«Позитивная иррациональность. Как извлекать выгоду из своих нелогичных поступков»

Позитивная иррациональность. Как извлекать выгоду из своих нелогичных поступков (fb2) - Позитивная иррациональность. Как извлекать выгоду из своих нелогичных поступков (пер. Павел Валерьевич Миронов) 2648K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дэн Ариели

Позитивная иррациональность. Как извлекать выгоду из своих нелогичных поступков Дэн Ариели

Об авторе

Дэн Ариели — автор книги «Позитивная иррациональность»

Дэн Ариели является одним из ведущих специалистов в области поведенческой экономики. Сегодня он преподает в Унивеситете Дюка (США), а также является основателем Center for Advanced Hindsight.

Используя простые эксперименты Дэн Ариели изучил, как люди фактически действуют на рынке, и сравнил их поведение с тем, как бы они действовали, будучи полностью рациональными. Предметом его исследования стали такие ежедневные поступки как покупка и отказ от нее, экономия и расточительность, заказ еды в ресторанах, откладывание, нечестность и принятие решений под влиянием различных эмоциональных состояний. Полученные результаты оказались просто ошеломляющими. Они буквально бросили вызов представлениям о рациональности человека как ключевой идее современной экономики. Согласно выводам исследователя, многие наши поступки абсолютно иррациональны. Мы действуем по одним и тем же сценариям, неочевидным для самих себя и окружающих. Мы предсказуемо иррациональны!

Исследование было опубликовано в ведущих научных журналах по психологии, экономике, маркетингу и управлению, а также многократно затронуто на страницах таких изданий как The New York Times, The New Yorker Magazine, The Washington Post, The Financial Times и т.д.. «Предсказуемая Иррациональность» обобщила весь опыт автора и моментально стала бестселлером. Совсем недавно Дэн Ариели закончил работу над новой книгой «Perfectly Irrational: The Unexpected Ways We Defy Logic at Work and at Home».

От автора

По сути, механизмы, разработанные человечеством в процессе эволюции, имели смысл лишь в прежние времена. Но с учетом разрыва между скоростью технологического развития и человеческой эволюции, инстинкты и способности, которые прежде нам помогали, теперь начинают нам мешать. Принятие неправильных решений, которое в прежние времена могло доставлять нам незначительные неудобства, теперь начинает оказывать на нашу жизнь самое значительное влияние. Когда создатели современных технологий не могут осознать склонности человека к совершению ошибок, они начинают создавать новые и «улучшенные» системы в областях фондового рынка, страхования, образования, сельского хозяйства или здравоохранения, которые не принимают во внимание присущие нам ограничения (я называют эти технологии «несовместимыми с человеком», а их следы можно заметить повсюду). Вследствие этого, дело заканчивается тем, что мы начинаем совершать неотвратимые ошибки, а иногда наш провал сопровождается шумом и треском.

На первый взгляд, такая оценка природы человека выглядит удручающе, однако дела обстоят не так уж и плохо. Специалисты в области поведенческой экономики хотят понять корни человеческой слабости и найти более сострадательные, реалистичные и эффективные пути, позволяющие людям избегать искушения, проявлять больше самоконтроля и, в конечном итоге, достигать свих долгосрочных целей. Для общества в целом может быть крайне полезным понимание, как и когда мы терпим неудачу, это позволит затем создавать новые способы преодоления наших ошибок. Когда мы начинаем лучше понимать, что же на самом деле управляет нашим поведением, а что уводит нас в сторону (будь то деловые решения, связанные с вознаграждением или мотивацией или личные вопросы, связанные с поиском счастья или партнера), мы сможем лучше контролировать наши деньги, связи, ресурсы, безопасность и здоровье - как для себя лично, так и для общества в целом.

Именно в этом и состоит истинная цель поведенческой экономики: если мы поймём, каким образом действуем на самом деле, то сможем с большей степенью готовности изучать собственные предубеждения, лучше разобраться в том, каким образом они влияют на нас, а, следовательно, сможем принимать лучшие решения.

О книге

Почему увеличение оплаты уменьшает нашу продуктивность?

Почему мы склонны переоценивать то, что делаем?

Почему нам так важно отомстить обидчику во что бы то ни стало?

Мы уверены, что поступаем логично, стремимся максимизировать свою выгоду и минимизировать риски, принимать наиболее правильные и полезные для себя решения и реагировать на происходящее способами, имеющими разумное и логичное объяснение. Не правда ли? Как бы не так. Посмотрите правде в глаза: мы отвергаем логику как на работе, так и дома, самыми неожиданными способами. И «если мы поймем, каким образом действуем на самом деле, то сможем с большей степенью готовности изучать собственные предубеждения, лучше разбираться в том, каким образом они влияют на нас, а следовательно, сможем принимать лучшие решения» — уверен профессор MIT Дэн Ариели, специалист по поведенческой экономике, давно изучающий иррациональную сторону человеческой натуры.

В этой книге он сосредоточился на позитивных аспектах нашей иррациональности — на тех моментах, которые работают нам во благо. Именно благодаря позитивной иррациональности мы привыкаем к новым условиям жизни, любим близких, получаем удовольствие от работы и завоевываем доверие окружающих. Неожиданные и удивительные результаты экспериментов, возможно, подтвердят то, о чем вы смутно догадывались, а выводы автора покажут, как правильно использовать свои «странности».

издательство МАНН, ИВАНОВ И ФЕРБЕР

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Вегас-Лекс»

VEGAS LEX © Dan Ariely, 2010

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2010

От партнера российского издания — Консалтинговой группы «НЭО Центр»

Все мы очень заняты. Ритм жизни ускоряется, требования к результатам работы растут, условия становятся все жестче. Нам едва хватает времени на что-то кроме бизнеса.

И если уж нам удается выкроить время на чтение — это должна быть книга, которая действительно стоит того. Не правда ли?

Зачем же читать книгу, в которой написано о... нашей иррациональности? О странных, «глупых» и нелогичных поступках, которые то и дело совершаем мы — взрослые, разумные люди — на работе, дома, в личной жизни? И почему мы, консультанты, советуем вам предпочесть ее другим?

По трем весьма рациональным причинам.

Причина первая. Она чрезвычайно познавательна. Вы и не представляете, сколько нового и интересного мы таим в себе сами — даже если знакомы с собой уже довольно долго. Предмет исследован серьезно и глубоко, с применением широкомасштабных экспериментов. Прочитав книгу, вы будете знать и себя, и других гораздо лучше и вовремя сможете что-то скорректировать.

Причина вторая. Выводы поведенческой экономики (а именно эта область экономики изучает механизмы, лежащие в основе наших поступков) — очень ценный бизнес-инструмент. Для любой области бизнеса: от маркетинга и управления персоналом до финансов и PR.

Не говоря уже о взаимоотношениях с самым главным человеком для бизнеса — с клиентом. Знание законов человеческой природы, особенно скрытых законов, дает невероятное конкурентное преимущество.

Наконец, причина третья. Книга не зря называется «Позитивная иррациональность». Вы убедитесь, что наша иррациональность — это не всегда плохо. Именно благодаря ей мы живем полной жизнью — любим детей, доверяем друг другу, с энтузиазмом беремся за сложное дело. И, пожалуй, самые смелые открытия и самые громкие прорывы случались потому, что их авторы позволяли себе быть не такими, как все, и действовать немного иррациональнее, чем принято.

Эта книга убедит вас относиться к иррациональности иначе. Встретив что-то «не от мира сего», странное, нелепое, вы не отмахнетесь в раздражении, а с любопытством присмотритесь. Может быть, возьмете на вооружение. И, вполне вероятно, добьетесь успеха...

Валерий Есауленко, генеральный директор Консалтинговой группы «НЭО Центр»

Благодарю моих учителей, коллег и студентов за то, что вы неустанно демонстрируете мне интересную и волнующую часть процесса исследований. Спасибо тем, кто принимал участие в наших экспериментах все эти годы. Вы — движущая сила нашего исследования, и я глубоко благодарен вам за помощь.

Dan Ariely

The Upside of Irrationality: The Unexpected Benefits of Defying Logic

Вступление. Уроки промедления и побочные медицинские эффекты

Не знаю, как вы, а я никогда не видел человека, не склонного к промедлению. Стремление отложить решение неприятных вопросов на потом является воистину универсальной проблемой. С ней невероятно сложно справляться — и неважно, насколько усердно мы пытаемся подключить внутренние силы и самоконтроль или сколько раз принимаем решение отнестись к этой проблеме по-новому.

Позвольте поделиться с вами своей личной историей о том, как мне удалось справиться со склонностью к промедлению. Когда мне было около восемнадцати лет, со мной случился ужасный несчастный случай: рядом взорвался заряд магния, я получил ожог третьей степени почти 70 процентов поверхности тела (я писал об этом в моей первой книге под названием «Предсказуемая иррациональность»[1]). И будто этого было мало, через три недели пребывания в больнице в результате переливания зараженной крови я подхватил гепатит. Разумеется, опасная болезнь печени всегда приходит не вовремя. Но в моем случае это было еще более печально, так как я и без того находился в отвратительной форме. Болезнь повышала риски осложнений при необходимых для меня операциях, замедляла лечение и заставляла мое тело отторгать множество трансплантатов кожи. Ситуация усугублялась тем, что доктора никак не могли понять, с каким типом заболевания печени они столкнулись в моем случае. Они знали только, что это не гепатит А или В, но никак не могли выявить его разновидность. Через некоторое время болезнь поутихла, однако мое выздоровление замедлилось. Время от времени ее симптомы вспыхивали вновь, и мой организм снова давал сбой.

Восемь лет спустя, когда я уже оканчивал университет, болезнь нанесла мне очередной тяжелый удар. Именно тогда я прошел обследование в студенческом медицинском центре, несколько раз сдал кровь на анализы, и доктора наконец поставили мне диагноз. Я был болен гепатитом С, выявлять и диагностировать который медицинская наука научилась лишь недавно. Хотя я чувствовал себя достаточно паршиво, эти новости показались мне добрыми. Во-первых, я наконец узнал, чем именно болен. Во-вторых, у докторов имелось новое многообещающее экспериментальное лекарство под названием «интерферон», которое, по всей видимости, могло эффективно справиться с гепатитом С. Мой доктор поинтересовался, не хотел бы я принять участие в экспериментальном исследовании, направленном на изучение эффективности работы интерферона. С учетом того, что у меня имелся реальный шанс приобрести фиброз или цирроз печени, а также умереть в раннем возрасте, участие в эксперименте выглядело как меньшее из двух зол.

По первоначальным условиям эксперимента участники исследования должны были делать самостоятельные инъекции интерферона три раза в неделю. Доктора сообщили мне, что после каждой инъекции я буду испытывать симптомы, обычно присущие гриппу: лихорадку, головную боль, тошноту и рвотные позывы. Очень быстро я понял, что они совершенно не преувеличивали. Но я был исполнен решимости побороть болезнь, поэтому каждый понедельник, среду и пятницу в течение полутора лет проделывал один и тот же ежевечерний ритуал: приходя домой, брал иглу из аптечки, открывал холодильник, наполнял шприц дозой интерферона, а затем втыкал иглу глубоко в бедро. Затем я ложился в большой гамак (единственный интересный предмет мебели в моем студенческом пристанище), в котором было удобно смотреть телевизор. В пределах досягаемости я держал ведро, чтобы справиться с неминуемой рвотой, а в ногах у меня лежало одеяло, помогавшее бороться с ознобом. Примерно через час наступали тошнота, озноб, головная боль, а еще через некоторое время я мог уснуть. К полудню следующего дня я более или менее восстанавливался и мог вернуться к своим исследованиям.

Так же как и другие участники исследования, я боролся не только с болезненными симптомами, но и с более значимыми проблемами — промедлением и недостаточным самоконтролем. Я ненавидел каждый день, когда нужно было делать инъекции. Каждый раз передо мной вставала картина последующего 16-часового приступа болезни. Я надеялся лишь на то, что нынешние мучения позволят мне вылечиться в будущем. Мне приходилось переживать то, что психологи называют негативным немедленным эффектом[2] ради позитивного эффекта в долгосрочной перспективе[3]. Именно с этим типом проблемы мы сталкиваемся, когда не можем выполнить свои текущие задания во имя блага, ожидающего нас впереди. Несмотря на голос совести, большинство из нас предпочтут не делать что-то неприятное сейчас (физические упражнения, работу над раздражающим нас проектом или уборку гаража) ради лучшего будущего (здорового тела, продвижения по службе или благодарности со стороны супруги).

В конце тестирования, продолжавшегося долгих восемнадцать месяцев, врачи сообщили мне, что я был единственным пациентом, регулярно принимавшим интерферон в соответствии с предписанным графиком, — все остальные участники исследования многократно пропускали прием препарата. Если учесть неприятные побочные эффекты, в этом не было ничего удивительного. (Несоблюдение советов врачей действительно является распространенной проблемой.)

Как же мне удалось пройти через эти месяцы пытки? Может быть, мои нервы были крепкими как стальные канаты? У меня, как и у любого другого жителя нашей планеты, имеются существенные проблемы с самоконтролем, и каждый раз, когда наступал день инъекции, я искренне желал отложить эту процедуру. Но я придумал один трюк, который позволял немного облегчить мучения. Спасением для меня оказалось... кино. Я люблю смотреть фильмы и, будь у меня время, предавался бы этому занятию каждый день. Когда врачи рассказали мне, чего следует ожидать от эксперимента, я решил мотивировать себя просмотром фильмов. (К тому же вследствие побочных эффектов я вряд ли смог бы заниматься чем-то еще.) В те дни, когда мне нужно было вколоть себе очередную дозу, я заходил по утрам в магазин, выбирал несколько картин и весь оставшийся день думал о том, какое удовольствие испытаю вечером, смотря один фильм за другим.

Возвратившись домой, я сразу же делал себе укол. Затем залезал в гамак, устраивался поудобнее и начинал свой мини-кинофестиваль. Я научился соотносить инъекции с приятным для меня событием — просмотром прекрасных фильмов. Такое планирование вечеров помогло мне создать взаимосвязь между инъекциями и положительными эмоциями. И она оказалась более тесной, чем связь между инъекциями и их неприятными последствиями, что давало возможность продолжать лечение. (В некотором смысле мне повезло, что у меня достаточно плохая память: я мог с удовольствием пересматривать одни и те же фильмы раз за разом.)

***

В чем мораль этой истории? Перед каждым из нас стоят задачи, решение которых мы предпочитаем отложить, особенно когда к этому не располагает погода. Мы ненавидим копаться в чеках, готовя налоговую декларацию. Мы не любим чистить свой сад, придерживаться диеты, готовиться к экзаменам или (как в моем случае) проходить болезненные медицинские процедуры. Разумеется, если бы мы жили в совершенно рациональном мире, то проблема промедления не возникла бы в принципе. Мы могли бы рассчитать ценность наших долгосрочных целей, сравнить их с величиной нашего удовольствия от неделания в краткосрочной перспективе, а затем понять, что в долгосрочной перспективе мы можем получить больше, чем теряем сейчас. Такая возможность дала бы нам силы постоянно концентрироваться на действительно важных вещах. Мы шли бы на работу, помня о том, какое удовлетворение от завершения проекта ждет нас впереди. Мы бы затянули наши пояса до отказа и наслаждались тем, как улучшается наше здоровье. Мы принимали бы все лекарства вовремя, надеясь, что в один прекрасный день доктор скажет: «Я не вижу в вашем организме никаких следов болезни».

Как ни печально, но многие из нас предпочитают немедленное вознаграждение прелестям отдаленного будущего[4]. Мы ведем себя привычным образом, надеясь на то, что когда-нибудь у нас будет больше времени, появится больше денег, мы станем лучше себя чувствовать, меньше уставать и раздражаться. Подобное будущее представляется нам в розовом цвете, поэтому мы отказываемся делать неприятные вещи, даже если это приводит к тому, что сад зарастает все сильнее, угроза налогового штрафа становится все реальнее, а лечение оказывается неэффективным. В конце концов, не стоит далеко ходить, чтобы понять, как часто человеческие существа оказываются не готовыми пожертвовать краткосрочными благами во имя отдаленных целей.

***

Какое же отношение все это имеет к предмету данной книги? По большому счету — самое непосредственное.

С рациональной точки зрения нам надлежит принимать лишь те решения, которые соответствуют нашим интересам (очень важным здесь является слово «надлежит»). Нам следует тщательно анализировать все имеющиеся у нас варианты действий, четко рассчитывать их ценность (не только краткосрочную, но и долгосрочную) и выбирать тот вариант, который в наибольшей степени соответствует нашим интересам. В случае возникновения дилеммы любого рода мы должны воспринимать ситуацию ясно и непредубежденно; нам надлежит оценивать все доводы «за» и «против» так же объективно, как мы делаем это при покупке нового ноутбука. Страдая от болезни и имея лекарство, способное излечить, мы должны в точности придерживаться предписанного курса лечения. При наличии лишнего веса нам следует ходить пешком по нескольку километров в день и ограничить свой рацион вареной рыбой, овощами и водой. Если мы курим, то должны остановиться — без каких-либо условий или оговорок.

Конечно, было бы здорово, если бы мы все были рациональными и ясно представляли себе, что нам следует делать. К сожалению, дела обстоят совершенно иным образом. Чем еще можно объяснить тот факт, что миллионы людей не пользуются абонементами в спортивные залы, рискуют жизнями (своими и окружающих), когда пишут SMS, находясь за рулем, или... (добавьте сюда собственный пример).

***

И вот на сцене появляется поведенческая экономика. В рамках этой дисциплины мы не считаем людей бесчувственными и расчетливыми машинами. Напротив, мы наблюдаем над тем, как они ведут себя в повседневной жизни, и часто приходим к заключению, что человеческие существа иррациональны.

Разумеется, рациональная экономика способна дать нам много уроков, однако некоторые ее предположения (например, о том, что люди всегда принимают лучшие решения, или о том, что, когда речь заходит о деньгах, ошибки возникают гораздо реже, а рынки склонны к самокоррекции) могут вызвать заметные и разрушительные последствия. Проницательная английская писательница Джордж Элиот еще в XIX веке заметила проблему, связанную с рациональной экономикой. В одном из своих эссе она описала, насколько странным образом выглядит человечество в глазах экономистов. Более того, еще сто с лишним лет назад она смогла предугадать возникновение дисциплины, которую мы сейчас называем поведенческой экономикой. «Привычное для наших дней стремление к обобщениям, — писала она, — заставляет нас считать, что абсолютно все социальные вопросы связаны с экономической наукой и что все взаимоотношения человека со своими соседями могут быть описаны с помощью алгебраических уравнений... однако эта широко распространенная ошибка не может сосуществовать с истинным знанием о Человеке, тщательным изучением привычек, идей и мотивов»[5].

Для того чтобы до конца понять, о чем писала Элиот — и что актуально сейчас не меньше, чем в ее время, — давайте поразмышляем о вождении машины. Транспортная система, как и финансовый рынок, является творением человека, и не надо далеко ходить, чтобы видеть, как люди совершают ужасные и дорогостоящие ошибки (искаженное восприятие мира часто приводит к тому, что нам проще видеть ошибки других людей, чем свои собственные). Производители автомобилей и проектировщики дорог в целом понимают, что люди за рулем не всегда рассудительны, поэтому и автомобили, и дороги строятся так, чтобы защитить водителей и пассажиров. Автомобильные дизайнеры и инженеры, пытаясь компенсировать ограниченные человеческие способности, оснащают автомобили ремнями и подушками безопасности, надежными тормозными системами, зеркалами заднего вида, галогеновыми фарами, парктрониками и многим другим. Проектировщики оставляют широкие обочины по краям дорог, наносят на них особое покрытие, от соприкосновения с которым шины издают специфический звук «брр», предупреждающий, что вы съезжаете с проезжей части трассы. Но, несмотря на все эти меры безопасности, человеческие существа продолжают упорно совершать все мыслимые ошибки (в том числе ездят пьяными или активно пишут за рулем SMS) — в результате дело заканчивается авариями и травмами.

А теперь давайте вспомним о проблемах на Уолл-стрит в 2008 году и об их воздействии на экономику. Мы ведь знаем о присущих человечеству фобиях. Почему же мы не считаем нужным предпринимать дополнительные шаги для того, чтобы попытаться предотвратить ужасные ошибки на финансовом рынке, связанные с искаженностью человеческого суждения? Почему мы не можем создать инструменты, предотвращающие совершение ошибок теми, кто управляет миллиардами долларов и использует свои активы в качестве рычага?

***

Еще сильнее фундаментальная проблема человеческой ошибки осложняется из-за технологических устройств. В принципе они являются достаточно полезными, но порой их повсеместное использование приводит к тому, что нам становится все сложнее действовать в своих интересах. Возьмем, к примеру, мобильный телефон. Это удобное устройство позволяет нам не только разговаривать со своими друзьями, но и обмениваться с ними текстовыми сообщениями или общаться по электронной почте. Набивая текстовые сообщения во время ходьбы, мы смотрим на экран телефона, а не на дорогу и можем натолкнуться на другого человека или споткнуться. Это неприятно, но не смертельно. Однако добавьте в эту систему автомобиль — и вы получите готовую причину возможной большой проблемы.

Теперь подумайте о технологических нововведениях в области сельского хозяйства, которые привели к проблеме излишнего веса. Тысячи лет назад, когда люди сжигали калории во время охоты и выпаса стад, им нужно было бороться за каждую унцию энергии. Каждый раз, когда им удавалось найти пищу, содержавшую жиры или сахар, они прекращали свои дела и пытались наесться до отвала. Более того, природа предоставила в распоряжение древних людей отличный внутренний механизм — примерно двадцатиминутный интервал между фактическим поглощением энергии и появлением состояния сытости. Этот механизм позволял им набрать немного жира, что оказывалось крайне полезным позднее, если не удавалось подстрелить оленя.

А теперь переместимся на несколько тысячелетий вперед. В индустриально развитых странах наши современники проводят основную часть дня, сидя в креслах и глядя на экраны, а не бегая за животными. Мы не занимаемся посадкой, выращиванием и уборкой кукурузы и сои — за нас это делает компания Con-Agra. Производители пищевых продуктов превращают кукурузу в сладкую и жирную субстанцию, которую мы покупаем в заведениях быстрого питания и супермаркетах. В этом «мире в стиле Dunkin’ Donuts» наша любовь к сахару и жиру позволяет нам быстро набрать тысячи калорий. Наш завтрак не ограничивается яичницей с беконом и сыром. Двадцатиминутный интервал не позволяет испытать ощущения сытости, поэтому мы впихиваем в себя дополнительные калории, выпивая кофе и съедая полдюжины сладких пончиков, посыпанных сахарной пудрой.

По сути, механизмы, разработанные человечеством в процессе эволюции, имели смысл лишь в прежние времена. С учетом разрыва между скоростью технологического развития и скоростью человеческой эволюции инстинкты и способности, которые прежде помогали, теперь начинают нам мешать. Принятие неправильных решений, которое в прежние времена могло доставлять незначительные неудобства, оказывает на нашу современную жизнь очень большое влияние. Не будучи в состоянии осознать склонности человека к совершению ошибок, разработчики современных технологий начинают создавать новые, «улучшенные» системы в различных областях (фондового рынка, страхования, образования, сельского хозяйства, здравоохранения), которые не принимают во внимание присущие нам ограничения (я называю эти технологии несовместимыми с человеком; следы их можно заметить повсюду). В итоге мы действительно начинаем совершать неизбежные ошибки. Иногда наш провал сопровождается шумом и треском.

***

На первый взгляд такая оценка природы человека выглядит удручающе, однако дела обстоят не так уж плохо. Специалисты в области поведенческой экономики хотят понять корни человеческой слабости и найти более сострадательные, реалистичные и эффективные пути, позволяющие людям избегать искушения, проявлять больше самоконтроля и в конечном итоге достигать своих долгосрочных целей. Для общества в целом крайне полезно научиться понимать, как и когда мы терпим неудачу, чтобы работать над созданием новых способов преодоления наших ошибок. Начав лучше понимать, что же на самом деле управляет нашим поведением, а что уводит нас в сторону (будь то деловые решения, связанные с вознаграждением или мотивацией, или личные вопросы, связанные с поиском счастья или партнера), мы сможем лучше контролировать наши деньги, связи, ресурсы, безопасность и здоровье — как в своих интересах, так и в интересах общества.

Именно в этом и состоит истинная цель поведенческой экономики: если мы поймем, каким образом действуем на самом деле, то сможем с большей степенью готовности изучать собственные предубеждения, лучше разобраться в характере их влияния на нас, а следовательно, сможем принимать лучшие решения. Понятно, что мы никогда не станем абсолютно рациональными при принятии решений. Однако я верю, что осознание того, какие именно иррациональные силы на нас влияют, может стать первым полезным шагом на пути принятия лучших решений. Но дело на этом не заканчивается. Инвесторы, компании и политики могут сделать еще один шаг. Они могут изменить среду, в которой мы живем и работаем, так, чтобы она в большей степени соответствовала нашим возможностям и ограничениям.

В конце концов, смысл поведенческой экономики состоит именно в этом: мы хотим вычислить, какие скрытые силы определяют наши решения во множестве областей, а затем найти решение общеизвестных проблем, оказывающих негативное влияние на нашу личную и общественную жизнь и карьеру.

***

Как будет видно ниже, каждая глава этой книги описывает эксперименты, которые я проводил на протяжении многих лет вместе со своими коллегами (в конце книги я поместил краткие биографии моих соратников). В каждой главе я старался пролить свет на те или иные предубеждения, мешающие нам принимать решения во многих областях — начиная с работы и заканчивая личным счастьем.

Вы можете задаться вопросом, почему мы с коллегами тратили так много времени, денег и сил на эксперименты. Эксперименты в социальных науках подобны микроскопу или стробоскопу, увеличивающему и освещающему сложные и разнообразные силы, одновременно оказывающие на нас самое разнообразное воздействие. Эксперименты помогают нам сделать более замедленным привычное человеческое поведение, рассмотреть происходящее шаг за шагом, выделить отдельные силы, влияющие на нас, а затем тщательно и детально их исследовать. Эксперименты позволяют нам прямо и недвусмысленно оценить, что заставляет человека делать те или иные шаги, а следовательно, более глубоко понять особенности и нюансы наших собственных предубеждений[6].

Есть и еще один важный момент, о котором я хотел бы сказать. Если бы уроки, которые мы извлекаем в ходе проведения экспериментов, были ограничены условиями среды, соответствующей тому или иному исследованию, то польза от них была бы небольшой. Я же предлагаю вам подумать об экспериментах как об иллюстрации более общих принципов. Такой подход позволит нам лучше понять, каким образом мы размышляем или принимаем решения в различных жизненных ситуациях. Я надеюсь, что если вы поймете механизмы человеческой природы, то сможете сами решить, что вам делать с этим знанием в отношении своей профессиональной и личной жизни.

В каждой из глав я попытался показать, каким образом полученные нами выводы могут повлиять на жизнь человека, бизнес и политику. При этом основное внимание уделялось тому, что каждый из нас может сделать для преодоления воздействия белых пятен иррациональности. Разумеется, мои выводы не носят всеобъемлющего характера. Для извлечения пользы из этой книги и из социальных наук в целом важно, чтобы вы, читатель, провели некоторое время в размышлениях о том, каким образом принципы человеческого поведения находят свое отражение в вашей собственной жизни. Прочитав книгу, подумайте, что вы могли бы сделать по-другому, с учетом своих новых, куда более обширных знаний о человеческой природе. И как раз здесь начнется самое интересное приключение.

***

Читателям, знакомым с моей книгой «Предсказуемая иррациональность», будет интересно узнать, чем от нее отличается эта книга. В книге «Предсказуемая иррациональность» мы исследовали различные предубеждения, которые ведут нас к принятию не самых мудрых решений (особенно в ситуациях, когда мы выступаем в роли потребителей). Книга, которую вы держите в руках, имеет три основных отличия от предыдущей.

Первое и совершенно очевидное отличие состоит в том, что эта книга называется по-другому. Так же как и прошлая, она основана на экспериментах, позволяющих определить, каким образом мы принимаем решения, однако теперь мы подходим к иррациональности с другой стороны. Чаще всего понятие «иррациональность» воспринимается нами как негативное, мы можем обозначать этим словом совершенно различные вещи — начиная со склонности к ошибочным действиям и заканчивая безумными шагами. Если бы на нас была возложена ответственность за перестройку человеческих существ, мы бы, по всей видимости, приложили огромные усилия для того, чтобы исключить иррациональность из списка человеческих черт (в книге «Предсказуемая иррациональность» я исследовал негативные стороны человеческих предубеждений). Но у иррациональности есть и другая сторона, которую можно назвать позитивной. Иногда наши иррациональные способности работают нам во благо, так как помогают адаптироваться к новой среде, завоевать доверие других людей, получить удовольствие от нарастающего объема работы или искренне любить своих детей. Эти силы являются неотъемлемой частью нашей прекрасной, удивительной и врожденной (хотя и иррациональной) человеческой природы. (Мы знаем, что люди, которым не хватает способностей адаптироваться, завоевать доверие или наслаждаться своей работой, порой чувствуют себя крайне несчастными.) Эти иррациональные силы помогают нам достичь большего и наслаждаться жизнью внутри социальной структуры. Я назвал эту книгу «Совершенная иррациональность», для того чтобы намекнуть о положительном аспекте иррациональности — о той ее части, которую каждый из нас захотел бы сохранить, если бы перед нами стояла задача заново спроектировать человеческую натуру. Каждому из нас важно понять как хорошую, так и плохую сторону иррациональности — ведь только таким образом мы сможем отказаться от плохого и выстроить что-то иное на фундаменте хорошего.

Второе отличие состоит в том, что книга четко разделена на две части. В первой части мы внимательно изучим наше поведение на работе, где протекает большая часть нашего дня. Мы поразмышляем о наших связях — не только с другими людьми, но и с окружающей нас средой и с самими собой. Что происходит с нашими связями с зарплатой, начальством, объектом нашей работы, с нашими идеями и чувствами, когда мы допускаем ошибку? Что на самом деле заставляет нас хорошо работать? Что придает нашей работе чувство осмысленности? Почему на работе мы так часто сталкиваемся с отношением в стиле «это придумано не нами»? Почему мы так остро реагируем на случаи несправедливости или нечестного поведения?

Во второй части мы сделаем шаг в сторону от рабочей обстановки и исследуем свое поведение в отношении других людей. В чем состоят наши связи с окружающим миром и с собственным телом? Каким образом мы выстраиваем отношения с людьми, с которыми встречаемся, в которых влюбляемся, или с теми, кто находится далеко от нас, но нуждается в нашей помощи? Каким образом мы выстраиваем связи со своими собственными эмоциями? Мы исследуем способы, с помощью которых обычно адаптируемся к новым условиям, новой среде или к новым любимым и партнерам; мы поговорим о том, как работают (или не работают) методы поиска партнеров через Интернет; мы изучим, какие силы определяют нашу реакцию на трагедии, случающиеся с другими людьми; и наконец, поговорим о том, каким образом наша реакция на ту или иную эмоцию в каждый момент времени влияет на наше поведение в отдаленном будущем.

«Совершенная иррациональность» отличается от моей прежней работы еще и тем, что эта книга носит гораздо более личный характер. И хотя мы с коллегами пытаемся быть максимально объективными в процессе проведения наших экспериментов и анализа их результатов, значительная часть этой книги связана с моим сложным жизненным опытом как пациента ожогового отделения. Мой несчастный случай (как и любой другой несчастный случай) оказался для меня крайне болезненным, однако позволил мне достаточно быстро изменить точку зрения на множество аспектов жизни. Мое «путешествие» позволило мне взглянуть на человеческое поведение с непривычной точки зрения. Жизнь задала мне множество вопросов, которые вряд ли возникли бы в иной ситуации. Этот несчастный случай во многом определил мою жизнь и заставил меня сфокусировать исследования на определенных вопросах. Но еще более важным оказалось то, что случившееся со мной заставило меня более тщательно изучать механизмы работы моих собственных предубеждений. Я надеюсь, что их описание, как и описание моего личного опыта, позволит пролить немного света на процесс мышления, который сформировал круг моих интересов и мнений. Надеюсь, что мой опыт послужит достойной иллюстрацией некоторых наиболее существенных элементов человеческой природы — вашей и моей.

***

А теперь нам пора в путь...

Часть I. Неожиданные способы, которыми мы отвергаем логику на работе

Глава 1. Платить больше за меньшее: почему бессильны большие бонусы

Представьте себя толстой и счастливой лабораторной крысой. В один прекрасный день человеческая рука в перчатке аккуратно вытаскивает вас из коробки, которую вы называете своим домом, и помещает в другую, менее удобную, внутри которой находится лабиринт. Будучи по своей природе любопытной, вы начинаете путешествовать по нему, заинтересованно потряхивая усами. Вы быстро обнаруживаете, что некоторые части лабиринта окрашены в черный цвет, а другие — в белый. Вы направляетесь в сторону белой части. Ничего не происходит. Затем вы сворачиваете на черную сторону и чувствуете ощутимый удар тока, проходящий через ваши лапы.

Каждый последующий день вас помещают в совершенно разные лабиринты. Опасные и безопасные зоны постоянно меняются местами. Меняются и цвет стен, и сила тока. Иногда сектора, где вы получаете не очень сильный удар током, окрашены в красный цвет. А иногда стены секторов, где вы испытываете наиболее болезненные ощущения, разрисованы крупными кругами. Иногда безопасные зоны окрашены в черные и красные квадраты, напоминающие шахматную доску. Каждый день ваша работа состоит в том, чтобы научиться двигаться по лабиринту, выбирая самые безопасные пути и избегая ударов током (награда за приобретаемый вами навык как раз состоит в том, что вы не получаете болезненных ощущений). Насколько успешно вы справитесь с заданиями?

Более ста лет назад психологи Роберт Йеркс и Джон Додсон[7] провели множество вариаций этого эксперимента в попытках понять две вещи, связанные с крысами: насколько быстро они способны учиться и (что еще более важно) в какой степени электрический ток способствует ускорению процесса обучения. Можно легко предположить, что по мере усиления силы удара будет расти и степень мотивации крыс к учебе. Если удары оказываются не очень сильными, то крысы могут просто слоняться по лабиринту, время от времени испытывая неудобство от случайного соприкосновения с током. Однако ученые считали, что по мере нарастания напряжения и связанного с ним дискомфорта крысы будут чувствовать себя в большей опасности, а следовательно, будут больше мотивированы к тому, чтобы быстрее научиться избегать неприятностей. Йеркс и Додсон также предположили, что крысы будут учиться быстрее всего, когда по-настоящему захотят избежать болезненных ощущений.

Мы склонны достаточно быстро делать предположение о связи силы воздействия и способности к улучшению нашей работы. Кажется вполне разумным, что чем больше мы мотивированы что-то сделать, тем упорнее движемся к своей цели, и рост наших усилий, вне всякого сомнения, приближает нас к ней. Именно в этом отчасти и состоит смысл огромных бонусов, выплачиваемых фондовым брокерам и СЕО компаний, — предложенный людям огромный бонус мотивирует их к высококачественной работе.

***

Иногда наше интуитивное мнение о связях между мотивацией и результатом (и в более общих выражениях — нашим поведением) является точным, но порой реальность и интуиция не уживаются друг с другом. У Йеркса и Додсона одни результаты экспериментов соответствовали ожиданиям, а другие нет. Когда удар был не особенно сильным, мотивация крыс оказывалась низкой, вследствие чего процесс обучения происходил медленно. При ударе средней силы крысы были более мотивированы к тому, чтобы уяснить правила лабиринта, и процесс обучения происходил быстрее. До этого момента результаты эксперимента вполне соответствуют нашим интуитивным представлениям о связи между мотивацией и результатом.

Однако тут и начинается неожиданное: когда болезненный шок становился особенно сильным, результаты крысиной «учебы» ухудшались! Разумеется, нам сложно понять логику мышления крыс, но, по всей видимости, когда интенсивность удара становилась максимальной, они просто не могли сконцентрироваться на чем-либо еще, кроме страха перед очередным болезненным ударом. Парализованные этим страхом, они никак не могли запомнить, какие части лабиринта являются для них безопасными, а какие нет. И соответственно, не могли понять, каким образом структурирована окружающая их реальность.

Приведенный ниже график изображает возможную связь между стимулом (бонусы, пакеты акций) и результатом. Тонкая серая линия обозначает простую связь, при которой повышение стимулирования приводит к линейному повышению результата. Пунктирная серая линия представляет собой тип связи, при котором повышение стимула на определенном этапе приводит к снижению производительности.

Темная линия отражает результаты, полученные в ходе экспериментов Йеркса и Додсона: при низких уровнях мотивации дополнительное стимулирование помогает улучшить результат. Однако по мере роста мотивации дополнительные стимулы могут привести к обратным последствиям, то есть ухудшить результат (психологи часто называют этот эффект обратной У-образной связью).

Эксперимент Йеркса и Додсона заставил нас задуматься над истинной природой связей между размером оплаты, уровнем мотивации и результатом на рынке рабочей силы. Он четко показал, что стимулирование может быть как благом, так и вредом. До определенной степени оно помогает нам учиться и достигать хороших результатов. Однако на некоем уровне давление мотивации может стать настолько сильным, что не позволит человеку сконцентрироваться на своей работе. Очевидно, что такой исход не устраивает никого из участников процесса.

Разумеется, в реальных рыночных условиях удары током не являются основным способом стимулирования сотрудников. Однако нельзя исключать, что подобная связь между мотивацией и результатом применима и к другим типам мотивации. То есть награда может выражаться не только в том, что вам удается избежать удара током, но и в том, что вы можете получить значительный финансовый бонус, если принесете компании много денег. Давайте представим себе, как могли бы выглядеть результаты эксперимента Йеркса и Додсона, если вместо ударов током использовались бы деньги (разумеется, при этом мы предположим, что крысы заинтересованы их получить). Когда размер бонуса незначителен, крысы не проявляют заинтересованности и результаты не столь впечатляющи. При среднем бонусе заинтересованность крыс растет, и результаты улучшаются. Однако когда размер бонусов станет максимальным, крысы окажутся чересчур мотивированными: им будет сложно сконцентрироваться, следовательно, они покажут значительно худшие результаты, чем при менее значительном бонусе.

Увидим ли мы ту же самую тенденцию обратной 11-образной связи между мотивацией и результатом, если проведем эксперимент не на крысах, а на людях, реально используя деньги в качества мотивирующего фактора? Давайте рассмотрим ситуацию с прагматической точки зрения. Итак, целесообразно ли платить людям высокие бонусы для того, чтобы они лучше работали?

Магия «золотого ручья»

Давайте подумаем о деньгах и бонусах как формах мотивации. В нашем обществе существует множество работников (например, фондовых брокеров и СЕО), значительная часть вознаграждения которых основана на бонусах и опционах на покупку акций. В целом размер бонусов СЕО значительно превышает размер их обычной годовой заработной платы. К примеру, в 2008 году руководитель Oracle Ларри Дж. Эллисон в виде заработной платы получил жалкий миллион долларов, однако при этом «удостоился» опциона на покупку акций в размере 544 миллионов долларов[8].

Практика увеличения размера бонусов становится в наши дни все более распространенной в различных профессиональных кругах. Посмотрите хотя бы на астрономические размеры вознаграждения профессиональных атлетов. На Кубке мира по футболу 2006 года каждый игрок сборной Анголы получил по 50 тысяч долларов за то, что команда прошла в очередной круг чемпионата; Саудовская Аравия платила каждому игроку по 27 тысяч долларов за каждую победу в игре; Испания пообещала заплатить каждому игроку своей сборной по 683 тысячи долларов в случае, если команда выиграет Кубок мира. Этот список можно продолжить.

В спорте известны случаи, когда стремление показать высокий результат находило свое выражение в странном и неправильном поведении. Я веду речь о такой спорной с точки зрения гигиены практике, как ношение одних и тех же, причем женских, трусиков бикини под спортивной формой на протяжении многих лет (известно, что часто подобные вещи практиковал игрок команды Yankees по имени Джейсон Джиамби). Однако один из самых известных и странных ритуалов связан с бейсболистом Уэйдом Боггсом по кличке Человек-цыпленок. Перед каждой игрой Человек-цыпленок питался исключительно птицей (отсюда и произошло его прозвище), но если бы дело ограничивалось только этим! Разогреваясь перед игрой, он выходил на поле ровно в 5:17 вечера и делал ровно 150 ударов битой по мячу. Ровно в 7:17 он начинал бегать с ускорением. В определенный момент игры он писал пальцем на грязи в одной и той же зоне поля слово «жизнь» на иврите. Играя в обороне, он обычно расчищал левой ногой грязь перед собой, затем два или три раза энергично ударял одной рукой по другой, а затем поправлял свою кепку[9].

Может быть, эти ритуалы действительно помогали. Кто знает?

В свете финансового кризиса 2008 года всеобщее возмущение вызвал тот факт, что бонусы часто продолжают выплачиваться не кому-нибудь, а ответственным за возникновение проблемы. Многие люди тогда задумались над тем, каким образом стимулирование на самом деле влияет на CEO компаний и деятелей с Уолл-стрит. Правления корпораций обычно предполагают, что огромные бонусы, привязанные к достижениям компаний, будут мотивировать СЕО на работу с большей отдачей, в результате чего улучшится конечный результат[10]. Но так ли это на самом деле? Перед тем как ответить на этот вопрос, давайте изучим результаты эмпирических исследований.

***

Для того чтобы проверить эффективность финансового стимулирования как способа повышения результата, мы вместе с Ниной Мазар (преподавателем университета города Торонто), Ури Гнизи (преподавателем Калифорнийского университета в Сан-Диего) и Джорджем Ловенстайном (преподавателем университета Карнеги-Меллон) решили провести эксперимент. Мы предлагали его участникам различные суммы в качестве финансового вознаграждения за успешное выполнение задания, а затем измеряли эффект воздействия на результат того или иного уровня стимулирования. В частности, мы хотели определить, приведет ли предложение значительного вознаграждения к улучшению результата (как обычно принято считать) или к его ухудшению (как показали эксперименты Йеркса и Додсона с крысами).

Мы решили предложить одним участникам сравнительно небольшой бонус (равный примерно сумме их заработка за один день). У других участников была возможность получить большой бонус (равный примерно сумме двухнедельной оплаты их труда). Несколько счастливчиков (составлявших самую важную группу для целей нашего исследования) имели возможность заработать огромный бонус — в размере около пяти месячных окладов. Мы надеялись, что сравнение результатов этих трех групп позволит нам лучше понять, насколько эффективны бонусы в качестве средства улучшения результата.

Вы наверняка думаете: «Как я могу поучаствовать в подобном эксперименте?» Однако еще до того, как вы начнете серьезно размышлять о моих бюджетных возможностях, уточню, что в рамках эксперимента мы повторили путь многих компаний: перенесли наши операции в Индию, где ежемесячный доход на душу населения составляет около 500 рупий (примерно 11 долларов). Это позволило предложить нашим участникам значительные для них суммы, не вызывая вопросов со стороны финансистов наших университетов.

Определив место проведения нашего эксперимента, мы приступили к анализу задач для его участников. Поначалу мы думали о заданиях, связанных исключительно с физическими усилиями, такими как пробежки или силовые упражнения. Но так как СЕО и фондовые брокеры зарабатывают деньги несколько другим образом, в итоге были выбраны задания, требующие от участников навыков творческого мышления, концентрации, памяти и решения возникающих перед ними проблем. Протестировав огромное количество заданий на себе и своих студентах, мы выбрали шесть:

1. «Сбор частей головоломки»: участники должны были собрать круг из девяти предложенных им фрагментов. При этом собрать круг из восьми элементов достаточно просто, однако выполнить это задание, используя девять, почти невозможно.

2. «Саймон»: этот раскрашенный в яркие цвета реликт 1980-х годов был самой распространенной в свое время электронной игрой. Игроки должны безошибочно повторять последовательность, в которой загораются лампочки разных цветов, расположенные на ее передней панели.

3. «Последние три цифры» — название говорит само за себя: участникам этой простой игры мы зачитывали числа (23, 7, 65, 4 и т. д.), останавливаясь в случайно выбранный момент. Участники должны были запомнить и повторить три последних числа из названных нами.

4. «Лабиринт»: с помощью двух рукояток требовалось изменять угол наклона испещренного лунками игрового поля, на поверхности которого был помещен лабиринт. Цель игры — провести небольшой шарик по всему лабиринту, избегая при этом его попадания в лунки. По понятным причинам эта игра казалась самой пугающей из всего набора экспериментов.

5. «Дарт-мяч»: эта игра была очень похожа на игру в дартс, однако для нее использовались мяч со специальным покрытием и мишень с клейкой поверхностью.

6. «Мяч-вверх»: в ходе этой игры участники двигали две рукоятки так, чтобы заставить небольшой шарик подняться максимально высоко в гору.

Выбрав игры, мы упаковали их в большие коробки и отправили в Индию. По какой-то таинственной причине сотрудники индийской таможни задержали игры «Саймон», работавшие от батареек. Но после уплаты нами импортной пошлины в размере 250% от стоимости игры наше оборудование оказалось на свободе. Эксперимент можно было начинать.

Мы наняли пятерых студентов-старшекурсников, изучавших экономику в колледже Narayanan College в городе Мадурай на юге Индии, и попросили их посетить несколько окрестных деревень. В каждой из них студенты должны были найти достаточно большую площадку для проведения эксперимента (например, помещение в местной больнице или административный зал заседаний), где могли бы комфортно разместиться нанятые участники эксперимента.

Одной из них оказался зал заседаний, в котором начал работу аспирант по имени Рамеш. Состояние зала оставляло, правда, желать лучшего (пол без покрытия, некрашеные стены), однако он отвечал всем остальным экспериментальным требованиям, а главное — давал защиту от ветра, дождя и жары.

Рамеш разместил игры по всей комнате, а затем вышел на улицу для того, чтобы найти первого участника. Мимо центра проходил мужчина, и Рамеш немедленно попытался заинтересовать его участием в эксперименте. «У нас есть несколько забавных упражнений, — обратился он к мужчине, — не хотите ли попробовать?» Это предложение показалось мужчине крайне подозрительным. — он отрицательно покачал головой и собрался идти своей дорогой. Однако Рамеш настаивал: «Вы можете заработать на участии немного денег, а спонсором эксперимента выступает университет». Уговоры возымели действие: наш первый участник, которого звали Нитин, развернулся и зашел в здание вслед за Рамешем.

Рамеш рассказал Нитину обо всех заданиях и показал устройства, расставленные по комнате. «Вот в эти игры мы с вами будем сегодня играть, — объяснил он Нитину. — Это займет около часа. Перед тем как приступить к игре, давайте выясним, сколько вы сможете заработать». Рамеш бросил кубик. Кубик упал, и на верхней грани оказалось число 4, которое по нашему правилу соответствовало группе со средним размером бонуса. Иными словами, это означало, что общий бонус, который Нитин мог получить от шести игр, составлял около 240 рупий, что примерно равно двухнедельной зарплате среднего работника в этом сельскохозяйственном регионе Индии.

Затем Рамеш дал Нитину необходимые инструкции: «Для каждой из шести игр у нас есть средний результат, который мы называем хорошим, и высокий результат, который мы называем очень хорошим. За каждую игру, в которой вы сможете достичь хорошего уровня, вы получите 20 рупий, а за каждую игру, где вы покажете очень хороший результат, вы получите 40 рупий. Если в какой-то игре вам не удастся достичь даже хорошего уровня, вы вообще не получите за нее денег. Это означает, что по итогам эксперимента вы получите сумму в пределах от 0 до 240 рупий, в зависимости от вашего результата».

Нитин кивнул, и Рамеш протянул ему игру «Саймон». В этой игре сначала зажигается одна из разноцветных кнопок и раздается музыкальный сигнал определенного тона. Нитин должен был нажать на кнопку, которая только что загорелась. Затем она зажигалась вновь, а за ней — вторая, имевшая иной цвет; Нитин должен был нажать обе кнопки в правильной последовательности. С каждым новым раундом игры количество кнопок, которые было необходимо нажать, увеличивалось. Игра продолжалась до тех пор, пока Нитин правильно запоминал последовательность и не допускал при нажатии кнопок никаких ошибок. Стоило только ему допустить ошибку в повторе последовательности, игра заканчивалась. Оценка выставлялась в зависимости от последней правильно указанной Нитином последовательности. На получение максимальной оценки в этой игре давалось десять попыток.

«Теперь позвольте мне рассказать о том, что значит «хорошее» и «очень хорошее» в рамках этой игры, — продолжал Рамеш. — Если вам удастся хотя бы один раз правильно повторить последовательность из шести кнопок в каждой из десяти попыток, это будет считаться хорошим результатом, и вы заработаете 20 рупий. Если вы сможете хотя бы раз правильно повторить последовательность из восьми кнопок, это будет считаться очень хорошим результатом, и вы получите 40 рупий. После десяти попыток мы перейдем к следующей игре. Все ли вам понятно в отношении игры и правил расчета платежа?»

Нитин был крайне воодушевлен возможностью заработать столь большую сумму. «Давайте уже начнем», — сказал он, и они начали.

Сначала загорелась синяя лампочка, и Нитин сразу же ее нажал. Затем загорелась желтая, и Нитин нажал по очереди синюю и желтую лампочки. Пока что задание не казалось ему сложным. Затем загорелась зеленая лампочка, и этот этап он прошел без особых проблем. К сожалению, когда дело дошло до четвертой лампочки, он допустил ошибку. При следующей попытке его результат был немногим лучше. Тем не менее на пятой попытке он смог запомнить последовательность из семи кнопок, а на шестой попытке смог безошибочно повторить последовательность из восьми кнопок. В целом игра завершилась положительным для него исходом, и он стал на 40 рупий богаче.

Следующей была игра «Сбор частей головоломки», затем пришел черед вспомнить последние три цифры. После этого Нитин сыграл в «Лабиринт», «Дарт-мяч» и, наконец, в «Мяч-вверх». К концу первого часа ему удалось достичь очень хорошего результата по двум играм и хорошего — по двум другим. Однако еще по двум играм ему не удалось получить даже хорошего результата. В итоге, заработав 120 рупий — немногим более величины недельного заработка, он вышел на улицу вполне довольный собой.

Следующего участника звали Апурве — немного лысеющий мужчина примерно тридцати лет атлетического телосложения, гордый отец двойняшек. Апурве бросил кубик, и тот показал цифру 1, что в соответствии с нашими правилами давало Апурве право на получение лишь минимального бонуса — 24 рупии в случае успешного прохождения всех шести игр, или примерно сумму его дневного заработка. Для начала Апурве сыграл в игру «Последние три цифры», затем последовали «Мяч-вверх», «Сбор частей головоломки», «Лабиринт», «Саймон» и, в конце концов, «Дарт-мяч». В целом Апурве показал достаточно высокие результаты (хороший — по трем играм, очень хороший — по одной игре) — примерно такие же, как у Нитина, однако вследствие неудачного броска кубика он смог заработать лишь десять рупий. Тем не менее молодому индусу было приятно получить даже такую сумму за час игры.

Когда же Рамеш бросил кубик для третьего участника по имени Аноопум, выпала цифра 5. В соответствии с нашими правилами этот игрок имел шансы получить самый высокий бонус. Рамеш объяснил Аноопуму, что за каждую игру с хорошим результатом тот получит 200 рупий, а за каждый очень хороший результат — 400 рупий. Аноопум быстро произвел расчеты в уме. Результат умножения шести игр на 400 рупий составлял 2400 рупий. Эту сумму можно было бы назвать небольшим состоянием. Для того чтобы его накопить, обычному человеку пришлось бы работать не менее пяти месяцев. Аноопум не мог поверить своей удаче.

Первой из случайно выбранных для Аноопума игр оказался «Лабиринт»[11]. Аноопум поставил небольшой стальной шарик на позицию «старт», а затем приготовился вести шарик по лабиринту с помощью двух рукояток, стараясь избегать лунок. «Мы будем играть в эту игру десять раз, — сказал Рамеш. — Если вам удастся успешно провести шарик мимо седьмой лунки, это будет считаться хорошим результатом, и вы получите 200 рупий. Если же вы сможете успешно провести мяч мимо девятой лунки, то этот результат будет считаться очень хорошим, и вы получите 400 рупий. Закончив с этой игрой, мы перейдем к следующей. Вам все понятно?»

Аноопум с готовностью кивнул. Он ухватился за два рычага, с помощью которых можно было менять угол наклона лабиринта, и уставился на мячик, стоявший на позиции «старт», как волк на свою жертву. «Это очень и очень важно, — внушал он себе. — я должен это сделать».

Запущенный им мячик почти сразу упал в первую же лунку. «Еще девять попыток», — сказал Аноопум вслух, чтобы подбодрить себя. Но напряжение росло, и у него стали трястись руки. Не имея возможности контролировать движения своих рук, он раз за разом упускал свои шансы. После провала в «Лабиринте» все его мечты относительно небольшого состояния начали понемногу таять.

Следующей игрой был «Дарт-мяч». Встав примерно в шести метрах от мишени, Аноопум попытался бросить мячик прямо в ее центр. Он бросал один мяч за другим, используя для этого приемы то из крикета, то из бейсбола, то совсем уж невероятные. Некоторые из мячей оказывались близко от центра, но ни один из двадцати не попал в центр мишени.

Игра «Сбор частей головоломки» оказалась для него еще одним разочарованием. Для того чтобы получить 400 рупий, Аноопуму было нужно разместить девять элементов головоломки правильным образом за две минуты (если бы он справился с заданием за четыре минуты, то заработал бы 200 рупий). Рамеш с секундомером в руках произносил вслух, сколько осталось времени: «90 секунд!», «60 секунд!», «30 секунд!» Бедный Аноопум пытался работать все быстрее и быстрее, с нараставшим отчаянием вертел все эти чертовы кусочки, но правильно сложить их ему так и не удалось.

Покончив со «Сбором частей головоломки», Рамеш и Аноопум приступили к игре «Саймон». Аноопум не мог скрыть разочарования, однако собрался с силами и попытался сконцентрироваться на текущем задании.

Его первая попытка закончилась на последовательности двух кнопок — не очень, прямо скажем, обнадеживающий результат. Со второй попытки ему удалось запомнить последовательность из шести кнопок. Он просиял, так как уже смог заработать хотя бы 200 рупий, и у него оставалось еще восемь попыток на то, чтобы превратить эту сумму в 400. Он почувствовал, что наконец может чего-то добиться, поэтому напрягся еще сильнее. Ему удалось запомнить последовательности из шести, затем из семи кнопок, однако достичь уровня восьми ему так и не удалось.

Перед двумя оставшимися играми Аноопум решил немного передохнуть. Он начал делать успокаивающие дыхательные упражнения, произнося слово «ом» с каждым выдохом. Через несколько минут он сообщил, что готов приступить к игре «Мяч-вверх». К несчастью, он не смог справиться ни с «Мяч-вверх», ни с игрой «Последние три цифры». Покидая зал, в котором проводились испытания, он успокаивал себя тем, что заработал хотя бы 200 рупий (что вполне неплохо для нескольких коротких игр). Однако на его лице было явно видно разочарование из-за того, что он не смог выиграть больше.

Под гнетом будущего успеха

Через несколько недель Рамеш и четыре других аспиранта завершили сбор данных из разных деревень и отправили мне сводные результаты. Я немедленно бросился их изучать. Стоит ли наш индийский эксперимент времени и усилий, затраченных на него? Действительно ли разный уровень бонусов влияет на результативность? Удалось ли достичь большего тем, кому был обещал крупный бонус? Или их результаты оказались хуже?

Обычно самым волнующим моментом для меня является первый взгляд на результаты экспериментов. Конечно, это не так впечатляет, как первое знакомство с еще не рожденным ребенком при проведении УЗИ, но вполне сравнимо с разворачиванием подарка на день рождения. Лично для меня первый взгляд на набор статистических данных носит почти сакральный характер. С самого начала моей исследовательской карьеры я проводил недели или месяцы за сбором данных, а затем придавал им определенный формат, пригодный для статистического анализа. Недели или даже месяцы упорного труда должны были привести меня к открытию, и я хотел достойным образом отметить этот момент. Поэтому перед тем как перейти к выводам, я делал небольшой перерыв, наливал себе бокал вина или кружку чая. И лишь затем вновь садился за стол, чтобы отпраздновать волшебный момент разрешения загадки, над которой я работал.

В настоящее время подобные волшебные моменты в моей жизни случаются нечасто. Я уже не студент, мой календарь наполнен кучей дел, и у меня практически не остается времени на самостоятельное изучение результатов экспериментов. Поэтому обычно первичный анализ данных проводится моими студентами. Но, получив результаты индийского эксперимента, я решил вновь насладиться опытом первооткрывателя. Поэтому я убедил мою коллегу Нину передать мне данные и пообещать мне, что она не будет ими заниматься, пока я не закончу свою часть работы. Нина дала слово, и я вновь приступил к своему любимому ритуалу, связанному с анализом данных, — бокал вина и все такое.

***

Перед тем как рассказать вам о наших выводах, я попрошу вас ответить на вопрос. Каковы, по вашему мнению, были результаты участников из трех групп? Были ли результаты участников группы со средним бонусом выше, чем в группе с минимальным бонусом? Думаете ли вы, что те, кому был обещан высокий бонус, показали лучшие результаты по сравнению с «середняками»?

Мы обнаружили, что результаты участников, которые заработали небольшой (равный сумме дневного заработка) и средний (равный размеру двухнедельной оплаты) бонусы, не так уж сильно различаются между собой. Мы пришли к заключению, что даже небольшой бонус имел ценность для участников, а следовательно, повысил уровень их мотивации. Но как же они вели себя, когда на кону стоял значительный бонус (равный величине их заработка за пять месяцев)?

Как можно понять из приведенного выше рисунка, данные эксперимента показали, что люди очень похожи на крыс (по крайней мере в заданных нами условиях). Те, кто жаждал получить большее, показали самые низкие результаты. Они достигали хороших и очень хороших результатов примерно в три раза реже, чем участники групп с низким или средним бонусом. Участие в играх для людей, которым был обещан высокий бонус, оказалось настолько большим стрессом, что они не смогли справиться со своим напряжением, почти так же как крысы в экспериментах Йеркса и Додсона.

Приведенный ниже график демонстрирует суммарные результаты для трех групп участников и шести игр. Линия «очень хорошо» показывает долю участников из каждой группы, достигшей этого результата. Линия «вознаграждение» показывает долю максимального вознаграждения, которую смогли заработать участники из каждой группы.

Оптимизация стимулов

Пожалуй, мне стоит уточнить, что в самом начале мы проводили наш эксперимент не совсем так, как было описано выше. Изначально мы хотели сделать уровень напряжения для наших участников еще более высоким. С учетом ограниченного бюджета, выделенного на исследования, мы хотели создать для участников как можно более сильный стимул и решили включить в эксперимент элемент «боязнь потери»[12]. Он представляет собой простую идею, согласно которой неудовольствие от потери чего-то, что мы уже считаем своим, например денег, оказывается гораздо сильнее, чем удовольствие от получения той же суммы. К примеру, подумайте о том, насколько бы вы были счастливы, обнаружив в один прекрасный день, что благодаря крайне удачной инвестиции величина вашего инвестиционного портфеля выросла на 5%. Сравните это чувство с огорчением, возникающим, когда вы обнаруживаете, что вследствие неудачной инвестиции величина портфеля снизилась на 5%. Если ваше расстройство от потери сильнее удовольствия от приобретения, это означает, что вы подвержены боязни потери (однако не спешите впадать в панику — этим «недугом» страдают большинство людей).

Включение элемента боязни потери в наш эксперимент мы начали с того, что выплатили участникам небольшой бонус: члены группы с минимальным бонусом получили по 24 рупии (6 х 4), группа со средним бонусом — по 240 рупий (6 х 40), с максимальным — по 2400 рупий (6 х 400). Мы также предупредили участников о том, что если в ходе какой-то игры они достигнут очень хорошего результата, то мы ничего у них у них заберем; при достижении хорошего результата заберем половину вознаграждения за эту игру. Если же им не удастся достичь даже хорошего результата — заберем всю сумму вознаграждения за эту игру. Мы предполагали, что риск потерять деньги мотивирует их на результат еще больше, чем просто шанс заработать.

Эта версия эксперимента, опробованная Рамешем с двумя участниками в различных деревнях, привела к неожиданным последствиям. Первый участник, которому сразу вручили всю сумму, какую он только мог заработать в ходе эксперимента (2400 рупий — эквивалент его заработка за пять месяцев), не смог справиться ни с одним заданием. К его великому сожалению, всю сумму пришлось вернуть обратно.

Как ни печально, но и следующий участник в аналогичной ситуации не смог справиться ни с одним заданием. Бедный парень настолько разволновался, что его затрясло, он никак не мог сконцентрироваться. В итоге он решил играть не по нашим правилам и в конце эксперимента попросту убежал со всей суммой. У Рамеша не хватило духу пуститься вслед за ним (можно ли его в этом винить?). Этот инцидент заставил нас понять, что включение в эксперимент элемента боязни потери может не сработать, поэтому мы решили производить оплату по окончании игр.

Была и еще одна причина, по которой мы хотели платить участникам с самого начала эксперимента. Мы надеялись, что за счет этого сможем ухватить психологическую реальность бонусов в условиях реального рынка. Мы полагали, что, платя участникам заранее, отчасти имитируем реальную картину того, как многие профессионалы относятся к заранее обещанным им бонусам. Чаще всего им кажется, что деньги уже у них в кармане. Они воспринимают бонус как стандартный элемент своего компенсационного пакета, заранее начинают планировать, как именно потратят свои деньги. Возможно, они нацеливаются на новый дом и берут ипотечный кредит, оплата которого без бонуса была бы невозможной, или серьезно размышляют насчет кругосветного путешествия. Строя подобные планы, они, как мне кажется, попадают в ту же ситуацию, что и люди, которым мы платим деньги в самом начале эксперимента.

Мысль против действия

Мы были уверены в том, что негативный эффект, который оказывает высокий бонус на результативность, имеет свои пределы, — нам представлялось невероятным, что значительный бонус может в любом случае привести к снижению результатов. Казалось вполне естественным считать, что один лимитирующий фактор (который психологи называют словом «модератор») будет зависеть от уровня требуемых умственных усилий. Мы полагали, что чем больше когнитивных навыков вовлекается в процесс, тем больше шансов на то, что крупный бонус нанесет свой ответный удар. Также мы думали, что более высокое вознаграждение приведет, по всей видимости, к улучшению результатов (по крайней мере при решении когнитивных, механических задач). К примеру, что произойдет, если я вознамерюсь платить вам за каждый прыжок, который вы совершите в течение следующих 24 часов? Станете ли вы прыгать больше? Станете ли вы прыгать еще больше, если я увеличу сумму вознаграждения в несколько раз? а если сумма вознаграждения будет крайне высокой, то снизите ли вы частоту прыжков или остановитесь, пока у вас остаются силы? Вряд ли. В случаях, когда задания оказываются очень простыми и механическими, сложно представить себе, что высокая мотивация может оказаться вредной.

Именно по этой причине мы включили в наш эксперимент множество различных заданий и были крайне удивлены, когда высокий уровень вознаграждения привел к снижению результатов по всем из них. Мы ожидали увидеть подобное снижение в более когнитивных заданиях, таких как «Саймон» или «Последние три цифры», однако совершенно не ожидали, что этот эффект найдет свое выражение и в механических по своей природе заданиях «Дарт-мяч» и «Мяч-вверх». Как такое могло произойти? Возможно, наше предположение о механических заданиях было неверным, и даже для них предложение высокого вознаграждения может оказаться непродуктивным. Второе предположение состояло в том, что даже в заданиях, у которых когнитивный компонент был незначительным («Дарт-мяч» и «Мяч-вверх»), приходилось работать головой. Необходимо было включить в наш эксперимент чисто механические задания.

Мы решили сравнить задание, требующее когнитивных навыков (в форме простой математической задачи), с заданием, выполнение которого зависит исключительно от физических усилий (быстрое нажатие на две клавиши компьютерной клавиатуры). Предложив этот эксперимент студентам MIT[13], мы хотели исследовать связь между величиной вознаграждения и результатом как для чисто механических заданий, так и для заданий, требующих наличия способностей к размышлению. С учетом ограничений нашего исследовательского бюджета мы не могли предложить студентам вознаграждение в той же пропорции к величине оплаты труда, как участникам эксперимента в Индии. Поэтому пришлось дождаться окончания очередного семестра, когда у студентов появилась возможность немного отдохнуть, и предложить им вознаграждение в размере 660 долларов за выполнение задания продолжительностью около двадцати минут. По нашему мнению, этой суммы было достаточно для организации пары-тройки вечеринок.

Наш эксперимент состоял из четырех частей. Мы попросили студентов выполнить когнитивное задание (решить простую математическую задачу) дважды: за низкое и за высокое вознаграждение. Еще мы попросили их выполнить два раза простое механическое задание (нажать на кнопку клавиатуры) также в обмен на низкое и на высокое вознаграждение.

Чему научил нас этот эксперимент? Как вы, возможно, уже догадались, мы смогли выявить степень влияния крупного вознаграждения на оба типа задач. Когда работа состояла лишь в том, чтобы нажать две клавиши, повышение размера вознаграждения приводило к улучшению результата. Однако когда выполнение задания требовало хотя бы рудиментарных когнитивных навыков (при решении простой математической задачи), рост вознаграждения приводил к негативному эффекту — снижению результата. Это в точности соответствовало тому, что мы увидели в нашем индийском эксперименте.

Вывод предельно ясен. Выплата высоких бонусов может приводить к улучшению результатов только в случае выполнения простых механических заданий. Однако когда вы просите людей использовать для решения задачи мозги (а именно этого обычно и хотят компании, которые платят значительные бонусы своим руководителям), результат оказывается обратным. Если бы вице-президенты зарабатывали свои бонусы за укладку кирпичей, то повышение размера бонусов имело бы смысл. Однако бонусы и другие стимулы за работу в области слияний и поглощений или создания необычных финансовых инструментов могут оказаться гораздо менее эффективными, чем мы привыкли думать, а очень крупное вознаграждение может привести даже к ухудшению результата.

Подводя итог, подчеркнем, что использование денег в качестве средства мотивации может оказаться обоюдоострым мечом. Для задач, требующих низкого уровня когнитивных способностей, низкое и среднее вознаграждение может оказаться полезным. Но слишком высокий уровень стимулирования может отвлечь внимание от работы и заставить человека больше думать о вознаграждении. В результате у него повышается напряжение, что, вне всякого сомнения, приводит к ухудшению показателей.

***

В ответ на наши выводы рациональные экономисты могут возразить, что результаты экспериментов не вполне применимы к вопросам компенсаций для руководителей. Возможно, они скажут: «В реальном мире проблема слишком высоких бонусов не стоит, так как работодатели и правление компаний принимают во внимание проблему снижения результативности и никогда не предложат бонусы, отрицательно влияющие на уровень мотивации». «В конце концов, — может заявить рациональный экономист, — работодатели тоже рациональные люди. Они знают, какие способы стимулирования помогают сотрудникам лучше работать, а какие нет»[14].

Это вполне допустимый аргумент. Разумеется, не исключено, что владельцы компаний интуитивно осознают негативные последствия высоких бонусов. С другой стороны, всем нам присуща некоторая иррациональность, и можно предположить, что мы в точности не знаем, какие образом те или иные силы, например денежное вознаграждение, повлияют на нас.

Для того чтобы понять, как люди интуитивно относятся к бонусам, мы описали наш индийский эксперимент во всех деталях большой группе студентов программы МВА из Стэнфордского университета, а затем попросили их предсказать результаты, соответствующие низкой, средней и высокой величинам бонуса. Не зная об истинных результатах эксперимента, наши псевдопредсказатели (то есть предсказатели, делающие свои прогнозы после того, как факт уже произошел) предположили, что с повышением объема стимулирования результат улучшится, и достаточно точно описали эффект от использования низких и средних бонусов. Однако они совершенно не угадали, как повлияет на результат высокий размер бонуса. Большинство из них предположили, что высокий бонус приведет к улучшению результата.

Этот факт убедил меня в том, что на интуитивном уровне люди не осознают негативного эффекта высоких бонусов. Кроме того, я понял, что вопросы компенсации представляют собой область, в которой необходимо проводить множество детальных эмпирических исследований, а не полагаться на интуицию. Можно ли ожидать, что члены правления компаний откажутся руководствоваться интуицией при принятии решений об уровне заработной платы и станут вместо этого использовать эмпирические данные? Сильно сомневаюсь. На самом деле, разговаривая о своих открытиях с руководителями крупных компаний, я постоянно удивляюсь тому, насколько мало они знают или размышляют о вопросах эффективности системы компенсаций и насколько неинтересным им кажется думать об улучшении этой системы[15].

А что насчет «особенных» людей?

Незадолго до начала финансового кризиса 2008 года меня пригласили на беседу с группой выпускников MIT. Встреча проходила в отлично оборудованном конференц-зале, расположенном в офисе крупной инвестиционной компании в Нью-Йорке. Вино и закуски были великолепны, равно как и вид из окна. Я рассказал собравшимся о ряде проектов, над которыми работал в то время, в том числе об экспериментах в Индии и MIT, связанных с размером бонуса. Все участники кивали головой, соглашаясь с моей теорией о том, что высокие бонусы могут привести к непредвиденным последствиям. Но дело приобрело совсем иной оборот, когда я предположил, что эта теория применима и в отношении людей, присутствующих на встрече. Было видно, что мое предположение их оскорбило. Мысль о том, что размер их собственных бонусов может негативно повлиять на результаты их работы, являлась, по их словам, совершенно нелепой.

Я попытался пойти другим путем и предложил добровольцам из числа собравшихся описать, каким образом меняется атмосфера в их компаниях в конце каждого календарного года. «В ноябре и декабре, — сказал один из участников, — мы работаем достаточно мало. Люди все больше думают о своих бонусах и о том, какие блага смогут себе позволить, как только получат деньги». В ответ на это я предложил собравшимся подумать над тем, в какой степени концентрация их размышлений на будущих бонусах может негативно повлиять на результат. Участники встречи отказались понять мою точку зрения. Возможно, все дело было в количестве выпитого алкоголя, но я подозреваю, эти ребята просто не хотели признавать очевидного факта, что размер их бонусов был чрезвычайно завышен. (Как однажды заметил известный писатель и журналист Эптон Синклер, «достаточно сложно заставить человека что-то понять, если ему платят за то, чтобы он этого не понимал».)

Неудивительно, что, когда я делился с банкирами результатами своих экспериментов, они, по всей видимости, воспринимали самих себя как сверхособенных личностей. Они утверждали, что в отличие от большинства людей гораздо лучше работают в условиях стресса. Мне лично не казалось, что они так уж сильно отличаются от других людей, но я допустил, что они могут быть правы. Я пригласил их в свою лабораторию для проведения эксперимента, чтобы они могли убедиться в том, как обстоят дела на самом деле. Однако, принимая во внимание чрезвычайную занятость банкиров и размер их зарплат, оказалось крайне сложным склонить их к участию в наших экспериментах, а тем более предложить им бонус сколько-нибудь значимого размера.

Не имея возможности протестировать банкиров, мы решили (вместе с Рашели Баркан, преподавателем израильского Университета Бен-Гуриона) найти другой набор критериев, позволяющих понять, насколько хорошо могут действовать высокооплачиваемые и профессиональные специалисты в условиях стресса. В отличие от Рашели я ничего не знаю о баскетболе. Она предложила мне изучить поведение так называемых клатч-игроков — то есть игроков, способных забить мяч в последние минуты или секунды перед концом матча, когда напряжение возрастает до максимума. Эти игроки получают значительно больше денег, чем многие их коллеги.

С помощью тренера мужской команды по баскетболу Университета Дьюка Майка Кржижевски (Мастера К) мы собрали группу профессиональных тренеров для того, чтобы выявить, кто из игроков ЫВА может считаться клатч-игроком (в целом у тренеров не возникло разногласий по этому поводу). Затем мы просмотрели видеозаписи двадцати наиболее важных для каждого клатч-игрока игр сезона ЫВА (под наиболее важными играми мы подразумеваем те, в которых разница в счете перед самым окончанием игры составляла не более 3 очков). При анализе каждой игры мы измерили, сколько очков принес своей команде каждый из клатч-игроков в последние пять минут первого тайма, когда уровень напряжения был не столь высоким. Затем мы сравнили получившуюся цифру с количеством очков, которые каждый из этих игроков принес своей команде в последние пять минут игры, когда исход был не определен, а стресс находился на пиковом уровне. Мы провели аналогичные замеры и для обычных игроков, принимавших участие в тех же играх.

Оказалось, что обычные игроки зарабатывали примерно одинаковое количество очков вне зависимости от уровня стресса, а у клатч-игроков наблюдалось значительное улучшение показателя забитых мячей в ходе последних пяти минут матча. Пока что ситуация складывалась в пользу клатч-игроков; и если проводить аналогии с банкирами, судя по всему, люди с высокой квалификацией действительно могут лучше работать в условиях стресса.

Однако — и я уверен, что вы уже ожидали этого «однако», — заработать больше очков в течение последних пяти минут игры можно двумя способами. Клатч-игрок из ЫВА может либо увеличить процент успешных попаданий в кольцо (что свидетельствует о повышении результативности), либо делать броски с прежней результативностью, но более часто (что говорит не об улучшении навыков, а об изменении количества попыток). Поэтому мы решили оценить, стали ли сорок клатч-игроков бросать мячи лучше или просто чаще. Оказалось, что они не улучшили свои навыки, а попросту стали предпринимать больше попыток. Процент удачных попаданий в кольцо за последние пять минут игры не вырос (это означает, что броски не стали более точными); тот же или немного худший результат был показан и обычными игроками.

Возможно, вы предположите, что в конце игры клатч-игроки находятся под более жесткой опекой со стороны соперника и поэтому не могут показать улучшения результата. Для того чтобы проверить правильность этого предположения, мы посчитали количество фолов и штрафных бросков. Выявилась достаточно четкая тенденция. Клатч-игроки, находившиеся под жесткой опекой игроков соперника, чаще допускали фолы, им чаще приходилось бросать с линии штрафного броска, однако процент удачных попаданий остался неизменным. Разумеется, клатч-игроки являются очень хорошими игроками, однако наш анализ показал, что вопреки распространенному убеждению их результативность не увеличивается в последние, самые важные минуты матча.

Очевидно, что баскетболисты из NBA — не полные аналоги банкиров. NBA представляет собой гораздо более селективный механизм, чем финансовая отрасль; навыками, достаточными для профессиональной игры в баскетбол, обладает крайне незначительное количество людей. Профессионалов банковской сферы гораздо больше. Как мы уже видели, высокие бонусы приводят к улучшению результатов, когда мы говорим о физических, а не о когнитивных навыках. Игроки NBA используют оба типа навыков, однако игра в баскетбол является скорее физической, а не умственной деятельностью (по крайней мере если сравнивать ее с банковским делом). Поэтому банкирам гораздо сложнее демонстрировать «клатч-способности» — ведь их работа стопроцентно требует использования серого вещества. А так как результаты баскетболистов не улучшаются под влиянием стресса, вряд ли можно ожидать улучшения результатов в аналогичных условиях у банкиров.

К чему приводит избыток мотивации

Один конгрессмен публично усомнился в этичности огромных бонусов. Это произошло в 2004 году в ходе его выступления на ежегодном праздничном ужине, организованном деловой газетой American Banker в нью-йоркской гостинице Palace. Член палаты представителей Барни Фрэнк являлся в то время основным представителем Демократической партии в комитете Конгресса по финансовым вопросам (в настоящее время он возглавляет этот комитет). Этого человека сложно отнести к заурядным спикерам, начинающим свое выступление со скороговорки «большое-спасибо-за-то-что-вы-меня-пригласили». Выйдя на трибуну, он с ходу задал вопрос: «Вы получаете огромную кучу денег в виде зарплаты. На кой черт вам нужны бонусы просто за то, что вы хорошо делаете свою работу?» В зале воцарилась полная тишина. А он продолжал: «Мы что, действительно должны вас подкупать для того, чтобы вы делали свою работу? Это не укладывается у меня в голове. Подумайте о том, какое сообщение вы транслируете обычным сотрудникам. Вы говорите им о том, что являетесь самыми важными лицами в системе и что вам, находящимся на самом верху, кажется, что уровень вашей зарплаты недостаточен, поэтому для того, чтобы хорошо делать свое дело, вам нужны дополнительные стимулы».

Как вы уже наверняка догадались, после этой речи случились (точнее, не случились) две вещи. Первое — никто не смог ответить на заданный вопрос; второе — уход спикера с трибуны не сопровождался овацией. Однако Фрэнк сказал по-настоящему важную вещь. В конце концов, бонусы выплачиваются из средств, принадлежащих акционерам, а истинная эффективность этих дорогостоящих схем стимулирования не кажется абсолютной.

Публичные выступления

Истина состоит в том, что каждый из нас время от времени терпит поражения в самых важных делах. Вспомните свои результаты, полученные при прохождении стандартных тестов типа SAT. Насколько большой оказалась разница между оценкой по пробному тестированию и оценкой за реальный тест? Если вы похожи на большинство других людей, то ваши результаты по пробному тестированию были немного лучше. Это дает основания предполагать, что стресс, связанный с прохождением теста, может привести к снижению вашей оценки.

Тот же принцип применим и в отношении публичных выступлений. Когда человек готовится к публичному выступлению, обычно он довольно успешно проговаривает его текст в тиши своего офиса. Однако когда приходит время выйти на трибуну, все начинает идти не по плану. Гипермотивация, связанная с желанием поразить слушателей, часто загоняет нас в ступор. Нет ничего удивительного в том, что глоссофобия (боязнь публичных выступлений) считается одной из самых сильных человеческих фобий и находится примерно на том же уровне, что и арахнофобия (боязнь пауков).

Как преподаватель я часто сталкивался с данной формой сверхмотивации. В начале моей научной карьеры я с огромным страхом относился к публичным выступлениям. В ходе одной из презентаций на профессиональной конференции, стоя перед несколькими своими преподавателями, я испытывал такую сильную дрожь, что, когда мне нужно было показать с помощью лазерной указки определенную точку на графике, луч начинал скакать по стене, создавая забавные световые эффекты. Разумеется, это заставляло меня нервничать еще сильнее, и в итоге пришлось вообще отложить указку в сторону. По мере накопления опыта я начал чувствовать себя на публичных выступлениях гораздо спокойнее, и в настоящее время мое состояние практически не влияет на качество моих презентаций.

Однако несмотря на то что мои выступления обычно проходят без проблем, не так давно я с треском провалил одно из них. В ходе конференции мне вместе с тремя коллегами предстояло презентовать результаты работы по теме адаптации, то есть процесса привыкания людей к новым условиям (об этом явлении вы сможете узнать больше в главе 6). Я провел по этому вопросу ряд исследований, однако вместо того, чтобы делиться результатами работы, рассчитывал рассказать о собственном опыте адаптации после физических травм, перенесенных мной в юном возрасте, и о некоторых уроках, которые я извлек из этой ситуации. Ранее я уже пробовал такой метод общения, поэтому вполне четко представлял себе, о чем планирую говорить. Если не принимать во внимание более личный, чем это принято в рамках научной презентации, характер рассказа, выступление не должно было особенно отличаться от других, которые я делал на протяжении ряда лет. Как оказалось впоследствии, я ошибся.

Я вышел на трибуну и заговорил достаточно спокойно. Однако, к моему огромному ужасу, в тот самый момент, когда я рассказывал о целях своего выступления, я разрыдался. И практически онемел. Стараясь не смотреть на аудиторию, я пытался собраться и в течение минуты ходил из угла в угол. Потом снова попытался заговорить, и вновь безуспешно. Успокоившись, я предпринял еще одну попытку начать выступление, но, как и прежде, не мог произнести ни слова без слез.

Очевидно, что присутствие аудитории способствовало усилению моей эмоциональной памяти, поэтому я решил переключиться на нейтральное обсуждение моих исследований. Этот подход сработал, и я смог закончить презентацию. Однако после случившегося я понял, насколько слабо могу предсказать эффект совместного воздействия эмоций и стрессовой ситуации на мои презентационные способности.

***

Помня об этом фиаско, мы с Ниной, Ури и Джорджем решили несколько модифицировать наш эксперимент. На этот раз мы захотели понять, что случится, если мы добавим в него элемент социального давления.

Для участия в эксперименте мы привлекли восьмерых студентов Чикагского университета, которым представили тринадцать групп анаграмм. Так же как и в других экспериментах, мы платили нашим участникам за каждую решенную ими анаграмму. В качестве примера попробуйте переставить местами буквы, чтобы превратить бессмысленные комбинации в осмысленные слова (попытайтесь сделать это, не заглядывая в ответ)[16]:

1. SUHOE Ваше решение:___

2. TAUDI Ваше решение:___

3. GANMAAR Ваше решение:___

Восемь групп анаграмм из тринадцати (в каждой группе по три анаграммы) студенты должны были решить на своем рабочем месте, а оставшиеся пять, написанные на большой доске, — на виду у других участников. Публичное успешное решение казалось еще более важным: в этом случае участники получали за успешный результат не просто деньги (так же как и на первом этапе), но и определенные «социальные плоды» в виде восхищения сверстников. (Правда, обратная сторона этого процесса состояла в возможности потерпеть фиаско на глазах у всех.) В какой ситуации они лучше справлялись с анаграммами: на глазах у товарищей, следивших за их работой, или в тишине, при отсутствии социальной мотивации к хорошей работе? Как вы уже, наверное, догадались, участники решили примерно в два раза больше головоломок, работая в одиночестве.

Психоаналитик и бывший узник концлагеря Виктор Франкл приводит пример торможения вследствие социального давления. В своей книге «Человек в поисках смысла» он описывает пациента, который никак не мог избавиться от постоянного заикания. Однако в одной истории он не испытал проблем с заиканием как раз тогда, когда оно могло быть ему на пользу. Однажды (пациенту было всего двенадцать лет) трамвайный кондуктор поймал его за езду без билета. Надеясь, что взрослый дядя пожалеет его, мальчик пытался говорить, сильно заикаясь, — но так как у него не было стимула говорить без заикания, он не смог этого сделать! Франкл описывает еще одного пациента — на этот раз такого, который боялся вспотеть: «Всегда, когда он ждал приступа потливости, самой этой упреждающей тревоги было достаточно для того, чтобы стимулировать чрезмерное потоотделение». Иными словами, высокая социальная мотивация пациента, связанная с желанием не потеть, приводила к обратному эффекту. Выражаясь экономическими терминами, происходило снижение эффективности его деятельности.

Что интересно, «удушье» в условиях социального давления присуще не только людям. Сходные испытания проводились и на наших друзьях-животных, в частности на человеческих «фаворитах» — тараканах. В 1969 году Роберт Зайонц, Александр Зейнгартнер и Эдвард Герман захотели оценить скорость, с которой тараканы будут выполнять различные задачи. В первом случае каждый таракан находился в одиночестве, без какой-либо компании. Во втором случае он имел аудиторию в лице другого таракана. Представитель «аудитории» наблюдал за «коллегой» через прозрачное окно из плексигласа. Два существа могли видеть и обонять друг друга, но не имели возможности вступить в прямой контакт.

Одна из задач, которую выполняли тараканы, была достаточно легкой — пробежка по прямому коридору. В ходе осуществления другой, более сложной задачи таракану нужно было пробежать по довольно запутанному лабиринту. Как вы можете предположить (если вы вообще склонны делать предположения в отношении поведения тараканов), насекомые справились с первым заданием гораздо быстрее, когда находились под наблюдением другого таракана. Иными словами, присутствие наблюдателя «из своих» повышало уровень их мотивации, и, как следствие, они показывали более хорошие результаты. Однако в случае более сложной задачи с лабиринтом стороннее наблюдение способствовало значительному ухудшению результатов по сравнению с выполнением того же задания в одиночку. Пожалуй, здесь мы прервем наш рассказ о социальном давлении.

Я не думаю, что знание о влиянии тревоги на производительность работы заставит вас сильнее полюбить тараканов. Однако пример описанного выше эксперимента показывает, как высокая мотивация может привести к неприятным последствиям (стоит также обратить внимание на поразительное сходство поведения людей и тараканов). Судя по всему, избыточная мотивация может вызываться и ударами электричества, и высокой зарплатой, и социальным давлением. Во всех описанных выше случаях при избыточной мотивации люди и насекомые показывали значительно более низкие результаты, несмотря на свое стремление превзойти самих себя.

Куда двигаться дальше? 

Результаты экспериментов позволяют нам сделать вывод о том, что найти оптимальный уровень мотивации не так-то просто. При этом необходимо принимать во внимание различную стрессоустойчивость людей, разную степень их обучаемости, а также сложность той или иной задачи. Я верю, что и-образная форма, первоначально предложенная Йерксом и Додсоном, в целом является правильной, однако могу предположить, что существуют и другие дополнительные факторы, способные повлиять на производительность. К ним относятся характеристики задачи (насколько простой или сложной она является), личности (насколько важным для человека является результат), а также характеристики, связанные с опытом человека в отношении задания (сколько усилий тратит человек на его выполнение, доводилось ли ему заниматься подобной работой раньше). В любом случае нам известны две вещи: создание оптимальной структуры стимулирования для людей является непростым делом, а рост стимулирования не всегда приводит к улучшению результата.

Я хочу быть предельно точным — речь не идет о том, что нужно перестать платить людям за их работу и вклад в общее дело. Я хочу лишь сказать, что способ оплаты может приводить к значительным и непредвиденным последствиям. Работая над созданием планов компенсации за труд, подразделения по работе с кадрами обычно преследуют две цели: сделать работу привлекательной для людей и мотивировать их на максимально высокие результаты. Вне всякого сомнения, обе эти цели важны, и зарплата (наряду с такими факторами, как дополнительные блага, гордость и ощущение осмысленности своего труда, о которых мы будем говорить в последующих главах) может играть важную роль в их достижении. Проблема здесь связана с выбором формы компенсации, предлагаемой работникам. Некоторые из этих форм, такие как высокие бонусы, могут вызывать стресс, так как заставляют людей слишком сильно концентрироваться на размышлениях о компенсации, от чего страдают результаты работы.

***

Чтобы понять или ощутить, каким именно образом высокая зарплата может изменить ваше поведение и повлиять на ваши результаты, представьте себе следующий эксперимент: что бы произошло, если бы я пообещал заплатить вам крупную сумму, скажем, 100 тысяч долларов, за то, что вы придете ко мне через 72 часа с необычной идеей, связанной с исследовательским проектом? Что бы вы стали делать по-другому? Скорее всего, вы бы отказались от каких-то привычных занятий: перестали проверять свою электронную почту или новости на Facebook, отказались от чтения книг и журналов. Возможно, вы стали бы пить много кофе и гораздо меньше спать. Не исключено, что остались бы в офисе на всю ночь (как это иногда делаю и я сам). Это позволило бы вам уделить больше времени работе, но сделало ли бы это вас более креативным?

Теперь давайте посмотрим, каким образом в течение этих важнейших для вас 72 часов меняется ваш мыслительный процесс. Что вы сделаете для того, чтобы повысить уровень своей креативности и производительности? Закроете глаза? Представите себе гору, на которую вам нужно вскарабкаться? Станете чаще кусать губы? Начнете глубоко дышать? Займетесь медитацией? Сможете ли вы лучше держать под контролем ускользающие мысли? Станете ли вы быстрее печатать? Способно ли что-то из перечисленного выше действительно повысить уровень вашей производительности?

Это лишь виртуальный эксперимент, но, как я надеюсь, он позволяет мне проиллюстрировать идею, согласно которой крупная сумма заставит вас, скорее всего, работать большее количество часов (именно по этой причине высокая оплата приводит к улучшению результата при выполнении простых механических заданий), но вряд ли повысит уровень вашей креативности. Скорее всего, она приведет к обратному эффекту. Дело в том, что финансовое стимулирование оказывает неоднозначное воздействие на результаты работы нашего мозга. Также не до конца понятно, каким образом строится наша мыслительная деятельность в условиях прямого контроля, когда мы находимся под прицелом и стремимся при этом исполнить свою работу наиболее эффективным образом.

***

Теперь представьте себе, что вам предстоит сложная хирургическая операция, необходимая для спасения вашей жизни. Неужели вы думаете, что, если хирургам предложат огромный бонус, они смогут лучше сделать свою работу? Хотели бы вы, чтобы хирург или анестезиолог во время операции мечтали о том, как купят себе яхту на дополнительное вознаграждение? Разумеется, эти мысли способны мотивировать их получить бонус, но способны ли они заставить их лучше делать свою работу? Насколько более эффективными будут доктора, находящиеся в состоянии, которое психолог Михай Чиксентмихайи называл потоковым? Не знаю, как вы, а лично я бы предпочел привлечь для решения задач, требующих размышлений, концентрации и когнитивных навыков, доктора, способного находиться в потоковом состоянии в течение всего дня.

В неплохом фильме «Первый рыцарь» с участием Шона Коннери и Ричарда Гира, вышедшем на экраны в 1995 году, показан один неожиданный и скорее гипотетический способ, с помощью которого можно справиться с эффектом воздействия мотивации на результат. Герой Ричарда Гира сэр Ланселот, мастер боя на мечах, вступает в поединки для того, чтобы заработать себе на жизнь. В самом начале фильма показано, как он обучает жителей деревни навыкам боя, в том числе с помощью советов, направленных на повышение уровня их профессионализма. В какой-то момент Ланселот заявляет, что жители уже превосходят в бойцовских навыках его самого, предлагает присутствующим сразиться с ним и выиграть несколько золотых монет, призывно звенящих в его кошельке.

Один из жителей, беловолосый великан по имени Майк, решается бросить Ланселоту вызов. Бойцы бешено сражаются, однако битва длится недолго. Учителю удается достаточно быстро победить Марка. Тот сконфуженно спрашивает, каким образом Ланселоту удалось его обезоружить и нет ли здесь какого-нибудь трюка. Ланселот улыбается и говорит, что никаких трюков здесь нет (позже мы увидим, что в данном случае все же присутствует один трюк, связанный с мышлением), просто он умеет хорошо драться. Когда Марк просит Ланселота стать его учителем, тот медлит несколько секунд, а затем дает Марку три совета. Первый - наблюдать за тем, каким образом дерется соперник, как он движется и как строятся его рассуждения. Второй - в ходе поединка следует дождаться решающего момента и воспользоваться им. Марк улыбается и счастливо кивает, будучи уверенным, что он сможет легко применить эти подсказки в следующий раз. Однако последовать третьему совету не так уж легко: по словам Ланселота, необходимо перестать беспокоиться о том, выживешь ли ты или погибнешь в поединке. Марк в ужасе смотрит на него. Ланселот же печально улыбается и уходит навстречу закату, подобно герою классического вестерна.

Этот совет заставляет предположить, что Ланселот сражается лучше всех остальных потому, что нашел способ искусственно снижать стрессовый элемент той или иной ситуации до нуля. Так как он не беспокоится о том, выживет ли он или умрет, ничто не влияет на его результат. Он не беспокоится ни о каких вопросах своей жизни до конца поединка, поэтому ничто не мешает ему концентрироваться на настоящем моменте и не влияет на его способности. Он действует, руководствуясь одними рефлексами.

О небольших и крупных решениях

Чаще всего исследователи наподобие меня проводят свои эксперименты в лабораториях. Они обычно не занимают много времени. В ходе исследований мы приходим к простым решениям и не ставим на кон ничего существенного. Поскольку традиционным экономистам обычно не нравятся ответы, полученные в ходе наших экспериментов, они часто жалуются на то, что наши выводы неприменимы к условиям реального мира. «Все может измениться, — полагают они, — в случае, когда решения становятся важными, на кон поставлено слишком много, а люди выкладываются изо всех сил». Эта точка зрения заставляет меня думать о том, что лучше всего в этой жизни быть пациентом отделения неотложной помощи, так как от принимаемых там решений часто зависят жизнь и смерть. Не сомневаюсь, что многие мои читатели готовы поспорить с этим утверждением. Хотя у нас нет эмпирических свидетельств для подобных точек зрения, критика со стороны традиционных экономистов вполне оправданна. Вообще мне представляется полезным сохранять скепсис в отношении любых результатов, в особенности полученных в ходе простых лабораторных экспериментов. Тем не менее я не понимаю, почему психологические механизмы, лежащие в основе наших простых решений и поведения, должны отличаться от тех, которые определяют более комплексные и важные решения.

С этой точки зрения выводы, приведенные в данной главе, дают основания предполагать, что наша склонность к иррациональному поведению может оказывать свое неблагоприятное воздействие при принятии наиболее важных решений. В рамках нашего индийского эксперимента участники вели себя в полном соответствии со стандартными экономическими теориями только тогда, когда стимулирование было незначительным. Однако их поведение в важных случаях, когда на кону стояло слишком многое, совершенно не укладывалось в привычные экономические рамки.

Могло ли все это значить, что, когда приходится прилагать значительные усилия, мы ведем себя менее рационально? И если это так, то каким же образом надо стимулировать людей, чтобы не вогнать их в стресс? Простое решение заключается в низких бонусах — наверняка это не понравилось бы банкирам, с которыми мне доводилось встречаться. Второй подход мог бы заключаться в том, чтобы платить сотрудникам фиксированную зарплату. У этого подхода есть свои недостатки. Он помог бы справиться с последствиями чрезмерной мотивации, однако не позволил бы воспользоваться некоторыми преимуществами бонусной оплаты, связанной с результатом. Возможно, наилучший вариант состоял бы в том, чтобы сохранить мотивирующий эффект оплаты по результатам, но при этом избавиться от некоторых присущих ей элементов, ведущих к образованию стресса. Например, мы могли бы предложить сотрудникам небольшие бонусы, выплачиваемые более часто. Другой компромиссный вариант мог бы заключаться в привязке размера бонуса сотрудников к результатам за более длительный период (например, бонус выплачивался бы за результаты не последнего года, а пяти предыдущих лет). Таким образом, в конце пятого года сотрудники могли бы быть уверены в том, что получат 80% своего бонуса (основанного на результатах предыдущих лет), и эффект результата текущего года оказался бы не столь значительным.

Вне зависимости от того, каким подходом мы воспользуемся для оптимизации результата, необходимо лучше понимать связь между величиной компенсации и результатом — тем более принимая во внимание человеческие особенности и склонность к иррациональному поведению.

***

P.S. Я бы хотел посвятить эту главу моим друзьям-банкирам, которые постоянно «наслаждаются» моим мнением относительно их зарплаты и тем не менее желают продолжать общение со мной.

Глава 2. Смысл труда: как конструктор Lego может научить получать радость от работы

Недавно мне довелось лететь из Калифорнии. Моим соседом в салоне самолета оказался мужчина делового вида чуть старше тридцати лет. Когда я садился в кресло, он улыбнулся, и мы обменялись традиционными жалобами о том, что кресла в самолетах становятся все меньше и вообще летать стало гораздо менее удобно. Перед тем как выключить свои iPhone, мы оба проверили почту. Когда самолет взлетел, мы начали болтать друг с другом. Разговор шел примерно так:

Он: Ну и как вам нравится ваш новый iPhone?

Я: В принципе, очень нравится. Однако я поймал себя на том, что постоянно проверяю свою почту, даже когда еду в лифте или стою на светофоре.

Он: Да, я вас хорошо понимаю. С тех пор как у меня появился iPhone, я тоже постоянно лезу в свой почтовый ящик.

Я: Никак не могу понять, помогают ли мне эти технологии делать свою работу более эффективно.

Он: А чем вы занимаетесь?

Каждый раз, когда я лечу в самолете и начинаю болтать с соседями, они задают мне вопрос о том, чем я занимаюсь, или рассказывают о том, чем занимаются сами, еще до того, как мы обмениваемся именами или какими-то другими личными данными. Возможно, это явление распространено в Америке сильнее, чем в других странах, однако я заметил, что путешественники, которым довелось провести рядом какое-то время (и которые расположены к разговору), часто начинают говорить о своей работе раньше, чем о хобби, семье или политике.

Мой собеседник рассказал, что работает менеджером по продажам в компании SAP — известном производителе программных продуктов для автоматизации систем управления (я немного знал об этой технологии, потому что, когда на нее решил перейти MIT, моему бедному ассистенту пришлось ее осваивать). Мне не особенно интересно обсуждать плюсы и минусы SAP, но постепенно энтузиазм собеседника охватил и меня. Было похоже, что он действительно любит свою работу. Я чувствовал, что в работе выражалась его личность, — и, возможно, поэтому работа для него была гораздо важнее многих других вещей в жизни.

На интуитивном уровне большинство из нас чувствуют глубокую взаимную связь между личностью и трудом. Дети размышляют о том, кем хотят стать в будущем (пожарными, учителями, врачами), а не о том, сколько денег они будут зарабатывать. У взрослых американцев фраза «Чем занимаетесь?» стала таким же неотъемлемым элементом знакомства, как полузабытая фраза «Как ваши дела?». Это дает основания предположить, что из способа заработать себе на кусок хлеба и крышу над головой работа превратилась в неотъемлемую часть личности. Мне представляется, что огромное количество людей, по крайней мере тех, с кем мне доводилось общаться в самолетах, гордятся своей работой и находят в ней немалый смысл.

В противовес этой связи между работой и личностью классическая экономическая модель трудовых отношений обычно описывает работающих мужчин и женщин как крыс в лабиринте. Предполагается, что работа должна их раздражать, и крыса (то есть человек) старается предпринять минимальное количество усилий для того, чтобы получить свою пищу, а все остальное время лежать с набитым брюхом на солнышке. Однако если работа придает нашему существованию смысл, то что мы можем сказать о причинах, по которым люди хотят работать? и какую связь в этом случае можно провести между мотивацией, смыслом работы для личности и производительностью?

Если дело лишено смысла... 

Несколько лет назад я сидел в своем офисе в MIT, готовя рецензию на одно исследование[17], как вдруг услышал стук в дверь. Выглянув наружу, я увидел смутно знакомого молодого человека с каштановыми волосами и смешной бородкой на слегка пухлом лице. Будучи уверенным в том, что знаю его, но никак не могу вспомнить откуда, я сделал единственно возможный в этой ситуации шаг — пригласил его войти. Лишь через несколько секунд я понял, что это был Дэвид, вдумчивый и глубокий студент, который посещал мои занятия несколько лет назад. Я был искренне рад увидеть его.

Мы налили себе по чашке кофе и уселись за столом. Я сразу же спросил Дэвида о том, что привело его в MIT. «Я приехал, чтобы нанять себе сотрудников, — ответил он. — Нам нужна свежая кровь». Дэвид принялся рассказывать мне о том, чем занимался в течение нескольких лет после завершения учебы. Он нашел себе интересную работу в одном инвестиционном банке в Нью-Йорке (наша встреча произошла в 2005 году, когда выпускники программы MBA еще хотели работать на Уолл-стрит). Получал достаточно высокую заработную плату и наслаждался огромным количеством льгот, таких, например, как бесплатная прачечная. Ему очень нравилось жить в динамичном городе. Дэвид встречался с женщиной, которая, по его описанию, представляла собой гибрид Чудо-женщины и Марты Стюарт[18] (стоит отметить, что к тому моменту они встречались всего лишь две недели).

«Я хотел бы рассказать вам кое-что еще, — сказал он. — Несколько недель назад со мной случилась странная вещь, которая заставила меня вновь вспомнить ваши уроки в области поведенческой экономики».

По словам Дэвида, некоторое время назад он посвятил около десяти недель подготовке предстоящего слияния компаний. Он упорно трудился над анализом данных, рисовал изумительные графики и картинки и часто оставался в офисе за полночь, занимаясь совершенствованием своей презентации в PowerPoint (интересно, что же делали банкиры и консультанты до того, как в их распоряжении появился PowerPoint?). Ему очень нравилось то, что у него получалось, и он радостно отправил презентацию своему начальнику, который и должен был выступить с ней на самом значительном собрании, посвященном слиянию. (Дэвид находился на слишком низком уровне в иерархии для того, чтобы самому присутствовать на заседании.)

Босс ответил ему по электронной почте через несколько часов: «К сожалению, Дэвид, мы только вчера узнали, что сделка не состоится. Я изучил твою презентацию и должен сказать, что она представляет собой отличную работу. Молодец». Дэвид понял, что его презентация никогда не увидит свет, но в этом не было ничего личного. Он знал, что сделал действительно хорошую работу, потому что его начальник не был склонен раздавать незаслуженные комплименты. Однако, несмотря на похвалы, он был удручен результатом. Тот факт, что все его усилия не послужили конечной цели, создал настоящую пропасть между ним самим и его работой. Внезапно он ощутил, что проект, в который он вложил так много труда, перестал быть ему интересен. Более того, у него пропал интерес и к множеству других проектов, над которыми он работал. Фактически эта деятельность, не приведшая к ожидаемому исходу, оказала значительное влияние на отношение Дэвида к своей деятельности и к своему банку. Его покинуло ощущение собственной полезности и удовольствия от работы. Вместо них пришло ощущение неудовлетворенности и тщетности усилий.

«Знаете, что самое странное? — добавил Дэвид. — Я усердно трудился, создал отличную презентацию, и мой начальник был совершенно точно доволен как мной, так и проделанной мною работой. Я уверен, что мои усилия будут хорошо оценены, и, возможно, я даже получу прибавку в конце года. Поэтому с функциональной точки зрения я должен быть счастлив. В то же самое время я никак не могу отделаться от ощущения того, что моя работа не имеет смысла. А что если мой следующий проект точно так же отменится в самый последний момент и моя тщательно проделанная работа попадет в корзину?»

Он предложил мне поразмышлять над следующим умозаключением. «Представьте себе, — произнес он тихим и печальным голосом, — что вы работаете на некую компанию и ваша задача состоит в создании слайдов в PowerPoint. Каждый раз сразу после того, как вы заканчиваете работу, приходит другой человек и стирает все, что вы сделали. Однако вы получаете за такую работу высокую зарплату и множество других льгот. Возможно, что кто-то даже стирает и гладит ваши вещи. Понравилось ли бы вам работать в таком месте?»

Мне стало жалко Дэвида, и, желая его подбодрить, я рассказал ему историю про мою подругу по имени Девра, работавшую редактором в издательстве одного крупного университета. Как-то раз ей довелось редактировать историческую книгу. Работа Девре очень понравилась, и она получила за нее неплохие деньги. Через три недели, представив готовую рукопись, она узнала, что издательство решило ее не публиковать. Так же как в случае с Дэвидом, с функциональной точки зрения все было прекрасно, однако тот факт, что читатели никогда не смогут подержать книгу в руках, заставлял ее постоянно жалеть о времени и силах, потраченных на работу. Рассказывая эту историю, я пытался показать Дэвиду, что он не одинок. После минутного молчания он сказал: «Знаете что? я думаю, что проблема гораздо серьезнее, чем нам кажется. Вам следует изучить тему бесполезной или невостребованной работы».

Это была прекрасная идея, и через минуту я расскажу вам о том, что я сделал. Но перед этим давайте совершим путешествие в мир попугая, крысы и «аргументов против бесплатного».

Еду даром не хотим!

В шестнадцать лет я поступил на службу в израильскую Национальную гвардию. Я научился стрелять из русского карабина времен Второй мировой войны, строить заграждения и узнал многое из того, что может понадобиться в случаях, когда взрослые мужчины уходят воевать, а подростки остаются защищать родной дом. Как оказалось впоследствии, основное преимущество обучения стрельбе заключалось в том, что время от времени оно давало мне возможность пропускать институтские занятия. В те годы, когда израильские школьники выезжали куда-нибудь на экскурсию, их всегда должен был сопровождать хотя бы один студент, умевший обращаться с оружием. Эта обязанность давала возможность пропустить учебу и провести несколько дней в походе, поэтому я всегда вызывался на подобные мероприятия добровольцем, даже если ради этого приходилось пропускать экзамены[19].

В одной из таких поездок я познакомился с девушкой и к концу поездки оказался влюблен в нее по уши. К сожалению, она училась на год младше меня, поэтому наши расписания не совпадали, что не давало мне возможности лишний раз увидеться и узнать ее чувства по отношению ко мне. Поэтому я сделал то, что сделал бы на моем месте любой другой подросток с ограниченным воображением. Я узнал, в чем состоит ее хобби, и попытался заняться тем же.

Примерно в миле от нашего города жил человек, которого мы между собой называли Птичником. Он провел несчастное и одинокое детство в одной из стран Восточной Европы во времена Холокоста. Прячась от нацистов в лесу, он наслаждался обществом окружавших его животных и птиц. Впоследствии, переехав в Израиль, он решил сделать жизнь окружавших его детей более счастливой, чем была его собственная. Он начал собирать птиц со всего мира и приглашать детей в гости, чтобы они смогли больше узнать о чудесах пернатого мира. Девушка, которая мне нравилась, работала в вольере Птичника в качестве волонтера, и я присоединился к ней. Мы вместе убирали клетки, кормили птиц, рассказывали посетителям о каждой из них. Но самое удивительное было в том, что мы могли наблюдать, как птицы растут, развиваются и общаются между собой и с посетителями. Через несколько месяцев стало ясно, что у моего романа с девушкой не будет продолжения, однако я настолько увлекся общением с птицами, что проработал в вольере еще какое-то время.

Несколько лет спустя, уже после моей госпитализации, я решил завести себе попугая. Мой выбор пал на крупную и умную самку породы амазон Мюллера, которую я назвал Жан-Поль[20]. Она была красивой птицей — ее зеленые перья на концах были окрашены в голубой, желтый и красный цвета. Нам было хорошо вместе. Жан-Поль любила разговаривать и заигрывать практически с каждым человеком, проходящим мимо. Всякий раз, когда я шел мимо клетки, Жан-Поль подлетала поближе, чтобы я мог ее погладить. И пока я гладил пух на ее шее, она издавала звуки, похожие на лепетание младенца. А когда я принимал душ, она влетала в окно ванной и радостно кружила надо мной, пока я плескал в нее водой.

Жан-Поль была социально активной птицей. Оставаясь в одиночестве слишком долго, она начинала со скуки выдергивать свои перья. Я узнал, что попугаи крайне нуждаются в стимулировании умственной деятельности, поэтому придумал несколько игрушек, призванных помочь моей подопечной справиться со скукой. Одна из головоломок представляла собой стопку разноцветных деревянных брусков различной формы, чем-то напоминавших пирамиду. Бруски были сделаны из дерева и соединялись между собой с помощью шнура. В каждом бруске имелись пазы глубиной несколько сантиметров, внутри которых помещалось лакомство. Чтобы получить доступ к пазу, Жан-Поль должна была поочередно поднимать каждый брусок. Сделать это было не так-то просто. На протяжении многих лет эта головоломка и ряд других игрушек помогали Жан-Поль чувствовать себя веселой, будили в ней любопытство и интерес к окружающему миру.

***

Тогда я еще не знал, что подобные головоломки являются подтверждением одной важной концепции. Исследователь психологии животных Глен Йенсен придумал специальный термин — contra freeloading («аргументы против бесплатного»), обозначающий склонность животных зарабатывать пищу, а не получать ее без особых усилий (например, когда хозяева просто кладут ее в миску).

Чтобы лучше понять, в чем заключается удовольствие от работы за еду, давайте вернемся в 1960-е годы и узнаем побольше об экспериментах Йенсена с крысами-альбиносами, направленных на изучение их склонности к труду. Представьте себя крысой, участвующей в эксперименте Йенсена. Вместе со своими маленькими друзьями-грызунами вы живете обычной жизнью в обычных клетках и на протяжении десяти дней ровно в полдень (разумеется, вы не знаете, что это полдень, — просто замечаете, что кормление происходит примерно в одно и то же время) приятный человек в белом лабораторном халате дает вам по десять граммов хорошо измельченных крекеров марки Purina. Через несколько дней вы привыкаете к тому, что вам стоит ждать пищу ежедневно в одно и то же время, и ваш крысиный животик начинает громко бурчать перед приходом мужчины в халате (Йенсен добивался возникновения именно такого эффекта).

Но как только ваш организм привык к питанию в определенное время, все внезапно меняется. Вместо того чтобы питаться в то время, когда вы испытываете максимальный голод, вам приходится ждать лишний час. А ровно в час дня лаборант вытаскивает вас из клетки и помещает в так называемый ящик Скиннера. Эта клетка, получившая свое название по имени выдающегося психолога Б.Ф. Скиннера, очень похожа на привычную вам клетку, однако имеет две новые для вас особенности. Первая — система автоматического распределения пищи, выбрасывающая корм через каждые 30 секунд. Хрум! Второе новшество — рычаг, по какой-то странной причине закрытый жестяным щитом, что делает конструкцию чем-то похожей на потайную дверь.

Поначалу рычаг не вызывает у вас особого интереса — в отличие от кормушки, около которой вы и проводите свое основное время. Кормушка выбрасывает порции еды с небольшими интервалами на протяжении 25 минут. Как только вы съедаете 50 порций, вас помещают обратно в вашу домашнюю клетку. После этого вам дают корм на весь оставшийся день.

На следующий день вы опять пропускаете свой привычный полуденный обед, и ровно в час дня вас помещают в ящик Скиннера. Вы готовы приступить к еде, однако сталкиваетесь с неприятностью — кормушка не выдает вам корма. Что же делать? Вы начинаете бродить по клетке и вдруг, проходя мимо рычага, обнаруживаете, что жестяной щит куда-то исчез. Вы почти случайно нажимаете на рычаг, и тут же в кормушке появляются гранулы еды. Отлично! Вы вновь жмете на рычаг. О счастье! — в кормушке появляется новая порция еды. Вы жмете снова и снова, а затем с радостью приступаете к трапезе. Однако затем свет гаснет, и одновременно с этим рычаг перестает выдавать вам еду. Скоро вы начинаете понимать, что, как только гаснет свет, вам не имеет смысла жать на рычаг, потому что он перестает выдавать еду.

Лишь затем человек в лабораторном халате открывает верхнюю крышку клетки и ставит перед вами металлическое блюдце, доверху наполненное кормом. Это не вызывает в вас никакого интереса; вы хотите, чтобы рычаг вновь заработал и начал выдавать вам еду. Вы жмете и жмете, но ничего не происходит. Как только свет выключается, нажатие на рычаг не приносит вам никакой пользы. Вы с проклятиями блуждаете по клетке и в определенный момент подходите к блюдцу. «Ого! — говорите вы себе. — Да тут полно корма! Бесплатная еда!» — и начинаете жадно чавкать, а затем свет зажигается вновь. Вы понимаете, что теперь у вас есть два возможных источника пищи. Вы можете есть бесплатную еду из блюдца или подойти к рычагу и нажать его для того, чтобы заработать очередную порцию. Что бы вы сделали, если бы были крысой?

Если предположить, что вы похожи на 200 крыс, участвовавших в эксперименте Йенсена, вы наверняка решили бы не ограничиваться исключительно едой в блюдце. Рано или поздно вы вернулись бы к рычагу и начали нажимать его с целью получить еще еды. Если бы вы принадлежали к 44% крыс, то жали бы на рычаг достаточно часто — так, чтобы обеспечивать себя хотя бы половиной корма. Более того, оказалось, что, начав жать на рычаг, крысы не отказывались от этого занятия даже при наличии бесплатной еды в блюдце.

Йенсен обнаружил (а множество последующих экспериментов подтвердили его открытие), что многие виды животных — рыбы, птицы, песчанки, мыши, крысы, мартышки и шимпанзе — часто предпочитают более длинный и непрямой путь получения еды[21]. (По сути, единственным видом животных, предпочитающим «ленивый путь», остаются — и вы, наверное, догадались об этом — кошки.) Иными словами, до тех пор пока работа, как говорится, по плечу, рыбы, птицы, песчанки, крысы, мыши, мартышки и шимпанзе предпочитают заработать себе еду.

Это заставляет нас вновь вспомнить о Жан-Поль. Если бы она была экономически рациональной птицей, заинтересованной в том, чтобы получить еду с минимальными усилиями, она бы просто питалась из кормушки и не обращала никакого внимания на головоломку. Вместо этого она часами играла с этой и другими головоломками, потому что именно они обеспечивали ей более осмысленный способ заработать свой корм и провести свое время. Она не просто существовала, а занималась своего рода творчеством, то есть «зарабатывала себе на жизнь»[22].

***

Сама по себе идея contra freeloading противоречит принятой среди экономистов точке зрения, согласно которой субъекты всегда выбирают способ, позволяющий им получить свою награду за счет минимизации усилий (единственным похвально рациональным животным является кошка). Согласно этой традиционной экономической точке зрения любые расходы (в том числе расходы жизненных сил) являются затратами, следовательно, рыба, птица, мышь, крыса, мышь, мартышка, шимпанзе или любой другой организм не должен растрачивать силы добровольно. Зачем работать, когда можно получить то же самое (а то и большее) количество еды, не прилагая к этому никаких усилий?

Когда я решил описать выводы contra freeloading одному из своих друзей — рациональных экономистов (как ни странно, такие друзья у меня еще остались), он сразу же объяснил мне, что выводы Йенсена, по сути, ничуть не противоречат стандартной экономической теории. Он терпеливо поведал мне, почему это исследование не имело никакого отношения к экономике. «Видишь ли, — сказал он, обращаясь ко мне как к маленькому ребенку, — экономическая теория изучает поведение людей, а не крыс или попугаев. У крыс очень маленький мозг и почти не развит неокортекс[23], поэтому нет ничего удивительного в том, что эти животные не понимают, что могут получить еду бесплатно. Они просто находятся в смятении».

«В любом случае, — продолжил он, — я уверен, что если бы ты захотел повторить эксперимент Йенсена с нормальными людьми, то не нашел бы никаких следов эффекта contra freeloading. И я уверен на сто процентов, что если бы ты использовал в качестве своих подопытных крыс экономистов, то увидел бы, что ни один из них не занимается нерациональным трудом!»

В его словах была своя логика. И хотя я чувствовал, что изучение поведения животных позволяет нам делать общие заключения о том, как к работе относятся человеческие существа, мне показалось нелишним провести эксперимент в области contra freeloading с участием людей. Правда, я решил, что в качестве участников не стоит привлекать экономистов (хотя бы потому, что на основании изучения поведения экономистов нельзя делать выводы о поведении обычных людей).

Что вы думаете по этому поводу? Склонны ли человеческие существа как таковые к contra freeloading или же они являются более рациональными? в том числе вы сами?

Мотивация с помощью маленького «с»

После того как Дэвид покинул мой офис, я начал размышлять о том разочаровании, с которым столкнулись он и Девра. Отсутствие аудитории для их работы оказало значительное влияние на уровень их мотивации. Так что же, помимо зарплаты, придает работе смысл? Может быть, это удовлетворение от целенаправленного участия? Может быть, все дело было в том, что я сам, как и Жан-Поль, наслаждался стоящей передо мной проблемой и испытывал удовлетворение от ее решения (что приводило к возникновению смысла с маленькой буквы «с»)? Возможно, мы ощущаем смысл только тогда, когда перед нами стоит задача более крупного порядка? Возможно, мы просто надеемся на то, что кто-то другой, особенно важный для нас человек, сможет приписать значение сделанному нами? Возможно, нам просто нужна иллюзия того, что когда-нибудь наша работа может оказаться полезной многим другим людям, иметь ценность для большого мира вокруг нас (это можно было бы назвать Смыслом с большой буквы «С»)? Скорее всего, так оно и есть. Но я думаю, что даже наличие смысла (с маленькой буквы) может оказаться достаточным мотивом, управляющим нашим поведением. Занимаясь деятельностью, каким-то образом связанной с нашей самооценкой, мы можем получить дополнительную подпитку для мотивации, что заставит нас работать еще усерднее.

Возьмем, к примеру, писательский труд. Когда-то я писал научные работы с целью продвинуться вверх по карьерной лестнице. Но я также надеялся (и продолжаю надеяться), что мои труды смогут каким-то образом повлиять на окружающий мир. Насколько усердно я бы занимался написанием научных статей, если бы знал, что никто в мире не удосужится их прочитать? (Зная, что чаще всего наши работы никто не читает, мы, преподаватели, тем не менее надеемся на то, что они заинтересуют хоть кого-то помимо наших студентов). Как бы я поступил, если бы знал наверняка, что мою работу так никто и не прочтет?

Мне нравится заниматься исследованиями. Я получаю огромное удовольствие от этого процесса. Я с радостью расскажу вам, дорогой читатель, о том, как провел последние двадцать лет своей жизни. Я почти уверен в том, что эту книгу прочтут моя мама[24] и еще пара-тройка дорогих для меня людей. А если бы я знал со стопроцентной уверенностью, что эту книгу никто не прочтет? Что Клер Вахтэл (мой редактор из издательства HarperCollins) положит мою рукопись в ящик стола, заплатит мне за нее, но так и не опубликует? Сидел бы я глубокой ночью над очередной главой? Ни в коем случае. Многое из того, что я делаю в жизни, в том числе статьи и записи в блоге, происходит под воздействием моего эго, то есть мотивации, связывающей мои усилия со смыслом, который (как я надеюсь) мои читатели найдут в моей работе. Без наличия аудитории я буду иметь крайне незначительную мотивацию к упорному труду.

Блоги для угощения

Подумайте о блогах. Их количество в наши дни поражает. Складывается ощущение, что блог уже есть почти у каждого. Те, кто еще не обзавелся своим блогом, думают о том, чтобы открыть его в самое ближайшее время. Почему блоги так популярны? Дело совсем не в потребности писать; в конце концов, люди писали и до возникновения блогов. Однако блоги обладают двумя свойствами, отличающими их от других форм письма. Во-первых, они создают иллюзию того, что написанное вами прочитает кто-то еще. В тот момент, когда блогер нажимает кнопку «опубликовать», содержимое блога становится доступным любому человеку в мире.

Учитывая, сколько людей сидят в Сети, можно предположить, что несколько пользователей Интернета смогут натолкнуться на вашу запись. Показатель «количество просмотров» является одним из основных мотиваторов в блогосфере, так как позволяет каждому блогеру увидеть, сколько людей хотя бы скользнули взглядом по его посту. Блоги позволяют читателям делиться своей реакцией и комментариями; с одной стороны, это благотворно действует на блогера, убеждающегося в том, что его посты действительно кто-то читает, а с другой - превращает читателя в соавтора. У большинства блогов крайне мало читателей - аудитория может ограничиваться мамой блогера и парой-тройкой его друзей. Но именно наличие у любого блога хотя бы одного стороннего читателя является для миллионов людей достаточно убедительной причиной вести свой блог.

Создание биониклов

Через несколько недель после моего общения с Дэвидом я встретился в небольшом кафе с Эмиром Каменицей (преподавателем Чикагского университета) и Драженом Преличем (преподавателем MIT). После обсуждения нескольких разных возможностей для исследований мы решили изучить влияние снижения мотивации на результаты работы. Мы могли бы исследовать влияние Смысла — то есть ценности, которую видят в своей работе люди, работающие над средствами исцеления от рака, помогающие бедным, строящие мосты или делающие мир лучше какими-то иными способами. Но вместо этого (возможно, потому что мы все были университетскими преподавателями) мы решили провести эксперимент, позволяющий оценивать влияние эффектов, связанных со смыслом с маленькой буквы. Я подозреваю, что в нашей повседневной жизни и работе подобные эффекты возникают значительно чаще. Мы хотели исследовать, каким образом небольшие изменения в работе банкира Дэвида и редактора Девры оказывают влияние на их желание работать, и пришли к идее эксперимента, в рамках которого можно было бы протестировать реакцию людей на небольшие снижения уровня осмысленности задач, которые и без того изначально казались не слишком осмысленными.

***

Одним ничем не примечательным осенним днем высокий студент по имени Джо вошел в помещение студенческого союза Гарвардского университета. Он выглядел достаточно амбициозным, несмотря на прыщи, усыпавшие его лицо. Взглянув на доску объявлений, увешанную записками о предстоящих концертах, лекциях, политических собраниях и поиске соседей по общежитию, он увидел необычное объявление, гласящее: «Получите деньги за собирание игрушек Lego».

Как начинающий инженер Джо любил строить различные объекты. Он испытывал симпатию ко всему, что требовало сборки. Естественно, что он играл с Lego на протяжении всего своего детства. Когда ему было шесть лет, он разобрал отцовский компьютер, а годом позже — домашнюю стереосистему. К тому времени, когда ему исполнилось пятнадцать лет, его склонность к разборке различных устройств на составные части уже обошлась семье в несколько тысяч долларов. К счастью, он нашел выход своей страсти в колледже, а теперь у него появилась возможность заняться любимым занятием с конструктором Lego — да еще и получить за это деньги.

Через несколько дней в оговоренное время Джо появился в нашей лаборатории, с тем чтобы принять участие в эксперименте. Судьбе было угодно, чтобы он попал в группу участников, работавших с «осмысленным» условием. Лаборант Шон, помогавший нам в проведении исследования, поприветствовал Джо, указал ему на стул и объяснил ему процедуру проведения эксперимента.

Шон показал Джо набор Lego для строительства роботов, а затем сообщил ему, что в ходе эксперимента ему нужно собрать бионикла — небольшого боевого робота — из 40 деталей в четко оговоренном порядке. Далее Шон описал правила оплаты за участие в эксперименте. «Основное правило состоит в том, что ты будешь получать меньшую плату за сборку каждого последующего бионикла, — сообщил Шон. — За сборку первого бионикла ты получишь 2 доллара. Когда ты закончишь с первым, я задам тебе вопрос о том, хочешь ли ты продолжить, то есть собрать второго бионикла, но уже за 1 доллар и 89 центов. Если ты согласишься продолжить, я дам тебе очередную коробку с частями робота для сборки. По этой же схеме будет строиться наша дальнейшая работа. За сборку каждого последующего бионикла ты будешь получать на 11 центов меньше. Это продолжится до тех пор, пока ты скажешь, что больше не хочешь их собирать. В этот момент ты получишь на руки всю сумму денег за собранных тобой роботов. Временных ограничений нет, и ты можешь строить биониклов до тех пор, пока считаешь, что преимущества этой работы перевешивают связанные с ней затраты».

Джо, готовый немедленно приступить к работе, кивнул в знак согласия. «И последнее — предупредил Шон. — Мы будем использовать одних и тех же биониклов для всех наших участников. Перед тем как к эксперименту приступит следующий участник, я разберу собранных тобой биониклов на части и вновь разложу их по коробкам. Все понятно?»

Джо быстро открыл первую коробку с частями игрушки, изучил инструкцию и начал собирать своего первого бионикла. Было видно, что ему нравится собирать воедино части робота и наблюдать за тем, как из них постепенно возникает необычная фигура. Закончив работу, Джо придал роботу атакующую позу, поставил его на стол и попросил следующего. Шон напомнил о том, сколько сможет получить Джо за сборку второго бионикла (1 доллар и 89 центов), после чего протянул ему вторую коробку. Как только Джо приступил к работе над вторым биониклом, Шон взял первого робота и положил его в коробку под столом. Туда складывались и остальные роботы, которым предстояло быть разобранными на части перед приходом следующего участника эксперимента.

Джо продолжал собирать одного бионикла за другим как заведенный, а Шон складывал их в коробку под столом. Собрав десять роботов, Джо объявил, что хотел бы закончить работу. Шон выдал ему заработанные 15 долларов и 5 центов. Перед тем как Джо вышел из комнаты, Шон попросил его ответить на несколько вопросов о том, насколько ему нравится собирать игрушки Lego в принципе и насколько ему понравилось задание. Джо ответил, что является настоящим фанатом Lego, ему понравилось задание и он обязательно расскажет о нем своим друзьям.

Следующим участником эксперимента оказался молодой человек по имени Чэд, чрезвычайно возбужденный (возможно, из-за избытка кофеина в организме) студент-медик. В отличие от Джо Чэд должен был следовать иной процедуре, которую мы в своем кругу условились называть «сизифовой». Эта процедура должна была помочь нам ответить на главный вопрос эксперимента.

Миф о Сизифе

Прилагательное «сизифов», которое мы использовали для характеристики условий эксперимента, произошло от имени мифического царя Сизифа, наказанного богами за алчность и хитрость.

Помимо убийств путешественников и гостей, соблазнения собственной племянницы и узурпации трона, принадлежавшего брату, Сизиф провинился тем, что пытался обмануть богов.

Перед своей смертью Сизиф, знавший, что ему предстоит направиться прямо в подземное царство Аид, заставил свою жену дать ему обещание воздержаться от традиционных погребальных жертв. Добравшись до царства мертвых, Сизиф убедил добросердечную королеву Персефону позволить ему вернуться в привычный мир и выяснить у жены, почему та не исполнила свой долг. Разумеется, Персефона и не подозревала о просьбе Сизифа к жене, поэтому отпустила его. Понятно, что, оказавшись на поверхности земли, Сизиф отказался вернуться обратно. Со временем разгневанные боги поймали его и придумали ему кару. До скончания мира он должен был поднимать на вершину горы тяжелый камень, что само по себе было достаточно унизительным занятием. Каждый раз, когда Сизифу удавалось дотащить камень до вершины, он вновь скатывался вниз, и Сизифу приходилось начинать работу с самого начала.

Разумеется, участники эксперимента не сделали ничего заслуживающего наказания. Однако мы использовали прилагательное «сизифов» для описания условий, в которых должна была работать менее везучая часть наших участников.

Шон объяснил Чэду условия нашего эксперимента, точно так же как сделал это раньше в разговоре с Джо. Чэд схватил коробку, открыл, достал инструкцию по сборке бионикла и внимательно ее изучил, пытаясь выработать наиболее оптимальную стратегию. Для начала он разделил части игрушки на группы и разложил их в том порядке, в котором они должны были использоваться при сборке. Затем он приступил к сборке и начал быстро присоединять одну деталь к другой. Всего за несколько минут он закончил сборку первого бионикла и передал собранную игрушку Шону. «Вы заработали два доллара, — сказал Шон. — Хотели бы вы собрать второго бионикла за 1 доллар и 89 центов?» Чэд с энтузиазмом кивнул и приступил к сборке второго робота, используя для этого свой прежний организованный подход.

Однако Чэд совершенно не мог предположить, чем займется в то же самое время Шон. Пока Чэд собирал воедино части второй игрушки (внимание, сейчас я расскажу о новом условии проведения эксперимента), Шон медленно, по кусочку разобрал первого бионикла и положил все детали в коробку.

«Почему вы его разбираете?» — спросил Чэд, и в его голосе слышались одновременно озадаченность и тревога.

«Это просто наша обычная процедура, — объяснил Шон. — Мне нужно разобрать этого бионикла, чтобы вы имели возможность вновь его собрать».

Чэд вернулся к работе над вторым роботом, однако было заметно, что его энтузиазм заметно снизился. Закончив собирать, он сделал паузу. Стоило ли ему приступать к работе над третьим? Через несколько секунд он сказал, что все-таки соберет и третьего робота.

Шон вручил ему коробку с первым разобранным на части роботом (которого Чэд уже собирал, а Шон сразу же разобрал обратно), и Чэд вновь приступил к работе. В этот раз он работал гораздо быстрее, однако отказался от своей прежней стратегии; возможно, он подумал, что эта стратегия ему больше не нужна, или предположил, что предварительная подготовка не влияет на качество работы.

Тем временем Шон медленно разобрал на части второго бионикла, только что собранного Чэдом, и ссыпал детали во вторую коробку. После того как Чэд закончил работу над третьим биониклом, он снова вручил его Шону. «Вы заработали 5 долларов и 67 центов, — объявил Шон. — Хотите собрать еще одного?»

Чэд посмотрел на часы и на мгновение задумался. «Хорошо, — ответил он, — у меня есть еще немного времени».

Шон второй раз вручил ему коробку со вторым биониклом, и Чэд приступил к его сборке. (Все участники, работавшие в подобных условиях, собирали одну и ту же пару биониклов до тех пор, пока не принимали решения остановиться.) В итоге Чэд смог собрать каждого из двух биониклов по два раза и получил за это 7 долларов и 34 цента.

После того как Шон расплатился с Чэдом, он задал ему те же вопросы, что и остальным участникам: любит ли он собирать игрушки Lego и понравилось ли ему задание?

«Я бы сказал, что с удовольствием собираю Lego, но сам эксперимент не особенно понравился», — ответил Чэд, пожав плечами. Он положил деньги в бумажник и быстро вышел из комнаты.

Что показали нам результаты эксперимента? Джо и другие участники, выполнявшие осмысленную работу, собрали в среднем по 10,6 бионикла, и их средняя оплата составила 14 долларов и 40 центов. Даже после того как оплата за следующего собранного бионикла начала составлять менее половины их первоначального вознаграждения, 65% участников из этой группы продолжали свою работу. Напротив, участники, по отношению к которым применялось «сизифово» правило, завершали свою работу гораздо быстрее. В среднем участник из этой группы собрал 7,2 бионикла (что равно 68% от количества роботов, собранных участниками первой группы) и заработал 11,52 доллара. Лишь 20% участников из группы, работавшей с «сизифовым» условием, были готовы продолжать работу при снижении вознаграждения в два раза.

Помимо сравнения количества биониклов, которых участники эксперимента собирали в различных условиях, мы хотели увидеть, насколько на их степень настойчивости в выполнении задачи могла повлиять любовь к Lego. В целом следовало ожидать, что чем больше участникам нравилось играть с Lego, тем больше биониклов они могли бы собрать. (Мы измеряли эту связь с помощью оценки величины статистической корреляции между этими двумя величинами.) Оказалось, что в различных условиях проведения эксперимента любовь к Lego по-разному влияла на упорство участников при выполнении задачи. В условиях осмысленной работы корреляция была высокой, однако при применении «сизифова» условия она становилась практически равной нулю.

Этот анализ свидетельствует о том, что если вы возьмете людей, которые любят чем-то заниматься (а студенты, принявшие участие в эксперименте, знали, что им предстоит собирать игрушки Lego), и поместите их в осмысленные рабочие условия, то удовольствие от деятельности станет основной движущей силой, определяющей степень их усилий. Однако если вы поместите людей с тем же изначальным уровнем страсти и желания в бессмысленные рабочие условия, то быстро убьете в них всю первоначальную любовь к своему занятию.

***

Представьте себе, что вы консультант, посещающий две фабрики по производству биониклов. Условия работы на первой фабрике сходны с «сизифовым» условием нашего эксперимента (что, как ни печально, очень напоминает ситуацию во многих компаниях в реальной жизни). После наблюдения за поведением рабочих вы могли бы прийти к заключению о том, что им не нравятся конструкторы Lego как таковые (или что у них присутствует особое предубеждение против тех же биониклов). Вы можете также заметить, что мотивировать их к выполнению неприятной работы могут лишь финансовые стимулы. А как только уровень оплаты снижается ниже определенной отметки, они быстро прекращают работать. Делая презентацию в PowerPoint для правления компании, вы обращаете внимание на то, что при снижении оплаты за единицу произведенной продукции готовность сотрудников к работе значительно снижается. Из этих цифр можно сделать вывод: если руководство фабрики хочет улучшить производительность труда своих сотрудников, следует значительно повысить им зарплату.

Затем вы едете на вторую фабрику по производству биониклов, структура которой в большей степени соответствует условиям осмысленной работы. Теперь представьте себе, насколько в данном случае будут отличаться ваши умозаключения относительно степени трудности задания, радости от его исполнения и уровня компенсации, необходимого для поддержания готовности сотрудников к работе.

В определенный момент мы попытались смоделировать упражнение с консультантом. Мы попросили участников оценить разницу показателей производительности труда на двух фабриках. В целом они справились с заданием, правильно указав, что общий объем выработки при осмысленной работе будет выше, чем при «сизифовом» условии. Однако они не смогли оценить величину отличий. Они предположили, что участники, действовавшие в осмысленных условиях, могли смастерить на одного-двух биониклов больше. На самом деле участники смогли сделать в среднем на 3,5 бионикла больше. Этот результат заставляет нас предположить, что мы можем выявить даже, какой эффект оказывает смысл (с маленькой буквы) на мотивацию. Однако мы в значительной степени недооцениваем силу этого влияния.

Давайте задумаемся над тем, каким образом результаты эксперимента с биониклами применимы в реальных жизненных условиях. Джо и Чэд любили играть в Lego и получали за сборку одну и ту же плату. Оба знали, что созданные ими роботы не будут вечными. Единственная разница заключалась в том, что Джо мог тешить себя иллюзией осмысленности своей работы и поэтому продолжал с удовольствием собирать своих биониклов. Чэд, напротив, видел, как плоды его труда немедленно разбирались на части, иными словами, работа является бессмысленной[25]. Даже если люди, находившиеся в той же ситуации, что и Чэд, понимали, что их упражнение, по сути, является несерьезным (в конце концов, они просто собирали игрушки из набора Lego, а не проектировали дамбу, не спасали жизни, не разрабатывали новое лекарство), сам факт разрушения у них на глазах плодов их труда в значительной степени снижал их мотивацию. И этого было достаточно, чтобы убить всю радость от процесса собирания фигурок биониклов. Их поведение отчасти было похоже на истории Дэвида и Девры, у которых готовность работать в значительной степени зависела от того, сколько смысла они способны придать своему труду.

***

Успешно разрушив детские мечты половины участников нашего эксперимента, мы решили, что пришло время использовать в нем новый подход. На этот раз механизм проведения стал еще больше похож на ситуацию, пережитую Дэвидом. Мы вновь организовали стенд в студенческом центре, где протестировали три условия и использовали различные задания.

Мы нанесли на листы бумаги случайные последовательности букв и попросили участников найти все случаи, когда за одной буквой «s» немедленно следовала такая же буква. Мы сказали им, что на каждом листе можно найти по десять примеров сдвоенного написания буквы «s» и что для завершения теста им придется все их найти. Также мы рассказали им о схеме расчета: они получали 55 центов за завершение первого листа, 50 центов за завершение второго и т.д. (начиная с двенадцатой страницы они не получали за свою работу никакого вознаграждения).

При работе с первой группой (которой дали кодовое название «Признание») мы попросили студентов написать перед началом работы свои имена на листе бумаги, а затем найти десять примеров сдвоенного написания буквы «s». После окончания работы над страницей они передавали ее экспериментатору, который просматривал лист, одобрительно кивал, а затем клал оборотной стороной вверх на кипу других заполненных форм. Инструкции для второй группы (названной нами «Невнимание») были теми же, только от участников не требовалось указывать свое имя вверху листа. По завершении работы они передавали листы экспериментатору, который клал их сверху на пачку листов, даже не бросив на них беглого взгляда. Работая с третьей группой, получившей зловещее название «Клочки», мы делали еще более вопиющую вещь. После того как участник передавал экспериментатору заполненный лист, тот не клал его к другим, а сразу же отправлял в устройство для измельчения бумаг. Результаты труда уничтожались прямо на глазах участника, и при этом экспериментатор не проявлял к его работе ни малейшего интереса.

Мы были поражены тем, к насколько значительной разнице результатов привели эти небольшие изменения в условиях эксперимента. Исходя из эксперимента с биониклами, мы ожидали, что участники из группы «Признание» окажутся наиболее продуктивными. И действительно, они смогли заполнить гораздо больше листов, чем участники из группы «Клочки». Мы решили изучить, сколько из них продолжали поиск пар букв после того, как величина их оплаты достигла минимального уровня 10 центов (при завершении работы над десятым листом). Примерно половина (49%) участников, работавших в условиях признания, решили работать над десятью и более листами, а доля участников из группы «Клочки», завершивших десять и более листов, составила лишь 17%. Оказалось, что одно и то же упражнение по поиску идущих подряд букв может быть либо интересным и приносящим удовольствие (если вы видите, что результаты вашей работы признаются), либо вызывать у вас страдания (если результаты вашего труда рушатся у вас на глазах).

Но что же произошло с участниками, действовавшими при условии игнорирования их работы? Плоды их труда не были уничтожены, однако они не получили вообще никакой оценки проделанной ими работы. Сколько же листов смогли сделать участники из этой группы? Были ли их результаты скорее похожи на результаты участников из группы «Признание»? Либо им не хватало обратной связи и поэтому их результаты были сходны с результатами участников из группы «Клочки»? А может быть, их результаты находились где-то посередине?

Эксперимент показал, что участники, результаты которых получали признание, завершили в среднем по 9,03 листа, участники из группы «Клочки» завершили по 6,34 листа, а участники из группы «Невнимание» (звучит барабанная дробь!) смогли сделать в среднем по 6,77 листа (и лишь 18% из них смогли сделать по десять и более листов). Эти результаты показали, что объем работы при условии игнорирования был гораздо ближе к результату группы «Клочки», чем группы «Признание».

***

Этот эксперимент научил нас тому, что обескровливание рабочего процесса, то есть лишение его смысла, — дело на удивление простое. Если вы как менеджер на самом деле хотите демотивировать своих сотрудников — разрушьте их работу. А если вы хотите сделать это не столь явным образом, просто игнорируйте их и прилагаемые ими усилия. Напротив, если вы хотите мотивировать людей, работающих с вами или на вас, будет полезным обращать внимание на них самих, их усилия и плоды их трудов.

Есть и еще один способ интерпретации результатов нашего эксперимента с листами бумаги. Участники из группы «Клочки» быстро поняли, что могут смошенничать, так как никто не удосуживался хотя бы бросить взгляд на их работу. По сути, согласно обычной экономической теории, участники этой группы, поняв, что могут смошенничать, действительно бы начали это делать, настойчиво выполняя задания и получая максимально возможное количество денег. Однако тот факт, что группа «Признание» работала дольше, а группа «Клочки» — меньше остальных, заставляет нас предположить, что, когда дело заходит о труде, человеческая мотивация приобретает более сложный характер. Ее невозможно свести к простой модели «работа в обмен на деньги». Напротив, нам следует начинать постепенно осознавать, что факторы осмысленности производимой работы и (что еще более важно) исключения из нее смысла являются более мощными, чем принято сегодня считать.

Чему мешает разделение труда

Я обнаружил, что между результатами двух экспериментов существует определенная связь и что даже небольшая разница с точки зрения осмысленности способна привести к совершенно различным последствиям. Я также был поражен почти полным отсутствием удовольствия от работы, которое демонстрировали участники эксперимента с Lego, трудившиеся в «сизифовых» условиях. Размышляя над ситуацией, с которой столкнулись Дэвид, Девра и другие, я вдруг вспомнил о собственном административном помощнике по имени Джей.

На бумаге обязанности Джея выглядели достаточно просто: он управлял бюджетами моих исследовательских проектов, платил участникам, заказывал расходные материалы для проведения экспериментов и планировал мой график поездок. Однако программа SAP, которой Джей ежедневно пользовался, превращала его работу в сизифов труд, требуя от него занесения огромного количества цифр в соответствующие электронные формы и отправки этих форм другим пользователям. Те, в свою очередь, авторизовали указанные им расходы и передавали данные третьему человеку, который и производил соответствующие выплаты. Бедный Джей не только занимался бессмысленной работой, но и не получал от нее удовлетворения, так как не имел возможности увидеть, чем она завершается.

Почему все эти милые люди из MIT и SAP спроектировали систему подобным образом? Почему они разбили задачу на большое количество компонентов, наделили участников системы ответственностью лишь за малую часть и никогда не показывали им общей цели или стадии, на которой находился тот или иной проект? Я подозреваю, что корни этой проблемы лежат в идеях эффективности, сформулированных Адамом Смитом. Как утверждал Смит в 1776 году в своей работе «Исследование о природе и причинах богатства народов», разделение труда представляет собой прекрасный способ достичь более высокой производительности в рамках производственного процесса:

«Для примера возьмем... производство булавок... Рабочий, не обученный этому производству (разделение труда сделало последнее особой профессией) и не умеющий обращаться с машинами, употребляемыми в нем (толчок к изобретению последних, вероятно, тоже был дан этим разделением труда), пожалуй, едва ли может при всем своем старании сделать хоть одну булавку в день и, во всяком случае, не сделает двадцати булавок. Но при нынешней форме организации это производство не только представляет собою особую профессию, но и подразделяется на ряд специальностей, из которых каждая, в свою очередь, является отдельным специальным занятием. Один рабочий тянет проволоку, другой выпрямляет ее, третий обрезает, четвертый заостряет конец, пятый обтачивает один конец для насаживания головки; изготовление самой головки требует двух или трех самостоятельных операций; ее насадка и полировка булавки также представляют собой особые операции; самостоятельной операцией является даже завертывание готовых булавок в пакетики. Таким образом, сложный труд производства булавок разделен приблизительно на восемнадцать самостоятельных операций, которые в некоторых мануфактурах все выполняются различными рабочими, тогда как в других один и тот же рабочий нередко выполняет две или три операции. Мне пришлось видеть одну небольшую мануфактуру такого рода, где было занято только десять рабочих, и, следовательно, некоторые из них выполняли по две и по три различные операции. Несмотря на бедность и недостаточное снабжение необходимыми приспособлениями, они могли, напряженно работая, в совокупности изготовить двенадцать с лишним фунтов булавок в день. А так как в фунте считается несколько больше 4,000 булавок средних размеров, то эти десять человек вырабатывали свыше 48,000 булавок в день»[26].

Разделяя задачу на более мелкие части, мы способствуем повышению производительности труда на отдельных участках; каждый человек совершенствуется в мелких операциях, которые он делает. (Генри Форд и Фредерик Уинслоу Тейлор расширили концепцию разделения труда до уровня конвейера, обнаружив при этом, что подобный подход позволяет снизить количество ошибок, повысить производительность труда и выпускать автомобили и другие товары в больших количествах.) Но зачастую мы не понимаем, что разделение труда может привести к нивелированию человеческого фактора. А в 1844 году Карл Маркс (немецкий философ, политический экономист, социолог, гуманист, теоретик политики, революционер и отец коммунизма) указал на важность того, что он назвал отчуждением труда. С точки зрения Маркса, «отчужденный» рабочий отделен от собственной деятельности, целей своего труда и процесса производства. Это превращает работу в своего рода внешнюю деятельность, которая не позволяет рабочему осознать самого себя или найти смысл в своем труде.

Меня сложно назвать марксистом (хотя многие люди считают академических ученых марксистами по определению), но я не думаю, что мы должны полностью исключить идею отчуждения, высказанную Марксом, с точки зрения ее роли в организации работы. На самом деле я подозреваю, что идея отчуждения была менее популярной во времена Маркса, когда даже при большом желании работникам было сложно найти смысл в своей работе. В условиях же нынешней экономики, когда все более востребованным становится труд, требующий креативного мышления и круглосуточной вовлеченности, внимание Маркса к проблеме отчуждения добавляет важный элемент к нашим размышлениям о работе. Я также подозреваю, что внимание Адама Смита к вопросам производительности труда при его разделении было более уместно в его время, когда в основном речь шла о простом производстве. В условиях современной экономики, основанной на знаниях, такой подход менее применим.

По моему мнению, разделение труда — одна из угроз, исходящих от современных технологий. Сегодня информационная инфраструктура позволяет разбить задачу на множество небольших элементов и дать каждому сотруднику свою небольшую часть с учетом специализации и максимальной детализации. Следуя этой практике, компании рискуют тем, что у их сотрудников исчезнут видение большой картины и ощущение цели и удовольствия от завершения работы. Высокая степень разделения труда может быть эффективной в случае, когда люди действуют подобно автоматам, однако с учетом важности внутренней мотивации и осмысленности для степени нашего драйва и производительности этот подход может дать осечку. При отсутствии смысла работники умственного труда могут чувствовать себя, как герои Чарли Чаплина в фильме «Новые времена»: шестеренки и жернова огромных фабричных машин совершенно отбивают у них желание вкладывать душу в свою работу.

Разъяснения повышают энтузиазм

Анализируя рынок труда с подобной точки зрения, легко увидеть множество способов, с помощью которых компании (пусть и неосознанно) лишают своих сотрудников мотивации. Я уверен, что, задумавшись на минуту о своей работе, и вы, уважаемые читатели, сможете привести целый ряд подобных примеров.

Это грустно, однако у нас остается определенное пространство для оптимизма. В конце концов, наша жизнь во многом связана с поиском смысла. А поскольку работа представляет собой ее центральную часть, людям свойственно искать в ней смысл, пусть даже простой и незначительный. Выводы экспериментов с Lego и поиском сдвоенных «s» указывают нам на вполне реальные возможности для повышения мотивации. Кроме того, они позволяют увидеть опасности, связанные с исчезновением ощущения сопричастности. Если руководство компании действительно хочет повысить производительность труда своих сотрудников, необходимо внедрить в их повседневную деятельность чувство осмысленности, причем сделать это не просто путем публичного выражения миссии компании, а за счет формирования у сотрудников ощущения завершенности рабочих процессов и того, что хорошо сделанная работа будет оценена по заслугам.

Еще один урок, связанный с осмысленностью и важностью осознания завершенности работы, я получил от одного из моих коллег — героических исследователей. Я имею в виду Джорджа Ловенстайна. Джордж исследовал данные, связанные с одним из наиболее сложных для человека видов деятельности — альпинизмом. В самом процессе покорения Эвереста или пика Чогори (известного также под названием К2) нет ничего особенно привлекательного. Джордж заметил, что альпинизм «связан с огромными страданиями — с первой до последней минуты восхождения».

Тем не менее занятия альпинизмом формируют у человека огромное чувство завершенности (кроме того, рассказ о покоренных горах может стать чуть ли не самой интересной темой на званых обедах). Потребность в достижении целей является неотъемлемой частью человеческой натуры — возможно, столь же глубокой, как и у рыб, песчанок, крыс, мышей, мартышек, шимпанзе и попугаев, играющих с головоломками. Однажды Джордж написал:

«Лично я подозреваю, что стремление к формулированию и достижению целей является нашей врожденной чертой. Люди, подобно большинству животных и даже растений, существуют благодаря сложному гомеостатическому механизму, позволяющему различным системам нашего тела сохранять равновесие. Многие проблемы, связанные с альпинизмом, такие как голод, жажда и боль, являются проявлениями гомеостатического механизма, мотивирующего людей делать все необходимое для выживания... Таким образом, примитивная потребность в достижении целей может являться еще одним проявлением способности организма справиться с проблемами — в данном случае с проблемой выполнения мотивированных действий»[27].

Размышляя над полученными выводами, я решил придать работе Джея чуть больше смысла с помощью формирования вокруг нее нового контекста. Я начал еженедельно уделять некоторое время на объяснение ему тонкостей проводимых нами исследований, причин их проведения и выводов, которые мы получали в результате. Я обнаружил, что Джей с достаточно большой долей энтузиазма относится к моим рассказам. Однако через несколько месяцев он покинул MIT для получения степени в области журналистики, и я так до конца и не понял, были мои усилия успешными или нет. Однако, невзирая на ситуацию с Джеем, я продолжаю применять тот же самый подход по отношению к работающим со мной людям, в том числе к моей прекрасной помощнице, моей правой руке — Мэган Хогерти.

В конце концов, результаты экспериментов показывают, что даже небольшая доля смысла способна продвинуть нас далеко вперед. В сущности, менеджерам (равно как и супругам, учителям и родителям) нужно скорее не повышать осмысленность работы подчиненных, а следить, чтобы их собственные действия не приводили к саботированию другими процесса труда. Возможно, слова древнегреческого врача Гиппократа о том, что «по возможности мы должны помогать, но по крайней мере не вредить», столь же важны для бизнеса, как и для медицины.

Глава 3. Эффект IKEA: почему мы склонны переоценивать то, что делаем

Каждый раз, когда я захожу в магазин IKEA, меня переполняет множество идей по обустройству нашего дома. Этот гигантский магазин, предлагающий покупателям самостоятельно собирать достаточно недорогую мебель, представляется мне похожим на огромную игровую площадку для взрослых. Я прохожу по одной комнате за другой и представляю, как бы выглядели в моем доме стильная лампа или книжный шкаф. Я люблю осматривать недорогие комоды в спальнях, а также внимательно изучать кухонные принадлежности и множество видов тарелок в кухонных гарнитурах, предназначенных для самостоятельной сборки. Я испытываю непреодолимое желание накупить себе целый фургон этой мебели и наполнить дом огромным количеством вещей — начиная с недорогой разноцветной лейки и заканчивая шкафчиком для ванной.

Я нечасто поддаюсь желанию покупать в IKEA новые вещи, однако, едва появляется необходимость, сразу же еду в магазин. В одно из посещений я обратил внимание на фантастически современное шведское решение извечной проблемы, связанной с игрушками, раскиданными по всему дому. Я купил детский шкафчик в разобранном виде, привез его домой, открыл коробки, прочитал инструкцию и приступил к сборке. (Вы наверняка уже поняли, что я не особенно силен в области механической сборки предметов. Скорее мне нравится сам процесс — возможно, в детстве я недоиграл в Lego.) К сожалению, некоторые детали были слишком похожи друг на друга, а инструкция в виде рисунков нисколько не помогала мне при сборке наиболее важных частей. Подобно множеству других вещей, процесс сборки в точности соответствует Закону Мёрфи: каждый раз, когда от меня требовалось угадать, где должен находиться тот или иной винтик или кусочек дерева, я угадывал неправильно. Иногда я сразу же понимал свою ошибку, но чаще успевал сделать еще два-три шага в процессе сборки, и потом приходилось возвращаться.

Я рассматривал процесс сборки мебели IKEA как огромную головоломку, возиться с которыми я люблю. Однако вкручивание и выкручивание одних и тех же болтов несколько усложняло стратегию, а порой и раздражало меня. В итоге процесс занял больше времени, чем я ожидал. Наконец я обнаружил, что внезапно закончил работу и внимательно смотрю на собранный мной шкафчик. Собрав все детские игрушки, я разложил их по своим местам.

Я был крайне горд своей работой и даже по прошествии нескольких недель радостно улыбался каждый раз, проходя мимо своего творения. Объективно говоря, я понимал, что стал обладателем не самого высококачественного элемента мебели — можно было купить готовый шкафчик гораздо шикарнее этого. При сборке я ничего не проектировал, не измерял, не резал и не пилил, не вбил ни одного гвоздя. Однако те несколько часов, которые я провел в борьбе за сборку шкафчика, сделали нас ближе друг к другу. Я испытывал к нему гораздо более теплые чувства, чем к любому другому предмету мебели в моем доме. Мне казалось, что и он относился ко мне чуть ласковее, чем вся остальная мебель.

Творчество с пылу с жару

Гордость, связанная с созданием и владением, глубоко укоренилась в каждом из человеческих существ. Готовя фантастическое блюдо из простейших ингредиентов или собирая единственный и неповторимый книжный шкаф из набора деталей, мы улыбаемся и говорим себе: «Я горд тем, что создал!» Возникает вопрос: почему иногда мы готовы принять на себя всю ответственность за происходящее, а иногда нет? в какой момент мы считаем для себя возможным гордиться сделанным нами?

В самом низу шкалы созидания находится такое блюдо, как макароны быстрого приготовления с сыром. Лично я не считаю его приготовление актом мастерства. Для него не требуется никаких уникальных навыков, а прилагаемые усилия минимальны: выберите подходящую пачку, заплатите за нее, принесите домой, откройте, вскипятите воду, бросьте в нее макароны, через несколько минут слейте воду, добавьте немного масла и сыра, измельченного в порошок, — и дело сделано! На мой взгляд, крайне сложно хоть в малейшей степени гордиться авторством такого блюда.

На противоположном конце шкалы находится блюдо, приготовленное с нуля из множества ингредиентов (например, бабушкин куриный супчик, фаршированные перцы или яблочная шарлотка). За его приготовление мы испытываем вполне оправданную гордость.

Какие блюда могут находиться между этими двумя точками измерения? Что если мы улучшим готовую пасту с помощью свежей зелени из собственного сада или нескольких элегантных стружек прекрасного сыра «Пармеджиано Реджиано»? Что если мы добавим в блюдо несколько кусочков жареного перца? Насколько велика разница в ощущениях при употреблении перцев, купленных в магазине, и тех, что выращены нами в саду? Иными словами, насколько много дополнительных усилий мы должны затратить для того, чтобы получить моральное право рассматривать наше создание как нечто заслуживающее внимания (не говоря уже о гордости)?

Для того чтобы понять истоки возникновения гордости, давайте посмотрим на развитие производства пищевых полуфабрикатов в исторической перспективе. Едва появившись на американском рынке в конце 1940-х годов, разнообразные смеси для «моментальной» выпечки пирогов, бисквитов и т.п. заняли заметное место в ассортименте бакалейных магазинов, на полках кладовых и на наших праздничных столах. Однако не все смеси вызывали у потребителей одинаковый уровень энтузиазма. Домохозяйки были особенно сдержанными в отношении мгновенных смесей для приготовления тортов, в которые требовалось просто добавить воды. Некоторые специалисты в области маркетинга объясняли это тем, что готовые смеси для тортов казались слишком сладкими или ненатуральными на вкус. Но никто не мог объяснить, почему, в отличие от «быстрых» тортов, состоящие практически из тех же ингредиентов смеси для приготовления пирогов и печенья были крайне популярны. Почему трудолюбивые домохозяйки не особенно беспокоились из-за того, что ставили на стол «полуфабрикатные» пироги, сделанные из готовых ингредиентов? И почему они были так чувствительны в отношении тортов?

Тогда было высказано следующее предположение: в смесях для приготовления тортов процесс упрощен настолько, что женщины не чувствуют в нем своего собственного участия. Как отмечает в своей книге Something from the Oven[28] кулинарный критик Лора Шапиро, бисквиты и пироги важны, однако не являются самостоятельными блюдами. У домохозяйки, получившей комплимент за такое блюдо из готовых компонентов, не возникает «комплекса незаслуженности». Торт в отличие от пирога или бисквита в кулинарной иерархии выступает в качестве самостоятельного блюда и несет большую эмоциональную нагрузку, символизирует некий «особый случай»[29]. Никакой кондитер не захочет признаться себе (или кому-то другому) в том, что готовит торт на день рождения значимого для него человека из «обычной готовой смеси». Иными словами, проблема не только в том, что хозяйка может почувствовать себя униженной или виноватой. Она может разочаровать своих гостей, которые будут считать, что они недостойны чего-то особенного.

В определенный момент исследовательница по имени Эрнест Дихтер предположила, что проблему можно успешно разрешить[30], если позволить женщинам самостоятельно добавлять к смеси некоторые ингредиенты. Эта идея приобрела известность под названием «теория яйца». Стоило компании Pilsbury отказаться от включения в смесь яичного порошка и предоставить хозяйкам возможность самим добавлять в смесь свежие яйца, а также молоко и масло, как продажи резко пошли вверх. Когда домохозяйки 1950-х годов стали самостоятельно добавлять в полуфабрикаты яйца и еще пару-другую ингредиентов, этого, по всей видимости, оказалось достаточно для того, чтобы превратить «искусственные» торты в произведения кулинарного искусства. Слоган бренда Betty Crocker «You and Betty Crocker can bake someone happy»[31] является столь удачным именно потому, что учитывает и стремление женщины чувствовать себя вызывающей восхищение хозяйкой, и желание удобства. Вы продолжаете делать свою часть работы, тратя на это меньше времени и усилий, чем раньше, и используете помощь легендарного бренда. И здесь нечего стыдиться, правда?

***

По моему мнению, отличным примером человека, способного лучше других уловить деликатный баланс между желанием почувствовать гордость от создания и желанием не проводить слишком много времени на кухне, является Сандра Ли, известная своей концепцией полудомашней еды (Semi-Homemade). Ли смогла запатентовать точное уравнение, определяющее точку пересечения двух стремлений. Концепция Ли получила название 70/30 Semi-Homemade® Philosophy. По словам Ли, повара-любители могут почувствовать радость творчества с одновременной экономией времени в случае, если используют 70% готовых ингредиентов (смеси для торта, упакованный рубленый чеснок или консервированный соус маринара) и 30% «творческих» ингредиентов (немного меда и ванили в смеси для торта, свежий базилик в соусе маринара). К удовольствию зрителей и великому разочарованию профессионалов, Ли совмещает в процессе приготовления пищи большое количество готовых продуктов с достаточной долей собственного творчества.

Что нам следует делать, чтобы получить право на интеллектуальную собственность?

Позвольте, к примеру, привести вам рецепт «чувственных шоколадных трюфелей» от Сандры Ли[32].

Время приготовления: 15 минут

Уровень: простой

Количество: около 36 трюфелей

Ингредиенты:

1 упаковка шоколадной глазури весом 16 унций

3/4 чашки сахарной пудры

1 чайная ложна экстракта ванили

1/2 чашки несладкого какао-порошка

Указания по приготовлению:

Поместите пергаментную бумагу в две формы для приготовления печенья. С помощью миксера взбивайте в большой емкости глазурь, сахарный порошок и ваниль до получения однородной массы. Сформируйте шарики с помощью чайной ложечки и поместите их в форму. Посыпьте трюфели какао-порошком. Накройте трюфели крышкой и поместите в холодильник, где и держите до подачи на стол.

В сущности, Сандра Ли усовершенствовала «теорию яйца». Она наглядно демонстрирует своим поклонникам, как с помощью минимальных усилий сделать «своим» любое, даже достаточно безликое блюдо. Ее телевизионное шоу, журналы рецептов и многочисленные поваренные книги наглядно демонстрируют, что ключевым ингредиентом в психологическом упражнении, которым является приготовление пищи, служит малая толика собственного участия.

Гордость от ощущения созидания, разумеется, испытывают не только женщины и не только на кухне. «Теорию яйца» можно развить и глубже, как показывает пример компании Local Motors Inc., которую можно с полным правом назвать ориентированной на мужчин. Эта небольшая фирма дает своим клиентам возможность спроектировать, а затем собрать свой собственный автомобиль в течение примерно четырех дней. Вы можете выбрать базовую конструкцию, а затем укомплектовать конечный продукт по своему вкусу, в зависимости от региональных и климатических особенностей. Разумеется, вы собираете машину не самостоятельно, а с помощью группы экспертов. В основе деятельности Local Motors лежит достаточно толковая идея. Компания позволяет своим клиентам ощутить причастность к «рождению» их собственной машины. Клиенты-мужчины начинают испытывать глубокую связь с чем-то личным и ценным (многие ли мужчины относятся к своей машине как к ребенку?). Эта стратегия на самом деле является на удивление креативной. Энергия и время, которые вы вкладываете в строительство собственного автомобиля, гарантируют, что вы будете любить его почти так же, как своего драгоценного ребенка.

Конечно, иногда вещи, которые мы считаем драгоценными, превращаются на наших глазах в настоящий фетиш (вспомните историю с Горлумом и кольцом из трилогии Толкиена «Властелин колец»). Разумеется, под влияние магического кольца собственноручно спроектированного автомобиля или нового ковра могут попасть совершенно разные по своей психологии люди. Если вы страдаете от чрезмерной любви к какому-то объекту, то повторяйте за мной: «Это всего лишь машина, ковер, книга, ящик для игрушек и т.д.». Думаю, что для всех нас полезно понимать последствия (от удовольствия до фетишизма) влияния на нас вещей, чрезвычайно ценных в наших глазах.

Я люблю свое оригами

Разумеется, нет ничего нового в мысли о том, что прилагаемые к работе усилия заставляют нас внимательно относиться к ее результату. Множество исследований, проведенных в последние десятилетия, показали, что повышение усилий может привести к росту ценности результата. При этом результат может выражаться во множестве разнообразных форм[33]. К примеру, чем больше усилий прикладывают люди для того, чтобы попасть в ту или иную социальную группу, например студенческое братство, чем более утомительны, болезненны и унизительны связанные с этим процедуры, тем сильнее члены этой группы чувствуют ценность своей принадлежности к ней. Другой иллюстрацией к подобной ситуации может служить клиент Local Motors, который (после того как потратил 50 тысяч долларов и несколько дней на дизайн и сборку своей машины) говорит себе: «Пройдя через все это, я действительно очень высоко ценю свою машину. Я буду заботиться о ней и попытаюсь сохранить ее навсегда».

Я рассказал историю о собранном мной прекрасном шкафчике для игрушек Майку Нортону (который в то время был аспирантом MIT, а сейчас преподает в Гарвардской школе бизнеса) и Дэниелу Мохону (бывшему студенту MIT, который сейчас занимается научной работой в Йельском университете). Оказалось, что каждый из нас испытывал в жизни нечто подобное. Я уверен, что и вы, уважаемые читатели, не исключение.

Давайте представим себе, что вы приезжаете в гости к своей тетушке Еве. Стены ее дома украшены натюрмортами, изображающими плоды странной формы, лежащие в миске, пейзажами с изображением деревьев на берегу озера или портретами, в которых лишь при большом желании и развитом воображении можно разглядеть человеческие лица. Глядя на эти сомнительные с эстетической точки зрения шедевры изобразительного искусства, вы удивляетесь, зачем ваша тетя развесила их на стене. При ближайшем рассмотрении вы замечаете, что все картины подписаны ее именем. Внезапно вам становится понятно, что тетя Ева не просто имеет странный художественный вкус. Скорее она находится под влиянием своего желания творить. «Боже мой! — восклицаете вы, — как это мило! Неужели это нарисовали вы сами? Рисунки выглядят такими... гм... сложными!» Услышав похвалу в адрес своих работ, дорогая тетушка Ева начинает угощать вас домашним овсяным печеньем с изюмом (которое, к счастью, оказывается более удобоваримым, чем ее картины).

Мы с Майком и Дэниелом решили, что тема привязанности к вещи достойна тестирования. В частности, мы хотели понять, как работает процесс, при котором труд порождает любовь. Наше исследование началось с создания звучного термина (как это обычно бывает во всех важных исследовательских проектах). В честь вдохновителя нашего исследования эффект чрезмерно высокой оценки плодов своего труда мы решили назвать эффектом IKEA. Однако изобретением термина дело не ограничилось. На самом деле мы хотели выяснить, связан ли рост ценности вещи, ощущаемый вследствие эффекта IKEA, с сентиментальной привязанностью («Пусть эта полка кривая и недостаточно крепкая для того, чтобы выдержать все книги, но я сделал ее сам!») или же с самообманом («Эта книжная полка ничуть не хуже своих аналогов, которые продаются в дизайнерских магазинах за 500 долларов!»).

***

Помня о тетушке Еве и теме искусства, мы с Майком и Дэниелом решили посетить в поисках материала для эксперимента местный магазин, торгующий товарами для художников. Мы пришли к выводу, что возиться с красками и глиной слишком неудобно, и решили провести эксперимент, призвав на помощь японское искусство оригами. Через несколько дней мы организовали стенд оригами в студенческом центре при Гарвардском университете и предложили участникам эксперимента возможность сделать на выбор фигурку лягушки или журавля (обе имеют одинаковую степень сложности при сборке). Также мы сообщили участникам о том, что результаты их работы будут принадлежать нам, однако они получат возможность выкупить созданные ими оригами на аукционе.

Мы сказали участникам о том, что они будут торговаться с компьютером, используя специальный алгоритм, названный по именам его создателей процедурой Беккера-де Гроота-Маршака. Затем мы объяснили им детали этой процедуры. Если говорить коротко, то после того, как участник указывал свою ставку за лот, компьютер отвечал на это случайно выбранной ставкой. Если ставка участника оказывалась выше, чем ставка, сделанная компьютером, он получал свое оригами, уплачивая при этом сумму, установленную компьютером. Если же ставка участника оказывалась ниже ставки, определенной компьютером, участник не должен был ничего платить, однако не получал фигурку оригами, за которую торговался. Мы применяли эту процедуру для того, чтобы убедиться в том, что участники указывают максимально возможную цену, которую они готовы заплатить за оригами (ни на цент больше или меньше).

Одним из первых наш стенд посетил Скотт, активный студент третьего курса, изучавший политологию. После объяснения правил эксперимента и аукциона мы передали ему инструкции по сборке лягушки и журавля (см. рисунки). Если вы обладаете навыками работы с бумагой, то можете без проблем воспользоваться нашей инструкцией и собрать собственное оригами.

Инструкции по сборке оригами:

Скотт, который выступая в нашем эксперименте в роли творца, внимательно следовал всем шагам инструкции, делая все возможное, чтобы каждый сгиб бумаги в точности соответствовал рисункам. В итоге у него получилась вполне сносная фигурка лягушки. Когда мы спросили его, какую сумму он готов заплатить за нее (с учетом процедуры Беккера-де Гроота-Маршака), он на мгновение замолчал, а затем твердо сказал: «Двадцать пять центов». Его ставка была близка к средней ставке игроков, выступавших в роли создателя (она составляла 23 цента).

Затем к столу подошел другой студент, по имени Джейсон. Он внимательно посмотрел на поделку Скотта. «Сколько ты готов заплатить за эту лягушку?» — спросил экспериментатор. Так как Джейсон просто проходил мимо (то есть не находился в роли создателя), от него требовалось всего лишь сообщить нам, в какую сумму он оценивает творение Скотта. Джейсон взял игрушку, изучил ее красивую голову и необычные по форме лапки. Он даже нажал ей на спину, чтобы посмотреть, как она прыгает. В итоге он назвал свою цену (и здесь мы опять использовали процедуру Беккера-де Гроота-Маршака). Его ставка составила 5 центов, что соответствовало обычной ставке участников, не выступавших в роли создателя.

Было совершенно ясно, что между ставками имеется явное различие. Джейсон и другие участники, сами не собиравшие фигурки, видели всего лишь любительскую попытку собрать нечто из бумаги, тогда как сами авторы игрушек наделяли их куда большей ценностью. Тем не менее, несмотря на очевидные различия в ставках, мы не знали, что же является их причиной. Возможно, создателям нравилось искусство оригами как таковое, а другие участники (не имевшие возможности самостоятельно создать фигурку) были попросту равнодушны к сложенным несколько раз кусочкам бумаги? Или, может быть, обе группы участников одинаково относились к оригами в принципе и вся разница заключалась лишь в том, что создатели фигурок испытывали особые чувства именно к чему-то созданному их собственными руками? Иными словами, нравились ли Скотту и другим участникам-создателям оригами как таковые или лишь те, которые они сделали собственными руками?

Для ответов на эти вопросы мы попросили двух профессионалов в области оригами собрать для нас несколько фигурок лягушки и журавля. Затем попросили другую группу участников (которые не собирали оригами) объективно оценить плоды работы профессионалов. В этот раз средняя ставка составила 27 центов. Ставка, сделанная участниками в отношении профессионально созданных оригами, была достаточно близка к ставке, по которой Скотт и его друзья оценивали собственную любительскую работу (23 цента), и значительно превышала оценку любительской работы со стороны наблюдателей (составлявшую всего лишь 5 центов).

Эти результаты позволили нам сделать вывод о том, что создателям свойственно определенное предубеждение при оценке собственной работы. Наблюдатели (которые сами не создавали оригами) считали любительское искусство бесполезным, однако профессиональную работу находили куда как более интересной. Напротив, создатели полагали, что их работа ничуть не хуже профессиональных оригами. Оказалось, разница между создателями и наблюдателями заключается не в том, как они оценивают искусство оригами в принципе, а в том, с какой любовью создатели относятся к плодам своих трудов.

В итоге этот эксперимент позволил нам еще раз убедиться в том, что на результаты своей работы мы смотрим более любящими глазами. Старая арабская пословица гласит: «В глазах матери даже мартышка выглядит антилопой».

Кастомизация, труд и любовь

На заре автомобильной индустрии Генри Форд произнес известную фразу о том, что «каждый клиент может купить автомобиль [Модели Т], окрашенный в любой цвет, при условии, что этот цвет — черный». Производство автомобилей одного цвета снижало издержки настолько, что позволить себе их купить мог почти любой. По мере развития технологий Форд мог производить больше разновидностей и марок моделей автомобилей при незначительном росте издержек.

Переместимся в сегодняшний день. Мы увидим на рынке миллионы продуктов, призванных удовлетворить наш вкус. Пройдитесь, к примеру, по Пятой авеню в Нью-Йорке, и вы будете поражены разнообразием прекрасных и странных моделей женской обуви, выставленных в витринах магазинов. Однако и эта форма бизнеса начинает видоизменяться по мере того, как все больше и больше производителей начинают приглашать потребителей к участию в процессе дизайна продукции. Благодаря совершенствованию автоматизированных технологий и Интернету производители позволяют потребителям создавать продукты, полностью соответствующие их капризам.

Возьмем, к примеру, сайт Converse.com, на котором вы можете спроектировать пару кроссовок по своему собственному вкусу. Выбрав общий стиль кроссовок (то есть классическую или дизайнерскую форму низкого, среднего или высокого верха), а также материал (ткань, кожа или замша), вы можете приступить к выбору цвета. Используя готовую палитру цветов и оттенков, вы можете раскрасить каждую часть кроссовки (внутреннюю, резиновую боковину или шнурки) в соответствии со своими представлениями. Позволяя вам создавать кроссовки по собственному вкусу, Converse.com не просто делает для вас именно тот продукт, который вы хотите получить. Он дает вам возможность пользоваться уникальным продуктом.

В подобном процессе кастомизации начинают принимать участие все больше компаний. В наши дни вы можете сами спроектировать кухонный уголок, создать свою собственную машину вместе с Local Motors, придумать уникальный дизайн для обуви и многое другое. Следуя логике сторонников этого подхода, можно предположить, что идеальный веб-сайт должен напоминать ясновидца: он должен быть способен быстро угадать, какой тип кроссовок будет для вас идеальным, а затем дать вам то, что вы требуете, — с минимальными затратами с вашей стороны. Это звучит крайне привлекательно, однако в рамках такого процесса мы можем утерять преимущества эффекта IKEA, согласно которому наши усилия и затраты заставляют нас любить результат нашей работы еще сильнее.

Означает ли это, что компании всегда должны требовать от своих клиентов участия в процессе дизайна и работы над конечным продуктом? Разумеется, нет. Существует тонкий баланс между затратами и легкостью приобретения. Попросите людей приложить к процессу значительные усилия, и они вообще откажутся от работы; попросите их приложить незначительные усилия, и вы не сможете воспользоваться преимуществами кастомизации, персонализации и приобщения к работе. В данной ситуации все зависит от важности задачи и личных затрат участника в той или иной категории продукта. Лично для меня оптимальный уровень баланса соответствует выбору цвета тех или иных элементов кроссовок из заданной палитры или самостоятельной сборке детского шкафчика; все, что требует меньше усилий, не способно привести к возникновению у меня эффекта IKEA, а все, что требует больше, может заставить меня сдаться. Компании, все сильнее осознающие преимущества кастомизации, должны создавать продукты, отражающие желания свои клиентов, и за счет этого формировать у них ощущение более высокой ценности и удовольствия от работы[34].

***

В рамках нашего следующего эксперимента мы хотели выяснить, в какой степени сохранится завышенная оценка своей работы со стороны создателей, если мы полностью уберем из нее возможность индивидуальной кастомизации. Мы заставили наших участников создавать фигурки птицы, утки, собаки или вертолета из готовых наборов Lego. Использование наборов Lego в высшей степени соответствовало нашим целям, так как участники должны были следовать четким инструкциям, не допускавшим разнообразия действий с их стороны. В результате все фигурки выглядели совершенно одинаково. Возможно, вы считаете, что создатели все равно хотели платить больше за игрушки, собранные их собственными руками?

Результаты этого эксперимента показали, что именно усилия, прилагаемые в процессе создания, являются наиболее важным ингредиентом, необходимым для возникновения любви к своим собственным творениям. И хотя возможность внести индивидуальные элементы и является дополнительным стимулом, способным повысить в наших собственных глазах оценку плодов наших усилий, мы высоко ценим их и без этого.

Определите ваши ставки!

Эксперименты с оригами и Lego доказали, что люди начинают испытывать значительную привязанность к вещам, к созданию которых приложили усилия, и оценивают их чрезмерно высоко. Следующий вопрос, который мы поставили перед собой: насколько люди способны осознать степень завышения ценности их любимых творений?

К примеру, задумайтесь о своих детях. Если предположить, что вы похожи на большинство родителей, то вы крайне высоко оцениваете своих собственных детей (по крайней мере до тех пор, пока они не вступают в ужасный подростковый возраст). Непонимание того, что вы переоцениваете своих детей, может привести вас к ошибочному (и, возможно, опасному) убеждению, что и другие люди разделяют ваше мнение о ваших прелестных, толковых и талантливых детях. Напротив, если вы понимаете, что оцениваете их необъективно, то признаете (пусть и с некоторой болью), что другие люди считают их не столь блестящими и совершенными.

Мне приходится достаточно часто путешествовать по воздуху, и я неоднократно замечал действие этого эффекта, возникающее при ритуале обмена фотографиями. Удобно разместившись в кресле на высоте 10 тысяч метров, я достаю компьютер, в котором размещена целая куча фотографий и видео моих детей. Почти в ста процентах случаев человек, сидящий рядом, начинает таращиться в мой экран. Если я чувствую даже минимальный интерес с его стороны, то сразу же запускаю слайд-шоу изображений сына и дочери, которых я считаю самыми прекрасными детьми в мире. Разумеется, я предполагаю, что мой сосед заметит, насколько они прекрасны и уникальны, насколько очаровательны их улыбки и насколько мило они выглядят в своих карнавальных костюмах. Иногда после просмотра фотографий моих детей сосед предлагает мне, в свою очередь, посмотреть на фото своих отпрысков. Через одну или две минуты мне в голову приходят мысли типа: «Что возомнил этот парень? Неужели он считает, что я потрачу полчаса своего времени на то, чтобы разглядывать фотографии детей, которых я даже не знаю? у меня есть и другие дела! Когда же этот чертов самолет наконец приземлится?»

Я подозреваю, что в реальной жизни крайне маленький процент людей ничего не знают о достоинствах и недостатках своих детей. Точно так же я не уверен, что люди обладают совершенно полным знанием об этих достоинствах и недостатках. Тем не менее я готов биться об заклад, что большинство родителей в принципе склонны высоко оценивать своих детей. Мало того, они считают, что и другие люди разделяют их мнение.

Вот почему всех нас настолько сильно поражает рассказ О. Генри «Вождь краснокожих». Напомню сюжет: два вора хотят по-быстрому заработать денег и для этого похищают малолетнего наследника из семьи преуспевающего жителя Алабамы и требуют за его возврат выкуп в размере 2 тысяч долларов. Отец отказывается платить похитителям, и те, в свою очередь, быстро убеждаются, что рыжий малыш (Вождь Краснокожих) ничуть не страдает, находясь в их обществе. Более того, он оказывается страшным шалуном и превращает их жизнь в сплошное безумие. Похитители снижают сумму выкупа. В итоге отец соглашается взять ребенка обратно при условии, что похитители выплатят ему 250 долларов. Уплатив требуемое, воры спасаются бегством, пока отец держит Вождя Краснокожих, намеренного пуститься в погоню за своими новыми друзьями.

***

Теперь представьте себе, что вы находитесь на месте участника еще одного эксперимента, связанного с созданием оригами. Вы только что закончили работу над лягушкой или журавлем, и наступает пора аукциона. Вы принимаете решение о величине вашей ставки и осознанно предлагаете достаточно высокую цену. Понимаете ли вы, что ваша ставка заведомо завышена и что другие люди смотрят на ваше творение отнюдь не вашими глазами? Или вы считаете, что другие участники эксперимента согласны с вашей оценкой?

Для выяснения этого вопроса мы сравнили результаты двух различных процедур объявления ставок — так называемых аукционов первой и второй цены. Я не хотел бы слишком сильно погружаться в технические детали[35], но поясню: делая ставку на аукционе первой цены, вы должны принимать во внимание лишь то, насколько высоко на самом деле вы цените свое маленькое творение из бумаги[36]. Напротив, участвуя в аукционе второй цены, вы должны не только принимать во внимание свою любовь к лоту, но и оценить, какую сумму за него готовы заплатить другие участники.

Для чего нам нужны все эти сложности? Логика была следующей: если создатели осознают, что находятся под слишком сильным впечатлением от своих лягушек и журавлей, то при аукционе второй цены они будут делать гораздо более высокие ставки (в данном случае важна лишь ценность), чем при аукционе первой цены (где им также приходится принимать во внимание ценность лота в глазах других участников). Напротив, если создатели не понимают, что фактически переоценивают свои оригами, и им кажется, что другие участники смотрят на их изделия точно так же, то они будут делать одинаковые по величине ставки вне зависимости от процедуры проведения аукциона.

Как вы думаете, понимали ли создатели оригами, что другие люди оценивают их творения иначе? Мы обнаружили, что они делали одинаковые ставки в обоих случаях. Это заставило нас предположить, что люди не только склонны переоценивать свои творения, но и не осознают наличия у себя подобной склонности; они ошибочно предполагают, что остальные восторгаются плодами их работы так же сильно, как и они сами.

Важность завершения

Наши эксперименты, связанные с созданием и завышением оценки, напомнили мне о некоторых навыках, приобретенных мной во время пребывания в больнице. Среди множества болезненных или неприятных процедур (подъем в 6 часов утра для забора крови на анализ, мучительное удаление бинтов, кошмарные методы лечения и т.д.) самой скучной, хотя и менее неприятной была процедура трудотерапии. На протяжении нескольких месяцев специалисты по трудотерапии ставили меня перед столом и заставляли накручивать сотни гаек на болты, соединять и разъединять куски дерева, покрытые липучкой, вставлять колышки в отверстия и заниматься кучей других занятий, туманивших мой мозг.

В расположенном неподалеку реабилитационном центре была выделена специальная зона для детей с проблемами развития, где их обучали различным практическим навыкам. Я очень хотел заняться чем-то более интересным, чем вкручивание болтов, и умудрился присоединиться к группе детей, занимавшихся куда более увлекательными упражнениями. В течение нескольких месяцев я научился пользоваться швейной машинкой, вязать и работать с деревом. Это было непростым занятием — ведь я почти не мог шевелить руками. Мои творения не всегда получались такими, какими я их задумывал, но я упорно работал над тем, чтобы создать хоть что-то. За счет этих занятий трудотерапия превратилась из кошмарного и скучного занятия в нечто другое: я с нетерпением ждал, когда снова смогу заняться делом. Несмотря на то что трудотерапевты пытались время от времени заставить меня вернуться к прежним упражнениям (возможно, потому, что они чрезмерно высоко оценивали свои методы), я испытывал куда большее удовольствие и гордость от создания чего-то реального.

Лучше всего мне удавалось справляться со швейной машинкой, и со временем я даже научился делать наволочки и забавные предметы одежды для моих друзей. Результаты моих упражнений со швейной машинкой чем-то напоминали любительские оригами участников наших экспериментов. Углы созданных мной наволочек были кривыми, рубашки для моих друзей не подходили им по размеру, однако я очень гордился плодами своей работы (в особенности был горд бело-синей гавайской рубашкой, которую сделал для моего друга Рона Вайсберга). Ведь я приложил огромные усилия к их созданию!

Это происходило почти двадцать лет назад, но я до сих пор помню сделанные мной рубашки. Я помню и необходимые этапы работы, и то, что получалось в итоге. По сути, привязанность к плодам своего труда была у меня крайне сильной. Несколько лет назад я позвонил Рону и спросил, помнит ли он о прекрасной рубашке, которую я сшил для него. Я был крайне удивлен, что у него (в отличие от меня) остались о подарке лишь смутные воспоминания.

***

Я отлично помню и множество других изделий, над которыми трудился в реабилитационном центре. Я пытался соткать ковер, сшить пиджак и даже сделать набор шахматных фигур из дерева. Я начинал работу над каждым из этих предметов с большим энтузиазмом, однако со временем понимал, что моих способностей недостаточно, и бросал работу на полпути. Интересно отметить, что, вспоминая об этих незавершенных творениях, я понимаю, что у меня практически отсутствовала какая-либо привязанность по отношению к ним. Каким-то странным образом получалось, что, несмотря на все мои усилия по созданию этих «шедевров», я так и не смог их полюбить в достаточной степени.

Воспоминания о реабилитационном центре заставляют меня размышлять над тем, насколько важно для нас завершить проект для того, чтобы начать переоценивать его. Иными словами, необходимо ли для возникновения эффекта IKEA, чтобы наши усилия завершились успехом (даже если успехом считать сам факт завершения проекта)?

Наша точка зрения в отношении эффекта IKEA предполагает, что чем больше усилий мы прикладываем, тем выше начинаем ценить результат. Соответственно, для того чтобы усилить чувство гордости, нам следует уделять больше внимания созданию вещей, которые мы используем в своей повседневной жизни. Но что если наших усилий будет недостаточно? Что если привязанность возникает не только вследствие усилий, но и вследствие завершения процесса? Если дело обстоит таким образом, нам следует подумать не только о тех объектах, которые удалось завершить и полюбить, но и обо всех шатких полках, неудачных картинах и скособоченных керамических вазах, которые многие годы лежат в наших гаражах в полузавершенном виде.

Бесцельные усилия

Разумеется, связь между трудом, успешным его завершением и повышением оценки результата наших усилий была замечена много столетий назад. Примерно в 1600 году один английский драматург написал комедию о короле и трех его слугах, пытавшихся ухаживать за принцессой и тремя ее служанками соответственно. Эта комедия была необычной по двум причинам. Во-первых, текст пьесы был невыносимо напыщенным. Многие читатели предполагали, что пьеса является первым опытом автора в области драматургии. Более того, вместо того чтобы завершить пьесу традиционной для комедий развязкой и свадебными торжествами, автор заставил принцессу и ее служанок сказать мужчинам следующее: «Мы не уверены, что нам стоит серьезно воспринимать ваши слова, но если вы будете готовы жениться на нас через год и один день, тогда и поговорим». Парни не получают благосклонности девушек даже после того, как делают на протяжении пяти актов множество правильных шагов, и после этого пьеса заканчивается! Все усилия пошли прахом! Вот уж поистине яркий пример неудовлетворенности!

Что за невежда написал эту комедию? - спросите вы. Уильям Шекспир! А пьеса называлась «Бесплодные усилия любви». Как ни странно, она была почти забыта за последние двести лет и даже в наши дни редко встречается в репертуарах театров. Я могу лишь предполагать, что, если бы усилия героев увенчались успехом (как этого ждали зрители), эту комедию ждала бы другая судьба и она могла бы превратиться в одну из самых популярных пьес Шекспира.

С другой стороны, нельзя исключать, что Шекспир хотел обратить внимание на следующее: чем большие усилия мы прилагаем к решению задачи - будь то приготовление еды, строительство или ухаживание за девушкой, - тем глубже будет наша привязанность в случае достижения успеха.

Чтобы выяснить, является ли достижение результата важным «ингредиентом» при ухаживании, мы с Майком и Дэниелом провели эксперимент, очень сходный с проведенными нами ранее экспериментами с оригами, но имевший одно значительное отличие — мы ввели в игру элемент неудачи. Это было сделано за счет создания нового набора инструкций по оригами, в которых (в отличие от инструкций IKEA) не хватало кое-какой важной информации.

Для того чтобы вы лучше поняли, что именно мы сделали, попробуйте собрать оригами, пользуясь инструкцией, которую мы дали участникам эксперимента. Возьмите обычный лист бумаги, отрежьте его часть так, чтобы получился квадрат, а затем следуйте нашим инструкциям.

Если ваша лягушка напоминает аккордеон, попавший под колеса грузовика, не расстраивайтесь. Примерно половина участников, получивших эти сложные инструкции, создали странное на вид существо, а многие вообще не смогли дойти до конца, оставшись в итоге с сильно измятым листом бумаги.

Сравнив эти сложные инструкции с простыми первоначальными инструкциями по сборке оригами (см. страницу 96), вы сможете достаточно легко понять, какой информации не хватает. Участники, находившиеся в сложных условиях, не знали, что одна из стрелок в инструкции означала «повторить», а другая — «развернуть».

На каком-то этапе в процессе проведения эксперимента у нас образовалось три группы: участники первой получили легкие инструкции и справились со своим заданием; участники второй получили сложные инструкции, однако каким-то образом смогли собрать оригами; а участники третьей группы получили сложные инструкции и не смогли выполнить задание. Ценили ли люди, находившиеся в сложных условиях (и по определению вынужденные работать более упорно) свои несчастные творения больше тех, кто легко и без особых усилий создал вполне пристойных журавлей и лягушек? А как выглядели те, кто упорно сражался со сложными инструкциями и смог закончить задание, по сравнению с теми, кто работал столь же упорно, но не добился успеха?

Оказалось, что участники, которые смогли сделать оригами, несмотря на сложности в инструкциях, ценили результаты своей работы значительно выше, чем те, кто смог справиться с заданием без проблем, а те, кто не смог успешно завершить работу вследствие сложностей в инструкциях, ценили свои усилия значительно ниже по сравнению с теми, кто легко собрал оригами. Эти результаты предполагают, что повышение степени усилий повышает степень привязанности, но только в том случае, когда усилия ведут к успешному завершению работы. Когда усилия оказываются бесплодными, любовь к работе практически исчезает. (Вот почему стратегия «недотроги» часто является столь успешной в любовной игре. Если вы воздвигаете препятствия на пути человека, который вам нравится, а он продолжает упорно двигаться к своей цели, то станет ценить вас еще сильнее. С другой стороны, если вы упорно отвергаете его и тем самым доводите дело до крайности, не рассчитывайте даже на дружеские отношения с ним.)

Сила привязанности

Прилагаемые нами усилия не просто способны изменить объект работы. Наши эксперименты позволили выявить четыре важных принципа человеческой деятельности:

— Эти усилия изменяют нас самих и то, каким образом мы оцениваем объект.

— Чем больше мы трудимся, тем сильнее становится наша любовь.

— Чрезмерно высокая оценка того, что мы делаем, заходит так далеко, что мы начинаем предполагать, что и другие считают так же.

— Будучи не в силах завершить работу, к которой приложили огромные усилия, мы не чувствуем себя привязанными к объекту своего труда.

В свете наших открытий мы решили заново оценить собственные идеи относительно усилий и расслабления. Простая экономическая модель труда утверждает, что мы все напоминаем крыс в лабиринте: любые предпринимаемые нами усилия выводят нас из состояния комфортного равновесия, заставляют вынужденно тратить силы, сталкиваться с разочарованием и стрессом. Согласившись с этой моделью, мы признаем, что наши усилия по максимизации удовольствия от жизни должны концентрироваться вокруг стремления избежать работы и получать как можно больше приятных эмоций прямо сейчас. Возможно, именно поэтому для многих людей картина идеального отдыха выглядит так: вы весь день лежите на песчаном пляже, а официанты подносят вам один коктейль «Мохито» за другим.

По той же самой причине мы не получаем удовольствия от самостоятельной сборки мебели и покупаем уже готовые гарнитуры. Нам нравится наслаждаться высококачественным звуком домашнего кинотеатра, но мы боимся работы, связанной с подключением аудиосистемы к телевизору, и поэтому нанимаем для этой работы кого-то другого. Нам нравится сидеть в саду, однако мы не получаем никакого удовольствия от вскапывания земли или стрижки лужаек, поэтому платим садовнику за то, чтобы он подрезал траву и сажал цветы.

Мы хотим наслаждаться вкусной едой, однако покупка и приготовление еды связаны в нашем сознании с огромным количеством проблем, поэтому мы идем в ресторан или покупаем еду, которую можно легко приготовить в микроволновке.

Отказываясь от того или иного вида деятельности, мы действительно получаем возможность отдыхать. Однако, действуя таким образом, мы лишаем себя значительной доли удовольствия, потому что глубокое удовлетворение жизнью создается, в сущности, лишь за счет наших собственных усилий. Разумеется, можно предположить, что другие люди справятся с работой по прокладке кабеля или посадке цветов лучше, чем мы сами (это особенно справедливо в моем случае), но спросите себя: «Насколько больше мне будет нравиться мой новый телевизор/стереосистема/сад/блюдо после того, как я сам поработаю над ним?» И если вы посчитаете, что получите от обладания этим предметом больше удовольствия, то, возможно, ваши усилия по работе над ним окажутся оправданными.

А что же насчет IKEA? Разумеется, эту мебель иногда бывает сложно собрать, а инструкции не всегда оказываются понятными. Однако, осознав всю ценность нового подхода к сборке мебели, я готов с радостью потратить еще чуть больше сил для того, чтобы вкрутить лишнюю пару шурупов. Возможно, при сборке следующего шкафа я буду время от времени испытывать раздражение, но в конце концов смогу влюбиться и в этот собранный мной предмет мебели, и моя радость даст мне возможность пожинать плоды удовольствия в долгосрочной перспективе.

Глава 4. Предубеждение против чужих идей: чем «мои» лучше «твоих»

Время от времени я представляю выводы моих исследований группам руководителей компаний в надежде, что они помогут им при создании более совершенных продуктов. Также я надеюсь на то, что после внедрения моих идей в своих компаниях они поделятся со мной данными о достигнутых ими результатах.

На одной из таких встреч я предложил группе руководителей банков поразмышлять, каким образом они могли бы помочь своим клиентам сэкономить деньги — вместо того чтобы побуждать тратить их сразу же после получения. Я описал ряд трудностей, которые возникают у каждого из нас при размышлениях типа: «Если я куплю новую машину сегодня, то каких возможностей лишусь вследствие этого завтра?» Я предложил ряд способов, с помощью которых банкиры могли бы донести до клиентов идею баланса между сегодняшними тратами и накоплениями на завтра, что помогло бы клиентам в их финансовых делах.

К сожалению, банкиров не сильно вдохновили мои слова. В попытке заинтересовать их я вспомнил об эссе Марка Твена под названием «Некоторые национальные глупости». В нем Твен восхвалял немецкие газовые печи и жаловался на то, что американцы остаются приверженцами чудовищных дровяных печей, для обслуживания которых необходим специальный рабочий с полной занятостью:

«Медлительность одной части мира в отношении принятия ценных идей другой части представлялась ему крайне любопытным и непонятным делом. Эта форма глупости не ограничивается отдельными группами людей или странами — она является универсальной. Реальность состоит в том, что человеческий род не только медленно воспринимает новые и ценные идеи — напротив, он упорно старается отказаться от их заимствования.

Возьмем, к примеру, немецкую печь — огромный монумент из белого фарфора, который торжественно возвышается в углу комнаты, чем-то напоминая богатое надгробие. Ее практически невозможно увидеть нигде за пределами немецкоязычных стран. Лично я уверен, что никогда не видел ее в регионах мира, где немецкий язык не был бы основным. Тем не менее это действительно лучшая и самая экономичная по своей конструкции печь из когда-либо изобретенных»[37].

По словам Твена, американцы отвернулись от немецких печей лишь потому, что сами не смогли создать ничего лучше с точки зрения дизайна. Итак, я находился в зале среди банкиров и глядел в их лица, не выражавшие даже малой степени энтузиазма. Я рассказывал им о действительно хорошей идее — причем не излагал голую теорию, а приводил факты, подкрепленные значительным набором данных. Они же просто сидели в своих креслах, совершенно не желая обсуждать открывающиеся перед ними возможности. Я подумал, что отсутствие энтузиазма с их стороны может быть связано с тем, что хорошая идея принадлежала мне, а не им самим. Может быть, мне следовало бы представить ситуацию таким образом, чтобы они посчитали эту идею своей хотя бы частично? Заставило бы это их заинтересоваться сутью моего предложения?

Происходившее в аудитории напомнило мне старую рекламу Federal Express. Группа сотрудников в деловых костюмах сидит в конференц-зале вокруг стола, и их начальник с крайне деловым видом сообщает собравшимся, что им предстоит подумать над тем, как сэкономить деньги компании. Один работник унылого вида выдвигает предложение: «Мы могли бы работать с FedEx через Интернет и сэкономить 10% от общей величины наших транспортных расходов». Его коллеги молча ждут сигнала от своего лидера, а тот, не говоря ни слова, сидит, положив подбородок на скрещенные руки. Помолчав, он делает решительный взмах рукой и повторяет слова, только что произнесенные его сотрудником с печальными глазами. И только тогда остальные присутствующие начинают бурно одобрять эту идею. Человек с печальными глазами пытается напомнить, что он предлагал то же самое. «Да, но ты не сделал вот так», — отвечает его босс и повторяет свой решительный жест, разрезая воздух рукой.

Мне представляется, что эта достаточно глупая реклама хорошо иллюстрирует отношение людей к своим собственным и чужим идеям. Насколько важен для оценки качества идеи тот факт, что мы являемся ее создателями или, по крайней мере, нам так кажется?

Чрезмерная привязанность к собственной идее наблюдается не только в повседневной жизни, но и в бизнесе. Как и у многих бизнес-процессов, у этого явления есть свое неофициальное название — «Изобретено-не-здесь» (Not Invented Here, NIH). Все просто: если это изобретение не мое (не наше), то оно не имеет никакой ценности.

Под гипнозом авторства

Помня о склонности человека привязываться к плодам своих рукотворных усилий (см. предыдущую главу, посвященную эффекту IKEA), мы вместе со Стивеном Спиллером (докторантом Университета Дьюка) и Рашелью Баркан (преподавателем израильского университета Бен-Гуриона) решили изучить процесс нашего привязывания к идеям. В частности, мы захотели выяснить, насколько процесс возникновения оригинальной идеи схож с процессом сборки детского шкафчика.

Мы попросили Джона Тирни (журналиста, пишущего на научные темы для газеты New York Times) разместить в своем блоге объявление, приглашающее читателей принять участие в исследовании, посвященном созданию идей. Несколько тысяч человек прошли по указанной им ссылке, ответили на несколько вопросов, связанных с общемировыми проблемами, а затем оценили различные варианты решения этих проблем. Некоторые респонденты предложили собственные варианты решения, а затем оценили их. Другие же просто оценили решения, которые предложили мы вместе со Стивеном и Рашелью.

В ходе нашего первого эксперимента мы попросили нескольких участников выбрать не меньше трех проблем, оценить каждую из них и затем попытаться самостоятельно выработать решения для каждой (этих участников мы назвали «создателями»). Проблемы были следующими:

Вопрос 1. Каким образом общество может ограничить потребление используемой им воды без принятия жестких мер?

Вопрос 2. Каким образом отдельные граждане могут внести свою лепту в создание «валового национального счастья»?

Вопрос 3. Какие инновационные изменения можно предложить для повышения эффективности работы будильника?

Как только участники дали свои ответы, мы попросили их вернуться на шаг назад и оценить каждое из решений с точки зрения возможностей практического применения и шансов на успех. Мы спросили, сколько времени и денег они были бы готовы потратить на практическое развитие своего предложения.

Вторую группу участников («не-создателей») мы попросили изучить тот же набор проблем, однако от них не требовалось придумать свое решение. Вместо этого мы попросили их оценить решения, предложенные мной, Стивеном и Рашелью, с точки зрения возможности практического применения и вероятности успеха. Мы также спросили, сколько времени и денег они были бы готовы потратить на практическое развитие каждого из предложений.

Во всех случаях участники оценили свои собственные решения как наиболее применимые с практической точки зрения, имеющие высокий потенциал успеха и т. д. Участники также сообщили, что они были бы готовы потратить значительно больше денег и времени на продвижение собственных идей, чем на продвижение идей, предложенных нами.

Нам было приятно получить еще одно подтверждение выдвинутой нами гипотезы Not-Invented-Here, однако оно никак не помогало понять, почему участники вели себя именно так. С одной стороны, мы допускали, что их идеи были объективно лучше наших. С другой — не исключали, что даже в случаях, когда идеи участников были ничем не лучше наших, им отдавалось предпочтение потому, что они в большей степени соответствовали представлениям участников эксперимента об окружающем мире. Это явление носит название «зацикленность на своем» (idiosyncratic fit). Пример (пусть и немного гипертрофированный) выглядит так: крайне религиозный человек, отвечая на вопрос «Каким образом отдельные граждане могут внести свою лепту в создание “валового национального счастья”?», предлагает ввести обязательное ежедневное посещение всеми гражданами церковной службы. А убежденный атеист может в этой же ситуации предложить вообще отказаться от религии и сконцентрироваться вместо нее на правильном питании и физических упражнениях. Каждый человек может предпочитать свои идеи чужим — не потому, что они принадлежат ему, а потому, что они наилучшим образом соответствуют его верованиям и внутренним предпочтениям.

Нам было ясно, что результаты первого эксперимента требуют продолжения исследований. Мы не знали, в какой степени рост энтузиазма среди участников был вызван объективным качеством самих идей, а в какой — их зацикленностью. Мы не понимали, в какой степени выбор тех или иных идей связан с тем, являются ли участники их авторами или нет. Для тестирования нашей гипотезы Not-Invented-Here нам требовалось создать ситуацию, при которой решение не определялось бы ни объективными качествами идеи, ни степенью зацикленности. (Конечно, это совершенно не означает, что две данные силы не действуют в условиях реального мира, — напротив, их роль крайне высока. Мы лишь хотели оценить, является ли Not-Invented-Here еще одной силой, способной исказить оценку.) Мы провели следующий эксперимент: попросили каждого из участников изучить и оценить шесть проблем — три из предложенных в ходе первого эксперимента и три дополнительные (список проблем и предлагаемых решений см. ниже). Но на этот раз мы не стали делить участников на «создателей» и «не-создателей»: каждый выступал в обеих ролях, оценивая три проблемы, а также предложенные нами решения (роль «не-создателя»); для остальных трех проблем мы попросили каждого участника придумать собственные решения, а затем оценить их так же, как и в предыдущем эксперименте (роль «создателя»)[38].

До этого момента процедура была сходной с той, что использовалась в первом эксперименте. Но мы ввели новое условие, которое позволяло нам дать различные объяснения происходящему. Мы хотели, чтобы участники не просто создали свои решения, но и испытали ощущение владения ими, а кроме того, предложили именно те решения, которые придумали ранее мы сами (таким образом мы отсекали влияние объективно лучших идей и зацикленности участников). Каким образом это удалось сделать?

Перед тем как дать ответ, я прошу вас взглянуть на список из шести проблем и предложенных нами решений. Помните, что каждый участник видел предложенные нами решения лишь для трех из указанных ниже проблем, а для остальных трех должен был предложить свои:

Проблема 1. Каким образом общество может ограничить потребление используемой им воды без принятия жестких мер?

Предлагаемое решение. Полив лужаек водой из канализационных систем.

Проблема 2. Каким образом отдельные граждане могут внести свою лепту в создание «валового национального счастья»?

Предлагаемое решение. Добрые дела, которые можно делать на нерегулярной основе.

Проблема 3. Какие инновационные изменения можно предложить для повышения эффективности работы будильника?

Предлагаемое решение. После нажатия человеком кнопки, откладывающей сигнал на несколько минут, его коллеги получают электронное сообщение о том, что он проспал.

Проблема 4. Каким образом социальные сети могут обеспечить достаточный уровень конфиденциальности без ограничения информационных потоков?

Предлагаемое решение. Использование по умолчанию более жестких правил сохранения конфиденциальности с предоставлением пользователям возможности разблокировки тех или иных данных для публичного доступа.

Проблема 5. Каким образом общество может вернуть часть денег, «напрасно потраченных» в ходе политических кампаний?

Предлагаемое решение. Заставить кандидатов соотносить величины рекламных расходов с величинами отчислений на благотворительность.

Проблема 6. Каким единственным способом можно приучить американцев откладывать деньги на старость?

Предлагаемое решение. Неформальное общение с коллегами, например в курилке, о преимуществах пенсионных накоплений.

По каждой из трех проблем, для которых участники должны были придумать собственные решения, мы дали им список из 50 слов и попросили их при формулировании своего решения ограничиться лишь указанными в этом списке словами. Хитрость заключалась в том, что слова (в том числе синонимы) в каждом из списков буквально подталкивали участников к формулированию именно тех решений, которые были уже придуманы нами для каждой проблемы. Мы надеялись, что эта процедура позволит создать у участников ощущение авторства по отношению к идее и одновременно гарантирует сходство их ответов с нашими.

К примеру, список слов для ответа на вопрос «Каким образом общество может ограничивать потребление используемой им воды без принятия жестких мер?» выглядел следующим образом:

Внимательно посмотрев на этот список, вы увидите еще одну хитрость. Мы поместили слова, соответствующие нашему собственному решению, в его начало («поливать лужайки с использованием переработанной грязной воды, полученной из домашних стоков»), поэтому участники прежде всего обращали внимание именно на них, что повышало шансы на формулирование нужного для нас решения. Мы сравнили оценки, которые участники дали нашим решениям и решениям, которые они сформулировали «самостоятельно». И вновь оказалось, что участники испытывают значительную привязанность к своим собственным решениям. Иными словами, даже в случаях, когда решение не могло быть связано с качеством самой идеи или зацикленностью, предубеждение Not-Invented-Here продолжало действовать в полную силу. Это позволило нам прийти к следующему выводу: когда у человека возникает ощущение того, что он сам смог что-то создать, он начинает испытывать ощущение владения своей идеей — и вследствие этого склонен переоценивать степень ее полезности и важности.

Выбор нескольких слов из списка для формулирования идеи является не таким уж сложным делом, однако все равно требует некоторых усилий. Мы захотели выяснить, возникает ли у людей ощущение владения идеей даже в случаях, когда их объективный вклад в ее создание является незначительным (то есть чем-то напоминает полу-домашнюю кухню Сандры Ли). Что если бы мы дали участникам уже сформулированное решение, но поменяли в предложении порядок слов? в какой степени простое действие по перестановке местами слов в предложении способно убедить людей в том, что идея принадлежит именно им, а следовательно, заставить их переоценить ее? к примеру, давайте возьмем одну из проблем, описанных нами выше:

Проблема. Каким образом общество может ограничивать потребление используемой им воды без принятия жестких мер?

Насколько воодушевились бы читатели New York Times, если бы мы предложили им готовое решение, а от них требовалось лишь оценить его? Что бы случилось, если бы мы предоставили участникам те же решения, но вперемешку, а затем попросили бы их переставить слова в правильном с точки зрения грамматики порядке?

Вот решение, сформулированное с помощью слов, расставленных в правильном порядке:

Предлагаемое решение. Полив лужаек водой из канализационных систем.

Вот то же самое решение, в котором изменен порядок слов: лужайки полив с использованием грязной стоков переработанной воды домашних из.

Насколько сильным окажется эффект перестановки слов? Делайте ваши ставки! Оказалось, что даже простой перестановки слов достаточно для того, чтобы участники почувствовали свои права на решение, вследствие чего это решение понравилось им куда больше, чем решение, изначально данное им в правильно сформулированном предложении.

К сожалению, мы были вынуждены признать, что Марк Твен был прав.

Негативные потоки

Вы можете задать вопрос: «Неужели и в такой области, как научные исследования, личные человеческие предпочтения занимают лидирующее место? Можно ли в принципе оценивать идеи с объективной точки зрения?»

Я был бы счастлив сообщить вам (будучи ученым), что любовь к собственным идеям никогда не оказывает влияния на стерильный и объективный мир науки. Люди склонны считать, что ученые сильнее всего заботятся о фактах и данных и что они беспристрастно и самоотверженно работают рука об руку над общей целью научного познания. Это было бы здорово, но на практике пресловутый человеческий фактор играет ключевую роль в любой научной работе. Ученые, как и любые другие смертные, ограничены как рамками «вычислительного устройства», потребляющего 20 ватт энергии в час, — нашего мозга, так и предубеждениями (в частности, предпочтением собственных творений чужим). В научном мире предубеждение Not-Invented-Here обычно называют теорией зубной щетки. Смысл этого названия таков: каждый хочет иметь зубную щетку, она нужна каждому с объективной точки зрения, у каждого она есть, но никто не хочет пользоваться чужой зубной щеткой.

«Подождите-ка, — можете возразить вы, — ведь нет ничего плохого в том, что ученые часто отдают предпочтение собственным теориям. В конце концов, именно это мотивирует их проводить недели и месяцы в крошечных лабораториях и подвалах за скучной и порой однообразной работой». Разумеется, эффект Not-Invented-Here может заставить людей работать с большей отдачей и подталкивает их к развитию своих идей (или идей, которые они считают своими).

Но как вы, возможно, уже догадались, предубеждение Not-Invented-Here имеет и отрицательную сторону. Рассмотрим известный пример: человек слишком сильно влюбился в свою идею и заплатил за эту любовь высокую цену. В своей книге Blunder Закари Шор описывает, как Томас Эдисон, изобретатель электрической лампочки, маниакально влюбился в идею постоянного тока. Изобретатель из Сербии Никола Тесла разработал под руководством Эдисона идею переменного тока. Тесла утверждал, что в отличие от постоянного переменный ток может не только зажигать лампочки на большом расстоянии, но способен также приводить в действие гигантские промышленные комплексы с помощью обычной электросети. Короче говоря, Тесла полагал, что современному миру нужен именно переменный ток, — и оказался прав.

Однако Эдисон был настолько увлечен своими идеями, что отверг предположения Теслы как «великолепные, однако неприменимые на практике»[39]. Так как Тесла был всего лишь наемным сотрудником, Эдисон имел возможность получить патент на переменный ток, однако его любовь к постоянному току оказалась слишком сильной.

Эдисон утверждал, что переменный ток является слишком опасным (что было справедливым для того времени). Худшее, что могло случиться с человеком, прикасавшимся к проводу с постоянным током, — это мощный, хотя и не смертельный удар. Прикосновение к проводу с переменным током могло убить человека на месте. Первые системы переменного тока в Нью-Йорке конца XIX века состояли из множества пересекавшихся и нависавших друг над другом проводов. Ремонтникам приходилось перерезать неработающие линии и восстанавливать работу электрических сетей без надлежащих средств безопасности (имеющихся в наши дни). Время от времени люди подвергались ударам переменным током.

Один из самых ужасных инцидентов произошел 11 октября 1889 года. Рабочий по имени Джон Фикс работал над оживленным перекрестком в центре Манхэттена. Снимая неработающие провода, он случайно перерезал провод, по которому шел ток. Удар был настолько сильным, что его отбросило в сеть из кабелей. Его тело испытывало удары со всех сторон, а от ног, рта и носа во все стороны разлетались синие молнии. Кровь бедняги капала на улицу, а стоявшие внизу люди с ужасом глядели на происходившее. Случившееся лишь укрепило мнение Эдисона относительно опасности переменного тока (а следовательно, о превосходстве столь любимого им постоянного тока).

Будучи не только изобретателем, но и бизнесменом, Эдисон не собирался предоставить будущее постоянного тока воле случая, поэтому он начал большую пиар-кампанию против переменного тока, пытаясь привить общественности страх перед технологиями конкурентов. Он демонстрировал присущие переменному току опасности, заставляя своих техников наносить удары током бродячим кошкам и собакам. Затем он тайно инвестировал средства в создание электрического стула, использовавшего переменный ток и предназначавшегося для осуществления смертной казни. Первый же арестант (по имени Уильям Кеммлер), подвергшийся смертной казни на электрическом стуле, был фактически зажарен заживо. Это был не самый приятный день в жизни Эдисона, однако случившееся оказалось очень эффективной и пугающей демонстрацией опасностей, присущих переменному току.

Однако, несмотря на все старания Эдисона, переменный ток занял лидирующее место в повседневном обиходе. Неудача Эдисона показала, к каким неприятным последствиям может привести чрезмерная привязанность к собственным идеям: ведь, несмотря на все свои опасные стороны, переменный ток обладает куда большим потенциалом для обеспечения мира энергией. К счастью для большинства из нас, присущая нам иррациональная привязанность редко приводит к столь же негативным последствиям, как в случае Эдисона.

***

Разумеется, негативные последствия предубеждения Not-Invented-Here распространяются не только на уровень отдельных лиц. Так, компаниям свойственно создавать целую культуру вокруг типичных для них убеждений, терминов, процессов и продуктов. Попав внутрь этой культуры, работники компании постепенно начинают воспринимать внутренние идеи компании как более важные и полезные по сравнению с идеями других людей и организаций[40].

Если рассматривать организационную культуру как важный компонент менталитета в стиле Not-Invented-Here, то оценить склонность компании к нему можно с помощью анализа скорости, с которой внутри компаний, отраслей или отдельных профессий набирают силу различные аббревиатуры. (К примеру, аббревиатура ICRM означает Innovative Customer Relationship Management[41]; KPI — Key Performance Indicator; OPR — Other Peoples Resources; QSC — Quality, Service, Cleanliness; GAAP — Generally Accepted Accounting Principles; SaaS — Software as a Service; TCO — Total Cost of Ownership и т. д.) Акронимы и аббревиатуры скрывают секреты, доступные лишь посвященным. Они позволяют ускорить общение профессионалов между собой.

Они повышают воспринимаемую ценность идей, в то же самое время не позволяя внешним идеям попасть во внутренний круг.

Аббревиатуры сами по себе не вредны. Проблема возникает лишь тогда, когда компании становятся жертвами своих собственных мифов и их видение сужается и направляется внутрь. К примеру, у компании Sony было множество успешных изобретений: радио на транзисторах, музыкальный плеер Walkman, телевизионная трубка Trinitron. Однако после множества успешных шагов компании пришлось испить свою горькую чашу. «Sony не хотела иметь ничего общего с тем, что было изобретено за ее пределами», — писал Джеймс Шуровьески. Даже CEO Sony сэр Говард Стрингер признавался, что интересы Sony частенько страдали от разрушительного синдрома Not-Invented-Here. Наблюдая, как конкуренты выводят на рынок популярные продукты следующего поколения, такие как iPod и Xbox, сотрудники Sony не верили в то, что эти чужие идеи ничуть не хуже их собственных. Они упустили рыночные возможности, связанные с MP3-плеерами и плоскими телевизионными экранами; вместо этого занимались разработкой невостребованных на рынке продуктов, таких как камеры, несовместимые с наиболее популярными форматами запоминающих устройств[42].

Опасность высокой оценки

Проведенные нами эксперименты по оценке эффекта IKEA показали, что, делая вещь своими руками, мы ценим плоды своего труда значительно выше. Наши эксперименты в области предубеждения Not-Invented-Here подтвердили, что это справедливо и в отношении создаваемых нами идей. Вне зависимости от того, что мы создаем: шкафчик для игрушек, новый источник электричества или математическую теорему, — самое главное для нас заключается в том, что это создаем мы сами. Создавая что-то новое, мы склонны считать, что наш результат более полезен и важен, чем аналогичный результат, предлагаемый другими людьми.

Подобно многим другим открытиям в области поведенческой экономики, наш вывод может быть как полезным, так и ущербным. Позитивная его сторона состоит в следующем. Понимая природу владения и гордости, возникающих вследствие наших временных затрат и усилий на развитие проектов и идей, мы можем побудить и самих себя, и других людей заниматься тем или иным делом. Создать у человека ощущение владения не так уж сложно. Распаковывая какой-либо товар, обратите внимание на талон контроля качества: скорее всего, вы увидите, что на нем красуется имя какого-то сотрудника. Можно предположить, что если ваши дети начнут выращивать на огороде свои собственные томаты или салат-латук, а затем помогут вам приготовить на их основе какое-то блюдо, то, во-первых, они с особым удовольствием съедят приготовленное своими руками, а во-вторых, полюбят овощи. Точно таким же образом, если бы я выстроил мое общение с банкирами не в форме лекции, а превратил его в семинар, на котором стал бы задавать участникам наводящие вопросы, и они могли бы почувствовать, что сами формулируют идеи, то восприняли бы их всей душой.

Разумеется, у этого процесса есть и негативная сторона. К примеру, человек, понимающий, как можно манипулировать желанием владения, может вести ничего не подозревающую жертву по неверному пути. Если бы я захотел, чтобы аспиранты сделали за меня часть работы по моему проекту, необходимо было бы всего лишь заставить их поверить в то, что именно они являются инициаторами моей идеи. Затем я предложил бы им провести небольшое исследование, проанализировать результаты, и — voilà! — они попались бы на крючок! И, как показал случай Эдисона, влюбленность в собственные идеи способна привести к зацикленности на ней.

Как только наша привязанность к идеям становится слишком сильной, мы оказываемся гораздо менее гибкими даже тогда, когда это необходимо (в некоторых случаях желание «держаться выбранного курса» приводит к крайне негативным последствиям). Возникает риск игнорирования идей, идущих от других людей, — пусть даже эти идеи значительно лучше наших.

Подобно многим другим аспектам интересной и любопытной человеческой сущности, склонность к излишне высокой оценке создаваемого нами продукта представляет собой своего рода смесь хорошего и плохого. Наша задача состоит в том, чтобы вычислить, каким образом можно получить максимум хорошего и отказаться от плохого.

Если вы не против, попытайтесь составить из приведенных ниже слов предложение, а затем подумайте, насколько важной для себя вы считаете содержащуюся в нем идею:

основной важной частью и нас каждого иррациональность из является

Я считаю эту идею важной на_баллов по шкале от 0 (совершенно неважная) до 10 (крайне важная).

Глава 5. Поговорим о мести: что заставляет нас искать справедливости?

Эдмон Дантес, главный герой романа Александра Дюма «Граф Монте-Кристо» (1844), обвинен в преступлениях, которых не совершал, и проводит много лет в страданиях в тюрьме. В определенный момент он бежит из тюрьмы, и сокровище, оставленное ему товарищем по несчастью, совершенно изменяет его жизнь. Сменив свое имя на титул графа Монте-Кристо, он использует каждую унцию своего богатства и весь свой ум для того, чтобы манипулировать действиями предавших его людей, загнать их в ловушку и жестоко отомстить им самим и их семьям. В какой-то момент граф наконец понимает, что желание отомстить завело его слишком далеко.

Мы, люди, охотно жаждем мести и стремимся воспользоваться для этого множеством возможностей, хотя мало кто готов пойти так же далеко, как Дантес. Месть представляет собой один из наиболее глубоко сидящих в нас инстинктов. На протяжении всей истории человечества стремление поквитаться приводило к целым океанам крови и потере бесчисленного количества жизней — причем даже когда в результате сведения счетов не предполагалось как-то изменить ситуацию к лучшему.

***

Однако представьте себе такую картину: мы с вами живем в пустыне две тысячи лет назад, и у меня есть чудный ослик, которого вы хотите стащить. Если бы вы были человеком, склонным принимать рациональные решения, то могли бы сказать себе: «Дэну Ариэли потребовалось вкалывать на протяжении целых десяти дней, чтобы заработать на покупку этого прекрасного животного. Если я украду его и успею убежать достаточно далеко, то Дэн может посчитать погоню за мной напрасной тратой времени. Вместо этого он просто спишет эти расходы и займется зарабатыванием денег для того, чтобы купить себе нового ослика». Однако предположим, вы знаете, что я далеко не всегда рационален. Представьте, что я являюсь злобным и мстительным типом, способным преследовать вас во всех уголках света, а найдя, забрать не только своего ослика, но и всех ваших коз, к тому же избить вас до полусмерти. Неужели вы все равно решитесь украсть моего ослика? Думаю, вряд ли.

Несмотря на всю опасность мести (все, кто переживал разрыв с деловыми партнерами или развод, знает, о чем я говорю), я бы предположил, что угроза мести — пусть даже и во вред обеим сторонам — может служить эффективным механизмом сдерживания, позволяющим выстроить социальное сотрудничество и порядок. Хотя я вряд ли могу порекомендовать следовать принципу «око за око, зуб за зуб», мне представляется, что в целом угроза мести может быть эффективной[43].

Когда человечество начало организовываться в первобытные сообщества, людям потребовались механизмы сдерживания. Однако само по себе наличие законов еще не приводит к быстрому изменению человеческой природы. (Поэтому сейчас у нас существуют в том числе законы, строго запрещающие людям брать решение некоторых вопросов в свои собственные руки.)

В чем же заключаются механизмы и мотивы, лежащие в основе такой первобытной эмоции, как месть? При каких обстоятельствах люди хотят мстить? Что заставляет нас тратить время, деньги и энергию на то, чтобы заставить другого человека страдать? Что может произойти в деловом мире, если потребители всерьез разозлятся на производителей? А что будет, когда жажда мести охватит самих производителей?

Удовольствие от наказания

Чтобы понять, насколько глубоко кроется в человеке желание отомстить, я приглашаю вас ознакомиться с исследованием, проведенным группой швейцарских ученых во главе с Эрнстом Фером. Ученые изучили вопрос мести с помощью экспериментальной игры под названием «игра в доверие».

Правила ее таковы. Участники действуют в парах. При этом вы и ваши предполагаемые партнеры находитесь в разных комнатах и не представляете, с кем именно составляете пару. Экспериментатор выдает каждому из вас по 10 долларов. Вы должны сделать первый ход, то есть принять решение о том, отправить ли деньги своему партнеру или оставить их себе. Если вы решите оставить деньги себе, то каждый участник получает по 10 долларов и игра заканчивается. Однако если вы решите отправить деньги второму участнику, то экспериментатор увеличит посылаемую вами сумму в четыре раза: иными словами, второй игрок оставит у себя свои 10 долларов, а также получит еще 40 (10 х 4). Теперь у него появляется выбор: а) оставить себе все 50 долларов, а вас — с пустыми руками или б) отправить половину денег вам, чтобы у каждого из вас в итоге оказалось по 25 долларов[44].

Разумеется, основной вопрос в данной ситуации заключается в том, насколько вы доверяете второму участнику. Пошлете ли вы ему деньги — возможно, пожертвовав своим денежным выигрышем? Оправдает ли этот человек ваше доверие, в свою очередь, поделившись с вами выигрышем? Рациональная экономика отвечает на этот вопрос однозначно: никто и никогда не отдаст половину своих 50 долларов. А так как этот факт очевиден, то никто не поделится и своими изначально полученными 10 долларами.

Как показывает практика, в данном случае стандартная экономическая теория является неточной. Люди склонны в большей степени доверять друг другу и делиться, чем предполагают рациональные экономисты, — и это хорошая новость. Многие предпочитают делиться своими 10 долларами, а их партнеры нередко делают ответный шаг и возвращают 25 долларов.

В этом заключается суть базовой игры в доверие, однако швейцарская версия содержала еще один интересный шаг: если ваш партнер предпочел оставить всю сумму в 50 долларов себе, вы могли наказать его с помощью своих собственных денег. За каждый собственный доллар, заработанный нелегким трудом, который вы передавали экспериментатору, ваш жадный партнер лишался 2 долларов. Это означает, что если вы решите потратить 2 доллара из собственных денег, то ваш партнер потеряет 4. Если же вы решите пожертвовать 25 долларами, то ваш партнер потеряет весь свой выигрыш. Если бы вы играли в эту игру, а ваш партнер предал ваше доверие, стали бы вы мстить ему, тратя свои собственные деньги? Готовы ли вы жертвовать своими деньгами для того, чтобы заставить другого игрока страдать?

Этот эксперимент показал, что многие люди, имевшие возможность отомстить своим партнерам, предпочли это сделать, и наказание было суровым. Однако этот результат был не самой интересной частью исследования. В то время пока участники принимали свои решения, их мозг сканировался с помощью позитронно-эмиссионной томографии. Таким образом, экспериментаторы могли наблюдать за деятельностью мозга участников в процессе принятия решения. Результаты показали повышение активности стриатума (полосатого тела) — части мозга, связанной с оценкой получаемой награды. Иными словами, по данным сканирования выходило, что решение о наказании другого участника было связано с чувством удовольствия. Более того, выяснилось, что люди с высоким уровнем активации стриатума склонны подвергать других участников более суровому наказанию.

Все это дает нам основания предположить, что стремление к наказанию (невзирая на связанные с ним затраты) имеет биологические основы. И такое поведение доставляет нам удовольствие (или, по крайней мере, имитирует реакцию, сходную с удовольствием).

***

Стремление к мести присутствует и у животных. В ходе эксперимента, проводившегося в Институте эволюционной антропологии (Лейпциг), ученые Кит Йенсен, Джозеф Колл и Майкл Томаселло пытались выяснить, существует ли у шимпанзе чувство честности. Для проведения эксперимента пара шимпанзе была помещена в две клетки, а неподалеку от них в пределах досягаемости был поставлен стол с едой. Стол стоял на колесиках, а с двух боков к нему были прикреплены веревки. Шимпанзе могли либо подкатить стол к себе, либо оттолкнуть его в сторону другой клетки. Веревки были прикреплены к нижней части стола. Если бы шимпанзе потянул за веревку, то стол бы наклонился и еда рассыпалась по полу вне пределов досягаемости.

Когда экспериментаторы посадили в клетку одного шимпанзе, а вторую клетку оставили пустой, шимпанзе быстро подтянул к себе стол, жадно поел и не тянул за веревку. Однако как только в клетку был помещен второй шимпанзе, ситуация изменилась. До тех пор пока оба шимпанзе делили еду, все шло хорошо. Но стоило одному из них подкатить стол ближе к своей клетке (что не давало второму шимпанзе возможности дотянуться до еды), как второй начинал тянуть за «веревку мести» и опрокидывал стол. Более того, исследователи обнаружили, что, когда стол оказывался вне зоны досягаемости шимпанзе, они впадали в яростное состояние и превращались в огромные черные меховые шары, метавшиеся по клетке. Сходство между людьми и шимпанзе дает нам основание предположить, что и тем и другим присуще врожденное чувство справедливости и что месть, даже в ущерб самому себе, играет важную роль в установлении социального порядка как у обезьян, так и у человеческих существ.

***

Однако в мести есть кое-что еще помимо удовлетворения желания отплатить противнику.

Месть и доверие являются, по сути, оборотными сторонами одной и той же медали. Как мы уже наблюдали на примере игры в доверие, люди в целом склонны доверять другим, даже незнакомцам, с которыми могут никогда не встретиться лицом к лицу (это также означает, что с точки зрения рациональной экономики люди являются чересчур доверчивыми). Именно этот краеугольный элемент доверия служит причиной нашего разочарования в ситуациях, когда социальный контакт, основанный на доверии, нарушается, — и именно поэтому мы готовы тратить наши деньги и время (иногда с риском для здоровья и жизни) для того, чтобы наказать нарушителя. Общества, в которых распространено доверие друг к другу, имеют ряд важнейших преимуществ перед обществами, в которых нет такого доверия. Мы созданы таким образом, чтобы инстинктивно поддерживать высокий уровень доверия в обществах, в которых живем.

Гнилые помидоры для банкиров

Нет ничего удивительного в том, что желание отомстить возникло у многих людей, столкнувшихся с финансовым кризисом 2008 года. В результате коллапса системы, основанной на закладных ценных бумагах, многие институциональные банки обрушились подобно костяшкам домино. В мае 2008 года JP Morgan Chase приобрела компанию Bear Stearns. А 7 сентября правительство предприняло ряд шагов по спасению компаний Fannie Мае и Freddie Mac. Неделю спустя, 14 сентября, компания Merrill Lynch была куплена Bank of America. На следующий день компания Lehman Brothers объявила о своем банкротстве. А затем (16 сентября) Федеральная резервная система США ссудила деньги компании AIG, чтобы помочь ей избежать коллапса. 25 сентября сеть банковских подразделений Washington Mutual была частично продана JP Morgan Chase, а два дня спустя холдинговая компания Washington Mutual и ее оставшиеся подразделения объявили о своем банкротстве в соответствии с положениями статьи 11 Кодекса о банкротстве.

В понедельник, 29 сентября, Конгресс проголосовал против пакета антикризисных мер, предложенных президентом Джорджем Бушем, что привело к падению фондового рынка на 778 пунктов. И пока правительство работало над новым пакетом мер, возникла проблема с банком Wachovia, вступившим в переговоры с Citigroup и Wells Fargo (последний и приобрел Wachovia 3 октября).

Внимательно изучив реакцию граждан на план спасения банков с бюджетом около 700 миллиардов долларов, я обнаружил, что люди хотели буквально выбить дух из банкиров, спустивших накопления и портфели ценных бумаг своих вкладчиков в унитаз. Один мой друг, находясь от всего случившегося на грани сердечного приступа, всерьез предложил старомодное решение. «Вместо того чтобы спасать этих ублюдков, — говорил он, — Конгрессу стоило бы заковать их в деревянные колодки, так чтобы наружу торчали руки, ноги и головы. Я уверен, что большинство американцев захотели бы выложить немалые деньги, чтобы забросать их гнилыми помидорами!»

Теперь давайте рассмотрим произошедшее с точки зрения игры в доверие. Мы доверили этим банкам наши пенсионные фонды, накопления и ипотечные кредиты. А они, по сути, просто ушли с нашими 50 долларами (вы можете дорисовать к этой сумме то количество нулей, которое посчитаете нужным). Как следствие, мы почувствовали себя обманутыми, разозлились и захотели, чтобы банкиры дорого заплатили за это.

Гнев законодателя

Ниже приведена выдержка из письма анонимного конгрессмена, выложенного на прогрессивном с политической точки зрения веб-сайте OpenLeft. Оно кажется мне отличным примером той ярости, которую испытывали многие люди по отношению к плану спасения[45]:

«Полсон[46], республиканцы в Конгрессе или те немногие, кто готов действительно голосовать за законопроект (большинство не станет этого делать, так как не желает брать на себя ответственность за последствия данной политики), заявили, что у плана не будет никаких «надстроек» или дополнений. Чушь! Я не хочу, чтобы мои действия вызвали глобальную депрессию (это не преувеличение, а вполне реальный вариант развития событий), но я не готов голосовать за то, чтобы просто так отдать 700 миллиардов долларов этим уродам.

Нэнси[47] [Пелоси] говорит о том, что хотела включить для голосования и второй пакет «стимулирующих» мероприятий, однако этот процесс был заблокирован администрацией Буша и республиканцами в Конгрессе. Я не хочу участвовать в передаче 700 миллиардов долларов самым несимпатичным для меня существам на всей планете в обмен на завоевание доверия с их стороны. Я хочу реформ в отрасли, и я хочу, чтобы они были максимально строгими.

Генри Ваксман[48] предложил в качестве компенсации реформу корпоративного управления, в том числе по вопросам заработков CEO. Некоторые конгрессмены публично призвали к изменению условий ипотечных кредитов в условиях банкротства, а юридический комитет палаты представителей очень заинтересовался этой идеей. Это - вполне реальный шаг.

Мы можем добавить это предложение в документ, направленный против хищнических практик в области кредитования. Сходный документ уже был принят Конгрессом в ноябре прошлого года, однако Сенат притормозил принятие законопроекта. У нас есть и другие идеи, но над ними нужно еще работать, и мы не успеем с их формализацией до начала следующей недели. Лично мне надоели предложения, смысл которых состоит лишь в дальнейшем оскорблении индустрии. Так, одно из предложений предписывает CEO, CFO и председателям правлений компаний (продающих ипотечные ценные бумаги казначейству) подтверждать, что они обладают достаточной квалификацией в области кредитного консультирования. Можно подумать, что потребители, заявляющие о своем банкротстве, недостаточно унижены. Они оказались по уши в долгах не из-за своих действий, а из-за системной болезни. В силу своего характера я оцениваю подобные предложения как мелкие и незрелые. Я открыт для новых идей и ищу добровольцев, способных крепко держать этих сукиных детей в то время, пока мы будем выколачивать из них дух».

Для выравнивания экономики центральные банки начали накачивать в нее деньги, давать банкам краткосрочные кредиты, повышать ликвидность, выкупать обратно ценные бумаги, обеспеченные закладными, а также проделывать множество стандартных шагов. Однако эти серьезные меры не привели к появлению желаемого эффекта с точки зрения оздоровления экономики, особенно если принять во внимание все негативные последствия накачки избыточного количества денег в систему[49]. Общественность осталась недовольна, потому что главному вопросу — восстановлению доверия — не уделялось должного внимания. Я склонен предполагать, что доверие со стороны общества было подорвано тремя факторами: содержанием плана спасения, который был в итоге принят (в него были включены значительные и не связанные между собой налоговые льготы), невероятным размером бонусов, выплаченных представителям финансовой отрасли, и привычной негласной поддержкой крупных компаний со стороны Уолл-стрит.

Месть покупателя: моя история, часть 1

Когда мы с женой Суми ждали появления второго ребенка, Неты, мы решили купить себе новую машину, и в итоге наш выбор пал на небольшую Audi. Она была окрашена в красный (самый безопасный!) цвет и имела кузов типа хетчбэк (универсальный!). Кроме того, у компании была отличная репутация с точки зрения уровня обслуживания клиентов, и нам предложили бесплатно менять масло в машине на протяжении четырех лет. Эта маленькая Audi выглядела просто отлично — она была бодрой и стильной. Мы искренне полюбили ее.

В то время мы жили в Принстоне. Расстояние от нашего дома до детского сада сына Амита составляло меньше 200 метров, а до моего офиса — около 400 метров, поэтому я нечасто садился за руль, ограничиваясь редкими поездками по магазинам и парой визитов в месяц в MIT, расположенный в Бостоне. Обычно я выезжал из Принстона около 8 часов вечера, чтобы избежать пробок, и приезжал в Бостон чуть за полночь. Возвращаясь обратно, я следовал тому же графику.

После одного из моих визитов я выехал из MIT около 8 часов вечера в сопровождении Леонарда Ли, моего коллеги, работавшего в Колумбийском университете, чей визит в Бостон совпал с моим. В предыдущие месяцы нам с Леонардом удавалось пообщаться крайне редко, поэтому мы с удовольствием ждали совместной поездки. Примерно через час после выезда, когда я двигался со скоростью около 100 километров в час по оживленной магистрали Массачусетс Тернпайк, двигатель моей машины внезапно перестал реагировать на нажатие педали газа. Я убрал ногу с педали, а затем попробовал нажать ее еще раз. Двигатель взревел, однако скорость движения не изменилась. Так бывает, когда вы ставите ручку переключения на нейтральную передачу.

Audi быстро теряла скорость. Я включил указатель правого поворота и посмотрел через правое плечо. Сзади ко мне приближались два огромных грузовика, совершенно не обращавшие внимания на мои сигналы. Перестроиться перед ними было невозможно. После того как грузовики проехали, я попытался перестроиться еще раз, однако проблема состояла в том, что бостонские водители сохраняют по отношению ко впереди идущей машине дистанцию, заметить которую можно разве что в микроскоп.

Мой обычно улыбающийся и говорливый собеседник замолчал и вжался в кресло. Когда скорость машины упала до 50 километров в час, я наконец смог перестроиться сначала в крайний правый ряд, а затем и на обочину.

Я выключил двигатель, подождал пару минут, а затем вновь включил его в надежде, что трансмиссия заработает как обычно. Этого не произошло. Я открыл капот и уставился на двигатель. Во времена моего детства двигатели выглядели совершенно иначе. Раньше я мог без проблем увидеть карбюратор, свечи зажигания, шланги; однако двигатель этой новой Audi выглядел как цельный кусок металла. Поэтому я сдался и позвонил по номеру экстренной помощи, который вручают всем покупателям новых Audi. Примерно через час нас оттащили обратно в Бостон.

На следующее утро я позвонил в службу поддержки владельцев Audi и описал случившееся со мной так живо и красочно, как только мог. Я описал ужас от приближения грузовиков, страх от невозможности съехать с шоссе, тот факт, что в моих руках оказалась жизнь моего пассажира, и проблемы, возникающие при управлении машиной с неработающим двигателем. В ответ женщина на другом конце провода будто читала заранее написанный сценарий. «Я сожалею о вашей неприятности», — заявила она.

Она произнесла эту фразу таким тоном, что мне захотелось просочиться через телефонный кабель и схватить ее за глотку. Я недавно пережил смертельную опасность, не говоря уже о том, что моей сломавшейся машине исполнилось всего лишь пять месяцев, а она воспринимала все это как «неприятность». Я живо представил себе, как она сидит, зажав трубку между ухом и плечом, и полирует ногти, одновременно разговаривая со мной.

Далее последовал следующий диалог:

Она: Вы сейчас находитесь по своему домашнему адресу?

Я: Нет. Мой дом расположен в Нью-Джерси, а я застрял в Массачусетсе.

Она: Странно. Наши данные говорят о том, что вы живете в Массачусетсе.

Я: Обычно я живу в Массачусетсе, однако последние два года живу и работаю в Нью-Джерси. Кроме того, моя машина была также куплена в Нью-Джерси.

Она: В нашей компании действует специальная политика в отношении людей, оказавшихся вне своего города. Мы можем оплатить им билет на поезд или самолет для того, чтобы они могли вернуться домой. Однако так как наши записи показывают, что вы живете в Массачусетсе, вы не имеете права воспользоваться этой программой.

Я: (повышая голос): По-вашему, это я виноват в том, что у вас неточные данные? Я могу привести вам массу доказательств того, что в настоящее время живу в Нью-Джерси.

Она: Прошу прощения, но мы должны придерживаться наших данных.

Я (приняв решение не давить дальше, для того чтобы быстрее получить мою машину из ремонта): А что насчет моей машины?

Она: Я позвоню дилеру и буду держать вас в курсе.

Чуть позже в тот же день я узнал, что дилеру потребуется не менее четырех дней, чтобы просто взглянуть на мою машину. Я арендовал другую машину, и мы с Леонардом вновь отправились в путь — в этот раз с большим успехом.

В течение следующего месяца я звонил в центр Audi по работе с клиентами по два-три раза в неделю, разговаривал с сотрудниками и руководителями все более высокого уровня, задавая все новые вопросы о состоянии дел с моей машиной, — абсолютно безуспешно. После каждого звонка мое настроение становилось все хуже и хуже. Я понял три вещи: с моей машиной случилось что-то очень плохое; центр Audi по работе с клиентами готов взять на себя минимальный объем ответственности за происходящее; я больше не могу наслаждаться моей машиной так же, как прежде, потому что мой опыт общения с ней омрачен негативными эмоциями.

Один из моих друзей, работавших в юридической конторе в Массачусетсе, снабдил меня необходимой информацией по так называемому Lemon law[50]. Я позвонил в центр Audi по работе с клиентами, для того чтобы поговорить с ними об этом законе. Дама на другом конце линии была крайне удивлена, узнав о том, что в природе есть что-то под названием Lemon law. Она предложила мне подать иск к компании (я живо вообразил, как при этом она улыбается и говорит себе: «Наши юристы будут крайне рады встретиться с вашими представителями в рамках длинного и дорогостоящего процесса»).

После этого разговора стало ясно, что у меня нет ни единого шанса на победу. Наем юриста для судебного разбирательства обошелся бы мне значительно дороже, чем продажа машины. Примерно через месяц после инцидента моя Audi была наконец починена. Я приехал в контору по аренде автомобилей в Бостоне, сел в свою машину и вернулся в Принстон в непривычном для себя печальном настроении. Произошедшее заставило меня почувствовать себя беззащитным и раздосадованным. Разумеется, прежде всего я был расстроен из-за поломки моего автомобиля, но кроме того, я понял, что машины являются всего лишь механизмами, склонными время от времени ломаться, и что в этом нет ничего особенного. Мне просто не повезло, что в моей машине оказались дефекты. Однако гораздо сильнее меня обеспокоило то, как ко мне отнеслись люди, призванные отвечать за работу с клиентами. Особенно меня разозлило их равнодушие и желание поиграть со мной в непонятные игры. Я хотел, чтобы люди из Audi ощутили ту же боль, что и я сам.

Отключи свой телефон!

Через некоторое время я смог развеяться в компании одной из моих добрых подруг Айелет Гнизи (преподающей в Калифорнийском университете в Сан-Диего). Она отлично поняла мое стремление вернуть свою Audi и наказать обидчиков и предложила мне вместе исследовать природу этого явления. Мы решили провести ряд экспериментов, связанных с местью со стороны потребителей. При этом мы надеялись, что в рамках процесса сможем лучше понять собственное поведение и стремление к мести.

Наша первая задача состояла в создании ситуации, в которой участники захотели бы нам отомстить. Звучит несколько угрожающе, однако это было необходимо для измерения степени мстительности в поведении. Идеальное условие для эксперимента заключалось в создании сильного раздражения со стороны потребителей — отчасти сходного с моими чувствами в истории с Audi . И хотя представителям Audi удалось ввергнуть меня в состояние крайнего раздражения, мы подозревали, что они не захотят помочь нам провести эксперимент и привести в то же состояние половину людей, звонящих им на горячую линию. Поэтому нам было необходимо придумать что-то наподобие этой ситуации.

Хотя для целей эксперимента было бы здорово создать для наших участников какой-то сильный раздражитель, мы не хотели, чтобы в результате эксперимента кто-то попал в тюрьму или пролилась чья-то (особенно наша) кровь. Мы решили, что будет достаточно незначительной степени раздражения со стороны потребителей, чтобы экстраполировать достигнутые результаты на условия реального мира, где раздражающие действия могут быть более мощными, а вероятность желания отомстить — куда более высокой (не говоря уже о том, что было бы несколько неэтично при проведении исследования подвергать наших участников пусть даже незначительному эмоциональному принуждению).

Мы провели немало веселых минут, придумывая, каким образом могли бы привести людей в раздраженное состояние (экспериментатор мог бы наесться чеснока и дышать на участников в процессе объяснения задачи, или вылить на них какую-нибудь жидкость, или наступить им на ногу). В конце концов мы решили остановиться на варианте, при котором экспериментатор, объясняя задание, говорит по мобильному телефону в течение нескольких секунд, а затем без каких-либо извинений продолжает объяснение. Мы подумали, что это будет наиболее мягким «преступлением» из всех придуманных нами ранее вариантов.

Теперь нам предстояло понять, в чем может выражаться месть со стороны участников и каким образом ее можно измерить. Все виды актов мести можно разделить на два класса, которые мы условно назвали слабой местью и сильной местью. Слабая месть соответствует приемлемым моральным и правовым нормам поведения: например, я громогласно жалуюсь соседям и друзьям (и вам, дорогой читатель) на ужасное качество работы подразделения по обслуживанию клиентов Audi. Вести себя таким образом вполне допустимо, и никто не будет вправе сказать, что я в припадке раздражения переступил какие-то из принятых норм. Месть становится сильной, когда кто-то переступает принятые нормы в процессе мщения: например, разбивает окно, наносит обидчику физический ущерб или крадет у него ценные вещи. Мы решили использовать в нашем эксперименте сильный тип мести и вот что для этого придумали.

Дэниел Бергер-Джонс был талантливым, ярким и привлекательным человеком двадцати лет (высок, темноволос, широкоплеч, с небольшим шрамом на левой щеке). Он учился в Бостонском университете и не имел никакого постоянного заработка — короче, такой типаж нам и был нужен! Мы с Айелет наняли Дэниела для того, чтобы он раздражал людей в популярных кафе Бостона. Будучи хорошим актером, Дэниел мог легко заниматься этим день за днем, сохраняя на лице очаровательную улыбку.

Сев в кафе, Дэниел наблюдал за людьми, заходившими в одиночку. После того как они садились за столик со своим напитком, он подходил к ним и говорил: «Простите, не хотели бы вы принять участие в пятиминутном эксперименте в обмен на пять долларов?» Большинство людей были в восторге от этого предложения, так как сумма в пять долларов была куда выше, чем сумма, заплаченная ими за кофе. Когда они соглашались, Дэниел вручал им по десять листов бумаги, исписанных случайно выбранными буквами (очень похожих на те, которые мы использовали в экспериментах, описанных в главе 2).

«Найдите максимально возможное количество парных «в» и обведите их кружком, — инструктировал он каждого участника. — Найдя все пары на одном листе, переходите к следующему. Как только пять минут истекут, я вернусь, заберу листы и заплачу вам пять долларов. Все ли вам понятно?»

Через пять минут Дэниел действительно возвращался к столу, собирал листы и передавал участникам небольшую пачку 1-долларовых банкнот вместе с распечатанным бланком, на котором было написано:

Я,______, получил 5 долларов за участие в эксперименте.

Подпись:___ Дата:____

«Пожалуйста, пересчитайте деньги, подпишите расписку и оставьте ее на столе. Я вернусь забрать ее немного позже», — говорил Дэниел. Затем он принимался искать другого участника. Все они представляли собой контрольную группу без раздражающего воздействия.

Другая («раздраженная») группа клиентов видела перед собой немного другого Дэниела. В середине своего объяснения он притворялся, что его мобильный телефон начинает вибрировать. Он лез в карман, доставал телефон и говорил: «Привет, Майк! Как дела?» — а после короткой паузы продолжал с энтузиазмом: «Да, давай завтра поедим пиццы после 8 часов вечера. У меня или у тебя?» — и заканчивал разговор словом «пока». Весь этот притворный диалог занимал около 12 секунд.

Затем Дэниел клал телефон обратно в карман и продолжал как ни в чем не бывало общаться с участниками, не извинившись перед ними. Далее все проходило точно по той же схеме, что и у контрольной группы.

Мы ожидали, что люди, разговор с которыми был прерван телефонным звонком, почувствуют раздражение и захотят отомстить. Однако каким образом измерить глубину этого желания?

Передавая участникам эксперимента пачку купюр, Дэниел говорил следующее: «Вот ваши пять долларов. Пожалуйста, пересчитайте их и напишите расписку». На самом деле в пачке было значительно больше денег (будто бы по ошибке). Иногда он давал им 6 долларов, иногда 7, а иногда целых 9. Нам было интересно проверить, допустят ли участники (считавшие, что им переплатили по ошибке и желавшие отомстить Дэниелу) нарушение социальных норм — то есть возьмут ли они излишек себе или вернут его. В частности, мы хотели выяснить, насколько чаще люди станут нарушать социальную норму из-за 12-секундного звонка, — это и был наш показатель, измерявший уровень мстительности. (Мы выбрали этот метод, посчитав, что с подобной возможностью отомстить люди сталкиваются почти каждый день в обычной жизни. Вы идете в ресторан и обнаруживаете, что официант дал вам лишнюю сдачу, — оставите ли вы деньги себе или укажете ему на ошибку? А что вы будете делать, если официант сделал что-то, раздражающее вас? Захотите ли вы закрыть глаза на его ошибку?)

Итак, что же сделали наши участники, столкнувшись с этой дилеммой? Оказалось, что сумма переплаты (1, 2 или 4 доллара) практически не оказала никакого влияния на склонность участников закрыть глаза на ошибку. Однако их поведение значительно отличалось в зависимости от того, прерывалось ли их общение с Дэниелом телефонным звонком. Лишь 14 процентов участников, разговор с которыми был прерван звонком, вернули излишек денег. Для сравнения: в контрольной группе деньги вернули 45 процентов участников. Конечно, крайне печально, что даже в обычных условиях деньги вернуло всего менее половины. Однако более пугающий факт состоял в том, что обычного 12-секундного разговора по телефону оказалось достаточно, чтобы подавляющее большинство участников после этого решились на нечестный поступок.

Ужасный отель и другие приключения

Как ни странно, но достаточно быстро я обнаружил, что оказался не единственной жертвой отвратительного обращения со стороны представителей компаний по работе с клиентами. Возьмем, к примеру, бизнесменов Тома Фармера и Шейна Атчинсона. Если вы попытаетесь найти их имена в Интернете, то довольно скоро натолкнетесь на прекрасную презентацию под названием «У вас отвратительный отель»[51], представляющую собой акт возмездия, направленный ими против руководства гостиницы Doubletree Club в Хьюстоне.

Холодной ночью 2001 года эти два бизнесмена появились на пороге гостиницы, в которой зарезервировали номера, внеся задаток. Тем не менее им сообщили, что отель переполнен и свободной осталась лишь одна комната, в которой к тому же есть проблемы с канализацией и кондиционером. Эти новости расстроили Фармера и Атчинсона. Но еще сильнее их расстроило пренебрежительное отношение к постояльцам ночного портье по имени Майк.

Майк не удосужился приложить хоть какие-то усилия, чтобы найти для гостей нормальный номер или помочь им каким-либо иным образом. В сущности, его грубое поведение разъярило Фармера и Атчинсона куда сильнее, чем проблема с комнатой. Так как Майк представлял службу по работе с клиентами, те предполагали, что его работа заключается в демонстрации хоть какого-то уровня сострадания. Столкнувшись с совершенно противоположным отношением, Фармер и Атчинсон крайне рассердились. И как любые хорошие консультанты, подготовили презентацию в PowerPoint. В ней они описали происходившие события в их последовательности, присовокупив к ней юмористические высказывания персонажа по имени Ночной Портье Майк. Они включили в презентацию расчет потенциальных убытков, в которые обойдется гостиничной сети его некомпетентность, а также произвели расчеты вероятности того, что они когда-нибудь вернутся в Doubletree Club.

К примеру, слайд номер 15 в их презентации был озаглавлен: «Маловероятно, что мы когда-нибудь вернемся в отель Doubletree Club в Хьюстоне». На этом слайде Том и Шейн привели расчеты вероятности возвращения в эту гостиницу:

Маловероятно, что мы когда-нибудь вернемся в отель Doubletree Club в Хьюстоне

— Шансы утонуть в собственной ванне: 1 из 10,455 (по данным National Safety Council).

— Шансы на то, что Земля вылетит из Солнечной системы вследствие гравитационного воздействия пролетающей мимо звезды: 1 из 2,200,000 (по данным Мичиганского университета).

— Шансы выигрыша в национальной британской лотерее: 1 из 13,983,816 (по данным UK Lottery).

— Шансы на наше возвращение в отель Doubletree Club в Хьюстоне: куда меньше, чем все указанное выше (Да и можем ли мы быть уверенными в том, что вы оставите за нами номер даже после бронирования?)

Бизнесмены отправили эту презентацию менеджеру гостиницы Doubletree Club, а также ряду своих клиентов в Хьюстоне. После этого презентацию ждала невероятная слава в интернет-сообществе. Люди рассылали ее как вирусную рекламу. В конце концов Doubletree решила загладить свою вину перед Фармером и Атчинсоном. Они же всего лишь попросили, чтобы была решена проблема с обслуживанием клиентов. Судя по всему, отель выполнил эту просьбу.

***

Еще одна история мести со сравнительно счастливым концом — это история братьев Нейстат, создавших видеофильм с описанием своих злоключений при общении со службой поддержки клиентов компании Apple. В iPod одного из братьев испортилась батарея, и он попросил о замене. В ответ на это представитель службы по работе с клиентами сообщил ему что-то типа: «Извините, но так как вы пользуетесь iPod больше одного года, у него истек срок гарантии. Теперь вам придется заплатить нам 200 долларов за новую батарею, а также оплатить почтовые издержки. Однако в вашем случае я бы порекомендовал купить новый iPod».

В ответ на это братья написали несмываемой краской фразу «Не подлежащие замене батареи iPod работают всего лишь 18 месяцев» на всех ярких рекламных плакатах iPod, которые они только могли найти на улицах Нью-Йорка. Они также сняли на эту тему небольшой фильм под названием «Грязный секрет iPod» и вывесили его на YouTube.com и ряде других популярных сайтов. Их действия заставили Apple пересмотреть политику в области замены батарей. (К большому сожалению, Apple так и продолжает производить iPod и iPhone с батареями, которые крайне сложно заменить[52].)

Разумеется, эталоном ужасного сервиса в сознании множества людей являются авиаперевозки. Иногда полет на самолете может превратиться в настоящее упражнение по взращиванию чувства ненависти. Первая проблема связана с назойливой процедурой проверки службой безопасности (которая часто тратит кучу времени на объяснения с пожилыми дамами, в тела которых после операций вживлены металлические штифты). Нас заставляют снимать обувь, проверяют объем упаковок зубной пасты, увлажняющих кремов, жидкостей, который не должен превышать 100 миллилитров, следят, чтобы все они были упакованы в прозрачные пакеты определенных размеров. Кроме вышеперечисленных существует множество других оснований для расстройства: длинные очереди, неудобные кресла, задержки рейсов.

С годами авиакомпании начали взимать плату буквально за все, что делают для пассажиров. Кроме того, они стали утрамбовывать пассажиров в самолетах так плотно, что в проходе между сиденьями комфортно может пройти лишь ребенок. Авиаперевозчики взимают с нас плату за багаж, воду и еду, подаваемые в полете. Они оптимизировали графики полетов так, что самолеты проводят основную часть времени в небе, а не на земле. Угадайте, что случается, когда лишь один самолет задерживается? Правильно! Это приводит к целой цепочке задержек в различных аэропортах, причем компании чаще всего объясняют их погодными условиями (как бы говоря нам: «Извините, но это не наша вина»). В результате множества травм и обид пассажиры часто чувствуют озлобленность по отношению к компаниям, и озлобленность эта выражается множеством различных способов.

Один из таких мстителей заставил меня пережить немало неприятных минут на пути из Чикаго в Бостон. При регистрации на рейс я получил место 17В и оказался зажатым между двумя достаточно крупными людьми, то и дело залезавшими на «мою территорию». Вскоре после взлета я потянулся за журналом, который авиакомпании кладут в карман на спинке кресла. Вместо журнала я нащупал холодные и склизкие следы того, что можно с большим преувеличением назвать остатками еды. Я вытащил руку, вскочил и начал протискиваться к туалету, чтобы помыть ее. Пол туалета оказался усыпан салфетками, на нем были заметны лужицы мочи, а емкость для мыла оказалась пустой. Видимо, пассажиры предыдущего рейса (в том числе человек, сидевший на моем месте) были сильно разгневаны (не исключено, что это чувство передалось и уборщикам, и экипажу). Я подозреваю, что человек, оставивший мне свой «подарок» в кармане кресла, а также все пассажиры, испачкавшие туалет, не испытывали негативных чувств по отношению лично ко мне. Тем не менее в стремлении выразить свой гнев по отношению к авиакомпании они задели чувства других пассажиров, что породило цепную реакцию мести.

Взгляните вокруг себя. Замечаете ли вы, как в обществе нарастают негативные настроения в ответ на ухудшение отношения со стороны компаний и властей? Замечаете ли вы, что чаще, чем раньше, сталкиваетесь с грубостью, невежеством, пренебрежением, а иногда и с враждебностью в магазинах, самолетах, при оформлении аренды автомобиля и т.д.? Я не знаю, кто инициировал эту проблему курицы и яйца, но когда мы, потребители услуг, сталкиваемся с ненадлежащим отношением, то становимся злее и, как правило, переносим наше отношение дальше по цепочке — неважно, насколько виновны или невиновны новые собеседники в причинах нашего плохого настроения. Человек, которому мы наносим эмоциональный удар, переходит к обслуживанию новых потребителей, однако его настроение уже ухудшилось и ему все сложнее вести себя вежливо и доброжелательно. В этот момент начинает все быстрее раскручиваться карусель раздражения, разочарования и мести.

Агенты и принципалы

Как-то раз мы с Айелет решили вместе пообедать и обсудить наш эксперимент с участием Дэниела и его мобильного телефона. Наш заказ приняла рассеянная официантка, только что вышедшая из подросткового возраста. Айелет заказала сэндвич с тунцом, а я — греческий салат.

Через несколько минут официантка принесла нам салат «Цезарь» и сэндвич с индейкой. Мы с Айелет посмотрели друг на друга, а затем на нее.

«Мы не заказывали этого», — сказал я.

«О, прошу прощения. Я сейчас же отнесу все обратно...»

Айелет была голодна. Она посмотрела на меня, а я пожал плечами. «Все нормально, — сказала она, — мы съедим то, что вы принесли».

Официантка посмотрела на нас с отчаянием. «Прошу прощения», — сказала она и исчезла.

«А что если она неправильно оформит наш счет и попросит с нас меньше денег, чем требуется? — спросила меня Айелет. — Скажем ли мы ей об ошибке или решим отомстить и промолчим?» Этот вопрос был отчасти связан с нашим первым экспериментом, однако в нем содержалось одно важное отличие. Если бы вопрос заключался в размере чаевых для официантки, то ответ был бы достаточно прост: она немного расстроила нас (принципалов на экономическом языке), и за это мы оставили бы ей немного меньше чаевых. Однако ошибка в счете могла бы повредить не официантке, а ресторану, так как привела бы к снижению выручки; по сути, официантка выступала в роли агента, а принципалом выступал сам ресторан. Если мы обнаружим ошибку в нашем счете, но не обратим на нее внимания официантки потому, что недовольны ее работой, за ошибки агента будет расплачиваться принципал. Готовы ли мы мстить принципалу за ошибки агента? Мы задали себе и еще один вопрос: «А что если бы официантка была одновременно владелицей этого ресторана?» В данном случае она совмещала бы в себе функции агента и принципала. Усилила бы эта ситуация желание отомстить ей?

Мы предположили, что, скорее всего, не стали бы мстить принципалу за ошибки агента (официантки), но не сообщили бы ей об ошибке в счете, если бы она совмещала в своем лице обе функции. (В результате счет оказался составленным правильно, и хотя мы были недовольны обслуживанием, все же оставили официантке 15% чаевых.) Идея о том, что различие между агентами и принципалами может влиять на нашу склонность к мщению, показалась нам заслуживающей внимания. Мы решили проверить наши интуитивные догадки с помощью эксперимента и изучить эту проблему во всех деталях.

Перед тем как я расскажу вам, к каким выводам мы пришли, представьте себе следующую картину. Вы заходите в магазин одежды известной сети и обнаруживаете там продавщицу, вызывающую у вас сильное раздражение. Она стоит за прилавком и болтает с коллегой о последней программе American Idol[53], в то время как вы пытаетесь привлечь ее внимание. Вы возмущены тем, что вас откровенно игнорируют. Ваш первый порыв — уйти из магазина, но поскольку выбранные вами рубашки и свитера вам действительно нравятся, вы все же дожидаетесь, пока продавщица прокатит вашу кредитную карту. Вдруг вы замечаете, что она допустила ошибку — забыла включить в счет цену одного из свитеров. Вы понимаете, что недоплата станет наказанием для владельца магазина (принципала), а не продавца (агента). Промолчите ли вы или укажете продавщице на ее ошибку?

Теперь рассмотрим немного иной случай. Вы идете в небольшой магазин одежды и встречаете там продавца, который одновременно оказывается и владельцем магазина. Продавец также сумел вам досадить каким-то способом. И здесь у вас тоже появляется шанс заполучить «бесплатный» свитер. В этом случае принципалом и агентом является одно и то же лицо. Что вы сделаете в такой ситуации? Имеет ли значение, что человек, страдающий от вашей мести, одновременно является человеком, вызвавшим ваш гнев?

***

Мы выстроили наш эксперимент примерно таким же образом, как и предыдущий, — в кафе. Но на этот раз Дэниел представлялся посетителям так: «Добрый день, я нанят профессором Массачусетского технологического института для работы над проектом». Представляясь таким образом, он выступал в роли агента — такого же, как низкооплачиваемая официантка или продавщица. Решив забрать себе больше денег, чем ему причиталось, раздраженный человек тем самым нанес бы вред мне (принципалу). Другим участникам Дэниел говорил: «Здравствуйте, я работаю над своей дипломной работой. Я плачу за эксперимент из своих собственных средств». Теперь он выступал в роли принципала — так же как владелец ресторана или магазина. Насколько более вероятной стала бы месть со стороны любителей кофе, если бы они знали, что тем самым наказывают самого Дэниела? Стали бы они вести себя одинаково вне зависимости от того, кому именно наносят вред?

Результаты оказались крайне удручающими. В ходе нашего первого эксперимента мы установили, что люди, которых раздражал телефонный звонок, гораздо менее охотно возвращали излишек от полученной суммы, чем люди, разговор с которыми шел без перерыва. Теперь же мы обнаружили, что тенденция к мести не зависит от того, кто страдает в итоге — Дэниел (как агент) или я (как принципал). Это заставляет нас вновь вспомнить о Томе Фармере и Шейне Атчинсоне. Они были крайне раздражены действиями ночного портье Майка (агента), однако их презентация в PowerPoint была направлена в основном против Doubletree Club (принципала). Похоже, что в тот момент, когда мы испытываем желание отомстить, нам все равно, кого мы наказываем, — мы просто хотим, чтобы кто-то (неважно, агент или принципал) понес за это наказание. С учетом всей сложности отношений между агентом и принципалом на современном рынке и ростом популярности аутсорсинга (что приводит к дальнейшему нарастанию двойственности) мы предположили, что этот вывод нашего эксперимента выглядит достаточно пугающе.

Месть покупателя: моя история, часть 2

Мы выяснили, что даже небольшой дискомфорт способен разжечь в нас пламя мести. Чувствуя необходимость отреагировать на ситуацию, мы зачастую не делаем различий между человеком, который фактически совершил ошибку, и тем, кто страдает от последствий наших ответных действий. Это может оказаться крайне неприятной новостью для компаний, много разглагольствующих о своей поддержке клиентов и об оказываемой им помощи. Акты мести сложно заметить, сидя в кресле начальника. (И нередко клиенты, желающие отомстить, делают это тайно.) Я подозреваю, что Audi, Doubletree, Apple и множество авиакомпаний даже не подозревают о наличии причинно-следственной связи между своим неправомерным поведением и желанием клиентов сделать в ответ какую-нибудь гадость.

Каким же образом я отомстил Audi? Мне довелось видеть множество видеофрагментов на YouTube, в которых люди рассказывали о своих проблемах, однако этот подход меня не устраивал. Вместо этого я решил написать выдуманный кейс для знаменитого делового журнала Harvard Business Review (HBR). В кейсе рассказывалось о человеке по имени Том Закарелли, который столкнулся с проблемой при эксплуатации своей новой машины марки Atida (слово Atida является полностью выдуманным, а имя героя я заимствовал у Тома Фармера; обратите внимание на то, что фамилии Ариэли и Закарелли рифмуются). Вот какое письмо написал несчастный покупатель руководителю Atida:

Уважаемый господин Турм,

я — многолетний клиент вашей компании, которому когда-то очень нравились ваши машины и который сейчас находится на грани отчаяния. Несколько месяцев назад я купил новую машину модели Andromeda XL. Она была очень стильной, энергичной и хорошо работала. Я по-настоящему любил ее.

Однако 20 сентября, когда я ехал на ней из Лос-Анджелеса, машина перестала реагировать на нажатие педали газа. Было похоже на то, будто она едет на нейтральной передаче. Я попытался свернуть на обочину. Глядя назад через правое плечо, я обнаружил в пугающей близости два огромных грузовика. Мне еле удалось увернуться от них. Каким-то чудом я смог съехать на обочину и при этом остаться в живых. Это был один из самых страшных моментов в моей жизни.

Однако мое недовольство лишь усилилось после общения с представителями вашей службы по работе с клиентами. Они вели себя крайне грубо, не смогли оказать мне никакой помощи и отказались возместить расходы. Через месяц я получил машину обратно, но сейчас я злюсь и хочу, чтобы вы разделили мои страдания. Я испытываю потребность в мести.

Я серьезно размышляю над тем, чтобы создать крайне малоприятный для вашей компании фильм и разместить его на YouTube. Я обещаю, что фильм вам не понравится.

С уважением, Том Закарелли

Основной вопрос написанного мной для HBR кейса звучал так: каким образом компания Atida Motors должна отреагировать на гнев Тома? С юридической точки зрения было не совсем очевидно, что у производителя автомобилей есть обязательства перед Томом. Сотрудникам компании было неясно, стоит ли удовлетворить требования клиента или можно проигнорировать их. Например, они могли усомниться в том, что клиент будет тратить свое время и усилия на создание фильма, способного оказать негативное влияние на репутацию Atida Motors. Ведь он и так потратил кучу времени, чтобы получить свою машину обратно, наверняка у него найдутся и другие дела. И если Atida четко заявила, что не собирается удовлетворять его требования ни в какой степени, будет ли он тратить время на месть?

Работавшая со мной редактор HBR Бронуин Фраер попросила четырех экспертов высказаться по этому вопросу. Одним из экспертов оказался не кто иной, как Том Фармер, известный своей презентацией «У вас отвратительный отель». Неудивительно, что он подверг действия Atida порицанию и принял сторону Тома Закарелли. Его комментарий начался с утверждения о том, что «знает это Atida или нет, но она в первую очередь является сервисной организацией, которая занимается помимо прочего продажей машин, а не автопроизводителем, который еще и предоставляет услуги».

В конце концов все четыре эксперта посчитали, что Atida обошлась с Томом неправильно и он действительно может сделать обещанное видео и тем самым отомстить компании. Они также предположили, что потенциальные выгоды от заглаживания вины перед раздосадованным клиентом перевесят расходы, которые компании придется при этом понести.

После того как в декабре 2007 года этот кейс было опубликован, я отправил экземпляр журнала главе подразделения Atida по работе с клиентами и приложил записку, в которой было написано, что кейс основан на моем реальном опыте общения с Atida. Ответа я так и не дождался, однако сейчас чувствую себя гораздо лучше — то ли из-за того, что мне удалось отомстить, то ли из-за того, что с момента случившегося прошло уже немало времени.

Сила извинения

Когда я наконец добрался до своей машины, главный механик отдал мне ключи. Прощаясь со мной, он сказал: «Извините нас, но машинам свойственно иногда ломаться». Простая истина, содержавшаяся в его словах, оказала на меня необыкновенно успокаивающее воздействие. «Да, — сказал я себе, — машины могут ломаться. В этом нет ничего удивительного, и не стоит из-за этого так расстраиваться. Я же не расстраиваюсь, когда мой принтер зажевывает бумаги».

Я подозреваю, что если бы эту же фразу («Извините, но машины иногда ломаются») мне сказал представитель службы по работе с клиентами, а потом сделал пару небольших шагов в мою сторону, то все последующие события развивались бы совсем по-другому. Способны ли извинения улучшить взаимодействие и заставить людей отказаться от мести как в бизнесе, так и в личных отношениях?

Так как мне часто приходится извиняться перед моей любимой женой Суми, я знаю, насколько хорошо работает этот метод. Мы с коллегой решили провести следующий эксперимент и оценить, насколько сильна власть слова «извините». (Стоит отметить, что моя коллега Айелет, по сути, святая, ей никогда не приходится извиняться перед кем-либо за что-либо.) В моих отношениях с женой слово «извини» помогает решить большинство проблем, однако мы захотели понять, насколько оно способно улучшить ситуацию в деловых отношениях.

Мы организовали новый эксперимент, очень похожий на предыдущие. Мы вновь послали Дэниела в кафе, чтобы он попросил посетителей сделать то же самое задание за те же самые пять долларов. Однако теперь в эксперименте было три условия. Обращаясь к представителям контрольной группы (отсутствие раздражителя), Дэниел просил их поучаствовать в выполнении пятиминутного задания в обмен на пять долларов. Когда они соглашались (а соглашались почти все), он выдавал им бланки и давал инструкции. Через пять минут он возвращался, собирал заполненные бланки и вручал участникам дополнительно по четыре доллара (четыре купюры по 1 доллару и одну 5-долларовую), после чего просил их заполнить расписку в получении пяти долларов. Для участников из второй группы (по отношению к которым применялся раздражитель) процедура была почти такой же: рассказывая об инструкциях, Дэниел вновь притворялся, что говорит по телефону.

Условия для третьей группы были примерно теми же самыми, что и для группы с раздражителем, однако мы произвели одно небольшое изменение. В этот раз, вручая участникам плату и прося их заполнить расписку, Дэниел приносил свои извинения. «Прошу прощения, — говорил он, — мне не стоило отвечать на тот звонок».

Основываясь на результатах нашего первого эксперимента, мы ожидали, что люди, находившиеся под влиянием раздражителя, будут отдавать излишек денег с меньшей охотой, и это предположение подтвердилось. Но что же случилось с третьей группой? Сюрприз! Извинение оказалось идеальным лекарством для данной ситуации. Участники третьей группы (условие извинения) возвращали лишние деньги примерно в той же пропорции, что и участники первой группы (по отношению к которым не применялся раздражитель). Итак, мы обнаружили, что слово «извините» способно эффективно противостоять раздражению. (Для любителей математики приведем волшебную формулу: 1 раздражение + 1 извинение = 0 раздражений.) Это позволило нам сделать вывод о том, что извинения на самом деле работают, пусть и временно.

Но перед тем как вы решите вести себя как придурок и говорить «извините» при каждом удобном случае, я бы хотел предостеречь вас. В рамках нашего эксперимента происходил единичный контакт между Дэниелом и посетителями кафе. Пока неясно, что могло произойти, если бы Дэниел общался с одними и теми же участниками эксперимента в течение нескольких дней и каждый раз просил у них прощения. Старая история про мальчика, кричавшего «Волки!», заставляет нас предположить, что извинениями лучше не злоупотреблять — они способны потерять свою силу.

Мы нашли еще одно лекарство против стремления любителей кофе к отмщению. Оказалось, что увеличение временного разрыва между раздражавшим участников телефонным звонком и возникновением у них возможности для мести (то есть моментом, когда Дэниел давал им деньги и просил подписать расписку) даже до пятнадцати минут позволяло притушить мстительные чувства, в результате чего мы получали обратно значительно больше денег. (Стоит сделать и еще одно предупреждение: мне кажется, что когда раздражение достигает достаточно высокой степени, то время вряд ли способно помочь снижению накала и стремления отомстить.)

Когда врачи приносят извинения

Хотя многие со мной не согласятся, но врачи тоже являются людьми. Следовательно, им свойственно время от времени ошибаться. Что им следует делать, когда они допускают ошибку? Стоит ли докторам признавать медицинские ошибки и приносить за них извинения либо во что бы то ни стало отрицать их? Причины второй модели поведения очевидны: в обществе, любящем решать спорные вопросы в судах, доктор, пытающийся обелить себя любой ценой, скорее всего, проиграет, если против него будет подан иск. Напротив, можно утверждать, что извинения со стороны доктора способны успокоить пациента и тем самым снизить вероятность подачи против доктора иска.

По всей видимости, в борьбе между смирением и умением общаться с больным, с одной стороны, и расчетливым и формальным подходом - с другой, победу одерживает подход, связанный со словом «извините». К примеру, когда исследователи из балтиморской Johns Hopkins School at Public Health[54] демонстрировали участникам зкспериментов видеофрагменты, в которых доктора рассказывали о врачебных ошибках, участники более благосклонно оценивали докторов, высказывавших свои извинения и признававших личную ответственность за произошедшее. Кроме того, Кэтлин Мазор и ее коллеги обнаружили, что люди в меньшей степени склонны подавать иски против докторов, взявших на себя ответственность за ошибку, извинившихся и предложивших план действий по недопущению аналогичных ошибок в будущем.

Итак, если вы хирург, сделавший операцию не на том колене или оставивший свой инструмент в теле пациента, вам имеет смысл извиниться за это. Скорее всего, в этом случае он не впадет в ярость и не захочет ворваться к вам в офис, ударить вас своим здоровым коленом и выбросить в окно ваш любимый письменный прибор. Вы будете выглядеть в его глазах более человечным, и это позволит вам избежать судебного иска. В последнее время большое распространение получает точка зрения, согласно которой докторов нужно побуждать извиняться и признавать свою неправоту. Но тем не менее приходится согласиться с тем, что неспособность признать свои ошибки, а также попытки переложить ответственность на других - обычная часть человеческой натуры. Люди поступают так, не боясь запустить тем самым порочную карусель гнева и мести.

Как бороться с соблазном

Многие умные люди предупреждали человечество о возможных последствиях мести. Марк Твен как-то сказал: «В этом-то и кроется основной недостаток мести: ее суть состоит в ожидании; само по себе это ощущение связано с болью, а не с удовольствием. По крайней мере боль — это то, что вы испытываете в данной ситуации чаще всего». Уолтер Веклер заметил, что «месть способна пригасить наши эмоции примерно в той же степени, что морская вода — утолить жажду». А Альберт Швейцер писал, что «месть... похожа на камень. Когда человек с огромным напряжением втаскивает этот камень на самую вершину горы, он начинает падать обратно на него со все нарастающей силой и в конце концов ломает кости, которые придали изначальный импульс его движению».

Если принять во внимание все вышесказанное, то возникает вопрос: а способны ли мы в принципе отказаться от мести? Лично я считаю, что желание отомстить — одна из наиболее привычных для человека реакций, часть нашей внутренней природы, связанная с нашей невероятной способностью доверять другим. Противостоять этому инстинкту сложно. Возможно, нам следует использовать дзен-буддистский подход к собственной жизни. Возможно, нам следует больше размышлять о долгосрочной перспективе. Возможно, нам следует считать до десяти (или до десяти миллионов, если речь идет о сложных ситуациях) и позволить времени решить проблему за нас. Скорее всего, все перечисленные шаги способны лишь незначительно снизить влияние этого привычного для нас чувства (еще одно путешествие на темную сторону наших эмоций мы совершим в главе 10).

Вместо того чтобы подавлять в себе мстительные чувства, нам, возможно, стоит подумать над тем, как выпускать излишки пара без негативных последствий. Может быть, нам стоит сделать небольшую ламинированную табличку, на одной стороне которой будет написано «СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!», а на обороте (мелкими буквами) — «А иди ты на...».

Мы могли бы поместить эту табличку в бардачке своей машины, и когда кто-то подрезает нас, едет слишком быстро или ведет себя на дороге так, что мы с трудом избегаем столкновения, показать ему эту табличку (само собой, повернутую к нашему оппоненту стороной с надписью «СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!»). Может быть, мы можем придумать пару-тройку оскорбительных для нашего оппонента шуток и анонимно разместить их в Интернете. Может быть, мы сможем расслабиться в компании друзей. Может быть, нам следует сделать презентацию в PowerPoint, посвященную этому событию, или написать о нем кейс в Harvard Business Review.

Польза мщения

Если не принимать во внимание, что я чуть не погиб на дороге, то в остальном мой опыт общения с Audi был достаточно позитивным. Я смогу изучить явление мести, провести несколько экспериментов, поделиться своими выводами в печати и написать эту главу книги. На самом деле известно множество примеров успеха, основанного на желании отомстить. Эти истории обычно повествуют о предпринимателях и бизнесменах, чья самооценка тесно связана с их работой. Когда они вынужденно покидают свои руководящие кресла, то превращают месть в миссию всей своей жизни. Иногда им удается с триумфом вернуться на свою прежнюю должность или создать новую и успешную компанию — конкурента для своего бывшего работодателя.

К примеру, в конце XIX века Корнелиусу Вандербильту принадлежала пароходная компания под названием Accessory Transit Со. Дела шли хорошо, но только до тех пор, пока он не решил прокатиться на своей яхте в Европу. Вернувшись домой, он обнаружил, что два его подчиненных, которым он передал полномочия на время своего отсутствия, продали его долю в компании самим себе. «Джентльмены, вы предприняли попытку обмануть меня. Я не буду подавать на вас в суд, ибо разбирательство может оказаться слишком долгим. Я просто разрушу ваш бизнес», — сказал он. Затем он продал свою яхту, купил вместо нее пассажирское судно и основал компанию-конкурента под очевидным названием «Оппозиция». Разумеется, его новый бизнес начал быстро процветать, и постепенно Вандербильт вернул себе контроль над своей бывшей компанией, хотя она была значительно больше по размерам[55].

Вот вам еще одна история успеха, основанного на мести[56]. После того как Джеффри Катценберга уволили из компании Disney, он не только выиграл в судебном порядке 280 миллионов долларов компенсации за увольнение — он стал одним из основателей компании DreamWorks SKG (явного конкурента Disney), выпустившей помимо прочего успешный мультфильм про Шрэка. В этом мультфильме высмеивался волшебный мир Disney, а главный отрицательный герой подозрительно сильно напоминал главу Disney (и бывшего начальника Катценберга) Майкла Эйснера. И теперь, когда вы знаете, какая история стояла за созданием мультфильма про Шрэка, вы можете посмотреть его еще раз и убедиться в том, насколько конструктивной (и веселой) может оказаться месть.

Часть II. Неожиданные способы, которыми мы отвергаем логику дома

Глава 6. Адаптация: почему мы привыкаем к вещам, но не ко всем и не всегда

Человек есть существо, ко всему привыкающее.

Федор Достоевский

Конец XIX века стал ужасным временем для лягушек, червей и ряда других живых созданий. Ученые в Европе и Америке принялись (отчасти благодаря Чарльзу Дарвину) активно изучать физиологию опытным путем. Например, несчастных подопытных животных помещали в разные среды, постепенно повышая температуру, чтобы понять, в какой степени те способны адаптироваться к изменениям.

Наиболее известным примером такого рода исследований является апокрифическая история лягушки в кипящей воде. Предполагается, что, если поместить лягушку в кастрюлю с кипящей водой, она тут же примется яростно бороться за свою жизнь и быстро выскочит на волю. Однако в кастрюле с водой комнатной температуры это крошечное существо с удовольствием обоснуется. Если начать медленно повышать температуру воды в кастрюле, лягушка будет оставаться на месте, постепенно адаптируясь к потеплевшей воде, и в конечном итоге может свариться заживо.

Я не могу с уверенностью сказать, действительно ли этот эксперимент приводит к данному результату (лично я ни разу его не проводил), но история с лягушкой представляет собой квинтэссенцию принципа адаптации: все существа, в том числе люди, со временем могут привыкнуть почти ко всему.

История лягушки обычно используется в уничижительном смысле. Так, Альберт Гор посчитал ее отличным примером для иллюстрации проблем, связанных с незнанием людьми последствий глобального потепления. Правозащитники используют этот пример, рассказывая о медленной эрозии гражданских свобод. Бизнесмены и специалисты по маркетингу используют его в доказательство того, что изменения в продукции, услугах и политико-экономические шаги, такие как рост цен, должны совершаться постепенно, потому что потребителям требуется время, чтобы приспособиться к этим изменениям (желательно не замечая их). Аналогия с адаптацией лягушки встречается столь часто, что Джеймс Фаллоус из газеты Atlantic Monthly написал в своей веб-колонке «Архивы вареной лягушки» следующее: «Лягушки переживают сложные времена. Болота высыхают, а вода становится все более грязной. Свои проблемы в жизнь лягушек вносит и политическая риторика. Во имя природы давайте придумаем какой-нибудь менее идиотский общественный дискурс и отправим нашу заслуженную лягушку на пенсию, пока она не превратилась в тупой и бездушный газетный штамп»[57].

Лягушки действительно обладают потрясающими способностями к адаптации. Они могут жить в воде и на суше, они способны менять цвет кожи, чтобы вписаться в окружающую среду, а некоторые даже подражают своим ядовитым собратьям в попытке отпугнуть хищников. Люди тоже обладают удивительной способностью приспосабливаться к окружающей их физической среде — начиная с холодных и бесплодных арктических земель и заканчивая жаркими и засушливыми пустынями. Физическая адаптация является одним из самых известных навыков человечества.

***

Чтобы лучше понять, каким чудесным образом работает адаптация, давайте обратимся к функционированию нашей зрительной системы. Если вы когда-нибудь выходили из темноты кинотеатра на залитую солнцем автостоянку, то помните ощущение практически полной слепоты в первый момент. Затем ваши глаза быстро приспосабливаются к новым условиям. Переход из темноты на яркий свет демонстрирует нам два аспекта адаптации. Во-первых, мы, оказывается, можем чувствовать себя достаточно комфортно при большом спектре яркости — от солнечного полудня (когда яркость может достигать 100 тысяч люкс) до заката (когда яркость может составлять менее 1 люкс) и даже при свете звезд (когда яркость света составляет менее 0,001 люкс). Во-вторых, нашим глазам для адаптации необходимо некоторое время. Делая первый шаг из темноты на свет, мы не можем полностью открыть глаза, но уже через несколько минут мы привыкаем к новой обстановке и чувствуем себя в ней комфортно. По сути, мы привыкаем к новым условиям так легко, что едва замечаем степень интенсивности света вокруг нас.

Наша способность адаптироваться к свету представляет собой лишь один из примеров общих адаптивных навыков. То же самое происходит, когда мы впервые сталкиваемся с новым запахом, текстурой, температурой или фоновым шумом. Сначала мы обращаем на новые ощущения много внимания. Но с течением времени наше внимание к ним снижается, в какой-то момент мы адаптируемся, и эти ощущения становятся практически незаметными для нас.

Люди обладают ограниченным объемом внимания, позволяющего наблюдать за окружающим миром и учиться чему-то новому. Адаптация представляет собой крайне важный фактор новизны, помогающий нам правильно распределить свои ограниченные ресурсы внимания, сконцентрироваться на изменениях, а следовательно, заметить больше угроз или возможностей. Адаптация позволяет нам зафиксировать наиболее важные изменения среди миллионов изменений, постоянно происходящих вокруг нас, и проигнорировать неважные. Если воздух пахнет так же, как в течение последних пяти часов, то вы не обратите на это внимания. Но если, лежа в кровати и читая книгу, вы начинаете чувствовать запах газа, то автоматически обратите на это внимание, выйдете из дома и позвоните в газовую компанию. К счастью, человеческое тело мастерски справляется с адаптацией на многих уровнях.

Боль во имя здоровья?

Другой вид адаптации называется гедонической адаптацией. Этот вид адаптации связан с тем, как мы реагируем на болезненные или приятные переживания. Например, попробуйте провести мысленный эксперимент. Закройте глаза и подумайте о том, что произойдет, если в результате тяжелого ранения в ДТП вся нижняя часть вашего тела окажется парализованной. Вы видите себя в инвалидном кресле, неспособным ходить или бегать. Вы представляете себе ежедневные дискомфорт и боль, связанные с вашей инвалидностью. Не имея возможности заняться многими привычными для себя вещами, вы считаете, что для вас отныне закрыто множество дверей. Фантазируя таким образом, вы можете подумать, что потеря ног превратит вашу дальнейшую жизнь в сплошное несчастье.

Оказывается, что мы способны отлично представить себе возможное будущее, однако практически не представляем, каким образом сможем адаптироваться к нему. Сложно представить, что со временем мы можем привыкнуть к любым изменениям в нашей жизни, адаптироваться к травмам и понять, что дела обстоят не так печально, как нам когда-то казалось. Еще сложнее представить, какие новые и неожиданные источники радости могут возникнуть вследствие этой новой ситуации.

Тем не менее многочисленные исследования показали, что мы адаптируемся быстрее и в большей степени, чем можем себе представить. Возникает вопрос: каким образом работает адаптация и в какой степени она повышает нашу удовлетворенность жизнью (если вообще это делает)?

***

Во время моего первого года учебы в Тель-Авивском университете я имел возможность поразмышлять над идеей адаптации к боли[58], а затем эмпирически ее проверить. Одним из первых предметов, которыми я стал заниматься, была физиология мозга. Цель курса состояла в понимании структуры различных отделов мозга и их связи с нашим поведением. Каким образом, спрашивал нас профессор Ханан Френк, в мозге отражаются голод или эпилепсия и как работает наша память? Что позволяет возникнуть и развиться языкам? Я не возлагал особенно больших надежд на занятия по физиологии, однако в итоге они оказались для меня важными во многих отношениях (например, мне показалось крайне интересным, что профессор Френк, рассказывая о своих научных интересах, проводил множество примеров из собственной жизни).

Ханан родился в Нидерландах и эмигрировал в Израиль в 1968 году в возрасте восемнадцати лет. Вскоре после этого он вступил в израильскую армию. Однажды бронированный автомобиль, в котором он находился, наехал на мину и взорвался, в результате чего Ханану оторвало обе ноги. Неудивительно, что с тех пор особый интерес для Ханана представляло изучение вопросов боли, и мы занимались детальным осмыслением этого процесса в ходе нашей учебы. Поскольку я также имел значительный личный интерес к этой теме, то время от времени заходил в офис Ханана, чтобы обсудить те или иные вопросы более подробно. Вследствие имевшегося у нас обоих опыта обсуждение вопросов боли носило как профессиональный, так и личный характер. Вскоре мы убедились, что достаточно похоже воспринимаем боль, лечение, а также имеем сходные проблемы, связанные с преодолением наших травм. Мы также обнаружили, что проходили курс в одном и том же реабилитационном центре (хотя и в разное время) и что нам помогали одни и те же врачи, медсестры и физиотерапевты.

Во время одной из наших встреч я рассказал Ханану о своем последнем визите к стоматологу, во время которого я отказался от обезболивающего в процессе сверления зубов. «Удивительно, — сказал я, — но мне было достаточно больно, я чувствовал, как бор приближается к нерву, однако это не сильно меня беспокоило». Удивленный Ханан сказал мне, что после своего несчастного случая он тоже отказывается от новокаиновой блокады у зубного врача. Может, мы — парочка мазохистов? Или наше длительное общение с болью сделало нас невосприимчивыми к незначительной боли, связанной с лечением зубов? Интуитивно мы пришли к выводу, что второй вариант больше похож на правду.

***

Примерно через неделю Ханан попросил меня зайти к нему в офис. Он много думал о нашем разговоре и предложил мне проверить вместе с ним эмпирическим путем нашу гипотезу о том, что мы являемся в целом нормальными людьми, а наша невосприимчивость к боли связана с нашим прошлым. Так я впервые столкнулся с экспериментами в области социальных наук.

Мы провели эксперимент в больнице специального загородного пансионата для людей, раненных во время службы в армии. Этот пансионат был поистине прекрасным местом. Там проводились соревнования по баскетболу для людей в инвалидных колясках, давались уроки плавания для людей без рук или ног. В нем даже проводились занятия по баскетболу для слепых. (Баскетбол для слепых чем-то напоминает гандбол. В него играют на большой площадке, а внутри мяча спрятан звонок.) Один из моих физиотерапевтов в реабилитационном центре, по имени Моше, был слеп и играл в одной из команд. Я всегда наблюдал за его игрой с особым удовольствием.

Мы развесили по всему пансионату объявления следующего содержания: «Для проведения быстрого и интересного научного исследования требуются добровольцы». Когда на нашу площадку для проведения эксперимента прибыло несколько заинтересовавшихся пациентов (каждый из которых имел значительные травмы), мы поприветствовали их и указали на ванну с водой, рядом с которой стояли генератор, нагревавший воду, и термостат. Мы нагрели воду до 48 градусов по Цельсию (118,4 градусов по Фаренгейту) и попросили участников эксперимента засунуть в воду руку. В тот момент, когда рука участника погружалась в воду, мы включали таймер и просили его сказать нам, в какой момент ощущение тепла становилось для него болезненным (этот момент мы назвали болевым порогом). Затем мы просили участников держать руку в горячей воде так долго, как они только могли (момент вытаскивания руки из воды мы назвали моментом невыносимости боли). Затем мы повторяли ту же самую процедуру с их другой рукой.

Закончив причинение физической боли нашим участникам, мы начали задавать им вопросы об истории их травм, а также об их восприятии боли во время первичной госпитализации (в среднем участники исследования получили свои увечья за пятнадцать лет до проведения нашего эксперимента) и в последние недели перед экспериментом. Для проведения эксперимента нам потребовалось некоторое время, но в итоге мы смогли собрать информацию примерно о 40 участниках.

Далее мы хотели выяснить, возросла ли вследствие перенесенных нашими участниками травм их способность выносить боль. Для этого необходимо было собрать контрольную группу, а затем сравнить величины болевого порога и невыносимости боли входящих в нее людей. Сначала мы хотели пригласить для проведения эксперимента лиц, не страдавших от серьезных травм, — например, студентов или посетителей торговых центров. Однако, хорошенько поразмыслив, мы пришли к выводу, что сравнение между этими двумя выборками будет осложняться влиянием множества факторов. К примеру, студенты принадлежали бы к другому поколению (по сравнению с пациентами, участвовавшими в эксперименте), а выбранные методом тыка посетители торгового центра имели бы слишком разные истории, жизненный опыт, запросы и т.д.

Поэтому мы решили использовать несколько иной подход: показали медицинские досье 40 наших участников доктору, двум медсестрам и физиотерапевту из реабилитационного центра, в котором я и Ханан провели так много времени, и попросили медиков разделить выборку на две группы — с травмами средней тяжести и с травмами значительной тяжести. В итоге в нашем распоряжении оказалось две группы, сходные по множеству параметров (их члены служили в армии, были ранены, госпитализированы и находились в одном и том же пансионате), однако различавшиеся по степени тяжести своих ранений. Мы надеялись, что, сравнивая между собой эти две группы, сможем определить, в какой степени тяжесть ранений участников повлияла на их восприятие боли через много лет.

Группа участников с серьезными травмами состояла из людей, подобных Ноаму, который в годы службы в армии занимался разминированием. В один крайне неудачный момент мина взорвалась прямо у него в руках, нашпиговав его тело огромным количеством шрапнели, — в результате Ноам потерял ногу и глаз. В группе участников с травмами средней тяжести оказался Иегуда, сломавший во время выполнения задания локоть. Хирург сделал ему операцию, укрепив поврежденный сустав с помощью титановой пластины. За исключением этого, его здоровье было в порядке.

Участники с травмами средней тяжести заявили о том, что горячая вода стала вызывать болезненные ощущения (то есть о достижении болевого порога), примерно через 4,5 секунды, а участники с тяжелыми ранениями — в среднем через 10 секунд. Еще интереснее, что участники с травмами средней тяжести достигли момента невыносимости боли, то есть вытащили свои руки из воды, через 27 секунд, а участники с тяжелыми ранениями держали свои руки в воде примерно по 58 секунд.

Эта разница поразила нас — в особенности из-за наших опасений, что участники могут получить ожоги, из-за которых мы не позволяли никому из них держать руки в воде дольше 60 секунд. Мы не сообщали им заранее об этом правиле, однако по достижении таймером указанной отметки просили их вынуть руки из воды. Нам практически не пришлось просить об этом участников с ранениями средней тяжести, тогда как во второй группе пришлось применить это правило в отношении всех участников (за исключением одного).

В чем мораль этой истории? Мы с Хананом поняли, что являемся не настолько необычными, как нам изначально показалось, — по крайней мере с точки зрения реакции на боль. Более того, мы обнаружили, что восприятие боли определенным образом связано с процессами общей адаптации человека. Несмотря на то что участники нашего эксперимента получили свои ранения намного раньше, чем был проведен эксперимент, их измененное после ранения отношение к боли и способность стойко ее переносить со временем не исчезли.

***

Почему же опыт общения с болью в прошлом так сильно повлиял на ее восприятие в настоящем? Ответ был подсказан двумя участниками нашего эксперимента. В отличие от всех остальных они страдали не от ранений, а от болезней, к сожалению, смертельных (у одного был рак, у второго — тяжелое кишечное заболевание). В наших объявлениях о приглашении к участию в научном исследовании мы не предусмотрели такого оборота событий, поэтому, когда два этих человека объявили о своем желании поучаствовать, я не знал, что делать. С одной стороны, я не хотел, чтобы они напрасно страдали, с другой — не хотел показаться невежливым, отказав им, и в итоге пригласил их в эксперимент. Однако я принял решение не использовать их данные в своем анализе.

По завершении эксперимента я взглянул на их данные и обнаружил кое-что интересное. Их показатель невыносимости боли был не только ниже, чем у людей с серьезными ранениями (то есть они держали свои руки в горячей воде значительно меньше), но и оказался значительно ниже, чем у участников с небольшими травмами. Разумеется, на основании данных лишь двух участников невозможно сделать общие заключения, однако мне показалось интересным выяснить, в какой степени серьезность повреждений нашего организма позволяет людям (в том числе и мне самому) меньше страдать от боли.

***

Когда я находился в больнице, моя боль в основном была так или иначе связана с выздоровлением. Операции, физиотерапия и замена бинтов вызывали ужасную боль. Тем не менее я с нетерпением ожидал процедур, так как верил в их способность улучшить мое состояние. Даже если то или иное лечение не помогало или пугало меня, я относился к нему с пониманием: ведь оно было направлено на то, чтобы помочь мне выздороветь.

К примеру, одним из самых болезненных действий, с которыми я столкнулся через несколько лет после несчастного случая, оказалось растягивание кожи. Каждый раз, когда я сгибал руки в локтях или присаживался, пусть даже на короткое время, шрамы немного сжимались. Из-за этого моя только что восстановившаяся кожа натягивалась, и я практически лишался возможности вытянуть руки или ноги. Приходилось растягивать свою кожу вручную с помощью физиотерапии, почти разрывая шрамы (во время выполнения упражнений мне постоянно казалось, что то один, то другой шрам действительно разорвался). Если бы я не растягивал шрамы по нескольку раз в день, они бы сжали кожу так, что я никогда бы уже не смог иметь полную свободу действий. Тогда мои доктора вынуждены были бы делать новую операцию по пересадке на место шрамов новой кожи — и ее снова пришлось бы растягивать.

Самая неприятная боль была связана с кожей на передней части шеи. Каждый раз, когда я смотрел вниз или расслаблял плечи, напряжение спадало, и шрамы начинали сжиматься. Для того чтобы они разгладились, физиотерапевты заставляли меня лежать без движения на спине чуть ли не всю ночь, при этом голова должна была немного свешиваться вниз с кровати (боли в шее, которые я часто испытываю и по сей день, напоминают мне об этой крайне неудобной позе).

Но, повторяю, даже самые неприятные методы лечения были направлены на повышение моих двигательных возможностей. Я подозреваю, что люди с травмами наподобие моей учатся связывать боль с положительным исходом, и эта связь между страданием и надеждой блокирует страх перед болью. Два хронически больных участника эксперимента, о которых я писал выше, не могли выстроить связь между своей болью и надеждой на улучшение. Скорее всего, они связывали боль с ухудшением состояния и близостью смерти. При отсутствии какой-либо положительной ассоциации боль могла казаться им куда более пугающей, чем другим участникам.

***

Эти предположения тесно переплетаются с выводами одного из самых интересных исследований в области боли. В ходе Второй мировой войны врач по фамилии Бичер работал в итальянском курортном регионе Анцио, где оказывал медицинскую поддержку двумстам раненым солдатам. В своих записях он отметил, что лишь три четверти раненых требовали болеутоляющих средств, несмотря на то что все они страдали от серьезных травм — начиная с проникающих ранений и заканчивая обширными ранами мягких тканей. Бичер сравнил результаты своих наблюдений с результатами наблюдений над гражданскими пациентами, страдавшими от различных несчастных случаев, и обнаружил, что гражданские пациенты требовали лекарства гораздо чаще, чем солдаты, пострадавшие на поле боя.

Наблюдения Бичера показали, что человеческий опыт в отношении боли может быть достаточно сложным. Он заключил, что интенсивность испытываемой боли зависит не только от серьезности ранения, но и от контекста, в котором у нас возникает боль, а также от того, с чем ассоциируется эта боль в нашем сознании. Как и предполагал Бичер, в результате моего несчастного случая я стал гораздо более безразличен к испытываемой боли. Я не наслаждаюсь болью и чувствую ее точно так же, как любой другой человек. Скорее дело заключается в том, что моя адаптация и положительная ассоциация между болью и выздоровлением позволили пригасить некоторые негативные эмоции, обычно сопутствующие боли.

Ожоги против деторождения

Наша университетская преподавательница Ина Вейнер (читавшая курс психологии обучения) рассказала нам, что женщины обычно имеют более высокий болевой порог, чем мужчины, потому что им приходится испытывать муки деторождения. Выглядя правдоподобной, эта теория тем не менее никак не соответствовала моему личному опыту пребывания в ожоговом отделении. Там я встретился с Далией, женщиной в возрасте около пятидесяти лет, которая была госпитализирована после обморока, который случился у нее во время готовки. Она упала прямо на горячую плиту и получила обширные ожоги левой руки, что потребовало пересадки примерно 2% ее кожного покрова (это было значительно меньше, чем у многих других пациентов отделения). Далия ненавидела купание в ванной и процедуру замены бинтов не меньше, чем мы все; как-то раз она призналась, что боль при родах не идет ни в какое сравнение с болью от ожогов и проводимых над ней медицинских процедур.

Я рассказал об этом госпоже Вейнер, однако эта история не произвела на нее никакого впечатления. Поэтому я перенес мое оборудование для нагрева воды в компьютерную лабораторию, в которой иногда подрабатывал, занимаясь программированием для различных экспериментов, и провел небольшой тест. Я приглашал проходящих мимо студентов поместить руку в горячую воду и держать ее там столько, сколько они только могут выдержать. Это было необходимо для того, чтобы измерить их уровень невыносимости боли. Помимо этого я записывал их пол. Результаты оказались вполне однозначными. Мужчины могли держать руки в горячей воде значительно дольше, чем женщины.

В самом начале следующего занятия я поднял руку, а затем рассказал профессору Вейнер и своим соученикам о результатах проведенного мной эксперимента. Не моргнув глазом наша преподавательница заявила, что мне удалось доказать лишь одну вещь - что все мужчины идиоты. «Зачем кому-то, - воскликнула она, - держать руку в очень горячей воде только потому, что ты их об этом попросил? Если бы боль была на самом деле связана с важной целью, ты бы понял, на что способны женщины».

В этот день я получил несколько важных уроков - как в отношении науки, так и в отношении женщин. Я понял, что если человек безгранично в чем-то убежден, то заставить его изменить точку зрения крайне сложно[59].

И радость, и печаль недолговечны

Итак, вы, дорогой читатель, получили общее представление о том, как возникает физическая адаптация (на примере вашей зрительной системы) и каким образом действует адаптация к боли. Теперь же давайте рассмотрим понятие гедонической адаптации — процесса привыкания к местам, в которых мы живем, к нашим домам, партнерам в романтических отношениях и к множеству других объектов.

Переехав в другой дом, мы можем прийти в восторг при виде блестящего паркета из ценных пород дерева или, напротив, расстроиться из-за неприятного известково-зеленого цвета кухонного гарнитура. Через несколько недель все эти факторы отходят на второй план: нас перестает раздражать цвет шкафов на кухне, однако и красивый паркет уже не радует, как прежде. Этот тип эмоционального выравнивания, при котором исчезает и позитивное и негативное восприятие, испытываемое нами с самого начала, и называется гедонической адаптацией.

Подобно тому, как наши глаза быстро адаптируются к изменению степени освещенности или к состоянию окружающей среды, мы, люди, можем приспособиться к изменениям наших изначальных ожиданий и опыта.

К примеру, исследования Эндрю Кларка показали, что степень удовлетворенности британских рабочих своей работой была гораздо больше связана с фактом изменения размера заработной платы как таковым, чем с ее новым размером. Иными словами, людям свойственно быстро привыкать к текущему уровню своей зарплаты (как низкой, так и высокой). Мы всегда воспринимаем повышение зарплаты как благо, а ее снижение вызывает у нас раздражение вне зависимости от того, какова его величина.

В рамках одного из самых первых исследований гедонической адаптации Филип Брикман, Дэниел Коутс и Ронни Янофф-Булман сравнивали уровень удовольствия, получаемого от жизни, среди представителей трех групп: паралитиков, победителей лотереи и обычных людей, не страдавших от серьезных заболеваний и не отличавшихся повышенной удачливостью. Если бы сбор данных происходил сразу же после того, как людей разбил паралич (или они выиграли в лотерею), можно было бы предположить, что паралитики чувствуют себя куда хуже обычных людей, а победители лотереи — значительно лучше всех остальных. Однако сбор данных происходил через год после случившихся событий. Оказалось, что, несмотря на имевшиеся различия в данных по трем группам, они, эти различия, оказались не столь велики, как можно было ожидать. Хотя паралитики были удовлетворены жизнью меньше, чем победители лотереи, показатели тех и других оказались на удивление близки к показателям людей, живущих обычной жизнью. Иными словами, хотя происходящие в жизни важные события, такие как серьезное заболевание или выигрыш в лотерею, оказывают серьезное влияние на уровень удовольствия, со временем этот эффект исчезает.

Бальзам для разбитых сердец

Когда Ромео переживал разрыв со своей первой подружкой — Розалиной, ему казалось, что наступил конец света. Он не спал ночами и проводил целые дни взаперти в своей комнате. Его родители были крайне обеспокоены. Казалось, что Ромео вот-вот умрет от безнадежной любви к отвергнувшей его девушке. «Ей в праведности жить, а мне конец, — жалуется он двоюродному брату, — я не жилец на свете, я мертвец»[60]. Той же ночью он встречает Джульетту и забывает о Розалине.

Хотя большинство из нас не настолько непостоянны, как Ромео, мы оказываемся гораздо более устойчивыми, чем предполагаем сами, к любовным несчастьям. В ходе изучения поведения студентов, занявшего 38 недель, Пол Иствик, Эли Финкель, Тамар Кришнамурти и Джордж Ловенстайн попытались сопоставить между собой романтическую интуицию и реальное положение вещей. Сначала исследователи попросили студентов, находящихся в любовной связи, оценить, как они бы чувствовали себя в случае разрыва (иными словами, если бы находились в состоянии Ромео после неудачи с Розалиной). Затем исследователи принялись ждать. Было очевидно, что в течение столь длительного срока исследования часть студентов неминуемо столкнутся с разрывом отношений. Это давало исследователям возможность выяснить, как почувствуют себя участники исследования, которым оторвали романтические крылья. Затем исследователи сравнили прогнозы участников с их же реальными ощущениями.

Оказалось, что разрыв оказался для большинства из них не таким уж большим потрясением, как ожидалось, а скорбь продолжалась недолго. Это не значит, что разрыв романтической связи не приводит к страданиям. Просто на практике они оказываются куда менее интенсивными, чем мы склонны предполагать. Разумеется, студенты являются достаточно ветреными людьми (особенно когда речь заходит о романтических отношениях), но велики шансы, что результаты исследования применимы к людям всех возрастов. В целом мы плохо умеем предсказывать уровень нашего счастья. Спросите супружескую пару, что они думают о разводе, и они, скорее всего, ответят вам, что развод — это ужасное бедствие. И хотя подобные мрачные прогнозы в значительной степени точны, разводы для мужчин и женщин зачастую являются куда менее разрушительными, чем можно предположить. Я не уверен, что поступки, основанные исключительно на этом выводе, способны привести к хорошим социальным последствиям. Однако, возможно, вам не стоит слишком сильно беспокоиться о том, как пойдут дела в случае разрыва отношений. Так или иначе вы адаптируетесь к новой ситуации, и шансы на то, что вы будете весело жить дальше и, возможно, найдете новую любовь, достаточно велики.

Значительное количество исследований, проведенных за последние десять лет, помогло подтвердить справедливость старой мысли о том, что, хотя возникшее ощущение счастья и способно вывести человека из спокойного состояния, со временем все возвращается на круги своя. Не имея склонности приспосабливаться к абсолютно каждой новой ситуации, мы тем не менее адаптируемся к значительной их доле — будь то новый дом или машина, новые отношения, новые травмы, новое место работы или даже тюремное заключение.

В целом адаптация представляется для человека довольно удобным свойством. Однако гедоническая адаптация может стать проблемой для принятия эффективных решений, так как зачастую мы не можем заранее предсказать степень нашей способности к ней. Давайте еще раз вспомним о паралитиках и победителях лотереи. Ни они сами, ни их близкие или друзья не могли предсказать, в какой степени эти люди смогут адаптироваться к своей новой ситуации. Разумеется, то же самое применимо и к другим обстоятельствам: разрыв любовной связи, невозможность получить продвижение на работе, проигрыш нашего кандидата на выборах. Нам кажется, что, если дела пойдут криво и косо, мы останемся в печали до конца наших дней, — и точно так же считаем, что в случае исполнения наших желаний будем счастливы вечно. Однако в большинстве случаев наши прогнозы совершенно не связаны с реальностью[61].

Подводя итог, можно сказать, что, хотя мы и можем достаточно точно предсказать реакцию наших глаз при выходе из темного кинотеатра на яркий солнечный свет, но не можем с высокой точностью заранее определить ни степень, ни точность нашей гедонической адаптации. Мы склонны ошибаться в своих прогнозах относительно и первого и второго и в долгосрочной перспективе чувствуем себя не столь счастливыми (или не столь печальными), как нам казалось изначально.

***

Почему нам так сложно предсказать степень нашей гедонической адаптации? Одна из причин заключается в том, что при создании прогнозов мы обычно забываем принять во внимание тот факт, что жизнь вокруг нас продолжается и что со временем на наше самочувствие будут влиять совершенно другие события (как позитивные, так и негативные). Представьте себя, к примеру, профессиональным скрипачом, для которого весь смысл жизни — исполнение произведений Баха. Вы занимаетесь музыкой не только для заработка, но и потому, что это доставляет вам удовольствие. Однажды вы попадаете в автомобильную аварию, лишаетесь левой руки, а вместе с ней и возможности играть на скрипке. Сразу же после аварии вы наверняка впадете в сильную депрессию. Еще бы! Смысл вашей жизни, заключавшийся именно в музыке, исчез. Однако, пребывая в страдании и расстройстве, вы не способны понять, насколько невероятно гибко ваше «я» на самом деле.

Позвольте рассказать вам об Эндрю Потоке, слепом писателе, живущем в городе Монпелье (штат Вермонт). Поток был одаренным художником, но начал постепенно терять зрение из-за наследственной болезни — пигментного ретинита. Однако случилось нечто необычное: Поток начал понимать, что может «рисовать» с помощью слов точно так же, как делал это с помощью красок.. Он смог написать целую книгу о том, как постепенно становился слепым[62]. «Я думал, что вот-вот упаду вниз, разобьюсь о скалы и утону в грязи, но каким-то магическим образом ко мне пришло освобождение, — делился он своими ощущениями. — Однажды ночью мне приснился сон о том, как из моего рта льются слова — подобно навязчивой мелодии, которую обычно насвистывают, сами того не замечая. Эти слова были окрашены в прекрасные цвета. Я очнулся от сна и понял, что открыл для себя нечто новое. Я почувствовал легкость в сердце, а из моей груди вырвались слова благодарности. К моему удивлению, произносимые мной слова оказались интересны и другим людям. И когда они были опубликованы, я понял, что стал новым и более могущественным человеком».

«Одна из самых больших проблем слепоты состоит в замедлении, — добавляет Поток. — Вы так заняты осознанием того, где находитесь, что теряете контроль над временем. Возникает ощущение, что все вокруг подгоняют вас свистом. Но в один прекрасный день вы понимаете, что медлительность не так плоха, и начинаете уделять больше внимания связанным с ней преимуществам, а затем у вас появляется желание написать книгу под названием “Похвала медлительности”». Разумеется, Поток сожалел о том, что ослеп, потому что новое состояние приносило ему кучу бытовых неудобств. Но слепота для него превратилась в своего рода визу в новую страну, посетить которую он раньше даже и не предполагал.

Теперь снова вообразите себя скрипачом без руки. В конце концов, вы, вероятно, измените свой образ жизни и займетесь чем-то новым. Вы можете установить новые связи, проводить больше времени с любимыми людьми, профессионально заняться исследованиями в области истории музыки или совершить путешествие на Таити. Все это, вне всякого сомнения, окажет значительное воздействие на ваше состояние ума и займет все ваше эмоциональное внимание. Вы всегда будете сожалеть о случившейся аварии. Вы будете испытывать физические неудобства и размышлять о том, как могла бы сложиться ваша жизнь, но произошедшее окажет на вашу жизнь гораздо меньшее влияние, чем вы могли изначально предположить. Выражение «время лечит» является совершенно точным, и по прошествии нескольких лет (а может, и месяцев) вы сможете хотя бы частично адаптироваться к своему новому миру.

Гедоническая беговая дорожка

Неспособность предвидеть степень гедонической адаптации приводит к тому, что мы как покупатели склонны наращивать объемы наших покупок, надеясь, что новые вещи помогут нам почувствовать себя более счастливыми. Конечно, обладание новой машиной приносит положительные эмоции, но это чувство, к сожалению, продлится не более нескольких месяцев. Мы привыкнем к машине, и радость открытия постепенно угаснет. Тогда мы начнем искать что-то новое, способное сделать нас счастливыми, — новые солнечные очки, новый компьютер или другую новую машину... Этот цикл, побуждающий нас «жить не хуже людей», известен также под названием «гедоническая беговая дорожка». Мы хотим получить вещи, которые (как нам кажется) сделают нас счастливыми, но не понимаем, насколько недолгим будет это счастье. Адаптировавшись к своему приобретению, мы сразу же начинаем искать что-то новое. «Теперь-то, — говорим мы сами себе, — эта вещь сделает меня счастливым на долгое время».

Это иллюзия. Вы можете позволить себе покупку нового автомобиля или кухни, но в конечном итоге ваш уровень счастья не изменится. Как говорится в пословице, «куда бы ты ни пошел, на самом деле ты уже там».

«Дэн, я была в экстазе от машины, которую мы купили в прошлом году, но сейчас она совершенно перестала меня радовать. Как насчет того, чтобы сделать что-нибудь новенькое с нашей кухней?»

Хорошая иллюстрация этого принципа была предложена Дэвидом Шкейдом и Дэнни Канеманом. Они решили проверить истинность распространенного мнения о том, что жители Калифорнии являются одними из самых счастливых людей на земле — хотя бы потому, что живут в таком месте, где всегда хорошая погода[63]. Обнаружилось, что жители Среднего Запада действительно считают жителей Калифорнии с ее прекрасным климатом более удовлетворенными своей жизнью. Калифорнийцы также считают, что обитатели Среднего Запада значительно меньше удовлетворены жизнью, потому что им приходится страдать от долгих зим с температурами ниже нуля. Следовательно, и те и другие ожидали, что житель Чикаго, переехавший в солнечную Калифорнию, почувствует существенное улучшение жизни, а переезд жителя Лос-Анджелеса на Средний Запад приведет его в более депрессивное состояние.

Оказывается, эти прогнозы в какой-то степени действительно точны. Люди, переехавшие в другие регионы, действительно ощущали улучшение или ухудшение качества жизни вследствие изменения погодных условий. Но, как и во всех остальных случаях, после адаптации и привыкания к новому городу воспринимаемое ими качество их жизни вернулось обратно к уровню, предшествовавшему переезду. Итог: даже если в краткосрочном периоде вы испытываете по отношению к чему-то сильные чувства, в долгосрочной перспективе ваш уровень счастья останется на прежнем уровне.

Желанные и нежеланные перерывы

Предположим, гедоническая адаптация представляет собой пеструю и неоднородную субстанцию. Каким образом мы могли бы воспользоваться этим фактом для улучшения качества нашей жизни? Когда адаптация работает в наших интересах (например, адаптация после тяжелой травмы), нам достаточно просто пустить этот процесс на самотек. Но как насчет случаев, когда мы хотим, но не можем адаптироваться? Или, наоборот, хотим продлить чувство эйфории, связанное с покупкой нового автомобиля, поездкой в новый город, знакомством с интересным человеком и т.д.?

Один из способов приостановки адаптации заключается в прерывании процесса. В серии экспериментов ученые Лейф Нельсон и Том Мейвис измерили, каким образом небольшие перерывы (названные ими гедоническими нарушениями) влияли на состояние удовольствия или раздражения, которые человек испытывает при приятных или болезненных переживаниях. В сущности, они хотели оценить, способны ли перерывы в приятном опыте продлить состояние удовольствия, а перерывы в неприятном опыте — уменьшить раздражение.

Перед тем как я опишу эксперимент и его результаты, представьте себе, что вам предстоит сделать не очень приятную работу. Это может быть подготовка налоговой декларации, изучение материалов к экзамену, мойка окон во всей квартире или написание поздравительного письма нелюбимой тетушке Тэсс и ее многочисленной семье. Вы выделили один день, чтобы разобраться с неприятной задачей, однако в какой-то момент задаетесь вопросом, что для вас лучше: завершить работу сразу или сделать перерыв в середине? Или давайте предположим, что вы лежите в горячей ванне со стаканом холодного малинового чая, или едите целую миску свежей клубники, или вам делают массаж горячими камнями. Хотите ли вы испытать все удовольствие сразу или сделать перерыв и заняться чем-то другим хотя бы на короткое время?

Лейф и Том обнаружили, что люди обычно склонны приостанавливать неприятную для них работу, а когда разговор заходит о приятном опыте, они стремятся насладиться им без каких-либо перерывов. Однако, помня об основных принципах адаптации, Лейф и Том предположили, что на самом деле происходит обратный эффект. По их мнению, любой перерыв будет препятствовать получению людьми соответствующего опыта: иными словами, вредно прерывать неприятное дело, и, напротив, имеет смысл прерывать удовольствие.

Чтобы проверить, насколько верна часть гипотезы, связанная с болезненными ощущениями, Лейф и Том раздали участникам группы наушники и включили «мелодичные» звуки... пылесоса. Причем они взяли не маленький домашний пылесос — в уши участников ворвался шум большого промышленного агрегата. Первая группа «наслаждалась» им пять секунд. Второй, менее удачливой группе предстояло пройти через то же неприятное испытание, однако они должны были слушать шум машины на протяжении бесконечно долгих 40 секунд.

Представьте себе, с какой силой бедолаги вцепились в подлокотники кресел и заскрежетали зубами!

И наконец, третьей группе участников предстояло слушать шум пылесоса на протяжении сорока секунд. Затем следовало несколько секунд тишины, а потом — тот же самый раздражающий звук, на этот раз в течение всего пяти секунд. С объективной точки зрения последняя группа подвергалась более длительному воздействию неприятного шума, чем любая из двух других групп. Остались ли они более недовольными? (Попробуйте проделать это упражнение дома. Попросите своего друга включать и выключать пылесос, а сами прилягте на пол рядом с ним. Обратите внимание, насколько сильное раздражение вы будете испытывать в последние пять секунд эксперимента при каждом наборе условий.)

По окончании звукового воздействия участники оценивали степень своего раздражения в течение последних пяти секунд опыта. Лейф и Том обнаружили, что большинство участников, которым повезло прослушать лишь пятисекундный шум, оказались более раздраженными, чем те, кому довелось слушать этот шум на протяжении более длительного времени. Как вы уже, наверное, догадались, результаты эксперимента свидетельствуют о том, что люди, слышавшие шум на протяжении 40 секунд, смогли адаптироваться к нему и поэтому посчитали, что пять секунд прослушивания шума были не так уж и плохи. Но что же случилось с теми, кто слушал шум с небольшим перерывом? Как оказалось, перерыв значительно ухудшил их состояние. Адаптация исчезла, а напряжение вернулось.

Оценка степени раздражения при проведении опыта без перерыва или с перерывом.

Участники подвергались пятисекундному звуковому воздействию (А), 40-секундному воздействию (Б) или двойному воздействию: сначала на протяжении 40 секунд, затем, после небольшой паузы - еще пятисекундному воздействию (В). Во всех случаях участникам было предложено оценить степень своего недовольства, возникавшую в течение последних пяти секунд опыта.

Какова мораль этой истории? Вы можете считать, что перерыв в течение неприятного или раздражающего вас занятия будет для вас благом. Однако на самом деле перерыв снижает вашу способность к адаптации, поэтому, когда вы возвращаетесь к неприятной работе, она кажется вам гораздо неприятнее, чем вначале.

Занимаясь уборкой своего дома или подготовкой налоговой декларации, следует продолжать работу как можно дольше — в идеале до полного завершения.

А как обстоят дела с приятным опытом? Лейф и Том предложили двум другим группам участников трехминутный сеанс массажа в одном из шикарных массажных кресел. Сеанс для первой группы продолжался 3 минуты без перерыва. Массаж для второй группы строился по другой схеме: сначала 80 секунд массажа, затем 20-секундный перерыв и снова продолжение массажа. В общей сложности чистое время массажа составило 2 минуты 40 секунд — то есть на 40 секунд меньше, чем у группы, получавшей массаж без перерыва. По окончании массажа участникам из обеих групп было предложено оценить, насколько приятным было для них это испытание. Как выяснилось, участники, прошедшие два коротких сеанса массажа с перерывом, не только получили большее удовольствие, но и заявили, что они будут готовы заплатить за аналогичный прерванный массаж в два раза больше.

Оценка приятного опыта, полученного с перерывом к без перерыва

Участники проходили либо один трехминутный сеанс массажа (А), либо сеанс массажа продолжительностью 80 секунд, за которым следовал 20-секундный перерыв, а затем второй 80-секундный сеанс (Б). Во всех случаях участникам было предложено оценить степень их удовольствия от массажа.

Очевидно, что эти результаты полностью противоречат нашим интуитивным догадкам. Что может быть слаще того момента, когда вы позволяете себе отвлечься от подготовки налоговой декларации, пусть всего лишь на несколько минут? Что может заставить вас отложить ложку в процессе поедания прекрасного вишневого мороженого от Ben и Jerrys, особенно когда вы предвкушали это удовольствие на протяжении всего дня? Для чего вылезать из теплой ванны и становиться ногами на холодный пол, чтобы налить себе новую порцию напитка? Гораздо проще попросить сделать это кого-то другого.

В этом-то и заключается весь смысл: прежде чем делать перерыв в процессе выполнения неприятного задания, подумайте о том, насколько сложно вам будет снова вернуться к работе над ним. Аналогичным образом: если вы не хотите покидать горячую ванну, чтобы добавить напиток (себе самому или вашему романтическому партнеру), подумайте о том, насколько приятным для вас будет возвращение в теплую воду (я уж не говорю о том, что ваш партнер, скорее всего, не поймет, что вы совершаете это действие в своих собственных интересах, и оценит ваш «подвиг»)[64].

Новые рубежи

Мы способны адаптироваться к широкому спектру новых обстоятельств, однако часто не в состоянии оценить, каким образом и в какой степени эти обстоятельства изменят нашу жизнь. Мы считаем, что болезненный или оскорбительный опыт останется с нами на всю жизнь и что вещи, доставляющие нам удовольствие в данную минуту, будут вызывать наш восторг и дальше.

Адаптация представляет собой процесс, действующий на глубоком физиологическом и психологическом уровне и влияющий на множество аспектов нашей жизни.

Вследствие всеобъемлющего характера адаптации в ней существует множество аспектов, нам непонятных. К примеру, неясно, используем ли мы полную или частичную гедоническую адаптацию по мере привыкания к новым жизненным обстоятельствам. Также неясно, каким именно образом гедоническая адаптация оказывает на нас свое магическое воздействие. Тем не менее определенный свет на эту проблему может пролить история, приключившаяся со мной. (Оставайтесь на линии, потому что впереди вас ждет рассказ о других исследованиях в области гедонической адаптации!)

***

Для иллюстрации сложности процесса гедонической адаптации я бы хотел поделиться с вами несколькими примерами того, как мне не удалось полностью адаптироваться к обстоятельствам собственной жизни. После случившегося со мной несчастного случая последствия моей травмы были видны невооруженным глазом (у меня заметные шрамы на шее, лице, руках, ногах и ладонях), вследствие этого я начал ловить взгляды окружающих. Я понимал, как именно выгляжу в их глазах, и это понимание давало мне основания считать свою жизнь в будущем достаточно безрадостной. Последние годы я не так уж часто встречаюсь с новыми людьми, поэтому гораздо более спокойно отношусь к тому, как выгляжу в глазах окружающих. Однако, посещая массовые мероприятия и заводя новые знакомства, я замечаю, что крайне внимательно слежу за тем, как именно люди смотрят на меня и как отвечают на рукопожатие моей травмированной руки.

Вам может показаться, что за прошедшие годы я должен был адаптироваться к своему новому облику, однако время не дало мне возможности снизить степень своей чувствительности. Разумеется, сейчас я выгляжу гораздо лучше, чем прежде (шрамы со временем рассасываются, к тому же я прошел через множество операций), однако степень моей обеспокоенности впечатлением, производимым на других, практически не уменьшилась. Почему же адаптация мне не помогла? Возможно, ответ кроется все в том же эксперименте с пылесосом. На меня постоянно смотрят новые и новые люди, и моя реакция на их взгляды не позволяет адаптации сделать свое дело.

Вторая проблема с адаптацией связана с моими мечтами и фантазиями. Сразу же после несчастного случая я представлял себе, как возвращаюсь в мое прежнее молодое, здоровое и неповрежденное тело.

Можно со всей уверенностью сказать, что я либо отрицал, либо пытался игнорировать перемены в собственной внешности. Через несколько месяцев началась адаптация: мои мечты начали связываться с методами лечения, процедурами, жизнью в больнице и различными медицинскими приспособлениями. Во всех этих фантазиях мой образ оставался прежним; мне казалось, что я все тот же молодой человек, по какой-то странной прихоти судьбы привязанный к медицинским приборам. Наконец примерно через год после несчастного случая я смог отказаться от собственного образа в своих фантазиях — и превратился в постороннего наблюдателя. Я больше не погружался в мучительные размышления, понимая, насколько серьезными были мои травмы (что хорошо), однако я никак не мог впустить внутрь себя новый, более реальный образ (что плохо). Разрушение фантазий отчасти полезно, однако даже если не погружаться в их фрейдистский анализ, казалось, что моя адаптация к новой ситуации завершилась полным крахом.

Третий пример личной адаптации был связан с моей способностью обрести счастье в профессиональной жизни и стать ученым. Я смог найти работу, позволяющую мне работать больше, когда я чувствую себя хорошо, и больше отдыхать, когда я испытываю сильную боль. Я думаю, что при выборе профессионального пути моя способность жить с учетом возникших ограничений была во многом связана с тем, что я называю активной адаптацией. Адаптация этого типа не является ни физической, ни гедонической — скорее напоминает естественный отбор в рамках теории эволюции. Я вынужден был делать множество мелких изменений в длительной цепи событий так, чтобы исход соответствовал всем имеющимся обстоятельствам и ограничениям.

Ребенком я никогда не мечтал о том, чтобы стать ученым (наверняка вы тоже об этом не фантазировали), и выбор мной карьеры был медленным, пошаговым и в итоге растянулся на многие годы. Я был одним из самых тихих учеников в школе: при случае открывал рот, чтобы пошутить, но уж никак не для того, чтобы поучаствовать в научной дискуссии. В течение первого года учебы в университете я продолжал проходить лечение и носил специальный медицинский компрессионный костюм Jobst (эластичный, покрывавший меня с головы до пят[65]). Множество привычных для большинства студентов занятий были мне недоступны. Так что же я сделал? Я участвовал во всех мероприятиях, в которых только мог, и без остатка предавался учебе (многие мои бывшие учителя в школе не поверили бы своим глазам).

Со временем я начал уделять все больше внимания академической работе. Я начал получать удовольствие от учебы. Также я нашел для себя источник удовлетворения, выражавшийся в возможности доказывать себе и другим, что по крайней мере одна часть меня — мои взгляды, идеи и образное мышление[66] — не изменилась. Мой образ жизни и занятия, которые нравились мне все больше, привели к некоторым изменениям личности. В какой-то момент мне стало совершенно ясно, что я смог достичь правильного соответствия между своими ограничениями, способностями и научной жизнью. Мое достижение не было внезапным — оно основывалось на множестве небольших шагов, каждый из которых приближал меня к жизни, которая в настоящий момент меня полностью устраивает и к которой я наконец привык (и, к счастью, способен ею наслаждаться).

***

Размышляя о своей травме — сильной, болезненной и в конечном счете изменившей всю мою жизнь, — я не перестаю удивляться, до чего хорошо все сложилось в итоге. Я обрел счастье и в личной, и в профессиональной жизни. Более того, боль, через которую я прошел, с годами кажется все более слабой; я не только научился с ней справляться, но и обнаружил ряд способов, позволяющих мне снизить ее влияние. Смог ли я полностью адаптироваться к нынешней ситуации? Нет. Но я смог продвинуться в процессе адаптации гораздо дальше, чем мог представить себе в восемнадцать лет. И я искренне благодарен волшебной силе адаптации.

Выгодный союзник

Теперь, когда мы лучше понимаем процессы адаптации, можем ли мы использовать ее принципы для того, чтобы лучше управлять собственной жизнью?

Позвольте мне рассказать вам историю Энн — студентки-старшекурсницы университета. Последние четыре года Энн делила небольшую комнату без кондиционера и со старой уродливой мебелью с двумя крайне неряшливыми студентками. Все это время она спала на верхнем ярусе двухъярусной кровати и не имела места для одежды и любимых книг.

За месяц до выпуска Энн получает предложение о прекрасной работе в Бостоне. В надежде на скорый переезд в первую собственную квартиру она составляет список вещей, которые хотела бы купить на первую зарплату. Каким должно быть ее решение, позволяющее максимизировать счастье в долгосрочной перспективе?

Первый вариант действий: Энн берет свою зарплату (разумеется, после уплаты арендных платежей и прочих счетов) и начинает ее транжирить. Она может купить новый красивый диван, шикарный мягкий матрас, плазменный телевизор с огромной диагональю и даже сезонный абонемент на игры баскетбольной команды «Селтикс».

Проведя столько лет в неудобной остановке, она может наконец сказать себе: «Пришло время получать удовольствие!» Другой вариант заключается в том, чтобы сделать процесс покупок более постепенным: начать с удобной кровати, через шесть месяцев раскошелиться на новый телевизор, а еще позже — на какое-то другое крупное приобретение.

Хотя большинство людей в положении Энн думают о том, как максимально украсить новую квартиру и поэтому начинают активно тратить деньги, читателям этой книги уже должно быть ясно, что с учетом склонности человека к адаптации Энн будет куда более счастливой, если начнет воплощать «постепенный» сценарий. Энн может «купить больше счастья» за свои деньги, если ей удастся ограничить размер покупок, делать перерывы и замедлить процесс адаптации.

Урок этой истории связан с замедлением удовольствия. Новый диван может радовать вас в течение нескольких месяцев, но вам стоит задуматься о покупке нового телевизора только после того, как исчезнет острота ощущений, связанных с диваном. В случае если вам, напротив, нужно сокращать свои расходы, следует делать обратное: как можно быстрее снять менее дорогую квартиру, отказаться от кабельного телевидения и привычного кофе в популярной кофейне. Да, в этом случае ваша боль окажется острее, однако время страдания значительно сократится.

Каким образом распределение покупок по времени делает вас более счастливыми

Приведенный ниже график иллюстрирует два возможных подхода Энн к своим тратам. Зона под пунктирной линией показывает уровень ее счастья при выборе стратегии неконтролируемых покупок. Потратив деньги, Энн будет чувствовать себя очень счастливой, однако ее счастье будет таять по мере привыкания к новым вещам. Площадь под сплошной линией отражает уровень ее счастья при использовании последовательной стратегии покупок. В этом случае Энн не будет испытывать после покупок столь же сильного счастья, как в первом случае, однако оно будет более длительным благодаря постоянным покупкам. Какой же вариант лучше? По всей видимости, при использовании последовательного подхода Энн сможет создать для себя более высокий уровень общего счастья.

Другой способ использования адаптации в наших интересах состоит в создании лимитов нашего потребления — как минимум потребления алкоголя. Один из моих руководителей в университете, Том Уоллстен, говорил, что хотел бы стать экспертом по винам стоимостью 15 долларов за бутылку и меньше. Он считал, что, начав покупать прекрасное вино по 50 долларов, он в какой-то момент привык бы к определенному уровню качества и уже не мог бы получать удовольствие от более дешевого вина[67]. Более того, он предположил, что, начав с вина по 50 долларов за бутылку, он с течением времени перешел бы на более дорогое вино ценой по 80, 90 и даже 100 долларов — просто потому, что его вкус адаптировался бы к более высокому уровню. Наконец, он предположил, что, если бы он начал свое «путешествие» с менее дорогих сортов, его вкусы стали бы более чувствительными к изменению качества вина в предпочитаемом им диапазоне, за счет чего росло бы и его удовлетворение. Размышляя таким образом, Том смог избежать гедонической беговой дорожки, удержать свои расходы под контролем и осуществить свое желание — стать экспертом в области вина по 15 долларов за бутылку.

***

Действуя в том же ключе, мы можем использовать адаптацию для того, чтобы максимально повысить общую удовлетворенность в жизни за счет перераспределения инвестиций от продуктов и услуг, дающих нам постоянный поток опыта, в сторону сравнительно более временных и мимолетных. Например, стереосистема и мебель обеспечивают нам постоянный опыт, поэтому к ним очень легко адаптироваться. С другой стороны, преходящий опыт (четыре дня отдыха, прыжки с парашютом или концерт) является мимолетным, поэтому вы не сможете в той же мере адаптироваться к нему. Я не рекомендую вам продать свой диван и потратить деньги на затяжные прыжки с парашютом, но важно понять, что именно в наших действиях является более, а что менее чувствительным к адаптации. Если вы размышляете, инвестировать ли деньги в преходящий опыт (прыжки с парашютом) или же в постоянный опыт (новый диван), выберите первое. Эффект счастья от покупки дивана может оказаться гораздо менее значительным, чем вы ожидаете, а эффект удовольствия от прыжка с парашютом и связанные с ним воспоминания останутся с вами гораздо дольше, чем вам может показаться.

***

Чтобы повысить уровень вашего удовольствия, подумайте о том, как впустить в вашу жизнь больше интуиции и непредсказуемости. Вот вам небольшой пример. Замечали ли вы, насколько человеку трудно почувствовать эффект от щекотки самого себя? Почему? Потому что, стараясь пощекотать себя, мы заранее знаем, как будут двигаться наши пальцы, и эта идеальная предсказуемость убивает все ощущения от щекотки. Интересно, что, щекоча правую сторону нашего тела правой же рукой, мы не чувствуем щекотки, но когда мы правой рукой щекочем левую сторону, то небольшая разница во времени реакции нервной системы правой и левой стороны тела может вызвать эффект непредсказуемости (хотя и на достаточно низком уровне), и в результате мы можем почувствовать небольшую щекотку.

Выгоды случайности для нашей личной жизни ясны, но этот урок имеет важное значение также и для нашей карьеры. Как утверждал экономист Тибор Скитовски в книге The Joyless Economy[68], люди склонны к безопасным и предсказуемым действиям, демонстрирующим устойчивый прогресс. Однако, по мнению Скитовски, реальный прогресс, как и подлинное удовольствие, связан с рискованными действиями. Так что в следующий раз, когда вам доведется делать презентацию или выбрать проект для осуществления, попробуйте делать что-то по-новому. Ваша попытка рассмешить окружающих или успешно поработать с представителями других подразделений компании может закончиться неудачей, но с большой вероятностью сможет привести и к реальным изменениям.

***

Еще один урок адаптации связан с решениями, которые принимают люди вокруг нас. Когда другие обладают тем, чего нет у нас, сравнение очевидно, и, как следствие, наша адаптация может замедлиться. Для меня пребывание в больнице в течение трех лет было сравнительно легким испытанием, потому что меня окружали люди со сходными травмами и мои способности к преодолению боли были примерно теми же, что и у окружающих. Только когда я вышел из больницы, я смог в полной мере оценить свои ограничения и трудности, — и осознание этого оказалось для меня трудным и тяжелым.

Давайте обратимся к практическому примеру. Скажем, вы хотите купить конкретную модель ноутбука, но полагаете, что она стоит слишком дорого. Остановив свой выбор на более дешевой модели, вы, скорее всего, привыкнете к ней с течением времени — но только до тех пор, пока у вашего соседа не появится именно тот ноутбук, который вы хотели купить изначально. В этом случае ежедневное сравнение своего ноутбука с ноутбуком соседа замедлит процесс адаптации и сделает вас более несчастным. В целом этот принцип означает, что при рассмотрении процесса адаптации мы должны помнить о возможности возникновения всякого рода сравнений и о том, что они могут в той или иной степени повлиять на нашу способность к адаптации. Печальная новость заключается в том, что наше счастье в определенной степени зависит от нашей способности «жить не хуже людей». Хорошая же новость — в том, что, имея возможность контролировать свою окружающую среду (то есть выбирая для сравнения людей, которые не заставляют нас чувствовать себя плохо), мы можем стать более счастливыми.

***

Последний урок этой главы заключается в том, что не все переживания приводят к одинаковому уровню адаптации и что не все люди одинаковым образом реагируют на процесс адаптации. Поэтому мой совет — изучить свою собственную модель адаптации и понять, что позволяет нажать «кнопку включения» адаптации, а что нет.

В конце концов, все мы так или иначе выступаем в роли лягушек в горячей воде. Наша задача состоит в том, чтобы выяснить, каким образом адаптация может работать в наших интересах, — это даст нам возможность пользоваться хорошим и избегать плохого. Для этого необходимо «измерять температуру воды». Когда вода становится слишком горячей, необходимо вовремя выскочить из нее и найти прохладный пруд — то есть выявить, в чем заключается наше удовольствие от жизни, а затем насладиться жизненными радостями. Позволю себе процитировать великого философа — лягушонка Кермита[69]: «Жизнь хороша, когда вам хватает мух».

Глава 7. Hot or Not: адаптация, ассортативное скрещивание и рынок красоты

В комнате медсестер висело огромное зеркало высотой в человеческий рост. Для человека, который делал не более пары шагов в месяц, дойти по коридору до комнаты медсестер было не просто сложно — этот путь казался вечностью. Но вот мне удалось повернуть за угол и еще на несколько шагов приблизиться к зеркалу, для того чтобы хорошенько разглядеть свое отражение. Мои обгоревшие ноги были туго забинтованы, спина — скрючена, а забинтованные же руки бессильно висели вдоль тела, которое странным образом вихлялось при каждом шаге. Оно казалось мне чужим. Мне было восемнадцать лет, и до недавнего времени я выглядел очень привлекательно. Первый же взгляд в зеркало привел меня в ужас.

Мое лицо выглядело значительно хуже, чем я ожидал. Вся его правая сторона представляла собой открытую рану красно-желтого цвета, а свисавшие лохмотья кожи напоминали тающую восковую свечу. Правый глаз сместился в сторону уха, а правая сторона рта, уха и носа была обуглена и перекошена.

Сложно было выделить отдельные части лица; казалось, они все перемешаны между собой. Я стоял на месте и пытался поверить в то, что видел в зеркале. Можно ли было увидеть прежнего Дэна за маской, смотревшей на меня из зеркала? В этой пародии на лицо я мог узнать лишь левый глаз, смотревший прямо на меня. Неужели это на самом деле был я? Я просто не мог поверить в это, понять и впустить внутрь то, что видел перед собой. В ходе лечения, когда с меня снимали бинты, я видел те или иные части своего тела и понимал, насколько ужасно выглядят ожоги. Мне говорили, что правая сторона моего лица пострадала особенно сильно. Однако до тех пор пока я не оказался перед зеркалом, я просто не мог сложить все эти факты воедино. Я разрывался между двумя желаниями: смотреть на то, что вижу в зеркале, и игнорировать свою новую реальность. Довольно быстро боль в ногах подсказала мне решение, и я вернулся на свою больничную кровать.

Физическая боль, сопровождавшая мою травму, была крайне мучительной. Однако ужасный взрыв нанес рану не только телу, но и моей подростковой самооценке — и это значительно осложнило мое выздоровление. Именно в этот момент жизни я искал свое место в обществе, начинал осознавать себя как личность, как мужчина — и внезапно оказался приговоренным к больничному заключению на целых три года. Я был лишен множества вещей, которые мои друзья (или хотя бы моя мама) считали привлекательными. Потеряв свою внешность, я потерял нечто важное, позволяющее молодым людям определять себя.

В поисках места под солнцем

В течение следующих нескольких лет меня часто навещали друзья. Я видел, как флиртовали, сходились и расходились парочки, состоявшие из моих здоровых, красивых и не испытывавших боли одноклассников и друзей. Было вполне естественно, что они по уши погружены в свои романтические приключения. До того как со мной случился несчастный случай, я точно знал, какое место занимаю в подростковой социальной иерархии. Я встречался с несколькими девушками и в целом мог достаточно точно предположить, кто из них захочет продолжить со мной общение, а кто нет.

После полученной травмы я задавался вопросом о том, какое место занимаю на этой сцене теперь. Потеряв свою внешность, я стал представлять гораздо меньшую ценность на рынке свиданий. Захотят ли теперь девушки, с которыми я встречался раньше, куда-нибудь пойти со мной? Я был уверен, что они мне откажут. Я даже мог просчитать логику их решения. В конце концов, у них было из кого выбирать. Разве я не сделал бы то же самое, если бы они оказались на моем месте? Но если привлекательные девушки будут отвергать меня, то мне, наверное, придется жениться на уродливой женщине или инвалиде? Может быть, пора успокоиться и принять новую реальность? Стоит ли мне согласиться с тем, что моя ценность в глазах девушек снизилась? Нужно начать по-новому относиться к выбору романтического партнера или все же надеяться? Может быть, кто-нибудь в будущем сумеет не обращать внимания на мои шрамы и полюбит меня за мои мозги, чувство юмора и кулинарные способности?

Я никак не мог уйти от мыслей о том, что моя ценность в глазах романтических партнеров существенно упала, но в то же время чувствовал, что повреждениям подверглась лишь одна, внешняя часть меня. Я не верил, что я (истинный я) сколько-нибудь изменился! И поэтому мне было крайне сложно свыкнуться с мыслью о том, что я внезапно потерял свою ценность.

Дух и тело

Поначалу я знал о последствиях ожогов немного, и мне казалось, что, как только они заживут, я смогу вернуться в прежнее состояние. В конце концов, ожоги бывали у меня и раньше, исчезая практически без следа. Я не понимал, что нынешние ожоги совершенно другие и что моя основная борьба начнется, когда они начнут заживать, — а в ходе этой борьбы начнет нарастать мое разочарование своим телом.

В процессе заживления мои шрамы постоянно сжимались, и появилась ежедневная необходимость растягивать кожу. Мне также приходилось уживаться с давлением костюма Jobst, похожего на толстый чулок, который покрывал все мое тело. Несколько медицинских приспособлений, позволявших мне раздвигать пальцы на ладонях и поддерживать шею в правильном положении, были полезными, но с ними я чувствовал себя еще более оторванным от реального мира. Все эти приспособления, поддерживавшие мое тело и помогавшие в движениях, не позволяли моей физической сущности испытывать прежние чувства. Я начал ненавидеть свое тело и думал о нем как о предателе. Я напоминал себе Царевну-лягушку или Человека в железной маске — мне казалось, что окружающие не в состоянии увидеть истинного меня, спрятанного где-то внутри[70].

В подростковом возрасте я был не особенно склонен к философии, однако в определенный момент начал размышлять о разделении духа и тела — о двойственности, которую я испытывал каждый день. Я боролся с чувством лишения свободы внутри своего ужасного, раздираемого болью тела. Однако в какой-то момент я понял, что должен преодолеть это чувство. Я начал растягивать мою заживающую кожу так часто, как только мог. Я боролся с болью и чувствовал при этом, что мой дух укрощает тело и побеждает его. Я осознал дуализм тела и духа и начал прилагать все усилия к тому, чтобы мой дух одержал победу.

В частности, я пообещал себе, что мои действия и решения будут управляться только моими мыслями, а не телом. Я не мог позволить боли руководить мной и не хотел, чтобы тело диктовало мне, что делать. Мне предстояло научиться игнорировать сигналы, поступавшие от тела, и продолжать жить в ментальном мире, где я все еще оставался таким же, как раньше. Начиная с этого момента я смог взять контроль над собой в свои руки!

Также я решил проблему снижения своей ценности на рынке свиданий — я просто перестал об этом думать. Приняв решение игнорировать свое тело, я не должен был поддаваться романтическим потребностям. Исключив романтический элемент из своей жизни, я перестал беспокоиться о своем месте в романтической иерархии или о том, кто захочет со мной встречаться. Проблема была решена.

***

Но через несколько месяцев после травмы я получил тот же урок, что раз за разом получают аскеты, монахи и пуристы: на практике победа духа над телом оказывается куда сложнее, чем на словах.

Мой ежедневный скорбный путь в ожоговом отделении состоял из крайне неприятной процедуры, в ходе которой медсестры погружали меня в ванну с дезинфицирующим средством. Вскоре после погружения они начинали снимать с меня один бинт за другим. По завершении этого процесса они отскабливали мертвую кожу, наносили мазь на ожоги, а затем вновь заматывали меня бинтами. Это была вполне обычная процедура, которую они, впрочем, не проводили после операций по пересадке кожи. Болезнетворные микробы с других частей моего тела могли попасть в воду, а оттуда — внутрь моих свежих ран. Вместо этого в дни после операций меня обтирали губкой в кровати. Это было еще страшнее: бинты не намокали, и поэтому их приходилось отдирать с тела.

Однажды процедура обтирания приняла несколько необычный оборот. Сняв бинты, молодая и крайне привлекательная медсестра по имени Тами начала обтирать мои живот и бедра. Внезапно я ощутил, как внутри меня зарождается чувство, почти забытое за прошлые месяцы. Я был крайне огорчен и смущен возникшей у меня эрекцией. Однако Тами засмеялась и сказала мне, что это явный признак улучшения моего состояния. Ее реакция на происходившее помогла мне справиться со смущением, хоть и не до конца.

Чуть позже, ночью, лежа в одиночестве в своей палате и слушая симфонию сигналов медицинских приборов, я размышлял о событиях прошедшего дня. Мои подростковые гормоны вернулись к активной жизни. Их совершенно не беспокоило, что я был никак не похож на себя прежнего. Гормоны также продемонстрировали шокирующее неуважение к принятому мной решению о подавлении власти тела над духом. В этот момент я понял, что разрыв между разумом и телом является неверным путем. Мне предстояло снова научиться жить в гармонии тела и ума.

***

Оказавшись в сравнительно нормальном состоянии — то есть среди людей с обычными духовными и физическими запросами, — я вновь начал размышлять о своем месте в обществе. В те моменты, когда мое тело функционировало лучше и я испытывал меньшую боль, я думал о том, какие социальные процессы притягивают нас к одним людям и отталкивают от других. Большую часть времени я проводил в постели, то есть не имел возможности что-то делать, однако это не мешало мне размышлять над тем, каким может быть мое будущее с точки зрения любовных отношений. Раз за разом я пытался проанализировать ситуацию, и постепенно вопросы, которые я задавал самому себе, переросли в общий профессиональный интерес к сфере романтических отношений.

Капризы взаимного притяжения

Не нужно быть особо проницательным, чтобы понять: в мире птиц, пчел и людей подобное притягивает подобное. Чаще всего красивые люди встречаются с другими красивыми людьми, а «эстетически неоднозначные»[71] ходят на свидания с такими же, как они сами. Ученые в области социальных наук в течение долгого времени изучали это явление, наблюдая за птицами, и дали ему название «ассортативное скрещивание». Хотя каждый из нас может вспомнить примеры, когда смелые, талантливые, богатые и сильные (однако эстетически неоднозначные) мужчины встречались с красивыми женщинами (вспомните Вуди Аллена и Миа Фэрроу, Лайла Ловетта и Джулию Робертс или почти любую британскую рок-звезду и его красавицу жену — модель или актрису), ассортативное скрещивание является в целом вполне допустимым объяснением того, каким образом люди подбирают себе романтических партнеров. Разумеется, ассортативное скрещивание связано не только с красотой: человек может казаться более или менее привлекательным благодаря деньгам, власти или даже таким свойствам, как чувство юмора. Тем не менее в обществе именно красота — более, чем какой-либо другой атрибут, — определяет наше место в социальной иерархии и наш потенциал с точки зрения ассортативного скрещивания.

Пример ассортативного скрещивания, или идея для странной вечеринки

Представьте себе, что вы приехали на вечеринку. Как только вы входите в комнату, хозяин что-то пишет у вас на лбу. Он просит вас не смотреть в зеркало и не просить кого-то прочитать вам, что там написано. Вы ходите по комнате и видите, что на лбах других мужчин и женщин написаны номера от 1 до 10. Хозяин говорит вам, что ваша задача состоит в том, чтобы составить пару с человеком, на лбу которого написан самый большой номер (при условии, что он захочет говорить с вами). Понятно, что вы устремляетесь к человеку с номером 10, однако он или она бросает на вас быстрый взгляд и отходит в сторону. Вы пытаетесь поговорить с людьми с номерами 9, 8 и далее. Однако лишь человек с номером 4 протягивает вам руку и приглашает выпить с ним по стаканчику.

Эта простая игра описывает сущность процесса ассортативного скрещивания. Когда она переносится в реальный мир, часто происходит так, что люди с большой цифрой находят других людей с большой цифрой, люди со средними номерами встречаются с людьми со средними номерами, а люди с небольшими цифрами также находят себе подобных. Каждый человек обладает ценностью (в игре на вечеринке эта ценность указана совершенно точно); реакция со стороны других людей помогает нам уяснить свою позицию в социальной иерархии и найти себе партнера со сходным с нашим уровнем привлекательности.

Наличие такого явления, как ассортативное скрещивание, является отличной новостью для мужчин и женщин, находящихся на верхней ступеньке лестницы привлекательности. Но что же делать всем остальным, стоящим на середине лестницы или даже в самом ее низу? Адаптируемся ли мы к своему положению в социальной иерархии? Каким образом нам удается (говоря словами старой песни Стивена Стиллза) «любить тех, кто с нами рядом»? Как-то раз мы начали обсуждать этот вопрос за утренним кофе с Леонардом Ли (преподавателем Колумбийского университета) и Джорджем Ловенстайном (преподавателем университета Карнеги-Меллон).

Джордж, не показывая, кого именно он имеет в виду, задал следующий вопрос: «Давайте представим себе, что происходит с физически непривлекательным человеком. Он вынужден ограничивать свой выбор, встречаться с женщинами с тем же уровнем привлекательности и жениться на них же. Если он к тому же является ученым, то не может компенсировать свое уродство большой зарплатой». Затем Джордж задал следующий вопрос, который и стал основным в нашем очередном исследовательском проекте: «Что станет с этим человеком? Неужели, проснувшись однажды утром, он посмотрит на свою жену, спящую рядом, и задаст себе вопрос: “И это все, чего я достоин?” Или же он сможет каким-то образом адаптироваться, измениться и не чувствовать себя загнанным в угол?»

Один из способов адаптации эстетически неоднозначной личности к своей непривлекательности состоит в стратегии, которую мы назвали стратегией «незрелого винограда» (позаимствовав ее из басни Эзопа о лисе и винограде — в ней приведен один из вариантов процесса адаптации). Лиса, бежавшая по полю в жаркий день, увидела гроздья винограда, заманчиво свисающие с изгороди. Она подумала, что виноград — как раз то, что нужно для утоления жажды. Она разбегается, подпрыгивает, чтобы дотянуться до винограда, но безуспешно. Пытается снова и снова — с тем же результатом. Наконец лиса сдается и понуро уходит, бормоча себе под нос: «Все равно этот виноград еще зелен». Концепция «незрелого винограда», возникшая благодаря этой басне, как раз и отражает идею, согласно которой человек склонен презирать то, что является для него недостижимым.

Басня повествует о том, что, когда дело заходит о красоте, адаптация делает свое дело и превращает крайне привлекательных людей (виноград) в менее желанных (делает виноград незрелым) в глазах тех, кто не способен установить с ними связь. Однако подлинная адаптация помимо изменения нашего взгляда на окружающий мир может сделать кое-что еще. Вместо того чтобы просто отказаться от недостижимого, мы вследствие адаптации начинаем играть в психологические игры с реальностью.

Каким образом адаптация делает свое дело? Для начала эстетически неоднозначные люди могут адаптировать свой эстетический идеал (скажем, от 10 до 9 по шкале совершенства), то есть сделать идеал хотя бы отчасти сопоставимым с ними самими. К примеру, они могут начать считать привлекательными большой нос, лысину или кривые зубы. Человек, подвергшийся такой адаптации, может взглянуть на изображение Холли Берри или Орландо Блума, пожать плечами и сказать: «А я не люблю маленькие и симметричные носы!» или: «Да ну, опять эти темные блестящие волосы!»

Можно использовать и другой подход к адаптации. Например, мы не изменяем своего чувства прекрасного, однако начинаем искать вместо красоты другие качества, скажем, чувство юмора или доброту. В этом случае басня про лису и виноград могла бы иметь продолжение: лиса оценила бы по-новому менее сочные ягоды, упавшие на землю, и посчитала бы их вкус вполне приемлемым или даже приятным. Каким образом подобная логика работает в мире романтических отношений?

Одна моя подруга (средних лет и с вполне обычной внешностью) несколько лет назад познакомилась со своим будущим мужем на сайте match.com. «На самом деле, — сказала она мне, — этот человек не выделялся ничем особенным. Он был лысым, тучным. Его тело заросло волосами, и он был старше меня на несколько лет. Однако я знала, что все это совершенно неважно. Я хотела познакомиться с толковым человеком, имеющим сходные с моими жизненные ценности и обладающим хорошим чувством юмора, — и все это в нем было». (Обратите внимание, насколько часто требование чувства юмора заменяет красоту, когда кто-то ищет себе партнера.)

Итак, в нашем распоряжении имелось два способа адаптации для эстетически неоднозначных людей: мы либо изменяем свои эстетические предпочтения и начинаем ценить что-то другое, либо полностью пересматриваем важность определенных атрибутов. Грубо говоря, речь идет о двух возможностях:

а) Если какая-то женщина вызывает интерес только у лысых коротышек, то начинает ли она по-иному относиться к этим особенностям своих потенциальных партнеров?

б) Будет ли эта женщина, по-прежнему предпочитая высоких людей с хорошей шевелюрой, но понимая, что они для нее недостижимы, менять свои пожелания к партнерам, переключаясь на другие качества (доброта, чувство юмора)?

Несмотря на невероятную способность человека адаптироваться практически ко всему (см. главу 6), помимо этих двух путей адаптации мы должны также проанализировать случаи, когда адаптация не работает. Иными словами, иногда эстетически неоднозначные люди не могут свыкнуться с тем, что их внешность накладывает на них определенные ограничения с точки зрения социальной иерархии. (К примеру, вам больше 50 лет, но вы все еще надеетесь, что к вам на свидание станут охотно ходить 30-летние женщины.) Подобная неспособность адаптироваться может приводить к постоянным разочарованиям, так как сравнительно менее привлекательные люди будут постоянно натыкаться на отказ со стороны привлекательных людей, которых они (по их собственному мнению) заслуживают. Даже успокоившись внешне и вступив в брак со столь же эстетически неоднозначными людьми, они будут продолжать верить в то, что заслуживают большего. Вряд ли такая точка зрения способна укрепить взаимную симпатию, не говоря уже о более тесных отношениях.

Какой из трех подходов, проиллюстрированных ниже, описывает, по вашему мнению, способ, с помощью которого эстетически неоднозначные люди справляются со своими ограничениями?

Три возможных способа адаптации к собственным физическим ограничениям

Трезвая оценка

Чтобы больше узнать о том, как люди приспосабливаются к своей малопривлекательной внешности, мы с Леонардом и Джорджем познакомились с двумя гениальными молодыми людьми — Джеймсом Хонгом и Джимом Янгом и попросили разрешение провести исследование на их веб-сайте Hotornot[72]. При входе на сайт вы видите фотографию мужчины или женщины старше восемнадцати лет. Над фото плавает окно со шкалой от 1 (Not) до 10 (Hot)[73]. После того как вы оцените эту фотографию, на экране появляется фото нового участника, а также средний рейтинг человека, которого вы оценили до этого. При этом вы можете не только ставить оценки другим людям, но и разместить на сайте свою фотографию, с тем чтобы ее оценили другие[74].

Этот способ особенно понравился нам с Леонардом и Джорджем, так как позволял понять, каким образом делают свой выбор привлекательные люди. (Последний раз, когда я заходил на сайт, мой официальный рейтинг Hotornot составлял 6,4. Наверное, все дело в неудачной фотографии.) С помощью зафиксированных данных мы могли, к примеру, выяснить, каким образом человек, оценивающийся другими участниками как непривлекательный (скажем, со средней оценкой 2), оценивает остальных. А затем мы могли сравнить его метод оценки с методом оценки крайне привлекательного человека (например, имевшего оценку 9).

Почему это свойство сайта могло оказаться для нас полезным? Мы полагали, что если эстетически неоднозначные люди не адаптировались, то их мнение о привлекательности других будет таким же, как у привлекательных людей. К примеру, при отсутствии адаптации человек с рейтингом 2 и человек с рейтингом 8 оценивали бы привлекательность третьего человека одной и той же оценкой 9, а четвертого — одной и той же оценкой 4. Напротив, если бы у эстетически неоднозначных людей произошла адаптация, вследствие которой они оценивали привлекательность остальных, то их оценки значительно отличались бы от оценок, дававшихся привлекательными людьми. К примеру, в случае адаптации человек с рейтингом 2 мог оценить третьего и четвертого участников оценками 6 и 7, а человек с рейтингом 8 давал бы тем же самым участникам оценки 9 и 4. Самое хорошее в этой ситуации заключалось в том, что мы могли точно измерить оценки! Если говорить коротко, то с помощью исследования влияния собственной привлекательности на оценку степени привлекательности других мы рассчитывали выявить границы влияния адаптации.

Джеймс и Джим заинтересовались нашим проектом и предоставили нам все рейтинги и данные по 16,550 участникам Hotornot за десятидневный период. Все участники выборки были гетеросексуальными, и большинство из них (75 процентов) были мужчинами[75].

Первичный анализ показал, что почти у всех участников были достаточно сходные представления о том, кто является красивым, а кто нет. Мы все считаем людей типа Холли Берри или Орландо Блума красивыми — вне зависимости от того, как выглядим сами; даже для эстетически неоднозначных людей кривые зубы или необычное строение тела не превращаются в новый стандарт красоты.

Общее согласие в отношении эталонов красоты опровергло теорию «незрелого винограда», однако у нас остались еще два вопроса. Первый вопрос был связан с отсутствием влияния адаптации на наш эстетический уровень, а второй — с тем, в какой степени люди начинают в процессе адаптации обращать больше внимания на другие свойства.

Три возможных способа адаптации к собственным физическим ограничениям (по итогам первого изучения данных Hotornot)

Далее мы решили протестировать возможность того, что эстетически неоднозначные люди просто не знают об ограничениях, которые накладывает на них отсутствие у них самих красоты. Для этого мы использовали второе интересное свойство сайта Hotornot под названием Meet Me. Предположим, вы мужчина, которому понравилась фотография женщины, и вы хотите с ней встретиться. В данном случае вы можете нажать на кнопку «да» над понравившейся вам фотографией. Женщина, фотографию которой вы оценили, получит уведомление о том, что вы заинтересованы во встрече с ней, а также немного информации о вас[76]. Это свойство сайта позволяет вам не только отреагировать на другого человека с точки зрения ваших эстетических предпочтений; вы можете также оценить, в какой степени понравившийся вам человек готов откликнуться на ваше приглашение (хотя анонимный отказ кажется менее болезненным, чем отказ лицом к лицу, он все равно неприятен).

Чтобы понять всю прелесть Meet Me, представьте себе, что вы толстый и лысый парень, обладающий, однако, отличным чувством юмора. Как мы уже выяснили из анализа рейтингов, ваша оценка привлекательности других людей никак не связана с тем, что вы видите, глядя в зеркало. Но если вы действительно не знаете вашего уровня привлекательности, то будете решать, с кем вы хотите встретиться, не принимая свои возможные недостатки во внимание. Попытаетесь ли вы в таком случае приглашать на свидание красивых женщин? Если да, то это будет означать, что вы не в курсе насчет своей собственной непривлекательности (или как минимум не принимаете ее во внимание). С другой стороны, если ваш выбор кандидатов для свидания определяется вашим собственным ощущением непривлекательности, то вы поймете, на каком уровне романтической иерархии вы находитесь, поставите прицел чуть повыше и попытаетесь назначить встречу кому-то, стоящему примерно на вашем уровне (несмотря на то что считаете, что Холли Берри или Орландо Блум заслуживают оценки 10).

Наши данные показали, что менее привлекательные внешне участники нашей выборки были достаточно хорошо осведомлены о своей оценке со стороны других людей. Это влияло на то, каким образом они оценивали привлекательность других (как показывали рейтинги) и на их выбор кандидатов для свидания.

Три возможных способа адаптации к собственным физическим ограничениям (на основании первого изучения данных Hotornot и изучения условия Meet Me)

Действительно ли мы хотим встречаться с шикарными красавицами?

Используя тот же самый набор данных, мы изучили, насколько часто люди склонны приглашать на свидание чуть более (или чуть менее) красивых людей по сравнению с самими собой. И обнаружили, что, принимая решение о том, кого приглашать на свидание, люди отталкивались от собственного уровня привлекательности. Оказалось, что люди крайне редко приглашали на свидание тех, кого считали пусть и ненамного, но непривлекательнее самих себя. Напротив, они были готовы приглашать на свидание более красивых людей, чем они сами. Интересно, что это желание встретиться с более привлекательным партнером имело свои границы. Возможно, из соображений безопасности и комфорта практически никто не хотел приглашать на свидание людей, намного более привлекательных, чем они сами.

Искусство скоростного свидания

Данные сайта Hotornot позволили нам отказаться от двух из трех гипотез относительно связи между адаптацией и физической привлекательностью. Оставалась одна гипотеза: подобно моей приятельнице средних лет, люди адаптируются за счет того, что уделяют меньше внимания внешности своего партнера и начинают придавать важность его другим качествам.

Однако тот факт, что мы отказались от двух гипотез, еще не сделал третью верной. Нам было необходимо получить подтверждение тому, что с годами большинство начинает ценить компенсирующие красоту достоинства: «Дорогая, ты такая умная / забавная / добрая / внимательная / совместимая по знаку зодиака /_________!» (заполните пробел самостоятельно). К сожалению, данные Hotornot не могли помочь нам в этом эксперименте, так как позволяли измерить лишь один параметр — «крутизну» фотографии. В поисках другого способа измерения этого «не высказываемого словами» мы окунулись в мир скоростных свиданий.

Перед тем как я расскажу вам о том, какой метод скоростного свидания мы использовали, позвольте объяснить непосвященным, в чем заключается этот современный ритуал (если вас интересуют социальные науки, рекомендую вам поучаствовать в подобном мероприятии).

Возможно, вы этого не замечаете, но скоростные свидания происходят повсюду — от модных баров в пятизвездочных гостиницах до классов средней школы, от вечерних посиделок после работы до воскресных походов в ресторан. Этот способ поиска вечной любви чем-то напоминает покупки на турецком базаре. Тем не менее при всех своих недостатках скоростное свидание является более безопасным и, возможно, менее унизительным, чем встречи в клубах, свидания вслепую, знакомства через друзей или другие менее структурированные механизмы знакомств.

Процесс скоростного знакомства является в чистом виде детищем XX века — века скорости и движения. Небольшое количество людей, обычно в возрасте от 20 до 50 лет (в гетеросексуальной аудитории представители обоих полов представлены поровну), собираются в комнате, где около каждого стола стоит по два стула. Регистрируясь у организаторов, каждый пришедший получает свой идентификационный номер и лист для проставления оценок. Половина участников — как правило, женщины — садятся за столы. По сигналу (обычно звучащему каждые 4-8 минут) мужчины перемещаются от одного стола к другому. Чем-то это напоминает карусель...

Сидя за столом, пары могут общаться на любые темы. Чаще всего разговор начинается как раз с обсуждения процесса скоростного знакомства. Затем участники пытаются не слишком назойливо выудить друг у друга интересующую их информацию. Когда звенит звонок, пары меняются, и каждый из участников принимает решение: если Боб хочет пригласить Нину на свидание, он пишет слово «да» напротив номера Нины в своем оценочном листе. Если же Нина, в свою очередь, хочет пригласить Боба на свидание, то она пишет «да» напротив его номера в своем листе.

В конце мероприятия организаторы собирают листы и пытаются найти там пересекающиеся ответы. Если Боб написал «да» напротив номеров Лонни и Нины, а Лонни написала напротив его номера «нет» (а Нина — «да»), то Нина и Боб получают контактные данные друг друга. Это дает им возможность пообщаться еще раз, а может быть, и договориться о свидании.

В нашей версии скоростного знакомства присутствовал ряд особенностей. Во-первых, перед мероприятием мы провели опрос каждого из участников. Мы попросили их оценить важность различных критериев: физическая привлекательность, интеллект, чувство юмора, доброжелательность, уверенность, открытость — для выбора потенциальных кандидатов на свидание. Также мы немного изменили сам процесс скоростного свидания. Окончив свою мини-беседу, участники не сразу переходили к следующему столу. Мы просили их на минуту остановиться и зафиксировать рейтинг собеседников, с которыми они только что общались, с точки зрения тех же самых качеств (физической привлекательности, интеллекта, чувства юмора, доброты, доверия и открытости). Мы также попросили их сказать нам о том, хотели бы они еще раз встретиться с этим человеком.

Эта процедура позволила нам получить три типа данных. Опрос, проведенный до начала общения участников между собой, позволил определить, какие качества казались каждому из участников наиболее привлекательными. Данные, собранные после мероприятия, позволяли определить, каким образом участники оценивали своих собеседников с точки зрения этих свойств. Мы также узнали, хотят ли они увидеть того или иного собеседника на свидании снова.

Итак, вернемся к нашему основному вопросу: готовы ли эстетически неоднозначные люди оценивать внешнюю красоту других людей столь же высоко, как красивые люди (показав тем самым, что они не адаптировались)? Или же они начинают обращать больше внимания на другие качества, такие, например, как чувство юмора, — что могло бы служить признаком адаптации и изменения критериев для поиска партнеров?

Для начала мы изучили ответы участников относительно их предпочтений в целом — то есть предпочтений, о которых они сказали до начала мероприятия. Более привлекательные люди говорили в первую очередь о желании познакомиться с другими привлекательными людьми. Менее привлекательные люди говорили прежде всего о других характеристиках (интеллекте, чувстве юмора и доброте). Эти данные позволили нам сделать первый вывод — о том, что эстетически неоднозначные люди по-иному расставляют свои приоритеты перед свиданием. Далее мы проанализировали, как каждый участник эксперимента оценивал своих партнеров в ходе мероприятия и каким образом эта оценка транслировалась в желание встретиться с собеседником на настоящем свидании. В этом случае также выявилась вполне четкая тенденция: эстетически неоднозначные люди были гораздо более заинтересованы в свидании с людьми, обладавшими чувством юмора или другой нефизической характеристикой, а привлекательные люди были скорее готовы пойти на свидание с человеком, которого они оценили как внешне привлекательного.

Объединив данные экспериментов Hotornot, Meet Me и скоростных свиданий, мы смогли сделать следующий вывод: несмотря на то что наш собственный уровень привлекательности не меняет наших эстетических предпочтений, он оказывает значительное влияние на наши приоритеты. Проще говоря, менее привлекательные люди начинают расценивать нефизические атрибуты как более важные.

Три возможных способа адаптации к собственным физическим ограничениям (после проведения экспериментов Hotornot, Meet Me и скоростных свиданий)

Разумеется, эти выводы заставили нас задаться вопросом, являются ли эстетически неоднозначные люди более глубокими, так как они меньше заботятся о красоте и больше — о других свойствах человека. Честно говоря, я не хотел бы активно заниматься изучением этого вопроса. В конце концов, если лягушка-подросток вырастает в царевну, она может использовать красоту в качестве своего основного критерия для знакомства точно так же, как и другие царевны. Независимо от того, что мы думаем о реальном значении красоты, ясно, что процесс перераспределения приоритетов помогает нам в адаптации. В конце концов, все мы должны смириться с тем, кто мы и что мы предлагаем, и в конечном счете хорошая адаптация является ключом к более счастливому состоянию.

Его и ее точки зрении

Никакое исследование мира романтических отношений не будет полным, если не уделит внимания различиям между полами. Приведенные мной до настоящего момента результаты представляли собой усредненные значения по мужчинам и женщинам. Но вы наверняка подозреваете, что мужчины и женщины различаются с точки зрения реакции на привлекательность. Правда ли это?

Да, это правда. Судя по всему, основные различия между представителями разных полов в нашем изучении Hotornot отражали основные стереотипы, связанные со свиданиями и восприятием разных полов. Возьмем, к примеру, распространенное убеждение, что мужчины менее избирательно подходят к знакомствам, чем женщины, Оказывается, что это не просто стереотип; мужчины инициируют предложения свидания примерно в 2,5 раза чаще, чем женщины.

Наши данные также подтвердили истинность бытового наблюдения, согласно которому мужчины чаще обращают внимание на внешнюю привлекательность женщин, чем женщины - на внешнюю привлекательность мужчин (это также связано с выводом о том, что мужчины гораздо меньше беспокоятся об уровне собственной привлекательности). Более того, мужчины значительно чаще женщин надеялись на успех: они крайне внимательно оценивали степень внешней привлекательности женщин, с которыми желали пообщаться, и в основном нацеливались на женщин из «высшей лиги» - то есть обладавших более высоким показателем по шкале Hotornot. Склонность мужчин приглашать больше женщин на свидания, а также повышать планку (кто-то отнесется к этому негативно) можно образно назвать открытостью мужчин в вопросе свиданий.

Люби тех, кто рядом

У каждого из нас есть и прекрасные свойства, и крайне нежелательные недостатки. Обычно мы учимся уживаться и с теми и с другими с самого молодого возраста и в конце концов оказываемся в достаточной степени удовлетворены нашим местом в обществе и социальной иерархии. Отличие людей, подобных мне, заключается в том, что я рос с определенным набором убеждений и вдруг столкнулся с новой реальностью, не имея возможности адаптироваться к ней в течение длительного времени. Случившееся сделало мой взгляд на романтические проблемы более трезвым. Иными словами, я смотрел на рынок свиданий холодным взглядом стороннего наблюдателя.

На протяжении многих лет после травмы я переживал, что мои раны окажут сильное влияние на мое романтическое будущее. Я был уверен в том, что шрамы кардинально меняли мое положение в иерархии ассортативного скрещивания, но в глубине души не мог избавиться от ощущения, что это было в некотором роде неправильным. С одной стороны, я понимал, что рынок свиданий действует во многом так же, как другие рынки, и что моя рыночная ценность рухнула в считаные мгновения. С другой — я полагал, что какая-то часть меня осталась неизменной и что снижение моей ценности было необоснованным.

Как-то раз, в очередной попытке понять собственные чувства по этому поводу, я задал себе вопрос: «Как бы я поступил, если бы сам был совершенно здоровым и меня пригласила на свидание девушка, получившая травму, похожую на мою? Насколько принципиальным это было бы для меня? Какова была бы вероятность моего отказа пойти на свидание с этой девушкой из-за ее увечий?» Должен признаться, что мне не понравился свой ответ на этот вопрос. После него я понял, что мне не стоит возлагать больших надежд на женщин. Я пришел к заключению, что мне нужно остепениться, и это заключение вогнало меня в депрессию. Я ненавидел саму мысль о том, что женщины, еще вчера готовые пойти со мной на свидание, больше не будут рассматривать меня в качестве романтического партнера. И я страшился мысли о том, что значит «остепениться», а главное — с кем мне придется это делать. Мои мысли ничуть не напоминали рецепт счастья.

***

Все эти вопросы нашли свое разрешение, когда я поступил в университет Северной Каролины в Чапел-Хилл. В один прекрасный день заведующий кафедрой психологии включил меня в состав согласительной комиссии. Я практически не помню, чем она занималась (вспоминается только, что мы обсуждали дизайн логотипа для объявлений), но из моей памяти не исчезает момент, когда за стол напротив меня села одна из самых удивительных женщин, которых я когда-либо встречал, — Суми. С точки зрения ассортативного скрещивания она не должна была иметь со мной ничего общего. Однако мы начали проводить все больше и больше времени вместе. Мы стали друзьями. Она высоко оценила мое чувство юмора и (благодаря какому-то чуду!) в какой-то момент решила рассмотреть меня в качестве потенциального романтического партнера.

Пятнадцать лет спустя, заведя с Суми двоих детей, я анализировал данные Hotornot и понимал, как же мне повезло с тем, что женщины склонны меньше обращать внимания на внешность, чем мужчины (спасибо, мои прекрасные читательницы!). Я даже поверил, что (как сентиментально это ни звучит) песня Стивена Стиллза не врет. Хотя саму песню можно отчасти трактовать как пропаганду супружеской неверности, но выражение «люби тех, кто с тобой рядом» лично для меня означает возможность открывать заново и любить те или иные свойства своего партнера. Вместо того чтобы довольствоваться партнером со шрамами, несколькими лишними килограммами, кривыми зубами или лысиной, мы в конечном итоге изменяем свое видение и начинаем еще сильнее любить человека, скрывающегося за маской неидеального лица или фигуры. Еще одна победа человеческой способности к адаптации!

Глава 8. Когда рынок терпит поражение: пример онлайновых свиданий

В прошлые столетия существовал специальный институт свах, выполнявших крайне важную задачу в обществах, основанных на традициях. Мужчина или женщина (либо родители молодых людей) могли попросить сваху подобрать им пару: как поется в мюзикле «Скрипач на крыше» — «find me a find, catch me a catch»[77]. Чтобы сузить поле поисков, сваха узнавала все, что только можно, о молодых людях и об их семьях (вот почему английское слово yenta («кумушка») со временем превратилось в синоним слова «сплетница»). Найдя подходящий вариант, она представляла друг другу потенциальных мужа и жену, а также знакомила между собой их семьи. Сваха занималась эффективным и жизнеспособным бизнесом и получала свои деньги за то, что выступала, говоря современным экономическим языком, в роли маркет-мейкера, сводящего людей вместе.

Давайте перенесемся в середину 1990-х годов — в мир, в котором уже нет свах (и традиций, в соответствии с которыми были нужны их услуги), но еще нет возможностей для свиданий через Интернет. В то время преобладали идеалы романтики и свободы личности, но каждый, кто хотел найти себе пару, мог полагаться только на самого себя. К примеру, я хорошо помню попытки найти себе пару моего толкового, забавного и привлекательного друга (которого в этой книге назову Сетом). В ту пору он был принят на должность преподавателя. Ему предстояло проработать долгое время, доказывая свой профессионализм, поэтому он редко уходил с работы раньше 8 или 9 часов вечера и проводил там все свои выходные (я знал его режим, потому что мой офис находился по соседству). Его мать постоянно звонила ему и надоедала одним и тем же: «Сынок, ты работаешь слишком много. Когда же ты выкроишь время, чтобы найти себе девушку? Скоро я буду слишком стара для того, чтобы радоваться внукам!»

Сет был толковым и талантливым парнем и имел все шансы сделать хорошую карьеру. Однако при этом ему действительно не хватало времени на романтические приключения. Человек научного склада ума, подобный ему, не может в мгновение ока превратиться в завсегдатая баров. Он считал вульгарным помещать объявления в газетах или отвечать на уже опубликованные «крики души». Его немногие друзья и коллеги также не были особенно общительными, поэтому у него практически не было возможности познакомиться с кем-нибудь на званом обеде. Вокруг он видел много привлекательных студенток, которые (судя по взглядам, которые они бросали на молодого преподавателя) были бы рады пойти с ним на свидание. Но в университете на подобные действия смотрели достаточно неодобрительно (в большинстве случаев служебные романы запрещались напрямую).

Сет пытался принимать участие в мероприятиях для одиноких людей. Он занимался бальными танцами и туризмом и даже посетил собрание одной религиозной организации. Но все это не особенно ему нравилось; порой было видно, что и другие участники от этого не в восторге. «Особенно странным был туристический клуб, — рассказал он мне позднее. — Было совершенно очевидно, что никого из участников не привлекала идея пройтись по нехоженым тропам. Они просто хотели найти возможных романтических партнеров, любящих туризм. Им казалось, что человек, который любит заниматься туризмом, будет хорошим и во всех других отношениях».

Бедный Сет! Он был замечательным парнем и мог бы обрести счастье с подходящей женщиной — проблема заключалась лишь в том, что он не знал, как ее найти. (Не волнуйтесь! После нескольких одиноких лет и упорных поисков он все же обрел подругу.) Вывод: при отсутствии эффективного координатора, такого как сваха, Сет терпел на рынке романтических отношений одну неудачу за другой.

На самом деле я могу без особого преувеличения утверждать, что рынок знакомств для одиноких людей представляет собой один из наиболее вопиющих провалов в западном обществе.

***

К сожалению, мучения Сета происходили еще до появления сайтов знакомств — прекрасного и востребованного рыночного механизма. Но прежде чем детальнее ознакомиться с этим современным вариантом свахи, давайте изучим, как рынки функционируют в принципе. По сути, они представляют собой координационные механизмы, позволяющие людям экономить время в процессе достижения своих целей. С учетом своей полезности рынки со временем становятся все более централизованными и организованными. Что делает супермаркеты супермагазинами? Они спасают вас от необходимости ходить или ездить в булочную, мясную лавку, овощной магазин, магазин для животных и аптеку. Вы можете быстро купить все, что может понадобиться вам в течение недели, в одном месте. В целом рынки являются неотъемлемой и важной частью жизни каждого из нас, вплоть до самых личных вопросов.

Помимо рынков продовольствия, жилья, рабочих мест и прочих предметов (таких, например, как eBay) существуют и финансовые рынки. К примеру, банк является единым центром, предоставляющим кредитно-финансовые услуги. (В 2008 году все мы стали свидетелями того, что происходит, когда банки перестают заниматься кредитованием.) Другие игроки рынка, такие как брокеры по недвижимости, исполняют в какой-то степени функции свахи, стараясь понять потребности покупателей и продавцов и состыковать их надлежащим образом. Даже компанию Kelly Blue Book, предлагающую подержанные машины по рыночным ценам, можно отнести к разряду маркетмейкеров, потому что она предоставляет покупателям и продавцам стартовую площадку для проведения переговоров.

Конечно, рынки постоянно напоминают нам о том, что могут и терпеть крах, порой существенный, как показала история энергетического гиганта Enron и кризис субстандартного ипотечного кредитования 2008 года. Однако рынки, позволяющие координировать между собой действия людей, без сомнения, являются фундаментально важными и приносят массу благ. (Разумеется, было бы гораздо лучше, если бы рынки можно было выстраивать таким образом, чтобы получать от них все возможные преимущества без присущих им сбоев и падений.)

***

Поиск пар — одна из областей жизни, которая с течением времени перестала быть централизованной и заставила каждого самостоятельно заботиться о себе. Чтобы понять, насколько сложен процесс поиска пары без организованного рынка, представьте себе город, в котором живет ровно сто одиноких мужчин и столько же женщин, причем каждый (каждая) из них хочет жениться и, соответственно, выйти замуж. (Кстати, эта ситуация чем-то напоминает идею телевизионного шоу.) Каким образом без участия свахи можно найти идеальный вариант даже на таком маленьком рынке? Без проведения грандиозного общего скоростного свидания будет совершенно невозможно устроить так, чтобы каждый человек за несколько обычных свиданий нашел свой идеал.

Теперь позвольте мне поразмышлять о ситуации, в которой оказались в наши дни одиночки, живущие в американском обществе. Молодые люди в США часто перемещаются из одного региона в другой с целью обучения или в интересах карьеры. Дружба и романтические отношения, процветавшие в школе, резко обрываются, как только птенцы покидают родной дом. Как и средняя школа, колледж является отличной средой для развития дружбы и романтических отношений, но зачастую они также прерываются, как только выпускники находят себе работу в новых городах. (Сегодня благодаря Интернету компании осуществляют наем сотрудников на огромном расстоянии. Это означает, что все больше людей меняют свои места работы, уезжая от друзей и семей.)

Когда выпускники колледжей приступают к работе, их свободное время резко ограничивается. Молодые люди главным образом тратят силы на то, чтобы состояться в профессиональном смысле, — конкуренция на рынке труда велика. Им не рекомендуется, а иногда и прямо запрещается заводить романы в стенах офиса. Большинство молодых людей часто меняют места работы, поэтому не могут пустить корни в конкретном городе, что никак не способствует упорядочению их социальной жизни. Каждый карьерный шаг вынуждает их отказываться от развития прямых и косвенных связей. Это, в свою очередь, снижает шансы найти себе друга или подругу, потому что чаще всего именно друзья знакомят потенциальных партнеров. В целом это свидетельствует о том, что повышение эффективности работы рынка молодых профессионалов происходит в определенной степени за счет снижения эффективности работы рынка «молодых партнеров» для романтических отношений.

«Продукты» или партнеры?

Я был очень расстроен проблемами Сета и некоторых других моих друзей до тех пор, пока у них не возникла возможность искать себе партнеров с помощью Интернета. Я был крайне рад услышать о таких сайтах, как Match.com, eHarmony и Jdate. «Это отличное решение проблемы на рынке знакомств», — думал я. Заинтересовавшись тем, как работает это процесс, я углубился в мир интернет-сайтов, посвященных знакомствам.

Как именно они строили свою работу? Возьмем гипотетический пример одинокого сердца — девушки по имени Мишель. Она подписывается на услугу, заполнив анкету о себе и своих предпочтениях. У каждого сервиса есть своя собственная версия анкеты, но обычно все просят участников указать основные данные (возраст, место проживания, уровень доходов и т.д.), а также иные сведения о личных ценностях, взглядах и образе жизни. Мишель также должна ответить на вопрос о своих предпочтениях: какой именно связи она ищет, чего хочет от своего потенциального партнера? Отвечая на вопросы анкеты, Мишель указывает свой возраст и вес[78]. Также она указывает, что является спокойной и веселой вегетарианкой, ищущей серьезных отношений с высоким, образованным и богатым вегетарианцем мужского пола. Она также пишет короткий, изобилующий личными деталями рассказ о себе. И наконец, Мишель загружает на сайт фотографии, чтобы другие участники могли представить себе, как она выглядит.

Покончив с формальностями, Мишель готова начать искать родственную душу. С помощью поиска по системе Мишель отбирает несколько кандидатур для более детального изучения. Она изучает представленную ими информацию, просматривает фотографии и, заинтересовавшись тем или иным участником, пишет ему электронное письмо через интерфейс, предоставляемый системой. При наличии взаимного интереса оба участника обмениваются сообщениями. Если все идет хорошо, они договариваются о встрече в реальном мире. (Часто используемый термин «интернет-свидание» (online dating) является, конечно же, неверным по сути. Да, люди изучают информацию друг о друге в Сети и общаются с помощью электронной почты, но все реальные знакомства происходят в офлайн-жизни.)

Как только я узнал, что представляет собой реальный процесс знакомства, мое изначально восторженное отношение к этому потенциально ценному маркет-мейкеру постепенно сменилось разочарованием. И хотя рынок холостяков нуждался в новом механизме, мне казалось, что подход онлайнового рынка не позволяет эффективно решить проблему. Что могут рассказать о сущности человека все эти вопросники, анкеты и формальные критерии? В конце концов, каждый из нас представляет собой нечто большее, чем просто сумму неких показателей (разумеется, здесь есть свои исключения). Мы нечто большее, чем наш рост, вес, религиозные убеждения или уровень доходов. Люди оценивают нас на основе общих, субъективных и эстетических атрибутов. На оценку влияют манера речи и наличие чувства юмора. У каждого из нас есть свой запах, блеск глаз, взмах руки, звук смеха и форма бровей — каким образом можно выразить все эти качества в формальной базе данных?

Фундаментальная проблема состоит в том, что сайты знакомств расценивают своих пользователей как товар наподобие цифровых камер, который можно полностью описать с помощью нескольких характеристик, таких как количество мегапикселей, тип диафрагмы, а также объем памяти.

На самом деле, если предполагаемые романтические партнеры могли бы рассматриваться в качестве «продуктов», они, скорее всего, были бы близки к тому, что экономисты называют experience goods[79]. Людей — подобно музыке, живописи, ароматам — нельзя оценивать механистически, как это предлагают на сайтах знакомств. Попытки понять, что именно происходит на свиданиях, без учета нюансов, связанных с романтикой или привлекательностью, чем-то напоминают попытки разобраться в сути американского футбола с помощью анализа итогового счета матчей или попытки угадать вкус печенья при чтении этикетки, описывающей его состав.

***

Почему же сайты знакомств требуют, чтобы люди описывали себя и своих идеальных партнеров с помощью количественных атрибутов? Я подозреваю, что этот принцип работы был выбран потому, что такие данные, как «протестантское вероисповедание», «либеральные взгляды», «рост 160 сантиметров», вес «65 килограммов», «стройный» и «профессионал», достаточно легко использовать для формирования баз данных и поиска по ним. Но не получается ли так, что в своем стремлении сделать систему совместимой с принципами работы компьютеров, сайты знакомств формируют слишком расплывчатый портрет идеального партнера, составленный лишь из набора простых параметров? В результате вся система оказывается менее полезной, чем могла бы быть.

Чтобы ответить на эти вопросы, я вместе с Джиной Фрост (бывшей аспиранткой MIT Media Lab, а ныне социальным предпринимателем), Зои Ченс (аспиранткой из Гарварда) и Майком Нортоном провел наше первое исследование по вопросам онлайн-знакомств. Мы разместили рекламный баннер с текстом «Нажмите здесь для участия в исследовании MIT по вопросам свиданий» на одном из сайтов знакомств. Вскоре мы набрали достаточное количество участников, готовых поделиться своим опытом в области новых знакомств. Они ответили на вопросы о том, сколько времени посвятили анализу профилей других участников (используя для поиска кандидатур такие качества, как рост и доходы), сколько времени провели в электронной переписке с кандидатами, казавшимися подходящими, и сколько встреч лицом к лицу (в офлайне) у них было.

Мы обнаружили, что люди тратили в среднем 5,2 часа в неделю на поиск подходящих кандидатур и 6,7 часа в неделю на электронную переписку с возможными партнерами. В общей сложности этап предварительного скрининга занимал у них около 12 часов в неделю. Что же они получили в результате этой деятельности? — спросите вы. Наши участники потратили всего 1,8 часа в неделю на общение с потенциальными партнерами в реальном мире, и большинство встреч ограничилось чашкой кофе и последующим разочарованием.

И вы еще говорите о крушении рынков... Соотношение 6:1 говорит само за себя. Представьте себе, что вы едете за рулем шесть часов для того, чтобы провести всего один час на пляже с друзьями (или, еще хуже, с человеком, которого вы не знаете и который, возможно, вам не понравится). Учитывая эти трудности, мне трудно объяснить, почему кто-либо, пребывающий в здравом уме, целенаправленно тратит свое время на онлайн-знакомства.

Конечно, можно возразить, что онлайн-часть знакомства является развлечением сама по себе (примерно как интернет-шопинг). Мы попросили посетителей сайтов онлайн-знакомств указать сравнительную степень предпочтения онлайн-поиска, знакомств в реальном мире и третьего варианта — просмотра кинофильма дома в одиночку. Участники оценили знакомства в реальном мире значительно выше, чем знакомства через Интернет. И догадайтесь, какое место занял просмотр кино в одиночку? Вы уже наверняка догадались: участники были настолько разочарованы онлайн-знакомствами, что предпочли свернуться калачиком на диване и смотреть фильм наподобие You've Got Mail[80].

Так что на первый взгляд оказалось, что онлайн-знакомства не являются таким уж большим удовольствием, как можно было предположить. Действительно, эту деятельность трудно назвать знакомством — скорее можно охарактеризовать как «онлайн-поиск и написание рекламных текстов».

***

Наше исследование, однако, не помогло нам ответить на вопрос, в какой степени в сложившейся ситуации виноват используемый при онлайн-знакомстве поиск по формальным атрибутам. Чтобы найти ответ, мы провели следующее исследование: попросили участников описать набор атрибутов и качеств, которые они считали наиболее важными при выборе романтических партнеров, затем отдали этот список характеристик независимой группе кодировщиков (кодировщики — это научные сотрудники, которые обрабатывают ответы на открытые вопросы в соответствии с заранее установленными критериями). Мы попросили кодировщиков определить, насколько легко тот или иной атрибут (например, рост, вес, цвет глаз и волос, уровень образования и т.д.) поддается измерению и можно ли на его основе выработать соответствующий математический алгоритм. Выяснилось, что многие описанные участниками эксперимента качества не поддавались классификации (например, такие черты, как любовь к скетчам Monty Python или страсть к собакам породы золотой ретривер). Результаты показали, что наши достаточно опытные посетители сайтов знакомств были почти в три раза более заинтересованы в нестандартных качествах, чем в качествах, поддававшихся классификации. Эта тенденция проявилась еще более четко в отношении людей, заявивших о том, что они ищут партнера для долгосрочной, а не для краткосрочной связи. В целом выяснилось, что использование классифицируемых атрибутов является неестественным даже для людей, обладающих немалым опытом в поиске онлайн-партнеров.

К сожалению, эти выводы служат достаточно плохим предзнаменованием для сервисов онлайн-знакомств. Их пользователи не особенно рады результатам, они находят процесс поиска сложным, занимающим много времени, не основанным на интуиции и крайне неинформативным. Никто не считал, что поиск кандидатов для знакомства с помощью онлайн-технологий является интересным развлечением, но многие сетовали, что пришлось потратить кучу времени на работу с инструментом, который может лишь с большим трудом выполнять свою основную задачу.

Система оказалась бессильной...

Представьте себе самого организованного из ваших знакомых. Наверняка вы знаете какую-нибудь женщину, которая подбирает свой гардероб по сезону, цвету, размеру и частоте использования вещей. На другом конце диапазона может находиться молодой человек, который делит свою одежду на следующие категории: «вчерашняя», «подходящая для дома», «подходящая для тренажерного зала» и «требующая стирки». По всему этому диапазону можно найти людей, которые проявляют крайнюю степень изобретательности в процессе систематизации своей жизни с целью максимальной полезности, простоты и комфорта.

Как-то раз мне довелось встретить студента MIT по имени Скотт, использовавшего весьма необычный метод сортировки потенциальных партнеров по категориям. Цель Скотта состояла в поиске совершенной женщины, и для достижения этой цели он использовал крайне сложные, трудоемкие средства. Каждый день Скотт выходил в Сеть для того, чтобы найти хотя бы десять женщин, соответствовавших избранным им критериям. В частности, он хотел, чтобы его девушка обладала ярко выраженным атлетическим телосложением, имела высшее образование и свободно владела хотя бы одним иностранным языком помимо английского. Найдя подходящих кандидаток, он рассылал им одно из заготовленных заранее писем, в которых содержалось множество вопросов о том, какую музыку и книги они любят, где они ходили в школу и т.д. Если ответы на вопросы его удовлетворяли, Скотт переходил ко второму этапу процесса фильтрации (всего этих этапов было четыре).

На втором этапе Скотт отправлял им второе письмо с еще большим количеством вопросов. «Правильные» ответы вновь переводили кандидаток на следующий уровень. На третьем этапе он звонил женщинам по телефону и задавал новые вопросы. Если беседа проходила в соответствии с его ожиданиями, он переходил к четвертому этапу — встрече за чашкой кофе. (Вы можете спросить: доходил ли кто-нибудь до четвертого этапа? Удивительно, но нескольким женщинам это удалось.)

Скотт также разработал сложную систему для отслеживания результатов по своим перспективным партнерам, число которых быстро росло. Будучи очень умным человеком аналитического склада ума, он разработал специальную таблицу, в которую заносил имя каждой женщины, текущий этап отношений с ней, а также совокупную оценку, основанную на ее ответах на различные вопросы. В итоге он получал показатель ее потенциала в качестве романтического партнера. Чем больше женщин он заносил в свою таблицу, тем ближе было исполнение его мечты (по крайней мере так ему казалось). Скотт был крайне педантичен в этом вопросе.

После нескольких лет поисков Скотт встретился за чашкой кофе с Анжелой. После встречи с ней он был уверен, что Анжела является идеальной во всех отношениях. Она соответствовала всем его критериям, и, что еще более важно, казалось, что он ей тоже понравился. Скотт был крайне воодушевлен.

Достигнув своей цели, Скотт почувствовал, что в разработанной им системе уже нет необходимости, однако не хотел просто так отказаться от нее. Услышав, что я провожу исследования поведения, связанные со знакомством, он зашел ко мне в офис, представился и описал свою систему, предложив использовать ее в исследованиях. Затем он вручил мне диск с полным набором информации (шаблоны писем, вопросы и, конечно же, данные, собранные и отфильтрованные по всем кандидатам). Я был поражен и немного испуган тем, что он обработал данные более чем 10 тысяч женщин.

К сожалению, хоть и предсказуемо, эта история имела печальный конец. Две недели спустя я узнал, что любимая Скотта, которую он так долго и тщательно искал, отклонила его предложение руки и сердца. Кроме того, титанические усилия, которые Скотт приложил к тому, чтобы ни одна женщина не ускользнула из его сетей и была правильно оценена, заняли у него столько времени, что он не успевал жить реальной жизнью и у него не нашлось дружеского плеча, в которое он мог бы уткнуться и поплакать.

Очевидно, что этот молодой человек оказался еще одной жертвой рынка, пошедшего вразнос.

Эксперименты с виртуальной средой

Результаты нашего первоначального эксперимента оказались достаточно удручающими. Однако я оставался оптимистом и верил в то, что, лучше поняв проблему, мы сможем предложить более совершенный механизм для взаимодействия через Сеть. Существовал ли способ сделать онлайн-знакомства более приятными, повышая при этом шансы людей найти подходящего партнера?

Мы сделали шаг назад и начали размышлять об обычных свиданиях — странном и ритуальном действии, в котором в тот или иной момент жизни участвует каждый из нас. Мы предполагали, что с эволюционной точки зрения свидания являются крайне полезным процессом, позволяющим потенциальным партнерам лучше узнать друг друга, — причем этот способ постоянно тестируется и с годами совершенствуется. И если обычные (офлайновые) свидания являются хорошим механизмом (или, по крайней мере, лучшим из имеющихся), то почему бы не использовать его в качестве отправной точки наших усилий по созданию идеального механизма знакомств?

Если вы задумаетесь над тем, как работает механизм обычного свидания, то вам станет ясно, что речь идет не о двух людях, сидящих в полной изоляции и обсуждающих холодную и дождливую погоду. Речь идет о некоем совместном опыте: два человека вместе смотрят фильм, наслаждаются едой, встречаются на вечеринке или в музее и т.д. Иными словами, свидание представляет собой возможность испытать какие-то чувства совместно с другим человеком в среде, способствующей взаимодействию. Встретив человека на выставке, спортивных соревнованиях или в зоопарке, мы видим, как он или она взаимодействует с окружающим нас миром: например, грубо разговаривает с официанткой, не оставляет ей чаевых или, напротив, ведет себя терпеливо и внимательно. Мы наблюдаем и получаем информацию о том, как может выглядеть жизнь с этим человеком в реальном мире.

Предположив, что в естественной эволюции знакомства содержится больше мудрости, чем в результатах работы инженеров сайта eHarmony, мы решили привнести некоторые элементы реальных знакомств в те, что происходят в Сети.

В попытке имитировать взаимодействие людей в реальной жизни мы создали простой сайт знакомств с помощью виртуальной среды Chat Circles, авторами которой являются Фернанда Вьегас и Джудит Донат из MIT Media Lab. После регистрации на этом сайте участники выбирали для себя геометрическую фигуру (квадрат, треугольник, круг) и цвет (красный, зеленый, желтый, синий или фиолетовый). Входя в виртуальное пространство в образе красного круга или другой фигуры, участник использовал мышь для изучения объектов в окружающем его пространстве. Эти объекты представляли собой изображения людей, предметов (например обуви), видеоклипы или образцы абстрактного искусства. Участники также могли видеть другие фигуры — образы других участников. Приближаясь друг к другу, две фигуры могли начать разговор с помощью текстовых сообщений. Разумеется, эта среда не могла отображать весь спектр взаимодействий, возникающих в ходе реального свидания, но мы хотели видеть, каким образом работает наш вариант виртуального знакомства. Мы надеялись, что наши участники будут использовать виртуальное пространство не только для разговоров о себе, но и для обсуждения образов, которые они вместе видели.

Как мы и ожидали, обсуждения в данном случае оказались крайне похожими на те, что возникают в ходе реального знакомства («Вам нравится эта картина?» — «Не особенно. Я предпочитаю Матисса»).

***

Наша основная цель состояла в сравнении нашей (отчасти неполноценной) виртуальной среды с обычным общением на онлайновых сайтах знакомств. Для этого мы попросили группу энергичных участников поучаствовать в онлайновом свидании с другим человеком (то есть прочесть его анкету, ответ на вопрос относительно целей общения, рассказ о себе, переписку с другими участниками и после этого завязать с ним знакомство). Мы также попросили их поучаствовать в онлайновом свидании с помощью нашей виртуальной среды (в которой они исследовали пространство вместе с другим участником, вместе смотрели на одни и те же изображения и общались друг с другом с помощью текстовых сообщений). После того как каждый из наших участников поучаствовал в обоих способах знакомства, мы приготовились сравнить результаты.

Чтобы провести нечто наподобие соревнования между этими двумя подходами, мы организовали скоростное свидание (подобное описанному в главе 7). В ходе нашего эксперимента участники имели возможность встретиться лицом к лицу с различными людьми — как со своими партнерами по путешествию в виртуальном мире, так и с теми, с кем ограничились перепиской в рамках онлайнового знакомства. Наше скоростное свидание немного отличалось от обычного: после каждого сеанса четырехминутного общения за столами участники отвечали на несколько вопросов о своем недавнем собеседнике:

Понравился ли вам этот человек?

Насколько вы видите себя похожим на него?

Насколько интересным он вам показался?

Насколько комфортно вам было с ним общаться?

Наши участники давали ответы на каждый вопрос с помощью десятибалльной шкалы, где 1 означало абсолютное «нет», а 10 — в высшей степени «да». Как и в процессе обычного скоростного свидания, мы просили их сказать, заинтересованы ли они встретиться с этим человеком еще раз в будущем.

***

Напомним, что эксперимент состоял из трех частей. Во-первых, каждый из участников прошел через обычное онлайн-свидание и одно свидание в виртуальной среде. Во-вторых, они прошли через скоростное свидание с несколькими людьми, в том числе с человеком, с которым они общались онлайн, и с человеком, с которым были на виртуальном свидании. (Мы не говорили участникам о том, кто есть кто, и предоставили им право самим угадать или не угадать, с кем они общаются.) В-третьих, по окончании скоростного свидания участники эксперимента выбирали, с кем из своих собеседников они хотели бы встретиться еще раз на нормальном свидании в реальной жизни. Мы хотели проверить, в какой степени первоначальный опыт общения (в виртуальной среде или с помощью обычной онлайновой переписки) способен побудить людей вновь встретиться в реальной жизни.

Мы обнаружили, что при скоростном свидании и мужчинам и женщинам гораздо сильнее нравился партнер, с которым они предварительно встречались в нашей виртуальной среде. Фактически люди хотели встретиться с теми, с кем они общались в виртуальной среде, примерно в два раза чаще, чем с партнерами по электронной переписке.

***

Почему подход с применением виртуальной среды оказался гораздо успешнее? Я подозреваю, что ответ на этот вопрос связан с тем, что структура нашего виртуального мира знакомств была в гораздо большей степени совместима с иной, значительно более старой структурой — структурой человеческого мозга. В нашем виртуальном мире люди выносили те же суждения относительно происходящего с ними и людей, с которыми они общаются, что и в своей повседневной жизни. Так как эти суждения в большей степени соответствовали тому, как мы обычно перерабатываем информацию в реальной жизни, виртуальное взаимодействие оказывалось более полезным и информативным.

К примеру, представьте себе, что вы одинокий мужчина, ищущий женщину для выстраивания долгосрочных отношений. Вы познакомились с женщиной по имени Дженет и пригласили ее на обед. Дженет — невысокая женщина с каштановыми волосами, карими глазами и милой улыбкой. Она играет на скрипке и любит кино. Она тихая и отчасти замкнутая. Отпивая глоток вина, вы задаете себе вопрос: «Насколько сильно она нравится мне прямо сейчас?» Можно даже задаться вопросом: «Насколько вероятно, что я захочу остаться с ней в кратко-, средне- и долгосрочной перспективе?»

Затем вы идете на свидание с женщиной по имени Джулия. Дженет и Джулия различаются во многих отношениях. Джулия выше, чем Дженет, и более открыта к общению. У нее есть степень МВА, она любит громко смеяться, а ее хобби — катание на яхте. Вы можете почувствовать, что Дженет нравится вам больше, чем Джулия, и вы бы хотели провести с ней больше времени. Однако вам сложно ответить на вопрос, почему вы так думаете, или выделить факторы, на основе которых вы принимаете подобное решение. Связано ли это с ее фигурой? Или с улыбкой? с ее чувством юмора? Вы не можете ответить однозначно, но у вас есть достаточно ясное ощущение по этому вопросу[81].

Даже когда Дженет и Джулия, описывая себя, упоминают о наличии чувства юмора, стоит принимать во внимание, что вещи, которые кажутся смешными одному человеку, не всегда оказываются столь же смешными для другого. Люди, которым нравится шоу The Three Stooges[82], могут совершенно не понять юмора Monty Python. Любители шоу Дэвида Леттермана могут не оценить по достоинству сериал Office[83]. О наличии у себя хорошего чувства юмора могут справедливо утверждать все эти люди, однако, только проведя время с другим человеком (например, за просмотром Saturday Night Live — рядом или в виртуальной среде), вы можете сказать, насколько совместимыми являются ваши чувства (в данном случае — чувство юмора).

В конце концов, если пользоваться маркетинговой терминологией, люди представляют собой своего рода эквивалент experience goods. Точно так же как знание химического состава брокколи или ореха пекан не поможет нам ощутить вкус продукта, так и описание людей с помощью отдельных параметров не поможет нам определить, насколько нам понравится проводить с ними время или даже жить с ними. Именно в этом и заключается основная проблема рынка, пытающегося превратить людей в список атрибутов, по которым можно проводить автоматизированный поиск и отбор. Хотя нам не составляет труда указать в анкете свой цвет глаз как карие или проводить поиск партнеров по этому параметру, в реальной жизни мы не ищем и не анализируем своих потенциальных партнеров таким образом. Именно здесь и могут проявиться все преимущества виртуального свидания. В ходе него возникает множество нюансов и оттенков смысла. Этот метод свиданий позволяет нам пользоваться теми же механизмами принятия решений, к которым мы привыкли в нашей повседневной жизни.

Данные наших исследований показывают, что электронный рынок для одиноких людей должен быть выстроен с пониманием того, что люди могут или не могут делать естественным образом. Технологии должны применяться так, чтобы содействовать нам в том, что хорошо получается у нас естественным образом, а помимо этого помогать справляться с задачами, решение которых не входит в круг наших естественных способностей.

Скоростное свидание для пожилых людей

Кстати, стоит отметить, что наличие внешнего объекта для реагирования так же хорошо работает и для отношений, не связанных с романтикой. Некоторые время назад мы с Джиной Фрост пытались провести скоростное свидание для лиц старшего возраста (старше 65 лет). Наша цель состояла в открытии нового круга общения для людей, вышедших на пенсию, что позволило бы им повысить уровень своего счастья и здоровья[84]. Мы ожидали, что наши эксперименты приведут к успеху, однако несколько первых попыток закончились неудачей. Многие люди изъявили желание в них поучаствовать, однако когда они расселись за столы лицом к лицу, их общение почему-то оказалось неловким и медленным.

Почему это произошло? Обычно разговоры в таких условиях не являются слишком интересными («В какую школу вы ходили?», «Чем вы занимаетесь?»), однако они служат одной, крайне важной цели - помочь понять, насколько ваш собеседник подходит к вам точки зрения завязывания романтических отношений.

Однако участники более старшего возраста совершенно не преследовали эту цель. Некоторые из них надеялись на завязывание романтических отношений, однако другие были скорее заинтересованы в поиске друзей. Так как цели участников различались, процесс оказался сложным, неловким и совершенно неудовлетворительным.

Поняв, что именно пошло не так, Джина предложила, чтобы на следующую встречу участники принесли некий важный для себя объект (к примеру, сувенир или фотографию), который можно было бы использовать для начала беседы. На этот раз мы просто не могли остановить людей, желавших продолжать общение. Их беседы стали куда более глубокими и интересными. В результате завязалось множество дружеских отношений. И в данном случае наличие внешних объектов помогло активизировать общение и улучшить общий результат встречи.

Забавно, насколько часто нам нужны какие-то пустяки для того, чтобы начать что-то по-настоящему интересное.

Создание веб-сайта для Гомера Симпсона

Я полагаю, что, несмотря на изобретение онлайновых сайтов знакомств, продолжающийся обвал на рынке одиноких людей еще раз подтверждает важность поведенческой экономики. Хочу быть предельно ясным: я не имею ничего против онлайн-знакомств. Я лишь думаю, что этот процесс необходимо организовывать так, чтобы он был более совместимым с привычным для человека поведением.

Давайте подумаем вот о чем: разрабатывая так называемые материальные продукты — ботинки, ремни, брюки, чашки, стулья и т.д., дизайнеры обязательно принимают во внимание особенности и ограничения, присущие человеку. Они понимают, что могут или не могут делать люди, и поэтому создают и запускают в производство продукты, которые с легкостью используются нами в повседневной жизни (разумеется, существуют и исключения из правила).

Однако когда люди пытаются создать нематериальные продукты, такие как полисы медицинского страхования, банковские программы по накоплению средств, пенсионные программы и даже сайты для онлайн-знакомств, они часто забывают о присущих нам естественных ограничениях. Возможно, проектировщики слишком оптимистичны в отношении наших возможностей; не исключено, что они воспринимают людей как аналогов сверхрационального Спока из сериала Star Trek[85]. Создатели нематериальных продуктов и услуг предполагают, что людям в точности известно, что они хотят, и что они могут все рассчитать рационально, сравнить имеющиеся варианты и выбрать наиболее приемлемый образ действий.

Но что если люди (как показывает поведенческая экономика в целом и наши исследования в области знакомств в частности) ограничены в своих способностях использовать и воспринимать информацию? Что если мы, потребители, напоминаем скорее не Спока, а склонного постоянно ошибаться, близорукого, мстительного, эмоционального и крайне предвзятого Гомера Симпсона[86]? с этим сложно согласиться, однако если мы понимаем, в чем состоят наши ограничения, и принимаем их во внимание, то можем создать более совершенный мир, начав с улучшения продуктов, основанных на информации (таких как услуги по онлайн-знакомству).

Создание сайтов знакомств для абсолютно разумных существ может быть не более чем веселым интеллектуальным упражнением. Но если разработчики таких сайтов действительно хотят создать что-то полезное для нормального, хотя и несколько ограниченного человека, нуждающегося в партнере, то они должны сначала попытаться осознать степень человеческой ограниченности, а затем использовать ее в качестве отправной точки для своих продуктов. В конце концов, даже наша крайне упрощенная и отчасти импровизированная виртуальная среда для знакомств смогла почти в два раза увеличить желание участников встретиться друг с другом в реальном мире. Это заставляет меня считать, что принимать человеческие способности и ограничения во внимание не так уж и сложно. Я готов биться об заклад, что сайты знакомств, дизайн которых будет учитывать эмоциональные особенности человека, окажутся не только успешными с точки зрения посещаемости, но и смогут на самом деле соединить вместе реальных людей, состоящих из плоти и крови.

В целом анализ позволяет предположить, что рынок знакомств на самом деле может быть прекрасным и полезным, но для выявления своего потенциала в полной мере он должен быть организован так, чтобы учитывать возможности и недостатки людей.

***

«Так что же делать одиноким людям до тех пор, пока в их распоряжении не появятся более хорошие сайты знакомств?»

Этот вопрос задал мне друг, который очень хотел помочь своей коллеге Саре, работавшей с ним по соседству. Разумеется, я не могу назвать себя профессиональной свахой. Но думаю, что мое исследование помогает сформулировать несколько применимых на практике выводов.

Во-первых, учитывая относительный успех нашей системы виртуального знакомства, Сара должна попробовать превратить свои онлайновые связи в нечто, больше напоминающее общение лицом к лицу. Она может попытаться поговорить с потенциальными кандидатами о том, чем ей нравится заниматься. Во-вторых, она может пойти дальше и создать свою собственную версию виртуального знакомства: например, прислать своему собеседнику ссылку на интересный сайт и посмотреть его одновременно с ним, что будет отчасти напоминать общение в реальном мире. Если ей нравится играть в онлайновые игры, она может предложить собеседнику побродить вместе с ней по магическим королевствам, поохотиться на драконов или заняться решением логических задач. Все это позволит им лучше понять и узнать друг друга. Самое главное заключается в том, что она попытается делать привычные для себя вещи вместе с другим человеком и тем самым сможет оценить степень их совместимости.

***

Что может сказать неудача на рынке онлайновых свиданий о других рынках, терпящих крах? С фундаментальной точки зрения рынок онлайновых знакомств является примером неудачи, связанной с дизайном продукта.

Я имею в виду ситуацию, когда продукт работает достаточно хорошо, но не достигает цели, ради которой был создан. Сайты знакомств, пытающиеся свести человеческую личность к набору параметров, не позволяют реальным людям найти себе пару. Точно так же и другие компании разочаровывают нас, когда не переводят продаваемые продукты во что-то, совместимое с образом наших мыслей. Возьмем, к примеру, компьютеры. Большинство из нас хотят, чтобы их компьютер был надежным, быстродействующим и способным помочь нам сделать то, что нам нужно. Большинству из нас совершенно наплевать на объем памяти, скорость процессора и шины (конечно, есть и люди, для которых именно эти параметры являются определяющими), но, как ни странно, производители описывают компьютеры именно с точки зрения этих характеристик — и это описание совершенно не помогает нам понять, что мы будем испытывать при работе на том или ином компьютере.

В качестве другого примера рассмотрим онлайновые пенсионные калькуляторы, которые якобы призваны помочь нам выяснить сумму наших пенсионных накоплений при выходе на пенсию в возрасте 65 лет. После ввода данных о наших основных расходах калькулятор возвращает нам сумму в размере, скажем, 3,2 миллиона долларов, которая может оказаться на нашем счете к моменту выхода на пенсию. К сожалению, мы совершенно не понимаем, при каком стиле жизни сможем заработать такую сумму или на что можем рассчитывать, имея к пенсии сумму 2,7 или 1,4 миллиона (не говоря уже о суммах в 540 тысяч или 206 тысяч долларов). Более того, эти калькуляторы не помогают нам представить себе, как будет выглядеть наша жизнь в возрасте ста лет, если к 70 годам мы так и не сумеем накопить достаточного количества денег. Калькулятор просто показывает цифру (чаще всего недостижимую), которая не позволяет нам представить себе реальную картину будущего; соответственно, эта цифра никак не мотивирует нас усерднее работать и больше экономить.

Теперь посмотрите, каким образом описывают свои продукты страховые компании: они говорят о размерах франшиз, ограничениях и возможных доплатах. Что это означает на самом деле, в особенности в ситуациях, когда нужно пройти курс лечения онкологического заболевания? Какое отношение имеет термин «лимит ответственности» к ситуациям, когда мы или другие люди оказываемся тяжело раненными в автомобильной аварии? А еще есть такой замечательный продукт страхования, как рента (или аннуитет), призванный обеспечивать вас деньгами в случае, если вы доживете до ста лет. Теоретически покупка аннуитета предполагает, что вы будете пожизненно получать некую фиксированную сумму (в сущности, система социального страхования представляет собой своего рода аннуитет). В теории этот продукт обладает большим смыслом; к сожалению, крайне сложно рассчитать, в чем может заключаться эта ценность для каждого из нас. Хуже того, люди, продающие аннуитеты, часто ведут себя как продавцы машин со скрытыми дефектами. (Я уверен, что из этого правила есть свои исключения, вот только мне никогда не доводилось их увидеть.) С помощью платежей по аннуитетам нас обирают как липку, и этот крайне важный рынок перестает функционировать правильным образом.

Каким образом можно превратить рынки в более эффективные и производительные механизмы? Позвольте привести пример социального займа: предположим, вам нужно наскрести денег на новую машину. Многие компании в настоящее время создают механизмы социального кредитования, позволяющие членам семьи и друзьям одалживать деньги друг другу. Эта система исключает посредников (банки), снижает риск неплатежа, а также работает в интересах и кредитора, и заемщика. Компании, применяющие кредитование такого рода, не берут на себя никаких рисков, а связанные с подобным кредитованием логистические процессы происходят вне их зоны ответственности. Эта система хороша для всех, кроме банков.

Вывод очевиден: даже когда рынки не работают нам на пользу, мы не остаемся без защиты. Мы можем попытаться самостоятельно решить наши собственные проблемы. Поняв, что рынок не оказывает нам ожидаемой помощи, мы можем предпринять некоторые шаги для облегчения решения своей задачи (создать свою собственную систему виртуального знакомства или дать деньги в долг своим родственникам). Мы можем попытаться решить эту проблему и в более общем плане, например, выйдя на рынок с продуктом, созданным с прицелом на удовлетворение потребностей потенциальных клиентов. Возможности для улучшения продуктов и услуг есть повсюду. Плохо, что нынешние продукты и услуги недостаточно хороши, но хорошо то, что мы сами можем изменить ситуацию к лучшему.

Глава 9. Сопереживание и эмоции: почему мы помогаем одному и не помогаем многим

Немногие из американцев, достигших сознательного возраста к 1987 году, смогут забыть «сагу о малышке Джессике». Джессика была полуторагодовалой девочкой из техасского Мидленда. Как-то раз она играла в саду у своей тети и внезапно упала в старый высохший колодец глубиной более 6 метров. Она провела в темной подземной дыре 58 с половиной часов, однако СМИ преподносили происшествие так, как если бы оно затянулось на несколько недель. Эта драма сплотила между собой множество людей. Буровики, дипломированные спасатели, соседи и журналисты устраивали в Мидленде ежедневные бдения, к которым присоединились телезрители по всему миру. Весь мир следил за каждым дюймом прогресса в спасательных работах. Когда спасатели обнаружили, что правая нога Джессики застряла между камней, их охватило смятение. Все присутствовавшие пришли в настоящий восторг, когда девочка начала подпевать колыбельную про Шалтая-Болтая, транслировавшуюся через динамик, спущенный в шахту (интересный выбор песни, учитывая сложившиеся обстоятельства). И у многих присутствовавших появились слезы облегчения, когда малышку наконец вытащили на поверхность.

После спасения семья Джессики получила свыше 700 тысяч долларов пожертвований. Журналы Variety и People, описывавшие историю во всех деталях, разлетались как горячие пирожки. Скотт Шоу из газеты Odessa American получил в 1988 году Пулитцеровскую премию за свой снимок малышки на руках у одного из спасателей. Был снят телевизионный фильм «Поющий ребенок: спасение Джессики МакКлюр», главные роли в котором сыграли Бо Бриджес и Патти Дьюк, а композиторы Бобби Джордж и Джефф Дин Роч увековечили девочку в своих балладах.

Конечно, Джессика и ее родители сильно пострадали. Но почему, в конце концов, малышка Джессика привлекла больше внимания, чем репортажи СМИ о геноциде в Руанде 1994 года, в ходе которого всего за 100 дней было убито 800 тысяч людей, в том числе множество детей? и почему наши сердца откликнулись на страдания техасской девочки гораздо охотнее, чем на мучения жертв массовых убийств и голода в Дарфуре, Зимбабве и Конго? а если поставить вопрос чуть шире, то почему мы бросаемся выписывать чеки, чтобы помочь одному человеку, но при этом не испытываем потребности к действию перед лицом других трагедий, более жестоких, массовых и кровопролитных?

Это сложная тема, которая волнует философов, религиозных мыслителей, писателей и ученых с незапамятных времен. Возникновению апатии по отношению к большим трагедиям способствует множество обстоятельств. Часто проблема связана с отсутствием информации о разворачивающихся событиях, расистскими настроениями, а также с тем фактом, что боль в других частях света воспринимается нами куда слабее, чем страдания наших ближайших соседей. По всей видимости, еще один важный фактор связан с размером трагедии. В свое время об этом сказал не кто иной, как Иосиф Сталин: «Смерть одного человека — это трагедия, смерть миллионов — статистика»[87]. Полная противоположность Сталину, мать Тереза, выразила примерно те же мысли, сказав: «Когда я смотрю на толпу, то не делаю ничего. Когда я смотрю на человека, то приступаю к действию». Тот факт, что Сталин и мать Тереза согласились с этим высказыванием (пусть и по совершенно разным причинам), а также предположение о том, что это высказывание верно, означают лишь одно: обладая невероятной чувствительностью к страданиям одного человека, мы в целом (что крайне тревожно) безразличны к страданиям множества людей.

Неужели трагедия становится все более безразличной для нас по мере нарастания числа ее участников? Эта мысль удручает, и я заранее предупреждаю вас, что следующий ниже текст не предназначен для развлечения, — но, как и в случае со многими другими человеческими проблемами, я считаю важным разобраться в том, что на самом деле движет нашим поведением[88].

Эффект определяемой жертвы

Чтобы лучше понять, почему мы сильнее реагируем на страдания единственного человека, позвольте рассказать вам об эксперименте, проведенном Деборой Смолл (преподавателем университета штата Пенсильвания), Джорджем Ловенстайном и Полом Словичем (преподавателями университета штата Орегон). Деб, Джордж и Пол вручали участникам эксперимента по пять долларов за заполнение опросного листа. Получившим деньги экспериментаторы рассказывали о проблемах, связанных с нехваткой в мире продовольствия.

Как вы, возможно, уже догадались, информация о дефиците продовольствия доводилась до различных людей по-разному. Одна группа, получившая название «статистическое условие», читала следующий текст:

Нехватка продовольствия в Малави привела к страданиям более 3 миллионов детей. Засуха в Замбии в 2000 году привела к 42%-ному падению объемов производства кукурузы. В результате, по некоторым оценкам, 3 миллиона жителей Замбии оказались перед угрозой голода. 4 миллиона ангольцев — треть населения страны — были вынуждены покинуть свои дома. Более 11 миллионов человек в Эфиопии нуждаются в немедленной продовольственной помощи.

Затем участникам предоставлялась возможность пожертвовать часть заработанных пяти долларов в благотворительный фонд, занимавшийся оказанием продовольственной помощи. Прежде чем продолжить чтение, спросите себя: «Сколько бы я отдал денег, оказавшись на месте участника?»

Вторая группа, которую исследователи назвали «определяемое условие», получила статью о Рокии, бедной семилетней девочке из Мали, оказавшейся перед лицом голодной смерти. Участники могли посмотреть ее фотографию и прочитать следующее заявление (составленное по всем канонам прямой рассылки):

Ее жизнь могла бы измениться к лучшему в результате вашей финансовой помощи. С вашей помощью и помощью других жертвователей фонд Save the Children[89] сможет помочь Рокии, ее семье и другим членам ее сообщества. Мы сможем накормить ее, дать ей образование, обеспечить медицинскую помощь и научить основам гигиены.

Так же как и участники группы «статистическое условие», участники группы «определяемое условие» имели возможность пожертвовать часть только что заработанных ими пяти долларов. Спросите себя еще раз, сколько денег вы захотели бы пожертвовать, услышав историю Рокии. Отдали бы вы больше денег для того, чтобы помочь этой девочке, или для того, чтобы помочь справиться с общей проблемой голода в Африке?

Если вы похожи на большинство участников эксперимента, то отдали бы в пользу Рокии примерно в два раза больше денег, чем на борьбу с голодом (в группе «статистическое условие» средний размер пожертвования составил 23% от заработка участников, однако в группе «определяемое условие» средний размер пожертвования был в два раза больше и составил около 48%). Это является наглядным примером того, что ученые в области социальных наук называют эффектом «определяемой жертвы» (the identifiable victim effect): видя изображение или узнав информацию о конкретном человеке, мы испытываем по отношению к нему более глубокие чувства, а затем отвечаем на этот импульс своими действиями и пожертвованиями. Однако когда информация не носит индивидуального характера, мы не испытываем столь же сильного сострадания и вследствие этого не приступаем к действиям.

Эффект «определяемой жертвы» не прошел мимо поля зрения множества благотворительных фондов, таких как Save the Children и сотни других.

Все они знают, что лучшим ключом к нашим кошелькам является сострадание и что примеры личных страданий — один из лучших способов разжечь наши эмоции (рассказ о человеке → эмоции → кошелек).

***

Мне представляется, что American Cancer Society[90] (ACS) делает огромную работу по внедрению в наши умы психологической канвы эффекта «определяемой жертвы». ACS не только понимает важность эмоций, но и знает, как их мобилизовать. Каким образом ACS удается это делать? Во-первых, слово «рак» само по себе формирует более мощные эмоциональные образы, чем научные термины, такие как «трансформируемая клеточная аномалия». ACS использует и другой мощный риторический инструмент, называя каждого человека с раковым заболеванием «борющийся против рака» (survivor), вне зависимости от серьезности его заболевания (оно активно использует в своих целях даже те случаи, когда больной умрет скорее в силу возраста, чем от имеющегося у него онкологического заболевания). Такие эмоционально заряженные слова, как «борющийся», вносят свой мощный вклад в общее дело. Это слово обычно не используется при разговоре об астме или остеопорозе. Если бы, к примеру, National Kidney Foundation[91] начал называть каждого больного почечной болезнью термином «борющийся с почечной недостаточностью», то неужели мы не стали бы давать больше денег тем, кто борется со своей крайне неприятной болезнью?

Кроме того, использование термина survivor в отношении больных раком позволяет ACS создать широкую и весьма неравнодушную сеть энтузиастов, глубоко заинтересованных в положительном результате и способных за счет своих личных связей охватить многих других людей, никогда не сталкивавшихся с этой болезнью. Благодаря множеству спонсируемых ACS марафонов и благотворительных мероприятий люди, которые раньше никак не соприкасались с этой проблемой, начинают раскошеливаться на благотворительные цели. Дело не только в том, что они заинтересованы в научных исследованиях и профилактике рака, а в том, что они лично знакомы с «борющимися против рака». Именно забота о конкретном человеке мотивирует их тратить свое время и делиться своими деньгами с ACS.

Близость, яркость и «капля в море»

Описанные выше эксперименты и истории показывают, что мы готовы тратить свои деньги, время и силы, чтобы помочь «определяемым жертвам», однако не делаем этого в отношении «статистических жертв», например сотен тысяч руандийцев. Какие же причины определяют подобное поведение? Как и в случае многих других сложных социальных проблем, здесь в игру вступает сразу несколько психологических сил. Но прежде чем мы поговорим о них более подробно, попробуйте выполнить следующий мысленный эксперимент[92]:

Представьте себе, что вы находитесь в Кембридже (штат Массачусетс) и собираетесь пройти собеседование на должность, о которой могли только мечтать. У вас остается еще час до интервью, поэтому вы решаете пройтись пешком от своей гостиницы, для того чтобы посмотреть на город и расслабиться. Переходя по мосту через реку Чарльз, вы слышите крик. В нескольких метрах от себя вы видите в воде девочку, которая, по всей видимости, тонет: она зовет на помощь и жадно хватает ртом воздух. Вы одеты в совершенно новый костюм, а некоторые детали вашего парадного облачения стоят чуть ли не тысячу долларов. Вы хороший пловец, но у вас нет времени для того, чтобы скинуть одежду, ведь девочка вот-вот утонет. Что вы сделаете? Скорее всего, вы без особых размышлений прыгнете в воду, чтобы ее спасти, и уничтожите тем самым и свой новый костюм, и надежды, связанные с собеседованием. Ваше решение прыгнуть, безусловно, характеризует вас как доброго и замечательного человека, но оно частично может быть вызвано тремя психологическими факторами[93].

Первый фактор — это ваша короткая дистанция по отношению к жертве. Психологи называют этот фактор близостью. Она не означает близкого расстояния в физическом смысле. Речь скорее идет о чувстве родства: вы близки своим родственникам, социальной группе, а также другим людям, с которыми у вас есть сходные черты. Очевидно (и хорошо), что большинство трагедий мира не случаются рядом с нами с точки зрения физической или психологической близости. Мы лично не знакомы с большинством страдающих людей. Поэтому нам сложно испытывать по отношению к их боли столь же сильное сострадание, какое мы можем испытывать по отношению к родственнику или другу, попавшему в сложную ситуацию. Эффект близости является настолько мощным, что мы с гораздо большей вероятностью поделимся деньгами со своим соседом, потерявшим высокооплачиваемую работу, чем со множеством нуждающихся бездомных людей, живущих в соседнем городе. И еще менее вероятно, что мы поделимся деньгами с теми, кто потерял свой дом на расстоянии 8 тысяч километров от нас.

Второй фактор носит название «яркость». Если я просто вам скажу, что порезался, вы не получите полной картины события и не почувствуете мою боль. Но если я опишу произошедшее со мной со слезами в голосе, расскажу, насколько глубока рана, какую я испытываю боль и сколько крови потерял, вы получите более яркую картину и начнете сочувствовать мне гораздо сильнее. Аналогичным образом, видя, как тонущая девочка изо всех сил бьется в холодной воде, и слыша ее крик, вы чувствуете необходимость срочно действовать.

Противоположностью этому фактору является неопределенность. Если вам говорят, что кто-то тонет, но вы сами не видите тонущего и не слышите его крик, то ваши эмоциональные двигатели не включаются. Неопределенность чем-то напоминает взгляд на Землю из космоса. Вы можете видеть контуры континентов, голубые глубины океана и горные цепи, но не можете разглядеть ни дорожных пробок, ни загрязненных лесов, ни преступлений, ни войн. Издалека все выглядит мирным и милым, и мы не чувствуем потребности что-либо менять.

Что касается третьего фактора, то психологи называют его эффектом «капли в море». Он связан с вашей верой в свою способность лично и в одиночку помочь жертвам трагедии. Подумайте о какой-нибудь развивающейся стране, множество жителей которой умирают от загрязненной воды. Максимум того, что может в этой ситуации сделать каждый из нас, — поехать в эту страну и помочь ей в строительстве нормальной очистной системы. В условиях такой масштабной проблемы, а также с учетом того, что лично мы можем решить лишь небольшую ее часть, у каждого из нас возникает соблазн эмоционально закрыться и сказать себе: «А в чем, собственно, дело?»[94]

***

Чтобы оценить, насколько сильно вышеперечисленные факторы могут повлиять на ваше собственное поведение, задайте себе ряд вопросов. Что если бы девочка, которую вы спасли, жила не в этом городе, а в далекой стране, пострадавшей от цунами, а вы могли бы облегчить ее участь, сделав небольшой благотворительный взнос (значительно меньший, чем цена вашего костюма)? Были бы вы готовы столь же охотно помочь ей своими деньгами? А что если бы ситуация была не столь очевидной и непосредственная угроза жизни девочки отсутствовала? Давайте предположим, что она находилась бы в опасности вследствие эпидемии малярии в ее стране. Был бы ваш порыв помочь ей столь же сильным? А что если в ее стране есть множество других детей, находящихся перед прямой угрозой эпидемии диареи, СПИДа или лихорадки Эбола? Будете ли вы испытывать разочарование от своей личной неспособности решить эту проблему? Что произойдет с вашим желанием помочь?

Если бы я был азартным человеком, то поспорил бы с вами, что ваше желание помочь многим детям, находящимся перед угрозой заболевания в далекой стране, будет куда более слабым, чем желание помочь родственнику, другу или соседу, умирающему от онкологического заболевания. (Чтобы вы не думали, что я вас укоряю, скажу, что сам веду себя точно так же.) Дело не в том, что вы якобы жестокосердны. Просто вы обычный человек и трагедию, пусть даже масштабную, но разразившуюся за много миль от вас, воспринимаете гораздо более отстраненно. Когда мы не можем увидеть мелкие детали, то страдания других людей кажутся нам менее яркими, а следовательно, мы реже действуем в ответ на них.

***

Если задуматься, то миллионы людей по всему миру тонут, страдают от голода, войн и болезней практически каждый день. Даже небольшая помощь с нашей стороны могла бы помочь им в улучшении ситуации, однако большинство из нас не предпринимают ничего именно «благодаря» комбинации близости, яркости и эффекта «капли в море».

Томас Шеллинг, лауреат Нобелевской премии в области экономики, отлично описал разницу между определяемой и статистической жизнью:

Представьте себе, что шестилетней девочке с каштановыми волосами до Рождества нужно собрать несколько тысяч долларов на операцию, которая поможет спасти ей жизнь, — почта моментально окажется перегруженной пожертвованиями. Теперь представим себе людей, узнающих о том, что после отмены налога с продаж больница в Массачусетсе приходит в упадок и это приведет к значительному росту смертности, — мало кто проронит хоть слезинку или потянется за чековой книжкой[95].

Рационализм и сострадание

Эмоциональная насыщенность обсуждаемой нами темы заставляет задать вопрос: а что если бы мы могли превратить людей в более рациональные существа, подобные Споку из сериала Star Trek? Спок был помимо прочего стопроцентным реалистом. Будучи рациональным и мудрым, он понимал, что для помощи максимальному количеству людей необходимы действия, пропорциональные важности задачи. В какой степени более взвешенный взгляд на проблему мог бы побудить нас больше жертвовать на борьбу с голодом в целом, а не только на помощь маленькой Рокии?

Для того чтобы проверить, каким образом будут вести себя люди, находящиеся в более рациональном и расчетливом состоянии, Деб, Джордж и Пол провели другой интересный эксперимент. Вначале они попросили нескольких участников ответить на следующий вопрос: «Если компания покупает 15 компьютеров по 1200 долларов, то какую сумму, по вашим расчетам, она заплатит?» С математической точки зрения это был несложный вопрос — его цель состояла в том, чтобы настроить (это понятие используется психологами для описания процесса временного погружения человека в определенное состояние мышления) участников эксперимента на более рациональное мышление. Другим участникам был задан вопрос, определенным образом настроивший их эмоции: «Что вы думаете, когда слышите имя Джорджа Буша-младшего? Используйте одно слово для описания вашего эмоционального состояния».

После ответов на эти вопросы участникам раздавалась информация либо о Рокии (определяемое условие), либо о проблеме нехватки продовольствия в Африке (статистическое условие). Затем им задавался вопрос, какую сумму они готовы пожертвовать в том или ином случае. Результаты показали, что те, кто был настроен на эмоциональное восприятие, готовы дать гораздо больше денег на помощь Рокии, а не на борьбу с общей проблемой нехватки продовольствия (что в целом соответствовало результатам предыдущего эксперимента). Сходство результатов «настроенных» и «ненастроенных» участников дает основания предполагать, что даже при отсутствии эмоциональной настройки участники испытывали по отношению к Рокии более глубокое чувство, влиявшее на их решение о пожертвовании (именно поэтому дополнительная «подзарядка» ничего не изменила — она уже присутствовала в качестве элемента процесса принятия решения).

А что же произошло с теми, кто был настроен на расчетливое мышление в духе Спока? Вы могли подумать, что это заставило участников отказаться от эмоциональной предрасположенности в пользу Рокии и выделить больше денег для помощи большему количеству людей. К сожалению, люди, мыслившие более расчетливо, давали крайне незначительные суммы в каждом случае. Иными словами, когда мы заставляли людей думать подобно Споку, уровень их сострадания значительно снижался, вследствие чего участники оказывались не готовы помочь ни Рокии, ни решению более глобальной проблемы. (С точки зрения рациональной экономики это вполне объяснимо. По-настоящему рациональный человек не будет тратить деньги на что-либо или кого-либо, не обеспечивающего значительный возврат на инвестиции.)

***

Эти результаты показались мне крайне удручающими, но это было еще не все! у первого эксперимента, проведенного Деборой, Джорджем и Полом, в котором был выявлен эффект «определяемой жертвы» (вследствие которого участники были готовы дать в пользу Рокии в два раза больше денег, чем на решение глобальной проблемы), имелось и еще одно условие. В рамках этого условия участники, по отношению к которым не проводилась настройка, одновременно получали информацию как о Рокии, так и о проблеме нехватки продовольствия в регионе.

Теперь попытайтесь догадаться, сколько денег пожертвовали участники в этом случае. Столько же, сколько участники, знавшие только о Рокии? Или так же мало, как участники группы, знавшие лишь о статистических цифрах глобальной проблемы? Или размер их пожертвований был где-то посередине? С учетом печальной тональности этой главы вы уже можете догадаться о результатах. Участники, находившиеся в группе «смешанного условия», были готовы поделиться 29% своего дохода — это немного выше, чем у 23% участников в «статистическом условии», но гораздо меньше, чем 48% пожертвований участников, знавших о конкретном человеке, страдавшем от проблемы. Проще говоря, участникам оказалось сложно одновременно думать о цифрах и испытывать эмоции.

Итак, собранные воедино результаты эксперимента демонстрируют нам довольно печальную картину. Когда нас призывают подумать об одном человеке, мы склонны предпринимать какие-то действия; когда же дело касается многих людей — мы остаемся бесстрастными. Холодный расчет не заставляет нас сосредоточиться на решении больших проблем — напротив, он подавляет наше сострадание. Таким образом, рациональное мышление в стиле Спока, которое, казалось бы, должно способствовать принятию более взвешенных и разумных решений, делает нас менее альтруистичными и заботливыми. Как писал Альберт Сент-Дьёрди, известный врач и исследователь: «Я бываю глубоко тронут видом страдающего человека и готов рисковать своей жизнью ради него. Но я могу достаточно спокойно говорить о возможных эпидемиях в крупных городах, способных уничтожить сотни тысяч человек. Я просто не способен умножить страдания одного человека на 100 миллионов»[96].

Чем больше трагедия, тем меньше денег

Проведенные эксперименты заставляют нас подумать о том, что, возможно, лучший способ действий связан с отключением рационального мышления и принятием решений о помощи другим на основании наших чувств. К сожалению, жизнь не так проста. Не вмешиваясь и не помогая тогда, когда наша помощь принесла бы пользу, мы действуем, руководствуясь состраданием, в тех ситуациях, когда вмешательство иррационально (или по меньшей мере некорректно).

Например, несколько лет назад двухлетняя собака по кличке Форгеа провела три недели на борту танкера, дрейфующего в Тихом океане и покинутого командой. Я уверен, что Форгеа была прелестной собакой, совершенно не заслуживавшей смерти. Но неужели спасение белого терьера было настолько важно с учетом того, что 25-дневная спасательная операция обошлась бюджету в 48 тысяч долларов? Эту сумму вполне можно было потратить на помощь отчаянно нуждающимся людям. В том же ключе попробуйте подумать о разливе нефти из разрушенного танкера «Экссон Вальдес». Стоимость очистки воды от нефти и лечения одной птицы составила около 32 тысяч долларов, а выдры — около 80 тысяч долларов[97]. Разумеется, всем нам крайне тяжело видеть страдающую собаку, птицу или выдру. Но действительно ли имеет смысл тратить столько денег на животных, недофинансируя такие области, как образование и здравоохранение? Сама по себе наша склонность сострадать чужому горю еще не означает, что принимаемые в данном случае решения будут более взвешенными.

***

Давайте еще раз подумаем об American Cancer Society. Я ничего не имею против хорошей работы ACS. Если бы они представляли собой коммерческую организацию, я бы от всей души приветствовал их находчивость, понимание человеческой природы и отличные результаты. Однако в некоммерческом мире к действиям ACS относятся неоднозначно. Ее чрезмерный успех в привлечении внимания и поддержки общественности приводит к тому, что другие, не менее важные проблемы отходят на второй план (в последнее время были случаи запрещения благотворительных взносов в эту «самую богатую некоммерческую организацию в мире»[98]).

Для того чтобы задуматься о проблеме неправильного распределения ресурсов в более глобальном смысле, обратите внимание на график, приведенный ниже[99]. На нем отмечены суммы пожертвований, связанных с целым рядом катастроф (ураганом «Катрина», террористическими актами 11 сентября, цунами в Азии, туберкулезом, СПИДом и малярией), а также число людей, напрямую затронутых этими трагедиями. График однозначно демонстрирует, что по мере роста количества жертв сумма благотворительных взносов снижается. Также можно заметить, что трагедии, затронувшие США (ураган «Катрина» и террористические акты 11 сентября), вызывали значительно больший приток благотворительных взносов по сравнению с прочими (например цунами). Наибольшее беспокойство в этой ситуации вызывает тот факт, что на профилактику таких заболеваний, как туберкулез, СПИД и малярия, направляется слишком мало средств по сравнению с масштабом возможных эпидемий. Вероятно, пассивность связана с тем, что профилактика направлена на спасение еще не заболевших людей. Спасение гипотетических людей от гипотетических болезней кажется нам слишком абстрактной и далекой целью, не вызывающей у нас эмоций и не способной заставить нас открыть свои кошельки.

Давайте поговорим еще об одной существенной проблеме — выбросах углекислого газа и глобальном потеплении. В свете рассмотренного выше она является своего рода эталонной. Во-первых, эффект от климатических изменений пока что не так сильно затрагивает представителей западной цивилизации: повышение уровня Мирового океана и общая загрязненность могут оказать негативное воздействие на жителей Бангладеш, но не Америки или Европы. Во-вторых, относительно медленные и незаметные изменения, вызванные глобальным потеплением, являются для нас невидимыми, что не дает нам почувствовать всю важность проблемы. В-третьих, негативные последствия от изменения климата будут носить достаточно постепенный характер и скажутся на нашем образе жизни (или жизни наших детей) лишь в отдаленном будущем (а некоторые скептики полагают, что этого вообще не случится). Именно поэтому Альберт Гор в своем фильме «Неудобная правда» показывал нам изображения тонущих белых медведей и другие яркие образы — так он пытался достучаться до наших эмоций.

Количество людей, ставших жертвами различных трагедий, и суммы благотворительных взносов (в миллионах долларов), собранных для преодоления их последствий

Глобальное потепление является живым примером действия эффекта «капли в море». Мы, конечно, можем ограничить время вождения своей машины или сменить наши лампочки на энергосберегающие, но любые предпринимаемые нами усилия слишком незначительны для того, чтобы оказать реальное влияние на решение проблемы, — даже если мы понимаем, что большое количество малых решений может привести к значительным результатам. С учетом того, что все эти психологические силы работают против нашей способности к действию, стоит ли удивляться, что вокруг нас нарастает все больше крупных проблем, которые по своей природе не способны пробудить у нас эмоции или мотивацию к действию?

Один за всех

Когда я спрашиваю своих студентов о том, что, по их мнению, может заставить людей предпринять определенные действия — сделать пожертвования или активно протестовать против чего-либо, — они, как правило, отвечают: лучший способ заставить людей действовать — это предоставить им исчерпывающую информацию о масштабах проблемы и серьезности ситуации. Однако описанные выше эксперименты доказывают обратное. Если бы мы последовали совету студентов и описывали трагедии как большие проблемы, затрагивающие множество людей, то никакого действия бы не произошло. На самом деле люди могли бы добиться гораздо большего, если бы подавили свою склонность к состраданию.

Это заставляет нас задуматься над одним важным вопросом. Если мы способны действовать, лишь видя страдания отдельно взятого человека, и при этом остаемся глухими в случаях, когда проблема перерастает наши возможности, то как мы можем рассчитывать на то, что мы (или наши политические лидеры) в состоянии решать проблемы глобального порядка? Наивно было бы верить в то, что, когда в наши двери постучится очередная неминуемая беда, мы ответим на нее адекватно.

Было бы хорошо (хотя я понимаю, что слово «хорошо» в данном контексте не вполне уместно), если бы рассказ об очередной катастрофе сопровождался изображениями страдающих людей. Например, умирающего ребенка, которого еще можно спасти, или тонущего белого медведя. Если бы мы имели такие картины перед глазами, то они пробуждали бы наши эмоции, подталкивали нас к действиям. Но слишком часто изображения бедствий появляются слишком поздно (резня в Руанде), или же нам показывают скорее статистическую информацию, а не идентифицируемые страдания (конфликт в Дарфуре). Когда изображения, вызывающие бурные эмоции, наконец появляются перед общественностью, то ее действия уже могут оказаться запоздалыми. На пути решения наиболее значительных проблем стоят многочисленные барьеры, и как мы можем стряхнуть с себя отчаяние, чувство незащищенности или апатии, чтобы лицом к лицу встретить по-настоящему серьезные проблемы?

***

Один подход заключается в попытке следовать советам, которые обычно даются наркоманам: первый шаг в преодолении состоит в признании проблемы. Если мы понимаем, что размер проблемы не заставляет нас думать о ней больше, то можем попробовать изменить образ своего мышления. К примеру, в следующий раз, когда ужасное землетрясение сравняет с землей очередной город и унесет тысячи жизней, попытайтесь подумать о помощи одному страдающему человеку: маленькой девочке, которая мечтает стать врачом, симпатичному подростку с явными способностями к футболу или трудолюбивой бабушке, растящей ребенка покойной дочери. Представляя себе проблему таким образом, мы активизируем свои эмоции и тогда можем решить, какие шаги предпринять (именно в этом кроется трогательность дневников Анны Франк — они представляют собой образ одной из миллионов утраченных жизней). Точно так же вы можете противостоять эффекту «капли в море», изменяя масштабы кризисного явления в своем мышлении. Вместо того чтобы размышлять о проблеме массовой бедности, подумайте о том, как накормить пятерых людей.

Мы можем также попытаться изменить наш образ мышления, взяв на вооружение подход, который привел к столь значительному успеху American Cancer Society в области привлечения средств. Наши эмоциональные предпочтения чего-то близкого, яркого и уникального могут подтолкнуть нас к более широкомасштабным действиям. Возьмем, к примеру, психологическое чувство близости. Если кто-то в нашей семье заболевает раком или рассеянным склерозом, это может побудить нас собирать деньги для проведения исследований данной болезни. Чувство близости может вселить в нас даже наш кумир, с которым мы лично не знакомы. Например, после того как у актера Майкла Дж. Фокса была диагностирована в 1991 году болезнь Паркинсона, он занялся поддержкой финансирования научных исследований и информирования общественности об этой болезни. Люди, которые любили фильмы «Семейные узы» и «Назад в будущее», сопоставляли его лицо с его занятием и поддерживали его начинания, стремясь позаботиться о нем самом. Просьбы Майкла Дж. Фокса оказать поддержку его фонду могут звучать немного корыстно, но на самом деле это довольно эффективный способ собрать деньги, чтобы помочь людям, страдающим болезнью Паркинсона.

***

Другой вариант состоит в формулировании правил, регулирующих наше поведение. Если мы не доверяем нашим сердцам и предполагаем, что они не всегда могут подсказать нам правильные действия, то давайте постараемся извлечь выгоды из формулировок, помогающих нам действовать в правильном направлении даже в случаях, когда мы не включаем свои эмоции. К примеру, в иудейской традиции существует правило, противодействующее эффекту «капли в море». Согласно Талмуду, «если человек спасает чью-то жизнь, то тем самым он спасает весь мир»[100]. Ориентируясь на это правило, религиозные евреи могут преодолеть свои природную склонность к отказу от действий в случаях, когда такие действия помогают решить проблему лишь в малой части. Кроме того, сама формулировка правила («то тем самым спасает весь мир») заставляет нас считать, что, спасая даже одного человека, мы можем сделать нечто завершенное и значительное.

Разумеется, религиозные правила могут не носить универсального характера, однако аналогичный подход, заключающийся в создании четких моральных норм, срабатывает в любом обществе, живущем по ясным гуманитарным принципам. Рассмотрим еще раз, что же произошло в ходе резни в Руанде. Организация Объединенных Наций реагировала слишком медленно и не смогла предотвратить трагедию, несмотря на то что в данном случае даже не требовалось масштабного военного вторжения. (Командующий войсками ООН в этом регионе Ромео Далер просил 5 тысяч человек для предотвращения предстоящей бойни, однако его просьба была отклонена.) Из года в год мы слышим о массовых убийствах и геноциде по всему миру. Зачастую помощь приходит слишком поздно. Однако представьте себе, что ООН принимает декрет, согласно которому в ситуациях, когда под угрозой смерти оказывается некоторое количество человек (причем здесь должно учитываться мнение военачальников, находящихся в том или ином регионе, таких как генерал Далер), на место конфликта сразу же направляются наблюдатели, а затем незамедлительно созывается совещание Совета Безопасности, которое в течение 48 часов должно принять решение о дальнейших шагах[101]. Столь быстрые действия могут спасти немало жизней.

Точно таким же образом должны рассматривать свою деятельность правительства и некоммерческие организации. С политической точки зрения им проще получать финансирование, для того чтобы разобраться с проблемами, в решении которых заинтересована основная часть населения (тем более что чаще всего средства на эти цели уже выделены). Мы же говорим о проблемах, которые могут и не затрагивать личных, политических или социальных интересов, но достойны финансирования. Например, речь может идти о профилактической медицине. Спасение людей, которые еще не заболели (или даже еще не родились) может казаться не столь вдохновляющим занятием, как сохранение одного полярного медведя или ребенка-сироты, потому что мы не способны почувствовать страдание авансом. Делая шаги в направлениях, которые не контролируются нашими эмоциями, правительства и неправительственные организации могут внести реальный вклад в исправление дисбаланса и, смею надеяться, в снижение остроты или полное устранение некоторых проблем нашего общества.

***

Часто приходится с грустью признавать, что единственным эффективным способом заставить людей реагировать на страдания является эмоциональный призыв, а не объективное изучение массовых потребностей. Хорошая новость заключается в том, что, когда наши чувства пробуждаются, мы можем стать чрезвычайно заботливыми. Придавая проблемам личностный характер, мы готовы оказать помощь в гораздо большей степени и делаем куда больше, чем могли бы ожидать экономисты от рациональных, эгоистичных и склонных к личной наживе субъектов. Мы должны понимать, что не умеем волноваться по поводу событий большого масштаба, происходящих далеко от нас или затрагивающих множество незнакомых нам людей. Понимая, что наши эмоции непостоянны, а наше сострадание часто заставляет нас делать неверные шаги, мы можем принимать более обоснованные решения и помогать не только тем, кто застрял в колодце.

Глава 10. Долгосрочные эффекты краткосрочных эмоций: почему не стоит ничего делать в плохом настроении

Хорошо это или плохо, но эмоции быстротечны. Дорожная пробка нас раздражает, подарок — восхищает, ушиб пальца заставляет разразиться проклятиями, но мы не будем слишком долго переживать ни по одному из этих поводов. Иногда охватившие нас чувства вынуждают нас реагировать слишком импульсивно, и впоследствии мы можем пожалеть о своем поведении. Послав яростное письмо начальнику, сказав нечто ужасное любимому человеку, купив то, что не можем себе позволить, мы начнем сожалеть о сделанном, как только импульс прекратит свое действие. (Вот почему здравый смысл говорит нам: «Утро вечера мудренее», «Семь раз отмерь — один раз отрежь» или «Подожди, пока остынешь».) Когда нас покидают эмоции, в особенности гнев, мы бьем себя по лбу и говорим: «Чем же я думал?» В этот момент ясности, сожаления и размышления о случившемся мы зачастую пытаемся утешиться мыслью, что по крайней мере не будем делать этого снова.

Но действительно ли мы сможем в следующий раз, войдя в раж, избежать подобных действий?

***

Вот одна история о том, как я потерял терпение. Во время моего второго года работы в скромном качестве доцента Массачусетского технологического института я проводил со старшекурсниками занятия, посвященные процессу принятия решений. Этот курс был частью общей учебной программы по созданию систем для студентов Школы менеджмента и Инженерной школы и управлению этими системами. Студенты проявляли себя пытливыми, и мне нравилось их учить. Но однажды примерно в середине семестра семеро из них пришли поговорить со мной о накладках в учебном расписании.

Пересечение занятий в середине семестра случается крайне редко. Оказалось, что эти студенты посещают также курс по финансам. Преподаватель — назовем его Пол — в течение семестра отменил несколько своих занятий по расписанию и, чтобы компенсировать пропуски, назначил дополнительные встречи. К сожалению, получилось так, что они начинались примерно на середине моих трехчасовых занятий. Студенты рассказали мне, что крайне вежливо сообщили Полу о случившейся накладке, но тот просто отмахнулся, заявив, что его занятия носят приоритетный характер. По его словам, какие-то эзотерические изыскания в области поведения человека ни в какое сравнение не идут с финансовым курсом.

Разумеется, мне было досадно. Я никогда не встречался с Полом, но знал, что он известный преподаватель и бывший ректор одной из школ. Так как я занимал крайне низкое место в академической табели о рангах, в моем распоряжении было мало рычагов воздействия, и я не знал, как поступить. Желая быть максимально полезным своим студентам, я разрешил им покидать класс после первых полутора часов, для того чтобы успеть на занятия по финансам, и был готов рассказать им пропущенную часть на следующее утро.

На первой же неделе в середине занятия семеро студентов встали и вышли из класса, как мы и договаривались. На следующее утро мы встретились с ними в моем кабинете, и я рассказал им пропущенную часть своей лекции. Меня отнюдь не радовали накладки в расписании и то, что мне приходится заниматься дополнительной работой, но я понимал, что студенты не виноваты в случившемся. Отпустив их на третьей неделе, я сделал короткий перерыв для оставшихся. Я помню, с каким раздражением шел в перерыве в туалет, — и вдруг, проходя мимо открытой двери одного из кабинетов, увидел своих студентов и пресловутого преподавателя финансов, который как раз объяснял им некую важную мысль, воздев руку вверх.

Внезапно я почувствовал крайне сильное раздражение. Этот человек не уважал ни мое время, ни время моих студентов. Из-за его высокомерного поведения мне приходилось тратить несколько часов на утренний полуторачасовой пересказ своей предыдущей лекции, пропущенной студентами по его вине.

Что же я сделал? Охваченный негодованием, я подошел к нему на глазах у учеников и сказал: «Пол, я крайне расстроен тем, что вы поставили свои занятия на то же время, когда я провожу свои».

Он посмотрел на меня непонимающим взглядом. Было очевидно, что он не понимает ни кто я такой, ни о чем я говорю.

«Вообще-то я читаю лекцию», — сказал он обиженно.

«Я знаю, — возразил я. — Но я хочу, чтобы вы поняли, что проведение дополнительных занятий для студентов в то время, когда я читаю для них лекции, — не совсем правильное решение».

Я сделал паузу. Казалось, он так и не понимает до конца, кто я такой.

«Это все, что я хотел сказать, — добавил я. — Теперь, когда я рассказал вам о том, что чувствую из-за вашего решения, мы можем больше не говорить об этом». С этими благородными словами я повернулся и вышел из аудитории.

В коридоре я понял, что сделал то, чего не должен был делать, однако чувствовал себя гораздо лучше.

Вечером мне позвонил Дражен Прелич, старший преподаватель моего факультета, знакомство с которым и позволило мне поступить на работу в MIT. Дражен сказал мне, что ректор школы Дик Шмалензее попросил его рассказать об этом инциденте и осведомился, соглашусь ли я публично извиниться перед всей школой. «Я ответил ему, что это маловероятно, — сказал Дражен, — так что жди вызова к ректору». В этот момент на меня нахлынули воспоминания о том, как меня в детстве вызывали в кабинет директора школы.

Разумеется, ректор позвонил мне на следующее утро и пригласил на встречу. «Пол в бешенстве, — сказал мне ректор. — Он полагает, что вы намеренно оскорбили его, зайдя в класс во время лекции и начав спорить с ним на глазах у всех студентов. Он требует от вас извинений».

Рассказав ректору свою версию случившегося, я признал, что, вероятно, не должен был заходить в класс Пола и делать ему гневные замечания. В то же время я предложил, чтобы Пол также извинился передо мной, так как он прервал мои занятия по крайней мере трижды. Вскоре ректору стало понятно, что я не собираюсь извиняться.

Я даже попытался донести до него положительную сторону происходящего. «Вы экономист, — сказал я ректору, — и знаете, насколько велико значение репутации. Теперь у меня репутация человека, готового постоять за себя, когда ему наступают на ногу. Соответственно, велики шансы, что теперь никто не осмелится поступать со мной таким же образом. Это означает, что вам не придется разруливать подобные ситуации в будущем, и это хорошо, не так ли?» Выражение его лица показало, что он не оценил всю красоту моего стратегического мышления. Вместо этого он просто попросил меня поговорить с Полом. (Наше общение с Полом не принесло положительных результатов. В итоге он заявил, что у меня внутренние проблемы с социальным общением, и предложил выслушать его авторитетное мнение о правилах этикета.)

Рассказывая историю об упрямстве двух профессоров, я хочу прежде всего признать, что сгоряча тоже могу вести себя ненадлежащим образом (хотите верьте, хотите нет, у меня есть и другие примеры, свидетельствующие о моей вспыльчивости), правда, это в данном случае не так важно. Гораздо важнее то, что эта история позволяет увидеть, как работают эмоции. Конечно, я мог бы позвонить Полу, как только мне стало известно о конфликте наших расписаний, и обсудить с ним возникшую проблему. Но я решил этого не делать. Почему? Отчасти это объясняется тем, что я не знал, как поступить в данной ситуации, а кроме того, в тот момент она меня не сильно волновала. До тех пор пока студенты не вышли из класса во время лекции и не пришли ко мне в кабинет на следующее утро, я был полностью погружен в работу и даже не вспоминал ни о Поле, ни о конфликте в расписании. Вид уходящих учеников, мысль о том, что я должен повторять лекцию на следующее утро, внезапно увиденная мной картина их занятий с Полом — все это, вместе взятое, подняло бурю в моей душе. Я подпал под власть эмоций и сделал то, чего не должен был делать.

Чувства рождают решения

Как правило, эмоциям свойственно исчезать без следа. К примеру, давайте предположим, что кто-то подрезает вашу машину по дороге в офис. Вы сердитесь, но затем делаете глубокий вдох и не предпринимаете никаких действий. Достаточно быстро ваши мысли возвращаются к дороге, вы начинаете подпевать песне, звучащей по радио, и размышляете, в какой ресторан пойдете вечером. В данном случае вы используете определенный общий подход к принятию решений (слова «решения» на рисунке ниже), ваш мгновенный гнев не оказывает никакого влияния на процесс ваших размышлений (слова «решения» слева и справа от слова «эмоции» на диаграмме указывают на преходящий характер эмоций и стабильность вашей стратегии принятия решений):

решения → эмоции → решения

Однако мы вместе с Эдуардо Андраде (преподавателем Калифорнийского университета в Беркли) задумались о том, может ли эффект эмоций влиять на решения, которые мы будем принимать в отдаленном будущем — когда прошло уже много времени после того, как нам наступили на ногу, подрезали на дороге или оскорбили.

Наша логика выглядела так: представьте себе, что в вашей жизни происходит что-то очень приятное — скажем, ваша любимая команда выигрывает чемпионат мира. Тем же вечером вы обедаете со своей тещей, и ваше отличное настроение заставляет вас принять импульсивное решение купить ей цветы. Через месяц эмоции, связанные с победой команды, улетучиваются — исчезают и деньги в вашем бумажнике. Настало время еще раз посетить вашу тещу. Вы задумываетесь о том, как должен действовать хороший зять. Обращаясь к своей памяти, вы вспоминаете, как было здорово, что в прошлый раз вы купили ей цветы, и снова покупаете букет. Вы начинаете повторять этот ритуал снова и снова, пока он не превращается в привычку (и, пожалуй, это не самая дурная привычка). Хотя основная причина для вашего первоначального действия (возбуждение от выигрыша команды) больше не существует, вы используете свои прошлые действия как указание на то, что надлежит делать в будущем, и на то, каким зятем вам нужно быть (таким, который покупает своей теще цветы). Таким образом, первоначальная эмоция начинает влиять на длинную последовательность ваших решений.

Почему это происходит? Помимо того что мы получаем от других людей сигналы о том, что нам есть или надевать на себя, мы смотрим на самих себя в зеркало заднего вида. В конце концов, если мы достаточно часто подражаем поведению других, незнакомых нам людей (подобный тип поведения называется стадным инстинктом), то насколько вероятно, что мы станем прислушиваться к людям, к которым относимся с глубоким уважением, — к самим себе? Если мы помним, что один раз приняли определенное решение, то сразу же предполагаем, что для него были свои причины (а как же иначе?), и повторяем его. Подобный процесс носит название самопроизвольного стадного инстинкта (self-herding), потому что в качестве модели мы используем не поведение других, а свое собственное поведение в прошлом[102].

***

Теперь давайте посмотрим, каким образом решения, связанные с эмоциями, могут стать отправной точкой для формирования самопроизвольного стадного инстинкта. Представьте, что вы работаете в консалтинговой компании и помимо прочего отвечаете за еженедельные собрания сотрудников. Каждое утро понедельника вы просите руководителей проекта описать прогресс, достигнутый в ходе их работы, по сравнению с предыдущей неделей, рассказать о планах на ближайшие дни и т.д. Поскольку каждая команда постоянно делает что-то новое, вы тоже пытаетесь найти новые пути взаимодействия между ними. Но так как еженедельные собрания сотрудников являются для многих единственной возможностью собраться вместе, они зачастую превращаются в неформальные обсуждения и обмен свежими анекдотами (или тем, что консультанты считают анекдотами).

Однажды вы приходите в офис за час до начала собрания и приступаете к разбору принесенной утром почты. Открыв одно из писем, вы обнаруживаете, что пропустили крайний срок регистрации ваших детей в танцевальной школе. Вы расстроены и, что еще хуже, понимаете, что жена будет пилить вас за забывчивость (и потом многократно напоминать вам о случившемся). Все это портит вам настроение.

Несколько минут спустя вы, все еще в раздраженном состоянии, входите в зал заседаний и обнаруживаете там сотрудников, болтающих о всякой ерунде. В нормальных обстоятельствах вы бы не обратили на это никакого внимания. На самом деле вы считаете, что такая болтовня полезна для рабочей обстановки. Но сегодня — не обычный день. Под влиянием своего плохого настроения вы принимаете РЕШЕНИЕ. (Я выделил слово «РЕШЕНИЕ» крупными буквами, чтобы подчеркнуть его эмоциональную составляющую.) Вместо того чтобы начать встречу с пары комплиментов собравшимся, вы угрюмо говорите: «Сегодня я хочу побеседовать с вами о важности повышения эффективности работы. У меня нет времени на всякую ерунду. Время — это деньги». Во время вашей лекции о важности эффективности с лиц сотрудников начинают сползать улыбки. Затем вы переходите к обсуждению других вопросов.

Приехав вечером домой, вы обнаруживаете, что ваша жена оказывается более понимающей, чем вы предполагали. Она не обвиняет вас. У детей и так слишком много внеклассных мероприятий. И все ваше беспокойство испаряется в долю секунды.

Но незаметно для вас самого ваше РЕШЕНИЕ перестать тратить время на совещаниях на «всякую ерунду» создает прецедент для дальнейшего поведения. Так как вы (как и все люди) являетесь животным, склонным к самопроизвольному стадному инстинкту, то рассматриваете свое РЕШЕНИЕ в прошлом как руководство на будущее. Поэтому и на последующих собраниях вы пресекаете болтовню и шутки сотрудников и переходите прямо к сути вопроса. Ваша изначальная эмоция, возникшая в ответ на пустяковую проблему, давно исчезла, но эффект вашего РЕШЕНИЯ по поводу тональности собраний продолжает влиять на ваше поведение как руководителя в течение длительного времени.

***

В идеале вы должны были запомнить эмоциональное состояние, в котором РЕШИЛИ вести себя как придурок, и понять, что в будущем следует отказаться от этого решения. Но в реальности мы, люди, крайне быстро забываем о своих эмоциональных состояниях (помните ли вы ваше состояние в прошлую среду в 3:30 дня?), однако отлично помним, какие решения принимали, — и поэтому продолжаем руководствоваться ими (путь даже они представляют собой РЕШЕНИЯ). В сущности, как только мы решаем действовать на основе своих эмоций, то принимаем краткосрочное РЕШЕНИЕ, способное повлиять на долгосрочные:

решения → эмоции → РЕШЕНИЯ (краткосрочные) → РЕШЕНИЯ (долгосрочные)

Мы с Эдуардо назвали эту идею эмоциональным каскадом. Не знаю, как вас, но лично меня пугает, что наши РЕШЕНИЯ могут держать нас в заложниках достаточно долго после того, как связанные с ними эмоции исчезли. Важно понять, как много неверных решений мы принимаем, основываясь на нашем настроении (если бы мы были в нейтральном, рациональном настроении, то никогда не решились бы действовать таким образом). Но не менее важно понять, что влияние эмоций на нас через наши решения может сохраняться в течение длительного времени.

Игра в ультиматум

Для проверки идеи эмоционального каскада нам с Эдуардо предстояло сделать три важные вещи. Во-первых, разозлить ряд людей или, напротив, сделать их счастливыми. Этот временный эмоциональный багаж должен был создать почву для второй части эксперимента, в которой мы хотели вынудить наших участников принимать решения под влиянием соответствующих эмоций. Затем мы планировали подождать, пока чувства улягутся, и попросить наших участников принять новые решения. Таким образом мы хотели измерить, повлияли ли прежние эмоции на последующие решения.

Участники принимали решения в рамках экспериментальной среды, которую экономисты называют игрой в ультиматум. В этой игре участвуют два игрока — отправитель и получатель. Чаще всего участники пары изолированы друг от друга и не знают, с кем именно они играют. Игра начинается, когда экспериментатор дает отправителю деньги — скажем, 20 долларов. Отправитель решает, каким образом разделить эту сумму между собой и получателем. Допустима любая комбинация: отправитель может разделить деньги поровну (по 10 долларов) или оставить себе чуть больше и отправить получателю 8 долларов. Если он испытывает прилив щедрости, то может отправить получателю 12 долларов и оставить себе лишь 8. Если его обуревают корыстные чувства, он может оставить себе 18 или даже 19 долларов. После того как отправитель объявляет о предлагаемой пропорции, получатель может либо принять его предложение, либо отклонить его. Если получатель соглашается с предложением, то каждый игрок получает оговоренную сумму. Если же получатель отказывается от предложения, то все деньги возвращаются экспериментатору, а игроки не получают ничего.

Прежде чем я опишу нашу версию игры в ультиматум, давайте на секунду остановимся и подумаем о том, что случится, если оба игрока примут вполне рациональные решения. Представьте себе, что вы являетесь получателем, а отправителю экспериментатор дал 20 долларов. Допустим, отправитель предлагает разделить сумму в пропорции 19:1, то есть он получает 19 долларов, а вы — всего 1. Будучи существом разумным, вы думаете про себя: «Почему нет? Доллар — это доллар, и раз я не знаю, с кем именно играю и вряд ли когда-нибудь встречусь с ним, то зачем мне бодаться? я приму предложение и стану богаче хотя бы на один доллар». Именно так вы должны поступать в соответствии с принципами рациональной экономики.

Однако многие исследования в области поведенческой экономики показывают, что у людей есть чувство справедливости и жажда правосудия. Люди возмущаются несправедливостью и, как следствие, предпочитают терять деньги, лишь бы наказать оппонента (см. главу 5). В соответствии с этими выводами исследования в области сканирования мозга показали, что получение несправедливых предложений в игре в ультиматум активирует деятельность anterior insula — зоны мозга, связанной с негативными переживаниями. И более того, оказалось, что лица, склонные отвергать несправедливость, обладают более развитой anterior insula[103].

Так как наша реакция на несправедливые предложения является автоматической и предсказуемой, то отправители, живущие в реальном мире иррациональных решений, вполне могут предположить, какие чувства возникнут у получателей в ответ на те или иные предложения (например, подумайте, как бы вы отреагировали, если бы я предложил вам всего 5 долларов и оставил при этом себе 95...). У каждого из нас есть опыт несправедливых сделок в прошлом, и мы можем вполне живо представить, что почувствуем себя оскорбленными и пошлем куда подальше человека, предлагающего нам всего 1 доллар из двадцати. Именно понимание того, как чувствуют себя люди вследствие несправедливых предложений, и заставляет большинство игроков в ультиматум предлагать и принимать предложения, близкие к пропорции 12:8.

Стоит отметить, что у этого общего правила в отношении честности есть одно интересное исключение. Экономисты и учащиеся бизнес-школ часто приучены воспринимать людей как эгоистов. Поэтому при игре в ультиматум экономисты-отправители полагают, что пропорция 19:1 будет достаточно правильной. Получатели-экономисты, приученные думать, что рациональное поведение является лучшим из всех видов поведения, принимают это предложение. Однако когда экономисты играют с неэкономистами, то оказываются крайне разочарованными тем, что их несправедливые предложения отвергаются. Думаю, что с учетом этих различий вы можете сами решить для себя, в какие игры хотите играть с полностью рациональными экономистами, а в какие — с нерациональными людьми.

***

В нашей игре приняло участие около 200 человек. Мы сказали им, что отправителями выступают другие участники, но на самом деле несправедливая пропорция 7,5:2,5 исходила от нас с Эдуардо (мы хотели, чтобы все предложения были одинаковыми по размеру и степени несправедливости). Что вы будете делать, если другой анонимный участник предложит вам такую сделку? Примете ли вы ее или решите пожертвовать 2,5 доллара для того, чтобы лишить его 7,5? Прежде чем ответить, подумайте, как могла бы измениться ваша реакция, если бы я перед началом игры загрузил вас тем, что психологи называют случайными эмоциями?

Допустим, вы находитесь в группе участников, находящихся в разгневанном состоянии. Ваше участие в эксперименте начинается с просмотра отрывка из фильма «Жизнь как дом». В этом отрывке показано, как архитектора (роль которого сыграл Кевин Клайн) увольняют после двадцати лет работы в компании. Хорошенько напившись по этому поводу, он берет бейсбольную биту и крушит прекрасные миниатюрные модели домов, сделанные им для компании. Вы начинаете испытывать к нему огромное сочувствие.

По окончании просмотра экспериментатор просит вас написать о каком-то вашем собственном переживании, связанном со сходной ситуацией. Например, вы вспоминаете, как подростком работали в магазине и ваш начальник несправедливо обвинил вас в хищении денег из кассы или как кто-то из ваших коллег приписал себе заслуги за сделанную вами работу. Как только вы заканчиваете запись своей истории (и перестаете скрежетать зубами от нахлынувших воспоминаний), то переходите в следующую комнату, где студент-экспериментатор объясняет вам правила игры в ультиматум. Вы садитесь и ждете предложения со стороны неизвестного вам отправителя. Получив несправедливое предложение в пропорции 7,5:2,5, вы должны в течение нескольких минут сделать свой выбор. Примете ли вы 2,5 доллара или откажетесь от предложения и не получите ничего? А как насчет удовлетворения от того, что вы отомстили другому, жадному игроку?

Теперь представьте себе, что вы находитесь в счастливом состоянии. Участникам другой группы повезло больше — они начали с просмотра пятиминутного отрывка из телесериала «Друзья». В нем все главные герои дают друг другу новогодние обещания, которые не в состоянии исполнить (к примеру, Чендлер Бинг клянется не подшучивать над своими друзьями, но немедленно сталкивается с искушением нарушить свое обещание, как только узнает о том, что Росс встречается с девушкой по имени Элизабет Хорнсуоггл[104]). Так же как и участники первой группы, вы должны после просмотра отрывка поделиться своим опытом в сходной ситуации. Обычно это не составляет труда, так как у вас есть множество друзей, дающих несбыточные обещания на Новый год. Затем вы переходите в другую комнату, слушаете инструкции, и через минуту-другую вам поступает предложение: «Получателю достается 2,5 доллара, а отправителю — 7,5». Примете ли вы это предложение?

***

Каким же образом реагировали на предложение наши участники, находившиеся в разных условиях? Как можно предположить, многие из них отказались от несправедливого предложения, пожертвовав ради этого своей возможной выгодой. Но наш эксперимент показал также, что люди, испытывавшие неприятные чувства после просмотра отрывка из фильма «Жизнь как дом», гораздо чаще отвергали несправедливые предложения, чем люди, посмотревшие отрывок из «Друзей».

Если вы подумаете о влиянии эмоций в целом, то кажется логичным, что мы даем достойный ответ человеку, который ведет себя по отношению к нам нечестным образом. Однако наш эксперимент показал, что ответная реакция может возникнуть не только вследствие несправедливости самого предложения. Она определенным образом связана с остаточными эмоциями после просмотра отрывков из фильмов. Реакция на фильмы представляла собой совершенно иной опыт, не имевший ничего общего с игрой в ультиматум. Тем не менее эти эмоции, не имевшие отношения к игре, сделали свое дело и при решении совершенно иных задач.

Возможно, участники «рассерженной» группы неправильно применили свои негативные эмоции. Они, вероятно, думали что-то вроде: «Я чувствую себя крайне раздосадованным. Скорее всего, дело именно в этом паршивом предложении, и поэтому я должен его отклонить». Точно таким же образом участники другой группы неправильно оценили свои позитивные эмоции, подумав что-то наподобие: «Я чувствую себя по-настоящему счастливым, и поступившее предложение — это просто желание подарить мне немного денег, поэтому я его приму». Вследствие этого участники каждой группы приняли решения, следуя своим (не имевшим отношения к делу) эмоциям.

Как возникает стадный инстинкт

Наши эксперименты показали, что эмоции влияют на нас, превращая решения в РЕШЕНИЯ (пожалуй, это ни для кого не является особым откровением), и что даже эмоции, не имеющие отношения к делу, могут повлиять на наши РЕШЕНИЯ. Однако мы с Эдуардо хотели понять, оказывают ли эмоции влияние даже после своего исчезновения. Мы хотели определить, действительно ли РЕШЕНИЯ, принимавшиеся довольными и рассерженными участниками «под влиянием», становились основой долгосрочной привычки. Самой важной части нашего эксперимента только предстояло начаться.

Но нам нужно было выждать. Мы ждали, пока иссякнут эмоции, вызванные просмотром фильмов (и убедились в том, что они исчезли), а затем наши участники получили еще несколько несправедливых предложений. Каким же образом отреагировали на них успокоившиеся и эмоционально нейтральные люди? Несмотря на то что эмоции, связанные с просмотром фильмов, исчезли, обнаружилось, что участники принимают те же РЕШЕНИЯ, что и во время эмоционального взрыва. Участники, разозлившиеся из-за несправедливости, случившейся с героем Кевина Клайна, чаще отказывались от предложений и следовали принятым РЕШЕНИЯМ даже после того, как их неприятные эмоции исчезли. Точно так же участники, которых насмешила глупая ситуация в сериале «Друзья», принимали предложения значительно чаще и следовали тем же РЕШЕНИЯМ даже после того, как исчезли позитивные эмоции. Совершенно очевидно, что наши респонденты вспоминали игру, в которую играли ранее (в ходе которой их действия частично вызывались не связанными с игрой эмоциями), и принимали те же РЕШЕНИЯ, несмотря на то что уже не находились в прежнем эмоциональном состоянии.

***

Мы с Эдуардо решили сделать новый шаг в нашем эксперименте и поменять участников ролями, с тем чтобы они смогли выступить в роли отправителей. В целом процедура выглядела следующим образом. Во-первых, мы показали участникам один из двух отрывков фильмов, вызывавших нужные нам эмоции. Затем они играли в игру, выступая в роли получателей (в ходе этой игры они принимали РЕШЕНИЯ на основании эмоций, вызванных тем или иным фильмом), и либо принимали, либо отказывались от нечестных предложений. Затем мы давали эмоциям улечься. А потом приходил черед наиболее важной части эксперимента — еще одной игры в ультиматум, в ходе которой участники выступали не в роли получателей, а в роли отправителей. В качестве отправителей они могли сделать совершенно любое предложение другим участникам (получателям), которые могли либо принять предложение и получить свою долю, либо отказаться — ив этом случае никто из игроков не получал ничего.

Почему изменение ролей так важно? Мы надеялись, что это позволит нам понять что-то новое о том, как самопроизвольный стадный инстинкт чудесным образом влияет на наши решения в долгосрочной перспективе.

Давайте на некоторое время отступим назад и поразмышляем о двух основных вариантах, в которых может проявляться самопроизвольный стадный инстинкт.

Простой вариант: самопроизвольный стадный инстинкт состоит в том, что мы вспоминаем определенные действия, предпринятые в прошлом, и повторяем их, не слишком задумываясь («В прошлом году, когда меня пригласили в гости к Ариэли, я купил бутылку вина в подарок — поэтому сделаю это и сейчас»). Эти решения, принимаемые на основе прошлого опыта, дают нам крайне простой рецепт действий («Делай то же самое, что и в прошлый раз») — однако они применимы лишь в ситуациях, аналогичным тем, которые мы проживали в прошлом.

Сложный вариант: еще одно проявление самопроизвольного стадного инстинкта связано с тем, что мы смотрим на наши действия в прошлом как на руководство к действию в будущем и делаем на их основании обобщения. В данной версии самопроизвольного стадного инстинкта, действуя определенным образом, мы помним о принятых нами в прошлом решениях. Однако вместо того чтобы автоматически повторять шаги, сделанные в прошлом, мы даем нашим решениям более широкую интерпретацию. Они становятся выражением нашего характера и предпочтений, и последующие действия начинают определяться именно ими («Я дал милостыню нищему. Видимо, я заботливый человек. Мне стоит заняться раздачей бесплатного супа для бездомных»). В данном примере самопроизвольного стадного инстинкта мы смотрим на собственные действия в прошлом, которые позволяют напомнить себе о том, кто мы есть, а затем ведем себя в соответствии с этими действиями.

***

Теперь давайте подумаем о том, каким образом замена ролей позволяет нам лучше понять, какой из двух типов самопроизвольного стадного инстинкта — простой или сложный — играл более важную роль в нашем эксперименте. Представьте себе, что вы получатель, превратившийся в отправителя. Возможно, вы видели, как бедного героя Кевина Клайна смешивают с дерьмом, после чего он берет в руки бейсбольную биту и начинает крушить миниатюрные домики. После просмотра вы отвергаете несправедливое предложение. Либо, наоборот, смеетесь над отрывком из «Друзей» и затем принимаете сделанное вам предложение. Проходит время, вы уже не испытываете первоначального чувства гнева или счастья, сопровождавшего просмотр видеофрагмента, — и оказываетесь в новой для себя роли отправителя. (Дальнейшее объяснение может показаться несколько запутанным, так что приготовьтесь.)

Если в нашем первоначальном эксперименте решение определялось простым вариантом самопроизвольного стадного инстинкта, то при проведении нового эксперимента ваши первоначальные эмоции (как получателя) не окажут влияния на решения, которые вы принимаете, выступая в роли отправителя. Почему? Потому что, будучи отправителем, вы не можете положиться на рецепт решения, говорящий вам: «Делайте то же, что делали в прошлый раз». Вы еще никогда не выступали в роли отправителя, поэтому смотрите на ситуацию новыми глазами и принимаете новые типы решения.

Если же вы находились под властью сложного варианта самопроизвольного стадного инстинкта и пребывали в озлобленном состоянии, то можете сказать себе: «Когда я был получателем, меня хотели обмануть. Я отказался от пропорции 7,5:2,5, потому что она была нечестной». (Иными словами, вы ошибочно мотивируете свой отказ от предложения его несправедливостью, а не собственным гневом.) «Возможно, что человек, которому я отсылаю предложение, — думаете вы, — чем-то напоминает меня самого. Скорее всего, он тоже откажется от несправедливого предложения, поэтому я должен дать ему что-то более справедливое — что-то, с чем бы согласился я сам, окажись я на его месте».

Напротив, если вы смотрели отрывок из «Друзей», то приняли бы даже несправедливое предложение более охотно (допуская ту же самую ошибку и полагая, что ваша реакция связана с самим предложением, а не с просмотренным перед этим фрагментом фильма). Выступая в роли отправителя, вы можете сказать себе: «Я принял пропорцию 7,5:2,5, так как считал ее допустимой. Человек, которому я должен отправить предложение, может быть, чем-то похож на меня самого, и поэтому он, скорее всего, примет это предложение. Поэтому я предложу ему прежнюю пропорцию 7,5:2,5». Это — пример сложного самопроизвольного стадного инстинкта. Помня о собственных действиях, вы попытались использовать их в качестве общего принципа и пошли той же дорогой. Вы даже предположили, что второй участник процесса будет действовать так же, как и вы сами.

Результаты нашего эксперимента показали сравнительно более высокую важность сложного варианта самопроизвольного стадного инстинкта. Изначальная эмоция действовала долго — даже после того, как роли участников изменились. Отправители, находившиеся в рассерженном состоянии, предложили получателям более выгодную пропорцию, а отправители, находившиеся в счастливом состоянии, сделали свои предложения еще менее справедливыми.

***

Помимо вывода о влиянии эмоций на решения результаты наших экспериментов говорят мне о том, что сложный самопроизвольный стадный инстинкт почти всегда играет крайне важную роль в нашей жизни. Если бы дело ограничивалось лишь простым вариантом самопроизвольного стадного инстинкта, его эффект был бы ограничен однотипными решениями, которые мы принимаем снова и снова. Однако влияние сложного варианта самопроизвольного стадного инстинкта дает основания предположить, что решения, которые мы принимаем на основании мгновенной эмоции, могут влиять и на ситуации, связанные с решением совершенно иных вопросов. Это означает, что, когда мы оказываемся в новой ситуации и должны принять решение, способное впоследствии лечь в основу самопроизвольного стадного инстинкта, нужно крайне тщательно выбирать лучший из всех имеющихся вариантов действий. Наши немедленные решения влияют не только на текущую ситуацию — они могут также повлиять на длинную цепочку взаимосвязанных решений в длительной перспективе.

Не стойте у него на пути

Почти во всех наших экспериментах мы пытаемся выявить разницу в поведении представителей различных полов, но чаще всего ее не находим.

Разумеется, мы не хотим сказать, что пол человека вообще не влияет на то, каким образом он (или она) принимает решения. Я подозреваю, что в большинстве повседневных решений (то есть решений, которые я изучаю) пол человека не играет значительной роли. Однако я считаю, что по мере изучения все более сложных типов решений будет возникать и разница в поведении представителей различных полов.

К примеру, усложнив условия эксперимента, связанного с игрой в ультиматум, мы увидели интересное различие в том, каким образом реагируют на несправедливые предложения мужчины и женщины.

Представьте себе, что вы выступаете в роли получателя и получаете несправедливое предложение в пропорции 16:4. Как и в других играх, вы можете либо принять предложение и получить 4 доллара, либо отказаться от него и не получить ничего вместе со вторым игроком. Но помимо этих двух вариантов действий у вас появляются еще два:

1. Вы можете согласиться с пропорцией 3:3, при которой оба участника получат по 3 доллара - меньше, чем изначально могли, но при этом отправитель теряет больше (так как изначально предложенная пропорция составляла 16:4, вы потеряете всего 1 доллар, а второй участник - целых 13). Помимо этого, согласившись с пропорцией 3:3, вы сможете преподать второму участнику урок честности.

2. Вы можете согласиться со сделкой 3:0, то есть получить 3 доллара и наказать второго участника, не дав ему ничего. Это покажет второму участнику, каково быть объектом несправедливости.

Что же мы обнаружили с точки зрения различий между полами? В целом оказалось, что мужчины принимают несправедливые предложения примерно на 50% чаще, чем женщины, находясь при этом как в рассерженном, так и в довольном состоянии. Еще более интересным оказалось изучение того, какие альтернативные варианты действий выбрали участники различного пола (3:3 или 3:0). Когда наши участники находились в счастливом состоянии, ничего особенного не происходило: женщины были чуть более склонны выбирать пропорцию 3:3, а среди тех, кто предпочитал отомстить другому участнику и выбирал вариант 3:0, не было выявлено никаких гендерных различий. Однако стоило участникам посмотреть отрывок из фильма «Жизнь как дом», а затем описать сходный опыт из собственной жизни, как положение дел изменилось коренным образом. Женщины в рассерженном состоянии продолжали выбирать пропорцию 3:3, а мужчины в этой ситуации предпочитали отомстить и выбирали пропорцию 3:0.

Собранные воедино, эти результаты показывают, что, хотя женщины более склонны отказываться от несправедливых предложений, мотивация их собственного активного поведения представляется более позитивной. Предпочитая вариант 3:3, разозленные женщины не хотели преподать своему противнику урок важности равенства и честности. Основываясь на предшествовавшем опыте, они, в сущности, говорили второму участнику: «Неужели не лучше, если мы оба получим одинаковую сумму?» Напротив, рассерженные мужчины, выбирая вариант 3:0, как бы говорили своему противнику: «Да пошел ты...»

Умеете ли вы кататься на каноэ?

Какой урок мы смогли извлечь из этого эксперимента? Представляется, что наши эмоции достаточно легко управляют нашими решениями, в том числе и в случаях, когда они никак не связаны с принимаемым решением. Мы также поняли, что последствия эмоций проявляются даже тогда, когда острота переживания снизилась. Эмоции влияют на наши последующие долгосрочные РЕШЕНИЯ по множеству вопросов.

Для практического применения может пригодиться следующий сделанный нами вывод: если мы, испытывая ту или иную эмоцию, не делаем никаких практических шагов, то не нанесем себе вреда ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе. Однако если мы реагируем на эмоцию с помощью РЕШЕНИЯ, то можем не только пожалеть о ближайших последствиях, но и создать долгосрочную тенденцию РЕШЕНИЙ, которая будет вести нас по неправильному пути на протяжении длительного времени. И наконец, мы поняли, что наша склонность к самопроизвольному стадному инстинкту влияет на нас не только при принятии РЕШЕНИЙ в сходных ситуациях, но и простирается гораздо шире.

Имейте в виду, что эмоциональное воздействие наших видеоклипов было довольно мягким и произвольным. Просмотр фильма о сердитом архитекторе сам по себе не может быть единственной причиной грандиозной ссоры с супругом или ребенком, выговора от начальника или штрафа за превышение скорости. Повседневные РЕШЕНИЯ, которые мы принимаем, находясь в расстроенном, раздраженном (или радостном) состоянии, могут оказывать значительное влияние на наши будущие РЕШЕНИЯ.

***

Я думаю, что опасность эмоционального каскада лучше всего заметна при выстраивании романтических связей (хотя наши выводы применимы и ко всем остальным видам связей). По мере того как семейные пары учатся справляться с проблемами — обсуждая (порой на повышенных тонах) вопросы, связанные с деньгами, детьми или с тем, какое блюдо приготовить на ужин, — они не только говорят о самой текущей проблеме, но и создают некий поведенческий репертуар. Именно этот репертуар будет определять, каким образом они станут взаимодействовать друг с другом в будущем. Когда в процесс обсуждения проникают эмоции, пусть и не имеющие отношения к обсуждаемому вопросу, содержание наших связей может измениться не только в краткосрочной перспективе (когда мы чувствуем то, что чувствуем), но и на многие годы вперед. И, как мы уже знаем, противостоять этим появившимся тенденциям или изменить их крайне сложно.

Возьмем, к примеру, женщину, у которой был неудачный день на работе. Она приходит домой с целым грузом негативных эмоций. В доме царит беспорядок. Как только она входит в дом, муж, сидящий перед телевизором, спрашивает ее: «Ты купила что-нибудь к ужину?»

Чувствуя себя уязвленной, она не может сдержаться и повышает голос: «Слушай, я провела весь день на переговорах! Ты помнишь список покупок, который я дала тебе на прошлой неделе? Ты забыл купить туалетную бумагу и нужный сорт сыра. Как, интересно, я сумею сделать баклажаны с пармезаном, когда дома есть только чеддер? Почему бы тебе самому не встать и не приготовить ужин?» С этого момента все идет вкривь и вкось. Пара вступает в ожесточенный спор, и поздно вечером оба ложатся спать в дурном настроении. Позднее мнительность женщины начинает развиваться все сильнее («Я бы не пропустила поворот, если бы ты сказал мне о том, что нужно перестроиться в другой ряд, не в последнюю секунду!»). Цикл продолжается.

***

В большинстве ситуаций избежать эмоционального воздействия невозможно — тогда каким же образом нам спасти наши чувства от распада? Самый простой совет, который я бы дал, — это выбирать партнеров, которые способны останавливать это движение по нисходящей спирали. Как это сделать? Разумеется, вы можете воспользоваться сотнями тестов на совместимость — от астрологических до статистических. Но, на мой взгляд, все, что вам нужно, — это река, лодка и два весла.

Всякий раз, путешествуя на каноэ, я вижу пары, ожесточенно спорящие после того, как их лодка случайно села на мель или застряла в подводных камнях. Езда на каноэ в теории выглядит проще, чем в реальности. Возможно, именно поэтому совместное катание приводит к настоящим битвам. Определенно, пары спорят гораздо реже, когда идут в бар или обедают вне дома. Дело здесь не только в желании проявить себя с лучшей стороны (в конце концов, что мешает им проявлять себя наилучшим образом, сплавляясь на лодке по реке?). Скорее всего, это связано с наличием устоявшейся модели поведения людей в нормальных, повседневных условиях (яростный спор на глазах у посторонних является для большинства семей настоящим табу).

Однако, когда вы оказываетесь на реке, ситуация меняется кардинальным образом. Четкий протокол поведения отсутствует. Река движется непредсказуемо, и ваше каноэ способно неожиданно свернуть или даже перевернуться (это очень похоже на жизнь, полную новых и удивительных преград). Между людьми, сидящими в лодке спереди и сзади (на профессиональном языке — на носу и на корме), не существует четкого разделения труда. Этот контекст предоставляет множество возможностей для создания новых моделей поведения и наблюдения за ними.

Что происходит в ваших взаимоотношениях со своей половиной, когда вы пускаетесь в путь на каноэ? Начинаете ли вы с партнером обвинять друг друга каждый раз, когда каноэ плывет не так, как вам бы хотелось («Ты что, не видел этот камень?»)? Устраиваете ли вы разборку, которая заканчивается тем, что один из вас прыгает за борт, плывет к берегу и не разговаривает с другим битый час? Или, наткнувшись на камень, вы работаете сообща, определяя, что нужно сделать для вызволения каноэ из плена[105]?

Прежде чем вступать в долгосрочные связи, стоит оценить совместное поведение в условиях среды, для которой не существует общепринятого протокола действий (к примеру, я думаю, что пары должны сначала распланировать свою свадебную церемонию, а уже потом принимать решение о том, стоит ли им жениться). Разрабатывая план, имеет смысл следить за тем, какие действия проводят к ухудшению поведения и отношений. Обращая внимание на ранние признаки ухудшения, мы должны принять незамедлительные меры для исправления нежелательных последствий.

***

Последний урок заключается в следующем: как при катании на каноэ, так и в обычной жизни мы должны дать себе время остыть, прежде чем РЕШИМ предпринять какие-либо действия. Если мы этого не сделаем, то наши РЕШЕНИЯ назойливо вторгнутся в нашу будущую жизнь. И напоследок: если вы решите проводить свои занятия с моими студентами в то же время, что и я, помните, какое РЕШЕНИЕ я принял в прошлый раз. Я не говорю, что сделаю это снова, но кто знает... Может быть, эмоции опять возьмут верх?

Глава 11. Уроки нашей иррациональности: зачем нужен тест

Людям очень нравится считать себя объективными, рациональными и логичными. Мы гордимся тем фактом, что принимаем осмысленные решения. Когда мы решаем инвестировать деньги, покупаем дом, выбираем школу для наших детей или определяемся с методом лечения болезни, то обычно считаем свой выбор правильным.

Иногда это верно, но не менее часто наши когнитивные предубеждения вводят нас в заблуждение, особенно в случаях, когда мы должны сделать важный, трудный, болезненный выбор. В качестве иллюстрации я хотел бы поделиться личным рассказом о некоторых моих собственных предубеждениях, в результате которых я пришел к выводам, влияющим на мою жизнь практически каждый день.

***

Как вы уже знаете, я довольно сильно пострадал в результате несчастного случая. В частности, моя правая рука в некоторых местах была сожжена до кости. На третий день моего пребывания в больнице один из врачей вошел в палату и сказал, что моя правая рука настолько раздута, что давление мешает притоку крови, и если мы хотим сохранить хотя бы минимальный шанс на ее спасение, необходимо действовать немедленно. Врач аккуратно разложил рядом с моей кроватью несколько десятков скальпелей и пояснил: для того чтобы уменьшить давление и предотвратить воспаление, он должен глубоко прорезать кожу и слить жидкость. Врач также сообщил, что мои сердце и легкие работают не в полную силу, поэтому операцию придется выполнить без наркоза.

После этого началась операция, подобная тем, которые делали в Средневековье. Одна из медсестер крепко держала мою левую руку и плечо, а вторая изо всех сил давила на правое плечо и руку. Я смотрел, как скальпель пронзил мою кожу и медленно прорезал ее сверху вниз — от плеча до локтя. Боль была невыносимой, как будто врач орудовал внутри меня тупой и ржавой садовой мотыгой, и мне едва хватало сил сдерживаться. Мне казалось, что я вот-вот умру. Затем скальпель вновь вонзился в меня. На этот раз он резал кожу от локтя к ладони.

Я закричал, прося их остановиться. «Вы убиваете меня!» — вопил я. Как я ни умолял, они не останавливались. «Я больше не могу!» — снова и снова надрывался я. Они только крепче держали меня. Я не мог контролировать ситуацию.

Наконец доктор сказал мне, что уже почти закончил и дальше все пойдет быстрее. Он подсказал мне способ выдержать эту пытку: я должен был считать вслух. Он велел мне считать до десяти так медленно, как только возможно. Один, два, три... я почувствовал, как замедляется время. Охваченный болью, я мог только медленно считать. Четыре, пять, шесть... боль нарастала и снижалась по мере того, как доктор продолжал меня резать. Семь, восемь, девять... я никогда не забуду ощущение разрывающейся плоти, мучительной боли и ожидания... я должен был терпеть, сколько смогу... прежде чем завопить: «ДЕСЯТЬ!»

Доктор перестал меня резать. Медсестры ослабили хватку. Я чувствовал себя подобно древнему воину, мужественно терпевшему, пока его разрывали на кусочки. Я полностью изнемог. «Отлично, — сказал доктор. — Я сделал четыре разреза от плеча до кисти, теперь нам нужно сделать еще несколько разрезов, и на этом мы закончим».

В этот момент мой внутренний воин сдался. Я уже использовал все свои силы для того, чтобы убедить себя держаться как можно дольше. Я*был совершенно уверен в том, что, как только досчитаю до десяти, мои мучения прекратятся. Я почувствовал, как новая, еще не возникшая боль (которую я так мужественно переносил еще несколько секунд назад) наполнила меня всепоглощающим ужасом. Как пережить это еще раз?

«Пожалуйста, я сделаю все что угодно, только прекратите это!» — взмолился я, но мои слова никто не услышал. Они лишь держали меня еще крепче. «Подождите!» — предпринял я последнюю попытку, однако доктор начал неумолимо делать разрезы на моих пальцах. Все это время я считал вслух, громко крича каждый раз, когда доходил до десяти. Я считал снова и снова, пока он наконец не перестал резать. Моя рука была как обнаженный нерв, боль казалась бесконечной, но я остался в сознании и чувствовал, что еще жив. Врачи оставили меня, истекающего кровью и слезами, отдохнуть.

***

В то время я не понимал, насколько эта операция важна и каким образом счет до десяти может помочь человеку, находящемуся под физическим принуждением[106]. Хирург, который оперировал мою руку, мужественно пытался спасти ее вопреки советам других врачей. При этом он заставил меня страдать в тот день настолько сильно, что память об этой боли осталась со мной на многие годы. Однако его усилия увенчались успехом.

***

Несколько месяцев спустя новый консилиум врачей сообщил мне, что моя прооперированная рука функционирует не очень хорошо и было бы лучше ампутировать ее по локоть: замена живых тканей на протез с крюком позволит значительно уменьшить постоянную боль. Это означало, что мне придется пройти через несколько операций. Крюк мог бы быть достаточно удобным и функциональным, он мог бы стать значительно лучшим помощником, чем моя искалеченная рука. Врачи также сказали, что я могу выбрать себе искусственную руку, которая поможет мне выглядеть менее похожим на Капитана Крюка[107].

Мне предстояло крайне сложное решение. Несмотря на отсутствие функциональности и постоянную боль в руке, я не хотел ее потерять. Я просто не мог представить, как смогу жить без нее и орудовать крюком или куском пластика телесного цвета. В конце концов я решил оставить при себе свою бедную, израненную, неработающую конечность и пытаться сделать в этой ситуации все возможное для того, чтобы хоть как-то вернуть ее к жизни.

Переместимся в 2010 год. В течение более двадцати лет, прошедших с того момента, я создал множество документов, в основном научных трудов, но мне до сих пор крайне тяжело печатать на протяжении долгого времени. Иногда я могу печатать по странице в день и отвечать короткими фразами на электронные письма. Стоит мне попытаться сделать больше, как я начинаю чувствовать сильную боль в руке, и боль эта порой длится несколько часов или даже дней. Я не могу поднимать или выпрямлять пальцы. Пытаясь это делать, я испытываю такую сильную боль, будто мои суставы выпадают из привычных мест. Позитивная сторона происходящего со мной состоит в том, что я научился полагаться на помощь моих ассистентов и (в незначительной степени) на системы распознавания речи. Кроме того, я научился в какой-то степени уживаться с повседневной болью.

***

С позиций сегодняшнего дня сложно сказать, было ли мое решение сохранить руку правильным. Учитывая ограниченную функциональность, пережитую (и переживаемую) мной боль, а также зная о недостатках принятия решений то, что я знаю сейчас, я подозреваю, что сохранение руки было (с точки зрения соотношения затрат и выгод) ошибкой.

Давайте посмотрим на предубеждения, которые повлияли на меня при принятии этого решения. Во-первых, мне трудно было согласиться с рекомендацией врачей из-за двух связанных психологических сил, которые мы называем «эффект владения» (endowment effect) и «боязнь потери» (loss aversion). Под влиянием этих предубеждений мы часто переоцениваем то, что у нас есть, и ставим знак равенства между отказом от чего-либо и потерей. Потери являются для нас психологически болезненными, следовательно, для того чтобы от чего-то отказаться, нам нужна значительная дополнительная мотивация. Эффект владения заставлял меня переоценивать мою руку (лишь потому, что она была моя и я привязан к ней), в то время как эффект боязни потери не позволял мне отказаться от нее даже тогда, когда ее сохранение не имело смысла.

Второе иррациональное предубеждение, повлиявшее на меня, носит название «поддержание статус-кво». Нам, как правило, хочется сохранить все как есть. Мы воспринимаем изменения с большим трудом и болью, и если у нас есть шанс сохранить все как есть, то ничего не меняем. В моем конкретном случае я предпочел не предпринимать никаких действий (отчасти из-за боязни, что впоследствии пожалею о решении отказаться от руки) и продолжать жить с моей поврежденной рукой.

Третья человеческая слабость была связана с необратимостью решения. Как выясняется, нам сложно делать выбор даже в обыденных ситуациях — что уж говорить о необратимых решениях! Мы долго и мучительно размышляем о покупке дома или выборе профессии, потому что у нас имеется не так много данных о том, что готовит нам будущее. А если бы человек знал, что его решение будет «высечено в камне» и он никогда не сможет изменить ни род занятий, ни место проживания? Очень страшно сделать выбор, когда знаешь, что с его результатом придется жить всю оставшуюся жизнь. И я никак не мог смириться с мыслью о том, что после операции моя рука навсегда покинет меня.

Думая о перспективе потерять значительную часть моей руки, я никак не мог понять, каким образом смогу привыкнуть к этому. Каково мне будет жить с крюком или протезом? Как будут смотреть на меня другие люди? Что я буду делать, если захочу пожать чью-то руку, написать записку или заняться любовью?

Если бы я был вполне рациональным и расчетливым существом, не имевшим никакой эмоциональной привязанности к своей руке, то совершенно бы не беспокоился об эффекте владения, о боязни потери, сохранении статус-кво или о необратимости своего решения. Я был бы в состоянии точно предсказать, как будет выглядеть моя жизнь с искусственной рукой, то есть посмотреть на ситуацию глазами своих врачей. Если бы я был рациональным человеком, то, возможно, решил бы последовать их советам и, скорее всего, в конечном итоге смог бы привыкнуть к новой части моего тела (как мы узнали в главе 6, нам свойственно привыкать ко всему). Но я был не настолько рационален и сохранил свою руку — в результате чего мне пришлось пройти через ряд операций, потерять ее гибкость и испытывать частые боли.

***

Рассказанное мною чем-то похоже на истории, которые обычно рассказывают старики (так могли бы рассказать эту историю мои предки со своим восточноевропейским акцентом): «Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас, моя жизнь была бы совершенно иной». Вы можете задать вполне очевидный вопрос: «Если мое тогдашнее решение было ошибочным, почему бы не ампутировать руку теперь?»

Для отказа опять же есть несколько иррациональных причин. Во-первых, сама мысль о возвращении в больницу для лечения или операции вгоняет меня в глубокую депрессию. На самом деле даже сейчас, когда я посещаю знакомых в больнице, ее запахи вызывают у меня воспоминания о пережитом и о тяжелой эмоциональной нагрузке, связанной с моим собственным лечением. (Как вы можете догадаться, одна из вещей, которая меня напрягает больше всего, — это перспектива находиться в больнице в течение длительного периода времени.) Во-вторых, несмотря на то что я понимаю и могу анализировать некоторые из своих «предубежденных» решений, я все еще нахожусь под влиянием их последствий. Оно никогда не прекратится полностью (имейте это в виду, когда собираетесь улучшить качество принимаемых вами решений). В-третьих, после того как я потратил столько времени и усилий для того, чтобы моя рука работала как можно лучше, пережил ради этого столько боли и понял, как работать с учетом своих ограничений, я превратился в жертву «издержек влипания» (sunk cost fallacy). Оглядываясь назад на все предпринятые усилия, я совершенно не хочу списывать их со счетов и менять однажды принятое решение.

Четвертая причина заключается в том, что через двадцать лет после несчастного случая я научился давать рациональное объяснение сделанному мной выбору. Как я уже отмечал, люди являются фантастическими рационализаторами, и я могу привести себе несколько доводов в пользу принятого решения. Например, я чувствую сильную щекотку, когда кто-то трогает меня за правую руку, — мне удалось убедить себя, что это удивительные по своей уникальности тактильные ощущения.

Наконец, есть и рациональное объяснение моему выбору: за эти годы многое изменилось, в том числе и я сам. До несчастного случая, будучи подростком, я мог выбирать, как мне строить дальнейшую жизнь. В результате моей травмы я пошел по своему особому личному, романтическому и профессиональному пути: то, что я делаю, более или менее согласуется с моими ограничениями и возможностями. Я научился уживаться с тем, что у меня есть. Если бы я в возрасте восемнадцати лет поменял свою руку на крюк, набор моих ограничений и возможностей был бы иным. К примеру, я научился бы управляться с микроскопом и мог бы стать биологом. Но теперь, приближаясь к среднему возрасту, я учитываю, сколько я сделал для организации моей нынешней жизни, и мне становится гораздо труднее произвести существенные изменения. Мораль этой истории? Очень трудно принять большие, важные решения, способные изменить нашу жизнь, — дело в том, что мы все подвержены огромному количеству мощных предубеждений. Их гораздо больше, чем нам кажется, и они влияют на нас чаще, чем мы хотели бы признать.

Прозорливый Гедеон и «отсталые» пиявки

В предыдущих главах мы убедились, что иррациональность играет свою роль в различных аспектах нашей жизни: в привычках, выборе партнеров, мотивации к работе; в объемах благотворительности; в нашей привязанности к вещам и идеям; в нашей способности адаптироваться и желании отомстить. Думаю, мы можем суммировать наше иррациональное поведение в двух общих уроках и одном выводе:

1. Нам свойственно вести себя иррационально во множестве действий.

2. Часто мы не представляем себе, каким образом наша иррациональность влияет на нас. Это значит, что мы не полностью понимаем причины, руководящие нашим поведением.

Ergo, мы (вы, я, руководители компаний, политики) должны сомневаться в своей интуиции. Следуя лишь за нашей интуицией и здравым смыслом, делая что-то по привычке или «потому, что так делалось всегда», мы будем продолжать совершать ошибки. А это значит, что, несмотря на время, усилия, деньги и разочарования, мы будем идти по той же неверной дороге и наступать на одни и те же грабли. Однако если мы научимся ставить под сомнение и тестировать даже те действия, в правильности которых мы уверены, то, возможно, узнаем, когда и как ошибаемся, а затем сможем улучшить привычный для нас образ действий — любви, жизни, работы, управления и обновления.

Так как же нам тестировать собственную интуицию? Для этого есть один старый и испытанный способ, корни которого (как я узнал на занятиях Эла Рота по экономике) кроются в Библии. В главе 6 Книги Судей мы знакомимся с парнем по имени Гедеон, который беседует с Богом. Гедеон, будучи скептиком, не уверен, разговаривает ли он с Богом или просто ведет внутренний разговор с самим собой. Поэтому он просит Бога пролить немного росы на расстеленную шерсть. «Если Ты спасешь Израиля рукою моею... — говорит он Голосу, — то вот я расстелю [здесь] на гумне стриженую шерсть; если роса будет только на шерсти, а на всей земле сухо, то буду знать, что спасешь рукою моею Израиль, как говорил Ты».

В данном случае Гедеон предлагает провести испытание: если он действительно разговаривает с Богом, то Бог сможет легко намочить шерсть, оставив землю вокруг нее сухой. Что же происходит дальше? Гедеон просыпается утром, обнаруживает, что шерсть мокрая, и выжимает из нее целую миску воды. Но Гедеон — умный экспериментатор. Он сомневается, произошло ли это по воле Бога либо это происходит каждый раз, когда он оставляет клочок шерсти на земле на всю ночь. Гедеон нуждается в контрольном эксперименте. Поэтому он просит Бога доставить ему удовольствие еще раз, однако теперь он хочет провести эксперимент иным образом: «И сказал Гедеон Богу: не прогневайся на меня, если еще раз скажу и еще только однажды сделаю испытание над шерстью: пусть будет сухо на одной только шерсти, а на всей земле пусть будет роса». Контрольное условие Гедеона оказывается успешно выполненным. Вся земля покрыта росой, однако клочок шерсти остается сухим. Гедеон получает нужные доказательства, а кроме того, приобретает важный исследовательский навык.

***

В противовес тщательно спланированному эксперименту Гедеона врачебная помощь на протяжении тысячелетий осуществлялась на основе совсем других принципов. Медицина уже давно является уделом мудрецов. Врачи с древних времен работали, опираясь на собственную интуицию и мудрость, приобретавшуюся с годами. Опытные врачи передавали накопленные знания будущим поколениям. Докторов не учили сомневаться в собственной интуиции или делать опыты. Они полагались на опыт своих учителей. По окончании срока обучения они были в высшей степени уверены в своих знаниях (и многие из них продолжают вести себя таким же образом и в наши дни). Поэтому они делают одни и те же шаги, невзирая на свидетельства противного[108].

Один из примеров того, как медицинская мудрость пошла по неверному пути, связан с использованием пиявок в лечебных целях. На протяжении тысяч лет пиявки использовались для кровопускания — процедуры, которая, как считалось, укрепляла баланс четырех жидкостей в организме (крови, слизи, черной и желтой желчи). Использование эти сосущих кровь существ якобы позволяет вылечить массу болезней — от головных болей до ожирения, от геморроя до ларингита, от расстройства зрения до психических заболеваний. К XIX веку торговля пиявками превратилась в процветающий бизнес — во время наполеоновских войн Франция импортировала миллионы этих тварей. Спрос на медицинские пиявки вырос настолько сильно, что привел к их почти полному исчезновению.

Теперь представьте себе, что вы французский врач, живущий в XIX веке и только начинающий свою карьеру. Вы «знаете» об эффективности пиявок потому, что они «успешно» использовались на протяжении многих веков. Ваше знание подкрепляется опытом другого доктора, который «знает», что пиявки работают — на основании как собственного опыта, так и мудрости прошлого. К вам приходит первый пациент — скажем, с болью в колене. Вы кладете скользкую пиявку на его ногу чуть выше колена, чтобы снять давление крови. Пиявка высасывает кровь человека, снижая (как вам кажется) давление на сустав. По окончании процедуры вы отправляете пациента домой и рекомендуете ему отдохнуть в течение недели. Если этот человек больше не жалуется, вы полагаете, что лечение с помощью пиявок сработало.

К сожалению для вас обоих, в вашем распоряжении нет современных диагностических инструментов и вы не можете определить, что реальной причиной боли является разрыв хряща. В то время не проводилось исследований эффективности отдыха, внимательного отношения со стороны человека, одетого в белый халат, и множества других форм эффекта плацебо (о котором я довольно много писал в книге «Предсказуемая иррациональность»). Конечно, врачи — неплохие люди. Напротив, обычно они хорошие и заботливые. Большинство из них выбрали свою профессию потому, что хотят видеть людей здоровыми и счастливыми. По иронии судьбы именно их доброта и желание помочь всем и каждому из своих пациентов не дают им возможности пожертвовать благополучием части своих пациентов во имя эксперимента.

Итак, вы — врач из XIX века, который действительно считает, что применение пиявок является действенным методом лечения. Стали бы вы проводить эксперименты для проверки вашего убеждения? Какой была бы цена подобного эксперимента с точки зрения человеческих страданий? Стали бы вы (для чистоты эксперимента) прекращать лечение пиявками части своих пациентов для того, чтобы проконтролировать их состояние (например, используя что-то похожее на пиявок, кусающее как пиявки, но не высасывающее кровь)? Какой врач в то время мог составить из своих пациентов контрольную группу и тем самым лишить их лечения? Хуже того, какой врач будет придумывать (с целью проверки эффективности лечения) способы проведения экспериментов, при которых пациенты будут испытывать те же страдания, что и при лечении, однако не получат той его части, которая и призвана облегчить их страдания?

Проблема заключается в следующем. У людей, даже специалистов в области медицины, не принято принимать на себя расходы, связанные с экспериментами, особенно когда они «чувствуют нутром», что их действия или предложения и без того приносят пользу. И здесь на сцене появляется FDA[109]. FDA требует доказательств того, что лекарства являются и безопасными, и эффективными. Несмотря на громоздкие, дорогостоящие и сложные процедуры, используемые FDA, оно остается единственным учреждением, требующим от медицинских организаций проведения достаточного количества экспериментов. Благодаря таким экспериментам мы теперь знаем, что некоторые детские лекарства от кашля имеют побочных эффектов больше, чем преимуществ, что операции, призванные снизить боли в пояснице, являются в основном бесполезными, что ангиопластика и шунтирование не позволяют значительно продлить жизнь больным, а статины хоть и снижают уровень холестерина, не могут эффективно предотвратить сердечные заболевания. И мы начинаем понимать, что существует множество других процедур, которые не работают так, как первоначально задумывалось[110]. Разумеется, люди могут и будут жаловаться на деятельность FDA; однако у нас появляется все больше свидетельств тому, что с FDA наша жизнь оказывается лучше, чем без него.

***

Важность эксперимента как одного из лучших способов понять, что работает, а что нет, кажется нам бесспорной. Я не знаю ни одного человека, который хотел бы отменить научные эксперименты в пользу инстинктивного чувства и интуиции. Но я удивлен тем, что важность экспериментов не признается в более широкой перспективе, — особенно когда дело доходит до принятия важных решений в бизнесе или государственной политике. Честно говоря, иногда я бываю поражен смелостью предположений бизнесменов и политиков и тем, насколько безгранично они убеждены в собственной интуиции.

Однако и политики, и бизнесмены — всего лишь люди, имеющие те же предубеждения, что и все мы. Их решения подвержены риску ошибок ничуть не в меньшей степени, чем суждения медиков. Означает ли это, что нам столь же важно проводить систематические эксперименты в области бизнеса и политики?

Если бы я намеревался инвестировать свои деньги, то выбрал бы компанию, которая систематически тестирует свои базовые предположения. Представьте себе, насколько прибыльной могла бы стать деятельность фирмы, руководители которой осознают гнев потребителей и понимают, в какой степени искренние извинения могут смягчить разочарование (мы говорили об этом в главе 5). Насколько выросла бы производительность, если бы сотрудники высшего звена понимали, как важно для человека гордиться своей работой (мы убедились в этом в главе 2). А представьте себе, насколько более эффективными могли бы стать компании (не говоря уже об огромных преимуществах с точки зрения паблик рилейшнз), если бы они перестали платить непомерные бонусы руководству и стали более серьезно относиться к зависимости между выплатой жалования и исполнением бюджета (как мы видели в главе 1)!

Экспериментальный подход мог бы также применяться и в государственной политике. Представляется, что правительство зачастую использует одну и ту же политику в отношении множества различных вопросов (помощь банкам, внедрение программ утепления домов, управление агробизнесом и образованием), не особенно заботясь об экспериментах. Является ли пакет помощи ценой в 700 миллиардов долларов лучшим способом преодоления экономической стагнации? Является ли назначение стипендий за хорошие оценки, посещаемость занятий или хорошее поведение лучшим подходом для мотивации к обучению? Действительно ли указание количества калорий напротив блюд в меню помогает людям делать здоровый выбор (данные на сегодняшний день позволяют сделать вывод, что этот метод не работает)?

Ответы на эти вопросы пока что неясны. Насколько хорошо будет, если мы поймем, что, несмотря на все наше доверие к собственным решениям, наша интуиция — это всего лишь интуиция? Насколько хорошо будет, если мы, намереваясь улучшить государственную политику и работу государственных учреждений, станем собирать больше данных о том, как ведут себя люди на самом деле? Мне кажется, что гораздо разумнее, прежде чем тратить миллиарды на программы с неявной эффективностью, провести несколько небольших экспериментов, а затем, если хватит времени, — и более масштабные эксперименты.

Как говаривал Шерлок Холмс, «теоретизировать, не имея данных, опасно».

***

Я надеюсь, что теперь вам понятно: если бы нам пришлось указывать правильное место человека на шкале от Спока до Гомера Симпсона, оно было бы куда ближе к Гомеру, чем нам бы хотелось. Я полагаю, что нам нужно потратить свои силы на то, чтобы преодолеть собственные когнитивные ограничения. Подобно тому как мы используем ремни безопасности, чтобы защитить себя от несчастных случаев, или носим пальто, чтобы не замерзнуть, мы должны хорошо представлять себе собственные ограничения, связанные со способностью думать и рассуждать, — особенно когда речь идет о принятии важных решений как отдельными людьми, так и предприятиями или политическими учреждениями. Один из лучших способов обнаружить свои ошибки и найти пути их решения состоит в проведении эксперимента, сборе и тщательном анализе данных, сравнении групп, находящихся в экспериментальных и контрольных условиях, и объяснении причин различий между их результатами. Как однажды сказал Франклин Делано Рузвельт: «Наша страна нуждается в упорном и последовательном экспериментировании, и, если я правильно улавливаю сигналы, требует его. Сначала надо выбрать какой-нибудь один способ и испробовать его, если он окажется неверным — честно это признать и выбрать другой. Но прежде всего необходимо хоть что-то сделать»[111].

***

Я надеюсь, что вам понравилась эта книга. Я также искренне надеюсь, что вы начнете меньше доверять своей интуиции и займетесь проведением собственных экспериментов, направленных на принятие более обоснованных решений. Задавайте вопросы. Исследуйте. Переворачивайте камни, лежащие на земле, и смотрите, что находится под ними. Задавайте себе вопрос, почему вы ведете себя тем или иным образом. Наблюдайте за поведением вашей компании, ее сотрудников, других предприятий и учреждений, политиков и правительства. Поступая таким образом, можно обнаружить массу способов для преодоления некоторых из наших ограничений. Во многом социальные науки существуют именно для этого.

КОНЕЦ

Не совсем. Мы делаем лишь первые шаги в изучении нашей иррациональной стороны, и наше будущее путешествие обещает быть долгим и захватывающим.

Иррационально ваш,

Дэн

Благодарности

Одно из преимуществ научной жизни заключается в том, что для реализации каждого проекта мы привлекаем соратников. Я горжусь тем, что это одна из областей, в которой я сделал наилучший выбор из всех возможных. На протяжении многих лет я имел большое счастье работать с удивительными исследователями и друзьями. Я глубоко благодарен этим прекрасным людям за их энтузиазм и мужество, их творчество, а также за их дружбу и щедрость. Исследования, которые я включил в эту книгу, являются в значительной степени продуктом их усилий (см. ниже биографии моих выдающихся сотрудников), а все ошибки и упущения являются исключительно моими.

Помимо моих сотрудников я также благодарю огромное количество исследователей в области психологии, экономики и бизнеса. Для меня большая честь иметь возможность заниматься своими исследованиями в рамках более широкого процесса. Мир социальных наук — захватывающая сфера. Здесь постоянно возникают новые идеи, собираются данные и пересматриваются теории (некоторые чаще, некоторые реже). Эти усилия являются результатом кропотливой работы многих блестящих людей, страстно желающих понять человеческую природу. Каждый день я узнаю массу нового от моих коллег-исследователей и довольно часто убеждаюсь, насколько многого я еще не знаю (частичный список использованных источников и перечень книг для дополнительного изучения приведены в конце этой книги).

Поняв в процессе написания книги, насколько мой стиль далек от совершенства, я выражаю глубочайшую благодарность Эрин Аллингем, которая помогала мне писать, Бронуин Фраер, которая помогла мне увидеть множество вещей более четко, а также Клер Вахтэл, обладающую отличным перспективным видением и чувством юмора (что редко встречается у редакторов). Я получил массу полезных комментариев и предложений со стороны Элин Грюнэйсен, Ани Якубек, Джареда Вольфа, Кали Кларк и Ребекки Вебер. Джон Хагерти и мои друзья в McKinney придали моей работе новый творческий импульс, а команда литературного агентства Levine Greenberg оказывала всевозможное содействие. Особую благодарность я хотел бы выразить человеку, делающему мою жизнь гораздо более наполненной, — Мэ-ган Хогерти. И наконец, я выражаю глубочайшую признательность моей любимой жене Суми. Когда-то мне казалось, что жить рядом со мной достаточно легко, однако с каждым годом я все больше понимаю, что жизнь со мной — далеко не сахар, в то время как жизнь рядом с тобой, дорогая Суми, для меня огромное удовольствие. Суми, я сменю перегоревшие лампочки сегодня же вечером, приехав домой. Не исключено, правда, что сегодня я приеду так поздно, что разберусь с лампочками завтра. Хотя, знаешь что, давай я сделаю это в выходные. Обещаю.

Иррационально ваш,

Дэн

Список соавторов

Эдуардо Андраде

Впервые мы с Эдуардо встретились на летней программе Центра дополнительного обучения Стэнфордского университета. Лето было прекрасным — как с точки зрения обучения, так и с точки зрения общения с другими людьми. Офис Эдуардо находился по соседству с моим, и мы часто выбирались на прогулку по близлежащим холмам, беседуя о множестве вещей. Исследования Эдуардо посвящены эмоциям, и к концу лета у нас появилось несколько идей о том, как связать эмоции с принятием решений. С началом осени мы приступили к экспериментам. Эдуардо — уроженец Бразилии, и его страна может гордиться тем, как он жарит мясо и готовит коктейли. В настоящее время Эдуардо преподает в Калифорнийском университете в Беркли.

Рашель Баркан

Мы с Рашелью подружились много лет назад, когда еще были студентами. На протяжении всей нашей дружбы мы мечтали провести вместе множество экспериментов, однако реальная возможность представилась нам только после того, как Рашель проработала год в Университете Дьюка. Как оказалось, кофе представляет собой важный ингредиент для перевода идей в действия. Во время пребывания Рашели в университете произошло множество забавных ситуаций, а кроме того, мы смогли значительно продвинуться вперед по целому ряду проектов. Рашель обладает огромным багажом знаний, она очень умна и способна к глубокому изучению вопроса. Я могу только мечтать о том, чтобы мы смогли продолжить совместную работу в дальнейшем. В настоящее время Рашель занимается преподаванием в израильском Университете Бен-Гуриона.

Зои Ченс

Зои совмещает в себе богатое творческое начало и безграничную доброту. Разговор с ней чем-то напоминает прогулку по парку развлечений: ты уверен, что впереди тебя ждет что-то интересное и волнительное, но никогда не знаешь, в какую сторону свернет разговор. Зои переполнена любовью к жизни и людям и представляет собой идеальный сплав исследователя и друга. В настоящее время Зои — аспирантка Гарвардского университета.

Ханан Френк

В мою бытность студентом Френк преподавал мне физиологию мыслительных процессов. Его курс был одним из моих первых учебных курсов, и в значительной степени именно он изменил мою жизнь. На мое решение стать исследователем повлияло не только то, что я слышал в аудитории, но и отношение самого Ханана к исследованиям и его готовность отвечать на вопросы студентов. Я до сих пор помню многие его высказывания в отношении исследований жизни в целом и до сих пор следую многим из них. Для меня Ханан является образцом идеального учителя. В настоящее время он преподает в Тель-Авивском университете.

Джина Фрост

Джина была моей первой аспиранткой в MIT Media Lab. Она очень креативная и многогранная личность, имеет широкий круг интересов и навыков, которые, как мне иногда кажется, готова извлекать прямо из воздуха. Мы осуществили вместе множество проектов по информационным системам, свиданиям в Сети и принятию решений. В ходе них я многое узнал о том, как думают, экспериментируют и открывают для себя что-то новое дизайнеры. В настоящее время Джина — интернет-предприниматель широкого профиля.

Айелет Гнизи

Впервые я встретил Айелет много лет назад на пикнике, устроенном нашими общими друзьями. Мое первое впечатление от нее было крайне позитивным, и со временем мои теплые чувства лишь усилились. Айелет — прекрасный человек и отличный друг, поэтому мне крайне странно, что именно с ней мы решили провести исследование, посвященное недоверию и мести. Что бы ни заставило нас изначально заняться изучением этих вопросов, результаты оказались крайне полезными как с академической, так и с личной точки зрения. В настоящее время Айелет преподает в Калифорнийском университете в Сан-Диего. (Если вы увидите в списке моих соратников фамилию Гнизи еще раз, то совершенно не потому, что эта фамилия широко распространена.)

Ури Гнизи

Ури является одним из наиболее саркастичных и творческих людей, с которыми мне доводилось встречаться. Оба этих навыка позволяют ему легко и быстро проводить массу важных и полезных исследований. Несколько лет назад я взял Ури с собой на фестиваль «Горящий человек», где он полностью погрузился в атмосферу праздника. Как-то раз в поездке он проиграл мне пари, согласно которому должен был в течение целого месяца каждый день делать подарок незнакомому человеку. К сожалению, вернувшись обратно в цивилизованный мир, он прекратил эту практику. В настоящее время Ури является преподавателем Калифорнийского университета в Сан-Диего.

Эмир Каменица

Я познакомился с Эмиром через Дражена Прелича и вскоре попал под обаяние широты его знаний и глубины экономического мышления. Разговоры с Эмиром всегда создавали у меня чувство, присущее, по всей видимости, европейским философам, которые никогда никуда не спешили — споры шли только в интересах истины. Это всегда была своего рода чистая дискуссия. Я подозреваю, что после окончания университета жизнь Эмира отчасти изменилась, но до сих пор вспоминаю наши беседы с огромным удовольствием. Эмир в настоящее время преподает в Чикагском университете.

Леонард Ли

В свое время Леонард был аспирантом в MIT, где изучал вопросы электронной коммерции. Так как мы оба активно занимались преподаванием, то начали встречаться и беседовать поздними вечерами. В какой-то момент наши встречи дали нам возможность совместно поработать над несколькими исследовательскими проектами. С Леонардом здорово работать! Он обладает бесконечными запасами энергии и энтузиазма, что позволяет ему проводить в течение недели такое же количество экспериментов, какое обычные люди делают в течение семестра. Помимо этого Леонард является одним из самых приятных людей, с которыми мне доводилось общаться. Мне одинаково комфортно и работать с ним, и просто болтать о разных пустяках. В настоящее время Леонард преподает в Колумбийском университете.

Джордж Ловенстайн

Джордж — мой первый, любимый и многолетний соратник. Он также является для меня примером для подражания. По моему мнению, Джордж — чрезвычайно творческий и глубокий исследователь в области поведенческой экономики. Он обладает уникальной способностью, наблюдая за окружающим миром, находить в нем поведенческие нюансы, крайне важные для понимания и человеческой природы, и политических событий. Джордж является (и вполне заслуженно) преподавателем экономики и психологии в университете Карнеги-Меллон.

Нина Мазар

Нина впервые появилась в MIT на несколько дней, для того чтобы собрать отзывы о проведенном ею исследовании, после чего осталась в нем на целых пять лет. За это время у нас было множество веселых совместных дел, и я всегда чувствовал ее поддержку. Нина преодолевает препятствия, словно не замечая их, а также всегда готова взять на свои плечи решение серьезных проблем, что позволило нам провести несколько особенно сложных экспериментов в сельских районах Индии. На протяжении многих лет я надеялся, что она никогда не решится оставить нас, но, увы, в какой-то момент это случилось: в настоящее время Нина преподает в университете города Торонто. В своей альтернативной реальности Нина является дизайнером мод в Милане (Италия).

Дэниел Мохон

Дэниел представляет собой редкое сочетание интеллекта, креативности и способности доводить дело до конца. В последние годы мы работали над несколькими проектами, и его проницательность и способности продолжают удивлять меня до сих пор. Я сожалею только о том, что начал работу как раз тогда, когда Дэниел собирался покинуть Массачусетский технологический институт, и мечтаю о том, чтобы у нас было больше возможностей для общения и сотрудничества. Дэниел в настоящее время сотрудничает с Йельским университетом.

Майк Нортон

Майк представляет собой интересное сочетание блеска, заниженной самооценки и чувства юмора, переходящего в сарказм. Он имеет уникальный взгляд на жизнь и находит интересной почти любую тему. Я часто думаю о его проектах как о своего рода путешествиях. С помощью Майка мне удается пережить приключения, невозможные с кем-то еще из моих соратников. Майк также поистине фантастический певец: если представится возможность, попросите его спеть песню Элвиса Only Fools Rush In. В настоящее время Майк — профессор Гарвардского университета.

Стивен Спиллер

Стивен начал свою научную карьеру студентом у Джона Линча. Когда я был аспирантом, Джон был и моим наставником. Таким образом, мы со Стивеном являемся своего рода научными родственниками: я воспринимаю его как младшего (но значительно более высокого) брата. Стивен — очень умный и творческий человек, и я с большим удовольствием наблюдаю за развитием его академической карьеры. В настоящее время Стивен является докторантом Университета Дьюка, и, если наше слово для него хоть что-то значит, мы никогда не позволим ему нас покинуть.

Дражен Прелич

Дражен является одним из самых толковых людей, которых мне доводилось встречать. Именно этот человек способствовал моему приходу на работу в MIT. Я воспринимаю Дражена как царственную особу в академической среде: он знает, что делает, он уверен в себе, и все, к чему он прикасается, превращается в золото. Я надеялся, что за счет эффекта диффузии смогу заполучить хоть малую толику его стиля и глубины, однако для этого, по всей видимости, было недостаточно, что наши офисы находились по соседству. В настоящее время Дражен — профессор Массачусетского технологического института.

Библиография и дополнительные источники

Ниже приводится перечень материалов, на которых основано содержание глав этой книги, а также список источников, рекомендуемых для дальнейшего изучения описанных в книге вопросов.

Вступление

Уроки промедления и побочные медицинские эффекты

Дополнительные источники:

George Akerlof, «Procrastination and Obedience», American Economic Review (1991) .

Dan Ariely and KlausWertenbroch, «Procrastination, Deadlines and Performance: Self-control by Precommitment», Psychological Science (2002).

Stephen Hoch and George Loewenstein, «Time-Inconsistent Preferences and Consumer Self-Control», Journal of Consumer Research (1991).

David Laibson, «Golden Eggs and Hyperbolic Discounting», Quarterly Journal of Economics (1997).

George Loewenstein, «Out of Control: Visceral Influences on Behavior», Organizational Behavior and Human Decision Processes (1996).

Ted O’Donoghue and Matthew Rabin, «Doing It Now or Later», America Economic Review (1999).

Thomas Schelling, «Self-Command: A New Discipline», Choice Over Time [Editors: John Elster and George Lowenstein], New York: Russell Sage Foundation (1992).

Часть 1

Неожиданные способы, которыми мы отвергаем логику на работе

Глава 1

Платить больше за меньшее: почему бессильны большие бонусы

Библиография:

Dan Ariely, Uri Gneezy, George Loewenstein and Nina Mazar, «Large Stakes and Big Mistakes», The Review of Economic Studies (2009).

Mihaly Csikszentmihalyi, «Flow: The Psychology of Optimal Experience», New York: Harper and Row (1990).

Daniel Kahneman and Amos Tversky, «Prospect Theory: An Analysis of Decision under Risk», Econometrica (1979).

Robert Yerkes and John Dodson, «The Relation of Strength of Stimulus to Rapidity of Habit-Formation», Journal of Comparative Neurology and Psychology (1908).

Robert Zajonc, «Social Facilitation», Science (1965).

Robert Zajonc, Alexander Heingartner and Edward Herman, «Social Enhancement and Impairment of Performance in the Cockroach», Journal of Personality and Social Psychology (1969).

Racheli Barkan, Yosef Solomonov, Michael Bar-Eli and Dan Ariely, «Clutch Players at the NBA», manuscript Duke University (2010).

Дополнительные источники:

Robert Ashton, «Pressure and Performance in Accounting Decision Setting: Paradoxical Effects of Incentives, Feedback and Justification», Journal of Accounting Research (1990).

John Baker, «Fluctuation in Executive Compensation of Selected Companies», The Review of Economics and Statistics (1938).

Roy Baumeister, «Choking Under Pressure: Self-Consciousness and Paradoxical Effects of Incentives on Skillful Performance», Journal of Personality and Social Psychology (1984).

Roy Baumeister and Carolin Showers, «А Review of Paradoxical Performance Effects: Choking under Pressure in Sports and Mental Tests», European Journal of Social Psychology (1986).

Ellen Langer and Lois Imber, «When Practice Makes Imperfect: The Debilitating Effects of Overlearning», Journal of Personality and Social Psychology (1979).

Chu-Min Liao and Richard Masters, «Self-Focused Attention and Performance Failure Under Psychological Stress», Journal of Sport and Exercise Psychology (2002).

Dean Mobbs, Demis Hassabis, Ben Seymour, Jennifer Marchant, Nikolaus-Weiskopf, Raymond Dolan and Christopher Frith, «Choking on the Money: Reward-Based Performance Decrements Are AssociatedWith Midbrain Activity», Psychological Science (2009).

Kenneth McGraw, «The Detrimental Effects of Reward on Performance: A Literature Review and a Prediction Model», The Hidden Costs of Reward: New Perspectives of Human Behaviour [Editors: Mark Lepper and David Greeene], New York: Erlbaum (1978).

Глава 2

Смысл труда: как конструктор Lego может научить получать радость от работы

Библиография:

Dan Ariely, Emir Kamenica and Drazen Prelec, «Mans Search for Meaning: The Case of Legos», Journal of Economic Behavior and Organization (2008).

Glen Jensen, «Preference for Bar Pressing over Freeloading as a Function of the Number of Unrewarded Presses», Journal of Experimental Psychology (1963).

Glen Jensen, Calvin Leung and David Hess, «‘Freeloading’ in the Skinner Box Contrasted with Freeloading in the Runway», Psychological Reports (1970).

George Loewenstein, «Because it is There: The Challenge of Mountaineering .. for Utility Theory», Kyklos (1999).

Дополнительные источники:

George Akerlof and Rachel Kranton, «Economics and Identity», Quarterly Journal of Economics (2000).

David Blustein, «The Role of Work in Psychological Health and Well-Being: A Conceptual, Historical and Public Policy Perspective», American Psychologist (2008).

Armin Falk and Michael Kosfeld, «The Hidden Costs of Control», American Economic Review (2006).

I.R. Inglis, Bjorn Forkman and John Lazarus, «Free Food or Earned Food? A Review and Fuzzy Model of Contra Freeloading» Animal Behaviour (1997).

Ellen Langer, «The Illusion of Control», Journal of Personality and Social Psy chology (1975).

Anne Preston, «The Nonprofit Worker in a For-Profit World», Journal of Labor Economics (1989).

Глава 3

Эффект IKEA: почему мы склонны переоценивать то, что делаем

Библиография:

Gary Becker, Morris Н. DeGroot and Jacob Marschak, «An Experimental Study of Some Stochastic Models for Wagers», Behavioral Science (1963).

Leon Festinger, «А Theory of Cognitive Dissonance», Stanford, CA: Stanford University Press (1957).

Nikolaus Franke, Martin Schreier and Ulrike Kaiser, «The T Designed It Myself Effect in Mass Customization», Management Science (2009).

Michael Norton, Daniel Mochon and Dan Ariely, «The IKEA Effect: When La bor Leads to Love», manuscript Harvard University (2010).

Дополнительные источники:

Hal Arkes and Catherine Blumer, «The Psychology of Sunk Cost», Organiza tional Behavior and Human Decision Processes (1985).

Neeli Bendapudi and Robert P. Leone, «Psychological Implications of Costumer Participation in Co-Production», Journal of Marketing (2003).

Ziv Carmon and Dan Ariely, «Focusing on the Forgone: How Value Can Ap pear So Different to Buyers and Sellers», Journal of Consumer Research (2000).

Daniel Kahneman, Jack Knetsch and Richard Thaler, «Experimental Tests of the Endowment Effect and the Coase Theorem», Journal of Political Economy (1990).

Daniel Kahneman, Jack Knetsch and Richard Thaler, «Anomalies: The Endowment Effect, Loss Aversion and Status Quo Bias», Journal of Economic Perspectives (1991).

Jack Knetsch, «The Endowment Effect and Evidence of Non reversible Indifference Curves», American Economic Review (1989).

Justin Kruger, Derrick Wirtz, Leaf Van Boven and T. William Altermatt, «The Effort Heuristic», Journal of Experimental Social Psychology (2004).

Ellen Langer, «The Illusion of Control», Journal of Personality and Social Psychology (1975).

Carey Morewedge, Lisa Shu, Daniel Gilbert and Timothy Wilson, «Bad Riddance or Good Rubbish? Ownership and Not Loss Aversion Causes the Endowment Effect», Journal of Experimental Social Psychology (2009).

Глава 4

Предубеждение против чужих идей: чем «мои» лучше «твоих»

Библиография:

Stephen Spiller, Rachel Barkan and Dan Ariely, «Not-Invented-By-Me: Idea Ownership Leads to Higher Perceived Value», manuscript Duke University (2010).

Zachary Shore, «Blunder: Why Smart People Make Bad Decisions», Bloomsbury, USA (2008).

Дополнительные источники:

Ralph Katz and Thomas Allen, «Investigating the Not Invented Here (NIH) Syndrome: A Look at the Performance, Tenure and Communication Patterns of 50 R&D Project Groups», R&D Management (1982).

Jozef Nuttin Jr., «Affective Consequences of Mere Ownership: The Name Letter Effect in Twelve European Languages», European Journal of Social Psychology (2006).

Jon Pierce, Tatiana Kostova and Kurt Dirks, «The State of Psychological Ownership: Integrating and Extending a Century of Research», Review of General Psychology (2003).

Jesse Preston and Daniel Wegner, «The Eureka Error: Inadvertent Plagiarism by Misattributions of Effort», Journal of Personality and Social Psychology (2007).

Michal Strahilevitz and George Loewenstein, «The Effect of Ownership History on the Valuation of Objects», Journal of Consumer Research (1998).

Глава 5

Поговорим о мести: что заставляет нас искать справедливости?

Библиография:

Dan Ariely, «Customers’ Revenge 2.0», Harvard Business Review (2007).

Ayelet Gneezy and Dan Ariely, «Don’t Get Mad, Get Even: On Consumers’ Revenge», manuscript Duke University (2010).

Keith Jensen, Josep Call and Michael Tomasello, «Chimpanzees are Vengeful but not Spiteful», Proceedings of the National Academy of Sciences (2007).

Kathleen Mazor, George Reed, Robert Yood, Melissa Fischer, Joann Baril and Jerry Gurwitz, «Disclosure of Medical Errors: What Factors Influence How Patients Respond?», Journal of General Medicine (2006).

Dominique de Quervain, Urs Fischbacher, Valerie Treyer, Melanie Schellhammer, Ulrich Schnyder, Alfred Buck and Ernst Fehr, «The Neural Basis of Altruistic Punishment», Science (2004).

Albert Wu, I-Chan Huang, Samantha Stokes and Peter Pronovost, «Disclosing Medical Errors to Patients: Its Not What You Say, its What They Hear», Journal of General Internal Medicine (2009).

Дополнительные источники:

Robert Bies and Thomas Tripp, «Beyond Distrust: ‘Getting Even’ and the Need for Revenge», Trust in Organizations: Frontiers in Theory and Research [Editors: Roderick Kramer and Tom Tyler], Thousand Oaks, CA: Sage Publications (1996).

Ernst Fehr and Colin F. Camerer, «Social Neuroeconomics: The Neural Circuitry of Social Preferences», TRENDS in Cognitive Sciences (2007).

Marian Friestad and Peter Wright, «The Persuasion Knowledge Model: How People Cope with Persuasion Attempts», Journal of Consumer Research (1994).

Alan Krueger and Alexandre Mas, «Strikes, Scabs and Tread Separations: Labor Strife and the Production of Defective Bridgestone/Firestone Tires», Journal of Political Economy (2004).

Ken-ichi Ohbuchi, Masuyo Kameda and Nariyuki Agarie, «Apology as Aggression Control: Its Role in Mediating Appraisal and Response to Harm», Journal of Personality and Social Psychology (1989).

Seiji Takaku, «The Effects of Apology and Perspective Taking on Interpersonal Forgiveness: A Dissonance-Attribution Model of Interpersonal Forgiveness», Journal of Social Psychology (2001).

Часть 2

Неожиданные способы, которыми мы отвергаем логику дома

Глава 6

Адаптация: почему мы привыкаем к вещам, но не ко всем и не всегда

Библиография:

Henry Beecher, «Pain in Men Wounded in Battle», Annals of Surgery (1946).

Philip Brickman, Daniel Coates and Ronnie Janoff-Bulman, «Lottery Winners and Accident Victims: Is Happiness Relative?», Journal of Personality and Social Psychology (1978).

Andrew Clark, «Are Wages Habit-Forming? Evidence from Micro Data», Journal of Economic Behavior & Organization (1999).

Reuven Dar, Dan Ariely and Hanan Frenk, «The Effect of Past-Injury on Pain Threshold and Tolerance», Pain (1995).

Paul Eastwick, Eli Finkel, Tamar Krishnamurti and George Loewenstein, «Mispredicting Distress Following Romantic Breakup: Revealing the Time Course of the Affective Forecasting Error», Journal of Experimental Social Psychology (2008).

Leif Nelson and Tom Meyvis, «Interrupted Consumption: Adaptation and the Disruption of Hedonic Experience», Journal of Marketing Research (2008).

Leif Nelson, Tom Meyvis and Jeff Galak, «Enhancing the Television-Viewing Experience through Commercial Interruptions», Journal of Consumer Research (2009).

Tibor Scitovsky, «The Joyless Economy: The Psychology of Human Satisfaction», Oxford University Press, USA (1976).

David Schkade and Daniel Kahneman, «Does Living in California Make People Happy? A Focusing Illusion in Judgments of Life Satisfaction», Psychological Science (1998).

Дополнительные источники:

Dan Ariely, «Combining Experiences Over Time: The Effects of Duration, Intensity Changes and On-Line Measurements on Retrospective Pain Evaluations», Journal of Behavioral Decision Making (1998).

Dan Ariely and Ziv Carmon, «Gestalt Characteristics of Experiences: The Defining Features of Summarized Events», Journal of Behavioral Decision Making (2000).

Dan Ariely and Gal Zauberman, «Differential Partitioning of Extended Experiences», Organizational Behavior and Human Decision Processes (2003).

Shane Frederick and George Loewenstein, «Hedonic Adaptation», Well-Being: The Foundations of Hedonic Psychology [Daniel Kahneman, Ed Diener and Nor-bert Schwarz], New York: Russell Sage Foundation (1999).

Bruno Frey, «Happiness: A Revolution in Economics», MIT Press, Cambridge, MA and London, UK (2008).

Dan Gilbert, «Stumbling on Happiness», Knopf (2006).

Jonathan Levav, «The Mind and the Body: Subjective Well-Being in an Objective World», Do Emotions Help or Hurt Decision Making? [Editors: Kathleen Vohs, Roy Baumeister and George Loewenstein], New York: Russell Sage (2007).

Sonja Lyubomirsky, «Hedonic Adaptation to Positive and Negative Experiences», [Editor: Susan Folkman] Oxford Handbook of Stress, Health and Coping. New York: Oxford University Press (2010).

Sonja Lyubomirsky, «The How of Happiness: A Scientific Approach to Getting the Life You Want», Penguin Press (2007).

Sonja Lyubomirsky, Kennon Sheldon and David Schkade, «Pursuing Happiness: The Architecture of Sustainable Change», Review of General Psychology (2005).

Глава 7

Hot or Not: адаптация, ассортативное скрещивание и рынок красоты

Библиография:

Leonard Lee, George Lowenstein, James Hong, Jim Young and Dan Ariely, «If Tm Not Hot, Are You Hot or Not? Physical-Attractiveness Evaluations and Dating Preferences as a Function of One’s Own Attractiveness», Psychological Science (2008).

Дополнительные источники:

Ed Diener, BrianWolsic and Frank Fujita, «Physical Attractiveness and Subjective Well-Being», Journal of Personality and Social Psychology (1995).

Paul Eastwick and Eli Finkel, «Speed-Dating As a Methodological Innovation», The Psychologist (2008).

Paul Eastwick, Eli Finkel, Daniel Mochon and Dan Ariely, «Selective vs. Unselective Romantic Desire: Not All Reciprocity is Created Equal», Psychological Science (2007).

Elizabeth Epstein and Ruth Guttman, «Mate Selection in Man: Evidence, Theory and Outcome», Social Biology (1984).

Raymond Fisman, Sheena Iyengar, Emir Kamenica and Itamar Simonson, «Gender Differences in Mate Selection: Evidence from a Speed Dating Experiment», Quarterly Journal of Economics (2006).

Guenter Hitsch, Ali Horta^su and Dan Ariely, «What Makes You Click? — Mate Preferences in Online Dating», manuscript University of Chicago (2010).

Глава 8

Когда рынок терпит поражение: пример онлайновых свиданий

Библиография:

Jeana Frost, Zoe Chance, Michael Norton and Dan Ariely, «People are Experience Goods: Improving Online Dating with Virtual Dates», Journal of Interactive Marketing (2008).

Fernanda Viegas and Judith Donath, «Chat Circles», Paper presented at Human Factors in Computing Systems (1999).

Дополнительные источники:

Steven Bellman, Eric Johnson, Gerald Lohse and Naomi Mandel, «Designing Marketplaces of the Artificial with Consumers in Mind: Four Approaches to Understanding Consumer Behavior in Electronic Environments», Journal of Interactive Marketing (2006).

Rebecca Hamilton and Debora Thompson, «Is There a Substitute for Direct Experience? Comparing Consumers’ Preferences after Direct and Indirect Product Experiences», Journal of Consumer Research (2007).

John Lynch and Dan Ariely, «Wine Online: Search Costs Affect Competition on Price, Quality and Distribution», Marketing Science (2000).

Michael Norton, Joan DiMicco, Ron Caneel and Dan Ariely, «Anti-Group Ware and Second Messenger», ВТ Technology Journal (2004).

Глава 9

Сопереживание и эмоции: почему мы помогаем одному и не помогаем многим

Библиография:

Deborah Small and George Loewenstein, «Helping a Victim or Helping the Victim: Altruism and Identifiability», Journal of Risk and Uncertainty (2003).

Deborah Small and George Loewenstein, «The Devil You Know: The Effects of Identifiability on Punishment», Journal of Behavioral Decision Making (2005).

Deborah Small, George Loewenstein and Paul Slovic, «Sympathy and Callousness: The Impact of Deliberative Thought on Donations to Identifiable and Statistical Victims», Organizational Behavior and Human Decision Processes (2007).

Peter Singer, «Famine, Affluence and Morality», Philosophy and Public Affairs (1972).

Peter Singer, «The Life You Can Save», Random House (2009).

Paul Slovic, «‘If I Look at the Mass I Will Never Act’: Psychic Numbing and Genocide», Judgment and Decision Making (2007).

Paul Slovic, «Can International Law Stop Genocide When Our Moral Institutions Fail Us?», manuscript Decision Research (2010).

Дополнительные источники:

Elizabeth Dunn, Lara Aknin and Michael Norton, «Spending Money on Others Promotes Happiness», Science (2008).

Keith Epstein, «Crisis Mentality: Why Sudden Emergencies Attract More Funds Than Do Chronic Conditions and How Nonprofits Can Change That», Stanford Social Innovation Review (2006).

David Fetherstonhaugh, Paul Slovic, Stephen Johnson and James Friedrich, «Insensitivity to the Value of Human Life: A Study of Psychophysical Numbing», Journal of Risk and Uncertainty (1997).

Karen Jenni and George Loewenstein, «Explaining the ‘Identifiable Victim Effect», Journal of Risk and Uncertainty (1997).

Thomas Schelling, «The Life You Save May Be Your Own» in Samuel Chase (Ed.), Problems in Public Expenditure Analysis,Washington DC: The Brookings Institute (1968).

Deborah Small and Uri Simonsohn, «Friends of Victims: Personal Experience and Prosocial Behavior», Journal of Consumer Research (Special Issue on Transformative Consumer Research) (2008).

Глава 10

Долгосрочные эффекты краткосрочных эмоций: почему не стоит ничего делать в плохом настроении

Библиография:

Eduardo Andrade and Dan Ariely, «The Enduring Impact of Transient Emotions on Decision Making», Organizational Behavior and Human Decision Processes (2009).

Дополнительные источники:

Eduardo Andrade and Teck-Hua Ho, «Gaming Emotions in Social Interactions», Journal of Consumer Research (2009).

Dan Ariely, Anat Bracha and Stephan Meier, «Doing Good or Doing Well? Image Motivation and Monetary Incentives in Behaving Prosocially», American Economic Review (2009).

Roland Benabou and Jean Tirole, «Incentives and Prosocial Behavior», American Economic Review (2006).

Ronit Bodner and Drazen Prelec, «Self-Signaling and Diagnostic Utility in Everyday Decision Making», Psychology of Economic Decisions, Volume I [Isabelle Brocas and Juan Carrillo], Oxford University Press (2003).

Jennifer Lerner, Deborah Small and George Loewenstein, «Heart Strings and Purse Strings: Carryover Effects of Emotions on Economic Decisions», Psychological Science (2004).

Gloria Manucia, Donald Baumann and Robert Cialdini, «Mood Influences on Helping: Direct Effects or Side Effects?», Journal of Personality and Social Psychology (1984).

Drazen Prelec and Ronit Bodner. «Self-Signaling and Self-Control», Time and Decision: Economic and Psychological Perspectives on Intertemporal Choice, [George Loewenstein, Daniel Read 8c Roy Baumeister], New York: Russell Sage Press (2003).

Norbert Schwarz and Gerald Clore, «Mood, Misattribution and Judgments of Well-Being: Informative and Directive Functions of Affective States», Journal of Personality and Social Psychology (1983).

Norbert Schwarz and Gerald Clore, «Feelings and Phenomenal Experiences», Social Psychology: Handbook of Basic Principles [Tory Higgins and Arie Kruglan-sky], New York: Guilford (1996).

Uri Simonsohn, «Weather to Go to College», The Economic Journal (2009).

Глава 11

Уроки нашей иррациональности: зачем нужен тест

Дополнительные источники:

Colin Camerer and Robin Hogarth, «The Effects of Financial Incentives in Experiments: A Review and Capital-Labor-Production Framework», Journal of Risk and Uncertainty (1999).

Robert Slonim and Alvin Roth, «Learning in High Stakes Ultimatum Games: An Experiment in the Slovak Republic», Econometrica (1998).

Richard Thaler, «Toward a Positive Theory of Consumer Choice», Journal of Economic Behavior and Organization (1980)

Примечания

1

Читатели книги «Предсказуемая иррациональность», обладающие особо хорошей памятью, могут вспомнить эту часть истории. Прим. авт.

(обратно)

2

Negative immediate effect. Прим, перев.

(обратно)

3

Positive long-term effect. Прим, перев.

(обратно)

4

Если вам кажется, что вы не жертвуете долгосрочными целями во имя краткосрочных, поинтересуйтесь, что думают на этот счет ваши друзья. Вне всякого сомнения, они смогут привести вам пару обратных примеров. Прим. авт.

(обратно)

5

George Eliot, «The Natural History of German Life», Westminster Review, июль 1856.

(обратно)

6

Иногда эксперименты приводят к удивительным и неожиданным результатам; часто они подтверждают то, о чем мы догадываемся интуитивно. Однако между интуицией и знанием, полученным опытным путем, есть разница: только благодаря тщательно проводимым экспериментам мы можем действительно понять, являются ли наши догадки о тех или иных присущих человеку фобиях истинными или ложными. Прим. авт.

(обратно)

7

В каждой главе я ссылаюсь на научные труды. Детальная информация о них, а также список дополнительной литературы приведены в конце книги. Прим. авт.

(обратно)

8

Scott DeCarlo, «What the Boss Makes», Forbes, 4/22/09.

(обратно)

9

(обратно)

10

Существует, вне всякого сомнения, множество рациональных объяснений тому, почему необходимо платить СЕО крайне высокие зарплаты. Одно из них представляется мне крайне интересным, но достаточно невероятным. Согласно ему, руководители компаний получают высокую зарплату не потому, что кто-то считает, что они ее заслужили или заработали, а потому, что высокая зарплата руководителя мотивирует людей упорно работать и надеяться, что в один прекрасный день они смогут получать такие же большие деньги, как и СЕО. Самое забавное в этой теории то, что, если следовать ее логике, вы должны не только платить СЕО потрясающе высокие зарплаты, но и стимулировать их проводить больше времени с друзьями и семьей, а также регулярно отправлять их в дорогостоящие туристические поездки. Такие меры позволят создать полную картину совершенной жизни, и именно в этом будет состоять наилучший способ мотивировать людей прилагать все усилия для того, чтобы стать СЕО. Прим. авт.

(обратно)

11

Порядок игр для каждого участника выбирался случайным образом. С точки зрения результативности он не имел особого значения. Прим. авт.

(обратно)

12

Боязнь потери (loss aversion) — идея, которая была впервые озвучена Дэниелом Канеманом и Амосом Тверски. В 2002 году за свои исследования в этой области Дэнни получил Нобелевскую премию в области экономики (Амос, к великому сожалению, умер в 1996 году). Прим. авт.

(обратно)

13

Массачусетский технологический институт. Прим. ред.

(обратно)

14

Подозреваю, что экономисты, которые искренне верят в рациональность бизнеса, не работали ни одного дня в условиях реальной компании. Прим. авт.

(обратно)

15

В защиту людей, уделяющих слишком много внимания своей интуиции, стоит сказать, что выявить эмпирическим путем связь между размером оплаты и результатом работы не очень просто. Прим. авт.

(обратно)

16

Анаграммы составляют слова HOUSE, AUDIT и ANAGRAM. Ради интереса попробуйте решить следующую анаграмму (с дополнительным ограничением, при котором перестановка букв должна приводить к появлению новых осмысленных слов): Old West Action. Прим. авт.

(обратно)

17

По окончании работы над научной статьей ученые направляют ее в специализированный журнал. После этого редактор отсылает статью нескольким анонимным рецензентам, чтобы те вынесли суждения, позволяющие сказать автору, что его статья является бессмысленной и никогда не будет опубликована. Это одна из пыток, которой подвергают себя ученые. Именно она является одним из главных препятствий на пути поиска смысла в академической карьере. Прим. авт.

(обратно)

18

Чудо-женщина (Wonder Woman) — героиня комиксов DC Comics, королева амазонок. Входит в «Лигу справедливости». Марта Стюарт — американская бизнес-леди, телеведущая, писательница и издатель. Прим, перев.

(обратно)

19

В наши дни в качестве охранников приглашаются более зрелые и взрослые люди. Прим. авт.

(обратно)

20

У меня имелись определенные причины назвать самку попугая мужским французским именем. Прим. авт.

(обратно)

21

Будучи отцом, я подозреваю, что с этим может быть связан какой-то способ заставить детей есть свою еду. Пока что мне, правда, не удалось понять, в чем он состоит. Прим. авт.

(обратно)

22

Занимаясь кулинарными упражнениями, я веду себя подобно Жан-Поль. С объективной точки зрения еда, которую я готовлю, значительно хуже, чем еда, которую я мог бы получить в любом ресторане, однако мне нравится готовить ее самостоятельно, и я вижу в этом свой смысл. Прим. авт.

(обратно)

23

Неокортекс представляет собой отдел мозга, который развивается позднее других отделов. Однако степень именно его развития отличает мозг человека от мозга прочих млекопитающих. Прим. авт.

(обратно)

24

Однажды мама попросила меня прочитать ей лекцию о субъективных и объективных вероятностях. Я был крайне разочарован, когда она заснула уже через десять минут после начала моего рассказа. Прим. авт.

(обратно)

25

Я подозреваю, что для описания понятия смысла в работе лучше всего подходит выражение «утиный тест» (если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то, по всей видимости, это и есть утка). Более того, важный аспект нашего эксперимента состоит не в оценке абсолютных показателей, а в определении того, в какой степени осмысленность работы зависит от тех или иных условий. Прим. авт.

(обратно)

26

Смит, Адам «Исследование о природе и причинах богатства народов», М. Эксмо, 2007.

(обратно)

27

George Loewenstein, «Because it is there: The challenge of mountaineering... for utility theory» Kyklos (1999).

(обратно)

28

«Something From the Oven:Reinventing Dinner in 1950s America» by Laura Shapiro (Viking, 2004).

(обратно)

29

Обычно при оценке своего опыта мы склонны уделять слишком много внимания результатам. С этой точки зрения торт, подаваемый в конце обеда, является крайне важным и знаковым блюдом. Прим. авт.

(обратно)

30

Тот же принцип применим и в отношении мужчин. В данной ситуации я говорю о женщинах только потому, что в те времена женщины гораздо чаще занимались приготовлением пищи. Прим. авт.

(обратно)

31

Слоган основан на игре слов: bake («выпекать») созвучно make. Выражение make someone happy означает «осчастливить». Прим, перев.

(обратно)

32

-lee/sensuous-chocolate-truffles- recipe/index.html

(обратно)

33

Как мы уже обсуждали в главе 2, даже животные предпочитают в той или иной форме зарабатывать пищу, а не получать ее просто так. Прим. авт.

(обратно)

34

Если вас интересует, насколько опасной может стать кастомизация и какие риски возникают в случае, когда вы влюбляетесь во что-то слишком сильно, я рекомендую вам прочитать о моем опыте строительства собственного дома в книге «Предсказуемая иррациональность». Прим. авт.

(обратно)

35

Разница между различными типами аукционов является достаточно многогранной — не случайно Уильям Викри получил Нобелевскую премию в области экономики (1996) за описание некоторых нюансов этих процессов. Прим. авт.

(обратно)

36

Эта процедура сходна с методом проведения аукционов на eBay.com, а также с методом Беккера-де Гроота-Маршака, о котором мы рассказали выше. Прим. авт.

(обратно)

37

Mark Twain, Europe and Elsewhere, Harper & Brothers Publishers, New York 1923.

(обратно)

38

Набор проблем для каждой роли участника подбирался случайным образом. Прим. авт.

(обратно)

39

Richard Munson, From Edison to Enron: The Business of Power and what it Means for the Future of Electricity, pg. 23.

(обратно)

40

У этого правила есть ряд исключений; некоторым компаниям удается отлично адаптировать внешние идеи и делать на их основе значительные шаги вперед. К примеру, Apple позаимствовала множество идей у Xerox PARC, a Microsoft, в свою очередь, у Apple. Прим. авт.

(обратно)

41

ICRM — инновационное управление связями с клиентами, KPI — ключевые показатели деятельности, OPR — ресурсы других людей (внешние ресурсы), QSC — качество, сервис, чистота, GAAP — общепринятые принципы бухгалтерского учета, SaaS — программное обеспечение как услуга, TCO — совокупная стоимость владения. Прим, перев.

(обратно)

42

James Surowiecki, All Together Now, The New Yorker, April 11 2005.

(обратно)

43

В целом месть является хорошей метафорой для поведенческой экономики. Инстинкты могут не быть рациональными, они связаны с чувствами, что иногда даже полезно. Прим. авт.

(обратно)

44

У этой игры есть множество разновидностей с различными правилами и суммами, однако принцип остается неизменным. Прим. авт.

(обратно)

45

, опубликовано 21 сентября 2008 г.

(обратно)

46

Генри Полсон — министр финансов США. Прим, перев.

(обратно)

47

Нэнси Пелоси — спикер палаты представителей Конгресса США. Прим, перев.

(обратно)

48

Генри Ваксман — конгрессмен-демократ, глава комитета по надзору и правительственной реформе палаты представителей Конгресса США. Прим, перев.

(обратно)

49

План спасения помог банкам, которые быстро вернулись к прежним показателям прибыльности, что позволило им выплатить значительные бонусы своим руководителям. Однако он практически никак не помог реальной экономике. Прим. авт.

(обратно)

50

«Лимонный закон» — жаргонное название закона, позволяющего получать компенсацию пользователям новых машин, не соответствующих стандартам качества и производительности («лимонов»). Прим. авт.

(обратно)

51

Полная презентация доступна по адресу

(обратно)

52

Это еще один пример сильной мести, так как братья Нейстат, раскрашивая плакаты iPod, нарушили положения ряда законов, связанных с нанесением ущерба чужой собственности. Прим. авт.

(обратно)

53

Популярное музыкальное шоу — соревнование на звание лучшего начинающего певца в США. Прим, перев.

(обратно)

54

Albert Wu, I-Chan Huang, Samantha Stokes and Peter Pronovost, «Disclosing Medical Errors to Patients: Its Not What You Say, Its What They Hear» Journal of general Internal Medicine (2009).

(обратно)

55

(обратно)

56

(обратно)

57

#more

(обратно)

58

Боль представляет собой опыт, который находится под влиянием как физических, так и гедонических компонентов, и в этом качестве она является полезным мостом между физической адаптацией (то есть адаптацией лягушки в постепенно нагревающейся воде) и гедонической адаптацией (то есть удовольствием от запаха салона новой, только что купленной машины). Прим. авт.

(обратно)

59

Вопрос о том, у кого (у мужчин или у женщин) выше болевой порог и связано ли это с процессом деторождения, остается открытым и по сей день. Прим. авт.

(обратно)

60

В переводе Б. Пастернака. Прим. перев.

(обратно)

61

Подробная информация по данному вопросу приведена в книге Дэниела Гилберта (Daniel Gilbert) Stumbling on Happiness, Vintage, 2007. Прим. авт.

(обратно)

62

Andrew Potok «Ordinary Daylight: Portrait of an Artist Going Blind» Bantam, 2003.

(обратно)

63

Пожалуй, за исключением Сан-Франциско. Прим. авт.

(обратно)

64

Размышляя о проблеме прерывания, представьте себе телевизионные программы. Мы тратим огромное количество денег на приборы и услуги, такие как TiVo, позволяющие отказаться от просмотра рекламных роликов. Но изменится ли степень нашего удовольствия от просмотра очередной серии фильма Lost или программы American Idol, если она будет прерываться рекламными блоками? Лейф и Том решили это проверить. Они обнаружили, что, когда люди смотрят телевизионные программы без перерыва, степень их удовольствия постепенно снижается. Однако если шоу постоянно прерывается рекламными вставками, удовольствие от его просмотра увеличивается. Должен признаться, что, несмотря на выводы этого исследования, я продолжаю использовать TiVo. Прим. авт.

(обратно)

65

Jobst полностью покрывал мое тело, оставляя лишь отверстия для ушей, глаз и рта, и был сделан из коричневого эластичного материала, чем-то напоминавшего материал, из которого делают чулки. Когда я надевал его, то выглядел как нечто среднее между Человеком-пауком, облаченным в костюм телесного цвета, и банковским грабителем. Прим. авт.

(обратно)

66

Мне всегда казалось, что при взгляде на меня люди в первую очередь замечают мое увечье. Я никак не мог отделаться от мысли, что в их глазах увечье и мой уровень интеллекта в значительной степени связаны между собой. Для меня было крайне важным продемонстрировать окружающим, что мой мозг функционирует ничуть не хуже, чем до несчастного случая. Прим. авт.

(обратно)

67

На практике корреляция между ценой вина и его качеством не столь велика, однако это — тема совсем другого разговора. Прим. авт.

(обратно)

68

«Невеселая экономика: исследование человеческого удовлетворения и неудовлетворенности потребителей» (The Joyless Economy: An inquiry into human satisfaction and consumer dissatisfaction, New York: Oxford University Press, 1976). Прим. перев.

(обратно)

69

Герой детского телевизионного сериала «Улица Сезам». Прим, перев.

(обратно)

70

Я могу напомнить еще несколько историй о людях, находившихся в тюрьме своего тела: например, «Метаморфозы» Овидия и сказку «Красавица и Чудовище». Прим. авт.

(обратно)

71

Я использую понятие «эстетически неоднозначный» (aesthetically challenged) просто потому, что не знаю, какой другой термин можно использовать в данном случае. Я имею в виду лишь то, что некоторые люди являются более привлекательными физически. Прим. авт.

(обратно)

72

Если вам не доводилось посещать , рекомендую вам это сделать, хотя бы просто для того, чтобы поразмышлять о человеческой психологии. Прим. авт.

(обратно)

73

Одно из значений слова hot — пользующийся успехом, модный. Прим. ред.

(обратно)

74

Оценки на сайте Hotornot ставятся на основе только внешних данных. Тем не менее исследовавшиеся нами принципы могут быть вполне применимы и для других видов адаптации. Прим. авт.

(обратно)

75

Мы не включали в наше исследование участников, оценивавших партнеров своего пола, однако это могло бы привести к достаточно интересным результатам. Прим. авт.

(обратно)

76

Я полагаю, что с возникновением Интернета наступил конец так называемым свиданиям вслепую (если предположить, что люди размещают в Интернете свои собственные фотографии). Прим. авт.

(обратно)

77

Примерный перевод: «найди или дай найтись, поймай или дай попасться». Прим, перев.

(обратно)

78

Мишель могла сбросить несколько лет и килограммов. Люди часто склонны искажать информацию о себе при онлайн-знакомствах: мужчины преувеличивают свой рост и размер дохода, а виртуальные женщины кажутся тоньше и моложе, чем в реальности. Прим. авт.

(обратно)

79

Товары и услуги, характеристики которых (такие как справедливость цены или уровень качества) невозможно оценить заранее, до начала использования. Прим. перев.

(обратно)

80

«Вам письмо» — фильм 1998 года с участием Мэг Райан и Тома Хэнкса, герои которого анонимно переписываются друг с другом, не подозревая, что знакомы в реальной жизни и, более того, являются прямыми конкурентами. Прим, перев.

(обратно)

81

Если вы хотите сами проверить справедливость этого утверждения, попросите нескольких своих знакомых описать себя с помощью обычных вопросов, задаваемых в анкетах сайтов знакомств (не указывая при этом своего имени). Затем проверьте, сможете ли вы, изучая тот или иной профиль, определить, кто вам нравится на самом деле, а кто нет. Прим. авт.

(обратно)

82

Буквально «Три урода» — шоу американских комедиантов 20-х годов XX века, состоявшее из фарсовых скетчей. Прим. перев.

(обратно)

83

Британский (впоследствии и американский сериал), снятый в стиле реалити-шоу, повествующий о деятельности небольшой компании под управлением нелепого и комичного начальника. Прим. перев.

(обратно)

84

Более детальную информацию о связи социальной жизни и здоровья можно найти в книге Эллен Лангер (Ellen Langer) Counterclockwise. Прим. авт.

(обратно)

85

Согласно фильму, Спок являлся уроженцем планеты Вулкан, жители которой были известны во Вселенной своим желанием жить по логическим законам и правилам причинно- следственной связи, не допуская какого-либо влияния эмоций на принятие решений. Прим. перев.

(обратно)

86

Герой легендарного мультсериала The Simpsons, архетип глупости, лени и немотивированной агрессии. Прим. перев.

(обратно)

87

Справедливости ради следует отметить, что эта фраза лишь приписывается Сталину. Прим. перев.

(обратно)

88

Эта глава основана на работах Пола Словича, чья деятельность по улучшению окружающего нас мира является для меня крайне вдохновляющей. Прим. авт.

(обратно)

89

"Спасите детей". Прим. ред.

(обратно)

90

Американское общество по борьбе с раковыми заболеваниями. Прим. ред.

(обратно)

91

Национальный почечный фонд. Прим. ред.

(обратно)

92

Этот мысленный эксперимент основан на одном из примеров, приведенных в книге Питера Сингера (Peter Singer) Famine, Affluence and Morality (1972). Эта же тема получает дальнейшее развитие в его недавно вышедшей книге The Life You Can Save. Прим. авт.

(обратно)

93

Хотя я описываю все эти три фактора (близость, яркость и эффект «капли в море») по отдельности, в реальной жизни часто случается так, что они взаимодействуют в различных комбинациях, и не всегда представляется возможным выявить, какой из них является основной движущей силой. Прим. авт.

(обратно)

94

Я не хочу сбрасывать со счетов многих прекрасных людей, делящихся своими деньгами и временем для того, чтобы помочь другим. Я лишь хочу сказать, что наша склонность что-то делать увеличивается по мере того, как жертвы становятся все более узнаваемыми. Прим. авт.

(обратно)

95

Schelling, T. C. (1968). «The Life You Save May Be Your Own», in Samuel Chase (Ed.), Problems in Public Expenditure Analysis. Washington DC :The Brookings Institute.

(обратно)

96

Paul Slovic, «If I look at the mass I will never act: Psychic numbing and genocide» Judgment and Decision Making (2007).

(обратно)

97

James Estes, «Catastrophes and conservation: Lessons from sea otters and the Exxon Valdez», Science (1991).

(обратно)

98

Epstein, Samuel S. American Cancer Society: The World's Wealthiest «Nonprofit» Institution. International Journal of Health Services, 29(3), 1999; 565-78.

(обратно)

99

Catherine Spence, «Mismatching money and need», в сборнике под ред. Keith Epstein «Crisis Mentality: Why sudden emergencies attract more funds than do chronic conditions, and how nonprofits can change that», Stanford Social Innovation Review, (2006).

(обратно)

100

Babylonian Talmud, Санхедрин 4:8 (37a).

(обратно)

101

Подобно многим другим политическим организациям, ООН анемична и мягкотела. Вряд ли процессу ее работы помогает тот факт, что пять постоянных членов Совета Безопасности имеют право вето в отношении практически всех важных решений, принимаемых организацией. Но в принципе ООН способна превратиться в силу, которая может решать важные проблемы даже в тех случаях, когда общественные эмоции дремлют. Прим. авт.

(обратно)

102

Ряд других примеров того, как самопроизвольный стадный инстинкт влияет на нас, приведен в главе 2 моей книги «Предсказуемая иррациональность». Прим. авт.

(обратно)

103

Sanfey, A. G., Rilling, J. K., Aronson, J. A., Nystrom, L. E., & Cohen, J. D. (2003). The neural basis of economic decision-making in the ultimatum game. Science, 300, 1755-1758.

(обратно)

104

Возможный эквивалент в русском языке — Лиза Кидалова. Прим. перев.

(обратно)

105

Я не проводил никаких исследований для того, чтобы проверить, настолько верны выводы теста с помощью каноэ, поэтому не могу ничего утверждать наверняка... Однако предполагаю, что подобный тест отличался бы крайне высокой степенью точности предсказаний (хотя я помню о предубеждении, связанном с чрезмерной уверенностью). Прим. авт.

(обратно)

106

В ходе экспериментов, которые я провел много лет спустя со спортсменами, обнаружилось, что устный счет, и особенно счет в обратном порядке, помогает повысить выносливость. Прим. авт.

(обратно)

107

Пират, один из главных героев книги Дж. Барри «Питер Пен». Прим. перев.

(обратно)

108

Я не хочу сказать, что медицинские специалисты не могут найти других способов лечения, — разумеется, они в состоянии это сделать. Проблема заключается лишь в том, что при отсутствии достаточного количества экспериментов врачи слишком долго придерживаются неэффективных и опасных методов лечения. Прим. авт.

(обратно)

109

US Food and Drug Administration — Управление по контролю за качеством продуктов и медикаментов США. Прим. перев.

(обратно)

110

Я рекомендую вам две отличные книги Нортина Хэдлера (Nortin Hadler) Stabbed in the Back и Worried Sick, в которых описывается огромное количество примеров медицинских заблуждений. Прим. авт.

(обратно)

111

Oglethorpe University Commencement Address,May 22, 1932.

(обратно)

Оглавление

Об авторе

От автора

О книге

От партнера российского издания — Консалтинговой группы «НЭО Центр»

Благодарю моих учителей, коллег и студентов за то, что вы неустанно демонстрируете мне интересную и волнующую часть процесса исследований. Спасибо тем, кто принимал участие в наших экспериментах все эти годы. Вы — движущая сила нашего исследования, и я глубоко благодарен вам за помощь.

Вступление. Уроки промедления и побочные медицинские эффекты

Часть I. Неожиданные способы, которыми мы отвергаем логику на работе

  Глава 1. Платить больше за меньшее: почему бессильны большие бонусы

    Магия «золотого ручья»

    Под гнетом будущего успеха

    Оптимизация стимулов

    Мысль против действия

    К чему приводит избыток мотивации

    Публичные выступления

    Куда двигаться дальше? 

    О небольших и крупных решениях

  Глава 2. Смысл труда: как конструктор Lego может научить получать радость от работы

    Если дело лишено смысла... 

    Еду даром не хотим!

    Мотивация с помощью маленького «с»

    Создание биониклов

    Чему мешает разделение труда

    Разъяснения повышают энтузиазм

  Глава 3. Эффект IKEA: почему мы склонны переоценивать то, что делаем

    Творчество с пылу с жару

    Я люблю свое оригами

    Кастомизация, труд и любовь

    Определите ваши ставки!

    Важность завершения

    Сила привязанности

  Глава 4. Предубеждение против чужих идей: чем «мои» лучше «твоих»

    Под гипнозом авторства

    Негативные потоки

    Опасность высокой оценки

  Глава 5. Поговорим о мести: что заставляет нас искать справедливости?

    Удовольствие от наказания

    Гнилые помидоры для банкиров

    Месть покупателя: моя история, часть 1

    Отключи свой телефон!

    Ужасный отель и другие приключения

    Агенты и принципалы

    Месть покупателя: моя история, часть 2

    Сила извинения

    Как бороться с соблазном

    Польза мщения

Часть II. Неожиданные способы, которыми мы отвергаем логику дома

  Глава 6. Адаптация: почему мы привыкаем к вещам, но не ко всем и не всегда

    Боль во имя здоровья?

    И радость, и печаль недолговечны

    Гедоническая беговая дорожка

    Желанные и нежеланные перерывы

    Новые рубежи

    Выгодный союзник

  Глава 7. Hot or Not: адаптация, ассортативное скрещивание и рынок красоты

    В поисках места под солнцем

    Дух и тело

    Капризы взаимного притяжения

    Трезвая оценка

    Искусство скоростного свидания

    Люби тех, кто рядом

  Глава 8. Когда рынок терпит поражение: пример онлайновых свиданий

    «Продукты» или партнеры?

    Система оказалась бессильной...

    Эксперименты с виртуальной средой

    Создание веб-сайта для Гомера Симпсона

  Глава 9. Сопереживание и эмоции: почему мы помогаем одному и не помогаем многим

    Эффект определяемой жертвы

    Близость, яркость и «капля в море»

    Рационализм и сострадание

    Чем больше трагедия, тем меньше денег

    Один за всех

  Глава 10. Долгосрочные эффекты краткосрочных эмоций: почему не стоит ничего делать в плохом настроении

    Чувства рождают решения

    Игра в ультиматум

    Как возникает стадный инстинкт

    Умеете ли вы кататься на каноэ?

  Глава 11. Уроки нашей иррациональности: зачем нужен тест

    Прозорливый Гедеон и «отсталые» пиявки

Благодарности

Список соавторов

Библиография и дополнительные источники Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg