Nordic Dads (epub) - Nordic Dads 13313K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Александр Фельдберг - Роман Анатольевич Лошманов

Александр Фельдберг

Роман Лошманов

Nordic Dads

14 историй о том, как активное отцовство меняет жизнь детей и их родителей

Москва «Манн, Иванов и Фербер» 2020

Информация от издательства

При поддержке Совета министров Северных стран

Фельдберг, Александр

Nordic Dads. 14 историй о том, как активное отцовство меняет жизнь детей и их родителей / Александр Фельдберг, Роман Лошманов. — М. : Манн, Иванов и Фербер, 2019.

ISBN 978-5-00146-521-8

В этой книге вы найдете 14 интервью мужчин из Северных стран — Швеции, Норвегии, Финляндии, Дании с Фарерскими островами, Исландии, а также из России. Они делятся своим родительским опытом: как стать для ребенка по-настоящему близким человеком, как соблюдать баланс между семьей и работой, как помогать партнеру и распределять домашние обязанности, как воспитывать детей от предыдущих отношений и разрешать конфликты между братьями и сестрами. Это честный разговор о трудностях и радостях родительства, о том, что значит быть отцом.

Для широкого круга читателей.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2019

Содержание

От редакции Предисловие Швеция Эссе. Бонусные дети Даг. Большой начальник идет в декрет Слово эксперта Норвегия Стеффен. Когда с двумя детьми легче, чем с одним Вильхельм. Как справиться с близнецами Слово эксперта Финляндия Маркус. Папа-чемпион Йоханнес. Особенный ребенок в семье Слово эксперта Дания Йеспер. Как быть активн­ы­м отцом и не забыть об амбици­я­х Беньямин. Как групповая психотерапия помогает в семейной жизни Слово эксперта Исландия Рунольфур. Долгая дорога к отцовству Йон. Как стать другом для своих детей Слово эксперта Фарерские острова Регви. Как осознать, что ты не бессмертен, и измениться Хайни. Как превратить о­тцов­ство в дело своей жизни Слово эксперта Россия Алексей. От мужа-добытчика к активному отцу Сергей. Как уйти в декрет и изменить отношение к жизни Слово эксперта

Спасибо всем героям этой книги за откровенные и честные рассказы

От редакции

В этой книге мы собрали 14 невыдуманных историй мужчин из Швеции, Норвегии, Финляндии, Дании, Исландии, с Фарерских островов и из России. Среди наших героев есть полицейский, директор железнодорожной компании, музыкант, инженер-строитель. Кому-то едва исполнилось тридцать, а у кого-то уже скоро могут появиться внуки.

Но если бы эти люди собрались вместе, им было бы о чем поговорить, потому что все они — папы. И такие папы, которые с самого рождения детей заботятся о них, полноценн­о участвуют в их воспитании — одним словом, растят наравне с мамами и считают это абсолютно нормальным.

«Теперь я понимаю, как важно, чтобы отец был рядом с ребенком с первого дня, тогда устанавливается особая эмоциональная связь», — признается Рунольфур из Исландии. «Я вообще не видел, как росла дочь, — рассказывает Сергей из России, — какие у нее увлечения, чем она занимается. Я все это пропустил, был полностью погружен в работу. Вот почему, когда у нас родился второй ребенок, я решил уйти в дек­ретный отпуск». «Моя главная награда — быть тем человеком, которого сын зовет, когда ему плохо», — говорит Маркус из Финляндии.

Все герои книги рассказывают об очень похожих вещах: о том, что они чувствовали, когда впервые держали на руках своего малыша, о том, как рождение детей изменило их жизнь, о трудностях и радостях родительства. Это честный разговор о том, что такое быть отцом, а вернее — о том, как вырастить в себе любящего, поддерживающего взрослого, ведь с появлением детей мы не становимся такими автоматически. И наверное, в большей степени это касается отцов, чем матерей. У женщины обычно эмоциональная связь с ребенком возникает еще во время беременности. Мужчина же может «включить» в себе родителя только осознанно, через деятельную любовь. Механизм эмоциональной вовлеченности запускают самые простые на первый взгляд вещи: кормление, укладывание спать, прогулки — словом, все те рутинные дела, без которых невозможно представить себе жизнь с ребенком. Вот как об этом говорит Эссе из Швеции: «Быть хорошим отцом — это не водить детей в кино по воскресеньям пару раз в месяц, а ругаться с ними из-за несделанных уроков».

Два автора, Александр Фельдберг и Роман Лошманов, оба журналисты и папы, побывали у героев книги дома и написали свои истории. Это две разные точки зрения и два разных голоса. Александр Фельдберг — автор глав «Швеция», «Финляндия», «Исландия», «Россия» (Москва). Роман Лошманов — главы «Норвегия», «Дания», «Фарерские острова», «Россия» (Санкт-Петербург).

Каждая глава дополнена комментариями экспертов: социологов, историков, врачей, психологов, которые рассказали о разных аспектах современного активного отцовства. Это обобщающий взгляд на cитуацию, помогающий глубже понять ее суть.

Эта книга — не практическое руководство для родителей, написанное психологами или педагогами. Тем не менее она может быть полезна и мамам, и папам. Отцы из разных стран делятся опытом, рассказывают о том, как быть для свое­го ребенка по-настоящему близким человеком, как соблюдать баланс между семьей и работой, как помогать партнеру и распределять домашние обязанности, как воспитывать детей от предыдущих отношений и разрешать конфликты между братьями и сестрами. И, конечно, о том, что во всех этих повседневных заботах много не только труда, но и радости.

Предисловие

Обычная для любой североевропейской страны картина — мужчина идет по улице с детской коляской. За последние 40–50 лет, то есть за два поколения, активное отцовство изменило социальный ландшафт Северной Европы и сейчас приобретает популярность в других странах мира, в том числе и в России. Наша книга посвящена этому феномену: в североевропейских странах стало нормой, что отцы заботятся о детях с самого их рождения наравне с матерями. Это произошло благодаря целому комплексу изменений в обществе. На становление активного отцовства повлияли разные факторы: ситуация на рынке труда, создание развитой сис­темы социального обеспечения, принятие обществом идеи равноправия полов.

Гендерное равноправие считается в Северной Европе одной из базовых ценностей. Распространение идеи о равных правах и возможностях для мужчин и женщин привело к тому, что начиная с 1960-х годов стала меняться модель североевропейской семьи. Раньше отцы были кормильцами и зарабатывали деньги, а матери занимались домом и воспитанием детей. Сейчас практически все женщины в североевропейских странах работают, имеют возможность построить успешную карьеру в разных сферах и не зависят финансово от своих партнеров. Соответственно, теперь детьми и домашним хозяйством занимаются не только они, но и мужчины, которые считают такой баланс справедливым.

При этом рынок труда ценил и ценит мужской труд выше, чем женский, в том числе потому, что с рождением ребенка женщина чаще всего выпадает из профессии на длительный срок. Чтобы сгладить это обстоятельство и для работодателей, и для матерей, страны Северной Европы за несколько десятилетий разработали и ввели в действие хорошо отлаженную систему социального обеспечения. Она включает в себя пособия и отпуска по уходу за ребенком и возможность отдать ребенка в детский сад уже с года, а то и раньше. Это позволяет матери вернуться на работу, не теряя должности и зарплаты.

Едва ли не главными факторами популярности активного отцовства стали желание и готовность самих мужчин взять на себя заботу о детях с самого раннего их возраста. И конечно, распространение идеи вовлеченного отцовства в Северной Европе напрямую связано с введением отпуска по уходу за ребенком для отцов: его в том или ином виде берут более 80% мужчин (за исключением Фарерских островов — автономной тер­ритории в составе Королевства Дания, но они — особый случай).

В Северной Европе существует три разновидности отпуска по уходу за ребенком. Материнский предоставляется на несколько недель до и после родов. Вторая разновидность — небольшой отпуск, который дается отцам непосредственно после рождения ребенка. Наконец, самым продолжительным является родительский отпуск. Право на такой отпуск имеют оба родителя, и в нем есть период, который они могут разделить между собой. В некоторых странах в родительском отпуске выделяется так называемая отцовская квота — недели, которые может взять только отец, их нельзя передать матери. Если он не воспользуется квотой, недели сгорают (что должно мотивировать — и мотивирует — мужчин использовать эту возможность). С каждым годом отцовская доля в общей продолжительности родительских отпусков растет. В 2018 году она составляла 11% в Финляндии и Дании, 19% в Норвегии, по 29% в Исландии1 и Швеции2.

В книге мы говорим о разных видах отпуска по уходу за ребенком, который берут отцы, но для удобства вводим единое понятие «отцовский отпуск». Мы также называем его отпус­ком по уходу за ребенком, иногда, если позволяет контекст, просто отпуском, а также декретом и декретным отпуском. Последнее не совсем правомерно в отношении стран Северной Европы, поскольку такие названия приняты только в России (от декрета 1917 года, которым в стране были введены отпуск и пособие по беременности и родам). Но мы используем эти обозначения, поскольку для российского читателя они более привычны.

В каждой стране Северной Европы длительность отцовского отпуска разная, истории его появления также различны. Введение такого отпуска напрямую связано с концепцией гендерного равноправия. Так, в Норвегии он появился, когда в стране образовалось первое «женское» правительство: восемь министров, включая премьер-министра, были женщинами. Северные страны, каждая по-своему, мотивировали отцов, чтобы те брали отпуск по уходу за ребенком. В Швеции, например, государство проводило специальные рекламные кампании с участием знаменитостей, которые демонстрировали преимущества активного отцовства. Но в большинстве стран самой эффективной мерой стало введение тех самых отцовских квот.

Швеция стала первой в мире страной, где был введен отпуск по уходу за ребенком, который могут взять оба родителя. Это случилось в 1974 году. А в 1995-м она вслед за Норвегией ввела специальную отцовскую квоту — 30 дней. В дальнейшем квоту увеличили до 60 дней (2002), а затем и до 90 дней (2016). Материнская квота составляет ровно столько же: в Швеции при распределении времени в родительском отпуске важна гендерная нейтральность. Остальной период в 300 дней родители могут разделить между собой.

В Норвегии мужчины получили возможность брать отпуск по уходу за ребенком в 1978 году. В 1993-м страна первой в мире ввела отцовскую квоту, то есть время, закрепленное исключительно за отцами. Первоначально квота составляла четыре недели, но уже к 2013 году она увеличилась до 14 недель. В том же 2013-м, после победы на выборах Консервативной партии, квота была снижена до десяти недель. Это довольно быстро привело к тому, что отцы стали проводить меньше времени в декретном отпуске, и в 2018 году то же консервативное правительство не просто вернуло прежнюю продолжительность отцовской квоты, но и увеличило ее до 15 недель.

Третьей северной страной, которая дала отцам право на часть родительского отпуска, стала в 1981 году Исландия. А в 2001-м эта страна ввела самый прогрессивный на тот момент в мире отпуск по уходу за ребенком. Он был разделен на три равные части: одна из них положена матери, вторая — отцу, а третью родители могут разделить между собой. Общая длительность составляет девять месяцев; таким образом, за мужчинами закреплен трехмесячный отпуск.

В Финляндии короткий отцовский отпуск был введен в 1978 году. Сейчас его продолжительность увеличилась до 54 рабочих дней, которые закреплены за отцом: их нельзя передать матери. До тех пор, пока ребенку не исполнится два года, отец может воспользоваться этим отпуском по своему усмотрению: взять все дни сразу или разделить их на несколько частей. Но одновременно с матерью отец может находиться в отпуске только 18 дней. Это ограничение было введено для того, чтобы дополнительно мотивировать мужчин брать на себя заботу о детях. В родительском отпуске есть также период в два с небольшим месяца, который мать и отец могут разделить между собой. При этом один из родителей может оставаться в неоплачиваемом отпуске по уходу за ребенком, пока тому не исполнится три года, без потери рабочего места.

В Дании двухнедельный отцовский отпуск, который дается сразу после рождения ребенка, был введен в 1984 году; он сохраняется до сих пор. Но это единственная страна в Северной Европе, которая сначала ввела (1997), а потом отменила (2002) специальную отцовскую квоту в родительском отпус­ке, потому что новое консервативное правительство посчитало ее вмешательством в частную жизнь. Впрочем, одновременно с отменой отцовской квоты был до 32 недель увеличен период родительского отпуска, который отец и мать могут разделить между собой. В этом смысле датский подход близок к шведскому и исландскому: он гендерно нейтрален.

Несколько особняком стоят Фарерские острова — в прямом и переносном смысле. На этом небольшом удаленном архипелаге в Атлантическом океане по-прежнему чаще встречается традиционная семейная модель. Причина проста: работа большинства фарерских мужчин была связана с морем. Они подолгу отсутствовали дома, а хозяйством и детьми занимались женщины. Такое положение вещей сохраняется во многом и сейчас. Отцовский отпуск составляет на островах всего четыре недели. И хотя на семью выделяют 28 недель, которые родители могут распределить между собой, обычно это время достается матерям. Тем не менее и на Фарерах активное отцовство получает все большее распространение.

В России вовлеченное отцовство также набирает популярность, поэтому мы включили в книгу истории двух российских пап. Вы сами можете убедиться, как много общего у них с отцами из Северной Европы: мотивация стать активными родителями, схожие проблемы и радости.

После двух революций 1917 года законодательство России стало едва ли не самым прогрессивным в мире в вопросах гендерного равноправия. Женщины получили одинаковые права с мужчинами в разных сферах — от образовательной до профессиональной. Тогда же были введены материнский отпуск и пособие при рождении ребенка. Позже появился отпуск по уходу за ребенком, и сейчас он один из самых длительных в мире: оставаться дома без потери рабочего места можно, пока ребенку не исполнится три года. Отпуск берут в основном матери, хотя по закону его может взять и отец (процедура оформления документов одна и та же для обоих родителей). Во многом это связано с тем, что семьи не хотят терять доход мужчины, поскольку зачастую он выше, чем у женщины. Формально в российском законодательстве предусмотрена и возможность разделить отпуск по уходу за ребенком между родителями, для этого нужно его переоформить с одного родителя на другого. При этом специальные квоты для отца и матери не прописаны, поскольку это не считается насущной проблемой. Кроме того, в нашей стране преобладает традиционная семейная модель, а российские родители не всегда хорошо информированы. Но ситуация может стать другой, если и отцы, и матери этого захотят.

Исследования3, проведенные в самых разных странах, доказывают, что вовлеченное родительство делает отцов счастливее и положительно влияет на их физическое здоровье и самочувствие. Ребенок, которого с самого раннего возраста воспитывают и мама, и папа, лучше учится, быстрее адаптируется к социуму и чувствует себя более защищенным. Когда у матерей есть возможность разделить заботу о детях со своими партнерами, они реже страдают от послеродовой депрессии. Кроме того, с рождением ребенка они не выпадают из профессии, и в итоге разрыв между мужскими и женскими зарплатами сокращается. Истории героев этой книги — еще одно подтверждение тому, что активное отцовство меняет к лучшему жизнь мужчин, женщин и их детей.

Швеция

Эссе.

Бонусные дети

«Вы смотрели “Бонусную семью”? Нет? Обязательно посмот­рите, она точно есть с английскими субтитрами. Это шведский сериал, и он как раз про нас. Про жизнь, похожую на нашу, — с кучей “бывших” и большим количеством родителей», — говорит Тира, а ее муж Эссе кивает: «Да, жизненное кино, к тому же очень смешное. Там огромная семья, и в ней постоянно появляются новые лица. И каждый раз, на очередном детском дне рождения, все такие: “А ты кто такой?” — “Я… брат новой подруги бывшего мужа мачехи именинника!” Звучит дико, но и в жизни так бывает».

Бонусная семья — это семья с бонусными детьми: так в Швеции называют детей супруга или супруги от его или ее предыдущих браков. У 33-летнего программиста Эссе и его жены Тиры таких трое: шестилетний Одд, сын Эссе и его бывшей подруги, плюс Клара (ей восемь) и 11-летний Фрэнк — дети Тиры от первого брака. А еще у них есть общая семимесячная дочка Ши, — она сладко спит, пока мы беседуем с ее родителями за большим белым столом в гостиной их дома на севере Стокгольма.

Всё мы делим пополам

Эссе, который сейчас находится в отпуске по уходу за ребенком, рассказывает, по какому графику устроена их жизнь:

— Мы с Тирой делим неделю пополам. Я работаю понедельник, вторник и половину среды, а жена — остаток среды, четверг и пятницу. И знаете, это гораздо удобнее, чем когда сидишь дома постоянно. Со старшим сыном я просидел в декрете почти год и, когда вышел на работу, в первые дни постоянно ловил себя на мысли: «Боже, я могу просто пойти в туалет, и никто не будет рыдать, вопить и барабанить в дверь! Я могу пойти в туалет, как нормальный человек! Фантастика!» Любая мать поймет, о чем я говорю. А когда делишь декретный отпуск, как мы с Тирой, таких мыслей не возникает. И потом, когда один из родителей все время сидит дома, а другой работает, то у вас две совершенно разные, отдельные жизни. У меня жизнь, в которой я хожу на работу, а у жены вся жизнь вокруг детей, и они почти не пересекаются. А если вы оба и работаете, и сидите с ребенком, то тот, кто на работе, всегда знает, что происходит с другим: вот сейчас малышка обычно засыпает или, наоборот, в это время она обычно просыпается и нужно с ней погулять. Пусть сегодня я на работе, но я сам кормил и укладывал ее позавчера. Мы живем одной жизнью, нам всегда есть о чем поговорить и легче друг друга понять. Хотя, конечно, не у всех получается устроить дек­ретный отпуск так, как сделали мы. Я программист, поэтому, если нужно, могу вообще работать из дома. Тира работает в агентстве, занимающемся трудоустройством людей с синд­ромом Аспергера и СДВГ. У нее тоже часто есть возможность поменять график, надо только заранее договориться. В этом смысле нам очень повезло.

— А что самое сложное, когда сидишь с маленьким ре­бенком?

— Я-то уже опытный папаша, а вот молодые отцы, у которых родился первый ребенок, часто рассуждают о том, как много всего они наконец переделают, когда уйдут в дек­рет. И в компьютерные игры будут играть сколько влезет, и все остальное, что так долго откладывали и на что не было времени, наконец-то закончат или, наоборот, попробуют. Просто уложишь малыша спать, и можно развлекаться. Но вскоре они понимают, как много времени занимает уход за ребенком. Хотя, с другой стороны, сейчас, пока Ши еще не ходит и не хватает все вокруг — и при этом довольно хорошо спит днем, — время от времени я могу посидеть в саду и заняться своими делами. Иногда я или Тира берем ее в офис на пару часов, когда возникают какие-то неотменяемые встречи, и там тоже все проходит спокойно. Когда ей будет полтора-два года, станет, конечно, сложнее, потому что она уже не б­удет столько спать или спокойно подолгу сидеть на руках. А потом, годам к пяти-шести, опять станет полегче: можно будет сунуть ей планшет на полчасика, если надо передохнуть. Пока же, пожалуй, самое сложное, как и для всех родителей малышей, это недосып. С этим мы боремся так: я отвечаю за первую половину ночи, а Тира — за вторую. Такой план очень помогает, потому что каждый знает, когда его смена. Но если кто-то проснется от ее плача раньше другого, то может и сам к ребенку подойти, не выясняя, чья очередь.

Папа может

Спрашиваю Эссе, как он относится к довольно распространенному мнению, что мужчина обычно начинает участвовать в воспитании ребенка позднее, когда тот уже может разговаривать и общаться, а возиться с младенцами — женское дело.

— Я слышал о такой концепции, — смеется Эссе. — Папа, который сидит с совсем маленьким ребенком, якобы стремится стать мамой. Ну что я могу сказать? Во-первых, честно говоря, мне наплевать, если кто-то думает, что сидеть с грудным малышом недостаточно мужественно. Во-вторых, у таких людей ложное представление о младенцах. Ши сейчас семь месяцев, и мы с ней общаемся вовсю: она хохочет, когда я ей показываю разные штуки, сама показывает на разные вещи и спрашивает меня о них, она чего-то пугается, и я ее успокаиваю, постоянно учится чему-то новому… Разве это не общение?

— Тем не менее, — вступает в разговор Тира, — многие мужчины в Швеции действительно берут декретный отпуск уже после того, как их ребенку исполнится год.

— Да, — кивает Эссе, — я знаю таких отцов. Обычно они проводят с ребенком первые две недели вместе с женой, потом выходят на работу, а когда малышу исполняется год, сидят дома несколько месяцев, пока он не пойдет в сад. При этом первый год все равно у них получается тяжелый: по ночам ведь особенно не поспишь, а утром каждый день надо вставать на работу. Но я считаю, что женщинам в целом все же приходится труднее. И хотя это сейчас, конечно, не слишком принято, но время от времени работодатель или начальник все равно может спросить свою сотрудницу, не собирается ли она заводить детей. Ну, может быть, не в лоб спросить, а туманно и очень вежливо поинтересоваться. Все потому, что многие, даже у нас в Швеции, до сих пор считают, что дети — препятствие для женской карьеры. Тогда как для мужчины (я даже статистику где-то видел) уходить в декрет, наоборот, хорошо для карьеры, ведь если мужчина заботится о своих детях, все почему-то думают, что он потрясающий, исключительный человек. Поэтому, когда папаша приводит своего полуторагодовалого ребенка, скажем, на пляж и там они перекусывают пачкой печенья с бутылкой газировки, другие родители, особенно мамы, обязательно скажут, ну, или хотя бы подумают: «Какой замечательный отец, даже поесть ребенку прихватил». А окажись в такой ситуации мать, ее тут же застыдят и вообще будут оценивать совершенно иначе.

Выслушав эту пламенную феминистскую речь, я думаю о том, как часто сам в поисках дешевой популярности покупал детям мороженое, колу или, страшно сказать, чипсы. В последнем случае до прихода жены нужно было не только их съесть, но и от упаковки незаметно избавиться, потому что чипсы у нас в семье находились под строгим запретом. «Отцы всегда были безнадежны, — улыбается Эссе, словно угадав направление моих мыслей, — но, кажется, ситуация потихоньку выправляется».

Выбор очевиден

Но неужели дети не являются препятствием для мужской карьеры? Ведь если активный отец не проводил бы столько времени с детьми, он наверняка смог бы больше успеть и большего добиться на работе, разве нет? Эссе пожимает плечами.

— Многое зависит от желания. Незадолго до того, как родился Одд, я сменил работу, так как всегда мечтал заниматься исключительно программированием, а до этого был в основном системным администратором. Поэтому, пока я сидел в декрете, мне пришлось много учиться, осваи­вать новое, но я все успевал и от своих амбиций не отказался. Что касается моей нынешней работы, то она мне очень нравится: прекрасные коллеги, интересные проекты и все такое, но главное, почему я ее выбрал, — это отличное место для тех, у кого есть дети. Во-первых, офис в Стокгольме; во-вторых, я программист, а не консультант, то есть мне не нужно ездить по клиентам, я сам могу планировать рабочий график, плюс нет командировок. То есть, если хочешь, пожалуйста: у компании офисы в Лондоне, Нью-Йорке и Токио, но я просто не хочу надолго уезжать из дома. Зато, если мне нужно забрать ребенка раньше времени из школы, я могу просто уйти и поработать дополнительно вечером дома. Конечно, если бы я мечтал о том, чтобы много путешествовать, пришлось бы выбирать между постоянными разъездами и возможностью быть настоящим родителем. Но для меня выбор был очевиден: я хотел иметь работу, позволявшую проводить как можно больше времени с семьей.

— Да-да, — кивает Тира, — мы много говорили об этом, когда познакомились, и обнаружили, что у нас похожие взгля­ды на то, что такое хорошая жизнь, к которой надо стремиться. В моей прошлой жизни, то есть в предыдущем браке, я все время сидела дома. Муж много работал, постоянно ездил в командировки, и его почти никогда не было рядом.

Такое стремление к хорошей жизни в Швеции поощряет­ся не только государством (пособие по уходу за ребенком достигает 80% зарплаты, но при этом имеет потолок — для высоких окладов этот процент ниже), но и работодателем: Эссе вспоминает, что, когда сидел в декрете с сыном, компания добавила денег к официальному пособию, и он в течение года получал даже не 80, а 90% зарплаты. «С­ейчас мне платят 60%, так как моя зарплата выросла. Можно сказать, что это мало, но можно посмотреть и по-другому: проводить врем­я со своим ребенком и получать больше половины зарплаты — разве это не привилегия?» Конечно, привилегия, соглашаюс­ь я, но не сдаюсь:

— И все же неужели ни разу не было такого, что приходилось выбирать между семьей и карьерой? Например, срочно закончить очень важный проект на работе или вовремя забрать детей из школы?

— Мне кажется, многие думают, что им придется делать подобный выбор, и поэтому не решаются заводить детей. Ой, сначала я закончу вот это или сделаю вот то, а потом уже можно подумать о детях. Но посмотрите на меня: я всегда ставил перед собой амбициозные цели, и у меня вполне успешная карьера. Я делаю именно то, о чем мечтал с 11 лет, когда впервые начал интересоваться программированием. Получается, что с профессиональной точки зрения я практически проживаю свою мечту. Да, возможно, в каком-то другом месте, где пришлось бы постоянно разъезжать и не было бы гибкого графика, я мог бы зарабатывать в два раза больше. В этом смысле я действительно свой выбор сделал, но он дался мне легко, потому что я живу так, как мне нравится. И потом, подумайте сами, речь ведь идет о таком коротком периоде нашей жизни! Мы учимся в целом лет двадцать, считая детский сад, ну, лет пятнадцать как минимум, работаем потом вообще лет сорок, так почему же не потратить всего год своей жизни на ребенка? Думаю, вы никогда не пожалеете о времени, проведенном с собственными детьми. А если пожалеете, мне кажется, лучше побыстрее это выяснить, и не с чужих слов.

Тайна стиральной машины

Ши все настойчивее подает голос в соседней комнате, и, пока Тира не ушла ее кормить, я спрашиваю хозяев, как они делят между собой работу по дому. Оказывается, стараются делить поровну, но есть еще некоторые перегибы на местах: например, Тира гораздо больше занимается стиркой. Все дело в том, полагает Эссе, что вскоре после того, как они переехали в этот дом в позапрошлом декабре, Тира забеременела и не могла делать более тяжелую работу: красить стены, чинить тепловой насос, поэтому вещи полегче, вроде стирки, ей достались в большем объеме. Я не могу удержаться и спрашиваю:

— А что, до беременности Тира могла починить тепловой насос?

— Разумеется! — отвечают хозяева хором и возвращают наш разговор к животрепещущей теме неравномерного распределения стирки. Вот рецепт от семейства Вудс: если вы недовольны распределением работ по дому, обсудите это с вашим партнером. Тира и Эссе всегда проговаривают все проблемы, чтобы определить болевые точки, которые часто обнаруживаются в неожиданных местах. Например, в процессе такой беседы может выясниться, что вас раздражает вовсе не сама стирка или ее количество, а необходимость бесконечно рассортировывать и раскладывать чистые детские вещи по трем или четырем шкафчикам, как это было с Тирой. Дальше следует перераспределить обязанности и найти устраивающий всех компромисс. («Компромиссы у многих ассоциируются с поражением, хотя на самом деле хороший компромисс — это когда все довольны и проигравших нет», — считает Эссе.) Но самое главное — стараться чаще в повсе­дневной жизни делать то, что ваш партнер ценит, и наоборот, не делать глупостей, которые могут все испортить.

— Мой отец, когда брился, никогда не мыл за собой раковину, — рассказывает Эссе. — Соответственно, убирать за ним всегда приходилось кому-то другому. Пример, может быть, грубоватый, но я очень часто вспоминаю эту грязную раковину. И всегда, всегда убираю за собой после бритья, потому что такая мелочь может разрушить отношения. Мои родители развелись, когда мне было одиннадцать.

Эссе и Тира уже прошли через разрывы предыдущих отношений, и в наследство им достались те самые трое бонусных детей, которых теперь они считают общими. Доказательство тому — имя их младшей дочки. «Ши» по-китайски означает «четыре». «Мы решили назвать ее так, потому что она — ребенок номер четыре в нашей семье», — объясняет Тира. После разводов дети в Швеции обычно проводят половину времени с каждым из родителей. Бонусные дети семьи Вудс не исключение: Эссе и Тира устроили свою жизнь так, что одну неделю, вот как сейчас, у них только один ребенок, малышка Ши (Одд, сын Эссе, живет у своей мамы, а Фрэнк и Клара — дети Тиры — у своего отца), зато следующую — сразу четверо. Самым сложным, по признанию Эссе, было уговорить бывшую подругу поселиться в их районе. До этого целый год в «свою неделю» он каждый день возил сына в детский сад на другой конец города: два часа по пробкам туда и столько же обратно, 20 часов за рулем в неделю. Эссе посчитал, что за это время мог бы объехать вокруг света. Но, слава богу, в прошлом декабре его бывшая сняла квартиру неподалеку, бывший муж Тиры вообще живет через дорогу, так что теперь Одд ходит в местный детский сад, а когда ему исполнится семь, он пойдет в ту же школу, где учатся Фрэнк и Клара, — она всего в паре километров от их дома. После школы дети обычно играют в саду или в «коммунальной роще» — так местные называют длинный узкий перелесок, тянущийся вдоль их улицы позади домов.

П как покемон

Мы выходим с Тирой в сад, и она показывает и рассказывает: вот роща, там поляна, которую дети превратили в футбольное поле, а вот у этих соседей есть батут, а потом они всей толпой заходят к нам — так дети и проводят время с друзьями на свежем воздухе.

И тут у меня возникает вечный русский вопрос:

— А как же уроки?

— Уроки — важная штука, — кивает Эссе, — но только не по понедельникам: это переходный день от одних родителей к другим, дети так соскучились друг по другу и так рады снова быть вместе, что им хочется побольше побыть с друзьями и поиграть. Что касается школы, то мы стараемся слишком на них не давить: нам важны не оценки, а их самоощущение. И если мы помогаем, например, Фрэнку с уроками, то преж­де всего ради того, чтобы он не чувствовал себя в классе отстающим. То же самое касается и их кружков и внешкольных занятий (Фрэнк ходит на паркур, Клара на гимнастику, а Одд пока никуда не записался, так как его мама переехала в наш район только полгода назад) — если детям не нравится, мы не настаиваем и ищем что-то другое.

Итак: никаких уроков по понедельникам, почти все время после школы с друзьями на улице, никто не ругает за плохие оценки и не заставляет заниматься музыкой или английским, если не хочется. Я уже почти готов попросить этих чудесных людей меня усыновить, но все-таки решаю уточнить:

— Правильно ли я понимаю, что для ваших детей вообще не существует никаких ограничений?

— Безусловно, ограничения существуют, — говорит Эссе. — Во-первых, мы стараемся, чтобы они ложились спать не позже восьми вечера, а в выходные — не позже половины девятого. Во-вторых, ограничения касаются гаджетов. В силу профессии за это в семье отвечаю я: у меня на телефоне есть специ­альное приложение, которое может контролировать их устройства. Хотя обычно мне просто достаточно сказать: «Все, хватит сидеть в телефонах, идите погуляйте».

Интересуюсь, есть ли у шестилетнего Одда свой телефон. Оказывается, месяц назад на день рождения он получил в подарок сим-карту, чему был страшно рад. Для него, объясняет Эссе, это даже не телефон, а скорее свой интернет, поскольку дома у его мамы нет вайфая. Но больше всего Одд любит ловить покемонов. Между прочим, именно благодаря им он научился читать и писать.

— Погодите минутку. Как можно выучиться грамоте, играя в покемонов?

Оказывается, очень просто. Их там несколько сотен, и, чтобы найти своего любимого, надо научиться различать их имена, а потом и самому их печатать — букву за буквой. Хотя сейчас дети переключились на новую игру — Raw blocks. Это что-то вроде Minecraft, поясняет Эссе, они сами научились находить там друг друга и теперь играют вместе.

— А они вообще дружат, ваши бонусные и не бонусные дети?

— О да, тут нам очень повезло, — говорит Тира. — Они обожают друг друга, все время вместе играют, когда живут у нас, а на неделе у других родителей скучают и перезваниваются.

— Конечно, не всегда все было так безоблачно, — добавляет Эссе. — Бывали и сложные периоды, но, как и в любой семье, чтобы все друг с другом ладили, над этим надо работать. Каждый ребенок должен чувствовать, что о нем не забывают и что родители уделяют время всем и поровну. Вообще, самое важное для детей после развода — чтоб­ы их родители хотя бы делали вид, что у них нормальные отношения. Но на самом деле и этого недостаточно. Они должны стараться действительно сохранить хорошие отношения — забыть про разногласия и искать компромисс. Иначе есть опасность, что ребенок будет винить в конф­ликте себя. Слава богу, у нас обоих сейчас отличные отношения с бывшими, и дети тоже чувствуют себя замечательно. Возможно, дело в хорошей подготовке: едва начав жить вместе, мы с моей бывшей подругой заранее обсудили, что будет с нами и нашим будущим ребенком, если мы расстанемся. Как говорит один мой друг: «Тщательно выбирайте себе бывших». Звучит странно, но это мудрая мысль.

Будь рядом

Интересуюсь у Эссе, удалось ли ему самому побыть бонусным ребенком после того, как его родители развелись. Оказывается, нет.

— Моему отцу даже в голову не могло прийти, что я буду жить с ним после развода. Сначала он забирал меня на выходные пару раз в месяц, а потом и того реже, — мне тогда хотелось проводить больше времени с друзьями, так что я не возражал. Он переехал, и ему казалось, ну что такое 15 минут на машине? Но если ты подросток и сначала тебе нужно ехать на автобусе, потом на метро, потом идти пешком, то это час с лишним. И если вечером в будний день ты вдруг подумаешь: «А хорошо бы сейчас выпить чаю и поболтать с папой!» — то это прос­то невозможно: долго и далеко. Поэтому я редко виделся с отцом после того, как родители развелись. Да и до этого мы не слишком много времени проводили вместе — только по выходным, потому что он постоянно работал. И конечно, когда я переехал на север Стокгольма, а моя бывшая подруга осталась на юге, и там же был детский сад, куда ходил наш сын, я все время спрашивал себя: неужели я делаю то же самое, что когда-то сделал мой отец? И я дал себе слово, что если мне все-таки не удастся уговорить маму Одда перебраться поближе к нам, то я буду возить его в детский сад, а потом в школу — два часа в один конец каждый день в «свою» неделю — столько, сколько будет нужно: год, два, пять. По крайней мере, до тех пор, пока он не станет достаточно большим, чтобы добираться сам. Слава богу, мы договорились, и она переехала. Но если бы этого не произошло, я бы продолжал возить его, чтобы не повторять ошибок моего отца.

Собственный отцовский опыт Эссе тоже не считает безупречным («Это как с велосипедом — чем больше катаешься, тем больше вероятность упасть»), но похоже, что и Одд, и малышка Ши, так же как и Клара с Фрэнком, которые тоже все чаще называют его папой, действительно могут рассчитывать на помощь и поддержку этого человека — столько, сколько будет нужно. Напоследок спрашиваю Эссе, что значит быть хорошим отцом.

— Быть рядом с детьми. Проводить с ними время — не в праздники, а каждый день. Быть хорошим отцом — это не водить детей в кино по воскресеньям пару раз в месяц, а ругаться с ними из-за несделанных уроков, самому укладывать их спать, слушать, когда они хотят вам что-то сказать, или не слушать, когда уже нет сил, и честно признаться: «Давай завтра?» Быть хорошим отцом — это наблюдать, как воспитывают детей матери, и стараться делать то же самое.

Даг.

Большой начальник идет в декрет

Главного героя пушкинской «Капитанской дочки» Петрушу Гринева, как известно, записали в Семеновский полк сержантом, когда он еще находился в утробе своей матушки. А Рикарда Локранца-Берница родители записали в школу в престижном стокгольмском районе Эстермальм в первый день его жизни. «Это очень хорошая школа, к тому же рядом с домом. Но туда длиннющая очередь, поэтому я позвонил им прямо из роддома», — рассказывает отец Рикарда Даг Локранц-Берниц.

В Стокгольме жарко, 26 градусов в тени, но на Даге элегантный черный костюм, галстук и белая сорочка. Noblesse oblige, положение обязывает — перед нами генеральный директор крупной железнодорожной компании Vy Tåg AB. Мы встречаемся в парке короля Густава Адольфа, через дорогу от дома, где живет семья Локранц-Берниц: 47-летний Даг, его жена Анна-Мария (она занимается шведскими культурными проектами за рубежом и незадолго до нашей встречи вернулась из Канн, где представляла выставку, приуроченную к кинофестивалю) и их семилетний сын Рикард, который ходит в первый класс той самой школы.

На часах десять утра, и парк полон детей: крики, визги, смех, беготня, футбол прямо на дорожках и лужайках, пятнашки, горки, лазалки, качели; есть даже небольшой открытый бассейн, правда, совсем мелкий, для малышей. Даг объясняет, что по соседству с парком находится сразу несколько детских садов и школ, и вот так выглядит их перемена. Рикард тоже гоняет с мальчишками в футбол, и видно, что ему очень не хочется прерываться, но, услышав просьбу отца, он послушно идет фотографироваться под могучим цветущим каштаном. Минут через пятнадцать в парке появляются две маленькие девочки с колокольчиками, как у нас на линейке 1 сентября, и дети разбредаются по школам и садикам. Еще через пять минут парк становится абсолютно тих, как и положено в респектабельном Эстермальме, и трудно поверить, что только что тут бесилась добрая сотня детей. Закончив фото­сессию, мы провожаем Рикарда в школу (Даг договорился с учительницей, что сын может немного опоздать на урок) и поворачиваем на тенистый бульвар Карлавэген, по обеим сторонам которого выстроились прекрасные образцы северного модерна. По дороге Даг объясняет, чем, на его взгляд, этот район хорош для жизни с детьми: «Во-первых, конечно, парк — вы его видели, — он прямо напротив дома, и там сын играет с друзьями. Во-вторых, это очень безопасный, спокойный район, и Рикард может один ходить в парк и в гости к товарищам, живущим неподалеку. Ну а в-третьих… как бы это сказать… в Эстермальме живут хорошо воспитанные люди — это касается и родителей, и детей. В общем, отличное место, чтобы растить ребенка».

Новая роль

На террасе кафе в местном торговом центре Даг рассказывает мне, что с Анной-Марией они познакомились в 2001 году, поженились в 2008-м, а еще через несколько лет у них родился сын. Даг, конечно, присутствовал при родах («Я считаю, что это долг мужа — оказать поддержку жене в такой момент»), а когда Рикарду исполнился год, решил взять декретный отпуск: девять месяцев он провел дома с сыном, а Анна-Мария все это время работала. «Поначалу я думал, что буду ходить в офис один или два раза в неделю, такой был план, — рассказывает Даг, — но мой тогдашний босс, который тоже в свое время уходил в декрет, убедил меня, что лучше не совмещать отпуск с работой, ведь это фантастическая возможность установить тесную связь с сыном. И я очень ему благодарен за тот совет: в результате я на целых девять месяцев забыл о делах и сконцентрировался на ребенке».

— А почему вы решили взять такой длинный отпуск? Ведь в Швеции, насколько я знаю, можно отдавать детей в садик начиная с года?

— Совершенно верно, хотя обычно это происходит чуть позже — в год и три или в год и четыре месяца. Но я просто хотел побыть с сыном подольше: чтобы получше узнать его и чтобы у нас установились особенные, близкие отношения. Кроме того, мне кажется, это важно и для ребенка, для баланса в воспитании: сначала он побыл год с мамой, потом девять месяцев с папой, а уже после этого пошел в детский сад, куда его тоже, кстати, в первый раз отвел я.

Что было самым трудным в декретном отпуске? Даг уверяет, что ничего. Покормить, погулять, поиграть, спать уложить — это совсем не сложно. А как же полная смена декораций, когда менеджер высшего звена в первый раз в жизни оказывается в совершенно незнакомой обстановке, совсем не похожей на офисную жизнь? Неужели не было трудностей?

— Пожалуй, первые пару недель я скучал по работе, — кивает Даг, — по общению в офисе. Так что да, вы правы: с практическими вещами никаких проблем не было, а вот психологические сложности из-за перемены обстановки действительно были. Но буквально через две-три недели я полностью вжился в роль отца и больше до конца отпуска о работе не вспоминал.

Вжиться в новую роль, а заодно и восполнить дефицит общения Дагу помог открытый детский сад — в Швеции они очень популярны. Там ребенка нельзя оставить, но он может регулярно посещать его вместе с родителями. А пока воспитатели занимаются с малышами — в основном сюда приводят тех, кто еще не пошел в обычный садик, — у родителей есть возможность пообщаться между собой. «Наш открытый детский сад организовала местная церковь, — рассказывает Даг, — и мы с Рикардом часто туда ходили. Пока дети играли, я болтал с другими отцами, а с одним — оказалось, что он жил в нашем доме и тоже сидел в декрете, но только с дочкой, — мы очень подружились и даже как-то вместе ездили за город. Так что открытый детский сад — это замечательно. Еще мы много гуляли. Ходили в гости к моим армейским друзьям и однокашникам, вместе устраивали походы в лес, сидели у костра…» При упоминании армейских друзей я оживляюсь — не так уж часто в жизни мне попадаются люди, служившие в армии, а уж за границей — почти никогда. Даг оттрубил 15 месяцев в 1992 году, а вот его младшие братья в армии уже не служили.

— Тогда, — Даг делает многозначительную паузу, — все было гораздо серьезнее. Армия была больше, чем сейчас, и службу в ней проходили практически все мужчины. Я служил в десанте, в местечке Арвидсъяур, в Лапландии, и нас обучали тактическим действиям в тылу врага. Холодная война только что закончилась, но обстановка была неспокойная, мы не понимали, что может случиться.

— Слава богу, — говорю, — что ничего не случилось.

— О да, — кивает Даг.

Мы замолкаем на пару секунд, и я думаю о том, что примерно в то же время, в конце 1980-х, служил два года в одном из мест, которое как раз могло вызывать смутное чувство тревоги у Дага и его соотечественников, — на космодроме Плесецк в Архангельской области, всего в 1500 километрах от Арвидсъяура. А сейчас мы сидим в кафе, пьем кофе и болтаем о детях. Несомненно, мир изменился к лучшему.

— Кстати, о боге, — говорю я вслух. — Вы упомянули, что открытый детский сад в вашем районе организовала церковь. Это просто совпадение, или церковь играет заметную роль в вашей жизни?

— Безусловно, и очень заметную: я считаю ее важной частью нашего национального наследия. C сыном мы тоже ходим в церковь, пусть не каждое воскресенье, но довольно часто. Мне кажется, что религия и церковь важны для стабильности в стране, для семьи и, в некотором роде, для будущего. В этом отношении я, пожалуй, весьма консервативен.

Даг очень тщательно подбирает слова, делает паузы, обдумывая сказанное, перемежает речь оборотами «в каком-то смысле» и «в некотором роде» и вообще производит впечатление человека, который осознает, что говорит не очень популярные вещи. Но вместе с тем мягко дает понять, что дорожит своими убеждениями и не собирается от них отказываться, — и не боится давать неожиданные и даже парадоксальные ответы на мои вопросы. Например, он считает, что время, проведенное в отпуске по уходу за ребенком, не только не помешало его карьере, а наоборот, дало ей дополнительный толчок. «Во-первых, перед тем как я ушел в декрет, ситуация на работе была очень напряженная, постоянный стресс, так что перерыв пошел мне только на пользу. Во-вторых, я бы сказал, что это в каком-то смысле была психологическая перезагрузка, и я вернулся к делам гораздо более активным, сконцентрированным и с возможностью по-новому взглянуть на многие вещи. Сейчас я часто делюсь собственным опытом с подчиненными и всегда поддерживаю тех, кто хочет взять отпуск по уходу за ребенком, — и мужчин, и женщин. Кроме того, я искренне считаю, что это хорошо и для компании, ведь время, проведенное с детьми, открывает перед моими сотрудниками новые перспективы и положительно сказывается на их стратегическом мышлении».

Секрет фермы

Близкие отношения с сыном, о которых так мечтал Даг, уходя в декретный отпуск, не прерываются и сейчас. Правда, на неделе он очень занят на работе, и в школу Рикарда отводит Анна-Мария, она же забирает его после занятий. Зато практически каждые выходные все трое отправляются в собственный дом на острове Адельсё на озере Меларен, третьем по величине в Швеции. Это примерно 50 километров к западу от Стокгольма, сначала на машине, потом на пароме. И вот там-то все время Дага принадлежит сыну.

— Это настоящая ферма, с большим домом, землей и лесом. Землю мы сдаем в аренду фермеру, и он выращивает на ней урожай, а лес растет сам, так что никаких забот не доставляет, — смеется Даг. — Мы немного копошимся в саду, но в основном гуляем с Рикардом в лесу и даже построили там секретный дом на дереве — о нем знаем только он и я, маме мы про него не рассказывали. Во время прогулок мы болтаем обо всем на свете: о его школьных друзьях, о том, как прошла последняя тренировка по дзюдо, что он видел по телевизору или в лесу. А там у нас много интересного: косули, кабаны, лоси, а на озере — дикие гуси. Вообще, близость к природе — это важная часть шведского образа жизни и шведского воспитания. Кстати, мы еще несколько раз в год ездим на север Швеции — там у моих родителей дом в горах. Зимой мы катаемся на лыжах — беговых и горных, а летом ходим в походы. Ставим палатки, разжигаем костер и готовим еду на огне, — я хочу, чтобы мой сын всему этому научился.

Кроме лесных походов и горных лыж у семейства Локранц-Берниц есть и еще одно хобби: путешествия. Они все вместе были в Аргентине, в этом году собираются в Израиль, а недавно провели отпуск в Новосибирске. Это была уже четвертая поездка Дага в Россию, которой он очарован с детства, с тех самых пор, как в середине 1980-х впервые попал в мой родной Ленинград. Сегодня Даг с одинаковым воодушевлением вспоминает и Эрмитаж с Русским музеем, и фарцовщиков, менявших валюту на улице, и пустые днем рестораны с толстенными меню, но довольно скромным выбором блюд, — для шведского школьника это было настоящее приключение. В 2001 году он провел две недели на курсах русского языка в Калининграде. «К сожалению, этого времени оказалось явно недостаточно, чтобы овладеть русским, тут я немного не рассчитал, — смеется Даг. — Но зато мы ездили на Куршскую косу — такая красота!» В 2006-м приехал на полгода в Москву: тогда он был студентом Стокгольмского университета и в рамках своего учебного курса писал в РГГУ работу про газовый конф­ликт России и Украины. А еще побывал во Владимире, в Кисловодске и Минеральных Водах, где подружился с самыми разными людьми, о которых отзывается с не меньшим восхищением, чем о Толстом и Достоевском: «У меня сложилось впечатление, что русские в большинстве своем очень хорошо образованы: разбираются в литературе, читают наизусть стихи, знают географию, историю — даже шведскую».

Деньги за звездочки

Та самая школа, куда Рикарда записали при рождении, Дагу очень нравится, хотя ситуация со школьным образованием в Швеции, на его взгляд, неоднозначная: «Раньше все школы были государственные и примерно одинаковые — неважно, где ты жил: в городе, пригороде или деревне. Но теперь все изменилось: многие школы и детские сады превратились в компании, в бизнесы. В результате некоторые, как наша, например, отличные, но есть и такие, где качество образования оставляет желать лучшего». Но больше всего меня удивило, что престижная частная школа, куда ходит сын Дага, бесплатная. Моя младшая дочь четыре года ходила в частную школу в Москве, и это было весьма чувствительно для семейного бюджета. Поэтому я несколько раз переспрашиваю, чтобы удостовериться, что правильно понял, и мой собеседник спокойно объясняет: да, все школы в Швеции бесплатные, а частные получают деньги от государства.

От школы, где учится его сын, Даг ждет прежде всего знаний. Помимо обычных уроков Рикард занимается английским, ходит в художественный кружок и на дзюдо. В качестве дополнительной мотивации в семье разработана система денежных поощрений. За успехи в учебе (например, за хорошую работу на уроке) Рикард получает звездочку, а за 10 звездочек — 50 крон, это примерно 5 евро. Такая система, считает Даг, не только мотивирует ребенка, но и помогает ему понять ценность денег. И тут настает черед вопроса, который моя жена просила задать всем отцам в Cеверных странах.

— Скажите, а как сделать так, чтобы дети перестали постоянно просить им что-то купить?

Выясняется, что никаких проверенных рецептов у Дага нет.

— Конечно, сын получает подарки на Рождество и на день рождения. Но покупать что-то детям просто так, в обычный день… Мне кажется, это неправильно. Есть опасность их слишком разбаловать.

— Это правда, — киваю я. — Но, с другой стороны, разве не здорово их иногда баловать? Чем старше я становлюсь, тем чаще об этом думаю. Я согласен, что нельзя идти у них на поводу, сам ненавижу, когда дети канючат и просят все подряд. Но в последнее время замечаю, что, когда покупаю что-то младшей дочке, сам, кажется, получаю больше удовольствия, чем она. Это такое приятное чувство…

— Да-да, — говорит Даг с улыбкой, — я прекрасно понимаю, о чем вы. Радость дающего! И все же я не думаю, что мой сын должен получать все, на что он покажет пальцем. Надо уметь говорить нет — для его же блага, иначе у ребенка может сложиться превратное впечатление о том, как устроена жизнь. Другое дело — «мотивационные деньги», о которых мы говорили. Рикард копит их, а потом сам решает, что к­упить на честно заработанные: лего или, например, компьютерную игру.

Больше всего Рикард любит Pokemon Go. Дагу, кстати, она тоже нравится, поэтому часто они играют вместе. «Даже моя жена любит покемонов — это, можно сказать, наша семейная игра».

— И что, хорошо ловятся покемоны у вас на ферме?

— На ферме? Нет, что вы, там и людей-то почти нет, не то что покемонов. А вот рядом с нашей церковью их полно.

У Рикарда пока нет своего мобильного телефона, и покемонов он ловит с помощью старого телефона Дага — и только тогда, когда отец поделится с ним интернетом. На проблему «Дети и гаджеты» Даг смотрит широко и старается найти разумное сочетание свободы и контроля: «С одной стороны, ограничивать детей, конечно, необходимо, с другой — это часть жизни и часть будущего, оно наверняка будет еще более технологичным. И я понимаю, что сын должен овладевать этими навыками — пусть даже через игры. Поэтому ограничения нужны, но и давать детям пробовать новое не менее важно».

Наследник по прямой

Даг вырос в многодетной семье на севере Швеции: у него шестеро братьев и сестер. Отец много работал, и с детьми сидела мама, а иногда няня. Мне очевидно, что отцовский опыт Дага и его отца сильно отличаются, но сам он находит и сходство: «По выходным отец много времени проводил с нами, как и я с Рикардом, а в будни я тоже много работаю, так что в этом смысле наши ситуации похожи». Зато Анна-Мария благодаря декретному отпуску Дага смогла вернуться на работу всего через год, а маме Дага в свое время пришлось бросить работу после рождения детей. Разве это не позитивные перемены?

— Конечно, позитивные. Просто эти ситуации сложно сравнивать: у нас всего один ребенок, а у мамы было семеро. Но гендерное равноправие, безусловно, важная вещь как для страны, не теряющей надолго квалифицированных работников, так и для семьи, где жена перестает быть финансово зависимой от мужа. Вообще, равные права и возможности для всех — это прекрасно. Я лишь считаю, что гендерная риторика в современном обществе могла бы быть менее агрессивной. Потому что женщины — это женщины, а мужчины — это мужчины, и в этом тоже нет ничего плохого.

— А это вообще важно для вас, чтобы сын не только со­стоялся как личность, но и вырос настоящим мужчиной?

Даг опять очень тщательно подбирает слова: «Прежде всего мне бы хотелось, чтобы Рикард добился успеха на том пути, который он для себя выберет. Чтобы отслужил в армии — надеюсь, он так и сделает. И да, мне важно, чтобы мой сын стал настоящим мужчиной». Спрашиваю, случались ли уже в школе какие-то испытания мужества: конфликты, драки, буллинг? Нет, слава богу, ничего серьезного: у Рикарда очень хороший класс и отличная компания друзей.

— Но если кто-то попытается его ударить или обидеть, что вы посоветуете сыну: попробовать договориться или дать сдачи?

— Такой разговор у нас был. И я посоветовал ему давать сдачи. Только не подумайте, что я поощряю его агрессивное поведение и учу первым лезть в драку! — смеется Даг. — Прос­то никогда нельзя давать себя в обиду. Это важно. И, мне кажется, Рикард это понял.

Я признаюсь, что ожидал другого ответа, так как много слышал о том, что Швеция — страна компромисса.

— Наверное, — говорит Даг. — Умение договариваться и уважение к чужой точке зрения — очень важные части нашего образа жизни. Речь лишь о том, что если кто-то проявляет к тебе неуважение, ты должен однозначно дать понять: это неприемлемо. Но мы много говорим с Рикардом о том, как важно уважать других людей. Вообще, я думаю, что главная задача отца — передать ребенку свои жизненные ценнос­ти. В моем случае это прежде всего семья, родина и церковь. Я хочу, чтобы мой сын вырос хорошим человеком, с уважением относился к людям и принес пользу своей стране.

Похоже, что от такого отца Рикард имеет все шансы унаследовать еще и твердость убеждений, и умение отстаивать свою точку зрения — мягко, но настойчиво. А это всегда вызывает уважение — даже в стране компромисса.

Рогер Клинт, ректор университетского колледжа Ersta Sköndal Bräcke, историк, социолог, автор книги «Новые шведские отцы», рассказывает о том, зачем мужчинам нужен отпуск по уходу за ребенком.

Мы были первой страной, предоставившей отцам оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком. Это произошло в 1974 году — тогда люди со всего света приезжали в Швецию, чтобы своими глазами увидеть и побольше узнать об этом сумасшествии: отцам платят за то, чтобы они сидели дома со своими детьми! Надо сказать, что поначалу шведские отцы не проявляли особого интереса к этому уникальному нововведению. Первое статистическое исследование, проведенное в 1975-м, показало, что практически никто из них не воспользовался этим правом. Постепенно цифры росли, и сейчас около 30% отпус­ка по уходу за ребенком, используемого шведскими семьями, приходится на отцов. Как правило, первыми уходят в декрет мамы, а папы чаще всего используют свой отпуск после того, как ребенку исполнится год.

С одной стороны, можно сказать, что вовлеченное, активное отцовство в Швеции — это уже мейнстрим. С другой — если внимательно посмотреть, какие именно отцы чаще всего берут отпуск по уходу за ребенком, то это в первую очередь горожане с высшим образованием, средний класс. Кроме того, исследования показывают, что отцы, которые работают в местах со смешанным гендерным составом, более заинтересованы в таком отпуске, чем те, у кого на работе преобладают мужчины. Для книги «Новые шведские отцы» мы опросили 20 пап, которые уходили в отпуск по уходу за ребенком на полгода и больше. Мы хотели выяснить их мотивацию: спрашивали, почему они решили оставаться дома так долго, ведь в среднем отцы в Швеции проводят в таком отпуске два-три месяца.

Некоторые указывали на важность гендерного равноправия и необходимость справедливо делить обязанности в семье, но абсолютное большинство говорило о том, что хотят установить хорошие отношения с ребенком.

Пожалуй, самый удивительный факт о новых шведских отцах, который мы выяснили в процессе написания книги, это их возраст. Я полагал, что мужчинам, которые берут длительный отцовский отпуск, около тридцати, ведь чем ты моложе, тем меньше у тебя стереотипов, тем свободнее ты мыслишь и так далее. Но на деле все оказалось совсем не так: большая часть отцов, уходивших в длительный отпуск по уходу за ребенком, относилась к категории 40+.

Во время интервью многие из них рассказывали, что пережили тот или иной кризис: развод, серьезную болезнь, увольнение, который заставил их переосмыслить свою жизнь.

«Я понял, что у меня только одна жизнь, что я хочу заботиться о своих детях прямо сейчас, что не могу упустить шанс установить с ними близкие отношения» — примерно такие ответы нам приходилось слышать.

Карьера для этих людей не была на первом месте: кто-то уже успел сделать карьеру и имел хорошую работу, а кто-то просто решил, что семья и дети для него в данный момент важнее.

Отцы, которые берут отпуск по уходу за ребенком, очень редко сталкиваются с открытым противодействием со стороны начальства. Однако еще в 1990-х исследования свидетельствовали, что основной реакцией работодателей в таких случаях было пассивное сопротивление или поддержка только на определенных условиях. Это показывает, что и в Швеции смена устоявшихся норм проходит непросто и занимает время.

Отцовский отпуск, безусловно, оказывает положительное влияние на ситуацию с гендерным равноправием, в частнос­ти потому, что позволяет женщинам быть более активными на рынке труда и уменьшает их финансовую зависимость от мужчин. Но есть еще и исторический контекст. В шведских семьях не всегда полагались на мужчину как добытчика и единственного кормильца. Достаточно долгое время (XIX век — начало XX века) Швеция была очень бедной страной, так что женщинам приходилось работать. Еще один момент, очень важный для становления гендерного равноправия в Швеции, — это возникновение системы доступных детских садов в конце 1960-х и в 1970-х годах. Именно их появление позволило молодым мамам начать активно работать.

Несмотря на распространенную практику вовлеченного отцовства и равноправного родительства, какие-то гендерные стереотипы, безусловно, продолжают жить и в шведском обществе. Например, как-то раз мы с женой беседовали с учительницей одного из моих сыновей, и, как я ни пытался быть услышанным, она совершенно не воспринимала меня как ответственного и знающего родителя, а говорила исключительно с моей супругой. Или другой пример: когда мама забирает ребенка из садика и выясняется, что она забыла взять какую-то вещь, что-то из одежды например, то кто-то из воспитателей тут же поставит ей это на вид, а вот папе — вряд ли. Почему-то считается, что женщина обязана помнить о таких вещах, а мужчина — нет.

То есть если он не забыл взять ребенку шапочку, то это бонус, счастливый случай, и, скорее всего, ему скажут: «Ничего себе, мы не ожидали, что вы такой заботливый».

Подобные случаи подтверждают существование гендерных стереотипов в Швеции, но это вовсе не означает, что реформы прошли впустую или ничего не изменилось с 1960-х, — как раз наоборот, изменилось очень многое. Но нам предстоит пройти длинный путь, прежде чем к мужчинам и женщинам будут относиться одинаково во всех сферах общественной жизни.

Норвегия

Стеффен.

Когда с двумя детьми легче, чем с одним

Первое, что я вижу в саду, — аккуратный домик на большой березе. Стеффен построил его для своих детей, как когда-то для него — отец. Я чувствую легкую зависть: мне немедленно хочется сделать такой же для своего сына. Жаль, что у нас на даче нет для этого подходящего дерева. В саду спит в люльке семимесячная Эвелин, и мы, чтобы ее не тревожить, проходим в дом.

Обыкновенная норвежско-русская семья

Стеффен Йохансен, его жена Аня, их трехлетний сын Леон Микаэль и дочь Эвелин живут в Бломменхольме, западном пригороде Осло. Это район по-норвежски лаконичных коттеджей. Участки с лужайками, цветами и небольшими грядками разделены невысокими, максимум по пояс, заборами. Сразу понимаешь: здесь безопасно и соседям тут нечего друг от друга скрывать.

Стеффен родом из деревни к югу от Тронхейма. Он инженер, работает в крупной девелоперской компании в Осло. Аня из Москвы, по первому образованию она HR-менеджер, по второму — переводчик, сейчас работает инструктором по йоге. Аня и Стеффен встретились в Болгарии, на Золотых Песках, быстро подружились, а потом долго переписывались и созванивались по скайпу. Через год Стеффен позвал Аню в Норвегию, познакомил с родителями и друзьями, и тогда они, можно сказать, официально стали парой. При каждой возможности Стеффен летал в Москву, а Аня — в Осло. Он оканчивал университет, его специальность была очень востребована в Норвегии. У нее в Москве устроенная жизнь, родители, друзья, работа. Они расписались и сыграли свадь­бу в Москве, но, чтобы быть вместе, кому-то нужно было решиться на переезд в другую страну. «Я очень благодарен Ане, что она все-таки отважилась, — говорит Стеффен. — Мы все обсудили, спланировали, наметили дату нашей встречи в Норвегии. Но Аня решила устроить мне сюрприз и прилетела раньше. Вошла ко мне с чемоданом и сказала: “Привет, я остаюсь”».

Стеффен тогда снимал квартиру вместе с другими молодыми людьми, так что часто бывало очень шумно — вечеринки длились до утра. Вскоре Аня и Стеффен от всего этого подустали и переехали в собственную квартиру. «Нам там нравилось, — рассказывает он. — Рядом лес, река, много детских площадок. Но однажды моя сестра (а она живет здесь же, неподалеку) написала, что тут продается часть дома. Мы приехали, была весна, все цвело, и мы сразу влюбились в это место и думаем, что останемся здесь навсегда. Улица тупиковая, машин почти нет, тут много детей, они прибегают к нам попрыгать на батуте, Эвелин и Леон проводят целые дни на свежем воздухе — настоящая детская мечта». Стеффену и Ане принадлежит только второй этаж дома, но в Норвегии так часто бывает. И даже удобно, что у них есть соседка: «Есть на кого оставить дом, пока нас нет, а когда она уезжает, мы приглядываем за ее кошкой. В прошлом году меняли крышу: это очень дорого, но мы разделили с соседкой расходы и смогли себе это позволить».

Мы сидим на кухне. Аня замешивает тесто для вафель и зовет Леона помогать. Он становится на стул, берет в руки половник, но смущается и спускается на пол. Родители рассказывают, что сын очень любит готовить. «Кстати, это он разбивал яйца для теста», — говорит мама, а папа вспоминает недавний случай: «Я показывал Леону, как жонглировать, так он сразу решил повторить это с яйцами, еле успели остановить!» У Ани выходной, а Стеффен сейчас в отпуске по уходу за ребенком — уже во второй раз. «Когда родилась Эвелин, отцовскую квоту как раз увеличили, и теперь она составляет пятнадцать недель, вместо прежних десяти. Так что, как видите, я сижу дома с дочкой, пока жена на работе, и все еще свеж и неплохо выгляжу», – говорит Стеффен.

Время стать отцом

Как и многие другие норвежские отцы, Стеффен присутствовал при родах. И когда он рассказывает, как это было в первый раз, в нем, честное слово, просыпается поэт: «Невероят­ный опыт. Из тела человека появляется другой человек, и в это трудно поверить: только что он был внутри, а вот уже у тебя на руках! Пока Аня рожала, я держал ее за руку и думал, что вот-вот упаду в обморок. Но я видел, что испыты­вает она, и говорил себе: слушай, тебе-то сейчас точно нельзя ни на что жаловаться; Ане очень нужна твоя помощь, потерпи, скоро все закончится. Когда Леон родился, нас на время оставили втроем, и тогда… даже не знаю, как объяснить, что произошло. Никогда не испытывал ничего подобного. Я держал на руках своего ребенка, и мне было так легко и спокойно, как никогда прежде. Всем своим существом я понимал, что этот маленький человек полностью зависит от меня, потому что не может позаботиться о себе сам, что я и Аня — самые важные люди в его жизни».

Леон родился, когда Стеффен с Аней были уже к этому готовы: они любили проводить время дома и вели довольно размеренную жизнь. «И с работой все было более-менее в порядке, мы не сильно беспокоились о будущем, — рассказывает Стеффен, — так что с появлением сына не произошло каких-то глобальных перемен, как это случается с теми, у кого дети рождаются незапланированно или в более юном возрасте. Мы хотели ребенка. Конечно, нам приходилось очень рано вставать, у нас совсем не оставалось времени друг на друга (по крайней мере, на первых порах). Но мы были к этому готовы и полностью сосредоточились на сыне». К счастью, Леон не просыпался по ночам и давал родителям отдохнуть. Гораздо труднее стало, когда мальчику исполнилось два года: он все бросал, все было не так, наотрез отказывался чистить зубы. Наступил первый переходный возраст, и родителям пришлось понервничать. «С Леоном и сейчас такое бывает, — говорит Стеффен. — Проще всего заставить, приказать, но мы стараемся так не делать». «Стеффен, должна сказать, очень мягкий и терпеливый, — добавляет Аня. — Его сложно вывести из себя. Я даже учусь у него умению договариваться с детьми».

В отпуске работы не меньше

Обычный день в отцовском отпуске выглядит как полноценный рабочий. После завтрака Аня едет на работу, а Стеффен вместе с дочкой отвозит Леона в детский сад, где сын остается до трех-четырех часов. (К слову, обычно в норвежских детских садах мужчин и женщин среди воспитателей примерно поровну и на каждого приходится четверо-пятеро детей). В обед Стеффен приезжает к жене на работу, чтобы она покормила Эвелин грудью. Потом он забирает Леона из сада. В промежутках — игры, прогулки, еда, смена подгузников, детский сон, а пока дочка спит, можно заняться другими делами или немного отдохнуть. Иногда Аня начинает работу поздно, в три-четыре, и возвращается домой около десяти-одиннадцати вечера. В такие дни дом целиком на Стеффене. Впрочем, домашние обязанности у них в семье делятся поровну. Аня лучше готовит, но Стеффен сейчас делает это чаще. Стеффен всегда моет посуду, потому что Аня терпеть этого не может. Развесить белье после стирки, пропылесосить, починить то, что сломалось, — все тоже он.

«Бывают очень спокойные дни, когда можно просто кино снимать: вот она какая, наша счастливая жизнь, — рассказывает Стеффен. — Но случается и по-другому: Эвелин плачет, Леон капризничает. Не то чтобы меня это все сильно напрягало, но это полноценная работа. И мне она нравится. Я бы не отказался провести с детьми еще, например, месяц-другой в неоплачиваемом отпуске, все упирается только в деньги: как долго мы сможем нормально жить без моего дохода».

Второй отцовский отпуск проходит, по признанию Стеффена, легче первого и куда более осмысленно. С Леоном он чувствовал постоянное напряжение. Волновался, все ли де­лает правильно, и следовал многочисленным советам, которые находил в книгах и в интернете: когда и сколько малыш должен спать, как его кормить и развивать. «С дочкой я стал намного расслабленнее. И не только потому, что через это уже прошел и теперь все правила знаю наизусть. Я понял со временем, что эти правила и не нужны. Раньше я всегда следил по часам: так, скоро кормить, а через пять минут пора спать. Сейчас же я больше играю с Эвелин и не особенно волнуюсь о времени. Я чувствую, когда она голодна или устала».

И еще Стеффен говорит, что Леон совсем не ревнует, а наоборот, помогает с Эвелин. «Да, знаю, что нам повезло и что в некоторых семьях бывает по-другому. Леон, например, отлично умеет занять малышку играми, пока я работаю в саду или в доме. Но я присматриваю, конечно, за обоими. Сейчас у Эвелин период, когда ей все хочется попробовать на вкус, особенно разные мелкие штучки, которые для нее опасны, а старший брат часто реагирует быстрее, чем мы, родители, и ловко выуживает детальки лего из ее рта». Даже путешествовать всей семьей на машине сейчас легче. «Дети с удовольствием развлекают друг друга на заднем сиденье. Возможно, когда они подрастут, начнутся ссоры, но сейчас все спокойно. Должен сказать, что с двумя детьми даже легче, чем с одним ребенком. Я уверен, что у нас будет и третий, когда придет время. А вообще, я мечтаю о пятерых: у меня самого три сестры и брат».

Помнить о детстве и сделать по-другому

Когда Стеффен был маленьким, никаких отцовских отпусков еще не существовало. «Но мужчины все равно не сидели бы с детьми, даже если бы такая возможность была, — говорит он. — Им это и в голову не приходило. Они зарабатывали, а женщины занимались домом. Так было и у нас в семье. Быт, еда, дети, чтение сказок на ночь — все это мама. Она устроила у нас дома детский сад, так что у меня всегда была куча прия­телей. Отец много работал, и часто по ночам. Зато всегда, когда мог, играл и гулял с нами: футбол, леса, водопады. Мы вместе строили домик на дереве — такой же, как сейчас у нас, часто возились в гараже. Отец очень радовался, когда мы с сестрой пошли в секцию легкой атлетики. Он сам был хорошим спринтером, и у меня так никогда и не получилось пробежать 60 метров быстрее него. Летом мы всей семьей путешествовали по стране, жили в палатках, и родители устраивали для нас спортивные соревнования. И еще помню музыку, которую папа всегда ставил в машине, — могу даже сказать, что перенял музыкальные вкусы от него».

Спорт, машины, строительство, ремонт Стеффен до сих пор обсуждает с отцом, а что-то более личное — с матерью. И говорит, что в собственном отцовстве хочет совместить роли обоих родителей: «Да, Леон мне тоже помогает, когда я чиню машину — возвращаю к жизни старый “опель”. Он знает, как называются все инструменты, и отличает болт от шурупа. Но я хочу не только учить его чинить машину, но и говорить с ним по душам. И с Эвелин тоже, когда она подрастет».

Сегодня вовлеченное отцовство стало привычной моделью поведения для большинства норвежских мужчин. «Все мои друзья, у которых появлялись дети, брали отпуск по уходу за ребенком, — говорит Стеффен. — Тем более что его не обязательно использовать сразу весь, а можно согласовать с графиком работы. У тебя есть 15 недель, и ты можешь распоряжаться этим временем, как тебе удобно. Например, брать один или два дополнительных выходных дня в неделю, пока не исчерпаешь лимит. Да, бывают сложные случаи: когда человек, допустим, работает в маленькой компании и его некем заменить, уйти в отпуск невозможно по экономическим причинам. У мужа моей сестры автомагазин, и если он закроет его на 15 недель, то потеряет кучу клиентов. Но когда работа позволяет, я просто не понимаю, как такую возможность не использовать».

Кстати, Стеффен высказал очень интересную мысль, почему в мужском сознании произошли такие серьезные изменения. «Я и мои ровесники — первое поколение детей, с которыми играли отцы. А когда мы сами стали родителями, то продвинулись дальше: начали делить с женами домашние обязанности и активно участвовать в воспитании детей». Аня добавляет, что отцовский отпуск дает женщине возможность заняться работой и другими интересными делами и не чувствовать себя связанной материнством по рукам и ногам.

«Думаю, мои отцовские отпуска и то, что я постоянно вместе с дочкой и сыном, помогут нам оставаться близкими людьми, — говорит Стеффен. — Дети видят, что о них заботятся два родителя, а не один, и при необходимости попросят совета или помощи тоже у нас обоих. По крайней мере, я очень на это надеюсь».

Вильхельм.

Как справиться с близнецами

Спальный район Осло, где живут Вильхельм Мёллер Педерсен, его подруга Луиза и их близнецы Бьёрн и Тур, очень напоминает кварталы обычного российского города, построенные годах в семидесятых. Кирпичные пятиэтажки, улицы — все это выглядит каким-то очень узнаваемым.

В квартиру семьи мы не попали — как раз застали Вильхельма с сыновьями на прогулке по двору. Двор небольшой, закрыт со всех сторон, двери — с кодовыми замками, но уже буквально через несколько минут становится понятно, почему для отца это сейчас именно то, что нужно. Я, конечно, не раз встречал родителей с близнецами, да и со многими из них знаком. Но даже представить себе не мог, каково это — растить сразу двоих.

Бьёрну и Туру полтора года. Малыши, освоив целых три способа передвижения, с упоением бегают, ходят и ползают, а еще — всё вокруг трогают и пробуют на вкус. И делают это очень быстро и независимо друг от друга. Один бежит в одну сторону, другой — в противоположную, из поля зрения временами пропадает то Тур, то Бьёрн, а то и оба сразу, и так без конца.

Наблюдая за их беспрерывным движением, я думаю: просто здорово, что двор замкнут, словно квартира, и мальчики не выбегут на улицу. Но одного понять так и не могу: как Вильхельм, отвечая на наши вопросы, успевает еще и следить за сыновьями. Присматриваюсь к нему: вроде обычные человеческие глаза, не панорамные фасеточные, как у стрекозы. Вильхельм объясняет, что дело в здравом смысле и прагматизме. Надо перестать обращать внимание на мелочи, чтобы сосредоточиться на главном. «Сколько раз видел, как другие родители слишком переживают: вдруг ребенок сделает что-нибудь не то. Я в этом смысле более спокойный. С близнецами быстро понимаешь, что их обоих невозможно все время контролировать. Наш двор я знаю хорошо. Если Бьёрн побежал вон в тот угол, я помню, что там безопасно, и слежу за Туром. И еще великое дело — стереослух: если детей не видишь, то слышишь. В квартире то же самое, помню ее гео­графию наизусть: где какие розетки и углы, до чего мальчишки могут дотянуться, до чего пока нет. Сегодня вот случайно оставил открытой дверь в туалет — так они мне размотали рулон туалетной бумаги на много дней вперед!»

Что сначала: свадьба или дети?

Вильхельм — медбрат в отделении реанимации. Первым его местом работы был дом престарелых. «И знаете, мне понравилось работать с людьми. Я решил получить специальное образование и устроиться в больницу. Работа не самая легкая, но не всегда и трудная. И точно лучше офисной с ее дедлайнами. У меня все четко: закончил смену — иду домой».

Вильхельм родился в крошечной деревушке на севере Норвегии, в 20 километрах от Сортланна, ближайшего города. Там же, на севере, он начал работать, а потом переехал в Осло. «Я был молод и одинок. Медбрату работа найдется везде, так что решил переехать, посмотреть, что получится. И  случилась Луиза».

Пара вместе уже четыре года. Луиза работала менеджером в офисе, но потом решила осуществить давнюю мечту — стать врачом, как ее отец и брат. Сейчас она учится на медицинском факультете Университета Осло. Они помолвлены, свадьба через пару месяцев. А Бьёрн и Тур появились на свет год и четыре месяца назад. Это довольно обычное дело в Норвегии: сначала совместная жизнь и дети, а потом уже брак; но многие обходятся и без него.

«Для нас важнее были дети, — говорит Вильхельм. — Когда тебе тридцать, нужно поторопиться с ребенком, особенно если ты планируешь еще второго и третьего. Это чисто практическое решение — отложить свадьбу, подготовка к которой потребовала бы много сил и времени».

Луиза с Вильхельмом, конечно, готовились стать родителями, но новость о том, что будет двойня, их буквально ошеломила. Они несколько недель приходили в себя и никак не могли осознать того, что им предстоит. Вильхельм говорит, что первым делом задумался о том, как будет устроен их быт с детьми: стоит ли купить машину или, может, переехать в более просторную квартиру. «Постепенно я свыкся с тем, что у нас будет сразу двое детей. А сейчас и вовсе не нахожу в этом ничего необычного».

Вильхельм ходил вместе с Луизой на курсы для будущих родителей. Там учили, как ухаживать за детьми, хотя многое он, как медбрат, и так знал. Вильхельм не присутствовал при рождении сыновей — Луизе делали кесарево сечение. Но он был рядом с ней в больнице и поддерживал как мог.

Кому остаться с детьми?

Ходить с женой на курсы будущих родителей, готовиться к тому, чтобы присутствовать при родах, и в дальнейшем заботиться о детях наравне с матерью для Вильхельма в порядке вещей. Он даже не понимает, почему мы спрашиваем об этом.

«Да у нас просто так принято, — говорит он. — Даже если я и преувеличиваю, то немного. Заниматься детьми с самого их рождения — не только обязанность, но и то, что наполняет жизнь смыслом. Я очень хорошо знаю своих сыновей, и мне это нравится. Нравится чувствовать, что я им нужен и что мы с ними близки. Надеюсь, что и дальше наша связь будет крепкой».

Отцовский отпуск Вильхельма, как у всех родителей близнецов, был удвоенным. Но из-за проблем с детским садом он решил после оплачиваемого отпуска взять неоплачиваемый и вот уже четвертый месяц сидит дома с детьми. «Нам ведь нужно не одно место, а сразу два, причем в одном детском саду, а это сложно. Пока мы ждем, когда места освободятся, я взял на работе отпуск за свой счет. У нас не было выбора: Луизе надо заканчивать учебу и сдавать экзамены. Если бы она осталась дома с детьми, то потеряла бы целый год. Но уже через месяц Луиза сдаст сессию и меня сменит. А еще через месяц дети пойдут наконец в сад. Государство платит мне удвоенное пособие за то, что я сижу дома с двумя детьми, — это составляет примерно половину моей зарплаты. С экономической точки зрения, конечно, не идеально, но мы решили, что ничего страшного с нашим бюджетом за это время не произойдет. Да и здорово быть дома вместе с сыновьями. Сложно, но здорово».

Близнецы в это время продолжают исследование всех доступных дворовых закоулков. И Бьёрн, и Тур сделали несколько безуспешных попыток подобрать код к двери, ведущей на улицу. И тот и другой попытались дотянуться до кнопок двери своего подъезда и соседнего. Оба уже успели по нескольку раз посидеть на руках у отца, у меня и у фотографа Кати. Кажется, что внутри малышей батарейки с бесконечным зарядом энергии. Наблюдая за их безостановочным познавательным движением, я думаю о том, что ситуация Вильхельма — самая обыкновенная для Норвегии. Исходные данные просты: в детском саду пока нет двух свободных мест, кому-то из родителей придется сидеть дома с детьми, Луизе надо закончить учебу. Вильхельм работает, и именно его зарплата составляет основу семейного бюджета. Кто берет не­оплачиваемый отпуск? Он. Не только потому, что Луи­зе важно окончить университет именно сейчас, хотя это главная причина, но еще и потому, что Вильхельм считает нормальным взять на работе длительный отпуск и остаться дома с маленькими детьми. «Да что тут такого, — пожимает плечам­и он. — Луиза и так сделала длинный перерыв в у­чеб­е: нужно дать ей передышку от домашних забот, она устала, конечно».

Быть родителем — естественно

Сейчас каждый день в жизни Вильхельма наполнен привычными обязательными делами. «Главное — кормить, гулять, менять подгузники, — перечисляет он. — Завтракают мальчики в районе семи — половины восьмого. Потом мы играем дома. Затем они обедают. Примерно с двенадцати до двух спят. Когда просыпаются, я сажаю их в коляску, и мы идем по магазинам или гуляем здесь, во дворе. Иногда ходим в парк, но там мне одному с ними тяжело, сами видите: один сюда, второй туда, а я посередине. Луиза заканчивает обычно в три; когда она приходит, становится легче. В половине седьмого они засыпают. По выходным проще: мы гуляем все вместе, встречаемся с друзьями, у которых тоже есть дети. Ну и вообще следим за близнецами уже в четыре глаза».

Самое сложное, конечно, то, что нужно воспитывать двойню. «Раньше у нас вообще не было детей, а теперь их сразу двое. И вот представьте: один спит половину ночи, а другой бодрствует, потом второй засыпает, а первый просыпается. И так день за днем, вернее, ночь за ночью. Сейчас мальчишки, к счастью, спят хорошо, но когда они были совсем маленькие, приходилось тяжело. Мы практически не спали, у нас с Луизой совсем не оставалось времени друг на друга. Нас выручал ее отец, у которого по четвергам был выходной. Он приходил, гулял с близнецами час-другой, а мы могли остаться вдвоем. Это очень помогло нам сохранить отношения. Уже во вторник мы думали: “Ура, всего два дня, и мы немного передохнём!”» — вспоминает Вильхельм.

Он признается, что, пожалуй, самое сложное — делать одно и то же изо дня в день. «Я стараюсь придумать хоть что-то, что нарушит привычную рутину: пойти с Бьёрном и Туром не во двор, а, например, в магазин. Но дети становятся старше, и со временем возможностей, конечно, будет больше».

Когда я спрашиваю Вильхельма, как его изменило рождение сыновей, он по привычке пожимает плечами и говорит, что вроде ничего особенного не произошло. По крайней мере, ничего такого, что можно увидеть со стороны. Но потом, подумав, высказывает мысль, которая представляется очень важной: «Мне казалось, что после рождения близнецов моя жизнь станет какой-то совсем другой. А на самом деле я уже через пару дней после того, как Луизу выписали из роддома, почувствовал, будто был отцом всю свою жизнь. Быть родителем — это так естественно. Мне теперь кажется очень странным как раз не иметь детей. Но это что-то совершенно новое — нести ответственность за двух малышей. Понимать, что ты должен не спускать с них глаз, что они полностью зависят от тебя. Это чрезвычайно сильное чувство. Бьёрна и Тура нельзя подвести, нельзя просто взять и отказаться от них, поскольку это худшее, что может произойти в их жизни. Вот о чем я теперь постоянно думаю. Мне хочется быть с ними, видеть их обоих, смотреть, как сыновья растут, как развиваются их характеры. А больше всего мне нравится наблюдать, как они смеются».

Вскоре открывается дверь в арке — приходит Луиза. Близнец­ы, хохоча, бегут к ней, а Вильхельм может немного передохнуть.

Луиза рассказывает, что только что видела женщину с тройней: «Господи, представляю, как им нелегко!» Мы спрашиваем ее, не волнуется ли она, оставляя детей с мужем. «Да что вы, — говорит Луиза. — Вильхельм знает все, что нужн­о. К тому же мы были вместе первые недели после родов. Так что я совершенно спокойна».

Как в Норвегии был введен отцовский отпуск и почему он оказался так востребован в обществе, рассказывает один из создателей законопроекта, социолог Эйстейн Гулльвог Холтер.

В 1986 году в Норвегии появилось первое «женское» правительство: восемь министров, в том числе премьер-министр, были женщинами. Тогда же появился так называемый Комитет по роли мужчины в обществе (Mannsrolleutvalget), с которым я начал сотрудничать. Одной из главных задач комитета стало вовлечение отцов в воспитательный процесс. Мы провели опрос среди норвежских мужчин: взяли бы они отпуск по уходу за ребенком, если бы у них была такая возможность? Очень многие ответили «да». Тогда уже стало ясно: будут мужчины брать отпуск или нет, зависит от размера компенсации. В Норвегии до сих пор доходы мужчин в среднем выше доходов женщин, и семье важно не терять деньги, которые зарабатывает отец.

Изучив результаты исследования, комитет стал разрабатывать законопроект о введении отцовской квоты. Мы думали, он вызовет большие споры, поэтому срок отцовского отпуска сначала ограничили одним месяцем после рождения ребенка. Проект вынесли на голосование в парламенте — и ни один депутат не проголосовал против! Только один воздержался. В 1993 году отцовская квота была введена. А мы продолжили исследования и обнаружили, что мужчины охотно уходят в отпуск по уходу за ребенком и очень мотивированы: некоторым в детстве не хватило внимания отца, и они старались сделать все возможное, чтобы дети не повторили их опыт. Другие же, наоборот, хотели бы иметь со своими детьми такие же близкие отношения, какие были у них в детстве с отцами.

Но путь к закреплению за отцами права на отпуск по уходу за ребенком и увеличению отцовской квоты был долгим. Многие считали, что это далеко не главная проблема, требующая немедленного решения. Помню, на конференции по правам женщин в 1999-м некоторые докладчики говорили, что отцовский отпуск стране не нужен: мужчины берут его, чтобы охотиться на лосей.

Когда я сам ушел в отпуск по уходу за ребенком в 2000 году, то был единственным мужчиной с ребенком на детской площадке.

Но постепенно ситуация начала меняться. И во многом благодаря тому, что политики, писатели, журналисты и другие известные в стране люди стали уходить в отпуск по уходу за ребенком и рассказывать о своем опыте.

Отцовский отпуск улучшает качество жизни не только женщин, но и мужчин. Доказано, что гендерное равенство снижает количество конфликтов и насилия в семьях. Пусть медленно, но общество меняется к лучшему.

Тронд-Вигго Торгерсен, врач, телеведущий, комик, второй детский омбудсмен и первый мужчина на этом посту, считает, что вовлечение отцов в воспитание детей с самого их рождения можно назвать новым общественным движением, которое становится все более массовым.

Мужчина ребенка не вынашивает, он просто оказывается лицом к лицу с новым человеком и внезапно осознает себя его отцом.

Для того чтобы стать хорошим родителем, иногда приходится менять себя, стратегию поведения и образ мыслей.

Благодаря детям ты видишь самого себя по-новому. Надо стремиться стать ближе к ребенку, понять его природу.

Главное в воспитании детей — как вы это делаете, сколько даете любви и понимания. Поддержка важнее, чем постоянные напоминания, что надо мыть руки, и объяснения, как сидеть за столом.

Дети будут смотреть на вас и сидеть, как вы, мыть руки, как вы. Как успокоить ребенка, когда он плачет? Если у вас близкие отношения, вы поговорите, попытаетесь объяснить. Это действеннее, чем просто сказать: «Перестань плакать!»

Раньше в норвежских семьях было так: я мужчина, как я решил, так и будет. Сейчас мужчины стараются принимать решения вместе с женами: давай это обсудим, сделаем лучше для всех.

Я, как врач, знаю не понаслышке, какой вред детям может нанести недостаток родительского внимания. Они растут раздражительными, сломленными, тревожными. Активное отцовство — хороший способ уменьшить в обществе число таких людей.

Вовлечение в воспитание обоих родителей помогает не разрушать детство. Когда родители знают своих детей, проводят с ними много времени, у них складываются более доверительные отношения. Инвестирование в отцовские отпуска — инвес­тирование в будущее.

Финляндия

Маркус.

Папа-чемпион

От Хельсинки до Лахти ровно час на поезде. В восьмой по величине населения город Финляндии мы приехали, чтобы поговорить с одним из ее лучших отцов, 39-летним Маркусом Форселлом. В 2013-м его действительно признали Отцом года (оказывается, бывают и такие конкурсы), но Маркус, встретивший нас на вокзале, относится к своему титулу с юмором. «Угадайте, кто самый знаменитый уроженец Лахти? — хитро подмигивает он мне, пока мы идем к машине. — Думаете, я? Увы! Это Валттери Боттас!» Известный гонщик «Формулы-1» на самом деле родом из городка Настола в 18 километрах к востоку от Лахти, но тут его все считают своим. Маркус прожил здесь всю жизнь, исключая университетские годы, и город свой любит: «Он достаточно велик, чтобы мы могли пользоваться всеми преимуществами города, но слишком мал, чтобы иметь проблемы мегаполиса. Здесь живут мои родители, сестра, брат, семья жены — в общем, все родственники. Когда мы собираемся на семейный праздник, это больше похоже на испанское или итальянское застолье: человек тридцать, куча детей, шум и гам!» В светло-сером двухэтажном доме, где живет семья Форселлов: Маркус, его жена Йенни и их дети — одиннадцатилетняя Ида, Ноа (ему восемь) и шестилетний Эмиль, — мы устраиваемся на открытой веранде, за которой сразу начинает­ся лес. За пару часов нашей беседы мой диктофон покроется толстым слоем березовой пыльцы.

Не бойся, я с тобой

Бывает так: учишься с девочкой в одном классе, дергаешь ее за косички и только к окончанию школы вдруг понимаешь, что она — необыкновенная, таких больше вообще нет, и куда ты раньше смотрел — непонятно. С Маркусом случилась похожая история: они с Йенни учились в одной школе, правда, в разных классах, но по-настоящему он рассмотрел ее только в 15 лет. «Мы вместе были в летнем лагере — для всех подростков, собирающихся пройти конфирмацию4, такие в Финляндии традиционно организовывает церковь. И вот там-то, в Лапландии, я вдруг понял, что Йенни — самая красивая девочка из всех, что я встречал в своей жизни». В общем, Маркус по уши влюбился, но его шансы на взаимность казались ничтожными: «Было три мальчика, которые нравились Йенни больше, чем я. Так что мой номер был четвертый». Номер оказался счастливым: один мальчик переехал в Хельсинки, а два других конкурента, по словам Маркуса, «просто были не очень приятными людьми. И когда Йенни узнала меня получше, мы начали встречаться». Дальше они все делали вместе: вместе окончили школу, вместе решили, что сначала учеба и работа, а дети потом, вместе поступили в университет в Ювяскюля, что в двух часах езды от Лахти, там снимали квартиру и подрабатывали, пока она училась на педагогичес­ком, а он осваивал основы физиотерапии. Вернулись в родной город, устроились на работу, а в 2008 году у них родилась дочка — к тому времени Маркус и Йенни были женаты уже восемь лет. «Когда мы ждали Иду, то ходили на курсы будущих родителей, их организовывает город. С нами занимались еще восемь пар, ожидавшие первенцев. Это шесть или семь занятий раз в неделю. Но Ида все никак не хотела появляться на свет — Йенни переносила ее две недели. И вот однажды ночью жена меня будит и говорит, что все, пора… Помню, я ужасно испугался…»

— Со мной то же самое было, — киваю я, — со старшей дочкой. Только она, наоборот, на месяц раньше родилась. Мы поехали в Псков навестить тещу, легли спать, а ночью, чувствую, кто-то дергает меня, будит и говорит: «Кажется, я рожаю». Это был ужас!

— Именно. Но я старался не показывать Йенни, что испуган. Позвонил в больницу, а пока мы ждали скорую, пытался как мог поддержать жену. Помню, говорил: «Может, принес­ти тебе попить, сделать сэндвич? Или хочешь, помассирую плечи?»

Маркус присутствовал при родах, потом навещал Йенни в больнице каждый день, а в остальное время тоже нашел чем заняться. «Я совершенно сошел с ума от счастья. Вдруг решил, что наша машина недостаточно безопасна, чтобы возить в ней ребенка, и за те три дня, что Йенни не было дома, купил новую. Это странное чувство, знаете, что ты отвечаешь за жизнь другого человека… Вот я и подумал, что мне нужна безопасная машина, чтобы привезти жену и нашу чудесную маленькую девочку домой!» — смеется Маркус. Я вспоминаю, что и у меня было нечто похожее: когда 16 лет назад родилась наша младшая дочь, я решил, что нельзя больше откладывать покупку мобильного телефона, пошел и купил сразу два. Один оставил себе, а другой отнес в роддом жене. С тех пор мы всегда на связи. Значит, я тоже ответственный отец. Правда, при родах никогда не присутствовал. Маркус, похоже, не очень понимает, как это возможно. Он был рядом с Йенни все три раза, когда она рожала, и утверждает, что подготовиться ко всему невозможно: «Ида, например, появлялась на свет довольно долго, а в случае с младшим сыном Эмилем я чуть не опоздал. Только машину на стоянку поставил, прихожу, а медсестра мне говорит: “Ваша жена уже, между прочим, рожает. Так что бегите, если хотите успеть!” Ну я и побежал».

Нет уж, увольте!

В отцовский отпуск Маркус уходил много раз: был дома вмес­те с Йенни после рождения каждого из детей, брал несколько недель, пока они были маленькие, а когда средний сын Ноа пошел в школу, работал четыре дня вместо пяти в течение четырех месяцев. Но рекорд папы-чемпиона — год дома с двумя детьми.

— Как же вы решились бросить работу так надолго? — спрашиваю я.

Выясняется, что никаких сложных решений Маркусу принимать не пришлось и отпуск тоже не понадобился. Незадолго до того, как он остался дома с трехлетней Идой и Ноа, которому не исполнилось еще и года, его уволили.

— Мне было всего тридцать, но я уже был начальником, с отличной зарплатой, и очень любил свою работу. Но у компании сменился владелец, взгляды на ее дальнейшее развитие у нас не совпали, и буквально через пару недель стало ясно, что мне придется уйти. Это был кошмар, катастрофа, мой самый большой страх, ставший явью, — потерять работу, к тому же на вершине карьеры. У меня была прекрасная репутация, и она была разрушена. Да еще все вокруг спрашивали: «Что случилось? Как такое могло произойти?» И мне приходилось объяснять все снова и снова. На то, чтобы взять себя в руки, ушло две недели. Очень помогла Йенни. Она сказала мне: «Выбирай, как ты хочешь провести это время. Ты можешь продолжать убиваться по потере работы и дальше вгонять себя в депрессию или воспользоваться этой возможностью, чтобы побыть с детьми, узнать их получше и понять, что ты за отец». В общем, она вышла на работу, чтобы зарабатывать деньги для семьи, а я остался дома с малышами. Продолжал искать работу, но постепенно втянулся в домашние дела и начал получать удовольствие от роли отца. Сейчас я точно могу сказать: этот год был лучшим временем моей жизни.

Маркус признаётся, что первое время ему было непрос­то. Надо было научиться готовить еду, которую дети согласились бы есть, и понять, как совмещать их несовпадавшие жизненные ритмы: Иду надо было отвозить в детский сад на пару часов в день, а у малыша Ноа было свое расписание кормлений, сна и прогулок. Но самым сложным оказалось управление гневом. «Время от времени дети вызывали у меня массу негативных эмоций. Раздражение, разочарование, даже ярость. Подобные чувства я раньше практичес­ки никогда не испытывал — ни в отношениях с близкими, ни на работе, поэтому совершенно не был к этому готов. Сначала я очень испугался. Думал: “Боже, что это? Что я делаю не так?” Но потом понял, что когда двое детей весь день сидят у меня на коленях и нет ни времени на себя, ни сво­его личного пространства, то уставать и раздражаться — нормально, казнить себя за это не надо. И я научился еще одной вещи: просить прощения. Пусть дети тогда еще не особо разговаривали, но если мне случалось вспылить, я брал их потом на руки, объяснял, что папа устал, и обязательно извинялся за свое поведение. Это было очень важное открытие для меня как отца: если я не прав, я должен быть мужчиной и признать это».

Бороться с усталостью молодому папе помогал спорт. «Когда я уходил в отцовский отпуск, у меня был лишний вес: двойной подбородок, одышка — короче говоря, я совсем не был похож на физиотерапевта, — смеется Маркус. — Оставшись дома с детьми, я начал бегать, а главное — стал играть с друзьями в баскетбол раз в неделю. У большинства из них тоже были дети, и у нас образовался неформальный клуб молодых отцов. Мы до сих пор играем. За это время пришло много молодежи, но есть и ветераны вроде меня. Я обожаю баскетбол. Пусть ростом и не вышел, но важно ведь не только попасть в кольцо, но и отдать хороший пас. Ну а молодому отцу важно следить за своим здоровьем, потому что, когда ты не в форме, это отражается на детях». А что еще он бы посоветовал папам, особенно тем, кто остается надолго с детьми? «Я бы сказал им: если к концу дня ребенок все еще жив, значит, у вас получилось! — говорит Маркус и опять заразительно смеется. — А если серьезно, я бы сказал вот что: дорогие папы, не надо стремиться заменить детям маму. Во-первых, это невозможно, а во-вторых, и не нужно. Мне кажется, что цель отцовства — быть именно мужчиной в жизни ребенка. Это, в частности, значит, что отец может делать какие-то вещи по-другому, и в этом нет ничего страшного. Например, когда я одевал детей, пока они были еще маленькие, это часто выглядело глупо. Я имею в виду сочетание цветов, рисунков на одежде — все было подобрано неправильно. По крайней мере, Йенни всегда смея­лась над тем, как я их наряжаю. Но я все равно продолжал делать по-своему — это мое решение и моя ответственность. В конце концов, у нас равноправие!»

Я киваю, хотя в вопросах вкуса бороться за равноправие непросто. Прошли годы, прежде чем я научился выбирать платья в подарок для своих дочерей. За это время я немало о себе выслушал, хотя есть у меня и несколько настоящих удач: пару-тройку вещей они носят до сих пор и даже иногда из-за них дерутся.

— Скажите, а мысли о разрушенной репутации и загубленной карьере не отравляли вам время, проведенное с детьми?

— Такие мысли, конечно, были, особенно поначалу, — кивает Маркус, — но главное, что удалось за этот год, — перестать относиться к себе просто как к производной от работы или от должности. В молодости я оценивал себя исключительно по карьерным успехам. Мне казалось, что настоящий я — это тот человек, который ходит в офис, командует подчиненными и так далее. Но пока сидел дома с детьми, было достаточно времени, чтобы понять: Маркус Форселл — еще и муж, и отец, и уникальная личность, наконец. Можно сказать, я открыл себя заново, и это, кстати, пригодилось, ко­гда вышел на работу. До этого я всегда был такой, знаете, мистер Счастливая Улыбка, даже если мне паршиво. А после года с Идой и Ноа я перестал бояться говорить о реаль­ных проблемах в рабочем процессе, стал активнее брать на себя ответственность. Иначе говоря, перестал изображать симпатичного весельчака и стал собой.

Награда за смелость

С самого начала нашего разговора мне ужасно хочется расспросить Маркуса про его титул: как становятся Отцом года в Финляндии?

— Это довольно молодой конкурс, ему всего лет пятнад­цать. Разные отцовские организации номинируют кандидатов, и из них министр социального обеспечения выбирает трех лауреатов. Им вручают памятное фото и диплом. Потом я еще несколько лет был Послом отцовства в Финляндии и ездил…

— Похоже на конкурс красоты, там тоже Мисс мира ездит по всему свету…

— Да-да, только у меня не было бриллиантовой тиары! — хохочет Маркус. — Я выступал на различных встречах и семинарах, рассказывал свою историю, объяснял, что считаю важным в отцовстве. Еще писал колонки и организовал группу в Facebook для отцов Лахти. Недавно она объединилась с группой матерей Лахти, чему я очень рад. Что касается этого почетного звания, то, безусловно, я считаю его большой честью. Даже несмотря на то, что уже много лет оно дает друзьям повод меня подкалывать. Как только речь заходит о воспитании детей, обязательно кто-нибудь нахмурится, озабоченно покачает головой и скажет: «Надо спросить Маркуса. Без него в таких вопросах не обойтись — он же Отец года!» А вообще самой важной наградой для меня как отца стал вовсе не диплом. Когда Ноа был год, он заболел и ночью позвал не маму, а папу. Я даже не могу выразить словами, что почувствовал в тот момент. Это и есть мой главный приз — быть тем человеком, которого сын зовет, когда ему плохо. Прошел еще почти год после того, как я вышел на работу, прежде чем он стал звать маму.

Место тогда Маркус нашел отличное — project-менеджер в Университете прикладных наук в Лахти, но работа уже больше никогда не была для него единственным смыслом жизни. Последние три года он занимает должность главы отделения физиотерапии в Suomen Terveystalo — крупнейшей частной медицинской компании в Финляндии с 260 клиниками по всей стране. В ста двадцати из них есть физиотерапевты, и все они подчиняются Маркусу. «У меня было три собеседования, и на каждом я говорил одно и то же: “Да, я тот человек, который вам нужен. Да, я могу делать то, что необходимо на этой позиции, у меня есть навыки, опыт и мотивация. Но это не все. Еще у меня есть семья, и я не буду сидеть за офисным компьютером по ночам или работать в выходные”. В результате их все устроило. И я очень ценю свою начальницу: у нее тоже есть дети, и она знает, что это такое — быть родителем и занимать ответственную должность. У нас доверительные отношения, и, если кто-то из детей заболел, мне нужно просто позвонить ей и предупредить, что я буду работать из дома». Означает ли все это, что, если жизнь поставит Маркуса Форселла перед выбором между карьерной возможностью и семейной необходимостью, он всегда выберет последнее?

— Ну нет, не всегда, — улыбается Маркус, — я все же не идеаль­ный отец. Недавно, например, был семинар в Оулу, это на севере страны, 600 километров отсюда. Я должен был вылетать утром, и тут накануне один из детей заболел. А мне страшно не хотелось пропускать этот семинар, я его очень ждал. Что я сделал? Позвонил папе, он у меня уже на пенсии, и попросил посидеть с ребенком. Это, кстати, преимущество жизни в одном городе с родителями. Кроме того, иногда меня выручает Йенни: у них в школе есть возможность заменить учителя, а у меня много командировок и рабочий график постоянно меняется. Но я стараюсь подобными просьбами не зло­употреблять, чтобы не ставить жену в неудобное положение перед коллегами.

Оплата сдельная

Обычный день в семье Форселлов начинается накануне вечером: надо решить, кто отвезет младшего сына в детский сад, проследить, чтобы старшие собрали портфели, и, если нужно, помочь им выбрать одежду для школы. Эмиль с утра ест в садике, так что завтракают с родителями только Ида и Ноа, и то если успеют: часто они спят до победного, хватают что-то на ходу и сами отправляются в школу — пешком или на велосипедах. Из сада младшего чаще всего забирает Йенни, так как ее рабочий день короче, чем у Маркуса.

Вторая половина дня — время кружков и хобби. По понедельникам все вместе — трое детей и отец — играют в бадминтон в местной школе. В остальное время мальчишки в основном гоняют в футбол во дворе или на поле рядом с той же школой, а вот Ида — лошадница. Раз в неделю кто-то из родителей отвозит дочь в конный клуб, где та проводит три часа: ездит верхом, кормит и чистит животных. «Это недешево, — рассказывает Маркус, — но Ида любит лошадей больше всего на свете. Иногда мне кажется, что она живет ради этих трех часов в неделю. Она даже откладывала собственные деньги, чтобы поучаствовать в оплате занятий».

Ладят ли дети между собой? Вполне. Мальчишки, конечно, дерутся, но Маркус не видит в этом большой проблемы: «У них разница два с половиной года, но младший, шестилетний Эмиль, довольно мускулистый и ловкий, поэтому вполне может на равных соперничать с Ноа. Это очень напоминает ситуацию из моего детства: у нас с младшим братом разница два года, сейчас в нем сто кило чистых мышц, но и тогда он был развит не по годам. Так что синяки, разбитые носы — это мы всё проходили, и, когда Ноа с Эмилем дерутся, я не слишком переживаю. Главное, чтобы мирились, как и мы с братом в детстве. Пока, думаю, все неплохо: мальчики даже спят в одной комнате, хотя у каждого есть своя».

— Кстати, о детских комнатах. Есть один вопрос, который волнует меня много лет. У меня две дочки, и они совершенно разные: одна — будущий доктор наук, другая — артистка и певунья. И если между сестрами есть что-то общее, то это постоянный беспорядок в их комнатах. Вы все-таки Отец года, может быть, знаете, как заставить детей там убирать?

— У нас все то же самое, — пожимает плечами Маркус, — но перед вашим приездом мы сделали уборку. Йенни вчера вечером не было дома, поэтому разбираться с этим пришлось мне. И я просто подкупил детей. Сказал им, что, как только они приведут комнаты в порядок, смогут поиграть на планшетах и телефонах. Стоит ли говорить, что через 15 минут все было убрано!

Случай с подкупом компьютерными играми скорее исключение. Вообще-то денежно-трудовые отношения в семье Форселлов строго регламентированы. Раньше деньги давали только старшей дочке Иде (два евро в неделю на карманные расходы), но затем родители решили, что зарабатывать могут все дети, если будут помогать с работой по дому: выносить мусор, пылесосить, раскладывать белье по шкафам после стирки и так далее. Йенни предложила, чтобы дети устроили свое профсоюзное собрание и договорились о тарифах за разные виды работ. «Ида все записала и принесла нам лис­точек, — рассказывает Маркус. — В основном это были суммы от 10 до 50 центов, и я сказал детям, что они молодцы, что расценки очень разумные и мы их принимаем. Теперь каждый из них получает в конце месяца деньги за ту работу, которую выполнил».

— Здорово, что вам удалось воспитать в них такую скромность и уважительное отношение к деньгам. К тому, как они достаются.

— Не то слово. Правда, через некоторое время Ида пришла к нам снова и сказала, что они страшно сглупили, назначив такие низкие расценки, и нельзя ли их еще раз обсудить и, может быть, немного повысить? Но я ответил, что, к сожалению, это уже невозможно, уговор есть уговор, — смеется Маркус. — Но самое важное тут, на мой взгляд, — детское собрание, придуманное Йенни. Мы не просто сказали им: «Будем платить столько-то», не спрашивая их мнения, а дали им поучаствовать в процессе — обсудить пожелания друг друга и договориться между собой.

Точка кипения

Основной урок, который Маркус стремится преподать своим детям, примерно тот же, что он сам извлек из года, проведенного дома после потери работы: «Мы с женой стараемся показать и объяснить им, что главное — быть собой. Если ты застенчив, будь застенчивым. Если ты девочка и любишь футбол, это нормально. Или если ты мальчик и любишь танцевать, а Ноа очень любит, то это тоже хорошо. Вообще, если в мальчике есть то, что принято называть женскими качествами, — тот же Ноа любит цветы, розовый цвет, всегда замечает, если Йенни сделала новую прическу, — все это не менее ценно, чем его “мужская” сторона, и об этом мы тоже говорим с детьми».

Несмотря на длинный путь, пройденный Финляндией к гендерному равноправию («Я понимаю его прежде всего как большое количество возможностей для всех независимо от пола — у нас, например, есть женщины-полицейские и женщины-офицеры в армии, — а также одинаковые зарплаты на одних и тех же должностях и одинаковые перспективы карьерного роста для мужчин и женщин»), иногда Маркус сталкивается с гендерными стереотипами относительно мам и пап. «К врачу детей обычно вожу я — не только потому, что у меня медицинское образование, но и потому, что не боюсь крови и синяков. И вот, случалось, врач спрашивал меня: “А ваша жена рассказала вам, что, собственно, случилось с ребенком?” Когда я слышу такое, то просто закипаю. И говорю, что провожу с детьми не меньше времени, чем жена, что знаю о них все и, если нужна какая-то информация — история болезни или что-то еще, — можно спросить меня и не беспо­коит­ь лишний раз маму. Но подобное, конечно, случается редко. В целом финская система здравоохранения, на мой взгляд, близка к идеалу».

Я интересуюсь, как реализуются идеалы гендерного равноправия в семье Форселлов. Каким образом они с Йенни делят домашние обязанности? «Я отвечаю в основном за работ­ы в саду: стригу траву летом, убираю снег зимой. Еще очень л­юб­лю готовить, — рассказывает Маркус. — Честно говоря, я главный повар в нашей семье. Жена тоже готовит — в основном традиционные блюда: рыбу, мясные тефтели, пюре. Я и это могу, но особенно люблю заниматься едой для наших субботних обедов и воскресных бранчей: делаю овощи на гриле, сам копчу рыбу. А пока сидел дома с детьми, научился печь финский ржаной хлеб: без дрожжей, на закваске. Это занимает три дня, но результат того стоит. Недавно одна пожилая знакомая попросила меня испечь ржаной хлеб ей на день рож­дения, и я был очень горд!»

Продолжить разговор Маркус предлагает на природе. «Это удивительное место, сейчас сами увидите, — расска­зывает он по дороге. — Оно меня успокаивает». Минут через пятнадцать мы подъезжаем к лесу, дальше идем пешком и оказываемся... на болоте: поросшие мхом кочки и проложенные между ними дощатые мостки — так выглядит финский дзен. Мы говорим об ошибках, которые допускают в воспитании даже отцы-чемпионы.

— Я иногда раздражаюсь на детей и повышаю на них голос, — вздыхает Маркус, гипнотизируя взглядом болото.

— Честно говоря, в это сложно поверить. По-моему, перед­о мной настоящий Карлсон — балагур, весельчак и лучший друг малышей.

— Да, но ведь это дети! Они знают, на какую кнопку нажать, чтобы тебя по-настоящему завести, — смеется Маркус. — И потом, я слишком часто говорю нет просто потому, что так легче. Приходишь с работы усталый или раздраженный, только сядешь, чтобы почитать спортивные новости в телефоне, как тут же прибегает кто-то из детей и спрашивает, можно ли пойти к друзьям, или просит что-то купить. Конечно, легче сказать нет, чем потратить пять минут на разговор. Но это неправильно, и я должен больше работать над собой. А то у детей уже даже шутка такая семейная есть: если попросить о чем-то папу, он точно откажет, так что лучше сразу идти к маме — она по крайней мере поговорит, а если повезет, то даже и разрешит!

И Маркус снова разражается смехом, а я думаю о том, как это здорово, когда во взрослом серьезном мужчине, отце троих детей, занимающем к тому же ответственный пост в крупной компании, по-прежнему живет озорной ребенок.

— Вы счастливый человек? — спрашиваю я, хотя, кажется, уже знаю ответ.

— Думаю, да. Благодаря детям я понял, кто я такой, и мне нравится быть собой — человеком, который не зависит от должности на работе, от денег или от титула «Отец года». У меня прекрасная семья, и я люблю проводить время с Йенни и детьми. У меня есть настоящие друзья и отличная работа, на которую я каждый день хожу с улыбкой. Все это наполняет жизнь смыслом и делает меня счастливым.

Йоханнес.

Особенный ребенок в семье

Эспоо, пригород Хельсинки, субботним утром так тих и пус­тынен, что я вспоминаю слова моей мамы, впервые попавшей в Финляндию лет десять назад. «Ты знаешь, — сказала она, вернувшись с хутора на берегу озера, где они с отцом провели неделю, — это чудесная, красивая страна, и вокруг — никого!» В кафе спортивного центра, где нам назначил встречу Йоханнес Ромппанен, тоже почти никого, и тишину нарушает только стук теннисных мячей, доносящийся из соседнего зала. Минут через пять появляется Йоханнес со своим старшим сыном, десятилетним Эмилем, у которого только что закончилась тренировка. Мы садимся в машину и едем к ним домой, чтобы забрать остальных членов семьи: жену Йоханнеса Нину, их сына Каспера (он на два года младше брата), пятилетнюю дочку Лилью — и отправиться на прогулку в парк. По дороге Йоханнес рассказывает, как познакомился с Ниной: «Мы учились в одном классе и очень долго просто дружили. Знакомые подшучивали над нами, говорили: “Да ладно, неужели вы только друзья? Рассказывайте!” И я очень хорошо помню день, когда вдруг понял, что они правы и это не просто дружба. Был декабрь 2000 года. Набравшись храбрости, я пошел к Нине, позвонил в дверь и сказал: “Можешь выйти на минутку?” Тут-то я и признался, что люблю ее, и был готов к тому, что она может ответить: “А я тебя нет”. Но оказалось, что наши чувства взаимны». Признавался в любви Йоханнес по-шведски: они с Ниной билингвы, у обоих мамы — шведки, а папы — финны. Вопрос национальной и языковой самоидентификации для него непростой: «Дома мы говорим по-шведски. Иногда в компании меня подкалывают и называют шведом. Но я не швед, а финн, говорящий на шведском. Помню, когда в 2003 году я оказался на учебе в Швеции, то поразился тому, насколько там все по-другому. Я вообще-то человек общительный, а там меня считали “замк­нутым финном”. Вернувшись домой, я как-то в магазине не смог объясниться по-фински. Просто забыл нужные слова. Испытал такой ужас, что понял: финский язык тоже важная часть меня. Когда родился Эмиль, я решил, что буду говорить с ним по-фински. Но это получалось неестественно. Так что да, я финн, но язык моих чувств и наш домашний язык — шведский».

Еще раз про любовь

Йоханнесу 37 лет, по специальности он фотограф, а компания, основанная им вместе с другом в Хельсинки, занимается еще и визуальным сторителлингом. Недавно они завершили большой проект для Kela — финского государственного агентства по социальной защите населения. «Чтобы проиллюстрировать разные направления их работы, мы сделали фотоистории про реальных людей», — рассказывает Йоханнес. Кроме того, он пять лет является ведущим CreativeMornings — серии утренних лекций с завт­раками, которые ежемесячно проводятся в 180 городах мира: «Всякий раз выбирается новая тема из одного слова: риск, секс, цвет, климат и так далее, но каждый город интерпретирует ее по-своему. Основная моя задача — найти интересного спикера». А еще у Йоханнеса есть подкаст Love is in the air. В нем он говорит с разными людьми о любви.

— На каком языке? — интересуюсь я.

— В основном на финском, но и на шведском тоже. А в прошлом году я был несколько дней в Нью-Йорке и записал десять эпизодов по-английски.

— Десять эпизодов? Где же вы нашли столько собеседников за несколько дней?

— С кем-то списался заранее по интернету, кого-то посоветовали мои американские друзья, а одного парня встретил на улице: мы разговорились, он показался мне интересным, и я его тоже записал.

И этого человека еще называли «замкнутым финном»! Пытаюсь переварить полученную информацию и понять, что связывает фотографию, визуальный сторителлинг, модерирование лекций и подкаст о любви. «В центре того, чем я занимаюсь, всегда стоит человек, — говорит Йоханнес. — Мне интересны разные люди, то, как они общаются, как возникают связи между ними. Об этом хочется рассказывать истории — самыми разными средствами».

Рассказывает Йоханнес и о своих детях: когда он был в отцовском отпуске со старшим сыном Эмилем, то снимал его каждый день в течение месяца и сделал из этого фотопроект. «Я очень хотел детей, но, честно говоря, не думал, что рож­дени­е ребенка так сильно на меня повлияет. Я даже ка­кое-то время на добровольных началах вел группу для будущих отцов — это часть семейного тренинга, предоставляемого городом молодым родителям. Было интересно, но продержался я недолго: занятия отнимали время, которое я хотел проводить с сыном». С Эмилем он полностью использовал отцовскую долю отпуска: был дома вместе с Ниной несколько недель после его рождения, а потом брал еще месяц до того, как сыну исполнился год. С Каспером история повторилась, благо Йоханнес сам себе начальник и мог строить свое расписание так, чтобы больше бывать с детьми. «Мой отец много работал и мало мной занимался, а я решил, что хочу для своих детей другого — и все для этого сделаю. Никаких сложностей, даже когда оставался с ребенком один, у меня не возникало. Помню только ощущение счастья от того, что принимаешь участие в жизни любимых людей». А в 2013-м, когда Эмилю было пять, а Касперу три, появилась Лилья. Из-за множественных нарушений развития, в том числе острой формы ДЦП и эпилепсии, девочка не может обходиться без посторонней помощи, и вот уже пять лет жизнь семьи Ромппаненов строится прежде всего вокруг нее.

Принцесса Лилья

Мы подъезжаем к их дому на окраине Эспоо: он стоит на лужайке, окруженной лесом. Йоханнес жалуется, что зимой здесь тяжело убирать снег, — хорошо, что рядом есть сосед, который помогает. «Природа, лес — тут прекрасно, но в округе только еще один дом, поэтому детям практически не с кем поиграть, и это, конечно, минус», — говорит он. Зато не надо платить за жилье: дом достался в наследство родителям жены, которые сначала использовали его как дачу, а потом предложили пожить там дочери и ее мужу. Йоханнес с Ниной отремонтировали первый этаж и переехали. Об этом он рассказывает мне на ходу, и вообще все вокруг действуют быстро и слаженно, — чувствуется, что логистика в семье работает как часы. Эмиль пересаживается в машину Нины, туда же на багажник на крыше привязывают bmx-велосипед Каспера. Мама Йоханнеса выносит на руках Лилью и устраивает ее на детском сиденье в нашей машине. Следом выходят Нина с Каспером. Через пять минут все семейство на двух машинах отправляется в путь. Оказывается, мы едем не просто в парк, а в специальное место, где на выходных можно взять напрокат велосипед или велоколяску для детей с особенностями развития, в частности с ДЦП. Это очень удобно, объясняет Йоханнес, так как можно опробовать разные модели и понять, какая тебе подходит. Кроме того, такие велосипеды часто очень дорогие, так что для многих это вообще единственная возможность покататься. Примерно через полчаса оказываемся на месте — в парке около озера, где уже собралось несколько десятков человек: кто-то из детей ездит сам, кого-то катают родители. Йоханнес берет велосипед со специальным поддоном между двумя передними колесами, куда можно поставить коляску с Лильей, рядом носится взад-вперед на своем bmx неугомонный Каспер, за ним бегает Эмиль. Мы с Ниной не спеша бредем в сторону озера, и она рассказывает, как уже на пятый день жизни Лильи врачи убеждали их сдать дочь в спец­учреждение, потому что с таким ребенком один из родителей непременно превратится в сиделку, и как они с Йоханнесом сказали: нет, этого не будет. И как несколько лет жили от больницы до больницы, но в последний год стало значительно лучше, потому что дочь стала болеть гораздо реже. Теперь они ездят с Лильей кататься на горных лыжах и в мес­та вроде этого, с велосипедами, и ни о чем не жалеют, хотя жизнь их семьи, конечно, устроена непросто.

Как именно она устроена, Йоханнес объясняет мне в машине на обратном пути. Поскольку Лилья не ходит и не говорит, с ней постоянно должен находиться кто-то из взрослых. Один раз в неделю к Ромппаненам приходит помощник, которого оплачивает муниципалитет, еще два раза на полдня приезжает мама Йоханнеса, а все остальное время рядом с дочкой кто-то из родителей. По понедельникам и пятницам Йоханнес работает полный день, с восьми до четырех, а его жена остается дома. Во вторник, среду и четверг Нина ходит на работу (она школьный врач), а Йоханнес отвечает за Лилью, но при этом успевает съездить на полдня в офис. Правда, на эти дни он назначает только то, что при необходимости сможет отменить: «Например, на следующей неделе у дочери несколько записей к врачу, и они приходятся на мои дни, так что буду работать на семь часов меньше». Я все равно до конца не понимаю, как это устроено, и прошу Йоханнеса описать их типичный день.

— Ну вот, например, вторник. Я встаю в шесть, бужу Лилью и несу ее в туалет и умываться. Потом мы одеваемся. Каждый день она сама выбирает одежду: взгляд налево означает «нет», а направо — «да». Я готовлю ей завтрак и утренние лекарства. В это время встают мальчики и Нина, и мы все собираемся за столом. После завтрака жена отвозит Эмиля на автобусную остановку и едет на работу. В 8:40 приходит такси, чтобы забрать Лилью в детский сад, я подбрасываю Каспера в школ­у к девяти и еду в офис в Хельсинки. К трем часам я должен быть дома, так как в половине четвертого такси привозит Лилью обратно. Еще надо успеть приготовить еду: в те дни, когда жена работает, за это отвечаю я. Когда Нина возвра­щается, мы обедаем. Один из нас сидит за столом с мальчиками, другой кормит Лилью, потом мы меняемся. Тот из родителей, кто ест последним, обычно убирает со стола и моет посуду, а другой берет дочь и идет в гостиную. Там Эмиль и Каспер делают уроки, а Лилья занимается на специальном компьютере, который управляется зрением. Около половины седьмого пора готовить для нее кашу и вечерние лекарства. В семь мы еще раз едим и укладываем Лилью спать, а мальчишек пытаемся загнать в кровать в половине девятого, тогда у них есть полчаса почитать перед сном.

— А что это за садик, куда ходит Лилья?

— Специальный, для детей с множественными нарушениями развития. В нем очень хорошая программа, есть даже плавание и верховая езда, а главное — там работают замечательные люди. Вообще, несмотря на все сложности, я рад, что благодаря Лилье узнал столько удивительных людей — врачей, воспитателей и родителей особенных детей, вы их сегодня видели. Это целый мир, о существовании которого я раньше даже не подозревал. Когда прошлой весной мы впервые приехали в детский сад на тестирование, врачи были поражены Лильиным потенциалом, а физиотерапевт сказал мне, что возможен очень серьезный прогресс. Я был счастлив, может, даже слезу пустил. Ведь обычно, описывая Лилью, все фокусируются на том, чего она не может делать, и вот наконец кто-то оценил то, что она может. Я много раз повторял себе, что мы должны быть сильными и продолжать бороться за нашу принцессу. Ведь множественные нарушения не означают, что она не будет развиваться, просто она делает это медленнее, в своем собственном темпе.

— И сколько вы платите за такой замечательный детский сад?

— Лилье он по закону положен бесплатно. Но и когда мальчики ходили в сад, мы платили немного, поскольку у нас был небольшой доход. Вообще надо признать: мы не могл­и бы уделять столько времени семье, если бы не помощь города и государства, да еще если бы приходилось платить за дом. Всего ежемесячно мы получаем чуть меньше 1500 евро «детских» денег. Примерно три четверти из них — это пособие на Лилью.

Очаровательный корнет

Когда мы возвращаемся в дом Ромппаненов, настает время ужина. Перед тем как сесть за стол, Эмиль, Каспер и их родители кладут телефоны в специальную корзинку в прихожей: время за столом посвящено только еде и общению. А есть ли еще у них в семье какие-то правила для детей?

— Даже не знаю, — пожимает плечами Нина. — Наверное, как у всех: мы ограничиваем время компьютерных игр. Или вот еще: я сказала мальчикам, что они должны заниматься спортом. Но каким именно — пусть выбирают сами. Например, Эмиль играл в футбол, но ему разонравилось, и теперь он ходит на теннис и гандбол. А Каспер уже год занимается в велосипедной секции — гоняет на своем bmx.

Кроме спорта оба сына Йоханнеса и Нины занимаются музыкой: Каспер играет на аккордеоне, а Эмиль уже четыре года — на корнете (это духовой инструмент чуть поменьше трубы). В музыкальную школу их водит дедушка. «Мой отец — органист, и он очень поддерживает такое увлечение внуков, — рассказывает Нина. — В детстве я тоже занималась музыкой, играла на фортепиано. Но там была сплошная классика, стало скучно, и лет в тринадцать-четырнадцать я это дело бросила. Поэтому мне было очень важно, что наши мальчики выбрали себе инструменты сами, и пока им нравится. Но если захотят бросить — пожалуйста, мы заставлять их не будем».

— А как со школой и уроками? — интересуюсь я. — Тоже полная свобода и никакого насилия?

— Тут очень важно найти правильный баланс, — счи­тает Йоханнес. — Мы стараемся объяснять детям, что школа важна, но все же это не самая важная вещь на свете. Да, они должны туда ходить и делать уроки, но мы не давим на них из-за оценок. Особенно на Эмиля — он у нас перфекционист, так что его, наоборот, нужно успокаивать и убеждать, что получать «отлично» за все контрольные не обязательно. В общем, обычно мы просто спрашиваем, сделали ли они уроки и не нужна ли наша помощь.

Дети в этой семье могут рассчитывать на помощь родителей и в более важных вопросах, чем школьные домашние задания. За две недели до нашей встречи Эмиль решил проколоть уши и вставить в них серьги. Но перед этим некоторое время мучился вопросом: «А что если кто-то скажет, что я выгляжу как девчонка?»

— Мы сказали ему, что, во-первых, это довольно глупое утверждение, потому что каждый может выглядеть, как ему нравится, — рассказывает Нина. — А во-вторых, мы спросили его: «Подумай, а важно ли для тебя, кто что будет говорить?» Он подумал и решил, что нет, пожалуй, не важно. Эмиль вообще самостоятельно мыслящий мальчик.

— А какие отношения у братьев с младшей сестрой?

— Лилья обожает с ними играть, да и просто нахо­диться в их компании, она лучшая сестра в мире, — говорит Йоханнес. — Конечно, мальчишкам непросто, ведь кто-то из родителей всегда находится с Лильей, и именно она, по большому счету, диктует расписание нашей жизни. Но раз в месяц дочь проводит выходные в специальном реабилитационном центре для детей с особенностями развития — там практически домашняя обстановка и очень заботливый персонал, — и вот тогда мы целых два дня можем посвятить сыновьям.

— А на себя удается находить время? Я понимаю, что вопрос вроде «Как вам удается поддерживать отношения?» в вашей ситуации звучит по-дурацки…

— А мы и не поддерживаем, — говорит Йоханнес пре­увеличенно серьезным тоном, и через секунду, увидев мое выражение лица, они с Ниной прыскают со смеху. Из гостиной раздается уханье трубы — похоже, Эмиль расчехлил свой корнет.

— Слушайте, — говорю, — а вам повезло. Звук такой мягкий. Помню, когда старшая дочь начинала учиться в музыкальной школе и пилила по вечерам свою скрипку, я на стену лез от такого концерта.

— Да, — кивает Нина, — у Эмиля здорово получается, учитель его очень хвалит. А насчет отношений… Думаю, самое важное — понимание того, что мы вместе. Во всем, что мы делаем. Это помогает справляться со страхами и дает чувство защищенности.

— Два раза в неделю приходит моя мама, чтобы посидеть с Лильей, — добавляет Йоханнес, — так что у каждого из нас есть один свободный вечер. Я в последнее время играю в бадминтон, а Нина чередует спорт со встречами с подругами или просто поднимается наверх, чтобы побыть одной — почитать или посмотреть сериал. А раз в месяц — когда Лилья уезжает в детский центр — у нас свидания. В эти дни мы стараемся улучить момент, чтобы побыть вдвоем и поговорить. Недавно мы даже уехали в мини-путешествие на целых два дня — впервые с тех пор, как родилась Лилья. Было здорово убедиться в том, что мы по-прежнему нравимся друг другу.

— И нам все еще есть о чем поговорить помимо детей! — смеется Нина.

Продолжение следует

Трубный глас в соседней комнате замолкает. Через несколько минут его сменяет задумчивый аккордеон. Мы сидим с Йохан­несом, Ниной и Лильей на кухне, и я признаюсь, что не задал еще кучу вопросов про активное отцовство, так как сегодня они мне показались неуместными. На мое счастье, Йоханнес — человек, который искренне интересуется самыми разными вещами. В нем чувствуется жадность до новых знаний и впечатлений — даже несмотря на жесткий распорядок жизни. «Нет, что вы, — говорит он, — это очень интересно. У меня совсем не остается времени на обобщения, на то, чтобы увидеть проблему целиком. Так что наш разговор мне кажется очень полезным. Только я бы говорил не об активном отцовстве, а о равноправном родительстве. Я часто думаю о том, каково воспитывать детей в одиночку, особенно если речь идет об особенном ребенке. К сожалению, я знаю случаи, когда отец просто не выдерживает трудностей подобной жизни и уходит из семьи. Одна наша знакомая недавно развелась с мужем, и теперь дети проводят у него каждые вторые выходные. Но он не знает, как ухаживать за их особенной дочкой, поскольку практически никогда не проводил с ней время, пока они были женаты. Конечно, ему тяжело, но как его бывшая жена справляется одна все остальное время, я вообще не представляю».

— Нам в принципе сложно понять ситуацию, когда в семье за детей отвечает кто-то один, — говорит Нина. — Ведь это наши дети, а не мамины или папины! Когда мама идет с подругами куда-то отдохнуть и слышит: «А где твои дети?» — это ненормально. Как где? С отцом. «А, так он умеет с ними обращаться?» Мне очень странно слышать подобное время от времени. Или вот еще был случай. Недавно мы возвращались всей семьей из Дании, и нам пришлось разделиться и лететь двумя рейсами, так как в том самолете, где можно было провезти оборудование, необходимое для Лильи, на всех мест не хватило. Поэтому Йоханнес летел с дочкой, а я с мальчиками. Так вот, его на регистрации спросили: «А где ее мама? Она знает, что вы летите с дочкой один?» А меня почему-то никто не спросил, где их папа. То есть многие по-прежнему считают детей «мамиными». По-моему, это дикость!

Чтобы избежать подобных ситуаций, считает Йоханнес, нужно, чтобы супруги или партнеры обсуждали детей и то, как они собираются заботиться о них, заранее. «Иногда при разговоре с молодыми родителями складывается впечатление, что дети появляются сами и довольно не­ожиданно, типа: “Упс! Привет, малыш! Как дела?” Мы с Ниной еще до рож­дения Эмиля много говорили о том, какими родителями хотим быть, и, в частности, обсуждали наше отношение к особенным детям. Уверен, что это помогло: мы оба всегда знали, что можем друг на друга рассчитывать».

За окном и не думает смеркаться, но пора и честь знать: незаметно подкралась белая финская ночь. Мы обнимаемся на прощание с Ниной, а Йоханнес предлагает подбросить нас до автобусной остановки. По дороге я сбивчиво бормочу искренние добрые пожелания и слова восхищения, а он в ответ, словно размышляя о чем-то своем, говорит, что никаких героев не существует, а один из уроков, вынесенных им из отцовства, такой: как бы ты ни старался, результат не бывает идеальным. Но надо продолжать стараться — возможно, в следующий раз получится лучше.

А еще Йоханнес продолжает делать то, что любит больше всего, — рассказывать истории. «В какой-то момент, когда мы проводили много времени в больницах, я подумал, что надо бросить работу и выучиться на медбрата или специалис­та по паллиативной помощи, чтобы профессионально заботиться о дочке. Но потом понял, что не должен так поступать, потому что творчество делает меня счастливым». Год назад он получил грант и решил сделать фотовыставку о Лилье. В результате получилась целая книга, которая уже почти готова. «Любой отец фотографирует своего ребенка, и я не исключение, — говорит Йоханнес. — Но дети с особенностями развития редко попадают в кадр. Поэтому я и решил сделать такой проект. Чтобы показать, что обычная ежедневная жизнь может быть и такой, как наша. Ведь кроме усталости, страха, а иногда и отчаяния в ней есть красота и любовь — как у всех».

Йоханна Ламми-Таскула, со­цио­лог, сотрудник Нацио­нального института здраво­охранения и социального обеспечения Финляндии, убеждена, что осознанное отцовство помогает финским женщинам совмещать материнство и карьеру, а мужчинам – быть по-настоящему близкими с  детьми.

По отношению к активному отцовству в финском обществе можно выделить две социальные группы. Одна — это люди с высшим образованием и хорошей позицией на рынке труда. Для них совершенно нормально, чтобы папа принимал участие в заботе о ребенке и в его воспитании наравне с мамой. В этом кругу большинство отцов уходят в декретный отпуск, а если кто-то из них не участвует в жизни ребенка, то это оценивается однозначно негативно. Но есть и другая группа, которую, как правило, составляют люди с не таким высоким уровнем образования и зарплат, а главное — с более традиционным мышлением. Для них женщина всегда в центре заботы о ребенке, особенно это касается младенцев: многие по-прежнему убеждены, что о малышах способны хорошо заботиться только мамы. Соответственно, мужчины в таких семьях редко уходят в отцовский отпуск — и потому, что не всегда могут себе это позволить, и потому, что сидеть с младенцами считается женским делом. Но даже если речь идет о самой традиционной схеме, когда жена сидит дома с ребенком, а муж работает, даже в этом случае и у самих родителей, и у их окружения сейчас есть понимание, что отец должен каким-то образом проявлять заботу о детях и посвящать им время и что это хорошо. С тем, что ребенку нужен отец, сего­дня согласны все, и различие двух групп только в фактическом времени, которое папы посвящают детям.

Идеи гендерного равноправия и включения мужчин в воспитание детей сейчас так популярны, что многие женщины не считают нужным ничего обсуждать со своим партнером, полагая, что он по умолчанию будет этой норме соответствовать. Но если жена ничего не говорит, то муж может подумать: «Да ей просто нравится готовить, убирать и стирать, и она явно хочет нести основную ответственность за воспитание ребенка». Последнее утверждение, кстати, отчасти справедливо.

За первые месяцы жизни ребенка у матери формируются определенные правила, что и как нужно делать, и ей действительно часто непросто их поменять, разделить ответственность, делегировать какие-то вещи отцу.

К тому же она хочет быть хорошей мамой, и часто это значит соответствовать стереотипу «идеальной матери», существую­щему в обществе, что добавляет женщинам стресса, особенно в случае с первым ребенком, когда они не так уверены в себе. Сравните, как серьезно относится мама к одеванию малышей, к тому, что такое «правильная одежда», и как расслаблены в этом случае папы, и поймете, о чем речь.

Именно поэтому мы говорим и женщи­нам, и мужчинам: обсуждайте все заранее, проговаривайте, формулируйте. Я считаю, что такие разговоры надо начинать еще во время беременности: как все должно быть устроено на взгляд каждого из парт­неров, чего они ожидают друг от друга.

Это не только ведет к улучшению взаимопонимания, но и служит профилактикой возможных конфликтов, ведь сразу становится ясно: вот на это мы смотрим одинаково, а вот тут наши взгляды разнятся, значит, над этим надо работать, чтобы обе стороны были довольны. Конечно, не забывая о главном — о благе ребенка.

Отцовский отпуск по уходу за ребенком позволяет женщинам раньше выходить на работу после декрета.

В первую очередь это важно для тех женщин, у которых хорошее образование, высокая должность и соответствующая зарплата. Оставляя ребенка с папой, они понимают, что малыш в надежных руках и можно спокойно вернуться к работе.

Система отпусков и пособий по уходу за ребенком, подобная финской, для многих женщин, ориентированных на успешную карьеру, является решающим аргументом в пользу того, чтобы стать матерью. Иначе они, скорее всего, просто предпочли бы не прерывать работу и не рожать.

Что касается мужчин, то для них, конечно, отцовский отпуск — это прежде всего возможность установить особенные отношения с ребенком.

И еще один важный момент: в случае развода у отца, который был не слишком вовлечен в жизнь детей, очень высок риск потерять с ними контакт.

Суд, как правило, оставляет детей с матерью, потому что она их лучше знает, она проводила с ними больше времени и понимает, как о них заботиться. А если отец в основном занимался работой и не присутствовал в жизни детей, то после развода, когда он будет жить отдельно, ситуация только усугубится и выстроить отношения будет намного сложнее.

Дания

Йеспер.

Как быть активн­ы­м отцом и не забыть об амбици­я­х

Они познакомились в аэропорту. Йеспер Шварц — оператор, Матильда Кимер — телекорреспондент, их вместе отправили в командировку в Ирак. Он выглядел очень уставшим: чувствовал себя отвратительно после прививки от желтой лихорадки. Через неделю ему предстояло лететь в Африку.

Матильда еще подумала тогда: «Это как же нам с ним неделю вместе работать?» Но уже в аэропорту завязался разговор, который перерос в отношения, далекие от чисто рабочих. «Мы довольно быстро поняли, что это не просто влюбленность, а нечто большее, — рассказывает она. — Мы встретились зимой, а летом начали друг другу говорить: “Ну что, давай детей заведем!”» Надо сказать, что у Матильды уже была дочь Каролина.

Свадьба в аэропорту

Через три года пара поженилась — к тому времени у них уже появился сын Вигго. И свадьбу они устроили там же, где встретились: в копенгагенском аэропорту. «Мы расписывались в бумагах на каких-то статуях», — вспоминает Матильда. «Мимо шли потоком японские туристы и не понимали, что, черт возьми, происходит: хеппенинг, что ли?» — добавляет Йеспер. «А мы вели себя так, как будто в Копенгагене такое случается каждый день», — смеется она.

На свадьбе было четыре десятка гостей: легкая вечеринка с канапе, которые сделал Микель, прежний партнер Матильды и отец Каролины. «Он крутой шеф-повар, — говорит Йеспер. — И наш друг». «У нас в Дании люди стараются сохранить хорошие отношения после расставания», — объясняет Матильда. И продолжает: «Мы веселились, пили шампанское, а потом сказали: “Чао, друзья, можете продолжать, а нас ждет самолет”. И улетели на пять дней в Исландию, оставив детей у бабушки». Йеспер шутит: «Такая свадьба может показаться легкомысленной, но, как видите, прошло уже десять лет, а мы до сих пор вместе».

Сейчас в семье трое детей: через три года после Вигго родилась Йоханна. Ей шесть, Вигго — девять, а Каролине — тринадцать.

Мы сидим за столом в небольшом саду позади их дома, расположенного в тихом районе Копенгагена. От соседских участков сад отделяет высокая живая изгородь. Дети на лужайке гоняют футбольный мяч. Рядом батут — почти непременная принадлежность любого датского дома, где есть дети. Мы спасаемся от непривычной для Дании жары холодным лимонадом из бузины. Каролина приносит сладкие стручки зеленого горошка — первый урожай с их собственной грядки. Мы съедаем их целиком, они сочные и хрустящие.

Привязанность как награда

Йеспер оба раза присутствовал при родах и искренне не понимает, как такое можно пропустить. В Дании от отца как раз ожидается, что он будет рядом с матерью, когда ребенок появляется на свет.

— Это как раз совершенно нормально! — говорит Матильда. — Как так? Тебя что, не волнует твой собственный ребенок? Твоя жена?

— Если ты скажешь, что не хочешь всего этого видеть, тебя просто не поймут: «Шутишь, что ли? Это как-то не по-датски», — объясняет Йеспер. — Но когда-то было совсем по-другому. Мой отец, например, на родах не был. Сидел дома, курил, наверное, сигару. А я и отцовский отпуск брал оба раза, и это оказалось просто фантастикой. Такой отпуск — единственная возможность для взрослого отправиться на трехмесячные каникулы. Было так здорово находиться с малышами и ни на что не отвлекаться. Мы не планируем больше детей, но, если бы это случилось, я бы такой отпуск взял снова. Сто процентов!

Ничего себе каникулы! А как же все эти ночи без сна, тревога, бутылочки с молоком и неостановимый плач, которым ребенок хочет донести до тебя какую-то важную информацию, а ты представить не можешь, чего ему не хватает?

— Ну это же всё обычные вещи, — пожимает плечами Йеспер. — Ну да, я поменял много подгузников. Да, было нелегко, когда дети не хотели засыпать и плакали. Да, их требовалось кормить. Но это надо просто делать, вот и все. Матильда меня вначале инструктировала, но совсем скоро я сам во всем разобрался.

Неужели она не боялась оставить мужа одного с ребенком? «Да она больше за меня волновалась, наверное», — смеет­ся Йеспер.

— Слушайте, миссия родителя младенца довольно прос­та, — говорит Матильда. — Это вам не ракеты конструировать. Отец детям нужен так же, как и мать. С какой стати я буду одна всем этим заниматься? У нас в Дании родительство сейчас воспринимается как командная работа. Не женщина становится матерью, а у семьи появляется ребенок. Когда Вигго или Йоханна не спали ночью, мы сменяли друг друга: сначала дежурит Йеспер, потом я. Бессонные ночи — куда же без них? Через это проходит каждый родитель. Пусть Йеспер поспит на часок-другой поменьше, зато он с самого начала будет рядом с ребенком. Когда прижимаешь к себе малыша в одном подгузнике, чувствуешь его кожей, то всем своим существом понимаешь: этот ребенок — мой.

— Так оно и есть, — подтверждает Йеспер. — Совершенно точно, что настоящая привязанность ко мне возникла у детей во время отцовского отпуска. Это было очень заметно: когда ребенок плакал, его успокаивала Матильда, а меня он не воспринимал. Признаюсь, я чувствовал некоторую ревность. Но уже через пару недель отпуска, когда дети были дома только со мной, я, к счастью, становился для них таким же близким человеком. Равным матери.

Все это совсем не похоже на детство самого Йеспера. У него до сих пор отличные отношения с родителями, но в своем собственном родительстве он хотел не повторить, а существенно переосмыслить опыт отца: «Когда у меня появились дети, я вспоминал, конечно, время, когда сам был маленьким. Вспоминал, что представлялось главным в отношениях с отцом. Он мне всегда помогал. Пинг-понг, починить велосипед — это все с ним. Но некоторых вещей мне не хватало. Я, например, обожал играть с ним в футбол — любимое занятие на свете! Но у него на это почти не находилось времени. Или он не очень хотел, не знаю. Так или иначе, за все лето футбол был, возможно, лишь раз. А я с Вигго играю почти каждый день — здесь, на лужайке. И девочки тоже к нам присоединяются. Все хорошее, что делал для меня отец, но что, как мне казалось, он делал недостаточно, я теперь стараюсь дать своим детям».

Как ввести правила, которые всем понравятся

Как изменились у Йеспера отношения с детьми теперь, когда они стали старше? «Девочки со своими проблемами чаще идут к маме, а Вигго — ко мне. Просто есть темы, которые л­егче обсудить с человеком своего пола. Но это совсем не з­начит, что дочери не делятся со мной своими переживаниями, а сын — с Матильдой. Мы с женой взаимоза­меняемы».

С уроками та же ситуация: помогают оба родителя. Матильда объясняет это просто: «Современные отцы будут чувствовать себя ущемленными в своих правах, если их отстранить от школьных дел. Они тоже хотят помогать детям учиться!»

Матильда и Йеспер всегда находят время поговорить с каждым из детей наедине, чтобы сохранять с ними личную связь. А еще они установили некоторые правила, которые укрепляют внутрисемейные отношения. Например, у детей есть полчаса после школы или детского сада для игр на телефоне или планшете и для переписки в чатах с друзьями. Но время с шести до восьми вечера — «священные часы», как выражается Матильда: никаких видеоигр для детей, никаких деловых разговоров по телефону для взрослых.

— Кажется, мне тяжелее всего дается этот запрет, — смеется Матильда. — Ведь мне часто звонят из Владивостока или Калифорнии, где день начинается как раз тогда, когда у нас он заканчивается.

— Когда мы вводили это правило, было непривычно, — признается Йеспер. 

— Но теперь все счастливы в самом деле. Если раньше все разбредались по своим комнатам с планшетами, то сейчас собираются вместе. Это время для настольных игр, пинг-понга и прыжков на батуте.

Последние 20 минут перед сном посвящены книгам. Вигго и Каролина читают сами, а Йоханне родители читают вслух по очереди.

Сейчас отношения со старшими детьми усложняются: Каролина — подросток, а Вигго совсем скоро им станет.

— Недавно Вигго разозлился на Каролину и выпалил: «Лучше бы ты жила со своим отцом!» — рассказывает Матильда. — Конечно, мы не могли оставить такое без внимания. В свои девять лет он должен понимать, что слова ранят. Такое нельзя говорить своей сестре вообще: это наша семья, наш дом. Впрочем, уже через пять минут Вигго с Каролиной вмес­те прыгали на батуте как ни в чем не бывало.

— По сравнению с тем, что мы видим в других семьях, у наших детей очень близкие отношения, — говорит Йеспер. — Они относятся друг к другу с уважением и осознают, что надо просить прощения, если виноват.

— А сколько раз такое было где-нибудь в отпуске, — смеется Йеспер. — Они ссорятся между собой на пляже, и вдруг вмешивается кто-то посторонний. И тут же эта банда сплачивается. «Отстань от моей сестры!» — кричит, к примеру, Вигго, который только что эту самую сестру задирал. Я думаю, они будут такими же дружными и когда повзрослеют.

Надо поговорить

Матильда приносит нам еще лимонада и тарелку с овощными чипсами. Мне кажется, самое время задать вопрос о домашних обязанностях: как они распределяются в семье? И главное, как все это происходит: мирно или нет? Йеспер говорит, что никаких особых договоренностей не существует: кто приходит домой раньше или меньше занят, тот и готовит обед или занимается другими хозяйственными делами.

— Это правда, — подтверждает Матильда. — Но у нас нет такого, когда один что-то делает по дому, а другой прохлаждается. Мне кажется, это никому не понравится.

— Нет такого, что кто-то смотрит «Нетфликс», а другой пылесосит или моет посуду, — говорит Йеспер. — Было так, что ты моешь пол, а я видео смотрю?

— Не было, — соглашается Матильда. — Просто есть вещи, которые больше ненавидишь делать ты, поэтому их делаю я, и наоборот. Так что у нас в этом смысле консенсус, все происходит само собой, без особых обсуждений.

Только не надо думать, что все всегда проходит гладко. Бывает, конечно, что Йеспер с Матильдой друг с другом не соглашаются. На случай, если вдруг кому-то покажется, что он делает по дому больше, у них тоже есть правило: говорить об этом вслух. Вечером перед сном, когда дети уже в кроватях, они подводят итоги дня.

— Эти вечерние разговоры нужны и для того, чтобы выпустить пар и решить проблему, — объясняет Матильда.

— Вместо того чтобы нагнетать обстановку днем, мы откладываем разговор до вечера. Когда мы вдвоем и дети нас не слышат, просто легче все обсуж­дать. Это гораздо лучше, чем орать друг на друга при них, — продолжает Йеспер.

— И метать тарелки, — добавляет Матильда. — Мы женаты уже десять лет и со временем поняли, что нужно не копить недовольство, а решать проблемы конструктивно.

В последнее время Матильда с Йеспером часто спорят о том, нужны ли им услуги профессионального клинера или нет.

— Конечно, так будет легче, — говорит Матильда. — Можно и няню нанять. И маму попросить помочь с детьми. Но я в этом смысле почти коммунист. Это неправильно: ты устроил беспорядок, а убирать должен кто-то другой? Мне кажется, видеть такой пример детям неполезно. Пусть лучше участвуют вместе с нами в домашних делах: они вполне могут пропылесосить или помыть посуду.

— С другой стороны, — мягко замечает Йеспер, — если бы у нас был помощник, мы не тратили бы половину воскресенья на уборку, а могли бы пойти всей семьей на пляж.

— И убраться на пляже! — смеется Матильда.

— На самом деле, — признаётся Йеспер, — мы уже попробо­вали две клининговые компании. Это дорого и все равно не очень качественно. Тем не менее я рискну обратиться в третью.

Один отец хорошо, а два — лучше

Йеспер познакомился с Матильдой, когда ее дочери Каролине было два года. Она проводила с биологическим отцом каждый второй уикенд, а все остальное время — с матерью. «Когда мы стали жить вместе, — говорит Йеспер, — Каролина видела меня куда чаще, чем Микеля. И теперь она даже не помнит, что когда-то в ее жизни меня не было. Сначала она не могла выговорить и смешно коверкала мое имя: Йепсер. А потом довольно быстро стала называть меня папой. Мне, конечно, повезло. Будь она подростком, вряд ли все прошло бы так гладко».

Сейчас Каролина — тот самый подросток, с которым бывает непросто: такой уж возраст. Она стала видеться с Микелем гораздо чаще — пару раз в неделю, и это была ее инициатива. Но и Микеля, и Йеспера Каролина называет папой, и, похоже, ей даже нравится, что у нее два отца.

«Мы сохранили с Микелем хорошие отношения, и это очень упростило нам всем жизнь, — говорит Матильда. — Каролина — незапланированный ребенок. Мы с Микелем и па­рой-то толком не были, и уж конечно, не собирались становиться родителями. Да, мы попробовали жить вмес­те, но вскоре поняли, что это ни к чему хорошему не приведет, и расстались очень мирно. Так что у меня были все права, которые полагаются одинокой матери: я хотела сама решать, в какую школу идти и где дочери проводить каникулы.

Но мне было важно сохранить с Микелем доверительные отношения. И я обещала держать его в курсе всего, что происходит с дочерью. Например, когда Каролине исполнилось три года, мы собирались взять ее с собой в Россию. Я могла сделать это без разрешения Микеля. Но у нас с ним был по этому поводу серьезный разговор, потому что его мнение для меня имеет значение».

Потом Матильда рассказывает, как Йеспер впервые увидел Микеля. Это произошло случайно, на концерте, где они втроем неожиданно встретились. Мужчины были счастливы познакомиться, Микель на прощание пожал Йесперу руку и сказал: «Слушай, круто, что у Каролины есть такой второй отец! Я совсем не против, что она зовет тебя папой».

Как держать баланс

И у Йеспера, и у Матильды профессии, в которых большую роль играют личные амбиции. Он — владелец собственной компании: снимает на заказ фильмы, делает фоторепортажи, сам пишет сценарии, монтирует, продюсирует. Часто допоздна занят на съемках, иногда уезжает по работе за границу. Матильда — известная в Дании тележурналистка, она колесит по всему миру, даже бывает в горячих точках. Я представляю, сколько времени и сил такая работа отни­мае­т, и не понимаю, как они находят баланс между детьми и делами. Как не разорваться между карьерой и семьей? Что важнее?

— Конечно, семья, — отвечает Йеспер. — Но не только семья. Я в первую очередь отец, но я и Йеспер, я не забываю о себе. Мне нравится ходить на свидания с женой, встречаться с друзьями, бывать на концертах, реализовываться в своей профессии. Не думаю, что был бы счастлив, если бы мне удавалось только что-то одно. Мне важны разные стороны моей жизни. Матильда ориентирована на карьеру больше. Во время работы над очередным проектом я очень на нем сфокусирован, но все-таки держу в голове, что он когда-нибудь закончится. Я его сдам, и у меня будет возможность отдохнуть — несколько дней можно ничего не делать. У Матильды по-другому: так, с этим закончили, что следующее?

— У меня в жизни случались периоды, когда я работала слишком много, — соглашается Матильда. — Работа меня съедала. Но и у Йеспера бывало, что он вел несколько проектов одновременно. С годами мы пришли к тому, что лучший сигнал тревоги — твой партнер. Когда я в рабочем стрессе и начинаю принимать решения, нечестные по отношению к моей семье, Йеспер возвращает меня на землю: «Эй, — говорит он, — материнство ждет! Очнись! Посмотри, это мы, твой муж и твои дети!» Или просто забирает детей гулять: «Мы вернемся через четыре часа. Когда придем, ты должна превратиться в маму». То же самое я говорю Йесперу, когда у него слишком много работы.

— Да, — подтверждает Йеспер, — когда у меня слишком много проектов и я не знаю, за что хвататься, Матильда говорит мне: «Расслабься, отдохни пару часов. Возьми листок бумаги, структурируй: что нужно сделать в первую очередь, что может подождать. А мы пока погуляем».

— Потому что это совсем не здорово — физически быть здесь процентов на двадцать, а в проекте — на восемьдесят. Лучше быть на сто процентов папой или мамой — пусть хотя бы четыре часа вечером, — добавляет Матильда.

Они пришли к этому не сразу. «Когда мы только начали жить вместе, я возмущался: “Почему ты все время работаешь?” — смеется Йеспер. — А Матильда парировала: “А почему ты не все время работаешь?” Но со временем стали больше подстраиваться под рабочее расписание друг друга».

— Нас, конечно, очень выручает свободный график, — говорит Йеспер. — Я сам планирую свое время. Могу закончить работу в три, чтобы забрать детей из школы, а когда они заснут, снова сесть за компьютер. Нет никакой разницы, когда монтировать фильм: утром, днем или ночью, главное — вовремя все закончить. Конечно, когда Матильда уезжает в командировку, бывает трудно, но что делать…

— Хорошо, что мне не надо высиживать в офисе до конца рабочего дня, — продолжает Матильда. — Но, с другой стороны, я должна быть готова сорваться в любое время по работе, если где-то что-то случится. В командировке я работаю сутками, но в Дании у меня часто бывают короткие рабочие дни. Да, и еще мы часто заняты по выходным и поэтому отдыхаем в будни. Но нашим детям не важно, что пойти с ними в зоопарк или купить им мороженое может только папа или только мама. Так в нашей семье было всегда.

— Вы знаете, — признаётся Йеспер, — нам с Матильдой повезло, что мы по работе много путешествуем. Когда сидишь на одном месте и делаешь одно и то же, все легко превращается в рутину, от которой очень устаешь. А когда я куда-нибудь уезжаю на пару дней, то очень скучаю по дому. Мечтаю поскорее вернуться, чтобы приготовить детям обед.

— И тем сильнее, — соглашается Матильда, — мы ценим время, когда собираемся все вместе, впятером.

Беньямин.

Как групповая психотерапия помогает в семейной жизни

Беньямин Улеманн родом из Ютландии, из небольшого городка Видбьерг. В университете он получил профессию социаль­ного работника и во время практики, которая проходила на Филиппинах, познакомился с Сарой: у нее тоже была практика, и, как оказалось, по той же специальности. Семья Сары переехала в Данию из Южной Америки, когда Саре было восемь с половиной, но она с детства чувствует себя настоящей датчанкой.

Новейшая история Дании

Через пять месяцев после знакомства наши герои вернулись в Данию. Беньямин решил перебраться из Видбьерга в К­опенгаген. Но в датской столице довольно трудно найти ж­иль­е. Сара предложила поселиться у нее. Постепенно они стали п­арой.

Еще через три года родилась их дочка София, сейчас ей два. Беньямин стал отцом в 26 лет, по современным датским меркам это очень рано. Саре тогда было тридцать.

Официально они не женаты — как и многие другие пары в Дании. Сара говорит: «Зачем нам кольца? Чтобы доказывать свою любовь? Нам и так хорошо». Но об официальном браке они думают, просто не хотят торопиться: когда появится более-менее постоянное жилье, а не съемная квартира, вот тогда и устроят свадьбу.

Переехав в Копенгаген, Беньямин задумался о смене профессии и решил получить второе высшее образование. Ему всегда нравилось строить, и он когда-то, сразу после школы, даже планировал стать плотником — правда, отучившись полгода, не стал продолжать. А сейчас оканчивает университет, где изучает архитектуру и строительство. Параллельно проходит практику в международном архитектурном бюро — это полный рабочий день. И еще несколько дней в месяц он занимается социальной работой — поддерживает человека с ограниченными возможностями: готовит ему еду, убирается, помогает с личной гигиеной. В первую очередь для заработка, потому что молодой семье нужны деньги. Сара сейчас оканчивает магистратуру по психологии и ищет работу.

Мы встречаемся рядом с их домом, расположенным в спокойном районе. Кажется, что это не Копенгаген, а небольшой провинциальный городок. Лаконичные бетонные здания напоминают о баухаусе, но их брутальность оттеняют зеленые лужайки и высокие деревья.

София, черноглазая кудрявая хохотушка, общительная и любопытная, протягивает нам мяч и настойчиво предлагает с ней поиграть. Беньямин показывает велосипед с детской кабиной впереди — я много видел таких на улицах Копенгагена. А потом приглашает нас в гости: они живут в квартире на первом этаже.

Мы приехали к ним вечером, а днем я был в Национальном музее. Там в залах, посвященных новейшей истории Дании, я подслушал экскурсовода, которая показывала паре туристов детскую коляску и рассказывала о том, что в Дании многие отцы берут отпуск по уходу за ребенком и с самого рож­дения занимаются детьми. Потом она провела экскурсантов в реконструированную квартиру, типичную для Копенгагена семидесятых годов, усадила на диван и сказала: «Мы, датчане, закрытые люди. Мы можем знать человека довольно долго и хорошо и только через пару десятков лет пригласить его к себе домой. И это еще если повезет».

Нам тоже, думаю я, повезло. Квартира Беньямина и Сары выглядит практически так же, как квартира молодой семьи в Москве, Новосибирске или Костроме. Небольшая, почти с такой же мебелью, с узнаваемыми игрушками. И проблемы, о которых наши герои рассказывают, точно так же узнаваемы: они общечеловеческие. Только вот решения проблем эта молодая датская пара выбирает довольно необычные — даже для Дании.

Всё обсуждать и не бояться этого

«Когда я переехал в Копенгаген, у меня случился тяжелый кризис, — говорит Беньямин. — Это было очень непросто: поселиться в крупном городе, окунуться в совершенно другую социальную жизнь. Но еще большую сложность представлял для меня переезд к Саре. Я вообще не чувствовал, что готов жить в квартире у женщины. Для меня это стало переломным моментом. Я ощущал себя не очень уверенно, мне все время казалось, что надо быть каким-то другим человеком, а не самим собой. Обычно я общительный и легкий на подъем. А тут замкнулся, не хотел никого видеть и ни с кем разговаривать — впал в депрессию. С Сарой очень тяжело: она сильная личность, я сильная личность — нам было трудно ужиться вместе.

Когда она забеременела, я совсем не обрадовался. Думал подождать с детьми еще года два. Мы тогда постоянно ссорились, я бы даже сказал, сражались друг с другом. Порой казалось, что вообще непонятно, зачем нам оставаться вместе, и мы бесконечно об этом говорили.

Сара находилась в постоянном стрессе. В общем, было сложно. Но и я, и она изменились и стали сильнее за время ее беременности. Мы решили, что аборта не будет и мы через все это пройдем. И я уже не мог дождаться, когда родится ребенок, хотя и не понимал до конца, что мне предстоит. Мы вместе во многом потому, что не прячемся от проблем: оба понимаем, что их нужно решать, и стараемся решить. При этом осознаем ответственность друг за друга и за нашего ребенка».

Как принять помощь от других

Когда Сара была на восьмом месяце, Беньямин, понимая, что самому не справиться, набрал в Google: «Психотерапия для мужчин». Сходил на прием к психотерапевту, узнал, что тот ведет и групповые занятия. С тех пор он регулярно посещает эту группу, или, как Беньямин ее называет, кружок. Здесь он не только слушает и делится проблемами, но и помогает психотерапевту в качестве ассистента.

«Мы говорим об отношениях, о сексе, работе, страсти, кризисе среднего возраста, — рассказывает Беньямин. — Среди нас есть двое молодых отцов. Они делятся переживаниями о том, какой это стресс — быть папой маленьких детей, у которого полная занятость на работе. Мужчинам важно собираться вместе и обсуждать свои проблемы. Мы с женщинами очень разные. Есть темы, которые больше волнуют нас, чем их, и наоборот. Представьте: в комнате сидят одни мужчины, а заходит женщина — разговор тут же меняется». Беньямин посещает не только этот кружок: он ходит на разные воркшопы, посвященные вопросам маскулинности и места мужчин в современном мире. И говорит, что именно эта мужская поддержка помогла ему измениться. Он понял, что надо не сражаться с чувствами Сары, а поддерживать ее. Поступать рационально, жить более осмысленно, не поддаваться первым эмоциям, не давать волю гневу, сотрудничать, а не соперничать. К тому же самому пришла и Сара — и во многом потому, что ходит в подобную группу, но только для женщин. Там обсуждают, к примеру, то, как месячный цикл влияет на эмоциональное состояние.

Отношения Беньямина и Сары сильно улучшились, и сейчас пара всерьез подумывает о втором ребенке. Они понимают, что теперь им будет гораздо легче, и думают, что от тре­тьего тоже не откажутся.

Беньямин и Сара говорят с нами о своих групповых занятиях так просто, как будто мы их старые друзья, хотя знакомы с нами меньше часа. Мне уже начинает казаться, что для современной Дании это норма и что никто тут не стыдится делиться своими проблемами с посторонними.

— Нет, я бы так не сказал, — говорит Беньямин. — Поначалу для меня большим испытанием было даже просто присоединиться к группе. А когда я рассказываю о нашем кружке соседям или сокурсникам, они часто смотрят на меня как на чокнутого. Но когда узнают подробности, им становится интересно. Благодаря феминизму женщины стали спрашивать себя, чего же они хотят в действительнос­ти, а теперь все больше мужчин тоже задаются вопросами о самих себе.

— Это еще и потому, что людям в современном обществе, в больших городах, не хватает социализации. Все живут отдельно, а людям нужны люди, — добавляет Сара.

— Но мы стали и гораздо более открытыми в общении между собой, — говорит Беньямин. — Обсуждаем проблемы друг с другом, честно рассказываем о своих чувствах — благодаря этому мы до сих пор вместе. Большинство разводов происходит из-за того, что люди забывают о себе. Время летит очень быстро, и женщина не замечает, как становится только матерью, забывая и о себе, и об отце ребенка, а мужчина погружается в работу и забывает о страсти, которая его когда-то соединила с женой. Люди больше не видят, не чувствуют друг друга, и это часто становится причиной развода. Благодаря разговорам с Сарой и в группе я начал более ясно видеть себя и свою семью, понимать, как определять приоритеты, распределять свое время и делать лишь то, что действительно имеет для меня ценность. У меня улучшились отношения не только с Сарой, но и с родителями, друзьями — и с самим собой, конечно. Мы с ней теперь очень хорошо знаем друг друга, и, хотя у нас не все бывает гладко — фантастические недели сменяются днями, ко­гда нам тяжело вместе, — мы научились справляться с этими перепадами.

— Да, — соглашается Сара, — мой кружок помогает разобраться в себе, понять, что такое быть женщиной и что такое быть матерью. Ведь всех женщин волнуют одни и те же вопросы. А обсуждение своих проблем с другими помогает быть более открытой с Беньямином и не избегать сложных разговоров.

Что значит быть активными родителями

Когда Беньямин готовился стать отцом, он читал книги для молодых родителей.

— Может, потому, что я интересуюсь педагогикой, а может, просто потому, что я очень любопытный. Помню, одна из книг была о том, как воспитывать мальчиков. А родилась у нас девочка, — говорит он, посмеиваясь над собой. — Но знае­те, та книга помогла мне понять, в чем состоит моя задача как родителя. В ней много говорилось о том, что если к сложному подростковому возрасту у вас нет с ребенком близких отношений, то вы станете для него чужим.

— А еще, помнишь, — говорит Сара, — мы на ночь вместе читали книгу про то, как облегчить боль во время родов?

— Да, точно. Очень хорошая книга, — вспоминает Беньямин. — Удивительная ведь штука — как тело готовится к тому, чтобы дать новую жизнь. Я до этого не очень-то и задумывался, как все устроено. А когда знаешь, то понимаешь, как пройти через роды вместе, как поддержать Сару, что делать, когда ей становится больно. Да, эта книга помогла нам обоим.

Разумеется, при родах он присутствовал тоже, причем вместе со своей матерью. Первоначально Сара хотела рожать дома, но роды оказались сложными и пришлось ехать в больницу.

Отцовский отпуск — кроме двух первых недель после рождения — Беньямин не брал. В этом, говорит он, не было особой необходимости. Когда София появилась на свет, он учился и приходил после занятий довольно рано, а когда ей исполнилось пять месяцев, у него наступили летние каникулы — два месяца, во время которых они были втроем круг­лые сутки.

— Сейчас у меня работа с плотным графиком. Но теперь я хочу найти что-то другое, чтобы я был не так загружен и мог больше времени проводить с дочкой. Тем более что Сара должна скоро выйти на работу, и в ближайшие полгода отвозить Софию в садик буду я. Работа мне, конечно, важна, но совсем не так, как семья. Я сейчас очень увлечен идеей биодомов и хотел бы этим заниматься в будущем — лет через шесть, не раньше. Карьера может подождать — семья не может. София быстро растет, и, если я пропущу ее первые годы, этого мне никто не вернет.

Сара с ним солидарна:

— Я, например, не планирую заниматься карьерой, по крайней мере сейчас. Почему она меня должна волновать? Я очень хочу быть рядом с дочкой, хочу еще одного ребенка. Меня вполне устроит частичная занятость. Карьерой можно заняться и потом, когда дети подрастут. Я не феминистка. Феминисткам важны права женщин в том смысле, что женщины должны обязательно работать. В своих крайних проявлениях феминизм совершенно исключает мужские проблемы, но точно так же игнорирует женские. Нам с Бенья­мином важно быть семьей, быть вместе с нашим ребенком, потому что София требует много внимания. И потом, детство дочери — это невероятное время, нам совершенно не хочется его упускать.

Смысл активного родительства Беньямин кратко формулирует так: «Дочка помогает мне стать лучшей версией са­мого себя». Что это значит? Он объясняет: ему нравится, что он теперь не центр своей собственной жизни, на нем лежит ответственность за семью. Беньямин не скрывает, что скучает по тому времени, когда их отношения с Сарой были более спонтанными и они могли в любой момент сорваться и поехать на музыкальный фестиваль или отправиться в поход с палаткой. Очень скучает по свободе, но, как сам признаётся, только иногда. А значительную смену ценностей пос­ле рождения дочери считает подарком: «Быть отцом — это здорово. Моя жизнь теперь наполнена смыслом и ясностью. Рождение дочери помогло в том числе нашим с Сарой отношениям: мы же с ней вместе заботимся об одном и том же человеке».

Экологичная экономия

Домом Беньямин и Сара занимаются на равных, распределяя обязанности по способностям и предпочтениям. «На мне семейный бюджет, машина, велосипеды, — говорит он. — Стиркой тоже в основном занимаюсь я. А то, что дом хорошо выглядит, — это во многом заслуга Сары. Она пылесосит, вытирает пыль и вообще следит за порядком». Ужины готовит по большей части Сара, зато завтраки — Беньямин. А еще он отвечает за добычу продуктов, причем далеко не всегда имеют­ся в виду покупки.

Дело в том, что Беньямин занимается дампстер-дайвингом, то есть спасением продуктов из мусорных контейнеров. «Большинство людей составляет план покупок на неделю и следует ему. У нас в семье наоборот: наши планы на ужин зависят от того, какие я найду продукты. В первый раз я пошел на дампстер-дайвинг шесть лет назад скорее ради забавы, но сам удивился, сколько хорошего можно найти на помойке. А когда я переехал к Саре, то первым делом исследовал окрестности и узнал, какие тут есть супермаркеты. Район, где мы живем, довольно богатый. Соответственно, здесь много магазинов с органическими продуктами. И все они выбрасывают очень много качественной еды! Представьте, два помидора в упаковке немного испортились — а они избавляются от всей пачки. Или что-то подходит к окончанию срока годности — но ведь не перестает быть продуктом хорошего к­ачест­ва».

Со временем хобби стало привычкой: собранные продукты составляют примерно половину рациона молодой семьи. Сара в этом Беньямина только поддерживает: «Спасая продукты, мы заботимся и об окружающей среде. Супермаркеты могли бы все это отдать на благотворительность, но им запрещает закон. И продукты пропадают зря».

Я не могу не поинтересоваться, участвует ли в дампстер-дайвинге дочка. «Время от времени, — отвечает Беньямин. — Я часто делаю это днем, так что сажусь на велосипед сам, сажаю ее, и мы едем вместе. Если она станет мне помогать, когда подрастет, это замечательно».

Обычная необычная семья

Дампстер-дайвинг, групповая психотерапия, активное родительство, открытость в обсуждении друг с другом любых проб­лем — для Беньямина и Сары все это взаимосвязано. Нельзя сказать, что они типичная молодая датская семья. Но, наверное, можно обнаружить в этой истории много общего с семьями в других странах Европы, да и в России тоже. Беньямин и Сара не укладываются в общепринятые рамки, они считают их тесными и устаревшими. Наши герои устанавливают свои собственные новые правила и чувствуют себя в них совершенно комфортно.

В том, что касается воспитания дочери, они тоже не совсем обычная датская семья. София ходит в детский сад с вальдорфской системой, потому что там ценят те же вещи, что и в семье Беньямина и Сары: дети много времени проводят на природе, играют друг с другом в самые обычные игрушки, занимаются творчеством. «В обычных датских детсадах уже с двух лет начинается цифровизация, — говорит Беньямин. — Детей учат обращаться с телефонами и планшетами. Но зачем? Они и так всему научатся, этого не избежать. У меня мобильный телефон появился в 12 лет. И я не думаю, что нашей дочке мы дадим его раньше, чем ей исполнится шесть. К тому же в доме много книг: ей нравится, когда мы читаем их вслух. Причем мы часто покупаем подержанные книги: неподалеку есть блошиный рынок, где многое можно найти почти задаром».

А еще они стремятся с ранних лет развивать в дочери самостоятельность, не страхуя от ошибок, предоставляя возможность столкнуться с последствиями своих поступков.

— Вот мы вместе режем на кухне помидоры — я даю ей нож. София должна знать, что с ним нужно обращаться осторожно, и учится этому — под нашим присмотром, разумеется. Ей нравится бегать и прыгать на улице, и пусть прыгает, сколько хочет, а если упадет — что ж, это тоже опыт. Мы с Сарой думаем одинаково: дочка должна все познавать сама. Гораздо легче делать что-то за нее, но пусть лучше она учится самостоятельно, хотя это и может занять больше времени.

Когда мы беседуем об этом в гостиной, София одна купается в ванной: слышно, как она разговаривает с любимыми игрушками и смеется. И заметно, что оба родителя чутко следят за звуками, которые доносятся из ванной комнаты, подтверждая то, о чем только что говорил Беньямин.

В Дании все больше отцов хотят принимать активное участие в воспитании детей, а значит, они сталкиваются с трудностями, которые традиционно считались типично материнскими. Йеспер Лосе, глава Датской ассоциации отцов, рассказы­вает, что мужчинам важно говорить о возникающих у них проблемах родительства ничуть не меньше, чем женщинам.

Семейное законодательство в Дании основано на правах женщин: раньше их надо было защищать. Сегодня ситуация изменилась: все больше женщин получают хорошее образование (в датских университетах студенток больше, чем студентов) и добиваются серьезных карьерных успехов. И сейчас важно найти баланс, чтобы гендерное равенство стало и правда равенством. У женщин куда больше прав во всем, что касается детей, чем у мужчин. Отцы часто чувствуют себя так, как если бы они входили в совет директоров, но без права голоса. Или учились в университете, но к экзаменам их бы не допускали. У датских отцов, в отличие от матерей, нет законодательно закрепленной квоты на отпуск по уходу за ребенком, кроме двух недель после рождения. Есть также период, который родители могут разделить между собой, но обычно все эти недели берет женщина. Cоциальные льготы нужны и матерям, и отцам. И у тех и у других должны быть одинаковые права и ответственность, потому что мы живем в мире, где воспитание детей в равной степени дело обоих родителей.

Не только у матерей бывают сложные периоды в родительстве.

Наша ассоциация основана в 1977 году, и это, пожалуй, старейшая подобная организация в мире. В Дании работают 20 наших консультационных центров и один кол-центр. Специа­листы разного профиля — юристы, социальные работники, психологи — готовы оказать помощь отцам очно или по телефону.

В наши центры мужчины приходят с самыми разными вопросами. Кстати, не всегда это какие-то негативные моменты. Сейчас все больше молодых отцов хотят получить практические советы по развитию и воспитанию ребенка, что очень здорово. Но проблем тоже достаточно. Иногда мы узнаем о том, что человек готовится стать отцом, самыми первыми. Вот он приходит к нам и спрашивает: «Что мне теперь делать? Я не собирался жить вместе с матерью будущего ребенка. Может, есть какие-то способы этого избежать?» И мы отвечаем: «К счастью, нет. Так что наши поздравления. Это будет лучшее событие в вашей жизни! Просто вы еще об этом не знаете. Cделайте все, что в ваших силах, чтобы жить вмес­те. Ребенку нужны и мама, и папа».

Чаще всего к нам обращаются мужчины, переживающие развод. Датские мужчины обычно очень сдержанны в проявлении своих чувств, и им непросто решиться на откровенный разговор с незнакомым человеком. Наши специалисты помогают выразить боль, гнев, злость. Только когда эмоции улягутся, можно начинать обсуждать, что делать дальше. Пункты, на которых мы советуем сфокусироваться в первую очередь, это отношения с детьми, с бывшим партнером, финансовая ситуация.

«У отцов могут случаться те же психологические проблемы, что и у матерей, и им тоже нужна поддержка», — продолжает тему Свен Оге Мадсен, главный психолог Национального госпиталя (Rigshospitalet), член совета Центра знаний для гендерного равенства.

Моя первая диссертация была посвящена женской постродовой депрессии ­— точнее, перинатальной, потому что она возникает и до родов тоже. Но потом оказалось, что есть мужчины, которые испытывают такие же эмоцио­нальные проблемы. И сейчас, после 25 лет исследований, можно сказать, что перинатальная депрессия бывает у 7–10% датских мужчин. Когда в 2002 году мы впервые сообщили об этом публично, общество восприняло наше заявление как шутку. Но сейчас в Дании существует национальная стратегия по работе с перинатальной депрессией и у женщин, и у мужчин. Проблема признана.

У многих отцов возникают те же психические расстройства, что и у матерей. С такими же симптомами: угнетенное состояние, отсутствие чувства близос­ти с младенцем, злость и раздражение по отношению к нему, стремление избежать ответственности.

Человек не ощущает себя счастливым, когда смотрит на сво­е­го ребенка, не испытывает любви к нему, даже если ребенок был очень желанным, и из-за этого возникает чувство стыда. Такие мысли и эмоции свойственны почти всем отцам и матерям, просто кто-то с этим справляется лучше, кто-то хуже. Причина проста: родителем быть трудно. Чаще всего перинатальная депрессия не требует какого-то длительного лечения. Она появляется из-за ребенка, и задача специалиста заключается прежде всего в том, чтобы помочь изменить свое отношение к этому ребенку. В большинстве случаев нужны не лекарства, а консультации. Как правило, человек чувствует себя значительно лучше уже после четырех-шести консультаций. Главное — не бояться прийти к врачу, потому что, если ничего не делать, депрессия будет продолжаться, и это неминуемо отразится на развитии ребенка.

Исландия

Рунольфур.

Долгая дорога к отцовству

Плюс двенадцать и яркое солнце — типичное исландское лето. И хотя мы в самом центре Рейкьявика, происходящее больше похоже на эпизод из пьесы или романа о дачной жизни: уютный двухэтажный дом, маленький сад, в нем длинный стол, покрытый белой скатертью, на котором хозяйка расставляет угощение: салаты, закуски, яблочный пирог. Каждые пять минут, как и положено в хорошей пьесе, на сцене появляются гости, здороваются с нами и включаются в общий разговор. «Здравствуйте, я Стебби, средний сын». «Привет, я Эйвиндур, младший сын. А это моя подруга Карен». Из подъехавшего такси выходят две девочки: Лана и Люкка. Наконец из дома появляется хозяин, Рунольфур Августссон, в переднике и с огромной сковородкой в руке. Он пригла­шае­т всех к столу, а его жена Ауслойг раскладывает по тарелкам омлет и объясняет мне хитросплетение родственных связей в их большой семье.

У них с Рунольфуром одна дочка — четырехлетняя Сигрун, которую домашние зовут Люкка, что по-исландски значит «удача». У Ауслойг есть еще две дочери от предыдущих браков: десятилетняя Лана и Эмилия, ей 22 года. Младшая живет в этом доме, а старшая уже нет и сегодня прийти не смогл­а, так как она в отъезде. Кроме того, у Рунольфура есть три сына от первого брака: 32-летний Скарпхединн (или просто Скарпи), Стефан, который на год моложе (его в семье зовут Стебби), и Эйвиндур (Эйви), ему 22 года. «С младшими вы уже познакомились, а Скарпи влюбился в девушку из Шотландии и теперь живет в Эдинбурге», — подытоживает Ауслойг. Я отнимаю от тридцати двух четыре и понимаю, что казавшаяся мне всю жизнь гигантской разница в возрасте собственных дочерей — 11 лет — просто детский лепет по сравнению с отцовским опытом Рунольфура. «Это длинное путешествие, и оно продолжается, — смеется он. — Но если подводить промежуточные итоги, то главный такой: отцовство сделало меня лучше».

Работа подождет

Рунольфур родился на маленькой ферме на юге страны: его родители держали коров, овец и лошадей и продавали мясо и молоко. «Нас было четверо детей, у меня две старшие сест­ры и младший брат. Но папа занимался только фермой, а мама помогала ему по хозяйству, и еще на ней были дом и дети. Отец не был плохим человеком, просто тогда все было по-другому: он был МУЖЧИНА, он работал, и воспитание детей не укладывалось в эту роль». В 16 лет Рунольфур уехал в Рейкьявик, чтобы продолжать учиться: в исландских сельских школах в то время не было старших классов. Тогда же он начал сам себя обеспечивать: каждый год с 16 до 20 лет в летние каникулы работал на строительстве электростанций. Поступил в университет на юридический и вскоре женился на девушке, с которой был знаком еще со школы. Старший сын Скарпи родился, когда Рунольфуру было двадцать четыре, а через год на свет появился Стебби. Спрашиваю, существовал ли тогда в Исландии отцовский отпуск.

— Да, — кивает Рунольфур, — но ни с одним из сыновей я его не брал. Я учился и работал, обеспечивал семью. Но сейчас я очень жалею о том, что, когда мальчики были маленькими, был им, возможно, плохим отцом.

— У меня похожая ситуация со старшей дочерью, — говорю я. — Она родилась в девяностых, времена были тяжелые, и мне приходилось много работать. Сейчас я тоже жалею, что проводил с ней мало времени. Не знаю, был ли я плохим отцом…

— Но я ведь и в свободное время ими не занимался! Зато вел очень активную общественную жизнь — был даже генеральным секретарем Национального союза студентов Исландии. Как и многие молодые люди, я был очень честолюбив, но мое честолюбие… оно…

Рунольфур делает паузу в поисках нужного слова, а потом решительно добавляет: «Мне очень жаль, что тогда я сделал неправильный выбор и не был хорошим отцом для сыновей. Сейчас все по-другому. Каждый день я забираю дочь из садика и с четырех до восьми больше ничем не занимаюсь. Н­икаких встреч, никаких дел. Работа для меня теперь на втором месте».

Если быть точным, то на втором, третьем и четвертом, так как 56-летний Рунольфур (или Олли, как зовут его домашние и друзья) работает сразу в трех местах. Он управляющий директор компании LavaExpress, которая разрабатывает проект аэроэкспресса между аэропортом Кеблавик и центром Рейкьявика, а кроме того, Рунольфур — один из основателей народного университета в деревне Флатейри на западном побережье страны, где у семьи есть летний дом. «Это учебное заведение, где нет оценок и экзаменов и образование бесплатное. Занимаются там в основном выпускники окрестных школ, пока не решившие, куда поступать и что изу­чать, или взрослые, которые в свое время бросили школу или просто захотели поучиться. Народным университетом я зани­маюсь на общественных началах: когда мы купили дом во Флатейри и познакомились с местными жителями, захотелось сделать для них что-то полезное». Но самым главным своим проектом Олли сейчас считает строительство экопоселка в пяти километрах от Рейкьявика. «Все дома в этом жилом комплексе сделаны из дерева, — рассказывает он. — Производят их в Литве, а на месте только собирают, поэтому цена примерно на 30% ниже рыночной, что важно, поскольку наши основные покупатели — молодые люди. На каждые десять квартир предоставляется один электромобиль: им жители должны пользоваться совместно, а рядом с домами будут разбиты огороды, где можно выращивать овощи».

— Похоже, большинство ваших проектов связаны с молодежью и образованием?

— Так и есть. Я начинал с академической карьеры, в довольно молодом возрасте получил степень профессора в области права. Потом был ректором Университета Биврёст, а в 2007 году стал одним из основателей образовательного центра «Кейлир», который теперь входит в систему Исландского университета — самого крупного в стране. Все это ценный опыт, но, как бы сложно или, наоборот, интересно ни было на работе сейчас, я не стану назначать встречи на вечер. Свободное время я хочу проводить с детьми и семьей.

Творческая кухня

— А как вы познакомились с Ауслойг?

— Так же, как и с вами, — смеется Рунольфур. — На интервью. Я тогда как раз был ректором университета, а она работала журналистом на радио и пришла взять у меня интервью для какой-то передачи.

С тех пор они вместе: в 2012-м поженились (к тому времени Олли уже пять лет был в разводе), а через три года родилась Люкка.

— Вообще-то мы хотели рожать дома, — рассказывает он, — нам казалось, что это как-то уютнее и душевнее, что ли. Но роды оказались непростыми, мы поняли, что не справляемся, и пришлось вызывать скорую. Приехали, кстати, сразу две. В больнице, слава богу, все прошло прекрасно — я даже пуповину сам перерезал!

С Люккой он полностью использовал свою отцовскую долю отпуска по уходу за ребенком, которая в Исландии составляет три месяца. «Первый год с дочкой сидела Ауслойг, но я всегда был рядом, так что к тому моменту, когда пришла моя очередь, никаких проблем не возникло: я прекрасно знал, что делать. А в год и три месяца Люкка пошла в детский сад. Но по крайней мере половину остального времени дочь проводит со мной. Теперь я понимаю, как важно, чтобы отец был рядом с ребенком с первого дня: у вас устанавливается особенная эмоциональная связь. С сыновьями было не так: я постоянно находил чем заняться вечером, интересовался чем угодно — общественной жизнью, политикой, но только не семьей. И совершенно по этому поводу не переживал. Что поделаешь — изменить прошлое нельзя, но извлечь из него уроки можно и нужно».

Каждый день Рунольфур и Ауслойг вместе отводят Люкку в детский сад, благо до него всего метров триста от дома. Потом они обычно заходят на чашку кофе в кафе и только п­осл­е этого расстаются: Олли едет в свой офис рядом со старым портом, а его жена — в Художественный музей Рейкьявика, где она работает директором по маркетингу.

— Я заканчиваю чуть раньше четырех, захожу в магазин за продуктами и в 16:15 забираю Люкку из садика. Когда мы приходим домой, я принимаюсь готовить ужин.

— Любите готовить?

— Очень. Это моя йога. И лучший способ избавиться от стресса и сбросить накопившуюся усталость. Прихожу домой и сразу иду на кухню.

— Вы где-то этому учились?

— Жизнь заставила, — смеется Рунольфур. — Я же уехал из дома в 16 лет, а есть в ресторанах тогда позволить себе не мог.

Я понимающе киваю, потому что и сейчас не особо могу позволить себе ходить по исландским ресторанам. Цены на острове впечатляют чуть меньше его фантастической природы. Рунольфур рассказывает, что часто делает на гриле мясо или рыбу, любит готовить что-нибудь тайское или итальянское, но его фирменное блюдо — таджин из баранины с зирой и другими марокканскими пряностями. А что любит Люкка? Рунольфур переадресовывает вопрос дочери и переводит мне ее ответ: «Суп!»

— Быть не может, — говорю. — Всем известно, что дети ненавидят суп! Я даже маму свою обманывал, когда она меня вела домой из детского сада. Сочинял, что съел суп, который давали на обед, чтобы она не расстраивалась и не ругалась.

— Люкка в этом смысле ребенок необычный, ей и разные специи нравятся. А вот у Ланы вкус более традиционный — она обожает пиццу.

Ауслойг приходит с работы после пяти, около шести они вместе ужинают, а в половине девятого Люкку укладывают спать — обычно этим занимается Рунольфур.

— Я рассказываю ей те же истории, что слышал в детстве от родителей: например, про маленького мальчика, волшебную корову Бюкколу и огров, безобразных и злобных великанов, которые их преследуют. Эти сказки у нас в Исландии передают из поколения в поколение. Потом я пою Люкке песенку, всегда одну и ту же, и она засыпает.

— А Лана любит читать?

— Да. Мы все много читаем. Я обычно проглатываю две-три книги в неделю. Когда много работы, предпочитаю детективы, а в более легкие периоды жизни и в отпуске берусь за что-то посерьезнее.

— А из русских авторов кто-нибудь запомнился?

— С вашей современной литературой я не очень знаком, но, конечно, читал Достоевского, Толстого, Горького и Пастернака. В молодости очень любил «Тихий Дон», а «Мастер и Маргарита» входит в десятку моих самых любимых книг.

Взял за правило

Рунольфур — самый старший из героев этой книги. Он даже состоит в Ассоциации возрастных отцов Исландии, куда принимают только тех, кто стал папой после пятидесяти.

— И чем же вы там занимаетесь, в вашем закрытом клубе? — интересуюсь я.

— Обмениваемся опытом! — хохочет Олли. — Если честно, наша ассоциация — не слишком серьезная организация. Скорее это просто группа в Facebook, нас там человек сорок. Иногда мы встречаемся, чтобы выпить по кружке пива и поболта­ть.

— И все же наверняка жизненный опыт дает возрастным отцам какие-то преимущества, делает их мудрее? Поделитесь советами с молодежью.

— Преимущества, безусловно, есть. Я, например, с возрастом стал не только более активным и уверенным в себе отцом, но и гораздо более расслабленным. Мой первый совет такой. Если ребенок подходит и просит: «Можно мне вот это?» — то вместо того, чтобы, как обычно, тут же ответить: «Нет!» — подумайте: есть ли серьезные причины для отказа? И если их нет, просто скажите: «Да, конечно можно». Но вы должны быть последовательны и не нарушать те правила, которые сами установили. Я за то, чтобы правил было немного, но их нужно железно соблюдать.

— Можете привести пример таких правил?

— Люкка ложится спать между восемью и половиной девятого. Всегда. Конечно, дочке часто это не нравится: она чем-то занята, играет, а тут нужно все бросить и идти чис­тить зубы. Бывает, что укладывать ее приходится с ревом, но тут я непреклонен, как бы мне ни было тяжело слышать ее рыдания. Потому что стоит два-три раза уступить, и весь распорядок полетит к черту: Люкка пойдет в садик невыспавшейся или вообще не сможет встать вовремя. Так что второй мой совет: выстроив распорядок дня ребенка, старайтесь его не нарушать. Не надо чересчур усложнять расписание, пусть оно будет простым, главное — соблюдайте его. И конечно, правила стоит вводить, только когда они действительно нужны. Например, во Флатейри, деревне в западных фьордах, где мы обычно проводим Рождество, Пасху и месяц-полтора летом, никакого распорядка дня просто не существует. Там мы едим когда захочется, спим сколько влезет, и Люкка может ложиться хоть в одиннадцать, хоть в двенадцать.

Занимаются ли девочки чем-то еще помимо садика и школы? Оказывается, Люкка пока нет, а Лана раз в неделю ходит на танцы. А как же спорт?

— Честно говоря, нам не хочется их перегружать. Люкка, например, проводит восемь часов в саду, и я считаю, что в оставшееся время ей полезнее побыть с родителями или погулять с подружками, чем ехать через весь город в спортивную секцию. Кроме того, мне не нравится элемент конкуренции в детском спорте. Мои сыновья, например, начинали заниматься футболом, но ничего не добились. Очень мало кому удается пробиться на самый верх и реализовать свои амбиции.

— Но ведь можно заниматься спортом просто для удовольствия. Мы, например, играем с друзьями в футбол по понедельникам, большинству уже за сорок, какие уж тут амбиции! Но на эти полтора часа забываешь обо всем — только чистый, незамутненный кайф от игры.

— Понимаю. Думаю, это вообще лучший спорт на свете — пожилые мужчины, играющие в футбол! — хохочет Рунoльфур. — Но я убежден, что детей жесткая конкуренция может травмировать.

Молчание — знак согласия

Когда я спрашиваю Рунольфура, как складываются его отношения с дочерьми жены — Ланой и Эмилией, он несколько раз повторяет: «Мне очень повезло». Повезло, что, когда они с Ауслойг поженились и стали жить вмес­те, Лане было всего три года. «Она выросла в нашем доме, и у меня было время завоевать ее доверие. Я отношусь к Лане как к собственной дочери. Стараюсь не делать никаких различий между ней и Люккой. Лана — очень хорошая девочка, только слишком много времени проводит в телефоне, и с этим надо что-то делать», — рассказывает Олли. А еще старшая дочь помогает ему с младшей: «Раз в неделю я хожу в бар с друзьями, и Лана остается с Люккой. Мы даже решили платить ей за это, но дело не в деньгах, я не верю в семью как бизнес-проект и в материальное стимулирование детей. Главное, что Лана очень гордится таким ответственным поручением: это дает ей возможность почувствовать себя взрослой».

С Эмилией, старшей дочкой его жены, Рунольфуру повезло дважды. «Во-первых, у нее с самого начала было большое желание принять меня. И это огромная удача, ведь, когда мы познакомились, ей было уже четырнадцать — очень непростой возраст. Во-вторых, Эмилия подружилась с моим младшим сыном Эйни. Наверное, помогло еще и то, что они ровесники. Прошлым и позапрошлым летом они вместе подрабатывали в рыбацкой деревушке на северо-востоке Исландии. В этом году не получилось: Эйни учится на юриста, а Эмилия — на ювелира, и у каждого летом своя профессиональная практика».

— А чем занимаются ваши старшие сыновья?

— Скарпи живет в Эдинбурге и работает барменом, а Стебби — воспитателем в садике, здесь, в Рейкьявике. Он очень любит детей.

Собственных детей у сыновей Рунольфура пока нет. Придут ли Скарпи, Стебби или Эйви к отцу за советом, когда они появятся? «Думаю, я бы мог много чего полезного посоветовать. Но я не уверен, что они станут меня спрашивать, — отвечает Рунольфур с печальной усмешкой. — Понимаете, у меня с мальчиками хорошие отношения, пару раз в месяц они приходят к нам на бранч, вот как сегодня, регулярно гостят в нашем деревенском доме во Флатейри: прошлое Рождество мы справляли там все вместе. Но мы не так близки, как будем, я надеюсь, с Люккой, когда она вырастет. Это все равно отношения на расстоянии: мы не разговариваем каждый день и не так часто видимся».

— Я заранее прошу прощения за такой вопрос, но случалось ли, что кто-то из сыновей упрекал вас в том, что вы мало ими занимались в детстве?

— Да, — кивает Рунольфур, — такое бывало.

— Удалось ли вам как-то проговорить это и решить проб­лему?

— Думаю, ни проговорить, ни решить такую проблему невозможно. Но разговаривать об этом надо. И не только разговаривать. Например, прошлой зимой мы со Стебби и Эйви дважды в неделю вместе ходили на йогу. Встречались в семь утра, шли на занятия, потом в сауну, в душ и в полдевятого расходились. Иногда даже не разговаривали. Но важно, что мы делали это вместе, а вместе можно и помолчать. Как я уже говорил, изменить прошлое, к сожалению, нельзя. Но можно работать над сложными отношениями ради будущего.

— Последний вопрос. Что вам и вашей младшей дочери Люкке дал опыт активного отцовства?

— Вряд ли правильно сводить разговор только к фигуре отца. Мы воспитываем дочь вместе с женой, и для Люкки это означает, что рядом с ней не один, а два любящих человека. Кроме того, забота о ребенке — непростая ежедневная работа, и вдвоем справляться легче. Но и награда достойная: моя дочь любит меня и говорит мне об этом каждый день.

Пару часов спустя я зашел поплавать в открытый термальный бассейн: Олли и все его домочадцы настаивали, что без посещения этого места впечатления от Рейкьявика будут неполными. Наслаждаясь одиночеством на дорожке (большинство посетителей отмокали в огромном джакузи с горячей водой), я думал о Рунольфуре и его сыновьях: как они вместе молчат на йоге, глядя, скорее всего, в такое же хмурое исландское небо, и о своей старшей дочери, с которой я проводил слишком мало времени 20 лет назад, а теперь она вдруг выросла и живет в другой стране. «Изменить прошлое нельзя, но учиться на своих ошибках нужно» — так, кажется, он сказал. Надо добраться до ближайшего вайфая и позвонить дочке. Вот только в сауну погреться забегу.

Йон.

Как стать другом для своих детей

Музыканта и певца Йона Йонссона в Исландии знают практически все: по крайней мере, за несколько дней, проведенных в Рейкьявике, я не встретил ни одного человека, который о нем хотя бы не слышал. Его музыкальные видео соби­рают на YouTube по 60–100 тысяч просмотров, а это примерно 20–30% населения страны. «Конечно, я знаю Йона Йонссона, — кивнул таксист по дороге в Селтьярнарнес — расположенный на живописном мысе пригород исландской столицы, где 33-летний певец живет с женой Хафдис и тремя детьми. — Но он не только музыкант, но а еще и экономист».

— Э-ко-но-мист? — хохочет Йон, когда мы устраиваемся в гостиной его белоснежного двухэтажного дома в 200 метрах от океана. — Так и сказал? Это очень смешно… Но я сейчас все объясню! Я действительно изучал экономику в Бостонском университете, и один исландский банк попросил меня проводить занятия по финансовой грамотности в школах. А ког­да новость попала в медиа, меня назвали «музыкант и экономист». Ни одного дня по этой специальности я не работал, хотя лекции для школьников читаю уже семь лет. Но вообще-то я скорее футболист, чем экономист!

Звездный путь

Две главные страсти Йона — музыка и футбол — родом из детства. В шесть лет он пошел в музыкальную школу, в восемь начал играть на гитаре, в двенадцать впервые попал на телевидение. «Я спел песенку собственного сочинения о том, что молодые люди ни в коем случае не должны курить!» — смеется Йонссон и тут же тоненьким голоском изображает, как пел тогда. В дальнейшем наш разговор то и дело превращается в шоу: Йон подражает разным голосам, изображает капризных детей, злых собак, американских туристов, футбольных болельщиков, выдавая при этом временами такого Джима Керри, что я просто лопаюсь от смеха.

Та песня про вред сигарет трамплином к всенародной известности не стала, и до поры до времени мальчик пел в школьных мюзиклах и продолжал писать песни. А еще он играл в футбол и даже стал в 2003 году чемпионом страны среди юношей в составе команды «ФХ», представлявшей его родной город Хабнарфьордюр, расположенный в десяти километрах к югу от Рейкьявика. Год спустя он получил футбольную стипендию в том самом Бостонском университете.

Именно в Америке появился на свет музыкант Йон Йонссон: он пел для друзей в общежитии, играл в барах, а в 2010-м, уже после окончания университета, выпустил первый сингл. «У меня есть младший брат, тоже музыкант. Он дебютировал в 2009 году, и я подумал: пора и мне на сцену!» — смеется Йон. Через два года он записал первый альбом, а в 2012-м музыканта заметил известный продюсер Эл-Эй Рид и подписал его на свой лейбл Epic Records, где тогда работали такие звезды, как Тони Брэкстон, Аврил Лавин и Сиара. К тому времени Йон уже жил на две страны: в Исландии он продолжал играть за «ФХ», а в Америку ездил заниматься музыкой. «У меня не было амбиций покорить мир или стать звездой в США. Чаще, наоборот, я рвался домой, кричал: “У меня игра!” Мы как раз вышли в квалификацию Лиги чемпионов, а это фантастический успех для исландского клуба. Но самое главное — Хафдис была беременна, а ведь я собирался стать лучшим папой в истории! Так что узнать о рождении ребенка, сидя в поезде в нью-йоркском метро, точно не входило в мои планы».

Йон вернулся на родину, поет теперь в основном по-исланд­ски и ни о чем не жалеет: ему нравится быть отцом, музыкантом (с футболом он недавно закончил), участвовать в теле- и радиошоу и… озвучивать мультфильмы. «От такой работы я никогда не отказываюсь. Представляете, ребенок приходит в кино, слышит мой голос и кричит: “Это мой папа!” Ради такого я готов на все». В прошлогоднем мультике про Гринча он озвучивал рассказчика, а в недавней премьере «Куклы с характером» ему достался пес Зубастер Дог. «В оригинале он говорит голосом рэпера Pitbull, поэтому мне приходилось делать вот так!» На злобное рычание пса, которого изображает Йон, прибегают два белокурых ангелочка: его шестилетний сын Йон Триггви и дочь Мьодль, ей скоро исполнится пять. Вскоре к нам спускается и слегка заспанная Хафдис — их с Йоном младшей дочери Сигридур Соул всего шесть недель, и ее мама пока живет по распорядку кормлений.

— Каково это вообще — быть знаменитостью в Исландии? — спрашиваю я Йона.

— Возможно, стать звездой здесь и легче, чем в других странах, нас ведь всего 330 тысяч, но вот продержаться в топе десять лет непросто — и я рад, что мне это удалось. В обычной же жизни я просто сосед: хожу в те же магазины и отвожу детей в тот же садик. Наверное, в супермаркете меня чаще узнают, чем других, а время от времени какой-нибудь подросток крикнет: «Эй, Йон, привет!» — и я с удовольствием сделаю с ним селфи. Но чтобы рвали на куски или толпа фанатов орала: «Смотрите, это О-О-ОН!!!» — такого не бывает.

И похоже, Йона такая жизнь вполне устраивает. Он вообще не совсем типичная звезда. Например, пропагандирует здоровый образ жизни. «Я не хожу на афтепати после концертов, провожу много времени с семьей, и да, я на ЗОЖе. У меня всегда было желание стать положительной ролевой моделью для молодежи и показать, что музыкант вовсе не обязательно алкоголик или наркоман. Вот уже девять лет я веду занятия для старшеклассников в моем родном городе: на них рассказываю не только о вреде сигарет и вейпов, но и о том, как сделать в жизни правильный выбор и повысить самооценку».

Любви хватит на всех

С Хафдис Йон познакомился в колледже: он только что окончил первый курс, увидел ее в толпе абитуриенток и сразу понял: вот она, та самая. «У меня даже песня про это есть, так и называется “Когда я первый раз увидел тебя”». Ему исполнилось семнадцать, а ей шестнадцать, Facebook еще не было, но в колледже была внутренняя сеть для студентов: сначала они болтали в онлайн-чате, потом стали встречаться. Йона еще никто не знал, за его плечами была лишь пара ролей в школьных мюзиклах. «Наверное, я ей просто понравился. Ну и потом, я старался показывать Хафдис свои лучшие стороны. Например, как-то раз перед ее контрольной по французскому небрежно заметил: “А у меня, кстати, было “отлично” за такую же работу в прошлом году. Хочешь дам тебе свои конспекты?“ Может, она подумала т­ог­д­а: “Смотри-ка, а он еще и умный”», — смеется Йон.

А как удалось сохранить отношения, пока он четыре года учился в Бостоне? «Было непросто, — признается Йонссон. — Помогало правило: не звонить друг другу по пять-шесть раз в день, как делают многие. Нет, каждый должен был жить своей жизнью, но раза три в неделю мы обстоятельно разговаривали, обмениваясь новостями. Ну и виделись, может быть, три-четыре раза в год. Я приезжал домой на Рождество, летние каникулы тоже проводил в Исландии. В общем, мы это пережили».

Поженились Йон и Хафдис в июле 2017-го — к тому моменту они были вместе уже 15 лет. Почему долго тянули со свадь­бой? «В Исландии так принято: люди годами живут вместе, заводят детей, а потом женятся. Мне нравится, когда все происходит не спеша. И потом, за это время можно скопить денег на шикарную свадьбу! — хохочет Йон. — Мы в свою вложились по полной. Подумали, что такое бывает раз в жизни, — и закатили крутую вечеринку на 200 человек».

У жениха и невесты уже было двое детей. Йон Триггви родился в июне 2013-го, и Йон-старший хотел провести с сыном полную отцовскую долю отпуска по уходу за ребенком — то есть три месяца. «Летом с ним сидела Хафдис, а я заступил на вахту в сентябре, чтобы жена смогла окончить медицинскую школу — она училась на дантиста. Я тогда работал главным редактором еженедельной молодежной газеты — там и взял отпуск. Проведя дома три месяца, я понял, что не хочу оставлять своего сына с незнакомой пожилой няней, и взял еще три месяца отпуска. А потом просто уволился из газеты. Всего я в тот раз провел с Йоном Триггви девять месяцев — с трехмесячного возраста до года».

Что было самым сложным в отцовском отпуске? Пожалуй, чувство одиночества в первые недели, считает Йон, когда не знаешь, чем себя занять. «Правда, у нас было постоянное развлечение: раз в день я возил сына к Хафдис на работу, чтобы она покормила его грудью. У нее как раз была практика — пациенты с восьми до пяти, так что это было непросто. Мы неслышно прокрадывались в кабинет, тихо ждали, пока Хафдис освободится, потом жена быстро кормила сына и, закончив, тут же кричала: “Следующий!” А мы уезжали спать». Во время детского сна, кстати, отец Йона Триггви успевал переделать кучу дел. «Я носил его с собой повсюду: в тренажерный зал, на деловые встречи, в телестудию, на радио. Думаю, мой сын — рекордсмен по количеству теле- и радиоэфиров в столь раннем возрасте — пусть даже большинство из них он проспал в соседней комнате», — говорит Йон.

Спрашиваю у Хафдис, не волновалась ли она, оставляя совсем маленького ребенка с отцом.

— Нисколько, — отвечает она. — Мы заранее договорились, что я не буду писать ему сообщения с работы и узнавать, как дела. Если понадобится помощь, он сам позвонит. Вообще, мне кажется, это хорошее правило для мам: если оставляете ребенка с отцом, не надо постоянно доставать его сообщениями и звонками: «Ты бутылочку подогрел?» или: «Ну как там, он уже уснул?» Многие мои подруги жалуются на мужей: «Он все делает не так, как я сказала». Но он и не должен делать все так же, как вы! Если хотите, чтобы муж ухаживал за ребенком с удовольствием, надо ему доверять.

— Это очень важно, — кивает Йон, — знать, что жена тебе доверяет. И что ты не просто робот, механически выполняющий команды, а можешь сам находить решение проблем и делать какие-то вещи по-своему. Тогда и устаешь меньше, кстати.

Я рассказываю о том, что прочел в одном исследовании про исландских родителей: мол, многие здешние отцы так поверили в себя, что считают, будто могут справляться с младенцами лучше мам. «Вряд ли нам стоит устраивать подобное соревнование, — улыбается Йон. — Во-первых, мужчина не может кормить грудью. Во-вторых, у матерей с детьми с самого начала существует особая связь. Взять хотя бы нашу младшую дочь Сигридур Соул, которой всего шесть недель: часто ей достаточно просто услышать мамин голос, чтобы перестать плакать. Но детям нужна и материнская, и отцовская любовь, особенно когда они чуть-чуть подрастут. Например, сейчас со старшими чаще играю я, но стоит им ушибиться, как они бегут обниматься к маме. Это нормально. Мы растим их вместе, и нашей любви хватит на всех».

Cейчас жизнь семьи строится вокруг малышки Сигридур Соул: Хафдис делали кесарево, и первые пару недель она была очень слаба, так что Йон отложил все дела, чтобы ухаживать за женой. На ближайшее будущее все тоже распланировано: начиная с осени Хафдис будет работать один раз в неделю, а с января по март планирует вернуться в клинику на полный день — в это время Йон будет дома с тремя детьми.

— Похоже, вы действительно близки к тому, чтобы стать лучшим папой в истории. Но как же музыкант Йон Йонссон — он не страдает от того, что папа Йон сидит дома? Получается совмещать творчество с отцовством?

— Когда старшие в садике, а младшая спит, я вполне могу что-нибудь посочинять. Ну и потом, давайте честно: я поп-музыкант, пою в основном о любви и радости, и меня дети только в­дохновля­ют.

— Но бывает же так, что приходится выбирать: отыграть классный концерт или побыть с ними дома?

— В подобных случаях я всегда советуюсь с Хафдис, стоит ли вообще соглашаться на эту работу. И если она действительно интересная, то мы ищем варианты: можно позвать на помощь бабушку или бебиситтера. А круче всего совмес­тить приятное с полезным. Например, в августе нас с братом часто приглашают на музыкальный фестиваль на вулканичес­кий остров Хеймаэй, и я беру туда всю семью: мы приезжаем на неделю раньше и успеваем отлично отдохнуть. Там потрясающе красиво!

Папа выключает телефон

Йон признается, что больше всего любит не воспитывать детей, а играть с ними. Летом они гоняют в футбол и прыгают на батуте в саду рядом с домом, качаются на качелях, ходят на детский скалодром и, конечно, в открытые термальные бассейны — их исландцы обожают. Зимой, когда здесь светло максимум часа четыре в сутки, приходится более тщательно продумывать распорядок дня. Если выпадает снег, они катаются на лыжах или на санках, а по вечерам приходит черед мультиков, книжек и настольных игр.

А как же видеоигры? «Пока никаких планшетов и Play­Station — с этим у нас строго, — говорит Йон. — Мы стараемся объяснить детям, что гораздо интереснее сделать что-то по-настоящему в реальном мире, чем понарошку в виртуальном. Ведь намного круче самому забить гол, чем победить в компьютерном матче, сидя на диване. Вообще, мне сложно понять родителей, которые дают двухлетнему ребенку в коляске телефон или планшет с мультиком. Вокруг такая красота, а ваш сын или дочь вместо того, чтобы познавать мир, замечать что-то новое или необычное, смотрит в телефон! Поэтому мы строго ограничиваем использование гаджетов и сами стараемся ими не злоупотреблять на глазах у детей. Ведь очень часто родители дают детям телефон или планшет просто для того, чтобы иметь возможность самим уткнуться в гаджет. И тогда ребенок думает: мой папа весь вечер в телефоне, значит, это нормально. Недавно мы с Йоном Триггви играли в футбол, и я решил ответить на какое-то важное сообщение. Сын тут же возмутился и крикнул: “Эй, пап, сейчас не время для телефона!” Я был совершенно счастлив его реакцией — и, конечно, телефон сразу выключил».

За все хорошее, считает Йон, детей надо поощрять. Речь идет в основном о мелочах, объясняет он, о закреплении навыков, которые очень пригодятся в жизни. Например, оделся ребенок сам несколько дней подряд — получает стикер. А за десять стикеров — приз. Так же он научил детей пре­одолевать застенчивость и здороваться с воспитателем в детском саду. Поздоровался несколько раз — еще один стикер. «Другой пример — учиться разговаривать, использовать слова для выражения своих чувств, — продолжает Йон. — Дети в возрасте пяти-шести лет подвержены резким перепадам настроения, они часто капризничают и не могут объяснить, в чем дело. Тогда я говорю: “Пожалуйста, успокойся и расскажи мне, что случилось”. И если у ребенка получается — это тоже повод его поощрить». Конечно, в ход идут не только стикеры. После удачного матча (Йон Триггви занимается футболом) или успешного выступления (Мьодль ходит на балет) семья часто отправляется в кафе, бассейн или зоопарк, чтобы отпраздновать радостное событие.

— А как воспитать в ребенке ответственное отношение к деньгам? Что по этому поводу думает экономист Йон Йонссон?

— Мои дети пока малы для таких разговоров, но лекции, которые я читаю в старших классах, часто посвящены именно этой теме. На них я стараюсь объяснить, например, что если вы просите купить вам какую-то дорогую вещь, то вашим родителям придется работать на икс часов больше, и именно такое количество времени им придется провести не с вами, а дополнительно на работе. Мне кажется, это заставляет детей задуматься. Что касается Мьодль и Йона Триггви, то, когда за пару месяцев до Рождества они начинают просить все подряд, я делаю вот как. «Тебе нравится эта вещь? — спрашиваю я. — Хорошо, подержи ее, пожалуйста, а я тебя сфотографирую. И перед Рождеством спрошу снова, действительно ли ты хочешь ее в подарок». К празднику у нас набирается много фотографий, и дети должны сделать выбор. Так они учатся понимать, что им действительно нужно, а без чего можно обойтись.

Будем друзьями

Мы отправляемся на прогулку и через пару минут оказываемся на берегу океана. Впереди катят старшие дети на самокатах, за ними Хафдис с коляской и мы с Йоном. Он рассказывает, как некоторое время назад музыка и любовь к футболу привели его в Москву: они с братом отвечали за культурную программу для исландских болельщиков на чемпионате мира. «Нас было треть стадиона, еще треть аргентинцев, а остальные — китайцы в футболках с надписью “Messi”», — рассказывает он про матч Аргентина — Исландия в Москве. «Не совсем так, — говорю. — Еще там был я!» — «О, так вы это видели? Между прочим, Ханнес Халльдоурссон — вратарь, который взял пенальти от Месси, — мой друг. Вчера только вмес­те обедали. Что делать, маленькая страна. У нас все друг друга знают, особенно ровесники».

Я спрашиваю Йона, хочет ли он, чтобы Йон Триггви стал футболистом. «А почему только сын? Дочка недавно тоже за­явила, что хочет пойти в футбольную секцию! — говорит Йон. — Гендерные стереотипы давно в прошлом. Хотя, честно говоря, мы хотели отдать сына на балет, но он один раз сходил на занятие и твердо заявил: “Только футбол”. Посмотрим теперь, понравится ли Мьодль гонять мяч. А по поводу спортивной карьеры сына… Знаете, лучшее мое воспоминание о детстве — это дни футбольных турниров. Обычно по утрам в школу нас провожала мама, но в такие дни отец брал выходной, будил меня утром, готовил овсянку, мы завтракали и ехали на соревнования. С тех пор многое изменилось, я успел поиграть на хорошем уровне и закончить с футболом, но знаете, вот это чувство — утро, я открываю глаза и понимаю: папа сего­дня не пойдет на работу, и мы целый день будем вместе! — осталось со мной на всю жизнь. Таких же счастливых воспоминаний я хочу и для своего сына, и это гораздо важнее того, станет ли он футболистом. Хотя недавно у него тоже был первый турнир, и я страшно волновался!»

А еще Йон хочет быть другом для своих детей. «А так вообще бывает? — спрашиваю я. — Все же друзья — это одно, а родители — другое, разве нет?» Йон пожимает плечами и смотрит на океан, щурясь на не слишком, в общем-то, яркое исландское солнце: «Не знаю. Я очень стараюсь. Нико­гда не кричу на них, а спокойно все объясняю, потому что мне не нужно, чтобы дети меня боялись, — я хочу, чтобы они мне доверяли. И тогда, думаю, мы станем друзьями. Надеюсь, у меня получится».

Я практически в этом уверен.

Недавние исследования показали, что для исландцев мужественность — это не только быть добытчиком, но и проводить больше времени с семьей. Инголфур Гистласон, социолог, доктор наук, сотрудник Исландского университета, рассказывает, как активное отцовство изменило общественное сознание.

Сегодня в Исландии отцовский отпуск берут 83–84% мужчин. Опросы, которые мы проводим, показывают, что отцы даже начинают конкурировать с матерями за внимание ребенка, за то, чтобы стать для него самым близким человеком.

Очень часто мужчины с гордостью рассказывают истории, когда дети в какой-то ситуации предпочитают папу маме. Например, о том, как ребенок по какой-то причине заревел и прибежал в слезах к отцу, а не к матери. Но некоторые отцы по-прежнему опасаются, что длительный отпуск по уходу за ребенком может негативно сказаться на их карьере. В то же время большинство работодателей положительно относятся к тому, что их подчиненные-мужчины берут по крайней мере три месяца отцовского отпуска. Так что объективно время, проведенное с ребенком, не сильно угрожает карьере. Кроме того, в стране практически нулевая безработица, и этот факт делает позицию отца в переговорах с работодателем еще более сильной.

Исландские отцы осознают, что радости и сложности семейной жизни родители должны делить между собой поровну.

И конечно, уже никто в этой стране не считает, что сидеть с малышами — «недостаточно мужественное» занятие, что-то недостойное мужчины. Этот период мы прошли. Недавно одна моя аспирантка проводила исследование, чтобы выяснить, с чем ассоциируются у исландцев понятия мужественности и женственности.

Среди ответов молодых мужчин на вопрос «Что такое мужественность для вас?» оказались не только карьера и материальное обеспечение семьи, но и активное отцовство: забота о ребенке, стремление проводить больше времени с семьей.

Как выразился один из респондентов, «длинный отцовский отпуск — по-моему, это очень круто».

Фарерские острова

Регви.

Как осознать, что ты не бессмертен, и измениться

Когда мы встречаемся с Регви Лаксафоссом в его квартире, они с Бьяшти, шестилетним сыном, обсуждают футбол: «Только что вернулись с тренировки, а вчера ходили на матч. Фареры играли с Испанией. Мы, увы, проиграли 1:4».

О Фарерских островах в России знают в основном потому, что они поставляют нам рыбу. А еще, конечно, благодаря футболу: фарерская сборная известна своим северным упорством, она всегда бьется до конца, каким бы сильным ни был соперник. «Футбол очень для нас важен, — говорит Регви. — Как и вообще в Скандинавии. Когда я  был маленьким, у нас был всего один канал, и по нему показывали матчи английской Премьер-лиги. Все дети на Фарерах были фанатами “Манчестер Юнайтед”, “Ливерпуля”, “Челси”». И в его семье эта игра тоже много значит — Регви показывает медаль и диплом: команда сына выиграла местные соревнования.

Как этнолог стал рабочим

Регви, его подруга Санна и трое их детей — Бьяшти и дочери, трехлетняя Бара и годовалая Бьёшк, — живут в одном из немногочисленных пятиэтажных домов Торсхавна. Это столица Фарерских островов, в ней проживает примерно 40% пятидесятитысячного населения страны. Квартиру им предоставила больница, где работает Санна. Она доктор. В небольшом Торсхавне и так все близко, но больница совсем рядом, через дорогу. Там появились на свет их дочери. А вот сын родился в Копенгагене, где около десяти лет назад Регви познакомился с Санной.

Сейчас все больше молодых фарерцев учатся в местном университете, где за последние лет пять расширили список специальностей. А раньше молодежь предпочитала уезжать на учебу в Копенгаген — и не возвращаться. Там, на материке, больше людей и больше возможностей.

Население стало медленно сокращаться, и на островах решили, что пора принимать меры: нужно, чтобы у людей были причины остаться.

Регви тоже не планировал возвращаться на родину. Вообще, он даже свое первое самостоятельное путешествие совершил в самое далекое от Фарер место: «Мне был 21 год, я красил дома в своем родном городе Клаксвуйке, заработал денег, родители немного добавили — и я улетел в Австралию».

Потом ненадолго вернулся — и снова уехал, теперь уже учиться. Сначала Регви хотел быть психологом, но после разговора с двоюродной сестрой, изучавшей этнологию, очень заинтересовался этой наукой. Так он стал этнологом и даже преподавал в Копенгагенском университете. А на Фарерские острова вернулся потому, что у него уже была семья. Санна заканчивала обучение, а практику в последний год решила пройти на родине.

«Я очень не хотел переезжать, — говорит Регви. — Но мы переехали, ведь я не один распоряжаюсь своей жизнью. В конце концов, Фареры — отличное место. Здесь у нас много друзей, тут живут наши родители и четыре брата Санны. Единственное, я не смог тут найти работу. Этнологи точно не те специалисты, которых тут отрывают с руками». Сейчас он работает в компании, которая занимается обустройством домов: отопление, канализация, окна, двери. Говорит, что такой труд для него непривычен, но ему интересно делать что-то руками и держать в них не только книги.

Интерьер гостиной, где мы сидим и пьем кофе, тоже рассказывает о его прошлой жизни. В углу стоит дидже­риду — духовой инструмент австралийских аборигенов. На стенах — репродукции картин Фрэнсиса Бэкона и собственные живописные работы Регви, среди которых портрет французского философа Мишеля Фуко. На книжных полках — энци­к­лопеди­и и справочники вперемешку с книгами Ника Кейва и Достоевского.

Воспитание чувств

Регви и Санна жили вместе уже не один год и хотели детей, но это желание было абстрактным: «Они предполагались в неопределенном будущем. Я не думаю, что мы хотели их по-настоящему, хотя мы это обсуждали, конечно».

Но однажды у Санны появились обычные признаки беременности. Она купила тест по дороге в кафе. Пока Регви брал на стойке кофе, Санна зашла в туалет. «Я расплатился, пошел к столику, она выходит, кивает мне — и обе чашки падают на пол, — вспоминает он. — Когда вы узнаёте, что у вас на самом деле будет ребенок, это так странно! Это что-то абсолютно тебе чуждое: как это — ребенок? Что я с ним делать-то буду?»

Беременность они проживали вместе. Регви ходил с Санной на все консультации, курсы и семинары для будущих родителей. Он чувствовал связь с сыном на протяжении всех этих долгих месяцев. И все же, когда Бьяшти родился, Регви открыл в себе что-то совершенно новое.

«Знаете, — он как будто не сразу решается произнести это вслух, — я не сочиняю и нисколько не преувеличиваю, но, когда я в первый раз взял сына на руки, посмотрел на это новорож­денное человеческое существо, моя первая мысль была такой: “Я умру. Сын будет жить дальше, а я уйду”. Такая вот происходит штука: ты понимаешь, что жизнь идет своим чередом и что она не бесконечна. Да, мы все знаем, что не бессмертны. Но только некоторые чувствуют это по-настоящему. Вот о каких вещах я думал, когда впервые держал на руках своего ребенка».

До рождения сына, признаётся Регви, он жил одним днем. Друзья, вечеринки, путешествия. «Мы делали что хотели, я делал что хотел и не чувствовал особой ответственности ни перед Санной, ни перед своей работой. А между тем я становился старше. Мне нужно было, чтобы произошло что-то такое, что заставило бы меня повзрослеть, встряхнуться, посмотреть на свою жизнь по-другому».

Рождение сына стало именно таким поворотным моментом, потому что повзрослеть просто пришлось. «Многие люди, когда их спрашивают о родительском опыте, часто говорят: “О, это было так здорово, я сразу почувствовал такую любовь к ребенку!” Ничего подобного. Когда сын появился на свет, я… — Регви задумывается, подбирая правильные слова. — Я воспитывал в себе любовь к нему. Это была совсем не депрессия, нет, я ждал сына, все было замечательно. Но дело в том, что когда люди рассказывают, как они стали родителями, они обычно имеют в виду романтическую сторону своего опыта. А я почувствовал совсем другое. Я обсуждал это с друзьями, у которых тоже есть дети, и они говорили мне то же самое. Что совсем не чувствовали спонтанной, беспричинной любви».

Регви просто оказался перед фактом, что ему нужно заботиться о новом маленьком мужчине. «Этот опыт очень материален, ты просто должен забыть о себе хоть немного, отставить себя в сторону. Быть настоящим, сопричастным, любящим. Сначала ребенок, а потом уже ты сам. Вот что во мне изменилось: теперь я не могу делать все, что захочу. У меня есть семья, трое детей, я должен быть с ними. Иногда я не хочу всего этого, хочу быть свободным — но не могу, я же взрослый. Фантастический опыт смирения, вот что это такое».

Регви говорит, что быть активным отцом — его сознательный выбор: «Отцовство, конечно, меняет тебя как человека. Но только если ты сам этого хочешь. Я знаю отцов, которых рождение детей ничуть не изменило, потому что они не были вовлечены в их жизнь, в их воспитание».

Как это принято на Фарерах

Регви имеет в виду и собственного отца. Он был моряком, надолго уходил в рейс, возвращался на неделю-другую, а потом снова отправлялся в плавание. Когда отец оказывался дома, это был настоящий праздник, в том числе и потому, что он привозил замечательные игрушки из дальних стран. Но Регви помнит, как однажды просто его не узнал: «Мама говорит: да это же папа! Но я как-то скептически к этому отнесся».

Это до сих пор очень типичная история для Фарерских островов. Отцы надолго уходят в море, а матери — якоря, на которых держатся семьи. Они занимаются детьми и всей домашней работой. Общество здесь более тради­ционное, чем в остальных Северных странах. Отпуска по уходу за ребенком берет пока не очень много отцов. Суровые рыбаки и моряки считают, что не мужское это дело — менять подгузники, они добывают деньги для семьи. А большинство фарерских женщин понимают это и принимают. И считают воспитание детей своей заботой.

Но все постепенно, хотя и медленно, меняется. «Мне 37 лет, и мы уже не такие, как наши родители, — говорит Регви. — А те, кто младше нас, отличаются еще сильнее. Традиционный образ мышления сохраняется потому, что Фарерские острова изолированы от остального мира и географически, и культурно. Но благодаря интернету мир открылся всем и каждому. И еще на острова возвращаются те, кто уезжал учиться в Данию или Англию, где все устроено совсем по-другому. Поэтому так радикальна разница между поколениями».

Когда у Регви появился сын, он не мог не задуматься о том, как растили его самого. И решил быть со своими детьми другим, более близким им человеком. Таким, который интересуется их жизнью и с которым они будут делиться свои­ми мечтами. «Я хочу, чтобы они знали: я очень серьезно воспринимаю то, о чем они думают, чего хотят. Конечно, если дочки упадут и ушибутся, то, скорее всего, побегут к маме. Может, она просто мягче, а может, из-за того, что у меня колется борода. Ну и пусть, мне важно, чтобы они просто знали, что ко мне тоже можно прибежать. Что я всегда рядом».

А еще Регви и Санна до сих пор не женаты, и это тоже сравнительно ново и необычно для Фарерских островов. Когда мы спрашиваем почему, то Санна говорит: «Даже не знаю. Мы же не романтики». А от Регви получаем ответ, который часто слышали в других скандинавских странах: «Я-то как раз романтик и предлагал Санне пожениться уже не раз. Но она пока не готова. Считает, что мы еще не подошли к этому этапу наших отношений. Наше поколение другое. Нам все равно, женаты люди или нет. Нас не волнует их сексуальная ориентация. Да, многие фарерцы настроены очень консервативно, и если ты часть этого сообщества, то брак по-прежнему имеет значение. Для нас — нет».

Трудное счастье рутины

Когда появился Бьяшти, Регви не стал брать отпуск по уходу за ребенком: работа с гибким графиком и так позволяла проводить много времени с сыном. Дочки родились уже на Фарерах. С Барой он сидел в отпуске две недели, а с Бьёшк, самой младшей, — четыре месяца. «Был мамой, — шутит Регви, — все делал, разве что грудью не кормил. Здорово, что Санна работает совсем рядом, я приносил на кормление дочку ей». Такой отпуск — не совсем обычная история для Фарер. Регви даже давал интервью местному радио о том, каково это — сидеть с детьми.

Когда он выходил гулять с коляской, пожилые женщины всегда выражали ему свое восхищение: «Ну какой же вы молодец!» Женщинам с детьми, увы, такого вообще не говорят. И все же Регви уже далеко не единственный такой отец. Он рассказывает о своем близком друге, который взял отцовский отпуск практически одновременно с ним: «Мы, кстати, благодаря этому очень много времени гуляли с детьми вместе».

Опыт отца троих детей отличается от экзистенциальных ощущений, которые Регви пережил с рождением первого ребенка. Воспитание детей становится повседневной работой и физических сил требует не меньше, чем душевных. «У нас, наверное, сотни тысяч фотографий с Бьяшти. С Барой — уже десятки тысяч. А с Бьёшк — тысяч пять. Но дело не в том, что девочек мы любим меньше, — мы всех детей любим очень сильно. Просто с Бьяшти чувствовали все очень остро, внимательно наблюдали за тем, как он растет, за всем, что он де­лае­т. А с появлением дочек стали на многое смотреть проще».

Говоря о своих повседневных делах, Регви ничего не при­украшивает. Утром надо вставать и идти на работу. Перед этим — покормить детей, проследить, чтобы все почистили зубы. Потом отвезти их в детский сад, после работы — забрать из сада. У сына — футбольные тренировки, у средней дочери — занятия гимнастикой. А еще надо сходить в магазин, приготовить поесть. «Нет никаких лазеек, от этого всего никуда не денешься, — говорит Регви. — Когда дети ложатся спать в восемь вечера, мы уже выжаты». «Часто так устаем, что просто лежим вместе и смотрим сериалы по “Нетфликсу”», — добавляет Санна. «А утром, — продолжает Регви, — все начинается сначала. Но все это прекрасно и неповторимо, вот в чем дело. Мы просто живем теперь не для себя. Ответственность и само­пожертвование наполняют жизнь любовью». И я понимаю, что для Регви это не красивые слова — он подобрал самые точные для того, что хотел сказать.

Больше чем пара

В активном отцовстве Регви много глубоко личного, эмоционального. Но смысл такого родительского подхода он объясняет и рациональными доводами: «Не один, а два вовлеченных родителя постоянно рядом. Две ролевые модели вместо одной. Две крепкие скалы, на которые можно опереться».

Но главное, он воспринимает совместную заботу о детях как новую норму. Точно так же воспринимает и Санна, чем отличается от большинства фарерских женщин. На это, несомненно, повлиял опыт их жизни в Копенгагене. «На Фарерах в отпуске по уходу за ребенком есть период, который родители могут разделить между собой, — говорит Санна. — Но обычно он целиком достается женщинам — просто потому, что они сами хотят сидеть дома с детьми. А отношение фарерских мужчин к тем, кто берет отцовский отпуск, чаще всего такое: “Ты что, феминист, что ли? Вместо работы с детьми сидишь”».

В это время просыпается Бьёшк. Она приходит в гостиную, видит незнакомых людей, убегает к себе и возвращается со свои­ми любимыми игрушками, чтобы их показать. Это Медведь и почему-то сразу две Маши — удивительно видеть их здесь, на краю земли. Регви и Санна одевают детей, и мы идем на прогулку — на один из немногих на Фарерских островах пляжей. Довольно прохладно, но Бьяшти снимает кроссовки и ходит по темному песку босиком. Регви рассказывает, что иногда приходит с ним сюда рыбачить: «Однажды мы поймали приличную такую треску. И это на пляже!»

Мы беседуем о том, как изменились отношения между Санной и Регви. «Мы стали гораздо ближе, чем когда были только вдвоем, — говорит Санна. — Но уже по-другому, не так, как близки мужчина и женщина, просто живущие вместе. Сейчас почти все наше с Регви внимание сосредоточено не друг на друге, а на детях. Мы теперь семья, мы все пятеро — одно целое».

Наверное, это и есть то главное, что с ними произошло благодаря Бьяшти, Баре и Бьёшк. Двое, мужчина и женщина, стали больше себя самих.

Хайни.

Как превратить о­тцов­ство в дело своей жизни

Каждое лето Хайни Ханусарсон и его жена Сёлья берут своих шестерых детей и уезжают на несколько дней на остров М­ичи­не­с. Это самый западный остров Фарерского архипелага и один из самых труднодоступных. Дальше — только океан до самой И­сландии, Гренландии, Америки. Единственная деревня, которая называется так же, как остров, находится на самом дальнем его конце. Рядом с ней более-менее удобная бухта, только там и можно высадиться с лодки или корабля на берег.

Дважды в день, если позволяет погода, на Мичинес ходит небольшой паром и пять раз в неделю прилетает вертолет — вот и вся связь с остальным миром. Постоянно живут на острове всего девять человек, но сюда приезжает много туристов — побродить по краю света среди овец, посмотреть на тупиков и других птиц, которых тут множество.

Сёлья бывала здесь в детстве с родителями, а теперь ее собственная семья поддерживает эту традицию. Все они встречают нас на причале. Брандур, ему 14 лет, — сын Сёльи. Ханус, девяти лет, — сын Хайни. И их общие дети: дочери Анд­риа (восемь лет), Бринхильд (четыре года) и Фиа (два года), а также сын Йоуанис шести лет.

Футбол на краю земли

Мы поднимаемся от пристани по крутой лестнице. Сёлья несет на руках самую младшую. Йоуанис показывает всем найденную в лужице на камне морскую блоху. «Он все время ловит и изучает какую-то живность. Будет у нас большим ученым», — поясняет мать то ли в шутку, то ли всерьез.

Деревня разделена надвое быстрым ручьем, сбегающим в океан. Она состоит из маленьких аккуратных домиков с крышами, покрытыми по фарерскому обычаю дерном. Вокруг только зеленые холмы, овцы и скалистые обрывы с птицами.

Хайни замечает на дорожке фантик от конфеты и наклоняется, чтобы поднять. В нем почти два метра рос­та, а движения его спокойны и сосредоточенны. Забавно наблюдать, как цветная бумажка исчезает в его большой ладони.

В этом незначительном эпизоде проявляется вся суть фарерцев: небольшой народ на маленьких островах заботится о своей земле, потому что другой нет.

Несмотря на наш приезд, семья живет обычной жизнью: каникулы скоро закончатся, зачем терять драгоценные часы — время футбола! Все, кроме Сёльи, собираются на небольшом поле, покрытом овечьими шариками и клочками длинной шерсти. Обозначают ворота камнями. Хайни разделяет всех на две команды — и матч начинается. Двухлетняя Фиа старается угнаться за старшими, и ей даже удается пару раз попасть по резиновому мячу. Дети с упоением носятся по полю, а Хайни играет вполсилы. Он тренер, и для него матч — педагогическое мероприятие, отличный способ укрепить связи внутри семьи. Игра на минуту прерывается: Фиа захотела в туалет, и отец отводит ее на конец поля. Затем он замечает, что у девочки течет из носа, и основательно ее высмаркивает.

Несмотря на забитый Хайни гол, его команда терпит поражение: противники — Брандур и Андриа — мастерски играют на контратаках. Йоуанис, нападающий, расстроен про­игрышем невероятно.

Когда семья идет к дому, я замечаю, что Бринхильд, как и отец, поднимает с дорожки конфетную обертку.

Что такое быть отцом шестерых

Хайни работает полицейским в Торсхавне, и в его обязаннос­ти, помимо прочего, входит работа в спасательной службе. Уровень преступности на островах низкий, и вообще правонарушения тут предпочитают предотвращать путем профилактики. «Мы ходим в школы, рассказываем детям о правилах дорожного движения, о том, что плохого в алкоголе и наркотиках», — говорит Хайни.

А еще он довольно известный на Фарерах человек, о чем поначалу скромно умолчал: десять лет был капитаном национальной сборной по гандболу, а со своей командой «Найстин» четыре раза становился чемпионом страны.

Но спорт Хайни в конце концов бросил — это случилось три года назад, когда родилась их вторая дочь. «Я достиг всего, чего только мог, и сказал себе: мне хватит, — рассказывает он. — А главное, мне уже и самому хотелось проводить больше времени с семьей. И Сёлье тоже хотелось, чтобы я наконец включился в домашние дела. Она чувствовал­а себя почти выжатой, управляясь одна с четырьмя детьми».

Сёлья тогда же ради семьи поменяла работу. Она была менеджером по продажам в крупнейшей фарерской компании, которая выращивает фермерского лосося. Получала хорошие деньги, но на дорогу до офиса ей нужно было тратить довольно много времени. Вся семья живет на острове Воар, работа Сёльи была на Эстурое, а между этими двумя островами еще лежит Стреймой. Хотя они связаны дорогами, тоннелями и мостами, ехать все равно не меньше часа. Так что Сёлья решила стать пожарной в фарерском аэропорту, в восьми минутах езды от дома. Зарплата меньше, но неплохая, а график очень удобный: два долгих рабочих дня по 14–18 часов, потом четыре выходных. Хайни тоже работает посменно, и они согласовывают свое расписание так, чтобы дома с детьми всегда кто-то был. «Никто из наших детей не ходил в детский сад до двух, а то и до трех лет, — объясняет Хайни. — Для нас с Сёльей важно, чтобы они росли в семье, в спокойной обстановке и ели домашнюю еду. Да, разумеется, есть социальные плюсы и в том, что ребенок посещает детский сад. И мы, конечно, спрашивали у детей, хотят ли они туда ходить, — все хотели. Но нам не очень нравится, что нужно проводить там столько времени — с семи утра до пяти вечера. Так что я договорился с садом, и мы отвозим детей к половине десятого, а забираем в три, и едят они в основном дома».

Из сада идут пешком — около километра по холмистой дороге вдоль реки, а когда летом речка мелеет — то прямо по ней, перепрыгивая с камня на камень. «Мы гуляем, дети чувствуют себя свободными и не стесняются задавать самые важные вопросы — о солнце, луне, земле, дожде, боге, — говорит Хайни. — Мы разговариваем, я рассказываю им, как устроен мир, учу быть добрыми друг к другу. Многие почему-то считают, что получать знания можно только сидя за партой. А по-мое­му, так учиться гораздо лучше. Физическая активность развивает не только тело, но и мозг. Ведь в нашем организме все взаимосвязано».

В это время мы тоже прогуливаемся. Хайни снова заме­чае­т на земле бумажку, подбирает ее и прячет в карман.

Я спрашиваю его: каково это — быть многодетным отцом? «Инги, мой тренер и друг, говорил мне, что не заметил особой разницы: что у него было трое детей, что стало пятеро, — отвечает он. — И, должен признаться, сказал правду, но только не всю. Его пятеро появились на свет, кажется, лет за двадцать, а мои — за семь, и уже был Брандур. Много детей — это работа 24 часа в сутки. Даже когда вроде бы все легли спать, что-нибудь да случится: проснется кто-нибудь и не сможет заснуть. А все эти детские болезни! Заболел один — значит, через три-четыре дня заболеет второй. Следом третий. За ним четвертый. А через две недели пятый. Вся жизнь крутится вокруг них и должна быть подчинена их интересам. Чем быстрее поймешь это, тем лучше».

Семейные обстоятельства

С Сёльей Хайни знаком со школы, и они даже немного общались. «Это было еще в прошлом веке», — шутит он. Но много лет спустя она вдруг написала ему в мессенджере, и на следую­щий день, когда Хайни нужно было перевести двух лошадей из одной деревни в другую, он взял ее с собой. После этой прогулки они начали встречаться и вскоре поженились.

У Сёльи уже был сын от предыдущих отношений. Когда Хайни стал жить вместе с ними, Брандуру было шесть. Его папа — моряк. Он несколько месяцев в году проводит вдали от родины, и мальчик видит его редко. Но все равно считает отцом его, а не мужа матери.

Из-за этого периодически возникают трения. Когда Хайни просит что-то сделать, Брандур может ответить, что тот ему указывать не должен: «Я не твой сын, говорит он мне. И тогда нам приходится обсуждать, почему надо сделать так, как я сказал».

С Ханусом тоже не все так просто. Он сын Хайни от случайной связи. Его мать была против, чтобы отец поддерживал с ним отношения. Права общаться с сыном пришлось добиваться многолетними переговорами и тяжбами. Теперь Ханус проводит в семье Хайни и Сёльи каждые вторые выходные, две недели летом и каждое второе Рождество.

С Сёльей у него неплохие отношения, но они стали такими со временем. «Раньше было трудно, — говорит Хайни. — Мама Хануса рассказывала ему про нашу семью всякие небылицы, и нас расстраивало то, какими он видит нас и особенно Сёлью. Она ведь ему не родная, и мальчику довольно просто было ее невзлюбить, а мы видели в этом влияние его матери. Сёлья сильная, мы справились, но изменить его отношение стоило нам очень много труда. Сейчас Ханус подрос, сам многое понимает, и нам легче».

Заметна и разница в воспитании: видно, что, когда остальные дети ощущают себя одной командой, Ханус все-таки немного сам по себе. Общие дети Хайни и Сёльи много времени проводят на свежем воздухе и хорошо развиты физически, Ханус же привык много времени сидеть за телевизором и игровой приставкой. «Это даже по его языку заметно, — объясняет отец. — Говорит вроде по-фарерски, а в речи полно датских и английских словечек. Мы стараемся, чтобы все дети в нашей семье чувствовали себя родными друг другу. И они действительно так себя ощущают — не просто для вида. Было трудно, но мы с Сёльей делаем все, что в наших силах. Жизнь — как пазл, который никогда не складывается так, как надо. Но это не значит, что надо опускать руки».

Как вырастить настоящих фарерцев

Для Хайни важно воспитать не просто хороших людей, а настоящих фарерцев, которые уважают историю и обычаи своей суровой родины. Его педагогические методы можно назвать традиционными.

Яркий пример — как Хайни приучал детей к фарерской еде, вкусной, но довольно своеобразной. Готовит он наравне с Сёльей, но, в отличие от нее, преимущественно традиционные блюда: например, вареный картофель с сушеной треской или вяленой бараниной. Но детей надо к такому приучать, и это было, признаётся он, довольно непросто: «Я читал в одной книге, что, если предлагаешь ребенку полезную, но странную, непривычную для него еду, надо дать ему попробовать пятнадцать раз, прежде чем он начнет ее есть. Это трудная работа. Куда проще покупать промышленные сосис­ки, их дети точно есть будут».

Когда Хайни стал жить вместе с Сёльей, Брандуру было шесть и он всегда завтракал хлебом с шоколадной пастой. «А я ему сказал: нет, мы будем есть вяленую баранину». Тот, конечно, ответил, что есть ее ни за что не станет. Хайни отрезал крошечный, в сантиметр, кусочек и положил перед ним. Так они сидели около часа, а за окном гоняли мяч друзья Брандура. «Тогда я говорю: съешь мясо и иди гуляй. Он положил кусочек в рот и сделал вид, как будто его сейчас стошнит, — знаете, как дети это умеют. Хорошо, сказал я, поступай как знаешь, но съесть все равно придется. Ему ничего не оставалось — проглотил и пошел на улицу. Через неделю съел еще кусочек, а потом еще. Теперь вяленая баранина — его любимая еда. Но на то, чтобы приучить Брандура, у меня ушло месяца полтора». Для чего это все? Чтобы изменить пищевые привычки.

Менял Хайни не только их. Брандур был малоподвижным ребенком, что в сочетании с нездоровой едой сказывалось на его комплекции. «Да и сейчас, если за ним не присматривать, он быстро возвращается к прежним привычкам. Когда проводит время у своего отца, то обычно валяется на диване и быстро набирает вес. А ведь он красивый, сильный парень, из него может выйти отличный гребец!»

Вообще в том, что касается еды, Хайни тверд: пища должна быть простой и здоровой, а к тому, что стоит у тебя на столе, нужно относиться с уважением. «Перед вашим приездом я приготовил яичницу на завтрак, а Андриа сказала, что та слишком толстая и есть она не будет. Конечно, толстая! Я же десять яиц разбил в сковородку, чтобы всем хватило!» И дочка все-таки съела свою порцию, потому что иначе пришлось бы ходить до обеда голодной.

Может показаться, что Хайни слишком суровый отец. «Да, в таких случаях я строг, — соглашается он. — Но ведь нас в семье восемь человек, и мы физически не можем готовить для каждого отдельно».

И кроме того, надо помнить, что Хайни учит детей жизни не в абстрактном месте, а на Фарерских островах, удаленных от остального мира на несколько тысяч километров. Климат здесь благодаря Гольфстриму сравнительно мягкий, но не самый удобный для человеческого существования. На островах не растет практически ничего, кроме травы, температура поднимается до плюс 25 градусов раз в год на пару часов — если год окажется удачным. Здесь постоянные ветра, дожди и туманы.

В фарерских городах и поселках есть все современные удобства и отличные дороги, а в магазинах достаточно импортных продуктов. Но жить в этих краях непросто, и в прош­лом на островах слишком часто голодали, чтобы сейчас позволить себе разбрасываться едой.

«Я всегда выслушиваю детей, — говорит Хайни. — Но я отец, и если не нахожу их аргументы в споре со мной основательными, то настаиваю на том, чтобы они поступали так, как я считаю нужным. Но не сказал бы, что у нас с детьми часто возникает конфронтация. Я хочу, чтобы они придерживались принципа “Делай что должен и отстаивай свои права”, и они это понимают. То, что я провожу с ними так много времени, на это сильно повлияло: я очень хорошо знаю своих детей, а они хорошо знают меня. И потом, их воспитываю не только я, но и мать. Когда мы с Сёльей оба дома, дети чаще обращаются к ней, и она разрешает им съесть и шоколад, и все что угодно. Мы с ней дополняем друг друга, и я надеюсь, что дети возьмут лучшее от нас обоих».

Современный консерватор

При всей своей приверженности традициям Хайни во многом человек прогрессивный.

По его словам, отцовский отпуск для Фарер — дело еще непривычное, но про свой собственный случай он говорит прос­то: «Мы свое отгуляли и теперь полностью сосредоточены на детях. Я многое в жизни повидал, мне хочется заниматься только ими. Люди часто говорят: “Ты должен попробовать то, ты должен побывать там-то! Это просто фантастика!” Нет. Мои дети — вот что такое фантастика! Я хочу, чтобы у них было настоящее детство, чтобы они росли в здоровой обстановке, в семье, где все любят и уважают друг друга. И может быть, тогда у них будет больше шансов во взрослой жизни стать счастливыми».

В этом Хайни сильно отличается от своего отца: «Он строил карьеру. Успевал всюду. Был директором школы, мэром нашей родной деревни, одним из главных шахматистов на Фарерах, тренером по гандболу — кстати, моим первым тренером. Играл на органе в церкви, пел в хоре. И даже сейчас, на пенсии, он работает при парламенте и инструктирует школьных инспекторов. Отец много мне дал, и наша семья всегда была крепкой и дружной — у меня еще есть брат и сестра. Но дом всегда был на матери».

В семье Сёльи и Хайни о доме в равной степени заботятся оба родителя, хотя главная в этом отношении жена — просто потому, что более организованная. Сёлья решает, что нужно сделать в первую очередь, и раздает поручения. Они с Хайни обсуждают все проблемы открыто. Иногда эти разговоры не слишком приятные, но честность и уважение друг к другу только помогают становиться лучше. «Я чувствую свою ответственность за то, чтобы моя жена была так же счастлива, как и мои дети, — говорит он. — Счастливая жена — счастливая жизнь». Между прочим, укладывает детей спать чаще всего отец. «Как-то так получилось, что со мной это выходит в три раза быстрее», — иронизирует Хайни.

Он говорит, что прежние поколения фарерских мужчин гордились тем, что никогда не меняли детям подгузники: «Они многое потеряли. В мире нет ничего важнее детей. Вообще не понимаю, как можно не ставить их интересы превыше всего. Да, я бросил спорт, не слишком забочусь о карьере, не так часто, как раньше, общаюсь с друзьями — вся моя энергия уходит на воспитание детей. Может быть, я немного экстремал в этом смысле. Ну что же, это мой собственный выбор. У меня шестеро детей, и я чувствую свою ответственность за то, чтобы у них все было х­оро­шо. И Сёлья чувствует то же самое. Я счастливый человек, но мое счастье — результат тяжелой работы».

Лето на фарерском курорте

Тем временем нас зовут обедать: Сёлья приготовила лазанью и приглашает к столу. Дети уже едят. Кроме лазаньи перед каждым — кусок хлеба и стакан молока. Всем этим угощают и нас. А еще Хайни бережно нарезает тонкими ломтиками вяленое мясо и протягивает нам как драгоценность — попробовать.

После обеда Хайни со всеми детьми, кроме самой младшей, идет купаться. Рядом с домом — ручей, выше по течению шумит водопад. Прямо под ним выстроен прямоугольный резервуар с небольшим свободным пространством для стока. Хайни накануне вечером перегородил сток лис­тами пластика, и в бассейне скопилось достаточно воды.

Дети надевают гидрокостюмы, но Брандур, самый старший, заходит в ледяную воду прямо в шортах и футболке. Следом за ним бесстрашно прыгает Андриа. Она дрожит от холода, но упорно ныряет снова и снова. Йоуанис минуту раздумывает, но все-таки кидается в воду, зажмурив глаза. Ханус сомневается дольше всех — видно, что купаться ему не очень-то хочется, но и он наконец делает решительный шаг. Последней плюхается в бассейн маленькая Бринхильд.

Хайни с довольным видом наблюдает за тем, как плещутся дети, и сообщает: «У нас с ними уговор. Я сказал, что полезу в воду, только если они все там окажутся. Обещание нужно выполнять: не просто говорить, а делать самому».

Он снимает свитер, джинсы, рубашку, остается в одних трусах и ныряет со скалы, входя в воду аккуратно, почти профессионально.

Искупавшись и взбодрившись, семейство возвращается домой. Вскоре Хайни сидит у окна и сушит волосы Бринхильд феном. Вид у него при этом такой, как будто он делает едва ли не самое важное дело в своей жизни.

Оулавур Эллефсен, глава Комитета по вопросам равноправия, член совета директоров Университета Фарерских островов, рассказывает об отношении к идеям активного отцовства в традиционном обществе, где до сих пор воспитание детей принято считать в основном женским делом.

Фареры — особый мир, в котором все реалии современности сосуществуют с традиционным многовековым укладом. Средне­статистический фаререц работает пять дней в офисе, легко ориентируется в мире высоких технологий, но при этом держит овец, а по вечерам выходит в море за рыбой.

На Фарерских островах у ребенка много свободы, утраченной в больших городах. Здесь спокойно и безопасно, и детей не нужно постоянно контролировать. И даже в столице, в Торсхавне, они могут без сопровождения взрослых ездить на общественном транспорте.

У нас до сих пор очень сильны семейные связи. В Дании, н­а­пример, люди сейчас мало общаются с бабушками и дедушками, не говоря уже о дальних родственниках. На Фарерах в порядке вещей знать по именам детей своих двоюродных и троюродных братьев и сестер, дарить им подарки на Р­ождество.

Из-за того, что наше общество и его ценности во многом остаются тради­ционными, воспитание детей и заботы по дому до сих пор чаще всего лежат на плечах женщины.

Так сложилось исторически: фарерских мужчин просто большую часть времени не было дома. Еще 20–30 лет назад отцы уходили в рейс на полгода, потом возвращались домой на пару дней и снова надолго отправлялись в море. Это было обычным делом. Но сейчас, к счастью, график изменился. Например, рыбу в Баренцевом море уходят ловить на восемь недель, а следующие восемь мужчина проводит с семьей. И теперь у отцов больше возможностей активно принимать участие в воспитании детей.

И все же до сих пор отпуск по уходу за ребенком фарерские мужчины берут реже, чем хотелось бы. А если и берут, то ограничиваются тем, что им положено, и не пользуются отпускными неделями, которые родители могут по закону раз­делить между собой.

Существует неписаный, но принятый обществом закон: все положенное время декретного отпуска берет женщина. Наш Комитет по вопросам равноправия пытается это изменить, что не так просто. Во-первых, дело в традиции: ожидается, что именно мать будет заниматься детьми и проводить с ними больше времени. И сами матери поддерживают такое положение вещей. Во-вторых, есть и экономические причины: обычно мужчины зарабатывают больше женщин, а любой семье нужны деньги.

На улицах Торсхавна не так часто встретишь молодого отца с коляской. И все же последние 20 лет происходят медленные, но верные перемены.

На родину возвращается много фарерцев, которые пожили в Дании и других Северных странах, более прогрессивных в вопросах гендерного равноправия. И если ты привык гулять с коляской по Копенгагену, почему бы не продолжать гулять и в Торсхавне?

Все больше и больше мужчин осознают: если они не станут заниматься воспитанием детей, не будут заботиться о них, то окажутся просто-напросто выключены из их жизни.

Мы выступаем за законодательное увеличение отцовской квоты. Самым разумным решением было бы ввес­ти равные по длительности отпуска для обоих родителей, и ты либо их берешь, либо теряешь. Если отцы не хотят быть дома с детьми, не надо их к этому принуждать. Но те, кто хочет, должны иметь такую возможность и при этом не отбирать недели у матери. Исследования на примере разных стран показывают экономическую выгоду гендерного равенства.

Из-за того, что женщины подолгу сидят дома с детьми, они не могут заняться своей карьерой. Соответственно, их нет на рынке труда и в экономике занята только часть трудоспособного населения. И если дать матерям возможность работать, то страна получит ощутимую выгоду.

Мне кажется, что родительский отпуск должен длиться столько, сколько может себе позволить экономика страны, но делить его родители должны поровну. Деньги не так существенны, когда понимаешь, что это инвестиции в здоровое развитие нашего общества.

Россия

Алексей.

От мужа-добытчика к активному отцу

Многоквартирный дом в Измайлове: огороженная территория, своя парковка, стоянка для велосипедов, приветливый консьерж, незнакомые люди здороваются, выходя из лифта. Здесь живет 38-летний Алексей Печенин со своей женой Еленой и тремя детьми: Полине девять лет, Вике семь, а их брат­у Артемию пока только два. В квартире (ее Печенины сни­маю­т, сдавая две своих, поменьше) три комнаты, вернее, три с половиной — кухню они переделали в столовую. Но мы устраи­ваемся в спальне: гостиная с большим экраном на врем­я нашего разговора отдана детям, и (спасибо волшебной силе мультфильмов!) за два с лишним часа нас не прервали ни разу. Правда, Лена несколько раз выходила посмотреть, все ли у детей в порядке.

Небо. Самолет. Девушка

Алексей родился и вырос здесь же, в Измайлове, рядом с парком. Когда ему было пятнадцать, родители развелись. «Поскольку их отношения довольно долго были напряженными, развод я воспринял даже с облегчением. Мама потом говорила, что они не расходились раньше, чтобы не сделать мне больно». Через несколько лет мама Алексея вышла замуж во второй раз, и он остался жить с бабушкой. Учился в Московском институте железнодорожного транспорта на факультете кибернетической энергетики, а из аспирантуры ушел, «потому что это было болото». Стал думать, как совместить техническое образование и интерес к бизнесу. «Получился IT-консалтинг».

С Леной они встретились в самолете. «Это случилось в 2007 году, я летел в командировку в Новосибирск, — вспоминает Печенин, — и увидел ее в очереди на посадку. Сразу решил, что надо обязательно познакомиться. А как познакомишься в самолете? Лена сидела рядов на пять впереди меня, и я стал ждать, пока она пойдет в туалет. Но там, как назло, была очередь, так что Лена несколько раз вставала и садилась снова. Но через полчаса она все же выбралась со свое­го места, и я пошел знакомиться». В Москву Лена приезжала на студенческий фестиваль, а в Новосибирск летела в гости к подруге. «Я как раз накануне купила удлиняющую объемную тушь, и когда Леша подошел ко мне и спросил: “Какому городу сказать спасибо за такие глаза?” — я подумала: “О, работает!”» Благодарить за такие глаза следовало Омск, где Лена родилась и жила, поэтому поначалу молодые люди общались в Сети. Вскоре она переехала в Москву, но не к Леше, а сама по себе. Они сначала дружили, потом стали встречаться и в 2009-м поженились. «Я тогда много думал о том, ради чего живу, в чем смысл жизни, — рассказывает Алексей. — Сейчас уже реже задаюсь этим вопросом, а тогда размышлял часто и пришел к выводу, что самое главное для меня — построить семью, сделать ее крепкой и пронести через всю жизнь». В 2010-м родилась Полина, но Алексей при этом не присутствовал. «С первым ребенком у нас по неопытности все достаточно сумбурно получилось, — говорит Лена. — Мы попали в больницу, где отцов на роды не пускали, к тому же у меня было экстренное кесарево. Да и Леша был еще не готов. П­омню, мы ходили с ним на курсы подготовки для молодых родителей, и там показывали фильм про роды, причем ничего особенно страшного не было: ну крикнула женщина пару раз… Смотрю, Леша побелел. “Пойду, — говорит, — прогуляюсь…”» Но когда через пару лет родилась Вика, Алексей провел вместе с женой в палате 14 часов, подкармливая и подбад­ривая ее (Лена пыталась родить сама, но в результате дело опять кончилось кесаревым), и во время появления на свет сына Артемия тоже был рядом.

Спрашиваю Алексея, что изменилось в его жизни с рож­дением первой дочки.

— Я уже говорил, что всегда хотел семью и детей, так что моя мечта исполнилась. Но тогда мне казалось, что есть определенные роли: я работаю, а жена сидит с ребенком, и это нормально. То есть ты вкалываешь с утра до вечера, а дочь растет, приходишь, целуешь ее, ложишься спать, а с утра снова на работу.

— А потом приходишь с работы, а ей уже шестнадцать!

— Ну да, примерно так, — смеется Алексей. — Нет, конечно, выходные мы проводили вместе, куда-то ездили, гуляли, но в остальное время я работал. Можно сказать, находился во власти патриархальных стереотипов, но совершенно не страдал — меня все устраивало. Через два года появилась Вика, и Лене стало тяжелее справляться с детьми. Я это очень быстро почувствовал: начались трения, ссоры, скандалы. Сложившаяся ролевая модель уже не работала, так как Лена ее не принимала. И вот эта ситуация стала началом перелома, который во мне позже произошел. Но первой попыткой что-то поменять стал переезд в Сочи.

— В Сочи?

— Ну да. Захотелось пожить у моря.

Уходи красиво

Алексей работал тогда в департаменте консалтинга крупной международной компании. «У меня накопилась усталость от корпоративной работы, очень хотелось вырваться куда-то, появились мысли о собственном бизнесе. А Лена увлекалась флористикой, и у нас возникла идея поставить автоматы для продажи цветов на курорте “Роза Хутор”, ну и вообще нам казалось, что Сочи после Олимпиады должен быть на подъеме. В сентябре 2015 года мы туда переехали, сняли квартиру. Полине было пять, а Вике три года. Но поскольку надо было на что-то жить, я продолжал ездить в Москву работать. В четверг ночью я к ним прилетал, а в понедельник рано утром улетал обратно». Но бизнес не пошел, а жизнь на два города оказалась слишком утомительной — и через 10 месяцев Печенины вернулись домой. Но время, проведенное в Сочи, Алексей до сих пор вспоминает с ностальгией: «В Москве даже на выходных перезагрузиться тяжело. А туда я каждый раз приезжал как в мини-отпуск. Здесь темень, минус пятнадцать, а там плюс десять даже зимой. Выходишь из самолета, вдыхаешь этот влажный морской воздух — и сразу забываешь о проблемах».

Вернувшись в Москву, Лена обнаружила, что бере­менна. «Было ощущение, что все поломалось. Если уж ждать ре­бенк­а, то лучше в теплом климате», — вспоминает она. «К тому же только наступило время, когда девочки немного подросли, — добавляет Алексей, — а Вика была очень требовательна к маминому вниманию, все время на руках. И вот она наконец начала спать сама, и тут мы узнаем, что у нас будет еще один ребенок…» На третьем месяце беременности Лена занималась цветочным оформлением свадьбы Лешиного друга — и сразу после торжества попала в больницу с кровотечением. Ее положили на сохранение, и опасность потерять ребенка мобилизовала обоих: «Меня там выходили, и тогда мы, конечно, включились по-другому. Эмоций от рождения третье­го ребенка было не меньше, чем от первого. Особенно, конечно, у Леши. Тем более это был мальчик». Алексей говорит, что если с Викой, средней дочкой, его рефлексия по поводу распределения семейных ролей ни во что особенно не выливалась, то после рождения Артемия он стал остро ощущать свое отсутствие дома. «Дело не только в том, что Лене стало еще тяжелее справляться, — главное, у меня появилась потребность проводить больше времени с детьми. Вдруг понял, что упускаю то, что больше не повторится никогда. Ведь маленькие дети очень быстро меняются. Я ощущал просто физическую боль от того, что все это происходит без меня. И стал думать о том, чтобы уйти с работы».

— Но это же очень страшно: бросить хорошую должность в международной компании, имея троих детей?

— Конечно, страшно, — кивает Алексей. — Но я нашел себе коуча, и он помог мне от этого страха избавиться. Объяснил, что если уйду, земля под ногами не разверзнется и ничего ужасного не произойдет, тем более что небольшая финансовая подушка безопасности у меня была. В общем, я почувствовал уверенность и решил уходить.

Печенин пытался взять отпуск по уходу за ребенком, но ему объяснили, что это невозможно, так как Лена на тот момент формально не работала5. «Разговаривали с менеджером и о неоплачиваемом отпуске, но мне отказали, — рассказывает Алексей. — Тут я их не виню: компании пришлось бы держать мое место и брать человека на срочный контракт, а на таких условиях найти хорошего специалиста сложно. Коллеги в основном меня не понимали. Спрашивали: “Ну куда ты, чувак? У тебя же трое детей! А деньги?” Но я уже принял решение — и ушел». Такой смелый шаг не просто вернул отца в семью, но и позволил Печениным осуществить их давнюю мечту: отправиться всем вместе в длинное путешествие.

Галопом по Европам

Двадцатого июня прошлого года Печенины погрузили в свою Honda Pilot троих детей, закрепили на крыше четыре велосипеда (А­рте­мий пока катается в велокресле с кем-то из родителей) и отправились колесить по Европе. За два с половиной месяца они побывали в Литве, Польше, Чехии, Австрии, Италии, Франции, Испании, Голландии, Германии и cкандинавских странах. «Я понимал, что, пока работаю в офисе, поехать в такое долгое путешествие просто невозможно, — говорит Алексей. — И независимо от того, что будет дальше, как будет с деньгами, никогда не буду жалеть о том, что мы это сделали! Надеюсь, что и мои близкие тоже». И вот я, человек, работающий на одном месте уже 14 лет и время от времени, как и положено усталому рабу, замышляющий побег на свободу, с завистью слушаю того, у кого все получилось. Леша и Лена, перебивая друг друга, рассказывают о той удивительной поездке: как ели местное, смотрели интересное, встречались с друзьями, а их в разных странах стали довольно много. Но главными героя­ми путешествия оказались те самые велосипеды — с ними Печенины практически никогда не рас­стаются и детей своих приучают к двум колесам с малых лет. «Я давно мечтал прокатиться по европейскому веломаршруту номер один, который проходит по Атлантическому побережью Франции, — рассказывает Алексей. — Мы планировали добраться туда и потом проезжать примерно по 30 километров в день на велосипедах вдоль океана, а я должен был возвращаться по вечерам и пригонять машину. Полностью осуществить задуманное не удалось, но все равно здорово, что мы там побывали, — в такие потрясающе красивые места хочется возвращаться. А велосипеды нам очень пригодились: без них с детьми невозможно столько увидеть, сколько смогли мы. Приехав куда-то, мы садились на велики и исследовали округу».

В сентябре Печенины вернулись в Москву, и начались семейные будни, в которых папа теперь принимал активное участие, включая «ночные дежурства» с проснувшимся Темой. «Стараемся делать это по очереди, — говорит Леша. — Правда, иногда он требует только маму. Ничего сложного в том, чтобы поменять памперс и дать сыну бутылочку с молоком, в общем-то, нет. Самое трудное — проснуться и заставить себя встать».

Утро в этой семье начинается около семи. Алексей обычно готовит завтрак для девочек: варит кашу или разогре­вает сырники, а Лена помогает им одеваться и причесывает перед школой. «Пробовали наоборот, но жена все время меня критикует: “Во что ты их одел? Посмотри, какие они лохматые!” Так что я решил взять на себя завтрак», — смеется Печенин. Затем девочки идут в школу, вернее — едут на велосипедах, но пока еще в сопровождении папы или мамы. Другой родитель остается с Артемием дома или отводит его в бэби-клуб (это что-то вроде частных яслей), куда мальчик ходит три раза в неделю. В час дня школа заканчивается, и начинается, по признанию Алексея, самое тяжелое — сложная логистика с кружками и секциями. Их так много, что иногда вечером на обратном пути дети засыпают прямо в машине. «Есть семьи, в которых все четко по расписанию: встали, поели, погуляли, легли, но у нас сейчас с распорядком не очень полу­чается», — признаётся Лена.

Хватает ли у девочек сил на уроки при таком напряженном графике? Оказывается, Поля и Вика ходят в Школу самоопределения имени Тубельского — государственную, но с авторской программой, где используют адаптивные методики, не давят на учеников и до четвертого класса вообще не ставят оценки. К традиционной системе образования Алексей относится критически: «Сейчас часто говорят о кризисе системы образования во всем мире и о том, насколько она помогает человеку стать успешным. Но тут весь вопрос в том, как понимать успех. Для меня это не только деньги, но и внутренняя гармония, и ценности, на которые ты опираешься в жизни. Но многие по-прежнему считают, что если мужчина, например, отдал предпочтение не заработку, а воспитанию детей, то он неудачник. И классическая система образования ведет детей по пути такого стереотипного мышления: успех — это хорошая оценка, хороший институт, хорошая работа и хорошая зарплата. А все остальное по большей части обходится или игнорируется. Так что если родители вовлечены в процесс образования и пытаются воспитать многостороннюю личность, это большая удача».

Феминист с бородой

Слава богу, у Поли и Вики родители как раз такие, поэтому с многогранностью тут все в порядке: девочки ходят на прыжки в воду, занимаются спортивным ориентированием в Измайловском парке, по выходным ездят в секцию на велотрек, учат языки с репетитором и играют на музыкальных инструментах — одна на флейте, другая на укулеле. «Мы хотим им дать максимально возможный набор занятий: и то, чем увлекаемся, как, например, велосипеды, и то, что у нас не получилось — как у меня с музыкой, а дальше уж пусть из этого многообразия выбирают сами, что им интересно», — говорит Алексей. «И потом, — добавляет Лена, — мы пробовали на каникулах ничего не делать, но получается хуже: дети сразу тянутся к планшетам и телефонам». Гаджеты она сравнивает с бритвой: можно пораниться, а можно использовать себе во благо: «К примеру, мы с Полей и Викой рисуем мультики на планшете. Еще в Сочи мы начали ходить в студию анимации, и меня это дело увлекло. Сейчас есть программы, очень удобные для детей: они сами снимают, кадрируют, мон­тирую­т и озвучку делают. Поля все это уже освоила и может провести час, создавая собственный мультфильм».

Что касается Артемия, то он пока, кроме бэби-клуба, никуда не ходит, а просто играет с сестрами, и те даже немного конкурируют за его внимание: первой он начал называть по имени Вику, и Поля теперь озабочена тем, чтобы он выучил и ее имя. Алексей говорит, что уже сейчас заметно, насколько мальчик отличается от девочек, но в его воспитании ориентироваться на гендерные стереотипы не собирается: «Может быть, дело в том, что меня воспитали женщины — мама и бабушка, но я смотрю на эти вещи шире. Например, “Ты же мужик, тебе нельзя плакать” — cовершенно неправильная установка. Плакать можно всем, независимо от пола».

— Похоже, патриархальное поведение вам не близко, а как насчет феминизма? Как вы к нему относитесь?

— Положительно, хотя невинно за него пострадал. Недавно принимал участие в фейсбучной дискуссии по поводу феминитивов — ну, знаете, «авторка», «режиссерка» и тому подобное. Причем выступал на стороне женщин, так они же еще и обозвали меня «бородатым феминистом»! — смеется Алексей. — А если серьезно, то я поддерживаю идеи феминизма, понимаемого как борьба не за равенство полов, а за их равноправие. У женщины есть право на быстрое возвращение на работу после родов, а у мужчины — на активное участие в воспитании детей. Здесь не должно быть манипуляций ни с той, ни с другой стороны, и чем больше людей это поймут — что нельзя отодвигать женщину от темы заработка, а мужчину от детей — тем больше семей удастся сохранить.

Свободное плавание

Сейчас Алексей занимается бизнес-консалтингом: проводит корпоративные тренинги, которые, кстати, написал сам. Он честно признаётся, что дело идет тяжело: прежде всего потому, что работать дома непросто. «Когда ты вовлечен в семейный процесс, то не всегда получается сказать: “Так, сейчас меня не трогайте, я буду работать”. С одной стороны, самозанятость довольно сложная вещь, ведь все приходится организовывать самому, поэтому я сейчас активно думаю о каком-то партнерстве, а с другой — выстроить баланс между семьей и работой — вообще отдельная задача, и я пока не знаю, удастся ли мне ее решить. Возможно, получится найти этот баланс, именно будучи самозанятым, но не исключено, что мне придется искать новую работу. Так что я сейчас нахожусь на распутье». Тренинги пока не дают достаточно денег, чтобы покрыть потребности семьи, — выручает та самая подушка безопасности, а также инвестиции, сделанные в свое время Алексеем в акции и в бизнес: они приносят небольшие дивиденды. В какой-то момент Алексей хотел соединить свои увлечения и бизнес и думал об открытии тур­агентства для семейных путешествий, но все же самое важное для него сейчас в работе — доход. «Опыт активного отцовства помог понять, чем я действительно дорожу. Для кого-то работа — самое важное в жизни, но для меня она лишь средство. Настоящая жизнь — это семья».

— А чему еще научил вас год с небольшим, проведенный дома?

— Раньше мне казалось, что с ребенком надо обязательно чем-то заниматься. Но на самом деле можно даже ничего особенно не делать, главное — быть рядом. Когда я работал, мы с детьми тоже делали что-то время от времени, но быть вмес­те, постоянно общаться — это совершенно другое, и это бесценно. Что касается занятий, то мне больше всего нравится вовлекать детей в свои хобби: если путешествовать, то с ними, если кататься на велосипедах, то вместе. Еще я занимаюсь триатлоном. Для него они пока маловаты, но было бы здорово когда-нибудь потренироваться с дочками или сыном!

Спрашиваю, какие качества Алексей хочет воспитать в д­етя­х.

— Хотелось бы, чтобы они выросли не просто честными и порядочными, но и достаточно сильными, чтобы сопротивляться окружающему миру, а не только прогибаться под его натиском. А еще — чтобы не боялись своих желаний. Это то, чего мне самому не хватает.

— Да ладно! А кто бросил теплое корпоративное местечко, чтобы объехать Европу за 80 дней?

— Кто знает, что было бы, если бы мне хватило смелости уйти раньше! — смеется Алексей. — Хотя дело не только в смелости. Мне важно, чтобы дети выросли свободными и независимыми людьми, научились бы отличать то, что им действительно нужно, от того, что навязывают извне, и делать правильный выбор. Потому что, оказывается, это не так прос­то — понять, чего ты на самом деле хочешь.

Сергей.

Как уйти в декрет и изменить отношение к жизни

«Я десять лет работал на одном месте, — говорит Сергей Симоненко. — Держался за него, чтобы у меня шел стаж, поднимался по карьерной лестнице. Но после рождения сына вдруг понял, что моя жизнь какая-то пустая. Я, например, вообще не видел, как росла дочь. Просыпался утром, уезжал на работу — а ехать полтора часа, — сидел в офисе до вечера, и, когда возвращался домой, Аня уже спала. Какие у нее увлечения, чем она занимается — все это я пропустил, был полностью погружен в работу. Вот почему, когда у нас родился сын, я решил уйти в декретный отпуск».

Это если рассказать его историю вкратце. Но она, как и в­ооб­щ­е жизнь любого человека, конечно, сложнее.

Когда встает вопрос: работа или дети

Сергей живет с женой Вероникой и двумя детьми, десятилетней Аней и трехлетним Ярославом, в однокомнатной квартире в одном из новых многоэтажных комплексов на северной окраине Петербурга. Совсем рядом станция метро «Парнас», чуть подальше — старинный Шуваловский парк, где семья час­то гуляет. Туда мы и отправились все вместе — побеседовать, а заодно покормить белок и уток, пройтись по берегам прудов с удивительными названиями Шапка Наполеона и Рубаха Наполеона, подышать совсем другим, негородским воздухом.

Мы приехали на встречу с семьей накануне 1 сентября, и Вероника с Сергеем рассказывают, что день с утра был суетным. Сначала ездили на собрание в детский сад: Ярослав идет туда в первый раз. Потом попали в пробку, но все же успели на распродажу школьной формы для Ани. У нее тоже перемены. Раньше она училась в частной школе за городом, но с этого года родители перевели ее в обычную, поближе к дому.

По профессии Сергей — инженер-проектировщик кабельных линий высокого напряжения. До недавнего времени трудился в крупной компании. Когда родился сын, Сергей решил взять декретный отпуск и оформить на себя пособие по уходу за ребенком, поскольку Вероника официально не работала. Это вызвало замешательство в отделе кадров: там не знали, что пособие по закону может получать и отец. Сергей сам рассказал им, какие для этого нужны документы и как все правильно оформить.

Для того чтобы получать пособие, Сергей формально перешел на сокращенный рабочий день (закон допускает такую форму декретного отпуска), но на деле работал столько же. К тому времени он стал главным проектировщиком: ездил на встречи, занимался различными согласованиями, мог вес­ти проекты из дома — и больше времени проводить с семьей.

А еще Сергею стали задерживать зарплату. И тогда он решил взять полноценный отпуск по уходу за ребенком, чтобы числиться на рабочем месте только ради непрерывного стажа. На этот раз пришлось объяснять отделу кадров, как правильно оформить декрет на отца.

Веронике же предложили стать преподавателем ментальной арифметики6 в детском клубе неподалеку от дома. Объяви­л­и набор детей, желающих оказалось даже больше, чем ожидалось, группы быстро заполнились, и она стала получать хорошие деньги. Так жена стала главным добытчиком в семье, а Сергей остался дома с детьми.

«Мы не шиковали, конечно, но на нормальную жизнь хватало, — рассказывает он. — У нас была машина, дочка училась в частной школе. Ну и я свою профессию не бросил — выполнял различные инженерные проекты из дома. Менять компанию и выходить снова в офис я совсем не хотел, ведь первое время придется работать на износ, вникать в дела. Да, будет хорошая зарплата, а что с детьми? Нанять няню? Может, это и здорово, но мне хотелось видеть детей, знать их, чувствовать. И мы приняли решение продлить мой отпуск по уходу за ребенком до трех лет. Он уже неоплачиваемый».

От неосознанного родительства к осознанному

Ожидание и появление второго ребенка изменили не только Сергея, но и Веронику. Точнее, они оба стали другими.

— Аня появилась, когда нам было за двадцать пять: возраст вроде бы осознанный, — говорит Вероника. — Но мы оказались к этому не готовы. Почему-то было ощущение, что все рожают — и я рожу. Само вырастет.

— Ага, у всех же дети есть, — улыбается Сергей.

— Ну что там сложного, думали мы. Вот сидит молодая мама на лавочке, рядом малыш в колясочке спит, — красота, а не жизнь! Не ожидали, какой это потребует ответственнос­ти, насколько это тяжело. И столкнулись с суровыми реа­лиями. Мы даже не задумывались, что нужно выбирать роддом и врача. Зачем деньги платить? Поеду на скорой, куда привезут, там и рожу, я ведь здоровая и молодая. В результате — сложные роды в первом попавшемся роддоме, где просто конвейер.

Вероника говорит, что до рождения дочери они вообще не представляли, какая это непростая работа — родительство.

— Мы просто не знали, что делать: как держать ребенка на руках, как его подмывать, — вообще ничего! У нас в квартире постоянно было 30 градусов жары, потому что мы с Сережей — опытные родители, ничего не скажешь, — ужасно боя­лись сквозняков. Форточки закрыли, ребеночка запеленали в 33 пеленки-распашонки, одеялом укрыли. Аня лежит вся красная, а мы боимся: «Замерзнет!» Врач приходит: «Уберите одеяло! Разденьте ребенка!» Мы не знали про кризис трех лет, и когда Аня вдруг стала на ровном месте закатывать истерики, то не могли с этим справиться. Только потом начали читать книжки и выяснили, что в этом возрасте все дети так себя ведут. И это нормальное поведение, ребенок у нас самый замечательный, только мы не умеем с ним обращаться. С Аней мы чуть ли не после каждого чиха вызывали скорую. Только со вторым ребенком поняли, что врачи, за исключением у­зки­х специалистов, не боги и видят то же, что и мы. Перестали бояться и научились брать ответственность за жизнь ребенка на себя.

Вероника признаётся, что им было очень тяжело: недосып, постоянное нервное напряжение, тревоги. Но Сергей поправляет жену и говорит, что большая часть этих испытаний выпала ей, он в это время был поглощен работой. А Вероника поправляет его, говоря, что муж ей очень помогал, хотя, кажется, до конца не осознавал, как можно уставать дома, а не на работе. «Не понимал, почему я очень ждала его вечером, если Аня не засыпала, и, как только он переступал порог дома, поскорее отдавала дочку ему: „На! Забери ее скорее!“ — смеется она. — А сейчас он точно так же ждет, когда приду с работы я».

На второго ребенка они решились только через шесть лет. Но к нему оба готовились уже очень серьезно.

— Нам было не легче, но мы изменились как родители, — объясняет Вероника. — Рожали платно, у врача, которого я выбрала заранее, а Сережа был рядом со мной.

— Да, я подготовился к этому морально. Поехал в роддом, чтобы поддержать Веронику, — рассказывает он. — Следил за тем, чтобы она правильно дышала: перед родами мы смот­рели специальные фильмы, так что я знал, как надо действовать. Ничег­о необычного я не увидел, это же все естественно.

— Я, правда, не собиралась рожать вместе с мужем, — вспоминает Вероника. — В день родов отправила его из больницы домой, сказала, что справлюсь сама. Но к шести вечера, когда стало тяжело, резко передумала, позвонила ему и попросила приехать. И не пожалела: Сережа меня очень поддержал. Делал мне массаж поясницы, и удивительно, но это помогло отвлечься от силы схваток. Я чувствовала и его моральную поддержку: было здорово понимать, что я не одна, что рядом человек, который не позволяет мне остаться наедине со своими болью, волнением, страхом.

Как понять ребенка

В полноценный декрет Сергей ушел, когда Ярославу исполнился год, и не скрывает, что сидеть дома ему поначалу было непросто.

— Мне пришлось полностью перестроить свой образ жизни и мышление. А самым трудным, пожалуй, было постоян­но придумывать Ярику занятия. Уложить спать не проблема, готовить — тоже нет, я готовить люблю. Но как играть с ребенком, я не понимал.

— Сережа совсем этого не умел, — смеется Вероника. — Для него это пытка была. А сейчас научился! Я порой подслушиваю: да, он умеет фантазировать, включаться в ролевые игры. А раньше просто не понимал, как это: игрушечная машинка едет по полу, заезжает в магазин, а по дороге еще и зай­ц­а встречает. Технарь до мозга костей.

— Да, — признаётся Сергей, — мне куда интереснее машинку разобрать, понять, как она устроена, чем прос­то возить ее туда-сюда. Построить город, собрать модель из лего — это я понимаю. Так что мне пришлось поработать над собой. У нас есть машинки, конструкторы, кубики, собиралки, лото, «Мемо». И мы во все это по очереди играем. Очень удобно сунуть ребенку телефон или планшет и заниматься своими делами. Но мы прекрасно понимаем, что этого делать нельзя, потому что после гаджетов ребенок становится неуправляемым. Мы прибегаем к помощи планшета только в крайних случаях, когда очень нужно передохнуть или что-то срочно сделать. Так что надо постоянно придумывать Ярику дела.

Сергей добавляет, что по мере взросления сына играть с ним становится все легче и интереснее. Сергей вел отдельные проекты, и приходилось выкраивать часы для работы, но это получалось только тогда, когда сын засыпал. И просто необходимо было планировать время для отдыха.

— Если не отдыхать, можно сойти с ума. Разгружаться надо обязательно. Мы с Вероникой регулярно сменяем друг друга: один день детьми полностью занимаюсь я, другой — она, или полдня она, а полдня я. Часто нас выручает мама Вероники. Но нести такую ношу, как воспитание детей, в одиночку трудно, честно скажу.

— Может быть, есть родители, которые ко всему относятся очень спокойно. Но для нас дети — это труд, — говорит Вероника. — Сложно постоянно подчиняться воле другого, очень маленького человека. Помню, когда Сережа уже сидел с Ярославом и уезжал по делам, он потом возвращался и говорил: «Работа теперь как отдых!»

Зачем папам отпуск по уходу за ребенком

Сергей вспоминает, что, когда он был в отпуске по уходу за ребенком и временами появлялся в офисе, коллеги неизменно встречали его шуточками по поводу декрета. При этом, говорит он, коллектив состоял из довольно взрослых людей, у большинства были дети.

— Я многим из них рассказывал, как получить пособие, даже не уходя в полноценный отпуск, и они были немножечко шокированы. Не понимали, как может его брать отец, — настолько крепко сидит в головах, что это женское дело. Да и в нашем с Вероникой окружении никто из отцов в дек­рет не уходил. Это до сих пор не принято, хотя по закону уйти в такой отпуск очень легко. И я считаю, что сегодня вообще не имеет значения, кто сидит с ребенком дома. Мама должна быть рядом, это безусловно: она кормит, это физиологически обусловлено. Но именно в воспитании детей с самого начала могут принимать участие оба родителя.

А главным плюсом для мужчин в активном отцовстве и Сергей, и Вероника называют сближение с ребенком, а значит, и его доверие к отцу.

— Вот случится с ребенком какая-нибудь неприятность, к кому он пойдет? — объясняет Сергей. — К тому, кому доверяет. У меня, например, нет духовной близости с отцом. Говорят, это обусловлено природой: мальчики больше тянутся к мамам, девочки — к папам, а нас в семье два брата. Могу сказать, что у меня нет детских воспоминаний, связанных с отцом. Очевидно, потому, что он всегда был на работе. У нас никогда не возникало близкого контакта и доверия. Когда мама умерла, я разговаривал об этом с братом, и выяснилось, что у него было то же самое. Я не говорю за всех отцов, но лично мне важно, чтобы мои дети мне доверяли: и Аня, и Ярослав.

Вероника добавляет, что декретный отпуск помогает мужчине лучше понимать жену, и это тоже очень важно. Ему не будет казаться, что сидеть дома с детьми легко, он поймет, какая это непростая работа.

— Да, — соглашается Сергей, — и почувствует то, что чувствует женщина.

Я рассказываю Сергею и Веронике о том, что в странах Северной Европы существуют специальные отцовские отпус­ка по уходу за ребенком сразу после его рождения. И спрашиваю их, как они думают: брали бы российские отцы такие отпуска, если бы они существовали? Оба уверенно сказали, что да, конечно, несмотря на отношение к мужскому декрету на работе Сергея и на то, что он единственный из всех, кого они знают, кто вообще взял декрет.

— Если бы была возможность, 99% наших друзей и знакомых взяли бы такой отпуск, — говорит Вероника. — Матерям после родов нужен восстановительный период, им очень тяжело физически. А отцы реально могут помочь. И они хотят помочь, по крайней мере если мы говорим об обдуманных браках.

У современных российских отцов, таких как Сергей, есть потребность в близости с детьми, непосредственном участии в воспитании с раннего детства.

— Мне кажется, что у поколения наших детей со своими детьми сложатся еще более близкие отношения, — говорит В­еро­ника. — У них будет меньше предубеждений. Я уверена, что Аня станет более сознательной матерью, чем я. А у Ярослав­а, который видит такое отношение папы к себе, уже выстроится в голове модель, каким должен быть отец.

Новая жизнь

Этой весной Сергея попросили уволиться: компания проходит процедуру банкротства. Заявление он отправил по почте, по почте же получил трудовую.

У семьи есть свой интернет-магазин, в нем про­даются пособия для занятий ментальной арифметикой. Есть заработок Вероники. И есть деньги, которые время от времени приносят проекты Сергея. По их собственному признанию, этого хватает на текущие расход­ы, но недостаточно для развития семьи, например для покупки новой квартиры, а они мечтают переехать в более просторную.

Сейчас, когда Ярослав пошел в садик, Сергей раздумывает, чем заниматься дальше, но точно знает одно: если это и будет работа в офисе, то с сокращенным рабочим днем. А еще лучше — со свободным графиком или собственное дело: «Хватит, насиделся. Теперь я хочу посвящать время детям». И рассказывает, как все это лето (и прошлое тоже) они с семьей провели на море, в детском оздоровительном лагере. Четыре смены Вероника вела кружки, а он работал спасателем, физруком и айтишником. И дети были рядом.

А дети у них такие. Ярослав — мальчик спокойный и обстоятельный, стремится все узнать и во всем разобраться. Мы шли мимо детского сада, в который ходила Аня, все поздоровались с воспитательницей, а Ярослав успел познакомиться с одной из воспитанниц. Аня — девочка творческая, а также неутомимый естествоиспытатель. За время нашей прогулки она не только покормила белку, но и заметила полевую мышь, поймала крошечную лягушку, распознала в птичьих голосах иволгу, рассказала обо всех увиденных бабочках, изучила три или четыре муравейника и выудила из прудов с помощью сачка десяток мальков. Рассмотрев их внимательно, отпустила.

Елена Рождественская, социолог, профессор НИУ ВШЭ, рассказывает о новом поколении российских отцов, которые хотят активно участвовать в воспитании детей с самого их рождения.

Современное отцовство реализуется по разным сценариям, но во всех есть объединяющий сюжет — желание мужчин быть отцами. Сценарии эти, безусловно, социально дифференцированы. Некоторые довольствуются традиционным вариантом, в котором отец выступает прежде всего в роли кормильца и добытчика. Но средний класс, конечно, хочет большего: не только давать деньги, но и проживать определенным образом время отцовства, получать от него эмоциональный отклик.

Поколение «новых родителей» отодвигает возраст рождения первого ребенка к 28–30 годам, высвобождая десятилетие от 20 до 30 лет для образования и карьеры. Это сделало и отцовство, и материнство более ответственным и зрелым проектом. Мужчины тщательно готовятся к рождению ребенка: проходят генетические экспертизы, вместе с женщинами ходят на курсы, заключают контракты с врачами, присутствуют на родах, принимают ребенка.

Первый перинатальный контакт стимулирует раннее вовлечение отца: у него появ­ляется желание узнать ребенка в младенчестве, а не тогда, когда тому исполнится пять-шесть лет и с ним можно будет поговорить.

Такое возросшее самосознание молодых российских родителей не приводит, однако, к тому, что мужчины чаще берут отпуск по уходу за ребенком. Происходит это, в частности, и из-за позиции работодателей. То есть волна «нового отцовства» разбивается о жесткую структуру рынка, который готов к тому, что женщина уйдет в декрет, но совер­шенно не воспринимает мужчину как человека, который будет брать отпуск по уходу за ребенком.

Для отцовского отпуска важна, конечно, экономическая ситуация в семье. Он возможен прежде всего в тех союзах, где женщина не только профессионально состоялась, но и готова взять на себя материальную ответственность за семью.

Но важно, чтобы мужчина получал право на отцовство без чувства вины, связанного с тем, что он не выполнил какие-то другие социальные роли, которые ему навязаны либо культурой, либо партнерством.

Почему многие мужчины в России не берут отпуск по уходу за детьми? Потому что они утрачивают в глазах окружающих градус своей маскулинности: «Да ты не мужик!» Но если от внешнего мира мы способны как-то защититься, регулируя круг общения, то внутри семьи это сложно сделать, если мать навязывает отцу чувство вины. От женщины часто зависит не только конфигурация этого решения: брать мужчине отпуск или не брать, но и сама возможность для него насладиться отцовством.

Одним из главных эффектов распространения активного отцовства в масштабах страны может стать рост так называемого индекса счастья.

Ведь при всех сложностях сюжетов, которые наполняют сводку новостей: климат, политика, войны — есть еще и колоссальная сфера частной жизни. Сегодня люди понимают, что ограниченный жизненный ресурс все-таки дан нам не для того, чтобы пожертвовать всем ради каких-то смутных целей, а для того, чтобы быть счастливым. От этого субъективного ощущения зависит очень многое.

Одним из важнейших моментов тут являются отношения: с близким человеком, с родителями и, конечно, с ребенком, которого мы произвели на свет не только чтобы дать ему шанс и подготовить к жизни и борьбе в этом мире, но и чтобы получить удовольствие от общения с ним.

И политика, которая примет во внимание ценность вовлеченного отцовства, конечно же, приведет к увеличению числа счастливых людей в стране.

Педагог Дима Зицер считает, что традиционная модель семьи с мужем-добытчиком уходит в прошлое.

Сейчас отцы гораздо активнее вовлечены в процесс воспитания ребенка, потому что люди в целом стали обращать больше внимания на самих себя, на свои личностные устремления, а значит, начали по-другому выстраивать отношения с партнерами, с детьми.

Человеку любого пола становится очевидно, как это круто — строить взаимодей­ствие с окружающими в соответствии с личностными, а не гендерными связями.

Некоторые папы говорят, что с рождения за младенцем должна ухаживать мама, а они подключатся позже, когда малыш станет смышленым и интересным. Это убеждение идет из Средних веков, когда отношение к человеку было утилитарным. Конечно, новорожденный корову доить не умеет, картошку вскапывать тоже. Он требует к себе много внимания и отрывает родителей от важных дел. Пока папа охотится на фазана, мама поддерживает семейный очаг и растит ребенка до «полноценного» человека, чтобы он тоже начал добывать еду. С дальнейшим развитием человечество пропус­тило поворот (что с ним часто бывает): кардинально поменялось взаимодействие между людьми, потому что стало понятно, что еда завтра будет и можно просто жить, а не выживать.

Другой человек (и маленький, и большой) интересен не потому, что он что-то может. Если мы говорим, что семья — это про любовь, значит, то, что от нас двоих появился третий человек, невероятно здорово. Это же явление, чудо мироздания, это так интересно, что мимо просто нельзя пройти. И неважно, можно ли уже с этим малышом играть в футбол или ловить рыбу. Я могу проводить много времени с любимым человеком, и это крутейший подарок судьбы.

Родители вступают в отношения с ребенком с первой секунды его жизни. То есть если папы сразу не включаются в общение с ребенком и думают, что и лет через пять не поздно, так не получится: отношения не строятся по щелчку, и момент легко упустить.

Многочисленными исследованиями доказано, что семейная модель — самая сильная, что бы мы ни говорили про влия­ние школы и СМИ. Если мы все в семье живем порознь, п­апа-до­бытчик появляется эпизодически, то ребенок в свое­й взрослой жизни будет заложником сложившейся модели. Это приведет к серьез­ному разбирательству человека с самим собой и своими родителями. Сколько угодно можно убеждать ребенка и себя в том, что наш папа молодец, зарабатывает деньги, но малыш быстро начинает понимать, что здесь что-то не так. Ребенок ощущает разницу между тем, как должно быть (а дети очень хорошо понимают, как должно быть), и тем, как есть на самом деле.

Мы вместе, значит, мы должны принадлежать друг другу. Мы вместе проводим время, вместе играем, нам вместе хорошо. Это не значит, что папа должен все время торчать дома, — совсем нет.

Жизнь — сложная и удивительная штука, и вот это осознание, что мы вместе, формируется из множества деталей. Я убеж­ден, что решение мужчины уйти в декретный отпуск — это ни в коем случае не пауза в карьере, а, наоборот, скачок в развитии, так как этот период дает отцу возможность приблизиться к очень человеческим вещам. Он может наконец позволить себе быть тонким, нежным. Мне кажется, эта трансформация неизбежно приведет к скачку в карьере.

Круто быть с детьми — круто быть с любимыми детьми. Бог с ней, с общественной значимостью. У вас появляется еще одна причина, ради чего стоит жить, и вы становитесь человеком, значимым еще для одного человека. Это дорогого стоит.

Автор глав «Швеция», «Финляндия», «Исландия», «Россия» (Москва)

Александр Фельдберг

Автор глав «Дания», «Норвегия», «Фарерские острова», «Россия» (Санкт-Петербург)

Роман Лошманов

Книга создана командой Seasons Project

Главный редактор Мария Жаворонкова

Арт-директор, верстка Татьяна Чулюскина

Фотограф, продюсер Екатерина Кожевникова

Иллюстрации Мария Титова

Концепция Настасья Матрохина

Выражаем благодарность за помощь в создании книги

Августу Флюгенрингу

Анне Огневой

Аюне Шаховой

Галине Симоновой

Екатерине Соболь

Елене Рачинской

Ксении Шатровой

Марии Крючек

Марии Скударновой

Марине Верхолетовой

Стефану Ингварссону

Снёфрид Бюрлёккен

Татьяне Жигаловой

Татьяне Феодоритовой

Хафрун Стефансдоттир

Хенриикке Ахтиайнен

Координатор проекта Анна Ващенко

Примечания

1. Rosenberg Anna. The Nordic Gender Effect at Work // Nordic Co-operation. 2018.

2. По данным Шведского агентства социального страхования на 2018 год.

3. Обзор исследований на эту тему можно найти на сайте Департамента по экономическим и социальным вопросам ООН в следующей работе: Robbins Nathan, Behson Scott. The Effects of Involved Fatherhood on Families, and How Fathers can be Supported both at the Workplace and in the Home. 2016.

4. Конфирмация (от лат. confirmatio — утверждение) — у католиков и протес­тантов (в разных формах) обряд приема в церковную общину подростков, достигших определенного возраста.

5. По российскому трудовому законодательству то, что один из родителей не работает, никак не влияет на право другого родителя не только уйти в отпуск по уходу за ребенком, но и получать соответствующие пособия. Прим. ред.

6. Ментальная арифметика — система развития детского интеллекта, построенная на обучении быстрому счету.

МИФ Детство

Подписывайтесь на полезные книжные письма со скидками и подарками: mif.to/d-letter

Все книги для детей и родителей на одной странице: mif.to/deti

#mifdetstvo

     

Над книгой работали

Шеф-редактор Варвара Алёхина

Арт-директор Елизавета Краснова

Литературный редактор Дарья Балтрушайтис

Верстка Надежда Кудрякова

Корректоры Елена Пинчукова, Ирина Тимохина

ООО «Манн, Иванов и Фербер»

mann-ivanov-ferber.ru

Электронная версия книги подготовлена компанией Webkniga.ru, 2020

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg