«Так полон или пуст? Почему все мы – неисправимые оптимисты»

Так полон или пуст? Почему все мы – неисправимые оптимисты (fb2) - Так полон или пуст? Почему все мы – неисправимые оптимисты [Иллюзии человеческого мозга] (пер. Ольга Владимировна Строганова) 1207K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тали Шарот

Тали Шарот Так полон или пуст? Почему все мы – неисправимые оптимисты

Tali Sharot

The Optimism Bias: A Tour of the Irrationally Positive Brain

© Tali Sharot, 2012

© Строганова О. В., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2018

КоЛибри®

* * *

Оптимизм, по всей видимости, настолько важен для выживания человеческого рода, что попросту встроен в наш самый сложный орган – головной мозг.

Тали Шарот

Перевернув последнюю страницу книги, вы не только испытаете прилив надежды, но и будете прекрасно разбираться в природе этого чувства.

Booklist

Настоящее удовольствие. Занимательная и понятная книга, написанная ученым, который умеет рассказывать истории.

Ричард Талер, автор книги «Nudge. Архитектура выбора»

Вдохновляющее знакомство с передовыми достижениями когнитивной нейробиологии.

Kirkus Reviews

Посвящается моим родителям – Тамар и Стиву Шарот

Пролог. Стакан всегда наполовину полон?

Я была бы рада сказать, что моя работа над проблемой оптимизма выросла из глубокого интереса к позитивной стороне человеческой натуры. Когнитивный нейробиолог исследует биологические основы наших оптимистичных душ! Красивая бы вышла история, но, увы, недостоверная. Я натолкнулась на склонность к оптимизму (optimism bias) совершенно случайно, когда изучала воспоминания людей о самом крупном теракте нашего времени. До того момента мои научные интересы больше тяготели к мрачной стороне жизни: я экспериментально изучала, как травмирующий опыт влияет на наши воспоминания. Меня интересовало, каким образом мозг убеждает человека, что он помнит взволновавшие его события (например, то, что происходило 11 сентября 2001 года) совершенно точно, даже если в действительности это совсем не так.

Исследования шли в Нью-Йоркском университете уже больше года, когда два рейсовых самолета американских авиакомпаний врезались в башни-близнецы на скорости 700 км/ч. Общей реакцией людей на улице были шок, смятение и ужас. Именно такие сильные эмоции порождают необыкновенно яркие воспоминания, которые с трудом стираются из памяти. Обычно их называют «фотографическими воспоминаниями» за сходство с фотоснимками по качеству и детальности. В главе 9 я подробно расскажу о них – как мы запоминаем неожиданные события и каким образом глубоко запрятанные в нашем мозгу структуры словно обрабатывают эти картинки в программе Photoshop: усиливают контрастность, повышают разрешение, добавляют и удаляют отдельные детали.

Я была в замешательстве: почему наш мозг создал механизм, порождающий очень яркие воспоминания, которые вовсе не обязательно соответствуют реальности? Примерно в то же время, когда мы с коллегами опубликовали результаты своего исследования воспоминаний о событиях 11 сентября[1], группа ученых Гарвардского университета предложила интригующий ответ на мой вопрос. Возможно, система мозга, отвечающая за воспоминания о прошлом, создавалась совсем не для этой цели и на самом деле ее основная задача – воображать будущее[2].

Работы по нейровизуализации показывают, что, когда мы вспоминаем прошлое и думаем о будущем, активизируются одни и те же структуры мозга[3]. Эти два основных мыслительных процесса человека действуют по одной и той же схеме, используют сходную информацию и идентичные приемы. Например, чтобы представить себе предстоящую поездку на Барбадос, вам нужна система, способная воссоздавать новые сюжеты: брать кусочки воспоминаний из прошлого (последний отпуск в теплой стране, картины песчаных пляжей, образ девушки в купальном костюме) и складывать их вместе, чтобы сотворить что-то новенькое (вы с вашей второй половинкой в соломенных шляпах на Барбадосе через несколько недель), то есть фактически то, что только ждет вас впереди. Поскольку при воспоминаниях о прошлом и воображении будущего мы пользуемся одними структурами мозга, припоминание тоже оказывается скорее процессом реконструкции, а не проигрыванием видеозаписи прошедших событий и поэтому допускает неточности.

Верна ли эта теория? Чтобы получить ответ на свой вопрос, я решила проследить активизацию мозга при воображении будущих событий и сравнить с картиной, полученной при мыслях о прошлых эпизодах.

План был прост. Однако, когда я попросила испытуемых представить себе будущие житейские события, произошло неожиданное. Даже когда предлагались самые что ни на есть обычные ситуации (получение паспорта, настольные игры), люди стремились развить вокруг них пышные сценарии, снова и снова окрашивая абсолютно серые мероприятия в розовый цвет.

Вы, наверное, думаете, что предстоящий поход в парикмахерскую – нечто совершенно заурядное? Вовсе нет! Стричься сегодня – в этом, может быть, и нет ничего особенного, а в будущем вполне повод для праздника. Вот что написал один из участников моего эксперимента:

Я представил, что стригу волосы, чтобы передать их в «Локоны любви» [4]. Несколько лет я отращивал кудри, и теперь все мои друзья собрались, чтобы вместе со мной отметить это событие. Сначала мы пошли в мою любимую парикмахерскую в Бруклине, а потом – в ресторанчик.

Другую участницу я попросила представить себе поездку на пароме. Она написала:

Я вижу, как через пару лет приближаюсь на пароме к статуе Свободы. Погода прекрасная, мои волосы развеваются на ветру.

Мир, всего через год-два, представлялся людям замечательным местом для жизни. Мы с моей студенткой Элисон Риккарди часами подбирали совершенно заурядные события, которые никак не должны были бы стать основанием для празднования. Все напрасно. Как только люди начинали что-то воображать, банальнейшие обстоятельства резко разворачивались к лучшему и жизнь представлялась хоть немного ярче.

Такие реакции включили в моей голове красный или по меньшей мере красноватый свет. Меня удивила чрезвычайно сильная, по-видимому, непроизвольная склонность человека представлять свое будущее светлым и радостным. Если все без исключения участники эксперимента настойчиво мыслили позитивно, когда дело касалось их личного будущего, то для этого феномена должны существовать нейробиологические основы. Мы отложили в сторону первоначальный план эксперимента и приступили к поискам нейронных механизмов, обеспечивающих предрасположенность человека к оптимизму[5].

Как мозг порождает надежду? Каким образом он побуждает нас двигаться вперед? Что происходит, когда ему это не удается? Отличается ли мозг оптимиста от мозга пессимиста? Несмотря на то что оптимизм жизненно необходим для благополучия человека и оказывает огромное влияние на экономику, эти вопросы остаются без ответа уже многие десятилетия. В книге, которую вы сейчас держите в руках, я показываю, что склонность к позитивному мышлению не приходит к людям после прочтения многочисленных пособий с практическими советами. Оптимизм, по всей видимости, настолько важен для выживания человеческого рода, что попросту встроен в наш самый сложный орган – головной мозг.

Все – и птицы (глава 2), и игроки команды «Лос-Анджелес Лейкерс» (глава 3), и финансовые аналитики, мировые лидеры и даже новобрачные (все они описаны в главе 11) – смотрят на мир через призму оптимизма. Оптимизм берет в заложники разумные рассуждения, направляя наши ожидания к более оптимистичному исходу без видимых на то оснований.

Закройте на минутку глаза и представьте свою жизнь через пять лет. Какие сценарии и картины всплывают в вашей голове? Как обстоят дела в профессиональном плане? Как складываются личная жизнь и отношения с близкими? Хотя каждый из нас понимает счастье по-своему, все мы склонны видеть себя счастливо шагающими к профессиональному успеху, прекрасным отношениям с людьми, финансовой стабильности и крепкому здоровью. Безработица, развод, долги, болезнь Альцгеймера и другие, к сожалению, весьма распространенные беды редко входят в наши планы.

Ограничиваются ли нереалистичные прогнозы будущего блаженства мыслями о серьезных событиях вроде вступления в брак и продвижения по службе? Или оптимистические иллюзии распространяются и на менее значимые повседневные дела? Думаем ли мы, что на этой неделе сделаем больше работы, чем на предыдущей? Полагаем ли, что завтра будет лучше, чем сегодня? Ждем ли, что в следующем месяце встретим больше приятных людей, чем неприятных?

Летом 2006 года я приступила к исследованию этой более прозаической части своего уравнения. Прежде чем отправиться к новому месту службы в Университетском колледже Лондона, я провела несколько месяцев в Израиле, работая в Институте Вейцмана. Какова бы ни была глубина оптимистичности моей собственной натуры, я не особенно рассчитывала на ясные и безоблачные дни в Соединенном Королевстве, поэтому твердо решила вдоволь насладиться солнцем до переезда в столицу Великобритании.

Институт Вейцмана находится примерно в двадцати минутах езды от шумного Тель-Авива. Это научный оазис в центре страны, великолепно ухоженными лужайками напоминающий кампусы университетов Калифорнии. Хотя в самом институте все спокойно, не секрет, что сложная политическая ситуация Израиля постоянно напоминает о себе. Большинство студентов поступают в институт после прохождения обязательной военной службы, а такой жизненный опыт не особенно способствует оптимистичному настрою. Держа в голове это обстоятельство, я хотела выяснить степень склонности к оптимизму, присущую молодым израильтянам. Экспериментальной группе было предложено рассказать об ожиданиях на следующий месяц. Сто вопросов касались и обыденных, и неординарных ситуаций. К примеру, насколько вероятно, что они попадут в автомобильную пробку или опоздают на встречу больше чем на полчаса? Какое свидание для них вероятнее – то, о котором они будут сожалеть или которому будут радоваться? Могут ли они представить, что готовят изысканную еду? Есть ли у них шансы получить неожиданный подарок?

Должна сказать, что результаты эксперимента меня поразили: подавляющее большинство студентов ожидали позитивного развития событий чаще, чем негативного и даже нейтрального. Соотношение составило 50:33 %. И это не всё: студенты рассчитывали, что приятные эпизоды произойдут раньше неприятных или просто скучных. Если свиданием с партнером они ожидали насладиться через несколько дней, то ссору с другом или подругой предвидели только ближе к концу месяца, а то и вовсе отрицали возможность конфликта.

В надежде, что мои респонденты ведут потрясающе яркую жизнь, я попросила их мысленно вернуться на месяц назад и рассказать, какие из ста ожидаемых событий случились с ними за это время в действительности. Оказалось, что позитивные, негативные и нейтральные обыденные случаи происходили примерно в равной пропорции – приблизительно по 33 %. Студенты Института Вейцмана не открыли секрета человеческого счастья, они просто проявили обычную склонность к оптимизму.

Обдумывая этот пример, вы, возможно, спросите: характерен ли оптимизм для всего человечества в целом, или это скорее заблуждение юности? Справедливый вопрос. Можно подумать, что чем мы старше, тем мудрее. Имея за плечами больше жизненного опыта, человек должен воспринимать мир более реалистично, быть способным отделять обманчивые надежды от суровой реальности. Должен бы, но не делает этого.

Мы носим розовые очки и в восемь лет, и в восемьдесят. Есть данные, что школьники девяти лет выражают оптимистичные надежды на свою взрослую жизнь[6], а результаты опросов, опубликованные в 2005 году, показывают, что пожилые люди (в возрасте 60–80 лет) так же склонны видеть стакан наполовину полным, как взрослые средних лет (36–59) и молодежь (18–25)[7]. Оптимизм преобладает во всех возрастных группах каждой расы и любого социально-экономического статуса[8].

Многие из нас не осознают собственной склонности к оптимизму. Она именно потому и имеет такую силу, что, как многие другие иллюзии, не полностью поддается здравому осмыслению. Тем не менее факты ясно показывают, что большинство людей переоценивают перспективы своего профессионального роста, считают собственных детей чрезвычайно одаренными, ошибаются в оценке вероятной продолжительности жизни (иногда на 20 лет и больше), надеются быть здоровее и успешнее, чем люди в среднем, значительно недооценивают возможности развода, онкологических заболеваний и потери работы. Все совершенно уверены, что их жизнь будет лучше, чем у родителей[9]. В этом и состоит суть склонности к оптимизму – стремления переоценивать вероятность наступления позитивных событий и недооценивать шансы на встречу с неприятностями[10].

Многие убеждены, что оптимизм – изобретение американцев, некий побочный продукт воображения Барака Обамы. Я часто сталкивалась с таким представлением, особенно когда читала лекции в Европе и на Ближнем Востоке. Да, говорили мне, праздник по случаю стрижки волос, картина поездки на пароме в солнечную погоду, недооценка вероятности погрязнуть в долгах, заболеть раком и столкнуться с другими бедами указывают на склонность к оптимизму, но подобное характерно только для жителей Нью-Йорка.

И правда, первые исследования оптимизма я проводила на обитателях Манхэттена. (Все последующие эксперименты – только на циничных британцах и израильтянах.) Можно простить людям предположение, что «Большое яблоко» [11] – идеальное место для углубленного изучения оптимизма. Пусть у меня нет надежной подтверждающей статистики, но поп-культура, конечно, всех заставляет верить, что в Нью-Йорке личности с большими замыслами и уверенностью в собственных силах могут рассчитывать на достижение цели. От новых иммигрантов, созерцающих статую Свободы, до Холли Голайтли [12], которую восхищают витрины бутика Тиффани на Пятой авеню, Нью-Йорк – настоящее олицетворение надежды: город, в котором улицы переполнены людьми, ищущими удачи.

Однако, как ни удивительно, принцип оптимизма легко прослеживается до европейской научной мысли семнадцатого столетия. Формулирование оптимистического мировоззрения коренится не в американской культуре, а во французской. Рене Декарт – один из первых философов, у кого мы находим оптимистичную идеализацию в идее о том, что человек может стать господином своей вселенной и, соответственно, пользоваться плодами земли, поддерживая хорошее здоровье. Но введение слова оптимизм в качестве термина обычно приписывают немецкому философу Готфриду Вильгельму Лейбницу, который, заметим, полагал, что мы живем «в наилучшем из всех возможных миров»[13].

Чрезмерно позитивное представление о будущем может привести к плачевным результатам – кровавым сражениям, экономическим катастрофам, разводу и ошибкам планирования (см. главу 11). Да, склонность к оптимизму иногда наносит вред, но и, как мы скоро убедимся, помогает нам адаптироваться. Как все другие иллюзии человеческого мозга (например, вестибулярная и зрительная, описанные в главе 1), иллюзия оптимизма появилась не на пустом месте: у нее есть своя задача.

Склонность к оптимизму облегчает восприятие боли и трудностей, которые, несомненно, возможны в будущем, и расширяет жизненные перспективы. В результате стресс и тревога снижаются, физическое и душевное здоровье улучшается, а желание заниматься делом растет. Чтобы двигаться вперед, нам необходима способность воображать другие события – не просто те, что уже случались, а более позитивные, и нам нужно верить, что они возможны.

Я считаю, что разум стремится претворять прогнозы в реальность. Мозг человека организован таким образом, чтобы оптимистичные устремления изменяли наше восприятие жизни и способы взаимодействия с окружающим миром, превращали мечты в сбывающиеся пророчества. Без оптимистичного настроя никогда не стартовал бы первый космический шаттл, никто не стал бы предпринимать попыток мирного урегулирования на Ближнем Востоке, никто не связывал бы себя снова семейными узами после развода. Да что там – наши предки не рискнули бы оторваться от своих племен, и все мы, возможно, по сей день жили бы в пещерах, мечтая о свете и тепле.

К счастью, мы не такие. В этой книге описывается самый большой обман, на который способен человеческий мозг, – склонность к оптимизму. Вы узнаете, когда эта предрасположенность полезна, а когда вредна, и получите доказательства, что умеренно оптимистичные иллюзии могут поддерживать внутреннее благополучие человека. Особое внимание я уделю специальной структуре мозга, которая позволяет необоснованному оптимизму рождаться и влиять на наше восприятие и поведение. Чтобы понять феномен склонности к оптимизму, нам в первую очередь необходимо проследить, как и почему мозг человека порождает иллюзии реальности. Нужно, чтобы наконец лопнул огромный мыльный пузырь – представление, что мы видим мир таким, какой он есть.

1. Где же верх?

Иллюзии человеческого мозга

Раннее утро 3 января 2004 года в аэропорту Шарм-эль-Шейха. Самолет египетской авиакомпании Flash Airlines, выполняющий рейс 604 в Париж через Каир, принимает на борт пассажиров и членов экипажа – 148 человек. В 4:44 «Боинг-737–300» поднимется в воздух, а через две минуты исчезнет с мониторов радара…

Цветущий курорт Шарм-эль-Шейх раскинулся на южной оконечности Синайского полуострова. Он круглый год привлекает туристов солнечной погодой, прекрасными пляжами и потрясающим дайвингом. Большинство пассажиров рейса 604 – французы, которые на рождественские каникулы убежали от зимы к теплому морю, а теперь целыми семьями возвращались домой[14].

Экипаж – в основном египтяне. Командир корабля Хедр Абдулла – герой войны Судного дня. Тогда он пилотировал «Миг-21» ВВС Египта и заслужил почетные боевые награды. За его плечами – 7444 часа налета, правда, на «Боинге-737–300», которым он командовал 3 января, – только 474 из них[15].

В соответствии с маршрутом самолет после взлета должен некоторое время набирать высоту и затем разворачиваться влево, на Каир, но меньше чем через минуту лайнер берет вправо, быстро принимая опасный крен. Двигаясь практически на боку, машина начинает по спирали падать в море. Прямо перед ударом о воду пилот, похоже, взял под контроль перевернувшийся самолет, но было уже слишком поздно[16]. Через считаные минуты после взлета лайнер рухнул в Красное море. Не выжил никто.

Поначалу власти Египта заподозрили, что причиной катастрофы стал взрыв заложенной террористами бомбы. Предположение строилось на том, что экипаж не посылал сигналов бедствия. Но, когда взошло солнце и были обнаружены обломки самолета, стало ясно, что причина в другом. Обломков было немного, и все они находились близко друг от друга[17]. Значит, в момент столкновения с водой самолет был целым. Если бы он взорвался в воздухе, фрагменты разлетелись бы в разные стороны. Что же тогда привело к трагедии?

Помочь разобраться в случившемся мог черный ящик самолета, но его еще требовалось найти. Глубина моря в районе крушения – тысяча метров, поэтому засечь сигналы бортового самописца было нелегко. К тому же батареи прибора хватает только на тридцать дней. Другими словами, вероятность найти драгоценное свидетельство практически равнялась нулю. В работу включились экспертные команды Египта, Франции и США. После двух недель тяжелого труда благодаря невероятному везению французский корабль все-таки обнаружил черный ящик[18].

Информация параметрического и голосового самописцев дает экспертам основания для различного толкования событий. Они определили не менее пятидесяти сценариев, а затем отвергали их один за другим на основе имеющихся фактов. Никаких свидетельств о неисправностях или отказе техники обнаружено не было[19]. Несколько оставшихся сценариев опробовали на авиасимуляторе. После тщательного изучения результатов египтяне и французы не пришли к однозначному заключению. Американские эксперты сделали следующий вывод: «единственный сценарий, объясняющий последовательность развития авиакатастрофы и подтверждаемый доступными данными, – это сценарий, указывающий на то, что командир воздушного судна подвергся пространственной дезориентации»[20].

Во время дезориентации в пространстве пилот не в состоянии определить положение самолета относительно земли. Обычно так происходит, когда нет внешних ориентиров: например, при полете в густом тумане или в полной темноте над океаном. Летчик может быть уверен, что летит горизонтально, когда на самом деле его машина совершает разворот креном, а при выходе из разворота – чувствовать, будто самолет пикирует. Попытки исправить (кажущееся) положение машины только усугубляют ситуацию. В момент резкого снижения пилоту иногда кажется, что нос самолета направлен вниз. Он начинает поднимать его – и нередко вводит машину в штопор, по понятным причинам прозванный «траурной спиралью». Именно траурную спираль, скорее всего, совершил Джон Кеннеди-младший, когда ночью в плохую погоду летел на остров Мартас-Винъярд. Его самолет Piper рухнул в Атлантический океан 16 июля 1999 года[21].

Но почему же пилот думает, что происходит набор высоты, когда на самом деле самолет снижается? Почему он считает, что движение идет по прямой, если в действительности имеет место крен? Дело в том, что навигационная система человеческого мозга формировалась для того, чтобы обеспечивать наши передвижения по земле, а не по воздуху. Она определяет положение человека, сопоставляя сигналы из внутреннего уха (в нем есть трубочки с жидкостью, которая смещается во время движения) с постоянным чувством притяжения, направленным в центр земного шара[22]. На земле система работает прекрасно, потому что создана именно для этих условий (нельзя сказать, что наши предки часто летали). Однако на борту стремительно несущегося в воздухе самолета этот навигатор путается. Человеческий мозг принимает непривычные сигналы, например угловые ускорения или центробежную силу, за привычную гравитацию. В результате система неверно определяет положение человека относительно земли. Жидкость во внутреннем ухе не успевает за быстрыми переменами в направлении движения самолета, поэтому посылает в мозг ложные сигналы. Если нет визуальных ориентиров, то есть наши глаза не могут подтвердить изменение, то перемена может пройти незамеченной. В результате самолет летит с креном, в то время как пилот абсолютно уверен, что воздушное судно расположено горизонтально, и чувствует себя комфортно, как дома на любимом диване[23].

Проблема заключается в том, что за жизнь мы привыкаем к надежности навигационной системы нашего мозга. Она редко нас подводит, и обычно никому не приходит в голову сомневаться в своем положении относительно земли. Сейчас, читая мою книгу, вы твердо знаете, что небо – над вами, а земля – под вами. Вероятно, все так и есть. Даже в кромешной ночной тьме, без всяких ориентиров, вы по-прежнему легко скажете, где находится верх.

Следовательно, первая необходимость для летчика – усвоить, что, даже если он на 100 % уверен в направлении движения своего самолета, это может быть иллюзией. Совсем непросто уложить в голове новое положение вещей. Иллюзия потому и называется иллюзией, что мы принимаем ее за реальность. «Самое сложное при овладении летными навыками – научиться помнить, что в определенных условиях ваши ощущения могут быть обманчивыми», – говорится в учебном пособии для пилотов[24].

Есть и хорошая новость. В момент дезориентации в пространстве летчику помогают приборы – система навигации самолета. Именно поэтому большинство самолетов, к счастью, не падает в океан, хотя практически каждый пилот как минимум раз за свою карьеру испытывает дезориентацию. Если летчик хорошо знаком с навигационной системой своего судна и знает, что должен полагаться на приборы, даже если их показания противоречат ощущениям, он избежит трагедии. В случае Джона Кеннеди-младшего проблема состояла в том, что он прошел сертификацию только по правилам визуального полета. Обучение полетам по приборам было не завершено, и подготовки к условиям, когда приходится рассчитывать исключительно на приборы, пилоту не хватало. А в темную ветреную ночь крушения он оказался именно в таких условиях[25].

Опытный летчик Хедр Абдулла имел высокую квалификацию. Однако в роковой для рейса 604 день мозг пилота, похоже, ввел его в заблуждение, заставив думать, что самолет летит горизонтально, в то время как машина неслась с опасным правым креном, носом вниз. Как такое могло случиться с хорошо тренированным человеком? Американская команда экспертов трактует события следующим образом. Сразу после взлета самолет находился над Красным морем в ночной тьме, то есть никакие внешние ориентиры (например, сигнальные огни аэродрома) не показывали уровень земли или моря. Изменение положения самолета происходило настолько постепенно, что вестибулярный аппарат членов экипажа был не в состоянии отреагировать адекватно. В действительности при значительном увеличении угла пилот скорее ощущает небольшой поворот влево, чем опасный крен вправо[26]. Мнение американцев подтверждают записи голосового самописца. На пленке слышно, как второй пилот докладывает командиру, что машина поворачивает вправо. Командир удивленно переспрашивает: «Вправо? Как вправо?» Удивление Хедра Абдуллы свидетельствует о том, что информация второго пилота не совпадала с ощущениями командира[27].

Когда отсутствуют внешние ориентиры, а крен происходит постепенно, единственный способ для пилота верно оценивать положение самолета относительно земли – постоянно следить за показаниями приборов. Однако, по данным черного ящика, этого не происходило. При входе самолета в правый поворот ему позволили лететь со скоростью на 35 узлов ниже требуемой и превысить угол наклона. Командир не заметил этих изменений – скорее всего, потому, что отвлекся на автопилот, который то включался, то отключался[28]. Не глядя на приборы, пилот руководствовался только навигационной системой своего мозга. Однако в его мозг от внутреннего уха поступала дезинформация, а от глаз не поступало ничего, и полет закончился катастрофой.

Зрительные иллюзии

Многие из нас никогда не управляли самолетом и поэтому не испытывали дезориентации в пространстве, которая может наступить в таком случае. Однако, сами того не зная, мы постоянно становимся жертвами иллюзий, порождаемых нашим мозгом. Посмотрите на рисунок 1. Какой квадратик светлее – А или В? Скорее всего, вы видите то же, что и я: В светлее. Правильно?

Рисунок 1. Иллюзия с тенью (Эдвард Адельсон, 1995 г.)

Неправильно. Квадратики одного цвета. Уверяю вас, они совершенно идентичны – изображение создано в программе Photoshop. Почему тогда мы воспринимаем их цвет как разные оттенки серого? Эту зрительную иллюзию создает наш мозг. Система зрения человека полагает, что квадрат В находится в тени, а квадрат А – на свету, корректирует восприятие соответственно их позиции и делает вывод, что квадрат В должен быть светлее[29]. В результате квадрат А кажется темнее, чем квадрат В. Наше субъективное восприятие реальности отличается от объективной реальности.

Хотя только что наш мозг дал нам ложную информацию (к тому же очень убедительно), произошло это по основательным причинам. Зрительная система человека строилась не для того, чтобы разбирать умело созданные в Photoshop рисунки, которые противоречат законам физики. Как и навигационная система, зрение человека развивалось для понимания мира, с которым мы сталкиваемся чаще всего. С этой целью наша зрительная система выработала для себя кратчайшие пути – определенные предположения о мире. Они позволяют мозгу эффективно работать практически во всех ситуациях. Однако при этом остается и место для ошибок, когда привычные предположения не оправдываются.

Давайте рассмотрим еще один пример. Посмотрите на рисунок 2.

Рисунок 2. Улыбающаяся девушка (Из статьи: P. Rotstein et al. Feeling or Features: Different Sensitivity to Emotion in Higher-Order Visual Cortex and Amygdala//Neuron 32 (2001). P. 747–757.)

Что вы видите? Перевернутое лицо улыбающейся девушки? Хорошо, а теперь поверните книгу вверх ногами и посмотрите на фото с другой стороны. Что вы видите теперь? Она уже не такая милая? Этот эффект называется иллюзией Тэтчер (Thatcher illusion). Его впервые продемонстрировали в 1980 году на фотографии бывшего британского премьер-министра Маргарет Тэтчер[30], известной, мягко говоря, не слишком приветливым выражением лица.

Иллюзия создается переворачиванием лица, на котором рот и глаза остаются в прежнем положении. Портрет выглядит относительно нормальным, а выражение лица воспринимается так же, как и на оригинальном фото до тэтчеризации (это термин для обозначения переворачивания лица без изменения положения глаз и рта). То есть если девушка изначально улыбалась, она будет восприниматься улыбающейся и после тэтчеризации. Однако когда тэтчеризованное лицо располагают правильно, оно выглядит неестественным, нелепым. Несоответствие положения рта и глаз относительно лица в целом становится очевидным.

Эта иллюзия, как и многие другие, позволяет понять, как работает наш мозг и какие эволюционные связи определили его развитие. Мы целый день видим вокруг себя лица с правильно расположенными чертами. Они везде: на улице, в автобусе, на работе. Для человека важно точно и быстро распознать, что лицо – это лицо, а не, скажем, футбольный мяч или арбуз, хотя бы потому, что лица не следует пинать или резать на части. Важно и легко отличать лицо супруга от лица начальника или соседа, чтобы не попасть в неловкую ситуацию. Но на самом деле недостаточно узнавать только знакомых. Чтобы жить в мире, нужно помнить и различать тысячи лиц. К счастью, большинство из нас легко справляется с этой задачей благодаря отделу мозга под названием зона распознавания лиц (fusiform face area), который находится в веретеновидной извилине[31]. Зона распознавания лиц – часть нашей зрительной системы, позволяющая понимать, что лицо – это лицо, и различать множество лиц, с которыми мы ежедневно встречаемся. Если бы эта зона не функционировала, мы все страдали бы прозопагнозией, то есть не имели бы способности узнавать человеческие лица. Люди с повреждениями веретеновидной извилины совершенно не могут различать лица и не узнают даже себя (Оливер Сакс отлично описал подобный случай в книге «Человек, который принял жену за шляпу»)[32].

Конечно, наша система распознавания лиц не идеальна. К нам частенько подходят люди и представляются давними знакомыми, а мы не в состоянии их вспомнить. Однако, забирая ребенка из школы, вы приведете домой именно своего, даже если на нем новая одежда или он только что подстригся. Более того, вы способны не только найти своего ребенка среди тысяч других, но и, едва взглянув на его лицо, понять, хорошо или плохо прошел у него день.

Люди прекрасно распознают душевное состояние других. Мы, совершенно не задумываясь, делаем это при помощи самых разных подсказок, например по тону голоса или по походке. Однако чаще всего мы определяем эмоции по выражению лица. Всякий человек сразу узнает счастливое выражение, когда видит его на чьем-нибудь лице. Нам становится понятно, что человек расстроен, напуган или взбешен, по особому искривлению губ и тому, насколько широко раскрыты его глаза. Подсказки могут быть едва различимыми, но мы отлично замечаем эмоциональное состояние людей, потому что стали экспертами в распознавании выражений лиц. Нам удается «читать» по лицам как знакомых, так и тех, с кем мы встретились впервые, по лицам людей своей или чужой культуры, потому что эмоциональные выражения универсальны[33].

Способность передавать и воспринимать эмоции имеет важнейшее значение для нашего выживания. Взять, к примеру, умение отличать испуганное лицо от рассерженного. Рассерженное лицо сигнализирует, что человек, стоящий перед нами, злится. Вполне вероятно, что зол он на нас и поэтому может представлять угрозу для нашей жизни. Испуганное лицо показывает, что опасность где-то рядом, однако тот, на кого мы смотрим, не является источником угрозы. В этом случае, чтобы избежать опасности, нам следует быстро осмотреться и понять, откуда она исходит.

Верное опознавание эмоций и личности необходимо для общения между людьми. Многие из нас узнают тысячи лиц. Мы легко отличаем Маргарет Тэтчер от Боя Джорджа [34] (пусть они и похожи), а ухмылку – от усмешки. Однако переверните фотографию вверх ногами – и все люди станут такими же беспомощными, как пилот, управляющий самолетом без навигационных приборов в кромешной тьме.

Мозг настроен на распознавание вертикально ориентированных лиц и выражений. Он считывает части лица (глаза, нос и рот) вместе, потому что это самый эффективный способ узнавания. Другими словами, мозг не рассматривает каждую часть отдельно, а воспринимает лицо и его выражение целостно[35]. И, поскольку мы нечасто сталкиваемся с перевернутыми лицами, наша зрительная система не научилась понимать их так же эффективно, как те, что расположены привычно. Когда нам показывают перевернутое лицо, мы, похоже, видим его черты по отдельности, а не вместе[36].

Вернемся к перевернутому портрету девушки на рисунке 2. Хотя лицо перевернуто, рот и губы остались в прежнем положении. Сами по себе они выражают эмоцию обычным образом. Наш мозг воспринимает их независимо от всего лица и делает вывод, что человек улыбается. Однако стоит вернуть тэтчеризованный портрет в нормальное положение – и мы сразу видим, что глаза и рот расположены совсем непривычно. Облик обезображен, и деформация лица вызывает эмоции ужаса и омерзения.

Эффекту Тэтчер подвержены не только люди. Обманываются и обезьяны[37]. Группа ученых из Университета Эмори тэтчеризовала портрет обезьянки так же, как это сделано на рисунке 2. Затем они показали обезьянам четыре изображения: обычную мордочку обезьяны, перевернутую обычную мордочку, перевернутую тэтчеризованную мордочку (как на рисунке 2) и тэтчеризованную мордочку в нормальном положении (которое людям кажется ужасным). Обезьян не заинтересовали фотографии обычной мордочки ни в перевернутом положении, ни в правильном: они лишь мельком взглянули на них и продолжили заниматься своими делами. А что с тэтчеризованной мордочкой? Перевернутое изображение обезьяны разглядывали не дольше нормальных. Однако когда им предъявили фото вертикально, оно вызвало живой интерес. Реакция обезьян показывает, что они, как и мы, посчитали правильно ориентированное тэтчеризованное изображение странным и, как и мы, приняли перевернутую картинку за нормальную. А если обезьяны испытывают иллюзию Тэтчер, значит, и лежащие в основе этой иллюзии процессы – эволюционно древние. Мозг, судя по всему, сформировал специальную систему для распознавания правильно расположенных лиц очень давно.

В большинстве случаев изучение природы иллюзии не разрушает обмана. Хотя мы уже знаем, что квадраты на рисунке 1 одного цвета, нам по-прежнему кажется, что В светлее А. Знание не изменяет нашего восприятия: иллюзия никуда не делась. Пилот может осознавать, что испытывает дезориентацию, если информация с приборов не соответствует его ощущениям, но ему все равно кажется, что самолет набирает высоту, когда тот резко идет вниз. Иллюзия, которая воспринимается как реальность, отрывается от знания (если оно есть), что ощущения ошибочны.

Если дело касается зрительных иллюзий, нам довольно легко признать ошибку, когда на нее указывают. Мы видим ее собственными глазами. Книгу можно повернуть, квадраты с рисунка 1 передвинуть в той же программе Photoshop – и фокус раскрыт. А вот обманы мышления, когнитивные иллюзии, принять гораздо труднее.

Как любая сложная система, мозг имеет встроенные дефекты. Эти изъяны играют свою роль. Мы живем с ними каждый день, не осознавая их присутствия. Нам редко приходит в голову сомневаться в том, что наше восприятие есть точное отражение окружающего мира, тогда как на самом деле мозг частенько снабжает нас искаженным чувством реальности. Только когда на несоответствие указывают приборы (как в случае вестибулярных иллюзий), показы (как при зрительных иллюзиях) или факты (как при склонности к оптимизму и других когнитивных иллюзиях), нам открывается картина, которая сильно отличается от той, что мы ожидали увидеть. И тогда наконец нам становится понятно, что наш мозг – не последняя инстанция для суждения о том, что происходит вокруг или даже внутри нас.

Тем не менее иллюзии говорят об адаптивной природе человеческого мозга. Они свидетельствуют скорее об удачной, чем неудачной эволюции структур нашей нервной системы, хотя, как при дезориентации в пространстве, иногда могут привести к катастрофе.

Когнитивные иллюзии

Посмотрите на список качеств и способностей человека. Подумайте немного и по каждому из качеств решите, какое место на шкале от 0 до 100 вы сами занимаете по отношению к окружающим или, другими словами, в какую группу человечества входите: в нижнюю четверть (0–25 %), вторую (25–50 %), третью (50–75 %) или высшую (75–100 %).

1. Способность ладить с людьми

2. Способность к лидерству

3. Аналитическое мышление

4. Умение водить машину

Таким же образом оцените себя по следующим человеческим свойствам:

1. Честный(-ая)

2. Веселый(-ая)

3. Интересный(-ая)

4. Привлекательный(-ая) внешне

Реальность такова: бо́льшая часть людей оценивает себя выше среднего, считает свою личность уникальной. Возможно, лично вы не по всем перечисленным качествам поставили себе больше 50. Однако не сомневаюсь, что подавляющее большинство отнесло себя к третьей и даже к высшей четверти человечества.

Эксперименты середины 1970-х годов показали, что 85 % респондентов выше среднего оценивают свою способность ладить с людьми, а 70 % – способность к лидерству. Более того, по позиции «способность ладить с людьми» четверть респондентов ставит себе больше 75 %[38]. Другое исследование выявило, что 93 % обследованных людей считают себя лучшими водителями, нежели другие[39].

Это, конечно, нереально. Большинство людей не могут превосходить большинство человечества. Данные описывают математическую ошибку. Кто-то должен находиться в нижней половине кривой, не бывает так, чтобы в высшей точке распределения находились все. Однако каждый из нас может полагать, что более других наделен самыми положительными качествами, и мы действительно так и думаем. Эта иллюзия называется иллюзией превосходства (superiority bias). Она так же сильна, как и иллюзии, порождаемые дезориентацией в пространстве или тэтчеризованным лицом. Мы абсолютно уверены, что гораздо интереснее, привлекательнее, дружелюбнее и успешнее среднего человека. Мы можем не признавать этого открыто, когда нас спрашивают, но свято верим, что дело обстоит именно так. По правде говоря, некоторые люди на самом деле изобретательнее, честнее и интереснее, чем люди в среднем, но примерно половина из нас не такова. Проблема в том, что мы не осознаем собственных заблуждений, хотя легко замечаем ошибки у других.

Это правило работает и в отношении пространственной дезориентации. Когда пилот рейса 604 Хедр Абдулла ввел самолет в роковой штопор, он был не один. Рядом с ним сидел Амр Шаафей, второй пилот, который, судя по всему, отдавал себе отчет в истинном положении машины. В докладе американской группы экспертов говорится, что «слова второго пилота свидетельствуют, что он точно знал высоту полета самолета во время падения»[40]. Скорее всего, когда Шаафей наконец сообщил командиру о чрезмерном увеличении угла крена, ему было ясно, что Абдулла испытывает дезориентацию.

Для человека, который не разделяет иллюзий другого, ошибка зачастую очевидна. Тем не менее на рейсе 604 Шаафей, хотя и понимал состояние Абдуллы, не решался сказать ему об этом. Когда же второй пилот в конце концов попытался скорректировать дезориентацию командира, было уже слишком поздно.

Этот случай проявляет важное качество многих иллюзий. В отличие от обманов зрения, когда мы чаще всего разделяем заблуждение с окружающими нас людьми, другие виды иллюзий в некоторой степени зависят от нашей позиции. Например, большинство из нас думают, что во многих отношениях опережают остальных людей. Это означает, что человек видит лучшим себя, а не кого-то другого. Поэтому, во-первых, у нас немного разные взгляды на мир, а во-вторых, мы способны заметить ошибки мышления (к примеру, иллюзию превосходства) у других. Будучи в состоянии распознавать такие заблуждения и склонности в других, но не в самих себе, мы заключаем, что сами подвержены им меньше остальных людей. По сути, это значит, что мы испытываем иллюзию, будто не имеем иллюзий. В этом состоит ирония когнитивных искажений.

Наша склонность считать себя менее восприимчивыми к иллюзиям, чем другие представители человеческого рода, получила название слепого пятна искажений (bias blind spot). Термин ввела в научный обиход психолог Принстонского университета Эмили Пронин[41]. В качестве примера этого феномена она приводит события вокруг одной утиной охоты[42].

В 2004 году судья Верховного суда США Антонин Скалиа и вице-президент США Дик Чейни отправились поохотиться на уток в южной Луизиане. Предполагаю, что и тот и другой думали, будто бьют уток лучше всех, но дело не в этом. Причина интереса к их поездке состоит в том, что судье Скалиа предстояло рассматривать дело, в котором вице-президент был одной из сторон процесса. Дик Чейни подал апелляцию на решение окружного суда, которое предписывало ему раскрыть подробности о членах его специального комитета по энергетике.

Средства массовой информации и общественность были убеждены, что Скалиа должен взять самоотвод, потому что имел тесные контакты с Диком Чейни всего через несколько недель после того, как Верховный суд принял к рассмотрению апелляцию вице-президента[43]. Люди беспокоились, что совместные застолья, дегустация спиртных напитков, охота и общие разговоры могут помешать Скалиа быть абсолютно беспристрастным при рассмотрении дела Чейни. Что же ответил Скалиа? «Не думаю, что есть основания ставить под сомнение мою объективность, – сказал он, а потом добавил: – В той поездке плохим было только одно: дерьмовая охота»[44].

На процессе Скалиа, как и большинство судей Верховного суда, принял решение в пользу Дика Чейни. Вполне возможно, что в момент принятия решения Скалиа был беспристрастен, однако его заявление о безосновательности сомнений в его объективности представляется неразумным. Почему нам понятны эти сомнения, а ему нет? Пронин предполагает, что причина кроется в склонности людей оценивать степень ошибочности мышления других по поступкам, а собственную – по внутренним ощущениям, мыслям и побуждениям[45]. Скалиа провел выходные с Диком Чейни, пил с ним вино и охотился, а вскоре принял судебное решение в его пользу. Мы взвешиваем такое поведение и делаем вывод, что судья Скалиа мог действовать предвзято. Судья же, в отличие от нас, имеет доступ к собственным мыслям и побуждениям. Он взвешивает именно их и с уверенностью заключает, что рассматривал дело Чейни объективно. Скалиа думал, что адекватно оценивает свои мотивы и психическое состояние. Он верил: ему точно известно, где находится верх. Он ошибался как минимум отчасти.

Судя по всему, Скалиа испытывал иллюзию самоанализа (introspection illusion). Это когнитивное искажение приводит человека к ошибочной уверенности, что он хорошо знает, почему думает и поступает именно так, а не иначе. Однако большинство психических процессов в значительной степени недоступны рациональному осознанию. Ловушка заключена вот где: люди не понимают, что они чего-то не понимают. Таким образом, хотя в момент самоанализа нам кажется, что мы просто разглядываем свои внутренние устремления, на самом деле мы скорее делаем умозаключения на их основе, а не видим такими, какие они есть[46].

Один из лучших примеров иллюзии самоанализа дает эксперимент шведских психологов Петтера Йоханссона, Ларса Холла, Сверкера Силкстрома и Андреаса Олссона (с последним я имела счастье делить кабинет, когда писала диссертацию). Команда поставила целью выяснить, в какой степени намерения поддаются точному самоанализу[47]. Ученые предложили 120 участникам 15 пар фотографий женских лиц. В каждой пробе требовалось показать, какая из двух девушек кажется им более привлекательной. Затем выбранную фотографию давали рассмотреть внимательнее и просили объяснить, почему была выбрана именно она. Во время трех проб из пятнадцати ведущий эксперимента незаметно подменял выбранную фотографию той, которую испытуемый отверг. Поразительно, но в 75 % случаев люди не замечали подмены. Обман срабатывал, даже если девушки на фотографиях разительно отличались друг от друга. В конце эксперимента наивным испытуемым задавали «гипотетический» вопрос: «Если бы вам пришлось участвовать в исследовании, когда выбранную фотографию без вашего ведома заменяют на другую, вы бы заметили подмену?» 84 % участников (которые только что не заметили подлога) посчитали, что легко обнаружили бы обман.

Еще больше удивил тот факт, что испытуемые с энтузиазмом объясняли экспериментатору, почему девушка на фотографии, которую они на самом деле секунду назад отвергли, привлекательнее другой. Один испытуемый сказал, что выбрал фотографию улыбающейся девушки с ювелирными украшениями, потому что «она сияет. Я бы в баре скорее к ней подошел, чем к другой. Мне нравятся сережки»[48]. А ведь он не выбирал девушку в сережках! Он предпочел хмурую брюнетку безо всяких украшений. Когда участника эксперимента обманом вовлекли в объяснения, почему ему больше понравилась веселая девушка, он верил, что может проследить, какие внутренние процессы привели его к решению. Его ответ ясно показывает, что, хотя ему казалось, что он понимает свои предпочтения и намерения, это было не так. Человек испытывал иллюзию самоанализа. Он не анализировал собственные внутренние психические процессы, а свободно обдумывал и конструировал свои побуждения и внутреннее состояние в прошлом.

Ученые назвали этот феномен слепотой выбора (choice blindness), а неверие испытуемых в то, что их можно обмануть подменой, – слепотой к слепоте выбора (choice blindness blindness)[49]. Исследовательская группа из Швеции хотела убедиться, что слепота выбора распространяется не только на оценку физической привлекательности человеческих лиц. Как уже говорилось раньше, мы распознаем лица целостно, поэтому допускалось, что в процессе восприятия лиц люди особенно подвержены эффекту слепоты выбора.

В продолжение эксперимента Йоханссон и Холл отправились в близлежащий супермаркет и устроили дегустацию джема. Ничего не подозревающих покупателей останавливали и предлагали попробовать два вида джема – черносмородиновый и клубничный. Один был в синей баночке, другой – в красной. Затем покупатель должен был сказать, какой ему больше нравится. Далее человеку давали еще раз попробовать тот, что показался вкуснее, и просили объяснить, чем он лучше другого.

Незаметно для покупателей Йоханссон и Холл опять проделывали свой маленький трюк. Внутри каждой баночки была перегородка, а сверху и снизу находился разный джем. Во второй раз ученые просто переворачивали банку и давали попробовать другой вид. Покупатели оказались «слепы» к вкусу. Они не замечали, что им подсунули не тот джем, который они выбрали. И снова люди уверенно объясняли выбор, которого не делали[50]. «Менее сладкий», – сказал один покупатель. «Удобно набирать пластиковой ложечкой», – обосновал другой[51].

Эксперименты Йоханссона, Холла и их коллег показывают, что мы можем неосознанно обосновывать словами предпочтения и намерения, которых на самом деле не имеем. Может, такое происходит и без обманов со стороны?

Принимая важное решение, например переезжать ли в другую страну или какое из предложений о работе лучше, большинство людей тратят массу времени на обдумывание «за» и «против». Мы снова и снова перебираем варианты, склоняясь то в одну, то в другую сторону, и наконец приходим к окончательному решению. К этому моменту мы уже готовы объяснить всем, кто захочет слушать, почему Школа бизнеса при Колумбийском университете подходит нам больше, чем Уортон – при Пенсильванском. Некоторые люди часами обсуждают, какой фильм смотреть в пятницу вечером, а другие, прежде чем заказать домой пиццу, могут составлять в уме целые списки преимуществ и недостатков каждого из рецептов.

Нередко мы даром теряем время. Исследования показывают, что слишком долгое обдумывание часто приводит к далеко не самым лучшим результатам. В одном эксперименте участники должны были выбрать для дома постер из нескольких предложенных[52]. Одну группу испытуемых просили до принятия решения рассказать, чем им нравятся или не нравятся предлагаемые плакаты. Другой группе дали задание делать выбор без раздумий. Через несколько недель оказалось, что те, кто быстро принимал решение, больше удовлетворены своим выбором, чем другие, которые сознательно взвешивали варианты.

Что происходит? Почему обдумывание приводит к более плохому выбору? Дело в том, что сознательная оценка вариантов заставила людей сосредоточиться на одних качествах постеров в ущерб другим, более значимым свойствам. Перевесили качества, которые было несложно описать словами. «Цвета этого постера будут лучше гармонировать с моей мебелью», – объяснил один участник. Однако некоторые аспекты, например эмоциональную реакцию на постер, не так легко осознать и сформулировать, поэтому они чаще игнорируются в процессе обдумывания. Когда участники эксперимента принесли постеры домой, именно неосознанные свойства оказались самыми важными.

Хотя обычно считается, что обдумывание – лучший способ оценить варианты, оно может снабдить нас неверной информацией. Не важно, что вы выбираете, квартиру или конфеты: обдумывание, как показали исследования, не гарантирует удовлетворения[53]. Причина состоит в том, что сознательному обоснованию доступны только определенные характеристики. Как бы мы ни старались, некоторые умственные и эмоциональные процессы, скорее всего, останутся сокрытыми от нас.

Склонность к оптимизму – ошибка в мышлении, когнитивная иллюзия. Мы «слепы» к ней точно так же, как к зрительным иллюзиям или к иллюзии превосходства: не видим своей ошибки, пока на нее не укажут. Как при слепоте к слепоте выбора и иллюзии самоанализа, мы не верим, что можем обманываться. Да, возможно, наши коллеги или иностранцы действительно неоправданно оптимистичны, но не мы – европейцы, жители Ближнего Востока, ньюйоркцы, юристы, журналисты, ученые, пожилые люди и так далее. Многие из нас считают, что реалистично смотрят на свое будущее: пусть наши ожидания слегка окрашены в розовый цвет, но это, конечно, потому, что все обязательно будет хорошо.

Предрасположенность к оптимизму охраняет нас. Она отвечает за поддержание здорового духа в здоровом теле. Она заставляет двигаться вперед, а не бросаться с крыши ближайшей высотки. Ладно, скажете вы, если дела обстоят таким образом, зачем же стремиться снимать свои розовые очки? В самую точку. Но вспомните тэтчеризованное лицо на рисунке 2 или разные квадратики на рисунке 1. Вы хорошо понимаете, что это иллюзии, даже можете объяснить, почему ваш мозг создает их, но, глядя на рисунки, по-прежнему обманываетесь. Каждый раз. Каждый божий раз!

Этот принцип работает и в отношении склонности к оптимизму. Разобрав факты, которые я привожу, вы сможете осознать свою склонность. Иногда знание об этой предрасположенности может даже повлиять на ваши поступки, как понимание механизмов дезориентации в пространстве позволяет пилоту благополучно довести самолет до цели. Однако ваш стакан, скорее всего, по-прежнему будет оставаться наполовину полным.

2. Действительно ли животные не знают прошлого и будущего?

Эволюция видения будущего

Джей получила свою минуту славы в 2007 году. Первым ее историю рассказал солидный научный журнал Nature, а потом о ней заговорили в журналах, газетах и блогах по всему миру. Психологи, биологи, нейробиологи, широкая публика – все восхищались способностями Джей, а ученые, открывшие ее возможности, получили мировую известность.

Сама Джей, похоже, не находит в собственных умениях ничего необыкновенного и полагает, что ведет совершенно заурядную жизнь. Она живет в кампусе Кембриджского университета, одного из старейших и самых прославленных университетов мира. Университетские колледжи в Кембридже располагаются вдоль реки Кам, которая мирно несет свои воды через уютный городок. В одном из прекрасных старинных зданий, окруженном ухоженными лужайками, и обитают Джей и ее соседи. В каждый отдельный момент они примерно вдесятером занимают несколько комнат на одном этаже. Обычно Джей прекрасно сосуществует со своими соседями. Правда, есть и небольшие сложности. В частности, они имеют обыкновение брать без спросу чужую еду. Любой из вас, кто в юности жил с соседями, знает, что это довольно распространенное явление. Вы встаете утром, насыпаете в чашку хрустящие хлопья и в этот момент обнаруживаете, что молоко закончилось. Что делать? Вы хватаете пакет, который только вчера купил сосед по комнате. А когда достаете свежее молоко из холодильника, взгляд падает на аппетитный шоколадный кекс. Вы знаете, что это некрасиво, но темный кубик с кусочками орехов выглядит так соблазнительно, что после нескольких секунд нравственных терзаний вы берете и его тоже. «Никто не докажет, что съел я, – говорите вы себе. – Нас здесь пятеро». Остается затолкать шоколадное лакомство в рот и, удовлетворенно облизывая губы, ликвидировать уличающие вас крошки.

Чтобы избежать подобных неприятностей, люди нередко прячут еду, если живут не одни. Ставят коробочку с мороженым к самой стенке холодильника, а дорогую бутылку вина вообще уносят в спальню. Джей тоже так поступает, причем очень изобретательно. Если кто-то из соседей видит, куда она складывает завтрак, она вскоре возвращается и перекладывает еду на другое место, чтобы точно знать, что утром не останется голодной. Поначалу трюк с перекладыванием продуктов не приходил Джей в голову. Но, после того как сама как-то стянула чью-то закуску, она стала предусмотрительнее. Кто из нас не судил об окружающих по себе?

В организации жизни Джей и ее соседей есть один специфический аспект. У них нет отведенных каждому комнат. Все могут ложиться спать в любом помещении своего этажа. Джей не имеет ничего против сна в разных частях квартиры. Однако с этим возникает одна существенная проблема: Джей терпеть не может утром оставаться голодной. Где бы она ни засыпала, ей надо быть уверенной, что она сможет позавтракать, когда проснется. Ясно, что горничных там нет: это кампус, а не пятизвездочный отель. Поэтому перед сном Джей прячет что-нибудь на завтрак в той комнате, где рассчитывает проснуться на следующий день. Питаться она предпочитает разнообразно. Если, например, ей известно, что в спальне уже есть запас семечек, то она не будет заботиться о злаках, а лучше принесет с собой арахис.

Джей наслаждается разнообразием блюд не только утром. Выбор должен быть при каждом приеме пищи. Если еда одинаковая, она приедается и хочется чего-нибудь новенького. Это вполне понятно. Никто не любит однообразия. После пары тарелок супа вряд ли мы захотим еще одну. Даже если это самый вкусный суп в жизни, рука потянется к чему-то другому – салату или бутерброду. Проблема в том, что Джей не может полностью контролировать меню: еду поставляет колледж и служба питания Кембриджского университета не всегда удовлетворяет ее потребность в разнообразии. Нередко на обед и ужин предлагается одно и то же. Для Джей это неприемлемо. Чтобы не расстраиваться, она частенько с утра приберегает что-то на ужин.

Есть еще одно, что мне следует сказать о Джей. Она умеет летать. В любой момент может расправить крылья и взлететь. Но не эта способность удивляет в Джей. Не поэтому о ней писал Nature[54]. Джей умеет летать, потому что она – кустарниковая сойка, красивая синяя птичка ростом 30 сантиметров и весом 85 граммов, представительница семейства врановых, родом с Западного побережья Северной Америки. На латыни ее имя – Aphelocoma californica. Психолог Никки Клейтон привезла Джей и ее товарищей в Кембридж из Калифорнийского университета в Дэвисе.

В середине 1990-х годов Клейтон, британка по происхождению, вела исследования в Дэвисе. Однажды во время обеда в кампусе университета она заметила соек, которые летали вокруг закусывающих студентов, собирая крошки недоеденных сэндвичей. В ситуации как таковой не было ничего необычного. Но птицы не склевывали добычу на месте. Они предпочитали прятать свои сокровища на территории, возвращались и перепрятывали еду в другое место, чтобы воспользоваться запасами потом[55].

Большинство из нас не придали бы особого значения действиям птиц. Но Клейтон – опытный психолог, специалист по поведению животных. Она поняла – эврика! Птицы не только демонстрировали впечатляющую пространственную память, безошибочно возвращаясь именно туда, где раньше запасли (то есть спрятали) еду, но и сам факт создания запасов на черный день говорил об их способности планировать будущее. Кроме того, стратегия перепрятывания означала, что птиц беспокоило возможное воровство со стороны собратьев. Примерно через десять лет Клейтон подтвердит все свои гипотезы в эмпирических исследованиях[56]. Результаты ее наблюдений, похоже, опровергают мнение многих видных психологов о том, что животные «замкнуты» во времени и не могут представить себя в разное время и в разных местах.

Я сижу у себя в кабинете. Сейчас ранняя осень, но за окном уже сумрачно и дождливо. Увы, это типичная лондонская погода. Хотя физически я нахожусь перед компьютером на Куин-сквер 15 сентября 2009 года, мои мысли – совсем в другом месте. Минуту назад я возвращалась в Калифорнию, в Дэвис 2005 года. Тогда я тоже много раз обедала на той самой лужайке, не замечая вокруг себя никаких соек. Еще я вспомнила замечательный ужин с Никки Клейтон около года назад, в устричном баре у лондонского рынка «Боро». Клейтон не ест мяса, поэтому мы остановили свой выбор на морепродуктах и белом вине.

Сделав короткий перерыв в работе, я заказываю билет на самолет в Чикаго, где скоро состоится научная конференция. В Чикаго я была только один раз, в октябре 2006 года. Летела в Лос-Анджелес, пропустила стыковочный рейс, пришлось провести незапланированную ночь в «Городе ветров». Поскольку с собой были вещи только на жаркую погоду Лос-Анджелеса, я задрожала от холода, что принес с собой чикагский вечер. Купить пальто или свитер оказалось негде – все крупные магазины уже закрылись. Приятель, который ехал со мной, догадался заглянуть в дежурный круглосуточный магазинчик и нашел дешевый серый флисовый плед. Так, завернувшись в него, мы и наслаждались ночной жизнью Чикаго.

Я начинаю строить планы на предстоящую поездку. Нужно подготовить презентацию для конференции, забронировать номер в гостинице. На этот раз я должна более обдуманно подойти к выбору вещей, которые положу в чемодан: хорошо бы избежать прогулок по городу во флисовом пледе. Думаю, у меня будет какое-то время, чтобы полюбоваться красотами Чикаго. Я фантазировала о том, что принесет мне это путешествие. Однако все мои детальные планы пошли прахом – жизнь уготовила совсем другое. Мне не удастся пожить в гостинице, которую я изначально заказала. Я проведу время с людьми, на которых не рассчитывала, и получу урок от тех, с кем надеялась подружиться.

Мысленное путешествие во времени – в прошлое и будущее, на север и на юг, – наверное, самый замечательный дар человека[57]. Он, судя по всему, необходим и для присутствия в людях оптимистичного настроя. Если бы мы были не в состоянии представить себя в будущем, не было бы и оптимизма по поводу собственных перспектив.

Хотя большинство из нас не считает мысленное путешествие во времени специальным умением (как языковые или математические навыки), нам точно не следует недооценивать эту возможность. Способность воображать то или иное время и разные места необходима, чтобы выживать. Она позволяет планировать будущее, сильно увеличивая шансы перемещаться по миру с пользой. Она заставляет нас запасать еду и деньги на черный день. Она помогает выдерживать тяжелую работу в настоящем в ожидании вознаграждения в будущем или искать достойного долгосрочного партнера. Наше воображение вряд ли ограничивается недавним прошлым и близким будущим. Мы можем прогнозировать, как наше сегодняшнее поведение отразится на следующих поколениях. Если бы мы были неспособны представить мир через сто лет, разве нас волновало бы глобальное потепление? Пытались бы мы изменить что-то в своей жизни?

Ясно, почему мысленные путешествия во времени не были отвергнуты природой в процессе эволюции. Однако единственный ли мы вид, способный прогнозировать будущее? Может, такой способностью обладают и другие живые организмы? Какие? Наши ближайшие родственники – обезьяны? Или более далекие от нас эволюционно, например рыбы или птицы?

Поиск ответа на этот вопрос осложняется тем, что животные не в состоянии общаться словами. Мы не можем спросить рыб, обезьян и собак, чего они ждут от будущего и что помнят из прошлого. Если бы птички Никки Клейтон могли рассказать нам, вспоминают ли свой родной город Дэвис, думают ли когда-нибудь о веселых деньках на солнышке, радуются ли возможности полетать в парке на выходных и представляют ли, какими будут в старости, мы бы знали ответ. Но птицы не разговаривают. Поэтому нам остается только, внимательно наблюдая за их поведением, сделать вывод о том, происходят ли в их мозгу путешествия во времени и пространстве. До новаторских экспериментов Клейтон не было убедительных данных, позволяющих предположить у животных умение мысленно переноситься в другие места и в другое время. Самой распространенной точкой зрения являлась гипотеза Дорис Бишоф-Кёлер, согласно которой только человек в состоянии представлять будущее и мысленно заново переживать прошлое[58].

Вы можете высказать сомнение: а как же осенние перелеты птиц в теплые страны? А что насчет медвежьей зимней спячки? Разве эти примеры не говорят о планировании будущего? Даже собака виляет хвостом в ожидании кормежки, когда хозяин входит в комнату. Разве ее поведение не свидетельствует одновременно о том, что она помнит прошлые события и предвкушает предстоящие?

Не совсем. Эти примеры не описывают то, что психологи обозначают термином «мысленное путешествие во времени». Поясню: определенные виды действий животных, такие как создание запасов еды или сезонная миграция, не обязательно включают в себя понимание будущих потребностей. Они могут просто воплощать генетически заложенную предрасположенность[59]. Например, изменения температуры воздуха могут автоматически побуждать к миграции без планирования будущего со стороны животных. Физиология птиц устроена таким образом, что сигналы из окружающей среды инициируют определенное поведение (миграцию), и тут не требуется предугадывать, что если останешься на месте, то будешь мерзнуть и голодать. Так и с постройкой гнезд: птицы вьют их до того, как несут яйца. Они предвидят, что им понадобится место для будущих яиц? Возможно. Однако, скорее всего, ими руководит физиологический механизм, который не зависит от способности прогнозировать будущее.

Все, кто имеет собаку, кота и даже рыбок, знают, что домашние питомцы могут учиться. Собака начинает узнавать хозяина, ловить мячик, терпит, пока ее не выведут на улицу, знает звук открывающего банку консервного ножа, который означает, что ужин совсем скоро. Даже рыбка, похоже, понимает, что после постукивания по аквариуму дадут еду. Нет сомнений, что животные обладают памятью. Однако сам факт, что они умеют связывать стимул (звук консервного ножа) с последующей наградой (едой), не означает, что они могут мысленно путешествовать во времени. Подобные связи можно приобрести неявным образом, без использования воспоминаний[60]. Например, мы знаем, что держать стаканчик с кофе бывает горячо, и поэтому частенько оборачиваем его листком бумаги. Хотя знание об опасности горячего напитка могло появиться в результате неприятного опыта в прошлом, нам не нужно вспоминать конкретный случай, когда мы обожгли пальцы, или представлять себе обожженную руку, чтобы сделать бумажный «подстаканник».

Однако птички Клейтон, похоже, демонстрируют больше чем простое ассоциативное обучение или генетическую предрасположенность. Давайте вернемся в начало этой главы и снова рассмотрим поведение Джей. Разумеется, обо всех описанных мною действиях сообщили Никки Клейтон и ее коллеги. Они на самом деле наблюдали, как птицы прятали еду в местах, где, по их мнению, могли иначе остаться голодными[61]. Они также перепрятывали запасы, если другая птица видела их, чтобы снизить вероятность воровства[62]. Более того, они имели обыкновение запасать определенную еду там, где именно этого угощения не рассчитывали получить на следующий день[63]. Разве такие действия не говорят о планировании будущего? Не отражают путешествий во времени?

Давайте особо остановимся на нескольких моментах. В одном эксперименте птицы Клейтон просыпались в одной из двух комнат[64]. В комнате А птицам всегда давали завтрак – это была «комната с завтраком». В комнате В птицам завтрака не давали никогда – это была «комната без завтрака». В течение дня птицы обычно обитали в комнате С, где еда была постоянно. Им позволялось питаться там и запасаться впрок. Как поступали птицы? Они брали червячков и зернышки из комнаты С и прятали их в «комнате без завтрака». Хотя на тот момент птицы были сыты, они уже предвидели, что завтра будут голодать. Мудрое поведение птиц говорит о точном, продуманном планировании. Такое поведение невозможно объяснить врожденной предрасположенностью и сложно списать на условные рефлексы. Оно, по сути, напоминает планирование человека. Как птица, перенося еду из комнаты в комнату, запасается на время, когда проголодается, так и люди отправляются в магазин за покупками, даже если недавно плотно поели, поскольку предвидят, что через несколько часов снова захотят есть, а в холодильнике пусто.

И это еще не все. Птицы, похоже, усвоили и категорию годности продуктов. Они понимали, что червяки портятся быстрее, чем кедровые орешки, и обычно возвращались сначала к червякам, если с момента закладки прошло немного времени (срок годности не истек), но сразу отправлялись к орешкам, если считали, что червяки уже испортились[65]. Это очень впечатляющее умение. Другие животные, к примеру крысы, не смогли продемонстрировать понимания того, как время отражается на состоянии продуктов[66]. Люди, разумеется, прекрасно осознают эти процессы. Это показывает, что мы в состоянии следить за временем, расставлять приоритеты и планировать будущее. Очевидно, что сойкам тоже это доступно.

Конечно, птицы вряд ли выходят на уровень сложного планирования, доступный человеку, и едва ли представляют будущее так же детально, как мы. Однако они явно не замкнуты в настоящем времени. По меньшей мере определенная степень понимания того, что завтрашний день может отличаться от сегодняшнего, у птиц совершенно очевидна. Можно сделать вывод, что если птицы в состоянии усвоить это понятие, то, несомненно, оно доступно и нашим ближайшим родственникам – обезьянам. Но, похоже, это не так. Несколько раз ученые предпринимали попытки проверить, планируют ли обезьяны свое будущее. В большинстве экспериментов они не демонстрировали этой способности[67]. Получив еду, они наедаются досыта, а оставшиеся продукты портят. Они поступают таким образом, даже когда их кормят только раз в день, и через несколько часов обязательно становятся голодными. Если бы обезьяны сохраняли то, что у них осталось, они могли бы избежать мук голода впоследствии, но они этого не делали. Когда им позволяли выбирать разные объемы еды (например, два, четыре, восемь, десять или двадцать фиников), обезьяны не всегда брали наибольший объем, а часто довольствовались тем, что могли съесть сразу же. Некоторым исследователям удалось обучить обезьян демонстрировать поведение, свидетельствующее, что у них есть понятие о будущем времени (к примеру, брать меньше еды сейчас, чтобы получить больше потом)[68]. Но в целом можно сказать, что либо обезьяны не обладают хорошо развитым чувством будущего времени, либо ученые пока не поставили правильных экспериментов.

Знание

Так что же делает конкретные виды птиц предрасположенными к мысленному путешествию во времени? Хотя базовая способность птиц к прогнозированию, скорее всего, развивалась независимо от подобной способности людей, ответ можно найти в мозгу водителей лондонских такси – кэбов. Лондонцы – признанные асы среди таксистов всего мира. Чтобы получить лицензию водителя традиционного черного кэба, кандидатам требуется сдать экзамен, в котором они должны продемонстрировать знание (knowledge). Экзамен был введен в 1865 году и с тех пор превратился в самый сложный учебный курс для таксистов. Водителям нужно в совершенстве изучить 25 000 улиц и 320 маршрутов в радиусе 10 км от перекрестка Чаринг-Кросс, принятом за центр Лондона. Обязательно также знание всех значимых мест по ходу маршрута, включая театры, гостиницы, станции метро, клубы, парки и посольства[69].

Если клиент только что сел у Национальной портретной галереи после посещения последней выставки «Твигги [70]: жизнь в фотографиях» и хочет, чтобы его приятный день продолжился под звуки джаза в клубе Ронни Скотта [71] (допустим, что там играют Джорджи Фэйм и «Блю Флеймз» [72]), водителю нужно за секунду выбрать маршрут в названный пассажиром пункт назначения, приняв во внимание погоду и ситуацию на дорогах. Он должен помнить, какие улицы туда ведут, на каких из них одностороннее движение, где бывают пробки в часы пик. Ему нельзя тратить драгоценное время на рассматривание карты, GPS или спрашивать о маршруте диспетчера. Информацию приходится держать в голове, чтобы незамедлительно выудить ее оттуда, как только потребуется. Водитель должен быть всегда на шаг впереди: делая правый поворот, уже планировать следующий левый, готовиться к одному сигналу светофора, когда еще горит другой.

Чтобы стать обладателем лицензии, в среднем требуется три года интенсивной подготовки и примерно двенадцать попыток на заключительном экзамене. Выдерживают его только лучшие из лучших, Мэверики и Айсмены [73] среди таксистов. Наверное, поэтому поездки в лондонском кэбе стоят невероятно дорого. Думаю, такси в Нью-Йорке вполовину дешевле, потому что составить маршрут с Третьей авеню на Пятую или с Пятьдесят шестой улицы на Десятую гораздо легче. Только четверть из поступающих на этот курс в Лондоне успешно его заканчивают, остальные отсеиваются. Те, кто сдают экзамен, обычно занимаются этим делом десятилетиями, превращаясь в настоящих волшебников навигации по запутанным улицам британской столицы. Как они это делают?

Чтобы ответить на сей каверзный вопрос, профессор Лондонского университета Элеонор Магуайр провела сканирование мозга добровольцев из числа лондонских кэбменов. Анализируя снимки, она заметила очень интересные особенности. Задняя часть гиппокампа у кэбменов оказалась больше, чем в среднем у людей[74]. Гиппокамп (у человека их два, по одному с каждой стороны) – это часть мозга, отвечающая за память. Задняя его доля особенно важна для пространственной памяти. Сам по себе обнаруженный факт может означать, что у людей с гиппокампом большего размера выше шансы стать водителями кэбов, потому что им лучше дается навигация. Точно так же люди высокого роста вероятнее попадут в профессиональные баскетболисты. Однако на этом история не закончилась. Магуайр открыла, что гиппокамп кэбменов рос по мере увеличения стажа работы! Он становился больше и больше с каждым годом за рулем – точно так же, как со временем накачиваются икры у баскетболистов. У водителей с сорокалетним стажем было больше серого вещества (которое содержит клеточные тела нейронов) в заднем гиппокампе, чем у новичков, работавших всего пару лет. Мозг кэбменов в буквальном смысле слова освобождал место для приобретаемых умений и знаний.

«Никогда не замечал, что у меня растет одна часть мозга. Даже интересно, что случилось с другими частями», – сказал лондонский кэбмен Дэвид Коин[75]. И правда, что происходит с другой областью гиппокампа? Как выяснилось, по мере роста задней части гиппокампа передняя сокращалась[76]. Чем дольше работал таксист, тем меньше становился у него передний гиппокамп. Передняя область гиппокампа тоже участвует в процессах памяти, но она не так важна для запоминания пространства. Такое сокращение свидетельствует о перестройке гиппокампа с целью разместить новые умения. Однако за приобретение специальных навыков приходится платить. Детальное знание Лондона у кэбменов сопровождалось ослаблением памяти на другие виды информации. К примеру, они хуже, чем люди в среднем, запоминали пары слов (скажем, «яблоко» и «игрушка»). Но эти нарушения не приобретали постоянный характер. Когда кэбмены уходили на пенсию, их мозг снова начинал изменяться[77]. Задний гиппокамп медленно сокращался до первоначального размера, и, хотя они несколько теряли навигационные навыки, показатели по другим тестам на запоминание возвращались к норме. Это потрясающий пример того, насколько пластичен мозг человека: он постоянно приспосабливается к нашим новым потребностям.

В мозгу птиц происходит такой же процесс. Их гиппокампы растут и сокращаются в зависимости от того, как и когда используются[78]. Размер гиппокампа у птиц, которые запасают еду, больше, чем у тех, которые не делают запасов[79]. Объем гиппокампа зависит от количества мест, куда птица прячет еду, и времени, на которое она создает конкретный склад[80]. Сойки, например, могут закладывать на хранение тысячи съедобных предметов – и все в разных местах. Они в состоянии не трогать свои сокровища месяцами, но все равно возвращаются именно туда, куда надо, если решают полакомиться (а я, напротив, часто не могу вспомнить, где припарковала собственную машину). Осенью, когда создание кладовых в самом разгаре, гиппокампы запасливых птиц увеличиваются[81], а по окончании «сезона заготовок» опять сокращаются. Как гиппокампы вышедших на пенсию водителей лондонских такси, так и гиппокампы птиц адаптируются к нуждам владельца.

Птичьи гиппокампы реагируют не только на потребности, связанные с едой. Они отвечают и на другие нужды памяти, например на необходимость помнить, куда помещены потомки[82]. Некоторые представители птичьего рода, такие как воловьи птицы, занимаются гнездовым паразитизмом, то есть подбрасывают свои яйца в чужие гнезда, чтобы ничего не подозревающие хозяева выкармливали их птенцов. Это своеобразный птичий вариант круглосуточной няни, только такая няня не получает никакой оплаты и считает чужих детей родными. Прежде чем оставить яйца, воловья птица производит своего рода исследование. Она летает по округе, присматривая подходящее гнездо. Затем ей требуется запомнить расположение выбранного гнезда, чтобы позже возвратиться и подложить туда свои яйца. У одного вида воловьих птиц – блестящей воловьей птицы – самочка самостоятельно выбирает, где будут высиживать ее птенцов. У этого вида гиппокамп самок крупнее, чем у самцов, вероятно, для того, чтобы размещать дополнительные ресурсы для запоминания. А у других видов воловьих птиц самцы и самки вместе занимаются поисками. В таком случае размер гиппокампа не зависит от половой принадлежности птицы.

Такие же изменения гиппокампа в зависимости от потребностей наблюдаются у полевок. Полевки – маленькие пушистые создания, о которых я подробно расскажу в главе 4. Они существуют в двух разновидностях: моногамные по природе степные полевки и их родственники – полевые полевки, которые ведут полигамный образ жизни. Все мы знаем, что присутствие в жизни значимого для нас человека требует определенного объема памяти. Нам нужно помнить дни рождения и годовщины, пристрастия и антипатии, имена членов семьи и друзей. А теперь представьте, что у вас пять или даже десять мужей или жен. Больше партнеров – больше информации, которую требуется держать в голове. Ведь если что-то перепутать, неприятностей не миновать (Люси, конечно, не понравится получить подарок, предназначавшийся на день рождения Нэнси). У полевок размер гиппокампа, судя по всему, реагирует на «семейное положение» и изменяется в зависимости от количества половых партнеров. У полигамных полевых полевок гиппокамп крупнее, чем у их моногамных родственников. Более того, размер их гиппокампов соотносится с участком обитания: полевки с многочисленными партнерами, которые территориально рассредоточены, имеют больший гиппокамп, чем те, чьи партнеры живут неподалеку друг от друга[83]. Чем дальше зверьку приходится путешествовать от одной любимой до другой, тем больше у него размер гиппокампа. Вероятно, крупный гиппокамп обеспечивает более хорошую пространственную память, позволяя полевкам успешно добираться до нужного места. А может, он также поддерживает и представление будущего времени, которое помогает устраивать многочисленные свидания?

Наша способность путешествовать во времени

Термин мысленное путешествие во времени (mental time travel) впервые использовал канадский психолог Эндель Тульвинг для обозначения нашей способности мысленно возвращаться в прошлое и воображать будущее. Тульвинг утверждал, что эти два процесса взаимосвязаны: их обеспечивают одни и те же когнитивные и нейронные механизмы[84]. В 1985 году ученый описал случай потерявшего память пациента К. С., который не только не был в состоянии вспомнить прошлые события, но и не мог сказать, чего ждет через год, через неделю и даже на следующий день. Когда пациента спрашивали о прошлом или будущем, он отвечал, что в его голове пусто. У К. С. были повреждены две доли головного мозга – лобная и височная, включая гиппокамп. Двадцать лет спустя Элеонор Магуайр, та самая, что исследовала мозг лондонских таксистов, изучала страдающих потерей памяти пациентов, у которых повреждения мозга ограничивались гиппокампом. Она обнаружила, что эти люди, точно так же как К. С., были не в состоянии детально представить будущие события[85]. Без здорового гиппокампа пациенты оказались замкнутыми во времени, неспособными вернуться в прошлое и мысленно рассмотреть будущее.

Примерно в то же время психологи Гарвардского университета Донна Эддис и Дэниел Шехтер проводили серии исследований мозга с нейровизуализацией на аппарате МРТ. По снимкам головного мозга было установлено, что гиппокамп активизируется и когда мы вспоминаем прошлое, и когда воображаем будущее[86]. Ученые выдвинули гипотезу, что гиппокамп эволюционировал не для того, чтобы формировать и вызывать воспоминания, как считалось раньше, а чтобы моделировать будущее.

Для прогнозирования будущих событий нам нужен доступ к накопленной информации. Работа гиппокампа играет важную роль во всех связанных с этой задачей процессах: в записи эпизодов нашей жизни, хранении информации и извлечении ее из памяти, а также в воображении будущего. Особенно значима роль гиппокампа в соединении кусочков опыта друг с другом для того, чтобы создавать мысленные картины и прошлого, и будущего.

Поэтому неудивительно, что сформировавшие замечательную память виды живых существ, к примеру сойки, демонстрируют также способность к прогнозированию. Тут возникает интересный вопрос: если птицы выказывают основные признаки мысленного путешествия во времени, то смотрят ли они на будущее через розовые очки? И снова ответ на этот вопрос требует сложного подхода. Мы не можем просто спросить у птиц, ожидают ли они долгой, здоровой жизни. Нужны другие методы. Мелисса Бэйтсон и ее команда в Университете Ньюкасла придумали следующее[87]. Они обучали птиц нажимать на синий рычажок, когда они слышат короткий двухсекундный сигнал. В случае успеха им сразу выдавалось съедобное вознаграждение. Птицы радовались угощению и быстро связали короткий звук с позитивным результатом. После десятисекундного сигнала птицам нужно было давить на красный рычаг: в этом варианте тоже доставалась еда, но не сразу, а позже. Птицам не нравилось ждать (точно так же мы, придя в ресторан, не рады услышать, что столик будет готов только через полчаса). Поэтому длинный десятисекундный звук соединился с негативным результатом.

Птицы быстренько запомнили, что двухсекундный сигнал означает, что следует нажать на синий рычаг и сразу можно есть, а десятисекундный связан с красным рычагом и отсроченным угощением. Птицам требовалось действовать правильно: если ошибешься, вообще ничего не получишь. Теперь вопрос состоял в том, как они будут поступать, если услышат неопределенный звук, продолжительностью между двумя и десятью секундами. Будут они ожидать хорошего исхода и после шестисекундного сигнала нажимать на синий рычаг? Или проявят пессимизм и, приготовившись к досадному ожиданию, нажмут на красный?

Птицы проявили склонность к оптимизму. Услышав непривычный (шестисекундный и даже восьмисекундный) звук, они чаще расценивали его как обещающий хороший результат. Без всякого на то основания птицы нажимали на синий рычаг в ожидании незамедлительной награды. Правда, была одна особенность. Оптимизм демонстрировали только «счастливые» птицы, которые жили в условиях «класса люкс». Эти привилегированные особи размещались в больших чистых клетках. Они имели веточки для игры, доступ к удобным ванным и регулярно наполняемые водой поилки. Остальные птицы, которые жили в условиях похуже (в клетках меньшего размера, без игрушек и с непредсказуемым доступом к ванным и воде), оказались более реалистичными. Они не выказывали склонности к оптимизму и в целом более точно различали сигналы. Точно так же как люди, страдающие от депрессии легкой степени, птицы с суровыми условиями жизни проявляли депрессивный реализм (больше о связи депрессии с оптимизмом см. в главе 6). Их взгляд на окружающий мир был достоверным, не искаженным оптимистичными иллюзиями.

Существенное различие в уровне сложности мыслей о будущем у людей и птиц (и всех других животных) лежит, однако, в лобных долях мозга. Именно сравнительно крупные лобные доли отличают людей от наших менее развитых предков и остальных животных. Быстрая эволюция лобных долей мозга человека обеспечила способность создавать орудия труда, находить новые решения давно известных проблем, планировать эффективные шаги для достижения цели, смотреть далеко в будущее и, самое главное, иметь самосознание.

Хотя возможности приобретать знания и прогнозировать результаты дают очевидные преимущества для выживания, сознательное предвидение имеет свою высокую цену: понимание, что когда-нибудь в будущем нас ждет смерть. Это знание (что старость, болезни, снижение умственных способностей и забвение где-то рядом) не придает оптимизма. Оно вызывает тоску и страх. Биолог Калифорнийского университета в Сан-Диего Аджит Варки утверждает, что осознание конечности бытия само по себе завело бы эволюцию в тупик[88]. Безысходность отражалась бы на ежедневной жизни, остановив развитие умений и умственной деятельности, которые необходимы для выживания. Но люди обладают этим знанием и все равно продолжают жить. Почему?

Единственный вариант, при котором осознанное путешествие во времени могло сохраниться и совершенствоваться в процессе эволюционного развития человека, – это его появление одновременно с ложными верованиями[89]. Иными словами, способность представлять будущее, по всей вероятности, формировалась бок о бок с позитивными смещениями. Рациональное знание о смерти должно было складываться вместе с иррациональным отрицанием конца жизни. Мозг, который в состоянии сознательно путешествовать во времени, стал бы эволюционным барьером, если бы не склонность к оптимизму. Именно такое сочетание – сознательный взгляд в будущее и оптимизм – лежит в основе выдающихся достижений человечества: от культуры и искусства до медицины и техники. Одно не могло бы сохраниться без другого. Оптимизм не существует без хотя бы примитивной способности обдумывать будущее, поскольку это по определению положительное представление о том, что еще предстоит, а без оптимизма предвидение было бы разрушающим.

3. Оптимизм – самоисполняющееся пророчество?

Как мозг превращает прогнозы в реальность

«Лос-Анджелес Лейкерс» открывала шампанское в раздевалке. Это был июнь 1987 года, и команда только что выиграла чемпионат Национальной баскетбольной ассоциации (НБА), победив «Бостон Селтикс» со счетом 4:2. «Селтикс» больше не появлялась в финале НБА до самого 2008 года. «Лейкерс» ожидало другое развитие событий. На 1987 год это была одна из лучших баскетбольных команд всех времен и народов. В нее входили прославленные игроки Мэджик Джонсон, Джеймс Уорти и Карим Абдул-Джаббар. Однако тем вечером историю предстояло делать их главному тренеру Пэту Райли.

В разгар празднования чемпионства к Райли подошел репортер, пожелавший знать, верит ли тренер, что «Лейкерс» сможет стать первой командой за почти двадцать лет, которая выиграет чемпионат НБА два раза подряд. Последними это сделали игроки «Бостон Селтикс» еще в 1969 году, и с тех пор никому не удавалось повторить их достижение. Способна ли «Лейкерс» снова выиграть чемпионат в следующем году?

«Сможете повторить победу?» – спросил репортер у Райли. Не моргнув глазом тот ответил: «Гарантирую». Журналист был поражен. Ему потребовалось убедиться, что слух его не обманывает. «Гарантируете?» – переспросил он. «Именно так», – подтвердил Райли[90]. Одним словом «гарантирую» Райли пообещал журналистам, игрокам и миллионам болельщиков второе чемпионство своей команды.

Обязательство Райли не было оговоркой подвыпившего человека, несмотря на открытое перед этим шампанское. Вскоре во время победного парада в центре Лос-Анджелеса Райли снова гарантировал толпам людей повторное чемпионство и продолжал обещать победу опять и опять – и в течение лета, и в сезоне 1987/88 года. «Из всех психологических штучек, которые использовал Пэт, это, наверное, самая лучшая», – говорил Мэджик Джонсон в интервью 1987 года[91].

В сезоне «Лейкерс» играла хорошо и через год после выданной Райли гарантии снова вышла в финал НБА. На этот раз ей противостояли «Детройт Пистонс», «Плохие парни», страстно жаждавшие получить титул. Сражение было упорным. «Детройт Пистонс» вышли вперед, одержав верх в первой игре. Хотя «Лейкерс» взяла следующие две игры, за «Пистонс» остались четвертая и пятая. Таким образом, к шестой игре счет составлял 3:2 в пользу «Детройт Пистонс».

За пятьдесят две секунды до конца шестой игры «Пистонс» лидировали со счетом 102:101. «Лейкерс» поднажала, вынудив звезду «Пистонс» Айзею Томаса промахнуться, после чего Карим Абдул-Джаббар получил мяч. Во время броска Абдул-Джаббара Билл Лэймбир из «Пистонс» совершил фол, и судья назначил штрафные. Абдул-Джаббар два раза успешно совершил по три броска, выиграв игру, и к решающему матчу у «Пистонс» и «Лейкерс» было по три победы.

Седьмая игра должна была определить, исполнится ли обещание Райли. В первой половине встречи лидировали игроки «Пистонс», но во второй половине «Лейкерс» ликвидировала отставание и повела в счете. За шесть секунд до конца игры она была впереди всего на одно очко – 106:105. За эти шесть секунд игрокам «Лейкерс» удалось провести еще один успешный бросок и выиграть последнюю игру со счетом 108:105. Обещание Пэта Райли было выполнено.

Сразу после «гарантированной» победы Райли вновь оказался перед камерами журналистов. Болельщики ревели. «Сможете сделать это снова? – спрашивали репортеры. – Ждать ли третьего чемпионства?» Райли открыл рот, чтобы ответить на вопрос, но тут стокилограммовый Абдул-Джаббар совершил свой знаменитый прыжок. Однако на этот раз он метил не в корзину. Его целью были губы Райли: игрок прикрыл их своими огромными руками, чтобы тренер не дал новых обещаний. Позже Абдул-Джаббар объяснит, что необходимость обязательно выполнить гарантию Райли так сильно давила на него, что он не был готов жить с таким грузом еще год.

Райли не пообещал третьего чемпионства. Финал следующего сезона стал матч-реваншем между «Лос-Анджелес Лейкерс» и «Детройт Пистонс». И в 1989 году серию до четырех побед выиграла команда «Пистонс», после чего Карим Абдул-Джаббар в возрасте сорока двух лет объявил о своем уходе из спорта. А если бы Райли дал обещание? Была бы за «Лейкерс» третья победа подряд? Этого мы никогда не узнаем.

Прогноз или причина?

Существует много факторов, которые привели «Лейкерс» к победе над «Пистонс» в 1988 году и проигрышу им через год. Однако очень заманчиво предположить, что гарантия Райли в сезоне 1987/88 года и отсутствие такого обещания в следующем сезоне сыграли ключевую роль в том, какие результаты показала команда.

Гарантия Райли повторить чемпионство – классический пример самоисполняющегося пророчества, прогноза, который сам становится причиной своего исполнения. Нет сомнений, что Пэт Райли имел серьезные основания считать свою команду способной выиграть следующий чемпионат, когда репортер спрашивал его об этом после финала 1987 года. «Лейкерс» только что победила, ее игроков объявили лучшими. Таким образом, они, конечно, имели прекрасные шансы стать чемпионами во второй раз. Однако утверждение Райли, выражавшее непоколебимый оптимизм, запустило процесс, который заметно повысил эти шансы. «Гарантия чемпионства – лучшее, что когда-либо сделал Пэт. Он настроил наши мозги. Работать больше, быть лучше. Только так мы можем повторить успех. Мы пришли в лагерь с мыслью, что собираемся победить снова, и сейчас думаем точно так же», – сказал игрок «Лейкерс» Байрон Скотт в 1988 году[92].

Вера в то, что цель не только достижима, но и очень вероятна, заставляет людей энергично работать, чтобы добиться желаемого результата. В случае Райли он сделал больше, чем просто спрогнозировал повторение успеха: он гарантировал победу. Пообещав второе чемпионство, тренер возложил на себя и своих игроков дополнительное бремя. «Лейкерс» не могла разочаровать своих болельщиков, которые ждали победы. Игроки должны были подтвердить, что их тренер прав. Поэтому Мэджику, Кариму и другим членам команды нужно было тренироваться более напряженно, чем обычно, и стать лучше, чем раньше, чтобы претворить обещание Пэта Райли в жизнь.

Смысл самоисполняющегося пророчества состоит в том, что оно – не предсказание будущего события, а его основа. Поймите меня правильно: прогнозирование, что ваша команда выиграет чемпионат, не обязательно сделает ее чемпионом. Оно не имеет магической силы. Не все спортсмены, воображающие свой успех, действительно вернутся домой с чемпионским кубком или золотой медалью. Результат будут определять разные факторы, и соперник может испытывать не меньшую уверенность в себе. Однако предсказание влияет на ход событий, потому что поведение людей больше зависит от субъективного восприятия происходящего, чем от самой объективной реальности. Соответственно, вера в положительный исход дела повысит вероятность желаемого результата.

Термин самоисполняющееся пророчество (self-fulfilling prophecy) ввел в научный обиход социолог Роберт Мертон в 1948 году. По Мертону, «самоисполняющееся пророчество – это первоначально ложное определение ситуации, порождающее новое поведение, которое воплощает изначально ложное представление в реальность. Обманчивая правдоподобность самоисполняющегося пророчества увековечивает власть ошибки. Поэтому “пророк” будет приводить цепь реальных событий в качестве доказательства того, что он был прав с самого начала»[93].

Давайте проанализируем самоисполняющееся пророчество Райли в терминах Мертона. Утверждение тренера, что игроки «Лейкерс» обязательно выиграют чемпионат в следующем году, в момент произнесения было ложным, потому что ни одно событие не предрешено заранее. Поскольку будущее всегда неопределенно, никто не может точно знать, что произойдет. Таким образом, суждение Райли являлось «ложным определением ситуации». Однако, «породив новое поведение» (усиленные тренировки и отсутствие компромиссов), утверждение привело к повторному чемпионству и «воплотило ложное представление в реальность». После исполнения гарантии Райли мог поверить в свою изначальную правоту, поскольку «…“пророк” будет приводить цепь реальных событий в качестве доказательства того, что он был прав с самого начала». Но именно пророчество само по себе увеличило шансы на благоприятный исход.

Самоисполняющееся пророчество – очень мощный феномен. Ожидания, как показали исследования, очевидным образом оказывают влияние на все, от образования, расовых проблем и финансовых рынков до здоровья, материального благосостояния и даже преждевременной смерти человека. Одно самоисполняющееся пророчество превратило немецкого жеребца в чародея математики.

Межличностные ожидания

4 сентября 1904 года The New York Times опубликовала статью под заголовком «Удивительный немецкий скакун: может почти все, только не говорит» (Berlin’s Wonderful Horse: He Can Do Almost Everything but Talk)[94]. Удивительным скакуном являлся немецкий жеребец по кличке Ганс, впоследствии известный как Умный Ганс. Владелец коня Вильгельм фон Остин был школьным учителем. Выйдя на пенсию, он решил учить свою лошадь математике и немецкому языку. Фон Остин считал, что, используя привычные ему школьные методики, он может обучить кого угодно, даже лошадь. В течение четырех лет фон Остин вставал перед классной доской и учил Ганса читать, составлять слова по буквам, считать, указывать даты, определять время и так далее. Ганс обычно отвечал на вопросы, постукивая передним правым копытом. Например, решая сложную математическую задачу, скакун стучал столько раз, сколько составлял правильный ответ. Слова Ганс составлял по сходной системе: фон Остин писал на доске алфавит и конь особой последовательностью ударов указывал каждую букву. Жеребец узнавал людей и называл по буквам их имена, не ошибаясь в сложном немецком написании.

Это изумило как экспертов, так и обывателей. The New York Times писала, что «изложенные в статье факты – не плод воображения, они основаны на достоверных наблюдениях, которые может подтвердить… научное и военное руководство»[95]. Неужели лошадь на самом деле в состоянии складывать и умножать числа, правильно определять время и указывать буквы? Может, ее просто научили хитроумным трюкам, как тренируют животных в цирке? Люди по всему миру были заинтригованы и желали получить ответ: правда ли, что Ганс обладает незаурядными умственными способностями?

2 октября 1904 года, почти через месяц после первой публикации, в The New York Times вышло продолжение статьи: «И снова Умный Ганс: экспертная комиссия пришла к заключению, что эта лошадь действительно мыслит» (Clever Hans Again: Expert Commission Decides That the Horse Actually Reasons)[96]. В состав комиссии входили врачи-ветеринары, зоологи, физиологи и цирковые дрессировщики. Все они единодушно решили: Ганса не дрессировали для выполнения цирковых трюков, его обучали, как учат детей в школе. Казалось, что лошадь просто очень умна. Ганс давал правильные ответы, даже когда его спрашивал не хозяин, а другой человек. Конь отвечал на вопросы по предметам, которым его не обучали. Соответственно, был сделан вывод, что, если животных учить, как людей, они и думать будут, как люди.

Комиссия передала собранные данные физиологу Оскару Пфунгсту. Этот ученый, однако, сомневался в обоснованности вердикта комиссии и решил сам проверить «одаренную» лошадь. В серьезном исследовании Пфунгста обнаружилось, что Ганс мог правильно ответить практически на любой вопрос при определенных условиях: 1) если тот, кто спрашивал, сам знал ответ и 2) если конь видел того, кто задает вопрос. При наличии этих двух условий Ганс не ошибался в 89 % случаев. Но, когда выполнялось только одно условие из двух, процент правильных ответов снижался до 16. В чем же было дело?

После долгих и глубоких размышлений Пфунгст решил, что на самом деле Ганс реагирует на непроизвольные движения тела человека, задающего вопрос. Лошадь спрашивали, и она начинала постукивать копытом. Когда количество ударов приближалось к правильному ответу, человек невольно напрягался. При последнем ожидаемом ударе Ганса лицо человека расслаблялось и менялось положение его тела, и это «подсказывало» коню, что пора заканчивать стучать. Он так и поступал. Другими словами, Ганс не знал ответов на вопросы. Он не решал сложных математических задач, не отличал января от декабря, понедельника от четверга. За четыре года утомительных тренировок Ганс научился только реагировать на «подсказки» тела хозяина таким образом, чтобы сделать его счастливым. Для жеребца это солидное достижение.

Поскольку фон Остин верил, что может обучить Ганса немецкому языку и математике, и считал, что конь сможет правильно отвечать на словесные вопросы, ожидания хозяина повлияли на лошадь. Правда, Ганс не выполнял задания так, как думал его хозяин. Он не вспоминал информацию, которой его учил фон Остин. Ганс скорее натренировался (неосознанно) прекращать удары копытом в ответ на определенные движения тела стоящего перед ним человека. Тем не менее конечный результат был один и тот же: жеребец давал правильные ответы – те, которых ждал от него фон Остин.

Что касается людей, то влияние межличностных ожиданий еще больше. В конце 1960-х годов сотрудничество физиолога из Гарварда Роберта Розенталя и директора начальной школы из Сан-Франциско Ленор Джекобсон привело к потрясающей демонстрации самоисполняющегося пророчества[97]. Они хотели проследить, как отражаются ожидания учителей на успехах учеников. Могут ли школьные достижения регулироваться заранее сформированным мнением учителей о ребенке, даже если это мнение не имеет под собой никаких оснований?

Розенталь и Джекобсон случайным образом выбрали некоторое количество учеников в школе, где работала Ленор, и рассказали учителям, что эти дети на данный момент имеют большой потенциал интеллектуального роста. Информация была ложной: не существовало никаких объективных данных о том, что выбранные ученики по способностям превосходят остальных.

Тем не менее в конце учебного года необоснованные прогнозы стали реальностью. Ученики, отобранные Розенталем и Джекобсон (наугад) как «превосходящие по интеллекту», лучше выполнили годовые тесты IQ, чем учащиеся, которые в начале года имели с ними одинаковые показатели. Их развитие в течение года было активнее, чем наблюдается в норме. Точно так же, как Мэджик Джонсон, Карим Абдул-Джаббар и жеребец Умный Ганс, дети сделали то, что от них ждали.

Вывод ясен: ожидания других оказывают на людей сильнейшее влияние. Работник будет справляться с задачами лучше, если вы считаете его продуктивным. Жена станет нежнее, если вы ждете от нее нежности. Вашего ребенка, вероятнее всего, ждут успехи в учебе и спорте, если вы считаете его талантливым, но шансы на хорошую успеваемость снизятся, если вы сомневаетесь в его способностях. Исследования показали, что ожидания родителей влияют даже на употребление подростками алкоголя[98].

Какие же конкретно действия учителей школы Ленор Джекобсон привели к повышению академических способностей детей? Розенталь выделил несколько характеристик поведения учителей, которые могли оказать влияние на результаты детей. Учителя уделяли «одаренным» ученикам больше времени, чем другим, обстоятельнее общались с ними и чаще поощряли отвечать в классе. В общем, учителя относились к «особым» детям иначе, и в результате эти дети действительно стали «особыми». Розенталь и Джекобсон обозначили полученные данные как эффект Пигмалиона («Пигмалион» Бернарда Шоу – классическая сказка о преображении, история профессора, который превращает простую девушку в аристократку).

В эксперименте Розенталя и Джекобсон предварительное мнение относилось к детям, выбранным наугад. Однако в реальной жизни наставники, как и остальные люди, имеют довольно устойчивые, заранее составленные представления, которые зачастую не имеют под собой реальных оснований. Учителя, как выяснилось, формируют прогнозы по поводу успехов новых учеников в зависимости от их расовой принадлежности, пола, национальности, социально-экономического положения и даже внешней привлекательности[99]. Это может быть опасно. Ожидания, как мы только что узнали, с большой вероятностью оказывают влияние на достижения ребенка, в конечном счете изменяя его будущее. На деле эффект Пигмалиона считается значимым фактором в порождении и поддержании полового и расового неравенства в тестах на интеллектуальное развитие (IQ tests), средних баллах в школе (GPA) и успехах в высших учебных заведениях.

Сила стереотипов

Стереотипы – еще один пример самоисполняющегося пророчества. Они играют очень серьезную роль в формировании жизни человека, особенно когда такие предрассудки разделяет большое количество людей. Получается, что мы приспосабливаемся к стереотипному образу своей группы, потому что общество взаимодействует с нами соответственно заранее сложившемуся мнению, основанному на стереотипе. Возьмем, например, Тома и Роба – учеников начальной школы в Вашингтоне, столице США. Мальчики примерно одного роста и веса, оба учатся средне, к ним хорошо относятся и сверстники, и учителя. Том – афроамериканец, Роб – белый. Поначалу у Тома и Роба были сходные физические возможности. Роб не уступал Тому в скорости бега, высоте прыжков и не хуже забрасывал мяч в баскетбольную корзину. Однако все считали, что у Тома больше способностей к баскетболу, чем у Роба, просто исходя из цвета его кожи. Сверстники охотнее брали Тома в свою баскетбольную команду. Тренер обращал на него особое внимание, постоянно давая советы по игре. Родители Тома поощряли дополнительные тренировки мальчика после школы. В результате Том действительно стал играть лучше Роба. Хотя убеждение в том, что Том как баскетболист лучше, чем Роб, сначала было ложным, стереотип «самоисполнился». Соответственно, Том стал еще одним примером стереотипа, что темнокожие играют в баскетбол лучше белых, и укрепил предрассудок, который, по существу, питает себя сам.

Стереотипы поддерживаются не только тем, что другие люди относятся к человеку соответствующим образом, но и тем, что сам человек имеет тенденцию быстро приспосабливаться к тому, чего от него ожидают. Самый поразительный пример такого быстрого осуществления ожиданий дает знаменитый эксперимент Джейн Эллиотт, учительницы третьего класса одной из школ в штате Айова. Ее класс, как большинство других в этом штате США, составляли только белые ученики. 5 апреля 1968 года, на следующий день после убийства Мартина Лютера Кинга, миссис Эллиотт хотела показать своим ученикам, что чувствуют люди, когда их дискриминируют из-за цвета кожи. Она предложила «поиграть». По условиям игры дети разделились на две группы согласно цвету глаз. Эллиотт объявила, что голубоглазые дети хуже кареглазых. Они не такие сообразительные, медленно усваивают материал и поэтому к ним нужно относиться по-другому. Голубоглазые дети могут выходить на перемену только после кареглазых. Более того, им не разрешается разговаривать с превосходящими их кареглазыми учениками.

Сразу после сообщения учительницы поведение детей изменилось. Кареглазые ученики стали более уверенными, а голубоглазые стушевались. Но удивительнее всего было изменение способностей детей к чтению и письму. Эллиотт заметила резкий рост умений кареглазых учеников и снижение таковых у голубоглазых. На следующий день учительница поменяла роли. Теперь она объявила, что голубоглазые умнее кареглазых. Буквально за минуты дети освоили новые роли. Голубоглазые ученики стали главенствовать, а кареглазые растерялись. Диктанты, которые Эллиотт проводила два дня подряд, показали, что дети писали лучше в тот день, когда их группа объявлялась превосходящей.

Ученики Джейн Эллиотт отвечали на ожидания, которые ясно высказывала авторитетная личность. Когда их называли бестолковыми, дело не спорилось. Когда им говорили, что они сообразительны, то все получалось лучше. Можно подумать, что ситуация складывалась так, потому что дети легко поддаются внушению. Конечно, взрослые с хорошо развитой самооценкой не будут так легковерны… или будут?

На самом деле взрослые не только подчиняются ожиданиям почти так же быстро, как ученики миссис Эллиотт: они действуют в соответствии с ожиданиями, даже если не понимают, чего от них ждут. Моя коллега когнитивный нейробиолог Сара Бенгтссон решила выяснить, может ли она повлиять на выполнение когнитивных задач студентами колледжа, предварительно показывая им слова наподобие таких: «сообразительный», «интеллектуальный», «умный» или, напротив, «бестолковый», «тупой», «глупый». После предъявления участникам эксперимента слов «умный» или «глупый» она просила выполнить разные задания. Бенгтссон обнаружила, что студенты, прочитавшие слово «умный», действовали лучше, чем те, кому досталось слово «глупый»[100]. Получилось, что Сара Бенгтссон влияла на ожидания людей по поводу успешности своих действий, просто показывая им информацию, которая не имела никакого отношения к их истинным способностям. Тем не менее эта не связанная с ними информация бессознательно для людей корректировала их ожидания относительно себя и таким образом изменяла успешность их действий.

Точно так же, если человеку напоминают о его принадлежности к какой-то группе (по полу или расе), связанные с этой группой стереотипы с большой вероятностью повлияют на его поведение. Например, выяснилось, что женщины набирают меньше баллов на тестах по математике, когда им перед тестом напоминают об их половой принадлежности[101]. Напоминание женщинам о том, что они – женщины, бессознательно включает в них стереотип, что женский пол не слишком хорош в математике. Такое предварение снижает ожидания девушек, что они могут хорошо сдать экзамен, заставляя их принять стереотип и хуже справляться с заданиями. В другом примере афроамериканцы, когда подчеркивалось их этническое происхождение, показывали в тесте умственного развития заметно более низкие результаты, чем белые, а в отсутствие угрозы стереотипа они были одинаковыми[102].

Исследование Сары Бенгтссон и эксперимент Джейн Эллиотт свидетельствуют, что влияние стереотипов чрезвычайно нестабильно. Новые ожидания могут быстро взять верх над старыми, стремительно меняя одно поведение на другое. Такая нестабильность обнадеживает. Она означает, что целенаправленным вмешательством мы, вероятно, сможем предотвратить негативное влияние стереотипов на действия человека.

Обучение на ошибочных прогнозах

Как ожидания отражаются на работе человеческого мозга? Исследование Сары Бенгтссон дает несколько очень интересных ответов. Она проводила исследование с предварительным «программированием» по типу «умный/глупый» на добровольцах во время сканирования мозга на магнитно-резонансном томографе. Аппарат МРТ не только делает структурные снимки мозга, но и предоставляет данные, которые могут рассказать, как тот работает. Когда нейроны в конкретной части мозга активизируются, они потребляют больше кислорода. В ответ на этом участке увеличивается кровоток, чтобы снабжать его гемоглобином (молекула гемоглобина своего рода «хранилище», которое принимает и отдает кислород). Соответственно, возникают локальные изменения концентрации дезоксигемоглобина и оксигемоглобина, влияя на сигнал, который фиксируется сканером[103]. Таким образом, если человек лежит внутри аппарата МРТ и слушает Второй концерт для фортепиано с оркестром до минор Сергея Рахманинова или Эла Грина [104], сканер зафиксирует изменения сигнала, зависящего от уровня кислорода в крови, из слуховой зоны коры головного мозга, которая активизируется, когда мы слушаем музыку.

Данные Сары Бенгтссон показали, что мозг участников эксперимента по-разному реагировал на ошибку. Реакция зависела от того, каким словом предварялась работа – «умный» или «глупый». Когда ошибку делали студенты, перед решением задачи прочитавшие слово «умный», у них активизировалась середина предлобной зоны коры головного мозга. Такого усиления активности не наблюдалось при правильном ответе, а также когда ошибку делали те, чья работа предварялась словом «глупый»[105].

Лобная кора – крупная структура мозга, включающая зоны, которые анатомически и функционально отличаются друг от друга. Эта часть мозга формировалась самой последней и не встречается у животных, занимающих нижние ступени эволюционной лестницы. Лобные доли мозга других животных гораздо менее развиты, чем у людей. В эволюции человека лобная кора увеличилась непропорционально остальным частям мозга. Именно физическое развитие лобной коры объясняет, почему наш мозг крупнее, чем у большинства других живых существ[106].

Лобные доли имеют решающее значение для чисто человеческих дел, например нашей речи и теории разума (theory of mind). Теория разума – это способность человека думать о том, что думают другие люди. Когда вы размышляете, знает ли ваш руководитель, что вы не закончили свою работу, потому что вчера отправились гулять, а не остались дома, чтобы выполнить задание, вы занимаетесь именно теорией разума. Понятие теории разума включает обдумывание того, что другие люди знают, чего они хотят, что чувствуют и чего ждут от вас[107].

Теория разума – только один из процессов, которые нуждаются в работе лобных долей. Эта структура мозга участвует во многих других процессах высшей нервной деятельности, включая исполнительные функции (executive functions), те самые, которые позволяют нам определять будущие цели и решать, какие действия помогут нам их достичь. Способность прогнозировать, какое поведение приведет к какому результату («если сегодня пойду гулять, то опоздаю сдать работу»), отличать желаемый результат от нежелательного («представить проект вовремя – хорошо, спровоцировать собственное увольнение – плохо») и побуждать себя совершать нужные поступки («сегодня останусь дома, чтобы выполнить задание») – все это функции, которые требуют хорошей работы лобных областей[108][109]. Нередко случается, что в мозг поступают противоречащие друг другу сигналы, и задача лобных долей состоит в том, чтобы разобраться с конфликтующими желаниями с целью предотвратить действия, которые могут привести к менее желательным или социально неприемлемым результатам.

Мы постоянно сталкиваемся с противоречивыми потребностями и фактами. После долгого дня на работе нам хочется пойти домой, плюхнуться на диван перед телевизором и съесть целую миску картофельных чипсов. Однако внутренний голос говорит, что следует отправиться в спортзал[110][111]. Чтобы найти решение этого конфликта, требуется оценить будущие последствия различных действий и направить мысли и поступки в соответствии с внутренними целями. Хорошо работающие лобные доли притормозят поступок, связанный с менее желаемой целью, и поддержат поведение, результат которого будет лучше.

В эксперименте Сары Бенгтссон участники, прочитавшие слово «умный», рассчитывали, что хорошо справятся с заданием. Однако, когда они ошиблись, исход работы вступил в противоречие с их ожиданиями. Результат (ошибка) противоречил ожидаемому исходу (правильный ответ) и дал сигнал о противоречии в лобной коре. Когда мозг не получает того, что ждет, он отчаянно старается выяснить причину. Сигнал в лобной коре, возможно, взывал к вниманию: «Посмотри, что-то здесь не так!»[112] Большое значение этого сигнала состоит в том, что он может стимулировать человека к учебе. Поскольку анализ своих ошибок играет важнейшую роль в нацеливании поведения на оптимальную работу, повышенное внимание к этим ошибкам обычно дает возможность избавиться от них при следующей попытке.

Однако у тех участников эксперимента, которые перед решением задачи читали слово «глупый», после неправильного ответа не наблюдалось усиления активности в лобной коре. Они ожидали, что не справятся с заданием, и поэтому не проявляли признаков удивления или недовольства собой. При отсутствии в мозгу сигнала «Обрати внимание, ответ неверен!» студенты не учились на своих ошибках, и вероятность, что в будущем ошибок станет меньше, снижалась. Они принимали то, что не справились с задачей, потому что были готовы к такому положению вещей, и не старались изменить свой образ действий, чтобы добиться хорошего результата.

В общем, наши лобные доли связывают планирование и действия для достижения целей, которые мы себе поставили. Эти цели могут быть краткосрочными (скажем, закончить разгадывать кроссворд в газете The Times или приготовить для друзей роскошный ужин). Есть и среднесрочные цели, к примеру пробежать марафон за четыре часа или научиться играть на гитаре. Человек может иметь и долгосрочные цели: сделать карьеру, стать хорошим родителем или быть счастливым. Наше продвижение к этим идеалам контролируется совмещением того, что мы делаем, с тем, чего мы хотим. Когда мы отклоняемся от намеченного пути, когда поведение не полностью соответствует ожиданиям, быстро порождаются мысли и поступки, которые вернут нас обратно на нужную дорогу. Если мы ждем повышения по службе, но уже несколько лет сидим на одной и той же должности без реальных перспектив, можно сделать паузу и поразмыслить, что же конкретно пошло не так. Возможно, мы пересмотрим наше поведение и наметим новые действия, которые могут привести к желаемому результату. Например, может возникнуть мысль взять на себя дополнительную работу или попросить большей ответственности. В итоге активные действия способны обеспечить долгожданное продвижение по карьерной лестнице.

Если же мы не ждем никаких повышений, то будем продолжать жить обычной жизнью. Нас не удивит отсутствие предложений новых должностей, и мы не заметим, что не растем по службе. Мозг получит информацию, что все идет как надо, и в лобной коре не возникнет команды корректировать поведение. Не попробуешь – ничего не получишь.

Вы можете подумать: «Хорошо, позитивные ожидания могут привести к более высоким достижениям, но что будет, если не приведут?» Конечно, мы не всегда получаем то, к чему стремимся, и, при всем уважении к Мику Джаггеру, часто не получаем даже того, в чем нуждаемся [113]. Что тогда? Большие ожидания просто приведут к горькому разочарованию? Разве не лучше надеяться на меньшее и таким образом защитить себя от чувства неудовлетворенности?

Представление, что заниженные ожидания предотвратят разочарования, известно как защитный пессимизм. Однако низкие ожидания не ослабляют боли неудачи, не защищают от негативных эмоций, когда результат оказывается нежелательным. Например, студенты, которые не ждали хорошей оценки на экзамене по психологии, получив низкий балл, расстраиваются не меньше тех, кто рассчитывал сдать экзамен хорошо[114].

На самом деле негативные предположения могут в прямом смысле убить человека. Рассмотрим пример Питера и Джеймса. Питер – сорокалетний инвестиционный банкир, Джеймс – сорокадвухлетний корпоративный юрист. Ясным воскресным утром они оба оказываются в больнице скорой помощи после сердечного приступа. Сначала их состояние сходно и они получают одинаковые прогнозы. Питер обычно видит стакан наполовину полным, а Джеймс склонен оценивать стакан как наполовину пустой. Реакция каждого из них относительно болезни соответствует общему восприятию жизни. Питер считает, что он сильный и, приложив некоторые усилия, обязательно выздоровеет и быстро вернется к повседневным делам. Джеймс, напротив, убежден, что его время прошло. Он полагает, что при самом лучшем раскладе проживет еще пару лет, но и в эти годы качество его жизни уже никогда не будет прежним.

Сейчас ни у кого из них нет симптомов, поддерживающих один или другой прогноз: не существует объективных оснований думать, что Питера ждет быстрое выздоровление, а жизнь Джеймса скоро закончится. Однако их собственные пророчества с большой вероятностью повлияют на исход лечения, изменяя их поведение, и таким образом «самоисполнятся». Питер, скорее всего, будет предпринимать шаги, которые приведут к ожидаемому выздоровлению (откажется от жирной пищи и соли, будет избегать стрессовых ситуаций и прибегать к предписанной физической нагрузке). У Джеймса желание действовать в правильном направлении будет меньше, потому что он поставил на своей жизни крест. В таком случае для него рецидив болезни станет вероятнее, что потенциально приведет к исполнению его собственного пророчества о близкой смерти.

И действительно, люди, которые, как Джеймс, реагируют на болезнь пассивным принятием неминуемой смерти, преждевременно уходят из жизни[115]. Несмотря на то что Джеймс и Питер порождены моим воображением, они легко могли бы быть участниками специального исследования, состоявшегося в 1996 году. Тогда изучали группу пациентов, которые проходили реабилитацию после сердечного приступа. Ученые обнаружили, что оптимисты, подобные Питеру, больше тренировались, чаще добивались снижения веса и таким образом понижали общий риск рецидивов. Они также с большей готовностью принимали витамины и придерживались диет с низким содержанием жиров[116]. Результат: оптимисты живут дольше[117].

Пессимисты, напротив, умирают в более молодом возрасте. Это было установлено и в другом исследовании, где изучали тысячу здоровых людей старше пятидесяти лет. Что убивает пессимистов? Судя по всему, они имеют больше шансов, чем оптимисты, безвременно погибнуть в результате несчастных случаев и насилия: на их долю чаще выпадают автомобильные катастрофы, производственные травмы, несчастные случаи на воде и убийства. Почему безрадостный взгляд на жизнь приводит к трагической смерти? Представляется, что пессимистичное мироощущение способствует рискованному поведению: пессимисты думают, будто им нечего терять[118].

Оптимисты рисуют себе прекрасное будущее и не желают уходить в мир иной. Секрет положительной связи между оптимизмом и здоровьем состоит в том, что оптимисты с осторожностью идут на риск. Они это делают, только если потенциальная угроза здоровью незначительна и/или вряд ли их коснется[119]. Они не будут воздерживаться от разговоров по сотовому телефону из страха перед опухолью головного мозга, поскольку связь между одним и другим не доказана. С другой стороны, оптимисты реже курят, потому что курение – одна из научно обоснованных причин возникновения рака легких[120]. Другими словами, оптимисты берегут свои психические и физические ресурсы для значимых опасностей.

По определению оптимисты – это люди, которые имеют положительные представления о будущем: они думают, что будут успешны в жизни, установят прекрасные взаимоотношения с другими, останутся здоровыми и счастливыми. Поскольку оптимисты ждут только хорошего, у них меньше субъективных причин для беспокойства и отчаяния. Что в результате? Они менее тревожны и легче адаптируются к стрессовым ситуациям, будь то выкидыш или, напротив, рождение ребенка, рак или СПИД, поступление на медицинский или юридический факультет вуза[121]. Как следствие, они даже зарабатывают больше. Уровень оптимизма студента первого курса юридического факультета предсказывал, каким будет его доход через десять лет. Рост на один маленький пункт по шкале оптимизма «стоил» дополнительных 33 000 долларов в год[122].

Надежда – не важно, родившаяся внутри человека или пришедшая из внешнего источника, – позволяет людям видеть свои цели и не отступаться от них. Такое поведение в конечном итоге повысит вероятность претворения мечты в реальность. Она принесла «Лейкерс» вторую победу, сформировала уникальные способности Умного Ганса и обеспечила Питеру долгую жизнь после сердечного приступа. Когда наши оптимистичные прогнозы не оправдываются, мы, как участники эксперимента Сары Бенгтссон, просто учимся на своих ошибках и предпринимаем новые попытки. Как гласит старая пословица, все хорошо, что хорошо кончается, а если пока не все хорошо, так ведь еще и конец не наступил.

4. Что общего у Барака Обамы и Ширли Темпл?

Когда личный оптимизм сталкивается с социальным унынием

«Волна оптимизма охватывает нацию!» – кричали газетные заголовки. И она охватила. Опросы свидетельствовали, что 80 % американцев оптимистично оценивали следующие четыре года, 63 % были уверены, что их личное финансовое положение улучшится, 71 % верил, что экономику ждет рост, а 65 % полагали, что уровень безработицы будет падать[123]. Оптимизм царил везде, он не ограничился «страной свободы». Довольно скоро надежда добралась до испанцев, итальянцев, немцев, французов и даже хладнокровных британцев. Из Соединенных Штатов Америки и Европы оптимизм путешествовал через океаны и достиг Индии, Индонезии, Японии, Мексики, Нигерии, России, Турции, Чили, Китая, Египта и Ганы, где, по опросам, люди «зажглись» особенно ярко. Из семнадцати тысяч респондентов, опрошенных BBC и исследовательской компанией GlobeScan, три четверти ожидали перемен к лучшему. Большинство населения пятнадцати из семнадцати государств (от Восточной Азии, Латинской Америки и Западной Африки до исламского мира) согласилось, что ближайшее будущее обещает быть окрашено… да, в розовый цвет.

Что же вызвало такие всеобщие непоколебимые надежды? Когда были эти славные времена? Какие события человеческой истории могли вселить оптимизм в 80 % населения страны, где живут почти 304 миллиона человек, и вдохновлять людей по всему миру? Попробуйте догадаться. Может, дело было во время «бычьего» рынка [124], в 1990-е годы, когда стремительно росли и рынок США, и многие другие мировые финансовые рынки? Может, после падения Берлинской стены, когда демократия, казалось, победила и люди всего мира вскоре получили доступ к интернету? А может, всеобщий оптимизм и восторг последовали за окончанием Второй мировой войны, победой, которая дала чувство облегчения миллионам жителей Земли? Или после высадки человека на Луну в 1969 году, когда люди почувствовали, что наконец покорили Вселенную?

Ответ: нет, нет, нет и… нет. Оптимизм не захлестнул мир настолько беспрецедентно во времена финансовой стабильности, экономического роста, научных и технологических достижений или мира во всем мире. Нет, оптимизм распространился в конце 2008 года, когда мы… находились в глобальной депрессии. Соединенные Штаты, в частности, переживали исключительно напряженное время, возможно, один из наихудших периодов своей экономической истории, уступающий разве что Великой депрессии начала 1930-х годов. Кроме того, шла война с террором, и многие американские солдаты сражались в Ираке. Но оптимизм достиг пика, и радостную точку зрения приняли люди по всему миру.

Вы, наверное, уже догадались, кто вселил надежду в американский народ в то унылое время. Сорокасемилетний уроженец Гавайских островов, отец двоих детей, автор книги «Дерзость надежды» – Барак Обама, первый афроамериканец на посту президента США[125]. Как сумел один человек вселить оптимизм в такое множество людей, да еще относительно не их личного будущего (это, как мы знаем, свойственно человеческой природе), а будущего страны, будущего всего мира (дальше я покажу, что такое случается очень редко)?

Дэвид Гарднер вместе с другими журналистами вышел на улицу в поисках ответа на этот вопрос. Он спрашивал людей, почему, по их мнению, Бараку Обаме удалось наполнить страну надеждой. «[Он] несет в Вашингтон, в особенности в Белый дом, новые ценности, новую точку зрения, которых мы не видели там последние восемь лет», – ответила одна респондентка. Другой приписал оптимизм страны «открытости Обамы к иным идеям, его готовности прислушиваться к советам остальных людей»[126]. Несомненно, предвыборный манифест Обамы строился на понятии «изменение», мировоззрение и планы Барака Обамы, символизирующего собой прогресс, сулили стране события, которые могли привести к расширению финансового равенства, стабильности рынка, улучшению международных отношений и многим другим положительным переменам. Все это вместе плюс вызывающая доверие манера поведения, которая многими воспринималась как резкий контраст по отношению к манере его предшественника («он не Буш», сказал один из респондентов), и могло стимулировать оптимистичные ожидания людей.

Тем не менее история на этом не заканчивается. Испытали бы люди такой прилив надежды, такой взрыв оптимизма, если бы Соединенные Штаты не находились в глубоком финансовом кризисе? Поверили бы всем сердцем народы Египта, России и Ганы в то, что улучшение совсем рядом, если бы сотни людей не гибли каждый день в военных действиях? Парадоксально, но ответ отрицательный. Как сформулировал один из отвечавших на вопрос: «[Обама] не может не победить. Он должен победить, потому что мир сейчас действительно зависит от него»[127].

Высокие ожидания относительно нового президента возникают не только в нестабильные времена. После выборов 2000 года 49 % американцев верили, что Джордж Буш станет президентом уровня выше среднего. К концу его первого срока только 25 % сказали, что он таким в самом деле был[128]. Когда Тони Блэра избрали премьер-министром Великобритании, 60 % граждан страны считали, что дела государства пошли на лад. Но к моменту выезда Блэра с Даунинг-стрит показатель довольных упал до 40 %[129]. Возможно, в предстоящие годы мы узнаем, что Обама и вправду заслуживал доверия человечества [130]. Факт, однако, состоит в том, что острая потребность людей в хороших новостях резко повышает позитивные ожидания.

Именно в трудные времена люди особенно оптимистичны. Когда нам худо, мы начинаем отчаянно искать добра, и Барак Обама обеспечил такую возможность. В своей инаугурационной речи он полностью признал, что обстоятельства требуют напряжения сил:

Совершенно ясно, что мы находимся в кризисе. Наш народ ведет войну против широкой сети насилия и ненависти. Экономика страны сильно ослаблена. <…> Потеряны дома, возросла безработица, пострадали предприятия. Медицинская помощь стоит слишком дорого, многие школы не обеспечивают должного образования, каждый день приносит новые доказательства, что наши энергетические затраты укрепляют противников Америки и угрожают здоровью планеты[131].

Однако кроме сегодняшних невзгод он описал и светлое будущее:

Впереди длинный и трудный путь. Нам может потребоваться не один год и даже не один президентский срок, но, Америка, мы его одолеем, – сегодня я, как никогда, верю в это. <…> Америка может измениться. Наш союз можно усовершенствовать. А то, чего мы уже достигли, дает надежду на то, чего можем и должны добиться в будущем[132].

Верить в мечту

Если вы были одним из миллионов жителей Земли, слушавших победную речь Обамы – по телевизору, радио, интернету или лично, – попробуйте вернуться в тот момент. Как бы вы описали свою эмоциональную реакцию? Что вы почувствовали? «В груди разливается тепло, и в горле ком» – так рассказал о своей реакции студент Калифорнийского университета в Беркли. Похоже? Ученые из Беркли назвали это переживание «эмоциональным подъемом».

Психолог Вирджинского университета Джонатан Хайдт, изучающий чувство эмоционального подъема, характеризует подобные случаи как разрушающие цинизм и порождающие надежду[133]. Ученый предполагает, что в основе моментов подъема лежит особый психологический механизм. По Хайдту, в таких эпизодах возбуждается блуждающий (вагусный) нерв, который, в свою очередь, запускает выброс окситоцина[134]. Блуждающий нерв – один из двенадцати черепно-мозговых нервов. Он идет от мозгового ствола, эволюционно древней части мозга, которая играет ключевую роль в регулировании жизненных функций. Из мозга нерв проходит через шею в грудную клетку и брюшную полость. Он передает в мозг сенсорную информацию о внутреннем состоянии организма, а от мозга доставляет сигналы практически ко всем важным органам. Хайдт предполагает, что возбуждение блуждающего нерва событиями, порождающими эмоциональный подъем, вызывает выброс окситоцина.

Вспомните последний эпизод, когда вы обнимали кого-то, держали на руках младенца, гладили собаку или занимались сексом. Во всех этих случаях в вашем организме выделялся окситоцин. Этот гормон вырабатывается в гипоталамусе (структура в стволе головного мозга, производящая нейрогормоны) и накапливается в гипофизе (он находится сразу под гипоталамусом), откуда выделяется в кровь. После выброса окситоцин разносится кровотоком, а также связывается с рецепторами в мозгу, особенно в областях, ответственных за эмоциональное и социальное поведение.

Высокий уровень окситоцина снижает нашу нерешительность в общении с людьми. Улыбка будет увереннее восприниматься как позитивный сигнал, уменьшая социальную тревожность и поддерживая «поведение приближения» (approach behavior). В одном эксперименте с нейровизуализацией добровольцам вводили окситоцин, а затем показывали портреты людей с разным выражением лица. Участники эксперимента после введения гормона лучше понимали эмоции человека на портрете. В результате у них меньше активизировалась мозжечковая миндалина (амигдала), которая обычно участвует в обработке социальных сигналов, особенно неоднозначных[135].

Снижение социальной напряженности и неуверенности вместе с расширением «поведения приближения» должны бы повысить доверие между людьми. Может ли тогда введение окситоцина повысить у человека степень доверия к посторонним? Чтобы проверить это, ученые обратились к своему излюбленному методу исследования доверия – «игре на доверие».

В игре участвуют два человека: один – «инвестор», другой – «доверенное лицо». Например, Джо – инвестор, а Мадофф – доверенное лицо. И Джо, и Мадоффу выдается начальная денежная сумма 20 долларов. Инвестор Джо может отправить деньги Мадоффу, доверенному лицу. Скажем, Джо решает передать Мадоффу 5 долларов. Когда Джо передает Мадоффу деньги, экспериментатор утраивает сумму. Таким образом, Мадофф получает 15 долларов. Значит, Мадофф может либо оставить все деньги себе (в этом случае бедный Джо теряет 5 долларов), либо вернуть какую-то сумму Джо. Со стороны Мадоффа было бы благородно отправить обратно Джо более 5 долларов, к примеру долларов 7. А Джо вынужден просто сидеть и надеяться на чувство справедливости Мадоффа.

Когда игра происходит в лаборатории, ученые замечают, что «Джо» часто доверяют «Мадоффам» свои деньги[136]. Интересный момент: если впрыснуть окситоцин в нос «Джо», он становится еще доверчивее. А не следовало бы: «Мадофф» не возвращает увеличенных сумм.

Может, публичные речи Обамы вызвали у слушателей выброс окситоцина? При таком огромном доверии к Обаме я бы не удивилась, что уровень гормона у толпы действительно повысился. Люди поверили в Обаму. Он обещал лучшее будущее, и все слепо на него положились.

Если в первом десятилетии XXI века американский народ с надеждой взирал на первого афроамериканца на посту президента США, то в 1930-е годы нацию вдохновлял менее подходящий источник надежды – маленькая девочка с золотыми локонами, радостным голоском и убедительным кукольным личиком. Ее звали Ширли Темпл.

Ширли Темпл, знаменитая девочка-актриса, в 1930-е годы снялась во множестве фильмов. Оптимистичные картины с ее участием, где она часто пела и танцевала, собирали больше денег, чем фильмы со всеми другими звездами… периода Великой депрессии. Упадок в Соединенных Штатах начался после резкого обвала на фондовой бирже в 1929 году, затем развернулся общемировой экономический кризис, который отразился на всех крупных городах планеты. Катастрофически упали личные доходы. В США 13 миллионов человек пополнили ряды безработных, обанкротились 5000 банков[137]. Точно так же, как во времена банковского кризиса, наступившего через восемьдесят лет после описываемых событий, люди искали кого-то, кто поднял бы им настроение. Пустоту заполнила Ширли.

Подобно выступлениям Барака Обамы художественные фильмы с Ширли Темпл отражали трудное время, обещая прекрасное будущее. Кинокартины несли ощущение, что лучшие времена «уже за углом» (так назывался популярный фильм 1938 года – Just Around the Corner), а нам следует просто «встать и петь» (название фильма 1934 года – Stand Up and Cheer). Общее в сюжетах всех кинофильмов с Ширли – все будет хорошо, пока все работают вместе и заботятся друг о друге. Знакомо звучит? «Добрые люди дают приют пострадавшим при прорыве дамбы. Самоотверженные рабочие предпочитают отказаться от части своих рабочих часов, чтобы не уволили их товарища. Доброта и самоотверженность помогут нам пережить мрачные времена. <…> Вот ценности, от которых зависит наш успех, – честность и труд, мужество и справедливость… эти ценности стары как мир»[138]. Как и оптимистичная речь Обамы, послание Ширли Темпл дошло до сознания народа. Дошло до такой степени, что Франклин Рузвельт (он в то время был президентом США) говорил: «Пока у нашей страны есть Ширли Темпл, все будет в порядке»[139]. Речь шла об оптимизме.

Глобальный пессимизм

Оптимизм во время Великой депрессии и рецессии 2008 года удивляет не только разительным контрастом между трудностями жизни и надеждами людей, но и тем, что сам феномен социального оптимизма наблюдается довольно редко. Личный оптимизм (позитивные ожидания относительно нашего собственного будущего) – случай типичный, но обычно он сопровождается социальным пессимизмом (негативными ожиданиями относительно будущего своей страны). Статистика, подобная оптимистичным взглядам людей в 2008 году на экономику (71 % верил, что в наступающем году дела в экономике пойдут лучше)[140] и политическую ситуацию (трое из четырех респондентов ожидали положительных перемен в международных отношениях), не часто отмечается в периоды стабильности. Когда социальный оптимизм фиксируется, он обычно кратковременен (как повышенные ожидания сразу после выборов)[141]. Чаще всего люди считают, что в ближайшем будущем улучшения ждут лично их, а страна в целом, по их мнению, будет деградировать. Например, за несколько месяцев до финансового краха 2008 года большинство британцев думали, что положение в стране ухудшается, – и скоро убедились в своей правоте. Одновременно они ожидали, что их личные обстоятельства в ближайшие годы наладятся, и многие впоследствии обнаружили, что ошибались[142]. 93 % говорили, что оптимистично смотрят на будущее своей семьи, но только 17 % заявили то же самое про будущее других семей[143]. В тот год большинство людей выразили удовлетворенность личным опытом обращения в Государственную службу здравоохранения Великобритании: почти 80 % остались довольны своим последним посещением больницы, 65 % похвалили работу местных отделений Государственной службы. Однако то же большинство респондентов указали, что Государственная служба здравоохранения находится в кризисе, и менее 50 % посчитало, что Служба хорошо работает в масштабе всей страны[144].

Пессимизм британцев распространялся не только на медицинскую службу. Они не возлагали надежд также на перспективы правительства контролировать преступность и насилие[145]. Подавляющее большинство (83 %) считали, что преступность в Соединенном Королевстве растет, хотя на самом деле она неуклонно снижалась на протяжении почти десяти лет. Причиной кроме прочих стало увеличение государственных расходов на предотвращение преступности. Тем не менее за десятилетие с 1997 по 2007 год вера людей в способность правительства остановить злодеяния снизилась с 63 до 27 %. Казалось, криминальная обстановка особенно волновала граждан. Более половины респондентов включили преступность в тройку главных проблем Великобритании. Граждане других стран не проявляли такой озабоченности. Только 23 % испанцев и 35 % американцев поставили преступность в начало списка проблем, вызывающих беспокойство в их государствах. Были ли у британцев особые причины для тревоги? Следовало ли им всем переезжать в Америку? Возможно, но причиной тому была явно не преступность.

Давайте взглянем на уровень убийств в разных странах мира. Ниже вы видите самые свежие данные [146] по количеству убийств на 100 000 человек в перечисленных государствах [147]:

• Сальвадор – 71

• Гватемала – 52

• Колумбия – 35

• Бразилия – 22

• Мексика – 15

• Россия – 15

• Таиланд – 5,9

• США – 5

• Франция – 1,31

• Австралия – 1,3

• Великобритания – 1,28

• Италия – 1,1

• Объединенные Арабские Эмираты – 0,92

• Япония – 0,522

Другими словами, если британец решит собрать чемодан и отправиться жить во Францию или даже в Австралию, то его шансы стать жертвой убийцы возрастут. Если страны Южной и Центральной Америки возглавляют список государств с высоким уровнем убийств, то Италия, печально известная своей мафией, представляется довольно мирным местом. Пусть в Великобритании дела обстоят не так хорошо, как в Италии, но все равно уровень убийств там относительно низок. К тому же убийство – только один вид насильственных действий, хотя, конечно, он ярко отражает общий уровень преступности.

Представляется, что британцы несколько переоценивают угрозу со стороны преступного мира. Означает ли это, что они также переоценивают собственные шансы стать жертвой преступника? Если преступность входит в число трех самых серьезных проблем Великобритании и граждане страны полагают, что способность контролировать ее только снижается, то разве отсюда не следует, что стоило бы сильно тревожиться о своей собственной безопасности? Мы с моим студентом Кристофом Корном решили изучить этот вопрос: собрали данные о вероятности стать жертвой различных преступлений, а затем попросили лондонцев оценить их собственные шансы попасть в передрягу, чтобы посмотреть, насколько точно они понимают опасность ситуации.

Эксперимент, который мы провели в нашей лаборатории в центре Лондона, показал, что люди немного недооценивают возможность стать жертвой преступления[148]. Отвечая на вопрос, насколько вероятно, что в их жизни произойдут неприятные события (угон машины, грабеж на улице, кража со взломом и тому подобное), люди предоставляли цифры в среднем несколько ниже опубликованных властями официальных данных. Таким образом, считая, что уровень преступности в стране высок, граждане полагали, что они сами почему-то защищены. Несмотря на то что экономика государства испытывает трудности, мы верим, что сами обязательно выстоим. Учреждения системы здравоохранения плохи, муниципальные школы еще хуже, но наши местные больницы и школы, к счастью, вполне хороши.

В 2008 году на симпозиуме Королевского общества покровительства искусствам политики, академики и эксперты по опросам общественного мнения обсуждали несоответствие между личным оптимизмом и социальным пессимизмом. В конце сессии один человек в аудитории поднял руку и сказал: «Не понимаю, по какому поводу такой ажиотаж. Это правда. Опросы отражают реальность. В Государственной службе здравоохранения царит хаос, и она в целом предоставляет услуги невысокого качества. Но мое собственное подразделение работает великолепно»[149].

Связь оптимизма и пессимизма

Почему мы наблюдаем такое несоответствие? По какой причине люди постоянно недооценивают собственные риски, при этом переоценивая суровость ситуации для остального общества? Почему свой опыт обращения куда-либо мы оцениваем высоко, но думаем, что остальную страну обслуживают плохо? Если мы обязательно благополучно переживем экономический спад и наш дом не ограбят, то почему у других ситуация непременно обернется бедой?

Дебора Маттисон (именно она выступила на симпозиуме Королевского общества покровительства искусствам) предположила, что все зависит от субъективного чувства контроля. Людям свойственно оптимистично смотреть на вещи, которые они могут контролировать. Однако зачастую чувство контроля всего лишь иллюзия.

Тем не менее, когда мы думаем, что судьба у нас в руках, нам легче поверить, что мы в состоянии направить жизнь нужным курсом. Мы полагаем, что наши шансы быть ограбленными ниже, чем у другого человека, потому что мы, конечно, не будем гулять по неосвещенным аллеям в одиночестве. Нам меньше угрожает рак кожи, ведь мы не выйдем на солнце, не воспользовавшись защитным кремом. Мы выживем в экономический кризис, потому что наши исключительные способности всегда будут цениться. В то же время мы признаем, что не контролируем финансовую ситуацию в стране или здоровье и безопасность сограждан. Соответственно, обычно мы менее уверены, что все это развивается в нужном направлении.

Здесь вступает в действие еще один существенный фактор – сила относительности. Наша удовлетворенность своей зарплатой, заказанным обедом, тарифом на сотовую связь и медицинским обслуживанием в значительной степени зависит от того, сколько зарабатывают наши друзья, не взял ли сосед за столом более аппетитную закуску, каким тарифным планом пользуется коллега и насколько наш семейный врач компетентнее других. Убежденность в том, что наш позитивный опыт не распространяется на население в целом, означает, что мы фактически находимся в привилегированном положении. Мы получаем не просто хорошие услуги, а лучшие. Если мы думаем, что наша местная средняя школа прекрасна, хотя остальные школы не отвечают требованиям, это означает, что мы – счастливчики. Наши дети не просто получают хорошее образование – они получают образование лучше, чем все остальные дети во всех остальных средних школах по всей стране.

И снова наш мозг слегка обманывает нас, поддерживая позитивные иллюзии. Люди не только испытывают склонность к оптимизму относительно своего личного будущего, но и имеют тенденцию к пессимизму по поводу других. Прибавьте одно к другому – и вот вы уже не просто верите в собственную удачливость, а воспринимаете себя как исключительного счастливчика, что еще приятнее. А когда наступают сложные времена, всегда полезно верить, что другим тоже плохо.

По большому счету ожидания относительно будущего общества будут позитивными или негативными в зависимости от того, что лежит в основе личного оптимизма. В спокойное время социальный пессимизм может подпитывать личный оптимизм при помощи сравнения: когда в мире все в порядке, пессимистичный взгляд на общество при радужных надеждах на собственное будущее означает, что мы не просто ждем хорошего для себя, а рассчитываем жить хорошо, когда другие будут испытывать трудности. Это дает нам иллюзию превосходства. Такая иллюзия не говорит о том, что мы злые люди: она лишь свидетельствует, что через розовые очки мы смотрим только на свое будущее, а будущее сограждан рассматриваем без них. В действительности мы довольно часто используем темные краски при оценке будущего своей страны.

Однако, когда на общество обрушивается немыслимый кризис, который непосредственно задевает личную жизнь, единственный способ улучшить ситуацию для нас – подняться вместе с остальным миром. Когда люди теряют работу и сбережения во время страшного экономического кризиса, им приходится верить, что мир скоро «выправится», потому что в этом случае легче будет восстановить доход и прежний уровень благосостояния. В такие моменты люди обращают взоры к поставщикам «хороших новостей» вроде Барака Обамы или Ширли Темпл. Именно тогда оптимизм охватывает всю планету – по крайней мере, пока не стабилизируется экономика, а там мы снова с удовольствием вернемся к социальному пессимизму.

5. Можете ли вы спрогнозировать, что сделает вас счастливым?

Неожиданный компонент удовлетворенности жизнью

Как вы думаете, что принесет вам счастье? Представьте пять факторов, которые, по вашему мнению, повысят ваше удовольствие от жизни. Получить деньги? Больше заниматься спортом? Позагорать от души? Британская социологическая организация Ipsos MORI опросила 2015 человек и выявила пять факторов, которые, как считают респонденты, способны принести им счастье (они перечислены в порядке значимости):

1. Проводить больше времени с семьей.

2. Зарабатывать вдвое больше, чем сейчас.

3. Улучшить здоровье.

4. Чаще встречаться с друзьями.

5. Больше путешествовать[150].

Есть ли такие пункты в вашем списке? Ответ может зависеть от того, сколько вам лет. Субъективная важность перечисленных факторов изменяется с возрастом. Например, значимость пункта «иметь больше денег» в восприятии человека с годами неуклонно снижается. Если в возрасте от 15 до 24 лет 55 % людей думают, что дополнительные средства сделают их счастливее, то из тех, кому 75 и больше, всего 5 % связывают свое ощущение счастья с деньгами. Возможно, жизненный опыт показал им, что счастье нельзя купить. А вот весомость здоровья для радости жизни, напротив, с возрастом неизменно растет. Лишь десятая часть молодых респондентов поставила хорошее здоровье в первую пятерку факторов, повышающих шансы на счастье, а в старшей группе уже 45 % не мыслили счастливой жизни без улучшения здоровья. Это неудивительно: пожилые люди имеют гораздо больше проблем со здоровьем, чем молодые, и поэтому чаще беспокоятся о своем физическом состоянии. Субъективный вклад времени, проведенного с семьей, в ощущение благополучия у людей разного возраста оставался относительно постоянным, однако достигал пика в возрастной группе от 35 до 44 лет. Вероятно, это отражает озабоченность людей в эти годы по поводу соразмерного распределения времени между профессиональной и семейной жизнью.

Можем ли мы проводить больше времени с семьей и друзьями, чаще путешествовать и одновременно начать зарабатывать вдвое больше, чем сейчас? Это, конечно, потребовало бы немало сил. Но если нам все-таки удалось бы получить высокооплачиваемую работу, которая при этом оставляет достаточно времени, чтобы устроить каникулы с семьей и друзьями на Багамах, – стали бы мы счастливее? Может, существует нечто другое в непосредственной досягаемости, что принесет столько же счастья? И, наконец, способны ли мы предвидеть, что сделает нас счастливыми?

Судить о том, что послужит нашему внутреннему благополучию, – непростая задача. Огромное количество посторонних жаждет сообщить человеку, в чем состоит его счастье. Рекламные объявления стараются продать нам радость в банке газировки или в коробке шоколада. Общество проповедует, что счастье состоит в образовании, семье, детях и деньгах. Вера, секс, мир во всем мире, наркотики, любовь, собственный дом, работа на Уолл-стрит, хорошая пенсия, мороженое, кабельное телевидение… Что же на самом деле имеет значение?

Посмотрите на следующий список факторов. Часть из них положительно связана с удовлетворенностью человека жизнью, часть – отрицательно. Тем не менее связь этих факторов с чувством счастья настолько сложна, что одни исследования вносят их в положительную группу, а другие – в отрицательную. Можете догадаться, какие – куда?

1. Ходьба / плавание / игровые виды спорта.

2. Брак.

3. Наличие детей.

4. Работа в саду.

5. Посещение церкви / синагоги / мечети / другого религиозного центра.

6. Наличие докторской степени или другого диплома.

7. Наличие высокого дохода.

Итак, вы думаете, что знаете, от чего зависит человеческое счастье? Начнем с анализа факторов, положительно связанных с удовлетворенностью жизнью. Бен Пейдж, исполнительный директор Ipsos MORI, организующей опросы по этому поводу во всем мире, обобщил полученные данные известной поговоркой: «Хочешь быть счастливым несколько часов – напейся. Хочешь быть счастливым несколько лет – женись. Хочешь быть счастливым вечно – разбей у дома сад». Есть ли в этом постулате хоть доля истины? Хватай ведро с лопатой и начинай пачкаться в грязи! Изучение Пейджем тысяч разных людей показало, что те, кто занимается садом хотя бы раз в неделю, в среднем счастливее остальных, а те, кто никогда не работает на земле, реже удовлетворены собственной жизнью.

Даже если у вас нет настоящего сада, исследования показывают, что забота всего лишь об одном растении положительно сказывается на внутреннем благополучии. Согласно данным ученых из Техасского университета, служащие, которые выращивали в офисе цветы, были счастливее тех, у кого не было растений на подоконнике[151]. Это не обязательно означает, что уход за растением или работа раз в неделю в саду ведет к удовлетворенности жизнью, и не предполагает, что ощущение счастья заставляет людей браться за совок и приступать к посадке роз. Хотя эти связи реальны, возможно и то, что садоводство и счастье взаимосвязаны, потому что обусловлены одним и тем же третьим фактором. К примеру, дополнительное свободное время может повышать и внутреннюю гармонию, и вероятность работы в саду. Хорошие отношения с сослуживцами могут способствовать и удовлетворенности жизнью, и желанию украшать офис цветами, чтобы там было приятнее находиться. Таким образом, если и будет ошибкой констатировать, что растения делают нас счастливыми, вполне можно допустить, что сослуживец, у которого на столе в горшке стоит красавец с пышными листьями, вероятно, счастливее того, чей стол лишь завален бумагами.

С чем еще связано счастье? По данным того же исследования, если у вас есть ученая степень, вы ходите в церковь (или другой религиозный центр) и занимаетесь спортом, ваши шансы быть веселым и спокойным в несколько раз выше, чем у человека, который не имеет ученой степени, никогда не бывает в церкви и избегает физической активности. 35 % респондентов, имеющих ученую степень выше бакалавра, посчитали себя очень счастливыми, а из тех, у кого не было достойного диплома, этим могли похвастаться только 23 %. Почти половина респондентов, посещающих храм несколько раз в неделю, чувствовали себя счастливыми, а счастливых атеистов оказалось всего 26 %. Но, еще раз, эти цифры выражают только наличие взаимосвязи между факторами, а не причинную связь.

Брак и дети

А что вы думаете по поводу общепринятой точки зрения, будто бы счастливыми нас делают дети? Большинство людей полагают, что наличие детей имеет ключевое значение для удовлетворенности жизнью. Люди тратят на своих детей огромное количество времени, сил и денег. Дают ли дети ощущение счастья? Все исследования показывают, что если и есть какая-то связь между наличием потомков и счастьем, то эта связь… отрицательна. Например, данные Ipsos MORI свидетельствуют, что удовлетворенность жизнью неуклонно снижается с момента, когда у семейной пары появляются дети, и достигает нижнего предела, когда потомство входит в подростковый возраст. С этого времени и далее уровень счастья постепенно растет и возвращается к показателям периода до рождения детей, когда птенцы вылетают из родительского гнезда. По сути, люди среднего возраста (от 35 до 54 лет) – самые несчастные. Наиболее высокий показатель субъективного благополучия демонстрирует молодежь (от 15 до 24 лет), на втором месте – люди старшего возраста (75 лет и старше)[152].

Представление о том, что заботы о детях отрицательно связаны с ощущением счастья, было подтверждено в эксперименте лауреата Нобелевской премии Даниэля Канемана[153]. Когнитивный психолог Канеман получил Нобелевскую премию по экономике в 2002 году за работу по теории перспектив, которая описывает, как люди принимают решения в условиях неопределенности. Он известен исследованиями в области поведенческой экономики, особенно прославился описанием когнитивных искажений – основы многих ошибок человека. В последние годы Канеман сосредоточился на изучении гедонистической психологии. Используя принципы, развитые в предыдущих работах, он теперь стремится описать и объяснить ошибки, которые мы совершаем, раздумывая о том, что сделает нас счастливыми.

В одном эксперименте Канеман и его команда изучали удовлетворенность жизнью в большой группе американских и французских работающих женщин. Для измерения уровня счастья они использовали относительно нетрадиционный метод. Вместо опроса людей об их общем благополучии (то есть простого задавания вопросов, насколько люди довольны своей жизнью) ученые попросили участниц в течение дня делать паузы и записывать свои дела и чувства, которые они испытывали в этот конкретный момент. Канеман назвал свой метод «измерением пережитого счастья». По мнению ученого и его коллег, такой инструмент позволяет точнее оценить субъективное ощущение счастья, чем традиционные методики. Смысл измерения пережитого счастья состоит в том, что на ощущение благополучия сильно влияет течение нашей повседневной жизни. По-настоящему имеет значение то, в каких обстоятельствах и как часто мы испытываем раздражение, тревогу и удовольствие. Время от времени мы, конечно, оглядываемся на свою жизнь и оцениваем, насколько хорошо живем, но происходит это не так уж часто. Поэтому наше счастье больше зависит не от глубоких размышлений над жизнью, а от множества чувств, которые непрерывно возникают внутри нас. Однако большинство анкет по субъективному благополучию предлагают нам обдумать и оценить общую удовлетворенность своей жизнью, а не ежедневно переживаемое счастье.

При помощи измерения переживаемого счастья Канеман и его коллеги обнаружили, что чем больше времени мамы проводили с детьми, тем меньше счастья они испытывали. Записи участниц эксперимента показали, что радостных моментов при занятиях с детьми было меньше, чем при работе по хозяйству – к примеру, во время приготовления еды или похода в магазин. По сути, нашлось не так много занятий, которые приносили еще меньше счастья, за исключением ежедневных поездок в транспорте. Поездки на работу и с работы отражались на удовлетворенности жизнью самым негативным образом.

Тот факт, что, добираясь до дома в часы пик, человек стоит в пробках или в душном вагоне метро с сотнями людей и не испытывает от этого радости, совершенно не удивляет. Поражает другое: то, что лишь немного больше счастья люди чувствуют, когда играют со своими детьми, читают им и кормят. Поражает и беспокоит. Вывод многочисленных исследований, что дети вовсе не обязательно приносят нам радость жизни, вступает в острое противоречие с общепринятой точкой зрения. Зачем массовая культура и люди вокруг нас хотят, чтобы мы думали по-другому? Почему люди настаивают, а часто и свято верят, что источник их счастья – существование потомков? Одно объяснение состоит в том, что чувство счастья, не важно, пережитое или обдуманное, не играет главной роли для продолжения человеческого рода. Эту роль играет передача наших генов. Если об этом не забывать, то кажется вполне разумным, что данные рациональной науки о том, что дети не делают нас счастливее, не мешают человечеству склоняться к противоположному мнению. Психолог Гарвардского университета Дэниел Гилберт предполагает, что понятием счастья люди логически обосновывают усилия и деньги, которые тратят на воспитание детей[154]. Поскольку наше общество часто рассматривает счастье как конечную цель, мы делаем вывод, что должны отдавать время и энергию нашим детям ради получаемой от них радости, а не вследствие врожденного биологического стремления передать свои гены.

Можно попробовать таким же образом объяснить распространенное мнение, что счастье приносит супружество. Существует ли связь между браком и счастьем – вопрос нерешенный. В отличие от других факторов, например изменений в здоровье или материальном благосостоянии, брак может оказывать на благополучие человека как положительное, так и отрицательное влияние. Одни люди в супружестве становятся счастливее, другие – несчастнее, поэтому типичный эффект выявить сложно. В исследовании, проведенном в Германии, обнаружилось, что брак мало влияет на внутреннее благополучие человека. Оно несколько повышается после женитьбы, но затем быстро снижается до прежнего уровня[155]. Интересно, что долгосрочный положительный эффект от супружества испытывают те, у кого сначала был относительно низкий уровень счастья. А вот люди, которые были счастливы уже до свадьбы, после заключения брака не чувствуют особой разницы в этом отношении. Возможно, это те, кто ощущает высокую удовлетворенность жизнью, уже имеет хорошую работу и круг близких друзей, а поэтому меньше «выигрывает» от изменения своего семейного положения.

В опросе агентства Ipsos MORI счастливыми себя посчитали 33 % женатых людей, 31 % состоящих в гражданском браке и только 25 % одиноких. Эти цифры, наверное, говорят о том, что на наше благополучие влияет не столько наличие свидетельства о браке, сколько чувства защищенности и любви, которые часто возникают, когда ты делишь жизнь с супругом или супругой.

Еще, еще, еще

Фактор, который больше других обсуждается в литературе в связи с чувством счастья, – материальное благосостояние. Будем ли мы счастливее, если станем богаче? Согласно исследовательскому центру Pew Research Center, обеспеченные люди в среднем счастливее[156]. Половина респондентов с годовым доходом 100 000 долларов и выше назвала себя счастливыми, а среди тех, кто зарабатывал 30 000 и меньше, таких была только четверть. Однако данные из других источников, включая американский General Social Survey, показывают, что, хотя между группами с самым высоким и самым низким доходом действительно существует двукратный разрыв по субъективному ощущению счастья, различия у людей со средним и высоким доходом незначительны[157]. Аналогично при изучении уровня счастья в разных странах выяснилось, что устойчивый рост благополучия связан с ростом валового внутреннего продукта (ВВП). Но когда ВВП достигает определенного уровня, дополнительное повышение уже не имеет положительной связи с субъективным ощущением счастья[158]. По данным, опубликованным Ipsos MORI, увеличение британского ВВП за последние пятьдесят лет никак не сказалось на внутреннем благополучии граждан.

Исследования, использующие измерение пережитого счастья, не обнаруживают явной связи между доходом и ощущением счастья. В эксперименте, в котором участников просили записывать свои чувства каждые двадцать пять минут в течение всего дня, взаимосвязи между моментами счастья и уровнем дохода вообще не выявилось. Однако обнаружилось, что люди, которые зарабатывали больше, имели тенденцию чаще чувствовать гнев, тревогу и волнение. Это наводит на мысль, что высокооплачиваемая работа может порождать высокие уровни возбуждения, которое зачастую бывает совсем не позитивного свойства.

Полученные данные наводят на очевидный вопрос: почему мы стремимся зарабатывать больше, если солидный счет в банке не делает нас счастливыми? Есть несколько возможных объяснений. Во-первых, мы страстно желаем иметь больше, чем у нас есть (это справедливо для почти всех аспектов жизни), но, получая желаемое, быстро привыкаем и уже не испытываем удовольствия. Даже выигравшие в лотерее всего через год уже показывают те же уровни удовлетворенности жизнью, что они имели до получения миллионов[159]. Мы привыкаем к новым вещам: телевизору с большим экраном, BMW возле дома с пятью спальнями, стильной одежде. Мы можем мечтать иметь собственный дом, ездить на красивой машине, чаще отдыхать на курортах, есть в шикарных ресторанах и покупать дорогие костюмы. Однако через пару месяцев после того, как все это становится реальностью, мы привыкаем, перестаем ценить достигнутое, и деньги уже не оказывают заметного влияния на уровень нашего счастья.

Кроме того, высокий доход обычно идет рука об руку с большей ответственностью и ненормированным рабочим днем. Вспомните, как, отвечая на вопрос, что сделало бы их счастливее, люди ставили на первое место «проводить больше времени с семьей», «больше зарабатывать» – на второе, а «чаще встречаться с друзьями» – на четвертое. Чтобы продвинуться профессионально и заработать солидные деньги, нам часто приходится жертвовать временем, проводимым с семьей и друзьями. Другими словами, достигая цели номер 2, мы отказываемся от целей номер 1 и номер 4. В результате повышается общее чувство успешности, но сокращается время в течение дня, когда мы чувствуем себя счастливыми.

Положительное влияние материального благополучия на общее чувство удовлетворенности и его отрицательное влияние на моменты счастья, судя по всему, объясняет, почему исследования по разным методикам дают различные результаты. Если традиционные оценочные опросы («Насколько вы довольны своей жизнью?») обнаруживают значимые положительные связи между доходом и счастьем[160], то при использовании измерения переживаемого счастья таких связей не выявляется[161]. Причина кроется в том, что более высокий доход действительно повышает осознаваемую удовлетворенность жизнью без значительного увеличения отдельных счастливых моментов.

Точка зрения

Вторую причину различий Канеман и другие ученые обозначают термином иллюзия фокусировки (focusing illusion)[162]. Это преувеличенная важность, которую мы придаем отдельным аспектам нашей жизни в тот момент, когда нас о них спрашивают. Исследование, выявляющее доход, смещает внимание человека в сторону финансового положения. Соответственно, отвечая на последующие общие вопросы об удовлетворенности жизнью, он уже склонен придавать экономическим соображениям больше веса, чем обычно. Например, если людей сначала спрашивают о деньгах, а потом о счастье, между этими двумя вещами обнаруживается более высокая положительная связь, чем в случае, если вопросы поменять местами. Как замечает Канеман, «все приобретает особую важность в тот момент, когда мы думаем об этом».

Некоторые исследователи предположили, что на ощущение счастья оказывает положительное влияние не абсолютный достаток, а относительный – то есть наши деньги в сравнении с деньгами окружающих[163]. Мы можем быть вполне довольны, зарабатывая 80 000 долларов в год, если все наши соседи, сверстники и родственники имеют около 50 000. Однако если коллеги и друзья получают по 95 000 долларов в год, то нас уже вряд ли удовлетворит «всего» 80 000. Важность относительного богатства объясняет неожиданные данные в научной литературе, в частности отвечая на вопрос, почему рост ВВП страны не сопровождается повышением общего субъективного благополучия. Несмотря на то что государство может богатеть, относительное экономическое положение человека не изменяется и поэтому показатель его счастья остается прежним.

Относительность – важнейший аспект человеческой психологии. Подумайте, как мы воспринимаем окружающую нас физическую среду. Уровень необходимых изменений в состоянии среды, чтобы мы заметили различие (к примеру, перемену в освещении или силе звука), зависит от исходного состояния. Например, если мы слушаем музыку тихо, то легко заметим небольшую прибавку звука. Но при прослушивании любимой группы «на полную катушку» понадобится прибавить куда больше, чтобы услышать разницу в громкости звучания. На важность относительности для ощущений первым обратил внимание немецкий физиолог Эрнст Генрих Вебер, которого иногда называют основоположником экспериментальной психологии. В одном из своих экспериментов Вебер давал подержать груз добровольцам с завязанными глазами. Он постепенно увеличивал вес груза, каждый раз спрашивая участников, чувствуют ли они разницу, и выяснил, что прибавка в весе, необходимая для восприятия разницы, была пропорциональна первоначальному весу груза. Так, если сначала для ощущения разницы хватало нескольких десятков граммов, то с увеличением веса этого уже было недостаточно и требовалось целых полкило, чтобы почувствовать изменение.

Люди воспринимают деньги подобным же образом. Если вы платите человеку за работу 10 000 долларов, а затем добавляете в качестве премии еще 50 долларов, то это вряд ли его впечатлит. Но если работа стоит 70 долларов, а вы прибавите 50, вам будут очень благодарны. Исследования по поведенческой экономике показывают, что ценность, которую люди придают деньгам, лучше всего описывается нелинейным образом[164]. Если плата за работу увеличивается вдвое, то ценность самой работы в восприятии человека растет несколько меньше. Как восприятие силы звука или света, так и субъективная ценность доллара зависит от точки отсчета. Доллар ценится выше, если вы начинаете с одного доллара, а не с сотни. Поэтому чем больше вы имеете, тем больше вам нужно, чтобы просто заметить разницу, которая могла бы сделать вас счастливее.

Несмотря на то что явной взаимосвязи между деньгами и субъективным благополучием не просматривается, люди твердо верят, что такая взаимосвязь существует. Результаты опроса, опубликованные в журнале Science, показывают, что, оценивая расположение духа других людей, респонденты прогнозировали: у кого больше денег, у того и настроение должно быть лучше[165]. На самом деле все было не так. Таким образом, хотя люди, по всей видимости, думают, что деньги, дети и супружество сделают их счастливыми, упрямая наука говорит обратное. Вспомните: даже выигрыш миллионов в лотерею не улучшает настроение дольше чем на несколько месяцев. Тем не менее каждую неделю люди тратят заработанные трудом деньги на лотерейные билеты в надежде стать богаче – а значит, счастливее.

Неужели наши воспоминания о прошлом так же туманны, как и представления о будущем?

Вернитесь мыслями в детские годы. Какие события всплывают в памяти? Многие люди вспомнят празднование дня рождения, наказание за плохой поступок, школьный спектакль, спортивную игру, драку с приятелем, школьную экскурсию или отроческую любовь. Эти воспоминания проходят испытание временем, потому что вызывают сильные эмоции. Именно они остаются яркими в нашем сознании и легко вспоминаются. Воспоминания о будничных событиях, к примеру об уроке истории или походе в магазин, не так четки и имеют тенденцию постепенно исчезать.

В 2004 году я десять месяцев провела в Калифорнийском университете в Дэвисе, где проводила эксперименты, выясняя влияние эмоций на память. Дэвис – небольшой город в северной Калифорнии, примерно в полутора часах езды от Сан-Франциско и сорока минутах от прекрасной долины Напа, известной своим вином. Это тихий, мирный городок с единственной центральной улицей, несколькими ресторанами, широкими лужайками, вежливыми горожанами и теплой погодой круглый год. Нечего и говорить, что, приехав из Нью-Йорка, я испытала настоящий шок. Спокойная атмосфера и дружелюбие местных жителей были мне совершенно непривычны. Хозяйка оставляла у моей двери конфеты на День Всех Святых, Рождество и Пасху. Она не попросила показать многочисленные документы, которые я насобирала у начальника и в банке, прибавив к ним другие поручительства, чтобы подтвердить свою полную надежность для аренды ее квартиры. Мне не приходилось пользоваться берушами, чтобы спокойно спать, без чего на Шестой авеню было никак не обойтись. К тому же в Дэвисе было совершенно некуда пойти после десяти часов вечера.

Сонный городок, однако, оказал сильное влияние на мою научную работу благодаря Эндрю Йонелинасу, специалисту по проблемам памяти. Он стал известен своей двухпроцессорной теорией узнавания. По этой теории извлечение воспоминаний включает в себя два отдельных процесса: узнавание и вспоминание. Представьте: вы идете по улице и вдруг некто останавливается и здоровается с вами. Вы смотрите на человека и чувствуете, что уже пересекались с ним раньше. Лицо парня кажется знакомым, вы знаете, что встречались, но не помните где. Понимание, знаком вам человек или нет, основано на чувстве знакомости. Мы можем чувствовать, что кто-то нам знаком, даже не вспомнив, когда и где произошла первая встреча. Вы вежливо вступаете в разговор, чувствуя некоторую неловкость оттого, что не уверены, что же конкретно вас объединяет. Когда человек перед вами упоминает Салли, вашу хорошую приятельницу, вы вдруг вспоминаете встречу на ужине в ее доме несколько месяцев назад. Припоминание обстоятельств события (ужин), на котором вы встретили Боба (в конце концов в памяти всплыло и имя!), обозначается термином вспоминание — способность возвращаться во времени и мысленно заново переживать событие.

Было установлено, что эти два процесса памяти (узнавание и вспоминание) функционально и нейроанатомически различны[166]. Они зависят от разных участков мозга в средней области височных долей. Если для вспоминания ключевую роль играет гиппокамп (о нем подробно рассказано в главе 2), то сигнал об узнавании подает смежная околоносовая кора головного мозга. Пациенты, у которых имелось повреждение гиппокампа, но окружающая кора головного мозга оставалась здоровой, обычно страдали ухудшением памяти, однако нарушения узнавания у них не наблюдалось. Они понимали, что встречали человека раньше, только не могли вспомнить обстоятельств знакомства.

Эмоция значительно усиливает наше переживание вспоминания. Она повышает уверенность, что мы вспоминаем событие именно так, как оно разворачивалось в действительности, и к тому же делает его более ярким[167]. Однако усиление вспоминания не происходит немедленно: оно занимает время. В исследовании, которое я проводила в Дэвисе вместе с Йонелинасом, мы показывали добровольцам фотографии двух видов: вызывающие сильные чувства (в основном отталкивающие – сцены насилия и обезображенные тела) и нейтральные (люди листают книги в магазине; служащие работают в офисе). Затем мы проверили, как участники запомнили фотографии. Одну половину фотографий проверили сразу после эксперимента, а вторую – через двадцать четыре часа. Поначалу показалось, что участники помнят волнующие и нейтральные фотографии одинаково, причем одинаково хорошо. Однако, когда они вернулись в лабораторию на следующий день, что-то изменилось. Теперь волнующие фотографии люди помнили лучше, чем нейтральные. Их воспоминания не всегда были более точными, но участники говорили, что они были более яркими[168].

То, что воспоминания о прошлых эмоциональных переживаниях ярче, а картины прежних повседневных дел слабее, означает, что мы сохраняем необъективное представление о прошлом. Мы имеем тенденцию видеть прошлое как цепь исключительно волнующих событий. Помним приятные стороны эпизода – и забываем скучные. Летний отпуск будет всплывать в памяти великолепными красками, а серые детали сотрутся со временем и в конце концов забудутся навсегда. В итоге, прикидывая, каким будет следующий отпуск, мы переоцениваем позитив. Неполная картина прошлого – одна из причин неточного прогнозирования будущего.

Два других важных фактора, которые заставляют нас ошибаться в представлении, что сделает нас счастливыми, – ровно те же, из-за которых мы неправильно прогнозируем, что нас опустошит. Во-первых, мы склонны недооценивать собственную способность быстро приспосабливаться практически к любым новым обстоятельствам. Да, более высокая зарплата или более крепкое здоровье могут сделать нас счастливее на какое-то время. Однако рано или поздно мы привыкнем к солидному банковскому счету и хорошей физической форме – и скатимся обратно, к обычному уровню внутреннего благополучия. Дело в том, что мы не включаем привыкание в наши прогнозы и поэтому неизбежно ошибаемся. Во-вторых, когда мы думаем о том, как более солидный доход, дополнительный отпуск или окрепшее здоровье повлияют на наше ощущение счастья, то склонны сосредоточиваться на одном факторе и пренебрегать остальными, которые, увы, не меняются. Мы можем иметь больше наличных в бумажнике, но нам все равно придется каждый день добираться на работу по пробкам или в переполненном вагоне метро и мыть посуду. Таким образом, хотя определенные перемены в жизни могут сделать нас счастливее, чем сейчас, они не в состоянии оказать такого сильного влияния, на которое мы надеемся.

Это не означает, что перемена невозможна. Несмотря на то что уровень счастья относительно стабилен в течение всей жизни, изменения все-таки происходят. Например, одно исследование в Германии показало, что четверть респондентов почувствовала заметный рост удовлетворенности жизнью, когда их возраст перевалил за 75 лет[169]. То есть в принципе мы можем стать счастливее, чем в данный момент. Однако значение имеет совсем не то, на что мы обычно возлагаем надежды.

Что действительно имеет значение

В начале этой главы я попросила вас перечислить пять факторов, которые сделали бы вас счастливыми. Если вы похожи на большинство людей, то в ваш список вошли «больше денег», «более крепкое здоровье» и «больше времени на путешествия». Полагаю, ваш список не включал в себя политическую стабильность. Возможно, после того как вы прочитали предыдущее предложение, вам захотелось пересмотреть свои пункты. Политическая стабильность – один из девяти важнейших показателей благополучия народа, а права человека – один из двух самых значимых[170]. В остальные входят национальные показатели количества разводов и средней продолжительности жизни. Кроме того, оказалось, что любые добрые дела, которые человек совершает один день в неделю, тоже увеличивают ощущение счастья[171]. Держу пари, что никто из вас не поставил пункт «быть добрее» между пунктами «зарабатывать вдвое больше, чем сейчас» и «активнее путешествовать».

Мы не способны точно предвидеть, что сделает нас счастливыми, но имеет ли это большое значение? Судя по всему, люди и так чувствуют себя вполне неплохо. Несмотря на то что нам не особенно удается угадать, что добавит радости и внутренней гармонии, большинство из нас счастливы. Масштабное исследование, в котором участвовали граждане разных стран, привело к однозначному выводу, что подавляющее большинство людей ощущают себя счастливыми чуть ли не постоянно[172]. 80 % (!) участников опроса заявили, что довольны своей жизнью. Многие из нас, от членов секты американских меннонитов [173] до обитателей пустыни Сахара, совершенно и полностью счастливы. В чем же кроется важнейшая причина нашего пребывания на седьмом небе? Все демографические факторы вместе объясняют не больше 20 % изменений субъективного уровня благополучия отдельных людей[174]. Это не здоровье и не внешняя привлекательность, не богатство и не брак. Может ли так быть, что само ожидание счастья от денег, здоровья и любящей семьи делает человека счастливым?

Выигрыш в лотерею не обязательно дарит ощущение счастья. Однако покупка лотерейного билета в надежде, что если мы выиграем, то получим радость навсегда, может заставить прыгать от удовольствия. Одна мысль о том, на что можно потратить эти миллионы, уже вызывает теплое, приятное ощущение. Именно вера в то, что счастье совсем рядом, как ни парадоксально, поддерживает хорошее настроение в настоящий момент. Воображение прекрасного будущего, которое достижимо, если следовать определенным правилам (так мы думаем), сохраняет наше внутреннее благополучие.

Итак, что же происходит в мозгу человека, когда он воображает, что стал генеральным директором компании или окончил институт с лучшим результатом на курсе? Несколько лет назад я проводила исследование совместно с известным нейробиологом Элизабет Фелпс (она была моим научным руководителем при написании диссертации) и студентами Кандаче Райо и Элисон Риккарди. В экспериментах я просила добровольцев представить себе отдельные события, которые могли бы произойти с ними в следующие пять лет, и записывала активность их мозга при помощи МРТ [175]. Одни события были приятными (радостная дата, выигрыш крупной суммы денег), другие – нежелательными (потеря бумажника, разрыв романтических отношений). Участники экспериментов рассказывали, что картины желательных эпизодов были более четкими, чем нежелательных. Когда они мысленно проигрывали истории, в которых теряют деньги и расстаются с партнером, в мозгу возникали только расплывчатые образы. Однако при воображении церемонии награждения складывалась детальная картина. Как же мозг порождает такое различие?

Энергичная студентка психологического факультета Делайла – кудрявая блондинка с выразительными глазами, настоящая оптимистка. Когда Делайла представляла себе свой университетский выпускной, повышенная активность наблюдалась в двух основных участках ее мозга: в мозжечковой миндалине (эта маленькая структура, расположенная глубоко в мозгу, играет главную роль в обработке эмоций) и крючковидной передней поясной коре (область лобной коры, которая регулирует активность в участках, важных для эмоций и мотивации). Крючковидная передняя поясная кора брала на себя роль канала движения, увеличивая поток активности из подкорковых областей, когда они передавали положительные эмоции и ассоциации. В результате появлялась яркая детальная картина: Делайла в черно-алой мантии и шапочке держит в руках диплом Нью-Йоркского университета, а на заднем плане радостно аплодируют ее родные. Чем оптимистичнее человек (согласно стандартным психологическим тестам), тем выше активность этих двух участков мозга, когда воображаются будущие позитивные события, по сравнению с представлением негативных моментов[176].

Эти наблюдения выявили важное биологическое соединение – связь между оптимизмом и депрессией. Американский экзистенциальный психолог Ролло Мэй сказал, что депрессия – это неспособность создавать будущее. По сути дела, людям, страдающим депрессией, сложно представить себе подробную картину будущих событий, а когда они это делают, истории обычно получаются печальными[177]. Было обнаружено, что при депрессии значительно нарушается работа двух участков головного мозга[178], и особенно страдает связь между ними. О каких структурах речь? Да, это мозжечковая миндалина и крючковидная передняя поясная кора. Нервные пути, которые разрушаются у людей, страдающих депрессией, обеспечивают склонность к оптимизму у здоровых людей.

То, что мы наблюдали в мозгу здоровых оптимистичных добровольцев, оказалось зеркальным отражением снимков активности, часто происходящей в мозгу пациентов с депрессией. Их крючковидной передней поясной коре не удается адекватно регулировать работу мозжечковой миндалины. В результате здоровые люди склонны видеть будущее в позитивном свете, а подавленные депрессией чрезмерно ясно осознают вероятные несчастья[179]. Если люди в сильной депрессии пессимистичны, то при легкой форме этой болезни человек очень четко себе представляет, что может случиться с ним в ближайшем будущем. Этот феномен известен под названием депрессивный реализм. Если спросить такого пациента, что его ожидает в следующем месяце, он даст весьма точное описание. Если спросить о возможной продолжительности жизни или вероятности заболеть той или иной болезнью, человек даст верные оценки. Не означает ли это, что без склонности к оптимизму мы все страдали бы легкой формой депрессии?

Склонность к оптимизму – ключевая составляющая, необходимая для ощущения себя счастливым человеком. Когда люди верно понимают будущее, когда они хорошо осознают, что все те вещи, которые, по их мнению, сделают их счастливыми, вряд ли окажут продолжительный эффект на внутреннее благополучие, когда они снимают розовые очки и видят жизнь такой, какая она есть, – они впадают в депрессию. Клиническую депрессию.

6. В снегу пробиваются крокусы?

Когда дела идут плохо: депрессия, истолкование событий и гены

Рассмотрим историю двух молодых мужчин, Шона и Фреда. Шон живет в Сиэтле с подругой Фебой и собакой по кличке Мистер Кат. Фред и его жена Сабрина обитают за 5000 километров от Шона, во Флориде. Жизнь у Шона и Фреда хороша: оба – успешные корпоративные юристы, у них нет проблем со здоровьем и все спокойно в личной жизни. И вот в начале октября они летят в Париж на деловую встречу. Событие достаточно рядовое: Фред и Шон часто ездят в командировки. Через неделю они возвращаются домой, взволнованные предстоящим воссоединением со своими любимыми. Однако, войдя в свой дом у озера, Шон чувствует, что что-то не так. Вскоре ему бросается в глаза отсутствие некоторых вещей: шкаф Фебы открыт и там нет ее одежды. Он в панике обходит дом и видит, что ее книг, обуви и фотоаппарата тоже нет. Все куда-то делось, только Мистер Кат сидит на диване, грустный и озадаченный. По совпадению Фред в своей квартире обнаруживает такую же картину, а на диване находит не Мистера Ката, а письмо от Сабрины – нечто вроде прощальной записки, какие часто оставляют в сентиментальных кинофильмах.

Нечего и говорить, что оба расстроены. Самые дорогие им люди ушли и сделали это так, как, им казалось, бывает только в сериалах для домохозяек. На следующие две недели оба погружаются в страдания. Им трудно есть, спать и работать. Пропадает интерес к общению с людьми и физической активности. Оба лежат в постели, снова и снова прокручивая в голове совместно прожитое с любимыми время, раздумывая, что они делали неправильно и что можно было сделать по-другому. Что бы случилось, если бы они не улетели в Париж? Мучительные мысли никак не идут из головы.

Реакция Шона и Фреда совершенно нормальна. Люди болезненно переживают потери, а также неудачи, отторжение, уход из семьи и смену семейного положения. Шон и Фред испытали все эти беды, а их ситуацию особенно усугублял тот факт, что они никак не могли повлиять на результат. Временное уныние, пассивность и даже отчаяние – ожидаемая реакция в подобных случаях. При этом потеря интереса к прежде приносящим радость занятиям, нарушение сна, потеря веса, невозможность сосредоточиться, плохое настроение и негативные мысли – симптомы депрессии[180].

Некоторые психологи утверждают, что эти реакции имеют адаптивную функцию[181]. Чтобы исцелиться, мы временно уходим внутрь себя, сосредоточивая психические силы на переработке тягостных событий. Анализируем свое поведение, действия других и обстоятельства, которые привели к конкретному исходу, пока окончательно не поймем все произошедшее. Это своеобразный перерыв в жизни, похожий на отдых, который требуется простуженному человеку. Многие из нас, заболев, лежат пару дней в постели, пьют горячий чай и куриный бульон, давая иммунной системе время эффективно отбить атаку. Но только некоторые при этом получают осложнения. Люди, предрасположенные к осложнениям после банальной простуды, имеют слабую иммунную систему. Обычно это пожилые, беременные или те, кто находится в доклинической стадии других болезней. Остальные успешно преодолевают недомогание и восстанавливают здоровье. Точно так же все люди рано или поздно испытывают потерю и несчастье, и реакция большинства из нас будет такой же, как у Шона и Фреда. Однако если большинство людей в конце концов справляются с разочарованием и сердечной болью, то у остальных несчастье иногда дает толчок к продолжительному негативному психическому состоянию, которое может привести к клинической депрессии. Так случается примерно с 15 % населения[182]. Нередко (но отнюдь не всегда) случаи депрессии восходят к конкретному стрессовому событию в жизни человека.

Станут Шон и Фред сильнее или слабее после периода погружения в себя и размышлений? Какой урок они извлекут? Как будут понимать свое прошлое, будущее и собственную роль в том, что случилось? В нашем случае молодые люди ведут себя по-разному. Фред винит в случившемся себя. Он считает, что был слишком требовательным и жестким к Сабрине. Он начинает верить, что его высокие ожидания всегда будут мешать личным взаимоотношениям. Он думает, что его жизнь предопределена, а неспособность к компромиссам не только всегда будет разрушать романтические отношения, но и превратит его в слабого юриста, а со временем – и в плохого отца. Подход Фреда к интерпретации события известен как пессимистический стиль объяснения (pessimistic explanatory style). Он считает себя ответственным («она ушла из-за меня»), полагает, что ситуацию уже никогда не изменить («все мои отношения обречены, и я ничего не могу поделать»), и переносит неудачу с конкретного события на другие сферы жизни («я не только ужасный партнер, но и юрист плохой, и друг неважный»)[183].

Фред думает, что обречен на неудачи из-за сомнительных, с его точки зрения, черт собственного характера. Неспособность восстановить отношения с Сабриной в настоящем перерастает в общее ощущение безнадежности по поводу будущего. Фред предполагает, что развал этой семьи означает, что он потерпит неудачу во всех будущих романтических историях. Он становится пессимистом, всегда ожидающим худшего.

Шон совсем иначе трактует свою ситуацию. Да, они с Фебой не всегда находили общий язык. Да, он совершал ошибки, но все мы люди, и кто не спотыкается время от времени? В конечном счете это слабость Фебы, ее неспособность уладить конфликт, ее нестойкость заставили девушку убежать вместо того, чтобы справиться с реальностью. Ему нужно найти более сильного, более надежного партнера. Шон использует оптимистический стиль объяснения (optimistic explanatory style)[184]. Он видит причину неблагоприятной ситуации в других («Феба слаба и истерична»), считает, что обстоятельства изменятся («я найду другую»), и не объединяет неудачу в личной жизни с другими сферами деятельности («я по-прежнему успешный юрист»). Поскольку Шон рассматривает уход Фебы как отдельное событие, которое не имеет значения для его будущих личных взаимоотношений с другими женщинами (и прочих видов взаимодействий, социальных и профессиональных), он оптимистичен. Наверное, ему не удалось бы удержать Фебу, но это вовсе не означает, что он не в состоянии контролировать будущие отношения. Совсем наоборот: Шон считает, что получил важный урок. Он уверен, что, если держаться подальше от всех «Феб» в мире, все у него будет отлично.

Разумеется, ни одна интерпретация события не соответствует реальности полностью. Скорее всего, и Фред, и Шон сыграли определенную роль в разрыве со своими женщинами. Наверное, оба продолжат совершать подобные ошибки в будущем. Однако Шон с высокой вероятностью переживет горе, вернется к прежнему состоянию и в конце концов найдет новую любовь. Фреду будет сложнее двигаться дальше. Наука говорит, что у него больше шансов впасть в депрессию, чем у Шона. Многочисленные исследования показывают, что пессимистический стиль объяснения, как у Фреда, является фактором риска для клинической депрессии. Люди, страдающие депрессией, тоже склонны рассматривать негативные события как собственную вину, считать, что несчастья будут длиться вечно и затронут все стороны их жизни[185]. Ключевой момент, связывающий симптомы депрессии с пессимистическим стилем объяснения, – ожидания. Пессимистический стиль объяснения дает начало депрессии, порождая негативные прогнозы на будущее, которые вызывают плохое настроение, пассивность и чувство безысходности.

Удар, удар, удар

Понятие оптимистического и пессимистического стилей объяснения предложил психолог Мартин Селигман. Концепция Селигмана сложилась, когда он пытался осмыслить результаты одного из проведенных им исследований. В середине 1960-х годов, еще совсем молодым ученым, Селигман изучал механизмы обучения животных в Пенсильванском университете. Он хотел выяснить, могут ли собаки научиться избегать неприятной ситуации, получая предваряющее предупреждение. Идея была проста: сначала приучить собак, что после определенного звукового сигнала следует удар током, а затем предоставить им возможность избежать удара, перепрыгнув через перегородку после предупреждающего сигнала. Научатся животные спасаться или нет?

Прежде чем я изложу результаты эксперимента Селигмана, ныне ставшего очень известным, давайте сделаем короткое мысленное упражнение. Представьте, что вы сидите в центре пустой комнаты. Стены совершенно голые – ни картин, ни цветов. Нет даже окна. Стул, на котором вы сидите, единственный предмет мебели в этой комнате. Вдруг, как будто из ниоткуда, вас бьет электрическим током. Ток проходит через кожу, мышцы и волосы. Через несколько секунд – еще удар, потом еще и еще. Мне нужно выбраться отсюда, говорите вы себе. Пробуете дверь – закрыта. Вентиляция – слишком узкое отверстие. Прыгаете на стул – удар, спрыгиваете со стула – удар, удар, удар. Выхода нет: что бы вы ни делали, ничто не помогает избавиться от боли. Удары продолжаются, бьетесь ли вы о стену, стоите на голове или лежите на полу. Растеряв силы, вы садитесь на стул, чувствуя себя запуганным и несчастным. Через пару часов по непонятной причине удары прекращаются, и дверь со скрипом открывается. Вы облегченно выдыхаете и бросаетесь вон.

Ваша эйфория, однако, продолжается недолго. На следующий день, к вашему ужасу, вы снова оказываетесь одни в незнакомой комнате. Это другая комната – здесь на стенах картины, на полу серый ковер, но проходит несколько минут – и, конечно, начинаются устрашающие удары током. Что вы сделаете?

Подумайте немного над своим ответом, а пока вернемся к собакам Селигмана. Если помните, он хотел проверить, смогут ли животные избежать электрических ударов (похожих на те, которые вы только что себе представили), если поймут, что им предшествует предупредительный сигнал. Сначала он сажал собак на поводок и давал сигнал, за которым следовал удар током. Затем снова сигнал – и удар. И снова сигнал – и удар. Достаточно скоро, услышав знакомый звук, собаки уже скулили, показывая, что знают дальнейший ход событий. Но, сидя на поводке, они не могли ничего сделать, чтобы изменить свое положение.

Затем Селигман освобождал собак от поводка и сажал их в коробку с низкими бортами, которые легко перескочить. К удивлению ученого, после предупредительного сигнала собаки ничего не предпринимали. Они не пытались выпрыгнуть, просто лежали и поскуливали. Селигман знал, что собаки научились ждать удара током после определенного звука. Почему тогда они не спасаются, услышав этот звук? Было одно обстоятельство, которое вело к пониманию происходящего: на этом этапе ученый увеличил количество собак, и те, которые до этого не испытывали ударов током, сидя на поводке, как раз не вели себя пассивно и быстро обучались перепрыгивать бортик, чтобы избежать ударов током[186]. Казалось, что собаки, которые были на предыдущем этапе крепко привязаны, полагали, что снова не в состоянии двигаться и как-то влиять на происходящее. Даже оказавшись в новой обстановке, где легко уйти от опасности, животные не пытались спастись.

В поведении собак Селигман заметил особенности, характерные для хорошо известного состояния человека. Пассивность собак, недостаточная уверенность в себе, подавленное настроение, поскуливание и общая беспомощность напомнили ученому пациентов, страдающих депрессией. Животные так же меньше ели и теряли вес, как и люди в депрессии. Такие сходства заставили Селигмана задуматься, не порождается ли клиническая депрессия убеждением человека в том, что он не контролирует ход своей жизни. По его гипотезе, люди, страдающие от депрессии, вследствие прошлого опыта «научились» вести себя безынициативно. Поэтому даже в ситуациях, когда нежелательных результатов можно избежать, а положительные вполне достижимы, они не пытаются изменить свою судьбу и, таким образом, снижают шансы уберечься от ущерба и достичь желаемого. Такое поведение, в свою очередь, способствует дальнейшему развитию их депрессии. Селигман назвал свою трактовку теорией выученной беспомощности (learned helplessness theory), которая в итоге стала главной в научном понимании депрессии[187].

Теперь давайте вернемся в ту ужасную «электрическую комнату». Снова представьте, что вы там. Стоите в одиночестве на сером ковре и получаете новый разряд. Вы чувствуете, как ток пронзает ваше тело. Что вы делаете? Ждете, когда это прекратится? Или ищете путь к спасению?

В нашем гипотетическом сценарии большинство людей, конечно, попытаются найти выход из первой комнаты. Однако будут ли они стараться выбраться из второй? Или посчитают, что комната номер два такая же, как и прежняя, – дверь закрыта, а отверстие вентиляции слишком мало? Научились ли они быть беспомощными настолько, чтобы даже не пробовать найти выход? Ответ зависит от индивидуальных особенностей человека. Как выяснилось, индивидуальные особенности собак тоже имеют значение.

В эксперименте Селигмана не все собаки научились быть беспомощными, не все проявляли симптомы депрессии. Некоторые особи из той группы собак, которые раньше были привязаны и испытывали удары током, не имея возможности сбежать, успешно выпрыгивали из коробки, чтобы избежать разряда, получив подобную возможность. Собаки, как и люди, демонстрировали индивидуальные различия. Точно так же, как часть собак не приучилась к беспомощности, некоторые люди, подобно Шону, переживут суровые удары судьбы (смерть близкого человека, тяжелую болезнь, потерю работы, банкротство, душевное страдание), восстановятся и будут жить дальше. Если бы Шон был собакой в эксперименте Селигмана, он, наверное, первым выпрыгнул бы из опасной коробки. Он не стал бы думать, что ситуация, в которой он находится сейчас, имеет отношение ко всем остальным случаям в его жизни.

С другой стороны, нашлось несколько собак, которые вели себя пассивно на втором этапе эксперимента, даже не испытав ранее электрических разрядов, сидя на поводке. Как вы, наверное, помните, Селигман заметил, что большинство собак из этой группы быстро научились выскакивать из коробки после первой пары ударов. Однако он также обнаружил, что 5 % собак оставались в коробке. Животные вели себя пассивно и не пытались избежать боли. Подобная реакция напоминала поведение людей, уязвимых для депрессии, – таких как Фред.

Селигман решил, что люди, которые рассуждают подобно Фреду, могут и начать думать так, как Шон. Другими словами, можно научить применять оптимистический стиль объяснения даже тех, кто склонен воспринимать мир пессимистично[188]. Для этого Фреду сначала потребуется определить неблагоприятное событие (это легко – неожиданный уход Сабрины), свое понимание этого события («в уходе Сабрины виноват я, потому что у меня несносный характер») и последствия своего понимания («я чувствую себя несчастным и беспомощным, я уже не могу хорошо работать»). Затем Фреду нужно рассмотреть доводы «за» и «против» своего понимания события («у меня много хороших друзей, которые меня любят, я с ними прекрасно лажу; это должно означать, что я не такой уж тяжелый человек») и подумать о другом объяснении причины распада своей семьи («у нас с Сабриной разные цели в жизни, и мы плохо сосуществовали»). И, наконец, Фреду придется пересмотреть свое понимание последствий разрыва («уход Сабрины не обязательно приведет к тому, что я умру в бедности и одиночестве») и подумать, что полезно оставить в прошлом эту неудачу и идти дальше. Если Фред успешно предпримет нужные шаги, у него может появиться и новая надежда.

Существуют свидетельства, что изменение стиля мышления при помощи упражнений и разговорной психотерапии сокращает вероятность развития депрессии и улучшает физическое здоровье. Например, в одном исследовании Селигман выделил группу студентов с пессимистическим стилем объяснения. С половиной группы он провел тренинги по овладению оптимистическим стилем объяснения, вторая же половина студентов (контрольная группа) обучения не получала. Через несколько месяцев студенты, которые прошли тренинг, меньше жаловались на состояние здоровья и реже посещали врача, чем студенты из контрольной группы[189].

Правильное количество теннисных мячей

Терапия мышления – один из способов, которые имелись в распоряжении Фреда, чтобы он мог справиться с нарастающей депрессией. Дополнительно или в качестве альтернативы можно было воспользоваться и лекарственными препаратами (выбрав антидепрессанты, парень не был бы одинок: примерно 27 миллионов американцев принимают такие лекарства)[190]. Возможно, Фред этого не знал, но антидепрессанты в итоге изменили бы направление его мыслей (то, как он видит и понимает мир вокруг себя) примерно так же, как это делает разговорная психотерапия. Каким образом антидепрессанты изменяют восприятие жизни человека?

Чаще других врачи выписывают антидепрессанты, которые повышают уровень нейромедиатора серотонина. Нейромедиатор – это химическое вещество, которое обеспечивает связь между нейронами в головном мозге. Он выбрасывается в пространство между двумя нейронами (это место называется синаптической щелью) одним нейроном и связывается с рецепторами второго. Вы можете представить себе нейроны как двух мальчиков, играющих в теннис, а нейромедиатор – как теннисный мяч. Один мальчик, Уильям, подает мяч другому, Генри. Когда мячик не долетает до стороны корта Генри, Уильям подбирает его и подает снова. Большинство антидепрессантов (например, прозак) – это селективные ингибиторы обратного захвата серотонина. В нашей виртуальной реальности селективные ингибиторы обратного захвата серотонина подавляют желание Уильяма бежать, чтобы подобрать мяч (это и есть «обратный захват»). Вместо этого Уильям достает из сумки другой теннисный мяч. В результате между Уильямом и Генри по корту будет летать больше теннисных мячей. Некоторые в итоге окажутся на стороне Генри, он подберет их и положит в свою сумку.

Вернемся к головному мозгу человека: в результате приема селективных ингибиторов обратного захвата серотонина повышается его уровень в синаптической щели, и поэтому больше серотонина остается для связи с рецепторами постсинаптического нейрона (или Генри). Такие лекарства являются селективными, потому что преимущественно действуют на работу серотонина, а не других нейромедиаторов – допамина или норадреналина. Не стоит, правда, полагать, будто депрессию вызывает нарушение нормальной работы одного нейромедиатора. Напротив, и допамин, и норадреналин тоже играют важную роль при депрессии, и другие лекарства стимулируют именно их активность, однако врачи чаще выписывают селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (допамин и его участие в ожидании вознаграждения подробно рассматриваются в главе 8).

Многие люди предполагают, что антидепрессанты действуют непосредственно на настроение человека: примешь – и сразу повеселеешь. Нет, это не так. Вы никогда не найдете ничего подобного в инструкции по применению лекарства: антидепрессанты не изменяют настроения человека, они меняют направленность мышления[191].

Люди с предрасположенностью к депрессии склонны обращать повышенное внимание на отрицательные стимулы[192]. На многолюдной вечеринке они заметят лица с испуганным или недовольным выражением. Потом будут вспоминать неприятные инциденты (как пролили красное вино на чье-то белое платье), а не радостные для себя моменты (интересный разговор с красивой женщиной, которой запачкали вином белое платье). Они также будут расценивать неопределенные ситуации как однозначно негативные («на самом деле ей было неинтересно разговаривать со мной, она просто проявляла вежливость»). Такие отрицательные смещения в обработке информации ведут к негативной интерпретации жизненного опыта, а это, в свою очередь, – к плохому настроению и пессимизму.

Антидепрессанты изменяют образ мысли, восстанавливая позитивное осмысление фактов[193]. После приема препарата депрессивные пациенты начинают больше ориентироваться на радостные лица и другие положительные стимулы, к тому же лучше их запоминают. Поначалу это не отражается на настроении человека, но через несколько недель, в течение которых он чаще замечает хорошее, а плохое и неприятное – реже, мир постепенно начинает казаться дружелюбнее и настроение улучшается. Требуется время, чтобы изменения в восприятии, внимании и памяти объединились и повлияли на эмоциональное состояние человека. Частично именно поэтому антидепрессанты не оказывают немедленного воздействия на настроение: должно пройти несколько недель, прежде чем симптомы депрессии заметно сократятся.

Зная, что большинство антидепрессантов воздействует на уровень серотонина в мозгу, мы уже не удивимся выводам опубликованной в 2007 году солидным журналом Science статьи о том, что по гену, несущему информацию о работе серотонина, можно прогнозировать вероятность человека заболеть депрессией[194]. Описанный ген кодирует транспортер серотонина, который «обратно захватывает» серотонин из синаптической щели (или подбирает теннисные мячи с корта). Транспортер серотонина имеет аллели (различные формы одного и того же гена), которые бывают длинными и короткими. Каждый ген обладает двумя аллелями. От того, какие у человека аллели (два длинных, два коротких или один длинный и один короткий), зависит работа транспортера серотонина, а значит, и самого серотонина. У людей с коротким вариантом аллеля транспортер серотонина работает менее эффективно. У них вдвое выше риск развития депрессии, но только в том случае, если они перенесли стрессовую ситуацию: потерю работы, развод, банкротство или серьезную болезнь[195]. Другими словами, низкая продуктивность транспортера серотонина не прямо увеличивает подверженность человека депрессии, а скорее делает человека менее устойчивым к стрессам, и поэтому ему сложнее справляться с жизненными проблемами (очень похоже на слабую иммунную систему при борьбе с простудой).

Не только люди проявляют симптомы депрессии после неблагоприятных событий. Мы уже видели, что и с другими живыми существами случается такое: собаки Селигмана чувствовали подавленность после электрических разрядов в ситуации, исход которой они не могли контролировать. Связь между генами, регулирующими работу серотонина, и депрессивным поведением тоже характерна для других живых существ. Хотя Селигман никогда не собирал слюну собак, чтобы выяснить их генетическую структуру, изучение других животных показывает, что связь между работой серотонина и тоской прослеживается далеко вниз по эволюционной лестнице – до мышей.

Наверное, вы думаете, что мыши кардинально отличаются от людей. Что может рассказать мышь о таком сложном состоянии, как депрессия, о состоянии, которое большинству из нас кажется квинтэссенцией человеческой ранимости? Существует масса различий между мышами и людьми: мыши меньше, у них длинный хвост, маленькие ушки и их часто едят живьем крупные птицы, что редко случается с людьми. Трудно себе представить мышку, размышляющую о смысле жизни или страдающую от утраченной любви (однако, как и люди, эти млекопитающие частенько приходят на кухню посреди ночи в поисках остатков еды). Несмотря на все наши различия, мыши – наиболее близкие к человеку подопытные животные, которые относительно легко поддаются генной инженерии. Трансгенную мышь называют нокаутированной: у нее «выключен» некий ген. Выключив конкретный ген у группы мышей, ученые могут проследить, как изменяется их поведение в сравнении с мышами из контрольной группы, которые не подвергались генной модификации. Таким образом выясняется, какие конкретно процессы регулируются этим геном.

Для изучения роли гена, который транспортирует серотонин, его разрушили у группы мышей. Сначала нокаутированные мыши, казалось, ничем не отличались от контрольных грызунов (которые не были генетически модифицированы). Однако, когда подопытные животные оказались в стрессовой обстановке, стали проявляться различия. Мыши с разрушенным геном давали повышенный ответ на стресс-фактор. Это наблюдалось и в поведении, и в физиологии: нокаутированные животные больше боялись и у них был выше уровень гормона стресса[196].

Цель изучения трансгенных мышей состоит не в том, чтобы узнать что-то новое об этих маленьких существах: ученые исследуют мышиную генетику в надежде лучше понять человека. Может, люди с менее эффективной работой серотонина тоже дают повышенную физиологическую реакцию на стрессовые ситуации? Ответ: да. Результаты исследования с нейровизуализацией показали, что у людей с коротким аллелем сильнее активизируется мозжечковая миндалина, когда они видят испуганные и сердитые лица, когда они слышат слова, вызывающие негативные ассоциации (например, «онкология»), и разглядывают неприятные фотографии (к примеру, изуродованные тела)[197]. Почему мозжечковая миндалина человека с коротким аллелем острее реагирует на стрессовые события?

Мозжечковая миндалина – расположенная глубоко в мозгу структура, которая обрабатывает эмоциональные раздражители. Она также участвует в формировании физиологических реакций на эти раздражители. Активность мозжечковой миндалины регулируется областями лобной коры, в частности передней поясной корой головного мозга. У людей с коротким аллелем гена – транспортера серотонина ослаблена связь между передней поясной корой и мозжечковой миндалиной[198]. Это означает, что две структуры слабо контактируют друг с другом. В результате передняя поясная кора менее эффективно подавляет страх и ответы на стресс в мозжечковой миндалине, а это приводит к проблемам, особенно тогда, когда вызванный ранее страх уже не имеет под собой оснований. Например, если я верну вас в «электрическую комнату», вы, скорее всего, почувствуете страх и тревогу, потому что будете думать: в любой момент меня может ударить током. Ваш пульс участится, на лбу начнет выступать пот, а мозг будет сверлить только одна мысль: когда ударит? Если пройдет десять минут, а ударов не последует, вы начнете успокаиваться. Через час – уже полностью расслабитесь, раздумывая, что бы такое съесть на ужин. Это феномен под названием угасание страха (fear extinction) – процесс осознания, что прежней угрозы уже нет. Угасание страха требует подавления активности мозжечковой миндалины передней поясной корой головного мозга. Поскольку короткий аллель относительно ограничивает связь между двумя этими структурами, страх у таких людей будет угасать медленнее. Поэтому у них с большой вероятностью сохранится высокий уровень тревоги и они будут предрасположены к депрессии и другим расстройствам настроения.

Депрессию не вызывает плохая работа одного-единственного нейромедиатора или сбой в функционировании одной или двух структур мозга. Депрессия, как и многие другие психические расстройства, свидетельствует о сбое системы. В эту систему входят участки мозга, о которых рассказывается в моей книге, включая гиппокамп (он играет значимую роль в процессах памяти), полосатое тело (оно важно для двигательной функции, обработки вознаграждения, порождения ожиданий удовольствия и боли), а также другие области головного мозга, которые я затрагиваю менее детально, например таламус и поводок эпиталамуса. Патологическая активация в этих областях мозга и нарушенная связь между ними часто наблюдаются у пациентов, страдающих депрессией. Однако было обнаружено, что для излечения депрессии иногда достаточно воздействовать только на одну область[199]. Положительные изменения в отдельном участке головного мозга могут скорректировать работу других, связанных с ним структур.

Первый день весны

Каким образом врачи могут воздействовать на нужную область мозга? С помощью инвазивного, то есть связанного с хирургическим вмешательством, метода глубокой стимуляции (я вкратце коснусь этого метода в главе 8). Он подразумевает введение электродов в головной мозг пациента и дальнейшее стимулирование тканей токами высокой частоты. Вживленные электроды присоединяются к маленькому источнику питания, который обычно имплантируют около ключицы человека. Система контролируется внешним устройством, чтобы можно было включать и выключать электростимуляцию.

Глубокая стимуляция мозга – широко распространенная методика лечения болезни Паркинсона. Однако для лечения депрессии ее использовали лишь изредка. Впервые это сделала Хелен Мейберг (теперь она работает в Университете Эймори) вместе со своими коллегами из Университета Торонто. Она пыталась вылечить пациентов с тяжелой формой депрессии, устойчивой к традиционным методам терапии. К этому моменту больные уже безуспешно перепробовали разные варианты лечения – психотерапию, антидепрессанты, электрошок. Идея Мейберг состояла в том, чтобы прицельно воздействовать на участок мозга, всегда плохо работающий у пациентов с депрессией, – поясную извилину коры под мозолистым телом, которая находится в передней поясной коре головного мозга.

Как свидетельствует сама Мейберг, она не знала, чего ожидать[200]. Раньше у таких пациентов никогда не оперировали эту область мозга. К счастью, Хелен предстояло увидеть то, о чем она даже не осмеливалась мечтать. Ее первая пациентка, годами страдавшая от тяжелой депрессии, лежала на операционном столе. Голова женщины была закреплена в металлической раме, чтобы ни в коем случае не произошло смещения в то время, пока нейрохирург делает два очень маленьких отверстия в черепе – по одному с каждой стороны. Пациентка находилась в сознании. Она понимала, что сейчас ей в мозг введут какие-то крошечные штучки, но ничего не чувствовала. Во время операций на мозге важно, чтобы пациент не спал и оставалась возможность контролировать его когнитивные и двигательные функции. Врачам требовалось видеть, что речь у женщины не нарушилась, что она в состоянии узнавать их лица и может двигать пальцами рук и ног. Также им хотелось знать, что́ пациентка думает и ощущает.

Хирург ввел электроды в каждое отверстие и достиг нервных пучков белого вещества в нужном участке мозга. Затем дал слабый ток. Наступил решающий момент. Изменит ли стимуляция нервных пучков белого вещества состояние пациентки? Улучшится ли ее настроение? Команда в операционной затаила дыхание, и… ничего. Женщина не почувствовала никаких изменений. Однако операция еще не завершилась. Каждый электрод имел несколько контактов в мозгу, и, хотя стимуляция первого контакта не дала заметного результата, врачи не знали, будет ли эффективен второй контакт. Хирург пропустил через него ток средней силы. «Вы что-то сейчас сделали? – спросила пациентка. – Я ощутила невероятный покой и облегчение. Это трудно выразить словами: как будто наступил первый день весны и в снегу пробиваются крокусы». Слова женщины привлекли внимание Хелен Мейберг. «Подождите. Вы видите крокусы?» – спросила она. «Нет, нет, я пытаюсь придумать аналогию, назвать что-то, что может вызвать такое состояние души, чувство покоя и удовлетворенности», – ответила пациентка. «Казалось, она представляет себе тот первый день, когда идешь по улице и видишь цветы, это ощущение обновления, начало весны. Ее слова были самым удивительным и поэтичным описанием ощущений», – вспоминала Мейберг годы спустя[201]. Не все пациенты отличались такой поэтичностью, как та женщина, но Мейберг обнаружила перемену в эмоциональном состоянии большинства из них. Она могла видеть это по выражению лица: когда подключали второй контакт, лица обычно сразу смягчались. Один пациент описал новое состояние как способность перенести внимание с несчастья внутри себя на людей и события во внешнем мире.

Мейберг подчеркивает, что эмоции, которые испытывали пациенты, были ощущением не то чтобы счастья, а скорее восстановления контроля. До операции система контроля эмоций, по формулировке Мейберг, «находилась в плену». После глубокой стимуляции мозга она освобождалась, и возникало чувство покоя и облегчения. «Есть нечто в малом количестве тока, направленного в особое место, что позволяет системе восстановить равновесие», – утверждала Мейберг[202]. При реконструкции эффективного обмена информацией между регулирующей лобной корой и подкорковой эмоциональной системой ее пациенты излечивались от депрессии. Мейберг удалось помочь двум третям своих больных, и положительный эффект был долгосрочным.

Интересно, что, изучая оптимизм, мы с коллегами обнаружили активность, свидетельствующую об уровне оптимизма, именно в той области мозга наших испытуемых, на которую воздействовала Мейберг[203]. Наверное, вы помните, что в первом исследовании оптимизма с помощью нейровизуализации мы наблюдали активизацию связей между передней поясной корой головного мозга и мозжечковой миндалиной у здоровых оптимистичных людей, когда те воображали позитивные события в будущем (например, поездку на пароме в солнечный день), а не негативные (скажем, потерю кошелька)[204]. Таким образом, депрессия связана с ослаблением взаимодействия передней поясной коры с мозжечковой миндалиной (поэтому понижена способность регулировать эмоции), а также с повышенным вниманием ко всему плохому. Оптимизм, напротив, определяется повышенным взаимодействием передней поясной коры с мозжечковой миндалиной (что обеспечивает эффективную регуляцию эмоций) и концентрацией внимания на позитивных аспектах жизни. Как вы помните, депрессия также может быть обусловлена коротким вариантом аллелей гена – транспортера серотонина. Тогда, может быть, оптимизм связан с длинными аллелями?

Действительно, исследования показывают, что люди, у которых два длинных аллеля, более склонны к оптимизму. Они набирают больше баллов по шкале оптимизма[205], демонстрируют более высокие уровни удовлетворенности жизнью[206] и, согласно данным психолога Элейн Фокс из Университета Эссекса, проявляют тенденцию обращать внимание на радостные моменты. В своем исследовании Фокс предъявляла испытуемым фотографии трех типов: вызывающие положительные эмоции (например, улыбающийся человек или мороженое), нейтральные и вызывающие отрицательные чувства (хмурый человек или паук). Она обнаружила, что внимание людей с двумя длинными аллелями больше всего привлекали положительные снимки, меньше – нейтральные и еще меньше – отрицательные. Элейн Фокс пришла к выводу, что такая предрасположенность к оптимизму, в сущности, защищает людей от ясного восприятия негативных аспектов жизни и усиливает стремление смотреть на мир через розовые очки. У испытуемых с одним или двумя короткими аллелями склонность к оптимизму обнаружена не была[207].

Да, предрасположенность к страданию или исступленному восторгу частично обусловлена генами, но, кроме того, она зависит и от окружения, состояния здоровья человека и его уникального жизненного опыта (как и от большого количества других факторов). Именно сочетание всех обстоятельств в итоге или запустит депрессию, или защитит от нее.

7. Чем пятница лучше воскресенья?

Ценность предвкушения и цена страха

119,5 секунды. Столько времени требуется, чтобы налить и подать идеальную пинту «Гиннесса»[208]. Бокал держат у пивного крана под углом в 45°. Затем знаменитые два этапа: бокал наполняют на три четверти объема и ставят в сторону, чтобы пиво отстоялось. Когда все пузырьки поднимутся наверх, создав густую шапку, напиток доливают[209]. Ритуал наполнения бокала восходит к тем давним временам, когда темное ирландское пиво наливали прямо из бочки. Бармен обычно заранее наполнял бокалы выдержанным стаутом на три четверти. Когда посетитель заходил, чтобы заказать пинту пива, бармен доливал бокал молодым стаутом, который давал пенную шапку[210]. В наши дни пинта «Гиннесса» уже не является смесью выдержанного и молодого стаутов, но традиция наливать в два этапа сохраняется. Это практически обязательно. Компания Guinness учредила программу обучения «Идеальная пинта», которая гарантирует, что в любом месте мира, где подают «Гиннесс», используется техника налива в два этапа[211]. Неужели особая техника не сгинула во времени только потому, что так получается пенная шапка толщиной от трети до половины дюйма [212], которая не переливается через край? Конечно нет. Осторожное 119,5-секундное наполнение бокала создает нечто куда более важное, то, что некоторые считают самым существенным элементом впечатления от «Гиннесса», – время на предвкушение.

В ноябре 1994 года, изображая возбужденного человека, который ждет, когда осядет холодное пиво, компания Guinness создала один из своих самых успешных рекламных роликов. В «Предвкушении» (так назывался тот ролик) мы видим танцующего в ажитации клиента, пока бармен готовит ему пинту. Реклама шла всего минуту. Но эти 60 секунд плюс последовавшая кампания (знаменитый слоган «Хорошее получают те, кто умеет ждать» [213]) произвели нужный эффект. Продажи стремительно пошли вверх, а узнаваемость марки подскочила до небес.

Ценность предвкушения

Маркетологи Guinness использовали важнейшую особенность человеческой натуры, которой мы частенько не придаем должного значения, – радость предвкушения. Иной раз ожидание приятного события доставляет больше удовольствия, чем его реальное переживание. Подумайте, как вы были счастливы, часами фантазируя о предстоящем отпуске: ведь расходы окупились прежде, чем вы сели в самолет! Или вспомните радостное волнение при подготовке к желанному свиданию – что только не крутится в нашей голове! А что насчет детского восторга, когда до Хэллоуина или дня рождения еще несколько недель? О подъеме настроения перед воссоединением с любимыми и говорить не стоит… Продолжать можно бесконечно.

Несмотря на то что всем знакома радость ожидания, мы редко полностью осознаем ее ценность в момент принятия решения. Вряд ли кто из нас когда-нибудь говорил: «Хорошо, если прибавить недели удовольствия от предвкушения поездки в Венецию, то, конечно, тысяча долларов совсем недорого за выходные в другой стране». Пусть люди и не проговаривают про себя, что предвкушение хорошего – само по себе удовольствие, наши поступки свидетельствуют о том, что мы это чувствуем. Рассмотрите такую ситуацию: близкий человек решил подарить вам на день рождения билеты на концерт вашей любимой группы. Она будет в городе несколько недель. «Когда ты хочешь пойти? – спрашивает он. – Билеты есть на сегодня, на завтра и на следующую неделю». Что бы вы выбрали?

Имея выбор, люди скорее предпочтут немного отсрочить удовольствие, чем получить его немедленно. Большинство из нас решили бы идти на концерт через неделю, а не сегодня. В рамках исследования, проводимого экономистом Университета Карнеги – Меллон Джорджем Левенштейном, студентов спрашивали, сколько они готовы заплатить за поцелуй любой на их выбор знаменитости[214]. Вообразите пылкий поцелуй от Х (здесь вы можете представить кого угодно – хоть Анджелину Джоли или Брэда Питта, хоть Патрика Демпси или Уму Турман). Сделав столь сложный выбор, напишите, сколько вы готовы заплатить, чтобы получить поцелуй от этой персоны сейчас, через час, через три часа, завтра, через три дня, через год и через десять лет.

Левенштейн обнаружил, что люди заплатили бы в среднем больше за поцелуй знаменитости через год, чем за ту же радость немедленно. Безотлагательный поцелуй не оставил бы времени на предвкушение. Мы бы лишились трепета ожидания, удовольствия воображать, обдумывать, как и где произойдет вожделенное событие. А вот если оно состоится через неделю, человек может часто думать о нем – и каждый раз испытывать миг счастья. Студенты даже выразили готовность больше платить за поцелуй через год, чем через три часа. Однако десять лет ждать не захотел никто: а будет ли тогда объект желания столь же манящим? Самым предпочтительным временем ожидания стали три дня, отражающие баланс между удовольствием предвкушения и импульсивностью (к роли импульсивности мы вернемся в дальнейшем).

Тот факт, что люди предпочитают ждать приятное событие, чем переживать его немедленно, показывает, что мы получаем удовольствие от размышлений о том, что может произойти позже. Даже если в данный момент мы напряжены (к примеру, пришлось задержаться на работе в пятницу вечером), то почувствовать счастье можно от одной мысли о предстоящих выходных. На самом деле, когда просишь людей распределить дни недели в порядке предпочтения, пятница оказывается выше воскресенья, хотя пятница – рабочий день, а воскресенье – выходной[215]. Разве людям больше нравится работать, чем развлекаться? Не совсем. Субботу, тоже выходной день, ставят выше и пятницы, и воскресенья.

Так почему же люди предпочитают пятницу воскресенью? Причина в том, что пятница несет надежду – надежду на предстоящий отдых и все дела (или безделье), которые вы запланировали. Воскресенье, хоть оно и выходной, радости ожидания не дает. Напротив, в воскресенье даже пикник или прогулка по городу омрачаются скорым наступлением целой рабочей недели. Любое наше эмоциональное состояние, хорошее или плохое, определяется сочетанием тех чувств, которые вызывает мир сейчас, и тех, которые порождаются нашими ожиданиями от будущего.

Цена страха

Оцените другую ситуацию: вы пришли к стоматологу на ежегодный осмотр. Проверяя ваши зубы, доктор, к сожалению, обнаруживает, что требуется лечение. После вас в очереди никого нет, поэтому врач может начать его прямо сейчас. Есть и другие варианты – записаться на вечер этого же дня или на следующую неделю. Как вы поступите? Когда речь идет о неприятном событии, большинство из нас предпочитают пережить его как можно скорее. Причина проста: мы хотим избежать страха, который испытываем, ожидая боли. Вместо того чтобы тревожиться и бояться, мы готовы пережить боль не откладывая и после этого забыть о проблеме.

На самом деле, когда участников исследования Левенштейна спросили, сколько они готовы заплатить, чтобы избежать удара током в 120 вольт, который может быть нанесен немедленно, через три часа, через сутки, через три дня, через год или 10 лет, ответы студентов показали, что они предпочитают, чтобы удар произошел через 10 лет. Другими словами, они были готовы заплатить почти вдвое больше за 10 лет отсрочки по сравнению с вариантом «избежать удара немедленно»[216]. В другом эксперименте, где участников действительно било током, некоторые из них так хотели избавиться от неприятного ожидания, что предпочли получить более сильный удар током незамедлительно, чем менее болезненный – позже[217].

Такое решение может показаться нелогичным. Приверженцы традиционной экономической теории уж точно высказали бы подобное мнение. Согласно классическим моделям принятия решений, люди – разумные личности, которые стремятся оптимизировать ожидаемую выгоду [218]. Выгода – экономический термин, отсылающий к относительной желательности объекта и удовлетворению, которое можно от него получить. Удары током не являются ни желательными, ни удовлетворяющими. Представим, что на шкале от 1 (совсем не больно) до 100 (больно до смерти) разряд в 120 вольт находится в районе 40 и мы готовы отдать 100 долларов, чтобы его не ощущать. Тогда, в соответствии с экономической теорией, люди должны бы желать платить те же 100 долларов за избавление от такого же удара и сейчас, и через 10 лет, потому что болезненность его останется на том же уровне. Но вы готовы заплатить, скажем, 100 долларов, чтобы удара не было сегодня, и 200 долларов, чтобы его не случилось через год (хотя в обоих случаях боль будет одинаковой). Является ли это нарушением рационального поведения? Или нет?

Классические теории принятия решений упускают из виду отрицательную стоимость страха (современные экономические теории в этом отношении тоже не идеальны). Если принять во внимание ожидание, то описанное выше поведение выглядит вполне рациональным. Да, ожидаемая боль от удара током в 120 вольт будет на уровне 40 хоть сейчас, хоть через 10 лет, и избавление от нее стоит около 100 долларов в обоих случаях. Однако необходимо взвесить мучения, которые может причинять ожидание удара в течение 10 лет. Избавление от десятилетней тревоги, наверное, стоит лишней сотни долларов. Именно поэтому абсолютно разумна готовность человека платить вдвое больше за предотвращение неблагоприятного события в будущем. Получить удар сейчас – значит не иметь времени на обдумывание возможных негативных последствий, не испытывать неприятных ощущений, которые возникают каждый раз, когда в голову приходит мысль о неизбежном ударе током.

Платить за спасение от неприятности в будущем больше, чем за то же самое сейчас, не просто целесообразно: глупо было бы этого не делать. Негативное воздействие ожидания нежелательного события на наше физическое и психическое здоровье может быть сильнее эффекта реального переживания такого события. Этот феномен был замечен в середине 1970-х годов у работников двух производственных предприятий в Соединенных Штатах Америки. Одно предприятие находилось в крупном городе, а второе – в селе с населением 3000 человек. На первом производили краски, на втором – оборудование для оптовиков и предприятий розничной торговли. И там и там работали механики, лаборанты, служащие транспортных цехов, рабочие конвейера и инструментальщики. В среднем люди трудились на этих предприятиях по двадцать лет. К сожалению, было принято решение закрыть оба предприятия, и все работники оказались на грани потери работы.

Несколько месяцев люди ходили на работу, зная, что очень скоро станут безработными. Ожидание потери рабочего места, где они проводили большую часть времени, было сильным стрессом. Тревога в значительной степени вызывалась неопределенностью в будущем. Получится ли справиться с безработицей? Удастся ли снова трудоустроиться?

Ученые, которые наблюдали рабочих до и после закрытия предприятий, обнаружили, что до закрытия служащие болели дольше, чем в течение такого же времени после увольнения[219]. Тревога, порождаемая ожиданием потери работы, вредила и здоровью, и состоянию духа. Как ни странно, потеряв работу, люди становились здоровее. Ушла неизвестность, понизилась тревожность относительно того, как они будут жить без работы. Внимание сместилось с бесцельных переживаний о том, что может случиться, на поиски новой работы.

Ожидание падения изменяет эффект

Несколько лет назад я получила от друга неожиданный подарок на день рождения – прыжок с парашютом для двоих. Вношу ясность: я никогда не выражала интереса к выпрыгиванию из самолета посреди неба. Падение с 4500 метров на скорости около 200 км/ч не входило в список моих мечтаний. Тем не менее именно это ожидало меня в ближайшем будущем.

Поначалу мой друг намеревался сделать свой подарок сюрпризом. Меня должны были доставить на ранчо в северной части штата Нью-Йорк, где располагается школа парашютного спорта, а там и преподнести подарок. Однако после тщательного обдумывания друг решил, что благоразумнее сначала дать мне время привыкнуть к мысли о прыжке и внутренне к нему подготовиться. Теперь у меня было 72 часа, чтобы обдумать предстоящее событие. В зависимости от личных предпочтений вы можете расценить эти 72 часа как время приятного возбуждения или как период настоящего ужаса. Я испытывала последнее и бродила по городу с ощущением висящего над моей головой смертного приговора. В конце концов пришлось обратиться за помощью к интернету.

Я ввела в Google слова «прыжки с парашютом» и «гибель». Обнаружилось, что в Соединенных Штатах каждый год во время прыжков погибает около 30 человек. Сначала может показаться, что это много, но если принять во внимание, что за год в США совершается 2,5 миллиона прыжков, то процент невелик. Более внимательное изучение вопроса показало, что гибель или серьезные травмы при прыжках в тандеме (когда парашютисты привязаны к инструктору, как должно было быть со мной) случаются особенно редко. Это обнадеживало. Хотя три дня я жила в состоянии стресса, время позволило мне добыть знания о предстоящем событии. Собранная информация уменьшила страх, позволив в большей степени насладиться новым опытом (да, признаюсь, что в итоге я получила удовольствие от прилива адреналина).

Теперь представьте, что все это случилось до появления интернета. Представьте, что я не смогла найти никакой информации о прыжках с парашютом, не отыскала никого, кто прыгал сам или знал что-либо об этом, не имела под рукой статистики. В таком случае я бы, наверное, три дня рисовала в воображении самые жуткие картины. Понятно, что ждать потенциально неприятного события мучительно. Но не влияет ли это и на само переживание события? Не становится ли удар болезненнее от страха удара?

Опубликованные в журнале Science результаты исследования с использованием нейровизуализации свидетельствуют, что дело обстоит именно так. Согласно научным данным, людям, которые боялись предстоящего удара, он казался тем сильнее, чем дольше приходилось его ожидать[220]. Другими словами, если вы ужасно боитесь лечить зуб, лучше пойти к врачу как можно скорее. Вы не только избегнете мучительного ожидания, но и сам процесс лечения может показаться вам менее болезненным, чем через неделю. Интересно, что уровень страха, пережитого ранее, никак не отражался на мозговой активности в момент самого удара. Только до наступления реального события повышенный страх вызывал повышенную активность в «матрице боли» нашего мозга. Под «матрицей боли» я подразумеваю систему участков мозга, связанных с обработкой различных граней переживания боли. В эту систему входят соматосенсорная кора, которая реагирует на физические аспекты боли, и области мозга, которые считаются ответственными за эмоции, – мозжечковая миндалина и крючковидная передняя поясная кора.

Во время ожидания у людей, которые сильно боялись удара, больше активизировались участки мозга, обычно анализирующие физическую интенсивность боли (соматосенсорная кора). Это означает, что мозг реагировал на ожидание удара точно так же, как на сам удар. Ожидание, казалось, воспроизводило реальное ощущение боли. У тех, кто испытывал страх, также наблюдалось увеличение активности в областях, которые, как считается, регулируют внимание к боли. Это показывало, что страх усиливал внимание к физической стороне ожидаемой боли. Если ожидание неблагоприятного события активизирует области мозга, которые обычно обрабатывают физическое ощущение боли, понятно, что ожидание ее оказывает такое же негативное воздействие на наше здоровье, как и реальное переживание.

Таким же образом ожидание радостного события, судя по всему, активизирует мозговые системы, которые работают, когда мы в действительности переживаем радость. Например, в нашем с коллегами исследовании обнаружилось, что, когда люди думают о будущем отпуске, активизируется полосатое тело – структура мозга, реагирующая на реальные вознаграждения: еду, секс, деньги[221]. Это, конечно, не означает, что воображать отдых или сочный чизбургер то же самое, что в действительности лежать на пляже или есть сэндвич. Тем не менее иногда радость от мысли о бургере приближается к удовольствию, которое мы ощущаем, надкусывая его.

Не все бургеры одинаковы. Сочный сэндвич с салатом и сыром может нравиться нам больше, чем суховатый, без соуса. Наше удовольствие от бургера, несомненно, будет сильнее, когда мы голодны, а не когда сыты. Но имеют ли значение все эти различия, когда мы еще только ждем этот бургер? Что определяет, насколько приятным нам кажется предвкушение?

Существует несколько важных факторов[222]. Во-первых, чем вкуснее ожидается сэндвич, тем больше удовольствие от его предвкушения. Если предстоит съесть зеленый салат с бобами, вряд ли ожидание еды доставит большую радость (разве что если кто-то очень любит именно это блюдо). Во-вторых, чем ярче мы способны представить себе событие, тем сильнее будет удовольствие от ожидания. Если человек не в состоянии создать детальный образ бургера, включающий и аромат, и всю его многослойную структуру, предвкушение будет слабее. В-третьих, на радость ожидания оказывает влияние то, насколько вероятным вы считаете событие. Если думать, что у вас нет шансов сбежать из офиса на обед, то останется только расстраиваться, представляя себе недоступный бургер. И, наконец, имеет значение время. С приближением обеденного времени возбуждение по поводу предстоящей еды становится все сильнее и сильнее.

Такие же законы работают и в отношении неприятных событий. Страх ожидания лечения зуба будет определяться тем, насколько болезненной мы считаем предстоящую процедуру, как ярко можем представить себе звук и вибрацию бормашины, каковы, с нашей точки зрения, шансы, что это лечение потребуется, как скоро оно ожидается [223].

Вернемся к пританцовывающему от нетерпения клиенту, который ждет свой желанный «Гиннесс». Как вы думаете, конкретно этот человек воспринимает пинту наполовину полной или наполовину пустой? Если у него оптимистичный тип личности, то будет ли его удовольствие от предвкушения сильнее?

Согласно определению, склонность к оптимизму – это тенденция переоценивать вероятность позитивных событий и недооценивать шансы негативных. Но это не всё. Оптимистичные люди представляют себе будущие приятные события ярче и детальнее, чем неприятные, и думают, что они случатся скорее. То есть чем вы оптимистичнее, тем больше шансов, что вы воображаете будущие благоприятные события ближе по времени, детальнее и вероятнее, чем негативные[224]. Оптимизм, таким образом, регулирует те же факторы, что влияют на ценность предвкушения: прогнозируемое удовольствие, яркость, ожидаемое время события и его вероятность.

Для желанных событий вроде пинты «Гиннесса» с шапкой пены оптимизм действительно увеличивает радость предвкушения, поскольку, во-первых, подпитывает надежду, что пиво будет готово очень скоро, во-вторых, усиливает способность представлять прохладу бокала и мягкое течение напитка, а в-третьих, повышает субъективно воспринимаемую вероятность получения стаута. Пессимисты, напротив, могут испытывать проблемы с живым представлением темной субстанции, будут думать, что бармен затянет с подачей стаута, и вполне могут даже беспокоиться, что им вообще не хватит пива. Хотя наш пессимистичный клиент в состоянии получить удовольствие от пинты пива, когда наконец ее получит, он, однако, лишится 119,5 секунды радостного предвкушения и вряд ли будет пританцовывать в пабе, ожидая своей порции.

Подобная картина складывается и в отношении таких неприятных событий, как потеря работы. Оптимист оценит вероятность потерять работу как низкую, затруднится детально вообразить эту ситуацию и решит, что если его все-таки и уволят, то очень нескоро. Каков результат? Страх, тревога и стресс уменьшаются. Пессимист, наоборот, посчитает себя первым в очереди на увольнение, решит, что, возможно, это случится уже завтра, и представит все в мельчайших деталях. Ожидание увольнения (которое может никогда не состояться) не просто неприятно: оно может вызвать стресс, который негативно отразится на физическом и психическом здоровье человека.

Таким образом, представляется правдоподобным, что склонность к оптимизму укрепилась частично потому, что он максимизирует удовольствие от предвкушения приятного события и минимизирует страдание от ожидания неприятного. Если бургер равняется сотне «единиц радости», то только от предвкушения бургера оптимист получит больше радости, чем пессимист, в итоге увеличив удовольствие от поедания сэндвича и укрепив свое здоровье. А если оптимисты находят ожидание более приятным, чем пессимисты, то, может, они чаще откладывают вознаграждение, чтобы увеличить время предвкушения?

Дилемма «Последнего героя»

Ответ непрост, поскольку ценность предвкушения – не единственный фактор, определяющий, когда именно мы решаем получить удовольствие. Существует как минимум еще один ключевой фактор – временно́е дисконтирование (temporal discounting). Временное дисконтирование – это склонность ценить настоящее больше будущего. Например, если вам предлагают выбор – взять 100 долларов сейчас или через месяц, – вы, скорее всего, заберете деньги сразу. Это простое решение. А если предстоит решить, взять 100 долларов сейчас или 105 через месяц? Большинство людей предпочтут получить меньшую сумму сразу, а некоторые возьмут 100 долларов сейчас, даже если через месяц им предлагают получить все 150[225].

На первый взгляд (да и на второй) кажется, что временное дисконтирование ведет нас прочь от предвкушения, заставляет получать хорошее как можно скорее, а боль откладывать на неопределенное будущее. Это так не только потому, что мы склонны ценить «здесь и сейчас» больше, чем «там и потом», важно и то, что мы (справедливо) воспринимаем будущее как нечто не совсем известное[226]. Лучше съесть свой шоколадный торт сразу, чем оставить на потом, потому что завтра придешь – а тортиком уже полакомилась кошка. Можно отложить уборку дома на следующую неделю, потому что к тому времени супруг или супруга, возможно, справятся с этим сами. Однако если мы уверены, что, кроме нас, никто никогда не собирается наводить порядок, то, пожалуй, решим покончить с этим как можно скорее. Точно так же, будь у нас хрустальный шар, который бы рассказал, что наш восхитительный шоколадный торт останется свежим в холодильнике и его не съест кто-нибудь другой, мы, наверное, отложили бы наслаждение ненадолго, чтобы продлить предвкушение. Но даже если бы мы жили в волшебном мире с полностью предсказуемым будущим, люди все равно относились бы к тому, что их ждет, с некоторым сомнением. Точно зная, что случится потом, мы бы никогда не выбрали время, чтобы попробовать торт или открыть бутылку драгоценного вина, которую храним в погребе. Мы бы бесконечно откладывали вознаграждение, растягивая восхитительное предвкушение.

Предвкушение и временное дисконтирование тянут нас в разные стороны до тех пор, пока не будет достигнуто равновесие. Радость предвкушения превращает нас в терпеливых созданий, временное дисконтирование заставляет действовать спонтанно. В итоге принятое решение отражает баланс между двумя этими факторами. Когда ценность предвкушения будущего вознаграждения больше цены его безотлагательного потребления, мы отложим наслаждение. Однако, когда желание положить в рот плитку замечательного швейцарского шоколада сильнее радости ожидания, мы незамедлительно разорвем обертку.

Многие факторы играют роль в том, будем мы в итоге смаковать что-либо или нет. То, что достается нам нечасто (например, бутылка дорогущего шампанского или ежегодный отпуск), наверное, стоит ожидания и предвкушения. Нечто, чем можно наслаждаться снова и снова (к примеру, поцелуй любимого человека), никто никогда не откладывает. Другой фактор, влияющий на наше решение, состоит в том, стоит ли нечто сейчас больше, чем, по нашему мнению, будет стоить в будущем.

Рассмотрим обстоятельства реалити-шоу «Последний герой»: наивных граждан развитых стран переносят на необитаемый тропический остров и оставляют там, чтобы они сами заботились о своем существовании. Из вещей им разрешается взять только то, во что они одеты: никакого планшета, iPod или консервного ножа. Даже туалетную бумагу брать нельзя. Зато участники могут пользоваться всем, что найдут на острове, например бамбуком и съедобными плодами. Также они получают ограниченный запас питьевой воды и еды (как правило, немного риса). К концу первого дня все хотят есть. Однако люди знают, что голод с каждым днем будет только расти, а вот запасов еды не прибавится. Следует ли им сохранять свой рис на конец недели? Или стоит разделить его на порции и есть понемногу каждый день? А может, съесть все сейчас и надеяться на лучшее?

Сложность принятия подобного решения состоит в том, что оно зависит от способности прогнозировать, что нам понадобится в будущем и сколько этого нам будет нужно. Это не простая проблема. Участникам приходится обсуждать и решать, как следует поступить: надеяться ли, что удастся найти дополнительную пищу на острове, и смогут ли они выжить, имея в своем распоряжении лишь несколько граммов риса в день.

Оптимистка Элейн считает, что группа обязательно найдет много ягод и кокосов, когда взойдет солнце. Возможно, получится даже поймать рыбу. Поэтому она предлагает полноценно поужинать рисом. Таким образом, говорит Элейн, группа получит необходимую энергию, чтобы завтра заняться поисками пищи. Патрик менее оптимистичен. Он не верит, что члены группы успешно справятся с поисками пропитания в ближайшие дни, и полагает, что надо беречь запасы, пока позволяют физические возможности.

Элейн, которая предпочитает есть рис сейчас, а не потом, на первый взгляд может показаться имеющей высокую ставку дисконтирования. Этот экономический термин означает, что она ценит настоящее выше будущего. Экономисты думают, что люди с высокими ставками дисконтирования импульсивны. Считается, что такие личности мало заботятся о завтрашнем дне. Они не заводят сберегательных счетов, могут иметь опасные для здоровья привычки, за которые впоследствии приходится расплачиваться (например, пристрастие к алкоголю или табаку). Совсем не обязательно, что Элейн импульсивна или равнодушна к будущему. Ее позиция строится на оптимистичных ожиданиях от завтрашнего дня. При таких представлениях, наверное, вполне разумно насытиться рисом сейчас, а не сохранять его на завтра, когда будут и ягоды, и кокосы, и рыба.

Чтобы точно установить, влияет ли оптимизм человека на его ставку дисконтирования, ученые Амстердамского университета провели исследование, в котором попросили участников представить себе, что их взяли на работу в крупную компанию[227]. Дела компании идут хорошо, и руководители решили наградить всех служащих повышением зарплаты. У работников есть выбор: получить прибавку немедленно, но с условием, что через год зарплата вернется на прежний уровень, или через год, но тогда они будут ее получать в течение 36 месяцев. Что следует выбрать?

Многие участники исследования предпочли краткосрочную прибавку сразу, а не долгосрочную, но через год. Почему? За 36 месяцев можно получить заметно больше, чем за 12, не правда ли? Голландские исследователи предположили, что люди выбирали немедленную прибавку на год, потому что оптимистично смотрели на будущее компании. Например, они могли полагать, что компания продолжит развиваться и в итоге решит дать служащим дополнительные бонусы в конце года. Кроме того, они также могли думать, что немедленную прибавку можно во что-то инвестировать и таким образом получить больше в долгосрочной перспективе.

Для проверки этой гипотезы ученые снова провели исследование с другой группой участников, несколько изменив сценарий. По сравнению с первой группой им резко ограничили полет фантазии: было сказано, что компания даст прибавку только один раз. Таким образом, идее о грядущих бонусах места не осталось. Также всех проинформировали, что прибавка будет корректироваться с учетом процентной ставки и инфляции, поэтому оставалось меньше возможностей для создания собственных вариантов будущего развития событий. В обстоятельствах, когда будущее оказалось закрыто для радужных надежд, больше участников решили подождать долгосрочной прибавки, а не брать краткосрочную сразу.

Другой группе участников сказали, что дела компании идут неважно, поэтому всем служащим будут сокращать зарплату на 10 %. Люди могли выбрать вариант сокращения – либо сразу на 12 месяцев, либо через год, но на 36. Когда будущее было относительно неопределенным, участники чаще выбирали более крупные потери, но отдаленные во времени, а не менее значительные, но сразу. По всей видимости, участники думали, что со временем дела компании могут выправиться и тогда необходимость в сокращении зарплат отпадет. Кроме того, люди могли полагать, что за год они смогут найти другую работу с более высокой зарплатой и таким образом вообще избежать потерь. Когда будущее представлялось определенным (то есть когда в условиях задачи четко оговаривалось, что все сокращения гарантированно произойдут, а служащие не смогут поменять работу), больше участников эксперимента склонялись в сторону безотлагательного снижения зарплаты, не рискуя потерять больше в будущем. Результаты этого исследования приводят к следующему заключению: временное дисконтирование частично объясняется надеждами людей на то, что прибыль повлечет за собой новые прибыли, а потерь в будущем так или иначе удастся избежать. Это кажется убедительным толкованием того, почему мы предпочитаем получать вознаграждения незамедлительно, а потери откладывать на потом. Правда, существуют и другие интересные объяснения.

Даже король поп-музыки стареет

Одно из таких объяснений связано с тем, как мы воспринимаем себя в будущем. Представьте, каким вы будете через год. Вы встаете утром (где вы живете – в съемной квартире или в собственном доме?), одеваетесь (как вы выглядите, сменили ли прическу, какую одежду теперь носите?), завтракаете (кофе, хлопья с молоком, тост с джемом, омлет, вообще никакого завтрака?). Целуете близких (детей, мужа, жену?) на прощание и отправляетесь на работу (едете на машине, добираетесь на метро или вообще остаетесь работать дома?). Приступаете к работе (вы работаете в офисе, у вас свой бизнес, а может, вы уже на пенсии?). Затем, около часу дня, обедаете (предпочитаете здоровое питание, придерживаетесь диеты?). А вот и конец рабочего дня (вы идете ужинать домой, проводите вечер в городе, смотрите кино или ходите по магазинам?).

После того как вы мысленно «проживете» весь день, сделайте это снова, только теперь представьте себя через 10 лет. Не спешите. Когда «типичный день вашей жизни» через 10 лет подойдет к концу, начните сначала (обещаю, это в последний раз), но перенеситесь мысленно на 30 лет вперед. Постарайтесь представить свою жизнь как можно подробнее.

Насколько вы в будущем похожи на себя сегодняшнего? А через год вы больше будете похожи на себя сегодняшнего или на себя через 10 лет? А через 30 лет? Можете ли вы узнать себя в человеке, которого представили? Люди, как правило, чувствуют больше связи с ближайшим будущим, чем с более отдаленным, и в этом нет ничего удивительного. Мы не склонны видеть себя совсем другими через год, однако, конечно, понимаем, что изменимся через 10–20 лет. Нам может казаться, что через 30 или 50 лет мы будем так отличаться от себя сегодняшних, что фактически станем другими людьми. А если мы воспринимаем себя в будущем как другую личность (даже незнакомую), ничего удивительного, что люди предпочитают радоваться сейчас и откладывать боль на более отдаленное время. Да, курить и выпивать сегодня – значит повышать риск приобрести разные заболевания в будущем, но личность, которой придется терпеть эти болезни, – как будто и не вы. Именно поэтому вы меньше беспокоитесь о том, будущем человеке, чем о том, который сейчас читает эту книгу. Мы скорее возьмем прибавку к зарплате сейчас, чем через пару лет, потому что сегодня получим деньги сами, а потом ими будет наслаждаться некая наша модификация. Возможно, для вас отдать денежки себе в будущем – все равно что на улице подарить их незнакомцу (ладно, не совсем так, но вы понимаете, о чем я).

В 2006 году были опубликованы результаты исследования с применением нейровизуализации, цель которого заключалась в изучении связи между тем, как мы воспринимаем себя в будущем, и уровнем нашего дисконтирования времени[228]. Участников эксперимента просили во время сканирования головного мозга оценить свои личные качества на сегодняшний момент и через 10 лет. По завершении сканирования людям задавали вопросы, раскрывающие их временные предпочтения, например «что бы вы выбрали, 10 долларов сейчас или 12 – через неделю?» или «что вы предпочитаете, 10 долларов сейчас или 15 – через два месяца?». Полученные данные показали, что люди, предпочитающие меньшие деньги немедленно, чем более крупную сумму в будущем, имели больше различий в активности мозга во время размышлений о себе сегодняшних и будущих. А у тех, кто мало дисконтировал будущее, различия в мозговой активности наблюдались незначительные.

Весной 2009 года поп-звезда Майкл Джексон (тогда ему было 50 лет) объявил о намерении провести гастрольный тур в самый последний раз. В туре было запланировано 50 выступлений на О2 Арене в Лондоне – по концерту за каждый прожитый Джексоном год. Однако Майкл не успел выйти на прославленную площадку: жизнь певца неожиданно оборвалась. Большинство людей, конечно, думали, что Джексон финансово подготовлен к уходу со сцены, что один из самых успешных музыкантов всех времен, начавший выступать в пятилетнем возрасте, может спокойно отстраниться от дел, не тревожась о деньгах. Однако все было не так.

На самом деле предполагалось, что тур «Вот и всё!» [229] вытащит Джексона из глубокой финансовой ямы, в которой он оказался в последние годы жизни. Как вышло, что «король поп-музыки» оставил после себя гору долгов? Как и другие люди, он имел обыкновение слишком много тратить и слишком мало сберегать. «Каждый год миллионы долларов уходили на аренду самолетов, покупку антиквариата и картин, – говорил Элвин Малник, один из финансовых советников Джексона. – Не было никакого планирования расходов. У Майкла был закон: все, что хочу, тогда, когда хочу»[230].

В этом Майкл Джексон не был одинок. В 2005 году норма сбережений в Соединенных Штатах впервые с 1930-х годов вышла на отрицательную территорию[231], то есть американцы тратили больше, чем имели после уплаты налогов. Пусть расходы Джексона каждый год включали около 8 миллионов долларов на предметы роскоши[232], а его сограждане совершали более скромные покупки вроде автомобилей[233], такие приобретения в любом случае ставили пенсионные накопления под угрозу.

Что же привело Майкла Джексона и его сограждан-американцев к отрицательной норме сбережений? Возможно, некоторый «сверхоптимизм». С 2002 по 2006 год быстро росла стоимость жилья. Полагая, что эта тенденция будет сохраняться, люди решили позволить себе дополнительные траты[234], но ошиблись. В 2008 году цены на недвижимость рухнули. Хотя американцы вскоре снова стали откладывать, их сбережений оказалось недостаточно для того, чтобы обеспечить себе на пенсии то качество жизни, к которому они привыкли за то время, пока работали[235].

Вторая проблема заключалась в том, что Джексон, как и многие другие люди, с трудом представлял себя семидесятилетним[236]. Даже если, приложив силы, мы сумеем вообразить себя в старости, у многих этот образ вызовет отвращение. Увы, думать о пенсии – значит думать о старости. А поскольку мы предпочитаем избегать мыслей о ней, многие из нас уклоняются и от планирования своего финансового будущего.

8. Почему вещи кажутся лучше после того, как мы их выберем?

Мысленное путешествие от предположения к выбору и обратно

Мой приятель Тим работает в туристическом интернет-агентстве. На каждое Рождество компания дарит ему особый подарок – бесплатную поездку. Он может отправиться туда, куда пожелает. Австралия, Таиланд, Италия, Египет, Гавайи, Лас-Вегас – весь мир к его услугам. Каждый год с начала зимы Тим мучительно размышляет над одной и той же проблемой: где лучше провести зимние каникулы? «Панама, – объявляет он сегодня, – в это время года там прекрасная погода». Завтра он говорит: «Нью-Йорк великолепен в праздничные дни», а через несколько дней меняет Нью-Йорк на Лаос. Минимум дважды Тим мысленно совершает кругосветное путешествие, пока не оказывается перед выбором: либо он принимает решение немедленно, либо в переполненном самолете праздничного сезона для него просто не останется свободного места. В прошлом году он в конце концов выбрал Индонезию, а сейчас обсуждение вариантов в самом разгаре. Я пишу эти слова в первых числах декабря, так что у моего друга еще есть время снова перебрать в уме все 195 государств [237].

Когда после составления длинных списков «за» и «против», а также чтения многочисленных туристических путеводителей Тим в конце концов делает свой выбор, происходит нечто любопытное. Забронировав перелет и получив билеты, он приобретает абсолютную уверенность в том, что принял лучшее из возможных решений. За несколько дней до сбора чемодана и прибытия к месту назначения неуверенность исчезает, и ей на смену приходит твердая убежденность. Индонезия – прекрасный выбор, утверждает он, там не только тепло, но и есть на что посмотреть: завораживающая культура гарантирует новые впечатления. Нью-Йорк, конечно, прекрасный город, но в январе там будет слишком холодно.

Должна признать, что, когда дело доходит до моего собственного зимнего отдыха, никаких мучений не возникает: я еду домой. К счастью, погода дома прекрасна круглый год, и пара недель у Средиземного моря перевешивает все другие варианты. Однако я тоже знаю, что такое колебания. Мне понадобились годы (да, годы!), чтобы определиться с местом работы после окончания учебы. Я снова и снова перебирала американские университеты на Восточном и Западном побережьях. Я меняла решение «в самый последний раз»… миллион раз, а в итоге отправилась на другой континент, в страну, известную своей монархией, безвкусной едой и дождливой погодой. Разумеется, теперь я считаю этот свой выбор безусловно лучшим, и вам было бы очень сложно убедить меня в обратном.

Кофеварки, M&M’s и поездки в отпуск

Наша склонность изменять свое отношение к вариантам, когда решение уже принято, весьма значительна. Сделав сложный выбор между двумя равными по ценности возможностями, например между двумя прекрасными предложениями работы или местами отдыха, люди впоследствии оценивают выбранную альтернативу выше, чем раньше, а отвергнутую – ниже. Этот феномен первым открыл психолог Джек Брем в 1956 году[238]. Тогда он только что женился и спонтанно решил не совсем обычным образом пустить в дело свадебные подарки. Он хотел проверить, как процесс выбора (всего лишь выбора!) изменяет наши предпочтения. Новым кухонным принадлежностям и другим бытовым приборам суждено было внести исторический вклад в наше понимание психики человека.

Чтобы задание задевало за живое, Брему потребовалось набрать участников, заинтересованных в предметах, которые он мог предложить, то есть в тостерах, радиоприемниках и кофеварках. Брем решил отобрать для исследования тех, кто занимается домашним хозяйством. Одним прекрасным утром он пригласил в свою лабораторию группу домохозяек, показал недавно полученные свадебные подарки и попросил женщин определить, в какой степени им хотелось бы иметь каждый из этих предметов. Насколько их порадует набор бокалов для вина? А радио? А ручной миксер? Затем участницам эксперимента предложили сделать выбор между двумя предметами, которые они оценили примерно одинаково, и объявили, что один из них можно будет забрать домой. Что они выберут? Бокалы для вина или радио? Тостер или кофеварку?

Решение оказалось нелегким, но его нужно было принять. Зельда выбрала бокалы для вина, а не радио. Беатрис предпочла тостер, а не кофеварку. Когда они определились с выбором, Брем попросил своих участниц еще раз составить рейтинг всех предметов. Насколько их порадует набор бокалов для вина? А радио? А ручной миксер? Изменились ли их предпочтения после принятия решения?

Да, случилось именно так. Каждая женщина теперь утверждала, что выбранная ею вещь лучше, чем она думала раньше, а та, которая была отвергнута, в конце концов, не так уж и хороша. Беатрис, остановившая свой выбор на тостере, а не на кофеварке, во второй части эксперимента оценила его значительно выше, тогда как раньше обе вещи получили у нее одинаковый рейтинг. Зельда посчитала, что иметь дома радио не так прекрасно, как она указала в первый раз.

Когда эксперимент завершился, женщины принялись весело обсуждать, куда лучше поставить новенький тостер и какое вино они нальют в эти чудесные бокалы. Увы, настало время Брему признаваться: он не может отдать свадебные подарки. Его жена никогда не простит ему такого поступка, а он, скажем так, не готов к разводу. Участницы встретили новость без энтузиазма.

Наверное, Брем потерял популярность у представительниц местного населения, однако с того времени он получил широкое признание психологов всего мира. Его эксперимент, известный как парадигма свободного выбора (free-choice paradigm), воспроизводился сотни раз, и идея о том, что действия людей влияют на их предпочтения, с тех пор подтверждается огромным массивом данных. Один из самых увлекательных экспериментов в этой области был проведен на весьма своеобразных участниках – волосатых созданиях, имеющих пристрастие к бананам и орехам, известных как обезьяны капуцины. Лори Сантос, профессор сравнительной и эволюционной психологии, руководит лабораторией с обезьянками в Йельском университете. Ее целью было выяснить, действительно ли черты поведения, которые многие из нас считают характерными только для человека, присущи исключительно нам или они уходят корнями в психику наших волосатых прародителей.

Чтобы проверить, изменяют ли обезьянки, подобно людям, свою оценку предметов после того, как сделан выбор, Лори Сантос организовала для приматов «продовольственный рынок», где они могли обменивать разные продукты. Наблюдая за действиями капуцинов, исследователи быстро выяснили, какова для них ценность разных лакомств. Одна штучка из кукурузных хлопьев Cheerios, например, стоила пяти рисовых хлопьев Rice Krispies. Конфетка из суфле маршмеллоу, завернутого в вяленые фрукты, расценивалась приматами как настоящий деликатес, и экспериментаторы могли выменять его только на целую чашку другого продукта. Покрытое шоколадом банановое угощение капуцины ценили примерно как мы – блюдо в ресторане с тремя мишленовскими звездами. Арахис можно сопоставить с джелато [239] в летний день. Ценность семечек подсолнуха для обезьян равнялась, скажем, кусочку пиццы для человека. При помощи такой системы ученые из Йельского университета измерили предпочтения капуцинов.

Подумайте о пачке M&M’s, маленьких шоколадных конфеток всех цветов радуги с буквой М. Многие из нас имеют свои цветовые предпочтения: одни любят коричневые драже больше, чем желтые, или красные больше, чем зеленые. Но есть и те, у кого нет конкретных пристрастий. Если вам все равно, какого цвета драже, у вас есть нечто общее с капуцинами. Пользуясь системой продовольственного рынка, исследователи заметили, что капуцины одинаково ценят M&M’s разного цвета. Обезьян совершенно не заботил внешний вид конфетки. Это было ценной информацией для ученых. В таком случае они имели возможность выяснить, изменит ли выбор между двумя M& M’s разного цвета предпочтения капуцинов относительно маленьких круглых шоколадок.

Они заставили обезьян выбирать между желтым и синим драже. Подумать только, после мучительного выбора (скажем, обезьянка в итоге остановилась на желтой M&M’s) ценность отвергнутой (синей) вдруг резко падала[240]. Точно так же как люди, обезьяны привели собственные предпочтения в соответствие со своими действиями. Если раньше им был не важен цвет шоколадки, то теперь они хотели желтую больше синей и при обмене требовали за желтую больше хлопьев Cheerios, чем до процедуры выбора. Если обезьяны проявляют обусловленное выбором изменение в предпочтении, то каков же вывод? Одно из двух: либо обезьяны способны на сложный логический анализ, либо, что более вероятно, повторная оценка регулируется относительно бессознательными процессами нижнего уровня – процессами, которые не зависят от высокоразвитых когнитивных механизмов. Считать, что тостер лучше кофеварки, после того как мы его выбрали (притом что эти вещи казались одинаково ценными, пока не пришлось выбирать между ними), – склонность, которую мы унаследовали от наших ближайших родственников.

А вот помнили ли обезьяны, какого цвета M&M’s выбрали, или нет? Важно ли это для перемены во взглядах? Если бы Тим неожиданно потерял память и забыл, что решил ехать в Индонезию, он по-прежнему ставил бы эту страну выше других вариантов?

В 2001 году группа психологов из Гарварда решила проверить, сохраняются ли изменения в предпочтениях после принятия решений у людей, страдающих амнезией, если они даже не могут помнить, что именно выбрали[241]. У пациентов с потерей памяти поврежден гиппокамп, поэтому они не в состоянии запоминать новую информацию. Как вы, вероятно, помните, гиппокамп – это структура мозга в центре височной доли, участвующая в формировании и закреплении воспоминаний, которые можно сознательно восстановить. Пациенты с повреждением гиппокампа могут удерживать в голове информацию несколько минут, но если они отвлекутся, то эта информация «улетит» навсегда.

Гарвардские ученые предложили страдающим потерей памяти людям не M&M’s или домашнюю утварь, а постеры с репродукциями произведений абстрактной живописи. Теперь вы уже знакомы со схемой эксперимента. Пациентов просили расположить картинки по порядку – от той, что нравится больше остальных, до той, которая совсем не нравится. Потом им предложили выбрать одну из двух, оцененных одинаково. Пациенты сделали свой выбор, а исследователи вышли из кабинета. Через 30 минут они вернулись. К этому моменту пациенты уже не узнавали ученых и даже не могли вспомнить, что полчаса назад участвовали в эксперименте. Нечего и говорить, что у них не было ни малейшего представления, какую картину они выбрали, а какую отвергли. Однако, когда их снова попросили оценить все постеры, пациенты поставили выбранную картину выше, чем в первый раз (даже не зная, что когда-то она им приглянулась), а отвергнутую – ниже. Это означает, что нам не нужно осознанно помнить, что мы делали какой-то выбор, для того чтобы принятое однажды решение действительно меняло наши предпочтения.

Полученные данные позволяют понять, какие механизмы мозга вызывают феномен, некогда обнаруженный Бремом. Во-первых, ясно, что гиппокамп в этом процессе не участвует. Во-вторых, он зависит от эволюционно древних структур мозга (иначе бы обезьяны не выбирали схожим образом M&M’s). В какой части человеческого мозга происходит изменение наших предпочтений? Действительно ли акт выбора вносит поправки в картину ценности вещей, которая существует в нашем мозгу? Неужели желтые драже и правда начинают нравиться нам больше, чем синие, после того как мы их выберем, или это просто самообман? Может, мы говорим, что тостер лучше кофеварки, чтобы казаться последовательными и не волноваться по поводу своей ошибки в выборе? Или, напротив, эмоциональная реакция на тостер в самом деле изменилась – и даже навсегда? За ответами на эти вопросы мы с коллегами обратились к сканеру МРТ.

Ежегодные мучения Тима при выборе поездки произвели на меня настолько сильное впечатление, что я захотела выяснить, что происходит в мозгу человека, когда он обдумывает возможные места отдыха, принимает решение, а затем его прежняя оценка вариантов изменяется. В группу исследователей кроме меня вошли всемирно известный нейробиолог Рэй Долан и восходящая звезда мира науки Бенадетто Де Мартино. Мы модифицировали классическую парадигму свободного выбора Брема для нейровизуализации[242]. Замысел был прост. Мы попросили испытуемых обдумать отпуск в 80 разных местах (например, Таиланд, Греция, Флорида и Рим) и расположить их по степени предпочтительности.

Представьте себя в Париже. Не торопитесь. Насколько вам нравится проводить отпуск в Париже по шкале от 1 (не очень нравится) до 6 (очень нравится)? Теперь подумайте о Бразилии. Представьте картину во всех красках. Насколько вам хорошо в Бразилии? По этой схеме наши участники работали 45 минут, а тем временем аппарат МРТ сканировал их мозг.

Можете догадаться, что было дальше? Именно! Мы дали людям два направления с одинаковой оценкой и попросили выбрать, куда бы они поехали, случись им выбирать из этих двух вариантов. В Париж или в Бразилию? В Таиланд или в Грецию? Затем испытуемые снова проделали всю процедуру с самого начала. Как и ожидалось, при повторном обдумывании выбранные направления участники оценили выше, чем в первый раз, а отвергнутые – ниже. Ключевой вопрос состоял в том, как эти изменения отображались в мозгу.

Наши данные показали, что изменение происходило в области мозга, отвечающей на вознаграждения вроде пищи, секса и денег, – в хвостатом ядре. Группа нейронов глубоко в мозгу, называемая хвостатым ядром, является частью более крупной структуры – полосатого тела. Известно, что хвостатое ядро обрабатывает вознаграждения и сигнализирует об их ожидании[243]. Если мы рассчитываем, что скоро съедим сочный стейк, получим стодолларовую купюру или займемся сексом, то наше хвостатое ядро показывает это ожидание. Оно, как диктор в новостях, передает другим частям мозга информацию, которая только что поступила снизу: «Будьте готовы к чему-то хорошему». Когда мы получаем ужин или месячную зарплату, представления об этих стимулах быстро обновляются в соответствии с ценностью обретенной награды. Если мы ждем 100 долларов, а в итоге нам выдают 110, то новая, более крупная ценность отразится в активности полосатого тела. Если стейк окажется суховатым, то пониженная ценность тоже будет отмечена, и в следующий раз, когда мы соберемся съесть стейк, наши ожидания будут не столь высоки, как раньше.

Результаты анализа снимков МРТ свидетельствуют, что в момент размышлений о будущем отпуске активность хвостатого ядра участников реагировала в соответствии с их оценкой каждого конкретного направления. Когда люди воображали, что отправляются в очень заманчивое для себя место, например в Грецию или Таиланд, сигнал в хвостатом ядре был сильнее, чем при мыслях о Шеффилде или Огайо, не в обиду им будь сказано. После принятия решения хвостатое ядро быстро обновляло сигнал, который представлял ожидаемое удовольствие. Если изначально, когда человек воображал себя в Греции и Таиланде, хвостатое ядро объявляло, что он думает о чем-то очень хорошем, то после выбора в пользу Греции шел сигнал «воображает нечто грандиозное!» – для Греции и «думает о хорошем» – для Таиланда. Это, по всей видимости, означает, что наш истинный гедонистический ответ на стимул изменяет простая приверженность этому стимулу.

Сила собственного действия

Интересно следующее: для того чтобы выше оценить нечто после выбора, нам сначала требуется сделать этот выбор. Если за нас выбирает кто-то другой, то изменения в ценности не наблюдается. К примеру, вспомним эксперимент с обезьянами. Если экспериментатор сначала давал обезьянке желтую M&M’s, потом – синюю, а затем – снова желтую, то она не ценила желтую больше, чем раньше, и не предпочитала ее синей. Другими словами, обезьяны не изменяли своих предпочтений, если делали выбор не сами. Однако, когда исследователям удавалось убедить обезьян, что именно они выбрали определенный цвет (чего на самом деле не было), тенденция появления новой оценки была налицо[244].

При помощи какого трюка умники из Йеля заставляли капуцинов поверить в то, что они сами сделали выбор? Обезьянам показывали желтую и синюю M&M’s. Затем делали вид, что кладут обе конфетки в непрозрачный ящичек, и разрешали капуцинам не глядя доставать из ящика сладкую радость. На самом деле исследователи… не складывали туда драже разного цвета. В ящике находились M & M’s только одного вида (скажем, синие). Таким образом, хотя обезьянки думали, что выбирают между желтыми и синими конфетками, им не предоставлялось никакого выбора и оставалось хватать что было. Тем не менее, однажды вытащив из ящика синюю M&M’s, капуцины начинали ценить их выше желтых.

Вы можете сказать: да, но обезьяны есть обезьяны. Людей конечно же нельзя обманом убедить, что они предпочитают что-то, когда в действительности они этого не выбирали. Или можно?

Мы с моей студенткой Кристиной Веласкес решили посмотреть, можно ли заставить неглупых студентов Лондонского университета считать, что одно место для отдыха лучше другого, просто убедив их, что именно они остановили на нем свой выбор, тогда как в действительности это направление выделит за них компьютерная программа абсолютно случайным образом[245]. Сначала добровольцы оценили, насколько они будут счастливы провести каникулы в тех или иных местах. Затем мы свели в пары пункты с одинаковой оценкой и сказали людям, что они должны выбрать одно место из этих двух. Однако (здесь кроется небольшой обман) мы объявили студентам, что будем представлять оба варианта на подсознательном уровне, то есть показывать их очень быстро, всего в течение нескольких миллисекунд, и обозначать в виде ряда произвольных символов. Так, вместо чего-то вроде «Греция/Таиланд» они увидят «*%%A/***&A» и должны будут выбрать первое или второе. Мы разъяснили добровольцам, что, хотя представление вариантов будет закрытым и слишком коротким для сознательного восприятия, им следует действовать подсознательно и принять решение, основанное на предпочтении.

Это была ложь. Мы не представляли варианты даже на несколько миллисекунд, а показывали только хаотичные символы. После того как человек делал выбор (скажем, выбирал первое в ответ на ряд «*%%A/***&A»), мы раскрывали настоящие названия вариантов: «Греция/Таиланд». Теперь участники эксперимента думали, что предпочли Грецию Таиланду, тогда как на самом деле их выбор был случайным.

Тем не менее после процедуры выбора люди ставили «избранный» вариант выше, чем на первой стадии эксперимента. Они указывали, что отдыхать в Греции им будет приятнее, чем в Таиланде, тогда как раньше оценивали обе страны одинаково. И снова изменение в оценке наблюдалось только в том случае, если участники верили, что самостоятельно сделали выбор. Когда мы рассказывали им, что за них выбирал компьютер, переоценки вариантов не происходило.

Результаты экспериментов ясно говорят, что когда мы что-то выбираем (пусть даже гипотетически, пусть даже то, что у нас уже есть, пусть даже только думаем, что выбираем!), то начинаем ценить это больше. Последствия этого феномена отражаются на всем, начиная с розничной торговли и заканчивая работой и личной жизнью. Представьте такую ситуацию: к одаренному работнику приходят представители конкурирующей компании и пытаются переманить его с текущего места работы. Он получает очень интересное предложение, которое, возможно, обдумывает некоторое время, но в итоге принимает решение остаться там, где работает сейчас. Мое профессиональное мнение: несмотря на то что человек решил остаться на прежней должности, с такой же зарплатой, с теми же привилегиями и коллегами (то есть ничего объективно не изменилось), теперь он будет ценить свою работу несколько больше, чем раньше, просто потому, что снова сам ее выбрал.

Возьмем другой пример: кафе неподалеку от меня проводит рекламную акцию. Покупая кофе до 11 часов утра, вы бесплатно получаете круассан или какой-то фрукт на свой выбор. Немного руководствуясь чувством вины и тем фактом, что я, как ни странно, не большой любитель круассанов (предложите мне шоколадное пирожное с орехами, и, полагаю, мой выбор может измениться), я выбираю яблоко. Мне очень приятно каждое утро получать бесплатное яблоко. Я беру зеленое, сорта «Гренни Смит». Испытывала бы я такую же радость, если бы в кафе предлагали только круассан? Наверное, нет. Хотя вы, конечно, не удивились моему ответу, ведь я сама только что призналась, что предпочитаю яблоки. А если бы в кафе не предлагали фрукты на выбор, а только яблоки? Было бы удовольствие от бесплатного яблока таким же, если бы мне просто его давали? Подозреваю, что я меньше была бы довольна, получая его без выбора. Я больше радуюсь яблоку после того, как сама предпочла его круассану, банану и апельсину. В обоих случаях я получаю одно и то же яблоко, но тот факт, что я рассматривала варианты и выбрала именно его, делает фрукт немного вкуснее.

Какой же из этого следует вывод? Если вы хотите повысить преданность работников вашей компании, приумножить заинтересованность ваших студентов в учебе, повысить оценку клиентами ваших услуг, время от времени напоминайте им о свободе выбора! Напоминайте об их собственном решении работать на вашу компанию, учиться в этом институте и пользоваться предлагаемыми вами услугами. Авиакомпания, которой я часто летаю, поступает именно так. В конце каждого перелета пилот говорит через репродуктор: «Мы знаем, что, когда вы собирались в путешествие, у вас были разные варианты. Спасибо за то, что вы выбрали нас. Надеемся снова увидеть вас на борту нашей компании». Я совершенно убеждена, что, раз я выбрала эту авиакомпанию, значит, она лучше остальных и мне, наверное, следует и дальше пользоваться ее услугами.

Может быть, институт брака остается сегодня настолько популярным, потому что люди начинают больше ценить своего избранника после официального подтверждения чувств? Тот же человек, которого вы давно знали, а возможно, и жили вместе с ним несколько лет, может показаться чуточку привлекательнее, когда вы официально выберете его для того, чтобы провести с ним всю жизнь. У меня нет данных по этому специфическому вопросу, но, если бы проводились исследования по знакомой нам схеме до помолвки и после свадьбы, бьюсь об заклад, оказалось бы, что рейтинги супругов поднялись! Конечно, оценки со временем могут понизиться, но уровень разводов точно не был бы таким высоким, как сейчас. Снижение, однако, может происходить, потому что с годами оба супруга меняются. Например, женщина иной раз чувствует, что человек рядом с ней уже не совсем тот мужчина, кого она выбрала. Точно так же она может почувствовать, что и сама перестала быть той собой, которая делала выбор. С течением времени чувство, что был сделан самостоятельный выбор, может улетучиться и появится потребность в принятии нового решения.

Специалист по межличностным отношениям Уоллес Годдард, кажется, соглашается со мной: «Укрепление и поддержание верности в браке требует ежедневного и постоянного выбора, когда мы снова и снова выбираем того же супруга»[246]. Годдард не называет причины, почему вера в то, что сегодня утром мы снова выбрали своего супруга, сделает нас счастливее в браке. Однако вы, наверное, догадываетесь: каждый раз, когда мы принимаем это решение, пусть даже в определенном смысле условно, ценность партнера в наших глазах немного, но растет.

Почему решения изменяют предпочтение

Как же получается, что мы начинаем ценить вещи больше после того, как выберем их? Что на самом деле запускает тенденцию изменять оценку вариантов после принятия решения? Почему, прежде чем купить новую машину или пару обуви, мы можем буквально часами ходить по магазину, оценивая варианты, а потом бегать туда-сюда между двумя, которые понравились больше других, однако, покинув магазин с новым приобретением, чувствуем полное удовлетворение и свято верим, что новые красные «лодочки» на высоком каблуке гораздо больше отвечают нашим потребностям, чем черные, а «мини-купер» принесет нам больше счастья, чем семейный автомобиль.

Чтобы объяснить, что с нами происходит в таких случаях, психолог Леон Фестингер предложил теорию когнитивного диссонанса (cognitive dissonance theory), которой суждено было стать одной из самых значимых теорий современной психологии[247]. Согласно этой концепции, необходимость делать выбор между двумя одинаково привлекательными вариантами вызывает психологический дискомфорт. Это происходит потому, что нужно отказываться от желательных качеств отвергнутого варианта и мириться с нежелательными аспектами выбранного. Если вы решаетесь купить «мини-купер», а не большую машину, то ваше решение сталкивается с тем фактом, что в семейном автомобиле есть место для детей, а в «мини-купере» – нет. По теории когнитивного диссонанса, когда мы изменяем оценку вариантов в пользу принятого решения, снижается психологическое напряжение. Таким образом, подписав договор на покупку «мини-купера», вы можете сказать себе, что эта машина прибавит вам молодости, что ее будет легче парковать в городе и что она меньше загрязняет окружающую среду, чем огромный семейный автомобиль.

Существуют и другие точки зрения на этот процесс. Основная известна под названием теории самовосприятия (self-perception theory)[248]. Согласно этой концепции, люди догадываются о своих предпочтениях, анализируя собственный выбор. Другими словами, я могу сделать вывод, что, если я купила красные «лодочки», это должно означать, что они нравятся мне больше черных. Может, я уже даже не помню, почему остановилась на этих экстравагантных туфельках; тем не менее тот факт, что я спустила на них кругленькую сумму, по определению говорит, что они мне очень нравятся. А из того факта, что другая пара по-прежнему стоит на полке магазина, я заключаю, что не так уж и хотела ее купить. Результат? Моя оценка купленных красных туфель растет, а отвергнутых черных – понижается.

Ключевое различие между двумя этими теориями заключается в том, что они принимают за движущую силу изменений в оценке. Согласно теории когнитивного диссонанса, эту роль играет возникающее у человека в ситуации выбора неприятное чувство негативного возбуждения, а теория самовосприятия утверждает, что негативная эмоция не обязательна. Характер этого различия позволяет психологам точно протестировать обе теории, управляя чувством негативного возбуждения. Оказывается, что, когда в процессе выбора не возникает физиологического возбуждения, изменений в оценке тоже не наблюдается. И это не все. Если негативное возбуждение возникает, но люди ошибочно приписывают его чему-то другому в окружающей обстановке, а не процессу выбора, переоценки вариантов тоже не происходит. Например, когда людям перед принятием сложного решения давали таблетку и говорили, что от нее они могут почувствовать легкое недомогание (на самом деле это был просто витамин С), испытуемые не меняли своих предпочтений после трудного выбора. Хотя, выбирая, участники эксперимента ощущали неприятное физиологическое возбуждение, они ошибочно думали, что его причиной является таблетка. Таким образом, у них не было необходимости снижать негативное возбуждение за счет изменения собственных предпочтений[249].

Есть и другая потенциальная причина феномена переоценки ценностей. Если бы мне предложили отдых в Бразилии и на Сицилии, то я бы ужасно радовалась обоим вариантам и без раздумий расположила их одинаково высоко на своей шкале желаний. Однако если бы мне пришлось выбирать между ними, то я бы стала обдумывать решение со всех сторон. Раньше отдых в Бразилии просто вызвал бы во мне мысли о веселье и хорошей погоде. А теперь, когда мне нужно сделать выбор между двумя направлениями, я бы подумала о Бразилии – «хорошая погода, но сложновато добираться», а о Сицилии – «хорошая погода и всего пара часов полета от Лондона!». Сложный выбор заставляет людей чуть больше размышлять о достоинствах и недостатках существующих вариантов. Он выдвигает на первый план специфические аспекты альтернатив (например, время дороги до места назначения, как в случае с Бразилией и Сицилией), которые раньше, возможно, совсем не принимались в расчет.

Прогнозирование и управление выбором

Но всегда ли два варианта изначально действительно равны? Или небольшие различия в предпочтениях в итоге склоняют решение в ту или иную сторону? Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду, если когда-нибудь не спали всю ночь, обдумывая важный вопрос (переезд в другой город, переход на новую работу, женитьбу, развод), и в конце концов принимали решение, к которому почему-то склонялись с самого начала. Много раз интуиция – если хотите, шестое чувство – подсказывает нам, какой путь мы в итоге выберем. Однако, когда ставки высоки, мы часто полагаем, что должны хорошо подумать, прежде чем действовать. Поступая таким образом, мы пытаемся усилить собственную уверенность в правильности выбора. Иногда ценность вариантов настолько близка, что различия в предпочтении даже не осознаются. Может ли активность мозга проявить это различие?

Хотя мы с моими коллегами не ставили себе цели получить ответ на этот вопрос, именно его мы и нашли, рассматривая полученные в нашем эксперименте снимки головного мозга. Обнаружилось, что, когда наши испытуемые воображали отпуск в разных местах, активность их мозга предсказала, какую страну они потом выберут. Это было так, когда они даже не знали, что их попросят сделать выбор. Например, хотя Мэри (одна из участниц нашего эксперимента) сказала, что Греция и Таиланд для нее одинаково желательны, хвостатое ядро ее мозга поведало совсем другую историю. Когда она представляла себя в Таиланде, активность хвостатого ядра была несколько выше, чем во время мечтаний о Греции, указывая на то, что Таиланд нравится Мэри больше. Конечно, когда наступило время принимать решение, она выбрала Таиланд. После принятия решения степень предпочтения Таиланда стала выше.

Что все это значит? Полученные данные наводят на мысль, что, когда мы вынуждены выбирать из двух вариантов, которые мы называем одинаковыми, решение в действительности вовсе не случайно. Наш выбор определяется различием в ценности, которая, возможно, не всегда выражается словесно, но может прослеживаться в активности нашего мозга.

Прежде чем вы начнете волноваться и помчитесь к ближайшему центру МРТ, чтобы спросить свое хвостатое ядро, какой скутер вам покупать – синий или желтый, ехать или нет на работу во Флориду, брать на ужин мясо или макароны (а может, и то и другое?), мне придется умерить ваш энтузиазм: техника МРТ не способна «читать» ваши мозги. Полученные нами данные показывают, что в среднем активность, фиксируемая сканером МРТ, может указывать на вероятный выбор человека с точностью выше статистической погрешности. Однако это становится возможным только при выведении среднего показателя по другим эпизодам, когда человек делал выбор, и по активности мозга десятков испытуемых. Магнитные помехи не позволяют делать точные прогнозы на основе проб. Сегодня и, наверное, в предстоящие годы вам придется искать ответы только в самих себе.

Тем не менее, если мы в состоянии предсказывать в среднем выбор людей при помощи отслеживания активности в хвостатом ядре, когда они обдумывают варианты, то, может, существует возможность изменять их решения, оказывая влияние на этот сигнал? Можем ли мы скорректировать ожидаемое удовольствие от имеющихся вариантов? Простая логика говорит, что это должно быть осуществимо. Мы с моими коллегами Тамарой Шайнер и Рэем Доланом решили попытаться воздействовать на ожидания наших испытуемых, управляя активностью их мозга, когда они размышляют о планах проведения отпуска[250]. Есть несколько разных способов повлиять на процессы в головном мозге. Можно использовать глубокую стимуляцию. Это требует вживления «мозгового стимулятора», который посылает электрические импульсы в определенные структуры мозга и контролируемым образом изменяет их активность. Метод используется, чтобы помочь пациентам с болезнью Паркинсона, людям, страдающим от хронической боли, а с недавних пор применяется и в лечении депрессии, как было описано в главе 6. Второй метод – транскраниальная магнитная стимуляция головного мозга, при которой без вмешательства извне слабые электрические потоки вызываются в тканях мозга с помощью переменного магнитного поля. Мы, однако, предпочли старомодный способ – не стали имплантировать стимулятор мозга и возбуждать электрические токи, а прибегли к более традиционному фармакологическому воздействию.

Из нашего исследования с использованием МРТ мы знали, что активность в хвостатом ядре во время процесса воображения конкретных альтернатив отражала ожидания удовольствия и предсказывала, какой выбор люди сделают впоследствии. Мы подумали, что эта активность свидетельствовала о работе допамина, поскольку в хвостатом ядре много допаминергических входов. Допамин – нейромедиатор, который вызывает чувство удовольствия; он необходим для осознания и обработки различных видов вознаграждений, включая вкусную еду, секс и деньги.

Чтобы повлиять на активность в хвостатом ядре, мы решили внести изменения в работу допамина в мозгу наших участников во время размышлений о вариантах отдыха. Для этого мы дали им леводопу – натуральную аминокислоту, содержащуюся в продуктах питания. В головном мозге она преобразуется в допамин. Это средство часто прописывают пациентам с болезнью Паркинсона, потому что в результате заболевания уровень допамина у них снижается. Когда используются малые дозы, как те, что мы давали участникам эксперимента, существенных побочных эффектов при приеме леводопы не возникает. В Соединенных Штатах травяные добавки с этим веществом продаются без рецепта.

Когда наши добровольцы пришли в лабораторию, мы первым делом попросили их оценить, насколько они будут счастливы провести свой отпуск в восьмидесяти разных местах. Затем половину мест они оценивали после приема леводопы, а другую половину – после плацебо (мы использовали витамин С). Участники эксперимента не знали, какая из таблеток содержала леводопу. Потом мы отправили их домой и попросили вернуться на следующий день. Когда люди возвратились через 24 часа, их попросили выбрать из двух вариантов, которые они вчера оценили одинаково, а затем вновь проделать всю работу с самого начала.

Изменила ли леводопа ожидаемое удовольствие от отпуска у участников эксперимента? Да, изменила. Люди оценивали места, которые они представляли себе после приема леводопы, выше, чем в первый раз. Например, если в первый день Рим получал оценку 5 баллов («я буду счастлив»), то на следующий день под влиянием леводопы люди ставили Риму 6 баллов («я буду исключительно счастлив»). Неудивительно, что рейтинги мест отдыха у тех участников, которые получили витамин С, не изменились: во второй день они были такими же, как в первый.

А будут ли люди склонны предпочитать варианты отпуска, которые они воображали под воздействием леводопы, тем, которые обдумывали после приема витамина С? Хотя этот эффект был не слишком значительным, ответ – все-таки «да». Большинство участников (67 %) предпочли больше стран из той половины, которая обдумывалась после приема леводопы, чем из другой. Поскольку леводопа усилила ожидаемое удовольствие от отпуска, участники чаще выбирали именно эти направления.

Современное общество ставит людей перед выбором гораздо чаще, чем в прежние времена. Теперь многие из нас в состоянии выбирать из практически неограниченного количества возможностей: где поселиться, с кем вступать в брак, какую профессию освоить, что употреблять в пищу, как проводить свободное время. Чувствительные к допамину нейроны хвостатого ядра сигнализируют о прогнозируемой ценности разных вариантов. Проследив эти сигналы, мы можем узнать о выборе, который люди сделают с наибольшей вероятностью.

После выбора принятое решение полностью изменяет наши оценки удовольствия, повышая ожидаемую радость от выбранного варианта и понижая – от отвергнутого. Не будь мы склонны быстро обновлять ценность вариантов так, чтобы они соответствовали нашему выбору, то, вероятно, закритиковали бы себя до безумия. Мы бы без устали взвешивали, что и кто лучше – Греция или Таиланд, тостер или кофеварка, Дженни или Мишель. Постоянные сожаления мешали бы нормальной жизни и давали отрицательный эффект. Мы бы чувствовали тревогу и беспокойство, раскаяние и печаль: правильно ли мы поступили? Не следует ли изменить решение? Результатом таких мыслей стали бы нескончаемые колебания. Мы были бы сбиты с толку (в буквальном смысле), не уверены в себе и не способны двигаться вперед. А вот переоценка альтернатив после сделанного выбора, напротив, повышает уверенность в правильности принятого решения и помогает двигаться дальше.

Вернемся к Тиму. После продолжительных размышлений он решил провести рождественские каникулы в Коста-Рике. Теперь он уже мог представлять себе, как расслабляется на роскошном песчаном пляже, встречает в джунглях обезьян, обожающих шоколадные драже, и катается на волнах Тихого океана. Эти картины обеспечивают выброс зажигательных допаминовых нейронов в его хвостатое ядро. О да, мой друг предвкушает великолепный отдых.

9. Помнят ли люди 11 сентября так точно, как им кажется?

Как эмоции изменяют наше прошлое

В пятницу 14 апреля 1865 года в Театре Форда в Вашингтоне давали трехактную комедию Тома Тейлора «Наш американский кузен» (Our American Cousin). В пьесе рассказывается о молодом американце, который пересек океан, чтобы заявить свои права на наследство богатых британских родственников. В зале тем вечером был майор Генри Рэтбоун, офицер и дипломат, со своей невестой Кларой Харрис. Рядом с ними сидели Мэри Тодд Линкольн и ее муж, президент США Авраам Линкольн.

Все были великолепно одеты сообразно случаю: дамы – в элегантных платьях, джентльмены – в изысканных костюмах. Никому и в голову не приходило, какие страшные события ждут их впереди. Майору судьба готовила безумие, Кларе – жестокую смерть от руки будущего мужа. Но если у Клары и Генри до потери рассудка и смерти еще оставалась пара десятков лет, то для Мэри и Авраама это был последний вечер, который они провели вместе. В 10:15 вечера Джон Уилкс Бут вошел в президентскую ложу Театра Форда и выстрелил в мужа Мэри. Ее крики оборвали смех зрителей, которые явно наслаждались происходящим на сцене. Президент Авраам Линкольн получил тяжелое ранение и на следующее утро скончался[251].

Если бы убийство по политическим мотивам произошло в XXI веке, то сотовые телефоны изо всех карманов немедленно зафиксировали бы обстоятельства дела. В течение часа фотографии хаоса внутри театра появились бы в сообщениях телекомпаний Fox News и CNN. Мир в тот же день получил бы ясную картину ужасного события. Однако в те времена (без интернета, телевидения, SMS, факсов и даже радио) известия распространялись медленно.

Мы с отцом ехали в Огасту в штате Мэн, чтобы купить принадлежности для предстоящей мне церемонии окончания учебного заведения. Съезжая с крутого холма в город, мы сразу почувствовали, что произошло что-то нехорошее. Все люди выглядели очень печальными; ужасное волнение заставило отца остановить лошадь. Он наклонился с повозки и спросил: «Что такое, друзья? Что случилось?» «Вы не слышали? – ответили ему. – Линкольна убили». Из ослабших рук отца выпали поводья, из глаз его потекли слезы, и он сидел, как будто лишился сил и не мог двигаться. Мы находились далеко от дома, нужно было сделать много дел; поэтому немного погодя он поехал, и мы закончили работу, насколько позволили наши скорбные сердца.

Это цитата из самого первого исследования, посвященного тому, что теперь мы называем «фотографическими воспоминаниями». Оно было опубликовано в 1899 году в журнале American Psychologist ученым по имени Ф. У. Колгроув[252]. В работе «Личные воспоминания» (Individual Memories) он описал воспоминания отдельных людей о том, как они узнали об убийстве Линкольна. Колгроув обнаружил, что даже спустя годы после события большинство людей в мельчайших деталях помнят, где они были и чем занимались, когда впервые услышали, что убит президент. В приведенных им примерах рассказываются истории с разным местом и временем действия, однако переживания героев нам поразительно знакомы.

Перенесемся в 1963 год, 22 ноября, в город Даллас, штат Техас. В президентском лимузине, направляющемся в район Дили Плаза, сидят губернатор штата Техас Джон Боуден Конналли-младший и его жена Нелли. Позади них, на задних сиденьях лимузина, располагаются Жаклин Кеннеди и ее муж, президент Джон Фицджеральд Кеннеди. Это будет их последняя совместная поездка. В 12:30 по местному времени из близлежащего здания в президента выстрелит Ли Харви Освальд. По сторонам дороги стояли люди, взволнованные возможностью лицезреть первых лиц государства. Их громкие приветствия оборвались криками Жаклин. Через тридцать минут объявили, что президент Джон Фицджеральд Кеннеди мертв.

Фотографии убийства Кеннеди были сделаны и задокументированы. Сопровождавшие президента в поездке по Техасу фотографы и кинооператоры запечатлели последние мгновения его жизни. В результате расследование опиралось не только на показания свидетелей. Однако прямой трансляции фатальной поездки не велось. Прошло несколько дней, прежде чем отснятый материал впервые появился в эфире, но и тогда – лишь на местном канале. Наиболее полное видеосвидетельство убийства, снятое Абрахамом Запрудером, показали по телевидению лишь годы спустя.

Гарвардские психологи Роджер Браун и Джеймс Кулик проанализировали воспоминания людей о том, как они узнали об убийстве Кеннеди. Работа этих ученых стала весьма плодотворной для этой области психологической науки[253]. Как и Колгроув, они выяснили, что люди помнят страшное происшествие детально и четко. Ученые заметили, что в воспоминаниях о шокирующем событии обычно присутствуют ответы на следующие вопросы (проверьте, насколько легко вы сами сможете ответить на те же вопросы об 11 сентября 2001 года): «Где вы находились?», «Что вы делали?», «Кто вам сказал, как вы узнали о том, что произошло?», «Что чувствовали окружающие вас люди?», «Что испытывали вы сами?», «Каковы были последствия?».

На основе своего исследования ученые предположили, что неожиданность и важность публичного события запускает специфический механизм, сохраняющий все, что происходит в этот момент, в виде яркой картины, которую они назвали фотографическим воспоминанием (flashbulb memory). Браун и Кулик посчитали живые и детальные воспоминания необыкновенно точными. Однако у них не было возможности оценить достоверность собранных воспоминаний, и впоследствии выяснилось, что ученые сильно заблуждались.

Их работа строилась на анализе рассказов людей через несколько лет после смерти Кеннеди. Ученые не располагали данными, необходимыми для подтверждения достоверности воспоминаний. Их не было, пока профессор Корнеллского университета, член Национальной академии наук США Ульрик Найссер не сравнил фотографические воспоминания с собственными записями людей, которые они сделали вскоре после катастрофы. Тут-то и обнаружилась истина.

28 января 1986 года космический шаттл «Челленджер» взорвался в воздухе через 73 секунды после старта. CNN транслировало его запуск в прямом эфире, поскольку в состав экипажа входила школьная учительница из Нью-Гемпшира Криста Маколифф, первая участница проекта «Учитель в космосе» (The Teacher in Space Project). Для учеников средних школ НАСА организовало возможность в прямом эфире наблюдать за стартом космического корабля. В результате тысячи школьников стали свидетелями взрыва. По разным каналам весь день показывали страшные картины катастрофы. Поскольку СМИ широко освещали это событие, 85 % американцев узнали о взрыве в течение первого часа после него.

Уже на следующий день Найссер начал свое исследование фотографических воспоминаний. Он опросил студентов университета, где они находились и что делали, когда узнали о катастрофе «Челленджера», – и повторил свои вопросы 30 месяцев спустя. Теперь он обладал тем, чего не было у Брауна и Кулика: информацией, необходимой для проверки точности и целостности фотографических воспоминаний. Сравнивая первоначальные рассказы людей о том, как они узнали о взрыве шаттла, с тем, что они помнили через два с половиной года, он имел возможность опытным путем установить, действительно ли такие воспоминания исключительно устойчивы к забыванию или всего лишь кажутся незабываемыми.

Полученные Найссером данные оказались ошеломительными. 25 % участников эксперимента спустя время ошиблись по поводу практически всех деталей того, как они узнали о катастрофе. Не было ничего общего между последующими воспоминаниями об обстоятельствах события и тем, как все происходило на самом деле. Возьмем первоначальный рассказ одного из участников эксперимента о том, как он услышал о взрыве:

Я был на занятиях, когда вошли люди и стали говорить о катастрофе. Я не узнал никаких подробностей, только то, что шаттл взорвался, а все ученики той учительницы смотрели прямой эфир по телевизору. Мне стало их очень жалко. Потом после занятий я пошел в свою комнату и посмотрел по телевизору программу, где рассказывали о том, что произошло с шаттлом; из нее я и узнал все детали.

Через 30 месяцев тот же человек вот так вспоминал, как он узнал о катастрофе:

Когда я впервые услышал о взрыве, мы с соседом сидели в своей комнате в общежитии для первокурсников и смотрели телевизор. В экстренном выпуске рассказали о катастрофе, мы оба были просто в шоке. Я на самом деле расстроился и пошел наверх поговорить с другом, а потом позвонил родителям[254].

Некоторые участники справились лучше: 50 % ошиблись примерно на две трети. И лишь воспоминания 7 % респондентов о взрыве «Челленджера» через 30 месяцев совпали с рассказами, записанными сразу после события. Но еще удивительнее было то, что почти все студенты абсолютно не сомневались в том, что помнят ход событий совершенно точно. По шкале от 1 («совсем не уверен в точности воспоминаний») до 5 («полностью уверен, что воспоминание точно воспроизводит происходившее») средняя величина уверенности участников составила огромные 4,17. Другими словами, студенты были совершенно убеждены в точности своих воспоминаний. Более того, не существовало положительной связи между достоверностью воспоминаний и уверенностью людей в них. Это означает, что во многих случаях респонденты не сомневались, что помнят все как было, хотя на самом деле ошибались.

Революционное исследование Найссера показало, что фотографические воспоминания похожи не столько на снимки фотоаппаратом Polaroid, сколько на кадры, которые снова и снова обрабатывались в программе Photoshop. Отретушированная фотография может напоминать оригинальный снимок, но уже не является точным воспроизведением того, что было снято изначально. Хотя результаты Найссера ясно говорят, что фотографические воспоминания не следует считать «фотографией» события, вопрос по-прежнему существует: лучше ли они изображают исходные инциденты, чем воспоминания о рядовых повседневных случаях? Можно ли сказать, что события 11 сентября мы помним полнее (пусть и не совсем точно), чем вчерашний ужин?

Важно, где находился человек во время событий

Тем утром вторника в начале сентября я не торопясь встала, потом сварила кофе. До первой лекции оставалось около часа. В единственное окно моего крошечного лофта на Шестнадцатой улице светило солнце. Через пару минут раздался звонок приятеля, который уже сидел у себя в кабинете, в центре города: похоже, в Центр международной торговли [255] врезался самолет! Я включила телевизор, чтобы посмотреть, что происходит. В программе Today показывали дымящуюся башню. Было неясно, что случилось. Предполагали, что небольшой самолет случайно врезался в Северную башню. На другом конце провода мой приятель, лицензированный пилот, утверждал, что это невозможно.

«Невозможно случайно впилиться в здание площадью 18,5 квадратного метра и 415 метров высотой, – говорил он, – и уж тем более при такой идеальной видимости, как сегодня».

Мои воспоминания о том, что происходило потом, размыты. Могу только предположить, что я продолжала следить за событиями по телевизору, когда второй самолет врезался прямо в Южную башню. Следующее, что всплывает в памяти: я в ужасе вижу на экране, как рушится Южная башня. Примерно через двадцать минут, не зная, что делать, я отважилась выйти на улицу.

Разумеется, я совсем не была готова к тому, что ожидало меня внизу. Массы людей шли от башен на север, по Шестой авеню. Деловые костюмы многих, пару часов назад безукоризненные, теперь покрывала пыль. Мужчины несли портфели. Женщины были обуты в модные туфли на высоких каблуках. У телефонных будок выстраивались длинные очереди, потому что мобильные телефоны уже не действовали (линии проводной связи тоже скоро перестанут работать). А затем мы все увидели, как упала Северная башня.

Обрушение второй башни меня потрясло. С полчаса назад я смотрела, как исчезает первая. Мне было известно и то, что оба здания одинаковым образом пострадали от ударов в них самолетов. Не нужно быть опытным научным работником, чтобы сложить два и два: конечно, вторая башня тоже обвалится. Однако я была не в состоянии спрогнозировать предсказуемое развитие событий (был ли это еще один пример склонности человека не верить в наихудший сценарий? Или, может, я просто растерялась?). На самом деле туча пыли с обломками распространилась настолько далеко, что я даже не совсем понимала, чему являлась свидетельницей. Это рушится вторая башня? Или соседний жилой дом? Казалось, что здание падает всего в нескольких метрах от меня, хотя оно находилось на расстоянии трех километров.

За годы моей жизни в Нью-Йорке произошло много ярких событий, но тот краткий миг в 10:28 11 сентября 2001 года в моем мозгу стоит особняком. Оседающая башня, люди вокруг кричат от ужаса, мужчина справа от меня, дама в алом платье на другой стороне улицы, тучи пыли и теплые лучи солнца. Говоря словами «крестного отца» экспериментальной психологии Уильяма Джеймса, «впечатление может быть настолько волнующим, что практически оставляет шрам на мозговом веществе»[256]. Кажется, что это был тот самый случай. Или вовсе не «кажется», а так и есть?

Хотя вы легко убедите меня, что я не очень хорошо помню происходившее в прошлую среду, сделать это в отношении моих воспоминаний об 11 сентября, теперь уже давних, будет очень затруднительно. Тем не менее я собираюсь предположить, что, возможно, они не совсем точны.

12 сентября 2001 года психологи Дженнифер Таларико и Дэвид Рубин собрали группу из 54 студентов Университета Дьюка и попросили их записать, как они узнали о терактах 11 сентября. Кроме того, им было предложено описать все, что они делали накануне, 10 сентября 2001 года. Таким образом, ученые получали, как говорят психологи, «контрольные условия» – точку отсчета, относительно которой можно сравнить уровень забывания фотографических воспоминаний. 10 сентября, накануне террористической атаки, у большинства студентов был обычный заурядный день. Они делали то, что делают студенты по понедельникам, – ходили на занятия, сидели в библиотеке, стирали одежду и выпивали с друзьями.

Для сравнения воспоминаний часть добровольцев пригласили вернуться в лабораторию через неделю, других – через 42 дня и через 7,5 месяца. Всех студентов снова попросили записать, что сохранилось в их памяти об 11 и 10 сентября. Будут ли отличаться воспоминания об обыденных событиях от тех, что касаются терактов? Забудут ли их быстрее? Ответ был – «да»… и «нет».

Таларико и Рубин обнаружили, что воспоминания о терактах 11 сентября стирались в точно такой же степени, что и память об обычных повседневных делах[257]. Хотя одни детали запомнились с фотографической точностью и оставались таковыми через месяцы после события, другие теряли четкость, а какие-то и вовсе забывались. В общем, студенты помнили 11 сентября 2001 года не лучше, чем предыдущий день. Однако существовало важное различие в воспоминаниях о терактах и стирке накануне, и оно состояло не в объективной точности памяти, а в ее субъективных качествах.

Студенты свято верили, что события 11 сентября происходили именно так, как они их помнят, и убедить их в обратном было затруднительно. И дело не только в том, что они доверяли своим воспоминаниям об 11 сентября больше, чем тому, что помнят о дне накануне терактов. Воспоминания о терактах были ярче памяти о других событиях. Участники эксперимента говорили, что они как бы переживают все снова, чувствуют, будто возвращаются обратно в 11 сентября 2001 года. Такого ощущения не возникало при воспоминаниях о том, как они ходили на занятия или в спортзал днем раньше.

Таларико и Рубин пришли к тем же выводам, которые сделал Найссер десятью годами ранее: фотографические воспоминания не точнее «обычных», но несомненно кажутся таковыми. Почему? При воспоминаниях о рядовых событиях точность памяти и наша уверенность в ней обычно соответствуют друг другу. Почему же, когда речь идет о случаях, вызывающих сильные эмоции, – теракты 11 сентября, взрыв шаттла или убийство президента, – наша уверенность в собственных воспоминаниях уже не может быть подходящим показателем ее достоверности? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно исследовать работу мозга человека.

Так случилось, что мы с коллегами получили отличную возможность провести такой эксперимент. В 2001 году я исследовала влияние эмоций на память человека в Нью-Йоркском университете. Он находится в центре Гринвич-виллидж, недалеко от парка Вашингтон-сквер. Располагаясь в сердце одного из самых энергичных городов мира, этот район наполнен соответствующей атмосферой. Эпицентр взрыва тоже находился всего в трех километрах от университета.

11 сентября 2001 года на нашем факультете еще не было МРТ. Аппарат доставили примерно год спустя, и приблизительно через три года после того вторника в сентябре 2001 года мы приступили к исследованию механизмов мозга, обеспечивающих фотографические воспоминания. Мы хотели выяснить, не включаются ли какие-либо особые механизмы, когда люди вспоминают, что с ними было 11 сентября, в сравнении с их воспоминаниями о рядовых событиях. Для эксперимента были приглашены те, кто в день терактов находился на Манхэттене. С помощью визуализации мозга мы могли видеть, какие участки активизируются, когда участники вспоминают те страшные часы.

Как и в эксперименте Таларико и Рубин, нам требовалась база для сравнения. Мы решили сопоставить воспоминания участников эксперимента об 11 сентября с их воспоминаниями о предшествовавшем тем событиям лете: людей просили дополнительно вспомнить то, что происходило с ними с июля по август того же года. Участники чаще всего вспоминали практику, летние курсы и поездки в зарубежные страны. События, которые добровольцы могли восстановить в памяти через три года, были, конечно, нерядовыми и заметными, но не травмирующими и не совершенно неожиданными, каким являлось 11 сентября.

Предаваясь воспоминаниям, участники около часа находились в установке МРТ. В размещенном внутри аппарата зеркале они могли видеть экран компьютера. На экране выводились ключевые слова, направляющие ход их мыслей: не только «сентябрь» и «лето», чтобы показать, когда следует переходить к терактам 11 сентября, а когда – к событиям предшествующего лета, но и, например, одновременно «друг» и «сентябрь», что означало необходимость поразмышлять о друзьях в тот страшный день. Всего вариантов было около шестидесяти. Когда процедура завершилась, участники эксперимента сели за компьютеры. Мы попросили их записать все свои воспоминания, также задавая вопросы: были ли они яркими; насколько участники уверены, что помнят события именно так, как они происходили; казалось ли им, что они будто заново все переживают; вызывали ли воспоминания сильные чувства.

Мы ожидали, что воспоминания об 11 сентября будут более яркими, эмоциональными и вызывающими стойкую уверенность в своей правдивости, чем память о событиях июля и августа того года. Однако полученные данные поведали совсем другую историю[258]: результаты лишь половины участников оправдали наши ожидания. У остальных участников воспоминания об 11 сентября и лете 2001 года ничем не отличались. Что различало эти две группы людей? Почему у одних воспоминания об 11 сентября имели качества фотографических, а у других – нет?

Согласно данным исследовательского центра Pew Research Center for the People & the Press, 51 % жителей Нью-Йорка и 38 % американцев в целом назвали теракты 11 сентября самым значительным событием их личной жизни в 2001 году[259]. Понятно, что не было необходимости находиться на Манхэттене и даже в Соединенных Штатах 11 сентября, чтобы вспоминать потом тот день. У людей во всем мире есть собственные истории о том, что они переживали тогда, и каждый из нас может что-то рассказать, а многие повторяют свои рассказы снова и снова. Однако открытие, на пороге которого мы стояли, состояло в том, что если речь идет о субъективных качествах воспоминаний, то огромное значение приобретает место, где вы находились, когда самолет врезался в Северную башню: были ли вы в трех или 30 000 километров от эпицентра взрыва. На самом деле важна даже разница между тремя и семью километрами от места события.

По плану эксперимента испытуемые заполняли анкету о том, чем занимались 11 сентября. Помимо всего прочего они должны были описать, где конкретно находились в тот день, были ли в башнях их знакомые, как теракты отразились на их личной жизни. Оказалось, что субъективные качества воспоминаний о событиях 11 сентября определялись точным расстоянием от Всемирного торгового центра, на котором находились люди в момент теракта.

У людей, которые были в среднем в трех километрах от Всемирного торгового центра, воспоминания о переживаниях 11 сентября оставались исключительно яркими, и они сомневались в их точности значительно меньше, чем в том, насколько хорошо помнят происходившее с ними летом. А вот у тех, кто 11 сентября находился в среднем на расстоянии семи километров от башен Центра международной торговли (в районе Эмпайр-стейт-билдинг), воспоминания о том дне мало отличаются от таковых о летних событиях. Хотя все участвовавшие в нашем эксперименте добровольцы 11 сентября были на Манхэттене, воспоминания тех, кто оказался в центре района, совсем недалеко от Центра международной торговли, качественно отличались от воспоминаний людей, находившихся дальше.

Чем же отличались впечатления того дня у двух групп людей, если у одних остался «шрам на мозговом веществе», а у других – нет? Только те, кто был совсем рядом, могли видеть, как падают башни, слышать взрывы и чувствовать дым. «Я видел собственными глазами: башни в красных языках пламени, грохот и крики людей», – сказал один доброволец. Те, кто все время был там, около эпицентра взрыва, фактически участвовали в событиях. Одно из самых впечатляющих описаний в нашем исследовании дал человек (назову его Мэтт), который 11 сентября работал на Уолл-стрит.

Я помню, как вышел из метро на Уолл-стрит: с неба отовсюду летели листки бумаги. Я поднял голову и увидел дым над моим зданием. Я подошел к своему офису и услышал, как коллега рассказывал, что только что на его глазах самолет врезался во Всемирный торговый центр. Мы решили пойти посмотреть, что происходит, стояли на углу Бродвея и Либерти-стрит, перед парком Либерти, смотрели на огромную пробоину и страшное пламя, охватывающее крышу башни. В это время второй самолет врезался в Южную башню. Взрыв заставил людей непроизвольно пригнуться, потом все повернулись и побежали. Когда толпа убегала от горящих зданий и падающих обломков, помню, одна пожилая женщина рядом со мной споткнулась, упала, и люди ее топтали. Когда я, как робот, бежал через Бродвей, мое исступление в поисках спасения остановил визг тормозов автомобиля: машина затормозила, чтобы не задавить парня, который перебегал улицу передо мной. Это возвратило меня в мир за пределами слепого бегства от взрыва, я увидел какие-то строительные леса, под которыми можно укрыться от падающих обломков, и решился противостоять стремлению к паническому бегству. Глядя на башни, я ждал там, пока вокруг не станет немного спокойнее, потом пошел обратно к офису – сказать всем, кто мог там оставаться, чтобы они уходили. Помню еще, что шел с коллегой по Бродвею через Трайбеку к своему дому, чтобы уйти подальше от башен. Помню огромную дыру в боку башни и пламя на фоне чистого голубого неба. Помню, как люди на улице плакали, кричали и слушали радио из припаркованных машин. Помню, как из одной из тех машин донеслось сообщение об ударе самолетов по Пентагону и как смотрел на башни. Вдруг мы заметили, что люди начали прыгать с верхних этажей. Я видел, как прыгнули пять или шесть человек, и стал думать, каково должно быть им там наверху, что они захотели спрыгнуть со сто десятого этажа. Мне пришлось отвести глаза, потому что кто-то пронзительно закричал, а когда снова посмотрел на здание, оно уже оседало в столбе дыма и обломков. Я это никогда не забуду.

Можно только вообразить, какой эмоциональный удар получает человек, когда лично переживает такие события. Вполне понятно, что пребывание вдали от эпицентра катастрофы породило воспоминания совсем другого качества: менее эмоциональные, менее яркие. Люди в центре Манхэттена находились слишком далеко, чтобы видеть, как врезается самолет и рушится башня. Они узнавали о событиях от друзей или из средств массовой информации. «Я был в офисе, когда узнал об ударе. Увидел в интернете», – сказал один участник. «Помню, я смотрел телевизор в «Кафе Таси» [260] и, по-видимому, услышал в выпуске новостей звуки взрывов», – заявил другой.

Таким образом, если участники, которые 11 сентября были на месте происшествия, непосредственно лично переживали теракт и говорили, что чувствовали угрозу своей жизни, то другие воспринимали происходящее опосредованно, от других. Те, кто находился рядом с башнями, не только имели более яркие воспоминания, но и помнили больше деталей, а при описании использовали больше слов. Одна из участниц нашего эксперимента заметила это различие в переживании, оно оказало влияние на ее личную жизнь: «Напрасно было пытаться говорить об этом с моим парнем в Калифорнии; он никак не мог взять в толк, что мы по-разному переживали это событие и поэтому у нас так расходятся взгляды… Вскоре мы расстались».

Я не знаю, точны ли воспоминания наших испытуемых. У меня нет личных описаний, сделанных 11 сентября, с которыми можно было бы их сравнить. В отличие от Таларико и Рубин я не в состоянии сказать вам, отличаются ли они от воспоминаний о рядовых событиях вроде стирки, и если да, то насколько. Однако я могу утверждать, что у тех, кто был там, в ужасе смотрел на обрушающиеся башни и людей, прыгающих вниз навстречу смерти, воспоминания об этих переживаниях качественно отличались от памяти о других примечательных событиях прошлого. А вот у тех, кто узнал о терактах по интернету или телевидению, в воспоминаниях, пусть и ярких, не было заметных отличий от того, как они помнили летнюю стажировку или переезд в другой город.

Изменения, наблюдавшиеся в мозгу

Мы обратились к собранным снимкам МРТ, чтобы проследить, как эти различия выражались в мозгу. Будет ли представлена степень удаленности участников от падающих башен 11 сентября в активации мозга три года спустя, когда они вспоминали теракты?

Мы определили две особые модели активации мозга во время воспоминания, которые могли дать нам ключ к пониманию, на каком расстоянии от горящих башен находился человек – в паре километров или заметно дальше. Во-первых, мы заметили четкую разницу в активности мозжечковой миндалины. В предыдущих главах я уже несколько раз упоминала эту структуру. Когда в 1927 году впервые серьезно изучали системы мозга, которые отвечают за эмоции, мозжечковая миндалина не получила статуса ключевой. Ее отношение к эмоциям страха и тревоги предположили только в конце 1930-х годов, когда двое исследователей, Генрих Клювер и Поль Бьюси, сообщили, что обезьяны с повреждением средней височной доли (там располагается мозжечковая миндалина) практически теряют чувство страха[261]. Но только в 1956 году выяснилось, что специфическое поражение мозжечковой миндалины приводит к эмоциональному дефициту[262]. С тех пор роль мозжечковой миндалины в обработке эмоций и обеспечении влияния эмоции на память тщательно изучается и фиксируется[263].

Эксперименты на животных показывают, что мозжечковая миндалина особенно важна для выражения страха и способности понимать, откуда исходит угроза. Например, когда крысы оказываются в неблагоприятных ситуациях (скажем, получают удар током), они замирают. Эти животные способны быстро запомнить, где их ждет опасность, и, если дать им такую возможность, они никогда не пойдут в отсек, в котором раньше получили удар. Однако при повреждении мозжечковой миндалины крысы теряют способность учиться избегать опасных мест. Они также не выражают страха (то есть не замирают), когда их помещают в отсек, где они прежде испытали неприятные ощущения[264]. Похоже, что без здоровой мозжечковой миндалины бедные создания просто не в состоянии помнить травмирующие события, а поэтому не могут уклониться от опасности.

Когда речь идет о нейронных маршрутах эмоциональных воспоминаний, мы немного напоминаем крыс. В ситуации, которая вызывает сильные эмоции, к примеру при автомобильной аварии или физическом нападении, мозжечковая миндалина человека бурно реагирует. Ее активизация оказывает влияние не только на немедленную эмоциональную реакцию в отношении этой ситуации, но и на то, каким образом память о ней закладывается в нашей голове на долгое время. Мозжечковая миндалина корректирует сохранение воспоминаний и прямо (подавая сигнал другим структурам мозга, участвующим в укреплении памяти, например гиппокампу), и косвенно, через гормоны стресса, которые усиливают закрепление воспоминаний.

Можно предположить, что мозжечковая миндалина у людей, находившихся в непосредственной близости от башен Всемирного торгового центра, когда они обрушились, отреагировала сильнее, чем у тех, кто сидел в своей квартире и смотрел новости по телевизору. Хотя человек может начать сильно волноваться, даже если просто услышит об ужасающем событии, сила реакции, скорее всего, различается в зависимости от степени личной вовлеченности.

Жители Нью-Йорка, оказавшиеся в тот день недалеко от места трагедии, попали в ситуацию, которую мы называем «бежать или бороться». Когда вы сталкиваетесь с опасностью, к примеру с вором у себя дома посреди ночи или с медведем в лесу, ваше тело готовится действовать (учащается сердечный ритм, ускоряется дыхание), и вы выбираете, бежать от источника опасности или вступать в бой. Чем ближе к башням находились люди 11 сентября, тем больше была непосредственная угроза их жизни и, таким образом, острее необходимость быстро реагировать. Для людей вроде Мэтта, стоявших совсем близко от башен, единственно возможным вариантом было спасаться. Мы все видели фотографии, на которых толпы людей убегают от падающих башен в попытке не попасть под град обломков. Полагаю, что уровень гормона стресса у них зашкаливал как никогда раньше и, скорее всего, понизился далеко не сразу.

Поскольку башни были очень высоки и туча обломков оказалась громадной, всем, кто находился в двух-трех километрах от эпицентра взрыва, казалось, что они ближе к башням, чем на самом деле. Я тоже испытывала такое чувство, когда с расстояния трех километров смотрела, как рушится Северная башня. Как я уже отмечала, видимость в тот день была хорошая, а туча обломков надвигалась очень быстро, поэтому мне казалось, что падает соседнее здание. Думаю, моя мозжечковая миндалина активно сигналила об опасности, но, конечно, не так отчаянно, как у Мэтта.

Севернее мой друг работал в офисе. Он мог видеть дым на расстоянии и слышать, как санитарный транспорт и пожарные машины несутся в район бедствия. Возможно, он почувствовал какую-то опасность для себя лично, но его мозг не подавал сигнала срочно спасаться или вообще что-либо немедленно предпринимать. Хотя уровень гормонов у него, должно быть, повысился, он, разумеется, не входил ни в какое сравнение с таковым у людей на Уолл-стрит или даже у той дамы, что стояла напротив меня на другой стороне Четырнадцатой улицы.

С моей стороны все это, конечно, лишь квалифицированное предположение. Я не брала анализов крови у людей 11 сентября и не замеряла активность их мозжечковых миндалин в тот день. Однако я зафиксировала работу мозжечковой миндалины Мэтта и двадцати двух других жителей Нью-Йорка через три года после события. Действительно, когда людей попросили вспомнить собственные впечатления от теракта, те, кто находился в тот день совсем близко к месту удара, как Мэтт, показали более высокую активность в мозжечковой миндалине, чем другие, которые находились дальше. Чем ближе мои испытуемые были к башням тогда, тем активнее реагировала их мозжечковая миндалина сейчас, когда они вспоминали тот день. Сигнал в мозжечковой миндалине был прямо связан с тем, насколько сильно и ярко испытуемые переживали свои воспоминания об 11 сентября: чем ближе они находились к эпицентру взрыва, тем эмоциональнее и ярче были их воспоминания – и тем мощнее активизировалась мозжечковая миндалина во время воспоминаний.

Сделанные нами снимки головного мозга выявили и второй важный показатель того, как расстояние от башен Всемирного торгового центра, на котором люди находились 11 сентября, отразилось на их воспоминаниях. Когда те, кто был близко, вспоминали тот день, наблюдалась пониженная активность в их парагиппокампальной коре. Считается, что эта область головного мозга человека участвует в обработке и распознавании деталей зрительных образов. Ранее психологи установили, что, когда мы зрительно воспринимаем эмоциональное событие, наше внимание сосредоточивается на его главных волнующих аспектах (например, на обрушении башен) за счет второстепенных деталей (скажем, людей, стоящих рядом с нами). В итоге мы плохо запоминаем эти подробности, поэтому впоследствии парагиппокампальная кора меньше вовлекается в процесс расшифровки и восстановления воспоминаний. То, что нейроны парагиппокампальной коры менее активны, когда мы вспоминаем эмоционально волнующие события, а нейроны мозжечковой миндалины более активны, объясняет, почему мы лучше помним основные эмоциональные детали и наши чувства в тот момент, но не всегда можем возродить в памяти точные подробности происходившего.

Когда я вспоминаю, как стояла на Шестой авеню и следила за летящей на меня огромной тучей пыли, испытанное в тот момент чувство полной растерянности легко восстанавливается и я быстро возвращаюсь в прошлое. Моя эмоциональная реакция во время воспоминаний создает ощущение ясной и живой памяти. Чувство, что моя память истинна, наверное, справедливо лишь частично. Я, конечно, хорошо помню падающую башню и мою реакцию на эту картину (то есть те части, за которые отвечает мозжечковая миндалина), но некоторые детали, которые больше зависят от работы парагиппокампальной коры, например красное платье женщины на другой стороне улицы, возможно, менее достоверны.

Исключительно важно четко понять, какие детали волнующих событий сохраняются в памяти лучше, чем подробности рядовых эпизодов, а какие вспоминаются с трудом. Ученые усердно работают над тем, чтобы разобраться в этой проблеме. Хотя мы еще не имеем точного ответа, уже известно, что, когда дело касается самых эмоциональных событий нашей жизни, уверенность в правдивости воспоминаний не может служить надежным подтверждением их точности. Этот вывод имеет важные последствия, к примеру, для судебной системы, особенно в отношении юридической силы показаний очевидцев, которые зачастую могут быть ошибочными без злого умысла со стороны свидетеля.

Рассмотрим, например, смерть Жана Шарля де Менезеса[265]. 22 июля 2005 года на станции метро Стокуэлл в Лондоне его застрелили офицеры полиции. Сначала свидетели говорили, что он перепрыгнул через турникет, убегая от полицейских. Вскоре стало ясно, что ничего подобного не было: де Менезес не убегал от полиции и не перепрыгивал через турникет. Показания очевидцев оказались ложными во многих отношениях. Воспоминания о том, во что де Менезес был одет, как конкретно реагировали полицейские и сколько раз они в него выстрелили, были противоречивы. Позже выяснилось, что полиция ошибочно подозревала его в попытке взорвать метро днем ранее, на самом же деле он был непричастен к подготовке террористического акта. История запутанная: полиция не смогла разобраться сразу и положилась на впечатления свидетелей. В конце концов правда просочилась в прессу, и полицию обвинили в искажении информации.

Назначение памяти – предоставлять нам возможность использовать прошлый опыт, чтобы направлять будущие мысли и действия. Если событие не стирается из памяти и мы верим, что оно происходило именно так, как мы его помним, то мы будем руководствоваться этим, не раздумывая, надежно ли воспоминание. Например, если однажды ночью вас жестоко избили, когда вы шли одни по парку, то вряд ли вы когда-нибудь снова войдете в парк в темное время суток, если только не в составе большой компании. Не важно, насколько точно вы помните, в какой части парка и в котором часу это произошло или как выглядел нападавший. Мозг не имеет возможности хранить всю информацию. Однако жизненно важно то, что у вас сохранилось убедительное воспоминание об эпизоде, которое служит постоянным напоминанием не ходить одному по укромным местам в ночное время.

Что касается нашей памяти, то нам необходимо ясно помнить и хорошее, и плохое, и безобразное, даже если наши воспоминания и не отражают происходившие события совершенно точно. Ребенку необходимо помнить болезненное ощущение, которое он почувствовал, прикоснувшись к горячей духовке, чтобы больше не пытаться вытащить кекс (или это была булочка?) прямо оттуда. Яркое воспоминание о провале на экзамене заставляет нас заниматься усерднее, чтобы следующий экзамен сдать на «отлично», а легко всплывающие в памяти сердечные страдания могут помочь не ошибиться при следующей попытке построить романтические отношения. Вера в то, что мы в состоянии использовать прошлый негативный опыт, чтобы научиться в будущем действовать лучше, по сути, подпитывает оптимизм. Оптимистичные люди – это совсем не обязательно те, кто имеет склонность приукрашивать прошлое или видит только хорошее в настоящем. Оптимисты смотрят сквозь розовые очки на будущее – вопреки всему печальному опыту, который имеют.

10. Почему победить рак слаще, чем выиграть «Тур де Франс»?

Как наш мозг превращает свинец в золото

Что бы вы предпочли – выиграть «Тур де Франс» или победить рак? Подозреваю, вы не будете долго думать, чтобы ответить. Скорее всего, вы считаете, что я не в своем уме, если задаю такой нелепый вопрос. Само собой, несмотря на необходимость изнуряющих тренировок, вам больше захочется стать прославленным чемпионом велосипедной гонки, которую каждый год проводят во Франции. Примерно за 23 дня велосипедисты преодолевают расстояние в 3500 километров. Нет никаких сомнений, что никто из нас не хочет проходить через тяжелое лечение химиотерапией, то, что является реальностью для большинства онкологических пациентов. Однако правда в том, что никто из нас не обладает полной информацией для ответа на этот вопрос – потому что никто из нас не испытывал на себе оба варианта. Лучшее, что нам остается, – попытаться представить, что такое преодолеть рак и как это – победить в «Тур де Франс». При первом варианте в воображении всплывают больничные палаты, врачи, выпадение волос, потеря веса, ощущение сильной усталости, тошнота, боль, страх и безысходность. Второй вариант вызывает чувство радости, подъем духа, ассоциируется с достижением, славой и счастьем. Насколько справедливы эти предположения? Есть только один человек на Земле, который может ответить на мой вопрос. Это семикратный победитель «Тур де Франс» Лэнс Армстронг, преодолевший онкологическое заболевание. Вот что он говорит:

Правда в том, что если бы меня попросили выбрать между победой в «Тур де Франс» и преодолением рака, я бы выбрал второе. Как ни странно это звучит, я бы предпочел титул победителя рака, а не чемпиона «Тур де Франс» – за все, что он сделал для меня как для человека, мужчины, мужа, сына и отца[266].

Лэнс Армстронг родился в Техасе в 1971 году. В двенадцать лет он начал заниматься триатлоном. Скоро выяснилось, что самая сильная его сторона – велосипед. В начале 1990-х он успешно выступал в велогонках, но, несмотря на успехи, на фоне ведущих спортсменов того времени его считали заурядным гонщиком. Затем на «Тур де Франс» 1996 года Армстронг неожиданно почувствовал себя плохо и снялся с соревнований. Через несколько месяцев у него обнаружили рак яичек. Метастазы уже распространились в мозг и легкие. Спортсмену удалили пораженное яичко и новообразования в мозгу. Но не прошло и двух лет после постановки диагноза, как Армстронг возвратился в профессиональный велоспорт – более сильным, чем прежде. В 1999 году он впервые выиграл «Тур де Франс» и продолжал побеждать еще шесть последующих лет.

Добился бы Армстронг таких достижений, если бы его жизнь шла гладко, без тяжелых испытаний, которые поставил перед ним рак? Возможно. Или он оставался бы одаренным, но не выдающимся атлетом? Мы никогда не узнаем; да это на самом деле и не имеет никакого значения. Важно то, что Армстронг думает по этому поводу. Если вы читали его автобиографию «Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни», то, думаю, согласитесь: Армстронг считает, что борьба с раком дала ему неожиданные силы и, должно быть, новое понимание жизни, которое позволило добиваться личных и профессиональных целей. Таким образом, если люди, которым не пришлось столкнуться с раком, воспринимают такую перспективу только в негативном свете, то Армстронг, как и другие выжившие в борьбе с онкологией, видит преимущество в том, что другие расценивают как несчастье.

«Философский камень»

В человеческом мозгу, похоже, есть «философский камень», который позволяет нам превращать несчастье в новый шанс. В древней алхимии философский камень считался ключевым элементом, при помощи которого можно преобразовать обычные металлы в золото и серебро и создать «панацею» – лекарство от всех болезней. Почти 2500 лет, вплоть до двадцатого столетия, философы и ученые от древних египтян до римлян и китайцев посвящали жизнь поискам философского камня. Несмотря на недавнюю замечательную попытку Гарри Поттера и его товарищей, камень, дающий его обладателю вечную жизнь, так и не был найден. Алхимики, как ни старались, ни разу не смогли сделать из металла нечто лучшее.

А вот мозг человека исключительно эффективен в превращении свинца в золото. Он проделывает это настолько быстро, что, кажется, затрачивает на работу минимум усилий. Наш мозг ищет и берет на вооружение самый полезный взгляд на любую ситуацию, в которую мы попадаем. Несмотря на то что мы страшимся невзгод (развода, потери работы или болезни), думая, что никогда не справимся с ними, обычно мы все это преодолеваем. Люди имеют тенденцию поразительно быстро возвращаться к нормальным уровням внутреннего благополучия после практически любой беды. Жертвы несчастных случаев, получившие паралич ног, всего через год радуются повседневным событиям точно так же, как здоровые люди[267]. Кроме того, они не отличаются от здоровых по уровню собственных оценок своего счастья в будущем. После развода уже через пару лет люди показывают тот же уровень удовлетворенности жизнью, что за год до развода. Тем, кто овдовел, требуется больше времени, чтобы возвратиться к прежним уровням благополучия, но и они тоже после смерти супруга добираются до них за несколько лет[268].

Ирония, однако, в том, что люди очень плохо прогнозируют, как будут чувствовать себя, если придется столкнуться с такими горестями. Если попросить людей оценить, как они будут справляться со сложившейся ситуацией в случае смерти любимого человека или паралича ног, они склонны переоценивать продолжительность и силу своей эмоциональной реакции. Обычно они отвечают так: «Моя жизнь закончится, я не смогу справиться». Вы никогда не услышите, чтобы кто-то сказал: «Что ж, если мой муж покинет меня, я быстро стану прежней, такой же счастливой, как и была» или «Если у меня отнимутся ноги, то я буду так же оптимистично относиться к своему будущему, как и любой другой человек». Тем не менее в большинстве случаев происходит именно так. Страдающие самыми разными болезнями пациенты говорят о значительно более высоком качестве жизни и уровне счастья, чем предполагают иметь здоровые люди, окажись они в таком положении[269].

Возьмем, к примеру, двадцатитрехлетнего Мэтта Хэмпсона. Однажды, во время, казалось бы, обычной тренировки по регби, жизнь Мэтта перевернулась навсегда. В результате неудачного стечения обстоятельств он сломал позвоночник, и его парализовало от самой шеи – судя по всему, на всю оставшуюся жизнь. За какие-то секунды Мэтт превратился из сильного независимого молодого мужчины в человека, которому круглые сутки требуется помощь. Теперь он передвигается в инвалидном кресле, которым управляет с помощью подбородка, и дышит через респиратор. Почти любой из нас автоматически пожалеет парня. Мы и подумать боимся, что можем оказаться на его месте. А Мэтт, напротив, говорит так: «Жизнь теперь другая. Она не кончилась, просто изменилась и не стала хуже, чем раньше. В некотором смысле стала даже лучше»[270]. «В некотором смысле стала даже лучше» – это потому, что, лишившись одних возможностей, например способности играть в регби, Мэтт компенсировал потерю приобретением новых умений и выявлением в себе других способностей. В своей новой жизни Мэтт пишет учебник по регби и автобиографию. Он ведет интернет-сайт по регби, руководит благотворительной организацией для детей с такими же травмами, как у него, и тренирует местную команду регбистов. Скоро будет построен его новый дом… Не побоюсь сказать, что многие из здоровых людей бледно выглядят на его фоне.

Фокус, который проделывает наш мозг, когда сталкивается с чем-то невыносимым, заключается в быстрых поисках другой стороны медали. Еще не заболев всерьез, мы смотрим на болезнь и связанную с ней инвалидность как на то, от чего нужно спастись любой ценой. Это адаптивный способ рассматривать жизненные трудности: он побуждает нас избегать лишений, держаться подальше от возможных опасностей и заботиться о своем здоровье. Однако, когда мы сталкиваемся с настоящими трудностями, такой способ становится бесполезным. Чтобы продолжать действовать, нам срочно нужно заново проанализировать положение дел и изменить свою оценку ситуации, в которой мы сами теперь оказались, причем таким образом, чтобы быть в состоянии жить дальше.

Разница между представлением, что ваша жизнь закончится, окажись вы в инвалидном кресле, и реальным опытом людей с ограниченными возможностями, которые живут полной и яркой жизнью, – пример постоянной ошибки, известной под названием переоценка воздействия (impact bias). Переоценка воздействия – это склонность людей переоценивать влияние неблагоприятного результата на наше внутреннее благополучие. Психологи обозначили несколько причин, по которым мы склонны переоценивать свою будущую эмоциональную реакцию. Во-первых, прогнозируя свои переживания по поводу еще не случившегося события, мы сосредоточиваем внимание только на отдельных сторонах того, какой будет жизнь после него. Например, представив себя в инвалидном кресле, большинство из нас подумает о том, что изменится в жизни, а то, что останется прежним, не учтет. Да, тогда мы уже не сможем прогуляться пешком, будем посещать только те места, что оборудованы для инвалидов, и станем гораздо более зависимы от других людей. Однако многое из того, что каждый день доставляет нам удовольствие, сохранится. Мы по-прежнему сможем читать книги, смотреть кинофильмы, ужинать в ресторане и проводить время с друзьями и семьей. Поначалу перемены в нашей повседневной жизни покажутся очень существенными и болезненными, но пройдет немного времени, мы привыкнем к новым обстоятельствам, и все, что нас радовало до несчастного случая, снова станет главенствовать в определении нашего благополучия. Игнорирование элементов, которые останутся неизменными, и концентрация только на том, что станет другим, приводят к несовпадению наших прогнозов о своих чувствах с тем, что на самом деле мы в итоге будем чувствовать.

Нам не просто не удается учитывать все, что остается прежним: мы еще и не в состоянии по достоинству ценить собственную замечательную способность приспосабливаться к новым условиям жизни. Человеческий мозг – исключительно гибкий и адаптивный механизм. Вспомните, как последний раз вы ходили в кинотеатр на премьеру. Свободных мест почти не осталось, и вы в итоге сидели в первом ряду, неудобно вытягивая шею, чтобы охватить взглядом весь экран. Сначала вам казалось, что у вас не только не получится насладиться кинокартиной, но и просто хорошо разглядеть то, что будет происходить на экране. Но прошло несколько минут, ваш мозг приспособился к новой форме получения информации, и вот вы уже захвачены фильмом и совершенно забыли, что вам «не повезло» купить один из последних билетов в первый ряд.

Разум не просто приспосабливается к новым ситуациям. Чтобы адаптироваться полностью, он создает новые способности, заменяя ими утерянные. Например, у людей, которые потеряли зрение, часто развивается более тонкий слух и обостряется осязание. Мэтт лишился двигательных возможностей, но развил дар сочинителя. Когда люди оказываются в одиночестве после разрыва продолжительных отношений, они быстро приобретают новые умения, в которых раньше не было необходимости. В любой паре обычно один партнер лучше готовит, а другой с удовольствием занимается организацией развлечений или оплачивает счета. Таким образом, если нет нужды учиться тому, с чем превосходно справляется ваш партнер, то, когда его уже нет рядом, вам приходится быстро самим разбираться, как приготовить сносный омлет и/или распланировать походы в гости. Как только вы осознаете свои новые таланты, вы сразу оцените позитивные последствия негативного события.

Поразительно, но переоценка неблагоприятных событий может случиться даже раньше, чем они произойдут. Если мы знаем, что в скором времени нас ждет увольнение с работы или расставание с партнером, то заранее стремимся посмотреть на неизбежное с позитивной стороны. Например, после экономического кризиса 2008 года, и особенно после банкротства банка Lehman Brothers в сентябре того же года, стало ясно, что работу потеряет невероятное количество людей. «Эффект домино» наступил не сразу. У большинства было какое-то время, чтобы осмыслить надвигающиеся события. Многие из тех, кто решил, что попадет под сокращение, начали воспринимать ситуацию не как бедствие, а как возможность для перемен в жизни и профессионального роста. Они воспользовались шансом вернуться к учебе или поискать более интересное место работы. Такая переоценка трансформирует негативную эмоциональную реакцию на увольнение еще до того, как человек столкнется с ним в реальности[271]. Это повышает гибкость и сокращает страх, а значит, вы лучше подготовитесь к неприятному, но неизбежному событию.

Как мозг это делает? Как мы в уме «переворачиваем» нежелательные ситуации? Искать ответ на этот вопрос при помощи экспериментальных методов довольно сложно. Мы с моими коллегами хотели бы проверить, как различается деятельность головного мозга, когда люди думают о печальных для себя событиях до и после того, как они станут частью их жизни. Но, как вы понимаете, было бы не совсем этично вызывать у добровольцев рак или объявлять им, что они уволены по сокращению штата. И что же делать в этом случае? Что мы придумали? Вот что: использовать одну из самых замечательных способностей человека – воображение. Можем ли мы вызвать перемены в оценке событий, попросив людей вообразить, что они оказались в неприятной ситуации?

Воображение – очень мощный инструмент. Человек физически не способен испытать на себе все жизненные обстоятельства, чтобы узнать, что для него хорошо, а чего следует избегать. Какие-то уроки жизни можно получить из опыта других людей, но этого недостаточно для прогнозирования результатов всех возможных ситуаций. Чтобы справиться с задачей, мозг создал ловкий прием – воображение. Оно выполняет важную работу, позволяя нам воспроизвести в голове и спрогнозировать исход огромного количества будущих сценариев. Мы непроизвольно занимаемся этим все время, даже не замечая, что делаем. Прежде чем принять предложение о другой работе, мы представляем, как будем себя чувствовать в незнакомой обстановке, каждый день общаясь с новыми коллегами и руководителем. Мы стремимся быстро прокрутить в мозгу практически любой шаг – и только потом совершать его в реальности. От похода в магазин до прыжка на тросе – все сначала переживается в голове. Такая гибкость ума дает больше, чем можно узнать из одних только поступков, и позволяет нам подготовиться к тому, что ждет впереди.

Люди так искусно пользуются воображением, что способны создавать в мозгу невероятно правдоподобные картины. Эти картины кажутся настолько «настоящими», что, воображая будущие события, мы в состоянии испытывать радость или боль, которые, вероятнее всего, возникнут, случись это в реальности. Например, представьте, что по вашей ноге ползет туча муравьев. Большинство из нас почувствуют омерзение при одной только мысли об этом. А теперь представьте, что вы ослепли. Запустятся чувства ужаса и уныния. Хотя большинство из нас не переживали в прошлом опыта продолжительной потери зрения и, возможно, не знают никого, кто столкнулся с такой проблемой, вообразить ситуацию все равно легко.

Наглядно представить себе очень неприятные события – вот что мы просили сделать наших добровольцев, пока фиксировали работу их мозга аппаратом МРТ[272]. Участникам представили список из самых разных проблем со здоровьем (к примеру, рак кожи или перелом ноги), попросили вообразить ситуацию, что в следующем году с ними произошла такая история, и рассказать нам, как, по их ожиданиям, они будут себя чувствовать. Чтобы определить, насколько несчастным каждый из участников нашего эксперимента ощутит себя во время воображаемого курса химиотерапии или если его нога будет закована в гипс, все они сосредоточивались на негативных аспектах нежелательных событий. После завершения эксперимента с воображением восьмидесяти разных заболеваний мы сделали неожиданный поворот. Добровольцам предложили пары состояний здоровья, степень нежелательности которых они оценили одинаково, и попросили выбрать один вариант. «Если бы вам пришлось перенести одно из этих заболеваний в следующем году – гипотетически, конечно, – что бы вы предпочли: мигрень или астму? Перелом ноги или перелом руки?» Таких пар было сорок. Затем мы снова провели сканирование головного мозга во время воображения всего списка заболеваний.

Стали ли участники иначе воспринимать тяжесть болезней после того, как им нужно было делать выбор? Да, именно так. Хотя выбор был чисто гипотетическим, за секунды, пока люди решали, какое из зол меньше, восприятие ими нежелательных состояний изменилось. Выбрав одну болезнь из двух (скажем, Стюарт выбрал блох, а не герпес), человек посчитал выбранный вариант (блохи) менее суровым, чем раньше, а отвергнутый (герпес) – более серьезным. Хотя оба заболевания на первый взгляд казались серьезными, изменив оценку выбранного варианта и рассматривая его в позитивном свете («блохи не так уж страшны: я просто куплю гидрокортизоновую мазь от зуда и вызову специалиста обработать жилье»), Стюарт испытал повышенное чувство благополучия.

Трансформация во взглядах Стюарта и остальных участников эксперимента на блох, герпес, а также другие беды четко прослеживалась в характере активности их головного мозга. Прежде чем Стюарту поставили сложную задачу «выбрать между блохами и герпесом», не наблюдалось значимых различий в работе его мозга, когда он представлял себя страдающим от этих проблем. Однако, как только он определился с выбором одного из двух неприятных состояний, такие различия неожиданно появились. Обнаруженные нами различия были очень похожи на те, что мы наблюдали, когда испытуемые выбирали, куда лучше поехать в отпуск. Тогда воображение человеком места, которое он выбрал, в сравнении с тем, что было отвергнуто, давало разницу в активности хвостатого ядра. В первом случае активность была выше, во втором – ниже. Напомню: хвостатое ядро – центр, располагающийся глубоко в мозгу, который сигнализирует об ожиданиях относительно эмоциональных последствий. В этом исследовании, после того как была выбрана боль в пояснице, а не, скажем, мигрень, фиксировалась более высокая активность в хвостатом ядре, когда участники обдумывали боль в пояснице, а не в голове. Хвостатое ядро, скорее всего, корректировало оценку поясничных болей с «ой, это ужасно» на «ничего хорошего, но не так уж и страшно».

Данные сканирования выявили еще одно существенное различие. Оно наблюдалось в той же структуре, которую мы раньше определили как ключевую в обеспечении оптимизма: в крючковидной передней поясной коре головного мозга.

Когда участники «выбирали болезнь», происходило следующее: после того как Аннабель, например, решила, что справиться с камнями в желчном пузыре будет легче, чем с камнями в почках, повышенная активность фиксировалась в ее крючковидной передней поясной коре, когда она представляла себя в первом состоянии. Считается, что крючковидная передняя поясная кора головного мозга прослеживает особенности воздействий, контролируя сигналы от структур мозга, обрабатывающих информацию об эмоциях и желаниях, и корректирует ответные реакции человека.

Представьте, что вы оказались в инвалидном кресле. Сначала вас охватывают отрицательные эмоции (паника, смятение) и негативные мысли («я уже никогда не смогу пробежаться по пляжу»). Однако, для того чтобы вы справились с собой, такие мысли вытесняются, а внимание переключается на позитив («по крайней мере, у меня есть любящая семья и моя голова в полном порядке»). Ключевую роль в этом процессе играет крючковидная передняя поясная кора головного мозга.

Угасание страха

Нейронные механизмы, которые я только что описала, сходны с теми, что отвечают за угасание страха. Чтобы изучить, как возникает страх, ученые часто прибегают к простой экспериментальной парадигме по выработке условного рефлекса страха. В этой схеме участник (чаще всего это крыса) получает небольшой электрический разряд (или другое неприятное воздействие) после предъявления стимула, в иных обстоятельствах совершенно нейтрального, например звука. Экспериментатор может включить резкий звук, а затем дать небольшой разряд. Участник эксперимента быстро понимает, что присутствие резкого звука означает, что дальше последует нечто очень неприятное. Со временем уже одного звука достаточно, чтобы вызвать реакции страха – к примеру, учащенное сердцебиение и выступающий пот.

В реальной жизни звуки и удары редко следуют один за другим, но вы легко вспомните массу примеров, когда две вещи ассоциируются друг с другом. Например, в детстве я каждое утро ходила в школу пешком. Чтобы добраться до нее, мне нужно было пройти по довольно спокойной улице. В первые несколько месяцев моей школьной жизни путешествие проходило без особых приключений. Но в одно «прекрасное» утро я столкнулась со страшного вида собакой. Она бешено лаяла, сверкая острыми зубами и разбрызгивая слюну. Поскольку я была маленькой девочкой, собака показалась мне громадной. Я окаменела. Та же самая цепь событий происходила в последующие несколько дней. В конце концов уже на подходе к той улице я начинала потеть, а сердце просто выскакивало из груди, независимо от того, видела я в тот день собаку или нет.

Через несколько недель собака исчезла. Может быть, хозяева решили держать ее в доме, а может, на нее напал еще более огромный и страшный зверь. Не знаю. Но, когда две недели прошли без всяких встреч с ней, я уже не трепетала, приближаясь к этой улице. Мое дыхание не становилось тяжелым и пульс не учащался в ту минуту, когда я выходила на когда-то столь пугающую меня улицу. Такой процесс психологи называют «угасанием страха». Человек постепенно понимает, что стимул, который раньше предсказывал неприятные последствия, уже стал нейтральным.

Ученые Нью-Йоркского университета Элизабет Фелпс и Джо Леду в серии экспериментов показали, что крючковидная передняя поясная кора головного мозга вместе с другими частями середины передней предлобной коры отвечает за подавление реакции страха, которую порождает мозжечковая миндалина[273]. Амигдала необходима для формирования реакций страха на условные стимулы (например, звук или, как в моем случае, улица) в соответствии с выученными ассоциациями (звук = удар, улица = собака). Когда стимул уже не представляет собой верный признак опасности, реакция страха отключается, и главную роль в этом процессе играет крючковидная передняя поясная кора. Если бы у нас не было механизма, который гасит страх, когда тот становится необоснованным, мы бы, наверное, нервно оглядывались все двадцать четыре часа в сутки.

Но мы так не делаем. Большинство людей весело шагают по улице, а когда сталкиваются с тревожными событиями, часто прилагают сознательные усилия, чтобы успокоиться. Представьте, что вы летите на самолете и вдруг начинает трясти. Ваша мозжечковая миндалина стремительно включается в дело, вы начинаете истекать потом, а потом говорите себе: «Это просто турбулентность. Я попадал в нее много раз, но ничего не случалось. Сейчас опущу кресло, лягу и буду наслаждаться “скачкой”». То, что вы делаете, – это управление своими эмоциями. Ваша передняя предлобная кора подавляет реакцию мозжечковой миндалины, и сердечный ритм стабилизируется. Существует много способов контролировать собственные эмоции. Мы можем сдерживать одни мысли и вызывать другие (например, думать о приятном событии, чтобы публично не заплакать после неприятной встречи), концентрироваться на определенных сторонах ситуации или позитивно переформатировать обстоятельства, как это сделал Мэтт, когда оказался в инвалидном кресле.

Искаженное восприятие

Управляя собственными эмоциями, пересматривая отношение к разным событиям и подавляя страх, мы изменяем свой взгляд на мир. Не меняется ли в этом случае и наше зрительное восприятие того, что нас окружает? Следует ли буквально понимать выражение «видеть мир через розовые очки»?

Рассмотрим иллюзию миража, то есть ложное чувство, что видишь воду в пустыне. В опубликованной в 2001 году статье говорится, что нет необходимости находиться в пустыне, чтобы жажда изменила ваше восприятие[274]. Когда люди постоянно хотят пить, они более склонны усматривать прозрачность (качество, которое ассоциируется с водой) в неоднозначных визуальных объектах, чем те, у кого все в порядке. Непреодолимая жажда, вероятно, отражалась на восприятии окружающего пространства участниками эксперимента, и они видели жидкость там, где ее не было. Возьмем другой пример – тенденцию ошибочно «узнавать» любимого человека в толпе, особенно тогда, когда очень хочется его или ее встретить. Желания влияют на зрительное восприятие таким образом, чтобы оно соответствовало нашим целям, обманом заставляя видеть воду, когда нас мучает жажда, и любимого, когда мы чувствуем себя одиноко.

В креативном и несколько выходящем за рамки приличий эксперименте ученые Эмили Балсетис и Дэвид Даннинг показали, что изменять восприятие могут наши желания[275]. Они попросили студенток одеться как Кармен Миранда. Эта бразильская певица и актриса 1940–1950-х годов была известна своими экстравагантными костюмами в народном стиле, в которые входили шляпы, украшенные разными тропическими фруктами. Обычно она носила такие своеобразные шляпы в кинофильмах и разных бродвейских шоу, в основном мюзиклах. Студентки должны были пройти через двор университетского городка туда и обратно (111 метров в каждом направлении) одетыми в юбку из травы, бюстгальтер из кокосов и шляпу с пластиковыми фруктами. Сценарий легко мог быть взят из известного ночного кошмара. Он вам знаком: вы голая стоите перед сверстниками, которые полностью одеты и смотрят на вас, не веря собственным глазам. Правда, участницы были не совсем голыми, их плоть прикрывали кокосовые лифчики, травяные юбки и фруктовые шляпы. По мне, так никакой разницы. Поразительно, но исследователи смогли найти 32 студентки, которые вызвались (да, вызвались!) принять участие в сумасшедшем проекте в обмен на… нет, не на несколько тысяч долларов, а просто на зачет по предмету.

Прежде чем отправить студенток публично ставить себя в неловкое положение, исследователи сказали половине группы, что они, если хотят, могут выбрать другое задание. Затем те участницы подписали документ под названием «Свобода выбора». Их обозначили как «группу максимального выбора», они сами выбрали себе задачу. Второй половине участниц сказали, что экспериментатор выбрал для них задачу из нескольких вариантов. Они подписали документ под названием «Выбор экспериментатора» и стали «группой минимального выбора».

Обе группы прогулялись по двору туда и обратно в вышеупомянутом одеянии. Потом всем участницам задали элементарный вопрос: «Какое расстояние вы прошли?» Как я упоминала, длина двора составляла 111 метров. Пройдя это расстояние в лифчиках из кокосов и шляпах из пластиковых фруктов, студентки восприняли его так, как желало их сердце, – они заметно недооценили длину двора. Участницы из второй группы предположили, что длина двора составляет примерно 55 метров, девушкам из «группы максимального выбора» двор показался еще короче: в среднем они оценили расстояние всего в 33 метра.

Исследователи на этом не остановились. Эксперимент «Кармен Миранда» прошел настолько успешно, что они решили предложить студентам еще одну забавную задачу. На этот раз участникам разрешили остаться в собственной одежде, но попросили встать на колени на универсальный скейтборд и, отталкиваясь руками, подняться на холм. Студентов опять распределили по группам максимального и минимального выбора. А после выполнения задания спросили, как они оценивают крутизну холма. И снова тем участникам, которые сами выбирали себе задачу, она показалась менее неприятной: они оценили склон в 24°. Те студенты, кто выбора не имел и кому задачу назначил экспериментатор, решили, что угол наклона составлял в среднем 31°.

Эксперименты Эмили Балсетис и Дэвида Даннинга «Прогуляйтесь в лифчике из кокосов и фруктовой шляпе» и «Заберитесь на холм при помощи рук» позволяют сделать следующий вывод. Стремление людей добиться положительных результатов и уклониться от отрицательных имеет столь большую силу, что даже изменяет наше зрительное восприятие мира. Но это еще не все. Люди чаще нереалистично воспринимают окружающую обстановку и находят ее менее пугающей (например, путь, который надо пройти, кажется им короче, а холм, на который надо забраться, более пологим), если они сами принимали решение, выполнять или не выполнять неприятную задачу.

Роль когнитивного диссонанса

Почему когда человек сам выбирает неприятную задачу, она становится более терпимой? Решение выполнять стыдное или физически трудное задание вступает в конфликт с существовавшим раньше представлением («Не стоит ходить по кампусу полуголой и с фруктами на голове»). Этот конфликт, известный как когнитивный диссонанс, вызывает негативное возбуждение. Возникшую эмоцию дискомфорта можно смягчить, изменив свое отношение к ситуации («Ладно, идти недалеко, а я сделаю это быстро, так что никто и не заметит»).

В 1950-е годы в Соединенных Штатах существовала секта, члены которой верили, что 21 декабря 1954 года пришельцы из космоса уничтожат нашу планету. Историю этой религиозной общины рассказал отец теории когнитивного диссонанса Леон Фестингер в своей книге «Когда пророчество не сбывается» (When Prophecy Fails)[276]. Сектанты верили, что инопланетяне известили о конце света их лидера, миссис Кич, с обещанием спасти ее последователей и никого, кроме них. Увы, когда 21 декабря наступило и прошло без пришествия инопланетян, стало ясно, что конец света не так уж и близок. Однако, вместо того чтобы разочароваться и покинуть секту, члены группы только укрепились в вере. Среди них распространилось убеждение, что своим благочестием они сами спасли мир от разрушения и все снова стало хорошо.

Непоколебимая уверенность членов секты в предводительнице и ее предсказании не соответствовала действительному положению вещей (с Землей ничего не случилось). Этот конфликт запустил внутренний диссонанс, который благополучно разрешился принятием новой идеи: «Миссис Кич права, и, поскольку мы верили в нее, мир был спасен».

Чтобы когнитивный диссонанс возник, прежде всего нужно было, чтобы члены группы свободно решили вступить в ее ряды, не имея других скрытых мотивов. В случае насильственного вовлечения в секту со стороны других сектантов или денежной платы за вступление не понадобилось бы смягчать когнитивный диссонанс. Он бы просто не возник, потому что членство объяснялось бы не только внутренней верой, но и другими мотивами (деньги, внешнее воздействие) и не вступало бы в противоречие с реальностью, когда конца света все же не случилось.

Фестингер продолжил демонстрировать свою теорию в лаборатории. Вместо того чтобы убеждать людей в надвигающемся апокалипсисе, он просто попросил участников эксперимента в течение часа выполнять скучную работу. Им нужно было переворачивать страницы книги – малоинтересное занятие, как ни посмотри. Затем участникам нужно было убедить нового добровольца в том, что на самом деле это неплохое занятие. За это убеждение другого человека в желательности задачи участники получали либо один доллар, либо двадцать. Затем их попросили оценить, насколько занимательной была работа в действительности.

Участникам, которые получили только один доллар, задача «Переверни страницу» показалась более интересной, чем людям, получившим двадцать. В чем было дело? Почему добровольцы, получившие меньше, ушли домой, полагая, что действительно неплохо провели в лаборатории целый час? Похоже, мало заработавшим участникам, которые нажили всего один доллар, пришлось избавляться от диссонанса. Вот источник внутренней коллизии: с одной стороны, люди считали работу нудной; с другой стороны, им пришлось убеждать другого человека в том, что занятие это на самом деле занимательное, причем, несомненно, без всякого видимого основания. Это должно означать, что работа и вправду была не так скучна, как показалось сначала. Однако те, кто получил больше денег, легко разрешили конфликт, объяснив свой обман необходимостью. Им пришлось убеждать другого студента, что нет ничего интереснее, чем переворачивать книжные страницы, чтобы добыть приличную сумму (двадцать долларов). А те, кто положил в карман всего доллар, были вынуждены искать другое оправдание своим действиям, и поэтому они просто поменяли собственную оценку задачи со «скучной» на «сносную». Противоречие смягчилось.

Таким образом, мы снова видим, что человеческий мозг находит быстрый и простой способ восстановить внутреннюю гармонию. Изменяя свое отношение к ситуации, мы обретаем чувство благополучия. В физике принцип относительности требует, чтобы все уравнения, описывающие физические законы, записывались одинаково, независимо от точек отсчета и систем координат. Однако человеческие отношения и оценки прежде всего субъективны, а поэтому свободно трансформируются, чтобы соответствовать нашим постоянно меняющимся обстоятельствам и целям. Так, одна и та же задача может сейчас выглядеть скучной, а завтра – сносной. Развод, потеря работы и рак могут одному человеку казаться катастрофой, а другому – возможностью для личностного роста. Все зависит от семейного положения человека, состояния его здоровья и трудоустройства. Субъективны не только убеждения, отношения и оценки. Мозг прекрасно меняет и восприятие физического мира в соответствии с нашими потребностями. В то или иное время мы по-разному будем видеть одно и то же событие, один и тот же стимул. Два человека могут смотреть на некий холм, и одному он покажется крутым, а другому пологим – исходя из того, что каждый из них ожидает найти на вершине холма. Университетский двор может быть большим для одного и маленьким для другого – в зависимости от того, решился ли человек пройти по нему в лифчике из кокосов, юбке из травы и шляпе с пластиковыми фруктами.

11. Мрачная сторона оптимизма?

От Второй мировой войны до банковского кризиса: недооценивать риск – все равно что пить красное вино

Леопольд Треппер был советским разведчиком. В начале Второй мировой войны его поселили в Брюсселе под видом канадского фабриканта. Прикрытием Трепперу служила экспортная фирма под названием Foreign Excellent Raincoat Company (букв. Компания иностранных первоклассных дождевиков), имевшая филиалы по всей Европе. Своих работодателей он тем не менее обеспечивал не только непромокаемой одеждой. Он передавал сверхсекретные данные, которые могли изменить ход истории и переломить течение одной из самых кровавых битв человечества. К несчастью, информация Треппера была очень тревожной, настолько страшной, что ее игнорировали, принимая за дезинформацию. Весьма вероятно, что такое отношение к результатам работы этого разведчика и стоило Советскому Союзу бесчисленных военных потерь и жертв среди гражданского населения[277].

Псевдоним Треппера – Лейба Домб, но даже имя, данное ему при рождении, не раскрывало его истинного происхождения. Он носил вполне немецкую фамилию и такое же имя, как император Священной Римской империи Леопольд I, король Венгрии с 1655 года. Однако с христианским императором у него не было ничего общего. Треппер был евреем, родился в бедном городке Новы-Тарг в Австро-Венгерской империи, ребенком вместе с семьей переехал в Вену. С годами стало ясно, что он не из тех людей, кто сидит тихо, когда мир вокруг сотрясают катаклизмы: его тянуло в политику. Сначала Треппер присоединился к большевикам, членам Коммунистической партии, и в девятнадцать лет попал в польскую тюрьму за организацию забастовки. Освободившись из тюрьмы, он отправился в Палестину, где вступил в «Ха-шомер ха-цаир», сионистское социалистическое движение, боровшееся против британских мандатных властей, а после высылки из Палестины поехал во Францию. Оттуда снова пришлось бежать, когда французская разведка раскрыла политическую организацию, в которую он вступил…

На этом этапе своей жизни Треппер и оказался в Москве. Он быстро стал агентом Генерального штаба РККА и получил задание создать и руководить советской разведывательной сетью в оккупированных нацистами государствах Европы. Сейчас эта сеть известна как «Красная капелла».

Пока Треппер налаживал в Европе процветающий бизнес, немцы готовились к самому крупному наступлению в военной истории человечества – вторжению в Советский Союз. Гитлер заявлял о намерении оккупировать СССР еще в 1925 году в книге «Моя борьба» (Mein Kampf) и пятнадцать лет спустя был готов претворить в жизнь свои мечты о разгроме этой страны. В декабре фюрер получил и одобрил Директиву № 21 – план операции «Барбаросса»[278].

Треппер сразу предупредил русских об объектах наступления Гитлера:

1 февраля я отправил подробное донесение с точным количеством дивизий, которые выводят из Франции и Бельгии для отправки на восток. В мае через советского военного атташе в Виши, генерала Суслопарова, я передал предварительный план наступления и указал первоначальную дату начала операции – 15 мая, затем – уточненную дату и окончательную[279].

Окончательной датой нападения на СССР стало 22 июня 1941 года. В Советский Союз вторглось 4,5 миллиона солдат, что не оставляло никаких сомнений в отношении намерений нацистского лидера. Однако в феврале Сталин верил, что немцы на восток не пойдут[280]. Две страны имели довольно крепкие дипломатические и экономические связи, а также официально подписанное соглашение. В 1939 году Советский Союз и Германия заключили договор о ненападении, известный как пакт Молотова – Риббентропа. В дополнительном соглашении к документу тайно оговаривалось разделение между ними пограничных государств. Сталин, по всей вероятности, не воспринимал немцев как самых надежных союзников, но и вообразить, что они нанесут вероломный удар, он тоже был не в состоянии: донесения Треппера привели советского лидера в такое бешенство, что он приказал наказать разведчика за ложную информацию.

Если бы Треппер являлся единственным источником неприятных новостей, то нежелание Сталина принимать их во внимание еще как-то можно было бы понять: что значат слова одного разведчика в сравнении с договором, подписанным двумя державами? Однако Треппер не был единственным. Вскоре после того, как он первым предупредил Москву о запланированном нападении, другой советский разведчик, Рихард Зорге, также известный как Рамзай, информировал правительство о сосредоточении на границе 150 немецких дивизий. Некоторое время спустя Зорге сообщил Сталину и точную дату наступления фашистов, но ему тоже не поверили. Не поверили и президенту Рузвельту, который передал русскому послу данные о готовящемся вторжении в СССР, собранные американскими разведчиками[281]. Сталин отмахивался от жестокой реальности. «Тот, кто закрывает глаза, ничего не видит даже при свете дня. Так поступал Сталин и его окружение», – писал Треппер[282]. Конечно, Сталин и его штаб во многом отличались от прочих людей (будем надеяться, что на столь страшные поступки и мысли мало кто способен). Но в этом случае они рассуждали абсолютно предсказуемым, совершенно обычным для человека образом.

Зарыть голову в песок

Вот небольшой список событий. Попробуйте оценить вероятность столкнуться с ними в собственной жизни (если вы уже пережили какую-то ситуацию из списка, взвесьте возможность испытать это еще раз). Насколько вероятно, что вы:

1) получите онкологический диагноз?

2) разведетесь?

3) потеряете работу?

Давайте рассмотрим первый вопрос. Как вы оценили вероятность этого события лично для себя? В Соединенных Штатах разные виды рака становятся причиной примерно четверти всех смертей[283]. Шанс заболеть раком у каждого отдельного человека, конечно, выше – около 33 %. Ваша оценка была выше или ниже?

Точно так же как русские недооценили вероятность немецкого вторжения, большинство людей склонны недооценивать возможность неблагоприятных событий в их собственной жизни[284]. По первому вопросу (онкология) большинство обычно оценивает ее ниже 33 %, по второму пункту (развод) – ниже 50 % (при этом в западном обществе примерно половина браков как раз и заканчивается разводом).

В серии экспериментов Нил Вайнштейн (автор термина склонность к оптимизму) продемонстрировал, что люди оценивают собственные шансы на неблагоприятные события (вероятность быть уволенными, заболеть раком легких, спиться) гораздо ниже среднестатистических значений. Но простой математический расчет показывает: если большинство людей считают, что их шансы столкнуться с нежелательными жизненными обстоятельствами ниже средних, то эти люди явно ошибаются. Ведь все никак не могут жить лучше среднего человека.

Все, конечно, не могут, но в глубине души каждый думает, что конкретно у него все сложится хорошо. Мы свято верим, что наши дети вырастут здоровыми и счастливыми. Стоя перед алтарем или в ЗАГСе, мы надеемся радостно прожить рука об руку до конца своих дней, но половину пар все равно ждет развод: он стал настолько обычным делом, что, как писал Оскар Уайльд, «мир смотрит с подозрением на все, что кажется счастливой семейной жизнью».

Наверное, кому-то из вас этот конкретный факт не покажется удивительным. Из личного опыта мы знаем: любовь не оставляет места ни статистике, ни вообще каким бы то ни было рациональным рассуждениям. Даже переживание разрыва или развода совсем не обязательно радикально омрачает наше радостное восприятие жизни – по крайней мере, не настолько, чтобы помешать совершить новую попытку. Большое количество повторных браков говорит о том, что, обжигаясь раз, два или три, мы по-прежнему верим, что следующая попытка будет успешнее. Новый брак, как сформулировал Сэмюэл Джонсон [285], это «победа надежды над опытом».

Может, мы просто не знаем об огромном количестве разводов? Или думаем, что в нашей семье все будет, скажем… по-другому? В 1993 году психологи Линн Бейкер из Университета штата Техас и Роберт Эмери из Виргинского университета решили обстоятельно изучить этот вопрос[286]. Они нашли людей, которые собирались вступить в брак, и попросили их оценить уровень разводов в Соединенных Штатах. Как оказалось, большинство участников эксперимента практически не ошиблись в оценке средней вероятности развода. Затем ученые спросили, что думает каждая пара о перспективах собственного брака. Почти все идеализировали продолжительность своего брачного союза, недооценивая не только вероятность развода, но и размах негативных последствий, с которыми можно столкнуться в случае, если брак развалится. А что, если значительно повысить осведомленность людей о проблемах развода? Тогда люди снимут розовые очки? Линн Бейкер и Роберт Эмери утверждают: нет. Они выяснили, что даже после курса по семейному праву нереалистичный оптимизм студентов по поводу своего супружества ничуть не ослабел.

Точно так же как Сталин закрыл глаза на предупреждения Треппера, студенты-юристы не считали, что общие негативные последствия развода могут иметь какое-либо отношение к их собственному будущему. Другими словами, люди, даже когда им предоставляют подробную надежную информацию (например, среднюю вероятность развода или точную дату немецкого вторжения), зачастую не обращают на это никакого внимания, изо всех сил надеясь на лучшее[287].

Не только Сталин отворачивался от реальности во время Второй мировой войны. По другую сторону границы немецкий главнокомандующий тоже терял чувство реальности, игнорируя предупреждения своих экспертов. Гитлер рассчитывал на скорую победу в борьбе с Советским Союзом[288]. Он не предусматривал долгой кровопролитной битвы, которая ждала впереди, и поэтому не приготовился к тому, что война будет идти и зимой, в мороз. Отсутствие адекватного планирования привело к тому, что, когда лето и осень прошли, а война продолжилась, войска Гитлера оказались плохо экипированными. У них не было необходимой теплой одежды и снаряжения, способного переносить суровые условия. Гитлер неверно оценил не только продолжительность операции, но и финансовые последствия. Хотя фюрера заранее предупреждали об огромных экономических затратах, которые может повлечь за собой операция «Барбаросса»[289], он заявил, что «впредь не намерен больше слушать речей подобного рода и с этого момента затыкает уши, чтобы сохранять спокойствие духа»[290]. Долго сохранять спокойствие духа Гитлеру было не суждено.

В отличие от советского и немецкого главнокомандующих большинство из нас не распоряжаются судьбами государств. Нам не нужно строить прогнозы, которые определят, вступать стране в войну или не вступать, готовиться к вторжению или не готовиться. Однако, как показали Вайнштейн и другие ученые, когда речь идет о наших любовных отношениях, нашем здоровье и нашей карьере, мы тоже недооцениваем возможные подводные камни. Высокие ожидания определяют выбор и изменяют ход жизни человека. Например, если мы надеемся на долгий, счастливый брак, то можем не подписать брачный договор – и впоследствии оказаться втянутыми в пренеприятный бракоразводный процесс. С другой стороны, не будь у людей позитивных ожиданий по поводу долговечности отношений, то никто, наверное, никогда бы не сделал решительного шага.

Как мы поддерживаем оптимизм, сталкиваясь с реальностью?

По данным, собранным психологом из Йельского университета Дэвидом Армором, около 80 % населения разделяют оптимистичные взгляды на жизнь. Но, как бы ни была распространена склонность к оптимизму, сам феномен просто сбивает с толку. Весьма озадачивает тот факт, что мы занимаемся ежедневными делами, переживая негативные и позитивные события, читаем газеты, знаем, что мировая экономика испытывает трудности, что благополучное состояние природы под угрозой, понимаем, что существует много рисков для здоровья, к примеру рак и СПИД… и все равно недооцениваем свои шансы застрять в пробке, испытать головную боль и попасть под удар воинственного главнокомандующего.

Согласно известным теориям научения, человек (как любое другое животное) должен извлекать уроки из негативного (и позитивного) опыта и корректировать свои ожидания. Почему же мы этого не делаем?

Вспомните исследование, которое я проводила в Вейцмановском институте в Израиле (оно описано в Прологе). Студенты Института Вейцмана примерно на 20 % переоценили собственные шансы на то, что в следующем месяце с ними произойдут приятные повседневные события (например, новое интересное знакомство с представителем противоположного пола или отличная вечеринка). Несмотря на то что за плечами студентов были годы жизни и они могли бы точнее спрогнозировать вероятность обычных эпизодов в следующем месяце, студенты все равно демонстрировали неоправданный оптимизм.

Все, что требуется людям для относительно точного предвидения, – оглянуться назад и сказать себе: «В прошлом месяце я опоздал почти на все вечеринки, мне не понравилась половина кинофильмов, что я посмотрел, и я ни разу не дождался подарка от своей девушки. Следовательно, и в этом месяце я, скорее всего, не приду вовремя на большинство встреч, останусь доволен не более чем половиной кинокартин, на которые схожу, и вряд ли получу подарок». В целом правильная обработка информации имеет ключевое значение для оптимального поведения. Возникает вопрос: каким же образом сохраняются нереалистичные надежды на будущее при наличии обширной информации, которая противоречит таким ожиданиям? Мы с моим студентом Кристофом Корном приступили к поискам ответа.

Вот как мы рассуждали: если люди не отказываются от нереалистичного видения предстоящих событий, даже имея точные данные, – значит, мозг избирательно обрабатывает информацию относительно будущего. Смещение научения, если хотите. Смещение, которое позволяет включать в нашу картину будущего желательную информацию, а нежелательную не включать, приводит к оптимизму. Так работает мозг? А если так, то почему?

В начале этой главы я просила вас оценить вероятность того, что вам придется пережить ряд негативных событий (онкологическое заболевание, развод, потерю работы). Примерно такое же упражнение я провела и с группой добровольцев. Пока они оценивали свои шансы столкнуться с разными неблагоприятными жизненными событиями (например, сломать конечность, опоздать на самолет, попасть в автомобильную аварию – всего было 80 вариантов), аппарат МРТ фиксировал активность в их мозгу.

Когда добровольцы закончили обдумывание всех представленных вариантов, но еще находились под наблюдением МРТ, я ознакомила их с данными по средней вероятности таких событий для людей нашего развитого мира, как рассказывала вам выше в этой главе. Извлекут ли участники эксперимента пользу из полученной обратной связи? Скорректируют ли свои оценки? Вот какими были ключевые вопросы. Мы хотели выяснить, что люди будут делать с новой информацией. Неужели мозг по-разному воспринимает желательные и нежелательные факты? Может ли это (по крайней мере, частично) объяснять склонность к оптимизму?

После того как участники ознакомились со статистикой вероятности разных негативных событий, их попросили снова оценить собственные шансы столкнуться с ними в жизни. В целом добровольцы учли представленную информацию. Однако – и это ключевое открытие! – наблюдалось разное влияние желательных и нежелательных фактов на ожидания в будущем. Если Джейн оценивала свои шансы получить язву желудка в 25 %, а затем узнала, что средняя вероятность составляет только 13 %, она, скорее всего, скорректирует предположение при второй попытке (возможно, определит свои шансы в 15 %). Но если она изначально решила, что ее вероятность встретиться с болезнью – всего 5 %, а потом выяснилось, что средний показатель гораздо хуже и составляет 13 %, она поправит свою оценку совсем незначительно, если вообще это сделает.

А что, если разница в запоминании приятной и неприятной информации объясняет избирательную корректировку ожиданий? Может быть, Джейн помнит позитивную статистику, но забывает информацию, которая мешает оптимистически смотреть на будущее? Нет, дело было не в этом. Участники одинаково хорошо помнили представленные им проценты вероятности, независимо от того, насколько желательны они были. Как и в исследовании, проведенном Бейкер и Эмери, наши испытуемые без проблем воспроизводили точные средние показатели вероятности нежелательных событий. Ошибка наблюдалась не в восприятии информации, а в использовании. Когда данные были лучше, чем ожидалось, люди обращали на них внимание и учитывали в своих построениях о будущем («Вероятность смерти в возрасте до 60 лет – всего 10 %… я, наверное, проживу дольше, чем думала раньше»). А когда средние данные оказывались хуже, чем думали люди, их отбрасывали («Ммм… вероятность заработать инсульт – 23 %, но это не имеет отношения лично ко мне – у меня прекрасное здоровье»). Одна и та же информация воспринималась как важная или несущественная, в зависимости от того, была она лучше или хуже ожидаемой.

Активность мозга участников нашего эксперимента показала, что конкретно происходило с людьми. Обычно, когда у нас есть те или иные ожидания, мозг прослеживает различия между прогнозом и исходом дела[291]. Скажем, вы пришли на ужин в новый ресторан и официант рассказывает вам о блюде дня – равиоли с омаром. Цена блюда в меню не значится, поэтому, пока официант ведет свой рассказ, вы быстренько прикидываете возможную стоимость деликатеса. 27 долларов, думаете вы. Официант заканчивает повествование описанием сливочного соуса и объявляет цену: 35 долларов. Вы несколько ошарашены, и несоответствие между вашим предположением и реальностью отражается в усилении активности мозга. Чем больше разница, тем сильнее мозговой импульс. Такой «сигнал о несовпадении» имеет ключевое значение. Мозг использует его, чтобы извлечь урок – скорректировать ожидания. В следующий раз, когда вы окажетесь в этом ресторане, у вас в голове будет не только точная цена сочного омара, но и база для сравнения. Когда предложат новое блюдо – скажем, фетучини с устрицами, – вы уже, скорее всего, точнее прикинете его стоимость.

Аналогичным образом, ознакомив участников эксперимента со статистикой уровней распространенности негативных событий, мы наблюдали активность в лобных долях, которые прослеживали разницу между оценками людей и представленными данными. Поэтому когда Говард, один из наших добровольцев, оценил свои шансы на получение бородавок в 20 %, а потом узнал, что средняя вероятность их появления ниже (около 12 %), в структурах его лобных долей наблюдалась повышенная активность. Если бы разница была больше (скажем, он изначально оценил бы вероятность в 30 %), сигнал был бы еще мощнее.

Мы уже знали, что мозг отслеживает ошибки в прогнозах, и это никого не удивляло. Неожиданным стало то, что мозг адекватно реагировал на несовпадения только тогда, когда новая информация была позитивной (как в предыдущем примере). Когда же новость оказывалась нежелательной (если человек оценил свои шансы пострадать от остроконечных бородавок в 1 %, а узнал, что средняя вероятность составляет около 12 %), мозг не слишком тщательно отслеживал ошибку. Поскольку лобные доли фиксировали желательные ошибки и пропускали нежелательные, люди больше учились на хороших новостях, а не на плохих. В результате участники эксперимента вышли из нашей лаборатории даже более оптимистичными, чем входили туда!

Преимущество

Хорошо ли это? Недооценивая риски для своего здоровья, мы понижаем шансы на то, что будем заниматься профилактикой и проходить осмотр у врачей, и повышаем вероятность рискованного поведения[292]. Сколько раз вы ленились нанести солнцезащитный крем в жаркий день и говорили себе, что вряд ли рак кожи возникнет за один-единственный раз? А что вы думаете по поводу пропуска планового медосмотра, когда у вас ничего не болит? А как насчет незащищенного секса? Недооценка риска может привести к бесконечному количеству проблем со здоровьем, которые вполне можно было бы предотвратить и не тратить на них миллионы государственных долларов.

Почему мозг человека настроен таким образом, что корректирует процесс познания окружающего нас мира? Зачем мы сформировали систему, которая заставляет неточно прогнозировать будущее? Может, неоправданный оптимизм имеет значение для выживания нашего вида?

Как описано в главе 3, оптимизм может стать самоисполняющимся пророчеством. Возьмем, к примеру, исследование, в котором наблюдались 238 пациентов, страдающих онкологическими заболеваниями. Поразительно, но было установлено, что вероятность смерти в течение полугода у пессимистично настроенных людей старше 60 лет была больше, чем у оптимистичных пациентов того же возраста и в таком же состоянии[293]. Оптимисты быстрее пессимистов восстанавливаются после операций коронарного шунтирования и реже нуждаются в повторной госпитализации[294]. Наверное, именно в этом кроется причина того, что мозг плохо запоминает нежелательную информацию относительно будущего. Недооценка вероятности плохих событий в будущем понижает уровень стресса и тревожности, что очень полезно для здоровья.

Оптимизм дает и другие преимущества, которых многие из нас даже не предполагают. Посмотрите на список и попробуйте догадаться, какие пункты говорят об уровне оптимизма человека.

1. Количество рабочих часов в день.

2. Наличие сберегательного счета.

3. Пристрастие к мороженому.

4. Семейное положение.

5. Ожидаемый возраст ухода на пенсию.

6. Курение.

7. Неразрывная связь со своим ноутбуком.

По каждому из пунктов, которые, с вашей точки зрения, имеют связь с уровнем оптимизма, попробуйте спрогнозировать направление связи. Среди оптимистов больше курящих или некурящих? Они позже уходят на пенсию или раньше? Оптимисты любят мороженое или не любят?

Экономисты Манью Пури и Дэвид Робинсон из Университета Дьюка решили исследовать связь между оптимизмом и выбором, который мы делаем в жизни[295]. Свое исследование они построили на основе данных доклада Совета Федеральной резервной системы США о финансовом положении потребителей. Доклад включает в себя ответы на многочисленные вопросы о рабочем графике людей, тратах и сбережениях, поведении в отношении здоровья и ожиданиях на будущее. Уровень оптимизма Пури и Робинсон определяли по ответам на вопрос «Как долго вы рассчитываете прожить?». Обычно люди переоценивают продолжительность своей жизни на несколько лет. Сопоставляя собственные ожидания людей со средними показателями их возрастной группы, которые приводятся в специальных таблицах продолжительности жизни, ученые получали прекрасный индикатор оптимизма каждого респондента. Они знали, что ошибочное суждение о продолжительности своей жизни – хорошее средство измерения уровня оптимизма, поскольку уже доказано его соответствие стандартным психологическим тестам на оптимизм.

Пури и Робинсон разделили респондентов на сверхоптимистов, умеренных оптимистов и пессимистов. Людей, которые переоценили вероятную продолжительность своей жизни примерно на 20 лет (они составили около 5 % от всех), они отнесли к сверхоптимистам. Умеренные оптимисты составили подавляющее большинство и превысили средние показатели всего на несколько лет. А те, кто недооценил свои возможности долгой жизни, вошли в группу пессимистов: их оказалось меньшинство.

Давайте вернемся к нашему списку. Было обнаружено, что оптимизм связан с пунктами 1, 2, 5 и 6: количеством рабочих часов в день, наличием сберегательного счета, ожидаемым возрастом ухода на пенсию и курением. Умеренные оптимисты больше времени проводили на рабочем месте, намеревались позже уходить на пенсию, больше сберегали денег (с более долгим горизонтом планирования) и курили реже, чем все остальные. Сверхоптимисты работали меньшее количество часов в день, меньше сберегали и больше курили.

Оказалось, что оптимизм играет решающую роль в принципиальных вопросах, от выбора инвестиционных решений до продуктивности человека. Умеренный оптимизм имел положительную связь со здравыми решениями, а вот сверхоптимизм – с авантюрными. Как чаще всего бывает в жизни, умеренность, похоже, обеспечивала гармонию.

Некоторая недооценка стоящих перед нами препятствий прибавляет сил, чтобы взять барьер. Однако если мы совершенно игнорируем опасности и риски, полагая, что они не имеют к нам отношения, то не будем готовы преодолеть помеху, когда она действительно появится перед нашим носом. Как выразительно сформулировали свой вывод Пури и Робинсон, «оптимизм похож на красное вино: бокал в день полезен для здоровья, но бутылка ежедневно – уже опасность». Излишний оптимизм, подобно неумеренному пьянству, может быть опасным не только для нашего здоровья, но и для кошелька.

Подводный камень

Обсудим строительство Сиднейского оперного театра[296]. 13 сентября 1955 года премьер австралийского штата Новый Южный Уэльс Джозеф Кэхилл объявил конкурс на лучший проект театрального здания. Место для него определили на Беннелонг-Пойнт, в сиднейской гавани. Свои проекты представили более 230 архитекторов со всего мира. Победила работа датского архитектора Йорна Утзона и его команды. Датчане были награждены возможностью возвести здание, которое впоследствии назовут современным шедевром, символом нашего времени, и немедленно приступили к работе. Стоимость проекта они оценили в 7 миллионов австралийских долларов, а дату завершения строительства назначили на 26 января 1963 года[297], то есть отвели себе на работу примерно 6 лет. На тот момент такой срок казался достаточным для возведения здания. Однако довольно скоро обнаружились непредусмотренные сложности.

Прежде всего, команда архитекторов столкнулась с непредвиденной штормовой погодой, и отведение воды со строительной площадки потребовало больших усилий. Кроме того, пришлось приступать к строительству до окончательного завершения проектной документации. Это привело к многочисленным проблемам. В частности, колонны открытой галереи оказались слабыми и не могли поддерживать крышу, в результате их пришлось возводить заново[298]. К 1966 году на проект уже израсходовали на 16 миллионов долларов больше запланированного, а команда отставала от графика более чем на 3 года. Напряженность между архитекторами и государственными чиновниками росла день ото дня. Каждая сторона возлагала на другую всю вину за сложившуюся ситуацию. В итоге Йорн Утзон отказался продолжать работу, и окончание строительства снова было отложено.

Сиднейскую оперу открыли в 1973 году, через 10 лет после назначенного срока. Общие затраты составили 102 миллиона долларов, то есть изначальный бюджет был превышен в 14 раз! Нет сомнений, что результат производит сильное впечатление, но нельзя ли было лучше продумать план, предусмотреть и принять в расчет вероятные сложности? Почему не был предложен более обоснованный бюджет и реалистичные сроки?

Случай с Сиднейским оперным театром – не единичный. Идет ли речь о строительных работах, кинофильме, театральной постановке, званом обеде, ремонте дома, войне или мирном урегулировании, перерасход средств и просрочка исполнения уже практически стали нормой. Британское правительство, например, решило обратить серьезное внимание на эту проблему. В «Зеленой книге» (Green Book) Казначейства Ее Величества, где излагается общая методология экономической экспертизы и оценки, были опубликованы специальные рекомендации, как вносить поправки на чрезмерную оптимистичность при определении стоимости проектов. Особое прямое указание по этому поводу гласит: «Существует выраженная систематическая тенденция оценщиков проявлять излишний оптимизм. Чтобы сгладить эту тенденцию, экспертам следует вносить аргументированные, основанные на эмпирических данных поправки в оценку затрат, экономического эффекта и длительности работ по проекту»[299]. С тех пор поправки на неоправданный оптимизм были внесены в бюджет многих государственных программ, включая Олимпийские игры 2012 года в Лондоне.

Кредиторы, судя по всему, осознают наличие склонности к оптимизму в людях (но совсем не обязательно – в самих себе). Разве они не стараются использовать и даже усилить эту склонность при маркетинге кредитных продуктов? Нереалистично низкая оценка вероятности негативных событий в своей жизни (таких как болезнь и потеря работы) и одновременно завышение шансов на позитивные перемены (например, прибавку к зарплате) подталкивают заемщиков брать больше, чем они бы взяли, адекватно учитывая все обстоятельства. Тем не менее, как было совершенно очевидно в сентябре 2008 года, ценные бумаги так же упрямо падают в цене, как и растут. Экономисты считают, что основной причиной финансового кризиса 2008 года явился именно чрезмерный оптимизм[300]. Склонность к оптимизму притупляла предусмотрительность не только частного сектора (людей, которые считали, что стоимость их домов и уровень зарплаты будут расти, а процентные ставки останутся на прежнем уровне), но и государственных должностных лиц, рейтинговых агентств и финансовых аналитиков, которые все время ожидали неправдоподобно высоких прибылей.

Можно подумать, что в свете кредитного сжатия 2008 года и пессимистического в целом мировосприятия, которое воспроизводили средства массовой информации того времени, у людей поблекнут ожидания по поводу финансового будущего их бизнеса. Этого не происходило. Согласно данным исследования, проведенного в июле 2008 года, 76 % из 776 опрошенных британских предпринимателей по-прежнему сохраняли оптимизм относительно положения дел в последующие несколько лет (от года до пяти). Несмотря на то что респонденты прекрасно осознавали суровость экономического климата на тот момент, они не видели вероятности обнищания и банкротства для самих себя. Почему?

Когда люди воображают неприятные ситуации, они представляют, как выбираются из затруднения. Хотя опрошенные деловые люди, возможно, в прошлом уже несли убытки, в своем воображении, закрывая глаза, они представляли варианты, как возродить бизнес и в конце концов получить прибыль. Вот что ответила участница одного из моих экспериментов на вопрос, что она почувствует, если потеряет ключи от квартиры: «Терять ключи, конечно, очень досадно, но я всегда отдаю запасной ключ кому-нибудь (соседке по комнате, например) или оставляю где-то. У меня, правда, еще не было своей квартиры, но, думаю, у хозяина тоже есть ключи, поэтому я пойду вниз и попрошу дать мне запасной».

Я теряла ключи столько раз, что уже и не помню, сколько именно. Попасть в квартиру всегда было совсем не так просто, как представляла себе эта девушка. Однажды мой дорогой брат был вынужден просидеть за рулем полтора часа, чтобы доставить мне запасной ключ. В другой раз я захлопнула дверь квартиры в центре Лондона, когда выносила мусор. Мне пришлось стучать в дверь соседей (а я их никогда не видела, потому что въехала в этот дом всего за несколько недель до этого) и просить у них разрешить мне позвонить по их телефону. К счастью, моей соседкой оказалась очень любезная дама. Специалист по замкам прибыл через час. Я вернулась в свое жилище, увы, обеднев на пару сотен фунтов.

Конечно, воображение плохого оборота событий (например, потери ключей) может настроить на выбор действий, которые помогут избегать нежелательных ситуаций (скажем, оставить запасной ключ у соседа); оно также способствует эмоциональной подготовке к досаде и мучениям. Однако само обдумывание неприятностей мешает повседневной жизни, потому что вызывает отрицательные эмоции – тревожность и уныние.

«Что до меня, то я оптимист: не вижу пользы быть кем-то другим», – сказал Уинстон Черчилль на банкете у лорд-мэра Лондона в 1954 году. Пессимист, по словам Черчилля, увидит трудности в любой возможности и вряд ли даже попробует что-то предпринять, а оптимист разглядит возможность в самой трудности.

Да, бюджет лондонской Олимпиады 2012 года пришлось корректировать с учетом чрезмерно оптимистичных прогнозов. Но если бы человеческий дух не был оптимистичным, кто бы стал участвовать в Играх? Думаю, что количество атлетов, которые надеются завоевать олимпийские медали, значительно превышает число тех, кто их получит. Большинство спортсменов годами подвергают себя интенсивным тренировкам, потому что могут ясно представить себе конечную цель – и она великолепна.

Эпилог. Привлекательная мадемуазель или печальная пожилая леди?

От ожиданий к восприятию и действию

Мы проделали путь от ночного неба над Шарм-эль-Шейхом до тесных раздевалок баскетболистов «Лос-Анджелес Лейкерс», от ирландского пивного бара до студенческого городка Калифорнийского университета в Дэвисе и заглянули в лондонский кэб. Этот путь был предпринят с целью сформулировать два главных утверждения.

Первое из них относительно бесхитростно: большинство из нас – оптимисты. Хотя хорошее в жизни, конечно, случается, в среднем наши ожидания превосходят будущие результаты[301]. Люди не всегда осознают эту свою склонность. Как и другие иллюзии человеческого мозга, склонность к оптимизму плохо поддается осмыслению[302]. Тем не менее наука выявила, что наш мозг целенаправленно стремится размышлять о хорошем[303]. Мы представляем, каких успехов достигнут в жизни наши дети, как получим престижную работу или поселимся в том домике на холме, что встретим идеальную любовь и будем счастливы. Мы рассчитываем, что наша команда победит в решающей игре, и страстно ждем отдыха в Коста-Рике. Нам представляется, что наши инвестиции принесут хорошую прибыль, а цена на недвижимость обязательно поднимется. Даже когда финансовые рынки рушатся, а воинственные главнокомандующие угрожают захватить власть, наши инстинкты говорят, что мы все выдержим.

Поймите меня правильно: наш мозг, конечно, знает, что такое мрачные мысли. Мы боимся потерять любимых людей, плохо сделать свою работу или погибнуть в страшной авиакатастрофе над Красным морем. Однако исследования показывают, что большинство из нас меньше тратит времени на размышления об отрицательных результатах, чем о положительных, а когда люди все-таки рассматривают вероятность поражения или страданий, то стараются при этом думать о том, как бы избежать этих неприятностей.

При всем нашем оптимизме ожидания людей тем не менее обычно не выходят за рамки разумного. Мало кто надеется получить золотую олимпийскую медаль, стать президентом Соединенных Штатов или голливудской звездой. Склонность к оптимизму просто означает, что чаще всего наши ожидания немного превышают то, что уготовано нам в будущем. В целом это благотворно. Данных, указывающих на преимущество оптимистичного восприятия жизни, великое множество: оптимисты дольше живут, они более здоровые и счастливые, разумнее строят финансовые планы и заметно успешнее в делах[304].

Это подводит нас ко второму утверждению: мозг человека эволюционировал таким образом, чтобы завышать прогнозы на счастье и успех в будущем, потому что, как ни странно это звучит, так здоровье и достижения становятся более вероятными. Понимание того, как человеческий мозг порождает и поддерживает нереалистичный оптимизм и как этот оптимизм, что еще загадочнее, приводит к профессиональным и личным успехам, требует глубокого знания механизмов работы мозга. Тенденция позитивных прогнозов порождать позитивные результаты (субъективные или объективные) коренится в фундаментальных законах, управляющих тем, как наш мозг воспринимает, интерпретирует и видоизменяет мир вокруг.

Мозг организован как иерархическая система. Именно такая строгая структура позволяет нашим ожиданиям оказывать влияние и на наше восприятие реальности, и на наши действия, таким образом изменяя саму реальность. В этой книге мы рассматривали области верхней части иерархической системы мозга, например лобную кору и эволюционно более древние участки, расположенные на нижних ступеньках этой лестницы. Как вы, наверное, помните, лобная кора выполняет высшие когнитивные функции: это планирование, абстрактное мышление, теория разума (мысли о том, что думают другие), выявление ошибок и разрешение конфликтов[305]. Двигаясь вглубь человеческого мозга, мы приходим к подкорковым областям. Там располагаются структуры, которые мы не раз рассматривали по ходу книги: мозжечковая миндалина, которая участвует в обработке эмоций[306], гиппокамп, играющий важную роль в процессах памяти[307], полосатое тело, имеющее ключевое значение в отображении ценности стимулов и действий[308].

Посредством нейронных сигналов высшие слои мозга могут передавать ожидания в нижние области, изменяя их активность[309]. Немного раньше я просила вас закрыть глаза и вообразить себя в будущем. Из своих исследований я знаю: люди чаще воображают хорошие события, а не плохие. Анализ снимков головного мозга показывает, что причиной такого дисбаланса служат нейроны лобной коры, которые вносят изменения в активность подкорковых участков, усиливая сигналы, которые передают позитивные эмоции, когда вы обдумываете будущее[310]. В цепи обратной связи нейроны из низших структур выбрасывают информацию обратно в высшие слои, укрепляя и подтверждая первоначальные ожидания.

Давайте воспользуемся наглядным примером (как мы делали в главе 1), чтобы объяснить, как ожидания меняют способ нашего восприятия и интерпретации реальности. Посмотрите на украшенную перьями симпатичную молоденькую девушку, изображенную на рисунке 3.

Рисунок 3. (Из журнала Puck, 1915 г.)

Видите ее? Отлично. Теперь снова посмотрите на рисунок. На этот раз я скажу, что на самом деле на нем изображена пожилая дама с черной челкой и длинноватым носом. Возможно, потребуется какое-то время, чтобы ваше восприятие перешло от милой девушки к женщине в летах, но через пару секунд старуха все равно проступит.

Сначала вы ожидали увидеть в фигуре на рисунке хорошо одетую мадемуазель. Разглядывая рисунок, вы активно искали черты, которые подтвердят ваши ожидания. В конце концов ваш мозг обнаружил желаемые штрихи и интерпретировал изображение как портрет молодой женщины. Затем я объявила, что на рисунке совсем не молодая красавица, а печальная старуха. Вы быстро скорректировали свои ожидания и искали в фигуре старую женщину до тех пор, пока каким-то волшебным образом восприятие не ответило вашему ожиданию. На самом деле на рисунке изображены и пожилая дама, и привлекательная девушка. Кого из них вы видите, зависит от того, кого вы ожидаете увидеть.

Примерно таким же образом и склонность к оптимизму воплощает ожидания в жизнь. Первым делом она изменяет субъективную реальность. Другими словами, оптимистичность корректирует наше видение людей и событий, с которыми мы сталкиваемся. Большинство жизненных коллизий содержат и позитивные, и негативные элементы. Представьте, например, что вы только окончили высшую школу кулинарного искусства «Кордон Блю». Вам предложили новую работу в качестве шеф-повара в одном из итальянских ресторанов Марио Батали на Манхэттене – «Баббо». Вы всегда мечтали работать у Марио, которого легко можно узнать по рыжим волосам, убранным в прическу «конский хвост». Работа престижная и хорошо оплачивается. Однако в «пакет» входят продолжительный рабочий день, шинковка огромного количества лука и, мягко говоря, малоприятная дорога от вашего дома в Куинсе. Если сложить все вместе, как вы думаете, вам понравится эта работа?

После прочтения главы 5 вы, конечно, знаете, что, во-первых, это сложный вопрос, на который нельзя дать точный ответ, а во-вторых, долгая дорога на работу и с работы очень плохо отражается на удовлетворенности человека жизнью. Тем не менее я подозреваю, что, представляя себя в поварском колпаке, вы испытали выброс дофаминергических нейронов, так же как Тим, когда он думал о предстоящей поездке в Коста-Рику. Большинство из нас с готовностью признают, что шинковать лук – занятие не из приятных, но это будет когда-нибудь потом, а картины переполненных вагонов метро даже не всплывут в голове.

Как правило, люди предполагают, что будущее будет прекрасным. Поэтому мы, по крайней мере до какой-то степени, склонны воспринимать хорошее отчетливее, чем плохое. Когда я написала эти строки, мне позвонил приятель. Он отправлялся в Австрию кататься на горных лыжах. В тот момент ему пришлось сидеть в аэропорту Хитроу, потому что его рейс уже на три часа задерживали из-за снежного бурана в Австрийских Альпах. «Думаю, это и хорошо, и плохо», – говорил он. Маяться в аэропорту, конечно, неприятно, но его мозг быстро пришел к заключению, что пошедший в тот день снег означает, что, когда он доберется до пункта назначения, там будут хорошие условия для катания. Вероятность того, что рейс вообще отменят и съезжать с горы на следующий день не придется, еще не приходила ему в голову. В конце концов этот рейс действительно отменили, однако через сутки приятель прибыл на место. Солнце сияло, и снега было в достатке.

Отмененный рейс едва ли можно считать трагическим событием, но даже если с нами случается что-то на самом деле серьезное, мы непроизвольно ищем подтверждений, что в этом несчастье есть и своя польза[311]. Поэтому, пока большинство людей, думая о раке, видят «печальную старуху», Лэнс Армстронг созерцает «хорошенькую мадемуазель в перьях». Да, мы не ожидаем увольнения с работы, болезней или развода, а когда такие события происходят, ищем в них позитивные аспекты. Мы думаем, что испытания помогают нам стать сильнее. Надеемся, что они могут привести к более интересной работе и крепким романтическим отношениям в будущем. Воспринимая несчастье как «хорошенькую девушку», мы можем продолжать думать, что правы, когда считаем, что все закончится хорошо.

Снимки активности мозга в момент этих стремительных преобразований показывают, что высвечивание позитивного внутри негатива вызывает опять-таки интенсивное взаимодействие лобной коры с подкорковыми участками, которые отвечают за эмоциональную ценность. Когда мы размышляем о какой-то неприятности, например о задержке рейса, активность в лобной коре корректирует сигналы в полосатом теле, которое сообщает о плохих и хороших аспектах этого события, смещая их энергию в позитивном направлении[312]. Затем новая, исправленная оценка отложенного рейса передается обратно в лобные области, и мы делаем вывод, что задержка в конечном счете не так уж страшна.

Как ни удивительно, но отношение к неудаче как к шансу может и в самом деле превратить ее в возможность. Причина в том, что прогнозы не только изменяют восприятие, но и корректируют действия, таким образом меняя объективную реальность. Профессор Лондонского университета и один из ведущих нейрофизиологов современности Карл Фристон говорит: «Мы будем постоянно видоизменять свои отношения с окружающим миром таким образом, чтобы наши ожидания стали самоисполняющимися пророчествами»[313]. Рассмотрим простой пример. Вы надеетесь встретить на вечеринке старого друга. Этим ожиданием запускается определенное поведение: вы ходите по залу, разглядывая лица присутствующих, даже встаете на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть толпу. Такие действия повышают вероятность того, что вам на самом деле удастся встретить друга. Согласно Фристону, «это правило может направлять все наше движение по миру с целью избежать неожиданностей»[314].

В соответствии с этим умозаключением оптимисты будут предпринимать действия, которые повышают шансы на претворение мечты в реальность. Тренер Пэт Райли 12 месяцев заставлял игроков «Лос-Анджелес Лейкерс» выкладываться по полной, потому что верил, что в конце года они смогут выиграть чемпионат НБА, – и они выиграли[315]. Элейн, оптимистичная участница шоу «Последний герой», облазила остров в поисках кокосов и даже сплавала в океан за рыбой. Такое поведение увеличило ее шансы на выживание. Мэтт Хэмпсон, сидя в инвалидном кресле, строит дом и тренирует команду по регби, потому что думает, что стоит продолжать жить, даже если ты парализован, – и его насыщенная жизнь доказывает, что он прав[316]. Питер не ест чизбургеры и много ходит пешком, потому что считает, что таким образом сможет избежать остановки сердца, что, в свою очередь, снижает его шансы получить проблемы с сердцем.

Пэт Райли не был единственным тренером НБА, который надеялся на победу своей команды в чемпионате 1988 года. Элейн не была единственной участницей шоу, которая рассчитывала, что протянет дольше всех. Большинство людей полагают, что они не упустят шанса взять большой приз, – и большинство возвращаются домой с пустыми руками. В этом суть склонности к оптимизму. Однако те, кто не надеется подержать в руках чемпионский кубок, сохранить здоровье или достичь высот в своей профессии, вряд ли будут настойчиво выполнять действия, которые ведут к этим целям.

Было бы заманчиво предположить, что оптимизм избран в процессе эволюции именно потому, что позитивные ожидания повышают шансы на выживание. Тот факт, что оптимисты меньше болеют и в целом дольше живут[317], вместе со статистикой, свидетельствующей, что большинство людей имеют предрасположенность к оптимизму[318], и последними данными о связи оптимизма с конкретными генами[319] в высшей степени поддерживают эту гипотезу.

Однако при всем хорошем, что несут с собой оптимистические иллюзии, есть и потенциальные подводные камни. Существует опасность, что в определенных ситуациях относительно небольшие когнитивные смещения отдельных людей соединятся и в итоге получится уже большая иллюзия, которая может привести к беде. Возьмем, к примеру, ситуацию с кредитами 2008 года. Инвесторы, домовладельцы, банкиры, люди, осуществлявшие экономическое регулирование, – все ожидали чуть более значительных доходов, чем на то давала основания реальность[320]. Необоснованный оптимизм каждого отдельного человека сам по себе не принес бы больших потерь. Но, когда все собрались на одном рынке, получился огромный финансовый пузырь. Он лопнул, и очень многие понесли колоссальные убытки.

Рассмотрим еще один пример из главы 11 – возведение Сиднейского оперного театра, который строился на 10 лет дольше, чем ожидалось. Ошибку при планировании проекта совершил не какой-то один чрезмерно оптимистичный человек. При определении даты окончательного завершения объекта руководителю проекта нужно было принять во внимание оценки нескольких членов команды – начальника строительства, инженера-разработчика, инженера-строителя и архитектора проекта. Имея все присущие человеку качества, каждый из этих специалистов немного недооценил время, необходимое для решения задачи. Большинство работ производится последовательно, а не одновременно. В этом случае архитектору и его группе требовалось закончить проект до того, как строители приступят к работе. Незначительные недооценки каждого из членов команды аккумулировались и в сумме обеспечили задержки значительные.

На индивидуальном уровне оптимизм тоже может привести к нежелательным результатам. Это особенно справедливо для сверхоптимистов, у которых отрицательные стороны предрасположенности к оптимизму могут перевесить положительные. Однако, если нам уже помогли осознать в себе такую склонность, стоит постараться сохранить оптимистичный взгляд на жизнь (пользуясь всеми плодами оптимизма) и в то же время действовать так, чтобы защититься от ловушек необоснованной надежды. Это все равно что видеть на рисунке 3 молодую барышню, одновременно зная, что на нем изображена и пожилая дама. Как пилот способен полагаться на показания приборов навигационной системы самолета, даже когда ему кажется, что он летит прямо в землю, так и мы должны верить, что проживем долгую здоровую жизнь, но при этом регулярно проходить медосмотры. Следует сохранять уверенность, что наша семья не разрушится, но при этом подписать брачный договор. Считая, что проект будет закончен за 7 месяцев, лучше прибавить к своей оценке еще один.

Пилоты не рождаются с пониманием того, что такое дезориентация в пространстве. Если бы их не обучали ясно осознавать этот феномен, прежде чем допустить в кабину воздушного судна, самолеты сваливались бы в штопор ежедневно. Так и мозг человека не наделен врожденным знанием о своих когнитивных искажениях, мы не осознаем положительных и отрицательных сторон наших иллюзий. Их требуется сначала выявить путем тщательного наблюдения, затем подтвердить контролируемыми экспериментами и, наконец, довести до осознания каждым из нас.

Человеческий мозг дает искаженную картину объективной реальности. Да, он вводит нас в заблуждение. Однако делает он это по определенным причинам, оставляя возможность осознать, что каждый человек подвержен иллюзиям и ошибкам.

Благодарности

Мне очень повезло иметь добрых, талантливых и умных друзей, которые к тому же и мои коллеги. Мало того что они повысили качество этой книги, читая ее целыми главами, делая замечания и давая ценные советы, – они еще и оказывали мне живую поддержку, делали работу куда приятнее. Тамара Шайнер терпеливо прочла каждое написанное мной слово и разбиралась во всех моих сомнениях, которых было немало. Она взяла на себя роль друга, редактора, терапевта и целителя. Моя благодарность ей не знает границ. Амир Дорон, автор многих блистательных книг для подростков, помог мне сориентироваться на ранних стадиях написания этой работы. Словно ходячая поисковая система, он подарил мне идеи многих примеров, которые я затем использовала. Я благодарна судьбе, что студенткой много лет назад села на свободное место рядом с ним на нашей первой лекции по экономике. Удивительная Розалин Морн помогала мне во всем, от кода программы до изящного разрешения дружеских и профессиональных противоречий. Сара Бенгтссон после чтения книги дала исключительно глубокий совет, а ее новаторская работа вдохновила меня на главу 3. Ана Стефанович внимательнейшим образом прочла текст и обратила мое внимание на ряд оплошностей. Патрик Фрейнд, мой веселый приятель, читал главы и вносил интересные предложения. Марк Гитарт Мейсип делал замечания и вел со мной долгие дискуссии. Ник Райт обращал мое внимание на важные новости и давал комментарии. Особые мои благодарности положены Стиву Флемингу, чья решительная поддержка в течение всего этого приключения сформировала во мне склонность к оптимизму. Наши частые диалоги держали в тонусе мои мозги и оттачивали знания.

Я до глубины души благодарна моему научному руководителю Элизабет Фелпс. Лиз – не только знаменитый ученый, но еще и отличная наставница, а также замечательный человек. Боюсь даже думать, где бы я была, не случись мне постучаться без предупреждения в дверь ее кабинета десять лет назад. Я обязана Элизабет своей страстью к нейробиологии и постоянной нацеленностью на проведение масштабных исследований. Лиз представила меня Рэю Долану, одному из ведущих когнитивных нейробиологов нашего времени. Он был так добр, что взял меня под крыло. Я искренне благодарна Рэю за то, что он стал мне прекрасным руководителем, постоянным соавтором и предложил место в Центре нейровизуализации при Университетском колледже Лондона. Основная часть описанных в этой книге исследований была проведена именно тогда, когда я работала там. Нельзя себе представить более динамичного и плодотворного места. Это поистине уникальный институт, объединяющий самых одаренных и глубоких ученых.

Идея превратить мое исследование в книгу принадлежит Ричарду Т. Келли. Он обратился к Кевину Конрою Скотту из Tibor Jones, который позже стал моим агентом. Большое спасибо им обоим. Благодарю также сотрудников Tibor Jones – Софи Ламбер и Марику Лизандро. Особую признательность я хотела бы выразить Дэну Фрэнку, моему редактору в издательстве Pantheon Books, который поверил в эту книгу именно тогда, когда рушились финансовые рынки. О таком вдумчивом редакторе, как Дэн, можно только мечтать. Его опыт и невозмутимость придавали мне уверенности в себе. Благодарю также неутомимую Джиллиан Веррилло из Pantheon Books и Диану Мартин, моего редактора в Knopf Canada, которая с самого начала просто излучала оптимизм.

Я очень признательна своим студентам за их напряженный труд. Большой вклад в описанное в этой книге исследование внесли Кристоф Корн, Кристина Веласкес, Кэндис Райо, Элисон Риккарди, Аршнил Кочар, Аннемари Браун, Дэвид Джонсон, Кейтлин Гулбрансен, Элизабет Марторелла. Я бы также хотела выразить глубочайшую признательность многочисленным ученым, на чьи работы я опиралась при написании этой книги, в особенности Карлу Фристону, Дэниелу Гилберту, Даниэлю Канеману, Элеонор Магуайр, Никки Клейтон и Лори Сантос. Спасибо Британской академии за поддержку моего исследования. Спасибо моим коллегам Бенедетто Де Мартино, Ядин Дудаи, Маурицио Дельгадо и Эндрю Йонелинасу.

И, наконец, огромное спасибо другим важным в моей жизни людям, из которых только один имеет отношение к нейробиологии. Спасибо моим друзьям Керен Сарберо Сорек и Майе Марджи за понимание и поддержку. Спасибо отцу, который вдохновил меня на занятия наукой, его идеи нашли отражение в главе 4. Спасибо маме – думаю, что именно от нее я унаследовала глубокий интерес к природе человека. Спасибо моему брату Дэну, который консультировал меня по всем связанным с книгой документам ненаучного характера, взяв на себя роль заботливого старшего брата (хотя на самом деле он младший). Спасибо моему супругу Джошу Макдермотту – он вносил важные поправки, придавал мне энергии и делал мою жизнь радостнее и приятнее.

Доказательство иллюзии с тенью на шахматной доске

1.

2.

3.

Становится очевидно, что клетки A и B (1) одинакового цвета, если соединить их двумя вертикальными линиями (2) или прямоугольником (3) того же оттенка.

Примечания

1

Sharot T. et al. How Personal Experience Modulates the Neural Circuitry of Memories of September 11 // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 104; 1 (2007). P. 389–394.

(обратно)

2

Schacter D. L., Addis D. R. Constructive Memory: The Ghosts of Past and Future // Nature. 445; 7123 (2007). P. 27. doi:10.1038/445027a

(обратно)

3

Addis D. R., Wong A. T., Schacter D. L. Remembering the Past and Imagining the Future: Common and Distinct Neural Substrates During Event Construction and Elaboration // Neuropsychologia. 45; 7 (2007). P. 1363–1377. doi:10.1016/j.neuropsychologia.2006.10.016

(обратно)

4

«Локоны любви» (англ. Locks of Love) – некоммерческая организация, обеспечивающая париками детей, страдающих от потери волос. – Примеч. автора.

(обратно)

5

Sharot T. et al. Neural Mechanisms Mediating Optimism Bias // Nature. 450; 7166 (2007). P. 102–105.

(обратно)

6

Fischer M., Leitenberg H. Optimism and Pessimism in Elementary School-Aged Children // Child Development. 57; 1 (1986). P. 241–248.

(обратно)

7

Isaacowitz D. M. Correlates of Well-being in Adulthood and Old Age: Tale of Two Optimisms // Journal of Research in Personality. 39; 2 (2005). P. 224–244.

(обратно)

8

Weinstein N. D. Unrealistic Optimism About Susceptibility to Health Problems: Conclusions from a Community-Wide Sample // Journal of Behavioral Medicine. 10; 5 (1987). P. 481–500.

(обратно)

9

Ibid.; Weinstein N. D. Unrealistic Optimism About Future Life Events // Journal of Personality and Social Psychology. 39; 5 (1980). P. 806–820.

(обратно)

10

Weinstein N. D. Unrealistic Optimism.

(обратно)

11

«Большое яблоко» (англ. The Big Apple) – одно из самых известных прозвищ Нью-Йорка. – Здесь и далее, если не указано иное, примеч. ред.

(обратно)

12

Холли Голайтли – главный персонаж новеллы Трумена Капоте «Завтрак у Тиффани», роль которой в экранизации 1961 г. сыграла Одри Хепбёрн.

(обратно)

13

Leibnitz G. W. Essais de Théodicée sur la bonté de Dieu, la liberté de l’homme et l’origine du mal. Paris, 1710. Ch. 1. [Лейбниц Г. В. Опыт теодицеи о благости Бога, свободе человека и происхождении зла // Соч. в четырех томах: Т. IV. М.: Мысль. 1989.]

(обратно)

14

Документальный сериал «Расследования авиакатастроф» (Mayday), сезон 4, эпизод 9.

(обратно)

15

Evans D. Safety: Mode Confusion, Timidity Factors // Avionics Magazine. July 1, 2005.

(обратно)

16

Ibid.

(обратно)

17

Ibid.

(обратно)

18

Ibid.

(обратно)

19

U. S. Summary Comments on Draft Final Report of Aircraft Accident Flash Airlines Flight 604, Boeing 737–300, SU-ZCF.

(обратно)

20

Ibid. Экспертная команда Египта не пришла к тому выводу, что сделали американские эксперты.

(обратно)

21

Kennedy Crash Bodies Recovered // BBC News. July 22, 1999.

(обратно)

22

Student Pilot – Flight Training Online. Disorientation (Vertigo).

(обратно)

23

Ibid.; Nolte E. Heart over Mind: The Death of JFK, Jr. URL:

(обратно)

24

Student Pilot – Flight Training Online. Disorientation (Vertigo).

(обратно)

25

Kennedy Crash Bodies Recovered // BBC News. July 22, 1999.

(обратно)

26

U. S. Summary Comments on Draft Final Report of Aircraft Accident Flash Airlines Flight 604, Boeing 737–300, SU-ZCF.

(обратно)

27

Документальный сериал «Расследования авиакатастроф» (Mayday).

(обратно)

28

U. S. Summary Comments on Draft Final Report of Aircraft Accident Flash Airlines Flight 604, Boeing 737–300, SU-ZCF.

(обратно)

29

Adelson E. H. Lightness Perception and Lightness Illusions // The New Cognitive Neurosciences. Cambridge, MA: MIT Press, 2000. P. 339–351.

(обратно)

30

Thompson P. Margaret Thatcher: A New Illusion // Perception. 9 (1980). P. 483–484.

(обратно)

31

Kanwisher N., McDermott J., Chun M. M. The Fusiform Face Area: A Module in Human Extrastriate Cortex Specialized for Face Perception // Journal of Neuroscience. 17; 11 (1997). P. 4302–4311.

(обратно)

32

Sacks O. The Man Who Mistook His Wife for a Hat // New York: Pikador, 1970. [Сакс О. Человек, который принял жену за шляпу, и другие истории из врачебной практики. М.: АСТ, 2011.]

(обратно)

33

Ekman P. Emotions Revealed: Understanding Faces and Feelings. London: Weidenfeld & Nicolson, 2003.

(обратно)

34

Бой Джордж (наст. имя – Джордж Алан О’Дауд) – британский певец и композитор, один из пионеров музыкального направления New Romantic («Новая романтика»).

(обратно)

35

Rhodes G. et al. Expertise and Configural Coding in Face Recognition // British Journal of Psychology. 80 (1989). P. 313–331.

(обратно)

36

Ibid.

(обратно)

37

Adachi I., Chou D. P., Hampton R. R. Thatcher Effect in Monkeys Demonstrates Conservation of Face Perception Across Primates // Current Biology. 19; 15 (2009). P. 1270–1273. doi:10.1016/j.cub.2009.05.067

(обратно)

38

Alicke M. D., Govorun O. The Better-Than-Average Effect // The Self in Social Judgment. Alicke M. D. et al. (eds.). New York: Psychology Press, 2005. P. 85–108.

(обратно)

39

Swenson O. Are We All Less Risky and More Skillful Than Our Fellow Drivers? // Acta Psychologica. 47; 2 (1981). P. 145–146. doi:10.1016/0001–6918(81)90005–6

(обратно)

40

U. S. Summary Comments on Draft Final Report of Aircraft Accident Flash Airlines Flight 604, Boeing 737–300, SU-ZCF.

(обратно)

41

Pronin E., Lin D. Y., Ross L. The Bias Blind Spot: Perceptions of Bias in Self Versus Others // Personality and Social Psychology Bulletin. 28 (2002). P. 369–381.

(обратно)

42

Из презентации Эмили Пронин (Project on Law and Mind Sciences (PLMS) Conference, Harvard Law School, March 8, 2008).

(обратно)

43

Collins D. Scalia-Cheney Trip Raises Eyebrows // CBS News. January 17, 2003.

(обратно)

44

См.: Lithwick D. Sitting Ducks // Slate. February 3, 2004.

(обратно)

45

Pronin E., Kugler M. B. Valuing Thoughts, Ignoring Behavior: The Introspection Illusion as a Source of the Bias Blind Spot // Journal of Experimental Social Psychology. 43 (2006). P. 565–578.

(обратно)

46

Wilson T. D. Strangers to Ourselves: Discovering the Adaptive Unconscious. Cambridge, MA: Belknap Press, 2002. P. 159–182.

(обратно)

47

Johansson P. et al. Failure to Detect Mismatches Between Intention and Outcome in a Simple Decision Task // Science. 310; 5745 (2005). P. 116–119. doi:10.1126/science.1111709

(обратно)

48

Ibid.

(обратно)

49

Hall L., Johansson P. Using Choice Blindness to Study Decision Making and Introspection // A Smorgasbord of Cognitive Science. Gärdenfors P. and Wallin A. (eds.). Nora, Sweden: Nya Doxa, 2008. P. 267–283.

(обратно)

50

Ibid.

(обратно)

51

How to Make Better Decisions // Horizon, BBC. February 2008.

(обратно)

52

Wilson T. D., Schooler J. W. Thinking Too Much: Introspection Can Reduce the Quality of Preferences and Decisions // Journal of Personality and Social Psychology. 60; 2 (1991). P. 181–192.

(обратно)

53

Nordgren L. F., Dijksterhuis A. The Devil Is in the Deliberation: Thinking Too Much Reduces Preference Consistency // Journal of Consumer Research: An Interdisciplinary Quarterly. 36; 1 (2009). P. 39–46.

(обратно)

54

Raby C. R. et al. Planning for the Future by Western Scrub-Jays // Nature. 445; 7130 (2007). P. 919–921. doi:10.1038/nature05575

(обратно)

55

Morell V. et al. Nicola Clayton Profile: Nicky and the Jays // Science. 315; 5815 (2007). P. 1074–1075.

(обратно)

56

Raby C. R. et al. Planning for the Future by Western Scrub-Jays; Clayton N. S., Bussey T. J., Dickinson A. Can Animals Recall the Past and Plan for the Future? // Neuroscience. 4; 8 (2003). P. 685–691. doi:10.1038/nrn1180; Correia S. P. C., Dickinson A., Clayton N. S. Western Scrub-Jays Anticipate Future Needs Independently of Their Current Motivational State // Current Biology. 17; 10 (2007). P. 856–861. doi:10.1016/j.cub.2007.03.063

(обратно)

57

Tulving E. Episodic Memory: From Mind to Brain // Annual Review of Psychology. 53 (2002). P. 1–25. doi:10.1146/annurev.psych.53.100901.135114

(обратно)

58

Bischof-Köhler D. Zur Phylogenese menschlicher Motivation // Emotion und Reflexivität. Eckensberger Lutz H. et al. Munich: Urban & Schwarzenberg, 1985. P. 3–47.

(обратно)

59

Suddendorf T., Corballis M. The Evolution of Foresight: What Is Mental Time Travel, and Is It Unique to Humans? // Behavioral and Brain Sciences. 30; 3 (2007). P. 313–351. doi:10.1017/S 0140525X07001975; Roberts W. A. Mental Time Travel: Animals Anticipate the Future // Current Biology. 17; 11 (2007). P. R 418–420. doi:10.1016/j.cub.2007.04.010

(обратно)

60

Suddendorf T., Corballis M. The Evolution of Foresight: What Is Mental Time Travel, and Is It Unique to Humans? // Behavioral and Brain Sciences. 30; 3 (2007). P. 313–351. doi:10.1017/S 0140525X07001975

(обратно)

61

Raby C. R. et al. Planning for the Future by Western Scrub-Jays // Nature. 445; 7130 (2007). P. 919–921. doi:10.1038/nature05575

(обратно)

62

Dally J. M., Emery N. J., Clayton N. S. Food-Caching Western Scrub-Jays Keep Track of Who Was Watching When // Science. 314. 5780 (2006). P. 1662–1665. doi:10.1126/science.1126539

(обратно)

63

Correia S. P. C., Dickinson A., Clayton N. S. Western Scrub-Jays Anticipate Future Needs Independently of Their Current Motivational State // Current Biology. 17; 10 (2007). P. 856–861. doi:10.1016/j.cub.2007.03.063

(обратно)

64

Raby C. R. et al. Planning for the Future by Western Scrub-Jays // Nature. 445; 7130 (2007). P. 919–921. doi:10.1038/nature05575

(обратно)

65

Morell V. et al. Nicola Clayton Profile: Nicky and the Jays // Science. 315; 5815 (2007). P. 1074–1075.

(обратно)

66

Bird L. R. et al. Spatial Memory for Food Hidden by Rats (Rattus norvegicus) on the Radial Maze: Studies of Memory for Where, What, and When // Journal of Comparative Psychology. 117 (2003). P. 176–187.

(обратно)

67

Zentall Th. R. Mental Time Travel in Animals: A Challenging Question // Behavioral Processes. 72; 2 (2006). P. 173–183. doi:10.1016/j.beproc.2006.01.009

(обратно)

68

McKenzie T. et al. Can Squirrel Monkeys (Saimiri sciureus) Plan for the Future? Studies of Temporal Myopia in Food Choice // Learning & Behavior. 32; 4 (2004). P. 377–390.

(обратно)

69

Woollett K., Spiers H. J., Maguire E. A. Talent in the Taxi: A Model System for Exploring Expertise. Philosophical Transactions of the Royal Society of London B // Biological Sciences. 364; 1522 (2009). P. 1407–1416. doi:10.1098/rstb.2008.0288

(обратно)

70

Твигги (наст. имя – Лесли Хорнби) – британская супермодель, актриса, певица.

(обратно)

71

Ронни Скотт (1927–1996) – британский саксофонист и владелец джаз-клуба.

(обратно)

72

Джорджи Фэйм (наст. имя – Клайв Пауэлл) – британский джазовый певец; с 1961 по 1966 г. был вокалистом группы The Blue Flames.

(обратно)

73

Брэт Мэверик – гениальный игрок в покер и обаятельный мошенник, герой фильма Ричарда Доннера «Мэверик» 1994 года. Айсмен, или Человек-лед, – супергерой из вселенной Marvel Comics, один из Людей Икс.

(обратно)

74

Maguire E. A. et al. Navigation-Related Structural Change in the Hippocampi of Taxi Drivers // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 9; 8 (2000). P. 4398–4403. doi:10.1073/pnas.070039597

(обратно)

75

Taxi Drivers’ Brains ‘Grow’ on the Job. URL:

(обратно)

76

Maguire E. A. et al. Navigation-Related Structural Change in the Hippocampi of Taxi Drivers // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 9; 8 (2000). P. 4398–4403. doi:10.1073/pnas.070039597

(обратно)

77

Ibid.

(обратно)

78

Lee D. W., Miyasato L. E., Clayton N. S. Neurobiological Bases of Spatial Learning in the Natural Environment: Neurogenesis and Growth in the Avian and Mammalian Hippocampus // Neuroreport. 9; 7 (1998). P. R 15–27.

(обратно)

79

Krebs J. R. et al. Hippocampal Specialization of Food-Storing Birds // Proceedings of the National Academy of Science of United States of America. 86; 4 (1989). P. 1388–1392.

(обратно)

80

Lee D. W., Miyasato L. E., Clayton N. S. Neurobiological Bases of Spatial Learning in the Natural Environment: Neurogenesis and Growth in the Avian and Mammalian Hippocampus // Neuroreport. 9; 7 (1998). P. R 15–27.

(обратно)

81

Smulders T. V., Sasson A. D., DeVoogd T. J. Seasonal Variation in Hippocampal Volume in a Food-Storing Bird, the Black-Capped Chickadee // Journal of Neurobiology. 27; 1 (1995). P. 15–25. doi:10.1002/neu.480270103

(обратно)

82

Reboreda J. C., Clayton N. S., Kacelnik A. Species and Sex Differences in Hippocampus Size in Parasitic and Non-Parasitic Cowbirds // Neuroreport. 7; 2 (1996). P. 505–508.

(обратно)

83

Jacobs L. F. et al. Evolution of Spatial Cognition: Sex-Specific Patterns of Spatial Behavior Predict Hippocampal Size // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 87; 16 (1990). P. 6349–6352.

(обратно)

84

Tulving E. Episodic Memory: From Mind to Brain // Annual Review of Psychology. 53 (2002). P. 1–25. doi:10.1146/annurev.psych.53.100901.135114

(обратно)

85

Hassabis D. et al. Patients with Hippocampal Amnesia Cannot Imagine New Experiences // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 104; 5 (2007). P. 1726–1731. doi:10.1073/pnas.0610561104

(обратно)

86

Addis D. R., Wong A. T., Schacter D. L. Remembering the Past and Imagining the Future: Common and Distinct Neural Substrates During Event Construction and Elaboration // Neuropsychologia. 45; 7 (2007). P. 1363–1377. doi:10.1016/j.neuropsychologia.2006.10.016

(обратно)

87

Matheson S. M., Asher L., Bateson M. Larger. Enriched Cages Are Associated with ‘Optimistic’ Response Biases in Captive European Starlings (Sturnus vulgaris): Applied Animal Behaviour // Science. 109 (2008). P. 374–383.

(обратно)

88

Varki A. Human Uniqueness and the Denial of Death // Nature. 460; 7256 (2009). P. 684. doi:10.1038/460684c

(обратно)

89

Ibid.

(обратно)

90

Spencer L. Walking the Talk // NBA Encyclopedia, Playoff Edition. URL: –88.html

(обратно)

91

McCallum J. The Dread R Word // Sports Illustrated. April 18, 1988.

(обратно)

92

Ibid.

(обратно)

93

Merton K. M. Social Theory and Social Structure. New York: Free Press. 1968. P. 477.

(обратно)

94

Berlin’s Wonderful Horse: He Can Do Almost Everything but Talk // New York Times. September 4, 1904.

(обратно)

95

Ibid.

(обратно)

96

‘Clever Hans’ Again: Expert Commission Decides That The Horse Actually Reasons // New York Times. October 2, 1904.

(обратно)

97

Rosenthal R., Jacobson L. Pygmalion in the Classroom. New York: Irvington Publishers, 1992.

(обратно)

98

Duncan S. C. et al. Adolescent Alcohol Use Development and Young Adult Outcomes // Drug and Alcohol Dependence. 49; 1 (1997). P. 39–48.

(обратно)

99

Good T. L. Two Decades of Research on Teacher Expectations: Findings and Future Directions // Journal of Teacher Education. (1987). P. 32–47.

(обратно)

100

Bengtsson S. L., Lau H. C., Passingham R. E. Motivation to Do Well Enhances Responses to Errors and Self-Monitoring // Cerebral Cortex. 19; 4 (2009). P. 797–804.

(обратно)

101

Cadinu M. R. et al. Why Do Women Underperform Under Stereotype Threat Evidence for the Role of Negative Thinking // Psychological Science. 16; 7 (2005). P. 572–578.

(обратно)

102

Steele C. M., Aronson J. Stereotype Threat and the Intellectual Test Performance of African Americans // Journal of Personality and Social Psychology. 69; 5 (1995). P. 797–811.

(обратно)

103

Buxton R. B. Introduction to Functional Magnetic Resonance Imaging: Principles and Techniques. New York: Cambridge University Press. 2009. P. ix – x.

(обратно)

104

Эл Грин (полное имя Элберт Грин) – американский вокалист в стилях ритм-энд-блюз и госпел, композитор и продюсер, получивший за свою карьеру несколько статуэток «Грэмми».

(обратно)

105

Bengtsson S. L., Lau H. C., Passingham R. E. Motivation to Do Well Enhances Responses to Errors and Self-Monitoring // Cerebral Cortex. 19; 4 (2009). P. 797–804.

(обратно)

106

The New Cognitive Neurosciences. Gazzaniga M. S. (ed.). Cambridge, MA: MIT Press, 1999. P. 7–22.

(обратно)

107

Saxe R., Carey S., Kanwisher N. Understanding Other Minds: Linking Developmental Psychology and Functional Neuroimaging // Annual Review of Psychology. 55 (2004). P. 87–124.

(обратно)

108

The New Cognitive Neurosciences. Gazzaniga M. S. (ed.). Cambridge, MA: MIT Press, 1999. P. 7–22.

(обратно)

109

Лобные доли не единолично производят все эти сложные расчеты. Они получают важную информацию относительно ценности действий и результатов от многих других разделов мозга. Особенно большой вклад вносят подкорковые структуры, которые участвуют в обработке мотивов и эмоций, прежде всего полосатое тело и мозжечковая миндалина. – Примеч. автора.

(обратно)

110

Carter C. S., Bostvinick M. M., Cohen J. D. The Contribution of the Anterior Cingulate Cortex to Executive Processes in Cognition // Reviews in the Neurosciences. 10; 1 (1999). P. 49–57.

(обратно)

111

Эти два желания противоречат друг другу. Сигнал о конфликте, насколько известно, подаст зона в лобной доле под названием «передняя поясная кора головного мозга». – Примеч. автора.

(обратно)

112

Ibid.

(обратно)

113

Мик Джаггер (полное имя Майкл Филипп Джаггер) – британский рок-музыкант, вокалист группы The Rolling Stones, в репертуаре которой есть песня «You Can’t Always Get What You Want» с такими словами: «Ты не можешь всегда получать то, что хочешь, / Но если постараешься, однажды обнаружишь, / Что получаешь все, что тебе нужно».

(обратно)

114

Brown J. D., Marshal M. A. Great Expectations: Optimism and Pessimism in Achievement Settings // Optimism and Pessimism: Implications for Theory, Research, and Practice. Chang Edward C. (ed.). Washington, D. C.: American Psychological Association, 2000. P. 239–256.

(обратно)

115

Peterson Ch., Bossio L. M. Optimism and Physical Well-being // Chang Edward C. (ed.). Optimism and Pessimism: Implications for Theory, Research, and Practice. Washington, D. C.: American Psychological Association, 2000. P. 126–146.

(обратно)

116

Ibid.

(обратно)

117

Scheier M. F., Carver Ch. S., Bridges M. W. Optimism, Pessimism, and Psychological Well-being // Optimism and Pessimism: Implications for Theory, Research, and Practice. Chang Edward C. (ed.). Washington, D. C.: American Psychological Association, 2000. P. 189–216.

(обратно)

118

Ibid.

(обратно)

119

Peterson Ch., Bossio L. M. Optimism and Physical Well-being // Optimism and Pessimism: Implications for Theory, Research, and Practice. Chang Edward C.  (ed.). Washington, D. C.: American Psychological Association, 2000. P. 126–146.

(обратно)

120

Puri M., Robinson D. T. Optimism and Economic Choice // Journal of Financial Economics. 86; I (2007). P. 71–99.

(обратно)

121

Ibid.

(обратно)

122

Ketteler J. 5 Money Rules for Optimists. URL: /5-money-rules-for-optimists/457670

(обратно)

123

Gardner D. Obama Can Save Us! Polls Show Wave of Optimism Sweeping the Nation. URL: -1119783/Obama-save-says-America-polls-wave-optimism-sweeping-nation.html

(обратно)

124

«Бычий» рынок (англ. Bull market) – тип рынка, характеризующийся постепенным ростом цен в течение определенного периода времени.

(обратно)

125

Obama B. The Audacity of Hope: Thoughts on Reclaiming the American Dream. New York: Crown, 2006.

(обратно)

126

Gardner D. Obama Can Save Us! Polls Show Wave of Optimism Sweeping the Nation. URL: -1119783/Obama-save-says-America-polls-wave-optimism-sweeping-nation.html

(обратно)

127

Ibid.

(обратно)

128

Gallup poll // USA Today. January 4 and January 9, 2001.

(обратно)

129

Royal Society of Arts symposium. ‘Private Optimism vs. Public Despair: What Do Opinion Polls Tell Us?’. November 6, 2008.

(обратно)

130

Книга вышла в США в 2011 г., когда Барак Обама был действующим президентом. Его второй срок длился с 2012 по 2017 г., когда на этом посту его сменил Дональд Трамп.

(обратно)

131

Инаугурационная речь Барака Обамы от 20 января 2009 года.

(обратно)

132

Речь Барака Обамы в честь победы на выборах от 4 ноября 2008 года.

(обратно)

133

Zlomislic D. New Emotion Dubbed ‘Elevation’ // Toronto Star. December 11, 2008.

(обратно)

134

Silvers J. A., Haidt J. Moral Elevation Can Induce Nursing // Emotion 8; 2 (2008). P. 291–295. doi:10.1037/1528–3542.8.2.291

(обратно)

135

Domes G. et al. Oxytocin Attenuates Amygdala Responses to Emotional Faces Regardless of Valence // Biological Psychiatry. 62; 10 (2007). P. 1187–1190. doi:10.1016/j.biopsych.2007.03.025

(обратно)

136

Kosfeld M. et al. Oxytocin Increases Trust in Humans // Nature. 435; 7042 (2005). P. 673–676. doi:10.1038/nature03701

(обратно)

137

Overproduction of Goods, Unequal Distribution of Wealth, High Unemployment, and Massive Poverty. Memo from President’s Economic Council to President Franklin Roosevelt, March 10, 1933.

(обратно)

138

Инаугурационная речь Барака Обамы от 20 января 2009 года.

(обратно)

139

URL: -center.org

(обратно)

140

Gardner D. Obama Can Save Us! Polls Show Wave of Optimism Sweeping the Nation. URL: -1119783/Obama-save-says-America-polls-wave-optimism-sweeping-nation.html

(обратно)

141

Gallup poll // USA Today. January 4 and January 9, 2001.

(обратно)

142

URL: -mori.com

(обратно)

143

BBC poll. January 20, 2009.

(обратно)

144

URL: -mori.com

(обратно)

145

Ibid.

(обратно)

146

Данные относятся, самое позднее, к 2011 г.

(обратно)

147

Некоторые из приведенных цифр включают в себя попытки убийства, а некоторые – нет. Это обстоятельство ограничивает сравнение по странам. Страны, показатели которых не включают покушения на убийство, выделены жирным шрифтом. – Примеч. автора.

(обратно)

148

Sharot T., Korn C., Dolan R. How Optimism Is Maintained in the Face of Reality // Nature Neuroscience. 14 (2011). P. 1475–1479. doi: 10.1038/nn.2949

(обратно)

149

Royal Society of Arts symposium. ‘Private Optimism vs. Public Despair: What Do Opinion Polls Tell Us?’. November 6, 2008.

(обратно)

150

URL: -mori.com

(обратно)

151

Dravigne A. The Effect of Live Plants and Window Views of Green Spaces on Employee Perceptions of Job Satisfaction. Master’s thesis. Texas State University. San Marcos. 2006.

(обратно)

152

URL: -mori.com

(обратно)

153

Kahneman D. et al. A Survey Method for Characterizing Daily Life Experience: The Day Reconstruction Method // Science. 306; 5702 (2004). P. 1776–1180. doi:10.1126/science.1103572

(обратно)

154

Gilbert D. Does Fatherhood Make You Happy? // Time. June 11, 2006.

(обратно)

155

Lucas R. E. et al. Re-examining Adaptation and the Set Point Model of Happiness: Reactions to Changes in Marital Status//Journal of Personality and Social Psychology. 84; 3 (2003). P. 527–539.

(обратно)

156

Are We Happy Yet? URL:

(обратно)

157

Kahneman D. et al. Would You Be Happier If You Were Richer? A Focusing Illusion // Science. 312; 5782 (2006). P. 1908–1910. doi:10.1126/ science.1129688

(обратно)

158

Layard R. Happiness: Lessons from a New Science. London: Penguin, 2005. P. 41–54.

(обратно)

159

Brickman P., Coates D., Janoff-Bulman R. Lottery Winners and Accident Victims: Is Happiness Relative? // Journal of Personality and Social Psychology. 36; 8 (1978). P. 917–927.

(обратно)

160

Diener E., Biswas-Diener R. Will Money Increase Subjective Well-being? // Social Indicators Research. 57 (2002). P. 119–169.

(обратно)

161

Schnall P. et al. A Longitudinal Study of John Strain and Ambulatory Blood Pressure: Results from a Three-Year Follow-up // Psychosomatic Medicine. 60 (1998). P. 697–706.

(обратно)

162

Kahneman D. et al. Would You Be Happier If You Were Richer? A Focusing Illusion // Science. 312; 5782 (2006). P. 1908–1910. doi:10.1126/ science.1129688

(обратно)

163

Ibid.

(обратно)

164

Glimcher P. W. Decisions, Uncertainty, and the Brain: The Science of Neuroeconomics. Cambridge, MA: MIT Press, 2004. P. 189–191.

(обратно)

165

Kahneman D. et al. Would You Be Happier If You Were Richer? A Focusing Illusion // Science. 312; 5782 (2006). P. 1908–1910. doi:10.1126/ science.1129688

(обратно)

166

Yonelinas A. P. Components of Episodic Memory: The Contribution of Recollection and Familiarity. Philosophical Transactions of the Royal Society of London B // Biological Sciences. 356; 1413 (2001). P. 1363–1374. doi:10.1098/rstb.2001.0939

(обратно)

167

Phelps E. A., Sharot T. How (and Why) Emotion Enhances the Subjective Sense of Recollection // Current Directions in Psychological Science 17; 2 (2008). P. 147–152.

(обратно)

168

Sharot T., Yonelinas A. P. Differential Time-Dependent Effects of Emotion on Recollective Experience and Memory for Contextual Information // Cognition. 106; 1 (2008). P. 538–547. doi:10.1016/j.cognition.2007.03.002

(обратно)

169

Fujita F., Diener E. Life Satisfaction Set Point: Stability and Change // Journal of Personality and Social Psychology. 88 (2005). P. 158–164.

(обратно)

170

Diener E., Diener M., Diener C. Factors Predicting the Subjective Well-being of Nations // Journal of Personality and Social Psychology. 69 (1995). P. 851–864; The World in 2005: The Economist Intelligence Unit’s Quality-of-Life Index. URL:

(обратно)

171

Seligman M. E. P. et al. Positive Psychology Progress: Empirical Validation of Interventions // American Psychologist. 60 (2005). P. 410–421.

(обратно)

172

2005 data from the European Values Study Group & World Values Survey Association.

(обратно)

173

Меннониты – представители одного из протестантских религиозных течений, возникшего в 1530-е гг. в Нидерландах в ходе реформационного движения. В настоящее время самая крупная община меннонитов находится в США.

(обратно)

174

Campbell A., Converse P. E., Rodgers W. L. The Quality of American Life: Perceptions, Evaluations, and Satisfactions. New York: Russell Sage Foundation, 1976. P. 135–169.

(обратно)

175

Sharot T. et al. Neural Mechanisms Mediating Optimism Bias // Nature. 450; 7166 (2007). P. 102–105.

(обратно)

176

Ibid.

(обратно)

177

Williams J. M. et al. The Specificity of Autobiographical Memory and Imageability of the Future // Memory and Cognition. 24 (1996). P. 116–125.

(обратно)

178

Drevets W. C. et al. Subgenual Prefrontal Cortex Abnormalities in Mood Disorders // Nature. 386; 6627 (1997). P. 824–827.

(обратно)

179

Alloy L. B., Abramson L. Y. Judgment of Contingency in Depressed and Nondepressed Students: Sadder but Wiser? // Journal of Experimental Psychology: General. 108 (1979). P. 441–485.

(обратно)

180

American Psychiatric Association, Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders. Washington D. C.: American Psychiatric Publishing, 1994.

(обратно)

181

Andrews P. W., Thompson Jr. J. A. The Bright Side of Being Blue: Depression as an Adaptation for Analyzing Complex Problems // Psychological Review. 116; 3 (2009). P. 620–654.

(обратно)

182

Moussavi S. et al. Depression, Chronic Diseases, and Decrements in Health: Results from the World Health Surveys // Lancet. 370 (2007). P. 851–858.

(обратно)

183

Abramson L. Y., Seligman M. E., Teasdale J. D. Learned Helplessness in Humans: Critique and Reformulation // Journal of Abnormal Psychology. 87; 1 (1978). P. 49–74.

(обратно)

184

Seligman M. E. P. Learned Optimism: How to Change Your Mind and Your Life. New York: Vintage Books, 2006. P. 3–16.

(обратно)

185

Peterson Ch., Maier S. F., Seligman M. E. P. Learned Helplessness: A Theory for the Age of Personal Control. New York: Oxford University Press, 1995. P. 182–223.

(обратно)

186

Seligman M. E. P., Maier S. F., Geer J. H. Alleviation of Learned Helplessness in the Dog // Journal of Abnormal Psychology. 73; 3 (1968). P. 256–262.

(обратно)

187

Peterson Ch., Maier S. F., Seligman M. E. P. Learned Helplessness: A Theory for the Age of Personal Control. New York: Oxford University Press, 1995. P. 182–223.

(обратно)

188

Ibid.

(обратно)

189

Buchanan G. M., Gardenswartz C. A. R., Seligman M. E. P. Physical Health Following a Cognitive-Behavioral Intervention // Prevention and Treatment. 2; 10 (1999).

(обратно)

190

Olfson M., Marcus S. C. National Patterns in Antidepressant Medication Treatment // Archives of General Psychiatry. 66; 8 (2009). P. 848.

(обратно)

191

Harmer C. J. Serotonin and Emotional Processing: Does It Help Explain Antidepressant Drug Action? // Neuropharmacology. 55; 6 (2008). P. 1023–1028.

(обратно)

192

Beck A. T. et al. Cognitive Therapy of Depression. New York: Guilford Press, 1979. P. 117–166.

(обратно)

193

Harmer C. J. Serotonin and Emotional Processing: Does It Help Explain Antidepressant Drug Action? // Neuropharmacology. 55; 6 (2008). P. 1023–1028.

(обратно)

194

Caspi A. et al. Influence of Life Stress on Depression: Moderation by a Polymorphism in the 5-HTT Gene // Science. 301; 5631 (2003). P. 386.

(обратно)

195

Ibid.

(обратно)

196

Murphy D. L. et al. Genetic Perspectives on the Serotonin Transporter // Brain Research Bulletin 56; 5 (2001). P. 487–494.

(обратно)

197

Hariri A. R. et al. Serotonin Transporter Genetic Variation and the Response of the Human Amygdala // Science. 297; 5580 (2002). P. 400; Heinz A. et al. Amygdala-Prefrontal Coupling Depends on a Genetic Variation of the Serotonin Transporter // Nature Neuroscience. 8; 1 (2004). P. 20–21; Canli T. et al. Beyond Affect: A Role for Genetic Variation of the Serotonin Transporter in Neural Activation During a Cognitive Attention Task // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 102; 34 (2005). P. 12224.

(обратно)

198

Pezawas L. et al. 5-HTTLPR Polymorphism Impacts Human Cingulate-Amygdala Interactions: A Genetic Susceptibility Mechanism for Depression // Nature Neuroscience. 8; 6 (2005). P. 828–834.

(обратно)

199

Mayberg H. S. et al. Deep Brain Stimulation for Treatment-Resistant Depression // Neuron. 45; 5 (2005). P. 651–660.

(обратно)

200

Gene-Environment Interactions – Seminal Studies (4 of 7). URL: .

(обратно)

201

Ibid.

(обратно)

202

Ibid.

(обратно)

203

Sharot T. et al. Neural Mechanisms Mediating Optimism Bias // Nature. 450; 7166 (2007). P. 102–105.

(обратно)

204

Ibid.

(обратно)

205

De Neve J. E. et al. Genes, Economics, and Happiness // SSRN eLibrary (February 2010), CES working paper. Series № 2946.

(обратно)

206

Tang G. [Unpubl.]

(обратно)

207

Fox E., Ridgewell A., Ashwin C. Looking on the Bright Side: Biased Attention and the Human Serotonin Transporter Gene // Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences. 276; 1663 (2009). P. 1747.

(обратно)

208

Guinness Comes to Those Who’ve Waited. URL:

(обратно)

209

How to Pour the Perfect Guinness. URL: -politics/how-to/a2763/guinness031207

(обратно)

210

URL: #Pouring_and_serving

(обратно)

211

Guinness Comes to Those Who’ve Waited. url:

(обратно)

212

1 дюйм равен 2,54 см. – Примеч. ред.

(обратно)

213

«Good Things Come To Those Who Wait» (англ.).

(обратно)

214

Loewenstein G. Anticipation and the Valuation of Delayed Consumption // Economic Journal. 97 (1987). P. 666–684.

(обратно)

215

Farber M. L. Time Perspective and Feeling Tone: A Study in the Perception of Days // Journal of Psychology. 35 (1953). P. 253–257.

(обратно)

216

Loewenstein G. Anticipation and the Valuation of Delayed Consumption // Economic Journal. 97 (1987). P. 666–684.

(обратно)

217

Berns G. S. et al. Neurobiological Substrates of Dread // Science. 312; 5774 (2006). P. 754–758. doi:10.1126/science.1123721

(обратно)

218

Fishburn P. C. Utility Theory for Decision-Making. New York: Wiley, 1970.

(обратно)

219

Kasl S. V., Gore S., Cobb S. The Experience of Losing a Job: Reported Changes in Health, Symptoms and Illness Behavior // Psychosomatic Medicine. 37; 2 (1975). P. 106–122.

(обратно)

220

Berns G. S. et al. Neurobiological Substrates of Dread // Science. 312; 5774 (2006). P. 754–758. doi:10.1126/science.1123721

(обратно)

221

Sharot T., De Martino B., Dolan R. J. How Choice Reveals and Shapes Expected Hedonic Outcome // Journal of Neuroscience. 29; 12 (2009). P. 3760–3765. doi:10.1523/JNEUROSCI.4972–08.2009

(обратно)

222

Loewenstein G. Choice over Time. New York: Russell Sage Foundation Publications, 1992.

(обратно)

223

Заметьте, что чем ближе время предполагаемого похода к стоматологу, тем сильнее страх. Однако люди предпочитают пойти к врачу как можно скорее, потому что если сложить все моменты испытываемого страха с настоящего времени до пугающего события, то общий объем неприятных ощущений в случае отсрочки процедуры получится больше, чем если провести ее незамедлительно. – Примеч. автора.

(обратно)

224

Sharot T. et al. Neural Mechanisms Mediating Optimism Bias // Nature. 450; 7166 (2007). P. 102–105.

(обратно)

225

Kable J. W., Glimcher P. W. The Neural Correlates of Subjective Value During Intertemporal Choice // Nature Neuroscience. 10; 12 (2007). P. 1625–1633. doi:10.1038/nn2007

(обратно)

226

Roelofsma P. H. Modelling Intertemporal Choices: An Anomaly Approach // Acta Psychologica. 93 (1996). P. 5–22.

(обратно)

227

Berndsen M., van der Pligt J. Time Is on My Side: Optimism in Intertemporal Choice // Acta Psychologica. 108; 2 (2001). P. 173–186.

(обратно)

228

Ersner-Hershfield H., Wimmer G. E., Knutson B. Saving for the Future Self: Neural Measures of Future Self-Continuity Predict Temporal Discounting // Social Cognitive and Affective Neuroscience. 4; 1 (2009). P. 85–92. doi:10.1093/scan/nsn042

(обратно)

229

This Is It! (англ.)

(обратно)

230

O’Brien T. L. What Happened to the Fortune Michael Jackson Made? // New York Times. May 14, 2006.

(обратно)

231

U. S. Savings Rate Hits Lowest Level Since 1933. URL: -stocks_and_economy

(обратно)

232

O’Brien T. L. What Happened to the Fortune Michael Jackson Made? // New York Times. May 14, 2006.

(обратно)

233

U. S. Savings Rate Hits Lowest Level Since 1933. URL: -stocks_and_economy.

(обратно)

234

Ibid.

(обратно)

235

Thaler R. H., Sunstein C. R. Nudge: Improving Decisions About Health, Wealth, and Happiness. New York: Penguin, 2009. P. 105–119.

(обратно)

236

URL:

(обратно)

237

Имеются в виду 193 государства – члена ООН и 2 государства – наблюдателя при ООН (Ватикан и Палестина). В списке стран мира не принято учитывать частично признанные, непризнанные государства и территории с неопределенным статусом.

(обратно)

238

Brehm J. W. Post-Decision Changes in the Desirability of Choice Alternatives // Journal of Abnormal and Social Psychology. 52 (1956). P. 384–389.

(обратно)

239

Джелато – итальянский десерт из мороженого, ягод, фруктов, орехов и шоколада.

(обратно)

240

Egan L. C., Santos L. R., Bloom P. The Origins of Cognitive Dissonance: Evidence from Children and Monkeys // Psychological Science. 11 (2007). P. 978–983. URL: %20Santos%20Bloom%20-%20origins%20cog%20diss%20-%20Psy%20Sci%202007.pdf

(обратно)

241

Lieberman M. D. et al. Do Amnesics Exhibit Dissonance Reduction? The Role of Explicit Memory and Attention in Attitude Change // Psychological Science. 2 (2001). P. 135–140.

(обратно)

242

Sharot T., De Martino B., Dolan R. J. How Choice Reveals and Shapes Expected Hedonic Reaction // Journal of Neuroscience. 29; 12 (2009). P. 3760–3765. doi:10.1523/JNEUROSCI.4972–08.2009

(обратно)

243

Delgado M. R. Reward-Related Responses in the Human Striatum // Annals of the New York Academy of Sciences. 1104 (2007). P. 70–88.

(обратно)

244

Egan L., Bloom P., Santos L. R. Choice-Induced Preferences in the Absence of Choice: Evidence of Choice: from a Blind Two Choice Paradigm with Young Children and Capuchin Monkeys // Journal of Experimental Social Psychology. 46 (2010). P. 204–207.

(обратно)

245

Sharot T., Velasquez C. M., Dolan R. Do Decisions Shape Preference? Evidence from Blind Choice // Psychological Science. 21 (2010). P. 9209–9215.

(обратно)

246

Choosing the Same Partner Over and Over Again: Commitment in a Healthy Marriage. URL:

(обратно)

247

Festinger L. Conflict, Decision and Dissonance. Palo Alto, CA: Stanford University Press, 1964.

(обратно)

248

Bem D. J. Self-Perception: An Alternative Interpretation of Cognitive Dissonance Phenomena // Psychological Review. 74 (1967). P. 183–200.

(обратно)

249

Cooper J., Zanna M. P., Taves P. A. Arousal as a Necessary Condition for Attitude Change Following Induced Compliance // Journal of Personality and Social Psychology. 36; 10 (1978). P. 1101–1106.

(обратно)

250

Sharot T. et al. Dopamine Enhances Expectation of Pleasure in Humans // Current Biology. 19; 24 (2009). P. 2077–2080. doi:10.1016/j.cub.2009.10.025

(обратно)

251

Bishop J. The Day Lincoln Was Shot. New York: Gramercy, 1984.

(обратно)

252

Colgrove F. Individual Memories // American Psychologist. 10 (1899). P. 228–255.

(обратно)

253

Brown R., Kulick J. Flashbulb Memories // Cognition. 5 (1977). P. 73–99.

(обратно)

254

Neisser U., Harsch N. Phantom Flashbulbs // Affect and Accuracy in Recall: Studies of «Flashbulb» Memories. Winograd E. and Neisser U. (eds.). New York: Cambridge University Press, 1992. P. 9–32.

(обратно)

255

Правильный перевод названия комплекса зданий World Trade Center, который чаще всего именуют Всемирным торговым центром.

(обратно)

256

James W. The Principles of Psychology. Vol. 1. New York: Henry Holt, 1890. P. 670.

(обратно)

257

Talarico J. M., Rubin D. C. Confidence, Not Consistency, Characterizes Flashbulb Memories // Psychological Science. 14 (2003). P. 455–461.

(обратно)

258

Sharot T. et al. How Personal Experience Modulates the Neural Circuitry of Memories of September 11 // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 104; I (2007). P. 389–394.

(обратно)

259

Introduction: One Year Later: New Yorkers More Troubled, Washingtonians More on Edge. URL: -press.org/2002/09/05/one-year-later-new-yorkers-more-troubled-washingtonians-more-on-edge

(обратно)

260

Это на севере Манхэттена, у Колумбийского университета. – Примеч. автора.

(обратно)

261

Klüver H., Bucy P. C. Preliminary Analysis of Functions of the Temporal Lobes in Monkeys // Archives of Neurology and Psychiatry. 42 (1939). P. 979–1000.

(обратно)

262

Weiskrantz L. Behavioral Changes Associated with Ablation of the Amygdaloid Complex in Monkeys // Journal of Comparative and Physiological Psychology. 4 (1956). P. 381–391.

(обратно)

263

LeDoux J. The Emotional Brain: The Mysterious Underpinnings of Emotional Life. London: Phoenix, 1999.

(обратно)

264

Ibid.

(обратно)

265

Пример опубликован Эдом Йонгом в: 9/11 Memories Reveal How Flashbulb Memories’ Are Made in the Brain. url: -memories-reveal-how-flashbulb-memories-are-made-in-the-brain

(обратно)

266

Armstrong L., Jenkins S. It’s Not About the Bike: My Journey Back to Life. New York: Berkley Books, 2001. P. 259.

(обратно)

267

Brickman P., Coates D., Janoff-Bulman R. Lottery Winners and Accident Victims: Is Happiness Relative? // Journal of Personality and Social Psychology. 36 (1978). P. 917–927.

(обратно)

268

Ubel P. A., Loewenstein G., Jepson Ch. Disability and Sunshine: Can Hedonic Predictions Be Improved by Drawing Attention to Focusing Illusions or Emotional Adaptation? // Journal of Experimental Psychology: Applied. 11; 2 (2005). P. 111–123. URL: Sunshine.pdf

(обратно)

269

Ibid.

(обратно)

270

The Big Interview: Matt Hampson // Sunday Times (London). March 12, 2006.

(обратно)

271

Wilson T. D. et al. When to Fire: Anticipatory Versus Postevent Reconstrual of Uncontrollable Events // Personality and Social Psychology Bulletin. 30 (2004). P. 340–351.

(обратно)

272

Sharot T., Shiner T., Dolan R. Experience and Choice Shape Expected Aversive Outcomes // Journal of Neuroscience. 30; 27. P. 9209–9215.

(обратно)

273

Phelps E., Phelps A., LeDoux J. E. Contributions of the Amygdala to Emotion Processing: From Animal Models to Human Behavior // Neuron. 48; 2 (2005). P. 175–187. doi:10.1016/j.neuron.2005.09.025

(обратно)

274

Changizi M. A., Hall W. G. Thirst Modulates a Perception // Perception. 30 (2001). P. 1489–1497.

(обратно)

275

Balcetis E., Dunning D. Cognitive Dissonance and the Perception of Natural Environments // Psychological Science. 10 (2007). P. 917–921.

(обратно)

276

Festinger L., Riecken H. W., Schachter S. When Prophecy Fails. New York: Harper Perennial, 1964.

(обратно)

277

Trepper L. Great Game: Story of the Red Orchestra. London: Sphere. 1979. [Треппер Л. Большая игра. М.: Политиздат. 1990.]

(обратно)

278

Overy R. J. The Dictators: Hitler’s Germany and Stalin’s Russia. New York: W. W. Norton. 2004. P. 83–90.

(обратно)

279

Trepper L. Great Game: Story of the Red Orchestra. London: Sphere, 1979. [Треппер Л. Большая игра. М.: Политиздат, 1990.]

(обратно)

280

Ibid.

(обратно)

281

Ibid.

(обратно)

282

Ibid.

(обратно)

283

Статистика от Американского онкологического общества. URL:

(обратно)

284

Weinstein N. D. Unrealistic Optimism About Future Life Events // Journal of Personality and Social Psychology. 39; 5 (1980). P. 806–820.

(обратно)

285

Сэмюэл Джонсон (1709–1784) – английский поэт эпохи Просвещения, литературный критик, лексикограф.

(обратно)

286

Baker L., Emery R. When Every Relationship Is Above Average: Perceptions and Expectations of Divorce at the Time of Marriage // Law and Human Behavior. 17 (1993). P. 439–450.

(обратно)

287

Weinstein N. D. Unrealistic Optimism About Susceptibility to Health Problems: Conclusions from a Community-wide Sample // Journal of Behavioral Medicine. 10; 5 (1987). P. 481–500.

(обратно)

288

Overy R. J. The Dictators: Hitler’s Germany and Stalin’s Russia. New York: W. W. Norton, 2004. P. 83–90.

(обратно)

289

Gorodetsky G. Grand Delusion: Stalin and the German Invasion of Russia. New Haven, CT: Yale University Press, 2001. P. 67–86. [Городецкий Г. Роковой самообман. Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М: РОССПЭН, 2001.]

(обратно)

290

Ericson E. Feeding the German Eagle: Soviet Economic Aid to Nazi Germany, 1933–1941. Westport, CT: Greenwood, 1999. P. 162.

(обратно)

291

Sutton R. S., Barto A. G. Reinforcement Learning: An Introduction. Cambridge, MA: MIT Press, 1998.

(обратно)

292

Dunning D., Heath Ch., Suls J. M. Flawed Self-Assessment: Implications for Health, Education, and the Workplace // Psychological Science in the Public Interest. 5; 3 (2004). P. 69–106.

(обратно)

293

Schulz R. et al. Pessimism, Age, and Cancer Mortality // Psychology and Aging. 11; 2 (1996). P. 304–309.

(обратно)

294

Scheier M. F. et al. Dispositional Optimism and Recovery from Coronary Artery Bypass Surgery: The Beneficial Effects on Physical and Psychological Well-being // Journal of Personality and Social Psychology. 57; 6 (1989). P. 1024–1040.

(обратно)

295

Puri M., Robinson D. T. Optimism and Economic Choice // Journal of Financial Economics. 86; 1 (2007). P. 71–99.

(обратно)

296

Gilovich Th., Griffin D., Kahneman D. Heuristics and Biases: The Psychology of Intuitive Judgment. New York: Cambridge University Press, 2002. P. 250–270.

(обратно)

297

Jones P. Ove Arup: Masterbuilder of the Twentieth Century. New Haven, CT: Yale University Press, 2006. P. 214.

(обратно)

298

Murray P. The Saga of Sydney Opera House: The Dramatic Story of the Design and Construction of the Icon of Modern Australia. London: Routledge, 2003. P. 56–70.

(обратно)

299

Her Majesty’s Treasury, Green Book. URL: -treasury.gov.uk/data_greenbook_index.htm

(обратно)

300

Shefrin H. How Psychological Pitfalls Generated the Global Financial Crisis. URL: ; Ubel P. Human Nature and the Financial Crisis // Forbes. February 22, 2009.

(обратно)

301

Weinstein N. D. Unrealistic Optimism About Future Life Events // Journal of Personality and Social Psychology. 39; 5 (1980). P. 806–20; Weinstein N. D. Unrealistic Optimism About Susceptibility to Health Problems: Conclusions from a Community-wide Sample // Journal of Behavioral Medicine. 10; 5 (1987). P. 481–500.

(обратно)

302

Pronin E., Lin D. Y., Ross L. The Bias Blind Spot: Perceptions of Bias in Self Versus Others // Personality and Social Psychology Bulletin. 28 (2002). P. 369–381.

(обратно)

303

Sharot T. et al. Neural Mechanisms Mediating Optimism Bias // Nature. 450; 7166 (2007). P. 102–105.

(обратно)

304

Puri M., Robinson D. T. Optimism and Economic Choice // Journal of Financial Economics. 86; 1 (2007). P. 71–99; Optimism and Pessimism: Implications for Theory, Research, and Practice. Chang Edward C. (ed.). Washington, D. C.: American Psychological Association, 2000.

(обратно)

305

The New Cognitive Neurosciences. Gazzaniga M. S. (ed.). Cambridge, MA: MIT Press. 1999. P. 7–22.

(обратно)

306

Phelps E., Phelps A., LeDoux J. E. Contributions of the Amygdala to Emotion Processing: From Animal Models to Human Behavior // Neuron. 48; 2 (2005). P. 175–187. doi:10.1016/j.neuron.2005.09.025

(обратно)

307

Tulving E., Markowitsch H. J. Episodic and Declarative Memory: Role of the Hippocampus // Hippocampus. 8; 3 (1998). P. 198–220.

(обратно)

308

Delgado M. R. Reward-Related Responses in the Human Striatum // Annals of the New York Academy of Sciences. 1104 (2007). P. 70–88.

(обратно)

309

Friston K. The Prophetic Brain // Seed. January 27, 2009. URL: /P

(обратно)

310

Pronin E., Lin D. Y., Ross L. The Bias Blind Spot: Perceptions of Bias in Self Versus Others // Personality and Social Psychology Bulletin. 28 (2002). P. 369–381.

(обратно)

311

Gilbert D. Stumbling on Happiness. New York: Vintage, 2007.

(обратно)

312

Sharot T., Shiner T., Dolan R. Experience and Choice Shape Expected Aversive Outcomes // Journal of Neuroscience. 30; 27 (2010). P. 9209–9215.

(обратно)

313

Friston K. The Prophetic Brain // Seed. January 27, 2009. URL: /P

(обратно)

314

Ibid.

(обратно)

315

Heisler M. The Lives of Riley. New York: Macmillan, 1994.

(обратно)

316

The Big Interview: Matt Hampson // Sunday Times (London). March 12, 2006.

(обратно)

317

Optimism and Pessimism: Implications for Theory, Research, and Practice. Chang Edward C. (ed.). Washington, D. C.: American Psychological Association, 2000.

(обратно)

318

Weinstein N. D. Unrealistic Optimism About Susceptibility to Health Problems: Conclusions from a Community-wide Sample // Journal of Behavioral Medicine. 10; 5 (1987). P. 481–500.

(обратно)

319

Fox E. Ridgewell A. and Ashwin C. Looking on the Bright Side: Biased Attention and the Human Serotonin Transporter Gene // Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences. 276; 1663 (2009). P. 1747–1751.

(обратно)

320

Ubel P. Human Nature and the Financial Crisis // Forbes. February 22, 2009.

(обратно)

Оглавление

Пролог. Стакан всегда наполовину полон?

1. Где же верх?

2. Действительно ли животные не знают прошлого и будущего?

3. Оптимизм – самоисполняющееся пророчество?

4. Что общего у Барака Обамы и Ширли Темпл?

5. Можете ли вы спрогнозировать, что сделает вас счастливым?

6. В снегу пробиваются крокусы?

7. Чем пятница лучше воскресенья?

8. Почему вещи кажутся лучше после того, как мы их выберем?

9. Помнят ли люди 11 сентября так точно, как им кажется?

10. Почему победить рак слаще, чем выиграть «Тур де Франс»?

11. Мрачная сторона оптимизма?

Эпилог. Привлекательная мадемуазель или печальная пожилая леди?

Благодарности

Доказательство иллюзии с тенью на шахматной доске Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg