«Открытие великой реки Амазонок»

Открытие великой реки Амазонок (fb2) - Открытие великой реки Амазонок (пер. С. М. ВАЙНШТЕЙН) 3960K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Яков Михайлович Свет - Б. Н. Малкес - Г. П. Журавлева - В. Г. Карандашов - Э. Н. Виленская

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

МОСКВА 1963

ОТКРЫТИЕ ВЕЛИКОЙ РЕКИ АМАЗОНОК

ХРОНИКИ И ДОКУМЕНТЫ XVI ВЕКА О ПУТЕШЕСТВИЯХ ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕЛЬЯНЫ

Б. Н. Малкес, Г. П. Журавлева, В. Г. Карандашов, Э. Н. Виленская, Я. М. Свет - Открытие великой реки Амазанок

Перевод с испанского, вступительная статья и комментарии С. М. ВАЙНШТЕЙНА

Ответственный редактор Я. М. СВЕТ

Оформление художника Г. А. КУДРЯВЦЕВА

Редактор Б. Н. Малкес

Младший редактор Г. П. Журавлева

Художественный редактор В. Д. Карандашов

Технический редактор Э. Н. Виленская

Корректор В. Ф. Широкова

Открытие великой реки Амазонок

Сдано в производство 25/VIII 1962 г. Подписано в печать 22/II 1963 г. Формат 60X92/16. Печатных листов 12,75. Вкл. 0,25. Условных листов 13. Издательских листов 12,66. Тираж 50 000. Цена 64 коп. Переплет 20 коп.

Москва, В-71, Ленинский проспект, 15, Географгиз

Московская типография № 5 Мосгорсовнархоза Москва, Трехпрудный пер., 9.

Зак. 402

Открытие великой реки Амазонок. Хроника и документы XVI века о путешествиях Франсиско де Орельяны. М., Географгиз, 1963. 203 с. с ил л., карт.

Карта с изображением Амазонки

ФРАНСИСКО де ОРЕЛЬЯНА И ОТКРЫТИЕ АМАЗОНКИ

В 1541 - 1542 годах испанский конкистадор Франсиско Орельяна, выступив из незадолго перед тем завоеванного испанцами Перу, из крепости на Тихом океане Сантьяго-деТуаякиль, перевалил через Анды и набрел у экватора на неведомую реку. Следуя вниз по ее течению, преодолев несчетные испытания, добрался он до Атлантического океана. Таким образом европейцы узнали, что южноамериканский континент необычайно широк у экватора, так они прослышали о царице земных вод - реке Орельяны, реке Амазонок (По-испански река Амазонка называется Rio de las Amazonas - рекой Амазонок).

ПО СЛЕДАМ РЫЦАРЕЙ НАЖИВЫ

Орельяна совершил свое открытие спустя полвека после того, как каравеллы Колумба отдали якоря у берегов американских земель. За эти полвека необъятно расширился горизонт европейцев, коренным образом изменились их представления о лике Земли. За дальними морями, в Новом Свете и в Индии, на островах Тихого океана и на берегах Явы и Суматры испанские и португальские рыцари наживы обрели невиданное поприще для баснословных грабежей. Над седыми вершинами Орисабы и Чимборасо, над лесами Гвинеи и водами антильских и малайских морей занялась кровавая заря эры первоначального накопления. «Это было время, когда Васко Нуньес Бальбоа водрузил знамя Кастилии на берегах Дарьена, Кортес - в Мексике, Писарро - в Перу; это было время, когда влияние Испании безраздельно господствовало в Европе, когда пылкое воображение иберийцев ослепляли блестящие видения Эльдорадо, рыцарских подвигов и всемирной монархии» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. X, стр. 431). Испанские завоеватели-конкистадоры стали первыми и невольными исследователями Нового Света - невольными, ибо, как замечает Маркс, «разбой и грабеж - единственная цель испанских искателей приключений в Америке ...» (Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. VII, 1940, стр. 100).

Пройдем же по следам этих рыцарей наживы теми путями, что привели Орельяну на Амазонку.

Еще Колумб в 1502 году, во время своего четвертого путешествия, пытаясь найти в материке проход на запад, слышал у берегов Дарьенского залива от индейцев о некой «золотой стране», лежавшей за горами у другого моря. Кто знает, не были ли это первые туманные вести об империи инков - стране Виру, или Перу? В поисках этой вожделенной земли Васко Нуньес де Бальбоа пересек в 1513 году Панамский перешеек и, выйдя к заливу Сан-Мигель (в восточной части Панамского залива), открыл неведомое море, которое он назвал Южным, а Магеллан спустя несколько лет - Тихим океаном.

Страна Виру, или Перу, лежала где-то к югу от Панамского перешейка, и попасть туда можно было, следуя вдоль берегов Южного моря. Испанские конкистадоры не сомневались, что поиски этой страны увенчаются успехом. Их рвение подогревалось не только слухами о богатствах еще не открытой перуанской земли. В двадцатых годах XVI века самые фантастические планы и проекты сбывались, как в сказке. Кортес с горстью отчаянных добытчиков открыл и завоевал несметно богатую страну - Мексику, его сподвижники захватили земли Юкатана, Гватемалы, Гондураса; вести о сокровищах Моитесумы, о древних городах Анауака, о благодатных землях Новой Испании пьянили воображение конкистадоров, пробуждали в них готовность идти на край света в поисках столь же богатых стран. И из тех мест, где в свое время обосновались спутники Бальбоа, искатели наживы начали продвигаться к югу. В 1522 году мореплаватель Паскуаль де Андагойя спустился вдоль берега Южного моря до 4° северной широты. Но всерьез приступил к завоеванию западного побережья Южной Америки Франсиско Писарро - ветеран конкисты, бывший соратник Бальбоа. В 1524-1526 годах в результате ряда морских экспедиций он достиг вожделенного Перу (Писарро дошел до 8° южной широты) it убедился, что это действительно очень богатая страна. Неслыханная удача сопутствовала ему: в 1532 году, располагая ничтожными силами, Писарро вероломно захватил в Кахамарке властелина инков Атауальпу и почти без труда завладел его огромной империей.

На тысячи миль простиралась страна инков. Становым хребтом ее были Анды. Северные ее границы лежали выше экватора, на юге они доходили до Южного тропика. На востоке, там, где последние отроги многоярусных горных цепей тонули в буйных зарослях тропических лесов, рубежи империи были неопределенными и зыбкими. На западе страну инков омывал океан, на юге простирались чилийские земли, куда доступ властителям царства инков преграждала безрадостная пустыня Атакама. Через эту пустыню прошел участник походов Писарро (впоследствии злейший его враг) Диего Альмагро; он проник в Чили и с вестью о новых открытиях возвратился в Перу.

На севере другой соратник Писарро Себастьян Беналькасар (Бельалькасар) завоевал в 1534 году древнюю столицу инков Кито. Там он прослышал о несметных богатствах некоего индейского «короля» Эльдорадо (Золотого короля) и ринулся на север, туда, где, по слухам, находилось «королевство» Эльдорадо. Долиной реки Магдалены Беналькасар выбрался на плоскогорье Кундинамарка, где у Боготы - столицы индейцев муисков- столкнулся в 1538 году с другими конкистадорами, пришедшими с севера и северо-запада.

Таким образом, в течение нескольких лет, к концу 30-х годов, был разведан почти весь Запад Южной Америки. Но за неприступную гряду Анд, в страны, лежащие за восточными рубежами поверженной империи инков, не проникал до 1541 года ни один европеец. По словам же индейцев из Кито, на востоке, за вулканами Антисана и Пичинча, начиналась страна, где будто бы в изобилии росли коричные деревья. В те времена корица, гвоздика, перец и другие пряности ценились в Европе на вес золота. Наравне с золотом они были тем главным стимулом, который побуждал современников Колумба, Кортеса и Писарро к заморским походам. Ведь именно ради обретения островов Пряностей - Молуккского архипелага - пустился в плавание Магеллан. Естественно, что слухи о стране Корицы возбудили огромный интерес среди рыцарей чистогана.

Масло в огонь подлил некий Гонсало Дйас де Пинеда, предпринявший в 1536 году попытку пробраться через Анды в страну Корицы. Вернулся он ни с чем, но рассказывал, будто побывал «в землях Кихов (Кихи - одно из племен индейцев муисков (чибчей)) и корицы», будто «в тамошних краях не видать ни сьерр, ни суровых гор, а золота столько, что даже оружие мужчин изготовляется там из оного». Видно, в той же стороне нужно было искать и страну Эльдорадо, которую не удалось найти на севере.

Разведать земли на восток от Кито, открыть и завоевать страну Корицы, а коли посчастливится, то и страну Эльдорадо правитель Перу Франсиско Писарро поручил младшему из своих братьев - Гонсало. Но не Гонсало Писарро, а участнику его похода Франсиско Орельяне суждено было совершить открытие огромного значения.

В СПОР ВСТУПАЮТ ДОКУМЕНТЫ

О путешествиях Франсиско Орельяны известно и много, и мало. Много, ибо сведений об Орельяне, заимствованных из документов и хроник XVI века, вполне, казалось бы, достаточно, чтобы составить представление об его открытии. Мало, ибо главные из этих первоисточников - документы, исходящие от самого Орельяны и его соратников либо от людей, лично его знавших, известны только очень узкому кругу исследователей. Обнаружены они были лишь в конце XIX века, то есть спустя 350 лет после знаменитого путешествия через материк Южной Америки. Первая их более или менее полная публикация была осуществлена в 1894 году видным чилийским историком Хосе Мединой (Descubrimiento del Rio de las Amazonas segun la relacion hasta ahora inedita de Fr. Gaspar de Carvajal con otros documentos referentes a Francisco de Orellana у sus companeros con la Introduccion historica у algunas ilustraciones por Jose Toribio Medina, Sevilla, MDCCCXCIV). Почти за 70 лет, прошедшие с момента появления в печати публикации Медины, материалы ее, как ни странно, «не успели» дойти до большинства историков географических открытий. Для них по-прежнему изначальным источником сведений об открывателе Амазонки, если судить по их трудам, служат главным образом сочинения испано-перуанского хрониста конца XVI - начала XVII века Гарсиласо де ла Беги, автора весьма достойного, но в отношении Орельяны плохо осведомленного и далеко не беспристрастного, а также сообщения хронистов XVI-XVII веков, - сообщения противоречивые, неточные и в некоторых случаях тенденциозные.

В результате возникли и существуют параллельно две версии знаменитого путешествия Орельяны. Одна - версия Медины, нашедшая свое развитие в специальных исследованиях и публикациях Б. Ли и X. Хитона (Нью-Йорк, 1934), Э. Хоса (Мадрид, 1942), Р. Рэйес-и-Рэйеса (Кито, 1942), Л. Бенитеса Винуэсы (Мехико, 1945), Л. Хиль Мунильи (Севилья, 1954), X. Эрнандеса Мильяреса (Мехико, 1955) и др. Эта версия опирается на весь документальный материал об Орельяне и в первую очередь на подлинные документы его экспедиций. Другая версия зиждется не на анализе фактического материала, а в основном на сообщениях хронистов XVI-XVII веков.

В силу вышеизложенных причин более широкое распространение получила неточная, искажающая факты и в общем недоброжелательная к Орельяне вторая версия, ставшая традиционной, которой придерживаются в своих трудах многие видные историки и географы XIX, а также и XX веков - У. Робертсон, У. X. Прескотт, М. Хименес де ла Эспада, Дж. Фиске, Э. Реклю, Дж. Бейкер и др. (версия эта укоренилась также почти во всех справочных изданиях). Элементы традиционной версии содержатся и в описании путешествий Орельяны, которое дает в своем капитальном труде «Очерки великих географических открытий» И. П. Магидович. Следуя этой версии, И. П. Магидович воспроизводит кое-где неточные сведения и неверные даты (Вызывает также возражение трактовка И. П. Магидовичем мотивов плавания Орельяны по Амазонке, даваемая в его примечании на стр. 115 книги Дж. Бейкера «История географических открытий и исследований». М., 1950). Думается, однако, что подобные неточности неизбежны в огромной сводной работе, охватывающей все эпохи и все части света.

Цель настоящей публикации - ознакомить советского читателя с подлинными обстоятельствами и датами деятельности открывателя Амазонки и тем самым проиллюстрировать необоснованность традиционной версии.

Главным и наиболее обстоятельным первоисточником, в котором дано описание путешествия Орельяны (отчет самого первооткрывателя не обнаружен до сих пор ни в одном из архивов), является «Повествование о новооткрытии достославной Великой реки Амазонок», весьма примечательный образец географической литературы эпохи великих открытий. «Повествование» - не дневник, но написано оно сразу же по завершении похода, во второй половине сентября 1542 года. Его автор - ближайший соратник Орельяны монах-доминиканец Гаспар де Карвахаль - подробно и непритязательно описал в нем все важнейшие события необыкновенного путешествия в Амазонию. Этот ценный источник, до сих пор не получивший, к сожалению, надлежащей оценки в историко-географической литературе, по праву должен занять почетное место в анналах великих открытий.

Существенно дополняют Карвахаля прошения, письма, акты, протоколы, заключения, писанные самолично Орельяной, его нотариусом (эскривано), коронными чиновниками, участниками похода. Немалый интерес представляет собой и «Всеобщая и подлинная история Индий, островов и материковой земли в море-океане» первого хрониста Нового Света Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса: Овьедо посвятил Орельяне несколько глав своей истории и был единственным из хронистов, кто знал его и других участников похода лично (он виделся с ними в ноябре-декабре 1542 года, т. е. через два-три месяца после похода). Кроме того, под рукой у Овьедо были некоторые важные документы, которые впоследствии исчезли (возможно, даже отчет самого Орельяны), а также подлинник «Повествования» Карвахаля.

Отдельные ценные сведения об Орельяне можно найти не только в первоисточниках, но и у испанских хронистов XVI-XVII веков - Сьесыде Леона (1550) (В скобках указано время издания или написания соответствующих работ), Лопеса де Гомары (1552), Агустина де Сарате (1555), Торибио де Ортигёры (1581), Анто-нио де Эрреры (конец XVI в.), Гарсиласо де ла Беги (конец XVI в.), Фернандо Писарро-и-Орельяны (1639), Хуана Мелёндеса (1681) и др. Но в отличие от Овьедо названные авторы черпали свои сведения об Орельяне, как правило, из вторых рук, порою друг у друга, а также из источников, достоверность которых сомнительна, поэтому пользоваться трудами этих авторов следует с осторожностью.

БИОГРАФИЯ ПОКОЛЕНИЯ

О жизни Орельяны до путешествия, прославившего его имя, даже солидные энциклопедические издания либо вовсе ничего не сообщают, либо приводят много путаного и неверного (Метрическую запись об Орельяне разыскать не удалось. На его родине подобные документы, относящиеся ко времени до 1548 года, не сохранились). Например, обстоятельная Энциклопедия Латинской Америки, вышедшая в 1956 году в Нью-Йорке, утверждает, что Орельяна родился в 1500 году, известная Британская энциклопедия (1960) приводит другую дату - 1490 год (Данные о его смерти тоже приводятся неверные).

Конечно же, немаловажно, кто стоял во главе труднейшего похода: человек сорока, пятидесяти или тридцати лет. По словам хрониста Эрреры, Орельяна совершил свое путешествие «в цветущем возрасте». Но это определение весьма и весьма неопределенно. Единственное точное указание на этот счет - ответ самого Орельяны, зафиксированный в протоколе судебного дознания, которое состоялось на острове Маргарита в октябре 1542 года, спустя две-три недели после окончания плавания: «Будучи опрошен... он [Орельяна] заявил, что ему около тридцати лет - немного более или менее того». Таким образом, можно сделать вывод, что Орельяна родился в 1512 году, возможно - годом раньше (и это более вероятно) или годом позже.

Биография Орельяны - это биография его поколения, живая история кровавой эпохи конкисты. В письме от 31 мая 1526 года венецианский посол в Испании Андреа Навареджо докладывал своему правительству: «Испанцы как в сей Гранадской области, так и повсюду в Испании не слишком трудолюбивы, земли не засевают и не возделывают... Водят же они дружбу с войною и отправляются либо воевать, либо в Индии, чтобы разбогатеть, ибо приобрести богатство сим путем проще, чем каким-либо иным». С такими вот «друзьями войны» и пустился в 1526 году за океан Франсиско де Орельяна - в ту пору ему не исполнилось и 14-15 лет. Родом он был из Трухильо, а городок этот, затерянный среди пыльных пастбищ Эстремадуры и далекий ото всех морей, издавна поставлял в Новый Свет кадры завоевателей; уроженцами Трухильо были все «великие» Писарро, с которыми Орельяна, кстати, состоял в отдаленном родстве; эстремадурцами были Кортес и многие другие прославленные конкистадоры; эстремадурцем был и Гаспар де Карвахаль - будущий участник плавания Орельяны и автор «Повествования». Ряды конкистадоров пополнялись главным образом за счет праздных, нищих, алчных и кичливых дворян-идальго, которых к концу многовековой борьбы с маврами развелось в Испании великое множество. Типичным идальго был и Орельяна: позже, в прошении на имя короля, он аттестует себя «рыцарем благородной крови и человеком чести».

Есть основания предполагать, что первые годы по прибытии в Новый Свет Орельяна провел в Никарагуа. Во всяком случае, где бы он ни странствовал, но к началу 30-х годов уже прошел суровую школу завоевательных походов и сумел выделиться даже среди прошедших «огонь и воду» людей из окружения Писарро. Не ясно, попал ли Орельяна в Перу вместе с самим Франсиско Писарро или с одним из последующих отрядов, участвовал ли он в событиях, ареной которых стала в 1532 году Кахамарка, - упоминания об этом нам не удалось разыскать в хрониках. Но по мере выдвижения Орельяны имя его в хрониках начинает встречаться чаще. Особо ценные сведения о его жизни перед походом в страну Корицы содержатся в документе под названием «Свидетельство о добросовестной службе капитана Франсиско де Орельяны» от 4 февраля 1541 года, которым открывается настоящая публикация.

В 30-х годах молодой конкистадор принимает участие во всех сколько-нибудь значительных походах и сражениях на территории Перу: в захвате Куско (1533) и Трухильо (1534), в походе на Кито (1534), в экспедиции на мыс Санта-Элена (северная оконечность Гуаякильского залива) и к Пуэрто-Вьехо (1535), в походе на Лиму (1535). В одной из этих битв он лишается глаза. Некоторое время Орельяна занимает важную должность в Пуэрто-Вьехо. В 1536 году он спешит на помощь осажденному восставшими индейцами Куско; он направляется в Куско «на коне и более чем с восьмьюдесятью пешими людьми, взяв с собой свыше десяти или двенадцати лошадей, коих приобрел за собственный счет да по своему почину». В этих походах складывается характер Орельяны - человека смелого, несгибаемого, опытного вожака и в то же время алчного и жестокого конкистадора, который оставляет за собой кровавый след на берегах открытой им великой реки и во имя Христа, ради золотого тельца грабит, убивает, вешает и сжигает заживо индейцев.

В следующем году правитель Перу направляет его в чине генерал-капитана (командующего самостоятельным войском) на усмирение возмутившихся индейцев провинции Кулата (Гуаякильское побережье). Как можно понять из хроник, Писарро по своему обыкновению хотел заслать подальше чересчур способного и честолюбивого офицера. Орельяна выполнил трудное поручение, оказавшееся не под силу двум другим капитанам, и, надо полагать, был так же жесток, как и все прочие конкистадоры. Победитель был назначен губернатором Сантьяго и Пуэрто-Вьехо и заложил в том же, 1537 году на реке Гуаяс невдалеке от разрушенного новый город - Сантьяго-де-Гуаякиль, нынешний Гуаякиль, крупнейший порт и населенный пункт Эквадора, жители которого считают Орельяну основателем своего города (В 1937 г. в Гуаякиле в связи с 400-летием города вышла в свет книга Эфраима Камачо «Основание Гуаякиля и капитан Франсиско де Орельяна, основатель города и открыватель Амазонки»).

В это время в Перу началась распря между Франсиско Писарро и его бывшим другом Диего де Альмагро. Возвратившийся из чилийского похода и считавший себя обделенным Альмагро в апреле 1537 года взял приступом Куско и захватил засевших в нем Эрнандо и Гонсало Писарро. Франсиско Писарро, не располагая достаточными силами, сперва сделал вид, будто согласен на любые уступки, но немедленно нарушил соглашение, едва его старший брат Эрнандо обрел свободу (Гонсало удалось бежать прежде). 26 апреля 1538 года между противниками произошло решающее сражение, вошедшее в историю под названием битвы при Салйнас. В этом сражении Орельяна командовал основными силами войска Писарро - семьюстами пешими и конными солдатами (по Сьеса де Леону). Сторонники Писарро одержали полную победу, Альмагро был взят в плен и казнен.

Потом снова Сантьяго-де-Гуаякиль: Орельяна управляет пожалованной ему территорией, у него «множество хороших индейцев... и всякие поместья да стада и много прочего имущества, коего достало б для того, чтобы быть очень богатым человеком, коли он удовольствовался бы тем, что сиживал дома да копил деньгу» (Карвахаль). Как и прочие вожаки конкисты, Орельяна прибирает к рукам богатства истерзанной завоевателями страны. Но ненасытная алчность и страсть к приключениям гонят его в новые походы, влекут к новым авантюрам.

Орельяна немедленно решает присоединиться к Гонсало Писарро, едва только ему становится известно, что тот собирает войско, чтобы идти в страну Корицы.

В СТРАНУ КОРИЦЫ

В должность правителя Кито Гонсало Писарро вступил 1 декабря 1540 года. И когда Орельяна прибыл туда, приготовления к походу были в разгаре. К моменту выступления в распоряжении Гонсало Писсарро находилось около 220 испанцев («у каждого был меч и щит да небольшой мешок с провизией»), некоторое число негров-рабов и свыше четырех тысяч «дружественных индейцев» (indios amigos). Уделом «дружественных индейцев» была переноска тяжестей; дабы носильщики не разбежались по дороге, держали их в оковах и на общей цепи. Экспедиция была богато снаряжена, а солдаты почти все ехали верхом - небывалая по тем временам роскошь. С войском шли четыре тысячи лам, несметные стада свиней и своры собак, обученных охоте на индейцев. Уговорившись о совместном выступлении из Кито в марте, Орельяна отбыл к себе в Сантьяго-де-Гуаякиль.

Февраль у него прошел в хлопотах. По словам Карвахаля, он «издержал сорок тысяч песо (Один песо равнялся 4,6-4,7 г золота) на лошадей и амуницию и всякое воинское снаряжение». Закончив сборы, уладив все дела (в это время, 4 февраля 1541 г., и было составлено «Свидетельство», упомянутое ранее), Орельяна снова направился в Кито. И как говорится в «Повествовании», «у него было не более двадцати трех человек», четырнадцать из них ехали на лошадях.

Однако в Кито Орельяна не застал Гонсало Писарро. От Педро де Пуэльеса, которого тот оставил своим местоблюстителем в этом городе, он узнал, что войско выступило в поход еще 21 февраля 1541 года, то есть задолго до намеченного срока. Орельяна был немало озадачен этим, но все же, несмотря на предостережения, пустился с малочисленным отрядом вдогонку за Гонсало Писарро. Эта таинственная неувязка сама по себе, конечно, не может служить основанием, чтобы делать выводы об их взаимоотношениях, однако (особенно в свете дальнейших событий) она наталкивает на мысль, что в их отношениях с самого начала не все было ладно.

В это время Гонсало Писарро продвигался на юго-восток отрогами восточной Кордильеры, немного севернее вулкана Антисана, по направлению к нынешним городкам Папальякта и Баэса, «пробирался неприступными и нехожеными горами, карабкался на них, цепляясь руками, с великими усилиями и безмерным трудом, переправлялся через многие большие реки» (Овьедо), и в пути ему постоянно приходилось отбиваться от индейцев. Мы не станем подробно описывать перипетии похода Гонсало Писарро в страну Корицы - о них, как и о событиях удивительного плавания Орельяны по Амазонке, читателю расскажут материалы настоящей публикации; здесь мы лишь расставим на пути Писарро, как впоследствии и на пути Орельяны, те необходимые вехи, без которых было бы трудно ориентироваться среди моря туманных географических сведений из указанных источников (См. карту с маршрутом экспедиций Гонсало Писарро и Франсиско Орельяны).

Уже в семи лигах (См. на стр. 119 статью «Определение расстояний и дат в «Повествовании» Карвахаля») от Кито (на этот путь ушло около 50 дней) при переходе через один из хребтов, по-видимому, недалеко от Папальякты, погибло из-за лютой стужи более 100 индейцев, это были обитатели тропиков; «было на них одежды совсем мало, - пишет Гарсиласо де ла Вега, - да и та ничего не прикрывала». «Испанцы, дабы уйти от мороза и снега и выбраться из той скверной местности, - продолжает Гарсиласо, - бросили на произвол судьбы скот и провиант, кои с ними были». С этого момента путников постоянно преследовал голод; вскоре в пищу пошли не только лошади и собаки, но и седла, сбруя, башмаки, кора и листья с деревьев. На северных склонах вулкана Сумако войско набрело на индейскую деревушку и отдыхало в ней в течение двух месяцев, и «что ни день шел ливень». Здесь у Сумако экспедицию Писарро нагнал гонец от Орельяны.

Орельяне пришлось еще более туго: он шел по стране, разоренной войсками Писарро, стране, напоминавшей собой растревоженный улей, да и солдат у него было в десять раз меньше. Осаждаемый со всех сторон индейцами, он обратился за помощью к Писарро, и тот выслал ему навстречу отряд под командой капитана Санчо де Карвахаля. Все снаряжение Орельяна потерял в дороге, и, когда вступил в лагерь у Сумако, из четырнадцати лошадей у него сохранилось только две и «кроме меча и щита ничего не оставалось, и так же обстояло дело, разумеется, и с его спутниками» («Повествование»).

Гонсало Писарро назначил Орельяну своим заместителем. На военном совете было решено, что сам он с восьмьюдесятью «проворными» людьми, «дабы не утруждать этим [тяжелым походом] всех», отправится на поиски корицы, а Орельяна с оставшимися присоединится к нему впоследствии. От Сумако отряд Писарро направился на юго-восток, но, не дойдя, вероятно, до реки Напо и сделав петлю к северу, вышел через верховья реки Паямино к реке Кока, там, где она ближе всего подходит к экватору. В конце этого труднейшего 70-дневного пешего перехода испанцы обнаружили коричные деревья, кору которых сочли за разыскиваемую пряность (на самом деле эта корица не представляла никакой ценности). В селении Кока (на реке Кока) люди Писарро «отдыхали 50 суток и водили дружбу с господом» (Гомара), пока не подошли основные силы во главе с Орельяной. Одной корицы, да еще сомнительной и произрастающей в столь труднодоступной дали, было недостаточно, чтобы утолить алчность такого человека, как Гонсало Писарро, и экспедиция двинулась дальше - теперь уж «наудачу к стране мечты». Вдоль Коки добрались до «земли разумных людей», где из-за ужасных дождей «да из-за топей и скверной дороги построили бригантину» (Гомара); место это назвали селением Судна (располагалось оно где-то поблизости от нынешней Провиденсии). В «Повествовании» Карвахаль подчеркивает, что Орельяна возражал против постройки судна, ибо, по его мнению, следовало держать на северо-запад к селениям Пасто и Попаян, но так или иначе ведал сооружением судна Орельяна. И

Снова двинулись в путь: войско по берегу - непролазными топями, девственными лесами, сквозь густые заросли трехметрового тростника; судно со снаряжением, больными и ранеными - по воде, присоединяясь на ночь к войску. В неимоверных трудах прошли «двести лиг». Свыше тысячи индейцев к этому времени уже умерло. Тут от местных жителей узнали, будто ниже по течению «в десяти солнцах [т. е. в 10 днях пути] лежит обетованная земля, изобилующая пищей и золотом». Но войско не могло преодолеть это расстояние: припасы давным-давно кончились, а люди валились с ног от усталости. И Орельяна вызвался спуститься по реке на бригантине, чтобы разведать местность и добыть продовольствие. Расстались они с Гонсало Писарро 26 декабря 1541 года и больше уже не встретились.

Писарро еще некоторое время брел вдоль Напо вниз. Потом, когда исчезла всякая надежда на встречу, отклонившись на север («ибо приметили, что, если идти той стороной, будет меньше озер, болот и трясин...»), повернул обратно на запад, к Кито. Ни один индеец не возвратился назад. В июле 1542 года дошли до Кито восемьдесят человек - изможденных, одичалых; в нескольких лигах от города они дожидались, пока им ни прислали одежду, чтобы прикрыть наготу.

Несмотря на то что экспедиция Гонсало Писарро была неудачной, ее географические результаты были значительны: она впервые пересекла Анды, проложив самый трудный высокогорный участок теперешнего пути, идущего с тихоокеанского побережья к верхней Амазонке, - через Кито на Папальякту, к городку Напо, в верховьях реки Напо; разведала недоступные экваториальные Анды. Но, пожалуй, наибольшее ее значение все же состояло в том, что она послужила своеобразным трамплином для выдающегося путешествия Франсиско Орельяны.

НЕВЫЯСНЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

Итак, 26 декабря 1541 года, в понедельник, на второй день рождества, капитан Франсиско де Орельяна отправился вниз по Напо за провизией и на разведку. Отправился на неделю-другую, а пробыл в плавании долгих восемь с половиной месяцев, или ровным счетом 260 дней, покрыв за этот срок ни мало ни много свыше шести тысяч километров. Помимо бригантины, а попросту большой, грубо сработанной лодки, у него было четыре примитивных индейских каноэ. Экипаж флотилии состоял, по Карвахалю, из пятидесяти семи испанцев и нескольких негров и индейцев - все были изнурены тяжким одиннадцатимесячным походом, больны и истощены. Провизии никакой. Словом, трудно вообразить себе обстоятельства более неблагоприятные для начала столь далекого и трудного путешествия.

Все дальше и дальше уносило Орельяну стремительное течение, но жилья, а следовательно, и пищи по-прежнему не было. Люди, пишет Карвахаль, «питались лишь кожей, ремнями да подметками от башмаков, сваренными с какой-либо травой». Семеро испанцев умерло, многие впали в отчаяние. И только на исходе девятых суток - 4 января нового, 1542 года, затемно, были обнаружены признаки человека: «капитану первому посчастливилось ... услышать [бой индейских барабанов]». Наутро испанцы завидели деревушку и приготовили порох, аркебузы и арбалеты, но до боя дело не дошло: индейцы попрятались. Деревню разграбили (и подобным образом всегда поступали впредь). До нее от того места, где расстались с Гонсало Писарро, по оценке «сведущих людей», было будто бы «более 200 лиг».

Орельяна заговорил с местными жителями «на их языке, который он немного знал», задобрил доверчивых индейцев подарками и попросил позвать к себе их «сеньора». Подивиться на редкостных чужеземцев сошлось к нему тринадцать индейских вождей - касиков, и всех их Орельяна, как это полагалось у конкистадоров, торжественно «ввел во владение» именем испанского короля и своего начальника Гонсало Писарро. В удостоверение сего факта (испанцы, большие законники, все оформляли «по закону») были составлены соответствующие документы (текст их воспроизводится на стр. 159 и 166).

В те же дни - 4 и 5 января - разыгрались в этом селении и другие, куда более важные события, сделавшие возможным самое путешествие Орельяны по Амазонке. Вот как выглядят эти события в свете публикуемых здесь источников: собственноручного письма Орельяны, официальных документов экспедиции, представленных им 7 июня 1543 года в Совет по делам Индий (они публикуются на стр. 153-169), «Повествования» Карвахаля и «Истории» Овьедо.

Перед Орельяной и его людьми, едва они выполнили первую половину порученного им дела - добыли продовольствия для войска, встал вопрос: как быть дальше? О том, чтобы подняться по реке на веслах, нельзя было и думать: течение казалось им непреоборимым, дорога назад - бесконечной и гибельной. И тут будто бы спутники Орельяны, грозясь неповиновением, потребовали от своего капитана «не предпринимать похода вверх наперекор течению». Требование (полный текст его приводится на стр. 160-164) подписали все участники похода - 49 человек - во главе с Гаспаром де Карвахалем (из 57 испанцев, отправившихся из лагеря Гонсало Писарро, семеро, как уже было сказано, умерло в пути). Орельяна, который, по словам Карвахаля, был за возвращение во что бы то ни стало, принужден был якобы уступить настояниям большинства и заявил, что «готов искать другой путь, дабы вывести всех в спасительную гавань, в края, обитаемые христианами», но выставил при этом непременное условие: «все будут ожидать сеньора правителя в названном лагере ... в течение двух или трех месяцев», до тех пор, пока хватит пищи. Время это, по его предложению, решили употребить на постройку более надежной бригантины, на которой всему войску, когда оно подойдет, можно было бы спуститься по неведомой реке к неведомому морю. Орельяна даже будто бы посулил щедрое вознаграждение тем из своих спутников, кто возьмется на каноэ доставить Гонсало Писарро письмо, но добровольцев не набралось и половины требуемого числа. За двадцать дней изготовили «совсем недурные гвозди» - две тысячи штук. К этому времени припасы уже были на исходе. 2 февраля Орельяна покинул селение Гвоздей и поплыл по течению. Выбор, как видно, дался ему нелегко, потому что через месяц он отказался от должности капитана, и коли остался таковым, так опять-таки уступая якобы просьбам своих соратников (см. документ на стр. 167).

По традиционной версии, как уже было сказано, более распространенной, Орельяна намеренно бросил Гонсало Писарро в беде, чтобы «ценою предательства присвоить себе славу и выгоду открытия». Не вдаваясь подробно в существо запутанного и в конечном счете второстепенного вопроса о «предательстве» Орельяны, отметим только, что этот аспект традиционной версии, сложившейся задолго до опубликования главных первоисточников экспедиции, представляется наиболее уязвимым и противоречивым. Например, Гарсиласо де ла Вега, который доказывал, что Орельяна мог бы при желании вернуться к Гонсало Писарро, о возвращении самого Гонсало Писарро писал следующее: « ...И так как плыть вверх по реке, по коей они спустились, было невозможно из-за ее бурного течения, порешили направиться другой дорогой ...» Кстати, пристрастность Гарсиласо в этом споре исторически установлена: он питал особую симпатию к Гонсало Писарро, близкому другу своего отца («... должен был уважать его в той же мере, как и его отец, либо сторонники Гонсало ...») (См. вступительную статью (стр. XLVII) современного перуанского историка Хосе де ла Рива Агуэро к следующему изданию Гарсиласо: Inca Garcilaso de la Vega, Historia general del Peru (Segunda Parte de los Comentarios Reales de las Indias), t. I, Buenos Aires, 1944), и, естественно, с неприязнью относился к его противникам, в частности к Орельяне. Не способствовали выяснению истины и некоторые позднейшие исследователи: например, сенсационность и необъективность статей М. Хименеса де ла Эспады, наиболее полно сформулировавшего обвинения против Орельяны, видны хотя бы из их общего титула - «Предательство некоего одноглазого» («La traicion de un tuerto») (CM. I lustration Espafiola у Americana за август 1892 г. и август-сентябрь 1894 г).

Всесторонний анализ всех известных первоисточников, убедительная фундаментальная работа Медины заставляют более доверять версии Орельяны - Карвахаля, нежели версии Гонсало Писарро - Гарсиласо. «Вопрос этот, - писал в 1955 году латиноамериканский историк, исследователь деятельности Орельяны X. Эрнандес Мильярес,- по всей вероятности остается нерешенным до сих пор, несмотря на то, что тщательное изучение местности подтверждает, что возвращение Орельяны с провизией для Гонсало Писарро было практически неосуществимо и вылилось бы в напрасное самопожертвование». Из сказанного не следует, однако, что в поступке Орельяны существенной роли не играли честолюбивые помыслы. Энгельс писал: «... вместо четверти одного полушария перед взором западноевропейцев теперь предстал весь земной шар, и они спешили завладеть остальными семью четвертями. И вместе со старинными барьерами, ограничивавшими человека рамками его родины, пали также и тысячелетние рамки традиционного средневекового способа мышления. Внешнему и внутреннему взору человека открылся бесконечно более широкий горизонт. Какое значение могли иметь репутация порядочности и унаследованные от ряда поколений почетные цеховые привилегии для молодого человека, которого манили к себе богатства Индии, золотые и серебряные рудники Мексики и Потоси?» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. XXI, стр. 83)

ПО АМАЗОНКЕ ОТ НАПО ДО ОКЕАНА

12 февраля бригантина и несколько каноэ Орельяны вошли в Амазонку (Ныне невдалеке от места впадения Напо в Амазонку находится городок Франсиско-де-Орельяна). Из-за того что «воды одной реки боролись при впадении с водами другой и отовсюду неслось множество всяких дерев», к берегу, где обосновался «важный властитель по имени Иримара», пристать не удалось. Начался голод. Только через двести лиг испанцы увидели несколько деревень. Пришельцев встретили радушно и безбоязненно и даже снабдили впрок съестными припасами.

Однажды - было это 26 февраля - посреди реки встретили путешественников два каноэ, доверху нагруженных огромными - с метр величиной - амазонскими черепахами и прочей снедью; это касик по имени Апария зазывал испанцев к себе в гости. Но когда судно приблизилось к берегу, то конкистадорам показалось, что индейцы затевают против них недоброе. Испанцы изготовились к бою, и если б (в который уж раз!) не Орельяна со своими познаниями в «языке индейцев», дело, свидетельствует Карвахаль, не обошлось бы миром. Далее все пошло как по писаному: путешественники насытились и запаслись едою впрок, а капитан стал наставлять индейского касика на «стезю истинную», разглагольствовать о «едином боге, который есть творец всего сущего», о «великом короле Испании доне Карлосе», становившимся господином всех индейцев, которых он, Орельяна, только встретит на своем пути. Для пущей убедительности испанцы выдали себя за «детей солнца», ибо, пишет Карвахаль, «поклоняются они [индейцы] солнцу, которое называют «чисэ». А затем, следуя обычной практике конкистадоров, Орельяна, якобы с согласия всех присутствовавших при том двадцати шести индейских касиков, объявил их земли собственностью испанского короля, в честь чего был сооружен «очень большой крест, который всем индейцам весьма понравился». Здесь испанцы впервые прослышали о неких, живших-де ниже по реке женщинах-воительницах, которых местные жители называли «коньяпуяра» (что «на их языке ... значит великие сеньоры»), а испанцы прозвали амазонками.

Пятьдесят восемь дней провели путешественники в селении Апарин. Тридцать пять из них ушло на сооружение второй, больших размеров бригантины, которую нарекли «Викторией». Не было ни материалов, ни инструментов, ни знатоков кораблестроительного дела, однако конкистадоры трудились не за страх, а за совесть: они понимали, что в этом судне заключено было их спасение. Заодно отремонтировали и меньшую бригантину «Сан-Педро», которая к тому времени уже порядком обветшала и подгнила. Между тем индейцы изменили свое отношение к испанцам- перестали приносить им пищу. По каким причинам это произошло, Карвахаль не указывает, но несомненно, что местных жителей довели до отчаяния убийства, насилия и грабежи, которые учиняли конкистадоры. Отбыли из этого селения 24 апреля в спешке.

Начиная с этого места Орельяна и его люди плыли уже на двух судах. Река была необычайно широка и многоводна, и они думали, что океан неподалеку. Да и что вообще могли думать о неведомых, необъятных и девственных пространствах их первооткрыватели и пленники - географы поневоле? «Нас несло невесть куда, как людей обреченных, и было нам неведомо ни то, где мы находимся, ни то, куда идем, ни то, что с нами сбудется-станется», - таков постоянный рефрен «Повествования». И надо ли удивляться, что при всех своих бесспорных достоинствах оно туманно, порой непроницаемо с географической точки зрения? Крайне трудно, иной раз невозможно указать на карте стоянки, селения и «провинции», упоминаемые в «Повествовании», трудно понять, о каких притоках Амазонки идет речь. Однако, сопоставляя маршрут путешествия (благо он нам хорошо известен) с описаниями, датами, расстояниями и прочими данными, приводимыми Карвахалем, можно предположить, о каких местах идет речь, например, можно установить, что селение Апарии находилось чуть выше впадения Жавари в Амазонку.

Худо пришлось путешественникам 12-17 мая вблизи устья Путумайо (Исы), когда они проходили мимо «провинций» некоего индейского касика Мачапаро. Битва здесь была не на жизнь, а на смерть, испанцев преследовали на воде и на суше, и лишь в первый день стычки раненых было восемнадцать, и один человек умер от ран. Не мудрено, что все эти восемьдесят лиг промелькнули, по словам Карвахаля, как одна единая. Не мудрено также, что автору «Повествования» при подобных обстоятельствах показалось, будто «деревни были друг от друга на расстоянии выстрела из арбалета и между самыми отдаленными не было и полулиги, а одно селение протянулось на пять лиг». Но и об этих краях автор «Повествования» сообщает много интересного и достоверного.

Спустя несколько дней справа открылась могучая река, по всей видимости Журуа. При впадении она образовывала три острова, поэтому и была названа рекою Троицы. Повсюду были селения, и индейцы на каноэ шли за испанцами следом. «Не раз индейцы пускались в переговоры, но мы не могли понять друг друга, - пишет Карвахаль, - и потому не знали, что они нам говорят».

На высадку испанцы отваживались лишь у одиноких небольших селений. Но и там хозяева встречали незваных гостей с оружием в руках. То же произошло 22-23 мая в селении Глиняной посуды (назвали его так потому, что в нем были обнаружены огромные кувшины и множество другой чудесной утвари из глины). А через пять дней конкистадоров обратили в бегство в другом селении, которое они по этой причине назвали Вредным.

Между тем река становилась все шире («... и в то время, как мы видели один из них [из берегов], - пишет Карвахаль, - второго мы не различали»), а путешествие все более напоминало собой крестный путь. Описывая бурные будни похода, автор «Повествования» все чаще прибегает к crescendo: «Мы вступили, - так начинается очередная глава, - в другую, еще более воинственную [провинцию] и была она очень населена и вела с нами неустанную войну». И монах-конкистадор Гаспар де Карвахаль отдает должное мужеству своих врагов, которые «встают на свою защиту как истые мужи».

3 июня 1542 года путешественники увидели «по левую руку» большую реку, воды которой были «черные, как чернила». Они назвали ее Черной рекой. Это была Риу-Негру - один из крупнейших притоков Амазонки. «Она неслась с такой стремительностью и таким бешенством, что ее воды текли в водах другой реки [т. е. Амазонки] струей длиною свыше двадцати лиг и ни та вода, ни другая не смешивались».

О том, как «управлялись» Орельяна и его спутники на Амазонке с индейцами, о звериных нравах христолюбивых рыцарей наживы дают представление следующие эпизоды. Как-то, было это 7 июня, в праздник тела господня, конкистадоры повесили «для острастки» несколько пленных индейцев и спалили деревню. Спустя неделю-другую в другом месте, чтобы прогнать индейцев, засевших в одном из «бухйо» (большой постройке, в которой жили совместно несколько семей), они подожгли его. «Из-за своего упрямства все там и сгорели вместе со своими женами и чадами, но так и не захотели покориться и избежать своей страшной участи», - ханжески сокрушается монах-конкистадор. В этом селении (в память о расправе его назвали селением Спаленных) нашли множество стрел и копий, «пропитанных неведомой смолой». И чтобы испробовать, не была ли та смола ядовита («...хотя испробовать это на невинном, - признается летописец похода, - быть может, и было в некотором роде бесчеловечностью ...»), одной индианке прокололи той стрелой руки, она осталась жива и ... «сомнение покинуло боязливых».

В середине июня, числа 10-го, был открыт главный, правый приток Амазонки - река Мадейра. Была она - так показалось путешественникам - много больше той, по которой они плыли, и ей дали имя Рио-Гранде - Большая река.

Бежали мимо бортов берега, леса, острова, реки, уплывали назад селения и «провинции», племена сменялись племенами, летели долгие недели и месяцы, а реке, хоть была она давно уж «широка, как море», конца-краю не было. Иной раз - в редкое затишье, в особенности при взгляде на благодатные берега, испанцам верилось в близость рая, но вся их жизнь - непосильный труд, постоянный голод, неустанная борьба с природой, сражения с индейцами, раны, болезни - скорее напоминала ад. «По правде говоря, - с горечью признается Карвахаль, - среди нас были люди, столь уставшие от жизни да от бесконечного странствования, до такой крайности дошедшие, что если б совесть им сие могла только позволить, они не остановились бы перед тем, чтобы остаться с индейцами, ибо по их безволию да малодушию можно было догадаться, что силы их уже на исходе. И дело дошло до того, что мы и впрямь боялись какой-нибудь низости от подобных людей, однако же были меж нами и другие - истые мужи, кои не позволяли оным впасть в сей грех, на веру да на силу коих слабые духом опирались и сносили более того, что смогли бы снести, не найдись среди нас люди, способные на многое».

Испанцы все больше дивились ширине, стремительности реки, по которой плыли, «тяжелым волнам, которые вздымались выше, чем на море». Часто в селениях им попадались на глаза чудесные изделия индейцев - судя по описаниям Карвахаля, это были предметы подлинного искусства. Впрочем, в селения они заглядывали теперь лишь изредка: боялись отравленных стрел; спали чаще всего прямо в бригантинах.

21 июня провели в селении Улицы (все постройки его вытянулись в две линии, наподобие улицы), находилось оно где-то на полпути между Мадейрой и Тапажосом. 24-го, в праздник святого Иоанна, за выступом берега открылась путешественникам людная местность («Провинция святого Иоанна»). Продовольствие вышло, и волей-неволей пришлось править туда. Индейцы выказали поразительную храбрость. «Нам казалось, - повествует Карвахаль, - что шел дождь из стрел... бригантины наши походили на дикобразов». В этом бою Карвахаль был ранен дважды: одна стрела угодила ему в бок, другая - в глаз.

Здесь, невдалеке от впадения в Амазонку реки Тромбетас, якобы и произошла та единственная встреча путешественников с амазонками, которая породила одну из самых знаменитых и живучих легенд конкисты и дала некоторым историкам повод чуть ли не сравнивать Орельяну и Карвахаля с лжепутешественником Джоном Мандевилем, автором несусветных небылиц о странах, где он никогда не был. Вопросу о достоверности «Повествования» Карвахаля и, в частности, легенде об амазонках в настоящем издании посвящается специальная статья (см. стр. 116).

Бригантины плутали по бесчисленным протокам (фурос или праранамиринс), которыми так славится Амазонка. 26 июня испанцы увидели слева «большие поселения на весьма высоком и безлесном месте, удобно расположенном и таком привлекательном, что на всей реке... не сыскать лучшего». От пленного индейца они узнали, что то были владения властителя Карипуны, «который обладает и владеет серебром без счету». Здесь отравленной стрелой был ранен и умер один из солдат. Орельяна из предосторожности приказал надстроить на обеих бригантинах борта.

Но вот (по-видимому, где-то невдалеке от устья Тапажоса) с судов заметили, что уровень в реке периодически повышается и падает. Путешественники правильно решили, что причиной этому - морской прилив, они воспряли духом, полагая, что вот-вот покажется море. Однако радость оказалась преждевременной: в Амазонке, не похожей на другие реки, океанский прилив ощущается почти в тысяче километрах от устья.

Подплывая к правому притоку Амазонки Шингу, в пределах «благодатных земель сеньора по имени Ичипайо», бригантины подверглись нападению индейских пирог и благоразумно отошли к противоположному берегу. Здесь индейцы селились на возвышенных местах, вдалеке от реки, потому что прибрежная низменность затоплялась не только в половодье, но и в часы прилива. Тут путешественники потеряли из виду берега и уже до самого океана плыли межостровными протоками.

Однажды в середине июля в отлив обе бригантины оказались посреди суши. В этот критический момент конкистадоров атаковали местные жители. «Здесь хлебнули мы столько горя, - вспоминает Карвахаль, - сколько ни разу дотоле на протяжении всего нашего плавания по реке нам не доводилось изведывать».

На следующий день, уже в другом месте, стали подготавливать суда к плаванию по океану. Люди доедали «считанные зерна». Простояли там восемнадцать дней и успели изготовить гвозди и отремонтировать малое судно. 6 августа снова остановились надолго - на четырнадцать дней: продолжили ремонт. Просмолили борта, установили мачты, сплели из трав веревки, из старых перуанских плащей смастерили паруса. И уже под парусами пошли дальше.

В одном из селений, задобрив подарками его обитателей (были они будто бы «людоедами-карибами»), добыли еды на дорогу и вместительные глиняные кувшины для пресной воды. Судя по некоторым признакам, местные жители уже имели дело с европейцами, ибо путешественники увидели у них, к своему удивлению, «сапожное шило с острием и с рукояткой и ушком».

Выйти в море оказалось непросто. Мощная приливная волна и встречный ветер относили суда назад; якорей не было, а заменявшие их камни волочились по дну. Стараясь придерживаться левого берега, бригантины 26 августа перед рассветом вышли между двух островов (один из них был остров Марожо) в Атлантический океан и взяли курс на север, намереваясь добраться до одного из испанских поселений на островах или побережье в Карибском море.

Среди новоявленных мореплавателей не было моряков-профессионалов, не было на судах ни карт, ни компасов, ни других навигационных приборов. Однако погода благоприятствовала плаванию. Море было на диво спокойное, за все время не выпало ни единого дождя, и привыкшие к амазонским ливням путешественники приняли это за «особую милость божию». Днем шли в виду берегов (были они разорваны множеством речных устьев), а когда смеркалось, держались от них подальше, чтобы ненароком не разбиться о скалы.

В ночь с 29 на 30 августа, по-видимому где-то юго-восточнее острова Тринидад, бригантины в темноте потеряли друг друга. «Виктория» - большая из них, на которой шел Орельяна, была втянута одним из течений сквозь коварную Пасть Дракона (пролив Бокас-дель-Драгон) в бурлящий котел залива Пария. Только через семь суток («... во всю ту пору наши товарищи, - пишет Карвахаль, - не выпускали из рук весел») судно выбралось из «сего адова закоулка» и поплыло на запад вдоль северного побережья материка. Через два дня - 11 сентября 1542 года - Орельяна пристал к расположенному на острове Кубагуа (юго-западнее острова Маргарита) испанскому поселению Новый Кадис. В Новом Кадисе он застал малую бригантину «Сан-Педро», прибывшую туда двумя днями раньше, то есть 9 сентября. Так закончилось это необыкновенное путешествие, одно из наиболее выдающихся в истории Великих географических открытий.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА АМАЗОНКУ

В сентябре 1542 года Орельяна, Карвахаль, Сеговия и другие участники похода перебрались на остров Маргарита, где находились еще и в октябре (то ли за отсутствием судна, то ли из-за того, что некоторых из них подвергли допросу). В октябре Орельяна, Сеговия и еще кто-то на попутном судне отправляются в город Тринидад, лежащий на южном побережье острова Фернандина (Куба), и нанимают там корабль, чтобы плыть в Испанию. Карвахаль же и другие остаются на Маргарите (впоследствии Карвахаль тоже попадает на Тринидад). 22 ноября (в одном месте Овьедо называет это число, в другом - 20 декабря) Орельяна со спутниками прибывает в Санто-Доминго (Санто-Доминго (ныне столица Доминиканской республики) был заложен Колумбом в 1496 г. на берегу острова Эспаньола (Гаити). До открытия Мексики был центром управления Индиями и в дальнейшем сохранил значение важного торгового порта), откуда он отправляется в Европу.

В дальнейшем все свои помыслы и мечты Орельяна связал с Амазонкой. Прибыв в Испанию, он деятельно взялся за подготовку новой экспедиции. Орельяна выхлопотал себе королевскую капитуляцию - патент на право завоевания и колонизации открытой им страны - и был произведен в ее будущие правители. Однако в коронных канцеляриях в борьбе с чиновниками-казнокрадами Орельяна столкнулся с трудностям куда более серьезными, чем на Амазонке (об этом периоде его деятельности дают представление два последних документа настоящей публикации и комментарии к этим документам). Снаряжение экспедиции продвигалось медленно. Не хватало людей, воинского вооружения, провизии. Экспедиции грозил крах еще до выхода в море. И Орельяна пошел на риск: 11 мая 1545 года тайком, вопреки запрету королевских чиновников, его флотилия, состоявшая из четырех ветхих судов, покинула Санлукар-де-Баррамеду (Санлукар-де-Баррамеда - морской порт в устье Гвадалквивира) и взяла курс на Канарские острова.. По словам Пабло де Торреса, коронного наблюдателя, которого Орельяна оставил на берегу, флотилия была «в таком запустении, точно ее французы или турки разграбили».

Орельяна рассчитывал восполнить все недостачи на острове Тенерифе, где некий португалец обещал ему финансовую поддержку. Расчет оказался, однако, неверным, и, простояв три месяца у этого острова, корабли направились к островам Зеленого Мыса, где простояли еще два месяца. Меж тем положение становилось все более тяжким. Люди голодали, больше половины из них были больны, девяносто восемь человек к тому времени умерло, а пятьдесят (среди них три капитана из четырех) отказались идти дальше и сошли на берег. Один из кораблей Орельяна решил оставить, чтобы его снаряжением и экипажем пополнить три остальных. Только к середине ноября флотилия покинула острова Зеленого Мыса.

Переход через Атлантический океан был очень тяжелым: бури, болезни, голод вконец измотали людей, но особенно страдали они от жажды - воду собирали во время тропических ливней. В шторм один из кораблей, на котором шло семьдесят семь человек, отбился и, как видно, погиб. 20 декабря 1545 года, два оставшихся корабля вошли в «Пресное море» - устье Амазонки, и между двумя островами отдали якоря (вместо них использовали пушки). К счастью, острова были населены, и у местных жителей удалось добыть кое-какие припасы и воду.

Усталые, отчаявшиеся люди требовали отдыха. Но Орельяна понимал, что безделье окончательно их докапает и погубит все дело.

Суда вошли в протоки дельты и стали подниматься вверх по течению. Вскоре стало ясно, что ветхие корабельные корпуса не выдержат дальнейшего плавания. Один из кораблей разобрали и начали строить бригантину. Постройка продолжалась три месяца - январь, февраль и март 1546 года. Наконец поплыли дальше. От голода и болезней погибло за это время еще пятьдесят семь человек, в пищу пошли лошади и собаки. Много людей гибло от стрел индейцев и в рукопашных схватках. Даже после того как затонул последний из четырех кораблей, вышедших в мае 1545 года из Санлукара-де-Баррамеды, Орельяна с неиссякаемой энергией продолжал на одной новой бригантине поиски главного русла.

Орельяна погиб, вероятно, в начале ноября 1546 года. Очевидцы утверждали, что умер он не столько от тропической лихорадки, которой был болен, сколько от горя, не будучи в силах перенести крушения своих замыслов. Сорока шести его соратникам, больным лихорадкой и изможденным, удалось добраться в конце 1546 года до острова Маргарита, где уже находилось двадцать пять других, чудом спасшихся участников экспедиции, и среди них жена Орельяны.

* * *

До плавания Орельяны по Амазонке южноамериканский материк наносился на карты в виде грушевидного контура, а почти сплошное белое поле внутри этого контура заполнялось условными изображениями диких каннибалов и полумифических зверей. За исполинскими хребтами Анд, как за семью печатями, лежала необъятная terra incognita - неведомая земля. Франсиско Орельяна первым проник в эту «святая святых» Нового Света и, пройдя с запада на восток новооткрытый материк в наиболее широком его месте, доказал, что Южная Америка имеет огромную - на тысячи километров - протяженность по экватору.

Не раз пытались мореплаватели (Диего де Лепе, Хуан Дйас де Солйс, Фернандо Магеллан, Диего де Ордас) разгадать тайну «Пресного моря», открытого в 1500 году на экваторе у восточных берегов Южной Америки Висенте Яньесом Пинсоном. Но открыть одну из величайших земных рек - Амазонку, реку, питающую это «море», удалось лишь Франсиско Орельяне: спустившись по Амазонке почти от верховий до устья, он первым ее исследовал, обнаружил крупнейшие ее притоки и среди них - Риу-Негру и Мадейру, сообщил первые сведения о бескрайней равнинной стране, раскинувшейся в центре загадочного континента, об индейских племенах, в ту пору ее населявших и ныне почти сплошь вымерших, об ее диковинах, ее климате, растительном и животном мире. Поэтому, говоря о путешествии Франсиско Орельяны, как об одном из наиболее выдающихся в истории Великих географических открытий, мы отнюдь не впадаем в преувеличение. Географические результаты этого путешествия позволяют (а историческая справедливость требует), чтобы имя Орельяны заняло подобающее ему место в ряду великих первооткрывателей XV-XVI столетий.

Одна из первых карт с изображением Амазонки. Помещена в книге Педро де Медины 'Искусство мореплавания' (1544)

Настоящую публикацию составляют следующие подлинные документы и хроники XVI века, повествующие в хронологической последовательности о трех основных этапах в деятельности Орельяны и в первую очередь, конечно, - об истории открытия Амазонки:

1) о периоде жизни, предшествовавшем плаванию по Амазонке, - «Свидетельство о добросовестной службе капитана Франсиско де Орельяны;

2) о первом путешествии - «Повествование о новооткрытии достославной Великой реки Амазонок» Гаспара де Карвахаля, шесть глав из «Всеобщей и подлинной истории Индий, островов и материковой земли в море-океане» Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса и официальные документы экспедиции, представленные властям самим Орельяной по окончании похода;

3) о второй экспедиции на Амазонку - «Капитуляция об исследовании, завоевании и заселении Новой Андалузии» и «Обязательство Орельяны о соблюдении условий капитуляции», «Акт об обследовании армады аделантадо дона Франсиско де Орельяны и об ее отплытии к амазонкам».

Перечисленные первоисточники сопровождаются подробными комментариями (в тексте они обозначены цифровыми индексами) и пояснительными статьями, которые следуют сразу же за источниками. Публикуемая нами копия «Повествования» Карвахаля (всего оно известно в трех копиях-вариантах) дополняется, кроме того, существенными разночтениями из двух других копий. Все перечисленные подлинные документы и хроники середины XVI века на русском языке публикуются впервые. К сборнику прилагается карта путешествия Орельяны по Амазонке, составленная по картографическим материалам нью-йоркского издания Медины и дополненная составителем сборника.

С. Вайнштейн

СВИДЕТЕЛЬСТВО ДОБРОСОВЕСТНОЙ СЛУЖБЕ КАПИТАНА ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕЛЬЯНЫ

Свидетельство о доброчовестной службе

Свидетельство о добросовестной службе капитана Франсиско де Орельяны-заместителя правителя (Правителями (gobernadores) назывались не только лица, которые управляли столь обширными землями, как Перу, например Франсиско Писарро, но и должностные лица с более ограниченной властью и юрисдикцией, стоявшие во главе отдельных провинций и городов. Таким правителем города Сантьяго, или заместителем правителя всей страны в этом городе, и был Орельяна) в городе Сантьяго, что в стране Новая Кастилия, прозываемой Перу, представленное на рассмотрение его величества судом и советом упомянутого города (Публикуемое «Свидетельство» - единственный известный до сих пор официальный документ, относящийся к тому периоду жизни и деятельности Орельяны, который предшествует его знаменитому плаванию. Биографические сведения об Орельяне, содержащиеся в нем, по большей части уникальны, так как, помимо него, некоторые сведения об этом периоде его жизни можно почерпнуть лишь у Сьесы де Леона в его «Guerra de Salinas», у других же хронистов они скудны и разрозненны, а подчас и сомнительны.

Документ этот - своеобразная характеристика, которую выдал Орельяне в ответ на его ходатайство совет города Сантьяго-де-Гуаякиль.Такой документ, согласно тогдашним порядкам, подтвержденным королевским указом 1539 года, должен был выдаваться каждому, кто домогался у короны какой-либо важной должности в Индиях. Составлен он 4 февраля 1541 г., то есть примерно за две недели перед выступлением Орельяны в поход в страну Корицы, но уже после его свидания с Гонсало Писарро в Кито, и подписан всеми членами городского совета Сантьяго-де-Гуаякиля - рехидорами, или гласными (в то время в советы небольших городов входило шесть рехидоров), мировым судьей, бывшим одновременно, по-видимому, и городским головой - алькальдом, и эскривано - лицом, совмещавшим обязанности писаря и нотариуса.

Документ этот в глазах короны и рыцарей конкисты был несомненно архиположительной характеристикой. Ведь «Свидетельство» удостоверяет, что Орельяна участвовал в покорении Перу, завоевании таких-то городов, усмирении индейцев такой-то провинции и проч. За все это и просил награды Орельяна, и просьбу его поддержали «избраннейшие сеньоры» Сантьяго-де-Гуаякиля - его былые соратники и дольщики в награбленной добыче. Но в наших глазах «послужной список» Орельяны - это перечень кровавых злодеяний, совершенных им на 36 перуанской земле. Ведь каждый из «подвигов», которые ставит себе в заслугу канкистадор Орельяна, был сопряжен с безудержными грабежами, насилиями, убийствами и стоил жизни многим ни в чем не повинным людям.

Любопытно, что Орельяна ни словом не обмолвился в своем ходатайстве о кровопролитной и длительной борьбе между Диего Альмагро и Франсиско Писарро, хотя, как уже упоминалось, он принимал в ней самое непосредственное и деятельное участие на стороне Писарро и даже командовал главными силами в решающей битве при Салинас 26 апреля 1538 года. И это умолчание, разумеется, не случайно: Орельяне было невыгодно и даже просто опасно напоминать о своей причастности к этому делу, ибо до Перу уже докатились вести, что воспринято оно короной (в особенности в связи с казнью Альмагро) крайне неодобрительно и что Эрнандо Писарро, посланный братом в Испанию его улаживать, не только не преуспел в своих хлопотах, но и угодил в темницу замка Ла-Мота. Несомненно, что при других обстоятельствах Орельяна не преминул бы поставить это участие себе в заслугу.

Подлинник «Свидетельства о добросовестной службе капитана Франсиско де Орельяны» находится в испанском «Архиве Индий». Впервые этот документ был опубликован в названной книге X. Торибио Медины в 1894 году и несколько раз переиздавался вместе с нею. Перевод выполнен по тексту издания «The Discovery of the Amazon according to the account of Friar Gaspar de Carvajal and other documents as published with an introduction by Jose Toribio Medina. Edited by H. C. Heaton, New York, 1934, p. 262-266).

В четвертый день февраля месяца года от Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа 1541-го в городе Сантьяго, что в стране Новой Кастилии, прозываемой Перу, собрались на совет, как то заведено и принято, избраннейшие сеньоры Родриго де Варгас - постоянный мировой судья названного города, и Гбмес де Эстасио, и Франсиско де Чавес, и Педро де Хибралебн, и Алонсо Каско, и Хуан де ла Пуэнте, и Кристббаль Лунар - рехидоры совета упомянутого города; и пред ними и предо мною, эскривано, - имя мое проставлено ниже, - предстал самолично капитан Франсиско де Орельяна - заместитель правителя в названном городе - и вручил ходатайство, в каковом содержится:

Достоуважаемые сеньоры. Я, Франсиско де Орельяна, заместитель правителя и проч. в этом городе и житель оного, предстаю пред вашими милостями и заявляю о своем намерении просить его величество о некоторых милостях в воздаяние за содеянное мною на службе его величества в этих землях Перу за время, что я здесь обретаюсь. А участвовал я в завоевании Лимы, и Трухильо, и Куско, и в преследовании Инки, и в завоевании Пуэрто-Вьехо да окрест него лежащих земель (Город Лима (Город Волхвов) был основан 6 января 1535 г., Трухильо - в 1534, Куско - столица империи инков - был взят 15 ноября 1533 г. Пуэрто-Вьехо (полностью - Вилья-Нуэва-де-Пуэрто-Вьехо, ныне- Портовьехо) был основан 12 марта 1535 г. в бухте Чарапото капитаном Гонсало де Ольмос и с 1537 по февраль 1541 г. им управлял Орельяна. В 1628 г. из-за беспрестанных нападений пиратов был перенесен на 30 км выше по реке Чарапото), (Многие авторы в качестве первого названия Лимы указывают Ciudad de los Reyes, что в переводе с испанского значит Город Королей. Но, судя по некоторым древнейшим документам, Франсиско Писарро назвал этот город Ciudad de los Reyes Magos, то есть Городом Волхвов) (Villa Nueva de Puerto Viejo в переводе значит Новое поселение тарого порта)и потерял я в этих [сражениях] один глаз. Вашим милостям известна служба, каковую исполняю я в упомянутом поселении Пуэрто-Вьехо во славу господа бога нашего и его величества, вспомоществуя испанцам, которые запросто приходят ко мне в дом, [а также то], что из названного [поселения] Вилья-Наэва-де-Пуэрто-Вьехо, где я обосновался, выступил я на коне и более чем с восьмьюдесятью пешими людьми и взял с собой свыше десяти или двенадцати лошадей (80 солдат по тем временам не только в Индиях, но даже и в Европе представляли собой немалую военную силу (вспомним хотя бы, что Франсиско Писарро завоевал Перу, располагая войском, всего лишь в два раза превосходившим численностью отряд Орельяны). Упоминая о лошадях и об их количестве, Орельяна хочет подчеркнуть значительность издержанной им суммы. В Новом Свете лошадей до прихода испанцев не было (поэтому-то на первых порах лошади и наводили ужас на индейцев). Везли их из-за океана, из Испании, через Панамский перешеек и затем по Тихому океану; было их мало, и стоили они, естественно, даже для тех времен, сверх всякой меры дорого. В Перу в 1533- 1535 гг., по свидетельству Франсиско де Хереса, бывшего тогда секретарем Писарро, лошадь стоила 2500 песо (11,625 кг золота), а в 1540-ом, по данным Торибио де Ортигеры, изучавшего поход Орельяны спустя четыре десятилетия, - 500-1000 песо (2,3-4,6 кг золота)), (См. на стр. 121 статью «Деньги в Испании и Перу в 30-х-40-х годах XVI века») коих приобрел за собственный счет и по своему почину и коих разделил между своими соратниками, ибо в означенное поселение поступили сведения о том, что город Куско, где был Эрнандо Писарро, и город Лима, где был сеньор правитель (То есть Франсиско Писарро), подверглись осаде со стороны индейцев и что испанцам [в них] угрожала великая опасность (Речь идет о восстании перуанских индейцев во главе с Манко Капаком, провозглашенным было испанцами верховным инкой, но затем бежавшим в горы и поднявшим индейцев на борьбу против поработителей. В феврале 1536 года его многотысячная армия осадила Куско, где засели три брата Писарро - Эрнандо, Гонсало и Хуан (последний был вскоре убит в одной из вылазок). Восставшим удалось уничтожить четыре отряда, которые послал из Лимы на помощь осажденным Франсиско Писарро. Когда индейцы появились также и под Лимой, испанцы оказались в критическом положении. Однако спустя одиннадцать месяцев индейцы подверглись нападению с тыла со стороны возвращавшегося из чилийского похода Альмагро и были рассеяны (Манко Капак спасся и спустя некоторое время снова поднял восстание). Братья Писарро не пожелали сдать Куско претендовавшему на этот город Альмагро и продолжали обороняться. Лишь 8 апреля 1537 г. последний овладел городом, и Гонсало и Эрнандо Писарро оказались в плену у победителя). И я набрал восемьдесят человек за свой счет да по своему почину и принял на себя расходы по их передвижению и прочие траты, сделанные ими в этом поселении, войдя в долги на круглую сумму золотых песо, и повел их через страну на собственные средства и по собственному побуждению, и предпринятым мною походом оказал огромную услугу королевскому престолу, как особа усердная и озабоченная его нуждами. И когда я покинул эти города, уж после того как они были избавлены от осады и после того как сеньору правителю и Эрнандо Писсарро не угрожала более никакая опасность, сеньор правитель повелел мне и дал официальные инструкции приступить в чине генерал-капитана (Генерал-капитан стоял во главе самостоятельного войска или военных сил определенной территории) от имени его величества и его самого к завоеванию и завоевать провинцию Кулата (Провинцией Кулата называлась область, центром которой был г. Сантьяго-де-Гуаякиль), где предстояло мне заложить город. Сие поручение ради службы его величеству я принял и приступил к завоеванию и осуществил при помощи людей, которых взял с собою за свой счет и по собственному желанию, да ценою всевозможных лишений с моей стороны и со стороны людей, бывших со мною, ибо индейцы названной провинции неукротимы и воинственны, а страна, где они обитают, изобилует многоводными реками и глубокими болотами, и два или три капитана уже потонули в них, и индейцы умертвили уже много испанцев, ибо обитатели названной провинции очень спесивые. И, покорив их да приведя эту провинцию к послушанию и повиновению его величеству, я нес свою службу [по-прежнему] и основал город, коему присвоил имя Сантьяго и основанием коего оказал и с тех пор продолжаю оказывать немалую услугу его величеству, ибо выбрал я для оного местность плодородную и богатую и место столь удачное, что через него всего удобнее подвозить провиант к городам Кито и Пасто, и Попаян, а равно и к другим городам (сие очевидно уже ныне), которые будут возведены в будущем, без погибели испанцев и великих потерь; ведь если прежде сия провинция не была среди земель, подвластных его величеству, то теперь по землям ее разъезжают и странствуют безбоязненно, в одиночку или вдвоем или как заблагорассудится, без малейшего риска для собственной жизни и имущества. И выгоды месторасположения сего города скажутся со временем еще более, ибо он находится невдалеке от моря, и корабли смогут близко подходить к нему (Город Сантьяго (Св. Яго), или Кулата, центр области того же наименования, был заложен Себастьяном Беналькасаром в 1534 г. Вскоре восставшие против чужеземцев индейцы разрушили город до основания и перебили его испанский гарнизон, из которого лишь пятерым солдатам во главе со своим начальником Диего Даса удалось спастись. После того как ни Даса, ни капитан Тапия не смогли овладеть городом, Франсиско Писарро послал туда Орельяну. Орельяне удалось подавить восстание индейцев, и он стал правителем Сантьяго и всей области Кулата. Он перенес город на новое место в нескольких десятках километров от океана, на западный берег реки Гуаяс, по имени которой город и получил название Сантьяго-де-Гуаякиль (1537). То, что говорит здесь Орельяна о местоположении города, соответствует истине, его предсказание о грядущем расцвете города подтвердилось: сейчас Гуаякиль - основной порт и самый большой город Эквадора с населением в 430 тысяч человек). И названный правитель, видя и зная, как хорошо я все исполнил, облек меня властью и полномочиями, с помощью каковых я смог отправлять службу генерал-капитана и заместителя правителя в означенном городе и в Вилья-Нуэва-де-Пуэрто-Вьехо, и я принял и несу оную и управляю городами справедливо и правосудно, и я выполняю свои обязанности добросовестно, честно и с усердием и о делах своих давал и поныне даю полный отчет.

И поскольку я намерен обратиться с просьбою о пожаловании мне некоторых милостей самолично или через кого-нибудь к его величеству, который уж оценит по достоинству как мои [прежние] заслуги, так и те, что я надеюсь для него совершить отныне и впредь, я не стану их [то есть милости ] тут называть, а подожду до тех времен, пока не смогу просить и умолять его величество [сказанным образом]. И так как его величество правит [заморскими землями], облекая [некоторых] полномочиями, предусмотренными королевскими указами, то вольно же всякому из сих краев отправляться самому, либо посылать кого-либо ходатайствовать об [указанных] милостях в воздаяние за услуги, что он оказал королевскому престолу в здешних краях, представлять прошения о них в совет города либо поселения, где проживает тот, кто вознамеривается просить его величество о подобном, дабы упомянутый совет мог вынести свое суждение, имеет ли он [т. е. соискатель] право на сии милости и является ли он особой, достойной оных. И поскольку я - упомянутый капитан Франсиско де Орельяна - не говорю здесь ясно, о каком пожаловании собираюсь просить его величество, поскольку я являюсь рыцарем благородной крови и человеком чести и во мне совмещены качества, потребные для того, чтобы исполнять и отправлять любую должность, как, например, должность правителя или какую-либо иную, которую его величество сочтет нужным мне пожаловать, я прошу ваши милости в соответствии с упомянутым порядком ответить за меня и, помятуя о моих личных достоинствах и званиях и прежних заслугах, представить к вознаграждению и сказать, являюсь ли я такой особой, которая может исправно отправлять любую должность либо должности. И в отписке по сему поводу [я прошу вас] заверить, что ваши милости думают по сему поводу, и [заявить] это так, чтобы его величество получило бы о сем деле сведения правдивые и такие и в таком числе, как это требуется. И еще, милостивые государи, прошу вас распорядиться, чтобы мне выдали две копии или более сего ходатайства и отписки ваших милостей Франсиско де Орельяна.

И после того как сия петиция была представлена в том виде, в коем она здесь мною, сказанным эскривано, приведена и изложена, названный мировой судья и рехидоры совета заявили, что им доподлинно известно, что упомянутый капитан Франсиско де Орельяна принимал участие в завоеваниях, в его прошении указанных, и что он лишился глаза в оных, и что он был преданным слугой [его величества]; и некоторым из указанных рехидоров совета - как людям, кои были живыми свидетелями происшедшего - хорошо известно также, что капитан Франсиско де Орельяна оказал важную услугу господу богу нашему и королю в Вилья-Нуэва-де-Пуэрто-Вьехо, где он жил, так как в ту пору в те края после мытарств да лишений стекалось из своих скитаний множество всякого люду, находившего приют и отдых в доме названного капитана Франсиско де Орельяны, который поддерживал сих [несчастных] в их скорбях и горестях, и, видимо, если бы не он, многим из них пришел бы конец, ибо уже очень велики были их страдания (Указание на свирепствовавшую в те годы (1535-1538) в Перу эпидемию неизвестной болезни. Болезнь эта вспыхнула поблизости от Пуэрто-Вьехо и Сантьяго-де-Гуаякиля - в городе Коаке, по имени которого получила название Verrugas de Coaque - коакские бородавки. Как сообщают летописи, больные в течение двадцати дней испытывали невыносимые страдания. На лице, а также на теле появлялись нарывы величиною с куриное яйцо; часто от этой болезни люди умирали, если же и выздоравливали, то оставались обезображенными на всю жизнь. См. на стр. 121 статью «Деньги в Испании и Перу в 30-х-40-х годах XVI века»). И на это дело капитан Франсиско де Орельяна истратил изрядную сумму в золотых песо, ибо припасы стоили дорого и он покупал их за свой счет и на свои деньги.

Знают они также и ведают, что названный капитан являлся на подмогу городам Лима и Куско со значительным числом людей, и что в этом предприятии он понес большие издержки, и что пользы от того похода было премного. И известно им еще, что упомянутый правитель послал сказанного капитана с полномочиями на завоевание провинции Кулата, каковую тот и завоевал на свои средства и в согласии со своими желаниями да ценою великих испытаний, [и что] в завершение сего завоевания основал он и заложил как поселение названный город, оказав тем самым большую услугу его величеству, ибо неоспоримо и общеизвестно, что город сей расположен в выгодном месте и именно так, как сказано в его [т. е. Орельяны] прошении.

И еще ведомо им, что правитель, зная, как названный капитан нес службу его величеству и [чего] он в ней достиг, направил ему письма об утверждении его в сих должностях на долгий срок, дабы вдобавок к чину капитана он отправлял бы в названном городе [Сантьяго] да в [поселении] Вилья-Нуэва-де-Пуэрто-Вьехо должности заместителя правителя и генерал-капитана (письма сии засвидетельствованы должным образом в книге настоящего совета). Означенные обязанности исполнялись названным капитаном весьма исправно, так как он - человек высокой чести (ведь некоторые сеньоры из этого совета знают его по фамильным связям) и рыцарь да идальго благородного рода, и люди видели и видят, что исполняет он свой долг добросовестно, честно, ревностно и с благоразумием и мудростью.

И ввиду вышеизложенного и еще ввиду того, что они [рехидоры] слышали и знают про названного капитана, про личность его и достоинства, они заявили, что названный капитан - человек способный и имеющий права на любые полномочия и должности, коими его величество соблаговолит его пожаловать, будь то сан правителя либо что-нибудь иное, потому что он будет давать полный отчет во всем и будет ревностно нести королевскую службу. И они просят его величество как короля и государя, который всегда сторицей воздает за службу, каковую несут его подданные и вассалы, пожаловать упомянутому капитану милости, о коих он имеет основания просить и ходатайствовать, ибо его достоинства и личные качества сего заслуживают, дабы поощрить сказанного капитана и других на будущее к службе столь же отменной и еще лучшей.

Все это они заверили своими именами и постановили выдать названному капитану столько копий настоящего прошения и сего их ответа, сколько ему надобно.

Родриго де Варгас, Гбмес Эстаско, Франсиско де Чавес, Педро де Хибралеон, Алснсо Каско, Хуан де ла Пуэнте, Кристобаль Лунар.

И я, Франсиско Херес, эскривано их величеств и коронный [эскривано] и [эскривано] совета названного города Сантьяго, присутствовал при сем акте вместе с упомянутым мировым судьей да сеньорами рехидорами и сказанное свершилось в моем присутствии. И дабы сие удостоверить и засвидетельствовать, я приложил тут свою печать.

Франсиско Хёрес

коронный эскривано и [эскривано] совета.

ПОВЕСТБОВАНИЕ О НОВООТКРЫТИИ ДОСТОСЛАВНОЙ ВЕЛИКОЙ РЕКИ АМАЗОНОК

Гаспар де Карвахаль

Повествование, написанное братом Гаспаром де Карвахалем из ордена Святого Доминика, о происшедшем новооткрытии достославной великой реки, которую открыл по счастливой случайности от самых, ее истоков до впадения в море капитан Франсиско де Орельяна вместе с пятьюдесятью семью людьми, коих он привел с собой; о том, как он пустился на свой страх и риск по упомянутой реке, которая была наречена по имени капитана рекою Орельяны («Повествование о новооткрытии достославной Великой реки Амазонок» Гаспара де Карвахаля - примечательный образец географической литературы эпохи великих открытий и основной первоисточник путешествия Орельяны по Амазонке. Без «Повествования» нам почти ничего не было бы известно об этом выдающемся путешествии Орельяны и его участниках. Записки Карвахаля ценны также тем, что в них Амазония описана в ту пору, когда она еще сохраняла свой девственный облик, когда ее природа и население еще не испытали на себе влияния колонизации. Поэтому Гаспар де Кар вахаль должен быть признан не только историографом этой экспедиции, но и наряду с Орельяной - первооткрывателем Амазонки.

Гаспар де Карвахаль родился около 1504 года в Трухильо (Эстремаура), он был земляком Орельяны. Известно, что он находился в доминиканском монастыре Сан Пабло в Вальядолиде, когда ему было велено отправиться в Индии вместе с епископом Лимы Висенте де Вальверде, одним из главных участников кровавой резни и пленения Инки в Кахамарке. Сохранился документ, из которого явствует, что в конце 1536 года брату Гаспару де Карвахалю в числе восьми монахов-доминиканцев не без труда и неприятностей удалось погрузиться на корабль «Сант-Яго» под командой маэстре (капитана) Хинеса де Карриона, отплывавший в Номбре-де-Дьос, что на панамском берегу Карибского моря. Известно также, что в ноябре 1538 года Карвахаль находился в Сьюдад-де-лос-Рейес (Лиме), где занимал довольно высокую должность провинциала (резидента) своего ордена в Перу. По всей видимости, здесь, в Лиме, Карвахаль и присоединился в качестве капеллана к Гонсало Писарро, когда тот направлялся через этот город в Кито, чтобы предпринять оттуда поход в страну Корицы. Первая встреча Карвахаля и будущего первооткрывателя Амазонки состоялась примерно в мае 1541 года, когда Орельяна нагнал войско Гонсало Писарро в лагере у Сумако. Карвахаль сопутствовал Орельяне на протяжении всего путешествия и расстался с ним в октябре 1542 года на острове Маргарита. В походе монах-конкистадор сражался и делил все тяготы наравне с прочими его участниками и проявил себя как человек волевой и мужественный.

Впоследствии Карвахаль жил в Перу, занимал там ряд важных церковных должностей, но в походах более не участвовал. Умер он в 1584 году в монастыре Санто-Доминго в Лиме.

Оригинал «Повествования о новооткрытии достославной Великой реки Амазонок» утрачен. Однако сохранились три его копии, которые правильнее было бы назвать вариантами - настолько отличны они друг от друга по стилю и даже по содержанию.

Впервые «Повествование» Карвахаля было опубликовано в 1855 году в Мадриде в IV томе «Всеобщей и подлинной истории Индий, островов и материковой земли в море-океане», принадлежащей перу первого хрониста Нового Света Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса. В этом труде «Повествование» занимает отдельную главу (ч. III, кн. L. гл. XXIV, стр. 541-573). Вторую, наиболее полную копию (отдельную рукопись) «Повествования» обнаружил в частном архиве герцогов Т'Серклес де Тилли и опубликовал в 1894 г. в Севилье известный чилийский историк Хосе Торибио Медина. Книга Медины, которая, помимо «Повествования» Карвахаля, содержит фундаментальное исследование об экспедиции Орельяны, а также документы, имеющие отношение к его деятельности, была издана всего в двухстах экземплярах и ныне даже в Испании представляет собой библиографическую редкость.

Третью копию - рукопись, находящуюся в Мадридской Академии Истории (собр. Муньоса, т. 91, листы 68-113), - напечатал совсем недавно, в 1955 г., в Мехико Хорхе Эрнандес Мильярес (ему же принадлежит вступительная статья публикации). Копия эта несет на себе глубокие рубцы - следы интриг и страстей, бушевавших вокруг экспедиции Орельяны: в ней почти целиком отсутствует вступительная часть, в которой оправдывается поведение Орельяны в отношении Гонсало Писарро, а также заключение, в котором Карвахаль заверяет, что он описал плавание Орельяны так, как оно происходило на самом деле, то есть отсутствуют те места, что оказались вымаранными в рукописи (а может быть, в оригинале), с которой была снята данная копия. Сейчас трудно сказать, кто и с какой целью изуродовал этот документ: недруги ли Орельяны, пытаясь отнять у него веское доказательство своей невиновности, сам ли автор, или его коллеги-монахи, желая, как предполагает Мильярес, «скрыть, правду из боязни опасных последствий, потому что правителем Перута время был Гонсало Писарро, и его месть могла не только настигнуть автора, записок, но и распространиться на весь духовный орден, к которому последний принадлежал». Но так или иначе, сделано это было, как видно, еще при жизни Орельяны.

Копия (вариант) Овьедо существенно отличается от двух других, копий. Вопреки утверждениям последнего, что он лишь «включил» записки Карвахаля в свою «Историю» и, следовательно, ничего в них не изменял, эта копия «Повествования», вне всякого сомнения, подверглась, литературной правке. Об этом говорит напыщенный слог некоторых мест (например, вступления), который мало чем отличается от языка прочих глав «Истории» Овьедо и совсем не похож на простой и мужественный, язык Карвахаля. Очевидно, на совести Овьедо, которого его идейный противник, замечательный гуманист своего времени Лас Касас (1475-1556), рекомендует как «заклятого врага индейцев», остаются также места, в известной степени искажающие нравственный облик автора «Повествования», насколько о нем можно судить по остальным двум вариантам. Вместе с тем, вариант Овьедо содержит ряд ценных описаний, подробностей и суждений, которых нет в вариантах Медины и Мильяреса.

Чем объяснить подобные расхождения? Нелепо сводить их к одним лишь глоссам - припискам копиистов, как это допускает кое-кто из, исследователей. Медина относит их за счет переработки «Повествования» самим Овьедо, и в какой-то степени это справедливо. Но чем тогда объяснить наличие у Овьедо важных эпизодов и деталей, отсутствующих в других вариантах, но, без сомнения, восходящих к перу Карвахаля? Комментатор вышеупомянутого нью-йоркского издания книги Медины X. С. Хитон выдвигает допустимое, с нашей точки зрения, предположение о том, что «Карвахаль писал свои записки дважды, излагая все во втором варианте более подробно». И действительно, в варианте Овьедо, родство которого с двумя прочими неоспоримо, значительно больше внимания уделяется природе, географии, обычаям и ремеслу индейцев, словно у Карвахаля было для этого больше времени и досуга.

Настоящая публикация впервые учитывает все три варианта «Повествования», ибо, как это явствует из ранее сказанного, ни один из них не дает полной картины похода капитана Орельяны - ее можно воссоздать только при совокупности всех дополняющих друг друга вариантов, «Повествования». В основу нашей публикации «Повествования» положен вариант Мильяреса - бесспорно самая древняя и, видимо, наиболее верная оригиналу копия. Немногие недостающие в ней части Мильярес заменил соответствующими местами из копии Медины (набраны курсивом). К основному тексту в нашей публикации даются разночтения - отрывки из вариантов Овьедо и Медины, содержащие важнейшие смысловые дополнения и расхождения.

«Повествование» Карвахаля в передаче Овьедо начинается со следующего вступления (см. стр. 541):

«Забвение лишило многих вознаграждения и признания за заслуги и в то же время память возвеличила подвиги тех, кто добился воздаяния за свои труды, ставши государями, как о том напоминает нам священное писание о случае с Давидом, когда тот состоял при доме и дворе неблагодарного царя Саула, и с Мардохеем, обретавшимся при дворе и доме блистательного царя Ассирийского, по сему поводу можно было бы привести множество других авторитетных доказательств и правдивых примеров, кои я здесь опускаю, дабы не быть излишне многоречивым.

Хочу заметить только и упомянуть лишь о том, что не много знали бы мы ныне о славных деяниях римлян, кабы не написал о них Тит Ливии в своих декадах и не поведали бы нам о них всякие авторы; и хоть сии последние были искуснее меня, но и они принуждены были обращаться за сведениями к тем, кто наблюдал события воочию и был вправе о них свидетельствовать, и уже потом только, изложив все изящным слогом и в изысканном стиле, от начала до конца приведя в порядок, они отдавали грядущим поколениям на суд свои писания, кои мы сейчас читаем и кои после нас читаемы будут. То же и со мною: не для чего-нибудь иного, а только с целью поведать всю истину всякому, кто пожелает познать оную и прочесть мое скромное и нехитрое, без околичностей писание, кое сочинял я, памятуя о той особой беспристрастности, с какою священнослужителю приличествует свидетельствовать о том, что он видел, ибо его сподобил господь сделать участником сего странствования, поведаю я сию историю и расскажу все так, как оно было на деле, коль скоро я сумею хоть в малой степени чувством своим и разумом оную постичь; и еще поступлю я так вот по какой причине: думается мне, что погрешу я против совести, ежели не поведаю сию редкостную новость тому, кто пожелает знать всю правду о трудах, что вынесли на своих плечах капитан Франсиско де Орельяна с пятьюдесятью соратниками, которых он взял с собою из войска правителя Кито Гонсало Писарро, брата маркиза дона Франсиско Писарро, милостью его цесарского величества императора-короля, нашего государя, правителя Новой Кастилии, иначе прозываемой Перу»). (Слово relacion, стоящее в заглавии, можно перевести и как «отчет», «донесение», «реляция». Переводя его как «повествование», мы хотим подчеркнуть, что эти записки не предназначались их автором в качестве официального отчета об экспедиции Орельяны) (Historia general у natural de las Indias, islas у tierra-firme del mar oceano. Por el capitan Gonzalo Fernandez de Oviedo у Valdes, primer cronista del nuevo mundo. Madrid, 1851-1855) (Descubrimiento del Rio de las Amazonas segun la relacion hasta ahora inedita de Fr. Gaspar de Carvajal con otros documentos referentes a Francisco de Orellana у sus companeros, con la Introduccion historica у algunas ilustraciones por Jose Toribio Medina, Sevilla, MDCCCXCIV) (Fray Gaspar de Carvajal, O. P. Relacion del nuevo descubrimiento del famoso rio Grande de las Amazonas. Edicion, introduccion у notas de Jorge Hernandez Millares. Mexico, 1955) (Все отрывки из Овьедо приводятся по тексту указанного первого полного издания «Всеобщей истории») (Сущность этих двух библейских преданий коротко заключается в следующем: Давид, будучи в юности пастухом, убивает исполина Голиафа и спасает царя Саула; последний вместо благодарности пытается его убить. После смерти Саула Давид становится вторым по счету царем израильским.

Мардохей, простой привратник, возвышается, выдав свою воспитанницу Эсфирь замуж за персидского царя Ксеркса, спасает ему жизнь, но неблагодарный Ксеркс преследует единоверцев Мардохея) (Тит Ливии (59 г. до н. э. - 17 г. н. э.) - римский историк, автор труда в 142 книгах (декадах) «История Рима от основания города») (Королем Испании с 1516 по 1556 г. был Карл I, бывший одновременно (под именем Карла V, 1519 - 1555 гг.) императором Священной Римской империи)

Повествование о новооткрытии

Дабы лучше разобраться в обстоятельствах, при коих происходил поход, следует принять во внимание, что капитан Франсиско де Орельяна был заместителем правителя и наместником города Сантьяго, который он завоевал и заселил за свой счет, а также новопоселения Пуэрто-Вьехо, находящегося в Перуанских провинциях. Сей капитан, побуждаемый многочисленными сведениями о стране, где произрастает корица, и желанием послужить его величеству в открытии оной, ведая, что Гонсало Писарро от имени маркиза (То есть от имени Франсиско Писарро, которому в награду за завоевание Перу был пожалован титул маркиза де Атавильос (по другим источникам - де Чаркас)) прибыл управлять городом Кито и вышеупомянутыми землями, находящимися на его, названного капитана, попечении, направился в Кито, где обосновался Гонсало Писарро, чтобы повидаться с ним, ввести его во владение сказанными землями и принять участие в поисках упомянутой страны.

Титульный лист книги Хосе Торибио Медины

По прибытии в город капитан заявил правителю Гонсало Писарро о своем желании отправиться с ним вместе и послужить его величеству в этом деле; и сказал он, что, дабы исполнить свою службу лучше, он намерен захватить с собой своих друзей и употребить собственное свое достояние ради успеха дела (В варианте Овьедо (стр. 542) сказано, что у Орельяны было множество хороших индейцев, [приписанных к нему по праву] репартимьенто, и всякие поместья да стада и много прочего имущества, коего достало б для того, чтобы быть очень богатым человеком, коли он удовольствовался бы тем, что сиживал дома да копил деньгу») (По так называемому праву репартимьенто корона раздавала конкистадорам земли вместе с жившими на них индейцами). Договорившись об этом, капитан возвратился в управляемые им владения, чтобы, прежде чем покинуть их, навести в названном городе и поселении порядок и спокойствие. Он издержал на необходимое снаряжение и припасы свыше сорока тысяч золотых песо, и, снаряженный, выехал в город Кито, где ранее расстался с Гонсало Писарро; однако, прибыв туда, он обнаружил, что тот уже выступил. По этой причине капитан оказался в некотором (Начиная с этого места, текст в публикуемом переводе рукописи вымаран; недостающая часть приводится по варианту Медины (набрана курсивом)) затруднении, не зная на первых порах, что ему следует предпринять, но потом решил двинуться вослед за Гонсало Писарро, хотя тамошние старожилы и удерживали его, ибо предстояло идти стороной трудной и воинственной и они опасались, что его убьют, как, уже убили многих, кто отправлялся [туда] с гораздо большим войском, нежели у него (Речь идет об экспедиции Гонсало Диаса де Пинеды, который в 1536г. с 45 всадниками, 30 аркебузниками и 10 арбалетчиками пытался пересечь Анды и выйти в лежащую за ними неведомую страну Корицы. Диас де Пинедабыл участником описываемой экспедиции Гонсало Писарро). Вопреки их увещаниям и несмотря на весь риск, капитан ради службы его величеству порешил следовать за упомянутым правителем.

Испытывая бесчисленные злоключения как от голода, так и от стычек с индейцами, которые не раз ставили его [Орельяну] в столь опасное положение, что, не будь в дружине более двадцати трех человек (mas de viente у tres hombres), он и его спутники почитали бы себя уже погибшими и мертвыми от их [индейцев] рук, он прошел с большим трудом ... лиг (Пропуск в рукописи. Лига - старинная испанская мера длины. См. статью «Определение дат и расстояний в «Повествовании» Карвахаля») от Кито, порастеряв к концу пути все, что захватил с собой, настолько, что, когда настиг Гонсало Писарро, у него, кроме меча и щита, ничего не оставалось, и так же обстояло дело, разумеется, и с его спутниками (Гонец от Орельяны догнал войско Писарро у вулкана Сумако, где из-за страшных ливней оно простояло лагерем два месяца. На помощь Орельяне был выслан отряд под командой капитана Санчо де Карвахаля.

В варианте Овьедо (стр. 542) дополнительно сообщается, что Орельяна «издержал свыше сорока тысяч золотых песо на лошадей и амуницию и всякое воинское снаряжение, но вышло так, что из четырнадцати лошадей да изо всех вещей, кои он имел с собой, осталось у него всего-навсего три, лошади»).

В таком виде он вступил в провинцию Мотин, где находился со своим войском упомянутый Гонсало Писарро, и здесь он примкнул к нему и далее уже совместно с ним пустился на розыски сказанной корицы.

И хотя я не видел того, о чем говорил до сих пор, и в том не участвовал, мне ведомо об этом от тех, кто прибыл вместе с названным капитаном, ибо я в то время находился с Гонсало Писарро и воочию наблюдал, как Орельяна и его люди вступали в наш лагерь вышеописанным образом. Но в отношении того, о чем я буду говорить далее, я сам был очевидцем и человеком, коего господь бог сподобил сделать участником столь нового и дотоле никогда не виданного открытия, о котором я в дальнейшем поведаю.

После того как капитан соединился с правителем Гонсало Писарро, последний самолично отправился на поиски корицы, но не нашел [ни ее], ни земли или чего-либо иного, чем можно было бы сослужить службы, его величеству. Тогда он решил продвигаться дальше, а капитан Орельяна вместе с остальными людьми следовал за ним и догнал правителя в селении, которое зовется Кема (В других документах - Гема или Хема) и расположено в саваннах, в ста тридцати лигах от Кито, и там они снова встретились. Названный правитель хотел продолжать розыски, продвигаясь вниз по реке, но некоторые советовали ему не делать этого, так как плыть по реке было не на чем да к тому же было неразумно, по их мнению, покидать саванны с их многочисленными дорогами, каковые начинались прямо за селениями Пасто и Попаян, все же правитель принял решение держаться реки. Мы прошли вдоль нее двадцать лиг, и на исходе их нам попалось несколько небольших селений. Здесь Гонсало Писарро решил построить судно, чтобы переправиться для поисков пищи с одного берега на другой, ибо сия река была шириною в пол-лиги (Речь идет о реке Кока - одном из притоков реки Напо, впадающей в Амазонку).

И хотя названный капитан был того мнения, что не следует строить судно, - он, полагал, что для этого есть некоторые веские резоны, - а должно возвратиться в саванны и двигаться по дорогам, которые идут в уже названные селения, Гонсало Писарро желал лишь одного - начать строить судно. Тогда, видя это, капитан Орельяна обошел весь лагерь, собирая железо, годное на гвозди (По словам Гарсиласо де ла Беги, «его [железо] участники похода ценили превыше золота» ), и указывая каждому дерево, которое тот должен был доставить [к месту постройки]; и в конце концов общими усилиями судно было построено. Правитель Писарро велел погрузить на него разный припас и больных индейцев, и мы все вместе тронулись в путь.

После того как мы проплыли вниз по реке пятьдесят лиг, кончились населенные места, и мы стали испытывать все большую нужду и недостаток в пище, и по этой-то причине недовольны были люди и поговаривали они, как бы вернуться назад и дальше не идти, ибо пришли вести, что впереди полнейшее безлюдье.

Капитан Орельяна, видя, что творится, и ту крайнюю нужду, которую все испытывали, и понимая, что погибло все, что было взято с собой, полагал, однако, что не к чести его возвращаться назад ни с чем после стольких потерь. Он отправился к правителю и сообщил ему о своем намерении - оставив с главным войском то немногое, что у него сохранилось, следовать далее вниз по реке. Капитан сказал ему также, что в случае удачи, если ему посчастливится найти поблизости жилье и еду, которая сможет их всех выручить, он даст об этом знать. Если же он увидит, что задерживается и от него не будет вестей, а правитель между тем отойдет назад, в края, где имеется пища, то, чтобы он [правитель] дожидался его в течение лишь трех или четырех дней, или времени, какое ему покажется достаточным; если же он не вернется [к условленному сроку], то просит сеньора правителя не поминать его лихом. Правитель ответил ему: пусть поступает так, как считает нужным.

И тогда капитан Орельяна взял с собой пятьдесят семь человек и, посадив их на уже упомянутое судно и на несколько каноэ (У Орельяны, когда он расстался с Гонсало Писарро, было четыре каноэ), добытых у индейцев, отправился вниз по реке с намерением тотчас же возвратиться, как только будет найдено съестное (Последующей части похода Карвахаль касается лишь бегло и опускает важные подробности.

После постройки бригантины экспедиция направилась вниз по реке. На судне (им командовал Хуан де Алькантара) везли снаряжение, а также тяжело раненных и больных. Остальная часть войска шла по берегу, прорубаясь топорами сквозь непроходимые заросли и преодолевая непролазные топи, где гибли люди, лошади, грузы. «На плечи индейцев, - пишет Гарсиласо де ла Вега, - выпала самая тяжкая доля, ибо из четырех тысяч, что отправились в сей поход, перемерло уже свыше тысячи». Неоднократно приходилось переправляться с берега на берег, тратя каждый раз на переправу по 2-3 дня. После того как за два месяца было пройдено 200 лиг, от местных жителей были получены сведения, что «в десяти солнцах [т. е. в 10 днях пути] лежит обетованная земля, изобилующая едой и золотом». С этого момента и началось, собственно, плавание капитана Орельяны).

Но вышло все иначе и отнюдь не так, как мы предполагали, ибо мы не нашли пищи на протяжении двухсот лиг и уже совсем отчаялись найти ее; по этой причине мы ужасно страдали от голода, но об Этом я скажу после.

Вот так мы и плыли, моля господа нашего, чтобы сотворил он доброе дело и направил нас в этом походе по правильному пути, дабы могли мы вернуться назад к своим сотоварищам.

НАЧАЛО ПОХОДА ОРЕЛЬЯНЫ

(Названия глав «Повествования» даны по публикации Мильяреса, Варианты Медины и Овьедо на главы не делятся)

На второй день, после того как мы вышла в путь и разлучились со своими товарищами, мы чуть было не затонули посреди реки, ибо судно натолкнулось на ствол дерева и получило пробоину. Наше счастье еще, что мы были поблизости от берега, не то здесь и завершили бы свой поход. Мы кое-как добрались до суши, вытащили судно из воды и обломком доски заделали пробоину, а затем еще быстрее поплыли своим путем.

Мы проходили по двадцать-двадцать пять лиг [в день], ибо река текла очень быстро и все росла да ширилась за счет многих других рек, которые впадали в нее с правой руки, то есть с юга. Мы плыли уже три дня, но не приметили до сих пор ни одного селения. Видя, что все больше удаляемся от места, где покинули своих товарищей, и что кончаются у нас те крохи съестного, которые мы взяли в дорогу, оказавшуюся столь неверной, люди стали заговаривать с капитаном о тяготах пути и о возвращении назад, и о нехватке съестного - ведь мы думали вскоре повернуть обратно и поэтому не берегли еду. Но, будучи уверенными, что до пищи недалеко, решили мы плыть дальше, и стоило это всем немалого труда, и так как ни назавтра, ни в последующие дни мы не нашли ни съестного, ни каких-либо следов человека, я по совету капитана отслужил мессу, вручая, как это принято на море, всю заботу о нас и о наших жизнях всевышнему. Я, недостойный, молил его, чтобы он спас нас от столь неизбежных страданий и неминуемой гибели, кои, вне всякого сомнения, нам были уготованы, ибо, если мы даже захотели бы подняться назад по воде, это было бы уже невозможно из-за сильного течения, идти же сушей было немыслимо. Таким образом, из-за большого голода, одолевавшего нас, мы находились в смертельной опасности. Мы долго судили и рядили, какое нам принять решение, и, обсудив наши горести и заботы, согласились избрать из двух зол то, какое капитану и всем нам казалось наименьшим, а именно, -уповая на господа нашего и надеясь, что всевышний сочтет за благо сохранить нам жизнь и пошлет избавление, - плыть далее вниз по реке или умереть, или дознаться, куда она нас выведет.

А между тем из-за нехватки съестного мы впали в крайнюю нужду и питались лишь кожей, ремнями да подметками от башмаков, сваренными с какой-либо травой, и столь слабы мы были, что не могли держаться на ногах; одни из нас на четвереньках, другие же, опираясь на палки, отправлялись в горы на поиски съедобных кореньев. Нашлись и такие, которые, объевшись какими-то неведомыми травами, были на волосок от смерти, и походили на безумных и совсем лишились разума. Но так как господу нашему было угодно, чтобы мы продолжали наше странствие, никто не умер. От всех этих тягот некоторые наши товарищи очень ослабли, и капитан ободрял и увещал их, дабы они крепились и уповали на господа бога нашего, ибо раз уж он направил нас по этой реке, то сочтет за благо ввести нас в добрую гавань. Таким образом, он [Орельяна} воодушевил своих спутников, изнывавших под тяжестью сиих невзгод.

В [первый] день нового, сорок второго года кое-кому из наших людей померещилось, что они слышат перестук индейских бара-банов, причем одни сие утверждали, другие же отрицали. Мы все, однако, немало возрадовались этому и стали продвигаться значительно быстрее, чем обычно. И так как ни в тот день, ни на следующий мы не увидели никакого жилья, то, вероятно, все это лишь померещилось нам, и так оно и было на самом деле. И по этой причине как хворые, так и здоровые столь пали духом, что утратили всякую надежду на спасение, но капитан не раз обращался к ним со словами утешения и этим их поддерживал. И так как господь наш - отец милосердия и всяческого утешения, оказывает милость и поддержку каждому, кто взывает к нему в минуту великой нужды, случилось, что, когда стемнело и взошла луна, а мы отсчитали восьмое число января месяца (События, которые произошли на следующий день, то есть 9 января, в «Акте о введении во владение» (см. стр. 159) датируются 4 января) и доедали разные корни, добытые в лесу, мы все весьма явственно услыхали барабанный бой, доносившийся откуда-то издалека. Капитану первому посчастливилось его услышать, и он поведал о нем своим сотоварищам. Мы обратились в слух, а когда убедились в истинности его слов, то всех обуяла такая радость, что в мгновение ока были позабыты пережитые горести, ибо находились мы уже среди земель обитаемых и ныне не могли уже помереть с голоду. Затем капитан позаботился о том, чтобы мы в четыре смены несли охрану, потому что... (Пропуск в тексте рукописи) вполне могло статься, что индейцы, заметив нас, явятся ночью и постараются застигнуть врасплох, как это у них обычно делается. Таким образом, в эту ночь все были настороже, а капитан не сомкнул глаз, и ему казалось, что ночь эта была длиннее прочих, ибо он не мог дождаться наступления утра, чтобы все досыта наконец наелись бы кореньями.

Едва рассвело, капитан приказал приготовить порох, аркебузы и арбалеты (Аркебузы - фитильные ружья, на смену которым в XVI веке пришли мушкеты. Арбалеты - старинное оружие, представлявшее собой лук (иногда со специальным воротом или ножным стременем), который крепился на деревянном ложе, имевшем открытый канал для стрелы. По неподтвержденным сведениям, в отряде Орельяны было пять арбалетов и три аркебуза.

Следует отметить, что во время похода более надежными оказались устаревшие арбалеты, нежели сравнительно более эффективные и производившие к тому же устрашающее воздействие на индейцев аркебузы. Объяснение этому можно найти в наблюдениях немецкого натуралиста Эдуарда Пеппига, который в 1831 - 1832 годах пересек, подобно Орельяне, с запада на восток по Амазонке южноамериканский континент. По свидетельству Пеппига, на Верхней Амазонке в силу чрезвычайно влажного климата (в год там выпадает свыше 2600 мм осадков) и постоянных тропических ливней «даже хорошо закрытые сосуды не спасают веществ, способных впитывать влагу. В жестяных коробках разлагается лучший охотничий порох... Если ружье зарядить с вечера, к утру вы найдете в нем не порох, а серую сырую массу» (Э. Пеппиг «Через Анды к Амазонке». М., 1960, стр. 150)) и всем в любой момент быть готовым взяться за оружие. [Сие же было излишне], потому что, по правде говоря, не было ни одного человека, кто бы ревностно не исполнял всего, что надлежало исполнять; капитан же нес не только свою службу, но и заботился обо всех. Итак, утром, тщательно подготовившись, приведя в порядок (свое оружие], мы отправились на поиски поселения.

Не прошли мы вниз по реке и двух лиг, как увидели, что нам навстречу поднимаются четыре каноэ, полные индейцев, которые объезжали и обследовали свои владения. Едва лишь они нас завидели, как с превеликой поспешностью поворотили назад, подняв тревогу, так что менее чем через четверть часа мы услышали со стороны селения бой многих барабанов, которые созывали народ. Барабаны эти слышны на очень большом расстоянии и так искусно устроены, что могут издавать звуки разных тонов (son tan bien concertados que tienen su contra у tenor у tiple) (Индейцы - жители тех мест - и поныне «переговариваются» между собой при помощи тундили - барабанов, бой которых, отражаясь от холмов, передается на сравнительно большое расстояние).

Капитан тут приказал людям, сидевшим на веслах, грести как можно быстрее, дабы успеть добраться до первого селения прежде, чем туземцы смогут собраться. Однако это не помогло: хотя и плыли мы с весьма отменной скоростью, но пришли к селению, когда индейцы уже ожидали нас, готовые к защите и охране своих жилищ.

Капитан распорядился, чтобы высаживались на берег в строжайшем порядке, и чтобы все следили друг за другом, и каждый следил за всеми, и чтобы никто не ослушался, и смотрели бы в оба. Так воодушевились все, завидя селение, что позабыли о былых тяготах. Индейцы же покинули селение и оставили в нем все съестное, а для нас оное было, разумеется, немалым подспорьем и поддержкою. Прежде чем наши люди приступили к еде, капитан, хотя он и знал, сколь голодны они, велел всем обойти селение, дабы в случае, если индейцы возвратятся, не смогли бы они причинить нам урон в час трапезы и отдыха, а именно так оно впоследствии и получилось.

И люди наши принялись наверстывать упущенное и поедали все, что индейцы приготовили для себя, да пили их питье. Ели-пили они с большой жадностью и никак не могли насытиться. И хотя люди только то и делали, что ели (и в том не было ничего удивительного], вели они себя не без оглядки, не забывая об осторожности, необходимой для защиты, и все были начеку, со шитами на плечах и мечами под мышкою, и посматривали, не собираются ли индейцы напасть на них. Вот так мы и отдыхали - и это можно назвать отдыхом в сравнении с той работой, к которой мы привыкли.

В два часа пополудни индейцы стали подплывать по реке, чтобы поглядеть, что здесь происходит, и они сновали мимо нас словно полоумные. Увидев это, капитан подошел к обрыву у реки и заговорил с ними на их языке, который он немного знал. Он сказал им, чтобы они приблизились без опаски, ибо он хочет с ними переговорить. И тогда два индейца подплыли к месту, где он стоял; капитан их похвалил, успокоил и кое-что дал им из того, что у него было с собой, и велел им позвать своего сеньора (Гаспар де Карвахаль (впрочем, как и все его современники) применяет к незнакомым ему явлениям родового строя индейцев терминологию испанской феодальной системы. Разумеется, ни сеньоров, ни вассалов, ни данников, о которых пойдет речь в дальнейшем, ни купли-продажи у индейцев и в помине не было), ибо ему [капитану] хотелось с ним переговорить, и сказал, чтобы [их сеньор] ничего не опасался - ему не причинят никакого зла. Индейцы, взяв с собой подарки, у плыли восвояси, чтобы передать слова капитана своему сеньору.

Тот, пышно разукрашенный, явился немного погодя к месту, где находился капитан со своими соратниками. И капитан и все наши люди встретили его очень радушно и принялись обнимать его. И касик (Испанцы заимствовали слово каспк (cacique) из языка индейцев о. Эспаньолы (совр. о. Гаити), которые называли так своих вождей и старейшин; впоследствии каснками стали называть индейских вождей на американском континенте, хотя в языках «континентальных» индейцев такого слова не существовало) показал, что он премного доволен хорошим приемом, которым его почтили. Потом капитан приказал поднести ему кое-какую одежду и другие вещи, и касик очень обрадовался подаркам и был так доволен, что сказал капитану, чтобы тот, посмотрел, не нуждаемся ли мы в чем-нибудь - он [касик] нам все это даст. Капитан отвечал ему, чтобы он позаботился лишь о съестном, так как ничего другого нам не нужно. Тут касик приказал своим индейцам отправиться за едой, и они вскоре возвратились, доставив в изобилии все необходимое, включая мясо, куропаток, индеек (galUnas) и всякую рыбу. Капитан горячо поблагодарил за это касика, отпустил его с богом и попросил созвать к нему всех сеньоров той страны (всего их было тринадцать), ибо он хотел со всеми переговорить и растолковать им причину своего прихода. И хоть касик ответил, что назавтра они все будут у капитана и что он пойдет за ними, и хоть он ушел весьма довольный, капитан счел нужным отдать приказ обо всем, что надлежало сделать ему и его спутникам, и велел он быть начеку и денно и нощно оберегать лагерь, дабы не допустить ни малейшего замешательства либо небрежения, если индейцы вздумают напасть.

На другой день, ни свет ни заря, явился упомянутый касик и привел с собой еще троих или четверых сеньоров и сказал, что остальные не смогли прийти - они находятся далеко, но что они явятся на следующий день. Капитан оказал им такой же радушный прием, как и первому [касику], и весьма пространно поведал им о его величестве и от его имени принял во владение указанную страну. Так же он поступил со всеми остальными [сеньорами], прибывшими сюда назавтра,- всего же их, как я уже говорил, было тринадцать. И он от имени его величества принял во владение их всех и принадлежащие им земли. Капитан, видя, что все люди и сеньоры этой страны ведут себя мирно и тихо, как то бывает при добрых сношениях, и что все рады, что дело кончилось миром, принял их самих и страну эту во владение именем его величества («Ввод во владение» - формальный юридический акт, которым испанская корона и конкистадоры пытались узаконить свои колониальные захваты и грабежи в Новом Свете. Едва завоеватели проникали в неведомую землю, как их предводитель, не зная, сколь велика она и удастся ли ее завоевать, богата она или бедна, спешил объявить ее собственностью испанской короны.

«Ввод во владение» по испанскому обычаю того времени обставлялся с чрезвычайной помпезностью. Во время этой церемонии зачитывался в присутствии первых попавшихся под руку, чаще всего согнанных силой индейцев специальный документ - так называемое Рекеримьенто (Требование), совершалось богослужение, сжигались языческие идолы, водружался высокий крест; здесь фигурировали библия, распятие, знамена, жезлы и т. д. и т. п.

Объемистое Рекеримьенто было выработано в 1508 году по приказу короля ученой комиссией из юристов и богословов во главе с видным испанским юристом Паласьосом Рубьосом и почти в неизменном виде применялось в течение нескольких последующих десятилетий. В его вступительной части «неоспоримо» обосновывалось и торжественно провозглашалось «право» испанского короля завоевывать и присваивать себе ново открытые земли, а обитателей их обращать в своих подданных (фактически - в рабов); тем самым произвол и разбой официально провозглашались государственной политикой. Далее новые земли вместе со всем, что на них имелось, объявлялись собственностью испанского короля, обитатели их - его подданными, которые и должны были ему беспрекословно повиноваться; кроме того, им приказывалось «покаяться в грехе язычества и идолопоклонства и возлюбить истинного единого бога и обратиться к истинной вере христовой». В заключение Рекеримьенто угрожало непокорным всевозможными карами и наказаниями, применять которые теперь уже можно было на вполне «законном» основании: «...Если же вы не сделаете требуемого или хитростью попытаетесь затянуть решение свое, заверяю вас, что с помощью божьей я пойду во всеоружии на вас и объявлю вам войну и буду вести ее повсеместно и любыми способами, какие только возможны, и вас подчиню деснице господней и церкви, и вас, и ваших жен и детей велю схватить и сделать рабами и как таковыми буду владеть и распоряжаться в зависимости от велений его величества, и вам причиню наивозможнейшее зло и ущерб, как то и следует делать с вассалами, кои не желают признавать своего сеньора и сопротивляются и противоречат ему».

Разумеется, индейцы, не знавшие ни слова по-испански, не понимали, да и не в состоянии были понять того, о чем говорилось в этом документе. Однако поведение их - будь то враждебное безмолвие или веселое оживление при виде нового и экзотического, с их точки зрения, спектакля - всегда лицемерно истолковывалось как «добровольное согласие» сделаться рабами и отдать свое имущество на разграбление. После церемонии эскривано составлял «Акт о введении во владение», который подписывался капитаном, свидетелями испанцами, заверялся подписью эскривано и скреплялся печатью. В настоящей публикации приводятся два «Акта о введении во владение», подписанные Орельяной, Карвахалем, эскривано «армады» Орельяны - Франсиско де Исасагой, в которых как раз отражены события, описанные в этом месте «Повествования?. Имелся ли у Орельяны текст Рекеримьенто и зачитывал ли он его - мы не знаем, но содержание последнего было ему, конечно, известно, и речь его, надо полагать, не многим от него отличалась) (См. Documentos ineditos de Ultramar, 2-a serie, Vol. XX. Madrid, p. 311-314. Русский перевод имеется в «Хрестоматии средних веков», т. III. M., 1950, стр. 25-27).

А затем, сделав это, он приказал собрать своих соратников, чтобы потолковать с ними о походе и о их собственном спасении; он пространно изложил свои резоны и высокими речами вселил в своих спутников уверенность в счастливом исходе предприятия. И когда кончил капитан свою речь, спутники его остались ею весьма довольны, видя сколь крепок дух капитана и как терпеливо несет он свое тяжкое бремя. Они также ответили ему добрым словом и воспряли духом настолько, что более не ощущали тяжести трудов, выпавших им на долю.

Когда люди немного оправились после голода и перенесенных мытарств и были в силах снова взяться за работу, капитан, видя, что настало время подумать о дальнейшем, велел созвать всех своих людей и сказал им, что всем, разумеется, ясно, что даже если всевышний пожелает снизойти к нашим трудам и вывести нас в море, то на судне, коим мы располагаем, да на этих жалких каноэ мы не сможем добраться [до океана] и спастись, а посему без промедления надо позаботиться о постройке другой бригантины, более пригодной для столь опасного плавания. Но хотя среди нас не нашлось знатока, который разбирался бы в сем деле, самым трудным оказалось не построить судно, а изготовить гвозди.

Между тем индейцы все приходили и приходили к капитану, продолжая приносить съестное, и делали это так исправно, словно всю свою жизнь только тем и занимались. На них были всякие украшения и медальоны из золота (joyas у patenas de oro); но капитан строго-настрого приказал ничего у них не отбирать и запретил даже глядеть на эти вещи, дабы индейцам не пришло на ум, что мы золото во что-то ценим, и чем более мы были безразличны к нему, тем больше золота приносили они на себе. Здесь дошли до нас вести об амазонках и о богатствах, что имелись ниже по течению. Сообщил же нам об этом один из индейских сеньоров по имени Апария (В «Повествовании», а также в других документах это имя встречается в различных вариантах: Апария, Париан, Апариан), старик, который сказал нам, что сам бывал в той стране. Он также поведал нам о другом сеньоре, живущем далеко отсюда в глубине страны и обладающем несметными, по его словам, золотыми сокровищами. Этого сеньора зовут Ика; мы ни разу его не видели, потому что, как я уже говорил, он, избегая встречи с нами, ушел в сторону от реки.

СЕНЬОРИЯ АПАРИИ

тобы попусту не переводить время и напрасно не расходовать пищу, капитан велел всем людям без промедления приниматься за дело, которое предстояло осуществить [то есть за постройку бригантины], и прежде всего приготовить все необходимое. Все наши товарищи в ответ сказали, что они только того и ждут, чтобы приняться за дело.

Среди нас нашлось двое людей, которым мы немало обязаны, ибо они сделали то, чему никогда не обучались: они явились к капитану и сказали ему, что берутся с божьей помощью изготовить гвозди, в которых мы нуждались, и чтобы он, со своей стороны, велел еще кому-нибудь нажечь угля. Одного из этих людей звали Хуаном де Алькантара, он был идальго и уроженцем города Алькантары. Другой - по имени Себастьян Родригес - был родом из Галисии. Капитан их поблагодарил за это и пообещал им за столь важную услугу вознаграждение и плату. Затем он приказал сделать мехи (их изготовили из башмаков), а равно, по мере необходимости, и остальные [приспособления, нужные для производства гвоздей]. Другим же людям было велено во мгновение ока нажечь сколько нужно угля. Все тотчас же приступили к работе; каждый, прихватив с собою какой-либо инструмент, отправлялся в лес, чтобы нарубить дров, а потом на собственных плечах тащил их в селение и рыл яму. Стоило всем это отнюдь не малых усилий. Так как наши люди были очень слабы, да еще вдобавок не были искусны в этом деле, ноша им казалась чересчур тяжелой, и они выбивались из последних сил. Остальные наши товарищи, коим было не под силу заниматься заготовкой древесины, раздували мехами огонь и носили воду, капитан же принимал участие во всякой работе, вдохновляя нас своим примером. Вся наша братия так споро принялась за это дело, что в какие-нибудь двадцать дней, проведенные в том селении, мы с божьей помощью изготовили две тысячи совсем недурных гвоздей и другие, не менее нужные вещи. Постройку же бригантины капитан отложил до более удобного места, где [для нее] нашелся бы лучший материал.

Мы задержались в этом селении дольше, чем то было должно, и съели все, что у нас было, а потому впредь испытывали весьма большие лишения. Эта задержка произошла потому, что мы все еще надеялись каким-нибудь путем получить известие из лагеря. Видя, что дожидаться его напрасно, капитан пообещал награду в тысячу кастельяно тем шести из наших товарищей, которые сообща возьмутся доставить донесение правителю Гонсало Писарро; кроме того, с ними должны были отправиться двое негров и несколько индейцев, чтобы помочь им треста. Эти шестеро должны были доставить упомянутое письмо и в свою очередь прислать известие о том, как идут дела. Однако вызвалось идти лишь трое, потому что все страшились неминуемой гибели, которая была уготована всякому, не доберись он вовремя до места, где остался названный правитель. Ко всему прочему, нам было неизвестно, не повернул ли он между тем назад: ведь мы провели в дороге девять суток и за это время удалились от лагеря не менее чем на двести лиг.

Когда работа была завершена и мы увидели, что наши припасы тают прямо на глазах, что наступает голод и семеро из наших людей уже умерло, мы в день Канделярии, очищения владычицы нашей (День Канделярии (Сретенья) - праздник очищения ев девы Марии - приходится на 2 февраля), взяв с собой сколько можно было еды, тронулись в путь. Мы не могли долее оставаться в этом селении, во-первых, потому что, по всей видимости, туземцы стали к нам хуже относиться (а мы хотели оставить их довольными), и, во-вторых, потому что мы зря теряли время и расходовали пищу без пользы, не зная даже, сможем ли в будущем пополнить свои припасы. Итак, мы пустились в плавание, и наш путь пролегал через упомянутую провинцию. Не прошли мы и двадцати лиг, как наша река слилась с другой рекой, не очень большой, которая была по правую руку от нас; на этой реке обосновался важный властитель по имени Иримара, сам он индеец и сеньор очень разумный; он собственной персоной явился к капитану и захватил для нас съестного; поэтому капитан пожелал навестить этого сеньора в его владениях, впрочем, так было решено и потому, что река текла очень стремительно и широко разлилась (Отрывок «Повествования», который начинается со слов «Не прошли мы и двадцати лиг...», у Овьедо передан иначе (стр. 547): «В день св. Олальи, когда вышло уже 11 дней фавраля с того времени, как мы покинули селение Гвоздей (assiento de los Clavos), с рекой нашего плавания соединились еще две реки, и были они большие, в особенности та из них, что вливалась с правой руки, если не забывать, что плыли мы вниз вместе с водами». По-видимому, здесь имеется в виду место слияния реки Напо, по которой спускалось судно Орельяны, с Амазонкой) (То есть 12 февраля). Здесь мы оказались на краю гибели, ибо [в этом месте] воды одной реки (эта река впадала в ту, по которой мы плыли) боролись при впадении с водами другой и отовсюду неслось множество всяких деревьев. Кроме того, опасно было плыть по реке, так как в ней было много водоворотов, и нас швыряло из стороны в сторону. С привеликим трудом мы все-таки выбрались из этого злополучного места, но так и не смогли подойти к берегу и прошли мимо селения. А затем потянулись необитаемые края, и, лишь пройдя двести лиг, мы заметили наконец какое-то жилье.

Так мы и шли, трудясь в поте лица, испытывая много лишений и подвергаясь значительным опасностям; и среди невзгод этих нас постигла беда, и немалая, и мы достаточно пережили за то время, пока она нас не миновала, а произошло следующее; два каноэ, на которых плыли двенадцать испанцев, потерялись среди островов, и они не ведали, где находятся остальные. Наши попытки отыскать их оказались тщетными. Они блуждали два дня и не могли нас найти, а нам было очень горько при мысли, что мы их никогда больше не увидим, однако на исходе второго дня господь наш пожелал, чтобы мы встретились, и немало радости те и другие при встрече испытали, и были мы настолько счастливы, что все былые невзгоды позабылись.

Отдохнув один день близ места, где мы встретили эти каноз, капитан велел отправляться в путь. На другой день к десяти часам мы добрались до нескольких поселений, все обитатели коих находились внутри своих жилищ, и дабы их не всполошить, капитан решил не приближаться к селениям, а велел одному из соратников взять двадцать человек и пойти к тому месту, где были индейцы, и постараться, чтобы они не убежали из своих жилищ и не покинули эту землю, а для этого должно было с ве-ликой любезностью рассказать индейцам о нашей большой нужде и убедить их дать нам съестного, а также пригласить их к капитану, который дожидался посреди реки и намеревался подарить им кое-что из того, что у него при себе было, и объявить им причину своего прибытия.

Индейцы вели себя весьма спокойно и премного обрадовались, когда увидели наших товарищей. Они дали им вдоволь припасов и не счесть сколько черепах и попугаев и просили передать капитану, чтобы он отправился в селение, лежащее на противо* положном берегу реки, ибо там сейчас никто не живет, и он может в нем разместиться, а на следующее утро они придут, чтобы с ним повидаться. Капитан же был очень рад еде, но еще более благоразумию индейцев; с этим мы и ушли на ночлег а провели ночь в указанном нам селении. Там нас донимали мириады москитов, и поэтому утром следующего дня капитан перевел наш лагерь в другое селение, которое было больше предыдущего и виднелось ниже по течению (У Овьедо об этом сказано так (стр. 550): «Москитов, больших и маленьких, было неимоверное количество, так что как ночью, так и днем они терзали нас настолько, что нам казалось, будто нас, как говорится, подвергают казням египетским»). Когда мы туда явились, индейцы с нами в борьбу не вступили и встретили нас совсем безбоязненно. Мы отдыхали там три дня, индейцы же относи-лись к нам дружелюбно и безотказно снабжали нас припасами.

Прошло три дня, и на четвертый день мы покинули гостеприимное селение. Мы плыли по нашей реке в виду живописно раскинувшихся селений, и вот когда однажды поутру в воскресенье проходили мимо места, где река разветвлялась на два рукава, нам навстречу вышло несколько индейцев (их было четверо или пя/nspo) на каноэ, тяжело нагруженных провизией (В варианте Овьедо (стр. 550): «5 воскресенье 26 февраля вышли к нам навстречу два каноэ и привезли нам десять-двенадцать огромных черепах».

Пресноводные амазонские черепахи достигают одного метра в длину и 0,7 метра в ширину. У местных жителей и поныне эти черепахи и их яйца являются одним из основных продуктов питания (чаще всего их поджаривают в собственных щитах, как на сковороде)). Они остановились недалеко от места, мимо которого должно было пройти [судно, на котором находился] капитан, и попросили разрешения подплыть ближе, так как хотели переговорить с упомянутым капитаном. Капитан велел им приблизиться, и тогда они подплыли и сказали ему, что являются старейшинами и вассалами Апариана и прибыли по его приказанию, чтобы привезти нам еды. Тут они принялись извлекать из своих лодок еду: без счету куропаток - эти куропатки похожи на тех, что водятся у нас в Испании, но больших размеров, - много огромных с щит величиною черепах и всевозможную рыбу. Капитан поблагодарил их за это и раздал им кое-какие из имевшихся у него вещей; индейцы остались очень довольны полученными подарками и добрым обращением, которым их удостоили, а также и тем, что капитан хорошо разумел их язык, и это немало помогло нам войти в гавань Ясности [то есть добиться взаимопонимания], ибо если бы они не смогли нас понять, все обернулось бы куда тяжелее.

Желая распрощаться с нами, индейцы напоследок пригласили капитана в селение, где живет их главный сеньор, которого, как я упоминал, звали Парианом. Капитан спросил их, по какой из двух проток нам нужно идти, они ответили, что укажут путь, и попросили нас плыть за ними следом; и некоторое время спустя Мы увидели поселение, где пребывал названный сеньор.

По дороге, пока мы направлялись туда, капитан еще раз Спросил у индейцев, что это за поселение. Индейцы ответили, что там обретается вышеупомянутый их сеньор, и принялись грести, что было мочи в направлении селения, делая какие-то знаки. Вскоре мы увидели, что из упомянутого селения выбежало много индейцев, они расселись по лодкам таким образом, как это обычно делают бойцы, и нам показалось, что они хотят на нас напасть. Капитан приказал своим соратникам, которые уже заметили эти действия индейцев, зарядить свое оружие и быть наготове, дабы в случае нападения индейцы не смогли бы причинить нам вреда. Заняв свои места и изготовившись к бою, мы очень быстро стали приближаться к берегу, а индейцы, по всей видимости, раздумали нападать на нас. Капитан с мечом в руке первым спрыгнул на берег, а за ним и все остальные. Индейцы же, одержимые страхом, растерялись и не знали, на что им решиться: то ли оставаться на воде, то ли вернуться на берег, так что в конце концов большинство из них сошло на сушу, После бога лишь капитану, который, как уже было сказано, понимал их язык, мы обязаны тем, что не остались посреди реки, ибо, не разумей он по-ихнему, индейцы не встретили бы нас с миром, и мы не попали бы к ним в селение. Только потому, что господу нашему сие было угодно, обнаружилась столь великая тайна и свершилось такое важное открытие и до ведома его цесарского величества дошло то, что мы увидели и с таким трудом открыли, - это никаким другим путем, ни силою, ни человеческой властью не могло быть содеяно, не приложи господь бог десницу свою к этому или не пройди многие века и лета.

После этого капитан подозвал к себе индейцев и сказал им, чтобы они ничего не опасались и все высаживались на сушу. Они так и поступили: подъехали вплотную к берегу, показывая своим видом, что они рады нашему прибытию. Сперва на берег вышел их сеньор, а за ним появились всякие старейшины и сеньоры из тех, что его сопровождали. Он испросил у капитана разрешения сесть и, получив таковое, сел; вся же его свита продолжала стоять. Затем он велел достать из лодок большое количество снеди - черепах, ламантинов (manatis) и разные рыбные кушанья, а также куропаток и жареное [мясо] обезьян (. Имеются в виду так называемые бескоготные ламантины (Trichechus Inunguis) - водные млекопитающие из отряда сирен. В длину они достигают трех метров. Индейцы употребляют их мясо в пищу, а кожу на различные поделки.

Слову «обезьяны» из нашего перевода в испанском тексте соответствует gatos monos, что может значить «обезьяны самцы» (индейцы с Верхней и Средней Амазонки и поныне считают обязьян самцов отдельных видов большим лакомством), а также и «обезьяны-игрунки» (представители семейства игрунковых обезьян). Овьедо описывает их, видимо, под именем gatos monillos в гл. XXVI, ч. I, кн. XII своей «Истории». В этой части труда Овьедо содержится подробное описание животных и растений, которых испанские завоеватели встретили к тому времени в Новом Свете).

Увидев, что сеньор очень учтив, капитан наставил его на стезю истинную, растолковав ему, что мы являемся христианами и почитаем единого бога, который есть творец всего сущего, а не блуждаем в потемках, подобно этим индейцам, поклоняющимся каменным идолищам да колдовским истуканам, и рассказал ему многое иное по тому же поводу, а также объяснил, что мы слуги и вассалы императора христиан, великого короля Испании, нашего государя, именуемого доном Карлссом, которому и принадлежит сия империя, включающая все Индии (Как известно, Колумб, открыв Америку, полагал, что открыл Индию или Индии, как тогда называли далекие и несметно богатые страны Востока. И хотя ошибка вскоре выяснилась, в испанской колониальной практике наименование «Индии» сохранялось за американским континентом чуть ли не до XVIII века) и многие другие владения и королевства, какие только есть на свете, и что мы пришли сюда, в эту страну, по его повелению, чтобы дать ему отчет в том, что здесь увидим.

Индейцы с превеликим вниманием выслушали то, что им сказал капитан, и сказали нам, что если мы желаем увидеть амазонок (на их языке они называются «коньяпуяра», что значит «великие сеньоры»), то прежде должны взять в толк, на что отваживаемся, ибо нас мало, а их много, и они нас перебьют. Лучше всего, по их мнению, нам остаться на их [индейцев] земле, а они, мол, позаботятся обо всем, в чем мы испытываем нужду. Капитан им отвечал, что нам ничего иного не остается, как только продолжать плыть дальше, ибо мы обязаны представить свой отчет тому, кто нас послал,- нашему королю и государю. После того как он кончил гонорить, нам показалось, что индейцы остались очень довольны. Их главный сеньор еще раз спросил капитана, кто мы такие, желая, видимо, лучше разобраться во всем услышанном и прикинуть, не будет ли новое объяснение отличаться от сказанного прежде. На это капитан ответил точно так же, как и в первый раз, и присовокупил, что мы дети солнца и направляемся по этой реке вниз, как уже было сказано. Индейцы этому чрезвычайно изумились и обрадовались, приняв нас то ли за святых, то ли за небожителей, потому что поклоняются они солнцу, которое называют «чисэ». Затем индейцы сказали капитану, что они отдают себя в его распоряжение и хотят ему служить и просят, чтобы он посмотрел, в чем он и его товарищи испытывают нужду, они всем снабдят нас с превеликою охотой. Капитан горячо поблагодарил их за это и велел дать много всяких вещей сеньору и другим старейшинам, которые были столь довольны, что какую бы вещь впредь ни попросил у них капитан, они ему с радостью давали. После этого они все встали и предложили капитану расположиться в их селении, которое они оставят свободным, а сами перейдут в другие жилища и будут ежедневно приходить и приносить нам пищу. Капитан повелел всем вождям прийти к нему еще раз, так как он хотел одарить их тем, что у него было. Их сеньор ответил, что назавтра все придут, и, действительно, они пришли и принесли с собой великое множество еды, и капитан встретил их очень радушно и обращался с ними хорошо, и он снова, когда они все вместе собрались, повторил то, что рассказал сначала их самому важному сеньору, и от имени его величества принял во владение их всех (а числом их было двадцать шесть) и в знак того, что они подчинились, повелел установить очень высокий крест, который всем индейцам весьма понравился. Каждый день, начиная с этого дня, индейцы приходили к нам, чтобы принести еды и побеседовать с капитаном, и они этому не могли нарадоваться.

ПОСТРОЙКА ВТОРОЙ БРИГАНТИНЫ

Видя, что здесь имеется хороший материал и что это место удобно для постройки [бригантины], и взяв в расчет доброе расположение индейцев, капитан приказал собрать всех своих товарищей и сказал им, что здесь удобнее всего строить бригантину, и мы все взялись за работу, и среди нас оказался некий плотник по имени Диего Мехйя, который, хотя и не был знатоком в кораблестроительном деле, показал нам. что и как надобно делать, затем капитан велел распределить работу между всеми людьми с тем, чтобы каждый принес бы по шпангоуту и по две поперечины, другие изготовили бы киль, третьи - форштевень, четвертые напилили бы досок и так далее. Таким образом, каждому было ясно, чем он должен заниматься. Все трудились до седьмого пота, потому что стояла зима (porque como era invierno) (Карвахаль по укоренившейся привычке жителя северного полушария называет зимой самый разгар тропического лета, который падает в южном полушарии как раз на февраль-март (правда, разница в температуре между «зимними» и «летними» месяцами в районе Амазонки не превышает 5°)), а древесину приходлось брать издалека. Каждый, взяв с собой топор, шел в лес, рубил то, что ему полагалось, и потом тащил это [к месту постройки]; другие же поворачивались к нему спиной (otros le hacian espaldas), ибо индейцы не замышляли против нас ничего дурного. Вот так в семь дней был заготовлен для бригантины, о которой идет речь, весь необходимый лес.

Когда закончилась эта работа, пришел черед другому делу, а именно: было велено нажечь угля, чтобы изготовить гвозди и другие предметы. Любо-дорого было смотреть, с каким задором трудятся и таскают уголь наши сотоварищи. Таким образом, обеспечили и все остальное, в чем была нужда.

Среди всех нас не оказалось ни одного человека, который имел бы навык в подобном занятии, однако, несмотря на сию и прочий трудности, господь бог даровал всем нам смекалку, и мы сделали все, что должно, ибо дело шло о спасении многих жизней. Ведь если бы мы отправились отсюда на наших прежних лодчонках да суденышке и очутились бы на них среди воинственных племен (а так оно и вышло, но расскажу я об этом после), то не удалось бы нам не только отстоять себя, но и высадиться на сушу. Итак, было ясно, что бог свыше вразумил капитана построить бригантину в том селении, о котором я говорил, ибо сделать это потом было бы уже невозможно, а строить бригантину здесь было очень удобно, так как индейцы не переставали приносить нам еду в изобилии и в согласии с тем, что просил у них капитан. Постройку вели столь скоро, что уже через тридцать пять дней бригантина, проконопаченная хлопком и просмоленная той смолою, которую нам приносили по просьбе капитана индейцы, была спущена на воду. Немалая то была радость и веселье, которые испытывали все наши товарищи, увидев завершение того, к чему они так стремились. Однако в селении было столько москитов, что не было нам от них житья ни днем ни ночью, и нас они искусали так, что хотя и удобен был лагерь и работа не была в тягость, но мы одержимы были лишь одним желанием - поскорее увидеть конец нашим мукам.

Как-то, в то время когда мы еще там находились и были заняты своей работой, пришли повидаться с капитаном четверо индейцев, кои прибыли издалека. Все они, как на подбор, были очень высокого роста, так что каждый из них был на добрую пядь (Пядь (по-испански - palmo)-старинная мера длины, равная расстоянию между кончиками растопыренных большого пальца и мизинца. В Испании имела разную длину: от 19,2 до 22,8 см) выше самого высокого из христиан. Кожа у них была очень белая, их волосы, ниспадая, доходили до поясницы, сами они и их одеяние были увешаны золотыми украшениями. С собой у них было много еды, а появились они с таким смирением, что мы не знали, то ли нам следует опасаться их скрытых помыслов, то ли радоваться их хорошему воспитанию (buena crianra). Они достали еду, что принесли с собой, сложили ее перед капитаном и сказали, что они вассалы одного очень важного сеньора и пришли по его велению посмотреть, кто мы такие, чего хотим и куда держим путь.

Капитан принял их очень радушно и первое, что он сделал это велел поднести им много всяких украшений, которые пришлись индейцам очень по вкусу и доставили им удовольствие. Капитан повторил им все то, что ранее говорил уже упомянутому властителю Апариану. Все это немало удивило индейцев, и они сказали капитану, что хотели бы пойти и доложить обо всем этом своему сеньору, и попросили у него [капитана] на то дозволения. Капитан им разрешил, пожелал доброго пути, дал им с собой много разных вещей, с тем чтобы индейцы отнесли их своему самому главному сеньору и чтобы сказали ему, что он, капитан, очень просит его пожаловать к себе и будет очень рад его посещению. И они ответили, что так и сделают; индейцы ушли, и мы никогда больше не видели их и так и не узнали, из какой земли они родом.

В этом месте мы провели весь великий пост (В 1542 г. великий пост, который, как известно, соблюдается католической церквью в течение 46 дней, продолжался со среды 22 февраля по субботу 8 апреля), все наши дружинники причастились у двух святых отцов, которые были с ними. Каждое воскресенье и по праздникам - в святой четверг, святую пятницу и святое воскресенье - я читал проповеди, и то было лучшее из всего, чем для вящей славы своей пожелал вразумить меня наш искупитель. И я радел о том, чтобы возможно лучше, насколько было сие в моих силах, споспешествовать его благим намерениям и помогать всем этим моим братьям и сотоварищам, напоминая им о том, что они христиане, и о том, чтобы они лучше служили богу и императору в этом богоугодном им предприятии и терпеливо сносили нынешние и грядущие тяготы вплоть до завершения нашего нового открытия, ибо от его счастливого исхода зависели мы сами и самые жизни наши; и, таким образом, я сказал для пользы дела все, что мне показалось необходимым, ибо в этом и заключалась моя обязанность, а также и потому, что жизнь свою положил я ради успеха нашего странствования. Также произнес я проповедь в воскресенье Касимодо (Касимодо (от латинского quasimodo) - первые слова молитвы, которая читается во второе воскресенье пасхи. Этот день в 1542 г, приходился на 16 апреля) и могу с полным правом утверждать, что как у капитана, так и у всех людей души были полны такого благолепия и такой святой веры в Христа и его святое учение, что господь во истину счел за благо пожелать нам спасения. Капитан призывал меня к проповеди, дабы все ревностнее обратились к исполнению долга своего и утвердились во мнении, что они достойны благостыни господней.

Мы также привели в порядок и маленькое судно, так как на ту пору оно уже успело прогнить. И, таким образом, оба судна были исправны и наготове. Капитан велел всем закончить приготовления и погрузить съестные припасы на корабли, ибо в понедельник он намерен был пуститься в дальнейший путь.

В этом селении с нами приключилась история, немало нас напугавшая. Случилось так, что в сумеречную среду, в святой четверг и в крестовую пятницу индейцы заставили нас поститься поневоле, ибо не приносили нам еды вплоть до самой субботы, что в канун пасхи (Все эти дни входят в страстную неделю и в 1542 г. приходились на 5, 6, 7 и 8 апреля). Капитан у них осведомился, почему они не приносят съестного, и тогда в субботу и в пасхальное воскресенье да в воскресенье Касимодо они притащили такую пищу, что мы ее выбросили в поле. Для того чтобы все шло как должно и во всем порядке, капитан назначил альфересом (Альферес - первоначально королевский знаменосец, в описываемые времена-младший офицер) одного весьма достойного этого звания идальго по имени Алонсо де Роблес и послал его с несколькими дружинниками в селение к тем воинственным индейцам с приказом во что бы то ни стало добыть еды на всех. Сам капитан остался стеречь корабли, которые в сем путешествии были нам после бога единственной защитой и опорою, ибо индейцы только того и домогались, чтобы отнять у нас оные.

Мы вышли из лагеря и селения Апариана на новой бригантине в девятнадцать гоа (Значение слова гоа (испан. - goa) точно определить не представляется возможным. Хотя у испанского историка XVII в. Антонио де Эрреры это слово встречается в таком же написании, Медина полагает, что оно искажено при переписке и что правильно оно пишется хова - (испан. - jova). Судя по книге Cano, Arte para fabricar, fortificar y aparejar naos de guerra у mercante, Sevilla, 1611, p. 54, хова - это бимс - балка, которая крепится к верхней части шпангоута (т. е. поперечного ребра в наборе корпуса судна). Очевидно, судно в 19 «гоа», или «хова», имело 19 шпангоутов и по своим размерам было достаточно велико, чтобы на нем можно было плавать по морю), дабы плыть к морю в канун дня св. Марка Евангелиста, 24 апреля названного года (Из варианта Овьедо (см. комм. 11) явствует, что путешественники прибыли к месту будущей постройки в воскресенье 26 февраля. Таким образом, можно установить, что они пробыли в этом селении 58 дней (с 26 февраля по 24 апреля)), и на протяжении более восьмидесяти лиг шли мимо селений сеньории Апариана и не встретили ни одного индейца-воина, а, напротив, сам касик явился, чтобы повидаться с капитаном, и доставил для него и для нас припасы. В тот же день св. Марка (День св. Марка - неподвижный праздник, который отмечается римско-католической церквью 25 апреля) мы отдыхали в одном из селений, куда прибыл этот самый сеньор, прихвативший с собой премного всякой снеди. Капитан встретил его очень приветливо и обошелся с ним ласково, так как в его [капитана] намерения и планы входило оставить, насколько это было возможно, в этой стране и среди этого варварского люда (pente barbara) добрую память о нашем пребывании и не допустить какого-либо неудовольствия по сему поводу, ибо это было на пользу службы, господу богу и королю испанскому, нашему повелителю, чтобы впредь, коль скоро будет на то королевская воля, можно было бы легче распространить священную власть короля, нашу святую христианскую веру и укрепить стяг Испании, и страна эта стала бы покорнее (mas domestica) и чтобы ее можно было умиротворить (para pacicalla) (Употребляемое здесь Карвахалем слово domestico, что в переводе с испанского значит «прирученный», «домашний» - в применении к животным, очень часто применяется по отношению к индейцам в летописях и документах той поры и наглядно демонстрирует рабовладельческую и расистскую мораль испанских конкистадоров. Испанский глагол pacificar, который в переводе на русский язык значит «успокаивать», «умиротворять», представляет собой удивительно емкий термин, характерный для разбойничьей практики испанских конкистадоров, и вскрывает гнусное лицемерие испанской официальной политики в отношении индейцев.

Современник конкисты историк Лас Касас, прозванный «Защитником индейцев», писал: «Они [т. е. конкистадоры] называли и по сей день называют умиротворением завоевание и порабощение индейцев тех земель». История завоевания американского континента во всей полноте раскрывает смысл этого своеобразного умиротворения, ознаменовавшегося потоками крови и бесчеловечными зверствами над беззащитными индейцами, безудержным ограблением и опустошением захваченных земель. Полагают, что к 1541 году (т. е. как раз к году начала экспедиции Гонсало Писарро - Орельяны) менее чем за 50 лет было истреблено разными способами несколько миллионов индейцев. Таким образом, на языке испанских конкистадоров слово pacificar - «умиротворять» - означало: завоевывать огнем и мечом, опустошать и грабить новооткрытые земли, уничтожать местное население, а оставшихся в живых обращать в рабочий скот) и утвердить в послушании его величеству в соответствии с тем, как тому надлежит быть. И все, что следовало, делать с великой острожностью и мягкостью, дабы сохранить все необходимое и добрым обращением споспешествовать тому, чтобы индейцы пропустили нас дальше; и не должно было прибегать к оружию, разве только в том случае, когда обнажить его следовало для самозащиты.

Хотя селения, которые нам попадались, были покинуты жителями, индейцы, видя наше хорошее с ними обращение, давали нам съестное везде в упомянутой провинции. Спустя несколько дней населенные места кончились, и, таким образом, мы узнали, что находимся вне пределов поселений и владений этого великого сеньора Апариана. Капитан, учитывая скудность наших припасов и опасаясь возможного голода, велел вести бригантины быстрее, чем прежде.

Однажды поутру, едва отошли мы от одного селения, нам повстречались двое индейцев на каноэ. Они вплотную подплыли к бригантине, на которой находился капитан, и поднялись на борт. Капитан, думая, что тот из них, который был постарше, знает местность и может провести нас вниз по реке, велел ему остаться на корабле, а другого отослал домой, и мы продолжили наше плавание вниз по течению. Однако сей индеец ничего не знал да к тому же никогда не плавал [на корабле], и капитан приказал его высадить и дать ему каноэ, дабы он смог вернуться на свою землю. Начиная с этого места и далее идти стало гораздо труднее; еще пуще прежнего угрожал нам голод, потянулись безлюдные берега, так как река текла в сплошных лесах и нельзя было найти места для ночлега или хотя бы наловить какой-нибудь рыбы, так что волей-неволей нам пришлось кормиться своим привычным кушаньем - травой (yerbas) и изредка и понемногу - жареным маисом.

Однажды в полдень, испытывая обычные наши невзгоды и сильный голод, мы подошли к высокой местности, которая, как нам показалось, была населена и подавала кое-какую надежду на то, что нам удастся отыскать там какую-нибудь пищу либо рыбу (comida о pescado). To, о чем я говорю, произошло на шестой день мая, в день св. Хуана Anteportamlatinam (Прозвище св. Хуана Евангелиста, состоит из трех латинских слов ante Portam Lalinam, что в переводе значит «перед Латинскими воротами» (по церковному преданию, он был подвергнут пытке кипящим маслом у Латинских ворот в Риме)).

Тут произошел случай, поведать о коем у меня не хватило бы смелости, коли бы не было стольких свидетелей, которые при том присутствовали. А вышло так, что один из наших товарищей, который распоряжался на бригантине, выстрелил из своего арбалета в птицу, сидевшую на одном из деревьев, что росли у самой реки, и выронил скобу от запора, которая упала в воду. Не имея никакой надежды подобрать скобу, другой наш товарищ, которого звали Контре рас, спустил в реку шест с крючком и изловил рыбу длиною в пять пядей. Так как рыба была большая, а крючок маленький, чтобы вытащить ее, нам пришлось прибегнуть ко всяческим ухищрениям. Когда же рыбу разрезали, то у нее в брюхе обнаружили скобу от арбалета. Сия находка пришлась нам как нельзя кстати и вознаградила [за неудачу с птицей], ибо после богатолько арбалеты поддерживали в ту пору наше бренное существование.

По истечении двенадцати дней мая мы дошли до провинций Мачапаро. Он очень важный сеньор и у него много людей; его владения граничат с владениями другого важного сеньора, столь же важного, как и он сам, по имени Омагуа. И оба они друзья и соединяются, когда идут походом на других сеньоров, которые живут внутри страны, и что ни день являются [сюда], дабы выгнать их из собственных жилищ. Сей Мачапаро обитает на той же самой реке, на одном из холмов, и у него много очень больших поселений, и под его началом пятьдесят тысяч воинов возрастом от тридцати до семидесяти лет. Молодые же индейцы не принимают участия в войне и поэтому, в скольких бы сражениях с индейцами мы ни побывали, мы их ни разу не видели, а видели лишь пожилых мужчин, которые в этом деле имеют большую сноровку, и у них только пушок, а бороды нет (tienen bozos у no barb as).

Еще до того как мы дошли до этого селения, на протяжении двух лиг нам были видны индейские деревни, белевшие вдалеке, и, пройдя немного, мы увидели, что вверх по реке поднимается очень большое количество каноэ; все они были в состоянии полной боевой готовности и пестрели щитами, кои изготовляются у индейцев из панцирей аллигаторов и кож ламантинов и тапиров и достигают высоты человеческого роста, прикрывая воина целиком. Они ужасно шумели, было у них много барабанов и труб, и они грозились непременно съесть нас; и капитан велел обеим бригантинам сойтись вместе, дабы было удобнее помогать друг другу. Всем людям капитан велел приготовиться к сражению и глядеть, что происходит впереди, ибо у нас был только один выход - защищаться с оружием в руках и с боем прорваться в спасительную гавань (salir a buen puerto). Мы все препоручили себя господу и молили его вызволить нас из большой беды, в которую мы попали.

А между тем индейцы все приближались да приближались, и каноэ их построились таким образом, чтобы напасть на нас посреди [реки], и надвигались они на нас в строгом порядке и так спесиво, будто уже были мы у них в руках. Наши же люди столь воодушевились, что, казалось, и тысячи индейцев против каждого из них будет мало.

Но вот индейцы обложили наши суда и начали атаковать нас, и тогда капитан велел зарядить аркебузы и арбалеты. Тут с нами случилось несчастье и вовсе немалое по тому времени: наши аркебузники вдруг обнаружили, что порох подмок, и не смогли дать ни единого выстрела, и аркебузы, которые оказались бесполезны, пришлось заменить арбалетами, и так как враги были уже совсем близко, арбалетчикам удалось причинить им кое-какой урон, и это нас ободрило. Индейцы, видя, что они несут такие потери, приостановили нападение, не проявляя, однако, ни малейшей робости, скорее наоборот, как нам показалось, они набрались смелости. Все новые и новые лодки прибывали к ним на подмогу и всякий раз, как только они подходили, индейцы вновь нападали на нас с удвоенной храбростью, словно намереваясь захватить наши бригантины голыми руками.

Так, сражаясь без устали, мы добрались до селения, вблизи которого собралось огромное количество народу, вышедшего на берег для защиты своих жилищ. Здесь разыгралась отчаянная битва, так как и на воде и на суше было много индейцев, которые со всех сторон наседали на нас без всякого удержу. Мы вынуждены были пойти на риск и вступили [в бой] все сразу. Мы бросились на приступ и овладели первой позицией (pzimer puerto), которую индейцы защищали с большой отвагою, не давая никому из наших людей даже ступить на берег, и не будь у нас арбалетов (вот тут-то и пришло нам на память божее предзнаменование - скоба, выпавшая из арбалета), мы не отбили бы у них позиции; и с этой помощью подвели мы бригантины к берегу, и половина наших солдат бросилась в воду и ударила по индейцам [бывшим на берегу], да так успешно, что сразу обратила их в бегство. Другая половина, оставаясь на бригантинах, защищала их от тех индейцев, которые еще оставались на воде и не прекращали борьбы, несмотря на то что берег был уже в наших руках. Хотя арбалеты и продолжали наносить им урон, они ни за что не хотели отказаться от своих злых намерений.

Как только была занята часть селения, капитан приказал альфересу вместе с двадцатью пятью солдатами пройти его насквозь, выбить из него индейцев и поглядеть, нет ли там какой-либо еды, ибо он полагал отдохнуть в этом селении пять или шесть дней, дабы мы пришли бы в себя после пережитых испытаний. Альферес продвинулся на пол-лиги вперед по селению и далось ему это не без труда, ибо индейцы, хотя и отступали, продолжали сопротивляться как люди, которым тяжело покидать собственные жилища. Зная, что индейцы всегда, когда не выходит по их желанию, скрываются в каком-либо укромном месте, чтобы собраться с силами, и видя, что они, как я уже сказал, так и делают, и что их - и воинов и прочих - в селении уйма, альферес решил далее не наступать, а повернуть назад, чтобы доложить капитану, как обстоят дела. Он так и поступил, причем индейцы не причинили ему никакого вреда.

Когда он вернулся на окраину деревни, то увидел, что капитан уже расположился в жилищах, а противник все еще угрожает нам со стороны реки. Он поведал капитану обо всем, что там было, а также и о том, что там множество всякой снеди - черепах, коих держат в загонах (coralles) да в прудах с водой (Г. Бейтс, исследовавший эти самые места в середине прошлого столетия, пишет (см. его кн. «Натуралист на реке Амазонке». М., 1958, стр. 294): «При каждом доме на заднем дворе есть маленький пруд, называемый куррал (загон), предназначенный для содержания стада этих животных [т. е. черепах] в голодный сезон - во влажные месяцы...» ), мяса, рыбы, сухарей, и что такого изобилия пищи достанет целому войску в тысячу человек, чтобы прокормиться круглый год. Капитан обрадовался, что мы попали в удачное место, и порешил перенести эти припасы в наше расположение, и для этого он велел призвать Кристобаля де Сеговию1" и сказал ему, чтобы взял он с собой двенадцать дружинников и отправился собирать припасы, какие попадутся [в селении].

Когда он прибыл на место, то увидел, что индейцы ходят по селению и забирают те припасы, что у них были заготовлены. Кристобаль де Сеговия принялся собирать пищу, но, когда уже было собрано больше тысячи черепах, индейцы возвратились снова, и было их еще больше, и шли они с твердой реши (Последующий текст (отмечен курсивом) воспроизводится по книге Медины, так как он отсутствует в публикуемом варианте рукописи) мостью перебить всех [испанцев] и, пройдя вперед, ударить по остальным, которые остались с капитаном. Когда названный Кристобаль Мальдонадо увидел, что индейцы возвращаются, он созвал своих товарищей и напал на индейцев. Это отняло у них много времени, потому что индейцев было свыше двух тысяч, а испанцев во главе с Кристобалем Мальдонадо не более десяти, и им пришлось немало потрудиться для собственного спасения. В конце концов [испанцы] одержали верх и обратили индейцев в бегство. К сожалению, в этой второй битве были ранены двое наших товарищей.

Этот край очень населенный, и поэтому индейцы, каждый день получая подкрепление и поддержку, нападали на Кристобаля Мальдонадо снова и снова и так отчаянно, словно в самом деле пожелали и порешили захватить всех [испанцев] голыми руками. В этих яростных стычках они очень тяжело ранили шестерых наших товарищей, кого - в руку, кого - в ногу, а упомянутому Кристобалю Мальдонадо нанесли две раны - в лицо и руку. Они [люди Мальдонадо] очутились в большой крайности и нужде, ибо израненные и очень утомленные люди не могли ни пробиться назад, ни продвинуться вперед, и было решено все-таки вернуться туда, где находился их капитан, уступив победу индейцам. Тут он [Кристобаль Мальдонадо} выбрал из своих товарищей тех, кто еще был в состоянии держать в руках оружие, снова вступил в бой и дрался с таким пылом, что индейцам так и не удалось перебить наших товарищей.

В это время индейцы, пробравшись поверху, вознамерились с двух сторон напасть на то место, где находился наш капитан; после многих стычек мы еле держались на ногах и потеряли осторожность, полагая, что наш тыл безопасен, так как в том направлении ушел Кристобаль Мальдонадо. Как видно, сам господь наш надоумил капитана отослать последнего, ибо не пошли он его и не окажись тот там, где он находился, наша жизнь подверглась бы, я в этом убежден, еще большему риску.

Как я сказал, у нашего капитана и у всех нас не было [под рукой] оружия, и осторожность настолько покинула нас, что индейцы смогли без помех проникнуть в селение и напасть на нас, не будучи замеченными, а когда мы их заметили, они уже были повсюду среди нас, и четверо из наших товарищей уже лежали тяжело раненные. В то время их увидел один из наших товарищей, имя которого Кристобаль де Агиляр; он кинулся вперед, сражаясь с великой яростью, и поднял тревогу, и капитан услышал его и, безоружный, вышел поглядеть, что приключилось, только и было у него, что шпага в руке, и видя, что дома, в которых расположились наши товарищи, окружены индейцами и, кроме того, на площади их целое войско, в коем было свыше пятисот человек, бросил клич, и тогда вслед за ним выскочили наши товарищи и набросились на противника так бесстрашно, что опрокинули его и нанесли ему большой урон. Но индейцы продолжали, сражаться и, стойко защищаясь, тяжело ранили девятерых из наших людей. После двухчасовой беспрерывной борьбы индейцы были побеждены и рассеяны, а мы очень устали.

В этой битве проявили себя многие из наших товарищей - они прежде не показали себя такими, какими оказались на деле» и мы не ценили их, как должно, и так вышло потому, что все ясно видели опасность, которая нам угрожала; и был такой человек, который с одной лишь дагою (Дага - старинная короткая шпага с широким клинком, обычно употреблялась как дополнительное оружие для левой руки) ворвался в гущу врагов и сражался так, храбро, что мы только диву давались; выбрался он. из боя с пробитой насквозь ляжкою; звали его Блас де Медина.

После того, как все было кончено, капитан послал узнать, что сталось с Кристобалем Мальдонадо и каковы у него дела. Его встретили по пути, когда он со всеми ранеными товарищами шел туда, где был капитан. Один наш дружинник по имени Педро де Ампудия, который был с ним, спустя восемь дней умер от ран. Он был родом из Сьюдад-Родриго. Когда Кристобаль Мальдонадо возвратился в лагерь, капитан велел лечить раненых, которых набралось восемнадцать человек. И хоть никакого другого лечения, кроме знахарства, у нас не было, через пятнадцать дней с божьей помощью все {раненые] выздоровели. Только один человек умер.

Мы были заняты этим, когда капитану доложили, что индейцы возвращаются снова и что они находятся поблизости от нас, в небольшой лоокбине, выжидая [удобного момента] и собираясь с силами. Чтобы выбить их оттуда, капитан велел некоему рыцарю по имени Кристобаль Энрикес отправиться туда с пятнадцатью людьми. Отряд выступил, но едва приблизился к индейцам, как они ранили одного из наших аркебузников в ногу. Таким образом, мы лишились одного аркебузника, ибо отныне уже не могли на него рассчитывать.

После этого упомянутый Кристобаль Энрикес уведомил капитана, как идут дела, и просил прислать ему в помощь людей, ибо индейцев было много и они ежечасно получали подкрепления. Капитан послал приказ и велел Кристобалю Энрикесу, не выказывая своих намерений, постепенно отступить к лагерю, потому что в тот момент нельзя было рисковать жизнью хотя бы одного испанца, тем паче, что ни он [капитан], ни его сподвижники не собирались завоевывать ту страну и даже в мыслях у них этого не было, а хотели лишь, раз уж бог вывел их на эту реку, открыть новую землю, чтобы в свое время или тогда, когда будет на то воля господа, владыки нашего, и императора, быть посланными, чтобы завоевать ее. Поэтому в тот день, когда собрались все люди, капитан сказал им свое слово и напомнил о минувших горестях и ободрил их в предвидении многого, что еще предстоит претерпеть, и обязал их избегать стычек с индейцами из-за опасностей, коими они чреваты, и сказал, что решил он плыть но этой реке вниз, и сразу после этого стали грузить съестные припасы [на суда] (В варианте Овьедо (стр. 554) речь Орельяны приводится полностью: «Я тогда, в тот день, когда все наши собрались, капитан обратился ко всем с краткой речью и в таких выражениях:

Сеньоры, братья, друзья мои и соратники, незыблема вера моя в господа бога нашего и в достославную матерь божию, и ваша вера должна быть столь же крепка, ибо благодаря счастливой судьбе императора-короля, нашего государя, плавание наше всенепременнейше завершится спасением. И дабы случилось так, нам нельзя ни останавливаться, ни задерживаться, но с еще большей настойчивостью следовать своим путем, так как наше желание заключается в том, чтобы служить своему государю. Ведь ныне все мы ясно видим, что именно его благословенной судьбе вверил господь вас и меня самого, дабы подвергнуть всех нас испытанию, а ведь разве вышло бы так, не отправься мы на поиски сих новых земель, не претерпи мы трудов былых, нынешних да тех еще, кои нас дожидаются, потому что покинули мы войско капитана Гонсало Писарро совсем с иными намерениями, с тем, чтобы вскорости к нему возвратиться. Таким образом, всевышний явственно нам указывает, что ему угодно, чтобы мы открыли новую страну и продолжали бы странствие, кое свершаем.

А для благополучного завершения оного надобно беречь и ценить жизнь каждого испанца из нашего отряда. Такова причина, побудившая меня собрать всех людей. Со своей же стороны я вам заявляю, что свое собственное здоровье я не ставлю ни в грош по сравнению со здоровьем последнего (del menor) из тех, кто находится здесь со мною. А посему должно быть так, чтобы все вы меж собой были бы в добром согласии да любви, чтобы любому из вас стало бы понятно, что жизнь каждого из нас зависит от жизни всех остальных и что жизнь всех остальных зависит от жизни каждого в отдельности.

И когда мы пустимся в дальнейший путь, нам нужно будет избегать сражений [с индейцами] и по возможности не браться за оружие - вот как надо нам будет поступать! Когда же обстоятельства принудят нас к иным поступкам, когда нельзя будет избежать войны, пусть каждый делает то, что ему надлежит делать, ибо верую я и доподлинно знаю, что уж что-что, а это вы умеете делать. Мы уповаем на поддержку господа, который не может не видеть наших добрых устремлений, ибо лишь благодаря милосердию оного да служа оному удастся нам исполнить свою службу по отношению к императору, нашему господину, и возвеличить многославным открытием, кое мы свершаем, народ свой и собственные наши особы и дать отчет в том, что мы видели и что будет нам еще дано от сего места и впредь увидеть, до тех пор, пока милостью божьей не спасемся мы, добравшись до какой-нибудь христианской земли, и не сможем поведать о столь новом, столь великом и доселе неслыханном плавании, кое по достоинству запомнится людям времен нынешних и времен грядущих и кое обещает быть таким наивыгоднейшим и наиприбыльнейшим для королевской короны Кастилии, что король наш не оставит нас своими милостями; и наступит час, когда вам воздадут за труды, и имена ваши навсегда останутся в памяти тех. кто живет ныне, и тех, кому еще предстоит на свет народиться, и слава о вас да обо мне будет жить вечно.

Так снаряжайтесь же в путь, сеньоры, ибо наказ мой вам - отправляться отсюда! Пусть всяк погрузит еды, сколько у него есть в запасе, и да хранят нас заступники наши - пресвятая богородица, спаситель наш Иисус Христос и достославный апостол святой Яго, покровитель да хранитель Испании и всех испанцев!» ). Когда с этим было покончено, капитан велел грузиться раненым, и тех, кто не мог передвигаться на собственных ногах, он велел завернуть в плащи и отнести на плечах, как будто бы это были мешки с маисом, ибо, ежели они сами, хромая, садились бы на корабли, индейцы, завидя такое, воспряли бы духом и не дали бы нам спокойно отчалить. После этого, когда бригантины уже были готовы к отплытию и их оттолкнули от берега, а руки [наших людей] уже лежали на веслах, к ним, соблюдая строгий порядок, спустились капитан и остальные наши товарищи и взошли [на корабли] сами. И мы, отчалив, двинулись вдоль берега, но не успели отойти и на расстояние брошенного камня, как увидели более десяти тысяч индейцев, которые приближались к нам по воде и по суше. Те, которые были на берегу, не могли нам ничем повредить и поэтому они ограничивались лишь тем, что кричали и галдели без умолку; другие же, что были на воде, не замедлили напасть на нас, словно люди, одержимые бешенством; однако наши сотоварищи так хорошо обороняли бригантины с помощью арбалетов и аркебузов, что принудили всю эту злую ораву держаться на расстоянии, и это было на заходе солнца, а затем они нападали на нас ежечасно и следовали за нами по пятам всю ночь, не давая передышки, и нам приходилось постоянно держаться начеку.

Мы плыли таким образом, пока не наступил новый день и мы не увидели окрест множество очень больших селений, откуда беспрестанно приходили новые отряды индейцев, сменяя тех, кто устал. К полудню наши товарищи уже не могли больше грести; мы все были разбиты после бессонной ночи и борьбы, в которую нас втравили индейцы. Капитан, чтобы дать людям немного передохнуть и поесть, приказал пристать к пустынному острову, что возвышался среди реки, но не успели мы приняться за стряпню, как, откуда ни возьмись, появилось несметное число каноэ. Они атаковали нас три раза подряд, и мы снова оказались в большой опасности. Индейцы, видя, что они не могут одолеть нас со стороны реки, решили дать бой и на воде и на суше, благо их хватало для всего. Капитан, разгадав замысел индейцев, решил не дожидаться [пока они высадятся на берег], а тотчас погрузился и выбрался на речной простор, где, как он полагал, будет легче защищаться.

Итак, мы снова пустились в путь, неотступно преследуемые индейцами, которые не упускали ни малейшего случая, чтобы досадить нам. В одном месте от селений отошли и присоединились [к нашим преследователям] более ста тридцати каноэ сразу, и в них сидело свыше восьми тысяч индейцев, а сколько их было на суше и сосчитать невозможно. С этими людьми на боевых каноэ шло четверо или пятеро колдунов, сплошь разукрашенных, рты их были набиты пеплом, который они выплевывали в воздух, в руках они держали кропила, коими размахивали, опрыскивая реку водой на колдовской лад, и когда [каноэ] - в том виде, как я их описал, - взяли курс на наши бригантины, колдуны воззвали к воинам, а затем принялись играть на своих рожках и деревянных дудках да бить в барабаны, и с великим воплем индейцы напали на нас, но аркебузы и арбалеты, как я уже говорил, были нам после бога надежной защитой. Вот так и шли они вместе с нами, пока не завлекли в теснину речного протока.

Здесь мы попали из огня да в полымя, и нам предстояло натерпеться вдосталь, и я даже не знал, останется ли кто из наших живой, ибо на берегах протоки нас ожидала засада, и к нам наперерез выехали индейцы. Они были полны решимости сразиться с нами и были уже совсем близко. Впереди шел [их] генерал-капитан, выделявшийся изо всех своей бравой внешностью; и один солдат из наших, по имени Селис, прицелился и выстрелил в него из аркебуза и угодил ему в самую грудь, так что индеец упал замертво, а все прочие бросились в замешательстве к своему сеньору, чтобы посмотреть, что с ним приключилось. Мы этим воспользовались, и нам удалось выбраться на речной простор, но индейцы все же шли за нами по пятам еще два дня и две ночи, не давая передышки.

В течение этого времени мы все еще плыли мимо владений великого владыки по имени Мачипаро, которые, по всеобщему мнению, тянулись более чем на восемьдесят лиг, промелькнувших как одна-единая. Все это [пространство] было заселено, причем деревни находились друг от друга на расстоянии выстрела из арбалета и между самыми отдаленными не было и полулиги, а одно селение протянулось на пять лиг, и жилища в нем стояли одно к одному, так что диву давались мы, глядя на него.

Так как в походе нам то и дело приходилось спасаться бегством, мы не могли узнать, что за страна находится в глубине, однако, судя по ее положению и виду, она должна быть более населена, чем та, которую мы видели, и то же самое о ней нам говорили индейцы из сеньории Апарин; они утверждали, что на юге в глубине страны лежит земля могущественного властелина, именуемого Икой, и что у этого Ики имеется золота и серебра без счету, и эти вести мы считаем очень добрыми и вполне достоверными.

СТРАНА ВЛАСТИТЕЛЯ ОМАГУА

Итак, мы покинули страну Мачипаро и добрались до первых поселений другой, неменьшей страны, принадлежащей властителю по имени Омагуа.

Там, где начинается его земля, на высоком берегу реки лежит не очень большое селение, и похоже, что это сторожевая застава (un pueblo de manera de guarnicion), и в ней много бойцов; и капитан, видя, что ни ему, ни его товарищам не под силу перенести тех тяжких испытаний, какими для нас были не только война, но и наряду с ней голод, на который нас обрекали, несмотря на еще имевшиеся у нас запасы, беспрестанные сражения, которые мы вели с индейцами, решил захватить это селение и отдал приказ повернуть бригантины к берегу. Индейцы, завидя, что мы собираемся высадиться, вознамерились дать нам решительный отпор и, когда мы приблизились к селению, стали так решительно опустошать свой арсенал, что заставили нас остановиться. Чтобы преодолеть их сопротивление, капитан велел немедленно пустить в ход арбалеты и аркебузы и грести изо всей мочи, чтобы пристать к берегу. И таким образом мы освободили место [для высадки] и дали бригантинам возможность подойти вплотную к берегу, и наши товарищи спрыгнули на него и завязали бой на суше. Они сражались так храбро, что индейцы не выдержали их натиска и решили убраться подобру-поздорову, в результате чего и селение и вся еда, бывшая в нем, достались нам. Это селение было укреплено, и поэтому капитан сказал, что хочет отдохнуть здесь три или четыре дня и кое-чем запастись впрок. И так-то мы отдыхали, не забывая о своих намерениях, и дело не обходилось без стычек [с индейцами] и притом опасных; однажды часов в десять индейцы подошли к нам на каноэ, которым не было числа, чтобы захватить и увести наши бригантины, стоявшие пришвартованными к берегу. Не окажись тут капитан со своими арбалетчиками, кои без промедления вступили в дело, мы, я думаю, не в состоянии были бы их оборонить. Но с божьей помощью и сопутствуемые удачей, наши молодцы арбалетчики, умело действуя, нанесли индейцам порядочный урон и те сочли за благо держаться от нас подальше и убраться восвояси. Хорошо устроив лагерь, мы провели на отдыхе трое суток, и еды у нас в ту пору было сколько душе угодно. Из этого селения в глубь страны уходило много очень хороших дорог, и поэтому капитан, опасаясь, что дальнейшее пребывание здесь может оказаться для нас пагубным, не захотел долее оставаться в этом месте и приказал нам собираться в дорогу; все сейчас же принялись за дело, готовые отплыть, когда им будет приказано. От того места, где мы покинули владения Апарин, и до селения, о котором идет речь, мы прошли триста сорок лиг и на протяжении двухсот из них не встретили ни одного жилья. Мы нашли в этом селении множество сухарей и очень недурных, которые индейцы делают из маиса и юки (Маис - древнеиндийское название кукурузы. Юка (yuca) - растение семейства малочайных; клубни ее, очень богатые крахмалом (до 40%), достигают 5 кг веса и употребляются в пищу), и множество всевозможных плодов.

Возвращаясь к моему повествованию, скажу, что мы отбыли из этого селения и пустились в путь в воскресенье после вознесения искупителя моего Иисуса Христа (То есть 21 мая, так как день вознесения, празднуемый римско-католической церковью в четверг на сороковой день пасхи, приходился в 1542 г. на 18 мая). Не прошли мы и двух лиг, как увидели, что в нашу реку с правой стороны впадает другая, еще более могучая река, такая большая, что при впадении она образует три острова, из-за чего и назвали мы ее рекою Троицы (Rio de la Trinidad) (По подсчету расстояний можно установить, что это река Журуа; во всяком случае, не река Пурус, как полагает Мильярес). Вдоль протоков, соединяющих обе реки, находятся очень красивые и плодоносные места, среди которых расположено множество весьма больших селений; это были уже земли и владения сеньора Омагуа. Так как сих селений было много и были они очень большими и буквально кишели народом, капитан не пожелал пристать к берегу, и весь этот день мы плыли среди населенной местности, порой отбиваясь от индейцев, которые, следуя за нами по воде, так наседали на нас, что заставляли держаться середины реки; не раз индейцы пускались в переговоры, но мы не могли понять друг друга и потому не знали, что они нам говорят.

На рассвете мы увидели селение, лежащее на высоком берегу, и, потому что оно показалось нам маленьким, мы приняли его за усадьбу какого-то сеньора, жительствующего [постоянно] внутри страны, и, так как оттуда можно было хорошо обозре-втгь окрестности, капитан распорядился захватить это селение. Итак, мы приготовились к высадке и подошли к берегу. Индейцы оборонялись более часа, но в конце концов были побеждены, и мы оказались хозяевами селения, где нашли очень много всякой еды и заготовили ее про запас. В этом селении был дом для развлечений (una casa de placer), внутри которого было много глиняной утвари разных видов, в том числе сосуды в форме громадных кувшинов, вмещавших свыше 29 арроб (Арроба - испанская старинная мера веса, равная 11,5 кг. Таким образом, согласно Карвахалю, каждый кувшин вмещал более 330 л) каждый, и другой посуды и утвари меньших размеров, такой, как блюда, миски, пепельницы и светильники. Эта посуда - лучшая из всех, которую я когда-либо видел, и даже изделия из Малаги-не сравнить с нею, ибо все эти сосуды глазурованы и глазурь разноцветна, а краски на диво яркие и, кроме того, рисунки и фигуры на сосудах так соразмерны и так натурально сделаны и писаны, что во всем похожи на римские, и здесь нам говорили индейцы, что все, что в этом доме сделано из глины, а в глубине страны делается из золота и серебра и что они [индейцы} нас могут проводить туда, ибо это неподалеку (В варианте Овьедо (стр. 556), кроме того, сообщается: к...Сие селение мы прозвали меж собой селением Глиняной посуды (el pueblo de la loza), потому что оной там было поистине множество ипритом отменно красивой. Обнаружены там были также признаки того, что в тех краях имеется серебро и золото, ибо некоторые дротики или пращи, из тех, кои нам попались на глаза, оправлены и украшены этими металлами. В том же месте был найден медный топор, наподобие тех топоров, что употребляют индейцы в Перу».

Интересно сравнить описание глиняной утвари, данное Карвахалем, со следующим отрывком из книги английского исследователя Амазонки Генри Бейтса «Натуралист на реке Амазонке» (М., 1958), в котором говорится о подобных же изделиях индейцев тукуна в середине XIX в. (Бейтс был на Амазонке в 1848-1859 гг.), живших в то время примерно в тех же местах, о которых идет речь в настоящей главе «Повествования»: «Тукуна превосходят большинство остальных племен в производстве гончарных изделий. Они делают кувшины с широким горлом для соуса тукупи, кайзумы и маниокового пива емкостью на 20, а то и больше галлонов [20 галлонов = 91 л], разукрашивая их снаружи скрещенными косыми полосками разных цветов... Трупы вождей они погребают, подогнув у них ноги в коленях, в больших кувшинах под полом их хижин» (стр. 391)).

В этом доме оказались два идола, сплетенные из разного вида пальмовых листьев (texidas de polma de diversa manera), и они наводили страх, и ростом были как великаны, и ноги у запястьев у них продеты были сквозь какие-то круги, смахивающие на тарелочки, которые делаются на наших подсвечниках, такие же «тарелочки» были под самыми коленями. Уши у них проколотые и очень большие - подстать ушам индейцев из Куско и даже больше. Это людское сословие [владельцев идолов] живет в глубине страны, именно оно и владеет богатствами, о которых уже говорилось, и молва о нем идет здесь издавна (Под «индейцами из Куско» Карвахаль разумеет правящую касту империи инков, представители которой подвешивали себе к ушам массивные золотые украшения, сильно оттягивающие мочки ушей, за что испанцы и дали им прозвище «орехонес» - «большеухие» или «вислоухие». Таким образом, «проколотые и очень большие уши» указывали, по мнению Карвахаля, на принадлежность к правящему сословию.

Интересно сопоставить внешний вид «идолов» Карвахаля с внешним видом тех самых тукуна, о которых мы упоминали в предыдущем комментарии: «Пожилые в большинстве носят браслеты на руках и ногах и подвязки из тапировой кожи или плотной коры; у себя дома они не носят никакой одежды; исключение составляют лишь праздничные дни, когда индейцы украшают себя перьями или маскарадными плащами из луба какого-то дерева» (Г. Бейтс, указ, изд., стр. 390)). В этом селении было обнаружено также золото и серебро, но так как мы помышляли только о том, как бы отыскать пищу и спасти жизнь и передать вести такой важности, то нас не волновали-никакие сокровища, и мы их ни во что не ставили.

Много дорог, и очень хороших, уходило из этого селения-в глубь страны, и капитан захотел узнать, куда они ведут, и для этого он вместе с Кристобалем де Сеговия, альфересом и другими товарищами двинулся по ним и не прошел и полумили, как дороги сделались еще лучше и шире. Увидев это, капитан решил возвратиться, ибо было неразумно идти дальше. Когда он вернулся к тому месту, где стояли бригантины, солнце уже садилось. По мнению капитана, следовало тотчас же уйти отсюда подобру-поздорову, так как было опасно оставаться на ночлег в столь густо населенной местности, а посему всем было велено немедленно приступить к сборам.

Уже наступила ночь, когда мы, едва закончив погрузку провизии и заняв свои места на бригантинах, отвалили от берега. Всю эту ночь напролет мы плыли в виду множества очень больших селений. За следующий день мы проделали более двадцати лиг. Наши товарищи только тем и занимались, что гребли, одержимые желанием поскорее миновать эти опасные края. Однако чем дальше мы шли, тем населеннее и привлекательнее становились берега. Мы же все время плыли, не пристава» к берегу, чтобы не дать возможности индейцам напасть на нас.

ЗЕМЛЯ ПАГУАНЫ

Мы шли мимо земель и владений властителя Омагуа на протяжении более ста лиг. Когда они остались позади, мы вступили во владения другого сеньора, которого звали Пагуа-на. На его землях живет уйма людей, и отличаются они большой кротостью (mucha gente у muy domestica), ибо, когда мы прибыли в одно из селений, а оно протянулось более чем на две лиги в длину и лежало в самом начале обитаемых ими мест, они дожидались нас у порога своих домов, не чиня нам ни зла, ни вреда, и, напротив, - поделились с нами всем, чем были богаты. Много дорог уходит из этого селения внутрь страны, ибо сам сеньор не живет у реки, и индейцы нам предложили отправиться туда, уверяя, что нам премного обрадуются. У этого сеньора много таких овец, как в Перу (По-видимому, У Карвахаль имеет в виду лам, однако ламы водятся только в горных областях и в Амазонии не встречаются), и все индейцы говорят, что у него очень много серебра и что земли его очень обширны и благодатны и изобилуют всевозможной едой и всякими плодами, такими, как ананасы, груши, которые на языке Новой Испании (То есть на языке мексиканских индейцев) называются агуакате, сливы, гуаны (Агуакате (Laurus perseci) - растение семейства лавровых, имеющее съедобные плоды, напоминающие грушу.

Гуаны, видимо, один из видов «инги», называемый также «гуаба», «гуава», «гуама» и «гуамо», а в Мексике - «кихинпкуйль» или «куахиникуйль». Это древовидное бобовое растение в настоящее время разводится во многих частях Америки для затенения кофейных плантаций) и многие другие, весьма отменные плоды. После того как мы покинули это селение (У Овьедо (стр. 556): «...на этой стоянке мы захватили нескольких индианок, чтобы они испекли для солдат хлеба, а также нескольких молодых индейцев в качестве «языков». И по той причине, что люди из сего селения были совсем ручными (tan domestica), мы прозвали оное селением Глупцов (el pueblo de los Bobos)»), мы все время плыли мимо очень людных мест, и был такой день, когда мы видели более двадцати селений, - и это только на том берегу, вдоль которого мы шли, ибо другой берег мы видеть не могли - река была уж очень широкая. Два дня мы следовали вдоль правого берега, затем пересекли реку и два последующих дня шли вдоль левого берега, и в то время когда мы видели один из них, второго не различали.

В пасхальный понедельник святого духа (То есть 29 мая (на 51-й день после начала пасхи)) поутру мы завидели невдалеке одно очень большое и очень богатое селение, и делилось оно на множество кварталов, и у каждого квартала была на реке своя пристань, и каждая пристань кишмя кишела индейцами. Это селение протянулось более чем на две с половиной лиги и везде было одинаковым, а так как в нем было народу видимо-невидимо, капитан приказал идти дальше, не нападая на него. Но тамошние туземцы, видя, что мы проходим мимо и не собираемся причинять им зла, сели в свои каноэ и атаковали нас, но лишь себе во вред, ибо аркебузы и арбалеты заставили их повернуть восвояси, а мы пошли вниз по реке (У Овьедо (стр. 557): «...cue селение было названо нами Вредным (Pueblo - vicioso)»). В тот же день мы захватили одно селение, где нашли еду. Здесь кончилась провинция уже упомянутого сеньора, коего величали Пагуаной.

ОТКРЫТИЕ ЧЕРНОЙ РЕКИ

ы вступили в другую, еще более воинственную [провинцию], и была она очень населена и вела с нами неустанную войну. Мы так и не узнали, как зовут властителя этой провинции; населяют же ее люди среднего роста и очень хорошего телосложения, в бою они защищаются деревянными щитами и встают на свою защиту как истые мужи (muy como hombres). В субботу, что накануне пресвятой троицы (То есть 3 июня. Троицын день, празднуемый римско-католической церковью в воскресенье на 57-й день после начала пасхи, в 1542 г. приходился на 4 июня), капитан приказал высадиться на берег подле одного из селений; жители его вздумали сопротивляться, но тем не менее мы выгнали их из жилищ. Здесь мы запаслись съестным и нашли несколько куриц и в тот же самый день, едва мы оттуда отплыли, чтобы продолжить наше путешествие, увидели по левую руку устье другой большой реки, впадающей в ту, по которой мы плыли. Воды этой реки были черными, как чернила, и поэтому мы назвали ее Черною рекой (Rio Negro). Она неслась с такой стремительностью и таким бешенством, что ее воды текли в водах другой реки струей длиною свыше двадцати лиг, и ни та вода, ни другая не смешивались (Речь идет о реке Риу-Heгpy. Огромное количество отмирающих в ней растений образует массу гумусовых веществ, которые вместе с известняками создают темное нерастворимое вещество, сплошь покрывающее дно и уносимое течением в Амазонку. Поэтому воды Риу-Негру, даже будучи в значительной степени разбавленными прозрачно-голубыми водами Риу-Бранку, имеют черно-бурый цвет и действительно на протяжении 80-100 км (кстати сказать, в варианте Овьедо это расстояние определяется в 10 лиг) не смешиваются с мутно-желтыми водами Амазонки). В этот же день нам попалось на глаза еще несколько селений, не очень больших.

Следующий за троицей день капитан и все наши провели за рыбной ловлей в одном селении, лежащем на пригорке. Там было выловлено много всякой рыбы, что явилось для нас не только подспорьем, но и развлечением, ибо далеко не каждый день мы проводили таким образом. Это селение находилось на холме в некотором удалении от реки и было как бы порубежной заставой от других индейцев, которые нападали на местных жителей, ибо оно было сильно укреплено оградою из толстых бревен, и когда наши товарищи поднялись к селению, чтобы добыть какой-нибудь еды, индейцы захотели его оборонить и защитить и закрепились внутри ограды. А в ограде этой ворота были только одни, и индейцы принялись защищать их с большим мужеством. Однако, будучи в нужде, мы решили атаковать их и, приняв такое решение, ринулись на упомянутые ворота, а ворвавшись внутрь, мы уже безбоязненно ударили по индейцам и сражались с ними до тех пор, покуда оные не были побеждены и рассеяны; затем мы набрали еды, которой там было немало. Мы отплыли оттуда на следующий день, в понедельник, и по пути нам то и дело попадались весьма обширные поселения и провинции. Мы без труда пополняли запасы съестного, лишь только ощущали в нем недостаток, о чем дотоле и мечтать не могли.

В тот день мы пристали к селению средних размеров, обитатели которого вышли нам навстречу. В этом селении была очень большая площадь, а посреди нее большущий щит со сторонами, равными десяти пье (Пье - старинная кастильская мера длины, равная длине человеческой стопы (pie - стопа), то есть примерно 28 см) каждая, и на нем рельефно был вырезан город, обнесенный стеною с воротами. У ворот стояли две очень высокие островерхие башни с окнами, и в каждой башне было по воротам, приходившимся друг против друга, и у каждых ворот стояло по две колонны, и вся эта диковина покоилась на двух страшно свирепых львах (Словом leones, что по-испански значит «львы», Карвахаль называет незнакомых европейцам пум или ягуаров), которые поддерживали ее своими лапами и когтями, оборотив головы назад, как бы подстерегая один другого, а в самой середине щита была круглая площадка, и в центре ее зияло отверстие, через которое индейцы вливали «чичу» и приносили ее в дар солнцу; «чича» - это вино, которое они пьют, а солнце - это то, чему они поклоняются и что почитают своим богом, и в заключение могу лишь сказать - все это сооружение было истинным заглядением, и сия удивительная штука всех нас так поразила, в том числе и капитана, что он осведомился у одного из индейцев о том, что на ней изображено, что это такое или хотя бы в ознаменование чего это у них поставлено на площади. Индеец отвечал, что они подданные и данники амазонок, что служат [амазонкам] не чем иным, как только украшая крыши своих домов-капищ перьями попугаев и альгуака-майи (Правильно - гуакамайо, одна из разновидностей американских попугаев), что все селения, которые им [амазонкам] подвластны, устроены точно так же, и это [сооружение] установлено у них в их честь, и они поклоняются ему, как памятному знаку своей владычицы, повелительницы всей страны упомянутых жен.

Еще находился на той площади довольно большой дом, внутри которого имелось множество одежд из разноцветных перьев. Индейцы облачаются в сии одеяния, справляя праздники или пляски, когда им приходит на ум устроить игрище перед тем щитом, о котором уже говорилось -прежде, и там же они совершают свои жертвоприношения.

Вскоре мы оставили это селение и попали в другое, гораздо большее, в котором обнаружили щит и герб, подобные тому, что я описал. Жители сего селения яро ополчились против нас. свыше часа они не давали нам ступить на сушу, но в конце концов нам удалось высадиться; однако индейцы и не думали сдаваться, хорошо понимая свои преимущества: их было много, и они ежечасно получали подкрепления. Под конец все-таки их обуял страх, и они предпочли пуститься наутек, а мы получили передышку (хотя и небольшую, ибо индейцы уже снова подбирались к нам), благодаря которой могли заняться поисками пищи. Капитан не захотел дожидаться того [чтобы они напали на нас], ибо это не сулило нам ничего хорошего, и приказал погрузиться и отчаливать, что и было исполнено.

Уйдя оттуда, мы прошли мимо многих других селений, и индейцы повсюду нас встречали воинственно, как люди, полные желания отстоять свои дома с щитами в руках, и они вопили во весь голос и спрашивали нас, почему мы не идем туда, где они находятся, уже тогда-то, мол, нам не поздоровиться. Но капитан не спешил ввязываться в бой, в котором, он видел, мы не могли стяжать себе ни малейшей славы, тем паче теперь, когда у нас имелись кое-какие запасы провианта, потому что только при отсутствии таковых капитан подвергал в какой-то степени риску собственную жизнь и жизнь своих соратников, и, таким образом, лишь кое-где индейцы с суши, а мы с реки вступали друг с другом в драку.

В среду 7 июня накануне [праздника] тела господня капитан отдал приказ овладеть маленьким селением, лежавшим над рекой, жители коего не проявили ни малейшего поползновения нам противодействовать. Мы нашли там премного всякой еды, в особенности рыбы, и была оная в таком изобилии, что мы смогли хорошенько нагрузить ею наши бригантины; эту рыбу индейцы собирались везти для продажи в глубь страны.

И наши товарищи, видя, что это селение маленькое, стали упрашивать капитана остановиться здесь на отдых, ибо был канун столь великого праздника. Капитан же, будучи человеком хорошо знакомым с обычаями Индий, велел им и не помышлять об этом и сказал, что он тут не останется, ибо, хотя это селение и маленькое, но окрестности его обширны, и оттуда в любой момент индейцам может объявиться подмога, и нам будет нанесен ущерб; а посему следовало отправляться отсюда поскорее, как мы обычно и делали, и заночевать в горах. Однако товарищи снова приступили к нему с просьбами и как милости умоляли его об отдыхе, и капитан, видя, что просят об этом все, уступил им вопреки своему желанию, так что мы остались в этом селении и отдыхали до захода солнца, то есть до той поры, когда мужчины стали возвращаться в свои жилища (заняв деревню, мы застали в ней одних лишь женщин, так как мужчины с утра были на полях). Вернувшись в обычный для себя час, они увидели, что в их домах хозяйничают неведомые люди, и были этим крайне раздосадованы. Они стали требовать, чтобы мы ушли, и, убедившись в тщете своих усилий, сговорились напасть на нас и так и поступили. Но при входе в лагерь индейцы натолкнулись на четверых или пятерых испанцев, которые так ловко принялись орудовать мечами, что не только не допустили их до места, где расположились наши, но и прогнали прочь. Подоспевшему же капитану делать там уже было нечего. Между тем спустилась ночь, и от индейцев можно было ожидать любой каверзы. Из осторожности капитан удвоил караулы и велел никому не расставаться на ночь с оружием, и так и было сделано.

За полночь, едва забрезжил рассвет, индейцы пришли снова и всем скопом ударили с трех сторон по нашему лагерю, и заметили их лишь, когда, ранив караульных, они уже сновали повсюду. Поднялась суматоха, выбежал капитан и стал созывать криками своих соратников, и тут повскакали все наши товарищи и накинулись с большой яростью на всю эту ораву; хотя и случилось это ночью, индейцы были разбиты и бежали. С наступлением дня было велено садиться на корабли и отплывать.

Едва мы закончили погрузку и вышли на речной простор, как в селение явилась, чтобы напасть на нас, большая толпа индейцев, а на воде показалось в то же время много каноэ, но мы уже выбрались на середину реки, и индейцы не могли осуществить свои скверные намерения (В варианте Медины этот эпизод заканчивается следующим образом (стр. 42)*: «...Между тем уже наступила ночь и от индейцев можно было ожидать любой каверзы. Из осторожности капитан удвоил караулы, и велел никому не разлучаться на ночь с оружием, что и было сделано.

Однако в полночный час, едва взошла луна, индейцы пришли снова и всем скопом ударили с трех сторон по нашему лагерю. Их заметили лишь тогда, когда, ранив караульных, они уже сновали повсюду. Поднялась суматоха, и капитан, выбежавший на шум, стал созывать криками своих соратников; он кричал им: «.Стыд и срам, рыцари! Ведь они же - никто. На них! » Тут вскочили все наши солдаты и накинулись с большой яростью на всю эту ораву. Хотя и случилось все это ночью, индейцы были разбиты и пустились наутек, ибо не смогли устоять против наших людей. Капитан был уверен, что они явятся опять, и поэтому приказал устроить им засаду, а людям, свободным от стражи, запретил спать, кроме того, он велел оказать помощь раненым, и я стал их пользовать. Сам же капитан появлялся то здесь, то там и отдавал необходимые распоряжения, от которых зависела наша судьба и спасение; в этих заботах он постоянно забывал о сне; не будь он так искушен в воинском деле - казалось, сам господь бог руководит его поступками! - нас давно бы уже всех поубивали. В бодрствовании мы провели остаток ночи, а с наступлением дня было велено садиться на корабли и отплывать.

Перед отплытием капитан велел повесить нескольких пленных индейцев. Это было сделано, дабы впредь индейцы трепетали пред нами от страха и не вздумали бы на нас нападать.

Едва мы управились с погрузкой и вышли на речной простор, как в селение явилось, чтобы напасть на нас, много индейцев, а на воде показалось в то же время множество каноэ, но мы уже выбрались на середину реки, и индейцы не могли воплотить в дело свои дурные замыслы»

В варианте Овьедо (стр. 559), кроме того, описывается жестокая расправа, которую испанцы учинили в этом селении: «...капитан приказал повесить нескольких индейцев, кои были захвачены в том селении, ибо было несомненно, что именно в результате предупреждения да соглядатайства с их стороны явились те другие, которые вознамерились умертвить нас во время сна. Он приказал также сжечь все дома в том селении, кое мы сразу же по прибытии с превеликим удовольствием назвали селением Тела Господня (el pueblo de Corpus Chripsti)») (Отрывки из варианта Медины приводятся по следующему изданию: P. Gaspar de Carvajal, Relacion del Nuevo Descubrimiento del famoso Ri о Grande que descubrio por muy gran ventura el capitan: Francisco de Orellana. Transcripciones de Fernandez de Oviedo у Dn. Toribio Medina у estudio critico del descubrimiento. Quito, 1942). В то же утро мы нашли в горах место для отдыха и провели на покое весь следующий день.

На третий день мы продолжили наше путешествие и не прошли и четырех лиг, как увидели, что в нашу реку с правой стороны впадает другая, очень большая и мощная река; она была значительно больше той, по которой мы плыли, и из-за ее величины мы дали ей имя Большой реки (Rio Grande) (По всей вероятности, речь идет о реке Мадейра, одном из наиболее длинных (3379 км) и многоводных притоков Амазонки). Миновав устье этой реки, мы увидели по правую руку несколько очень больших поселений, которые расположились на косогоре, обрывавшемся у самой воды. Капитан хотел заглянуть туда, и мы повернули к берегу. Индейцы заметили, что мы направляемся в их сторону, и, по всей видимости, решили притаиться до поры до времени, чтобы заманить нас в ловушку, когда мы станем высаживаться на сушу, и поэтому на дорогах, которые спускались к реке, не показывалось ни души. Но капитан и кое-кто из наших товарищей разгадали их коварный замысел, и мы опять легли на прежний курс. Индейцы, которых было свыше пяти тысяч, поняв, что мы ускользаем у них из-под рук, повыскакивали с оружием [из своих укрытий]. Они принялись улюлюкать и поносить нас, греметь и стучать своим оружием (dar con las armas tmas con otras). От всего этого поднялся невообразимый шум и грохот, и нам показалось, что река проваливается сквозь землю. Когда мы отошли оттуда примерно на пол-лиги, нам попалось еще одно, гораздо большее селение. Но здесь мы и не пытались приближаться к берегу (У Овьедо в этом месте говорится (стр. 552); «По правде говоря, среди нас были люди, столь уставшие от жизни да от бесконечного странствования, до такой крайности дошедшие, что если б совесть им сие могла только позволить, они не остановились бы пред тем, чтобы остаться с индейцами, ибо по их безволию да малодушию можно было догадаться, что силы их уже были на исходе. И дело дошло до того, что мы и впрямь боялись какой-нибудь низости от подобных людей, однако же были меж нами и другие - истые мужи, кои не позволяли оным впасть в сей грех, на веру да на силу коих слабые духом опирались и сносили более того, что смогли бы снести, не найдись среди нас люди, способные на многое.

И в том не было ничего удивительного, если принять во внимание протяженность земли, мимо берегов которой мы проплыли, следуя по руслу сей реки вниз, ибо по верной оценке было ее более тысячи лиг - тех, что мы проделали до селения Тела Господня»).

Эта страна не жаркая и не холодная (esta tierra es templada) (В конце мая - начале июня экспедиция Орельяны находилась между притоками Амазонки - Пурусом и Мадейрой. В это междуречье в мае - июне внедряются с юга холодные волны (friagems), которые увеличивают годовые и особенно зимние амплитуды температуры; порой температура снижается до 15°. Благотворное влияние на амазонский климат оказывают также восточные пассаты. Этими обстоятельствами и объясняется подмеченная Карвахалем относительная умеренность климата в этой части Амазонии), расположена она весьма удобно, однако мы не знаем, что за люди ее населяют, ибо у нас не было возможности выяснить это. Здесь кончились края, населенные племенами, о которых я рассказывал, и в дальнейшем нам попадались уже совсем иные [племена], доставившие нам, однако, не меньше хлопот.

ПРОВИНЦИЯ ПОЗОРНЫХ СТОЛБОВ

Мы плыли все дальше и неизменно вдоль берегов обитаемых и однажды поутру, часов около восьми, увидели селение, живописно раскинувшееся на одном из холмов; это было, судя по его виду, главное селение какого-то большого владения (debia ser cabeza de algun gran senorio), и, чтобы заглянуть туда, мы попытались было с риском для себя подойти к берегу, но это было невозможно, ибо напротив селения находился остров, и, когда мы захотели войти [в пролив, отделяющий его от суши], вход в него уже остался выше по течению; и по этой причине мы проплыли мимо селения и смогли лишь на него полюбоваться. В нем стояло семь позорных столбов и на каждом из них были нанизаны отсеченные человеческие головы, поэтому сию провинцию мы назвали Провинцией Позорных Столбов; она протянулась вниз по реке на двадцать лиг. От этого селения к реке спускались дороги, сделанные руками здешних жителей, и по обе стороны они были обсажены фруктовыми деревьями; по всей вероятности, там жил самолично владыка той земли.

Мы плыли по течению и на следующий день увидели другое селение, подобное только что описанному; запасы пищи у нас были на исходе, и нам не оставалось иного выхода, как только напасть на него; все индейцы спрятались, ожидая, видимо, момента, когда мы высадимся на сушу; наши товарищи спрыгнули на берег, индейцы же, видя, что нам податься некуда, выскочили из своих засад [и налетели на нас] с превеликой свирепостью. Во главе туземцев был их капитан или сеньор, который воодушевлял их своими истошными криками, и один из наших арбалетчиков прицелился, выстрелил и сразил его наповал. Индейцы, видя, [что он испустил дух], не захотели разделить с ним его участь и повернули вспять; кое-кто из них засел в своих домах, как в крепости, давая нам отпор и не прекращая борьбы, но в конце концов и они бежали (В варианте Медины (стр. 44) говорится: «Когда капитан увидел, что они [индейцы] отнюдь не намерены сдаваться да к тому же причинили нам вред и ранили кое-кого из наших товарищей, он приказал поджечь дома, в коих они засели, и лишь после этого индейцы их покинули и бросились наутек...»

У Овьедо этот эпизод описан более подробно и служит наглядной иллюстрацией жестоких нравов испанских конкистадоров: «...но на следующий день, в среду, мы добрались до другого селения, в коем внутри бухио (buhios) было много всякого люда и женщин. Однако из этого отнюдь не следует, что было недостаточно людей, чтобы оборонять от нас со своими луками да стрелами побережье, и что оные будто бы выказали менее упорства в том сопротивлении, которое вознамерились нам оказать.Тем не менее, едва несколько из наших солдат спрыгнуло на сушу, как индейцы, ранив одного из наших, обратились в бегство. Ранение сие оказалось неопасным, ибо у тех стрелков не было отравы. И благодаря ловкости одного из аркебузников по приказу капитана был подожжен большой бухио; сделано так было для того, чтобы дать острастку индейцам, а христианам - возможность без риску запастись кое-какой провизией для продолжения своего плавания. И так как в том бухио засело несколько индейцев, кои не пожелали его покинуть и продолжали обороняться, выпуская оттуда множество стрел, они из-за своего упрямства все там и сгорели вместе со своими женами и чадами, но так и не захотели покориться и избежать своей страшной участи. И посему было прозвано то поселение селением Спаленных (el pueblo de los Quemados). Были там найдены утки, куры, попугаи и кое-какая рыба.

В этом месте у нас закралось подозрение, что обитатели той земли применяют отраву, потому что было обнаружено множество стрел и копий, пропитанных неведомой смолою. И капитан велел сие проверить, и хотя испробовать это на невиновном, быть может, и было в некотором роде бесчеловечностью, помыслы его преследовали лишь благую цель - узнать истину и развеять у христиан страх перед отравою. И дабы сие проверить, у одной индианки, что была с нами на бригантине, пробили руки стрелой, которая, как думали, была пропитана той отравой, что индейцы употребляют повсюду на материковой земле, но так как она не умерла, сомнение покинуло боязливых, и всех очень порадовало столь приятное известие») (Бухйо - индейская круглая постройка из пальмовых ветвей и тростника, служившая жилищем для нескольких семей), и мы, таким образом, запаслись пищей, в каковой - хвала господу владыке нашему - в селении отнюдь не было недостатка, ибо черепах (тех, о которых я уже говорил) было там без счету, всяких уток и попугаев - полным-полно, а о маисовом хлебе даже и говорить не приходится. Потом мы ушли оттуда и переправились на один из островов, чтобы отдохнуть и полакомиться тем, что мы только что раздобыли.

Из этого селения мы увели с собой одну из индианок, оказавшуюся весьма смышленой (una india de mucha razon). Сия индианка нам поведала, будто неподалеку отсюда, в глубине страны, находится много таких же, как и мы, христиан и что живут они у некоего сеньора, который привез их с низовьев реки; она сказала также, что среди них якобы были две белые женщины, а у прочих христиан женами были индианки, от которых у них есть дети. Эти люди, без сомнения, из тех, что отправились вместе с Диего де Ордасом и потом пропали без вести, и, если верить тому, что говорила индианка, находятся они на северном берегу (См. комментарий 2 к отрывку из «Всеобщей и подлинной истории Индий» Овьедо).

Мы поплыли вниз по реке и не заходили больше в селения, потому что еды у нас было вдоволь; по истечении нескольких дней мы вышли за пределы этой провинции; на самой ее границе лежало очень большое поселение; указав на него, индианка нам сказала, что если мы хотим идти к этим христианам, то дорога в те края берет свое начало здесь, но мы не располагали такой возможностью, а посему посовещались и пошли далее [в уверенности], что придет пора, и их вызволят оттуда, где они сейчас находятся.

От этого селения отчалило каноэ с двумя безоружными индейцами и подошло к бригантине, на которой был капитан. Они прибыли на разведку и только то и делали, что высматривали да вынюхивали, и сколько наш капитан ни уговаривал их подняться на корабль, и сколько ни одаривал их всякой всячиной, они ни за что не соглашались сделать это и наконец, показав куда-то в сторону от реки, уплыли.

На ночь мы остановились против упомянутого селения и спали в бригантинах. Едва наступил день и мы пустились в путь, как из селения высыпало множество людей, которые сели [в лодки] и устремились нам наперерез, дабы напасть на нас посреди реки, куда мы уже успели выбраться. У этих индейцев уже имеются стрелы (Карвахаль, вероятно, имеет здесь в виду отравленные стрелы, так как о том, что индейцы сражаются при помощи стрел, ранее уже не раз говорилось), и они сражаются при их помощи; мы дожидаться их не стали и пошли своим путем.

Мы продолжали наше плавание и отправлялись за едою лишь тогда, когда были уверены, что индейцы не окажут нам сопротивления. По прошествии четырех или пяти дней мы решили взять одно селение, ибо видели, что его не обороняют. Там было найдено много маиса и ничуть не менее овса, точно такого же, как наш, из которого туземцы выпекают хлеб; нам попалось совсем недурное - вроде нашего пива - вино, и было оного там в изобилии. В этом селении мы обнаружили целый погреб с вином, что доставило отнюдь не малую радость нашим товарищам; мы нашли здесь также весьма добротную одежду из хлопковой ткани.

В этом селении находилось святилище, внутри коего было вывешено всевозможное воинское снаряжение, над которым в самом верху находились две митры, очень хорошо и натурально сделанные, и они удивительно были похожи на митры наших епископов. Они были сшиты из какой-то ткани, но мы не знаем из какой, так как то был и не хлопок и не шерсть, и обе они был и многоцветны.

Из этого селения мы отправились дальше и устроились на ночлег на другом берегу реки, по нашему обыкновению - в лесу. Тут со стороны реки появилось много индейцев, и они хотели напасть на нас, но, хоть и не по доброй воле, пришлось им убраться восвояси.

Во вторник 22 июня (Описка автора либо переписчика: в 1542 г. 22 июня приходилось на четверг, здесь же речь идет о вторнике 20 июня) мы увидели большое селение на левом берегу реки; заметили его по домам, которые белели вдалеке. Мы шли посреди реки и хотели повернуть к селению, но не смогли [этого сделать] из-за сильного течения и тяжелых волн, которые вздымались выше, чем на море (У Карвахаля было достаточно оснований сетовать на «сильное течение и на тяжелые волны, которые вздымались выше, чем на море». У Амазонки, несмотря на поразительно малый уклон (около 20 км на 1 км) и огромную ширину (ниже Икитоса - 5-7 км, ниже Манауса - около 25 км, в низовьях - около 80 км) средняя скорость течения в связи с многоводностью реки значительна - 2,55 км в час.

Орельяна спускался по Амазонке вместе с паводковыми водами в самый разгар влажного периода, когда полая вода затопляет огромные пространства и создает в протоках неистовые и запутанные течения, скорость которых обычно составляет 4-9 км в час. Что же касается волн, то на Амазонке, даже вдали от океана, они действительно очень высоки и опасны).

В ближайшую среду мы пристали к селению, раскинувшемуся вдоль маленькой речушки, протекавшей по просторной равнине [шириною] в четыре лиги. Селение это целиком лежало в долине и посреди него была площадь, по обеим сторонам которой стояли дома. Здесь мы нашли много съестного. И это селение по расположению домов мы нарекли селением Улицы (el pueblo de la Calle) (В варианте Овьедо это селение названо Скрытым (Pueblo Escondido)).

В следующий четверг мы прошли мимо нескольких других селений, не больших и не маленьких, но мы и не собирались подле них останавливаться. Все эти селения служат пристанищем для рыбаков, приходящих из глубины страны.

БЛАГОДАТНАЯ ЗЕМЛЯ И ВЛАДЕНИЕ АМАЗОНОК

Вот так мы и плыли и начали себе приискивать подходящее для стоянки место, где можно было бы тихо-мирно отпраздновать праздник достославного и блаженного святого Иоанна Крестителя (День св. Иоанна Крестителя, или Предтечи, празднуется 24 июня), и, по соизволению всевышнего, обогнув выступ берега, вдающийся в реку, мы увидели на суше впереди себя много больших селений, белевших [издали]. Так мы неожиданна набрели на благодатную землю и владение амазонок.

Жители этих селений уже были предупреждены и знали о нашем приближении; вот почему они выехали к нам навстречу, чтобы перехватить нас по дороге, прямо на воде, и намерения у них были недобрые. Они подошли уже совсем близко, но капитал еще надеялся уладить дело миром и стал кричать им, убеждая их в нашем миролюбии. Однако они продолжали насмехаться и глумиться над нами и все приближались к нам, говоря, что они позволят нам пройти, ибо впереди нас уже поджидают, что там нас всех захватят в плен и препроводят к амазонкам, и с этим они ушли, чтобы отчитаться во всем, что они увидели (У Медины (стр. 48) сказано: «Капитан, выведенный из себя спесивостью индейцев, приказал стрелять по ним из арбалетов и палить из аркебузов, дабы они почувствовали на собственной шкуре, что у нас тоже найдется чем их разозлить; тут мы нанесли им урон, и оные поворотили вспять, чтобы дать отчет о том, что они увидели...» ), мы, однако же, не убоялись и направились к селениям.

Мы продолжали продвигаться вперед и приближаться к селе ниям, и не подошли к ним и на пол-лиги, как нам стали попадаться сидевшие уже в лодках на плаву дружины индейцев. И так как мы все время продвигались, они шли с нами рядом и высаживались у тех селений, откуда были родом.

В одном селении мы увидели большое скопище народу - целое полчище. Капитан велел править к тому месту, где находился весь этот люд, так как у нас иссякли запасы провианта; и бригантины подошли к берегу, и вышло так, что, когда мы высаживались, индейцы стали на защиту своих жилищ и начали осыпать нас стрелами. Народу у них было уймища, и нам показалось, что пошел дождь из стрел. Несмотря на то, что наши аркебузники и арбалетчики своей стрельбой наносили неприятелю заметный урон, одни из них [индейцев] дрались с нами, другие же плясали.

Тут чуть было не пришла наша погибель, ибо было столько стрел, что наши товарищи с большим трудом успевали прикрываться от них, а грести было совсем невозможно. По этой причине они [индейцы] наносили нам большой урон, и прежде чем нам удалось выйти на берег, они уже ранили пятерых из наших, и одним из этих раненых был я. Они угодили мне стрелою в бок, и стрела вошла мне в мякоть, но рана оказалась не опасной, ибо складки моей сутаны ослабили удар, не то я и остался бы там на веки-вечные. Сознавая всю опасность положения, в котором мы очутились, капитан начал торопить и подбадривать тех, кто сидел на веслах и от кого зависело поскорее пристать к берегу. Хоть и с трудом, но нам все-таки удалось подойти к 6epeгу, и наши товарищи спрыгнули в воду, которая им доходила до груди.

Битва, здесь происшедшая, была не на жизнь, а на смерть, ибо индейцы перемешались с испанцами и оборонялись на диво мужественно, и сражались мы более часа, но индейцев не покидал боевой дух, скорее наоборот - казалось, что в бою их смелость удваивается. Хотя немало тел устилало берег, их соплеменники шли прямо по трупам, и если уж отступали, так только затем, чтобы снова ринуться в драку.

Я хочу, чтобы всем ведома была причина, по которой индейцы так защищались. Пусть все знают, что тамошние индейцы подданные и данники амазонок и что, узнав о нашем приближении, они отправились к ним [амазонкам] за помощью, и десять или двенадцать [из них] явились к ним на подмогу. Мы видели воочию, что в бою они [амазонки] сражаются впереди всех индейцев и являются для оных чем-то вроде предводителей (сото рог capitanes). Они сражались так вдохновенно, что индейцы не осмеливались показать нам свои спины. Того же, кто все-таки показывал врагу свою спину, они убивали на месте прямо у нас на глазах своими палицами. Именно по этой причине индейцы стойко оборонялись.

Сии жены весьма высокого роста и белокожи, волосы у них очень длинные, заплетенные и обернутые вокруг головы. Они весьма сильны, ходят же совсем нагишом - в чем мать родила, и только стыд прикрывают. В руках у них луки и стрелы, и в бою они не уступают доброму десятку индейцев, и многие из них - я видел это воочию - выпустили по одной из наших бригантин целую охапку стрел, а другие - может быть, немногим меньше, так что [к концу боя] бригантины наши походили на дикобразов.

Однако пора вернуться к тому, о чем шла речь ранее, то есть к нашим помыслам и к битве. Господь наш смилостивился над нами, приумножив наши силы и мужество, и нашим товарищам удалось убить семерых или восьмерых из тех амазонок, и мы сами были очевидцами этого, и индейцы, видя их гибель, совсем пали духом и были разбиты и рассеяны. Но так как изо всех селений им на подмогу все прибывали и прибывали подкрепления и было несомненно, что они ударят по нам вновь, тем более что они уже скликали всех на бой, капитан приказал всем нашим людям, не медля ни минуты, садиться на суда, ибо не хотел подвергать своих соратников смертельному риску. Погрузка не обошлась без треволнений, потому что индейцы снова затеяли с нами бой да в довершение всех наших бед к нам приближалась по реке целая армада каноэ. Тут мы выгребли на середину реки и покинули эту землю.

С того места, где мы расстались с Гонсало Писарро, мы прошли тысячу и четыре лиги (В испанском тексте стоит «тысяча и четыре лиги». Однако, это очевидная описка автора либо переписчика. По подсчету расстояний, даваемых Карвахалем, здесь должно стоять «тысяча и четыреста лиг»), и скорее более, чем менее; но по-прежнему не ведали, сколько нам еще осталось до моря.

В последнем селении мы взяли в плен индейца; он был трубачом и должен был поднимать ратный дух воинов, и на вид ему еще не было тридцати лет, а когда его захватили, он многое рассказал капитану о стране, лежащей в стороне от реки, и мы увезли этого индейца с собой.

Выйдя, как я уже сказал, на середину реки, мы перестали грести и отдались воле течения, ибо наши товарищи окончательно выбились из сил, и весла у них вываливались из рук. Так нас несло по реке, и не отошли мы еще и на расстояние арбалетного выстрела [от злополучного селения], как обнаружили большое селение, но не приметили в нем ни единой души - по этой причине все наши товарищи стали уговаривать капитана зайти туда, чтобы добыть какой-нибудь еды, ибо в предыдущем селении нам ничем поживиться не удалось. Капитан был против этого, и именно потому, что всем казалось, что там нет людей, следовало быть еще более бдительными, чем тогда, когда ясно видно, что они там есть, но все наши люди просили на то его милости, и хотя селение это уже осталось позади, капитан уступил всеобщему желанию и велел бригантинам возвратиться.

Мы шли вдоль берега, а индейцы засели в засадах, укрывшись среди рощ и разбившись на отряды и на дружины, дабы застигнуть нас врасплох; и вот, когда мы проходили у самого берега, они получили возможность напасть на нас и принялись столь яростно обстреливать из луков, что ни они нас, ни мы их не могли более рассмотреть. Но так как мы еще во владениях Мачапаро обзавелись неплохими щитами, как я уже об этом говорил, они не причинили нам и сотой доли того ущерба, который, могли бы причинить, не запасись мы подобною защитой.

Изо всех наших ранили в этом селении лишь меня одного: господу было угодно, чтобы мне попали стрелою в самый глаз, и стрела та дошла мне до затылка, и от той раны я потерял одно око, и дело обошлось не без мучений, и в болях я тоже не чувствовал недостатка. За все это я возношу хвалу всевышнему, который без моей на то заслуги даровал мне жизнь, дабы я исправился и служил бы ему лучше, чем прежде.

Между тем испанцы, которые шли на маленьком судне, выскочили уже на берег. Но индейцев было несравненно больше, и они их облепили, словно мухи, и если бы капитан с большою бригантиною не подоспел к ним вовремя на выручку, они, без сомнения, погибли или были бы уведены индейцами в плен. И смерть настигла бы их прежде , чем пришел капитан, не орудуй они так ловко своими мечами и не сражайся они так отчаянно. Им приходилось очень туго, и они уже были утомлены до крайности; капитан же вызволил их из беды, и заметив, что я ранен, приказал всем людям подняться на борт.

Сделано так было потому, что индейцев оказалось чересчур много, да к тому же они были настолько свирепы, что наши товарищи не выдерживали их натиска, и капитан опасался потерять кого-нибудь из наших и никак не желал втравлять своих людей в столь опасное дело, тем более что он прекрасно представлял себе и отчетливо предвидел то, еще более тяжкое положение, в коем мы очутимся, коли индейцы получат подкрепление, ибо местность там была многолюдная. Для каждого из нас речь шла о жизни или смерти, потому что селения тянулись здесь непрерывной чередой и промежутки между ними были не более полулиги, а то и меньше,- и так было вдоль всего этого берега, или с правой руки, то есть с юга. И скажу более того: земли за рекой-насколько хватал глаз - и на две лиги, и ближе этого предела, и за ним - казались очень большими городами, кои белели [издали] (que estaban blanqueando) (См. на стр. 116 статью «К вопросу о достоверности «Повествования» Карвахаля»), и, кроме того, страна сия - весьма отменная и плодородная и природою своей - прямо-таки наша Испания (tan al natural como la nuestra Espana), ибо мы вступили в нее на святого Иоанна, а индейцы уже начали выжигать поля. Земля эта не жаркая и не холодная, и здесь можно собирать много пшеницы (Смыл этого места текста не вполне ясен. Замечание о дне Иоанна, видимо, следует понимать так: в это время (24 июня) индейцы уже успели собрать урожай и сжигали ненужные остатки) и выращивать какие угодно плоды и к тому же она располагает всем, что надобно для разведения любых пород скота, ибо страна эта, как и наша Испания, изобилует всевозможными растениями, такими, как майоран, всякие чертополохи, миртовые и многие другие, весьма ценные растения. Возвышенные места в этой стране покрыты дубравами, и в тех дубравах растут падубы (enzinales), пробковые дубы (alcornales), которые дают желуди (мы их сами видели), и дубы обычные (robledales). Земля здесь высокая и холмистая и везде - одни саванны. Трава доходит лишь до колен. Охота же пребогатая (muy mucha caza), и для нее тут- истинное раздолье.

Однако пора возвратиться к нашему повествованию. Капитан отдал приказ отойти на середину реки, чтобы быть подальше от обитаемых мест, населенных столь густо, что они более вызывали у нас досаду, [нежели радость]. Мы назвали эту провинцию именем святого Иоанна, ибо как раз в день этого святого мы вступили в нее. Утром, когда мы плыли по реке, я прочел проповедь в честь достославного и святого предтечи Христа, и я твердо убежден, что по его заступничеству бог даровал мне жизнь.

Хоть мы и вышли на середину реки, индейцы по-прежнему преследовали нас по пятам, а посему капитан приказал пересечь реку и держать в направлении какого-то пустынного острова, но индейцы вплоть до самой ночи не оставляли нас в покое, ввиду чего мы добрались туда, когда уже перевалило за десять часов вечера. Капитан запретил высаживаться на сушу, ибо вполне могло статься, что индейцы снова нападут на нас, и мы, таким образом, коротали эту ночь, не покидая наших бригантин, а едва забрезжил рассвет, мы по команде капитана, соблюдая строгий порядок, тронулись в путь и плыли, пока не вышли из провинции святого Иоанна, которая тянулась вдоль берега, населенного сказанным образом, более чем на 150 лиг.

На следующий день, 25 июня, мы прошли между островами, которые нам показались необитаемыми, но вскоре, когда мы оказались в самой их гуще, нам попалось на глаза столько поселений, что нас стали мучить дурные предчувствия.

Едва нас заприметили с берега, как навстречу вышло по реке более двухсот пирог таких размеров, что в каждой из них помещалось двадцать или тридцать индейцев, а в некоторых их набивалось и до сорока (и сих последних было много). Индейцы на пирогах поражали своим убранством и всевозможными украшениями, у них было много труб, барабанов, дудок, на коих играют ртом, и лютней с тремя струнами; они шли с таким шумом и грохотом, так вопили, так умело построились, что мы и впрямь набрались страху. Они осадили обе наши бригантины и ринулись на нас как люди, вознамерившиеся нас одолеть. Однако вышло отнюдь не так, как они того желали: наши аркебузники и арбалетчики встретили их так, что они (хотя и было их много) почли за благо держаться от нас подальше. Суша же представляла собой зрелище удивительное: индейцы, собравшись толпами, все играли на дудках и плясали, и в руках у них были пальмовые ветви, и казалось все были очень рады, что мы покидаем их селения.

Острова эти высокие, хотя и не слишком плоские, и, по-видимому, очень плодородные и такие веселые с виду, что мы, хоть и дел у нас было предостаточно, никак не могли на них нарадоваться. Мы плыли вдоль берега острова, который был среди них самым большим и тянулся в длину более чем на пятьдесят лиг, и лежал он посреди реки, а какая у него ширина, мы сказать не можем.

Индейцы неотступно шли за нами следом, пока не выгнали нас из провинции святого Иоанна, которая, как я уже упомянул, тянется на 150 лиг, и все эти лиги мы прошли с большим трудом да впроголодь, и это не говоря уже о стычках с индейцами, ибо поскольку везде были селения, мы не могли найти места, где бы можно было сойти на берег.

Все время, пока мы шли мимо этого острова, нас преследовали вышеописанные пироги, кои нападали на нас, когда им этого хотелось, но так как индейцы уже вкусили наших стрел да пороху, то предпочитали сопровождать нас на расстоянии.

Оконечность же острова была куда более населена, и пирог с новым пополнением вышло, чтобы напасть на нас, еще больше. И капитан, видя, что мы находимся в большой опасности, и желая разойтись с этими людьми по-хорошему, дабы выгадать время, хотя бы для короткой передышки, порешил вступить с ними в переговоры и уладить дело миром, и дабы склонить их к этому, он приказал положить в тыкву кое-какой выкуп и бросить тыкву в воду (В варианте Овьедо (стр. 564), кроме того, сообщается: «...и для того он приказал положить в тыкву несколько алмазов, и жемчужин, и бубенчиков, и иные вещи того же свойства, кои стоят у нас сущую безделицу, а в прочих краях сих Индий, у туземных их обитателей, ценятся высоко а значат многое»). Индейцы ее изловили, но выкуп показался им маленьким, и они принялись над ним потешаться, и они продолжали преследовать нас, пока не прогнали прочь от своих селений, а их, как мы уже сказали, было множество.

Этой ночью мы нашли пристанище вдали от жилья, в дубраве, посреди просторной равнины, невдалеке от реки, и там нас не покидали тревоги и опасения по той причине, что в глубь страны в населенные места шло много дорог, и капитан всю ночь не смежил глаз и был настороже и принял меры, дабы уберечься от того, что могло произойти.

СВЕДЕНИЯ ОБ АМАЗОНКАХ

(См. на стр. 116 статью сК вопросу о достоверности «Повествования» Карвахаля»)

В этот уже упомянутый лагерь капитан привез с собой индейца, коего мы захватили выше [по реке], и он [капитан] уже мог понимать его по словнику, который сам составил. Капитан спрдсил его, откуда он родом, и индеец ответил, что из того селения, где его захватили. Капитан спросил его, как зовут сеньора той страны, и индеец ответил, что имя этого сеньора Кэнийук и что он очень важный властелин, и его владения простираются вплоть до тех мест, где мы находимся.

Капитан снова стал расспрашивать его, что это были за жены, которые вышли с войной нам навстречу. Индеец сказал, что это были женщины, которые живут внутри страны в четырех или пяти днях пути от побережья реки, и что они пришли ради местного сеньора, их вассала, чтобы защитить от нас побережье. Еще капитан спросил его, были ли они замужними и есть ли у них мужья сейчас, и индеец сказал, что мужей у них нет.

Затем капитан спросил, как они живут. Индеец вновь поведал о том, что мною уже было здесь изложено, а именно, что обитают они внутри страны и что он сам бывал там много раз и видел, как они живут, и знает, каковы их обычаи, ибо, будучи их вассалом, он относил им дань по велению своего сеньора. Капитан спросил у него, много ли тех женщин, и индеец ответил, что да - много, что он помнит по названиям семьдесят селений и что в некоторых [из них] он бывал сам, и перечислил их нам всем, кто при сем разговоре присутствовал. Капитан спросил, не из соломы ли строят они свои жилища, и индеец ответил, что нет - не из соломы, а из камня и устраивают в них ворота и что из одного селения в другое ведут дороги, огороженные как с одной, так и с другой стороны, и на тех дорогах в некотором удалении друг от друга устроены заставы, где размещается стража, коя взимает пошлины с тех, кто дорогами пользуется. Капитан спросил его, очень ли велики их селения, и индеец ответствовал, что да - очень велики.

Капитан также задал вопрос, рожают ли эти женщины, индеец сказал, что рожают, и тогда капитан удивился: как же это возможно, могут ли они родить, если живут незамужними и среди них нет мужчин. Индеец ответил, что они вступают в общение с мужчинами в определенную пору и когда им на то приходит охота. Мужчины же происходят из некой провинции одного очень важного сеньора, которая сопредельна с землею оных женщин; они - белые, только что нет у них бороды, они и приходят к тем женщинам, чтобы с ними общаться. Капитан не мог взять в толк, приходят ли они по доброй воле, или их приводят силою, и живут ли они у них только некоторое время и затем уходят. Говорят, если эти женщины, забеременев, рожают мальчика, то его убивают или отсылают к отцу; если же у них рождается дочь, то ее пестуют и холят с превеликой радостью; и говорят, что у этих женщин есть главная сеньора, которой все остальные повинуются, и зовут ее Корони (В варианте Медины - Коньори, у Овьедо - Конори).

Индеец сказал также, что там полным-полно золота и других богатств и что все важные сеньоры и знатные женщины (todas las senoras de manera у mujeres principales) пьют и едят на золоте и у каждой [в доме] огромные сосуды [тоже из золота]. У остальных же - у простолюдинок- вся утварь из глины либо из дерева.

Он сказал, что в городе, где живет названная сеньора, имеется пять «домов солнца», где они держат идолов из золота и серебра в образе женских фигур, а также много воякой посуды для этих идолов, и что сии дома со всех сторон, от самого своего основания и до половины человеческого роста в высоту, выложены серебряными плитами, и что сиденья в этих домах из такого же серебра и поставлены они перед серебряными же столами, за которыми они [амазонки] сидят в часы своих возлияний. Эти кумирни (adoratorios) и уже упомянутые дома индейцы называют «карана» и «очисемомуна», что значит «дома солнца»; потолки в этих домах украшены разноцветными перьями попугаев и гуакамайи (У Медины (стр. 55) сказано: «Он поведал, что в столичном и в главном городе, где постоянно жительствует их государыня, имеется пять очень больших домов, кои служат святилищами и храмами, посвященными солнцу, и которые называют «каранайн». Дома сии изнутри с полу и до половины человеческого роста в высоту выложены массивными плитами, сплошь покрытыми разноцветными росписями. В сих домах также имеется много идолов из золота и серебра в образе женских фигур, а также множество всевозможной золотой и серебряной утвари, предназначенной для служения Солнцу...» ).

Сии женщины носят одежду из шерсти, так как, по словам индейца, у них много овец, таких же, как в Перу; все они также носят на себе много золотых украшений (В варианте Медины (стр. 55) дальше говорится: «...их одежда состоит из нескольких полотнищ, опоясывающих [целиком все тело] - от груди донизу; поверх у них наброшено что-то наподобие плаща, скрепленного спереди шнурами; волосы у них ниспадают до самой земли, а на голове они носят короны из золота в два пальца толщиной и перья попугаев»). Он говорил, что золото зовется [на их языке] «пако», а серебро - «койя». Насколько мы поняли, у них есть верблюды и другие очень большие животные с хоботом, но таких животных мало. Он говорил, что в той земле имеются два маленьких озера с соленой водой, откуда добывают соль.

Еще он говорил, что [там] есть закон, по которому все индейцы, прибывшие, чтобы торговать и принести свою дань, должны с заходом солнца покинуть города и уйти из них прочь. Многих сеньоров они держат у себя в подчинении. Сих подвластных им сеньоров зовут так: одного Рапио, другого - Ягнарэстороно. Эти [и другие сеньоры] - важные властелины, и их земли граничат с владениями других сеньоров, с которыми они ведут войну. Все то, о чем он нам поведал, он видел воочию и доподлинно знает.

Его спросили, жаркая ли та земля, где они обретаются. Он ответил, что нет - не жаркая, но сухая. Из-за того что поблизости нет дров, жители той страны жгут уголь. В той стране много еды. И действительно - все, о чем говорил тот индеец и еще о многом другом, нам рассказывали и выше по реке, там, где капитану (tuvo el capitan) попалась мирная земля, и мы услышали также о других вещах, например о том, кто строит эти дома и возделывает землю, и индеец обо всем том нам рассказал, но я не привожу здесь его слова, дабы не затягивать повествование. Было этому индейцу лет тридцать, и он очень смышлен, весьма пригож и любознателен - он стремился выведать о нас все, вплоть до самых мелочей (В «Истории» Овьедо сообщается, что этот индеец был вывезен испанцами на остров Кубагуа и там вскорости умер).

ЗЕМЛЯ КАРИПУНЫ

(В рукописи Медины (стр. 56) эта земля названа иначе: «.Тамошние обитатели очень велики и ростом оные будут с самых высоких людей; ходят же они остриженные наголо, и все поголовно вымазаны черной краской, по каковой причине мы и нарекли сию страну «Провинцией Негров»: (Рrоvinica de los Negros)».

Здесь, по всей видимости, речь идет об индейцах пассе, которые из-за рослости, крепкого телосложения и мирного нрава с самого начала колонизации Амазонки сделались предметом беззастенчивой охоты со стороны всевозможных рабовладельцев (в Бразилии рабство было отменено лишь в 1888 г.). Теперь они почти вымерли, и их немногочисленные современные потомки живут примерно в тех же краях, что и во времена Орельяпы (их оттеснили от реки в глубь лесов). Вот, что сказано о них у Реклю: «Дикие пассе и их соседи уайнума обыкновенно чернят себе почти все лицо соком генипы, поэтому их часто называют «юри пишуна», то есть «черноротые» (по португальски - bocapreitos)») (Э. Реклю. «Земля и люди» (всеобщая география). Спб., 1901, т. XIX, стр. 160)

На следующий день утром мы покинули свой лагерь в дубраве и немало радовались, думая, что все населенные места остались позади нас и у нас есть возможность отдохнуть от трудов праведных, былых и нынешних. И мы отправились в свой привычный путь.

Мы прошли, однако, совсем немного и увидели с левой стороны очень большие поселения на весьма высоком и безлесном месте, удобно расположенном и таком привлекательном, что на всей реке мы не смогли бы сыскать лучшего. В эти провинции и поселения капитан не пожелал заходить, чтобы не дать индейцам возможности выступить против нас. Но это нам не помогло: хотя мы и не заходили к ним, они вышли к нам на середину реки, однако не нападали, а лишь в испуге пялили на нас глаза.

Капитан спросил у индейца, что это за земля, и индеец ответил, что некоего сеньора по имени Карипуна, который обладает и владеет серебром без счету (В рукописи Медины (стр. 56-57) сообщается больше подробностей об этой земле: «сеньор» ее (в варианте Медины - Аррипуна) владеет «обширной землей, которая начинается выше по реке и простирается на восемьдесят суток пути вниз по течению; в той стороне есть некое озеро, расположенное в северном направлении, [берега] коего густо заселены, и властвует там другой сеньор, по прозванию Тинамостон. Он [индеец, который рассказывал] поведал, однако, об этом властелине, что он изрядный воитель, а его народ пожирает человеческое мясо (до сих пор, на каких бы землях мы ни побывали, мы не видели, чтобы, индейцы ели мясо людей). У сего вышеназванного сеньора ...именно у него и на его земле находятся те самые христиане, о которых нам довелось прослышать выше по реке, и наш индеец их сам там видел. Он [индеец} поведал также, что у названного сеньора имеется видимо-невидимо серебра и что посуда в его стране делается тоже из серебра, но что золота в тех краях не добывают. И действительно, самая страна эта заставляет верить во все то, что он нам рассказал, стоит лишь взглянуть на нее и окинуть [берега се] взором») (Далее пропуск в тексте рукописи). Мы плыли в виду этой земли на протяжении более чем ста лиг, и она неизменно выглядела такой, как я описал.

На самом краю той земли мы увидели маленькое селение. Так как в нем было мало домов, а нехватка пищи давала себя знать, мы отважились там высадиться. Индейцы в этом селении защищались и убили одного нашего сотоварища; родом он был из Бургоса, а имя ему - Антонио де Карранса. Здесь мы повстречались с ядовитою травой, которую, коли испробуешь, жив более двадцати четырех часов не будешь, и признали в ней смертельную отраву (la punta de la marca) (Неясно, какое ядовитое растение или какой яд скрывается под словами la punta de la marca, обозначающими обычно высокую степень определенного качества; ясно только, что это не кураре - самый страшный из применявшихся амазонскими индейцами яд, смерть от которого наступает мгновенно).

Мы плыли все дальше и дальше и то и дело проходили мимо обширных населенных областей, и однажды вечером, желая дать всем отдых, капитан приказал остановиться у одной дубравы. Он распорядился также надстроить у наших бригантин борта, ибо из-за той травы нам приходилось постоянно держаться начеку. Сделать это здесь было всего удобнее, так как отпадала нужда идти куда-либо в селение, лежащее на берегу. Мы, правда, видели, что на склонах поодаль от реки белели какие-то большие селения, [но все же решились на высадку]. В этом месте капитан очень желал бы дать нашим товарищам два-три дня отдыха, но тут по воде начали прибывать каноэ, а со стороны суши - пешие индейцы, и все это нам внушало немалые опасения (Новые любопытные подробности об этом эпизоде сообщаются в варианте Овьедо (стр. 566): «Индейцы, из этих деревень вели войну с индейцами, обитавшими выше по течению. И так как тех, других, было гораздо больше, то и отбиться от них первые могли лишь при помощи отравы, коей последние не располагали, из-за чего и не под силу было им, несмотря на количественный перевес, одолеть своего малочисленного противника...»

Далее: «Здесь распорядился капитан соорудить на бригантинах на манер юбок борта, и те борта вышли очень высокими - человеку по грудь и были покрыты хлопчатыми и шерстяными плащами, которые мы применяли для защиты от стрел, которыми индейцы осыпали наши бригантины»).

Когда мы были в этом месте, случилось нечто, чему мы немало подивились, а было вот что: на один из дубов села какая-то птица, какую мы дотоле никогда не видывали, и стала говорить с неимоверной быстротой: «бегите» (huid), и это [слово] она повторила много раз, да так внятно и отчетливо, как его мог бы произнести лишь один из нас. Птица сия следовала за нами более тысячи лиг и все время была рядом. Если мы были поблизости от жилья, то на рассвете, когда собирались пускаться в путь, она нас об этом предупреждала, говоря «бухио» (buhio), то есть «жилье», и это было так верно, что воистину казалось чудом, и ей не раз удавалось избавлять нас от неприятностей, потому что она нас обо всем загодя предупреждала. Здесь, на этой стоянке, птичка сия нас оставила, и мы ее никогда уже больше не слышали (Описания подобных «чудес», «предзнаменований» и «указаний свыше» встречаются довольно часто в литературе конкисты и путешествий того времени и наглядно демонстрируют наивные представления людей XVI в., их тяготение ко всему чудесному.

Рассказ Карвахаля о «вещей» птичке содержит явные противоречия: сперва автор говорит, что эту птичку «мы дотоле [то есть до стоянки, о которой идет речь] не видывали», затем сообщает, что «птица сия следовала за нами более тысячи лиг», а в заключение сожалеет о том, что «на этой стоянке птичка сия нас оставила, и мы ее никогда уже больше не слышали»).

ВБЛИЗИ МОРЯ

Вскоре по приказу капитана мы покинули эту стоянку, потому что ему [капитану] показалось, что вокруг было уж слишком много индейцев и что, по всей видимости, в ближайшую ночь они попытаются напасть на нас. Отчалив, мы проследовали между какими-то островами и шли между ними вплоть до самой ночи, пока капитан не велел остановиться; мы привязали бригантины к ветвям [деревьев] и устроились на ночь [в бригантинах], потому что на суше не нашлось [подходящего] места для ночлега. То был перст божий, ибо, найди мы [удобное место] и высадись на берег, вряд ли кто из нас уцелел бы, и никто уж, по всей вероятности, не сумел бы поведать о нашем походе.

Вышло же так, что пока мы там стояли на приколе (об этом я уже сказал), индейцы и по воде и по суше бросились за нами вдогонку; и они шли и искали нас с невероятным шумом; и мы слышали и видели, как они прошли совсем рядом с нами и переговаривались между собой на ходу. Однако господь наш не дозволил им напасть, ибо, напади они, вряд ли кто-нибудь из нас остался бы [в живых]. У меня нет никаких сомнений в том, что всевышний ослепил их, дабы они нас не заметили. Итак, мы пребывали на этой стоянке, пока не настал день и капитан не приказал трогаться в путь.

Здесь мы узнали, что находимся неподалеку от моря, потому что от морского прилива вода в реке стала подниматься; мы весьма этому обрадовались, ибо поняли, что теперь уже не можем не добраться до моря.

Едва пустились мы в дорогу, - я все описываю так, как оно было на самом деле, - мы обнаружили впереди, невдалеке от места прежней стоянки, не очень широкий речной рукав и увидели, как из него навстречу нам с дикими воплями и несусветным гомоном вышли на пирогах два отряда индейцев и оба направились к нашим бригантинам. Сперва индейцы принялись нас поносить, а потом бросились в драку, яко бешеные псы. И коли у нас не было бы бортов, надстроенных накануне, мы выбрались бы из сей «гуасавары» (Гуасавара (guazavara) - индейское слово, которое значит «бой», «битва») лишь хорошенько поизмятыми (Men dezmados). Но с указанной защитой, да еще успешно отстреливаясь (наши аркебузники и арбалетчики наносили индейцам большой урон), и мы с божьей помощью оказались в состоянии от них отбиться. Но все-таки не обошлось без потерь и с нашей стороны: индейцы убили у нас еще одного товарища, некоего Гарсию де Соршо, родом из Логроньи. Было так, что стрела вошла в него лишь на полпальца, но так как она была пропитана ядом, он через двадцать четыре часа отдал душу богу.

Так мы и плыли, ожесточенно сражаясь с самого рассвета и вплоть до той поры, когда уже было часов десять. Наши преследователи ни на единый миг не оставляли нас в покое, наоборот, с каждым часом число их все возрастало, так что вся река кишмя кишела их пирогами. Так получилось потому, что мы шли мимо густозаселенных и благодатных земель сеньора по имени Ичипайо (В рукописи Медины-Нурандалюгуабурабара). На обрывистых берегах столпилось очень много народу, наблюдавшего за «гуасаварой». По мере того как индейцы нас преследовали, наше положение постепенно ухудшалось, и наступила минута, когда им до наших бригантин было совсем уже рукой подать.

Тут сделаны были два весьма достопамятных аркебузных выстрела, коим мы, возможно, обязаны тем, что сия дьявольская ватага нас наконец оставила в покое; первый выстрел сделал альферее, который с одного разу сразил двух индейцев, а многих других так напугал грохотом выстрела, что они со страху попадали в воду, и ни одному из сих последних не удалось уйти живым, ибо все они были убиты с бригантины; другой выстрел дал бискаец по имени Перучо. Это было диковинное зрелище, и благодаря этим выстрелам индейцы нас оставили в покое и повернули вспять, не оказав помощи тонущим в пучине своим товарищам, которые были в воде и из коих, как я уже сказал, никто не спасся.

Когда все это закончилось, капитан велел отойти от сего злополучного берега и пересечь реку, чтобы держаться в стороне от поселений, которые показались впереди; так и было сделано. Мы шли вдоль другого берега несколько дней; берега были очень привлекательны с виду, а все жилье находилось вдали от реки, у воды же его совсем не было, и мы не знаем по какой причине (Берега Амазонки образуют три ступени: самая высокая из них - так называемая твердая земля (terra firma) - обычно недостижима для наводнений; вторая - варсея (varzea) - широкая низменность, подвержена ежегодному затоплению во время влажных сезонов; нижняя - болотистое игапо (igapo) - уходит под воду даже в ливни, а в низовьях реки - и в приливы. Индейцы селятся на холмах или на «твердой земле», в удалении от реки). Так, плывя вдоль самых берегов, мы видели населенные места, но расположены они были так далеко от нас, что мы не могли ими воспользоваться. Более всего они походили на крепости, возведенные на голых холмах и возвышенностях на расстоянии двух-трех лиг от реки. Мы не знаем, что за сеньор правил в той стороне, - нам лишь известно от [бывшего с нами] индейца, что в случае войны в тех крепостях укрываются местные жители, но с кем именно они воюют, нам выяснить не удалось.

Через некоторое время капитан приказал высадиться на сушу, чтобы немного отдохнуть и поглядеть, какова местность, которая, кстати, была весьма приятна взору, и мы провели в этом лагере несколько дней, а оттуда по приказанию капитана в глубь страны были высланы люди, чтобы разузнать, что это была за земля. Они ушли, но, не пройдя и лиги, повернули назад и объяснили капитану, что местность становилась все краше и краше, ибо повсюду!были холмы и хижины (об этом было уже сказано), и все, казалось, указывало на присутствие людей, которые ходят туда на охоту, а посему не было смысла идти дальше, и капитан несказанно обрадовался тому, что они вернулись.

Скоро мы покинули ту благодатную землю с ее хижинами и холмами и пошли среди земель низменных и многих островов, заселенных, однако, менее, чем те, мимо которых мы проплывали прежде. Тут мы отошли от твердой земли (tierra firme) (См. комментарий 44) и углубились в речные протоки, идущие меж островами, и пополняли запасы пищи только в таких местах, в которых, мы это видели, нам не угрожали большие опасности. Так как островов было множество и были они велики, мы уже до самого моря ни с одной, ни с другой стороны никак не могли выйти к твердой земле, хотя и плыли еще меж островов на протяжении целых двухсот лиг (У Овьедо (стр. 568) это расстояние оценено не в 200, а в 150 лиг. Там же приводятся следующие сведения: «Индейцы в этих деревнях - карибы и едят человечье мясо, ибо в тех селениях в очагах, или по-ихнему - барбакоах, было найдено много жареного мяса, которое индейцы приготовили, чтобы съесть, и в котором без труда можно было признать мясо человека, так как среди прочих кусков в нем попадались человеческие руки и ноги. И в одном из селений было обнаружено сапожное шило с острием и с рукояткою и ушком, из чего мы и уразумели, что индейцы той страны имеют представление о христианах».

Если первое из этих сведений традиционно и именно в таком виде нередко встречается в литературе конкисты (поэтому и отнестись к нему следует с осторожностью, тем более что тогдашнее испанское право дозволяло обращать в рабство и истреблять индейцев-людоедов, или каннибалов), то второе представляет большой интерес, ибо можно допустить, что в тех краях или поблизости от них побывали в 1500 году Пинсон или в 1531 году Ордас; кроме того, в этой местности могли побывать в начале XVI в. испанские мореплаватели, о которых в источниках не сохранилось никаких сведений.

В варианте Овьедо говорится (стр. 571): «...судя по знакам и по жестам, коими индейцы объясняли нам, изображая бороды, наружность и одеяние христиан, выходило, что [последние] жили неподалеку и были то испанцы - либо потерпевшие крушение, либо поселенцы. И сии сообщения и знаки нам делали индейцы большинства селений из тех, кои нам встречались до самого выхода из устья той реки; сии индейцы прибывали к нам на бригантины, чтобы выменять у нас [что-нибудь] на свою рыбу, как люди, кои это не раз уже делали»).

На все это расстояние в двести лиг и - сверх того - еще на сто лиг поднимаются с превеликой яростью во время прилива морские воды, так что, считая сии триста лиг, заливаемых в прилив морской водою (На Амазонке вследствие слабого ее уклона океанские приливы ощущаются выше города Обидуса - в 800-900 км от океана. Карвахаль приводит цифру 300 лиг (более 1500 км), но эта оценка преувеличена - очевидно, он желал прежде всего отметить грандиозный масштаб этого явления.

Карвахаль сообщает о том, что волны прилива поднимаются вверх по реке «с превеликой яростью». Действительно, столкновение речных вод с океанским прибоем порождает на Амазонке гигантскую отвесную волну, достигающую в высоту 5м - так называемую поророку, которая с сокрушительной силой и ужасным грохотом, слышимым за 8-10 км, устремляется наперекор течению (за прилив таких волн бывает около шести). Кстати, поророка на одном из местных индейских наречий зовется «амузуну» (крушитель лодок), и некоторые производят от этого слова название самой реки), и остальные тысячу и пятьсот лиг, пройденные ранее, мы всего прошли по оной реке - от того самого места, где начали свое по ней плавание, и до выхода в море - тысячу пятьсот и три лиги (Очевидно, описка переписчика - должно стоять триста лиг) и скорее более, чем менее (В варианте Овьедо - 1700 лиг. Оцениваемые здесь Карвахалем расстояния преувеличены примерно в два раза).

ПОСЛЕДНИЕ УСИЛИЯ

Идя привычной своей дорогой, испытывая, как обычно, великую нужду во всем и прежде всего - в еде, мы решили высадиться у одного селения, расположенного на заливных лугах, затопляемых водою в пору прилива. Капитан приказал держать в том направлении, и большой бригантине удалось удачно подойти к нему, и наши люди высадились на сушу; маленькая же бригантина наскочила на ствол дерева, скрытый под водой, и потому нами не замеченный, и получила удар такой силы, что одна из досок разлетелась в щепы, а судно начало тонуть.

Здесь хлебнули мы столько горя, сколько ни разу дотоле, на протяжении всего нашего плавания по реке, нам не доводилось изведать, и мы, было, уже решили, что погибаем, ибо судьба наносила нам удары со всех сторон. Наши товарищи, высадившись на сушу, напали на индейцев и обратили их в бегство, и, думая, что находятся в безопасности, принялись собирать еду; однако индейцы, которых было много, возвратились снова и навалились на нас с такою силою (dannos tal mano), что заставили вернуться к тому месту, где стояли бригантины. Но и в сем месте мы отнюдь не чувствовали себя в безопасности, потому что большая бригантина стояла об ту пору посреди суши, ибо начался отлив, а маленькая была наполовину затоплена, как я уже говорил. Таким образом, мы оказались в чрезвычайно тяжелом положении, и у нас не было никакой другой надежды, кроме как на бога да на свои собственные руки, так как только он да они были в состоянии вызволить нас из того бедствия, какое мы терпели.

Тут капитан принял меры к спасению [обеих бригантин]; и вот как он устроил, чтобы мы выбрались из этой злосчастной истории с наименьшими потерями: велел он разделить всех людей, чтобы половина наших товарищей сражалась с индейцами, а другие разгружали и чинили пока меньшую бригантину, а затем он велел спустить на воду большую бригантину, чтобы на ней можно было бы плыть. Сам же капитан со мною и другим монахом, который шел в его отряде (Этим вторым монахом в составе отряда Орельяны был фрай Гонсало де Вера), и еще с одним соратником остался в сказанной бригантине, чтобы охранять и защищать ее от индейцев со стороны реки. Так и трудились мы в поте лица своего, ведь работы, слава богу, нам хватало: на суше мы вели войну с индейцами, а на воде нам доставалось от судьбы, и я молил господа нашего Иисуса Христа о помощи и снисхождении, в коих он нам на протяжении всего нашего странствия ни разу не отказывал, ибо нас несло невесть куда, как людей обреченных, и было нам неведомо ни то, где мы находимся, ни то, куда идем, ни то, что с нами сбудется-станется.

Тут познали мы в малости и в больших делах, сколь милосерд господь, ибо ни для кого неведомо, как вседержитель со свойственной ему безмерной добротою и мудростью поддержал нас и помог нам, так что [малую] бригантину удалось починить (на ней заменили сломанную доску), а индейцы, которые в течение трех часов кряду, пока не были закончены эти работы, сражались без передышки, бежали. В этом селении мы раздобыли немного еды, и весь тот день был таким тяжелым, прошел в таких трудах, что, когда спустилась ночь и мы все - одни и другие - погрузились каждый на свою бригантину, нам уже все было едино.

Эту ночь мы провели на реке в бригантинах, а на следующий день высадились на гористом берегу; здесь принялись чинить и оснащать малую бригантину, чтобы на ней можно было пуститься в плавание [по морю]. На это дело у нас ушло 18 дней, нам снова пришлось делать гвозди. В этом месте нашим товарищам привелось опять немало претерпеть, ибо у нас не было ни маиса, ни другой какой-либо пищи, и ели мы считанные зерна.

Когда мы оказались в такой тягости, господь наш проявил особую заботу о нас, грешных, и пожелал снабдить нас тапиром, и тварь эта была, что добрый мул; тапир этот захлебнулся водою близ берега, и капитан приказал нескольким солдатам отправиться за ним, и они вошли в воду. Когда его вытащили, то увидели, что он совсем свежий и на нем нет ни одной раны. Капитан приказал разделить тушу между всеми людьми, и мы питались тапи-ровым мясом четыре или пять дней, что явилось для нас немалым подспорьем.

Когда было закончено уже сказанное дело, мы отправились искать какое-либо подручное средство, дабы при помощи его вытащить большую бригантину на сушу, починить ее и привести в такое состояние, чтобы можно было бы пуститься на ней по морю. В день преображения господа нашего Спасителя Иисуса Христа (То есть 6 августа) мы нашли отлогий берег (именно такой мы и искали) и снова взялись за починку обеих бригантин. Чтобы подготовить корабли к плаванию по морю, мы сменили на них всю оснастку и поставили мачты, а все нужные канаты и концы сплели из трав, а паруса смастерили из плащей, которыми мы укрывались ночью (В варианте Овьедо (стр. 570) имеется следующая загадочная фраза, вызывающая недоумение у исследователей экспедиции Орельяны: «Я дабы возместить хотя бы в малой степени сию нехватку, мы смастерили паруса из имевшихся у нас перуанских плащей, которые каждый [из испанцев] стащил со сзоих же собственных индейцев, кои странствовали вмести с нами...»

«Из «Повествования» нам известно, что в конце похода на кораблях находились индейцы, захваченные уже на Амазонке, а относительно одного из них - индейца, поведавшего испанцам об амазонках, - мы знаем, что его привезли на остров Кубагуа.

Что же касается перуанских индейцев, то в «Повествовании» о них упоминается вскользь, мимоходом трижды: в самом начале похода, в связи с отъездом капитана Орельяны на бригантине за провизией; также в начале похода, в связи с намерением Орельяны отослать письмо Гонсало Писарро (там же - единственное во всех документах упоминание о неграх), и о конце путешествия, в цитируемом нами месте из Овьедо. Индейцы и негры - рабы, чьими костями был устлан путь испанских завоевателей в неведомые страны, в ту эпоху вообще не считались людьми; вот почему испанские летописи и документы той поры упоминают о них обычно вскользь - там, где перечисляется снаряжение экспедиции, наряду с овцами, свиньями и пр. (лошади в тех перечнях указываются прежде, ибо ценятся неизмеримо выше).

Принимали ли участие в плавании Орельяны индейцы из числа тех четырех тысяч, которых взял с собой из Перу Гонсало Писарро? Если да, то много ли их было, добрались ли они до острова Кубагуа или погибли по дороге и разделили участь своих несчастных собратьев, полегших на андских кручах и в топких дебрях Верхней Амазонки? Может быть, в ряды участников знаменитого похода следует по праву зачислить и часть этих индейцев, которые вынесли на своих плечах тяготы не меньшие, а возможно, большие, чем испанцы? Будь нам это известно, плавание Орельяны по Амазонке, возможно, предстало бы пред нами в новом, неожиданном свете.

К сожалению, данных для того, чтобы ответить на поставленные вопросы, недостаточно, а те, что есть, - отрывочны, неясны, противоречивы и не позволяют высказать сколько-нибудь убедительные предположения по этому поводу) (Знаменитые перуанские плащи (и вообще перуанские шерстяные ткани) выделывались из очень легкой и тонкой вигоневой шерсти и превосходили своим качеством чрезвычайно ценившиеся в Европе шерстяные изделия из Кашмира. Их изящные узоры свидетельствуют о высоком художественном вкусе жителей древнего Перу, в них чередуются черные, ярко желтые, серо-зеленые, красно-лиловые и синие тона). Из-за всего этого мы задержались на 14 дней (В варианте Овьедо - 24 дня. Эта цифра, однако, ошибочна, так как уже 26 августа бригантины вышли в открытое море) и провели их в большой нужде, ибо не ели ничего, кроме ракушек и раков, похожих на пауков, которых каждый для себя вылавливал в реке, а этого только и хватало, чтобы душа кое-как держалась в теле. Когда за всеми этими невзгодами мы завершили сказанную работу, то все наши товарищи испытали немалую радость и облегчение, словно гора свалилась у нас с плеч.

Мы покинули эту стоянку 8 августа (Эта дата ошибочна, так как путешественники прибыли на эту стоянку 6 августа и находились там 14 дней), снаряженные в меру наших возможностей, ибо многое, в чем у нас была нужда, нам недоставало. Но, хотя мы и находились в таких местах, где ничего нельзя было найти, мы исполнили нашу работу так добротно, как это только было в наших силах.

Оттуда мы пошли под парусами, останавливаясь на время приливов, и, так как вместо якорей пользовались камнями, нас часто, когда начинался прилив, относило назад, но господь пожелал оградить нас от этих опасностей и оказывал бесчисленные милости и не допустил того, чтобы снова мы испытали злосчастие, что вполне могло случиться, ибо побывали мы во многих опасных переделках, как я уже о том рассказывал (В тексте Медины (стр. 69-70) сказано подробнее: «Оттуда мы пошли под парусами, останавливаясь на время приливов и ложась то на один, то на другой борт, и последнее покамест нам удавалось легко, так как река, хоть и плыли мы меж островов, была широкая. Однако каждый раз, когда мы переживали прилив, нас подстерегали немалые опасности: ведь у нас не было якорей, и [вместо них] привязывали [к кораблям] камни. Камни эти мы бросали за борт, но это отнюдь не помогало, и очень часто получалось так, что наши корабли вместе с волочившимися за ними камнями в течение какого-нибудь часа отбрасывало вверх по реке на такое расстояние, какое они и за день не в состоянии были пройти.

Господь наш пожелал, несмотря на все наши прегрешения, оборонить нас от этих опасностей и оказывал нам бесчисленные милости; он не допустил, чтобы, мы погибли от голода либо потерпели бы кораблекрушение, к чему мы многократно были весьма близки, ибо не раз [суда наши] оказывались на мели, а сами мы - в воде, я взывал к милосердию. А если судить по тому, сколько раз мы на что-нибудь наскакивали да обо что-нибудь ударялись, то и впрямь станет ясно, что вседержатель своею всемогущей властью желал нас спасти, дабы мы исправились, либо делал это с иной какой-нибудь целью, которую его божественное величество хранит от нас в тайне и которую простым смертным не дано постичь».

У Овьедо мы также читаем, что корабли шли «при противном ветре» и что люди Орельяны «были постоянно мучимы страхом и боязнью из-за многих мелей, кои таились в реке».

Там же (стр. 571)сказано: «И все наши старания сводились лишь к тому, чтобы любой ценой держаться суши да твердой земли с левой руки по направлению нашего плавания, ибо мы полагали, что таким образом мы скорее доберемся до какого-нибудь христианского поселения: ведь чтобы пристать к острову Кубагуа или же какому-либо иному поселению христиан, нал. нужно было придерживаться берегов моря с левой руки») (Корабли плыли «ложась то на один, то на другой борт» потому, что парусным судам при неблагоприятных ветрах приходится часто менять курс и продвигаться вперед зигзагами, чтобы «поймать» ветер) (В этот период, то есть с августа по декабрь - в сухой сезон, на Амазонке особенно силен восточный пассат).

Наш путь постоянно пролегал мимо обитаемых мест, и мы запаслись кое-какой пищей, которую нам давали индейцы, и были то коренья, которые они называют «инамэс» (Правильно - иньям (Dioscorea alata), иначе - ямс, или ахе Растение семейства диоскорейных, его мощные подземные клубни, богатые крахмалом, употребляются индейцами в пищу подобно картофелю либо высушенные идут на муку, из которой испекается хлеб в виде лепешек - так называемый касаби), именно благодаря им мы не погибли тогда от голоду. Во всех этих селениях встречали нас с миром, и капитан обходился [с индейцами] хорошо и одаривал их тем, что у него было. Мы запаслись водой, которую в больших глиняных кувшинах и сосудах поместили на бригантинах; каждый принес также сколько мог жареного маиса и других кореньев; таким образом, мы приготовились к выходу в открытое море, куда забросила нас судьба.

И у нас не было ни кормчего, ни компаса, ни какого-либо иного приспособления, при помощи коего мы могли бы ориентироваться на море, так что мы даже не знали, в какую сторону нам податься. Но все сии неприятности возмещал наставник наш и искупитель Иисус Христос, коего мы почитали за подлинного нашего кормчего и поводыря, возлагая все наши надежды на его беспредельное могущество и на то, что он вызволит нас из беды и приведет в христианскую землю.

ПЛАВАНИЕ ПО МОРЮ ДО ОСТРОВА КУБАГУА

Я хочу, чтобы всем было ведомо, что все люди, коих мы на этой реке повстречали (как мы о том уже сказывали), весьма и весьма разумны и предприимчивы и горазды на выдумку, ибо такими они нам показались, коль судить о них по всем тем вещам, что они изготовляют, как по их идолищам, так и по очень ярким и весьма умелым рисункам; диву даешься, их созерцая (Вот как рассказывает Карвахаль в варианте Овьедо (стр. 568} о ремесле и искусстве амазонских индейцев (у Овьедо нижеследующе» описание идет почти вслед за отрывком, приводимым в комментарии 36. но здесь, в качестве дополнения, оно, мы считаем, придется более к месту). Поистине заглядеться можно на росписи, какими индейцы сей реки повсеместно покрывают утварь, которую они используют для своих хозяйственных нужд, - неважно из чего она сделана - из глины либо из дерева, не, тыквы, из коих они пьют, а также на редкостной красоты плетеные изделия да на изваяния, которые поражают соразмерностью своих частей, как то и подобает произведениям подлинного искусства и хорошего стиля; и [свои творения тамошние индейцы] окрашивают в разные цвета и подбирают их один к другому прямо-таки превосходно, и все поделки сии - каждая в своем роде да на свой лад - зело отменные и изящные. Также создают они и лепят из глины изображения, наподобие римских барельефов; а еще мы видели множество другой утвари, такой, как миски и чаши и прочая посуда, а также огромные кувшины, кои будут высотою с человека, а вместить смогут 30, 40 и 50 арроб, - необычайно красивые и из преотличнейшей глины.

Короче говоря, все, что только ни выходит из-под их рук, изобличает в них людей с очень тонким вкусом и очень изобретательных, а вещи, ими изготовленные, выглядели бы вполне уместно среди самых что ни на есть избранных и признанных изделий этого рода в Европе и в любом месте, где таковые только можно увидеть».

В связи с вышеприведенным отрывком можно упомянуть, что при раскопках могильников около г. Манауса, подле развалин старинной португальской крепости Барра, были найдены огромные глиняные кувшины, предназначенные для захоронения покойников. Сосуды эти покрыты очень тонким рисунком, нанесенным устойчивыми красками, и их поверхность, как бы покрытая лаком, напоминает майолику (в связи с находкой этих сосудов даже было высказано предположение о существовании в прошлом на Амазонке народов более высокой культуры, нежели современные индейцы).

Сведения Карвахаля о художественных способностях амазонских индейцев находят себе подтверждение в преемственности мастерства и вкуса, с каким их потомки изготовляли ранее и изготовляют теперь гончарную посуду и свое примитивное оружие, плетут корзины и гамаки, расписывают эту посуду, тыквенные бутылки и чаши, миски и проч. Вот, что пишет Г. Бейтс о том, как индейцы с низовьев Амазонки окрашивают свои чаши из тыкв: «Куй - чашки из тыкв - бывают иногда раскрашены с большим вкусом. Густой черный фон получается при помощи краски, добытой из коры дерева коматеу: смолистая природа вещества придает чашкам красивый блеск. Желтые краски добывают из глины табатинга, красные - из семян растения уруку, или аннато, а синие - из индиго, растущего вокруг хижин. Это искусство амазонских индейцев имеет местное происхождение, но занимаются им одни только оседлые земледельческие племена из группы тупи» (стр. 143)) (Арроба =11,5 кг). Вышли мы из устья этой реки между двумя островами, и от одного до другого было четыре лиги; в длину они простираются, как мы после увидели, в устье этой реки более чем на пятьдесят лиг, и пресная вода вдается в море более чем на 20 лиг, а в прилив и отлив вода [соответственно] прирастает и падает на пять или шесть брасов51.

Мы вышли [в открытое море] 26 августа - в день св. Луиса {Людовика], и нам благоприятствовала весьма отменная погода: ни на море, ни до этого на реке нас ни разу не застигли ливни, и, разумеется, нам это было очень на руку (В этих словах Карвахаля слышится не только радость по поводу установления «отменной погоды», но и отзвук отнюдь не малых невзгод, выпавших на долю Орельяны и его спутников из-за ужасных тропических ливней и бурь, которые на Амазонке превращаются порой в настоящее бедствие и на время которых на этой реке и в наши дни прекращается всякое движение.

Особенно привелось претерпеть от них испанцам, видимо, в начале путешествия, когда они, перевалив через Анды, углубились в топкие заросли Верхней Амазонки; у барьера Анд насыщенные влагой ветры с Атлантического океана «разгружаются» обильными ливнями. Недаром хронисты XVI в., описывая эту часть похода Писарро - Орельяны, сообщают: Гомара - «...земля та была зело дождливая, дождь лил два месяца кряду не переставая, и нельзя было сыскать места, где бы обсушиться...», Сарате - «... одежда там гнила прямо на теле...» Однако не меньше досталось путешественникам и на самой реке. В Амазонии так называемые влажные сезоны - периоды наиболее интенсивных дождей - приходятся в разных частях реки на разные месяцы: на Верхней Амазонке - на декабрь (287,0 мм), январь (254,0 мм), февраль (269,2 мм) и март (304,8 мм); в среднем течении наиболее сильные ливни идут в марте (243,8 мм), апреле (215,9 мм) и мае (177,8мм); в низовьях же период дождей заканчивается в июне (231,1 мм), а затем начинается сухой сезон (июль - 58,4 мм, август - 71,1 мм, сентябрь - 15,3 мм, октябрь - 12,7 мм и т. д.). Сопоставив даты продвижения экспедиции Орельяны по Амазонке с наиболее дождливыми месяцами, легко убедиться, что Орельяна на всех отрезках пути спускался по реке в самые неблагоприятные сезоны, в пору ливней и половодья. И только в конце июля и в августе перед самым выходом в океан экспедиция «догнала» наконец сухой сезон, наступление которого путешественники восприняли за доброе предзнаменование, за «особую милость божию», как о том пишет Карвахаль в другом месте «Повествования» (вар. Овьедо, стр. 571)) (Сведения о количестве осадков даны по книге Престона Джемса «Латинская Америка». М., 1949, стр. 740-750). Мы шли на обеих бригантинах по морю, иногда в виду берегов, а ночью - держась от них подальше, и видели много рек, которые впадали в море, а в день усекновения главы св. Иоанна (День усекновения главы св. Иоанна Крестителя отмечается римско-католической церковью 29 августа, корабли же Орельяны разошлись в ночь с 29 на 30 августа) ночью малый корабль отбился от большой бригантины, и мы потеряли его из виду и считали, [что все] погибли.

По истечении девяти дней нашего плавания [по морю] завели нас грехи наши в залив Апариан (То есть залив Пария), ибо мы думали, что это и есть наш путь, а когда мы оказались внутри и захотели было снова выйти в море, то выбраться оттуда было так трудно, что мы безуспешно пытались сделать это в течение семи дней, и всю ту пору наши товарищи не выпускали из рук весел. Все эти семь дней мы ничего не ели, кроме каких-то плодов, которые называются «хогос» (hogos) и похожи на наши сливы (Сливами испанцы называли много самых различных плодов, поэтому можно лишь предположить, что речь здесь идет о тех плодах, которые индейцы называют хокот (xocot) и которые Овьедо описывает в гл. XXI, кн. VIII своей «Всеобщей истории» (т. I, стр. 307-308). Вкуса они были терпкого и малоприятного, но довольно питательны; туземцы делали из них вино и будто бы использовали их сок как бальзам для заживления ран). С такими муками мы вырвались из «Пасти Дракона», а именно так можно назвать этот пролив, потому что еще немного, и мы остались бы там на веки вечные (Пролив Бокас-дель-Драгон, что в переводе с испанского значит «Пасть Дракона», был назван так еще Колумбэм в августе 1498 г., во время его третьего плавания).

По выходе из этой тюрьмы мы провели в пути два дня, на исходе каковых, не ведая, ни где мы есть, ни куда идем, ни что с нами будет, мы пристали к острову Кубагуа, к Новому городу Кадису (Остров Кубагуа, который Колумб назвал Жемчужным (Isla de Perlas), - выжженный, без пресной воды и растительности островок, расположенный в нескольких километрах к югу от острова Маргариты. Его некогда богатейшие жемчужные отмели привлекали туда множество любителей легкой наживы, которые основали на нем в 1515 г. (по другим источникам - в 1523 г.) город Новый Кадис. Гомара пишет об о. Кубагуа: «Непостижимо, как столь крошечный остров, вроде него, приносит такие барыши своим обитателям и так обогащает их. С тех пор, как он открыт, жемчуга на нем выловили на два миллиона; насчитывается [там] много испанцев, много негров и тьма индейцев...» Однако в 50-х годах XVI века жемчуг на Кубагуа был обобран, и остров навсегда обезлюдел). Там мы застали остальных наших товарищей и меньшую бригантину, которая назад тому два дня как прибыла, ибо пришла она 9 сентября, а мы - те, что плыли вместе с капитаном на большой бригантине, - прибыли 11 сентября (Более подробно сказано о переходе от устья Амазонки до острова Кубагуа в варианте Овьедо (стр. 572-573): «Мы покинули вышеупомянутую реку и вышли в море в субботу поутру, перед рассветом, на 26-й день августа месяца, и стояла такая ясная погода, что ни разу не шел дождь и ни разу не причинил нам неприятностей ливень.

Обе бригантины шли по морю рядышком и в сохранности четверо суток, но в день усекновения [главы] святого Иоанна Крестителя, ночью, отбилась одна бригантина от другой, да так, что не смогли мы их уж увидеть до самой Кубагуы (оная зовется иначе Жемчужным островом), к коей меньшая бригантина по прозванию «Санкт Педро» пристала в субботу на 9-й день сентября месяца, в то время как мы на большей бригантине, именуемой «Виктория», прибыли [туда] в ближайший понедельник, когда отсчитали 11-е число того же сентября месяца. И так как у оных, как и у нас, то есть как у плывших на одной бригантине, так и на другой не было ни кормчих, ни компасов, ни мореходных карт, то мы все сие плавание проплутали и гораздо более те, что шли на большой бригантине, ибо те, что шли на малой, проплавали четыре [лишних] дня, а мы - на бригантине «Виктория» - семь. Те, что были на малой бригантине, решили не входить в Пасть Дракона, думая, что тот [иной] путь был их путем, а если бы они вошли, то оказались бы пленниками залива, из коего вряд ли сумели бы выбраться; нас же угораздило за грехи тяжкие угодить туда, куда они не смогли попасть, ибо пожелал господь освободить их от опасности, коей подверглись мы, будучи заперты в сем адовом закоулке семь дней и семь ночей, на протяжении коих наши люди то и знали, что налегали на весла, дабы выйти в том месте, через которое мы туда проникли. И такой ветер дул нам в лоб да такой резкий, что из-за него мы в один час теряли более, чем выигрывали за весь долгий день. Там у нас вышла еда ...ведь плыли мы вдоль берегов самых опасных и наиболее скалистых, какие только есть во всем море-океане. А попади мы туда в другое время - в зимнюю пору, чудом было бы, если бы мы добрались туда, где сейчас обретаемся, в этот город на вышеназванном острове...»

Залив Пария (Китовый залив) неспроста пользуется дурной славой. С трех сторон стремятся туда мощные потоки воды: с юго-запада - пресные воды исполинской Ориноко, с севера через узкий пролив Бокас-дель-Драгон («Пасть Дракона») и с юга через не менее узкий Бока-де-ла-Сьерпе («Змеиная Пасть») - соленые океанские воды. Создаваемые ими гигантские водовороты и завихрения течений становятся еще более опасными из-за переменчивости ветров и местных течений в бесчисленных протоках дельты Ориноко и межостровных проливах, из-за мелей и рифов. Орельяна и его люди по незнанию попытались «выйти в море в том месте, через которое... проникли»,- видимо у восточного берега пролива Бокас-дель-Драгон, вдоль которого океанские воды поступают в залив Пария (течение внутрь залива имеется также и у западного берега этого пролива), в то время как посреди этого пролива существует мощное течение в сторону океана). Такая была радость, которую те и другие испытали, что я и слов не сыщу.

Мы пытались дознаться, какая то могла быть река - та, [по которой мы плыли], однако я не берусь сообщить [на этот счет ничего определенного], кроме того, что нам сказали, будто бы то был Мараньон, но по выезде с Кубагуа нам стало ведомо, что это был не он (Любопытно, что в варианте Овьедо сказано по этому поводу иначе, а в варианте Медины - диаметрально противоположным образом. У Овьедо (стр. 572): «Что же касается той величайшей реки, то, хотя я с большим упорством и старался дознаться у людей, кои плавали вдоль этого побережья материковой земли и заходили в некоторые из ее рек, я так и не смог сколько-нибудь определенно уразуметь, какая река то была из двух, ибо одни сказывают, что это - Гуярапари (Huyarapari), а другие, что Мараньон [то есть Амазонка]. У Медины (стр. 73): «...капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить... о той реке, которую мы почитаем за Мараньон, потому что от [ее] устья и до острова Кубагуа - самое большое 450 лиг, ибо по прибытии [на этот остров] мы в сем убедились». Не больше знает о реке, по которой он плыл, и сам Орельяна: Овьедо с его слов называет ее Мараньоном, а Антонио де Эррера, возможно видевший отчет Орельяны, пишет, что в нем «Орельяна утверждал, что то была не река Мараньон».

Путаница в вопросе о Мараньоне существовала еще на протяжении десятилетий. Так, например, спустя десять лет после экспедиции Орельяны, в 1552 г., Гомара не сомневается, что в Атлантический океану экватора впадают три реки: «река Мараньон, река Орельяны, Пресная река [Пресное море]») (Не подтверждает ли это противоречие высказанную в комментарии 1 гипотезу о том, что три известные копии «Повествования» восходят не к одному первоисточнику?) (Местное название реки Ориноко; в первоисточниках XVI века встречаются и другие варианты этого названия: Uypari, Uyapari, Uripari, Uriparia). Мы были так радушно встречены жителями этого города, словно были их детьми, и они нас наделили всем, в чем мы испытывали нужду.

С этого острова капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить его величеству о сем новом и великом открытии, дабы не утеряна была столь великая и процветающая земля, но, наоборот, чтобы пришли бы ее жители к истинной вере, а христиане воспользовались бы тем, что у них [индейцев] есть (На этом вариант Мильяреса обрывается. Заключительный абзац приводится нами по текстам Овьедо и Медины, совпадающим в данном случае между собой).

Я, фрай Гаспар де Карвахаль, смиреннейший из преподобных отцов святого ордена духовного отца нашего святого Доминика, пожелал принять на себя скромный труд описать ход нашего странствия и плавания как, с целью поведать и сообщать правду обо всем этом, так и с целью лишить многих, кто вознамерится рассказать или написать о нашем странствовании, возможности содеять это иным образом или наперекор истине, а не так, как мы сие пережили и видели. И то правда, что в том, что я здесь написал, я многое убавил и укоротил, ибо многословие рождает скуку, вызывает небрежение и не внушает уважения и доверия, коими должны обладать достоверные сообщения; я же, таким образом, лишь поверхностно и кратко изложил истину обо всем, что я видел и что приключилося с капитаном Франсиско де Орельяной и с другими идальго да людьми - со всеми пятьюдесятью участниками похода, кои вышли из войска Гонсало Писарро, брата маркиза дона Франсиско Писарро, правителя Перу, иначе Новой Кастилии. Господу нашему квала («Повествование» Карвахаля в передаче Овьедо сопровождено следующим послесловием последнего (стр. 573-574):

«Говорит историограф и собиратель сих новых сведений:

Беседовал я в сем городе Санкто-Доминго с капитаном Франсиско де Орельяной, а прибыл он сюда как-то в понедельник 22-го числа ноября месяца, года 1542, и с ним вместе - комендадор Кристобаль Манрике, уроженец города Касарес, и Кристобаль де Касарес, уроженец города Торрехон де Веласко, и Алонсо Гутьёррес из Бадахоса, и Фернандо Гутьеррес де Селис, уроженец горы или собственно сказанной местности Селис. И я разговаривал с прочими идальго да с лицами, кои присутствовали при сем открытии вместе с названными капитаном Франсиско де Орельяной, уроженцем города Трухильо; и о нем, как и о некоторых из них, я узнал, что, помимо почитания своих особых святых, они всегда во время опасностей и тягот, ими перенесенных, призывали и поминали матерь божию из Гуа-далупе и что они приняли обет и поклялись совершить паломничество в ее обитель, как только пресвятой богородице заблагорассудится предоставить им возможность для этого.

Поместил же сюда я эти записи [то есть «Повествование» Карвахаля] потому, что я стараюсь елико возможно выставлять свидетелей в подкрепление того, о чем пишу. Мне хотелось повидать этого монаха фрайя Г ас-пара де Карвахаля из ордена проповедников, который сочинил это повествование, но сии рыцари и идальго мне ответили, что оный остался отдыхать на острове Маргарита; и я говорю, что был бы весьма рад свидеться и познакомиться с ним, ибо мне сдается, что сей муж достоин, повествовать о событиях, происходящих в Индиях, и что ему следует верить в память о тех двух выстрелах, из коих один угодил ему в глаз и лишил его оного, и одного уж этого достаточно, чтобы, не принимая даже во внимание ни того большого уважения, ни той славной репутации, коими он пользуется, по свидетельству тех, кто с ним общался, я поверил бы ему больше, чем тем, кои, хоть и зрят обоими очами, не имеют ни понятия, ни представления о том, что это за штука Индии, и, даже не побывав в оных и обретаясь в Европе, берутся сочинять [о них] и уже насочинили многие писания, для которых, по правде говоря, я не нахожу иного и более меткого сравнения, чем с речью попугаев, которые хотя и говорят, но ни словечка не разумеют из того, что молвят») (В 1542 г. 22 ноября приходилось не на понедельник, а на среду. См. комментарий 8 к отрывку из «Всеобщей истории» Овьедо) (Комендадор - звание члена средневекового рыцарского ордена, среднее между рыцарем и рыцарем большого креста) (Речь идет о знаменитой в средние века «чудотворной» иконе богоматери, находившейся в монастыре испанского городка Гуадалупе).

К ВОПРОСУ О ДОСТОВЕРНОСТИ «ПОВЕСТВОВАНИЯ» КАРВАХАЛЯ

Правдивость и достоверность «Повествования о новооткрытии достославной Великой ркеи Амазонок» в целом, казалось бы, не требует доказательств. О чем бы ни рассказывал его автор - о грандиозности ли реки, по которой плыл, о природе краев, через которые странствовал, об их ли обитателях, - сведения, сообщаемые им, в большинстве своем, находят подтверждение в том, что известно теперь об Амазонии и ее былых и нынешних жителях, находят подтверждение в наблюдениях виднейших исследователей Амазонки - Ла Кондамина, Пеппига, Бейтса, Уоллеса. Спруса и других.

С большой мерой точности говорит монах-путешественник о широте Амазонки, об океанских приливах, заметных на огромном удалении от устья, о, казалось бы, непостижимой для экватора прохладе между реками Пурус и Мадейра, о черно-бурых водах Риу-Негру, которые не смешиваются с мутно-желтыми водами Амазонки, о том, как пресные воды великой реки на десятки километров вклиниваются в соленые морские, об исполинской, сокрушительной речной волне, об ужасных страданиях, причиняемых москитами, страданиях, подстать «казни египетской», и т. д. и т. п. Сквозь тучи стрел, которыми встречали на Амазонке незваных пришельцев, пытливый взор Карвахаля разглядел, как выглядят индейцы, как устроен их быт, какие они замечательные умельцы; приметил и то, что в войне участвуют индейцы лишь старше 30 лет, что иные племена перекочевывают время от времени из селения в селение, и как остроумно - в специальных водоемах - сохраняют про запас черепах и рыбу местные жители. Попадаются в «Повествовании» и такие факты, которые ставили Карвахаля в тупик, но которые с достаточной долей вероятности могут быть объяснены в наше время. Вполне допустимо, например, что в самом начале плавания испанцы ошибочно приняли за бой индейских барабанов звук, который издают своим раздутым зобом рыбы-корви-ны (они обитают только в Верхней Амазонке и ее притоках) и который люди, впервые очутившиеся в тех местах, неизменно принимают за отдаленный барабанный бой. Кстати, то, что пишет Карвахаль о разноголосых индейских барабанах, - тоже правда: и по сей день амазонские индейцы «переговариваются» между собой на расстоянии посредством «языка» барабана. И, может быть, не следовало бы на этом останавливаться - настолько все здесь очевидно, не будь в «Повествовании» нескольких сомнительных, даже фантастических сообщений, а именно - сведений о рас-тянувшихся-де на многие километры вдоль Амазонки поселениях и о живущих-де на этой реке амазонках, что послужило поводом для дискредитации всего «Повествования» в целом.

Легенды о безмужних женщинах-воительницах - смутное воспоминание об эпохе матриархата; распространены они были еще в незапамятные времена и во многих странах мира. Вторую жизнь древняя легенда обрела в пору открытия и завоевания Нового Света: пылкое воображение конкистадоров, которым наяву случалось переживать чудеса поудивительнее этой сказки, поселило амазонок и на Антильских островах, и в Мексике, и, наконец, на берегах исполинской реки, которую впоследствии нарекли их именем. В XVI веке существование амазонок у многих образованных людей, например у Колумба и Овьедо, не вызывало сомнений. Но даже в середине XVIII века французский ученый Шарль Ла Кодамин, совершивший путешествие по следам Орельяны, писал: «Эти подробности [то есть рассказы индейцев], однако, подтверждают, что на континенте существовало государство женщин, которые жили одни, не допуская к себе ни одного мужчину, и которые ушли куда-то на север, в глубь страны, по Риу-Негру или по какой-то другой реке, впадающей поблизости от нее в Мараньон». Кстати сказать, предание об амазонках, которые живут то ли по Риу-Негру, то ли в верховьях Риу-Тромбетас, возможно, имеет реальные корни (так полагал и Гумбольдт): ведь некоторые индейские племена Восточной Бразилии, например ботокуды, придерживаются материнского счета родства. Не раз возвращались к проблеме амазонок ученые и в XIX веке (например, Уоллес,Спрус). Стоит ли поэтому упрекать Карвахаля (ведь тогда пришлось бы упрекать и Колумба, который тоже упоминает об амазонках) в том, что он верит в них, тем более что Карвахаль разграничивает виденное им самим от рассказа пленного индейца? Так, он сообщает, что в одном бою видел «десять или двенадцать» женщин индианок, которые сражались против испанцев с большой храбростью, наравне с мужчинами, и дает затем вполне реалистическое описание их наружности (что же до того, что «в бою они не уступали десятку индейцев», то это, вероятно, преувеличение, обычное для авторов XVI в.). Все прочее, что сообщает Карвахаль об амазонках (см. главу «Сведения об амазонках»), рассказано, по его словам, неким пленным индейцем, причем Карвахаль подчеркивает это протокольной формой изложения: вопрос Орельяны - ответ индейца.

Предоставим слово двум здраво высказавшимся по этому поводу хронистам XVI в. - Гомаре и Эррере. «Среди прочих несуразностей он [Орельяна] утверждал, - пишет Гомара,- что на той реке были амазонки, с коими он и его сотоварищи сражались. В том, что женщины там ходят с оружием и сражаются, нет ничего особенного, ибо в Парии [то есть на п-ове Пария], что находится совсем неподалеку [оттуда], да и в прочих краях Индий это - привычное дело; не верю, что какая-нибудь женщина может отрезать себе либо выжечь правую грудь, чтобы стрелять из лука, ибо и с нею они стреляют славно; не поверю также, что будто бы убивают либо изгоняют собственных сыновей и что живут без мужей, будучи донельзя развратными». «Многие полагали, - вторит ему Эррера, - что капитан Орельяна не должен был ни называть женщин, кои сражались, амазонками, ни утверждать со столь слабым основанием, что оные таковыми были, ибо в Индиях вовсе не новость, что женщины сражаются либо стреляют из лука, как сие наблюдалось уже на многих островах, где они выказали себя столь же отважными, что и мужчины». Если оставить на совести Гомары и Эрреры утверждения, которых нет ни у Карвахаля, ни у Орельяны - Овьедо (например, насчет того, что виденные ими «амазонки» выжигали себе правую грудь), то их суждения нас вполне могут удовлетворить как реалистическим толкованием эпизода сражения испанцев с «амазонками», описанного Карвахалем, так и тем обстоятельством, что Гомара и Эррера не верят в небылицы, которые со слов пленного индейца пересказывает Карвахаль.

Следует отметить, что «Сведения» Карвахаля и Орельяны - Овьедо об амазонках в общих чертах воспроизводят древнюю легенду, а в частностях походят на подлинные факты перуанской действительности, какой она предстала пред испанскими завоевателями. Сравните, например, описание Карвахалем дорог выдуманного царства амазонок с описанием знаменитых дорог империи инков (остатки этих дорог сохранились до сих пор), которое мы встречаем у Сьесы де Леона: «...соорудили дорогу шириной не менее 15 пье [около 3,2 м]; по одну и по другую сторону оной возвышались стены высотою более человеческого роста да изрядной крепости, и все полотно сей дороги было отменно выровнено и обсажено деревьями.. и в каждой из сих долин были устроены большие и весьма основательные помещения для инков и продовольственные склады для военных людей...» А вот как описывает перуанский храм «дев солнца» Франсиско де Херес: «Это был большой дом, обнесенный стеною с воротами, в коем помещалось много женщин; женщины сии шили и ткали одежду для войска Атабалибы [Атауальпы], не имея [при себе] других мужчин, кроме привратников, кои их охраняли; а у входа в селение было подвешено за ноги несколько индейцев; и я узнал.., что Атабалиба повелел их умертвить за то, что один из них проник в дом, чтобы спать с одной; и сего, кто проник, равно как и привратников, кои оного допустили, повесил». Одежда и детали быта мифических амазонок сходны с одеждой и деталями быта реальных «дев солнца»; убранство, утварь, золотые плиты мифических «домов солнца» подобны убранству, утвари, золотым плитам реальных перуанских храмов. Короче говоря, Орельяна и Карвахаль видели в Амазонии то, к чему были психологически подготовлены в Перу; рассказ индейца - в равной степени плод «подготовленного» воображения и естественного недопонимания. Иными словами, никакой «империи Амазонок» не существовало, хотя кое-что в сообщении этого индейца имеет, очевидно, реальную основу, например, имена касиков, местные речения, сведения о добыче соли и т. д.

Труднее оценить достоверность сведений Карвахаля об «огромных» городах и о большой населенности берегов Амазонки. Сведения эти, бесспорно, сильно преувеличены, однако также объяснимы.

Следует иметь в виду, что само представление о населенности во времена Карвахаля было иным, чем в наше время: в середине XVI в. в Португалии насчитывалось менее одного миллиона жителей, а в Мадриде в 1546 г. - всего 24 тыс. Кроме того, индейское население Амозонии было в XVI-XVII вв. больше, чем теперь, и, разумеется, индейцы селились по берегам рек, в первую очередь - Амозонки (Вымирание коренного населения Амазонии вызвано было массовым истреблением и угоном в рабство иноземными поработителями, заразными болезнями, вытеснением индейцев в непригодные для жизни местности и т. д).

В этой связи интересны сообщения, содержащиеся в отчете Тейшейры - Акошты, которые через столетие после Орельяны, в 1637-1638 гг., совершили второе в истории плавание по Амазонке. Акошта утверждал, что на Амазонке живет «...более народов... и более многочисленных, чем где бы то ни было в Америке», что «...эти народы расселены так близко друг от друга, что из последних селений одних [народов], по большей части, слышно, как стучат палками в селениях других».

Анализируя подобные сведения, встречающиеся у Карвахаля, не следует также упускать из виду те условия, в которых он проводил свои наблюдения. Эти наблюдения велись в обстановке непрерывных боев, в условиях плохой видимости, может быть, в сумерках (на эту мысль наводит употребление по отношению к знаменитым «огромным» поселениям выражения вроде estaban blanqueando - белели издалека). Кроме того, следует обратить внимание на такой существенный момент, как характерная, тяготеющая к гиперболизации образность испанской речи XVI в (См. Ramon Menendez Pidal. La lengua de Cristobal Colon (El estilo de Santa Teresa у otros estudios sobre el siglo XVI). Madrid, 1958).

Резюмируя все ранее сказанное, следует отметить, что «Повествование» Карвахаля - документ, написанный человеком XVI века, века легковерного, когда застарелые предрассудки и нелепые вымыслы оказывали огромное влияние на сознание не только простых людей, но и передовых мыслителей того времени. Печать этого времени лежит и на «Повествовании». Тем не менее в нем содержатся ценные и вполне достоверные сведения, которые порой переплетены с вымыслом.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ РАССТОЯНИЙ И ДАТ В «ПОВЕСТВОВАНИИ» КАРВАХАЛЯ

Определить по документам XVI века истинные расстояния, пройденные мореплавателями и путешественниками эпохи Великих географических открытий, установить истинные даты и продолжительность их плаваний и путешествий, то есть выявить те точные сведения, которыми должна оперировать историческая география, - задача трудная и подчас неразрешимая, и «Повествование» Карвахаля наглядный тому пример.

Карвахаль ведет счет пройденным расстояниям в лигах (leguas), но какие лиги он имеет в виду, в «Повествовании» нигде не говорится. В Испании же в старину лигами назывались различные по содержанию меры длины. Так, существовали, например, лиги сухопутные (4225 м), почтовые (3894 м), морские (5772,7 м) и проч. Размеры этих лиг тоже не были стабильными, ибо каждая из них соответствовала определенной доле земного градуса (например, 1/17, 1/20 и т. д.), величина которого в свою очередь исчислялась по-разному и всегда принималась меньшей, чем в действительности (ошибка состояла в преуменьшении размеров земли). Во времена Карвахаля употребительны были также лиги кастильская (5555,5 м) и римская (5924 м). Некий доктор Сепульведа (тот самый, что по сообщению хроник пересылал 4 мая 1538 года с Орельяной письмо для Франсиско Писарро) писал в 1543 г. принцу Филиппу (будущему Филиппу II), что «лига равна не трем римским милям [1 римская миля = 1481 м], как полагают некоторые, а четырем, как это принято повсюду у образованных людей». Это высказывание может служить основанием для того, чтобы считать лигу Карвахаля равной римской лиге, поэтому для подсчета расстояний, даваемых Карвахалем, и для составления карты с маршрутом экспедиции Орельяны мы применяем римскую лигу, равную 5924 м.

Следует сказать, что расстояния между отдельными пунктами, приводимые Карвахалем, намного превышают подлинные (даже если взять самую малую из известных нам лиг). Однако в этом нет ничего удивительного: в лучшем случае они измерялись примитивным способом - «на глазок», в худшем - и, это всего вероятнее, - по наитию, огульно. Тем не менее подобные сведения весьма полезны, ибо служат своего рода масштабом, благодаря которому читатель получает возможность гораздо яснее представить себе как поход в целом, так и отдельные его эпизоды в пространственном отношении.

Легче определить в «Повествовании» даты, хотя Карвахаль и не называет - за редким исключением - ни чисел, ни месяцев, в которые произошли те или иные события. Будучи духовным лицом, он все сколько-нибудь знаменательное «привязывает» по времени к церковным (католическим) праздникам. И если сравнительно нетрудно установить даты неподвижных церковных праздников, то есть таких, которые отмечаются всегда в одно и то же время (например, день очищения.пресвятой девы Марии отмечается 2 февраля, день св. Иоанна Предтечи, или Иванов день,- 24 июня и т. п.), то установить даты подвижных церковных праздников несколько сложнее.

Их место в календаре зависит от наступления первого дня пасхи - главного христианского праздника. День этот падает на ближайшее за первым весенним полнолунием воскресенье и празднуется в промежуток между 21 марта и 25 апреля. В 1542 г. пасха начиналась 9 апреля,и все подвижные праздники следует отсчитывать вперед и назад от этого числа (Даты церковных праздников, упомянутых в «Повествовании» Карвахаля и в других документах этой книги, вычислены по книге Н. Grotefend, Zeitrechnung des deutschen Mittelalters und der Neuzeit, Hannover, 1891, Band I и сверены по книге Pedro de Medina, Arte de navegar, Sevilla, - 1544): в 1542 г. непосредственно предшествующая пасхе страстная (иначе - святая, великая, крестовая) неделя приходилась, например, на 2-8 апреля, отмечаемое на 8-й день пасхи воскресенье Квазимодо - на 16 число того же месяца, отмечаемый на 51-й день после ее начала понедельник сз. духа - на 29 мая, празднуемая на 57-й день троица - на 4 июня и т. д. Даты эти (они указываются в сносках к тексту и комментариях), как и те, что сообщаются Карвахалем, даны по юлианскому календарю (по старому стилю), действовавшему в католических странах Европы до 1582 г. (в России - до 1918 г.).

Мы здесь не будем останавливаться на частных ошибках в определении времени, встречающихся в документах об экспедиции Орельяны, однако об одной ошибке - существенной и повторяемой в ряде общих работ - нельзя не сказать. В некоторых хрониках и документах XVI в. отмечается, что Гонсало Писарро выступил из Кито в страну Корицы в 1540 году, а Орельяна совершил свое путешествие и прибыл на остров Кубагуа в 1541 году. Ошибочность этих дат (на самом деле поход Гонсало Писарро начался в 1541 г., а плавание Орельяны состоялось в 1542 ) легко устанавливается путем сличения соответствующих чисел, дней недели, праздников и т. д.

ДЕНЬГИ В ИСПАНИИ И ПЕРУ В 30-х, 40-х ГОДАХ XVI ВЕКА

Золото, как известно, играло в эпоху Великих географических открытий особую роль, оно было главным стимулом для путешествий на край света - за океан, в дебри Америки, им оценивали человеческую личность, успех, затраченные усилия. Вот почему испанские летописи и документы XVI века не упускают случая сообщить о тех или иных денежных суммах, добытых, издержанных, либо обещанных тем или иным конкистадором. Сведения такого рода, касающиеся в частности Орельяны, рассеянные в публикуемых нами документах, материализуют и конкретизируют в нашем представлении быт давно минувшей эпохи, позволяют ярче и глубже представить себе обстоятельства похода Орельяны. Однако уяснить подлинный смысл этих сведений не так просто.

В конце 30-х годов XVI в. в заморских владениях Испании цены на товары, особенно европейского происхождения, были настолько высоки, что почти не было никакого смысла заниматься дорогостоящей чеканкой монеты, которая все равно не в состоянии была покрыть потребностей торговли. В обращении находились монеты самых различных наименований, достоинств, эпох, веса, национальностей, происхождений (ведь в средневековой Европе монету чеканили короли, князья, феодалы, города, купеческие корпорации, церковь и пр.), среди нее было много фальшивой, низкопробной, неполновесной. Но главные расчеты и платежи производились не в монете, а на вес золота - в особенности в Индиях, где монета почти отсутствовала (монетный двор был учрежден в Мексике в 1535 г., а в Перу, в Лиме лишь в 1565). Золото отмерялось кусками-обрубками, нанизанными друг на друга в виде цепи, переносилось носильщиками и взвешивалось на переносных весах-безменах.

Условной единицей измерения служил вес кастельяно (castellano), золотой монеты времен католических королей, которую прекратили чеканить еще в 1497 г. и вес которой (вес по-испански - песо) равнялся 4,6-4,7 г. Эта единица так и называлась peso de oro - «золотой вес». Таким образом, 40 тысяч золотых песо, которые Орельяна издержал на снаряжение своей экспедиции в страну Корицы, весили 184-188 кг золота.

Разменной, мелкой монетой был медный (прежде серебряный) мара-веди (maravedi). Франсиско де Херес, секретарь Писарро, говоря о событиях 1532-1534 гг. в Перу, пишет: «...золотой песо - то же, что и кастельяно; каждый песо продается обыкновенно за 450 мараведи». Часто в мараведи велись и крупные расчеты (например, в публикуемой нами «Капитуляции об исследовании, завоевании и заселении Новой Андалузии»); один миллион маравеДи назывался куэнто (cuento). Другой распространенной золотой монетой, кроме песо и кастельяно, был дукат (ducado), соответствовавший 375 мараведи. Пятьдесят золотых песо составляли mаrсо de оrо - золотую марку (230 г), но чаще марками измерялось серебро.

Перерасчет средневековой валюты в современную не только весьма труден, но и, на наш взгляд, непоказателен. По подсчетам комментаторов упомянутого нью-йоркского издания книги Медины, один «перуанский» золотой песо 30-х, 40-х годов XVI в. эквивалентен двенадцати американским долларам 1934 г.; получается, следовательно, что 40 тысяч золотых песо Орельяны равны 480 тысячам американских долларов 1934 г. (при этом следует учесть, что с тех пор золотое содержание доллара существенно уменьшилось, а его фактическая покупательная способность с тех пор ^понизилась примерно вдвое).

Более показательно установить тогдашнюю покупательную способность золотого песо, которая в Перу - в наиболее удаленном от Испании краю Индий, куда ввозились из Испании лошади, оружие, обувь, одежда и пр.,- была особенно низкой. Тот же Франсиско де Херес пишет: «Обычная цена лошади была 2500 песо, да и сия цена не была устойчива... а пара башмаков или панталоны стоили 30 или 40 песо, плащ - 100 или 120, меч - 40 или 50... я отдал 12 песо за полунции [1 унция = 28,35 г] попорченного шафрана; должник, бывало, отдавал кусок золота, не взвесив его, не заботясь о том, что его вес вдвое больше долга, и должники ходили в поисках своих заимодавцев из дому в дом в сопровождении индейца, нагруженного золотом». Спустя 6-7 лет, в начале 40-х годов, когда ввоз в Перу из других частей Индий и Испании несколько увеличился, а в разграбленных городах и храмах нельзя было сыскать больше ни грана золота, цены понизились, но остались все же баснословными. Торибио де Ортиггера, написавший в 1581 году работу о походе Орельяны, свидетельствует, что около 1540 года «цена лошади, стоившей среди прочих самую малость [то есть самой дешевой], превышала 500 золотых песо.., а цена других была в два раза больше...»

СВЕДЕНИЯ О ПОХОДЕ ГОНСАЛО ПИСАРРО В СТРАНУ КОРИЦЫ, О ПЛАВАНИИ ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕАЬЯНЫ ПО РЕКЕ МАРАНЬОН И О ЗЕМЛЯХ, ЛЕЖАЩИХ ПО ЭТОЙ РЕКЕ

Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес

ОТРЫВОК ИЗ «ВСЕОБЩЕЙ И ПОДЛИННОЙ ИСТОРИИ ИНДИЙ, ОСТРОВОВ И МАТЕРИКОВОЙ ЗЕМЛИ В МОРЕ-ОКЕАНЕ»

Отрывок из «всеобщей и подлинной истории индий, островов и материковой земли в море-океане»

(«Всеобщая и подлинная история Индий, островов и материковой земли в море-океане» Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса (более известного под именем Овьедо) - ценный и весьма своеобразный источник сведений об эпохе Великих географических открытий вообще и об экспедиции Орельяны в частности. Хотя огромный труд Овьедо довольно слаб с литературной точки зрения и не отличается ни глубиной мысли, ни широтой воззрений, непреходящее значение его состоит в том, что он создан по горячим следам событий их непосредственным очевидцем и активным участником.

Овьедо (1478-1557) - одна из колоритнейших фигур своей богатой свершениями эпохи. На своем долгом веку ему пришлось быть и солдатом, и монахом, и царедворцем, и конкистадором, и писателем, и чиновником, не раз пришлось побывать ему и в тюрьме. Он лично знал титанов итальянского возрождения - Леонардо да Винчи, Тициана, Микеланджело, встречался с королями, вельможами, вождями конкисты - Бальбоа, Кортесом и Писарро. Впервые он попал в Новый Свет в 1514г. и окончательно покинул их в 1556. Шесть раз за это время он совершал опасные плавания через океан на родину и возвращался назад в Новый Свет. В 1532 г. Овьедо был назначен первым главным хронистом Индий, и особый королевский указ от 15 октября того же года вменял в обязанность всем правителям и должностным лицам посылать ему подробную информацию о новооткрытых землях. Однако первая часть его «Истории» вышла в Толедо еще за несколько лет до этого, в 1526 г., а две другие так и не были опубликованы при жизни Овьедо и увидели свет лишь три столетия спустя, в 1851 - 1855 гг.

Овьедо как в силу своего официального положения, так и в силу собственных убеждений был сторонником захватнической и рабовладельческой политики испанской короны и старался облагородить и позолотить эту политику в глазах современников и потомков. Его идейный противник Лас Касас, который, кстати, воспрепятствовал опубликованию в 1548 г. второй части его «Истории», писал, что Овьедо следовало бы начать свой труд с рассказа о том, «как его автор был конкистадором, грабителем и убийцею индейцев, как загонял он их в рудники, в коих оные и погибали». Впрочем, взгляды Овьедо интересны в том смысле, что их разделяло большинство современников, в то время как передовые воззрения Лас Касаса встречали у них недоумение и противодействие.

Орельяне прямо или косвенно посвящено семь глав «Истории»*. Шесть из них (ч. I, кн. L гл. I-IV публикуются в настоящей книге с небольшими купюрами), седьмая - у Овьедо это XXIV глава - содержит «Повествование» Карвахаля (из нее нами взяты разночтения к публикуемому тексту «Повествования»). Написаны эти главы в разное время: начиная с декабря 1542 г. и кончая летом 1548 г., на основании личных бесед Овьедо с Орельяной и его соратниками, которые происходили в Санто-Доминго в ноябре 1542 - январе 1543 гг., то есть сразу же по окончании знаменитого похода, а также на основании ряда утраченных впоследствии документов (писем из Попаяна от 13 августа 1542 г. и из Томебамбы от 3 сентября того же года, письма лиценциата Серрато от 25 января 1547 г. и др.). Таким образом, сведения, которые сообщает об Орельяне Овьедо, в значительной мере уникальны и достоверны, но вместе с тем не бесстрастны, не чужды устремлений и противоречий эпохи, личных симпатий и антипатий автора.

Перевод вышеназванных глав выполнен по тексту следующего издания: Historia general у natural de las Indias, islas у tierra-firme del mar-oceano. For el capitan Gonzalo Fernandez de Oviedo у Valdes, primer cronista del Nuevo Mundo. Madrid, 1851 - 1855.

Читатель, несомненно, обратит внимание на то, как противоречиво отзывается Овьедо о путешествии Орельяны, о нем самом (об этом будет сказано особо в комментарии 12), как более чем смутно представляет он себе географическую сторону открытия Орельяны. Так, например, все необъятные пространства, которые пересек Орельяна, Овьедо называет «страной Кито», река Амазонка в его понимании имеет «берега на западе и востоке» и, следовательно, течет в меридиональном направлении, а в своем письме к кардиналу Бембо он даже говорит, что она «родится под Антарктическим полюсом»... И это тем более любопытно, что для своего времени Овьедо был одним из самых сведущих географов) (О плавании Орельяны Овьедо писал, кроме того, в своем письме итальянскому кардиналу Пьетро Бембо, датированном в Санто-Доминго 20 января 1543 г. (см. Giovanni Ramusio, Delle navigationi et viaggi Venetia, 1556-1563, стр. 415-416). Это письмо за незначительным исключением кратко повторяет сведения, содержащиеся в указанных главах его «Истории»).

ГЛАВА I

где речь идет о том, кем был заложен город Сан-Франсиско в провинции и губернаторстве Кито; и о том, как капитан Себастьян Беналькасар, обретавшийся там по велению маркиза дона Франсиско Писарро, пустился без соизволения последнего из тех краев в Испанию и был возведен там в сан правителя Попаяна; о том, как маркиз послал Гонсало Писарро, своего брата, в Кито и как сей последний отправился на поиски корицы и некого короля, или касика, по прозванию Эльдорадо; о том, как была открыта ненароком [река Мараньон], как проплыл по оной от ее верховий да истоков и до самого Северного моря (Северным морем называли в то время Атлантический океан) капитан Франсиско де Орельяна с несколькими соратниками, кои будут здесь поименованы, и обо всем прочем, имеющем отношение к этой истории.

Капитан Диего де Ордас поставил перед собой задачу открыть и заселить прославленную великую реку Мараньон (о злосчастной истории, приключившейся с ним, речь шла в книге XXIV настоящего труда) (Диего де Ордас, один из ближайших соратников Эрнана Кортеса по завоеванию Мексики, в дальнейшем руководил экспедицией, обследовавшей северо-восточную оконечность Южной Америки и реку Ориноко.

О том, куда направлялся Ордас, в его обязательстве от 20 мая 1530 г. о соблюдении условий договора с королем говорится так: «Вы предложили мне исследовать и умиротворить провинции, кои простираются по реке Мараньон». Однако при смутности тогдашних представлений о новом материке при путанице в географической номенклатуре того времени; в особенности в отношении реки Мараньон, нельзя быть до конца уверенным в том, куда держал путь и в какую реку вошел в январе 1531 г. Ордас. По мнению ряда исследователей, он достиг «Пресного моря» Пинсона и поднялся на некоторое расстояние вверх по Амазонке. Но приливная волна - поророка - потопила несколько из его судов. Избежать гибели удалось лишь двум из них, которые, покинув негостеприимную землю, добрались вдоль северо-восточных берегов материка до острова Тринидад и вошли затем в устье Ориноко. По этой реке они поднялись более чем на 1000 км и благополучно возвратились назад.

В своем «Повествовании» Карвахаль связывает гибель большей части экспедиции Ордаса с настойчивыми слухами о неких христианах, живущих в плену у индейцев. Вот что пишет на рубеже XVI-XVII вв. об этой догадке Карвахаля Антонио де Эррера: «...было ясно, что то могли быть люди либо Диего де Ордаса, либо Алонсо де Эрреры...» Но Алонсо де Эррера, погибший в 1535 г. на Ориноко, не бывал на Амазонке) (См. монографию Casiano Garcia, Vida del Comendador Diego de Ordaz Descubridor del Orinoco. Mexico, 1952).

Однако, дабы было понятно то, что впоследствии стало ведомо о сей реке и каким путем ведомо, нельзя не упомянуть, что после того как маркиз Франсиско Писарро и его братья вышли победителями из затеянной со злым умыслом и к еще большей пагубе завершенной усобицы, в каковой был повержен в прах, бесчестно обижен, а замте и казнен сеньор аделантадо (Аделантадо - правитель, стоявший во главе гражданской и военной организации тех территорий, которые он сам открыл и завоевал) дон Диего де Альмагро со своими сторонниками, сии люди, заделавшись хозяевами положения, очень возгордились. Но я е согласии с тем, что впоследствии показало время, осмеливаюсь утверждать, что эта победа оказалась равно, если не более пагубной, как для победителей, так и для поверженных ... (Здесь и ниже многоточиями обозначены сокращения в тексте (нами опущены места, не имеющие отношения к экспедициям Гонсало Писарро и Франсиско Орельяны)) (Франсиско Писарро и Диего Альмагро, поначалу соратники и компаньоны в завоевании Перу, прибегали, как известно, в развернувшейся между ними в 1537 г. открытой междоусобной борьбе к самым вероломным средствам.

Альмагро был казнен по приговору подготовленного в тайне суда в июле 1538 г. Судьба же четырех братьев Писарро сложилась не менее плачевно: Хуан погиб в схватке с индейцами еще в 1536 г., Франсиско был заколот 26 июня 1541 г. в собственном доме сторонниками Альмагро во главе с его сыном Диего Альмагаро-младшим (последний тоже не избежал участи отца и был казнен в сентябре 1542 г.), Гонсало сложил голову на эшафоте 10 апреля 1548 г. (правда, об этом Овьедо еще не мог знать), Эрнандо к тому времени, когда Овьедо писал настоящую главу, уже в течение десяти лет томился в темнице замка Ла Мота в городе Медина-дель-Кампо, где провел в общей сложности двадцать лет и откуда вышел за год до смерти в 103-летнем возрасте)

Но оставим это и возвратимся к цели нашего повествования - губернаторству Кито, тому самому, которое отдал во владение своему сыну Атабалибе великий король Гуайнакава (Гуайнакава (правильно - Гуаяна Копак) - властитель, при котором государство инков достигло наивысшего расцвета. Совершил ряд успешных завоевательных походов на север страны, после чего разделил свою империю на две части, из которых северную отдал своему любимому сыну Атауальпе (у Овьедо Атабалиба), а южную - старшему сыну Гуаскару Умер в 1523 или 1524 г.

Атауальпу испанцы во главе с Франсиско Писарро заманили в ловушку (Кахамарка, 1532 г.), а затем, несмотря на получение баснословного выкупа, казнили (1533 г.)). Своим наместником в эту провинцию маркиз дон Франсиско Писарро послал капитана Себастьяна Беналькасара... Этот Беналькасар бросился вдогонку за Ороминави, одним из военачальников Атабалибы, который, узнав о пленении своего государя, бежал с немалой толикой его сокровищ. На поиски золота и выступил Беналькасар; дорогою же он разорил индейцев Кито и» его окрестностей. Тогда же он и основал город Сан-Франсиско (Сан-Франциско-де-Кито - первоначальное название современного города Кито, столицы республики Эквадор. Основан в 1535 г. несколько южнее разрушенного древнейнкского города Кито) - первый и наиглавнейший христианский град из тех, что имеются ныне в названной провинции Кито.

В ту пору сей Беналькасар получил множество вестей о корице - так можно полагать, если верить ему на слово, тому, что сам он здесь, в сем городе Санкто-Доминго, рек, возвращаясь [из Испании], облаченный полномочиями правителя Попаяна. И его мнение было таково, что сыскать оную корицу можно в направлении реки Мараньон, а везти ее в Кастилию и Европу следует по названной реке, и он полагал, что вряд ли в том ошибается, ибо убеждение сие сложилось у него на основании сообщений индейцев, разумеется, если только те сообщения не были лживыми; сведения же сии он почитал верными и поступали оные к тому же от многих и многих индейцев.

Когда этот капитан уезжал отсюда [в Перу], в мыслях у него, однако, не было отправиться на поиски той [корицы]. Тем паче, что Гонсало Писарро пустился на розыски оной много раньше или, может быть, в то время как Беналькасар бродил, еще вокруг да около. [Гонсало Писарро] решил, что он найдет и обнаружит оную корицу в глубине страны, у самых истоков-той великой реки. О том, как проходили эти розыски, будет поведано в следующей главе.

ГЛАВА II

в коей будет продолжено повествование о событиях, упомянутых и намеченных в названии предыдущей главы, а также рассказано о сведениях, что имеются о короле Эльдорадо, о том, как и каким путем была открыта нежданно-негаданно капитаном Франсиско де Орельяной река Мараньон, по которой он проплыл вместе с пятьюдесятью испанцами до, Северного моря; как капитан Гонсало Писарро возвратился в Кито, потеряв навсегда большую часть христиан, которых брал с собою на поиски корицы; здесь будут также затронуты кроме перечисленных и другие события, о коих должно упомянуть» по ходу нашей истории.

Едва маркизу дону Франсиско Писаррш стало ведомо, что Беналькасар без его на то соизволения ушел из Кито, он направил, туда Гонсало Писарро, своего брата. Этот Гонсало Писарро овладел городом Санкто-Франсиско и частью той провинции и возг намерился идти оттуда на поиски корицы; и некоего великого государя, владеющего-сокровищами, о коих в сих краях ходит, большая слава, и прозванного из-за них Эльдорадо.

Когда я спросил, по какой причине величают того государя Золотым касиком или королем, то испанцы, кои жили<в Кито и прибыли сюда в Санто-Доминго (более десяти из нихх еще и поныне живут в сем городе), ответствовали, что, насколько это можно уразуметь со слов индейцев, тот великий сеньор или государь постоянно ходит покрытый [слоем] толченого золота, да такого мелкого, как толченая соль, ибо ему мнится, что облачаться в какое-либо иное одеяние будет не столь, красиво; что украшать себя золотым оружием либо золотыми» вещами, кои выковываются при помощи молотка, либо чеканятся, либо изготовляются каким иным способом, - грубо и обыденно, ибо другие сеньоры и государи носят оные, когда, им вздумается, но вот осыпаться золотом - дело редкое, необычное, новое и куда более дорогое, ибо все, что каждодневно поутру одевается, вечером скидывается и смывается, выбрасывается и смешивается с землей, и проделывается сие каждый божий день. И расхаживать вот так, как он расхаживает, - эдаким манером одетым или прикрытым - вошло у него в обычай^ и не кажется ему ни непристойным, ни постыдным и весьма ему по нраву, ибо подобное облачение не скрывает и не уродует ни стройной его фигуры, ни его красивого телосложения, коими он очень гордится, и потому не желает прикрываться какой-нибудь одеждой либо платьем. Я, не раздумывая, предпочел бы золотую пыль из покоев сего властелина пескам из самых богатых, золотых россыпей, какие только сыщутся в Перу или Hat всем белом свете! Таким образом, со слов индейцев, получается, что этот касик, или король, несметно богат и что он очень могущественный сеньор; каждое божье утро он вымазывается сплошь в какой-то липкой жидкости или смоле с очень приятным запахом и поверх нее осыпает себя и облепливает толченым золотом, настолько мелким, что оно прилипает к телу, и, весь облепленный златом с головы до пят, он сверкает, словно золотая статуя, изваянная рукою великого мастера. И я так мыслю, раз этот касик может себе такое позволить,- значит, должны у него быть очень богатые копи, где добывалось бы золото подобного качества; и я такого золота, какое мы, испанцы, зовем меж собою «летучим» (volador), видел на материковой земле предостаточно, и притом мелкого, так что с ним можно без труда сотворить то, о чем здесь было говорено (>Судя по всему, среди индейцев муисков (чибчей), живших на север от Кито, существовал некогда религиозный обычай, напоминающий тот обряд, который описывает здесь Овьедо. В озере Суэска (Колумбия, департамент Кундипамарка) было даже найдено изображение церемонии этого обряда в виде группы условных фигурок из листового золота (до второй мировой войны оно хранилось в Лейпциге). Легенда о Золотом короле - Эльдорадо (dorado по-испански значит - золотой, позолоченный) превратилась со временем в легенду о стране сокровищ, затерянной в дебрях южноамериканского материка, и послужила поводом для большого числа безрезультатных экспедицией, которые сыграли, однако, выдающуюся роль в географическом изучении Нового Света (насколько живуча эта легенда и насколько мало до сих пор изучены центральные области Южной Америки, можно судить по тому, что попытки поисков Эльдорадо предпринимались даже в XX в.)).

Гонсало Писарро думал, что, пойди он этим путем, из его похода выйдет благополучное и прибыльное путешествие, которое принесет огромные барыши королевской казне и расширит пределы державы и владений нашего монарха и его преемников, а также озолотит сверх меры тех христиан, коим удастся довести до конца сие предприятие. С этой целью он вместе с двумястами тридцатью людьми пешими и конными (Историки XVI века (и, в частности, даже те, которые жили в Перу и пользовались перуанскими источниками) приводят самые разноречивые сведения о численности отряда Гонсало Писарро в страну Корицы. Так, по сведениям Сьесы де Леона (опубл. в 1550 г.), почти совпадающим с данными Овьедо, «в войске капитана Гонсало Писарро было 220 испанцев». Гомара в своей «Истории Индий» (опубл. в 1552 г.) сообщает: «Сей [Гонсало Писарро], чтобы идти в землю, которую называют [страною] Корицы, вооружил 200 испанцев и верховых было еще сто человек...» У Гомары сказано, что на снаряжение экспедиции было потрачено «добрых пятьдесят тысяч кастельяно золотом». Сарате пишет (1555), что Гонсало Писарро «выступил из Кито, имея с собой 500 отменно снаряженных испанцев, причем сотня воинов была на лошадях с седлами да сбруей, и, кроме того, вышли в путь свыше четырех тысяч дружественных индейцев, и гнали они с собой три тысячи голов овец и свиней...» У Торибио де Ортигеры (его сочинение относится к 1581 г.) число испанцев в этой экспедиции определено в 280 человек. Гарсиласо де ла Вега сообщает (1609), что, отправляясь из Куско в Кито, чтобы следовать оттуда в страну Корицы, Гонсало Писарро взял с собой 200 пехотинцев и 100 всадников и что в Кито набрал еще 100 солдат, после чего в его войске стало 340 испанцев, из которых 150 были на лошадях (из этого расчета следует, что 60 человек он потерял еще по пути в Кито, видимо у Гуануку, где «индейцы зажали его наисквернейшим образом»). У того же автора мы читаем: «Шло с ним более четырех тысяч мирных индейцев, нагруженных его оружием и снаряжением да всем прочим, что потребно для похода, например разными железными орудиями, топорами, мачете, веревками, канатами из тростника и инструментом для любой надобности, какая там только ни случится; было у него более 4 тысяч свиней и больших овец [т. е. лам], кои шли под поклажею...» Там же говорится, что на подготовку похода «было издержано более 60 тысяч дукатов [50 тыс. кастельяно]».

Мерой достоверности могут явиться, очевидно, слова самого Гонсало Писарро, который писал королю 3 сентября 1542 г. (это единственный официальный документ об экспедиции): «...их [т. е. испанцев] было больше двухсот...» Эта цифра находит себе также подтверждение в письме от 15 ноября 1541 г. из Кито, в котором Вака дель Кастро докладывал королю о мерах, принятых им в связи с убийством Франсиско Писарро: «За Гонсало же Писарро, который с двумястами отменно снаряженных людей вошел в [страну] Корицы, я выслал, чтобы его позвать, сорок хорошо вооруженных людей, но не смогли они пройти более 30 или 40 лиг, ибо сплошь то была земля воинственная...»

К сказанному следует также присовокупить, что перечисленные источники, по-видимому, не учитывают присоединившегося вскоре к Гонсало Писарро отряда Орельяны, в котором насчитывалось, по Карвахалю, «более двадцати трех человек») повернул в верховья реки Мараньон и обнаружил там коричные деревья. Однако было их мало, да к тому еще росли те деревья поодаль одно от другого и в местностях суровых и необитаемых, так что пыл к сей корице [у участников похода] поостыл, и они совсем, было, потеряли надежду найти коричные деревья в большом количестве (по крайней мере, на этот раз).

Но хоть и были там такие, что так думали, другие - их же сотоварищи - мне потом сказывали, что они не верят, будто те края бедны корицей, ведь произрастает там оная во многих местах. И дело в том, что деревья той породы, кои были найдены, дикие и что в таком виде их родит природа. Индейцы же молвят, что в глубине страны их холят и за ними ухаживают и потому там они несравненно лучше и приносят корицы больше и отменно прекрасной (Американская «корица» (ishpingo), или, как ее называют хронисты XVI в., «корица из Сумако», «корица из Кито», в отличие от азиатской никакой ценности не представляла).

На своем пути они [испанцы] столь жестоко страдали от недостатка пропитания, что голод вынудил их позабыть о прочих заботах. И тогда капитан Гонсало Писарро отрядил на поиски пищи капитана Франсиско де Орельяну с пятьюдесятью людьми (См. комментарий 9), но последний не смог вернуться назад из-за того, что река, по которой он пустился, оказалась столь стремительной, что за два дня они очутились за тридевять земель от войска Гонсало Писарро, так что этому капитану и его соратникам, дабы спасти жизнь, ничего иного не оставалось, как только плыть наугад по течению да искать Северное море. Так мне дело изложил сам капитан Орельяна, но другие молвят, что буде он того пожелал бы, то смог вернуться туда, где оставался Гонсало Писарро, и я в сие верую и далее объясню почему.

Этот отряд, который выступил при подобных обстоятельствах, и его капитан были теми, кто обнаружил и увидел все течение сей реки Мараньон и по оной плавал, ибо, кроме них, никто из христиан по ней никогда не хаживал; будет же об этом более подробно и пространно рассказано в главе XXIV последней книги сей Истории (То есть в «Повествовании» Карвахаля). Началось сие плавание и событие нежданно-негаданно и привело к таким последствиям, что может считаться одним из величайших дел, когда-либо совершенных людьми.

И так как сие странствие и открытие реки Мараньон ad plenum (Ad plenum (лат.) - целиком), как я уже о том сказал, будет позже описано, я не буду далее о нем распространяться и передам здесь только некоторые подробности, кои в дополнении к тому, что описал некий преподобный монах из ордена Проповедников - свидетель и очевидец [сего плавания], стали мне ведомы впоследствии в этом городе Санто-Доминго от самого капитана Франсиско де Орельяны и от прочих прибывших вместе с ним рыцарей и идальго.

Сказанный монах не включил сии подробности в свое повествование или потому, что позабыл о них, [или потому], что не счел их столь важными, чтобы ими заниматься, и я обязан здесь пересказать их так, как они были мне сообщены названным капитаном и его товарищами.

И хотя сведения эти будут изложены не в столь совершенном порядке, как это следовало бы сделать, они буквально точь-в-точь соответствуют тому, что рассказали мне эти люди; кое-что я у них сам выспрашивал, прочее же будет изложено так, как сие им пришло на память.

И так как речь идет о случае удивительно редком, о путешествии весьма продолжительном и чрезвычайно опасном, было бы несправедливо предать забвению и умолчать об именах тех, кто в нем участвовал, а посему я привожу их здесь, тем более, что кое-кого из этих людей я видел воочию в этом нашем городе, куда капитан Орельяна и десять или двенадцать из его людей прибыли однажды в понедельник, в 20-е число декабря месяца 1542 года (В другом месте (см. стр. 115) Овьедо называет днем прибытия Орельяны в Санто-Доминго понедельник 22 ноября. Но 22 ноября и 20 декабря приходились в 1542 г. не на понедельник, а на среду. В этом же предложении содержится и другое, менее значительное противоречие: здесь Овьедо пишет, что вместе с Орельяной в Санто-Доминго прибыло «десять или двенадцать» его соратников, а в письме к кардиналу Бембо говорит, что их было «тринадцать или четырнадцать». Подобные неточности вызваны, вероятно, тем, что главы об Орельяне писались в разное время). Но так как, кроме тех пятидесяти человек, кои выступили из лагеря Гонсало Писарро с капитаном Орельяной, были и такие, что сели на тот же самый корабль с намерением дожидаться остального войска в определенном месте, куда вскоре должен был прибыть капитан Гонсало Писарро, я перечислю всех, кто в этом плавании участвовал. Вот их имена.

Перечень людей, которые вместе с капитаном Франсиско де Орельяной выступили из лагеря Гонсало Писарро и совершили плавание по великой реке Мараньон.

Прежде всего:

1. Капитан Франсиско де Орельяна, уроженец города Трухильо в Эстремадуре.

2. Комендадор Франсиско Энрйкес, уроженец города Касерес.

3. Кристббаль де Сеговия, уроженец Торрехона де Веласко.

4. Эрнанд Гутьёррес де Селис, уроженец Селиса, что в горах.

5. Алонсо де Роблес, уроженец города Дон Бенито, что лежит в земле Медельин. В этом походе - альферес.

6. Алонсо Гутьёррес из Бадахоса.

7. Хоан де Арнальте.

8. Хоан де Алькантара.

9. Кристобаль де Агиляр, метис, сын лиценциата (Лиценциат - ученая степень, которая предшествовала докторской) Маркоса де Агиляр и индианки, что была взята на этом острове Эспаньола, сам по себе храбрый юноша и человек надежный.

10. Хоан Каррильо. И. Алонсо Гарсия.

12. Хоан Гутьёррес.

13. Алонсо де Кабрера, уроженец Касальги.

14. Блас де Агиляр, астуриец.

15. Хоан де Эмпудия, уроженец Эмпудии, коего убили индейцы.

16. Антонио де Карранса, житель Фрйаса, коего также убили индейцы.

17. Гарсия де Сория, житель Сории, коего также убили индейцы.

18. Гарсия де Агиляр, уроженец Вальядолида, преставился во время путешествия.

19. Другой Хоан де Алькантара, приписан к [городу] Сантьяго-де-Гуаякиль(?)], также умер во время путешествия.

20. Хоан Осорио, приписан [к городу Сантьяго-де-Туаякиль (?)], почил во время похода.

21. Петро Морено, уроженец Медельина, тоже скончался от болезни.

22. Хоанес, бискаец, уроженец Бильбао, также погиб от болезни.

23. Себастьян де Фуэнтеррабия, умер от недуга во время похода.

24. Хоан де Ребольосо, уроженец Валенсии-дель-Сид, умер от болезни.

25. Альвар Гонсалес, астуриец из Овьедо, умер от болезни.

26. Блас де Медина, уроженец города Медина-дель-Кампо.

27. Гбмес Каррильо.

28. Эрнанд Гонсалес, португалец.

29. Антонио Эрнандес, португалец.

30. Педро Домйнгес, уроженец Палоса.

31. Антонио Муньос из Трухильо.

32. Хоан де Ильянес, уроженец города Ильянеса в Астурии.

33. Перучо, бискаец из Пассахе.

34. Франсиско де Исасага, бискаец, эскривано армады, уроженец Санкт-Себастьяна.

35. Андрее Мартин, уроженец Палоса.

36. Хоан де Паласиос, житель Аямонте.

37. Матаморос, житель Бадахоса.

38. Хоан де Аревало, житель Трухильо.

39. Хоан де Элена.

40. Алонсо Бермудес из Палоса.

41. Хоан Буэно, уроженец Могера.

42. Хинёс Эрнандес из Могера.

43. Андрее Дуран из Могера.

44. Хоан Ортис, из приписанных [к Сантьяго-де-Гуаякилю(?)].

45. Мехйя, плотник, уроженец Севильи.

46. Блас Контрерас, из приписанных [к Сантьяго-де-Гуаякилю (?)].

47. Хоан де Варгас из Эстремадуры.

48. Хоан де Мангас из Пуэрто-де-Санкта-Мария.

49. Гонсало Дйас.

50. Алехос Гонсалес, галисиец.

51. Себастьян Родригес, галисиец.

52. Алонсо Эстёбан из Могера.

53. Фрай Гаспар де Карвахаль из ордена Проповедников, уроженец Трухильо.

54. Фрай Гонсало де Вера из ордена Милосердия (Орден Нашей Владычицы Милосердия, основанный в 1218 г. в Барселоне, принимал активное участие в колонизации Нового Света, куда первые его представители попали вместе с Колумбом).

Таким образом, всего, считая капиана Франсиско де Орельяну, - пятьдесят четыре человека, из коих пятьдесят, как уже было сказано, выступили вместе с последним на поиски съестных припасов и на разведку местности; и все они - и монахи и прочие - плыли на одном и том же судне и должны были поджидать войско в месте, которое указал капитан Гонсало Писарро, а он, своим чередом, должен был отправиться вслед спустя несколько дней. И из числа людей, коих я здесь выше поименовал, троих убили индейцы и восемь померли [от болезней], так что всех погибших насчитывалось одиннадцать человек (Документы и хроники, как правило, не сообщают имен рядоьых участников даже самых героических предприятий эпохи Великих географических открытий, поэтому тот факт, что Овьедо включил в свою «Историю» перечень всех соратников Орельяны, имена которых он смог узнать («... было бы несправедливо, - пишет он, - предать забвению и умолчать об этих именах»), свидетельствуют о том поистине потрясающем впечатлении, которое произвело на современников путешествие Орельяны. В списке Овьедо - 54 человека (фактически - 53, так как, если верить Медине, одного участника плавания он называет дважды - под разными именами), но список этот, по словам того же Овьедо, неполон, «ибо с Орельяной на судне отправилось людей больше, чем здесь было перечислено, имена же их позапамятовались». По Карвахалю, с Орельяной отправилось 57 испанцев. Гомара, а за ним и Гарсиласо де ла Вега, сообщает, что их было «не более пятидесяти». Эррера их число определяет в 60.

Вопрос этот глубоко и всесторонне исследовал Медина, который приводит в своей книге (в специальной главе), судя по всему, исчерпывающий алфавитный список 57 участников похода Орельяны с биографическими сведениями о них, которые ему удалось разыскать. Но и у Медины, к сожалению, нет никаких данных об участниках похода - индейцах и неграх).

Из посланий, составленных в городе Попаяне и помеченных 13 августа 1542 года, кои были доставлены в сей город Санто-Доминго уже по прибытии сюда означенного капитана Франсиско де Орельяны, явствует, что капитан Гонсало Писарро выслал вперед себя сего капитана Франсиско де Орельяну со сказанными пятьюдесятью людьми за припасами для всего войска и на поиски некоего озера с густо заселенными берегами, таящего в себе, как говорят, несметные сокровища, дабы [Орельяна] ознакомился с расположением тех мест и дожидался бы там оного капитана Гонсало Писарро, и что Гонсало Писарро сразу же, спустя всего лишь несколько дней, прибыл туда, где велел капитану Орельяне себя ждать, прибыл почти так же быстро, как и сам Орельяна (Подданным же Гарсиласо де ла Вега, Гонсало Писарро добрался «до места слияния рек», где уговорился встретиться с Орельяной, через два месяца). И не нашедши ни Орельяну, ни его людей, Гонсало Писарро решил, что упомянутый Орельяна вместе с солдатами на свой страх и риск со злым умыслом пустился по той могучей реке на имевшемся у него судне, или бригантине, на поиски Северного моря; и вот так оказался Гонсало Писарро одураченным, ибо на сказанном судне были порох и все снаряжение его войска и, кроме того, [в письмах] сказано, что люди, уплывшие на судне, везли с собой большие сокровища в золоте и каменьях. Было ли все так, как говорится в тех письмах, мы узнаем в свое время в другой главе (В главе VI).

Здесь же [в Санто-Доминго] этим капитаном Орельяной и его соратниками было обнародовано, что явились они бедными и что не в их воле, хоть и желали они того, было вернуться к сказанному Гонсало Писарро, ибо течение было стремительно, да к тому же имелись и иные причины, каковые более пространно изложены в донесении монаха [Гаспара де Карвахаля]. Так или иначе, сие случилось, и Писарро, оказавшись на краю гибели, был принужден повернуть в сторону Кито; и пока они [люди Писарро] добрались туда, они съели из-за отсутствия пропитания более ста лошадей и множество собак, кои были у них с собой; так и возвратились они в город Санкто-Франсиско [-де Кито]. И пишут еще в тех письмах, что там ходит молва, будто Гонсало Писарро [намеренно] оставил в стороне населенные края и якобы приукрасил трудности, чтобы собрать [побольше] людей и лошадей, и что в Кито он возвратился, желая узнать, что творится и происходит в его землях, и чтобы вмешаться в споры между президентом Вака де Кастро и доном Диего де Альмагро (См. комментарий 19). Однако все же более вероятно, что тот капитан Гонсало Писарро возвратился потому, что потерпел неудачу, ибо из двухсот тридцати человек, что выступили вместе с ним, вернулось гсамое большее - сотня людей, да и те в большинстве своем были немощны и недужны; этих людей и тех, что уплыли вместе с Франсиско де Орельяной по реке, мы числим живыми, а всех прочих - погибшими, а таких, коли их счесть, оказывается более восьмидесяти семи, ибо с Орельяною на судне отправилось людей больше, чем здесь перечислено, имена же их позапамято-вались.

Помимо бедствий, что преследовали Гонсало Писарро, в письмах тех еще сообщается о той великой поспешности, с коей капитан Себастьян де Беналькасар, решивший отправиться на поиски Эльдорадо, принялся вооружаться и снаряжаться. Что из этого еще получится, покажет время, и будет все об этом собрано и сказано особо, там, где речь пойдет о правлении оного Беналькасара; на этом мы поставим точку и возвратимся к истории, что началась в Кито, к тому, что доносят об открытых ими странах сей капитан Франсиско де Орельяна да его соратники.

ГЛАВА III

в коей сообщается о достоинствах земли и народа провинции Кито-у о том» что такое те коричные деревья, кои были обнаружены капитаном Гонсало Писарро и бывшими с ним испанцами; о том, какая великая река - сей Мараньон, и о многочисленных островах, что на ней имеются.

Земля Кито плодородна и густо заселена, коренные обитатели той провинции и лежащих окрест нее земель - воинственны и ладно сложены, главное поселение христиан в том губернаторстве - город Санкто-Франсиско [-де-Кито] - находится по другую сторону от линии экватора, почти что в четырех градусах (Кито расположен в 0°14' ю. ш. и в 78°31' з. д).

На свои войны и побоища индейцы выходят со знаменами, и полки их идут в превосходном порядке, у них много труб и гайт (Гайта - старинный музыкальный инструмент) или таких музыкальных инструментов, кои издают звуки, похожие на звуки гайт, барабанов и рабелей (Рабель - старинный музыкальный инструмент, представлявший собой нечто вроде трехструнной лютни, по которой водили смычком), и люди эти, украшенные пучками перьев, сражаются каменными топорами, дротиками, копьями в тридцать пядей длиною, камнями и пращами.

Я узнал также от этого капитана Орельяны и его товарищей, что страна, где растут коричные деревья, находится в семидесяти лигах на восток от Кито, а от Кито на запад лигах в пятидести или, может, немного более или менее находится Южное море и остров Пуна (Южным морем называли тогда Тихий океан у берегов Центральной и Южной Америки (название это сохранилось до сих пор на некоторых современных картах, например английских). Остров Пуна находится в заливе Гуаякиль). Листья сих деревьев, равно как и чашечка, на коей держится желудь или ягода - плод коричного дерева, - зело отменная пряность, однако сами желуди и кора Дерева отнюдь не так хороши. Ростом оные деревья подстать оливковым, листья их похожи на лавровые, только чуть пошире, цветом же своим те листья будут позеленее, чем у оливковых деревьев, и более желтые. Деревьев сих испанцы Гонсало Писарро во время похода встретили мало, и росли они друг от друга в отдалении, в горах и краях бесплодных и непроходимых, и той пряностью все остались премного довольны, как тем, что она вкусна и добротна, так и тем, что была оная самой что ни на есть тонкой корицей, схожей с тою специей, какую ввозили и ввозят по сю пору в Испанию и Италию из Леванта и какая употребляется по всему свету. Их форму, то есть форму тех желудей-плодов коричного дерева, кои являются в нем самым ценным, я уже описывал в книге IX, главе XXXI, а также и изобразил их внешний вид. Однако весьма обескуражило тех воинов то, что нашли они оной корицы совсем мало, и посему некоторые из них говорят, что ее там самая малость, а другие сказывают обратное, ибо произрастает оная во многих краях и провинциях. Но много ли ее там или мало, покажет время, как это уже было с золотом на сем нашем острове Эспаньола, на коем спустя несколько лет после прибытия туда испанцев было найдено немного золота, но зато впоследствии во многих частях острова было открыто и поныне действует множество богатейших копей, из коих было извлечено не счесть сколько тысяч песо золота, и копи эти никогда не истощатся до скончания света, так что вполне может статься, что то же самое произойдет и с упомянутою корицей.

Сколь велика и непомерна река Мараньон, можно судить по заверениям капитана Франсиско де Орельяны и его сотоварищей, кои по ней плавали и кои утверждают, что в тысяче двухстах лигах от впадения в море оная местами достигает ширины в две-три лиги и вообще по мере того, как они по ней спускались, она все время расширялась да становилась все шире и шире из-за множества всяких других вод и рек, кои вливаются в нее то по одну, то по другую сторону с обоих берегов, и что в семистах лигах от устья она имеет ширину в десять лиг и более. Да и от этого места и ниже ширина ее все более возрастает до самого моря, при впадении же в оное она образует множество устьев и островов, и число тех протоков и островов таково, что открыватели не сумели и не смогли его на ту пору даже себе и представить. Тем не менее все они утверждают, что все эти устья вплоть до подлинных берегов на западе и на востоке или все пространство, что заключено между ними, должно считать рекою, устье коей своими рукавами и пресными водами раскинулось вширь на сорок лиг или более; пресные воды из реки глубоко вдаются в соленые морские воды, так что, будучи даже в двадцати пяти лигах от берега, в открытом море, путешественники брали в нем пресную воду, которую приносит туда сказанная река.

Они повстречали и повидали без счету всяких обитаемых островов, жители коих вооружены весьма разнообразно: одни сражаются кольями, дротиками и каменными топорами, другие - при помощи луков и стрел; однако у лучников да стрелков, которые обитают на реке выше двухсот лиг от впадения оной в море, отравы нет, зато те, кои живут ниже по течению, стреляют ядовитыми стрелами и употребляют дьявольскую и наизлейшую отраву.

Все эти народы - идолопоклонники, поклоняются солнцу и приносят ему в жертву голубей и голубок да чичу, то есть вино из маиса или касаби (Касаби - хлеб, который индейцы приготовляли из юки), которое они пьют, и прочие напитки. Все это они ставят к подножию своих идолов, каковые представляют собой всякие статуи да человеческие фигуры огромного роста. С некоторыми из своих врагов, коих они берут в плен во время войны, они поступают следующим образом: отрезают им руки по запястье, а кое-кому даже по локти и оставляют их так до тех пор, пока они не испускают дух; после же смерти их сжигают на кострах или очагах и пепел развеивают по ветру; кроме того, некоторых из пленных оставляют в живых и заставляют потом на себя работать в качестве рабов (Неизвестно, поступали ли так со своими пленниками индейцы, но вот о зверствах, которые учиняли в Новом Свете испанские конкистадоры, летописи той поры упоминают нередко. Например, один из капитанов Беналькасара по пути в Кундинамарку (1538), дабы не тратить времени на то, чтобы расковывать свалившихся от усталости индейцев-носилыцикоп (все эти несчастные, так же как и индейцы-носильщики Гонсало Писарро, были скованы за шею общей цепью), приказал... отрубить им головы.

Другой конкистадор-Педро де Вальдивия - в 1550г. в Чили, «желая дать острастку туземным племенам, прибег к жестокому средству - он велел отрубить правую руку и вырвать ноздри у каждого из 400 захваченных им пленных (Альтамира-и-Кревеа, История Испании, т. II). А вот как описывает Лас Касас поведение конкистадоров на острове Эспаньола, где Озьедо жил много лет: «Христиане своими конями, мечами и копьями стали учинять побоища среди индейцев и творить чрезвычайные жестокости. Вступая в селение, они не оставляли в живых никого - участи этой подвергался и стар, и млад. Христиане бились об заклад - кто из них одним ударом меча разрубит человека надвое, или отсечет ему голову, или вскроет внутренности. Схвативши младенцев за ноги, ударом о камни разбивали им головы; или же кидали матерей с младенцами в реку... Воздвигали длинные виселицы так, чтобы ноги [повешенных] почти касались земли и, вешая по тринадцать [индейцев] на каждой, во славу HJ честь нашего искупителя и двенадцати апостолов, разжигали костры и сжигали [индейцев] живьем. Иных обертывали сухой соломой, привязывая ее к телу, а затем, подпалив солому, сжигали их. Другим... отсекали обе руки, и руки эти подвешивали к телу, говоря этим индейцам: «Идите с этими письмами, распространяйте вести среди беглецов, укрывшихся в лесах...»

Немало злодеяний, о чем не раз уже говорилось прежде, совершил и Орельяна). Народы, живущие по всей сказанной реке, человечьего мяса не едят, пожирают его лишь лучники, из тех, что стреляют отравленными стрелами, и эти лучники-карибы и едят они человечину с удовольствием.

Когда умирает кто-либо из туземцев (из тех, что обитают повыше лучников), то его обертывают полотнищами из хлопчатой ткани и хоронят тут же в собственном доме (Этот обычай, так же как и его вариант - захоронение покойников в глиняных сосудах под полом хижин, - был у некоторых индейских племен Верхней и Средней Амазонии и в позднейшее время). Люди те хорошо обеспечены и запасают много провизии впрок, на время сбора урожая, кроме того, они держат съестные припасы в высоких постройках - "барбакоах", поднятых над землею на рост человека, ибо им нравится, чтобы оные были высокими (Свайные постройки возводились для того, чтобы во время половодья уберечь продовольствие и жилье от затопления). Там у них хранятся маис и сухари, которые они делают из маиса или сушат из касаби или же из того и другого зараз, вяленая рыба, много ламантинов и оленьего мяса.

У них в домах много всяких украшений, удивительно тонких пальмовых циновок, множество всяческой превосходной глиняной утвари. Спят они в гамаках, дома у них чисто подметены и прибраны, строятся они из дерева и кроются соломой. То, что я сказал выше, относится к жилищам, которые встречаются на побережье или поблизости от моря, в других же местах, кое-где выше по реке, они возводятся из камня, причем по тамошним обычаям двери в домах делают с той стороны, где восходит солнце.

Страна Кито (Очевидно, под «страной Кито» Овьедо разумеет здесь Амазонию) изобилует съестными продуктами, о которых я уже говорил, а также всеми плодами, кои только известны на материковой земле; местность там здоровая, воздух чистый, вода вкусная, и там к тому же - тепло, а индейцы в тех краях миролюбивы и цвет их [кожи] приятнее, чем у тех (не столь темных), которые обитают по берегам Северного моря. Там растет множество превосходных трав и иные из них похожи на те, что произрастают у нас в Испании. Испанцы - соратники капитана Орельяны и он сам - сказывают, что растения, кои они видели, представляют собой не что иное, как тутовую ягоду, вербену, портулак, кресс, заячью капусту, чертополохи, порей, ежевику; кроме того, они видели многие другие растения, которые были им неведомы, но которые со временем станут известны. Из животных, они говорят, имеется множество оленей, ланей, коров, тапиров, муравьедов, кроликов, мелких попугаев, тигров, львов и всяких других - как домашних, так и диких, кои встречаются повсюду на материковой земле. Так они рассказывают, например, о больших перуанских овцах и о других-поменьше, о животных, что ходят в упряжке, о вонючках, от которых отвратительно пахнет, о сумчатых мышах и о тамошних собаках, которые не лают (Нельзя сказать, какие именно растения и животные имеются в виду, поскольку, как и в случае со «львами» (см. комментарий 28 к «Повествованию» Карвахаля), первые европейцы в Новом Свете давали диковинным представителям американской флоры и фауны названия уже известных им растений и животных Старого Света).

ГЛАВА IV

в коей речь идет о владениях королевы Конори и об амазонках, коль скоро можно их так называть, об их государстве и о его могуществе и величине, о сеньорах и государях, подвластных этой королеве; о великом государе по имени Карипуна, чьи владения, как говорят, изобилуют серебром, и о многом ином, коим мы заключим повествование об открывателях, что проплыли по реке Мараньон совместно с капитаном Франсиско де Орельяной.

В том повествовании, которое, как я уже сказал, сочинил фрай Гаспар де Карвахаль и которое включено в главу XXIV последней книги этой истории, среди прочих примечательных вещей говорится о государстве женщин, кои живут одни, сами по себе, без мужчин, и ходят на войну; женщины эти могущественны, богаты и владеют обширными провинциями. В других частях этой всеобщей истории Индий уже упоминались некоторые области, где женщины-полновластные владычицы и где они правят своими государствами, совершая в оных правосудие, владея оружием и пуская его в ход, когда им заблагорассудится; так я упоминал в главе X книги XXIV о некой королеве по имени Орокомай. Точно так же, говоря о губернаторстве Новая Галисия (Новой Галисией испанцы называли Северную Мексику. ) и о завоевании оного (речь об этом шла в книге XXXIV, главе VIII), я описывал владения Сигуатан, - обитателей их, если только мне сказали правду, можно назвать амазонками. Однако эти последние не отрезают себе правую грудь, как это делали жены, коих древние прозвали амазонками, как о том сообщает Юстин (Юстин - римский историк конца II - начала III в), а он говорит, что они сжигали себе правую грудь, дабы она не служила им помехой при стрельбе из лука. Но и первое и второе, то есть то, чего касался я, повествуя о владениях Орокомай и Сигуатан, - ничто в сравнении с тем, что сообщают люди Орельяны о своих беседах с женщинами, каковых именуют амазонками. От одного индейца, коего капитан Орель-яна забрал с собой (он умер впоследствии на острове Кубагуа), они получили сведения, что земли те, над которыми эти жены властвуют и на которых не сыскать ни одного мужчины, тянутся в длину на триста лиг, и все сие пространство населяют одни лишь женщины; над всеми этими землями владычествует и ими правит некая женщина по имени Конори. В ее владениях и вне их, в тех, что находятся с ними по соседству, все ей беспрекословно подчиняются, и там ее очень почитают и боятся. Под ее рукой многие провинции, кои ей повинуются и признают ее своей государыней и служат ей как вассалы и данники. Подвластные ей племена живут в том краю, где владычествует некий великий властелин по имени Рапио. Подчинены ей также страна другого государя, которого кличут Торона, провинция, коей правит другой сеньор по имени Ягуарайо, и провинция, принадлежащая Топайо, а также земля, которой управляет другой муж, некий Куэнъюко, и другая провинция, которая зовется, так же как и ее сеньор, - Чипайо, и еще одна провинция, где власть держит другой сеньор, по прозванию Ягуайо.

Все эти сеньоры или государи - могущественные властители и властвуют над обширными землями, и все они находятся в подчинении у амазонок (если можно их так называть) и служат оным и их королеве Конори. Это государство женщин находится на материковой земле между рекою Мараньон и рекою Ла Плата, коей настоящее название Паранагуасу (Paranaguagu) (В переводе на русский язык река Ла Плата (Rio de la Plata) значит Серебряная река (сейчас так называется общий расширенный эстуарий рек Парана и Уругвай). Парана-Гуасу (на одном из индейских языков значит «Большая река»); в настоящее время такое название носит один из правых рукавов дельты реки Парана. Сомнительно, чтобы Овьедо имел здесь в виду указанные реки).

По левую руку от того пути, коим плыли вниз по Мараньону эти испанцы и их капитан Франсиско де Орельяна, посреди реки, по соседству с землей амазонок, лежат, по их словам, владения некоего могущественного сеньора. Имя сему государю - Карипуна, владеет он многими землями, и много других он покорил, и находится у него под рукой не счесть сколько всяких других сеньоров, кои ему повинуются, и страна его богата серебром.

Сейчас отнюдь еще не все ясно и нельзя себе представить со всей очевидностью истинное значение [сего открытия], и если я пишу здесь о нем, то не потому, что оное имеет отношение к губернаторству Кито (хотя именно из Кито, как я уже о том молвил, и выступили в поход те испанские идальго, кои свершили сказанное открытие), а лишь затем, чтоб пояснить события, которые должны произойти далее и которые будут описаны впредь, где об этих областях и провинциях будет рассказано более подробно и обстоятельно. И, таким образом, дабы лучше во всем разобраться, дабы описание открытия сей реки Мараньон и того, что увидели капитан Франсиско де Орельяна и другие люди, проделавшие столь великое, столь небывалое и опасное плавание, доставило бы наибольшее удовлетворение, я посоветовал бы читателю, дочитавши до сих пор, не идти далее, а заглянуть в главу XXIV последней книги этой Всеобщей истории Индий. Там же мы рассмотрим и то, что принесет с собой время и что пополнит наш рассказ о Мараньоне и о провинции Кито, каковая является основным предметом сказанной главы.

ГЛАВА V

трактующая о злоключениях и гибели капитана Франсиско де Орельяны и многих других, кои, вверив свою судьбу оному, поплатились за это собственной жизнью.

Возвели этого капитана Франсиско де Орельяну в аделантадо и правителя реки Мараньон и дали ему четыреста человек с лишком и неплохую армаду, и прибыл он с той армадой к островам Зеленого Мыса, где из-за болезней и по собственному своему нерадению потерял изрядную часть из тех людей, что служили под его началом. И с тем, что у него было, не считаясь ни с какими препонами, пустился он далее на поиски тех самых амазонок, коих никогда не видывал, но о коих раззвонил на всю Испанию, чем и посводил с ума всех тех корыстолюбцев, что за ним последовали. И в конце концов добрался он до одного из устьев, через которые Мараньон впадает в море. Да там он и погиб, и с ним вместе большинство людей, которых он привел с собой; те же немногие, что выжили, добрались затем, как я уже сказывал, совсем изнемогшие, до нашего острова Эспаньола. И так как этот капитан не свершил ничего путного, чем можно было бы похвалиться и что заслуживало бы благодарения, достаточно с вас, читатель, этого краткого отчета об этом скверном деянии, творцом коего был упомянутый рыцарь, и сознания, что пагубным помыслам последнего пришел конец, равно как и мозгу, их измыслившему. А по сему перейдем к другим кровавым и суровым событиям, коим самое время прийти на память и описывать кои - моя обязанность (Оставив в стороне существо дела, то есть перипетии второй экспедиции Орельяны в Амазонию - о ней было рассказано во вступительной статье - остановимся на причине столь отрицательной оценки Овьедо этой экспедиции и вообще всей деятельности Орельяны. Эта оценка (мы неожиданно находим ее в V главе IV книги «Всеобщей истории») резко расходится с прежними высказываниями Овьедо. Вспомним хотя бы, что в главе II Овьедо пишет о первом путешествии Орельяны, как об «одном из величайших дел, когда-либо совершенных людьми», а в письме к кардиналу Бембо, как о «случае, который являет собой не меньшее чудо, чем то, кое произошло с сим кораблем «Виктория», то есть сравнивает его с кругосветным плаванием Магеллана.

Главу эту Овьедо писал уже в Испании. Из Санто-Доминго на родину он выехал в августе 1546 года, а первые вести о гибели экспедиции Орельяны (ноябрь, 1546 г.) в Амазонии могли достичь испанских поселений в Новом Свете лишь в ноябре - декабре этого года. Очевидно, эту главу Овьедо писал именно в то время, когда весть о гибели Орельяны пришла в Испанию; он, вероятно, закончил ее весной 1548 г., так как в его истории нет сведений о казни Гонсало Писарро 10 апреля 1548 г. Надо ли говорить о том, сколько проклятий обрушили на голову погибшего Орельяны коронные чиновники и алчные идальго, мечтавшие поживиться за счет сокровищ амазонок, само существование которых отныне ставилось под сомнение? И реакция была тем более бурной, что Орельяной (а он пустился в плавание вопреки категорическому запрету должностных лиц, покинув на берегу главного коронного инспектора) были уже недовольны и раньше, и недовольство это неуклонно возрастало по мере поступления все новых сведений о бесчисленных бедах, которые преследовали его экспедицию с самого начала, - и при переходе к Канарским островам, и на длительной стоянке у острова Тенерифе, и на пути к островам Зеленого Мыса. По всей видимости источником информации для этой главы послужило письмо некоего лиценциата Серрате, помеченное в Санто-Доминго 25 января 1547 г. Автор письма под тягостным впечатлением от прибытия на Эспаньолу немногих уцелевших участников злосчастной экспедиции винил в неудаче Орельяну и сообщал, что в тех краях не обнаружено ни золота, ни амазонок, ни чего-либо достойного внимания. Вот эти-то настроения и отразил Овьедо в V главе, которая в этом смысле является красноречивым документом эпохи) («Виктории» - единственному из кораблей Магеллана удалось достичь берегов Испании и тем самым завершить первое кругосветное плавание).

ГЛABA VI

в которой кратко излагаются события, причастные к войнам, которые происходили в землях и морях перуанских, неверно именуемых южными, и кои послужили к немалой пагубе для дела господнего и их цесарских католических величеств и нанесли ущерб короне и королевскому скипетру Кастилии, оным же (испанцам, а равно и индейцам-обитателям тех краев (При написании этой главы Овьедо вряд ли использовал новые первоисточники - в ней он, по-видимому, лишь более подробно и систематически изложил то, что писал об экспедиции Гонсало Писарро в страну Корицы прежде.

Овьедо, первым описавший поход Гонсало Писарро в страну Корицы, был несравненно менее осведомлен о нем, нежели Сарате, Гомара, Гарсиласо де ла Вега и другие хронисты, которые, хотя и писали об этом походе позже - после смерти Гонсало Писарро, но, живя в Перу, могли обращаться за сведениями непосредственно к его бывшим соратникам (в этом - одна из причин их симпатии к Гонсало Писарро и антипатии к Орельяне). Поэтому мы дополняем Овьедо несколькими выдержками из указанных авторов).

Сие губернаторство [Кито] Гонсало Писарро получил из рук своего брата маркиза дона Франсиско Писарро, который передал и отказал ему оное властию и полномочиями их величеств (См. примечание на стр. 180), и сие касалось не только губернаторства Кито, но и губернаторств Пасто и Кулаты (Кулата - другое название города Сантьяго-де-Гуаякиль) - залива, гавани и острова Пуна вместе со всеми находящимися в тех местах поселениями, - и все это было дано ему во владение. Будучи уже в Кито, он получил сведения о долине, где произрастает корица, и об озере короля, или касика, Эльдорадо и порешил отправиться на поиски корицы и озера, заведомо зная от индейцев, что воистину было оное богатейшей сокровищницей.

И вот, произведя огромные траты (По данным Гомары и Гарсиласо де ла Беги, 50 тыс. кастельяно золотом (60 тыс. дукатов)), он тронулся в путь и повел за собой более чем две сотни людей пешими и конными; он пробирался неприступными и нехожеными горами, карабкался на них, цепляясь руками, с великими усилиями и безмерным трудом, переправлялся через многие большие реки, наводя переправу всякий раз с неизменной ловкостью и со значительными для себя опасностями, покуда не вышел в некую провинцию, которая называется Самако (Правильно - Сумако) и лежит в семидесяти лигах от Кито (Сарате сообщает, что по пути из Кито Гонсало Писарро «миновал селение, которое называется Инга, и вступил в землю кихов - последнюю землю, которую завоевал Гуайнакава в северной стороне... И после того как они отдохнули несколько дней в селениях индейцев, случилось такое великое землетрясение с толчками да потоками воды и бурей, с молниями, зарницами да ужасным грохотом, что земля разверзлась во многих местах и свыше пятисот домов провалилось; и так поднялась река, которая там протекала, что нельзя было через нее переправиться и идти на поиски пищи, по каковой причине многие страдали от голода». Спустя 40-50 дней «по выходе из тех селений [войско] прошло горы, цепи их были высоки и холодны». Там, повествует Гарсиласо де ла Вега, «на них выпало столько снега и началась такая стужа, что многие индейцы замерзли, ибо было на них одежды совсем мало, да и та почти ничего не прикрывала. Испанцы, дабы уйти от мороза и снега и выбраться из той скверной местности, бросили на произвол судьбы скот и провиант, кои с ними были, имея в виду возместить потерю где-нибудь в индейских селениях». Однако вплоть до Сумако им все попадались необитаемые места). Изнуренные, претерпев множество мытарств, они вынуждены были там остановиться, чтобы отдохнуть и собраться с силами. В тамошнем краю они нашли много еды, несмотря на то, что местность окрест была суровая и сплошь изрезанная горными хребтами да ущельями и что в топях там тоже не было недостатка. Местные же жители там ходят голые, селятся они среди гор, в домах, которые стоят вразброс (В Сумако, «расположенном на склонах вулкана», войско стояло два месяца. В этом селении «дожди лили без перерыва на протяжении более чем двух месяцев, так что у них [у людей Гонсало Писарро] сгнила одежда, которую они носили, и многим пришлось обрывать листья с деревьев, дабы прикрыться» (Фернандо Писарро-и-Орельяна)).

Отдохнувши немного и набравши себе кое-какого пропитания на дорогу, сии испанцы возобновили розыски корицы; с собой у них было несколько «языков» (lenguas), кои уверяли, что доставят их туда. И дабы не утруждать этим [тяжелым походом] всех, Гонсало Писарро приказал следовать за собой и теми проводниками не более восьмидесяти ратникам, однако с тем, чтоб остальные не теряли его из виду. И вот так брел он семьдесят дней пеший, ибо те места были совсем непроходимы и лошадям там делать было нечего.

В конце этого перехода были обнаружены коричные деревья. Эти деревья - большие (попадаются также, впрочем, и малые) и растут они вдалеке одно от другого среди диких гор; их листья и те плоды, что на них есть, имеют привкус корицы, однако же кора и прочее у них на вкус не хороши, и уж если имеют вкус, так одного лишь дерева. И так как деревьев, ими найденных, к тому же оказалось мало, они не обрадовались своей находке, им казалось, что польза от той корицы - ничто в сравнении с тем великим трудом, который они положили, разыскивая ее в этих гиблых местах. Оттуда они направились в другую провинцию, которая зовется Капуа; из нее и послал Гонсало Писарро за людьми, коих прежде покинул. Вскоре вступил он в пределы другой земли, которая называется Тема. Из нее он попал в другую провинцию, именуемую Огуама (Очевидно, Омагуа), жители которой обитают по берегам некой могучей реки, дома их стоят у воды, поодаль один от другого. Этот народ разъезжает в каноэ вдоль берегов и носит короткие рубашки из хлопчатой ткани; земли же в сторону от реки труднопроходимы из-за множества болот (80 человек во главе с самим Гонсало Писарро окружным путем «из Сумако отправились в [провинцию] Кока, где отдыхали 50 суток и водили дружбу с господом» (Гомара), то есть дожидались подхода главного войска (по другим источникам - 2 месяца). «Через те края протекает очень большая река, которая, как полагают, - главная из рек, кои, сливаясь, образуют реку, и одни именуют ее Рио де Оро (Золотой рекой), а другие - Мараньоном» (Гарсиласо). 50 лиг люди Гонсало Писарро шли ее берегом и «видели, как река делала с оглушительным грохотом прыжок в двести человеческих ростов, - вещь удивительная для наших [людей]» (Гомара). Через 40-50 лиг она сузилась до 20 шагов, и в этом месте удалось перекинуть мост, однако индейцы обороняли противоположный берег с особым упорством и мужеством. Затем прибыли в «Гему - самый бедный и бесплодный край изо всех, что встретили по дороге» (Гарсиласо), и «наконец, вступили в землю разумных людей, кои ели хлеб и одевались в хлопковые ткани; земля та была зело дождливая, дождь лил два месяца кряду не переставая, и нельзя было сыскать места, где бы обсушиться; из-за этого да из-за топей и скверной дороги построили бригантину...» (Гомара)) (Гарсиласо де ла Вега называет ее Кука, а Овьедо - Капуа. Индейское слово «кока» и поныне часто встречается в топонимии тех мест (название реки, города и т. д.). Произошло оно от названия кустарника кока (лат. Erythroxylon Coca), листья которого содержат кокаин).

Тут распорядился Гонсало Писарро соорудить бригантину, на которой можно было бы плыть по той реке и везти недужных, а также аркебузы, арбалеты, прочее вооружение и снаряжение да иные вещи, потребные для предприятия; кроме того, испанцы располагали пятнадцатью каноэ, которые к этому времени удалось набрать у местных жителей. В дальнейший путь двинулись целой армадою, но все же лодок для размещения людей не хватило. Всякий раз, когда индейцы видели бригантину и [слышали] грохот от аркебузных выстрелов, они обращались в бегство.

Большая часть христиан шла берегом реки вслед за армадою. И вот как-то сказал капитану Гонсало Писарро его заместитель капитан Франсиско де Орельяна, будто проводники говорят, что на пути, коим они следуют, ждет их полное безлюдье, а посему более разумным было бы остановиться и запастись загодя и впрок припасами на дальнейшую дорогу, и так и было сделано. Однако съестного, которого там удалось набрать, было недостаточно. Еще сказал ему капитан Орельяна, что он с семьюдесятью людьми ради службы его величеству и для успеха похода названного Гонсало Писарро берется, отправившись на бригантине и лодках-каноэ вниз по реке, дойти до слияния тех рек, где, по полученным сведениям, можно будет найти пропитание и что он запасет сколько сможет оного и возвратится через десять-двенадцать дней к войску, а Гонсало Писарро и его люди [тем временем] должны спуститься по течению; он же, Орельяна, вскоре вернется назад, вверх по реке, со спасительным грузом; таким образом, войско сможет продержаться долее и осуществить свои намерения, не испытывая недостатка в пище. Подходящим показался Гонсало Писарро тот выход, который предложил ему Орельяна , и он дал ему свое соизволение и людей и все, в чем тот нуждался и чего просил, и повелел ему вернуться, в срок, который он сам назвал, и ни в коем случае не заходить далее того места, где сливаются реки, на берегах коих, по словам проводников, они должны найти съестное. И так как Гонсало Писарро должен был переправляться через две большие реки, он приказал ему [Орельяне] оставить себе четыре или пять каноэ, из тех, что у того были с собой, с тем, чтобы на них можно было перевезти шедших с ним людей. Тут Орельяна пообещал, что именно так он все и сделает, и с этим отбыл. Но вместо того, чтобы оставить каноэ и возвратиться с провизией, он с дружиною, которую дал ему Гонсало Писарро, пустился вниз по течению и увез с собой оружие, разные инструменты и тому подобное, ослушался [Гонсало Писарро] и отправился искать Северное море (В своей жалобе на имя короля от 3 сентября 1542 г. Гонсало Писарро писал: «... И в уверенности, что капитан Орельяна все содеет так, как говорил, потому что был он моим заместителем, я сказал [ему], что буду стоять на месте, [а он] чтобы отправился за едою и смотрел за тем, как бы вернуться через двенадцать дней, и ни в коем случае не заходил в другие реки, а только доставил еду и ни о чем более не помышлял, ибо люди с ним пошли только за этим; и он мне отвечал, [что сам понимает] - он никоим образом не должен заходить далее того, что я ему сказал и вернется с едою в срок, мною указанный. И с сим доверием, кое я питал к нему, поручил я ему бригантину, несколько каноэ и шестьдесят людей, ибо дошли до нас вести, что много индейцев ходят на каноэ по реке. Я сказал ему также, что поскольку проводники объяснили, что в начале безлюдных мест встретятся две очень большие реки, через которые нельзя соорудить мосты, то чтобы он оставил там четыре или пять каноэ, на коих остальное войско могло бы переправиться [на другой берег], и он мне пообещал все сделать так и с этим отбыл...

Но он пренебрег своими обязанностями на службе у вашего величества и тем, что он должен был сделать для блага войска и всего нашего предприятия согласно тому, что мною, как его начальником, ему было приказано, и вместо того чтобы доставить еду, уплыл по реке, а мы остались без всяких съестных припасов, он же только и делал, что помечал знаками и зарубками [места], где высаживался на берег и останавливался в местах слияния [рек] и в других местах; и по сей день не поступило от него ни единого известия...» ).

Когда Гонсало Писарро увидел, что Орельяна задерживается и не возвращается и не подает о себе никаких вестей, он, дойдя до места слияния рек, где были найдены следы стоянок и прочие признаки того, что Орельяна там побыл, понял, что над ним насмеялись, и сказал, что Франсиско де Орельяна, покинув [на произвол судьбы] его [Гонсало Писарро] и остальных в этих диких местах средь стольких рек без пищи (ведь ничего другого, кроме почек с деревьев да орехов с пальм, у них не было), обошелся с ним куда более сурово, нежели это могло бы взбрести на ум любому неверному. Тут настал страшный голод, в пищу пошли одна за другой собаки, добрая сотня лошадей, несчетное множество всяких там ящериц и прочих гадов и разная ядовитая снедь, по причине коих несколько солдат отравилось насмерть, а другие ужасно ослабли и захворали.

Добравшись вместе с людьми, кои у него еще оставались, до слияния [рек], Гонсало Писарро взял с собой нескольких солдат и, разместившись в пяти каноэ, добытых у индейцев, отправился разыскивать пищу для себя и для всех своих людей и нашел ее в одном дне пути оттуда, коли плыть наперекор течению, и с вестью о той находке возвратился назад в лагерь, однако все ему ответили единодушно, что прежде умрут, чем двинутся с места. Тогда, видя их решимость, он на тех же каноэ пустился вплавь по Великой реке и восемь суток плыл по ней со своими людьми с большим трудом и неменьшим риском, после чего нашел маис и касаби в том месте, где, по словам проводников, им и следовало быть. Там люди набирались сил и отдыхали на протяжении трех дней. Дальше им опять пришлось долго брести безлюдной стороной; лишения и голод, которые их преследовали по пятам, достигли крайнего предела, и они вынуждены были съесть всех остававшихся еще у них лошадей, число коих превышало восемьдесят, но, несмотря на это, несколько испанцев все же померло («...И так как плыть вверх по реке, по которой они спустились, было невозможно из-за ее бурного течения, порешили направиться другой дорогой и повернули на север от реки, ибо приметили, что если идти той стороной, будет меньше озер, болот и трясин, чем в прочих местах» (Гарсиласо). «Ни единого индейца не вернулось из тех, которых взяли в поход, ни лошади, кои все до последней были съедены, а теперь настал черед самим испанцам, кои с ног валились, быть съеденными, как сие принято на той реке...» (Гомара). Согласно Гарсиласо де ла Веге, из 340 испанцев, выступивших в поход вместе с Гонсало Писарро, 210 погибло, 50 ушло с Орельяной и 80 возвратилось в Кито).

О люди, грешники! Куда вас только Ни заводит алчность и честолюбивые помыслы? Сколь неразумно взваливаете вы себе на плечи непосильную ношу и сколь заслуженно воздается вам за все ваши ошибки и безрассудства!

Выпало на долю этим испанцам что ни день переправляться через многочисленные и большие реки, наводить на них переправы и сооружать плоты (balsas) (Строить плоты испанские конкистадоры научились у инков: плоты были у них основным средством передвижения по воде. В Эквадоре и Перу такие плоты - balsas сооружают до сих пор из так называемого бальсо-вого дерева - охромы (Ochroma lagopus) - оно чрезвычайно легкое (легче пробки) и громадных размеров, произрастает в топкой тропической сельве), а порою переходить эти реки вброд - по колено, по пояс в воде, а то и выше. Ведь зашли они в глубь страны на двести лиг, а чтобы возвратиться в Кито, им пришлось проделать путь гораздо больший.

Путешествие Франсиско де Орельяны по реке Амазонке

Тем временем в Кито объявился лиценциат Вака дель Кастро, который заставил признать себя правителем Кито и всех прочих земель, коими [прежде] управлял Гонсало Писарро. Там узнал он [Гонсало Писарро] о кончине маркиза - своего брата, и стало также ему ведомо, что Диего Альмагро-сын не пожелал покориться королевским предначертаниям. А посему решил Гонсало Писарро вместе с семьюдесятью соратниками, что уцелели после похода, здесь нами описанного, выступить навстречу президенту Вака дель Кастро, намереваясь выполнить все, что ему только будет приказано, как он об этом собственноручно писал своим друзьям в письмах. И я кое-какие из них видывал; писаны они были в третий день сентября 1542 года в Томебамбе, что лежит на земле Кито (В 1541 г. для прекращения кровавых междоусобиц, которые продолжались в Перу и после смерти вождей обеих партий - Франсиско Писарро и Диего Альмагро, в Кито через Панаму и Попаян прибыл королевский эмиссар Кристобаль Вака дель Кастро (он был назначен президентом аудиенсии в Лиме, ведомства, которое управляло всей территорией Перу). Главный претендент на власть - Гонсало Писарро, вернувшийся летом 1542 г. из изнурительного похода, был бессилен что-либо предпринять (отсюда и «верноподданнический» тон его писем из Томебамбы) и скрепя сердце признал новоявленного правителя. С помощью писарристов Вака дель Кастро разбил Диего Альмагро-младшего, обосновавшегося на юге Перу, и казнил его в сентябре 1542 г. в Куско. Иначе обернулось дело, когда в 1544 г. ему на смену в Перу с целью претворить в жизнь так называемые Новые законы, ущемлявшие права конкистадоров, прибыл вице-король Бласко Нуньес де Вела. Гонсало, само собой разумеется, оказался во главе мятежных конкистадоров, вице-король был смещен и убит (1546 г.). Однако новому вице-королю Педро де Гаске через два года после кровопролитной борьбы удалось разбить Гонсало Писарро в битве при Хакихагуане (близ Куско). Гонсало Писарро попал в плен и 10 апреля 1548 г. был казнен) (О Новых законах говорится в комментарии 1 к «Капитуляции об исследовании, завоевании и заселении Новой Андалузии»).

Подпись Гонсало Писарро

Итак, вот какова была причина бегства и самоуправства капитана Франсиско де Орельяны, та причина, благодаря которой найдена была сия река Мараньон; о том же, как это произошло, говорится в главе XXIV последней книги сих историй, повествующей о кораблекрушениях (То есть в «Повествовании» Карвахаля).

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЭКСПЕДИЦИИ ОРЕЛЬЯНЫ

Официальные документы экспедиции

(Настоящие документы вместе со своим письмом Орельяна представил в Совет по делам Индий* 7 июня 1543 г., чтобы снять с себя обвинения а предательстве, которые возводил на него Гонсало Писарро в своей жалобе на имя короля от 3 сентября 1542 г. Однако значение этих документов далеко выходит за пределы второстепенного вопроса о «предательстве», оно определяется их ценностью и уникальностью как источников сведений о плавании по Амазонке, ибо в них нашли свое отражение события о которых умалчивают другие источники, например, обстоятельства, при которых было принято решение не возвращаться назад к войску Гонсало Писарро, а плыть наудачу по течению (документ 4), отказ Орельяны от должности капитана и его избрание вновь на эту должность (документ 7) и т. д. В отличие от прочих источников сведений об экспедиции Орельяны - «Повествования» Карвахаля, «Всеобщей истории» Овьедо, протоколов позднейших расследований и др. - эти документы появились «а свет не post factum, а в разгар событий, и потому наиболее правильно воспроизводят даты, названия селений, имена свидетелей и касиков, перечень участников похода и пр., что позволяет уточнить многие данные и дает основание для ряда существенных заключений (разве непременный перечень одних и тех же свидетелей не указывает, например, на наиболее влиятельных и именитых членов экспедиции?). Документы эти косноязычны, но тем не менее они дают определенное представление о подробностях удивительного плавания, помогают воссоздать обстановку экспедиции, разобраться во взаимоотношениях между ее участниками и т. д. (см. «Приказ о сдаче чужих вещей», «Акты о вступлении во владение», и др.).

Подлинники вышеприведенных документов находятся в испанском Архиве Индий. Документы 4 и 7 были впервые опубликованы М. Хименесом де ла Эспада в Ilustracion Espanola у Americana за 22 и 30 августа 1894 г. соответственно. Остальные документы (включая два ранее названных) впервые напечатал X. Торибио Медина в выше названном издании в том же, 1894 г. Перевод выполнен по тексту ранее указанной публикации X. Эрнандеса Мильяреса (стр. 123-132)) (О Совете по делам Индий говорится в комментарии 1 к «Капитуляции об исследовании, завоевании и заселении Новой Андалузии»).

1 [ПИСЬМО КАПИТАНА ОРЕЛЬЯНЫ В СОВЕТ ПО ДЕЛАМ ИНДИЙ]

(Заглавия к документам даны составителем)

Всемогущие сеньоры. Я, капитан Франсиско де Орельяна, обращаюсь к вам [по следующему поводу]. До меня дошли вести, что Гонсало Писарро представил в Совет по делам Индий письма-донесения, в коих утверждается, что я-де самовольно выступил из лагеря, где он находился, что я вышел оттуда на бригантине и каноэ вместе с его людьми и имуществом и что якобы из-за моего самоволия некоторые [из них] померли с голоду.

Ввиду того что все сведения либо просьбы, которые в тех донесениях содержатся, противоречат истине, я прошу вас, ваши милости, чтобы дано было повеление рассмотреть несколько представляемых мною свидетельств, которые исходят от лиц, бывших вместе со мною [в походе].

Из оных свидетельств явствует, что произошло [там на самом деле], ибо донесение Гонсало Писарро порочит мое доброе имя и все предприятие. Несправедливо также, что названный Гонсало Писарро приводит показания лишь таких свидетелей, которых он, будучи правителем, избрал по собственному усмотрению и которые в силу создавшихся обстоятельств вынуждены для своего собственного оправдания говорить все, что он от них ни потребует.

Кроме того, прошу вас принять во внимание следующие пять соображений: во-первых, все свидетельства, которые я представляю, исходят от большого числа людей как духовного, так и мирского сословия, из наиболее почитаемых во всем войске, от тех, кто не собирается извлечь для себя какую-либо выгоду из утверждения, будто мне сие (То есть отправиться в самостоятельное плавание по реке) было выгодно. Во-вторых, не кто иной, как сам Гонсало Писарро, дал мне людей... (Пропуск в тексте документа) [если б] я таил подоб ный умысел, то не оставил бы в лагере ни своих слуг, ни негров, ни то немногое из имущества, что у меня там было. В-третьих, мне не было никакого смысла уходить из войска, ибо был я в том войске начальником, да к тому же меня ни в малейшей степени не прельщало пуститься в столь рискованное и опасное пла вание по реке навстречу гибели от голода, по земле, которая была нам неведома; все сие доказано на нашем опыте и следует из отчета, который я представил (Как уже было сказано ранее, отчет Орельяны о его плавании по Амазонке, представленный в Совет по делам Индий, не обнаружен ни в одном из архивов). В-четвертых, [прошу обратить внимание на] очевидную трудность, которую представляло собой возвращение назад от того места, где были найдены съестные припасы. В-пятых, нас подхватило и понесло речное течение.

Помимо всего сказанного, какая в том необходимость, рассудите сами, обвинять меня во всех этих прегрешениях, совершенных мною будто бы ради собственного спасения, коль скоро богу было угодно, чтобы через тех, кто в этом походе принимал участие, было бы открыто с таким риском и такой удачей, нежданно-негаданно для нас самих множество людей, которые смогут приобщиться к истинной вере христовой, и [коль скоро господь наш возжелал], чтобы на сии владения простерлась бы столь великая благодать.

А посему прошу вас, милостивые государи, разрешить мое дело по всей справедливости, как оно того и заслуживает, за что я буду вам весьма признателен.

Предписание: свидетельские показания приобщить к на стоящему прошению и рассмотреть.

Дано в Вальядолиде (До 1559 г. Вальядолид был столицей Испании (затем столица была перенесена в Мадрид); там и помещался тогда Совет по делам Индий) 7 июня года 1543-го

2 [АКТ О НАЗНАЧЕНИИ ФРАНСИСКО ДЕ ИСАСАГИ НА ДОЛЖНОСТЬ ЗСКРИВАНО]

В селении Апарин, что находится на сей большой реке, спускающейся с гор кихов (То есть на реке Напо (р. Корицы) ), в четвертый день января месяца, года от рождества Спасителя нашего Иисуса Христа 1542-го сеньор капитан Франсиско де Орельяна, главный заместитель ггравителя велико лепнейшего сеньора Гонсало Писарро, наместника его величества, назначил Франсиско деИсасагу [на должность] эскривано войска, во главе коего он [капитан] вышел от сеньора правителя, дабы сей Франсиско де Исасага, присутствуя при том, что [по пути! произойдет и свершится, удостоверял бы все, что за врем» сказанного похода произойдет. Названный сеньор заместитель именем его величества и названного сеньора правителя наделяет соответствующей властию упомянутого Франсиско де Исасагу,. дабы последний мог приступить к отправлению означенной должности зскривано.

[Акт о назначении Франсиско де Исасаги на должность эскривано]. Хорошо различима подпись Франсиско де Орельяны (первая сверху) и несколько ниже и левее - подпись Гаспара де Карвахаля

Свидетели всего вышеизложенного:

Комендадор Кристобаль Внрикес, преподобный отец фрай Гаспар де Карвахаль, Алонсо де Роблес, Хуан де Арнальте, Эрнан Гутьеррес де Селис, Алонсо де Кабрера и Антонио де Карранса

Сие подписал сказанный сеньор заместитель и свидетели:

Франсиско де Орельяна, фрай Гаспар Карвахаль - главный викарий (На завоеванных землях главные викарии стояли во главе миссис-нерских округов и пользовались правами епископов), Кристобаль Энрикес, Алонсо де Роблес, Хуан де Арнальте, Селис Карранса, Алонсо де Кабрера.

Засим вышеупомянутый сеньор заместитель взял и принял по всей форме от означенного Франсиско де Исасаги присягу в том, что оный клянется исполнять сказанную службу отменно, честно и ревностно. Означенный Франсиско де Исасага сие повторил и в том поклялся. Аминь.

Свидетели поименованы прежде. Упомянутый Франсиско де Исасага скрепил сие своею подписью.

Франсиско де Орельяна, Франсиско де Исасага.

3 [АКТ О ВСТУПЛЕНИИ ВО ВЛАДЕНИЕ]

(См. комментарий 8 к «Повествованию» Карвахаля)

В сей сказанный день вышеозначенных месяца и года [т. е. 4 января 1542 г.] названный сеньор заместитель попросил меня - упомянутого эскривано Франсиско де Исасагу, чтобы я удостоверил бы и доподлинно передал, как он от имени его величества и в качестве главного заместителя правителя Гонсало Писарро принял во владения селения-Апарин и Иримары, а также всех остальных касиков, которые явились к нам с миром. Он попросил меня также засвидетельствовать, что они сами пришли туда, где он находился, что они оказали и продолжают нам оказывать услуги и что он завладел означенными землями без противодействия с чьей бы то ни было стороны.

Следующие лица при сем присутствовали и были очевидцами сего вступления во владение означенными землями: преподобный отец фрай Гаспар де Карвахаль, комендадор Кристобаль Энрикес, Алонсо де Роблес, Антонио Карранса, Алонсо Кабрера и Кристобаль де Сеговия.

Я, Франсиско де Исасага, зскривано, назначенный названным сеньором заместителем, удостоверяю и истинно свидетельствую, что в сей день вышеназванных месяца и года [сеньор заместитель] взял в руки жезл правосудия (vara de justicia) и именем его величества и властию сеньора правителя Гонсало Писарро принял во владение селения Апарии и Иримары и что сие было совершено без какого-либо противления 1с их стороны]. Кроме того, удостоверяю, что вышеуказанные касики явились добровольно и поклялись его величеству в повиновении и что они свою службу исполняют и приносят христиа нам припасы.

Свидетели те же.

Франсиско де Исасага.

4 [ТРЕБОВАНИЕ СПУТНИКОВ ОРЕЛЬЯНЫ О ПРОДОЛЖЕНИИ ПОХОДА И СОГЛАСИЕ ОРЕЛЬЯНЫ]

[I]

Благороднейший сеньор Франсиско де Орельяна!

Мы, рыцари и идальго и духовные особы, которые находятся вместе с вашей милостью в сем лагере, видя вашу решимость отправиться вверх по реке, по коей мы спустились вместе с вашей милостью, видя также, что подняться до того места, где ваша милость покинула сеньора Гонсало Писарро, нашего правителя, - дело немыслимое, грозящее всем нам погибелью, считая, что поступок сей не принесет пользы ни богу, ни королю - нашему государю, именем бога и короля требуем [от вас] и умоляем вашу милость не предпринимать похода вверх наперекор течению. Пустившись в сей поход, мы подвергнем риску жизнь многих добрых людей, ибо сведущие в морских делах люди, прибывшие сюда вместе с кораблем и лодками-каноэ, на коих мы сюда пришли, уверяют нас, что находимся мы на расстоянии двухсот лиг или даже того более, если идти сушей, от лагеря сеньора правителя Гонсало Писарро. Ни дорог, ни людей во всей этой местности нет, но, напротив, - повсюду весьма крутые горы, которые мы видели воочию на протяжении всего пути, покуда на сказанном судне и каноэ шли вниз по реке, испытывая голод и превеликие лишения. Во время всего этого пути и на всем протяжении настоящего странствия, спускаясь вниз по реке, мы опасались, что всем нам здесь придет коней из-за тягот и голода, кои сопутствовали нам в этих безлюдных краях. Мы полагаем, что идти назад вверх по реке вместе с вашей милостью будет делом еще более опасным и смерти подобным.

[Требования спутников Орельяны о продолжении похода] с подписями всех (за исключением Орельяны) участников похода

А посему умоляем вашу милость, просим вас и на том стоим, чтобы вы по причинам, которые здесь были изложены и представлены на рассмотрение вашей милости, не вели бы нас с собой по реке вверх и не стали бы сие даже приказывать, дабы не подавать повода к неповиновению и непочитанию со стороны лиц, коим поступать так не пристало, не поступай они так из страха пред неминуемой гибелью, каковая представляется нам вполне очевидной в случае, если ваша милость вознамерится вернуться рекою до войска сеньора правителя. И если это потребуется, все мы еще и еще раз будем настаивать на вышесказанном во имя собственного своего избавления и наперекор вашей милости. И при этом мы ничуть не станем ни предателями, ни ослушниками государевой воли, даже если и не последуем за вами в этом походе.

[Требования спутников Орельяны о продолжении похода] с подписями всех (за исключением Орельяны) участников поход

Мы все в один голос просим вас об этом и удостоверяем сие своими именами, кои следуют ниже. Мы просим также Франсиско де Исасагу в качестве эскривано, назначенного вашей милостью, сие засвидетельствовать. Мы заявляем, что готовы следовать за вами по любой другой дороге, которая приведет нас к спасению.

Фрай Гаспар де Карвахаль, главный викарий Ordinis Praedicatorum (Ordinis Praedicatorum (лат.) - орден Проповедников, иначе - св. Доминика, доминиканцев; этот орден принимал деятельное участие в колонизации Нового Света). Алонсо де Роблес. Хуан Гутьеррес Байон. Матео де Ребольосо. Кристобаль Энрикес. Алонсо де Кабрера. Алонсо Гутьеррес Родриео де Аревало. Фрай Гонсало де Вера Кар-ранса. Алонсо Гарсия. Франсиско де Тапия. Алонсо Гимес. Альваро Гонсалес. Педро Домингес. Б лас де Медина. Кристобаль де Сеговия. Алонсо Маркес. Гонсало Диас. Гарсия де Сория. Габриель де Контрерас. Гонсало Каррильо. Эрнан Гонсалес. Алехос Гонсалес. Алонсо Ортис. Хуан де Варгас. Эмпудия. Педро де Поррес. Педро де Акарай. Диего де Матаморос. Гуан де Арнальте. Кристобаль де Паласиос. Кристобаль де Агиляр. Селис. Эрнан Гонсалес. Хуан Буэно. Хуан де Ильянес. Бальтасар Оссорио. Хуан де Агиляр. Себастьян де Фуэнтеррабия. Себастьян Родригес. Диего Берму dec. Франсиско де Исасага. Андрее Дуран. Диего Морено. Хуан де Элена. Хуан де Алькантара. Лоренсо Муньос. Хинес Фернандес.

[III]

В четвертый день января месяца, года от рождества господа нашего Иисуса Христа 1542-го предстали предо мною - Франсиско де Исасага, эскривано, - все рыцари и идальго, кои отправились на поиски населенных мест вместе с сеньором Франсиско де Орельяной, заместителем правителя, которого послал вместе с ними благороднейший сеньор Гонсало Писарро, их правитель, чтобы добыть для лагеря еды. Представ передо мною, они вручили мне письмо, содержание которого приведено выше, дабы я прочел оное в их присутствии и на их глазах и от имени их всех вручил бы это письмо сеньору капитану Франсиско де Орельяне, потребовав от него исполнения всего, что в нем содержится; они попросили меня также засвидетельствовать самое вышеописанное вручение.

Я, названный эскривано, принял вышеизложенные требования, кои записаны на листе бумаги и подписаны вышеназванными рыцарями и идальго, и в их присутствии передал оные из рук в руки сеньору заместителю и от имени всех потребовал от него, как уже прежде говорил, соблюдения условий, содержащихся в упомянутом письме, а именно, чтобы он не возвращался вверх по реке, по которой мы на судне и нескольких каноэ прошли вниз по течению двести лиг и все больше по безлюдью и бездорожью, среди гор и без пищи. Я сказал, что, с другой стороны, все готовы и намерены идти с ним, чтобы искать своего правителя и капитана. В подтверждение сего названный сеньор заместитель собственноручно в моем присутствии приложил сюда мою печать, свидетельствуя, как и я, достоверность всего этого. Случилось сие в пятый день января месяца, в год от рождества господа нашего Иисуса Христа 1542-й.

Названный сеньор заместитель и капитан Франсиско де Орель-яна ответил и сказал, что он, идя навстречу их требованиям и представляя себе дело так, как оно есть, и считая, что подняться назад вверх против течения невозможно, хотя и, вопреки своему желанию, готов искать другой путь, дабы вывести всех в спасительную гавань, в края, обитаемые христианами, с тем, чтобы уже оттуда нам идти вместе с ним, то есть названным сеньором заместителем, на поиски своего правителя и отдать последнему отчет в том, что произошло. Он сказал также, что дает такой ответ с условием, что все будут ожидать сеньора правителя в названном лагере, где мы в настоящее время находимся, в течение двух или трех месяцев, до тех пор, покуда мы не сможем долее [здесь] прокормиться, ибо не исключена возможность, что упомянутый сеньор правитель придет к месту нашего теперешнего расположения и, не застав нас здесь, подвергнет большому риску свою особу, столь отличившуюся на службе его величества. А то время, которое мы здесь в ожидании его проведем, названный сеньор заместитель употребит на постройку бригантины, дабы упомянутый сеньор правитель смог спуститься бы на ней по реке вниз, а не приди он, на ней смогли бы от его имени отправиться мы, поскольку у нас не остается иного пути для спасения жизни, как только пуститься вниз по этой реке.

Итак, названный сеньор заместитель заявил, что принимает [предъявленные ему требования] и просит считать сие своим на них ответом, и подписал сей [документ] своим именем и попросил меня - названного эскривано - все вышеизложенное удостоверить.

Свидетели:

отец Карвахаль, комендадор Ребольосо, Алонсо де Роб лес, Антонио де Карранса, Франсиско де Орельяна.

В подтверждение сего прикладываю здесь свою печать.

5 [ПРИКАЗ О СДАЧЕ ЧУЖИХ ВЕЩЕЙ]

еликолепный сеньор Франсиско де Орельяна, главный заместитель великолепнейшего сеньора Гонсало Писарро, правителя и генерал-капитана провинций Кито и открывателя провинций Корицы и великой реки Святой Анны (Трудно сказать, какая река здесь имеется в виду), от имени его величества и сеньора правителя приказывает всем и каждому человеку в отдельности, завладевшим и имеющим в своем распоряжении одежды или какие-либо прочие вещи, принадлежащие отдельным особам из тех, что пребывают да идут вместе с сеньором правителем, сдать ему оные в течение послезавтрашнего дня, причем на всякого, кто сие не сделает, либо оные [вещи] сокроет, будет наложено взыскание, к коему обычно присуждают тех, кто попадается с краденым добром или отнимает оное добро силою. По наступлении указанного срока всем предлагается объявиться, прибыть ко мне и сложить передо мною [сии вещи], а затем, как уже сказано, будет возбуждено расследование в отношении тех лиц, кои сему приказанию не подчинятся, ибо во всем следует соблюдать порядок и хорошие правила, дабы никто не зарился на чужое добро. Приказ сей подлежит публичному оглашению, так как он должен быть доведен до сведения каждого, дабы никто не смог сказать, что он его не слышал.

Данов сем селении Апарин в пятый день января месяца, в год от рождества нашего Спасителя Иисуса Христа 1542-й.

Франсиско де Орельяна.

По повелению сеньора заместителя Франсиско де Исасага, эскривано его величества.

На пятый день сказанного месяца и года приказ вышеизложенного содержания был публично обнародован глашатаем на площади сего селения Апарин в моем - Франсиско де Исасаги, эскривано сеньора заместителя, - присутствии и совершено сие было в публичном месте, где каждый мог услышать то, что в нем сказано.

Достоверность сего свидетельствую и подтверждаю и для пущей веры прикладываю к сему свою печать.

6. [ВТОРОЙ АКТ О ВСТУПЛЕНИИ ВО ВЛАДЕНИЕ]

В девятый день января, года 1542, сеньор заместитель попросил меня - названного Франсиско де Исасагу, эскривано, - засвидетельствовать и удостоверить подлинность того, что он принимает во владение одиннадцать касиков, не считая ранее уже принятых, кои снова к нам сейчас пожаловали с миром и кои носят следующие имена: Иримара, Параита, Димара, Агуаре, Пирита, Айиияна, Урумара, Апария, Макуйяна, Гуарикота, Мариаре, а также и всех остальных касиков, явившихся с миром. [Он просит меня также] засвидетельствовать то, как они сюда к нему пришли, какие услуги ему оказали и как он принял их в сказанное владение, не встречая противодействия с ничьей стороны. Свидетели, при сем присутствовавшие и воочию видевшие сие вступление во владение: преподобный отец брат Гаспар де Кар-вахаль, комендадор Кристобаль Энрикес, Алонсо де Роблес, Антонине Карранса, Алонсо Кабрера и Кристобаль де Сеговия! Я, Франсиско де Исасага, эскривано сеньора заместителя, свидетельствую и доподлинно подтверждаю, что в сказанном селении Апарин в шестнадцатый день названного месяца и вышеупомянутого года названный сеньор заместитель от имени его величества и сеньора правителя Гонсало Писарро принял во владение одиннадцать касиков, кои выдавали себя за таковых и кои носят следующие имена (Имена касиков, перечисляемые в этом документе дважды, записаны по-разному): Иримара, Параита, Димара, Агуйяре, Пириата, Айниана, Урумара, Апария, Малуйяна, Гуарикота, Мариаре, а также свидетельствую, что сие вступление во владение произошло без какого-либо противодействия [с их стороны].

Кроме того, заверяю, что вышепоименованные касики явились с миром и услужили христианам, снабжая их продовольствием.

Свидетели те же самые.

Франсиско де Исасага, эскривано его величества.

7 [ПИСЬМО УЧАСТНИКОВ ПОХОДА К КАПИТАНУ ОРЕЛЬЯНЕ С ПРОСЬБОЙ НЕ ОСТАВЛЯТЬ СВОЕГО ПОСТА И СОГЛАСИЕ ОРЕЛЬЯНЫ]

[I]

Вы, эскривано, [при сем] присутствующий, удостоверьте, что мы - рыцари и идальго, солдаты и добрые люди, проставившие ниже свои имена, - от имени господа бога нашего и его величества обратились к прославленному сеньору Франсиско де Орельяне с просьбой и требованием о том, чтобы он продолжал бы повелевать нами, заботился бы о нас, охранял бы справедливость и порядок от имени его величества. Ведь когда он выступил из лагеря великолепнейшего сеньора Гонсало Писарро, правителя и генерал-капитана провинции Кито и вновь открытой провинции Корицы, он отправился по его [Гонсало Писарро] повелению на поиски маиса вниз по течению до слияния рек, ибо все (и сеньор правитель в особенности) говорили, что там много еды и что дойти туда, коли нигде не задерживаться, можно за четыре дня пути. Мы отправились на поиски этого маиса и [плыли] без пищи и продовольствия, питаясь неведомыми нам и опасными кореньями, травами и плодами. Испытывая сию нужду, плывя неизменно мимо берегов необитаемых, мы провели в пути девять дней, на исходе каковых господь бог наш смилостивился и захотел привести нас в селение, где мы нашли кое-какое количество маиса. От великого голода, что мы пережили, несколько испанцев умерло, а мы, оставшиеся в живых, от перенесенных тягот еле-еле держались на ногах, Вы, ваша милость, знаете, что изведать нам довелось предостаточно как из-за недоедания, так и потому, что от зари до зари мы не выпускали из рук весел, и уж этого одного вполне достаточно было для нашей погибели. Дабы быть в состоянии двигаться дальше, мы должны были немного отдохнуть, однако ваша милость нам сие не только не позволила и не одобрила, но, наоборот, - настаивала на немедленном возвращении, на том, чтобы отправиться на поиски и найти сеньора правителя живым или мертвым. Нам было ясно, что мы не сможем возвратиться по реке, так как мы прошли слишком большое расстояние (люди, сведущие в сих делах, определили путь, пройденный нами от лагеря сеньора правителя до сего селения, в двести лит), и, кроме того, речные потоки и течения были слишком стремительными. Таким образом, мы посчитали лучшим и для службы богу и королю - пуститься по течению и погибнуть где-нибудь в низовьях реки, нежели плыть с таким трудом против течения.

Мы порешили объединиться и потребовать, как то из нашил требований и следует, не возвращаться вверх по реке. Так и было сделано. Все сие было доведено до сведения нашего капитана и главного заместителя [правителя], назначенного на эту должность сказанным сеньором Гонсало Писарро. Тут мы узнали, что он [Орельяна] отказался от должности, в которую был возведен сеньором правителем, объясняя это тем, что оная будто бы ему не по плечу. И мы, предвидя и предчувствуя дурные последствия и великие непорядки, кои могут возникнуть, если мы окажемся без капитана средь этих гор и ненадежных земель, снова сговорились просить и требовать один раз, и два, и три раза - словом, столько, сколько при сих обстоятельствах потребуется, от вас, великолепного сеньора Франсиско де Орельяны, чтобы вы [по-прежнему] нами повелевали да о нас заботились, дабы, как мы уже сказали, восстановились бы такие же мир и спокойствие, как прежде, когда вы нами командовали и управляли, как уже во многих местах командовали и управляли испанцами, коих было больше, нежели нас, здесь присутствующих.

И ныне мы вновь от имени его величества называем вас своим капитаном, сие желаем клятвенно заверить и подтверждаем, что хотим видеть вас своим капитаном и будем повиноваться вам до тех пор, пока его величество не распорядится как-нибудь иначе. Согласившись на это, вы окажете услугу господу богу нашему и его величеству, а также милость всем нам, - несогласие же ваше неизбежно приведет к ущербу и к погибели людей, ко всяким недоразумениям и беспорядкам, кои обычно случаются, когда нет капитана. Итак, мы просим вас, упомянутого эскривано, здесь присутствующего, подтвердить и удостоверить по всей форме и правилам то, что мы здесь просим и требуем.

Алонсо де Роблес. Кристобаль Энрикес. Кристобаль де Сеговия. Алонсо де Кабрера. Родриго де Себальос. Алонсо Маркес. Гонсало Диас. Матео Ребольсо. Хуан де Алькантара. Хуан Буэно. Франсиско Тапиа. Гарсия де Сория. Хуан де Алькантара. Франсиско Элена. Диего Матаморос. Алонсо Гарсия. Габриель де Контрерас. Алонсо де Тапия. Гонсало Каррильо. Гарсия Родригес. Алехос Гонсалес. Хуан де Ильянес. Блас де Медина. Педро Домингес. Эмпудия. Педро де Акарай. Хуан Гутьеррес. Байон. Педро де Поррсс. Бенито де Агиляр. Алонсо Эстеван. Селис. Манчас. Кристобаль де Агиляр. Алонсо Мартин де Нохель. Диего Мехия. Лоренсо Муньос. Антонио Фернандес. Эрнан Гонсалес. Хинес Эрнандес. Алонсо Ортис. Эрнан Гонсалес. Альваро Гонсалес. Хуан де Варгас. Диего Бермудес. Кристобаль де Паласиос. Андрее Дуран (Подписи под этим и другими документами (см. фотокопии на стр. 162-163) содержат множество орфографических ошибок, что, несомненно, свидетельствует (несмотря на неустойчивость орфографических норм в то время) о недостаточной грамотности их авторов (некоторые за неграмотностью подписываются, как и Франсиско Писарро, условными значками, а Франсиско де Орельяна иногда подписывается де Орельяна, иногда - Дорельяна)).

[II]

В первый день марта 1542 года я, названный эскривано, довел сие требование до сведения упомянутого Франсиско де Орельяны и тот с оным ознакомился.

Франсиско де Исасага, эскривано армады (Словом «армада» в то время называлась любая флотилия вне зависимости от того, сколько судов и какого класса в нее входило).

Засим названный сеньор капитан Франсиско де Орельяна, прочтя вышеизложенные требования и являясь исполнителем воли господа бога нашего и его величества, будучи обязанным им службою, заявил, что он сии требования принимает, и он принял их во имя его величества и подписался собственным именем. Совершено в моем присутствии:

Франсиско де Орельяна. Франсиско де Исасага, эскривано армады.

Засим все, кто поставил [под упомянутым письмом] свои подписи, возложили [каждый] свою [правую] руку на молитвенник и поклялись по всей форме богом, пресвятой девой Марией, знаком креста и четырьмя святыми евангелиями в том, что отдают себя в распоряжение сказанного капитана Франсиско де Орельяны и обязуются повиноваться таковому во всем, что он им от имени его величества ни прикажет.

Свидетели:

преподобный отец фрай Гаспар де Карвахаль и преподобный отец фрай Гонсало де Вера.

Все вышеописанное произошло у меня - названного эскривано- на глазах.

Франсиско де Исасага, эскривано армады.

Засим все вместе в полном согласии попросили упомянутого капитана поклясться, что он будет править ими по всей справедливости. Сказанный капитан возложил свою руку на молитвенник и по всей форме поклялся поступать так, как того потребует служба господу богу нашему и его величеству, и управлять всеми по справедливости.

При всем сказанном присутствовали в качестве свидетелей уже упомянутые преподобные отцы.

Сие произошло в моем - названного эскривано - присутствии.

Франсиско де Исасага, эскривано армады.

КАПИТУЛЯЦИЯ ОБ ИССЛЕДОВАНИИ, ЗАВОЕВАНИИ И ЗАСЕЛЕНИИ НОВОЙ АНДАЛУЗИИ И ОБЯЗАТЕЛЬСТВО ОРЕЛЬЯНЫ О СОБЛЮДЕНИИ УСЛОВИЙ КАПИТУЛЯИИ

Капитуляция об исследовании

(Больших трудов стоило Орельяне добиться королевской капитуляции - документа на право завоевания и колонизации Новой Андалузии (так было приказано именовать впредь открытые им земли). Орельяна прибыл в Вальядолид, тогдашнюю столицу Испании, только в середине мая 1543 г., потому что то ли из-за бури, то ли из-за повреждения судна был принужден высадиться в Лиссабоне. Король Португалии Жуан III задержал его на две-три недели и предложил перейти на португальскую службу, но Орельяна отказался. На первых порах домогательства Орельяны были встречены в Совете по делам Индий холодно: чиновники опасались, что река, которую он открыл, протекает по португальской территории. Но когда они пришли к выводу, что это Мараньон, секретарь Карла I Хуан де Самано заявил, что экспедиция туда не покроет издержек. Лишь после того как Орельяна представил подробный отчет о своем плавании, после того как вопреки ожиданиям на него было дано положительное заключение Совета по делам Индий и после того, как Орельяна отвел от себя обвинения в предательстве, семнадцатилетний принц Филипп (будущий король Филипп II), правивший страной в отсутствие своего отца Карла I (V) - германского императора, подписал 13 февраля 1544 г. публикуемую капитуляцию. Документ этот, своего рода шедевр чиновничьей премудрости, был сочинен в недрах Совета по делам Индий.

Совет по делам Индий, или Индийский совет (Consejo de las Indias), венчал собой бюрократическую и громоздкую систему управления заморсними территориями и был верным орудием разбойничьей колонизаторской политики испанской короны. Сначала заморскими территориями ведала Торговая палата Индий (Casa de Contratacion de las Indias), учрежденная в Севилье еще в январе 1503 г. Однако к 40-м годам XVI в., о которых идет речь, за ней остались лишь надзор за торговлей с колониями, сбор географических сведений, составление карт и кое-какие функции фискального порядка. Королевским указом 1539 г. в ее компетенцию были переданы судебные дела, имевшие отношение к колониальной торговле и судоходству, а также к уголовным преступлениям, совершенным в Индиях (указ этот лег в основу той части «Обязательства Орельяны о соблюдении условий капитуляции», в которой говорится о юридической ответственности последнего). Совет по делам Индий, окончательно оформившийся и получивший свое название в 1511 г. при Фердинанде, при Карле I был четырежды реорганизован (в 1518, 1520, 1534 и в 1542 гг.) и наделен почти беспредельными полномочиями. Он организовывал военные экспедиции, назначал и смещал правителей и высших чиновников новооткрытых земель, направлял и контролировал их деятельность, занимался колониальным законодательством, вершил, будучи высшей апелляционной инстанцией, суд и расправу и т. д. и т. п. Состоял он из президента, восьми советников, хранителя печати, прокурадора и прочих чиновников - эскривано, секретарей и др.

Первые капитуляции относятся ко времени завоевания Канарских островов, то есть к 70-м, 80-м годам XV столетия, когда Испания (тогда - Кастилия) делала первые робкие шаги на бескрайних океанских просторах и еще не помышляла о мировом господстве. Со времени капитуляции в Сайта Фе (17 апреля 1492 г.), составленной накануне знаменитого путешествия Христофора Колумба, открытие новых земель перестало быть в диковину, и капитуляции утратили свой уникальный характер.

«Католические короли» - Фердинанд и Изабелла, а вслед за ними и их внук Карл I старались приобретать заморские владения и новых подданных на доброхотные даяния севильских купцов и силами своекоштных конкистадоров: ведь испанская казна неизменно пустовала по причине беспрестанных войн (Карл I за 39 лет своего царствования вел войны на протяжении 37 лет) и непомерных трат на содержание самого пышного в Европедвора. Поэтому, раздавая подобные капитуляции, испанские короли ничем не поступались, нисколько не рисковали, но обретали «неоспоримые», «законные» права на чужие земли и на львиную долю грядущих барышей: все титулы, должности, привилегии и доходы, ими жалуемые, оказывались чистой фикцией (причем обещания эти, как правило, нарушались самой короной), а немалые затраты, тяготы и риск, связанные с дорогостоящим снаряжением экспедиций, с опасным плаванием через океан ив первую очередь с завоеванием неведомых краев, был и осязаемы и реальны. Редко кто из конкистадоров умирал собственной смертью-погиб на пороге своей вожделенной Новой Андалузии и капитан Франсиско де Орельяна. Со временем капитуляции становились все менее щедры на обещания, но зато предусматривали все более строгий контроль со стороны короны за деятельностью будущих правителей и все скрупулезнее регламентировали их деятельность (рассматриваемая капитуляция наглядный тому пример).

Не оставались в долгу и конкистадоры. Находясь поистине на краю света, за тысячи лиг от Испании, они не слишком связывали себя параграфами королевских указов и капитуляций, и если с чем и сообразовывали свои поступки, так только лишь с собственными интересами и выгодой. Своего апогея эта явная и в то же время скрытая борьба между короной и конкистадорами - двумя главными силами в конкисте, борьба между двумя разбойниками за обладание добычей, достигла в 40-е годы XVI столетия.

В те годы испанская колониальная политика переживала глубокий кризис. Во всех этих опустошенных донельзя заморских Малых и Новых Испаниях (о. Эспаньола и Мексика), Новых и Золотых Кастилиях (Перу, Колумбия, Венесуэла), Новых Галисиях и Гранадах (Зап. Мексика и Колумбия) не сеяли и не жали, и они не только не давали прибылей, но и не в состоянии были прокормить испанских поселенцев, которые по иронии судьбы умирали с голоду среди награбленных сокровищ. Бессмысленное истребление, непосильный рабский труд, ужасные эпидемические заболевания, завезенные из Европы, способствовали катастрофическому вымиранию туземного населения. Перуанские индейцы еще продолжали борьбу; на Антильских островах, в Мексике, Чили - повсюду индейские восстания следовали одно за другим. Конкистадоры в Перу резали друг друга из-за добычи; междоусобицы и смута - удел обманутых в надеждах, озлобленных искателей легкой наживы - захлестнули Индию. Не одному Лас Касасу - неукротимому противнику рабства, но и Совету по делам Индий стало ясно, что без перемен не обойтись. И корона, ханжески маскируя свои намерения «заботой» об индейцах, решила разделаться с конкистадорской вольницей: «...император, проведавши о беспорядках в Перу да о дурном обращении, коему подвергали индейцев, пожелал навести порядок в сем деле как король справедливый и ревностный в отношении служения богу и блага людей...» (Гомара). Для выработки нового колониального законодательства была учреждена комиссия во главе с кардиналом Гарсия де Лоайса, в которую входили как раз те, кто впоследствии составил и подписал капитуляцию Орельяны. По словам того же Гомары, члены комиссии «составили, хотя и не со всеобщего одобрения, свод из сорока [двух] законов, кои нарекли установлениями (ordenanzas), и император оные утвердил своею подписью в 20-й день ноября, года 1542-го в Барселоне» (т. е. накануне прибытия Орельяны в Санто-Доминго по пути в Испанию).

Смысл этих Новых законов (Leyas Nuevas) состоял в том, чтобы, изъяв по мере возможности индейцев из-под власти конкистадоров, убить тем самым двух зайцев: во-первых, приостановить в колониях процесс обезлюдения, грозивший лишить прииски, копи и проч. рабочей силы, и, во-вторых, подорвав могущество конкистадоров, чувствовавших себя в своих владениях независимыми царьками, упрочить на местах королевскую власть. Однако, снижая подати, взимаемые с индейцев, вводя кары за их убийство, ограничивая частное рабовладение, упраздняя на будущее репартимьенто (пожалования в земле и индейцах), предусматривая возврат прежних пожалований после смерти владельцев и отбирая их у писарристов, Новые законы, разумеется, не посягали на самую фактически рабовладельческую систему, остававшуюся еще долгое время незыблемой, - дело по существу шло о пересмотре невыгодного для короны положения вещей. Объявление же индейцев «свободными подданными его величества» позволяло обложить их налогами и увеличить доходы казны, точно так же, как провозглашение индейцев «свободными людьми» (это было предпринято церковью в начале XVI в. и подтверждено папой Пием III в 1538 г.) позволило приобщить их к «истинной вере христовой» и взимать с них десятину и прочие церковные сборы. Такова причина лицемерной «заботы» испанской короны о «благе» индейцев, характерной и для публикуемой капитуляции, которая отдает тех же индейцев на попечение и произвол алчных и жестоких завоевателей, провозглашает непререкаемой истиной обязанность индейцев служить испанскому королю и платить ему подати, содержит многочисленные юридические, «законные» лазейки для обхода декларированных принципов.

В свете сказанного понятно, сколь несвоевременными оказались некоторые просьбы, с которыми обратился к королю Орельяна в своем прошении (1553 г., дата не помечена), в частности такая: «И поскольку число стран сих велико и принадлежат оные разным племенам и могут быть исследованы, заселены да обращены в нашу католическую веру только при условии тесного общения с испанцами и с духовными особами да монахами, пускай предоставят мне свободу разделить сию страну на репартимьенто [т. е. на поместья], ибо только так смогу я оную исследовать да заселить, а именно - разделив ее меж теми, кто пойдет со мной; и никоим другим способом невозможно установить, какую дань [тамошние индейцы] выплачивать обязаны».

Соображениями выгоды, а отнюдь не миролюбием, а также бесчисленными прецедентами подсказаны даваемые в капитуляции советы «остерегаться разрыва и ссор с индейцами», «ни под каким предлогом и ни в каком виде не следует вести с индейцами войны», запрещения «под страхом смертной казни и лишения всего состояния отбирать у индейцев мужних жен, дочерей и каких-либо других женщин», «учинять что-либо во вред какому-нибудь другому конкистадору, забредшему не в свое губернаторство, равно как и «вторгаться да вступать в какую бы то ни было область нз тех, что он [т. е. другой конкистадор] открыл или заселил», и т. д. и т. п.

Не менее своеобразен и вместе с тем типичен для своего времени этот документ и с географической точки зрения. В нем ничего или почти ничего не говорится о местонахождении Новой Андалузии и реки, по которой плыл Орельяна. И только случайное упоминание о реке Ла-Плате - единствен пая на весь документ географическая точка опоры - позволяет строить на этот счет кое-какие предположения (см. на стр. 170 два абзаца, начиная со слов «Во-первых, я даю вам - капитану Франсиско де Орельяне...»).

Было бы, однако, неверно объяснять это географической неосведомленностью, хотя Совету по делам Индий и было известно о реке Орельяны, конечно, не больше, чем самому Орельяне, а последний не стремился к ясности. Вспомним, что в своем отчете, по словам Эрреры, «Орельяна утверждал, что то была не река Мараньон», а в своем прошении вообще ничего определенного на этот счет не говорил. По-видимому, он полагал, что упоминание о Мараньоне повредит ему в его хлопотах: ведь формально Мараньон был открыт не им, да к тому же еще в 1531 г. пожалован Диего де Ордасу. Совет по делам Индий, который в своем заключении все же предполагает, что речь идет о Мараньоне, намеренно умалчивает о нем, а также о местонахождении Новой Андалузии. Дело в том, что в соответствии с испано-португальским разделом мира (см. комментарий 4) восточный выступ Южной Америки, т. е, побережье Бразилии, и, следовательно, устье Мараньона (т. е. Амазонки) принадлежали Португалии, и одно лишь упоминание о Мараньоне могло привести к испано-португальскому конфликту, который был особенно нежелателен, поскольку в 1542-1544 гг. Карл I вел войну с Франциском I французским.

В сокращенном виде «Капитуляция об исследовании, завоевании и заселении Новой Андалузии» была опубликована в собрании Муньоса (1867 г., том 7) и полностью была напечатана впервые в Coleccion de documentos ineditos relatives al descubrimiento, conquista у organizacidn de las antiguas posesiones espanolas de America у Oceania (tomo 23, Madrid, 1875). Подлинник этого документа хранится в испанском Архиве Индий. Публикуемый перевод выполнен по тексту упомянутой публикации X. Эрнандеса Мильяреса (1955 г.)) (До этого в 1508 г. «Новой Андалузией» было названо также северное побережье теперешней Колумбии, патент на завоевание которого получил открывший эту территорию испанец Алонсо Охеда) (См. комментарий 4) (Новые законы вызвали со стороны конкистадоров бурю протеста, дело дошло до кровавых беспорядков, а в Перу - до открытого антиправительственного мятежа во главе с Гонсало Писарро, и корона вскоре была вынуждена отказаться от проведения их в жизнь) (Опасения такого рода содержатся в «Заключении Индийского Совета по поводу прошения капитана Франсиско де Орельяны»)

[I]

Принц [повелевает]: Принимая во внимание, что вы, капитан Франсиско де Орельяна, представили мне доклад о том, что вы услужили императору и королю, моему государю, в открытии и умиротворении (pacificacion) (См. комментарий 17 к «Повествованию» Карвахаля) Перуанских провинций и других краев в Индиях; что вы, верный своему непреклонному желанию всегда служить его величеству, выступили вместе с Гонсало Пи-сарро из провинции Кито на поиски долины корицы и издержали на лошадей, оружие да на всякие железные и иные вещи для подарков более сорока тысяч песо; что, пустившись за сказанным Гонсало Писарро следом, вы его нашли и далее сообща отправились с ним на поиски [корицы]; что вы, отправившись с несколькими товарищами вниз по реке на розыски пищи, были отнесены по сказанной реке течением более чем на двести лиг и посему не смогли возвратиться назад; что в силу этой необходимости и ввиду множества сведений о величине и богатстве тех земель вы, позабыв об опасностях и какой бы то ни было выгоде для себя, лишь ради службы его величеству, решили разузнать обо всем, что в тех провинциях имеется, и открыли и обрели, таким образом, обширные поселения и представили Совету [по делам] Индий подписанный вашим именем отчет о сказанном деянии и путешествии; [принимая во внимание также то], что вы, выразив угодное его величеству желание присоединить к королевской короне упомянутые владения и приобщить всех людей, обитающих на тех землях и реке, к познанию нашей католической веры, желаете вернуться на сказанную землю, дабы завершить ее открытие и заселение; что для этого вы берете с собой в сии владения триста человек испанцев (из них сто на лошадях и двести пеших), возьмете с собой всю оснастку, необходимую для постройки кораблей, захватите восьмерых духовных особ, чтобы они занимались бы наставлением и обращением [на стезю истинную] туземных жителей той страны, и все это вы совершите за собственный счет да из своего жалованья (По этому поводу в упомянутом прошении Орельяны говорится следующее: «В первую очередь я возьму с собою в названную страну сих Индий, земель, островов и материковой земли за свой счет 500 людей и 200 лошадей, и с этими людьми я заберу монахов, кои известны своей примерной жизнью и коих ваше высочество соизволит избрать, ибо [с такими силами] страна сия может быть исследована и заселена, и я размещу оных [людей] в областях да местах, наиболее для этого удобных») (Монахи-миссионеры для посылки в Индии назначались Советом по делам Индий и состояли на службе у военных властей), причем ни его величество, ни короли, каковые после него на престол взойдут, не будут обязаны ни оплачивать, ни возмещать вам расходы, которые вы в сем предприятии понесете, за исключением того, что вам жалуется по настоящей капитуляции; [принимая во внимание], что вы передо мной ходатайствуете, чтобы вам милостиво дозволили бы осуществлять правление на одном из тех побережий реки, которое вы откроете и сами укажете, я, рассмотрев все вышеизложенное, повелел заключить с вами следующую капитуляцию:

Во-первых, вы должны и обязуетесь взять с собой из сих Кастильских областей на открытие и заселение сказанной земли, которую мы постановили впредь называть и именовать «Новой Андалузией», триста человек испанцев (из них 100 верхами и 200 пеших), ибо нам сие число и такая сила кажутся достаточными как для заселения [тех земель], так и для собственной вашей безопасности.

Точно так же вы обязуетесь отвезти [туда] оснастку, необходимую для постройки судов, на коих вам придется перевозить-вверх по реке и лошадей и людей.

Испано-португальский раздел мира

Вы также не должны ни перевозить, ни дозволять перевозку на судах каких бы то ни было индейцев, либо других туземцев из какой бы то ни было части наших Индий, островов или материка, за исключением разве одного в качестве «языка», [т. е. переводчика], и ни в коем случае ни для каких иных целей под страхом штрафа в десять тысяч песо золотом в пользу нашей палаты и казны (Испанские, португальские и прочие колонизаторы совершали разбойничьи набеги на так называемых «диких» индейцев, т. е. индейцев, не принадлежавших какому-нибудь определенному владельцу, и использовали их для каторжной работы в серебряных рудниках (позже и на плантациях) либо продавали в рабство. Настоящая глава капитуляции имеет целью воспрепятствовать незаконной торговле индейцами и опустошению огромных пространств. Здесь - в Капитуляции на право завоевания Амазонии - эта предусмотрительность чиновников из Совета по делам Индий выглядит поистине пророческой: в Амазонии, как ни в одной другой части Нового Света, охота за рабами приняла такие неслыханные размеры, что коренное ее население за какие-нибудь несколько десятилетий было почти полностью истреблено или погибло в неволе).

Кроме того, вы обязуетесь взять с собой и отвезти духовных отцов числом до восьми, коих вам пришлют и укажут наши люди из Совета [по делам] Индий, с тем, чтобы оные занимались бы наставлением и обращением коренных обитателей упомянутой земли; сих святых отцов вы обязаны везти за свой собственный счет и обеспечить им достойное содержание.

Также вам при помощи людей, с вами едущих, надлежит озаботиться постройкой двух поселений, - причем первое должно быть построено в самом начале населенных мест, при входе в реку, в которую вам надлежит войти, наивозможно близко от моря, там, где вам самому, сказанным духовным особам и нашим должностным лицам в сей земле удобнее всего покажется, второе же следует возвести в глубине земель, в возможно более удобном и выгодном месте, выбрав для них обоих изо всех мест, которые там можно будет сыскать, места наиболее здоровые и благоприятные, лежащие в провинциях, известных своим изобилием, и расположенные неподалеку от реки, которую можно было бы использовать.

Кроме того, отправляясь на сие открытие и заселение, вы обязаны проникнуть [в упомянутую землю] через устье той реки, по которой вы [в свое время] вышли [в море], и взять с собой из сих королевств две каравеллы либо корабля, чтобы, войдя на них в упомянутую реку, послать их вверх по реке, сначала - одну, а потом - другую. После того как вы войдете в устье реки, вам надлежит бросить якорь и заняться починкой [кораблей} вашей армады. Сии стоянки следует употребить для того, чтобы некоторые цивильные и духовные особы приняли бы надлежащие меры для убеждения туземцев, которые в той земле встретятся, порешить все дело миром, а также для того, чтобы сведующие люди смогли бы между тем осмотреть да разведать берега не только в низовьях, но и вдоль всей реки и установить опознавательные знаки в проходах, приметили бы опасные места и [маршруты}, для плавания и произвели бы обмер глубин; после отплытия первого корабля вы вышлите другой корабль, коему прикажете проделать точно такую же работу и продвинуться еще далее вперед; первый же корабль к вам возвратится и даст отчет в том, что будет обнаружено, и что бы ни случилось, надо остерегаться разрыва и ссор с индейцами.

Далее: если какой-нибудь правитель либо капитан к вашему приходу уже откроет и заселит какую-либо часть упомянутых земель или реки, являющихся целью вашего похода, и будет обретаться там в ту пору, когда вы туда явитесь, вам возбраняется как учинять что-либо во вред тому, кого вы таким образом в сказанной земле застанете, так и вторгаться да вступать в какую бы то ни было область из тех, что он открыл и заселил, даже если сия область окажется в пределах управляемых вами земель, потому что следует избегать любых недоразумений, ибо подобные случаи уже бывали ранее и бывают до сих пор как в Перу, так и в иных странах, а посему если паче чаяния произойдет что-нибудь наподобие сказанного, вы должны меня о сем поставить в известность, дабы я смог бы приказать вам, как при сходных обстоятельствах поступить.

Далее: не высаживайтесь на островах, расположенных посреди упомянутой реки, если на них есть какие-либо люди, однако вы можете послать туда духовных особ, с тем, чтобы они миром привели бы их нам к повиновению и приобщили бы к таинствам нашей святой католической веры, ибо оные [острова] не входят в управляемые вами владения, и вы можете сноситься с тамошними жителями лишь во время обмена (роr via de rescate).

И ввиду того что между императором-королем, моим государем, и светлейшим королем Португалии заключены определенные соглашения и капитуляции в отношении разграничения и раздела Индий, а также об островах Молуккских да Пряностей (), я повелеваю вам их (т. е. упомянутые соглашения и капитуляции] соблюдать и в соответствии с тем, что в них содержится, не трогать того, что принадлежит сказанному светлейшему государю (Борьба между Кастилией и Португалией в XV-XVI веках за преобладание в «море-океане» и за право владения заморскими территориями как уже открытыми, так и могущими быть открытыми имеет свою долгую и сложную историю.

Вначале не только на море, но и на дипломатической арене в этой борьбе первенствовала Португалия, добившаяся в середине XV в. от римских пап Николая V, Каликста III и Сикста IV (по средневековым представлениям, римские папы формально считались верховными владыками всей земли и за ними признавалось право пожалования земель светским государям) ряда булл, по которым португальские короли получали права на Африку, на земли вплоть до Индии и наконец (по булле «Aeterni Regis», от 21 июня 1481 г., подтвердившей португало-кастильское соглашение 1479 г. в Алькасовасе) - на все земли, расположенные к югу от Канарских островов (по тому же соглашению Португалия признавала права Кастилии на Канарские острова).

Однако к концу XV в. обстоятельства переменились. С упрочением внутриполитической обстановки и с централизацией королевской власти, в эпоху «католических королей» - Фердинанда и Изабеллы, международный престиж Испании поднялся. Этому способствовало также открытие Колумбом в 1492 г. новых многообещающих земель. «Католические короли», озабоченные закреплением за испанской короной новооткрытых земель, получили в 1493 г. от своего ставленника папы Александра VI Борджия (испанца по происхождению) одну за другой четыре буллы, последовательно расширявшие испанские морские владения и устанавливавшие в меридиональном направлении в ста лигах (счет велся в римских лигах) к западу от островов Зеленого мыса демаркационную линию между испанскими и португальскими владениями, причем испанские владения простирались на запад от нее, а о португальских вообще ничего не говорилось (2-я булла «Inter Caetera» от мая - июня 1493 г.).

Эти буллы не отражали истинного соотношения сил между соперничавшими державами и поэтому дипломатические переговоры между Кастилией и Португалией привели 7 июня 1494 г. к заключению так называемого Тордесильясского договора о разделе мира, в котором Кастилии пришлось пойти навстречу Португалии и перенести демаркационную линию дальше на запад, установив ее в 370 лигах от островов Зеленого мыса. Как это видно из прилагаемой карты, демаркационная линия, проходившая по 46°30' з. д., отдавала Португалии восточную часть тогда еще не открытой Бразилии и, следовательно, устье реки Амазонки и в дальнейшем послужило поводом как для многочисленных испано-португальских споров вообще, так и для осложнений, связанных с двумя экспедициями Орельяны на Амазонку, в частности.

В начале XVI века, в особенности после кругосветного плавания Магеллана (1519-1522), на повестку дня был поставлен вопрос о второй демаркационной линии, которая разграничивала бы испанские и португальские владения на востоке (с морями, землями и островами Дальнего Востока европейцы познакомились лишь в первой четверти XVI в.). После шестилетних переговоров 22 апреля 1529 г. в г. Сарагосе было заключено новое соглашение, явившееся дополнением к Тордесильясскому договору. По Сарагосскому договору западная граница испанских владений должна была проходить в 17° к востоку от островов Пряностей-Молуккских островов, свои права на которые Карл I уступил португальскому королю за 350 тысяч золотых дукатов.

Эти два договора, несмотря на всю условность и приблизительность установленных ими границ, регулировали испано-португальские колониальные отношения до 1777 г., когда они были признаны утратившими силу (фактически они устарели уже к началу XVII в. в связи с выходом на мировую арену новых колониальных держав - Англии, Голландии и Франции), и сыграли немалую роль в истории Великих географических открытий и колонизации Африки, Америки и Азии.

Выдвигая требование о соблюдении этих соглашений, настоящая капитуляция заведомо их нарушает (ведь территория Новой Андалузии относится к владениям Португалии). Ясно, что требование это вставлено в нее лишь для отвода глаз) (Молуккские о-ва и о-ва Пряностей - одно и то же).

Когда вы, означенный капитан Франсиско де Орельяна, свершите да исполните вышеизложенные поручения и выполните каждое из них в полном соответствии со смыслом тех статей, каковые приводятся выше [и возьмете на себя обязательство] соблюдать изданные его величеством Новые законы и установления, равно как и прочие условия, кои ниже будут указаны, мы обещаем даровать и пожаловать вам следующие милости:

Во-первых, я даю вам - капитану Франсиско де Орельяне - (свое] согласие и соизволение открыть и заселить во славу его величества и от имени королевской короны Кастилии и Леона сказанное речное побережье по левую руку от устья реки, в которую вы должны войти [по направлению] к берегам реки Ла-Платы, не выходя за пределы, очерченные его величеством.

Далее: чтобы воздать вам должную честь, мы, являясь исполнителями воли господа бога нашего, обещаем пожаловать вам титул правителя и генерал-капитана тех земель, что вы от правых берегов упомянутой реки и на двести лиг (То есть немногим более 1000 км (от устья Амазонки до Ла-Платы - около 4000 км)), отмеренных напрямик, откроете и кои изберете сами в течение трех лет по прибытии вашей армады в ту землю на все дни вашей жизни, и кладем вам жалование в пять тысяч дукатов в год. Вы получаете право на сие вознаграждение с того дня, когда поднимете паруса в порту Санлукар-де-Баррамеда, чтобы пуститься в означенное путешествие. Оное жалование должно вам выплачиваться из доходов и прибыли, взимаемых в пользу его величества с земель и провинций, таким образом открытых и заселенных. Если же в оговоренный срок в них ни доходов, ни прибыли не окажется, его величество не будет обязано выплачивать вам что-либо из обещанного.

Если вы паче чаяния, помимо сказанных берегов, откроете еще какие-нибудь земли, вы должны вершить на них правление и справедливость, покуда его величество не прикажет чего-нибудь иного.

Далее: вам жалуется также титул аделантадо тех земель, которые вы откроете на сказанном побережье, коего вы будете, таким образом, правителем; сие звание жалуется вам, а также вашему наследнику-преемнику, коего вы сами назовете.

Точно так же мы жалуем вам должность главного альгуасила (Главный альгуасил - высший полицейский чин на завоеванных землях) сказанных земель, - вам и после вашей кончины - вашему сыну, коего вы сами назовете.

Далее: мы позволяем вам в совете да в согласии с должностными лицами его величества в названной земле построить в сих владениях, в наиболее подходящих для того областях и местностях, две крепости из камня, потребные по вашему мнению да по мнению сказанных наших должностных лиц для охраны и умиротворения упомянутой земли. Мы жалуем вам также постоянное ими управление - и это вам и вашим наследникам да потомкам - с годовым жалованьем в сто пятьдесят тысяч мараведи на каждую из сказанных крепостей (В прошении Орельяны в Совет по делам Индий по этому поводу сказано следующее: «Пусть [его величество] пожалует мне начальствование над четырьмя крепостями, что в той стране возвести следует ... и эти должности с жалованьем в 1800 дукатов в год сохранит для меня и моих наследников». Интересно отметить, что корона, неуклонно проводя на деле линию на искоренение потомственных и феодальных привилегий конкистадоров, продолжала жаловать их в капитуляциях). Вы получаете право на сие жалованье лишь после того, как каждая из них будет отстроена, закончена и завершена [постройкой] на глазах у всех сказанных наших должностных лиц. Эти крепости вы обязаны возвести за свой собственный счет, причем ни его величество, ни короли, которые за ним воцарятся, не будут обязаны оплачивать вам то, что вы на означенные крепости издержите.

Далее: в возмещение понесенных вами издержек я жалую вам двенадцатую долю тех доходов и прибылей (Орельяна испрашивал разрешения «удерживать одну десятую часть»), которые его величество будет получать ежегодно с открытых и заселенных вами в соответствии с настоящей капитуляцией земель и провинций, однако при том условии, что [доля сия] не превышала бы в течение года одного куэнто (Куэпто - сумма в один миллион мараведи) в расчете на мараведи; льгота сия жалуется вам и вашим наследникам навечно.

Далее: мы даруем вам или тому, кто будет вами уполномочен, разрешение и право вывезти из сих королевств или из королевства Португалии, или из Гвинеи и с островов Зеленого Мыса на сказанную землю восемь рабов негров, провоз каковых освобождается нами от всех пошлин и сборов (Для замены вымиравшего коренного населения в Новый Свет со второй четверти XVI в. стали систематически ввозиться по королевским лицензиям и особым соглашениям - асиенто - негры-рабы, которые были более сильными и выносливыми, нежели индейцы. Наследственное рабство негров (во времена Орельяны их, подобно скоту, клеймили раскаленным железом) было узаконено королевским указом от 11 мая 1526 г. и на протяжении веков признавалось бесспорным (в Бразилии оно было отменено лишь в 1888 г.). К началу XIX в. в Америку их было вывезено столько, что они стали одним из основных этнических элементов ее населения (по Гумбольдту, к этому времени их вместе с мулатами насчитывалось свыше 6104000 чел.).

Орельяна просил у короля позволения «взять из сих королевств да из португальских владений 200 негров, освобожденных от всяких пошлин, ибо ни теперь, ни в будущем, ни под одним, ни под другим видом не будет в той стране никаких иных рабов»).

Далее: мы освобождаем вас и всех, кто едет сейчас вкупе с вами в названную землю, а также тех, кто впоследствии переселится туда на жительство, от каких бы то ни было налогов либо пошлин на срок в ближайшие десять лет, кои исчисляются и исчитываются со дня заключения настоящей капитуляции; и далее: вы и означенные лица освобождаетесь также от сбора «альмохарифазго» (В средневековой Испании словом арабского происхождения «альмохарифазго» (almojarifazgo) назывался таможенный сбор) на все то, что вы везете с собой для устройства и обстановки своих домов в названных землях.

И так как император-король, мой государь, получив сведения, вынудившие его в силу необходимости озаботиться составлением различных распоряжений, содействующих улучшению правления в Индиях, хорошему обращению с тамошними индейцами да отправлению справедливости, приказал издать соответствующие законы и указы, каковые по всей форме и за подписью Хуана де Самано, секретаря его величества, мы прикажем вам вручить, вы обязаны во всем и во что бы то ни стало соблюдать упомянутые законы и постановления в соответствии да согласии с тем, что во всех них и в каждом из них в отдельности содержится, а также строго [исполнять] прочие предписания, кои излагаются и следуют ниже.

Вам надлежит выбрать расположение и места для возведения поселений, которые вы должны построить с таким расчетом, чтобы оные не причиняли бы никакого вреда туземным жителям сказанной земли. Если же так сделать не удастся, то следует уступить желаниям сказанных индейцев или поступить так, как посоветует веедор (Веедорами (veedores - от испанского глагола veer - наблюдать) именовались постоянные инспекторы или контролеры короны, наблюдавшие за деятельностью правителей в Индиях), который поедете вами, чтобы следить затем, как вы исполняете условия данной капитуляции, а также так, как всего разумнее покажется упомянутым духовным особам.

Далее: вам и всякой особе из тех, что вместе с вами поедут, запрещается под страхом смертной казни и лишения всего состояния отбирать у индейцев мужних жен, дочерей и каких-либо других женщин, а также отнимать у них золото, серебро, хлопок, перья, [драгоценные] камни и другие вещи, находящиеся в их - названных индейцев - собственности, если только таковые [вещи] не будут выменены и оплачены посредством каких-либо других равноценных, причем сии обмен да оплата производятся под наблюдением и досмотром упомянутого веедора и духовных особ. Но в случае, если у вас выйдет вся еда, которую вы и едущие вместе с вами люди с собой возьмете, и вы получите разрешение [на обмен], вы можете просить ее [еду] у сказанных индейцев за выкуп, давая им за нее какую-нибудь вещь. Когда же у вас выйдут и сии [вещи], вы должны просить у них [индейцев] сказанную пищу путем уговоров, добрых слов и убеждения и ни в коем случае не отнимать у них оную силой. Если же случится так, что все описанные средства и другие, кои сказанному веедору, духовным особам и вам покажутся подходящими, будут испробованы, то, испытывая крайнюю нужду, вы можете, разумеется, добывать оную пищу там, где вам удастся ее обнаружить.

Далее: ни под каким предлогом и ни в каком виде не следует вести с индейцами войны, не давать им на то повода, и если уж сражаться, так только лишь во здравом размышлении, достойном случая, и единственно для собственной защиты. Но прежде всего мы приказываем, чтобы им дали бы понять, что мы вас посылаем лишь для их наставления и обращения, а не затем, чтобы сражаться с ними, но, наоборот, - чтобы они смогли бы познать истинного бога и нашу святую католическую веру и пришли бы к повиновению, коим они нам обязаны. И паче чаяния индейцы окажутся настолько спесивы, что, пренебрегши увещаниями да предложениями мира, с которыми вы к ним обратитесь, все-таки пойдут на вас с войной, вы, не располагая иным средством, чтобы уберечься и защититься от них, кроме как пойти на ссору с ними, должны совершить сие последнее с наивозможно большей осмотрительностью и выдержкой, отбившись от них с наименьшей кровью и ущербом, насколько сие окажется в ваших силах. Все одежды, украшения и прочие вещи, кои будут у них отобраны, за исключением оружия как наступательного, так и оборонительного, вы и те, кто вместе с вами отправляется, должны собрать и возвратить этим индейцам, сказав им [при этом], что вы не желали им ущерба, который они понесли, что сие случилось по их собственной вине и из-за их к нам недоверия и что вы отсылаете им сии вещи, так как оные есть неотъемлемая их собственность, ибо вы не хотите ни убивать их, ни притеснять, ни лишать принадлежащего им добра, а лишь желаете их дружбы да покорности на службе богу и его величеству. И коль скоро вы поступите сказанным образом, то оные индейцы воспылают большей верой и доверием ко всему тому, что вы им сказали, либо скажете.

Далее: если какой-либо испанец убьет или ранит какого-нибудь индейца, он должен быть наказан в соответствии с законами сиих королевств без малейшего снисхождения к тому, что преступник является испанцем, а убиенный, либо раненый - индейцем.

Далее: после того как вы умиротворите страну, вы должны определить для каждого индейского селения то количество еды и провианта, кое оное поставлять обязано, и разделить продовольствие и подати, кои сказанные индейцы должны поставить, между испанцами, которые заселят упомянутую землю, распределив все доходы в согласии со сказанными законами, причем самую главную долю (cabeceras mas principales) вы обязаны выделить в пользу королевской короны.

И так как воля его величества, как то из сказанных законов следует, состоит в том, чтобы все индейцы состояли бы под нашею защитой, дабы все они уцелели и были бы обучены таинствам святой нашей католической веры, вы не должны разрешать ни одному из испанцев помыкать индейцами, обижать оных, мешать их обращению в христиан, брать у них что бы там ни было, если только оное не обменено в ранее указанном мною порядке.

Далее: если произойдет такой случай, что какой-нибудь сеньор или вождь сказанной земли, прослышавши о его величестве, коему обязан он повиновением, по собственной воле пожелает отослать его величеству какой-нибудь подарок, то вы можете этот подарок принять и отошлете его в целости да сохранности его величеству.

В заключение настоящей капитуляции объявляю вам: коль скоро вы - сказанный капитан ФрансискодеОрельяна - осуществите все вышеизложенное за собственный ваш счет сообразно смыслу и букве того, что выше приводится, - коль скоро вы будете блюсти и исполнять, а также и заставлять блюсти и исполнять все [положения], содержащиеся в новых законах и постановлениях и прочих вышеприведенных распоряжениях, равно как и инструкции, кои впредь мы соблаговолим издать и сочинить для упомянутой земли, заботясь о хорошем обхождении с ее коренными жителями и о скорейшем обращении их в нашу святую католическую веру, я говорю и обещаю, что сия капитуляция вместе со всеми содержащимися в ней условиями будет соблюдена в отношении вас целиком и полностью в согласии со смыслом всего вышеизложенного.

Но коль скоро вы не совершите и не исполните того, [о чем ранее шла речь], его величество не будет обязано ни соблюдать, ни выполнять сей договор, ни какое-либо из указанных в нем условий, но, более того, - прикажет покарать вас и обойтись с вами, как с человеком, который не соблюдает и не выполняет, а нарушает предписания своего короля и повелителя.

В подтверждение сказанного мы повелеваем выдать [вам на руки] настоящую капитуляцию, подписанную собственноручно мною и заверенную Хуаном де Самано. секретарем его величества.

Дано и городе Вальядолиде в 13-и день феьраля месяца 1544 года.

Я - принц.

Заверил:

де Самано,

подписали:

епископ Куэнский, и Гутьерре Веласкес, Грегорио Лопес и Сальмерон.

[II]

В городе Вальядолиде 18 числа февраля месяца 1544 года передо мною Очоа де Луайяндо, эскривано их величеств (Под «их величествами» разумеются Карл I (V) и его мать - королева Хуана Безумная. Формально Карл I был соправителем своей матери; единоличным же королем он был всего лишь несколько месяцев с апреля 1555 и по январь 1556 г., когда он отрекся от престола в пользу своего сына Филиппа), и перед нижепоименованными свидетелями предстал Франсиско де Орельяна и заявил [следующее]:

Поскольку принц, сеньор наш, повелел заключить с ним [Орельяной] упомянутую капитуляцию о завоевании и заселении неких земель и провинций, кои приказано именовать и прозывать впредь «Провинцией Новая Андалузия» (оная капитуляция занесена выше в настоящую книгу), поскольку эта капитуляция содержит и подробно излагает ряд условий, которые он [Орельяна] повторил, постольку он взял на себя обязательство и обязался иметь в виду, соблюдать и исполнять все то, что упомянутая капитуляция ему вменяет в обязанность соблюдать да исполнять, в том числе - Новые законы и указы, изданные его величеством (ему известно также о необходимости получения оных от секретаря Хуана де Самано), и все прочие инструкции да предписания, кои издадут в будущем их величества, [обязался соблюдать оные] под страхом кар, предусмотренных упомянутой капитуляцией и Новыми законами, инструкциями и всяческими предписаниями.

Он также будет сие иметь в виду, соблюдать да исполнять, отвечая своей собственной особой и своим имуществом - движимым и недвижимым, имеющимся сейчас, и тем, которое у него будет; предоставит полную власть всем и каждому в отдельности из судей (jueces)H присяжных (justicias) (В данном случае судьи, обладавшие различной юрисдикцией. В широком смысле судьями (jueces) назывались вообще коронные должностные лица) их величеств, вне зависимости от того, являются ли они таковыми в сих королевствах и владениях или в Индиях, или на островах и на материковой земле, лежащей в море-океане; и какой бы юрисдикцией они не обладали, он отдаст себя в их распоряжение, тем более, если оная будет принадлежать сеньорам из Совета [по делам] Индий, либо должностным лицам, кои местопребывают в городе Севилье в Торговой палате Индий, отказываясь - и тот отказ он еще раз подтверждает - от своей собственной юрисдикции, власти и закона Sit convenerit de juricditione (Латинская фраза Sit convenerit de jurisditione является началом соответствующего закона и в переводе означает примерно следующее: «Да изберет ответчик сам себе юрисдикцию». Речь идет о юридическом принципе, применявшемся в то время в испанском праве и подтвержденном королевским распоряжением от 10 августа 1539 г., согласно которому ответчик в определенных пределах сам мог избрать для себя суд, по какой-либо причине его более устраивавший. Из настоящего документа лишний раз явствует, что коронные чиновники, принуждая своих контрагентов отказываться от прав, гарантированных им законами, тем самым лицемерно прикрывали отъявленное беззаконие) [в пользу приговора соответствующего суда], каким бы строгим по закону, кратким и решительным он ни был. Он подчинится, таким образом, окончательному приговору судьи, который вынесет тот приговор, и будет считать оный приговор целиком и полностью справедливым и одобрит его.

Итак, он отрекся от каждого и любого из законов, привилегий и прав, кои могли бы быть истолкованы в его пользу, а также от законов и прав, ставящих под сомнение самое отречение.

Подтверждая все вышеизложенное, он [Орельяна] передо мною - сказанным эскривано - и ниже поименованными свидетелями объявил о принятии [сих условий] и было сие совершено в названный день вышеуказанных месяца и года в присутствии свидетелей

Мартина де Раймона, и Кристобаля Мальдонадо [де Сеговия], и Андреса Наварро.

И в подтверждение оный проставил тут свое имя:

Франсиско де Орельяна.

АКТ ОБ ОБСЛЕДОВАНИИ АРМАДЫ АДЕЛАНТАДО ДОНА ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕЛЬЯНЫ И ОБ ЕЕ ОТПЛЫТИИ К АМАЗОНКАМ

Акт об обследовании армады

(О том, как разворачивались события после получения Орельяной королевской капитуляции и до выхода его флотилии в море, то есть с февраля 1544 по май 1545 г., известно из ряда официальных документов, которые хитросплетением и красочностью изложенных в них фактов, своей занимательностью могут, пожалуй, поспорить с романами Дюма. Все эти документы, за исключением одного, опубликованы Мединой. Это, прежде всего, пять писем самого Орельяны к королю, относящихся к маю - ноябрю 1544 г., в которых он сетует на различного рода трудности и препятствия в подготовке экспедиции, семь донесений, направленных в августе - ноябре того же года королю монахом Пабло де Торресом, главным наблюдателем, приставленным к Орельяне, четыре письма принца Филиппа к Орельяне и прочие документы.

К тому моменту, когда вопрос об экспедиции был разрешен благоприятно, Орельяна еще не располагал нужными суммами, не завербовал себе ни одного сторонника, если не считать нескольких старых соратников и жены - женщины, по отзывам современников, умной, мужественной и решительной, которая, сознавая обреченность предприятия своего мужа, последовала тем не менее за ним в таинственную Новую Андалузию.

Орельяну ссужает деньгами на чрезвычайно тяжелых условиях (на это указывает в письме к королю от 14 ноября 1544 г. коронный казначей Франсиско де Ульоа) некий генуэзец Винченцо Монте, который вместе с должностью фактора (сборщика податей) получает на откуп налоги и торговлю в Новой Андалузии. С большим трудом Орельяне удается приобрести в Санлукар-де-Баррамеде две каравеллы и два галиона - все эти корабли были уже изрядно потрепаны во всякого рода переделках, деревянные борта их источены червями, изъедены соленой океанской водой. Орельяна приводит их в должный вид и понемногу загружает снаряжением и провиантом. Беды стерегут его на каждом шагу: деньги, что всучил ему Монте, оказываются фальшивыми; сардины, доставленные поставщиками, - сплошь тухлыми; всякий людской сброд - так называемая «чузма», которую набрали по пристаням да тюрьмам, того гляди изведет всю провизию, заготовленную про запас, и разбежится, а пока суть да дело бесчинствует на судах и на берегу...

Опасность угрожает экспедиции и с другой стороны. До Торговой палаты доходят слухи, что португальский король вслед за первым кораблем, погибшим, как говорят, на самом Мараньоне, посылает туда еще один корабль. Заинтересованность Португалии в этом деле находит подтверждение в письме из Лиссабона, датированном 7 октября 1544 г., в котором Орельяну во второй раз приглашают на португальскую службу. Вскоре становится известно, что в Лиссабоне готовится к отплытию на Мараньон первоклассная эскадра из четырех судов, снаряжением которой ведает Жуан ди Алмейда - сын могущественного португальского министра и гранда графа Брандиша, причем поведет эскадру один из бывших соратников Орельяны, -который убил в Севилье человека и бежал от возмездия в Португалию. В Совете по делам Индий при подобных обстоятельствах возобладало, по-видимому, прежнее мнение, что игра не стоит свеч, и Орельяну предоставили его судьбе. Не исключено также, что эта перемена была вызвана прямыми португальскими происками. Известно, например, что в Севилью был заслан с целью добыть сведения об экспедиции Орельяны некий «капитан португальского флота» Жуан ди Санди, которого в порту Сайта Мария, находящемся в 50 км от Санлукара-де-Баррамеды на северном побережье Кадисского залива, дожидался галион. Орельяна велел арестовать его и препроводить назад в Севилью, но там «за недостаточностью улик», а вернее всего из боязни новых осложнений его отпустили на свободу.

К весне 1545 г. дела Орельяны принимают угрожающий оборот. Провиант, припасенный на дорогу, расходуется и приходит в негодность. Среди людей, томящихся который уж месяц в бездействии, живущих впроголодь и не получающих жалованья, растет недовольство. Денег на припасы нет, и охотников вложить их в ставшее сомнительным предприятие не находится. Ожидание у моря погоды превращается в бедствие, еще пару недель проволочки - и все окончательно пойдет прахом, ибо португальская эскадра в любой момент может поднять паруса. У Орельяны нет выбора: сейчас или никогда, почет или бесчестие, ведь если армада останется в порту, его ждет долговая тюрьма и, кто знает, не предъявят ли ему заодно и прежние обвинения. И вот в начале апреля он заявляет, что готов к отплытию, и настаивает на последней формальности - обследовании эскадры (возможно, он рассчитывал пополнить снаряжение и провиант на Канарских островах, где ему обещали денежную поддержку). В результате досмотра, как и следовало ожидать, ему строго-настрого запрещается покидать гавань. Орельяна не хочет ссориться с чиновниками, из-под земли достает еще кое-какой провиант и в первых числах мая требует повторного обследования.

Что произошло дальше - в дни, предшествовавшие отплытию, и в самый день отплытия, то есть во время с 9 по 11 мая 1545 г., мы узнаем из публикуемого документа, который воскрешает исторический эпизод более чем четырехстолетней давности, бесстрастно объясняя трагическую цепь неотвратимых несчастий, обрушившихся в дальнейшем на экспедицию Орельяны.

Подлинник «Акта об обследовании армады аделантадо дона Франсис-ко де Орельяны и об ее отплытии к амазонкам» находится в испанском Архиве Индий. Впервые этот документ с некоторыми купюрами был опубликован в «Coleccion de documentos ineditos relatives al descubrimiento, conquista у organizacion de las antiguas posesiones espanolas de America у Oceania» tomo XLII. Madrid, 1884. Полностью «Акт» был опубликован в 1955 г. X. Эрнандесом Мильяресом в ранее названном издании. Перевод выполнен по тексту этого издания (стр. 143-151))

Санлукар-де-Баррамеда, 9 мая 1545 года.

В порту Баррамеда города Санлукара-де-Баррамеды в субботу на девятый день мая, месяца, года от рождества Спасителя нашего Иисуса Христа 1545-го, пребывая на борту каравеллы, именуемой «Гуадалупе», в присутствии досточтимого отца брата Пабло де Торреса, главного наблюдателя (veedor general), приставленного его величеством к армаде, направляющейся к амазонкам под началом генерал-капитана аделантадо дона Франсиско де Орельяны, в присутствии Херонимо Родригеса, смотрителя кораблей (Смотрителем, или обследователем, кораблей (visitador de las naos), назывался специальный чиновник, наблюдавший за снаряжением кораблей, отплывавших в Индии, за комплектованием экипажей и выполнением соответствующих законов и частных постановлений), отплывающих в Индии, и в моем - Хуана де Эрреры, эскривано его величеств, и в присутствии нижеподписавшихся свидетелей названный Херонимо Родригес представил мне, упомянутому эскривано, предписание сеньоров правительственных судей (los senores jueces oficiales) (То есть чиновников) из Торговой палаты Индий, имеющих своим местопребыванием Севилью, содержанием коего является то, что засим следует:

Предписание должностных лиц [смотрителю корабле^ Херонимо Родригесу вместе с наблюдателем Пабло де Торресом о производстве досмотра [на кораблях армады Франсиско де Орельяны]

Мы, правительственные судьи их августейших католических величеств, местопребывающие в сем благороднейшем и верно-подданнейшем городе Севилье, в Торговой палате Индий и море-океана, доводим до вашего - Херонимо Родригеса, именем их величеств смотрителя кораблей, сообщающихся с Индиями, - сведения, что в то время, когда мы по уполномочию принца, нашего сеньора, навестили корабли из армады аделантадо дона Франсиско де Орельяны, мы обнаружили, что оному [Орельяне] как для названных кораблей, так и для людей, коим предстоит отправиться с названной армадой, недостает некоторых вещей [из оснастки и снаряжения], коими следует запастись. Ему [Орельяне] было приказано позаботиться о необходимом снаряжении да оснастке. В настоящее время снаряжение оных кораблей должно уже быть завершено и они должны быть готовыми к выходу в море.

А посему мы повелеваем вам соединиться вместе с названным досточтимым отцом и братом Пабло де Торресом, главным наблюдателем названной армады, и посмотреть, запасены ли те вещи, кои мы в сей ведомости перечисляем как подлежащие запасению. Коли вы обнаружите, что оные находятся в наличии, вы можете позволить ему [Орельяне] поднять паруса, однако же проследите за тем, чтобы на сказанные корабли не попал бы и не проник бы на них ни в качестве кормчего либо маэстре, ни в каком-либо ином качестве ни один человек, который был бы французом, англичанином либо португальцем (Закрывая доступ на корабли маэстре и кормчим иностранцам, испанская корона преследовала вполне определенные цели. Маэстре выполняли на кораблях функции нынешних капитанов и отчасти штурманов, зачастую они были также и владельцами судов. В обязанности судовых кормчих входило составление карт, определение координат, прокладывание маршрутов, промер глубин и т. п. Кроме того, кормчими или пилотами назывались лоцманы и чиновники-картографы; в 1508 г. в Торговой палате Индий была учреждена должность главного космографа (кормчего) - piloto major (ее, кстати, в 1508-1512 гг. занимал Америго Веспуччи). Должность, также называвшаяся piloto major - старший кормчий, имелась в составе флотилий - армад; исполнял ее обыкновенно наиболее сведущий и опытный из судовых кормчих. Маэстре и кормчие испытывались от имени короля в географии, астрономии и кораблевождении. Соперничающие державы, как правило, не допускали иностранцев на эти должности, чтобы сохранить в тайне дорогу к новооткрытым землям, точно так же, как первооткрыватели (например, Колумб), почти с той же целью - удержать личную монополию - намеренно вносили неверные сведения в судовые журналы). Что же касается лошадей, коих должен он с собою захватить, то, хоть и обнаружите, что число их недостаточно, не чините ему никаких препятствий к путешествию (Послабление, которое оказывают Орельяне «сеньоры правительственные судьи» в отношении закупки лошадей, не случайно. Дело в том, что усиленный вывоз лошадей в Индии в конце XV - первой половине XVI в., беспрестанные войны, в которых участвовал Карл I, привели к огромному и неудовлетворимому спросу на них в Испании и как следствие - к резкому сокращению их поголовья и непомерному возрастанию их стоимости). В отношении же всего прочего, если оное не окажется в нужном количестве, соответствующем тому, что мы приказали и повелели, не отпускайте его, а немедленно уведомите нас о том для принятия надлежащих мер.

Дано в сказанном городе Севилье

в 5 день мая месяца 1545 года.

Франсиско Тэльо. Диего де Сарапге. Хуан де Альманса.

По приказанию их милостей:

Хуан, де Лескано, эскривано.

Засим, по представлении вышеприведенного предписания и во исполнение оного, сказанный Херонимо Родригес в сопровождении упомянутого брата Пабло де Торреса и в моем - названного эскривано-присутствии приступил к обследованию каравеллы, носящей имя «Гуадалупе», которая должна следовать в составе армады названного аделантадо к амазонкам, и произвел во время сказанного обследования следующие дознания. 194

[Обследование каравеллы "Гуадалупе" и показания свидетеля]

По всей форме, предусмотренной законом, была взята присяга с некоего человека, который звался Кристобалем Гальего по имени и подвизался на упомянутой каравелле. Ему было велено, памятуя о присяге, отвечать одну лишь правду на вопросы, которые ему будут предложены, и он сказал, что будет отвечать правду под присягою, каковую и произнес.

Его спросили, кем он на названной каравелле служит, и он ответил, что служит на ней [в качестве] маэстре.

Его спросили, сколько сухарей у него имеется на упомянутой каравелле для пропитания людей на протяжении упомянутого плавания; он ответил, что у него нет никаких [сухарей], да и вообще ни крошки из провизии (niguno ni bocado de provision).

Его спросили под упомянутой присягою, сколько вина имеется на сказанной каравелле про запас, и он отвечал, что его имеется семь бот (Бота (bota)- бочка емкостью в 516 л).

Его попросили под сказанной присягою отвечать и объявить сколько есть на сказанном корабле бобов и гороха, и он ответил что [имеется] две корзины бобов и две гороха.

Его спросили, был ли он проверен перед плаванием как маэстре, и он ответствовал, что не проходил проверки, но что его [проверял] Франсиско Лопес, старший кормчий, и что тот старший кормчий также не был испытан в качестве такового его величеством.

Его спросили, каким запасом уксуса располагает названная каравелла, и он отвечал, что оного имеется одна бота и двадцать кувшинов.

Его спросили, сколько имеется винной ягоды и изюму. На это он ответил, что сие ему не ведомо.

Его спросили, не берут ли с собой пассажиры что-либо из своего имущества, и он ответил, что на судно доставлены две кровати и один сундук, но что в нем заключено, он не знает.

Его спросили, сколько ломбард (Ломбарда - старинная пушка большого калибра, стрелявшая каменными или чугунными ядрами), пищалей (versos), пороха, копий, пик и прочего вооружения имеется на каравелле, и он ответил, что ничего из перечисленного на каравелле нет.

Его спросили, оснащена ли сказанная каравелла парусами, и он ответил, что наполовину.

Его спросили, сколько у него имеется парусины для изготовления парусов, и он ответил, что оная отсутствует полностью.

Его спросили, сколько у него якорей и каната (cables). Он ответил, что у него четыре якоря и один канат новый, а другой - изношенный, кроме того, имеются веревки.

Его спросили, сколько у него гиндалез (Гиндалеза (gindaleza)- плетеный трос толщиною в 12-25 см и длиною в 100 или более морских саженей - брасов (брас= 1,678 м)), и он ответил, что две.

Его спросили, какая у него [на судне] оснастка, и он ответил, что из эспарто (Эспарто - волокнистое растение, произрастающее в Испании и в Сев. Африке, из которого изготовляют особо крепкие канаты и веревки, выделывают бумагу и т. д).

Его спросили, хорошие ли у него [на судне] мачты и реи, и он ответил, что неплохие.

Его спросили, есть ли у него лодка (batel), и он ответил, что есть, но она требует починки и что у него к ней имеются лишь четыре весла.

Его спросили, сколько у него бот с водой, и он ответил, что пятнадцать.

Его спросили, сколько у него смолы, и он ответил, что один маленький бочонок.

Его спросили, сколько у него имеется пакли для конопачения, и он ответил, что пол-арробы.

Также он сказал, что следует еще построить [наблюдательный] мостик высотою в три локтя.

С сего человека была взята клятва, что он ничего не разгласит из того, что здесь сказывал.

Здесь на каравелле находится некий португалец, который назвался Хилем Гомесом; мать и отец его [живут] на Канарских островах, сам же он является кормчим сказанной каравеллы.

Его под присягой спросили, есть ли у него какие-нибудь инструменты кормчего (aparijos de piloto), и он ответил, что никаких.

Ему и маэстре задали вопрос о том, сколько матросов имеется на сказанной каравелле, и они под присягою ответили, что есть три [матроса], маэстре, контрамаэстре, кроме них - кормчий и еще четверо палубных матросов.

Спрошенный о том, сколько растительного масла имеется на каравелле, он под присягою ответил, что сорок кувшинов в поларробы каждый, что всего составляет двадцать арроб.

Его спросили, сколько вина везут с собой пассажиры. Он ответил, что эскривано погрузил на каравеллу для себя две бочки вина и до двух арроб сухарей.

Его спросили, сколько банок [с рыбой] есть на каравелле, и он сказал, что [рыбы] на судне имеется сто банок без двух, кроме того, есть одна корзина с миндалем и десять корзинок с винной ягодой и еще три совсем маленьких [с нею же].

Его спросили, сколько имеется на каравелле бочонков с анчоусами. Он ответил, что восемнадцать.

На вопрос о количестве муки он ответил, что ее имеется всего один бочонок.

Его спросили о количестве сардин, и он ответил, что их на корабле не то бочка, не то бочонок... (Далее большая часть документа в переводе опущена. Она содержит протоколы обследования трех остальных кораблей армады Орельяны: «галисийского корабля», именуемого «Сант-Педро», «бретонского корабля» и «флагманского корабля». Из опущенных протоколов, так же как и из приведенного, явствует, что на обследуемых кораблях не хватало людей, продовольствия, снаряжения и вооружения)

... Когда сие вышеописанное обследование четырех вышеупомянутых кораблей было завершено, все - упомянутый досточтимый брат Пабло де Торрес, сказанный смотритель Херонимо Родригес и свидетели, поставившие ниже свои подписи, - сошли на берег и направились в город Санлукар-де-Барромеду, дабы отыскать упомянутого аделантадо дона Франсиско де Орельяну, сообщить ему [о сем расследовании] и потребовать от него, чтобы он не выходил с сими указанными судами в море для следования в сказанное путешествие, покуда сеньоры судьи из Торговой палаты означенного города Севильи не рассмотрят [результаты] сего обследования и не предпримут по сему поводу того, что надлежит быть предпринятым. Однако его не нашли, и нам сказали, что он отправился на корабли. Упомянутый Херонимо Родригес пошел тем же вечером в сказанный порт Баррамеду на поиски названного аделантадо, дабы довести до его сведения упомянутое предписание, но на следующий день утром, то есть в воскресенье 10 мая вышеуказанного года, из сказанного порта Санлукара вернулся упомянутый Херонимо Родригес и сказал мне, названному эскривано, что в поисках упомянутого аделантадо он побывал на означенных кораблях, но оного так и не обнаружил.

Видя это, упомянутый Херонимо Родригес и я, сказанный эскривано Хуан де Эррера, тем же вечером, то есть в воскресенье 10 мая, обошли почти всех, сколько их ни есть, кормчих, обретающихся в городе Санлукаре и занимающихся выводом судов за пределы отмели, и под страхом лишения всего достояния повелели им не выводить ни всех вместе, ни какого-либо в отдельности из сказанных кораблей упомянутого сеньора аделантадо Франсиско де Орельяны без дозволения либо приказа упомянутых сеньоров судей, и они отвечали, что повинуются.

Однако на следующий день, то есть в понедельник 11 сказанного мая месяца в десять часов утра сказанные четыре вышепоименованных корабля вышли за отмель Санлукара и стали на якорь на внешнем рейде, на расстоянии почти двух лиг от названного города, и пребывали в сем состоянии вплоть до шести часов вечера, после чего наставили паруса и пустились в путь.

Сказанный достопочтенный отец брат Пабло попросил меня, названного эскривано, удостоверить, что сказанные четыре корабля^ ушли без дозволения упомянутых сеньоров судей из Торговой палаты, и я засвидетельствовал сие, подписавшись своим именем.

Сие случилось в указанные дни вышеназванных месяца и года в присутствии свидетелей Диего Л опеса де Ариеты и Диего де Инохи - жителей Хереса и брата Андреса де Ариеты, спутника сказанного брата Пабло.

Хуан де Эррера, эскривано его величества.

Открытие великой реки Амазонок

В 1541 - 1542 годах испанский конкистадор Франсиско Орельяна, выступив из незадолго перед тем завоеванного испанцами Перу, из крепости на Тихом океане Сантьяго-деТуаякиль, перевалил через Анды и набрел у экватора на неведомую реку. Следуя вниз по ее течению, преодолев несчетные испытания, добрался он до Атлантического океана. Таким образом европейцы узнали, что южноамериканский континент необычайно широк у экватора, так они прослышали о царице земных вод - реке Орельяны, реке Амазонок.

ФРАНСИСКО де ОРЕЛЬЯНА И ОТКРЫТИЕ АМАЗОНКИ

СВИДЕТЕЛЬСТВО ДОБРОСОВЕСТНОЙ СЛУЖБЕ КАПИТАНА ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕЛЬЯНЫ

ПОВЕСТБОВАНИЕ О НОВООТКРЫТИИ ДОСТОСЛАВНОЙ ВЕЛИКОЙ РЕКИ АМАЗОНОК

НАЧАЛО ПОХОДА ОРЕЛЬЯНЫ

СЕНЬОРИЯ АПАРИИ

ПОСТРОЙКА ВТОРОЙ БРИГАНТИНЫ

СТРАНА ВЛАСТИТЕЛЯ ОМАГУА

ЗЕМЛЯ ПАГУАНЫ

ОТКРЫТИЕ ЧЕРНОЙ РЕКИ

ПРОВИНЦИЯ ПОЗОРНЫХ СТОЛБОВ

БЛАГОДАТНАЯ ЗЕМЛЯ И ВЛАДЕНИЕ АМАЗОНОК

СВЕДЕНИЯ ОБ АМАЗОНКАХ

ЗЕМЛЯ КАРИПУНЫ

ВБЛИЗИ МОРЯ

ПОСЛЕДНИЕ УСИЛИЯ

ПЛАВАНИЕ ПО МОРЮ ДО ОСТРОВА КУБАГУА

К ВОПРОСУ О ДОСТОВЕРНОСТИ «ПОВЕСТВОВАНИЯ» КАРВАХАЛЯ

ОПРЕДЕЛЕНИЕ РАССТОЯНИЙ И ДАТ В «ПОВЕСТВОВАНИИ» КАРВАХАЛЯ

ДЕНЬГИ В ИСПАНИИ И ПЕРУ В 30-х, 40-х ГОДАХ XVI ВЕКА

СВЕДЕНИЯ О ПОХОДЕ ГОНСАЛО ПИСАРРО В СТРАНУ КОРИЦЫ, О ПЛАВАНИИ ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕАЬЯНЫ ПО РЕКЕ МАРАНЬОН И О ЗЕМЛЯХ, ЛЕЖАЩИХ ПО ЭТОЙ РЕКЕ

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

ГЛABA VI

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЭКСПЕДИЦИИ ОРЕЛЬЯНЫ

1 [ПИСЬМО КАПИТАНА ОРЕЛЬЯНЫ В СОВЕТ ПО ДЕЛАМ ИНДИЙ]

2 [АКТ О НАЗНАЧЕНИИ ФРАНСИСКО ДЕ ИСАСАГИ НА ДОЛЖНОСТЬ ЗСКРИВАНО]

3 [АКТ О ВСТУПЛЕНИИ ВО ВЛАДЕНИЕ]

4 [ТРЕБОВАНИЕ СПУТНИКОВ ОРЕЛЬЯНЫ О ПРОДОЛЖЕНИИ ПОХОДА И СОГЛАСИЕ ОРЕЛЬЯНЫ]

5 [ПРИКАЗ О СДАЧЕ ЧУЖИХ ВЕЩЕЙ]

6. [ВТОРОЙ АКТ О ВСТУПЛЕНИИ ВО ВЛАДЕНИЕ]

7 [ПИСЬМО УЧАСТНИКОВ ПОХОДА К КАПИТАНУ ОРЕЛЬЯНЕ С ПРОСЬБОЙ НЕ ОСТАВЛЯТЬ СВОЕГО ПОСТА И СОГЛАСИЕ ОРЕЛЬЯНЫ]

КАПИТУЛЯЦИЯ ОБ ИССЛЕДОВАНИИ, ЗАВОЕВАНИИ И ЗАСЕЛЕНИИ НОВОЙ АНДАЛУЗИИ И ОБЯЗАТЕЛЬСТВО ОРЕЛЬЯНЫ О СОБЛЮДЕНИИ УСЛОВИЙ КАПИТУЛЯИИ

АКТ ОБ ОБСЛЕДОВАНИИ АРМАДЫ АДЕЛАНТАДО ДОНА ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕЛЬЯНЫ И ОБ ЕЕ ОТПЛЫТИИ К АМАЗОНКАМ

Источник:

Свет Я.М., Малкес Б.Н., Журавлева Г.П., Карандашев В.Д., Виленская Э.Н., Широкова В.Ф. 'Открытие великой реки Амазонок' - Москва: Географгиз, 1963 - с.203

Оглавление

ФРАНСИСКО де ОРЕЛЬЯНА И ОТКРЫТИЕ АМАЗОНКИ

СВИДЕТЕЛЬСТВО ДОБРОСОВЕСТНОЙ СЛУЖБЕ КАПИТАНА ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕЛЬЯНЫ

ПОВЕСТБОВАНИЕ О НОВООТКРЫТИИ ДОСТОСЛАВНОЙ ВЕЛИКОЙ РЕКИ АМАЗОНОК

НАЧАЛО ПОХОДА ОРЕЛЬЯНЫ

СЕНЬОРИЯ АПАРИИ

ПОСТРОЙКА ВТОРОЙ БРИГАНТИНЫ

СТРАНА ВЛАСТИТЕЛЯ ОМАГУА

ЗЕМЛЯ ПАГУАНЫ

ОТКРЫТИЕ ЧЕРНОЙ РЕКИ

ПРОВИНЦИЯ ПОЗОРНЫХ СТОЛБОВ

БЛАГОДАТНАЯ ЗЕМЛЯ И ВЛАДЕНИЕ АМАЗОНОК

СВЕДЕНИЯ ОБ АМАЗОНКАХ

ЗЕМЛЯ КАРИПУНЫ

ВБЛИЗИ МОРЯ

ПОСЛЕДНИЕ УСИЛИЯ

ПЛАВАНИЕ ПО МОРЮ ДО ОСТРОВА КУБАГУА

К ВОПРОСУ О ДОСТОВЕРНОСТИ «ПОВЕСТВОВАНИЯ» КАРВАХАЛЯ

ОПРЕДЕЛЕНИЕ РАССТОЯНИЙ И ДАТ В «ПОВЕСТВОВАНИИ» КАРВАХАЛЯ

ДЕНЬГИ В ИСПАНИИ И ПЕРУ В 30-х, 40-х ГОДАХ XVI ВЕКА

СВЕДЕНИЯ О ПОХОДЕ ГОНСАЛО ПИСАРРО В СТРАНУ КОРИЦЫ, О ПЛАВАНИИ ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕАЬЯНЫ ПО РЕКЕ МАРАНЬОН И О ЗЕМЛЯХ, ЛЕЖАЩИХ ПО ЭТОЙ РЕКЕ

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

ГЛABA VI

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЭКСПЕДИЦИИ ОРЕЛЬЯНЫ

1 [ПИСЬМО КАПИТАНА ОРЕЛЬЯНЫ В СОВЕТ ПО ДЕЛАМ ИНДИЙ]

2 [АКТ О НАЗНАЧЕНИИ ФРАНСИСКО ДЕ ИСАСАГИ НА ДОЛЖНОСТЬ ЗСКРИВАНО]

3 [АКТ О ВСТУПЛЕНИИ ВО ВЛАДЕНИЕ]

4 [ТРЕБОВАНИЕ СПУТНИКОВ ОРЕЛЬЯНЫ О ПРОДОЛЖЕНИИ ПОХОДА И СОГЛАСИЕ ОРЕЛЬЯНЫ]

5 [ПРИКАЗ О СДАЧЕ ЧУЖИХ ВЕЩЕЙ]

6. [ВТОРОЙ АКТ О ВСТУПЛЕНИИ ВО ВЛАДЕНИЕ]

7 [ПИСЬМО УЧАСТНИКОВ ПОХОДА К КАПИТАНУ ОРЕЛЬЯНЕ С ПРОСЬБОЙ НЕ ОСТАВЛЯТЬ СВОЕГО ПОСТА И СОГЛАСИЕ ОРЕЛЬЯНЫ]

КАПИТУЛЯЦИЯ ОБ ИССЛЕДОВАНИИ, ЗАВОЕВАНИИ И ЗАСЕЛЕНИИ НОВОЙ АНДАЛУЗИИ И ОБЯЗАТЕЛЬСТВО ОРЕЛЬЯНЫ О СОБЛЮДЕНИИ УСЛОВИЙ КАПИТУЛЯИИ

АКТ ОБ ОБСЛЕДОВАНИИ АРМАДЫ АДЕЛАНТАДО ДОНА ФРАНСИСКО ДЕ ОРЕЛЬЯНЫ И ОБ ЕЕ ОТПЛЫТИИ К АМАЗОНКАМ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg