«Дверь в Зазеркалье. Книга 2»

Дверь в Зазеркалье. Книга 2 (fb2) - Дверь в Зазеркалье. Книга 2 2500K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Николаев

Александр Николаев Дверь в Зазеркалье

КНИГА ВТОРАЯ Игра закрытого разума, или письма к Матильде

Игра – вид осмысленной непродуктивной деятельности, где мотив

лежит не только в результате, но и в самом процессе.

Википедия

1. Страсть к литературе (Письмо первое к несравненной Матильде)

Когда-то давно одна девушка призналась мне, что в детстве хотела, чтобы её звали Матильда. Было для неё в этом имени что-то нездешнее, завораживающее. С тех пор прошло довольно много времени. Девушка стала взрослой и смирилась со своим настоящим именем. А вот я не забыл, как ни странно, и всё ещё иногда пишу письма той несуществующей женщине по имени Матильда.

А.Н.

Дорогая Матильда, я уверен, что Вы были немало удивлены, увидев на конверте мою фамилию: почему, после стольких лет молчания, я вдруг решился написать Вам? Признаться, я и сам не нахожу внятного объяснения своему поступку. Казалось, много лет назад мы всё сказали друг другу, сказали достаточно для того, чтобы расстаться навсегда. Однако незаметно прошли годы, выросли дети, изменился окружающий нас мир, мы стали иными, и я ловлю себя на том, что всё чаще вспоминаю Ваше лицо, слышу Ваш смех и вспоминаю те дни, когда мы были молоды и необыкновенно счастливы. И теперь, с высоты прожитых лет, причины, послужившие тогда поводом для расставания, кажутся мне мелкими и недостойными внимания.

Я долго не мог решиться, но, в конце концов, всё же написал это письмо. Надеюсь, Вы найдёте в себе силы прочитать его и простите мне те слова, сказанные по молодости лет сгоряча и необдуманно. Я буду рад, если это случится и сам факт ответного письма стану расценивать, как Ваше желание возобновить наши отношения, теперь уже на эпистолярном, ни к чему не обязывающем, уровне.

Надеясь на это, хочу сказать, что после нашей разлуки жизнь моя протекала без особенностей. Университет, как ни странно, практически не оставил в памяти ничего такого, что было бы достойно внимания. Да, и последующие годы не были богаты событиями, которые следовало бы считать знаковыми. Я, как и все, взрослел, двигался по служебной лестнице, решал неизбежно возникающие при этом проблемы. То есть всё, как у всех…

Однако нет в этом мире двух одинаковых судеб. Каждый из нас счастлив и несчастлив особенным, только ему присущим, образом. И, принимая это во внимание, я хочу поделиться с Вами портретами тех необычных людей, которые оставили след в моей судьбе, некоторыми происшествиями, которые могли произойти – и произошли – только со мной и ни с кем другим, мыслями, по разным причинам занимающим сейчас моё воображение. Словом, поделиться всем, благодаря чему я стал тем, кого по прошествии многих лет представляю сегодня.

Если Вы не станете возражать, я, располагая временем, попытаюсь сообщить своим письмам характер литературного повествования, даже некоторой фантазийности, для придания им живости и для того, чтобы Вы могли ярче воспроизвести в своём сознании мою жизнь на фоне нашего общего времени, которое, словно песок в часах, неотвратимо перетекает из одного сосуда в другой, из верхнего в нижний.

Мой друг, о котором речь пойдёт ниже, был, есть и навсегда останется в моей памяти, как один из тех немногих кристально честных и чистых людей, благодаря которым наш безумный мир всё ещё не постигла участь библейских Содома и Гоморры. Вот эта небольшая история, рассказанная по разным соображениям как-бы от его имени.

Глядя на мир, нельзя не удивляться!

Козьма Прутков

Меня зовут Александр Синберг. Если внимательно исследовать структуру моей фамилии, то даже неискушённому человеку станет ясно, что мои далёкие предки в незапамятные времена обитали где-то в районе Синайских гор. Это и наложило отпечаток на мою внешность: карие глаза, слегка вьющиеся волосы, смуглая кожа. При среднем росте я имею довольно плотное телосложение, а от уходящей вглубь веков генетической цепочки мне достались крепкие, слегка согнутые ноги и чуть более длинные, чем хотелось бы, руки. Обладая такими особенностями, я по просьбе друзей в узкой компании охотно изображаю ту самую обезьяну, от которой, если верить Дарвину, все мы когда-то произошли. Мне трудно судить о своих артистических способностях, но говорят, что сходство просто разительное, причём оно становится тем более существенным, чем больше мы перед этим выпили. Отсюда я делаю два вывода: во-первых, алкоголь в больших количествах однозначно вреден, а, во-вторых, как ни прискорбно это осознавать, знаменитый англичанин, похоже, в чём-то был прав.

Имя же, которое я ношу, и которым, кстати, вполне доволен, в отличие от фамилии досталось мне совершенно случайно. Мои родители по ряду обстоятельств создали семью в довольно зрелом возрасте. Когда я родился, моя мама ещё долго приходила в себя после этого события, и отец вынужден был самостоятельно принимать решение о том, какое же имя следует дать своему единственному сыну. Будучи человеком прямолинейным, он не стал делать из этого проблему и решил назвать меня в честь деда, который в полном соответствии со спецификой Одессы, откуда был родом, носил красивое, по его же разумению, имя Бенцион.

Девушка в загсе, куда пришёл отец с целью узаконить моё пребывание в этом несовершенном мире, долго не могла понять чего хочет этот немолодой человек. Постепенно до неё дошло, что новорождённого мальчика, который в силу юного возраста не может отстоять свои права, хотят назвать каким-то Бенционом, и тогда она пришла в состояние крайнего негодования. Отцу самым строгим голосом было заявлено, что такого имени в природе не существует и не нужно ей морочить голову столь замысловатым образом.

Здесь я должен остановиться и заметить, что мой отец, коммунист до мозга костей, при росте в сто восемьдесят пять сантиметров и нехилом телосложении закончил боевые действия в звании полковника, командуя бронепоездом. То есть, его трудно было заподозрить в отсутствии характера, но стоило ему столкнуться с женщиной, особенно маленького роста, была у человека такая фишка, он терялся и ни в чём не мог ей перечить. Поэтому в ответ на замечание пигалицы из загса, которую с трудом можно было заметить за официальным столом, он всего лишь робко спросил:

– И как же нам его назвать?

– Да очень просто, – ответила официальная девушка, имя которой, к сожалению, осталось неизвестным, – назовите Александром, а дома будете звать мальчика просто – Саша.

На том и порешили. Так я стал Александром, хотя при другом раскладе запросто стать Беней, что, сказать честно, вряд ли украсило бы мою жизнь. Ведь не напрасно же говорят, что имя серьёзно влияет на судьбу человека.

Сейчас мне двадцать пять лет, и я всю свою сознательную жизнь провёл в большом городе на Днепре. Здесь я окончил школу, потом институт, а сейчас работаю на одном из заводов в должности заместителя начальника цеха. Та ещё должность, я вам доложу: подъём в пять утра, отбой в десять вечера. А между этими временными метками или сплошная работа, или подготовка к ней. Здесь же живут все мои друзья детства: Бутуз, Сёмка, Марик, Светка, Ленка, Герка, Борька. Они родились и выросли неподалёку, а сейчас занимаются каждый своим делом. Кто-то окончил институт, кто-то сразу после школы пошёл работать, а кто-то, есть и такие, с головой погрузился в теневой бизнес.

Наш район расположен на склоне холма неподалёку от центра города. Он представляет собой совокупность кривых улочек с остатками булыжных мостовых и довольно старых одноэтажных домов, в которых живут преимущественно люди одной со мной национальности, то есть евреи. Так уж случилось по жизни. Как говорят, случайное стечение обстоятельств. Такое же случайное, как и обретённое мною во младенчестве имя.

Для меня принадлежность к богоизбранной нации не является чем-то определяющим. Хотя, не стану скрывать, понимание того, что многие выдающиеся умы, оказавшие существенное влияние на ход истории, и я принадлежим к одному народу, доставляет, по меньшей мере, удовлетворение. И это удовлетворение, если уж быть до конца откровенным, где-то там, в глубине сознания, всё же накладывает свой отпечаток на психологию, заставляя невольно стоять как-бы чуть в стороне от остального человечества, ощущая свою неодинаковость.

Впрочем, повторяю, если говорить обо мне лично, то я всегда считал и считаю сейчас, что принадлежность к моему народу автоматически не даёт право её обладателю считать себя умнее или лучше других людей. Среди нас, как и везде, встречаются разные особи, в том числе и такие, рядом с которыми я не хотел бы даже стоять рядом. С равным, или почти равным, успехом можно найти огромное количество приличных, как говорит моя мама, людей и среди других национальностей. На самом деле суть не в том, к какому народу ты принадлежишь, а в том, насколько ты независимо от этого можешь считаться человеком в высоком смысле этого непростого слова.

Вот уже четыре года как я женат. Мою жену зовут Генриетта, но она охотно отзывается на более простое имя – Гета. Нашей дочери Элине три года. Само собой разумеется, что у Геты есть папа, мама, то есть мои тесть и тёща, и даже довольно древняя бабушка, которая умудрилась прожить всю жизнь в русскоязычном городе, но при этом предпочитала говорить на идише. Дом, в котором мы живём, долгое время строился по частям, по мере того, как у родителей появлялись деньги. В связи с этим он имеет сложную конфигурацию и достаточно условно разделён на две части: в одной находимся мы втроём, в другой – мои родители. Мои старики получают пенсию, которой в целом хватает на жизнь, но для свободы финансового манёвра мать вот уже несколько лет сдаёт две комнаты внаём молодым семьям без детей. В настоящее время одна из комнат пустует, хотя я слышал, что какие-то молодые ребята уже договорились о цене и условиях проживания, оставили задаток и собираются вскоре поселиться в нашем доме на родительской половине.

За окнами дней десять как стоит удивительно мягкий сентябрь. Ещё по-летнему солнечно и тепло, но дни уже стали существенно короче, а ночи, увы, длиннее и прохладнее. Естественное течение жизни… Как-то ранним субботним утром я, имея в качестве одежды одни лишь трусы, приводил в порядок входную дверь, когда вдруг скрипнула калитка, и во двор зашёл стройный темноволосый парень не нашей наружности, но, опять же, пользуясь маминым определением, приличного внешнего вида. В руках он нёс антикварного качества чемодан и большую связку книг.

– Привет, – сказал он, ставя свой груз на плотный ковёр спорыша, которым был покрыты все три сотки земли перед домом, – ты сын Веры Исааковны, надо полагать?

– Да, – не стал скрывать я очевидный факт, принимая во внимание свою форму одежды и род занятий, – а вы, как я догадываюсь, наши новые жильцы?

Парень улыбнулся и протянул руку:

– Ты угадал, мы ваши новые жильцы. Жена подъедет попозже, а я займу комнату уже сегодня, если нет возражений. Кстати, меня зовут очень просто – Александр.

Я пожал протянутую мне руку, глядя в его весёлые глаза, и в свою очередь представился:

– Тоже Александр, порой удивляюсь тому, насколько популярно было это имя четверть века назад.

Он коротко рассмеялся:

– Да уж, Александров на самом деле довольно много, но, признаться, меня это имя устраивает. Я как-то привык к нему за последние двадцать пять лет, и, сказать честно, уже не мыслю себя кем-то другим.

Я подумал о возможности стать Бенционом, усмехнулся и сказал:

– Давай помогу донести книги. О, я смотрю у тебя здесь Тарле. Классно пишет академик, у меня, кстати, есть его «Наполеон», читал?

– Нет, не читал. У меня здесь «Северная война» и «Южная война», я вообще-то собираю книги об эпохе Петра Первого. Конкретный был император, мне очень правится то, как жил и действовал этот человек. Время будет, поговорим об этом подробнее.

Я проводил его в комнату и не стал мешать новому жильцу обустраиваться. Тот сделал ещё несколько ходок на прежнюю квартиру, а уже к вечеру у всех в доме сложилось впечатление, будто он жил здесь всегда. Впоследствии я не раз удивлялся тому, насколько легко он сходился с людьми самого разного внутреннего устройства. Я просто не помню человека, который даже после недолгого общения с ним не считал бы его своим если не другом, то, по крайней мере, приятелем.

Тем же вечером мы с женой шли в кинотеатр и пригласили его с собой. Возвращались поздно вечером. По дороге переговорили о самых разных вещах. Новый постоялец моей мамы оказался хорошо образованным и начитанным человеком. С ним было интересно, такой вердикт вынесла моя Гета, когда мы ложились спать.

Через неделю приехала и его жена. Она оказалась красивой и удивительно молодой даже для своего возраста миниатюрной женщиной, которая пару месяцев назад окончила институт и получила распределение в техникум, что находился неподалёку от нас. Сам он работал в НИИ горного профиля, куда попал сразу после института. Оба они как-то быстро и естественно влились в нашу компанию, которая сформировалась ещё в школе. Мы незаметно стали называть друг друга коллегами, как это было принято на западе Украины, где жили и работали родители Наташи, так звали жену моего тёзки.

Быстро покатилось время, заполненное работой и домашними хлопотами. Миновала осень, затем зима и стало близиться долгожданное лето. Как-то субботним майским днём мы с моим новым другом случайно встретились в центре города и решили от нечего делать пройтись по центральному проспекту, обсуждая не так давно возникшую тему, которая касалась определения сути такого привычного и, казалось, простого на первый взгляд понятия, как «ум». Что это за категория и как она связана с сознанием? Кого можно считать умным человеком, а какого нет? Где та зыбкая грань, за которой начинается безумие? Мы перерыли немало литературы по этому поводу, начав с Гельвеция, и нам было о чём поговорить.

Увлечённые беседой, мы незаметно подошли к универмагу. В угловом доме за ним у магазина «Подписная книга» виднелась длинная очередь. Обычно это упорядоченное скопление людей ассоциируется в обществе с понятием «дефицит». Значит там или уже предлагают что-то весьма востребованное, или собираются это делать. Влекомые любопытством подошли и мы. Оказалось, что идёт запись в очередь на подписное издание Дюма-отца. Книги я и мой друг обожали и поэтому, не долго думая, удлинили цепочку оживлённо беседующих людей на наши две персоны. Прошло, примерно, минут через сорок, и мы, отойдя чуть в сторону, с любопытством разглядывали два картонных квадратика, на которых с потугой на каллиграфию были изображены четырёхзначные числа: 1021 у меня и 1022 у коллеги.

– Ну, и что это означает? – полюбопытствовал я.

– А то и означает, – объяснила нам стоявшая неподалёку бодренькая старушка, – что вот вы, например, в очереди находитесь на 1021 месте. Перекличка происходит каждое воскресенье на этом же месте в двенадцать часов. Постарайтесь не опоздать, иначе потеряете своё право на подписку.

– Простите, – обратился я к ней, – а сколько всего экземпляров ожидается?

– Если не ошибаюсь, двести пятьдесят.

Мы переглянулись и снова затронули старушку:

– Тогда не понятно, на что рассчитывают те, кто имеет номер, скажем, триста?

– Ну, всякое случается на перекличках: кто-то передумал, кто-то опоздал, а кто-то и вовсе умер…

– Это очень серьёзные аргументы, особенно последний, – мгновенно отреагировал мой друг, – а вы давно участвуете в таких мероприятиях?

– О, ребятки, да уже почитай лет десять. Чего только я не насмотрелась здесь, знали бы вы, какие страсти кипели на этом асфальте, романы писать можно.

– И, что много книг вы подписали таким образом?

– Немного, но кое-что есть, – с гордостью заметила она.

Поблагодарив старушку за информацию, мы отошли в сторону и стали наблюдать за оживлённо беседующими вокруг людьми. Вскоре стало ясно, что организаторами подписки являются трое: малосимпатичная женщина лет сорока по имени Жанна с лицом, усеянным бородавками, и двое такого же качества мужчин при ней. К ним обращались те, кому не ясен был процесс функционирования очереди, они же выдавали заветные номерки. Да, и по внешнему виду этих троих было ясно, кто здесь является главным, кто управляет процессом. Неясные пока ещё сомнения первым озвучил Саша:

– Коллега Синберг, – сказал он, – что-то я не понял, а на каком основании твои, извини, соплеменники управляют этой очередью? На чём вообще покоится, ещё раз прости за высокий слог, законность этого мероприятия?

Его вопросы были вполне разумны. Я как-то смутно припомнил, что где-то в прошлом пересекался с этой Жанной. Она действительно являлась нашей по крови, что, впрочем, не делало эту девушку в возрасте более привлекательной, чем она была на самом деле. Происходящее вокруг вызывало, по меньшей мере, раздражение. Ощущение было такое, словно нас только что беззастенчиво и, главное, привычно кинули.

– Не могу знать, коллега, – ответил я, – но спинным мозгом чувствую, что-то здесь не всё так хорошо, как хотелось бы.

– Могу поспорить, что у Жанны номерок далеко не тысячный и весьма вероятно не один.

– Даже не стану спорить, хотя мог бы. У меня есть предложение: давай по дороге купим пива и обсудим эту проблему, как говорится, в кулуарах.

К этому времени мы путём проб и ошибок уже точно знали, что для полного счастья нам нужна хорошая беседа, а к ней три литра пива и две копчёные рыбины. Так мы и поступили. В темпе прикупив материальные компоненты в ближайшем магазине, мы уселись за столиком в саду и стали думать. Примерно через час был готов план действий. Суть его состояла в том, что нужно было человек из пятидесяти крепких ребят создать параллельную очередь, столь же нелегитимную, как и первая, прийти в день подписки к магазину и начать перекличку с тетрадкой в руках. Окружающие довольно быстро поймут, что иметь порядковый номер двести намного лучше, чем, к примеру, пятьсот, и переметнутся к нам. И на этом уже этапе всё будет зависеть от того, у кого прочнее нервы и мускулы. А здесь мы в силу возраста явно обладали рядом преимуществ.

Бутуз, крепкий парень и мой друг с детских лет, примкнувший к нам в начале разговора и принявший активное участие в обсуждении проблемы, сказал, что силовое участие будет за ним и хрен кто пробьётся через его ребят. Решено было также, что каждый из нас обеспечит явку человек десяти-пятнадцати парней с активной жизненной позицией, и во вторник мы проведём первую встречу в парке Чкалова.

Бутуз ушёл, окрылённый самой возможностью выполнять какое-то нестандартное действие, пиво к этому времени было выпито, но наши молодые организмы, возбуждённые открывающимися перспективами, требовали продолжения банкета.

– У меня в холодильнике есть бутылка «Столичной», – вдруг неожиданно для себя предложил я, хотя ещё секунду назад не собирался этого делать.

– Водка после пива? – живо отреагировал мой коллега, – звучит неплохо, и, заметь, не я это предложил. Но не предаст ли нас анафеме Гета, или, что ещё хуже, Вера Исааковна?

– Гета с Элей сегодня у тёщи, это – раз, а с мамой я договорюсь, это – два. В конце концов, не так часто мы с тобой позволяем себе расслабиться.

Минут через пятнадцать стол был накрыт, и мы продолжили беседу. Говорили о жизни, о будущем и, естественно, о женщинах, благо их поблизости не было. Потом Александр, продолжая женскую тему, предложил спеть на брудершафт романс «Я встретил вас…». Получилось неплохо, хотя, на мой взгляд, лучше было бы ему не упражняться в сольном пении. Время близилось к полуночи, становилось свежо и я предложил пойти на нашу половину дома. Там стояло фортепьяно, по классу которого я, как нормальный еврейский мальчик, когда-то окончил музыкальную школу, и лежал недавно купленный сборник романсов с нотами.

Я уселся за инструмент, коллега, стоя, одной рукой стал переворачивать страницы, а другой дирижировать, безуспешно пытаясь попасть в такт. Пели мы, надо полагать, хорошо, но громко. Через какое-то время, уловив движение сбоку, мы синхронно повернулись и замерли. В дверях, разделяющей наш дом на две половины, в длинной ночной рубашке стояла моя мама и молча смотрела на нас. Черты её лица при этом как-бы стекли к губам и подбородку, в глазах, которые от этой метаморфозы стали ещё больше, застыла вся скорбь еврейского народа. Мой коллега оценил ситуацию и отреагировал, как всегда, мгновенно:

– Всё, Вера Исааковна, – сказал он, – всё, уже никто не поёт, уже все мирно спят.

Проходя мимо моей мамы, он, склонившись, чмокнул её в голову и ушёл к себе в комнату. Мне было видно, как в этот момент лицо её мгновенно расслабилось в направлении от подбородка вверх, а глаза приобрели обычное мягкое выражение. Я тоже пошёл спать, хотя чисто славянское желание излить душу в пении плескалось во мне до тех пор, пока блаженный сон не перенёс моё сознание в параллельный мир иных видений.

У танцплощадки парка имени знаменитого лётчика, куда мы пришли в ближайшую среду, было необычайно людно для раннего вечера середины недели. Желающих приобщиться к литературному наследию оказалось человек пятьдесят, что вполне соответствовало нашему замыслу. В основном это были сотрудники различных НИИ в возрасте двадцати пяти-тридцати пяти лет. Я, Александр и Бутуз находились рядом. Выбрав момент, мой коллега попросил внимания и изложил суть проекта. Собравшиеся дружно поддержали идею. Не откладывая дело в долгий ящик, здесь же провели первую перекличку и договорились проделать то же самое ровно через неделю. И так до самого главного дня, а вернее ночи, предшествующей подписке, поскольку желающие приобрести какое-либо издание обычно дежурили с вечера до открытия магазина.

Домой возвращались втроём. Все были на подъёме, говорили только о будущем мероприятии. Бутуз заверил, что с ближайшим отделением милиции он договорится, и те займут нейтральную позицию. У него вообще был странный круг знакомых: от ментов до явного криминала, что, впрочем, не помешало ему окончить институт, получить неплохое рабочее место в газовом хозяйстве города и, пользуясь статусом неженатого человека, активно менять девушек в поисках требуемого бриллианта. Парни, которых он привёл на перекличку, с трудом тянули на интеллектуалов, но функции охранников, судя по лицам и бицепсам, должны были выполнить отменно. Одним словом, на этом этапе всё складывалось хорошо.

Прошёл месяц, в течение которого мы регулярно встречались теперь уже большим коллективом. Все перезнакомились и на последней перекличке долго не могли разойтись, обсуждая уже текущие дела, не связанные с книгами. И вот, наконец, наступил долгожданный день. В три часа пополудни, за пару часов до построения привычной всем очереди, мы выстроились под стенами магазина и стали вести запись всех желающих стать владельцами подписного издания Александра Дюма. Стоит ли говорить о том, что в новой очереди я, коллега и Бутуз имели начальные номера. Постепенно к основному коллективу стали присоединяться люди со стороны, и через два часа я уже выдал номерок двухсотому любителю чтения.

Пришедшие как и полагалось к пяти часам вечера Жанна со товарищи в изумлении разглядывали длинную очередь незнакомых людей, организованно стоящих под стенами магазина. Резкая попытка вмешаться в процесс и призвать всех к совести разбилась о крепких парней Бутуза и снисходительные улыбки присутствующих. В итоге к вечеру у двери образовалось две примерно одинаковые по численности очереди: правая и левая. Правую возглавляли мы с коллегой, левую – кипящая гневом Жанна. Наступила короткая летняя ночь.

Мы запаслись термосами с кофе и бутербродами. Кое-кто догадался добавить в кофе коньяку, что не только не ухудшило качество напитка, но и подогревало интерес к жизни. Незаметно все разбились на группки по интересам. Самая многочисленная была вокруг нас. Курили, рассказывали анекдоты, обменивались мнениями о последних литературных новинках. Время летело незаметно.

Где-то под утро со стороны противника была предпринята плохо организованная попытка прорыва блокируемой двери магазина. Наши бойцы быстро восстановили порядок и даже перешли в наступление, но были вовремя остановлены. Нам не нужен был повод для скандала и вмешательства милиции. Я видел, как один из приятелей Бутуза что-то сказал на ушко Жанне, после чего она отшатнулась и пришла в лёгкое замешательство. У меня была мысль спросить того парня, что же он ей сказал такого, что могло смутить эту непробиваемую женщину, но в суматохе дел я как-то забыл об этом.

Наступило утро. Взошедшее солнце осветило две длинные очереди у магазина «Подписные издания». Уставшие за ночь люди молча ждали разрешения ситуации. В девять часов дверь, наконец, отворилась, и мы втроём зашли внутрь, оставив снаружи крики возмущений, доносящиеся из очереди справа. Там у прилавка две девушки заполнили какие-то бланки, вручили каждому из нас первый том Дюма в роскошном издании. В этот момент в помещение вошла заведующая магазином, подозрительно посмотрела на наши небритые физиономии, и я понял, что мы ей не понравились. Подписка была приостановлена до выяснения обстоятельств, как она сказала.

Выйдя на улицу, первое, что я увидел, была торжествующая улыбка Жанны. Было ясно, что она каким-то образом сумела донести информацию о сложившейся ситуации до заведующей. Мой коллега тоже понял это и молча вернулся в магазин. Он отсутствовал минут пятнадцать. Улыбка Жанны за это время как-то увяла и превратилась в гримасу. Саша вышел внезапно, кивнул мне и Бутузу. Мы подошли, и он сказал следующее:

– Коллеги, нужен компромисс. Подчёркиваю, это будет временный компромисс, но без него на этом этапе не обойтись. Сейчас мы сольём две очереди в одну. В ней нечётные номера, начиная с первого, будут за нами, чётные – за оппонентами. Наши все при таком раскладе получают подписку. А потом, когда придёт время, мы людей из противной организации попросту выбросим вон. Потом, но не сегодня, так мы только что решили с директрисой, у которой тоже имеется свой интерес в этом деле. Есть вопросы?

– Вопросов нет, – сразу поддержал идею Бутуз, – это правильное решение. Кто скажет об этом Жанне?

– А вот сейчас мы с тобой пойдём и сделаем девушке предложение, от которого она вряд ли откажется.

– Идём – засмеялся Бутуз, – а Синберг пока поставит в известность наших ребят.

Я видел, как они уверенно подошли к Жанне, как отвели её в сторону и мой коллега стал объяснять ей суть вещей, как она молча кивнула. Компромисс был достигнут. Наши ребята сочли произошедшее полной победой нашего дела. К полудню подписка на полное собрание сочинений Александра Дюма была завершена. Ушли счастливые обладатели первого тома, ушли и те, кому это счастье не досталось, и вскоре только обрывки бумаги да окурки, густо усеявшие асфальт, напоминали о страстях, кипевших прошлой ночью вокруг этого, пустячного по сути, дела.

Организованная нами очередь на подписные книги существовала довольно долго, лет семь-восемь. Великолепные издания пополнили наши библиотеки, радуя глаз качеством обложек, а душу содержанием. А потом вдруг изменилось время, да и все мы как-то незаметно стали иными. Появилась масса других проблем, среди которых книги уже занимали далеко не самое главное место. Те, кто стоял у истоков нашего предприятия, в силу своих особенностей характера активно занялись решением этих проблем и многим это удалось. Впоследствии они стали крупными бизнесменами, политиками, учёными в родном отечестве. Иных судьба разбросала по далёким и близким странам, лежащим почти на всех континентах земного шарика, который благодаря современным телекоммуникациям оказался не таким уж и большим, как это казалось тогда, в молодости.

Прошло ещё какое-то время, и вот уже скайп и социальные сети избавили нас от необходимости писать письма и снова как-бы постепенно собирают всех в единую команду. Мы всё чаще общаемся в режиме оn-line, вспоминаем былое, вглядываемся в знакомые лица, которые по своему шлифует безжалостное время, а затем, отключив ноутбуки, долго ещё смотрим на полки книжных шкафов, где за стеклом в молчаливом порядке застыли те, с кем мы когда-то росли и взрослели.

Отправляя свой рассказ, искренне надеюсь, дорогая Матильда, что он не оставит Вас равнодушной и с нетерпением стану ждать ответного письма.

Днепропетровск, 10 марта 2012 года

Искренне Ваш А.Н.

2. Бешеные деньги (Письмо второе к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, я бесконечно благодарен Вам за письмо, которое ждал с таким нетерпением. Рад тому, что мы одинаково оцениваем события тех лет, послужившие причиной нашего разрыва. Увы, сделанного не воротишь, но наша переписка, я уверен, позволит нам лучше понять, кем мы стали за эти годы, а перенесенные на бумагу воспоминания помогут воссоздать наши параллельно протекающие судьбы.

В настоящем письме я хочу рассказать Вам ещё об одном довольно ярком эпизоде, который оставил неизгладимое впечатление у всех его, тогда ещё совсем молодых, участников.

Отсутствие достаточного количества денег в молодости стимулирует умственную деятельность.

Жизненный опыт

Странствуя по жизни, я не закрываю глаза на окружающие меня явления.

О.Генри. Справочник Гименея

Каждому мужчине на определённом этапе жизненного пути приходит в голову мысль заработать большие деньги. Мысль же есть не что иное, как отражение реального мира, а реальность такова, что она заставляет нас искать способы оказывать знаки внимания женщине с целью усыпить её бдительность, двигаться по служебной лестнице, решать текущие проблемы, то есть жить. Как показывает опыт, на всё это требуются деньги. Мужчина без денег, если попытаться сделать определение в стиле О. Генри, подобен автомобилю без капли бензина в топливном баке. Что значат его мускулы, экстерьер и робкие попытки произвести серьёзное впечатление на других, более удачливых автовладельцев. Он не более чем игрушка в руках обстоятельств – этих посланников безжалостной судьбы.

Желание получить доступ к большим деньгам особенно усиливается у мужчины после того, как он женится и у него появляются дети. Жена и дети требуют наличия жилья и текущих расходов. Я осознал всё это в полном объёме после того, как окончил университет, и мы с женой поселились в частном доме, принадлежавшем Вере Исааковне Синберг. В этом доме, который был расположен в специфическом районе города, населённом в основном прямыми потомками сынов и дочерей Израилевых, мы снимали комнату площадью 5,6 м2. Жена училась на последнем курсе университета, маленькую дочь, слава Богу, содержали тесть с тёщей, сам я работал в НИИ на предельно низкой ставке, то есть денег катастрофически не хватало. Заработать же дополнительное их количество легальным путём в те годы было крайне непросто. Но очень хотелось, особенно хотелось купить кооперативную квартиру. Для этого следовало заработать три с половиной тысячи рублей. Для сравнения, автомобиль можно было тогда приобрести за шесть тысяч рублей.

Первая робкая попытка прикоснуться к золотому тельцу совпала с очередной годовщиной Великой Революции. Так случилось, что моя жена уехала к родителям повидать дочку, и я пребывал в состоянии одиночества и грусти. После обязательной демонстрации трудящихся мы с Толей Курченко, который работал в соседней лаборатории, решили продолжить краснознамённый праздник. Выбор пал на вокзальный ресторан, шеф-повар которого долгое время работал при нашем посольстве в Париже. Это ощущалось как на внешнем виде подаваемых блюд, так и на их вкусовых качествах.

Мы резво вскочили в подошедший трамвай и уже через десять минут излагали симпатичной официантке несложную структуру нашего заказа: триста водки, лангет, грибочки, нарзан и кофе позднее. Толя при росте сто восемьдесят пять и маме, которая работала завмагом, имел вальяжный вид, роскошные усы и соответствующие манеры. Девушки рядом с ним млели и теряли рассудок. Отчасти по этой причине через короткое время лучшая часть заказа, я имею в виду водку и грибочки, красовалась на столе. К ней Людочка, так звали нашу официантку, по своей инициативе добавила ломтики свежайшей буженины и сыра, понимая, что на заказанной порции водки мы вряд-ли остановимся. Как показали будущие события, чутьё не подвело опытную работницу общепита.

– А водка-то сладкая, – заметил Анатолий, когда мы выпили по первой.

– И что из этого следует? – поинтересовался я, бессознательно исследуя контингент дам, сидящих в зале. На мой взгляд, он был никакой.

– Как что? – меланхолично, на своей обычной волне, пояснил приятель, – это означает, мой друг, что мы выпьем её много и последствия этого трудно предсказуемы. Меня уже сейчас гложут дурные предчувствия.

– Ты меня пугаешь, давай-ка ещё по одной, за светлое будущее.

Мы чокнулись и выпили. Водка действительно имела сладковатый привкус. За соседним столиком скучали два молодых человека лет тридцати. Наблюдая за тем, с каким энтузиазмом мы опрокинули первые две рюмки, один из них, тот, что был повыше ростом, не выдержал и подошел к нам:

– Ребята, – сказал он, – у вас неплохо получается, не будете против, если мы присоединимся?

Мы с Толей переглянулись.

– Да, собственно, особых возражений нет, – задумчиво начал я, – а почему, пардон, пьём в одиночестве? Я имею в виду, почему без девочек?

Парень хищно улыбнулся:

– Вопрос принят и, более того, понят. Причина проста как дверные петли: наши жёны из одного города, вчера они уехали к детям, оставив нас на произвол судьбы.

– Господи, как тесен мир, – со вздохом произнёс Толя, – я буду чувствовать себя одиноко в вашей компании.

– Что, не женат ещё? – спросил, подсаживаясь к нам, высокий парень, – а чё так? Такой умный, или просто повезло? Кстати, Сергей моё имя.

Его приятеля звали Женя, мы тоже представились. Официантка, которая к этому времени уже охотно откликалась на имя Зайка, перенесла их заказ на наш столик и праздник жизни начался.

Быстро покатилось время. Наши новые знакомые оказались чрезвычайно компанейскими парнями с хорошим прошлым и довольно богатым воображением. Они, как и мой приятель, окончили физтех соседнего университета, как и мы также давно не отрывались в мужском обществе, поэтому веселья за нашим столиком в полной мере хватало для всех, кто мог нас слышать и видеть, то есть для всего ресторанного зала. К нам начали подходить совершенно незнакомые люди просто так, чтобы выпить за компанию. Потом материализовались музыканты, и Анатолий с парнями стали петь популярные песни, а зал с удовольствием им подпевал. Я же, обладая уникальным в своём роде полным отсутствие слуха, не без успеха дирижировал этим хором мальчиков, чем тоже сорвал немало заслуженных аплодисментов.

Водка продолжала оставаться сладкой. К вечеру я поймал себя на том, что мысли приходят ко мне случайно, какими-то обрывками, а чувство самосохранения всё громче стучится в мою затуманенную алкоголем голову. Собрав в единое целое то, что осталось от силы воли, я подошёл к нашей официантке и спросил, старательно выговаривая буквы, с трудом собранные в слова и предложения:

– Зайка, тебе не кажется, что наше пребывание здесь как-то затянулось?

Она улыбнулась:

– Да, ребятки, вы славно погуляли, ничего не могу сказать, давно так не было весело в нашем заведении. Но мой вам совет, завершайте праздник, как раз самое время. Принести счёт?

– Давай, золотце, огорчи нас, а я пока соберу парней.

Дальше я смутно помню сложную процедуру оплаты счёта, бурные проводы, поиски такси и не сразу удавшуюся попытку объяснить, куда следует везти нас с Толей, круглые глаза Веры Исааковны, благостное ощущение постели, вращающийся по часовой стрелке мир и сладкий мрак забвения.

Проснулся я утром, когда часы показывали восемь. Дом был наполнен тишиной. В комнату проникали яркие лучи солнечного света и по их интенсивности можно было понять, что за окном, слава Богу, хорошее осеннее утро, а не вечер. Во рту ощущался сложный привкус вчерашних сигарет, водки и грибочков с луком. Голова же была на удивление кристально чистой и пустой. Молодой организм словно высох после вчерашнего веселья и срочно требовал воды, как можно быстрее и как можно больше этой живительной влаги. Я поднялся, с огорчением обнаружил, что спал, не раздеваясь, и пошёл на кухню.

Кран, к которому я попытался припасть пересохшим ртом, удушливо захрипел, отплюнулся каплей воды и затих. Это было неожиданно, но поправимо, поскольку на газовой плите стоял чайник. Я взял спасительный сосуд за ручку и пил до тех пор, пока его содержимое полностью не перешло в мой организм. Так вода после ливня бесследно уходит сквозь трещины в иссохшую землю. С каждым глотком жизнь неотвратимо возвращалась ко мне. Наконец, с облегчением вздохнув, я поднял глаза и увидел сына нашей хозяйки Сашку Синберга, стоявшего в дверях и с улыбкой наблюдающего за процессом моей реанимации.

– Привет, коллега, – бодро произнёс он, – как жизнь?

Семья моей жены последние лет десять провела на Западной Украине, где обращения «коллега» и «коллежанка» были очень популярны.

– Привет, коллега, – хрипло ответил я ему, – спасибо, понемногу налаживается.

– Что, вчера славно погуляли?

– Да, в целом, неплохо, хотя конец праздника я припоминаю как-то смутно.

Послышался топот детских ножек, и на кухню вбежала Эля – пятилетняя дочь коллеги.

– Папа, – сообщила она, – а ты знаешь, что у нас в гостиной спит дядя с бородой под носом?

Тут я припомнил, что вместе со мной вчера приехал и Толя, чьи роскошные усы привели в состояние восторга маленькую девочку. Боже мой, представляю состояние нашей хозяйки, когда перед ней, на ночь глядя, возникли два весёлых молодых человека. Скрипнула дверь соседней комнаты и к нам присоединилась и сама Вера Исааковна. На её лице была лёгкая улыбка, означавшая, что грозы не будет.

– Доброе утро, – сказала она.

Я поздоровался и тут же предусмотрительно добавил, что мы больше не будем.

– Знаю я вас, – ответила мудрая женщина, – а где второй?

– Я здесь, – послышался голос Анатолия. Он вошёл весь в измятом костюме, но как всегда вальяжный и слегка томный.

– Вера Исааковна, – произнёс Толя чуть севшим голосом, – мы с Александром просим принять наши глубокие извинения по поводу вчерашнего вторжения и заверяем, что подобное никогда больше не повторится.

С этими словами он склонил голову перед нашей хозяйкой и элегантно поцеловал ей руку. Подобного действия со стороны мужчин она не видела последние лет двадцать, поэтому мы были прощены мгновенно и навсегда.

– Простите, – продолжал Толя, – а нельзя ли мне попросить воды?

Чайник был пуст, я скромно потупил глаза, движимый состраданием к ближнему, воду принёс коллега Синберг. Толя махом выпил не меньше литра и вздохнул с облегчением:

– Хорошо-то как, господи, – произнёс он.

– Вера Исааковна, – спросил я, – а что с водой? Я, конечно, догадываюсь, куда она могла подеваться при таком специфическом контингенте местного населения, но хотелось бы знать, как долго она будет отсутствовать?

Лицо Веры Исааковны приобрело скорбный вид:

– Прорвало трубу и воду пришлось перекрыть, а впереди ещё три дня праздников, слесарей не найти. Что делать, ума не приложу.

Отсутствие привычных радостей жизни, таких как свет, вода, канализация, всегда действует угнетающе. Нужно было что-то предпринимать.

– Коллега, – обратился я к Синбергу, – а, что, хомут мы сможем наложить на трубу.

– Да, запросто, – ответил тот.

– Вера Исааковна, – продолжил я, – скажите, местное население согласится как-то оплатить труд двух инженеров, если они вернут воду в дома.

Я сказал двух, потому, что Толя питал отвращение к любого рода физической деятельности и годился только в качестве идейного вдохновителя. Глаза хозяйки дома вспыхнули:

– И что, вы сможете это сделать?

– Вера Исааковна, – несколько оскорбился я этим вопросом, – вы имеете дело с серьёзными людьми, желающими заработать пару рублей в свои законные выходные дни. С такими вещами, знаете ли, не шутят.

– Я сейчас, ждите меня, – сказала она и исчезла.

При росте не более ста пятидесяти сантиметров Вера Исааковна умело руководила домом и пользовалась непререкаемым авторитетом в его окрестностях. Все соседи считались с её мнением. Она была строга, но лишь немногие догадывались, что при этом она имела удивительно мягкое сердце. Как-то дядя Тевель, её муж, купил индюшонка, имея конечной целью вырастить его, а когда тот станет взрослой птицей, привнести в семейный бюджет пару десятков свежего диетического мяса. Мысль всем показалась неплохой. Индюшонок быстро рос и вскоре не без основания стал считать Веру Исааковну своей мамой, поскольку она его кормила, она его ласкала, она с ним разговаривала и, как она же утверждала, более благодарного слушателя в её жизни никогда не было. Прошло какое-то время, и птичка стала взрослым индюком, ростом чуть меньше своей хозяйки. Назвали его, естественно, Изя.

Словно собачонка ходил он вслед за ней в магазин, к соседям, бродил по двору, пугая беспризорных собак. Со стороны это было забавное зрелище: маленькая седая женщина и большая птица со специфической внешностью, медленно бредущие по улице. О том, что это два десятка чистого диетического мяса уже никто не вспоминал. Погиб Изя случайно, угодив под автомобиль, который раз в год проезжал по их улице. От судьбы, как говорится, не уйдёшь. Его похоронили, искренне сожалея о случившемся.

Вера Исааковна вернулась довольно быстро.

– Я договорилась, – сказала она, – они сказали, что заплатят по восемь рублей с семьи. Это будет девяносто шесть рублей.

– Иду переодеваться, – ответил на это я, прикинув, что вскоре могу заработать половину своего месячного жалования. Одевая рабочую одежду, я сосчитал жалкие остатки тех денег, что оставила перед отъездом жена, рассчитывая на моё целомудренное поведение. Грядущий заработок на порядок превышал имеющуюся у меня наличность.

Час времени ушёл у нас на то, чтобы отрыть трубу, наложить хомут на отверстие и зарыть образовавшуюся яму. Несколько оборотов вентиля и невидимый поток воды хлынул к домам взволнованного населения. После этого мы втроём, испросив разрешения у женщин, пошли выпить пива с чувством прекрасно выполненного долга и ощущением резко улучшившегося отношения к жизни. Возвращались мы с коллегой Синбергом домой, когда часы показывали без чего-то там шестнадцать. Шли молча, размышляя каждый о своём. Сашка неожиданно произнёс:

– А неплохо было бы вот так же быстро, как сегодня, заработать много денег. Машину можно было бы купить…

– Да, неплохо бы, – согласился я, – только где они ждут нас, эти бешеные деньги?

– Надо думать, – ответил мой друг.

И мы стали думать.

После случившегося прошло полгода. Работа и повседневные заботы как-то не давали возможности серьёзно заняться денежной проблемой, хотя время от времени мы с коллегой возвращались к этой теме, актуальность которой по синусоиде то возрастала к концу каждого месяца, то падала к его началу. Однажды в середине июня я возвратился с работы домой раньше положенного и обнаружил за столиком во дворе трёх невзрачных мужчин, которые пили водку и неплохо закусывали в присутствии нашей же хозяйки, выполняющей непривычную для неё роль официантки.

– Вера Исааковна, – осторожно спросил я, – кто эти, пардон, плохо воспитанные люди?

Она тяжело вздохнула:

– О, Саша, чтоб вы знали, это таки сантехники. Я решила провести в дом канализацию, чтобы к старости иметь тёплый туалет и ванну. Это была ещё мечта моей мамы, царство ей небесное.

– Хорошая идея, но в таком случае, почему эти на первый взгляд половозрелые мужчины не работают, а пьют вашу водку?

– Саша, вы ещё не имеете опыт за жизнь: чтобы сантехники начали работать, их нужно хорошо угостить.

– Неплохо устроились ребята, – восхитился я, – и, если не секрет, обо что вам станет это удовольствие?

– Это счастье будет стоить мне двести пятьдесят рублей, и я не считаю того, что они съедят и выпьют, чтоб эти люди были здоровы.

Миновало ещё два дня. Сантехники по-прежнему резвились за столом, а во дворе лишь сиротливо темнеющая яма, назначение которой было лично мне как инженеру непонятно, напоминала о великой конечной цели. К концу третьего дня за вечерним чаем я осторожно поинтересовался:

– Вера Исааковна, не знаю, как вам, но лично мне противно смотреть на то, как издеваются над здравым смыслом эти люди. И что, так будет долго продолжаться?

Наша маленькая хозяйка тяжело вздохнула:

– Я бы их убила, будь на то моя воля, но что делать, уже потрачены деньги и очень хочется иметь тёплый туалет.

Мы с Синбергом переглянулись и, видимо, одна мысль в эту минуту пришла в наши головы. Я оставил чашку и озвучил её:

– Вера Исааковна, а что, если эту вашу мечту реализуем мы с Сашей, вдвоём?

– Вы?.. Вдвоём?.. Перестаньте пугать старую женщину. Как вы это сделаете?

– Вера Исааковна, перед вами сидят два инженера, окончившие свои институты с красными дипломами. Уверяю вас, мы эту канализацию сделаем, как дважды два. И учтите, при этом половина денег останется в семье, что само по себе уже неплохо.

Хозяйка думала недолго:

– Я заплачу вам триста рублей, лишь бы только не видеть пьяные рожи этих бездельников.

– Да, – остановил я её пыл, – но ещё одно условие: в этом году ранние вишни, и каждый вечер вы нас будете кормить варениками с этими ягодами, причём, без косточек и с сиропом.

– Согласна, – не задумываясь, ответила маленькая хозяйка большого дома, обожавшая это блюдо.

В окрестных домах потом долго ещё рассказывали о том, какие лица были у сантехников на следующий день, когда они услышали, что и в каких выражениях думает о них небольшая и смирная с виду женщина, у которой они подрядились выполнить работу. Это был цимес для зрителей, выражаясь привычным в этих местах языком.

Мы начали с того, что подняли соответствующую литературу и внимательно ознакомились с технологией производства работ при устройстве канализации. Оказалось, что, в принципе, ничего сложного в этом не было: следовало лишь врезаться в проходящую неподалёку городскую систему, выдержать требуемый уклон труб, да соорудить колодцы в местах, где один прямолинейный участок трассы переходил в другой. Установка оборудования на этом фоне труда не представляла. Сделав необходимые шаблоны и прикупив материалы, мы с коллегой осторожно приступили к делу.

Желание увидеть конец работы плюс элементы золотой лихорадки, удваивали наши силы и обостряли ум. Впрочем, как было установлено в процессе приобретения трудовых навыков, никакая теория не может заменить реальный жизненный опыт. Выяснилось, что длина прямолинейных участков трассы не всегда оказывалась кратной длине стандартных чугунных труб. Поэтому их нужно было распиливать на две неравные части. И вот прекрасным субботним днём мы с коллегой, аккуратно очертив мелом границу, по очереди пилим одну из труб пилой по металлу. Процесс оказался достаточно медленным и трудоёмким. Сосед Синбергов, дядя Сёма, кстати, профессиональный сантехник, положив руки на забор и опёршись на них подбородком, внимательно наблюдает за нами. Когда мы, чертыхаясь, распиливаем первую трубу и с тоской смотрим на оставшиеся три, он спрашивает:

– А что это вы делаете? Расскажите старому еврею, только так, чтобы я понял.

Я расслабленно курю, а коллега коротко излагает суть наших занятий.

– И что, много ещё труб нужно пилить?

Синберг молча показывает три пальца. Дядя Сёма отрывается от забора, делает круг через соседний двор и подходит к нам.

– Где нужно пилить? – спрашивает он, уложив на козлы очередную трубу. Сашка показывает на меловую метку. Старый сантехник берёт молоток, и, легко ударяя им по зубилу, проходится вдоль линии. Затем он ударяет по консольно висящему отрезку трубы и тот отваливается ровнёхонько по метке. Мы, внимательно следившие за этой процедурой, не сговариваясь, поворачиваемся друг к другу и синхронно произносим:

– Чугун-то ведь хрупкий материал, на фиг было его пилить! Вот идиоты!

Дядя Сёма усмехается и спрашивает:

– А вы где работаете?

Мы отвечаем.

– И что там платят за такую работу?

Мы не стали скрывать, хотя было несколько неловко, особенно мне. Синберг получал вдвое больше, чем я, с раннего утра и до поздней ночи вкалывая заместителем начальника электроцеха на вагоноремонтном заводе.

– Сколько? – искренне удивляется профессиональный сантехник, – так эти люди, похоже, смеются над вами. Идите ко мне в бригаду, пацаны. Я давно за вами наблюдаю и вижу, что из вас таки будет толк. Вы умеете работать и не бухаете, как слепые кони. Четыреста в месяц я вам гарантирую, а там как Бог даст, а он, если вы всё ещё не в курсе, всегда на нашей стороне.

В этом месте я бы мог с ним поспорить, но не стал. Мы с Синбергом лишь переглядываемся и обещаем подумать, заранее зная, что безнадёжно испорченные образованием и идеологией, никуда уже не свернём с однажды избранного пути.

Мечта Веры Исааковны была реализована за две недели. Скрывая слёзы, она спустила воду в новеньком унитазе, включила душ. Всё работало, как часы. Наградой нам стала огромная внеочередная миска вареников с вишнями, политых душистым сиропом. Тогда возможности наших организмов были таковы, что вовсе не количество пищи было ограничивающим фактором, а лишь недостаток времени на её употребление. Боже мой, какое это было время!

Жене я вручил скромную пачку денег, что являлось, с одной стороны, солидным вкладом в наш скромный бюджет, а с другой, поднимало мой престиж, как главы семьи, умеющего запросто срубить неслабые деньги.

В одном из отделов нашего НИИ работал симпатичный парень по фамилии Дышлюк, которого в силу обстоятельств тоже звали Александром. Познакомились мы с ним на осенних хозработах. Как-то весной я рассказал ему о проблеме с деньгами и желании заработать их много, но быстро. В ответ на это он сообщил, что в бытность свою студентом он часто вкалывал на различного рода шабашках и зарабатывал при этом очень даже неплохие деньги. Кстати, в настоящий момент он тоже испытывает финансовые затруднения в связи с ремонтом недавно приобретённой квартиры, и, если есть такое желание, ему не сложно подыскать работу в одном из окрестных сёл. Скоро отпуск, и при соответствующей компании трудолюбивых парней можно было бы поднять нормальные деньги, так завершил он свою речь. Я ответил, что по состоянию на настоящий момент нас уже как минимум трое, зовут всех Александрами, так что успех мероприятия гарантирован уже только по одной этой причине. Оставалась одна малость: найти работу. На это он заметил, чтоб я не парился: эта часть проблемы остаётся за ним.

Саша оказался человеком слова, и к началу августа, оформив свои отпуска, мы отбыли осваивать наше Эльдорадо, которое находилось в одном из сёл километрах в восьмидесяти от города. Вера Исааковна провожала единственного сына так, как не провожают новобранцев на войну. С меня было взято слово вернуть ей Сашу в том же состоянии, в каком он уходил из дома. Кроме троих Александров, в команду входил рассудительный Юра – одногруппник Дышлюка по университету, отличающийся флегматическим устройством характера и лёгким заиканием, и Коля – человек без видимых достоинств и признаков отличия, тоже сотрудник нашего НИИ, имевший, по его словам, опыт работы со столярным инструментом. И вскоре привычный городской пейзаж остался в шлейфе пыли позади автобуса, уносящего нас навстречу неизвестности.

Село Нычково против ожидания оказалось довольно большим поселением. В нём было около тысячи домов и большое животноводческое хозяйство, специализирующееся на разведении свиней и коров. Главный инженер колхоза, довольно молодой, но уже лысоватый и хорошо упитанный мужчина, узнав, что перед ним сотрудники НИИ, долго и нудно рассказывал нам о том, каким должен быть угол наклона пола, чтобы жидкая фаза отхода свиней стекала в нужном направлении, обеспечивая тем самым для животных требуемый уровень комфорта. Интересовался, имеем ли мы нужные знания в области фильтрации, и был в шоке, когда понял, что мы новички в этом деликатном деле. В итоге мы ушли от него в твёрдой уверенности в том, что доверия к нам не было и на копейку. И если бы не крайняя нужда в рабочих руках, то нас ни за что не допустили бы работе, требующей особых, я бы даже сказал герметических, знаний в области естественного перемещения свинских фекалий.

Итак, нам предстояло отремонтировать свинарник. Для этого нужно было полностью перестелить полы в загонах, покрасить ограждения, побелить стены и потолок, а также мимоходом заменить разбитые стёкла в оконных рамах. Ширина этого неслабого сооружения составляла метров двадцать, длина – сто. За это по договору колхоз обязался выплатить нам десять тысяч рублей независимо от продолжительности выполнения работ.

Поселившись в общежитии и познакомившись с бабой Маней, в чьи обязанности входило кормить нас ежедневно обедом, мы отправились на осмотр объекта. В качестве экскурсовода выступила симпатичная женщина, которая заведовала всем животноводческим комплексом и, как утверждали местные недоброжелатели, находилась в нежных отношениях со столь холодно принявшим нас главным инженером. Узнав об этом, мы решили, что со вкусом у неё явно были большие проблемы.

Свинарник, буквально накануне освобождённый от своих постояльцев, произвёл на нас неизгладимое впечатление, граничащее с экстазом. Такого количества свежего дерьма, собранного в одном месте, я в своей жизни никогда не видел ни до того, ни после. Под ногами, нагло волоча хвосты, бродили непуганые крысы, размером с хорошую кошку. От стойкого запаха фекалий першило в горле и ужасно хотелось пить. Я сразу понял, что большие деньги лёгкими не бывают, и, как ни странно, эта простая мысль привела в состояние равновесия окружающую нас обстановку и сформировавшиеся к этому времени эстетические ценности. Нужно было приступать к работе, объём которой на первый взгляд казался запредельным.

Прежде всего, мы сорвали и вывезли остатки старого настила и весь мусор со свинарника. Этим были достигнуты два положительных момента: во-первых, распуганы все крысы и, во-вторых, чётко обозначился объём работы. Мужики с Западной Украины, одновременно с нами подрядившиеся на ту же работу в соседнем равноценном помещении, за это время только начали разбирать настил. Увидев такое рвение, они пытались взывать к нашей совести, но потом поняли, что их не слышат и оставили эти бесплодные попытки.

Затем мы освоили пилораму, где опытный Сашка Дышлюк научил нас превращать брёвна в необрезные доски, которые на следующем этапе уже с помощью циркулярной пилы превращались в аккуратные, обрезанные с четырёх сторон одинаковой длины доски для настила. Синберг, разбирая старый хлам в сарае неподалёку, обнаружил недействующую установку для побелки стен. Будучи электриком по образованию и одновременно представителем нации, умеющей делать и считать деньги, он быстро понял, что момент их получения можно существенно приблизить, заменив ручную побелку механической. За короткое время перерывов в работе он тайно починил бездействующий механизм и опробовал его. Эффект был потрясающий. После этого стало ясно, что за две недели, работая по шестнадцать часов день без выходных, наш отряд сможет выполнить эту лишённую облагораживающих элементов работу.

Мы, вооружённые реанимированным механизмом, быстро побелили стены и потолок, вручную покрасили ограждения загонов и приступили к самой трудоёмкой процедуре устройства лаг и укладке настила. Потянулась монотонная работа с молотком и гвоздями в руках.

Очень хотелось есть. Баба Маня кормила нас один раз в день. Кто решил, что реставраторам свинарников чужды завтрак и ужин, мы не знали, но если бы нам довелось увидеть этого лишённого чувства юмора человека, то, уверяю, ему не удалось бы уйти живым. Обед представлял собой неслабую миску супа, в котором в качестве второго блюда плавал кусок жилистого мяса. Попытки выяснить, кому при жизни принадлежала эта белковая масса, ни к чему не привели. Завершался приём пищи кружкой напитка, который наша повариха почему-то называла чаем, хотя тот даже цветом не походил на этот благородный напиток, не говоря уже о его вкусе. Вся посуда была алюминиевой. Как позже выяснилось, баба Маня её не мыла, а просто вытирала тряпкой сомнительного происхождения. На наше замечание она резонно заметила, что всё равно сюда наливают горячее, так зачем мыть?

А супчик действительно был горячим. Когда мы впервые увидели на столе огромные тарелки с этим блюдом, то решили, что температура его близка к среднесуточной. Ни струйки пара не поднималось над поверхностью этих маленьких лоханок. Но хлебнув первую ложку их содержимого, мы дружно отплюнулись, переглянулись и молча пошли ставить свои миски в лужу возле крана. Под тонким слоем расплавленного жира температура варева была близкой к точке кипения. Есть это было просто невозможно, да ещё в такую невыносимую жару, которой отличался тот август.

Особенно страдал Сашка Синберг, который вообще любую пищу употреблял исключительно в холодном виде. Все наши попытки объяснить бабе Мане, что готовить нужно хотя бы за час до нашего прихода, успеха не имели. Ей совершенно были непонятны наши городские заморочки. «З жиру хлопци бисяться», – так объясняла она всем наши претензии.

Через десять дней трудовой эпопеи мы приобрели жёсткие мозоли на ладонях, необыкновенную стройность фигур и опасный блеск в глазах, который усиливался при виде любой еды, лишь бы только она не была приготовлена шаловливыми руками нашей поварихи. Особенно настораживал тот факт, что естественной в таком возрасте тяги к женщинам не ощущалось вообще. Правда, опытный Дышлюк, подводя итог обсуждения этой жизненно важной темы, сказал, чтобы не брали в голову, мол, при такой работе и таком изощрённом питании это более, чем естественно. «Начнём нормально питаться и всё пройдёт, мужики, как с белых яблонь дым», – сказал он философски, лёжа в перерыве на новеньком настиле и пуская кольцами сигаретный дым.

– Если не п-помрём к тому времени – слегка заикаясь, вернул всех на грешную землю Юра, – я тут вот о чём подумал. В ста метрах от нас, если доверять обонянию, находится коровник. В нём, следуя логике, должны быть коровы, а где они, там и доярки, там же, следовательно, и молоко. Господа, вы следите за причудливыми изгибами моей мысли?

Я сел на полу в позе турка и обвёл всех лежащих осмысленным взглядом:

– Коллеги, туда должен пойти Дышлюк…

– А чё это чуть что, так сразу я?

Из нашей пятёрки только Сашка Дышлюк при довольно высоком росте обладал особой внешностью начинающего аскета. Мне кажется, что именно так должны были выглядеть библейские патриархи в начале своего жизненного пути. Довольно тяжёлый труд последних дней, ограничения в питании и борода, которую он начал отпускать, лишь усиливали это сходство. Большие карие глаза горели изнутри. Их голодный блеск посторонние ошибочно принимали за огонь просветления, а иные старушки при его появлении осеняли себя крестным знамением и даже норовили приложиться к руке. Я сразу понял, что появление такой фигуры на ферме, где работали впечатлительные дамы из местного контингента, не должно было остаться незамеченным, а уж тем более безрезультатным.

– Саша, – сказал я ему, – поверь моему опыту, только ты сейчас можешь спасти нас от голодной смерти, а, соответственно, и наше мероприятие от полного краха. Дуй на ферму и не возвращайся без молока, а мы пока смотается в магазин за хлебом. Он в любом случае не будет лишним.

Дышлюк молча встал, обвёл нас взглядом идущего на смерть человека, взял пустое ведро и отправился в соседний коровник покорять мастериц машинного доения. Минут через сорок он вернулся с лёгкой улыбкой в своих бездонных глазах. В одной руке он нёс ведро молока, в другой – небольшой трёхлитровый бидон.

– Хорошие девушки живут в этом селе, – вынес он приговор, – дали бидончик сливок и ведро молока. Взамен просили, если сможем, посмотреть их неработающий кормораздатчик.

– Разумный обмен ценностями, – заметил Юра, ополаскивая под краном банку из-под майонеза, – не будем тянуть резину, кто хочет п-первым отведать сливок?

Я любил молоко и не мог представить свою жизнь без этого продукта. Синберг не пил его вообще, о пристрастиях других членов команды я попросту не знал. Короче, мы не пошли вкушать опостылевший обед, приготовленный руками бабы Мани, а взамен под три булки черного хлеба практически опустошили бидон сливок. При этом я выпил четыре, Синберг, превозмогая отвращение, две, остальные осилили по три двухсотграммовые баночки. Никому и в голову не пришла мысль о том, что это не те сливки, которые мы привыкли покупать в наших магазинах. По сути это было жидкое сливочное масло. Из нас пятерых только мой организм оказался готовым к такому биологическому удару. Остальные участники оргии через полчаса сидели, согнувшись в три погибели, впервые осознав на личном опыте, что такое настоящая печёночная боль. Поругиваясь сквозь зубы, я в одиночестве продолжал стелить полы в злополучном свинарнике.

В комнате на пятерых мне выпало спать у окна. Эта ночь показалась слегка нервной, поскольку с регулярностью в полчаса кто-то из команды срывался с постели, с выпученными глазами прыгал через меня в окно и рысью мчался к туалету. Обратный путь тоже пролегал через мою койку. К утру все страдальцы дружно решили, что лучше помереть от супа бабы Мани, чем от поноса.

Ведро молока, прикрытое чьей-то рубахой, словно мусульманская девушка чадрой, сиротливо стояло в углу. К вечеру Коля вспомнил о нём и приподнял, выражаясь высоким стилем, вуаль завесы. Ведро было до краёв наполнено великолепной простоквашей. Вот тут-то мы и оттянулись, разбавив наше убогое меню вначале свежим молочнокислым продуктом, который в отличие от сливок не давал побочных эффектов, а затем следующей его стадией, пропустив скисшее молоко через практически чистую майку Дышлюка. Творог после этого приобрёл специфический, можно даже сказать пикантный, вкус.

Это был первый по настоящему светлый момент в нашей трудовой эпопее. Вторым, не менее запомнившимся событием, стало окончание работы в славном селе Нычково. Мы, раздражённые регулярными наездами главного инженера, не афишировали свои трудовые успехи. Сообщив заведующей комплексом о том, что завтра готовы показать комиссии выполненную работу, мы за ночь заменили разбитые стёкла, покрасили в качестве бонуса ворота и были готовы сдать девственно чистый свинарник в эксплуатацию. За эти две недели наши коллеги из Западной Украины, работая параллельно, успели только лишь разобрать старый настил.

Прибывшая к девяти часам комиссия во главе с руководителем инженерной службы с удивлением осматривала результаты ремонта. Главный инженер в силу пакостного характера пытался найти огрехи в работе, но замолк, резко одёрнутый заведующей фермой. Акт приёмки-сдачи был безоговорочно подписан, а нам было предложено ремонтировать всё, что только можно было найти пригодное для восстановления в этом селе. На это мы ответили мягким отказом, сославшись на отсутствие знаний в области отфильтровывания жидкой фазы фекалий домашнего скота. Главный инженер при этом молчал и избегал смотреть в сторону заведующей фермой, предчувствуя нелёгкий вечерний разговор со своей подругой.

Никто из них не знал, что за время работы над восстановлением свинарника Сашка Дышлюк в селе неподалёку нашёл новый объект для удовлетворения наших финансовых запросов. Там предстояло подштукатурить и покрасить элеватор. Собрав свои нехитрые пожитки и вкусив напоследок обед бабы Мани, мы отбыли к новому месту работы.

Директор элеватора, невысокого роста мужичок с бегающим взглядом, не стал выяснять уровень наших знаний в области наружной покраски высотных зданий. Он только лишь поинтересовался уровнем отката и, удовлетворённый ответом, спросил, приходилось ли нам работать с силикатными красками. Сашка Дышлюк, представлявший интересы команды, на это лишь возмущённо повёл плечами, что должно было означать, будто мы родились среди этой группы красящих веществ. Ответ директора удовлетворил, договор, по которому мы должны были получить за работу шестнадцать тысяч рублей, подписан, и мы отправились осваивать сарайчик, который стыдливо назывался общежитием для рабочих. Рядом с ним находился колодец с кристально чистой и необыкновенно вкусной водой. Здесь можно было умываться. Коробка туалета, стоявшего в густых зарослях травы, была, по общему мнению, при нашем уровне питания совершенно лишним архитектурным элементом.

Элеватор произвёл на нас суровое впечатление, прежде всего, своими размерами. Центральная башня его возвышалась над землёй метров на шестьдесят, примыкавшие к ней силосы имели высоту где-то около тридцати метров. Задумчиво стояли мы у подножья этого колосса, размышляя каждый о своём. Общее мнение, прикуривая сигарету, выразил Юра:

– П-приехали, – сказал он, – как-то жить вдруг захотелось, а я ко всему ещё и высоту не переношу.

– И я, – добавил Коля, – к тому же у меня от этой работы уже геморрой разыгрался.

– Синберг вообще отпадает, – внёс я свой вклад в обсуждение проблемы, – если, не дай Бог, с ним что случится, Вера Исааковна меня просто убьёт.

– Значит, красить будем вдвоём, – подвёл итог дебатам Сашка Дышлюк, – я буду первым, а там посмотрим.

Припомнив полученные в университете знания в области сопромата, мы рассчитали и сварили люльку, которую через блок подвесили к консоли, закреплённой на кровле здания. Согласно расчётам, для того, чтобы выдержать вес люльки, человека и материалов достаточно было иметь трос диаметром пять миллиметров. При этом запас прочности составлял не меньше трёх. На складе такого диаметра, слава Богу, не оказалось и пришлось довольствоваться десятимиллиметровым тросом, что было вполне разумно.

Из нормировочника мы узнали рецептуру состава силикатных красок, отремонтировали машину для нанесения этих самых красок, и вскоре были готовы к началу непосредственных работ по штукатурке и покраске элеватора.

Саша залез в люльку, стоявшую на земле, и мы начали вращать ручку лебёдки, медленно поднимая его к кровле силоса. Вскоре он помахал рукой, Синберг включил машину, и первые квадратные метры поверхности элеватора расцвели нежным цветом листьев раннего салата. В этот день люлька дважды взмывала в небо и дважды опускалась на грешную землю. Несложные расчёты показали, что, если карта ляжет хорошо, то при столь низких темпах работа будет закончена где-то к ноябрю. Такая арифметика привела нас в состояние лёгкой депрессии. Стало ясно, что нужно что-то предпринимать, но никто не мог понять, как оно выглядит, это «что-то».

Решение пришло неожиданно, когда наш предводитель был вынужден оставить покраску нового объекта и отправился в село Нычково получить деньги за ремонт свинарника. Посовещавшись, мы решили изменить технологию работ. Ранним утром, когда солнце тёплым светом залило ещё дремлющие окрестности, я по внутренней лестнице поднялся на кровлю и, перекрестившись, через ограждение перелез в висящую подо мной на тросике пустую люльку, которую ребята быстро подогнали к этому времени. Вниз я старался не смотреть, сказать честно, было страшновато. Вскоре заработал распылитель, и первые капли краски мягко легли на цементную поверхность. Через два часа люлька, чуть вздрогнув, коснулась земли. Не теряя времени два человека наверху передвинули консоль в новое положение. Я снова по лестнице бегом поднялся наверх, где на сорока метровой высоте меня уже ждала, чуть покачиваясь, пустая люлька.

Позже вечером Сашка Дышлюк рассказывал:

– Еду из села, смотрю, ни фига себе, одну сторону силоса уже покрасили. Еду обратно и, глазам не верю: вторая сторона тоже покрашена. Ну, молодцы, коллеги! А я наши денежки получил, но сюда не стал везти, решил, что дома они будут как-то целее.

После этого работа резко ускорилась. Я так и остался на покраске, остальные занимались штукатуркой и подготовительными работами. Быстро летели похожие друг на друга дни, каждый из которых начинался в пять утра и заканчивался в десять вечера. Мы дополнительно утратили в весе, а Дышлюк стал ещё больше походить на Христа в молодости. У Синберга лопнули последние пригодные для носки брюки, и он носил, по сути, две отдельные никак не связанные между собой штанины, привлекая нездоровое внимание женской части работников элеватора. Юра и Коля стали походить на резиновые шарики, из которых выпустили чуть больше, чем следовало воздуха. На обычные в начале трудовой эпопеи шутки не оставалось ни сил, ни времени.

Но всё в этом мире когда-то заканчивается, подошла к концу и наша работа. На фоне безупречно голубого неба высился элеватор, выкрашенный в не менее безупречный цвет листьев свежего салата. Мы сфотографировались на его фоне, как-то без проблем получили наши деньги и ровно за день до окончания отпуска вернулись домой.

Вера Исааковна ахнула, увидев исхудавшего сына, и только то, что он вернулся без видимых травм, а сам я выглядел не лучше, спасло меня от неминуемой кончины. Впрочем, узнав, сколько мы заработали за месяц, она быстро пришла в хорошее настроение и принялась откармливать нас с усердием истинно еврейской мамы.

Жены не было дома. Её работа в техникуме по затратам времени сильно напоминала нашу на элеваторе, чего нельзя было сказать об уровне оплаты труда юного преподавателя экономических дисциплин. Полученные деньги, чуть более двух с половиной тысяч, я, не найдя лучшего места, положил в кастрюлю и поставил её на стол. Выданные нам пяти рублёвыми купюрами, они заполнили посудину доверху.

Я лёг на кровать, закрыл глаза, ощущая в животе непривычную тяжесть еды, и представил, как она придёт, обрадуется, увидев меня, и спросит, как дела. Я же небрежно так отвечу, что неплохо в целом, жив, как видишь, и заработал малость: посмотри, мол, там, в кастрюльке. Она откроет крышку и очень удивится, увидев её содержимое. А вечером мы пойдём в кино. С этой мыслью я и уснул, а когда проснулся, то была уже середина следующего дня.

За окном светило солнце, а на столе лежала записка: «Ты просто молодец: это же пропасть денег! Обед на кухне. Целую». Я прочитал, улыбнулся, вспомнил начало этой истории и подумал, что реально бешеные деньги таки существуют, но путь к ним не так прост, как это видится вначале неискушённому в жизни человеку.

На работе, куда я вернулся после отпуска, все нашли меня слегка посвежевшим.

Надеюсь, мне удалась попытка развлечь Вас, дорогая Матильда. Напишите мне, что думаете Вы об этом. И вообще, если уж я решил придать моим письмам повествовательный оттенок, почему бы Вам, имея филологическое образование и опыт преподавательской работы, не стать литературным критиком моих любительских упражнений? Я был бы Вам очень признателен. Подумайте об этом.

С нетерпением жду ответного письма.

Днепропетровск, 14 января 2012 года

Ваш А.Н.

3. Очарование весны (Письмо третье к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда! В настоящее время я нахожусь в Трускавце, где пью местную минеральную воду под названием «нафтуся», принимаю в своём санатории полезные для здоровья процедуры, а в свободное время просто брожу по окрестностям. Я люблю этот маленький курортный городок. Люблю за необычную для наших мест архитектуру, за уют тесных улочек и парков, за беззаботную атмосферу, позволяющую забыть на время суету больших городов.

Трускавец располагает к себе в любое время года, но особенно он хорош весной, когда оживает после зимнего сна природа, а вместе с ней и люди, которые вдруг начинают замечать, что мир вокруг неуловимым образом меняется, пробуждая позабытые в каждодневной суете чувства. Такие, например, как те, что нашли отражение в двух небольших рассказах ниже. Не скрою, интересно будет узнать Ваше мнение о том, в какой мере удалось мне передать те ощущения, что испытал когда-то я сам, наблюдая, слушая и перенося всё это впоследствии на бумагу.

3.1. Апрельский этюд

На смену зимнему пейзажу с окутанными снегом деревьями пришла нежная акварель весны.

Артур Голден. Мемуары гейши

От санатория к нижнему бювету можно идти разными путями, но лучше всего через старый парк. Так и ближе, и интереснее. Вымощенная светло-серыми плитами дорожка за оградой круто поворачивает влево и неторопливо устремляется вниз мимо склона, покрытого аккуратно подстриженным газоном с изумрудной травой и одиноко растущими деревьями. Затем на её пути встречается мостик, перекинутый через весело журчащий ручей. В нос ударяет лёгкий нефтяной запах, присущий местным минеральным водам.

Слева в выложенной камнем чаше находится небольшой источник с водой, которая содержит довольно много глицерина. Согласно местной легенде, умывшись в нем, женщины обретают вторую молодость, а некоторые, что скрывать, даже первую. Отдыхающие дамы знают об этом и рано утром приходят сюда совершить таинство омовения. Если в это время к источнику молодости случайно забредёт мужчина-шатун и остановится в шоке, ослеплённый наготой женских тел, его встретят дружным поощряющим визгом. Незабываемое это зрелище останется в его травмированном сознании на всю оставшуюся жизнь, и когда-нибудь, вспомнив напоследок увиденное, он уйдёт в лучший мир со счастливой улыбкой на губах.

За мостиком вы инстинктивно бросаете взгляд на родник с молодильной водой, но, пересилив себя, поворачиваете вправо и окунаетесь в прохладу старого парка с его более, чем столетней историей. В незапамятные времена эти места принадлежали Речи Посполитой. Шляхетное панство со всей Польши съезжалось сюда попить целебную воду, поправить здоровье и просто пообщаться. В центре парка расположен памятник Адаму Мицкевичу, поставленный благодарными соотечественниками. Вокруг памятника разбиты клумбы, стоят скамейки. Поэт почему-то обращен лицом к невзрачному деревянному строению, выкрашенному в зелёный цвет, изначальное назначение которого скрыто в глубине времени. На моей памяти оно служило бильярдной, затем прибежищем местных коммунальных служб, а сейчас и вовсе имело окончательно заброшенный вид. Впрочем, это не мешало образцу местного деревянного зодчества иметь табличку «Памятник архитектуры ХVIII века. Охраняется законом».

В благодатной тиши, слегка разбавленной птичьим щебетом, на скамейках сидят отдыхающие, читают книги, газеты или просто нежатся под ласковым апрельским солнцем. Умытая недавним дождём, уютно смотрится скульптурная группа, к которой с трёх разных сторон сбегаются дорожки и от неё же убегают прочь. Неподалёку девушка играет на кларнете. Грустная мелодия мягко разливается вокруг и словно сигаретный дым растворяется в кронах деревьев.

Природа просыпается от надоевшей зимней спячки с какой-то неистовой силой. Склоны местности уже сплошь покрыты мелкими голубоватыми цветами неизвестного названия. Деревья, как бы соперничают друг перед другом, демонстрируя самую свежую, самую яркую листву, на какую только способны. На площади за парком расцвела магнолия, сакура, на клумбах ярко желтеют нарциссы и красуются тюльпаны. Старушки ненавязчиво предлагают вам перевязанные нитками букетики пролесков. Они пахнут лесной свежестью, пробуждая в душе лёгкое волнение.

Всё вокруг пребывает в мире и покое, как это независимо от времени года бывает только в церквах, библиотеках да маленьких курортных городках.

Трускавец, 17 марта 2008 года

3.2. Сиреневый туман

«Сиреневый туман над нами проплывает, Над тамбуром горит вечерняя звезда…». Слова из популярной песни

Лучшее время года для поездки на курорт это май, особенно его начало. Санатории полупусты, поскольку отдыхающих немного: праздники, дачи, огороды. Уже почти по-летнему тепло и солнечно, но нет той влажной жары, которая в этих местах свойственна июлю или августу. Вокруг цветёт всё, даже то, что по определению, казалось, цвести не может. Буйство красок, запахов, свежей зелени в состоянии вскружить голову кому угодно, независимо от возраста, пола и социальной принадлежности. По дорожкам терренкуров медленно перемещаются лишённые привычных забот люди, не замечая, что на их лицах блуждает случайная улыбка, как следствие неожиданной внутренней гармонии с окружающим миром.

Я, идя к бювету или на обратном пути, любил остановиться у памятника Адаму Мицкевичу в старом парке. К тому располагало обилие свободного времени и неясное томление духа. Здесь, сидя на скамейке, можно было наблюдать за живописной окрестностью, вдыхая полной грудью весенние запахи, и, наконец, просто расслабиться, радуясь внезапно нахлынувшей свободе. Сказать, что это было хорошо, значит не сказать ничего: ощущение было просто божественным.

В один из таких весенних дней, кажется, это была суббота и всего лишь пятый день моего пребывания на отдыхе, я вошел в парк, готовясь принять дневную порцию воды. Моя привычная скамейка оказалась занятой. На ней расположился молодой мужчина лет сорока с газетой в руках. Я поздоровался, спросил, не помешаю ли, и, получив удовлетворительный ответ, присел на другом конце скамейки, раскрыл свою газету и погрузился в интересную статью, в которой автор, известный российский политолог, весьма аргументировано излагал своё мнение относительно будущего Евросоюза. По его версии оно было неутешительным. Мысленно согласившись с автором, я взглянул на часы. Пора было идти к бювету. В это время мой случайный сосед, извинившись, поинтересовался, какой у меня номер еженедельника. Услышав ответ, он спросил, не может ли он почитать его. Я предложил ему оставить газету, поскольку она мне уже была не нужна. Мужчина поблагодарил, и мы расстались.

На следующий день утром, случайно встретившись у газетного киоска, мы поздоровались уже как давние знакомые. Курортная жизнь быстро сближает людей то ли вследствие своей краткости, то ли в силу нашей стадной привычки находиться внутри хотя бы небольшого социума. Мы вместе с Виктором, так звали моего нового знакомого, пошли прогуляться по площади в перерыве между приёмом первой и второй воды.

Оказалось, что живёт он в соседнем санатории, и у него, как и у меня, тоже пошёл шестой день пребывания на курорте. Родом Виктор был из Киева, имел университетское образование в области юриспруденции, в связи с чем и трудился адвокатом, специализируясь на хозяйственном праве. Скромно заметил, что считается неплохим юристом и достаточно востребован в этом качестве не только в городе, но и за его пределами. Это объясняло европейское происхождение его одежды, лонжин на руке и выражение лица, свойственное людям, для которых деньги лишь средство для достижения личной независимости.

Так сложилось, что в последующие дни, выходя на приём воды и вечерние прогулки, мы созванивались и вдвоём отправлялись в район нижнего бювета, чтобы не спеша побродить по городским улочкам или просто посидеть вечером в кафе за рюмкой хорошего местного коньяка. Примерно одинаковый возраст, общность интересов – всё это довольно быстро сблизило нас, и мы получали обоюдное удовольствие от общения.

Тема курортных романов, неизбежная и самая животрепещущая для мужских разговоров везде, а здесь в особенности, несколько раз случайным образом возникала и у нас, но Виктор лишь отшучивался по этому поводу, мягко меняя направление беседы. Я заметил его реакцию и не стал более поднимать проблему взаимоотношений полов на фоне глобальной деградации института брака. Хотя, признаться, это и казалось несколько странным, учитывая его возраст и весьма неслабую, на мой взгляд, мужскую привлекательность. Виктор был из той редкой породы нестареющих мужчин, обладающих каким-то особым шармом, который только усиливается с возрастом, словно магнитом притягивая женские взоры.

Ему часто звонили: сказывались особенности профессии. Извинившись, Виктор хорошо поставленным голосом обстоятельно отвечал невидимым абонентам, постепенно обогащая меня тонкостями своего ремесла. Иногда это была жена, она содержала косметологический салон, или дочь – студентка последнего курса факультета журналистики. Эти разговоры, как правило, не были конфиденциальными и без проблем велись в моём присутствии. Исключение составляли лишь отдельные звонки, настроенные в телефоне на особую тональность. Услышав их, Виктор незамедлительно вставал, отходил в сторону и довольно долго с кем-то общался. В этих случаях он возвращался в несколько ином, приподнятом, состоянии.

Как-то, отойдя, он оставил свой iPhone на столе. Когда тот зазвонил тем самым особым образом, я инстинктивно взглянул на экран и всё понял. На меня смотрела молодая женщина, удивительно похожая на Екатерину Гусеву из культовой «Бригады». Она улыбалась, и это была не просто улыбка. Это была улыбка той самой единственной женщины, которые так редко встречаются в жизни мужчины. Виктор подошёл, взял призывно звонящий телефон и посмотрел на меня. Что-то отразилось в его глазах, наверное, и я по-особому взглянул на него, но только он при мне прикоснулся к сенсору вызова и произнёс:

– Я слушаю тебя, моя радость.

То, как была произнесена эта фраза, лишь подтвердило мои предположения. Это была Она. И это был ничего не значащий разговор двух истосковавшихся в разлуке людей, когда смысл произносимых слов не имеет значения, достаточно лишь слышать голос другого человека. Вскоре Виктор положил телефон, помолчал немного, задумавшись, и предложил выпить. Я не стал возражать. Официантка принесла нам очередную порцию коньяка, нарезанный тонкими ломтиками лимон. Мы молча чокнулись и выпили. А потом он рассказал свою историю.

Это случилось десять лет назад в этом же курортном городке. Судьба распорядилась так, что они оказались в одном санатории, за одним столом и жили в соседних номерах. Ему тогда было тридцать три, ей на десять лет меньше. Он был женат, дочери было одиннадцать лет. Она была замужем, и у неё тоже была дочь, которой только что исполнилось три года. Родилась она в небольшом городке на западе Украины, родители имели глубокие польские корни, что и определило её имя при рождении – Ванда. Она довольно легко поступила в университет во Львове. После того, как рано вышла замуж за своего одноклассника и родила, вынуждена была перевестись на заочную форму обучения и вернуться домой, где и преподавала в школе английский язык.

Муж, тоже филолог, долго не мог найти работу по специальности и вынужден был определиться водителем грузовика на дальних рейсах. Это спасло семью от финансового краха. Жизнь от бедной и бесперспективной стала медленно меняться в лучшую сторону. Всё это в первую очередь тяжело воспринималось психологически, а от нервов до болезни один шаг. Ванде настоятельно порекомендовали привести в порядок почки. К этому времени семья могла себе это позволить, и в начале октября, оставив дочь и мужа на попечение родителей, она поехала пить минеральную воду.

У Виктора жизнь складывалась куда как более удачно. К этому времени он уже имел хорошую практику и прочное финансовое положение, благодаря наличию богатых клиентов, которым обеспечивал личное юридическое сопровождение в их беспокойной, а порой и небезопасной, деятельности. Эта работа требовала ответственности, больших затрат времени и нервов. Так получилось, что за все эти годы он впервые вырвался в отпуск. Бессонница вымотала его совершенно, и врачи настоятельно рекомендовали уехать куда угодно и просто выспаться. По этому же поводу подняла скандал жена, и Виктор, наугад выбрав курортный город, а в нём санаторий, уехал ранним октябрьским днём, чувствуя себя старым и больным человеком.

Кристально чистый воздух, необходимость ходить к бювету по десять километров в день привели к тому, что первые дни он спал всё свободное от процедур время. И только через неделю за завтраком, подняв глаза, он увидел молодую женщину, сидящую напротив него за одним столом. Она, чуть заметно улыбаясь, смотрела на него, и Виктор внезапно почувствовал, как у него замерло, а затем вдруг быстро забилось сердце, и кровь прилила к лицу. Он как-то неловко улыбнулся в ответ, уткнулся в свою тарелку и, наскоро проглотив потерявшую вкус еду, вышел из-за стола, сославшись на процедуры.

Казалось, сама жизнь толкала их навстречу друг другу и сопротивляться этому не было никаких сил. Она устраивала так, что они одновременно выходили из своих комнат и вынуждены были познакомиться заново, поскольку Виктор, пребывая первые дни в сомнамбулическом состоянии, совершенно не помнил имен соседей по столу. Она сводила их в очереди на лечебных процедурах, сталкивала у бювета с водой, и они, беседуя о всяких пустяках, медленно возвращались по парку в санаторий, на короткое время ставший их домом.

Прошло всего несколько дней, и Ванда стала ловить себя на том, что с беспокойством ищет взглядом отошедшего по какой-то причине Виктора и чувствует удивительный покой, когда он рядом. Из разговоров, которые он вёл по телефону в её присутствии, она поняла, что это человек из другого мира: богатого, сложного, интересного. Того, что всё реже виделся ей в мечтах. Ей было приятно брать его под руку, ощущая тепло и упругость бицепса, ловить на себе внимательные взгляды встречных женщин, приятна была малейшая забота с его стороны.

Виктор же был просто счастлив, как пятнадцатилетний мальчишка, вдруг обнаруживший в своей подружке черты будущей женщины и потерявший голову от этого открытия. В Ванде он находил те особенности женского характера, которые выдумывал в своих редких мечтах и которых, как ему уже казалось, просто не существует в реальном мире. Такого по определению не могло быть в этой жизни. Но она была, была рядом: уютная, тёплая, родная. Ею хотелось дышать и наслаждаться. От этого сладко ныло сердце и было непередаваемо хорошо.

Всё, что произошло с ними дальше, было вполне в духе курортного романа. Были бессонные ночи, полные любви, были длинные прогулки по окрестностям городка, были долгие поцелуи в старом парке под пристальным взглядом польского поэта. Однажды поздним вечером, возвращаясь в санаторий, она вдруг остановилась и потрясённо произнесла:

– Витя, смотри, там туман… сиреневый.

Они замерли. Действительно, в призрачном свете луны вдоль тропинки, поднимающейся вверх, в полной тишине курился сиреневый туман.

– Я думала, такое бывает только в песне, – прошептала она тихо. Он обнял её сзади, прижав к себе, и они долго стояли, боясь нарушить очарование мгновения.

Быстро пролетело время. Заканчивался отпуск, и пора было разъезжаться по своим городам, возвращаться к семьям, к реальной жизни. Они договорились встретиться в будущем году. Виктору было несложно договориться о путёвках в том же санатории.

Медленно тянулся этот год, несмотря на частые звонки друг другу. Но всё компенсировала долгожданная встреча. Виктор приехал на день раньше, чтобы встретить её на вокзале. Это был сюрприз, и радость в её глазах была безмерной. Их ждал впереди месяц невероятной любви. А затем очередная разлука на долгий год.

Так продолжалось десять лет. Они устали от такой жизни, но оба были обязательными людьми. Они договорились, что подождут, пока дети станут достаточно взрослыми, а потом станут добиваться развода и, наконец-то, будут вместе. К этому времени у Виктора состоялся разговор с женой. Женское чутьё трудно обмануть. Она понимала, что с мужем что-то происходит. Виктор догадывался, что жизнь проста, но не думал, что настолько. Оказалось, что у жены примерно та же ситуация, и она давно ищет повод для подобного разговора. Стало как-то легче. Был также долгий разговор с дочерью, она уже была, слава Богу, достаточно взрослой и всё поняла правильно.

Ванда в свою очередь пыталась разрешить эту ситуацию у себя дома. По натуре она была мягким человеком, и сама мысль о том, что по её вине будут страдать окружающие, а это было бы неизбежным, казалась ей ужасной. Но она уже была готова к этому решающему шагу.

Казалось, всё складывается хорошо. Да только за несколько дней до очередной встречи вдруг неожиданно позвонила Ванда. Сквозь слёзы она сказала, что вчера решилась на разговор. Они всё обсудили довольно мирно, а утром мужу вдруг стало нехорошо, его госпитализировали, подозрение на онкологию. Оба сразу поняли, что счастье отодвигается. И вот он здесь, она там, и что будет дальше – совершенно неясно.

Мы долго сидели в тот вечер, обсуждая превратности судьбы, и просто молчали. Расстались на развилке, пожелав друг другу спокойной ночи. Я понимал, что спокойной ночи у Виктора не будет.

Следующим утром он позвонил и сказал, что едет к ней. «Будь, что будет. Я больше так не могу», – сказал он, прощаясь. В тот же день, неосторожно наклонившись, я случайно уронил свой телефон в ручей, протекающий под мостиком в старом парке. Заметил пропажу только к полудню, часа через четыре. Телефон я нашёл, но он довольно долго пробыл в агрессивной воде, и база данных была безнадёжно утеряна. Я так и смог отыскать Виктора, на курортах не принято представляться полностью при знакомстве. Но я не теряю надежды найти его и узнать, чем же закончился этот курортный роман, в котором таким сложным образом переплелись две человеческие судьбы. И суждено ли им было хотя бы раз ещё в своей жизни увидеть тот самый сиреневый туман.

Днепропетровск, 21 февраля 2011 года.

Жду Вашего письма, дорогая Матильда, и, прошу Вас, не нужно быть чрезмерно деликатной, оценивая мои упражнения в прозе. Хорошая порция разумной критики безусловно пойдёт мне на пользу. Искренне надеюсь, что Вы и Ваше окружение здоровы, а возникающие жизненные проблемы необременительны и разрешимы.

Всегда Ваш А.Н.

4. Эпизод (Письмо четвёртое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда! За окном моей комнаты всё ещё буйствует весна, но пройдёт ещё совсем немного времени и наступит лето со всеми его прелестями и недостатками. Люблю я эту пору года и жду с нетерпением, как ждал её и встретил однажды человек, рассказ которого заставил меня задуматься о роли случая в нашей жизни.

Вы никогда не думали о том, что любая случайность, происходящая с нами в настоящем, предопределена огромным количеством событий, произошедших в прошлом, и не только в нашем? Такая случайность может быть незначительной и практически никак не отразиться на судьбе человека, а может стать и знаковым событием, испытанием, после которого жизнь меняется совершенным образом, как изменилась она для парня, попавшего неожиданно для себя в тиски обстоятельств.

Послушайте эту историю, возможно, она покажется Вам интересной.

Боль – это адекватная реакция организма на физическое или психическое воздействие. Апофеоз боли соответствует состоянию, когда физическое воздействие приводит к необратимому психическому нарушению и в итоге сливается с ним.

Заключение, основанное на личном опыте

Очередная попытка уснуть ни к чему не привела. Боль в стопе левой ноги становится всё более ощутимой. Впрочем, экспериментальным путём я установил, что если эту самую стопу положить на колено правой ноги и ритмично её поглаживать, то боль как-бы слегка рассасывается и, в принципе, её можно было терпеть. Я поднимаюсь с кровати. Мои соседи, счастливые люди, спят глубоким сном: кто сам по себе, кто под действием лёгких транквилизаторов. Часы показывают начало второго ночи. В хирургическом отделении, куда меня занесла судьба, тихо. Лишь случайные негромкие звуки в трубах отопления изредка нарушают больничный покой.

Курить мне категорически запрещено, но в глубине нижнего ящика убогой тумбочки, стоящей возле кровати, таится недокуренная сигарета. Слабый запах табака, неразличимый для некурящего человека, доносится до моего обоняния весь день, усиливая и без того мерзкое состояние души и тела. Я осторожно извлекаю окурок из его укрытия и с наслаждением, закрыв глаза, вдыхаю полной грудью запах дешёвой сигареты. Мне понятно, что этим я ещё более усиливаю спазм артерий в моих конечностях, но ничего не могу поделать с собой. Всё-таки слаб человек, раб собственных привычек, хотя, с другой стороны, именно слабости делают нас теми, кто мы есть на самом деле – живыми людьми.

В предбаннике туалетной комнаты, которая носит громкое название манипуляционной по той причине, что здесь иногда ставят клизмы предоперационным больным, кроме меня находятся ещё два человека – Андрей Морковкин, его все зовут только по фамилии, и Павлович, человек без имени, без фамилии и, судя по диагнозу, без будущего. Все мы здесь в середине ночи находимся по одной причине: нас терзает боль. У каждого для этого существует своя причина.

Маленький ершистый Морковкин попал в больницу из небольшого села, расположенного неподалёку от Березников – второй, северной, столицы Пермского края. Он недели две назад закончил строительство нового дома и решил обмыть это событие с двумя братьями постарше. Братья выпили всё, что могло гореть, и им, как обычно, показалось, что этого мало, но часы уже пробили двенадцать, а в столь позднее время только чудо могло спасти их алчущие души. И в этот момент Морковкин вспомнил, что видел, как жена прятала в комод, временно стоящий на просторной кухне, чекушку спирта.

Восхищённый своей памятью и способностью решать, казалось бы, нерешаемые проблемы, он метнулся на кухню и вернулся с маленькой бутылочкой в руках. Нисколько не смущаясь тем обстоятельством, что на ней отсутствует этикетка, хозяин дома вылил в стакан ровно треть её содержимого, резко выдохнул в сторону воздух и одним глотком влил предполагаемый спирт внутрь себя. Ощущение было такое, словно он глотнул жидкий огонь, что, впрочем, было недалеко от истины. В маленькой бутылочке жена хранила серную кислоту для чистки ванны. Скорая увезла Морковкина, который до этого наивно полагал, что самая сильная это зубная боль, в районную больницу, где доктора, покачивая головами, не стали обещать ему ничего хорошего.

Беда, как известно, не приходит одна. Через сутки после этого происшествия по неизвестной причине загорелся его новый дом. Выложенный из сухих лиственничных брёвен, он сгорел за считанные часы. Жена Морковкина выпрыгнула со второго этажа и, слава Богу, попала в сугроб, сильно ударившись при этом головой, подтвердив тем самым его уверенность в том, у женщин это и есть самое слабое место. С сотрясением мозга её увезли в местную больницу. Дети по причине каникул ночевали у тёщи, что, собственно, и спасло их юные жизни.

У Морковкина определили полную непроходимость пищевода и готовили к операции. С таким диагнозом он ничего не ел, не пил, жил только за счёт того, что попадало в его организм из капельницы, и постепенно худел. При его росте и субтильном телосложении в настоящий момент он весил чуть больше сорока килограммов, и все его мысли были сосредоточены исключительно на черве, который непрестанно грыз его изнутри двадцать четыре часа в сутки. Единственной радостью, связывающей его с окружающим жестоким миром, была сигарета, которую он не выпускал из рук, сидя на корточках в прокуренном предбаннике манипуляционной комнаты.

Павлович в свои сорок с небольшим лет был директором крупной автобазы. По местным меркам считался весьма обеспеченным человеком и завидным женихом, поскольку никогда не был женат, чем, кстати, очень гордился. Брюнет с ярко-голубыми глазами, под два метра ростом и при весе в сто двадцать килограммов, выглядел он прекрасно. Но с полгода назад Павлович неожиданно для себя почувствовал, что каждое посещение туалета становится для него всё большей проблемой. Будучи человеком с обострённым чувством собственного достоинства, он долго терпел этот дискомфорт, пока боль не стала невыносимой. Тогда, багровея и привычно срываясь на мат, он обратился к врачам.

Его обследовали и довольно быстро диагностировали рак прямой кишки в довольно запущенном состоянии. Это была катастрофа. Боль, выпущенная на свободу, порой превращала его в животное. Павлович жил на смеси промедола и анальгина, постепенно увеличивая её дозу, всё больше худея и мрачнея. Поток женщин самых разнообразных комплекций, окраски и темперамента, напоминавший вначале его больничной эпопеи бурную реку, постепенно иссяк, и теперь напоминал лишь вялый ручеёк в летнюю сушь. Сигареты и невесёлые мысли стали его привычными и верными спутниками.

Я – третий, самый молодой человек в этой специфической компании. Летом мне исполнилось двадцать восемь лет, что практически совпало с окончанием первого года аспирантуры. Прозаический объект моих исследований находится в глубине местных калийных рудников и никакого интереса для среднестатистического человека не представляет. Наука продвигалась успешно, август я провёл на море и смотрелся с учётом возраста прекрасно, то есть со стороны как-бы всё выглядело вполне пристойно. Возникали, правда, некоторые неприятные ощущения в области икры левой ноги при ходьбе, но кто обращает на это внимание в таком возрасте.

К осени это неудобство переросло в онемение стопы и некое подобие боли, усиливающейся ночью и мешающей полноценно жить днём. Тогда я решил обратиться к медикам. Толку от этого обращения было немного, диагноз так и не был поставлен, и, в конце концов, ведущая меня врач – полная неопрятная женщина с рыбьими глазами – прямо сказала, чтоб я перестал изображать из себя бесконечно больного человека и ехал бы в свою командировку. Я так и поступил, убедившись впоследствии на собственном примере, что в нашей жизни гнев далеко не самый лучший советчик.

Через месяц на Урале, вдали от дома, я попал в больницу с неутешительным диагнозом – облитерирующий эндартериит. Попал случайно, просто моего соседа по гостиничному номеру немного достала моя бессонница. У него в городе оказалась знакомая, которая с удовольствием откликалась на имя Валя и работала врачом-терапевтом, а её подруга – Капитолина Павловна – по стечению обстоятельств была известным в этих местах хирургом.

При росте сто семьдесят девять сантиметров Валентина имела весёлый нрав, килограммов восемьдесят роскошного тела, румянец во всю щеку и ни капли жира под белоснежной кожей. В случае необходимости, она, не задумываясь, остановила бы на скаку коня и запросто вошла бы в горящую избу. Обладая какой-то просто невообразимой энергией, она взяла надо мной шефство, а Капитолина Павловна стала, соответственно, моим лечащим врачом.

Здесь следует заметить, что в отличие от своей лёгкой подруги, это была довольно жёсткая женщина лет пятидесяти с кайенским перцем в характере и обликом неприступной дамы из общества. Её не осмеливались задевать ни по какому поводу, это касалось и пациентов, и заведующего отделением хирургии, и даже главврача. Она никогда не была замужем, обладала недюжинным умом чисто мужского склада и полным отсутствием чувства юмора, что служило основой для многочисленных анекдотов по этому поводу.

Вот эти две женщины – молодая и постарше – не только существенно скрасили мою жизнь в те нерадостные дни больничной эпопеи, но и в значительной мере определили дальнейшую судьбу.

Я жестом прошу прикурить, и Морковкин также молча протягивает мне свою сигарету. С наслаждением вдохнув первую за сегодняшний день порцию табачного дыма, я подхожу к Павловичу, который стоит у окна. Сидеть в силу особенностей своей болезни он не может, только стоять или лежать. Мы молча курим и смотрим на заснеженный слабо освещённый больничный двор.

За оконным стеклом глубокая ночь, мороз градусов под тридцать, всё укрыто толстым слоем снега, который непрестанно идёт вот уже вторую неделю подряд. Возле мусорного ящика, стоящего под фонарём, пустынно. Днём же здесь идёт нешуточная борьба за пищевые ресурсы между двумя местными бичами и тройкой беспризорных собак. Обычно эта борьба оканчивается победой животных, которых внутривидовой отбор и местный суровый климат превратили в совершенный аппарат для выживания. Огромные, с густым мехом и мощными клыками, они представляют серьёзную угрозу любому, кто осмеливается стать на их пути к пище. Сейчас они где-то спят, может даже в обнимку с теми же бичами, с которыми делят свою территорию.

Слово «бич» расшифровывается в этих местах как «бывший интеллигентный человек». Это в каком-то смысле эквивалент нынешнего определения «бомж». Опыт показывает, что при определённом стечении обстоятельств зыбкий налёт цивилизации удивительно быстро слетает с человека. Стоит только ему попасть в соответствующие условия, и он с облегчением скатывается к подножью эволюционной лестницы. Туда, где не нужно напрягаться, удерживаясь в соответствии с принятыми нормами жизни в положенной тебе ячейке того социального слоя, который обеспечивает определённый уровень комфорта, туда, где всё просто и естественно, где главную роль играют мышцы, зубы и примитивные инстинкты.

Мы молчим, погружённые в свои мысли, лаская каждый свою боль. Завтра вторник, операционный день. Будут, наконец-то оперировать Морковкина. Павлович, как обычно, остаётся на скамье запасных. Меня тоже ожидает первая в моей жизни операция, как ни странно, на позвоночнике. Называется она симпатэктомия. В ходе её у меня будут удалять какие-то нервные отростки – ганглии. Теоретически это должно уменьшить спазм моих артерий и улучшить приток крови к ногам. Теоретически, а там жизнь, как говорится, покажет. После тех манипуляций, что вот уже третью неделю проделывает со мной Капитолина Павловна, казалось бы кровь должна циркулировать во мне как горячая вода в хорошей системе отопления, однако этого не происходит. Через пять дней Новый год, и я уже точно знаю, что встречу его здесь, в хирургии. Мы будем вдвоём: я и моя боль, которая с каждым днём становится всё сильнее и сильнее. Интересно, она имеет свой предел или нет? А если имеет, то какой? И что-то мне не хочется думать о том, что ожидает меня там, у этого предела.

Сигарета докурена, мне нужно попытаться лечь и уснуть. Я оставляю так и не проронивших ни слова товарищей по несчастью и иду в палату. Там я устраиваюсь на кровати в положении полусидя и вскоре, как ни странно, засыпаю. В эту ночь под утро мне впервые приснился сон, который потом мне виделся всё чаще и чаще по мере того, как ухудшалось моё состояние.

Я плыл в тёплом голубом море к едва заметной у горизонта линии берега. Плыть становилось всё тяжелее, но ощущение бездны подо мной, населённой жуткими существами, о которых рассказывали книги, придавало сил. В какой-то миг я почувствовал, как мои ноги коснулись кого-то огромного и упругого. Бешено забилось сердце, разгоняя адреналин по уставшему телу. Я нырнул, раскрыл глаза и в зеленоватой тьме увидел поднимающийся ко мне из глубины светлый силуэт акулы. Она схватила меня за ногу и рывком по инерции подняла на поверхность. Я закричал от нестерпимой боли и проснулся.

Было раннее утро. Испещрённый наколками сосед справа сидел на кровати и испуганно смотрел на меня:

– Ты чё, братан? Приснилось что-то страшное?

Я не мог говорить, пытаясь привести в порядок дыхание. Наконец, отдышавшись, проговорил:

– Ничего, всё нормально, просто дурной сон.

– Бывает, ты сплюнь и перекрестись. Моя бабка говорила, что помогает.

Я последовал совету умудрённого жизнью человека и пошёл готовиться к предстоящей операции.

Она не принесла ожидаемого эффекта. На несколько дней температура левой ноги действительно поднялась на пять-шесть градусов, но потом снова упала до прежней отметки. На мизинце левой ноги появилось маленькое тёмное пятнышко. Капитолина Павловна, мрачнея, объяснила, что это начало некроза. Накануне Нового года консилиум врачей посовещавшись, решил, что мне сразу после праздников нужно ехать в Москву, в институт военно-полевой хирургии, где в клинике известного профессора Графова, по слухам, успешно занимались моей проблематикой.

В новогоднюю ночь незадолго до полуночи я получил свою первую дозу наркотика, ибо только он мог снять на время всё нарастающую боль. Потом я принимал всё большие его дозы в течение долгих пяти месяцев, но никогда уже мне не пришлось испытать тех незабываемых ощущений, какие посетили меня тогда, в морозную ночь под Новый год. Через минуту после инъекции ушла боль, и меня окутал серебристый туман. Ставшее невесомым тело парило в нём, ощущая удивительное тепло и покой. Сознание как-бы бодрствовало, с любопытством наблюдая за мной со стороны. Никогда мне не было так хорошо и беззаботно. К утру состояние эйфории постепенно ушло, серебристый туман рассеялся, взамен вернулись реалии жизни, а вместе с ними боль и жутковатое ощущение безрадостных перспектив.

Уезжал я прямо из больницы. Морковкин благополучно перенёс операцию, в процессе которой ему, по сути, в качестве эксперимента из лоскутков сшили маленький желудочек, уповая на то, что со временем он растянется до приемлемых размеров, и категорически запретили пить. К моменту моего отъезда суетливый пациент уже съедал в один присест две столовые ложки пюре и, как он мне признался в глубоком секрете от окружающих, даже рискнул выпить чайную ложку водки. Против ожидания, организм принял дозу без сопротивления, чем подал надежду совсем было потерявшему смысл жизни человеку. При нём теперь постоянно находилась пришедшая в себя после падения жена. Она оказалась раза в полтора больше Морковкина, но слушалась его беспрекословно, как это принято было в окрестных деревнях. Мы пожали друг другу руки, сказали приличествующие случаю слова и расстались навсегда. Павловича к этому времени отправили домой медленно умирать.

На вокзале меня провожали Валя и Капитолина Павловна. Валя, увидев медленно подходящий поезд, даже всплакнула, а Капитолина Павловна продолжала давать напутствия:

– Смотри, – строго глядя мне в глаза, говорила она, – ни в коем случае не соглашайся на стандартную ампутацию, если до этого дойдёт дело. Помни, что сейчас боль это твой союзник: чем дольше ты будешь её терпеть, тем большее число коллатералей разовьётся у тебя в голени. Тогда у тебя появится шанс обойтись ампутацией голени, а это, можешь мне поверить, совсем не то, что ампутация на уровне бедра, как это предусматривает обычная в таких случаях методика. У тебя, конечно, будут определённые ограничения, но не критические, и ты сумеешь построить свою дальнейшую жизнь. Не скрою, ближайшие месяцы тебе не позавидуешь, но я заметила, что ты хорошо держишь удары, и я верю – выдержишь и этот. Шприц и ампулы с промедолом и анальгином я положила тебе в пакет с лекарствами. Ну, всё, пиши, как там всё у тебя сложится. Дай-ка я тебя поцелую на прощанье.

Суровая женщина ткнулась губами мне в щеку, Валя прижалась к другой, я обнял их поочерёдно и, прихрамывая, вошёл в вагон, который должен был унести меня вначале в Пермь, а затем в Москву. Две женские фигуры на пустом перроне долго ещё махали мне вслед, а затем исчезли в дымке медленно падающего снега. Вагон был полупустым, я устроился на нижней полке и принялся баюкать свою ногу. Раздражённая избыточной ходьбой, боль давала себя знать яростно и непреклонно.

Москва встретила привычной суетой и лёгким морозом. На вокзале меня ждала сестра, которая к этому времени получила письмо с просьбой узнать кратчайший путь к институту, где должна была начаться вторая часть моей больничной эпопеи. Она взглянула на меня с тревогой, поскольку я к этому времени потерял уже килограммов шесть своего совсем не избыточного веса. Я заметил её взгляд и успокоил, сказав, что всё идёт по плану, хотя плана, как такового, конечно же не было, да и быть не могло. Просто имела место негативная совокупность событий. Её начало было положено, скорее всего, очень давно, где-то там, в моём прошлом, а может, кто знает, даже в прошлом моих родителей; событий, последствия которых только теперь, словно стая осмелевших псов, собрались вместе и готовы были рвать меня на части.

Профессор Графов осмотрел ногу, покачал головой, но, припомнив звонки с Урала, всё же принял меня в число своих пациентов. Со мной в палате, которая по странному стечению обстоятельств имеет номер тринадцать, находятся ещё двое: Коля Уфимцев и Саша Хохлов. Оба мои сверстники, оба, как на подбор, симпатичные парни с большими возможностями и с не меньшими проблемами.

Коля – подающий надежды журналист, известная в Москве личность. Несколько лет назад у него вдруг стало резко подниматься давление. Обследование показало, что это следствие аномально увеличенных надпочечников. Операция в этом случае была единственным выходом. С тех пор Коля перенёс три таких хирургических вмешательства и сейчас ожидал четвёртое. После него тонкий шрам будет полностью опоясывать его талию, вернув мужскому телу изначальную симметрию. Какая участь ожидает талантливого журналиста дальше, не брался прогнозировать никто.

Саша в свои молодые годы руководил военным комплексом по разработке какой-то секретной техники, где под его началом работали тысяч пять человек. С диагнозом облитерирующий эндартериит молодого руководителя положили в одну из клиник столицы Венгрии. Оттуда самолётом он был доставлен сюда, в Москву, о чём искренне сожалел. В отличие от меня, у него в большей степени была поражена правая нога, что уравнивало наши шансы в отношении невесёлых перспектив.

Из нас троих Коля страдал всего лишь от головной боли, которую снимал обычный пенталгин, а вот мы с Хохловым оба находились на начальной стадии гангрены, которая медленно, словно тварь ползучая, развивалась по сухому типу. Я рассказал ему о предостережении Капитолины Павловны, и мы решили бороться до последнего, убирая боль наркотиками только на ночь, когда терпеть её было просто невозможно. Перед сном симпатичные сестрички, напропалую кокетничая, с сожалением готовили нам двадцати кубиковые коктейли, и мы проваливались в наркотический дурман: я – в свой сон, где безуспешно пытался уйти от акульей пасти, а он – в хитросплетения инженерной и хозяйственной жизни внутри военно-промышленного комплекса. Вот так государственные тайны и становятся достоянием широких кругов общественности.

Учреждение, куда я попал, было особенным хотя бы потому, что его курировал сам министр здравоохранения. По этой причине здесь не было недостатка в аппаратуре и медикаментах. В его стенах хорошие специалисты делали сложные операции на сердце, сосудах, почках и иных деталях человеческого организма. Но здесь же и шагу нельзя было сделать, не испросив предварительно разрешения у венценосного куратора, которому к этому времени уже перевалило далеко за семьдесят. Впрочем, это не мешало ему время от времени, взбодрившись, лично становиться к операционному столу. Позже я узнал, что для оперируемого это был далеко не самый лучший вариант, но отвратить судьбу в этом случае было просто невозможно.

Присмотревшись к окружающей нас действительности, мы вначале были крайне удивлены одним странным обстоятельством. Почему-то пережившие сложные операции люди, которые буквально на следующий после реанимации день приходили в курилку сделать пару запретных затяжек, вдруг умирали просто на ходу, ну, а те, кому повезло больше, всего лишь приобретали огромные незаживающие язвы. Вскоре оказалось, что в отделении сама по себе гуляет синегнойная палочка, о чём министр узнал совершенно случайно. При своём возрасте и благообразной внешности он обладал очень крутым характером. В результате многие из администрации лишились своих мест, а операции были приостановлены до полной санации помещений. Те же, кому к этому времени не повезло, никогда об этом так и не узнали.

Процедуры мне были назначены буквально на следующий день. Прежде всего, мне сделали так называемую ангиографию, то есть впрыснули в бедренную артерию лошадиную дозу контрастного вещества на основе йода. Этой манипуляцией были достигнуты три сомнительных по качеству результата. Во-первых, была удовлетворена естественная любознательность молодых врачей, пишущих диссертации. Во-вторых, установлено местонахождение точки облитерации в артерии, что и без того было ясно. И, наконец, в-третьих, было полностью перечёркнуто всё то положительное, что с таким трудом удалось достичь в Березниках, поскольку, как я узнал позже из умных книг, это вещество, обжигая стенки сосудов, само по себе вызывало их дополнительный спазм.

Скажу откровенно, такое начало не добавило мне энтузиазма. Последовавшие за этим с интервалом в пятнадцать дней две операции запомнились, прежде всего, своей продолжительностью. Весёлые сестрички привозили меня в операционную рано утром, когда бледный рассвет едва обозначался над столицей нашей Родины, а возрождался я к жизни только под вечер, в то время как холодные январские сумерки уже сгущались за окнами клиники. Из моих собственных вен врачи пытались соорудить шунт – окольный кровоток в месте стеноза артерии. Эти попытки так и не увенчались успехом. Все пальцы на моей ноге постепенно потеряли подвижность и мумифицировались. Передвигаться теперь я мог только с помощью трости. Всё это сопровождалось какой-то просто невероятной, фантастически изощрённой болью, главным отличием которой от обычных сильных болевых ощущений было то, что от неё нельзя было избавиться даже на долю секунды, ни изменив положение ноги, ни прикоснувшись к ней, ни каким-либо иным образом.

Единственным спасением была инъекция коктейля из наркотика, анальгетика и снотворного на ночь, перед сном. Двадцати кубиковый шприц в ласковых руках сестрички я ждал с нетерпением большим, чем ждут истинно верующие христиане нисхождения животворного огня на Пасху в Иерусалиме. А под утро я в очередной раз безуспешно пытался уйти от зубастой акульей пасти.

…Саша Хохлов сломался неделю назад. Его кололи уже трижды на день, приводя постепенно в состояние овоща, причём, довольно опасного овоща. Он мог вскочить ночью, разбудить всех, требуя сосчитать количество мешков каучука на складе, днём плёл какую-то бессвязную чушь, его жена – маленькая хрупкая Вика – тихо плакала, глядя на эти убийственные метаморфозы.

Приехал его шеф, молча посмотрел на Сашу, который с остекленевшим взглядом сидел, покачиваясь на кровати, и пошёл к Графову. Не известно, о чём они говорили, но через несколько дней после этого Хохлова прооперировали. Ампутация была произведена на уровне верхней трети голени, что противоречило существующей инструкции. После операции Саша спал дольше суток, а придя в себя, сказал мне, что родился заново, чего и мне желает, но не уверен, что такая жизнь ему нужна. После этого он замкнулся и почти не разговаривал ни с врачами, ни с коллегами, которые каждый день навещали его, ни с женой, которая уходила домой с глазами полными слёз.

…В начале февраля выписался Коля Уфимцев. Ему сделали очередную операцию. Она прошла успешно, его давление упало до нормы со всеми вытекающими отсюда положительными последствиями. В день выписки за ним приехали две весёлые девушки, быстро собрали его вещи, накрыли импровизированный столик и разлили по стаканам коньяк. Мы выпили за здоровье присутствующих, затем отдельно за моё, поскольку мне оно точно могло понадобиться в неограниченном количестве, ну, а потом уже, как водится за здоровье прекрасных дам. Дамы не возражали и вскоре увели весёлого Колю туда, где бурлила жизнь и было счастье. Я не стал больше пить и побрёл перекурить, а когда вернулся, увидел, что Саша допил едва начатую бутылку коньяка и спит мертвецким сном. Нехорошее предчувствие шевельнулось где-то на задворках моего сознания и исчезло, растворившись в непрекращающейся боли.

В середине февраля приехала жена, с которой мы не виделись долгих четыре месяца. Свеженькая с мороза, красивая и удивительно молодая. Увидев меня, она не смогла скрыть смеси того сложного чувства, которое вызвал у неё мой внешний вид. Преобладающими компонентами были страх и жалость. Я за это время незаметно привык к тому отражению, что по утрам посылало мне равнодушное зеркало во время обязательной утренней процедуры. А вот для человека, знавшего меня ранее, это, похоже, был в определённой степени шок. Мы поговорили о делах моих скорбных, и она, вздохнув, пошла к заведующему отделением.

Их беседа длилась чуть больше получаса. Вернувшись, она не стала скрывать очевидной правды: текущие дела мои были плохи так же, как и перспективы. Профессор сказал, что оперативное вмешательство, к сожалению, не дало ожидаемого эффекта, и если терапия за очередные две-три недели не поможет, то остаётся только ампутация, уровень сложности которой ещё предстоит определить. Впоследствии, независимо от результатов лечения, он рекомендовал жёсткую диету без спиртного, сигарет и кофе, отказ от активного образа жизни посредством смены моей нынешней профессиональной деятельности на какую-нибудь более спокойную работу, вроде часовщика или сапожника. При таком раскладе, по его словам, я мог бы рассчитывать на слабую возможность прожить на этом свете лет до пятидесяти. Старый пенёк запретил бы ещё в сторону женщин смотреть и букет был бы полным: оставалось только повеситься.

Мы провели с женой всего несколько дней, после чего она должна была возвращаться домой, к своим студентам. Вместе с сестрой они зашли ко мне с утра, когда у меня был перерыв между процедурами, в которых, если признаться честно, я уже не усматривал особого смысла. Через окно палаты я видел, как они поймали такси и уехали в сторону вокзала.

Через две недели после этого выписали Сашу Хохлова. За ним приехала целая делегация во главе с Викой. Как водится, все выпили за то, чтобы никто и никогда из присутствующих не попадал в эти стены, затем ещё два стандартных раза, после чего мы обнялись на прощанье, пообещав непременно увидеться в будущем, и весёлая процессия покинула сразу как-то опустевшую палату под номером тринадцать. Высокий Хохлов с непроницаемым лицом шёл посередине, тяжело опираясь на новенькие костыли. У выхода Вика обернулась и с улыбкой послала мне на прощанье воздушный поцелуй. Я помахал ей и вернулся в помещение, зверея от нарастающей боли. На мой звонок пришла сестричка и, увидев выражение моего лица, молча принесла первую внеплановую инъекцию. Постепенно боль ушла, я плюнул на обязательные процедуры и уснул.

Моё одиночество длилось недолго. Вскоре у меня появился сосед, высокий нескладный мужчина лет пятидесяти с остатками волос на голове и чуточку безумным взглядом. Апполинарий Елизарович Свенцицкий, презрев местных врачей, прибыл непосредственно из города Армавира, бережно держа в руках трёхлитровую банку с суточной мочой. Она должна была подтвердить его диагноз, который он сам же себе и поставил. Я не помню точно, что это была за болезнь, но что-то нехорошее, связанное с почками.

Он был ветеринар по специальности и, освоившись, рассказывал странные по меркам того времени вещи. Например, если верить его рассказу, где-то в районе Урала на секретном полигоне взорвалось хранилище радиоактивных отходов. В прессе об этом не было ни слова. Его подняли ночью и сказали, что из воинского резерва он переводится в состав действующей армии и отправляется выполнять секретное задание государственной важности. Самолётом он той же ночью вместе с группой таких же демобилизованных лиц с медицинским образованием вылетел через Москву на восток и к утру уже находился в зоне отчуждения.

Там он пробыл с перерывами пять лет, наблюдая за тем, какое влияние оказывает радиация на живые организмы. По его словам, в первые годы наблюдений им действительно довольно часто попадались изуродованные в результате генетического сбоя лягушки, мыши, птицы и животные покрупнее. Но эти экземпляры были нежизнеспособны. Они быстро вымирали, не оставляя после себя потомства, и после пяти лет отдыха биосфера в целом мало отличалась от той, какой она была до катаклизма. Генетическая основа живых организмов оказалась удивительно устойчивой даже к таким сильным воздействиям, как жёсткое излучение во время ядерного взрыва. Это радовало, и я перестал думать о том, где могли остановиться в моём организме те радиоактивные изотопы, которые только с им понятной целью запускали в мои исколотые вены неугомонные врачи. Господи, как же они меня достали…

Как-то ночью, когда уже было далеко за полночь, я проснулся. Удивительно, но боль как-бы продолжала спать. В горле пересохло, хотелось пить и курить. Я встал, жадно прильнул к бутылке тёплого ситро, затем выудил из тумбочки сильно исхудавшую пачку сигарет, взял трость и побрёл в курилку. Впрочем, курилки, как таковой, не было, была с непонятной целью отгороженная от окна часть коридора в тупике. Там стояла довольно удобная кушетка, да ещё старое продавленное кресло, в котором невозможно было сидеть, и жестяная банка на полу для окурков. Всё это узкое помещение было густо пропитано запахом табака. Я не успел докурить сигарету до половины, как вдруг услышал лёгкие шаги. В прозрачный сумрак задымленного тупичка вошла, кутаясь в халат, девушка.

– Привет, – сказала она хрипловато, – что, тоже не спится?

– Привет, – ответил я, – как видишь, не спится.

Я узнал её. Катя, так звали девушку, появилась в отделении не так давно. Среднего роста стройная брюнетка, с короткой стрижкой и огромными серыми глазами, она выделялась среди больничного народа, как выделяется газель в стаде менее изящных живых существ. Я давно заметил, что чем пропорциональнее сложена женщина, тем более грациозно и естественно она движется. В этом смысле Катя была совершенством. Как-то мы вместе ожидали одну общую процедуру, перебросились парой полупустых фраз, познакомились и разошлись по своим делам так просто, как это бывает только в больнице.

– У тебя найдётся сигарета?

– Держи, – протянул я ей пачку, – ты же, как бы, не куришь?

– Не курила, – ответила она, прикуривая, – год назад бросила, а вот проснулась сейчас и чувствую, что не могу, умру, если не закурю. Хорошо, что ты здесь, а то пришлось бы опуститься до окурка. Я присяду, если ты не против.

– Да, ради Бога, Катя, садись, сделай одолжение.

Она присела, усмехнулась:

– Сделаю, я заметила, ты сложно говоришь.

– Сложно? Не замечал за собой такого недостатка, хотя, на то они и недостатки, чтобы их не замечать. Может, ты и права.

– Да ты не обижайся, это не недостаток, это просто особенность твоей речи, кстати, не такая уж и плохая, если ею не злоупотреблять.

– Спасибо, я буду следить за собой. Что же тебе не спится, Катюша, в такую ненастную ночь?

В Москве неожиданно наступила оттепель. В окно монотонно стучал дождь, слезами стекая по стеклу. Погода, прямо сказать, располагала скорее ко сну, чем к сидению в курилке.

– Не спится, меня уже сегодня будут оперировать, и, ты знаешь, я проснулась от какого-то дурного предчувствия. Чуть сердце не выскочило, села на кровати и чувствую, что ещё немного и заплачу, курить захотелось до смерти. Думаю, схожу ка я посмотрю, может, есть кто с сигаретами. Слава Богу, ты здесь оказался.

– Да уж… А кто оперировать будет, ты знаешь?

– Сам министр вызвался. Как думаешь, это хорошо?

Я медленно выпустил струю дыма, взглянул на девушку. Огромные серые глаза, блестящие в слабых отблесках далёкого фонаря, застыли в ожидании ответа. Я молчал. Она слабо тронула меня рукой:

– Что ты молчишь? Скажи, ты ведь давно здесь: это хорошо, что меня будет оперировать сам министр?

– Катя, – медленно ответил я ей, – откажись от операции, пожалуйся, что плохо себя чувствуешь. Хочешь, я дам тебе таблетки, снижающие давление, они сами отменят операцию, если ты сошлёшься на самочувствие.

Она замерла, затем, волнуясь, жадно затянулась сигаретой:

– Почему ты так говоришь? Ты что-то знаешь?

– Катя, я просто знаю, что у него плохая статистика, вот и всё. Мой тебе совет: откажись от операции.

– Как? Как может быть плохая статистика у такого опытного человека? Что ты говоришь, и потом я уже дала согласие и не могу отказаться.

– Глупая, ты же не в любви ему отказываешь, это вопрос жизни, твоей, между прочим, жизни. Одним словом, ты спросила – я ответил. Думай, никто за тебя не примет такое решение.

Она бросила окурок в жестянку, подтянула ноги к подбородку и замерла, обхватив их руками. Мы молча смотрели сквозь залитое дождём окно на ночь за стеклом. Настроение было грустное, под стать погоде. Вдруг Катя встала с кушетки и подошла вплотную ко мне:

– Пожалуйста, обними меня, мне страшно.

Я, не думая, посадил её на колени и обнял. Девушка замерла у меня на плече, и я понял, что она тихо плачет. Худенькое тело содрогалось в беззвучных рыданиях. Мне было глубоко жаль её, стоящую перед извечным непростым выбором: быть или не быть. Хватит ли ей характера, с учётом уже данного согласия, принять верное решение? Хорошо, если бы хватило…

Я прислонился к стене, так было удобнее держать Катю, и вдохнул слабый запах её горьковатых духов, смешанный с непередаваемыми флюидами молодой женщины. Удивительно, но даже боль моя как-то незаметно отошла на второй план, не в силах устоять перед натиском основного инстинкта. Я осторожно поцеловал её шею, волосы, моя рука ласково прошлась по спине, и остановилась на бедре замершей девушки. Под ладонью была тёплая гладкая кожа. «Не нужно, я второй день не была толком в душе, нет горячей воды» – прошептала она, – «ты целуй меня, пожалуйста». У меня на губах остался солёный вкус её слёз на щеках, от горячих губ на шее перехватило дыхание. Мы молча сидели в прокуренном помещении, лаская друг друга, и не замечали, как летит неумолимое время.

В коридоре раздались шаги и в курилку зашла Зиночка, симпатичная сестричка, которая дежурила этой ночью в отделении.

– Так вот вы где, ребятки, – весело проговорила она, – а я-то думаю, где это наша девушка. Оторвись Катюша от парня, пора делать промедикацию, зайдёшь в сестринскую, я буду ждать. Ты же не забыла, что у тебя сегодня в восемь операция?

– Да, нет, я помню, Зиночка, я скоро подойду к тебе.

Зиночка ушла, а мы продолжали сидеть. Наконец Катя крепко обняла меня, прижавшись на секунду всем телом, и встала:

– Спасибо, что не оставил меня одну этой ночью.

– Что ты, тебе спасибо.

– Мне-то за что?

– За впечатление, ты ещё маленькая и пока этого не поймёшь.

Она улыбнулась:

– Хорошо, я непременно вырасту и постараюсь всё понять. Пока, я пошла готовиться.

– Катя, я ещё раз тебе говорю: подумай хорошо и откажись сегодня от операции.

Она кивнула:

– Хорошо, я подумаю, пока.

Неуловимое, чисто женское движение грациозного тела, и она ушла. Я устроился на кушетке удобнее и закурил. Спать не хотелось, медленно возвращалась уснувшая было под натиском гормонов боль.

К восьми часам меня забрали на процедуры: барокамера, физиотерапия, акупунктура, как здесь называли иглоукалывание. Иголки мне ставила молодая женщина лет тридцати пяти, кандидат медицинских наук. Она оставалась при мне часа полтора, меняя время от времени иглы и места их введения. Основные знания по этой части она получила на стажировке в Монголии, где пробыла три года. Она могла до бесконечности рассказывать о возможностях этой древней восточной науки. По её словам для того, чтобы полностью овладеть всеми премудростями иглоукалывания, нужно было учиться девять лет. Она постигла лишь самые азы её, но при этом считалась одним из наиболее квалифицированных специалистов в Москве.

Возвращался к себе в палату я уже после двенадцати. Процедуры разбередили боль с такой силой, что, казалось, ещё немного, и я потеряю сознание. Нажав на кнопку звонка, я вызвал Зиночку. Она по обыкновению зашла в палату буквально через минуту.

– Зиночка, – попросил я её, – сделай, пожалуйста, что-нибудь без наркотиков.

Она безучастно кивнула головой, и тут я заметил её припухшие глаза.

– Что-то случилось, Зина?

Она снова кивнула.

– Катя? – не веря, спросил я, – что с ней?

– Да, Катя… Она не вышла из наркоза, бедная девочка, – прошептала она, вытирая слёзы.

«Вот и не верь после этого в предчувствия», – подумалось мне, – «Катя, Катя, ведь говорил же ей: откажись от операции». Не хватило духу у девочки сказать «нет» заслуженному человеку, вот тебе и результат.

– А что министр?

– Закрылся в кабинете и никого не пускает.

– Толку-то от этого самобичевания… Зиночка, ты добавь, наверное, в коктейль что-нибудь покрепче. Я должен уснуть.

– Хорошо, как скажешь, я сейчас.

Наркотический дурман быстро убил сознание и от проблем этого мира перебросил в сумрачный мир теней.

К середине марта, когда весенняя капель за окном и яркое солнце стали преобладающими компонентами в природе, меня вызвал к себе Графов. Он не стал начинать разговор издалека, поскольку деликатность не была основной чертой его характера, как, впрочем, и большинства врачей хирургического профиля, которые когда либо встречались на моём пути. Может это и правильно: не до философствования, когда жизнь зависит от того, резать тебя, или не резать. Профессор прямо сказал, что на этом этапе только ампутация может решить мою проблему. На вопрос, каким видится возможный уровень хирургического вмешательства, он, помедлив, ответил, что ампутация должна быть произведена по максимуму.

Я тоже не стал тянуть с ответом и сказал «нет». Тон, которым это было произнесено, заставил его более пристально взглянуть на меня. Он начал долго и нудно объяснять, чем мне может грозить отказ, но меня подробности уже не интересовали. Я понял, что в Москве мне делать больше нечего. Через день, попрощавшись с сестричками, которые собрали мне всё, что смогли в смысле обезболивания, я покинул отделение.

Последующий месяц мне помнится словно в тумане. Я вначале попал домой, где пробыл что-то около двух недель, находясь на пределе между уровнем боли и уровнем человеческих возможностей. Деваться было некуда, и я придумал, наконец, способ не избавиться, но спрятаться от боли. Для этого нужно было всего лишь представить себя полностью здоровым человеком, находящимся как бы в стороне и смотрящим на себя же, сидящего на кровати со своей болью. При этом сознание, способное воспринимать боль, полностью переходило к тому виртуальному двойнику, а собственно боль оставалась в оболочке лишённого сознания человека. Удерживать такую ситуацию было непросто физически, на это уходили силы, которых становилось всё меньше. Но стоило только потерять контроль над собой, как боль тут же старалась превратить тебя в сходящее с ума животное, в аморфное существо, истекающее слезами и соплями.

Через две-три неделю я переехал к родителям жены в небольшой городок под Львовом, пока решался вопрос моей госпитализации в госпитале Прикарпатского военного округа. По слухам, там был хороший специалист моего профиля. Время, проведенное у родственников, слилось в один непрерывный поток сменяющих друг друга минут, часов, суток. Хорошо запомнилась только медицинская сестра, приходившая делать мне инъекции. Готовя очередной шприц, она в деталях, смакуя подробности, рассказывала, как именно после этого укола умирал в судорогах очередной её клиент. Мне очень хотелось послать её куда подальше, но мешали остатки воспитания. Впрочем, не бывает худа без добра, и я научился сам делать себе инъекции. Это оказалось совсем несложно и гораздо спокойнее.

Полковник Караповский, заведующий отделением нейрохирургии в госпитале, куда я наконец-то попал, внешне напоминал увеличенного как минимум вдвое Айболита из детских книжек. Облитерирующие заболевания являлись предметом его научных увлечений, по сути, хобби. Потом уже я не мог припомнить случая, чтобы он повышал голос. В его присутствии успокаивались даже безнадёжно нервные больные.

Увидев меня, он спокойно поинтересовался, с какой целью к нему привезли человека, который больше подпадает под предмет интересов патологоанатома. Услышав это, я напряг остатки силы воли и внятно объяснил, что оболочка, которую он видит, не более, чем фантом, совершенно не отражающий богатого внутреннего содержания его будущего пациента. Михаил Иванович, так звали полковника медицинской службы, мягко улыбнулся и распорядился, чтобы меня определили в палату. Так начался заключительный этап моей больничной эпопеи.

Михаил Иванович, у которого был свой взгляд на природу такого рода заболеваний, начал с того, что в течение двух недель методично приводил меня во вменяемое состояние. Для этого он, прежде всего, стабилизировал тот губительный процесс, что развивался в моей ноге. По сути, это была такая же процедура, что в самом начале делала мне Капитолина Павловна. В бедренную артерию он вводил особый коктейль собственного состава. В Березниках такое введение осуществлялось с помощью толстенной иглы с мандреном, конструкция которой, как мне показалось, пришла в медицину непосредственно из застенков святой инквизиции. Это ограничивало число инъекций. Здесь же это был обычный двадцати кубиковый шприц с тонкой длинной иглой, с помощью которой эту процедуру можно было делать многократно. Ко мне вскоре вернулся аппетит, я прибавил в весе и, естественно, стал лучше выглядеть. Михаил Иванович, убедившись, что перед ним всё ещё живой человек, в два приёма произвёл щадящую ампутацию, сохранив мне коленный сустав и вместе с ним перспективу чего-то добиться в этом мире.

Вернувшись в палату, я первые дни спал, просыпался для того, чтобы поесть, и снова спал. Не было больше изматывающей боли, не было связанной с ней бессонницы, не было отупляющих сознание наркотиков. Всё это в совокупности можно было считать счастьем, если бы не новые проблемы. Но они как-бы ещё не наступили в полном объёме. Об этом просто не думалось. Одно было жаль: в своём сне я так и не доплыл до вожделенного берега.

Однажды я проснулся и понял, что наконец-то выспался. Было чуть за полночь. Моя кровать стояла в углу около распахнутого окна, за которым подходил к концу май – лучший месяц в этих местах. Я оперся локтями на подоконник и выглянул на улицу. С высоты третьего этажа была видна слабо освещённая фонарями старинная улочка, пахло акацией и чем-то неуловимо летним. Сзади раздался лёгкий шум и рядом со мной образовался Миша, мой сосед по палате, кровать которого стояла рядом.

Миша, казах по национальности, был родом из Алматы, имя имел соответствующей сложности, которое солдаты быстро трансформировали в русский его аналог, что его вполне устроило. В госпиталь он попал из расположенной неподалёку воинской части в связи с какими-то незначительными проблемами со здоровьем. Но поскольку Миша умел делать своими руками много полезных вещей, то Михаил Иванович оставил его в отделении, где постоянно возникали какие-то хозяйственные проблемы. У себя дома Миша, судя по его повадкам, был крутым парнем, да и задатки у него явно были лидерские. Я видел, какой холодный огонь в случае необходимости мог полыхнуть в его черных раскосых глазах. В своей солдатской среде совершенно незаметно для окружающих он приобрёл жёсткий и незыблемый авторитет.

Ко мне он как-то сразу проникся расположением и всячески оберегал от непрошенного вмешательства со стороны собратьев по несчастью, нашедших временный приют в нашей большой восьмиместной палате.

– Ты как? – спросил он, – похоже, выспался?

– Да, – коротко ответил я, – кажется, я выспался. Слушай, Миша, а ведь за окном-то практически лето.

– Да, там хорошо. Слушай, выпить хочешь? Есть полбутылки водки.

Я бросил взгляд на свою тумбочку. Там, накрытый салфеткой, стоял мой нетронутый ужин и тонкий стакан с прозрачной жидкостью. Днём к обеду лежачим больным давали касторку, но я знал, что в моём стакане, в отличие от прочих, был неразличимый с виду шестидесяти процентный медицинский спирт, который мне приносила Галина Ивановна – строгая старшая сестра нашего отделения. У нас с ней были свои неуставные отношения.

– А давай-ка, брат Миша, действительно выпьем, я тоже, кстати, не пустой. Что-то действительно душа просит праздника.

Миша быстро нарезал остатки колбасы, мы соорудили на подоконнике импровизированный стол и взяли в руки стаканы.

– Давай, чтоб все мы были здоровы.

Мы чокнулись и выпили в один приём, чтобы не мучиться. Спирт пошёл хорошо, огнём разлился по венам, лёгким дурманом ударил в голову. Мы закусили остатками моего ужина и колбасой, убрали пустые тарелки.

– Покурим? – спросил Миша.

Возражений не последовало. Он достал из тумбочки пачку «Беломорканала». Мы уселись на подоконнике и закурили. Табачный дым был каким-то необыкновенно лёгким. Тишину за окном подчёркивало ненавязчивая трель одинокого сверчка. Говорить не хотелось. Вдруг где-то вне поля нашего зрения раздалось негромкое пение. Из-за поворота, обняв друг друга за плечи, медленно вышли трое мужчин. Они пели грузинскую песню, пели в три голоса, так, как поют на их далёкой родине. Очарование ночи, летнего тепла и мужского пения были непередаваемы. От всего этого сладко кружилась голова.

– Миша, не пойму от чего, но похоже я поплыл, – произнёс я в целом ничего не значащую фразу, но мне она показалась смешной, и я поймал себя на том, что с трудом удерживаюсь от какой-то глупой смешинки.

– Брат, я рад, что тебе понравилось, – глубокомысленно ответил тот, – это мне из дома подогнали свежий планчик. Я и забил нам пару папирос на пробу. Ты вдыхай глубже, сильнее зацепит.

Я всё понял. Миша часто рассказывал о зарослях конопли у себя на родине и о чудодейственных качествах этого растения. Мне никогда не приходилось пробовать это зелье, видимо, поэтому я так быстро и попал под его наркотическое влияние.

– Предупреждать надо, Миша, что-то у меня голова идёт кругом. Пожалуй, я лягу, извини, брат.

Я упал на кровать, ощущая необыкновенную лёгкость в ставшем вдруг невесомым теле. В сознании медленно проплывали картины моей недавней жизни, угасали звуки и запахи, а затем я крепко уснул. Это уже не был искусственный сон, вызванный наркотическим коктейлем, это был сон здорового человека, у которого большая часть проблем осталась позади.

Я не знал ещё, что непростой процесс моей реабилитации займёт долгие три года, что я вернусь к своей работе и практически полностью адаптируюсь к изменившимся жизненным условиям. И, конечно же, я даже предположить не мог тогда о том, что пройдёт очень много времени, того самого времени, которое якобы всё лечит, но на самом донышке души навсегда сохранится ощущение некоторой невидимой грани, разделившей мою жизнь на две неравные и неравноценные части: до Эпизода, и после него.

Я с нетерпением жду от Вас весточки, дорогая Матильда, во-первых, о том, что Вы думаете по поводу рассказанного выше, и, во-вторых, мне крайне интересно знать, чем Вы заняты сейчас и где собираетесь провести летние месяцы.

Днепропетровск, 24 декабря 2011 года

Искренне Ваш А. Н.

5. Немного о любви (Письмо пятое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда! Вы даже не догадываетесь, какие эмоции продолжают переполнять меня по мере того, как в результате нашей переписки я открываю для себя все новые грани Вашей души и Вашего ума. Они сродни тому наслаждению, которое получает умудренный опытом исследователь, шаг за шагом идущий к раскрытию самой сокровенной загадки мироздания. Мне трудно представить, каким должно быть состояние человека, дошедшего до конца такого научного поиска и вдруг осознавшего, что Тайны больше нет. Наверное, для него исчезнет сам смысл существования в этом мире.

В известной степени опираясь на сказанное выше, а также учитывая расстояние, разделяющее нас, и весеннее великолепие курорта за окном, я хотел бы сегодня поговорить с Вами, дорогая моя Матильда, о наиболее сильном чувстве, которое дано испытать человеку на его жизненном пути. Столь сильном, и в тоже время столь интимном, что его изучение требует специальной подготовки, которой я, к сожалению, не обладаю. Это чувство называется, как Вы понимаете, любовь, и я заранее прошу прощения за мой дилетантский подход к этой вечной, и в то же время всегда новой теме нашего разговора.

А. П. Керн Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. А.С. Пушкин

Не шути с женщиной, ибо шутки эти глупы и неприличны.

Козьма Прутков

Итак, кто же мне скажет, что такое – любовь? Нет, не к маме или родине, разумеется, здесь все ясно, а в зависимости от возраста к той девочке – девушке, женщине – которая изначально, вообще говоря, ничего плохого по отношению к тебе не сделала. Ты даже можешь быть не знаком с ней до какого-то знакового момента, вспышки в сознании, после чего она внезапно становится осью, вокруг которой вращается ставший вдруг второстепенным окружающий мир, а сам ты, того ещё не подозревая, становишься объектом и рабом одного из наиболее ярких и сильных человеческих чувств. Так, что же это такое – любовь к женщине? С моей – мужской – разумеется, точки зрения.

Я серьезно задумался над этой проблемой и, как человек, профессионально занимающийся научным анализом, поднял соответствующие источники информации. В результате проделанной работы, а она, поверьте на слово, была достаточно объемной, стало ясно, во-первых, что эта тема стала актуальной сразу же после изгнания Адама и Евы из Эдемского сада и, во-вторых, что за истекшее после этого события время люди основательно потрудились над изучением анатомии любви, возвели её в ранг религии и даже философии, сделали основной в искусстве, литературе и, как ни странно – и это настораживает – в психоанализе, где особенно преуспели Фрейд и его последователи. При этом отношение мужского населения планеты к феномену любви в зависимости от эпохи менялось и в своём становлении прошло, как мне показалось, три этапа.

К первому этапу следует отнести возвышенно-восторженные обобщения, принадлежащие авторам, жившим преимущественно в России в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Вот, вкупе с вышерасположенным эпиграфом, типичное из них, принадлежащее перу Ивана Тургенева: «Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь». Обычно такие фразы произносились срывающимся голосом, с трудом сдерживая слезы.

В конце девятнадцатого и к середине двадцатого веков был накоплен богатый опыт как в области собственно любви, так и в отношении ее основного объекта с точки зрения мужчин ортодоксальной ориентации, то есть женщин. Опыт оказался, как бы это мягче выразиться, своеобразным. Его достаточно полно характеризует высказывание О. Генри, сделанное им в рассказе «Адское пламя»: «Любовь следует обсуждать на приеме у психиатра или в беседе с цветочницей». Содержание и тон вышеупомянутой фразы следует списать, с одной стороны, на легкость характера написавшего ее человека, хотя с другой, как ни крути, на его богатый жизненный опыт. Подобного рода сентенции легли в основу второго этапа обобщений.

Остаток двадцатого, а теперь уже и начало двадцать первого столетий существенно изменили отношения основных игроков на поле любви – мужчин и женщин. Высокие технологии сделали общество развитых стран не только существенно богаче, а людей более независимыми, но и породили такие явления, как феминизм, гомосексуализм, виртуальная жизнь во Всемирной Паутине, включая все возможные ее аспекты, в том числе и интимные. Теперь уже любовь не ограничивала себя отношениями между мужчиной и женщиной. Любить стало возможным не только кого угодно, но и что угодно, хоть писающего мальчика в Брюсселе или даже платяную щетку. Это стало называться свободой личности в демократическом обществе.

Тогда же появились и совершенно иные соображения в отношении предмета наших исследований. Следуя логике рассуждений, они составили суть третьего этапа обобщений.

Вот, что пишет по этому поводу представитель нации, достаточно искушенной в делах любви, автор нашумевшего романа «Элементарные частицы» француз Мишель Уэльбек: «Сексуальное наслаждение… основывается в решающей степени на осязательных ощущениях, в особенности на систематическом возбуждении особых эпидермических зон, устланных корпускулами Краузе, каковые связаны с нейронами, способными вызвать в гипоталамусе мощный выброс эндорфинов. На эту простую систему в коре головного мозга современного человека благодаря смене окультуренных поколений наложилась обогащенная ментальная структура, побуждающая к «фантазмам» и, что особенно характерно для женщин, к «любви».

Вот так-то, господа, не больше, и не меньше. За этой фразой вообще не видна женщина, как объект обожания и неземной страсти: чистая биохимия на фоне ментальной структуры. Положение вещей еще более усугубили ученые, доказавшие со свойственными им тактом и непосредственностью, что среднестатистическая продолжительность периода влюбленности составляет, примерно, три года и определяется всего лишь наличием в крови человека особого гормона – окситоцина, отвечающего за привязанность к объекту любви. Его количество в организме влюбленных со временем неуклонно снижается от некоторого максимума до ноля, после чего высокое чувство «любовь» сменяется такими прозаичными определениями, как «привычка» и «обязанность».

«Как страшно жить», приходит в этом месте в голову знаменитая фраза популярной российской актрисы.

Казалось бы, полученная информация должна была привести меня в состояние информационного шока, но этого не произошло. Говоря откровенно, я и сам начал приходить может и не к столь глобальным выводам, но к чему-то очень похожему: жизнь, так сказать, не прошла даром. Но выполненный анализ все же заставил меня задуматься о многом, и, в частности, вспомнить те далёкие годы, как начиналась моя собственная первая любовь и оставила ли она сколь-нибудь заметный след в моей последующей жизни? Ну, что можно ответить на это: конечно же, оставила. Несмотря на все сложности и разочарования, которые неизбежно каждому из нас преподносит реальная жизнь, я всегда с нежностью вспоминаю ту девочку, которая впервые заставила меня испытать до той поры неизвестное чувство – любовь.

Хотя, много лет спустя, набравшись жизненного опыта, я, как и большинство мужчин, приду к убеждению, что нашу планету заселяют, прибывшие сюда в незапамятные времена из далеких миров два разных вида человеческих существ, отличающихся внутренне и, слава Богу, внешне. Настолько разных, что мы вряд ли когда-то до конца поймем друг друга. И только ни с чем несравнимые ощущения от процесса продления жизни ненадолго объединяют нас. Да и то, как выяснилось, причина такого единения кроется в каких-то ферромонах и эндорфинах, помноженных на ментальную структуру в присутствии злополучного окситоцина, так некстати открытого учеными.

Ну вот, казалось бы, я и нашел ответ на поставленный вначале повествования вопрос: что есть любовь к женщине? Такова реальность, основанная на констатации сухих научных фактов и жизненного опыта.

И все-же, соглашаясь с этим, я вынужден признаться, что независимо от произвола биохимических процессов, бушующих в организме человека, где-то там, в потаенном уголке моего сознания, таится глубокая уверенность в том, что мир без наших инопланетянок утратил бы свою прелесть, а жизнь – изначальный смысл.

Боюсь, дорогая Матильда, мне нечего больше сказать по столь деликатному поводу. За сим, как говаривали в старину, остаюсь, преданный Вам

А.Н.

Днепропетровск, 22 мая 20011 года

6. Летнее утро на кольцевой дороге (Письмо шестое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда! Вот и наступило долгожданное лето. Весна в этом году выдалась затяжная, и, по сути, напоминала вяло текущую зиму. Затем как-то без перехода вдруг нагрянуло тепло, всё вокруг ожило, зазеленело, незаметно отцвело и пришёл июнь. Мне удалось выкроить пару недель в своём расписании и уехать в Трускавец, где вот уже много лет я останавливаюсь в одном и том же санатории, который называется «Арника». Это небольшой санаторий, где есть всё необходимое для отдыха и оздоровления. Его персонал приветлив, кухня великолепна, а Васыль Мыколайовыч, дай Бог ему здоровья, виртуозно делает массаж моему телу, изрядно уставшему от однообразного сидения за письменным столом.

В этот раз моим соседом по столу оказался молодой бизнесмен из Донецка. Он чрезвычайно активен, является неизменным участником всех экскурсий, а по утрам ежедневно, независимо от погоды, совершает моцион на велосипеде вокруг города. Ко всему он ещё оказался и прекрасным рассказчиком, и ниже я привожу его описание последнего утреннего велопробега.

P.S. Литературная обработка, как Вы догадываетесь, моя.

В алгебре существует понятие Кольца, каждый идеал которого является главным.

Из смутных воспоминаний

Я просыпаюсь внезапно от звонка будильника. Лежащий на столе телефон кипит и вибрирует от негодования. Рука вяло касается кнопки и он замолкает. В комнате становится пронзительно тихо, и лишь робкое щебетание одинокой пичуги за распахнутым настежь окном нарушает покой окружающего мира, всё ещё находящегося на грани между сном и явью. Часы показывают пять, но на улице светло, день начался еще час назад, что, впрочем, совсем не удивительно для этих мест в начале июля. Я быстро вскакиваю с кровати и бегу в душ. Струи горячей воды смывают остатки сна и вливают энергию в каждую клеточку моего расслабленного ночным отдыхом организма.

Растёршись пушистым полотенцем, я неспешно надеваю шорты, майку, кроссовки и выхожу из комнаты. В корпусе слышны приглушенные звуки: бормотание воды в трубах, шелест шагов, покашливание. Мой велосипед стоит во внутреннем дворе. Хорошая машина чешского производства с большим числом передач. Он взят напрокат в местной фирмочке с оплатой полной стоимости в качестве залога. Я сажусь в поскрипывающее кожей холодное седло, выезжаю за территорию санатория и легко скатываюсь вниз по узкой дорожке.

Улочки города пустынны, лишь кое-где видны одинокие фигуры дворников да любителей ранних пробежек. Миновав местный рынок, робко притаившийся в низине под строгим взором смотрящего с высоты железнодорожного вокзала, я круто сворачиваю влево и выезжаю на окружную дорогу. Свежий воздух приятно холодит лицо, руки, ноги. Асфальт с мягким шелестом ложится под шины велосипеда. Я перехожу на более высокую передачу и прибавляю скорость. Мой маршрут, отработанный за десять дней ежедневных поездок, лежит мимо ставших уже привычными людей, объектов и пейзажей.

Справа от дороги на многие километры тянется смешанный лес. В его глубине находится озеро, которое питают окрестные ручьи, а рядом – старательно ухоженный источник целебной местной минеральной воды с характерным нефтяным запахом. Любители сильных ощущений предпочитают её бюветной. Особенность этой воды состоит в том, что после приёма внутрь стакана этой жидкости, из вас в течение короткого промежутка времени вытекает несколько литров точно такой же прозрачной субстанции, лишённой, правда, её естественного амбрэ. Меня всегда интересовал вопрос: на какие такие полезные действия расходуется в нашем организме этот нефтяной компонент? Моё уважение к нему растёт пропорционально стоимости барреля нефти на мировом рынке.

Слева от меня в котловине, заполненной лёгким утренним туманом, нехотя просыпается старый курортный городок. Сверху видны разноцветные крыши, извилистые улицы да неправильной формы тёмное пятно парковой зоны. С трёх сторон его окружают невысокие, поросшие лесом горы. Впрочем, горы это сказано громко, так, скорее холмы-переростки, за которыми в настоящее время всё ещё спит местное солнышко.

Я проезжаю мимо старой автобусной остановки, которой давно уже не пользуются по причине отсутствия спроса на этот вид транспорта. В такое время на её полуразрушенной скамейке обычно сидит, кутаясь в тряпьё, местный небритый бомжик. Всегда с сигаретой в уголке рта, он при виде меня приветственно машет рукой и широко улыбается беззубым ртом. Интересно, чему может радоваться человек, у которого будущее не простирается дальше сегодняшнего дня? Может, как раз этому обстоятельству… Я машу ему в ответ и нажимаю на педали.

Дорога пролегает мимо санатория для пенсионеров. Его обитателям тоже не спится, но не от того, что остры нерешённые проблемы, а скорее ввиду их полного отсутствия. Проблемы это жизнь, их отсутствие – это начало конца. Старики сидят на скамейках и молча смотрят на дорогу. Мимо них в дорогих автомобилях проносятся чужие жизни, мимо проезжаю и я, оставив позади эти осколки неведомых судеб. Всему есть своё время, так уж устроен этот не нами придуманный мир.

За поворотом к кольцевой дороге примыкает прямое как стрела второстепенное шоссе, ведущее в сторону столицы местной нефтеносной провинции. Я сворачиваю на него и давлю на педали. По плану у меня в этом месте предстоит резкий бросок километров на шесть и столько же в обратном направлении. На это уйдёт минут двадцать. Мимо проносятся деревья, поляны и, наконец, тот самый Т – образный перекрёсток, на котором я разворачиваюсь и мчусь в обратном направлении.

Вернувшись к кольцевой, я ставлю велосипед под дерево и принимаюсь за дыхательную гимнастику, затем следуют упражнения на растяжку и пятьдесят стандартных отжиманий. Подобный комплекс упражнений я когда-то придумал сам и делаю его каждое утро вот уже двадцать лет независимо от погоды, самочувствия и места моего нахождения. Процедура занимает минут пятнадцать, вроде бы немного, но после этого жизненный тонус поднимается как столбик ртути в термометре под лучами солнца, как настроение у мужчины, случайно заглянувшего дождливым осенним днём в зал для фитнеса.

И снова передо мной дорога. Уже прошел почти час с того момента, как остались позади ворота санатория. Скоро восход солнца. Я останавливаюсь у обочины и смотрю на самую высокую из окрестных гор. Над её вершиной начинает розоветь небо. Интенсивность сияния нарастает, кажется, всё вокруг замерло в ожидании чуда и вот оно, это мгновение. Некоторая точка на стыке тверди и неба вдруг вспыхивает алым светом и сразу вслед за этим застенчиво и медленно выплывает на свет Божий наше солнышко. Его лучи мягко ложатся на окрестности, пронизывают дымку, которой укутан просыпающийся город, радугой вспыхивают на капельках росы. Я вот уже десять дней подряд наблюдаю этот акт воскрешения, казалось бы, должен привыкнуть, но каждый раз вновь и вновь испытываю то непередаваемое чувство, которое древние греки когда-то назвали непривычным для нас словом – катарсис, очищение то есть.

Серая лента хорошо укатанного асфальта монотонно ложится под колёса, чуть слышно шелестят шины, едва заметно вибрируют руки, лежащие на руле. Я знаю, что метров через триста слева от дороги будет небольшая поляна. Каждое утро в это время на ней девушка в коротеньких синих шортах и белой маечке, которая заканчивается чуть ниже груди, делает восточную гимнастику. Плавные движения, грациозные переходы, упругие мускулы под загорелой кожей – всё это необыкновенно красиво и уместно. Она уже тоже привыкла к тому, что мы на короткое мгновение пересекаемся в этом месте у кольцевой. С каждым днём её улыбка становится всё роднее, и я уже почти свыкся с мыслью, что близок тот день, когда я не смогу проехать мимо, остановлю бег своего велосипеда и сдамся в плен, рассчитывая исключительно на милость победителя.

Сегодня же я машу девушке рукой и посылаю воздушный поцелуй, она охотно возвращает мне его и на секунду застывает в ожидании. Не сейчас, решаю я, заранее об этом сожалея. Хотя, впрочем, ещё будет завтра и, наконец, всегда остаётся бювет, миновать который невозможно в каком бы санатории ты не находился. Слаб всё же человек, но порой не нужно сопротивляться этой слабости, ибо, кто знает, может это вовсе и не дефект сознания, а подарок судьбы.

Дорога идёт на подъём, забирая влево мимо санатория министерства внутренних дел. Его застеклённый корпус залит розовым отблеском восходящего солнца. Неподалёку перпендикулярно к нему высится здание лечебницы для детей с жутковатым диагнозом «детский церебральный паралич». Их обитатели в сладких объятиях Морфея забыли ненадолго свои горести и радости. Спят мирные менты, расслабившись на отдыхе, спят несчастные мамы возле своих мальчиков и девочек, которым не повезло с рождением, спят все, кто смог оплатить своё пребывание в этом городе короткого счастья.

Я проезжаю мимо корпуса санатория для шахтёров, сворачиваю чуть вправо, затем влево и устремляюсь вниз к греко-католической церкви. Её колокол ещё спит, но скоро и он, проснувшись в умелых руках звонаря, заявит об этом всем, кто может слышать и внимать. Дорога сбегает круто вниз к городской водолечебнице и поворачивает вправо мимо небольшого рынка сувениров. Он закрыт по причине раннего времени, и только городская достопримечательность, баба Христина, сидит на перевёрнутом деревянном ящике. Днем её рабочим местом является скамейка в сквере, где она читает стихи собственного сочинения, поёт местные песни или просто комментирует текущие политические события. Проходящие мимо люди бросают в картонный ящик, стоящий у её ног, купюры. Это, скорее всего, единственный её заработок, поскольку никто не знает, имеет ли она собственное жильё, получает ли пенсию, и чья она вообще.

Я вижу её каждый раз, когда приезжаю сюда на отдых. За эти годы баба Христина почти не изменилась и кажется неотъемлемой частью окрестного пейзажа. Исчезни она вдруг, и город лишится, вообще говоря, мелочи, просто маленькой человеческой черточки. Сейчас она сидит одна перед закрытыми воротами рынка, подперев седую голову руками. Покрытое морщинами лицо её, без привычной всем дневной бодрости, невесело. Что делает эта совсем уже не молодая женщина здесь в такой ранний час, какие мысли не дают ей спать, не о своей ли бессмысленно прожитой жизни?

Я пересекаю старую улочку, вдоль которой, окружённые зеленью газонов, горделиво застыли обновлённые виллы, построенные ещё в позапрошлом столетии, и вскоре, преодолев небольшой подъём, оказываюсь у ворот своего санатория. Утренние процедуры, душ, лёгкие бежевые джинсы, футболка, невесомые туфли фирмы «Экко» и я выхожу из номера, чувствуя, как здоровье переполняет мой организм и требует выхода. Улицы и улочки, ведущие к бювету, постепенно заполняются обитателями окрестных санаториев и пансионатов. Я вливаюсь в этот поток, как полноправный член местного общества, знающий толк в курортном ритуале. За час до завтрака следует мелкими глотками выпить первую воду, затем получасовая прогулка в парке, вторая вода, и начинается очередной стандартный день летнего отпуска, проведённого в этих благословенных местах.

Проходя мимо старой беседки в сквере на площади, я ловлю себя на том, что пытаюсь угадать, какое же имя может быть у девушки, по утрам занимающейся восточной гимнастикой у кольцевой дороги: Таня, Ира, Аня или может быть просто – Вика? Согласитесь, ведь это очень важно, как зовут твою будущую подружку, которую я непременно разыщу сегодня у бювета. Я вдыхаю полной грудью насыщенный кислородом утренний воздух, улыбаюсь своим мыслям и ускоряю шаг.

Я искренне надеюсь, дорогая Матильда, что мне удалось передать колорит здешнего утра, настроение и интересы отдыхающих. Чем Вы собираетесь занять себя летом? Есть ли какие-то планы на ближайшие месяцы? Пишите, как всегда с нетерпением буду ждать Вашей конструктивной критики на мои робкие попытки запечатлеть на бумаге те события, случайным свидетелем которых мне приходится быть и которые по неясным причинам остаются в памяти.

Трускавец, 14 июля 2011 год

Всегда Ваш А.Н.

7. Нумерология (Письмо седьмое к несравненное Матильде)

Дорогая Матильда! Незаметно прошёл год, и вот я снова на отдыхе всё в том же благословенном городе, с которым меня связывает так много приятных воспоминаний. Сейчас август, это, как вы знаете, месяц моего рождения. У меня особое к нему отношение, поскольку я уверен в том, что наше появление на Земле – его день, месяц и год – не случайны. Они предопределены всей предыдущей историей и оказывают влияние на ход последующих событий. Человек, по сути, всего лишь недолговечный сосуд, на короткое время обозначающий Настоящее, через который перетекает время из Однозначно Определённого Прошлого в Неясное Будущее.

В подтверждение этих слов, я хочу рассказать Вам об одном происшествии, которое случилось со мной неподалёку от этих мест, в старом польском городишке под названием Сокаль. Надеюсь, оно понравится Вам, прежде всего, тем, что показывает, насколько мало мы знаем, какими возможностями располагает человек, и какова роль сознания в устройстве окружающего нас мира.

Итак, вот эта история.

Есть многое на свете, друг Горацио, что не подвластно нашим мудрецам Вильям Шекспир. Гамлет

Остался позади тяжёлый учебный год. Причина этой тяжести имеет несколько составляющих. Во-первых, состоялась защита моей докторской диссертации. Я всегда знал, что это серьёзный этап в жизни человека, но только на следующий день понял, насколько устал от непрекращающейся работы в течение последних восьми лет: без отпуска, без отдыха, без должной релаксации. Во-вторых, моя дочь окончила школу и поступала в университет. Она, конечно же, поступила, но родственники за эти две недели настолько основательно потрепали мои нервы, что я уже готов был кусаться. И вот, наконец, всё позади. Я нахожусь в поезде, который уносит меня далеко на запад, к отдыху, прочь от городской суеты и бесконечной череды проблем: старых, уже полузабытых, и новых, приходящих им на смену. В моём сознании постепенно складывается твёрдое убеждение в том, что как раз в этой смене проблем и заключается смысл нашей жизни: нет проблем, нет и собственно жизни.

На соседней полке купе с газетой в руках лежит Леонид Яковлевич. Это мой учитель, поскольку под его руководством была защищена моя дипломная работа, а затем и обе диссертации, и он же просто мой старый надёжный товарищ. Иногда я поражаюсь разносторонности его знаний: от лёгкой французской поэзии, к которой он по неясным для меня причинам неравнодушен, до сложных постулатов квантовой физики и проблем философии. Мы часто отдыхаем вместе, находя интересные темы для разговоров.

Конечный пункт нашей поездки находится под Сокалем, маленьким старым польским местечком. Когда-то здесь даже размещалась королевская резиденция, но в настоящее время это достаточно провинциальный городок и одновременно центр угольной промышленности на западе страны. Наш университет и шахты давно уже связаны договорными обязательствами в части выполнения научных исследований. Я лично знаю всё местное руководство, их дети, идя по стопам родителей, как правило, учатся горном делу и, таким образом, мы всегда рады видеть друг друга. Вот и сейчас, поезд прибудет во Львов, там будет ждать машина, которая доставит нас в местный ведомственный санаторий. Здесь мы оплатим путёвки, и три недели будем совмещать отдых с поездками на шахты, где ведутся наблюдения и где уже несколько дней работают мои сотрудники, находясь в командировке.

Домики в стиле «шале», среди которых нет двух одинаковых, стоят в смешанном хвойно-лиственном лесу. Они вытянуты вдоль гребня водораздела в одну плавно изгибающуюся линию. Ниже этой линии находится столовая, корпус для отпуска процедур и искусственный пруд с островком в центре. По периметру пруд зарос камышом, вода изобилует водорослями и лягушками, а в центре островка находится симпатичная беседка, попасть в которую можно по узкому мостику. По вечерам, когда ночная тьма делает неразличимыми лица, сюда приходят отдыхающие противоположного пола и целуются со страстью, пугающей местную живность, которая в большом количестве обитает в зарослях на берегу.

Двухэтажный домик, в котором мы обычно останавливаемся, стоит последним в ряду. За ним начинается лес, пронизанный тропинками, вдоль которых часто тянутся заросли ежевики. Если не полениться и раздвинуть шершавые, чуть припавшие пылью листья, то под ними можно увидеть тугие чёрные ягоды: сочные и необыкновенно вкусные. Одна из тропинок ведёт к озеру.

Этот симпатичный водоёмчик, имеющий форму изогнутого овала, расположен посреди поля, заросшего спорышем. За ним справа на расстоянии, примерно, полутора километров виднеется кромка леса, а между озером и лесом простирается равнина, на которой в сложном беспорядке разбросана цепь сообщающихся друг с другом болотистых озёр с прозрачной холодной водой, которые питают подземные источники. На поверхности воды плавают жёлтые кувшинки и белые лилии. Берега и островки увенчаны зарослями камыша и редкими деревьями. Здесь живут лебеди неописуемой красоты с маленькими серыми малышами и много-много иной живности: утки, ондатры, пичужки разной величины и окраски. Местные парни и девушки часто приходят сюда поупражняться в любви на мягком ковре из трав, сплошь покрывающем землю. Здесь много таких укромных местечек. И тогда не только птичье пение нарушает тишину этих заповедных мест.

Вот здесь, среди леса и озёр, в домике типа «шале» мы и будем приводить в состояние равновесия наши организмы, ослабленные стрессами и тяжёлым городским воздухом.

Быстро миновали первые пять дней. Мы втянулись в размеренный процесс санаторной жизни, в целом уже отдохнули и познакомились с тем небольшим количеством отдыхающих, которые приехали сюда, влекомые единственным желанием сменить обстановку и оздоровиться подальше от дома. Как-то в полдень мы вышли из столовой. Мой коллега отправился получить полагающийся ему массаж, а я решил пройтись после обеда к соседнему санаторию.

Лес с залитыми солнцем полянами был пуст, и только на скамеечке у футбольного поля с книгой в руках сидела немолодая женщина. Я давно обратил на неё внимание, уж больно отличалась она от окружающей публики. В ней всё было необычно: неизменно доброжелательное выражение лица, свойственное хорошо воспитанным интеллигентным людям старой закалки, покрой платья, шляпка, веер. Среди обитателей санатория она выделялась так, как выделяется синичка, случайно затесавшаяся в общество воробьёв. Оторвавшись от книги, она заметила меня и улыбнулась. Я не мог пройти мимо, просто поздоровавшись, и остановился:

– Добрый день, отдыхаете после обеда?

– Дзень добжий, одпочиваю, – ответила она, – пан здесь на отдыхе?

В этих местах, сравнительно недавно отошедших к Украине после войны, многие говорили на забавной смеси польского, украинского и русского языков.

– Да, на отдыхе. Мы здесь с моим учителем, отдыхаем и работаем немного.

– Пшепрашам, и как вам удаётся всё то совмещать?

– Это несложно, мы работаем в университете, на местных шахтах ведём исследования, а живём вон в том домике на краю леса. А вы как здесь оказались, если не секрет?

– Не секрет, мне внуки купили сюда путёвку, отдохнуть от домашнего однообразия. Я живу не так далеко, на окраине Сокаля, в старом доме, который построил ещё мой дед.

После этих слов она чуть более пристально взглянула на меня:

– Он был польский шляхтич, как и его родители.

– Стало быть, в ваших жилах тоже течёт дворянская кровь, – полуутвердительно, полувопросительно заметил я.

– Да. Пан считает, цо то естам плохо?

– Отчего же, я думаю, что это обстоятельство нисколько не умаляет ваших человеческих качеств, скорее наоборот. А кем, простите, вы работали?

– О, молодой человек, это было лет двадцать назад, ещё до пенсии. Тогда я работала учительницей в местной школе, преподавала немецкий язык.

– Вы закончили университет?

– Конечно, в нашей семье все получали университетское образование. Я родом из Кракова, училась в Ягеллонском университете, на философском факультете.

– О, это серьёзное учебное заведение, одно из старейших в мире, насколько я помню.

– Да, пан знает об этом университете?

– Конечно, кто же не знает Ягеллонский университет, это всё равно, что не знать, что такое Сорбонна, Кембридж, Оксфорд.

– Я рада, что вы так мыслете.

– А как же вы преподавали немецкий язык, не имея специального образования?

Она опять неуловимо улыбнулась:

– Я досконало владею немецким, английским и французским мовами. Такое тогда было воспитание, молодой человек.

– У вас и вашей семьи, – обронил я.

– Пшепрашам, цо то значит – «у вас»?

– Мне кажется, далеко не все тогда имели возможность получить такое образование.

Она задумалась немного, но потом довольно легко согласилась:

– Да, конечно, сейчас, мушу вызнать, возможностей учиться тераз значительно больше. Кстати, молодой человек, и как же вас зовут?

– Александр, простите, что не представился сразу.

– Саша, значит, я могу вас так называть?

– Конечно, ради Бога, буду только рад.

– Меня зовут Ева Брониславовна, спасибо, что развлекли одинокую кобету. Будете проходить мимо, рада буду пообщаться с вами. Мои дети, да и внуки тоже, заняты своей жизнью, работают во Львове, а я живу здесь, одна в большом доме. Пан не знает, но я часто неделями ни с кем не общаюсь. Так уж получилось, – виновато добавила она.

– Ева Брониславовна, я с удовольствием разделю ваше одиночество и познакомлю с моим учителем. Его зовут Леонид Яковлевич, и он знает бездну стихов французских поэтов. Уверен, вы понравитесь друг другу.

– Хорошо, Саша, а сейчас, пшепрашам, мне пора на процедуру.

– Вас проводить?

– Нет-нет, что вы, мне много лят, спору нет, но ходить самостоятельно я ещё могу. До видзенья, Саша.

Так я познакомился с Евой Брониславовной Тышкевич, удивительно интересной женщиной, следы прошлой красоты которой и сейчас, когда ей было почти восемьдесят, отчётливо просматривались сквозь паутину возраста. Я представил её моим приятелям. Она легко и непринуждённо влилась в нашу компанию, где самый старший был лет на двадцать моложе её. Она понимала наш юмор, мы – её. Мы все были людьми одного круга.

Однажды, когда наш отпуск уже подходил к концу, день не задался. С ночи шёл дождь, а утром обозначилось небо, сплошь затянутое низкими тучами. В общем, достаточно привычные нюансы погоды для этих мест. Все наши уехали в Червоноград, а я остался в санатории. Мне не терпелось закончить статью, начатую ещё в Днепропетровске. Я довольно хорошо поработал и к обеду уже имел первый законченный её вариант. Оставалась лишь шлифовка текста. Эту часть работы я любил больше всего за элементы чисто литературного творчества, благодаря которым текст начинал течь, переливаться живой человеческой, а не академической, речью. В самый разгар процесса подбора синонимов и конструирования фраз раздался стук в дверь.

– Войдите, – крикнул я, не поднимая головы. Дверь скрипнула, и за ней оказалась Ева Брониславовна в своей очередной неизменной шляпке.

– Пшепрашам, Саша, я не вовремя?

– Что вы, что вы, проходите, пожалуйста. Только, ради Бога, я сейчас закончу и приготовлю нам кофе. Почитайте, вот свежая газета.

– О, Матка Боска! Саша, это я с большим удовольствием приготовлю нам кофе, пока вы работаете. То будет кофе по нашему фамильному рецепту, его придумал ещё мой дед и вам сподобается его вкус.

Минут через двадцать по комнате плыл удивительный запах свежесваренного кофе, мы сидели за столом и вели неспешную беседу ни о чём. Вдруг Ева Брониславовна взяла лист бумаги, лежавшей на столе, ручку и спросила:

– Скажите, Саша, а как вы относитесь до змоги взглянуть на своё будущее?

– Вы имеете в виду гадание на картах?

– Не только, способ не мает значения, просто скажите, как вы относитесь до самой можливости заглянуть в собственное будущее. Вы верите, что это можно сделать?

– Знаете, я никогда не думал об этом. Мне не просто ответить на этот вопрос, а поверхностных ответов я, сказать откровенно, не люблю. Хотя, вот так, навскидку, мне кажется немыслимой сама возможность такого действия: никому не дано увидеть своё или чужое будущее. Ведь зная, что произойдёт в будущем, мы можем влиять на него сейчас, в настоящем. Но тогда события в нашем будущем не будут постоянными, его структура будет меняться, а, следовательно, будет меняться и настоящее, поскольку они взаимоувязаны. Будет нарушена гармония в этом мире. Нет, я не верю в возможность столь глобально управлять течением даже одной только собственной жизни, не говоря уже о посторонних судьбах. Я фаталист, Ева Брониславовна, и верю в то, что основные вехи нашей жизни, её ключевые события записаны где-то там наверху, в книге жизни, и изменить их никому не дано, как бы сильно нам этого не хотелось.

– А как же тогда Кассандра, Мессинг, Ванга и, наконец, библейские пророцтва?

– Простите, Ева Брониславовна, но я учёный и не могу поверить в нечто такое, что нельзя воспроизвести повторно независимо несколькими людьми.

– Добже, пусть будет так. Вы ещё молоды и вам не просто поверить в то, что кроме привычных для нас знаний существуют и особые, герметические, знания, которые имеют инну природу и с которыми связаны инные возможности человека, пока ещё не раскрытые даже на доли процента.

Возможно, когда-то существовали цивилизации, жизнь которых была полностью основана именно на таких знаниях. В них верили древние философы, Пифагор, в частности. Ему, кстати, принадлежит способ проникновения в будущее по дате рождения человека. Он был уверен, что момент рождения человека очень тесно связан с его будущей жизнью. Для этого он создал целую науку – нумерологию. Хотите, я по методике Пифагора, которую немного усовершенствовала, сделаю для вас прогноз будущего?

Мне было неловко отказать немолодой симпатичной женщине, которая столь искренне верила в возможность безнаказанно заглянуть в будущее.

– Хорошо, я согласен. Что мне нужно сделать для этого?

– Ничего особенного, назовите мне день, месяц и год вашего рождения.

Я сказал, она стала что-то чертить. На бумаге появилась система координат. Вертикальная ось была равномерно разбита на отрезки от ноля до единицы, горизонтальная – от ноля до ста. Ева Брониславовна объяснила, что по вертикальной оси отложены уровни жизненной силы, а по горизонтальной – годы жизни.

– Уровень собственной жизненной силы у любого человека не может быць больше идеала, то есть единицы, – объяснила она, – а вашу жизнь мы проследим до ста лет.

– Спасибо, Ева Брониславовна, за вашу щедрость, сто лет это очень немало, я бы согласился и на восемьдесят.

– Шутите? Теоретически вы можете жить и больше ста лят. Вы знаете, Саша, что древние жили гораздо дольше нас? Даже тысячи роков.

Я усмехнулся:

– Тысячи лет… не знаю, хорошо ли это. Такая жизнь вполне может оказаться наказанием Господним: за это время уйдут друзья, дети, внуки …

– Не стану спорить, хотя если жить полноценной жизнью, так почему бы и нет: время лечит любые раны.

– Возможно, только что-то немного я встречал людей, которым повезло сохранить разум и здоровье до глубокой старости.

– Да, кстати, и нумерология тоже редко кому даёт такую змогу. Лично у меня таких прогнозов ещё не было, поэтому-то на горизонтальной оси я никогда и не откладываю более ста лят. А теперь, Саша, позвольте мне сосредоточиться, я буду делать вычисления.

Я не стал ей мешать и вышел на балкон. Дождь перестал моросить. Но воздух был так густо напоен влагой и запахами, что им можно было умываться. Звон капель, падающих с листьев и крыш, да птичьи голоса заполнили пространство. Небо понемногу стало очищаться от тяжёлых туч. К вечеру день обещал стать по-настоящему летним. С высоты второго этажа было видно, как по тропинкам стали перемещаться люди.

На скамейку вспрыгнул огромный рыжий кот – хозяин окрестностей. Оглядевшись по сторонам, он стал неторопливо умываться. Пробегающий мимо мальчишка остановился и протянул к нему руку. Кот прервал своё занятие, подумал и резко цапнул его лапой. Мальчишка отдёрнул руку, засмеялся и убежал. Кот проводил его взглядом умудрённого жизнью существа, вздохнул и степенно продолжил приводить себя в порядок в преддверии наступающего вечера.

Голос Евы Брониславовны вернул меня от созерцания к действительности. Я вернулся в комнату. Перед женщиной на столе лежал лист бумаги с нанесённым на него графиком.

– Посмотрите, Саша, что у меня получилось. Признаюсь, я удивлена.

Я склонился над столом. Кривая на графике моей судьбы начиналась с ординаты 0,4. Затем линия медленно поднималась и к двадцати годам её ордината приняла значение 0,8. К двадцати восьми-тридцати годам кривая резко упала до значения 0,3, после чего стала медленно подниматься и к тридцати восьми-сорока достигла ординаты 0,9. Потом она резко упала до ноля к сорока одному году, после чего опять стала плавно повышаться, достигла значения 0,9 к пятидесяти годам и продолжала крайне медленно расти к семидесяти, восьмидесяти и далее, асимптотически приближаясь к единице где-то далеко за сотней лет.

Такая вот забавная получилось картиночка моей жизни. Сейчас мне было сорок, и чувствовал я себя очень даже неплохо. Женщина с чуть заметной улыбкой смотрела на меня:

– Что скажете, Саша?

Я отошёл от стола, потёр затылок:

– Ну, что вам сказать, Ева Бориславовна: если предположить, что всё это действительно происходило и может произойти со мной, то меня должны радовать отдалённые перспективы и заставить серьёзно задуматься дела ближайших лет. Простите, вы в самом деле верите во всё это?

– Конечно, Саша, я никогда ещё не ошибалась в своём прогнозе.

Это было сказано с такой силой убеждённого в своей правоте человека, что мне стало немного не по себе. Я с новым интересом вновь обратился к рисунку.

Мне вспомнились рассказы моей матери о том, что я родился проблемным в смысле здоровья ребёнком и лет до четырёх меня усердно выхаживали, используя весь имеющийся в наличии скудный на то время арсенал традиционной и нетрадиционной медицины. До сегодняшнего дня это были всего лишь отвлечённые рассказы о времени, воспоминания о котором полностью исчезли из моей памяти, но сейчас они обрели не только смысл, но и количественное выражение – сорок процентов от максимально возможного значения.

Когда мне исполнилось двадцать семь лет, я вновь оказался в очень тяжёлом положении, причина которого кралась, опять-таки, в очередной проблеме со здоровьем. И если предыдущую ситуацию я просто не помнил в силу младенческого возраста, то эту я запомнил достаточно хорошо, поскольку эта больничная эпопея выбила меня из рабочего состояния на два бесконечно долгих года и, вообще говоря, разделила мою жизнь на две неодинаковые в смысле её качества части.

Два провала на графике, который нарисовала Ева Брониславовна, в точности соответствовали этим двум периодам моей жизни. Было от чего задуматься. Я поднял глаза на сидящую передо мной женщину:

– Скажите, пожалуйста, а что означает нулевой уровень жизненной силы к сорока одному году моей жизни? Это то, о чём я думаю?

Она чуть заметно усмехнулась:

– Скорее всего, да, это то, о чём пан мыслит.

– Н-да, – как-то нерадостно отреагировал я на её ответ, – такая информация не очень располагает к веселью. Так, что получается, что к сорока одному году я уже буду в лучшем мире?

– Не совсем так, у вас действительно будут серьёзные неприятности в отношении вашей жизненной энергии. Я не могу вам сказать, с чем это будет связано: здоровье, автомобильная авария или что-то ещё, но только в результате этого события вы ненадолго как-бы прикоснётесь к границе нашего мира. Такое состояние продлится недолго, обратите внимание: дальше ваш жизненный потенциал постоянно увеличивается, обещая вам долгое пребывание здесь, на Земле. Я никогда ещё не видела такого графика: судьба как-бы посылает вам троекратное испытание, но затем, словно в подарок, дарит долгую жизнь здорового человека.

В комнате воцарилось молчание, было отчётливо слышно, как монотонно насвистывает маленькая славочка в кустарнике за окном, да всё реже падают капли на жестяный козырёк крыши балкона. Солнечные лучи пробились, наконец, сквозь тучи и через распахнутые окна косыми светлыми пятнами легли на стол, кровать, низ стены. В атмосфере явно наметились изменения к лучшему, чего нельзя было сказать о моём настроении. Всё таки не каждый день узнаёшь, что через год-другой тебе суждено будет взглянуть на грань, отделяющую эту вселенную от мира иных, образно говоря, физических состояний.

Тишину нарушила Ева Брониславовна:

– Саша, поверьте, вы напрасно так расстроились. У вас всё будет хорошо. Вы будете долго и, я уверена, интересно жить.

– Возможно, что всё так и будет происходить, у меня нет оснований не верить вашему методу, но только теперь я постоянно буду об этом думать и стараться не спровоцировать третий пиковый случай в моей жизни. Что-то у меня нет особого желания заглядывать туда, куда не просят. А это, как вы понимаете, не очень украсит мою жизнь.

Ева Брониславовна поднялась из-за стола:

– Вы преувеличиваете, через несколько дней острота ощущений от прогноза уменьшится, а потом и вовсе исчезнет. Так уж устроена душа человека. А потом придёт время, и всё сложится так, как нам предначертано судьбой, её нельзя изменить. Впрочем, кого я убеждаю, ведь вы же фаталист, как сами сказали. Господи, что это я разговорилась, мне ведь на процедуры нужно. До споткання, Саша, до вечера.

– До вечера, Ева Брониславовна.

Прошло ещё несколько дней, и настала пора уезжать домой, к семье, к работе. Ева Брониславовна покидала санаторий на день позже. Мы попрощались у автомобиля, который должен был увезти нас к поезду во Львов.

– До свидания, – сказал я ей, – надеюсь, что мы увидимся с вами в будущем году, а то может и раньше, если случится командировка.

Женщина в очередной затейливой шляпке, грустно улыбнулась и покачала головой:

– Прощайте, говорю я вам, Саша, и большое спасибо за то, что украсили моё пребывание в этом санатории. Мне было интересно в вашей компании, я давно так хорошо не отдыхала.

– Что за настроение, Ева Брониславовна? Вы здоровы, насколько я понимаю, и прекрасно выглядите. Мы непременно увидимся с вами, вот увидите.

Она мягко взяла меня под руку:

– Саша, я давно составила график моей жизни и точно знаю: она оборвётся в этом году. Так что, прощайте, мой друг, я рада нашему знакомству. И, проше пана, не нужно утешений. Я прожила довольно длинную жизнь, и готова без боязни её завершить. С сожалением, но без боязни.

Мне нечего было возразить, я попросил её телефон, она продиктовала пятизначный номер и мы расстались. Её фигура с поднятой в прощальном жесте рукой медленно стала уменьшаться в заднем стекле автомобиля.

На следующий день к полудню мы были уже у себя в городе. Домашние хлопоты, работа, начало учебного года отодвинули на задний план летние ощущения, и только через две недели я вспомнил, что нужно позвонить в Сокаль. Телефон долго молчал и только к полудню мне ответил мужской голос. Это оказался сын Евы Брониславовны. Я представился и сказал, по какой причине звоню. Он помолчал, а потом сообщил, что его мать умерла пять дней назад. Инфаркт, она легла спать и не проснулась. Слава Богу, лёгкая смерть, как бы в награду за непростую жизнь, прожитую этой женщиной. Я принёс свои соболезнования и положил трубку. Оправдалось ещё одно предсказание, сделанное Евой Брониславовной на основе усовершенствованного ею древнего метода нумерологии.

В первый же свой приезд в Сокаль – это случилось глубокой осенью того же года – я навестил могилу Евы Брониславовны. Фамильный склеп Тышкевичей находился в глубине старого, заросшего деревьями и травой, польского кладбища. Здесь она и была похоронена. Насколько я понимаю, это было последнее захоронение представителей этого шляхетного рода, поскольку дети её и внуки давно покинули эти места, и вряд-ли когда сюда вернутся.

Я положил розы к подножью покрытой пятнами тёмно-зелёного мха плиты, закрывающей вход в усыпальницу, молча постоял, припоминая наши беседы, вечерние прогулки по лесным тропинкам в окрестности санатория, занятия нумерологией. Скоротечна жизнь человеческая и, наверное, её нисколько не украшает знание о том дне, когда прервётся это течение. Хотя, права была Ева Брониславовна, время нивелирует остроту ощущений, и я заметил, как всё реже стал вспоминать о том, что ждёт меня в соответствии с её прогнозом на сорок первом году жизни.

Прошёл ещё один год. В свой очередной приезд, а это случилось в начале августа, мы с Леонидом Яковлевичем расположились в ведомственной гостинице, которая располагалась в бывшем доме известного когда-то в этих местах адвоката. Должен заметить, неплохо жили в то время польские адвокаты, если могли позволить себе строить такие дворцы. День приезда всегда связан с суетой: найти жильё, расположиться, поехать на шахту, договориться о выполнении определённых работ, повидать знакомых и так далее.

Уже поздно вечером, зайдя предварительно в небольшой бар, где вкусно кормили под закарпатский коньяк, мы, наконец, вернулись в гостиницу. Мой учитель уселся в кресло перед телевизором, а я решил пораньше лечь спать. Уже в постели перед сном я вдруг вспомнил, что ровно через два дня у меня будет день рождения, и подумал, что пророчество старой женщины вряд-ли исполнится. Меня просто распирало от ощущения здоровья.

Проснулся я от ощущения смутного беспокойства. Часы показывали начало двенадцатого. В соседней комнате горел свет и тихо работал телевизор. Я присел на кровати. В груди слева была непривычная тяжесть. Я несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от неё, но это не помогло. Тяжёлый ком оставался на месте. Вдруг всё тело покрылось холодным потом, неприятно закружилась голова. Руководствуясь непонятным инстинктом, я крикнул:

– Леонид Яковлевич! Срочно вызывайте скорую: у меня инфаркт.

Мой учитель с перепуганным лицом моментально оказался возле кровати:

– Саша, ты что такое говоришь? Какой инфаркт!

Я не стал его убеждать, чувствуя, как, словно вода сквозь пальцы, уходят силы:

– Леонид Яковлевич, я не шучу: срочно вызывайте скорую.

Машина скорой помощи прибыла буквально через пять минут, оказалось, что городская больница расположена буквально за забором нашей гостиницы. Вскоре я лежал в палате, а вокруг меня суетилась молоденькая сестричка, безуспешно пытаясь ввести иглу капельницы в вену. Скомпрометированные предыдущей больничной эпопеей, они отказывались подчиниться её неумелым попыткам. Жжение в груди нарастало. Наконец, сестричка сказала, что сейчас приведёт опытную сестру из детского отделения, велела не двигаться и исчезла.

Я лежал, в голове носились какие-то обрывки мыслей, среди которых главная была о том, что ожидает моего сына, если мне вдруг придётся умереть. В какой-то момент я ощутил, что боль в груди уменьшилась, а затем исчезла вовсе. Окружающий мир стал наблюдаться словно через прозрачную колеблющуюся плёнку, исчезли звуки. Мне стало покойно и, я бы даже сказал, безразлично. Что-то говорили соседи на своих койках, собратья по несчастью, но я их не слышал, всё больше погружаясь в состояние блаженного покоя. Я видел, как открылась дверь, и в палату поспешно вошла немолодая женщина в белом халате. Она с тревогой посмотрела на моё лицо, взяла иглу и с первой попытки ввела её в вену.

Прошло буквально несколько секунд, и колеблющаяся пелена, отделяющая моё сознание от окружающего мира, исчезла так же внезапно, как и появилась. Вернулись встревоженные голоса окружающих меня людей, вернулась, хотя и с меньшей силой, боль в груди слева. Потом была санавиация, неутешительный диагноз о трансмуральном инфаркте, отягощённом воспалением сердечной сумки, бесчисленные капельницы и препараты, новая больничная эпопея.

И только гораздо позже, когда я после более чем годичной реабилитации вернулся к полноценной жизни, в моей голове окончательно сформировалась мысль, что те минуты ожидания драгоценной капельницы и были, скорее всего, минутами недолгого пребывания на грани между нашим миром и тем, откуда уже не возвращаются. Прогноз Евы Брониславовны в очередной раз продолжал оправдываться.

С годами я всё чаще достаю из ящика письменного стола уже изрядно затёртый лист бумаги с нанесенным на него графиком, внимательно вглядываюсь в его правую часть, где кривая асимптотически, где-то очень далеко, чуть ли не в бесконечности, приближается к единице, и думаю о том, что может означать для меня этот очередной каприз судьбы. Какой сюрприз она мне готовит мне в этот раз? И что ожидает меня там, где плавно возрастающая кривая линия коснётся, наконец, моего верхнего жизненного предела?

Как Вам понравился мой рассказ, дорогая Матильда? Напишите мне письмо, я рад буду получить от Вас долгожданную весточку.

Днепропетровск, 11 декабря 2011 года

Неизменно Ваш А.Н.

8. Осенний вальс (Письмо восьмое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, проходят годы, меняя жизнь, а заодно и наше отношение к ней. Когда-то мы превыше всего любили весну, как олицетворение бессмертной природы, а теперь нам всё больше нравиться осень с её мягким буйством красок и грустным ожиданием грядущих перемен. Особенно ощущается это здесь, в Трускавце, когда сознание ненадолго отключается от текущих проблем, а природа деликатно напоминает тебе о том, что ты часть её, дитя неразумное и заблудшее.

Вы непременно должны побывать в этих местах, и, возможно, небольшой этюд, приведенный ниже, позволит Вам скорее отважиться на эту поездку.

Пишите, я всегда с нетерпением жду Ваших писем.

Искренне Ваш А.Н. Унылая пора, очей очарованье… А. С. Пушкин

Середина октября, воскресный день. В разгаре бабье лето. Паутинки медленно плывут в воздухе, липнут к лицу, путаются в волосах. Удивительно тепло и покойно. Тишина разлита вокруг, и, кажется, город утонул в ней, словно в прозрачном озере. И только высокое голубое небо над ним, перечеркнутое наискосок тонкой линией струи реактивного самолёта, возвращает потерявшего осторожность человека из осенней сказки в наш техногенный мир.

Все, кто в состоянии двигаться, вышли на дневной моцион и растворились в парке, на улочках старого города, за столиками бесчисленных кафе. На скамейках вдоль аллей, закрыв глаза, замерли под солнечными лучами старики. Живительное тепло пронизывает каждую клеточку их дряхлеющих тел, ненадолго пробуждая позабытые желания и обостряя предчувствия.

Молодая женщина на ступенях беседки под сакурой, словно в состоянии транса склонившись щекой к аккордеону, негромко наигрывает мелодию старинного вальса. Её поза полна удивительного сочетания невинности и сексуальности. Медно-рыжие пряди густых волос скрывают лицо. Но взамен, как бы в качестве компенсации за эту недосказанность, вздёрнутое тяжестью инструмента короткое платье открывает взорам необыкновенной белизны стройную ножку, которой она отбивает ритм. Её маленькая собачонка с красным бантиком на голове, забравшись в раскрытый футляр, сладко спит на подстилке из купюр. Мелодия органично вписывается в общую картину покоя и ностальгии.

Оживлённо щебеча о чём – то важном – «а он сказал…а она сказала…» – прошла стайка девушек. Шортики, маечки, летний загар на молодых телах. Для них любое время года – весна.

Господи, до чего же хороша эта жизнь!

Деревья расцвечены всеми оттенками золотого и красного. Под ногами, несмотря на усилия дворников, шуршат листья. Они везде: на скамейках, на глади пруда, на постаментах статуй. И всюду витает горьковатый запах осени, усиливающийся к вечеру и достигающий своего апогея влажным утром.

В парке, потерявшие всякую осторожность белки берут орешки, придерживая твою руку мягкими тёплыми лапками. В глубине их черных глаз таятся покой и нездешнее понимание мира. Здесь же суетятся синички, склевывая семечки из подставленных детских ладошек. А на площади деловито воркуют голуби. Они с достоинством позируют перед фотографами, садятся вам на плечи, руки, голову. И отбиться от них нет никакой возможности, как и от этих шуршащих под ногами листьев, от застывших в голубоватой дымке окрестных гор, от неясных мыслей и женских силуэтов в глубине старого парка.

Золотая осень, пора утраченных надежд и смутных ожиданий.

Трускавец, 18 октября 2008 года.

P.S. Вы знаете, закончив писать, я вдруг понял, что совершенно не представляю Ваше лицо. Ведь в моей памяти Вы остались совсем молодой девушкой, почти девочкой, а с тех пор прошло довольно много времени. Интересно, какой Вы стали сейчас?

Я пытаюсь фантазировать на эту тему, но у меня плохо получается. Хотя при этом совершенно убеждён в том, что при Вашем образе жизни я увидел бы перед собой – окажись такое возможным – сидящую в кресле на веранде средних лет изящную даму во французском стиле. У Вас на коленях лежит раскрытая книга. Вы непременно в шляпке и, прикусив дужку очков, задумчиво смотрите в застывший перед Вами сад.

Октябрьское солнце клонится к закату, делая длинными тени. Деревья окрашены багровыми и жёлтыми оттенками увядания. Дорожки усыпаны листьями, опадающими с тихим, едва слышным шорохом. И этот звук единственное, что нарушает глубокую тишину осеннего вечера. Мне очень хотелось бы знать, о чём Вы думаете в эту минуту.

Скажите, что я не прав в своих фантазиях.

Всегда Ваш А.Н.

9. Учитель (Письмо девятое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, Вы никогда не задумывались о роли Учителя в нашей жизни? Нет, не просто человека, проводящего какое-то время в классе или аудитории, а того Учителя с большой буквы, у которого кроме профессиональных знаний можно взять и то, как он мыслит, на что обращает внимание, над чем задумывается, то есть его чисто человеческие качества. Наверное, стоит предположить, что эффективный процесс передачи и потребления знаний подразумевает и наличие соответствующего Ученика. Сейчас мне подумалось, что такой тандем хотя и не часто встречающееся, но всё ещё вполне возможное явление в нашей жизни.

Мне повезло в этом отношении. У меня был настоящий Учитель, у которого я взял многое: знания, мысли, приоритеты. К сожалению, он ушёл из жизни. Это произошло сравнительно недавно, у меня в памяти свежи события тех дней, и я хочу поделиться ими.

Надеюсь, Вам будет что написать мне в ответном письме.

Искренне Ваш А.Н

Учитель не умирает, он просто переходит в новое качество.

Наблюдение

Утром позвонила его старшая дочь. Плача в трубку, она сказала, что её отец умер, похороны завтра, просила приехать. Я оставил отдых, сел в практически пустой вагон прямого поезда и поехал домой. Серый городской пейзаж начала декабря – для здешних мест уже не осень, но ещё и не зима – медленно уплыл назад. Глядя на пролетающие за окном леса, поля, редкие посёлки, я незаметно для себя окунулся в воспоминания.

Он был совсем плох последнее время, мой старый Учитель. Болезнь Альцгеймера – худшее, что могла уготовить судьба для интеллектуала. И вот сегодня он ушел от нас туда, за горизонт земного бытия. Добрый, умный человек, элита ученого мира. Такого уровня людей уже не делают. Надеюсь, что там, на небесах, его благие поступки будут оценены по достоинству. А заодно будут прощены и прегрешения, свойственные каждому в этой жизни.

Почему-то ярко всплыл в памяти лесной санаторий под старым польским городком на Западной Украине, где мы часто отдыхали в девяностых. Тем летом с нами был мой сын, совсем ещё маленький, лет пяти-шести. Глубокой ночью, где-то в первом часу, не помню уже по какой причине, мы втроём отправились к озеру. Тропинка, ярко освещённая полной луной, пролегала по краю лесного массива. Я шёл впереди. Мой мальчишка молча держал меня за руку, пугливо прислушиваясь к шорохам, доносящимся из лесной чащи. Учитель шел сзади и, отбивая такт рукой, глуховато, нараспев читал вслух стихи французских поэтов, которых знал огромное количество.

Небо было усеяно яркими, крупными звёздами. Стоял август, время падения метеоров. Звёзды вдруг срывались с насиженных мест и подали вниз, сгорая в атмосфере. Слышались редкие крики ночных птиц.

Подёрнутая лёгким туманом, чуть голубоватого оттенка гладь озера была безупречной. От воды ощутимо тянуло свежестью. Мы расположились на берегу. Сын замерз, притаился у меня на животе между руками и вскоре уснул. Разговор незаметно перешёл на Вечность, о душе и её сущности, о ноосфере и возможном бессмертии сознания, опираясь на дуализм материи, о том, как удивительно коротка человеческая жизнь, и как мало мы успеваем сделать на её протяжении. Я тогда был в расцвете сил, а моему наставнику уже исполнилось шестьдесят пять, и он хорошо знал, о чем говорил. Господи, кажется, что это было вчера, а днями мне уже предстоит проводить его в последний путь.

Хоронили его через сутки после моего приезда. Погода была просто ужасная: температура воздуха около ноля и весь день с утра лил холодный дождь, переходящий в снег. Казалось, сама природа оплакивает моего Учителя. Близких людей на кладбище было немного: жена, дочери, родственники, держащиеся у гроба. Столь же немногочисленные друзья и сослуживцы стоявшие чуть поодаль.

Жена – маленькая, худенькая, сильно постаревшая за последние дни, похоже, плохо понимала что происходит: беспричинно улыбалась, теряла сознание.

Старшая дочь уже совсем немолода и, как мне показалось, имеет серьёзные проблемы со здоровьем. Она с годами стала очень похожей на свою маму: религиозна, зависима от мужа, побаивается его и совсем одинока. Её дочь с мужем и детьми уже четыре года живёт где-то за границей. Навестить их она не может: нет денег. Последние дни отца, которого она безмерно любила, организация похорон – всё это легло на её хрупкие плечи. Мне она очень симпатична.

Младшая дочь всегда была красивой, весьма самоуверенной и, по общему признанию, умной девушкой, любимицей отца. Для внешнего же независимого наблюдателя, то есть для меня, это от рождения обычная рафинированная стервочка: в те годы начинающая, а теперь окончательно состоявшаяся. Такой, знаете ли, энергетический вампир в лифчике. Я не видел её лет двенадцать, может больше. Сейчас это по-прежнему красивая и всё ещё достаточно молодая женщина, которую, если судить по внешнему виду, несколько жёстко объездила жизнь. Разговаривать с ней просто невозможно: по каждому поводу своё, единственно правильное, и резко отличающееся от общепринятого, мнение. По слухам она живёт в одной из тёплых стран с бойфрендом, но, скорее всего, без него, поскольку мне трудно представить человеческое существо, обладающее хотя бы зачатками разума и в то же время способное ужиться рядом с этим сгустком энергии. А ведь какие, помню, были планы по покорению Европы, да что там Европы: мира, вселенной! Жаль, не получилось… Такое, увы, случается довольно часто.

Священник сказал хорошие слова, подходящие моменту, все бросили по горсти земли на крышку гроба, и процедура погребения была закончена. Под унылым, ледяным дождём машины медленно тронулись в город, на поминки.

В столовой младшенькая устроила небольшой скандал по поводу плохо, на её взгляд, подготовленного стола. Выглядело глупо и не к месту. Все чувствовали себя неловко, потом выпили за упокой души усопшего, и стало как-то легче. А час спустя процедура поминовения уже была завершена, и только остатки блюд на столе да водки в бутылках напоминали об этом печальном событии.

Пройдёт ещё совсем немного времени, и его жена, устав от одиночества, последует за ним, по разным странам разъедутся дочери и внуки, будет продана квартира и не станет когда-то большой семьи. И воспоминания о моём Учителе – прекрасном учёном и человеке – также потихоньку уйдут из нашей памяти. Увы, как ни печально это осознавать, такая судьба уготована каждому из нас. Как искры мы вспыхиваем во мраке Вселенной и тут же гаснем, едва успев отдать полагающуюся толику тепла и накопленных знаний окружающему миру. И какой же во всём этом смысл? Но ведь должен же быть какой-то достойный смысл в нашем, таком до обидного коротком, земном существовании?

Да, собственно, если в поисках смысла беспристрастно проанализировать свою прошлую жизнь, то окажется, что она состоит из сравнительно небольшого количества значимых эпизодов, определяющих, по сути, траекторию движения человека в обществе и, в конечном итоге, его нынешний социальный статус. Всё то, что находится между ними либо, в лучшем случае, подготавливает эти эпизоды, либо, в худшем, просто недостойно внимания. Признаться, даже как-то неловко перед собой за то, что так мало этих определяющих эпизодов. Может, всё дело в критериях оценки? Наверное, счастливы те, для кого отсутствие большой конечной цели в собственном жизненном цикле заменяют такие простые вещи, как чувство исполненного долга перед близкими да вера в Праведный Суд там, на небесах.

Трускавец, 18 декабря 2010 года

10. Домашнее задание (Письмо десятое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, я был чрезвычайно загружен работой последние месяцы и по этой причине так и не смог ответить вовремя на Ваше последнее письмо. Каюсь, виноват и даю слово, что в будущем только чрезвычайные обстоятельства могут вынудить меня молчать так долго.

Вчера я перебирал старые фотографии и обнаружил одну, которая была датирована концом даже не прошлого, а позапрошлого века. Она была сделана почти сто пятьдесят лет назад в Харькове в фотографической мастерской г-на Матье и прекрасно сохранилась. На ней были изображены сёстры Любимовы, Александра и Мария.

Трудно передать то чувство, которое вызывают старинные женские портреты на черно-белых фотографиях того времени. Самое близкое, что мне удалось подобрать, это «очарование». Очаровательные молодые женщины, чуть улыбаясь, смотрят на меня и совершенно ясно, что вся жизнь у них ещё впереди и наполнена она будет только радостными событиями. Так ли это было на самом деле? Как сложилась судьба этих девушек, родившихся на переломе столетий и исторических эпох?

Я попросил рассказать об этом мою младшую девочку, ей как раз задали написать сочинение на подобную тему. И вот что из этого получилось.

Я – Анечка Ерохондина, мне уже пятнадцать лет, и я учусь в восьмом классе. Вчера Надежда Григорьевна, учительница по русскому языку и литературе, выдала нам домашнее задание: написать сочинение о своей семье. При этом она сказала, что объём написанного не имеет особого значения, главное, чтобы все родственники, которые когда-то имели к нам отношение, были бы отмечены в тексте.

Я пришла домой, приготовила себе обед и села писать. У нас небольшая семья: мама, Олег – наш отчим, моя сестра Ира и кошка Варвара. У нашего папы другая семья, и он живёт не с нами, а совсем в другом городе. Вначале я не хотела включать в состав семьи Варвару, поскольку она и не человек вовсе, но эта кошка живёт у нас так давно, что я не могу не вспомнить о ней. Вот и сейчас, я пишу сочинение, а она лежит в кресле и смотрит на меня такими умными глазами, что мне стало немного стыдно. Прости меня, Варенька, пожалуйста, за мою нерешительность! Есть у нас ещё Саша и Наташа, это папа и мама моей мамы, их сын Дима и мама Наташи – бабушка Ирочка. Ирочка – самая лучшая бабушка из всех живущих на свете. У неё всегда имеется ароматный чай и очень вкусное печенье. Когда я приезжаю к ней, то мы обычно завтракаем на кухне, и в таких случаях третьим в нашей компании всегда бывает Бонифаций. Это такой маленький лизучий пёсик породы чи-хуа-хуа, который живёт у бабушки. Она его очень любит.

Вот такое коротенькое получилось у меня сочинение. Мне показалось, что моя учительница не поймёт меня правильно. Тогда я решила расспросить бабушку Ирочку о тех её родственниках, которых не знаю. И вот что она мне рассказала.

Оказывается, когда-то очень давно, почти сто пятьдесят лет назад, в город Харьков приехали поступать на медицинский факультет университета два молодых человека. Одного из них звали Рафаэль Вртанесов. Его папа, Мнацакан Вртанесов, служил директором гимназии в старинном городе Гянджа, который являлся тогда столицей Нагорного Карабаха. На старинной фотографии он изображён в мундире, рядом с женой. Сразу видно, что это был серьёзный человек. Другого звали Анатолий Жебровский. Он приехал из Польши, где имел родителей из старинного дворянского рода. Но бабушка, к сожалению, не помнит, откуда именно приехал Анатолий.

Оба молодых человека стали студентами и подружились. Прошло время, и на одном из танцевальных вечеров они познакомились с сёстрами Любимовыми, Машей и Сашей. Обе девушки были из семьи харьковских потомственных врачей. У бабушки сохранились их фотографии тех лет. На них изображены очень красивые девушки, особенно Маша. К концу обучения в университете Анатолий Жебровский женился на Маше, а Рафаэль Вртанесов – на Саше. Оба они вскоре после этого завершили учёбу и стали врачами. Анатолий выбрал военную службу и отправился на Кавказ в город Хасавюрт, а Рафаэль стал земским, то есть гражданским, врачом и отбыл на работу в Борисоглебскую губернию.

Вскоре у Маши и Анатолия родилась дочь, которую назвали Вандой-Ядвигой. Её крестили в католической церкви. Но даже после этого родители Анатолия, которые были очень недовольны тем, что их сын женился не на польке, так и не разрешили ему приехать на родину. Через два года у Жебровских появилась ещё одна девочка. Ей дали имя Ирина и крестили уже в православной церкви. Таким образом, в одной семье две сестры оказались разного вероисповедания.

В это время семья Вртанесовых находилась всё в той же Борисоглебской губернии. Детей у них не было, поскольку Саша болела. У неё оказалась довольно редкая для женщин болезнь – грудная жаба. Она медленно угасала, и ничего нельзя было сделать. Вскоре Саши не стало. Из-за расстояния Жебровские не смогли приехать на похороны. Получив известие, Маша очень горевала, поскольку любила свою сестру. Она приехали позже, поклонилась могиле, поплакала и вернулась к себе на Кавказ, а Рафаэль остался возле Саши. Потом случилось так, что он вынужден был переехать к новому месту работы в город Павлоград, тот самый, что неподалёку от Екатеринослава, как тогда назывался наш Днепропетровск.

Однажды в дом, где жили Жебровские, ворвались вооружённые люди. Это были горцы. Они убили Анатолия, который пытался защитить свою семью, и забрали с собой Машу и девочек. Их увезли в горы и сказали, что отпустят только в том случае, если кто-то заплатит за них выкуп. Маша написала об этом родителям мужа и стала ждать. Медленно потянулись годы ожидания. Они втроём вынуждены были тяжело работать, чтобы выжить в непривычных условиях. Однажды случилось так, что пропала Ванда. Её безуспешно искали, но никак не могли найти. И тогда Маше приснился сон, в котором она ясно увидела свою дочь, которая находилась в одном из отдалённых аулов. Маша пешком отправилась в горы и действительно нашла там Ванду. Просто удивительно, какие невероятные происшествия случаются на белом свете! После этого Маша решила написать письмо с просьбой о помощи Рафаэлю.

Вртанесов получил это письмо и стал собирать деньги для выкупа. Это было не просто, и только через год он смог собрать нужное их количество и поехал на Кавказ. Там он нашёл Машу с детьми, заплатил выкуп и увёз их к себе домой. Таким образом, только через пять лет они вернулись к нормальной жизни. А потом Рафаэль женился на Маше и удочерил её девочек.

У них в Павлограде был большой дом с садом в центре города. Маша вела хозяйство, девочки учились, а Рафаэль Мнацаканович работал городским врачом. Бабушка Ирочка хорошо помнила, что в прихожей всегда стоял медицинский саквояж, а рядом с ним находились зонтик и трость. В любое время суток в двери могли позвонить, и дедушка, несмотря на самочувствие и погоду, безропотно шёл туда, где требовалась его помощь.

Вскоре произошла Революция, и жить стало трудно. Их семью не тронули ни белые, ни красные, поскольку Вртанесов был известным врачом, а такие люди всегда нужны всем, независимо от того, свои это или чужие. Бабушка рассказывала, как вначале тридцатых годов всем гражданам было велено сдать золотые изделия. Дедушка Рафаэль отнёс драгоценности, принадлежавшие его жене. Бриллианты, украшавшие эти изделия, чекистов не интересовали. Они молотком выбили их, сложили в спичечный коробок и вернули старому врачу, которого знали с детства. Эта коробочка долго лежала на комоде в гостиной. Камешками играли дети, и бабушка хорошо помнила, как один из них попал в щель между половицами и таинственно поблёскивал, если солнечный свет случайно попадал на него. Во время войны коробочка с камнями бесследно исчезла.

Девочки вскоре выросли и вышли замуж. У Ванды-Ядвиги незадолго до войны родилась дочь, которую назвали Ириной. Это и была моя бабушка, а вернее – прабабушка. Я видела фотографию, на которой была изображена вся семья Вртанесовых, в том числе и бабушка Ирочка, которой тогда исполнилось чуть больше года.

Перед войной бабушка со своей мамой жили в Донецке. Когда город оккупировали фашисты, их вывезли в Германию на работы. Там, в городе Саарбрюккене, они жили в трудовом лагере и работали. Кормили их плохо, поэтому мама бабушки Ирочки вскоре заболела и умерла. Бабушка осталась одна. Потом и она заболела тифом. Её выходили две женщины из Запорожья, которые тоже были вывезены в Германию, но находились почему-то на свободном поселении. Это были Варвара Ивановна Молочная и её дочь Светлана. Благодаря ним, бабушка выжила и дождалась освобождения.

Она служила больше года переводчицей в армии, а весной тысяча девятьсот сорок седьмого года вернулась в Павлоград к дедушке Рафаэлю. Во время войны он оставался в городе и продолжал лечить людей. Немцы не тронули старого врача. Они всего лишь вывезли огромную библиотеку, которую Вртанесов собирал всю жизнь, и сожгли дом. К этому времени от когда-то большой семьи их осталось двое. Сразу после войны умерла Маруся, как звал свою жену Рафаэль, а вскоре за ней последовала и её дочь Ирина, которая ещё в тридцатые годы окончила медицинский институт в Харькове и работала в госпитале на западе Украины в городе Проскуров. Кстати, я выяснила, что сейчас это областной центр Хмельницкий. Там она и похоронена.

Спустя год бабушка Ирочка поступила учиться в Днепропетровский горный институт. Здесь она познакомилась с дедушкой Колей и вышла за него замуж. У них родилась дочь, которую они назвали Наташей. Рафаэль Вртанесов к этому времени тоже умер из-за болезни и был похоронен на старом кладбище в селе Вербки, что неподалёку от Павлограда.

В следующие годы жизнь бросала семью бабушки Ирочки по всей стране. Они работали в Подмосковье, на Волге в районе Куйбышева, в Узбекистане, на Западной Украине и, наконец, вернулись в Днепропетровск. К этому времени Наташа стала студенткой горного института, вышла замуж за Сашу, и у них образовалась девочка. Это была моя мама Таня. Она со временем тоже окончила всё тот же горный институт, вышла замуж за папу, и родила вначале мою сестру Иру, а затем меня, Анечку.

Мне кажется, что я в своём сочинении вспомнила всех, кто имел отношение к моей семье. Впрочем, не всех. Есть ещё сёстры дедушки Коли и Саши, а также их дети, есть довольно много других родственников, о которых я имею слабое представление, а есть и такие, о которых вообще нет никаких сведений.

Хорошо, что нам задали такое домашнее задание. Благодаря ему, я узнала много нового о своей семье: откуда тянутся её истоки, какие интересные и нелёгкие события случались у моих далёких предков на жизненном пути, в результате которых появилась, в конце концов, и я, та самая Анечка, которая заканчивает писать, ставит точку и собирается ехать к бабушке Ирочке. Я уже позвонила ей и знаю, что она сейчас ставит чайник на плиту, накрывает стол в кухне, где мы будем говорить с ней о тех людях, которых она помнит, а я потом напишу о них в своём следующем сочинении.

А ещё я решила побывать на кладбище неподалёку от Павлограда, а также выяснить некоторые подробности о своих далёких родственниках с помощью Интернета. Думаю, что у меня это получится, я ведь упрямая девочка.

Вот такой получился рассказ, дорогая Матильда. Вы, кстати, никогда не пытались составить своё генеалогическое древо? Насколько я помню, у Вас в роду были знатные фамилии. Давайте как-то поговорим об этом, ведь, что может быть интереснее истории собственной семьи. С нетерпением жду Вашего письма.

Днепропетровск, 10 сентября 2012 года

Искренне Ваш А.Н.

11. Паутина (Письмо одиннадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, в очередной раз прошу прощения за долгое молчание, но последние дни я нахожусь в дурном настроении, когда не стоит писать вообще что либо, а тем более письма, адресованные Вам. Непостижимо, но стоит мне только включить телевизор или выйти в интернет, как я неизбежно натыкаюсь на сюжеты, в которых сообщается о пагубном влиянии всемирной паутины. Последнее из них, в котором рассказывается о том, как некий известный московский блогер задушил, а затем расчленил собственную жену с тем, чтобы избавиться от тела по частям, привело меня в состояние шока. Объяснил он это тем, что жена мешала ему жить. Это при трёх-то малых детях, воспитанием которых теперь вынуждены будут заняться его совсем не молодые родители!

Вне всякого сомнения, всемирная сеть конечно же благо. С этим сложно спорить и от этого нам уже никуда не уйти. Но одновременно с колоссальной, постоянно пополняющейся информационной системой это ещё и виртуальный мир, куда более интересный, чем наш, реально существующий. В нём доступно всё: приключения, секс, развлечения любого формата. Там, в отличие от серых будней нашего мира, яркая вселенная, где ты герой, неутомимый любовник и круче тебя только горы Кавказа. Там есть всё необходимое для счастливой жизни. Это при условии, разумеется, что кто-то оплатит услуги провайдера.

Для неустойчивой психики этот виртуальный мир представляет собой западню, в которую легко попасть, но из которой довольно сложно выбраться. Любая попытка оторвать от компьютера человека, попавшего в паутину вымышленного мира, воспринимается им, как насилие, как стремление разрушить его виртуальную, то есть, как он полагает, настоящую личность. Из таких оторванных от жизни особей уже сейчас сформировался целый пласт людей, совершенно не готовых к созидательной деятельности. Ими легко манипулировать тем, кто знает как и зачем это нужно сделать. И чаще всего только случайное стечение обстоятельств поможет им вырваться из липких объятий окутавшей их паутины. Об одной такой истории пойдёт речь ниже. Если Вам в какой-то мере эта тема покажется интересной, напишите, что Вы думаете по этому поводу. С нетерпением буду ждать письма.

Всегда Ваш А.Н.

Маргинал (от лат. margo – край) – личность, находящаяся на краю или даже вне социального слоя. Это человек, у которого не сформирована прочная система социальных идентичностей и ценностных ориентаций, в силу чего он испытывает когнитивные и эмоциональные проблемы, затруднения, внутренний разлад. Распространенной точке зрения, изображающей маргинала исключительно как ущербную и нуждающуюся в помощи психотерапевта личность, можно противопоставить большое количество фактов из биографий выдающихся людей, показывающих, что маргинальность может служить сознательным принципом и мощным стимулом развития творческой личности.

Большой психологический словарь

Ногти и волосы даны человеку для того, чтобы доставлять ему постоянное и лёгкое занятие.

Козьма Прутков

Венечка, он же Вениамин Павлович Штоколов, молодой человек тридцати трёх лет отроду, просыпался. Сознание, свободно блуждавшее во время сна по бескрайним просторам иных миров, медленно возвращало его в привычную реальность. Не раскрывая глаз, он пытался припомнить, что виделось ему сегодня, но попытки восстановить разрозненные сцены и свести их в общую картину как обычно не привели к положительному результату. Скорее всего, это был тот самый бесконечный сон, в котором он пытался куда-то ехать, но никак не мог собраться. Там всё складывалось не так: терялись билеты, пропадали вещи, упорно не хотело приезжать такси. Суета и ощущение бессилия перед этим мерзким стечением обстоятельств, понимание того, что он неизбежно опоздает на поезд, каждый раз доводили его до отчаянья. После таких сновидений Венечка просыпался весь в поту, с сильным сердцебиением, и его долго не покидало чувство затаившегося в глубине сознания приглушённого чувства растерянности и страха перед действительностью, в которой суждено было жить, самому принимать какие-то решения, к чему-то стремиться.

Часы на стене показывали четверть третьего. За опущенными шторами давно уже ярко светило солнце, под окнами проносились автомобили, бурлила налаженная жизнь. Нужно было вставать и что-то делать. Венечка присел на кровати и посмотрел вокруг. Комната, пребывавшая в полумраке, имела крайне запущенный вид. На полу были разбросаны вещи, стояла неубранная посуда, на мебели виднелся тонкий слой пыли. Даже не верилось, что совсем недавно родители подарили ему эту новенькую после ремонта квартиру.

Он каждый день начинал с обещания самому себе начать уборку, но потом неизбежно находились иные неотложные дела и благие пожелания так и оставались нереализованными. Почему-то вспомнилась одна из его подружек, которую он как-то привёл сюда, имея в виду далеко идущие намерения. Брезгливо оглядев квартиру, она заметила, что ей он всегда казался несколько более интеллигентным человеком. После такого замечания он привычно вспылил и намерения, увы, так и остались всего лишь намерениями. Правда, тогда ему достало сил навести кое-какой порядок в спальне.

Венечка прислушался к организму, в надежде найти признаки заболевания, которые позволили бы ему сегодня не покидать квартиру. Но голова была ясной, сердце билось ровно, разгоняя кровь по всё ещё молодому телу, желудок слегка урчал, требуя пищи. Нужно было начинать очередной день. Тот факт, что лучшая его часть уже, по сути, миновала, ему был привычен и поэтому особого волнения не вызвал.

Приняв душ и приведя себя в порядок, он надел джинсы, с трудом нашёл чистые носки и критически осмотрел единственную возможную для употребления футболку. После недолгих колебаний, Венечка решил, что гладить её не стоит, пиджак скроет этот несерьёзный недостаток экипировки.

На кухне царил тот же беспорядок. В раковине громоздилась гора немытой посуды. Нужно было всего лишь слегка очистить тарелки и поставить их в моечную машину, но даже для этого следовало найти время, которого всегда почему-то не хватало. В холодильнике нашлись последние три яйца, а в бутылке на дне оставалось немного оливкового масла. Таким образом, не то завтрак, не то обед должен был состояться. Венечка приготовил яичницу, очистил стол и успокоил начинавший бунтовать организм. Крепкий кофе завершил скромную трапезу. Он поставил тарелку и чашку в мойку, решив про себя, что сегодня вечером, вернувшись домой, он непременно очистит раковину от посуды и приведёт кухню в надлежащий порядок.

Он активировал смартфон, и серебристый аппаратик, словно очнувшись от сна, тут же издал мягкую трель звонка. На дисплее виднелся номер секретаря деканата. Венечка ощутил в душе лёгкий дискомфорт. Леночка, так звали хранительницу руководителя факультета, на одной из кафедр которого он работал, никогда не звонила просто так, чтобы поздороваться. Обычно это было либо приглашение на какое-то заседание, либо предупреждение о том, что он пропустил очередные занятия и его разыскивают студенты. И первое, и второе носило негативный оттенок, омрачая безоблачное течение жизни. Венечка подумал, вздохнул и нажал клавишу вызова. Негативные предположения оправдались: лекция у магистров была пропущена. Привычно льстя симпатичной девушке, он сослался на то, что перепутал дни недели, извинился и сказал, что уладит это дело с учебной частью.

Ноутбук, лежавший на полу возле кровати, издал особый звук, означавший, что на фейсбуке появился кто-то из его абонентов. Венечка свободно владел английским, поднапрягшись, мог общаться на испанском, немецком и даже французском, поэтому круг его абонентов в Сети был чрезвычайно обширным. Они жили в разных странах от Японии до Канады, а поскольку Земля, как известно, имела форму шара, то если где-то и начиналась ночь, то в другом месте солнце стояло довольно высоко над горизонтом. Таким образом, при желании на бесконечных просторах электронного мира всегда можно было найти себе достойного собеседника. А собеседником Венечка был, следует заметить, интересным. Огромная библиотека, которая была собрана его родителями, была им в детстве прочитана, полученная информация разложена по полочкам памяти, откуда она в процессе разговора извлекалась по мере необходимости.

Как-то он прикинул, что почти треть свободного от сна времени у него уходит на общение в Сети. Этот подсчёт тогда, помнится, вызвал у него даже некоторое подобие смущения. Всё-таки взрослый мужчина должен быть занят, как подсказывала логика, прежде всего, работой, которая даёт возможность жить, развиваться, становиться профессионалом в своей области, то есть приобретать ту самую общественную ценность, за которую, собственно, и платят деньги, как эквивалент вложенного труда. Чем сложнее и интеллектуальнее труд, чем он востребованней, тем больше денег он стоит, утверждали умные книги и люди. И только потом, где-то на заднем плане, рассматривалась возможность расслабиться вечерком за чашкой кофе путём контакта с интересным человеком в Сети.

По факту же у Венечки всё оказывалось перевёрнутым наоборот: на первом месте у него было ни с чем не сравнимое удовольствие от общения в интернете, на втором располагались постоянно меняющиеся подружки, и только потом, в самом конце списка приоритетов располагалась работа, которая, если говорить откровенно, попросту мешала ему жить так, как хочется. Он частенько представлял себе, что было бы, если б совершенно случайно в его руки попала большая сумма денег. О, тогда можно было бы сделать многое! Но главное достоинство столь сказочной ситуации состояло в том, что он тут же оставил бы опостылевшую службу на благо государства.

Венечка нажал клавишу. Один из его давних знакомых, который долгое время проживал в Китае, был на связи. В Шанхае уже было заполночь, тот уже давно вернулся домой из офиса компании, где работал переводчиком, поужинал с семьёй, позанимался с дочкой, подготовился к завтрашнему дню и готов был к недолгому общению. Венечка не выдержал искушения и вошёл в чат. Незаметно полетело время. Когда они закончили общаться, часы уже показывали начало пятого.

День неумолимо приближался к концу. После недолгих раздумий Венечка решил не портить его остаток наведением порядка в квартире, а просто пройтись по проспекту, подышать в меру чистым воздухом большого города, да прикупить продуктов, запас которых окончательно иссяк. Анализ содержимого бумажника показал, что денежный запас также подошёл к той опасной черте, за которой начинались неприятности, связанные с добыванием денег.

Источников добычи было, по сути, два: родственники и приятели, которые делали это всё более неохотно, полагая, что у работающего мужчины, не обременённого семьёй, деньги должны быть постоянно, и родители, которые были ответственны за его появление в этом на удивление плохо организованном мире. Кстати, он сам не настаивал на этом появлении, ему и там, в небытии, было неплохо.

Мама очередное предложение одолжить денег последнее время встречала крайне раздражённо, разделяя тем самым ошибочную точку зрения первой части кредиторов, а вот отец по совсем непонятной для Венечки причине всегда безропотно давал ему очередную невозвратную сумму. Впечатление было такое, что не Венечка, а этот взрослый состоявшийся человек, глава правления крупной инвестиционной компании, ощущал какую-то вину перед ним. Сколько он помнил себя, отец всегда пытался привить ему вкус к одежде и чтению, обеспечивал карманные деньги, продвижение по службе, поездки за границу. Кстати, автомобиль и даже эта квартира тоже были куплены на его деньги.

Но при всём этом нельзя было сказать, что Венечка испытывал чувство благодарности к нему за все эти действия. Скорее наоборот, он практически никогда не только не следовал его советам, поскольку это требовало определённых затрат сил и времени, но даже поступал вопреки им, всё изощрённее убеждая себя в том, что именно отец виноват в его несобранной жизни. В этом не было никакой логики, Венечка и сам это понимал, но в силу особенностей характера человека, чьи мысли вращаются исключительно вокруг своей персоны, считал такое поведение оправданным и всегда обосновывал каждый шаг собственной философией умного, но далеко не всеми ценимого и понимаемого человека. Это было удобно и, что казалось даже невероятным, доставляло порой приятные ощущения.

Он перебросил через плечо сумку из мягкой кожи, купленную во время недавней стажировки во Франции, и взглянул на себя в зеркало, висевшее в прихожей. Через тонкую вуаль пыли на него смотрел хорошо одетый довольно молодой человек на вид лет двадцати пяти. Коротко стриженные тёмные волосы, умный взгляд серых глаз, интеллигентный мягкий овал не по возрасту молодого лица. В целом то, что Венечка наблюдал сейчас в зеркале, ему вполне импонировало, хотя порой, вглядываясь в собственное отражение, он замечал и лёгкую растерянность в глубине глаз, и напряжённость ответственных за мимику мышц, и даже некоторую неуверенность движений. Особенно это было заметно, когда идя к двери, он искоса случайно бросал на своё отражение мимолётный взгляд. Впечатление было таким, словно тот человек из Зазеркалья постоянно ждал на свои действия ответной реакции от окружающего мира, предчувствуя, что она рано или поздно проявится и вряд ли будет позитивной.

Венечка вздохнул, отгоняя непрошенные мысли, подмигнул своему отражению в зеркале и протянул руку к выключателю, собираясь покинуть квартиру. И в этот момент раздалась громкая трель звонка. «Кого это принесло в такую рань», – подумалось ему со смешком. Он нажал кнопку на видеофоне и огорчился. У входной двери на лестничной площадке стоял отец. «Что за дурацкая привычка приходить без предварительного звонка», – раздражённо подумал Венечка, «а если я не один, или в квартире, скажем, беспорядок…». Он решил не откликаться, понимая, что отцу вряд-ли понравится то, что он увидит. Звонок с интервалом в несколько минут прозвучал ещё дважды.

На дисплее камеры внешнего обзора было хорошо видно, как отец постоял, прислонившись к перилам, потёр грудь в области сердца, затем с непонятной целью повозился у двери и тяжело пошёл по лестнице вниз. На мгновение Венечка ощутил нечто, похожее на укор совести, но это мимолётное ощущение быстро ушло, растворившись в понимании того, что неприятного разговора, слава Богу, удалось избежать и настроение не будет испорчено. В конце концов, он наведёт порядок в квартире и сам пригласит отца к себе в гости. В гостиной они сядут за стол, он заварит хороший кофе, и они будут говорить на какую-нибудь интересную тему. Нужно отдать должное отцу, тот умел поддержать разговор и придать ему неожиданное направление.

В такие минуты Венечка отчётливо сознавал, насколько он сам походил в этом смысле на своего родителя. К сожалению, на этом сходство и заканчивалось, поскольку ни его умения видеть цель, ни упорства в её достижении, ни его основательности, на которой, собственно, и держалась вся их немаленькая семья, он в себе не находил, хотя и пытался это сделать.

Прошло минут десять, и Венечка решил, что можно выйти из тени: отец, наверное, уже был далеко, и можно было не опасаться натолкнуться на него где-нибудь за углом дома. Он осторожно открыл дверь. Цветная бумажка из щели мягко спланировала на пол площадки и оказалась довольно крупной купюрой. Венечка недоверчиво поднял её, повертел в руках и понял, что делал отец у двери перед уходом. Тот, хорошо зная сына, оставил ему немного денег. Он ощутил нечто похожее на стыд и раздражение одновременно: ну, кто его просил делать эти подачки? Зачем он лезет к нему в душу со своей благотворительностью?

Венечка мгновенно проиграл в голове привычную ситуацию, в которой он чудесным образом оказывается обладателем большого количества денег. Он представил, как приходит к отцу и кладёт перед ним толстую пачку новеньких зелёных купюр. Это тебе, скажет он, просто так, на мелкие расходы. Отец будет растерян, он поймёт, что был не прав, не ожидая такого результата от сына, который, как он ошибочно считал, перестал подавать любые надежды в смысле своего становления, как специалиста. Не в силах говорить, он смахнёт набежавшую слезу умиления и обнимет его. Венечка вздохнул, понимая нереальность своих фантазий, спрятал купюру в бумажник и запер за собой дверь квартиры.

При выходе из подъезда снова зазвонил телефон. Это был приятный звонок, который окончательно развеял остатки дискомфорта, вызванного нежданным визитом отца. Анечка, его нынешняя подружка, предлагала увидеться. Он наговорил девушке милых смешных вещей, послушал её хрипловатый смех, предчувствуя хороший вечер, и договорился о встрече через час в кафе недавно открывшегося Пассажа. Увлёкшись разговором, Венечка не заметил машину отца, стоявшую на стоянке у банка. Тот внимательно наблюдал за сыном, который, судя по внешнему виду, был здоров и весел. Со стороны трудно было судить о том, какие мысли крылись за непроницаемым выражением лица человека, скрытого от окружающего мира тонированным стеклом автомобиля.

Бульвар посередине широкого проспекта вёл вниз к центру города. Была середина октября, но ставшее привычным летнее тепло ещё не спешило уходить. Днём воздух по-прежнему прогревался до двадцати пяти, а порой и до тридцати градусов. В воздухе летали тонкие паутинки – признак наступившего бабьего лета. Деревья вдоль проспекта хранили свежую зелень листвы, хотя на асфальтовых дорожках по утрам дворники всё чаще сметали сухие пожелтевшие листья. Чувствовалось, что ещё немного и наступит золотая осень, потом пойдут дожди, похолодает, а там уже и до зимы недалеко. Холод Венечка не любил и искренне завидовал тем людям, которые в условиях вечного лета жили где-нибудь в Австралии, Новой Зеландии, а ещё лучше на Канарах. Хорошо ещё, что зима в Городе была недолгой и, как правило, не особенно напряжной.

По старой брусчатке проезжей части вдоль бульвара поток машин перемещал людей из точки А в точку Б. Венечка любил автомобили и знал о них практически всё. Он мог часами обсуждать достоинства и недостатки той или иной марки, поражая собеседника знанием деталей конструкции, особенностей коробки передач, двигателя. Он часто представлял себя сидящим за рулём дорогого и непременно английского автомобиля. Пусть это будет, например, «Купер Мини». В салоне приятно пахнет кожей, из динамиков льётся негромкая музыка, руль послушно реагирует на малейшее прикосновение рук. Машина плавно движется в потоке таких же дорогих собратьев. Девушки на тротуарах пристально вглядываются в лицо водителя и призывно улыбаются, готовые хоть сейчас разделить его одиночество.

Его собственный автомобиль класса гольф уже нельзя было назвать новым, поскольку с момента его покупки в салоне прошло без малого пять лет. За эти годы продукт японского автопрома пережил тот нелёгкий период, когда его хозяин учился водить машину, потом была усвоенная им довольно нервная манера езды, и ещё были ухабы и люки трудных дорог отечества. И хотя усилиями того же отца автомобиль всё ещё выглядел прилично, но Венечка понимал, что ещё немного и нужно думать о том, как покупать новую машину, поскольку жизнь без неё в условиях Города ему просто не представлялась возможной. И вот тут-то и начинались проблемы. Собственно проблема была одна, и она сводилась к вопросу: где взять денег на такую дорогостоящую покупку?

Отношение Венечки к деньгам было исключительно потребительским. Если таковые и появлялись у него, то они же и должны были быть потрачены, не считаясь с их количеством. Зарплату работника вуза в наше время трудно было назвать высокой. Его коллеги, пользуясь наличием свободного времени, которое обеспечивала им специфика преподавательского труда, находили способы дополнительного заработка на стороне, что давало им возможность приобретать квартиры, машины, дачи. Венечке мог бы поступать так же, но ему была противна сама по себе даже мысль о том, что он должен будет подчинён дисциплине, что всё свободное время ему придётся вкалывать, как ломовой лошади, забыв о друзьях в Сети и удовольствиях, связанных с электронным миром. А между тем время неумолимо шло вперёд, подминая под себя, словно асфальтовый каток, годы, устоявшиеся привычки и нереализованные возможности.

Незаметно для себя опустившись к центру Города, Венечка решил, что время до встречи с Анечкой ещё есть, торопиться не стоит и присел на одну из скамеек, установленных вдоль бульвара. Вглядываясь в поток людей, неторопливо возвращавшихся из мест службы домой, он вдруг ощутил некоторое смятение в душе. Это удивило и даже несколько расстроило его. Ему была непонятна причина такого дискомфорта, возникшего, словно ниоткуда в этот ясный и мягкий осенний вечер. Венечка перебрал все события, произошедшие за последние дни, и не нашёл ни одного, способного настолько омрачить безоблачное течение его жизни.

Подчиняясь интуиции, он достал из кармана пиджака смартфон и набрал номер телефона отца. Хорошо поставленный женский голос произнёс стандартную фразу: «Ваш абонент недоступен или находится вне зоны связи. Пожалуйста, перезвоните позже или отправьте sms-сообщение». Это не было похоже на обычную ситуацию. Телефон отца был доступен для него всегда, даже когда тот находился на совещаниях высокого уровня. Смутное чувство беспокойства усилилось. Венечка не любил непривычные, а тем более нежелательные, жизненные ситуации. Поколебавшись, он позвонил матери. Мама, судя по звукам, находилась в фитнес-клубе. На его вопрос, не знает ли где находится отец, она ответила, что, скорее всего, папа в машине и поэтому не берёт трубку. Венечка сказал, что целует и прервал разговор. «Наверное, разрядился телефон», – подумалось ему, хотя что-то подсказывало, что вероятность подобной ситуации при высоком уровне организованности отца была крайне мала.

Он снова набрал привычный номер, но, выслушав в очередной раз стандартную фразу невидимой девушки, отключил аппарат и положил его в карман пиджака. Настроение явно ухудшалось, хотя причина такой тенденции по-прежнему была непонятна. Венечка достал бумажник, пересчитал деньги и удовлетворённо вздохнул. С тем, что ему подбросил отец, на вечер должно было хватить. Он поднялся со скамейки и медленно пошёл к Пассажу.

Аня была студенткой последнего курса университета, где обучалась английской филологии. Невысокого роста стройная блондинка с хорошим чувством юмора и лёгким, как ему казалось, отношением к жизни очень нравилась Венечке. Она имела собственную ухоженную квартиру, где они и встречались для весёлых занятий любовью, родители давали ей возможность хорошо одеваться, и, вообще, как отмечали их приятели, вместе они неплохо смотрелись. Ему даже порой приходила в голову шальная мысль, а не завязать ли с холостой жизнью да завести ребёнка, что ли, как это сделали практически все его приятели. Но дальше осторожного анализа этой мысли процесс пока не шёл: уж больно хороша была свобода сама по себе, когда ты практически никому ничем не обязан и волен делать, что хочешь. Семья же предполагала обязанности, много обязанностей, а он всё ещё не был готов к такой резкой перемене собственной жизни.

Девушка ждала его у фонтана, как они и условились. Венечка протянул ей купленную по пути яркую жёлтую розу, поцеловал подставленную ему упругую щёчку, и они направились в кафе, которое располагалось на крыше недавно выстроенного здания.

Им повезло со столиком, тот стоял у края террасы, откуда открывалась красивая панорама на вечерний город. Он заказал коктейль Анечке, поскольку сам не принимал спиртного вообще, салаты, минеральную воду и кофе попозже. Теперь можно было расслабиться и насладиться жизнью. Глядя на прохожих, автомобили, перемещающихся внизу, они неспешно беседовали о всяких пустяках, вспоминали знакомых, дружно порадовались необыкновенно тёплой осени. Незаметно летело время. Сгустились сумерки, стало чуть прохладнее, и вскоре расцвеченный огнями Город предстал перед ними во всей своей красе. Прервав разговор, они какое-то время молчали, очарованные открывшимся перед ними зрелищем.

– Боже мой, ну до чего же хорошо, – произнесла, наконец, нарушив молчание, Аня, – скажи, ведь правда хорошо, что мы живём в таком красивом месте?

– Да, – согласился Венечка, – в этом смысле нам повезло, мы с тобой живём действительно в красивом и уютном городе. Я недавно был в Москве. Тоже, казалось бы, неслабый мегаполис, но не хотел бы я там жить. Автомобильная гарь и расстояния способны убить любое очарование. В смысле удобства жизни и эстетики наш город намного привлекательнее.

– А за границей? Ты ведь побывал во многих странах, там ты не хотел бы жить? – продолжала девушка.

Венечка помедлил с ответом:

– Ты знаешь, я не могу ответить на твой вопрос однозначно. С одной стороны, там, конечно же, хорошо. Особенно в Дании, Германии, Англии. Но с другой, я постоянно ощущаю себя там чужим человеком, и меня, как ни странно, тянет сюда, в нашу неустроенность, к нашим проблемам. Наверное, я уже безнадёжно испорчен возрастом, привычками и воспитанием.

Анечка мягко улыбнулась:

– Да, что говорить, ты уже безнадёжно стар и мудр… – она умолкла, подыскивая очередную фразу, – а, вот скажи-ка мне, радость моя, как тебе видится твоё собственное будущее, и есть ли там, в этом будущем, место для одной девушки, которой очень небезразличен этот старичок?

Она снова замолчала, и, глядя на него с лёгкой улыбкой, пояснила:

– Мы встречаемся с тобой уже больше года, а я всё ещё не могу понять, представляю ли я для тебя какую-то ценность или же это просто твоё очередное увлечение, которое пройдёт так же незаметно, как проходили до этого многие другие.

Вопрос и его продолжение прозвучали неожиданно, и Венечка не был готов ответить вот так, с лёту. Он сделал глоток уже слегка остывшего кофе, растягивая время, и взглянул на девушку, сидящую напротив. На её губах играла улыбка, большие серые глаза необыкновенно изящной формы внимательно смотрели на него в ожидании ответа. Где-то в глубине сознания, словно пыль на дороге от внезапного дуновения ветра, всколыхнулось лёгкое раздражение, но тут же утихло в тисках воспитания.

– Анечка, – начал он аккуратно формулировать ответ, – радость моя, я не стану скрывать: мне хорошо с тобой, как не было ещё ни с кем. Насколько это серьёзно, я не могу тебе сказать прямо здесь и сейчас, но что-то подсказывает моему утомлённому рассудку, что мы сейчас сидим с тобой не просто как люди, которым всего лишь хорошо в постели и за столиком в кафе. Мне кажется, что это нечто большее, но я не хотел бы ошибиться. Тебя на время устроит такой ответ?

Девушка улыбнулась:

– В какой-то степени, да, устроит. Но давай немного помечтаем: мы ведь всё равно сейчас ничем серьёзным не заняты. Представим, что между нами имеет место то, что в книгах, песнях и третьем тосте называется красивым словом «любовь». Не пугайся, это всего лишь предположение наивной девушки, не более того. Скажи мне, пожалуйста, ты догадываешься, к чему рано или поздно приходят влюблённые люди?

– Ну, женятся, наверное, – неуверенно ответил Венечка.

– Ты прав, они, скорее всего, женятся. Но не это главное: они потом, дорогой мой, заводят детей, ну, хотя бы одного для начала. Твои одноклассники, наверное, уже все имеют детишек?

– Да, – вынужден был согласиться он, – практически все уже женаты и имеют детей, некоторые даже троих. Ты не поверишь, но есть ещё такие отчаянные люди.

– Мир всегда был не без чудаков, но продолжим наши фантазии. Представим на минутку, что мы с тобой женаты и у нас появился ребёнок. Пусть это будет, если ты не возражаешь, девочка.

– Хорошо, пусть это будет девочка, хотя я предпочёл бы для начала мальчика…

– И всё-таки, дорогой, я хотела бы девочку…

– Да, но мальчик как-то надёжнее… Анечка, обрати внимание, детей ещё нет, а проблема уже возникла практически на ровном месте.

Девушка коротко рассмеялась:

– И в самом деле, что это мы делим шкуру неубитого медведя. Впрочем, неважно, кто у нас будет: мальчик или девочка, по заказу такое не случается. Важно то, что процесс выращивания ребёнка требует расходов и довольно больших, как, собственно, и наличие жены, растящей малыша. Ты когда нибудь думал об этом?

Венечка задумался, чувствуя, как катастрофически падает настроение. Ему уже не нравилось направление полёта фантазии своей подружки, хотя, если разобраться, то и придраться, собственно, было не к чему: отвлечённые рассуждения, не более того.

– Нет, – ответил он, – скажу тебе откровенно, Анечка, я об этом просто не думал. Как-то повода не было, да и так далеко вперёд по жизни я ещё не заглядывал. А что случилось, уж не беременна ли ты часом, девочка моя?

Лицо Анны приняло серьёзное, если не сказать строгое, выражение.

– Нет, – произнесла она, даже не пытаясь склонить разговор в сторону шутки, – я, слава Богу, не беременна, можешь расслабиться. Просто я сегодня шла на встречу и подумала о том, что было бы, если бы мы действительно решили создать семью. Кстати, в нашей группе всего лишь две девочки не вышли замуж, и я в том числе. Тебе-то, как я понимаю, это всё равно, но для женщины в моём возрасте уже есть серьёзный повод задуматься над будущим. Так вот, я подумала о нас с тобой, и, ты знаешь, пришла к неутешительному выводу: ты всё ещё не готов стать ни мужем, ни тем более отцом. Поправь меня, дорогой, если я ошибаюсь.

Венечка почувствовал, как кровь приливает к лицу и порадовался, что в сумраке террасы этого не видно. Ему не нравилось направление развития так хорошо и беззаботно начавшегося вечера. Минуту назад сидящая напротив девушка, которая была моложе его на двенадцать лет и которую он никогда не принимал всерьёз, сказала, что он несостоятелен, как взрослый человек, и по этой причине не имеет права создавать собственную семью. То есть, попросту говоря, на него нельзя положиться в трудную минуту, он ненадёжный и несерьёзный человек. И если бы не оговорка в отношении фантазии, на которой и был, собственно, построен изначально разговор, то последнюю фразу в известной степени можно было бы считать пощёчиной его мужскому достоинству.

Он допил совсем уже холодный кофе и взглянул на Анну. Девушка сидела свободно в кресле, всё её внимание было сосредоточено на подаренной накануне розе, которую она держала в руках.

– Честно говоря, неожиданный нюанс, как в целом и сам разговор. И как же ты пришла к такому выводу?

– Извини, если я тебя, сама того не желая, как-то обидела. Сказать откровенно, мне не хотелось бы сегодня пускаться в тонкости психоанализа. Но ты уже не мальчик, и, я думаю, сам в состоянии прийти к такому же выводу, если только решишь серьёзно задуматься над своей жизнью, которая на данный момент довольно тесно соприкасается с моей собственной.

Венечка молчал, не зная, что ответить на это. Почему-то вспомнился сегодняшний визит отца, он сам, таящийся за дверью, тяжёлая походка уходящего вниз по ступеням человека. Планирующая в воздухе купюра, которой ему сейчас придётся расплачиваться за вечер, проведенный с девушкой в кафе. Венечке снова стало немного жарко, хотя вечерний воздух был уже ощутимо прохладен.

– Извини, Анечка – нашёлся, он наконец, – я с твоего позволения схожу подпудрю носик, а ты уж не скучай здесь без меня, хорошо?

– Конечно же, иди, я не буду скучать.

В стерильно чистом туалете Венечка, задумавшись, недолго постоял у зеркала, глядя на своё отражение, подумал, что выглядит не лучшим образом, и решил, что сейчас вернётся и прекратит этот пустой разговор. Он не мальчик, в конце концов, чтобы безропотно выслушивать фантазии какой-то девчонки. В конце концов, он волен жить так, как находит нужным.

За дверью он обнаружил, что слабо освещённая терраса совершенно пуста, даже официанта не было видно, а его подружка стоит у перил, что-то рассматривая внизу. И в этот момент он вдруг явственно представил, как бесшумно подходит к ней сзади, берёт за ноги, переворачивает и бросает беспомощное тело вниз. Короткий крик, глухой удар об асфальт, а он тем временем возвращается в туалет, где ждёт развития событий. Непросто будет доказать, что произошедшее это его рук дело, а не обычный суицид сумасбродной девицы.

Венечка дрожащей рукой вытер пот, обильно выступивший на лбу и висках, и вернулся в туалет. В зеркале он увидел своё бледное лицо, подпухшие глаза и ужаснулся. «Господи, да что это со мной, – мелькнула в голове мысль, – так же можно и до чёрт знает чего додуматься… Нет, так нельзя». Он умылся холодной водой, глубоко подышал, успокаивая разбушевавшееся сердце, и вышел на террасу.

Аня поднялась ему навстречу и зябко охватила себя руками:

– Что так долго, проблемы?.. Холодает, ты закажи мне такси, пожалуйста. Уже довольно поздно, а у меня завтра трудный день в универе.

Венечка расплатился с официантом, с его помощью вызвал такси, и они несколько в неловком молчании вышли на проспект. Машина стояла неподалёку. Он усадил девушку на заднее сидение, поцеловал сухие, пахнущие розой губы, и такси, мигнув задними фонарями, унесло Анечку в её уютную квартирку на левом берегу реки.

Домой Венечка шёл пешком. Неожиданный разговор, затеянный его подружкой, совершенно выбил его из колеи. И причина была даже не в том, что девушка обеспокоена своим матримониальным статусом, это как раз нормально. Просто всё оказалось гораздо сложнее. Нелепый сон, звонок из деканата, визит отца, неприятный вывод Анечки в отношении его состоятельности, и, главное, последовавшее за этим ужасное видение, неожиданно родившееся в его воображении, всё это собранное вместе как-то вдруг превысило допустимое количество неприятных ощущений.

Так постепенно нагружаемая внешними силами техническая система вдруг деформируется, не в силах выдержать накапливающиеся в её элементах усилия, и переходит в иное состояние с более низким уровнем потенциальной энергии. В механике, насколько он помнил из университетских курсов, это называлось потерей устойчивости. Он просто потерял эту самую устойчивость, двигаясь подобно лодке с неисправным двигателем в бурном потоке жизни. Что-то было в нём не так, раз это стало заметным не только со стороны, но и сам он неожиданно для себя пришёл к такому же выводу.

Венечка зашёл по дороге в супермаркет, купил продуктов практически на все оставшиеся деньги и вернулся в свою неухоженную квартиру. Поместив покупки в холодильник, он прошёлся по комнатам, замечая то, на что ещё несколько часов назад не обращал внимания. Неубранная постель, пыль, пятна от посуды на полу. Неуютно и безобразно… Он подумал, что если бы всё это увидела Анечка, то её выводы в отношении него были бы ещё более категоричными.

Венечка переоделся, прошёл на кухню и в течение двух часов сумел навести там относительный порядок. Удивительно, но в процессе работы стало как-то спокойнее, словно он понял, что не всё потеряно и в этой жизни ещё есть время обрести так необходимую устойчивость движения, движения вперёд. Ему нравилось мысленно повторять это неожиданно пришедшее в голову слово – «устойчивость». Было в нём что-то основательное, надёжное. Он снова набрал номер телефона отца и выслушал в ответ всё ту же фразу о недоступности абонента. Венечка не стал звонить матери, которая обычно поздно ложилась спать. Он подготовился к завтрашним занятиям, неожиданно ощутив вкус к процессу изложения довольно сложного материала, не стал вопреки обычаю включать интернет, а вместо этого просто лёг спать.

Сон к нему пришёл не сразу. Он долго ещё лежал в темноте, прислушиваясь к шуму изредка проезжающих по улице машин, к ночным звукам, которые становились всё реже, к ритмичным ударам собственного сердца. «Что-то нужно делать, что-то нужно делать», синхронно с пульсирующей кровью билась в голове одна единственная мысль, «что-то нужно делать». С этой мыслью Венечка незаметно уснул.

В комнате, погружённой в темноту, стало совсем тихо и покойно.

Днепропетровск, 10 февраля 2012 года

12. Метаморфоза на зимней дороге (Письмо двенадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, спасибо за пространное и весёлое письмо. Оно очевидно было написано в тот момент, когда Вы находились в прекрасном расположении духа. Особенно мне понравился эпизод, в котором сосед, решивший вдруг претендовать на часть Вашего земельного участка, неожиданно узнал, кем был Ваш покойный муж и в какой сфере сейчас трудится Ваш сын. Это очень напомнило мне один незначительный эпизод, невольным свидетелем которого мне пришлось стать однажды во время зимнего отдыха в Трускавце.

Не стану сложным образом подготавливать Вас к чтению, а просто попрощаюсь и стану ждать очередное Ваше письмо.

Неизменно Ваш А.Н.

Собираясь наехать на кого-то, не следует забывать о том, что окружающая нас реальность основана на равновесии.

Не пытайся его нарушить без должных на то оснований, ибо всякая крутость в этом мире имеет свои ограничения.

Из наблюдений

По расчищенной от снега дороге, привычно поджав хвост и виновато поглядывая по сторонам, бежала собака самой что ни на есть дворянской породы. Было холодно и неуютно, хотелось есть. Неожиданно порывом ветра к собаке поднесло комок бумаги. Она испуганно тявкнула на него и отпрыгнула в сторону. Комок никак не отреагировал на это и молча покатился дальше по своим бумажным делам. Псина задумчиво посмотрела ему вслед и в её собачьей голове что-то слабо щёлкнуло. Она вдруг смутно осознала, что мгновение назад одержала небольшую победу над неизвестным агрессивным предметом, и что она не самое последнее существо в этом неласковом мире, как полагала до сих пор. Собачий поджатый хвост медленно принял почти горизонтальное положение, чуть приподнялась голова и в глазах её начало угасать отражение вечной вины перед окружающими.

В этот момент мимо проехала машина. Собака коротко пролаяла вслед и даже как-бы рванулась в её сторону. Но машина резво и, как ей показалось, испуганно умчалась прочь. Собака остановилась, не веря собственным глазам и рассудку. Снова победа, вторая за такое короткое время. Хвост принял вертикальное положение и даже слегка завился колечком. В глазах дворняги появился блеск, свойственный бойцовским псам, имеющим дом, хозяина и цель в жизни.

Следующая машина уже была облаяна по полной программе: с погоней, попыткой схватить за покрышку и торможением всеми лапами по скользкой дороге. И снова полная победа, враг позорно бежал.

Заметив кота в подворотне, который подвернулся как нельзя кстати, собака рванулась к нему с рычанием и самыми скверными намерениями. Кот, увидев мчащееся к нему чудовище, позорно взлетел на дерево, где и замер, недоуменно глядя вниз на мечущегося в ярости пса.

Боже правый, что за чудный день, подумала собака, с трудом выбравшись на дорогу и пытаясь вспомнить, куда, собственно, она шла. Навстречу ей медленно поднимался под гору мужчина, погружённый в свои мысли. Похоже, он не понимал, кто находится перед ним, и не собирался уступить дорогу не просто псу, а Псу-Победителю. Собака угрожающе зарычала. Мужчина в недоумении остановился и огляделся по сторонам, выискивая причину столь явной агрессии, и вскоре понял, что причиной оказался он сам. Внимательно оглядев неказистую собачонку, изображавшую из себя огромного Пса-Терминатора, он медленно наклонился, зачерпнул двумя руками снег и стал неспешно лепить снежок. Собака, глядя на это, опять зарычала, но уже как-то не столь уверенно и заметно уменьшилась в размерах. Мужчина размахнулся и метнул снежок. Снежный ком разлетелся прямо перед ней. Собака испуганно завизжала и, привычно поджав хвост, побежала прочь, заискивающе поглядывая по сторонам.

Всё вновь вернулось на круги своя: зима, дорога и жалкая дворняга на ней.

Трускавец, 13 февраля 2008 года

13. Зимняя сказка, или подвижные игры на свежем воздухе (Письмо тринадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, Вы представить себе не можете, насколько красива зима в Трускавце. Ослепительной белизны снег, сгладивший все возможные острые углы в природе и обществе, голубое небо и солнце в нём, заливающее всё это великолепие ощутимо тёплым светом. По центральным улицам шествует вертеп, люди нарядны и веселы. Я с трудом нашёл в себе силы лишь к вечеру вернуться в санаторий, да и то для того лишь, чтобы попытаться в короткой форме донести до Вас не одну только прелесть здешнего пейзажа, но и особенности нравов взрослых людей, ощутивших себя вдруг на свежем воздухе снова молодыми и свободными.

Удивительно, до чего коротка и интересна наша жизнь! Вы не находите?

Пишите, как всегда с нетерпением жду Ваших писем.

Неизменно Ваш А.Н.

– На воды в Форж?

Туда или в иное место.

Александр Дюма. Три мушкетёра.

В этом году сразу после рождества выпало очень много снега. Держался небольшой мороз, и при полном безветрии пятый день подряд медленно падали крупные снежинки. Под их неслышный шорох застыло озеро у леса, и мирно уснули окрестные невысокие горы.

И вот уже сказочно красивы в белом наряде ели и сосны в старом парке, а модерновые скульптуры, расставленные вдоль пешеходных дорожек для услаждения взора, утратили, наконец-то, часть своего, ставшего привычным, уродства. В тишине слышны только редкие голоса птиц да монотонное журчание ручья, укрытого снегом. Сверкающий на солнце покров сгладил неровности и постепенно придал окружающей местности очертания молодого, здорового женского тела, раскинувшегося в бесстыдной неге сна. Всем видимым хотелось наслаждаться. Его хотелось пить и вкушать, ощущая радость и небывалый прилив энергии.

К бювету, этому источнику жизни, неожиданных встреч и случайных знакомств, ходили либо прямиком по тропинкам, проложенным в толще снега, либо в обход по проезжей части расчищенных дорог. Ночью столбик термометра опускался до десяти ниже ноля. Днём же температура воздуха повышалась до двух-трёх градусов мороза, и над площадью, органично вплетаясь в зимний пейзаж, меланхоличный саксофон начинал петь мелодию любви. Под эти хрипловатые звуки отдыхающие неспешно фланировали по площади, усеянной голубями, пили целебную воду, а затем черными ручейками на белом фоне растекались по окрестным улочкам, возвращаясь к местам кормления и короткому полуденному сну.

Недолог зимний день. И вот уже к вечеру женщины, приведя себя в состояние немыслимой красоты, в предвкушении страсти и приключений заполняют бесчисленные кафе, рестораны, дансинги. Вслед за ними, влекомые основным инстинктом, подтягиваются мужчины: все востребованы, все без возраста. В этом сезоне везде звучит томный шлягер:» Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую…». От этих слов и мелодии сладко ныло сердце, глупели и путались мысли. Хотелось любить и быть любимым, хотелось чего-то такого, что трудно описать словами. Короче, хотелось несбыточного – счастья.

Танцевали в сигаретном сизом дыму истово, с наслаждением, до полной потери с таким трудом приобретённого за день здоровья, чтобы к полуночи, следуя напутствиям весёлого ди-джея, постараться уйти к своему ночлегу с только что обретёнными подругой или другом. Не скажу, что всем, но отдельным особям это удавалось: ощутить себя ненадолго молодыми, свободными и снова готовыми к суррогату любви.

Незаметно пролетят два десятка похожих друг на друга дней, и зимняя сказка закончится так же быстро, как и всё хорошее в этом мимолётном мире. А вместе с ней закончится и тщетная попытка создать себе хотя бы ненадолго иллюзию красивой жизни. Слегка присмиревшие взрослые люди вернутся к родным очагам: одни, ощущая лёгкое чувство неловкости за недозволенные шалости, другие с облегчением, испугавшись внезапно накативших чувств, способных разрушить привычный уклад жизни.

Затем пройдёт ещё немного времени. Работа и быт заглушат воспоминания, утихнут в душе тайные страсти и всё уляжется как буря в стакане воды.

И только иногда перед сном, когда не спится, а в комнате так тихо, что слышно как сопит на коврике собака да привычно ссорятся соседи наверху, вдруг неожиданно накатит чувство тоски по чему-то запретному, по тому, что могло состояться, но так, увы, и не состоялось и, похоже, уже никогда не состоится, по как-то бессмысленно и монотонно уходящей жизни. И тогда вспомнится с улыбкой та самая зимняя сказка. Сказка, которой не было.

Трускавец, 11 февраля 2009 года

14. Принцип неопределённости (Письмо четырнадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, сегодня я намерен утомить Вас сложными материями, относящимися к статистической физике. Прошу не пугаться, я ведь знаю о Вашем гуманитарном образовании, и поэтому буду излагать свои мысли предельно популярно.

Принцип неопределённости, сформулированный в прошлом веке немецким физиком Вернером Гейзенбергом, утверждает, что в мире элементарных частиц со сто процентной вероятностью можно установить только их расположение в пространстве, но тогда скорость для них может быть определена лишь с некоторой вероятностью, и наоборот. Вычислить же одновременно точно и то, и другое не представляется возможным.

Интересно, применим ли этот постулат в отношении человеческого общества, элементарной единицей которого является обладающий сознанием человек? Ведь для него также невозможно одновременно определить, например, его точное местонахождение и действия, которые он намерен совершить в это мгновение, опираясь на прошлый опыт и поступающую извне информацию. Проснувшись утром, никогда не знаешь точно где, когда и чем закончится этот день, а также то, какими окажутся завтра последствия тех событий, что произойдут сегодня.

В таком случае, исходя из принципа неопределённости, можно сделать вывод о том, что будущее человека не может быть определено однозначно, и все попытки проникнуть туда заранее обречены на неудачу.

Или всё-таки это можно сделать?

Но тогда поступки людей, наделённых призрачной свободой воли, должны подчиняться некоторому Единому Закону, а все их действия давным-давно определены и записаны на страницах Книги Судеб.

Что Вы думаете по этому поводу, прочитав изложенное ниже? Пишите, я всегда рад Вашим письмам.

Ваш А.Н.

Танечка

Танечка уже почти собрала небольшой букет цветов на залитой солнечным светом лесной лужайке, когда негромкие ритмичные звуки вырвали её из ласкового мира сновидений. Она испуганно оторвала голову от подушки и прислушалась. В гулкой темноте спальни отчётливо звучали мягкие сигналы будильника. Это означало, что миновало уже пять часов после полуночи, что за окном середина декабря и там совсем холодно, темно, но, тем не менее, следует вставать, чтобы начать очередной день недели.

На соседней подушке мирно посапывал Алексей, её партнёр на данном отрезке жизненного пути. Они не были официально женаты, хотя жили под одной крышей уже шестой год, сразу же после её развода с мужем. Когда-то осуждаемое, но теперь совершенно нормальное явление в нынешнем обществе. Лёшка занимался бизнесом, о котором Танечка имела слабое представление, что-то в области управления финансами. В целом неплохой парень, он был моложе её лет на десять, хорошо относился к ней и девочкам, они отвечали ему тем же. И, вообще, если бы не излишняя ревность да некоторый консерватизм мышления, то цены бы Лёшке не было, хотя, впрочем, кто из нас не имеет недостатков…

Танечка зевнула, прикрыв по привычке рот ладошкой, набросила халат и прошла в ванную. Из зеркала на неё смотрела молодая красивая женщина: коротко стриженные иссиня-чёрные волосы, большие серые глаза, нежный овал лица. Даже несмотря на некоторую припухлость после сна, она не дала бы своему отражению больше тридцати лет. Она усмехнулась, припомнив, как вчера в кафе довольно симпатичная мужская компания за соседним столом приняла их с дочерью-первокурсницей за сестёр. Они хотели было уже включиться в эту вечную игру, но пришёл Лёшка и, конечно же, всё испортил. После угрюмо молчал за рулём и дома ещё дулся по этому поводу, пока не уселся за компьютер. Какие они всё же, дети, эти мужики, независимо от возраста и положения, занимаемого в обществе! Впрочем, дрессуре, слава Богу, поддаются, а это уже хорошо.

В прохладной свежести лоджии Танечка минут пятнадцать делала различные упражнения на растяжку, пока к ней не пришло ощущение полностью здорового тела. Приняв душ и бросив горсть жизни на лицо с помощью хорошей французской косметики, она приготовила завтрак дочерям, одна из которых должна была вместе с ней ехать в университет, а другая – в школу. Поднимать их следует примерно через час, пусть девочки поспят ещё, а пока можно не спеша подготовиться к предстоящим лекциям.

Татьяна Андреевна Епифанцева давно уже имела степень кандидата наук и трудилась доцентом на кафедре маркетинга в одном из городских университетов. Незаметно пролетело время, и вскоре за окном нечётко обозначился рассвет. На кухню, бесшумно ступая, заглянула её любимица, шотландская кошка Глафира. Она потёрлась о ноги хозяйки, негромко мурлыча, и взглянула на неё своими прозрачными глазами, полными покоя и нездешней мудрости. Танечка приласкала её, покормила и отправилась будить девочек.

Спустя ещё час они садились в машину. Новенький кроссовер, прогреваясь, гудел на высоких оборотах. Дома остались спящий Лёшка, Глафира, сидящая на подоконнике, да записка на столе, из которой следовало, что завтрак находится на плите, чистая рубашка на плечиках в шкафу, а смысл жизни можно найти в любви к человечеству, лучшей частью которого, вне всякого сомнения, является она, его Танечка.

К школе они приехали минут за двадцать до начала занятий. Образовался небольшой зазор времени, и Танечка решила зайти к классному руководителю, чтобы из первых уст получить информацию о состоянии дел у младшей дочери. Оля была на редкость самостоятельной девочкой, но добиться от неё правды в отношении успехов на поприще учёбы было непросто. Ответ на вопрос: «Как дела?» у неё всегда был один и тот же: «Нормально». Людмила Петровна не сильно огорчила её в этот раз, сказав, что дела у девочки обстоят неплохо, и Ольга за последние два месяца перешла из категории учеников «так себе» в категорию «успевающих». Танечка не стала посвящать её в то, во сколько обходятся дополнительные занятия с учителями по математике, физике и прочим предметам. Она, признательно улыбнувшись, оставила на столе коробку дорогих французских духов, куда был вложен конверт с деньгами, предназначенными на «развитие инфраструктуры», попрощалась и вернулась к машине.

Первая половина рабочего дня была напряжённой. Она началась с лекции об управлении инвестициями. Танечка хорошо подготовилась к ней, особенно в той части, где речь шла о том, как не потерять, а даже приумножить собственный, пусть даже небольшой, капитал в непростых условиях колеблющейся экономики государства. Обычно этот материал с интересом воспринимался аудиторией, её слушали внимательно и засыпали вопросами в конце лекции. Как-то она даже отметила, что непроизвольно испытывает чувство удовлетворения от хорошо выполненной работы. Это было приятно, так же приятно, как и слышать случайно долетавшие отзывы о себе со стороны, суть которых состояла в том, что качество излагаемого материала всегда соответствует внешнему виду преподавателя.

В промежутке между занятиями Танечка провела консультации с дипломниками, заполнила несколько текущих бумаг на кафедре и дописала выводы к статье, написание которой медленно тянулось уже не первый месяц.

Следующая лекция была посвящена основам маркетинга, которые она излагала для студентов заочного факультета. Это занятие было неинтересным по одной, но существенной, причине: аудиторию не интересовала тема лекции. Впрочем, иные темы, похоже её также не интересовали. Общаясь с этой категорией студентов, Танечка давно пришла к выводу, что на месте владельцев газет и пароходов она крайне осторожно предоставляла бы рабочее место человеку, получившему заочное образование.

В наше время разноцветных проблем и соблазнов трудно прожить на зарплату доцента и сохранить при этом здоровую психику. Танечка поняла это давно и, подумав, со свойственной ей решительностью приняла соответствующие меры. Развод с мужем лишь послужил дополнительным стимулом в нужном направлении. Она окончила дорогостоящие курсы косметологии в Киеве, затем слетала в Париж, после чего стала официальным представителем одного из дорогих брендов французской косметики. Банковский кредит под залог квартиры ушёл на аренду офиса в престижном районе города, покупку соответствующего оборудования и мебели. Родители дали ей хорошее образование. Обладая при этом необходимым чувством меры и художественным вкусом, Танечка, тем не менее, сочла разумным посетить дополнительно специальные семинарские занятия в области психологии и, глубоко вздохнув, принялась за работу.

Миновало несколько месяцев и стало ясно, что она выбрала правильное направление бизнеса. Кредит был довольно быстро возмещён, правда, не без помощи Лёшки, от клиенток не было отбоя. Их привлекало её несомненное мастерство в области перманентного татуажа, но не это было главным при выборе того или иного салона, огромное количество которых появилось в центральной части города. Определяющим оказалось умение незаметно построить беседу таким образом, что дамы в процессе процедуры имели возможность обсудить не только вечные проблемы в части воспитания детей и мужей, но и реальные пути их решения. Дополнительный заработок и новые связи позволяли Танечке чувствовать себя независимой женщиной, ведущей достойный образ жизни.

Таким образом, вторая часть дня была посвящена работе в салоне, носящем непритязательное название «Магнолия». Как-то, отдыхая в Трускавце, она впервые увидела цветущим это южное дерево. Бело-розовая красавица запала ей в душу и когда пришло время дать название своему салону, она заранее знала, каким оно будет. Сейчас в её подчинении трудились уже несколько человек. Разумно выстроенная система внутренних финансовых отношений позволила Танечке за короткое время создать чрезвычайно работоспособный коллектив, пользующийся в городе хорошим и, главное, устойчивым спросом.

Прекрасной половине человечества здесь могли предложить различные услуги, без которых немыслима жизнь современной женщины: причёски, косметологические процедуры, макияж, маникюр-педикюр, солярий и даже массаж. Массажист, кстати, был единственным мужчиной в штате салона. В прошлом работник цирка, Александр Юрьевич получил травму в результате неудачного падения с трапеции, что вынудило его изменить род деятельности. Он был постарше окружающих его девушек, умён, немногословен и удачно дополнял пёстрый женский коллектив.

В своей «Магнолии» Танечка чувствовала себя комфортно и уверенно.

Кирилл

Кирилл проснулся поздно. Часы на экране ноутбука, стоявшего рядом на прикроватной тумбочке, показывали без четверти одиннадцать. В большой хорошо обставленной квартире царила тишина. Жена рано утром ушла на работу, детьми они всё ещё не обзавелись, домашних животных тоже не было. Обычная семья, только начинающая свой путь в сложной системе человеческих взаимоотношений. При этом Кирилл недавно отметил своё сорокалетие, а Оксана, так звали его жену, вплотную приблизилась к тому очаровательному возрасту, который принято называть бальзаковским. Они создали семью три года назад, будучи уже достаточно взрослыми людьми. К этому времени психологическая матрица человека уже сформирована, жизненные приоритеты определены и, как это бывает при отсутствии детей, устойчивое существование такой минимальной ячейки общества в дальнейшем нередко обеспечивают лишь воспитание и привычка к сложившемуся уровню комфорта.

Вставать не хотелось. Уснул он поздно, почти под утро, тщательно анализируя ситуацию на мировых финансовых рынках. Здесь следует заметить, что судьба Кирилла складывалась не совсем обычно. После школы, которая была окончена с золотой медалью, он стал студентом механико-математического факультета в местном университете. Спустя пять лет ему торжественно вручили диплом с отличием, и этот эпизод совпал с началом тех самых девяностых годов, которые впоследствии произносились только с эпитетом «лихие».

Рушились прежние границы стран соцлагеря и возникали новые. Вспышки военных конфликтов волной прокатились по окраинам совсем ещё недавно великой империи. В их огне погибли десятки тысяч людей, но гораздо большее количество их перешло в разряд обездоленных беженцев. На скорую руку пересматривались моральные ценности. Оказалось, что не всё так хорошо из того, что вкладывалось в головы детей в советских школах, и профессия валютной проститутки или, скажем, киллера гораздо престижнее, чем профессия врача или учёного.

Налаженный механизм экономических взаимоотношений какое-то время по инерции функционировал, но затем практически остановился, что вызвало невероятный всплеск инфляции. Привычные товарно-денежные отношения заменил натуральный обмен. Меняли уголь на металл, металл на машины и механизмы, меняли всё, что можно было обменять, пока в длинной цепочке обмена не появлялись, наконец, те самые деньги, на которые можно было купить все мыслимые и немыслимые блага. Обычно это были доллары, серо-зелёные американские деньги.

Зарплату в школе, где после окончания университета Кирилл преподавал математику, выдавали крайне нерегулярно какими-то купонами, подозрительно похожими на неудачную подделку фальшивомонетчика-любителя. В это же время в страну стали массово завозить персональные компьютеры. Кирилл, который всегда любил и понимал логику программирования, быстро освоил новую технику. Он уволился и стал работать в качестве системного администратора в разных фирмах, которые возникали, словно грибы после дождя и большей частью также быстро уходили в небытие. Деньги по тем временам ему платили неплохие, хотя тоже не всегда регулярно.

Такая жизнь с переменным успехом продолжалась почти десять лет, до того самого момента, когда ему на глаза совершенно случайно попалась статья о правилах игры на финансовом рынке. Система называлась Форекс и основал её явно очень неглупый человек. Суть её состояла в игре на повышение и понижение курса одной валюты по отношению к другой, например, доллара к евро, или английского фунта к швейцарскому франку. Под систему была создана и необходимая инфраструктура. Стоило лишь зарегистрироваться, открыть валютный счёт в банке, отправить брокеру как минимум тысячу долларов, и на твой компьютер в режиме on-line начинала поступать текущая и ретроспективная информация о состоянии курсов валюты на мировых рынках. Суть игры состояла в том, чтобы купить, скажем, те же доллары дешевле и продать дороже. Причём сделать это нужно вовремя, оценивая тренд процесса. Иначе, при всей простоте действий, можно было запросто оказаться в глубоком минусе, и тогда плакала твои деньги, вложенные в это дело.

Кирилл в университете изучал теорию вероятностей, в том числе и такой её раздел, как случайные функции. Ведь те кривые, что он видел перед собой на экране монитора, представляли собой не что иное, как нестационарный случайный процесс, за которым крылись сложные, увязанные между собой экономические и политические события. Кирилл припомнил насколько легко, на уровне интуиции, давались ему тогда непривычные утверждения, основанные на вероятностном видении окружающего мира, обычно плохо воспринимаемые человеком, который никак не мог согласиться с тем, что дважды два не всегда равняется четырём.

Поиски в интернете показали, что по поводу игры в системе Форекс даже существуют некоторые теоретические обобщения, объединённые под общим названием «Технический анализ». В их основе лежали те же случайные процессы и некоторая основополагающая идея, суть которой состояла в том, что финансовый рынок, как и любая физическая система, обладает инерцией. Таким образом, всегда можно вовремя заметить изменения в его состоянии с тем, чтобы совершить необходимые действия, обеспечивающие безопасность собственных инвестиций. О том, как это сделать, приводились довольно расплывчатые соображения.

Сама идея вызвала у Кирилла некоторые сомнения. Ведь финансовый рынок это не только потоки валют, но и люди, стоящие за этим, а их действия трудно предсказуемы и нередко могут определяться особенностями логики или тем, что принято называть эмоциональным состоянием человека, а подобного рода психологические нюансы невозможно описать методами математики. То есть риск был, и здесь, как и в любой игре, большую роль играл такой фактор, как удача, везение. По ряду соображений он относил себя к людям, родившимся в нужное время в нужном месте и по этой причине располагавшими определённой долей качеств, позволяющими им участвовать в Игре.

Получив общие представления о системе Форекс, Кирилл оценил все за и против, после чего уменьшил свою заначку на тысячу долларов, выполнил все необходимые действия и осторожно стал играть. Прошло около года, пока он постиг все тонкости работы на валютном рынке. Первые месяцы его заработок не превышал ста долларов, но потом он стал чувствовать себя увереннее, научился рисковать, и теперь если на его счёт в банке не поступало менее пяти тысяч долларов, то этот месяц считался неудачным. Кирилл уволился со всех фирм и стал работать, не выходя из дома. Ноутбук и интернет стали его рабочими инструментами.

По истечении трёх лет он стал владельцев большой пятикомнатной квартиры в новом доме, сделал в ней дорогостоящий ремонт, с помощью дизайнера создал уютный интерьер и приобрёл свою давнишнюю мечту – внедорожник «Туарег» в самой полной комплектации. Зарабатываемые деньги Кирилл осторожно инвестировал в акции надёжных фирм и недвижимость. У него появился счёт за рубежом в солидном банке, да и размещённые внутри страны депозиты тоже приносили хорошую прибыль.

Кирилл не напрасно сделал ставку на тот природный дар, что позволял ему чувствовать опасность, как чувствует её хищник по некоторым неуловимыми признакам: запахам, звукам, игре светотени. Крупицы разрозненной информации, казалось, сами собой слагались в его голове в некоторый оформленный признак, служащий сигналом к действию. Физически это проявлялось во внезапном импульсе боли, который возникал где-то в районе правого виска и тут же отражался в правом плече. В зависимости от степени важности предполагаемого события это могло быть нечто, похожее на едва заметное воздействие электрического тока, или же эквивалентное мощному разряду, который сопровождался приступом тошноты и головокружения. В процессе Игры эта особенность его сознания проникать в недалёкое будущее настолько обострилась, что он стал доверять ей не только при анализе финансовых рынков, но и в обыденной жизни, когда предстояло принять очередное важное решение.

Однажды, это было несколько лет назад, случилось так, что Кирилл в течение месяца пребывал в состоянии безотчётной прогрессирующей тревоги. К нему пришла непривычная гостья – бессонница, исчез аппетит, в общении с окружающими появилась несвойственная ему раздражительность. Регулярными стали отдающие в плечо электрические разряды в правом полушарии, доводящие его до умопомрачения. И вот как-то утром он проснулся с неожиданно твёрдо определившимся решением. Сразу же после этого исчезли все признаки недомогания и вернулось чувство полностью здорового человека. Кирилл перевёл все свои счета в долларовую массу, понеся при этом определённые, порой значительные потери за счёт закрытия и переоформления депозитов. А через три месяца после этого грянул тот самый мировой кризис. Доллар в ходе выравнивания экономики вскоре вырос в цене более чем в два раза, тем самым существенно увеличив его личный капитал в отечественной валюте. Тогда у Кирилла впервые зародилось подозрение, что мировыми потоками финансов управляют не только экономические и политические процессы, но и чья-то злонамеренная воля, предсказать поведение которой крайне сложно, и, скорее всего, попросту невозможно. Только этим можно было объяснить внезапную потерю инерции такого сложного общественного механизма, каким является мировая экономика.

Прошло ещё какое-то время, и в жизни Кирилла появилась Оксана. Их знакомство произошло, как это часто бывает, случайно, в кафе «Каприз», где он имел обыкновение работать за чашкой кофе. Приготовленный по особому рецепту хозяйки заведения, он был здесь необыкновенно вкусен. Свободное место было только за его столом, поэтому неудивительно, что высокая блондинка в деловом костюме с черной папкой в руках и строгим выражением лица, внешне чем-то похожая на Мадонну, оказалась рядом с ним. Она заказала салат, минеральную воду и кофе. Он увлечённо изучал кривые в своём компьютере. Спустя полчаса Кирилл оторвался от экрана, поднял голову и увидел перед собой глаза, из которых ещё немного и готовы были брызнуть слёзы. Сканер в его правом полушарии молчал, и он неожиданно для себя спросил:

– Простите, я могу чем-то помочь вам?

Девушка аккуратно приложила салфетку к губам и слабо усмехнулась:

– Боюсь, вряд ли, разве только, что вы хирург и в состоянии изменить мой пол.

Теперь улыбнулся Кирилл:

– Как раз в вашем случае, девушка, я не стал бы это делать этого даже под дулом пистолета. Если не секрет, отчего вам пришла в голову такая безумная идея?

– Оттого, что по-настоящему толковым программистом может быть только мужчина. Так думает мой шеф, и его трудно убедить в обратном. А для меня в настоящее время нет ничего более важного, чем занять соответствующее место в фирме.

– И чем же продиктовано это ваше желание?

– Всё очень просто. Я чужая в этом городе, мне нужно купить квартиру, а для этого, как известно, требуются деньги. Единственный приемлемый для меня способ добыть их в нужном количестве, это занять высокооплачиваемое место в фирме, где я сейчас работаю. Я неплохой программист, ещё лучший менеджер, и если бы не фишка моего шефа в отношении возможностей женского ума, это место было бы моим.

– Так в чём же проблема? Убедите его, что он неправ.

– И как же, по-вашему, я должна это сделать?

– Я могу помочь вам, поверьте, я тоже неплохой программист, хотя и не афиширую свои возможности.

– Отчего же так? Это ведь неплохой заработок…

– Я зарабатываю деньги иным путём, не будем об этом. Вам же я готов помочь, если, конечно, вы не против такой идеи. Кстати, меня зовут Кирилл.

– Оксана, – задумчиво протянула она, внимательно рассматривая сидящего перед ней молодого человека, – хорошо, я согласна. И с чего же мы начнём?

– С того, что вы, по вашим словам, неплохой менеджер…

Так началось их знакомство. Оксана рассказала ему, какие задачи решает их фирма, Кирилл подсказал ей несколько неожиданных и эффективных решений, направив незаметно усилия девушки на управление технологическим процессом, а не на собственно программирование. Прошло около полугода, и её шеф вдруг понял, что часть своих функций он без риска может передать Оксане. Так она стала ведущим менеджером одной из крупных фирм в городе, которая специализировалась на решении проблем управления крупными предприятиями. Цель, которую девушка поставила перед собой, была достигнута. Она приобрела в кредит неплохую трёхкомнатную квартиру, сделала в ней ремонт и стала горожанкой в полном смысле этого слова.

К этому времени отношения между Кириллом и Оксаной стали настолько близкими, что они решили жить вместе. Потом была свадьба, медовый месяц во Франции, круиз по Средиземному морю. Она переехала к нему, а он подарил ей по этому случаю новенький пежо-кабриолет. Затем страсти как-то незаметно улеглись, и жизнь каждого из них потекла своим привычным руслом, пересекаясь по мере необходимости.

Как-то удивительно быстро пролетели почти четыре года. И вот сегодня Кирилл проснулся, как обычно поздно, но вставать не хотелось. Он просто лежал в тиши квартиры, забросив руки за голову, и думал. А думать было о чём. Последнее время вокруг него происходило нечто, о чём он не имел достаточной информации. Всё чаще, общаясь с женой, он ощущал слабые покалывания в правом виске. Опыт подсказывал, что это не просто так. Что-то должно было скрываться за этими сигналами невидимого ангела-хранителя. Кирилл начал анализировать поведение Оксаны, её распорядок дня, а, вернее, полное его отсутствие, некоторую холодность в постели, чего не было раньше, участившиеся командировки. Во всём этом так или иначе, прямо или косвенно фигурировал её шеф. Вероятно, где здесь крылась та самая причина, по которой она категорически не хотела иметь детей, оправдываясь тем, что ей нужно закрепить свою карьеру.

Кирилл как-то инстинктивно стал ощущать разницу в возрасте его и жены. В присутствии её молодых коллег, которые нередко захаживали к ним на огонёк, его охватывало чувство неловкости, которое становилось всё труднее скрывать. В такие часы он старался не появляться дома, ссылаясь на различные несуществующие причины, придумывать которые становилось всё сложнее. Ситуация требовала принятия решения, но сделать это было непросто: не доставало информации.

Кирилл заставил себя подняться с постели, час позанимался на тренажёрах, принял душ, позавтракал и сел за рабочий стол. Необходимо было проверить состояние финансов на различных счетах, добавить в свою аналитическую программу новый модуль, написанный вчера, посмотреть на состояние рынка. Незаметно полетело время.

Мягкая трель телефона, лежащего рядом, вывела из того состояния отрешённости, которое охватывало его во время работы. Часы на трубке показывали без четверти три. Звонила Оксана, чтобы сообщить о том, что через полчаса она с компанией коллег придёт домой на маленькое пати по случаю удачной продажи очередного программного комплекса. Кирилл, стараясь быть равнодушным, сказал, что будет рад их веселью, но только чуть позже, поскольку в настоящее время находится в кафе, где у него назначена важная встреча. Жена сказала, что ей жаль, что она его целует и ждёт.

Кирилл быстро собрался и вышел из дома. Преимущество его способа зарабатывания денег перед любыми другими состояло, прежде всего, в том, что он мог это делать везде, где имелся выход в интернет. Таким привычным местом было расположенное у парка заведение «Каприз» с его неповторимым кофе и уютной атмосферой.

Танечка

Танечка закончила работу с очередной клиенткой и почувствовала, что устала. Впрочем, это было не удивительно, ведь уже пошёл десятый час с того момента, как она начала свой трудовой день. Ужасно хотелось есть. Она сняла медицинский халат, в котором работала, взглянула на себя в зеркало и, решив, что «может быть», вышла на улицу.

Кафе, в котором Танечка привычно обедала, находилось всего в двух кварталах ходьбы, возле парка, и называлось «Каприз». Просторное, разделённое на зоны помещение в это время было практически пустым, и она заняла свой привычный столик. Сидя за ним, можно было видеть весь зал и людей, сидящих в нём. В ожидании заказа и потом, под кофе, она любила наблюдать за ними, пытаясь угадать, чем они занимаются, чему радуются или огорчаются в настоящий момент. Обычно Танечка выбирала какого-нибудь одного из наиболее приглянувшихся ей посетителей и сосредотачивала свои фантазии на нём, или на ней.

Обведя взглядом зал, она обратила внимание на хорошо одетого молодого человека лет тридцати пяти, который сидел метрах в семи лицом к ней. На столе перед ним стоял ноутбук «SonyVaio», он что-то сосредоточенно набирал, время от времени сверяясь с лежащим рядом рукописным текстом. Голубоватый отблеск экрана делал черты лица молодого человека контрастными и чуточку нездешними. «Симпатичный, хорошо одет, дорогой ноутбук», – начала свою игру Танечка, – интересно, чем он занят здесь в такое время? Высокооплачиваемый работник фирмы? – Может быть, но тогда почему работает в кафе, а не в офисе? – Кстати, это может быть и адвокат, что более вероятно, или научный работник. – Хотя, нет, вряд ли, уж больно хорошо одет. – Так кто же ты, незнакомец?». В это время официант принёс заказанный ею салат. Она с неохотой прервала свои размышления и стала есть.

Обед занял около получаса, и всё это время Танечка время от времени посматривала в сторону молодого человека, погружённого в свою работу. В полупустом кафе было тихо, ничто не отвлекало его от набора текста. Она не могла видеть, что происходило на экране. Но, судя по сосредоточенному выражению лица парня, по тому, как он время от времени замирал, проверяя набор, это, скорее всего, могло быть нечто, связанное с символами, например, часть какой-то программы. «Программист, – решила она, потягивая горьковатый кофе, – «точно программист, всё сходится: и допустимое место работы, и сложность набираемого текста, и уровень одежды. Причём, скорее всего, не просто программист, а руководитель довольно высокого ранга, поскольку прилично одет в отличие от типичного представителя этой профессии. Те обычно ходят в джинсах, рубашках навыпуск, носят кольца в ушах и редко бреются».

Танечка расплатилась с официантом, допила свой кофе и решила уходить. Очередная клиентка должна была появиться через пятнадцать минут. Проходя мимо стола, за которым сидел парень, она, подчиняясь внезапному импульсу, остановилась и спросила:

– Простите за беспокойство, молодой человек, но удовлетворите, пожалуйста, моё любопытство: вы работаете программистом?

Он медленно поднял голову и взглянул на неё. В зеленовато-серых глазах его на мгновение мелькнула и тут же исчезла настороженность:

– Нет, – ответил он, – я не программист, хотя и умею это делать. Вас что-то смущает?

– Нет-нет, – ответила Танечка растеряно, с плохо скрытым огорчением, – глядя на то, как вы работаете, я решила, что вы занимаетесь программированием, и ошиблась. Простите за беспокойство, мне нужно идти.

– Никаких проблем, – ответил он, вставая, – в следующий раз я приглашу вас за мой стол, если позволите.

– Да, конечно, – ещё больше растерялась она, – а сейчас я должна уходить. До свидания.

– До свидания, – ответил он, улыбаясь.

«Хорошая улыбка», – отметила она, направляясь к двери.

Остаток рабочего дня у Танечки был напряженным. Вне расписания, которое и без того было плотным, её попросила принять ещё одна постоянная клиентка, отказать которой она не могла. Её девочки уехали домой маршруткой, крайне недовольные этим обстоятельством. Несколько раз звонил Лёшка, пытаясь понять, когда она вернётся в семью и вернётся ли вообще. Она уже было собралась уходить, но неожиданно позвонил заведующий кафедрой. Оказалось, что к двадцати часам её ждёт группа заочников, поскольку доцент Малова заболела и кроме Епифанцевой прочитать установочную лекцию некому. Танечка вздохнула и поехала в университет. Домой она попала, когда часы на стене в прихожей показывали начало одиннадцатого.

Она устала так, что не хотела ни говорить, ни, тем более, что-то делать. Сил осталось только на то, чтобы бездумно сидеть за кухонным столом, подперев голову руками. И когда Лёшка в сопровождении девочек показался в дверях с вопросом, а не сделать ли им яичницу, на ночь глядя, она швырнула в них тапком и расплакалась.

– Тихо-тихо, – сказал Лёшка, – уже никто ничего не хочет, все ложатся мирно спать.

Он поднял её на руки, отнёс в спальню, раздел и уложил под одеяло. Затем выключил свет и увёл девочек на кухню. Вскоре оттуда донёсся запах яичницы. Бесшумно на кровать вспрыгнула Глафира. Она устроилась на плече и принялась мурлыкать. Под эти ритмичные звуки Танечка, наконец, расслабилась и уснула. Последнее, что она увидела перед тем, как погрузиться в иную реальность, была улыбка молодого человека с ноутбуком, смотрящего ей вслед.

Кирилл

Кирилл вернулся домой под вечер, часам к семи. В квартире видны были следы дневных посиделок жены с друзьями: сдвинутая с привычных мест мебель, бутылки и стаканы на журнальном столике и возле него, запах сигаретного дыма. В его кабинете на письменном столе лежала записка, в которой жена сообщала, что праздник жизни, вызванный приближающимся новым годом, будет продолжен где-то в ресторане. Если у него будет желание присоединиться, то стоит только позвонить и оно обязательно исполнится. Кирилл сунул записку в карман, прислушался к короткому разряду в правом виске и принялся наводить порядок в квартире. Принцип, в соответствии с которым у каждой вещи обязано быть своё место, должен соблюдаться неукоснительно.

Спустя час последствия локального корпоративчика были ликвидированы. Квартире был возвращён её уютный интерьер современного цивилизованного жилища. Кирилл приготовил себе привычный омлет из трёх яиц, подумав, плеснул в стакан на два пальца «Джек Дениелс», вдохнул терпкий аромат двенадцатилетнего напитка и залпом выпил. Живительное тепло мгновенно разлилось по пищеводу, по венам, мягкой волной ударило в голову.

Ужин не занял много времени. Убрав после себя на кухне, Кирилл прошёл в кабинет, бездумно посмотрел какое-то шоу по телевизору и автоматически включил ноутбук. Новости, состояние рынка, погода на завтра. На всё это ушло ещё два часа. Он почувствовал, что устал. Причём, устал не от работы, а от какой-то неопределённости, которая образовалась в его налаженной жизни, от её монотонности и отсутствия ясно видимой цели, суть которой должна быть всё же не в накоплении денег, а в чём-то ином, более важном, что он для себя так ещё и не определил. А ведь пора бы, ведь миновало сорок, критический возраст в жизни мужчины.

Размышляя над этим, он устроил себе постель здесь же в кабинете, лёг и попытался расслабиться. Уже засыпая, он вспомнил вдруг ту девушку из кафе, что спросила его о профессии. Почему-то в памяти наиболее отчётливо запечатлелись её глаза – большие, прозрачно-серые – и лёгкая растерянность в них. Кирилл улыбнулся и уснул.

Оксана вернулась заполночь. Она осторожно, стараясь сохранить равновесие, разделась и прошла в спальню. Постель оказалась нетронутой, это удивило и даже несколько обеспокоило её. Она поднялась на второй этаж, приоткрыла дверь в кабинет и увидела мужа, спящего на диване. Её лицо стало строгим, как это бывало в те минуты, когда она отчитывала провинившегося сотрудника. С минуту она стояла, думая о чём-то своём, затем закрыла дверь и вернулась к себе. Уснула она практически сразу, подумав в последний момент, какие очередные проблемы принесёт ей наступающий новый год. В том, что они будут, она почти не сомневалась.

Ноктюрн

Ночь укрыла мягким анестезирующим покрывалом спящий мегаполис. Первый за эту зиму снег крупными хлопьями медленно падал с тёмного неба на стылую землю, пряча под собой техногенный мусор, выбоины на дорогах, зависая кружевом на голых ветках деревьев. С каждым часом всё чище становился морозный воздух. К полуночи город преобразился и похорошел, словно немолодая невеста перед венчанием.

В коробках домов спят его жители, отрешившись на короткое время от своих больших и малых забот.

Спит Танечка под мягкое мурлыканье Глафиры, тихо дышит рядом Лёшка. В соседней комнате спят девочки.

Спит Кирилл у себя в кабинете, спит Оксана, разметавшись в одиночестве на широкой кровати.

Какие сны им снятся? Цветные или черно-белые, добрые или не очень, вещие или просто ни о чём? Что вообще ожидает их завтра, послезавтра, через месяц? Увы, никто не может ответить на эти вопросы.

Спят в тишине своих жилищ люди, спят и даже не подозревают о том, что где-то там, высоко над ними, в холодной бесконечности, медленно движутся по своим траекториям звёзды, и в полном соответствии с Замыслом неслышно и безжалостно выстраивают человеческие судьбы.

Трускавец, 19 января 2013 года

15. Холодный неоновый свет (Письмо пятнадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, я получил письмо, в котором Вы рассказываете о том, как в кафе совершенно случайно оказались за одним столом со школьным другом, которого не видели целую вечность. Забавно было читать о том, как вы долго, и даже с некоторым подозрением, рассматривали друг друга, пока, наконец, робкая догадка почти одновременно ни пришла в ваши головы. В этом месте я хочу спросить: а Вы уверены, что эта встреча была случайной?

В моей памяти тоже сохранились несколько подобных эпизодов. Я не стану останавливаться на них. Скажу только, что впоследствии, анализируя этот феномен, я пришёл к выводу, что любая случайность, происходящая с нами сейчас, была подготовлена всей нашей, а может и не только нашей, предыдущей жизнью. Всё, что было прежде в нашей истории – хорошее, плохое и не очень – просто не могло быть иным. Накапливающаяся в прошлом совокупность на первый взгляд несвязанных между собой событий постепенно достигает некой критической массы и скачкообразно порождает то, что мы называем случайностью. Никто пока ещё не открыл законов, по которым это происходит.

Случайные встречи и расставания … Они особенно интересны тем, что непременно возникающий затем вопрос «а что было бы, если бы тогда…?» часто преследует человека очень долго, нередко и всю жизнь. И только со временем он начинает понимать, что ответа на него попросту не существует, что с этим нужно смириться и жить дальше так, как это сделали впоследствии герои моего рассказа.

Я рад, что у Вас всё складывается благополучно. Пишите.

Искренне Ваш А.Н.

Каждое мгновение примерно двести шестьдесят тысяч человек одновременно находятся в воздухе на борту пассажирских самолётов, и на порядок большее количество людей ждёт своей очереди в залах аэропортов.

Информация

Случайная встреча – самая неслучайная вещь на свете.

Хулио Кортасар. Игра в классики

Вероника

Вылет откладывался по причине густого тумана, который плотной пеленой окутал громадный комплекс зданий и сооружений аэропорта имени Джона Кеннеди. Первый терминал, залитый призрачным светом неоновых ламп, был переполнен пассажирами, чьи рейсы высвечивались на табло задержки. Судя по информации, изменений к лучшему в погоде следовало ожидать лишь к вечеру, то есть часов через пять-шесть.

Вынужденное безделье люди воспринимали, как правило, с пониманием того, что судьба есть судьба и уйти от её гримас нет никакой возможности. А поэтому не стоит ей сопротивляться, лучше расслабиться и попытаться получить максимум удовольствия даже в такой ситуации. Расслаблялись все индивидуально, но, в общем, вполне спокойно и цивилизованно. Одни развлекались с собственным телефоном, другие, закрыв глаза, слушали плееры, кто-то читал, и лишь немногие просто смотрели по сторонам и трудно было предположить, какие несложные мысли бродят в их головах. Спустя пару часов соседи стали знакомиться, вступать в разговоры, отдельными группками сидели дети.

Обобщая, атмосферу в помещении можно было назвать семейной и почти идиллической. К такому выводу пришла Ника, стоя в одиночестве у столика неподалёку от стойки бара. Фруктовый салат был съеден, она маленькими глотками потягивала кофе из пластикового стаканчика и без интереса рассматривала зал, заполненный скучающими людьми.

Позади остались две недели общения с родственниками, которых всё та же судьба разбросала на огромной территории от южных до северных американских штатов. Они принадлежали к разным слоям общества, в основном, к среднему классу, но некоторые попали и в число наиболее высокопоставленных граждан ведущей демократии мира. Ника периодически посещала их, но спустя две-три недели, после того, как проходила новизна ощущений, начинала скучать и даже испытывала порой лёгкое раздражение. Где-то там, в глубине души, ей была чужды и непривычный уклад этой излишне богатой жизни, и еда, и даже чувство юмора, не свойственное её домашнему академическому окружению.

Сегодня рано утром она вылетела из Лос-Анджелеса, рассчитывая, что к полуночи будет в Киеве, где её встретит муж. Он будет рад ей после столь долгой разлуки, они сядут в машину и вместе возвратятся домой. Но, к сожалению, обстоятельства складывались таким образом, что она вынуждена была в настоящий момент пить в одиночестве искусственный кофе в этом огромном зале и ждать, когда ветер с океана разбавит туман до приемлемой степени прозрачности.

От стойки бара отошёл высокий молодой человек лет тридцати-тридцати пяти с тарелкой в одной руке и пластиковым стаканчиком в другой. Он остановился, выбирая столик, за которым можно было бы перекусить. Но, учитывая избыток людей в зале ожидания, задача эта оказалась непростой. Единственное свободное место было только рядом с ней. Молодой человек, внешне чем-то напоминающий популярного актёра Джорджа Клуни, направился в её сторону.

– Привет, – сказал он, стандартно улыбаясь, – простите, я могу стать вашим соседом за столиком?

– Привет, – ответила Ника, ответив ему такой же стандартной улыбкой, – конечно, располагайтесь.

Молодой человек поставил на стол стакан с кофе, тарелку, где лежал стэйк рядом с горкой жареного картофеля, и принялся аккуратно есть.

Ника рассеянно смотрела в зал. Неподалёку смуглая темноволосая девушка с красным пятнышком на лбу села на диване позу лотоса, закрыла глаза и отрешилась от окружающего мира. Чей-то золотистый ретривер тут же устроился напротив и, чуть склонив набок голову, стал внимательно её рассматривать. Ника нашла эту пару занимательной и едва заметно улыбнулась. Она любила собак, и сейчас в её багаже лежал прелестный комбинезончик, подарок для её любимого Бонифация. Этот любвеобильный пёсик породы чихуахуа жил в их доме уже пять лет и за это время стал незаменимым, если не сказать главным, членом семьи. Жаль было только, что жизнь этих братьев наших меньших была такой короткой.

Молодой человек заметил её улыбку и, проследив за направлением взгляда, тоже обратил внимание на забавную композицию.

– Простите, Вы любите собак?

– Да, – ответила она, – не понимаю, как можно не любить этих животных. Они ведь почти как люди, только добрее и, если так можно выразиться, человечнее.

– Полностью с вами согласен: у нас в доме всегда жили собаки, одна или несколько. Мы с сестрой, можно сказать, выросли в их окружении. Кстати, я – Майкл.

– Я – Ника.

– Необычное имя. Если не ошибаюсь, древние греки так называли богиню победы?

– Да, вы правы, но всё гораздо прозаичней: Ника это всего лишь сокращение от Вероника. Отец придумал такое имя ещё до моего рождения, и мне, признаться, оно нравится.

– У вас красивое имя, Ника. А вы, простите, куда летите?

– Я возвращаюсь домой, в Украину.

– Украина… это где-то в России?

– Примерно, так, – улыбнулась она, в очередной раз отметив про себя географический инфантилизм представителей великой нации.

– А что делали здесь? Если это не конфиденциально, конечно.

– Да, нет, ничего секретного. У меня много родственников в вашей стране со стороны матери, вот я и навещаю их время от времени.

– И как же случилось, что они здесь, а вы живёте на противоположной стороне шарика?

– О, это длинная история. Мои родители познакомились в конце шестидесятых совершенно случайно, когда мой отец был на стажировке в Калифорнийском университете. Они были молоды, любовь и я, как её следствие. Я родилась здесь, хотя и не помню этого. Потом они вернулись в Союз и сюда впоследствии приезжали редко. Мама заболела и умерла молодой. Такие вот грустные вещи случаются на белом свете, Майкл.

– Прошу прощения, если сам того не желая огорчил вас воспоминаниями.

– Всё нормально, это уже дела давно минувших дней. А вас, простите, каким ветром занесло в Нью-Йорк?

– Увы, капризным ветром производственной необходимости. Я, Ника, являюсь одним из ведущих менеджеров крупной компании по производству продуктов питания для детей. Это, с одной стороны, безусловно престижная и хорошо оплачиваемая работа, но с другой – я начисто лишён личной жизни, около двухсот дней в году провожу в командировках и в своей большой квартире постоянно ощущаю себя так, словно нахожусь в очередном отеле.

Вы не поверите, но после университета мне практически не пришлось быть в отпуске. То есть теоретически меня как бы регулярно отправляли отдыхать, но в действительности это было продолжение всё той же работы. Здесь, в Нью-Йорке, я оказался случайно, мимоходом подписал ещё один серьёзный контракт и теперь вот пытаюсь улететь домой, в Сиэтл: там находится штаб-квартира нашей компании.

– Поздравляю. Это, наверное, хорошая карьера, как вы полагаете?

– Да, пожалуй, из нашего университетского выпуска мне одному удалось подняться так высоко. По всем признакам я отношусь к людям, которые достигли успеха в своём деле.

– Но, если я правильно расценила сказанное, что-то вас не вполне устраивает в вашей жизни?

– Да, скажу вам откровенно, мне всё чаще в голову приходят одни и те же вопросы: а на правильном ли я нахожусь пути? Та ли это дорога, что ведёт к Цели? И какая она вообще, наша Цель в этой жизни? Вы никогда не приходили в голову подобные мысли, Ника?

Ника внимательно взглянула на него. Серые глаза молодого человека смотрели на неё без тени улыбки. Похоже, эти вопросы возникли у него не сейчас, и задал он их вполне осмысленно.

– Я не знаю, что сказать вам обо всём этом, Майкл, – чуть помедлив, ответила она, – у меня просто не было причины серьёзно задуматься по такому поводу. У себя дома я живу размеренной и спокойной жизнью, мне нравится моя работа, моё окружение, мой образ жизни. У меня, я повторюсь, просто нет причин, по которым мне стоило бы задуматься над тем, какова Цель нашего пребывания в этом мире… Их нет, или, возможно, мне только так кажется по причине неполной информированности и небольшого пока ещё жизненного опыта. Так что, простите, я ничем не могу помочь вам в этом вопросе. Да, и вообще, вам, как мне кажется, рано задумываться по поводу смысла жизни. Вы ещё недостаточно пожили для этого.

Молодой человек улыбнулся:

– Ну, Ника, я не так уж и молод, как это может показаться: за спиной уже половина жизни. И, если я правильно воспринимаю то, что происходит вокруг, это лучшая её часть. Обидно будет, если прожив ещё лет двадцать, вдруг обнаружишь, что все прошлые годы двигался не в том направлении. Завидую вам, Ника, в Украине, похоже, совсем по-другому устроена жизнь. Искренне желаю, чтобы впереди вас ожидало только радостное будущее. Мне кажется, вы достойны этого.

Ника смутилась:

– Спасибо, Майкл, я вам желаю того же. Будьте оптимистом, и жизнь обязательно улыбнётся вам. Вы встретите свою девушку, она родит вам детей, а семья сделает вашу жизнь более осмысленной.

– Возможно, но только где она, эта девушка?

Ника улыбнулась:

– Не знаю, возможно, в этом зале, или где-то ещё. Но рано или поздно ваши пути пересекутся, я в этом уверена.

– Хочется верить вам, и жаль, что эта девушка сейчас не за этим столом.

Произнеся эти слова, он поднял руки:

– Я, конечно же, шучу, Ника. Простите, у вас большая семья?

– Нет, я, мой муж и его совсем уже немолодые родители.

– Вот как…

Они замолчали. Ника бесцельно вертела в руках пустой пластиковый стаканчик, Майкл смотрел в зал, наполненный лёгким шумом томящихся от безделья пассажиров. Усреднённая человеческая масса, состоящая из отдельных людей с их радостями, проблемами и своими представлениями о сути собственного существования.

– Может быть, ещё кофе? – нарушил он молчание, – мы, кстати, можем пойти в зал для пассажиров бизнес-класса, если хотите.

– Пожалуй, нет, – подумав, ответила Ника, – я ужасно боюсь опоздать на свой рейс. Видите, туман стал рассеиваться, так что в любой момент могут объявить посадку. А вот кофе, мне кажется, стоило бы выпить.

– Хорошо, я мигом.

Майкл быстрым шагом направился к стойке бара. Вскоре он вернулся, неся перед собой два стаканчика дымящегося кофе.

– Прошу вас, отличный американский кофе.

– Спасибо, Майкл, – улыбнулась она, – дома я сама готовлю этот напиток по рецепту моей бабушки. Она всегда добавляла в него немного цикория и корицы.

– Наверное, это вкусно, вернусь домой и попробую сварить себе такой же. И назову этот рецепт «от Ники», на память.

Она улыбнулась:

– Спасибо, Майкл, а что же останется у меня на память об этой случайной встрече в аэропорту далеко за океаном? Может, вы тоже знаете какой-нибудь рецепт приготовления чего-то необычного и вкусного?

– Увы, Ника, я плохой кулинар. Но, знаете, я всё же оставлю вам на память предмет, без которого немыслима моя работа.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака солидный черный «паркер» и протянул ей.

– Ну, что вы! – растерялась Ника, – это была просто шутка, не более того. Я не могу оставить у себя такую дорогую вещь.

Майкл положил тяжёлую авторучку на стол возле неё.

– Ника, я прошу вас принять от меня этот, поверьте, незначительный подарок просто так, на память. Вы же понимаете, что мы с вами вряд ли когда-то встретимся, но, кто знает, а вдруг эта наша случайная встреча изменит всю мою дальнейшую жизнь, и я буду вечно вашим должником. Прошу вас, сохраните эту вещь у себя, как талисман. Эта ручка, кстати, приносит удачу.

– Тогда, тем более вы не должны с ней расставаться.

Он улыбнулся и вынул из кармана пиджака кожаный футляр, в гнёздах которого виднелись ещё несколько авторучек.

– Видите? У меня их много, и все они приносят удачу. Прошу вас, спрячьте в сумочку мой сувенир и там, в Украине, глядя на него, иногда вспоминайте эту случайную встречу в аэропорту.

– Хорошо, я приму ваш подарок и надеюсь, что это не нанесет вред вашей работе.

Он рассмеялся, глядя, как она кладёт авторучку в свою сумочку. Ника же перебрала вещи в глубине сумки, что-то извлекла оттуда и протянула Майклу небольшую деревянную фигурку. Забавный собачонок сидел на задних лапах, поджав передние к груди, и преданно смотрел на него снизу вверх.

– Мой сосед по загородному дому увлекается резьбой по дереву. Для меня он вырезал эту фигурку, которая в точности напоминает моего пёсика. Запомните, его зовут Бонифаций. Надеюсь, он будет охранять вас также надёжно, как и меня, и тоже принесёт удачу взамен ручки, которая лежит в моей сумочке.

– Спасибо, Ника, у меня теперь будет очень симпатичный и верный охранник. Я поставлю его на прикроватной тумбочке, под лампой, чтобы не замерзал, и перед сном всегда буду вспоминать, как мы коротали с вами время в окутанном туманом аэропорту.

Громкий мелодичный сигнал поплыл по залу. Шум мгновенно утих. Приятный женский голос, внятно выговаривая слова, сообщил, что к воротам номер десять приглашаются пассажиры, вылетающие в Сиэтл рейсом 41А.

Майкл растерянно взглянул на Нику:

– Ну, вот и всё, пора расставаться… Как обычно, всё хорошее заканчивается быстро. Рад нашему короткому знакомству, Ника. Хочу пожелать вам счастливого пути и удачи в дальнейшей жизни. Вспоминайте иногда эту нашу случайную встречу. А, впрочем, жизнь иногда приносит удивительные сюрпризы, возможно и нам она даст возможность когда-то ещё раз встретиться и продолжить неоконченный разговор о смысле жизни.

– Будем надеяться, – улыбнулась Ника, – я тоже рада нашему короткому знакомству. Мне кажется, что у вас в недалёком будущем появится настоящая Цель в жизни, и вы непременно будете счастливы. Прощайте, Майкл.

– Прощайте, Ника.

Молодой человек повернулся и быстрым шагом направился к месту посадки. Ника смотрела ему вслед, ощущая сложное чувство расставания с человеком, который за такое короткое время неожиданно стал ей удивительно близок. Она видела, как он вдруг остановился, повернулся к ней, потирая лоб ладонью, словно перед принятием какого-то важного решения, но потом ещё раз улыбнулся, помахал рукой и ушёл.

Спустя час был объявлен и рейс на Киев. Ника устала и сразу же после взлёта и набора высоты решила вздремнуть. Засыпая, она, словно наяву, снова увидела, как уходит Майкл, как он улыбается и машет ей рукой.

Впереди была длинная дорога домой.

Анастасия

Залитый холодным неоновым светом зал ожидания в новеньком терминале F казался пустым. Пассажиры очередного рейса словно растворились в его пространстве, в лабиринте беспошлинных магазинчиков системы дьюти-фри и небольших кафе. Вязкая тишина висела в воздухе и словно табачный дым невидимыми пластами уплывала ввысь, к ажурным фермам перекрытий.

Настя убедилась, что её шеф получил свой эспрессо, удобно сидит за столиком и получила разрешение в одиночестве исследовать огромное помещение. Каждый раз, отправляясь в очередную командировку, она ждала от неё чего-нибудь особенного, какой-то встречи, что изменит её существование, заставит иначе течь время. Поездки сменяли одна другую, перед ней вереницей проходили города, офисы, лица людей, но того знакового события, которого она ждала, так и не происходило. А между тем время шло. Прошлой весной ей исполнилось тридцать лет. Прекрасный возраст для женщины с точки зрения мужчин и одновременно серьёзный повод для неё задуматься над собственной жизнью.

Медленно идя вдоль ряда кресел, она вглядывалась в людей, которые, благодаря причудливым стечениям обстоятельств, вскоре станут вместе с ней пассажирами одного рейса. Близилась ночь, многие из них находились в зале с полудня, и усталость уже отчётливо была видна на лицах и в позах сидящих и бесцельно перемещающихся по залу мужчин и женщин. Настя привычно оценивала их качество по пятибалльной системе, придуманной ею уже давно. В основном это были «тройки» и даже «двойки». Оценка зависела от многих факторов: одежда, манера вести себя, выражение лица, но, главное, это глаза человека. Нередко их выражение добавляло столько баллов, что выглядевший внешне непрезентабельно человек вдруг приобретал неожиданно высокую ценность.

В конце зала на невысоком подиуме застыл сверкающий лаком автомобиль. Это был «Рейндж Ровер» последней модификации. Возле него спиной к ней стоял мужчина в черном пальто с поднятым воротником и, заложив руки за спину, рассматривал это чудо современной техники. Настя подошла ближе и остановилась.

Мужчина обернулся на звук шагов: слегка за сорок, короткая причёска чуть тронутых сединой тёмных волос, правильные черты худощавого энергичного лица. Его глаза мгновенно оценили подошедшую девушку, он едва заметно улыбнулся ей и кивнул головой, приглашая к осмотру знаменитого внедорожника. Она выдохнула воздух, мысленно поставила ему «пятёрку» и хотела уже стать рядом, но в этот момент невидимый женский голос объявил, что пассажиры, вылетающие её рейсом, приглашаются к выходу номер десять. «О, господи, – мелькнула мысль, – мой шеф!». Настя обречённо сделала жест сожаления, повернулась и быстрым шагом пошла к кафе, где в одиночестве допивал свой эспрессо глава их небольшой делегации. Она не видела, как мужчина, окинув взглядом сверкающий лаком автомобиль, тоже отправился к десятому выходу.

Довольно узкий салон Боинга-737 был заполнен людьми, как это бывает обычно в начале посадки. Постепенно все рассаживались, и Настя с шефом, войдя в числе последних пассажиров, тоже нашли, наконец, свои кресла. Они располагались рядом, но были разделены проходом, что, в принципе, её устраивало. Шеф любил поговорить, а ей хотелось просто закрыть глаза и уснуть. Перелёт из Парижа в Киев, а теперь ещё и из Киева до Алматы длился без малого сутки и был довольно утомителен.

Пальто и сумки вскоре были размещены на полках, шеф достал планшет и углубился в анализ каких-то графиков, таблиц, а Настя, облегчённо вздохнув, откинулась на спинку своего кресла. Место рядом с ней слева не было занято, и она совсем уже собралась устроиться удобнее, но в этот момент услышала над собой голос:

– Девушка, простите, я могу занять своё место?

И каково же было её удивление, когда, подняв голову, она увидела склонившегося над ней того самого человека, который совсем недавно приглашал её полюбоваться английским внедорожником.

– Конечно, – ответила она, – проходите.

Настя встала, чтобы пропустить своего соседа. Вблизи он оказался на голову выше, от него приятно пахнуло едва уловимым запахом хороших мужских духов. Пространство в самолёте, отведенное для сидения пассажирам, было предельно ограниченным, кресла стояли вплотную, и она сразу же ощутила своим плечом упругий бицепс сидящего рядом мужчины. Лёгкое волнение, овладевшее ею минуту назад, сконцентрировалось где-то под ложечкой и холодной струйкой растаяло в животе. Насте всегда нравились мужчины старше её, спать больше не хотелось.

Вскоре лайнер вырулил на взлётную полосу, разбежался и удивительно легко для такой массивной машины взлетел в ночное небо. Спустя четыре часа под утро он должен был доставить пассажиров в южную столицу Казахстана. Вскоре свет в салоне стал приглушенным, стюардессы быстро разнесли горячий ужин, напитки, и волнение, вызванное подъёмом на десяти километровую высоту, ушло вслед за вкусом салата и бифштексов.

– Простите, вас как зовут? – услышала Настя голос своего соседа.

– Анастасия, – ответила она, непонятно отчего волнуясь.

– То есть, Настя, если позволите?

– Да, конечно.

– Ну, а меня студенты зовут Дмитрием Александровичем, но учитывая характер нашего знакомства и пространственную, я бы сказал, почти интимную, близость, буду признателен, если вы будете обращаться ко мне просто по имени, вы согласны?

Она улыбнулась при словах «интимная близость», понимая, что они вызваны размерами их кресел и ничем более, и кивнула:

– Хорошо, пусть будет так: Настя и Дмитрий.

– Отлично. Видите ли, Настя, перед вылетом в дьюти-фри я купил несколько пятидесятиграммовых бутылочек хорошего французского коньяка. Как вы отнесётесь к тому, если я предложу вам выпить со мной за то, чтобы число посадок нашего самолёта в точности равнялось числу его взлётов? Кстати, и уснуть после этого будет легче.

Настя неуверенно взглянула через проход. Её шеф увлечённо поглощал ужин.

– Не знаю даже, что сказать вам, Дмитрий. Дело в том, что я лечу со своим начальником в составе как бы небольшой делегации. Он сидит в кресле по ту сторону прохода. Жак немолодой человек со старыми принципами, и, боюсь, что ваша идея ему может не понравиться.

– Не волнуйтесь по этому поводу. Смотрите, у меня есть пустой стаканчик. Я вылью туда коньяк, вы выпьете его так, словно это сок, а я свой употреблю прямо из бутылочки. При этом на вас никто даже внимания не обратит. Ну, что, вперёд?

– Давайте, – подумав, махнула Настя рукой, – гулять, так гулять.

– Вот это правильно, – отозвался Дмитрий, – и пусть это будет нашей маленькой тайной.

Он вылил содержимое маленькой бутылочки в пластиковый стакан и незаметно поставил на её столик.

– Ну, что, Настя, за сказанное выше, за вас и за удачу в этой жизни.

Ароматный напиток приятным теплом разлился внутри, сделав при этом более уютным наполненное лёгким гулом техногенное окружение. Они молча съели довольно скромный ужин, выпили чай и позволили стюардессе убрать остатки упаковок. Люди вокруг принялись устраиваться на ночлег. Шеф Анастасии сообщил, что он тоже решил отдохнуть, переместил спинку кресла в удобное положение и закрыл глаза. В салоне становилось всё тише и тише.

Настя и Дмитрий в своих креслах сели вполоборота друг к другу таким образом, что могли негромко говорить, не привлекая внимания соседей и, главное, её шефа, который, похоже, крепко спал.

– Расскажите мне о себе, – попросил её Дмитрий, – как случилось, что вы так хорошо говорите по-французски, куда вы направляетесь, и, вообще, кто вы, незнакомка?

Настя улыбнулась:

– Хорошо, но потом я попрошу вас сделать то же. Вы мне расскажите о своей жизни так же откровенно, как это сделаю я. Договорились?

– Конечно, Настя. Посудите сами, мы оба сейчас находимся в интересной ситуации, которая, если разобраться, складывается нечасто. Два человека встречаются в аэропорту в результате случайного стечения обстоятельств, которые судьба начала формировать не сегодня, не вчера, а, скорее всего, очень давно. Постепенно эта совокупность случайностей, назовём их положительными, привела к тому, что в настоящее время мы сидим рядом, и, не скрою, мне очень комфортно в вашем обществе, надеюсь, вам тоже. Мы можем откровенно поговорить о разных разностях, понимая, что через несколько часов та же судьба может развести нас на сотни, а то и тысячи километров, и нам уже никогда в этой жизни не суждено будет встретиться. Вы ведь не хотите спать?

– Нет, я не хочу спать. Скажите, Дмитрий, а что обязательно нужно будет судьбе сделать именно так, чтобы мы с вами уже никогда больше не встретились?

– Вовсе нет, это просто один из возможных вариантов дальнейшего развития событий, происходящих с нами здесь, в настоящее время. По крайней мере, так утверждают законы теории вероятностей, на которые я опираюсь в своей работе при решении некоторых специфических задач. Так что, мы имеем шанс поговорить откровенно в расчёте на то, что наши откровения останутся при нас и никогда не станут достоянием широкой публики.

Настя задумалась, бессознательно поглаживая ладонью спинку кресла. Дмитрий обратил внимание на изящную форму кисти её руки, на белизну кожи, матово отсвечивающей в призрачном свете ночников салона. Девушка была, безусловно, красива какой-то особой, неброской красотой. Наконец она, видимо, приняла решение и подняла глаза, глядя на него чуть снизу вверх:

– Хорошо, я думаю, мы можем поговорить откровенно. Собственно, почему бы и нет, тем более, что в моей жизни не было ничего экстраординарного, а мои мысли об окружающих меня людях, так же как и тайные желания, нельзя назвать дурными. По крайней мере, мне так кажется.

– Ну, вот и отлично, я весь внимание.

– Я родилась в Виннице, – начала Настя, – в семье преподавателей, оба были доцентами в местном аграрном университете. У нас была хорошая семья, но когда я окончила восьмой класс, родители вдруг расстались. Отец ушёл от нас к другой женщине. По моим книжным представлениям мама должна была страдать, но этого не случилось. Через несколько месяцев она вышла замуж, у меня появился отчим. А ещё через год мама родила сестричку, и всё внимание родителей оказалось направленным на неё.

Мой отец вскоре после развода переехал в другой город. Встречались мы с ним впоследствии крайне редко. Вначале я очень скучала по нему, но потом смирилась с его фактическим отсутствием. Так случилось, что близких друзей у меня не было, и вся моя жизнь оказалась сосредоточенной на школьных уроках и изучении французского языка. Дело в том, что соседкой на нашей лестничной площадке была древняя старушка с аристократическими корнями. Несмотря на возраст, она сохранила ясный ум и прекрасно говорила на трёх европейских языках, в том числе и на французском, звучание которого мне очень нравилось. Она охотно стала заниматься со мной.

Я читала французских писателей и поэтов в подлиннике, слушала песни на этом языке, сама старалась напевать их, отрабатывая произношение. К окончанию обучения в школе я уже довольно бегло говорила на языке Гюго и Мопассана, свободно читала и писала. Мне и в голову не могло прийти тогда, как сильно это увлечение изменит со временем мою дальнейшую жизнь.

Школу я окончила с золотой медалью и хотела продолжить учёбу в университете на факультете романских языков. Но мама неожиданно для всех уговорила меня поступить в аграрный университет, где она преподавала. Мне было непросто расстаться с давно вынашиваемой мечтой, но я не смогла отказать матери. Так я стала студенткой, выбрав лишённую какой бы то ни было романтики одну из технологических специальностей, связанных с переработкой сельскохозяйственной продукции.

Уже на первом курсе мне удалось получить от французского посольства свой первый грант. Благодаря этому, я всё лето провела на небольшой ферме, которая находилась на юго-западе Франции, где заработала неслабые трудовые мозоли, вскармливая телят, небольшие деньги, а заодно и существенно улучшила своё владение языком. Мой отчёт по результатам стажировки в посольстве получил высокую оценку и второй грант мне уже, по сути, достался автоматически. Я полгода провела в одном из аграрных университетов. Затем был ещё грант, и в итоге мне предложили работу во французской фирме, которая занималась производством и продажей вина. У нас в Украине были проблемы с трудоустройством, отношения с отчимом как-то не складывались, и я согласилась уехать в небольшой городок на юге Прованса.

Страны бывшего Союза представляли собой обширный рынок для сбыта французских вин, Я, естественно, хорошо знала русский язык, начала изучать китайский, который давался мне довольно легко, и, таким образом, вскоре стала незаменимым человеком при ведении практически всех торговых переговоров. Сейчас, кстати, мы с шефом летим с этой целью в Алматы, а оттуда буквально на следующий день отправляемся в Пекин, где фирма тоже имеет свои интересы.

С тех пор незаметно прошло восемь лет. За это время я получила французское гражданство, сохранив при этом украинское, купила небольшую квартиру в нашем городке, где живу и работаю по настоящий день. Такая вот краткая история моей жизни, Дмитрий. Как видите, ничего особенного. Теперь ваша очередь рассказать мне, чем вы занимаетесь.

В полумраке салона было видно, с каким неподдельным вниманием он слушал её, и это обстоятельство само по себе делало атмосферу разговора тёплой и доверительной.

– Да, конечно, я расскажу о себе, но только чуть позже, у нас достаточно для этого времени. Скажите, Настя, а как вообще там, во Франции, относятся к вам, не просто как к иностранке, а как к женщине, как к иммигрантке из славянской, да ещё бывшей советской, страны?

Настя пожала плечами:

– Сложный вопрос… У наших и французских женщин совершенно точно разная ментальность, по крайней мере у нас, в провинции. Они до сих пор так и не могут простить мне то, что я прихожу на работу, сделав макияж и надев туфли на высоких каблуках. Как вы догадываетесь, мой карьерный рост тоже никак не способствовал улучшению этих отношений.

Существует ли предвзятое отношение к особенностям вероисповедания? Скорее да, чем нет. Я думаю, что при прочих равных условиях работу быстрее получит мусульманин из Афганистана, чем славянин из Восточной Европы. Тем более, что этот мусульманин практически всегда имеет статус беженца в отличие от нашего славянина. Скажу вам откровенно, я вообще не понимаю, на чём основана избыточная любовь европейцев к детям Аллаха. Тем более, что практически всегда любовь эта носит односторонний характер.

– Ясно, – неопределённо протянул Дмитрий, – ну, хорошо, оставим в покое особенности мировосприятия европейцев вообще и французов в частности. То, что женская часть вашего городка реагирует на вас не лучшим образом, это понятно и, может быть, даже естественно. Но как складываются, если не секрет, ваши отношения с тамошними мужчинами? Вы ведь красивая и образованная молодая женщина, Настя, и, как мне кажется, они должны штабелями лежать у ваших ног. Скажите мне, что это не так, и я перестану уважать эту нацию.

Девушка коротко рассмеялась:

– Увы, Дмитрий, что-то не замечала я этих штабелей. Вы даже представить себе не можете, насколько бедна в этом отношении моя жизнь. За последние годы у меня, признаюсь, было несколько попыток завести близкое знакомство с молодыми людьми, но дальше робкого пожатия руки на прощанье у дома эти отношения так и не получили развития. Не знаю, что во мне не так и чем я отпугиваю мужчин. Вот вы, например, с вашим, я уверена, жизненным достаточным опытом можете сказать одинокой девушке, в чём её проблема?

Теперь рассмеялся Дмитрий:

– Успокойтесь, Настя, вы очень симпатичный человек. И с моим, как вы сказали, жизненным достаточным опытом я определённо могу сказать, что проблема, скорее, не в вас, а в тех, с кем вы пытались наладить близкие, скажем так, отношения. Я почему-то уверен, что вы попросту всегда были образованнее, умнее и тоньше ваших несостоявшихся партнёров. В этом, как мне кажется, и заключается причина вашего одиночества. Ну, и добавьте к сказанному всё-таки разную ментальность, как вы заметили, статус иммигранта, необходимость делать карьеру, что изначально предполагает почти полное отсутствие свободного времени. Вас устроит такой ответ на ваш вопрос?

Настя неуверенно пожала плечами:

– Может быть, вы правы… Может быть… Я как-то не думала об этом в таком смысле. Но, в любом случае, спасибо за такую оценку, которую вы дали малознакомой девушке, надеюсь, она соответствует действительности. Хотя, признаться, сейчас я начинаю понимать смысл фразы «горе от ума». В конце концов, так ли это хорошо, иметь избыток образования?

– О чём вы, Настя! Поверьте, не бывает избытка образования, бывает только его недостаток. Я фаталист и глубоко убеждён в том, что всё происходящее с нами в этой жизни, это ни что иное, как судьба, от которой ещё никому не удалось уйти. Глядя на вас, я почему-то уверен, что к вам это госпожа будет благосклонна, просто ваш звёздный час ещё не наступил. И не нужно торопить её, не делать суматошных движений, чтобы наспех не совершить ошибки, сожалеть о которой потом придётся всю оставшуюся жизнь.

Настя улыбнулась:

– Хорошо, вы убедили меня: я дождусь своего звёздного часа и надеюсь, что это случится не в глубокой старости. Но достаточно говорить обо мне, давайте послушаем вас, Дмитрий. Позвольте узнать девушке, кто вы, незнакомец, и чем занимаетесь в этой жизни?

В полумраке было видно, как он улыбнулся и начал свой рассказ:

– Дорогая Настя, в отличие от вас я родился на востоке нашей, не могу сказать благословенной, страны в небольшом шахтёрском городке, который носил имя французского коммуниста Мориса Тореза. Так что, у нас с вами, как видите, есть нечто общее, связанное со страной коньяков и шампанских вин. Впрочем, на этом сходство и заканчивается.

Я провёл полноценное детство и такую же юность в краю копров и терриконов, получил хорошее школьное образование и поступил в классический университет, который находился в большом городе на юге Украины. Там я стал изучать прикладную математику, справедливо полагая, что всегда найду применение полученным знаниям независимо от того, на какой объект они могут быть направлены. Если это вам интересно, то в качестве специализации я выбрал теорию вероятностей, тогда уже смутно подозревая, что окружающий нас мир существует благодаря отлично сбалансированной совокупности случайностей.

Я, так же, как и вы, окончил с отличием университет, после чего без проблем был принят в аспирантуру, в школу известного профессора, вам вряд ли что-то скажет его имя. Это был умнейший и образованнейший человек из всех, кого мне пришлось знать в моей уже достаточно длинной жизни. И в этом месте я признаюсь вам, Настя, что мне уже, увы, целых сорок три года. То есть, по сравнению с вами я стар и умудрён опытом.

– Не стоит преувеличивать, Дмитрий, – с улыбкой заметила девушка, – вы, на мой взгляд, находитесь в прекрасном возрасте и такой же форме.

– Спасибо, Настенька, вы пролили бальзам на моё сердце и я продолжу своё повествование с ещё большим энтузиазмом. Моя учёба в аспирантуре совпала со временем катастрофических перемен в жизни нашей страны: Союз нерушимый как-то мгновенно развалился, Украина стала независимой, жить в результате стало неизмеримо сложнее. Вы вряд ли помните эти годы, но я, уж поверьте, запомнил их надолго. Тогда, по сути, каждый выживал самостоятельно, государство сняло с себя всяческую ответственность за наше благополучие.

К этому времени я уже был женат, у нас подрастало двое совсем ещё маленьких детей: мальчик и девочка, которых нужно было кормить, одевать, учить. Жена работала учительницей русского языка в школе. Её зарплата была настолько мизерной, что об этом даже сейчас не хочется вспоминать. Да, признаться, и моё жалование тогда не очень отличалось в лучшую сторону. Слава Богу, наши родители вовремя побеспокоились, и мы имели трёхкомнатную кооперативную квартиру в одном из спальных районов города, так что проблема жилья отсутствовала.

Мне пришлось работать грузчиком на рынке, заниматься продажей различных материальных ценностей, участвовать в полукриминальных разборках, до тех пор, пока однажды в мою голову не пришла мысль открыть собственное предприятие по разработке программных продуктов. Учредителей фирмы было трое, своё детище мы назвали «Гроссби», полагая, что наша большая пчела со временем принесёт достаточно мёда для нормальной жизни. Я не стану утомлять вас описанием того, как непросто мы шли, годами отрабатывая технологию работ и способы взаимодействия с зарубежными партнёрами. Скажу только, что наши надежды полностью оправдались, и сейчас мы имеем серьёзную структуру, занимающуюся разработкой программ для управления предприятиями различной формы собственности.

За эти годы я защитил две диссертации, стал доктором наук и в настоящее время заведую кафедрой прикладной математики в том самом университете, куда поступил много лет назад. Наши дети незаметно выросли и, слава Богу, стали жить самостоятельной жизнью, отношения с женой столь же незаметно вошли в стадию ремиссии, и мы как-то одновременно пришли к выводу, что нам лучше пожить раздельно, не забывая о том, что у нас общие дети, а со временем, вероятно, появятся и общие внуки. Она выбрала себе для жизни наш загородный дом, а я остался жить в городской квартире. Жизнь вступила в новую фазу.

А сейчас, Настя, я лечу в алматинский университет в качестве приглашённого профессора, где буду читать лекции по избранным разделам математики. Такова, если коротко, моя жизнь. Как видите, в ней тоже не было ничего такого, что позволило бы отнести её к разряду выдающихся, так, ничего особенного. Я не утомил вас рассказом?

– Нет, я слушала с интересом. И, мне кажется, что вы напрасно оцениваете вашу жизнь, как скучную и заурядную. Я не ошибусь, если скажу, что в наше время немного найдётся успешных докторов наук, которые сумели найти своё место в новом непростом мире. Вы востребованы, сумели решить многие проблемы, ваше окружение, насколько я понимаю, комфортно и интересно. С моей, женской, точки зрения вы достойный и надёжный человек.

Дмитрий улыбнулся:

– Спасибо, Настя, за столь высокую оценку моего жизненного пути. Вы, наверное, правы: мне грех жаловаться. Просто, знаете, иногда хочется, чтобы произошло нечто необычное, хочется приключений, что ли, чего-то такого яркого, как это бывает только в кино. Сокровища поискать, что ли? Вам никогда не хотелось заняться поисками сокровищ или затерянных городов?

– Я вот думаю… Наверное, хотелось бы… Так что, если надумаете искать, скажем, клад Чингис-хана, а он находится, по слухам, где-то в казахских степях, сообщите мне и, возможно, я составлю вам компанию.

– Ну, разумеется, с вашим-то знанием китайского, а, скорее всего, именно на этом языке будет написана случайно обнаруженная мною на местном рынке старая рукопись, в которой говорится о точном месте захоронения великого монгола. Вы не устали?

– Да, есть немного, мы ведь уже почти сутки находимся в пути.

– Так вы устройтесь удобнее, можете взять меня под руку, вот так, и попытайтесь вздремнуть. В вашем юном возрасте, Настя, даже час сна вернёт вам силы.

Девушка улыбнулась:

– Спасибо за юный возраст, я, пожалуй, воспользуюсь вашим предложением. Нам уже с утра предстоят переговоры, не хотелось бы уснуть на них.

Дмитрий поднял ручку, разъединяющую кресла, она взяла под руку и почти мгновенно уснула, прижавшись к его плечу. От её волос исходил едва ощутимый запах лаванды. Теперь лишь негромкий гул работающих двигателей наполнял залитое неярким светом пространство салона.

Спустя какое-то время стюардесса попросила пассажиров поднять спинки кресел и застегнуть ремни безопасности. Авиалайнер готовился пойти на посадку. Дмитрий осторожно разбудил девушку. Она потёрла глаза, приходя в себя:

– Мы, что, садимся?

– Похоже, что да. Вам, Настя, удалось поспать чуть больше двух часов, но это был крепкий сон, так что на переговорах вы будете в норме.

– Спасибо, что были рядом.

– Не стоит благодарности. Давайте приготовимся к посадке.

Самолёт заложил вираж, сбрасывая скорость. В иллюминаторе проплыла панорама залитого огнями ночного города. Слегка заложило уши, лайнер направился к посадочной полосе и вскоре мягко покатился по бетону. Все, не сговариваясь, зааплодировали. Полёт был завершён.

Настя тронула его за руку:

– Знаете, у нас сегодня будет насыщенный день, и я не знаю, когда и где он завершится. Боюсь, вы правы в отношении того, что нам вряд ли придётся ещё увидеться.

Дмитрий достал визитку и незаметно передал её девушке:

– Настя, мы живём в эпоху коммуникаций, так что услышать и даже увидеть друг друга при желании мы сможем всегда. Здесь мой почтовый ящик, скайп и телефон. Осторожно, вас шеф зовёт.

Настя заговорила о чём-то по-французски со своим старшим коллегой. Самолёт остановился, и все начали готовиться покинуть салон. Дмитрий не стал ждать, когда соберутся его соседи. Он кивнул Насте, с удивлением отметил понимающую улыбку её шефа в свою сторону и направился к выходу. У транспортёра с багажом он видел, как Настя со спутником быстро получили чемоданы и пошли к стойке регистрации. Там их встретил респектабельного вида мужчина и провёл вне очереди. Уходя, Настя обернулась и помахала ему рукой. Дмитрий ответил ей тем же, сожалея, что эта девушка вот так быстро уходит из его жизни.

Его первый день оказался загруженным до предела. Регистрация, поселение, приём у ректора, встреча с коллегами на кафедре, а затем её продолжение в ресторане – всё это продолжалось до глубокой ночи. В гостиницу он вернулся часам к десяти. Дмитрий откровенно устал, принимая во внимание бессонную ночь и четырёхчасовую разницу во времени. Он принял душ, с облегчением лёг в прохладную чистоту постели и в этот момент услышал, как на его телефон пришло сообщение.

«Спасибо за чудесную ночь, – писала Настя, – мне никогда ещё не было так хорошо и свободно. Искренне надеюсь, что мы сможем когда-то продолжить наш диалог. Через четыре часа наш рейс в Пекин. Прошу вас, не пропадайте. До встречи. Настя.

P.S. Кстати, мне очень понравилась ваша идея в отношении сокровищ».

Далее следовал её почтовый ящик и номер телефона. Какое-то время Дмитрий лежал, непроизвольно улыбаясь, а потом словно провалился в пограничный мир сновидений.

Валерия

День уже клонился к закату, когда такси, обогнув ряд припаркованных машин, остановилось напротив входа в здание аэропорта. Водитель помог Валерии достать чемодан из багажника, и она, поднявшись по пологому пандусу, из июльской жары тут же окунулась в кондиционированную прохладу большого, залитого неоновым светом помещения. До отлёта ещё было почти два часа. Девушка зарегистрировала свой билет, сдала багаж и отправилась в кафе. За чашкой неплохого кофе можно было скоротать время, наблюдая за входящими и выходящими людьми.

Аэропорт, откуда Валерии предстоял длинный путь вначале до Киева, а затем до Лондона, был построен где-то в шестидесятых годах прошлого столетия и по тем временам являлся одним из крупнейших на юге Украины. В отличие от своих однотипных, лишённых уюта собратьев, он был построен продуманно и даже сейчас, спустя почти пятьдесят лет, выглядел достаточно хорошо. Хотя для расположенного рядом крупного индустриального города его возможностей уже явно недоставало. Аэропорту нужна была не просто реконструкция, а полная перестройка, что требовало значительных инвестиций.

Неделю назад Валерия сумела найти брешь в своём плотном расписании и впервые за последние двенадцать лет навестила родителей в селе, где родилась, окончила с отличием школу и откуда наивной девочкой приехала в город поступать в университет. Она отхлебнула горьковатый напиток и усмехнулась, вспомнив, какой страх ощутила, переступив первый раз порог приёмной комиссии. Ей повезло, что в этот момент за приёмом документов наблюдал директор института экономики. Увидев на редкость красивую, но совершенно растерянную девушку, он подошёл к ней, успокоил и помог выбрать в качестве специальности «менеджмент внешнеэкономической деятельности». Позже, когда она стала студенткой, тот же директор познакомил Валерию с проректором, который курировал международную деятельность университета. Они вместе сумели внушить девушке мысль о том, что главное в жизни это профессионализм, знание языков, хорошо поставленная цель и стремление достичь её во что бы то ни стало. Всё остальное – второстепенно. И тогда весь мир раскроет ей свои возможности.

Пять лет университетской жизни пролетели удивительно быстро и, как она теперь могла оценить, довольно продуктивно. За эти годы Валерия выучила три языка – английский, французский и испанский, не получила ни одной оценки ниже, чем «отлично», сумела трижды побывать на стажировках в лучших вузах Европы.

Свою магистерскую работу она защищала на английском языке в присутствии группы американских профессоров из университета Висконсина-Мадисона. После защиты, которая прошла блестяще, один из них предложил Валерии поступить к нему в аспирантуру на условиях получения стипендии вуза. Это было неожиданно и интересно. Она обещала подумать над этим предложением. А повод задуматься был серьёзный, поскольку вот уже полгода как девушка впервые была по-настоящему влюблена.

Лёшка появился в её хорошо организованной жизни неожиданно. После новогодних праздников Валерия возвращалась из дому, нагруженная, как обычно, продуктами. На выходе из здания вокзала в сутолоке она столкнулась с парнем и выронила одну из сумок. Симпатичный молодой человек извинился за собственную неловкость, помог ей сесть в трамвай и проводил до общежития. Оказалось, что он учится в том же университете, только на втором курсе факультета информационных технологий. Неожиданно для себя, девушка согласилась пойти с ним в кафе, где обычно собирались студенты окрестных вузов. Лёшка оказался начитанным и остроумным собеседником, с ним было удивительно легко. Расстались в этот день они, когда часы пробили двенадцать, а вахтёр пригрозил закрыть двери общежития.

И закрутилась в жизни Валерии карусель, именуемая любовь, со всеми сопутствующими ощущениями: со вкусом первых робких поцелуев, с замиранием сердца, когда под своей ладонью внезапно ощущаешь биение сердца другого человека и жар его упругого тела, с грустью коротких расставаний и нежностью встреч. Её налаженная система жизненных приоритетов неожиданно дала сбой, а время многократно ускорило свой бег.

Быстро пролетели зимние месяцы, затем так же незаметно прошла весна, и наступило лето. Подходило к концу обучение Валерии в университете. Так случилось, что за день до защиты её магистерской работы Лёшка на три месяца улетал в Штаты по программе «Work and Travel». В аэропорту, прощаясь, он вдруг сказал, что не может жить без неё, а по возвращении будет просить Валерию стать его женой. Она растерялась и не смогла ничего сказать в ответ. Он прикоснулся губами к её щеке, сказал, что будет звонить и ушёл на посадку. Она не спала всю ночь, ощущая, как сладко ноет сердце в предчувствии новой жизни. А на следующий день ей предложили аспирантуру в известном университете штата Висконсин, и Валерия обещала подумать.

Директор института экономики, сидя перед экраном компьютера, что-то сосредоточенно набирал. Увидев вошедшую в кабинет Валерию, он по лицу понял, что случилось нечто особенное, поскольку уже по опыту знал, как непросто поставить в тупик эту девушку с её сильным характером. Он приготовил им по чашке эспрессо и приготовился слушать. Валерия, чувствуя, как колючий комок подкатывает к горлу, рассказала ему о неожиданной дилемме, которая вдруг образовалась вчера.

Выслушав её, директор поднялся из-за стола и подошёл к окну. Старая липа, росшая неподалёку, образовывала сплошной зелёный занавес, за которым в летнюю жару в комнате всегда было свежо и уютно. Глядя на кружевное переплетение листьев, он некоторое время молчал, собираясь с мыслями, а потом негромко рассказал ей о том, что любовь – это не что иное, как свойственный молодости гормональный всплеск на фоне особого сочетания ментальных ощущений и зрительных образов. Таким образом природа как-бы подталкивает нас к продлению рода человеческого.

Пик влюблённости длится, по разным оценкам, от года до трёх лет, а затем идёт на спад, после чего это воспетое поэтами красивое чувство, в лучшем случае, перерождается в некие дружественные отношения, поддерживаемые заботой о детях и более или менее регулярным сексом, а в худшем – заканчивается плохо скрытым раздражением. При этом, увы, вероятнее всего второй вариант развития событий, поскольку социологические исследования показывают, что в настоящее время до девяноста процентов браков распадаются в первые десять лет, и, кстати, инициатива расторжения супружеских уз в семидесяти процентах случаев принадлежит женщинам.

«Такая вот печальная статистика, девочка моя, – сказал он, – а выбирать сейчас, как поступить в твоей непростой ситуации, тебе, извини, придётся самой, поскольку, какой бы я сейчас не дал совет, опираясь на собственный жизненный опыт, он со временем будет расценен тобою, как неверный».

Валерия ушла от директора института в ещё большей растерянности. Единственное, что вынесла она из состоявшегося разговора, так это то, что решение ей придётся выбирать самой, так же, как и со временем отвечать за его последствия. Вечером, лёжа на неразобраной постели, Валерия слушала, как кто-то упорно предлагает ей выйти в скайп. Она была уверена в том, что это Лёшка, но так и не подошла к компьютеру. В комнате было душно, слёзы скатывались по щекам к подушке, а в темноте настойчиво, чуть ли не до утра, звучал электронный голос бездушного аппарата.

Утром с тяжёлой после второй бессонной ночи головой Валерия пошла в университет и сказала профессору из штата Висконсин, что она согласна принять его предложение. Лето она провела в родном селе, где не было доступа в интернет и не работала мобильная связь, а в конце сентября улетела за океан.

С тех пор прошло двенадцать лет. Валерия успешно завершила обучение в аспирантуре, получила степень доктора философии, а всемирно известная фирма по производству спортивной одежды предложила ей вакантное место менеджера по продажам. Она с головой ушла в новую работу. Свободного времени практически не оставалось. Она всё реже вспоминала своего Лёшку и, наконец, наступило состояние, когда его образ стал расплывчатым и безбольно угнездился где-то на задворках памяти. Дышать вроде бы стало существенно легче.

Валерия легко шагала по ступеням карьеры и уже через пять лет заслуженно входила в пятёрку топ-менеджеров фирмы, филиалы и представительства которой были разбросаны по всему миру. Она приобрела себе квартиру вначале в Нью-Йорке, а затем и в хорошем районе Лондоне, жить и работать в котором ей нравилось гораздо больше, чем в Штатах. Она была уверена, что ещё год-другой и она возглавит местный филиал. Цель, которую она поставила перед собой в ту далёкую бессонную ночью, была практически достигнута.

Мужчины время от времени появлялись в её жизни, но надолго не задерживались. Боясь себе в этом признаться, Валерия каждого из них невольно сравнивала с тем весёлым парнем, который когда-то случайно вошёл в её жизнь и недолгая сумасшедшая любовь к которому, как ни странно, всё ещё жила где-то там, в подсознании, никак не желая умирать. Сравнение это всегда было не в их пользу.

Две недели дома у родителей пролетели удивительно быстро. Каждый день она порывалась отыскать Лёшку, но в итоге так и не решилась, понимая, что ей невозможно будет объяснить ему причину своего внезапного исчезновения. И вот сегодня она, слава Богу, улетает к той жизни, к которой так упорно стремилась, и которая уже стала ей привычной и необходимой.

Валерия взглянула на часы. До отлёта оставалось не более получаса. Она устала от однообразного сидения и решила немного пройтись по залу. Пассажиров, ожидающих свои рейсы, было немного. В углу помещения стоял выставочный образец мерседеса последней модели. Валерия любила эту марку автомобилей за их непревзойдённые качества и тот незаметный, но весомый, штрих, который они добавляли статусу их владельцев. Девушка подошла поближе к сверкающему лаком детищу немецких мастеров. Подсвеченная снизу машина, казалось, парила в воздухе. Валерия увлечённо изучала характеристики новой модели и вдруг услышала разговор за своей спиной. Говорили, судя по интонациям, молодые мужчина и женщина.

– Лёша, когда тебя ждать обратно?

– Я же говорил тебе, что через два-три дня буду дома. В Москве у меня немного дел.

– Ты не сердись на меня, я всё думаю о Пашеньке, он ведь очень привязан к тебе и скучает, когда ты уезжаешь.

– Прости, Лиза, я не хотел тебя обидеть, просто ты меня уже несколько раз спросила об одном и том же. Ты же знаешь, как я люблю нашего Пашку и сделаю всё, чтобы вырастить его здоровым человеком. Успокойся и держи себя в руках.

Валерия замерла. Голос говорившего мужчины очень напоминал Лёшкин. Она попыталась разглядеть его в зеркальной глади стёкол автомобиля, но контуры лица были размазаны, черты искажены и не поддавались идентификации. Валерия извлекла из сумки лёгкий шёлковый платок, повязала им голову, как делала это при езде в своём кабриолете, надела тёмные очки и медленно обошла мерседес. Здесь, в укрытии, она как-бы случайно подняла голову и обмерла. В пяти метрах от неё действительно стоял Лёшка.

Он изменился за эти годы, раздался в плечах, по-мужски похорошел, но это точно был он. Рядом с ним находилась невысокого роста молодая темноволосая женщина с короткой причёской и, держа его за руку, что-то говорила. Из-за машины было видно, как Лёшка внимательно слушал, как он улыбнулся и затем, наклонившись, поцеловал её, поднял сумку и неспешно отправился в сторону кафе. Собеседница проводила его взглядом, затем взглянула на часы и быстро пошла к выходу из зала.

Валерия отстранённо смотрела на Лёшку, который с чашкой кофе в руках сел спиной к ней за столик, стоявший у самого прохода, достал ноутбук и стал что-то рассматривать на экране, иногда касаясь клавиатуры. Она чувствовала, как гулко бьётся сердце в ставшей вдруг тесной груди, как бесконтрольно дрожат пальцы рук, и как ей вдруг стало жарко в кондиционированной прохладе помещения. Ей до боли захотелось подойти и просто прикоснуться к нему, ощутить его тепло, вдохнуть его полузабытый запах. Но она стояла, оцепенев, в своём укрытии и физически ощущала, как уходит время. А вскоре мягкий женский голос сообщил о том, что началась посадка на её рейс.

Валерия обошла автомобиль и медленно направилась к месту посадки. Проходя мимо Лёшки, она, пошатнувшись, как-бы случайно опёрлась на него.

– Sorry, ser, – сказала она, поправляя на плече сумку.

– О, madam, – произнёс он, глядя снизу вверх, – don't worry, it's okay.

– Thank you, and again, sorry, ser, – ответила она и быстро пошла к воротам таможенного досмотра.

Молодой человек в кафе напряжённо смотрел, как уходит молодая иностранка, только что случайно задевшая его, проходя мимо. Было в её фигуре и походке что-то волнующе знакомое. Спустя несколько минут он поднялся, оставив ноутбук на столе, и пошёл к тем же воротам, пытаясь лучше рассмотреть эту женщину. Ему было видно, как она шла к автобусу вслед за небольшой группой пассажиров, как вошла внутрь, и вскоре длинная полупустая машина медленно двинулась в сторону стоявших невдалеке лайнеров. Молодой человек вернулся в кафе, не понимая, что послужило причиной охватившей его грусти, допил свой остывший кофе и потом долго ещё, заложив руки за голову, смотрел в ту сторону, где совсем недавно стоял самолёт, в котором улетела девушка в тёмных очках и лиловом платке на голове.

Валерия бездумно сидела у иллюминатора, не замечая, как по её щекам скатываются слёзы.

– Простите, вам плохо? – встревожено обратилась к ней сидящая рядом пожилая женщина.

– Да, – ответила она, подумав, – мне очень плохо, но не беспокойтесь, я выдержу… У меня просто нет другого выхода.

Днепропетровск – Донецк, 13 марта 2012 года.

16. Стечение обстоятельств (Письмо шестнадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда! Как-то прежде мы говорили с Вами о сильном человеческом чувстве, именуемом «любовь». Красивое чувство, воспетое поэтами, писателями, художниками. Но в нашем полярном мире на каждый плюс приходится, по меньшей мере, один минус. Так и по отношению к любви существует её противоположность, не менее сильное чувство. Оно называется «ненависть» и ему, на мой взгляд, стоило бы уделить даже больше внимания, чем любви. Потому, что это – то же пламя, но только черного цвета: в нём сгорают скорее, чем в пламени любви. И одно, и другое чувство не проходит бесследно, оба они необратимо, каждое по своему, деформируют психику попавшего под их влияние человека.

Сейчас, находясь на отдыхе в Трускавце и глядя за окно на дождь, моросящий третий день подряд, я решил, дорогая Матильда, рассказать Вам одну историю.

Однажды мне пришлось лечь в больницу по прозаичному поводу апендэктомии. Рядом со мной в палате лежал человек, которого готовили к операции на остановленном сердце. Его одолевали дурные предчувствия, начало которым было положено в его тёмном прошлом, и он, скорее всего, под влиянием промедикацию поведал мне о некотором происшествии, случившемся с ним несколько лет назад. Это был рассказ о высшем уровне ненависти одного человека к другому, о ненависти, которая не только сжигает душу, но и, как следствие, разрушает тело. Избавиться от этой всепоглощающей страсти можно одним лишь способом: стерев её объект из собственной жизни.

Я, откровенно говоря, так и не понял, правда это была или вымысел одурманенного наркотиками человека, хотя и склоняюсь к первому предположению, поэтому мне пришлось несколько домыслить это повествование, перед тем, как изложить его Вам. Итак, вот эта история.

Да, кстати, небольшой постскриптум: мой сосед по больничной палате после операции так и не вышел из наркоза, упокой Господь его грешную душу.

Остерегайтесь гнева терпеливого человека.

Джон Драйден

Всё, так больше нельзя. Вчерашний случай переполнил чашу терпения. Такого унижения он, взрослый человек, никогда ещё не испытывал. В присутствии коллег, таких же взрослых людей, его публично растоптали, обвинив в безделье и неумении работать, чуть ли не в воровстве. При этом Шеф не стеснялся в выражениях. Сидящие за столом понимали, что это не более, чем стиль руководства: периодически показывать человеку, что его место рядом с урной, что его ценность иллюзорна, а сам он не более, чем пешка в чужой игре. Причём, такая пешка, которая никогда не станет ферзём, как бы ей этого не хотелось. Понимал и он, что происходящее не имеет никакого отношения к его профессиональным качествам, но всё равно на душе было крайне мерзко.

Подобные публичные сцены повторялись периодически, опуская очередную жертву до уровня бездомного пса. Под пресс воспитания поочерёдно попадали все члены высшего руководства Учреждения. Последнее же психологическое упражнение Шефа вызвало такой приступ ненависти, что он, втайне гордящийся своим самообладанием, впервые ощутил, как наливается чем-то горячим и готово разорваться его гулко бьющееся сердце. Он чуть было не сорвался тогда, но сумел вовремя взять себя в руки, сосредоточившись на странице ежедневника, покрытой замысловатой вязью разрастающегося фрактала. Впрочем, уже потом, в курилке, коллеги сказали, что держался он отменно. И, вообще, здоровье дороже: плюнь и разотри.

Но вот прошли сутки, другие, а плюнуть и растереть, как прежде, не получалось. Ему казалось, что все сотрудники знают о произошедшем. Знают о том, при каких обстоятельствах и каким образом их любимого руководителя смешали с грязью. Эта мысль занозой сидела в мыслях. Она не давала ему покоя ни днём, ни ночью, не позволяла нормально жить и работать. Черная ненависть, разжигаемая воображением, заполняла сознание. Внешне спокойный и выдержанный человек, изнутри он напоминал до предела растянутую пружину, готовую в любой момент лопнуть, и эта двойственность стоила ему огромных усилий при общении с подчинёнными. На фоне происходящего подскочило давление, разыгралась поджелудочная, замучили головные боли. Всё это вместе, если верить интернету, называлось депрессией, и с каждым днём её симптомы только усиливались.

Решение пришло очередной бессонной ночью внезапно, как озарение: его просто нужно стереть, то есть выделить и нажать клавишу «Васкspace». Навсегда убрать из этой реальности. Взволнованный, он присел в кровати, обхватив колени руками. Признаться, это была необычная идея, и её стоило основательно обдумать.

Со свойственной ему скрупулёзностью, перебрав множество вариантов, он через несколько дней пришёл к выводу, что это, пожалуй, единственно правильный подход к решению образовавшейся проблемы. При этом отпадала необходимость поступаться давно сформированными моральными установками, и, кроме того, появлялась реальная возможность оценить собственные мужские качества, ответить на незаслуженное унижение. Он не из тех людей, которые спешат подставить правую щеку, получив оплеуху по левой.

Иногда, задумываясь над собственными жизненными принципами, над их соответствием общепринятым нравственным критериям, он всё чаще приходил к выводу, что даже с поправкой на время не вписывается в среднестатистический образ русского интеллигента, каким тот представлен в классической литературе. Так, например, он никогда не испытывал чувства любви, привязанности или даже благодарности к родителям. Он просто, если в том возникала нужда, исполнял свой сыновний долг: обеспечивал быт, питание, лечение. Собственных детей и домашних животных у него никогда не было, и своё отношение к ним он не решался определить, но в любом случае это были не крайняя потребность в них и, тем более, не чувство необходимости в ком-то близком, кто тебя ждёт и бескорыстно любит.

Женщины занимали большое место в его жизни, что, вообще говоря, трудно было предположить в отношении столь мало эмоционального человека, каким он казался. Но это обстоятельство было сопряжено скорее с физиологической потребностью, отчасти с психологической разрядкой, но только не с тонкой материей любви, с возможностью любить и быть любимым. Поэтому, пройдя процедуру развода несколько лет назад, он не испытывал ни малейшего желания обрести радости семейной жизни ещё раз. Подруги же регулярно появлялись в его жизни и вовремя уходили, оставляя, как правило, тёплые воспоминания о себе.

Он никому не желал и, тем более, не делал целенаправленно зла, по возможности оказывал помощь тем, кто в ней нуждался, но вряд ли был способен принести себя в жертву ради кого либо, прекрасно осознавая пределы разумной благотворительности.

Не без любопытства перебирая особенности своей личности, он время от времени задавал себе вопрос: а хороший ли вообще он человек в общепринятом понимании этого определения? И беспристрастно оценив собственные достоинства и недостатки, всякий раз приходил к выводу, что по совокупности признаков на данном отрезке жизненного пути ответ на поставленный вопрос должен быть скорее положительным, чем отрицательным.

Крайний способ разрешения создавшейся ситуации требовал подведения под него некоторого философского обоснования. Рассуждая целенаправленно, он довольно легко пришёл к выводу, что каждый человек, если рассматривать его как модель сложной динамической системы, представляет собой некоторый черный ящик. В нём словно в матрёшке, одновременно присутствуют как-бы две личности: внешняя и внутренняя. Внешняя это та, которую окружающие видят ежедневно. Её действия, ограниченные общественным статусом и воспитанием, вполне понятны и прогнозируемы.

Внутренняя же, невидимая, о наличии которой не подозревает не только ближайшее окружение, но порой и сам её носитель, в условиях полной свободы выбора действий оценивает реальность и реагирует на неё чаще всего иначе, опираясь на свои представления о зле и добре. Обычно эта часть человеческой сущности находится в состоянии летаргии, и только чьё-то необычное вмешательство извне пробуждает её. И тогда из Зазеркалья на мгновение выглянет тот, второй, человек, и лучше бы нарушителю сна вовремя заметить этот взгляд и молча отступить в сторону. В противном случае никто не знает, каков будет итог этого пробуждения, когда оно произойдёт и во что выльется. Всё зависит от обстоятельств, как-бы случайно генерируемых свыше.

Не оставляя человеку выбора, именно они незаметно подготавливают как собственно ситуацию, так и любые ответные действия на неё, в том числе и такие крайние, как необходимость суицида или преднамеренного убийства. Да, нужно признать, что это очень плохое стечение обстоятельств, но не более того. Такова объективная реальность. И, в конце концов, под эту реальность всегда можно подвести соответствующее логическое обоснование, создать свой собственный кодекс поведения. Так осознанно или неосознанно поступают все, кого жизнь хотя бы раз поставила перед необходимостью нравственного выбора.

Теперь, встречаясь с Шефом на различного рода совещаниях, он мысленно проигрывал варианты будущих действий, ощущая своё превосходство перед этим человеком, которого судьба, словно издеваясь над здравым смыслом, забросила на такие высоты руководства, которые ему были явно не под силу. Слушая его риторику, специфические шутки, наблюдая за выражением лица, преисполненного чувства собственного величия, он мысленно усмехался: дорогого стоит вовремя полученная информация, но её запланированное отсутствие, пожалуй, даже более ценно.

Наблюдения показали, что Шеф покидал свой кабинет обычно ближе к девяти, а то и десяти часам вечера, когда в Учреждении уже не оставалось никого из сотрудников. И в этом тоже был глубокий умысел: всегда можно было для выяснения деталей псевдонеотложных дел найти дома кого-нибудь из руководителей подразделений, что-то выяснить, а заодно и дать понять, что все, включая собеседника, уже давно бездельничают и только он один продолжает трудиться. Таким образом, у человека в подсознании искусственно поддерживался комплекс вины.

Стереть человека из реальности можно разными способами. Это зависит от обстоятельств, наличия средств и особенностей психики Стирателя. Во всех отношениях проще всего это сделать дистанционно с помощью оружия, лучше огнестрельного, а оно, как нельзя кстати, было в наличии. Ещё в начале девяностых ему случайно предложили пистолет, две обоймы и пачку патронов к нему. Понимая, что совершает противоправное действие, он не удержался и купил его. Внутри каждого взрослого мужчины до самой смерти живёт мальчишка, глаза которого загораются при виде оружия.

Пистолет редкой системы ПБ имел встроенный глушитель, но для полного погашения звука на ствол навинчивался ещё один, дополнительный, что делало выстрел практически бесшумным. Он купил его, пристрелял в заброшенном карьере, прочувствовав отдачу при выстреле, и спрятал в тайнике, устроенном в подвале гаража. Там пистолет и лежал без употребления вот уже почти десять лет. Периодически он извлекал его из заключения, разбирал, смазывал, держал в руках, любуясь совершенным творением оружейников. После этой процедуры пистолет на долгое время опять возвращался в тайник. Таким образом, методы и средства решения проблемы имели место быть, как любил говаривать его учитель. Осталось разработать порядок действий, методику решения проблемы, привязав её к пространству и времени. Условно реализацию задуманного он стал называть коротким словом – Акция.

Корпуса Учреждения, соединённые переходами, закрывались обычно в восемнадцать часов. Пенсионного возраста дежурные мирно дремали на своих рабочих местах, и лишь видеокамеры системы слежения неустанно записывали всё происходящее на свои элементы памяти. Сосредоточены они были большей частью в главном корпусе в районе офиса Шефа. Случись чудо и камеры бы ослепли, никто так не узнал бы, что происходило ночью в помещениях и коридорах. Чудо же всегда можно было организовать.

Он долго подбирал ключи от различных помещений, через которые по плану пролегал его будущий маршрут к офису Шефа, в том числе и от двери черного входа. Неприметная внешне, она выходила практически на проспект и открывалась крайне редко. По этой причине ни с внутренней, ни с внешней стороны этот вход не охранялся.

Ключевое место в решении проблемы занимала организация алиби. Никто не должен был даже заподозрить его в причастности к будущей Акции. Он должен быть там, где возможно большее число по возможности не связанных друг с другом людей со стопроцентной вероятностью могло подтвердить его присутствие. Лучше всего для этой цели подходила квартира матери, жившей в одиночестве на жилмассиве Южный. Квартиру там он купил своим престарелым родителям несколько лет назад, когда ещё жив был отец. Помещение располагалось на втором этаже трёхэтажного кирпичного дома, населённого преимущественно такими же немолодыми людьми, доживающими свой век под общей крышей.

Убирали подъезд по очереди. Фактически же делал это он сам еженедельно, в любой из дней, когда выпадало свободное время. Обитатели площадки, а это были исключительно женщины, знали об этом и всегда, словно невзначай, выходили посмотреть на это интересное зрелище, а заодно и поздороваться с симпатичным соседом, аккуратно метущим веником изрядно замусоренную лестничную площадку. Обычно в такие дни он оставался ночевать у матери. Она по этому поводу готовила особый обед, звала соседок. Те охотно приходили пообщаться с молодым по их меркам мужчиной, попить чаю, одним словом, развлечься. Развлечение длилось час-другой, затем по причине слабости здоровья соседки расходились. Все жильцы дома, включая его мать, рано ложились спать. И это было очень удобно для реализации плана.

Он был готов к совершению Акции технически и психологически. Стоял ноябрь, темнело рано, дожди были обычным явлением. Он выбрал период, когда в соответствии со всеми прогнозами они должны были идти несколько дней подряд. Из разных источников стало также известно, что Шеф запланировал на вечер пятницы несколько встреч. После этого он в одиночестве будет подводить итог недели, делать звонки руководителям подразделений, уточнять график дежурств на выходные дни, раздавать последние указания. Как обычно, свой рабочий день он закончит часам к восьми-девяти, затем вызовет машину и уедет домой. Так было практически всегда, так, скорее всего, будет и сегодня. Он умышленно не ответил на звонок Шефа по прямому телефону перед уходом, поставил кабинет на сигнализацию, и, попрощавшись с максимально большим числом сослуживцев, включая вахтёра, сел в автомобиль и уехал к матери.

Машина осталась на платной стоянке, устроенной на территории бывшего стадиона ввиду полной ненадобности последнего для окрестного населения. Охранник охотно согласился почистить салон автомобиля к завтрашнему дню. Обменявшись несколькими фразами по поводу погоды и придя к общему мнению, что дожди уже всех достали, они расстались.

По дороге он зашёл в магазин, который располагался на первом этаже того же дома, где жила мать. Не спеша выбрал продукты, привычно пофлиртовал с симпатичной продавщицей и поднялся на второй этаж. Поцеловал мать, попил чаю с оладьями, переоделся и с веником в руках вышел на площадку. Всё проходило как обычно: поочерёдно открывались двери, старушки, улыбаясь, здоровались, интересовались, не женился ли, предлагали кандидатуры красивых и хозяйственных молодых женщин, живших в окрестных домах, он привычно отшучивался. Потом был душ, чаепитие, разговоры ни о чём.

Вполне ожидаемо на мобильник позвонил Шеф, говорил как обычно в режиме монолога, нервничал, что не мог найти его днём. Он с трудом убедил его в том, что был в лаборатории, которая располагалась в подвале, где не было связи. Кстати, вспомнив, предупредил, что Шефу во время его обеденного отсутствия звонили из Москвы по поводу совместного проекта и обещали перезвонить сегодня ещё раз на работу или домой часов в восемь вечера. В конце концов, как-то договорились и расстались почти мирно. К этому времени и соседки, получив заряд бодрости от общения, разошлись по своим квартирам. Сегодня они уснут быстро и будут спать долго, поскольку в чай он добавил лёгкое снотворное растительного происхождения, предварительно испытанное на себе. Успокоительный сбор действовал надёжно и мягко, не оставляя наутро никаких вторичных симптомов. Оставалось лишь чувство хорошо выспавшегося человека.

Дождавшись, когда уснула мать, он переоделся в невзрачную одежду серо-коричневых оттенков, сел перед зеркалом и достал из портфеля пакет с актёрским реквизитом. Когда-то они крепко выпили в компании артистов местного драматического театра, потом дурачились, надевая парики, наклеивая бороды, усы, на глазах превращаясь в совершенно иных людей. Кто-то в качестве прикола сунул часть реквизита ему в портфель, что обнаружилось уже только дома. Вначале была мысль вернуть всю эту бутафорию, но она так и не реализовалась: то забыл, то времени нет. Так случайные актёрские принадлежности и остался у него. Продумывая план Акции, он вспомнил о них, и сразу понял: это то, что нужно. Пока один человек под негласным присмотром соседок будет мирно спать в квартире матери, его никем не опознанный двойник сделает своё дело.

Он аккуратно наклеил седоватые усы, бороду, кустистые брови, надел парик. Из зеркала на него смотрел крепкий старик, которому уже давно перевалило за семьдесят. Он встал, походил перед зеркалом, отрабатывая соответствующую походку, слегка сутулясь и прихрамывая. Получилось очень похоже. В потрёпанную сумку, изъятую из хлама, накопившегося в гараже, легли черный мягкий спортивный костюм, кеды, перчатки – тонкие замшевые и хирургические, черная вязаная шапочка с прорезями для глаз, моток шнура, несколько бахил. Всё это про себя он называл комплектом ниндзя. На самом дне сумки разместились флакон специальной жидкости, использующейся для удаления ржавчины в замках, и завёрнутый в тряпки пистолет. Сверху он положил пакет дешёвых сосисок, булку серого хлеба, тюбик горчицы, бутылку кефира. Обычный ужин одинокого старика. Неопределённого цвета плащ и надвинутая на глаза мятая шляпа завершили антураж. Старик, устало глядевший на него из зеркала, был явно одинок, не ухожен и не внушал ни малейшего опасения.

Включив телевизор и подключённый к нему ноутбук для записи программы в его отсутствие, он усмехнулся своим мыслям, осторожно открыл дверь и вышел на площадку. В квартире остался гореть свет, звонок не работал по причине перегоревшего проводка, и никто не потревожит его в ближайшие два-три часа. Завтра, если понадобится, он починит его в присутствии одной из общительных соседок. Было около семи, в доме, населённом стариками, стояла тишина. Человек неслышно вышел из подъезда и растворился в дождливой темноте.

В маршрутке никто не обратил внимания на старика, тихо сидевшего на последнем ряду сидений. Вышел он минут через двадцать в центре города, пересел в трамвай и вскоре уже шел вдоль главного корпуса Учреждения. Дождь усиливался. Одинокие прохожие, скрываясь под зонтиками, спешили поскорее убраться прочь от этой сырости к теплу и уюту квартир. Убедившись, что позади него никого нет, он свернул влево и вскоре, невидимый со стороны проспекта, стоял в тени козырька перед дверью черного входа.

Достав из сумки флакон со специальной жидкостью, он несколько раз брызнул внутрь замочной скважины и на дверные петли. Ключ мягко провернулся, дверь бесшумно приоткрылась. Он быстрым движением расстелил внутри на полу полиэтиленовую плёнку, и, не раздумывая, шагнул на неё. Дверь за собой он закрыл, провернул и оставил ключ в замочной скважине. Перед ним был узкий коридор, слабо освещённый вдали светом сорока ваттной лампочки. Он быстро переоделся в костюм ниндзя, надел на кеды тканевые бахилы, сшитые собственноручно, перчатки, сунул пистолет за пояс и пошёл на свет лампочки. Часы показывали девятнадцать пятьдесят.

Дверь в секцию гидравлических машин открылась так же легко. Черной тенью проскользнув мимо застывших в сумраке лабораторных столов, он открыл ещё одну, выходящую в центральный коридор. Там, на расстоянии ста метров находился пост вахтёра. Он осторожно выглянул наружу. Тишину в здании нарушал лишь слабый звук работающего портативного телевизора. Оставив очередной ключ в двери, он плотно прикрыл её, и бесшумно скользнул вправо. Отсюда по переходам не представляло труда подняться на четвёртый этаж и через цепочку погружённых в темноту комнат попасть на другой лестничный пролёт, а уже по нему спуститься на третий этаж. Теперь он находился в пятидесяти метрах от помещений, где располагался офис Шефа.

Сегодня видеокамеры наблюдения не работали. Вставленное в розетку несложное устройство, схема которого нашлась на одном из сайтов, резко повысило напряжение в электрической сети этой части корпуса. В результате вышли из строя все телевизоры, холодильники и видеокамеры в районе офиса. Поскольку случилось это часа в четыре, ремонтные работы были назначены на понедельник.

Бесшумно, словно призрак, проник он в зал заседаний, а затем, прислушавшись к тому, что происходило за стеной, открыл предпоследнюю дверь. Она вела в комнату отдыха Шефа. В полной тишине в режиме ожидания слабо светился монитор компьютера. Он достал пистолет, навинтил внешний глушитель, снял с предохранителя. Цель его визита была рядом. Он слегка приоткрыл дверь, ведущую в кабинет. Шеф с кем-то говорил по телефону, сидя спиной к двери. Момент был самый благоприятный. Не раздумывая, он бесшумно подошёл к нему сзади. Тот что-то почувствовал, замер, и в этот миг он нажал на спуск. Пистолет фыркнул, голова Шефа дёрнулась, и грузное тело обмякло в кресле. Он подобрал гильзу и посмотрел на столик, где стояли телефонные аппараты. Пуля прошла навылет и застряла в одном из них. Он быстро отсоединил разбитый аппарат от проводов, забрал его с собой и покинул кабинет. Обратный путь забрал чуть более пяти минут. У выхода он сменил костюм ниндзя на стариковскую одежду, переобулся, свернул плёнку, закрыл за собой дверь и растворился в сплошной пелене дождя.

По пути домой в числе немногих пассажиров, вышедших на остановке перед мостом, последним был старик. Оставшись в одиночестве, он спустился к воде, наполнил сумку камнями, найденными на берегу, и, широко размахнувшись, бросил её в реку. На его глазах она ушла на дно. Вслед за ней последовал реквизит, телефонный аппарат, связка ключей, разобранное на части оружие и прочие детали, которые могли связать его с Акцией. Неподалёку от моста среди густых кустов он отыскал припрятанный заранее рюкзак, в котором находилась сухая одежда и дождевик. Здесь же, прикрытый ветками, лежал старый велосипед. Всё, что было на нём во время акции, он снял с себя, одел сменный комплект. Стариковский набор, как и наряд ниндзя, исчез в холодной воде реки. Набросив на себя дождевик, он сел на велосипед и по объездной заброшенной дороге двинулся к дому. Дождь едва моросил.

Минут через пятнадцать он был уже на месте. За шторами в большинстве окон дома горел свет. Лишь шелест изредка проносящихся по асфальту машин да звук дождя нарушал ночное безмолвие. В безлюдном подъезде он одел стандартные пластиковые бахилы на мокрую обувь и бесшумно поднялся в квартиру матери. Телефон лежал на тумбочке возле кровати. Сигнальная лампочка не мигала, это означало, что за это время ему никто не звонил. Судьба по-прежнему была на его стороне.

Мать спала хорошим глубоким сном. Он вымыл под краном ботинки, высушил их под феном вместе с намокшими под дождём джинсами. После выполнения всех заранее продуманных процедур, сел перед работающим телевизором, внимательно посмотрел запись передач на ноутбуке, после чего особым образом безвозвратно стёр всё записанное. Завтра он избавится и от компьютера. Кажется, все пункты задуманной им Акции были выполнены в полном объёме. Он налил коньяку в бокал, вдохнул аромат старого напитка и залпом выпил.

Сон не шёл к нему. Мысленно в очередной раз он анализировал все этапы проделанной работы, ошибки обнаружены не были. Хотя, в таких сложных операциях всегда есть какая-то доля неучтённых факторов, случайностей, и считать Акцию со сто процентной вероятностью удавшейся можно будет только по истечении некоторого времени.

Потягивая коньяк, он долго сидел в кресле, прислушиваясь к себе. Сознание не бунтовало по поводу новых ощущений. Это было неожиданно. Должны же быть хоть какие-то угрызения совести, все-таки полтора часа назад он стёр Шефа из этой реальности. Не каждый день такое случается, но совесть, как ни странно, молчала. Человек внутри него успокоился и, судя по всему, спал крепким сном. Он решил, что это результат, с одной стороны, глубокой подготовки, в процессе которой он свыкся с мыслью о неизбежном финале Акции, а, с другой – крайне низкой оценки нравственных качеств жертвы. Ненависть, искусственно подогреваемая воображением, выжгла все остальные чувства, оставив лишь удовлетворение от безупречно решённой сложной задачи.

Часов в одиннадцать, так и не дождавшись звонка дежурного, он разделся и лёг в постель. Сон пришёл внезапно, укутав уставший мозг спасительной пеленой промежуточного состояния.

Первый звонок раздался утром около восьми часов. Звонил первый зам, он то и сообщил невероятную новость: Шеф убит вчера вечером на рабочем месте выстрелом в затылок. Дежурный, сидевший в приёмной, боявшийся даже взгляда своего начальника, только после звонка его взволнованной жены рискнул обеспокоиться. Не дождавшись ответа на свой робкий стук в дверь, он просочился в кабинет и лишился дара речи от увиденного: Шеф, сгорбившись, неподвижно сидел в кресле. Подойдя ближе и присмотревшись, он с ужасом понял, что на затылке у того имеется аккуратное кровавое отверстие. Дежурный – полковник в отставке – сразу понял, что такая рана и жизнь – понятия несовместимые. Он позвонил куда нужно, и через час в кабинете и приёмной уже было полно людей в штатском. Шеф был далеко не последним человеком в городе, и его смерть, да ещё при таких обстоятельствах, обещала стать резонансным событием.

Руководство Учреждения было собрано в зале заседаний в девять утра. Сказать откровенно, Шефа не любили подчинённые любого ранга. Не любить-то не любили, в жизни бывает всякое, но так чтобы по этому поводу убить, это было слишком. Смерть всегда стирает острые грани, и ближайшее окружение Шефа находилось в состоянии растерянности. Все молча сидели на своих местах за овальным столом, ожидая, когда их вызовут к себе дознаватели, разместившиеся в соседних комнатах. Говорить не хотелось.

Его очередь пришла минут через сорок. Следователь, худой невзрачный молодой человек с остатками волос на голове, задал стандартные вопросы: где был вчера вечером, кто может подтвердить, какие отношения были с убитым, когда последний раз виделись, о чём говорили, что он думает по поводу произошедшего. В конце собеседования, так обтекаемо именовалась эта форма общения, он попросил не разглашать содержание разговора. На его вопрос, что уже известно, поморщившись, ответил, что, судя по почерку, работал профессионал, хотя и непонятно, кому настолько мог перейти дорогу директор никому ненужного Учреждения. А, впрочем, неисповедимы пути Господни в этом несовершенном мире. На этой минорной ноте они и расстались.

Человек, живущий у него внутри, с любопытством наблюдал за происходящим, ничем не выдавая себя.

Следствие длилось долго, всё больше заходя в тупик. Из этого тупика оно так и не вышло. Бывший первый зам как-то автоматически стал директором и это всех устроило. Невероятное происшествие удивительно быстро забылось, и жизнь Учреждения вяло потекла привычным руслом.

В середине декабря вдруг резко вернулось почти летнее тепло. Одним из таких тёплых дней на окраине города у реки сторонний наблюдатель мог видеть хорошо одетого мужчину средних лет. Он сидит на стволе поваленного ветром дерева и молча смотрит на колышущуюся под напором воды осоку. Ему хорошо, как не было уже многие годы. Всё было проделано безукоризненно и в целом, и в деталях. Сегодня, когда уже прошёл почти месяц со дня завершения Акции, об этом можно было говорить с уверенностью.

Он достаёт из кармана трубку, находит нужную фамилию и стирает её из памяти телефона. Больше никогда она не появится на экране. Её владелец сгорел в черном пламени им же порождённой ненависти.

Пройдёт ещё немного времени, и страсти окончательно утихнут, как быстро гаснут круги на поверхности пруда, заросшего ряской, от брошенного в воду камня. В окружающем его социуме незаметно сформируется новое равновесное состояние, более комфортное и разумное. Всё будет хорошо… Да, всё будет хорошо…

Только человек на берегу ещё не знает, что в абсолютно черной комнате, на задворках его сознания, навсегда станет светиться маленькая красная точка.

Такая вот история, моя дорогая Матильда. Её окончание Вам известно.

Трускавец, 19 ноября 2011 года

Остаюсь, как всегда, искренне Ваш А.Н.

17. Что кроется там, за поворотом (Письмо семнадцатое к несравненной Матильде)

Добрый день, дорогая Матильда! Я надеюсь, что он добрый, поскольку уверен, что смогу отправить это письмо сегодня, а через два-три дня Вы уж точно обнаружите его в своём почтовом ящике. Это, наверное, будет четверг или даже пятница, то есть лучшие дни недели, поскольку за ними следуют уикенд, как говорят англичане.

Со времени нашего последнего общения прошло не так много времени – месяц или два – и мне хотелось бы продолжить тему, начатую в предыдущем письме. Вы помните, вероятно, что она касалась чувства, противоположного любви. Оно называется ненависть и в его основе лежат разные причины, но основной из них, как мне показалось после долгих раздумий, является унижение, унижение чести и достоинства человека тем или иным путём.

И в этой связи мне припомнилось, как однажды случилось так, что у меня вскрыли и обокрали машину. Мне, конечно, было жаль имущества, которого я лишился в результате этой акции, но не это осталось в памяти. Я до сих пор не могу забыть того чувства, которое мне пришлось тогда испытать. Ощущение было такое, будто кто-то – наглый и грязный, смеясь, плюнул мне в душу. Мне долго потом в голову приходили разные мысли по поводу того, как бы я поступил, если бы мне довелось узнать, кто это сделал. Я даже впоследствии сочинил небольшую историю по этому поводу, которой и хочу поделиться с Вами. Надеюсь, она в какой-то мере развлечёт Вас. Вот она.

В условиях ограниченной видимости перед поворотом следует быть осторожным и сбросить скорость.

Руководство для автолюбителей

1

Часы на стене у стойки с книгами мягко пробили половину восьмого, и дежурная библиотекарь, аккуратно зевнув, нажала кнопку звонка. Негромкая мелодия поплыла по залу, призывая посетителей завершить работу, сдать книги и оставить помещение. Тишина библиотеки сразу же сменилась шумом отодвигаемых стульев и негромкими голосами уходящих людей. Игорь Сикорский нехотя оторвался от текста, сделал закладку из старого трамвайного билетика, который случайно завалялся в кармане джинсов, и отнёс книги в свою ячейку на стойке заказов. Завтра с утра он продолжит работу, а сегодня, увы, пора домой. Бабушка, небось, уже совсем изнервничалась, в очередной раз разогревая ужин. По давно устоявшейся традиции она вечером никогда не садилась за стол без него. Обычно Игорь предупреждал её о возможном опоздании, но сегодня было много звонков и батарейка в его телефоне окончательно села. Попросить же соседей об одолжении было как-то неловко.

На улице уже давно светили фонари, что, впрочем, было совсем не удивительно: через десять дней весь мир будет провожать старый и встречать новый год. Зима в очередной раз выдалась сравнительно тёплой и совершенно бесснежной, климат бесповоротно менялся в сторону потепления. Температура воздуха редко понижалась до минус пяти. Впрочем, в довольно тонкой куртке и без головного убора такую обстановку комфортной назвать было трудно.

Игорь, потирая озябшие руки, дождался, наконец, своей очереди и занял место в маршрутке. Её конечная остановка находилась метрах в ста пятидесяти от дома. Здесь на восьмом этаже проживали они с Варварой Ивановной, так звали его бабушку со стороны отца. Родители Игоря погибли в автокатастрофе, когда ему не было ещё и пяти лет. Тогда бабушка продала свой дом в Черкассах и переехала сюда, в Город, с тем, чтобы взять на себя воспитание внука.

Варвара Ивановна Сикорская, всю жизнь проработавшая в школе, где преподавала английский и французский языки, была неулыбчивой и властной женщиной. Стянутые на затылке в узел седые волосы, консервативный покрой платья, несколько отстранённое выражение лица создавали ей имидж человека, с которым недопустимы шутки любого рода. Она никогда не имела близких друзей, а с родственниками и соседями общалась только в случае крайней необходимости. Мало кто знал, что её родословная включала известные аристократические фамилии прошлого времени, потомки которых ныне были разбросаны по всему свету. То ли это обстоятельство, то ли попросту особенности характера привели к тому, что она, выйдя по молодости замуж, так и смогла сохранить семью. После инициированного ею развода Варвара Ивановна в одиночестве вырастила сына, и, так уж сложилось, вынуждена была воспитывать и оставшегося сиротой внука.

У неё имелись свои взгляды на процесс воспитания детей, в соответствии с которыми во главу угла были поставлены чувство долга, дисциплина и послушание. Таким образом, все шаги в жизни Игоря были продиктованы его бабушкой. В результате её внук к окончанию школы стал мастером спорта по плаванию, прекрасно говорил на трёх европейских языках, был начитан и при этом начисто лишён инициативы. Даже выбор специальности в университете был сделан Варварой Ивановной на основе глубокого изучения ею ситуации в области современных технологий. В его стенах в результате упорного труда он последовательно стал магистром, затем кандидатом, а к тридцати двум годам и доктором наук в довольно узкой и закрытой области IT-технологий – защиты информации в компьютерных сетях.

Последние месяцы бабушка упорно сводила все разговоры к тому, что она, увы, стареет – ей, слава Богу, уже слегка за восемьдесят – и её внук должен жениться. В глубине души Игоря раздражала эта тема их вечерних бесед за ужином. По устоявшейся привычке во всём подчиняться велению бабушки, он, с одной стороны, как-бы соглашался с её доводами, но, с другой, приводил весомый, с его точки зрения, аргумент, заключавшийся в том, что для этой процедуры требуется, как минимум, девушка. И не просто девушка, а любимая девушка, иначе такой союз, попросту говоря, аморален. А поскольку таковой в его окружении не наблюдалось, то, стало быть, все эти разговоры не имеют под собой основания.

Пожалуй, впервые почувствовав лёгкое сопротивление с его стороны, Варвара Ивановна только усилила давление на сознание своего взрослого внука. Она привела массу примеров того, что брак по любви крайне редко бывает успешным, что в таком важном деле, каким является создание семьи, не следует руководствоваться столь ненадёжной категорией, как чувства, а опираться нужно только лишь на холодный рассудок. «Пройдут годы, мой дорогой, – говорила она хорошо поставленным голосом школьного учителя со стажем, – и ты, приобретя жизненный опыт, а это есть не что иное, как совокупность совершённых тобою лично ошибок, поймёшь, насколько я была права. К сожалению, такое понимание чаще всего приходит слишком поздно.

Посмотри, интернет заполнен предложениями успешных, красивых и в то же время одиноких женщин. Им всем, как правило, есть, что рассказать о так называемой любви. Эти женщины точно знают, что им теперь, как и тебе, кстати, в этой жизни нужен, прежде всего, надёжный партнёр, с которым, не опасаясь за их будущее, имеет смысл завести детей и на которого можно было бы положиться в трудную минуту, а потом уже всё остальное. Подумай об этом хорошо».

Игорь слушал, обещал подумать и, сославшись на дела или усталость, уходил от дальнейшего разговора.

2

На предпоследней остановке вышли все пассажиры, и в салоне кроме Игоря оставалось ещё трое молодых парней на заднем сидении. Они были явно нетрезвы, говорили громко, перемежая речь матом, и вообще вели себя раздражающе. Не выдержав, он оглянулся на них. Его короткий взгляд не остался незамеченным, и сидевший вполоборота к нему парень с короткими волосами, выкрашенными в жёлтый цвет, серьгой в ухе и татуировкой на шее в виде иероглифа нагло произнёс:

– Ну, тебе чего, ботан? Чё ты зыришь, сука?

Игорь молча отвернулся, почувствов, как внутри горячей волной всколыхнулась сложная смесь растерянности и ненависти. Сзади трое принялись оживлённо обсуждать его сексуальную ориентацию. Это было невыносимо слушать. Водитель хранил молчание и в нарастающий инцидент не вмешивался, а сам он не знал, что следует предпринимать в таких случаях, не было соответствующего опыта. Слава Богу, маршрутка вскоре прибыла на конечную остановку, и Игорь, сидевший у самого выхода, с облегчением вышел на морозный воздух.

Единственный фонарь тускло освещал небольшую пустынную площадку. Игорь, делая вид, что не слышит реплик следующей за ним пьяной компании, ровным шагом направился к ближайшему дому, до которого было недалеко, метров пятьдесят. Вдруг сзади послышались торопливые шаги, переходящие на бег. Он хотел обернуться, но в этот момент сильный удар по голове вынудил его упасть на колени. Портфель выпал, подняв руки, Игорь пытался блокировать удары, сыпавшиеся на него со всех сторон, но вскоре почувствовал, как сознание начинает уплывать. В последний момент, перед тем, как погрузиться в пустоту, он сохранил в памяти ощущение холодной жёсткой земли под щекой и полный ненависти голос:

– Мочи его, Серый, пусть сдохнет, тварь!

К счастью, его обнаружили минут через пятнадцать пассажиры следующей маршрутки. Двое мужчин и женщина привели его в чувство, подняли на ноги. Кто-то вызвал милицию и скорую помощь. В салоне машины врач наложил Игорю повязку на голову, сделал какой-то укол и сказал, что, судя по реакции пострадавшего, не видит необходимости в его госпитализации. Молоденький лейтенант снял показания, уточнил, что пропало, кроме телефона и бумажника, и, прощаясь у подъезда, сказал, что это не первый случай в их районе. Какая-то группа подонков вот уже два месяца избивает и грабит случайных прохожих, а те даже приметы их боятся сообщить, не надеясь на защиту милиции.

– Вот и вы, молодой человек, говорите, что не помните, как они выглядели. Подумайте сами, как же мы найдём их при таком раскладе? Здесь мои координаты, – добавил он, протягивая визитку, – если вспомните что-то, позвоните.

Игорь поблагодарил лейтенанта и вошёл в подъезд своего дома.

Увидев его, бабушка ахнула:

– Боже мой, Игорь, что с тобой?

– Да, вот столкнулся с группой молодёжи неподалёку отсюда. Не волнуйся, бабушка, врач сказал, что ничего серьёзного для здоровья не видит.

– Как же так, тебя избили у самого дома, и куда же только смотрит милиция! Ты запомнил, сколько их было, и кто они?

– Да, бабушка, я видел, что их было трое, но кто они, я не знаю.

– По крайней мере, ты можешь, хотя бы, сказать: это были взрослые люди или подростки?

– Не знаю, думаю, что им лет по девятнадцать – двадцать…

– Да, это же дети ещё! И ты, взрослый и сильный мужчина, не смог с ними справиться? Нет, Игорь, всё-таки я неправильно тебя воспитала, не стать тебе хозяином в этой жизни.

– Ты правильно говоришь, бабушка, мне следовало бы заниматься боксом, а не плаванием, и работать грузчиком в порту. Тогда всё в моей жизни было бы иначе. Извини, я, пожалуй, лягу.

– Да-да, конечно, что это я совсем некстати со своей моралью. Может, что-нибудь съешь?

– Спасибо, бабушка, но лучше я лягу, ужасно болит голова.

Он мгновенно провалился в спасительный сон, видимо начала сказываться инъекция, сделанная в машине скорой помощи.

3

Проснулся Игорь рано, светящиеся стрелки часов показывали без четверти пять. Он поднялся на кровати и прислушался к ощущениям. Голова почти не болела, тренированные мышцы погасили часть ударов, и лишь ссадины на лице да рана в области головы отзывались болью при малейшем прикосновении. Игорь встал и пошёл в ванную. В глубине зеркала он видел своё лицо с багрово-синим кровоподтёком под левым глазом, обширной ссадиной на скуле и белой повязкой, над которой топорщились жёсткие от запёкшейся крови волосы. Вид был, что называется, непрезентабельный. Идти в таком состоянии на работу однозначно было нельзя.

Игорь умылся, почистил зубы и в кухонной тишине сварил себе кофе. Потягивая в одиночестве горячий напиток, он впервые, пожалуй, задумался о своём месте в этом мире, который оказался вдруг совсем не комфортным и не таким предсказуемым, каким был ещё до вчерашнего вечера. Вчера его, здорового, сильного и образованного человека, бесконечно унизили случайно встреченные подонки. И он, как мужчина, оказался совершенно несостоятельным. Даже сейчас, оценивая произошедшее, он ощущал чувство стыда за тот животный, парализующий сознание страх, который впервые ощутил тогда в маршрутке, за то, что даже не попытался оказать сопротивление трём нетрезвым пацанам, избивавшим его с непонятной ненавистью. Нет, что-то было не так в его жизни, и это следовало изменить, изменить быстро и эффективно, как это он делал всегда, поставив перед собой конкретную цель.

Профессиональная привычка к структуризации проблемы сработала и в этот раз. Игорь взял лист бумаги и написал вверху большими буквами слово «Жизнь», затем заключил его в овал, от которого направил вниз две стрелки. Они вели к двум новым овалам, расположенным на одном уровне. В правом он написал «Достоинство», в левом – «Унижение». Только так, следуя логике, можно было прожить жизнь. Либо с достоинством мужчины, который знает себе цену, либо будучи постоянно униженным человеком: в трамвае, на работе, в магазине, в семье. При этом не играет особой роли степень унижения, важно то, что она есть, и уже выработана устойчивая привычка не замечать её присутствия. Хотя, следует признать, что жизнь обычно не терпит крайностей, а истина всегда расположена где-то посередине. Реально качество жизни зависит от соотношения в ней тех же крайностей и способностей человека бороться с унижением, сохраняя тем самым личное достоинство.

Игорь долго смотрел на овал, внутри которого чёрным маркером было написано это ужасное слово – «Унижение». В голове так и не возникло ни одной конструктивной мысли, и тогда рядом он написал: «Обстоятельства» и «Личные качества». Пожалуй, оба эти понятия соответствовали и смыслу основного определения, и вчерашнему эпизоду. Впоследствии всё это следовало ещё не раз хорошо обдумать.

От овала, в котором было заключено слово «Достоинство», Игорь провёл несколько линий к расположенным ниже прямоугольникам. В них следовало поместить те категории, которые обеспечивали бы человеку достойную жизнь. Поочерёдно он стал записывать: «Воспитание», «Образование», «Физическая подготовка», «Личные качества». Подумав, он добавил ещё один прямоугольник, в который записал «Независимость». Рядом с категорией «Воспитание» Игорь поместил определение «Мужское» и поставил восклицательный знак.

Следующие две категории не потребовали уточнений: с образованием и физической подготовкой у него было всё в порядке, чего нельзя было сказать о личных качествах. Рядом после раздумий он заметил «Интеллигент», «Созидатель», «Воин». Возле последнего определения появилась заметка «Враги» со знаком вопроса. Сложнее было найти категории, обеспечивающие личную независимость, и, наконец, Игорь остановился на двух: «Иерархия» и «Деньги». У первой он поставил два знака вопроса.

Итак, три момента требовали тщательного анализа: что у него не так с воспитанием в себе мужских личных качеств, наличием или отсутствием врагов и личной независимостью?

Игорь начал в обратном порядке. Большую часть жизни, рассуждал он, мы проводим на работе, меньшую – дома. Личная независимость на службе определяется местом, которое человек занимает на иерархической лестнице. Чем более высокую ступень он занимает, тем выше уровень и качество поступающей к нему информации, тем больше людей, находящихся в подчинении, выполняют, если разобраться, его же волевые установки, позволяя тем самым ему избавиться от обязательной в любом деле рутинной работы и сосредоточиться на главном. Но, при этом и сам человек неизбежно попадает в тиски обстоятельств, с одной стороны, диктуемых свыше, а с другой, накладываемых ответственностью перед подчинёнными. Уместно ли в таком случае вообще говорить о личной независимости? Нужна ли ему лично такая жизнь? Непростые вопросы…

Но, если разобраться, зачем мы вообще ходим на службу? В идеале, для того, чтобы испытать удовольствие от самого процесса работы, от достигнутых результатов и, в конце концов, получить за это деньги – овеществлённый результат труда. И какой бы ни была интересной работа, но, если за неё не платят достаточно, рано или поздно она потеряет всякую привлекательность, поскольку не обеспечивает возможность существования человека, которому нужно есть, пить, одеваться, содержать семью. Ограничьте этого человека в деньгах, и вы тут же ограничите его свободу и одновременно усилите зависимость от работодателя.

К деньгам, следует заметить, Игорь относился весьма аккуратно. В силу глубины его познаний в области охраны информации в компьютерных системах, к нему ещё со студенческой скамьи часто обращались серьёзные люди за консультациями и хорошо платили за них. Это даже при небольшой зарплате научного работника позволяло, во-первых, не стесняться в расходах, а во-вторых, поместить остаток средств на депозиты, что приносило неплохой дополнительный доход. О нём не подозревала даже бабушка, уверенная, что государство по достоинству оплачивает то, чем занимается её высокообразованный внук.

Как-то Игорь прикинул, что если бы он лишился по каким-то причинам работы, наличие банковских вкладов и лежащих в глубине ящика письменного стола долларов позволило бы ему несколько лет существовать совершенно безбедно. Сейчас он по-новому обдумал эту ситуацию и дважды подчеркнул взятое в рамки слово «Деньги». К этому стоило вернуться позже на другой философской основе.

Игорь был уверен в том, что бабушке удалось вырастить из него интеллигентного человека, занятого, хотя и специфическим, но уж точно созидательным трудом. Однако, при этом он совершенно не находил в себе бойцовских качеств, позволяющих в любой ситуации сохранять собственное достоинство. У себя в отделе он всегда избегал конфликтных отношений, никогда не мог отказать кому бы то ни было в помощи решить очередную задачу, написать статью, съездить в совершенно бесполезную командировку. При этом большая часть бюджетной тематики, обеспечивающая зарплату всему коллективу, также висела на нём, и, собственно, выполнялась только благодаря ему лично и помощи небольшого окружения.

Вот и последние несколько месяцев он вынужден был выполнять работу, суть которой состояла, по сути, в написании диссертации своему непосредственному начальнику. Это было неправильно, у него было полно своих нерешённых задач, но найти в себе мужество сказать «нет» или «извини, я занят» как-то не доставало. Таким образом, вокруг было много приятелей, но не было ни близких друзей, ни явных или скрытых врагов. Лишь некая робкая тишь да благодать, скрывающая, по сути, отсутствие в человеке характера. Такую правду было грустно осознавать даже находясь наедине с собой.

Игорь допил остывший кофе и приготовил ещё одну порцию напитка, рассматривая дальше схему, нарисованную на стандартном листе бумаги для принтера. Что значит ситуация, при которой у человека нет врагов? Не смертельных, конечно, как это бывает в романах, а тех обычных, не вполне, скажем, расположенных к тебе людей, чьё желание надеть на тебя уздечку чужих забот сталкивается с нежеланием человека ощутить себя в качестве ездового животного.

Игорь вспомнил, как месяц назад его пригласила в ночной клуб новая сотрудница. Ирина только что окончила университет, была умна, изящна и красива какой-то просто невероятной, экзотической красотой. Он явно был интересен ей, и, узнав, что молодому доктору никогда не приходилось бывать на дискотеках, она предложила присоединиться к их компании. Но Игорю нужно было срочно дописать программу для одного из своих коллег, и он с сожалением отказался. Девушка была удивлена, услышав причину отказа. Она внимательно посмотрела на него, он отметил при этом, что ещё никогда не встречал таких прозрачных серых глаз, и сказала:

– Игорь Павлович, вы меня извините, ради Бога, если я по молодости лет изъяснюсь не достаточно деликатно, но, по-моему, на вас ездят все, у кого только появляется такое желание. Вам, что, своей работы мало? Зачем вы позволяете грузить вас чужими задачами? Знаете, это как-то не по-мужски, вот так отказать девушке, сославшись на пустяковую причину.

Она ушла, а Игорь даже спустя несколько недель после этого испытывал чувство неловкости, сталкиваясь в институте с девушкой по разным поводам. Ирина была ровна с ним, по необходимости обращалась за помощью, но огонёк интереса в её глазах угас, и она больше не предлагала встретиться вне рабочего времени.

Вывод из этого анализа напрашивался один: нельзя впредь позволять, кому бы то ни было, использовать его для решения посторонних проблем. Это может многим не понравиться и, прежде всего, непосредственному начальнику, который, кстати, лет десять назад был всего лишь его сокурсником. Хотя, следуя логике, ему лично кроме душевного дискомфорта это ничем не грозило: уж больно ценным и квалифицированным работником он был.

Возле категории «Враги» появилось слово «Недоброжелатели» и три жирных восклицательных знака. Он даже зачеркнул было слово «Враги», но, подумав, восстановил его. Те трое, что вчера избивали его, уж совершенно точно относились к их числу и поступать с ними нужно было так, как поступают с врагами. Этот инцидент совершенно точно нельзя оставлять безнаказанным, иначе чувство стыда и собственной неполноценности не позволят ему выйти из собственной квартиры. Следует хорошо продумать о том, как наказать этих подонков. В этом нет ничего сложного, просто следует хорошо спланировать эту операцию, найти их и наказать. В том, что он их отыщет, Игорь не сомневался. Уж больно приметной фигурой был тот парень с крашеными волосами, татуировкой и серьгой в ухе.

Подумав, Игорь решил, что сделанный выше вывод годится и в качестве одного из способов воспитания в себе мужских качеств. В целом, стратегия была определена, оставалось только претворить её в жизнь. Он знал, что это будет непросто. Непросто, но выполнимо. С этой мыслью он вернулся в свою комнату, лёг и крепко уснул.

4

Часы на стене пробили десять, когда Игоря разбудила трель телефона. Вначале он хотел не отвечать на звонок, но затем вспомнил, что собственный мобильник исчез и снял трубку. Звонил Вадим, его начальник отдела:

– Привет, Игорь, ты отчего это не берёшь мобильный?

– Привет, Вадим, не беру потому, что вчера, похоже, я где-то выронил его. Так что придётся покупать новый, я, кстати, давно уже хотел сменить его на хороший смартфон. Жаль только пропавшую базу данных.

– Да уж, как говорится, не бывает худа без добра. А почему ты дома в такое время? Что-то случилось? Ты ведь обещал нашу статью сегодня закончить.

– К сожалению, не получится. Я вынужден буду взять больничный: необходимо подлечить простуду. Ты скажи ребятам, чтобы в случае нужды звонили на мой домашний номер, хорошо?

– Хорошо, передам, конечно, но ты меня выбиваешь из графика.

Чувствовалось, что голос у Вадима стал напряжённым. Игорь подавил в себе голос совести и добавил:

– Это мелочи, Вадим, статья почти готова, я сброшу тебе её на почту, снабжу пояснениями, а ты без проблем доведёшь её до кондиции.

В трубке с минуту длилось молчание, а затем Вадим неохотно произнёс:

– Хорошо, отправляй, я попробую закончить её. Ты, кстати, долго собираешься болеть?

– Ты же знаешь, что такое грипп: лечи, не лечи, а неделю проваляться в постели придётся.

– Н-да, то есть, реально тебя следует ждать в отделе после только после Нового года?

– Скорее всего, так и будет, хотя, чем черт не шутит, может и раньше удастся выйти в свет.

– Хорошо бы… Ну, выздоравливай, ты же знаешь, мы тут без тебя, как без рук, а вернее, как без головы.

– Спасибо, Вадим, я буду стараться.

Против удивления, первая попытка сказать неправду, как и первый опыт отодвинуть на потом ненужную работу, прошли безболезненно.

За завтраком бабушка спросила Игоря, собирается ли он на службу.

– Нет, – спокойно ответил, – не собираюсь, ты же понимаешь, что я не могу появиться в институте в таком виде. Придётся неделю-другую побыть дома.

– Ну, вот и хорошо, заодно и хозяйством займёшься: кран в ванной подтекает, розетки в гостиной не работают. Я, кстати, давно уже говорю тебе об этом.

– Хорошо, я схожу на рынок, куплю всё необходимое и починю кран и розетки.

– А как же твоё лицо? Ты считаешь, что в таком виде можно показаться на улице?

– Ничего страшного, бабушка, я сниму бинт, наложу на ссадину тональный крем, надену тёмные очки, благо погода сегодня солнечная, и вряд ли кто обратит на меня внимание.

– Как знаешь, Игорь, хотя я на твоём месте день-другой не появлялась бы на людях.

Игорь перед выходом надел бейсболку с длинным козырьком, очки и ещё раз взглянул в зеркало. Вид у него был необычный, даже несколько таинственный, но вполне приемлемый для похода на рынок, который располагался метрах в пятистах от дома.

Он довольно быстро приобрёл всё необходимое для ремонта и уже собрался было уходить, когда его взгляд упал на необычный предмет в форме фонарика, лежавший на прилавке.

– Простите, а что это у вас? – спросил он у парня, торгующего электротоварами.

– Это, брат, только чисто между нами, полицейский электрошокер. И не смотри, что он китайский: слона вырубит, гарантирую. Бери, вечером без боязни будешь ходить куда угодно. Отличная вещь и стоит копейки.

Он назвал цену, которая действительно была вполне приемлемой. Игорь повертел в руках шокер, нажал на кнопку. Между контактами с характерным треском возник голубоватый разряд. Он подумал и решил, что в свете утренних размышлений стоит приобрести столь нужную в наше неспокойное время вещицу. В качестве бонуса продавец, оглядываясь по сторонам, предложил ему ещё и телескопическую дубинку.

– Классная вещь, брат, смотри: легко помещается в кармане, быстро приводится в боевое состояние. Тут, главное, не побояться нанести удар первым, решиться на это. Потом уже будет проще, это я тебе из собственного опыта говорю. Ты только потренируйся где-нибудь в укромном местечке: нанести хороший удар непросто.

Игорь купил и дубинку, рассудив, что в словах парня есть определённый резон. Основная проблема действительно была в том, хватит ли у него решимости нанести удар первым.

По дороге домой он обратил внимание на обилие машин, стоявших вокруг рынка, у подъездов домов, на площадках. Бабушка после трагических событий почти тридцатилетней давности категорически запретила Игорю даже думать о покупке автомобиля. Да, собственно, он и сам не видел необходимости в столь дорогостоящем приобретении, обходясь общественным транспортом, хотя, лет пять назад, подчинившись общему настроению в отделе, всё же окончил курсы и получил водительскую лицензию.

Сегодня, чиня розетки, он не мог избавиться от мысли, что автомобиль ему всё же необходим по разным причинам. Во-первых, он был, пожалуй, единственным человеком на работе, у которого отсутствовало современное средство передвижения в миллионном городе. Во-вторых, это избавляло от необходимости ездить в маршрутке, почти каждый раз получая очередную порцию негатива от общения с окружающим миром. И, в-третьих, было очевидно, что в наше время мужчина без собственного автомобиля не вполне воспринимается как таковой. Почему-то, размышляя об этом, вспомнилась Ирина и её реплика по поводу его отказа пойти с ней на дискотеку.

Подчиняясь привычке большую часть проблем решать с помощью интернета, Игорь ознакомился с состоянием дел на рынке средств личного транспорта, прочитал рекомендации опытных водителей и пришёл к выводу, что для начала не стоит покупать новый автомобиль. Лучше начать с покупки хорошей трёх– или даже пятилетней машины. Одна из крупных фирм, которая регулярно привлекала его в качестве эксперта в сфере защиты информации, имела собственный автосалон. В нём были выставлены как новые, так и подержанные автомобили. Игорь близко знал хозяина фирмы. Не откладывая дела в долгий ящик, он позвонил ему и изложил суть просьбы. Тот всё понял, пообещал подумать и сказал, что с ним свяжутся, а в случае покупки ему гарантирована полноценная новогодняя скидка.

Спустя час Игорю позвонил менеджер из салона и предложил приехать, чтобы на месте определиться с покупкой. Молодой человек спросил, какими деньгами он располагает, есть ли какие-то предпочтения, и показал несколько подходящих, на его взгляд, машин. Особое внимание он рекомендовал обратить на пятилетний Форестер.

– Прежде всего, это фактически кроссовер в самой полной комплектации. Единственной его владелицей была дама, и этим во многом объясняется просто идеальное состояние машины. Далее, автомобили этой марки характеризуются высокой надёжностью и повышенной проходимостью вследствие постоянного полного привода. И, наконец, обратите внимание на качество резины и пробег. Для такой машины неполные сорок тысяч, это всего лишь обкатка. Для вас со скидкой от шефа этот красавец обойдётся в семнадцать тысяч зелёных гринов. Что скажете? Кстати, если хотите, можем организовать тест-драйв.

Игорю понравилась ухоженная аккуратная машина. Подготовленный к продаже серебристый Форестер выглядел элегантно и неброско. Он посидел за рулём, затем под руководством техника прокатился по городу, привыкая к автоматической коробке передач, и, вернувшись, дал согласие на покупку. К вечеру в гараже, который пустовал все годы после гибели родителей, стоял его собственный автомобиль. Бабушке, которая практически не выходила на улицу, он не стал говорить об этом приобретении.

Уснул в этот день Игорь с новым ощущением собственной значимости.

5

Последующие три дня пролетели незаметно. Игорь вставал по привычке рано, делал хорошую силовую зарядку и шёл в гараж. Там он вначале практиковался в умении выхватить из кармана и нанести удар дубинкой, затем внимательно осматривал свой автомобиль и ехал к центру Города. Нужно было привыкнуть к обилию машин на дорогах, к пробкам и заторам, научиться не реагировать на сигналы нетерпеливых водителей сзади.

Каждый раз утром он приезжал к своему институту и наблюдал за тем, как его сослуживцы идут на работу. За тонированными стёклами сам он со стороны улицы не был виден. Дождавшись в очередной раз когда к зданию на своей красной «мазде» подъедет Ирина, он с интересом наблюдал за тем, как ловко она паркуется, как выходит из машины и, навесив на плечо сумку, идёт, чуть наклонив голову, ко входу в здание. По непонятной причине эта девушка интересовала его всё больше, хотя последнее время они практически не общались.

Поколесив без цели по городу, Игорь к обеду возвращался домой. На вопрос бабушки о том, где пропадает и чем занимается в утренние часы, он отвечал, что приводит в порядок гараж, в котором накопилось много ненужного хлама. Отчасти это соответствовало истине.

Сосед Игоря по площадке, которого он знал с детства, в арендованном школьном спортзале вёл секцию самообороны. На его вопрос, не сможет ли тот показать несколько приёмов, которые могли бы помочь ему постоять за себя в критической ситуации, немногословный бывший десантник внимательно оглядел его лицо, едва заметно усмехнулся и сказал, что этим можно будет заняться, но только после Нового года. А пока Игорю следовало регулярно делать определённые силовые упражнения, он показал какие, ежедневно совершать пробежки по часу и более, а также приобрести лёгкие боксёрские перчатки и тренировочный мешок.

– Подвесь его в гараже: дома он займёт слишком много места, а там будет в самый раз. Я потом поставлю тебе удар и покажу, какие серии нужно довести до автоматизма. Ты спортсмен и, насколько я знаю, хороший, у тебя быстро получится. Поработаешь в спарринге, и к лету, при сознательном подходе к этому делу с твоей стороны, я сделаю из тебя бойца.

На том и расстались. Игорь в тот же день купил всё, что рекомендовал ему будущий тренер, подвесил мешок в гараже и стал ждать первой тренировки.

Днём ему регулярно звонили сослуживцы, причём, не только по работе. Прежде всего, их интересовало его здоровье, поскольку никто в отделе не мог припомнить, чтобы Игорь когда-то болел. Это было приятно и ощутимо поднимало жизненный тонус, особенно после того, как однажды к обеду ему позвонила Ирина. Они довольно долго болтали ни о чём. Она посетовала на то, что по причине его болезни не с кем стало советоваться, он ответил, что она может звонить ему по этому поводу в любое время суток, она засмеялась и сказала, что самые необычные вопросы у неё созревают после полуночи, он пожаловался на то, как мучает его бессонница. Удивительно, насколько легко и даже остроумно можно говорить с человеком, когда тот находится на противоположном конце телефонного провода. В завершение Игорь сказал, что будет всегда рад услышать её голос, она рассмеялась, поблагодарила и повесила трубку.

Бабушка, услышав их разговор, поинтересовалась, кто был его собеседником. Игорь, зная её фишку в отношении женитьбы, ответил, что это была всего лишь сослуживица.

– Дорогой мой внук, со всего лишь сослуживицами таким тоном и так долго не разговаривают. Я хочу знать, кто она.

– Бабушка, – улыбнулся он, – я не понял твоего замечания в отношении тона. По-моему, это был самый обычный деловой разговор с сотрудницей, которая проявила сострадание к своему, слава Богу, не безнадёжно больному коллеге.

– И сколько же лет твоей коллеге?

– Где-то двадцать три, я думаю, или около того.

– Она красива, умна, хорошо воспитана?

– Бабушка, я не знаю её настолько хорошо, чтобы оценить уровень её воспитания. У нынешней молодёжи свои критерии оценки, даже я уже не всегда в состоянии их понять.

– Да, но ты же, слава Богу, не слеп, она красива?

– На этот вопрос я могу ответить только утвердительно: да, бабушка, она удивительно красива и, как ни странно, при этом ещё и умна.

– Спасибо за исчерпывающий ответ, Игорёша, теперь я могу быть спокойна за твоё будущее: у тебя наконец-то появится женщина.

– Бабушка, о чём ты говоришь, мы ведь едва знакомы с ней.

– Внук, поверь, я знаю, что говорю. Вспомнишь мои слова: пройдёт не более полугода и ты приведёшь её сюда, чтобы познакомить со своей престарелой родственницей. После этого я спокойно уйду из этого мира.

– Бабушка, я тебя умоляю, перестань меня пугать. Давай-ка лучше приступим к обеду. Что там у нас сегодня?

6

Близился Новый год. За три дня до этого события Игорь по просьбе бабушки вынужден был отправиться в универсам. На улице уже давно стемнело, но в магазине всё ещё было людно: чувствовалось приближение праздника. Он быстро по списку купил продукты и вышел на улицу.

Проходя мимо табачного киоска, Игорь мимолётом взглянул на группу молодых людей, покупающих сигареты, и что-то заставило его остановиться и отойти в тень. Он накинул капюшон куртки на голову и стал пристально всматриваться. Через минуту его сомнения развеялись. У киоска стояла та самая компания, с которой ему довелось встретиться неделю назад в маршрутке. Вот пламя зажигалки осветило лицо парня с серьгой в ухе, мелькнули светло-жёлтые волосы, характерный излом губ. Игорь, перемещаясь среди людей, входящих и выходящих из магазина, стал наблюдать за ними.

В этот вечер погода стояла просто отвратительная: дождь со снегом, ветер, слякоть под ногами. Он видел, как троица стала прощаться, и вскоре парень с серьгой в ухе, засунув руки в карманы куртки, направился вглубь массива. Игорь незаметно на расстоянии последовал за ним. Тот свернул в ближайшую арку и пошёл вдоль длинного дома, стоявшего во дворе. Вскоре он вошёл в третий подъезд, за ним с характерным шумом захлопнулась металлическая дверь с кодовым замком. Игорь постоял минут пятнадцать и решил, что парень, скорее всего, живёт здесь. Установить это более точно не составляло труда. Он развернулся и поспешил домой.

На следующий день утром Игорь припарковал машину таким образом, чтобы был виден интересующий его подъезд и стал ждать. За ночь слегка подморозило, стих ветер, и погода стояла вполне приемлемая. Парень с серьгой в ухе объявился только после десяти часов. В отцовский монокуляр с двадцатикратным увеличением хорошо было видно, как он закурил и стал говорить с кем-то по телефону. Минут через десять после этого к подъезду подкатил красный мотоцикл, парень надел шлем, сел сзади водителя, и они быстро тронулись с места, свернув в ближайшую арку. Когда Игорь подъехал, их уже не было видно. Он сделал выводы в отношении своего умения вести наружное наблюдение и поехал в город.

Спустя два часа Игорь поставил машину в гараж и, уже уходя, включил радио. Передавали городские новости. Ничего необычного, и он уже собирался выключить приёмник, когда последнее сообщение заставило его замереть. Диктор сообщала, что час назад было совершено дерзкое нападение на один из обменных пунктов в районе Берёзовского рынка. Убиты оба сотрудника, у которых были семьи и теперь остались сиротами маленькие дети, а также похищена крупная сумма денег. Грабители были в шлемах и скрылись на мотоцикле марки «Хонда» красного цвета. Всех, кто имеет информацию об этом, просят сообщить в милицию.

Девушка продиктовала номера милицейских телефонов, а также сообщила, что хозяева рынка объявили крупную награду тому, кто сможет вывести на след грабителей. Далее следовал номер контактного телефона. Игорь, подумав, записал его в недавно купленный смартфон. Те два парня утром тоже уехали на красном мотоцикле, он, правда, не был уверен, что это была «Хонда». И, в конце концов, мало ли в городе байков красного цвета, хотя, конечно, совпадение интересное.

На следующий день пошёл снег, которого ждали с таким нетерпением. Вернее, он стал падать ещё ночью, но всё никак не мог остановиться в своём стремлении создать настоящие новогодние декорации. Ветра не было, и крупные снежинки медленно опускались на застывшую землю, висли на деревьях, проводах. Машины, стоявшие во дворе, превратились в сугробы. Варваре Ивановне не спалось, и к своему пробуждению Игоря ждала на столе горка золотистых оладьев. Он с трудом подавил в себе желание поддаться на уговоры бабушки составить ей компанию за завтраком, оделся и вышел на улицу. Игорь обещал своему соседу, что утренняя пробежка станет отныне для него нормой жизни и старался держать слово.

Пробежав по обычному маршруту, он отклонился чуть в сторону и свернул к дому, где жил тот самый парень с тату на шее и серьгой в ухе. Выбежав из арки, он заметил знакомую фигуру, быстро удаляющуюся в сторону соседнего гаражного комплекса. Незаметно он стал следовать за парнем и в пелене падающего снега увидел, как тот свернул к недостроенному дому. Впрочем, определение «недостроенный» не совсем верно характеризовало состояние стройки.

Когда-то, лет двадцать назад, строители полностью соорудили подземную часть жилого дома, подвели все коммуникации и даже возвели первый этаж. После этого, видимо, финансирование объекта было остановлено и стройку заморозили. Но кто-то всё же имел дальние виды на эту высотку. По этой причине вход в подвал от набегов бомжей закрыли мощной металлической дверью, а вот возведённый из кирпича этаж уберечь не удалось, и предприимчивые люди за эти годы практически полностью разобрали его для собственных нужд.

Игорь, оставаясь незамеченным, видел, как парень подошёл к двери подвала, оглянулся по сторонам, повозился с замком и вошёл внутрь. Спустя короткое время, он вышел и направился в сторону расположенной за небольшим сквериком остановки. Там он сел в маршрутку, которая вскоре тронулась и исчезла в снежной пелене. Игорь подошёл к двери подвала. Он внимательно осмотрел замок, жевательной резинкой сделал слепок отверстия для ключа и отправился домой. Оладьи следует есть свежими, иначе теряется большая часть их прелести.

Интернет содержит много полезных сведений, в том числе и о том, как устроены дверные замки, каковы их достоинства и недостатки, а также, что делать несчастному домовладельцу, если ключи утеряны, а попасть внутрь очень хочется. Игорь был удивлён, насколько просто, оказывается, можно открыть практически любой серийно изготавливаемый замок. Для начала он решил попрактиковаться на собственной входной двери. В гараже был всё необходимое для слесарной и токарной работы. По сути дела его покойный отец в подвале соорудил неплохую мастерскую, что оказалось очень кстати в свете того, что Игорь задумал.

Спустя час в его руках была отмычка, с помощью которой он легко открыл дверь в собственную квартиру. Тот же интернет давал советы и о том, как усложнить несанкционированное проникновение в дом. К вечеру Игорь усовершенствовал замок входной двери и, соответственно, ключ, который мог открыть её. Теперь можно было не беспокоиться за сохранность жилища, за этим стояла гарантия того же интернета. Необычная работа неожиданно увлекла его. Уже ложась спать, он был практически уверен в том, что сумеет соорудить отмычку к замку двери подвала недостроенного дома. Интересно, зачем туда в такую рань шёл тот крашеный парень?

7

Утром сразу же после завтрака позвонила Ирина. Она поинтересовалась его самочувствием, и, между прочим, спросила, как он собирается провести Новый год. Игорь подсознательно ждал этого вопроса и в другое время рад был бы ему, но сейчас это сделать было невозможно по двум причинам. Во-первых, он никогда не оставлял бабушку одну в новогоднюю ночь. Варвара Ивановна была убеждена в том, что этот праздник является семейным, проводить его нужно дома, и этот вопрос никогда даже не обсуждался. А во-вторых, лицо всё ещё хранило следы происшествия недельной давности. Ссадина практически исчезла, рана на голове затянулась и была не видна, а вот синяк под глазом всё ещё выдавал истинную причину болезни. Появиться в таком виде перед девушкой и объяснять потом причину боевой раскраски ему не хотелось.

Игорь сослался на то, что всё ещё не вполне здоров, хотя и чувствует себя значительно лучше, но в совокупности с тем, что он обязан беспокоиться о бабушке, которой в этом году исполнится восемьдесят два года, вряд ли ему представится возможность встречать праздник вне дома. Жаль, ответила она, можно было бы оттянуться где-нибудь в ресторане или ночном клубе, сейчас везде полным-полно новогодних программ. Да, сказал он, ему тоже жаль, поскольку он всё ещё чувствует себя виноватым за тот месячной давности отказ составить ей компанию.

Это мелочи, не берите в голову, заметила девушка. Да, нет, Ира, не мелочи, ответил он, и добавил, что если она наберётся чуточку терпения, то он непременно загладит свою вину. Она усмехнулась на том конце провода и как-то необычно мягко сказала, что у него, скорее всего, появится такая возможность. И, кстати, он мог бы позвонить ей сегодня вечером, часов, например, в девять: можно было бы просто поболтать перед сном. Игорь почувствовал непривычный холодок где-то под ложечкой, сглотнул комок в горле и ответил, что непременно позвонит, пусть даже небо рухнет на землю. Он рассмеялась и положила трубку.

Всю первую часть дня Игорь провёл в гараже, вытачивая отмычки от двери в подвале недостроенного дома. Форма прорези для ключа говорила о многом, но, к сожалению, не обо всём. Если верить тому же интернету, то замок должен быть достаточно простым, двухригельным: такие обычно ставят на гаражные двери. Он провозился довольно долго. К полудню у него было три варианта отмычки, и в совокупности с набором надфилей, которыми он собирался подогнать их на месте, Игорь был уверен, что замок можно будет открыть.

В шесть часов вечера, когда на улице уже основательно стемнело, он вышел из дома. На нём была тёмная одежда, ботинки на толстой полиуретановой подошве и куртка с капюшоном, в левом кармане которой лежали отмычки, шокер, а в правом – телескопическая дубинка. Несколько дней практики в нанесении ударов, конечно, не могли пройти даром, но при этом Игорь понимал, насколько непросто будет ею воспользоваться. И всё же он решил, что дубинка не будет лишней в случае возникновения соответствующей ситуации. Какой могла быть эта ситуация, он даже думать не хотел.

За сутки погода резко изменилась. Подул юго-западный ветер и принёс совершенно ненужное тепло. Снег растаял буквально на глазах, везде видны были лужи, под ногами вне асфальта чавкала грязь. Игорь подумал, что это лучше, чем следы, оставленные на снегу. Подойдя к цоколю недостроенного дома, он тщательно вымыл в луже ботинки от налипшей грязи, огляделся и, убедившись, что в окрестности никого нет, быстро ступил в тень от козырька над подвальной дверью. Прислонившись спиной к двери, он ещё раз внимательно осмотрелся вокруг и надел на сапоги подобие грубых матерчатых бахил, над изготовлением которых вчера просидел до глубокой ночи. Предполагалось, что они сделают размытыми и не поддающимися идентификации его следы. Гулко и часто билось сердце, разгоняя по крови адреналин. Удивительно, но страха пока не было, были лишь до предела обострённые чувства да острое желание скорее закончить эти ночные приключения.

Дверь открылась со второй попытки. Замок, видимо, был хорошо смазан. Механизм бесшумно провернулся три раза, Игорь вошёл внутрь и запер за собой дверь. В подвале было тихо, пахло пылью, мочой и чем-то неопределённым. Он включил шокер в режиме фонарика. Яркий луч света выхватил из темноты неоштукатуренные стены, строительный мусор на полу, горку кирпичей в углу. В пыли отчётливо была видна протоптанная дорожка. Она вела влево и исчезала в одном из дверных проёмов. Осторожно ступая по её центру, стараясь не оставлять следов, Игорь двинулся внутрь.

Оказалось, что здесь под землёй находилось вполне пригодное для неприхотливого существования жильё. Расположение комнат полностью повторяло планировку этажей будущего дома. В одной из них он обнаружил шкаф, три дивана, у стен стояли электрические обогреватели. На столе виднелись микроволновая печь, чайник и бутылки с водой. Видимо, здесь имелась и электрическая проводка. Небольшая комната в тупике была отведена под туалет. Над глубокой ямой лежала плита перекрытия с отверстием посередине, над которым стоял унитаз и ведро с водой рядом с ним.

Игорь решил более тщательно осмотреть жилую комнату, но в это время со стороны входной двери задался шум голосов. Луч фонаря в чьих-то руках осветил дальний проём. Игорь, не раздумывая, сделал несколько шагов навстречу и быстро вошёл в одну из комнат. Внутри её оказался удобный выступ, за который он и спрятался, держа в руке электрошокер. Вот теперь-то ему стало по настоящему страшно: темнота, голоса, судя по всему, трёх человек, идущих рядом по коридору и полная неопределённость впереди. Он облизнул пересохшие губы и стал ждать.

Комната, оборудованная под жильё, находилась неподалёку от того места, где спрятался Игорь, и в гулкой тишине подвала ему хорошо было слышно о чём говорили пришедшие. Он уже не сомневался, что это была та самая компания, с которой он столкнулся неделю назад. Вскоре в дверной проём комнаты, где притаился Игорь, проник слабый, но ровный свет, и он понял, что пришедшие зажгли освещение. Он не ошибся, электричество к подвалу всё же было подведено.

– Чё будем делать, Серый? Может свалим, пока всё не утихнет?

– Может, пока не знаю, – Игорь решил, что этот голос принадлежит парню с серьгой в ухе, – хотя не думаю, что нас кто-то засёк: чисто сработали.

– Да вроде бы чисто, только я до сих пор не въеду: нахрена нужно было валить тех мужиков? Проблем у нас и без того немало.

– Так это ж Димон покрасовался, гангстер долбанный.

– А чё, – раздался голос третьего участника, – зато никто уже ничего не скажет и примет никому не сообщит. Пусть менты поищут, суки.

В говорившем Игорь узнал того парня, который тем злополучным вечером с такой ненавистью предлагал «мочить» его. Он осторожно выдохнул воздух и удобнее взял электрошокер.

– Ладно, проехали, давай разольём по-быстрому и я пойду, дома нужно быть паинькой, типа я добрый. А ты, Димон, всё же безбашенный. С одной стороны, это вроде бы и хорошо в нашем деле, но, с другой, иногда просто хочется пристрелить тебя и закопать поглубже, где-то здесь, в подвале.

– Ну, ты, Серый, даёшь, пристрелить… А кто тему нарисовал? Кто байк увёл? Бабла теперь вагон, это тебе не те копейки, что забирали у мужиков по вечерам. Это как, всё не в счёт?

– Да, ладно, не кипятись ты, давай-ка лучше выпьем за удачу.

Послышался звон стаканов, и затем наступила тишина. Вскоре донёсся запах сигарет и разговор продолжился.

– Малый, сделай нам по кофейку. Сейчас попьём горяченького и я уйду. Вы ещё можете покайфовать, но тоже недолго. Сейчас менты ко всем в этом районе пристают с проверкой, так что лучше не светиться попусту. Да, кстати, стволы почистите, один хрен ничем не заняты. Бабки без меня не трогайте, пусть пока полежат.

– Договорились, да, ты не бери в голову, Серый, всё будет путём.

– Дай-то Бог, пока удача на нашей стороне. Меня сейчас даже не столько менты беспокоят, сколько хозяева рынка. Там серьёзные мужики, не дай Бог, они как-то выйдут на нас, то порвут на британский флаг. Поэтому, может и стоит свалить куда-то, только причина должна быть серьёзной, не хухры-мухры, тут подумать надо. Ладно, пацаны, мне пора, предкам обещал сегодня появиться рано. Малый, дверь за мной закрой. Пока, Димон.

Вскоре послышались шаги, по коридору, судя по звукам, прошли двое. Спустя минуту обратно вернулся один человек.

– Чё, ушёл Серый?

– Ушёл.

– Это хорошо, что-то он сильно нервный сегодня.

– А ты, Димон, как я погляжу, очень спокойный. Отчего это, интересно? Опять какую-нибудь хрень задумал?

– А если и задумал, так что, ты остановишь?

– Да, нет, не парься. Только ты думай перед тем, как в очередную дурь вляпаться.

– А я, кстати, всегда думаю. Вот, к примеру, отчего это мы с тобой до сих пор не знаем, сколько бабла увели из обменника? Почему Серый не допускает нас к деньгам, а всегда сам всё считает? Думаешь, это правильно?

– Не знаю, только Серый не дурак, и ещё ни разу с его стороны подставы не было. Так что, Димон, не стоит волну гнать.

– А я и не гоню, просто хочу сейчас знать, сколько денег мы увели. Не вижу в этом ничего плохого: посмотрим, посчитаем и положим обратно. Что скажешь, Малый? Да, ты не жлобся, плесни нам ещё по чуть-чуть. Ну, вот, нормалёк, давай за удачу, как говорит Серый.

После короткого молчания тот, кого звали Малый, произнёс:

– А может не стоит пока трогать бабки? Серый же не велел…

– Да, ладно, «не велел» он… Иди, принеси портфель. Посчитаем и вернём, заодно и Серого проверим на вшивость. Дуй, говорю.

– Ну, хорошо, уговорил, сейчас принесу.

Вскоре в коридоре раздались шаги, и Игорь инстинктивно понял, что ведут они сюда, к нему. Он вжался в угол и замер. Предчувствия не обманули его. Луч фонарика осветил небольшое помещение и остановился на металлической бочке в углу. Вошедший подошёл, снял доски, лежащие сверху и наклонился, доставая что-то, лежащее на дне. В этот момент Игорь вдруг понял, что лучше случая ему не представится. Уже не размышляя, он сделал два шага вперёд и ткнул шокером поднимавшегося парня в основание черепа, одновременно зажав ему рот левой рукой и привлёкая к себе мгновенно обмякшее тело. Игорь осторожно положил его на пол, не раздумывая, вышел в коридор и направился к жилой комнате. С порога он увидел парня, сидящего за столом спиной к нему. Игорь шагнул вперёд и нанёс ему удар дубинкой, вложив в него все свои восемьдесят килограммов веса, как это делал, тренируясь в гараже. Удар пришёлся чуть ниже правого уха, и парень без звука рухнул со стула. Всё было проделано в течение минуты, не более.

Игорь сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая неистово бьющееся сердце, и только сейчас понял, что всё это короткое время не испытывал чувства страха. Просто было не до этого. Среди хлама, скопившегося в углу комнаты, он нашёл скоч, которым надёжно связал не приходящих в чувство парней. Того, из дальней комнаты, он перенёс сюда, в жилую, и теперь они оба лежали без движения перед ним на диванах. Подумав, он отрезал ещё две полоски скоча и заклеил ими глаза неподвижно лежащих парней. Неизвестно, какие обстоятельства возникнут в дальнейшем, а так будет надёжнее, не нужно, чтобы они видели его лицо. Он проверил пульс у обоих и убедился, что парни живы. Теперь нужно было думать, как быть с ними дальше.

Игорь сходил в ту комнату, где прятался всё это время, и извлёк из стоявшей в углу бочки объёмистый портфель. В нём находились два пистолета системы Макарова, один ТТ и две картонные упаковки патронов. Здесь же лежали и перевязанные резинками пачки денег. На первый взгляд, их действительно было немало. В ящике стола Игорь нашёл разнокалиберные кошельки, бумажники, несколько телефонов. Он решил, что это результат ночных нападений на случайных прохожих. Осторожно перебрав их, Игорь обнаружил, к своему немалому удивлению, собственный телефон и даже бумажник. Странно, но все бумаги, удостоверение и небольшое количество денег в нём оказались на месте. Он положил вновь обретённые вещи в карман и вернулся к парням. Пора было приводить их в чувство.

Игорь из стакана плеснул водой каждому из лежащих в лицо, похлопал по щекам, и вскоре они застонали, стали шевелиться и пытаться встать. Попытки оказались безуспешными, связаны оба были на совесть: Игорь не пожалел клейкой ленты.

– Не дёргайтесь понапрасну, – произнёс он негромко, – вы оба надёжно связаны, и я сейчас буду думать, как быть с вами дальше.

– Ты кто такой, сучара? Как ты попал сюда? Убью, тварь, – извиваясь в тщетной попытке освободиться, прохрипел тот, которого звали Димоном.

– Интересно, и как же ты это сделаешь? – усмехнулся Игорь.

– Развяжи руки, слышишь, кому говорю, развяжи руки, – не унимался тот.

– Я обдумаю ваше предложение, молодой человек, а пока советую и вам подумать над тем, что испытывали те люди, которых вы избивали и грабили по ночам. Почувствуйте, каково им было…

– Ты чё, поп? – перебил его Димон, – нехер нас учить жить, мы сами кого угодно научим. Ты скажи лучше, деньги нашёл?

– Конечно, и не только деньги, но, насколько я понимаю, и оружие, из которого были убиты сотрудники обменного пункта.

– Ясно, – чуть помедлив, продолжил Димон, но уже несколько иным тоном, – слушай, не знаю, кто ты, но давай договоримся: ты забираешь все бабки, уходишь, потом звонишь, я скажу кому, чтоб он пришёл и освободил нас. Так всем будет хорошо: и нам, и тебе. Ты столько денег в своей жизни ещё не видел, или я не прав?

– Да, – подал голос второй парень, – подумай, мы тебя никогда не сможем вычислить, ты нас забудешь, всем будет хорошо.

– Убедительно говорите, парни, но есть один нюанс: как всё же быть с теми, кого вы убили в обменнике? Кто будет воспитывать их детей? Как быть с теми, кого вы избивали и грабили по ночам? И дело даже не в отобранных телефонах и бумажниках, а в том унижении, которое испытали эти люди. Что скажите на это, парни?

Оба молчали, а затем Димон сквозь зубы процедил:

– Чё-то мне подсказывает, что ты из их числа. Я прав? Ты такой же лошара, как и они?

Игорь почувствовал, как внутри начинает разгораться пламя ненависти, угасшее было во время последних событий. Он молча, не реагируя на сказанное, достал из ящика стола один из лежащих там телефонов и набрал номер хозяев Берёзовского рынка.

– Слушаю, – раздалось в трубке, – говорите, я слушаю вас.

– Добрый вечер. Скажите, вас всё ещё интересует информация об ограблении обменного пункта?

– Да, конечно интересует. Говорите, что вам известно.

Игорь подробно рассказал, где находится цоколь недостроенного дома.

– Дверь в подвал будет незаперта, внутри вы найдёте двух связанных парней, деньги и оружие. Всё остальное, я думаю, они расскажут вам при личной встрече. Прощайте, полагаю, что этой информации для вас будет достаточно.

– Погодите, а как вас можно будет найти? Вам ведь положена хорошая награда.

– Спасибо, отдайте эти деньги семьям ваших погибших сотрудников. Думаю, они им пригодятся.

Он выключил телефон и оставил его на столе.

– Всё слышали, разбойнички? Подумайте о своей впустую прожитой жизни, у вас ещё есть немного времени. За сим, как говаривали в старину, прощайте, господа, надеюсь, что никогда не увижу вас больше в этой жизни.

Игорь вышел из комнаты, и уже у выхода, подкладывая под дверь кирпич, чтобы она случайно не захлопнулась, услышал сзади нечеловеческий, звериный вой. Ему не было жаль тех двоих, оставленных в подвале, они сами выбрали свою дорогу и сами дошли до её конца.

Порывы тёплого и влажного ветра были настоль сильными, что он вынужден был наклоняться вперёд и придерживать капюшон куртки. Уже завернув за угол дома, он обернулся и увидел, как к цоколю недостроенного дома, освещая дорогу одними лишь подфарниками, подъехали два черных джипа. «Быстро отреагировали», – подумал он – «и это хорошо, теперь по вечерам снова можно будет спокойно выходить на улицу».

Ему давно уже следовало быть дома, бабушка, наверное, заждалась его к ужину. Они неспеша станут пить чай перед телевизором, а в девять часов он закроет дверь в свою комнату и позвонит девушке, которая сказала, что будет ждать его звонка. Потом наступит Новый год, после которого все люди бессознательно начнут писать очередную главу собственной жизни, и ему тоже не стать исключением. Спустя пару дней они встретятся с Ириной, и он непременно исправит свою ошибку, пригласив её куда-нибудь провести рождественскую ночь. И пусть она сама решит как это лучше сделать: в компании или, всё-таки, вдвоём и больше никого.

Как всегда, с нетерпением буду ждать Вашего отзыва на прочитанное.

13 мая 2013 года, Днепропетровск

Ваш неизменный почитатель А.Н.

18. Бомж и Миротворец (Письмо восемнадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, спасибо за Ваше очередное послание. Как всегда был рад получит его и узнать, что Вы здоровы и в Вашей жизни нет омрачающих моментов. У меня в последнее время было много работы. С одной стороны, это радует, поскольку по натуре я трудоголик, а с другой – огорчает по той причине, что я не могу выкроить время, чтобы написать Вам очередное повествование, которое мы могли бы впоследствии обсудить.

В наших письмах мы касаемся разных тем: Любовь и Ненависть, Природа и Человек, Прошлое и Будущее, особенности нашей жизни в Настоящем. Скажите, а что Вы думаете о Благодарности и Неблагодарности, о Наказании и Безнаказанности, о роли Провидения в судьбе человека? В данном контексте под категорией «провидение» я имею ввиду те Высшие силы, что регулируют соотношение между Преступлением и Наказанием, внося тем самым порядок в наш мир, всеми силами стремящийся к состоянию Хаоса.

Я попытался передать своё отношение к сказанному в небольшой повести, которую и хочу предложить Вашему вниманию.

Как всегда, с нетерпением жду письма.

Искренне Ваш А.Н.

Бомж – это по терминологии советской милиции человек Без Определённого Места Жительства. Редкое явление в те далёкие годы, сейчас, в условиях стремительных перемен к лучшему, бомжи представляют десятки, если не сотни, тысяч брошенных на произвол судьбы изгоев общества: детей, взрослых, стариков. Их нельзя отнести к маргиналам, поскольку они незаметно образовали особый социальный слой. О них пишут статьи, диссертации, снимают фильмы. Без них уже немыслима наша действительность.

Из наблюдений

«Бог создал людей разными, но Кольт уравнял их шансы» – так говорили о легендарном револьвере ХIХ века Сolt Peacemaker.

Википедия

1

Анатолий Кравченко, которого в спортивных кругах и среди друзей когда-то больше знали под именем Крава, в настоящее время по стечению обстоятельств относился к категории людей без определённого места жительства. Вот уже больше года он, имея при себе одну лишь сумку с необходимым минимумом вещей, скитался по подвалам, подлежащим сносу зданиям, теплотрассам и иным, казалось бы, не приспособленным для проживания человека местам. Пил, ел и надевал на себя то, что совсем ещё недавно считал уделом нищих. За это время жизнь научила его иначе смотреть на венец творения природы, каким всегда был в его глазах homo sapiens, а заодно и внесла коррекцию в такие базовые понятия, как мораль и совесть.

Анатолий пережил две нелёгкие зимы, научился добывать еду, находить ночлег и показывать в случае необходимости зубы. В среде, куда он попал, человек совестливый и деликатный попросту опустился бы на самое дно современного общества, не вписавшись в эту деформированную систему социальных отношений.

Будучи человеком наблюдательным, Крава внимательно анализировал окружающий его контингент бездомных людей. Это было весьма любопытный паноптикум. И как в каждом коллективе, объединённом некоторыми общими обстоятельствами и общей философией, в нём стихийно устанавливалась иерархия, что в свою очередь вело к выработке определённых правил поведения, которые, впрочем, при необходимости легко нарушались теми же, кто их устанавливал.

Достаточно условно бомжей можно было разделить на несколько категорий.

К низшей по степени бесправия относились те бесповоротно опустившиеся люди, которые совершенно не следили за собственной гигиеной, питались тем, что с отвращением ели уличные псы, а глоток дешёвого алкоголя для них был пределом мечтаний и вершиной блаженства. Их презирали даже в своей среде, они всегда размещались отдельно от всех, на расстоянии, поскольку просто невозможно было выдержать тяжёлый запах человека, давно забывшего о том, что такое вода и мыло.

Следующими за ними шла интеллигенция. Её представителей без нужды не трогали, порой даже уважали за избыток знаний, но не ценили, как людей пустых, обычно безвольных, не умеющих постоять за себя. Они по разным причинам лишились жилья и общественного статуса. Одни из них из-за банального пьянства продали свои квартиры за бесценок шустрым риэлторам. Другие ушли с гордо поднятой головой, добровольно уступив свои апартаменты неверным жёнам или подругам, которые в эпоху развивающегося капитализма сумели найти себе более приспособленных к жизни партнеров. Третьи попали сюда по неосторожности, одолжив деньги под залог квартиры у банков или бандитов, что, в принципе, было одно и то же. Четвёртых попросту выгнали на произвол судьбы родственники, и так далее. Социологи, наверное, могли бы разнообразить и продолжить эту классификацию.

Существенно более высокий статус имели представители рабочих профессий. Обладая практическим умом, они обычно умели за себя постоять, находили общий язык и места, где можно было заработать деньги. Многие из них, будучи ещё достаточно молодыми, не теряли надежды вернуться к нормальному образу жизни.

И, наконец, на вершине иерархии находились те, кто был сильнее, умнее и жёстче остальных. Это могли быть откинувшиеся зэки, которые, выйдя на долгожданную свободу, вдруг обнаружили, что их здесь не ждали, а принадлежавшее им жильё давно уже продано. Это, в конце концов, мог быть любой не обременённый моральными узами человек, сумевший подчинить собственной воле пёстрый контингент опустившихся людей. Таких было немного, обычно они были сплочены вокруг какого-то одного лидера. У них имелась связь с внешним миром, и эти люди могли заставить коллектив целенаправленно работать за одну лишь пищу, выполняя разные работы, например, сортировку мусора на городской свалке. Отобранный материал шёл на продажу. У этих людей имелись деньги, а, возможно, и не только деньги, но и собственные квартиры. Это просто был такой особый вид бизнеса.

Основной же контингент бомжей, как и в обычной жизни, состоял из ведомых людей, которые по разным причинам были выброшены на обочину жизни. Когда-то неплохие в принципе люди, попавшие в силки обстоятельств, легко поддавались чужому влиянию, боялись грубой силы и не видели выхода из создавшейся ситуации. Ими легко было управлять.

Существовала ещё одна небольшая группа бездомных, которая не вписывалась ни в одну из описанных выше категорий. Эти люди стояли как-бы в стороне от остальных. Они обычно были молоды, сильны физически, чаще всего образованы, и не стремились занять господствующее положение в коллективе. Они жили как-бы сами по себе. В их душах горел скрытый огонь неистребимого желания устранить ту несправедливость, которую проявило к ним общество. Их знали, уважали и не трогали. Они тоже не вмешивались в дела бомжей, руководимых своей верхушкой. Кравченко-Крава принадлежал именно к этой малочисленной группе людей.

2

Анатолий лишился жилья по неосторожности. Ему было тогда чуть за тридцать. Его родители позаботились о том, чтобы дать сыну всестороннее образование. К этому времени он уже получил учёную степень, работал преподавателем в одном из вузов города, свободно владел английским и испанским языками. Но кроме этих, вне всякого сомнения, полезных знаний и умений, Анатолий имел мастерский разряд по боксу в полутяжёлом весе. А ещё, однажды в бытность свою студентом, он, руководствуясь непонятным для окружающих порывом, совершил поступок. Тогда Крава неожиданно прервал учёбу в университете и провёл два года в армейском спецназе, где его обучили множеству полезных в этой непростой жизни вещам.

Искусство ведения рукопашного боя Анатолий Кравченко постигал с особым удовольствием. У него явно была предрасположенность к этому удивительному порождению человеческой культуры. Командир части не один раз предлагал ему остаться на контрактной службе, но Толя в итоге отказался и вернулся на гражданку, к её разноцветным проблемам и соблазнам.

Два года назад случилось так, что его родители погибли в автокатастрофе. С тех пор он жил один в роскошной четырехкомнатной квартире, расположенной на третьем этаже в доме, который стоял у самого парка на тихой улочке в центре города. Риэлторы всех мастей постоянно одолевали его предложениями продать или выгодно разменять квартиру. Нескольких особенно настырных пришлось даже спустить по лестнице, что при росте Анатолия в сто восемьдесят пять сантиметров и его бойцовских навыках, оттачиваемых с детства, было, в общем, несложно. После этого поток надоедливых посетителей резко иссяк, но не убыл, как того хотелось бы.

Зарплата преподавателя была небольшой. Она, если говорить откровенно, была сравнима с зарплатой уборщицы в хорошем офисе, и её едва хватало на то, чтобы оплачивать жильё, коммунальные услуги и хоть как-то соответствовать занимаемому положению. А вокруг тем временем бурлила жизнь. Улицы города заполнили дорогие автомобили, в кафе и ресторанах по вечерам трудно было найти свободные места. Бесчисленные турагентства на выбор предлагали посетить экзотические уголки природы по всему земному шарику. Девушки были красивы, необыкновенно сексуальны и требовали дорогостоящего внимания.

Анатолий тоже был молод, и естественно хотел иметь все эти блага и по возможности быстрее. Законным путём эта проблема в принципе решалась. Для этого всего лишь следовало стать на скользкий путь начинающего бизнесмена, и ещё нужны были деньги. Много денег, поскольку боксёрский клуб, совмещенный с тренажёрным залом и фитнес-клубом, который он решил открыть, требовал приличных вложений. И Кравченко решил взять их в банке под залог собственной квартиры.

Это был пик взлёта цен на жильё. Он знал, что его квартира стоила около миллиона зелёных американских денег. Таким образом, реально под квартиру можно было взять у банка взаймы тысяч пятьсот-шестьсот. Затраты на спортзал по смете составляли вдвое меньшую сумму. Можно было часть денег перевести в государственную валюту и положить на депозит, часть оставить наличными и выплачивать, таким образом, проценты по кредиту. Через год по его расчётам предприятие должно было заработать, и процесс возврата заёмных денег стал бы только вопросом времени. Его знали в мире спорта, и он был уверен, что спортзал ожидает хорошее будущее. На этом этапе всё складывалось хорошо.

Не слишком вникая в тонкости банковского дела и состояние финансового рынка, Крава получил кредит в том банке, где процент за его пользование был наименьшим. Он обстоятельно на бумаге изложил свой бизнес-план, его квартира была самым тщательным образом осмотрена, все бумаги проверены, и совет дал разрешение на получение кредита. Там же от обаятельной сотрудницы, которая сопровождала его на всех этапах получения денег, он получил совет, куда стоит положить их часть на депозит. Им оказался некий кредитный союз, расположенный в соседнем здании, что было удобно в целях безопасности перемещения такой большой суммы денег. Таким образом, создание собственного бизнеса сдвинулось с мёртвой точки.

Через полгода присмотренное Анатолием здание было полностью отремонтировано, наступило волнующее время установки оборудования и мебели. И как раз в это время грянул кризис. Государственная валюта упала почти вдвое по отношению к своему американскому собрату. Куда-то бесследно исчез кредитный союз, и все попытки найти его следы так и не увенчались успехом. А потом пришли ребята из банка в сопровождении сотрудника исполнительной службы и описали не только квартиру, но и готовый, по сути, к эксплуатации спортзал.

Все его попытки доказать, что стоимость спортзала к этому времени была гораздо выше стоимости остатка кредита, упёрлись в стену непонимания. Ему только предложили впредь внимательнее читать содержание бумаг, которые он имел неосторожность подписать. Рыжий управляющий банком откровенно посмеялся над ним и велел охране проводить неудачливого клиента, и больше ни под каким предлогом к нему его не пускать.

Крава был в отчаянье. Он перебрался жить на дачу, которая находилась в сорока километрах от города. Это был, по сути, комфортабельный загородный дом, куда незадолго до их гибели собирались переехать его родители. Но вскоре и туда к нему нагрянули бандитского облика парни, представились сотрудниками службы безопасности всё того же злополучного банка, и показали договоры, которые он якобы заключил в их филиалах на общую сумму в двести тысяч долларов. Таким образом, и дача переходила в собственность банка. Они потребовали выложить им все документы, включая его собственные.

И вот тут-то Крава не выдержал. Несколькими ударами, которыми так славился на ринге и татами, он вырубил потерявших осторожность пришельцев, забрал все свои паспорта и сертификаты, способные подтвердить его личность и уровень образования, приватизационный акт на дачу и ушёл в мир людей без определённого места жительства.

В университете, где он работал, в подвале стоял неимоверно старый тяжеленный сейф, сделанный немецкими мастерами почти сто пятьдесят лет назад. Он всегда служил подставкой под дорогие приборы, поскольку ключи от него считались безвозвратно утерянными. Никто даже не подозревал, что однажды, наводя порядок в кафедральном складском помещении, аспирант Кравченко среди покрытых пылью металлических деталей, обнаружил ключ со сложным рельефом головки, который идеально подошёл к старому сейфу. Его и дубликат ключа от подвала, где размещалась кафедральная мастерская, долгие годы лежали без пользы в ящике его рабочего стола.

В сейфе Анатолий и оставил до лучших времён свои документы, а также пистолет, отобранный у одного из неудачливых представителей банка. Ключи он спрятал в надёжном месте.

В разговоре, который возник во время прощального – о чём не догадывались его собеседники – застолья, один из парней, жена которого работала в банковской системе, рассказал, что то самое заведение, где так неосторожно взял кредит Кравченко, есть просто скопище потерявших всякую совесть людей. Это им принадлежал таинственно исчезнувший кредитный союз, это они развели и оставили без жилья и каких либо перспектив сотни людей в городе. Понятно, что без поддержки там, наверху, такой беспредел возникнуть и так долго продолжаться не мог. Противостоять ему было всё равно, что писать против ветра. Поэтому все молча выпили и разошлись. Кто-то на работу, кто-то домой, а Крава, оставив в отделе кадров заявление об увольнении по собственному желанию, впервые ушёл в никуда.

3

Его долго искали те самые люди, с которыми он так нехорошо обошелся на даче. Один раз он даже столкнулся с ними возле подвала, где ночевал в очередной компании таких же, как и он бомжей. К этому времени в бородатом, плохо одетом представителе маргинального племени было трудно узнать прежнего щёголя Краву, но его узнали. Тогда он ушёл, получив по касательной лёгкое ранение в бедро и оставив за собой лежащих на земле без признаков жизни троих парней из службы безопасности. Он так никогда и не узнал, что один из этих троих умер, не придя в сознание, по пути в больницу.

После этого инцидента Крава перебрался в соседний город и залёг на дно, часто меняя места ночёвок и нехитрого промысла, позволяющего не умереть с голоду. От своих собратьев по скитаниям он знал, что его упорно ищут. Но где бы он ни был, никогда его голову не покидала мысль о том, как он накажет тех людей, которые спустили в унитаз его налаженную жизнь.

Рядовой человек, уходящий на работу рано утром и возвращающийся к вечеру домой, даже представить себе не может, какие ценности хранит в себе обычный дурно пахнущий бак у его подъезда, куда он мимоходом бросает пакет с домашним мусором. За их обладание в определённых кругах нашего разношерстного общества идёт нешуточная борьба. Отчего так? – спросите вы, да очень просто.

Во-первых, там всегда можно найти в больших количествах остатки еды, причём, довольно хорошей еды. Её качество напрямую зависит от того, кто живёт в соседних домах, каков уровень их доходов и отношение к жизни. Хорошо зарабатывающие люди производят мусор с высокими потребительскими свойствами. И когда-то им воздастся за это на небесах, где, вне всякого сомнения, слышны слова благодарных людей, роющихся на утренней и вечерней заре в этих самых баках.

Граждане с более низким уровнем доходов генерируют мусор соответственного качества, но и за это им большое спасибо. Как мелкие рыбёшки сопровождают акулу с намерением полакомиться остатками её обеда, так и павшие на дно общества когда-то благополучные её члены вьются вокруг мусорных баков в надежде обрести в них не только свой хлеб насущный, но всё то, что к нему прилагается.

Во-вторых, мусорные баки снабжают бомжей одеждой и обувью. Как показывает опыт, таким образом можно не просто одеться, но даже с претензией на некоторую роскошь. Нижнее бельё, рубашки, брюки, галстуки, целые костюмы и платья, пальто и куртки, шапки и шляпы таятся в непрезентабельных хранилищах отходов общественной деятельности человека.

В-третьих, мусорные баки содержат остатки моющих средств, зубной пасты, мыла, предметов гигиены. Но это не жизненно важные вещи. Без них можно и обойтись, если ты решил поставить жирный крест на своём будущем и живёшь только безнадёжно растянутым во времени настоящим.

И, наконец, там всегда можно найти почти свежие газеты, книги, работающие телевизоры, мобильные телефоны, старые ноутбуки и иные полезные в современной жизни творения человеческой мысли, продукт современных технологий. Искусство отечественного опытного бомжа состоит в том, чтобы вовремя прийти и взять это уже никому не принадлежащее богатство.

Как любое человеческое сообщество на определённой стадии развития порождает свой фольклор, так и в среде бомжей постоянно ходят рассказы о том, как однажды некто Иванов (Петров, Сидоров) нашёл в мусорном баке заначку, спрятанную кем-то от жены в кармане пиджака. Об этом, видимо, забыли, и тайные накопления случайно были выброшены вместе с вещью, потерявшей со временем свою ценность. Менялось место находки, количество и качество найденных денег, но суть повествований от этого не становилась иной: есть счастье в этой жизни, следовало из них, и даже обездоленному бомжу может однажды улыбнуться госпожа удача.

Крава медленно шёл по улице родного города, куда вернулся несколько дней назад. Ему хотелось верить, что за это время о нём забыли те люди из банка и можно будет, наконец, собраться и поехать посмотреть, что делается на даче, узнать, кто поселился в его бывшей квартире. Сам банк, с которым он так неудачно связал свою судьбу, находился всё в том же здании. Те же, похожие на бандитов парни заходили и выходили через его зеркальные двери. И всё тот же высокий рыжий управляющий приезжал утром в сопровождении охраны в новеньком чёрном мерседесе, а вечером отправлялся по разным своим буржуйским делам.

Всё это он выяснил вчера, расположившись с биноклем в руках напротив банка, через дорогу в зарослях у реки. Бинокль, кстати, тоже был найден одним из его нынешних коллег после посещения городской свалки. За тридцатку он охотно продал совершенно бесполезную ему вещь. Прибор имел цейсовскую оптику и давал хорошее двадцатикратное увеличение. Гладко выбритое лицо управляющего было видно, как на ладони. Крава вспомнил свой последний разговор с ним и почувствовал, как вскипает кровь от выброшенного надпочечниками адреналина. «Погоди, тварь, – мелькнула в голове давно отточенная мысль, – я тебя ещё достану».

4

Это было вчера, а сегодня Крава неспеша брёл по направлению к парку, думая о том, что в кармане у него осталось совсем немного денег, а возможности их заработать в этом городе, не привлекая внимания милиции, пока ещё не предвиделось. Стоял полдень, ярко светило июньское солнце, создавая вокруг тепло и уют. Мирно спешили по своим делам посторонние люди. Мягко шурша шинами по асфальту, проезжали мимо сверкающие лаком автомобили. Городская суета была в разгаре.

Слева от дороги высились две суперсовременные спаренные башни. Огороженный кованой решёткой двор вокруг башен был пустынен. В дальнем углу его виднелась изолированная площадка, вся увитая плющом, где стояло несколько мусорных баков. Судя по времени, они должны были быть пустыми, но Анатолий всё же решил проверить их содержимое, хотя и не любил этот вид промысла.

Он незаметно зашёл во двор со стороны высокого кустарника и подошёл к бакам. Как и предполагалось, они были пусты. И только в последнем на дне лежали какие-то бумаги, тряпки, остатки картонной упаковки. Крава нехотя порылся в этом бесполезном мусоре и вдруг на самом дне нащупал тяжёлый металлический предмет. Он отбросил тряпки и с изумлением увидел перед собой самый настоящий сейф. Точно такой же был спрятан за книжным шкафом в кабинете его отца на даче. Современный небольшой сейф китайского производства с цифровой панелью для набора кода. Он даже помнил, как его удивило тогда, что толщина боковых стенок этого хранилища личных секретов составляла какие-то жалкие два миллиметра, и открыть его при желании не представляло особого труда.

Плох тот исследователь мусорных баков, который не имеет при себе соответствующей ёмкости, способной вместить найденные ценности. Анатолий достал клетчатую сумку, быстро переложил в неё свою находку и всё так же в тени кустов незаметно покинул роскошный двор владельцев квартир в спаренных башнях. Жизнь явно становилась интереснее.

Во двор его когда-то родного университета можно было попасть через забор, отгораживающий обитель знаний от соседнего с ним жилого дома. Дождавшись вечерних сумерек, Крава легко перемахнул через ограду, осмотрелся по сторонам и направился к четвёртому корпусу, где размещалась бывшая его лаборатория. Под крышей беседки, которая пустовала по причине позднего времени, он нащупал в тайнике оставленные им когда-то ключи. Предусмотрительно завёрнутые в промасленную тряпку, они были целёхоньки и за это время даже не покрылись ржавчиной. С чёрного хода он бесшумно проник в здание, опустился в подвал и, привычно отключив сигнализацию, зашёл в мастерскую, где стоял старинный сейф, хранящий его документы и пистолет, а, кроме того, была масса полезных слесарных инструментов. С их помощью он собирался вскрыть хлипкое творение рук китайских мастеров.

Через час неспешной работы в боковой стенке найденного им сейфа красовалась аккуратная дыра, размером десять на пятнадцать сантиметров. Он отогнул последний лоскут низкокачественной стали и перевернул сейф набок. Из отверстия выпала упаковка денег. Он сразу узнал пятисотенные купюры европейской валюты. Одна такая пачка содержала пятьдесят тысяч денежных единиц. Всего же в выброшенном по неясной причине сейфе находилось двадцать таких пачек и столько же упаковок сотенных купюр более привычной американской валюты. «Это же надо так не любить деньги, чтобы выбросить их на свалку, совсем зажрались, буржуины», – весело подумал Анатолий, глядя на лежащую перед ним горку упаковок, и понял, что, судя по всему, затянувшаяся чёрная полоса в его жизни походит к концу.

Он не стал покидать стены родной лаборатории, справедливо решив, что вряд ли кто-то из вахтёров будет делать ночной обход. Еду он с собой предусмотрительно захватил, туалет с умывальником находился в коридоре. Старый продавленный диван, предмет зависти молодого поколения соседних кафедр, по-прежнему стоял в углу, готовый принять его в свои мягкие объятия. Он хорошо выспится и тщательно обдумает свои дальнейшие шаги. Наступит утро и он уйдёт, унеся с собой выпотрошенный сейф, а найденные сокровища останутся на время здесь же в мастерской.

Крава закрыл глаза от удовольствия думать, какие возможности открывает перед ним его случайная находка. Но это будет потом, а сейчас нужно самым тщательным образом убрать следы своего присутствия, чтобы никто не догадался о том, что происходило ночью в подвальном помещении кафедры механики. Анатолий потёр руки и принялся за работу.

Раннее утро застало его на скалистом берегу реки. Убедившись, что вокруг никого нет, он достал из сумки выпотрошенный сейф, широко размахнулся и бросил его в воду. Раздался всплеск, и вскоре уже ничто не напоминало о том, какой предмет покоится в этом месте на дне. Крава прилёг на траву, достал остатки еды и, глядя на окутанные утренней дымкой дома на противоположной стороне, стал обдумывать свои дальнейшие действия. А задуматься было над чем.

Надо полагать, его всё ещё искали нехорошие люди из банка, что, впрочем, не удивительно, поскольку без исходных документов родительский дом продать было нельзя. Ситуация, что говорить, не простая и жизнь не украшающая, но и делать вид, что её не существует, тоже не стоило. На этом сероватом фоне следовало хорошо поразмыслить о том, как возвращаться в мир больших возможностей, какова должна была быть траектория этого движения.

Путей было много, но, прежде всего, нужна была квартира, где он мог бы начать свои метаморфозы, своё превращение из бомжа в цивилизованного человека. А там, глядишь, и образуется достойное решение его проблемы. Самым простым было бы бросить всё и уехать куда-нибудь подальше. И он, скорее всего, так и поступил бы, если б не злорадная улыбка рыжего управляющего, которая не давала ему покоя ни днём, ни ночью.

5

Крава в нескольких обменниках на рынке превратил европейские деньги в полноценную отечественную валюту и только сейчас в полной мере осознал, насколько меняет человека сама мысль о том, что ты не беден и можешь позволить себе многое. После этого здесь же в небольших магазинчиках приобрёл новую достаточно приличную одежду, хорошую дорожную сумку и все необходимые гигиенические приложения, без которых немыслимо в нашем мире условностей существование современного мужчины.

Его без проблем приняли в небольшом спа-комплексе, где Крава побрился и вернул себе привычную когда-то короткую причёску. Потом он поплавал в бассейне, после чего массаж и джакузи окончательно развеяли миф о несовершенстве окружающего мира. Из зеркала на него смотрел молодой человек спортивного телосложения, а его жёсткий взгляд не давал никому возможности усомниться в том, кто является в данный момент хозяином положения в этом городе. В нём невозможно было узнать вчерашнего бомжа, гонимого по городам и весям в поисках безопасного укрытия.

В первой же купленной газете объявлений Анатолий нашёл раздел, где на выбор предлагались съёмные квартиры. Он не стал ориентироваться на центр города и выбрал хорошую двухкомнатную квартиру в одном из окраинных массивов. Её хозяин заключил с ним письменный договор, получил оплату за три месяца вперёд и оставил его наедине со своим новым жильём.

В договоре Анатолий значился, как Суровцев Николай Петрович. На имя этого человека когда-то был выписан паспорт, который вместе со вложенным в него идентификационным кодом однажды нашёл в мусорном баке один из компании бомжей, с которыми он тогда делил неплохой подвал в жилом доме. Тогда у Кравы как раз были деньги. Он купил найденные документы, а один из умельцев, которых немало в среде обездоленных людей, мастерски вклеил туда его фотографию и подделал кусочек тиснёной печати.

Съёмная квартира была хорошо отремонтирована и полностью меблирована. На кухне имелась необходимая посуда и техника, душевая кабина сияла чистотой, в шкафу лежали комплекты постельного белья. Крава принял душ, завалился на широкую кровать и впервые за многие месяцы хорошо выспался.

Утром он по привычке проснулся рано, сделал хорошую силовую зарядку, позавтракал и отправился на автомобильный базар. Задуманное возвращение к жизни требовало наличия автомобиля. В этот субботний день рынок был в разгаре. Под нежарким ещё солнцем ряды подержанных машин растянулись метров на триста. Здесь было всё, что мог пожелать человек: БМВ, мерседесы, ауди, тойоты, хонды, субару и прочие представители такого притягательного для мужчин мира самодвижущихся механизмов. Анатолий долго ходил между сияющих лаком подготовленных к продаже машин и, в конце концов, его внимание привлёк немолодой мужчина, стоявший рядом с джипом «Гранд Чероки». Элегантного светло-серого цвета автомобиль смотрелся серьёзно и в то же время не вызывающе.

– Сколько лет машине? – спросил он его.

– Восемь, – ответил тот, внимательно оглядывая потенциального покупателя.

– Бензин, дизель?

– Дизель, два и семь, но работает очень тихо, вот послушай.

Он завёл двигатель, тот мягко заурчал на низких оборотах.

– Да, неплохо для дизеля, и сколько прошла машина?

– Чуть больше сорока. Не удивляйся, это моя вторая машина. Можешь проверить, состояние идеальное: в салоне никто не курил, не бита, не крашена, новый аккумулятор и новая резина. Года на три могу дать гарантию. Хочешь прокатиться?

– Хочу, – ответил Анатолий.

Машина действительно оказалась в весьма приличном состоянии. Двухцветная кожа салона выглядела так, словно её вчера надели на сидения. Крава взял джип по доверенности. Сделку быстро оформили у нотариуса, мужчина пересчитал шестнадцать тысяч евро и они расстались довольные друг другом: один удачно продал, другой удачно купил.

Анатолий весь день колесил по городу, наслаждаясь забытым ощущением от езды за рулём автомобиля. Он купил себе хорошую одежду и обувь в дорогих бутиках, неспеша пообедал в уютном ресторанчике на набережной, а потом долго сидел за чашкой кофе, рассматривая парусники на реке, силуэты домов на противоположном берегу, изящные обводы новой церквушки на острове. Крава испытывал чувство человека, вернувшегося домой из утомительной и долгой поездки. Остались позади испытания, настоящее обещало многое, будущее же оставалось неясным. Молодому человеку, сидящему за столиком кафе, было о чём подумать.

К вечеру он купил несколько местных газет и поехал к себе, домой. Джип остался стоять под окнами, и Анатолий время от времени выглядывал в окно, любуясь изящными обводами автомобиля.

6

Просматривая одну из газет, Крава обнаружил интересное объявление. Оно было до предела лаконичным. Некто писал: «Решу ваши проблемы, звоните ровно в 22.00», и всё. Далее следовал номер телефона. Он перечитал все газеты, но его мысли постоянно блуждали вокруг странного предложения. Наконец, он не выдержал и точно в назначенное время набрал номер. Трубку подняли.

– Простите, это ваше объявление в Вечерней газете?

– Да, – ответил спокойный мужской голос, – это моё объявление. У вас есть проблемы, и вы хотите их решить?

– Да, – чуть запнувшись, ответил Анатолий, – я хотел бы избавиться от моих проблем.

– Хорошо, – ответил тот же голос, – я перезвоню вам, не расставайтесь с телефоном.

И в трубке раздались короткие гудки. Все последующие попытки Кравы связаться ещё раз с решателем чужих проблем оказались бесплодными. Абонент был недоступен. Крава подумал, затем разобрал телефон и положил подальше друг от друга сим-карту и батарею. «Бережёного бог бережёт», – подумалось ему.

А утром на телефон пришло сообщение: «Сегодня в 12.10 закажите салат из морепродуктов, минеральную воду без газа и кофе со сливками в кафе «Да Винчи» на открытой террасе у парка. Угловой стол слева от входа». Номер телефона, с которого было отправлено сообщение, Краве был неизвестен. Немного подумав, он решил, что меню ему подходит, а ситуация ничем не угрожает. Нужно было только обязательно купить запасной телефон.

За полчаса до назначенного времени Крава обследовал окрестности кафе, располагавшегося на первом этаже пятиэтажного дома. Сделав определённые выводы в отношении входов и выходов из него, он зашёл внутрь. Как раз в этот момент освобождался требуемый стол в углу с левой стороны. Официант быстро убрал остатки посуды и ровно в 12.10 Анатолий сделал свой заказ в точности с инструкцией, полученной в утреннем сообщении.

Было время обеда, и на террасе практически отсутствовали свободные места. Рассчитанный на одного человека стол, за которым он расположился, был неудобен тем, что сидеть за ним нужно было спиной к посетителям. Невысокие деревянные перила отделяли рабочее пространство террасы от улицы. Та часть кафе, что располагалась слева от входа, была густо увита плющом. Менее чем в метре перед Кравой сплошная зелёная стена закрывала всё пространство снизу доверху.

Внезапно сквозь переплетение веток просунулась явно детская рука, и на столик лёг свёрнутый четверо стандартный лист бумаги для принтера. Он развернул его и прочитал: «Спокойно обедайте. Потом выйдете на улицу, справа увидите такси, тойота 12–45. Сядете на переднее сидение, там и поговорим. Во время разговора не поворачивайтесь, так будет спокойнее и вам, и мне. Записку вернёте в машине».

Обед занял минут тридцать, и всё это время Анатолий принимал решение. Было ясно, что сев в машину, обратного пути уже не будет. Допив кофе, он встал, окинул взглядом террасу, посетителей, занятых обедом, и вышел на улицу. Справа у тротуара действительно стояла тойота-камри с номерным знаком 12–45. Тонированные стёкла её не позволяли увидеть сидящих внутри. Крава сел на сидение рядом с водителем. Внутри машины никого не было. Но буквально через минуту сзади раздался звук открываемой двери, кто-то сел на сидение за ним, и мужской голос негромко произнёс:

– Не стоит поворачиваться, молодой человек. Вы готовы изложить ваши проблемы?

– Да, – ответил Крава, – чувствуя, как неприятный холодок прошёлся вдоль спины, – готов, но вначале мне хотелось бы знать, почему я должен вам доверять?

– Что ж, логичный и вполне закономерный вопрос. Вопрос доверия очень важен в нашем деле. Оно должно быть обоюдным, не находите? Записку, пожалуйста, верните.

– Да, конечно, – Анатолий, не поворачиваясь, передал назад полученное в кафе сообщение.

– Я попробую ответить на ваш непростой вопрос. Как вы догадываетесь, у меня нет и быть не может официальных рекомендаций. По крайней мере, я так считаю. Увы, это издержки такого рода бизнеса, а то, чем я занимаюсь, решая чужие проблемы, чтобы вы понимали, не более, чем бизнес. Бизнес хорошо оплачиваемый, но и рискованный, причём, одновременно для обеих сторон.

На этом, начальном, этапе наших отношений, когда нас ещё не связывают никакие обязательства, должен предупредить вас о том, что я решаю не все проблемы, а только те, которые соответствуют моим представлениям о том, что такое хорошо, и что такое плохо. Таким образом, молодой человек, я предлагаю вам рискнуть так же, как и я рискую тем, что, выполнив работу, могу не увидеть заработанных денег. Вы со своей стороны готовы рискнуть?

– А, что, вы не берёте аванс за свои услуги?

– Нет, не беру, пусть это будет мой риск в нашей совместной игре.

– Да, но любой риск должен быть оправданным.

– Конечно, я буду искать вас в случае неуплаты той суммы, о которой мы договоримся, если вас это интересует, и, скорее всего, найду.

Крава задумался:

– Ну, хорошо, – решился он, наконец, – рисковать так рисковать, с чего начнём?

– Для начала изложите суть вашей проблемы, а я послушаю. И не беспокойтесь о результате: если она покажется мне неприемлемой, мы просто расстанемся без каких-либо последствий.

И Крава рассказал невидимому собеседнику ту часть своей истории, которая касалась его взаимоотношений с банком. Рыжий управляющий должен заплатить по полной программе. Заплатить за то, что делалось по его приказу с теми, кто доверился ему, за их изломанные судьбы, за его смех при последней встрече с Анатолием.

Судя по тишине, человек, сидевший на заднем сидении, слушал его внимательно. Когда Анатолий закончил своё повествование, он спросил:

– Хорошо, предположим, я уберу управляющего банком, но на его место пришлют нового и кто поручится, что он не возобновит ваше преследование.

– Как кто? Вы, разумеется. Вы берётесь решить мою проблему, следовательно, моё преследование со стороны банка должно быть остановлено. Или я неправильно понимаю ваши обязанности?

Человек за его спиной молчал, обдумывая ситуацию. Наконец, он произнёс:

– Вы представляете, сколько стоит такая услуга?

– Нет, – ответил Крава, – не представляю, но вы мне назовёте её стоимость, и, я полагаю, мы найдём решение, которое устроит обе стороны.

Человек назвал пятизначное число. Крава ожидал нечто подобное и не сильно удивился. Он только спросил, устроит ли его оплата в европейской валюте. Теперь нотка удивления проскользнула в голосе собеседника:

– Устроит, но, простите, вы уверены, что в состоянии будете заплатить такие деньги?

– Да, – ответил Крава, – и не нужно спрашивать, откуда они у меня.

– Хорошо, я не любопытен. Вот вам новая сим-карта. Когда работа будет выполнена, я разыщу вас по ней. Активируйте её каждый день в десять утра на пару минут. Этого будет достаточно. Давайте сверим наши часы в телефонах. – Отлично, до связи, молодой человек, и, кстати, следите за местными новостями.

Сзади хлопнула дверь машины, Крава выждал какое-то время и обернулся. Около машины никого не было, мимо неспеша перемещались люди. Он вышел из машины и зашёл в кафе. С независимым видом Анатолий прошёл внутрь помещения, и у первого попавшегося на глаза человека спросил, как можно пройти во внутренний двор. Ему подсказали, и уже через пару минут Крава был на соседней улице. Ещё несколько минут, и случайно попавшееся на глаза машина увезла его на площадь к вокзалу. Оттуда, пройдя пешком несколько кварталов, он взял такси и уже через полчаса был дома.

7

Человек, затаившийся среди ветвей раскидистой ивы, стоявшей у самой кромки воды, через прицел винтовки внимательно наблюдал за фасадом банка, расположенного напротив метрах в двухстах от него. На его губах блуждала лёгкая улыбка, когда он думал о том, насколько беспечны в наше неспокойное время люди, позволяющие себе вольности по отношению к себе подобным, в уверенности, что охрана закроет их своими спинами в случае опасности. Они кажутся себе преисполненными силы, отсутствующей у окружающего их людского материала. Эту силу дают большие деньги и власть.

Но эти люди не думают о том, что их шансы и шансы тех, кого они не рассматривают как полноценных людей, всегда можно уравнять, пригласив, например, его в качестве оружия возмездия. По современной устоявшейся терминологии это называется «заказать клиента». Если человека заказали, то при хорошем исполнителе у того практически нет шансов уйти от наказания. А он был хорошим исполнителем. Он умеет восстанавливать равновесие в этом неустойчивом мире.

Неподалёку от него в кустах стояла лодка с надёжным японским мотором, на которой он уйдёт сразу же после выстрела. Под прикрытием заросшей деревьями косы она быстро доставит его к острову, оттуда на канатной дороге он поднимется на правый берег, где его ждала неприметная машина российского производства, правда, с форсированным двигателем и хорошей ходовой. Его будут искать, но никогда не смогут найти.

Вереница машин появилась в пределах обычного разброса времени. Он знал, что у него будет чуть больше секунды для выстрела. В этот момент голова высокого рыжего управляющего вынырнет над кабиной машины, когда он будет покидать её. Потом его прикроют, и уже будут вести до дверей банка. Человек замер, слившись с оружием. Вот оно, это мгновение. Палец мягко подвинул курок. Толчок приклада в плечо, и пуля отправилась в полёт. При начальной скорости свыше восьмисот метров в секунду, она практически мгновенно вошла в левый висок рыжего управляющего, вылетела из правого и, ударившись о декоративную гранитную глыбу, стоявшую у стены здания, рикошетом ушла в неизвестном направлении.

У банка поднялась суета, неизбежная в таком случае, но человек не видел этого. Он уже сидел в лодке, которая стремительно несла его прочь от места засады. Это место спустя какое-то время неизбежно найдут, но оно практически ничего не даст криминалистам. Винтовку он выбросил за борт, как обычно сожалея о том, что после завершения очередной акции приходится расставаться с таким совершенным механизмом. Остров, канатная дорога, мягкое ворчание хорошо отрегулированного двигателя и вот уже всё позади. Первая, не самая сложная, часть разработанного плана была выполнена.

Было обеденное время. Он знал один славный ресторанчик у старого парка, где подавали лучший в городе телячий стэйк и варили хороший кофе. Война войной, но обед по расписанию, как любил когда-то говорить их старшина.

Вечером в новостях передали экстренную информацию об убийстве управляющего одного из центральных банков города. Судя по деталям, оно было заказным, а такие преступления обычно не раскрываются. Об этом без тени горечи в голосе поведала телезрителям симпатичная ведущая. Крава молча смотрел на артикуляцию её губ, на изящные руки, лежащие на ноутбуке, и думал о том, как много людей в настоящее время испытывают искреннюю радость, услышав такую новость, хотя это как бы и не по-христиански. Но мысль о скорби по безвременно почившему человеку мгновенно рассеялась, как только он вспомнил ухмыляющееся лицо рыжего управляющего. Нет, всё-таки собаке собачья смерть. Крава допил пиво и пошёл пройтись перед сном по окрестностям. Во время прогулки лучше думалось.

8

Фамилия начальника охраны банка, бывшего майора милиции, который только что подъехал к подъезду нового дома, была Лобов. Свой «Туарег» он обычно ставил в гараж, но сегодня не стал этого делать по причине усталости. Очередная рейдерская атака, запланированная ещё месяц назад, не могла не состояться, даже несмотря на трагическую гибель шефа. Здесь другие, более высокие, люди дёргали за ниточки. Их, разумеется, огорчила смерть управляющего, но не настолько, чтобы из-за этого рухнул мир. Ещё одна хорошо раскрученная риэлтерская контора перешла под управление структуры, учредителем которой был их банк.

Он вспомнил отчаянье в глазах её владелицы и усмехнулся. По-человечески жаль, конечно, симпатичную тёлку, наверное, не один год жизни положила на то, чтобы из ничего создать такое классное предприятие со штатом в полтысячи человек, но как говорится, против лома нет приёма. Он открыл дверь квартиры, зажёг свет в прихожей, оставил на скамейке пакеты из супермаркета, и прошёл в гостиную. А вот здесь-то Лобова ждал сюрприз. В кресле, стоящем как раз напротив двери сидел незнакомый ему человек. Пистолет с глушителем в его руках не обещал ничего хорошего. Лобов судорожно сглотнул слюну, и в этот момент пистолет в руке человека слабо вздрогнул. Пуля вошла в голову чуть выше переносицы, и окружающий мир для бывшего майора милиции практически мгновенно перестал существовать.

Сотрудники банка, встревоженные отсутствием своего начальника охраны, обнаружили тело Лобова только на следующий день к вечеру.

Всё та же ухоженная ведущая вечерних новостей поведала об этой трагедии горожанам, высказав предположение, что это явно продолжение боевых действий, начатых несколько дней назад и направленных против столь известного банка. Выступивший вслед за ней представитель следствия добавил, что за информацию о предполагаемом киллере будет выплачен миллион отечественных денежных единиц.

Крава, теперь не пропускающий вечерних передач местного телеканала, только удовлетворённо усмехнулся: решатель чужих проблем оказался явно специалистом своего дела. Интересно, как он справится с наиболее сложной из них, той, что предполагала полный отказ банка от его преследования?

Рейдерство, для тех, кто сделал этот вид человеческих развлечений своим промыслом, предполагает, прежде всего, наличие команды хороших юристов. Возглавлять эту команду должен не просто хороший, а очень хороший законник. Такой человек был и у банка, на верхушку которого, по общему мнению, была объявлена негласная охота. Звали его Лев Владимирович Запрудовский.

Невысокий тщедушный человек с пышной гривой седых волос, остроумный живчик, которому уже было слегка за пятьдесят. Так выглядел лучший юрист известного банка. Его дети к этому времени были устроены. Свою расплывшуюся жену он давно не любил, втайне побаивался и жил с ней под одной крышей исключительно по причине многолетней привычки. Из тайных же страстей имел всего лишь одну. Это была необычная страсть, в которой он не смел признаться даже самому себе. Лев Владимирович испытывал неодолимую тягу к себе подобным, то есть мужчинам, а если быть более точным, то к мальчикам.

Не далее, как вчера он провёл время с очаровательным юношей: стройным, красивым и с удивительно тонкой внутренней организацией. Они вначале занимались любовью, затем немного выпили и разговорились. Расслабившись, в порыве откровенности заслуженный юрист рассказал о себе даже несколько больше, чем следовало бы человеку его уровня и профессии. По этой причине Запрудовский с утра сегодня испытывал некоторый душевный дискомфорт, на совещании у нового управляющего был рассеян, но к вечеру успокоился. «С кем не бывает в порыве страсти неземной», – успокоил он себя и двинулся на стоянку, где стоял его белый Рейндж Ровер с тонированными стёклами.

Он собрался уже нажать кнопку зажигания, как вдруг на заднем сидении образовалось какое-то движение, и холодная стальная нить обвила его шею. Лев Владимирович похолодел и чуть было не лишился чувств, мгновенно припомнив печальные события уходящей недели.

– Не нужно паники, Лев Владимирович, – раздался сзади глуховатый мужской голос, – спокойно заводите машину и езжайте к себе домой. Только помните, что я держу в руках концы удавки, наброшенной на вашу тонкую шею. В случае опасности я этой нитью просто отрежу вам голову. Не допустите этого, любезный, и поехали.

Не доезжая до дома метров пятьсот, невидимый собеседник велел остановить машину на стоянке неподалёку от супермаркета. Запрудский рукавом пиджака вытер обильно струящийся по лицу пот, хотя до сих пор никогда не поступал таким плебейским образом. Дурные предчувствия терзали душу юриста и, как оказалось, не напрасно. Мужчина на сидении сзади молча протянул ему портативный видеоплеер. Лев Владимирович взглянул на экран и обмер. Все его вчерашние забавы с приятным парнем и, надо полагать, душевный последующий разговор с ним оказались аккуратно записанными на цифровую камеру.

– Будем всё смотреть или ограничимся уже увиденным? – спросил его вежливый собеседник.

– Нет-нет, прошу вас, достаточно, – едва выдохнул Запрудский, чувствуя, как отчаянье сжимает сердце, а мочевой пузырь готов не выдержать натиск неизвестно откуда поступающей жидкости.

– Лев Владимирович, как вы полагаете, что будет с вами, если эту запись и ей подобные выложить в интернет?

– Она, что… у вас не одна?

– Увы, вынужден вас огорчить. У меня небольшая, но хорошо подобранная коллекция ваших развлечений. Хотите убедиться?

– Нет, не стоит. Простите, я могу взять таблетку? Сердце, знаете ли…

– Да, конечно, только без шалостей, Лев Владимирович. Мы сейчас с вами либо договоримся, либо вам проще будет застрелиться.

Юрист положил под язык таблетку, откинулся в кресле и закрыл глаза. Мужчина сзади молчал. Наконец Запрудовский открыл глаза, тяжело вздохнул и спросил:

– Чего вы хотите?

– Хороший вопрос… Хотелось бы на него ответить: любви, но принимая во внимание ваши наклонности, я не стану этого делать. Всё значительно проще, Лев Владимирович, мне всего лишь нужна ваша помощь. Если вы окажете её мне так же качественно, как вы умеете это делать для банка в качестве юриста, я гарантирую вам спокойную жизнь без каких-либо ограничений. В противном случае это видео попадёт в Сеть. Выбирайте.

Запрудовский при этих словах как-то криво усмехнулся:

– И это вы называете выбором? Полно, рассказывайте, в чём ваша проблема. Если только она имеет юридическое решение, я его найду.

– Вот и славно, – произнёс мужчина без тени улыбки, – тогда слушайте. Я, как вы понимаете, работаю по заказу. Ваш банк отнял у моего заказчика всё: квартиру, бизнес, возможность жить по-человечески. На него навесили несуществующие кредиты. Подозреваю, таких клиентов найдётся в этом городе немало. Нужно сделать так, чтобы о нём забыли, чтобы все бумаги, кроме тех, что несут положительную информацию, исчезли, файлы были стёрты, а клиент получил бы официальное уведомление от банка, что он ему ничего не должен. Как вы полагаете, это можно сделать?

Запрудовский задумался. Он любил сложные юридические головоломки и незаметно для себя успокоился.

– Непростая задача. Имя вашего клиента я, разумеется, узнать не могу?

– Увы, нет.

– Простите, но в таком случае мне нужно время для того, чтобы подумать. То, что вы хотите, сделать непросто, хотя, не скрою, интересно. Кстати, когда это случилось с вашим клиентом? Мне не нужна точная дата, просто укажите период: от и до.

Теперь задумался собеседник.

– Ну, скажем, – медленно произнёс он минуту спустя, – два с половиной года, считая от сегодняшнего дня.

– Это уже кое-что, хотя и не так много, как хотелось бы. Мне нужно пару дней.

– Хорошо, вот вам чистая сим-карта. Вставьте её в телефон ровно в двенадцать часов через два дня, то есть в субботу. Я скажу вам, где мы встретимся, а со временем назову и имя моего клиента. До встречи, Лев Владимирович.

Сзади мягко хлопнула дверь, и в машине наступила тишина. Запрудовский выждал несколько минут, затем включил двигатель и поехал обратно в офис. Юристу было над чем подумать. Задачка действительно была любопытной, да и цена за её решение показалась ему вполне пристойной.

9

У Кравы появилась привычка каждый вечер совершать прогулку по приглянувшемуся ему микрорайону. Он медленно шёл по тротуарам, сворачивал во внутренние дворы, выходил на школьный двор, где до глубокой ночи длились футбольные баталии. Там, присев на ствол поверженного бурей тополя, он наблюдал за мамами, неспешно катящими перед собой коляски с детьми, за покрытыми пылью мальчишками, гоняющими мяч, за людьми, что медленно возвращались из разных мест к домашнему уюту и отдыху.

В такие минуты хорошо думалось, хотя независимо от направленности мыслей, они неизменно возвращались к той ситуации, в которой он оказался. И чем больше Анатолий размышлял об этом, тем меньше она ему нравилась. Неизвестный решатель чужих проблем, получив деньги за проделанную работу, мог после этого запросто найти его и добраться до остальной части столь чудесным образом найденного сокровища.

В спецназе учили многому, в том числе и искусству дознавания. Крава навсегда запомнил, как инструктор говорил им, что под пытками любой человек в состоянии дойти до своего болевого порога, но потом всё равно расскажет то, о чём спрашивает опытный дознаватель. У некоторых людей этот порог очень высок. Но они, однажды достигнув его, превращаются, как правило, либо в инвалида, либо, что ещё хуже, в овощ. Ни первым, ни, тем более, вторым Крава становиться не собирался.

На следующий день, не ставя хозяина в известность, он сменил квартиру на аналогичную и переехал в соседний микрорайон. Свой телефон Анатолий старался вообще не включать, кроме оговоренных минут в десять утра. Для этого он каждый раз выезжал подальше от арендованной квартиры. Кто знает, каким возможностями располагал неизвестный киллер.

Новый управляющий банком просматривал корреспонденцию, распределяя входящие бумаги по соответствующим службам. Его внимание привлёк солидный конверт, на котором все надписи были сделаны на английском языке. Сам он не так давно окончил Кембридж и языком Соединённого Королевства владел в совершенстве. Из конверта выпал сложенный вчетверо стандартный лист бумаги.

Управляющий развернул его и прочитал следующее: «Уважаемый, скажем так, Кандидат! Если вы не хотите разделить судьбу своего предшественника, то, очень прошу, организуйте так, чтобы сегодня не позднее семнадцати часов все бумаги, касающиеся должников, преследуемых службой безопасности банка в течение последних трёх лет, были собраны у вас в кабинете. Рассортируйте их по возрастному признаку. После этого организуйте учебную тревогу. Повод для этого будет устроен. Проследите, чтобы все сотрудники на короткое время покинули здание банка. Искренне ваш – Доброжелатель.

P. S. И прошу вас хорошо подумать перед тем, как принять неосторожное решение. Мой человек находится рядом с вами».

Часы на стене показывали шестнадцать тридцать семь. Управляющий почувствовал, как струйка пота скатилась между лопаток, хотя кондиционер в кабинете исправно выполнял свою функцию. Он понимал, что за этой просьбой кроется какая-то неприятность, что она может стоить ему карьеры, но, припомнив недавние похороны, решил, что жизнь дороже, а свои деньги он ещё успеет заработать. Он вызвал руководителя соответствующей службы и сказал, что хочет ознакомиться со всеми делами, которые касались физических лиц, имевших непогашенные долги перед банком. Вскоре на столе для совещаний красовалась горка папок. Их оказалось не так много, каких-то сорок-пятьдесят дел. Всё-таки, нужно отдать ей должное, служба безопасности работала исправно. Но разложить папки и сделать всё так, как велел Доброжелатель, управляющий к требуемому времени просто не успел бы.

Он знал, что доверенным лицом во всех операциях сомнительного свойства, так же как зачастую и их идейным вдохновителем, был глава юридической службы, кабинет которого находился неподалёку. Сказать откровенно, ему чем-то был неприятен этот седой словоохотливый человек с липким, ласкающим взглядом. Каждый раз после встречи с ним хотелось вымыть руки, но сейчас он был ему нужен. Управляющий вызвал Льва Владимировича и поручил ему срочно разложить папки на его столе по возрастному признаку. Тот, не вдаваясь в подробности и не ёрничая, как обычно, принялся за работу.

В этот момент секретарь принесла телефонограмму. Областное управление МЧС самым грозным образом требовало организовать учебную тревогу под предлогом того, что здание заминировано террористами. Начало учений должно состояться ровно в семнадцать часов. Отчитаться в проведенной акции нужно было в семнадцать тридцать по телефону, указанному в телеграмме.

В здании банка началась тихая суматоха.

Сирена прозвучала ровно в семнадцать часов, и по внутренней сети оповещения суровый мужской голос предложил сотрудникам немедленно покинуть свои рабочие места и собраться во внутреннем дворе. «Здание заминировано» – так было объявлено по радио. Все понимали, что тревога учебная и бояться мнимых террористов не стоит, но она вносила разнообразие в монотонную жизнь банковских работников, и они весело принялись выполнять приказ. Через десять минут здание опустело.

Сотрудники оживлённо галдели во дворе, радуясь тому, что рабочий день подошёл к концу таким неожиданным образом. Руководство банка стояло в стороне. Управляющий спросил у главного юриста, успел ли он разложить папки. Тот развёл руками: почти успел, осталась совсем немного. Управляющий помрачнел, но не стал вдаваться в подробности.

Прошло ещё какое-то время, и человек, ответственный за состояние гражданской обороны в учреждении, смущённо подошёл и так, чтобы не было слышно сотрудникам, сказал, что, похоже, это чей-то глупый розыгрыш: по телефону, который был указан в телефонограмме, никто не отвечал. Сотрудникам было дано разрешение разойтись по домам, а руководство и сотрудники службы безопасности вернулись в здание.

Поднявшись к себе на этаж, управляющий почувствовал запах гари.

– Вы чувствуете, Лев Владимирович? – обратился он к юристу, – мне кажется, что пахнет дымом.

Тот принюхался своим тонким породистым носом:

– Да, определённо что-то горит, и не у вас ли в кабинете?

Из-под двери в коридор сочилась тонкая струйка сизого дыма. Новый начальник службы безопасности первым вошёл в кабинет, за ним остальные. На столе для совещаний на месте горки папок дымилась куча чёрного пепла.

На следующий день Запрудовский встретился с киллером.

Он передал ему тонкую папку с логотипом банка.

– Здесь письмо с подлинной подписью бывшего управляющего и подлинной же печатью. Из него следует, что ваш клиент не имеет задолженности перед банком. Письмо зарегистрировано задним числом. Хороший юрист всегда имеет в запасе нечто подобное.

Наши яйцеголовые в трансе: диски компьютеров чисты, как совесть младенца. То есть, о вашем клиенте вообще нет никаких порочащих упоминаний: ни письменных, ни виртуальных. Кроме легитимных, конечно, да и те только на бумажных носителях. В этом отношении в банке всегда велась двойная бухгалтерия. Пусть он снимет с письма копии, а оригинал сохранит где-нибудь в банковской ячейке. Квартиру ваш клиент вернёт через суд, она была отчуждена незаконно. Кстати, если не секрет, это очень дорогое удовольствие, вот так почистить компьютеры?

– Да, – слышно было, как улыбнулся человек на заднем сидении, – это стоит денег, как, впрочем, и любая хорошая работа. А вы молодец, Лев Владимирович, ваш план сработал просто отлично, поздравляю. Я надеюсь, вас никто не заподозрил в соучастии?

– Нет, что вы, для этого у меня слишком хорошая репутация, и я был очень осторожен последние дни.

Они замолчали, а потом Запрудовский робко спросил:

– Простите, а как обстоят мои дела? Я ведь выполнил вашу просьбу, и, смею надеяться, выполнил хорошо.

– Не волнуйтесь, Лев Владимирович, я всегда держу своё слово. На сидении рядом с собой я оставляю все исходные материалы. Можете просматривать их втайне от окружающих, если хотите. Поверьте на слово, копий у меня нет. Можете спокойно предаваться вашей слабости, словно никогда и не было нашей встречи. Прощайте, и, к слову, забудьте имя моего клиента, если хотите остаток жизни провести комфортно.

Сзади раздался шорох, хлопнула дверца. Запрудовский устало откинулся на спинку сидения. Последние дни выдались тяжёлыми, он впервые почувствовал, что ему уже давно не тридцать. Хотелось одного: добраться домой, запереться в кабинете, выпить коньяку и просто выспаться.

10

В десять утра на телефон Анатолия пришла sms-ка. В ней говорилось, что его проблема решена. Последняя встреча была назначена на завтра, схема оставалась прежней: кафе, заказ, ожидание. Крава словно чувствовал, что их взаимоотношения с решателем чужих проблем близятся к финалу, и нужно готовиться к неизбежной встрече с таинственным киллером. Вчера вечером он снова посетил свою лабораторию, забрал нужное количество денег и, подумав, прихватил лежащий в сейфе пистолет.

Сейчас он сидел за столом на кухне. Справа дымилась чашка свежесваренного кофе, а на полотенце перед ним лежал разобранный ТТ выпуска 1942 года. Пистолет был в прекрасном состоянии, если не считать такой мелочи, как мелкий скол на щёчке рукоятки. В обойме было ровно семь стандартных маузеровских патронов. Краве приходилось в армии стрелять из такого оружия. Он знал, что пуля из тэтэшки, имея очень высокую начальную скорость, пробивает практически любой бронежилет. И это было хорошо.

Почистив и смазав пистолет, Крава поехал на одну из авторазборок. Искать требуемую деталь долго не пришлось. Он купил переднее сидение от тойоты-камри, загрузил его в свой джип и поехал за город. Одна из дорог вела в сельскую местность. Движение по ней было скорее вялым, чем оживлённым. Вокруг до горизонта расстилались поля. Вскоре Крава свернул на просёлочную дорогу и через несколько минут оказался один посреди колосящейся ржи.

Анатолий вышел из машины, вынул только что купленное сидение и поставил его чуть в стороне от обочины на широкий плоский камень под одиноко росшим кустом шиповника. Давно не было дождей, и в воздухе едва ощущался запах трав и пыли. Он сел на сидение, вынул пистолет, оттянул затвор и выстрелил, не оборачиваясь, из-под руки назад в спинку сидения. Пуля прошла навылет, словно и не было на её пути этого препятствия. Крава вынул нож и аккуратно вскрыл спинку. Как он и ожидал, в её конструкции присутствовали детали, способные изменить полёт пули. Он несколько раз повторил своё упражнение в стрельбе, а затем сел в машину и уехал в город.

Человек сидел за столиком кафе на набережной и рассеянно наблюдал за тем, как на середине реки совершают манёвры парусники. Это было необычайно красиво и навевало мысли о нездешней жизни где-нибудь на берегу Средиземного моря. Впрочем, не где-нибудь, а конкретно на Кипре. Там его ждала сложным образом приобретённая недвижимость, новый паспорт и новые возможности. В конце концов, ему нет и шестидесяти, и у него есть ещё время насладиться жизнью, хотя, увы, не так уж и много.

Он вспомнил, как ему пришла в голову мысль стать решателем чужих проблем. Уйдя, по причине различий во взглядах на жизнь, с оперативной работы, бывший сотрудник ГРУ, он долго не мог найти пристойный способ зарабатывать деньги. Потом, устав от безденежья, вынужден был пойти в услужение к бандитам, работал в охранном агентстве, затем на банковскую структуру, а впоследствии водителем и одновременно охранником крутого бизнесмена.

И всё это время зерно ярости, проклюнувшееся во время его ухода со службы в разведке, незаметно выросло и превратилось в ветвистое дерево. Он отчётливо представлял это дерево там, у себя в голове. Свернувшееся в тугой ком от недостатка места, оно превратилось в нечто ужасное, которое всё сильнее давило на черепную коробку, причиняя непрерывно возрастающую боль и лишая сна. Узнав, что его хозяин занимается поставками в город тяжёлых наркотиков, он застрелил его. И тогда впервые понял, какое это наслаждение, избавиться от монстра, терзающего голову изнутри и получить, наконец, возможность выспаться.

Проснувшись почти через сутки, тогда он долго лежал в постели, думал и решил, что те деньги, которые находились в сумке убитого, пойдут на благое дело. Кто-то же должен восстанавливать справедливость в этом мире, служить Миротворцем в руках судьбы, как это сделал много лет назад Сэмюель Кольт, изобретая свой знаменитый револьвер. С его навыками и связями, оставшимися от прошлой жизни, это было сделать несложно. С тех пор в его жизни появилась Цель, и головная боль перестала терзать его голову. Она притихла и затаилась.

Завтра состоится последний расчёт со вчерашним бомжем и можно будет больше не планировать новых акций. Пора подумать о заслуженном отдыхе, снять напряжение последних пяти лет. Эта неустроенность, бесконечные переезды из одного города в другой, необходимость постоянно находиться в состоянии боевой готовности могут лишить здоровья кого угодно. Сегодня утром, бреясь перед зеркалом, он внимательно рассмотрел своё отражение и остался им недоволен. Не так должен выглядеть человек в его годы, не так. Перемены нужны были как можно скорее, и он их себе устроит.

Мужчина сидел в кафе долго, до глубокой ночи. Затем он рассчитался с начинавшим терять терпение официантом и уехал прочь на старенькой девятке.

11

Крава прибыл на место встречи точно в назначенное время. Он, как и в прошлый раз, занял угловой столик, заказал салат из морепродуктов и кофе. Вскоре заказ окажется перед ним. Он с аппетитом поел, отметив в очередной раз про себя качество изысканного блюда, начал пить кофе, и снова детская рука, раздвинув заросли плюща, протянула ему сложенный вчетверо лист бумаги. Всё происходило в точности так, как это было две недели назад. Анатолий подумал, что он сам так бы не поступил. Это означало либо то, что киллер расслабился и не принимает его во внимание, как возможное препятствие, либо он намерен сделать так, чтобы их взаимоотношения навсегда остались тайной для окружающих. Он взял пакет и вышел на улицу.

Тойота стояла на прежнем месте. Крава сел, как и в прошлый раз, на переднее сидение. Он спиной ощутил конструкцию спинки сидения. На лобовое стекло падала тень от стоящего рядом каштана, и в нём, как в зеркале плохого качества слабо отразилась фигура садящегося сзади человека. Крава едва смог различить его контуры, но этого было достаточно.

– Добрый день, молодой человек, – раздался сзади знакомый ровный голос, – вы, я вижу, принесли то, о чём мы договаривались.

– Добрый день, – ответил Крава, чувствуя, как адреналин потихоньку начинает будоражить кровь, – да, деньги у меня с собой. Но мне хотелось бы услышать, как теперь обстоят мои дела. Это ведь законное желание, не так ли?

– Конечно, это вполне понятное желание. Дела ваши обстоят следующим образом. Все следы ваших контактов с банком уничтожены, их просто нет в природе. Кроме тех, естественно, которые не противоречат логике. Вот зарегистрированное задним числом письмо на фирменном бланке с печатью и подписью тогда ещё живого, а ныне покойного управляющего банком. Из письма следует, что формально вы банку ничего не должны, поскольку стоимость спортзала с лихвой перекрывала остаток вашего кредита. Снимите с него копии, а оригинал положите куда-нибудь в банковскую ячейку на хранение. Ваши проблемы с квартирой и домом решите через суд. Мне сказали, что сделать это будет несложно.

В милиции на вас ничего нет, я узнавал. Видимо работники банка хотели разобраться с вами самостоятельно. Одним словом, ваша проблема решена, и сейчас попрошу вас передать мне мои честно заработанные деньги.

– Минутку, – сказал Крава, – я хотел бы взглянуть на это письмо, если позволите.

– Да, конечно.

Анатолий открыл конверт и внимательно прочитал документ, возвращающие его к нормальной жизни. Всё было так, как говорил человек у него за спиной.

– Всё правильно? – раздался его голос.

Краве показалось, что в нём проскользнуло лёгкое напряжение.

– Да, всё правильно. Здесь то, о чём мы с вами договаривались.

С этими словами он взял бумажный пакет, лежащий у него на коленях, и, не разворачиваясь, из-под руки выстрелил назад из пистолета, находящегося там вместо денег. Самодельный разовый глушитель сделал звук выстрела негромким, снаружи его вряд ли можно было услышать. Крава резко повернулся. В глазах у человека на заднем сидении медленно угасало удивление. По стечению обстоятельств пуля вошла точно в сердце. Крава, не мешкая, вышел из машины и направился в сторону кафе. Через пару минут случайная машина умчала его в сторону аэропорта.

12

В вечерних новостях ведущая, мило улыбаясь, в числе прочего рассказала о двух происшествиях, случившихся этим днём в городе.

«У летней площадки известного своей кухней кафе в такси обнаружен труп мужчины с пулевым ранением. Личность убитого устанавливается.

При выезде из города на дороге, ведущей в аэропорт, произошла автомобильная авария. Тяжёлый грузовик неожиданно выехал на встречную полосу движения и столкнулся с легковым автомобилем. Мазда вспыхнула мгновенно. Водитель и пассажир обгорели настолько, что опознать их можно только путём генетической экспертизы. Обстоятельства происшествия расследуются.

И в заключение передачи немного о погоде и отдыхе.

У нас в стране и на всемирно известных курортах в ближайшие дни будет тепло и солнечно.

Туристическое агентство «Марко Поло» сообщает о наличии горящих путёвок на Кипр. Господа, не упустите уникальную возможность окунуться в изумрудные волны Средиземного моря! Там, на острове, вы испытаете райское наслаждение и поймёте, что такое настоящая жизнь».

Днепропетровск, 13 июля 2012 года

19. Лёгкий взмах крыльев бабочки (Письмо девятнадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда! Мне давно хотелось поговорить с Вами о тех случайностях, которые порой возникают словно ниоткуда, определяя дальнейшую траекторию не только нашей жизни, но и людей, которые тесно соприкасаются с нами.

Мы живём в мире, где человек постоянно подвержен влиянию огромного количества различных факторов, распределённых во времени на немыслимую глубину. Вес каждого их них в суммарном воздействии различен и случаен. Идёт время, и вот наступает момент, когда едва заметно возросшее влияние одного из таких факторов приводит к тому, что в жизни человека якобы случайно возникает некая непреодолимая Ситуация, которая вынуждает его дальше совершать вполне определённые поступки в соответствии с личными особенностями характера. Она заставляет нарушить так хорошо продуманные планы и идти дальше по жизни уже только этим, а не иным путём.

В качестве иллюстрации к изложенному выше, я хочу рассказать Вам, дорогая Матильда о странной судьбе двух молодых людей, с которыми Судьба сыграла в рулетку и, как всегда, выиграла. Вот эта вполне реальная история.

В хаотическом мире трудно предсказать, какие вариации возникнут в данное время и в данном месте, ошибки и неопределённость нарастают экспоненциально с течением времени. Лоренц Эдвард Нортон назвал это явление эффектом бабочки.

Википедия

1

Николай Суровцев имел неосторожность родиться в семье военного. Его отец, пройдя нелёгкий путь от лейтенанта до майора, всю свою сознательную жизнь нёс службу в войсках стратегического назначения. Обслуживаемые его подразделением ракетные комплексы были спрятаны в глубоких шахтах, которые располагались в малонаселённых местах посреди, как правило, лесных массивов. Это обстоятельство наложило существенные ограничения на выбор мест проживания семьи. Да, по сути дела, начиная с того момента, когда их отец решил связать свою судьбу со службой в армии, выбора как такового и не было вовсе.

Вначале они жили на Дальнем Востоке в гарнизоне, который безнадёжно затерялся посреди невысоких местных сопок, одинаковых, словно шпалы на железной дороге. Затем отца перевели служить в небольшой скучный городок, расположенный среди полуразрушенных скал Южного Урала. А закончил он свою воинскую службу в городе Червонограде, который по сравнению с предыдущими местами жительства выглядел мегаполисом и находился неподалёку от Львова, то есть на самом Крайнем Западе огромной страны, занимавшей тогда шестую часть суши.

Здесь Колька выучил украинский язык и окончил среднюю школу, причём окончил довольно успешно. Всего несколько пятёрок не хватило ему для того, чтобы получить серебряную, а то и, чем чёрт не шутит, золотую медаль. Если бы это случилось, он мог выбрать любую специальность, сдать всего лишь пару вступительных экзаменов и без проблем стать студентом одного из престижных вузов. Но обстоятельства сложились таким образом, что перед самым окончанием школы он попал в больницу с гнойным аппендицитом. Его неудачно прооперировали, были осложнения, и подготовиться как следует так и не удалось. Всё это не слишком огорчило Николая. В глухих местах, где приходилось жить их семье, как ни странно, были неплохие школы. По этой причине за десять лет учёбы он получил основательные знания и не видел особых проблем с поступлением в университет на общих основаниях.

Суровцев должен был в понедельник ехать во Львов, чтобы отвезти свои документы в приёмную комиссию, а в воскресенье вечером отцу стало нехорошо. Скорая, включив мигалки и сирену, увезла его в местную больницу, где у него констатировали обширный инфаркт миокарда. К утру, несмотря на все усилия врачей, отца не стало. Три дня ушло на то, чтобы организовать похороны. Мать постоянно находилась на грани обморока. Николай не мог оставить её одну в городе, где они жили не так давно и по этой причине хорошими соседями, которые нередко заменяют родственников, обзавестись не успели. Поразмыслив, он решил оставить мысль об учёбе в стационаре и поступить в местный филиал горного университета на общетехнический факультет. Занятия там велись по вечерней системе подготовки. Это позволяло параллельно работать и помочь матери выкарабкаться из глубин постигшего её несчастья. Так он и сделал, не имея, собственно, другого выбора.

2

Павел Суворин по невероятному стечению обстоятельств появился на свет в тот же год, день, час и минуту, что и Николай Суровцев. И произошло это в столице большой родины, в городе-герое Москве. Его отец работал слесарем на знаменитой кондитерской фабрике «Рот Фронт», мать служила вахтёром в студенческом общежитии. Жили они в рабочем районе на окраине Москвы, архитектуру которого определяли хрущёвские пятиэтажки. Здесь обитали люди, примерно, одного социального слоя и, соответственно, одного достатка и образа жизни. Пашка, как и миллионы других детей, посещал вначале ясли, затем детский садик, откуда плавно перешёл в расположенную неподалёку школу. Ещё в садике из детей одного возраста, живущих неподалёку, начала формироваться команда, группка пацанов, которая росла и крепла затем уже в школе по мере их взросления. Её цементом служили законы улицы, где они проводили практически всё свободное время.

От природы Пашка был любознательным парнем с хорошими задатками. Ему легко давалась учёба и в других условиях он мог бы построить себе со временем неплохое будущее. Но уличная философия не поощряла занятия наукой. Такие пацаны, если и появлялись в их среде, то, не выдержав пресса насмешек, которые мало чем отличались от банальных издевательств, быстро её покидали. Тщательно скрывая врождённую интеллигентность, привычку читать книги и трепетное отношение к прекрасной половине человечества, Пашка внешне старался ничем не отличаться от других членов уличного братства. Он в совершенстве освоил непростую науку ночных драк, мог изъясняться на местном диалекте так, что со стороны трудно было понять, о чём идёт речь, а в школе слыл, хотя и способным, но трудным парнем. В командной же иерархии он всегда сознательно занимал устойчивое положение где-то между её верхушкой и серединой.

Пашка успел окончить школу, получив при этом достаточно низкие оценки в аттестате. По этой причине об университете речь не шла, но поступить в техникум при часовом заводе он вполне мог, на что, собственно, себя и ориентировал. Обычный путь пацанов из рабочих окраин: пэтэу или, в лучшем случае, техникум, а дальше уж как повезёт в этой чёрно-белой жизни. И всё бы хорошо, если б не случилось так, что стал Пашка свидетелем, по сути, изнасилования его командой двух девчонок, которых крепко напоили перед тем дешёвым портвейном. Он пришёл позже, когда процесс был в разгаре. Узнав в одной из дурёх малолетнюю соседку по лестничной площадке, Пашка неожиданно для себя поднял шум, съездил по морде двум-трём пацанам, пока его самого не завалили и крепко отходили свои же ребята.

Дольше – хуже. Родители девчонок, которым было всего лишь по пятнадцать лет, подняли шум, вмешалась милиция, и как-то так получилось, что Пашка попал чуть ли не в основные подозреваемые. Он честно рассказал отцу, как было дело. Тот выслушал, проверил и убедился, что сын говорит правду. Но поскольку что-либо доказать уже было сложно, то отец решил от греха подальше отправить его к своему родному брату, который жил и работал в должности военного комиссара в северном городе с названием Воркута, с тем, чтобы оттуда Пашка отправился бы служить в доблестную советскую армию. Так и поступили.

Одним дождливым утром Пашка неожиданно для окружающих исчез, а через сутки вышел на воркутинском вокзале, где его встретил дядя. Племянником после недолгого общения тот остался доволен, определил его вначале на курсы водителей, затем устроил на работу в автоколонну, и только после этого отправил служить подводником на Северный морской флот. Так сложилась ситуация к этому времени, что только внутри атомной субмарины в толще холодных вод можно было скрыться от бдительного ока жаждущих справедливости милицейских работников.

3

Коля Суровцев после окончания школы отработал три года на проходке горных выработок в одной из шахт. За это время он окреп физически и приобрёл весьма неслабый жизненный опыт. Параллельно он учился на вечернем факультете, причём учился весьма добросовестно, удивляя тем самым коллег по работе и крайне нервируя девушек, от которых отбоя не было, поскольку не только умом, но ростом и внешностью Создатель парня не обидел.

За это время его мама пришла в себя после смерти отца, вернулась к учительской работе и стала вести нормальную жизнь молодой ещё женщины, которой едва перевалило за сорок. По всеобщему мнению она была хороша собой и имела удивительно ровный, без эмоциональных всплесков характер. Понятно, что мужчины самого разного возраста и достоинства постоянно уделяли ей должное внимание, но особенно усердствовал в этом направлении директор местной фабрики по производству женского белья. Его жену внезапно захлестнула страстная любовь к своему бывшему однокласснику, с которым судьба, словно невзначай, свела их на отдыхе в одном из санаториев Трускавца.

Курортный роман тянулся несколько лет и незаметно перерос в нечто большее, о чём она и рассказала своему мужу, плача и сморкаясь в платок. К этому времени их дочь уже вышла замуж и жила с мужем во Львове, работа отнимала бездну времени, и директор с удивлением обнаружил, что рассказ жены не огорчил его так, как следовало бы ожидать в этой ситуации. Посетовав для приличия, он с лёгкой душой отпустил её в свободное плавание с другим капитаном.

Мама явно выделяла директора среди других претендентов на её руку и сердце. Коля был наблюдателен, матери желал только добра, поэтому по истечении трёх лет, когда срок обучения в филиале истёк, решил перейти на стационар и переехать на учёбу в большой город на Днепре, где находился один из старейших горных университетов. Работа в шахте, направленность предыдущей учёбы как бы не оставили выбора в отношении будущей специальности. Он решил завершить образование и стать горным инженером, специалистом в области строительства подземных сооружений. В конце августа он поцеловал маму, пожал руку её избраннику и уехал на восток к новой жизни.

4

Павел Суворин свои три года провёл менее насыщенно, но по-своему достаточно интересно. Их подлодка уходила в плавание обычно надолго. Три, четыре месяца, а то и полгода не видел экипаж причала, но это его не особенно тяготило. Паша освоил довольно сложную профессию моториста, в корабельной библиотеке оказалось много нечитанных им ранее книг, время на службе летело быстро. После похода следовал короткий отдых на берегу, и снова тёмно-зелёная толща холодной морской воды надолго отделяла их замкнутый в металле мир от дневной поверхности.

За всё время службу он несколько раз навестил дядю в Воркуте, но домой ехать так и не рискнул. Правда, к концу третьего года службы отец написал ему, что со стороны милиции к нему претензий больше нет. После его отъезда пострадавшие девицы, слава Богу, припомнили некоторые детали того злополучного вечера, дали правдивые показания и кое-кто из пацанов, так что Пашка перед законом был чист и мог запросто вернуться в Москву.

После демобилизации, что состоялась в конце лета, он решил заехать ненадолго к дяде, к которому успел привязаться, а уж потом ехать домой. Семья дяди была бездетной. Женился он поздно, когда ему уже было хорошо за сорок. Избранница хотя и была чуть моложе его, но родить ребёнка так и не рискнула. Для этого уже не было того безумного запала, свойственного юным девушкам, когда действия опережают рассудок. Так они и жили вдвоём в большой квартире дяди в центре города, а её трёхкомнатная распашонка в доме неподалёку пустовала. Павлу было предложено поселиться в ней и жить ровно столько, сколько захочет. А если появится желание, то можно было бы и остаться надолго. Северные надбавки, ранняя пенсия, возможность приобрести впоследствии кооперативную квартиру в одном из южных городов, обо всём этом подробно было рассказано Павлу за семейным ужином в день его приезда. С работой, принимая во внимание возможности дяди, вообще проблем не предвиделось.

Он обещал подумать, а тем временем для пробы переселился в пустующую квартиру. Интересно было испытать чувство человека, имеющего собственное, или почти собственное, жильё. Оказалось, что это ощущение довольно приятно и придаёт человеку не свойственную ранее особенность, основательность, что ли. Ему было хорошо просто быть одному в большой квартире, готовить несложную еду, наводить порядок, читать. Вечером он непременно шёл в гости, купив по дороге что-нибудь вкусное в кондитерской для тёти и пару бутылок пива для мужчин. К себе домой возвращался уже довольно поздно, часам к одиннадцати.

Так было и накануне его отъезда домой, куда он всё же решил съездить, хотя, если признаться честно, здесь на краю света, где полярный день сменяет такая же полярная ночь, ему нравилось больше, чем в Москве. Впрочем, если хорошо поразмыслить, в столице имелись и свои плюсы. Там было больше возможностей, там после армии можно было даже подумать об университете, и, в конце концов, там находились родители в маленькой с двумя смежными комнатами квартире. Последнее обстоятельство, правда, не очень добавляло энтузиазма.

Он медленно шёл по пустым залитым нежарким солнечным светом улицам, представляя неизбежную встречу с пацанами, которые на раз плюнуть подставили его, последующие пьяные разговоры в пивной, клятвы в вечной дружбе… На душе было как-то неуютно уже даже сейчас. Захотелось вдруг пойти, сдать купленные накануне по протекции дяди билеты и никуда не ехать.

От перекрёстка к его дому можно было идти двумя путями: прямо по проспекту или налево дворами, что было несколько короче. Павел остановился в нерешительности, затем вынул из кармана монету, по-мальчишески подбросил её, поймал и, увидев загаданную решку, свернул вглубь пятиэтажек.

На полпути он обратил внимание на молодую женщину, девчонку по сути, сидящую на скамейке с ребёнком на руках. Подойдя ближе, он понял, что это девочка лет трёх-четырёх, которая крепко спала. Это, впрочем, не удивляло: несмотря на ярко светившее солнце, было где-то около полуночи. Пустынные улицы лишь изредка оживляли фигуры спешащих отойти ко сну людей. Павел вспомнил, что несколько часов назад он мельком отметил эту же девушку с ребёнком, которые сидели, обнявшись на всё той же скамейке. Тогда ещё ему показалось, что от них веет просто какой-то концентрированной печалью. Теперь же это впечатление только усилилось, и он невольно замедлил шаг.

Девушка подняла на него глаза. Из-под тонкого слоя зарождающихся слёз на Павла полыхнуло такой яркой синевой, что он почувствовал, как на миг остановилось, а затем вдруг зачастило его мужское сердце. Он остановился в двух шагах от скамейки и, сглотнув комок в горле, негромко спросил:

– Простите, что с вами? Вы здесь с ребёнком сидите уже несколько часов подряд. Может, вам нужна помощь?

Девушка дрожащим голосом, в котором чувствовались с трудом сдерживаемые рыдания, произнесла:

– Нам некуда идти.

– Не понял, как это некуда? Где-то же вы живёте.

Видимо, давно зарождающиеся слёзы фонтаном вырвались наружу, не давая возможности произнести ей ни слова. Проснулась и захныкала девочка, увидев плачущую маму. Павел, которого женские слёзы всегда приводили в состояние ступора, замер в растерянности, не зная, что предпринять. Он достал платок из кармана, подошёл и вытер слёзы девушке, а затем, машинально, и совсем мокрый нос. Девчушка, увидев, что он делает с её мамой, попыталась оттолкнуть его руку:

– Не обижай мою маму, не бей её!

Павел от этих слов, что называется, опешил:

– Ну, что ты, девочка, посмотри: я же просто вытираю твоей маме слёзы.

– Так ты не будешь её бить?

– Да с чего ты взяла, что я вообще собираюсь кого-то бить?

Девочка замолчала, глядя на него снизу вверх такими же сиими, как у мамы, глазами, а потом произнесла:

– Но папа же бил…

Девушка усадила её рядом с собой:

– Лера, я же говорила тебе, что об этом нельзя никому рассказывать.

– Я больше не буду, мамочка – ответила тихо девочка и прильнула к ней.

– Так, – протянул Павел, – кажется, я понял… Вас, что, отец выгнал из дома?

– Да, – коротко ответила она, – выгнал. И мы лучше умрём, чем ещё раз вернёмся к нему.

– Да, – подтвердила серьёзно девчушка, – мы лучше умрём. Вот только поедим что-нибудь и сразу же умрём, правда, мама?

– Конечно, – через силу усмехнулась она, – конечно неплохо было бы поесть перед таким серьёзным поступком.

– Простите, – вмешался в этот диалог Павел, – вас как зовут?

– Оля.

– А меня – Павел. Вот что, Оля, я живу здесь неподалёку. Если вы не опасаетесь, я могу предложить вам пойти ко мне. Там вы поужинаете, выспитесь, а утром решим, как быть дальше. Как вам моё предложение?

Она растерянно посмотрела на девочку. Та оживилась и, обратившись к маме, двумя ладонями повернула её лицо к себе:

– Мам, соглашайся, а то ведь я давно уже писать хочу.

– Да, – замялась та, – как-то неудобно…

– А ночевать здесь с ребёнком удобно? – прервал её Павел, – идёмте, не мучайтесь. Всё будет хорошо, Оля, это я вам говорю. Давайте, я девочку понесу, а то ещё и вправду детский грех случится. Иди ко мне, Лера, ты ведь уже не боишься меня?

– Нет, – ответила девочка, – не боюсь, возьми меня на руки, и пошли. Только быстро, а то описаюсь.

Павел предложил Ольге с девочкой занять спальню, где стояла широкая двуспальная кровать. Затем он презентовал ей в качестве пижамы свою футболку, благо она была чуть ниже его ростом, приготовил им яичницу, пока они мылись в ванной, покормил и уложил спать. Вскоре в квартире стало тихо. Девчонки, уставшие за день, сразу же уснули, а Павел долго ещё ворочался на жёстком диване в гостиной, пытаясь понять, что принесёт ему утро, которое должно было наступить через какие-то семь часов, и как быть теперь ему с поездкой в Москву в этой на ровном месте возникшей ситуации. Незаметно он уснул и последнее, что виделось ему перед погружением в иную реальность, были глядящие на него на расстоянии вытянутой руки необыкновенно синие глаза под тонкой плёнкой прозрачной влаги.

5

Проснулся Павел рано, ещё сказывалась флотская привычка. В доме было тихо, за занавешенными окнами всё так же светило уже низко стоящее над горизонтом августовское солнце. Он бесшумно встал, побрился, привёл себя в порядок и стал ждать пробуждения девочек, как он называл про себя своих случайных найдёнышей. Спустя какое-то время он решил, что малышке потребуется молоко. Ведь все знают, что дети питаются молоком. Павел спустился во двор и в магазине, что был через дорогу, приобрёл всё необходимое. При этом с огорчением понял, что денег, выданных ему после дембеля, надолго не хватит. Впрочем, у него есть руки и специальность, с которой не пропадёшь. Да, кстати, у него ещё есть и дядя, который наверняка не откажет ему в помощи, если таковая понадобится.

Дома на кухне за столом его уже ожидали девочки, чай и бутерброды.

– Вот, – подал он Ольге пакет, – детям, наверное, нужно молоко и что-то там ещё. Это всё, что было в магазине.

– Фу, – наморщила нос Лерочка, – не люблю молоко.

– А что же ты любишь? – растерялся Павел.

– Манную кашу и блины с повидлом, с яблочным.

– Лера, – строго прервала их разговор Оля, – во-первых, так нельзя говорить, если тебе что-то предлагают, а, во-вторых, и манную кашу, и блины невозможно приготовить, не имея молока. Сейчас же скажи дяде Павлу спасибо. Ты меня слышишь?

– Да, конечно же, слышу. Спасибо, а можно я тебя буду звать просто Павлом, без дяди?

– Конечно, – усмехнулся он, – какой я тебе дядя, зови меня просто Паша, договорились?

– Да, – ответила девчушка, – договорились, а мама пусть зовёт Павлом, если ей так хочется.

Все рассмеялись, и Павел почувствовал, как спадает некоторое напряжение, подсознательно не отпускавшее его с момента пробуждения.

– Скажите, Оля, – обратился он к ней, – а что, собственно, произошло? Как случилось, что вы с дочкой оказались на улице?

И Ольга рассказала о том, как четыре года назад, сразу же после окончания медицинского училища, она по большой любви вышла замуж за местного парня. Её не остановило то обстоятельство, что он был из нехорошей семьи. Она была нехороша даже по здешним меркам, учитывая то, что в городе после отсидки оставалось много бывших заключённых. И его отец, и мать тоже прошли через лагеря, которых было немало в окрестных местах. Потом как-то со временем они остепенились, поженились и даже родили сына. После этого, решив, что их долг перед обществом выполнен в полной мере, родители стали крепко пить. Сын вырос красавцем, в свою очередь женился на Ольге, после чего на два года ушёл в армию. Пока Фёдор, так звали её мужа, отдавал долг родине, она успела родить дочку и похоронила своих родителей, которые из-за болезней ушли один за другим в течение одного трудного года.

Вернувшись из армии, Фёдор переселился в её квартиру и стал праздновать возвращение к гражданской жизни. Этот праздник растянулся на долгие месяцы. В доме теперь за столом постоянно сидела и веселилась пьяная компания. Очень скоро стало не хватать денег, а жизнь всё больше напоминала кромешный ад. В конце концов, она не выдержала и попросила его не устраивать больше пьянок в доме, где росла и видела всё это их маленькая дочь. Тогда он впервые избил её так, что она неделю не могла появиться на работе. Причём, избил на глазах у своих родителей, которые как раз зашли опохмелиться. Те всё видели и полностью одобрили акт укрощения нахальной девчонки, которая не понимала своего счастья, имея в мужьях такого красавца, каким был их сын.

Потом эти сцены стали повторяться всё чаще. Поводом служило отсутствие в доме водки, мнимая ревность, откровенная ненависть подрастающей дочери. Не раз он просто выгонял их на улицу, а потом из милости пускал обратно. Никто из посторонних, включая милицию, в этот процесс не вмешивался: милые бранятся, только тешатся, гласила убогая народная мудрость. Вчера вечером, забрав дочь из садика, она вошла домой и обнаружила в их постели вдребезги пьяного мужа, лежащего в обнимку с двумя такими же пьяными девицами. Увидев Ольгу, застывшую с Лерочкой на руках, Фёдор пришёл в бешенство. Он вышвырнул их вон и запер дверь, пригрозив, что убьёт, если они будут давить ему на психику. Так они и оказались на той скамейке, где их обнаружил Павел.

Выслушав Ольгу, Павел долго молчал, обдумывая услышанное, а потом спросил:

– Он прописан в твоей квартире? Извини, это ничего, что я на «ты»?

– Да, ради Бога, Паша, мне самой так проще, а то я постоянно чувствую себя в твоём присутствии какой-то старой девушкой. Нет, он не прописан там. Так получилось, что за водкой ни он, ни его родители об этом не подумали. Да, если честно, я и не настаивала.

– Ясно… Стало быть, все ваши вещи и документы находятся в квартире, куда вы не можете явиться?

– Да, выходит, что так.

– Хорошо. Давайте поступим так: вы пока остаётесь здесь, из квартиры не выходите. Я сейчас уйду, мне нужно посоветоваться с моим дядей, который служит в этих местах военкомом, а затем я решу вашу проблему. Договорились?

Ольга и Лерочка, обхватившая руку мамы, молча смотрели на него. Затем Ольга тихо спросила:

– А может не стоит, Паша? У него плохие друзья, и зачем тебе чужие проблемы?

Павел усмехнулся:

– Ты не поверишь, Оля, но до службы на флоте я у себя в Москве тоже был не совсем хорошим мальчиком. По этой причине я не боюсь других плохих мальчиков, особенно, если те избивают девочек. Поверь, я очень этого не люблю. Обычно на поверку такие мальчишки оказываются обычным мыльным пузырём, не более того. Так что, не беспокойтесь, ничего со мной не случится, а вашу проблему, девочки, я решу. Отдыхайте, а я пошёл. Комплект ключей на всякий случай лежит в прихожей на столике.

Он записал её адрес и ушёл.

Дядя принял его у себя в кабинете. Он молча выслушал подробный рассказ племянника, потом позвонил кому-то в горисполком, затем ещё кому-то и, наконец, своему приятелю, который в чине полковника возглавлял городское отделение милиции. Он обстоятельно поговорил со всеми абонентами и, наконец, положил трубку.

– Ну, что я тебе скажу, Паша, умеешь ты усложнить себе жизнь. Твои девочки действительно попали в плохое окружение, но сами по себе, я имею в виду конечно же Ольгу, характеризуются только положительно. Малышка не в счёт по причине мелкого возраста. Ты что, решил сам навести порядок в этом семействе? И зачем тебе это нужно?

Павел ответил не сразу. Он молчал, опустив голову, затем поднял глаза на сидящего передним умудрённого жизнью человека.

– Дядя, – сказал он затем, – я не могу тебе объяснить внятно, что со мной происходит со вчерашнего вечера. Я случайно шёл мимо, остановился и увидел её глаза. Ты, я думаю, со временем тоже оценишь Ольгу и поймёшь меня, поймёшь, прежде всего, как мужчина. Я не оставлю их, какое бы ты решение сейчас не принял. И, кстати, я принимаю твоё предложение остаться и сегодня же сдам билеты. Домой съезжу позже, когда всё уляжется, а я устроюсь здесь на работу.

Дядя выслушал его, встал из-за стола и прошёлся по кабинету, растирая затёкшую поясницу.

– Что, так хороша девушка?

– Дядя, у меня их в Москве было немало, поверь мне на слово. Но вот так зацепило впервые.

– М-да… Ну, что же, деваться некуда. Слушай меня внимательно, Паша. Сейчас сюда подъедет один человек. Его очень хорошо знают в местных кругах не только тех людей, которые остались здесь на поселении, но и тех, кто собирается пополнить ряды сидящих за решёткой. Вы вместе пойдёте решать проблему твоих девочек и решите её. Решать её, прежде всего, будешь ты сам. Я, кстати, интересовался твоими художествами в Москве и поэтому уверен в том, что ты справишься, а он вмешается только для того, чтобы придать блеск хорошо сделанной работе. Милиция закроет глаза на всё, что там будет происходить. Я надеюсь, что человек ты разумный и знаешь, где начинается та грань, которую переступать нельзя. Развод им оформят в один день, его участие при этом не обязательно. Я потом расскажу, что нужно будет для этого сделать. Всё понял?

– Да, я всё понял, дядя, и заранее тебе благодарен.

– Позже будешь благодарить. А вот, кстати, и наш герой, – обратился он к вошедшему в кабинет мужчине, – знакомьтесь: это Дмитрий Павлович Борзов, а это мой племянник, зовут Павел. Прошу любить и жаловать.

Павел внимательно оглядел вошедшего. Среднего роста, как и он сам, чуть сутулый, худощавый. Пожимая его руку, он отметил силу пожатия. Чёрные глаза Борзова были холодны и невыразительны, как у кобры, за укусом которой гарантировано следовала вечность. Наверное, не каждый был в состоянии выдержать этот взгляд. Короче, чувствовалось, что это серьёзный человек.

– Дмитрий Павлович, я доверяю тебе своего племянника. По дороге он расскажет тебе суть проблемы. Она, на мой взгляд, пустячная, но нужна твоя страховка, и сейчас, и на будущее, поскольку Паша решил остаться жить в нашем городе, рядом со мной. И с этого момента можешь считать, что теперь я твой должник.

Борзов после этих слов протестующее поднял руку:

– А вот этого не нужно, Роман Емельянович. После того, что вы для меня сделали, я по гроб жизни должен буду с вами расплачиваться. И это не просто слова. Я помогу Павлу, и пусть мой долг станет чуточку меньше.

– Ну, хорошо, не будем ворошить прошлое. Ступайте и возвращайтесь с хорошими новостями, буду ждать. Да, Паша, я позвоню жене, чтоб она навестила твоих девочек, всё им будет спокойнее.

По дороге Павел рассказал своему новому знакомому суть проблемы. Тот молча выслушал и, не комментируя, спросил:

– Сам справишься?

– Ну, смотря по ситуации: если их будет не больше трёх, то справлюсь.

– О, молоток! Ладно, если будет больше, я подстрахую. Запомни, на жалость не дави. Мочи, не разговаривая, потом разберёмся. Понял?

– Да, – коротко ответил Павел, – я понял.

У дверей квартиры, которая располагалась на третьем этаже девятиэтажного кирпичного дома, они остановились. Павел протянул руку к звонку.

– Погоди, – остановил его спутник, – похоже, дверь не заперта.

Он повернул ручку и дверь отворилась. В лицо ударил сложный запах табачного дыма, водки и ещё чего-то трудноопределимого. Со стороны кухни доносился пьяный говор.

Борзов движением руки велел Павлу идти вперёд. Он несколько раз вдохнул и выдохнул воздух, сконцентрировался, как это бывало прежде перед хорошей дракой, и вошёл на кухню. За столом, уставленным бутылками и остатками еды, сидели пятеро: три парня и двое взрослых – мужчина и женщина. Увидев вошедшего, они замолчали. Павел инстинктивно определил, кто из них виновник торжества:

– Ты Фёдор?

– Ну, я, а чё надо? Ты кто такой, мужик?

Он поднялся из-за стола и сделал шаг в его сторону. И в этот момент Павел, опёршись на левую ногу, сделал вращательное движение правой, по ходу коснувшись ребром ботинка голени Фёдора. Продолжая движение, он сделал полный оборот и как футбольный мяч подцепил ступнёй голову присевшего от нестерпимой боли противника. От удара тот опрокинулся на спину и безжизненно замер, привалившись к стене. Его голова свесилась на бок, из уголка рта показалась струйка крови. Дико завизжала женщина за столом, угрожающе приподнялись за столом парни и мужчина. И в этот момент от двери раздался негромкий голос Борзова:

– Сидеть. Я сказал всем – сидеть.

Он стоял, привалившись левым плечом к лутке двери, пистолет в его правой руке чёрным зрачком холодно уставился на застывших и враз отрезвевших людей.

– Вы двое, – кивнул он парням, – быстро сгребли всё со стола в скатерть и исчезли. Если где-то в городе увидите его, – он повёл стволом в сторону Павла, – лучше перейдите на другую сторону улицы. Вздумаете устроить ему проблемы, я вас найду и порежу на тонкие полоски. Вам всё понятно?.

Парни, не отрывая глаз от пистолета, молча кивнули.

– Тогда действуйте.

Те быстро собрали в скатерть всё, что было на столе, боком протиснулись в дверь и исчезли.

– Теперь вы, синие, – движение пистолета в сторону застывших мужчины и женщины, – это ваш ублюдок? Кивните, если я прав.

Сидящие за столом синхронно кивнули.

– Отлично. Быстро пошли в комнату, собрали в простынь, ту что на кровати, все его шмотки и унесли домой. Его паспорт дадите мне, всё ясно? – Отлично, тогда вперёд, и не дай Бог, что-то пропадёт в этом доме: найду и урою. А мы пока здесь с сынком вашим потолкуем.

Мужчина и женщина скрылись в соседней комнате. Борзов подошёл к лежащему у стены Фёдору, приложил два пальца к шее.

– Хорошо бьёшь, москвич, молодец. Расслабься, живой он, сейчас мы приведём его в чувство.

С этими словами он набрал в кружку воды из-под крана и вылил на голову Фёдору. Тот слабо застонал, неловко поднялся и присел у стены. Закашлялся, выплюнул на пол сгусток крови. В нём блеснули осколки зубов.

– Ты ему, Паша, всю красу испортил. Ну, ничего, вставит стальные со временем. Эй, красавец, ты узнаёшь меня?

Фёдор молча смотрел в лицо склонившегося над ним человека, видимо узнал и заволновался:

– Да, узнаю, – невнятно пробормотал он.

– Это хорошо. Тогда слушай сюда. Ты сейчас свалишь с этой квартиры и забудешь сюда дорогу. Завтра тебе принесут твой паспорт с отметкой о разводе. Ольга больше не жена тебе, а девочка – не дочь. Вздумаешь подойти к ним, а тем более появиться в этой квартире, пеняй на себя. И запомни, если в нашем городе с этим парнем что-то случится, я даже виноватого искать не буду, я просто приду к тебе. Ты всё понял?

Фёдор кивнул головой:

– Я понял.

– Тогда поднялся, забрал свои шмотки, стариков, и чтоб я тебя больше здесь не видел.

Фёдор с трудом поднялся, пошатываясь вышел в коридор, где его с большим узлом ждали перепуганные родители, и навсегда исчез из жизни девочек.

– Спасибо, Дмитрий Павлович, – произнёс молчавший всё это время Павел, – я ваш должник.

– А, перестань, – прервал его Борзов, – не стоит, просто передашь привет дяде. Он у тебя настоящий мужик. Ты лучше посмотри, какой они здесь бардак устроили, уроды.

Он подошёл к телефону, поднял трубку:

– Работает, это хорошо, – он набрал номер, – Петрович, привет, это я. Слушай, здесь в одной квартире нужно поставить хорошую дверь и заменить окна, да и вообще можно подумать о небольшом ремонте. Сможешь сделать это быстро? – Отлично, тогда записывай адрес и приходи. Здесь тебя парень будет ждать, зовут его Павел. Да, и захвати с собой потом несколько женщин, пусть сделают уборку. Договорились? – Ну, и ладушки. Оплата работы за мной, не обижу, ты меня знаешь. Пока, Петрович, не скучай.

– Ты всё слышал? – обратился он к Павлу, – дождись Петровича, он за несколько дней наведёт здесь лёгкий марафет. Это мой подарок твоим девчонкам. Вот тебе телефон, по которому знают, где меня искать. Это на всякий случай, мало ли что бывает в этой жизни. Ну, всё, бывай, парень. Удачи тебе и привет Роману Степановичу. А, впрочем, я сам ему позвоню.

Павел дождался Петровича. Тот оказался огромным мужчиной с висячими шевченковскими усами, блестящей лысиной и хитроватым взглядом. В разговоре выяснилось, что он таки действительно родом из Винницы. Это объясняло и специфический говорок, и юмор, и обстоятельность действий. Петрович снял размеры двери и окон, сказал, что это будет на совесть сделанная дубовая столярка, которая простоит хоть сотню лет. Работа займёт, примерно, неделю, дней десять. Постараются обновить сантехнику и освежить обои. Хорошо, если бы хозяева квартиры это время пожили бы где-то в другом месте. Потом женщины уберут мусор и можно будет вернуться. За сохранность вещей беспокоиться не стоит: они не государство, не обманут.

Домой Павел возвращался уже ближе к полудню. На душе у него было удивительно спокойно, как бывает после хорошо проделанной работы. Он понимал, что отныне ответственность за судьбу Ольги и Лерочки ложится на него. Странно, но это нисколько не тяготило, а скорее, наоборот, радовало. Ему даже подумать не хотелось о том, что подброшенная им вчера монета могла упасть другой стороной. Он представил, как сейчас придёт домой, позвонит, услышит звук шагов за дверью, потом она распахнётся и синие глаза его девочек с тревогой и надеждой заглянут ему в самую душу. Он улыбнётся им, и они всё поймут. И всё будет хорошо. Для них и для него начнётся новая жизнь. Павел улыбнулся своим мыслям и ускорил шаг.

6

Коля Суровцев быстро освоился в новом для него городе. Широкие проспекты, парки, огромная река, всё это произвело на него неизгладимое впечатление. Первые недели, отсидев в аудиториях пять-шесть часов, он до глубокой ночи бродил по улицам, наслаждаясь необъяснимым шармом старых улочек и построек. Ему повезло, и он поселился в общежитии. В небольшой комнате, кроме него жили ещё трое его однокурсников. Было тесновато, но весело. Проблем в общении не возникало и вскоре у него появились довольно близкие друзья.

Студенческая жизнь незаметно затянула в водоворот новых событий и ощущений. Лекции, спортзал, вечерние посиделки в кафешках, огромное количество которых появилось в окрестностях университета, всё это резко отличалось от жизни в Червонограде. Затем незаметно пришла зима, а вместе с ней и время сессии. Молодая память легко справилась с многократно возросшей нагрузкой. Он, как и все, мало спал, слегка похудел, но экзамены были сданы на «отлично». Это была ощутимая и, что скрывать, приятная победа. Положив зачётку на дно полупустой дорожной сумки, Коля сел в поезд и уже к полудню следующего дня, проспав на верхней полке почти сутки, был дома.

Мама нашла сына возмужавшим, немного попричитала над его худобой и принялись активно откармливать. И если бы не подружки, в памяти которых были ещё свежи вечерние поцелуи на скамейках в крепких объятиях симпатичного парня, ему к концу каникул точно пришлось бы менять гардероб.

Летом, после окончания четвёртого курса, состоялась первая в его жизни производственная практика. Он проходил её на одной из шахт на востоке Донбасса. Технического персонала не хватало, и директор, узнав, что у парня есть опыт работы в проходческом забое, предложил ему поработать линейным инженером. Подумав, Суровцев согласился. Он потерял в заработке, но приобрёл драгоценный опыт руководства людьми. Оказалось, что у него есть редкий дар, не прибегая к насилию, заставить коллектив сознательно выполнять поставленную перед ним задачу.

Коля проработал три месяца, включая каникулы. А когда пришло время возвращаться к учёбе, бригада по своей инициативе устроила ему роскошные проводы в местном ресторане. То, что ему говорили подвыпившие проходчики, приятно щекотало самолюбие. Тогда он впервые осознал, что власть над людьми, основанная на личных качествах руководителя, может доставлять ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения.

В университет Суровцев вернулся к концу сентября одним из последних в группе, едва не опоздав при этом на занятия. Но место ему в общежитии уже заняли, приезду были рады, и однокурсники ещё неделю круто гуляли, отмечая начало последнего, пятого года обучения. Затем начались лекции, семинары, и студенческая жизнь потекла привычным руслом.

В одном общежитии с ними жили экономисты, группы которых на девяносто процентов были сформированы девушками. Стоит ли говорить, что это обстоятельство способствовало тому, что, начиная с первого курса любовные романы и романчики спонтанно возникали и затухали подобно вспышкам на солнце. Это было привычно и естественно, но на пятом курсе все словно сошли с ума. Свадебная эпидемия охватила поток, где обучались строители, горняки и экономистки. И к Новому году многие сокурсники Николая уже непривычно вертели на безымянном пальце правой руки новенькие обручальные кольцами. Он, что скрывать, тоже любил университетских девчонок, но дальше секса эти отношения не простирались, что его вполне устраивало.

Последняя в их студенческой жизни новогодняя ночь в общежитии проходила, как всегда, шумно и весело. Часам к двум тосты иссякли, официальные и неофициальные парочки стали активно искать укромные места, и за столами сразу заметно опустело. Суровцев, которого обитатели общежития успели полюбить за весёлый нрав и склонность к компромиссам, с бутылкой шампанского в руках обходил комнату за комнатой, пока не очутился в тупике коридора. Перед ним были две двери: правая и левая. Он, шутя, начал вслух считать, поочерёдно указывая на них: «Энэ, бэнэ, рэс, квинтэр, винтэр, жэс…» и так долее, пока палец не остановился на правой. Не раздумывая, он открыл её и очутился перед очередной компанией, где за столом сидели два парня и три девушки. Его встретили радостными возгласами, усадили на кровать рядом с одинокой девушкой и велели её развлекать.

– Николай, – представился он, чувствуя, как шампанское сладкой волной полирует сознание.

– Нонна, – ответила она, с лёгкой улыбкой глядя ему в глаза. Николай, присмотревшись, вспомнил, что видел её в группах гидрогеологов. Довольно высокого роста, плотного телосложения, но в то же время стройная брюнетка с лёгкими восточными чертами лица выделялась среди сокурсниц своей едва заметной отстранённостью, что делало её чуть более взрослой, чем все остальные. Она всегда была хорошо и дорого одета. Судя по всему, знала себе цену и не поощряла шуток в свою сторону.

Суровцев слышал, что многие парни пытались приручить норовистую студентку, но все попытки, по их словам, так и не привели к желаемому результату. Сам он только случайно мог видеть её в сутолоке университетских коридоров, поскольку их учебные потоки не пересекались. Но каждый раз где-то в подсознании отмечал скрытую сексуальность этой девушки. Она была во всём: в том, как она стояла, в движении тела, в походке, в особом взгляде бездонных тёмных глаз. Как-то он даже хотел присесть к ней за столик в студенческом кафе, но вдруг оробел, что было совсем не похоже на него, и сел подальше, спиной к соблазну.

И вот случай неожиданно свёл их в эту чудесную новогоднюю ночь. Николай разлил в стаканы остатки шампанского из своей бутылки и предложил тост:

– За любовь в новогоднюю ночь!

Все активно поддержали его, и только Нонна, сосредоточенно вдыхая запах вина, негромко спросила:

– За какую любовь?

– Ну, не к детям же, – нашёлся он, – и не к маме, мы их и без того любим. Конечно же, за настоящую любовь, ту самую, от которой рождаются эти самые дети.

– Ты хочешь ребёнка?

Николай поперхнулся:

– Ну, не так быстро, девушка. Я выразился отвлечённо, просто имея в виду любовь между мужчиной и женщиной, самое её начало, когда о детях ещё не думают. Или вы против такой любви?

– Да, нет, отчего же, я только за, – доброжелательно ответила Нонна, – но если вдруг вам, Коля, захочется мальчика или девочку, обращайтесь.

Суровцев засмеялся, чувствуя, как хмельная волна мягко растекается по телу, и произнёс:

– Хорошо, я запомню ваше предложение и как только созрею, я тут же приду к вам, договорились?

– Договорились, – Нонна прикоснулась своим стаканом к его и залпом выпила.

– Вот дают, – пискнула девчонка, сидящая на коленях у парня справа, – не успели познакомиться, как уже договорились.

– А чё тянуть, – заметила другая девушка, – учитесь, скоро ночь закончится, а нам всё ещё и не светит. Слушайте, ребятки, а давайте танцевать.

Она включила на полную мощность плеер и, извиваясь, выскочила на середину комнаты. К ней присоединились остальные и веселье вспыхнуло с новой силой.

Спустя час Николай и Нонна буквально ввалились комнату, которая была предоставлена в его полное распоряжение уехавшими домой ребятами. Они, не расцепляя жарких губ, помогли друг другу сбросить одежду. Он запутался было в застёжке её лифчика, но потом просто рванул его, отбросив в сторону, сдёрнул свою постель на пол и два тела со стоном сплелись в состоянии полной отрешённости от действительности. Это был не просто секс в новогоднюю ночь. Николай имел достаточный опыт общения с женщинами, но то, что заставила почувствовать его случайная подружка, превзошло все ожидания. Сексуальная феерия, взлёт души на недосягаемую высоту, верх откровенности, какой не всегда позволяют себе даже давние любовники, это было нечто, что остаётся в мужской памяти на всю оставшуюся жизнь. Только к утру, когда за окном слабо обозначился серый рассвет, они выдохлись и уснули, крепко сжимая друг друга в объятиях.

Суровцев проснулся от нестерпимой головной боли. Он, не открывая глаз, потёр виски и прислушался к ощущениям организма, медленно возвращающегося к реалиям жизни. Болела исцарапанная спина, болело всё, что участвовало в апофеозе новогодней ночи. Припомнив детали, Коля открыл глаза, приподнялся, обнаружив, что лежит на голом полу, и взглянул влево. Нонна спала на животе посредине матраца, положив голову на руки. Густые, иссиня-чёрные волосы закрывали лицо. Из-под сбившейся простыни виднелся плавный изгиб бедра, голени, изящной ступни.

Он поправил простыню, бесшумно поднялся и пошёл приводить себя в порядок. Через полчаса, гладко выбритый и посвежевший, он вернулся, осторожно неся перед собой чашку свежесваренного кофе, самым беспардонным образом отобранного у парня, который у плиты на кухне в грустном одиночестве пытался таким образом победить похмелье.

Нонна, укутавшись простынёй, сидела на полу, обхватив ноги руками. Увидев Николая с чашкой в руках, она одними глазами чуть заметно улыбнулась:

– Привет, это не кофе ли, случайно?

– Привет, случайно кофе. Держи, ничего, что он с сахаром?

– Я пью кофе только с сахаром, спасибо, дорогой.

– На здоровье, дорогая, – поддержал он игру, – у меня, кстати, утром было ощущение полного его отсутствия. А как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – без тени улыбки произнесла девушка, – я тебя не сильно истерзала, дорогой?

Николай усмехнулся:

– Не сильно, дорогая, но в следующий раз я надену бронежилет, если ты не возражаешь.

– А ты хочешь следующего раза?

– Конечно, вот только залижу раны и снова в бой. Кстати, комната неделю в нашем распоряжении.

– Это хорошо, не нужно будет спешить.

Она встала, и простыня соскользнула на пол. Без тени смущения Нонна одела трусики, повертела в руках то, что осталось от лифчика. Коля, любуясь фигурой девушки, сказал:

– Прости, так получилось. Мы завтра же пройдёмся по магазинам и найдём соответствующую замену.

– Не бери в голову, но за предложение спасибо.

Потом была невероятная неделя сплошного непрекращающегося счастья. Он изучил каждую складочку её упругого тела и нашёл все потаённые места, послушно откликающиеся на прикосновения его рук и языка. Её запах и вкус преследовал Суровцева двадцать четыре часа в сутки где бы он не находился. Вернулись соседи по комнате, но узнав, что за подружка появилась у него, безропотно освобождали комнату по первому же требованию, удивляясь их выносливости. А спустя месяц они разъехались по местам преддипломных практик: она к себе домой в Запорожье, он – в далёкую Воркуту.

7

Место практики Суровцеву досталось случайно. Просто к тому времени, когда нужно было определиться с ним, он с трудом оторвался от Нонны, пришёл в деканат, где ему сказали, что это единственное оставшееся место. Собственно, выбора уже не было. Вздохнув, он дал согласие и спустя неделю, насквозь промёрзший по пути на шахту, предстал перед директором. Тот принял студента весьма тепло, поскольку, как выяснилось, он тоже окончил их общий университет, но только двадцать лет назад.

Суровцев был усажен за стол, секретарь принесла им коньяк, бутерброды, кофе, и Коля долго рассказывал о том, как и чем живёт профессура, что нового произошло в университете, как изменился за это время город. Директор, выяснив, что сидящий перед ним симпатичный парень имеет опыт работы не только в забое, но и руководства людьми, предложил ему поработать пару месяцев линейным инженером на одном из участков. Его поселили в общежитии, выдали тёплую одежду и представили коллективу. Директор не сказал только об одном, но важном, обстоятельстве: состав бригады был полностью сформирован бывшими зеками.

Суровцев узнал об этом случайно и был готов к этой неожиданности, которая его не столько испугала, сколько заинтересовала возможностью проверить свои способности организатора работ. Это были непростые два месяца, но он вышел с честью из этого единоборства между специфически мыслящим коллективом и собственными волевыми установками. Расставаясь, бригада признала его человеком, и это стоило многого, а директор предложил должность начальника участка, если тот решит приехать в их места на постоянное место работы. Он даже показал ему квартиру, которая находилась в новом доме, расположенном в самом центре города. Николай квартиру из вежливости осмотрел и обещал подумать. Сказать честно, жить в городе, где полярную ночь сменял полярный день, не хотелось. То ли дело привычная тёплая Украина, где смена дня и ночи привычно происходит один раз в сутки.

Суровцев уехал из заснеженной Воркуты и спустя двое суток прибыл в город, где к этому времени буйствовала весна. Как всегда была встреча однокурсников, весёлое застолье, но потом было главное, то, что он с таким нетерпением ждал эти долгие два месяца: приехала Нонна.

Он неплохо заработал за время практики, и они вдвоём перебывали во всех горячих точках города. Пройдясь по магазинам, они накупили ей пропасть всяких женских штучек, а ему строгий тёмно-серый костюм прекрасной английской шерсти, к нему шёлковый галстук цвета глубокого бордо, несколько ослепительно белых рубашек с манжетами, которые требовали запонок, и чёрные итальянские туфли на тонкой подошве. Выглядел Суровцев во всём этом импозантно, хотя с непривычки и ощущал себя несколько неловко.

Нонна строго велела одевать это великолепие по вечерам, посещать с ней театр и другие места культурного досуга с тем, чтобы привыкнуть к такой форме одежды и чувствовать себя в ней естественно. Вскоре усилия в этом направлении по её оценке увенчались полным успехом, и ближе к маю Николай отправился в Запорожье просить у родителей Нонны её руки. Таков был к этому времени уровень их стремительно развивающихся отношений.

Он сидел рядом с неё в автобусе и пытался привести в порядок путающиеся мысли. Они с Нонной знакомы чуть меньше трёх месяцев. Совсем немного для того, чтобы понять суть другого человека. С одной стороны, он уже догадывался, что Нонна это та самая женщина, которая больше всего подходила под определение – «кошка, гуляющая сама по себе». Было понятно, что она непростой человек с довольно жёстким характером, и что её внутренний мир даже со временем вряд ли будет раскрыт для него полностью. Но, с другой, он уже не представлял, что кто-то ещё может столь близко соответствовать ему интеллектуально и в то же время сумеет подарить секс такого качества. Казалось, был повод серьёзно задуматься, и, тем не менее, неделю назад в порыве страсти он, неожиданно для себя, предложил ей выйти за него замуж.

– Ты действительно этого хочешь? – спокойно отреагировала девушка, забросив руки за голову и глядя в потолок. Он ещё раз посмотрел на её слабо светящееся в сумраке комнаты тело, каждый раз вызывающее у него неодолимое желание, и произнёс:

– Да, хочу.

– Я согласна, ты подходишь мне.

О любви не было сказано ни слова. Потом они снова занимались сексом. Он целовал её с ног до головы, стараясь не пропустить ни сантиметра смугло-матовой кожи, она до крови искусала его губы, а утром они решили ехать к её родителям с тем, чтобы сообщить им о своём решении. И вот он в автобусе, который, скорее всего, несёт его к новому этапу в его жизни и поздно уже, что-либо изменить. Да, и стоит ли?

Родители Нонны оказались вполне симпатичными людьми. Он был директором крупного сталелитейного завода, она заведовала отделением кардиологии в центральной городской больнице. Наблюдая два дня за отношениями единственной дочери и родителей, Николай пришёл к выводу, что они оставляют желать лучшего. По ещё не понятной для него причине Нонну нельзя было назвать любящей дочерью. Что-то здесь не так, решил он про себя и оставил в памяти маленькую метку. На прощанье её отец пожал ему руку и, как показалось, сочувствующе улыбнулся. Свадьбу решили сыграть в одном из ресторанов, расположенных в старом парке рядом с университетом.

Мама Коли известие о предстоящей женитьбе встретила довольно спокойно и лишь долго расспрашивала его о своей будущей невестке. Он отшучивался, не зная, как представить по телефону Нонну, которая стояла рядом и слушала их разговор с непроницаемым лицом. Поехать в Червоноград не представлялось возможным: до начала защиты дипломных проектов оставалось чуть больше месяца.

Свадьбу назначили на двадцать первое мая. Благодаря присутствию практически двух групп студентов, она прошла весело и непринуждённо. Нонна и Николай выглядели так, словно только что сошли с обложки глянцевого журнала. Она превзошла себя в умении очаровывать, он больше молчал, и мать с её новым мужем, и родители невесты в итоге разъехались довольные состоявшимся событием и друг другом. Семейную жизнь молодожёны начали в двух шагах от университета на съёмной квартире, которую им организовали родители.

Распределение студентов на работу происходило бурно. Нонна неожиданно заявила, что она ни при каких условиях не поедет туда, где нет жилья.

– Хочешь, езжай сам, получишь квартиру, и я к тебе тут же приеду, – сказала она, и добавила, – как верная и послушная жена. А пока я поживу у родителей. Ты что-то хочешь возразить, дорогой?

Ему нечего было возразить, и лишь непривычная пока ещё горячая волна раздражения слегка ударила в голову. Это была первая ночь, когда они, не предложив друг другу ласки, спали, имитируя усталость. На распределении выяснилось, что единственное место, где по прибытии предоставлялась двухкомнатная квартира, была Воркута. Причём, приглашение прибыть на работу в качестве начальника участка было выписано конкретно на Николая Алексеевича Суровцева. Узнав об этом, он задумался о неотвратимости судьбы, но делать было нечего. Нонна молча выслушала его и, против ожидания, дала согласие. Получив два диплома с отличием, они месяц провели у моря, а в начале августа прибыли в далёкий город к предстоящему месту работы.

8

Быстро прошли одиннадцать лет после того дня, когда Павел открыл дверь своей квартиры и улыбнулся, глядя в ожидающе раскрытые ему навстречу небесно-синие глаза девочек. Через год Оля стала его женой, а Лера уже привычно называла папой. А ещё через год у них появился сын, которого они после недолгих раздумий назвали в честь дяди Романом. Тот был просто счастлив, они с женой души не чаяли в малыше, не забывая при этом уделять внимание и девочкам, которых искренне любили.

Павел все эти годы работал водителем вездеходов на буровых установках, которых всё больше появлялось на необъятных просторах полярного края. Частыми были длительные поездки, и каждый раз он с нетерпение ждал того момента, когда вернётся домой, вдохнёт запах приникшей к нему жены, поцелует детей, бурно радующихся его возвращению.

Дядя с женой по-прежнему оставались их единственными родственниками в этом приполярном городе, где долгую ночь сменял столь же долгий день, и где жили довольно суровые, но по-своему хорошие и честные люди. Вокруг города на запад и восток раскинулась бескрайняя тундра, полная своей необычной прелести, совсем близко на севере в холодный океан впадали кристально чистые реки, кишащие рыбой, дно которых было усеяно самородными камнями, а на юге в суете городов с отравленным воздухом работали, строили планы и размножались миллионы людей. Там тяжело ворочался искусственно создаваемый мир, а здесь всё дышало необъяснимой прелестью нетронутой природы и призрачной свободой.

Павла не тянуло домой. Он раз в год приезжал в гости с семьёй. Его родители приняли девочек, как родных, а отец сумел даже сделал так, что их прописали в квартире. Мало ли, что там будет впереди, рассуждал он, а квартира в Москве никогда не будет лишней. Потом они ехали на юг к морю, купались, загорали, ели фрукты, а оттуда уже с нетерпением возвращались к себе домой.

Не так давно дядя предложил Павлу поменять место работы:

– Подумай, Паша, – убеждал он, – ты чёрт знает сколько времени проводишь в командировках, а дома сыну уже девять, дочь – невеста, ещё пару лет и школу окончит. Им постоянно отец нужен, мужскую руку не заменишь, мне ли тебе говорить. А тут место водителя директора шахты освободилось. Тебя оформят подземным рабочим, будешь получать приличную зарплату, рано уйдёшь на пенсию. Прикинь, и всё это рядом с домом. Директор совсем молодой человек, чуть ли не твой ровесник, но отзываются о нём очень хорошо: умница, толковый инженер и дипломат, каких мало. Поверь моему опыту, он далеко пойдёт. Рядом с таким и ты не пропадёшь по жизни, он сам не позволит. Подумай, Паша.

Павел подумал и согласился. В понедельник ему было назначено собеседование с директором самой крупной шахты в округе.

9

Суровцев всё чаще задумывался о том, насколько удачно складывалась его жизнь после окончания университета. Приехав к месту назначения, он действительно получил ключи от двухкомнатной квартиры и должность начальника участка. Квартира была довольно большой, с хорошей планировкой и огромной застеклённой лоджией, куда выходили все комнаты. Он получил немалые по меркам вчерашнего студента подъёмные.

Нонна через месяц после прибытия устроилась на работу в горисполком и стала неспешно обустраивать их гнёздышко. Должность позволяла ей уделять достаточно времени дому, что она и использовала в полной мере. Её начальник попытался что– то сказать в отношении длительности рабочего дня, но нарвался на такой ответ, что, будучи человеком интеллигентным, не рискнул больше повторять эту попытку.

Уже через два года, перед первым своим отпуском, Николаю предложили должность главного инженера, а за Нонной прочно закрепилась репутация умной и красивой стервы, которую, учитывая стремительную карьеру мужа, лучше было не трогать без крайней на то необходимости. К этому времени, благодаря каким-то манипуляциям жены, они сменили жильё, и теперь у них была большая четырёхкомнатная квартира, где для Николая был устроен кабинет, которым он в силу занятости практически не пользовался, а Нонна имела свой, как она выражалась, будуар.

Быстро летели годы. Николай был поглощён своей работой, Нонна – большей частью собой и домом. Детей так и не было, поскольку у неё оказался некий врождённый дефект, исправить который можно было только за границей. В принципе, деньги были, но она упорно отказывалась от операции, ссылаясь на то, что она молода, а технологии стремительно развиваются и не за горами то время, когда исправить ошибку природы можно будет амбулаторно. Настаивать было бесполезно.

Нонна по-прежнему была хороша собой и искусна в постели. Николай, как и в начале их знакомства, иногда ловил себя на том, что с трудом дожидается момента, когда он вернётся домой. Там увидит жену в длинном шёлковом халате, догадается, что под ним ничего нет, и они, отменив ужин, сразу же отправятся в постель, где она в очередной раз заставит его испытать неземное блаженство.

Последние три года он работал уже в должности директора шахты. Прежний хозяин его нынешнего кабинета решил отойти от дел и уехать к себе на родину, в город Славянск, где жили его престарелые родители. Там он и поселился в доме новой постройки прямо на территории известного своими грязями курорта. Перед отъездом они хорошо посидели вдвоём в ресторане, крепко выпили и прежний директор, дав целый ряд полезных инструкций молодому инженеру, произнёс напоследок странную фразу:

– И ещё запомни одно, Коля, жена цезаря всегда должна быть выше подозрений. Особенно в нашем маленьком городишке. Всё, парень, давай обнимемся на прощанье. Будешь в наших местах, милости прошу, приму как родного, а заодно и отдохнёшь в нашем «Шахтостроителе». Это санаторий такой. Уверяю: наберёшься здоровья не хуже, чем за границей.

Суровцев пропустил мимо внимания всё, что касалось отдыха в неизвестном ему Славянске, но хорошо запомнил то, что относилось к жене цезаря. Времени для анализа особенно не было, хотя порой, словно отзвуки далёкого эха, до него случайно доносились некие смутные сведения о том, что в его отсутствие Нонну видели с неким мужчиной в одном из ресторанов города, а то и на природе, если позволяла погода. Он как-то даже, шутя, поднял об этом разговор с женой, но та, спокойно выслушав его, удивлённо подняла брови и насмешливо спросила:

– Ты что, ревнуешь меня, дорогой, или как я должна понимать твою репризу?

Николая давно уже несколько бесило это обращение – «дорогой», с которым она обращалась к нему только в подобных, щекотливых случаях, но он сдержался и сменил тему разговора. А вот последние месяцы ему вновь стали намекать, что его водитель слишком вольно ведёт себя в присутствии Нонны, и, вообще, бывает в их доме даже тогда, когда ему и бывать-то не следует. Со временем как разговоры, так и сам водитель Суровцева стали раздражать. Не вдаваясь в объяснения, он уволил его и велел подыскать ему другого. Сегодня ему позвонил уважаемый в этих местах человек и попросил завтра принять племянника, рекомендуя его, как хорошего водителя и человека, что было немаловажно.

10

На следующий день он с интересом всматривался в лицо сидящего перед ним молодого человека. Среднего роста, с приятным лицом, сероглазый парень спокойно и уверенно сидел за столом, ожидая обычных в таком случае вопросов.

Суровцев раскрыл лежащее перед ним досье.

– Так, Суворин Павел Алексеевич.

Следующая запись заставила его удивлённо приподнять брови.

– Что-то не так? – негромко спросил претендент.

– Да, нет, пока всё так. Скажите, Павел, а не знаете ли, часом, в какое время суток вы родились. Ну, я имею в виду – утром, днём, вечером.

Теперь удивился парень:

– Ну, в общем, случайно знаю, не до минут, конечно. Мама говорила, что я появился на свет где-то в шесть вечера.

– Обалдеть, – произнёс Суровцев, – должен сообщить вам, Павел, что мы с вами родились в один и тот же год, месяц, день и, похоже, даже час. Не удивлюсь, если совпадут и минуты. У нас одинаковое отчество, и мы запросто могли бы сойти за братьев, если бы не разные фамилии. Бывает же такое.

Да, – согласился Павел, – и в самом деле удивительное совпадение, но чего только не случается в этом мире. Случайность, я думаю, не более того.

Да, – ответил Суровцев, – скорее всего, это случайность. Хотя есть мнение, что любая случайность это не что иное, как неустановленная закономерность. Просто у нас знаний ещё недостаточно для её понимания.

– Никогда не думал об этом. И что же может означать подобное совпадение?

– Не знаю, я всего лишь директор шахты, а не учёный и, тем более, не провидец. Но почему-то мне кажется, что какой-то смысл в этом обязательно должен быть. И чтобы разгадка была ближе, я беру вас на работу, Павел. Идите в отдел кадров, оформляйтесь, осмотрите машину. Мы только что получили новый лендкрузер. Сегодня я никуда не еду, а завтра прошу быть с машиной к семи утра у моего подъезда. Адрес возьмёте у секретаря. До свидания, Павел.

– До завтра, Николай Алексеевич.

Павел понравился Суровцеву. Личный водитель это не только человек за рулём, перемещающий своего шефа во времени и пространстве. Это, по сути, ординарец, который берёт на себя часть его мелких обязанностей, оставляя, таким образом, время для решения более сложных проблем. Он был наблюдателен, начитан и деликатен, никогда не докучал пустыми разговорами. С ним можно было в равной степени, как поговорить о достаточно сложных вещах, так и просто помолчать.

Странно, но жена к новому человеку в его окружении отнеслась раздражённо. Николай не мог понять этого, и на её вопрос за обедом, чем плох был прежний водитель, отреагировал необычно резко, сказав, что это не её дело. Нонна, болезненно воспринимающая подобное обращение, хотела привычно поставить мужа на место, но увидев выражение его лица, не стала этого делать. Как обычно, вовремя сработал инстинкт самосохранения, и она умолкла, решив, что ещё припомнит Суровцеву его нынешний тон и найдёт способ отомстить за это унижение.

Никто из окружающих её людей, не знал, что Нонна обладала до такой степени болезненно обострённым чувством собственного достоинства, что любое, даже невзначай брошенное в её сторону неосторожное замечание, надолго делало этого человека её личным врагом. И в этом смысле она никому не делала исключения, даже собственным родителям. Избирательная память навсегда сохраняла подобные моменты, формируя незаметно тёмный мирок обращённой внутрь себя женщины, постоянно находящейся в состоянии самообороны. Внешне это стало проявляться лишь со временем в некоторой истеричности поведения.

Вечером в постели она была суха, если не сказать угрюма, и, сославшись на головную боль, попросила его не докучать привычными ласками. Николай почувствовал, как от этой демонстрации кровь прилила к лицу, отвернулся и попытался уснуть. Через какое-то время попытка удалась, но с той ночи больше он ни разу не предлагал ей секса. Она была равнодушна и тоже не настаивала на любовных играх. Зная ненасытность Нонны в этой области, Николай пытался понять, что же служит ей заменой столь любимому занятию, но так и не смог найти приемлемое объяснение. И только слухи в отношении жены, на которые он раньше не обращал внимания, всё чаще становились предметом его мыслей в те короткие промежутки времени, когда он был не занят проблемами производства. Как-то он до глубокой ночи засиделся в кабинете. Решив не беспокоить спящую жену, он постелил себе на здесь же на диване и спокойно уснул. С той поры они стали спать порознь.

Трещина в их отношениях с каждым днём становилась всё шире и, казалось, естественный в таких случаях разрыв неминуем. Но она была умна и понимала, что её личное благополучие основано исключительно на положении мужа и тех возможностях, которые он ей обеспечивает. Поразмыслив, Нонна решила, что водитель не стоит того, и как-то ночью, проснувшись, Николай ощутил рядом с собой упругое, дышащее сексом тело жены. Решение послать её ко всем чертям было мгновенно забыто, и уже потом, засыпая в блаженной усталости под звуки вьюги, бушующей за окном, он в который раз удивился утончённости её искусства любви. Через трещину ненадолго был переброшен зыбкий мостик иллюзии семейного благополучия.

11

Накануне Нового года разыгралась непогода. Снежные заносы блокировали дороги, и техника, работающая круглые сутки, с трудом поддерживала возможность перемещения транспорта. Грейдер, за рулём которого находился неимоверно уставший водитель, работал у железнодорожного переезда. Середина дороги и левая её часть уже была очищена, и осталось только убрать снег справа. После этого можно было пару часов отдохнуть.

Водитель медленно вёл тяжёлую машину вдоль кромки дороги, как вдруг у самого переезда её резко бросило вправо. Он быстро отреагировал, выровнял грейдер и работа продолжилась. Пелена снега за окном так и не позволила ему понять, что же было причиной такого поведения машины. А причиной был всего лишь железобетонный столб с фонарём освещения. Нож грейдера зацепил его у самого основания, разрушил бетон и разорвал часть несущей арматуры. Под толстым слоем снега этот дефект остался незамеченным. Сохранившиеся прутья арматуры теперь несли многократно возросшую нагрузку.

Ближе к вечеру позвонила Нонна. Она просила его немедленно приехать, поскольку ей нужно было срочно поговорить с ним о чём-то важном. С утра у жены было плохое настроение. Они незаметно поссорились из-за брошенного ею очередного замечания в отношении его новой секретарши. Николай вспылил, оставил недоеденный завтрак и уехал на работу. Сейчас Суровцев почувствовал в её голосе знакомые истерические нотки и понял, что придётся ехать, несмотря на нерешённые шахтные проблемы, мороз и снежные заносы.

Часы показывали пять, близился вечер, хотя в условиях полярной ночи об этом можно было только догадываться. Вздохнув, он вызвал Павла, оделся и вышел к ожидающей его машине. Оснащённый ста пятидесяти сильным дизелем лендкрузер легко тронулся с места и помчался, разбрасывая снег, по недавно расчищенной дороге. Минут через десять впереди показался слабо освещённый железнодорожный переезд. Справа сквозь пелену падающего снега прорывался мощный луч приближающегося тепловоза.

– Состав движется, – сказал Суровцев, – добавь газу, Паша, может, успеем проскочить.

– Дорога плохая, скользко, – отозвался Павел, – много не прибавишь, не дай Бог вынесет на пути.

Проскочить переезд не удалось. Шлагбаум опустился, когда лендкрузер находился метрах в пятидесяти. Павел сбросил скорость и остановился.

– Да ты подъедь поближе, – попросил Суровцев, – всё быстрее потом доедем.

Павел послушно продвинулся вперёд почти к самому шлагбауму и поставил машину на ручник. Состав был длинный и двигался медленно, ожидание могло затянуться минут на пятнадцать.

Меж тем непогода усиливалась. Порывы ветра становились всё яростней, и раненый фонарный столб не выдержал нагрузки. Уцелевшие арматурные прутья, ставшие хрупкими на морозе, с лёгким стоном согнулись и лопнули. Тяжёлый железобетонный стержень, ускоряясь в падении, рухнул прямо на крышу стоявшего рядом лендкрузера. Николай и Павел умерли мгновенно, так и не успев понять, что за сила вырвала их из этого мира и перебросила в иную реальность.

Хоронили их через неделю, когда приехали родственники. К этому времени перестал падать снег и стих ветер. В чистом небе причудливо извивались зеленоватые сполохи полярного сияния. У двух могил, отрытых с помощью взрывчатки, стояли на табуретках два закрытых гроба. Николай и Павел были настолько травмированы, что их лучше было не видеть.

С фотографий на присутствующих смотрели улыбающиеся молодые парни, у которых всё ещё было впереди: и жизнь, и радость, и любовь. А когда после недолгих речей посреди белой пустыни возникли два холмика с деревянными крестами, все обратили внимание на полное совпадение дат рождения и смерти. Это обстоятельство ещё долго было предметом обсуждений в городских квартирах. Родилось много версий, но ни одна из них так и не способствовала сколь нибудь разумному объяснению такого удивительного совпадения. Случайность, это просто случайное совпадение обстоятельств, решили, наконец, люди и успокоились.

12

Нонна вскоре уехала из города с одним из заезжих бизнесменов, связь с которым она тайно поддерживала последние три года. Впрочем, в городе об этом, похоже, не знал только Суровцев. Бизнесмен вскоре предложил ей руку, сердце и счёт в собственном банке. Поселились они в Москве, в доме неподалёку от Котельнической набережной. Нонна стала вести образ жизни, соответствующий статусу её избранника. Новый муж, с головой погружённый в свой разветвлённый бизнес, был без ума от сексуальных радостей, доставляемых ему очаровательной и, как он был уверен, любящей женой. Несколько её любовников так никогда и не узнали о существовании друг друга.

Ольга с детьми спустя два года после гибели Павла тоже переехала в Москву. К этому времени родителей Павла не стало, и небольшая квартира перешла в её собственность. Лера вскоре поступила в университет, сын посещал ту же школу, в которой когда-то учился его отец. Она стала работать медсестрой в одной из дорогих частных клиник. У Ольги всегда был дар Божий выхаживать тяжёлых больных, и такая работа хорошо оплачивалась.

Однажды её пациентом оказался человек, контролирующий поставки медикаментов в Москву. Он лежал, приходя в себя после тяжёлой автомобильной аварии. Почти год провёл он в отдельной палате, пройдя нелёгкую процедуру реабилитации после перенесенных травм и операций, и выписался совершенно здоровым человеком. В этом была её немалая заслуга. Ольга даже вздохнула, смирившись с тем, что больше никогда не увидит своего симпатичного пациента, к которому незаметно успела привязаться. Но спустя месяц этот человек снова появился в клинике. Ранним утром он преподнёс ей очаровательный букет цветов и предложил стать его женой. Ольга подумала, поплакала ночь перед портретом Павла и согласилась. Тяжело жить в этом мире с двумя детьми, не имея рядом надежного мужского плеча.

Прошло ещё два года, и на одном из благотворительных вечеров, организованном по случаю закрытого просмотра картин Николая Ге, Ольга стояла с мужем у окна, рассеяно разглядывая гостей. Внезапно она замерла и спросила:

– Милый, скажи, ты не знаешь, кто эта красивая женщина в чёрном платье, та, что стоит напротив нас у картины?

Он присмотрелся и шепнул ей на ушко:

– Запомни, Оленька, что здесь самая красивая женщина – это ты. А у картины ты видишь жену банкира М. Она не в моём вкусе, есть в ней что-то мрачноватое. Ты не находишь?

Ольга молчала. Она вдруг вспомнила зеленоватые сполохи холодного огня в высоком небе, два гроба, освещённые прожекторами, портреты на них и эту женщину, кутающуюся в воротник норковой шубы. На её чувственных губах тогда незаметно для окружающих блуждала слабая улыбка.

Нонна пристально всматривалась в полотно, висевшее на стене. Картина называлась «Совесть. Иуда». На ней была изображена согбённая в тяжком раздумье фигура мужчины на дороге, стоявшего под деревом в сумраке ночи. Было ощутимо видно, как непросто даётся ему последнее в его жизни решение. Почему-то в памяти всплыла полярная ночь, Николай, смотрящий на неё с фотографии, чуть косо стоящий крест с датами его рождения и смерти. Нонна тряхнула головой, отгоняя наваждение, и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд.

Она осторожно обернулась. Из всех гостей, неспешно перемещающихся по залу, её внимание привлекла только стоящая у окна красивая женщина с необыкновенно голубыми глазами, держащая под руку мужчину в смокинге. Но как ни напрягала Нонна память, она так и не смогла вспомнить, где могла её видеть раньше. Подойти же и спросить по непонятной причине она так и не решилась.

Такая вот довольно грустная история, моя дорогая Матильда. Я рассказал её вам с тем, чтобы попытаться понять, прежде всего, самому, что есть Судьба в нашей быстротечной жизни. И не её ли признаками являются те якобы случайные события, которые словно вешки в болоте, обозначают единственно возможный путь человека.

Днепропетровск, 12 июня 2012 г

Всегда Ваш А.Н.

20. Существо (Письмо двадцатое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда! Вы никогда не задумывались о вечности? Вернее даже не просто о том невообразимо большом абстрактном промежутке времени, который в нашем понимании соответствует вечности, а о вписанной в него человеческой жизни, например, Вашей или моей, или любого иного человека. Собственно речь идёт о личном бессмертии, таком, каким обладали, скажем, боги древнегреческих легенд. Возможно ли это в принципе, как Вы полагаете?

Среди серьёзных учёных разговор на эту тему, если я правильно их понял, просматривая отдельные статьи, считается чем-то неприличным, вроде признания в любви к кактусу. Достаточным считается стремление человека реализовать своё тайное желание жить неограниченно долго путём создания некоторых вечных ценностей – материальных и нематериальных, которые останутся после его смерти и будут напоминать о нём благодарным, или не очень, потомкам.

Писатели-фантасты, обладая большей свободой полёта мысли, пошли существенно дальше по этому пути. Они уже на выбор предлагают несколько путей, позволяющих реализовать бессмертие человека. Из них, на мой взгляд, вполне реальными представляются два: техногенный, ведущий к созданию киборгов, и биологический, основанный на изменении генотипа человека. И в первом, и во втором случаях речь идёт о совершенствовании носителя Сознания, того самого Сознания, которое неприкосновенно и с наличием которого отождествляется личность. Возможно, с точки зрения нашей этики это и не совсем правильные траектории движения человеческой мысли, но правомерность создания атомной бомбы, согласитесь, тоже вызывает серьёзные раздумья по поводу её этического соответствия.

Увы, полёт человеческой мысли уже не остановить никакими философскими и религиозными преградами. Мне даже трудно представить, что ожидает нас в сравнительно недалёком будущем. Новые технологии изменят не только окружающий нас мир, они изменят и самого человека. Изменят так, что мы, живущие ныне, скорее всего, ужаснёмся, увидев продукт этих изменений. Ужаснёмся и успокоимся, как это было однажды с придуманным, а может и не придуманным, мною человеком, о котором, дорогая Матильда, я расскажу Вам ниже.

Страх смерти – это просто боязнь неизвестности, в которую она нас повергает.

Морис Метерлинк

1

Старый Город расположен на правом берегу реки среди невысоких холмов, изрезанных оврагами и балками. За почти триста лет своего существования он пережил революцию, войны и различного рода иные социальные потрясения. Облик города за эти годы менялся, отражая прошлое и соответствуя текущему моменту времени.

Сейчас центральная часть его напоминает типичный населённый пункт районного значения, каких огромное множество разбросано в донецких степях: ухоженные клумбы перед мэрией, вокруг добротные дома пятидесятых годов прошлого века и массивы примыкающих к ним безликих пятиэтажек. От центра к периферии растекаются лишённые асфальта улицы и улочки, вдоль которых за разнокалиберными заборами прячутся похожие дуг на друга одноэтажные домики в окружении фруктовых деревьев.

К западу от городской черты расположен новенький нефтеперегонный завод и раскинулись поля, уходящие к далёкой линии горизонта. На юге и севере отдельными пятнами неправильной формы застыли ещё несколько небольших заводов всё той же химической направленности. С востока же город омывает река, вдоль которой пролегли светлые нити железной дороги. Через реку переброшен мост, а за ней уходит вдаль лесной массив, и круглые сутки дымят трубы азотно-тукового комбината.

Однообразие городского пейзажа местами разбавляют рыжие пятна терриконов возле давно закрытых угольных шахт. В их окрестности всё ещё можно увидеть казарменные постройки, пришедшие в век космических технологий из далёкого прошлого. К северо-западу красуются несколько таких рукотворных холмов. Самый отдалённый и самый старый из них, уже основательно зарос кустарником. Он медленно расползается под собственным весом посреди лесного массива.

Когда-то лес простирался до горизонта, но потом окрестные поля стали расширяться и незаметно съели большую его часть. Справа к лесу примыкает сеть глубоких балок, заросших кустарником. Человеку, попавшему сюда впервые, в этих зарослях немудрено и заблудиться, но если он, руководствуясь интуицией, решит взять правее, к северу, то паутина неведомо кем протоптанных дорожек обязательно выведет его к старому городскому кладбищу. На нём уже давно не хоронят, надлежащего ухода за могилами тоже нет, и заросли деревьев, когда-то посаженных возле могил для создания локального уюта, постепенно слились с лесным массивом, пряча от посторонних глаз покосившиеся кресты и разбитые надгробья.

Название лесу – Чёрный – дал, скорее всего, каменный уголь, довольно мощные пласты которого выходили кое-где на поверхность в глубине балок. Местные жители с незапамятных времён добывали его здесь вручную. Кирка, лопата, тачка и деревянная крепь обеспечивали требуемую производительность и безопасность труда. Чёрвоточины подземелий за сотни лет образовали под землёй запутанный лабиринт, выбраться из которого всегда было крайне непросто.

Сейчас таким примитивным способом уголь уже никто не добывает. Входы в тоннели заросли кустарником и частично обвалились. Очевидно, что там внутри никого нет, кроме примитивной живности, но с каждым годом слухи о чертовщине, обитающей в глубине земных недр, нарушенных вмешательством человека, возникают вновь и вновь. Они существенно украшают и разнообразят местный фольклор.

Несколько лет назад осенью здесь бесследно исчезли трое мальчишек. Когда стало ясно, что живыми их уже не найти, по распоряжению местных властей входы в Подземелье были взорваны и стало как-то спокойнее. Но немногие старожилы поговаривали, что попасть в таинственный мир, лишённый солнечного света, всё ещё можно, нужно только знать, где в чаще зарослей притаились уцелевшие чёрные дыры тоннелей.

Метрах в двухстах от кладбища виднеется небольшой глинобитный дом. Его с четырёх сторон окружает местами покосившийся деревянный забор, который выкрашен вызывающей ярко-жёлтой краской. По вечерам в его окнах всегда загорается свет. Следовательно, несмотря на щекочущую нервы близость последнего приюта человека, дом обитаем. А ещё чуть дальше от него уже начинается городская околица.

Если идти по краю пологой балки, тянущейся между лесом и кладбищем, то очень скоро можно выйти на невысокий холм, господствующий над местностью, за которым расположено стоящее в одиночестве трёхэтажное здание старой постройки. Оно обнесено высокой стеной. Потемневший от времени красный кирпич, из которого сложено строение, сделан из обожжённой глины с использованием примитивной технологии. По этой причине дом очень прочен и способен простоять ещё не одну сотню лет. Покрытая асфальтом дорога заканчивается у его всегда запертых ворот, выкрашенных бледно-голубой, безнадёжно вылинявшей на солнце краской. Это суровое внешне здание изначально служило для лечения и содержания душевнобольных людей. Не изменилось его предназначение и в наши дни. Сейчас здесь размещается районная психиатрическая лечебница.

2

Нездоровые люди, попадающие в эту обитель печали, делятся на три неравноценные категории. Те, у кого есть шанс излечить свой недуг, располагаются в сносных условиях четырёхместных палат первого этажа. На втором этаже восьмиместные палаты лишены вообще каких-либо удобств. Здесь находятся больные, у которых нет никакой надежды на выздоровление, но есть родственники, способные их навещать, приносить лекарства, предметы гигиены, одежду. На последнем этаже в небольших коморках навечно погребены те, у кого нет родных, нет шансов победить болезнь, нет ни прошлого, ни будущего, а настоящее покрыто серой пеленой навсегда померкшего сознания.

Говорят, что в подвале мрачного здания для таких же никому не нужных, начисто лишённых разума людей есть ещё несколько комнат, предназначенных для крайне неспокойных пациентов. Злые языки даже утверждают, что на них врачи проводят какие-то медицинские эксперименты, но это, скорее всего, не более, чем досужие вымыслы жителей городской окраины, за пригоршней семечек коротающих по вечерам время на скамейках перед домами.

Этажи отделены стальной решёткой, комнаты наглухо закрыты, так что у их обитателей нет никакой возможности общаться друг с другом, да и сама необходимость такого общения лишена смысла по вполне понятным причинам. Дверь же в подвал, которая своей монолитной конструкцией вызывает ассоциации с банковским хранилищем, всегда заперта.

Персонал больницы сравнительно невелик. Шесть врачей, столько же медсестёр да десятка два санитаров и вспомогательного персонала, выполняющих разнообразные функции от уборки помещений и приготовления пищи до надзора за порядком среди недалёких разумом обитателей палат. Последние четыре года возглавляет лечебницу некто Фёдор Павлович Черепов. До приезда в Город он работал в Московском институте вирусологии. В этом всемирно известном исследовательском центре он стал доктором наук, профессором и лет десять возглавлял отдел генной инженерии в какой-то закрытой лаборатории. Что произошло в сопредельном государстве и почему он оттуда уехал, никто не знал, но только четыре года назад Черепов предложил свои услуги местному отделу здравоохранения и каким-то сложным образом был принят на давно пустующее место главного врача психиатрической больницы. Городские власти не могли оставить без внимания учёного такой величины, каким по всем бумагам оказался неожиданно и так кстати объявившийся профессор.

Нельзя было назвать этого человека приятным во всех отношениях, скорее наоборот. Высокого роста, крепкого сложения, слегка лысеющий мужчина с короткой причёской и стандартной внешностью: не красавец, но и далеко не урод. По документам ему было около сорока, он никогда не был женат и отличался, как выяснилось позже, несколько мрачноватым характером, но при этом всегда был спокоен, корректен и никогда не повышал голос на собеседника. Казалось, такой успешный человек должен привлекать внимание одиноких женщин, но этого, увы, не случалось. Впервые натолкнувшись на его холодный оценивающий взгляд, озабоченные матримониальным статусом дамы тут же меняли своё намерение на противоположное. Одна пышногрудая сестричка даже сказала как-то, что, общаясь с ним, она чувствует себя словно лягушка, распятая на препараторском столике.

Примерно так же вели себя в его присутствии не только подчинённые, но и пациенты. Последние, увидев в дверях палаты фигуру совершающего обход главврача, мгновенно умолкали и старались вообще не поднимать глаз. При этом характер их поведения не менялся в зависимости от того, находились они на первом или на третьем этаже. Было в новом главвраче что-то такое, что заставляло людей в его присутствии быть в лёгком напряжении.

Следует признать, что порядок в лечебнице с его приходом стал просто безукоризненным. Ни одна проверка за эти годы так и не выявила сколь нибудь серьёзных нарушений. Да и процент больных, которые вернулись к нормальной жизни, с появлением Черепова существенно вырос. Главврача, что греха таить, по истечении времени так и не полюбили, втайне опасались, но все кто с ним сталкивался по вопросам профессиональным, вынуждены были согласиться с тем, что он, вне всякого сомнения, личность и выдающийся специалист не только в области психиатрии, но и медицины вообще.

Поселился Черепов здесь же при больнице в небольшом флигеле, стоявшем среди абрикосовых деревьев. Этот домик под черепичной крышей изначально был предназначен для этой цели, имел отдельный двор, все удобства и газовое отопление. Он примыкал к стене, и задняя дверь его выходила за пределы больничного двора. Так что входить и выходить из своего жилища Черепов мог, не пользуясь воротами больницы.

В городе главврач бывал редко, только в случае крайней необходимости: купить продукты, газеты, книги. На брелоке, с которым он никогда не расставался, крепились шесть ключей: от флигеля, от больницы, от кабинета, от сейфа, и от подвала. Пятый и шестой ключи открывал ещё какие-то две двери, но, где они находились и что скрывалось за ними, никто не знал.

…Серое пятно мерно покачивается под негромкие скрипящие звуки. Серое пятно это кусок стены, попадающий в поле зрения. Скрипящие звуки издают пружины кровати, на которой сидит молодой человек, почти мальчик. Его взгляд пуст, душа отсутствует в этом ритмично раскачивающемся теле, сохранились лишь примитивные инстинкты: есть, пить, кусаться. Дверь справа от него заперта. Скоро раздастся щелчок замка и войдёт Он. Его глаза и голос ужасны, они заставляют делать то, чего не хочется. Если в Его руках не будет блестящего колющего предмета, то это хорошо. После этого не будет жутких головных болей, судорог в мышцах, ему просто дадут еду. Может быть, даже снимут цепь, которой он привязан к кровати, и позволят попрыгать по небольшой, лишённой окон, камере.

Скрип, скрип… серое пятно успокаивает… скрип, скрип… скоро Он придёт… скрип, скрип… поворачивается ручка.

3

Фёдор Павлович ещё в первые дни своего поселения на территории лечебницы отправился исследовать окрестности и вскоре обнаружил невысокий холм неподалёку, с вершины которого можно было наблюдать окружающий пейзаж. Сидя на отполированном ветром и дождями плоском камне, мощное основание которого уходило вглубь земли, он мог часами рассматривать оплывшее тело террикона посреди лесного массива, отождествляя его с умирающим стариком, старое кладбище, причудливые изгибы заросших кустарником балок, хранящих, как он слышал, входы в рукотворный мир Подземелья.

Этот скрытый от человеческих глаз таинственный лабиринт столетиями создававшихся выработок мимо воли привлекало его внимание. Воображение рисовало сырые стены во мраке со свисающими щупальцами корней, звуки мерно падающих капель, неясные тени и шорохи тех, кто по ночам выходит на поверхность и, запрокинув голову, наблюдает звёзды, холодно мерцающие в бесконечной глубине. Почему-то он верил в то, что обитатели подземелий существуют на самом деле и однажды в полночь даже пришёл сюда на холм в надежде увидеть красноватые огоньки глаз во тьме.

Тогда он просидел здесь до рассвета, продрог, но так никого и не обнаружил. И лишь уходя, ему вдруг почудился, что кто-то пристально рассматривает его из глубины зарослей. Он резко повернулся, сжимая в руке предусмотрительно захваченный револьвер, но так ничего и не увидел в слабом сумеречном свете начинающегося дня. Лишь где-то вдалеке, ему показалось, слабо качнулась ветка на раскидистом дереве, которое одиноко возвышалось над тёмным пологом спящего леса.

…Скрип-скрип… мерно покачивается кровать… скрип-скрип. Металлическая дверь также мерно ходит вверх-вниз, а вместе с ней перемещается и медная, позеленевшая от времени, ручка. Молодой человек с пустым взглядом знает, что скоро она повернётся и войдёт Он. Возможно, и в этот раз Он не будет делать ему больно, а просто покормит, как было вот уже несколько дней подряд. Блестящий колющийся предмет, с которым Он обычно приходил, время от времени менял окраску. Он мог быть прозрачным, голубым, ярко-зелёным или иного цвета. В тот, последний, раз Он принёс два таких предмета, наполненных чем-то синим и фиолетовым. Было страшно, он пытался укусить Его, но наткнувшись на тяжёлый взгляд, стих и безропотно позволил проделать над ним обычные манипуляции.

Потом было так больно, как не было ещё никогда. Его тело, привязанное к кровати ремнями, изгибалось в судорогах, он был весь перепачкан мочой, фекалиями и рвотой. Через сутки Он заставил его уснуть, обмыл и привёл в порядок стремительно худеющее тело. После сна, который длился долго, Он принёс ему много еды и заставил всё съесть. И так было уже несколько дней подряд. Постоянно до спазмов в желудке хотелось есть. Молодой человек чувствовал, что с ним что-то происходит, но примитивный зарождающийся разум не мог оценить эти изменения.

Скрип-скрип… покачивается перед глазами медная ручка… скрип-скрип… слышны за дверью шаги… скрип-скрип… сейчас Он войдёт.

4

Федя Черепов родился неподалёку от Москвы в посёлке под названием Ворзино. Его родители погибли в автомобильной катастрофе, когда ему было шесть лет, и с тех пор он воспитывался в семье деда. Похороны родителей тогда произвели на него неизгладимое впечатление. Он не мог понять, как могло случиться, что вчера ещё здоровые и жизнерадостные люди сегодня лежат в гробах – холодные, неподвижные – и никак не реагируют на происходящее. Спустя какое-то время умер их сосед, крепкий восьмидесятилетний старик. На его вопрос, почему умирают люди, его дед ответил:

– По разным причинам, сынок, одни случайно, как твои родители, другие от болезней, третьи, такие как дед Савелий, от старости. Но, в основном, люди умирают от старости: рождаются, живут и умирают. Так устроен человек, сынок.

– И что, их уже никак нельзя оживить? А если дать им живую и мёртвую воду…

Дед усмехнулся:

– Это всё сказки, Федюша, в жизни так не бывает. В жизни все рано или поздно уходят в мир иной.

– Умирают, как дедушка Савва?

– Да, как дедушка Савва.

– И я умру?

– Да не думай ты об этом, Федя, тебе ещё жить и жить. Сто лет у тебя ещё впереди, а это целая жизнь. Ступай лучше на пруд, искупайся там или рыбу поуди, всё лучше, чем маяться в доме и задавать глупые вопросы.

Федя пошёл на пруд, но ни купаться, ни ловить рыбу не стал. Вместо этого он сидел на берегу, обхватив колени, смотрел на воду и думал о том, что в отличие от окружающих его людей он никогда не умрёт. Сказки не врут, непременно должен быть способ сделать жизнь вечной, такой, как у греческих богов и героев, книжку о которых он перечитывал уже в третий раз. Эта мысль занозой засела в голове и определила тогда всю его дальнейшую жизнь.

С тех пор его интересовала информация только одной направленности, той, что обогащала его знаниями о возможном бессмертии человека. Он прекрасно окончил школу, где бесконечно поражал всех знаниями в области математики, химии и биологии. Как победителю олимпиад самого высокого уровня, ему предложили стать студентом Московского медицинского института, и он дал согласие, отчётливо понимая, что без особых знаний в области медицины ему никогда не реализовать свою мечту.

Студенческие годы самые запоминающиеся в жизни человека. Это молодость, веселье, любовь и вообще всё то, что делает человека счастливым и уже никогда больше не повторится. Фёдору Черепову они запомнились запахом реактивов в лаборатории микробиологии и тишиной библиотечных залов. Любознательного и серьёзного студента быстро заметили, и в конце обучения известный учёный-биофизик, на трудах которого было воспитано не одно поколение молодых исследователей, предложил после окончания учёбы стать его аспирантом. Фёдор дал согласие и отправился в интернатуру закреплять полученные в институте знания.

Стажируясь в крупном психиатрическом центре, он под руководством одного старого врача, большого любителя выпить, в совершенстве овладел техникой гипноза и успешно применял новые знания на практике. Оказалось, что для этого у него есть недюжинные способности, которые следовало развивать. Уже тогда Фёдор окончательно пришёл к мысли о том, что реальный путь к бессмертию заложен не только в геноме человека, но и в сознании, хранилищем которого являлся мозг.

Особенно его восхитил тот очевидный факт, что человек это, собственно, и есть сознание. К этому выводу он пришёл, наблюдая за поведением больных в Центре психиатрии. Нет сознания, нет и человека. Наш организм стареет и умирает, но сознание вечно, оно только совершенствуется с возрастом, а потом просто деградирует в процессе старения и исчезает со смертью человека. Вот только исчезает ли, и что такое вообще – сознание? Что это за феномен? С этим ещё предстояло разобраться. Одно было ясно, чтобы сохранить сознание, нужно было либо вовремя переписать его на более долговечный и не обязательно органический носитель, либо сделать бессмертным, способным к регенерации, человеческое тело. Он долго думал, обрабатывая имеющуюся в его распоряжении информацию и решил, что второй путь на настоящий момент ему более понятен и по этой причине более перспективен. Вопрос же о природе сознания так и остался в памяти.

Кандидатскую диссертацию Черепов защитил досрочно за год до окончания аспирантуры. Его работа касалась особенностей технологии, позволяющей заменить определённую часть естественной информационной цепочки в геноме человека на иную, искусственную, позволяющую придать человеческому организму несвойственные ему ранее свойства. Для этой цели использовались особые вирусы, способные нести такую информацию, легко проникать в клетки человека и оставлять её в нужном месте генома. Собственно, большая часть проблемы была в том, как вырастить и заставить работать эти умные вирусы.

Дискуссия, разгоревшаяся во время защиты, показала, насколько нестандартно мыслит молодой соискатель, и как далеко могут пойти исследования в этом направлении. Интересно, что предметом дискуссии оказалась даже не предлагаемая технология вмешательства в геном, а этическая сторона последствий такой операции. Его оппонент, известный микробиолог, на импровизированном банкете по случаю защиты предложил ему перейти на работу в Институт вирусологии.

– Поверьте, – сказал он Фёдору, обняв его за плечи и дыша тёплыми парами коньяка в лицо, – только у нас есть всё необходимое для дальнейшей работы в направлении ваших исследований. И, кроме того, молодой человек, генные преобразования это щекотливая тема, как вы, я надеюсь, поняли во время защиты. Вас никогда не одолевал вопрос, что может произойти с человеком в результате перестройки его генотипа? Это всё ещё будет человек в обычном понимании этого слова или некоторое иное существо? Оно будет обладать сознанием или нет? И если да, то простит ли оно вам то, что вы с ним сделали?

Тогда Фёдор подумал и спокойно ответил:

– Нет, эта сторона проблемы меня не волнует.

– Что, вообще не волнует?

– Да, вообще не волнует.

Известный учёный слегка отстранился, внимательно посмотрел ему в глаза и произнёс такую фразу:

– Тогда, тем более, молодой человек, вы должны прийти к нам в институт. Я повторяю, только у нас есть совершенно закрытые лаборатории, в которых созданы все, вы меня слышите, все условия, при которых вы сможете продолжить ваши исследования.

Так Черепов стал сотрудником особой лаборатории, где велись засекреченные работы в области генной инженерии человека. При этом эксперименты не ограничивались растениями, низшими животными и даже приматами. В них принимали участие и люди, которые попадали сюда разными путями при различных обстоятельствах.

С первых же дней Фёдор с головой окунулся в новую для него работу. Она поглощала всё свободное время, не оставляя даже малейшей надежды на личную жизнь. Довольно быстро он получил хорошую квартиру неподалёку от института, привёл её в порядок, нервничая по поводу бесполезно уходящего времени, и стал вести размеренный образ жизни хорошо оплачиваемого человека, занятого любимым делом.

5

К тридцати трём годам Черепов уже числился первым в списке специалистов, занимающихся одной из узких и деликатных проблем генной инженерии. За это время он стал доктором наук и профессором, подготовил нескольких аспирантов, на его статьи ссылались серьёзные исследователи не только в родном отечестве, но и далеко за его пределами.

Ему повезло стать участником крупного международного проекта в области генной инженерии, и он на пять лет уехал в один из старейших университетов Великобритании с поручением от руководства выяснить все тонкости и нюансы зарубежных подходов к общей проблеме. Это было во всех отношениях интересное время. Работая в интернациональном коллективе, он в совершенстве овладел английским, немецким и французским языками, изучил самые современные методики исследований.

Уезжая, Черепов имел твёрдую уверенность в том, что ничему новому его здесь уже не научат, поскольку уровень сложности и целенаправленность экспериментов, которые проводились в закрытой лаборатории родного Института, был существенно выше тех, что ему приходилось наблюдать за рубежом. И, главное, дома не было этических преград, стоящих на пути решения той главной задачи, которую он поставил перед собой тогда ещё в далёком детстве, сидя на береге пруда и наблюдая за стрекозами, играющими у поверхности воды.

Работа за границей неплохо оплачивалась, и, вернувшись в Москву, Фёдор Павлович первым делом приобрёл дачу в одном из охраняемых посёлков. Когда-то этот добротный двухэтажный дом, расположенный среди вековых сосен на тридцати сотках драгоценной по нынешним временам подмосковной земли, принадлежал генеральской семье. Генерал лет семь назад умер, многочисленная его семья незаметно разлетелась по всему земному шарику, и дача перестала быть кому-либо нужной.

Черепов купил её случайно, относительно недорого, соблазнившись наличием обширного подвала под домом, служившего раньше бомбоубежищем. Он давно уже мечтал иметь собственную лабораторию, где никто не стал бы задавать ему ненужные вопросы. Наличие дачи, расположенной в шестидесяти километрах от Москвы, потребовало, естественно, наличия автомобиля. Он подумал и купил с рук тойоту-лендкрузер. Машина была вместительной, с небольшим пробегом и находилась в прекрасном состоянии.

Таким образом, уже через год после возвращения из Англии у Черепова была собственная неплохая приборная база и мощный компьютер, с помощью которых он мог без проблем продолжать свои эксперименты, не выходя из дома. Их направленность несколько расходилась с той, что официально была зарегистрирована в рабочих планах закрытой лаборатории Института.

Человеческий материал для генных экспериментов поставлялся, в основном, из двух источников. Это были либо беспризорные пациенты психиатрических лечебниц, либо приговоренные к пожизненному заключению преступники. По возможности и те, и другие давали согласие на участие в экспериментах, но это не было обязательным условием: в случае необходимости эти люди доставлялись принудительно, находясь в отрешённом состоянии под действием особых препаратов. Движение общества по пути прогресса, увы, требовало жертв.

Черепов потерял счёт подопытным пациентам, которым делал инъекции создаваемых им препаратов. Под его взглядом даже самые строптивые из них становились послушными людьми, безропотно подставляющими руку под форсунку пневматического шприца. Он наблюдал, какие изменения происходили с ними по мере того, как новый набор генов преобразовывал их тела. Приборы и видеокамеры бесстрастно фиксировали, как деформируется скелет человека, как меняют структуру и цвет кожные покровы, и как неизбежно изменяется при этом сознание подопытных людей. Что происходило потом с этим отбракованным, как он его называл, человеческим материалом, Фёдора Павловича не интересовало.

В процессе исследований Черепов как-то заметил, что пациенты, потерявшие на определённом этапе жизненного пути разум, начинали порой в процессе экспериментов медленно эволюционировать, физические изменения с их телами происходили также медленнее, хотя и более причудливым образом. Причём, положительные изменения проявлялись тем ярче, чем в более раннем возрасте человек лишался рассудка. Те же, кто попадал к нему из тюрем, попросту деградировали во всех отношениях. И тогда Черепов вспомнил, как в бытность свою в интернатуре, работая в центре психиатрии, он пытался связать бессмертие с наличием сознания у человека. В экспериментах, которые проводились в лаборатории, у одних его подопытных оно отсутствовало напрочь, у других – было односторонне деформировано. И в первом, и во втором случаях причина крылась в дефекте, затаившемся где-то в цепочке генов. Для проверки этого предположения требовался человеческий материал иного качества. И Черепов его нашёл.

Бездомные люди, в огромных количествах образовавшиеся в период демократических преобразований, идеально подходили для этой цели. Они также не были никому нужны, но их набор генов не имел дефектов, присущих первым двум группам пациентов. Понимая, что руководство лабораторией отнесётся к его идее, скорее всего, отрицательно, Фёдор Павлович решил первый эксперимент провести, не ставя никого в известность, замаскировав бомжа, которого он через все двери привёл под гипнозом, под штатного пациента. Он ввёл ему инъекцию, содержащую вирусы нового поколения, которые были получены в собственной лаборатории на даче.

И эксперимент неожиданно удался. Человек с изменённым набором генов практически не изменился внешне, более того, он определённо помолодел, его сознание обострилось, он стал мыслить глубже и неординарно. К сожалению, он прожил всего лишь несколько месяцев, но перед своей кончиной смог каким-то образом донести до руководства и персонала обстоятельства своего появления в лаборатории.

История с бомжем стала шириться, обрастать подробностями, многие сотрудники перестали здороваться с Череповым. Одно дело проводить генные эксперименты на конченых людях без будущего, и совсем другое проделывать это над несчастным, но вполне вменяемым человеком. Начальство хранило неопределённое молчание. И тогда однажды Фёдор Павлович, оставив на столе заявление об уходе по собственному желанию, собрал лично принадлежащие ему вещи, отключил телефон и уединился на даче, о существовании которой, по сути, никто и не знал.

Это было хорошее, плодотворное время. Через год усиленной работы он решил, что её результаты требуют проверки. После долгих поисков в интернете он остановился на психиатрической клинике в небольшом городке на северо-востоке сопредельного государства, где давно уже было вакантным место главного врача. Его лендкрузер, в багажнике которого лежало всё необходимое для продолжения работы, без проблем пересёк границу. Начальники пропускных пунктов по обе её стороны так и не могли впоследствии вспомнить, произвели они досмотр чёрного внедорожника или не произвели. Ещё несколько дней после этого оба жаловались на головную боль, которую не снимали привычные таблетки.

6

Фёдор Павлович устроил себе лабораторию в подвале лечебницы. Ещё в первые дни своего назначения он обследовал подземную часть старого здания и был немало удивлён наличию разветвлённой сети помещений, располагавшихся на двух этажах. Сделанный на совесть почти сто пятьдесят лет назад, бункер был сухим, а система вентиляции обеспечивала постоянный приток свежего воздуха. Здесь присутствовали все необходимые коммуникации: вода, канализация, электричество. На каждом этаже имелся санузел и даже душевая кабина. Вскоре привезенное оборудование переместилось из лендкрузера в одну из подвальных комнат, и Черепов, руководствуясь данной ему властью, запретил кому-либо из персонала посещать бункер, ключ от которого имелся в одном экземпляре и покоился на его брелоке рядом с другим, который открывал дверь в подземную лабораторию. Ещё одна дверь, открываемая только извне, вела из лаборатории в комнату, где со временем должен был находиться человеческий материал, пригодный для его экспериментов.

Помня историю, которая произошла с бомжем в Москве, Черепов не стал спешить. Более трёх лет ушло у него на отработку технологии переноса заданной цепочки генов в живые клетки и прикрепления их на требуемом участке генома лабораторных крыс. И только убедившись в том, что его методика и созданный им программный комплекс безукоризненно работают, он стал подыскивать подходящего для эксперимента человека. Он хотел иметь идеальный материал. По условиям задачи это должен был быть чистый, словно лист бумаги, мозг человека, лишённого сознания, который следовало запустить с помощью искусственно созданного набора генов и записать на нём ту информацию, совокупность которой со временем стала бы основой для рождения новой личности.

Около полугода назад одну из больниц подобной направленности, размещавшуюся в селе километрах в сорока от Города, решено было расформировать, а больных перевести в другие места, в том числе и в заведение, которым руководил Черепов. Вскоре в лечебницу доставили нового пациента. Из истории болезни следовало, что некто Иван Соломатин, получил родовую травму, которая оказалась несовместимой с его дальнейшим физическим и умственным развитием. Сейчас по документам ему было четырнадцать лет.

Иван к этому представлял собой тщедушное тело, постоянно находящееся в позе эмбриона. Он мог принимать вложенную ему в рот пищу, глотать её и бессмысленно улыбаться, когда санитары, матерясь, отмывали его от фекалий. Черепов, впервые увидев его в одной из камер на третьем этаже, долго смотрел на него и принял решение. Чем бы ни закончился эксперимент, который он задумал, хуже от этого несчастному созданию уже быть не могло.

В начале лета, то есть шесть месяцев назад, он сумел ввести Ивана Соломатина в состояние каталепсии и организовать всё так, чтобы того официально признали умершим. Несколько часов понадобилось для соблюдения формальностей, и вскоре небольшой гроб, наскоро сколоченный плотником из плохо остроганных досок, был опущен в могилу на старом кладбище. Санитары, производящие захоронение, перекрестились и вздохнули с облегчением: отмаялся бедняга, а вместе с его кончиной закончились и их непростые обязанности по уходу за несчастным человеком.

Тем же вечером в подвальной комнате рядом с лабораторией появился жилец. Это был воскресший из мёртвых Иван Соломатин, и Черепов приступил к многоэтапному эксперименту.

Это была нелёгкая работа. Нужно было кормить и приводить в порядок не реагирующего на внешние раздражители человека, вести наблюдения за его изменениями, следить за тем, чтобы никто вокруг не догадался о том, что происходит на нижнем этаже бункера. Но уже через месяц Иван мог сидеть на кровати, а ещё через два Черепов был вынужден посадить его на цепь. Энергия в невероятных количествах излучалась телом несчастного, получившего, наконец, возможность перемещаться по камере. Он к этому времени почти втрое прибавил в весе и окреп настолько, что Фёдор Павлович вынужден был прибегнуть к довольно жёсткому гипнозу, чтобы иметь возможность продолжать свои манипуляции. Очередные инъекции привели к тому, что к осени пациент стал узнавать его, проявлять зачатки волевых инстинктов, сопротивляться попыткам причинить ему боль во время введения новых препаратов.

Шёл ноябрь, когда он сделал ему последние две инъекции, которые по задуманному плану должны были инициировать развитие сознания. И с этого момента Черепов стал замечать, что эксперимент стал всё больше отклоняться от запланированного сценария. Он с самого начала не исключал подобного развития событий, но не мог даже предположить, что ожидало его на этом пути. В теле Ивана довольно быстро стали происходит видимые изменения. Иной стала структура мягких тканей, они приобрели неожиданную упругость и способность сокращаться с какой-то просто невероятной силой. Так, однажды Черепов обнаружил Ивана сидящим на кровати и бездумно сворачивающим в тонкую спираль ста пятидесяти миллиметровый гвоздь, который он пальцами извлёк из скамьи. Его плечи стали шире, руки длиннее и объём бицепсов на них мало отличался от объёма бедра. Иногда он даже перемещался по камере, помогая себе руками, как это делают обезьяны.

Спина его постепенно приобрела некоторую сутулость, а вскоре вдоль позвоночника сформировался гибкий внешний нарост. Он не мешал Ивану двигаться, стал со временем шире, покрылся невысокими шипами и как бы закрыл спину предохранительным щитом. Затем такой же шипастый нарост тёмно-зелёного цвета покрыл начисто лишённый к этому времени волос череп, а затем и руки, ноги, живот. Лицо его долго не подвергалось изменениям, но, наконец, и оно слегка деформировалось под влиянием новых белков, синтезируемых искусственной программой, и в конце концов приобрело какую-то кошачью форму. Сейчас в этом существе, часами раскачивающемся на скрипящей кровати, никто не узнал бы того несчастного мальчишку, прибывшего сюда полгода назад. Это было нечто совершенно иное, разительно отличающееся от человека.

Но больше всего Черепова поражали его глаза. Под влиянием каких-то сложных биохимических процессов они стали больше, приобрели округлую форму и интенсивно красный цвет. Он проверил и убедился, что даже в темноте его глаза горели ярким пламенем и, похоже, позволяли Ивану видеть так же хорошо, как и днём. И ещё за вуалью безумия в них стали всё отчётливее просматриваться зачатки разума, причём, удивительно быстро прогрессирующего разума. Черепов подумал и уже без револьвера к своему пациенту не входил. Кто знает, к каким выводам могло прийти существо, рождающееся у него на глазах. В том, что это уже был не человек, Черепов не сомневался.

7

В камере тихо, слышно как мерно капает вода из неплотно закрытого крана. Существо, неподвижно сидящее на скамейке, прислушивается к звукам, доносящимся извне, мысленно прощупывает внешнее пространство. По его расчётам, скоро должен появиться Он. Тогда нужно будет быстро надеть на себя цепь, соединить разорванные звенья и сесть на кровать. Иначе Он может рассердиться на него и не дать пищи, как это уже было однажды. Существо уже знает, что у Него в кармане халата есть некоторый предмет, которого нужно опасаться. Так следовало из Его мыслей, когда Он представлял, что Существо может напасть и сделать ему больно. Вначале было непонятно, откуда поступает это знание, но постепенно он понял, что каждому предмету и действию в Его голове существует некоторый словесный аналог. Как только это стало очевидным, обучение пошло гигантскими скачками.

Вскоре Существо даже пыталось мысленно говорить с Доктором, как он теперь всё чаще его называл, но, несмотря на все попытки, контакт так и не удалось установить, Он его попросту не понял, хотя это было так просто: говорить, слышать и видеть мысленно. Сегодня Существо решило предпринять попытку выйти в тот мир вне камеры, что фрагментами отражался в сознании Доктора. Там определённо должно быть гораздо интереснее, чем в этой небольшой комнате, где он появился и осознал, что существует. Там было много вещей, которыми можно было играть, там был простор, где можно было разогнаться и бежать очень долго, не останавливаясь, и ещё там были сияющие точки в бездонном небе, и был подземный мир, где можно было спрятаться. Никто, в том числе и Черепов, не могли даже предположить, что формирующееся сознание Существа находилось ещё в самом начале своего пути и принадлежало по человеческим меркам подростку лет восьми-десяти.

Черепов открыл дверь и осторожно заглянул в камеру. Иван как обычно сидел на кровати. Цепь свисала с его пояса, но, против обыкновения, он не раскачивался, а сидел прямо, уставившись на стену перед ним. Фёдор Павлович тронул взведенный револьвер в кармане и зашёл внутрь.

– Иван, – осторожно окликнул он. Тот медленно отреагировал и повернул к нему подобие лица. Они встретились взглядом, и Черепов почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Глаза сидящего перед ним Существа были определённо разумны. Более того, создавалось впечатление, что Иван пытался заговорить с ним, но не мог этого сделать. Черепов как-то обследовал его деформированный речевой аппарат и убедился, что он не приспособлен для произнесения звуков. Но сейчас тот явно пытался вступить с ним в контакт. Черепов внезапно ощутил какое-то покалывание в висках, словно при лёгком электрическом воздействии, и ему вдруг на мгновение отчётливо привиделся он сам, словно отражение в зеркале: с рукой, сжимающей револьвер в кармане, и лёгким недоумением на лице. Через секунду изображение задрожало, расплылось и исчезло, рассыпавшись на бесчисленное множество цветных пятнышек.

Фёдор Павлович вздрогнул, приходя в себя, и поставил на скамью принесенную еду: сваренное мясо, овощи. Иван отвернулся и стал жадно есть, хватая пищу руками и урча от удовольствия. Ел он неопрятно, словно голодное животное. Черепов брезгливо отвернулся и это было его ошибкой. Он не увидел, как Существо вдруг лёгким движение рук бесшумно разомкнуло звенья цепи и, мгновенно оказавшись рядом, с невероятной силой толкнуло его на стену. Удар был таким, что Черепов тут же потерял сознание. Он не видел, как Существо покинуло комнату, как, не напрягаясь, вырвало замок в двери, ведущей в подвал, и вышло на больничный двор.

Там была ночь, шёл густой снег. Сторож, случайно бросивший взгляд в сторону больницы, опешил, увидев нечто непонятное, разгуливающее по двору. Дрожащими руками он загнал единственный имеющийся у него патрон с мелкой дробью в старенькую ижевку, перекрестился, и, приоткрыв дверь, выстрелил в сторону ужасного зверя, весело кувыркающегося в снегу. Выстрел, наделав много шума, не причинил видимого вреда Существу, поскольку оно лишь на мгновение замерло, а затем легко перескочило через трёхметровый забор и исчезло в темноте. Перепуганный сторож, подперев дверь бесполезным теперь ружьём, так и не рискнул до утра выйти из своего убежища.

Черепов только через час пришёл в себя. Он вначале не мог понять, что с ним произошло, но увидев разорванную цепь на кровати, сразу же всё вспомнил. Чувствуя, как адреналин подстёгивает его мышцы и лихорадит сознание, он бросился наверх, увидел вырванный из стальной двери замок, словно она была бумажной, и всё понял. На свежем снегу во дворе отчётливо были видны следы, ведущие к забору. Он вернулся, как мог закрыл дверь в подвал, так чтобы снаружи не было видно разрушительных следов взлома, и, придерживаясь тени, незаметно прошёл во флигель. Здесь он основательно оделся, зарядил двустволку жаканом и через чёрный ход вышел на улицу.

Мощный фонарь быстро высветил следы Существа, ведущие к лесу. Черепов, проваливаясь местами по колени в снег, довольно долго блуждал по лесу, пока не понял, что ходит по кругу. Впечатление было таким, словно с ним играет в прятки подросток. Наконец, тяжело дыша, он присел на ствол поваленного дерева и позвал, обращаясь в темноту:

– Иван!

Лес молчал, только шорох падающего снега нарушал абсолютную тишину.

– Иван, подойди ко мне. Ты слышишь меня? Вернись домой, Иван!

Где-то треснула ветка под чем-то тяжёлым, и снова стало тихо. Черепов до глубокой ночи пытался подозвать к себе своего подопечного, но так и не добился успеха. Он продрог и решил возвращаться. Уже подходя к задней двери флигеля, он повернулся к лесу в надежде, что беглец следует за ним, но за мерно падающим снегом, увы, никого не было.

Существо не на шутку испугалось, когда из темноты раздался оглушающий звук и что-то мелкое больно хлестнуло по его телу. Оно рванулось к стене, одним прыжком перепрыгнуло её и побежало туда, где в сознании Доктора был отмечен лес и находились тёмные дыры подземного мира. В лесу было хорошо. Заснеженные деревья, тёплый и мягкий по ощущениям покров на земле, по которому было приятно ступать, множество закрытых мест, где можно было затаиться и мысленно прощупывать окружающее пространство.

Существо прикрыло глаза и вскоре увидело интенсивно-красные с голубоватой аурой по контуру пятна живых существ, которые спали в своих жилищах, и сразу догадалось, что это пища. Оно сразу определило, что желтоватые неправильной формы пятна это сохранившиеся входы в тоннели. Сознание подсказывало, что там оно будет в безопасности. Оно пожевало снег, и тот ему понравился тем, что утолял жажду.

Вскоре Существо вошло в контакт с сознанием Доктора и поняло, что он неподалёку, и что длинный предмет в его руках очень опасен. Вскоре появился и он сам. Человек с ярким светом в руке медленно шёл по тропинке. Оно быстро сообразило, что тот его не видит. Ему стало весело, и оно решило поиграть с ним игру, настолько искусно прячась в зарослях, что человек так и не смог его обнаружить. Существо видело, как Доктор присел на ствол поваленного дерева и стал убеждать своего недавнего пациента выйти к нему. Вначале оно готово было поддаться на уговоры. Всё-таки этот человек имел над ним какую-то власть, подобную той, какую имеют родители нал воспитуемыми детьми, но потом, решило этого не делать. Ведь мир, в котором оно очутилось, был намного интереснее того, что таился в подвальной комнате с выкрашенными серой краской стенами.

А тем временем Доктор поднялся и медленно, увязая в снегу, пошёл обратно к высокой стене. Существо не стало следовать за ним. Гораздо интереснее было узнать, куда ведёт одно из жёлтых пятен, которое находилось в углублении неподалёку, скрытое в зарослях кустарника под толстым слоем обрушившихся веток и листьев.

8

Черепов ликвидировал все следы пребывания Ивана в подвале. Каждый день после той ночи он безуспешно ходил в лес, надеясь встретить его, но все поиски закончились ничем. Существо так и не вышло к своему создателю. Иногда он находил характерные следы на тропинках, видел результаты его охоты и понял, что оно научилось добывать себе пищу. Судя по всему, Иван легко переносил холод.

В окрестностях с лёгкой руки сторожа, который рассказывал всем желающим невероятную историю о своей встрече с ночным монстром, стали шириться слухи. Вначале никто не воспринимал его всерьёз, над стариком посмеивались, зная его пристрастие к местному самогону, но потом и другие жители окраины стали рассказывать о том, что тоже видели некое животное с горящими, словно у дьявола, глазами. Во дворах стали пропадать собаки, домашняя живность. В лес теперь без крайней на то нужды люди старались не ходить. Мужики принялись массово приобретать охотничьи ружья. Зарядив стволы крупной, на волка, картечью, а то и жаканом, они теперь, договорившись, попарно несли дежурство, напряжённо прислушиваясь к ночным звукам. Милиция, обеспокоенная происходящим, тоже организовала насколько рейдов в лес, но как раз в эти дни шёл снег, и никакой пользы от таких походов на свежий воздух не было. Судя по следам, какая-то чертовщина в лесу всё же была, но встретить её так и не удалось. Неизвестный зверь умел хорониться и был крайне осторожен.

На следующий день после Нового года у Черепова зазвонил телефон. Номер, высветившийся на дисплее, был ему не знаком. Поколебавшись, он нажал кнопку вызова:

– Слушаю вас.

– Добрый день, Фёдор Павлович, простите, вы можете говорить?

– Добрый день, да, я могу говорить.

– Меня зовут Сергей Николаевич. Извините мою прямолинейность, но я не стану начинать издалека. Скажем так: есть человек, заинтересованный в том, чтобы вы продолжали ваши исследования в области генной инженерии. У вас будет всё необходимое оборудование, человеческий материал, опытный персонал в случае необходимости и полная свобода действий. При этом даже по западным меркам вы станете получать невероятно высокую зарплату, которая будет переводиться в любой банк, который вы укажите. Как вам такое предложение?

Черепов чуть помедлил, раздумывая:

– И какая же это зарплата, позвольте узнать?

Собеседник назвал пятизначное число и добавил, что это месячное жалование.

– Простите, я могу узнать, кто же этот столь щедрый заказчик?

– Этого я вам, Фёдор Павлович, к сожалению, сказать не могу, но добавлю, что вам делает предложение один из самых богатых людей России. Я не тороплю вас, подумайте. Мой телефон вам известен, когда примете решение, а я не сомневаюсь в том, что оно будет положительным, звоните, и мы организуем ваш переезд.

– Хорошо, мне на самом деле нужно подумать. Я могу узнать, где будет находиться лаборатория?

– Конечно, – ответил невидимый собеседник и назвал крупный город в Заполярье. – Кстати, – добавил он, – лаборатория уже готова и ждёт вас. Уверен, вы будете приятно удивлены уровнем её оснащения. Всё то, чего на ваш взгляд в ней недостаёт, будет привезено в кратчайшие сроки. Жить вы и персонал будете неподалёку в очень комфортных условиях.

– Хорошо, я не заставлю вас долго ожидать моё решение, но ответьте, пожалуйста, ещё на один вопрос: какова цель исследований?

– На этот вопрос я охотно отвечу: это то, что вы так упорно ищете, то есть личное бессмертие.

– Почему-то я так и подумал, богатые люди хотят получить статус бога, что вполне естественно – произнёс Черепов, – хорошо, я свяжусь с вами, Сергей Николаевич. До свидания.

– До свидания, Фёдор Павлович. Я уверен, мы скоро увидимся.

Через несколько дней Черепов принял предложение, уволился, и вскоре его внедорожник, как и четыре года назад, пересёк границу, но только на этот раз в обратном направлении. Перед отъездом он в последний раз пошёл в лес, где долго блуждал по заснеженным тропинкам, звал Ивана, но тот так и не вышел к нему. Уже на обратном пути, выйдя к знакомому холму, откуда была видна вся окружающая местность, Фёдор Павлович ещё раз внимательно оглядел лес и у далёкого дерева, возвышающегося над снежным покровом, заметил лёгкое движение. Ему даже показалось, что он различает две огненные точки глаз, но движение больше не повторилось.

Черепов решил, что ему показалось, но затем по непонятной для него причине вдруг поднял руку в прощальном жесте, помахал ею и ушёл к себе во флигель с тем, чтобы теперь уже навсегда покинуть эти места. А уже на третьи сутки самолёт доставил его в далёкое Заполярье. Это был очередной шаг по тернистой дороге, ведущей к обители богов, и он надеялся, что этот шаг будет последним.

Существо знало, что Доктор ищет его. Знало оно и о том, что его создатель собирается уехать куда-то очень далеко, туда, где холодно и в ночном небе играют удивительно красивые огни. Так выглядело это место в Его сознании. Существо почувствовало неожиданно, что ему не хочется больше играть и кувыркаться в мягком снегу. Оно взобралось на самое высокое дерево и оттуда увидело, как Доктор, стоя на холме, поднял руку и помахал ему, прощаясь. Существо тоже помахало в ответ, но Он этого не видел, повернулся и ушёл в сторону лечебницы. На дереве было неуютно. Существо медленно сползло вниз и, опустив голову, ушло к себе в подземелье. Ему вдруг стало непривычно грустно и одиноко.

9

Витька и Санёк с самого утра мастерили самопал. Это было несложное устройство. Для его изготовления, прежде всего, нужна была цельнотянутая трубка длиной сантиметров тридцать, с диаметром отверстия восемь-десять миллиметров и толщиной стенок два-три миллиметра. Такую трубку они нашли не так давно на свалке, которую обнаружили за забором стекольного завода. Она по всем параметрам идеально подходила для задуманного.

Из куска доски они ножовкой по металлу вырезали удобную рукоятку, переходившую в основание для ствола. Конец трубки расплескали, изогнули по форме рукоятки и внутрь залили расплавленный свинец так, чтобы он, остыв, заполнил бы её на три-четыре сантиметра. У самого начала свинцовой пробки делался пропил, но не на всю толщину стенки трубки, которая теперь уже называлась стволом, а не доходя, примерно, полмиллиметра. Эта оставшаяся часть стенки пробивалась толстой иглой. Изготовленный таким образом ствол укладывался на ложе рукоятки в заранее сделанное углубление и по всей длине обматывался толстой медной проволокой. Расплющенная часть ствола через два заранее просверленные отверстия прикручивалась к рукоятке мощными шурупами. Затем всё это для придания красоты обматывалось синей изолентой и самопал, собственно, был готов.

Оставалось засыпать внутрь порцию пороха, забить бумажный пыж, затем поместить пулю, которой служил обычно подходящий шарик из подшипника, затем забить ещё один пыж, и можно было стрелять. Для этого нужно было направить самопал на цель и провести спичечным коробком по спичкам, закреплённым сбоку так, что их головки находились у отверстия, пробитого иглой.

Результат оказался превосходным. На расстоянии двадцати метров пуля, вылетевшая из самопала, пробила насквозь сорокамиллиметровую доску. Отдача при выстреле, правда, была жестковатой, но к этому просто нужно было либо привыкнуть, либо уменьшить количество пороха в заряде. Подумав, решили, что можно привыкнуть. Произведя ещё несколько выстрелов, парни почувствовали, что замёрзли и решили пойти к Саньке домой, чтобы согреться.

По дороге Витёк продолжал уговаривать своего друга:

– Слушай, ну перестань ты очковать. Подумаешь, переночуем две ночи в тёткином доме, большое дело. Понятно, что близость кладбища не украшает пейзаж и не способствует поднятию настроения. Но ведь батя сказал, что на эти дни даст свою берданку, опять же самопал у нас есть, так что хрен кто нас испугает, а тем более давно почившие мертвяки. Ну, что, соглашаемся? Причём, учти, тётка за каждый день нашего дежурства в её хоромах платит неплохие деньги. Прикинь, сколько мы получим за три дня её пребывания в гостях. Потом сходим куда-нибудь с девчонками.

Санька помолчал, переваривая не в первый раз излагаемые аргументы, и потом нехотя произнёс:

– Хорошо, считай, что уговорил. Хотя, по-прежнему считаю, что нефиг нам делать в этом доме. Тем более, когда все только и говорят о какой-то нечисти, которая завелась в соседнем лесу. Это же рядом, Витёк, не боишься остаться без потомства?

– Санёк, от судьбы всё равно не уйдёшь, это твои же слова. Так что нам, до зубов вооружённым пацанам, терять? А приобретём мы в итоге реальные бабки и будет нам счастье, братан. Поверь, всё будет о-кей.

На том и порешили. Часам к девяти вечера Витёк зашёл за Санькой, который снова пребывал в состоянии пессимизма. Он нехотя оделся, захватил припасы к самопалу, Витёк взвалил на плечо отцовскую берданку в чехле, и парни отправились ночевать к тёткиному дому, что одиноко стоял неподалёку от старого кладбища. Минут через двадцать они были на месте. Ярко-жёлтый забор, окружавший дом был виден издалека.

– Ничего так, креативненько, – заметил Санька, который здесь был впервые.

– Да, есть немного. Это тётка ещё лет пять назад наняла двух местных мужиков, чтоб забор покрасили, велела им и краску купить, но денег выделила маловато. Те, чтоб навар был погуще, купили самую дешёвую, но, как оказалось потом, и самую стойкую краску непонятно чьего производства. Тётка вернулась к вечеру, когда работа была закончена, а мужики потихоньку слиняли. Вначале она была в шоке, но потом привыкла и теперь уже не мыслит свой дом без этого забора цвета домашнего яичного желтка. Такие вот дела, братан, творятся на белом свете без нашего с тобой участия. Заходи, не бойся, хотя нет, пардон, бойся, я сейчас Серого запру в будке. Пёс у тётки немного с придурью: может и цапнуть незнакомого человека.

Дом у тётки был небольшой, состоял всего из двух смежных комнат. В одной из них, той, что служила одновременно кухней, столовой и гостиной, весь угол занимала печь, от которой шло ощутимое тепло. В ней весело полыхал огонь. Во второй комнате поменьше была оборудована спальня. В доме было тепло и уютно. Тётка оставил еду в холодильнике и даже две бутылки пива, что было весьма кстати. Парни включили телевизор и устроились за столом с бутылками в руках. Неспешно покатилось время. Через пару часов в конструкции дома был выявлен существенный недостаток, заключающийся в отсутствии внутреннего туалета.

– Кошмар какой-то, – заметил Санька, – это что же, за каждым, извини, отлить нужно бегать в сортир на краю села?

– Не бери в голову, братан, – философски заметил Витёк, – это всё издержки жизни на свежем воздухе. Сейчас мы с тобой выйдем, пометим сугроб, а заодно и пальнём из самопала в какой нибудь предмет, чтобы отвадить здешнюю нечистую силу.

– Шутки шутками, но ты свою берданку тоже возьми, кстати, патрон чем заряжен?

– Батя сказал, что пулей и просил в сторону жилья не стрелять.

– Ну, вот и славненько, взяли и пошли, а то уже как-то невмоготу.

Существо вышло из лесу и пересекло засыпанное снегом кладбище. Пред ним на расстоянии двухсот метров находился дом, окружённый забором. Оно отчётливо представляло, что происходило за этим хлипким сооружением, которое должно было предохранять дом от опасности. Перед домом снаружи находилась пища. Она была привязана цепью, и судьба её в этот вечер была предрешена.

Внутри дома ощущалось присутствие двух человек. Это были не взрослые особи, а скорее его сверстники. Может быть, с ними можно было бы даже поиграть. После отъезда Доктора Существо ещё ни разу не вторгалось в сознание человека. А ведь это было так несложно, они могли бы общаться. Им можно было бы показать подземный мир, там столько интересного. Существо медленно двинулось в сторону дома. Оно хотело есть, а пища была рядом.

На улице Санька обратил внимание на то, что пёс забился в будку и совсем не реагирует на его появление.

– Чё это он так? – поинтересовался он у Витька.

– А хрен его знает, может просто спать хочет. Идём, оросим сугроб за воротами, а то тут как-то неудобно.

Они вышли за ворота, пристроились к сугробу и с наслаждением принялись журчать. Вдруг Витёк, аккуратно выводивший свои инициалы на снегу, замер.

– Санька, – произнёс он хрипло, – посмотри, что там.

Санька поднял голову и обмер. Мерах в тридцати от них, отчётливо видимое на белоснежном фоне, стояло некое жутковатое существо. Следы за ним тянулись от кладбища. Ярко-красные глаза ночного монстра, не мигая, смотрели в их сторону. Витёк сорвал с плеча берданку, щёлкнул затвором и выстрелил в направлении чудовища. Санька выдернул самопал из кармана и тоже выстрелил, целясь между двух горящих в темноте точек. Было видно, как существо подпрыгнуло на месте, развернулось и удивительно быстро скрылось среди надгробий.

Парни, не помня себя от ужаса, опрометью бросились в дом, подпёрли дверь столом и уже до утра не сомкнули глаз. Утром они вышли наружу и первым делом осмотрели следы, оставленные ночным гостем. Припорошенные снегом пятна крови тянулись к кладбищу и дальше в лес. Идти туда они не рискнули, им хватило и ночных приключений.

Существо по системе подземных переходов опустилось на самый низкий уровень. Здесь была вода и было тепло. На сухих дубовых досках, лежащих в нише, можно было растянуться и отдохнуть. Оно не понимало, почему с ним так поступили те молодые люди, и что с ним происходит сейчас. Какая-то влага сочилась оттуда, куда попала пуля. Она была внутри и вызывала боль. Существо выпило воды из жестяной банки, стоявшей рядом, и, тяжело дыша, улеглось на доски. В его упругом и сильном теле ощущалась непривычная слабость, которая всё усиливалась. Хотелось закрыть глаза и спать, спать, спать… Постепенно оно затихло, его дыхание становилось всё реже и, наконец, прекратилось вовсе. Существо умерло. Его плоть очень быстро растерзали местные крысы, а невероятный скелет и сейчас ещё лежит в темноте на досках, скрытый от глаз людских многометровой толщей земли.

10

Лаборатория находилась на территории громадного металлургического комбината. Здание было огорожено и усиленно охранялось. Уже несколько лет за его стенами под руководством Черепова шла напряжённая работа по преобразованию человеческого генома. Никто не знал о конечной цели, определявшей направление исследований. Об этом не догадывались даже сотрудники, каждый из которых в одиночестве решал поставленную перед ним узкую задачу.

Последние месяцы Фёдор Павлович вообще не покидал стен лаборатории. Похоже, что он не спал и не ел, сохраняя при этом удивительную работоспособность. Сегодня он отпустил по домам уставших сотрудников и запер входные двери. Во всём здании он оставался один. Черепов поднялся в манипуляционную, куда позволялось заходить только ему и никому более. Здесь он полностью разделся, лёг на компьютеризированный операционный стол и нажал кнопку пуска. Завершающая стадия эксперимента началась.

Специальные устройства жёстко зафиксировали положение его головы и рук. Сканер снял геометрию неподвижно лежащего тела и передал эти данные в мощный компьютер. Разработанная им программа выполнила необходимые расчёты и выдала команду механическим устройствам. Манипуляторы пришли в движение и ввели иглы инъекторов в мозг и вены предплечий. Двинулись поршни, нагнетая растворы в заданные точки тела человека. Прошло несколько минут, сознание Черепова вдруг стало меркнуть и вскоре растворилось в чём-то непомерно большом, а сам он физически перестал существовать в этом мире.

Немногочисленные свидетели позже рассказывали, что на их глазах здание лаборатории вдруг задрожало и медленно расплылось в воздухе. Несколько минут на его месте наблюдалось лишь тёмное пятно на промёрзшей земле, которое своей структурой напоминало растаявшее гудроновое покрытие, над которым струился раскалённый воздух. Над городом же в это время буйствовало невероятное по красоте и интенсивности полярное сияние. Потом здание также медленно материализовалось и всё вернулось на круги своя.

Тщательная проверка, выполненная сотрудниками безопасности предприятия, показала, что в лаборатории ничего не изменилось, и только возглавлявший её все эти годы Фёдор Павлович Черепов бесследно исчез. Все попытки обнаружить хоть какую-то деталь, которая могла бы пролить свет на тайну его исчезновения, оказались бесплодными. Жёсткие диски компьютерных систем были девственно чистыми, словно ими никогда не пользовались. Всё-таки растворившийся во времени и пространстве заведующий лабораторией был не только великим учёным, но и не менее великим программистом.

Я надеюсь, что оставляю вас в раздумье, моя дорогая Матильда, но чтобы оно не было тягостным, я осмелюсь открыть вам свой собственный взгляд на проблему личного бессмертия человека и неразрывно связанных с ним представлений о вечности. Оно существует, мы просто ещё не готовы принять его, как объективную реальность. Хотите поспорить со мной? Тогда я, как всегда, с нетерпением жду ваших писем.

Днепропетровск, 27 июня 2012 года

Искренне Ваш А.Н.

21. МЕДАЛЬОН (Письмо двадцать первое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, я рад той высокой оценке, которую Вы дали моему предыдущему опусу. Думаю всё же, что она несколько завышена, учитывая свойственную Вам деликатность. Но, всё равно, большое спасибо.

Со дня получения Вами моего предыдущего письма прошло не так много времени, но я уже готов предложить Вашему вниманию очередную вещицу, сюжет которой удивительным образом пришёл ко мне во сне. Утром, проснувшись, я настолько хорошо запомнил приснившиеся события, что мне понадобилось всего лишь несколько дней для того, чтобы перенести их, образно говоря, на бумагу. В итоге получилось повествование, в котором речь идёт о мистической связи материальных предметов с судьбами людей, и о том, насколько глубоко увязаны между собой разнесённые во времени события, происходящие в окружающем нас мире. Настолько глубоко, что я часто задаюсь вопросом: а случайность ли это?

С нетерпением буду ждать очередного Вашего письма.

Искренне Ваш А.Н.

Вы верите в Судьбу? Нет, серьёзно?

Верите, что есть определённый набор людей, вещей и событий, который предопределён в вашей жизни?

Вот и я думаю, что что-то в этой идее есть…

Александр Кондратович. Семь струн «Облачного атласа» Судьбы.

Люська

Девушка встала с дивана, включила верхний свет и подошла к зеркалу. Внимательно рассматривая своё отражение, она вскоре решила, что в свои двадцать лет выглядит очень даже неплохо. Свежее лицо, большие глаза приятного зеленоватого оттенка, красиво очерченные сочные губы – всё это вместе с копной непокорных рыжих волос, со слегка мальчишеской фигурой и стройными ножками вот уже почти два года помогало ей выжить в это непростое время.

Свою маму Люська практически не помнила. Лишь иногда в памяти, словно отражение в неподвижном зеркале колодезной воды, возникало женское лицо в обрамлении густых вьющихся волос и тут же распадалось на отдельные, ничего не значащие фрагменты, как если бы в этот колодец вдруг падал посторонний предмет. Судя по рассказам нянечек и воспитателей в детском доме, где она выросла, мать оставила её на попечение государства в возрасте двух лет. При девочке находились лишь записка, в которой было указано её имя, да бронзовый медальон в форме сердечка на черном шелковом шнурке. Куда потом исчезла эта женщина, никто из взрослого детдомовского окружения не знал.

Сам по себе медальон, несмотря на своё явно старинное происхождение, особой ценности не имел. Видимо, это была единственная причина, благодаря которой он сохранился среди немногих принадлежавших Люське вещей. Открывался раритет довольно сложным образом путём одновременного нажатия двух едва заметных выпуклостей, расположенных на противоположных его сторонах. Она это обнаружила случайно, будучи уже взрослой девушкой, где-то в десятом классе.

Внутри медальон оказался пуст. На вогнутой поверхности правой его створки сверху были выгравированы три витые заглавные буквы «К» и слабо различимая геометрическая фигура под ними в форме прямоугольника, над верхней стороной которой отчётливо выделялась цифра «2». Увидев эти буквы впервые, она сразу же решила, что это инициалы женщины, чьё небольшое фотографическое изображение помещалось внутри левой створки. Кому оно принадлежало, Люська, естественно, не знала, но почему-то была уверена, что это не её мама.

Черно-белая фотография хорошо сохранилась. Перед сном Люська часто вглядывалась в утончённые черты красивого лица, пытаясь понять, кто же она, и кем ей приходится. Это могла быть бабушка или прабабушка, а возможно и прапрабабушка, но с равным успехом женщина могла оказаться и совершенно посторонним человеком. Особенно поражали глаза на портрете. Даже на таком маленьком изображении они, казалось, светились изнутри неуёмной энергией человека, привыкшего повелевать своим окружением.

Медальон Люська берегла, понимая, что эта вещь является тем единственным предметом, который невидимой нитью связывал её настоящее с туманным прошлым.

А нынешняя Люськина жизнь складывалась не лучшим образом. Окончание школы и, соответственно, начало взрослого существования совпали с развалом Союза. Продукция швейной фабрики, куда она была принята на работу после детдома, оказалась никому не нужной. Смежники прекратили поставки сырья, и все её работники вскоре отправились в отпуск без содержания, то есть, по сути, были уволены. Правда, спустя некоторое время фабрика стала чьей-то собственностью вместе с общежитием, где жила Люська. Так она оказалась на улице без денег и без возможности найти работу.

Подруга, которая дала ей временный приют, незадолго до этого оставила ту же бесперспективную фабрику и не без успеха осваивала древнейшее ремесло, активно предлагая себя на рынке сексуальных услуг. К этому времени моральные установки стали меняться, и путаны постепенно становились всё более привычным явлением в стремительно деформирующемся мире. Люська, прошедшая суровую детдомовскую школу, многое знала о закрытой стороне жизни мужчин и женщин. Она поколебалась неделю-другую, а затем, не видя выхода, переступила через себя и пошла на улицу.

Спустя два года девушка уже снимала хорошо меблированную квартиру неподалёку от вокзала, имела небольшой запас денег в твёрдой валюте и определённые виды на будущее. Её работа требовала осторожного отношения к клиентам и особого внимания к собственному здоровью. Обладая врождённым тактом, она легко находила общий язык с мужчинами, и пока проблем с ними не возникало. Молодые и не очень, интеллигенты и явные бандиты, все они не отличались какими-либо существенными отклонениями от нормы, были по-своему доброжелательны, хорошо оплачивали её услуги. Некоторые из них становились её постоянными клиентами, и это было очень удобно.

Раз в месяц Люська ходила на обязательный осмотр к своему гинекологу. Михаил Иосифович был немолод, хотя и не стар, имел склонность витиевато рассуждать о простых вещах, и относился к ней скорее как к дочери, чем как к девушке, занимающейся специфическим видом деятельности. В последний раз, обсуждая с ней возможность случайной беременности, он долго рассказывал о последних исследованиях в области гинекологии, а в конце с огорчением в голосе добавил, что ей вряд ли грозит подобная ситуация вообще. Этому, дескать, препятствуют особенности её анатомического строения. Хотя, как знать, возможности человеческого организма безграничны и вполне может случиться так, что его диагноз не оправдается. Маловероятно, но может, «в моей практике, дорогая моя, бывало всякое…».

Нельзя сказать, что эта информация Люську сильно огорчила. Знай она об этом раньше, ей, скорее, было бы проще общаться с той частью своих постоянных клиентов, которые терпеть не могли презервативы. О будущем она не задумывалась, было не до этого.

Люська глубоко вздохнула, глядя на собственное отражение, затем повернулась в профиль, отметив узкую талию и красиво очерченную грудь, и в который раз решила, что хороша со всех сторон. Часы в гостиной мягко пробили девять. За окном уже стемнело, близился конец сентября. Она проверила свои запасы продуктов в холодильнике, убедилась в том, что не всё в порядке и решила пройтись к ближайшему супермаркету, который располагался на привокзальной площади. Тем более, что клиентов на сегодня не предвиделось, поскольку в субботу Люська устраивала себе выходной день.

Павел

На освещённых улицах, несмотря на лёгкий осенний дождь, было довольно людно. Люська зашла в холл новенького магазина и сразу же обратила внимание на высокого худощавого парня, стоявшего за одним из столиков кафетерия. В руке он держал бумажный стаканчик с каким-то напитком, скорее всего это был суррогатный кофе, и задумчиво смотрел на проходящих мимо людей. У его ног лежала туго набитая спортивная сумка. Их взгляды случайно встретились, и он чуть заметно улыбнулся ей. Люська ответила ему такой же ничего не значащей улыбкой и прошла в зал.

Выбирая продукты, она не могла отделаться от ощущения какой-то глупой радости, пришедшей словно ниоткуда. И виной тому были всего лишь улыбающийся ей незнакомый парень с пластиковым стаканчиком в руках. «Хорошая улыбка», – подумалось ей. Она прошла через кассу и направилась к выходу.

Парень в кафетерии по-прежнему стоял за столиком, слегка опершись локтями, и смотрел на неё. Глаза его излучали такое тепло, что Люська не смогла пройти мимо.

– Привет, – строго сказала она, остановившись перед ним, – ты, что так смотришь на меня? Давно не видел девушек?

– Привет, – ответил он, улыбаясь, – девушек, не скрою, видел и довольно много, но такую, как ты, вижу впервые.

– Это какую же, «такую»?

Он слегка задумался, но тут же ответил:

– Трудно подобрать определение… Я бы сказал: солнечную, если позволишь.

Она невольно улыбнулась:

– Ты, конечно же, намекаешь на мой цвет волос?

– Да, нет, не только… Ты идёшь и вся словно светишься изнутри. Тебе разве не говорили об этом?

Люська, пожалуй, впервые за последние годы почувствовала себя смущённой:

– Нет, – ответила она, внимательно разглядывая парня, – мне никогда не говорили об этом раньше… Ты, наверное, прикалываешься, я угадала?

– Ну, что ты, – коротко рассмеялся тот, – поверь, я сегодня серьёзен, как никогда. Кстати, меня зовут Павел, для друзей просто Паша.

– Люся, – помедлив, ответила она, – так меня зовут друзья, а вообще-то по жизни я – Люська. А ты, что делаешь здесь?

– Ну, что делают люди у вокзала, как ты думаешь? Конечно же, жду свой поезд.

– И когда он придёт, твой поезд?

– В четыре утра, если верить тому, что написано в билете.

– Ого, тебе ещё неслабо ждать.

– Да, – ответил он, – есть немного, но ничего страшного: какие наши годы.

– И то верно.

Наступило неловкое молчание. Павел нарушил его первым:

– Да, ты беги, Люся, тебя уже, небось, дома заждались.

– Нет, никто меня не ждёт. Я живу одна, здесь неподалёку.

– Вот как… Но это не имеет значения, уже в любом случае довольно поздно. Кстати, хочешь, я провожу тебя?

– Что ты, это же рядом. И, вообще, никто меня здесь не тронет…

– И, тем не менее, – настаивал он, – я ничем не занят, времени у меня вагон, позволь мне проводить тебя до дома.

– Ну, хорошо, – помедлив, согласилась Люська, – проводи, если есть такое желание.

Парень поднял свою сумку, легко забросил её на плечо, и они пошли к выходу. Дождь перестал идти, воздух был чист и насыщен влагой. Прохожих за это время стало меньше, было уже около десяти вечера. Они медленно шли по улице, аккуратно обходя небольшие лужицы на блестящем асфальте.

– Ты куда направляешься? Это не секрет, надеюсь? – спросила Люська, глядя на него чуть снизу вверх.

– Да, нет никакого секрета, – живо ответил Павел, – я студент Киевского политеха, еду на практику.

Он назвал небольшой город, расположенный километрах в ста пятидесяти от их узловой станции.

– Да, я знаю этот городок, – вспомнила Люська, – там ещё в соседнем посёлке находится санаторий для людей с больными почками.

– Верно, есть в тех местах санаторий, но в самом городе расположен довольно крупный металлообрабатывающий завод. Там я пробуду месяц. А ты чем занимаешься? Учишься или работаешь?

Люська была не готова к такому вопросу и порадовалась тому, что в полумраке не видно её глаз.

– Я работаю, – ответила она, – нянечкой в детском доме, помогаю растить маленьких детей.

– Не знаю, можно ли назвать такую работу хорошей, но она совершенно точно нужна тем малышам, что остались без родителей. И много таких у вас?

– Да, есть, десятка два наберётся.

– И где же их родители?

– По-разному: у кого-то умерли, а иных просто оставили мамы-одиночки.

– И такое случается?

– Случается, и довольно часто. Ио ты их не суди слишком строго, люди нередко попадают просто в безвыходные ситуации: нет жилья, нет денег и некому помочь. Да, и вообще, мало ли, что ещё может приключиться, болезнь, например… С маленьким ребёнком на руках никто не даст тебе работу, а без этого, сам понимаешь, у молодой девчонки и выхода-то другого нет, как отдать ребёнка в приют.

– Да, похоже, ты права, хотя и трудно представить, как это родная мама может отказаться от своего ребёнка.

– Может, поверь мне, может, когда нет иного варианта. Ну, вот, кстати, мы и пришли. Я же говорила тебе, что живу неподалёку.

Они остановились у скамейки. Обычно в это время на ней всегда располагалась группка окрестных подростков, но после дождя вокруг не было ни души.

– И в самом деле, ты живёшь рядом. Жаль, что скамейка мокрая, можно было бы поболтать ещё. Но ничего не поделаешь, придётся расставаться.

– Вернёшься на вокзал?

– Куда же ещё, конечно на вокзал.

Они молча стояли у подъезда. Люська подумала, что если сейчас выйдет одна из соседок, то, догадываясь, чем она занимается, решит, что это её новый клиент, и в простоте душевной запросто может отпустить несколько специфических шуточек в её адрес. Почему-то ей не хотелось, чтобы Павел узнал об этом.

– Послушай, Паша, – сказала она неуверенно, – я могу предложить тебе зайти ко мне на чашку чая. Скоротаешь время до поезда, передохнёшь немного, что скажешь?

Павел улыбнулся:

– Ну, в целом, идея неплохая… А ты не боишься вот так приглашать к себе незнакомого человека с вокзала?

Люська без тени улыбки посмотрела ему в глаза:

– А я… должна бояться тебя?

– Нет, – ответил он, – в моём случае не должна.

– Ну, так идём, не стоит привлекать внимания соседок. Им всё не терпится выдать меня замуж.

Она вошла в подъезд, придерживая тяжёлую дверь с кодовым замком, и почему-то подумала, что ничем хорошим это вечернее приключение для неё не закончится. Люська отогнала эту мысль и поспешила вслед за Павлом.

Потом они мирно пили чай на кухне, беседуя о всяких ничего не значащих мелочах, как это обычно бывает в разговоре между малознакомыми людьми. Постепенно пришли к общему мнению о том, что жить сейчас непросто, но куда денешься, нужно учиться, работать, надеясь, что со временем всё у нас в стране образуется к лучшему. Незаметно текло время, шёл уже одиннадцатый час, когда Люська заметила, что у парня буквально слипаются глаза.

– Послушай, – сказала она, – я смотрю, ты засыпаешь на ходу. А давай-ка я тебе постелю в гостиной на диване, заведу будильник часа на три, а то и на половину четвёртого, и ты без проблем успеешь к своему поезду. Как тебе моя идея?

– Да, как-то неудобно, – ответил он, – может, я всё же дождусь своего поезда в зале ожидания…

– Перестань, – прервала она, – очень даже удобно. Поверь, это намного лучше, чем остаться без вещей, уснув на вокзале. Посиди здесь пару минут, я мигом.

Люська уложила парня, убрала посуду на кухне и, приняв лёгкий душ, с облегчением вытянулась на своей кровати. День, несмотря на то, что это была суббота, почему-то оказался довольно утомительным. Она мысленно прошлась по всем этапам своего вечернего знакомства, улыбнулась непроизвольно, вспомнив, как он смотрел на неё в кафетерии, а потом на кухне, и вскоре уснула.

Проснулась Люська от ощущения какого-то движения. Она открыла глаза и увидела Павла, сидящего на стуле возле кровати.

– Ты что? – шепотом спросила она, чувствуя, как пересыхает горло и начинает гулко биться сердце.

– Да, так, ничего, – так же шепотом ответил он, – я не могу уснуть, – и, помедлив, добавил, – можно мне … к тебе?

Люська почувствовала, как с этими словами тёплая волна родилась где-то в области живота и тут же растаяла, подавив остатки разума. Она молча подвинулась на кровати, освобождая место рядом.

Ещё никогда у неё не было такой ночи любви. Он исцеловал каждый сантиметр её тела, он шептал ей ласковые слова, значения которых она не понимала, он ласкал её тело и никак не мог насытиться ею, а она – им. Она несколько раз взлетала к вершине счастья и спускалась оттуда совершенно опустошённой. Это была волшебная ночь и необыкновенная страсть.

Спустя какое-то время, уставшие, они уснули, крепко обняв друг друга. Проснулась Люська от неосознанной тревоги, ужасно хотелось пить. Павел спал и, судя по ровному и редкому дыханию, сон этот был глубоким. Она осторожно встала, набросила халат и прошла на кухню. Холодная минералка окончательно вернула её к жизни. Она вспомнила всё, что произошло в соседней комнате час назад, и улыбнулась. Господи, как же ей было хорошо!

Люська, бесшумно ступая босыми ногами по полу, подошла к двери и посмотрела на спящего Павла. У парня было какое-то детское, совершенно беззащитное выражение лица. Её взгляд остановился на его куртке, висящей в прихожей. Она задумалась на мгновение, затем подошла и вынула из внутреннего кармана паспорт. Люська внимательно изучала первую страницу, как вдруг Павел неожиданно шевельнулся и коротко вздохнул во сне. Она быстро вернула документ на место, и в этот момент раздался стук в дверь. Люська обмерла, в такое время это мог быть только кто-то из её постоянных клиентов.

Она быстро подошла и повернула защёлку. Её догадка оказалась верной. Там, пошатываясь, стоял некто Пухов, по кличке Пух, совсем недавно возникший в её жизни. Она никогда раньше не видела его таким пьяным.

– Привет, Рыженькая, – сказал он, с трудом подбирая слова, – примешь своего… друга… такой глубокой… ночью?

– Прости, Пушок, – стараясь быть максимально приветливой, проговорила она, – я не могу сегодня. Понимаешь, у меня женские неприятности. Ещё пару дней, и я рада буду тебя видеть, а сейчас прости, не могу.

Пухов, громадный мужик лет сорока, державший местное охранное агенство, состоявшее сплошь из бывших ментов, спортсменов и бандитов, молча переварил услышанное, тяжело вздохнул и удивительно быстро согласился перенести время свидания.

– Ну, хорошо, – сказал он без тени улыбки, – как скажешь… Я приду позже, Рыженькая. Ты смотри, не болей тут без меня…пока.

Он развернулся и, неуверенно ступая, пошёл вниз по ступеням.

Павел спал всё тем же крепким сном. Люська осторожно пробралась на своё место, легла под одеяло и замерла. Неожиданный визит Пухова разрушил очарование ночи. На душе было так мерзко, словно её вдруг окатили ушатом грязной воды, смыв то чистое, что было час назад. Она осторожно вытерла слёзы, уткнулась в подушку и незаметно уснула. Будильник должен был разбудить их примерно через час.

Люська не знала, что Павел слышал её разговор с Пуховым. Он проснулся от стука в дверь, поскольку подсознательно понимал, что находится в чужой квартире у малознакомой, хотя и очень симпатичной, девушки. Услышанное вернуло его с голубых небес на грешную землю. Выругав себя за непозволительную слабость, он лёг на кровать и сделал вид, будто крепко спит. Вскоре вернулась и его рыженькая, устроилась рядом, вздыхала, похоже, плакала, но затем уснула.

Он выждал ещё с полчаса, убедился в том, что она крепко спит, и осторожно поднялся с кровати. Затем Павел быстро оделся, проверил на месте ли документы и деньги, поднял сумку и ушёл, осторожно захлопнув за собой дверь. Перед тем как уйти, он зашёл на кухню и нажал кнопку стопора на будильнике.

Ровно в четыре часа утра поезд унёс его к месту практики.

Люси

Люська проснулась как обычно в шесть часов. В окно сквозь редкую листву старого тополя пробивались лучи утреннего солнца. Она рывком поднялась на кровати. Рядом никого не было. Будильник почему-то не разбудил их в половине четвёртого. Павел ушёл, не попрощавшись, и только серьёзная причина могла заставить его поступить с ней таким образом. Набросив халат, она сидела на кухне, пытаясь понять, что послужило поводом для его внезапного ухода. Внимательно проанализировав события вчерашней ночи, Люська вскоре пришла к заключению, что причина может быть только одна: он каким-то образом слышал её разговор с Пуховым на лестничной площадке. Иначе просто быть не могло после того, как они так искренне любили друг друга. Да, конечно же, он слышал этот случайный разговор…

Странно, но эта мысль почему-то успокоила её. Она вырвала страничку из календаря, висящего на стене, записала имя, отчество и фамилию виновника своей короткой любви и поместила этот листок бумаги за обложку своего паспорта. Люська не думала о том, зачем она это делает. Это просто были механические движения человека, не пришедшего к определённому решению. Одно она знала точно, что не станет разыскивать Павла: ей нечего было сказать ему в своё оправдание. Да, собственно, и оправдываться-то ей было не в чем.

Прошло два месяца. Она по-прежнему работала со своими клиентами, была добра и приветлива с ними, но, видимо, что-то произошло с ней после той ночи, проведенной со случайным парнем, встреченным в кафетерии возле вокзала. Люська теперь точно знала, где расположено сердце: там постоянно находился горячий комочек, мешающий жить. Это заметил даже непробиваемый Пухов.

– Что с тобой, Рыженькая? – как-то спросил он её со свойственной ему прямотой, – ты последнее время сама на себя не похожа. Вроде бы ты и рядом, со мной, но в то же время нет тебя здесь. Может тебя обидел кто, так ты скажи. Эту тварь сегодня же порвут на британский флаг.

И Люська рассказала ему всё, как было, включая его неудачный визит той ночью. Пухов молча выслушал её, не перебивая, помолчал, а затем, глядя исподлобья, произнёс:

– Прости, не знал, что пришёл тогда так неудачно… Хочешь, я найду его и всё объясню?

Люська горько усмехнулась:

– И что же ты ему скажешь?

Пухов не нашёл, что ответить. Он лишь потёр затылок, а затем нехотя произнёс:

– Да, пожалуй, ты права: сказать ему что-то подходящее будет непросто.

– Ладно, Пушок, – сказала она, – забудь, пройдёт время, и я тоже забуду.

Забыть, однако, не получалось. Ко всему ещё добавилось какое-то странное недомогание. Она стала остро ощущать запахи, иногда накатывали приступы необъяснимой тошноты, ей постоянно хотелось чего-нибудь солёного. Если бы не заключение опытного гинеколога, вынесенное им год назад, Люська решила бы, что беременна. К тому же месячные, которые и до этого-то были крайне нерегулярными, прекратились вовсе. Это был плохой признак. Она подумала и нехотя пошла к гинекологу. Тот осмотрел её и, придав голосу торжественное звучание, произнёс:

– Радуйтесь, моя дорогая! Этого в вашем случае не должно было быть, но оно есть. Поздравляю, вы беременны.

Люська потеряла дар речи.

– Как? Михаил Иосифович, вы же говорили мне, что это невозможно?

– Да, говорил! Но я же и предупреждал вас о том, что женский организм непредсказуем. Я не знаю точно, но могу предположить, что ваш ребёнок это, милочка, результат большого чувства, большой, так сказать, любви. Настолько большой, что физический ваш недостаток не стал препятствием на пути к зачатию. И знайте, это большая удача в вашем случае. Повторно такое вряд ли сможет произойти…

Люська без тени улыбки слушала речь старого врача, взволнованно ходившего по комнате, затем резко прервала его монолог и спросила:

– Скажите, аборт возможен?

– Что вы, что вы говорите, милочка! Вы не понимаете, о чём идёт речь. Прошу вас, хорошо подумайте, прежде чем решиться на такой шаг. Об этом вы можете впоследствии жалеть всю вашу жизнь.

– Михаил Иосифович, я ещё раз спрашиваю вас: аборт, в принципе, возможен?

Пожалуй, впервые услышав столь жёсткие нотки в голосе своей постоянной пациентки, которой он втайне симпатизировал, гинеколог снял, тщательно протёр очки, затем снова надел их:

– Да, в принципе это возможно в течение следующего месяца. Потом это будет сложнее. Вас устроит такой ответ?

Люська поднялась и протянула врачу руку:

– Да, устроит. Спасибо за консультацию, Михаил Иосифович. Я подумаю. До свидания.

– До свидания, милочка. И ещё раз прошу вас: прислушайтесь к совету старика и хорошенько подумайте, прежде, чем решитесь избавиться от ребёнка.

Пухов первым узнал о её беременности. Он внимательно выслушал Люськин рассказ, втайне от неё сходил к гинекологу, после чего изложил собственное видение ситуации:

– Хочешь знать моё мнение? – Так вот оно: рожай ребёнка. Работать прекрати, это ему вредно. Денег я тебе дам достаточно, чтобы поднять его на ноги. Что на это скажешь, Рыженькая?

Люська впервые за эти два месяца заплакала:

– Я не знаю, Пушок…я боюсь…

– Не плачь, это ему тоже вредно. Помни, я буду рядом.

И Люська решила оставить ребёнка.

Мальчик родился вовремя, с таким же цветом волос, как и у его мамы. Подумав, она назвала сына Валерием. Это имя хорошо сочеталось с отчеством: Валерий Павлович. Вместе с ребёнком пришли и неизбежные хлопоты, связанные с его воспитанием. Люська узнала, что такое бессонные ночи, детские болезни и бесконечная усталость матери-одиночки.

Она уже втянулась в ритм своей новой напряжённой жизни, как вдруг грянула очередная беда: кто-то взорвал мерседес Пухова, когда тот возвращался домой из очередной деловой поездки. Не стало её покровителя, ушла из жизни надёжная защита, прекратились денежные поступления. Мальчишке исполнилось полгола, когда от денег, что передал ей в последний раз Пухов, и от её небольшого запаса, осталось около трёх тысяч долларов. Люська интуитивно ощущала, как вокруг неё всё туже затягивается петля грядущих несчастий. Ребёнок часто болел, и она даже помыслить не могла о том, чтобы определить его в ясли.

Выход нашёлся неожиданно. Она возвращалась из магазина домой, когда из проезжающей мимо машины её окликнул высокий, хорошо одетый мужчина лет пятидесяти. Он представился как менеджер сети французских ресторанов. Сейчас он подыскивает для работы в Париже девушек-танцовщиц. – Не страшно, что она не имеет опыта такой работы, там её обучат. – Нет, ничего такого, что было бы связанно с сексуальными услугами. Разумеется, никто не собирается ограничивать её личную жизнь, но, повторяю, никакого принуждения. – Да, паспорт всегда будет при ней, она подпишет контракт и сразу же получит небольшой аванс, которого будет достаточен, чтобы в случае необходимости вернуться домой. – Почему она? – Да, потому, что в балет сейчас срочно нужна девушка с её фигурой и, это главное, с её цветом волос и оттенком кожи. – Она может подумать? – Да, конечно, до завтра. В случае согласия нужно будет оформить загранпаспорт, купить билет на самолёт до Парижа, и всё это требует повремени, которого нет. И не думайте долго, девушка, поверьте, такой шанс выпадает раз в жизни… Да, кстати, девушка, моя услуга стоит две тысячи долларов.

Дома она попыталась, как могла, проанализировала свою дальнейшую жизнь здесь, с ребёнком на руках. Нет работы, нет денег, нет собственного жилья. Помощи ждать не приходится, ей просто некому помочь. Следовательно, опять панель, но только теперь всё это будет происходить на глазах у подрастающего ребёнка. Кем он вырастет в таких условиях? А если бы он рос в детдоме? Там ему было бы лучше или хуже? При таком раскладе, возможно даже, что лучше. Она же выросла… Господи, ну подскажите же кто-нибудь, что делать? Будь проклят тот злополучный вечер, когда она пригласила Павла домой!

Следующим утром, одурев от бессонной ночи, она отнесла паспорт и две тысячи долларов французскому менеджеру, подписала со своей стороны контракт и стала ждать. Через неделю посыльный принёс пакет. В нём оказался новенький загранпаспорт с открытой шенгенской визой, полностью оформленный контракт, тысяча евро аванса и билет с вылетом из Киева через два дня.

Глубокой ночью Люська собрала спящего ребёнка и приготовила пакет с детскими вещами. В правой створке медальона, с которым не расставалась никогда, она не так давно совершенно случайно обнаружила потайную крышечку. За ней было небольшое пространство, куда поместился сложенный вдвое листок папиросной бумаги, на котором было указано полное имя, отчество и фамилия его отца. В последний раз Люська посмотрела на фотографию неизвестной женщины, связь с которой так и не удалось выяснить, захлопнула створки и положила медальон в нагрудный карман курточки вместе с запиской, где было сказано, как зовут её малыша.

Она оставила его на крыльце того самого дома, где долгие годы воспитывалась сама. Из укрытия Люська видела, как на звонок вышел дежурный охранник, как он поднял ребёнка, огляделся по сторонам и, никого не увидев, занёс его внутрь. Не замечая слёз, текущих по лицу, она пошла к вокзалу, села в первую же электричку, идущую в направлении Киева, и уехала к новой жизни.

В аэропорту её встретил знакомый менеджер. Он помог зарегистрироваться, проводил на таможенный досмотр, сказал, что в Париже её встретят. Прощаясь, элегантный мужчина предупредил, что отныне она должна привыкать к своему новому имени – Люси, с ударением на последнем слоге.

Лерка

Прошло двадцать лет. Страна продолжала судорожно двигаться в непонятном направлении. Новое поколение, выросшее за это время на её просторах, уже существенно отличалось от своих сверстников начала девяностых. Иные интересы, иные возможности, иные приоритеты. Огромный мир стал ближе и доступнее. Стоило лишь выучить язык – лучше английский – получить образование, и уже можно было искать себе подходящее место под солнцем где-то вдали от родных мест. Главное на этом пути не поддаться искушению Дьявола, то есть не спиться, не стать наркоманом, не деградировать. Тогда у молодого человека есть реальная возможность найти своё место в пёстрой структуре современного общества. Лерка, он же по официальным бумагам Валерий Павлович Найдёнов, так и не сумел использовать свой шанс.

До пяти лет он воспитывался в старом детском доме, который был построен ещё на заре советской власти. Затем случился пожар, и первое пристанище в его жизни перестало существовать. Слава Богу, никто при этом не пострадал. Его воспитанники были расселены по другим таким же заведениям, их личные дела кое-как восстановлены, а сотрудники, за редким исключением, уволены вследствие сокращения штатов. До пятнадцати лет Лерке по разным причинам пришлось ещё несколько раз менять приюты, что совсем не украшало его непростую жизнь.

Так случилось, что от своих родителей, которых он никогда не знал, ему достался не лучший набор генов. Мальчишка с копной курчавых волос цвета меди и веснушками на лице был слабоволен, легко попадал под чужое влияние. Но, с другой стороны, он же отличался покладистым характером, был безвреден, не подл, и по этой причине редко попадал под пресс жестоких шуток своих сверстников.

В десять лет Лерке в компании таких же мальчишек впервые довелось попробовать, что такое пары клея «Момент». Он пробыл в полубессознательном состоянии минут пятнадцать. Потом ужасно болела голова, тошнота подкатывала к горлу, хотелось пить, но все эти побочные эффекты меркли на фоне того яркого мира и тех удивительных ощущений, которые ему довелось тогда испытать.

Он оказался один в совершенно незнакомом замедленном мире. Здесь над морем ярко светило солнце, и он отчётливо видел его струящиеся лучи. Волны медленно набегали на песчаный берег, и танцующие песчинки образовывали причудливые фигуры в прозрачно-голубой воде. Он был там белой птицей с человеческим лицом, парящей над островом. Набегающий воздух был напоен ароматами трав. Он приятно щекотал оперение, отжимал слезинки из глаз, и они струйками стекали к вискам. Это было счастье, ни с чем не сравнимое счастье.

С того дня Лерка стал тем, кого пацаны между собой называли факальщиками. Он нюхал токсичные пары всегда, как только ему удавалось достать заветный тюбик. С годами он разработал особые приёмы управления галлюцинациями, которые становились всё более осмысленными и сложными. Он даже заставлял себя читать книги, чтобы развить собственную фантазию.

Реализовывал Лерка свои замыслы чаще всего на рассвете, но лучше всего это удавалось в полнолуние. Так, однажды, дождавшись, когда огромный диск луны повис над горизонтом, он сумел ввести себя в сложное состояние, в результате которого неожиданно оказался в собственной классной комнате. Он сидел за своей партой. Их учительница математики доступно объяснила новую теорему по геометрии, потом они все вместе решали задачу, а его она вызвала к доске. Он легко справился с заданием, учительница похвалила и сказала, что у него определённо есть математические способности и ему стоит их развивать.

Лерка тогда был поражён тем, насколько реальным казался мир вокруг него в течение этой галлюцинации. Но самое интересное произошло на следующий день, когда на уроке математики ситуация, возникшая в его отравленном сознании, полностью повторилась в реальной жизни. Он так и не понял тогда, что же это было: глюки или нечто, вообще не поддающееся пониманию.

Пристрастие к вдыханию паров клея с годами становилось всё заметнее. Оно проявлялось, прежде всего, в том, что его видения становились более изощрёнными, но при этом физически Лерка начинал деградировать. Ему всё реже хотелось разговаривать с кем-либо вообще, его речь часто становилась бессвязной и лишённой логики. Внешне Лерка был очень худ и выглядел значительно старше своих сверстников. Все мысли и желания подростка вращались исключительно вокруг того мира, который он создал внутри себя с помощью токсинов, растворяющих жировую основу мозга.

По этой причине Лерка не окончил школу, не получил паспорт и не стал работать. Он просто ушёл в никуда, став бродягой, большое количество которых появилось в годы построения демократического общества. На территории заброшенной фабрики он случайно обнаружил неприметный подвал. Через него на соседнее действующее предприятие проходила труба парового отопления. Благодаря этому здесь было тепло зимой. В этом подвале Лерка и жил в одиночестве последние три года. С питанием особых проблем не возникало. Для этого стоило только с шести до семи утра пройтись по мусорным бакам у ближайших домов, в которых всегда можно было найти и еду, и одежду.

Хуже дела обстояли с клеем. Его можно было купить на соседнем рынке, но для этого нужны были деньги, добыть которые было непросто. Милостыня была утомительным мероприятием, к тому же подавали плохо. Красть же Лерка не умел, да и не хотел. Вместо этого он просто стал ходить на продовольственный рынок, где молча становился с протянутой рукой перед одной из продавщиц и не уходил, пока ему не давали какую-нибудь купюру. Его уже хорошо знали здесь, считали немного тронутым и по этой причине, а также ввиду небольших его запросов, не гнали прочь.

Последний год Лерка совершенно перестал стричься и бриться, постоянно ходил в длинном пальто, похожем на шинель, обувался в солдатские ботинки. От него дурно пахло. Длинные его волосы сбились в колтуны и стали напоминать дреды, а негустая борода делала его аскетичное лицо похожим на лик старой иконы. Живыми были только глаза, которые горели изнутри светом созданного им в сознании иллюзорного мира.

Единственным материальным предметом, который для Лерки имел значение, был медальон на черном шелковом шнурке. Изготовленный в форме монолитного сердечка из недорогого металла, он не представлял никакой ценности для окружающих. Видимо, по этой причине медальон и не был украден или отобран его сверстниками. Правда, попытки забрать его у Лерки были, но при этом неожиданно для всех этот обычно спокойный и мягкий по натуре мальчик вдруг приходил в состояние бешенства, начинал кричать, кусаться и успокаивался только тогда, когда медальон возвращался к нему.

Причина такого поведения крылась в том, что ещё в первом детском приюте, незадолго до пожара, старая нянечка рассказала ему историю его появления у них. «Эту вещицу тебе оставила твоя мама» – тихонько говорила, сидя у его кровати. – «Ты должен беречь её, потому, что когда нибудь она обязательно вернётся. И даже если ты станешь совсем взрослым, мама непременно узнает тебя по этому медальону».

Сегодня было полнолуние. Огромный диск земного спутника, напоминающий застывшее в бессмысленной улыбке женское лицо, отчётливо просматривался сквозь окно подвала. Глядя на него, Лерка готовился уйти в свой иллюзорный мир. Он неосознанно снял медальон с шеи, взял его в руки и, вдыхая сладкие пары клея, сосредоточил свои мысли на нём.

Постепенно померкла и растворилась в белесом тумане окружающая действительность. Затем он увидел с высоты соборной колокольни ухоженный парк, разбитый на пологой возвышенности вдоль берега неширокой реки, через которую был переброшен деревянный мост. За рекой в две улицы выстроились дома селения, а за ним тянулись поля к далёкой кромке лесного массива.

Среди парка располагалось белоснежное трёхэтажное здание в форме прямоугольника с мраморными ступенями, колоннами и портиком над входом. За ним вдали, скрытое листвой деревьев, виднелось строение поменьше. Оно имело такое же очертание в плане и напоминало в несколько раз уменьшенную копию большого дома, только без колонн и портика. К входу в центральное здание вела посыпанная светлым гравием дорожка. Она начиналась у двустворчатых ворот, заключённых в каменную арку, которую сверху венчала ажурная чугунная вязь. В сложном переплетении линий угадывались буквы, но они плохо просматривались сверху, и Лерка не смог разобрать, что же там было написано.

Из дома на веранду вышла женщина в длинном платье старинного покроя. Даже на таком расстоянии было видно насколько она красива. Она присела на скамейку и стала смотреть на реку. Вскоре раздался звук движущегося автомобиля, затем и он сам показался на противоположном берегу, переехал мост и остановился у ворот. Из открытой машины вышел немолодой высокий мужчина в странной кепке и не менее странных очках. На нём был серый клетчатый костюм и жёлтые шнурованные ботинки до колен. Он направился к сидящей женщине, приветственно помахал ей рукой и произнёс:

– Добрый вечер, Ксюша! Как ты себя чувствуешь, дорогая?

Женщина улыбнулась в ответ, и в следующее мгновение призрачный мир стал бледнеть и вскоре исчез.

У Лерки никогда не было часов, и по этой причине он не мог знать, сколько времени прошло после его возвращения в подвал из того чудесного места, где ему только-что пришлось побывать. Он надел на себя медальон и попытался сесть. Это ему удалось с трудом, кружилась голова и нестерпимо хотелось есть. Он отпил немного воды из пластиковой бутылки, сделал несколько глубоких вдохов и только спустя какое-то время смог встать на ноги. Чувство голода усилилось до спазмов в желудке. И тогда, несмотря на поздний час, Лерка решил пойти к вокзалу в надежде, что ему где-то удастся найти хоть какую-то еду.

Сомов

Поезд прибыл на крупную промежуточную станцию в одиннадцать часов вечера. Электричка местных путей сообщения, та, что должна была доставить Сомова к конечному пункту назначения, отправлялась в пять часов утра. А там ещё минут сорок езды в автобусе, и он окажется в санатории, где с помощью целебной местной воды наконец-то сможет привести в порядок свои почки. Последний приступ колики был ещё свеж в памяти. Признаться, не хотелось бы повторно пережить подобное удовольствие.

Времени в распоряжении Сомова было более чем достаточно. Он поместил свой чемодан в ячейку автоматической камеры хранения и через холл здания вокзала вышел к его центральному входу. Перед ним была хорошо освещённая площадь в форме прямоугольника, на которой неравными группками стояли припаркованные автомобили. С трёх сторон её окружали дома сталинской постройки и новенькие супермаркеты. Трамвай в сотне метров напротив, приняв очередную порцию пассажиров, медленно тронулся с места и направился к центру города. Слева выстроились в ряд маршрутки, пытаясь решить проблему перемещения прибывших издалека людей, справа тем же были озабочены владельцы разнообразных такси.

Сомов задумчиво смотрел на городской пейзаж, расцвеченный огнями фонарей. Для него командировки были привычным явлением, и к сорока двум годам таких городов в профессиональной памяти главного системного администратора, а именно так называлась его должность, хранилось немало. Этот средний по размерам и индустриальной насыщенности город, по сути, ничем не отличался от подобных образований. Но сейчас, глядя на диск полной луны, застывший в ночном небе, Сомов чувствовал, как в его деформированной памяти происходит очередная попытка её реанимации. Обычно это ощущалось как лёгкое потрескивание в височных долях, словно там безуспешно пытались соединиться в электрические цепи разорванные когда-то нейронные сети.

Это произошло давно, лет двадцать назад, в Киеве. Будучи студентом третьего курса, он поздно вечером возвращался из университета. Сомов вышел из станции метро и через слабо освещённый парк направился к общежитию. Было тепло, весна в тот год оказалась ранней. На одной из аллей ему навстречу вышли двое. По внешнему виду это были явные бомжи. Обычно не агрессивные, подавленные судьбой люди. Но эти явно были настроены иначе. Почувствовав угрозу, Сомов решил вернуться назад, к проспекту. Он повернулся, но было поздно: перед ним стоял ещё один бродяга. Это был крупный мужчина с цепью в руке. Сомов сделал шаг в сторону, готовясь отразить нападение, и в этот момент удар по голове сзади лишил его сознания.

То, что его обобрали до нитки, было не главным. Худшее состояло в том, что он при этом был ещё и избит самым жестоким образом. Сомову повезло, что его довольно быстро обнаружил милицейский патруль, а в больнице скорой помощи совершенно случайно на месте оказалась бригада врачей, среди которых был опытный нейрохирург. Парню вынуждены были сделать трепанацию, поскольку теменная часть черепа оказалась раздробленной тяжёлым тупым предметом. Предположительно, как сказал следователь, это мог быть обычный булыжник. Хирург удалил осколки костей, глубоко вошедшие в мозг, убрал две гематомы и наложил титановую пластину на образовавшееся отверстие.

Сомов пришёл в себя на пятые сутки. Он не мог вспомнить ни кто он, ни кто его родители, ни чем он занимается. В памяти остались лишь разрозненные обрывки знаний да последняя встреча в парке. Её он помнил настолько отчётливо, словно там, в голове, находилась качественная видеозапись. В милиции довольно быстро выяснили, кем он является, приехали родители, однокурсники. Сомов со всеми знакомился заново. Слушая объяснения психолога, он вынужден был на веру принять сообщение о том, что сидящие у его кровати мужчина и женщина, это его отец и мать, что приходящие к нему молодые люди учатся вместе с ним в университете, что он это и есть собственно Сомов. Ему пришлось прервать учёбу, и через год упорной работы со специалистами необходимые для дальнейшей жизни фрагменты памяти была практически восстановлены и собраны в нечто целое. Но это уже была не его прежняя память о себе, благодаря которой человек самостоятельно идентифицирует себя, это был скорее её протез, нечто очень похожее на личность прежнего Сомова.

Он вернулся в университет и окончил его, довольно быстро получил работу в крупной компании, филиалы которой были разбросаны по всей стране, и постепенно стал жить полноценной жизнью взрослого человека. Однако все, кто знал его раньше, утверждали, что он сильно изменился. В этом человеке с непроницаемым выражением лица и жёстким взглядом трудно было узнать веселого прежнего красавца Сомова.

Бомжи, избившие его в парке, так и не были найдены.

Сомов вздохнул, ещё раз окинул взглядом площадь, и решил, что нужно где-то перекусить. В поезде есть не хотелось, и сейчас чувство голода напоминало о себе всё сильнее. Дежурный администратор объяснил ему, что в такое время поесть можно было только в кафе, что располагалось метрах в ста от вокзала с левой его стороны. Возможно, там ещё осталась какая-то еда.

Сомов легко нашёл кафе со стандартным названием «Встреча». Сонная девушка сказала, что у неё имеется только лишь четыре сосиски, и если он желает, то она может сварить их. Он согласился, не видя альтернативы, заказал дополнительно хлеб, кофе и вафли. Вскоре перед ним на тарелке лежали вкусно пахнущие сосиски. Девушка, принесшая их, скрылась во внутреннем помещении. Там она без сил присела на диван и тут же уснула. Сказалась предыдущая ночь любви, проведенная с парнем, в отношении которого она давно имела далеко идущие намерения.

Смазав исходящую паром сосиску горчицей, Сомов в полном одиночестве принялся за еду. Колбаска оказалась довольно вкусной, и он уже хотел было снять кожуру со второй, когда дверь отворилась, и в кафе вошёл странный парень. Слипшиеся в толстые пряди волосы, жидкая бородёнка на худом лице, длинное пальто и незашнурованные ботинки создавали облик окончательно опустившегося человека. Небольшое помещение сразу же заполнил запах давно не мытого тела. Бомж подошёл к столу, за которым расположился Сомов и, не отрываясь, стал смотреть на него. Зеленоватые глаза его были пусты, в них отсутствовала жизнь. Отвратительный кислый запах усилился. Парень медленно протянул руку, взял с тарелки сосиску и принялся её жевать.

Сомов почувствовал, как по телу волной, начиная с ног, прошла уже позабытая судорога и растаяла в голове, моментально сделав окружающий мир черно-белым. Он положил нож и вилку на стол, поднялся и вышел на улицу, едва сдерживая неудержимым потоком нахлынувшую ненависть. Перед ним только что была очередная Тварь.

Тогда, после реабилитации, Сомов вернулся в университет и стал учиться. Но яркая картинка в его мозгу, где до мельчайших подробностей были запечатлены те, кто довёл его до нынешнего состояния, не давала ему покоя. Он днём и ночью думал о том, как найдёт и расправится с ними. Про себя он стал называть их Тварями. Это было обобщённое название для всех, кто вернулся к истокам цивилизации, тех, кто не должен был жить в цивилизованном мире.

Он долго искал их и однажды нашёл. Вначале того, что стоял перед ним тогда с цепью в руках. Сомов выследил логово бомжа в одном из подготовленных к сносу домов, оглушил кастетом, с которым теперь не расставался, и тот, до смерти напуганный, охотно рассказал, где находятся остальные его подельники. Эту свою первую Тварь он убил, размозжив его голову кирпичом. С остальными было покончено таким же образом спустя несколько дней. Трупы он спустил в канализацию, рассудив, что об остальном позаботятся крысы.

Затем такая же участь постигла ещё одну Тварь, имевшую несчастье случайно задеть его, и ещё одну с интервалом в пять лет. И каждый раз в предчувствии возмездия Сомова охватывало необъяснимое состояние, когда окружающий мир переставал быть красочным, а сознание обострялось в предчувствии достижения очередной цели. Сейчас перед ним была шестая по счёту Тварь, не имеющая право на жизнь.

Сомов стал в тени ограждения и принялся ждать. Спустя несколько минут из кафе вышел тот самый бродяжка и, не оглядываясь по сторонам, завернул за угол. Неподалёку от места, где неприметно стоял Сомов, лежала горка кубиков из гранита, которые укладывали взамен пришедшей в негодность брусчатки. Он поднял один из камней и бесшумно скользнул вслед за парнем. Бомж стоял у столба, справляя малую нужду. Его лицо при этом было обращено к луне. Не останавливая движения, Сомов изо всех сил нанёс удар камнем по затылку. Тот без звука рухнул на землю. Тварь была мертва, и он знал это точно. Завернув камень в пакет, который всегда лежал у него во внутреннем кармане пиджака, Сомов быстро удалился прочь.

Девушка в кафе проснулась от звука проходящего поезда. Она вышла в зал, убедилась, что там никого нет, убрала в моечную машину посуду и заперла дверь. Ей невыносимо хотелось спать. Она легла на диван в подсобке и крепко уснула.

Между тем, Сомов внимательно изучил график движения пригородных поездов и купил в автомате билет на ближайшую электричку. Направление его не интересовало. Ему нужно было где-то провести четыре часа вне вокзала, прийти в себя от пережитого потрясения и избавиться от камня, лежащего в пакете. Электричка с учётом времени её нахождения в пути туда и обратно подходила для этой цели просто идеально.

Он неплохо выспался в вагоне, вернулся на узловую станцию, как и предполагал, в четыре тридцать, забрал свой чемодан из камеры хранения и ровно в семнадцать часов покинул город. В десять утра Сомов уже принял свою первую ванну, наполненную тёплой минеральной водой. Он лежал в ней, закрыв глаза от удовольствия. Впереди было двадцать дней полноценного отдыха.

Сыскарь

Иван Пантелеевич Прохоров всю свою жизнь проработал следователем в убойном отделе угро. До пенсии оставалось немного, и он давно уже прикупил себе домик в селе, куда можно будет на законном основании сбегать из дома, оставив на хозяйстве жену и тёщу, которая жила вместе с ними в трёхкомнатной квартире хрущёвской планировки. Рыбалка, охота, грибы – всё это должно было скрасить его жизнь после того, как давно опостылевшая работа навсегда останется в прошлом. Там же он собрал и неплохую библиотеку, книги всегда были его страстью. Пенсии и накопленных за последние годы кое-каких сбережений должно было хватить на непритязательную жизнь стареющего мента.

Звонок мобильного телефона прервал его мечты. Начальник районного отделения милиции угрюмо поздоровался и приказал ехать к вокзалу, где обнаружен труп с признаками насильственной смерти. Выругавшись про себя, Иван Пантелеевич показал фак ни в чём не повинному телефону, свернул в сторону, чтобы миновать ставшие привычными с утра пробки, и поехал к месту преступления.

Покойником оказался молодой бродяга, имя которого было Лерка. Так утверждала всхлипывающая сотрудница кафе, которая и обнаружила его ранним утром. С трёх ночи до пяти шёл хороший дождь, и все возможные следы ночного преступления были основательно смыты. Вокруг трупа и на удалении от него наблюдалась девственная чистота: ни пятнышка, ни окурка, ни плевка. Иван Пантелеевич только поморщился, увидев эту картину.

Непонятно было, кому мог перейти дорогу этот безобидный и немного чокнутый бомжик. Где он обитал, откуда появлялся и почему оказался здесь тоже никто не знал. Дежурная девушка не могла припомнить, чтобы он заходил в кафе этой ночью. Был, правда, один серьёзный мужчина, появился часам к двенадцати, а может раньше, перекусил и ушёл себе. Как он выглядел, она не помнила. Мужчина как мужчина, много их проходит через кафе, всех не разглядишь. Короче, это был типичный висяк. Хорошо было только то, что личность погибшего была отчасти установлена, и всё можно было без особых проблем списать на местные разборки маргинальных элементов.

Вскоре следственная бригада уехала, труп увезли на патологоанатомическое обследование, толпа зевак нехотя разбрелась по привокзальной площади. Затем была пропасть текущих дел, совещания и в морг Иван Пантелеевич выбрался только к концу следующего дня. Патологоанатомом здесь был его давний приятель, с которым они начинали службу без малого сорок лет назад. У них не было тайн друг от друга.

– Понимаешь, Ваня, – говорил он, попивая растворимый кофе, – это совершенно дохлое дело. Парень по статусу есть несчастный бомж, явно больной и никому не нужный человек. Я вынужден был остричь и обрить его, чтобы произвести вскрытие и при этом не прихватить вшей или какой-нибудь иной неприятности. Вон там, в пакете, его волосы. Хочешь взглянуть? – Нет? – Странно, но я почему-то так и думал. Жировая прослойка на теле практически отсутствует, мозг тоже частично обезжирен. Я полагаю, что это результат пристрастия к парам клея «Момент».

В желудке мальчишки обнаружены непереварившиеся сосиски, хлеб, кофе. Всё это можно найти в любой привокзальной забегаловке, как и в том кафе, кстати, за которым его нашли. Там, я думаю, к утру всё было вымыто и простерилизовано, и сейчас вряд ли можно найти какие-то следы присутствия убиенного. Всё то немногое, что есть на одежде и обуви, принадлежит ему же, иные следы отсутствуют. Так что, Ваня, у тебя, прости, полный абзац, говоря нашим с тобой интеллигентским языком.

Иван Пантелеевич потёр затылок, мысленно соглашаясь с доводами друга.

– Какие-то особые приметы, вещи?

– Примет, к сожалению, особых нет, а вот одна вещица имеется, хотя вряд ли даже она поможет тебе в этом безнадёжном деле.

С этими словами патологоанатом достал из стола целлофановый пакет и извлёк из него медальон на чёрном шнурке.

– Сей предмет я не стал пока документировать по причинам лично для меня непонятным. Он был зажат у него в руке, поэтому его никто и не заметил, а может, дознаватели с утра просто лишний раз побрезговали прикасаться. Для убиенного он, скорее всего, что-то значил, поскольку, как показывает мой личный опыт, такие опустившиеся люди не имеют особых пристрастий к бесполезным вещам. Взгляни, навскидку я бы сказал, что это просто кусок дешёвого металла, но зачем-то же он носил его на шее.

Следователь надел очки и внимательно стал осматривать медальон. Вскоре он обнаружил две неприметные выпуклости, нажал их и раскрыл створки.

– Видишь, мой друг, это не просто, как ты говоришь, кусок дешёвого металла. Эту штучку, судя по грязи между створками, не открывали лет сто, но здесь, как мне кажется, может быть какая-то полезная информация. Смотри, слева мы имеем фотографию женщины, и, судя по экстерьеру, это явно не его мама…. Ага, а вот и ещё кое-что, обрати внимание, на правой створке сверху отчётливо видны три заглавные буквы «К», что-то начерчено снизу, циферка два просматривается… Интересно, интересно… Может он не так и прост, этот медальон.

– Да, – присмотревшись, согласился патологоанатом, – там действительно есть нечто, напоминающее какой-то простой рисунок. Слушай, а давай-ка мы обе створки медальона и его общий вид снимем моей новой цифровой камерой и занесём в компьютер. Потом, на досуге, всё это можно будет увеличить и изучить более внимательно.

Спустя короткое время содержимое медальона было перенесено в ноутбук. Иван Пантелеевич со щелчком захлопнул его и спросил:

– А скажи-ка мне, мой старый, но верный друг, мы можем взглянуть на убиенного, как ты говоришь, молодого человека? – спросил он.

– Да, разумеется, никаких проблем.

Они прошли в соседнее помещение, где в боксах хранились временно не востребованные трупы. Патологоанатом выдвинул пенал одного из них, того, что значился под номером шесть. Там находилось тело парня, которого ещё вчера знали как Лерку. Обритый наголо и без бороды, необыкновенно худой, в неоновом свете лампы он лежал перед ними голый и совершенно беззащитный. На лице замерла едва заметная улыбка, словно Лерка уже простил безжалостному миру все свои тяготы и лишения, доставшиеся ему за такую короткую жизнь.

Мужчины молча стояли над пеналом. Затем патологоанатом откашлялся и как-то хрипловато произнёс:

– Наверное, немного пришлось мальчишке испытать радостей в его-то годы…

– Да, – согласился следователь, – немного… Как думаешь, может хоть ТАМ ему воздастся?

– Хотелось бы верить… Послушай, Иван, а давай-ка помянем парня, у меня, кстати, хороший коньяк имеется.

– Так я же за рулём…

– Да, перестань ты! За рулём он… Ну, так что?

– Считай, что уговорил. А то, на самом деле, как-то не по-человечески получается. Помянем беднягу, пусть земля ему будет пухом..

– И вот ещё что, – помялся патологоанатом, – может, вернём ему его медальон? Нафиг он нам, подумай, ведь всё, что тебе нужно уже есть в компьютере. Иван, давай вернём парню его единственную ценность. Он ведь что-то значил для него, хотя об этом мы с тобой уже никогда не узнаем.

Следователь молча надел перчатки, достал из пакета медальон и с трудом вложил его в согнутые пальцы окоченевшего трупа.

– Спи, парень, спи спокойно, для тебя уже все проблемы позади.

Потом они распили бутылку коньяка, рассуждая о превратностях судьбы и бренности бытия. Этого, естественно, оказалось мало, и патологоанатом пошёл за второй. Оставшись в одиночестве, следователь слил на флешку необходимую информацию с ноутбука своего друга, затем, подумав, уничтожил все её следы в компьютере и фотоаппарате. Зачем он это сделал, ему пока было не ясно. Просто сработала интуиция старого сыскаря.

Лерку похоронили на новом кладбище далеко за городом в безымянной могиле вместе с двумя такими же невостребованными телами. В правой руке его был крепко зажат медальон с потайной крышечкой. Будь тогда Иван Пантелеевич более внимательным, он, несомненно, обнаружил бы тайник, где сложенная вдвое лежала полоска тонкой папиросной бумаги. На ней было написано всего три слова: Сомов Павел Петрович.

Введенский

Дмитрий Александрович Введенский проснулся как обычно в шесть утра. Это стало привычкой, выработанной ещё со времён обучения в университете. За час до полноценного подъёма он должен был, лёжа в постели, обязательно просмотреть содержание предыдущих лекций с тем, чтобы сегодня всё было понятно в очередных профессорских рассуждениях у доски. Зная об этом, над ним посмеивались сокурсники, что, впрочем, не мешало им же обращаться к нему за помощью на экзаменах. Дима охотно шёл навстречу страждущим, великолепно знал всё, что относилось к системному анализу, и в результате окончил университет с отличием, получив в числе немногих красный диплом из рук самого ректора.

Это событие совпало с началом девяностых, тех самых, которые впоследствии произносили не иначе, как с определением «лихие». Тогда все кто мог бросились зарабатывать шальные деньги, и Дмитрий не стал исключением. Но, в отличие от многих, надеющихся исключительно на удачу, он всегда просчитывал свои действия на шаг вперёд, тщательно анализируя информационные потоки, как этому, собственно, и учили его в университете. В этих потоках было всё необходимое для построения жизненной стратегии и тактики. Нужно было только, отсеяв шумовую составляющую, выделить в море цифр и словосочетаний полезный материал, определить цель и идти к ней, не сворачивая с выбранного пути. Он умел это делать, и успех не заставил себя ждать.

Дмитрий хорошо поднялся на поставках компьютерной техники в бурно развивающуюся Москву. Обладая талантом дипломата, логикой математика и продуманными действиями экономиста, он сумел хорошо вложить заработанные деньги и создать собственный бизнес в непростой области строительной индустрии. Сейчас, спустя двадцать лет, у него уже было имя в этом непростом мире, весьма неплохие даже для богатой Москвы деньги, добротная крыша и собственная служба безопасности, которую возглавлял бывший комитетчик в чине полковника.

Никому об этом не рассказывая, Дмитрий всегда помнил слова его прабабушки, Татьяна Ивановны Введенской, которая не уставала повторять: «Митя, я верю в тебя. Ты умён, умеешь добиваться желаемого и непременно возродишь нашу фамилию. Нас, Введенских, немного осталось в живых после прелестей революции и гражданской войны, нас не согнули репрессии последующего времени. Мы всегда были элитой общества и навсегда ею останемся. Помни об этом, внук». Она сумела донести до него историю их рода и умерла, когда ей было сто пять лет, полностью сохранив при этом здравую память и рассудок.

Фотография прабабушки, увеличенная и подвергшаяся цифровой обработке, всегда стояла на прикроватной тумбочке. И перед сном Дмитрий, глядя в глаза этой мужественной и красивой женщины, которая смотрела на него из глубины портрета, задумчиво прикусив дужку очков, мысленно всегда рассказывал ей о том, как обстоят дела по возрождению их древней фамилии.

К этому времени он был уже женат, имел двух детей, родившихся в один день: мальчика и девочку. Сейчас детям было по двенадцать лет и под присмотром мамы близнецы получали образование в одной из закрытых школ в симпатичном городке неподалёку от Лондона, где Дмитрий купил хороший дом в английском стиле, стоящий посреди сада, разбитого на двух гектарах ухоженной земли.

Сегодня был особый день. Он давно мечтал приобрести где-нибудь в ближнем Подмосковье старое дворянское гнездо. Там непременно должны быть лес, река, старый парк и белый дом с колоннами. И пусть даже всё это будет в разрушенном состоянии, это не проблема. С его возможностями и современными технологиями он возродит поместье в том виде, в каком оно было к началу прошлого века.

Месяц назад Игорь Павлович Беридзе, управляющий делами центрального офиса, сообщил, что требуемый объект найден, показал фотографии и получил добро на покупку недвижимости. Это оказалось непросто, поскольку основательно разрушенный объект классифицировался как памятник старины и вследствие этого находился под охраной государства. Но при условии полного восстановления и последующего сбережения, он на определённых условиях мог быть бы публично продан. Дмитрий умел читать между строк и всё понял правильно. Он сделал оговоренные правилами инвестиции в разные адреса, включил кое-какие рычаги в верхах, и вчера аукцион, наконец, разрешился в его пользу. А сегодня он впервые поедет осматривать новое приобретение.

Дмитрий улыбнулся портрету, стоящему на столе, подумал о том, что Татьяна Ивановна определённо была бы рада этому, и стал приводить себя в порядок. Через час на магистраль, ведущую к югу от Москвы, выехал серебристый бентли, который спереди и сзади сопровождали два строгих геленвагена. Впереди было около двухсот километров пути.

По дороге управляющий рассказал, что купленное имение когда-то принадлежало светлейшему князю Константину Кирилловичу Крузенштерну, предки которого участвовали в создании флота российской империи вместе с Петром Великим, за что, собственно, и были обласканы. Княжеский титул из рук императора могли получить только самые достойные люди того времени, немало сделавшие для укрепления мощи государства. Интересно, что всем мальчикам, рождавшиеся в этой семье, давали имена Кирилл, Константин, а девочкам – Ксения либо Катерина. По этой причине на княжеском гербе всегда имели место три переплетенные особым образом буквы «К».

Деревня, куда они направляются, носит название Кирилловка, по имени первого её владельца. Кстати, там есть один человек, я вас с ним непременно познакомлю, очень интересная личность. Пасечник, не имеет образования, но начитан, любознателен и – это главное – он собирает материалы, связанные с историей своего поселения. Немало места в ней отведено семье Крузенштернов.

Местность произвела на Дмитрия самое благоприятное впечатление. Неширокая уютная речушка с деревянным мостом через неё, деревня на противоположной стороне, за ней поля и темнеющая вдали кромка леса. Чистый воздух пьянил, а тишина завораживала.

От поместья осталось немного. Даже удивительно, что эти развалины имели статус памятника старины. Хорошо сохранились лишь овальные ступени белого мрамора, фасадная часть здания с изящными дорическими колоннами, поддерживающими портик, да лицевая стена за ней. Всё остальное было в той или иной степени разрушено, перекрытия отсутствовали вовсе. Впечатление было таким, словно здесь не так давно велись масштабные боевые действия.

Когда-то к дому видимо вела широкая дорожка, усыпанная гравием. Она начиналась у чугунных двустворчатых ворот, заключенных в каменное облачение, сверху которого виднелись остатки витой решётки. Можно было предположить, что это мог быть герб княжеского рода, выполненный в металле. От него сохранилась только изящная буква «К» в левом углу.

Парковая зона поместья, давно лишённая ухода, напоминала лесные заросли, но удивительно хорошо сохранился глубокий пруд с чистой водой, вокруг которого неподвижно замерли старые ивы. Рядом была видна площадка с когда-то мозаичным полом. Здесь, возможно, в те незапамятные времена стояла беседка. В глубине парка слева видны были остатки ещё какого-то строения, почти полностью поглощённые разросшимся кустарником.

– Да, – промолвил, наконец, Дмитрий, до этого молча созерцавший руины доставшегося ему поместья, – работы предстоит немало. Игорь Павлович, будьте добры, распорядитесь, чтобы проектировщики приступили к работе немедленно. Всё здесь должно быть восстановлено в максимальном приближении к оригиналу. Я надеюсь, мы сможем раздобыть какие-то фотографии того времени, или чертежи, что было бы просто замечательно.

Составьте график работ так, чтобы через год-два я увидел перед собой достойное жилище вместо этих развалин. Я даю вам карт-бланш на все расходы. Не жалейте ни средств, ни техники, привлеките лучших реставраторов. Всё должно быть сделано на самом высоком уровне, всё-таки непростой был когда-то дом, княжеский. Пусть он им и останется.

– Хорошо, Дмитрий Александрович, – облегчённо вздохнул управляющий, опасавшийся втайне, что его приобретение не получит должного одобрения, – всё будет сделано достойно, в вашем стиле. Через год вы не узнаете это место. А в отношении идентификации не волнуйтесь. Помните, я рассказывал вам о местном краеведе? – Так вот, у него, как мне кажется, есть всё необходимое для восстановления поместья в первозданном виде.

– Это интересно, я могу познакомиться с ним?

– Конечно, я предупреждал его о вашем приезде. Уверен, вы получите удовольствие от общения с этим человеком. Он живёт вон в том доме, что на дальнем краю села, ближе к лесу.

– Хорошо, едем.

Пасечник оказался высоким крепким мужчиной лет семидесяти. Густые волосы с проседью, короткая борода, умный взгляд живых карих глаз. Представился он Шиловым Николаем Алексеевичем. Крепкое рукопожатие выдавало в нём человека с сильным характером. Дмитрий сразу же почувствовал расположение к нему.

– Скажите, – спросил он после обязательной церемонии знакомства, – это правда, что вы интересуетесь историей семьи Крузенштернов?

– Да, – не стал отрицать тот, – интересуюсь и уже давно. Хотите посмотреть эту часть моей коллекции?

– Конечно, сделайте одолжение.

Они прошли в дом, где одна комната была отведена под своеобразный музей.

– Вот здесь, – начал свой рассказ Шилов, – собрано почти всё, что мне удалось найти в Кирилловке и окрестных сёлах. Я говорю «почти», поскольку есть кое-какие вещи в домах, договориться с хозяевами которых мне всё ещё не удалось. Уж больно много хотят за них нынешние владельцы.

– Простите, прервал его Дмитрий, – и что это за вещи, например?

– Ну, скажем, рояль цвета слоновой кости производства австрийских мастеров, бесполезно стоящий на втором этаже у двух стариков, которые и поднимаются туда уже с трудом. Стулья, столы, комоды и другие предметы быта всё ещё можно найти в окрестных сёлах, но стоит это недёшево.

– Николай Алексеевич, могу я вас попросить об одном одолжении?

– Конечно, всё, что в моих силах.

– Тогда, будьте добры, составьте список тех предметов из поместья, что находятся на руках у населения, и отдайте его Игорю Павловичу. Он займётся их приобретением. А с ваших экспонатов мы сделаем копии, например, с этих зеркал, картин, бюро.

– Хорошо, я выполню вашу просьбу, это меня не обременит.

– Я одного не пойму, зачем нужно было так разрушать усадьбу? Впечатление, знаете, такое, будто здесь велись боевые действия.

– О, Дмитрий Александрович, тому есть причина и это интересная история. Хотите, расскажу?

– Конечно же, хочу.

– Тогда давайте присядем за стол. Там уже моя хозяйка чай приготовила, попробуете нашего мёда, варений да пирогов. Это заменит вам обед. Ваших людей, кстати, уже кормят в беседке.

– Спасибо, с большим удовольствием. Признаться, я уже проголодался.

После короткого обеда Шилов принёс альбом со старыми фотографиями и начал свой рассказ.

– Вы, Дмитрий Александрович, упомянули о боевых действиях. Они действительно были. Немцы во время войны занимали эти места, но недолго. Их быстро выбили наши, а снаряды и пули лишь завершили давно начатую работу по разрушению княжеского имения.

Я не стану сейчас излагать историю рода Крузенштернов, хотя она очень интересна и поучительна для нынешнего поколения. Об этом когда-нибудь позже, если захотите, а сейчас расскажу о коротком периоде времени, охватывающем революционные события. Тогда-то и были разрушены дом и все прилегающие постройки.

К этому времени у князя Кирилла Константинович умерла жена, которую он любил необыкновенно. Звали её Ксения Павловна. Причиной смерти была болезнь лёгких. Похоронили её в родовом склепе, который находится за центральным зданием у дальней оконечности парка. Он, кстати, довольно хорошо сохранился и при желании легко может быть восстановлен. Изначально он выглядел так, как на этой фотографии. Вот, прошу вас, взгляните.

Дмитрий увидел строгого очертания белый каменный куб на черном основании, с надписью и закрытой металлической дверью. На другой фотографии был изображён трёхэтажный дом, знакомые колонны, портик, снятые как бы с высоты.

– Простите, а откуда велась съёмка?

– Судя по ракурсу, я думаю, с колокольни. Дело в том, что рядом с поместьем была старая церковь. Сейчас её нет, снесена в конце двадцатых ввиду полной ненадобности для восставшего трудового народа.

С вашего позволения, я продолжу. На этой фотографии вы видите парадный въезд в поместье: арка, ворота, княжеский герб над ними. Сейчас от герба осталась лишь небольшая часть, а тогда он выглядел вот так. Обратите внимание на три переплетенные буквы «К», они были фирменным знаком семьи. Вы вероятно уже знаете, что детям давали имена таким образом, что инициалы образовывали те же три заглавные буквы «К».

Князь был очень богат. Поколения Крузенштернов всегда находились в фаворе у царской семьи. Преданность престолу, необыкновенная отвага на военной службе и высокие занимаемые должности веками давали им возможность накапливать различного рода драгоценности и редкости. Для этого в центральном здании даже была отведена отдельная комната. Она была всегда заперта, и войти туда можно было только с позволения князя.

После смерти жены у Кирилла Константиновича остались сын и дочь. Сына звали Константин, дочь – Ксения. Сын, которому к этому времени было чуть больше двадцати, служил где-то под началом генерала Врангеля, не знаю в каком чине, а младшая дочь, слава Богу, находилась под присмотром няни в Париже. Говорят, что она была точной копией своей матери.

Когда стало ясно, что старый мир находится уже за гранью своего существования, князь собрал родовые сокровища и спрятал их в тайнике. Об этом тайнике знал только его доверенный слуга, всю жизнь бывший при нём. Памятку о месте, где были спрятаны сокровища, Кирилл Константинович поместил в старый неприметный медальон, где всегда хранил фотографию своей жены. Медальон был отдан слуге, который отправился с ним толи в Париж, толи к генералу Врангелю с тем, чтобы передать его детям. Сам же он остался рядом с женой.

Слуга отправился в путь, а через неделю поместье заняли красные части. Каким-то образом их комиссару стало известно, с какой миссией уехал старый слуга. Князь был доставлен в штаб, который размещался в малом доме, вот кстати, его фотография. Обратите внимание на большую его схожесть с центральным зданием. Так вот, князя вызвали и пытали трое суток самым зверским способом. Но это был человек крутого замеса. Потом рассказывали, что он умер, не проронив ни слова. Тайна места захоронения сокровищ так и не была раскрыта, а на следующий день после его смерти отряд красных бойцов умчался на юг, где шли ожесточённые бои с рвущимися к Москве белыми отрядами. Менее, чем за сутки всё имение было буквально перерыто, разрушено всё, что можно было разрушить, но тайник так и не был найден.

Истерзанное тело князя, брошенное на заднем дворе, нашли крестьяне сразу после ухода красных. Кирилл Константинович был добр к своему окружению, это знали все. Он был похоронен в семейном склепе, где заранее заготовил себе нишу рядом с женой. Убедившись, что склеп не содержит ничего, кроме гробов с останками представителей княжеского рода, крестьяне заклепали стальную дверь так, что открыть её можно было, только взорвав хороший заряд динамита. Кстати, в таком виде она находится и по сей день, поскольку все в округе знают, что сокровищ там нет, а искать их следует где-то на территории поместья. Вот только где именно, не знает никто. С тех пор здесь было перерыто всё, разрушены здания, но тщетно.

Князь сумел надёжно спрятать принадлежащее его детям богатство, но они за эти годы так и не появились в этих местах. Старый слуга, отправленный на их поиски, также бесследно исчез. Скорее всего, он не смог добраться до места своего назначения. Времена были такие, что человеческая жизнь не стоила ломаного гроша. Значение имела только идея, да и та, как оказалось, была фальшивой.

После рассказа Шилова в комнате повисло молчание. Каждый из сидящих за столом думал о чём-то своём. Нарушил тишину Дмитрий:

– Интересно…очень интересно… Похоже, Игорь Павлович, вместе с домом мы приобрели и нераскрытую тайну. А что, ответьте мне, может быть прекраснее нераскрытой тайны? – Я вам отвечу, господа: ничего. Спасибо, Николай Алексеевич, за интересный рассказ. Скажите, а вы не согласились бы стать официальным биографом семьи Крузенштернов?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду то, что если в нашей фирме появится такая должность, то занять её будет предложено вам. Это будет хорошо оплачиваемая должность, и вам не будет нужды заниматься посторонней работой, отвлекаясь от того, что вам, насколько я понимаю, очень дорого и интересно. Кстати, откройте секрет, почему вы вообще этим занимаетесь?

Шило коротко улыбнулся:

– В отношении вашего предложения я обещаю хорошо подумать, а на последний вопрос отвечу: тот старый слуга князя, унёсший медальон его детям, был моим прадедом. Такие вот дела…

– Тогда это вдвойне интересно. Подумайте, я не стану торопить вас. Здесь всеми делами будет руководить Игорь Павлович, вы знакомы с ним, решитесь, поставьте его в известность. Но в любом случае не откажите в любезности дать консультации при восстановлении имения. Буду очень вам признателен.

– Конечно, мне самому интересно будет увидеть всё это в первозданном виде. Я и моя коллекция всегда в вашем распоряжении.

Вскоре машины покинули Кирилловку. Дмитрий всю дорогу молчал, обдумывая услышанную им историю. Было в ней нечто завораживающее. Вечером он мысленно рассказал обо всём своей бабушке, и даже сумел заметить в её глазах искру одобрения. Засыпая, он отчётливо увидел перед собой план поместья, показанный ему перед расставанием Шиловым. Почему-то запомнилось то, что геометрически меньший дом в точности напоминал уменьшенную копию центрального здания. Это определённо могло что-то значить. Кстати, нужно будет завтра же поручить своим людям заняться поисками этого медальона. Он вполне мог сохраниться, в жизни всегда есть место чудесам. С этой мыслью Дмитрий Александрович Введенский крепко уснул.

Сент-Женевьев-де-Буа

В субботний день на кладбище в Сент-Женевьев – де – Буа немноголюдно. Редкие группы туристов – в основном россияне, казахи, японцы – медленно перемещаются по аллеям, рассматривая ухоженные могилы с православными крестами, с надписями кириллицей, с русским лицами, глядящими на посетителей с гранитных и мраморных надгробий. Служители церкви Успения Пресвятой Богородицы убирают мусор, метут дорожки, расставляют цветы на могилах.

Сама белоснежная церковь с тёмно-синим куполом, необыкновенно удачное творение рук Бенуа, открыта для посетителей и днём, и ночью. Сейчас она пуста. Горят свечи, источая тонкий аромат воска, лики святых строго смотрят в неярко освещённый зал.

Отец Константин в это полуденное время всегда имел обыкновение заходить внутрь. Он давно уже обратил внимание на красивую женщину лет сорока, которая по субботам всегда ставила здесь свечи за здравие и за упокой, долго стояла перед иконой Божьей Матери, крестилась и уходила. За воротами кладбища её ожидал представительского класса мерседес с водителем. Она садилась на заднее сидение и уезжала.

Сегодня она тоже была здесь. Отец Константин подошёл к ней и, негромко кашлянув, произнёс:

– Добрый день, мадам. Я могу чем-то помочь вам в храме, где служу Господу?

Она обернулась к нему:

– Спасибо, святой отец, я просто молюсь за здравие своего отсутствующего сына.

– Я часто вижу вас здесь. Ваш сын далеко? Он нездоров?

– Да, он далеко отсюда, и я надеюсь, что он здоров.

– Прошу простить меня, мадам, но вы, что же, совсем не общаетесь с вашим сыном?

– Да, святой отец, это так. Когда-то давно я вынуждена была оставить сына в Украине, откуда я родом, потом вернулась за ним, но так и не смогла найти. Тот дом, в котором он воспитывался, сгорел. Меня, правда, уверили, при этом никто не пострадал, но личные дела детей были утеряны, а сами они перемещены в разные места. Мой муж – известный бизнесмен – не так давно привлёк к поискам сына даже посольство Франции в Киеве, но до настоящего времени мы так и не получили известий о месте его нахождения.

– Трагическая история… Но вы не теряйте надежды, всё в руках Господа нашего, а он милостив к детям своим. Молитесь, и я помолюсь сегодня о воссоединении матери и сына. Назовите мне ваши имена, мадам, чтобы я знал о ком мне просить Его.

– Его имя Валерий, а моё – Людмила. Спасибо вам, святой отец, я никогда не забуду этого.

– Благодарите Господа нашего и Матерь Божью, в честь Успения которой названа наша церковь. Позвольте мне взять вас за руку, мадам, я имею дар свыше иногда видеть то, что другим не под силу. Кто знает, может я смогу увидеть и вашего сына.

Отец Константин взял в ладони протянутую ему узкую кисть и закрыл глаза, отрешившись от этого мира. Спустя минуту он отпустил руку женщины и сказал:

– Увы, сейчас я не в силах это сделать. Сожалею, мадам. Прощайте, молитесь и уповайте на Господа нашего.

Они расстались. Женщина вышла из церкви и медленно пошла по одной из боковых аллей. Муж должен был заехать за ней минут через двадцать. Разговор с настоятелем церкви взволновал и по непонятной причине расстроил её. Он не могла забыть то ощущение, когда её рука вдруг ощутила прикосновение холода, неожиданно возникшего и тут же исчезнувшего в потоке тепла, исходившего от ладоней священника. Что могло значить это? И отчего вздрогнули в этот момент руки священника?

Женщина, погружённая в свои мысли, рассеянно проходила мимо надгробий, автоматически отмечая очертания крестов, надписи, фотографии. Неожиданно она остановилась. В её памяти родились смутные воспоминания, вызванные только что увиденным портретом. Женщина вернулась к памятнику, который только миновала мгновение назад.

На овальной черно-белой фотографии была изображена немолодая женщина. Очевидно, что в молодости она была очень красива. Это просматривалось во всём: в чертах лица, форме глаз, изгибе губ. Но эпицентром внимания были глаза. Они были удивительно живыми и, казалось, светились изнутри неуёмной энергией властного человека. На надгробье была надпись, сделанная православной вязью: «Княжна Ксения Кирилловна Крузенштерн». Ниже были выбиты даты её рождения и смерти – «9 августа 1908 – 22 июня 2004». Княжна прожила долгую жизнь. Ей достались непростое время и возможность умереть в Париже, далеко от родины.

Уже уходя от могилы, женщина вспомнила, где могла видеть точно такие глаза. Она не могла ошибиться. Точно такое же выражение глаз было на женском портрете из старого медальона, который она получила в наследство от своей матери и оставила сыну.

У лимузина её ожидал высокий немолодой мужчина. Он распахнул перед ней дверь и произнёс:

– Ты сегодня дольше обычного, Люси. Что-то случилось, дорогая? Ты чем-то обеспокоена?

– Нет, ничего особенного, милый, мы можем ехать.

Она не могла видеть, как отец Константин, невидимый из-за сумрака, царящего в помещении храма, смотрел вслед отъезжающей машине. То, что он увидел, держа женщину за руку, было ужасным. И пусть это останется с ним, как и многое другое, что ему суждено было увидеть за свою долгую жизнь.

P.S. Вот такой, дорогая Матильда, получился рассказ, сюжет которого приснился мне ночью, незадолго до рассвета. Надеюсь, он развлечёт Вас.

Неизменно Ваш А.Н.

21. Аментеполис (Письмо двадцать второе к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, со времени получения последнего Вашего письма прошло около месяца. Обычно я стараюсь незамедлительно дать ответ, хотя, как Вы уже поняли, в силу разных обстоятельств это не всегда оказывается возможным. Причина моего нынешнего затянувшегося молчания необычна, а его результат, я надеюсь, позволит мне надеяться на прощение. Дело в том, что всё это время я сочинял ответ на Ваше последнее письмо.

Помните, в нём Вы сетовали на то, что жизнь наша быстротечна и в ней так мало места для любви и приключений, то есть того, что делает её яркой, интересной и наполненной смыслом. Поразмыслив, я решил сделать Вам необычный подарок, написав небольшое повествование, в котором тесным образом переплелось бы то, о чём Вы мечтаете: Любовь, Приключения и Тайна. Не уверен, что мне в полной мере удалось осуществить задуманное, но, поверьте, я очень старался, пытаясь внести разнообразие в Вашу нынешнюю жизнь.

Читайте и непременно сообщите мне о том, насколько удачным оказался мой подарок.

Всегда Ваш А.Н.

Самая невероятная любовь – это та, которой не суждено состояться, самая притягательная мечта в жизни мужчины– это поиск Эльдорадо, самые глубокая тайна – это миф, истоки которого покрыты седым туманом времени.

Неочевидное утверждение

Аментес – богиня подземного царства в египетском пантеоне богов.

Википедия

1

Из окна дома, который я снял на время отпуска, видны пологий берег, искрящееся море, уходящее к горизонту, и нечёткие в бликах солнечного света очертания рыбацких судёнышек, кажущихся игрушечными на таком расстоянии. Огромная масса живой воды, полная скрытых тайн и невероятной мощи. Я каждое утро занимаюсь тем, что медитирую у самой кромки прибоя, мысленно вхожу в контакт с морем и постепенно начинаю ощущать, как капля за каплей его сила передаётся моему организму, пронизанному метастазами большого города.

Миновало уже больше месяца после того, как состоялся наш развод с женой. Процедура прошла не столь драматично, как я ожидал, но, тем не менее, оставила в подсознании тяжёлое впечатление. Мы расстались удивительно мирно и естественно, решив, что за прожитые вместе двадцать пять лет наши отношения, увы, исчерпали себя. Дети стали взрослыми и самостоятельными, а мы ещё достаточно молоды, чтобы прервать потерявшее смысл совместное существование и рискнуть начать новый этап в жизни. Но только теперь уже порознь, каждый в своей собственной вселенной, а не в одной на двоих, как это было прежде.

Получив официальное свидетельство о разводе, мы обнялись на прощанье у дверей загса, пообещали друг другу прийти на помощь в случае нужды и расстались. Жена выбрала для проживания наш сельский дом, мне же досталась городская квартира. Я долго не находил себе места в ставшей вдруг пустой обители когда-то большой семьи, чувствуя, как подступает к горлу депрессия, затем взял на работе отпуск на два месяца и уехал к морю, не имея конечной цели.

Дорога привела меня в небольшое прибрежное селение со странным, но звучным названием Аментеполис, расположенное на известняковых холмах, причудливо сбегающих к морю. Уже вечерело, закат был необычайно красив, и я решил ненадолго остаться в этих местах. Местные жители охотно предложили мне на выбор несколько домов. Я остановился на том, что находился ближе всех к берегу. Он был удобен, чист и, как оказалось позже, прохладен даже в полудневную жару. Хозяйка, жившая в соседнем доме на том же подворье, за символическую цену предложила мне полный пансион, и я согласился.

Время, то самое, что лечит любые душевные раны, и которого, по мнению некоторых учёных, якобы вообще нет в природе, медленно потянулось из насыщенного прошлого в неопределённое будущее.

Постепенно я наладил быт, познакомился с соседями и освоился с окрестностями. Жёлтый суглинок под ногами, акации, не дающие тени, да высохшие травы в холмистой степи, которая вплотную подступала к морю, вот и весь незамысловатый пейзаж, в который была вписана столь же несложная архитектура рыбачьего посёлка. Из достопримечательностей в нём имелся лишь непонятного происхождения высокий холм неподалёку, совершенно не вписывающийся в окружающий рельеф, да санаторий для детей больных церебральным параличом, которых лечили грязями из местного лимана. Там работали немногие местные женщины и мужчины. Врачи, в основном, тоже жили в посёлке и только часть из них приезжала из города. Все вокруг знали друг друга, жизнь была простой и предсказуемой.

Иногда рыбаки брали меня в море, и я на собственном опыте имел возможность убедиться, каким нелёгким, и в то же время полезным, может быть этот труд. После такой терапии я засыпал, едва моя голова касалась подушки. Купание в море, покой и необыкновенно чистый воздух вскоре оказали своё целебное действие. Незаметно вернулось утраченное душевное равновесие, ушли зачатки депрессии, и я снова стал работать над учебником, написание которого неспешно тянулось уже не первый год.

2

По вечерам я всегда отправлялся к морю. Вдоль кромки прибоя можно было идти километрами, не встретив ни единой живой души. По пути в памяти оживали сюжеты прочитанных в детстве книг о таинственных островах, о записках, брошенных на волю волн в запечатанных бутылках, о сокровищах, спрятанных в глубине пещер.

От рыбаков я слышал, что окрестности посёлка изобилуют катакомбами, история которых тянется ещё со времён греческих колоний, которых в старину немало было разбросано на берегах Понта Эвксинского. Они же утверждали, что в сотне метров от берега на мелководной банке в хорошую погоду можно даже разглядеть занесенные песком останки древнего корабля. Позже я специально побывал на этом месте, но как ни вглядывался в зеленоватую мглу, так и не увидел ничего, что своими очертаниями напоминало бы артефакт, лежащий на морском дне.

Просто удивительно, насколько прочно в душе взрослого, обременённого учёными степенями, человека могут жить неистребимый дух мальчишеского авантюризма и жажда приключений. Я внимательно осматривал каждый предмет, выброшенный прибоем на берег, изучал прибрежную полосу по обе её стороны в надежде найти хотя бы намёк на возможную тайну, но всё было тщетно.

Единственной достойной внимания находкой оказался небольшой плоский предмет необычной формы, который я однажды совершенно случайно нашёл в маленьком гроте, заметить который можно было только со стороны моря во время отлива. Я оступился на узкой тропинке и, потеряв равновесие, вынужден был спрыгнуть в воду. Там было неглубоко, около полуметра. Повернувшись к берегу, я сразу же обратил внимание на грот. Со мной был фонарик, я посветил внутрь и увидел, как в углублении на дальней стенке что-то блеснуло в луче света. Это оказался полупрозрачный камень голубоватого цвета, имеющий форму идеального диска, в центре которого имелось небольшое, миллиметров семи в диаметре, отверстие. На одной стороне его, как на гемме, была вырезана заглавная греческая буква альфа, на другой – от центра расходились лучи так, что отверстие казалось примитивным изображением солнца. Я решил, что вряд ли это результат причудливой игры волн, веками шлифующих гальку в прибрежной полосе. Диск явно имел искусственное происхождение. С тех пор он постоянно лежал у меня в бумажнике, словно амулет, охраняющий от несчастий и дурного глаза.

В сумерках я возвращался домой, читал, писал и к полуночи, полюбовавшись россыпью звёзд, висящих над безупречной гладью моря, ложился спать. Сон здесь был удивительно крепким и здоровым.

Последние две недели я заметил, как на берег моря неподалёку от моего жилища по вечерам стала приходить женщина. На таком расстоянии мне трудно было разглядеть её лицо, и я не мог решить, насколько она хороша собой. Я только видел, что женщина молода и обладает удивительно стройной фигурой. По тому, как она сидела, вглядываясь в закат, было видно, что её гложет какая-то печаль.

Понимая это, на свои вечерние прогулки я уже ходил так, чтобы не нарушить её одиночество, и постепенно поймал себя на том, что мысли мои уже не всегда заняты поисками несуществующих сокровищ. Всё чаще в них я возвращался к той женщине на берегу, пытаясь придумать причину, по которой она каждый день уходит из дома и вглядывается в море, словно Ассоль в ожидании бригантины, несущей алые паруса. Обладая хорошим воображением, я даже придумал несколько сюжетов, объясняющих её появление на берегу, но всякий раз, анализируя очередное умозрительное построение, вынужден был признать, что оно плохо сочетается с тем особым впечатлением, которое производила её фигура на фоне садящегося солнца.

Так в моей размеренной жизни человека, в одиночестве отдыхающего на побережье, в лице этой женщины появился некий интригующий элемент, и застоявшееся время незаметно ускорило свой бег.

3

На пустынном берегу моря сидела женщина. Жаркий июльский день подходил к концу. Обхватив ноги руками, она положила голову на колени и бездумно смотрела, как багровый солнечный диск медленно погружался за край земли. При полном безветрии гладь воды казалась светлым зеркалом, обращённым к небу. Розовая дорожка, начинающаяся у подножья уменьшающегося на глазах светила, разделила поверхность моря на две равные части. Она где-то слышала, что в очень малый промежуток времени, предшествующий моменту, когда солнце окончательно исчезнет, в месте его погружения может вспыхнуть зелёный луч. И тогда нужно успеть загадать то самое заветное желание, которое непременно исполнится.

Последнее время женщина каждый день приходила сюда. Замирая, она наблюдала, как начинается и гаснет закат, но зелёный луч так и не появлялся в вечернем небе. Так было и сегодня. Солнце привычно ушло за горизонт, и наступивший вечер залил окрестности мягкой акварелью летних красок.

Слезинка прозрачной капелькой скользнула по её щеке. Она вытерла глаза, вздохнула и подумала, что несбыточные мечты это нормальное явление в её нескладной жизни. События вокруг неё – большие и маленькие, всегда сочетались самым неудачным образом. В конце концов она вынуждена была подчиняться их совокупному давлению и поступать так, как следовало, как диктовали общественные правила, но совсем не так, как того хотелось бы ей. Женщина давно свыклась с мыслью, что со стороны могущественных сил, незримо управляющих нашей жизнью, по отношению к ней это неправильно и несправедливо, но поделать с этим ничего не могла.

Ей уже было слегка за сорок, но выглядела она лет на пять-семь моложе своих лет, и обращение «девушка» от незнакомых людей всё ещё воспринимала привычно и естественно. Рождение и воспитание сына, напряжённая работа, проблемы с мужем так и не смогли наложить свой суровый отпечаток на её внешность и фигуру. Она помнила, что бабушка до глубокой старости слыла красивой женщиной. Мама умерла сравнительно молодой. Она тяжело болела последний год, но даже в этих условиях её облик устоял перед разрушающим действием обстоятельств. Просто у женщин их рода была хорошая наследственность, веками отфильтрованное удачное смешение генов.

Она встала, сняла обувь и медленно пошла вдоль песчаной кромки прибоя. Тёплая вода, словно ласковый щенок, лизала ей ноги, и женщина привычно отметила какая у неё изящная узкая ступня, аккуратные пальчики, тонкая лодыжка. «Господи, – подумалось ей, – я, наверное, хороша собой, надеюсь, неглупа, умею и люблю работать, но тогда почему у меня никогда не было и, похоже, уже не будет нормальной жизни? Чьи грехи я искупаю, и как долго это будет продолжаться?».

Далеко впереди видна была фигура мужчины, который медленно шёл вдоль кромки моря в том же направлении. «Что может делать человек в такое время на пустом берегу?» – подумалось ей. Мысль мелькнула и исчезла за ненадобностью. Время клонилось к ночи, и как бы ей этого не хотелось, нужно было возвращаться домой.

Следующие три дня женщина не появлялась на привычном месте. Странно, но оказалось, что такое незначительное обстоятельство в состоянии нарушить привычный ритм жизни. Моя хозяйка, Варвара Ивановна, была лет на двадцать пять старше меня. По этой причине она считала, что имеет право, обращаясь ко мне, говорить «сынок». Я не возражал, поскольку произносилось это искренне. Мои родители не так давно покинули наш мир, и в её присутствии меня охватывали позабытые ощущения детства, когда все текущие проблемы незаметно решает мама: кормит, стирает, утешает.

За вечерним чаем на веранде, убедившись, что берег опять пуст, я, словно невзначай, спросил её, кто эта молодая женщина, которая приходит сюда по вечерам и в одиночестве наблюдает за закатом солнца.

– Заметил, значит нашу Анну? – улыбнулась хозяйка, – что, хороша девушка?

– Да, собственно, я как-то не успел разглядеть её, обратил только внимание на то, что она всегда по вечерам сидит у моря.

– Ну, раз обратил внимание, значит, твоя болезнь, слава Богу, ушла и печаль развеялась. Это Аня Соколова, работает старшей сестрой в санатории. Говорят, что у неё золотые руки. И врачи, и детки эти несчастные в ней души не чают. А нет её на берегу, наверное, потому, что заезд был новый, работы много, вот она и днюет, и ночует у себя в отделении.

– А что же её домашние? Их устраивает такая ситуация?

– Ну, как тебе сказать… Сына она родила рано, лет в восемнадцать. Он уже взрослый, окончил институт, сейчас работает в городе участковым, в милиции. Говорят, строгий парень, далеко пойдёт. Ей трудно было с ним. Васька-то, муж её, мужик всегда был видный и рыбак отменный, да только пил немеряно, а выпивши, совсем дурным делался. Так что, поднимала сына Аня одна.

В наши места она приехала ещё совсем девчонкой, сразу после училища. Жила на квартире у матери своего будущего мужа. Что там произошло, никто не знает, но поговаривали, что силой он взял Анну и заставил выйти за него замуж. Да, и куда ей было деваться: ни денег, ни жилья, и заступиться некому: родители-то её рано ушли, царство им небесное.

Такие вот дела, сынок. А девушка она хорошая, немного таких на белом свете. Ты уж поверь мне, я многих повидала на своём веку.

– И, что, муж её до сих пор пьёт?

– Нет, года три как образумился. Да только пить-то он перестал, но ударился в другую крайность: ревнует так, что смех и грех. Посёлок наш маленький, здесь все тайное быстро становится явным. Недавно, говорят, у нашей Ани случилась любовь и она сбежала к нему куда-то в дальний город. Так они с сыном нашли её и вернули. С тех пор она перестала улыбаться и каждый вечер ходит сюда к морю. Сидит, смотрит на закатное солнце и что-то думает. А что думает, о том никто кроме неё не знает.

Скажу тебе откровенно, сынок, жаль мне Анну, не такая должна была быть у неё судьба. Но, глядишь, Господь заметит её таланты, да и воздаст по заслугам. Не опоздал бы только, прости меня, грешную.

После этого разговора для меня многое прояснилось. Непросто, видимо, складывалась жизнь у этой женщины. Хотя, впрочем, чему удивляться: сколько людей, столько и судеб. Все мы одинаково счастливы, как заметил великий писатель, а вот несчастливы каждый по-своему. И размер несчастья мало зависит от полового признака и социальной принадлежности человека. Мужчины и женщины, олигархи и бомжи, политики, рабочие и звёзды эстрады – все в равной степени подвержены этой болезни. Разной может быть только степень её запущенности и способы лечения.

4

Вечером того же дня я отправился на привычную прогулку вдоль моря. Незаметно шло время и вскоре стемнело. Чистое небо изредка перечёркивали бесшумно падающие метеоры. Небольшие волны набегали на берег. Рассыпаясь в прибрежном песке, они вспыхивали слабым зеленоватым свечением и с лёгким шорохом возвращались в море. Я знал, что люминесцирующее свечение воды это результат деятельности каких-то микроорганизмов, которые активизируются в конце лета. Благодаря этому, полоса прибоя была отчётливо видна на сотни метров впереди.

Дальше берег уже не был пустынным. За небольшим безымянным мысом компания молодых людей разбила палатки и весело отплясывала под звуки рэпа. Я не стал нарушать их гармонию, немного постоял, невидимый в темноте, и пошёл обратно.

Уже подходя к посёлку, я увидел, как навстречу мне вдоль кромки прибоя движется женская фигура. Это могла быть только Анна. «Господи, куда она идёт в такую темень?» – подумал я и в замешательстве остановился. Подвыпившие парни вряд ли могли оставить без внимания молодую женщину. Ей не стоило идти туда. Она подошла ближе и остановилась, поскольку в этом месте разойтись двоим на узкой тропинке было сложно. Кто-то должен был или прижаться к каменной стене обрыва, или сойти в воду.

– Добрый вечер, – сказал я.

– Добрый вечер, – ответила она.

– Простите, вас зовут Анна?

– Да, – чуть помедлив, сказала женщина, – я могу узнать, откуда вам известно моё имя?

– Ничего сложного. Я снимаю дом у Варвары Ивановны, это недалеко от того места на берегу, куда вы обычно приходите по вечерам.

Было видно, что она улыбнулась:

– Это, наверное, у бабы Вари, она здесь знает всех. А что вы делаете на берегу, в темноте?

– Ну, если вы имеете в виду посёлок, то в нём я отдыхаю от городской суеты, а если конкретно эту часть берега, то просто гуляю. Я, знаете ли, каждый вечер брожу вдоль моря. Это хорошо успокаивает и даже как-то примиряет с действительностью.

– У вас что же, проблемы с окружающим миром?

Теперь улыбнулся я:

– Это слишком сильно сказано. Просто немного устал и нужно было отдохнуть. Случайно заехал в ваши места, мне понравилось здесь, и я решил остаться ненадолго, да так и завис, как говорят в таких случаях мои студенты.

– Интересно, чем может привлечь наш убогий посёлок внимание учёного человека?

– О, я думаю многим. Наличием моря, например, покоем, необыкновенными закатами. Да, мало ли ещё чем…

– Может быть…. Нам всё это привычно, и мы многое уже просто не замечаем. Но здесь есть и другое, не столь положительное: невозможность вырваться из этой сонной тишины, уйти и изменить свою жизнь, понимание того, что всё это – навсегда. Вы только вдумайтесь в это слово: НАВСЕГДА.

– Аня, поверьте, то, что вы перечислили, есть везде, независимо от размеров и качества населённого пункта. К нему нужно или привыкнуть, или найти в себе силы решиться на оперативное вмешательство: резать, шить, терпеть при этом боль. Далеко не каждый решится на такое.

– Простите, вас как зовут? Мы успели углубиться в дебри психологии, а я не знаю даже вашего имени.

– Виноват, Андрей Владимирович меня зовут, но я буду очень признателен, если вы ограничитесь только именем.

– Хорошо, я могу идти дальше?

Мне припомнилась весёлая компания на берегу.

– Аня, я хочу попросить вас не ходить туда. Там за мысом молодые люди остановились на ночь, они уже хорошо выпили и могут быть проблемы.

– Зачем же молодым людям такая немолодая девушка, как я? Ничего не случится.

– Аня, не стоит этого делать. Я в любом случае не оставлю вас здесь одну, так что возможные неприятности придётся делить вместе.

Она опустила голову, раздумывая. Я всматривался в черты её лица и никак не мог припомнить, кого мне напоминает эта женщина. Определённо она была на кого-то похожа, но сумерки не позволяли мне вспомнить, на кого именно.

– Хорошо, – подняла, наконец, она голову, – вы правы, вернёмся в посёлок.

Мы шли по узкой тропинке вдоль моря: она впереди, я на два шага сзади. Разговор как-то сам по себе стих, а спросить её о чём-либо, только для того, чтобы не молчать, я не решался. Вскоре мы подошли к крайней линии домов. Анна остановилась и повернулась ко мне:

– Спасибо, что были со мной.

– Не стоит благодарностей, мне было приятно познакомиться с вами.

– Мне тоже. Я, к сожалению, должна идти домой, уже поздно. До свидания, Андрей.

– Я могу проводить вас до дома, всё-таки ночь…

– Не стоит. Здесь я всех знаю, так же, как и они меня. К тому же мой муж очень ревнив, и его нельзя назвать воспитанным человеком. Вам определённо не понравится встреча с ним.

– Аня, поверьте, невоспитанные люди не так страшны, как многим кажется. Если это единственная причина, то я всё же провожу вас.

– Андрей, я прошу вас, не нужно. У меня могут быть неприятности.

Я поднял руки:

– Против этого трудно возразить. Спокойной ночи, Аня, надеюсь, у нас ещё будет возможность встретиться.

– Наш здешний мир очень тесен, в нём всегда есть вероятность случайной встречи. Спокойной ночи.

У неё была лёгкая скользящая походка, свойственная хорошо сложенным женщинам. Я смотрел ей вслед, видел, как она шла по слабо освещённой улице и скрылась за поворотом.

Домой возвращаться не хотелось, и я пошёл к берегу. С того места, где обычно сидела Анна, видна была гладь моря, залитая призрачным светом низко висящих звёзд. Далеко у горизонта медленно перемещалась громада круизного лайнера. Залитый огнями теплоход нёс в неизвестном направлении совсем иной мир, мир людей, отрывающихся в настоящее время от повседневных забот. Вечерние платья, смокинги, шампанское и взгляды, которые обещали подарить все радости жизни. Мне показалось даже, что я слышу слабые отзвуки мелодии, доносящейся с той стороны. Но это были, скорее всего, галлюцинации. Лайнер становился всё меньше и вскоре исчез за линией горизонта.

«Интересная женщина» – подумалось мне, поскольку образ Анны продолжал занимать моё внимание – «правильная речь, лёгкость общения – такое не возникает на ровном месте. Любопытно, в какой семье она воспитывалась? И как случилось, что она прозябает в этом посёлке?» Риторические вопросы, на которые я не мог получит ответы прямо сейчас. Я долго сидел на берегу, пока ночная прохлада не заставила меня вернуться домой.

Уже подходя к своему жилищу, я неожиданно вспомнил, кого напоминала мне моя новая знакомая. Она просто удивительно была похожа на Керри-Энн Мосс, сыгравшую Тринити в культовом сериале «Матрица». Так, с этим образом, который мимо воли постоянно всплывал в моём сознании, под монотонный звон цикад за окном я и уснул.

5

Анна вошла в дом и прошла на свою половину. Было слышно, как негромко работал телевизор в комнате мужа. Она приняла душ и легла в постель. Последние дни было много работы. Она устала, но попытка уснуть ни к чему не привела: полноценный сон так и не приходил. В окно была видна одинокая звёздочка на тёмном небе. Эта маленькая светящаяся точка, находящаяся на невообразимо далёком расстоянии, почему-то притягивала её внимание, завораживала и мимо воли погружала в призрачный мир воспоминаний.

Детство в семье учителей. Мама преподаёт русский язык, отец – физику. Блаженные годы, полные счастья. Потом умер отец. Он просто однажды не проснулся. Инфаркт, определили врачи.

Жить стало сложнее. Прошло ещё два года, и тяжело заболела мама. Потом умерла и она. Это совпало с окончанием восьмого класса. Соседи, взявшие нал ней опеку, уговорили её продать квартиру, деньги положить на депозит, а самой поступить на учёбу в медицинское училище. Всё было проделано быстро и каким-то сложным образом. В итоге она так никогда и не увидела ни своей квартиры, ни этих денег, а сами соседи внезапно выехали на пээмжэ куда-то в Германию.

Она хорошо училась и после окончания училища получила распределение на работу в санаторий для детей больных детским церебральным параличом. Он находился неподалёку от города в посёлке на берегу моря. Собственного жилья санаторий не имел, и Анне предложили снять комнату. У неё был выбор, и она после недолгих колебаний остановилась на флигеле, стоявшем обособленно во дворе хозяйки одного из домов поблизости от места работы. Девушку в нём привлекло, прежде всего, то, что она имела возможность жить одна. Эта возможность оказалась иллюзорной.

У хозяйки был тридцатилетний красавец сын. Как и большинство мужчин в посёлке, он работал в рыбацкой артели, и к этому времени лишь две страсти в полной мере владели им: исследование катакомб в окрестностях посёлка и банальная тяга к водке. Практически все дома в округе были выстроены из пористого известняка, который до сих пор пилили под землёй. Слухи о несметных сокровищах, якобы спрятанных там белогвардейскими офицерами во времена гражданской войны, будоражили умы уже не одного поколения местных пацанов. Одни со временем взрослели и понимали бессмысленность, и даже опасность, изучения сложной путаницы сырых штолен, над другими же время было не властно. Они упорно уходили под землю, как только освобождались от повседневных обязанностей, и никто лучше них не знал устройство таинственного мира, пронизанного червоточинами выработок.

Василий принадлежал к числу таких нестареющих мальчиков, занятых поисками мифических сокровищ. Он был на редкость здоров, красив и обладал при этом уникальной особенностью: его невозможно было перепить за столом. Он знал об этом, чрезвычайно гордился своим необычайным талантом и охотно его демонстрировал. Местные девушки прикладывали все возможные усилия, чтобы набросить на него сети брака, но тщетны были их усилия: красавец рыбак и не помышлял о женитьбе. Так было до той поры, пока во флигеле, стоявшем осторонь во дворе его матери, не поселилась Анна.

Эта девушка не была похожа на других. И эта непохожесть стала главной причиной того, что Василий практически перестал пить и всё свободное время проводил на скамейке у флигеля. Анна же была приветлива с ним, но не более того. Так продолжалось до середины ноября, до того самого дня, когда хозяйка пригласила девушку к себе на застолье по случаю собственного дня рождения. Отказаться было неудобно и она пошла. Веселье было в разгаре. Ей тут же налили полстакана самогона и заставили выпить штрафную. Перечить этим уже изрядно выпившим людям не было никакой возможности, и она, закрыв глаза, с отвращение выпила отдающую сивухой жидкость. До этого Анна не знала, что такое крепкий напиток и к чему это может привести. Дальнейшее она помнила смутно, потом был полный провал в памяти, а утром обнаружила рядом с собой в постели спящего Василия.

Вначале это привело её в ужас, но потом, не помня себя от нахлынувшей ненависти, она пошла на кухню и вернулась с ножом в руке. Чудо спасло хозяйкиного сына от смерти, а её от тюрьмы. Он вовремя проснулся и, увидев Анну, смог защититься, что при его силе было несложно. Потом Василий клялся, что всё произошло случайно, убеждал, что любит её и хочет, чтобы она вышла за него замуж. Но Анна не желала его слышать и выгнала прочь.

Прошло полгода, и скрывать беременность стало невозможно. Это был тупик, из которого был только один выход. Она перестала сопротивляться и стала женой Василия. Тот ещё года два после рождения сына вёл себя просто идеально. Вся жизнь его, казалось, теперь была посвящена работе, семье и странному, как выяснила Анна, увлечению, связанному с поисками сокровищ в подземных выработках. Но постепенно Василий стал снова пропадать в кругу друзей, таких же искателей приключений. Всё чаще он возвращался домой нетрезвым, становился грубым и несносным, похожим на тех опустившихся мужиков, которые вечно болтались в окрестностях местного убогого кафе.

Жизнь Анны превратилась в сплошной непрекращающийся кошмар. Но выхода не было: на этом фоне нужно было растить сына, и только он мирил её с этой действительностью. Чередой потянулись серые, похожие друг на друга, годы.

Сын вырос и внешне стал копией Василия. Но гены Анны уберегли его, и он не пошёл по пути, проложенному отцом. Сергей хорошо учился, был выдержан, и, имея перед глазами печальный пример отца, совершенно не употреблял алкоголь. Он без труда окончил с отличием политехнический университет, получил дополнительно звание лейтенанта, после чего, не объясняя причины, пошёл работать в милицию. Последние годы взрослый сын создал надёжный буфер между отцом и матерью. Пожалуй, это был единственный светлый момент в её жизни.

В начале нынешнего лета Анну направили на курсы повышения квалификации. За все годы работы в санатории она впервые на целых две недели уехала в другой большой город. Ей понравились его проспекты, парки, широкая река. Однажды вечером, возвращаясь трамваем в гостиницу, Анна случайно толкнула стоящего впереди мужчину. Он повернулся к ней и оказался Мишкой Соловьёвым, тем самым, с которым они в школе два года просидели за одной партой.

Он за это время почти не изменился: светлые кудри, круглые очки под Джона Леннона, слегка растерянная улыбка. Всё то же, что и двадцать пять лет назад, но только уже слегка тронутое безжалостной рукой времени. Он также сразу узнал её, хотя в стоявшей перед ним красивой молодой женщине немного осталось от той девчонки, которая сидела когда-то с ним за одной партой, и в которую он втайне был тогда влюблён. Всё это Мишка рассказал ей в кафе, куда они зашли посидеть по случаю их встречи. Он держал Анну за руку, и его голубые глаза, увеличенные линзами очков, казалось, смотрели ей просто в душу. Они выпили шампанского, от которого так приятно кружилась голова. Потом они танцевали, и он горячо шептал ей о том, как она безумно женственна и красива. Ей, по сути, никогда ещё не говорили таких слов, как Мишка в тот вечер, и Анна сошла с ума.

Оставшуюся неделю её командировки они провели в Мишкиной комнате, которая была закреплена за ним в общежитии электроремонтного завода, где он работал сменным мастером. Анна, плохо понимая, что делает, написала и отправила по почте заявление на имя главного врача санатория с просьбой уволить её по собственному желанию и выслать трудовую книжку по указанному адресу. Они стали ждать.

Василий с сыном приехали через три дня. Она собрала свои вещи и ушла с ними. Уходя, она остановилась и взглянула на Мишку. Тот сидел за столом в трусах и серой обвисшей майке, на его лице застыла виноватая улыбка вечного неудачника, каким он и был на самом деле. «Мама, – сказал ей потом в поезде Сергей, – поверь, я бы и слова не сказал, если бы это оказался достойный тебя человек, но только не это травоядное, к которому ты решила уйти от нас. Этот ботаник не достоин твоего мизинца». Она не стала возражать ему. То, что Мишка ни слова не проронил в её защиту и позволил вот так запросто увести женщину, которой он ещё утром клялся в любви, просто убило её. Она тогда явственно ощутила, как тот хрупкий стержень, на котором она держалась все эти годы, вдруг не выдержал нагрузки и надломился.

Василий не устроил дома привычный террор, опасаясь вмешательства сына, с которым у него накануне состоялся непростой разговор. Они по привычке стали жить каждый своей жизнью, каждый отдельно в своей комнате. Однажды ночью Анна проснулась от того, что кто-то сел на кровать. Она включила ночник, увидела мужа и пришла в состояние тихой ненависти. Анна отбросила его руку, лежащую на её бедре, и сказала, что, если он ещё раз войдёт к ней, она покончит с собой. Это было сказано так, что Василий испуганно пробормотал что-то и вышел из комнаты. А на следующий день вечером она впервые пошла к морю в тщетной надежде увидеть зелёный луч.

6

К обеду Варвара Ивановна соорудила огромный салат, я нарезал ломтями истекающую ароматным соком дыню, а в запотевшем кувшине был холодный, с пузырьками газа, домашний квас. Я целую вечность не ел ничего подобного и сказал об этом хозяйке. Она расцвела улыбкой от удовольствия:

– Спасибо, сынок, давно мне не говорили таких хороших слов. Хотя моему покойному мужу всегда нравилось, как я готовлю.

Мы сидели в прохладе веранды и смотрели на море, до горизонта залитое солнечным светом.

– Варвара Ивановна, – спросил я неожиданно для себя, – а почему в вашем посёлке так упорно верят в сокровища, якобы спрятанные где-то в катакомбах? На чём вообще основаны эти слухи?

Хозяйка не спеша наполнила наши кружки очередной порцией шипящего напитка и начала рассказывать:

– Я этого не помню, меня тогда ещё и в помине не было, но мой дед рассказывал, что в конце гражданской войны, когда белые бежали за море, в нашем посёлке вечером остановился обоз, который охраняли одни лишь офицеры. Всего в обозе было, кто говорит две, кто – три тяжело гружёных телеги. Возница одной из них проговорился, что в них перевозят золото и драгоценности одного из приморских банков. Ночью обоз тайно снялся и выехал куда-то на юг вдоль моря. Выехать то выехал, да только далеко не уехал. Натолкнулся на отряд красноармейцев, которые, видимо, гнались за ним. Бой длился до утра, пока не полегли все офицеры, что были с тем обозом. И тут выяснилось, что телеги-то пустые, нет там никакого золота.

На свою беду в живых остался один из офицеров, ранен он был тяжело и взяли его на берегу неподалёку отсюда, там, где начинаются скалы. Говорят, что пытали его люто, но он так и не сказал, куда подевались сокровища. А допрашивал его один из наших, дед того самого Василия, который нынче муж Аннин. Вот он-то и хвастал потом об этом в посёлке, говорил, что долго держался тот офицер, а в конце вдруг рассмеялся и сказал: «В аду найдёте ваше золото, если сможете». Сказал и помер, царство ему небесное, страдальцу. Тёмные были времена, не разобрать, кто прав, кто виноват. Не приведи Господь, чтоб ещё раз вернулись.

Вот с тех пор наши мужики и посходили с ума: все ищут то золото. Да только никто ещё и близко к нему не подобрался. А может, его и вовсе никогда не было в природе, а тот офицерик просто посмеялся над своими мучителями.

Рассказ моей хозяйки потом долго не уходил из моей памяти. Было в нём что-то жутковато-притягательное.

Вечером на берег моря пришла Анна. Из окна моей комнаты было видно, как она села, приняла свою привычную позу и стала смотреть на заходящее солнце. Я не выдержал, подошёл к ней и, поздоровавшись, сел рядом.

– Вы слышали о том, что в последний момент при погружении солнца в море может вспыхнуть зелёный луч? Как вы думаете, такое, в принципе, может быть? – спросила она.

– Да, я слышал об этом. Если не ошибаюсь, это особый оптический эффект, который возникает довольно редко при удачном совпадении многих природных факторов.

– Пусть редко, но всё-таки он может возникнуть?

– Ну, судя по всему, да, он может возникнуть. А почему вас это так интересует, если не секрет?

– Не секрет, просто любопытно, – ответила она.

Я не стал настаивать. Мы, затаив дыхание, напряжённо наблюдали за тем, как багровый диск солнца медленно погружается в море. Вот от него осталась четверть, затем ещё меньше, ещё и, вдруг, в самый последний момент, когда в лёгких уже не оставалось воздуха, от линии горизонта вертикально вверх на мгновение вырвался тонкий пронзительно зелёный луч и тут же погас.

– Аня, – потрясённо воскликнул я, – вы видели? Нет, вы видели это чудо?

Она не ответила. По её щеке медленно скатывалась слезинка.

– Что с вами, Аня? – опешил я, – ведь это был тот самый луч, который вы, насколько я понимаю, так упорно высматривали?

– Да, – прошептала она, – это был тот самый луч, только я не успела загадать желание.

– Простите, что за желание?

– Говорят, что если в этот момент успеть загадать желание, то оно непременно исполнится. А я не успела его загадать. Господи, ну что за невезение такое, что за жизнь мне досталась!

Я не знал, как её можно было утешить. Слова, приходящие в голову, были пустыми и неуместными.

– Сидите, как голубки, – раздалось вдруг сзади.

Я отреагировал мгновенно. Через долю секунды с горстью песка в ладони я стоял чуть левее высокого мужчины с удивительно правильными чертами лица.

– Что вскочил, как бес? Хорошо тебе, ботан, сидеть на песочке с чужой женой?

Рядом со мной стала Анна:

– Василий, иди домой, это не твоё дело.

– Не моё? А чьё же ещё? Срамишь меня перед всем посёлком, совсем забыла, чья ты жена. Давно не учена, сучка…

Я отодвинул в сторону стоящую рядом Анну:

– Слушай сюда, мужик, – сказал я ему, – ещё слово и ты будешь есть песок, на котором стоишь. Хочешь рискнуть?

Моё сознание в этот момент как-бы растворилось в окружающем пространстве. Я был расслаблен и спокоен, как учил меня старый сэнсэй. Каждая точка поражения на теле противника была отчётливо видна, и я ждал только первого движения с его стороны, чтобы незаметным ударом поразить одну из них. Лучше бы ту, что на гортани. И ещё не было случая в моей практике, чтобы я не успел это сделать. Василий видимо понял, что это не самый удачный его выход в свет. Он скрипнул зубами, развернулся и молча ушёл, оставляя глубокие следы в песке.

Настроение было безнадёжно испорчено. Я проводил Анну до её дома, и, спустя короткое время, обменявшись номерами телефонов и пожелав друг другу спокойной ночи, мы расстались. Прощаясь, я взял её ладонь в свои руки и отметил про себя, что ещё никогда не видел таких глубоких и ясных серых глаз. У меня на мгновение перехватило дыхание и чаще забилось сердце. До глубокой ночи этот взгляд и тепло женской руки не давали мне уснуть.

7

На следующий день около полудня я услышал громкий разговор во дворе. Один голос принадлежал Варваре Ивановне, другой – мужчине. Вскоре оба они появились в дверях моей комнаты. Хозяйка была явно встревожена, поскольку мужчина оказался ни кем иным, как Василием. Он, судя по всему, хорошо выпил перед этим: лицо раскраснелось, глаза блестели, грудь нараспашку. Одним словам – красавец.

– Варвара Ивановна, – сказал я ей, – не волнуйтесь, все будет хорошо.

– Да, – вмешался Василий, – не волнуйтесь вы так, баба Варя. Всё будет тип-топ, как говорит профессор. Мы просто немного побазарим и мирно разойдёмся, как в море корабли. Правильно я говорю, профессор?

– Да – спокойно ответил я, – всё будет тихо и мирно, дайте нам поговорить, Варвара Ивановна.

– Ну, смотри у меня, супостат, – бросила в сторону гостя баба Варя и вышла из комнаты. При этом я был уверен, что она будет где-то неподалёку, чтобы слышать весь наш разговор. Такое событие в монотонной жизни посёлка, как встреча двух мужчин по поводу одной женщины, она не могла пропустить.

– Присаживайся, – сказал я Василию, – я слушаю тебя очень внимательно. О чём будет разговор? Если о том, чтобы набить морду, то лучше даже не начинай, у меня сегодня плохое настроение.

Он жизнерадостно осклабился:

– Нет, братан, ты не прав. У нас с тобой будет серьёзный разговор между двумя серьёзными мужиками. Ты слышал местные рассказы о сокровищах в наших катакомбах?

– Да, – подтвердил я – кое-что слышал от бабы Вари.

– Так вот, у меня к тебе деловое предложение. Тут на прошлой неделе в наших местах геофизики были, для чего-то взрывали заряды на поверхности. А после этого я нашёл новый тоннель под землёй. Вход в него был заложен сравнительно недавно, то есть не триста лет назад, и ведёт он в нужном направлении. Напарники мои сейчас в море, а я ждать не могу: душа горит. Пойдём со мной: найдутся сокровища, так они мои, а Анька, стало быть, твоя. Ну, а если не найдутся, то, тогда уж как Бог рассудит. Идёт?

– Это что за обмен такой? Она тебе что, предмет для торга?

– Да, ты не кипятись. Конечно же, поделим поровну, или скажи просто, что кишка тонка и очко не железное, так и разойдёмся, как ты говорил, тихо и мирно.

Удивительная вещь эта мужская психология. Стоило какому-то мужику, которого я и в грош не ставил, упрекнуть меня в трусости, как привычка здраво мыслить тут же была забыта.

– И когда идём? – спросил я вместо того, чтобы, следуя логике, послать куда подальше Василия вместе с его сокровищами, – кстати, у меня нет соответствующей экипировки, и я не знаю, что нужно брать с собой.

– Не боись, профессор, всё продумано. Кстати, тебя Андреем кличут? – Ну, а я – Василий, о чём ты уже, наверное, знаешь. Будем считать, что познакомились. Ты размером с моего напарника, который сейчас в море. Наденешь его шмотки, возьмёшь его же снаряжение. Я имею в виду верёвки, нож, фонарь, флягу с водой и всё: мы же не надолго. Мобильник не бери, он там один черт не работает. Через час встречаемся у меня, ты, я думаю, знаешь, где это. Ну, так что, я погнал?

– Давай, – задумчиво отозвался я, прислушиваясь к бунтующему внутреннему голосу.

Варвара Ивановна мою идею пойти с Василием на поиски сокровищ встретила крайне неодобрительно.

– Одумайся, Андрей, ты в катакомбах никогда не был и Василия не знаешь. Да он, подлая душа, бросит тебя там и уйдёт, а всем скажет, что пошутил, дескать. Где искать тебя тогда? Там ведь легко пропасть можно.

Мне и самому приходила в голову такая мысль, но отказаться на этом этапе я уже не мог, а если признаться честно, то и не хотел. Бес золотой лихорадки и жажда приключений, на которые так бедна наша жизнь, овладели мною, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

– Варвара Ивановна, – сказал я ей, – видите этот черный маркер? Им я буду с правой стороны тоннеля на уровне руки незаметно ставить стрелку в направлении нашего движения, начиная от входа, вот так, – показал я на двери. – Если вдруг что-то случится, то по ним нас можно будет легко отыскать. Но, я уверен, что всё это не более, чем увлекательная экскурсия.

Она махнула рукой и ушла, ворча, к себе. Я взял весь имеющийся в наличии шоколад, а это было три плитки, мощный фонарь, шесть запасных батареек к нему, положил всё это в сумку, которую перебросил через плечо, и пошёл к дому Василия. Не знаю зачем, но в потайной карман сумки я подложил свой бумажник с найденным на берегу моря камнем-талисманом.

Тот уже был готов и ждал меня, потягивая крепчайший кофе.

– Одевайся, – сказал он, – вот комбинезон, берцы, свитер и куртка. Ты не смотри, что сейчас лето, там под землёй довольно холодно и сыро. Так что, одевайся теплее. Вот каска, нож на всякий случай, хотя я не помню, чтоб он пригодился, и фонарь с аккумулятором. Заряда хватает почти на сутки, но мы вернёмся намного раньше. Давай, поторопись: как говорится – раньше сядешь, раньше выйдешь.

Я быстро переоделся и перебросил через плечо свою сумку.

– А это зачем? – спросил Василий, показывая на сумку, – ты же ещё флягу с водой будешь нести, а это лишние два килограмма, оставь её.

– Нет, – ответил я на это, – считай, что это мой каприз, воду я, естественно, понесу. А, кстати, где Анна?

– Что, соскучился? – Да не смотри ты так, в город её послали на пару дней. Ну, что, пошли?

– Идём, – ответил я, стараясь не слушать то, что говорил мне внутренний голос.

Спустя час мы были на месте. В степи у подножья невысокого холма виднелся тёмный проём. Это был один из входов в подземный мир. Мы включили наши фонари на касках и вошли внутрь. Василий шёл первым, как человек опытный и знающий дорогу. Довольно узкий проход вскоре превратился в широкий и высокий тоннель, ведущий вниз. Дневное тепло быстро сменилось прохладой и сыростью. На каждом повороте я незаметно оставлял маркером след, указывающий направление нашего движения. Мы шли долго, часа полтора, углубляясь под землю в сложном переплетении выработок, и, наконец, пришли в тупик, где Василий решил передохнуть. Мы присели на оставленный за ненадобностью каменный блок, лежащий у стены.

– Смотри, – сказал он, показывая на стену, которой заканчивался туннель, – видишь эти трещины, за ними должен быть проход. Они появились после взрыва на поверхности. Чует моё сердце, там что-то есть.

Мне не показалось, что трещины в кладке, которой заканчивалась выработка, были свежими. Более того, я сказал бы, глядя на неё, что она сложена сравнительно недавно, но решил, что опытному Василию, конечно же, виднее. Минут через пять мой напарник встал и подошёл к нарушенной взрывом перегородке. Он внимательно осмотрел её, затем упёрся руками и сильно надавил на два выступающие блока. Кладка слабо качнулась и на моих глазах развалилась. За ней открылся тёмный проход.

Когда осела пыль, мы двинулись дальше. Новая выработка по-прежнему вела вниз, но только угол наклона её стал ещё круче. Через полчаса ходьбы мы увидели, что она разветвляется на два тоннеля. В правом, на расстоянии пяти метров от устья, лежала груда деревянных ящиков. «Вот оно» – подумалось мне, и я ощутил, как чаще забилось сердце. Мы подошли ближе. На одном из ящиков стоял штемпель «1938». Он явно был не дореволюционного производства. Мы вскрыли их. Там лежали винтовки, патроны, гранаты. Это было наследие большой войны, одна из позабытых баз местного подполья.

– Да, – почесал затылок Василий, – не совсем то, что мы ищем, но у нас ещё две выработки. Посмотри-ка, эта не заканчивается, случайно, тупиком.

Я прошёл метров на десять дальше по тоннелю, который в этом месте имел странную z-образную форму. За вторым поворотом, как и предполагал Василий, был тупик. Причём, качество обработки стен в этом месте явно отличалось от того, основного, который привёл нас сюда. Создавалось впечатление, что этот проход намного старше предыдущего и сооружали его совсем иные мастера. Я не мог понять, как такое может быть.

– Эй, профессор, – услышал я вдруг голос своего партнёра по поиску подземных сокровищ, – посмотри, что я делаю, тебе понравится.

В этих словах я инстинктивно уловил угрозу и, повернувшись в его сторону, увидел в луче фонаря, как он, стоя уже вдалеке от ящиков, что-то швырнул в их сторону. Я тут же бросился прочь, миновал несколько зигзагообразных поворотов, когда за моей спиной грохнул взрыв. Воздушная волна существенно потеряла свою силу на этих поворотах, и это спасло мне жизнь.

Вокруг всё было заполнено каменными осколками, пылью и газами от взрыва боеприпасов. Наконец наступила полная тишина. Лёжа на полу, я не сразу сообразил, что тупик, обнаруженный мною минуту назад, таинственным образом исчез. Теперь тоннель имел продолжение, но свет фонаря вяз в поднявшейся пыли и дальше метра ничего не было видно. Я вернулся к месту взрыва и вскоре понял, что наглухо замурован с этой стороны. Взрыв вызвал обвал кровли, скорее всего на большом протяжении, и разобрать его вручную мне было не по силам. Баба Варя, как всегда, оказалась права: нельзя было доверять этой сволочи. Теперь я мог рассчитывать только на то, что моя хозяйка поднимет шум, Василия заставят говорить, и он покажет штольню, в которой похоронил меня, как ему казалось, навсегда. Место завала можно было найти по оставленным мною меткам, о которых он ничего не знал.

Но, зная сумасшедший характер ревнивца, можно было ожидать и такого развития ситуации, при которой он не покажет это место. Причём, я был уверен в том, что это будет единственный вариант, который он озвучит. Тогда выход был один: нужно было идти дальше и как можно быстрее. Я имел в наличии ограниченное количество источников питания для фонарей, два литра воды и три плитки шоколада. По моим расчётам всего этого должно было хватить максимум на два, возможно, на три дня, и мне ничего не оставалось, как двинуться вглубь открывшегося подземелья. Я уменьшил свет на головном фонаре до минимума и сделал первые шаги в неизвестность.

8

Тоннель по-прежнему вёл куда-то вниз, постоянно заворачивая вправо. Этот спиралеобразный спуск не имел боковых ответвлений. Его стены не носили следов пилы, как это было в начале моей подземной эпопеи. Только удивительно гладкая поверхность и ничего более при полном отсутствии следов пыли. Я отдыхал через каждый час пути, а в десять часов вечера по дневному времени решил, что пора устраиваться на ночлег.

Прислонившись спиной к стене, я выключил головной фонарь и прикинул, что за время, прошедшее после взрыва, мне удалось пройти около двадцати километров. Натруженные ноги гудели от непривычной нагрузки. Я съел половину плитки шоколада, выпил стакан воды и попытался уснуть. Сон пришёл не сразу, но всё-таки пришёл, поскольку, когда я проснулся, светящиеся стрелки часов показывали пять часов утра. Занемевшее от неудобной позы тело плохо повиновалось. Я сделал несколько упражнений, восстанавливающих кровообращение, отпил глоток воды и тронулся дальше в путь.

Ближе к вечеру угол наклона почвы тоннеля стал уменьшаться, а его высота увеличиваться. Вскоре слабый луч фонаря уже с трудом достигал кровли. И, наконец, я вышел в некоторое подобие зала, имеющего форму раковины. Плоская задняя стенка его давала понять, что это тупик. В центре зала находился каменный цилиндрический выступ диаметром около полуметра и такой же высоты. Всё, что мне приходилось видеть в последние часы, даже отдалённо не напоминало горные разработки. Скорее всего, это было какое-то древнее подземное сооружение, чудом сохранившееся и назначение которого было совершенно непонятным. Однако, мне показалось маловероятной мысль о том, что неизвестные строители выполнили эту титаническую работу только для того лишь, чтобы соорудить глубоко под землёй огромный зал, не имеющий функционального назначения.

Меня так увлекли мысли по этому поводу, что я совсем позабыл, в какой непростой ситуации нахожусь. Я внимательно обследовал стены, но не обнаружил ничего такого, что напоминало бы ключ к решению этой загадки. Устав от бесплодных поисков, я присел на цилиндрический выступ в центре зала и до максимума увеличил яркость фонаря. Но аккумулятор уже был на стадии полного истощения и светлее от этого не стало. Тогда я отключил свет. Глубокая тишина и столь же глубокая темнота мгновенно сгустились вокруг. И вдруг в этой вязкой тишине я отчётливо услышал журчание. Где-то за плоской стеной в тупике, судя по звукам, явно перетекала вода из одной ёмкости в другую. Выступ, на котором я сидел, видимо и был тем самым рычагом, который под действием моего веса привёл в действие скрытые в каменной толще древние механизмы. Стараясь не двигаться, я терпеливо ждал.

Прошло по моим расчётам минут пятнадцать, когда раздался глухой шум, и прямо передо мной обозначилась вертикальная полоса голубоватого свечения. Шириной около метра, она начиналась у пола и уходила по стене к потолку. Свечение усилилось, и в зале стало достаточно светло. Я ждал, что же будет дальше, но механизм видимо прекратил свою работу. Журчание воды за стеной стихло, и полная тишина снова царила вокруг меня. Что-то нужно было предпринимать.

Я встал и подошёл к светящейся полосе. В центре прежде идеально гладкой стены часть её сдвинулась вглубь сантиметров на тридцать и образовала прямоугольной формы углубление, полутораметровой ширины желоб, идущий от потолка к низу. Но нему, напоминая стеклянное покрытие, струилась тонкая плёнка светящейся голубоватым светом жидкости. Я протянул руку и набрал её в пригоршню. На вкус это явно была вода, свежая и прохладная. Я вдоволь напился и даже умылся по пояс, радуясь тому, что на этом этапе мне, по крайней мере, не грозит смерть от обезвоживания.

Внимательно рассматривая образовавшееся в стене углубление, мне удалось обнаружить единственное пятно, слабо выделяющееся под однородной поверхностью стекающей воды. Оно располагалось на уровне глаз и представляло собой неглубокий утопленный круг с цилиндрическим стерженьком посередине. На поверхности круга сквозь струящуюся воду просматривались неясные очертания каких-то линий в форме вытянутого треугольника. Я прощупал найденное углубление пальцами, нажал на штырёк, но никаких изменений в каменной конструкции не произошло. Было ясно, что дальнейший мой путь к свободе требовал каких-то дополнительных действий.

Я присел на выступ в центре зала. Моя рука автоматически потянулась за очередной порцией шоколада: ужасно хотелось есть. В сумке я нащупал свой бумажник, и, уже смакуя дольку шоколада, почувствовал, как смутные ассоциации стали медленно формироваться в нечто осознанное и конкретное. Найденный мною в гроте талисман в точности подходил по размерам и конфигурации выемке, обнаруженной мною на поверхности стены. Даже цвет камня напоминал свечение воды, стекающей по желобу. Я достал его, подошёл к углублению и, вращая, вставил диск в углубление так, чтобы выпуклая буква альфа плотно прилегла к поверхности. Вскоре он со слабым щелчком встал на место, но, по-прежнему, ничего не происходило. Тогда я осторожно нажал на диск, затем сильнее и он, наконец, упруго подался и привёл в действие скрытый механизм. Вначале перестала течь вода, затем раздался глухой шум и основание желоба отодвинулось вглубь каменного массива на метр, затем на невидимой оси вертикальная панель повернулась на сто восемьдесят градусов и сдвинулась в сторону. Проход был открыт.

9

Я оставил головной светильник, который уже практически не давал света, достал свой фонарь и вошёл в образовавшееся отверстие. Передо мной в ярком свете луча была видна задняя стенка высокого кресла, скорее трона, на котором сидел человек. Я обошёл его и обмер: колоссальных размеров очередной зал простирался вглубь и ввысь. Белоснежные его стены были безукоризненно отполированы. На чёрном блестящем полу стояли, склонив головы, вырезанные, как мне показалось, из мрамора фигуры обнажённых мужчин. Все они опирались на колено правой ноги, скрещённые ладони находились на левом колене. Расположенные концентрическими полукружьями, ряды их терялись в глубине зала. Трон на постаменте, с сидящим на нём человеком, находился в центре этой геометрической системы.

Я повернулся к нему и осветил лучом фонаря. Это было впечатляющее зрелище. Неизвестный скульптор изобразил Воина в греческом боевом шлеме, тунике, сандалиях. Намеренно увеличенный в размерах, он застыл в порыве движения вперёд, опираясь левой рукой на подлокотник трона, а правой – на стоящее вертикально древко копья. Глаза его были направлены на фигуры коленопреклонённых перед ним мужчин. Слева от трона на стене висел щит необыкновенно красивой работы, справа – меч в ножнах. Перед троном на полу стояла чёрная овальная ваза размером с хорошую ванну. Вся эта экспозиция была наполнена жутковатой смесью красоты и скрытой угрозы.

Над троном, чуть позади и выше него, в черном дверном проёме находилась огромная, в три человеческих роста, ослепительно белая фигура женщины с повязкой на глазах. На её левой руке сидела сова, в правой, вытянутой вперёд, она держала весы, конструкция которых напоминала перевёрнутую букву Т. Перпендикулярно к вертикальному стержню на шарнире крепилась горизонтальная планка. На её краях снизу были жёстко размещены две плоские чаши таким образом, что их верхний обрез был сантиметров на тридцать ниже планки. В луче фонаря было видно, что на чашах снизу изображены явно египетские боги: на левой с песьей головой, на правой – с птичьей. Я не мог вспомнить, как их зовут, но, на мой взгляд, они как-то не вписывались в общую концепцию зала, или я чего-то не понимал.

Из-под повязки на глазах женщины струились, словно слёзы, две тонкие струйки воды. Вода стекала по её руке, попадала на вертикальный стержень весов, затем на горизонтальную планку, и оттуда уже каплями падала в чаши. Я выключил фонарь. В темноте обе чаши светились голубоватым огнём, сумрачно освещая торжественно-мрачную картину зала. При падении очередной капли воды чаши на мгновение вспыхивали, и эти неравномерно чередующиеся вспышки создавали иллюзию реально протекающего действия. Фигуры в зале казались живыми, Воин на троне преисполненным силы и власти, женщина олицетворяла холодную отрешённость.

В какой-то момент одна из чаш наполнилась водой до заданного предела, и равновесие было нарушено. Горизонтальная планка накренилась вправо, вода из чаш стекла на одну из граней подвижной треугольной призмы, стоявшей под весами. Раздалось журчание, ваза у подножья трона стало наполняться водой. Как только уровень её достиг определённой отметки, глаза сидящего на троне Воина вспыхнули голубым огнём. В этот момент я понял смысл выражения «на голове шевельнулись волосы».

Раздался глухой шум запускаемых в действие невидимых механизмов. Справа ушла вниз часть стены и открыла огромный проём, в котором клубился, тускло освещённый изнутри, не то дым, не то пар. Пол подо мной дрогнул, и я едва успел отпрыгнуть назад, к трону. Пол вместе с находящимися на нём фигурами стал медленно вращаться по часовой стрелке, уходя в открывшийся проём. Всё это действие сопровождалось ужасным звуком, похожим на стон обречённого человека. И мне, конечно же, показалось, что исчезающие в клубах испарений фигуры шевелились.

Часть стены слева от меня тоже ушла вниз, и из образовавшегося отверстия стали появляться очередные расположенные концентрическими рядами фигуры людей. Теперь это были женщины. Все они стояли на коленях, вытянув впереди себя руки и касаясь лбом пола. Неизвестному скульптору удалось так точно передать пластику человеческого тела и цвет кожи, что иллюзия того, что это были живые люди, казалась полной.

Я осторожно вернулся на вращающийся пол и отошёл подальше от трона к первому ряду женских фигур. Мне хотелось лучше рассмотреть основную композицию: глядящий в мою сторону грозный Воин с копьём в руке и женщина над ним с весами в руках. Чаши весов снова заняли горизонтальное положение, и в каждую из них снова неравномерно капала похожая на слёзы вода. «Жутковатое место» – подумалось мне, – «пора уходить, пока не поздно». Я поднял голову, пытаясь определить высоту зала, но луч моего довольно мощного фонаря так и не смог достичь его кровли.

Запрокинув голову, я неосторожно пошатнулся и, чтобы не упасть, вынужден был опереться на одну из женских фигур. Коснувшись её, я тот же миг, словно ужаленный, отдёрнул руку и бросился к трону. В ладони ещё долго оставалось ощущение живого тёплого человеческого тела. В груди неистово билось моё до смерти перепуганное сердце.

Я заметил, что в тот момент, когда вращающийся пол уходил в правый проём, а левый уже открылся, далеко впереди обозначились контуры тоннеля со ступенями, ведущими куда-то вверх. Похоже, это было продолжение моего пути. Я прошел за трон и вынул свой диск-талисман. Сразу же вслед за этим раздался звук перетекающей воды, каменная панель развернулась на сто восемьдесят градусов и закрыла проём в предыдущий зал. Теперь это была абсолютно гладкая полированная стена с небольшим цилиндрическим отверстием на уровне глаз, ключ от которого снова лежал в моём бумажнике.

Вернувшись к подножью трона, я наполнил свою флягу водой из вазы, вдоволь напился и стал ждать. В темноте было слышно, как неумолимо падают капли в чаши весов, вызывая каждый раз вспышки холодного голубоватого света. Прошло около часа, когда шум воды сверху дал мне понять, что чаши весов, качнувшись, снова вышли из состояния равновесия. На этот раз вода из них вылилась на левую грань призмы. Видимо, это имело какое-то значение, потому что пол стал медленно вращаться против часовой стрелки. Я приготовился, и в тот момент, когда вдали снова обозначился контур тоннеля, изо всех сил рванулся к нему.

Я успел вовремя, и, обернувшись, заметил, что левый проём освещён изнутри тёплым оранжевым светом, и туда медленно уходят женские фигуры. Мне почему-то по-человечески захотелось пожелать им удачи. Вслед за этим каменная плита опустилась и отрезала путь в странный мир действующих механизмов. Передо мной же в луче света терялась бесконечная цепочка ступеней, идущих по пологой спирали вверх. Мне очень хотелось верить в то, что они приведут меня к солнечному свету.

10

Я не стану описывать мой долгий путь по спиральному туннелю. Он в точности напоминал тот, по которому я шёл в подземелье. В его конце была та же идеально ровная стена со знакомой выемкой, куда в очередной раз подошёл мой талисман. Я снова услышал шум воды в каменной толще, увидел, как сдвигается вглубь вертикальная панель, открывая путь в очередное помещение, и осторожно шагнул внутрь. Это был очередной зал, он имел гораздо меньшие размеры, чем оба предыдущих.

Прямо передо мной высилась обратная сторона какой-то сложного сооружения из чёрного, как мне вначале показалось, камня. Но потом я потрогал его и решил, что это, скорее искусственный, чем естественный материал. Он был твёрдым и упругим одновременно, и при этом имел явно более высокую температуру, чем воздух помещения. Я обошёл сооружение справа и, освещая его лучом фонаря, стал отходить подальше, чтобы рассмотреть его в целом. Наконец, на расстоянии метров двадцати я понял, что, или, вернее, кто находится передо мной.

Из греческой мифологии я знал, что вход в царство мёртвых охранял трёхглавый пёс по имени Цербер, и никогда не задумывался о том, как он мог выглядеть. Теперь я это знал. Олицетворение невероятной мощи и зла было передо мной. Я не знаю, как повёл бы себя ещё пару дней назад, впервые увидев это творение неизвестного мастера, но после увиденного ранее там, внизу, мне уже было несложно сдержать желание бежать немедленно прочь.

В точности, как описывали его древние, пёс имел три головы. Он сидел на задних лапах и готовился к прыжку. Это явно прослеживалось в выражениях двух крайних голов: оскаленные пасти, горящие красноватым светом глаза, вздыбленная шерсть на загривках. Средняя голова выглядела не менее впечатляюще. Она была наклонена вперёд и находилась в полутора метрах от пола, но глаза её не горели адским пламенем. Она казалась мёртвой, и это снижало эффект абсолютного страха, который должна была вызывать вся эта гигантская, метров семи в высоту, фигура мифического пса.

Постепенно я пришёл в себя, обошёл скульптуру со всех сторон и забрал свой талисман, после чего вход в подземное царство был закрыт. И лишь его страж безмолвно стоял у ворот, охраняя покой мёртвых. Я пока не видел, где может быть выход в мир живых людей. Меня там, скорее всего, уже искали, на ноги были подняты милиция и чрезвычайники, наверное, плакала баба Варя, к которой я успел привязаться. Мне нужно было как можно быстрее выбираться из подземелья, ведь я чувствовал, что выход находится где-то рядом.

Средняя голова пса была явно больна, так хотелось сказать, глядя на её потухшие глаза. Я подошёл поближе и, пересилив себя, заглянул в раскрытую пасть. На языке виднелось знакомое мне цилиндрическое углубление, ключ от которого лежал в моей сумке. Я не стал спешить с процессом реанимации очередного механизма древних строителей. Вместо этого я присел на одну из передних лап и стал размышлять.

Свой талисман я нашёл в гроте на берегу, там, где, по словам бабы Вари, был пойман последний белогвардейский офицер. Предположим, думал я, что тот обоз с сокровищами всё же существовал в действительности. Допустим также, что офицеры каким-то образом проникли в этот зал и оставили где-то здесь своё золото, которое так тщательно охраняли. Вполне возможно, один из них унёс с собой диск, который позволял открывать двери в царстве мёртвых. Тогда становятся понятными и его последние слова: «В аду найдёте ваше золото, если сможете».

Единственное место в этом зале, которое я не успел осмотреть, находилось под туловищем пса. Туда я и направился, подсвечивая себе слабеющим лучом фонаря. У его задних ног, невидимые снаружи, стояли обычные деревянные ящики без какой-либо маркировки. Отдельно на полу стоял небольшой кожаный чемодан. Я вскрыл его, взломав ножом замки. Он был полон расфасованных в бумажные пакетики бриллиантов. В больших ящиках находились николаевские червонцы и банковские слитки. Не испытывая особой радости от найденных сокровищ, уж больно сложным был путь к ним, я отсчитал почему-то ровно тридцать монет, подумав, добавил к ним три пакетика с камнями и положил всё это в потайной карман сумки.

Выход же из зала находился как раз напротив пса. Исследуя повторно пол, я обнаружил, что одна из плит лежит слегка не вровень с остальными. Её несложно было приподнять ножом, и откуда пахнуло свежим воздухом. Я спрыгнул вниз и очутился в тупике старой выработки явно промышленного назначения. Вокруг были разбросаны камни, а из стены, закрывавшая часть пространства перед тупиком, выпало несколько блоков. Причём, судя по свежим изломам, это произошло недавно, может быть даже в результате вмешательства тех самых геофизиков, о которых рассказывал Василий.

Я вернулся назад к трёхглавому чудовищу. Небольшой чемодан незаметно разместился в средней пасти, а две другие охотно приняли на хранение по ящику монет и слитков. После этого я осторожно вложил свой талисман в углубление на языке средней головы чудовища, нажал на него и быстро отошёл поближе к отверстию в полу.

Спустя несколько минут в тишине зала раздался знакомый звук перетекающей воды. Средняя голова хранителя подземного царства вдруг закрыла пасть и повернулась явно в моём направлении. Красным огнём полыхнули потухшие глаза. Две другие головы сделали такие же движения. Признаться, я обмер: ощущение, что тебя рассматривают на предмет поесть, было полным. Но, слава Богу, всё обошлось. Головы подтянулись друг к другу и легли на пол. Их глаза вскоре погасли, и пёс уснул. Как можно было технически реализовать в каменном исполине такие сложные движения, я не представлял.

Я осторожно подошёл к спящему чудовищу. Средняя голова высилась прямо передо мной. Починяясь инстинкту, я двумя руками осторожно ощупал её и в центре подбородка снизу обнаружил цилиндрический выступ. При нажатии на него пасть спящего пса медленно открылась, но сам он не проснулся, и это было хорошо. Я помахал ему рукой на прощанье, спрыгнул вниз и аккуратно поставил плиту на место. Не зная примет, с выработки найти её можно было только случайно.

Я думаю, что офицеры решили тогда здесь устроить завал и похоронить под ним свои сокровища. Взрыв не дал должного эффекта, но зато выбил плиту в зале с трёхглавым псом. Офицеры, хорошо знакомые с древнегреческими легендами, не испугались увиденного. Они оставили там ящики с драгоценностями, поставили плиту на место, после чего ушли, заложив пространство в тупике выработки. И никто не знал, что один из них зачем-то прихватил с собой ключ к дверям подземного царства. Будучи раненым, понимая, что ему не уйти от преследователей, он спрятал диск на берегу в гроте, лелея в душе несбыточную надежду, когда-то вернуться и забрать его. Прошло немало лет, пока случайность не привела к тому, что артефакт оказался в моём бумажнике. Я в очередной раз восхитился простотой устройства нашего мира и мудростью Создателя.

А спустя ещё час я вышел на поверхность. Здесь была глубокая ночь. Небо украсила полная луна. Её дорожка тянулась по застывшей глади воды к берегу, на котором были разбросаны дома небольшого посёлка с красивым греческим названием Аментеполис. От вершины холма, куда меня привела замысловато петляющая под землёй выработка, до него было не более трёх километров.

11

Я присел на землю, приходя в себя после многочасового марафона, и только сейчас понял, что уже сутки обхожусь без еды и питья, не испытывая в этом ни малейшей потребности. В моей сумке лежала последняя непочатая плитка шоколада, а во фляге булькала вода, набранная из вазы у подножья трона. Я хотел было вылить её, но потом передумал и решил оставить. Кто знает, какими свойствами обладает вода из царства мёртвых. Спустя час, после того, как незаметный вход в старый тоннель был аккуратно заложен камнями и сухой травой, я пошёл в направлении посёлка. К Василию у меня имелось несколько вопросов.

Примерно через час я постучал в окно дома моей хозяйки. Перед началом подземной эпопеи здесь я оставил свои ключи, документы и телефон. Вскоре в доме зажёгся свет, послышались шаркающие шаги, и невнятный голос ещё не проснувшегося человека произнёс:

– Кто там?

– Это я, Варвара Ивановна, простите, что так поздно.

За дверью воцарилось молчание, затем баба Варя как-то испуганно спросила:

– Андрюша, это ты?

– Да, это я. Откройте, пожалуйста, мне ключи нужны от дома.

Послышался звук снимаемой цепочки, дверь слегка отворилась, и образовавшейся щели показалось взволнованное лицо моей хозяйки. Она взглянула на меня и всплеснула руками:

– Боже мой, сынок, ты всё же вернулся! Господи, да проходи в дом, я хоть посмотрю на тебя.

Не понимая, чем вызван такой уровень удивления, я вошёл внутрь.

– Варвара Ивановна, вы меня простите за столь позднее вторжение. Я хотел бы взять ключи и остальное.

Но она, словно не слышала меня, пристально вглядываясь в моё лицо. Мне стало неловко:

– Варвара Ивановна, я что, так сильно изменился за эти два-три дня?

Баба Варя неожиданно перекрестила меня и, уже успокаиваясь, сказала:

– Андрюша, о чём ты говоришь, тебя не было почти месяц. Уже и милиция, и те, кто искали тебя под землёй, сказали, что так долго человек не может прожить в катакомбах. Я завтра собиралась звонить твоим, думаю, лучше я сама расскажу им обо всём, чем чужие люди.

Теперь наступила моя очередь удивляться:

– Как можно, Варвара Ивановна, у меня же были с собой часы. Я пробыл под землёй где-то двое с половиной суток, впрочем, вы сами взгляните.

Я снял наручные часы и взглянул на окошко календаря. Там стояла дата: двадцать седьмое августа. Под землю мы с Василием ушли второго числа. Я обмер, не веря своим глазам: ещё совсем недавно часы показывали совершенно иную дату. Видя моё замешательство, баба Варя протянула газету, лежавшую на столе:

– Да, ты посмотри на число, это вчерашняя.

На газете значилось двадцать шестое августа. Я растерянно присел на стул. Хозяйка вдруг засуетилась:

– Господи, что ж это я такая бестолковая, ты же голоден, небось, Андрюша.

– Погодите, – остановил я её, – я не хочу есть. Лучше расскажите мне, что здесь происходило в моё отсутствие.

И Варвара Ивановна рассказала о том, как в посёлок пришёл Василий, как он рассказал о том, как был найден под землёй сохранившийся со времён войны склад боеприпасов, как от моего неосторожного обращения с гранатой произошёл взрыв, и я погиб под завалом. Зная истинную натуру рыбака, мало кто тогда поверил в его рассказ, но таких людей и вовсе не осталось после того, как завал был разобран, а под ним никого не обнаружили. Более того, за обрушившейся породой оказался тупик, так что, если Андрей и остался бы в живых, ему просто некуда было бы деться. Логично было предположить, что Василий просто врёт, хотя выражение его лица при виде пустого тупика говорило об обратном.

Несмотря на то, что метки маркером были только в этой выработке, поисковые команды прочесали все известные поселковым следопытам тоннели, но тщетно. Андрей исчез, не оставив никаких следов. Василий написал в милиции несколько объяснительных записок, доказывая свою невиновность, но его, тем не менее, посадили в сизо, где он находится и сейчас. Вчера было принято решение поиски прекратить и сообщить об исчезновении человека его родственникам.

– А что Анна? Как она восприняла всю эту историю? – спросил я, выслушав рассказ.

– Ох, Андрюша, что тебе сказать. Анна вернулась из города, когда уже вовсю шли поиски. Она тоже в них участвовала, как и многие из наших. А когда стало ясно, что тебя уже вряд ли найдут, она зашла ко мне. Такой я её ещё не видела: темнее тучи. Долго мы с ней сидели, да всё больше молча. Вбила она себе в голову, что это проклятие на ней висит за тёмные дела своих далёких предков, и решила, что уйдёт в какой-то старый монастырь, грехи замаливать. В одночасье уволилась из санатория, оставила сыну письмо и исчезла. Говорят, сын ищет тот монастырь, да только пока без пользы.

Такие вот невесёлые дела с Анной, сынок. А жаль, уж больно хороша была она и собой, и к людям, храни Господь её чистую душу.

Мы замолчали, думая каждый о своём. Затем я спросил:

– Варвара Ивановна, скажите, а вы не знаете, почему ваш посёлок так необычно назван?

Она пожала плечами:

– А кто ж его знает, так испокон веков и называется – Аментеполис. Говорят, в незапамятные времена здесь по побережью много греков селилось, их и сейчас здесь много живёт. Вот они, наверное, и дали название посёлку, кто ж ещё. А что это ты заинтересовался нашими местами? Может, жить здесь надумаешь? Так смотри, я тебе дом отпишу, хоть завтра.

Я поблагодарил бабу Варю за столь щедрое предложение и отправился к себе. Начинала сказываться усталость.

Ближе к полудню меня разбудил стук в дверь. Я надел джинсы, майку и вышел на веранду. На пороге стоял высокий молодой парень в милицейской форме с погонами лейтенанта. Я сразу понял, что это сын Василия, уж больно они были похожи. Поздоровавшись, мы сели за стол здесь же на веранде.

– Андрей Владимирович, вы догадываетесь, по какой причине я здесь?

– Да, Варвара Ивановна рассказала обо всём, что здесь происходило в моё отсутствие, в том числе и о вашем отце, который, насколько я понимаю, в настоящее время сидит в сизо. Вы об этом?

– Не только. Пожалуй, в большей степени меня интересует судьба моей матери, но об это позже. Вы не могли бы рассказать, что произошло там, в катакомбах, между вами и отцом?

– Вас, Сергей, простите, что больше интересует: официальная версия, которая будет изложена на бумаге, или неофициальная, та, что имела место в действительности?

Он пристально посмотрел мне в глаза:

– Нельзя ли начать с неофициальной версии, поскольку я здесь нахожусь как частное лицо?

– Отчего же, можно и так.

Я рассказал ему всё, что произошло в подземелье до момента моего самостоятельного путешествия. Он молча выслушал, а затем, глядя в сторону, спросил:

– А чем же будет отличаться официальная версия?

Я скупо улыбнулся, понимая его состояние:

– Там будет всё то же, но только взрыв я спровоцировал сам в результате неосторожного обращения с гранатой. Мне удалось убежать по одному из боковых тоннелей, я долго блуждал под землёй и вышел глубокой ночью на поверхность где-то в степи. При этом я был абсолютно уверен в том, что прошло чуть более двух суток с момента начала нашего предприятия. Как получилось, что я отсутствовал почти месяц, объяснить не могу, пусть этим займутся учёные.

Таким образом, ваш отец невиновен и может покинуть сизо. Я могу через вас подать объяснительную записку?

Он пожал плечами:

– Я полагаю, что можете, хотя весьма вероятно, что вас всё равно вызовут для дачи устных показаний. Уж больно много шума было в связи с вашим исчезновением. Андрей Владимирович, скажите, а я могу узнать, что было с вами на самом деле после взрыва?

– Не сейчас, Сергей, – ответил я осторожно, – может быть когда-нибудь позже.

Под диктовку была написана соответствующая бумага, и мы поднялись из-за стола. Прощаясь, я спросил, что ему известно об Анне. На это он не смог ответить, сказал только, что ищет её и обязательно найдёт, вот только отцу уже никогда не сможет простить уход матери в монашескую обитель. Я не стал его разубеждать, он производил впечатление достаточно взрослого и серьёзного человека. Пусть сам разбирается в своей жизни.

Уже у калитки я спросил Сергея, не знает ли он, в связи с чем получил посёлок своё название. Он ответил, что никогда не задумывался над этим, но лет десять-двенадцать назад здесь работали археологи. Будучи тогда ещё школьником, от них он случайно узнал, что, возможно, высокий холм на окраине их посёлка хранит в себе ещё никем не исследованную новую Трою. Из слов руководителя экспедиции следовало, что в этих местах когда-то очень давно был развит культ Ахилла. Есть основания полагать, что холм, так резко выделяющийся в их степной местности, насыпан над храмом великого греческого героя, но насколько это верно – покажет время. Пока же это время принесло в страну один лишь ветер перемен, а тайна, которую таит в себе холм, так и осталась нераскрытой.

Мы расстались. Я смотрел ему вслед, и в моей памяти оживали картины мрачного зала: коленопреклонённые мужчины и женщины, жестокий Воин на троне и беспристрастная Судья с весами в руках над ним. Это определённо каким-то образом перекликалось с рассказом Сергея.

Последующие дни моего пребывания в посёлке были чрезвычайно насыщены. Во-первых, мне уже нужно было возвращаться домой. И, во-вторых, меня достал следователь, убеждённый в том, что я всё время моего отсутствия провёл у какой-то женщины, и его с самого начала жутко интересовал вопрос, кто она и где находится. Я, не перебивая, терпеливо выслушал его версию моего исчезновения, а затем показал документы, из которых следовало, что их предъявитель является начальником курсов переподготовки, где обучаются специалисты в области внешней разведки, а также имеет звание полковника службы безопасности. После этого отношение ко мне резко изменилось, дело было спущено на тормозах, и я получил возможность уехать. Правда, перед тем я настоял, чтобы у меня взяли интервью журналисты местных газет, поскольку надеялся, что, возможно, какая-то из публикаций попадётся на глаза Анне и она поймёт, что я жив.

Варвара Ивановна прощалась со мной так, словно я был её сыном, причём младшим, и уходил, по крайней мере, на войну. Снабжённый пирожками, котлетами и домашним вином, я обнял её на прощанье, обещал звонить и отбыл домой. Через восемь часов езды по хорошей трассе я прибыл в город и к вечеру уже блаженствовал в привычной для себя обстановке.

12

Все мои родственники и сослуживцы нашли, что выгляжу я прекрасно и наперебой интересовались, где я так удачно отдохнул. Я отшучивался, хотя и сам заметил, что смотрелся внешне моложе лет на десять лет, чего нельзя было сказать пару месяцев назад. У меня резко возросла работоспособность, и я буквально в течение двух недель закончил работу над учебником. На тренировках в спортзале меня стали считать опасным противником, поскольку мои реакции настолько ускорились, что я свободно справлялся с тремя-четырьмя тренированными бойцами одновременно. Для восстановления сил мне вполне хватало трёх часов полноценного сна. Ощущение идеального здоровья приносило давно утраченное чувство беспричинной радости, свойственной только ранней молодости.

По своим каналам мне удалось оценить один из камней, которые я вынес из подземелья. Сумма, которую мне озвучили, была впечатляющей, хотя я и понимал, что мне назвали, дай Бог, если половину его истинной стоимости. В трёх небольших пакетиках таких камешков было ровно сорок пять штук. Золотые червонцы я разделил на три части и преподнёс их в качестве неприкосновенного запаса детям и своей бывшей жене. Мне запомнился её долгий изучающий взгляд, которым она провожала меня с порога когда-то нашего, а теперь уже только её дома.

По субботам, когда у себя в кабинете я подводил итоги прошедшей трудовой недели и занимался подготовкой к предстоящей, у меня появилась привычка звонить в посёлок, где так содержательно прошли мои два летних месяца. Баба Варя рассказала мне, что спустя неделю после моего отъезда объявился Василий, которого выпустили, наконец, из сизо. Однако, долго он в посёлке не пробыл, потому, что здесь не любят, когда неопытного человека бросают умирать в катакомбах. Его рассказам о том, что сам он здесь не при чём, никто не поверил. Тогда он собрался и уехал в город, где, по слухам, завербовался на какой-то сейнер, промышляющий в южных морях.

А ещё она составила завещание, в котором всё своё имущество, дома и землю завещала мне, поскольку никаких родственников не имела. Мне оставалось только благодарить её и обещать всегда помнить о том, что в маленьком посёлке Аментеполис на берегу моря есть немолодая уже женщина, о которой я обязан беспокоиться.

Сергею пока так и не удалось найти тот монастырь, куда ушла Анна. Но он упорно занимался поисками исчезнувшей матери и верил, что найдёт. Найдёт и попытается убедить её вернуться, чтобы дать ей ту надёжную опору и то мужское тепло, в котором она всю жизнь так нуждалась. Мы подолгу разговаривали с ним, и я пришёл к выводу, что парень правильно понимает жизнь и вырастет достойным мужчиной. Я дал себе слово способствовать его карьерному росту, тем более, что такая возможность у меня была.

Наступил октябрь, и чем дальше в прошлое уходили летние события, тем сильнее мне хотелось увидеть Анну. Мне часто снилась она такой, какой я увидел её первый раз в сумерках на берегу моря: большие выразительные глаза, худощавое лицо, чуть припухшие губы. Я просыпался и уже до утра не мог уснуть, строя планы её поиска. Монастыри в наше время довольно закрытые учреждения, и добраться до их архивов, особенно, если они ведутся по старинке на бумажных носителях, непростая задача.

Однажды я включил телевизор и попал на передачу, которая занималась поисками пропавших людей. Мне в голову тут же пришла идея воспользоваться ею. Я не стал откладывать дело в долгий ящик, и уже через неделю был на телевидении. Мне удалось рассказать, не вдаваясь в ненужные подробности, о моих летних приключениях и обратиться к многомиллионной аудитории с просьбой найти пропавшую Анну. Я даже в разговоре с ведущей программу девушкой высказал предположение, что она может быть в одном из монастырей. Оставалось только ждать.

И вот однажды поздно вечером, спустя несколько дней после моего дебюта на телевидении, раздался зуммер телефона. Я взглянул на дисплей и увидел знакомый номер. Не веря собственным глазам, я нажал клавишу вызова:

– Слушаю вас.

– Здравствуй, Андрей. Это я.

– Аня? Здравствуй, ты где? Как тебя найти?

В телефоне возникла пауза, затем она сказала:

– Я в Марфином монастыре, ты легко сможешь отыскать его. Наша настоятельница случайно увидела передачу с твоим участием и поняла, что разговор идёт обо мне. Она убедила меня в необходимости позвонить тебе. Вот я и звоню. Прости, я ведь не знала, что ты жив: здесь практически нет связи с внешним миром.

– Аня, со мной всё в порядке. Ты Сергею позвони, парень места себе не находит.

– Хорошо, я позвоню ему. Ты когда приедешь?

– Завтра, я приеду завтра, как можно раньше. Будь готова, хорошо?

– Хорошо, ты позвони, когда будешь подъезжать.

– Я позвоню.

– Андрей, у меня садится телефон, поэтому я говорю тебе спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Аня, и до завтра. Жди меня, слышишь?

– Андрей, я буду ждать тебя ровно столько, сколько понадобится, только ты забери меня, ради Бога. Я так устала…

В трубке раздался щелчок и разговор прервался.

В интернете я быстро нашёл местонахождение монастыря. До него было не более шестисот километров. Я послал эсэмэску Сергею, собрал свою походную сумку и лёг спать. Шло время, но сон не приходил ко мне. Светящийся циферблат часов на стене показывал полночь. Я понял, что мне не уснуть, быстро встал и начал собираться в путь, к Анне.

Спустя короткое время я уже сидел за рулём своей ауди. На соседнем сидении лежал термос с кофе и бутылка с небольшим количеством воды из мира мёртвых, как я про себя называл то вместилище древних механизмов, в котором мне довелось побывать. Большая часть светящейся жидкости ушла к детям, бывшей жене и бабе Варе. Я хотел, чтобы они были здоровы. Остаток же её предназначался Анне.

13

Дорога в лучах ксеноновых фар непрерывной лентой ложилась под колёса машины. Быстро летело время. Через каждый час я останавливался, пил крепкий горький кофе, всматриваясь в звёздное небо, и снова садился за руль.

В пять утра я был, если верить навигатору, в сорока километрах от конечной цели. Анна была уже где-то рядом. Дорога сузилась и шла теперь в окружении лесного массива. Я даже не подозревал, что в нашем отечестве могут быть леса, к которым применимо определение «дремучие». Огромные, в два обхвата, деревья подступали к дороге с обеих сторон, образуя далеко вверху купол, через который лишь изредка проглядывали искорки звёзд. Впечатление было таким, словно я ехал по темному бесконечному тоннелю. В памяти опять всплыли картины подземелья, у входа в которое нёс свою вечную вахту гигантский трёхглавый пёс.

Ощущая непонятную тревогу, я обогнал медленно едущую фуру и сбросил скорость до безопасных девяноста километров в час. Прошло ещё несколько минут, и дорога пересекла обширную поляну. Я выехал на её середину и остановился. Чувство тревоги усилилось. Надо мной было безоблачное небо, лес отступил от дороги и уже ничем не угрожал одинокому путнику, скрытому от возможных опасностей внутри высокотехнологичного немецкого автомобиля. Но что-то было вокруг такое, отчего вдруг вспотели руки и острые иголки страха пробежали по затылку. Вскоре я понял его причину.

Впереди на дороге клубился, приближаясь ко мне, туман. Угроза была в нём, в тех голубоватых искорках, которые беспорядочно вспыхивали внутри плотной накатывающейся массы. Я взглянул назад, но оттуда медленно надвигался такой же искрящийся туман. У подножья деревьев с обеих сторон дороги, путаясь в траве, появились первые похожие на сизый дым щупальца. Убедившись, что пространство вокруг меня медленно сокращается под натиском непонятной субстанции, я сел в машину, плотно закрыл все двери и повернул ключ зажигания. И впервые за два года эксплуатации надёжнейший в мире двигатель отказал. Несмотря на все мои попытки, он так и не завёлся. В луче фар было видно, как туман подползает всё ближе, образуя правильную полусферу, в центре которой находилась машина.

Я почувствовал, что невыносимо хочу спать. Мои попытки позвонить Анне ни к чему не привели. Телефон выскользнул из руки и упал куда-то на пол. Я откинул назад спинку сидения и перестал сопротивляться. Туман вскоре полностью поглотил мою машину. Голубоватые искорки теперь выполняли сложный пространственный танец на поверхности полусферы. Слабеющим рассудком я успел уловить тот момент, когда они сформировали лицо Воина из подземелья. Он казался спящим, но затем глаза его вспыхнули, и он холодно посмотрел в мою сторону. В это мгновение я понял, что нельзя безнаказанно простому смертному прикасаться к миру мёртвых и с облегчением уснул, положившись на Его волю.

Водитель тяжёлого грузовика, ехавший по той же дороге, потом клялся, что сам видел, как мимо него пронеслась ауди, как она въехала в непонятно откуда возникший туман и исчезла вместе с ним. Насмерть испуганный увиденным, он развернул машину и поехал к ближайшей автозаправке. И только поутру, дождавшись едущей в попутном направлении колонны грузовиков, тронулся вместе с ней по злополучной дороге. Проезжая через поляну, он трижды перекрестился, хотя раньше никогда этого не делал.

13.1

Анна так и не дождалась звонка от Андрея. Создавалось впечатление, что абонент просто исчез из этого мира. Она оставила монастырь и вернулась к сыну, чтобы вместе заняться поискам вновь утраченного человека. Прошли долгие восемь месяцев, и они поняли, что искать бесполезно. Анна смирилась и вернулась в санаторий к детям, страдающим от рождения детским церебральным параличом. Она находила что-то общее в их судьбах и своей собственной, начало мутациям которых было положено где-то там, далеко в прошлом. И тогда же кто-то, обладающий абсолютной властью, вынес приговор, который теперь каждый из них должен был пронести через всю свою жизнь.

Женщина снова стала ходить на берег моря по вечерам и пристально вглядываться в садящееся солнце. При этом она мысленно повторяла одну и ту же фразу, которая во время вспышки зелёного луча должна была бы вернуть ей Андрея. Она была уверена, что произошедшее, это не более, чем очередное испытание, ниспосланное свыше. Сейчас луч вспыхнет, испытание закончится, и он позвонит, как и обещал. Нужно только дождаться этой вспышки.

Телефон, с которым она ждала тогда Андрея, всегда лежал на её прикроватной тумбочке, как напоминание о несостоявшемся счастье, единственном в её жизни. Перед сном она каждый раз брала его в руки, смотрела на мёртвый экран дисплея и снова листала в памяти события той ночи, перешедшей в мрачное утро.

Однажды в конце августа, повинуясь неожиданному порыву, она набрала номер Андрея и соединение вдруг произошло. Сквозь странный треск электрических разрядов суровый мужской голос произнёс короткую гортанную фразу. В посёлке для многих жителей греческий язык являлся таким же родным, как и русский. Анна знала много слов и выражений на нём. То, что она услышала, можно было перевести, как «Надейся и жди».

Боги тоже когда-то жили на земле, и ничто человеческое им не было чуждо.

Днепропетровск – Аромат, 13 августа 2012 года.

23. Ахилл и Елена (Письмо двадцать третье к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, наконец-то от Вас пришло письмо, которое я ждал с таким нетерпением. Во-первых, я рад, что Ваше недомогание прошло без последствий, а, во-вторых, меня порадовала просьба написать продолжение того рассказа, который я послал Вам более месяца назад. Вы сдержаны в своей оценке его содержания, но сам факт просьбы уже говорит о том, что мне удалось в какой-то мере заинтересовать Вас и как женщину, и как читателя.

Говорят, что между родственными душами существует телепатическая связь. Не берусь судить о том, насколько универсальным является подобное утверждение, но я ещё месяц назад совершенно точно знал, что Вам захочется узнать, чем же закончилась эта история, истоки которой по замыслу автора берут своё начало в глубокой древности, и стал писать продолжение рассказа сразу же после того, как отправил предыдущее письмо. Оно готово и сегодня я отправляю его Вам.

Неизменно Ваш А.Н.

В основе иудаизма лежит теория, согласно которой всё существующее в нашем мире было сотворено Богом по принципу еш ми амин – «что-то из ничего».

Абсолютно всё – материя и энергия, пространство и время, и даже само понятие «созидания» возникло по воле Творца из ничего.

Янки Таубер

И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божиему сотворил его; мужчину и женщину сотворил их.

Бытие, 1, 27

1

В семье Балахонцевых довольно долго не было детей. Нельзя сказать, что это обстоятельство их особенно огорчало, поскольку Алексей был офицером, служил в действующей армии и по этой причине им часто приходилось менять место жительства. Марина же имела юридическое образование. Она работала в адвокатуре, специализируясь на ведении криминальных дел. Вследствие незаконопослушного в своей массе населения и хорошей квалификации, Марина легко находила работу на новом месте и, в целом, не испытывала особых неудобств от постоянных переездов из одного гарнизона в другой. Оба были молоды, любили своё дело и отдавали ему всё свободное время. В их стремительно меняющуюся жизнь плохо вписывалось наличие ребенка со всеми проблемами, вытекающими из факта его рождения.

Алексей быстро осваивал ступени служебной лестницы и к сорока годам имел уже звание полковника. К этому времени вследствие жёсткого стечения ряда обстоятельств они благополучно осели в Городе на Днепре, где главе семьи предложили должность военкома в одном из его районов. Они получили трёхкомнатную квартиру с видом на набережную, в которой можно было подумать и о продолжении рода Балахонцевых. Эта мысль была очень быстро реализована – сказывалось наличие свободного времени – и через год у них родилась девочка. Не мудрствуя лукаво, её назвали Еленой в честь покойной к этому времени матери Алексея, которую Марина очень любила, что нечасто бывает в сложных взаимоотношениях невестки и свекрови.

Девочка родилась здоровой, процесс воспитания которой не потребовал со стороны родителей особых затрат времени и нервов. Елена была довольно послушной, не капризной, ещё в детском садике быстро усвоила разницу между «хорошо» и «плохо» и к школе подошла прекрасно подготовленным ребёнком. Школьные годы пролетели удивительно быстро. В процессе роста угловатая неразговорчивая девочка последовательно прошла трудную стадию нескладного подростка, когда непонятно было, что делать со ставшими вдруг длинными ногами, формирующимися бёдрами, грудью, и неожиданно для всех стала высокой стройной девушкой, которая обладала не только удивительно красивой внешностью, изящным очертанием серых глаз и ярких губ, но и довольно жёстким характером. Последнее, совсем не женское качество только усилилось вследствие увлечения баскетболом и, как ни странно, математикой.

В университет она поступила, естественно, на механико-математический факультет. Елена к этому времени твёрдо знала, что прикладная математика, это то, для чего она создана, а хорошее знание литературы, музыки и живописи только подчёркивали холодную строгость и прелесть формул, способных в символах представить любое явление окружающего мира. И, причём, не простого детерминированного мира, в котором всё заранее предопределено и где нет места неожиданным событиям, а мира вероятностного, реального, где всегда возможны как закономерность, так и случайность, и даже та самая долгожданная встреча, после которой резко меняется вся дальнейшая жизнь человека. В физике и математике подобные явления называются бифуркацией состояния.

Так теория вероятностей стала специализацией кандидата физико-математических наук Елены Алексеевны Балахонцевой, тем увлечением, благодаря которому, она довольно быстро стала признанным специалистом в области математического моделирования сложноорганизованных систем со случайным распределением внутренних связей. К сорока годам, решив все свои семейные проблемы, которые неизбежно накапливаются в любой семье за восемнадцать лет, она готова была, наконец, защитить давно готовую докторскую диссертацию.

2

Он родился на десять лет позже Елены в небольшом городке на юге России. Его отец преподавал в школе историю, мать – географию. Родители были знакомы с университетской скамьи, а причиной знакомства, которое состоялось на втором курсе под Новый год, послужило довольно редкое для студенческой среды увлечение историей Древней Греции. Мать знала всё, что касалось географических особенностей этой страны, а отец, казалось, лично сопровождал небольшой отряд спартанцев в ущелье Фермопилы, а затем греческих героев под стены Трои. Это увлечение не могло пройти безболезненно для новорожденного, и его назвали Ахиллом. Сказать откровенно, не часто встречающееся имя среди обитателей средних широт России. Пришлось бы долго рассказывать о том, что довелось пережить мальчику, выслушивая приколы от своих сверстников, пока он, наконец, не вырос и научился доказывать, что не напрасно назван в честь одного из наиболее известных героев «Илиады», от руки которого пало немало достойных людей того беспокойного времени.

Ахилл Бессонов окончил восьмой класс, когда неожиданно умерла их дальняя родственница по линии отца в Украине и оставила им качестве наследства трёхкомнатную квартиру в Славянске. По сравнению с прежним местом проживания это был громадный город, а полученное неожиданно жилище даже сравнивать нельзя было с той убогой однокомнатной квартирой, в которой они ютились последние пятнадцать лет. Не долго думая, семья переселилась в край рек, соляных озёр и лесов.

Даже хорошо зная географию, они не ожидали увидеть такое изобилие природных чудес в скучных по определению донецких степях. Меловые горы на правом берегу Северского Донца, старинная Лавра с её таинственным лабиринтом подземных сооружений, известный грязевой курорт, да и сам город произвели на них самое благоприятное впечатление. Семья стала осваиваться на новом месте. Родители, как и было предусмотрено, нашли работу в близлежащей школе, Ахилл же настоял на том, что учиться дальше он будет в машиностроительном техникуме, который располагался в соседнем Краматорске. За последние два года подросток заметно вырос и стал походить на того серьёзного молодого человека, каким он, собственно, и оказался впоследствии.

Незаметно пролетели четыре года, и техникум остался позади. Вместе с ним ушли в прошлое превратности учёбы, искушения большого города, а также секция бокса, где парень получил разряд кандидата в мастера спорта в среднем весе. К этому времени Ахилл при росте в сто восемьдесят сантиметров весил семьдесят два килограмма, был худощав, подтянут и, по мнению сверстниц, внешностью чрезвычайно напоминал популярного в своё время молодого французского актёра Алена Делона. Ему повезло со стечением обстоятельств. Благодаря ним он не попал в армию, а вместо этого поступил учиться на физико-технический факультет университета, который находился в Городе, расположенном на Днепре в пятистах километрах от Славянска. Это был по-настоящему большой и довольно старый город с широкими проспектами, парками, театрами. Ахилл влюбился в него сразу и бесповоротно.

Удивительно, но университетские годы не оставили особого следа в его памяти. Да, какое-то время было весело и беззаботно, но не более того. Событий, которые становятся значимыми в судьбе человека, увы, не происходило. Или, по крайней мере, так ему тогда казалось. На втором курсе их куратор, известный человек в мире науки, случайно предложил подающему, на его взгляд, молодому человеку заняться научным исследованием, которое было связано с оценкой надёжности таких сложных с технической точки зрения систем, какими являлись космические летательные аппараты. Это была очень трудная задача для начинающего студента, но Ахилл оказался чрезвычайно упрямым и целеустремлённым парнем с нечасто встречающимися, как вскоре выяснилось, математическими наклонностями.

Длительный и сложный процесс решения увлёк его настолько, что даже собственная женитьба на третьем курсе в глубине души была расценена им, как некоторое препятствие, случайно, в общем, возникшее на пути к достижению цели. Его женой стала девушка из весьма благополучной семьи коренных жителей Города. Её мама была известным в городе кардиологом, отец же в советское время возглавлял областную комсомольскую организацию, благодаря чему сейчас служил управляющим одного из местных банков. Алла была скорее привлекательной, чем красивой девушкой, но, главное, она была достаточно умна, чтобы разглядеть в сокурснике будущую знаменитость. Жена в положенный срок родила девочку и вместе со своей мамой обеспечила все условия для его занятий какой-то сложной и всем непонятной математикой. Окончание учёбы в университете молодая семья встретила в собственной трёхкомнатной квартире, подаренной её родителями.

Ахилл защитил кандидатскую диссертацию в двадцать три года и стал сотрудником одного закрытого института, занимающегося специфическими проблемами механики. В основном здесь выполняли заказы военного ведомства. Прошло ещё пять лет, и молодой человек, не зная, что такое выходные дни и отпуск, был уже доктором физико-математических наук и заведующим отделом прикладных математических исследований. Его хорошо знали как в мире науки, так и технари-заказчики в качестве удивительно одарённого и бескомпромиссного человека, располагающего просто невероятными знаниями не только в области математики, но и в смежных науках, включая гуманитарные их приложения.

Ахилл был глубоко уверен в том, что математика в состоянии описать все явления окружающего мира, и не имело значения, являлся ли предмет его исследований боевым лазером, выведенным на космическую орбиту, или живым существом. Как-то шутки ради он попытался оценить возможность того, что природа в процессе эволюции создала геном человека случайным образом путём простого перебора вариантов. Но даже в предельно упрощённой постановке задачи вероятность такого события оказалось столь исчезающе малой, что была в состоянии заменить константу Бюффона.

Тогда он был настолько озадачен этим обстоятельством, что около года изучал всё, что касалось теорий происхождения жизни, включая религиозные трактаты, и неожиданно пришёл к выводу, что объяснить причину появление сознания невозможно без дополнительной гипотезы, предусматривающей наряду со случайным процессом эволюции некоторое целенаправленное внешнее вмешательство. Таким вмешательством могла быть только сила, располагающая безграничными, по сути, возможностями. То есть, это мог быть некто, кто подходил лишь под одно известное ему определение, под определение Бога – властелина вселенной. С той поры Ахилл, чем бы он ни занимался, какие бы задачи ни решал и где бы ни находился, мысленно непременно возвращались к своему неожиданному открытию.

3

Сегодня Анечка Бессонова пошла в первый класс. Ахилл с Аллой в толпе таких же, как и они, в основном тридцатилетних родителей с нежностью посмотрели, как их девочка с букетом цветов и новеньким ранцем скрылась за дверью школы, затем обсудили это событие в кафе за чашкой чая и разошлись в преддверии рабочего дня. Он к себе в институт, она в приватное турагентство, которое не так давно открыла на паях с родителями. На это семейное предприятие возлагались большие надежды и не без оснований, поскольку Алла прекрасно владела несколькими европейскими языками, была инициативна, а её родители всегда имели хорошие связи, столь необходимые для благополучного процветания фирмы.

Погружённый в мысли, связанные с решением очередной задачи, Бессонов поднялся на этаж и в приёмной обнаружил стоящую возле окна удивительно красивую молодую женщину. Залитая лучами солнечного света, она с лёгкой улыбкой смотрела на него, и Ахилл почувствовал, как стройное течение символов в его голове внезапно нарушилось, словно наткнулось на невидимую преграду.

– Ахилл Дмитриевич, – поздоровавшись, обратилась к нему Милочка, его секретарь, – это Елена Алексеевна Балахонцева, помните, вам звонили вчера из университета?

– Доброе утро, – ответил он, – конечно же, помню. Прошу вас, Елена Алексеевна, проходите в кабинет. Милочка, сделайте нам, пожалуйста, два кофе.

Бессонов солгал, он самым примитивным образом забыл о просьбе известного математика, декана механико-математического факультета, который накануне просил посмотреть диссертацию его докторанта с тем, чтобы выступить впоследствии оппонентом на защите, «разумеется, если вы, Ахилл Дмитриевич, сочтёте это возможным». Бессонов не любил процедуру защиты, как таковую, но отказать почтенному человеку было непросто, и он дал согласие, даже не предполагая, что этим докторантом может оказаться женщина. И не просто женщина, а какой-то просто немыслимый эталон женской красоты. Это изначально свидетельствовало о низком уровне работы, поскольку Бессонов не верил в то, что прагматический женский ум, а тем более женщины со столь необыкновенной внешностью, способен на ту иррациональную игру разума, которая приводит в итоге к установлению не выявленных ранее закономерностей в окружающем человека невероятно сложном мире. Правда, в настоящий момент он меньше всего думал о процессах, протекающих в природе, поскольку видел перед собой только лишь эту красивую женщину с улыбкой, затаившейся в глубине её серых глаз и уголках ярко накрашенных губ.

Она была чуть ниже его ростом и, сидя за столом в ожидании кофе, наблюдала за ним так спокойно и уверенно, словно они были знакомы по меньшей мере сотню лет. И под этим взглядом Бессонов чувствовал, как тает его мужское превосходство, как путаются мысли в голове и нарастает чувство лёгкой и совершенно непонятной растерянности. Он даже не мог заставить себя связно начать стандартный разговор, служащий началом любого знакомства. Она видимо почувствовала это и пришла ему на помощь:

– Ахилл Дмитриевич, простите моё женское любопытство, но могу я поинтересоваться, откуда у вас такое необычное для современного человека имя? – спросила она всё с той же едва уловимой улыбкой.

Он как-то сразу расслабился и тоже улыбнулся в ответ:

– Это несложно, у моих родителей довольно редкое хобби: всю свою сознательную жизнь они изучают историю Древней Греции. Троянская война – это их конёк, о событиях тех лет они знают больше, чем покойный старик Гомер. Это безобидное на первый взгляд увлечение и привело к тому, что мне при рождении было дано имя одного из самых известных героев того времени – Ахилла. Вот, собственно, и всё объяснение, Елена Алексеевна. Кстати, наш кофе, спасибо, Милочка.

Он принял поднос, на котором стояли чашки с дымящимся кофе, и поставил его на стол:

– Прошу вас, угощайтесь.

– Спасибо, – она взяла чашку и вдохнула аромат напитка, – просто божественный запах…. Наверное, непросто вам было в детстве с таким именем?

Он засмеялся:

– Да, есть что вспомнить, но я быстро научился доказывать, что Ахилл это не просто имя, а имя древнего героя, причём, насколько я потом понял, читая ту же «Илиаду», довольно жестокого героя. Вы не поверите, но в техникуме, где мне пришлось учиться, я ради этого стал кандидатом в мастера спорта по боксу, и после этого уж точно никому не приходила в голову шальная мысль пройтись по моему имени в нежелательном тоне.

– Даже так! Не знала таких особенностей вашей биографии. Ещё раз прошу прощения за любопытство.

– Да, ради Бога, мы ведь уже не дети. Кстати, вы не помните, отчего разгорелась Троянская война?

Он рассмеялась:

– Помню, как сейчас: из-за меня, конечно.

– Вот уж поистине: во всём ищите женщину и вы найдёте ответы на интересующие вас вопросы. Судя по описаниям, та Елена должна была быть очень красива, наверное, так же, как и вы, – поддержал он её игру, – впрочем, нет, я смотрю на вас и, зная тип греческой красоты, думаю, что не настолько. Вы определённо красивее, если, конечно, такая оценка со стороны практически незнакомого человека не покажется вам в чём-то нескромной. Поверьте, я не держу ничего дурного в мыслях.

– Ну, что вы, спасибо за такую оценку моей внешности. Я, признаться, давно не слышала ничего похожего в свой адрес. Всё как-то работа, дом, работа… Нет ни времени, ни места для красивых слов, к сожалению. В любом случае, спасибо за сравнение с той самой Еленой.

– Не за что, и всё же я не могу поверить, что мужчины, если только они имеют глаза, проходят мимо вас равнодушно. Вы, простите, кем работаете?

– Я вот уже два года, как заведую кафедрой прикладной математики. И, поверьте, я очень строгий начальник, так что моим подчинённым не приходит в голову мысль говорить мне комплименты, как, впрочем, и не подчинённым тоже.

Ахилл некоторое время рассматривал сидящую перед ним женщину, а затем спросил:

– И что же вам нравится в математике? Каково направление ваших исследований, раз уж нам всё равно придётся говорить о диссертации?

– Теория вероятностей и её приложения.

Он улыбнулся:

– Вот как, вам нравится столь необычный раздел математики?

– Очень, начало этому увлечению было положено ещё со студенческой скамьи. Теорию вероятностей у нас читал некто Эрнестов Александр Михайлович. Читал настолько увлечённо и, главное, так доступно, что с тех пор я занимаюсь, в основном, нестационарными случайными процессами. Я уже давно подготовила диссертацию в этой области, но, знаете, семейные проблемы, подрастающие дети как-то не позволяли всерьёз заняться её защитой.

Она достала из портфеля переплетенный том и положила его перед ним:

– Ахилл Дмитриевич, у меня, к сожалению, совсем немного времени, я могу надеяться, что вы её прочитаете?

– Разумеется, можете, мне будет очень интересно ознакомиться с направлением ваших исследований. Не знаю почему, но мне кажется, что у вас не может быть плохой работы. Скажите, это ведь вам принадлежат последние статьи по теории динамических игр?

Он назвал несколько её работ, недавно опубликованных в Известиях Академии наук, и даже дал им короткую характеристику. Она была удивлена необычным ходом его рассуждений:

– Да, это мои статьи. А что, вас тоже интересуют подобные исследования?

– Да, – признался он, – меня интересуют саморазвивающиеся системы со случайной структурой, но это для меня, так сказать, тоже скорее хобби, чем серьёзная работа.

Балахонцева теперь уже без тени улыбки смотрела на сидящего перед ней молодого человека с необычным именем и вспомнила о том, что и с каким уважением говорил о нём декан. Это само по себе показалось тогда необычным, а теперь выясняется, что предмет её диссертационных исследований, на которые ушли лучшие годы жизни, для Бессонова был не более, чем простое увлечение. Пожалуй, впервые она ощутила, что уровень интеллекта совсем ещё молодого мужчины, сидящего напротив, несравнимо выше её собственного. Это было инстинктивное понимание, и странно, но это обстоятельство не вызвало у неё привычного в таких случаях желания доказать обратное.

Ахилл же тем временем лихорадочно искал способ задержать подольше эту женщину возле себя. Так и не найдя достойного повода, он вдруг совершенно неожиданно сказал ей:

– Елена Алексеевна, скажите, мы сможем обсудить вашу работу, например, завтра часов в четырнадцать, здесь у меня?

Она улыбнулась и поднялась из-за стола:

– Конечно, я буду у вас ровно в четырнадцать часов. А сейчас, простите, я вынуждена идти, у нас совет через тридцать минут.

– Вы можете не успеть, хотите, я отвезу вас?

– Спасибо, у меня машина. Рада была знакомству, Ахилл Дмитриевич.

– Я тоже, жду вас завтра.

Мужчина и женщина расстались, каждый сожалея об этом в глубине души.

4

Балахонцева сидела в зале Учёного совета за последним от президиума рядом столов. Это было удобно во всех отношениях: практически незаметны опоздания и ранние уходы, менее утомительно проходят бесполезные, но обязательные, посиделки. Нынешнее совещание было исключительно протокольным мероприятием и по этой причине у присутствующих энтузиазма не вызывало. Каждый занимался каким-то своим делом, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Докладчик монотонно призывал с трибуны более активно заниматься подготовкой методических пособий в новом учебном году. Ректор, отойдя к окну, оживлённо говорил по мобильному телефону. А в это время за окном всё ещё по-летнему яркое солнце ощутимо грело и склоняло к дремоте сидящих в зале немолодых уже, в основном, людей.

Елена, наклонив голову, тщательно выводила сложные виньетки в ежедневнике, изображая занятость, и с улыбкой вспоминала своё посещение кабинета заведующего отделом прикладных математических исследований. Это же надо, чтобы природа настолько щедро одарила человека: не только красив, умён, обаятелен, но при этом ещё и так молод. Кстати, нужно будет поинтересоваться, сколько же ему лет-то на самом деле. Она вдруг вспомнила, что этим летом ей исполнилось сорок. По меркам нынешнего времени вроде бы и не так много, но уже, увы, и далеко не тридцать. Балахонцева осторожно достала из сумочки зеркальце и внимательно осмотрела своё отражение. Она видела перед собой давно уже ставшее привычным лицо, на котором годы пока ещё не оставили совершенно никаких следов: гладкая свежая кожа, живой взгляд, пушистые волосы. Ну, совсем молодая девушка, и только выражение глаз могло дать незнакомому собеседнику повод заподозрить, что ей чуточку больше, чем это кажется со стороны.

Елена отодвинула зеркальце чуть дальше, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть себя. «Да, – решила она, спустя какое-то время, – он, конечно же, был прав: я на самом деле самая красивая женщина в этой части вселенной. Та принцесса Троянская и рядом не стояла бы со мной. А если учесть, что я при этом ещё и умна, могу быть весёлой и ласковой, о чём мало кто подозревает, так мне же просто цены нет». Она положила зеркало в сумку и вздохнула: «Господи, какие крамольные мысли, оказывается, могут прийти в голову высокоучёной даме, стоит только ей услышать случайный комплимент в свою сторону от красивого и умного мужика». Так нельзя, завтра на приёме у него она будет строга и целомудренна, как потерявшая всякую надежду монашка. Никаких комплиментов и заигрываний: взрослая и замужняя женщина, у которой двое детей-студентов, не должна ощущать дрожь в коленках, слушая и наблюдая малознакомого ей человека.

В это момент, придя к такому очевидно неискреннему решению, Балахонцева вдруг явственно увидела перед собой синие глаза Ахилла, в которых светилось столь явное восхищение сидящей перед ним женщиной, что она, как и тогда у него в кабинете, вновь ощутила позабытый холодок в глубине живота. Она растерянно потрогала горящие щёки и прошептала: «Боже мой, что же делать? Это же наказание какое-то…».

– Елена Алексеевна, вам плохо? – раздался шепот сбоку.

Она вздрогнула и повернула голову. Это оказался её декан. Он с тревогой смотрел на неё:

– Вам нехорошо? – повторил он свой вопрос.

– Нет-нет, – поспешно ответила Балахонцева, – со мной всё в порядке, Игорь Иванович, не обращайте внимание.

После совета она не стала задерживаться на кафедре, что было крайне необычно для начала учебного года, оставила машину в университетском дворе и пешком пошла в направлении набережной. Был полдень, и улицы заполнили служащие соседних учреждений, спеша использовать обеденный перерыв самым рациональным способом: оторваться ненадолго от дел и заодно перекусить где-нибудь в кафе или пиццерии. Балахонцева свернула на боковую улицу и направилась в сторону парку. Она знала там одно местечко, где не только вкусно готовили, но и можно было вдоволь любоваться открывающимся с холма совершенно очаровательным видом широкой реки, островов и медленно перемещающихся по водной глади белоснежных яхт.

Вдыхая аромат горьковатого кофе, Елена расслабленно наблюдала панораму залитого солнечными лучами города. Со свойственной ей склонностью к анализу, он искала в своём прошлом тот фактор, что мирно спал все эти годы и только сегодня утром вдруг ожил и вывел из состояния равновесия её так хорошо налаженную жизнь. Балахонцевой в молодости всегда было непросто выстраивать свои отношения с сильной частью человечества. Физиология требовала мужского присутствия, а особенности довольно жёсткого характера не позволял его долго выдерживать, если внутренние качества партнёра по сексу не соответствовали установленным Еленой стандартам. Найти же допустимый компромисс оказалось непросто.

Первый её брак, построенный исключительно на эмоциях, свойственных девятнадцатилетним девушкам, сознание которых затуманено избытком гормонов, распался через два года. В результате довольно нервного разрыва к ней вернулась призрачная свобода действий, ограниченная, в известной степени, лишь теми обязанностями, которые накладывает на неопытную маму наличие маленького сына.

Мужчины в её жизни периодически появлялись и уходили, не оставив в душе сколь-нибудь заметного следа. К концу обучения в университете на одной из вечеринок она познакомилась с директором местной телевизионной компании. Он был старше её на одиннадцать лет, тоже разведён, но при этом умён, обаятелен и, судя по деталям, умел найти своё место в быстро меняющемся общественном устройстве. Да, собственно, и как мужчина он не вызывал отрицательных эмоций: был внимателен и ласков в постели, не скуп, вовремя дарил цветы. Елена внимательно наблюдала за ним в течение полугода и в итоге решила, что это тот человек, с которым можно построить совместную жизнь. Без огня, без сумасшествия и дрожи в коленках, как того хотелось бы, но зато надёжно и достаточно комфортно. Так она вышла замуж во второй раз, вскоре родила ещё одного сына и стала воспитывать детей, урывая моменты для занятия любимой математикой.

Шли годы, вначале медленно, а затем всё быстрее и быстрее. И вот ей сорок, она заведует кафедрой и готовится защитить, наконец, свою докторскую диссертацию. Муж разменял шестой десяток, у него собственный телеканал. Он преуспевающий человек со своим специфическим окружением, которое ей было совершенно не интересно. Дети тоже выросли, и сейчас оба были студентами университета. Как-то незаметно каждый начал жить своей собственной жизнью. В полном составе теперь семья собиралась чаще всего по воскресеньям за завтраком, да и то всё реже. У мальчиков появляются и уходят подружки, муж всё свободное время проводит в студии и в участившихся командировках, она же с головой погрузилась в работу над диссертацией. Последний год они с мужем практически перестали заниматься сексом, вначале ссылаясь на занятость и усталость, а потом и вовсе не пытаясь найти сколь-нибудь разумное оправдание наступившему охлаждению в их отношениях.

Иногда, задумываясь, Елена Балахонцева чуть ли не физически ощущала, как сжимается и безвозвратно уходит время. Вокруг уже всё было не так, как двадцать лет назад. На скорую руку пересматривались ценности, менялись моральные установки. Жизнь при этом неотвратимо катилась вперёд, подминая под себя слабых и обречённых людей, подобно грузовику в толпе, внезапно потерявшему управление. Работа в этой ситуации стала для неё тем спасительным камнем, за которым можно было укрыться и жить, словно улитка в панцире, не обращая внимания на идущие перемены в семье и обществе. И вот сегодня утром неожиданно для себя она снова ощутила себя той самой, позабытой уже, двадцатилетней девушкой, неожиданно обнаружившей, что жизнь, оказывается, по-прежнему, может быть осмысленной, цветной и таинственно-интересной.

Балахонцева усмехнулась своим мыслям, поднялась и пошла в университет.

5

Ахилл Бессонов не мог сосредоточиться над очередной задачей, требующей срочного решения. Утренняя встреча не уходила из памяти. Словно наваждение, он постоянно видел перед собой её серые глаза, в глубине которых таилась улыбка, от которой так сладко ныло сердце. Откуда она взялась, эта женщина, и где, черт возьми, была раньше? Он швырнул бесполезный карандаш на стол и подошёл к окну.

С высоты восьмого этажа, на котором располагался его офис, было видно, как на далёкой реке против течения медленно перемещается баржа. Вот её бесшумно обогнал и исчез из поля видимости кажущийся игрушечным на таком расстоянии вертолётик. Справа едва заметно дымили трубы электростанции. Осенний день был в разгаре. Ещё по-летнему яркое солнце стояло в зените. Безоблачное небо казалось таким голубым и безмятежным, словно под его куполом не происходило ничего из ряда вон выходящего, что нарушало бы размеренный ход налаженного существования. Ещё утром Ахилл согласился бы с такой трактовкой происходящих событий, но сейчас он был выбит из состояния привычного равновесия. Это было плохо, это мешало работе, с этим нужно было что-то делать.

Он вернулся к столу и развернул оставленную ему диссертацию. Вскоре чужая логика решения сложной задачи увлекла его, и время неслышно заструилось вокруг, оставляя позади очередную крохотную частицу жизни. К вечеру, когда стих шум голосов в коридоре и уже нужно было покидать офис, он оторвался от чтения, потёр уставшие глаза и потянулся. Да, диссертация, безусловно, удалась. Молодец, Елена Алексеевна, не ожидал столь свободного и изящного полёта мысли от принцессы, просто очаровательная работа. Ради такой не стыдно выступить и в качестве оппонента. Завтра он скажет ей об этом, а сейчас пора домой, там его совсем уже заждалась Анечка. Интересно, как прошли в школе её первые уроки?

Следующий день тянулся невыносимо долго. Ахилл набросал концепцию своего отзыва на диссертацию Балахонцевой, убрал лишние бумаги со стола, полежал на диване, забросив руки под голову. Состояние по-прежнему было нерабочим. Скорее бы она уже пришла, что ли…. Сразу после полудня в кабинет заглянула Милочка:

– Ахилл Дмитриевич. – проговорила она, опустив глаза и сложив руки на животе, – можно мне уйти сегодня пораньше, у меня дела.

– Что ещё за дела? – недовольно спросил Бессонов, не любивший беспричинные уходы сотрудников в рабочее время. Милочка, двадцатилетняя барышня, попавшая в отдел по чьей-то протекции, регулярно находила причины, по которым ей нужно было срочно уйти. Он даже с любопытством пытался прогнозировать причину очередного ухода, но фантазия Милочки не поддавалась мужской логике, предугадать её было невозможно. Так оказалось и в этот раз.

– Женские, – всё так же, не поднимая глаз, прошептала девушка.

– Простите, какие? – не понял он.

– Женские, – повторила Милочка.

Ахилл почувствовал, что краснеет и поспешно ответил:

– Да-да, разумеется, вы можете идти.

– Спасибо, Ахилл Дмитриевич, – радостно отреагировала секретарь и быстро вышла из кабинета. Он не видел, как она в приёмной села на стол и изящным пальчиком набрала номер телефона:

– Привет, Серенький, ты соскучился по мне, котик? – Я тоже соскучилась, очень-очень. Минут через пятнадцать твоя киска будет на месте и сделает тебе такое, что ты улетишь на небеса. Жди меня, котик, целую.

С этими словами она пожила трубку, подкрасила губки перед зеркалом, и, показав язык двери своего начальника, упорхнула прочь, оставив в комнате терпкий запах французских духов.

Ровно в четырнадцать часов в дверь кабинета постучали.

– Войдите, – произнёс Бессонов, чувствуя, как на мгновение остановилось, а затем учащённо забилось его сердце. Дверь отворилась, и на пороге в лёгком бледно-голубом платье появилась она. Елена улыбнулась ему так, что он молча встал из-за стола, подошёл и, глядя в бездонные серые глаза, вдруг привлёк её к себе и обнял, ощущая, как мелко дрожит в его руках упругое тело.

Пришли в себя они спустя час на диване, который впервые ощутил, что такое безумная страсть. Она положила голову ему на грудь, он расслабленно целовал её волосы, любуясь изящным изгибом женского бедра со следами летнего загара. Была пятница, короткий рабочий день, тишина на этаже только подчёркивала их одиночество среди окружающего мира. Вдруг Ахилл осторожно освободил левую руку, оделся и вышел в приёмную. Она слышала, как щёлкнул, проворачиваясь, ключ в замке.

– Мы, что же, были не заперты? – спросила она, поправляя платье.

– Извини, я как-то не подумал, да, и не до того было, – ответил он, целуя ямочки в уголках её губ.

– Ахилл, господи, а если бы кто-нибудь вошёл?

– Надо полагать, это был бы сюрприз.

– Для кого?

– Боюсь, что для всех участников события.

Она отстранилась и посмотрела ему в глаза:

– Ахилл, нам нужны такие сюрпризы? У нас ведь семьи, если не ошибаюсь.

Он отпустил её и подошёл к окну:

– Прости, Лена, – спустя какое-то время произнёс он, – ты не будешь возражать, если я так буду тебя называть?

– Да, ради Бога, Ахилл, мы же взрослые, а теперь уже как бы и не совсем чужие люди.

– Да, ты права, мы уже не совсем чужие люди, хотя я, по сути, практически не знаю тебя. То же можно сказать и о тебе, но, поверь на слово, со мной такое происходит впервые. Никогда ещё женщина не сводила меня с ума вот так, с первого взгляда. Я не знаю, что это, но сейчас хочу только одного: я хочу чтобы это состояние не оставляло меня как можно дольше, даже если весь мир воспротивится этому.

Она подошла и обняла его сзади:

– Ты знаешь, я не спала практически всю ночь. Я с трудом дождалась утра, оделась так, словно шла на первое в своей жизни свидание, а когда пришло время, то, как глупая девчонка бежала сюда без единой мысли в голове. Ты тоже поверь, со мной такое происходит впервые, и я не готова сказать себе, хорошо это или плохо.

– Да, и я не готов… Но давай предположим, что судьба даёт нам редкий шанс испытать то, о чём многие мечтают всю свою жизнь. Я не стану говорить тебе сейчас красивые слова, моя принцесса, просто, мне кажется, что не нужно спешить с выводами. Они придут в своё время, а жизнь сама расставит точки в положенных местах.

– Да, ты, наверное, прав… Не стоит спешить с выводами, тем более, что их пока ещё и строить-то не на чем.

– А вот тут я с тобой не могу согласиться. Я уже сейчас точно знаю, что мы созданы друг для друга. Не спрашивай, откуда это знание, и не перечь, пожалуйста, мужчине. Пусть это будет та самая интуиция, подсознательная работа мозга, которую невозможно объяснить в детерминированных категориях, но, которая практически всегда безошибочна. Ты понимаешь, о чём я?

Она засмеялась:

– Ахилл, у меня такое впечатление, что ты уже начал комментировать мою диссертацию. Прошу тебя, не нужно, лучше просто поцелуй меня вот здесь и здесь.

Он молча повиновался, чувствуя, как снова начинает бурлить кровь в венах и учащается сердцебиение. Боже, как пахла её кожа, волосы, какими тёплыми были руки и губы. Время в очередной раз вздрогнуло и остановилось.

6

Так началась эта сказка, продолжение которой им предстояло писать ещё долго. Они встречались, используя для этого каждую свободную минуту. Чаще всего это происходило у него в кабинете или в других городах на конференциях, симпозиумах. Такие встречи воспринимались ими всякий раз, как очередной подарок судьбы, к которому нужно было готовиться, волноваться, оставлять на потом любые дела, какой бы степени важности они не были. В эти дни ничто не могло стать препятствием на их пути. Исключение составляли разве что дети. Анечка могла позволить себе иметь маленькие девичьи проблемы, её взрослые сыновья со временем находили всё более серьёзные причины для того, чтобы привлечь внимание матери. По молчаливой договорённости при встречах тема жён, мужей и почему-то их общего будущего не поднималась.

Елена успешно защитила диссертацию, и ей вскоре предложили должность проректора университета. Она подумала, взвесила свои амбиции и согласилась. Ахилл к этому времени в своём закрытом институте тоже стал заместителем директора по науке. У него теперь был новый кабинет с более высоким уровнем комфорта, в приёмной которого находилась всё та же Милочка, выглядевшая так, словно только что сошла с обложки глянцевого мужского журнала. Бессонов, сам того не замечая, привык к своей взбалмошной секретарше, у которой постоянно были проблемы с рабочим временем, и не захотел с ней расставаться. Милочка же из всех посетителей всегда выделяла удивительно красивую женщину, которая ближе к концу рабочего дня нередко посещала её шефа по делам, надо полагать, исключительной важности. Женский инстинкт невозможно обмануть, и Милочка даже близким подругам никогда не рассказывала об этих посещениях, оберегая покой и безопасность своего шефа и его подруги.

Время меж тем неумолимо бежало вперёд. Их должности предполагали огромное количество организационных мероприятий, которые постепенно вытесняли уютный и такой понятный мир научного поиска, формируя из них изо дня в день чиновников высокого ранга. Оглядываться назад уже не имело смысла, смотреть же вперёд было попросту некогда. Оставалось только спрессованное сегодня, и они вдвоём среди этого распланированного с утра до вечера жёсткого расписания. Собственно, может как раз по этой причине их встречи на фоне жизненного пресса были такими желанными и яркими.

Перед очередным расставанием он обычно усаживал её к себе на колени и, обняв, молча целовал закрытые глаза, горячие губы, шею, наслаждаясь запахом любимой женщины. Она при этом ощущала, как тает напряжённость рабочего дня, как мелким и ненужным на фоне происходящего кажется всё, что происходит в окружающем мире, в том числе и большая часть ушедших и будущих дел.

– Боже мой, – сказала она как-то в такие минуты, – Ахилл, ты чувствуешь, как неумолимо бежит куда-то вперёд наше время. Я старше тебя на целых десять лет. Боюсь, что я скоро состарюсь, и ты забудешь меня, свою принцессу.

– О чём ты говоришь, – не прерывая поцелуев, ответил он ей тогда, – запомни, над тобой время не властно. В этой жизни ты у меня единственная женщина, и я очень надеюсь, что и там, за гранью, мы тоже будем вместе. Впрочем, почему «надеюсь», я точно знаю, что мы с тобой будем жить вечно, как те легендарные Ахилл и Елена.

– Прости, но ты, наверное, забыл, что Ахилл погиб от стрелы, попавшей ему, если не ошибаюсь, в пятку.

Он улыбнулся, глядя в её серые бездонные глаза:

– Нет, дорогая, существует как бы продолжение этой истории, в соответствии с которым мать забрала Ахилла с погребального костра и перенесла его на остров Левка, что в Чёрном море. А вместе с ним и Елену, которая стала его женой. Боги даровали им бессмертие. Там, на острове, был сооружён храм в честь героя. Говорят, что развалины храма существуют и поныне, а сам остров носит имя Змеиный. Это недалеко от устья Дуная. По другой легенде Ахилл и Елена судят души умерших в подземном царстве, вход в который находится где-то на северном побережье Понта Эвксинского, так древние греки называли Чёрное море.

– Господи, откуда ты всё это знаешь?

– Дорогая, ты забыла о необычном увлечении моих родителей, царство им небесное. По-моему, больше них никто не знал о событиях того времени. Кстати, перед смертью отец, который ненадолго пережил маму, рассказывал мне о том, что я не напрасно ношу это имя, и что придёт время, когда мне доведётся встретить своего легендарного тёзку. Правда, это было за несколько часов до его смерти, и, мне кажется, это мог быть предсмертный бред человека, вся жизнь которого, как я понял, была посвящена одной навязчивой идее: доказать, что бессмертные боги жили и по-прежнему живут на земле, и это вовсе не выдумка досужих писателей.

Такие вот дела, принцесса. Так что не бойся старости, у нас её не будет.

Она вздохнула и спрятала лицо у него на груди:

– Как скажешь, герой.

7

Их дети выросли и разлетелись по разным странам. Сыновья Елены оказались в Канаде, где организовали процветающую компанию, занимающуюся разработкой компьютерных программ для медицинских целей. Его дочь вышла замуж за крупного банковского служащего, познакомившись с ним через интернет, и теперь жила в Лондоне. У них появились внуки, которые уже плохо говорили по русски.

Муж Елены за последние три года перенёс два инфаркта, продал принадлежащий ему телеканал и под надзором жены вёл тихую жизнь рантье, с тревогой ожидая каждый раз наступления ночи. Алла была по-прежнему энергична, под её руководством расширялось и процветало, несмотря на отсутствие ушедших из жизни родителей, семейное предприятие. Она давно уже привыкла к фактическому отсутствию мужа, погружённого в работу и свой внутренний мир, куда вход для неё был наглухо закрыт непроницаемой дверью. Да, впрочем, и её собственная жизнь тоже протекала вне дома. Не понимая, чем вызвана отчуждённость мужа, она долго не знала как себя вести, пока однажды не встретила своего одноклассника, к которому когда-то очень давно испытывала нежные чувства. Они начали якобы случайно встречаться, и сейчас Алла уже не представляла своей жизни без этого человека.

К этому времени Бессонов всё ещё значился одним из самых молодых академиков и уже много лет успешно руководил всё тем же институтом, а в роскошной приёмной всё та же нестареющая Милочка охраняла покой своего шефа. Елена Балахонцева была единственной женщиной среди ректорского корпуса городских университетов. Её ценили, как специалиста, и уважали, как жёсткого, но справедливого руководителя одного из старейших вузов города. Но что бы ни происходило в их учреждениях, какой бы сложности проблемы им ни приходилось решать, они два раза в неделю обязательно находили возможность встретиться и оттаять друг возле друга. «Мы будем жить вечно. Ты помнишь об этом?», – всегда, прощаясь, говорил он ей. «Как скажешь, мой герой», – неизменно отвечала она ему со своей улыбкой, таящейся в глубине нестареющих глаз.

Прошло ещё довольно много времени. Сменились поколения, всё теплее и теплее становился климат, незримо балансировал в состоянии хрупкого равновесия окружающий мир. Вооружались сверхдержавы, в демократическом экстазе покорно возводила себе эшафот Европа, бушевал, готовясь к джихаду, мусульманский мир. На тёмном фоне происходящих событий несостоявшийся апокалипсис, обещанный индейцами майя, казался, чуть ли не единственным светлым пятном.

Она оставила работу, когда ей исполнилось семьдесят пять. Её муж ушёл из жизни одной ночью, когда на улице бушевала последняя в преддверии зимы гроза. В большой квартире, где когда-то жила её семья, Елена теперь находилась одна. Ахилл продолжал руководить институтом, но каждый вечер после работы он непременно заезжал к ней, чтобы час-другой побыть возле своей принцессы. Есть люди, к возрасту которых неприменимо слово «старость». Они оба принадлежали к этой категории: высокие, статные, нестареющие мужчина и женщина с живыми движениями и мыслями.

Однажды в начале августа он приехал и с удивлением рассказал ей, что его жена ушла к своему другу, оставив ему подробную записку о том, где лежат те или иные вещи. Обещала приехать, чтобы объясниться и в очередной раз узаконить их отношения. Ахилл и Елена, наконец, были свободны от каких-либо обязательств по отношению к близким людям. Прислушиваясь к ощущениям, они не находили в себе особой радости по этому поводу: время, как ни хотелось это признавать, уходило всё быстрее, словно вода сквозь пальцы.

Они по-прежнему жили порознь, причём, это было решение Ахилла.

– Потерпи немного, моя принцесса, – сказал он ей однажды, – я же обещал тебе бессмертие, и ты его получишь.

– Ахилл, – ответила она ему на это, – не нужно, мы ведь уже не дети. Оставим сказки нашим внукам.

– Не спорь с мужчиной, женщина, – остановил он её жестом, – я внимательно прочитал все записи, которые оставил мне отец. Ты знаешь, там оказалось кое-что необычное. Я не стану рассказывать тебе о том, что мне удалось прочесть, пока не проверю некоторые детали. Оставь у себя эту папку. Я завтра уеду, и буду отсутствовать несколько дней. Не пугайся, ничего со мной не случится. По крайней мере, так мне кажется. В любом случае, даже если что-то пойдёт так, как я планирую, ты получишь от меня сообщение. Тогда прочитай то, что находится в папке, и ты поймёшь, как тебе действовать дальше.

– Ахилл, – встревожено посмотрела она на него, – послушай, может уже не стоит пускаться в рискованные предприятия в нашем-то возрасте?

– Стоит, поверь мне, принцесса, эта овчинка стоит выделки. И не беспокойся, ты же знаешь, герои бессмертны.

Она вздохнула:

– Делай, как знаешь. Ты упрям, но я никогда не могла упрекнуть тебя в легкомыслии. Подойди, я поцелую тебя, герой.

Он ушёл, оставив после себя лёгкую атмосферу нарастающего беспокойства. Прошло три дня, и на её телефон, наконец, поступило сообщение. Судя по всему, это были координаты. Она внесла цифры в навигатор и внимательно стала смотреть на пульсирующую красную точку, от которой равномерно расходились концентрические окружности. Она располагалась на берегу моря. Текст в сообщении отсутствовал, и это не было похоже на Ахилла. Его телефон упорно молчал.

В папке, которую он ей оставил, находилась вырезка из газеты трёхлетней давности. В ней говорилось о том, как в небольшом рыбацком посёлке с названием Аментеполис в местных катакомбах исчез один из отдыхающих. После месяца безрезультатного поиска как-то под вечер было принято решение прекратить работы. И той же ночью пропавший неожиданно объявился в посёлке. Он утверждал, что отсутствовал не более двух суток. Выглядел человек прекрасно, но вспомнить, где находится выход из подземелья, так и не смог. Журналист в конце статьи высказал несколько предположений по поводу случившегося, самой фантастической при этом была мысль о наличии в катакомбах своеобразной пространственно-временной петли.

Координаты, которые передал ей Ахилл, находились рядом с посёлком, который упоминался в газетной вырезке. Встревоженная, рано утром она собрала в сумку необходимые вещи, вывела из гаража лендкрузер и поехала на юг, туда, где находился её герой.

8

Посёлок у моря выглядел патриархально и скучно. Несколько рядов небольших однотипных домов, сложенных из местного ракушечника, какое-то заведение санаторного типа на окраине, да высокий холм неподалёку. У пустого причала покачивались на лёгкой волне рыбацкие судёнышки. И лишь водная гладь, уходящая вдаль до горизонта, была живой, она искрилась в лучах клонящегося к закату солнца. В воздухе неповторимо пахло морем.

Балахонцева остановила джип у местного заведения, на котором красовалась вывеска «Кафе». Потирая ноющую поясницу, он потянулась, пытаясь разогнать по телу кровь, и вошла внутрь. В глубине помещения в неярком свете ламп была видна барная стойка. Над ней мерцал телевизор, шла трансляция футбольного матча. За ближайшим столом сидели трое мужчин и напряжённо наблюдали за ходом игры. Она решительно подошла к ним и поздоровалась. Те оторвались от своего занятия и уставились на стоящую передними женщину. Длительная власть откладывает особенный отпечаток на внешность человека и создаёт вокруг него некую харизматическую ауру. Обычно при первом разговоре с такими людьми не возникает желание пошутить или обойтись как-то непочтительно. Мужчины ответили на приветствие, а один из них поднялся и спросил, не может ли он чем-то помочь ей.

– Да, – ответила она, – вы можете мне помочь. Два-три дня назад в ваш посёлок приехал один человек, примерно, моих лет. Высокий, чуть седеющий и хорошо выглядящий мужчина. Меня интересует, где он мог остановиться.

– Он приехал на черном «Туареге»?

– Да, скорее всего, на нём.

– Тогда вам нужно проехать к дому бабы Вари. Это прямо по улице, затем свернёте направо вдоль берега и увидите небольшой эллинг. Баба Варя живёт рядом: дом под зелёной черепицей.

Всё оказалось в точности таким, как рассказывал мужчина в кафе: небольшой эллинг у причала и метрах в двухстах от него дом с зелёной черепичной крышей. Рядом, у дома поменьше, под навесом стоял знакомый «Туарег» Ахилла. Балахонцева остановила лендкрузер у ворот. На шум двигателя из дома вышла хозяйка. Это была женщина лет пятидесяти, а может и того меньше. Она вряд ли могла быть бабой Варей, о которой упоминал мужчина в кафе. Елена спросила её:

– Здравствуйте, простите, не подскажете, где я могу найти бабу Варю?

Женщина на крыльце улыбнулась:

– Здравствуйте, это я и есть, баба Варя.

Балахонцева удивлённо подняла брови:

– Вы? Не может быть, вы для этого слишком молоды.

Хозяйка дома с той же улыбкой подошла к ней:

– А вы, часом, не та ли Елена, что ищет своего Ахилла?

– Да, – ответила она, настораживаясь, – это я, но, почему, собственно, вы так решили?

– Да, очень просто. Ахилл Дмитриевич перед тем, как уйти, предупредил меня, что вы будете его искать. Вы поставьте вашу машину во дворе и проходите в дом. Нам будет о чём поговорить.

Хозяйка показала ей комнату, где она могла остановиться и отдохнуть. Дом носил следы недавнего ремонта, в нём были все необходимые удобства. Глядя на то, как Елена время от времени потирает поясницу, баба Варя, так она называла про себя хозяйку, сочувственно спросила:

– Что, спина болит?

– Да, есть немного, годы, знаете ли, не проходят бесследно.

– И сколько же вам лет, если не секрет?

– Да, какой там секрет, мне недавно исполнилось семьдесят пять.

– О, немало, хотя я старше вас ровно на десять лет.

Балахонцева недоверчиво посмотрела в её сторону. Перед ней, по-прежнему, была женщина, которой с натяжкой можно было дать не более пятидесяти. Она заметила её реакцию и улыбнулась:

– Хотите, паспорт покажу?

– Да, нет, что вы, я, конечно же, верю вам, хотя если честно, то выглядите вы вдвое моложе. Как это вам удаётся?

– Я расскажу вам одну историю, но только после обеда. Идёмте, я сейчас накрою стол на веранде. Только перед тем выпейте несколько глотков вот этой воды, а остатками разотрите поясницу.

С этими словами она протянула ей небольшой стеклянный флакон, на дне которого виднелась слабо мерцающая жидкость.

– Здесь немного, но это всё, что у меня сохранилось.

– Что это? – недоуменно посмотрела на свет флакон Балахонцева, – вы уверены, что это можно пить?

– Я же пила, и, как видите, жива и здорова. Пейте, не бойтесь. У меня тоже болела спина, но после этой воды всё прошло, правда, тогда её было побольше, но я думаю, что и такое количество поможет. В конце концов, хуже не будет, это точно.

Балахонцева отвернула крышку, осторожно понюхала жидкость. Та ничем не пахла, и если бы не странное голубоватое свечение, то она вполне могла оказаться обычной водой. Елена осторожно сделала три больших глотка, а оставшимся количеством растёрла поясницу.

– Ну, вот и славно, идёмте на веранду, Елена Алексеевна.

– Прошу вас, называйте меня просто Еленой.

– Хорошо, но и вы тоже зовите меня Варей, мне будет приятно.

За обедом хозяйка дома рассказала Балахонцевой совершенно фантастическую историю. Она никогда не поверила бы, что такое возможно, если бы перед ней с чашкой чая в руке не сидела живая свидетельница тех событий.

9

Три года назад, вот так же в августе, неожиданно исчез её постоялец. Он жил в соседнем доме, в том самом, где несколько дней назад остановился Ахилл Дмитриевич. Андрей, так звали того человека, ушёл в катакомбы на поиски сокровищ, спрятанных в подземелье белогвардейскими офицерами почти сто лет назад, так, по крайней мере, утверждали местные предания. Ушёл он туда не один, а вместе с мужем Анны, молодой женщины из посёлка, которая очень приглянулась этому городскому человеку. Да, что скрывать, и Анна как-то сразу потянулась к нему. Бывает такое в жизни, когда встречаются два человека, чья судьба определена не нами, а там, наверху.

Так вот, ушли-то они вдвоём, а вернулся Василий, муж Анны, один. Сказал, что нашли они там под землёй старый склад боеприпасов, сохранившийся со времён войны, и будто бы Андрей неосторожно повёл себя, склад взорвался, а сам он погиб под завалом. Сразу начались поиски. Завал разобрали, но никого под ним не оказалось: сразу за обрушившейся кровлей был тупик. Стало ясно, что Василий врёт, а Андрей жив и бродит где-то по штольням в поисках выхода. Весь посёлок искал Андрея, Анна почернела вся за это время, но никаких следов его найти так и не удалось. Человек, казалось, растворился в путанице мрачных подземных переходов.

Спустя месяц, когда стало ясно, что в живых его уже нет, поиски решено было прекратить. В тот же день исчезла Анна. Она оставила сыну записку, в которой писала, что на ней висит родовое проклятие за грехи далёких предков. Просила не искать её, поскольку она приняла твёрдое решение уйти в монастырь и там до конца жизни просить у Бога прощения за то, чего никогда не совершала.

А ровно через сутки ночью в двери этого дома постучал Андрей. Он рассказал о том, как оставил его под землёй Василий, как долго пришлось ему бродить по запутанным выработкам, как он нашёл источник со странной светящейся водой, которая помогла ему выжить. Ею он наполнил флягу и вынес на поверхность. Вышел Андрей глубокой ночью где-то в степи, и этот выход впоследствии он так и не смог отыскать. Много чёрных дыр таится в степи, и трудно найти среди них ту, что нужна. Андрей был уверен, что пробыл в катакомбах не более двух суток, хотя с момента его исчезновения прошёл месяц. Никто так и не смог объяснить, как такое могло произойти. Непонятно было также, почему после этого приключения он стал выглядеть так, словно сбросил, по меньшей мере, десяток лет. Об этом даже в нашей областной газете писали.

Андрей перед отъездом заставил меня выпить той воды, что вынес с собой из подземелья, и даже велел умыться ею. Он уехал домой, дав мне слово непременно отыскать Анну. Две недели спустя я заметила, что чувствую себя совершенно здоровым человеком, а в зеркале на меня смотрела довольно молодая женщина, а не старуха, которой перевалило за восемьдесят лет.

Прошло почти два месяца со дня его отъезда. Я уже решила, что не судьба им быть вместе, но однажды Андрей позвонил мне и сказал, что нашёл Анну в одном из старых монастырей и едет за ней. Я стала ждать известий от него, но дождалась только Анну. Она приехала одна и рассказала мне, что Андрей ночью выехал в монастырь и исчез в дороге. Несмотря на обширные поиски, так и не удалось найти ни его следов, ни следов машины. Человек в очередной раз пропал, бесследно сгинул в вековых лесах, окружающих монастырь.

Но Анна почему-то твёрдо знала, что Андрей жив, и они с сыном продолжали поиски. Она вернулась на работу в наш санаторий, решив, что помогая безнадёжно больным детям, она скорее искупит грехи своих предков, чем молясь в монастыре. Так прошло немало месяцев, и вот однажды Анна пришла ко мне рано утром со светящимися от счастья глазами. Вчера поздно ночью она, повинуясь непонятному желанию, набрала его номер на той самой трубке, на которую ей звонил Андрей перед своим исчезновением, и неожиданно ей ответили. Странный мужской голос на греческом языке велел ей ждать и надеяться. Здесь на побережье испокон веков живёт много греков, и местные жители понимают их язык.

Я выслушала её и решила, что быть такого не может, что это всего лишь результат самовнушения отчаявшейся женщины. Мы долго говорили с ней тогда, после работы она снова пришла ко мне и осталась ночевать. Это была жуткая ночь, я не припомню такой за всю свою жизнь: Небо сплошь укрыли невесть откуда взявшиеся мрачные, низко висящие над землёй, облака. Между ними бесшумно мерцали красноватые сполохи, а над вершиной холма, что высится неподалёку от посёлка, светились странные огни. Вытянутые вверх, словно пламя свечи, они медленно вращались по часовой стрелке. Барометр, казалось, сошёл с ума и показывал такое падение давления, что все в посёлке ожидали начала шторма невероятной силы. Но к утру всё стихло, тучи рассеялись, и когда я вышла во двор, то первое, что увидела, был стоящий под навесом автомобиль. На переднем его сидении крепко спал Андрей.

Я осторожно подошла к машине, не веря своим глазам, и открыла дверь. Это точно был Андрей. Я попыталась разбудить его, но мне не удалось это сделать. Он слабо застонал, повернулся набок и продолжал спать. Я позвала Анну, она прибежала и, увидев Андрея, бросилась к нему. Только к полудню он открыл глаза и долго не мог понять, где находится. Вначале он узнал Анну, а уже потом меня. Он так и не вспомнил, где был всё это время и как оказался в моём дворе. А может, не захотел вспомнить, кто знает…. Уж больно странное выражение иногда я ловила в его глазах, когда он, задумавшись, смотрел в степь, в сторону кургана.

Через неделю Андрей пришёл в себя, созвонился со своим начальством и родственниками, забрал Анну и уехал к себе домой. Вернулись они в посёлок только через год. И не просто вернулись, а приплыли на большой яхте, которая так и называлась «Анна», только не на нашем языке. Жили они теперь за границей, на одном из греческих островов. Андрей перевёл много денег на счёт нашего детского санатория, построил этот эллинг, отремонтировал мои дома, что я ему давно уже отписала в завещании, и даже дороги в посёлке. Перед отъездом он ушёл в степь, но вернулся довольно быстро. Где он был, и что там делал, я не знаю. С тех пор они с Анной раз-другой в год приезжают сюда, и каждый раз перед отъездом он уходит один в степь. Последний раз они были в начале нынешнего лета, предлагали уехать с ними, но я не захотела: рано ещё покидать родные места.

А четыре дня назад появился в нашем посёлке Ахилл Дмитриевич. Чудное имя у твоего мужика, Елена, но сам он, ничего сказать не могу, представительный человек. Чем-то на Андрея похож, только тот помоложе его будет. Он сразу приехал ко мне, видно наши его направили, расспрашивал о местах здешних, об Андрее, всё интересовался его историей. Жил эти дни Ахилл Дмитриевич в том маленьком доме, что стоит во дворе. Каждый день он с утра пропадал в степи, возвращался уже под вечер. Мы с ним ужинали на этой веранде, и я видела, что он глаз не спускает вон с того кургана, что виден отсюда. А вчера утром он, уходя, как обычно, в степь, предупредил меня, что может задержаться, чтоб я не тревожилась, а если его будет искать принцесса – так он сказал, которую зовут Елена, то пусть она вначале посмотрит ежедневник, что лежит в его кейсе на столе.

Чудные дела происходят на белом свете, Еленочка, такие, что и не сразу в них поверишь. Вы, кстати, как себя чувствуете? Спина не болит?

Елена недоверчиво ощупала поясницу:

– Да, нет, вроде не болит. Думаете, это та самая жидкость так подействовала?

– Думаю, что она, не чай же, что мы с вами пили. Вы когда хотите взглянуть на комнату, где жил Ахилл Дмитриевич? Сейчас или, может, утром?

– Да, нет, давайте уж я посмотрю сейчас, если вам не трудно, иначе я уснуть не смогу.

– Хорошо, – поднялась хозяйка из-за стола, – идёмте, со стола я позже уберу.

10

Комната Ахилла была небольшой. Аккуратно разложенные вещи, ноутбук на столе и рядом с ним – ежедневник. Всё в его стиле: каждая вещь должна иметь своё место. Елена взяла ежедневник, решив, что она прочитает нужную запись у себя перед сном. Она окинула взглядом помещение, вздохнула и вышла. Хозяйка ждала её во дворе. Увидев Елену, она спросила:

– Вы, наверное, устали с дороги, может, приляжете?

– Да, уже вечереет, дорога была длинная, пожалуй, я отдохну. Чувствую, что завтра меня ждёт нелёгкий день.

– Будете искать его?

– Ещё не могу сказать, вот почитаю записи и утром решу, как быть дальше. Кто знает, может и ваша помощь понадобится.

На чистых последних страницах Ахилл оставил ей сообщение.

«Здравствуй, принцесса, – писал он, – зная тебя, я уверен, что ты уже читаешь эти строки. Не стану растекаться мыслью по древу и сразу приступаю к изложению сути. Я надеюсь, ты не забыла моё обещание сделать тебя бессмертной. Мы никогда не умрём, говорил я тебе вначале как бы в шутку, но постепенно эта мысль стала овладевать мною всё сильнее и сильнее, пока не приобрела характер навязчивой идеи. Последние годы я ложился и просыпался с ней. Дело в том, что ещё как-то в молодости я попытался определить вероятность того, что в результате эволюции природа путём случайного перебора вариантов, отбрасывая каждый раз нежизнеспособный в данных условиях экземпляр, последовательно создала живое вещество, затем разум, а вместе с ним и сознание.

Первое решение дало результат, по сути, не отличающийся от нуля. Тогда я стал усложнять задачу, пытаясь максимально точно создать модель эволюционного процесса. Я не стану вдаваться в подробности моего научного поиска, как нибудь, я ознакомлю тебя с ним, скажу только, что, в конце концов, истратив бездну времени, мне удалось получить приемлемое решение. В условиях сжатого в сотни тысяч раз времени модель на экране монитора усложнялась, увеличивалась в размерах, принимала причудливые формы в условиях изменяющихся внешних воздействий, то есть эволюционировала, жила.

Закон, в соответствии с которым происходили эти превращения был до предела прост: минимум затрат энергии на совершение любых действий, приводящих к выживанию модели на данном временном отрезке при изменяющихся условиях среды обитания. Термины «выживание» и «среда обитания», как ты понимаешь, я применяю условно. В компьютерной программе их заменяли наборы символов. Наблюдая за тем, что происходит в созданном мною цифровом мире, я пришёл к выводу, что в результате естественного отбора человек, как вид, не мог появиться в принципе. Да что там человек, вероятность появления единичной клетки живого вещества была равной практически нулю. И это при том, что создавая свою компьютерную эволюцию, я изначально выступал, как её Творец, то есть всё же не был достаточно объективен в ходе эксперимента. Понимаешь, я желал, чтобы в процессе компьютерной имитации появилось разумное существо. Но, увы, всё было тщетно.

Ты не поверишь, но я не одно десятилетие потратил на совершенствование созданной мною искусственной модели эволюции. Это была моя тайна, в которой я не признавался даже тебе, ты уж прости меня, дорогая моя принцесса. Мы непременно увидимся, и я смогу найти способ оправдаться перед тобой.

Тогда я ввёл в качестве одного из внешних условий для моей в высшей степени стохастической модели некоторое внешнее воздействие детерминированного характера, предполагающее выполнение ею разумных действий в той или иной ситуации. Как ты догадываешься, ввести в модель наличие разумных действий можно было только вручную даже при условии, что последний суперкомпьютер уже работал по принципу использования нейронных сетей, а для совершенствования модели я применял самые современные достижения в области теории вероятностей. Так вот, после такого воздействия практически прекратившая ранее своё развитие модель вдруг стала невероятно быстро прогрессировать.

И тогда я стал размышлять. Допустим, сказал я себе, что теория эволюции неверна в принципе. Но, допустим также и то, что та неуловимо малая доля вероятности, вытекающая из эксперимента, всё же реализовалась, и человек, как вид, мог появиться на земле. При этом его физическое совершенствование в условиях изменяющихся внешних условий неизбежно возрастало бы со временем по экспоненте, достигло нашего уровня, а затем как-бы приостановилось. То есть, на этом этапе человек уже представлял собой достаточно сильное существо, способное выжить, и дальнейшее совершенствование ему попросту не требовалось. Но самое интересное было то, что для этого ему вовсе не обязательно было становиться разумным, осознавать своё существование.

Вот тогда-то я и подумал, что подобное вмешательство в процесс создания нашего мира, в том числе и человека, могло быть только со стороны Создателя, обладающего невероятными технологическими возможностями и такой продолжительностью жизни, которая позволяла ему увидеть результаты своего воздействия. Иначе просто не могло быть. Зачем Он это сделал, в чём состояла необходимость создания разумного существа на земле, понять невозможно, поскольку логика наша, человеческая, и Его должны существенно отличаться.

А раз так, подумал я, значит, мифы о бессмертных богах, какими могли быть, например, представители высокоразвитой цивилизации, существовавшей до Потопа и по непонятной нам причине уничтоженной Создателем, могли быть вовсе и не выдумкой, а давно забытой реальностью. И тут я вспомнил о том, что пытался сказать мне незадолго до своей смерти мой отец. Он-то как раз и говорил о том, что ему удалось найти доказательства того, что бессмертные боги не только жили когда-то среди людей, но живут и поныне. Тогда я принял его слова за бред умирающего человека, но, похоже, был не прав.

Я поднял его записи – они, слава Богу, сохранились – и выяснил удивительную вещь. Оказывается, мои родители не просто увлекались историей Древней Греции. Возможно, когда-то в молодости это и было некое неосознанное стремление постичь красочный мир древних богов и героев, но со временем оно переросло в понимание того, что изучаемые ими мифы, всё чаще подтверждаемые археологическими находками, это преломлённые в сознании рассказчиков реальные действия, происходящие в седой древности. Они не стали распыляться на изучение всех событий, происходящих тогда, а сосредоточились на Троянской войне. Особенно их интересовала судьба Ахилла и Елены, самых ярких, по сути, участников тех событий. Теперь-то я понимаю, что имя своё получил не просто из-за любви родителей к истории. Всё было гораздо сложнее.

Они собирали абсолютно все сведения, какие только можно было найти в исторической литературе и не только в ней. Это были мифы различных народов, соприкасавшихся в своём развитии с греками, литературные произведения, легенды и сказки, фольклор. Всё это тщательно наносилось на карту. И постепенно векторы, отражающие ход событий, стали указывать на наличие некоторого центра, к которому устремлялись люди, герои, боги. Он, судя по всему, находился где-то в северном Причерноморье. Я все данные с отцовской карты перенёс в компьютер и обработал их, пользуясь специальной программой. Область, в пределах которой находилось нечто древнее, сохранившееся с тех героических времён, сузилась до круга с диаметром в несколько десятков километров. В этих местах, как я выяснил, с древних времён существовали греческие поселения, в которых чрезвычайно популярен был культ Ахилла.

Слава Богу, мы живём сейчас в эпоху Интернета. Я задал соответствующий поиск, и вскоре машина предложила моему вниманию ряд необычных событий, связанных с интересующими меня местами. Среди них моё внимание привлекло трёхгодичной давности сообщение в одной из местных газет, в котором сообщалось о том, как некий человек, отдыхающий на побережье в небольшом посёлке с необычным названием Аментеполис, исчез в каменоломнях, огромное количество которых имеется в тех окрестностях. Через месяц после его исчезновения поиски решено было прекратить, когда он вдруг объявился, утверждая, что отсутствовал всего лишь два дня. Никто так и не понял, как такое возможно, и лишь один из молодых журналистов, как бы в шутку, предположил наличие под землёй пространственно-временной петли.

Интересно, что этот Аментеполис находился практически в центре круга, очерченного компьютером в результате заданного поиска. Кстати, если перевести дословно его название, то это город Аментес – покровительницы подземного царства в египетском пантеоне богов. Древние греки многое почерпнули из более старой культуры, возникшей на берегах Нила. Её истоки, возможно, тянутся ещё из допотопного периода, того самого, когда на земле жили бессмертные боги, отголоски о которых дошли до нас в мифах и легендах.

Я приехал сюда в Аментеполис, нашёл бабу Варю, у которой останавливался тогда человек, неожиданно исчезнувший из нашего времени и так же удивительно в нём появившийся, и занялся поиском входа, ведущего к артефакту, спрятанному тысячи лет назад глубоко под землёй в местных катакомбах. Ты, наверное, уже знаешь о продолжении этой истории от хозяйки дома под зелёной черепичной крышей. Кстати, обрати внимание на то, как молодо она выглядит в свои годы. С её помощью я нашёл вход в подземный мир, где исчез её Андрей. Думаю, что сейчас это более важно, чем найти оттуда выход.

Сегодня я ухожу. Я взял минимум высококалорийных продуктов, воду, батарейки к фонарю. Мой путь к тому, чьё имя я ношу, будет помечен стрелками, нанесёнными на стену красным маркером справа по ходу движения. Ты легко найдёшь их. Координаты входа я тебе передал, и навигатор приведёт тебя к нему. Ничего не бойся, моя принцесса, я жду тебя у порога нашего бессмертия. Целую, Ахилл».

11

Елена отложила ноутбук в сторону и задумалась. То, о чём она прочитала, было в высшей степени необычным. Она хорошо знала Ахилла, как серьёзного ученого и человека, мало подверженного эмоциям и, тем более, фантазиям. Он был в состоянии из вороха разнородной информации выделить жемчужное зерно и правильно им воспользоваться. Да, и то, что ей рассказала баба Варя было чрезвычайно интересным, хотя и не укладывалось в рамки привычной логики рассуждений. К утру предстояло решить, как ей действовать дальше. Собственно, выбора, как такового, не было. У неё, так же, как и у Ахилла, уже нет обязательств перед детьми, благополучно живущими в другой стране. Впереди её ожидает не лучший период времени, именуемый старостью. Даже если она и не вернётся оттуда, куда её приглашает на прогулку Ахилл, то это особенно никого не огорчит, а рядом с ним она готова где угодно провести свои последние минуты. Им будет о чём поговорить и что вспомнить на пороге вечности. Да, завтра она отправится туда, где на навигаторе призывно пульсирует красная точка.

Баба Варя накрыла завтрак на веранде. День обещал быть солнечным, на голубом небе не было ни единого облачка. Морская гладь уходила к горизонту, сливаясь с небом, и только редкие голоса чаек нарушали тишину, нависшую над посёлком. Высокий курган на окраине, словно часовой, настороженно наблюдал за происходящим. Елена задумчиво смотрела на него и странным образом чувствовала, что он должен быть причастен к событиям, всколыхнувшим жизнь в этом Богом забытом посёлке, к тому, что будет дальше с ней и Ахиллом.

– Пойдёте в степь? – негромко спросила её хозяйка, наливая чай.

– Да, пойду. Попрошу только вас купить для меня кое-что и пойду. Ахилл, наверное, уже заждался.

– Вы знаете, куда нужно идти?

– Знаю, он обо всём написал. Я поставлю машину под навес рядом с его «Туарегом». Вещи пусть остаются в комнате. Я почему-то уверена, что мы вернёмся вместе, не знаю только, когда это случится. Вы же сами говорили, что Андрей постучал к вам в дверь через месяц, хотя был уверен, что отсутствовал два дня. Так что, не спешите объявлять о нашем исчезновении.

– Как ваша спина?

– Вы знаете, это удивительно, но сегодня утром я впервые за последние годы проснулась не от боли в пояснице, а просто потому, что выспалась. Жаль, что у вас не осталось больше этой жидкости. Скажите, Ахиллу вы тоже её давали?

– Да, – призналась баба Варя, – он тоже выпил несколько глотков, говорил на следующий день, что чувствует себя двадцатилетним.

– Ну, девочкой я себя пока не ощущаю, – усмехнулась Елена, – но самочувствие действительно хорошее. Я заметила утром перед зеркалом, что и выгляжу лучше, чем обычно, и колени не хрустят.

Она поднялась из-за стола:

– Ну, что, Варя, я, пожалуй, стану собираться. Здесь список того, что необходимо купить и деньги, сделайте одолжение, сходите в магазин.

Спустя час Елена с рюкзачком за плечами отправилась в путь. На ней были одеты куртка и брюки из плотной ткани защитного цвета, высокие шнурованные ботинки на толстой подошве и бейсболка. В рюкзачке она несла воду, высококалорийные шоколадные батончики, витамины и запас батареек для мощного фонаря, а также пару тёплых свитеров. Всего этого должно было хватить на несколько суток относительно комфортной жизни. На самом дне рюкзачка лежал пистолет системы Макарова с полной обоймой патронов. Это была её страховка на случай самого плохого развития событий.

Спустя несколько часов пути по узкой тропинке, вьющейся среди сухих трав в однообразной степи, она вышла к оврагу, на противоположном склоне которого виднелся тёмный вход в подземелье. Это была та самая точка, куда её должен был вывести навигатор. Она выключила ставший бесполезным прибор и присела на ближайший пригорок.

Несмотря на неблизкий путь, чувствовала она себя хорошо. В степи легко дышалось. Солнце ещё не поднялось так высоко, чтобы ощущался характерный для этих мест палящий зной начала августа. Вокруг стояла такая тишина, что казалось ещё чуть-чуть и она станет звенеть. Вдали нагретый воздух уже начинал слегка струиться, делая размытой линию горизонта. И только над вершиной древнего кургана отчётливо была видна завивающаяся ввысь по часовой стрелке спираль более плотного воздуха. Елена долго смотрела в сторону колосса, выделяющегося на фоне бледно-голубого неба, затем вздохнула, вскинула на плечо рюкзачок и стала медленно опускаться по склону оврага.

В тоннеле было ощутимо прохладно и сыро. Она остановилась, надела на себя оба свитера и пошла дальше. Справа на уровне кисти руки виднелись нанесенные на стену красным маркером стрелки, указывающие направление движения. Почва выработки шла под небольшим уклоном, идти было нетрудно. В луче фонаря видны были следы обработки стен каким-то режущим инструментом. Иногда попадались обломки крупных камней, досок, небольшие металлические предметы. Одним словом, техногенный мусор, ничего интересного. Незаметно Елена вышла к перекрёстку. Здесь выработка раздваивалась, и стрелка предлагала ей идти в правый тоннель. В его конце она увидела груду разбитых ящиков и следы довольно свежего обрушения пород кровли. Она решила, что перед ней то самое место, где три года назад исчез Андрей.

Елена поднялась на кучу лежащих в беспорядке обломков и на верхней части стены обнаружила знакомую стрелку. За завалом оказался зигзагообразный поворот, который оканчивался тупиком. Она внимательно осмотрела поверхность выработки и заметила, что качество её обработки и структура существенно отличаются от того, что ей приходилось видеть ранее. Впечатление было таким, что камень был оплавлен и впоследствии отшлифован. Это была явно строительная технология более высокого уровня. Елена попыталась толкнуть гладкую торцевую стену перед ней, полагая, что она может оказаться потайной дверью, но без успеха. Это был монолит, хотя виднеющийся в центре кружок, перечеркнутый изнутри двумя взаимно перпендикулярными линиями, говорил о том, что нужно идти дальше.

Она присела на ближайший обломок, достала первый батончик из своего запаса и стала его жевать. Идеально ровная поверхность необычного матового оттенка притягивала взор, заставляла думать. Внезапно она встала, сунула обёртку в карман и подошла к стене. Елена положила ладони рук на поверхность, закрыла глаза и представила, что там, внутри этой каменной толщи её ждёт Ахилл. И в тот же момент она почувствовала, как жёсткий материал под её руками стал податливым и растворился. В кромешной тьме она шагнула вперёд.

– Входи, моя принцесса, – раздался знакомый голос, – я тебя уже совсем заждался.

Она открыла глаза и увидела сидящего у стены Ахилла. Глядя в её сторону, он улыбался. Фонарик в его руках освещал тоннель, уходящий вглубь то ли вечности, то ли пространственно-временной петли, если верить газетному предположению. Всё это им ещё предстояло выяснить.

Днепропетровск, 07 октября 2012 года.

24. Записки одинокого человека (Письмо двадцать четвёртое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда, причина моего последнего затянувшегося молчания до неприличия банальна, и состоит она всего лишь в простом отсутствии свободного времени. Я понимаю, что это мало извиняет меня и, тем не менее, прошу прощения и готов загладить свою вину попыткой вовлечь Вас в разговор по очередному занимательному поводу. Пусть это будет тема, скажем,… одиночества.

Вы никогда не задумывались над этим?… В данном случае под определением «одиночество» я понимаю не только отсутствие по каким-либо причинам близких людей, с которыми можно было бы общаться, делиться мыслями, планами на будущее или просто помолчать. Это самая простая его форма. Есть и более сложные проявления этого феномена, такие, как одиночество социальное, интеллектуальное, душевное. Одиночество – это многоуровневое понятие, причина которого кроется, прежде всего, внутри человека, часто определяется обстоятельствами, зависит от особенностей характера и только усугубляется с возрастом. Помните известный роман Ганса Фаллады «Каждый умирает в одиночку»? Вам не кажется, что такие названия не возникают на пустом месте?

Одиночеством в той или иной форме пронизана вся наша жизнь, мы просто привыкаем к этому состоянию и стараемся не замечать его. Мне встречались одинокие дети, которых в силу незрелой психики угнетало их состояние. Стихи, приведенные ниже в качестве эпиграфа, принадлежат двадцатипятилетней очень красивой и коммуникабельной девушке. Я знаю женщину средних лет, телефонная книга которой содержит всего лишь два номера. Интернет заполнен людьми, пытающимися разбавить собственное одиночество иллюзией электронного общения.

Думаю, что для многих одиночество является довольно тяжёлым состоянием, от которого стараются избавиться любым доступным способом. Это непростая тема, и лишь немногие из тех, кто оставил след в человеческой культуре, обошли её своим вниманием. Говорить по этому поводу можно бесконечно долго.

Но при этом встречаются также люди, осознающие и совершенствующие своё одиночество, находящие в нём элемент собственной исключительности, благодаря которому они как-бы приподнимаются над обыденностью, над массой прочих, замкнутых в скорлупе собственного сознания индивидуальностей. Так, мне известен человек, по причине одиночества создавший за многие годы свой внутренний искусственный мир, который он любил и лелеял, не допускал туда никого из окружающих, чем, собственно, и довёл своё состояние до полного психического истощения. Я хочу сегодня познакомить Вас, дорогая моя Матильда, с его дневником.

Потрёпанная тетрадь случайно попалась мне на глаза. Она лежала неподалёку от тропинки, которой пользуются владельцы машин для сокращения расстояния от наших гаражей к дому. На её полуоторванной обложке виднелся отпечаток обуви, она пострадала от непогоды, но текст, написанный простым карандашом, читался, в целом, хорошо. К сожалению, в тетради отсутствовала часть страниц, но, тем не менее, суть человека, сознательно закрывшего себя для окружающего мира, прослеживается довольно отчётливо. Вот это короткое повествование, которое было написано, насколько я понял, исключительно для себя с непонятной для автора целью.

Умру – никто не заплачет. Исчезну – никто не заметит. Это я понимаю. Это ты понимаешь. Наш мир никто не изменит. Мы бесцельно ходим по кругу, Наша жизнь безнадёжно циклична. Это я понимаю. Это ты понимаешь. Марина Че

26 марта 2011 года

«…хмурый осенний день конца ноября. Я сижу у окна и смотрю вниз с высоты восьмого этажа. Всю прошлую ночь шёл мелкий дождь. Его капли едва слышно стучали в подоконник, слезами скатывались по холодному стеклу. Иногда фары проезжающих по улице машин освещали потолок, их свет медленно скользил справа налево, затем исчезал и тогда комната снова погружалась во мрак. Дождь, темнота и бессонница… Неплохая компания для одинокого человека, лежащего на кровати с заброшенными за голову руками.

С этой мыслью я закрыл глаза и привычно вызвал в сознании летний день, берег моря, прозрачные волны, медленно накатывающиеся на песчаный берег. Вдали у горизонта неслышно скользит яхта под белыми парусами. Стайка дельфинов метрах в ста от берега резвится, словно дети на игровой площадке. Пахнет солнцем, которое уже поднялось почти к зениту. По загорелой коже скатываются капельки пота. На пляже жарко и клонит ко сну…

Я проснулся, услышав, что часы в соседней квартире пробили десять раз. Мои телефоны молчат уже месяц с того самого дня, когда я принял решение отключить их. А, в самом деле, зачем они мне? Друзей, общение с которыми доставило бы мне удовольствие, у меня нет и никогда не было. То ли я им не интересен, то ли они мне. Скорее всего, и то, и другое. Женщины хитры, примитивны и утомительно однообразны. Немногочисленные родственники, живущие в городе, могли позвонить только в случае нужды. Без этого я им не был нужен, впрочем, как и они мне. Сослуживцы меня как человеческие единицы никогда не интересовали. Их внутренний мир был убог, новых знаний они никогда не несли, а, следовательно, были попросту бесполезны.

Работа для меня всегда была не более, чем источник денег, количество которых не являлось критичным. Родители, слава Богу, оставили кое-какие вклады на депозитах, проценты от которых позволяют мне вести скромное существование: питание, коммунальные расходы, Интернет, как источник информации. В принципе, из дома без крайней надобности можно и не выходить.

Нет ничего лучше осмысленного и организованного одиночества. С возрастом я всё больше убеждаюсь в том, что это состояние является идеальным условием для взросления человека в начале жизни и совершенствования его сознания впоследствии. Не стоит бояться одиночества, нужно принять его, как дар свыше, осознать и попытаться на этой основе понять окружающий мир. Мне иногда кажется, что наш Создатель – всезнающий, вездесущий и всесильный – самое одинокое существо в созданной им Вселенной.

Я позавтракал яичницей, выпил чай и вот теперь сижу у окна, решив, что ещё один пропущенный на работе день не усугубит общего отрицательного ко мне отношения со стороны начальства. Мой отец долгие годы стоял у руля этой организации. В память о нём на мои пропуски смотрят сквозь пальцы, и, я надеюсь, будут смотреть ещё долго: всё-таки я ещё совсем не стар. Стыдно ли мне от этого? Нет, вовсе нет. Я улыбаюсь, как великий Будда, познавший смысл бытия. Я спокоен и бесстрастно смотрю с высоты восьмого этажа на пустынный в это время суток двор с пятнами луж от недавнего дождя на его поверхности.

Откинувшись на спинку кресла, я расслабляюсь, закрываю глаза и медленно погружаюсь в свой вымышленный мир. И вот уже за окном слышен раскат запоздалой грозы. Молния зигзагом перечёркивает небо, затянутое тучами. Её кончик касается электрических проводов, провисших между двумя столбами над детской площадкой, и между ними возникает маленький оранжевый шарик. Он поднимается по спирали вверх, к моему окну, проходит сквозь двойное остекление рамы, словно его не существует, и зависает над моим лицом. Я, затаив дыхание, наблюдаю за ним. Мне хорошо видно, как на его поверхности вращаются слева направо какие-то тонкие линии, точки, чёрточки, словно он с помощью азбуки Морзе хочет сказать мне что-то важное. Что ему нужно от меня? О, Господи!

Внезапно вращение шара прекращается. Он меняет цвет на ослепительно белый и вслед за этим мгновенно оказывается внутри моего сознания. Беззвучная вспышка, исчезает окружающий мир, рождается абсолютная тьма с пронзительно яркой точкой посередине.

Прихожу я в себя спустя какое-то время на вершине утёса. Внизу, окружённая горами, раскинулась огромная, поросшая лесом долина. Вдали видна лента реки и едва заметный на таком расстоянии белый купол среди зелени деревьев. Мне нужно туда, к этому строению. Там есть нечто, что может быть для меня интересным и полезным, иначе, зачем я здесь.

Затем следует долгий спуск в долину, полный опасностей путь среди совершенно дикого леса, похоронившего под своим пологом остатки полуразрушенных неимоверно старых зданий, машин, механизмов. Им, возможно, не одна тысяча лет. Внутри одной из тарелкообразных машин, наполовину ушедшей в склон холма, я нахожу уцелевшее оружие, похожее на короткую штурмовую винтовку. В окошке на прикладе зелёные чёрточки индикатора дают понять, что оружие всё ещё хранит почти сто процентов заряда. Я беру его, навожу на отдалённое строение и нажимаю на кнопку под правым указательным пальцем. Ослепительный луч ударяет в цель, развалины на глазах рассыпаются в пыль. Потрясённый, я изучаю винтовку и беру её с собой.

И снова путь среди деревьев, через небольшое болото, заросшее жёсткой голубоватой травой, похожей на осоку, и далее вокруг высокого холма, внутри которого, похоже, находится что-то искусственное. Ночь я провожу среди очередных развалин, оплавленных когда-то огнём чудовищной силы. Над головой безоблачное небо, чужие созвездия, две луны разного размера. Та, что поменьше имеет слегка вытянутую форму и движется быстрее. На её поверхности невооружённым глазом видны симметрично расположенные геометрически правильные фигуры. За ночь она дважды появляется из-за горизонта и дважды исчезает.

Совершенное безмолвие царит в этом стерилизованном мире. Не слышны привычные в лесу голоса птиц, животных, не видно даже насекомых. Только буйство растительного мира над остатками былой цивилизации. Интересно, что за катастрофа произошла здесь? Это результат внутренних разборок местного населения или внешнее вмешательство? С этими мыслями я засыпаю и вскоре вижу себя с высоты нескольких метров: в обнимку с винтовкой внутри оплавленного дома без крыши.

Затем наступает раннее утро, мокрая от росы трава вдоль узкой тропинки, что вьётся вдоль неширокой реки с прозрачной водой, и, наконец, передо мной то самое белоснежное здание, которое я видел со стороны утёса. Огромное светило красноватого оттенка к этому времени уже висит в зените. Я вздыхаю с облегчением и…просыпаюсь.

За окном поздний вечер, ужасно болит голова, футболка насквозь промокла от пота. Я разжёвываю две таблетки анальгина и запиваю горькую смесь водой из-под крана. Мои последние путешествия в придуманный мир стали реальнее, красочнее, естественнее, но переносятся с каждым разом всё тяжелее и тяжелее. На кухне я чищу картошку, тонко нарезаю и жарю в сковороде на подсолнечном масле до тех пор, пока каждый кусочек приобретает лёгкий желтовато-коричневатый оттенок. В таком состоянии она необыкновенно вкусна и, вообще говоря, по этой причине составляет основу моего ежедневного рациона. Боже, как болит голова…

Вечер, близится ночь. Эту часть суток я не люблю. Во-первых, сложно уснуть, во-вторых, если сон и приходит естественным путём, то я считаю это время вычеркнутым из жизни. Оно бесполезно для сознания, поскольку в это время человек не мыслит, а, следовательно, и не существует.

Месяц назад я стал вести записи в толстой тетради, которую случайно обнаружил в ящике стола. Зачем я это делаю, мне не понятно, но это позволяет убить время, особенно перед сном, и даже как-то развлекает. Конечно, можно было бы вести эти записи в компьютере, но этот старый, я бы даже сказал, архаичный способ хранения информации мне нравится больше. Я усаживаюсь за письменный стол, неспеша затачиваю самый обычный карандаш, открываю тетрадь и пишу о том, что приходит в голову. Время от времени я перечитываю написанное, иногда нахожу его забавным, но чаще всего попросту бесполезным.

…изобретённый мною способ ухода в иную реальность, так я называю мой мир сновидений. Он довольно прост, хотя требует определённых навыков и нервных усилий. Технология состоит в следующем. Нужно во сне, как бы со стороны, заставить увидеть себя спящим в привычной для тебя комнате, на привычной постели. Это не совсем ты, это всего лишь твоё тело, лишённое на какое-то время сознания. Тело дышит, внутри него текут физиологические процессы, но это не более, чем пустая оболочка. А в это время ты, а вернее твоё сознание, покидает комнату, заперев за собой дверь, и выходит на улицу ля того, чтобы увидеть иной, придуманный мир. Там может быть всё, на что богата твоя фантазия: успех, карьера, деньги, немыслимой красоты женщины, приключения, жажда жизни.

В этом мире, при желании, тоже можно заставить себя уснуть и усилием воли снова увидеть себя спящим. Тщательно запомнив детали интерьера, ты можешь покинуть очередную комнату, запереть за собой дверь и оказаться в следующем новом мире, который может находиться где угодно, даже в другой галактике, если у тебя достанет на это фантазии. Таких переходов может быть много, но число их всё же должно быть конечным, если только ты хочешь вернуться в свой изначальный мир, к которому физически привязан по непонятным пока для меня причинам. Для этого тебе последовательно нужно вернуться в каждую из оставленных комнат, в каждой из них заставить проснуться спящее тело, вернуть ему блуждающее сознание, и, наконец, добраться до начального пункта путешествия во времени и пространстве.

Мне трудно даже представить, что будет с лишённой сознания оболочкой человека, который отправился в такое путешествие, если на обратном пути он не сможет найти одну из оставленных ранее комнат. Она прекратит функционировать или нет? И что будет с сознанием человека, существующим раздельно от тела? Оно жёстко связано со своей оболочкой или же нет? Интересно было бы это проверить…

Кстати, недавно мне в голову пришла неожиданная мысль: ведь нет никаких доказательств того, что мир, в котором я живу в настоящее время, не является результатом чьей-то извращённой фантазии.

Несколько дней не прикасался к тетради. Не то чтобы я чем-то был занят, нет, просто так, лёгкая депрессия, вызванная падением атмосферного давления, непрестанным дождём и сумрачным дневным светом. Я с утра до вечера сидел у окна, наблюдая, как медленно готовится к зиме природа. У берёзы совсем облетели листья, отчего она кажется совершенно беззащитной, высокие тополя стоят, словно свечи и сейчас особенно заметно, насколько опасно они накренились, и только старое шелковичное дерево ещё удерживает на себе остатки листвы. По площадке медленно бродят голуби, выискивая крошки. Ещё немного и эти птицы мира совсем разучатся летать. До полудня на лужах держится первый тонкий ледок, потом он тает, поскольку днём всё еще тепло: градусов шесть-семь.

Темнеет рано, и это хорошо. Одиночеству приятен сумрак зарождающейся ночи. Можно сколько угодно думать, обобщать прошлый опыт путешествий, совершенствовать свой придуманный мир. Никто и ничто не нарушает этот процесс. Иногда я читаю, а вернее, перечитываю огромную библиотеку, оставленную родителями. Среди вороха бесполезных словосочетаний попадаются интересные мысли. Я оставляю их в памяти, они пригодятся мне в моём очередном искусственном сновидении.

Пока у меня нет желания отправиться туда, поскольку последний раз, вернувшись, я чувствовал себя не очень хорошо. Не знаю, чем это было вызвано. Помню только, что тогда всё вокруг меня было до предела реальным: незнакомый вымерший мир, его запахи, звуки. Боюсь, что я неискренен перед собой: мне всё же хочется ещё раз вернуться туда и узнать, что хранится под куполом белого строения. Ведь не напрасно же я с таким трудом добирался до него сквозь заросли дремучего леса. Должно быть, что-то важное скрывается за его матовыми стенами.

… нечего делать включил телефон. В нём, к моему удивлению, довольно много непринятых звонков. Я изучаю их: сестра, сотрудники, две-три знакомые женщины, остальные мне неизвестны. Подумав, я рассылаю на все номера сообщение о том, что вынужден буду отсутствовать в течение недели или двух. Телефон снова выключен, ближайшее время никто меня не побеспокоит. Можно спокойно быть наедине с собой.

Для того, чтобы уснуть мною отработан следующий приём. С закрытыми глазами я максимально расслабляю мышцы и привожу сознание в состоянии релаксации. Я перестаю существовать физически и как бы расплываюсь в пространстве. В какой-то момент вокруг меня начинает ощутимо струиться время, и тогда я вырываюсь из тисков земного тяготения. Мимо пролетают планеты солнечной системы, облака межзвёздного газа и вот уже передо мной закрученная спираль нашей галактики. Я каждый раз заворожено наблюдаю сияние звёзд, собранных неведомой силой в живую колоссальную систему. Я чувствую её пульс, он ритмично отдаётся во мне, свет миллиардов звёзд наплывает, сознание растворяется в нём, и я исчезаю. Пробуждение всегда приносит заряд сил и бодрости. Мне кажется, что даже в зеркале после этого я вижу более молодого и здорового человека.

…зарплатная карточка пуста. Это событие не удивило меня, рано или поздно такое должно было случиться, но было всё же неприятно осознавать, что где-то я уже совершенно не нужен как структурная единица общества. Я опустошил одну из карточек, на которую поступают проценты от депозитного вклада, и вернулся домой тяжело гружёный продуктами. Теперь можно будет долго не выходить из дома. Я непритязателен, и этого запаса мне хватит недели на две, а то и на три.

После обеда я решил ещё раз посетить разрушенный мир, принадлежавший когда-то, судя по всему, высокоразвитой цивилизации. Мне хочется знать, что скрывает матово-белый купол хорошо сохранившегося здания. Я сажусь в кресло у окна, устраиваюсь поудобнее и закрываю глаза. Сознание медленно растекается внутри расширяющейся сферы, исчезают звуки и, наконец, в абсолютно черном пространстве остаётся одна ослепительно яркая точка. Это моя суть, которая в бесконечности соприкасается со всеми материальными телами нашего мира. Вся галактика находится внутри меня, и я чувствую, что это далеко не предел моих возможностей.

Где-то невообразимо далеко я нахожу ту самую планету, концентрируюсь и, открыв глаза, нахожу себя сидящим на берегу прозрачной речушки. Знакомое красноватое солнце по-прежнему находится в зените. Его лучи ощутимо нагрели камни, которыми выложена тропинка. Белый купол находится на расстоянии нескольких километров. Я глубоко вдыхаю кристально чистый воздух, поднимаюсь и отправляюсь в путь. В руках у меня штурмовая винтовка, найденная вчера в одной из уцелевших боевых машин. Спустя час я оказываюсь у подножья высокой стены, окружающей интересующий меня объект.

Странно, но мне совсем не хочется есть. Это я стал замечать не так давно, анализируя результаты своих путешествий. Каждый раз, возвращаясь домой, я ощущаю просто невероятный голод, но здесь, насколько мне помнится, у меня никогда не возникала потребность добыть себе еду. Запрокинув голову, я изучаю стену и понимаю, что мне не преодолеть такую высоту. Я решаю обойти её против часовой стрелки, полагая, что где-то должен быть вход или его подобие.

Под ногами у меня некое подобие отмостки, что делает путь совсем несложным. Слева на расстоянии метра отражает тепло дневного светила идеально гладкая поверхность стены, сооружённой из неизвестного мне материала. Он упруг и мягок одновременно, словно туго натянутая мышца. Впечатление такое, что и здание, и стена вокруг него были построены совсем недавно, они совершенно не вписываются в окружающий пейзаж. Кому и зачем понадобилось это делать на планете, разумная жизнь которой было по непонятной причине полностью уничтожена? Что послужил причиной такого катаклизма? Быть может в нём не осталось ни единого праведника, и в соответствии с каббалистическими представлениями он был уничтожен своим ангелом-хранителем?

Справа от меня тянется сплошная стена деревьев и кустарника. Иногда в просвете между стволами виднеются остатки каких-то полуразрушенных сооружений. Как-то мне приходилось видеть фильм, в котором его создатели задались целью определить, что же будет с цивилизацией, если по каким-то причинам человечество исчезнет с лица Земли. В итоге учёные пришли к выводу, что через пять тысяч лет без специальных археологических работ ничто не будет напоминать пришельцам, случайно прилетевшим на нашу планету, о том, что когда-то её населяли люди. Из этого можно сделать вывод, что катастрофа в этих местах, стоившая жизни разумным местным существам, произошла, видимо, тысячи две-три земных лет назад.

Глубоким вечером я подхожу, наконец, к ступеням, ведущим наверх, ко входу в сооружение. Прямоугольник двери закрыт наглухо, не видно ни ручки, ни замка, ни какого-либо иного приспособления, способного открыть её. Я присаживаюсь на ступени, ещё хранящие дневное тепло, и смотрю на низкорослый кустарник, сменивший напротив входа ставшие уже привычными деревья. Красновато-жёлтые листья на нём создают однотонный ковёр, длинным прямоугольником уходящий на сотни метров вглубь лесного массива. Возможно, когда-то это была площадь или что-то вроде этого. Я беру в руки винтовку, навожу её на сухое дерево, уже слабо виднеющееся в сгущающихся сумерках, и нажимаю на кнопку. Пронзительный луч ударяет в него, и старый великан с шумом валится на своих более молодых собратьев. В тот же миг я теряю сознание и просыпаюсь у себя в комнате.

За окном вовсю полыхает холодный рассвет. Нет сил покинуть кресло, но я понимаю, что если сейчас не сделаю этого, то мне будет очень плохо. На дрожащих ногах я поднимаюсь, и в этот момент мой взгляд останавливается на экране бесшумно работающего телевизора. Ниже оживлённо артикулирующей ведущей утренних новостей виднеется дата. Я изумлённо смотрю на неё и понимаю, что такого не может быть. Я не мог пробыть в том мире четыре дня и не заметить этого. Это же просто чушь какая-то…

На кухне я с трудом, дрожащими руками готовлю кофе, добавляю в него горячего молока, кладу порошок какао, много сахара и жадно выпиваю густой ароматный напиток. С каждым глотком в моё тело возвращаются силы, а вместе с ними и желание жить. Чёрт возьми, что происходит со мной? Так ведь и навсегда можно остаться в том безлюдном мире. Вопрос о том, хорошо это было бы или плохо, вторичен и требует отдельного осмысления. Сейчас я не готов на него ответить.

…заканчивается затянувшаяся зима. Не люблю я эту сумеречную пору года. Холод вызывает легкий постоянный спазм сосудов, отсюда вялость, нежелание предпринимать какие-либо активные действия. Лишь в случае крайней необходимости я выхожу в ближайший супермаркет за продуктами, набираю их как можно больше, чтобы оттянуть время очередного выхода в свет. Большую часть времени я провожу в кресле у окна, создаю в воображении различные вымышленные ситуации, иногда читаю, ещё реже делаю записи в тетради.

Я всё ещё не рискую отправляться во сне в мои дальние путешествия. Последний случай, признаться, серьёзно напугал меня. Больше недели тогда я набирался сил, потраченных на пребывание в том разрушенном мире, который покинул, находясь, по сути, на пороге таинственной постройки, непонятным образом сохранившей первозданную чистоту среди тропического леса, похоронившего в своих дебрях остатки когда-то развитой цивилизации. Интересно, всё-таки, что кроется за непроницаемой дверью? И почему меня так влечёт туда?

Я, кстати, совершенно не помню, как вообще нашёл эту безымянную планету. Скорее всего, это был случайный поиск. Так иногда случается в тот момент, когда, убедившись, что собственному спящему телу ничего не угрожает, и запомнив интерьер комнаты, ты собираешься открыть дверь в новый мир. Я заметил, что часто его содержание соответствует твоим последним мыслеобразам, непроизвольно возникающим в сознании накануне перехода. О чём же я думал тогда? Я помню только, что мысленно создал в воображении грозу, затем был разряд молнии, до смерти напугавший оранжевый сгусток энергии перед моим лицом. Господи, если бы кто знал, как хочется жить в такие моменты…

Вчера мне приснился необычный сон. Необычный в том смысле, что это был естественный сон, пришедший ко мне поздно вечером. Я давно не помню такого состояния, обычно мне приходится укладывать себя спать каким-либо придуманным способом. А вот вчера я почувствовал вдруг, что хочу спать. И не просто хочу, а просто не в состоянии противиться этому желанию, настолько сильным оно было.

Я уснул, и мне приснился тот самый мир, в котором среди леса возвышалось за стеной куполообразное сооружение. Винтовка осталась лежать на ступенях, передо мной была дверь, которую предстояло открыть. Она утоплена внутри прямоугольного портала. С обеих сторон его ограждают пилястры, на которые сверху опирается горизонтальное перекрытие строгой геометрической формы. Широкая единственная ступень слегка возвышается над площадкой перед самим зданием. Посередине ступени очерчен довольно широкий круг, покрытый ромбовидной насечкой.

Я стою на площадке и смотрю на дверь. Идут минуты, но ничего не происходит. Тогда я осторожно делаю шаг вперёд и становлюсь посередине ступени, в центр круга. В этот момент что-то меняется вокруг меня. Я пытаюсь сделать движение, но неведомая сила удерживает меня в застывшем положении. Горизонтальное перекрытие наверху портала приходит в движение и медленно начинает опускаться. Над моей головой монолитный полированный блок раздваивается и обе его половины проходят спереди и сзади меня до самого основания. Затем они поднимаются и занимают прежнее положение. В процессе движения я замечаю тонкую зеленоватую полосу, дважды скользнувшую по моим глазам. Впечатление было таким, что меня сканирует невидимая охранная система.

Спустя несколько секунд дверь передо мной начинает растворяться в воздухе и вскоре исчезает. Я делаю пять шагов вперёд и оказываюсь в довольно уютной по современным меркам комнате. Огромное окно во всю стену справа открывает вид на океан, мягкая светлая мебель, ковёр в тон на полу, открытый огонь в большом камине. Возле камина письменный стол и кресло. В кресле спиной ко мне сидит человек. Услышав мои шаги, он поворачивается ко мне вместе с креслом. Взгляд человека внимателен и бесстрастен:

– Ну, что ж, – произносит он, – входи, путешественник, ты же этого хотел.

В его глазах сосредоточена неземная мудрость. Я чувствую, как растворяюсь в них и в очередной раз исчезаю из этого мира.

Сегодня весь день мне не даёт покоя этот сон. Что он мог значить? Приглашение или ответ на мой вопрос о предназначении того здания, одновременно дающий понять, что мне больше нечего делать в том мире? Кто ждал меня там, и прав ли я в своих предположениях?

За окном из однотонно-серого низкого неба медленно падают последние в этом сезоне снежинки. Белый покров лежит на земле, деревьях, крышах домов, скрывая пластиковый мусор, несовершенство природы и дефекты цивилизации. Я пристально вглядываюсь в мутную колеблющуюся даль, словно там, за этой снежной пеленой, могут быть ответы на грызущие моё сознание вопросы. Но, увы, тщетны мои ожидания.

….не в силах больше терпеть эту неопределённость. Почти два месяца прошло после того, как мне приснился тот необычный сон. Я непрестанно думаю о нём, и это стало моей навязчивой идеей. Он разрушил моё одиночество, он не даёт мне привычно жить и думать о чём-то ином. Завтра я рискну предпринять ещё одну попытку вернуться в мир, где среди безмолвного леса высится матово-белый купол здания. Там у камина в кресле сидит Некто, чей взгляд и звук голоса я не могу забыть. Почему-то я уверен, что Он ждёт меня.

Думаю, если случится так, что по какой-то причине мне не удастся найти обратную дорогу домой, в эту квартиру, то вряд ли кто-то в нашем мире заметит отсутствие человека, единственным смыслом жизни которого было его одиночество. У меня нет никаких иллюзий по этому поводу. Просто, хорошо подумав, я говорю всем, кого мне приходилось когда-либо знать: прощайте, господа, и пусть вам всегда сопутствует удача».

Согласитесь, дорогая Матильда, просто невероятная история. Прочитав записи, я решил было, что это плод чьей-то фантазии, воспалённой по причине изощрённого одиночества. Но прошло несколько дней, и я понял, что не могу спать спокойно, пока не узнаю, кто стоит за этими полуразмытыми строками, написанными простым карандашом в потрёпанной старой тетради, и может ли вообще быть во всём этом хотя бы доля правды.

Я имею кое-какие связи в этом городе, и мне несложно было выйти на местное отделение милиции. Его начальник – толстый, сильно облысевший майор, вызвал сотрудников, призванных помочь мне. Те долго пытались понять, чем они могут быть мне полезны, пока, наконец, молодой лейтенант, пришедший последним, вдруг ни вспомнил, как три месяца назад к ним поступил сигнал о том, что в одной из квартир жилец упорно не отвечает на звонки соседей. Он лично присутствовал при взломе двери, первым вошёл внутрь и там обнаружил тело мужчины, неподвижно сидящего у окна в кресле. Вначале все решили, что он мёртв, но врач прибывшей скорой помощи усомнился в таком диагнозе, и человека, а вернее его тело, увезли в больницу. И, скорее всего, он всё-таки был жив, высказал предположение лейтенант, поскольку дальнейшего развития событий не происходило и никакое криминальное дело по этому поводу не возбуждалось.

Я поблагодарил майора, его сотрудников и отправился в местную больницу. Главный врач сразу понял, о чём я его спрашиваю. Без лишних слов он провёл меня в отделение реанимации и показал удалённый бокс, где на функциональной кровати, окружённый приборами системы жизнеобеспечения, лежал средних лет человек. Высокий лоб, впалые щёки, худые руки поверх белой простыни. Со стороны могло показаться, что он мёртв, но врач сказал, что это впечатление обманчиво: пациент жив, но находится в состоянии глубокой комы, все физиологические процессы в его организме замедленны в сотни, а может и в тысячи раз. Мы надеемся, сказал он, провожая меня, что когда-то этот человек проснётся и расскажет по какой причине и где блуждало его сознание. Я не стал его разубеждать. Одно хотелось сказать: чудны дела твои, Господи!

Задумайтесь об этом, дорогая Матильда, и напишите мне, пожалуйста, буду рад получить от Вас весточку.

Днепропетровск, 19 октября 2012 года

Всегда Ваш А.Н.

25. Цветовая гамма жизни (Письмо двадцать пятое к несравненной Матильде)

Дорогая Матильда!

Сейчас конец первого месяца зимы, скоро Новый год и я снова нахожусь на отдыхе, в благословенном городе, из недр которого вытекает вода, несущая в себе силу Земли. Пройдут положенные три недели, и я, пропустив через измученный стрессами организм двадцать литров жидкости с лёгким привкусом нефти, вернусь к работе полным сил и здоровья. Но это будет потом, а пока я блаженствую, пребывая в законном безделье.

Миновало довольно много времени после нашего общения по поводу самых разных страстей человеческих. Я долго размышлял над тем, что может стать предметом очередной дискуссии и пришёл к выводу, что нет ничего интереснее, чем сама быстротекущая Жизнь. Учёные, богословы, литераторы изучают её с разных сторон, пытаясь понять суть этого феномена, причину и возможные последствия его возникновения. Я не отношу себя ни к одному из вышеперечисленных представителей общества. Я всего лишь человек, сидящий в настоящее время на берегу в стороне от мирской суеты и наблюдающий за меняющимся течением социума и водоворотами событий. Они вереницей проходят передо мной, их безумно много и я лишь иногда успеваю сделать короткие замечания о жизни вообще и её проявлениях в частности, пользуясь древним языком аналогий.

Слово «жизнь» имеет много толкований, я же хочу подвергнуть рассмотрению ту её часть, которая имеет отношение к человеку не как к биологическому виду, то есть особым образом организованной совокупности клеток, а как к носителю разума. Того самого разума, благодаря которому происходит постепенное преобразование окружающей среды, и благодаря которому мы понимаем, что живём на белом свете.

Люди, кстати, часто употребляют это выражение: «белый свет», не задумываясь о том, почему он именно «белый», а не какого-нибудь иного цвета, скажем, зелёного или синего. Мне представляется, что по ряду причин между понятием «жизнь человека» и понятием «белый свет» можно провести аналогию. Во-первых, оба они одинаково сложны структурно, несмотря на кажущуюся простоту этих привычных слов и соответствующих им обобщений. И, во-вторых, жизнь, если разобраться, имеет те же семь оттенков, семь периодов, что и белый свет, пропущенный через стеклянную призму: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый. Для запоминания этой последовательности даже существует известная мнемоническая фраза: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Начальные буквы слов этой фразы соответствуют начальным буквам цветов радуги.

Красный цвет – это безоблачный цвет нашего детства. Это цвет раннего летнего утра, когда ты весь трепещешь, глядя на огромное солнце, поднимающееся над горизонтом и заливающее окрестности, твои босые ноги мягким теплым светом. Ты знаешь, что весь долгий день ещё впереди, папа и мама рядом, а жизнь и вовсе не имеет конца. Последнее обстоятельство позволяет утверждать, что в этом возрасте все мы обладаем личным бессмертием. Не удивительно, что дети не боятся смерти: она просто не укладывается в их понимание мира. Продолжительность этого периода в нашей жизни составляет блаженные шесть-семь лет.

Оранжевый цвет – это годы, проведенные в школе. Это время накопления знаний, время первой любви и первого же разочарования в ней, время, когда огромный мир распахнут перед тобой, а возможности твои так же безграничны, как и немыслимы запросы. Оно заканчивается к восемнадцати-двадцати годам, когда, обогащённый знаниями и жизненным начальным опытом, ты наивно кажешься себе взрослым и окончательно сформировавшимся человеком.

Жёлтый цвет – это цвет становления. Это довольно долгое, напряжённое время учёбы в университете, создания семьи, рождения и воспитания детей, время окончательного формирования личности, накопления профессиональных качеств, время первых побед и первых разочарований. Реально этот период заканчивается к тридцати пяти-сорока годам.

Зелёный цвет – это, по определению психологов, наиболее благоприятный цвет для человека, цвет просветлённого оптимизма. Это время начинать жатву посеянного ранее, время, когда старость далека так же, как и, к сожалению, молодость, время прихода даже не мудрости, а лишь её начала, когда профессионализм помогает жить, а жизненный опыт – делать меньше ошибок. Хотя, это так же и время смутных подозрений, что жизнь совсем не так длинна, как это казалось двадцать лет назад. Эти подозрения существенно усиливаются к пятидесяти годам.

Голубой цвет – это цвет надежды. Надежды на то, что ещё есть время реализовать свои планы на будущее: ты ведь так много знаешь и так много умеешь, а твой личный опыт бесценен и уникален. Ты имеешь доступ к созданным собственноручно технологиям, позволяющим эффективно управлять своей жизнью. Ты всё ещё титан ума и гений изворотливости. К шестидесяти годам эта надежда становится призрачной.

Синий цвет – это цвет утраченных надежд и иллюзии достигнутых успехов, время подведения итогов. К семидесяти годам эти итоги должны быть подведены и задокументированы. Многим это удаётся сделать.

Фиолетовый цвет – это мрачный цвет, соответствующий периоду завершения жизненного цикла. Не каждому он, к сожалению, светит и длится очень индивидуально: от ноля до нескольких десятков, как правило, далеко не лучших лет.

Кроме всем известных цветов, образующихся в результате разложения белого света, существуют ещё два, о которых подозревают, как мне кажется, не все: инфракрасный и ультрафиолетовый. То есть, они как бы есть, но никто их не видел.

Инфракрасный свет – это свет, который озаряет человека в течение всего времени нахождения его в утробе матери. Это особо важный период формирования матрицы, на которую впоследствии будет записано сознание человека, то самое, с которым ему придётся пережить все свои реинкарнации.

Ультрафиолетовый свет будет светить нам вечно по ту сторону земного бытия. О нём ничего нельзя сказать более того, что сказано в Священном писании, где он приравнен к божественному сиянию.

Такой представляется структура пропущенного через мою призму жизненного опыта белого света, на котором нам суждено родиться и умереть. Впрочем, как показывает тот же опыт, не каждому, к сожалению, суждено узнать, «где сидит фазан».

Вот к такому ожидаемому выводу, дорогая Матильда, привела меня попытка воспользоваться методом аналогий при анализе нашей жизни, возникающей неожиданно на белом свете, как результат случайного стечения обстоятельств, и так же случайно его покидающей.

Неизменно Ваш А.Н.

P.S. Сегодня, придя в себя от обыденной суеты, я вдруг понял, что от Вас давно не было писем. Что случилось? Здоровы ли Вы? Не пугайте меня, прошу Вас, и непременно пришлите весточку о себе, я буду ждать.

Днепропетровск, 24 декабря 2011 год

Всегда Ваш А.Н.

Дети Бога (Вместо послесловия)

Жизнь в наших телах возникает из середины небытия.

В существовании там, где нет ничего, заключается смысл фразы: «Форма – это пустота».

В том, что все вещи рождаются из небытия, заключается смысл фразы: «Пустота – это форма».

Не следует думать, что это две разные вещи.

Ямамото Цунэтомо. Хагакурэ – «Сокрытое в листве»

Очередной хмурый декабрьский день не самое лучшее время, когда ты находишься на курорте. Утренние процедуры завершены, вершины окружающих город невысоких гор скрыты туманом, на улице с утра моросит мелкий дождь. Единственное место, где можно от него укрыться, это тёплая комната в санатории, который стал твоим домом на очередные три недели. Идти к бювету не хочется, но и нарушать предписание врача тоже нельзя. Поэтому, выпив положенную порцию воды, ты раскрываешь зонт и быстро возвращаешься назад к родному очагу.

Путь твой лежит от бювета через площадь, на которой, нахохлившись, островками сидят подмокшие голуби, мимо небольшого рынка, где в одиночестве стынут продавцы сувениров, через улицу со странным названием Ричкы и, наконец, ты попадаешь в уютный холл своего санатория. Затем следует обед, а после него святая святых курортного отдыха – послеобеденная сиеста. Это та часть суток, которая напрочь отсутствует в обыденной жизни, но является непременным атрибутом пребывания здесь, вдали от дома. В такие часы можно расслабиться, прислушиваясь к шелесту дождя за окном, подумать. И тогда странные мысли и неожиданные обобщения приходят в голову под гипнотические звуки мерно падающих капель.

Положение, занимаемое мною в социальной структуре общества, определяется тем, что я преподаю в университете и провожу научные исследования. Таким образом, большая часть моей жизни состоит в поиске новых закономерностей в окружающем нас мире, а если сузить притязания, то в той его части, которая скрыта под поверхностью земли, там, где располагаются горные выработки. В этой связи я принадлежу к научной школе, относящейся к области довольно скучной для постороннего человека науки под названием «Статистическая геомеханика», которую, по сути дела, и создал вместе со своими учениками.

Чтобы было ясно непросвещённому читателю, научная школа это коллектив учёных, которые в поисках истины руководствуются только своими, специально созданными для этого процесса, заблуждениями. Желание отстоять, защитить эти заблуждения порой принимает характер достаточно сложных военных действий. Вообще стоит только удивляться тому, на какие мелочи порой разменивается жизнь человеческая – единственная и неповторимая. Да и сами люди, словно не понимают, что в этой жизни они как лоскутки мозаики: так же пестры, ничего не значат друг без друга и только сложенные вместе в определённом порядке временно образуют социум – непрерывно меняющееся полотно действительности.

Какая сила движет нами? Каков смысл во всей этой суете? А может, и нет никакого смысла? Но для чего-то же придуман нравственный закон, зачем-то существуют религиозные установки и, наконец, откуда это безудержное любопытство человека, приведшее к тому, что сам он уже сейчас, находясь, по сути, в самом начале своего Пути, становится силой, сравнимой с геологическими и даже космическими процессами. Не для того ли, чтобы обеспечить движение цивилизации к непонятной для нас Цели? А может это просто элементарный инстинкт самосохранения, неистребимое желание выжить? Или ловкий трюк со стороны Вселенной, желание таким образом познать самоё себя посредством эволюционирующего сознания?

Но тогда, как основу Вселенной, придётся признать и существование Конструктора – вечного, мудрого, скучающего. Всё окружающее нас, включая человека, не что иное, как предмет его развлечений. И нет никакого Бога. Есть бессмертное мыслящее существо, продукт невероятных технологий, достигшее немыслимого уровня развития, пережившее, а может быть и организовавшее Большой Взрыв, уставшее от одиночества и создавшее нас по своему образу и подобию, что вполне естественно, если придерживаться человеческой логики. Мы на фоне вечности суть не более, чем фигуры на Его шахматной доске: черные и белые, мужчины и женщины, хорошие и не очень. Все мы Его дети. Вот только любимые ли? Это вопрос, ответ на который мы получим только там, за горизонтом земного бытия, когда наступит наш час Икс.

Это время когда-то неизбежно придёт к каждому из нас. Его нельзя отождествлять со смертью в привычном понимании этого слова. Более правильным, мне кажется, было бы выражение «переход». Переход от нашего мира к иной физической реальности. И я почему-то даже точно знаю, что во время перехода перед тобой возникнет невероятно древняя, вымощенная желтым камнем дорога, уходящая за горизонт. Ты увидишь жёсткую пыльную траву у обочины и сглаженный временем серый камень, вросший в землю, у которого захочется отдохнуть. А глубокой ночью, проснувшись в полном одиночестве и ощущая тепло, идущее от земли, перед лицом бездны, усеянной медитирующими звёздами, ты поймёшь, наконец, суть вещей, удивишься простоте устройства мироздания и с душевным покоем навсегда уйдёшь туда, где начнется твоя новая жизнь и продолжится твой Путь. Путь, у которого нет начала и нет конца.

Параллельный мир, обитель Бога, Создателя нашей реальности…. Мир иного равновесного состояния, иных физических констант, иначе текущего времени. Каков он этот мир? Что нас ожидает в нём?

Есть ли там любовь, ненависть, тоска, радость, очарование, жажда познания нового? Останется ли с нами в том, другом измерении это неподдающееся описанию чувство, которое возникает при виде парусника, глубоким вечером уходящего за горизонт на фоне багрового диска солнца, медленно опускающегося в море? Будет ли там, на небесах, возможность ощутить тепло в сердце при виде октябрьского пейзажа тихим осенним вечером с дымкой тумана в низинах и пурпурным диском заходящего светила? Или испытать восторг при виде сверкающих вершин заснеженных гор, уходящих в небо? Или ощутить необъяснимую грусть от осознания того, что промчавшийся мимо поезд с нечётким женским силуэтом за вагонным окном спустя секунды навсегда унесёт его из твоей жизни? Ведь все эти чувства, собственно, и есть то, что делает нас людьми здесь, на Земле.

А кем станем мы там, дети Бога?

Неожиданные мысли и странные обобщения приходят в голову на отдыхе под монотонный шелест дождя за окном.

Трускавец, 21 октября 2008 год

Оглавление

КНИГА ВТОРАЯ Игра закрытого разума, или письма к Матильде

  1. Страсть к литературе (Письмо первое к несравненной Матильде)

  2. Бешеные деньги (Письмо второе к несравненной Матильде)

  3. Очарование весны (Письмо третье к несравненной Матильде)

    3.1. Апрельский этюд

    3.2. Сиреневый туман

  4. Эпизод (Письмо четвёртое к несравненной Матильде)

  5. Немного о любви (Письмо пятое к несравненной Матильде)

  6. Летнее утро на кольцевой дороге (Письмо шестое к несравненной Матильде)

  7. Нумерология (Письмо седьмое к несравненное Матильде)

  8. Осенний вальс (Письмо восьмое к несравненной Матильде)

  9. Учитель (Письмо девятое к несравненной Матильде)

  10. Домашнее задание (Письмо десятое к несравненной Матильде)

  11. Паутина (Письмо одиннадцатое к несравненной Матильде)

  12. Метаморфоза на зимней дороге (Письмо двенадцатое к несравненной Матильде)

  13. Зимняя сказка, или подвижные игры на свежем воздухе (Письмо тринадцатое к несравненной Матильде)

  14. Принцип неопределённости (Письмо четырнадцатое к несравненной Матильде)

  15. Холодный неоновый свет (Письмо пятнадцатое к несравненной Матильде)

  16. Стечение обстоятельств (Письмо шестнадцатое к несравненной Матильде)

  17. Что кроется там, за поворотом (Письмо семнадцатое к несравненной Матильде)

  18. Бомж и Миротворец (Письмо восемнадцатое к несравненной Матильде)

  19. Лёгкий взмах крыльев бабочки (Письмо девятнадцатое к несравненной Матильде)

  20. Существо (Письмо двадцатое к несравненной Матильде)

  21. МЕДАЛЬОН (Письмо двадцать первое к несравненной Матильде)

  21. Аментеполис (Письмо двадцать второе к несравненной Матильде)

  23. Ахилл и Елена (Письмо двадцать третье к несравненной Матильде)

  24. Записки одинокого человека (Письмо двадцать четвёртое к несравненной Матильде)

  25. Цветовая гамма жизни (Письмо двадцать пятое к несравненной Матильде)

  Дети Бога (Вместо послесловия) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg