«Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении»

497

Описание

А вы когда-нибудь задумывались над тем, где родилась Золушка? Знаете ли вы, что Белоснежка пала жертвой придворных интриг? Что были времена, когда реальный Бэтмен патрулировал улицы Нью-Йорка, настоящий Робинзон Крузо дни напролет ждал корабля на необитаемом острове, который, кстати, впоследствии назвали его именем, а прототип Алеши из «Черной курицы» Погорельского вырос и послужил прототипом Алексея Вронского в «Анне Карениной»? Согласитесь, интересно изучать произведения известных авторов под столь непривычным углом. Из этой книги вы узнаете, что печальная история Муму писана с натуры, что Туве Янссон чуть было не вышла замуж за прототипа своего Снусмумрика, а Джоан Роулинг развелась с прототипом Златопуста Локонса. Многие литературные герои — отражение настоящих людей. Читайте, и вы узнаете, что жил некогда реальный злодей Синяя Борода, что Штирлиц не плод фантазии Юлиана Семенова, а маленькая Алиса родилась вовсе не в Стране чудес… Будем рады, если чтение этой книги принесет вам столько же открытий, сколько принесло нам во время работы над текстом.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении (fb2) - Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении 2280K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юлия Игоревна Андреева

Юлия Андреева Откуда приходят герои любимых книг. Литературное Зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

Оформление художника Е.Ю. Шурлаповой

Дорогой читатель!

Книга, которую вы держите сейчас в руках, не может быть дописана, пока существует хотя бы один писатель или поэт, который использует или когда-либо будет использовать в своей работе прототипы. А это значит, что в этот раз я взвалила на свои плечи задачу, которую просто невозможно выполнить и которая превышает возможности автора этих строк.

Впрочем, какой смысл браться за задачи, меньшие по своей грандиозности? Итак, решившись писать о литературных прототипах и прекрасно понимая, что не в человеческих силах завершить сей труд, я, тем не менее, постановила себе, по крайней мере, доделать книгу в первой редакции. После чего, выслушав все: «почему вы не включили то» и «отчего же упустили это», я добросовестно включу всех, не попавших в первую редакцию прототипов, и выпущу книгу во второй раз, ожидая новых замечаний. Таким образом, можно будет подготовить несколько изданий под собственной редакцией и с чистой совестью передать это дело следующим безумцам, пожелавшим преследовать недостижимое. Флаг в руки!

К слову, я очень рассчитываю на этих других и именно в расчете на них, умирая от скромности, все же указывала некоторые свои произведения, в которых также засели любезные моему сердцу прототипы. Не удивляйтесь, это призыв к тому, кто продолжив сей труд, не оставить своим вниманием… и т. д. … и т. п. …

В книге две части. «Детская недетская литература» — название неслучайное. И не смотрите на то, что мы здесь «плюшками балуемся», а не, скажем, «примус починяем», деткам, особливо со слабыми нервами, эту детскую-недетскую часть читать

не рекомендуется. А во второй части собраны произведения, условно считающиеся чтением для людей постарше. Разграничение условное, так как кто-то читает с семи лет английскую классику, а кто-то, но не будем о грустном.

В каждом разделе произведения выставлены по году написания или издания, это сделано с целью создать хоть какой-то минимальный порядок, потому как по какому принципу их там размещать? Имена авторов по алфавиту? Название произведений? По именам героев? Прототипов? Последние, кстати, не всегда известные личности.

В общем, буду рада, если чтение этой книги принесет вам столько же открытий, сколько принесло мне во время ее написания.

С уважением, Юлия Андреева

Часть первая Детская недетская литература

Шарль Перро и братья Гримм

«ЗОЛУШКА»

На самом деле Шарль Перро и братья Гримм не придумали всеми любимую «Золушку», в основу сказки лег так называемый «бродячий сюжет». Самая ранняя известная версия «Золушки» пришла к нам из Древнего Египта на сохранившихся папирусах VI в. до н. э.

Попробуем и мы рассказать ее так, как это сделали бы в те далекие времена.

Жила-была девушка по прозвищу Родопис — «Румянолицая» (настоящее имя, возможно, звучало как Дориха, но не в этом суть). Она родилась в Греции. В Греции, как известно, все есть, нашелся и прототип Золушки. Впрочем, в тот момент она еще не была никаким прототипом, никто сказок о ней не писал.

Все изменилось, когда Родопис, будем ее называть так, была похищена пиратами, которые привезли ее в Египет, дабы продать на невольничьем рынке. Девушка была очень красивой, и новый хозяин купил ей изящные кожаные позолоченные сандалии. Пока Родопис купалась в реке, прилетел сокол (этим соколом, разумеется, был бог Гор). Он схватил одну сандалию и тотчас взмыл в небо. Долетел до дворца фараона, дождался, когда тот вышел в сад вместе с придворными, да и бросил с высоты прямехонько монарху на головушку.

Согласитесь, необычное явление. Выходит правитель страны утром в сад, сам он такой красивый, разодетый, важный, кругом министры, генералы, слуги с опахалами, а тут кто-то с неба бросается в него обувью. Другой, возможно, обиделся бы на подобное отношение к власти, но фараон был мудрым, он взял в руки свалившийся на него предмет и, осмотрев, предположил, что такие сандалии могла носить только очень красивая женщина. Кроме того, он, наверное, подумал, что неслучайно же, в самом деле, с неба вдруг начали падать предметы дамского туалета. Явный знак — пора жениться.

Тут же объявили государственный розыск, обладательницу второй сандалии искали по всей стране и наконец нашли. В доказательство, что это именно она, хрупкая Родопис в присутствии посланников обулась и предъявила вторую сандалию. Фараон женился на Родопис.

Об этом рассказывал древнегреческий историк Геродот, живший в V в. до н. э. Он даже указывает имя фараона — Амасис II (570–526 гг. до н. э.). По словам Геродота, девушка была родом из Фракии и находилась в рабстве у Иадмона с острова Самос, вместе с полулегендарным баснописцем Эзопом. Согласно его версии, Родопис не похитили пираты, а просто продали в Египет, как частенько хозяева продавали рабов, где «занималась своим ремеслом», после чего Харакс, брат поэтессы Сапфо, выкупил ее за огромную сумму и даровал свободу. Родопис осталась в Египте и приобрела значительное состояние; на десятую часть своих доходов она заказала и отправила в Дельфы в качестве дара множество железных вертелов, на которых можно было жарить целых быков. По словам Геродота, спустя 100 лет эти вертела все еще лежали за алтарем, напротив храма.

Геродот пишет, что некоторые эллины считают пирамиду Микерина, одну из трех великих пирамид в Гизе, якобы принадлежащей Родопис. Сам же Геродот указывал, что Родопис жила намного позже Микерина и не была настолько богата, чтобы для нее построили столь великолепную пирамиду.

О Родопис писал древнегреческий историк и географ Страбон: «…во время купания орел похитил одну из сандалий Родопис у служанки и принес в Мемфис; в то время, когда царь производил там суд на открытом воздухе, орел, паря над его головой, бросил сандалию ему на колени. Царь же, изумленный как прекрасной формой сандалии, так и странным происшествием, послал людей во все стороны на поиски женщины, которая носила эту сандалию. Когда ее нашли в городе Навкратисе и привезли в Мемфис, она стала женой царя. После кончины царица была удостоена погребения в вышеупомянутой гробнице»[1].

Страбон также указывает, что пирамида Микерина принадлежала Родопис и была построена для нее ее любовниками.

Та же легенда передается римским автором Клавдием Элианом, жившим во II–III вв., который называл Родопис «Родопидой», а фараона — Псамметихом (правда, под этим именем правили несколько фараонов Позднего периода, так что, о ком конкретно идет речь, неизвестно).

Итак, получается, что одна из первых Золушек — египтянка греческого происхождения. А что вы скажете, если я познакомлю вас с китайской Золушкой? Ее туфельки с подошвами из чистого золота были сотканы из золотых нитей. Правда, имя этой девушки не сохранилось, так что и для нас она останется безымянной.

В сказке братьев Гримм героиня сначала получает в подарок «туфельки, расшитые шелками и серебром», а в последний вечер — «туфли чистого золота». Тяжело же ей, наверное, пришлось танцевать в этот вечер. В бретонской сказке «Груша с золотыми грушами» упоминаются три пары туфелек: стальные, серебряные и золотые. Ох уж эти суровые бретонские сказки! Все три вечера девушка вынуждена танцевать в такой тяжести. Впрочем, и итальянская Золушка обута в серебряные туфельки, а в венецианском варианте сказки — в алмазные. В датской сказке туфельки шелковые. В сказке писательницы Мари-Катрин д’Онуа они сделаны из красного бархата и вышиты жемчугом. В сказке Шарля Перро Золушка обута в стеклянные башмачки. Но если уж мы говорим о том, как тяжело танцевать в золотых или серебряных туфельках, стекло кажется вообще неприемлемым для такого дела материалом. Выбор подобного материала объясняет французский писатель Эмиль Дешанель: «Пойти на бал, танцевать, обутой в стекло! Именно то, что это невозможно, особенно поражает воображение и кажется волшебным… И возможно, Перро пошел на это сознательно». С ним соглашается Поль Деларю: «С символической точки зрения, в противоположность прозаическому подходу, стекло подходит идеально. Стекло является распространенным символом девственности. Оно хрупко, и его можно разбить лишь один раз».

Однако, начиная с XIX в., филологи завели яростный спор, из чего на самом деле были сделаны башмачки Золушки, так как во французском языке слово «стекло» — verre — произносится так же, как название меха особой выделки — vair — (шкурки сшивались с чередованием окраса спины и брюшка пушного зверька, обычно белки). Первым на возможность подобной ошибки Перро указал Оноре де Бальзак: «В XV и XVI веках торговля мехами переживала эпоху своего расцвета. Добывать пушнину было тогда делом нелегким: приходилось совершать длинные и опасные путешествия в северные страны; в силу этого меха ценились чрезвычайно дорого. В те времена так же, как и теперь, высокие цены только повышали спрос: ведь тщеславие не знает преград. Во Франции, а равным образом и в других странах, ношение мехов было установленной королевским указом привилегией знати, и это объясняет, почему горностай так часто фигурирует на старинных гербах; некоторые редкостные меха, как, например, vair, который, вне всякого сомнения, есть не что иное, как королевский соболь, имели право носить одни только короли, герцоги и занимающие определенные должности вельможи. Различали vair, состоящий из мелких, и vair, состоящий из крупных шкурок; слово это уже лет сто как вышло из употребления и до такой степени забылось всеми, что даже в бесчисленных переизданиях „Сказок“ Перро про знаменитую туфельку Золушки, которая первоначально была, по-видимому, из мелкого vair, в настоящее время говорится, что она хрустальная (verre)».

О башмачках Золушки спорят персонажи книги А. Франса «Книга моего друга» (глава «Разговор о волшебных сказках»):

«Лаура. Ведь неправильно говорят, что у Золушки были хрустальные башмачки. Невозможно представить себе башмачки, сделанные из того же материала, что и графин.

Башмачки, подбитые беличьим мехом, более приемлемы, но все же не очень остроумно в такой обуви вывозить девушку на бал. В меховых башмачках ножки Золушки были бы похожи на мохнатые голубиные лапки. Надо быть без ума от танцев, чтобы плясать в меховых туфельках. Но все девушки таковы: будь у них свинцовые подметки, все равно они станут плясать.

Раймонд. Кузина, я же предупреждал: опасайтесь здравого смысла. Золушка была обута не в меховые, а в хрустальные башмачки, прозрачные, как стекло Сен-Гобена, как воды родника, как горный хрусталь. Вы же знаете, что у нее были волшебные туфельки, а этим сказано все».

Известный французский антрополог Поль Деларю, изучив версии «Золушки» в сказках разных народов, обнаружил следующие варианты:

просто башмачки, без уточнения — 24;

сандалии — 1;

стеклянные башмачки — 5;

золотые башмачки — 1;

хрустальные башмачки — 1.

Согласно версии Шарля Перро, Золушка — дочь овдовевшего короля, который женится во второй раз, на женщине, у которой две дочери. Мачеха и сестры прогоняют Золушку спать на чердак, заставляют ее делать всю грязную работу. Дальше сказку нет смысла пересказывать, все ее знают.

У братьев Гримм все гораздо страшнее: Золушка — дочь богатого вдовца, она тяжело переносит гибель матери, каждый день ходит к ней на могилу. Через год богач женится снова, сестры быстро переводят Золушку в разряд прислуги. Однажды отец едет на ярмарку и спрашивает, что привезти дочери и падчерицам. Падчерицы просят дорогих платьев и драгоценных камней, а Золушка — ветку, которая на обратном пути первая зацепит его за шапку. (Вспомните фильм «Три орешка для Золушки».) Привезенную ветку орешника Золушка сажает на могиле матери и поливает слезами. Вырастает красивое дерево. На дерево начинает прилетать белая птица, когда Золушка просит ее о чем-нибудь, птичка исполняет то, о чем она просила.

На трехдневный пир король приглашает всех красивых девушек страны, чтобы его сын мог выбрать себе невесту. Сводные сестры идут на пир, а Золушке велено разобрать чечевицу. Если замарашка справится и будет еще не поздно, она может также пойти на бал. Золушка призывает голубок, и те перебирают чечевицу. Золушка справилась, и не успевшая уехать мачеха тут же переворачивает еще две миски, но фокус повторяется. Тогда на помощь старой вредине приходит логика: у Золушки решительно нечего надеть, и танцевать ее никто не учил. Девушка приходит к ореховому деревцу и просит: «Ты качнись, отряхнись, деревцо, ты одень меня в злато-серебро». И дерево сбрасывает с ветвей платье и туфельки.

На балу принц танцует только с Золушкой. Но вечером девушка убегает от него и взбирается на голубятню. Принц рассказывает о случившемся королю. Тот велит разрушить голубятню, но никого там нет.

На второй день Золушка получает новый наряд и вечером спасается от принца, взобравшись на грушу.

На третий все повторяется, но на этот раз во время побега ее туфелька из чистого золота приклеивается к ступеньке лестницы, да так там и остается, — это принц догадался воспользоваться смолой. Принц приходит к отцу Золушки и говорит, что возьмет в жены только ту, на чью ногу придется эта золотая туфелька. Старшая сестра отрезает себе палец, кое-как надевает туфельку, принц забирает ее с собой, но голубки поют ему: «Посмотри на туфельку, она вся в крови».

Фальшивую невесту возвращают отцу, и тут же вторая сестра соблазняется отрезать себе пальцы и пятку. История повторяется, и наконец Золушка примеряет башмачок, он ей впору. Она объявляется невестой наследника престола. Голуби сидят на плечах невесты.

По дороге в церковь сестры пытаются подольститься к Золушке, но птицы выклевывают им глаза.

К слову, у Шарля Перро все миролюбивее: сделавшись принцессой, Золушка первым делом выдала замуж сестер, и все были счастливы.

Шарль Перро

«СИНЯЯ БОРОДА»

Согласно сюжету народной сказки, Синяя Борода женился на юной девушке, любопытство которой помогло в конечном итоге раскрыть серию чудовищных убийств прежних жен Синей Бороды. Скорее всего, дело обстояло так: Синяя Борода почему-то убил свою первую жену, после чего женился во второй раз, не захоронив первый труп, а просто заперев тело в одной из многочисленных комнат замка. Но в один прекрасный день супруга отпирает дверь, видит труп, и муж вынужден убить единственного свидетеля. Так постепенно комната наполняется полуразложившимися телами убиенных, пока последняя супруга Синей Бороды и живущая вместе с ней сестра, обнаружив секрет синебородого, не догадались позвать подмогу. В результате маньяк убит.

Тем не менее отчего-то считается, что Синей Бородой на самом деле был французский барон и маршал Жиль де Рэ, казненный по обвинению в колдовстве и многочисленных убийствах.

Но давайте по порядку: Жиль де Рэ родился в замке Машекуль, на границе Бретани и Анжу, в 1404 г., в аристократической семье. Родители Жиля де Рэ происходили из известнейших французских родов: Краон и Монморанси.

Мальчик рос очень красивым, сильным и умным и получил превосходное образование, знал древние языки. За свою недолгую жизнь Жиль собрал великолепную библиотеку, в его замках располагались придворные театры, кроме того, он коллекционировал древности.

Жиль был прекрасный наездник, отличный воин.

Оставшись в 11-летнем возрасте сиротой, Жиль унаследовал громадное состояние, и его воспитанием занялся дед, который считал, что умение владеть мечом куда важнее, нежели знание латыни. С тех пор мальчик все время либо участвовал в скачках, либо бился на турнирах, либо развлекался соколиной охотой.

Когда юноше исполнилось 16 лет, он женился на Катрин де Туар (по некоторым данным, похитил ее). Они страстно любили друг друга, но не сразу смогли пожениться из-за близкого родства (забегая вперед скажу, что в итоге брак все же разрешили). К владениям семьи прибавилось обширное поместье в Бретани — приданое невесты. К тому же через жену Жиль породнился с будущим королем Карлом VII.

Когда на горизонте появилась Жанна д’Арк, Жиль стал ее телохранителем и ментором. С их помощью Карл был коронован, и Жиль сделался маршалом Франции.

За спасение попавшей в плен Жанны Жиль готов был отдать все свои сокровища, но ему это не позволили сделать, так как выкупить ее должен сам король. Однако последний не спешил вызволить ту, которой был всем обязан. Поняв, что его величество не поможет Жанне, Жиль собрал войско и двинулся к Руану, но опоздал на казнь.

После он удаляется в свое поместье, откуда ведет междоусобные войны с де Буэлем.

Впоследствии он израсходовал много денег на прославление Жанны д’Арк, заказал «Орлеанскую мистерию» и в течение 10 лет оплачивал ее постановку в театре.

В 1432 г. Жиль де Рэ ненадолго возвращается «в свет», помогает Карлу VII в снятии осады Ланьи. Собственно, долгие годы он практически содержит своего короля и его армию.

Примерно с 1432 г. отношение к Жилю де Рэ при Дворе короля начинает меняться в худшую сторону, по официальной версии, из-за слухов о распутном поведении маршала, никак не согласующимся с католическими представлениями о нравственности. На самом деле, король давно уже ревновал Жиля де Рэ, ему было неприятно пользоваться деньгами, которые ему ссужал богатый граф. Поэтому оказалось проще оклеветать де Рэ и затем по суду реквизировать его имущество, то есть это был политический ход.

Итак, Жиль де Рэ в глазах общественности сделался маньяком и серийным убийцей, ров вокруг замка которого переполнен костями юношей и мальчиков. В сказке, последние, чудесным образом превратились в убиенных женщин.

26 октября 1440 г. в Нанте, после молитвы и покаяния, Жиля де Рэ доставили к месту казни, где маршала Франции задушили на глазах огромной толпы местных дворян и горожан. После разведения огня тело Жиля де Рэ сдернули крюками с поленницы дров и, согласно договоренности, передали родственникам. Его похоронили в монастыре кармелиток, расположенном на окраине Нанта.

Сказка о Синей Бороде послужила основой для ряда театральных версий. Наиболее известные из них: одноименная оперетта Жака Оффенбаха и опера Белы Бартока «Замок герцога Синяя Борода». В обоих случаях сюжет сильно изменен: в оперетте — в ироническом ключе, а в опере — в философски-мистическом.

Образ Синей Бороды использовали в литературе Шарль Перро, Морис Метерлинк, Анатоль Франс, Жорис-Карл Гюисманс, Бела Балаж, Николай Гумилев, в музыке — Поль Дюка и Бела Барток. Французский философ Жорж Батай посвятил ему монографическое исследование «Процесс Жиля де Рэ».

Жиль де Рэ как литературный персонаж присутствует и в историческом романе Марка Твена «Жанна д’Арк», кроме того, внимательный читатель, должно быть, уже понял, насколько автор этой книги пристрастен к данному персонажу. Что же, это действительно так. В моей книге «Двойник Жанны д’Арк» Жиль представляется как прекраснейший во всех отношениях человек, красивый, образованный мужчина, верный и благородный рыцарь.

Братья Гримм

«БЕЛОСНЕЖКА»

В основе сказки — бродячий сюжет, имеющий под собой реальную основу. Правда, на самом деле Белоснежка была не принцессой, а графиней, которую звали Маргарита фон Вальдек из графства Бад Виндулген. Как и в сказке, она рано потеряла мать, и отец женился во второй раз на весьма злобной женщине. Впрочем, мачеха отнюдь не желала зла своей падчерице. Какой смысл убивать девушку, которую гораздо выгоднее выдать замуж куда-нибудь за тридевять земель, дабы больше никогда не видеть ее. Когда Маргарите исполнилось 16 лет, отец отправил ее к королевскому двору в Брюсселе, где она должна стать фрейлиной. И там эта красавица повстречала и влюбила в себя короля Испании Филиппа II, который пожелал на ней жениться. Сами понимаете, ни одной даже очень злобной мачехе не придет в голову убивать человека, от которого, возможно, в будущем будет зависеть твое финансовое благополучие. Да и решись она изничтожить падчерицу, так неужели король не провел бы тщательное расследование и не поймал отравительницу?

Тем не менее Маргариту действительно отравили, но только сделали это не родственники, а испанские вельможи, не желавшие, чтобы девица фон Вальдек становилась их королевой.

Именно от этих международных киллеров Маргарита вынуждена была бежать в лес, где какое-то время скрывалась вблизи медной шахты, в которой работали — нет, не гномы, а — дети. Дело в том, что местные крестьяне часто отдавали за долги своих детишек, которых сразу же отправляли работать в крохотных шахтах высотой никак не больше метра. Эти дети по 12 часов находились под землей, многие не выдерживали каторжной работы, те же, кто выживал, как правило, имели скрюченные спины, их терзали радикулит и подагра. Шахта принадлежала отцу Маргариты. Скорее всего, там ее знали, поэтому девушка и могла прижиться в этом странном месте, не опасаясь за свою жизнь. Казалось бы, в таком неподходящем для ее положения месте девушку уже не отыщут злодеи. Но судьбе было угодно распорядиться иначе.

Некоторое время назад в Германии вышла книга немецкого историка Экхарда Зандера «Белоснежка: миф или реальность». В результате четырех лет кропотливых исследований автору удалось обнаружить страшную быль, скрытую за строками сказки братьев Гримм. К слову, история произошла в XVI в., а братья собирали фольклор и опубликовали книгу в 1812 г., немудрено, что многие детали исчезли, хотя от подлинной истории сохранилось невероятно много.

Подтвердилась даже версия с отравлением яблоком. Зандер пишет, «что в Бад Вилдунгене XVI века жил человек, умевший не то чтобы отравлять яблоки, но делать их горькими. В хрониках того времени говорится, что он угощал ими местную детвору, чтобы отучить маленьких воришек делать набеги на его сад».

Тем не менее бродячий сюжет и есть бродячий сюжет, бродит где-то по дорогам, обрастая новыми подробностями. Ничего удивительного, что братья Гримм в один прекрасный день услышали историю другой Белоснежки, которая была, можно сказать, их современницей. Эта девушка — Мария София Маргарита фон Эрталь из баварского городка Лорна-Майне. Это недалеко от гессенского города Ханау, где родились братья Гримм. Героиня этой криминальной истории старше братьев Гримм и родилась в 1729 г., в то время как они родились: Якоб — 4 января 1785 г. и Вильгельм — 24 февраля 1786 г. Возможно, Гриммы даже бывали в этом городке и видели знаменитую зеркальную фабрику, которой в то время владел Христоф Филипп фон Эрталь — отец Марии Софии. Кроме того, им могли показывать замок, в котором когда-то жила эта уважаемая семья. Разумеется, семейство фон Эрталь не королевское, но у богатых свои причуды.

Когда Марии Софии исполнилось 9 лет, ее мать умерла, вскоре отец взял в жены необыкновенно красивую женщину, Клаудию Элизабет. В подарок своей новой жене директор зеркальной фабрики подарил огромное зеркало, на котором сделали надпись «Она прекрасна, как свет».

Вполне подходящий подарок. Кстати, зеркала города Лор славились на весь свет и в рекламе их фабрики говорилось приблизительно следующее: «Наши зеркала не могут врать, и только они говорят правду». — Вот откуда появилось «говорящее зеркало».

Мачеха не интересовалась падчерицей, когда же девушка подросла и начала затмевать своей красотой красоту мачехи, та приказала егерю отвезти Марию Софию в соседнее графство за семью горами и убить ее там.

Если идти из Лора на Бибер, то как раз нужно преодолеть семь гор высотой от 511 до 544 метров. В этих же горах во множестве располагались шахты, рядом с которыми стояли избушки рудокопов. Я уже писала, как выглядели рудокопы в то время.

Дальше все было в точности, как в сказке. Например, в истории присутствует стеклянный гроб, который тоже могли смастерить на зеркальной фабрике. В общем, все сходится.

И еще догадка: вам никогда не казалось странным, что Белоснежка — жгучая брюнетка? Так вот, Мария София была блондинкой с длинными почти белыми волосами. А графиня Маргарита как раз черноволоса. Вот показательный пример, как две похожие истории слились в одну.

Даниель Дефо

«РОБИНЗОН КРУЗО»

Полагаю, нашему читателю будет приятно услышать, что Робинзон существовал на самом деле! Правда звали его Александр Селькирк, и был он шотландским моряком, который провел целых 4 года и 4 месяца (в 1704–1709 гг.) на необитаемом острове Мас-а-Тьерра (ныне — Робинзон-Крузо в составе архипелага Хуан-Фернандес) в Тихом океане, в 640 километрах от побережья Чили. Селькирк родился 1676 г. и в возрасте 27 лет служил боцманом на судне «Сэнк пор», которое входило в состав флотилии под командованием Уильяма Дампира. В 1704 г. судно отправилось к берегам Южной Америки — путешествие, которое вскоре сделает Александра Селькирка знаменитым.

Надо сказать, что Селькирк отличался ужасным характером, был вспыльчивым, дерзким и своенравным, то и дело затевал скандалы и драки на судне, хамил капитану. После очередной ссоры Селькирк потребовал, чтобы его высадили на первом попавшем острове, так как он не мог долее задерживаться на корабле, где его все бесило. Капитан с величайшей радостью исполнил его требование. Правда, поняв, что дело приобрело серьезный характер, боцман попытался умилостивить капитана, но тот остался неумолим. Александра Селькирка высадили на необитаемый остров, покинуть который он смог только более чем через четыре года.

Но на этом приключения не закончились. Вернувшись в родной городок Ларго, Селькирк разгуливал по пивным, где рассказывал о своих приключениях. Сэр Ричард Стиль в 1713 г. отмечал в журнале «Англичанин», что «его очень интересно слушать, он трезво мыслит и весьма живо описывает пребывание души на разных этапах столь длительного одиночества».

Известно, что Селькирк хоть и мечтал вернуться в родную Англию, но в результате разочаровался в благах цивилизации: «У меня есть теперь 800 фунтов, но никогда не буду я столь счастлив, сколь был тогда, когда не имел за душою ни фартинга». Будучи не в состоянии снарядить корабль до своего острова, он продолжал гулять по пивным, затевая драки и травя байки о своих необыкновенных приключениях.

Устав от жизни на берегу, он поступил на военное судно «Веймут» в чине лейтенанта. Команду подбирали для борьбы с пиратами в Западной Африке, но по дороге он умер от желтой лихорадки.

Селькирка похоронили в море у берегов Западной Африки.

Рудольф Эрих Распе

«РАССКАЗЫ БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА»

Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен появился на свет 11 мая 1720 г. в городе Боденвердер (Нижняя Саксония) в семье полковника Отто фон Мюнхгаузена, и был пятым ребенком, после него в семье появилось еще трое детей. Так что всего восемь! Отец умер, когда нашему герою

исполнилось 4 года, с тех пор матери было суждено взвалить на себя заботу о большой семье.

В возрасте 15 лет Карл Фридрих поступил пажом на службу к владетельному герцогу Брауншвейг-Вольфенбюттельскому Фердинанду Альбрехту II. И через два года он уехал в Россию с сыном своего господина, молодым герцогом Антоном Ульрихом, снова в качестве пажа. Антон Ульрих в России сделался законным супругом принцессы Анны Леопольдовны.

История запомнила Антона Ульриха как отца несчастного императора Иоанна VI, который в результате государственного переворота заключили в темницу, где он и прожил до 23 лет, пока во время заговора, устроенного Мировичем, не был убит собственной стражей. Но не о нем речь.

В 1738 г. Мюнхгаузен участвовал вместе с Антоном Ульрихом в турецкой кампании. В 1739 г. в чине корнета поступил в Брауншвейгский кирасирский полк. Когда же на престол взошла Анна Леопольдовна и Антон Ульрих сделался генералиссимусом, получил чин поручика и командование лейб-кампанией (первой, элитной ротой полка). Вот, казалось бы, блестящее восхождение, после которого последуют одни только победы, но Мюнхгаузена ждало не менее сокрушительное падение. Переворот, устроенный дочерью Петра Елизаветой, свергнул брауншвейгскую фамилию, к власти пришли приверженцы новой государыни, и Мюнхгаузен оказался в тени. Но в тени — это еще не значит, что в темнице!

Присягнув вместе с другими новой государыне Елизавете Петровне, он остался в армии, в частности, известно, что он командовал почетным караулом, встречавшим в Риге невесту цесаревича — принцессу Софию-Фридерику Ангальт-Цербстскую (будущую императрицу Екатерину II). В том же году Мюнхгаузен женился на рижской дворянке Якобине фон Дунтен. Мюнхгаузен сумел получить чин ротмистра только в 1750 г.

На этом и закончилась его карьера при Русском дворе, так как вскоре выяснилось, что пришло время разделить с братьями семейные наследные владения. Мюнхгаузен взял отпуск на год, потом два раза продлевал его и, наконец, подал прошение об отставке с присвоением чина подполковника. Понятно, что он хотел получить пенсию, но, по правилам того времени, проситель должен был явиться в Санкт-Петербург и там подать прошение лично.

Из-за неотложных дел, возникших в Боденвердере, который стал теперь его собственностью, Мюнхгаузен не смог явиться ко двору, так что его уволили как самовольно оставившего службу. Много раз он пытался как-то поправить дело, но, в конце концов, был вынужден смириться. К слову, чин ротмистра русской армии помог ему во время Семилетней войны: когда Боденвердер заняли французы, Мюнхгаузен не понес никаких тягот и его владения освободили от постоя как собственность офицера армии союзников.

Жизнь Карла Фридриха в Боденвердере шла неспешно и скучно, он построил охотничий павильон, в котором собирал своих друзей и соседей, дабы радовать их невероятными историями. «Обычно он начинал рассказывать после ужина, закурив свою огромную пенковую трубку с коротким мундштуком и поставив перед собой дымящийся стакан пунша… Он жестикулировал все выразительнее, крутил на голове свой маленький щегольской паричок, лицо его все более оживлялось и краснело, и он, обычно очень правдивый человек, в эти минуты замечательно разыгрывал свои фантазии». Другим излюбленным местом для рассказов Мюнхгаузена был трактир гостиницы «Король Пруссии» в соседнем Геттингене.

Ничего удивительного, что вскоре побасенки Мюнхгаузена распространялись в устном творчестве и даже проникли в печать. Впервые три сюжета Мюнхгаузена фигурируют в книге «Der Sonderling» графа Рокса Фридриха Линара (1761). В 1781 г. собрание забавных историй (16 сюжетов, включая сюжеты из Линара, а также некоторые «бродячие» сюжеты) опубликовали в берлинском альманахе «Путеводитель для веселых людей» с указанием, что они принадлежат известному своим остроумием «г-ну М-г-з-ну [Мюнхгаузену], живущему в Г-ре [Ганновере]». В 1783 г. в том же альманахе вышло еще две истории, а в 1785 г. свет увидела книга Распе.

Согласно легенде, прочитав книгу, барон пришел в ярость и даже собирался подать в суд. Но лавину популярности было уже не остановить. Приключения барона Мюнхгаузена сделались самым популярным чтивом, и со всей Европы в Боденвердер стали стекаться желающие узреть того самого Мюнхгаузена, так что барону приходилось расставлять вокруг дома слуг, которые отгоняли особенно настырных.

В возрасте 70 лет он потерял жену Якобину и еще через четыре года женился на 17-летней Бернардине фон Брун, которая вела крайне расточительный и легкомысленный образ жизни и вскоре родила дочь. К тому времени нашему герою было уже 75 лет, и он не верил в свое отцовство. Бракоразводный процесс оказался долгим и весьма разорительным. Некогда вполне состоятельный Мюнхгаузен потерял все свое состояние. Его супруга сбежала за границу, а сам он умер от апоплексического удара.

Кроме вышеупомянутой книги Распе, о Мюнхгаузене выходили следующие произведения: «Барон Мюнхгаузен — Российский кирасир» А.Л. Налепина, «Приключения и злоключения барона М-г-з-на».

Подвиги самого правдивого барона увековечены несколькими памятниками. В 1970 г. в г. Хмельницкий на Украине установлен памятник, запечатлевший эпизод, в котором Мюнхгаузен вынужден был скакать на половине лошади (авторы скульптуры — М. Андрейчук и Г. Мамона).

В Москве, возле станции метро «Молодежная», 28 августа 2004 г. Фонд «Диалог культур — единый мир» установил композицию скульптора Андрея Орлова по рассказу о том, как барон вытягивает себя за волосы из болота вместе с лошадью. В открытии монумента принимал участие Олег Янковский, сыгравший роль барона в фильме «Тот самый Мюнхгаузен», а через четыре года Фонд «Диалог культур — единый мир» разместил такую же композицию в г. Боденвердер (Германия).

18 июня 2005 г. в Центральном парке Калининграда появился памятник барону, который представляет собой плоский железный прямоугольник, внутри которого барон сидит на ядре. Памятник подарила администрация г. Боденвердера в надежде организовать международный туристический маршрут «Боденвердер — Калининград». В результате появились новые истории о том, как Карл Фридрих Иеронимус фон Мюнхгаузен побывал в Кенигсберге. Памятник установлен на деньги немецких налогоплательщиков.

9 октября 2010 г. в городе Бендеры (Приднестровье) установлен бюст Иеронимусу фон Мюнхгаузену в память его участия в штурме Бендерской крепости и знаменитого полета на ядре.

А в 2011 г. кованый сапог барона Мюнхгаузена и его шпага украсили набережную этнографического комплекса «Рыбная деревня» в Калининграде. «Внучата Мюнхгаузена» (калининградский клуб почитателей барона) вытащили со дна реки Преголи старинный сапог и отчего-то решили, что он принадлежал барону. Сейчас этот ботфорт увековечен в металле, и с его помощью можно вступить в клуб почитателей Мюнхгаузена — для этого достаточно обуть его и, взявшись за эфес баронской шпаги, поклясться никогда не врать, как и поступал ее славный хозяин.

Памятник Мюнхгаузену с пушечным ядром в руке есть в городе Кременчуг, Украина.

В мае 2014 г. в городе Глубокое Витебской области Республики Беларусь так же поставили памятник Мюнхгаузену.

В 2016 г. памятник Мюнхгаузену появился в городе Гурьевске Калининградской области России. Там барон сидит верхом на ядре. Зато в городе Братиславе бронзовый метровый Мюнхгаузен летит на ядре над улицей Обходной.

Антоний Погорельский

«ЧЕРНАЯ КУРИЦА»

Прототип главного героя сказки, мальчика Алеши, который попадает в подземное королевство — граф Алексей Константинович Толстой, рожденный 24 августа (5 сентября) 1817 г. в Санкт-Петербурге в семье графа Константина Петровича Толстого (1779–1870) и Анны Алексеевны Перовской. Примечательно, что мать разошлась с отцом сразу после рождения ребенка. Маленького Алексея отправили на воспитание к дяде по матери, Алексею Алексеевичу Перовскому (псевдоним Антоний Погорельский), сочинившему для племянника сказку «Черная курица», действующим лицом которой является сам Алеша.

Алеша Толстой принадлежал к детскому окружению наследника престола, будущего Александра II, вместе с которым в 1838 г. ездил на озеро Комо. Впечатления этой поездки были им использованы при работе над повестью «Упырь». С 10 лет, когда Алексея начали возить за границу, по заданию дяди он вел дневник, описывая все увиденное, что зарождало в нем писательские наклонности. В 1834 г. Толстого определили «студентом» в Московский архив Министерства иностранных дел. С 1837 г. он служил в русской миссии при германском сейме во Франкфурте-на-Майне, в 1840 г. получил службу в Петербурге при царском дворе, в 1843-м — придворное звание камер-юнкера. В дальнейшем был пожалован придворными званиями церемониймейстера (1851) и егермейстера (1861).

В конце 1830-х — начале 1840-х гг. им написаны (на французском языке) два фантастических рассказа — «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет». В 1841 г., взяв себе псевдоним Краснорогский (от названия имения Красный Рог), Толстой издает отдельной книгой фантастическую повесть «Упырь». Печатался в журналах «Современник», «Русский вестник», «Вестник Европы» и др., в 1867 г. выпустил сборник стихотворений. За два года до смерти избран членом-корреспондентом Петербургской академии наук.

В 1873 г. А.К. Толстой снова послужил прототипом литературного героя. Согласно весьма популярной версии, Л. Толстой использовал его образ, создавая Алексея Вронского в «Анне Карениной». Мы еще вернемся к этой теме.

28 сентября 1875 г., во время очередного сильнейшего приступа головной боли, Алексей Константинович Толстой ошибся и ввел себе слишком большую дозу морфия (который принимал по предписанию врача), что привело к смерти писателя.

Льюис Кэрролл

«АЛИСА»

Математик по образованию и поэт по призванию, Чарльз Лютвидж Доджсон (сам Кэрролл произносил свою фамилию как Додсон) написал очень странную сказку «Приключения Алисы в Стране чудес», которая, впервые выйдя в свет в 1865 г., не перестает задавать вопросы даже спустя столько лет.

Однажды Кэрролл (мне привычнее называть его так) гулял вместе с маленькими дочерями ректора Оксфордского университета Генри Лиделла, и его любимица Алиса Лиделл попросила рассказать какую-нибудь историю. Кэрролл тут же начал импровизировать удивительный рассказ, героиней которого стала сама Алиса. В дальнейшем он еще несколько раз приезжал в семейство Лиделлов, и каждый раз дети требовали продолжения. В результате, через два года, книга была не только написана, но и издана. Во всяком случае, писатель подарил Алисе рукописный экземпляр с дарственной надписью «Рождественский подарок дорогой девочке в память о летнем дне».

Алиса Плезенс Лиделл (иногда пишется «Лидделл») родилась 4 мая 1852 г. и умерла 16 ноября 1934 г. Благодаря литературному гению Кэрролла, она стала прототипом персонажа Алисы из книги «Алиса в Стране чудес» (а также одним из прототипов героини в книге «Алиса в Зазеркалье»).

Алиса была четвертой в семье из десяти человек.

Она имела большие способности в рисовании, ее учителем был Джон Рескин, знаменитый художник и наиболее влиятельный английский художественный критик XIX в. Кроме того, она позировала для картин великого английского живописца Уильяма Тернера и Джулии Маргарет Камерон — фотохудожницы, тоже близкой к прерафаэлитам, чье творчество относят к золотому веку английской фотографии.

Есть легенда, согласно которой Кэрролл просил у отца Алисы ее руки, когда девочка достигнет брачного возраста. Впрочем, скорее всего, это только легенда, никаких документальных подтверждений которой, как то писем, дневниковых записей и проч., не найдено. Так же молва приписывает Алисе романтические отношения с принцем Леопольдом, младшим сыном королевы Виктории, когда тот учился в Оксфордском колледже Крайст-Черч. Согласно легенде, Леопольд влюбился в Алису, опять же доказательств этому не обнаружено. Факт, что сестры Лиделл с ним встречались, но современные биографы Леопольда считают более вероятной его увлеченность ее сестрой Эдит (хотя свою первую дочь Леопольд назвал именно Алисой). Доподлинно известно только то, что принц Леопольд был в числе несших гроб с телом Эдит на ее похоронах 30 июня 1876 г.

Сама Алиса вышла замуж за Реджинальда Харгривса (13 октября 1852 — 13 февраля 1926), ученика доктора Доджсона. У супругов было трое сыновей. Замужняя жизнь Алисы не отличалась от жизни обычной домохозяйки той поры. Единственный примечательный факт — она стала первым президентом Женского института при деревне Эмери-Дон.

В 1926 г., после смерти мужа, Алиса запуталась со счетами и выставила на аукцион подаренный ей Кэрроллом рукописный экземпляр «Приключения Алисы под Землей» (изначальное название сказки). Аукцион «Сотбис» оценил ее стоимость в 15 400 фунтов. А потом на 100-летие со дня рождения Доджсона в Колумбийском университете раритет продали одному из основателей фирмы по производству грампластинок «Victor Talking Machine Company», Элдриджу P. Джонсону. 80-летняя Алиса лично присутствовала на этой церемонии. Сегодня рукопись хранится в Британской библиотеке.

«Приключение Алисы под Землей» — а ведь, действительно, Алиса проваливается в кроличью нору и летит… Во время падения она видит полки с разными разностями и потом попадает в мир со множеством дверей. Невольно создается впечатление, что, падая в кроличью нору, девочка прощается с жизнью и в результате оказывается в мире мертвых, где ее Вергилием становится кролик.

Еще хотелось рассказать про «безумного шляпника», несмотря на то что неизвестно, был ли у этого персонажа прототип. Англичане знали выражение «Безумен, как шляпник» («Mad as a hatter») еще до появления книги про Алису. В русском переводе иногда шляпника называли Болванщиком, чтобы подчеркнуть связь со словом «болван» или со шляпными болванками — круглыми головками, на которые шляпу надевают в процессе изготовления. По словам Чеширского кота, Болванщик — шляпных дел мастер, и так долго возился с болванками для шляп, что вконец оболванился.

Дело в том, что шляпники в Викторианскую эпоху действительно выглядели безумными, так как во время выделки фетра и изготовления шляп применялась ртуть, и шляпники вынуждены были вдыхать ее пары. В результате у них наступало ртутное отравление. Внешне это выражалось в спутанной речи, искажения зрения, галлюцинациях.

Этикетка на шляпе с надписью «10/6 в этом стиле» обозначает стоимость шляпы — 10 шиллингов 6 пенсов.

Существует версия, приведенная в блоге Максима Черанева и подтверждающая, что Алиса под землей — это Алиса в царстве мертвых: «В „Алисе“ Болванщик объясняет, что он всегда пьет чай потому, что Королева червей обвинила его в „убийстве времени“. Вне себя от ярости за попытку убийства, Время остановило себя для Болванщика, заставив его всегда жить так, как будто сейчас 6 часов. В различных культурах дух усопшего обитает в тех местах, в которых его настигла смерть, он вынужден снова и снова повторять определенные действия, пока не покинет этот мир. Возможно, персонаж шляпника на момент совершения действий в сказке уже умер, и Алиса сталкивается с призраком».

Любопытный факт. Первый раз иллюстрировал Алису приятель писателя, Джон Тенниел. Сейчас его имя почти что забылось, но если бы вы жили в то время и вам вдруг сообщили, что злодей Тенниел, больше известный как политический карикатурист, взялся рисовать картинки к детской книжке, вы бы весьма удивились, а то и не поверили бы сказанному.

Тенниел тоже сомневался, браться ли за новый жанр, но потом решил, что в сказке полно разной живности, а рисовать животных ему нравилось больше всего. К слову, в результате некоторые персонажи Кэрролла оказались удивительно похожи на английских политиков XIX в., а изображение Белого Рыцаря стало стилизованным автопортретом самого Тенниела. Впрочем, то, что было очевидно в то время, сегодня уже сложно расшифровать без соответствующих источников. И на сегодняшний день иллюстрации Тенниела считаются каноническими.

Известно, что Кэрролл все время ругался с Тенниелом, злясь на то, что вместо того, чтобы рисовать то, что предписывает ему автор, он рисует всяческую чепуху. На что злюка Тенниел отвечал: «Я рисую чепуху, а он ее пишет!».

Я обещала поделиться любопытным фактом. Вот он, после выхода «Алисы» Тенниел никогда больше за всю свою долгую жизнь, а прожил он 93 года, не иллюстрировал книг. На вопрос, почему так происходит, он отвечал: «Странное дело, после „Зазеркалья“ я совершенно утратил способность рисовать книжные иллюстрации и, несмотря на самые соблазнительные предложения, ничего с тех пор не делал в этом жанре».

Марк Твен

«ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОМА СОЙЕРА»

Том Сойер был уже взрослым человеком, когда его повстречал Марк Твен. Том работал калифорнийским пожарным и однажды даже спас Марку Твену жизнь на Миссисипи. С тех пор они подружились, должно быть, Том рассказывал писателю о своем детстве, во всяком случае, в один прекрасный день Марк Твен действительно присвоил имя Тома Сойера своему литературному персонажу.

Бекки Тэтчер — реальная девочка, которую звали Лора Хокинс, она жила на Хилл-стрит в Миссури.

Брат Сид, отличник и умница, на самом деле — сводный брат Марка Твена.

Роберт Льюис Стивенсон

«ОСТРОВ СОКРОВИЩ»

Приключенческий роман Роберта Стивенсона о поисках сокровищ пирата Флинта печатался сериями в детском журнале «Young Folks», а в 1883 г. вышел отдельной книгой. Повествование ведется от лица главного героя, сына владельцев трактира — юного Джима Хокинса (в 16–18 главах в качестве рассказчика выступает доктор Ливси).

События романа происходят примерно в середине XVIII в., об этом можно догадаться, потому что Ливси участвовал в битве при Фонтенуа, которая состоялась 11 мая 1745 г. Кроме того, в дневнике Билли Бонса есть дата: 12 июня 1745 г., и еще на карте острова проставлено: июль 1754 г.

Нас будет интересовать одноногий пират Джон Сильвер, который имел свой прототип. Так в образе знаменитого охотника за сокровищами Стивенсон изобразил своего друга, поэта и критика Уильяма Эрнста Хенли (23 августа 1849 — 11 июля 1903), тоже одноногого. В детстве Уильям перенес туберкулез кости, и врачи ампутировали ему одну ногу до колена.

Факт подтвержден самим писателем, который так объяснил подозрительное сходство другу: «Я должен сделать признание. Злой с виду, но добрый в глубине души Джон Сильвер был списан с тебя. Ты ведь не в обиде?».

Так как биографический прототип и персонаж более никак не связаны, мы и не будем касаться этой темы.

Генри Райдер Хаггард

«АЛЛАН КВОТЕРМЕЙН»

В некоторых переводах — Аллан Кватермэн, Аллан Куотермэн — литературный персонаж, охотник и путешественник, главный герой цикла приключенческих романов Райдера Хаггарда: «Копи царя Соломона», «Аллан Квотермейн: описание его дальнейших приключений и открытий в компании с баронетом сэром Генри Куртисом, капитаном Джоном Гудом и неким Умслопогасом», «Месть Майвы», «Мари», «Магепа по прозвищу Антилопа», «Дитя бури», «Священный цветок», «Дитя слоновой кости», «Кечвайо Непокорный, или Обреченные», «Древний Аллан», «Она и Аллан», «Хоу-хоу, или Чудовище», «Сокровища озера», «Аллан и боги льда: история начал».

Прототипом Аллана Квотермейна послужил британский путешественник, военный, охотник Фредерик Кортни Селус.

Фредерик Селус родился 31 декабря 1851 г. в Риджентс-парке в Лондоне, в аристократической семье французского гугенотского происхождения, один из пяти сыновей Фредерика Лоукса Слуса (1802–1898) и Энн Холгейт Шерборн (1827–1913). Отец служил в должности президента Лондонской фондовой биржи, мать была поэтессой. Кроме того, у Фредерика было три сестры. Любимым братом нашего героя был Эдмунд (1857–1934), ставший впоследствии орнитологом.

Братья изучали дикую природу и мечтали о приключениях. В школе Селусу хорошо давались естественные науки, он собирал коллекции птичьих яиц и бабочек. 15 января 1867 г. Фредерик Селус чуть не погиб в Риджентс-парке, когда на местном озере, где катались на коньках сотни людей, треснул лед и в результате под воду ушло сорок человек. Мальчик сумел доползти по ломающемуся льду до берега.

Родители надеялись, что сын изберет карьеру врача, но Селус всегда хотел изучать диких животных в их естественных местах обитания. В 19 лет он отправился в Южную Африку. От Мыса Доброй Надежды он перебирался в Матабелеленд, где получил разрешение от вождя племени ндебеле Лобенгулы охотиться во всех его владениях.

До 1890 г., с небольшими перерывами для поездок в Англию, Селус исследовал малоизвестные тогда районы на севере Трансвааля и на юге бассейна реки Конго, охотясь на слонов и собирая экземпляры животных для музеев и частных коллекций. Благодаря его путешествиям, было получено много новой информации о стране, известной сегодня как Зимбабве.

Проводя этнографические исследования, Селус всегда старался дружить с местными племенами, в том числе с теми, которые ранее не видели белого человека.

Позже он поступил на службу в Британскую Южно-Африканскую компанию, работал проводником для экспедиции в Матабелеленд. Два с половиной месяца Селус вел колонну, построившую 400 миль дороги через леса, горы и болота. Затем отправился на восток, на территорию племени маньика, чтобы подготовить ее переход под британский контроль. По окончании этой работы, в 1892 г., он вернулся в Англию и был награжден медалью Королевского географического общества за свои исследования, которые обобщил в статье «Двадцать лет в Замбези».

Во время Первой мировой войны Селус участвовал в боях в Восточной Африке в составе 25-го батальона королевских стрелков и в 1916 г. награжден орденом «За выдающиеся заслуги». Погиб 4 января 1917 г. на берегу реки Руфиджи в Танзании, участвуя в боях против немецкой колониальной армии. В то утро он отправился на разведку и был застрелен немецким снайпером.

Узнав, что погибший знаменитый ученый и путешественник Селус, верховный главнокомандующий немецкой колониальной армии генерал фон Леттов-Форбек, известный как «Лев Африки», выпустил ноту, в которой извинился перед противником за «неблагородную смерть», которую принял Селус от рук немецкого солдата.

Джеймс Барри

«ПИТЕР ПЭН»

Завораживающая история о вечном ребенке, который забирает к себе на волшебный остров пропавших детей, дабы вечно там играть с ними, — «Питер Пэн в Кенсингтонском саду» и «Питер Пэн и Венди» — не так проста, как кажется на первый взгляд.

Питер не хочет или не может вырасти, и живущие с ним дети тоже.

Когда попавшая вместе с братьями девочка Венди Дарлинг после целого ряда фантастических приключений уговаривает Питера вернуть их домой, она снова приобретает способность расти и взрослеть, в то время как Питер не изменился ни на день.

Все эти характеристики Питера Пэна наводит на мысль, что ребенок явно мертвый, впрочем, как и все остальные пропавшие и чудом найденные Питером мальчики. Это действительно так. Дело в том, что у Питера Пэна есть два прототипа, сыновья известного драматурга Артура Дэвиса — Дэвид и Майкл. Но главный из прототипов, Дэвид, погиб за день до своего 14-летия во время катания на коньках. Мертвые, как известно, не стареют, поэтому Дэвид навсегда остался юным.

Джеймс Барри придумал Нетландию, в которой теперь живет Дэвид, чтобы утешить его младшего брата Майкла. Потом пришлось придумывать и друзей, с которыми он теперь вместе играет, — ими стали пропавшие мальчики. Постепенно персонаж начал обрастать чертами характера, больше сходными с Майклом, персонаж получил новое имя — Питер Пэн, кроме того, чуть-чуть помолодел, чтобы выглядеть точной копией единственного слушателя этой истории Майкла. Ведь изначально Барри хотел всего лишь утешить ребенка.

Позже Джеймс Барри написал историю Питера Пэна, и теперь каждая утратившая своего ребенка семья могла мысленно поселить его в рай для детей — в Нетландии.

В 1929 г. Джеймс Барри передал все права на издание «Питера Пэна» детской больнице на Грейт Ормонд-стрит и перед смертью включил этот дар в свое завещание с условием, что суммы отчислений никогда не будут обнародованы. Джеймс Барри скончался в 1937 г., и еще 50 лет после смерти писателя авторские права охранялись, а больница получала доходы с изданий. Когда же срок прав истек и книга должна была сделаться общественным достоянием, произошло маленькое чудо: в 1988 г. приняли особый закон, который предоставил больнице бессрочное право на получение доходов от издания и иного использования «Питера Пэна».

Александр Грин

«АЛЫЕ ПАРУСА»

Прототипом Ассоль стала Нина Николаевна Грин (11 (23) октября 1894, Гдов — 27 сентября 1970, Киев) — жена Александра Грина, основательница музея писателя в Старом Крыму.

Нина родилась в семье банковского служащего Николая Сергеевича Миронова. В 1914 г. семья переехала в Петербург, это было удачно, так как девушка закончила с золотой медалью гимназию и теперь поступала на Бестужевские курсы. В 1915 г. она вышла замуж за студента-юриста Сергея Короткова, но молодого мужа через год призвали в армию, ив 1916 г. он погиб на фронте Первой мировой войны.

Окончив два курса биологического отделения, Нина пошла работать медсестрой в госпиталь, а позже устроилась машинисткой в газету «Петроградское эхо», где познакомилась с Александром Грином. Но тогда роман еще не закрутился. У Нины умер отец, потом у нее самой обнаружился туберкулез, и пришлось уезжать из холодного Питера. Второй раз с Грином она встретилась только в 1921 г., тогда же они поженились. Через три года Грин забрал Нину и ее маму и все вместе они переехали в Крым, жили в Феодосии и в Старом Крыму. Бывали у Максимилиана Волошина, где встречались со многими известными личностями.

После смерти мужа в 1932 г. Нина организовала сначала мемориальную комнату, потом сделала дом Грина частным музеем (государственным он станет только в 1942 г.), участвовала в создании Историко-краеведческого музея в Старом Крыму, с поручениями от музея ездила в Москву.

В 1934 г. Нина вышла замуж в третий раз, за врача-фтизиатра Петра Ивановича Нания, который когда-то лечил А.С. Грина, что вызвало резкое осуждение поведения вдовы в литературных кругах. В начале Великой Отечественной войны брак Нании и Грин распался.

Во время немецкой оккупации Нина не смогла покинуть Крым, так как ее мама была тяжело больна и дорога погубила бы ее. Работала корректором и редактором в оккупационной газете «Официальный бюллетень Старо-Крымского района», с 29 января по 15 октября 1942 г. заведовала районной типографией. Разумеется, немцы использовали имя вдовы знаменитого писателя в своих пропагандистских целях. В дальнейшем ее угнали на трудовые работы в Германию. Дождавшись освобождения, она вернулась в Крым.

За то, что она была вынуждена работать на немцев, Нину арестовали, она отбывала заключение в сталинских лагерях, ее освободили только в 1956 г. Тогда же она снова взялась за музей Грина, который был передан новым хозяевам.

Нина Николаевна скончалась в Киеве 27 сентября 1970 г., оставив завещание, в котором просила похоронить ее в семейной ограде, между могилами ее матери и мужа. Но власти Старого Крыма не разрешили выполнить волю бывшей ссыльной, и захоронение состоялось в другом месте старокрымского кладбища. Только через год, когда страсти улеглись, в ночь на 23 октября 1971 г. киевские друзья Н.Н. Грин — Ю. Первова и А. Верхман — с помощниками тайно перезахоронили ее.

Алексей Н. Толстой

«ЗОЛОТОЙ КЛЮЧИК, ИЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ БУРАТИНО»

Начнем с того, что сама сказка А.Н. Толстого, вышедшая в 1936 г., вторична, о чем признается и автор: мол, сказку Карло Коллоди помнил с детства и просто решил написать ее заново. На самом деле было не совсем так. В 1934 г. Алексей Толстой начал переводить с итальянского сказку К. Коллоди, используя итальянский оригинал и доступный русский перевод, но неожиданно вместо того, чтобы послушно переводить, стал писать собственную историю. «Я работаю над „Пиноккио“. Вначале хотел только русским языком написать содержание Коллоди. Но потом отказался от этого, выходит скучновато и пресновато. С благословения Маршака пишу на ту же тему по-своему», — отметил в дневнике Толстой.

Получилось замечательно. Нам же этот факт дает возможность поговорить о прототипе Буратино — главном герое сказки «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы». По-итальянски «il burattino» — «кукла». В сказке Пиноккио время от времени так и называют — бураттино, то есть кукла.

Получается, что у нашего деревянного мальчишки даже собственного имени нет. Кстати, забавный факт: в комедии дель арте именем Буратино иногда называют Пьеро. А это уже наталкивает на весьма интересные ассоциации, представим, что Буратино и Пьеро — это один и тот же персонаж, ну, может быть, с небольшим раздвоением личности. Так сюжет раскрывается еще интереснее: вечно влюбленный поэт и мямля Пьеро время от времени превращается в простоватого и обаятельного Буратино, просто Джекил и Хайд, для младшего школьного возраста.

В отличие от нашего Буратино, у Пиноккио всякий раз, когда он врет, начинает расти нос. Буратино от такой неприятной особенности избавлен.

Само имя Пиноккио переводится с итальянского как «кедровый орешек». И это странно, так как не несет никакой дополнительной характеристики персонажа.

Любопытно, что при ближайшем рассмотрении Пиноккио оказался реальным персонажем, то есть прототип жил в то же время, что и Карл Коллоди, мало того, в том же городе. Они даже похоронены на одном кладбище. Звали его Пиноккио Санчес.

Это открытие сделали совершенно случайно, во время исследования старых кладбищ близ Флоренции и Пизы. Было получено разрешение властей на эксгумацию тела и пригласили самого авторитетного хирурга-эксгумолога Джефри Фикшна. Когда же могилу раскопали и гроб вскрыли, ученые не могли поверить своим глазам. В полуистлевшем гробу лежало нечто непонятное — кости скелета и деревянные части тела.

Совершенно верно, у реального Пиноккио были деревянные ноги и частично деревянные руки, а на лице у него красовался длинный деревянный нос, то есть он наполовину был сделан из дерева и наполовину являлся обычным человеком.

Пиноккио Санчес появился на свет в 1760 г. во Флоренции, в небогатой семье. Должно быть, он родился таким крохотным и тщедушным, что родители нарекли его Пиноккио — кедровый орешек. Вот вам и оправдание имени. В семье он был младшим ребенком, самым маленьким. «Ничего, скоро вырастешь, догонишь и перегонишь братьев», — утешали малютку Пиноккио, но он не рос. Даже когда Пиноккио сделался юношей, судя по костям, его рост не превышал метр тридцать сантиметров.

Тем не менее, когда его отец отправился на войну, вместе с ним пошли все его сыновья и крошку Пиноккио прихватили. Веселый карлик стал полковым барабанщиком.

На войне Пиноккио провел 15 лет и вернулся без рук и без ног. Неизвестно, как бы закончилась жизнь калеки, если бы его случайно не приметил ученый медик Карло Бестульджи (прототип папы Карло), который сделал для карлика-инвалида чудесные протезы, на которых Пиноккио и ходил до конца своей жизни. Дивные ноги гнулись в коленках, отчего Пиноккио шагал, как смешная деревянная кукла, но это было не важно. Главное, он ходил. Кроме того, вместо отрезанного, или хирургически ампутированного, носа Бестульджи смастерил ему новый нос!

В общем, доктор Бестульджи подарил Пиноккио вторую жизнь, сделав из обрубка нового человека-куклу.

С тех пор Пиноккио Санчес сделался цирковым актером. В то время особенной популярности достиг цирк уродов, и тут живой деревянный человечек произвел самый настоящий фурор. Полагаю, что нос у Пиноккио действительно в какой-то момент представления становился огромным, то есть Пиноккио заменял свой обычный деревянный нос на другой — длинный.

Цирк гастролировал по ярмаркам. Однажды во время представления Пиноккио забрался высоко-высоко и, должно быть, не справившись со сложным трюком, упал на землю.

Первым делом кинулись искать волшебника Бестульджи, но тот оказался бессилен. Пиноккио погиб по-настоящему.

Если сравнить две сказки — про Буратино и Пиноккио, в итальянской истории не было никакого золотого ключика и, соответственно, черепахи Тортиллы, которая этот ключик у себя прятала. Мечты о собственном театре и куртках для папы Карло тоже не наблюдаются.

Пиноккио мечтает стать настоящим мальчиком и время от времени у него это получается, чего нельзя сказать о русском строптивце, который отвергает любые попытки цивилизовать или воспитать его. То есть Пиноккио в конце истории становится хорошим воспитанным мальчиком, а Буратино остается куклой.

Пиноккио попадает на остров, где его ждут сплошные развлечения, что же до азартного Буратино, то он продает свою азбуку, а затем теряет все полученные от этой сделки деньги, обворованный на Поле чудес.

Персонаж Манджафоко — кукольник — у Карла Коллоди изначально положительный персонаж. В книге он появляется эпизодически. Кукольник Карабас-Барабас у Толстого персонаж отрицательный и действует на протяжении всей книги, создавая Буратино всевозможные помехи и пытаясь завладеть золотым ключиком.

Известно, что Алексей Толстой обожал театр Мейерхольда и вообще биомеханику. Поэтому именно с Всеволода Эмильевича был писан Карабас-Барабас. Собственно, это имя составили маркиз Карабас из сказки Перро «Кот в сапогах» и итальянское слово «бараба», означающее «мошенник». Мейерхольд прославился как самый злобный и авторитарный режиссер своего времени. Неслучайно его вечный противник К. Станиславский писал о методе Мейерхольда: «Талантливый режиссер пытался закрыть собою артистов, которые в его руках являлись простой глиной для лепки красивых групп, мизансцен, с помощью которых он осуществлял свои интересные идеи». То есть, если верить Станиславскому, для Мейерхольда актеры — почти неодушевленные предметы, глина, из которой можно что-то слепить, куклы. Отсюда мог сложиться образ кукловода.

Карабас-Барабас имеет свою характерную примету — невероятно длинную бороду, конец которой он вынужден засовывать себе в карман, чтобы не наступать на нее. У Мейерхольда был приблизительно такой же длины шарф. Всеволод Эмильевич обожал этот аксессуар, носил его как свой характерный знак и так же, как Карабас-Барабас бороду, был вынужден засовывать конец шарфа себе в карман.

Известно, что после революции одетый в кожаный блестящий костюм Мейерхольд везде носил с собой маузер. Во время репетиций или застольных чтений пьесы, он выкладывал оружие перед собой на стол. Некоторые исследователи видят в этой детали аналог знаменитой плетки Карабаса-Барабаса.

По этой же версии, роль помощника Карабаса-Барабаса — пиявочного лекаря Дуремара — отводилась помощнику Мейерхольда, работавшему под псевдонимом Вольдемар Люсциниус. Вольдемар и Дуремар — имена похожи. Хотя есть и другая версия — прототипом Дуремара из сказки про Буратино был французский доктор Жак Булемард. Он жил и работал в Москве в конце XIX в. Как можно догадаться, доктор Булемард был страстным поклонником метода лечения пиявками, время от времени показывая опыты на себе. Пиявок он вылавливал в прудах, надевая при этом калоши и длинный балахон, который защищал его от комаров. Имя Дуремар придумали русские дети, которые, должно быть, считали врача свихнувшимся. Во всяком случае, об этом говорит первая половина слова «Дуремар».

Пьеро как персонаж возник на сцене в середине XVII в. Изначально Пьеро — ловкий слуга, который добивается своей цели, прикрываясь добродушием. Исполнитель роли Пьеро выступал без маски, с лицом, обсыпанным мукой. В качестве костюма на нем была широкая крестьянская рубаха. Его прототип — Педролино из итальянской комедии дель арте (или комедии масок) — ловкий, изворотливый, однако, часто попадающий впросак.

Но со временем что-то неуловимо изменилось в характере Пьеро, должно быть, его захотели отделить от еще более изворотливого Арлекино. Публика желала слушать стихи, которые исполнял бы печальный влюбленный. Одежда Пьеро тоже претерпела изменения, к белой рубахе добавилось жабо, огромные пуговицы и широкие белые панталоны, на голове появилась остроконечная шапочка.

В 1819 г. образ Пьеро приобрел новые краски — мим Батист Дебюро показал совершенно нового Пьеро. Это произошло на сцене парижского театра «Фюнамбюль» на бульваре дю Тампль. С его подачи Пьеро сделался отвергнутым влюбленным.

В 1884 г. выходит поэтический цикл из 50 стихотворений Альбера Жиро «Лунный Пьеро». Позже Пьеро сделался одним из любимейших персонажей «Серебряного века». Его можно видеть на картине Поля Сезанна «Пьеро и Арлекин» (1888), на портрете Всеволода Мейерхольда, запечатленного в роли Пьеро в его любимом «Балаганчике», работы Николая Ульянова, на двойном автопортрете живописцев Александра Яковлева и Василия Шухаева («Арлекин и Пьеро», 1914). Александр Таиров поставил «Покрывало Пьеретты» и «Ящик с игрушками», где также фигурировал Пьеро. Ну и, разумеется, лучшим Пьеро был, есть и будет Александр Вертинский.

Есть мнение, что Пьеро в «Золотом ключике» — это Александр Блок. Во всяком случае, современники его в этой роли узнавали. А как не узнать, если спектакль по пьесе А. Блока «Балаганчик» был самым знаменитым и кассовым спектаклем В. Мейерхольда. Всеволод Эмильевич сам играл в нем роль Пьеро.

Явился он на стройном бале В блестяще сомкнутом кругу. Огни зловещие мигали, И взор описывал дугу. Всю ночь кружились в шумном танце, Всю ночь у стен сжимался круг. И на заре — в оконном глянце Бесшумный появился друг. Он встал и поднял взор совиный, И смотрит — пристальный — один, Куда за бледной Коломбиной Бежал звенящий Арлекин. А там — в углу — под образами, В толпе, мятущейся пестро, Вращая детскими глазами, Дрожит обманутый Пьеро.

М. Петровский предполагает, что безответная любовь Пьеро к Мальвине — это аллюзия на семейную драму Блока и на «Прекрасную даму», к которой он часто обращается в стихах. Кроме того, Пьеро из «Золотого ключика» посвящает Мальвине строки, в которых встречаются обороты, очень напоминающие блоковские (например, «тени на стене» — частый образ поэзии Блока и других символистов).

Пляшут тени на стене — Ничего не страшно мне. Лестница пускай крута, Пусть опасна темнота, — Все равно подземный путь Приведет куда-нибудь…

И у Блока в стихотворении, которое так и называется «Тени на стене»:

Вот прошел король с зубчатым Пляшущим венцом. Шут прошел в плаще крылатом С круглым бубенцом. Дамы с шлейфами, пажами, В розовых тенях. Рыцарь с темными цепями На стальных руках. Ах, к походке вашей, рыцарь, Шел бы длинный меч! Под забралом вашим, рыцарь, Нежный взор желанных встреч!

Все те же тени, все тот же балаганчик или дивный серебряный сон, с его шутами, призрачными дамами и королями…

Если разбирать всю сказку про Буратино как закулисные интриги в театре, хотелось бы знать, кто такая главная героиня произведения — Мальвина. В итальянской истории она и кукла, и девочка, и волшебная фея, претерпевающая изменения во время всего повествования. В истории, рассказанной Толстым, Мальвина, Буратино и Пьеро были, есть и остаются куклами, со всеми присущими им ограничениями: Буратино всегда будет деревянным, Мальвина — красавицей с фарфоровой головой. Неудивительно, что многие исследователи пытались угадать, о какой именно беглой актрисе повествует А. Толстой.

После того как было высказано смелое предположение, что русский Буратино — на самом деле пролетарский писатель Максим Горький, а Мальвина — Мария Андреева, которая провела семь плодотворных сезонов, с 1898 по 1905 г. в театре Станиславского, после чего увлеклась новым литературным классиком и уехала с Горьким за границу. Неожиданный поворот сюжета. Впрочем, эта версия прототипов самая слабая из представленных выше.

Перед нами опять два героя в одном: Мейерхольд — прототип Карабаса-Барабаса, но сам он играл роль Пьеро. В сказке Толстого есть еще одна фантастическая пара близнецов — это два театра — театр Карабаса-Барабаса (Мейерхольда) и тайный театр, спрятанный за нарисованным на холсте очагом, — театр К.С. Станиславского.

И еще о странных метаморфозах. Так же как «Пиноккио» стал прототипом для «Золотого ключика», возможно, сам «Золотой ключик» послужил прототипом для набоковского «Приглашения на казнь».

В романе В. Набокова происходит некий театр абсурда, тюремщик приглашает осужденного преступника на тур вальса. Стражники стоят на посту в песьих масках. Цинциннат женат на Марфиньке, но мы видим, что она кукла. Так же как и остальные персонажи, кроме Цинцинната, все, как один, куклы. А жизнь — кукольный театр. История Буратино была рассказана наблюдателем из мира людей, теперь же перед нами мир кукол.

Сам Цинциннат делает мягких кукол для школьниц: «Тут был и маленький волосатый Пушкин в бекеше, и похожий на крысу Гоголь в цветистом жилете, и старичок Толстой, толстоносенький, в зипуне, и множество других».

Адвокат и прокурор по закону должны быть единоутробными братьями, если же такую пару не удается подобрать — их гримируют, чтобы были похожи.

Цинциннат, который, по идее, должен быть единственным реальным человеком, тем не менее делает очень странные вещи: «Он встал, снял халат, ермолку, туфли. Снял полотняные штаны и рубашку. Снял, как парик, голову, снял ключицы, как ремни, снял грудную клетку, как кольчугу. Снял бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы, в угол. То, что оставалось от него, постепенно рассеялось, едва окрасив воздух. Цинциннат сперва просто наслаждался прохладой; затем, окунувшись совсем в свою тайную среду, он в ней вольно и весело — Грянул железный гром засова, и Цинциннат мгновенно оброс всем тем, что сбросил, вплоть до ермолки». А вот еще раньше: «А я ведь сработан так тщательно, — думал Цинциннат, плача во мраке. — Изгиб моего позвоночника высчитан так хорошо, так таинственно. Я чувствую в икрах так много туго накрученных верст, которые мог бы в жизни еще пробежать. Моя голова так удобна…».

Юрий Олеша

«ТРИ ТОЛСТЯКА»

В Одессе, в семье австрийского эмигранта (по другим сведениям, «турецкоподданного») Густава Суок росли три сестрички: Лидия (1895–1969), Ольга (1899–1978) и Серафима (1902–1982). Лидия, по описанию В. Катаева, «скромно зачесанная, толстенькая, с розовыми ушками, похожая на большую маленькую девочку в пенсне», рано вышла замуж за военного врача, который погиб в Первую мировую, а в 1920 г. она стала женой Эдуарда Багрицкого. В романе В. Катаева «Алмазный мой венец» она присутствует как жена Птицелова (Багрицкого). Мы будем подробно говорить об этом произведении во второй части книги.

Ее младшая сестра Серафима, очаровательная шатенка «со смуглыми обнаженными руками и завитками распущенных волос», была возлюбленной писателя Юрия Олеши, «они способны были вдруг поцеловаться среди бела дня прямо на улице, среди революционных плакатов и списков расстрелянных».

Олеша написал с нее танцовщицу Суок из сказки «Три толстяка». «Одно время в Одессе Багрицкий с женой и сестра жены Багрицкого Сима, жена Олеши, вместе с Олешей жили все вчетвером в одной комнате. Сперва жена Багрицкого еще ходила на службу, потом, видя, что, кроме нее, никто не желает служить, также бросила работу. Жизнь была, как у настоящей богемы: „Дальше ехать некуда“. Начиналось с того, что обсуждалось, какая вещь должна быть отнесена на толкучку. Жили, совершенно не заботясь о будущем, исключительно сегодняшним днем. Проводили время в безделье. Багрицкий носил одно время оба правых ботинка, различного фасона и номера, которые ему дала какая-то кухарка, вообще ходил оборванцем (так же и Олеша). В комнате были кушетка и кровать, причем обе пары (Багрицкие и Олеши) поочередно честно менялись местами, так как на кровати было удобнее спать, чем на кушетке. Часто приходил В. Катаев, и когда оставался ночевать, то ложился на пол посередине комнаты».

Расставшись с Олешей, Серафима стала женой поэта Владимира Нарбута (прототип Воланда М. Булгакова)[2], который забрал ее у Олеши, угрожая в противном случае покончить с собой. После Серафима стала женой Виктора Шкловского.

Обидевшись на Нарбута, который увел его музу, Олеша написал роман «Зависть», где Нарбут стал прототипом главного героя романа. Сам же Олеша женился на сестре Серафимы — Ольге.

В книге В. Катаева Серафима Суок носит неприятнослащавое прозвище «дружочек». Что же до Суок — цирковой гимнастки и одновременно куклы, исследователи творчества Ю. Олеши сходятся на том, что образ получился собирательный. Все кукольное в нем — от Серафимы, все человеческое — от Ольги. Сам Олеша говорил Ольге: «Вы две половинки моей души».

Кроме того, считается, что, создавая Суок, Олеша использовал образ своей первой любви, Валентины Грюнзайд. Подробнее о ней можно прочитать в книге Катаева «Алмазный мой венец».

А еще в детстве с Ю. Олешей произошло одно парадоксальное событие. Он очень любил цирк, а в цирке его больше чем привлекала изящная гимнастка. Мальчик ходил на представления, тратя все свои деньги и не имея возможности познакомиться со сверкающей волшебной девочкой. А потом вдруг его желание странным образом исполнилось. Он приблизился к гимнастке, и она, вот ведь поворот событий, оказалась мальчиком. В результате этого раннего потрясения Олеша и написал чудесную сказку, где кукла оказывается девочкой-революционеркой, а прекрасная девочка — родной сестрой наследника Тутти.

Когда Нарбута арестовали, старшая из Суок (Лидия) попыталась помочь ему, за что ее саму репрессировали в 1937 г. и отравили в Карагандинский край. Там она, тоже странное совпадение, каждый день ходила отмечаться в НКВД, расположенное на улице Эдуарда Багрицкого — имени ее мужа!

Из заключения она вернулась только в 1956 г.

Алан Милн

«ВИННИ-ПУХ И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ»

Общеизвестно, что Винни-Пух — это плюшевый медвежонок, прототипом которого является любимая игрушка сына писателя Кристофера Робина (1920–1996). При этом имя Винни-Пух не самое типичное из имен, даваемых медведям живым или даже плюшевым. Это вам не традиционный Топтыгин, каких много. Но Винни-Пух один, и это интересно. Дело в том, что своего медвежонка Кристофер Робин, а может быть, и его мудрый папа (история не сохранила для нас этих подробностей) назвали в честь медведицы по кличке Виннипег (Винни), содержавшейся в 1920-х гг. в Лондонском зоопарке. То есть первая половина имени раскрыта. Но если эта половина вполне реальна и обыденна, вторая похожа на сказку. Пух — был лебедем! По книге, в какой-то момент лебедю надоело его имя или он вырос из него, в общем, он больше им не пользовался, и имя отдали медвежонку.

Как известно, Милн писал книгу для своего сына, сделав его главным героем, ну или первым после Винни-Пуха, это уж кому как больше нравится. Итак, Кристофер Робин Милн стал прототипом сказочного Кристофера Робина, возможно, даже раньше, чем научился выговаривать слово «прототип».

Кристофер Робин Милн родился 21 августа 1920 г. в семье писателя Алана Милна и его жены Дороти. Рождение мальчика стало сюрпризом для обоих родителей, которые были уверены, что родится дочь, и даже назвали ее Розмари. Поэтому они сразу же стали спорить, как назвать ребенка. И потом решили, что у мальчика будет два имени — по одному от каждого из родителей.

С раннего младенчества родители отдали Кристофера няне, общаясь с сыном утром после завтрака, вечером во время совместного чаепития и перед сном. Отец все время проводил в своем кабинете, у мамы были другие интересы.

Кристофер Робин рос умным, но застенчивым мальчиком. В доме он мог разобрать все что угодно, от часов до детского духового ружья, которое, благодаря его умению, в конце концов научилось стрелять «настоящими» зарядами да еще и весьма далеко.

Обратите внимание, Дисней рисует Кристофера Робина шатеном, маленьким он действительно имел достаточно темные волосы, но, когда вырос, они посветлели, как у отца.

Кристофер Робин Милн — прототип нескольких героев стихотворений в сборниках «Когда мы были совсем маленькими» и «Теперь нам шесть» Алана Милна, в последнем он присутствует вместе со своей подружкой Анной Дарлингтон, которая была на восемь месяцев его старше.

Вопреки расхожему мнению, будто бы Кристофер Робин Милн ничего не знал о своем литературном двойнике, мальчик не только знал о книге своего отца, но и поначалу очень гордился своим вкладом в нее. По его собственным словам, ему «вполне нравилось быть Кристофером Робином и быть известным». Тем не менее одноклассники из школы Гиббса, куда мальчик поступил в 1929 г., над ним начали издеваться, они дразнили его цитатами из книги и особенно из стихотворения «Vespers» («Вечерня»), где была такая строчка: «Hush! Hush! Whisper who dares! Christopher Robin is saying his prayers» («Тихо! Тихо! Кто смеет шептаться! Кристофер Робин молится»).

Сам Алан Милн был атеистом, но не возражал против воспитания своего сына в христианских традициях. Упомянутая строчка из стихотворения писалась с добрым юмором, но из-за нее ранимый мальчик возненавидел сначала свою школу, а затем и свою славу. Так что через год его пришлось перевести в школу для мальчиков Стоуи в Бакингемшире, где Кристофер Робин начал заниматься боксом, чтобы научиться давать отпор. В 1939 г. он выиграл стипендию на изучение английского языка в Тринити-колледже в Кембридже.

Когда Кристоферу Робину исполнилось 11 лет, его мама уехала в США к своему американскому любовнику, с которым провела там три года. Кристофер учился в Кембридже. Сблизиться с отцом ему удалось только в подростковом возрасте, когда мальчик смог разделять его интересы и когда Дороти оставила их одних.

К началу Второй мировой войны Кристоферу Робину исполнился 21 год, и он решил пойти на фронт, но его отвергла врачебная комиссия. Тогда его отец, используя свое влияние, добился, чтобы Кристофера зачислили инженером во 2-й учебный батальон Корпуса королевской инженерии. Через год Кристофер получил звание офицера. Сначала его по службе отправили на Средний Восток, а потом в Италию. Но «слава» догнала его и там, так как историю «Винни-Пуха» уже перевели на многие языки и в том числе на итальянский.

В общем, ничего удивительного, что в результате Кристофер Робин сделался мемуаристом и написал автобиографию, первая часть которой вышла в 1974 г. под названием «The Enchanted Places» («Зачарованные места»). В ней он рассказал о проблемах, с которыми ему пришлось столкнуться в детстве из-за Винни-Пуха. Вторая называлась «The Path Through the Trees» («Путь сквозь деревья») и затрагивала те же темы, третья — «The Hollow on the Hill» («Пустота на холме»), — рассказывала о его философских взглядах на жизнь.

Корней Чуковский

«ДОКТОР АЙБОЛИТ»
Добрый доктор Айболит, Он под деревом сидит, Приходи к нему лечиться И корова, и волчица, И жучок, и червячок, и медведица.

По-первых, «Доктор Айболит» переписан и творчески переработан К.И. Чуковским с Доктора Дулиттла из книги Хью Лофтинга. Кроме того, у него был совершенно реальный прототип — некогда весьма популярный доктор Тимофей Осипович Шабад, которого сам Корней Иванович Чуковский в статье, напечатанной в «Пионерской правде», назвал прототипом доктора Айболита.

Так на русском языке сначала появилась история этого доброго доктора в прозе, и после тот же Чуковский написал еще и поэму.

Возможно, Шабад был действительно добрым и отзывчивым человеком, достойным детской сказки, тем не менее в его биографии нет прямых совпадений с жизнью и приключениями персонажа, поэтому мы здесь их и не приводим. Полагаю, что изначально Чуковский просто переводил книгу Лофтинга, а затем увлекся, добавил новых деталей, и в результате получилась совсем другая книга.

Впрочем, отчего бы Чуковскому писать о незнакомом ему враче, живущем в Вильне? На самом деле, был еще один доктор, имеющий прямое отношение к семье Корнея Ивановича, русский врач, доктор медицинских наук, специализирующийся на лечении туберкулеза Петр Васильевич Изергин. «За эту версию говорит и сходство портретов Изергина — сухонького старичка с бородкой клинышком — с традиционным изображением Айболита, и близкое знакомство его с Чуковским, и сама судьба этого врача, нелегкая и самоотверженная», — пишет об Изергине Руслан Бушков.

Отчего же тогда Чуковский называет прототипом Шабада? А секрет прост. Любимая дочка Корнея Ивановича Маша (Мурочка) (24 февраля 1920, Петроград — 10 ноября 1931, Крым), которой он посвящал стихи и детские сказки, болела туберкулезом костей.

Девочка таяла на глазах, и писатель поместил ее в санаторий в Алупке, где Изергин лечил детей, но было слишком поздно. В прославленный санаторий девочку доставили на последней стадии болезни, ей оставалось жить несколько месяцев.

Мура туфельку снимала, В огороде закопала: — Расти, туфелька моя, Расти, маленькая! Уж как туфельку мою Я водичкою полью, И вырастет дерево, Чудесное дерево!

Мурочка не дожила до 11 лет. «Всем существом своим противился Корней Иванович мыслям об ее неизбежной гибели. Не верил. Не желал верить! То ему казалось, что врачи ошиблись. Бывает ведь так? То он понимал, что ребенок гибнет. То, внушив себе, что она больна только временно, что она, несомненно, поправится, заставлял ее учиться, задавал ей уроки, чтобы она не отстала от класса. То в полном отчаянии убегал из дома, не в силах выносить страдания ребенка и горе Марии Борисовны».

Неудивительно, что Чуковский боялся лишний раз вспоминать Изергина, ведь, официально назвав его прототипом доктора Айболита, пришлось бы пересказывать всю эту историю.

К слову, в самом санатории растет огромный дуб, под ним доктор Изергин любил принимать своих маленьких пациентов, которые боялись кабинетов и белых халатов. «Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит».

«КРОКОДИЛ»

В сказке у крокодила есть семья:

Говорит ему печальная жена: «Я с детишками намучилась одна: То Кокошенька Лелешеньку разит, То Лелешенька Кокошеньку тузит. А Тотошенька сегодня нашалил: Выпил целую бутылочку чернил. На колени я поставила его И без сладкого оставила его. У Кокошеньки всю ночь был сильный жар: Проглотил он по ошибке самовар, — Да, спасибо, наш аптекарь Бегемот Положил ему лягушку на живот».

Интересно, что все эти шаловливые неугомонные крокодильчики списаны с реальных детей, еще точнее, с сына Корнея Ивановича и тетушек Владимира Владимировича Познера. Вот как он сам рассказывает об этом: «Дело в том, что семья Познеров дружила с семьей Чуковских. И когда Корней Иванович Чуковский писал свою знаменитую сказку в стихах „Крокодил“, то детям Крокодила и Крокодилицы он дал имена Кокоша, Лелеша и Тотоша. Так вот, Кокоша — это его сын Николай, а Тотоша и Лелеша — сестры моего отца. Лелеша — это Елена Александровна, которой сейчас 93 года (она живет во Флоренции), а Тотоша — это Виктория Александровна — ей 88 лет, и она живет в Париже» (Владимир Познер: «Я расскажу вам о своем отце»).

Самуил Маршак

«ВОТ КАКОЙ РАССЕЯННЫЙ

Человек рассеянный — пародия или комедийный портрет ученого Ивана Алексеевича Каблукова, который в свое время считался образцом ученого-недотепы, человека, занятого только своей наукой и делающего при этом множество ошибок в обычной человеческой жизни, к которой он попросту неприспособлен.

Каждый день чудачества создателя школы физико-химиков в России господина Каблукова наблюдали его коллеги и ученики, которых у милейшего Ивана Алексеевича было немало.

Во время лекции вместо слов «химия и физика» профессор нередко произносил «химика и физия». А однажды, рассказывая о печальном случае в лаборатории, вместо того чтобы сказать: «Колба лопнула, и кусочек стекла попал в глаз», произнес: «Лопа колбнула, и кусочек глаза попал в стекло».

Когда профессор хотел сказать «Менделеев и Меньшуткин», он говорил «Мендельшуткин». Когда же он замечал, что опять попал впросак, то нервничал еще больше, и тогда его речь превращалась в невнятное бормотание «совсем не то», «я, то есть не я».

Каблуков дружил с братом Маршака Ильиным, много раз встречался и с Самуилом Яковлевичем. Когда же однажды ученому показали «Рассеянного», Каблуков, тотчас узнав себя, погрозил пальцем Ильину: «Ваш брат, конечно, метил в меня!».

Лазарь Лагин

«СТАРИК ХОТТАБЫЧ»

Казалось бы, откуда у джинна, много лет просидевшего в бутылке, может быть хоть какой-то прототип? Тем не менее он есть. Абу Хафс Умар ибн аль-Хаттаб аль-Адавий (585, Мекка — 3 ноября 644, Медина) — второй Праведный халиф (634–644), выдающийся государственный деятель. Известен как Умар ибн аль-Хаттаб аль-Фарук и Омар I. Не исключено, что Лагин взял от него только звучное имя. В остальном биография не совпадает. Также остается загадкой уже то, что в книге Хоттабыча и его ворчливого брата (в жизни такого не было) заколдовал, посадил в бутылки и выбросил в море Сулейман ибн Дауд. Тут снова мы сталкиваемся с историческим лицом, правда, жившим немного в другое время. Дело в том, что Сулейман ибн Дауд — это арабский перевод имени легендарного царя Соломона, сына Давидова (965–928 до н. э.).

В Иерусалиме, за Яффскими воротами Старого города, расположена площадь имени Умара ибн аль-Хаттаба. Туда сейчас водят русских туристов, показывая им площадь знаменитого Старика Хоттабыча.

Вениамин Каверин

«ДВА КАПИТАНА»

У главного героя романа Сани Григорьева совершенно официально существовал прототип, который знал о том, что по материалам его жизни или близко к тому будет написана книга, и дал на это свое согласие. Вот почему я пишу «официально». Этим прототипом был Самуил Яковлевич Клебанов, родившийся в 1910 г. в городе Орша. Увлечение авиацией началось в 13 лет, когда подросток впервые прочитал журнал «Вестник Воздушного флота», тогда же он вступает в пионерский отряд «Воздухофлот» и клеит свою первую модель самолета. Еще через 4 года поступает в планерную секцию, общественным инструктором которой являлся В. Чкалов, а руководителем О. Антонов (в то время никому не известный студент, а в будущем конструктор знаменитых «Анов»). В 1929 г. Самуил направляется на VI Всесоюзные состязания планеристов, по возвращении с которых ему присвоили звание пилота-планериста.

Далее последовала летная школа Осоавиахима, 3-я Объединенная школа пилотов и авиатехников ГВФ, аэродром «Балашов». С 1932 г. Клебанов работал в Ленинграде, в Северном управлении ГУ ГВФ «Аэрофлот», при этом продолжал заниматься планеризмом.

С 1935 г. служил в Нарьян-Маре, собственно с него и начиналась ненецкая авиация. В Нарьян-Маре было всего два пилота — В. Сущинский и С. Клебанов и два самолета У-2 — считай, персональная машина.

«Роста он был небольшого, выглядел как мальчишка, — писал в своих воспоминаниях журналист Г.П. Вокуев, во время знакомства с Клебановым ему самому было 11 лет. — Летчик, а никакой солидности. Его редко кто называл по имени, а по отчеству и тем паче. Просто Муля — уменьшительно-ласкательное от Самуила. А девушки, что и говорить, заглядывались на него, звали еще нежнее: Мулечка. Ему было 25 лет, а он бегал с нами наперегонки, азартно играл в лапту и до одури гонял мяч по полю».

Всего за один год В. Сущинский и С. Клебанов открыли 8 новых трасс, совершив 267 безаварийных полетов. За это время Клебанов налетал свыше 1436 часов, за что его наградили велосипедом и премией в 500 рублей. В 1936 г. отозван в Архангельск, в 1938 г. назначен старшим пилотом Архангельского аэропорта, находившегося в то время в поселке Кегостров, затем переведен в Ленинград — шеф-пилотом Северного управления

Гражданского воздушного флота (ГВФ). Доподлинно известно, что в это время Клебанов знакомится с Кавериным. Их познакомил Лев Успенский.

«Писателю редко удается встретить своего героя в его вещественном воплощении, но первая же наша встреча показала мне, что его биография, его надежды, его скромность и мужество в полной мере укладываются в тот образ, каким я представлял себе в дальнейшем (во втором томе) моего героя Саню Григорьева… Он принадлежал к числу тех немногих людей, у которых слово никогда не опережает мысль» (В. Каверин. «О встрече со своим героем»).

С первых дней Великой Отечественной войны Клебанов в строю, сначала в звании младшего лейтенанта, командовал экипажем бомбардировщика 212-го дальнебомбардировочного авиаполка АДД. За первые три месяца войны совершил 23 боевых вылета, в том числе 8 ночных.

Три раза его сбивали над территорией противника, два раза он сажал горящую машину и возвращался в часть. 27 сентября 1941 г. клебановский экипаж нанес бомбовый удар по немецким бронетанковым частям севернее Полтавы, после чего подвергся атакам пары истребителей «Ме-109». Один «мессер» был сбит. Клебанов сумел перетянуть через линию фронта на горящем самолете и посадить его, спасая жизни тяжело раненых бортовых стрелков. За этот подвиг его наградили орденом Ленина.

14 ноября 1941 г. перед экипажами Самуила Клебанова, Николая Ковшикова и Николая Богданова поставили задачу: нанести бомбовый удар по крупному городу-порту Кенигсбергу. Экипаж Николая Ковшикова с этого задания не вернулся.

К апрелю 1942 г. С. Клебанов совершил уже более 60 боевых вылетов, награжден вторым орденом — Красного Знамени, назначен заместителем командира эскадрильи.

«…Я читал в „Известиях“ о том, что Вы летали бомбить Германию, и почувствовал настоящую гордость за то, что изобразил хоть небольшую частицу Вашей жизни в „Двух капитанах', — писал Каверин Клебанову 14 марта 1942 года. — От всей души поздравляю Вас с орденами — уже двумя — так быстро. Я не сомневаюсь в том, что Вы — настоящий человек и мужчина…».

Ночью с 15 на 16 апреля 1942 г. экипаж Клебанова занимался аэрофотосъемкой. Самолет не вернулся с задания. «Погиб экипаж Самуила Клебанова, — вспоминал Н. Богданов. — Обстоятельства его гибели я узнал от участников налета на Витебский аэродром… Клебанов бомбил аэродром одним из последних. Сбросив бомбы, его самолет снизился на малую высоту и стал расстреливать уцелевшие самолеты врага из пулеметов. Несколько машин вспыхнуло, а самолет Клебанова продолжал кружить над стоянками. Через некоторое время гитлеровцы пришли в себя и открыли огонь из всех калибров зенитной артиллерии. Одна из очередей малокалиберного зенитного орудия сразила самолет храбрецов, и они упали со своей горящей машиной прямо на летном поле аэродрома».

Иван Львович Татаринов — у этого персонажа было сразу несколько прототипов: Георгий Седов, Роберт Скотт и Владимир Русанов.

Начнем с Георгия Седова — русского гидрографа, полярного исследователя, старшего лейтенанта, организовавшего неудачную экспедицию к Северному полюсу, во время которой он умер, пройдя примерно 200 километров из необходимых 2000 и не достигнув поставленной цели.

Георгий Яковлевич Седов (21 апреля (3 мая) 1877 — 20 февраля (5 марта) 1914) родился в рыбацкой семье на хуторе Кривая Коса (Область Войска Донского, ныне — поселок Седово в Новоазовском районе Донецкой области). В семье было четверо сыновей и пять дочерей. Отец занимался ловлей рыбы и пилкой леса. Время от времени уходя в очередной запой, с легкостью пропивал имущество семьи, но потом выправлялся, снова начинал работать, постепенно восстанавливая утраченное.

Дети привыкли работать с малолетства. Георгий пошел в первый класс только в 14 лет, когда другие обычно заканчивают обучение, но за два года окончил трехлетний курс, максимально возможный в данных условиях. После окончания школы батрачил, работал приказчиком в магазине, все время при этом мечтая служить на флоте. Наконец против воли семьи отправился в Ростов-на-Дону и попробовал устроиться в Мореходные классы. Почему семья была против? Просто бесплатно обучали только отличников, остальные же должны оплачивать обучение из своего кармана. Кроме того, во время обучения он не смог бы работать и помогать семье.

Решив, что парень им не подходит, но не имея формального повода отказать, инспектор мореходных классов поставил условие: Георгий должен поступить на торговое судно и прослужить на нем три месяца. Юноша устроился работать матросом на пароход «Труд» и провел на нем лето и начало осени, ходя по Азовскому и Черному морям. В последний месяц капитан перевел его на мостик рулевым.

В результате Седов выполнил условие и поступил в Мореходные классы имени графа Коцебу в Ростове-на-Дону, после чего написал об этом письмо родителям.

Через полгода юноша показал себя настолько хорошо, что его избавили от платы за обучение, перевели во второй класс без экзаменов и досрочно отпустили на каникулы. Летом 1895 г. Седов работал на пароходе «Труд» рулевым, а в следующую навигацию — вторым помощником капитана.

Из мореходных классов он вышел в 1899 г. с дипломом штурмана каботажного плавания и устроился работать шкипером на небольшой сухогруз. 14 марта 1899 г. в Поти он сдал экзамен и получил диплом штурмана дальнего плавания, после чего его назначили на пароход «Султан». В одном из плаваний хозяин судна поставил его капитаном и приказал направить судно на камни, чтобы получить за него страховку. Георгий отказался и привел в Новороссийский порт доверенное ему судно в целости. После этого молодого капитана незамедлительно уволили.

Седов поступил вольноопределяющимся в военно-морской флот и, прибыв в Севастополь, зачислен в учебную команду и назначен штурманом на учебное судно «Березань». В 1901 г. стал прапорщиком запаса.

В дальнейшем Георгий Яковлевич жил в Петербурге, где экстерном сдал экзамены за курс Морского корпуса и произведен в поручики запаса.

В результате он дослужился до старшего лейтенанта, стал действительным членом Русского географического общества, почетным членом Русского астрономического общества.

Участвовал в экспедициях по изучению острова Вайгач, устья реки Кары, Новой Земли, Карского моря, Каспийского моря, устья реки Колымы и морских подходов к ней, Крестовой губы.

В 1912 г. у Седова родился замысел экспедиции к Северному полюсу. К этому времени о покорении Северного полюса уже заявили американцы Фредерик Кук (1908) и Роберт Пири (1909). Седов мечтал опередить на полюсе Амундсена, должно быть, считая последнего единственным реальным себе конкурентом.

«Горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор. Амундсен желает во что бы то ни стало оставить честь открытия за Норвегией и Северного полюса. Он хочет идти в 1913 году, а мы пойдем в этом году и докажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг…», — писал Седов 9 марта 1912 г. в Главное Гидрографическое управление.

Он старался во что бы то ни стало отправиться в путь именно в 1912 г.: «Прежде всего следует обратить внимание на то, что Седов устремился к полюсу именно в 1912 г., ибо в 1913 г. должно было праздноваться 300-летие царствования дома Романовых, — предположил Л.Г. Колотило. — Достижение полюса или открытие новых земель было бы хорошим подарком государю-императору. Именно это подтолкнуло экспедиции Г.Л. Брусилова и В.А. Русанова. Однако повезло только Борису Вилькицкому — под его руководством была открыта Земля Николая II (ныне — Северная Земля). За этот подарок Б.А. Вилькицкий был обласкан царем, а Г.Я. Седов, Г.Л. Брусилов и В.А. Русанов погибли во льдах Арктики».

На самом деле с этой экспедицией изначально все шло наперекосяк, предполагалось государственное финансирование, но комиссия отвергла этот проект, затем Седов подал прошение в Думу на выделение ему 50 тысяч рублей и тоже получил отказ. Тогда он организовал сбор средств в поддержку экспедиции, в этом деле ему помогал М.А. Суворин, издатель газеты «Новое время». Частный взнос в размере 10 тысяч рублей сделал император Николай II. Суворин выдал экспедиции деньги в кредит — 20 тысяч рублей. Также удалось собрать мелкими суммами еще около 12 тысяч. Жертвователям вручали знаки с надписью «Жертвователю на экспедицию старшего лейтенанта Седова к Северному полюсу». В центре изготовленного из темной бронзы круглого жетона среди полярных льдов и снегов во весь рост изображен лыжник. Жетон носили на бело-сине-красной ленте. Три знака изготовили из золота. Их получили председатель комитета М.А. Суворин, Фритьоф Нансен и капитан I ранга П.И. Белавенец.

Еще одним прототипом Татаринова считается Роберт Фолкон Скотт (6 июня 1868, Плимут — ок. 29 марта 1912, Антарктида) — полярный исследователь, один из первооткрывателей Южного полюса, возглавивший две экспедиции в Антарктику: «Дискавери» (1901–1904 гг.) и «Терра Нова» (1912–1913 гг.).

До того как по-настоящему заболеть первооткрывательством, Скотт делал обычную карьеру морского офицера мирного времени викторианской Англии. Его отец держал пивоварню, так что, решись сын выйти в отставку, он бы не только не умер с голоду, а реально мог заняться семейным бизнесом и даже разбогатеть.

После окончания учебы, в звании мичмана, он отправился в Южную Африку, чтобы продолжить службу на флагмане Эскадры Мыса «HMS Boadicea». База размещалась на островах Сент-Китс Вест-Индии, где Скотт впервые встретился с Клементом Маркемом, тогда секретарем Королевского географического общества. Маркем занимался поиском потенциально талантливых молодых офицеров, постепенно собирая под своим крылом тех, кто впоследствии будет проводить научно-исследовательские полярные работы. Так, сначала Скотт был приглашен в качестве гостя совершить плавание на флагманском корабле учебной эскадры, где он участвовал в шлюпочной гонке и пришел первым. По этому поводу Роберт Скотт был приглашен на обед к командиру эскадры.

В 1894 г. Скотт служил торпедным офицером на корабле «HMS Vulcan», в то время его семья продала пивной завод и вложила деньги в акции, которые вскоре прогорели. Так что теперь единственным источником доходов остались жалования сыновей. В результате младший брат Арчибальд вынужден оставить армию и отправиться на колониальную службу, где больше платили. Но на новом месте он продержался чуть больше трех лет, так как заболел и умер от брюшного тифа. Теперь Роберту приходилось самостоятельно содержать мать и двоих сестер. Следовательно, он должен был любой ценой добиться повышения. В то время он уже знал, что Маркем вынашивает планы британской антарктической экспедиции. Наметилась возможность отличиться на службе и заработать деньги, в которых Роберт так нуждался. 11 июня наш герой появился в резиденции Маркема и вызвался возглавить антарктическую экспедицию.

Британская национальная антарктическая экспедиция «Дискавери» («Открытие») — совместное предприятие Королевского географического общества и Лондонского королевского общества. Внутри организационного комитета разыгрались ожесточенные баталии по поводу области обязанностей Скотта. Королевское общество настаивало, чтобы в качестве руководителя экспедиции выбрали ученого, в то время как Скотт, по их замыслу, должен был лишь командовать судном. Однако Маркем остался непреклонен: возглавлять экспедицию должен именно Скотт.

«В то время мы были ужасающе невежественны: не знали, сколько брать с собой продовольствия и какое именно, как готовить на наших печах, как разбивать палатки и даже как одеваться. Снаряжение наше совершенно не было испытано, и в условиях всеобщего невежества особенно чувствовалось отсутствие системы во всем», — писал Скотт[3].

Во время экспедиции, 4 февраля 1902 г., Джордж Винс поскользнулся и упал в пропасть. В походе в сторону полюса участвовали Роберт Скотт, Эрнест Шеклтон и Эдвард Уилсон, но они прошли только до 82° 11′ ю. ш., то есть на расстояние в 850 километров от полюса. В результате Шеклтон заболел, и Скотт был вынужден отправить его домой вместе с девятью матросами, не пожелавшими продолжать экспедицию, на вспомогательном корабле, привезшем основному судну «Дискавери» почту и дополнительное снаряжение.

На второй год уже более подготовленные и опытные участники экспедиции совершили еще один поход к полюсу и прошли более 400 километров в западном направлении, где изучили Полярное плато. Скотт вспоминал: «Должен признаться, что немного горжусь этим путешествием. Мы встретились с огромными трудностями, и год назад мы, безусловно, не сумели бы преодолеть их, но теперь, став ветеранами, мы добились успеха. И если принять во внимание все обстоятельства дела, чрезвычайную суровость климата и другие трудности, то нельзя не сделать вывод: мы практически достигли максимума возможного».

Для того чтобы сделать головокружительную карьеру, войти в историю и продвинуться по службе, Скотту нужно было стать первым человеком, достигшим Южного полюса. Но, по иронии судьбы, как раз первым ему не суждено было стать. Во время второй своей экспедиции он вместе с четырьмя участниками похода достиг Южного полюса 17 января 1912 г., но обнаружил, что их на несколько недель опередила норвежская экспедиция Руаля Амундсена. Позже, 29 марта, Скотт погиб от холода, голода и физического истощения.

Тем не менее в Британии Роберт Фолкон Скотт считается национальным героем. Почему же мы причисляем англичанина к прототипам Татаринова? А вот почему: девиз романа — «Бороться и искать, найти и не сдаваться» — это заключительная строка из хрестоматийного стихотворения лорда Теннисона «Улисс» (в оригинале: «То strive, to seek, to find, and not to yield»). Эта строка также выгравирована на кресте в память о погибшей экспедиции Р. Скотта к Южному полюсу, на холме Обсервейшн.

И, наконец, третий прототип — Владимир Александрович Русанов (3 (15) ноября 1875, Орел — 1913, Карское море?) — русский арктический исследователь.

О семье и детстве Русанова толком ничего не известно. Сначала он проходил обучение в Орловской мужской гимназии, затем там же поступил в духовную семинарию. В 1897 г. его арестовала полиция за участие в революционном движении, отсидел почти два года и освобожден под негласный надзор полиции, который вскоре подтверждает неблагонадежность Владимира Русанова, и в 1901 г. его ссылают на два года в Усть-Сысольск, где он работает статистиком в земской управе.

В 1903 г. Русанов эмигрирует в Париж, где оканчивает естественное отделение Парижского университета по специальности геология (1907 г.).

Сразу по окончании университета Русанов посетил Новую Землю, пешком исследовал пролив Маточкин Шар. Через год становится участником французской научной экспедиции на Новую Землю под начальством Шарля Бенара; впервые пересек пешком о. Северный.

Далее его уже ставят исключительно руководителем экспедиций, так в 1909, 1910 и 1911 гг. он руководит русскими научными экспедициями. На моторно-парусных судах обошел вокруг Новой Земли, в 1912 г. — новая экспедиция, на этот раз с целью обследования угленосных районов Шпицбергена, на боте «Геркулес». И опять руководящая должность.

Выполнив поставленную задачу, Русанов отправился в плавание вокруг мыса Желания на восток, где и пропал без вести с экипажем, возможно, рядом с полуостровом Михайлова (время и обстоятельства гибели экспедиции остаются невыясненными по сей день).

В 1934 г. на островах у западного побережья Таймыра обнаружили деревянный столб с надписью «Геркулес 1913» и некоторые вещи участников экспедиции.

Именем Русанова названы бухта и полуостров на Новой Земле, ледник на Северной Земле, гора в Антарктиде, улица в Архангельске, Мурманске и др. В Орле имеется дом-музей В. Русанова, расположенный на улице Русанова в Железнодорожном районе.

Приключенческий роман писателя Вениамина Каверина, написанный им в 1938–1944 гг., выдержал более сотни переизданий. За него писателя наградили Сталинской премией II степени (1946), книга переведена на многие иностранные языки.

Борис Житков

«ЧТО Я ВИДЕЛ»

У главного героя этой книги тоже был прототип — мальчик Алеша, живший в коммунальной квартире, по соседству с писателем Борисом Житковым. Интересно, что писатель правильно угадал дальнейшую судьбу этого ребенка, потому что Алексей Всеволодович Некрасов (25 февраля 1933 — 9 февраля 2008) действительно стал российским ученым-океанологом.

Алексей Всеволодович закончил Ленинградский гидрометеорологический институт (ЛГМИ, 1956), аспирантуру ЛГМИ, стал кандидатом географических наук (1963), доктором географических наук (1977), профессором, почетным работником гидрометеослужбы России.

Его перу принадлежат такие научные издания, как «Приливные волны в окраинных морях» (Л., 1975), «Энергия океанских приливов» (Л., 1990), «Исследование приливов Южно-Китайского моря с помощью глубоководного мареографа» (Доклады АН СССР, т. 311, № 3. 1990, в соавторстве).

Билл Фингер

«БЭТМЕН»

Прототип Бэтмена — некто Билл Смит — в 1870 г. перебрался из Англии в Нью-Йорк, где некоторое время честно трудился в мясной лавке. Однажды в магазин проник воришка, и Билл поймал и скрутил его, позже передав полиции. В общем, поступил как сознательный гражданин.

Какого же было нашему герою буквально на следующий день повстречать на рынке пойманного им ворюгу? Выходило, что полиция и не подумала изолировать мерзавца от общества.

Биллу в то время исполнилось 43 года, сил хоть отбавляй, а работа однообразная и скучная. Зато ловить преступников ему понравилось куда больше, нежели рубить мясо. В результате он сшил себе маску летучей мыши и принялся патрулировать улицы в поисках хулиганов и ночных грабителей.

Очень скоро слухи о таинственном Бэтмене разлетелись по городу, преступники старались не показываться на глаза ночному герою. Таким образом, рыцарь без страха и упрека прослужил обществу 23 года и умер в 66 лет от гипотермии.

Туве Янссон

«МУМИ-ТРОЛЛИ»

Вообще муми-тролли продвигались к своему читателю медленно, но верно. В 1930 г. впервые появилось изображение муми-тролля, и через 10 лет оно снова возникло в качестве карикатуры в финском журнале «Garm». Первая книга серии о муми-троллях «Маленькие тролли и большое наводнение» вышла из печати в 1945 г., хотя написана и даже проиллюстрирована в 1938 г. Впрочем, выйти-то она вышла, но читатель не обратил на сказку внимания. Тем не менее Туве Янссон не унывала и через год представила читателю вторую повесть — «Муми-тролль и комета», которая произвела фурор.

Вторая повесть была интересна еще и тем, что в ней Туве Янссон дала подробное описание долины муми-троллей (Муми-дален), ставшей местом действия большинства последующих историй. Третья книга — «Шляпа волшебника» (1949) — уже ожидалась с понятным нетерпением и ее сразу же перевели на несколько языков.

Несмотря на то что сказки Янссон населены троллями, точнее, муми-троллями, у одного из них, а именно у Снусмумрика, был вполне реальный прототип в мире людей. Им стал близкий друг Туве Янссон — финский журналист, критик и афорист Атос Казимир Виртанен (27 января 1906, Салтвик — 10 марта 1979, Хельсинки). Зеленая шляпа Снусмумрика аналогична той, что носил Виртанен, благодаря чему прототип Снусмумрика легко угадывался их близкими знакомыми. Известно, что Виртанен и Янссон некоторое время считались женихом и невестой. Но что-то случилось, и автор не вышла замуж за прототипа одного из самых симпатичных своих персонажей.

Астрид Лингрен

«КАРЛСОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ»

Астрид Лингрен написала три истории про мужчину в полном расцвете сил: «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» (1955; пер. 1957); «Карлсон, который живет на крыше, опять прилетел» (1962; пер. 1965); «Карлсон, который живет на крыше, проказничает опять» (1968; пер. 1973).

Но нас, естественно, будет интересовать не столько сам детский персонаж, сколько его возможный прототип, а именно Герман Геринг. Спросите, какая связь между рейхсминистром Имперского министерства авиации, рейхсмаршалом Великогерманского рейха и, наконец, группенфюрером СА Герингом и персонажем детской книжки?

Начнем с того, что в юности Астрид Лингрен и Геринг были знакомы. Страстный авиатор Геринг в 1920-е гг. устраивал авиашоу в Швеции, а Астрид поддерживала идеи национал-социалистической партии. Должна же девушка чем-то увлекаться.

Кстати, если опираться на книгу, а не только на мультфильм, мы узнаем, что в какой-то момент Карлсона назовут шпионом: «Странный неопознанный объект летает над Стокгольмом. Очевидцы сообщают, что за последнее время неоднократно видели в районе Вазастана некий летающий предмет, напоминающий по виду маленький пивной бочонок. Он издает звуки, похожие на гул мотора. Представители Авиакомпании ничего не смогли сообщить нам относительно этих полетов. Поэтому возникло предположение, что это иностранный спутник-шпион, запущенный в воздушное пространство с разведывательными целями. Тайна этих полетов должна быть раскрыта, а неопознанный объект — пойман. Если он действительно окажется шпионом, его необходимо передать для расследования в руки полиции.

Кто раскроет летающую тайну Вазастана? Редакция газеты назначает вознаграждение в 10 000 крон. Тот, кому посчастливится поймать этот таинственный предмет, получит премию в 10 000 крон. Ловите его, несите в редакцию, получайте деньги!».

Хотя никаких доказательств версии о том, что Герман Геринг мог стать прототипом Карлсона, нет. Понятно, что скучающий мальчик, сидя у окна, мог дождаться только того, что в это самое окно кто-то влетит, отсюда вывод — персонаж должен был уметь летать.

Возможно, в роли Малыша Астрид видела себя. Но тогда почему Малыш — мальчик? Думается, Астрид не могла сделать Малыша девочкой, так как его посещения домика Карлсона на крыше могли бы посчитать нарушением приличий.

Пожалуй, о чем-то подобном догадались Анна Гурова и Александр Мазин, создавая свой мини-сериал про «Малышку и Карлсона». Малышка у них — очаровательная девочка в чужом городе, которая провалила экзамен, но осталась, устроившись на работу и найдя жилье. Что же до Карлсона, мода на авиаторов и даже на космонавтов давно прошла, зато появилась мода на фэнтези, поэтому в окно к Малышке влезает самый настоящий тролль шведского происхождения. Впрочем, это совсем другая очаровательная история, и нет смысла пересказывать здесь ее сюжет.

Психологи предпочитают рассматривать персону Карлсона как выдуманного друга Малыша. Одинокий ребенок мечтал обзавестись веселым хулиганистым другом, и друг влетел к нему в окно. А дальше он начинает шумно и подчас рискованно играть с ним, на самом деле сам с собой. В частности, забирается на крышу, откуда его приходится снимать пожарным.

Конечно, по книге, в какой-то момент папа с мамой видят и даже знакомятся с Карлсоном, но это вполне может быть коллективной наведенной галлюцинацией. «Но с самого начала мама и папа решили никому не говорить о существовании Карлсона. Они прекрасно понимали, что будет твориться в их доме, если о Карлсоне узнают на телевидении, а газеты и журналы захотят печатать о нем статьи, скажем, под заголовком: „Карлсон у себя дома“».

Интересно, что, когда Астрид Лингрен рассказали, насколько популярен ее герой в России, она очень удивилась и обмолвилась, что никогда не считала Карлсона положительным персонажем. Кроме того, в книге писательница не говорит об истинном возрасте Карлсона, есть только фраза о мужчине в полном расцвете сил и известно, что больше всего его фигура похожа на пивной бочонок. Исходя из этих составляющих, русские художники-мультипликаторы решили, что Карлсон — дяденька, в то время как все его поведение говорит о том, что он подросток. Посудите сами, он сломал паровую машину Малыша и не сумел починить, в его доме нет никаких продуктов, когда за Малышом приезжают пожарные, чтобы снять его с крыши, он скрывается с места преступления, вместо того чтобы как ответственный взрослый принять удар на себя. То есть он не умеет ничего того, что обычно умеют взрослые. Леонид Клейн даже заметил, что, когда Карлсон летит на крышу, везя на себе Малыша, и в окне плачет ребенок, Карлсон даже не знает, как успокоить его, и это приходится делать Малышу.

К слову, Карлсон в таком виде, как его представила нам писательница, объективно не мог бы летать, у него был пропеллер на спине и кнопка на животе и никакого руля. В таком виде он либо летал бы ногами вперед, либо крутился на месте. Именно по этой причине до сих пор не существует летающей игрушки «Карлсон».

Виктор Драгунский

«ДЕНИСКИНЫ РАССКАЗЫ»

Когда 15 декабря 1950 г. в семье Драгунских родился сын Дениска, сразу же стало понятно, что очень скоро мальчуган попадет в историю. Точнее, в истории, которые сочинит про него и для него его папа, писатель Виктор Драгунский. Ничего удивительного, что Денис Драгунский со временем тоже, как отец, сделался писателем и журналистом. В 1973 г. он окончил филологический факультет МГУ. В 1973–1979 гг. преподавал греческий язык в Дипломатической академии МИД РФ. Начиная с 1975 г. и заканчивая 1982-м продолжил дело отца, написал сценарии следующих фильмов: «По секрету всему свету» (1976), «Удивительные приключения Дениса Кораблева» (1979). «Клоун» (1980). «За старым забором» (короткометражный, 1982).

Сама по себе удивительная ситуация, когда прототип сам занимается раскруткой собственного персонажа. Всегда бы так!

Михаил Зощенко

«ЛЕЛЯ И МИНЬКА»

В рассказе Михаила Зощенко про Лелю и Миньку есть момент, когда мама нарядила елку, приготовили подарки, а пробравшиеся в запретную комнату дети не только обнаружили их, но и: «Вот мы с сестренкой Лелей вошли в комнату. И видим: очень красивая елка. А под елкой лежат подарки. А на елке разноцветные бусы, флаги, фонарики, золотые орехи, пастилки и крымские яблочки.

Моя сестренка Леля говорит:

— Не будем глядеть подарки. А вместо того давай лучше съедим по одной пастилке.

И вот она подходит к елке и моментально съедает одну пастилку, висящую на ниточке.

Я говорю:

— Леля, если ты съела пастилочку, то я тоже сейчас что-нибудь съем.

И я подхожу к елке и откусываю маленький кусочек яблока.

Леля говорит:

— Минька, если ты яблоко откусил, то я сейчас другую пастилку съем и вдобавок возьму себе еще эту конфетку.

А Леля была очень такая высокая, длинновязая девочка. И она могла высоко достать.

Она встала на цыпочки и своим большим ртом стала поедать вторую пастилку.

А я был удивительно маленького роста. И мне почти что ничего нельзя было достать, кроме одного яблока, которое висело низко.

Я говорю:

— Если ты, Лелища, съела вторую пастилку, то я еще раз откушу это яблоко».

Потом Минька попытается поставить к елке стул, он упадет прямо на подарки и разобьет фарфоровую куклу. В общем, милые детки повторили действия победоносной мышиной армии и справились с задачей не хуже, чем мышиный король о семи головах и его клевреты. То есть этот рассказ напрямую отсылает нас к гофмановскому «Щелкунчику». Получается, что эпизод из «Щелкунчика» в какой-то мере послужил прототипом для вышеприведенного рассказа. Явление весьма распространенное.

Впрочем, это не единственный случай, когда сюжеты «Щелкунчика» перемещаются в другие произведения. К примеру, в фантастической повести Эдуарда Успенского «Гарантийные человечки» (впервые опубликована в журнале «Пионер» в 1974 г., № 1, с. 64–75; № 2, с. 44–55) герои — крохотные мастера, живущие в новых вещах и чинящие их в течение всего гарантийного срока, им также приходится столкнуться с мышиной армией, с той лишь разницей, что гарантийные человечки отнюдь не желают воевать.

Поэтому ставший дипломатом-переговорщиком Холодилин угощает попавших в плен мышат-рядовых сосиской. Результат подобной тактики вскоре приносит первые плоды, и к гарантийным человечкам являются хвостатые парламентеры:

«Мы пришли заявить страшный протест. Почему вы поступаете не по-военному? Почему вы кормите пленных сосиской?

— А что? Что в этом плохого?

— А то. Слухи об этом проникли в наши ряды, и теперь вся армия собирается сдаваться в плен. Какой смысл переносить лишения, идти в атаки и питаться старым сапогом, когда у противника запросто выдают сосиски? Видите ли в этом какую-нибудь толковость?

— Не видим».

Неудивительно, что подобная тактика вносит раскол в мышиные ряды, и тогда как наиболее упорные поклонники войны требуют идти в атаку, миролюбивые чревоугодники выступают под лозунгами:

«НЕ ХОТИМ СРАЖАТЬСЯ, А ХОТИМ СДАВАТЬСЯ.

ПОТОМУ ЧТО СОСИСКИ ВКУСНЕЕ СНАРЯДОВ!

ДОЛОЙ ПОРОХ, ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТВОРОГ!

КАКОЙ ЖЕ ОН АГРЕССОР, ЕСЛИ ОН ПРОФЕССОР!

ЗА КАЖДОГО ГЕНЕРАЛА НАМ ДАДУТ КУСОЧЕК КОЛБАСЫ ИЛИ КУСОЧЕК САЛА!»

Совершенно потрясающе опасную ситуацию преподносит своим подданным мышиный король: «— Дорогие мыши и сограждане! В наших рядах появились отдельные отступники и изменники! И их большинство! Они узнали, что противник живет хорошо, и решили, что они должны жить не хуже! Иначе как предательством это не назовешь. Сосиски — разве это в жизни главное! Даже я могу обойтись без них! А вы-то уж и подавно!».

Джоан Роулинг

«ГАРРИ ПОТТЕР»

Гермиона Джин Грейнджер, одна из главных героев цикла романов о Гарри Поттере, по признанию самой Роулинг — автопортрет писательницы. Тому свидетельством является патронус (магическая сущность, вызываемая заклинанием для защиты от дементоров) Гермионы — выдра — любимое животное Роулинг.

Несмотря на то что Гермиона как главный женский персонаж книг о Гарри Поттере, наверное, лучше всего рифмовалась бы с главным героем книги — Гарри, она выбирает Рона. Тому есть две причины: первая — так как Гермиона имеет своим прототипом саму Роулинг, ей дано право любить и делать ошибки. В частности, она выбирает не того мужчину. Впрочем, Гарри от этого только выигрывает. Его жизнь складывается с Джинни вполне гармонично; вторая — являясь человеком амбициозным, Гермиона не может позволить себе находиться на вторых ролях. То есть рядом с Роном она — главная (в «Проклятом дитя» он — владелец магазина приколов, она министр магии), с Гарри Поттером такого бы не произошло, она навсегда осталась бы девушкой/женой великого Гарри Поттера.

Имя «Гермиона» имеет греческое происхождение и связано с именем бога Гермеса. В античной мифологии Гермиона — имя дочери спартанского царя Менелая и Елены. Роулинг, однако, позаимствовала его не из греческого мифа, а из «Зимней сказки» Шекспира, где это имя носит королева, мать потерянной принцессы Утраты. Писательница специально выбрала редко встречающееся имя, чтобы тезок книжной героини не дразнили в школах.

Гарри Поттер — собирательный образ. Внешний облик позаимствован у друга детства Роулинг Яна Поттера из Уинтербурна. Как и Гарри, Ян в детстве носил круглые очки.

В детстве Джоан нравилась фамилия Поттер, свою собственную — Роулинг, она не любила. После выхода книги мать Яна Поттера Руби, которая во времена их детства близко дружила с матерью Джоан Энн Роулинг, написала Джоан, сообщив, насколько ей понравилась книга и как она благодарна, что Роулинг сделала ее сына прототипом главного героя. На что писательница тут же уверила Руби, что прототипом Гарри был вовсе не Ян.

Шон Смит, написавший в 2002 г. биографию писательницы, выдвигает предположение, что фамилию своего главного героя Джоан могла взять от писателя Денниса Поттера, жившего в Динском Лесу, куда семья Роулинг переехала в 1974 г. Впрочем, тайна прототипа Гарри Поттера до сих пор не раскрыта.

Профессор Северус Снегг списан Роулинг с профессора химии Джона Неллтшипа, должно быть, поэтому Снегг преподает в Хогвардве именно зельеварение (аналог химии).

Антонин Долохов — один из главных пожирателей смерти, близкий соратник лорда Воланде-Морта, редкостный злодей и отчаянный тип, имеет русские корни (мало того, что его фамилия оканчивается на «ов») — персонаж Роулинг явно связан с Долоховым из романа Толстого «Война и мир». Роулинг прекрасно знакома с русской классикой.

«Да, он бретер, — думал Пьер, — ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это…».

Согласно показаниям Игоря Каркарова, он «сам видел, как он [Антонин Долохов] пытал многих ни в чем не повинных маглов. И тех, кто… кто был против Темного Лорда…». Во времена первой магической войны Долохов активно участвует в ликвидации врагов Темного Лорда, в частности, был в группе из пяти человек, убившей Фабиана и Гидеона Пруэттов.

Известного писателя мира волшебников, хвастуна и труса Локонса Златопуста Роулинг списала со своего первого мужа, журналиста Жоржа Арантиша. Исходя из описания характера персонажа, неудивительно, что она с ним развелась.

Персонаж Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор списан Джоан Роулинг с актера Джона Гилгуда.

Сэр Артур Джон Гилгуд (14 апреля 1904, Лондон — 21 мая 2000, Уоттон Андервуд) — английский актер, театральный режиссер, один из крупнейших исполнителей шекспировских ролей в истории театра. Обладатель всех основных исполнительских премий: «Оскара», «Грэмми», «Эмми», «Тони», BAFTA и «Золотого глобуса» (единственный в истории актер-мужчина, удостоенный всех шести премий), а также японской «Императорской премии» (1994).

Он родился в семье, где чтили театр, так как мать Джон Гилгуда была племянницей актрисы Эллен Терри и, соответственно, двоюродной сестрой великого Гордона Крэга. Отец Джона Гилгуда происходил из литовского шляхетского рода Гелгудов герба Дзялоша.

С детства Джон бредил театром, он учился один год в театральной школе леди Бенсон и один год в Академии театрального искусства на Гауэр-стрит. Дебютировал в 1921 г. на сцене лондонского театра «Олд Вик» в роли герольда в «Генрихе V» Шекспира.

Шекспир завладел воображением юного актера, так что в течение последующего полувека (до 1977) Гилгуд переиграл все крупные роли шекспировского репертуара. Среди лучших его ролей — Ричард II и Гамлет, которого Гилгуд впервые сыграл в театре «Олд Вик» в 1929 г. и в дальнейшем, на протяжении пятнадцати лет, играл в разных театрах Лондона. А также он исполнял роль Просперо в «Буре» и короля в «Короле Лире», сыгранные им в «Олд Вик» и в шекспировском Мемориальном театре в Стратфорде-на-Эйвоне.

Публика была удивлена, когда после шекспировских страстей Гилгуд брался за пьесы А.П. Чехова, которого тоже очень любил. Персонажи Чехова, несмотря на несхожесть с шекспировскими героями, ему особенно удавались.

Неудивительно, что увлеченная искусством своего любимого актера Роулинг начала примерять на него образ одного из главных персонажей своей будущей книги. Не исключено, что, по задумке, и играть Дамблдора должен был именно он. Но Гилгуд скончался в 2000 г., а первый фильм о Гарри Поттере вышел в 2001-м.

В год, когда Роулинг начала писать «Гарри Поттер и философский камень», после десяти лет рассеянного склероза умерла ее мать. В результате ткань романа изменилась, и Джоан прописала с особой силой потерю родителей, которую главный герой переживает на протяжении всех книг.

Имена пожирателей смерти Роулинг позаимствовала у своих институтских друзей. Когда все раскрылось, они приняли это с восторгом.

Воланде-Морт несет идею о том, что одна нация главнее другой. После того как пожиратели смерти захватывают власть в Министерстве магии, в вестибюле помещают статую, на которой фигуры маглов расположены на низшей ступени, а маги — на высшей. Во многом семикнижье о Гарри Поттере говорит о том, что сторонники Воланде-Морта — то есть воплощенного зла — не могут победить, потому что никогда не смогут окончательно победить идеи чистой крови — идеи нацизма и фашизма, которые ненавидит Роулинг (ее героиня полукровка). В финале чистокровных волшебников побеждают полукровки.

Кроме этого, Роулинг разбивает идею о всеобщем уравнении и упрощении. Первый приказ Воланде-Морта — отменить в Хогвартсе все факультеты, то есть сделать Хогвартс единым.

Но ведь Хогвартс привлекателен именно тем, что в нем собираются разные волшебники. Упраздни все факультеты, кроме Слизерина, и Хогвартс с его многообразием погибнет.

Кроме того, все сторонники Воланде-Морта явно не умеют дружить и не являются сторонниками друг друга. Все они в той или иной степени стараются выслужиться перед своим темным богом, расталкивая друг дружку локтями. Понятно, что такая система обречена на провал.

Кроме персонажей, у которых есть прототипы или которые отражают те или иные черты других литературных персонажей, в книгах Роулинг о Гарри Поттере наличествуют совершенно дивные аллюзии на эпос Толкиена. К примеру, один из даров смерти — бузинная палочка, которая является мощнейшим магическим оружием. В конце последней книги Гарри без тени жалости разламывает ее. Фродо так и не смог отделаться от кольца всевластия, которое в результате сгинуло в лаве только вместе с его пальцем и откусившим его Горлумом.

Кроме того, крестраж-медальон с частичкой души Воланде-Морта, так же как и кольцо всевластия, пагубно воздействует на того, кто его носит. Буквально сводит его с ума.

Возможно, имеется в виду, что если крестраж достается темному магу, он способствует сбору злой энергии, впрочем, Воланде-Морт никогда не заботится о тех, кто его окружает, и это тоже подталкивает его политику к провалу.

Поворот сюжета, когда Гарри, ищущий крестражи, узнает, что он и сам крестраж, заимствован из кинофильма «Сердце Ангела»[4], где сыщик ищет серийного убийцу и в конце узнает, что он и есть убийца. Кроме того, это напоминает «зеркало тролля» из сказки Андерсона «Снежная королева»: кусочек разбившегося зеркала может сидеть в сердце или в глазу каждого — то есть все мы, если присмотреться, можем оказаться крестражами, несущими в себе частицу зла. И сюда примыкает вывод пьесы Евгения Шварца «Дракон»: «Придется убить дракона в каждом».

Часть вторая Для взрослых читателей

Джованни Боккаччо

«ДЕКАМЕРОН»

Одна из самых знаменитых книг раннего Ренессанса, написанная итальянцем Джованни Боккаччо приблизительно в 1352–1354 гг. — «Декамерон» (от греч. δέκα «десять» и ἡμέρα «день» — букв. «Десятиднев»). Большинство из ста новелл этой книги посвящено теме любви, начиная от ее эротического и заканчивая трагическим аспектом.

Название «Декамерон», или «Десятиднев», пародийно следует образцу именования труда Амвросия Медиоланского «Нехаетегоп» («Шестоднев»), в котором рассматриваются шесть библейских дней творения. В «Декамероне» тоже описывается сотворение мира, только создается этот мир не богом, а людьми, и не за шесть, а за десять дней (Хлодовский Р.И. «Декамерон»: великая книга о большой любви).

У «Декамерона» есть и другое название — «Принц Галеотто» (от итал. Principe Galeotto — букв. «Сводник»). Имеется в виду рыцарь короля Артура Галахад (ит. Галеотто), который помогал королеве Джиневре и Ланцелоту сблизиться. Эта пара упоминается в «Божественной комедии» Данте. Ее персонажи, Франческа да Римини и Паоло Малатеста, впервые целуются под воздействием чтения этого фрагмента легенды («Одни мы были, был беспечен каждый. // Над книгой взоры встретились не раз… // И книга стала нашим Галеотом! / Никто из нас не дочитал листа». — Ад, V). Благодаря

Данте, имя «Галеотто» вошло в итальянский язык как синоним сводника.

Сюжет «Декамерона» основан на том, во время эпидемии чумы 1348 г. во Флоренции, трое благородных юношей и семь дам уезжают на загородную виллу, чтобы переждать там опасные времена, и рассказывают друг другу различные занимательные истории. Многие из них — не оригинальные сочинения Боккаччо, а переработанные фольклорные, легендарные и классические мотивы (к примеру, из «Метаморфоз» Апулея), анекдоты, составлявшие значительную часть городского фольклора, и религиозно-нравоучительные «примеры», которыми уснащали проповеди прославленные служители церкви.

Боккаччо также черпал из итальянского сборника XIII в. «Cento novelle antiche», из индийского сборника сказок «Панчатантра» и проч.

Так, в «Декамероне» используется сюжет «съеденное сердце» (день 4, новелла 9), встречается он и в подражаниях «Декамерону», есть он и в моем романе «Рыцарь Грааля» и в поэме «Лангедокская вечерня». История трубадура Гийома де Кабестань вошла во многие произведения средневековой поэзии.

Сын небогатого рыцаря Кабестань прибыл ко двору графа Раймунда Руссильонского и вступил в число его вассалов. Вскоре трубадур, как это было принято, избрал дамой своего сердца супругу графа, что в порядке вещей. Мужья не обижались, когда их женам посвящались красивые песни, но отношения трубадура и дамы быстро перешли рамки дозволенного. Тогда граф убил трубадура, отрезал его голову и забрал сердце. Голову он спрятал, чтобы предъявить жене, а сердце отнес повару, попросив приготовить его для супруги. Не зная, что она ест, дама съела сердце поэта, и по окончании трапезы муж признался в своем злодеянии, в качестве доказательства показав ей голову ее поэта. Потерявшая любимого дама выбросилась с балкона и разбилась.

Узнав о жестокой смерти одного из лучших трубадуров Прованса, Альфонс Арагонский приказал лишить убийцу его владений. Мертвых любовников похоронили вместе, и после этого много лет каждый год в день их смерти влюбленные пары совершали паломничество к их совместной могиле.

Уильям Шекспир

«ГАМЛЕТ»

На самом деле его звали не Гамлет, а Амлет (Amletus). Трагедия основана на легенде, записанной датским летописцем Саксоном Грамматиком в третьей книге «Деяний данов» и посвящена не жизнеописанию правителя Дании, а, прежде всего, мести — главный герой Амлет мстит за смерть своего отца.

Возможно, Шекспир читал не саму летопись, а был знаком с не дошедшей до наших дней пьесой Томаса Кида «Испанская трагедия». Наиболее вероятная дата сочинений и первой постановки «Гамлета» — 1600–1601 гг. (театр «Глобус», Лондон), первый исполнитель заглавной роли — Ричард Бербедж; сам Шекспир в этой постановке играл тень отца Гамлета.

Иоганн Вольфганг Гете

«СТРАДАНИЯ ЮНОГО ВЕРТЕРА»

Прототип Вертера — Карл Вильгельм Иерузалем (21 марта 1747, Вольфенбюттель — 30 октября 1772, Вецлар). Гете познакомился с ним в Лейпцигском университете, где они оба в то время учились. Далее Карл Вильгельм служил в дипломатическом ведомстве герцогства Брауншвейг, так что их пути на какое-то время разошлись, чтобы встретиться в Имперском камеральном суде города Вецлар, где Иерузалем изучал процессуальное право.

Жизнь Иерузалема складывалась тяжело, потому что юристы — выходцы из дворян ни во что не ставили Иерузалема, родители которого были мещанами.

Он влюбился в Элизабет Герд, сватался к ней, но красавица предпочла Карлу Вильгельму другого. Не в силах справиться с депрессией 29 октября 1772 г. Иерузалем застрелился в своей квартире в Вецларе.

Пораженный трагедией, произошедшей с его знакомым, Гете написал роман «Страдания юного Вертера», сделав Иерузалема прототипом своего главного героя.

Итак, 30 октября 1772 г. не стало несчастного Карла Вильгельма Иерузалема, а 9 июня в жизни Иоганна Вольфганга Гете произошло знаменательное событие — он встретился с девушкой, которая в скором времени сделается прототипом образа Лотты в романе «Страдания юного Вертера».

Судьбоносная встреча произошла на танцевальном вечере, устроенном в Вецларе двоюродной бабушкой Гете. Девушку, которую пригласил на танец поэт, звали Шарлотта София Генриетта Буфф, сокращенно Лотта, и она пленила Гете своей внешностью и открытостью. Они протанцевали весь вечер. Но на этом их общение и закончилось. Гете отправился писать «Вертера», а Шарлотта уже на следующий год вышла замуж за юриста Иоганна Кристиана Кестнера, после чего переехала в Ганновер, где сделалась матерью большого семейства (восемь сыновей и четыре дочери).

Несмотря на семейные хлопоты, Шарлотта Буфф поддерживала переписку с Гете. Однажды даже просила у него похлопотать за своего взрослого сына, дипломата Августа Кестнера.

Вторая встреча Лотты с Гете произошла в 1816 году в Веймаре, куда Шарлотта Кестнер приехала погостить к младшей сестре. Встреча была прохладной, и ни он, ни она больше не задумывались о продолжении общения. Впрочем, эта встреча описывается Томасом Манном в романе «Лотта в Веймаре», так что, можно сказать, что, дебютировав в «Страданиях юного Вертера» в качестве прототипа, образ Лотты перекочевал в новый роман, а затем и в одноименный художественный фильм с участием Лилли Палмер (1974).

Тем не менее знатоки творчества Гете считают маловероятным, чтоб один танцевальный вечер мог подарить всемирной литературе образ Лотты, и называют еще один возможный прототип героини «Вертера». Это Максимилиана фон Ларош (3 мая 1756, Майнц — 19 ноября 1793, Франкфурт-на-Майне) — дочь писательницы Софии фон Ларош и канцлера трирских курфюрстов Георга Михаэля Франка фон Лароша.

Максимилиана — ярчайшей звездой литературного салона своей матери — красива, грациозна и по-настоящему обворожительна. Возможно, что там же она и познакомилась с Гете. В то время девушки рано выходили замуж, в 17 лет Максимилиана стала женой Петера Антона Брентано, итальянского коммерсанта и тайного советника при дворе трирских курфюрстов. Муж был старше ее на 21 год, у него в доме жило пятеро детей от предыдущего брака, так что юной Максимилиане пришлось заменить им мать. В замужестве у нее родилось 12 детей.

Гете же не оставалось ничего иного, как сделать ее персонажем своего романа, время от времени отправляя ей полные нежной страсти письма.

Как там было на самом деле, мы не знаем, возможно, образ Лотты получился из сложения черт двух реально живущих женщин. Что же до Максимилианы, рассказ о ней хотелось бы закончить упоминанием, что среди ее 12 детей дочь Беттина, более известная как Беттина фон Арним. Она в один прекрасный день обнаружит письма Гете к ее матери и, прочитав их, навсегда заразится литературой, станет писательницей, найдет уже пожилого Гете, будет общаться с Бетховеном, Брамсом, Шубертом. Ее брат Клеменс Брентано и муж Ахим фон Арним известны как великие представители немецкого романтизма. Да и сама Беттина была совершенно неординарным человеком. Кстати, я упоминала о ней в романе «Бетховен. Черный человек».

Денис Фонвизин

«НЕДОРОСЛЬ»

Существует легенда, согласно которой образ главного героя пьесы Митрофанушки Фонвизин списал с Алексея Оленина, с которым он познакомился, когда гостил в имении у его родителей, в селе Салаур Касимовского уезда (ныне — Шиловского района) Рязанской губернии. А соседняя деревня под названием Свинчус, возможно, натолкнула писателя на мысль дать и своим героям какую-нибудь свинскую фамилию, но потом он ограничился обобщенной — Скотинины. Что же до свинства, то дядюшка Митрофанушки души не чаял в свинках. Так что все на месте.

Согласно той же легенде, когда Оленин узнал себя в образе героя пьесы, ему стало так стыдно, что он взялся за учебу засучив рукава и сделался одним из умнейших людей Российской империи — член Российской академии (1786), почетный член Петербургской Академии наук (1809), с 1804 г. — член, и президент с 1817 г. Академии художеств, с 1811 г. — директор Императорской Публичной библиотеки в Санкт-Петербурге, почетный член Московского университета (1826), государственный секретарь в 1814–1827 гг., впоследствии член Государственного совета, действительный тайный советник.

Давайте же разберемся, так ли было на самом деле и мог ли лодырь и недоумок вдруг сделаться человеком, знакомством с которым гордились литераторы и министры Двора, выдающиеся художники и ученые.

Алексей Николаевич Оленин родился 28 ноября (9 декабря) 1763 г. в Москве, происходил из старинной дворянской семьи, известной с первой половины XVI в., внесенной в первую часть «Бархатной книги». Его отец, Николай Яковлевич Оленин (1744–1802), служил в лейб-гвардии Конном полку, вышел в отставку в чине полковника, впоследствии произведен в статские советники. Мать, Анна Семеновна (1737–1812), дочь генерал-аншефа князя С.Ф. Волконского, обладала широкими родственными связями среди высшей аристократии и сильным характером; именно она главенствовала в доме. Неизвестно, с них ли списана вышеупомянутая семейка Скотининых, или Фонвизин решил сгустить краски, мстя за неизвестные нам обиды.

Вскоре после рождения Алешу Оленина перевезли в имение отца, где он жил до 10 лет. Как и многие дворяне, первоначальное образование мальчик получил дома. У него был французский гувернер (неужели действительно Вральман или его подобие?!), а другим наукам учили отец и мать (никаких Кутейкина и Цыфиркина). Когда мальчику исполнилось 11 лет, по протекции родственницы, княгини Е.Р. Дашковой, повелением императрицы Екатерины II его зачислили в Пажескую придворную школу (будущий Пажеский корпус).

По поводу домашнего образования ничего сказать не могу, тут успех в равной степени зависит и от учителей, и от ученика, в Пажескую школу тоже по протекции, а может, и правда Митрофанушка? Ан, нет. Мальчик учился не просто на «отлично», а закончил школу экстерном, на три года раньше однокашников, после чего был отправлен в Германию для совершенствования познаний в военных науках и словесности. Пройдя курс обучения в Дрезденской артиллерийской школе, Оленин продолжил образование в Страсбургском университете.

Вот и не совпал прототип и созданный образ. Ведь Митрофанушка у Фонвизина — юноша вполне брачного возраста, по крайней мере, мать пытается женить его на Софье.

Что же получается, Фонвизин оклеветал милейшее семейство? А может, и так? Сейчас трудно сказать. С другой стороны, мог ведь и не разобраться. Увидел, что мальчишка целый день гоняет голубей и играет с деревенскими ребятишками, и сделал скоропалительный вывод — мол, лодырь, что из него вырастет. А вырос президент Академии художеств. Ведь сколько учеников через него прошли, разных, своеобычных, с характерами, а никто дурного слова об Оленине не сказал[5].

Стародум — дядя Софьи — списан с отца писателя, Ивана Андреевича Фонвизина (1705–1785). Предки Ивана Андреевича происходили из Лифляндии, где состояли в рыцарском ордене. В XVI в. они прибыли в Москву, где и осели, постепенно обрусев. Известно, что при Петре I Фонвизины продвигались в основном по военной части. Иван Андреевич начал военную службу во время Русско-шведской войны, любил книги и пристрастил к чтению своих детей, которые все оказались в той или иной степени связанными с литературой, особенно Денис Иванович Фонвизин, который первоначальное свое образование получил под руководством отца. В 1755 г., после основания Московского университета, Иван Андреевич отдал Дениса в университетскую гимназию, где он проходил обучение и дружил с Потемкиным и другими прославившимися впоследствии «орлами» Екатерины II. Они учились сначала в гимназии, а затем в университете.

Иван Андреевич был известен как человек кристально честный и праведный, не терпящей ни малейшей фальши. Выйдя в отставку с военной службы в 1762 г., Иван Андреевич служил в Государственной ревизион-коллегии. «Отец мой любил правду, никаких никогда подарков не принимал. С людьми своими обходился с кротостью, но невзирая на сие, в доме нашем дурных людей не было… — говорил об отце писатель»[6].

«Государь мой, — говорил Иван Андреевич приносителю подарков, — сахарная голова не есть резон для обвинения вашего соперника: извольте ее отнести назад, а принесите законное доказательство вашего права…»[7].

Неудивительно, что такая кристальная честность не способствовала ни его продвижению по службе, ни личному обогащению. Не исключено, что Фонвизин вложил в уста своего любимого персонажа Стародума реальные наставления, данные ему отцом.

Отметим также, что комедия содержит сатиру на систему воспитания, которую проповедовал Руссо: мальчик должен жить свободно на природе, много гулять и ничему не учиться до подросткового возраста. Вот и получился Митрофанушка в полной красе.

Вальтер Скотт

«АЙВЕНГО»

Злой и коварный рыцарь храмовник Бриан де Буагильбер отнюдь не вымышленный персонаж. Вероятно, прототипом этого образа стал магистр ордена Храма в Англии и Шотландии Брайан де Джей.

Что скрывать, к тамплиерам не везде хорошо относились, особенно их не любили в Шотландии, где тамошние рыцари Храма — сплошь англичанами и пользовались всевозможными привилегиями ненавидимого шотландцами короля Эдварда Длинноногого.

Брайан де Джей был предан своему королю и погиб в битве под Фалкирком в 1298 г., пытаясь подавить восстание шотландских бунтовщиков. В общем, каким бы злым и алчным он ни был, пал с честью в бою, как и положено настоящему рыцарю.

Александр Грибоедов

«ГОРЕ ОТ УМА»

Обычно в школе нам говорят, что прототип Чацкого — Петр Яковлевич Чаадаев, и это правильно. В черновиках Грибоедов пишет фамилию главного героя несколько иначе, чем мы это видим в книге, — Чадский. Ничего удивительного, Грибоедов, Чаадаев и Пушкин были друзьями, есть версия, что именно с Чаадаева поэт писал своего Онегина. Биографию Чаадаева мы разберем более подробно в главе «Евгений Онегин», где будем сравнивать факты биографии персонажа и предполагаемого прототипа. Пушкин посвятил ему стихотворение:

К ЧААДАЕВУ

Любви, надежды, тихой славы Недолго нежил нас обман, Исчезли юные забавы, Как сон, как утренний туман; Но в нас горит еще желанье, Под гнетом власти роковой Нетерпеливою душой Отчизны внемлем призыванье. Мы ждем с томленьем упованья Минуты вольности святой, Как ждет любовник молодой Минуты верного свиданья. Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, отчизне посвятим Души прекрасные порывы! Товарищ, верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена!

Кстати, Чаадаев во многом повторил судьбу Чацкого, в частности, его объявили сумасшедшим и он содержался под домашним арестом. Надзор полицейского лекаря за «больным» был снят лишь через год. То есть произошло обратное действие: не персонаж проследовал по стопам своего прототипа, а прототип, увлекшись, отправился за персонажем.

Образ Татьяны Юрьевны списан Грибоедовым с княгини Прасковьи Юрьевны Гагариной (урожд. княжны Трубецкой, 1762–1848), известной красавицы и, что совсем удивительно, первой русской воздухоплавательницы[8].

Татьяна Юрьевна!!! Известная, — притом Чиновные и должностные — Все ей друзья и все родные; К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам… Как обходительна! добра! мила! проста! Балы дает нельзя богаче От Рождества и до Поста, И летом праздники на даче.

Она воспитывалась в Смольном институте, после чего вышла замуж за полковника, который впоследствии получил чин генерал-майора, князя Федора Сергеевича Гагарина (1757–1794). Во время русско-турецкой войны сопровождала мужа в Яссы, где прославилась тем, что дала пощечину светлейшему князю Г.А. Потемкину. Должно быть, наказание было заслуженным, потому что ни Прасковья, ни ее супруг после не были призваны к ответу. В 1794 г. овдовела. Это случилось в Польше, во время восстания. Саму Прасковью Гагарину в то время восставшие поляки заключили под стражу, где она и находилась в течение полугода вплоть до взятия Варшавы Суворовым. В плену она родила дочь Софью.

Далее Прасковья поселилась в Москве. «Долго отвергала она всякие утешения, в серьге носила землю с могилы мужа своего; но вместе с твердостью имела она необычайные, можно сказать, невиданные живость и веселость характера; раз предавшись удовольствиям света, она не переставала им следовать»[9]. Князь И.М. Долгоруков написал в ее альбоме:

Парашу вечно не забуду, Мила мне будет навсегда, К ней всякий вечер ездить буду, А к Селимене никогда.

Ее любовник Н.М. Карамзин посвятил нашей героине стихотворения «К неверной» и «К верной», отражающих перемены его настроения в этой любовной истории. «Любовь Карамзина к княгине Гагариной была глубоким и серьезным чувством, более того, он сделал ей предложение и уже строил в воображении картины их будущего семейного счастья. Гагарина тоже поддалась на какое-то время этим мечтам, но затем натура пересилила, и она закрутила новый роман»[10].

8 мая 1804 г. вместе с Александрой Турчаниновой Прасковья Гагарина поднялась в воздух на воздушном шаре, построенном французом Гарнереном, и приземлилась в имении Вяземских Остафьево. Воздушный шар долгое время хранился в имении, а П.А. Вяземский шутил, что он стал знаменит благодаря тому, что в его имении приземлилась Гагарина. Согласитесь, получился невольный каламбур с приземлением Гагариных.

По сообщению А.Г. Пупарева, в обличительных строках монолога Чацкого: «Тот Нестор негодяев знатных, толпою окруженный слуг, / Усердствуя, они, в часы вина и драки, / И честь, и жизнь его не раз спасали… вдруг / На них он выменял борзые три собаки!!» — имеется в виду Лев Дмитриевич Измайлов (1764–1834), генерал-лейтенант, отличавшийся крайним самодурством и жестокостью.

Образ Хлестовой списан с Настасьи Дмитриевны Офросимовой (урожд. Лобковой, 1753–1826). Известная московская барыня, племянница московского главнокомандующего М.Н. Волконского и внучатая племянница великого канцлера Бестужева, Настасья Дмитриевна состояла в родстве с половиной барской Москвы и прославилась своим эксцентричным поведением.

«Настасья Дмитриевна Офросимова была долго в старые годы воеводою на Москве, чем-то вроде Марфы Посадницы, но без малейших оттенков республиканизма, — писал о ней П.А. Вяземский. — В московском обществе имела она силу и власть. Силу захватила, власть приобрела она с помощью общего к ней уважения. Откровенность и правдивость ее налагали на многих невольное почтение, на многих страх. Она была судом, пред которым докладывались житейские дела, тяжбы, экстренные случаи. Она и решала их приговором своим. Молодые люди, молодые барышни, только что вступившие в свет, не могли избегнуть осмотра и, так сказать, контроля ее. Матери представляли ей девиц своих и просили ее, мать-игуменью, благословить их и оказывать им и впредь свое начальническое благоволение»[11].

Рано потеряв родителей, Настасья Лобкова воспитывалась у своих родственников, пока не вышла замуж за Павла Афанасьевича Офросимова (1752–1817), боевого генерала времен Потемкина, «которого она, как сама признавалась, тайно похитила из отцовского дома к венцу».

Муж был у нее в полном подчинении. Когда же он умер, она перебралась в Петербург, где к тому времени служили по военной части ее сыновья. «Вторая из барынь крупной бесспорно величины была Настасья Дмитриевна Офросимова, переехавшая после своего вдовства из Москвы в Петербург для бдительного надзора за гвардейской службой своих двух или трех сыновей, из коих младшему, капитану гвардии, было уже гораздо за 30 лет. Обращаясь нахально со всеми членами высшего московского и петербургского общества, детей своих держала она в страхе Божием и в порядке и говорила с любовию о их беспрекословном к ней повиновении: „У меня есть руки, а у них щеки“», — писал о ней Дмитрий Николаевич Свербеев.

Кстати, красавицей она не была, Михаил Иванович Пыляев так описывает внешность Настасьи, какой она выглядела под старость: «Настасья Дмитриевна Офросимова была старуха высокая, мужского склада, с порядочными даже усами; лицо у нее было суровое, смуглое, с черными глазами; словом, тип, под которым дети обыкновенно воображают колдунью».

«В декабре 1820 года ее разбил паралич; она и в самой болезни грозно правила домом, заставляла детей по ночам дежурить около себя и записывать исправно и вечером рапортовать ей, кто сам приезжал, а кто только присылал спрашивать о ее здоровье. Три недели спустя она вдруг, как тень, является на бал к Исленьевым, — это было на Рождестве, — и заявляет, что прогнала докторов и бросила лекарства: отложила леченье до Великого поста. Она умерла только пять лет спустя, в 74 года, — подобно мужу, ухлопала себя невоздержанностью в пище; перед смертью с большой твердостью диктовала дочери свою последнюю волю, даже в каком чепце ее положить, и раздала много денег и наград», — писал Гершензон.

В монологе Репетилова впрямую говорится о графе Федоре Толстом:

Но голова у нас, какой в России нету, Не надо называть, узнаешь по портрету: Ночной разбойник, дуэлист, В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, И крепко на руку не чист; Да умный человек не может быть не плутом. Когда ж об честности высокой говорит, Каким-то демоном внушаем: Глаза в крови, лицо горит, Сам плачет, и мы все рыдаем.

В одном из сохранившемся списков «Горя от ума», рукою Толстого-Американца исправлено: вместо «В Камчатку сослан был» — «В Камчатку чорт носил (ибо сослан никогда не был)», а вместо «и крепко на руку не чист» — «в картишках на руку не чист» и приписано пояснение: «Для верности портрета сия поправка необходима, чтоб не подумали, что ворует табакерки со стола».

На одном из первых представлений «Горя от ума» в театре Толстой сидел в зале. После монолога Репетилова он встал и громко сказал, обращаясь к публике: «Взяток, ей-Богу, не брал, потому что не служил!», что было встречено аплодисментами.

Полагаю, что после такого представления читателю захочется узнать о прототипе, которого так занимательно представил нам Репетилов. Как уже было сказано выше — это граф Федор Иванович Толстой («Американец»), который родился 6 (17) февраля 1782 года в Москве и скончался 24 октябя (5 ноября) 1846 года там же. Один из самых неоднозначных представителей русской аристократии первой половины XIX в. Происходил из графской ветви рода Толстых. Отличался необыкновенным темпераментом, прославился картежным азартом, пристрастием к дуэлям (бретерством) и путешествием в Америку.

В семье, в которой родился Федор Иванович, было восемь детей. Отец — граф Иван Андреевич Толстой (1748–1818), мать — Анна Федоровна (1761–1834), происходившая из рода Майковых.

Семья была небогатая, сыновья поступали в военное училище, Федор и оба его брата получили школьное образование в Морском кадетском корпусе в Санкт-Петербурге.

Толстой обладал незаурядной физической силой и выносливостью. Обычно из таких людей получаются очень хорошие военные. Но при всей своей силе Ф. Толстой славился непредсказуемым характером. В частности, мог проявлять жестокость. В Кадетском корпусе Толстой в совершенстве освоил стрельбу и фехтование, что сделало его крайне опасным противником на дуэлях. По окончании школы Толстой поступил на службу на флот, неизвестно, понравилось ему там или нет, но в декабре 1797 г. в чине портупей-прапорщика он поступает в элитный Преображенский полк. Возможно, такой перевод стал возможным благодаря содействию влиятельных родственников.

Его тогдашние сослуживцы, среди прочих — известный позже литературный критик Фаддей Булгарин, характеризовали Толстого как отличного стрелка и храброго бойца. По их воспоминаниям, он был темпераментной, страстной личностью, при этом очень хладнокровно и решительно действовал в боях. Его «дикий» характер, а также увлечение женщинами и карточными играми неоднократно давали повод для ссор с товарищами и вышестоящими офицерами, которые нередко заканчивались нарушениями дисциплины. Кроме того, Толстой был очень злопамятен и мстителен по отношению к тем, кому случалось его разозлить.

В 1799 г. в возрасте 17 лет он в первый раз дрался на дуэли с офицером, отчитавшим его за нарушение дисциплины. В некоторых воспоминаниях значится, что его разжаловали в солдаты.

В 1803 г. Федор Толстой отправился в плавание в качестве члена команды шлюпа «Надежда», который входил в состав экспедиции под руководством И.Ф. Крузенштерна — это было первое кругосветное путешествие кораблей под российским флагом. Марья Каменская, дочь его двоюродного брата, пишет, что Толстой таким образом ловко избежал очередного наказания в Преображенском полку. По ее словам, он выдал себя за своего двоюродного брата-тезку, который числился в составе экипажа, но не желал плыть, так как страдал морской болезнью.

Кроме исследовательских целей, экспедиция должна была также помочь установлению дипломатических и экономических связей России с Японией, для чего в состав команды входила большая дипломатическая делегация во главе с Николаем Резановым. Курс «Надежды» проходил через Балтийское море и Атлантический океан, мимо Канарских островов и Бразилии, после чего корабль обогнул мыс Горн и пошел по Тихому океану в сторону Японии, делая остановки на Маркизских и Гавайских островах. После чего «Надежда» посетила Японию и Камчатку, а «Нева» взяла курс на остров Ситка. Встретившись в Макао, корабли через Индийский, а затем Атлантический океан и Балтийское море вернулись в Кронштадт. В итоге, плавание продолжалось более трех лет, с 7 августа 1803 г. по 19 августа («Нева») и 30 августа («Надежда») 1806 г.

Находясь на борту, Толстой то и дело провоцировал ссоры с другими членами команды, в том числе с самим капитаном. Позволял себе злые шутки в адрес членов команды: так, однажды он напоил сопровождавшего «Неву» священника и, когда тот лежал мертвецки пьяный на полу, приклеил его бороду к доскам палубы сургучом, запечатав казенной печатью. А чтобы пришедший в себя батюшка не смог освободиться — Толстой напугал его, сказав, что печать ломать нельзя. В итоге бороду пришлось отрезать. В другой раз Толстой в отсутствие Крузенштерна прокрался в его каюту с любимцем команды, ручным орангутаном, которого Толстой купил при одной из остановок на островах в Тихом океане. Там он достал тетради с записями Крузенштерна, положил сверху лист чистой бумаги и стал показывать обезьяне, как заливать чернилами бумагу. Затем он оставил орангутана в каюте одного. Когда Крузенштерн вернулся, все его записи оказались уничтожены[12].

Неудивительно, что Ф. Толстого часто сажали под арест, но это не помогало. Понимая, что ситуация вот-вот дойдет до смертоубийства, Крузенштерн высадил хулигана на Камчатке, откуда тот добрался до одного из Алеутских островов или же на остров Ситка, где провел несколько месяцев среди аборигенов Аляски — племени тлинкит. Во время пребывания Толстого на Ситке его тело украсили многочисленные татуировки, которые он позже с гордостью демонстрировал любопытствующим. Что же до орангутана, которого вместе с Толстым высадили на сушу, по одной из версий, живя на Камчатке, Толстой с ним сожительствовал, по другой — съел[13].

По рассказам Толстого, его подобрало у Аляски торговое судно и доставило в Петропавловск, из которого Толстой добирался до Петербурга по суше на телегах, в санях, а отчасти и пешком. Одно из немногих письменных свидетельств этой одиссеи находится в «Записках» бытописца Вигеля, вышедших в свет в 1892 г. Вигель, путешествовавший в начале XIX в. по России в целях изучения российского быта, встретил Толстого в Удмуртии и описал этот эпизод следующим образом: «На одной из станций мы с удивлением увидели вошедшего к нам офицера в Преображенском мундире. Это был граф Ф.И. Толстой <…> Он делал путешествие вокруг света с Крузенштерном и Резановым, со всеми перессорился, всех перессорил и как опасный человек был высажен на берег в Камчатке и сухим путем возвращался в Петербург. Чего про него не рассказывали…» [14].

Претерпев многие приключения, Толстой вернулся в Петербург в 1805 г. весь в татуировках и с массой устных историй, которые он рассказывал не хуже барона Мюнхгаузена. Тогда же он получил прозвище «Американец». Впрочем, вот так попасть буквально с корабля на бал из Аляски в Санкт-Петербург ему не дали: наслышанный о непристойном поведении графа Александр I запретил тому въезд в столицу. Мало этого, прямо у городской заставы горемыку арестовали и посадили на гауптвахту.

Далее последовал перевод из элитного Преображенского полка в малоизвестную крепость Нейшлот, где наш герой прослужил с 1805 по 1808 г. Мог бы и остаться там навсегда, но, на его счастье, там его обнаружил князь М. Долгорукий, с которым он был дружен и к которому охотно пошел в адъютанты во время как раз начавшейся Русско-шведской войны.

На войне Толстой оказался в своей стихии: он активно участвовал в боях, в том числе в битве под Иденсальми, в которой Долгоруков погиб от прямого попадания ядра, будучи в нескольких шагах от Толстого. Потом Толстой возглавил разведывательный отряд при операции на берегу Ботнического залива, благодаря чему корпусу под предводительством Барклая-де-Толли удалось без потерь перейти по льду пролив Кваркен и занять город Умео.

Эти подвиги, способствовавшие быстрой победе России, реабилитировали Толстого в глазах начальства, и с 31 октября 1808 г. ему милостиво позволили вновь служить в Преображенском полку в чине поручика, all августа 1809 г. произведен в чин штабс-капитана.

Но едва Толстой восстановился в элитном полку, он тотчас взялся за старое. На первой же дуэли, которую спровоцировал сам, наш герой смертельно ранил капитана Брунова, который защищал честь своей сестры, о которой Толстой распространял мерзкие сплетни. Потом он бился с молодым прапорщиком Александром Нарышкиным, утверждавшим, будто Толстой обманул его в карточной игре. Толстой обожал карточные игры, при этом часто мошенничал: «Где-то в Москве Пушкин встретился с Толстым за карточным столом. Была игра. Толстой передернул. Пушкин заметил ему это. „Да, я сам это знаю, — отвечал ему Толстой, — но не люблю, чтобы мне это замечали“» (А.Н. Вульф).

Нарышкин был смертельно ранен в пах. За это Толстого на несколько месяцев заключили в гауптвахту в Выборгской крепости, а 2 октября 1811 г. уволили из армии в чине рядового и сослали в Калугу, где он жил в своем имении.

Впрочем, мирная жизнь ему быстро разонравилась, ив 1812 г. Толстой отправился добровольцем на оборону Москвы, зачислен в 42-й егерский полк, а затем в чине подполковника в 8-й пеший казачий полк. Участвуя в составе Ладожского пехотного полка в Бородинском сражении, получил тяжелое ранение в ногу. Кроме того, Толстого снова реабилитировали, и в марте 1813 г. он получил чин полковника. По окончании войны окончательно уволился из армии и поселился в Москве. 5 февраля 1815 г. награжден орденом Св. Георгия IV степени.

В Первопрестольной он общался с поэтами Баратынским, Жуковским, Грибоедовым, Батюшковым, Вяземским, Денисом Давыдовым, Гоголем и Пушкиным.

Женитьба графа Толстого также стала поводом для разговоров, так как он сочетался браком с цыганской плясуньей Авдотьей Максимовной Тугаевой (1796–1861), с которой до этого жил на протяжении нескольких лет. О том, как случилось, что граф взял за себя безродную цыганку, писала в своих «Воспоминаниях» Марья Каменская: «Раз, проиграв большую сумму в Английском клубе, он должен был быть выставлен на черную доску за неплатеж проигрыша в срок. Он не хотел пережить этого позора и решил застрелиться. Его цыганка, видя его возбужденное состояние, стала его выспрашивать.

— Что ты лезешь ко мне, — говорил Ф. И., — чем ты мне можешь помочь? Выставят меня на черную доску, и я этого не переживу. Убирайся.

Авдотья Максимовна не отстала от него, узнала, сколько ему нужно было денег, и на другое утро привезла ему потребную сумму.

— Откуда у тебя деньги? — удивился Федор Иванович.

— От тебя же. Мало ты мне дарил. Я все прятала. Теперь возьми их, они — твои.

Ф.И. расчувствовался и обвенчался на своей цыганке».

В этом браке у него было 12 детей, но до зрелого возраста дожила одна дочь Прасковья. «Убитых им на дуэлях он насчитывал одиннадцать человек. Он аккуратно записывал имена убитых в свой синодик. У него было 12 человек детей, которые все умерли в младенчестве, кроме двух дочерей. По мере того, как умирали дети, он вычеркивал из своего синодика по одному имени из убитых им людей и ставил сбоку слово „квит“. Когда же у него умер одиннадцатый ребенок, прелестная умная девочка, он вычеркнул последнее имя убитого им и сказал: „Ну, слава Богу, хоть мой курчавый цыганеночек будет жив“»[15].

Оноре де Бальзак

«ШАГРЕНЕВАЯ КОЖА»

У нее около восьмидесяти тысяч ливров дохода, она никого не любит, а может быть, ее никто не любит! Своего рода женщина-загадка, полурусская парижанка, полупарижская россиянка! Женщина, у которой выходят в свет все романтические произведения, не появляющиеся в печати, самая красивая женщина в Париже, самая обольстительная! <…>

Если теперь Феодора презирала любовь, то прежде она, наверное, была очень страстной; опытная сладострастница сказывалась даже в ее манере стоять перед своим собеседником: она кокетливо опиралась на выступ панели, как могла бы опираться женщина, готовая пасть, но готовая также убежать, лишь только ее испугает слишком пылкий взгляд; мягко скрестив руки, она, казалось, вдыхала в себя слова собеседника, благосклонно слушая их даже взглядом, а сама излучала чувство» (Оноре де Бальзак. «Шагреневая кожа»).

Это написано о нашей соотечественнице, княгине Екатерине Павловне Багратион, урожденной графине Скавронской, родившейся 7 декабря 1783 г. в семье графа Павла Мартыновича Скавронского, посланника в Неаполе, и Екатерины Васильевны Энгельгардт, племянницы и одновременно фаворитки светлейшего князя Потемкина.

В 1800 г. мужем Екатерины стал генерал Багратион, причем сватом выступил сам император Павел I. Жених и невеста не испытывали друг к другу чувств, жениху его новое положение объявили в качестве награды. От милостей монарха, как известно, не отказываются. Невеста же в ту пору была влюблена в графа П. Палена. «Багратион женился на маленькой племяннице кн. Потемкина… — писал Ланжерон. — Эта

богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был черен; она была красива, как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она не долго удовлетворялась таким мужем…».

Через пять лет княгиня сбежала от мужа в Европу, где оставалась под предлогом лечения. В Европе Екатерина пользовалась большим успехом, так как предпочитала прозрачные платья. Ее даже прозвали «Le bel ange пи» («Обнаженный ангел»), а также «Chatte blanche» («Белой кошкой») — за безграничную чувственность. Екатерина обладала самой выгодной внешностью. «…От матери она унаследовала ангельское выражение лица, алебастровую белизну кожи, голубые глаза и каскад золотых волос», — пишет С.С. Монтефьоре[16].

Оказавшись в Дрездене, она вступает в связь с князем Меттернихом и даже рожает от него дочь Клементину, позже Багратион уговорит императора, чтобы тот разрешил ему признать ребенка своим. В Вене она открывает прорусский антинаполеоновский салон. «Не имея никаких официальных полномочий, княгиня заступает на негласный дипломатический пост, — пишет Л. Третьякова. — Она хвастала, что знает больше политических тайн, чем все посланники вместе взятые. Под ее влиянием высшее австрийское общество начинает бойкотировать французское посольство. В ее лице Наполеон нашел серьезного политического противника».

Согласно мемуарам самой генеральши Багратион, она уговорила князя Меттерниха согласиться на вступление Австрии в антинаполеоновскую коалицию». Ходили слухи о ее связи с саксонским дипломатом Фридрихом фон Шуленбер-гом, принцем Вюртембергским, лордом Чарльзом Стюартом и Людовиком Прусским. В это время она знакомится с Гете, поэт пленен ее красотой. После смерти принца в сражении при Заальфельде в Тюрингии, княгиня вновь возвратилась в Вену.

В 1812 г. Екатерина становится вдовой. В 1814 г. на Венском конгрессе она пытается влюбить в себя Александра I, также за его любовь борется новая любовница Меттерниха герцогиня Саган. В это время Екатерину уже откровенно считают тайным агентом России. «Тайным агентом России называли, например, красавицу княгиню Екатерину Багратион, — писал современник, — умную и ловкую интриганку, женщину в высшей степени легкомысленную. Во время Венского конгресса император Александр бывал у нее по вечерам и во время этих посещений, затягивавшихся до позднего часа, выслушивал интересовавшие его сообщения»[17].

«Те хитрости, которые Александр I применил в начале Венского конгресса в борьбе с Меттернихом, были женские хитрости. Желая выведать тайны лукавого дипломата, он овладел симпатиями сначала княгини Багратион, бывшей любовницы Меттерниха, а потом симпатиями герцогини Саган, к которой как раз в эпоху конгресса питал особую нежность сластолюбивый австрийский князь. Известно, что будущие творцы Священного союза ознаменовали свои отношения в ту пору самой скандальной ссорой, и Меттерних в своих мемуарах, весьма, впрочем, лживых, уверял даже, что Александр вызывал его на дуэль» [18].

В 1815 г. Екатерина Багратион поселяется в Париже, купив себе особняк на Елисейских полях, открыла там салон, в котором бывал Бальзак. Об этом салоне Гюго пишет в романе «Отверженные». В одном из своих писем Бальзак говорит, что княгиня — одна из двух женщин, с которых он писал Феодору в «Шагреневой коже».

Второй раз Екатерина вышла замуж в 1830 г., вновь став генеральшей. На этот раз ее избранником стал английский генерал и дипломат Карадока, лорд Хоуден (1799–1873), который был младше ее на 16 лет. Брак продлился недолго, так как красавец муж привлек внимание юной королевы Виктории.

Кроме «Шагреневой кожи», образ Екатерины Багратион запечатлен в других произведениях[19].

Кондратий Рылеев

«ВОЙНАРОВСКИЙ»

Главный герой поэмы К.Ф. Рылеева «Войнаровский» (1825) — реальная фигура. Рылеев писал об Андрее Ивановиче Войнаровском (ок. 1680–1740) — племяннике и доверенном лице Ивана Мазепы, есауле Войска Запорожского в 1701–1709 гг., впоследствии одном из вождей мазепинцев.

Мазепа собирался в обход гетманских выборов передать любимому племяннику власть, нарушив традицию выборности гетманов на Украине. Молодой человек получил хорошее европейское образование сначала в Киево-Могилянской академии, а впоследствии в лучших университетах Германии. Для того чтобы племянник пользовался поддержкой российских придворных кругов, дядя пытался женить его на сестре царского фаворита А.Д. Меншикова, но ничего не получилось.

С 1701 г. есаул Войнаровский — помощник гетмана, с 1705 г. на царской службе. Пользовался покровительством графа Г.И. Головкина, а в 1707 г. он уже атаман 5-тысячного отряда, посланного Мазепой под Люблин в усиление армии Меншикова.

Он был посвящен в тайные планы Мазепы о переходе на сторону шведского короля Карла XII. В 1708 г. Войнаровский контролирует перемещение вблизи украинских границ русских войск во главе с князем Меншиковым, а также исполняет обязанности связного между гетманом и королем, участвует в боях под Веприком.

Получил чин полковника гвардии, состоял на службе у шведского короля, а польский король Станислав Лещинский назначил Войнаровского коронным воеводою Речи Посполитой. Когда же в 1709 г. шведский король потерпел поражение под Полтавой, Войнаровский отправился с Мазепой в Османскую империю в эмиграцию, где Мазепа умер.

Войнаровский же получил дядино наследство и в 1710 г. чуть не стал новым гетманом, добровольно отказавшись от булавы. В Бендерах наш герой женился на Анне Мирович, представительнице известной казацко-старшинской семьи Левобережной Украины. В 1710–1711 гг. вместе с провозглашенным в Бендерах гетманом Правобережной Украины Филиппом Орликом, подстрекал правительства Турции, Крымского ханства и ряда западноевропейских стран к войне с Россией, пытался создать антироссийскую коалицию европейских держав. Много путешествовал по Европе между Адрианополем, Вроцлавом, Стамбулом, Веной и Стокгольмом. Войнаровский искал при европейских дворах союзников для борьбы за отделение Украины от России.

11 октября 1716 г. по приказу Петра I взят под стражу людьми Румянцева. В карете с закрытыми окнами арестанта доставили в здание российского дипломатического представительства в Гамбурге. Через полтора месяца дипломатических демаршей по поводу ареста Войнаровского между правительствами Швеции, Франции, Испании, Англии, Австрии, Голландии, вольного города Гамбурга и Россией 5 декабря 1716 г. Войнаровский сам попросил магистрат немецкого вольного города выдать его российскому царю Петру I, что и было выполнено: под стражей российских драгун эмигранта вывезли из Гамбурга на Восток. На счастье Войнаровского, его доставили к Петру в день именин императрицы, и ее заступничество спасло нашего героя от казни.

Он отбыл семилетнее заключение в казематах Петропавловской крепости, а осенью 1723 г. Войнаровского освободили из крепости и выслали в Сибирь. В Якутске он прожил 20 лет.

Евгений Баратынский

«БАЛ»

Графиня Аграфена Федоровна Закревская (урожд. графиня Толстая; 1799 (1800)-1879), хозяйка подмосковной усадьбы Ивановское (в городе Подольск), куда в 1830-е гг. съезжалась вся Москва, стала адресатом нескольких стихотворений А.С. Пушкина и главным женским персонажем (Нина) поэмы «Бал» Е. Баратынского.

Единственный и любимый ребенок в семье, Аграфена жила, окруженная всеобщей заботой, обожала французские романы и балы.

В 19 лет она вышла замуж за генерала А.А. Закревского. Роль свата выполнил император, желающий дать Закревскому капитал. По случаю их помолвки В.Л. Пушкин писал Вяземскому: «…Толстая, дочь Толстой Степаниды, сговорена за генерал-адъютанта Закревского и на днях получила вензель. Батюшка ее назначил будущим новобрачным сто тысяч годового дохода. Закревский по-французски не говорит, и Федор Андреевич утверждает, что такой зять ему был и надобен». Закревский не только не говорил по-французски, но еще был намного старше своей жены: ему 35, ей 19. Никаких общих интересов, плюс Аграфена — избалована и капризна, а ее бурное веселье частенько переходило в настоящую истерику.

Через пять лет брак распался, Аграфена отправилась на лечение за границу, но все уже знали, что водолечение — всего лишь предлог, чтобы сбежать от опостылевшего супруга. Сюрпризом стало, то, что она вдруг ни с того ни с сего вернулась, после чего смиренно отправилась вместе с мужем на его новое место службы в Финляндию. В окружении мужа было много молодых и пригожих офицеров, которых Аграфена одаривала своим вниманием. По словам князя А.В. Мещерского, Закревская «была женщина умная, бойкая и имевшая немало приключений, которыми была обязана, как говорили, своей красоте»[20].

Через год после того, как Закревские обосновались на новом месте, Аграфена сошлась с унтер-офицером Евгением Баратынским. С нее он писал Нину для поэмы «Бал». Ее влиянию был обязан стихотворениями: «Мне с упоением заметным», «Фея», «Нет, обманула вас молва», «Оправдание», «Мы пьем в любви отраву сладкую», «Я безрассуден, и не диво…», «Как много ты в немного дней».

«Спешу к ней, — писал Баратынский Путяте. — Ты будешь подозревать, что я несколько увлечен: несколько, правда; но я надеюсь, что первые часы уединения возвратят мне рассудок. Напишу несколько элегий и засну спокойно». И тут же продолжал: «Какой несчастный плод преждевременной опытности — сердце, жадное страсти, но уже неспособное предаваться одной постоянной страсти и теряющееся в толпе беспредельных желаний! Таково положение М. и мое» [21].

Закревской посвящено его стихотворение:

Порою ласковую Фею Я вижу в обаянье сна, И всей наукою своею Служить готова мне она. Душой обманутой ликуя, Мои мечты ей лепечу я; Но что же? странно и во сне Непокупное счастье мне: Всегда дарам своим предложит Условье некое она, Которым, злобно смышлена, Их отравит иль уничтожит…

Приблизительно в 1828 г. начался роман Пушкина и Закревской, хотя они были знакомы достаточно давно. Александр Сергеевич посвятил ей стихотворения «Портрет» (со знаменитой характеристикой «как беззаконная комета в кругу расчисленном светил»), «Наперсник», «Когда твои младые лета» и «Счастлив, кто избран своенравно».

Александр Пушкин

«БОРИС ГОДУНОВ»

Прототипом Марины Мнишек стала Каролина Розалия Текла Ржевуская (по мужу Собаньская, или Собанская, 25 декабря 1795, имение Погребище — 16 июля 1885, Сен-Жермен-ан-Лэ) — авантюристка и тайный агент царского правительства, в которую были влюблены и которой посвящали стихи Александр Пушкин и Адам Мицкевич. Хозяйка одесского салона прославилась в начале 1820-х гг. своей жгучей демонической красотой.

Жизнь этой женщины подобна захватывающему роману. Ее отец, магистр масонского ордена Адам Ржевуский, женился на своей кузине Розалии Любомирской, чья мать погибла на гильотине во время Французской революции.

Ее казнили по ошибке, вместе с французскими аристократами, когда же стало известно, что погибла княгиня Любомирская, между прочим, подданная польской короны, отношения Франции и Польши оказались под угрозой. Чтобы хоть как-то замять скандал, Робеспьер распорядился выпустить из тюрьмы дочь казненной, разрешив ей выехать во владения Габсбургов.

Таким образом, Розалия оказалась в доме своих родственников, где получила образование и вышла замуж за своего кузена. У них родилась дочь Каролина, которая получила самое лучшее на то время домашнее воспитание. Предполагалось, что девушка будет представлена ко двору, тем не менее в 1813 г. Каролину выдают замуж за богатого одесского негоцианта Иеронима Собаньского, который был более чем в два раза ее старше.

Одесса в то время имела несколько провинциальный облик, и Каролина сразу же сделалась звездой местного общества. «В больших торговых городах бывает всегда коммерческая аристократия; тут из бедности вдруг поднявшиеся богачи, по большой части иностранцы, оттого были еще спесивее, — замечает Вигель. — Ничего, кроме денег, не нужно было жадным и негостеприимным купцам Одессы. Из свиты губернатора никого не приглашали они к себе и таким образом совсем отделяли городское общество от того, которое почитали придворным». Положение польской аристократки в молодом городе оказалось, таким образом, двояким: по рождению она принадлежала к «аристократии крови», а по браку — к аристократии торговой, представители которых плохо ладили друг с другом.

Понимая, что купеческое сословие не может удовлетворить ее эстетические потребности, Каролина устроила у себя салон, «из мужского общества собирала она у себя все отборное, прибавляя к тому много забавного, потешного». Сама Каролина прекрасно пела. В первые дни функционирования салона Каролина приготовила красивый альбом, в который собирала автографы знаменитостей, его посещающих. Так, там были автографы Питта, Веллингтона, Шатобриана, Лафатера, М-me де Сталь. В честь Каролины муж назвал их совместное имение под Одессой (ныне — курортный поселок Каролино-Бугаз).

В 1816 г. Каролина родила дочь, после чего, посчитав, «что долг уплачен», ушла от мужа. Католическая консистория санкционировала раздельное проживание супругов по причине «нездоровья» одного из них, так что с виду приличия были соблюдены. Тем не менее вскоре поползли слухи о ее связи с графом Иваном Осиповичем де Виттом (1781–1840).

«Сколько раз видели мы любовников, пренебрегающих законами света, которые покидают его и живут единственно друг для друга. Тут ничего этого не было. Напротив, как бы гордясь своими слабостями, чета сия выставляла их напоказ целому миру. Сожитие двух особ равного состояния предполагает еще взаимность чувств: Витт был богат, расточителен и располагал огромными казенными суммами; Собаньская никакой почти собственности не имела, а наряжалась едва ли не лучше всех и жила чрезвычайно роскошно, следственно, не гнушалась названием наемной наложницы, которое иные ей давали», — писал о ней Вигель.

Пользуясь покровительством графа Аракчеева, Витт пытался добиться назначения губернатором Новороссии, но в результате его получил граф Воронцов. Витту же отошли под командование все южные военные поселения.

Параллельно в Одессе разворачивалась война светских салонов. Салон супруги нового губернатора открыто враждовал с салоном нашей героини, которую теперь все называли Демоном, околдовавшим Витта.

Есть мнение, что, благодаря разведывательной деятельности Собаньской, Витт смог раскрыть часть планов Южного общества. «Витт употреблял ее и сериозным образом, что она служила секретарем сему в речах столь умному, но безграмотному человеку и писала тайные его доносы, что потом из барышей и поступила она в число жандармских агентов. <…> О недоказанных преступлениях, в которых ее подозревали, не буду и говорить. Сколько мерзостей скрывалось под щеголеватыми ее формами»[22].

Сам Витт осуществлял негласное наблюдение за южными декабристами и лично за Пестелем, который, к слову, ухаживал за его дочерью.

Известно, что чар Каролины не избежал и А.С. Пушкин, увидевший Собаньскую впервые в Киеве 21 января 1821 г. Во время своей южной ссылки он ухаживал и за Воронцовой, и за Собаньской. Впоследствии поэт называл свое чувство к последней «опьянением любви, самой конвульсивной и самой мучительной»[23]. Ходили слухи, будто бы Собаньская была «приставлена» III Отделением следить за опальным поэтом, за что ей обещали развод с мужем, дабы она могла соединиться законным браком со своим давним возлюбленным Виттом.

«Сегодня 9-я годовщина дня, когда я вас увидел в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни. Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим; я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами — всякая другая забота с моей стороны заблуждение или безрассудство…», — писал Пушкин Каролине. По наблюдению Ахматовой, это едва ли не единственные по-настоящему любовные письма во всем богатом эпистолярном наследии Пушкина. В то время поэт уже один раз просил руки Гончаровой.

Пушкин посвятил Собаньской стихотворение «Что в имени тебе моем», вписав его в ее знаменитый альбом 5 января 1830 г. в ответ на просьбу оставить автограф. Вероятно, именно оно зашифровано в плане неосуществленного собрания стихотворений аббревиатурой «Соб-ой». С ним обычно связывают и непосредственно следующее в этом списке стихотворение «Когда твои младые лета…». Т.Г. Цявловская относит к этому же циклу прощания с Собаньской знаменитый отрывок «Я вас любил…» и высказывает предположение, что при написании письма Онегина к Татьяне «поэт в большой мере черпает мысли, обороты и жизненную силу из своих писем к Собаньской»[24].

Анна Ахматова, изучив персону Собаньской, считала именно ее демонической «одесской Клеопатрой». Тема египетской царицы проходит через все творчество поэта и получает наиболее чистое и сосредоточенное воплощение в неоконченной повести «Мы проводили вечер на даче».

Считается, что темная дама, скользящая по страницам «Евгения Онегина», и жгучая героиня «Каменного гостя», образ которой проходит через все творчество поэта, — это либо Собаньская, либо Аграфена Федоровна Закревская. В 1997 г. М.И. Яшин в сборнике «Утаенная любовь Пушкина» высказал предположение, что Собаньская и есть таинственная женщина, которая вдохновила поэта на написание «Бахчисарайского фонтана». Тем не менее Каролина не попала в донжуанский список А.С. Пушкина, что может говорить как о том, что она не была его возлюбленной, так и о том, что он истинно любил ее и оберегал.

Согласно исследованию Романа Якобсона, Собаньская — прототип Марины Мнишек в «Борисе Годунове». Аргументация строится на том, что в неотправленном письме Раевскому поэт замечает, что «кузина мадам Любомирской» сказала про Мнишек: «Elle est horriblement polonaise» («Она до невероятия полька»). Кузиной Любомирской была Собаньская, то есть Пушкин либо читал ей отрывки, либо консультировался относительно личности Мнишек.

Покорив своей воле «солнце русской поэзии», Каролина влюбила в себя поэта Адама Мицкевича, который посвятил ей ряд стихотворений, называя их адресатом D. D. Как известно, Каролина выступала все в том же альбоме под псевдонимом «донна Джованна».

Мицкевич посвятил ей сонет «С собой говорю я, с другими немею», элегию к D. D. «О, если б ты лишь день в душе моей была», «Когда в час веселый откроешь ты губки…», сонет «Прощание», «Сама в опасности, ты расставляешь сети другим…». Считается, что Собаньская получила предписание шпионить за Мицкевичем, как и за Пушкиным.

Впрочем, можно ли сказать с уверенностью, что Каролина была целиком и полностью предана интересам III Отделения? Разумеется нет, и это стало известно уже в 1830 г., когда вспыхнуло Польское освободительное восстание. Через год Витта назначили варшавским военным губернатором, к новому месту службы граф прибыл в сопровождении Собаньской, которая очень быстро прибрала власть к своим рукам. «Поляки и польки совсем завладели управлением. Образовалось что-то вроде женского общества под председательством г-жи Собаньской, продолжающей иметь большую силу над графом Виттом. Благодаря этому главные места предоставляются полякам, которые наиболее участвовали в мятеже»[25].

Получив тревожное известие, Бенкендорф доложил о происходящем Николаю I, на что император так реагировал в письме Паскевичу: «Долго ли граф Витт даст себя дурачить этой бабой, которая ищет одних своих польских выгод под личной преданностью, и столь же верна г. Витту как любовница, как России, быв ей подданная? Весьма хорошо бы было открыть глаза графу Витту на ее счет, а ей велеть возвратиться в свое поместье на Подолию. <…> Женившись на Собаньской, он поставил себя в самое невыгодное положение, и я долго оставить его в Варшаве никак не могу. Она самая большая ловкая интриганка и полька, которая под личиной любезности и ловкости всякого уловит в свои сети, а Витта будет водить за нос в смысле видов своей родни» [26].

Поняв, что ее планы раскрыты, Каролина писала к Бенкендорфу, но ничего не помогло. В результате Витт был вынужден оставить свою возлюбленную. Расставшись с ним, Каролина вышла замуж за его адъютанта Чирковича и поселилась в Кореизе, у А.С. Голицыной, «мужеподобной старухи, собиравшей вокруг себя мистически настроенных одиноких женщин».

Дорога в родную Польшу была ей заказана из-за связи с Виттом. Поэтому Каролина отправилась в Париж, где в нее влюбился критик Сент-Бев. Рассказывают, что, когда уже назначили время венчания, Сент-Бев получил письмо, в котором была описана деятельность его невесты в связи со службой в III Отделении. Разрыв последовал немедленно. Тогда Каролина вышла замуж за поэта Жюля Лакруа (1809–1887).

Каролина дожила до 90 лет. Посвященный ей сонет открывал сборник стихотворений Лакруа «Бесконечный год» («Lannee infine», 1872). Последнее посвящение в стихах от мужа она получила в 80 лет. Несмотря на то, что супруг был намного моложе Каролины, ей пришлось ухаживать за ним в старости, поскольку он ослеп. Она умерла в одном из пригородов Парижа, живя почти в нищете.

«ПОЛТАВА»

В поэме А.С. Пушкина «Полтава» есть персонаж по имени Кочубей. Кочубей — лицо совершенно реальное, более того, выведенное под своим собственным именем.

Богат и славен Кочубей. Его луга необозримы; Там табуны его коней Пасутся вольны, нехранимы. Кругом Полтавы хутора Окружены его садами, И много у него добра, Мехов, атласа, серебра И на виду и под замками. Но Кочубей богат и горд Не долгогривыми конями, Не златом, данью крымских орд, Не родовыми хуторами, Прекрасной дочерью своей Гордится старый Кочубей.

Василий Леонтьевич Кочубей родился около 1640 г. Он отлично знал канцелярское дело, за что и продвигался по службе, в то время грамотность и деловитость высоко ценились. В 1681 г. он — регент войсковой канцелярии, в 1687 г. — генеральный писарь войска и в этом звании скрепил сочиненный Мазепой донос на Самойловича. Когда же Мазепа стал гетманом, он наградил Кочубея деревнями (в том числе, знаменитой в будущем Диканькой), дал ему в 1694 г. достоинство генерального судьи, а в 1700 г. исходатайствовал звание стольника.

Тем не менее к тому времени между Кочубеем и Мазепой пролегла вражда. Дело в том, что в начале 1690-х гг. Мазепа подавил восстание, поднятое Петром Иваненко на юге. Этот самый Петро, или Петрик, как его стали называть, был зятем Кочубея. В 1704 г. вдовый Мазепа попытался посвататься к дочери Кочубея Матрене, но ему пришлось отказать, так как Мазепа являлся ее крестным отцом, а по церковным законам, такой брак приравнивался бы к кровосмешению. Страстная Матрена сбежала к своему избраннику, тот же честно вернул ее в дом Кочубея, но вскоре она сбежала вновь.

В 1706 г. Мазепа решил отторгнуть Малороссию от Российской империи и первому сообщил о своем решении Кочубею, который донес о планах гетмана царю. Доносу не поверили, но за Мазепой установили негласный надзор. В 1708 г. не дождавшийся вестей Кочубей второй раз потревожил царя по поводу Мазепы. Гетмана известили о том, что Кочубей пытается опорочить его. Тогда Кочубей договорился с полковником Искрой и священником Святайлой, чтобы те вновь передали донос царю, через ахтырского полковника Осипова, который, в свою очередь, передал его через киевского губернатора князя Д.М. Голицына. Петр I снова не поверил доносу, считая Мазепу своим близким другом и соратником. Кочубея и Искру схватили и привезли в Витебск, где их встретили Головкин и Шафиров, назначенные для розыска. После жестоких пыток Кочубей был вынужден сказать, что оговорил гетмана из мести. В результате 15 июля 1708 г. Кочубею и Искре отрубили головы.

Вскоре после казни Мазепа совершил свою измену. Поняв, что произошла непоправимая ошибка, Петр I признал то, что Кочубей и Искра пострадали незаслуженно, называя Кочубея «мужем честным, славныя памяти». Тела Кочубея и Искры перезахоронены царем в Киево-Печерской лавре, возле трапезной церкви. Окровавленная рубаха, в которой Кочубей был во время совершения казни, хранилась в Покровской церкви села Жук Полтавской губернии, а сейчас находится в экспозиции «Уникальные предметы в собрании Полтавского краеведческого музея».

От Василия Леонтьевича Кочубея происходит аристократический род Кочубеев. Когда правнук Кочубея, Виктор Павлович, возглавлял Комитет министров, А.С. Пушкин решил воспеть его предка в поэме «Полтава».

Благодаря Пушкину, образы Кочубея и Искры окружены ореолом мученичества в «борьбе за русскую идею» перед лицом изменников.

А.К. Толстой также упоминает Кочубея:

Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи, Где столько тел лежало средь полей? Ты знаешь край, где некогда у плахи Мазепу клял упрямый Кочубей И много где пролито крови славной В честь древних прав и веры православной?

В поэме Пушкина Матрена, или Мотря, как называли ее дома, получила имя Мария. Мы ничего не знаем о ее дальнейшей судьбе после казни Кочубея. Впрочем, некоторые источники называют ее снохой генерального судьи Чуйкевича, или игуменьей нежинского монастыря, скорее всего, путая последнюю с ее же сестрой Екатериной[27].

О ней можно прочитать в статье «Любовь Мазепы к дочери Кочубея» (газета «Сегодня», 4 июля 2001 г.) и других источниках [28].

«ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»

Если верить Александру Сергеевичу Пушкину, роман в стихах «Евгений Онегин» был «плодом ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Что же касается самого Онегина, Пушкин называет его своим приятелем, и мы можем даже догадаться, кто это был на самом деле.

Сам Александр Сергеевич слыл человеком общительным, знакомых и приятелей у него было немало. Впрочем, есть рисунок, на котором Пушкин изобразил свою прогулку с Онегиным. Два друга гуляют по городу, фоном для них служит Петропавловская крепость.

Если верить этому рисунку, Онегин выглядит старше Пушкина. Учитывая, что Александр Сергеевич планировал публикацию этого рисунка на первом издании «Евгения Онегина», получается, что он хотел, чтобы читатель видел героя именно таким, как его изобразил автор.

Первый претендент на роль прототипа Евгения Онегина — Павел Александрович Катенин, родившийся (11 (22) декабря 1792 г., дер. Шаево Костромской губ. — 23 мая (4 июня) 1853, там же), русский поэт, драматург, литературный критик, переводчик, театральный деятель. Член Российской академии (1833), Катенин получил настолько качественное домашнее образование, что впоследствии служил в Министерстве народного просвещения.

Вместе с К.Н. Батюшковым, Н.И. Гнедичем, А.А. Шаховским посещал знаменитый салон А.Н. Оленина, время от времени участвуя в литературных чтениях, диспутах и даже в любительских спектаклях.

С 1810 г. поступает на военную службу и через два года уходит на войну с Наполеоном. Позже участвовал в заграничных походах.

Приблизительно тогда же начал публиковать свои сочинения, переводил стихотворные произведения Биона, Гесснера, Вергилия, Гете, Шиллера, Ариосто, «Романсы о Сиде» Гердера, отдельные песни из «Ада» Данте и Оссиана. Много писал для театра, в частности переработки пьес Ж. Расина, П. Корнеля, других французских драматургов. В переработке Катенина ставилась трагедия Тома Корнеля «Ариадна» (1811).

Член декабристского Союза спасения и один из руководителей тайной декабристской организации Военное общество. Разрабатывал план убийства Александра I.

* * *
Отечество наше страдает Под игом твоим, о злодей! Коль нас деспотизм угнетает, То свергнем мы трон и царей. Свобода! Свобода! Ты царствуй отныне над нами! Ах! лучше смерть, чем жить рабами, Вот клятва каждого из нас… Между 1816 и 1820 гг. (?)

В 1820 г. отстранен от службы в чине гвардии полковника и уволен в отставку по политическим мотивам, в 1822 г. за скандал в театре выслан из Петербурга сроком на три года, которые провел у себя в имении. Как легко подсчитать, его изгнание заканчивалось в 1825 г., но тем не менее на Сенатскую площадь он не вышел. Причина — рассорился и с декабристами тоже, он вообще обладал неуживчивым характером.

Второй претендент на роль прототипа Евгения Онегина — Петр Яковлевич Чаадаев, также друг Пушкина.

Родился Чаадаев 27 мая (7 июня) 1794 г. в Москве, в старинной зажиточной дворянской семье Чаадаевых. Его дед по материнской линии — академик, историк М.М. Щербатов, автор 7-томной «Истории Российской от древнейших времен». Неудивительно, что от внука ждали не меньших подвигов. Впрочем, когда отец умер, Петру исполнился годик, и мать вынуждена была отдать его и старшего сына Михаила к тетке княжне Анне Михайловне Щербатовой (+1852), у нее они и жили. Опекуном Чаадаевых стал их дядя — князь Д.М. Щербатов, в доме которого Чаадаев получил свое образование. Как видите, в этой части биографии Чаадаева и Онегина совпадают: обоих воспитывал дядя.

Позже Чаадаев учился в Московском университете, дружил с Грибоедовым, будущими декабристами Н.И. Тургеневым, И.Д. Якушкиным.

Во время войны 1812 г. братья Чаадаевы вступили лейб-прапорщиками в Семеновский, их родовой полк, там же служил их дядя-опекун. В ту пору Чаадаеву едва исполнилось 18 лет, через год он переходит в Ахтырский гусарский полк.

Чаадаев храбро сражался при Бородине, участвовал в боях под Тарутином, при Малоярославце, Лютцене, Бауцене, под Лейпцигом, ходил в штыковую атаку при Кульме, брал Париж. Награжден орденом Св. Анны и прусским Кульмским крестом.

После войны переведен корнетом в лейб-гвардии Гусарский его величества полк, расквартированный в Царском Селе. В доме Н.М. Карамзина в Царском Селе Чаадаев познакомился с А.С. Пушкиным, который посвятил ему несколько стихотворений:

Он вышней волею небес Рожден в оковах службы царской; Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, А здесь он — офицер гусарской.

В 1814 г., находясь на службе в Кракове, вступил в масонскую ложу, в 1819 г. принят в Союз благоденствия, в 1821 г. — в Северное тайное общество декабристов.

В возрасте 23 лет Чаадаев назначен адъютантом командира гвардейского корпуса генерал-адъютанта Васильчикова. Но в октябре 1820 г. взбунтовался 1-й батальон лейб-гвардии Семеновского полка. Чаадаев знал этот полк, так как служил в нем. Должно быть, именно по этой причине его направили с докладом о происшедшем государю.

Вскоре после этой поездки и наказания, которое получили его бывшие друзья, Чаадаев подал в отставку. Таким образом, наш герой сломал свою карьеру, обещавшую быть более чем успешной — «…рано чувства в нем остыли; ему наскучил света шум…».

Эта отставка породила целых три легенды о Чаадаеве.

Легенда первая — он опоздал на прием к государю, так как был весьма щепетилен относительно внешнего вида. И в этом Онегин — «Как dandy лондонский одет» — ему не уступает.

Собственно, и по мнению Пушкина:

Быть можно дельным человеком И думать о красе ногтей: К чему бесплодно спорить с веком? Обычай деспот меж людей.

И далее:

Второй Чадаев, мой Евгений[29] Боясь ревнивых осуждений, В своей одежде был педант И то, что мы назвали франт. Он три часа по крайней мере Пред зеркалами проводил И из уборной выходил Подобный ветреной Венере, Когда, надев мужской наряд, Богиня едет в маскарад.

Легенда вторая — донесение о восстании полка, которое Чаадаев принес царю в качестве гонца, было расценено как его личный донос.

Легенда третья — на приеме император высказал Чаадаеву что-то нелицеприятное, и он вспылил в ответ. «Я счел более забавным пренебречь этою милостию, нежели добиваться ее. Мне было приятно выказать пренебрежение людям, пренебрегающим всеми… Мне еще приятнее в этом случае видеть злобу высокомерного глупца» (из письма Чаадаева к его тете).

В 1821 г. Чаадаев вышел из масонской ложи. Как в воду глядел: в 1822 г. царское правительство закроет в России все масонские ложи.

В восстании декабристов не участвовал, так как рассорился еще и с декабристами. Вернулся в Россию в 1826 г. и тут же был арестован по доносу Якушкина, который, будучи уверен, что Чаадаев давно и надолго убрался за границу, назвал его имя в числе завербованных им.

Чаадаева подробно допросили, после чего он дал подписку о неучастии его в любых тайных обществах, через 40 дней после этого события его отпустили.

Далее Чаадаев переезжает в подмосковную деревню своей тетки в Дмитровском уезде, где живет уединенно, почти никого не принимает, так как понимает, что за ним установлен постоянный полицейский надзор. В это время в него влюбилась Авдотья Сергеевна Норова, соседка по имению, у которой «возник культ Чаадаева, близкий к своеобразной религиозной экзальтации».

Чаадаев вошел в историю как философ (по собственной оценке — «христианский философ») и публицист. После того как Чаадаев опубликовал свое первое «Философическое письмо», журнал «Телескоп» закрыли, издателя Надеждина сослали, а автора объявили сумасшедшим. В общем, у него была громкая и весьма скандальная литературная слава.

По словам Герцена, разразившийся после публикации скандал произвел впечатление «выстрела, раздавшегося в темную ночь». А венценосный критик Николай I дал следующий отзыв: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной — смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного». После чего Чаадаева поместили под домашний арест, имея право лишь один раз в день выходить на прогулку. Каждый день к нему являлся полицейский доктор для освидетельствования. Когда «больному» стало лучше, а произошло это лишь в 1837 г., с него взяли подписку о том, что он больше ничего не напишет.

Третьим претендентом на роль прототипа Евгения Онегина считается лорд Байрон, а заодно и такие его герои, как Дон Жуан и Чайлд Гарольд. Байрон оказал заметное влияние на образ героя в русской литературе, Пушкин часто упоминает его в своих произведениях.

Что касается Чаадаева, тот он подходит на роль Онегина еще и потому, что одним из прототипов Татьяны Лариной считается Авдотья Норова, влюбленная в него. Сама Авдотья, или Дуня, упоминается под собственным именем во второй главе:

А Дуня разливает чай; Ей шепчут: «Дуня, примечай!». Потом приносят и гитару: И запищит она (Бог мой!): Приди в чертог ко мне златой!..

Дуня — соседка Ленского, стало быть, и Онегина. Ибо жили они все недалеко друг от друга.

Очень интересный прием: Пушкин пишет Онегина с Чаадаева, и при этом Чаадаев упомянут в романе под собственной фамилией, то же можно сказать и о Татьяне — Авдотье Норовой.

А в конце последней главы Пушкин выражает свою скорбь по поводу ее безвременной кончины:

А та, с которой образован Татьяны милый идеал… О много, много рок отъял! Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочел ее романа И вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим.

Действительно, Норова умерла раньше, чем Пушкин успел закончить «Евгения Онегина», из-за чего образ Татьяны был вынужден принять в себя черты еще одного прототипа — небезызвестной Анны Керн, возлюбленной самого Пушкина, то есть Анна Керн — прототип Татьяны, вышедшей замуж — Татьяны княгини.

Позже Анна Керн вдохновит Л.Н. Толстого для создания им «Анны Карениной», хотя тут тоже заметна двойственность, Керн — внутренняя сущность Карениной, от нее также сохранилось имя (кстати, в первоначальном замысле Каренину звали Татьяной), но внешность своей героини Лев Николаевич напишет со старшей дочери Пушкина, Марии Гартунг. Впрочем, мы еще поговорим об этом.

Есть мнение, что Татьяна Ларина написана Пушкиным со вдовы генерала-декабриста, проведшей вместе с мужем многие годы в сибирской ссылке, Натальи Дмитриевны Фонвизиной. Н.П. Чулков пишет: «Таней Фонвизина себя называет потому, что, по ее мнению, Пушкин с нее написал свою Татьяну Ларину. Действительно, в ее жизни было много сходства с героиней Пушкина: в юности у нее был роман с молодым человеком, который от нее отказался (правда, по другим причинам, нежели Онегин). Затем она вышла замуж за пожилого генерала, страстно в нее влюбленного, и вскоре встретилась с прежним предметом своей любви, который в нее влюбился, но был ею отвергнут».

Это могло быть правдой уже потому, что пушкинская героиня первоначально носила имя Наталья, а не Татьяна. К примеру, ею могла стать Наталья Викторовна Кочубей, в которую в ранней юности был влюблен Пушкин. Они познакомились в 1813 г., в то время семья Кочубеев проводила лето в Царском Селе, недалеко от Лицея, и ничего удивительного, что члены ее посещали лицейские балы. Возможно, Пушкин бывал у Кочубеев, так или иначе, но искусствоведы считают, что именно Наталье Кочубей поэт посвятил стихотворение «Измена» (1815), то есть влюбленность длилась приблизительно два года.

Кроме того, на роль пушкинской Татьяны претендовала супруга генерал-губернатора Новороссии графа М.С. Воронцова — Елизавета Ксаверьевна.

Есть версия, что на самом деле Пушкин писал Онегина с себя, а Татьяну — с Елизаветы, в которую был влюблен.

Впрочем, не исключено, что дело обстояло так: Пушкин задумывал и писал «Евгения Онегина» в течение определенного времени, при этом он общался с разными дамами, к кому-то приезжал в гости, кому-то писал письма, делая намеки на то, что собирается посвятить последней то или иное произведение, написать с нее главный женский персонаж… А дальше можно не называть даже имени героини, дамы легко поддаются на подобную лесть и рады считать себя музой великого поэта.

Прототипом Ленского мог выступить Вильгельм Кюхельбекер.

…По имени Владимир Ленской, С душою прямо геттингенской, Красавец, в полном цвете лет, Поклонник Канта и поэт. Он из Германии туманной Привез учености плоды: Вольнолюбивые мечты, Дух пылкий и довольно странный, Всегда восторженную речь И кудри черные до плеч.

Геттингенская душа — как известно, в немецком городе Геттингене находился университет, в котором учились многие передовые русские люди того времени — лицейский учитель Пушкина А.П. Куницын, приятель Пушкина П.П. Каверин, декабрист Н.И. Тургенев. То есть там взращивали вольнодумцев. Иными словами, упоминая, что у Ленского геттингенская душа, автор дает понять, что Ленский сходен с образом идеального выпускника данного учебного заведения.

Ленский приезжает из Германии, эстонец Вильгельм Карлович Кюхельбекер родился 10 (21) июня 1797 г. в Петербурге, в семье российских немцев-дворян. «Я по отцу и по матери точно немец, но не по языку; — до шести лет я не знал ни слова по-немецки, природный мой язык — русский…», — свидетельствовал Кюхельбекер.

В 1848 г. (16 февраля) Плетнев писал Я. Гроту: «В понедельник мы все трое были у Балабиных. Я прочел там 2-ю главу Онегина. Это подало мне повод рассказать, как мастерски в Ленском обрисовал Пушкин лицейского приятеля своего Кюхельбекера. Когда я рассказал о последнем несколько характеристических анекдотов, Варвара Осиповна сожалела, что я не составляю записок моей жизни». Плетнев был приятелем Пушкина и Кюхельбекера, и к его категорическому показанию, сделанному без всяких оговорок, следует отнестись внимательно. «Я уже имел случай указать на то, что в черновой первоначальной обрисовке Ленского есть черты Кюхельбекера, что в „стихи Ленского“ перед дуэлью вошла пародия на некоторые строки из послания Кюхельбекера по поводу „Кавказского пленника“.

На основе новых материалов утверждение Плетнева представляется гораздо шире и глубже.

В Ленском, „Поэте“ по пушкинскому плану-оглавлению „Онегина“, была воплощена трактовка поэта, которую проповедовал Кюхельбекер, — высокого поэта; выяснено отношение к ней; сюда вошли некоторые реальные черты Кюхельбекера и, наконец, — реальные отношения Пушкина и Кюхельбекера, особенно ясно и остро во время писания 2-й главы поставившие вопрос о дружбе, помогли развитию сюжета „свободного романа“, еще неясного для самого Пушкина»[30]. Кюхельбекер также главный герой романа Ю. Тынянова «Кюхля».

Под автором-рассказчиком в романе «Евгений Онегин» разумеется — сам А.С. Пушкин.

Александр Сергеевич планировал создать роман-эпопею, в которую войдут многие известные люди до восстания декабристов, поэтому неудивительно, что в тексте упоминаются известный петербургский ресторан Talon, парижский ресторатор Бери, Петр Павлович Каверин (1794–1855) — член Союза благоденствия, приятель А.С. Пушкина. Есть там и актер Озеров, и актриса Семенова, балетный танцор и балетмейстер Дидло, балерина Истомина, Федор Толстой, Зизи — Евпраксия Вульф, барышня из семьи Осиповых, жившая в Тригорском, по соседству с Михайловским, Альбан (Альбани) — итальянский художник XVII в., ценившийся за изящество и тщательную отделку своих картин, и ружейный мастер Лепаж.

В недописанной 10-й главе в строке «У беспокойного Никиты» имеется в виду декабрист Н.М. Муравьев (1796–1843), активный представитель Северного общества декабристов, которого сослали на каторгу в Сибирь, где он и умер. «Осторожный Илья» — И.А. Долгоруков (1797–1848), член Союза Благоденствия. В дальнейшем устранился от участия в тайных обществах, не удивительно, потому и «осторожного», не понес никакого наказания.

«Друг Марса, Вакха и Венеры, / Тут Лунин дерзко предлагал / Свои решительные меры» — М.С. Лунин (1787–1845) настаивал на необходимости убить Александра I. Умер в каторжной тюрьме в Сибири.

Документальна и строка «Читал свои ноэли Пушкин». Декабрист И.Н. Горсткин вспоминал: «…Я был раза два-три у князя Ильи Долгорукова… у него Пушкин читывал свои стихи, все восхищались остротой…»[31].

«Меланхолический Якушкин, / Казалось, молча обнажал / Цареубийственный кинжал» — И.Д. Якушкин (1793–1857) собирался лично убить царя, был сослан на каторгу в Сибирь.

«Хромой Тургенев им внимал» — имеется в виду Н.И. Тургенев (1789–1871), который являлся горячим поборником уничтожения крепостного права.

А вот еще один таинственный женский персонаж, мелькнувший в черновых записях:

Смотрите: в залу Нина входит, Остановилась у дверей И взгляд рассеянный обводит Кругом внимательных гостей; В волненье перси, плечи блещут, Вкруг стана вьются и трепещут Прозрачной сетью кружева, Горит в алмазах голова; И шелк узорной паутиной Сквозит на розовых ногах…

Под маской Нины Воронской прячется замечательная красавица пушкинских времен графиня Елена Михайловна Завадовская (урожд. Влодек; 2 декабря 1807 — 22 марта 1874), дочь генерала от кавалерии Михаила Федоровича Влодека (1780–1849) и фрейлины графини Александры Дмитриевны Толстой (1788–1847).

В 17 лет Елена вышла за обер-прокурора Сената графа Василия Петровича Завадовского (1798–1855). По поводу их брака

Вяземский писал: «Один из северных цветков, и прекраснейший, вчера был сорван Завадовским»[32].

По воспоминаниям М.Ф. Каменской, графиня Завадовская «убивала всех своей царственной, холодной красотой» и «представляла собой роскошную фигуру Юноны». Об ее исключительной красоте не переставали твердить воспоминания и письма той эпохи. Согласно словам Долли Фикельмон, «мадам Завадовская полностью оправдывает репутацию красавицы. Высокая, статная, с великолепными правильными чертами, ослепительным цветом лица… У нее ровный характер, она не столь переменчива, как остальные».

Завадовской Пушкин посвятил стихотворение «Красавица», а также навсегда запечатлел ее в образе Нине Воронской. Кстати, доказательство того, что Завадовская и Воронская — одно лицо, подробно осуществлено в очерке В. Вересаева «Княгиня Нина Воронская».

Позже Завадовская сойдется с генералом С.Ф. Апраксиным, роман с которым будет длиться около шести лет. Она разойдется с мужем, поселится за границей. Карамзин встретит ее на балу в Париже в 1837 г. и отметит, что Завадовская мало изменилась и все так же хороша [33].

В романе присутствует секундант Ленского — известный дуэлянт Зарецкий. Под этим именем выведен наш знакомый Федор Толстой-Американец, подробно о котором мы говорили в связи с пьесой А. Грибоедова «Горе от ума»:

Зарецкий, некогда буян, Картежной шайки атаман, Глава повес, трибун трактирный, Теперь же добрый и простой Отец семейства холостой, Надежный друг, помещик мирный И даже честный человек: Так исправляется наш век!

В 1820 г., когда поэта сослали в Екатеринослав, а потом на Кавказ, в Крым и в Бессарабию, Федор Толстой распространил по Москве слух, будто Пушкина перед отправлением в ссылку выпороли в охранном отделении.

Пушкин был настолько оскорблен, что поклялся вызвать обидчика на дуэль сразу же по возвращении из ссылки. Кроме того, поэт ответил Толстому эпиграммой («В жизни мрачной и презренной…») и резкими стихами в послании «Чаадаеву»: «Или философа, который в прежни лета / Развратом изумил четыре части света, / Но, просветив себя, загладил свой позор: / Отвыкнул от вина и стал картежный вор?».

В конце концов противников примирил С. Соболевский. К слову, Пушкин и Толстой были отменными стрелками и, скорее всего, убили бы или покалечили друг друга. Ко всему прочему, Толстой отлично знал, какое место занимает Пушкин в литературных кругах, и не желал войти в историю как его убийца, понимая, что в этом случае весь литературный мир от него отвернется.

Несмотря на то что Толстой уже пытался жульнически обыграть Пушкина в карты, во время написания «Евгения Онегина» они снова дружат.

Он был не глуп; и мой Евгений, Не уважая сердца в нем, Любил и дух его суждений, И здравый толк о том о сем. Он с удовольствием, бывало, Видался с ним…

Вызывает сомнение информация о том, что Зарецкий, «с коня калмыцкого свалясь», попадает в плен, в то время как Толстой — преображенец (то есть гвардейский пехотный) и никогда в плену не бывал. Так что, возможно, и Зарецкий — тоже образ собирательный.

Позже у Льва Толстого в повести «Два гусара» граф Турбин представлен как «картежник, дуэлист, соблазнитель», и считается, что Турбин также писан с Ф. Толстого, являвшегося

двоюродным дядей Льва Николаевича. «Помню, он подъехал на почтовых в коляске, вошел к отцу в кабинет и потребовал, чтобы ему принесли особенный сухой французский хлеб; он другого не ел. <…> Помню его прекрасное лицо: бронзовое, бритое, с густыми белыми бакенбардами до углов рта и такие же белые курчавые волосы. Много бы хотелось рассказать про этого необыкновенного, преступного и привлекательного человека»[34].

В романе «Война и мир» Ф. Толстой присутствует как Долохов. Тут и дуэли, и битвы, и карточные игры. Впрочем, образ собирателен, и в Долохове можно найти черты характера не только Толстова-Американца, но и партизана Фигнера.

Кроме того, Толстой-Американец является прототипом шулера Удушьева в романе Д.Н. Бегичева «Семейство Холмских».

«ДУБРОВСКИЙ»

Для того чтобы написать своего «Дубровского», Пушкину пришлось покопаться в архиве, используя судебные материалы по процессу дворянина Островского, у которого незаконно отняли его маленькое поместье. То есть, говоря современным языком, произошел рейдерский захват имущества, в результате чего Островский реально сжег свой дом и ушел с верными ему крестьянами в лес, став разбойником. Он мстил тем дворянам, которые содействовали обстоятельствам его разорения. Очень кстати в этом судебном деле обнаружилась и дочка помещика-обидчика, в которую Островский был влюблен еще с детства.

Островский женился на ней после того, как молодая женщина овдовела. Однажды жена серьезно заболела, и врачи рекомендовали везти ее в Петербург, где был шанс показать больную светилам медицины. Островский везет жену, но в столице его неожиданно опознает один из помещиков, которого он некоторое время назад ограбил. В результате благородный герой угодил на скамью подсудимых.

Фамилия Дубровский тоже не придумана, ее Пушкин почерпнул из архивов Пугачевского дела — секретарем царя-самозванца был некто Дубровский. Александр Сергеевич изучал эти материалы, поскольку по ним он писал свою «Историю Пугачева», а также и «Капитанскую дочку».

Персонаж Троекурова, по мнению пушкиниста Б.Л. Модзалевского, списан Пушкиным с Льва Дмитриевича Измайлова (1764–1834), генерал-лейтенанта из рода Измайловых, прославившегося как помещик-самодур. В возрасте 11 лет его записали в лейб-гвардии Семеновский полк, и уже в 21 год он получил первый офицерский чин. Участник Русско-шведской войны 1788–1790 гг., в 1789 г. произведен в полковники, еще через год награжден орденом Св. Георгия IV степени. Позже участвовал в военных действиях против польских конфедератов, командовал Кинбурнским драгунским, с 1797 г. — гусарским Шевича полком.

Состоял на службе у фаворита Екатерины II Платона Александровича Зубова, когда же Екатерины не стало и Зубов утратил власть, Измайлов вышел в отставку. При Павле I жил в своем имении, но, когда того не стало и трон занял Александр I, вновь принят на службу, правда, прослужил недолго. По невыясненным причинам вскоре уволился, после чего постоянно проживал в имении Хитровщина Тульской губернии. В 1802–1815 гг. исполнял должность предводителя дворянства города Рязани. Во время Отечественной войны 1812 г. командовал рязанским ополчением. За отличие в войне против Наполеона Измайлов 2 октября 1814 г. получил чин генерал-лейтенанта и ордена Св. Анны I степени с алмазными знаками и Св. Владимира II степени.

После войны жил в своих имениях, прославился развратным и буйным поведением. Слухи о его преступлениях дошли до столицы. Еще 23 марта 1802 г. император Александр I писал тульскому гражданскому губернатору Иванову: «До сведения моего дошло, что отставной генерал-майор Лев Измайлов… ведя распутную и всем порокам отверзтую жизнь, приносит любострастию своему самые постыдные и для крестьян утеснительные жертвы. Я поручаю вам о справедливости сих слухов разведать, без огласки, и мне с достоверностью донести», но в то время ему удалось избежать суда, и Измайлов продолжал в том же духе еще целых девять лет, исполняя ответственные должности и получая награды.

В имении Измайлов завел самый настоящий гарем на 30 душ: «И днем и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решетки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сестрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек, — их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто, — поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в свое время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия» (Е. Жирнов. «Дело насильника-рекордсмена»[35]).

После суда Измайлова сослали в собственное имение, где он жил до самой смерти, его имения находились под опекой. Умер в возрасте 70 лет.

«ПИКОВАЯ ДАМА»

Прототип Пиковой дамы — княгиня Наталья Петровна Голицына, урожденная Чернышева (17 января 1741 или 1744, Берлин, Германия — 20 декабря 1837, Санкт-Петербург). В молодости она слыла красавицей, способной на рискованные, а иногда и сумасбродные поступки. Дочь дипломата и сенатора графа Петра Григорьевича Чернышева от брака с Екатериной Андреевной Ушаковой, она относилась к поколению так называемых «новых людей», появившихся в начале XVIII в. в окружении Петра Великого. Петр женил своего денщика Григория Петровича Чернышева на своей метрессе Евдокии Ржевской, отчего прошел слух, что Наталья Петровна будто бы являлась внучкой Петра Великого.

Так как отец служил по дипломатической части, Наталья родилась в Германии и после провела детство в Англии, где получила блестящее европейское образование. Свободно владела четырьмя языками, но плохо знала русский.

Когда главу семейства перевели с дипмиссией во Францию, юная Наталья уже начала выходить в свет и на некоторое время сделалась чем-то вроде звезды Версаля. Лучшие живописцы — Людерс, Друэ — писали сестер Чернышевых. В 1762 г. П.Г. Чернышев становится сенатором и семья возвращается на Родину.

Наталья получает фрейлинский шифр при особе ее величества Екатерины II. За красоту и «приятнейшее проворство» в танцах она получила специально изготовленную по этому случаю в единственном экземпляре персональную золотую медаль с изображением императрицы.

В 1766 г. Наталья Петровна выходит замуж за красавца князя Владимира Борисовича Голицына, но, как утверждала молва, выбор свой Наталья Петровна сделала не из-за притягательной внешности будущего супруга — она обожала род Голицыных и всячески превозносила его. В свете ходил анекдот, что, будучи уже весьма пожилой дамой, наставлявшая внучку в христианском вероучении, Наталья Петровна рассказывала про жизнь Иисуса Христа и так увлеклась, что, слушая бабушку, девочка воскликнула: «Уж не из рода Голицыных ли Иисус?».

После замужества она подолгу жила в имениях мужа, бывая при Дворе время от времени. Чтобы ее дети получили действительно хорошее образование, она уехала с ними во Францию, где произвела благоприятное впечатление на Марию Антуанетту и даже получила придворное прозвище «Московская Венера». В 1789 г. Наталья Петровна ездила с мужем и дочерьми в Лондон. При их отъезде из Англии будущий король Георг IV, ухаживавший за Натальей Петровной, подарил ей на память свой портрет с автографом.

После указа Екатерины II 1790 г. о немедленном возвращении всех русских в Отечество Голицыны отправили сыновей в Рим, а сами вернулись вместе с дочерями и поселились на Малой Морской ул., 10.

Каждую среду в доме Голицыных проходили балы, где бывали беглые французские аристократы, оказавшиеся в столице Российской империи.

Екатерина благоволила к начинаниям Голицыной, Павел I покровительствовал ей. На коронации Александра I ей пожаловали крест Св. Екатерины II степени. На ее балу 13 февраля 1804 г. присутствовала вся императорская фамилия.

В 1806 г. Голицына — уже статс-дама (вначале знак статс-дамы был получен ее дочерью, графиней Строгановой, которая вернула его с просьбой пожаловать им ее мать). При коронации Николая I Голицыной пожалован орден Св. Екатерины I степени.

Как воспоминал Феофил Толстой, «к ней ездил на поклонение в известные дни весь город, а в день ее именин ее удостаивала посещением вся царская фамилия. Княгиня принимала всех, за исключением государя императора, сидя и не трогаясь с места. Возле ее кресла стоял кто-нибудь из близких родственников и называл гостей, так как в последнее время княгиня плохо видела. Смотря по чину и знатности гостя, княгиня или наклоняла только голову, или произносила несколько более или менее приветливых слов. И все посетители оставались, по-видимому, весьма довольны. Но не подумают, что княгиня Голицына привлекала к себе роскошью помещения или великолепием угощения. Вовсе нет! Дом ее в Петербурге не отличался особой роскошью, единственным украшением парадной гостиной служили штофные занавески, да и то довольно полинялые. Ужина не полагалось, временных буфетов, установленных богатыми винами и сервизами, также не полагалось, а от времени до времени разносили оршад, лимонад и незатейливые конфекты. Предупредительность властей к Наталье Петровне была удивительна: когда она стала плохо видеть, специально для нее изготавливались увеличенные карты для пасьянса; по ее желанию в голицынское имение в Городне могли прислать придворных певчих»[36].

Голицыну все любили, даже когда она сделалась дряхлой старухой. Когда она стала слабо видеть, специально для нее изготовили колоду карт большого размера. «Почти вся знать была ей родственная по крови или по бракам. Императоры высказывали ей любовь почти сыновнюю. В городе она властвовала какою-то всеми признанною безусловной властью. После представления ко Двору каждую молодую девушку везли к ней на поклон; гвардейский офицер, только надевший эполеты, являлся к ней, как к главнокомандующему», — писал о Наталье Петровне В.А. Соллогуб[37].

Тем не менее А.С. Пушкин позволил себе написать Пиковую даму со знаменитой Голицыной. Должно быть, его поразила отталкивающая старость в сочетании с острым умом и царственной надменностью. «…При дворе нашли сходство между старой графиней и княгиней Натальей Петровной и, кажется, не сердятся», — писал Александр Сергеевич в 1834 г.

Впрочем, история не была бы историей, если бы Пушкин основывал ее только на образе старухи, да и почему из всех возможных старух прототипом была выбрана именно Голицына?

Дело в том, что внучатый племянник Голицыной, князь Сергей Григорьевич Голицын по прозвищу Фирс (прототип Томского в повести), как-то поведал Пушкину, что, однажды начисто проигравшись в карты, в отчаянье бросился к Голицыной с мольбой о помощи. Но, должно быть, в то время она не имела достаточно свободных средств для того, чтобы помочь любимому внуку. Тем не менее нужно было что-то предпринять, и княгиня рассказала, что в юности познакомилась с графом Сен-Жерменом, который доверил ей тайну трех карт — тройки, семерки и туза.

Племянник пошел в клуб и, делая ставки, как рекомендовала бабушка, быстро отыгрался.

Впрочем, как ни странно, у Пиковой дамы был еще один прототип — Наталья Кирилловна Загряжская, дочь генерал-фельдмаршала К.Г. Разумовского, знакомая и свойственница А.С. Пушкина. Так же, как и Голицына, она была фрейлиной при Екатерине II. Наблюдать ее Александру Сергеевичу было проще, нежели княгиню. Во всяком случае, однажды Пушкин признавался Нащокину, что в образе графини ему «легче было изобразить Загряжскую, чем Голицыну, у которой характер и привычки были сложнее».

С Пиковой дамой связана еще одна интересная история. Как уже было сказано, Наталья Петровна проживала на Малой Морской улице, в доме № 10. Этот дом сейчас так и называют — «Дом Пиковой дамы».

В доме напротив (дом № 13), у своего брата Модеста Ильича, последние 15 дней своей жизни жил и скончался великий композитор Петр Ильич Чайковский. 24 октября 1893 г. Петр Ильич впал в глубокое забытье. Лечащий врач Николай Николаевич Мамонов, дежуривший у постели больного, рассказывал, что в последние часы своей жизни Петр Ильич был озабочен поведением какого-то «черного офицера, который все ходит и ходит вдоль улицы, стучится в двери дома напротив, но, так и не получая ответа, заглядывает в окна к самому Петру Ильичу, пытается что-то сообщить ему сквозь стекла, а потом, сообразив, что его не слышат, пугающе улыбается и грозит пальцем».

Называя номер дома, где проживал Чайковский, я не указала, что жил-то он на третьем этаже. Модест Ильич полностью доверял словам умирающего брата, даже не допуская мысли, что у последнего попросту начались галлюцинации. Когда же доктор начал призывать его к здравому смыслу, брат композитора поведал, что (внимание, сейчас появится прототип) еще в детстве он слышал историю об офицере, напугавшем старуху Голицыну до такой степени, что та отдала Богу душу.

Умирая, Голицына открыла, что этот офицер был не кем иным, как ангелом смерти, явившемся отомстить ей за грехи молодости. Воспоминания о последних днях княгини оставил князь Петр Андреевич Вяземский, приходившийся ей дальним родственником. Приглашенный к княгине лейб-медик Николай Федорович Арендт диагностировал манию преследования, но высокопоставленная пациентка настаивала, что означенный «офицер» был замечен у ее дома еще в то время, когда там вместе с ней проживала ее воспитанница (прототип пушкинской Лизы). Девушка сама рассказывала княгине о незнакомце, но при этом, разумеется, клялась и божилась, что никогда и нигде прежде не встречала его. Впрочем, ситуация выглядела неприлично, и княгиня в конце концов была вынуждена отправить Лизу в деревню.

Пушкин засел за свою «Пиковую даму», когда Наталья Петровна Голицына была уже близка к смерти, а прогулки загадочного офицера у ее дома сделались частыми. Прислуга, завидев праздного молодого человека, закрывала все окна ставнями и запирала двери, чтобы незваный гость не смог потревожить покой ослабевшей княгини. Но все равно ангел смерти каким-то образом проник в дом к Голицыной, и она скончалась.

В этой истории не менее интересен дальнейший поворот сюжета: прописав линию бедной Лизы, Александр Сергеевич не удержался и оживил Пиковую даму. Не дождавшаяся в полночь Германна воспитанница княгини «Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он — сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница». То есть Лиза заняла место своей воспитательницы и стала новой Пиковой дамой, а значит, рано или поздно история повторится и новый «черный офицер» будет бродить под окнами новой Дамы пик в поисках то ли ее бессмертной души, то ли ее юной воспитанницы…

Интересный факт, доктор Арендт пользовал сначала княгиню Голицыну, которую Пушкин раз и навсегда увековечил в образе Пиковой дамы, а затем облегчал страдания самого Александра Сергеевича после дуэли с Дантесом. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

«КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА»

В «Капитанской дочке» Швабрин угрожает Маше Мироновой судьбой Лизаветы Харловой. В документах, которые изучал Пушкин, указана только фамилия — Харлова; имя «Лизавета» ошибочно назвала по памяти Пушкину старая казачка Матрена Дехтярева, вдова Кузьмы Дехтярева и свидетельница тех событий. На самом деле женщину, о которой шла речь, звали Татьяна Григорьевна Харлова (1756–1773), она была дочерью коменданта Татищевой крепости полковника Григория Мироновича Елагина и его жены Анисьи Семеновны. «Она была красавица, круглолица и невысока ростом», — рассказывала о ней Пушкину казачка Матрена Дехтярева.

В 17 лет Татьяна вышла замуж за коменданта Нижнеозерной крепости премьер-майора Захара Ивановича Харлова (1734–1773). 22 сентября 1773 г., за четыре дня до взятия войском Е.И. Пугачева Нижнеозерной крепости, Харлов отправил жену и ее малолетнего брата Николая к их родителям. Бунтовщики захватили крепость и повесили ее коменданта, несмотря на то что за последнего просил весь гарнизон. А уже 27 сентября Пугачев овладел Татищевой крепостью. Григория Мироновича и Анисью Семеновну Елагиных убили (при этом с Елагина заживо содрали кожу). Что же до Татьяны, то ее принудили стать наложницей Пугачева. Указание ряда заграничных публикаций на то, что Пугачев изнасиловал Харлову сразу после убийства ее мужа на глазах солдат (или даже на глазах еще живого мужа), не соответствует действительности. Пугачев был очень к ней привязан.

Когда Пугачев уехал, казаки расстреляли Татьяну и ее брата Николая, так как им не нравилась новая метресса их «государя». Как сообщает, со слов очевидцев тех событий, А.С. Пушкин, «раненые, они сползлись друг с другом и обнялись. Тела их, брошенные в кусты, долго оставались в том же положении».

После на допросе Пугачев показал: «Из сего лагиря взятую в Татищевой женщину и з братом послал я з берденским казаком к нему на квартиру. А как сие увидели яицкие казаки, то выехали под дорогу и убили ее и з братом до смерти за то действительно, что я ее любил. Как о чем мне было сказано после, и я об ней сожалел»[38].

«ЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ»

Незавершенную повесть Александра Сергеевича Пушкина «Египетские ночи» опубликовали уже после его смерти в журнале «Современник» (№ 8, 1837). Центральной фигурой повести является итальянский импровизатор. Поэты-импровизаторы экспромтом декламировали стихотворения, тут же сочиненные на любую заданную им тему. Итальянские импровизаторы были известны еще в XVI в. В середине 1830-х гг. в Европе импровизаторы находились в безусловной моде.

В 1832 г. в Россию приезжал импровизатор Макс Лангеншварц, выступления которого помогала организовать «светская львица» Долли Фикельмон, которая к тому времени уже была знакома с искусством импровизации. Во всяком случае, в ее дневнике за шесть лет до этого записано, что она «внимала в Италии импровизациям знаменитого Томмазо Сгриччи на тему смерти Клеопатры».

Как видите, египетская тема в повести Пушкина неслучайна. Александр Сергеевич знал Фикельмон, и, возможно, именно ее рассказы вдохновили его сделать героем своего нового произведения итальянского импровизатора. Тем не менее образ гастролера списан Пушкиным не с Макса Лангеншварца и не с Томмазо Сгриччи, которого он просто не видел, а с польского поэта Адама Мицкевича, которого Александр Сергеевич прекрасно знал и восхищался его гением. Анна Ахматова даже высказала предположение, что «Пушкин, снижая своего импровизатора, взял реванш у Мицкевича за его резкие личные намеки, содержавшиеся в стихотворении „Русским друзьям“». Как известно, Пушкин и Мицкевич являлись единомышленниками в литературе, но политическими оппонентами в вопросах внешней политики России.

Адам Бернард Мицкевич (24 декабря 1798, фольварк Заосье, Новогрудский уезд, Литовская губерния, Российская империя — 26 ноября 1855, Константинополь, Османская империя) — польский поэт, политический публицист, деятель польского национального движения. Родился в семье обедневшего шляхтича герба Порай Миколая Мицкевича (1765–1812), который служил адвокатом в Новогрудке (ныне Белоруссия); семья принадлежала к старинному литовскому шляхетскому роду Мицкевичей-Рымвидов. Мать поэта происходила из шляхетского рода Маевских.

После обучения в доминиканской школе при новогрудском храме Михаила Архангела (1807–1815) Мицкевич поступил в Виленский университет (1815), где участвовал в создании и деятельности патриотических молодежных кружков филоматов и филаретов, там же написал «Оду к юности». По окончании университета служил учителем в Ковно (1819–1823), в 1823 г. арестован по «Делу филоматов» и заключен в тюрьму, где просидел до апреля 1824 г., но уже в октябре 1824 г. ее выслали из Литвы.

В том же году приехал в Петербург, где, возможно, и познакомился с Пушкиным. Сохранился анекдот о том, как встретились Пушкин с Мицкевичем. Оба к тому времени уже были наслышаны друг о друге и мечтали познакомиться. Однажды Пушкин случайно увидел на балу Мицкевича, идущего ему навстречу под руку с дамой. «Прочь с дороги, двойка, туз идет!» — весело произнес Пушкин, глядя на Мицкевича, который моментально ему ответил: «Козырная двойка простого туза бьет». Оба поэта кинулись друг к другу в объятия и с тех пор сделались друзьями.

«Он был высокого росту — худощав и казался лет тридцати. Черты смуглого его лица были выразительны: бледный высокий лоб, осененный черными клоками волос, черные сверкающие глаза, орлиный нос и густая борода, окружающая впалые желто-смуглые щеки, обличали в нем иностранца. На нем был черный фрак, побелевший уже по швам; панталоны летние (хотя на дворе стояла уже глубокая осень); под истертым черным галстуком на желтоватой манишке блестел фальшивый алмаз; шершавая шляпа, казалось, видала и ведро и ненастье. Встретясь с этим человеком в лесу, вы приняли бы его за разбойника; в обществе — за политического заговорщика; в передней — за шарлатана, торгующего эликсирами и мышьяком» — это портрет импровизатора в «Египетских ночах», но одновременно с тем это и портрет Мицкевича. Причем очень точный портрет.

В 1825–1828 гг. Мицкевич служил в канцелярии военного генерал-губернатора в Москве. Состоял в дружеских и приятельских отношениях с участниками декабристского движения К.Ф. Рылеевым, А.А. Бестужевым, писателями и поэтами А.С. Пушкиным, А.А. Дельвигом, И.В. Киреевским, братьями Ксенофонтом Полевым и Николаем Полевым, Д.В. Веневитиновым, Е.А. Баратынским, П.А. Вяземским, который, кстати, первым перевел на русский «Крымские сонеты».

Осенью 1826 г. Мицкевич выступал в Москве с модными импровизациями. Среди зрителей находился и Пушкин. В какой-то момент Александр Сергеевич вскочил со своего кресла и, восклицая: «Какой гений! Какой священный огонь! Что я рядом с ним?», — бросился Мицкевичу на шею и стал его целовать.

«Итальянец одет был театрально; он был в черном с ног до головы; кружевной воротник его рубашки был откинут, голая шея своею странной белизною ярко отделялась от густой и черной бороды, волоса опущенными клоками осеняли ему лоб и брови. Все это очень не понравилось Чарскому, которому неприятно было видеть поэта в одежде заезжего фигляра. Он после короткого разговора возвратился в залу, которая более и более наполнялась».

«Как денди лондонский одет» — известно, какое внимание Пушкин уделял своему внешнему виду и как ему был, должно быть, неприятен сам факт, что его коллега собирается предстать перед высокой публикой в таком «театральном» виде. Впрочем, все вскоре разрешилось: «Чарский с беспокойством ожидал, какое впечатление произведет первая минута, но он заметил, что наряд, который показался ему так неприличен, не произвел того же действия на публику. Сам Чарский не нашел ничего в нем смешного, когда увидел его на подмостках, с бледным лицом, ярко освещенным множеством ламп и свечей».

В мае 1829 г. Адам Бернард Мицкевич выехал из Петербурга за границу. Жил в Германии, Швейцарии, Италии. В 1832 г. поселился в Париже, сотрудничал с деятелями польской эмиграции, занимался политической публицистикой.

В 1839–1840 гг. преподавал латинскую литературу в Лозанне.

В 1840-м стал первым профессором славянской словесности в Коллеж де Франс. В 1841 г. подпал под влияние проповедника польского мессианства Анджея Товяньского. За пропаганду товянизма французское правительство в 1845 г. отстранило Мицкевича от чтения лекций, в 1852 г. отправлен в отставку.

Осенью 1855 г. Мицкевич уехал в Константинополь, где собирался организовать Новый польский, а также еврейский легион для помощи французам и англичанам в борьбе с Россией.

Там он заразился холерой и умер 26 ноября. Перед смертью, когда его друг Служальский спросил, не хочет ли он что-либо передать детям, Мицкевич произнес: «Пусть любят друг друга, — и через несколько минут прибавил еле слышным шепотом: — Всегда!».

Но вернемся к «Египетским ночам». Кроме импровизатора — Мицкевича, здесь присутствует поэт Чарский — явно Александр Сергеевич наделил этого персонажа своими чертами.

Также вызывает интерес тема импровизации — «Клеопатра и ее любовники». Тема Древнего Египта сделалась популярной после экспедиции Наполеона и, разумеется, после открытий, сделанных Шампольоном, но в 1824–1837 гг., когда повесть писалась, этот интерес заметно поутих. Зато Пушкин прекрасно помнил тему для импровизации Томмазо Сгриччи, о которой ему рассказала Долли Фикельман. Впрочем, официально Чарский признается, будто тема Клеопатры навеяна сочинением древнеримского историка Аврелия Виктора с такой характеристикой египетской царицы Клеопатры: «Она была столь распутна, что продавалась, и так красива, что многие покупали ее ночь ценою своей жизни».

Известно, что в 1824 г. в Михайловском А.С. Пушкин пишет поэму «Клеопатра», которая остается незаконченной. По оценке Д. Мирского, это «один из интереснейших замыслов Пушкина, великолепная поэма о смерти и сладострастии».

В 1828 г. поэт возвращается к теме Клеопатры, пишет стихотворение и одновременно работает над прозаическим отрывком «Гости съезжались на дачу…», где роль современной Клеопатры играет светская красавица Зинаида Вольская (ее прототип — Аграфена Закревская, «Клеопатра Невы», «беззаконная комета в кругу расчисленном светил»). Но и в этот раз тема словно повисает в воздухе.

И кто постиг в душе своей Все таинства ее ночей?.. Вотще! В ней сердце томно страждет — Оно утех безвестных жаждет — Утомлена, пресыщена, Больна бесчувствием она…

Наконец в середине 1830-х гг. Пушкин снова берется за русскую Клеопатру Теперь его замысел еще более отточен: реальные события, имевшие место в высшем свете Российской империи, переплетаются с сюжетом из Аврелия Виктора. Вольская дает понять своим поклонникам, что проведет ночь с тем, кто готов заплатить за это своей жизнью. При этом она уверена, что брошенный ею вызов никто не примет, так как современные мужчины слишком малодушны для этого. Скорее всего, имело место реально произошедшее до 1824 г. событие, связанное с Закревской, свидетелем которого оказался поэт. Но кто был тот безумец, согласившейся купить ночь столь высокой ценой, еще предстоит установить.

Михаил Лермонтов

«СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК»

Лермонтов вкладывает в уста своего персонажа, Владимира, собственные откровения относительно мучивших его противоречий его же натуры. Владимир знает эгоничтожество людей — и все-таки не может покинуть их общество: «когда я один, то мне кажется, что никто меня не любит, никто не заботится обо мне, — и это так тяжело!». Владимир и его друг Белинский (неизвестно, имел ли Лермонтов в виду В. Белинского) — противники крепостного права. Мужик жалуется молодым людям на жестокости помещицы и на другие крестьянские невзгоды. Владимир приходит в гнев: «О, мое отечество! мое отечество!», Белинский же оказывает мужикам помощь.

Образ Натальи Федоровны списан с Натальи Федоровны Ивановой, в браке Обресковой (1813–1875), которая родилась в семье московского литератора и драматурга Ф.Ф. Иванова, по матери принадлежала роду князя А.Д. Меншикова.

Когда Наталье исполнилось 17 лет, на ее пути возник 17-летний Лермонтов, который немедленно воспылал к девушке неземной любовью и, разумеется, сразу же начал осыпать предмет своей любви стихами. В частности, написал драму «Странный человек», героиня которой открыто названа Натальей Федоровной. После драмы появился большой, так называемый «Ивановский», цикл из 40 стихотворений («Я не унижусь пред тобою», «Время сердцу быть в покое», «Когда одни воспоминанья» и др.) 1830–1832 гг. Вначале отношения между Натальей и Михаилом складывались достаточно мило, девушка выказывала свою приязнь, чем поощрила поэтическое вдохновение, но очень скоро Лермонтов заметил, что их отношения стали охладевать. Быть может, девушка просто плохо чувствовала стихи или испугалась напора юного поэта. В результате они расстались. Причем Лермонтов затаил обиду, называя Наталью «бесчувственным, холодным божеством». Историки утверждают, что именно эта рана сформировала характер Михаила Юрьевича. В частности, с тех пор он искал смерти и начал проявлять пренебрежение и высокомерность в отношении слабого пола.

Я не унижусь пред тобою; Ни твой привет, ни твой укор Не властны над моей душою. Знай: мы чужие с этих пор. Ты позабыла: я свободы Для заблужденья не отдам; И так пожертвовал я годы Твоей улыбке и глазам, И так я слишком долго видел В тебе надежду юных дней И целый мир возненавидел, Чтобы тебя любить сильней. Как знать, быть может, те мгновенья, Что протекли у ног твоих, Я отнимал у вдохновенья! А чем ты заменила их? Быть может, мыслию небесной И силой духа убежден, Я дал бы миру дар чудесный, А мне за то бессмертье он?
«КНЯГИНЯ ЛИТОВСКАЯ»

Прототипом Елизаветы Николаевны Негуровой послужила Екатерина Александровна Сушкова (в замужестве Хвостова). Родилась Сушкова 18 марта 1812 г. в Симбирске. С младенчества ее разлучили с родителями, и до трех лет она воспитывалась в доме деда, Василия Михайловича Сушкова (1747–1819), бывшего симбирского губернатора. Тому были весомые причины. Так получилось, что отец Екатерины, по воспоминаниям саратовского губернатора А.М. Фадеева, «был страшный игрок и вообще бесшабашного характера. Всю жизнь свою он проводил в скандалах, буйствах и азартной игре. Когда ему в картах везло, он делал себе ванны из шампанского и выкидывал деньги горстями из окна на улицу, а когда не шло — он ставил на карту не только последнюю копейку, но до последнего носового платка своей жены. Нередко его привозили домой всего в крови, после какого-нибудь скандала или дуэли. Понятно, что жизнь молодой женщины при таких условиях была невыносима и содействовала развитию аневризма, который доконал ее».

С трех до шести лет Катя проживала с родителями в Пензе, а потом в Москве. Как уже можно понять, семейная жизнь родителей, Александра Васильевича Сушкова и Анастасии Павловны (1789–1828), урожденной княжны Долгоруковой, не сложилась. В 1820 г. они разъехались.

Решив, что больная жена не в состоянии воспитывать детей, отец силой забрал их себе и отдал Екатерину и ее младшую сестру Елизавету (1815–1883) на воспитание своей сестре. Таким образом, до своего замужества Екатерина проживала с теткой. Когда пришло время, ее стали вывозить в свет. Многие считали Екатерину суетной и по-светски пустой девушкой, возможно, это мнение составилось вследствие того, что ее тетка Беклешова очень любила свет и держала свой дом открытым, часто задавая обеды и балы. Сама Екатерина признавалась, «что не по влечению ведет такую суетную жизнь, а из угождения тетке. Мне необходимо бывать много в свете для того, чтобы сделать блестящую партию».

Однажды, будучи в гостях у баронессы Хюгель (урожд. Верещагиной), Екатерина познакомилась с Лермонтовым. В своих «Записках» Сушкова вспоминала: «У Сашеньки встречала я в это время… неуклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати или семнадцати с красными, но умными, выразительными глазами, со вздернутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой. Он учился в университетском пансионе, но ученые его занятия не мешали ему быть почти каждый вечер нашим кавалером на гулянье и на вечерах».

Восемнадцатилетняя красавица, должно быть, сразу же влюбила в себя юного поэта. Вот как описывает Екатерину В.П. Желиховская: «Стройный стан, красивая, выразительная физиономия, черные глаза, сводившие многих с ума, великолепные, как смоль волосы, в буквальном смысле доходившие до пят, бойкость, находчивость и природная острота ума».

Их вторая встреча произошла в 1834 г. в Петербурге. Лермонтов стал офицером лейб-гвардии Гусарского полка, Сушкова собиралась выйти замуж за друга Лермонтова Алексея Лопухина, об этом Верещегина заранее предупредила поэта, которая не желала такой жены Алексею и надеялась, что Михаил Юрьевич снова увлечется Екатериной и та расторгнет ради него помолвку. Лермонтов же был взбешен изменой и не собирался ни возвращать себе любовь красавицы, ни вообще иметь с ней дело. Вот характеристика, которую он дал Екатерине в письме к Марии Лопухиной: «Эта женщина — летучая мышь, крылья которой цепляются за все, что они встречают! — было время, когда она мне нравилась, теперь она почти принуждает меня ухаживать за нею… но, я не знаю, есть что-то такое в ее манерах, в ее голосе, что-то жесткое, неровное, сломанное, что отталкивает…».

Тем не менее Лермонтов внял просьбе и начал волочиться за Сушковой. Та поддалась на его уговоры и расторгла помолвку с Лопухиным, после чего поэт посчитал дело сделанным и хладнокровно бросил Екатерину. «Теперь я не пишу романов — я их делаю, — писал он Верещагиной (весной 1835 г.) — Итак вы видите, что я хорошо отомстил за слезы, которые кокетство mile S. заставило меня пролить 5 лет назад; о! Но мы все-таки еще не рассчитались: она заставила страдать сердце ребенка, а я только помучил самолюбие старой кокетки».

«Но я безрассудная была в чаду, в угаре от его [Лермонтова] рукопожатий, нежных слов и страстных взглядов… как было не вскружиться моей бедной голове!» — вспоминала об этом этапе своей жизни Сушкова.

Эта интрига нашла отражение в незаконченной повести «Княгиня Лиговская», где Сушкова стала прототипом Елизаветы Николаевны Негуровой.

В 1838 г. Екатерина вышла замуж за дипломата А.В. Хвостова.

Начиная с 1830 г. Лермонтов посвятил Екатерине Сушковой 11 стихотворений, составивших «Сушковский цикл» («К Сушковой», «Нищий», «Зови надежду сновиденьем» и др.). Сушкова же прославилась как русская мемуаристка. Ее записки опубликовали уже после ее смерти в 1870 г., в них много интересных сведений о М.Ю. Лермонтове.

Графиня Мария Петровна Апраксина, в замужестве Со-ломирская (1811–1859) — светская красавица, муза и адресат стихотворений М.Ю. Лермонтова «Есть речи — значенье…» и <М.П. Соломирской> («Над бездной адскою блуждая…»). Мария Петровна родилась в семье генерал-майора графа Петра Ивановича Апраксина (1784–1852) и Елизаветы Андреевны Кузьминой-Караваевой (1789–1871). В 1832 г. вышла замуж за Владимира Дмитриевича Соломирского, камер-юнкера лейб-гвардии гусарского полка, в котором также служил М.Ю. Лермонтов. Поэт посвящал музе свои стихи, она же являлась его страстной поклонницей. После того как непутевый Лермонтов участвовал в дуэли с Э. Барантом и был арестован, Мария писала к нему, стараясь всячески ободрить несчастного.

«ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»

Прототипом княгини Лиговской в «Герое нашего времени» послужила Варвара Лопухина, в замужестве Бахметева: «Княгиня Вера Дмитриевна была женщина 22 лет, среднего женского роста, блондинка с черными глазами, что придавало ее лицу какую-то оригинальную прелесть».

Так получается, что писатель пишет на тему, к которой он неравнодушен, поэтому так много произведений, посвященных любимым, и, наверное, не меньше сюжетов навеянных образом того, кого автор ненавидел или не мог простить. Варвара Александровна Бахметева (урожд. Лопухина; 1815–1851), кстати, после ее замужества, Михаил Юрьевич упорно продолжал называть ее Лопухиной, была другом детства Лермонтова, и как он сам считал: «была предназначена ему самой судьбой». Но человек предполагает, а Бог, как известно, располагает. Точнее, сначала свой вердикт вынес отец Вареньки, вяземский уездный предводитель дворянства Александр Николаевич Лопухин (1779–1833) — известный своей репутацией бретера и откровенного хама юный поэт произвел на семью Лопухиных самое негативное впечатление. Не помогли даже нежные стихи, посвященные Вареньке в 1831 г.:

Однако все ее движенья, Улыбка, речи и черты Так полны жизни, вдохновенья, Так полны чудной простоты; Но голос в душу проникает, Как вспоминанье лучших дней…

Не ожидая, что Лермонтов просто проглотит обиду, не учинив, по крайней мере, скандала, отец решил, что дочку действительно пора выдавать замуж, и вскоре она сочеталась браком с действительным статским советником Николаем Федоровичем Бахметевым, ему исполнилось 37 лет, а Варваре только 20. «Судьба бедной Вареньки решилась случайно, — писала ее внучатая племянница О.Н. Трубецкая. — В 1835 году на московских балах стал появляться Н.Ф. Бахметев. Ему было 37 лет, когда он задумал жениться и стал ездить в свет, чтобы высмотреть себе невесту. Выбор его колебался между несколькими приглянувшимися ему барышнями, и он молился, чтобы Господь указал ему, на ком остановить выбор. В этих мыслях он приехал на бал в

Дворянское собрание и подымался по лестнице, когда, желая обогнать его, Варенька Лопухина зацепила свой бальный шарф за пуговицу его фрака. Пришлось остановиться и долго распутывать бахрому, опутавшую пуговицы со всех сторон… Николай Федорович усмотрел в этом несомненное указание свыше — перста, и посватался. Человек он был с большим состоянием и безупречной репутации. Не знаю, кто повлиял на бедную Вареньку, но предложение Бахметева было принято».

Муж на 17 лет старше жены — это еще ерунда, а вот ревнивый муж, при котором невозможно даже упомянуть имя Лермонтова?..

Когда поэту сообщили о свадьбе Лопухиной, он, по словам своего троюродного брата, Акима Шан-Гирея, «изменился в лице и побледнел». Через какое-то время он прислал ей исправленную редакцию «Демона», где в посвящении к поэме в поставленных переписчиком инициалах «В. А. Б.» несколько раз перечеркивает «Б» и пишет вместо нее «Л».

Понятно, что мужу не могло это понравиться. Таким образом, Варенька оказалась между двух огней. Лермонтов же продолжал наделять женских персонажей узнаваемыми чертами Варвары и тут же писал злобные портреты ее супруга: «За десертом, когда подали шампанское, Печорин, подняв бокал, оборотился к княгине:

— Так как я не имел счастия быть на вашей свадьбе, то позвольте поздравить вас теперь.

Она посмотрела на него с удивлением и ничего не отвечала. Тайное страдание изображалось на ее лице, столь изменчивом, рука ее, державшая стакан с водою, дрожала… Печорин все это видел, и нечто похожее на раскаяние закралось в грудь его: за что он ее мучил? с какою целью? Какую пользу могло ему принести это мелочное мщение?.. Он себе в этом не мог дать подробного отчета».

Согласно исследованию биографа Лермонтова Павла Висковатого, «Н.Ф. Бахметеву казалось, что все, читавшие Княжну Мери, узнавали в образе Веры и ее мужа чету Бахметевых».

В конце концов он запретил супруге писать Лермонтову и попытался уничтожить их переписку вместе с рисунками и портретами жены кисти Лермонтова. Но Варвара успела передать их Александре Верещагиной.

В 1838 г., возвращаясь из кавказской ссылки, Лермонтов добился встречи с Варварой в присутствии ее матери.

… — Увы! года летят; Страдания ее до срока изменили, Но верные мечты тот образ сохранили В груди моей.

Узнав о гибели поэта, Варвара слегла и две недели не могла подняться с постели. «Муж предлагал ей ехать в Москву — она отказалась, за границу — отказалась и заявила, что решительно не желает больше лечиться. Может быть, я ошибаюсь, но я отношу это расстройство к смерти Мишеля», — писала сестра Варвары Мария.

Замужество оказалось для Варвары тяжелым испытанием, она много и тяжело болела, рожала несколько раз, но дети умирали, осталась только дочь Ольга. В 1851 г. в возрасте всего 36 лет Варвара Бахметева скончалась. Ее муж пережил супругу больше чем на тридцать лет.

Мы уже говорили, что поэму «Демон» Лермонтов посвятил Варваре Лопухиной, в поэме «Сашка» ей посвящены стихи 254–260. В драме «Два брата», над которой работал поэт уже после замужества Варвары, он рассуждал о современном браке как о купле-продаже, намекая на брак Бахметева и Лопухиной.

В стихотворении 1841 г. «Нет, не тебя так пылко я люблю», обращенном к Екатерине Быховец (либо к С.М. Сологуб, жене писателя В.А. Сологуба) слышится страстная не угасшая любовь к Варваре, что подтверждала сама Е. Быховец: «Он был страстно влюблен в В.А. Бахметеву… я думаю, он и на меня обратил внимание оттого, что находил во мне сходство, и об ней его любимый разговор был».

Николай Гоголь

«ТАРАС БУЛЬБА»

Прототипом грозного Тараса Бульбы писатель сделал своего далекого предка Остапа Гоголя. В повести «Тарас Бульба», по словам Белинского, Гоголь «исчерпал всю жизнь исторической Малороссии и в дивном, художественном создании навсегда запечатлел ее духовный образ». При этом Николай Васильевич не стремился показывать события в документально достоверном ключе, Тарас же выписан сочно, ярко, и читатель понимает: такого человека просто невозможно придумать, следовательно, Тарас настоящий.

В 1648 г. Остап Гоголь служил ротмистром «панцирных» казаков в польском войске, дислоцированном в Умани, под командованием С. Калиновского. Когда же началось антипольское восстание Хмельницкого, Гоголь со своей тяжелой кавалерией перешел на сторону казаков, которые признали его и сделали своим полковником.

В начале восстания Гоголь занимался созданием повстанческих отрядов в Могилеве-Подольском и его окрестностях. В исторических трудах полк называют Могилевским, Подольским, Приднестровским, Поднестровским.

Когда же не стало Хмельницкого, гетман Выговский с представителями генеральной старшины, среди которых был Остап Гоголь, заключили Корсунский договор со Швецией, которым было определено «Войско Запорожское за народ свободный и никому не подчиненный». В июле 1659 г. Подольский полк Гоголя принял участие в битве под Конотопом (вместе с другими одиннадцатью полками Гетманщины).

Остап Гоголь руководил Могилевской заставой, когда гетман Потоцкий окружил Могилев-Подольский. Вскоре после этого Потоцкий взял в плен сыновей Гоголя. Понимая, что может спасти своих детей только ценой предательства, Остап перешел на сторону противника. Таким образом, Остап Гоголь сочетал в себе сразу два необходимых для повести «Тарас Бульба» характера: Тараса, беззаветно преданного своей родине и ненавидящего поляков, и Андрия, который предает ради любви.

Реальный Гоголь предавал ради любви к сыновьям, Андрей пошел на предательство ради любимой девушки.

Нет смысла разбирать дальнейшую жизнь Остапа Гоголя, нам интересен именно факт предательства, который играет в повествовании поворотный момент.

Добавлю только, что полковник Гоголь стал гетманом Правобережной Украины, где правил от имени короля Яна III Собеского. Умер в 1679 г. в своей резиденции в Дымере, похоронен в Киево-Межигорском монастыре, неподалеку от Киева.

И еще забавная черточка, слово «бульба» обозначает картофель, который в Российской империи появился во времена Петра I, но свое распространение получила при Екатерине II, поэтому маловероятно, что фамилия Бульба (как картофель) могла появиться в описываемое Николаем Васильевичем время.

«РЕВИЗОР»

Общеизвестно, что сюжет Гоголю подарил Пушкин, это подтверждают и воспоминания писателя Владимира Соллогуба: «Пушкин познакомился с Гоголем и рассказал ему про случай, бывший в г. Устюжна Новгородской губернии — о каком-то проезжем господине, выдавшем себя за чиновника министерства и обобравшем всех городских жителей».

Имя этого пронырливого господина Александр Сергеевич не сообщал, так что и не будем на нем останавливаться, меж тем существует и другая версия происхождения сюжета и прототипа, также высказанная В. Соллогубом, — будто однажды самого Пушкина приняли за ревизора. Случилось это 2 сентября 1833 г., когда нижегородскому генерал-губернатору Бутурлину сообщили, что чиновник из Санкт-Петербурга, некто Александр Сергеевич Пушкин, прибыл в Нижний Новгород под формальным предлогом сбора материалов о пугачевском бунте, а на самом же деле уполномочен провести тайную и строжайшую ревизию.

О том, что Хлестаков в некотором роде списан с Александра Сергеевича, говорит еще одна историческая байка, также связанная со сбором материала о восстании Пугачева. Правда, на этот раз пострадали город Оренбург и его губернатор В.А. Перовский, который получил из столицы секретную бумагу, что «поездка Пушкина имела целью секретно провести ревизию действия оренбургских чиновников».

Кроме того, прототипом Хлестакова можно также считать отчасти и самого Николая Васильевича: в похвальбе «с Пушкиным на дружеской ноге» явно сказывается самоирония. Известно, что, когда юный Гоголь только попал в Петербург и познакомился с прославленным уже тогда Пушкиным, он выкинул забавный фокус: прислал матери адрес первого поэта в России, попросив слать ему письма на квартиру Пушкина с пометкой, чтобы передали Н.В. Гоголю. Александр Сергеевич на проделку не обиделся, шутка ему понравилась.

Кроме того, нельзя исключать предположение, что сюжет восходит к рассказам о командировке Павла Свиньина в Бессарабию в 1815 г. А также за год до первого чтения «Ревизора» был опубликован сатирический роман А.Ф. Вельтмана «Неистовый Роланд»[39], развивавший ту же тему.

Существует и легенда, что однажды во время путешествия по провинции Николаю I предложили посетить местные учреждения, дабы лично ознакомиться с работой уездных чиновников, на что император ответил: «В этом нет никакой необходимости, я читал Гоголя».

«ШИНЕЛЬ»

Николай Васильевич написал эту историю после того, как кто-то рассказал ему о призраке у Калинкина моста. Призрак, или кто-то, кто гримировался под покойника, обворовывал граждан, срывая с них шинели и промышляя этим делом в указанном выше районе. Полиция пыталась его поймать, но тот уходил от преследования не хуже, чем любая другая нечистая сила.

Скорее всего, писатель задался целью выяснить, кем был при жизни призрак, сдирающий с прохожих шинели. Вот так на свет появился Акакий Акакиевич Башмачкин.

Но, несмотря на уверения Гоголя, о том, что призрак-де больше никого не беспокоил, в петербургских отделениях полиции, обычно в зимнее время и непогоду, нет-нет да и появляются заявления граждан на наглеца, отобравшего у них дорогое пальто.

Вот только последнее время Акакий Акакиевич или, возможно, тот, кто работает под него, покушается исключительно на дорогие шинели, говорят, что как-то даже он умудрился сорвать шинель с генерала. Фамилия последнего по понятным причинам не разглашается. Известна история происхождения «Шинели» из бытового рассказа о чиновнике, который копил деньги на ружье, все-таки купил его, но потерял на первой же охоте. И так страдал от этого, что сослуживцы скинулись и приобрели ему новое.

Александр Дюма

«УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ»

Один из первых романов французского писателя Александра Дюма, написанный в 1840 г. — «Записки учителя фехтования, или Восемнадцать месяцев в Санкт-Петербурге». У этого романа четкий русский след, Дюма и написал его, вдохновленный историей любви французской модистки Жанетты-Полины Гебль, последовавшей в Сибирь за ссыльным декабристом Иваном Александровичем Анненковым и ставшей его женой, Прасковьей Егоровной.

Основу этой истории использовал режиссер А.В. Ивановский в кинофильме «Декабристы». Аналогично поступил режиссер Владимир Мотыль в фильме «Звезда пленительного счастья». Ю.А. Шапорин написал оперу «Декабристы», которая в первой редакции называлась «Полина Гебль».

Жанетта Полина Гебль родилась 9 июня 1800 г. в Лотарингии, в замке Шампиньи, в семье наполеоновского офицера, кавалера ордена Почетного легиона. В 1823 г. Полина приехала в Москву на работу в качестве модистки в торговой фирме Дюманси. Еще через два года, на летней ярмарке в Пензе, познакомилась с Иваном Анненковым, который был готов сразу же венчаться, но Полина желала сначала получить благословение на брак от матери жениха, которую боялась и не напрасно. Мать категорически отказалась благословить столь неравный брак. Не помогло даже то, что невеста оказалась беременной и рожденный вне брака ребенок считался бы незаконным.

В Москву любовники вернулись в ноябре 1825 г. А уже через несколько дней декабристы вышли на Сенатскую площадь, в результате чего Анненкова арестовали и сослали в Сибирь. Желая следовать за возлюбленным, едва разрешившись от бремени, молодая женщина написала (вопреки правилам по-французски) императору:

«Ваше Величество,

Позвольте матери броситься к ногам Вашего Величества и попросить как милости позволения разделить ссылку с ее незаконным супругом. Религия, Ваша воля, Государь, и закон учат нас, как исправлять свои ошибки. От всего моего сердца я приношу себя в жертву человеку, без которого я более не могу долго жить… Согласитесь, Государь, открыть состраданию Вашу большую душу, великодушно позволяя мне разделить с ним ссылку. Я отказываюсь от моей национальной принадлежности и готова подчиниться Вашим законам.

У подножия Вашего трона я умоляю Вас на коленях даровать мне эту милость. Я надеюсь на нее. Остаюсь, Государь, покорной и преданной подданной Вашего Величества».

В результате царь выдал ей 3000 рублей на дорогу и обустройство на новом месте. Оставив дочь на попечение будущей свекрови, Полина с двумя слугами отправилась в Читу, там 5 марта 1828 г. она венчалась со своим гражданским супругом, на время венчания с жениха сняли кандалы. После 30 лет сибирской жизни Анненковым разрешили вернуться домой и поселиться в имении в Нижнем Новгороде.

Полина Анненкова оставила после себя воспоминания, опубликованные в 1888 г. в «Русской старине».

«ТРИ МУШКЕТЕРА»

Все началось с д’Артаньяна или, точнее, с рукописи «Мемуаров г-на д’Артаньяна», написанных плодовитым «мемуаристом» Гатьеном Куртилем де Сандра, обнаруженной в одном из парижских архивов Александром Дюма. Итак, реальный Шарль Ожье де Бац де Кастельмор граф д’Артаньян родился в 1611 г. в Гаскони, его отец — Бертран де Бац, сын мещанина Пьера де Баца, который приобрел дворянский титул, женившись на Франсуазе де Куссоль и в качестве приданого взяв замок Кастельмор. Наш д’Артаньян родился в этом замке. Замок сохранился, и его сегодня с удовольствием показывают туристам.

У д’Артаньяна был свой герб — «разделенный на четыре поля: на первом и четвертом серебряном поле — черный орел с распростертыми крыльями; на втором и третьем поле на красном фоне — серебряный замок с двумя башнями по бокам, с наметом из серебра, все пустые поля красного цвета».

Когда д’Артаньяну исполнилось 19 лет, он приехал в Париж в поисках славы и через год поступил на службу благодаря покровительству друга семьи — капитан-лейтенанта (фактического командира) роты господина Жана Армана дю Пейре графа Труавиля (прототип Тревиля), также гасконца. Далее он добивается расположения главного министра Франции кардинала Мазарини, поручения которого д’Артаньян выполнял в качестве курьера. Кроме того, он то и дело получал тайные поручения от Людовика XIV, для выполнения которых у него с собой всегда была особая бумага, согласно которой, «все, что сделал предъявитель сего, сделано на благо Франции и по моему личному приказу…», ну или как-то так.

После того как в 1646 г. мушкетерскую роту расформировали, д’Артаньян окончательно перешел на службу к Мазарини. Когда же в 1651 г. Мазарини изгнали, д’Артаньян последовал за своим господином в ссылку.

Д’Артаньян получил звание лейтенанта французской гвардии, затем капитана, командовал ротой (при номинальном командовании ею герцога Неверского). Он действительно арестовывал Николя Фуке. Позже он стал губернатором Лилля, во время Франко-голландской войны в 1672 г. получил звание «полевого маршала» (генерал-майора). В 1673 г. при осаде Маастрихта 25 июня д’Артаньян был убит пулей в голову, то есть это произошло не во время получения маршальского жезла, как описывал Дюма, а немного позже.

Кроме «Трех мушкетеров» и последующих книг Дюма, героем которых стал д’Артаньян, в мире изданы десятки его биографий. На русском языке можно прочитать о нем в популярной книге Бориса Бродского «Вслед за героями книг».

Теперь о друзьях д’Артаньяна. Так получилось, что Дюма, взяв имена из имеющихся мемуаров, ничего не узнал об этих людях и даже, возможно, предполагал, что таковых никогда не существовало. К примеру, в литературном еженедельнике «La Pays Natal» в 1864 г. Дюма написал: «Меня спрашивают, когда именно жил Анж Питу… Это вынуждает меня сказать, что Анж Питу, так же как и Монте-Кристо, так же как Атос, Портос и Арамис, никогда не существовал. Все они просто признанные публикой побочные дети моего воображения».

Что ни говори, трудно жилось без Интернета, тем не менее все эти люди действительно когда-то жили во Франции.

Первая версия: у автора тех изначальных «Мемуаров д’Артаньяна» Куртиля Атос, Портос и Арамис — три брата, которых д’Артаньян встречает в доме у графа Труавиль (де Тревиля). «Признаемся, чуждые нашему слуху имена поразили нас, и нам сразу пришло на ум, что это всего лишь псевдонимы, под которыми д’Артаньян скрыл имена, быть может, знаменитые, если только носители этих прозвищ не выбрали их сами в тот день, когда из прихоти, с досады или же по бедности они надели простой мушкетерский плащ» (из авторского предисловия А. Дюма к книге «Три мушкетера»).

Прототипом Атоса является мушкетер Арман де Сийег д’Атос д’Отвиль (1615–1643), владелец Отвиля и Казабера, женившийся на демуазель дю Пейре, дочери «купца и присяжного заседателя» в Олороне и двоюродной сестре капитан-лейтенанта гасконца де Тревиля. То есть Атос — троюродный племянник Тревиля. В роту мушкетеров он вступил около 1641 г. и был убит на дуэли вблизи рынка Пре-о-Клер 22 декабря 1643 г.

Деревушка Атос существует до сих пор и расположена на правом берегу горной реки Олорон между Совтер-де-Беарн и Ораасом.

Согласно второй версии, прототипом Атоса считается Адольф Левен: «В Атосе воплотились черты старшего друга Дюма, Адольфа де Левена. Он действительно был графом, сыном шведского эмигранта. Он взял шефство над юным браконьером из Вилле-Котре, приобщил его к театру, подтолкнул на путь самообразования и стал его первым соавтором. Именно о нем Дюма мог бы сказать, вслед за д’Артаньяном, что он так помог своим словом и примером воспитанию в нем дворянина. <…> Дружба их продолжалась до самой смерти Дюма, и после нее тоже. Его виконтом де Бражелоном стал Дюма-сын: он сделал его своим единственным наследником и оставил ему свое имение Марли. Несколько холодный внешне, как все те люди, которые хотят знать, кого они дарят своей дружбой, ибо не могут дарить ее без уважения к человеку, дабы не лишить его потом ни того, ни другого, — несколько холодный внешне, Левен был самым надежным, самым преданным, самым нежным другом для тех, кому удалось растопить лед первого знакомства…»[40].

И еще одно, имя Атос созвучно с французским звучанием названия горы Афон (фр. Athos), что упоминается в 13-й главе «Трех мушкетеров», где стражник в Бастилии говорит: «Но это не имя человека, а название горы».

Считается, что прототипом Портоса стал мушкетер Исаак де Порто (2 февраля 1617 — 13 июля 1712), происходивший из беарнской дворянской протестантской семьи. Известно, что его дед Авраам был «офицером кухни» (распорядителем обедов) при Наваррском дворе, отец служил нотариусом при Беарнских Провинциальных штатах. Он женился на демуазель де Броссе и имел от нее дочь Сару. Овдовев, в 1612 г. сочетался вторым браком с Анной д’Аррак, дочерью Бертрана д’Аррака из Гана, благодаря чему получил состояние.

В Париже Портос служил в гвардейском полку Дезэссара, а вот был ли он мушкетером — большой вопрос. Историкам, похоже, вообще мало что известно о его военной карьере; гораздо больше сведений о его старшем брате, Жане де Порту. Выйдя в отставку, де Порто уехал в Гасконь. Живя у себя дома, он занимал пост хранителя боеприпасов гвардии в крепости Наварранс. Умер в преклонном возрасте от апоплексического удара.

Другой прототип Портоса — отец писателя — генерал Тома-Александр Дюма, о котором можно прочитать в книге Андре Моруа «Три Дюма».

Еще одна версия — на этот раз от израильского писателя Даниэля Клугера, написавшего роман «Мушкетер», писатель предполагает, что Портос происходил из семьи еврейских беженцев из Португалии. Заметьте, в романе Портос считается тугодумом, он медленно говорит, но это, согласно версии Клугера, обычно происходит в речи иностранца, вынужденного общаться на неродном языке. Вероятно, французский он знал достаточно хорошо, но должен был постоянно контролировать себя, чтобы скрыть акцент. К тому же, если понятно, отчего граф де Ла Фер и аббат де Эрбле прячутся под псевдонимами Атоса и Арамиса, Дюма не объясняет, для чего то же самое делает Портос. Ему-то что скрывать?

Самый родовитый из прототипов четырех мушкетеров Дюма — это Анри д’Арамиц, который родился около 1620 г.

Имение Арамицов находилось по соседству с владением Портоса. Он принадлежал к старинному беарнскому роду. Известно, что в 1381 г. граф Гастон-Феб де Фуа пожаловал Жану д’Арамицу аббатство в долине Баретту, которое так и назвали — Арамиц. Во время религиозных войн Арамицы участвовали во всех схватках, происходивших в Нижней Наварре. Пьер д’Арамиц, находясь в должности капитана, заслужил в этих стычках репутацию бретера. В браке с Луизой де Согюи у них родилось трое детей: Феб, Мария (мать будущего графа де Труавиль) и Шарля (отец Анри д’Арамица). Таким образом, Труавиль (Тревиль) и Арамис — двоюродные братья.

В 1640 г. в возрасте 20 лет Арамис вступает в роту капитана королевских мушкетеров де Тревиля, еще через 10 лет женится на демуазель Жанне де Беарн-Бонасс, у них родилось трое детей: Арман, Клеман и Луиза.

Согласно воле Дюма, Арамис за время повествований претерпевает ряд качественных изменений. Так, отбросив на время маску, он становится сначала шевалье д’Эрбле, затем — епископом Ванна, генералом ордена иезуитов, и в конце пути — испанским грандом, герцогом Аламеда… Мишель Зевако в романе «Сын Портоса» развивает тему пребывания Арамиса в иезуитском ордене.

Интриганка, шпионка, роковая женщина и просто красавица Миледи — Шарлотта Баксон, Анна де Бейль (или Брейль), баронесса Шеффилд, леди Кларик, графиня де Ла Фер, а проще говоря, леди де Винтер. Прототипом ее послужила Люси Хей (урожд. Перси), которая родилась в 1599 г. в семье Генри Перси, 9-го графа Нортумберлендского, была второй женой Джеймса Хея 1-го графа Карлайла и заметной фигурой при дворе короля Карла I. Славилась красотой, умом и тонким обхождением.

В период гражданского противостояния Люси неоднократно переходила на сторону как короля, так и парламентариев. Была любовницей Томаса Вентворта и Джона Пима, его парламентского противника. Позже — брошенная любовница герцога Бекингема, ставшая агентом Ришелье из ревности. В результате столь бурной деятельности ее все же арестовали 21 марта 1649 г. и заключили в Тауэр, где Люси Хей пробыла до 25 сентября 1650 г. После освобождения Люси прожила еще десять лет.

О ней писали такие поэты, как Томас Карью, Уильям Картрайт, Роберт Херрик, Куртиль де Сандра и другие, в прозе ее описали сэр Тоби Мэтью, а так же Ларошфуко, воспоминания которого как раз и попали в руки Дюма. Помните, лорд Винтер представляет свою невестку как леди Кларик? Здесь явственно прослеживается связь с «Мемуарами» Ларошфуко: Кларик — это французский вариант имени Карлайл. Леди Кларик действительно похитила у Бекингема подвески, и эта история не выдумана.

В романе Дюма леди Винтер живет в Париже на Королевской площади, 6, в то время поселиться в этом квартале могли позволить себе только очень богатые люди, имевшие прямое отношение ко Двору. Значительно позже там будет проживать Виктор Гюго.

Выходя замуж за графа де Ла Фер, миледи пользовалась именем Анна де Бейль, из рода Бейлей вышла Жаклин, позже графиня де Море, любовница Генриха IV.

Жан-Арман дю Пейре граф де Тревиль (1598 — 8 мая 1672), о котором мы тут уже говорили, родился в семье Жана дю Пейре. Откуда же взялась фамилия де Тревиль, спросит внимательный читатель. Беарнец родом, Жан-Арман происходил не из аристократической семьи, однако его отец в 1607 г. купил владение Труа-Виль («Три города»), в местном произношении «Тревиль», и таким образом стал сеньором Тревиль. Логично.

Итак, отец торговал оружием и желал, чтобы сын продолжил его дело, но Жан-Арман в возрасте 17 лет отправился в Париж, дабы стать мушкетером. После успешной осады Монтобана в 1621 г. его представили Людовику XIII. «Там сильно отличился Тревиль, баскский дворянин, носивший мушкет в полковой роте, — вспоминал маршал Франсуа де Бассомпьер. — Я попросил у короля пожаловать ему чин прапорщика в Наваррском полку. Но когда я вез его в Пикекос (ставку короля), чтобы поблагодарить Его Величество, он отказался от этой должности, говоря, что не оставит гвардейский полк, где служит уже четыре года. И если король счел его достойным быть прапорщиком Наваррского полка, в будущем он заслужит и получит от Его Величества такой же чин в гвардейском полку».

Через год он действительно получит этот чин, а в 1625 г. снова отличится, теперь уже при осадах Сент-Антонена и Монпелье, после чего назначается корнетом роты мушкетеров. В 1629 г., при штурме города Суза, де Тревиль был суб-лейтенантом, а в 1632 г. — лейтенантом, наконец с 1634 г. — капитан-лейтенантом роты королевских мушкетеров. Формально ротой командовал сам король, но фактически этим занимался де Тревиль.

Во французской армии того времени существовало правило, что сначала новобранец служит в гвардейцах, а затем, если будет достойным, — в мушкетерах. Тревиль подбирал в роту своих родственников и земляков — большей частью обедневших дворян, желавших сделать военную карьеру.

К сожалению, бравый капитан королевских мушкетеров оказался замешанным в заговоре кавалера Сен-Мара, после раскрытия которого в 1642 г., по настоянию кардинала Ришелье, отстранен от должности и изгнан. Впрочем, после смерти Ришелье Тревиль был не только возвращен, но и занял тот же пост. В 1643 г. овдовевшая Анна Австрийская жалует де Тревилю графский титул. Но тут во Франции появился новый кардинал — Мазарини, который сделал попытку отобрать пост у де Тревиля, а потом, когда ему это не удалось, в 1646 г. вообще распустил роту мушкетеров под предлогом экономии.

Де Тревиль ушел в почетную отставку, став губернатором Фуа. Между 1660 и 1663 гг. он построил себе замок в Элисабе в Труавиле, где и умер в 1672 г.

И еще один реальный прототип. Когда д’Артаньян просит де Тревиля дать ему плащ мушкетера, тот сначала отправляет его в гвардейскую роту господина Дезэссара, который становится непосредственным командиром д’Артаньяна.

Александр дез Эссар — реальный человек († апрель 1691), сын губернатора Сен-Кантена генерал-лейтенанта маркиза Франсуа дез Эссара и Мари де Креки, лейтенант королевских мушкетеров, а также, что немаловажно для нашей истории, зять капитана королевских мушкетеров де Тревиля. Гасконская диаспора, как видно, имела немалый вес в Париже.

В «Трех мушкетерах» Дезэссар оказывает покровительство юному д’Артаньяну, зачисленному к нему в роту кадетом, впоследствии несколько раз появляется в романе «Двадцать лет спустя».

В роте господина дез Эссара служил беарнец Исаак де Порто (он же Портос), участвуя во Франко-испанской войне 1635–1659 гг., в частности в битве при Аррасе. Как отмечала американская исследовательница периода французского абсолютизма Дж. Пардо, «в определенный период времени фактического управления Францией кардиналом Ришелье, шевалье дез Эссар попал в кардинальскую опалу вместе с другими лояльными к королю особами, включая его тестя де Тревиля, но был восстановлен в должности королем Людовиком XIV сразу же после смерти кардинала».

Дез Эссар закончил службу в должности заместителя командира гвардейского полка, сделался наместником в Ландресье.

Российский писатель С.Ю. Нечаев утверждает, что и литературная переработка Дюма, и исходник де Куртиля грешат против истины. По имеющимся у него сведениям, сохранились два списка роты дез Эссара за 1642 г., где приводится полный список солдат, младших и старших офицеров, ни в одном из которых д’Артаньян не упоминается.

Граф Шарль-Сезар де Рошфор родился в 1615 г. в городе Орлеане и умер 1687 г. в Париже, где он действительно служил у кардинала Ришелье, за долгую и преданную службу став его доверенным лицом и посланником по особым поручениям. Его биография описана в «Мемуарах д’Артаньяна» Гасьена де Куртиля, где Дюма впервые увидел своих будущих персонажей, после чего обессмертил их имена. Граф де Рошфор стал зловещим человеком в плаще, «незнакомцем из Менга», с которым встретился направляющийся на королевскую службу д’Артаньян. Писатель и историк Фредерик Марриет на страницах академического британского издания «Атенеум» называл персону де Рошфора исторической и заслуживающей уважения. Советский исследователь тайной дипломатии Е.Б. Черняк в своей книге[41] называет де Рошфора одним из лучших разведчиков отца Жозефа. Вторым, после отца Жозефа, в окружении кардинала Ришелье называет де Рошфора британский биограф Ллойд Чарльз Сандерс.

О настоящей жизни Рошфора и его службе при особе кардинала практически ничего неизвестно, вероятно, при жизни этот человек не стремился афишировать свою деятельность. Жизнеописание графа в мемуарах де Куртиля основывается на мемуарах самого кардинала Ришелье и некоторых других влиятельных особ начала и середины XVII в., а также на судебных протоколах и следственных архивах того времени.

Согласно этим материалам, становится понятно, что граф де Рошфор поступил на службу к Ришелье еще в юности, возможно, сначала на какую-нибудь невысокую должность. В «Мемуарах» де Куртиля, к примеру, говорится, что де Рошфор был пажом в доме Ришелье. Его сначала долго испытывали, а после того, как он успешно доставил шифрованную депешу в Англию, юноша стал одним из наиболее доверенных агентов кардинала, и ему стали поручать важные дела.

Так, успешно выполняя одно задание за другим, де Рошфор постепенно поднимался по карьерной лестнице. Служил он своему господину до смерти последнего в 1642 г. Историки, занимающиеся Ришелье и де Рошфором, в один голос говорят о безоглядной преданности, с которой граф выполнял любые поручения своего господина, а также о щедрости, с которой Ришелье покрывал все его текущие расходы. В то время, когда королевские мушкетеры прозябали в нищете, в материальном плане де Рошфор имел все, о чем только мог мечтать.

И де Рошфор действительно отдавал своему господину сторицей, к примеру, он раскрыл заговор против Ришелье. Во главе заговорщиков тогда стоял брат короля, Гастон Орлеанский, а среди заговорщиков — такие влиятельные лица, как королева Анна Австрийская, побочные братья короля, принц Вандом, маршал Орнано и граф де Шале. Заговорщики хотели похитить Людовика XIII и Ришелье, а в случае неудачи поднять вооруженное восстание, которому была обещана полная поддержка в Вене и Мадриде.

«КОРОЛЕВА МАРГО»

Аннибал де Коконнас (иногда пишется Коконас) родился около 1535 г. в Пьемонте. Эмигрировал во Францию. Служил капитаном итальянской пехоты, командовал ротой численностью около ста солдат. В мае 1569 г. участвовал в освобождении осажденного гугенотами Ден-сюр-Орона. Отличился особой жестокостью во время массовых убийств гугенотов, происходивших во время Варфоломеевской ночи, что отражено в романе. В 1573 г. участвовал в осаде Ла-Рошели, где проявил мужество, за что и был приближен ко Двору, став одним из фаворитов герцога Алансонского.

10 апреля 1574 г. Коконнаса арестовали и подвергли допросу. Несмотря на заступничество герцога Алансонского, его приговорили к смертной казни и четвертовали на Гревской площади 30 апреля 1574 г., за месяц до смерти короля Карла IX.

Считался возлюбленным герцогини Невэрской Анриетты, по другим сведениям — Генриетты Клевской, двоюродной сестры Генриха Наваррского, близкой подруги его жены Маргариты де Валуа (королевы Марго). Согласно протестантскому памфлету «Le Divorce satyrique» (ок. 1607 г.), герцогиня Невэрская выкупила у палача голову своего любовника Аннибала де Коконнаса и после бальзамирования хранила в Нельской башне.

Во французских экранизациях романа 1954 и 1994 гг. де Коконнаса играли Анри Женес и Клаудио Амендола, в российском телесериале — Сергей Жигунов.

Жозеф Бонифас де Да Моль (ок. 1526–1574), у Дюма — граф де Да Моль, хотя на самом деле графского титула он так и не получил. Да Моль — известнейший авантюрист царствования Карла IX, миньон герцога Франсуа Алансонского и вероятный любовник его сестры Маргариты, которого вместе с графом Аннибалом де Коконнасом обвинили в причастности к «заговору недовольных» и четвертовали на Гревской площади. Дюма пишет, что Маргарита хранила его забальзамированную голову в своей спальне.

Де Да Моль был неотразимым любовником и при этом фанатичным протестантом, который изнурительными постами и молитвами пытался искупить свою неразборчивость в любовных связях. Считалось, что именно он настраивает своего покровителя (и возможного любовника) герцога Алансонского против старшего брата, герцога Анжуйского. Король приказывал удавить де Ла Моля и однажды даже лично участвовал в засаде на последнего, но в тот раз де Ла Моля удалось только ранить.

Известно, что все-таки де Ла Моль выдал королеве-матери «заговор недовольных», в сущности, направленный против клики ее итальянских советников, за что в конце концов его судили и казнили. Обвинение гласило, что он пытался проткнуть спицей восковую фигурку умирающего в Венсенском замке короля Карла IX, доставленную ему астрологом Козимо Руджиери, с целью умертвить его величество. После смерти короля престол достался бы его брату Алансону.

В романе де Ла Моль — это молодой гугенот, влюбленный в королеву Маргариту, которая однажды спасла ему жизнь. Во французской экранизации романа (1994) де Ла Моля сыграл Венсан Перес, в российском телесериале — Дмитрий Харатьян.

В романе Стендаля «Красное и черное» (1830) семейство маркиза де Ла Моль принадлежит к тому же роду и в годовщину казни своего предка главная героиня носит траур. Позже история с отрубленной головой повторяется, как в зеркале, то есть роман Дюма отчасти является прототипом романа Стендаля.

‘ГРАФИНЯ ДЕ МОНСОРО

Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз родился в I 1549 г., а в 1846 г. Александр Дюма издал роман «Графиня де Монсоро», где сделал де Бюсси персонажем. Прототип героя романа прославился своими многочисленными дуэлями, как правило, устраиваемыми без малейшего повода. К примеру, однажды он дрался на дуэли, поспорив о форме узора на шторах. Кроме того, он был известен своими любовными похождениями, добавьте к этому, что де Бюсси писал стихи, и получится его полный портрет.

За свою жизнь, а прожил он всего 30 лет, Бюсси успел поучаствовать во многих военных кампаниях, был губернатором Шалона, шамбелланом герцога Алансонского, а позже — главным управляющим всех его владений.

Отличился во время Варфоломеевской ночи в 1572 г., в частности, руководил убийством своего родственника, гугенота Антуана де Клермона маркиза де Ренель (двоюродного брата отца, с которым семья давно уже вела тяжбу из-за маркизата). В общем, совместил приятное с полезным: и перед господином отличился, и помог отцу одолеть противника.

Во время путешествия герцога Анжуйского (с 1574 г. — короля Франции Генриха III) в Польшу, королем которой тот был избран, попытался изнасиловать хозяйку гостиницы, но вовремя остановлен. Скандал с трудом удалось замять. Далее стал любовником королевы Маргариты Наваррской.

Теперь о его отношениях с госпожой де Монсоро. Звали ее, правда, не Диана, а Франсуаза, и она являлась женой графа Шарля де Монсоро, главного ловчего герцога Анжуйского. Завоевав сердце Франсуазы, де Бюсси написал об этом в письме к одному из своих друзей, но письмо загадочным образом попало к герцогу Анжуйскому, а от него к королю.

Король же решил, что на этот раз наглость де Бюсси перешла все возможные пределы, и, предъявив письмо графу де Монсоро, потребовал, чтобы тот убедил жену пригласить любовника на свидание, где они устроят засаду. Когда же де Бюсси явился в указанное в послании место, его там уже ждали. Загнанный в угол де Бюсси отбил атаку десятка слуг графа, сломал шпагу и бросился к окну, где его поджидал обманутый муж. Он-то и прикончил обидчика кинжалом.

В результате случившееся представили как попытку ограбления, в результате которой муж со слугами настигли вора и прикончили его. За де Бюсси отказались мстить все его родственники, хотя дело было явно шито белыми нитками.

Кроме «Графини де Монсоро», персонаж де Бюсси попал в следующие произведения: Пьер де Бурдейль сеньор де Брантом «Галантные дамы»; Пьер Шевалье «Генрих III»; Джордж Чапмен «Бюсси д’Амбуаз» (трагедия, 1607); Кондратий Биркин «Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий» (кн. I).

Александр Дюма (сын)

«ДАМА С КАМЕЛИЯМИ»

Прообразом Маргариты Готье — героини романа Александра Дюма-сына «Дама с камелиями» послужила известная куртизанка Мари Дюплесси. Позже по этому роману композитор Джузеппе Верди написал оперу «Травиата» (премьера состоялась в венецианском театре «Да Фениче» в 1853 г.), были поставлены балеты «Маргарита и Арман» (балетмейстер Фредерик Аштон специально для Рудольфа Нуреева и Марго Фонтейн, 1963) и «Дама с камелиями» (хореограф Джон Ноймайер, премьера состоялась в Штутгартском театре, 1978). Тот же сюжет вошел в пьесу Лады Лузиной «Альфонсина (Дама с камелиями)».

Роль Маргариты Готье любили такие актрисы, как Сара Бернар и Грета Гарбо.

Мари Дюплесси (настоящее имя — Альфонсина Плесси) родилась 15 января 1824 г. в местечке Нонан-ле-Пен департамента Орн. Известно, что Альфонсина изменила свою фамилию, добавив к ней частичку «дю» (что должно было указывать на дворянское происхождение; впрочем, ее бабушка по материнской линии действительно — дворянка). Кроме того, девушка сочла необходимым взять себе более звучное имя. Ничего удивительного, она собиралась покорять Париж, и скромное Альфонсина Плесси показалось ей неподходящим для победительницы и покорительницы. Совсем другое дело — Мари Дюплесси.

Поначалу Мари устроилась модисткой, но очень скоро сделалась профессиональной куртизанкой, начав трудовой стаж в 16 лет. Тут же нашелся богатый покровитель — парижский ресторатор, который помог неофитке обрести уверенность в своих силах и освоиться на новом для нее поприще. Затем она влюбила в себя герцога де Гиша. Он оплачивал ее дом, экипаж, ложу в театре, покупал ей наряды и драгоценности. При этом Мари была вольна встречаться с другими мужчинами, герцог предоставлял ей полную свободу. Благодаря дружбе с де Гишем, Мари могла позволить себе тратить 100 000 франков в год (для сравнения: годовая зарплата клерка составляла 1500 франков). Дюплесси соперничала с такими известными куртизанками, как Алиса Ози, Лола Монтес и Атала Бошен.

Все свободное время Мари старалась учиться музыке и танцу, приобретала изящные манеры и увлекалась литературой, благодаря чему очень скоро стала самой элегантной женщиной Парижа. Ее салон посещали Эжен Сю, Альфред де Мюссе, Роже де Бовуар, Арсен Уссе.

В 1844 г. судьба свела ее с Александром Дюма-сыном, год он был вхож в будуар Мари Дюплесси, но потом решил порвать всяческие отношения с непомерно дорогой для него куртизанкой: «Дорогая Мари, я не настолько богат, чтобы любить вас так, как мне хотелось бы, и не настолько беден, чтобы быть любимым так, как хотелось бы вам. И поэтому давайте забудем оба: вы — имя, которое вам было, должно быть, почти безразлично; я — счастье, которое мне больше недоступно.

Бесполезно рассказывать вам, как мне грустно, потому что вы и сами знаете, как я вас люблю. Итак, прощайте. Вы слишком благородны, чтобы не понять причин, побудивших меня написать вам это письмо, и слишком умны, чтобы не простить меня. С тысячью лучших воспоминаний».

Впрочем, о причине разрыва говорит стихотворение, которое Александр написал на смерть возлюбленной, отрывок из которого приводим ниже (перевод Татьяны Громовой).

После Александра Дюма Мари увлекла в свои сети композитора Ференца Листа, и в 1846 г., почти за год до смерти, вышла замуж в Лондоне за графа Эдуара Перрего. Брак не считался действительным во Франции, так как не был утвержден французским консулом, но Мари до смерти называла себя графиней.

Впрочем, ей это можно было простить. Дама с камелиями давно уже болела туберкулезом и знала, что он неизлечим, а когда ты молод и вот-вот расстанешься с жизнью, можно себе позволить и не такое. Мари умерла 5 февраля 1847 г., в возрасте 23 лет. Ее имущество пошло с молотка, так как в последние два года она много болела и не имела средств к существованию.

Узнав о смерти любимой, Александр Дюма тут же выехал в Париж, гнал коней, но так и не успел к похоронам. Едва оказавшись в городе, он, не отдыхая и не меняя дорожного платья, отправился к ее дому, где застал распродажу вещей покойной, но средств писателя хватило лишь на то, чтобы выкупить золотую цепочку, которую Мари носила на шее.

Вот, пожалуй, и все, что осталось от некогда самой красивой и очаровательной женщины Парижа. Впрочем, не так уж мало — роман «Дама с камелиями» и стихи, написанные на смерть возлюбленной…

Поссорились зачем? Сказать я не сумею. Безвестная любовь мне заслонила свет. Стал сторониться Вас, теперь о том жалею, Винюсь и каюсь, но назад дороги нет. Я написал: «Мадам, хочу просить прощенья, Забудем нелады, как нехороший сон, Мой долг — вернуть любовь, я жажду возвращенья, Приеду — поспешу явиться на поклон». Когда ж я наконец к любви примчался милой, — Захлопнуто окно, закрыта плотно дверь. Сказали мне: «Иди, там свежая могила Обителью Мари является теперь». Узнал я: Вам пришлось испить страданий чашу, Тяжелою была неравная борьба, И победило зло, и весть о смерти Вашей С иронией в лицо бросает мне судьба. Увидел снова я знакомые ступени, Знакомый до сучка, до гвоздика порог, Через него шагнул, под грузом дум согбенен, Туда, где жил меж стен уютный наш мирок. И двери в дом любви я отворил, рыдая, — Мы обретали здесь, смеясь, не раз приют, И в памяти тотчас построились рядами Фантомы дорогих, счастливейших минут.

Иван Тургенев

ПЕРЕПИСКА

Есть термин «тургеневская девушка» — так с легкой руки Ивана Сергеевича Тургенева называют имеющих сильный и независимый характер девиц, способных совершить любой подвиг во имя любви и своего счастья. Искренность и честность — вот те качества, отличающие «тургеневскую девушку» от обычных женщин.

Одной из ярких представительниц этого типа признается сестра русского мыслителя и революционера Михаила Бакунина, Татьяна Александровна Бакунина (1815–1871). Отношения Татьяны с писателем, давным-давно названные литературоведами «прямухинским романом» (по названию имения, где он происходил), нашли отражение в написанном Иваном Сергеевичем стихотворении «В дороге» («Утро туманное, утро седое») и некоторых других произведениях.

«Эти глаза темно-голубые и глубокие, как море; этот взгляд внезапный, молниеносный, долгий, как вечность, по выражению Гегеля; это лицо кроткое, святое, на котором еще как будто не изгладились следы жарких молений к небу — нет, обо всем этом не должно говорить, не должно сметь говорить», — оставил портрет Татьяны друг ее брата, Белинский.

Знакомство Тургенева с Бакуниной произошло в Германии, когда последней уже исполнилось 27 лет. Писатель был младше нее на три года. Позже он принимает приглашение погостить в усадьбе Бакуниных.

«Вы святой, вы чудный, вы избранный Богом.

Вам принадлежит не маленькая частичка жизни, славы, счастья; вам вся полнота, вся бесконечность, вся божественность бытия.

О, оставьте меня в святом, блаженном созерцании той дивной будущности, которую я смею предрекать вам», — писала Татьяна Тургеневу.

Она брала на себя инициативу в отношениях, заботясь о новом знакомом с той же горячей любовью, с какой заботилась о своем младшем брате. Такое отношение сковывало Тургенева. «Все решено им за двоих: он — не Онегин, она — не Татьяна Ларина, хотя… Что было в этом „романе“ жизнью, а что — литературным переживанием — определить и сейчас трудно», — размышлял об их несостоявшемся дуэте критик Виктор Чалмаев.

В ноябре 1843 г. Тургенев написал стихотворение «В дороге», получившее широкую известность как романс композитора Эраста Аггеевича Абазы «Утро туманное, утро седое».

Утро туманное, утро седое, Нивы печальные, снегом покрытые, Нехотя вспомнишь и время былое, Вспомнишь и лица, давно позабытые. Вспомнишь обильные страстные речи, Взгляды, так жадно, так робко ловимые, Первые встречи, последние встречи, Тихого голоса звуки любимые. Вспомнишь разлуку с улыбкою странной, Многое вспомнишь родное, далекое, Слушая ропот колес непрестанный, Глядя задумчиво в небо широкое.

Такие прекрасные строки, невольно задаешься вопросом, неужели их встреча не могла перерасти в длительный роман? Неужели поэту не свойственно жениться на собственной музе?

Или то вдохновение, которое подарила литератору Татьяна, было высшей точкой всего того, что она могла ему дать? А если так, продолжать такой роман было бы ошибкой, так как все последующие «откровения» были бы уже и хуже, и слабее.

Кроме вышеперечисленного, под влиянием образа Татьяны Бакуниной, Тургеневым создан рассказ «Переписка», в котором воспроизведены фрагменты писем Бакуниной и Тургенева, а также рассказ «Андрей Колосов». Здесь Татьяна стала прототипом героини рассказа Веры. С ней связан еще один рассказ — «Татьяна Борисовна и ее племянник», героиня которого — «старая девица», увлекающаяся чтением Гете, Шиллера и немецких философов. В образе «старой девицы» Тургенев запечатлел некоторые черты Татьяны в рассказе «Философский роман».

«МУМУ»

Немой дворник Герасим имел прототипом крепостного дворника матери писателя, Варвары Петровны Тургеневой. Звали его Андрей. Он действительно был глухонемым от рождения, при этом обладал огромным ростом и невероятной физической силой. Барыня весьма гордилась своим статным дворником и всегда наряжала его в красные кумачовые рубахи.

Ситуация с утоплением несчастной собачки тоже правда, но если Герасим в рассказе ушел от хозяйки после убийства Муму, реальный Андрей остался при барыне таким же покорным рабом, как и прежде. Варвара Житова вспоминает, что Андрей «до самой смерти барыни служил ей и, кроме нее, никого своей госпожой признавать не хотел»[42].

Образ барыни, как уже можно догадаться, списан с матери Тургенева Варвары Петровны. Он вообще частенько брал ее прообразом отрицательных героинь — матушки в «Первой любви», бабушки в «Лунине и Бабурине», барыни в «Собственной господской конторе».

За что же, спросите вы, такая немилость? Почему сын находит в матери одни только негативные черты? Почему выставляет это перед всем светом?

Но дело в том, что Варвара Петровна действительно была жестокой и своенравной крепостницей. Сам Тургенев прозвал матушку «Салтычихой». «Мне нечем помянуть моего детства. Ни одного светлого воспоминания. Матери я боялся, как огня. Меня наказывали за всякий пустяк — одним словом, муштровали, как рекрута. Редкий день проходил без розог; когда я отважился спросить, за что меня наказали, мать категорически заявляла: „Тебе об этом лучше знать, догадайся“».

Ее характер на самом деле нельзя было назвать простым. Представьте себе жгучую смесь из скупости и щедрости, жестокости и чувствительности. Она могла вдруг вспылить, наорать, прибить, а потом так же внезапно жалела о своих поступках и старалась загладить вину.

Варвара Петровна, в девичестве Лутовинова, родилась в 1787 г., отец умер до рождения дочери. До восьми лет за девочкой присматривали родственники. Когда ее мать вышла во второй раз замуж, она забрала дочь к себе. В доме отчима Сомова Варвара жила на правах Золушки, которую не только заставляли работать, но и постоянно унижали и пороли по любому поводу.

После смерти матери, Варваре тогда исполнилось 16 лет, девушка решилась бежать от отчима к дяде, Ивану Ивановичу Лутовинову, в Спасское-Лутовиново. Дядя оплатил ее образование. Когда же дядя скончался, по завещанию племяннице отошло все его немалое состояние с имениями и землями. «Ей грозила горькая доля несчастной бесприданницы, но волею судьбы Варвара Петровна стала богатейшей невестой края и даже смогла объединить в своих руках наследство многочисленных ветвей своего рода». Состояние 28-летней старой девы было огромным: «Только в орловских имениях насчитывалось 5 тысяч душ крепостных крестьян, а кроме Орловской, были деревни еще и в Калужской, Тульской, Тамбовской, Курской губерниях. Одной серебряной посуды в Спасском оказалось 60 пудов, а скопленного Иваном Ивановичем капитала — 600 тысяч рублей»[43].

«На ее некрасивом лице с массивным подбородком и носом с широкими ноздрями оставались следы оспы. Единственным украшением ее были большие, лучистые глаза. Варвара Петровна имела мужские привычки. Она любила скакать на лошади, упражнялась в стрельбе из карабина, играла с мужчинами в бильярд»[44]. Возможно, ее первой любовью был гусарский офицер Матвей Муромцев. «В Орле я познакомился с Варварой Петровной, она была мне родней, очень богата и совершенно свободна. Ей вздумалось в меня влюбиться. Из Орла она переманила меня в свое село Спасское, где в мою честь давала праздники, иллюминацию, у нею был домашней театр и музыка. Все с ее стороны были ухищрения, чтобы за меня выйти замуж. На мои именины, 9 августа, она преподнесла мне в подарок купчую на Елецкое имение в 500 душ. Но я был молод и потому отверг подарок, изорвав купчую. Я уехал от нее ночью тихонько»[45]. Скорее всего, происшествие с побегом «жениха» стало весьма болезненным ударом для Варвары. Тем не менее теперь она уже знала, чего хочет. С имеющимся приданым она имеет возможность выбирать среди женихов, а следовательно, выйдет за того, кого полюбит! Так и произошло: «Замуж вышла по любви, за того, кого выбрала сама, — за красавца Сергея Николаевича Тургенева. В те времена это случалось не так уж часто (имеется в виду брак по любви. — Ю. А.). И в первые годы жизни брак их был даже счастливым»[46].

«Мой отец, человек еще молодой и очень красивый, женился на ней по расчету: она была старше его десятью годами. Матушка моя вела печальную жизнь: беспрестанно волновалась, ревновала», — вероятно, черты своей семьи отразил Тургенев в повести «Первая любовь». Через 5 лет после свадьбы, которая состоялась 14 января 1816 г. в Спасском, Сергей Николаевич бросил военную службу и вышел в отставку в чине полковника. Молодая семья отправилась в имение Спасское-Лутовиново. У них один за другим родилось три сына — Николай, Иван и Сергей (последний умрет в 16 лет), с которыми родители объездили Европу. В 1827 г. семья поселилась в Москве для продолжения учебы детей. В этот период между родителями писателя наметился уже очень серьезный разлад.

Подробности тех событий мы тоже можем наблюдать в «Первой любви». Главный герой, 16-летний юноша, влюбляется в прекрасную соседку (прототип — княжна Шаховская), но у той уже есть любовник — отец главного героя.

Не отставала от супруга и Варвара Петровна, родив от любовника (их домашнего врача Андрея Берса) дочь Варвару Богданович-Лутовинову, в замужестве Житову. Все знали, что она дочь барыни, тем не менее в доме девочка жила на правах воспитанницы.

(Андрей Берс также в некотором роде присутствует в нашей книге, его законные дочери Татьяна и Софья — прототипы Наташи Ростовой, причем Софья — жена Льва Толстого.)

Рожать незаконную дочь Варвара Петровна отправилась за границу, куда ее сопровождали мать любовника и повивальная бабка, и какое-то время оставалась там с младенцем на руках. Когда в 1834 г. скончался ее муж, Варвара Петровна даже не приехала на похороны, она вернулась только через полгода, когда умер ее сын Сергей. Должно быть, ненавидя мужа за измену, она даже не поставила памятника на его могиле, в результате могила потерялась.

Варвара Петровна много путешествовала, но при этом старалась лично контролировать финансы, не передавая власть ни Николаю, ни Ивану. Николай оказался неудачником, он женился на камеристке, потом вышел в отставку с первым офицерским чином. Варваре Петровне пришлось купить ему крохотный домик в Москве, по соседству со своим роскошным особняком.

К тому времени Иван Сергеевич все больше времени проводил за границей, и ему приходилось буквально вымаливать у матери средства к существованию. Впрочем, как-то она подарила каждому сыну по имению, однако оформить дарственную при этом не пожелала. То есть они могли жить в имениях и пользоваться доходами с них, но юридически они оставались собственностью их матери, сыновья не имели права ни продать их, ни сдать в аренду. В результате оба отказались от «щедрого» дара. «Да кого ты не мучаешь? Всех! Кто возле тебя свободно дышит? <…> Ты можешь понять, что мы не дети, что для нас твой поступок оскорбителен. Ты боишься нам дать что-нибудь, ты этим боишься утратить свою власть над нами. Мы были тебе всегда почтительными сыновьями, а у тебя в нас веры нет, да и ни в кого и ни во что в тебе веры нет. Ты только веришь в свою власть. А что она тебе дала? Право мучить всех»[47].

Варвара Петровна, действительно, словно напрашивалась сделать ее героиней литературного произведения. К примеру, еще живя с мужем, она наряжала слуг в специальную форму, имитирующую костюмы служащих государственных департаментов, и называла их по фамилиям действующих министров. «Над ее усадебным домом висели два флага с гербами Тургеневых и Лутовиновых — если Варвара Петровна была не в духе, она приказывала флаги спускать, и гости, подъезжавшие к усадьбе, видя зловещий знак, считали за благо тут же поворачивать восвояси…»[48]. Она правила «подданными» на манер самодержавной государыни — с «полицией» и «министрами», заседавшими в особых «учреждениях» и каждое утро церемонно являвшимися к ней на доклад (рассказ «Собственная господская контора»). Любимое ее изречение было «хочу казню, хочу милую»[49]. В 1834 г. Иван Сергеевич влюбился в крестьянку Лушку, видя это, Варвара Петровна продала девку, но писатель отказался отдавать ее покупательнице. В результате возбудили уголовное дело «О буйстве помещика Мценского уезда Ивана Тургенева», которое тянулось долгие годы, вплоть до отмены крепостного права[50].

«Поступки Варвары Петровны чем далее, тем более становились непредсказуемыми: по малейшему капризу любой крестьянин или дворовый человек мог быть облагодетельствован ею или низведен до ничтожества, все зависело от ее настроения. В произволе и кураже она доходила подчас до какой-то артистической изощренности. Тургенев вспоминал, что его матушка очень боялась холеры (этот страх сын от нее унаследовал). Однажды ей прочитали в газете, что холерная эпидемия распространяется по воздуху через болезнетворных микробов. Тотчас последовал приказ управляющему: „Устрой для меня что-нибудь такое, чтобы я, гуляя, могла видеть все окружающие меня предметы, но не глотала бы зараженного воздуха!“. Долго ломали голову, но выход нашли: спасский столяр сделал носилки со стеклянным колпаком в форме киота, в котором носили чудотворные иконы по деревням. Барыня располагалась там в мягких креслах, а слуги носили ее по окрестностям Спасского. Варвара Петровна осталась довольна таким изобретением, столяр получил в награду золотой. Все шло хорошо, пока не произошел курьезный случай. Встретил однажды странную процессию благочестивый странник-мужик, принял носилки за киот, отвесил земной поклон и положил медный грош „на свечку“. Последовал взрыв безудержного гнева; привели пред грозные очи госпожи несчастного столяра-изобретателя, всыпали изрядное количество плетей и сослали на поселение»[51].

«ДЫМ»

Александра Сергеевна Долгорукова родилась 18 (30) ноября 1834 г., правда, прославилась она под именем Александры Альбединской (фамилия по мужу). Отец Александры — камергер его величества, князь Сергей Алексеевич Долгоруков, мать — Мария Александровна, урожденная графиня Апраксина. К тому времени супруги уже имели восемь детей: четырех сыновей и четырех дочерей. Сергей Дмитриевич Шереметев писал об этом семействе: «В старом Нарышкинском доме на Дворцовой набережной, на углу Мошкова переулка и как бы придавленном дворцом Вел. Кн. Михаила Николаевича, жило целое семейство Долгоруковых. Они переселились когда-то из Москвы, но московского в них ничего не осталось, они отреклись от первопрестольной. В Петербурге они процвели и были „в силе“». Действительно, известно, что княжна Екатерина Алексеевна Долгорукова была помолвлена с Петром II.

Однако при дворе Александра оказалась не столько из-за своего происхождения, сколько под воздействием обстоятельств. По словам Анны Тютчевой, которая была дружна с Долгоруковой, девушку пришлось в буквальном смысле слова спасать, забирая из семьи, так как мать избивала Александру и всячески издевалась над ней, из-за чего у последней развилась эпилепсия. Тютчева писала: «Рассказывали, что она всегда была предметом ненависти со стороны своей матери, которая так ее била, что развила в ней болезнь, похожую на падучую. Она впадала в состояние столбняка, продолжавшееся иногда целые часы…».

Александра знала шесть языков, была заядлой читательницей и настоящей светской дамой, без малейшей манерности или наигранности. Ничего удивительного, что вскоре ею заинтересовался цесаревич Александр Николаевич, будущий Александр II. «Известно ее положение при дворе, хотя оно было не совсем таково, каким многие считали. Это — не княгиня Юрьевская, и сравнение невозможно. Умная, вкрадчивая, проницательная и властная, она владела волею и сердцем Самодержца, но не в ущерб приличию и порядочности. Она фрейлина большого двора и из публики нередко составляет обычную партию Государя», — писал об отношениях Александры и Александра граф Шереметев. Не признавал наличие отношений между фрейлиной и будущим самодержцем и писатель Е.П. Феоктистов. По его свидетельству, Александра «была пуританка в полном смысле слова, женщина чрезвычайно строгая и к другим, и — главное — к самой себе, с каким-то восторженным настроением, способная до крайности увлекаться идеалами, иногда чрезвычайно странными и дикими, но в которые она слепо верила. Александр Николаевич находил в княжне Долгорукой самый искренний отзыв своим задушевным помыслам, и установившаяся между ними связь вовсе не имела того предосудительного характера, какой приписывали ей придворные сплетни». Тем не менее Александру при Дворе не любили: «Я никогда не слышала, чтобы она о ком-либо дурно отзывалась, но черт от этого ничего не терял: в изумительной степени владела она искусством коварства, и величайшим для нее наслаждением было уязвлять собеседника жалом своих сарказмов, не давая ему возможности защищать себя из страха попасть в смешное положение. Понятно, что ее не любили», — вспоминала Анна Федоровна.

А ее отец, Ф.И. Тютчев, посвятил Долгоруковой французское четверостишие:

Чудо чистой гармонии, тайна, печаль! В этом милом созданьи нет жизненной прозы. И душа погружается в ясную даль, И рождаются в сердце неясные грезы. (Перевод В.А. Кострова)

Александра Сергеевна стала прообразом Ирины в романе И.С. Тургенев «Дым».

Писаная красавица, Александра была высока, стройна и необыкновенно величава. Согласно исследованиям, проведенного кандидатом филологических наук, доцентом кафедры русской литературы СГУ И.В. Чуприной, художник И.Н. Крамской запечатлел ее в своей картине «Неизвестная»[52]. В 1862 г. Александра Сергеевна вышла замуж за генерала Петра Павловича Альбединского (1826–1883), и, как пишет И.А. Громова, «наконец фаворитка получила „полную отставку“ и придворные получили удовольствие посмаковать этот факт, когда развенчанная любовница явилась в дворцовую церковь с распухшими, красными глазами. Во время службы она глотала слезы, а все, кто за день до этого пресмыкался перед ней, теперь держались поодаль»[53].

Михаил Салтыков-Щедрин

«ГУБЕРНСКИЕ ОЧЕРКИ»

Будучи еще в юности сосланным в Вятку, Салтыков-Щедрин пишет «Губернские очерки», в которых Вятка названа Крутогорском. «В одном из далеких углов России есть город, который как-то особенно говорит моему сердцу. Не то чтобы он отличался великолепными зданиями, нет в нем садов семирамидиных, ни одного даже трехэтажного дома не встретите вы в длинном ряде улиц, да и улицы-то все немощеные; но есть что-то мирное, патриархальное во всей его физиономии, что-то успокаивающее душу в тишине, которая царствует на стогнах его. Въезжая в этот город, вы как будто чувствуете, что карьера ваша здесь кончилась, что вы ничего уже не можете требовать от жизни, что вам остается только жить в прошлом и переваривать ваши воспоминания».

Вот такая идиллическая картинка, но писатель тут же добавляет: «И в самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда нет, как будто здесь конец миру».

Для Салтыкова, действительно, приезд в Вятку означал конец пути и конец жизни. Ведь в ссылку он попал бессрочную, а значит, даже не имел возможности отсчитывать дни до освобождения. «Куда ни взглянете вы окрест — лес, луга да степь; степь, лес и луга; где-где вьется прихотливым извивом проселок, и бойко проскачет по нем телега, запряженная маленькою резвою лошадкой, и опять все затихнет, все потонет в общем однообразии…».

Живя и работая в Вятке, Салтыков разъезжал с самыми разными поручениями по всему краю. Благодаря чему в книге появляется персонаж — чиновник, который по долгу службы вынужден путешествовать и который видит все своими глазами. Впервые появляется персонаж Николай Иванович Щедрин, инспектирующий по служебной надобности тюрьмы. Фамилия принадлежала реальному человеку, которого чиновник Салтыков должен допрашивать по делу о раскольниках. Это был купец третьей гильдии Трофим Тихонов Щедрин, член беглопоповской секты, который, согласно доносу, был рукоположен в «лжепопы» от своего старообрядческого «лжеепископа». Не стоит думать, что Трофим Щедрин стал прототипом персонажа Щедрина. Потому что Николай Иванович Щедрин из «Губернских очерков» — это сам писатель. Тем не менее заметно, что Михаил Евграфович откровенно восхищался этим человеком. В противном случае стал бы он брать его фамилию?

Бывал он с инспекцией и в тюрьмах. В июне 1850 г. в остроге города Уржума писатель отыскивает замечательный прототип для одного из героев «Губернских очерков» — хронического до болезненности доносчика. Человек этот звался Иван Васильевич Георгиевский, за его беспрестанные доносы ему было строжайше запрещено когда-либо и на кого-либо «ябедничать», после чего кляузника сначала сослали в Тобольск, затем… В «Губернских очерках» его можно найти под именем Перегоренского, изобретателя трех наук: правдистики, патриотистики и монархомании.

Писатель щедро вынимает из своего походного ларчика одного за другим давно ожидавших своего часа персонажей и вставляет их в канву повествования. И их становится все больше и больше — странники, богомолки, крестьяне, мелкие чиновники, священники, солдаты, все со своей судьбой, со своей болью. Все это не придуманные персонажи, а реальные люди со своей болью и своей судьбой.

«ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ»

Михаил Евграфович давно хотел отойти от юмора и сатиры и написать серьезное прозаическое произведение. Замысел «Господ Головлевых» он вынашивал несколько лет. Собственно, головлевское семейство — это семейство Салтыковых, в котором он вырос.

Арина Петровна Головлева списана с матери писателя, Ольги Михайловны. Салтыков-Щедрин практически во всех произведениях пользовался своими собственными впечатлениями и личным опытом. Вот, к примеру, как он описывает в «Пошехонской старине» якобы не свою семью, на самом деле сходство один в один: «Брак этот был неровен во всех отношениях. Отец был, по тогдашнему времени, порядочно образован; мать — круглая невежда (Ольга Михайловна из купеческой семьи, какое уж там она получила образование. Да и вышла она замуж в возрасте всего-то пятнадцати лет. — Ю. А.); отец вовсе не имел практического смысла и любил разводить на бобах, мать, напротив того, необыкновенно цепко хваталась за деловую сторону жизни, никогда вслух не загадывала и действовала молча и наверняка; наконец, отец женился уже почти стариком и притом никогда не обладал хорошим здоровьем, тогда как мать долгое время сохраняла свежесть, силу и красоту Понятно, какое должно было оказаться, при таких условиях, совместное житье». То есть оба персонажа, практически не подвергаясь изменениям по дороге, спокойно перекочевали из «Пошехонской старины» в «Господ Головлевых». При этом были изображены так точно, что современники легко узнавали оригиналы.

«Общий тон его рассказов все-таки был мрачный и угрюмый. Бесконечно мрачны были его воспоминания о его детстве. О семье и, особенно, о матери, которую он так ярко изобразил в госпоже Головлевой. „Я до сих ненавижу эту ужасную женщину — как-то сказал он про свою мать“»[54].

В романе всем заправляет Арина Петровна — властная, сильная женщина, своими руками сколотившая большое состояние и оказавшаяся перед выбором, как правильно распределить накопленное между детьми. Дело в том, что, как в семье Салтыковых, так и в семействе Головлевых, детей с детства делили на любимых и постылых.

Маленького Мишу Салтыкова мама поначалу очень любила и выделяла среди остальных своих детей. Неудивительно, что из-за такого семейного неравенства ребята постарше ревновали к Михаилу, иногда вымещая на нем горечь недополученной материнской любви. «Это деление не остановилось на детстве, но перешло впоследствии через всю жизнь», — добавляет Салтыков-Щедрин в «Господах Головлевых». Или вот еще: «Я лично рос отдельно от большинства братьев и сестер, мать была не особенно ко мне строга…».

Образ Порфирия Владимировича Головлева, или, как метко прозвал его брат Степан, Иудушки, списан со старшего брата писателя, Дмитрия Евграфовича. «Ужели, наконец, не противно это лицемерие, эта вечная маска, надевши которую, этот человек одною рукою Богу молится, а другою делает всякие кляузы?» — пишет Салтыков-Щедрин матери о Дмитрии.

Дмитрий делает все возможное, лишь бы урезать наследство братьев в свою пользу. В результате Салтыковы вынуждены судиться.

Постоянные разъезды в связи с затянувшемся делом о наследстве легли в основу очерка «Благонамеренные речи», впоследствии очерк получил название «В дороге».

Врач Белоголовый, многие годы лечивший писателя, писал в своих заметках: «…ближе вглядываясь в этого человека, можно было легко заметить, что столь щедро одарившая его природа дала ему и прекрасное сердце, и весьма деликатную нравственную организацию, и только продолжительная болезнь да семейные невзгоды сделали то, что на фоне головлевской наследственности развился такой дикий и грубый человек, каким представлялся Салтыков для лиц, мало его знавших». Неожиданная оговорка очевидца: не «салтыковской», а «головлевской» наследственности — подтверждает связь книжной семьи Головлевы с семьей Салтыковых.

«ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА»

Интересно, что документ «Опись градоначальникам» изначально заказал чиновнику Салтыкову тульский губернатор Шидловский, в штате которого писатель имел честь на тот момент времени служить, то есть город Глупов — это Тула. Шидловский был мишенью в памфлете Салтыкова «Губернатор с фаршированной головой». Его излюбленный выкрик «Не потерплю!» услышала вся Россия, а сам тульский губернатор сделается бессмертным на просторах глуповского мира.

Впрочем, Глупов — это и Тула, и Вятка, и местами даже Санкт-Петербург, если угодно: «Глупов — это, образно говоря, горшок, по дну которого ползали, подобно червям в прокисшей сметане, его жители, основной род занятий которых — унавоживать дно родного горшка».

Здесь же появляется персонаж Корытников — еще одна маска автора, при помощи которой Щедрин имеет возможность изучать «горшок» изнутри.

В предисловии к летописи Щедрин выступает от имени издателя, который публикует данный опус, предварительно снабдив его необходимыми в таких случаях комментариями. Так, издатель пишет: «Содержание „Летописца“ довольно однообразно; оно почти исключительно исчерпывается биографиями градоначальников, в течение почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием замечательнейших их действий, как то: скорой езды на почтовых, энергического взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства и расстройства мостовых, обложения данями откупщиков и т. д. Тем не менее даже и по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах. Так, например, градоначальники времен Бирона отличаются безрассудством, градоначальники времен Потемкина — распорядительностью, а градоначальники времен Разумовского — неизвестным происхождением и рыцарскою отвагою. Все они секут обывателей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распорядительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором — трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия».

Салтыков прекрасно знал историю своей страны, местами опись совпадает с реальной историей, впрочем, совпадения эти происходят скорее по закону сна, в котором вроде все знакомо, но дико и странно. Читая «Опись градоначальникам», встречаешь реальные имена: Кирилл Разумовский, Григорий Потемкин, герцог Бирон, узнаваема «кроткая Елисавет», но есть и такие, о которых можно только догадываться. К примеру, последний градоначальник — администратор апокалипсиса Угрюм Бурчеев — явный Алексей Андреевич Аракчеев; ощущается его повадка: «Еще задолго до прибытия в Глупов он уже составил в своей голове целый систематический бред, в котором, до последней мелочи, были регулированы все подробности и будущего устройства этой злосчастной муниципии». Первым делом новый градоначальник решил перестроить город по собственному чертежу. Так, в центре нарисованного города располагалась «площадь, от которой радиусами разбегаются улицы, или, как он мысленно называл их, роты. По мере удаления от центра роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают город и в то же время представляют защиту от внешних врагов. Затем форштадт, земляной вал — и темная занавесь, то есть конец свету». Иными словами, для Угрюм-Бурчеева все, что располагается за земляным валом, априори не существует. Время признается как бы несуществующим — «нет ни прошедшего, ни будущего, а потому летосчисление упраздняется». Явная картинка военных поселений, которыми в России и занимался А.А. Аракчеев.

А вот Богдан Богданович Пфейфер — гвардии сержант, голштинский выходец — скорее всего, представляет персону Петра III. Во всяком случае, время правления Пфейфера совпадает с реальным царствованием Петра Федоровича (1761–1762 гг.). Да и любимая Петром Федоровичем Голштиния наталкивает на эту мысль.

Правил Пфейфер, «ничего не свершив», и в конце концов «сменен в 1762 году за невежество». А вот его предшественник Иван Матвеевич Баклан то ли полностью выдуман автором, то ли так и остался инкогнито. Год смерти данного Баклана — 1761-й, в этом году в реальной русской истории умерла императрица Елизавета Петровна, скончавшись из-за мочекаменной болезни, как и ее отец. Баклан же преставился, будучи «переломлен пополам во время бури, свирепствовавшей в 1761 году», так как был чрезвычайно высок (три аршина и три вершка, т. е. 2 м 27 см) и «кичился тем, что происходит по прямой линии от Ивана Великого» (так называется колокольня в Московском Кремле).

Для Салтыкова-Щедрина Россия отражается в Глупове, точно так же, как Глупов отражается в России: большое в малом и малое в большом. Впрочем, в произведениях Салтыкова-Щедрина завораживает эта сатирическая перекличка истории и современности. К примеру, главу «О корени происхождения глуповцев», Салтыков-Щедрин явно сочинял с оглядкой на наш летописный свод «Повесть временных лет», в котором говорится о различных племенах, прежде заселявших нашу землю — полянах, древлянах, кривичах, вятичах. У Салтыкова же обнаруживаются новые племена и народы: слепороды, моржееды, лукоеды, головотяпы, гущееды, клюковники, куралесы, вертячие бобы, лягушечники, лапотники, чернонебые, долбежники, проломленные головы, губошлепы, вислоухие, кособрюхие, ряпушники, заугольники, крошевники и рукосуи. Все названия взяты из прозвищ, которые приживались за жителями тех или иных регионов.

Все эти племена жили в весьма тесном соседстве: «Таким образом взаимно разорили они свои земли, взаимно надругались над своими женами и девами и в то же время гордились тем, что радушны и гостеприимны. Но когда дошли до того, что ободрали на лепешки кору с последней сосны, когда не стало ни жен, ни дев, и нечем было «людской завод» продолжать, тогда головотяпы первые взялись за ум. Поняли, что кому-нибудь да надо верх взять, и послали сказать соседям: будем друг с дружкой до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает». А так как они как раз и отличались тем, что отменно головами тяпались, то в результате и выиграли соревнование. Далее начались великие деяния типа: «Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте утопили, потом свинью за бобра купили, да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец, утомились и стали ждать, что из этого выйдет».

Ждали, пождали, да ничего и не выждали, пришлось снова друг дружку разорять, жен да дев в плен уводить. Пришлось искать себе князя, дабы тот навел наконец порядок. «Искали-искали головотяпы князя, да в трех соснах заблудились, к счастью, очутился тут пошехонец-слепород, который сразу их на княжий двор привел. Рассказали головотяпы князю о своих смехотворных подвигах во имя порядка, на что от князя услышали: „Не головотяпами вам, по делам вашим, называться, а глуповцами! И вол одеть вами тому князю, какого нет в свете глупее“». Опять пошли добры молодцы князя искать. Чухломец-рукосуй показывает им на краю болотины князя глупого-преглупого! Но и этот князь оказался еще недостаточно глуп, и он отослал глуповцев.

Наконец вор-новотор посылает головотяпов к третьему князю. И оказалось, что этот-то князь вовсе не глуп, а напротив — «умной-преумной»[55].

Пообщавшись с князем, глуповцы вернулись в свои земли, где выбрали болотину и заложили на ней город, который и назвали Глуповым. То есть в этот момент — перед нами основание Санкт-Петербурга. «Так и процвела сия древняя отрасль».

Градоначальник Дементий Варламович Брудастый прибыл в Глупов в августе 1762 г., что соответствует началу царствования Екатерины II после убийства Петра III. Все время правления Брудастого жители Глупова испытывают «зловещий и безотчетный страх». Прошел даже слух, будто бы Брудастый не градоначальник, а оборотень, «присланный в Глупов по легкомыслию». Вот-вот должен был вспыхнуть народный бунт, смельчаки «предлагали поголовно пасть на колена и просить прощенья». И так продолжалось довольно долго, пока вдруг не выяснилось, что на плечах жуткого Брудастого голова с механизмом, который может только произносить всем знакомую фразу «Не потерплю!», а тут он еще возьми и сломайся. Пока его чинили, глуповцы переживали и требовали от властей показать им градоначальника. Уже готов был разразиться бунт, как вдруг появились целых два, на вид одинаковых, градоначальника, но у одного — голова после ремонта, а у другого новая, присланная по требованию.

Отдельно рассматривает летописец градоначальниц-женщин. Ираида Палеологова (возможно, отсылка к Софии Палеолог) совсем мало побыла в начальственном кресле, ибо была грубо смещена Клемантинкой де Бурбон.

Блаженный Парамоша, которого назначили инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ, по уверениям Суворина, списан с попечителя Казанского учебного округа александровского Магницкого. Михаил Леонтьевич Магницкий (23 апреля (4 мая) 1778, Москва — 21 октября (2 ноября) 1844, Одесса) — симбирский губернатор (1817–1819 гг.), при князе А.Н. Голицыне — попечитель Казанского учебного округа, разработавший «целую программу уничтожения науки» в высших учебных заведениях.

В ответ на это заявление Салтыков-Щедрин ответил: «Конечно, для простого читателя не трудно ошибиться и принять исторический прием за чистую монету, но критик должен быть прозорлив и не только сам угадать, но и другим внушить, что Парамоша совсем не Магницкий только, но вместе с тем и граф Д.А. Толстой. И даже не граф Д.А. Толстой, а все вообще люди известной партии, и ныне не утратившей своей силы».

Иван Гончаров

«ОБЛОМОВ»

На этот раз поступлю непоследовательно, до этого я показывала сначала прототипов, с которых были написаны герои, а сейчас сделаю наоборот. Дело в том, что герой И. Гончарова Илья Ильич Обломов сам является прототипом Льва Евгеньевича Хоботова из пьесы Леонида Зорина, а позже фильма «Покровские ворота» (1982 г.).

Ольга любит не Обломова, а идеальный образ его, который стоит у нее перед глазами, поэтому она все время пытается изменить Илью Ильича, а тот меняться не хочет. В результате Ольга выходит замуж за инициативного Штольца. Пара не видится с Обломовым пять лет, после чего Ольга вдруг просит мужа привезти к ним Обломова, чтобы он жил у них на всем готовом, а они заботились о нем. И Штольц уговаривает друга: «Но скажи, Илья: ты шутишь, что останешься здесь? А я приехал за тобой, с тем чтоб увезти туда, к нам, в деревню…». Не правда ли, похоже на ситуацию с Маргаритой Павловной, когда она приказывает Савве Игнатьевичу доставить Хоботова в их новую квартиру?

Не менее показателен ответ самого Обломова: «— Нет, нет! — понизив голос и поглядывая на дверь, заговорил Обломов, очевидно встревоженный. — Нет, пожалуйста, ты и не начинай, не говори…

— Отчего? Что с тобой? — начал было Штольц. — Ты знаешь меня: я давно задал себе эту задачу и не отступлюсь. До сих пор меня отвлекали разные дела, а теперь я свободен. Ты должен жить с нами, вблизи нас: мы с Ольгой так решили, так и будет. Слава Богу, что я застал тебя таким же, а не хуже. Я не надеялся… Едем же!.. Я готов силой увезти тебя! Надо жить иначе, ты понимаешь как».

Потом заходит разговор об Ольге, которая абсолютно уверена, что Штольц доставит ей Илью Ильича: «— Я не могу пойти к ней без тебя: я дал слово, слышишь, Илья? Не сегодня, так завтра… ты только отсрочишь, но не отгонишь меня… Завтра, послезавтра, а все-таки увидимся!

Обломов молчал, опустив голову и не смея взглянуть на Штольца.

— Когда же? Меня Ольга спросит.

— Ах, Андрей, — сказал он нежным, умоляющим голосом, обнимая его и кладя голову ему на плечо. — Оставь меня совсем… забудь…

— Как, навсегда? — с изумлением спросил Штольц, устраняясь от его объятий и глядя ему в лицо.

— Да! — прошептал Обломов.

Штольц отступил от него на шаг».

Далее Обломов признается Штольцу, что женат и у него даже есть сын, которого Илья Ильич назвал Андреем в честь друга. «— А этот ребенок — мой сын! Его зовут Андреем, в память о тебе! — досказал Обломов разом и покойно перевел дух, сложив с себя бремя откровенности.

Теперь Штольц изменился в лице и ворочал изумленными, почти бессмысленными глазами вокруг себя. Перед ним вдруг „отверзлась бездна“, воздвиглась „каменная стена“, и Обломова как будто не стало, как будто он пропал из глаз его, провалился, и он только почувствовал ту жгучую тоску, которую испытывает человек, когда спешит с волнением после разлуки увидеть друга и узнает, что его давно уже нет, что он умер.

— Погиб! — машинально, шепотом сказал он. — Что ж я скажу Ольге?»

Как видите, если не считать ребенка, ситуация один в один, Сава Игнатьевич тоже был в ужасе от перспективы объяснения с Маргаритой Павловной.

«Обломов услыхал последние слова, хотел что-то сказать и не мог. Он протянул к Андрею обе руки, и они обнялись молча, крепко, как обнимаются перед боем, перед смертью. Это объятие задушило их слова, слезы, чувства…».

Образ Саввы не менее повторяет Штольца, он деятельный человек, «У него в руках все работает», в отличие от Хоботова, у которого «в руках все горит». А действительно, «кто-то завоевывает кубки, а кто-то гравирует на них надписи». Савва к месту и не к месту вставляет немецкие слова, что в какой-то степени также напоминает Штольца, который наполовину немец.

Прототипом Ольги Ильинской литературоведы называют Екатерину Павловну Майкову, детскую писательницу (урожд. Калита, 1836, Калитовка, Киевская губерния — 22 июня 1920, Сочи). В 16 лет она вышла замуж за писателя В.Н. Майкова (1826–1885), в браке родилось трое детей.

Известно, что в Екатерину Павловну был влюблен И.А. Гончаров, который сохранил ее образ в романе «Обломов», ее же считают прототипом Веры Бережковой в «Обрыве».

Будучи замужем за Майковым, Екатерина Павловна приводит в дом студента Федора Васильевича Любимова, который становится домашним учителем детей Майковых и ее любовником. После года знакомства она бежит с Федором, покинув дом и детей. Еще через год у них рождается сын, названный по документам Василием Константиновичем Константиновым. Отчество и фамилия образованы от имени крестного отца, Константина Николаевича Иванова. Ребенка передали на воспитание некой Марии Линдблом, которая объявила его своим незаконнорожденным сыном. В 1869 г. Майкова и Любимов переехали в коммуну в окрестностях Сочи[56]. Маленького Василия оставили в Петербурге и «по совершенной бедности воспитывался на счет благотворительных сумм». Любимов же так и не получил высшего образования, его исключили из института, он начал пить, Майковой пришлось покинуть его. Маленького Василия родственники нашли «в трущобах, в невероятной грязи. Он не умел ни читать, ни писать, похож был на звереныша… Его обмыли, одели, отдали учиться» матери Всеволода Гаршина Екатерине Степановне Гаршиной[57].

Майкова же сошлась гражданским браком с владельцем Уч-Дере Александром Александровичем Старком (1849–1933), ученым-энтомологом. У них родился сын Эдуард Александрович Старк. Мальчика воспитал отец. Он стал известным театральным критиком, скончался во время Ленинградской блокады в 1942 г.

Майкова же поселилась в Сочи, где построила дом, на первом этаже которого, она оборудовала первую общественную библиотеку.

Лев Толстой

«ДЕТСТВО. ОТРОЧЕСТВО. ЮНОСТЬ»

Мария Николаевна Толстая (в девичестве Волконская), мать Л.Н. Толстого, с которой он писал образ матери в этой трилогии, родилась 10 ноября 1790 г. в Ясной Поляне, в родовом имении Волконских, в семье генерала Николая Сергеевича Волконского и его жены Екатерины Дмитриевны.

После смерти матери (в 1792 г.) воспитывалась в семье своего дяди, князя Ивана Трубецкого, пока в 1799 г. Николай Сергеевич не вышел в отставку и не поселился с дочерью в Ясной Поляне. Мария получила хорошее домашнее образование. Она отлично играла на клавикорде и арфе, знала пять языков, обучалась русской словесности, музыке, истории искусств, математике, физике, географии, логике, всеобщей истории, естественным наукам.

Некрасивая, но добрая, умная и отзывчивая, Мария давно уже могла выйти замуж, так как была богата, но отец не желал отпускать дочь от себя. В результате ей было уже за 30, когда в 1821 г. Николай Сергеевич неожиданно умер. Оставшись одна с огромным состоянием, Мария первым делом отдала 75 000 рублей своей компаньонке мисс Ханессен и устроила ее свадьбу со своим двоюродным братом Михаилом Волконским.

Поняв, что такая щедрость не приведет ни к чему хорошему, родственники поспешили выдать богатую наследницу за графа Николая Ильича Толстого — человека бедного, но надежного. «Княжна Волконская, дочь покойного Ник. Сергеевича с большими бровями, старая девушка, дурная собою и которая, не надеясь на сладость замужества, раздала часть своего имения жившей у нее англичанке, теперь сожалеет о своей щедрости, будучи помолвлена за графа Толстого», — писал об этой ситуации А.Я. Булгаков.

Неожиданно для всех брак оказался счастливым и даже весьма. У Николая и Марии родились четыре сына и дочь: Николай (1823–1860), Сергей (1826–1904), Дмитрий (1827–1856), Лев (1828–1910), Мария (1830–1912). Мать души не чаяла в своих детях. По свидетельству Льва Николаевича, она «превосходно рассказывала сказки, если это происходило в темноте, при свете она стеснялась»[58].

Мария Николаевна умерла от нервной горячки 4 августа 1830 г. Лев Николаевич всю жизнь ее боготворил, изучал ее дневники. По воспоминаниям жены писателя, каждое утро проводил в нижнем саду Ясной Поляны — там, где любила отдыхать Мария Николаевна и много деревьев было посажено ею самой.

Кроме трилогии, образ М. Толстой (Волконской) послужил прототипом Марии Болконской в «Войне и мире».

В трилогии присутствует и вторая Мария Николаевна Толстая (7 марта 1830 — 6 апреля 1912) — единственная сестра Льва Николаевича Толстого и полная тезка его матери. Любочка написана с младшей сестры Толстого, Марии Николаевны Толстой.

Мария родилась в Ясной Поляне и ее назвали в честь матери, которая умерла через полгода после ее рождения. Девочка была любимицей в семье, но особенно близкие отношения у нее сложились с Львом Николаевичем, их переписка охватывает десятилетия.

Мария вышла замуж в 17 лет за своего троюродного брата графа Валериана Петровича Толстого (1813–1865), после чего переехала в его имение Покровское Чернского уезда Тульской губернии (в 80 км от Ясной Поляны), родила четырех детей: Петра, Елизавету, Варвару, Николая.

В 1854 г. Мария Николаевна познакомилась с И.С. Тургеневым, который посвятил ей повесть «Фауст», где она выведена под именем Верочки. Мария Николаевна влюбилась в Ивана Сергеевича, и, судя по всему, тот ей ответил полной взаимностью.

После десяти лет брака Мария разошлась с мужем, забрав с собой троих младших детей (старший умер), и отправилась в Швейцарию, где познакомилась с виконтом Гектором де Кленом (1831–1873). В 1863 г. у нее родилась внебрачная дочь Елена.

В 1879 г. от тифа умирает сын Николай. Мария же все чаще задумывается об уходе от мирской суеты. Посетив в 1889 г. Оптину Пустынь и познакомившись со старцем Амвросием, Толстая окончательно решает уйти в монастырь. В 1891 г. она приняла постриг и проживала в Шамординском монастыре, куда к ней часто заезжал Лев Николаевич. В то время Толстой критиковал церковь, а монашескую жизнь считал бессмысленной. Но такое утверждение было бы несправедливо по отношению к Марии, которая занималась физическим трудом и благотворительностью, посещала больных и убогих в богадельнях, участвовала в воспитании сирот в местном приюте, обладая прекрасным музыкальным вкусом, помогала регенту монастырского хора.

Когда в 1901 г. Льва Толстого отлучили от церкви, Мария пыталась привести его к покаянию. Известно, что после своего ухода из дома 12 ноября 1910 г. Лев Николаевич поехал именно к сестре, в Шамордино. Мария уговорила его исповедоваться, и он не возражал. Однако ранним утром, не попрощавшись с сестрой, Толстой уехал с дочерью Александрой в Козельск. Больше они не виделись. Мария Николаевна умерла в 1912 г., за день до смерти приняв схиму.

«ВОЙНА И МИР»

Толстой задумал роман «Война и мир» в 1856 г., тогда же было написано, пока еще в наброске, предисловие, в котором Лев Николаевич рассказывал, что начал писать повесть, «герой которой должен был быть декабрист, возвращающийся с семейством в Россию. Невольно от настоящего я перешел к 1825 году… Но и в 1825 году герой мой был уже возмужалым, семейным человеком. Чтобы понять его, мне нужно было перенестись к его молодости, и молодость его совпала с… эпохой 1812 года… Ежели причина нашего торжества была не случайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска, то характер этот должен был выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений…». В результате через четыре года он читал главы из романа «Декабристы», написанные в ноябре 1860 — начале 1861 года, Тургеневу и сообщал о работе над романом Герцену[59], далее последовал двухгодичный перерыв.

Наташа Ростова. Ее прототип Татьяна Андреевна Кузминская (в девичестве Берс) родилась 29 октября (10 ноября) 1846 г. в Москве, в семье врача А.Е. Берса. Ее сестра, Софья Андреевна, со временем стала женой Льва Толстого. Неудивительно, что она много времени проводила в семье Толстых: помогала переписывать главы эпопеи «Война и мир», обожала верховую езду и часто ходила с Львом Николаевичем и его братом Сергеем на охоту, то есть Толстой имел возможность досконально изучить ее характер. «Я тебя всю записываю!» — говорил девушке Лев Николаевич, творя образ прелестного юного создания, светящегося изнутри от счастья и искренности, — Наташи Ростовой.

Кстати, о Сергее Толстом: непонятно, отчего Лев Николаевич видел в нем достойного жениха для младшей Берс, мало того, что предполагаемых жениха и невесту разделяли 20 лет возрастной разницы, но об «идеальном» характере Сергея можно заключить, прочтя рассказ Л.Н. Толстого «После бала». Причем эпизод, который навеял писателю сюжет произведения, рассказал будущему писателю сам Сергей. Однажды, действительно после бала, Сергей был так покорен блиставшей там юной красавицей, что незаметно проследовал за ней до ее дома, затем залез на балкон ее спальни и увидел, как предмет его страсти тихо молится в своей светелке. Идиллическую картинку нарушала маленькая деталь: произнося молитвы, кроткое создание поедало конфеты, стоящие рядом на столике. Вместо того, чтобы рассмеяться в душе или умилиться увиденным, Сергей разочаровался в своей любви.

Юная, только что расцветшая и впервые ощутившая свою женскую привлекательность, Танечка металась от одного «возлюбленного» к другому. Разумеется, они не заходили дальше совместных прогулок, распивания чая или чтения стихов — все общение происходило только в присутствии старших.

В первый раз Таня влюбилась в своего кузена Александра Кузминского, который настолько не понравился Льву Толстому, что он взял его черты для своего Бориса Друбецкого. «…Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица… “Что за глупости! — говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность. — Ну, не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело”». Воистину, «Cousinage dangereux voisinage» — «Двоюродные — опасные соседи»!

Мы уже говорили, что Татьяна знала, что с нее пишут Ростову, и в свободное время помогала писателю переписывать набело главы романа. Таким образом, Толстой не оставил своим вниманием Кузминского, продолжая разрабатывать образ Друбецкого, выставляя его человеком, не подходящим Татьяне-Наталье. «Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых». Да, Кузминский действительно в какой-то момент перестал у них бывать. А чтобы усилить произведенный эффект, Толстой еще и сводит своего Друбецкого с Элен Безуховой. Неизвестно, имел ли место подобный поворот сюжета в реальной истории, но на впечатлительную девушку подобный факт измены должен был подействовать сильно.

Отношения Татьяны и Кузминского затухали. Они могли позволить себе только переписку, причем не тайную, а более чем явную, так как все письма, адресованные юной девушке из благородного семейства, прочитывались ее бдительной родней.

Когда Татьяне исполнилось 16 лет, отец взял ее с собой в Петербург, и они устроились в доме у ее тети, начальницы Николаевского института благородных девиц Екатерины Николаевны Шостак, где девушка познакомилась с настоящим светским львом, красавцем Анатолем Шостаком.

Однажды во время загородной прогулки Таня и Анатоль отстали от остальных, так как у Тани ослабла подпруга, и, когда она слезла с лошади, кавалер признался ей в любви. Должно быть, она рассказала о случившемся сестре, потому что вскоре за ней примчался Толстой, который был в самом настоящем бешенстве. Он прочитал девушке лекцию на тему, как она должна блюсти себя, выспрашивая малейшие подробности общения с Шостаком. «Я и не подозревала тогда цели его вопросов и была с ним откровенна», — позже напишет Татьяна в своих мемуарах.

Таким образом, после совершенно невинного случая на прогулке Шостака отстранили от дома, а Толстой тут же вписал его в роман, превратив в Анатоля Курагина. «Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отзываться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка», — характеризовал писатель свой новый персонаж.

Когда же писателю удалось удалить обоих претендентов на руку Тани, на сцену выступил «беспорочный ангел» Сергей. Взрослый и опытный мужчина, он тут же вскружил голову девушке, и та дала согласие на брак. «Чувство любви наполнило все мое существо», — признавалась она. Свадьбу собирались провести в Ясной Поляне, но за две недели до радостного события случилось неожиданное — стало известно, что у Сергея Николаевича 15 лет состоит в содержанках цыганка Марья Михайловна и у пары уже целый выводок деток.

Опозоренная Таня была вынуждена уехать к родителям в Москву, где предприняла попытку отравиться, но тут снова появился Александр Кузминский. Он возник перед Татьяной в тот самый момент, когда девушка приняла яд, и успел позвать на помощь. Разумеется, о смерти больше не было и речи, и через год Татьяна снова навестила сестру в Ясной Поляне.

Странное дело, но Сергей, в это время также приехавший к брату, не только не поспешил откланяться, но и снова начал ухаживать за бывшей невестой. И вот Татьяна снова влюблена и верит, что Сергей бросит свою цыганку и женится на ней. Все кончилось, когда жених внезапно удрал из имения, сообщив брату письмом, что не в силах порвать со своей гражданской женой и женится, как это и планировалось с самого начала, на Берс.

После этого уже ничто не мешало Кузминскому и Тане пожениться. Любопытно, что, когда обе пары собрались ехать к священнику, чтобы назначить дату венчания, их кареты встретились.

В результате Татьяна вышла замуж за Кузминского, но продолжала любить Сергея, об этом можно прочитать в ее дневнике.

Афанасий Фет посвятил Кузминской стихотворение:

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали Лучи у наших ног в гостиной без огней. Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали, Как и сердца у нас за песнею твоей. Ты пела до зари, в слезах изнемогая, Что ты одна — любовь, что нет любви иной, И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя, Тебя любить, обнять и плакать над тобой. И много лет прошло, томительных и скучных, И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь, И веет, как тогда, во вздохах этих звучных, Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь, Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки, А жизни нет конца, и цели нет иной, Как только веровать в рыдающие звуки, Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

Впрочем, Т.А. Кузминская известна не только тем, что разбивала сердца и в далекой юности послужила музой для двух великих литераторов. Она и сама была писательницей и мемуаристкой.

В 1919 г. Татьяна окончательно поселилась в Ясной Поляне, помогая сестре работать над архивом Толстого. «Какая счастливая звезда загорелась надо мной, или какая слепая судьба закинула меня с юных лет и до старости прожить с таким человеком, как Лев Николаевич?.. — писала в своих мемуарах Татьяна Андреевна. — Ему одному я слепо верила, его одного я слушалась с молодых лет… Я была свидетельницей всех ступеней переживаний этого великого человека, как и он, был руководителем и судьей всех моих молодых безумств, а позднее — другом и советчиком».

Андрей Болконский. Дмитрий Николаевич Голицын (1786–1812), родственник княгини Натальи Петровны (Пиковой дамы), послужил прототипом князя Андрея Болконского.

Князь Дмитрий Николаевич Голицын — сын владельца подмосковного села Архангельское Николая Алексеевича Голицына. Служил на гражданской службе и пожалован в камер-юнкеры. С началом наполеоновских войн вступил в ряды армии и участвовал в кампаниях 1805–1807 гг. Когда же началась Отечественная война 1812 г., он снова был в строю. Участвовал в Бородинском сражении, где, уже будучи в чине майора, Дмитрий Николаевич был тяжело ранен осколком вражеской гранаты. Однополчане вынесли его с поля боя. После операции в полевом лазарете Голицына отправили в Москву, в родительский дом, но москвичи уже и сами к тому времени начали эвакуацию, поэтому раненого пришлось брать с собой. По дороге в Нижний Новгород, где семья рассчитывала укрыться на время, они сделали остановку во Владимире, где 22 сентября Дмитрий Голицын скончался. Из биографии Дмитрия Николаевича был взят только эпизод с его смертью.

Николай Ильич Ростов. Прототип — отец писателя граф Николай Ильич Толстой (26 июня 1794 — 21 июня 1837, Тула). В своих воспоминаниях Лев Николаевич пишет, что у отца были «сангвиническая красная шея», «бодрый быстрый шаг», «бодрый, ласковый голос», «добрые, красивые глаза», «грациозные, мужественные движения», то есть портрет вполне получился.

Николай Ильич Толстой — сын казанского губернатора графа Ильи Андреевича Толстого и его жены Пелагеи Николаевны (урожд. княжны Горчаковой), от которой он унаследовал имение Никольское-Вяземское. С 6 лет зачислен на гражданскую службу, к 16 годам имел чин коллежского регистратора, в 17 лет перевелся на военную службу.

Николай Ильич принимал участие в войне 1812 г., служа в то время корнетом Иркутского гусарского полка. Был и в заграничных походах, уже в чине поручика. Участвовал в сражениях при Дрездене и Лейпциге, награжден орденом Св. Владимира IV степени с бантом и чином штабс-ротмистра. В 1814 г. попал к французам в плен у Сент-Обена, откуда освободился только по окончании кампании. По возвращении в Россию 8 августа 1814 г. его перевели в Кавалергардский полк и назначили адъютантом к генерал-лейтенанту А.И. Горчакову. В 1817 г. в чине майора переведен в гусарский принца Оранского полк.

Выйдя в отставку в 1824 г., он прокутил все свое состояние, так что единственной возможностью как-то поправить дела оставалась выгодная женитьба. Но на этот шаг ему было трудно решиться, так в то время он был влюблен в свою троюродную сестру Татьяну Ергольскую, которая, оставшись сиротой, воспитывалась с ним в одном доме. Николай и Татьяна рано полюбили друг друга, но при этом девушка не спешила связать молодого человека узами брака, который не принес бы ничего хорошего ни ей, ни ему, Ергольская — бесприданница, а у Николая за душой — только долги.

В результате при помощи родственников Николай Толстой, как вслед за ним и Николай Ростов, женился на некрасивой и уже не очень молодой княжне Марии Николаевне Волконской, наследнице имения Ясная Поляна. После смерти супруги Николай Ильич сделал повторное предложение Татьяна Ергольской, которая 16 августа 1836 г. записала в своем дневнике: «Сегодня Николай сделал мне странное предложение — выйти за него замуж, заменить мать его детям и никогда их не оставлять. Я отказала в первом предложении, но обещалась исполнять второе до самой смерти». Она действительно жила в доме Толстого и воспитывала всех его детей.

Гусар Денисов, которого запросто называли Васькой Денисовым, как это нетрудно догадаться, списан с Дениса Давыдова. Вот его портрет: «Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмаченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка».

Денис Васильевич Давыдов (16 (27) июля 1784, Москва — 22 апреля (4 мая) 1839, село Верхняя Маза, Сызранский уезд, Симбирская губерния) — генерал-лейтенант, поэт, наиболее яркий представитель «гусарской поэзии», мемуарист. Один из командиров партизанского движения во время Отечественной войны 1812 г. Родился семье бригадира Василия Денисовича Давыдова (1747–1808), служившего под командованием А.В. Суворова, в Москве. Значительная часть детских лет его прошла в военной обстановке на Слобожанщине, где его отец командовал Полтавским легкоконным полком и была родина его матери, дочери харьковского генерал-губернатора Евдокима Щербинина. Денис с детства приучился к верховой езде, прекрасно владел оружием, одно плохо, мальчишка — маленького роста (в отца, который был заметно ниже матери), кроме того, на его лице красовался маленький курносый нос «пуговкой».

Детским кумиром Дениса стал великий Суворов, который однажды, бывает же такое, приехал погостить в их имение. Разумеется, отец тут же представил ему сыновей. Посмотрев на крохотного Дениса, Суворов изрек: «Этот удалой, будет военным, я не умру, а он уже три сражения выиграет», брату же Евдокиму Суворов предрек гражданскую службу. Неудивительно, что эта встреча запомнилась Денису на всю жизнь. Кстати, Суворов тоже был невысок ростом, отчего мальчик невольно ощущал некую общность с полководцем.

После восшествия на престол Павла I, который не любил Суворова, досталось всем друзьям командующего, пострадал и отец Дениса. В результате ревизии в Полтавском полку, которым он командовал, обнаружилась недостача 100 тысяч рублей, Давыдова-старшего уволили и по суду обязали выплатить эту сумму, хотя его вина заключалась только в том, что он положился на честность своих интендантов.

Пришлось продать имение. Со временем, выбравшись из долгов, отец купил небольшую подмосковную деревню Бородино около Можайска. (В 1812 г., во время Бородинского сражения, деревня вместе с барским домом сгорела.)

Персонаж Марья Дмитриевна Ахросимова имел прототипом видную московскую барыню Настасью Дмитриевну Офросимову, о которой мы уже говорили в связи с писанным с нее персонажем в пьесе «Горе от ума».

Княжна Марья Болконская. Прообразом Болконской послужила мать писателя, графиня Мария Николаевна Толстая (в девичестве княжна Волконская), как видите, даже фамилия почти совпадает. Мы же говорили о ней в связи с трилогией «Детство. Отрочество. Юность».

«АННА КАРЕНИНА»

Одним из прототипов Анны Карениной стала старшая дочь А.С. Пушкина, Мария Гартунг. Ее имение располагалось недалеко от Ясной Поляны. Известно, что Толстой знал Марию лично и что внешность дочери великого поэта поразила писателя, так что, кто хочет увидеть, какой представлял свою героиню Лев Николаевич, смотрите ее портрет.

Мария Александровна родилась 19 мая 1832 г. в Петербурге, на Фурштатской улице в доме Алымовых, и вскоре ее крестили в Сергиевском соборе. Девочка получила прекрасное домашнее образование, в 10 лет свободно говорила и писала на французском и немецком, позже поступила в привилегированный Екатерининский институт, по окончании которого получила фрейлинский шифр от императрицы Марии Александровны, супруги Александра II.

Замуж вышла поздно для своего времени — в 28 лет, за Леонида Николаевича Гартунга (1834–1877), генерал-майора, управляющего Императорскими конными заводами в Туле и Москве.

Они прожили вместе 17 лет, после чего произошла трагедия. Леонида Николаевича несправедливо обвинили в хищении, и, не сумев ничего доказать, прямо на суде он застрелился, оставив записку: «Я… ничего не похитил и врагам моим прощаю».

«Я была с самого начала процесса убеждена в невиновности в тех ужасах, в которых обвиняли моего мужа, — писала Мария родственникам. — Я прожила с ним 17 лет и знала все его недостатки; у него их было много, но он всегда был безупречной честности и с добрейшим сердцем. Умирая, он простил своих врагов, но я, я им не прощаю».

Еще до этого рокового события Мария познакомилась с Львом Толстым. Судьбоносная встреча состоялась в 1868 г. в Туле, в доме генерала Тулубьева. «…Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, он сел за чайный столик подле нее; разговора я их не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью, — писала свояченица Л.Н. Толстого Т.А. Кузминская в своей книге «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне». — Он сам признавал это»[60].

В экспозиции Государственного музея Л.Н. Толстого в разделе, посвященном роману «Анна Каренина», помещен портрет М.А. Гартунг, выполненный И.К. Макаровым в 1860 г. В 1933 г. этот портрет приобретен у давней знакомой Марии Александровны — Е.С. Макаренко. На нем Мария

Александровна изображена с жемчужным ожерельем, доставшимся ей от матери, и гирляндой анютиных глазок в волосах.

В романе автор так описывал Анну Каренину: «Анна не была в лиловом… На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на черной ленте пояса между белыми кружевами. Прическа ее была незаметна. Заметны были только, украшая ее, эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивающиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу».

Характер Анны Карениной написан Толстым с Анны Керн. Анна Петровна Керн (урожд. Полторацкая, по второму мужу Маркова-Виноградская) появилась на свет 11 (22) февраля 1800 г. в городе Орел, в семье полтавского помещика и надворного советника Петра Марковича Полторацкого и его жены Екатерины Ивановны (урожд. Вульф).

С первого же выезда в свет девушка обратила на себя внимание своей красотой. Вскоре ею заинтересовался генерал Ермолай Федорович Керн. Анне исполнилось всего 17, жениху — 52, никакой любви между ними не было. Тем не менее их свадьба состоялась 8 января 1817 г. В своем дневнике Анна Петровна писала: «Его невозможно любить — мне даже не дано утешения уважать его; скажу прямо — я почти ненавижу его».

Вскоре у них появились одна за другой две дочери — Екатерина (1818) и Анна (1821), но мать их не любила. Девочки воспитывались в Смольном институте, Анна же переезжала вместе с мужем из одного гарнизона в другой.

Находясь в Киеве, Анна познакомились с семьей Раевских (именно по этой причине одним из прототипов Вронского считается генерал Николай Николаевич Раевский, герой войны 1812 г.). У Анны с ним произошел роман. В 1819 г. в Санкт-Петербурге, в доме своей тетки Елизаветы Олениной, Анна познакомилась с Пушкиным. В 1825 г. Анна и Александр снова встречаются в Тригорье, где Керн жила у другой своей тетушки, Прасковьи Александровны Осиповой, а в соседнем имении Михайловское Пушкин отбывал ссылку. Именно там Пушкин написал Керн знаменитое стихотворение-мадригал «Я помню чудное мгновенье. В июле Осипова увезла Керн и своих дочерей Анну и Евпраксию в Ригу, к месту службы мужа Анны Петровны. В Риге между Анной Керн и Алексеем Вульфом был роман, который ничем не закончился, позже Вульф ухаживал за ее сестрой, Лизой Полторацкой.

В своем письме к Алексею Вульфу от 7 мая 1826 г. Александр Сергеевич уже называет Анну Керн «наша вавилонская блудница Анна Петровна».

В 1827 г. Анна уходит от мужа и перезжает в Петербург. Теперь свет закрыт для нее, как будет закрыт и для Анны Карениной, после того как она ушла от мужа и поселилась с Вронским.

Впрочем, Анна никогда не была по-настоящему одна. Она дружила с семьей барона А.А. Дельвига, была в хороших отношениях с Д.В. Веневитиновым, С.А. Соболевским, А.Д. Илличевским, А.В. Никитенко, Ф.И. Тютчевым, И.С. Тургеневым. Михаил Иванович написал прекрасную музыку к стихотворению А.С. Пушкина «Я помню чудное мгновенье…», романс посвящен Екатерине Керн — дочери Анны Петровны.

Снова судьба сводит Анну Керн и Александра Пушкина, которые два года состояли в переписке в Петербурге. Пушкин писал об этом в феврале 1828 г. в письме к своему другу Сергею Соболевскому.

Не получая помощи от покинутого мужа, Анна занималась переводами. В частности, в 1830 г. она перевела один из романов Жорж Санд, о чем написала Наталье Пушкиной с просьбой походатайствовать перед мужем, чтобы тот, в свою очередь, рекомендовал роман издателю Александру Смирдину, на что Пушкин ответил: «Ты мне переслала записку от M-me Kern; дура вздумала переводить Занда и просит, чтоб я сосводничал ее со Смирдиным. Черт побери их обоих! Я поручил Анне Николаевне (Анна Николаевна Вульф (1799–1857) — псковская дворянка, соседка А.С. Пушкина по имению и близкий друг поэта, сестра Евпраксии Вревской и Алексея Вульфа. — Ю. А.) отвечать ей за меня, что если перевод ее будет так же верен, как она сама верный список с M-me Sand, то успех ее несомнителен… V. [61]

Анна славилась своими любовными похождениями. В возрасте 36 лет она влюбилась в 16-летнего кадета Первого петербургского кадетского корпуса, Сашу Маркова-Виноградского (своего троюродного брата); в возрасте 39 лет она родила сына, которого назвала Александром в честь отца. Ребенок был незаконнорожденным, так как Анна хоть и не жила с мужем, все равно официально числилась его женой. Только когда в 1841 г. генерал Керн умер, Анна освободилась от этого многолетнего ярма. По закону ей выписали генеральскую пенсию, но, когда вскоре после этого она венчалась со своим гражданским мужем Александром Марковым-Виноградским, пенсию сняли.

Толстой хорошо знал обстоятельства жизни А. Керн, только счастья с любовником он ей не дал принципиально. Не позволил.

Отдельно хотелось бы коснуться обстоятельств смерти Анны Карениной. Первоначально Толстой планировал, что она утопится в Неве. Но тут в семье их соседа Александра Николаевича Бибикова произошло несчастье. Гражданская жена Бибикова Анна Степановна Пирогова приревновала Александра Николаевича к гувернантке его детей от первого брака и, поругавшись, покинула дом. Три дня о ней ничего не было слышно, а потом она прислала письмо с железнодорожной станции. Бибиков не пожелал его вскрыть и велел вернуть нераспечатанным.

Не дождавшись ответа, женщина бросилась под поезд. С.А. Толстая писала, что Лев Николаевич ездил смотреть тело Пироговой на мраморном столе казармы, перерезанную поездом, — это его потрясло настолько, что он включил сцену в свой роман.

Бибиков же вскоре женился на гувернантке, именно той, к которому его и приревновала жена.

Граф Алексей Кириллович Вронский, в первоначальном варианте романа — Иван Петрович Балашев, затем Удашев, Гагин. К слову, остальных героев тоже звали иначе: Анна Аркадьевна Каренина в первом варианте именовалась Татьяной Сергеевной Ставрович, ее муж — Михаил Михайлович Ставрович.

Как уже было сказано выше, одним из прототипов Вронского — Николай Николаевич Раевский (1839–1876), полковник из рода Раевских, участник Среднеазиатских походов и Сербско-турецкой войны. Родился в Керчи, в семье генерал-лейтенанта Николая Николаевича Раевского и Анны Михайловны Раевской. Николаю исполнилось всего три года, когда он потерял отца. Семья переехала сначала в Италию, затем во Францию и Англию. Когда же Николаю исполнилось 17 лет, юноша впервые оказался в Москве.

Раевский получил домашнее образование, один из его учителей — Т.Н. Грановский. Затем продолжил обучение в Московском университете, по окончании курса в котором поступил унтер-офицером в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк и сразу обратил на себя внимание начальства. 6 ноября 1863 г. произведен в корнеты, затем, 19 апреля 1864 г. — в поручики, 17 апреля 1866 г. — в штабс-ротмистры. Четыре раза подряд назначается временно-командующим эскадроном Его Величества. Произведенный 27 апреля 1868 г. в ротмистры, Раевский с 29 июля 1869 г. по 15 марта 1870 г. являлся председателем полкового суда. Если бы Николай Николаевич не трогался с места, несомненно, очень быстро дослужился бы до высших армейских чинов, но светская жизнь гвардейского офицера оказалась ему не по душе. 15 марта 1870 г. Раевский перевелся подполковником в 7-й Туркестанский линейный батальон и, приехав на место, принял участие в экспедиции против шахрисабзских беков. Во время штурма Китаба, 13 августа 1870 г., Раевский командовал левой штурмовой колонной вместо Соковнина, смертельно раненного за день перед штурмом. Раевский и сам был ранен, но это не помешало ему справиться с поставленной задачей. Взятие Китаба закончило покорение Шахрисабзских бекств.

В 1872 г. в газете «Голос» выходит статья Николая Николаевича об отношении России к Среднеазиатским ханствам, в которой Раевский доказывал на ряде примеров, что все трактаты, заключаемые русскими с среднеазиатскими ханами, не имеют ровно никакого значения, так как мусульмане, ненавидящие русских, способны уважать только силу, и поэтому вера в возможность существования каких бы то ни было международных сношений с народами Средней Азии является совершенно неосновательной. Статья вызвала жаркую полемику в газетах.

В 1874 г. Раевский вернулся в Россию и снова поступил на военную службу, к командующему войсками Одесского военного округа. Когда же в Сербии вспыхнуло восстание, Раевский уехал в сербскую армию. Ему поручили отдельный отряд, во главе которого Николай Николаевич участвовал в битве под Алексинацем и наголову разбил правый фланг турецкой армии. В Сербии он и погиб.

Вторым прототипом Вронского мог стать граф Алексей Константинович Толстой, рожденный 24 августа (5 сентября) 1817 г. в Санкт-Петербурге, в семье графа Константина Петровича Толстого (1779–1870) и Анны Алексеевны Перовской. После развода родителей маленького Алексея отправили на воспитание к дяде по матери А.А. Перовскому (Антон Погорельский), сочинившего для племянника сказку «Черная курица» о приключениях мальчика по имени Алеша. Впрочем, мы уже говорили о нем в разделе «Детская недетская литература».

Добавлю только, что с персонажем Вронским Алексея Толстого связывает история женитьбы на Софьи Андреевне Миллер (урожд. Бахметева, 1827–1892). Алексей Толстой влюбился в замужнюю женщину, и их связь продолжалась в период с 1850 по 1851 гг., после чего Софья окончательно ушла от мужа и поселилась у Толстого, подав на развод. Развод оказался болезненным и долгим, и пожениться они смогли только в 1863 г.

Прототипом Кити Щербацкой в романе «Анна Каренина» послужила Прасковья Уварова (урожд. княжна Щербатова).

Прасковья Сергеевна Щербатова родилась 28 марта (9 апреля) 1840 г. в селе Бобрики Харьковской губернии. Отец — князь Сергей Александрович Щербатов (1800–1864), мать — Прасковья Борисовна (1818–1899), дочь князя Б.А. Святополк-Четвертинского. Все детство Прасковья провела в родительской усадьбе в Лебедянском уезде в большой и дружной семье (9 детей). Семья перебралась в Москву, лишь когда старшему брату пришло время отправляться на учебу. Прасковья воспитывалась дома, знала три языка. Среди ее домашних учителей были профессор Ф.И. Буслаев, занимавшийся с ней русской литературой, Н.Г. Рубинштейн, дававший уроки музыки, А.К. Саврасов, приходивший учить рисунку и живописи.

В положенное время девочку стали вывозить на балы, где ее увидел граф Толстой, который далеко не всегда носил длинную бороду и ходил пешком в Москву из Ясной Поляны. Лев Николаевич прекрасно чувствовал себя в обществе и очень хорошо танцевал. 30 января 1858 г. в дневнике писателя появляется запись о Прасковье: «Со скукой и сонливостью поехал к Рюминым, — пишет он, — и вдруг окатило меня. П. Щ. — прелесть. Весело целый день».

«Кити была в одном из своих счастливых дней. Платье не теснило нигде, нигде не спускалась кружевная берта, розетки не смялись и не оторвались; розовые туфли на высоких выгнутых каблуках не жали и веселили ножку. Густые косы белокурых волос держались как свои на маленькой головке. Пуговицы все три застегнулись, не порвавшись на высокой перчатке, которая обвила ее руку, не изменив ее формы. Черная бархотка медальона особенно нежно окружала шею… Глаза блестели, и румяные губы не могли не улыбаться от сознания своей привлекательности».

В возрасте 18 лет Прасковья вышла замуж за известного русского археолога Алексея Сергеевича Уварова, который был старше ее на 15 лет. Брак оказался на редкость удачным, девушка всерьез увлеклась археологией, так что на сегодняшний день мы знаем Прасковью Сергеевну Уварову как русского ученого, историка и археолога.

Тема и герои Анны Карениной до сих пор не дают покоя современным писателям, так Антон Чиж в своем историческом детективе «Опасная фамилия» использовал некоторых персонажей этого произведения. Действие разворачивается, когда дети Анны — Сергей и Анни — вырастают.

Также о новой Анне пишет Александр Золотько в книге «Анна Каренина-2».

Прототипом Стивы Облонского послужил князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский (19 декабря 1844, Маклец — 5 апреля 1931, Ницца) — русский общественный деятель, профессор, журналист, коннозаводчик, мемуарист из рода Оболенских.

Дмитрий не знал своего отца, так как его убили после свадьбы[62], его мать вышла вторично замуж за барона Владимира Менгдена.

Дмитрий Оболенский окончил юридический факультет Московского университета, служил шталмейстером при Дворе Александра II. Занимал должность Епифанского и Ефремовского уездного предводителя дворянства. Принимал участие в строительстве Ряжско-Вяземской железной дороги, открытой в 1874 г. Дважды представал перед судом по обвинению в растрате, но оба раза оправдан. «Его отдали под суд за то, что он добрый и тщеславный», — писал Толстой в своем дневнике.

Был ли он на самом деле прототипом Стивы, сказать трудно, во всяком случае, сам Толстой не оставил на этот счет никаких указаний. Бесспорным остается тот факт, что они прекрасно знали друг друга, и Лев Николаевич частенько бывал в имении Оболенского Шаховское (ныне — Узловский р-н Тульской обл.). Кроме того, сравните фамилии Оболенский и Облонский. Похожи внешность и характер.

Впрочем, литературоведы предлагают нам еще одного кандидата в прототипы Стивы — это Леонид Дмитриевич Оболенский (1844–1888), муж Е.В. Толстой (дочери младшей сестры Л.Н. Толстого, Марии). Внешность тут тоже похожа: «довольно большой рост, белокурая борода, широкие плечи. Его добродушие, склонность к приятному препровождению времени». За этого прототипа говорит еще и тот факт, что в некоторых черновых вариантах романа Степан Аркадьевич Облонский даже назван Леонидом Дмитриевичем[63].

И наконец, третий и последний кандидат в прототипы Стивы — уездный предводитель дворянства и московский губернатор Василий Степанович Перфильев (1826–1890). Кстати, женился на П.Ф. Толстой (троюродной сестре писателя). Считается, что сам Перфильев был уверен в том, что именно он является прототипом Стивы. Во всяком случае, прочитав сцену завтрака Облонского, Перфильев однажды сказал Толстому: «Ну, Левочка, цельного калача с маслом за кофеем я никогда не съедал. Это ты на меня уж наклепал!», — вспоминала Т.А. Кузминская («Моя жизнь дома и в Ясной Поляне»).

Как известно, Константин Левин — автопортрет Л.Н. Толстого. В романе Левин представляет собой образ русского идеалиста. «Левин не без внутренней борьбы передал ей свой дневник. Он знал, что между им и ею не может и не должно быть тайн, и потому он решил, что так должно; но он не дал себе отчета о том, как это может подействовать, он не перенесся в нее. Только когда в этот вечер он приехал к ним пред театром, вошел в ее комнату и <…> понял ту пучину, которая отделяла его позорное прошедшее от ее голубиной чистоты, и ужаснулся тому, что он сделал». Известно, что Софья Андреевна Толстая читала дневник своего жениха перед их свадьбой и тот произвел на нее самое гнетущее впечатление. Сам Толстой считал, что не заслуживает такой жены, как Софья. «У меня постоянно чувство, как будто я украл незаслуженное, не мне назначенное счастье. Вот она идет, я ее слышу, и так хорошо», — из письма к А.А. Толстой (бабушке писателя) 28 сентября 1862 г.

Отношения в романе Левина и Кити строятся по тому же принципу: «Она простила его, но с тех пор он еще более считал себя недостойным ее, еще ниже нравственно склонялся пред нею и еще выше ценил свое незаслуженное счастье». Заметьте, опять образ «незаслуженного счастья».

Николай Левин написан со старшего брата писателя, Дмитрия Николаевича Толстого (1827–1856). «Был аскетичен, строг и религиозен, в семье его прозвали Ноем. Затем начал кутить, выкупил и забрал к себе продажную Машу».

«ХАДЖИ-МУРАТ»

Хаджи-Мурат Хунзахский — реальный человек, родился около 1816 г. и умер 5 мая 1852 г. Знаменитый храбростью наиб (уполномоченный) Шамиля, в 1834–1836 гг. — один из правителей Аварского ханства. Его мать — ханская кормилица, благодаря чему Хаджи-Мурат и его старший брат Осман находились в ближнем окружении ханских сыновей. Молочный брат в мусульманском мире — это почти родственник. Поэтому неудивительно, что мальчики дружили с сыновьями хана и вельмож.

Хаджи-Мурат рос скромным юношей, который не любил позерства и хвастовства. Он никогда не будет любить рассказывать о своих подвигах, коих совершит в своей жизни немало. С детства изучал Коран и комментарии к нему. Читать и писать Хаджи-Мурат мог только на аварском языке, других языков не знал. Живя дома с семьей, он много работал по хозяйству, хорошо ладил с лошадьми, отменно владел оружием. В 1851 г. перешел на сторону русских, потом пытался бежать в горы, чтобы спасти семью, оставшуюся в руках Шамиля, но был настигнут и убит.

Толстой говорил о Хаджи-Мурате: «Это мое увлечение». В истоке замысла — картина, увиденная летом 1896 г.: непокорный «татарин» — репей, изуродованный, но все же уцелевший на вспаханном поле, напомнивший отважного горца. Изначально повесть и должна была называться «Репей». «„Молодец!“ — подумал я. И какое-то чувство бодрости, энергии, силы охватило меня. „Так и надо, так и надо“». В образе Хаджи-Мурата, помимо отваги, свободолюбия, гордости, Толстой особо подчеркивал простоту и почти детское чистосердечие. Отличительной чертой героя служит его детская улыбка, прельщающая всех и сохранившаяся даже после смерти. Он очаровывает всех: и молодого офицера Бутлера, и Лорис-Меликова, и простую русскую женщину Марью Дмитриевну, и маленького сына Воронцовых Бульку.

Толстой провел на Кавказе около трех лет. Брату Сергею Николаевичу он писал из Тифлиса: «Ежели захочешь щегольнуть известиями с Кавказа, то можешь рассказывать, что второе лицо после Шамиля, некто Хаджи-Мурат, на днях передался русскому правительству. Это был первый лихач (джигит) и молодец во всей Чечне, а сделал подлость». Через 50 лет Толстой изменит свое мнение, поймет и примет сторону Хаджи-Мурата. Война никому не нужна, люди не должны убивать друг друга. По сути, война, по Толстому, интересна двум людям — императору Николаю Павловичу и вдохновителю «священной войны» против иноверцев имаму Шамилю. Толстой ненавидит их обоих.

В 1903 г., рассказывая американскому журналисту Джеймсу Крилмену о своей работе, Толстой говорил: «Это — поэма о Кавказе, не проповедь. Центральная фигура — Хаджи-Мурат — народный герой, который служил России, затем сражался против нее вместе со своим народом, а в конце концов русские снесли ему голову. Это рассказ о народе, презирающем смерть». По свидетельству поэта Н. Тихонова, когда повесть перевели на аварский язык и ее читали люди, среди которых иные помнили Шамиля, они никак не могли поверить, что это написал русский офицер: «Нет, это не он писал… Это писал Бог…». Ч. Айтматов, со своей стороны, восхищался психологическим проникновением в суть национального характера: «И Хаджи-Мурат, и его наибы выписаны так, что их видишь и веришь их реальному существованию. Мне довелось говорить с потомками Хаджи-Мурата, и они утверждают, что Толстой создал достоверный, точный характер. Как ему это удалось? Секрет, великая тайна художника. Это тайна огромного сердца Льва Толстого, владевшего пониманием „человека вообще“».

Федор Достоевский

«СЕЛО СТЕПАНЧИКОВО И ЕГО ОБИТАТЕЛИ»

Сюжет повести явно восходит к «Тартюфу» Мольера: фальшивый святоша Тартюф превращается в не менее фальшивого философа Фому Опискина, Оргон становится отставным гусарским полковником, помещиком и хозяином Степанчикова Ростаневым Егором Ильичом.

В сюжете есть и юная прекрасная особа Настасья Ежевикина, девушка из благородного, хоть и обедневшего семейства, на которой в конце концов женится Егор Ильич. В «Тартюфе» юная особа — дочь Оргона Эльмира. Иными словами, сходство сюжетов наблюдается только в его главной линии — отношениях хозяина и его приживала с последующим вероломным предательством.

В финале у Мольера Тартюф разоблачен. Финал Достоевского сложнее, уже, казалось бы, выброшенный за дверь Фома в последний момент умудряется перевернуть ситуацию таким образом, что снова становится главным человеком в доме, добрейший Егор Ильич и его суженая готовы носить его на руках в благодарность за все то мнимое, что он для них делал.

«ИДИОТ»

Странно если бы такой яркий персонаж, как Настасья Филипповна, оказался всего лишь плодом воображения писателя. Разумеется, нет, в жизни ею была Аполлинария Прокофьевна Суслова (1840–1918) — возлюбленная Ф.М. Достоевского (1861–1866) и жена В.В. Розанова (1880–1887).

Если биографические черты Настасьи и Аполлинарии и совпадают не полностью, то характер Федор Михайлович списал с нее один в один. Впрочем, Суслова считается также прототипом Полины в «Игроке», Катерины и Грушеньки («Братья Карамазовы»). «Аполлинария — больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважении других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям», — писал о ней Достоевский.

Аполлинария происходила из семьи Прокофия Суслова, бывшего крепостного графов Шереметевых, который выбился в купцы, а затем в фабриканты. И такое случалось, причем нередко. Сделав вполне приличную карьеру, Суслов позаботился также о том, чтобы его дочери Аполлинария и Надежда получили образование. Девочки учились в пансионе благородных девиц, затем в университете, где они посещали лекции. Надежда стала первой русской женщиной-врачом.

В 1861 г. Аполлинария оказалась на лекции, которую вел Достоевский. «Полина (так звали ее друзья. — Ю. А.) приехала из русской провинции, где у нее были богатые родственники, посылавшие ей достаточно денег для того, чтобы удобно жить в Петербурге, — писала дочь писателя Люба. — Каждую осень она записывалась студенткой в университет, но никогда не занималась и не сдавала экзамены (здесь ошибка: А. Суслова не могла быть студенткой, так как в то время в России не существовало высшего женского образования. — Ю. А.). Однако она усердно ходила на лекции, флиртовала со студентами, ходила к ним домой, мешая им работать, подстрекала их к выступлениям, заставляла подписывать протесты, принимала участие во всех политических манифестациях, шагала во главе студентов, неся красное знамя, пела Марсельезу, ругала казаков и вела себя вызывающе… Полина присутствовала на всех балах, всех литературных вечерах студенчества, танцевала с ними, аплодировала, разделяла все новые идеи, волновавшие молодежь… Она вертелась вокруг Достоевского и всячески угождала ему. Достоевский не замечал этого. Тогда она написала ему письмо с объяснением в любви. Это письмо было найдено в бумагах отца, оно было простым, наивным и поэтичным. Можно было предположить, что писала его робкая молодая девушка, ослепленная гением великого писателя. Достоевский, растроганный, читал письмо Полины…».

Достоевский влюбился в Суслову и даже напечатал ее повесть «Покуда» в журнале братьев Достоевских «Время». Учитывая, что критики в один голос называли эту вещь откровенной халтурой, понятно, что напечатать ее в солидном журнале мог только влюбленный. Но Сусловой этой жертвы показалось мало, и она стала требовать, чтобы писатель развелся с женой.

Меж тем их отношения действительно набирали силу, любовники планировали совместную поездку в Париж, но в последний момент Аполлинария устроила очередную истерику и уехала первая. Предполагалось, что Федор Михайлович приедет через какое-то время, но в Париже, не дождавшись Достоевского, Аполлинария влюбилась во француза.

«Весной Полина написала отцу из Парижа и сообщила о неудачном окончании ее романа, — продолжает рассказ дочь писателя Любовь Федоровна. — Французский возлюбленный обманул, но у нее не хватало сил покинуть его, и она заклинала отца приехать к ней в Париж. Так как Достоевский медлил с приездом, Полина грозилась покончить с собой — излюбленная угроза русских женщин. Напуганный отец наконец поехал во Францию и сделал все возможное, чтобы образумить безутешную красавицу. Но так как Полина нашла Достоевского слишком холодным, то прибегла к крайним средствам. В один прекрасный день она явилась к моему отцу в 7 часов утра, разбудила его и, вытащив огромный нож, заявила, что ее возлюбленный — подлец, она хочет вонзить ему этот нож в глотку и сейчас направляется к нему, но сначала хотела еще раз увидеть моего отца… Я не знаю, позволил ли Федор Михайлович себя одурачить этой вульгарной комедией, во всяком случае, он посоветовал Полине оставить свой нож в Париже и сопровождать его в Германию. Полина согласилась, это было именно то, чего она хотела».

Как видите, здесь проявился темперамент Настасьи Филипповны в полную силу. Но, должно быть, такие женщины как раз и завораживали Достоевского, потому что после смерти его первой жены писатель предложил Аполлинарии законный брак, но та отказалась.

«О милая, я не к дешевому необходимому счастью приглашаю тебя…», — писал Федор Михайлович своей даме, которая, скорее всего, никогда особенно и не заглядывала в его книги и посему не могла оценить, того, что шло к ней в руки.

После окончания романа с Ф.М. Достоевским Аполлинария Суслова сожгла многие компрометирующие ее бумаги, в том числе и письма Достоевского к ней. Расставшись с Аполлинарией, Достоевский напишет: «Я люблю ее до сих пор, очень люблю, но уже не хотел бы любить ее». Аполлинария написала повесть «Чужая и свой», в которой рассказывает о своих отношениях с Достоевским.

Замуж Аполлинария вышла в сорок лет, ее новый возлюбленный — Василий Розанов — в то время еще гимназист. Самое интересное, что Розанов был почитателем Достоевского до такой степени, что, узнав о том, что Суслова несколько лет состояла в связи с писателем, влюбился в нее заочно. «Знакомство с Аполлинарией Прокофьевной Сусловой. Любовь к ней. Суслова меня любит, и я ее очень люблю. Это самая замечательная из встречавшихся мне женщин…», — писал Розанов в своем дневнике.

Московский университет выдал жениху свидетельство, согласно которому тот может вступить в законный брак. Из-за разницы в возрасте — ей 40, ему 24 — их жизнь быстро превратилась в кошмар, жена ревновала мужа к каждой юбке и одновременно открыто флиртовала с его друзьями. «…Вы рядились в шелковые платья и разбрасывали подарки на право и лево, чтобы создать себе репутацию богатой женщины, не понимая, что этой репутацией Вы гнули меня к земле. Все видели разницу наших возрастов, и всем Вы жаловались, что я подлый развратник, что же могли они думать иное, кроме того, что я женился на деньгах, и мысль эту я нес все 7 лет молча… Вы меня позорили ругательством и унижением, со всякими встречными и поперечными толковали, что я занят идиотским трудом» (из письма Розанова жене).

Несколько раз Аполлинария уходила от Розанова, жила, как хотела и с кем хотела, но он ждал ее и прощал. Когда же В.В. Розанов влюбился в Варвару Дмитриевну Бутягину, Аполлинария не давала мужу развода 20 лет, обрекая новую семью на никому не нужные трудности.

Аполлинария Суслова скончалась в возрасте 78 лет в 1918 г. (в год смерти второй жены Достоевского), а через год не стало и В.В. Розанова. Незадолго до смерти Розанов вспомнил об Аполлинарии: «С ней было трудно, но ее было невозможно забыть».

«БЕСЫ»

Герой романа Ф.М. Достоевского «Бесы» Петр Верховенский написан с совершенно конкретной личности, его прототипом стал печально знаменитый революционер, террорист Сергей Геннадьевич Нечаев. Впрочем, выковывая свой железный характер, Сергей Геннадьевич подражал другому книжному герою — Рахметову из романа Чернышевского «Что делать?».

Так, закаляя характер, он спал на голых досках и питался черным хлебом с водой, чем снискал любовь впечатлительных барышень и благоговение со стороны бородатых мужей с высшим образованием, среди которых попадались деятели культуры и искусства. К примеру, он отлично знал историка Михаила Погодина, сначала работал на него, потом убедил последнего, что было бы неплохо дать своему подчиненному профессию, тот оплатил учебу, помог трудоустроиться, всегда с готовностью ссужал деньгами. А потом, когда Нечаев состоялся как революционер, начал ходить в его кружок, а там — «коготок застрял, всей птичке пропасть» — сделался его адептом и рабом.

Нечаев впервые вступил в студенческое движение в 1868–1869 гг., где сразу же проявил талант руководителя. Вместе с Петром Ткачевым Нечаев разрабатывал программу революционных мероприятий, в которой молодые революционеры оставляли за собой право на террор. Впрочем, на этом участке пути никто еще не выдвигал Сергея Геннадьевича в формальные лидеры, да и террор в первом чтении не прошел и до поры до времени был заменен на «подрывную деятельность».

Удрученный первой неудачей, Нечаев отправился за границу, где сошелся с Бакуниным и Огаревым, получил от них 10 000 франков на дело революции и присоединился к Интернациональному обществу. Так что, вернувшись на Родину в 1869 г. с новым положением и деньгами, Нечаев основал «Общество народной расправы», имевшее отделения в Петербурге, Москве и других городах, и сам возглавил центральный комитет, или ЦК.

По замыслу Сергея Геннадьевича, всем в Обществе руководил и заправлял именно ЦК, прочие революционеры принимались на правах исполнителей высшей воли.

«Революционер, — говорилось в принятом Нечаевым уставе с громким названием „Катехизис революционера“, — человек обреченный; у него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни имени. Он отказался от мирской науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает… только науку разрушения, для этого изучает… механику, химию, пожалуй, медицину… Он презирает общественное мнение, презирает и ненавидит… нынешнюю общественную нравственность».

ЦК присваивал себе право казнить за неповиновение приказу, отказаться же исполнять приказ рядовые революционеры не имели права. После того как студент Иван Иванов отказался выполнять приказ Нечаева, тот повелел казнить ослушника. Для исполнения приговора он выбрал историка Ивана Прыжова, Петра Успенского и Алексея Кузнецова, с которыми отправился сам. Местом казни выбрали грот Петровской академии, недалеко от Москвы.

Полиция быстро арестовала всех участников, спасся только Нечаев, который сразу же после казни Иванова уехал за границу, должно быть, позабыв пригласить с собой остальных участников преступления. Дело сразу же приобрело широкую огласку, судили не только за преднамеренное убийство, совершенное группой лиц, но и за революционную деятельность. К делу было привлечено 87 человек, непосредственные убийцы получили по несколько лет каторжных работ, кого-то взяли на заметку полиции, кого-то отчислили из учебного заведения, кто-то потерял место, но многих оправдали ввиду их непричастности к данному делу.

Известно, что Достоевский не просто симпатизировал Нечаеву, а считал того сверхчеловеком и чуть ли не боготворил последнего! «Я — старый нечаевец», — говорил Федор Михайлович на склоне лет.

Игнат Лебядкин. Весьма колоритный персонаж романа — поэт-графоман Игнат Лебядкин. Герой входит в обширную галерею «маленьких людей» Достоевского. Как известно, сам Достоевский время от времени писал стихи. К примеру, для сатирического рассказа «Крокодил» Федор Михайлович написал «социальные стихи»:

В долину слез гражданства Ударила гроза. У всех сирот казанских Заискрилась слеза.

Понятно, что такие перлы заставляли его друзей смеяться до икоты, так что оставалось задуматься, нельзя ли сии произведения куда-либо пристроить. Зазорно все-таки маститому писателю публиковать такое под своим именем.

Постепенно все эти «шедевры» перекочевали к придуманному Достоевским поэту Игнату Лебядкину. Впрочем, если сам Достоевский писал такие стихи, при чем же здесь прототип? А вот при чем: Федор Михайлович некоторое время наблюдал поэта-графомана Петра Горского (25 марта (6 апреля) 1826, Москва — 9 (21) октября 1877, г. Нижний Ломов, Пензенская губерния), чьему перу принадлежат, к примеру, вот такие строки:

Огнем от спирта лики пышут, И весь день что-то пишут, пишут За три, пять, шесть и семь рублей… К чему же эти все бумаги? Не лучше ль их свалить в овраги?

Очерки и рассказы П.Н. Горского печатались в таких журналах, как «Современник», «Семейный круг», «Библиотека для чтения», а также издававшиеся братьями Достоевскими «Время» (1861–1863) и «Эпоха» (1864–1865).

В 1864 г. изданы его «Сатирические очерки и рассказы» в двух томах. При этом Горский уделял особое внимание теме маленького человека, его героями становились отставные солдаты, спившиеся чиновники.

По долгу редакторской службы Ф.М. Достоевский много читал Горского, кроме того, он приглядывался к этому нескладному человеку, который сделался со временем прототипом Мармеладова в «Преступлении и наказании» и Лебядкина в «Бесах». Впервые это предположение выдвинул А.С. Долинин.

Удивительно, что придуманный поэт Лебядкин, творчество которого сам Достоевский считал графоманским, в результате оказал заметное влияние на русскую поэзию.

По воспоминаниям Павла Антокольского и Вениамина Каверина, однажды начинающий поэт Николай Заболоцкий прочитал на одном из литературных сборищ стихи, в которых были строки: «Прямые лысые мужья Сидят, как выстрел из ружья», на что актриса Зоя Бажанова не без иронии заметила, что в них чувствуется прямое родство с капитаном Лебядкиным. Имелось в виду, что прочитанное не имеет ничего общего с литературой так же, как и творчество Лебядкина. На что Заболоцкий вдруг с готовностью признался, что «ценит Лебядкина выше многих современных поэтов».

В 1930-х гг. появляется лубочная пародия на Лебядкина Александра Архангельского:

Выходит капитан Лебядкин — весьма классический поэт, — читает девкам по тетрадке стихов прелестнейший куплет.

У Игната Лебядкина есть стихотворение:

Жил на свете таракан, Таракан от детства, И потом попал в стакан Полный мухоедства… Место занял таракан, Мухи возроптали.

Его продолжил Николай Олейников, правда, у последнего таракан сделался «жертвой медико-биологического исследования». Он же, используя манеру стихоизложения Лебядкина, написал:

Лев рычит во мраке ночи, Кошка стонет на трубе, Жук-буржуй и жук-рабочий Гибнут в классовой борьбе.

Далее к животворному источнику поэзии Лебядкина прильнул Александр Тиняков:

Вы околели, собаки несчастные, — Я же дышу и хожу. Крышки над вами забиты тяжелые — Я же на небо гляжу!

Персонаж «Бесов» Лебядкин выбрал себе жизненный лозунг: «Плюй на все и торжествуй», вслед за ним Тиняков «открыто объявил себя глашатаем всего самого низменного и темного, что только есть в природе человека» (Бенедикт Сарнов).

Позже творчеством Лебядкина увлекся Зощенко:

Девизом сердца своего, Любовь прогрессом называл. И только образ твоего Изящного лица внимал.

Ничего удивительного, что в произведениях Зощенко такой стихотворный стиль быстро прижился, ведь Зощенко писал о мире мещан, то есть о мире пошляков и пошлости. Тем не менее строки Игната Лебядкина кажутся лично мне намного сильнее: «Краса красот сломала член И интересней вдвое стала» (не подумайте чего дурного, это девушка сломала ногу, а поэт ее таким образом утешает).

Или еще такое:

Любви пылающей граната Лопнула в груди Игната. И вновь заплакал горькой мукой По Севастополю безрукий.

При этом Лебядкина вовсе не однорукий, слово понадобилось ему для рифмы.

Дмитрий Шостакович написал опус «Четыре стихотворения капитана Лебядкина» (1975). Цикл состоит из песен на стихотворения «Таракан», «Краса красот сломала член», «Плюй на все и торжествуй», «Светлая личность». Его исполнил Евгений Нестеренко. Премьера состоялась 10 мая 1975 г. Это был последний концерт в жизни Шостаковича; через три месяца он скончался.

«БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»

О том, что образ Ивана связан с самим Достоевским, говорит тот факт, что Иван (это заметил Владимир Лакшин) в одном месте говорит о себе как о бывшем острожнике: «Достоевский настолько привыкает смотреть на Ивана изнутри, что однажды проговаривается чисто „биографический В главе „Бунт“, увлеченный горячим, откровенным разговором с Алешей, Иван между прочим замечает: „Я знал одного разбойника в остроге. Обычно слова эти скользят мимо сознания, мы захвачены смыслом рассказа. Но, позвольте, когда это Иван успел побывать в остроге? Автор будто забыл, что еще прежде изложил всю предысторию Ивана и там ни словом не обмолвился об этом.

Да не был, разумеется, Иван в остроге, а это невзначай обронил увлеченный ходом своей мысли автор „Записок из Мертвого дома“, бывший каторжник Достоевский. Но такая „описка“, такое невольное объединение себя с героем в процессе творчества весьма много говорящая черта». Иными словами, Достоевский все время или только в этот момент олицетворяет себя с Иваном, то есть он прототип Ивана Карамазова».

В романе «Братья Карамазовы» есть весьма примечательный диалог братьев, ученого Ивана и послушника Алеши, о религии, который в дальнейшей литературной истории в некотором роде повторяет рассказ «Один день из жизни Ивана Денисовича», причем собеседники снова — главный герой Иван и баптист Алеша. Только теперь разговор происходит в лагере для заключенных. Логично, Иван ведь собирался пройти через страдания, вот и пострадал, пусть и в новой инкарнации.

И еще интересный момент, Иван у Достоевского разговаривает с чертом, в чем отчасти видится грядущее явление в Москву Воланда, описанное Булгаковым в «Мастере и Маргарите». Уместно вспомнить и появившегося до всех этих событий «Фауста», с которым у Ивана так же есть сходство: они оба — люди науки, о чем Фауст свидетельствует так:

Я богословьем овладел, Над философией корпел, Юриспруденцию долбил И медицину изучил.

Иван «очень скоро, чуть не в младенчестве, стал обнаруживать какие-то необыкновенные и блестящие способности к учению». Тем не менее, как и Фаусту, наука не приносит Ивану истинного удовлетворения, он только впадает в «тоску нестерпимую». «Тоска до тошноты, а определить не в силах, чего хочу. Не думать разве…». «Не в тоске была странность, а в том, что Иван Федорович не мог определить, в чем эта тоска состояла».

В работе «Достоевский и его христианское миропонимание» Н.О. Лосский видит причину этого чувства в том, что герой не может признать Бога: «Уныние наступает тогда, когда человек, стоящий на ложном пути и испытавший ряд разочарований, утрачивает любовь и к личным, и к неличным ценностям, отсюда следует утрата эмоционального переживания ценностей, утрата всех целей жизни и крайнее опустошение души. Это — смертный грех удаления от Бога, от всех живых существ, от всякого добра. Грех этот сам в себе заключает также и свое наказание — безысходную тоску богооставленности».

Что же касается образа черта, свое исследование этого вопроса провел Р.Л. Бэлнеп. Он считал, что черт заимствован Достоевским из романа «Лихо» Д.В. Аверкиева (1836–1905), приятеля Федора Михайловича, где так описано появление темной силы:

«Иван чувствовал, что нездоров, но из какой-то боязни вполне ясно сказать себе, что болен, отвернувшись от света, старался уснуть. Сон его был тяжел и прерывист; он беспрестанно просыпался, беспокойно метался на постели и опять засыпал на минутку.

Проснувшись в который-то раз, Иван подумал, что больше не заснет. Он хотел встать. Голова была как свинцовая; в руках и ногах какая-то тупая боль. Через силу присел он на постели, упершись спиной в угол комнаты. Он сидел то безо всякой мысли, то в голове у него просыпалось смутное и затуманенное сознание, что ему плохо. Посидит, скажет: „А ведь плохо мне“, и опять бессмысленно уставится глазами в противоположный угол чулана. Вдруг ему показалось, будто там кто-то шевелится. Он — вглядываться. И точно, что-то, словно через силу, выползая из щели угла, неловко закопошилось и стало расти. То было какое-то подобие человека…»[64].

А вот о том же Достоевский: «[Иван] сидел на диване и чувствовал головокружение. Он чувствовал, что болен и бессилен. Стал было засыпать, но в беспокойстве встал и прошелся по комнате, чтобы прогнать сон. Минутами мерещилось ему, что как будто он бредит. Но не болезнь занимала его всего более; усевшись опять, он начал изредка оглядываться кругом, как будто что-то высматривая. Так было несколько раз. Наконец взгляд его пристально направился в одну точку. <…> Он долго сидел на своем месте, крепко подперев обеими руками голову и все-таки кося глазами на прежнюю точку, на стоявший у противоположной стены диван. Его, видимо, что-то там раздражало, какой-то предмет, беспокоило, мучило.

Он знал, что нездоров, но ему с отвращением не хотелось быть больным в это время… <…> Итак, он сидел теперь, почти сознавая сам, что в бреду <…> и приглядывался к какому-то предмету у противоположной стены на диване. Там вдруг оказался сидящим некто…».

То есть оба автора описывают болезненное состояние, в котором Иван Аверкиева увидел нечто, что вскоре пропало, а Иван Достоевского получил видение, которое никуда не делось.

Прототип Ракитина — журналист и публицист Григорий Захарович Елисеев (25 января (6 февраля) 1821, село Спасское, Томская губерния — 18 (30) января 1891, Санкт-Петербург), которого Федор Михайлович прекрасно знал по журналу «Современник».

Григорий Захарович родился в семье сельского священника и какое-то время готовился принять сан. Во всяком случае, он окончил духовное училище, затем Тобольскую духовную семинарию, после Московскую духовную академию, по окончании которой стал бакалавром, а позже профессором Казанской духовной академии.

Впрочем, тут как раз и выяснилось, что никакой постриг он не примет, а лучше приложит полученные знания на благо истории и литературы. Так и вышло. Начал с того, что опубликовал несколько работ по истории распространения христианства в Казанском крае. Потом познакомился с работами Герцена и Белинского, под воздействием которых покинул Духовную академию и стал искать применения себе в светской службе.

Занимал пост окружного начальника, был советником губернского правления в городе Тобольске. Но затем в 1858 г. оставил службу и переехал в Санкт-Петербург, где сразу же влился в литературную среду. Занимался журналистикой и публицистикой. После успешного дебюта в журнале «Современник» статьей «О Сибири» (1858, № 12) сблизился с Н.Г. Чернышевским, и тот пригласил его занять место одного из редакторов.

В 1859–1863 гг. Григорий Захарович — постоянный сотрудник и член редакции сатирического журнала «Искра», редактировал газеты «Век» (1862) и «Очерки» (1863). Позже, уже при Некрасове в 1868–1881 гг., — один из редакторов «Отечественных записок», возглавлял в журнале отдел публицистики. Завещал свое немалое состояние — свыше 50 000 рублей — Литературному фонду.

Алексей Толстой

«КНЯЗЬ СЕРЕБРЯНЫЙ. ПОВЕСТЬ ВРЕМЕН ИОАННА ГРОЗНОГО»

Ни один государь нашей древней истории не отличался такою охотою и таким уменьем поговорить, поспорить, устно или письменно, на площади народной, на церковном соборе, с отъехавшим боярином или с послами иностранными, отчего получил прозвание в словесной премудрости ритора.

С.М. Соловьев

Иван IV Васильевич, прозванный Грозным, по прямому имени Тит и Смарагд (изумруд), присутствует в романепод своим настоящим именем. Кроме того, Иван Грозный является персонажем множества произведений в прозе, драматургии, кинематографии.

Иоанн Васильевич родился 25 августа 1530 г. в селе Коломенское под Москвой и умер 18 (28) марта 1584 г. в Москве, перед смертью принял монашеский постриг с именем Иона.

Государь, великий князь Московский и всея Руси с 1533 г., первый царь всея Руси с 1547 г. (кроме 1575–1576 гг., когда «великим князем всея Руси» номинально был Симеон Бекбулатович). Он — старший сын великого князя Московского Василия III и Елены Глинской. По отцовской линии происходил из московской ветви династии Рюриковичей, по материнской — от Мамая, считавшегося родоначальником литовских князей Глинских. Внук Софии Палеолог — из рода византийских императоров.

Номинально Иван стал правителем в три года, то есть считался таковым. Страной управляла Избранная рада на правах регентов при малолетнем правителе.

При Иване IV начался созыв Земских соборов, составлен Судебник 1550 г. Проведены реформы военной службы, судебной системы и государственного управления. Что немаловажно, внедрены элементы самоуправления на местном уровне (губная, земская и другие реформы). Были покорены Казанское и Астраханское ханства, присоединены Западная Сибирь, Область войска Донского, Башкирия, земли Ногайской орды. Иными словами, прирост территории Руси составил почти 100 % — с 2,8 млн км2 до 5,4 млн км2, к завершению его царствования Русское государство стало размером больше всей остальной Европы[65].

В 1560 г. Иван IV берет власть в свои руки, рада упразднена, многие входившие в нее бояре подверглись опале. В общей сложности Иван Грозный правил 50 лет и 105 дней — дольше любого из когда-либо стоявших во главе Российского государства правителей. Что же так привлекает в образе Ивана IV, или Ивана Грозного? Он был одним из самых образованных людей своего времени[66], обладал феноменальной памятью, богословской эрудицией. Сохранились его послания к Курбскому, Елизавете I (к ней он сватался), Стефану Баторию, Юхану III, Василию Грязному, Яну Ходкевичу, Яну Роките, князю Полубенскому, в Кирилло-Белозерский монастырь.

По его повелению, созван Стоглавый собор, своими решениями обязавший духовных лиц организовывать во всех городах школы для детей на «учение грамоте, и на учение книжного письма и церковного пения псалтырного». Этот же собор утвердил повсеместное употребление многоголосного пения. По распоряжению царя создан уникальный памятник литературы — Лицевой летописный свод. Он организовал книгопечатание в Москве. Некоторые историки считают, что царь Иван унаследовал от бабки Софьи Палеолог ценнейшую библиотеку морейских деспотов, в которую входили древние греческие рукописи; куда она делась, неизвестно до сих пор. Поиски библиотеки Ивана Грозного (Ивановой либереи) до сих пор ведутся в подземельях Москвы, их история отражена в романе Б. Акунина «Приключение магистра. Алтын-толобас».

Теперь о прозвище «Грозный». Считается, что царь Иван IV — злобный, подозрительный и недоверчивый, точнее, стал таковым в результате постоянных заговоров, дворцовых интриг, и главное, после того как была отравлена его супруга. «Он так склонен к гневу, что, находясь в нем, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие; в таком состоянии он бесится также и на встречных, — пишет посол Даниил Принц из Бухова. — Жестокость, которую он часто совершает на своих, имеет ли начало в природе его, или в низости (malitia) подданных, я не могу сказать» (Б. Акунин).

«Не произнесет историк слово оправдания такому человеку; он может произнести только слово сожаления, если, вглядываясь внимательно в страшный образ, под мрачными чертами мучителя подмечает скорбные черты жертвы; ибо и здесь, как везде, историк обязан указать на связь явлений: своекорыстием, презрением общего блага, презрением жизни и чести ближнего сеяли Шуйские с товарищами — вырос Грозный»[67].

Эмиль Золя

«НАНА»

Прототипом главной героини послужила Бланш д’Антиньи (9 мая 1840, Мартизе, Эндр — 30 июня 1874, Париж) — французская куртизанка, натурщица, певица и актриса. Должно быть, характер этой дочери церковного ризничего стал полным сюрпризом для набожных родителей. Бланш отличалась авантюрным складом. Рано созрев и почувствовав силу своего женского обаяния, в 14 лет она сбежала из дома с любовником в Бухарест, но там произошла размолвка, и девочка стала кочевать с цыганами, где научилась петь и танцевать.

Так что после возвращения в Париж девушка выступала в цирке, танцевальных залах, работала моделью (в том числе для картины Поля Бодри «Раскаявшаяся Магдалина», 1859).

Далее она очаровала управляющего III Отделением шефа российских жандармов генерал-адъютанта Н.В. Мезенцова и переехала с ним в Россию. Здесь слыла красивой женщиной, но вела себя слишком вызывающе, и вскоре по личному распоряжению императрицы ее выслали из России в Висбаден.

На новом месте Бланш стала звездой оперетты, поэтому в поклонниках не было недостатка. Вернувшись в Париж, она блестяще выступала в операх-буфф Флоримона Эрве «Хильперик» (1868) и «Маленький Фауст» (1869), пародии на «Фауста» Гете и Гуно. В 1870–1873 гг. она исполняла ведущие роли в опереттах Оффенбаха. Казалось бы, жизнь наладилась, но Бланш умудрилась так поссориться с одним из своих высокопоставленных любовников, что сама сочла за благо убраться из Парижа, на этот раз она отправилась в Египет.

В Каире, естественно, был свой театр, там она сумела завлечь в свои сети местного хедива. Кроме новых впечатлений и любовников, в Египте Бланш приобрела брюшной тиф, вернулась в Париж в надежде излечиться, но…. Некогда богатая и красивая женщина умерла в полной нищете.

Александр Островский

«ВОЛКИ И ОВЦЫ»

Главная героиня пьесы — Меропия Давыдовна Мурзавецкая — также имела своего прототипа. Им послужила игуменья Митрофания, в миру баронесса Прасковья Григорьевна Розен (15 ноября 1825, Москва — 12 августа 1899, Москва). Островского заинтересовала не столько сама игуменья, сколько уголовное дело, связанное с нею. Мы поступим точно так же и, обойдя подробности частной жизни игуменьи, сразу приступим к разразившемуся вокруг нее скандалу.

Итак, Прасковья ушла в монастырь в 26 лет и уже в 35 возглавляла Введенский Владычный монастырь в Серпухове. Молодая, сильная, трудолюбивая, она добилась того, что руководимый ею монастырь расцвел, а сама игуменья Митрофания сделалась весьма влиятельным и уважаемым человеком. Это она создала общины сестер милосердия в Санкт-Петербурге, Пскове и Москве, это она находила деньги для всех этих общин и обителей, убеждая знать и купечество вкладывать средства в дела церкви.

Тем не менее именно эта всеми уважаемая женщина в 1873 г. попадет под суд за попытку мошеннически завладеть чужим имуществом. При этом лично на свои нужды Митрофания, скорее всего, не взяла бы из общих денег ни копейки, она старалась на пользу монастыря и общины. Судил игуменью суд присяжных и приговорил к 14 годам ссылки в Енисейскую губернию. Но потом нашлись смягчающие обстоятельства, позволившие отправить ее в монастырь Нижегородской губернии. По окончании ссылки Митрофания несколько раз ездила в Иерусалим.

Разумеется, это дело было более чем резонансным, и неудивительно, что Островский решил написать пьесу, в которой, однако, он не доводит дело до суда. Упоминания о Митрофании можно найти в различных произведениях Н.А. Некрасова и М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Генрик Сенкевич

«ОГНЕМ И МЕЧОМ»

Прототипом главного персонажа исторического романа польского писателя Генрика Сенкевича «Огнем и мечом» Яна Скшетуского послужил военачальник Речи Посполитой Николай (Миколай) Скшетуский (ок. 1610, с. Рожново (ныне — гмины Оборники), Оборницкий повят, Великопольское воеводство, Польша — 1673).

Пан Скшетуский происходил из бедной шляхетской семьи. Служил в войске Речи Посполитой, на территории современной Украины. Во время восстания Хмельницкого (1648–1657 гг.) сражался в отряде крылатых гусар под командованием ротмистра Марка Гдешинского.

Однажды, переодевшись простым крестьянином, сумел пробрался сквозь казацко-татарское окружение из осажденного Збаража к королю Яну Казимиру и доставить донесение. Это событие произошло в 1649 г.

В 1651 г. участвовал в Берестецкой битве. В 1658 г. — подпоручик татарской хоругви старосты осекского Адама Чарнковского. Во главе этого подразделения под командованием Стефана Чарнецкого, а позже Яна III Собеского принимал участие в Русско-польской войне (1654–1667 гг.) и сражениях с крымско-татарскими ордами.

Исторические документы повествуют о грабежах и насилиях, чинимых Скшетуским и его подчиненными, в частности, в 1664 г., будучи полковником, он силой пытался заставить выйти за него замуж Софию Завадскую.

Артур Конан Дойл

ШЕРЛОК ХОЛМС

Прототипом знаменитого сыщика Шерлока Холмса считается потомственный врач Джозеф Белл, сослуживец Конан Дойла, работавший в Эдинбургском королевском госпитале. Мистер Белл обладал уникальной способностью угадывать характер и прошлое человека по мельчайшим деталям. К примеру, развлекался тем, что определял профессию и характер своих пациентов еще до того, как те представлялись ему, и практически никогда не ошибался в предположениях. К примеру, по прорехе на брюках определял, что его пациент левша, или по запаху догадывался, что перед ним лакировщик.

С проницательным доктором время от времени консультировался Скотланд-Ярд. В частности, он принимал участие в поисках небезызвестного Джека Потрошителя в 1888 г., после того как маньяк убил свою четвертую жертву в Лондоне.

Известно, что как врач Джозеф Белл не отказывал в помощи людям с невысоким достатком, за что его очень любили. Начав преподавать, Белл объяснял своим студентам основы своего метода, рекомендуя им не забывать во время осмотра пациента «пользоваться глазами, слухом, обонянием в той же мере, что и мозгом».

Белл — высок ростом, обладал жилистым телом, густыми и темными волосами, имел резкий голос, и он курил трубку. Кроме того, Шерлок Холмс унаследовал от своего прототипа страсть к химическим опытам.

Артур Конан Дойл познакомился с Беллом в 1877 г. Учился у него, потом сделался аспирантом в Эдинбургской клинике, где работал Белл, и, таким образом, имел возможность изучить прототип досконально.

Когда Беллу исполнилось пятьдесят, Конан Дойл издал первый рассказ про Шерлока Холмса и преподнес его своему учителю. Известно, что Шерлока Белл принял с восторгом и потом много раз подчеркивал, что лично знаком со знаменитым писателем и даже имеет некоторое отношение к его популярности. Хотя, что касается личности Шерлока Холмса, считал, что в создании персонажа в равной степени поучаствовали два прототипа — он сам и его автор Конан Дойл. «Вы и есть подлинный Шерлок!» — писал Джозеф Белл его автору. К слову, Конан Дойл так же время от времени помогал полиции. Правда, его выручала не столько дедукция, сколько хрустальный шар медиума. Конан Дойл вызывал духов, и, возможно, именно по этой причине время от времени играющий на скрипке Шерлок не исполняет то или иное конкретное произведение, как сделал бы любой другой музыкант, а производит жуткие звуки. Под такую, с позволения сказать, музыку, сыщику, а может быть, и медиуму лучше думается. А может быть, он не столько думает, сколько призывает к себе духов-помощников, потому как обычно читатель не в силах проследить за хитросплетениями сюжета и пройти той же дорогой, что и гениальный Холмс. Быть может, это как раз и объясняется тем, что Шерлок Холмс пользуется подсказками высших сил, недоступных восприятию простых людей.

Образ Шерлока Холмса неоднократно использовался в самых разных литературных произведениях, к примеру в романе Г.Л. Олди «Шерлок Холмс против марсиан». На данный момент насчитывается около 210 кинофильмов, сериалов, анимационных фильмов с участием сыщика Шерлока Холмса, перечислять которые в этой книге считаю нецелесообразным ввиду их поистине фантастического числа.

Джером К. Джером

«ТРОЕ В ЛОДКЕ, НЕ СЧИТАЯ СОБАКИ»

«Нас было четверо — Джордж, Уильям Сэмюэль Гаррис, я и Монморанси» — так начинается знаменитая книга Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки». Джером К. Джером повествует о совершенно реальных приключениях, происходивших с тремя друзьями — им самим, Карлом Хенчелем и Джорджем Уингрейвом. В то время собаки у них не было. «Монморанси я извлек из глубин собственного сознания», — признавался Джером; но даже Монморанси позже «материализовался» — собака была подарена Джерому через много лет после выхода книги в России, в Санкт-Петербурге.

Молодые люди обожали путешествовать на лодке по Темзе и на велосипедах по всей Европе, и именно их приключения легли в основу знаменитой книги. Собака же появилась для дополнительного забавного эффекта.

Оскар Уайльд

«ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ»

Роман о необыкновенно красивом молодом человеке, портрет которого в начале истории пишет художник Бэзил Холлуорд. Портрет и Дориан Грей являются некоторой магической парой — Дориана не касается старость, год за годом он остается таким же красавцем, каким был в тот день, когда писался его волшебный портрет, в то время как его изображение стареет за него.

Прототипом Дориана Грея послужил любовник писателя, пустоголовый красавец Джон Грей, который ушел от него, едва поняв, что служит для Уайльда источником вдохновения. Служить он не хотел, вот если бы ему поклонялись — другое дело.

Расставшись с Уайльдом, Грей встретил свою новую любовь, им оказался поэт и выходец из России Андре Раффалович. Вместе они приняли католичество, затем Грей и вовсе стал священником в церкви Святого Патрика в Эдинбурге.

Эдмон Ростан

«ДАЛЕКАЯ ПРИНЦЕССА (ПРИНЦЕССА-ГРЕЗА)»

Сюжет позаимствован Э. Ростаном из «Жизнеописания трубадуров». Легенда о Джауфре Рюделе, провансальском трубадуре (ок. 1113, Блай — ок. 1170), и его даме вдохновила Эдмона Ростана на создание поэтической драмы «Далекая принцесса» (1895; в переводе Т. Щепкиной-Куперник — «Принцесса-греза»). На этот сюжет создано мозаичное панно М. Врубеля, находящееся на фасаде московской гостиницы «Метрополь». Кайя Саариахо на либретто Амина Маалуфа написала оперу «Любовь издалека» (другое название — «Далекая любовь», 2000); также ей принадлежит произведение «Lonh» («Издалека»; написано в 1996) для сопрано и электроники на стихи Д. Рюделя. Кроме того, Джауфре Рюдель стал прообразом Абдулы, персонажа романа Умберто Эко «Баудолино».

Используется легенда его любви к Мелиссине Триполийской, которую он полюбил по песням, сложенным о ее красоте, добродетели и благородстве. Принц (синьор) де Блаи участвовал во втором крестовом походе, но только с целью увидеть свою даму. Крестоносцы должны были сделать остановку в Триполи, но во время морского путешествия Джауфре заболел и скончался на руках графини. Она приказала похоронить трубадура с почестями в соборе триполитанского ордена тамплиеров, а сама в тот же день постриглась в монахини.

«СИРАНО ДЕ БЕРЖЕРАК»

Это может показаться странным, но и Сирано де Бержерак жил когда-то на этой земле. Звали его, правда, немного длиннее — Эркюль Савиньен Сирано де Бержерак, родился 6 марта 1619 г. в Париже и умер 28 июля 1655 в Саннуа, то есть прожил всего 36 лет. Кстати, «Сирано» — название его родового имения, это дополнительное имя наш герой добавил к уже имеющимся в 1639 г. Он был философом, поэтом, прозаиком и даже драматургом.

Де Бержерак учился в колледже Бове, потом проходил учебные занятия с философом Гассенди, возможно, именно у него подружился с Мольером. Потом де Бержерак поступил на военную службу и в составе королевской гвардии участвовал в осаде Музона (1639) и в осаде Арраса (1640), был ранен и спустя 15 лет умер от последствий этой раны. В 1645 г. из-за проблем со здоровьем оставил военную службу.

Уйдя в отставку, он не сидел без дел, и в 1646 г. состоялась театральная премьера его пьесы «Проученный педант» — это одна из первых комедийных пьес на французском языке. Два эпизода «Проученного педанта» позже заимствовал Мольер в «Проделках Скапена». Далее, в 1653 г., поставлена трагедия Бержерака «Смерть Агриппины», после чего церковь обвинила автора в атеизме, и в результате покровитель Сирано, герцог д’Арпажон, прекратил с ним всяческие отношения.

Произведения Сирано де Бержерака, которые сделали его знаменитым, опубликовали уже после смерти автора, и назывались они «Иной свет, или Государства и империи Луны» и «Иной свет, или Государства и империи Солнца». Это фантастические и одновременно философские произведения, в которых Сирано от первого лица описывает путешествия на Луну и Солнце и жизненный уклад тамошних аборигенов.

При жизни Сирано слыл поэтом и отъявленным дуэлянтом. Говорили, будто бы однажды он дрался с сотней противников и выиграл этот бой. Ростан использовал эту легенду, а также, без сомнения, он читал «Иной свет», потому как его персонаж говорит о том, что он упал с Луны.

Кроме пьесы Ростана, Сирано стал главным героем книги Луи Галле «Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака». А Умберто Эко в своем романе «Остров Накануне» представляет Сирано под именем Сен-Савена. Последнее угадывается уже по тому, что писатель вкладывает в уста своего персонажа многие изречения из подлинного произведения Сирано де Бержерака.

Филип Фармер в серии книг «Мир реки» упоминает Сирано.

Также Бержерак — один из героев научно-фантастического романа-трилогии Александра Казанцева «Клокочущая пустота».

Кроме того, есть подозрение, что Роберт Хайнлайн использовал образ Сирано для создания своего безымянного фехтовальщика в «Дороге доблести» и «Дороге славы».

Антон Чехов

«СКУЧНАЯ ИСТОРИЯ»

Александр Иванович Бабухин (14 (26) марта 1827 — 23 мая (4 июня) 1891) — русский гистолог, физиолог и эмбриолог. Профессор (1865), основатель московской гистологической школы, действительный статский советник (с 1881). Для нас же он более интересен тем, что А.П. Чехов написал с него главного героя своей повести «Скучная история» Николая Степановича. Будучи студентом, Чехов слушал лекции Бабухина и прекрасно запомнил его.

«ПОПРЫГУНЬЯ»

Прототипом главной героини рассказа А.П. Чехова «Попрыгунья» Ольги Ивановны послужила Софья Петровна Кувшинникова (урожд. Сафонова; 1847–1907) — русская художница XIX в., ученица и возлюбленная художника Исаака Левитана.

«Это была женщина лет за сорок, некрасивая, со смуглым лицом мулатки, с вьющимися темными волосами… и с великолепной фигурой. — Она была очень известна в Москве, да и была „выдающейся личностью“, как было принято тогда выражаться…», — писала о ней Т.Л. Щепкина-Куперник.

Софья получила домашнее воспитание, занималась музыкой, живописью, участвовала в любительских спектаклях. Замуж вышла за полицейского врача Дмитрия Павловича Кувшинникова, он изображен на картине Перова «Охотники на привале» в образе рассказчика. Кувшинников и в жизни был замечательным рассказчиком, дома у них собиралось артистическое общество. «В скромной казенной квартире, находящейся под самой каланчой одной из московских пожарных команд, она устроила литературный и художественный салон, довольно популярный в Москве в 1880–1890 годах. Сюда по вечерам съезжались очень интересные люди. Часто бывали А.П. Чехов и его брат Михаил Павлович, писатели Е.П. Гославский, С.С. Голоушев (С. Глаголь), Т.Л. Щепкина-Куперник, артисты М.Н. Ермолова, А.П. Ленский, Л.Н. Ленская, А.И. Сумбатов-Южин, Е.Д. Турчанинова, К.С. Лошивский (Шиловский), Л.Д. Донской, композитор Ю.С. Сахновский. Из художников — А.С. Степанов, Н.В. Досекин, Ф.И. Рерберг, А.Л. Ржевская, Д.А. Щербиновский, М.О. Микешин <…> Живописец А.А. Волков вспоминал, что „когда приезжал в Москву И.Е. Репин, то непременно посещал салон Кувшинниковой"»[68].

Она не отличалась необыкновенной красотой, но была весьма привлекательной: «Софья Петровна была чудесно сложена. С фигурой Афродиты, темноглазая, смуглая мулатка, она привлекала общее внимание неповторимой своей оригинальностью. Цветы, написанные Кувшинниковой, покупал Третьяков, ее игрой на фортепьяно заслушивались общепризнанные московские пианисты-виртуозы. Софья Петровна любила охоту не меньше, чем искусство, и, подолгу пропадая в подмосковных лесах, одна, одетая по-мужски, возвращалась с полным ягдташем. Софья Петровна говорила, повелевая, словно имела над своими собеседниками такую же неограниченную власть, как над мужем, избалованная его терпением, молчаливостью, большим сердцем и глубокой затаенной нежностью. Кувшинникова была горда и смела, презирая всякие сплетни о себе. <…> Софья Петровна была очень даровита. Из кусков и лоскутков дешевой материи она шила себе прекрасные костюмы. Она умела придать красоту любому жилью, самому захудалому и унылому, простой сарай преображая в кокетливый будуар. Четыре небольшие комнаты своей квартиры с необыкновенно высокими, как в нежилом помещении, потолками, Софья Петровна убрала по своему вкусу. Искусной женщине недоставало средств, но она не унывала и так ловко изворачивалась с самыми скромными деньгами, что украшенное ею гнездо Кувшинниковых казалось роскошно меблированным»[69].

Неудивительно, что такой женщиной увлекся и художник Левитан: «Знаешь, в твоих пейзажах появилась улыбка!» — говорил Чехов Левитану, привезшему много картин и этюдов, написанных на Волге. «И неудивительно — это было самое счастливое время в жизни Левитана. Он любит и любим, окружен заботой. Чувствует поддержку в творческих начинаниях…», — пишет искусствовед Н.М. Яновский-Максимов в своей книге о великих русских живописцах «Сквозь магический кристалл…».

Софья тоже увлеклась Левитаном — сначала как художником, у которого было чему поучиться: «Восемь лет мне довелось быть ученицей, товарищем по охоте и другом Левитана. Восемь лет, посвященных практическому изучению природы под руководством Левитана, — это выше всякой школы» (С.П. Кувшинникова).

Выход рассказа «Попрыгунья», в котором Чехов вывел Дмитрия Кувшинникова, Софью Петровну и Левитана, и прототипы и общество восприняли как явный пасквиль. Говорили, будто бы Чехов также был влюблен и ревновал Софью к Левитану. «Обыкновенно летом московские художники отправлялись на этюды то на Волгу, то в Саввинскую слободу около Звенигорода, и жили там коммуной целыми месяцами. Левитан уехал на Волгу и… с ним вместе отправилась туда и Софья Петровна. Она прожила на Волге целое лето; на другой год, все с тем же Левитаном, как его ученица. Среди наших друзей и знакомых уже стали определенно поговаривать о том, о чем следовало бы молчать. Стало казаться, что муж догадывался и молча переносил свои страдания. По-видимому, и Антон Павлович осуждал в душе Софью Петровну. В конце концов он не удержался и написал рассказ „Попрыгунья“, в котором вывел всех перечисленных лиц. Смерть Дымова в этом произведении, конечно, придумана. (Дымов имел своим прототипом Д. Кувшинникова, мужа Софьи, который здравствовал во время написания и выхода рассказа. — Ю. А.). Появление этого рассказа в печати подняло большие толки среди знакомых», — писал об этой истории Михаил Чехов.

Согласно его же воспоминаниям, дело чуть не дошло до вызова его брата на дуэль. В январе 1895 г. благодаря Щепкиной-Куперник Левитан помирился с Чеховым.

Сам А.П. Чехов так описывал скандал, связанный с «Попрыгуньей»: «Можете себе представить, одна знакомая моя, 42-летняя дама узнала себя в 20-летней героине моей „Попрыгуньи“, и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика — внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор — и живет она с художником…». Учитывая, что Чехов был прекрасно знаком со всеми выше перечисленными господами, понятно, что эти строки содержат сарказм.

Художник Рябовский обязан своим появлением Исааку Ильичу Левитану, который родился 18 (30) августа 1860 г. в местечке Кибарты Мариампольского уезда Августовской губернии (с 1866 г. губерния носила название Сувалкской), в образованной, но обедневшей еврейской семье. Отец — Илья (Эльяшив-Лейб) Абрамович Левитан (1827–1877). Кроме Исаака, в семье росли трое детей — брат и две сестры.

Желая дать детям хорошее образование, в 1870-х гг. родители переехали вместе с ними в Москву. Братья Левитаны учились в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Учителями будущей мировой знаменитости стали художники Перов, Саврасов и Поленов.

После того как в 1875 г. умерла мать Левитана, а отец серьезно заболел, семье было не на что жить, и училище сначала освободило братьев от оплаты, а затем стало выдавать юным художникам материальную помощь «ввиду крайней бедности» и как «оказавшим большие успехи в искусстве». В 1877 г. от тифа умирает и отец. В то время Левитан учился в четвертом, «натурном» классе у Василия Перова, то есть еще не имел права работать по профессии. В то же время друг Перова, Алексей Саврасов, переводит Левитана в свой пейзажный класс, и вскоре две работы Левитана, отобранные комиссией для ежегодной выставки, были отмечены прессой, а 16-летний художник получил малую серебряную медаль и 220 рублей «для возможности продолжить занятия». Учителя пророчили художнику мировую славу, но тут происходит покушение на императора Александра II, осуществленное Александром Соловьевым. Соловьев не был евреем, но отчего-то сразу же после этого начались гонения на евреев. В частности, согласно царскому указу, евреям запрещалось жить в «исконно русской столице» Москве. «Талантливый еврейский мальчик раздражал иных преподавателей. Еврей, по их мнению, не должен был касаться русского пейзажа. Это было дело коренных русских художников», — писал о сложившейся ситуации Константин Паустовский.

Так 18-летнего Левитана вместе с братом, сестрами и зятем выслали из Москвы, и они отправились в деревню Салтыковку под Москвой, где сняли дачу. На деньги, вырученные от продажи картины «Вечер после дождя» (1879, частное собрание), Левитан спустя год снял меблированную комнату на Большой Лубянке[70].

Теперь Левитан писал пейзажи, что-то отправлял на выставки, что-то продавал. Он не мог постоянно жить в Москве, но ничто не мешало ему приезжать туда на время обучения. В 1885 г. Левитан окончил училище, но звания художника ему не присвоили, вместо него ему выдали диплом учителя чистописания, то есть, несмотря на потраченные на обучения годы, он не получил вожделенного диплома. А это значило, что он не сможет даже официально давать частные уроки.

В том же году Левитан находит себе жилье в деревне Максимовка, по соседству от него в Бабкине, в имении Киселевых часто гостит Чехов. Левитан и Чехов быстро сдружились.

В 1886 г. после посещения Крыма Левитан проводит выставку пятидесяти пейзажей и на следующий год едет на Волгу, с видами которой он был знаком по пейзажам своего учителя Саврасова. Но первая встреча вызвала в нем разочарование: «Чахлые кустики и, как лишаи, обрывы…», — писал он Чехову. На самом деле, в тот раз художнику просто не повезло с погодой.

Тем не менее на следующий год вместе с друзьями-худож-никами, Алексеем Степановым и Софьей Кувшинниковой, он снова едет на Волгу, где на пароходе по Оке они доходят до Нижнего Новгорода и далее вверх по Волге. Во время путешествия художники неожиданно для себя открыли красоты маленького тихого городка Плес. Путешественники решили задержаться и пожить там некоторое время. В итоге Левитан провел в Плесе три чрезвычайно продуктивных летних сезона (1888–1890 гг.). За эти три лета Левитан выполнил около 200 работ. В те же годы он возглавлял пейзажный класс в Училище изящных искусств художника-архитектор а А.О. Гунста.

Таким образом, Левитан сделался одним из лучших и самых популярных художников, которые когда-либо писали русский пейзаж.

В конце 1889 — начале 1890 гг. Левитан посетил Францию и Италию. Он хотел ближе познакомиться с современной живописью, широко представленной на проходившей в Париже Всемирной выставке.

В 1891 г. Левитан становится членом Товарищества передвижных художественных выставок. В то же время известный меценат Сергей Морозов предоставил художнику очень удобную мастерскую в Трехсвятительском переулке. Весной 1892 г. он участвовал на XX выставке передвижников, выставив три картины. Тем не менее, несмотря на славу художника, в том же году его вынудили покинуть Москву, после чего Левитан жил в Тверской и Владимирской губерниях. Только благодаря заступничеству высокопоставленных друзей, художнику «в виде исключения» позволили вернуться.

Из-за рассказа «Попрыгунья» Левитан поссорился с Чеховым, но очень скоро судьба развела его и с Кувшинниковой, так как художник влюбился в Анну Николаевну Турчанинову. «Идиллия нашей жизни к середине лета нарушилась, — писала Т.Л. Щепкина-Куперник. — Приехали соседи, семья видного петербургского чиновника (Ивана Николаевича Турчанинова), имевшего поблизости усадьбу. Они, узнав, что тут живет знаменитость, Левитан, сделали визит Софье Петровне, и отношения завязались. Это была мать и две очаровательные девочки наших лет. Мать была лет Софьи Петровны, но очень songni, с подкрашенными губами (С. П. краску презирала), в изящных корректных туалетах, с выдержкой и грацией петербургской кокетки… И вот завязалась борьба.

Мы, младшие, продолжали свою полудетскую жизнь, а на наших глазах разыгрывалась драма… Левитан хмурился, все чаще и чаще пропадал со своей Вестой (собакой) „на охоте“. Софья Петровна ходила с пылающим лицом, и кончилось все это полной победой петербургской дамы и разрывом Левитана с Софьей Петровной…

Но и дальнейший роман Левитана не был счастлив: он осложнился тем, что старшая дочка героини влюбилась в него без памяти и между ней и матерью шла глухая борьба, отравившая все последние годы его жизни.

А много лет спустя, когда ни Левитана, ни Кувшинниковой уже не было в живых, — я… описала их историю в рассказе „Старшие“, напечатанном в „Вестнике Европы“: теперь можно в этом сознаться!».

В именье Турчаниновых для Левитана построили двухэтажный дом, в котором художник смог обустроить свою мастерскую.

Снова встретиться с Чеховым и забыть обиды Левитан смог только в 1895 г. Вскоре после этого он едет в Австрию и Францию.

Левитан много работает, но тем не менее, своей жизнью он был не удовлетворен и склонен к драматическим эффектам, пытаясь привлечь к себе дополнительное внимание, в частности, 21 июня 1895 г. Левитан стрелялся. Было много шума, но, по сообщению врача И.И. Трояновского: «…я вообще следов раны у него не видал, слышал от него об этом, но отнесся к этому, как к покушению „с негодными средствами“ или как к трагической комедии». Навестить «раненого» приехал и Чехов, его привезла по просьбе художника Анна Турчанинова. Чехов был врачом и сделал попытку осмотреть «пострадавшего», но тоже никаких ран не обнаружил и после написал рассказ «Дом с мезонином» и пьесу «Чайка», вызвавшие новую обиду у Левитана.

Как оказалось, Левитан был действительно болен, много лет с самого детства он страдал заболеванием сердца. В 1896 г., после вторично перенесенного тифа, усилились симптомы аневризмы сердца. Однажды смотреть больного приехал Чехов: «Выслушивал Левитана. Дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует. Вместо звука тук-тук слышится пф-тук…» (из писем Чехова, март 1897 г.). В следующем году Левитану присвоили звание академика пейзажной живописи. Он начал преподавать в том самом училище, в котором учился сам. Мечтал создать «Дом пейзажей» — большую мастерскую, в которой могли бы работать все русские пейзажисты. Один из учеников вспоминал: «Влияние Левитана на нас, учеников, было очень велико. Это обусловливалось не только его авторитетом как художника, но и тем, что Левитан был разносторонне образованным человеком… Левитан умел к каждому из нас подойти творчески, как художник; под его корректурой этюд, картины оживали, каждый раз по-новому, как оживали на выставках в его собственных картинах уголки родной природы, до него никем не замеченные, не открытые».

Зимой 1899 г. врачи рекомендовали Левитану пожить в Ялте, там же находился и Чехов, но на этот раз им уже не суждено снова сдружиться. Вернувшись в Москву, Левитан почти не выходил из своего дома в Трехсвятительском переулке, Чехов навестил тяжело больного друга.

22 июля (4 августа) 1900 г. в 8 часов 35 минут Исаак Левитан умер. 22 апреля 1941 г. прах Исаака Левитана перенесли на Новодевичье кладбище. С тех пор могила Левитана соседствует с могилами его друзей Чехова и Нестерова.

В том же рассказе присутствуют и другие герои, у которых были реальные прототипы. Например, певец из оперы списан с лирико-драматического тенора Лаврентия Дмитриевича Донского (1857 (или 1858) — 1917). Он происходил из костромской крестьянской семьи, в 15 лет отправился в Петербург. Работал в рыбной лавке, маляром, словом, где только мог. Помог случай: Лаврентий познакомился с балетным артистом императорской труппы Н.О. Гольцем, который помог ему устроиться петь в церковном хоре, в дальнейшем познакомил с профессиональными певцами, которые по дружбе начали его обучать правильному пению. Так он сумел подготовиться к вступлению в Петербургскую консерваторию, где Л. Донской учился в 1877–1880 гг.

Выступал в концертах, работал хористом в Мариинском театре, в 1888 г. в Милане брал уроки вокала у Дж. Ронкони и Гамброджио.

В 1882 г. поступил в киевскую антрепризу к И.Я. Сетову, первая роль — Богдан Собинин в «Жизни за царя» М. Глинки. В 1883 г. приглашен солистом в Московский Большой театр. Одновременно продолжил занятия вокалом у Ф.П. Комиссаржевского, позднее у К.И. Кржижановского, брал уроки сценического мастерства при подготовке оперных образов у артиста и режиссера Московского Малого театра А. Ленского.

В 1904 г., покинув Большой театр, создал собственную антрепризу, которая просуществовала до 1908 г., гастролировал в Саратове, Тифлисе и по городам Сибири. Уехав из Москвы в Тифлис, в 1904–1906 гг. держал там оперную антрепризу. С 1905 г. начал заниматься педагогической деятельностью.

Приобрел имение Гирино в Тверской губернии, где организовал летнюю оперную студию для постановок оперных спектаклей; там же создал интернат для певцов, туда к нему частенько наведывался Левитан.

Персонаж, названный в рассказе Чехова «артистом из драматического театра», так же имел прототип, им был упомянутый ранее Александр Павлович Ленский (урожд. Вервициотти; родился 1 (13) октября 1847 в Кишиневе, Бессарабия), внебрачный сын князя П.И. Гагарина и певицы О. Вервициотти. С 13-летнего возраста, после смерти родителей, жил в семье актера Малого театра К.Н. Полтавцева, который был женат на его единокровной сестре. Неудивительно, что мальчик очень рано приобщился к театральному искусству и уже в 1865 г. дебютировал на театральной сцене в городе Владимире. Позже его приглашали в разные города, пока в 1872 г. его не вызвали в Москву для выступления на Политехнической выставке, затем он был приглашен в Общедоступный театр П.М. Медведева. В 1898 г. А.П. Ленский возглавил филиал, созданный при Московской императорской труппе и получивший название «Новый театр». Там он занимался педагогической деятельностью и экспериментаторскими постановками; многие актеры работали одновременно на обеих сценах — в стационарном помещении Малого театра и в Новом, а через пару лет, в 1907 г., Новый театр окончательно упразднили.

Умер 13 (26) октября 1908 г. в Москве, похоронен в городе Каневе.

Под образом «молодого, но уже известного литератора» выведен русский писатель и драматург Евгений Петрович Гославский. Он родился 18 (30) марта 1861 г. в семье П.В. Гославского, кавалера ордена Св. Станислава II степени, действительного статского советника. В селе Остро-Пластиково Рязанской губернии находилась школа, которая содержалась исключительно на средства семьи Гославских. Там же с 1884 г. работал учителем Евгений Петрович.

Начал писать в 1882 г., с конца 1880-х гг. печатался в юмористических журналах «Шут», «Стрекоза», «Наблюдатель» и т. д. Впоследствии (с начала 1900-х гг.) сотрудник журналов «Русская мышь», «Детский отдых», «Детское чтение», «Детский друг» и др.

Автор пьес «Расплата (Эгоисты)» (1893, Грибоедовская премия), «Солдатка (В разлуке)» (1894), «Метель» (1894), «Подорожник» (1897), «Иванушка и журавель» (1898), «Разрыв-трава» (1901), «Свободный художник» (1903), «Шоверша» (1904) и др.

Многие из его пьес шли на сценах столичных театров, в том числе Малого и Нового. В постановках отдельных пьес принимали участие такие выдающиеся мастера сцены, как М.Н. Ермолова (первая исполнительница роли Берты Рейман в «Эгоистах»), Е.Д. Турчанинова (первая исполнительница роли Дуньки в комедии «В разлуке») и др.

Сохранилась переписка Гославского с Чеховым, последний ценил его талант драматурга.

Персонаж граф имеет прототипом графа Федора Львовича Соллогуба из рода Соллогубов, владевшего землями в Гороховецком уезде Владимирской губернии, племянника писателя графа В.А. Соллогуба, сын графа Льва Александровича Соллогуба и Марии Федоровны Самариной.

Федор Львович Соллогуб (9 февраля 1848, Москва — 29 октября 1890, Рождествено-Телятьево, Московская губерния) прославился как театральный художник, а также был известен как поэт-любитель. Ф.Л. Соллогуб преподавал в московских драматических училищах — частных и Императорском, руководил постановочной частью на сценах московских императорских театров.

«ДОМ С МЕЗОНИНОМ»

В архиве писателя сохранились четыре предварительные записи, сделанные им во время написания повести «Дом с мезонином». Так, в письме Е.М. Шавровой от 26 октября 1895 г. Чехов сообщал: «Теперь пишу маленький рассказ „Моя невеста“». У меня когда-то была невеста… Мою невесту звали так: „Мисюсь“. Я ее очень любил. Об этом пишу я». Рассказ планировалось поместить в сборник «Призыв», но Антон Павлович не успел это сделать к декабрю 1895 г., кроме того, рассказ сильно подрос, превратившись в конце концов в повесть, которую автор завершил только в феврале 1896 г.

Рассказчик, по профессии художник, вспоминает, как шесть-семь лет назад жил в имении Белокурова в одном из уездов Т-ой губернии. Ряд литературоведов, занимающихся литературным наследием Чехова, утверждают, что речь идет о Тульской губернии, где в усадьбе Е.Д. Былим-Колосовского Чехов жил летом 1891 г. Фамилия Волчаниновых созвучна с фамилией сестер Турчаниновых, у которых в Тверской губернии действительно был дом с мезонином, рядом с которым для Левитана была выстроена двухэтажная мастерская. Остальное легко проследить по тексту.

Иными словами, прекрасно зная подоплеку дела, Чехов не описал ситуацию глазами стороннего наблюдателя, а примерил на себя образ персонажа, от имени которого идет повествование.

«ЧАЙКА»

Пьеса «Чайка» и рассказ «Ариадна» Антона Павловича Чехова связаны прототипом, с которого написаны Аркадина и Ариадна Котловин, — им послужила актриса Лидия Борисовна Яворская, с которой у Чехова был роман.

«Чайку» впервые поставили в Александрийском театре, где она с треском провалилась, но не забудем при этом, что в результате этого провала возникло такое явление, как Московский художественный театр, на занавесе которого вечно будет лететь чеховская чайка.

То есть, если бы не было этой пьесы и ее провала, не было бы и МХТ с его школой и системой Станиславского, или они были бы, но отличались от того, что мы знаем сейчас. Тем более интересно посмотреть на Яворскую — прототип Аркадиной.

Лидия Борисовна Яворская (урожд. Гюббенет, по мужу Барятинская) родилась в Киеве в 1871 г., в семье киевского полицмейстера. Первый раз Лидия вышла на сцену в девять лет, и ей сразу же пророчили большое артистическое будущее, что никоим образом не вязалось с представлением родителей о будущем дочери. Впрочем, девочка росла своевольной, она закончила гимназию, самовольно обрезала волосы и даже, в духе времени, вышла замуж, не получив родительского благословения. Потом, также самостоятельно разведясь, уехала в Петербург, где поступила на драматические курсы В.Н. Давыдова. Далее попыталась устроиться в «Александринку», но ее не взяли. Поняв, что придется проявить терпение и учиться по-настоящему, Яворская отправилась в Париж, где занималась с актером театра «Комеди Франсез» Э. Го.

По возвращении она сделалась провинциальной актрисой, дебютировала в Ревеле, в водевиле Чехова «Медведь». Начинающая актриса смело бралась за любые роли, пробовалась в совершенно разных амплуа. Всего за один сезон она освоила более десяти ролей, так что неудивительно, что ее пригласили в Москву, где она играла Маргариту Готье в «Даме с камелиями» Дюма-сына. «Первый ее успех в Москве критики связывали не столько с игрой, сколько с экстравагантной манерой поведения — и на сцене, и вне, — не совпадающей с общими представлениями о русской актрисе: скромной, сдержанной, даже застенчивой. Она эпатировала публику нарядами, позволяющими ей демонстрировать прелести своего тела, некоторой развязностью, отсутствием „мелодии жестов“, хрипловатым голосом — по словам критиков, „совсем не сценическим, неподатливым, меньше всего ласкающим, способным обвораживать“. Из дневника Суворина: „Яворская в «Маскараде» умирала изумительно: она стала на четвереньки, лицом к публике, и поползла, в это время груди вырвались у нее из-за корсета. Реально!“» (О.М. Скибина. «Звезда из прошлого. Лидия Яворская и Антон Чехов»).

Вскоре последовало знакомство Чехова с Яворской. Об их отношениях можно прочитать в мемуарах подруги актрисы, Т.Л. Щепкиной-Куперник. Яворская вряд ли понимала масштаб личности Чехова, для нее это был драматург, который будет писать пьесы в расчете на ее данные. Кроме того, в кругу Яворской распускались слухи о безумном романе писателя и актрисы задолго до того, как между ними что-то произошло на самом деле, что также было необходимо для имиджа и рекламы.

Должно быть, Яворская действительно обладала даром притягивать к себе всеобщее внимание и настаивать на своем, потому что, не подражая таким великим актрисам, как Сара Бернар, Дузе, Режан, она создала свой собственный имидж и очень быстро стала законодательницей моды. Шумиху вокруг Яворской поднимала, в частности, ее подруга — Щепкина-Купер-ник, она же организовывала цветы и подношения на сцену и однажды даже просила Чехова, чтобы тот лично поднялся на сцену для вручения какого-то подарка актрисе. На что тот ответил: «Лидия Борисовна отличный человек и чудесная артистка, и я готов сжечь себя на костре, чтобы ей было светло возвращаться из театра после бенефиса, но прошу Вас на коленях, позвольте мне не участвовать в подношении».

Должно быть, разочаровавшись в Чехове как в личном драматурге, Яворская и Щепкина-Куперник отправились в Париж для встречи с Александром Дюма-сыном и Эдмоном Ростаном. Щепкина-Куперник переводила на русский язык такие пьесы Ростана, как «Принцесса Греза», «Романтики», «Сирано де Бержерак», «Орленок». О Ростане Яворская тоже утверждала, что он в нее влюблен.

Отработав сезон в Париже, Яворская вернулась в Москву, чтобы играть в комедии В. Сарду и Э. Моро «Мадам Сан-Жен», которую Корш перевел специально для нее. «В этой пьесе Яворская играла роль Катрин Юбже — содержательницы прачечной, которая сумела увлечь Наполеона и стала герцогиней. Благодаря игре Яворской, пьеса „Мадам Сан-Жен“ пользовалась в Москве таким успехом, что имя ее героини (по-французски Сан-Жен означает «бесцеремонный, развязный») вскоре стало нарицательным и дало название ткани, папиросам и т. д. Как вспоминал С.Н. Дурылин, известный историк театра, „прачка <…> прокричала грубым контральто Яворской, и этот крик повторился всюду: на туалетном мыле, на духах, на бонбоньерках с карамелью“» (О.М. Скибина. «Звезда из прошлого. Лидия Яворская и Антон Чехов»).

В том же году Чехов возвращается из-за границы, и снова его видят с Яворской. Должно быть, в это время они становятся любовниками. Это можно понять из их переписки. Суворин даже спрашивал Чехова, скоро ли их свадьба с Яворской, на что получил забавный ответ: «Извольте, я женюсь <…> но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день». После чего тот же вопрос задает Чехову страстно влюбленная в него еще до Яворской Лика Мизинова, заглянувшая в Москву из-за границы: «Скоро ли Ваша свадьба с Лидией Борисовной? Позовите меня тогда, чтобы я могла ее расстроить, устроивши скандал в церкви». Смакуя свои отношения с Яворской, Чехов пишет рассказ «Ариадна», а затем пьесу «Чайка».

И если искусствоведы считают, что главная героиня «Ариадны» — это соединенный образ Яворской и Мизиновой, то Нина Заречная в «Чайке» — это Мизинова.

Лидия Стахиевна Мизинова (Лика Мизинова; в замужестве — Санина; 8 (20) мая 1870, Подсосенье, Тверская губерния — 5 февраля 1939, Париж) вошла в историю как русская певица, актриса, переводчица, мемуарист, литературный и театральный критик, возлюбленная Чехова, а так же прототип Нины Заречной в пьесе «Чайка».

Детство Лиды проходило в имении Курово-Покровское под присмотром двоюродной бабушки Софьи Михайловны Иогансон (1816–1897). Она училась на московских высших женских курсах профессора В.И. Герье, после которых преподавала русский язык в женской гимназии Л.Ф. Ржевской. Здесь она подружилась со своей коллегой, Марией Павловной Чеховой, и вскоре та познакомила ее с братом, молодым, но уже известным писателем Антоном Чеховым. Возможно, именно он придумал ей имя Лика.

«Лика была девушка необыкновенной красоты, — писала о ней Т.Л. Щепкина-Куперник. — Настоящая „Царевна-Лебедь“ из русских сказок. Ее пепельные вьющиеся волосы, чудесные серые глаза под „соболиными“ бровями, необычайная женственность и мягкость и неуловимое очарование в соединении с полным отсутствием ломанья и почти суровой простотой — делали ее обаятельной, но она как будто не понимала, как она красива, стыдилась и обижалась, если при ней об этом кто-нибудь из компании Кувшинниковой с бесцеремонностью художников заводил речь. Однако она не могла помешать тому, что на нее оборачивались на улице и засматривались в театре».

Девушку не удовлетворяла преподавательская деятельность, и все время она пробовала что-то новое, то хотела стать модной модисткой, то бралась за переводы с немецкого, или вдруг давала частные уроки французского…

Она была влюблена в Чехова, но писатель не спешил отвечать ей взаимностью, так как боялся, что его вынудят жениться. В 1894 г. Лика познакомилась с писателем и опытным ловеласом Игнатием Потапенко. Потапенко был женат, тем не менее Чехов всячески поощрял эту связь. Лика полюбила и отправилась с Потапенко в Париж, где у них родилась дочь. В то время законная жена написала Потапенко, что если он не вернется к семье, она покончит с собой, и тот бросил Лику. Чехов же вывел его и Лику в «Чайке» в образах Тригорина и Нины Заречной.

Дочка Лики умерла еще ребенком, и Мизинова решила идти на сцену. Год она училась вокалу, после чего поступила на службу в Московский драматический театр под псевдонимом «Лика», но карьера не сложилась. В том же году Лика вышла замуж за актера и режиссера Московского художественного театра (МХТ) Александра Акимовича Санина, ставшего впоследствии известным оперным режиссером, и уехала с ним за границу. Умерла 5 февраля 1939 г. от туберкулеза и похоронена в Париже, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, рядом с Екатериной Акимовной Саниной (1872–1956).

Игнатий Николаевич Потапенко родился 18 (30) декабря 1856 г. в Белозерке Херсонской губернии. Как ни странно, в 1890-х гг. это один из самых читаемых писателей, сейчас его мало кто вспомнит, но тогда он был намного популярнее Антона Чехова и даже Льва Толстого.

Потапенко учился в Херсонском духовном училище и позже в Одесской семинарии, занимался в Новороссийском университете, с 1877 г. посещал Петербургский университет, в 1878–1881 гг. — Петербургскую консерваторию по классу вокала. Последние два учебных заведения не окончил, потому что вдруг почувствовал в себе писательское призвание. Потапенко много печатался. Его проза отличалась реалистичностью и современностью, он писал о «женском вопросе», о положении врачей в деревне. Причем Потапенко отличал здоровый, оптимистический взгляд и любовь к хеппи-энду. Пресса принимала Потапенко с восторгом, о его ранних произведениях положительно высказывался Лесков. Писал он много и охотно, пьесы Потапенко ставились в Малом театре и в провинции.

Неудивительно, что с такой жизнеутверждающей позицией он был замечен во многих любовных историях и постоянно вынужден содержать две семьи: жену, с которой почти не жил, но и не разводился, и различного рода временных подруг, история с Мизиновой тому свидетельство.

Персонаж, который написал Чехов с Потапенко, — Борис Алексеевич Тригорин, — характеризуется следующим образом: это довольно знаменитый беллетрист, хотя ему нет еще сорока.

О нем отзываются как о человеке умном, простом, несколько меланхоличном и очень порядочном. Что же касается его литературной деятельности, то, по словам другого персонажа пьесы, Треплева, это «мило, талантливо <…> но <…> после Толстого или Золя не захочешь читать Тригорина».

По ходу действия пьесы Тригорин постоянно заносит что-то в записную книжку. Нина восхищается тем миром, в котором живут, по ее представлению, Тригорин и Аркадина, восхищается восторженно и считает, что их жизнь наполнена счастьем и чудесами. Тригорин же, напротив, рисует свою жизнь как мучительное существование. Увидев убитую Треплевым чайку, Тригорин записывает в книжечку новый сюжет для небольшого рассказа о молодой девушке, похожей на чайку. «Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил ее».

Нина убегает из дома с Тригориным. У них рождается ребенок, который вскоре умирает. Тригорин уже разлюбил ее и опять вернулся к Аркадиной. — Как видите, сюжет один в один.

«ТРИ СЕСТРЫ»

Г о мнению некоторых исследователей, сестры Мусины- Пушкины — Ольга Михайловна, Мария Михайловна и Дарья Михайловна — являются прототипами героинь пьесы А.П. Чехова «Три сестры». Героинь зовут Ольга, Маша и Ирина, как видите, два имени из трех совпадают. Является ли это доказательством? Разумеется, нет.

Тем не менее кратко расскажем об этих дамах.

Родители Ольги, Марии и Дарьи — скрипач Михаил Илларионович Мусин-Пушкин (1836–1915) и французская певица, театральная актриса Зелия Казимировна Песио (1838–1873). В семье особенное внимание уделяли музыке, литературе и языкам, так как девочек готовили к сцене.

Ольга Михайловна (в замужестве Блатова; 1864, Париж — 1947, Ленинград) — скрипачка, закончила Московскую консерваторию по классу скрипки; ей были посвящены некоторые музыкальные пьесы А.К. Глазунова. Ольга жила в Петербурге и в Мологе, но когда Мологу затопили, переехала к сестре Дарье Михайловне в Вологду, где жила до 1946 г.; преподавала в Вологодском музыкальном училище. В 1946 г. вместе с сестрой Дарьей Михайловной поселилась в Ленинграде, в Доме ветеранов сцены на Петровском острове. Обе сестры умерли в мае 1947 г. и похоронены рядом, на Серафимовском кладбище.

Мария Михайловна (в замужестве Соболева; 23 марта 1868 г., Париж — 10 октября 1949 г., Москва) — актриса, сценический псевдоним Мария Пушкина. Ученица В.И. Немировича-Данченко. Жила в Москве и в Мологе; первым браком замужем за Николаем Васильевичем Соболевым (1866 — ноябрь 1895, Мерано, Италия), вторым — за Германом Беком. С 1889 г., оставив сцену, жила во Франции: в Ницце, Ментоне и Париже. Открыла и содержала пансион «Родной угол» в Ницце; занималась литературными переводами (с шести языков). Возвратилась в Москву окончательно в 1946 г.

Дарья Михайловна Мусина-Пушкина (1873–1947), в замужестве Глебова (1891–1895 гг.), Озаровская (1901–1912 гг.), Апушкина (1912–1937 гг.), самая известная из сестер, — служила актрисой Александрийского театра, сценический псевдоним Мусина. Должно быть, с сестрой Марией они таким образом поделили семейную фамилию. Позже преподавала в Ленинградской консерватории.

Другими претендентками на завидную роль прототипов героинь известнейшей пьесы Чехова являются пермские просветительницы сестры Циммерман, дочери статского советника Владимира Ивановича Циммермана, старшего врача Александровской больницы: Оттилия, Маргарита и Эвелина, учредившие в городе первую частную школу.

Оттилия Владимировна Циммерман (1863–1920) — российский педагог, одна из основательниц первой в городе Перми частной школы-гимназии. Школу открыли 22 сентября 1886 г., и она просуществовала до 1919 г. В 1903 г. школа преобразована в мужскую частную прогимназию с правительственной программой, в 1907 г. — получила статус мужской частной гимназии с государственной программой. Среди выпускников школы: С.И. Шумский — профессор-отоларинголог; Г.Я. Голшмидт — профессор психиатрии, А.А. Кюнцель — основатель Пермского общества врачей-физиотерапевтов, Н.Н. Серебренников — основатель Пермской художественной галереи.

Ученики гимназии так вспоминали об Оттилии Владимировне: «По характеру старшая сестра, Оттилия Владимировна, являвшаяся начальницей гимназии официально, отличалась замкнутым характером, суровыми и простыми привычками, в душе же своей была сентиментальна… Она была высокая, безусловно, красивая женщина со строгими чертами лица и твердым характером… она отличалась всегда аккуратностью и простотой костюма, строгостью внешнего вида… Она свободно говорила по-французски и преподавала этот язык в гимназии».

В 1920 г. Оттилию Владимировну арестовали по постановлению ГубЧК без предъявления обвинения. Причина ареста неизвестна по сей день, так как графа «обвинение» напротив ее имени не заполнена. В сентябре этого же года она скончалась в тюремной больнице и похоронена на Егошихинском кладбище, в общей могиле арестантов[71].

Маргарита Владимировна Циммерман († 1934) окончила Мариинскую гимназию, в 1886 г. преподавала в ней иностранные языки. «Учительницей немецкого языка была Маргарита Владимировна Циммерман, одна из хозяек гимназии, чрезвычайно добрая, простая и человеколюбивая женщина, — писал о ней бывший ученик гимназии А.А. Кюнцель. — Я не помню, чтоб когда-либо видел ее сердитой, всегда отзывчивая и скромная, она завоевывала доверие окружающих».

Когда старшую сестру арестовали, Маргарита Владимировна поселилась в доме ее ученика, Владимира Попова, и занималась воспитанием его детей, кроме того, работала сторожем в церкви. Скончалась в 1934 г. от воспаления легких и похоронена на Егошихинском кладбище.

И наконец, Эвелина Владимировна Циммерман (в замужестве — Генних). Выйдя замуж, она родила семерых детей,

овдовев, предложила сестрам открыть частную начальную школу и стала ее содержательницей. Помимо руководства школой, Эвелина Владимировна преподавала немецкий язык.

Возможно, после ареста старшей сестры она покинула Пермь, дабы не навлекать на себя и своих близких еще большей опасности. Далее ее следы теряются.

По поводу «Трех сестер» А.П. Чехов в письме А.М. Горькому от 16 октября 1900 г. писал: «…Действие происходит в провинциальном городе вроде Перми». Как предполагает В. Гладышев в работе «Чехов и Пермь. Легенда о трех сестрах», Пермь упомянута неслучайно: в этом городе Чехов был в 1890 г. Пермские краеведы считают, что город в его пьесе вполне узнаваем. Впрочем, настроения провинциальной интеллигенции, отраженные в «Трех сестрах», были характерны для всей России рубежа XIX–XX вв., так что версия относительно сестер Мусиных-Пушкиных выглядит не менее правдоподобной, нежели история сестер Циммерман.

«ВИШНЕВЫЙ САД»

Прототип Лопахина — сам Чехов. Из авторской ремарки в начале пьесы мы узнаем, что Лопахин Ермолай Алексеевич — это купец. Отец его был крепостным деда и отца Раневской, торговал в деревенской лавке. Теперь же разбогател Лопахин. Примечательно, что характеристику этого героя Чехов дает в том числе и от первого лица. С иронией, он говорит о себе, что остался «мужик мужиком».

Антон Павлович Чехов появился на свет 17 (29) января 1860 г. в Таганроге, в семье купца 3-й гильдии, владельца бакалейной лавки Павла Егоровича Чехова (1825–1898) и Евгении Яковлевны Чеховой (1835–1919), третий ребенок в семье, в которой в общей сложности было шесть детей: пять сыновей и дочь.

Что же касается деда писателя, то он действительно был крепостным. Его звали Егор Михайлович Чехов, вместе с семьей он проживал в селе Ольховатка Острогожского уезда

Воронежской губернии. В своем письме к литератору А.И. Эртелю А.П. Чехов пишет: «Моя фамилия тоже берет свое начало из воронежских недр, из Острогожского уезда. Мой дед и отец были крепостными у Черткова»[72]. С 1840 г. Егор Михайлович Чехов работал на Ольховатском сахарном заводе А.Д. Черткова и уже в 1841 г. выкупил на волю себя и свою семью, после этого Е.М. Чехова приписали к ростовским мещанам, а уже купеческую карьеру сделал отец писателя. Так что в этой части биография совпадает.

Лопахин — деловой человек, он единственный в пьесе смотрит на часы, для него время дорого. Он сам заработал свое состояние, знает цену деньгам, хотя с легкостью расстается с ними, ссужая их знакомым.

По-разному воспринимают этого героя действующие лица пьесы. Так, это «хороший, интересный человек» для Раневской, «кулак» и «хам» для Гаева, «громаднейшего ума человек» для Симеонова-Пищика и «хищный зверь», съедающий все, что попадется на пути, и этим нужен «в смысле обмена веществ», по мнению Пети Трофимова.

Известно, что Чехов пришел в литературу как сатирик. Что делает сатирик? Он выставляет в смешном свете то, что было сделано и написано до него. Лопахин покупает вишневый сад, чтобы его вырубить и на его месте построить нечто, с его точки зрения, более полезное.

При этом сам Антон Павлович отнюдь не считает себя каким-нибудь новым человеком, тем паче сверхчеловеком, сметающим на своем пути все ветхое и отжившее для того, чтобы всем показать, как надо на самом деле. Чехов выбрал для себя роль Лопахина, признаваясь, что отец героя был мужиком, ничего не понимающим. Своего сына он не учил, а лишь бил спьяну. Лопахин признается, что и он, в сущности, «болван и идиот», то есть идеальных людей вообще нет, и автор пьесы, скрывающийся за образом грубоватого дельца, на самом деле тоже не исключение.

Брэм Стокер

«ДРАКУЛА»

О самом лютом из владык, кто подданных своих привык тиранить повсеместно, с тех пор как мир был сотворен, о злейшем звере всех времен, насколько мне известно, поведаю стихами, как Дракул, злобствуя, владел Валахией и свой удел упрочить мнил грехами.

(Михаэль Бехайм. «О злодее, который звался Дракул и был воеводой Валахии»)

Самое известное, на мой взгляд, воплощение господаря Валахии Влада III Басараба, не к ночи помянутого Блайда Цепеша (1448, 1456–1462 и 1476) произошло в романе Брэма Стокера «Дракула», хотя, разумеется, оно не единственное. И если отложить на время все истории о вампирах, в которых действует прототип Дракула, который, подобно великому Ленину, до сих пор живее всех живых, мы найдем Влада III в книгах:

«Сказание о Дракуле воеводе»[73];

«Легенда о „великом изверге“»[74], «Влад Дракула (1431–1476) Биографический очерк», «Фрагменты переписки Влада Дракулы» (Е. Артамонова);

«Дракула: подлинная история румынского героя» (Ю. Артемьев);

«Влад Дракула и жидовствующие» (А. Гетманов);

«История Румынии: Антология» (сост. А.Р. Андреев, С.А. Шумов. М., 2003);

«Хронологическая таблица биографии Влада III Цепеша (Дракулы)» в «Варварской энциклопедии»[75];

«Дракула» против «Историка» [76];

«Войку, сын Тудора» (А. Коган, исторический роман в трех частях). Главными героями стали вымышленные лица — Войку и его жена Роксана, в которую влюбляется Влад Дракула;

«Welcome to Трансильвания» (М. Юденич, детективный роман с элементами мистики, впервые опубликован в 2002 г.). Согласно сюжету, в Румынии происходит серия убийств, внешне напоминающих нападение вампира — из тел выкачана вся кровь. Дело расследуется. В книге пересказывается подлинная биография Дракулы и приводится перевод со старославянского «Повести о Дракуле воеводе»;

«Копье Дракулы» (М. Палев, детективный роман, опубликован в 2010 г.). В центре сюжета — поиски старинного копья, которое, согласно вымыслу автора, принадлежало Дракуле и помогало тому одерживать победы над врагами. Сам Дракула в книге отсутствует, но о нем постоянно говорят другие персонажи.

«Исповедь Дракулы» (Е. Артамонова, исторический роман, опубликован в 2011 г.). В центре сюжета — арест Дракулы в 1462 г.;

«Сказание о господаре Владе и Ордене дракона» (В. Задунайский, мистический рассказ, вошел в сборник «Балканский венец», опубликованный в 2012 г.). По сюжету старый монах, живущий в монастыре на Афоне, пишет три разные версии жизнеописания «господаря Влада». В одну из ночей к монаху приходит сам Влад, вампир;

«Балканы. Дракула» (К. Бенедиктов и Ю. Бурносов, роман в жанре фантастики, опубликован в 2014 г. в серии «Этногенез» издательства «Эксмо»). Жизнь юного Дракулы в Турции. Авторы представляют вампиризм как болезнь под названием «красная жажда». Этой болезнью заболевает и Дракула, но выздоравливает;

«Валашский дракон» (С. Лыжина, исторический роман, опубликован в 2015 г.). Книга рассказывает о жизни Дракулы с конца 1440-х до середины 1470-х гг., показанной с двух сторон. С одной стороны — глазами самого Дракулы, который заточен в венгерской тюрьме и вспоминает о прошлом. С другой — глазами начинающего художника, чей учитель, престарелый флорентийский живописец, получил от венгерского короля задание нарисовать портрет Дракулы-узника;

«Дети Ночи» (Дэн Симмонс, роман в жанре фантастики). Действие разворачивается в конце XX в. Дракула, бессмертный вампир, после многих лет отсутствия возвращается в Румынию под видом американского миллиардера;

«Суета сует. Бегство из Вампирского Узла» (Сухариткул Сомтоу, мистический роман о вампирах). Влад Цепеш и его брат Раду — второстепенные персонажи, ни один из братьев не является вампиром. По сюжету, Раду погиб еще в детстве, а личность погибшего присвоил себе мальчик-вампир и стал новым Раду;

«Историк» (Элизабет Костова, мистический роман). Действие разворачивается в конце 1920-х гг. Группа ученых-филологов ищет тайную могилу, где покоится вампир Дракула, в прошлом — валашский правитель Влад Цепеш;

«Дракула. Последняя исповедь» (Крис Хамфрис, мистический роман). Действие разворачивается в XV в. В основе сюжета — биография Дракулы. В книге рассказана история гомосексуальных отношений Дракулы и его турецкого учителя. Реальной основы эта история не имеет.

Точная дата рождения Влада не известно. Известно, что в 1448 г. он уже правил без регента, следовательно, был совершеннолетним. С 1431 до лета 1436 г. Влад жил в Сигишоаре, в Трансильвании. В то время это местечко принадлежало Венгерскому королевству, сейчас — территория Румынии. В Сигишоаре до сих пор можно посмотреть на дом Дракулы (ул. Жестянщиков, 5).

В этом же доме его отец в 1431–1436 гг. устроил монетный двор, где чеканил золотые монеты с изображением Дракулы — дракона.

Когда в 1436 г. отец Влада занял престол Валахии, он перевез семью в свою столицу Тырговиште.

В 1442 г. отец Дракулы, его тоже звали Влад (Влад II), поссорился с королем Венгрии, и тот решил посадить на престол Валахии другого князя. Пришлось Владу II просить помощи турецкого султана, и тот помог ему, дав армию. Трон удалось отвоевать, но Валахия перешла под турецкое влияние, а его княжичи были отправлены в Турцию в качестве почетных заложников. Обмен заложниками — обычное дело. Как правило, детей-заложников старались держать подобающе их социальному статусу, нередко они воспитывались вместе с детьми правителей, постепенно и естественно усваивая нормы поведения, которые в дальнейшем будут применять дома, придя к власти.

Некоторые исследователи считают, что турецкий плен во многом изменил характер юного Влада, сделав его законченным пессимистом. Между тем в 1446 г. в результате мятежа его отцу отрубили голову, а старшего брата закопали живьем. Узнав о смерти своего ставленника, султан дал отпор венграм и посадил на престол Валахии Влада. «Султан одарил его деньгами, конями, одеждами, великолепными шатрами, которые подобает иметь господарю, и как можно скорее отправил в Валашскую землю, чтобы он правил вместо своего отца. <…> Младшего же его брата он оставил при своем дворе»[77].

Сев в 1448 г. на престол, Влад принялся за расследования смертей своих родственников, одновременно с этим король венгров пошел на Дракулу с войной. Тот был вынужден скрыться в Молдавии, далее в Трансильвании.

В 1456 г., находясь в Трансильвании, Влад собирает армию добровольцев, чтобы отвоевать себе трон Валахии. Неожиданно сложившаяся там ситуация оказывается ему на руку. Дело в том, что в то время делегация францисканских монахов во главе с Джованни да Капистрано собирает новый крестовый поход, поставивший целью освободить Константинополь, захваченный турками в 1453 г. При этом желающих повоевать и вернуться с добычей немало, но приверженцы святого Франциска не желают вести за собой православных. Одновременно с этим в сторону Белграда выступила турецкая армия. Опасаясь потерять престол, новый князь Валахии не пошел спасать Белград.

Дракула призывает отвергнутых претендентов на участие в крестовом походе в свои ряды. Армия собралась неожиданно быстро, и вскоре Дракула стал настолько опасен, что его попытались ликвидировать. Но и сам Влад не дремал, он убедил нескольких бояр Валахии договориться со своими земляками, чтобы принять его. В результате правителя убили, а Дракула стал валашским князем во второй раз. Во время всего своего правления Дракула поддерживал Православную церковь и защищал монастыри, даря им деньги и земли. Его щедротами кормились в том числе монастыри на Афоне в Греции.

Второе правление Дракулы длилось 6 лет. Первым делом он казнил 10 бояр, причастных к смерти его отца и брата («Вся правда про „казнь после пира“ или „кровавую Пасху“»), впрочем, некоторые историки обозначают число жертв от 500 до 20 000 человек[78]. Дракула пригласил их на пир в честь Пасхи, где объявил приговор и своим воинам приказал уничтожить гостей.

Далее последовал поход на Трансильванию, где зрел заговор против Влада, дабы посадить на престол его младшего брата Влада Монаха. «С вами мы заключили добрый и нерушимый мир, но если вы окажетесь мне врагами, то будете враги. Теперь я вполне понимаю, каким образом вы хотели добиться, чтобы валашский священник (то есть Влад Монах), который называет себя сыном воеводы, унаследовал все то, что по праву мое. И если он еще что-то против меня предпримет, то лишь потому, что вы ему это днями напролет советуете» (Е. Хурмузаки. «Первоисточники по румынской истории». Т. 15, ч. 1).

Войска Дракулы разорили селения: Кастенхольц — современный Кашолц близ Сибиу, Ноудорф — современный Ноу Ромын близ Сибиу, Хольцменген — современный Хосман близ Сибиу, Бренндорф — современный Бод близ Брашова, а также другие селения в Бурценланде — так назывались все земли Брашова в общем. Далее он направился в Молдавию помочь своему другу Штерну, будущему молдавскому князю Штефану Великому, занять престол.

На следующий год Влад Дракула помирился с Брашовом, но с весны 1459 г. политическая обстановка снова делается нестабильной. Брашовских купцов, «мирно» приехавших в Валахию, Дракула ограбил и «убил, посадив на колья». Некто Дан, очередной претендент на престол Валахии, решил отомстить Дракуле и приказал конфисковать товар валашских купцов, хранящийся в Брашове. В своем письме Дан сообщает, что Дракула «сжег» 300 брашовских юношей, изучавших язык в Валахии[79]. Было ли такое массовое сожжение, неизвестно, но история похожа на библейский сюжет о трех еврейских отроках, которые «учились книгам и языку» при дворе вавилонского царя Навуходоносора, а затем по приказу царя были брошены в огонь. От трех до трехсот — один шаг.

Весной 1460 г. войска Дракулы и Дана встретились, Дан был повержен, взят в плен и вскоре казнен. В письме некоего Блазиуса, жившего при венгерском дворе, говорится, что людей Дана, уже убитых в бою, Дракула велел посадить на кол и так же казнил женщин, которые следовали за войском Дана и после разгрома которого попали в плен.

В то же время Дракулу всячески очерняют перед брашовянами его политические противники, де он и турков скоро приведет для грабежа. Находящиеся в это время в Брашове купцы из Валахии подвергаются разорению.

Осенью 1460 г. в Бухаресте подписана договоренность о взаимной выдаче пленных из Брашова и Валахии — всех на всех и подписан мирный договор. Кроме того, Дракула заключил мир со всеми саксонцами Трансильвании, а также с секеями.

В 1461 г. Дракула отказался платить дань турецкому султану и 17 июня 1462 г. во время ночной атаки разгромил вторгшуюся в Валахию 100-120-тысячную османскую армию во главе с султаном Мехмедом II, перебив до 15 000 турок. Чтобы нагнать страха на турецких солдат, всех взятых в плен турок по его приказу казнили сажанием на кол — самая популярная казнь в Турции

того времени, не зря учился у султана. В том же году Влад снова свергнут и бежал в Венгрию, где его заключили под стражу по обвинению в сотрудничестве с турками. Какое сотрудничество, когда 15 000 трупов? В тюрьме Дракула провел 12 лет.

После освобождения продолжил участвовать в походах против турок.

В ноябре 1476 г. Влад Дракула при помощи Штефана Батория и Штефана Великого сверг протурецки настроенного валашского князя Лайоту Басараба. 8 ноября взял Тырговиште, 16 ноября Бухарест. В результате его снова пригласили княжить в Валахию. После войска Штефана Батория и Штефана Великого ушли из Валахии, а с Владом Дракулой остались воины его личного отряда (около 4000 человек). Вскоре после этого Влад был убит по инициативе Лайоты Басараба, как именно неизвестно. К примеру, средневековые хронисты Якоб Унрест и Ян Длугош считают, что это сделал его слуга, подкупленный турками. Федор Курицын, автор «Повести о Дракуле воеводе», считает, что Влада Дракулу убила во время битвы с турками группа людей, которые якобы приняли его за турка.

Как же князь превратился в вампира? Во-первых, конечно, репутацию его серьезно подмочили массовые казни, во-вторых, никто до сего дня на самом деле не знает, где похоронен Дракула. То есть существуют две могилы — одна в монастыре Снагов, в 40 км к северу от Бухареста. Эта версия основывается на народном предании, подтвердить которое пытались румынские археологи Георге Флореску и Дину Розетти, в 1935 г. опубликовавшие отчет «Раскопки в районе Снагова». Вторая могила — в монастыре Комана, в 30 км к югу от Бухареста. Версию озвучил румынский профессор Константин Резакевич в своей статье 2002 г. «Могила Влада Цепеша. Наиболее вероятные гипотезы».

Известно, что после смерти Влада ему отрубили голову, дабы предъявить ее султану. Но при раскопках в обоих монастырях обнаруженные останки имели головы. То есть либо история с отрубленной головой вымысел, либо обнаруженные останки не могут быть останками Дракулы. А где же тогда его кости?

В монастыре Снагов археологи подробно изучили две могилы. Обе они находятся в храме Благовещения Пресвятой

Богородицы. Могила перед входом в алтарь, по легенде, считается могилой Дракулы, так как Влад хотел быть недалеко от священника во время богослужения. Однако команда археологов под руководством Георге Флореску и Дину Розетти, вскрывшая могилу в начале 1930-х гг., обнаружила, что в захоронении ничего нет. Отсюда и версия, что после смерти Дракула стал вампиром. Но если принять, что Дракулу начали называть вампиром лишь в 1930 г., откуда об этом узнал Стокер в 1897 г.?

По некоторым данным, в этой могиле обнаружили кости животных, подброшенные туда монахами, ненавидевшими Дракулу, но сами археологи сообщают, что кости нашли не в могиле, а в земле под ней. Это кости жертвенных животных, которых сжигали на острове Снагов в дохристианские времена.

Чуть позднее Георге Флореску и Дину Розетти нашли в храме Благовещения вторую могилу, содержавшую останки неизвестного мужчины, рядом с которым находилась корона. Могилу обнаружили в притворе храма, то есть возле входа.

Вот и гадай после этого, что же на самом деле произошло с останками Дракулы, и не восстал ли он действительно из праха, хотя бы для того, чтобы досмотреть эту историю.

Ван Хельсинг. Если писатель вознамерится рассказать о страшном и почти бессмертном вампире, его святой долг ввести в повествование не менее сильного представителя мира добра, дабы тот мог сразиться с исчадьем ада и одержать победу. Таким персонажем стал Ван Хельсинг, прототип которого — барон Герард ван Свитен (родившийся 7 мая 1700 г., в Лейдене и умерший в Вене 18 июня 1772 г.), по профессии ван Свитен врач и просветитель голландского происхождения.

Учился у Германа Бургаве и в 1745 г. стал, ни много ни мало, придворным врачом императрицы Австрии Марии Терезии. Занимая этот пост, ван Свитен много сделал для реформирования австрийского здравоохранения и улучшения качества обучения врачей. По его инициативе в Вене созданы: Ботанический сад, химическая лаборатория, при медицинском обучении введено клиническое преподавание. Герард ван Свитен считается основателем венской старой медицинской школы.

Кроме того, ван Свитен выступал за науку и против суеверий. Приходилось ему расследовать и дела, связанные с вампирами, которые нападали на крестьян в сельских районах Юго-Восточной Европы. Первые случаи зафиксировали приблизительно в 1720 г. Как крестьяне борются с вампирами? Кол в сердце, отсечение головы, костер, пр. …Кто-то решил, что сосед вампир, и толпа уже понеслась к его дому с «праведной» местью. Из-за возникшей истерии человека могли убить прямо на улице, основываясь не на доказательствах вины последнего, а исключительно на впечатлении, что обвиняемый-де странно себя ведет, слишком бледен, любит кошек, читает книги и пр.

В 1755 г. Мария Терезия посылает ван Свитена в Моравию, чтобы произвести проверку поступавших оттуда слухов о вампирах. Врач эксгумировал несколько трупов якобы вампиров и, проведя исследования, издал доклад-резюме, вышедший из печати под названием «Abhandlung des Daseyns der Gespenster» («Исследование существования призраков»). В нем ван Свитен дает естественнонаучные объяснения происшествиям, приписывавшимся молвой действиям вампиров. В частности, он объяснил необычное состояние эксгумированных трупов (их розовую кожу, выступающую изо рта кровь, сохраняющуюся тучность и пр.) естественными причинами — замедлением процессов разложения при недостатке кислорода. В предисловии к своему сообщению в 1768 г. ван Свитен пишет: «Весь этот шум исходит лишь от поспешных страхов, суеверного легковерия, темной и подвижной фантазии, простоты и невежества у этого народа».

Благодаря смелому выступлению ван Свитена, другие врачи также присоединились к нему, указав в своих докладах о повышенной смертности в селах, пораженных «вампиризмом», как связанной, в первую очередь, с распространением здесь эпидемий. Изучив доклад своего врача, Мария Терезия издала специальный указ, запрещавший применение против предполагаемых «вампиров» таких традиционных средств борьбы, как заточенные колья, обезглавливание и сожжение.

Избавив, таким образом, страну от вампиров, ван Свитен пошел дальше, он преобразовал цензуру в Австрийской империи, вывел ее из-под подчинения иезуитов.

Кроме того, он был членом Оломоуцкого научного общества «Societas incognitorum». За заслуги ученому пожаловали в Австрии баронский титул. Скончался в императорском дворце Шенбрунн.

Редьярд Киплинг

«СТАЛКИ И КОМПАНИЯ»

12 лет родители устроили Редьярда Киплинга в частное Девонское училище с военным уклоном, по окончании которого он мог бы поступить в престижную военную академию. Мог бы, если бы не близорукость. Понимая, что юношу не примут в академию по медицинским показаниям независимо от того, сдаст ли Киплинг экзамены на «отлично» или будет лодырничать, директор училища Кормелл Прайс начал поощрять в мальчике интерес к литературе. Находясь в училище, Киплинг напишет несколько хороших рассказов, прочитав которые, отец помогает ему найти место в газете. Что же до времени, проведенного в училище, оно тоже не пропало даром. Об этих годах Киплинг написал автобиографическое произведение «Сталки и компания», в котором появился персонаж Мактурк, у этого самого Мактурка вполне реальный прототип — Джордж Чарльз Бересфорд (10 июля 1864, Дромахайр, Литрим — 21 февраля 1938, Брайтон).

Будучи прекрасным фотографом-портретистом, Бересфорд дружил со множеством выдающихся людей своего времени, среди них был и Киплинг, с которым они учились в том самом училище. Киплинг сделал Бересфорда своим персонажем, а гораздо позже, в 1936 г., Бересфорд написал книгу воспоминаний «Школьные дни с Киплингом». Вот и судите сами, кто из них в этой истории прототип, а кто автор.

Максим Горький

«НА ДНЕ»

В пьесе М. Горького «На дне» появляется необыкновенно яркий и злой портрет другого современника писателя — Л.Н. Толстого. Горький писал с него своего нищего философа Луку.

Но прежде чем приступить к персонажу и его прототипу, позволю себе напомнить читателю содержание пьесы. Кстати, сам Горький изначально назвал пьесу «Без солнца», был еще вариант «Ночлежка». Все, вроде, по делу, отражает суть, но неинтересно. В результате Леонид Андреев подарил Горькому название «На дне». Что такое «дно» в изложение Андреева? — Дна не существует, на самом деле это бездонье или бездна. То есть Андреев не знает пределов, одни только бесконечности и бескрайности. Если бы о понятии «дно» спросили Достоевского, он мог бы рассказать о колодце, находясь на дне которого, можно видеть звезды. Федор Михайлович проповедовал, что перед возвышением должно быть падение. Чем ниже упал, тем выше взлетишь.

Горький же обожал разного рода крайности — ему нравилось описывать крайнюю бедность, богатство, гадость, похоть, он вряд ли понимал, что есть высшая точка красоты — невозможный идеал, впрочем, он и не писал об идеале. Даже в рассказе «Двадцать шесть и одна» идеал «Танечка» в итоге развенчан, брошен в грязь и растоптан.

Впрочем, андреевское название Горький поначалу подредактировал, назвав пьесу «На дне жизни».

Итак, персонажи пьесы обитают в ночлежке, портя друг другу жизнь и ожидая весны. Кто-то из них мечтает выбраться, вернуться в нормальное человеческое общество, другие опускают руки. Это мир бывших людей, мир отверженных и отвергнувших.

Те, кто нашли себя на дне ночлежки, считают, что им больше ничего уже и не нужно. Они не работают, потому что сами не желают работать. Это жизненная позиция. К примеру, антипод Луки Сатин говорит о работе следующее: «Работа? Сделай так, чтоб работа была мне приятна — я, может быть, буду работать… да! Может быть!».

Лука (Толстой) обожает читать проповеди, он остер на язык, любит вставлять в разговор прибаутки («ни одна блоха — неплоха: все — черненькие, все — прыгают») и афоризмы («старику — где тепло, там и родина»). Он жесток. Это не дружеский шарж, а четкий, мастерски сделанный портрет, показывающий Толстого таким, каким видели его близкие к писателю люди. Человеком, который проповедует лишь с тем, чтобы его оставили в покое. Антагонистом Луки является Сатин — явный последователь Ницше.

«Человек может верить и не верить… это его дело! Человек — свободен… он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум — человек за все платит сам, и потому он — свободен!.. Человек — вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они… нет! — это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека.) Понимаешь? Это — огромно! В этом — все начала и концы… Все — в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Человек! Это — великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью…». У Горького есть поэма «Человек» — это настоящий гимн человеку, поэма написана с совершенным благоговением перед Ницше и его «Так говорил Заратустра». Известно, что Горький приклонялся перед Ницше и даже отпустил усы, чтобы быть на него похожим.

Горький-Сатин — это автопортрет. Он воспевает человека, который остался один, отвергнут обществом или отверг общество сам. У него нет семьи, нет детей — то, что Толстой считал главными составляющими нормальной жизнеспособной человеческой личности. Он гол, слаб, живет как маргинал в ночлежке или пьяный валяется на улицах, достиг самого дна и, опустившись ниже низкого, сумел провозгласить «Человек — это звучит гордо!».

«МАТЬ»

Прототип Павла Власова, героя романа М. Горького «Мать» — революционер Петр Андреевич Заломов. Заломов родился 3 мая (15 мая) 1877 г. в Нижнем Новгороде, в семье рабочего. Отец надорвался на работе и умер, когда сыну едва исполнилось 11 лет. Семья была вынуждена переехать в так называемый «вдовий дом». Поначалу Павел решил пойти по стопам своего отца, устроившись фактически на его место. Параллельно он посещал марксистский кружок. Когда же его революционная деятельность попала в сферу интересов полиции, он перешел на Сормовский завод, где в 1901–1902 гг. организовал социал-демократическую группу.

В мае 1901 г. вошел в Нижегородский комитет РСДРП и через год организовал первомайскую демонстрацию в Сормове. Лично нес красный флаг с надписью «Долой самодержавие!». Был арестован и вскоре предан суду. На суде выступил с пламенной речью. Позже В.И. Ленин высоко оценит поведение П.А. Заломова и его товарищей на суде. Что же до Павла, его приговорили к пожизненной ссылке в Восточную Сибирь. Возможно, он бы так и сидел там, не имея возможности выбраться, но Горький неожиданно пришел на помощь к будущему прототипу своего героя и выслал ему 300 рублей, которые тот использовал для того, чтобы добраться до Киева, а получив новые документы, — в Петербург и после в Москву. Все получилось вовремя, и Заломов успел на революцию 1905 г. После Февральской революции 1917 г. его избрали членом исполкома Суджанского совета, участвовал в организации советов в Курской губернии. Когда началась Гражданская война, Заломова сначала арестовали гайдамаки, а потом деникинцы, был пытан, но снова избежал расстрела.

В 1925 г. Петр Андреевич вступил в ВКП(б) и отправлен организовывать колхозы. После себя П.А. Заломов оставил «Воспоминания».

Александр Блок

«ДЕВУШКА ПЕЛА В ЦЕРКОВНОМ ХОРЕ»

Несмотря на то что это стихотворение, а не роман, не могу пройти мимо и прекрасного произведения, и печальной истории о девушке, которой Александр Блок посвятил стихотворение:

Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою.

Машенька Добролюбова, сестра поэта Александра Добролюбова и родственница критика Н.А. Добролюбова, родилась в 1880 г. и прожила всего 26 лет. Она верила в идеалы революции, раздавала листовки, выступала с пламенными речами, но вот, когда старшие товарищи поручили ей совершить политическое убийство, не только не выполнила приказа, но и застрелилась из револьвера, который ей выдали для совершения теракта.

Марию знали многие, в 1900 г. девушка закончила педагогические классы Смольного женского института. К.М. Азадовский писал, что она «была педагогом от Бога». Через три года после окончания педагогических классов М. Добролюбова организовала в Петербурге школу для бедных детей. В свободное от основных занятий время она посещала Религиозно-философские собрание, общалась с поэтами, особенно увлекаясь сочинениями символистов, сама писала стихи.

В 1904 г. Маша добровольно отправилась сестрой милосердия на Русско-японский фронт, вернувшись оттуда через год, занялась революционной деятельностью, примкнув к социалистам-революционерам.

В 1906 г. Добролюбова отправилась в Тульскую губернию, где организовывала столовые, работала учительницей и распространяла прокламации и революционную литературу, за что в начале сентября ее арестовали, в тюрьме она провела два месяца. Кроме раздачи запрещенной литературы, ей было нечего предъявить, и на свободе, учитывая ее подвижническую деятельность, Добролюбова была полезнее для общества.

О смерти Маши Добролюбовой писали все газеты, девушка оставила след в творческих биографиях А. Блока, Л. Семенова, Е. Иванова, Н. Клюева.

|

Герберт Уэллс

«ВОЙНА В ВОЗДУХЕ»

Роман Герберта Уэллса, написанный в 1907 г. и опубликованный в 1908 г., полон интересными предсказаниями. Так, Уэллс рассказывает о мировой войне, воздушных боях и авиабомбардировках городов. Что же касается персонажа «Графа фон Винтерфельда», то его прототип был широко известен и носил ту же фамилию — Гуго Ганс Карл фон Винтерфельд (8 октября 1836, Ландсберг, провинция Бранденбург, Пруссия — 4 сентября 1898, Шрайберхау (ныне — Шклярска-Поремба, Нижнесилезское воеводство Польши)), генерал от инфантерии, а так же генерал-адъютант трех германских императоров: Вильгельма I, Фридриха III и Вильгельма II.

Участвовал во Франко-прусской войне 1870–1871 гг., в том числе в битве при Седане 2 сентября 1870 г., когда немцам сдалась 86-тысячная французская армия и в плен попал император Наполеон III. За это нашего героя перевели в Генеральный штаб. Кроме того, за свои подвиги он был награжден Железным крестом 2-го класса, в 1882 г. — Железным крестом 1-го класса.

Валерий Брюсов

«ОГНЕННЫЙ АНГЕЛ»

Прототипом одержимой Ренаты в «Огненном ангеле» послужила поэтесса, игравшая заметную роль в литературной и богемной жизни начала XX в., возлюбленная автора, Нина Ивановна Петровская (1879–1928). Возвращаясь из колонии Кляйн-Венедиг в Кельн, ландскнехт Рупрехт встречает красавицу Ренату, одержимую злым духом. Когда-то девушка жила в замке белокурого графа Генриха фон От-тергейма, которого принимала за воплощение «огненного ангела», явившегося ей в детстве. Теперь она повсюду ищет покинувшего ее Генриха, но его нигде нет. Рупрехт влюбляется в Ренату и обещает помочь ей найти Генриха. Рената втягивает его в изучение трактатов по демонологии. Он знакомится с доктором Фаустом, Мефистофелем, оккультистом Агриппой Неттесгеймским.

Когда им удается отыскать Генриха, Рената требует, чтобы Рупрехт вызвал его на дуэль, но не смел убивать. Рупрехт ранен, Рената ухаживает за ним, пока к ней снова не является огненный ангел, который указывает на ее порочный образ жизни и велит встать на путь праведный, после чего Рената покидает Рупрехта, и в следующий раз он случайно находит ее в монастыре под именем Мария.

Инквизиторы пытают ее, пытаясь вырвать признание в одержимости, в конце концов Рената признается в сожительстве с сатаной. Рупрехт пытается спасти любимую, но она умирает на его руках, отказавшись от какой-либо помощи.

Роман, несмотря на всю его готичность и фантастический сюжет, является зеркальным отражением совместной жизни писателя и Нины Петровской и, возможно, еще отношений Ренаты с Андреем Белым (белокурый Генрих). Ох, и не простыми же, судя по всему, они были…

Нина Петровская родилась в 1879 г. (по другим данным, в 1884 г.), в семье чиновника. Окончила женские зубоврачебные курсы, но работать не стала, а вместо этого посвятила себя поэзии и богемной жизни.

Во время знакомства с Брюсовым Нина — жена владельца издательства «Гриф» — С.А. Соколова (Кречетова), кроме того, она была его помощницей, то есть отлично знала и издававшихся там писателей, и литературную кухню. В разное время — подруга К. Бальмонта, А. Белого, В. Брюсова, С. Ауслендера.

После того как Брюсов вывел ее под именем Ренаты в романе «Огненный ангел», Нина приняла католичество и взяла имя Рената, следовательно, она полностью согласилась с тем, что он написал, и желала, чтобы ее ассоциировали с героиней этого романа. Позже она, правда, вернулась в православие.

Первая публикация Нины Петровской состоялась в альманахе «Гриф» в 1903 г. В дальнейшем печаталась в изданиях «Весы», «Золотое руно», «Русская мысль», альманахе «Перевал», газетах «Утро России», «Голос Москвы», «Руль», «Новь» и других. В 1908 г. выпустила сборник рассказов «Sanctus Amor».

Как это было принято в богемной среде, она рано пристрастилась к морфию, много пила. Несколько раз пыталась покончить с собой: выбросилась из окна гостиницы на бульваре Сен-Мишель. Выжила, но навсегда осталась хромой, а потом после смерти горячо любимой сестры Надежды пробовала через укол булавкой заразиться трупным ядом.

Выехав за границу в 1911 г., пребывала там в крайней нужде, зарабатывая переводами, но заказов было немного, платили гроши, так что какое-то время она даже побиралась. Жила в Риме, Варшаве, почти умирала и долго лечилась в Мюнхене, страдала тяжелым нервным расстройством, усугубляемым алкоголем и наркотиками. С 1922 г. перебралась в Германию, где два года работала в берлинской газете «Накануне».

В 1924 г. издательство «Накануне» выпустило книгу Карло Коллоди «Пиноккио» в переводе Петровской, именно с этим переводом впоследствии работал Алексей Толстой, чтобы написать «Золотой ключик, или Приключения Буратино».

В ночь на 23 февраля 1928 г. в парижской гостинице отравилась газом и умерла. «Кончилась ее подлинно страдальческая жизнь в маленьком парижском отеле, и эта жизнь — одна из самых тяжелых драм нашей эмиграции. Полное одиночество, безвыходная нужда, нищенское существование, отсутствие самого ничтожного заработка, болезнь — так жила все эти годы Нина Петровская, и каждый день был такой же, как предыдущий, — без малейшего просвета, безо всякой надежды», — написали в ее некрологе.

В 2014 г. вышла книга Н. Петровской «Разбитое зеркало: Проза. Мемуары. Критика». В сборник «Четыре Туберозы: Поэзия, проза и драматургия забытых авторов Серебряного века» (автор-составитель Н. Носов; М., 2014) включены стихи Н. Петровской. В 2004 г. в издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга «Валерий Брюсов — Нина Петровская. Переписка: 1904–1913».

Леонид Андреев

«РАССКАЗ О СЕМИ ПОВЕШЕННЫХ»

Была она очень бледна, но не мертвенной бледностью, а той особенной горячей белизной, когда внутри человека как бы зажжен огромный, сильный огонь, и тело прозрачно светится, как тонкий севрский фарфор.

Л. Андреев «Рассказ о семи повешенных»

Лидия Августовна (Петровна) Стуре родилась в 1884 г., в семье подполковника, по происхождению дворянка. Со- стояла в Северном боевом отряде партии эсеров Альберта Трауберга, после ареста которого командование перешло к Всеволоду Лебединцеву. Вместе с остальными Стуре готовила покушение на министра юстиции Щегловитова.

Покушение распланировали, как хороший спектакль. Стуре и еще один прототип персонажа рассказа — Синегуб сидели в беседке, изображая влюбленную пару Молодые люди нежно ворковали друг с другом, еще не зная, что их предали. Предателя звали Евно Азеф (читайте о нем в главе о «Коне бледном» Бориса Савинкова, так как он, так же как и Стуре, сделался героем литературных произведений и в его честь появился даже специальный термин для изображения предательства «азефовщина»).

Когда к Стуре и Синегубу подошли агенты полиции, девушка выхватила револьвер и выстрелила в одного из них. По чистой случайности пуля пробила пальто и не ранила агента. Всех участников покушения схватили. Вскоре состоялся военно-окружной суд, приговоривший семерых из девяти, включая Лидию Стуре, к смертной казни через повешение. Приговор привели в исполнение 17 февраля 1908 г. в местечке под названием «Лисий Нос».

Лев Сергеевич Синегуб (1887 — 17 февраля 1908, Лисий Нос, Российская империя; ныне — в черте Петербурга) — террорист, участник революционного движения в Российской империи в начале XX в., член Северного боевого летучего отряда (его отец тоже революционер и относился к кружку так называемых чайковцев, приговорен к девяти годам каторги). В отличие от Л. Стуре, Лев Синегуб во время ареста сдался без сопротивления. Супруга Синегуба Лариса Чемоданова отправилась в Сибирь за любимым, где и родила ему сына Льва.

Сергея Головина Андреев написал с Сергея Гавриловича Баранова (8 мая 1885, Гатчина, Петербургская губерния — 17 февраля 1908).

О самом прототипе известно немного, Сергей был эсером и членом Северного боевого летучего отряда, дважды его задерживала полиция, и в результате провокаторской деятельности Азефа 7 февраля 1908 г. Баранова арестовали вместе с товарищами и заключили в Петропавловскую крепость. Петербургским военно-окружным судом приговорен к смертной казни через повешение 17 февраля 1908 г. в Лисьем Носу близ Петербурга вместе с Е.Н. Лебедевой, В.В. Лебединцевым, Л.С. Синегубом, Л.А. Стуре, А.М. Распутиной и, назвавшимся крестьянином Еранского уезда Вятской губернии, А.Ф. Смирновым.

Кроме вышеупомянутого рассказа, в литературе этот момент истории отражен в следующих изданиях: М.В. Михайлова, В.И. Шулятиков. «Судьбы российских социалистов-революцио-неров в осмыслении литературы начала XX века»; Б. Розенфельд. «К истории создания Леонидом Андреевым „Рассказа о семи повешенных“» (TERRA NOVA. 2006. № 17. Нояб.); М.В. Идельсон. «Летучий боевой отряд Северной области партии социалистов-революционеров. Краеведческие записки. Исследования и материалы» (СПб., Акрополь. Вып. 1. 1993).

Борис Савинков

«КОНЬ БЛЕДНЫЙ»

Произведение во многом автобиографическое. Написать историю революционеров-террористов надоумила революционера Савинкова Зинаида Гиппиус, она же подарила ему свой псевдоним В. Ропшин. Впервые повесть опубликовали в 1909 г., следующее издание подготовил М.А. Туманов в Ницце в 1913 г. Будучи изданной, повесть стала предметом жесткой критики в партийной среде, так как террористы, в особенности главный герой, в повести были представлены автором, мягко говоря, без нимба или тернового венца, как это полагалось в то время, короче, не в лучшем свете.

Название повести взято из Апокалипсиса Иоанна Богослова: «И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть“; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными».

В повести есть персонаж Ваня — мистически настроенный молодой человек, бывший ссыльный. По его собственным словам, уверовал в Христа, когда попал в трясину и оказался на краю гибели. Тогда, понимая, что спастись уже невозможно, он вдруг обнаружил крошечную кочку, забрался на нее. Да так и стоял на одной ноге — то есть он стоял на кочке, как на столпе. Столпники — так называли христианских святых, избравших особый вид подвига — непрерывную молитву на «столпе» (открытой возвышенной площадке, камне, башне и т. п.).

У Вани есть реальный прототип — Егор Сергеевич Созонов (Сазонов), который родился 26 мая 1879 г. в селе Петровское Уржумского уезда Вятской губернии, в старообрядческой семье. Учился Егор в Уфимской мужской гимназии, затем поступил в Московский университет на медицинский факультет. Цель жизни он определил так: стать земским врачом и лечить больных.

В революции оказался, по его же словам, «из-за ощущения несправедливости, допущенной по отношению к студентам». По приказу властей, 183 киевских революционно настроенных студентов отдали в солдаты. Егор призвал своих товарищей по университету выступить против такого решения царского правительства, демонстрацию разогнали. В 1901 г. Егора Созонова исключили из университета и сослали в Уфу. В Уфе он примкнул к Уральскому союзу социал-демократов и социалистов-революционеров. В 1902 г., во время обыска на его квартире, Егор попытался уничтожить страницу из блокнота, где были записаны адреса и явки, но из-за плохого зрения и спешки вырвал не ту страницу. Таким образом, в руках полицейских оказались неопровержимые улики. Созонова арестовали. В тюрьме в ответ на грубое обращение объявил голодовку. Вскоре его сначала отправили в Самару, а оттуда — в якутскую ссылку. По дороге Егор сбежал, друзья сумели переправить его в Швейцарию. Как известно, эта страна не выдавала политических преступников. Там же он примкнул к Боевой организации (ВО).

Подготовка заняла больше года, но в результате, вернувшись в Россию, Созонов получил приказ ликвидировать В.К. Плеве. Первым шел с бомбой Боришанский, который должен был пропустить карету Плеве мимо себя. За ним следовал Созонов — основной метальщик, далее — Каляев и Сикорский, которые должны осуществить убийство, если Созонов промахнется, а в случае, если карета повернет назад, дело должен был довершить Боришанский. При виде кареты Созонов сошел с тротуара и кинул в нее бомбу. Плеве погиб сразу. Сам Созонов был тяжело ранен. Здесь же, на месте убийства, его арестовали, а по излечении предали суду.

Несмотря на то что его действия были преднамеренны, а Плеве убит, Созонова не приговорили к смерти, а отправили сначала в Шлиссельбургскую крепость, затем в Бутырскую тюрьму и из нее уже на Нерчинские рудники. После 1905 г., когда произошла очередная амнистия, его срок сократился, но правительство не собиралось освобождать столь опасного преступника. В конце 1907 г. Созонова перевели в Зерентуйскую каторжную тюрьму, где режим содержания ссыльных был более свободным. Но вскоре туда прислали нового начальника тюрьмы И. Высоцкого, который уравнял в правах политических и уголовных преступников. В результате начались самоубийства среди политических. 27 ноября (10 декабря) 1910 г. Созонов принял яд.

В книге есть провокатор, этот образ полностью списан с Евно Азефа, которого Савинков очень хорошо знал и защищал перед своими товарищами, когда те пытались разоблачить его. Евно Фишелевич Азеф (Евгений Филиппович Азиев) родился в 1869 г. в местечке Лысково Гродненской губернии.

Азеф — противоречивая личность, с одной стороны, будучи одним из руководителей партии эсеров, организовывал и даже лично участвовал в ряде терактов. В частности, на его руках, ни много ни мало, кровь великого князя Сергея Александровича! С другой стороны, раскрывал заговоры, благодаря чему власти смогли отправить на виселицу, в тюрьму или на каторгу сотни опасных элементов.

В мировую литературу и кинематограф Азеф вошел исключительно как символ предательства. Такие произведения, как роман Р.Б. Гуля «Генерал БО» (другое название — «Азеф»), пьеса А.Н. Толстого «Азеф: орел или решка», документальный очерк М.А. Алданова «Азеф», — написаны с использованием этого прототипа, прославившегося тем что, в частности, в 1908 г. он предал своих друзей по революционной борьбе, а именно членов летучего Боевого отряда партии социалистов-революци-онеров, часть которых казнили в феврале 1908 г. Именно эта казнь вдохновила Леонида Андреева на написание «Рассказа о семи повешенных», о котором мы уже говорили.

Не буду упоминать все «подвиги» Азефа. В то время революционеры находились в большой моде, их считали героями и борцами за свободу. Разумеется, я не оправдываю предательства, но мне глубоко омерзительна та война, которую развернули на своей собственной земле русские террористы. К слову, человек, способный оправдать предателя, способен оправдать что угодно. Азеф вошел в историю как предатель, в то время как, объективно говоря, это двойной агент. Одной рукой готовил бомбы, а другой сдавал своих же подельников полиции.

Впрочем, насколько мерзок Иуда, а скольких вдохновил на творческие подвиги. Недалеко от него ушел и Азеф, во всяком случае, его имя, наряду с «великим» предшественником, также сделалось нарицательным и даже вошло в словарь Д.Н. Ушакова: «АЗЕФОВЩИНА, — ы, мн. нет, ж. (полит.). Крупная политическая провокация. (По имени провокатора с.-р. Азефа)».

В качестве второстепенного персонажа фигура Азефа возникает в романе «Петербург» Андрея Белого, там он предстает перед читателем в образе провокатора Липпанченки. Азефовщина упоминается в книге Г. Белых и Л. Пантелеева «Республика Шкид» (глава «Дело о табаке японском»). В поэме «Облако в штанах» В.В. Маяковский пишет: «Эту ночь глазами не проломаем, Черную, как Азеф». Любопытно, что деятельность Боевой организации (БО) партии эсеров, которой руководил Азеф, получила свое отражение в романе Б. Акунина «Статский советник», где она называется БГ — Боевая группа. Евно Азеф фигурирует как провокатор в разговоре героев фантастического романа А. и С. Абрамовых «Рай без памяти».

Об Азефе сняты немецкий фильм «Провокатор Азеф» (1935, играл Фриц Расп) и французский «Azev: le tsar de la nuit» (1975, играл Пьер Сантини), кроме того, он — персонаж советского-польского фильма «Особых примет нет» (1978, играл Григорий Абрикосов), российских фильмов и сериалов «Империя под ударом» (2000, играл Владимир Богданов), «Всадник по имени Смерть», (2004, играл Дмитрий Дюжев), «Столыпин… Невыученные уроки» (2006, играл Александр Строев), «Секретная служба Его Величества» (2006, играл Алексей Карелин).

Александр Куприн

«ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ»

Елизавету Морицовну Гейнрих — вторую жену Куприна — никто из знакомых и друзей писателя не назвал бы красивой и яркой, тем более она проигрывала в сравнении с первой его супругой, Марией Карловной. Тем не менее именно этой женщине мы обязаны тем, что писатель не спился, не погиб в пьяной драке, что он продолжил работать и не просто работать, а создал такие шедевры, как «Гранатовый браслет» и «Суламифь».

Но давайте обо всем по порядку Елизавета росла в многодетной семье, которая постоянно испытывала нужду. Стало немного полегче, когда ее старшая сестра Мария поступила на сцену (выступала под фамилией Абрамова) и затем вышла замуж за писателя Мамина-Сибиряка. Сестра намеревалась забрать Лизу к себе, предполагалось, что девочка будет помогать сестре после рождения у нее детей, но Мария неожиданно умерла от родов в 27 лет. В то время Лизе исполнилось всего 10. Тем не менее девочка была готова посвятить себя воспитанию племянницы, но тут вдовец взял в дом гувернантку, которая сразу же стала вести себя, как хозяйка. Елизавете же пришлось оставаться в этом доме до совершеннолетия. Кстати, своей дочери Аленушке (Елене Дмитриевне Маминой) писатель посвятил целый цикл произведений для детей, который так и называется — «Аленушкины сказки».

В 20 лет Елизавета вступила в общину сестер милосердия и с первых дней Русско-японской войны попросилась на фронт, — чего не сделаешь ради свободы. Там же она познакомилась с врачом-грузином, молодые люди обручились. Но помолвка не закончилась свадьбой, однажды Лиза увидела, как ее будущий супруг с остервенением избивал солдата, который не имел права ему ответить. Лиза разорвала помолвку и вскоре вернулась в Петербург.

Правда, снова проситься в дом Мамина-Сибиряка она не пожелала и устроилась прислугой в семью Куприных, за 25 рублей в месяц.

Поначалу Лизу все устраивало, но потом хозяин начал проявлять к ней повышенное внимание. Вечно пьяный Куприн, должно быть, посчитал возможным развлечься с новой горничной, но девушка и не подумала уступить известному писателю. Тогда он предложил ей сделаться его постоянной возлюбленной за содержание. Понимая, что дальше будет только хуже, Лиза покинула дом Куприных и стала искать себе другое место.

Меж тем на Куприна ее уход подействовал самым неприятным образом. Он и раньше позволял себе рукоприкладство в отношении своей супруги и домочадцев, однажды дошло до того, что он поджег платье на своей жене. «Он схватил со стола спички, чиркнул, дрожащей рукой прикурил и бросил горящую спичку мне на подол. Я была в черном газовом платье. Платье загорелось», — писала в своих мемуарах Мария Карловна.

Неудивительно, что вскоре супруга оставила его, забрав детей, и Александр Иванович погрузился в беспробудное пьянство. Друзья поняли, что на этот раз, чтобы привести его в чувство, понадобится чудо, и этим чудом стала Лиза. Профессор Батюшков раздобыл адрес госпиталя, где, уйдя от Куприных, работала Елизавета, и, приехав к ней, заявил напрямик, что «гордость русской литературы гибнет и лишь она в состоянии его спасти». Как спасти? Согласиться стать его женой и не позволять ему пить.

Лиза ставит одно единственное условие: Куприн должен забыть про гордость и начать лечиться от пьянства. Куприн дал согласие на лечение и внес необходимую плату. Только после этого они обвенчались в русской церкви, после чего Куприн и Лиза отправились вместе в финский санаторий «Гельсингфорс».

«Елизавета Морицовна, очень старательная, скромная и заботливая хозяйка, с трогательной преданностью ухаживает за Александром Ивановичем с полным самоотвержением. Она немного прибрала его к рукам, и скоро два месяца, как он перестал пить (то, что за едой, конечно, не в счет, но здесь приходится его держать, так сказать, на порционных выдачах)», — писал профессор Батюшков.

У пары родились дочери Ксения и Зинаида.

Но жизнь у Елизаветы Куприной все равно получилась не сахар. Александр Иванович, если и не поджигал на ней платья, все равно не стеснялся проявлять свой грубый, деспотичный характер.

Супруга Бунина Вера Муромцева рассказала, как ее муж и Куприн однажды ненадолго заскочили в «Пале-Рояль», где «застали Елизавету Морицовну на площадке… третьего этажа. Она была в домашнем широком платье (Лиза в это время ждала ребенка).

Бросив ей несколько слов, Куприн с гостями отправился в поход по ночным притонам. Продолжалось это не час и не два, и все это время беременная женщина простояла в ожидании на лестничной площадке». Требовал ли таких жертв Куприн, или это было личным выбором Лизы, неизвестно, факт остается фактом.

Во время эмиграции Лиза работала в переплетной мастерской, на ее жалование семья и жила. Куприн почти ничего не писал, тем не менее не переставал ухаживать за женщинами и звать к себе друзей, но Лиза безропотно терпела все это, неся свой крест.

Обратно, в теперь уже Советскую, Россию они вернулись в 1937 г. Смертельно больной писатель стремился на Родину, чтобы умереть и быть похороненным в родной земле. Это произошло всего через год после возвращения, Куприн умер от рака пищевода. Елизавета же покончила с собой во время блокады Ленинграда. До последнего дня она разбирала архивы своего знаменитого мужа, работала над сохранением его наследия.

Владимир Маяковский

«ОБЛАКО В ШТАНАХ»

Советский скульптор-монументалист Мария Александровна Денисова-Щаденко (1894–1944), а точнее, отношения с ней, начавшиеся у Маяковского во время его черноморского турне, по утверждению современников, запечатлены им в поэме «Облако в штанах». В поэме она выступает под собственным именем:

Мария! Мария! Мария! Пусти, Мария! Я не могу на улицах! Не хочешь? Ждешь, как щеки провалятся ямкою попробованный всеми, пресный, я приду и беззубо прошамкаю, что сегодня я «удивительно честный».

Мария Денисова родилась в Харькове, в семье крестьян, перебравшихся из Смоленской губернии. Сначала училась в частной живописной студии, а затем в художественном училище. Во время Октябрьской революции ушла в Первую Конную армию. Служила руководителем художественно-агитационного отдела армии. Писала агитплакаты, рисовала карикатуры, играла на сцене. В общем, это была яркая и очень красивая молодая женщина, которая знала, чего она хочет в этой жизни.

За свою армейскую жизнь Мария Денисова перенесла три тифа и ранение. В армии она встретила своего будущего мужа, члена Реввоенсовета Первой Конной армии Ефима Щаденко.

Демобилизовавшись вместе с ним, отправилась в Швейцарию, где продолжила занятия живописью и скульптурой сначала в Лозанне, а затем в Женеве (с 1914 по 1918 г.). Перебравшись в Москву, занималась в знаменитом ВХУТЕМАСе, который окончила в 1925 г.

Мария Денисова-Щаденко прославилась как скульптор-монументалист, ее скульптурные работы выставлялись на международных биеннале в Женеве, Венеции, Варшаве, Цюрихе, Берне, Копенгагене. Несколько ее выставок проходило в Москве.

Мария покончила с собой в 1944 г., когда из-за сильной болезни ослабла до такой степени, что уже не могла заниматься ваянием. Понимая, что не сможет без любимого дела, нашла в себе силы расстаться с жизнью.

«КЛОП»

В пьесе В. Маяковского «Клоп» есть персонаж — писатель-приспособленец Олег Баян, прототипом которого послужил прекрасно знакомый Владимиру Владимировичу поэт-футурист, писатель и драматург Вадим Баян (настоящее имя Владимир Иванович Сидоров; 1880–1966).

Вадим Баян известен, прежде всего, своими «космопоэмами» «Вселенная на плахе» (1919–1920) и «По мостовой тысячелетий» (1922), а также воспоминаниями «Маяковский в первой олимпиаде футуристов».

Дебютировал в 1908 г. стихотворением «Два коня». Печатался в симферопольской газете «Тавричанин». В том же году в Мелитополе вышла его книга «Сжатая лента. Роман (в стихах)» (1905–1908). Затем издал на собственные средства в издательстве М.О. Вольфа книгу «Лирический поток. Лирионетты и баркароллы» (1914). В том же году организовал и частично финансировал проведение поэтических вечеров в городах Крыма, получивших название «Олимпиады российского футуризма», в которых принимали участие Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Игорь Северянин и др.

В 1917 г. создал литературное объединение, помогал молодым поэтам, в том числе Борису Поплавскому. В 1919 г. издал книгу «Радио». Свои книги «Из батареи сердца», «Срубленный поцелуй с губ Вселенной» посылал Маяковскому с надписями: «Маяку мира Маяковскому — Баянище», «Великому — великий».

Начиная с 1922 г., в Москве пытался прописать современные советские обряды, плодом его трудов стала книга «Кумачовые гулянки», дважды выходившая в издательстве «Молодая гвардия».

После того как Маяковский издал своего «Клопа», Баян оскорбился и в 1929 г. опубликовал в «Литературной газете» «Открытое письмо Маяковскому», на что тот ответил в пренебрежительной манере[80]. Далее Баян отошел от поэзии и работал художником-оформителем.

«БАНЯ»

Репортер Моментальников также имел реальный прототип, им стал российский и советский театральный и литературный критик, историк театра, литературовед, журналист Давид Лазаревич Тальников (литературный псевдоним Дельта, настоящая фамилия Шпитальников).

Родился Тальников 26 ноября 1882 г. в городе Тирасполе Херсонской губернии. О его детстве ничего не известно, литературную деятельность начал в 1904 г. в Одессе, одновременно работая врачом. Был дружен и состоял в переписке с И.А. Буниным и В.В. Воровским, с которыми познакомился, будучи редактором «Одесского обозрения» (1906–1917 гг.). Именно Бунин помог Тальникову перебраться из одесских периодических изданий в столицу, где он мог достичь неизмеримо большего.

Тальников зарабатывал на жизнь статьями на театральные темы, а также много писал о современных русских писателях в журналах и газетах «Отклики современности», «Современный мир», «Вестник Европы», «Русское богатство», «Летопись», «Театр», «Звезда», «Современная мысль», «Одесские новости», «Огоньки» (Одесса).

С 1917 г. — сотрудник редакционно-кооперативного издательства и акционерного общества «Русский Библиографический Институт братьев А. и И. Гранат и К°», затем секретарь редакции журналов «Новая Москва» и «Жизнь». Тогда же обратился к творчеству В. Маяковского, раскритиковав его в журнале «Красная новь», статья называлась «Дежурное блюдо Маяковского». Тальников подверг критике очерки «Мое открытие Америки», а также американские стихи Маяковского: «Галопный маршрут… повествование в свойственном ему вульгарноразвязном тоне „газетчика“ — то, что Сельвинский очень остро определил как „рифмованную лапшу кумачовой халтуры“ и „барабан с горшком а-ля Леф“»[81]. Маяковский послал в редакцию журнала протест: «Изумлен развязным тоном малограмотных людей, пишущих в „Красной нови“ под псевдонимом „Тальников“», после чего объявил о прекращении сотрудничества с этим изданием и написал в ответ стихотворение «Галопщик по писателям» (1928). После вышеописанной литературной дуэли Тальников сделался прототипом героя пьесы В. Маяковского «Баня» — репортера Моментальникова.

Михаил Кузмин

«ПЛАВАЮЩИЕ-ПУТЕШЕСТВУЮЩИЕ»

В романе Михаила Кузмина «Плавающие-путешествующие» есть персонаж Полина. Образ списан с поэтессы и хозяйки одного из литературных салонов «Серебряного века» Паллады (Палладии) Олимповны (урожд. Старынкевич), в первом замужестве Пэдди-Кабецкая, во втором — Богданова-Бельская (наиболее известная фамилия, под которой вышел сборник ее стихов), в третьем — Дерюжинская, в четвертом — Берг и в пятом — Гросс (под этой фамилией жила последние годы). В записках художника группы «Тринадцать» В.А. Милашевского она значится как Паллада Скуратова (намек на то, что Бельский — это фамилия Малюты Скуратова), а в повести О. Морозовой «Одна судьба» появляется как Диана Олимпиевна.

Паллада родилась 1 (13 января) 1885 г. в Петербурге, в семье генерала Олимпия Старынкевича. Окончила драматическую студию Н.Н. Евреинова. Была завсегдатаем петербургского кабаре «Бродячая собака». Кроме того, Паллада еще при жизни попала в мемуарную литературу. Что неудивительно — в каких кругах вращалась!

Ей посвящали стихи Игорь Северянин (сонет «Паллада»), Борис Садовской и др.; больше всего известны строки Георгия Иванова (1923):

Январский день. На берегу Невы Несется ветер, разрушеньем вея. Где Олечка Судейкина, увы! Ахматова, Паллада, Саломея? Все, кто блистал в тринадцатом году — Лишь призраки на петербургском льду.

Ее любимый поэт М. Кузмин посвятил Палладе последний куплет гимна «Бродячей собаки»:

А!.. Не забыта и Паллада В титулованном кругу, Словно древняя Дриада, Что резвится на лугу, Ей любовь одна отрада, И где надо и не надо Не ответит, не ответит, не ответит «не могу»!

«Где надо и не надо» — очень точно, учитывая более чем свободный нрав и отношения к любовным похождениям Паллады. К примеру, завсегдатай «Бродячей собаки» Анна Ахматова писала, что Богданова-Бельская, рассказывая о каких-то прошлых событиях, спрашивала у нее: «Ты не помнишь, с кем я тогда жила?».

Впрочем, с ее «послужным списком» немудрено запутаться: эсер-террорист Егор Созонов, юный поэт-гусар Всеволод Князев, более известный своими отношениями с поэтом М. Кузминым. Однажды из-за нее была дуэль, и еще двое покончили с собой из-за любви к ней (по словам Б. Берга), один из них — сын генерала Головачева, живший напротив дома семьи Старынкевичей, а другой — внук А.Н. Островского, якобы застрелившийся в присутствии Паллады.

Она вышла замуж за студента математического, затем естественного факультета Санкт-Петербургского университета Сергея Ивановича Богданова, который очень скоро стал эсером и был казнен, оставив Палладу с двумя сыновьями, Орестом и Эрастом. Потеряв благоверного, она увлеклась на какое-то время поэтом Леонидом Каннегисером (впоследствии убившего Урицкого). Но после разлуки с ним второй раз вышла замуж за скульптора Глеба Дерюжинского. Третий муж (на этот раз гражданский) — искусствовед Виталий Федорович Гросс (1890—?), сын от этого брака — Эрнест Витальевич Гросс (1925–2000). Вместе с ним и его семьей Паллада прожила вторую половину жизни.

В 1915 г. Паллада издала (под фамилией Богданова-Бельская) сборник стихов «Амулеты». Лирическая героиня — утонченная «шикарная» современная куртизанка.

Осип Мандельштам

«ДОЧЬ АНДРОНИКА КОМНЕНА»
Дочь Андроника Комнена, Византийской славы дочь! Помоги мне в эту ночь Солнце выручить из плена, Помоги мне пышность тлена Стройной песнью превозмочь, Дочь Андроника Комнена, Византийской славы дочь! Кн. Андрониковой (1916 г.)

Саломея Николаевна Андроникова родилась в 1888 г. в Тифлисе и умерла в 1982 г. в Лондоне. Будучи яркой представительницей «серебряного века», где выступала в качестве музы и мецената, она заслужила ласковое поэтическое прозвище — «Соломинка».

«Украшением… вечеров как всегда была Саломея Андреева (Андроникова) — не писательница, не поэтесса, не актриса, не балерина и не певица — сплошное „не“. Но она была признана самой интересной женщиной нашего круга…», — писала о ней Тэффи.

Ее мама — Лидия Николаевна Плещеева-Муратова (1861–1953), внучатая племянница поэта Плещеева; отец — кахетинский князь Иван (Нико) Захарьевич Андроникашвили (1863–1944), служил городским головой Батуми.

В 18 лет Саломея вышла замуж за богатого торговца чаем Павла Андреева и переехала в Петербург, но брак оказался недолгим из-за ветреного характера супруга. Так что семья распалась, не спасла положение даже их совместная дочь Ирина. После развода Саломея забрала ребенка и уехала в Париж, где познакомилась с поэтом Сергеем Рафаловичем, этот союз был благословлен богемными музами, но не церковью. Вместе они прожили семь лет. Вернувшись в Петербург, Саломея устроила в своем доме литературный салон.

После революции она не вернулась в Петроград, а сначала отвезла дочь к своим родителям в Баку, а затем в Тифлис. Вместе со своим гражданским мужем С. Рафаловичем и С. Городецким она издавала литературно-поэтический ежемесячник «Орион». Потом ее чуть не похитил приемный сын Горького, родной брат Якова Свердлова, Зиновий Пешков, который предложил ей прокатиться в Париж за шляпками. Некоторые искусствоведы утверждают, что они были знакомы еще до брака с Андреевым и Пешков сватался к княжне, но получил отказ от ее родителей.

Оказавшись в Париже, Саломея в 1925 г. вышла замуж за адвоката Александра Гальперна, друга А.Ф. Керенского и управляющего делами Временного правительства. В Париже Саломея работала в журналах мод Люсьена Вожеля, помогала деньгами Марине Цветаевой: из 1000 франков, который она получала в журнале, 200 отдавала Марине, даже создала «Комитет помощи Цветаевой», помогала Зинаиде Серебряковой вырваться в 1925 г. из Советской России.

После 1940 г. Саломея переезжает из Парижа в США, забрав с собой внука. Ее дочь Ирина, баронесса Нольде (коммунистка и участница Сопротивления), и ее русский муж, служивший во французской армии, оставались во Франции в нацистском плену.

В Америке Саломея продолжала помогать всем, кто нуждался в ее помощи, в 1956 г. она писала Шухаеву: «Я, душенька, стара, как попова собака, но работаю, как вол, хоть глуха, „слепа“ (то есть оба глаза оперировали и хожу плохо, но бегаю)».

Она умерла в 1982 г. на 94-м году жизни, по этому поводу лондонская «The Times» напечатала некролог, в котором содержались такие слова: «Саломея Николаевна Андроникова, последняя из самых блистательных женщин, которым довелось быть современницами расцвета „Серебряного века“ русской поэзии. Саломея Андроникова была одной из самых известных красавиц той эпохи. Она славилась умом, обаятельностью, остроумием. В числе ее друзей были знаменитые русские поэты и художники того времени».

Страстно влюбленный в нее Осип Мандельштам посвятил Саломее стихотворения «Дочь Андроника Комнена», «Когда, Соломинка, не спишь в огромной спальне», «Мадригал», «Кофейня разбитых сердец». Искусствовед И. Дзуцева писала, что «Грузия предстала в поэзии Мандельштама в облике петербургской красавицы Саломеи Андрониковой».

Кроме Мандельштама, свои стихи посвятили ей Григол Рабакидзе («Офорт»), Рафалович («Кровавый хмель гранатов зноя»), Г. Иванов («Январский день. На берегу Невы»), Илья Зданевич («Всегда нарядней всех, всех розовей и выше», «На улице парижской Колизея»). Анна Ахматова («Тень»).

Равно на всех сквозь черные ресницы Дарьяпьских глаз струился нежный свет. О тень! Прости меня, но ясная погода, Флобер, бессонница и поздняя сирень Тебя — красавицу тринадцатого года — И твой безоблачный и равнодушный день Напомнили… А мне такого рода Воспоминанья не к лицу. О тень!

В рассказе Э. Лимонова «Красавица, вдохновлявшая поэта» выведена под именем «Саломея Ираклиевна» (1990). Неудивительно, что ее часто писали художники.

Евгений Замятин

«МЫ»

Интересно отметить, что прототипом может стать не только одушевленное существо: человек, животное, или неодушевленное, как это было в Винни-Пухе, где главный персонаж имел двух прототипов — реальную медведицу, лебедя и игрушечного мишку, набитого опилками, время от времени прототипом становится город, страна или целый мир. В романе Евгения Замятина «Мы» 1920 г. сам мир идеального, стерильного будущего является прототипом не менее холодного и не менее выхолощенного будущего из пьесы Владимира Маяковского «Клоп» (1928 г.).

Идеальное общество Замятина упразднило имена и ввело вместо них индивидуальные номера, так, главный герой носит имя Д-503, его постоянная партнерша — 0-90, сам же он вдруг встречается с коварной соблазнительницей и, как потом выяснится, шпионкой 1-330. Все эти имена-номера-коды являются провозвестником «Щ-854» — так в первой редакции назывался рассказ А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». В конструкционных лагерях тоже нет имен, а только номера, Щ-854 номер главного героя.

И еще интересное сходство — идеальное общество живет в мире, огражденном стеной, за которой в лесах обитают дикие. Тут возникает параллель с «Улиткой на склоне» Стругацких, где присутствует таинственный лес и есть институт.

Отдаленное сходство с романом, точнее, с описанным Замятиным прозрачным миром мы находим в романе В. Набокова «Приглашение на казнь». Как вы помните, «Цинцинната Ц. приговорили к смерти. Непростительная вина Цинцинната — в его „непроницаемости“». Один из основополагающих принципов мира, в котором живет философ Цинциннат, — существование «прозрачных друг для дружки душ».

Илья Эренбург

«НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ ХУЛИО ХУРЕНИТО»

Замысел романа сложился у автора еще в бытность его в революционном Киеве. Затем, весной 1921 г. Илья Эренбург получил официальное разрешение отправиться в Париж в так называемую «художественную командировку». Перед отъездом в прошлом гимназический товарищ Эренбурга, а на тот момент времени член ЦК партии Н.И. Бухарин, предложил ему написать книгу о послевоенной Европе, «только позлее»[83] Эренбург был известным поэтом, книгу же нужно было написать прозой, интересный вызов.

Из Парижа Эренбурга вскоре выставили за его революционные взгляды и советский паспорт, пришлось перебраться в соседнюю Бельгию, где он за 28 дней написал свой первый роман «Хулио Хуренито». К первому изданию романа предисловие дал сам Бухарин. По свидетельству Н.К. Крупской, роман прочитал и одобрил В.И. Ленин: «Хорошо у него вышло».

Правда, в то время роман носил достаточно длинное название: «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников: мосье Дэле, Карла Шмидта, мистера Куля, Алексея Тишина, Эрколе Бамбучи, Ильи Эренбурга и негра Айши, в дни Мира, войны и революции, в Париже, в Мексике, в Риме, в Сенегале, в Кинешме, в Москве и в других местах, а также различные суждения учителя о трубках, о смерти, о любви, о свободе, об игре в шахматы, о еврейском племени, о конструкции и о многом ином». В большинстве последующих изданий перечень учеников удалили или перенесли в подзаголовок следующего листа.

В переиздании 1927–1928 гг. цензурой внесены сокращения, особенно в 27-ю главу (о встрече Хуренито с Лениным). Но потом роман все равно попал под запрет и снова увидел свет только в составе собрания сочинений Эренбурга в 1962 г., но уже без предисловия Бухарина и эпизода встречи с Лениным.

Прототипом Хулио Хуренито послужил художник Диего Ривера, о котором в свое время сказал Пабло Неруда: «…такие люди, как Ороско, Ривера, Портинари, Тамайо и Гуаясамин, подобны вершинам Анд…». О том, что Хулио создавался по образу и подобию художника Диего Риверы также писал В.В. Маяковский («Очерки»).

Диего Мария де ла Консепсьон Хуан Непомусено Эстанислао де ла Ривера и Баррьентос Акоста и Родригес родился 8 декабря 1886 г. в городе Гуанахуато на северо-западе Мексики, в зажиточной семье. По отцовской линии он принадлежал к испанской знати, по материнской — относился к евреям, чьи предки приняли католицизм.

Ривера учился в Академии художеств Сан-Карлос в Мехико и за успехи его премировали стипендией, благодаря которой он смог отправиться в Мадрид, где поступил в Академию художеств (1907 г.), затем жил и работал в Париже (1909–1920 гг.), в Италии (1920–1921 гг.), в Бельгии, Нидерландах и Великобритании. Был близко знаком с парижской художественной элитой, в том числе с Пабло Пикассо и Альфонсо Рейесом.

Можно сказать, что в первый раз Ривера познакомился с Россией через свою супругу Ангелину Белову. Затем он женился на русской художнице и мемуаристке Марии Брониславовне Воробьевой-Стебельской (1892–1984), публиковавшейся под псевдонимом Маревна. У пары родилась дочь Марика (1919), впоследствии ставшая актрисой.

В 1922 г. Ривера вступил в Мексиканскую коммунистическую партию и женился на мексиканской писательнице и модели Гуадалупе Марин. Последней его женой станет художница Фрида Кало (в посвященном ей фильме «Фрида» также рассматриваются их отношения).

Через пять лет он приехал в СССР, где уже в 1928 г. стал членом-учредителем объединения «Октябрь». А во время празднования 10-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции Ривера не просто находился в Москве, а стоял на трибуне Мавзолея, принимая парад вместе с лидерами партии. Ривера сделал десятки зарисовок участников празднования в Москве. Эти рисунки были показаны на выставке работ художника в нью-йоркском Музее современного искусства.

Тем не менее вскоре Ривера стал придерживаться троцкистских взглядов. В 1929 г. официально выходит из Мексиканской компартии, а когда Троцкий прибыл в Мексику, тот жил некоторое время в доме нашего героя. В 1939 г. Ривера рвет с троцкистами, предварительно поругавшись с Троцким. Теперь его идеалом на какое-то время сделался Сталин. В 1954 г. Ривера снова вступил в Мексиканскую коммунистическую партию.

Впрочем, все политические течения только будоражили фантазию художника. В течение четырех лет, с 1930 по 1934 г., Ривера расписывал стены зданий в США, создав малую форму фрески.

Одна из самых значительных фресок, созданных Риверой, «Человек на распутье» выполнена им по заказу Рокфеллеровского центра в Нью-Йорке в 1932–1933 гг. На этой фреске, представляющей мир капитализма как мир эксплуатации человека человеком и мир социализма как мир победивших трудящихся, вопреки заданию заказчиков, появилось изображение В.И. Ленина, соединяющего руки рабочих. Понятно, что такую фреску у него просто-напросто не приняли, сначала попросив заменить лицо Ленина на любое другое. Но Ривера отказался от такого предложения. Поэтому в 1934 г., по решению правления Рокфеллеровского центра, фреску уничтожили (о чем сделали официальное сообщение центра). Разумеется, художник не получил за свою работу гонорар, но зато состоялся скандал, и теперь его ждали в Детройте, где Ривера получил новый грандиозный заказ. Фреску же он воссоздал в Мехико, во Дворце изящных искусств (однако теперь на ней появилось еще и изображение Троцкого), фреска названа «Человек, управляющий Вселенной».

В 1955–1956 гг. художник снова приезжал в СССР.

Диего Ривера скончался 24 ноября 1957 г. в Мехико и похоронен на территории «Ротонды выдающихся деятелей».

Алексей Спиридонович Тишин из книги «Необычайные приключения Хулио Хуренито» написан Эренбургом со второго мужа Екатерины Шмидт, которая предпочла искусствоведа Тихона Ивановича Сорокина литератору Эренбургу. Тихон Иванович пошел в армию, попал в Иностранный легион, заболел тифом и умер.

Там же крупный большевик «Великий Инквизитор», которого навещает Хуренито в Кремле и затем целует в высокий покатый лоб, — Ленин.

Эренбург считал этот роман лучшей своей книгой. В мемуарах «Люди, годы, жизнь» он пояснил: «В „Хуренито“ я показывал торжество мира денег, ложную свободу, которую регулирует чековая книжка мистера Куля и социальная иерархия месье Дэле».

Дмитрий Фурманов

«ЧАПАЕВ»

В деревне Будайке Чебоксарского уезда 28 января (9 февраля) 1887 г. родился Василий Иванович Чапаев, которому суждено было стать прототипом, наверное, самого популярного героя XX в. Чапаева. Кстати, сам Василий Иванович подписывался «Чепаев». Мы же будим называть его более привычно — Чапаевым.

Василий Чапаев родился в русской крестьянской семье. Предки Чапаевых жили здесь с давних времен. Фамилией своей они обязаны деду Василия Ивановича Степану Гаврилову, который однажды, в 1882 или 1883 г., подрядился с товарищами грузить бревна. Подгоняя рабочих, Степан обычно кричал: «Чепай, чепай! (Цепляй, цепляй!)». В результате его прозвали Чепаем.

Из Будайки семья перебралась в Балаково Николаевского уезда Самарской губернии, там Вася пошел в церковно-приходскую школу. Родители мечтали увидеть сына попом. Но в 1908 г. Василия призвали на службу в армию и уже через год перевели в ратники ополчения первого разряда. Возможно, по болезни.

Работал плотником. Женился, жил с семьей в городе Мелекесс (ныне — Димитровград Ульяновской обл.), там у него родился сын Аркадий. В 1914 г., когда началась Первая мировая война, Чапаева призвали в армию, в 159-й запасной пехотный полк, в город Аткарск. На фронте он оказался в 1915 г. Воевал в 326-м Белгорайском пехотном полку 82-й пехотной дивизии 9-й армии Юго-Западного фронта на Волыни и в Галиции. Был ранен. В июле 1915 г. закончил учебную команду, получил звание младшего унтер-офицера, а в октябре — старшего. Войну закончил в чине фельдфебеля. Кавалер трех Георгиевских крестов и одной медали. Кавалер ордена Красного Знамени (1919 г.).

В 1917 г. вступил в РСДРП(б) и сразу же направлен командиром 138-го пехотного запасного полка, стоявшего в Николаевске. 18 декабря Уездным съездом Советов избран военным комиссаром Николаевского уезда. В этой должности руководил разгоном Николаевского уездного земства. Организовал уездную Красную гвардию из 14 отрядов. Участвовал в походе против генерала Каледина (под Царицыном), затем (весной 1918 г.) в походе Особой армии на Уральск. По его инициативе 25 мая принято решение о реорганизации отрядов Красной гвардии в два полка Красной армии: им. Степана Разина и им. Пугачева, объединенных в Пугачевскую бригаду под командованием Чапаева. В книге Фурманова на вопрос, почему он выбрал именно Степана Разина, Чапаев отвечает: «Да разве полк с таким названием может отступить?». В дальнейшем участвовал в боях с чехословаками и Народной армией, у которых отбил Николаевск, переименованный в Пугачев. 19 сентября 1918 г. назначен командиром 2-й Николаевской дивизии. С ноября 1918 по февраль 1919 г. — в Академии Генерального штаба, затем — комиссар внутренних дел Николаевского уезда. С мая 1919 г. — комбриг Особой Александрово-Гайской бригады, с июня — начальник 25-й стрелковой дивизии, участвовавшей в Бугульминской и Белебеевской операциях против армии Колчака. Под руководством Чапаева эта дивизия 9 июня 1919 г. заняла Уфу, all июля — Уральск.

О смерти нашего героя известно по рассказу его сына Александра, которого на месте происшествия не было. В бою под городом Лбищенск Казанской губернии Чапаева ранило в живот, он не мог больше командовать, тогда два красноармейца-венгра положили раненого Чапаева на плот, сделанный из половинки ворот, и переправили через Урал. На том берегу оказалось, что Чапаев умер от потери крови. Венгры закопали его тело в прибрежном песке и закидали камышами, чтобы могилу не обнаружили казаки. Ныне могилу невозможно найти, так как река поменяла свое русло и могилу смыло. Позже, в 1962 г., дочь Чапаева получила из Венгрии письмо, в котором очевидец тех событий подтвердил приведенную выше версию гибели комдива.

В момент гибели или предполагаемой гибели Чапаева, Фурманова рядом с ним не было, его перевели в другой полк. Тем не менее по книге «Чапаев» и одноименному фильму все знают, что Чапаев находит свою гибель в волнах Урала.

Это подтверждает и разговор, произошедший между членом Реввоенсовета 4-й армии И.Ф. Сундуковым и временным военкомом дивизии М.И. Сысойкиным:

Сундуков: «Товарищ Чапаев, видимо, был сначала легко ранен в руку и при общем отступлении на бухарскую сторону пытался тоже переплыть Урал, но еще не успел войти в воду, как случайной пулей был убит в затылок и упал у самой воды, где и остался».

Сысойкин: «Относительно Чапаева это правильно, такие показания давал казак жителям форпоста Кожехаровский, последние передали мне. Но на берегу Урала трупов валялось много, товарища Чапаева не было. Он был убит на середине Урала и утонул на дно».

Были и другие, теперь уже забытые версии гибели легендарного Чапаева. Так, 5 февраля 1926 г. в пензенской газете «Трудовая правда» появилась статья «Человек-зверь» об аресте в Пензе органами ОГПУ колчаковского офицера Трофимова-Мирского. Его обвиняли в том, что он взял в плен и затем садистски изрубил Чапаева и весь его штаб. Далее материал перекочевал в «Красную звезду» (под заголовком «Арестован убийца тов. Чапаева»). Сам Трофимов-Мирский предъявленные ему обвинения отрицал, признавая только, что действительно являлся в расположение дивизии в качестве разведчика. Что же до отряда, то у него как у есаула (младшего офицера) в подчинении находилось не более 70 человек, а никак не дивизия. Показательно, что уголовное дело возбудили вскоре после выхода нашумевшей повести Фурманова «Чапаев» (1923). Но, должно быть, обвинению не удалось ничего доказать, потому что Трофимова-Мирского в конце концов освободили.

После выхода книги Фурманова о Чапаеве заговорили как о любимом литературном герое, и неудивительно, что появилась версия, что Чапаев остался жив. Ее выдвинул профессор Алексей Литвин. По его словам, в 1960-е гг. в Казахстане работал плотником человек, которого многие (даже ветераны-чапаевцы) считали выжившим Чапаевым, будто бы он «выплыл, был подобран степными казахами, болел брюшным тифом, после чего потерял память».

В 1934 г. по материалам книги Фурманова «Чапаев» режиссеры братья Васильевы поставили одноименный фильм.

И вот что интересно, в книге Фурманова Петьке уделяется самое незначительное место, а в фильме он уже среди главных героев. Возможно, так произошло из-за того, что худой и усатый Василий Иванович с его любовью к глупо звучащим фразочкам и зачастую непониманием того, о чем его на самом деле спрашивают, чем-то напомнил создателям фильма «знаменитого идальго Дон Кихота Ламанчского», а рыцарю печального образа срочно понадобился оруженосец. «Где мой верный Санчо?» — вскричал новоявленный идальго, и перед ним возник чумазый Петька. Кстати, никакой Анки-пулеметчицы на самом деле не существовало. В книге ее тоже нет. У Фурманова была жена, Анна Никитична Стешенко, за которой открыто ухлестывал Чапаев, что привело к острому конфликту между мужем и предполагаемым любовником. В результате Фурманова даже отозвали из отряда, дабы не дожидаться, когда эти двое поубивают друг друга.

Анка-пулеметчица возникла в фильме братьев Васильевых.

Известно, что Сталин забраковал первую версию фильма, приказав переделать его таким образом, чтобы в результате там стало четыре главных персонажа: красный командир — выходец из трудового народа (Чапаев), красный комиссар (Фурманов), простой солдат Петька и женщина на Гражданской войне.

Сценарий полностью переписали. В 1926 г. не стало Фурманова, и никто уже не мог помешать использовать имя его жены. Там же имеются и другие указания на Анну Стешенко, к примеру, она прибывает в дивизию Чапаева вместе с Фурмановым в отряде иваново-вознесенских ткачей. Приехала вместе с Фурмановым, как, должно быть, когда-то Анна Стешенко.

По фильму у юной Анки возникает роман с Петькой. Во время последнего боя Чапаев, желая спасти Анку и Петьку, посылает их в расположение основных сил дивизии с сообщением о нападении, но Петька отказывается покидать командира, Анка же выполняет поручение.

На самом деле Чапаев был влюблен в Анну. В первый раз он увидел Анну Фурманову-Стешенко в постели с ее мужем. Чапаев с друзьями нагло ввалились в их квартиру и застыли на пороге, околдованные красотой обнаженной Анны. Фурманов записал свой разговор с Чапаевым, где Василий Иванович ему говорит: «Вот, товарищ Фурманов, ты мне все говорил, что мои отношения к вам испортились. Это неправда. А ваши отношения ко мне действительно испортились. Конечно, тут Анна Никитична. У вас разные там мысли насчет меня. А я вам однажды сказал, что на жену своего товарища никогда не посягну. Мало ли что у меня в душе, любить никто не может мне воспретить». Казалось бы — вот настоящий рыцарь без страха и упрека. Но имеется еще и письмо, в котором Чапаев пишет: «Так ведь я что, если бы Анна Никитична сама не хотела, так я ведь и не стал бы». В ответ на это Фурманов написал: «Вы предположили, что все произошло из-за личных счетов, вы пытались все объяснить какой-то нелепой ревностью из-за Анны Никитичны. Но подумайте сами, ведь это очень смешно и глупо, если бы я на самом деле вздумал ревновать ее к вам. Такие соперники не опасны, она мне показывала ваше последнее письмо, где написано „любящий вас Чапаев“. Она действительно возмущалась вашей низостью и наглостью, и в своей записке, кажется, достаточно ярко выразила вам свое презрение. Эти все документы у меня в руках и при случае я покажу их кому следует, чтобы раскрыть вашу гнусную игру. К низкому человеку ревновать нельзя, и я, разумеется, ее не ревновал, а был глубоко возмущен тем наглым ухаживанием и постоянным приставанием, которое было очевидно, и о котором Анна Никитична неоднократно мне говорила. Значит, была не ревность, а возмущение вашим поведением и презрение к вам за подлые и низкие приемы».

Из дневника Фурманова: «Я уезжаю. Со мной уезжает и Ная. Чапаев повесил голову, ходит мрачный».

Уже после фильма Чапаев сделался персонажем народного фольклора, а именно анекдотов, где теперь компанию ему составляют его ординарец Петька, комиссар Фурманов и пулеметчица Анка.

«— Василий Иваныч! Вот тут все смеются над анекдотом про наших пловцов! Рассказать?

— Не мне, Петька…».

В начале Великой Отечественной войны вышел агитфильм режиссера В. Петрова «Чапаев с нами», в нем снимались те же актеры, что и в фильме «Чапаев», суть фильма в том, что Василий Иванович не утонул, а выплыл на берег. Его встречают два красноармейца — конник и танкист. «Ну, чего у вас тут? Опять немцы полезли?» — обращается к ним Василий Иванович. Получив утвердительный ответ, надевает папаху с буркой и командует: «По коням!», то есть герой снова в строю. Далее Чапаев обращается с пламенной речью к частям РККА, выстроенным для парада на Красной площади: «Великолепное у вас оружие. С такой оружией ничего не страшно. Великолепные у вас бойцы. Поди, у каждого сапоги есть!». Мимо Чапаева печатным шагом в парадном строю проходят войска.

В завершение следует призыв: «Так деритесь всегда, как мы дрались! Или нет! Еще лучше деритесь! Не давайте пощады врагу, а я проклинаю его чапаевским проклятьем. И помните бойцы, Чапаев всегда с вами! Вперед!».

В 1996 г. Виктор Пелевин пишет роман «Чапаев и Пустота».

Этот реальный человек, подобно героям сказок и преданий, вошел в легенду, чтобы остаться в ней навсегда. Хороший финал. Официальной датой смерти героя Чапаева считается 5 сентября 1919 г. Так закончилась история прототипа Чапаева и началась история литературного героя Чапаева, позже — киногероя и сверхпопулярного героя анекдотов.

Лион Фейхтвангер

«БЕЗОБРАЗНАЯ ГЕРЦОГИНЯ»

Безобразная герцогиня Маргарита Маульташ» больше известна под именем Маргарита, графиня Тирольская. Маргарита Маульташ родилась в 1318 г. и умерла 3 октября 1369 г. Она оставила свой след в истории как последняя правительница независимого Тирольского графства. Согласно популярной традиции, считается самой уродливой женщиной в истории. Ее отец — Генрих Хорутанский, король Чехии (1307–1310), герцог Каринтии и граф Тироля (1310–1335), мать — Адельгейда Брауншвейг-Грюбенхаген. В 11 лет Маргариту выдали замуж за 7-летнего Иоганна Генриха, младшего сына чешского короля Яна Люксембургского и будущего маркграфа Моравии.

Когда Маргарите исполнилось 17 лет, умер ее отец, последний мужчина в династии. В соответствии с договором, заключенным в 1282 г. между Габсбургами и Горицко-Тирольским домом, в случае прекращения мужской линии владения должны были перейти к Габсбургам. На этом основании Австрия тут же оккупировала Каринтию и Крайну, однако в Тироле столкнулась с сопротивлением соседней Баварии, также претендовавшей на наследие Генриха Хорутанского. Так как по австро-баварскому договору 1335 г. Каринтия и Южный Тироль отходили к Австрии, а северный Тироль — к Баварии, казалось бы, им осталось только поделить между собой землю и разойтись с миром, но тут в спорной стране вспыхнуло восстание. Тирольцы не желали делить свою землю, так как на троне оставалась законная наследница Маргарита, умная и более чем способная управлять своими поданными. Австрийцы и баварцы были вынуждены признать Маргариту правительницей Тироля и покинули ее земли.

В 23 года Маргарита изгнала из страны своего мужа Иоганна Генриха, все равно их брак так и оставался нереализованным, а сама вышла замуж за Людвига V Виттельсбаха, маркграфа

Бранденбурга, старшего сына императора Священной Римской империи. За этот не санкционированный Римом брак папа Климент VI отлучил Маргариту и Людвига от церкви, на Тироль был наложен интердикт.

Получился неприятный прецедент: Маргариту с ее первым мужем развел лично император, он при поддержке кардиналов благословил новый брак. Таким образом, Маргарита жила со своим мужем в браке, признанном императором и его священниками, но отрицаемым Папой. До поры до времени император прикрывал их союз, но когда он умер в 1347 г., императором стал брат первого мужа Маргариты, Карл Люксембургский. Он вторгся в ее владения и осадил замок Тироль, однако так и не сумел взять его. Позднее Карл помирился с Людвигом и Маргаритой.

В 1348 г. Иоганн Генрих, желая вступить в новый брак, обратился к папе с просьбой о разводе с Маргаритой. Причиной указывалось кровное родство мужа и жены, Иоганн Генрих также признавал, что брак так и не был осуществлен, но отвергал обвинения в импотенции. В результате развод состоялся в 1349 г., но Маргарита и Людвиг все равно были еще 10 лет отлучены от церкви, их союз не признавался церковью.

Во втором браке у Маргариты и Людвига родилось четверо детей.

Маргарина умерла в Вене, в возрасте 51 года. Один из районов Вены носит ее имя — Вена-Маргаретен.

Сохранилось всего одно прижизненное изображение Маргариты Тирольской: на ее личной печати — стройная женщина в полный рост, черты лица разобрать трудно. Ее современник Иоганн фон Винтертур утверждал, что Маргарита была очень красивой женщиной.

Спустя 200 лет фламандский художник Квентин Массейс написал сатирический портрет Маргариты как самой уродливой женщины в мире. В 1816 г. братья Гримм собрали легенды о Маргарите Тирольской, опубликовав их в сборнике «Немецкие саги». Художник Джон Тенниел, работая над иллюстрациями к книги Кэррола «Алиса в стране чудес», написал портрет безобразной герцогини.

Михаил Булгаков

«БЕЛАЯ ГВАРДИЯ»

Когда рядом живет творческий человек, есть реальный шанс, что в один прекрасный день он увековечит вас в каком-нибудь своем произведении. Сестра русского писателя и драматурга Михаила Афанасьевича Булгакова Варвара Афанасьевна Булгакова (в замужестве Карум) послужила прототипом Елены Турбиной-Тальберг в романе «Белая гвардия».

Что касается фамилии Турбины, которая то и дело возникает в творчестве М.А. Булгакова, то тут никаких тайн — это девичья фамилия его бабушки по матери Анфисы Ивановны, которая крестила маленького Мишу в Крестовоздвиженской церкви на Подоле.

Вторая жена М. Булгакова, Л.Е. Белозерская, вспоминала: «Посетила нас и сестра Михаила Афанасьевича Варвара, изображенная им в романе „Белая гвардия“ (Елена), а оттуда перекочевавшая в пьесу „Дни Турбиных“. Это была миловидная женщина с тяжелой нижней челюстью. Держалась она, как разгневанная принцесса: она обиделась за своего мужа, обрисованного в отрицательном виде в романе под фамилией Тальберг. Не сказав со мной и двух слов, она уехала. Михаил Афанасьевич был смущен». Ей как бы вторит первая жена Михаила Афанасьевича Т.Н. Лаппа: «…Варя его (Л.С. Карума) любила. Она потом Михаилу такое ужасное письмо прислала: „Какое право ты имел так отзываться о моем муже… Ты вперед на себя посмотри. Ты мне не брат после этого…“».

Более чем красноречивые подтверждения.

Варвара Афанасьевна Булгакова родилась в Киеве 23 октября 1895 г. в семье Афанасия Ивановича и Варвары Михайловны Булгаковых. Окончила Киевскую Екатерининскую женскую гимназию, потом поступила в Киевскую консерваторию на отделение фортепиано в класс Г.В. Нейгауза.

В 1917 г. вышла замуж за Леонида Сергеевича Карума (1888–1968), на тот момент времени — кадрового офицера в чине капитана. Муж был из прибалтийских немцев (в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных» — Тальберг). В том же году они переезжают в Петербург, а потом в Москву, при этом Варвара не доучилась. В Москве поступила на отделение заочных Московских высших курсов иностранных языков.

Ее супруг окончил Военно-юридическую академию в Петрограде, после чего учился на гражданского юриста в Московском университете. Карум действительно служил у гетмана П.П. Скоропадского, позже — в белой Астраханской армии полковником, председателем суда. С осени 1919 г. Карум — в Добровольческой армии, служит преподавателем в стрелковой школе в Феодосии.

В 1920 г. Леонид Сергеевич оставил учебу и устроился военным представителем при латвийском консуле в Крыму, а также работал юристом в Феодосийском уездном кооперативном союзе. В Феодосии через год у них родится дочь Ирина. Варвара закончила курсы бухгалтеров, работала и давала частные уроки музыки и немецкого языка.

В 1929 г. Карума арестовали как бывшего белого офицера и обвинили в участии в заговоре против молодого Советского государства. Его отпустили за недоказанностью, но с работы выгнали. В 1931 г. его вновь арестовали, опять по надуманному поводу, и на этот раз отправлен на три года в концлагерь в Минусинск, а после освобождения сослали в Новосибирск. Варвара Афанасьевна узнала, где находится муж, только в 1932 г. В 1934 г., когда Карума отправили на поселение в Новосибирск, Варвара продала квартиру в Киеве и с дочерью переехала к нему. Там она преподавала немецкий язык в школе завода горного оборудования. В 1937 г. Карума объявили «врагом народа» и вся семья попала под большевистскую раздачу. В течение года Варвара не могла устроиться преподавать.

На территории Новосибирской гимназии № 1 установлена памятная стела с надписью «В школе № 42 (ныне — гимназия № 1) работала учителем Варвара Афанасьевна Булгакова, сестра русского писателя Михаила Булгакова, ставшая прототипом одной из главных героинь романа „Белая гвардия“».

Умерла Варвара Афанасьевна Булгакова в Новосибирске в 1956 г. в психиатрической лечебнице, от последствий сильнейшего склероза.

Прообразом поручика Мышлаевского мог быть друг детства Булгакова — Николай Николаевич Сынгаевский[84]. В своих воспоминаниях Т.Н. Лаппа оставила словесный портрет Сынгаевского: «Он был очень красивый… Высокий, худой… голова у него была небольшая… маловата для его фигуры. Все мечтал о балете, хотел в балетную школу поступить. Перед приходом петлюровцев он пошел в юнкеры».

Со слов Карума, Сынгаевский «познакомился с балериной Брониславой Нижинской, которая танцевала с Мордкиным, и при одной из перемен власти в Киеве уехал на ее счет в Париж, где удачно выступал в качестве ее партнера в танцах и мужа, хотя был на 20 лет моложе ее», на самом деле разница в возрасте составляла всего четыре года.

1 ноября 1920 г. в Париже Сынгаевский подписал контракт с Дягилевым, позже танцевал партию Шаха в балете «Спящая принцесса», поставленном Нижинской. Умер в 1968 г.[85]

Другим прототипом Мышлаевского мог стать друг семьи Булгаковых — Петр Александрович Бржезицкий, предполагал Я.Ю. Тинченко[86]. В отличие от Сынгаевского, Бржезицкий действительно был офицером-артиллеристом и участвовал в тех же событиях, про которые рассказывал в романе Виктор Викторович Мышлаевский.

Вот, к примеру, фрагмент протокола допроса 3 февраля 1931 г.: «Я, Уполномоченный ДТО ОГПУ ЮЗ’а Безкровный допросил сего числа обвиняемого Бржезицкого Петра Александровича, который показал:

В предыдущем моем показании мною укрыта служба в армии Гетмана, укрываемая до последнего времени по причине своего малодушия. Из Киева уехал эшелоном в Германию. При

Гетмане служил сторожем при автомобильном гараже Кр. Креста. Затем попал в организацию для защиты Киева от Петлюровцев. В ней служил около месяца в качестве рядового. Был на позиции у Красного трактира и недалеко от станции Жулян. Затем самовольно бросил позицию и ушел в город, а дней через десять уехал в Германию с эшелоном».

Прототипом поручика Леонида Юрьевича Шервинского стал друг Булгакова — Юрий Леонидович Гладыревский, певец-любитель, который служил в войсках гетмана Скоропадского. Гладыревский был офицером штаба князя А.Н. Долгорукова (в романе Белорукова), но не адъютантом.

Юрий Леонидович Гладыревский родился 26 января 1898 г. в Либаве Курляндской губернии, в семье потомственного дворянина и надворного советника. С 11 до 16 лет обучался в Ярославском кадетском корпусе, далее — юнкер в Александровском военном училище в Москве. 22 января 1917 г. зачислен подпоручиком в лейб-гвардии 11-ю роту 3-го стрелкового Его Величества полка. Полк получил прозвище «сердитый» — это было элитное подразделение, элитное не в смысле, только для парадов — это боевое, прославившее себя в боях подразделение. После расформирования частей снежной и холодной зимой в декабре 1917 — январе 1918 гг. остатки гвардейской стрелковой дивизии возвращались с фронта, двигаясь на Киев через Винницу и Жмеринку (по роману именно там в красавца Шервинского влюбилась графиня Лендрикова). В штабе дивизии никого из старших офицеров не оставалось, и фактически дивизию вел подпоручик Гладыревский. Офицеры стремились в Киев, к своим семьям. У Юрия Леонидовича в Киеве, в Диком переулке (рядом со Львовской площадью), жили мать и брат.

10 февраля 1918 г. полки гвардейской стрелковой дивизии вошли в Киев. Подавляющее большинство офицеров, а вместе с ними и Юрий Гладыревский, остались в Киеве. Солдатами дивизии были брошены в городе дивизионные обозы и склады. Все они попали в распоряжение подпоручика Гладыревского как одного из последних руководителей дивизии. Таким образом, Юрий Леонидович смог не только прокормить себя, но и устроить в городе многих своих сослуживцев.

После вступления в город 31 августа 1919 г. белогвардейских частей Гладыревский получил звание капитана Добровольческой армии. При белых Гладыревский вернулся в свой лейб-гвардии 3-й стрелковый полк, который возрождался в Киеве в составе Добровольческой армии.

Генерал Долгоруков (в романе Белоруков) в ноябре-декабре 1918 г. возглавлял войска, действовавшие на Украине против Директории У HP. В октябре 1919 г. Гладыревскому пришлось защищать Киев от войск красных. В уличных боях, длившихся три дня, Гладыревский был легко ранен. Зимой 1919/20 гг. с белыми войсками капитан Гладыревский совершил отступление в Крым. В начале 1920 г. вновь попал на фронт и удерживал крымский перешеек. Впоследствии эмигрировал во Францию, где с конца 1920-х гг. на концертах и благотворительных вечерах исполнял под гитару русские и цыганские песни. Был генеральным секретарем Союза российских кадетских корпусов и смотрителем участка русского кладбища в Сент-Женевьев-де-Буа. В 1963 г. руководил работами по созданию на этом кладбище памятника великому князю Константину Константиновичу и всем кадетам. Один из организаторов Дней кадетской скорби и паломничеств на кладбище, секретарь Объединения бывших воспитанников Ярославского кадетского корпуса.

Умер 20 марта 1968 г. в Каннах, похоронен на местном кладбище, в том же году перезахоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Теперь о происхождении фамилии Шервинский — ее Булгаков позаимствовал у другого своего друга поэта-перевод-чика С.В. Шервинского (1892–1991).

Прообразом Николки Турбина послужил брат М.А. Булгакова — Николай Афанасьевич Булгаков, который родился 20 августа (1 сентября) 1898 г. в Киеве и прославился как биолог, бактериолог и доктор медицины. События, которые происходили с Николкой Турбиным в романе, полностью описывают аналогичный отрезок жизни Николая Булгакова. Николай действительно в 1917 г. окончил Александровскую гимназию и поступил юнкером в Алексеевское военно-инженерное училище, участвовал в октябрьских боях. Позже, в 1918 г., поступил на медицинский факультет Киевского университета, но с началом петлюровского наступления вступил в ряды русского добровольческого формирования «кирпичевцев» (Киевская офицерская добровольческая дружина генерала Кирпичева). «Когда петлюровцы пришли, они потребовали, чтобы все офицеры и юнкера собрались в Педагогическом музее Первой гимназии (музей, где собирались работы гимназистов), — писала в своих воспоминаниях Елена Булгакова. — Все собрались. Двери заперли. Коля сказал: „Господа, нужно бежать, это ловушка“. Никто не решался. Коля поднялся на второй этаж (помещение этого музея он знал как свои пять пальцев) и через какое-то окно выбрался во двор — во дворе был снег, и он упал в снег. Это был двор их гимназии, и Коля пробрался в гимназию, где ему встретился Максим (педель[87]). Нужно было сменить юнкерскую одежду. Максим забрал его вещи, дал ему надеть свой костюм, и Коля другим ходом выбрался — в штатском — из гимназии и пошел домой. Другие были расстреляны». На самом деле их никто не расстреливал в привычном понимании этого слова. 27 декабря неизвестный бросил в здание музея, где собрались юнкера, бомбу. От взрыва рухнул стеклянный купол. Пострадало 70 человек от осколочных ранений.

Выходя за рамки романа, добавлю, что Николай Булгаков дождался в Киеве прихода белых. В 1919 г. призван в Добровольческую армию и отправлен в одесское Сергиевское артиллерийское училище для окончания военного образования. Но уже в феврале 1920 г. к Одессе подошли войска Красной армии, и юнкера-сергиевцы были выведены на улицы города, где охраняли порядок, отбивали атаки местных большевиков и красных частей и блокировали их попытки прорваться к одесскому порту. Это продолжалось меньше недели, и 6 февраля 1920 г. по приказу командования Сергиевское училище оставило город и переправлено в Севастополь. На следующий день в Одессу вошли части Красной армии.

В Крыму Николай получил ранение в правое легкое. Из Крыма вместе с Русской армией генерала П.Н. Врангеля в ноябре 1920 г. с училищем эвакуирован на транспорте «Риона» в Галлиполи. И уже на следующий год Н. Булгаков вместе с другими оставшимися в живых юнкерами стал прапорщиком. Тогда же его отправили в Турцию, затем в Хорватию (в то время — часть Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев), где он поступил в Загребский университет на медицинский факультет. «После довольно бедственного года, проведенного мною в борьбе за существование, я окончательно поправил свои легкие и решил снова начать учебную жизнь. Но не так легко это было сделать: понадобился целый год службы в одном из госпиталей, чтобы окончательно стать на ноги, одеться с ног до головы и достать хоть немного денег для начала тяжкого в нынешние времена учебного пути. Это была очень тяжелая и упорная работа: так, например, я просидел взаперти 22 суток один-одинешенек с оспенными больными крестьянами, доставленными из пораженного эпидемией уезда. Работал в тифозном отделении с 50 больными, и Бог меня вынес целым и невредимым. Все это смягчалось сознанием, что близка намеченная цель. И действительно, я скопил денег, оделся, купил все необходимое для одинокой жизни и уехал в Университет (Загребский), куда меня устроил проф. Лапинский по моим бумагам. Сначала работал, сколько сил хватало, чтобы показать себя. Теперь я освобожден от платы за нравоучение и получаю от Университета стипендию, равную 20–25 рублей мирного времени. Половину этого (или немного менее) отнимает квартира, отопление, освещение, а остальное на прочие потребности жизни: еду и остальные…» (письмо Н. Булгакова матери 16 января 1922 г.).

До 1929 г. М. Булгаков посылал брату деньги, но дальше уже не мог, так как его пьесы не ставились. После окончания Загребского университета Николай остался при кафедре бактериологии в аспирантуре. Вскоре на него обратил внимание профессор Феликс д’Эрелль и вызвал к себе в Париж. Начиная с 1935 г. Н. Булгаков читал лекции в Мексике.

В 1941 г. арестован во Франции немецкими оккупантами и отправлен в лагерь для интернированных в районе Компьена, где ему дали возможность работать врачом. Он участвовал в движении Сопротивления, в том числе содействовал побегу нескольких узников.

После войны Николай Афанасьевич работал в Пастеровском институте.

За научные достижения французское правительство наградило Николая Афанасьевича орденом Почетного легиона.

Умер Николай Афанасьевич Булгаков 13 июня 1966 г. от разрыва сердца в парижском пригороде Кламар и похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Согласно версии исследователя Ярослава Линченко, прообразом Федора Николаевича Степанова-Карася стал Андрей Михайлович Земский (1892–1946) — муж сестры Булгакова Надежды.

Уроженец Тифлиса Андрей Михайлович — сын священника, преподавателя духовной семинарии. Окончил Московский университет с профессией филолога. В 1916 г. направлен в Киев для учебы в Николаевском артиллерийском училище. Там же Андрей Михайлович познакомился с 23-летней Надеждой Булгаковой. Целый год он приходил к ней в «дом Турбиных». По окончании училища Земского назначают в запасной артиллерийский дивизион в Царском Селе, Надежда поехала с ним в качестве жены. В марте 1918 г. дивизион эвакуирован в Самару, где произошел белогвардейский переворот. Подразделение Земского перешло на сторону белых, однако сам он в боях с большевиками не участвовал. Уйдя с военной службы, Земский преподавал русский язык.

В 1931 г. Л.С. Карум оказался в застенках ОГПУ, где под пытками дал показания, согласно которым Земский в 1918 г. месяц или два числился в колчаковской армии. Андрея Михайловича арестовывают и ссылают на 5 лет в Сибирь, потом в Казахстан. В 1933 г. дело пересмотрели и Земский смог вернуться в Москву к семье и своим преподавательским занятиям. Создал учебник русского языка, который считается классическим.

По другой версии от литературоведа М.О. Чудаковой, которая ссылается на воспоминания Т.Н. Лаппы, прототипом Карася послужил приятель Сынгаевских: «невысокого такого роста, толстенький, лицо круглое. Симпатичный был. Вот чем занимался, не знаю. <…> Карась был точно — все его звали Карасем, или Карасиком, не помню, это было прозвище или фамилия… Он был именно похож на карася — низенький, плотный, широкий — ну, как карась. Лицо круглое… Когда мы с Михаилом к Сынгаевским приходили, он там часто бывал…».

Лариосик также имел свой прототип. Согласно мемуарам Л.С. Карума, «в октябре месяце появился у нас Коля Судзиловский. Он решил продолжать обучение в университете, но был уже не на медицинском, а на юридическом факультете. Дядя Коля просил Вареньку и меня позаботиться о нем. Мы, обсудив эту проблему с нашими студентами, Костей и Ваней, предложили ему жить у нас в одной комнате со студентами. Но это был очень шумливый и восторженный человек. Поэтому Коля и Ваня переехали скоро к матери на Андреевский спуск, 36, где она жила с Лелей на квартире у Ивана Павловича Воскресенского. А у нас в квартире остались невозмутимый Костя и Коля Судзиловский».

О нем же пишет Т.Н. Лаппа, которая, бывая у Карума, видела там прототипа Лариосика: «…Судзиловский — такой потешный! У него из рук все падало, говорил невпопад. Не помню, то ли из Вильны он приехал, то ли из Житомира. Лариосик на него похож <…> Родственник какой-то из Житомира. Я вот не помню, когда он появился… Неприятный тип. Странноватый какой-то, даже что-то ненормальное в нем было. Неуклюжий. Что-то у него падало, что-то билось. Так, мямля какая-то… Рост средний, выше среднего… Вообще, он отличался от всех чем-то. Такой плотноватый был, среднего возраста… Он был некрасивый. Варя ему понравилась сразу. Леонида-то не было…».

«А Лариосик — это мой двоюродный брат, Судзиловский, — писал брат Ю.Л. Гладыревского Николай. — Он был офицером во время войны, потом демобилизовался, пытался, кажется, поступить учиться. Он приехал из Житомира, хотел у нас поселиться, но моя мать знала, что он не особенно приятный субъект, и сплавила его к Булгаковым. Они ему сдавали комнату…».

Николай Васильевич Судзиловский родился 7(19) августа 1896 г. в деревне Павловка Чаусского уезда Могилевской губернии, в имении своего отца, статского советника и уездного предводителя дворянства. В 1916 г. Судзиловский учился на юридическом факультете Московского университета. В конце года Судзиловский поступил в 1-ю Петергофскую школу прапорщиков, откуда исключен за неуспеваемость в феврале 1917 г. и направлен вольноопределяющимся в 180-й запасной пехотный полк. Заметьте, в романе Лариосик то и дело повторяет: «Я человек невоенный». После он учился во Владимирском военном училище в Петрограде, но был исключен и оттуда уже в мае 1917 г. В романе Лариосик безнадежно влюблен в главную героиню, но уже понятно, что ему там ничего не светит. Персонаж кажется придурковатым или блаженным. В действительности Судзиловский был женат. Точнее, женился в 1918 г., чтобы получить отсрочку от военной службы, после чего увез жену в Житомир. Но с женой жить не стал, а отправился в Киев сдавать экзамены в университет. В квартире Булгаковых на Андреевском спуске Судзиловский появился 14 декабря 1918 г. — в день падения Скоропадского. Через год вступил в Добровольческую армию, его дальнейшая судьба неизвестна.

Василий Иванович Лисович (Василиса). «Тайна и двойственность зыбкого времени выражалась, прежде всего, в том, что был человек в кресле вовсе не Василий Иванович Лисович, а Василиса… То есть сам-то он называл себя — Лисович, многие люди, с которыми он сталкивался, звали его Василием Ивановичем, но исключительно в упор. За глаза же, в третьем лице, никто не называл инженера иначе, как Василиса. Случилось это потому, что домовладелец с января 1918 года, когда в городе начались уже совершенно явственно чудеса, сменил свой четкий почерк и вместо определенного „В. Лисович“, из страха перед какой-то будущей ответственностью, начал в анкетах, справках, удостоверениях, ордерах и карточках писать „Вас. Лис.“» (М. Булгаков. «Белая гвардия»).

Прототип Лисовича — архитектор В.П. Листовничий, владелец дома Турбиных. После того как в 1919 г. Киев заняли большевики, Листовничого арестовали как заложника — представителя буржуазии, вывезли из города и по дороге убили при попытке к бегству.

Прообразом отца Александра послужил профессор Киевской духовной академии протоиерей Александр Александрович Глаголев, коллега отца Булгакова и настоятель храма Николы Доброго[88]. Как известно, Булгаковы являлись прихожанами этого храма. Именно он венчал Булгакова с Татьяной Лаппа, затем отпевал мать Булгакова. Так что, скорее всего, их связывала многолетняя дружба. Время от времени батюшка заходил к ним в гости, а они бывали у него.

Александр Глаголев родился 14 февраля 1872 г. в семье священника села Покровское Тульской губернии. В 1894 г. окончил Тульскую духовную семинарию, в 1898 г. — Киевскую духовную академию со степенью кандидата богословия. В 1898–1899 гг. — профессорский стипендиат Киевской духовной академии, 1900 г. — магистр богословия (тема диссертации: «Ветхозаветное Библейское учение об Ангелах»). В отзыве протоиерея Александра Меня о работе Глаголева говорится: «Глаголев в своей диссертации дал очерк истории ангелологии, а также проанализировал все наименования ангелов в Писании в связи с происхождением терминов сыны Божии, серафимы, херувимы и проч. В работе Глаголева содержится и история библейской демонологии. Автор не мог воспользоваться данными по истории религий Древнего Востока, которыми располагает современная наука, но высказал ряд ценных соображений, подчас предвосхитив выводы современной библеистики. Раскрытие темы у Глаголева неотделимо от критики спорных гипотез, которые высказывались западными учеными». Не могу утверждать, но привлекательно сопоставить две данности: Глаголев занимался демонологией — и Булгаков живо интересовался этой темой; Глаголев и Булгаков хорошо знали друг друга. Так что можно предположить, что именно он консультировал автора «Мастера и Маргариты» по данному вопросу.

С 1899 г. Глаголев исполняет должность доцента Киевской духовной академии по кафедре древнееврейского языка и библейской археологии, с 1900 г. — доцент Киевской духовной академии, с 1906 г. — экстраординарный профессор там же (с 1910 г. — по 2-й кафедре Священного Писания Ветхого Завета). В 1907 г. избран коллегами ректором Академии, но Святейший синод назначение не утвердил.

Знал 18 древних и новых языков (в конце жизни, будучи уже пожилым человеком, изучал итальянский язык). Входил в состав Комиссии по научному изданию славянской Библии, участвовал в издании Православной богословской энциклопедии, публиковал статьи в церковных журналах. Один из авторов комментариев к «Толковой Библии», выходившей под редакцией А.П. Лопухина и его преемников.

В 1905 г. в Киеве начинаются еврейские погромы, отец Александр Глаголев выходит навстречу разъяренной толпе и увещевает ее, многие, узнав священника, разошлись по домам.

Предварительным следствием привлекался по «делу Бейлиса» в качестве эксперта по вопросу об употреблении иудеями человеческой крови. В своей экспертизе Глаголев заявил, что закон Моисея из Ветхого Завета категорически запрещает пролитие человеческой крови и употребление ее в пищу.

20 октября 1937 г. Глаголева арестовали, обвинили в членстве в «фашистской организации церковников». В ожидании суда находился в Лукьяновской тюрьме. Допрашивался 18 раз, во время ночных допросов его заставляли часами стоять с запрокинутой головой, 25 ноября 1937 г. скончался в тюрьме. Похоронен в общей могиле на Лукьяновском кладбище, где спустя много лет родственники поставили ему памятник — аналой с крестом и евангельским текстом «Блаженны изгнании правды ради».

Прототипом прапорщика-футуриста Михаила Шполянского стал писатель и филолог Виктор Борисович Шкловский. Он родился 12 (24) января 1893 г. в Санкт-Петербурге, в семье преподавателя математики, впоследствии профессора Высших артиллерийских курсов Бориса Владимировича Шкловского и Варвары Карловны (урожд. Бундель). В 17 лет пытался поступить в Николаевский кадетский корпус, не получилось, но поступил в частную гимназию Н.П. Шеповальникова, которую через три года закончил с серебряной медалью. Еще гимназистом стал печататься в журнале «Весна». Учился в Петербургском университете на историко-филологическом факультете.

В Первую мировую войну пошел добровольцем на фронт. Прослужил год и вернулся, чтобы пройти школу броневых офицеров-инструкторов. Тогда же вместе с Л.П. Якубинским, Е.Д. Поливановым, О.М. Брик и др. готовил первый и второй выпуски сборников по теории поэтического языка (1916,1917), куда вошли и ставшие впоследствии хрестоматийными работы самого Шкловского «О поэзии и заумном языке» и «Искусство как прием». В 1916 г. Шкловский организовал «Общество изучения теории поэтического языка» (ОПОЯЗ), объединившего теоретиков формальной школы в литературоведении; ввел термин «остранение».

С восторгом принял революцию 1917 г., стал эсером, избирался членом комитета петроградского Запасного броневого дивизиона, участвовал в работе Петроградского совета. Как помощник комиссара Временного правительства направлен на Юго-Западный фронт, где 3 июля 1917 г. лично возглавил атаку одного из полков, был ранен в живот навылет и получил Георгиевский крест IV степени из рук Л.Г. Корнилова. По выздоровлении его отправляют в Персию, в Отдельный Кавказский кавалерийский корпус, в качестве помощника комиссара Временного правительства, способствовал эвакуации войск на Родину.

В Петрограде Шкловский работал в Художественно-исторической комиссии Зимнего дворца и активно участвовал в антибольшевистском заговоре эсеров. После раскрытия заговора бежал в Саратов, где скрывался в психиатрической больнице, одновременно работая над созданием теории прозы. Должно быть, персонал знал о своем новом пациенте, потому что ему никто не мешал. Затем Шкловский отправился в Киев, где служил в 4-м автопанцирном дивизионе и участвовал в неудачной попытке свержения гетмана Скоропадского. Эпизод с засахариванием бензобаков броневиков Шкловский подробно описал в мемуарной книге «Сентиментальное путешествие», изданной в Берлине. В противоположность булгаковскому персонажу, Шкловский был не большевиком, а эсером, членом антибольшевистского Союза возрождения России, стоявшего на платформе Учредительного собрания; в России вел подпольную работу против большевиков, а сбежав в Киев, готовил там демократический переворот, в результате которого предполагалось передать власть Городской думе. Попытку выступления предприняли в ночь на 14 декабря, но она провалилась.

Шкловский отправился в Москву, имея при себе солидную сумму денег, которую его попросили доставить в Петроград, но по дороге его опознал агент ЧК и он вынужден выпрыгнуть из поезда. Добравшись кое-как до столицы, он явился к Горькому и попросил, чтобы тот вступился за него перед Свердловым, что тот и сделал. По некоторым источникам, Свердлов выдал Шкловскому документ на бланке ВЦИК с требованием прекратить его дело. В конце 1918 г. Шкловский решил больше не участвовать в политической деятельности и в начале 1919 г. вернулся в Петроград, где преподавал в Студии художественного перевода при петроградском издательстве «Всемирная литература» теорию литературы. Через год стрелялся на дуэли, в составе Красной Армии участвовал в боях при Александровске, Херсоне и Каховке. В том же году в Петрограде Виктор Шкловский избирается профессором Российского института истории искусств.

Шкловский активно публиковался в журналах «Петербург», «Дом искусств», «Книжный угол», издал ряд статей по литературоведению, опубликовал мемуарную книгу «Революция и фронт», участвовал в собраниях группы «Серапионовы братья».

Спокойная жизнь продолжается до 1922 г., когда начались аресты эсеров, Шкловский вынужден срочно уехать в Финляндию. Желая воздействовать на беглого писателя, арестовывают его супругу. «Освободили ее за виру в 200 рублей золотом. Вира оказалась „дикой“, так как внесли ее литераторы купно. Главным образом Серапионы» (из письма В. Шкловского Горькому).

Далее до июня 1923 г. Шкловский жил в Берлине, где издал мемуарную книгу «Сентиментальное путешествие» (1923). Обратно вернуться ему разрешили в сентябре того же года. Сотрудничал с А. Крученых, В. Маяковским, В. Катаевым. С московскими впечатлениями связаны книги Шкловского «О Маяковском», «Встречи», мемуары «Жили-были».

Осенью 1932 г. Шкловский отправился в поездку на строительство Беломоро-Балтийского канала. Официальный повод — сбор материала для книги, не официальный — встречается с братом, находящимся в заключении. На вопрос сопровождавшего его чекиста, как он себя здесь чувствует, Шкловский ответил: «Как живая лиса в меховом магазине».

В 1962 г. в составе писательской делегации посетил Италию.

В.Б. Шкловский скончался 5 декабря 1984 г. и похоронен в Москве на Кунцевском кладбище.

«Полковник Най-Турс — образ отдаленный, отвлеченный. Идеал русского офицерства. Каким бы должен был быть в моем представлении русский офицер», — писал Б.В. Соколов в книге «М.А. Булгаков в жизни и творчестве».

По версии Я. Тинченко, прототипом для этого образа мог послужить генерал Ф.А. Келлер. Граф Федор Артурович Келлер родился 12 (24) октября 1857 г. в Курске и остался в истории как военачальник Русской Императорской армии, генерал от кавалерии, «первая шашка России». Один из руководителей Белого движения на юге России в 1918 г. В том же году убит петлюровцами. Кавалер ордена Св. Георгия III и IV степеней, участник Русско-турецкой войны, герой Первой мировой войны.

Бывший командир Александрийского гусарского полка Келлер — корпусной командир самого Булгакова во время Первой мировой войны. Далее десять дней, 17–27 ноября 1918 г., исполнял должность главнокомандующего гетманскими войсками; днем 14 декабря со своим отрядом на Крещатике дал отпор наступавшим петлюровцам. Позже, понимая, что поступившие в его распоряжения юнкера обречены, приказал им срывать погоны и расходиться по домам. Он отказался от предложения немцев о спасении, не желая переодеваться в немецкую форму, был арестован и вскоре убит.

По версии Б. Соколова, прототипом Най-Турса мог быть и генерал Николай Всеволодович Шинкаренко (1890 — 21 декабря 1968, Сан-Себастьян). Герой Первой мировой войны, генерал-майор Добровольческой армии, писатель, издававшийся под псевдонимом Николай Белогорский. В описанный в романе промежуток времени Шинкаренко находился в армии Деникина и к гетманской армии никакого отношения не имел. В феврале 1918 г. Шинкаренко был тяжело ранен, прикрывая пулеметом бронепоезд (похожий эпизод есть в романе).

Когда во время диспута в театре Мейерхольда Булгакову задали вопрос о связи Алексея Турбина и Най-Турса, он ответил, что персонаж, изображенный в пьесе под именем Алексея Турбина, «есть не кто иной, как полковник Най-Турс, ничего общего в романе с врачом не имеющий». В первой редакции пьесы Най-Турс брал на себя командование, прикрывал не желающего бежать Николку и погибал, то есть все происходило, как в романе. Но в более поздних версиях Булгаков передавал реплики Най-Турса Малышеву, а в последней редакции образы Малышева и Турбина соединились. По словам автора, «это произошло опять-таки по чисто театральным и глубоко драматическим соображениям, два или три лица, в том числе и полковник, были соединены в одно…».

Малышев. «Господин полковник был немногим старше Турбина — было ему лет тридцать, самое большее тридцать два. Его лицо, выкормленное и гладко выбритое, украшалось черными, подстриженными по-американски усиками. В высшей степени живые и смышленые глаза смотрели явно устало, но внимательно». Михаил Афанасьевич изобразил Малышева как умного и ответственного офицера, заботящегося о своих подчиненных, который не боится попасть под трибунал и отпускает их, не желая бессмысленного кровопролития.

Любопытно, что Малышев выведен в романе под своим настоящим именем. Итак, звали этого человека Малышев Алексей Федорович, родился он 16 (28) декабря 1885 г. в Астрахани, где окончил гимназию. Затем поступил в Петербургское юнкерское училище, откуда выпущен в чине подпоручика в 10-й саперный батальон Варшавского военного округа. В 1911 г. переведен в Брест-Литовский воздухоплавательный батальон, обучался в Авиационном отделе Офицерской воздухоплавательной школы, в результате в 1913 г. сделался военным летчиком. Во время Первой мировой войны был трижды награжден орденами «за воздушные разведки» и в 1917 г. георгиевским оружием — «за то, что, состоя в рядах 9-го корпусного авиационного отряда в чине поручика и управляя воздухоплавательным аппаратом во второй половине ноября 1914 г. в окрестностях Кракова, в условиях исключительной трудности и опасности, под артиллерийским и ружейным огнем противника, давал возможность доставлять верные сведения о силе, расположении и передвижениях значительных сил противника, как в районе крепости Краков, так и к юго-западу от нее». 12 августа 1915 г. потерпел аварию и тяжело контужен, в 1916 г. служил в Авиационном отряде школы летчиков-наблюдателей в Гатчине, в 1917 г. обучался в Школе высшего пилотажа на аппаратах системы «Ньюпор».

Революцию встретил в Киеве, где в 1918 г. вступил в добровольческую офицерскую дружину гетмана Скоропадского. В начале декабря назначен командиром дружины бойскаутов,

формировавшейся из кадетов и гимназистов и располагавшейся в здании Александровской (Первой киевской) гимназии. Дружина должна была следить за соблюдением порядка в Киеве. Историк Ярослава Тинченко пишет, что М.А. Булгакова назначили туда же в качестве военного врача. Эта же дивизия в романе выступает как мортирный дивизион. В 1919 г. Малышев мобилизован в РККА и служил военкомом 41-го авиационного отряда, но при первой возможности перешел к белым: 6 ноября 1919 г. «объявлен предателем и внесен в черный список».

«СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ»

Для Булгакова очень важна сама фамилия профессора — Преображенский. Такую фамилию мог получить человек из семьи священнослужителей, Филипп Филиппович этого и не отрицает. Мы же обратим внимание на послание, которое зашифровано Булгаковым в самом слове «преображение». Что же такое преображение?

Во время молитвы на горе Фавор в присутствии трех учеников Иисуса произошло Преображение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Об этом событии сообщают все евангелисты, кроме Иоанна (Мф 17:1–6, Мк 9:1–8, Лк 9:28–36).

То есть Преображенский необходимо связан с неким преображением. Но это еще не все, в повести, кроме этой фамилии, фигурирует Преображенская застава — место, где убили Клима Чугункина. А когда пса Шарика запирают за хулиганство в ванной, перед его глазами также возникает Преображенская застава: «Внезапно и ясно почему-то вспомнился кусок самой ранней юности — солнечный необъятный двор у Преображенской заставы, осколки солнца в бутылках, битый кирпич, вольные псы побродяги».

Случайно такое совпадение или нет? Булгаков мог назвать любое другое место в Москве, тем не менее указал именно это.

О некоем религиозном послании повести говорится уже в первой строчке «О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревет мне отходную, и я вою с ней». Вьюга отпевает несчастного пса, после чего тот встречает профессора и начинается преображение. Невольно вспоминается из Блока: «И старый мир, как пес безродный, / Стоит за ним, поджавши хвост».

Шарик — бродячий пес, живущий на подачки и оттого старающийся пристроиться к классу господ. Логично, они ведь могут накормить, но после своего преображения — перерождения в Шарикова — он начинает господ ненавидеть. Неким прототипом пса Шарика может являться пес Сапсан из рассказа Куприна, но если у Куприна это большой пес, с большим сердцем и кодексом собачьей чести («Я Сапсан Тридцать Шестой, большой и сильный пес редкой породы, красно-песочной масти, четырех лет от роду и вешу приблизительно шесть с половиной пудов»), то Шариков не обладает этими лучшими качествами, он словно бы измельчал и выродился. «„Я — красавец. Быть может, неизвестный собачий принц-инкогнито“, — размышлял пес, глядя на лохматого кофейного пса с довольной мордой, разгуливающего в зеркальных далях. — „Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я смотрю — у меня на морде — белое пятно“».

Один из главных персонажей повести, профессор Преображенский, имеет сразу несколько прототипов, одним из которых является французский хирург русского происхождения Самуил Абрамович Воронов, в первой четверти XX в. чуть было не совершивший революцию в медицине. Самуил Абрамович действительно пересаживал железы обезьяны человеку для омоложения организма, а также для раскрытия заложенных в него возможностей и скрытых свойств. Первые благополучно проведенные операции произвели настоящий фурор. Как писали газеты, «…дети с отклонениями в умственном развитии обретали живость ума», а пожилые люди возвращали себе молодость и даже репродуктивные способности. В одной песенке тех времен с названием «Monkey-Doodle-Doo» были слова: «Если ты стар для танцев — поставь себе железу обезьяны».

Желая усилить эффект, профессор пересадил себе железы, после чего заметно помолодел, и к нему хлынули пациенты. В результате Воронову пришлось открыть на Французской Ривьере собственный обезьяний питомник.

Проблемы в новом методе омоложения начались после того, как прооперированные пациенты начали жаловаться на внезапное ухудшение здоровья. Появились статьи, в которых специалисты объясняли улучшение в состоянии пациентов, наступившее сразу же после операций, элементарным самовнушением. Профессора назвали шарлатаном, после чего он был вынужден уйти из науки.

Второй возможный прототип Преображенского — выдающийся французский врач Шарль Эдуард Броун-Секар. Доклад, прочитанный ученым 1 июня 1889 г. в Парижском научном обществе, наделал шума на весь мир и надолго привлек к себе внимание общественности. Булгаков следил за новинками медицины, все-таки и сам по образованию врач, поэтому вряд ли он мог пропустить столь ценную информацию о методах омоложения.

О чем же докладывал ученому собранию 70-летний Броун-Секар? На самом деле, ощутив, что к нему подкрадывается старость, ученый начал экспериментировать на животных и нашел новый способ омоложения. Он сделал себе шесть инъекций вытяжки из семенников кроликов и собак и почувствовал, что, по его словам, помолодел на тридцать лет. Желая продемонстрировать результат опыта, месье Броун-Секар взбежал на лестницу, на которую прежде взбирался с трудом, с несколькими остановками.

Метод сразу же стали брать на вооружение владельцы частных кабинетов по омоложению и клиник, первые отзывы были более чем обнадеживающими, но потом сам ученый был вынужден признать, что эффект оказался кратковременным и после него следовало ускоренное увядание организма. Через пять лет после демонстрации эксперимента Броун-Секар умер, будучи полной развалиной.

И наконец, свой вклад в образ внес московский врач-гинеколог Николай Михайлович Покровский, дядя М.А. Булгакова. Михаил Афанасьевич впервые приехал в Москву в 1917 г. и некоторое время жил у своего родственника, где и мог наблюдать прототип, что называется, в естественной среде обитания.

Швондер и компания явно олицетворяют нечистую силу. Во-первых, ходят без калош и пачкают полы, во вторых: «— Мы — новое домоуправление нашего дома, — в сдержанной ярости заговорил черный. — Я — Швондер, она — Вяземская, он — товарищ Пеструхин и Шаровкин. И вот мы…

— Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Саблина?

— Нас, — ответил Швондер».

Исходное слово здесь «вселили»: то есть нечистая сила вселилась квартиру неизвестного нам Федора Павловича, автоматически сделав ее «нехорошей квартирой». «Боже, пропал калабуховский дом!» — привет еще не написанному роману «Мастер и Маргарита».

Кстати, вы не замечали, что у Булгакова какая-то мистика с названиями. «Мастер и Маргарита» — роман об Иешуа и Понтии Пилате и одновременно о том, как Москву посетила нечистая сила. Что же касается повести «Собачье сердце», эта история вовсе не о сердце.

В таком случае резонно задать вопрос, у кого из героев повести в груди бьется собачье сердце? Потому что неинтересно говорить о собаке, мол, у Шарика/Шарикова собачье сердце, это и так все знают. С другой стороны, пес Шарик — изначально положительный персонаж, а Шариков совершенно невыносим, то есть Шариков не может являться носителем доброго собачьего сердца.

«В 8.30 часов вечера произведена первая в Европе операция по проф. Преображенскому: под хлороформенным наркозом удалены яичники Шарика и вместо них пересажены мужские яичники с придатками и семенными канатиками, взятыми от скончавшегося за 4 часа 4 минуты до операции мужчины 28 лет и сохранявшимися в стерилизованной физиологической жидкости по проф. Преображенскому.

Непосредственно вслед за сим удален после трепанации черепной крышки придаток мозга — гипофиз и заменен человеческим от вышеуказанного мужчины».

И в дальнейшем мы видим, что новый человек Шариков сохранил в себе остаточную память пса (он гоняется за кошками, ловит зубами блох) и Клима Чугункина (он пьет, играет на балалайке, хотя никто в профессорской квартире его этому не мог научить, опять же сквернословит). После «преображения» ничто в Шарикове уже не напоминает доброго пса, которого в ночь перед Рождеством подобрал на улице Преображенский.

Тема «Собачьего сердца» нашла свое продолжение в рассказе А. Житинского «Внук доктора Борменталя» (Аврора, 1991, № 8).

Вообще тема превращения зверей в людей и людей в зверей становится невероятно популярна в XX в., к примеру в детской повести Э. Успенского «Гарантийные человечки» мышиное войско делится на кавалерию — то есть мышей низших чинов, которые выполняют функцию лошадей, и тех, что играют роль всадников. Причем отличившегося «коня» могут повысить до всадника, а всадника в любой момент разжаловать до «транспортного средства».

«К ним приблизились старые знакомые с белым флагом. Причем один сидел верхом на другом.

— А почему так? — спросил Холодилин.

— Разжаловали его, — объяснил высокий лейтенант, который сидел в седле. — Перевели из лейтенантов в кавалерию. Судьба играет офицером. Кому не везет, тот возит сам.

— За что же тебя так понизили? — спросил мальчик у мышонка.

Мышонок-лошадь грустно пожевал колбасные ремни, потупил глаза и со вздохом произнес:

— Откусил. Вот за что.

— Что откусил?

— Колбасу, которую мы у вас захватили. Велено было не кусать, доставить живьем. А я не доставил».

Впрочем, тут волшебство житейское, связано с рангами. И внешне мыши остаются мышами.

Самое, наверное, страшное превращением животных в людей мы наблюдаем в фантастическом романе Г. Уэллса «Остров доктора Моро». Самое ужасное в книге то, как спокойно и просто доктор объясняет, как именно он создает из ни в чем не повинного животного человекоподобного монстра.

«— …Хирургия может достичь гораздо большего, она способна не только разрушать, но и созидать. Вы, может быть, слышали о простой операции, которую делают при повреждении носа? Кусочек кожи вырезают со лба, заворачивают книзу на нос и приживляют в новом положении. Это как бы прививка части организма на нем самом. Перенесение материала с одного живого существа на другое также возможно, вспомните, например, о зубах. Обычно пересадка кожи и костей делается для скорейшего заживления. Хирург вставляет в рану нужные кости и прикрывает ее кожей, беря все это у живого или только что убитого животного. Вы слышали, может быть, о петушиной шпоре, которую Хантер привил на шею быку? Вспомните еще о крысах-носорогах, которых делают алжирские зуавы. Эти уродцы фабрикуются тем же способом: отрезанные с хвостов полоски кожи перемещают на морду обыкновенной крысы и приживляют там в новом положении».

То есть ученый буднично описывает свою работу, и его оппонент, а вместе с ним и читатель вынуждены соглашаться — действительно, все понятно, реально, научно доказано, но от того еще гаже и неприятнее. Потому как, пока думаешь, что уроды зародились на острове каким-то естественным способом, с их существованием еще можно мириться или нет, но когда выясняется, что все это дело рук человека… и что таким же образом он может действовать и дальше… Согласитесь, неприятное соседство.

Впрочем, еще хуже ситуация, описанная Францем Кафкой в повести «Превращение», где простой коммивояжер Грегор Замза, проснувшись утром, обнаруживает, что превратился в огромное мерзкое насекомое. Причем, как это любит Кафка, ни причины, ни что с этим делать и как жить дальше неизвестно. Читатель, как и герой рассказа, просто поставлены перед фактом — превращение свершилось. При этом герой сохраняет здравый ум и осознает происходящее. Сначала его охватывает паника, он боится, что семья увидит его в таком виде. Позже, когда отец бросил в него яблоко, Грегор поранился о дверь. Хуже всего, наверное, то, что Грегор не может стать насекомым полностью, не может забыть, что он единственный зарабатывал в доме и теперь семья потеряла даже этот доход.

Самому Грегору вначале сочувствует только его сестра, которая пытается подкармливать своего преображенного брата. Вскоре семья оказывается на гране банкротства, это еще более ожесточает окружающих против человека-насекомого. Повесть заканчивается полным хеппи-эндом: Грегор умирает, а члены семьи отправляются на совместную прогулку, счастливые уже тем, что им удалось избавиться от свалившегося на них испытания.

«ТЕАТРАЛЬНЫЙ РОМАН»

У третьей жены М.А. Булгакова Елены Сергеевны была старшая сестра Ольга Сергеевна Бокшанская (урожд. Нюренберг). Известно, что именно она стала прообразом Поликсены Торопецкой в «Театральном романе».

Ольга Сергеевна долгое время проработала секретарем дирекции МХАТа, кроме того (с 1919 г.), личным секретарем В.И. Немировича-Данченко. Оставила обширное эпистолярное наследие, отражающее внутреннюю жизнь театра в 1920-1940-х гг.

В романе есть персонаж Ксаверий Борисович Ильчин, прототипом которого послужил режиссер Борис Ильич Вершилов (настоящая фамилия Вейстерман; 1893–1957, Москва). Борис Ильич — ученик Е.Б. Вахтангова. Работал во 2-й студии МХТ (1919–1924 гг.), МХАТе (1924–1930 гг.), Оперном театре им. К.С. Станиславского (1926–1931,1937-1939 гг.). С 1932 г. преподавал (с 1945 г. — в Школе-студии МХАТа). Создатель Московского Еврейского театра-студии «Фрайкунст» («Свободное искусство»; 1926–1930 гг.). Работал в театре «Кунст винкл» («Уголок искусства»; Киев), Государственном еврейском театре (ГосЕТ; Киев).

Прототип Ильи Ивановича Рудольфи — Исайя (Исай) Григорьевич Лежнев (имя при рождении — Исаак Альтшулер; 22 февраля (6 марта) 1891, Николаев — 9 октября 1955, Москва) — советский публицист и литературный критик, бессменный редактор журнала «Новая Россия». В 15 лет вступил в РСДРП, в 17 — за участие в стачке судим и отправлен в ссылку в Тараще (Киевская губерния). В 1909 г. вернулся в Николаев, увлекся философией Л. Шестова, благодаря чему отошел от партийной работы; занимался самообразованием, зарабатывал на жизнь частными уроками. В 1910 г., сдав экзамен экстерном, получил аттестат зрелости и уехал в Европу. Какое-то время проживал в Берлине, затем перебрался в Париж, где познакомился с Луначарским. Далее поступил в университет города Цюриха, где учился до 1914 г. После чего вернулся в Россию, устроился в «Трудовую газету» (Николаев), с 1915 г. — в газете «Волго-Донской край» (Царицын). После Февральской революции приехал в Петроград, сотрудничал с газетой «Русская воля», которой занимался Леонид Андреев. После революции 1917 г. перешел в большевистскую печать (журналы «Красный офицер», «Всеобуч и спорт», «Красная типография»). Одновременно заведовал отделом информации «Известий ВЦИК», был начальником отдела печати Главного управления воинских учебных заведений. В 1920 г. служил в Красной армии: заведовал Отделом печати Кубанско-Черноморского ревкома (Краснодар), редакцией газеты «Красное знамя» Политотдела армии.

В 1922 г. Лежнев начал издавать «первый беспартийный литературно-общественный журнал» «Новая Россия». В том же году, возможно, познакомился с М. Булгаковым, который как раз в это время пришел в журнал.

В 1926 г. журнал «Новая Россия» закрыли, 8 мая у Лежнева на квартире провели обыск, all мая он арестован ОГПУ с обвинением в создании «антисоветской группировки в журнале „Новая Россия“». Однако вместо того, чтобы посадить Лежнева в тюрьму, его выслали за границу. Сам Лежнев не признавал своей вины, просил высылку за рубеж ограничить определенным сроком, чтобы иметь право вернуться в СССР. В результате по решению Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 10 мая 1927 г. за «участие в контрреволюционном заговоре» Лежнева приговорили к высылке из пределов СССР сроком на 3 года до 29 мая 1927 г., с сохранением советского гражданства и должностью в берлинском торгпредстве. Вероятно, Лежнев согласился сотрудничать с ОГПУ Через три года, в 1930 г., он получил разрешение вернуться в СССР и уже в 1933 г. принят в большевистскую партию по личной рекомендации И. Сталина. В 1934–1939 гг. работал корреспондентом в «Правде», заместителем заведующего отделом критики и библиографии, заведовал отделом литературы и искусства.

С 1939 г. занимался литературной критикой. С началом войны отправлен в эвакуацию в город Ташкент, где стал вторым секретарем президиума Союза писателей Узбекистана, членом редакционного совета издательства «Советский писатель». С 1943 г. — специалист Совинформбюро по германской тематике.

Прототипом Ликоспастова послужил русский писатель Юрий Львович Слезкин. Родился в 1885 г. в семье генерал-лейтенанта Льва Михайловича Слезкина и умер не позднее 1928 г. В 1910 г. Слезкин окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета.

Первая публикация — в 1901 г., но первый сборник рассказов вышел только в 1910-м. Его повесть о Первой русской революции 1905 г. «В волнах прибоя» цензура запретила, а автор получил год заключения, правда, всего срока не отсидел и был выпущен на свободу после вмешательства высокопоставленных родственников. Роман Слезкина «Ольга Орг» (1914) пользовался скандальной известностью, выдержал 10 изданий, переведен на несколько европейских языков, в 1915 г. экранизирован Е. Бауэром под названием «Обожженные крылья» (фильм не сохранился).

В 1920 г. Слезкин познакомился с Михаилом Булгаковым, которого ввел в московскую литературную среду. В романе «Девушка с гор» (1925) Слезкин вывел Булгакова под именем журналиста Алексея Васильевича, но так как это произведение сейчас мало кому известно, я не стану выделять его отдельной темой.

В свою очередь, Булгаков сохранил черты Слезкина в «Театральном романе» в образе Ликоспастова.

Кроме славы прототипа, Ю.Л. Слезкин вошел в историю литературы и советской научной фантастики памфлетами «Кто смеется последним» и «Дважды два — пять», вышедшими под «иностранным» псевдонимом Жорж Деларм.

«МАСТЕР И МАРГАРИТА»

Мы уже упоминали, что, возможно, именно с Владимира Нарбута Михаил Булгаков писал своего Воланда. Во всяком случае, видевшие выступления поэта современники были в этом более чем уверены. Нет, Нарбут не развлекал публику в варьете, не дарил дамам исчезающие позже платья и уж точно не путешествовал в компании огромного кота Бегемота. Тем не менее его выступления напоминали сеансы черной магии. Нарбут раскачивался в такт слышной ему одному мелодии, произнося поэтические строки с таким видом, будто бы проклинал все живое.

Кроме того, он был хром, как дьявол, с ампутированной левой кистью и бритым наголо черепом.

Владимир Иванович Нарбут (1888–1938) принадлежал к старинному княжескому роду с литовскими корнями. Учился в Глуховской классической гимназии, которую окончил с золотой медалью. Рано охромел, в 1906 г. из-за прогрессирующей болезни врачи ему ампутировали пятку на правой ноге. Поступил в Петербургский университет сначала на математическое отделение, затем на отделение восточных языков и под занавес — на филологическое. Последнего курса не окончил.

В 1908 г. стал печататься, с 1911 г. увлекся только зарождающимся акмеизмом, на этой почве сошелся с А. Ахматовой и Н. Гумилевым. В 1912 г., благодаря все тому же Гумилеву, Нарбут присоединился к пятимесячной этнографической экспедиции в Сомали и Абиссинию — не из-за любви к древностям, а просто появилось опасение, что его могут арестовать за только что вышедший сборник «Аллилуиа».

Все получилось лучше не придумать, Нарбут вернулся как раз к амнистии по случаю 300-летия дома Романовых, так что сидеть не пришлось.

Издавал и редактировал «Новый журнал для всех», но если в качестве редактора он был хорош, бухгалтер из «Воланда» не получился, так что через два месяца ему пришлось продавать права на журнал, после чего Нарбут уехал на Родину. В годы

Первой мировой войны время от времени печатался в столичной и местной периодике.

В 1917 г. Нарбут примкнул к левым эсерам, но выказывал симпатии к методам большевиков. Вскоре он перейдет в эту партию. В январе 1918 г. семья Нарбута в своем доме подверглась нападению отряда красных «партизан», которые как раз громили «помещиков и офицеров». Было известно, что его брат Сергей, офицер, недавно вернулся с фронта. Брата расстреляли прямо во дворе, пытавшийся спасти его Владимир Нарбут получил четыре пулевые раны, после чего в местной больнице нашему герою пришлось ампутировать кисть левой руки. Возможно, ему бы даже не дали вылечиться и просто добили на больничной койке, но неожиданно кто-то сообщил, что Нарбут большевик. После чего поэту принесли извинения, которые не могли оживить брата или магическим путем прирастить новую руку. Впрочем, не добили — уже считай, повезло.

Далее Нарбут организовывал в Воронеже большевистские газеты, издавал журналы «Сирена», «Зори», «Красный офицер», «Солнце труда».

Был арестован контрразведкой белых при попытке покинуть территорию, занятую армией. Обвинялся как коммунистический редактор и член Воронежского губисполкома, на что ответил, что сотрудничал с большевиками только потому, что боялся, что иначе его просто убьют. Показания сохранились и после уже использовались красными на суде против Нарбута.

Организовывал окна РОСТА в Одессе, редактировал журналы «Лава» и «Облава»; подружился с Э. Багрицким, Ю. Олешей, В. Катаевым. Кстати, общение с последним превратило Нарбута в прототип «колченогого» в романе «Алмазный мой венец». «Едучи впоследствии с колченогим в одном железнодорожном вагоне по пути из Одессы в Харьков, куда нас перебрасывали для усиления харьковского агитпрома, я слышал такую беседу колченогого с одним весьма высокопарным поэтом-классиком (Шенгели. — Ю. А.). Они стояли в коридоре и обсуждали бегущий мимо них довольно скучный новороссийский пейзаж.

Поэт-классик, носивший пушкинские бакенбарды, некоторое время смотрел в окно и наконец произнес свой приговор пейзажу, подыскав для него красивое емкое слово, несколько торжественное:

— Всхолмления!..

На что колченогий сказал:

— Ото… ото… скудоумная местность».

Далее Нарбут основал и возглавил издательство «Земля и фабрика» (ЗиФ) и ежемесячник «Тридцать дней». В 1924–1927 гг. — заместитель заведующего Отдела печати при ЦК ВКП(б), в 1927–1928 гг. — один из руководителей ВАПП.

Но тут неожиданно всплыли протоколы его допросов у белых. В 1928 г. его исключили из партии за сокрытие обстоятельств, связанных с его пребыванием на юге во время Гражданской войны, и уволили со всех редакционных постов. Жил литературной поденщиной. В 1933 г. вернулся к поэзии.

26 октября 1936 г. арестован НКВД, причислен следствием к членам «группы украинских националистов — литературных работников», которая якобы занималась антисоветской агитацией. Осужден на пять лет лишения свободы. Осенью Нарбута этапировали в пересыльный лагерь под Владивостоком, а в ноябре — в Магадан. Тут он снова угодил под суд, на этот раз за контрреволюционный саботаж. 14 апреля Нарбута расстреляли в карантинно-пересыльном пункте № 2 треста «Дальстрой».

Тем не менее появилась легенда, будто бы Нарбута утопили на барже вместе с другими зэками-инвалидами в Нагаевской бухте.

Вторым прототипом Воланда, возможно — Роберт (Роберто) Людвигович Бартини (настоящее имя — Роберто Орос ди Бартини 14 мая 1897, Фиуме, Австро-Венгрия — 6 декабря 1974, Москва). Бартини — итальянская аристократическая семья, отец Роберта имел наследственный титул барона. Тем не менее Бартини прославился как убежденный коммунист, уехавший из фашистской Италии в СССР, где стал известным авиаконструктором. Впрочем, слово «известный» мало подходит человеку, большую часть жизни проведшему под грифом «секретно». Но давайте обо всем по порядку.

Согласно официальной версии, Роберто — сын садовника, которого однажды увидела жена барона Лодовико Ороса ди Бартини, вице-губернатора Фиуме (ныне — г. Риека в Хорватии) и решила взять на воспитание. Мальчику в ту пору исполнилось три года. На самом деле, все было спланировано заранее, Роберто — побочный сын барона и его любовницы, мальчика специально подбросили садовнику, чтобы рано или поздно малютка попался на глаза бездетной баронессы[89].

В 1912 г., будучи гимназистом, Роберто увидел в Фиуме демонстрационные полеты русского авиатора Харитона Славороссова. После этого мальчик твердо решил стать авиаконструктором. Бартини владел несколькими европейскими языками, в 1916 г. окончил офицерскую школу, после чего отправлен на Восточный фронт и в ходе Брусиловского прорыва пленен в числе 417 тысяч солдат и офицеров центральных держав. Находился в лагере для пленных под Хабаровском, где, как предполагается, впервые встретился с большевиками.

В 1920 г. Роберто вернулся в Италию, но не для того, чтобы делать карьеру чиновника или тратить отцовские деньги. Роберто отправляется на миланский завод «Изотта-Фраскини», где работает сначала разнорабочим, затем разметчиком, шофером, в то же время сдает экстерном экзамены в авиационное отделение Миланского политехнического института и в результате уже в 1921 г. получает диплом авиационного инженера. С того же года — член Итальянской коммунистической партии (ИКП), которой после смерти отца он и передал все свое наследство (10 млн долларов).

Как бывший фронтовик Бартини поставлен в охрану руководителей коммунистической партии от фашистов. Группа Бартини также опекала советскую делегацию во главе с наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным на Генуэзской конференции 1922 г.

После фашистского переворота в 1922 г. Бартини направлен партией в Советский Союз. Так что с 1923 г. он живет в СССР.

Работал на Научно-опытном аэродроме ВВС (ныне — Чкаловский, ранее — Ходынское летное поле) лаборантом-фото-граммистом, экспертом технического бюро и одновременно военным летчиком. С сентября 1928 г., после ареста Д.П. Григоровича, возглавил экспериментальную группу ОПО-3 ЦКБ по проектированию гидросамолетов в Севастополе, вначале работает инженером-механиком авиаминоносной эскадры, затем старшим инспектором по эксплуатации материальной части, то есть боевых самолетов, после чего получил «ромбы» комбрига (ныне не существующее звание, между полковником и генерал-майором). С 1929 г. назначен начальником отдела морского опытного самолетостроения, а в 1930 г. его уволили из ЦКБ за подачу в ЦК ВКП(б) докладной записки о бесперспективности создания объединения, подобного ЦКБ; в том же году Бартини становится начальником вооружений РККА и после главным конструктором СНИИ (завод № 240) ГВФ (Гражданского воздушного флота).

В 1932 г. в СНИИ начаты проектные работы по самолету «Сталь-6», на котором в 1933 г. установлен мировой рекорд скорости — 420 км/ч. Осенью 1935 г. создан 12-местный пассажирский самолет «Сталь-7» с крылом «обратная чайка». В 1936 г. самолет представлялся на Международной выставке в Париже, а в августе 1939 г. на нем установлен международный рекорд скорости на дистанции 5000 км — 405 км/ч.

На базе этого самолета по проекту Бартини создавался дальний бомбардировщик ДБ-240 (позже классифицирован как Ер-2), в связи с арестом Бартини разработку которого завершил главный конструктор В.Г. Ермолаев. Самолет назвали по его имени.

14 февраля 1938 г. Роберт Бартини арестован НКВД по обвинению в связях с «врагом народа» Тухачевским, а также в шпионаже в пользу Муссолини. Последнее обвинение вообще абсурдно, Бартини уехал из Италии, после того как к власти пришли фашисты. Итальянца судил суд «тройки» и приговорил к 10 годам лишения свободы. Оказавшись в заключении, Бартини сразу же попал в «шарашку» ЦКБ-29, где работал до 1947 г. (с сентября 1946 г. — по совместительству с должностью главного конструктора ОКБ-86 МВД). Бартини принимал участие в работе над бомбардировщиком Ту-2 под руководством А.Н. Туполева, также находившегося в заключении. Туполев попросил перевести Бартини в группу заключенного Д.Л. Томашевича («бюро 101»), где проектировали истребитель. Бартини был счастлив хотя бы ценой потери свободы продолжать заниматься любимым делом, но в результате в 1941 г. всю группу Туполева освободили, он же остался в заключении вместе с Томашевичем до конца войны.

В 1944–1946 гг. Бартини строит транспортные самолеты. Итальянца освободили только после смерти Сталина, в 1956 г. — реабилитировали.

Бартини уже трудился над большим самолетом-амфибией вертикального взлета и посадки, который позволил бы охватить транспортными операциями большую часть поверхности Земли, включая вечные льды и пустыни, моря и океаны.

В 1967 г. нашего героя наградили орденом Ленина. «Бартини сделал доклад в сентябре 1974 года, в котором он предложил авианосцы на подводных крыльях. На скоростях 600–700 км/ч шел авианосец, так что самолет мог садиться без гашения скорости. Когда Бартини сделал свой доклад, то Алексеев из Сормова отказался делать свой доклад, сославшись на то, что его доклад хуже», — вспоминал о нем П.Г. Кузнецов[90].

Так почему мы называем Бартини Воландом? Во-первых, посмотрите на его портрет и сравните с описанием Воланда, который дает Булгаков: «Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом — иностранец».

В «шарашках», правда, заключенный Бартини выглядел совсем по-другому. Он носил обувь с деревянными подошвами, которые гремели по железным лестницам, оповещая всех и каждого о его приближении, на шее вместо шарфа итальянский барон и бывший миллионер носил вафельное полотенце, и, разумеется, на голове — старый берет, или шапочку, надетую, как берет.

Булгаков познакомился с Бартини, возможно, сразу после его приезда, когда Бартини предстал перед ним заграничным франтом. Природный аристократ, барон, красавец… добавьте к этому, ученый, работающий над какими-то сверхсекретными проектами… умеющий делать нечто такое, что современники даже не могут представить, обладающий оригинальным и свободным мышлением, — вот вам и модель для Воланда.

Полагаю, первым признал сходство Бартини с Воландом Н.В. Якубович в книге «Великий Бартини. „Воланд“ советской авиации», вышедшей в 2013 г. в издательстве «Эксмо».

Маргарита из романа «Мастер и Маргарита» также имела свой прототип — это Елена Сергеевна Шиловская (1893–1970), третья жена Булгакова.

В романе описана встреча Мастера и его дамы. Она произошла, когда Маргарита «повернула с Тверской в переулок» — это Большой Гнездниковский переулок, где действительно жила в ту пору Елена Сергеевна со своим мужем, генерал-лейтенантом Евгением Александровичем Шиловским.

«Действие романа „Мастер и Маргарита“ происходило в том районе Москвы, где жил синеглазый (Булгаков), и близость цирка, казино и ревю помогли ему смоделировать дьявольскую атмосферу его великого произведения. „Прямо-таки гофманиада!..“», — сообщает в романе «Алмазный мой венец» В. Катаев.

Елена Сергеевна Булгакова (в девичестве Нюренберг) родилась 2 ноября (21 октября) 1893 г. в Риге. Отец — учитель и время от времени писал статьи, которые публиковались в местных газетах. У Елены были сестра Ольга (1891–1948) и двое братьев — Александр (1890–1964) и Константин (1895–1944). Елена училась в Рижской Ломоносовской женской гимназии, откуда родители забрали ее домой, не дав доучиться. Так что Елене пришлось заниматься самообразованием.

Она мечтала стать актрисой знаменитого МХАТа, но после прослушивания взяли только ее сестру, а ей самой пришлось искать себе работу сначала в телеграфном агентстве, а затем она устроилась секретарем газеты «Известия».

В первый раз Елена вышла замуж в 1918 г. за сына известного трагического актера Мамонта Дальского (1865–1918) офицера Юрия Неелова. В 1919 г. он поступает в 16-ю армию, действовавшую в составе Западного фронта РККА, где его назначили адъютантом командарма Н.В. Сологуба. Там же начальником штаба был Евгений Александрович Шиловский. Елена и Евгений полюбили друг друга, она развелась с Нееловым и тут же снова вышла замуж. От этого брака у них родился сын Сергей (1926–1977).

Казалось бы, о чем еще мечтать: крупный советский военачальник, за ним можно жить как за каменной стеной, но в Елене уже проступают черты булгаковской Маргариты. Так и хочется повторить за Михаилом Афанасьевичем: «Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю. Мне неизвестно. Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги».

А вот отрывок из письма Елены сестре: «Иногда на меня находит такое настроение, что я не знаю, что со мной делается, я чувствую, что такая тихая семейная жизнь совсем не по мне. Ничего меня дома не интересует, мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать, но очень хочется <…>. Во мне просыпается мое прежнее „я“ с любовью к жизни, к шуму, к людям, к встречам. <…> Я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами. И я или (в плохом настроении) сажусь на диван и думаю, думаю без конца, или — когда солнце светит на улице и в моей душе — брожу одна по улицам».

«Это было в 29-м году в феврале, на масляную, — рассказывает Елена Сергеевна о своей первой встрече с Булгаковым. — Какие-то знакомые устроили блины. Ни я не хотела идти туда, ни Булгаков, который почему-то решил, что в этот дом он не будет ходить. Но получилось так, что эти люди сумели заинтересовать составом приглашенных и его, и меня. Ну, меня, конечно, его фамилия… В общем, мы встретились и были рядом. Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае, с моей стороны, любовь на всю жизнь».

«Сидели мы рядом, — писала в 1961 году Елена Сергеевна брату, — у меня развязались какие-то завязочки на рукаве <…> я сказала, чтобы он завязал мне. И он потом уверял всегда, что тут и было колдовство, тут-то я его и привязала на всю жизнь». — Вот вам и ведьмовская сущность. «Тут же мы условились идти на следующий день на лыжах, — продолжает Елена Сергеевна. — И пошло. После лыж — генеральная „Блокады“, после этого — актерский клуб, где он играл с Маяковским на биллиарде… Словом, мы встречались каждый день и, наконец, я взмолилась и сказала, что никуда не пойду, хочу выспаться, и чтобы Миша не звонил мне сегодня. И легла рано, чуть ли не в 9 часов. Ночью (было около трех, как оказалось потом) Оленька, которая всего этого не одобряла, конечно, разбудила меня: иди, тебя твой Булгаков зовет к телефону. <…> Я подошла. „Оденьтесь и выйдите на крыльцо“, — загадочно сказал Миша и, не объясняя ничего, только повторял эти слова. Жил он в это время на Бол. Пироговской, а мы на Бол. Садовой, угол Мал. Бронной, в особнячке, видевшем Наполеона, с каминами, с кухней внизу, с круглыми окнами, затянутыми сиянием, словом, дело не в сиянии, а в том, что далеко друг от друга. А он повторяет — выходите на крыльцо. Под Оленьки-но ворчание я оделась <…> и вышла на крылечко. Луна светит страшно ярко, Миша белый в ее свете стоит у крыльца. Взял под руку и на все мои вопросы и смех — прикладывает палец ко рту и молчит… Ведет через улицу, приводит на Патриаршие пруды, доводит до одного дерева и говорит, показывая на скамейку: „Здесь они увидели его в первый раз“. И опять — палец у рта, опять молчание… Потом пришла весна, за ней лето, я поехала в Ессентуки на месяц. Получала письма от Миши, в одном была засохшая роза и вместо фотографии — только глаза его, вырезанные из карточки… С осени 29 года, когда я вернулась, мы стали ходить с ним в Ленинскую библиотеку, он в это время писал книгу».

Впрочем, в то время они еще не могли сойтись, оба находились в браке, и Елена даже была представлена его супруге.

В конце 1930 г. Шиловский узнает о том, что у жены появился любовник, происходит объяснение с Булгаковым, после чего писатель дает обещание больше никогда не видеться с Еленой. Мастер и Маргарита попрощались 25 февраля 1931 г. И, действительно, не видели друг друга 15 месяцев, но потом снова встретились в ресторане «Метрополь», инициатором встречи была Елена, и поняли, что больше не могут друг без друга.

В результате развода сын Евгений (10 лет) остался с отцом, Сергей (5 лет) — с матерью. Елена и Михаил поженились.

Булгаков всегда знал, что в его жизни будет три брака, есть легенда, что это ему предсказал А.Н. Толстой, кроме того, цыганка нагадала Булгакову третий счастливый брак.

Едва отпраздновав медовый месяц, Елена становится секретарем и администратором своего нового мужа. За всю семейную жизнь они ни разу не поссорились. Она стала хранителем архива Булгакова, и уже после его смерти именно ее стараниями читатели получили шанс прочитать неизвестные до этого произведения мастера. «Я делаю все, что только в моих силах, для того, чтобы не ушла ни одна строчка, написанная им, чтобы не осталась неизвестной его необыкновенная личность. <…> Это — цель, смысл моей жизни. Я обещала ему многое перед смертью, и я верю, что я выполню все» (из письма Е. Булгаковой брату писателя Николаю Афанасьевичу Булгакову).

В 1940 г. Елена Сергеевна забрала из запасников Новодевичьего кладбища камень «голгофа», лежавший на могиле Н.В. Гоголя на кладбище Данилова монастыря. Этот камень она установила на могиле мужа. При этом могила Гоголя оказалась недалеко от могилы Булгакова. Известна любовь Михаила Афанасьевича к этому писателю.

Е.С. Булгакова была хорошим переводчиком с французского, ей принадлежат переводы романов Густава Эмара, Жюля Верна и книги Андре Моруа «Лелия, или Жизнь Жорж Санд».

В 1961 г. филолог А.З. Вулис посетил вдову писателя, и та дала ему почитать рукопись «Мастера и Маргариты». После рукопись прочитал К.М. Симонов. Первая публикация романа состоялась в журнале «Москва» в 1966–1967 гг. (тираж 150 тысяч экземпляров). Почему так долго? Так ведь роман был не доделан, и Е.С. Булгаковой пришлось подготавливать его к печати.

Прототип Берлиоза в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» — Леопольд Леонидович Авербах, который родился в 1903 г. в Саратове, в семье владельца пароходной компании Леонида (Лейба) Исааковича Авербаха, и его супруги Софьи Михайловны (урожд. Свердловой; 1882–1951, между прочим, сестра Я. Свердлова).

Учился в гимназии, но после пятого класса увлекся комсомольской работой и вскоре даже избран членом ЦК комсомола первого созыва. Далее он делает политическую карьеру, становится секретарем Московского комитета РКСМ, в 1920 г. — редактором «Юношеской правды» и в том же году членом РКП(б). Удалось ему поработать за границей по линии Коммунистического интернационала молодежи. Вернувшись, по рекомендации Троцкого, Авербах становится редактором журнала «Молодая гвардия»; кроме того, редактировал газету «Уральский рабочий». Благодаря его стараниям появился журнал «На литературном посту», где Авербах сразу же занял пост ответственного редактора. Был широко известен тем, что не допускал к публикации писателей инакомыслящих, всячески травил В. Билль-Белоцерковского, В. Киршона, М. Булгакова. Неудивительно, что в конце концов он настолько довел Михаила Афанасьевича, что тот «толкнул его под трамвай».

Авербах — один из основателей РАППа, в 1926–1932 гг. — генеральный секретарь ВАПП. До самого ареста в 1937 г. находился на посту первого секретаря Орджоникидзевского райкома ВКП(б) в Свердловской области. Авербаха арестовали по ложному обвинению 4 апреля 1937 г. и расстреляли 14 августа того же года. После смерти Сталина посмертно реабилитирован.

Одним из прототипов агрессивного критика Латунского считается советский драматург, журналист, редактор, критик и писатель Осаф Семенович Литовский (наст. фам. Каган; 25 мая (6 июня) 1892 — 14 декабря 1971).

Как критик Литовский отличился своей ненавистью к произведениям М. Булгакова: «Произведения Булгакова, начиная от его откровенно контрреволюционной прозы и кончая „Мольером“, занимают место не в художественной, а в политической истории нашей страны, как наиболее яркое и выразительное проявление внутренней эмиграции, хорошо известной под нарицательным именем „булгаковщины“».

В первый раз Литовский отметился как ненавистник Булгакова в 1926 г. после публикации статьи о пьесе «Дни Турбиных» и продолжал клеймить писателя в течение всей его жизни и даже после смерти. В начале 1960-х гг. критик написал «сомнительную в отношении достоверности» книгу «Глазами современников», в которой пытался объяснить, чем вызвано его «пристрастное отношение» к Булгакову[91]. Интересно, что «писательский дом», где жил Литовский, в романе «Мастер и Маргарита» Булгаков называет «Драмлитом», Маргарита там учинила погром.

Второй прототип Латунского — Орлинский-Крипс Александр Робертович (1892, Бессарабская губ., г. Оргеев — 1937, г. Владивосток). Имел незаконченное высшее образование, вступил в комсомол, Аарестован в 1937 г., осужден и расстрелян. В 1956 г. реабилитирован посмертно. Вошел в историю литературы созданием термина «булгаковщина» и своим, пусть и косвенным, участием в «Мастере и Маргарите».

Арчибальд Арчибальдович — знаменитый, похожий на пирата заведующий рестораном «Грибоедов», также имел своего реального прототипа, им послужил Яков Данилович Розенталь по прозвищу «Борода» (1893–1966), на самом деле занимавший пост директора ресторанов Дома Герцена, Дома Союза писателей и Дома печати, где его Булгаков, скорее всего, и наблюдал.

О происхождении Якова Даниловича ничего не известно. Во время Первой мировой войны — интендантский офицер, затем работал в Киеве и в 1921 г. перебрался в Москву.

«Он не только знал весь театральный мир, но и вкусы каждого, умел внушить, что здесь именно отдыхают, а не работают на реализацию плана по винам и закускам. Это — начиная с конца 20-х годов. Но и в 60-х элегантная фигура Бороды была знакома посетителям ВТО: в последние годы жизни он работал там и был доброй душой дома», — писал о Якове Розентале Леонид Утесов.

В книге Эдуарда Хруцкого «Проходные дворы» мы также можем найти упоминание о Розентале и Булгакове: «Именно от „Центрального“, минуя памятник Пушкину, и текла шумная, нарядная человеческая река. На берегах ее помещался замечательный ресторан ВТО, где царил знаменитый мэтр, с которого Михаил Афанасьевич Булгаков писал своего Арчибальда Арчибальдовича. Называли его двумя кличками: официальной — „Борода“ и второй, пожалованной ему Юрием Карловичем Олешей, — „Жопа в кустах“. На какую он откликался охотнее, не знаю».

Михаил Шолохов

«ТИХИЙ ДОН»

Прототипом Григория Мелихова послужил Харлампий Васильевич Ермаков (7 февраля 1891, хутор Антипов станицы Вешенской области Войска Донского (ныне — Шолоховского р-на Ростовской обл.) — 17 июня 1927, Миллерово Северо-Кавказского края (ныне Ростовская обл.)). Но если внимательно присмотреться к роману, Ермаков сыграл в нем две роли, являясь и одним из второстепенных персонажей романа под собственным именем. Такой способ спрятать прототип достаточно распространен. Впрочем, неизвестно, что в данном случае подвигло писателя явить перед читателем прототип в двух лицах.

Харлампий Васильевич Ермаков родился в семье донского казака. Когда Харлампию исполнилось два года, его отец потерял руку и не мог уже зарабатывать, как раньше, так что мальчика пришлось отдать на воспитание в семью более богатых родственников — Архипа Герасимовича и Екатерины Ивановны Солдатовых, живших на хуторе Базки той же станицы. Там же он закончил два класса приходской школы. Немного, конечно, ну да он в университеты и не собирался. В возрасте 19 лет женился на казачке Прасковье Ильиничне. В 1911 г. у них родилась дочь Пелагея, в 1913-м — сын Иосиф.

Затем его призвали на службу в Донской 12-й казачий полк. 25 апреля 1914 г. назначен взводным урядником. С началом Первой мировой войны оказался на Юго-Западном фронте, затем судьба перекидывает его на Румынский фронт, награжден четырьмя Георгиевскими крестами и четырьмя Георгиевскими медалями. Дважды ранен: первый раз — 21 сентября 1915 г. под Ковелем и до 26 ноября лечился в госпитале города Сарны; второй — 20 ноября 1916-го в Румынии. После этого ранения его направили на лечение в ростовский госпиталь. По излечении, 25 января 1917 г., получил двухмесячный отпуск для поправления здоровья и возвратился в родной хутор. Затем, в связи с истечением четырехлетнего срока действительной службы, получает трехмесячный «льготный» отпуск. Но с начала июня снова мобилизован в армию, во 2-й Донской казачий запасной полк. От своего полка он избирается в Областной военный комитет и проходит общеобразовательные курсы при Новочеркасском юнкерском училище.

В 1918 г., вернувшись после ранения домой, избран председателем Вешенского станичного совета. Когда 16–20 апреля произошло антибольшевистское восстание, Ермаков принял в нем живейшее участие в звании подхорунжего (войсковой чин в казачьих войсках русской армии имперского периода, соответствовавшее чину пехотного). С восстановлением атаманского правления становится атаманом Вешенской станицы. Летом и осенью 1918 г. X. Ермаков в должности командира взвода 1-го Вешенского полка Донской армии воюет против Красной армии на Царицынском и Балашовском направлениях. В конце декабря казаки покинули фронт и вернулись домой, в начале следующего года Красная армия начала террор на Верхнем Дону. 25 февраля вспыхнуло Верхне-Донское восстание в станице Казанской. Хорунжий X. Ермаков начинает формирование повстанческого отряда правобережных хуторов. В частности, разбивает карательный отряд Лихачева и захватывает артиллерийские склады красных. За этот подвиг 5 марта его избирают командующим Базковской сотней. Еще несколько дней спустя командующий повстанческими войсками П. Кудинов назначает его командиром 1-й Верхне-Донской дивизии вместо есаула Алферова.

Казаки считались сильными противниками, тем не менее в конце февраля 1919 г. ситуация на фронте кардинально изменилась. Донская армия отступила на Кубань. 3 марта под станицей Георгие-Афипской X. Ермаков со своей частью вынужден сдаться в плен превосходящим силам противника, а 15 марта поступает в Красную армию. Получил под свое командование 3-й отдельный кавалерийский полк 1-й Конной армии, сформированный из перешедших в Красную армию казаков. «Тов. Буденный помнил его по 1-й Конной армии и отзывался о нем как об отличном рубаке, равном по силе удара шашкой Оке Городовикову» (М.А. Шолохов в письме к литературоведу К.И. Прийме).

Ермаков проявил себя на Польском фронте, затем назначается командиром 82-го полка и направляется на Врангелевский фронт, а после взятия Крыма — на Дон для борьбы с «бандами» Махно, Попова и Андреянова. В середине 1921 г. — начальник школы «краскомов» 14-й кавалерийской дивизии в Майкопе, награжден шашкой и именными часами.

Казалось бы, теперь до генерала дослужится, но в 1923 г. его неожиданно уволили из армии, так как командование «вдруг обнаружило», что Ермаков — бывший белый. Вскоре арестован ГПУ, следствие длилось полгода, но ничего доказать не удалось, и в 1924 г. Ермакова освободили под поручительство. 15 мая 1925 г. на выездной сессии Северо-Кавказского суда в городе Миллерово следствие прекращено.

Приблизительно в это время Ермаков знакомится с М.А. Шолоховым и консультирует его по вопросам, связанным с Гражданской войной. В 1927 г. Ермакова снова арестовали и приговорили к расстрелу, 17 июня приговор привели в исполнение. 18 августа 1989 г. реабилитирован посмертно.

Юрий Олеша

«ЗАВИСТЬ»

Главный герой романа Николай Кавалеров, по признанию автора, писался с него самого. Во всяком случае, он официально признался в этом на Первом съезде Союза писателей: «Кавалеров — это я сам. Да, Кавалеров смотрел на мир моими глазами: краски, цвета, образы и умозаключения Кавалерова принадлежат мне. И это были наиболее яркие краски, которые я видел. Многие из них пришли из детства или вылетели из самого заветного уголка, из ящика неповторимых наблюдений. Как художник, проявил я в Кавалерове наиболее чистую силу, силу первой вещи, силу пересказа первых впечатлений. И тут сказали, что Кавалеров — пошляк и ничтожество. Зная, что много в Кавалерове есть моего личного, я принял на себя это обвинение в пошлости, и оно меня потрясло».

Литературовед А. Гладков назвал выступление Олеши, развенчивающее Кавалеровых как пережиток старого режима, «автобиографическим самооговором»: «Запретив себе в искусстве быть самим собой, Олеша стал никем. Таков суровый и справедливый закон творчества. Или ты — это ты, или — никто»[92].

Ильф и Петров

«ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ»
Задача Бендеру Остапу: Имея сразу двух отцов, Установить в конце концов — Кого из них считать за папу? Александр Архангельский

Остап Ибрагимович Бендер — фигура составная, первым делом это, конечно же, Осип Беньяминович Шор, который родился в Николаеве 30 мая 1899 г. в семье купца 2-й гильдии Беньямина Хаимовича Шора и дочери одесского банкира Екатерины (Куни) Герцевны Бергер. Беньямин Шор держал магазин колониальных товаров.

В семье Осип был вторым ребенком, его старший брат Натан — поэт Анатолий Фиолетов (1897, Одесса — 27 ноября 1918).

Известно, что отец скончался от сердечного приступа в 1901 г. Похоронив главу семьи, мать переехала с детьми в Одессу. Там они поселились на улице Полтавской победы (ныне — ул. Канатная, 78). Через какое-то время она вышла замуж за петербургского купца Давида Рапопорта и уехала к нему, оставив сыновей у дедушки.

Осип, закончив частную мужскую гимназию Рапопорта, переехал к матери и в 1917 г. поступил на первый курс Петроградского технологического института. Впрочем, науки его мало увлекали, поэтому в 1919 г. он решил вернуться в родной город. Дорога оказалась насыщена разнообразными приключениями и заняла целых два года, что, по легенде, он и поведал Ильфу и Петрову, а те сочли нужным сделать Осипа прототипом главного героя их совместного детища.

Судя по фотографиям Осипа Шора, внешность Остапа тоже взята с него. Современники утверждали, что соавторы передали и особенности речи, и характер прототипа. Кстати, близкие друзья называли Осипа Остапом.

Осип Шор служил в уголовном розыске, в отделе по борьбе с бандитизмом. Из текста романа можно заключить, что Бендер действительно хорошо знает уголовных кодекс.

Шор получил известность после появления романа В. Катаева «Алмазный мой венец».

Вот как вспоминает об Осипе Шоре и Анатолии Фиолетове Валентин Катаев: «Бандиты поклялись его убить. Но по ошибке, введенные в заблуждение фамилией, выстрелили в печень футуристу… Но что же в это время делал брат убитого поэта Остап? То, что он делал, было невероятно. Он узнал, где скрываются убийцы, и один, в своем широком пиджаке, матросской тельняшке и капитанке на голове, страшный и могучий, вошел в подвал, где скрывались бандиты… И, войдя, положил на стол свое служебное оружие — пистолет маузер с деревянной ручкой. Это был знак того, что он хочет говорить, а не стрелять. Бандиты ответили вежливостью на вежливость…

— Кто из вас, подлецов, убил моего брата? — спросил он.

— Я его пришил по ошибке вместо вас, я здесь новый, и меня спутала фамилия, — ответил один из бандитов. Легенда гласит, что Остап, никогда в жизни не проливший ни одной слезы, вынул из наружного бокового кармана декоративный платочек и вытер глаза.

— Лучше бы ты, подонок, прострелил мне печень. Ты знаешь, кого ты убил?

— Тогда не знал. А теперь уже имею сведения: известного поэта, друга Птицелова (Эдуарда Багрицкого). И я прошу меня извинить. А если не можете простить, то бери свою пушку, вот тебе моя грудь — и будем квиты.

Всю ночь Остап провел в хавире в гостях у бандитов. Они пили чистый ректификат, читали стихи убитого поэта, плакали и со скрежетом зубов целовались взасос».

Второй прототип Остапа Бендера (хотя возможна и обратная нумерация) — герой романа Оренбурга «Хулио Хуренито», который появился в 1922 г. Известно, что только в 1927 г. Валентин Катаев предложил своему брату Евгению Петрову и его другу Илье Ильфу написать историю с движущимся героем и оформить эту сюжетную цепь приключений как погоню за 12-ю стульями. В 1928 г. роман опубликовали в художественно-литературном журнале «Тридцать дней» (№ 1–7); в том же году издан отдельной книгой.

Роман «12 стульев» породил крылатые выражения, которыми мы очень часто пользуемся, особенно не задумываясь об их происхождении. Так, например:

«Мой папа был турецко-подданный» — скорее всего, отсылка Осипа Шора к торговле своего отца, владельца лавки колониальных товаров, либо заимствование из биографии поэта Э. Багрицкого, тесть которого, Густав Суок, действительно являлся «турецким подданным римско-католического вероисповедания»;

«Ключи от квартиры, где деньги лежат» — фраза принадлежит партнеру Маяковского по бильярду, главному остряку «Гудка» — Михаилу Глушкову, именно он выведен в романе под именем Авессалом Изнуренков. В первый раз он появляется перед читателем во время продажи стульев на аукционе; размахивая руками, Изнуренков забрасывает Остапа множеством эмоциональных вопросов по поводу торгов.

У Глушкова было два занятия в жизни: либо он придумывал темы карикатур, либо играл в азартные игры, а еще известен как остроумный человек, способный на молниеносный экспромт. Например, на вопрос коллег о том, со щитом он вернулся с бегов или на щите, он отвечал: «В нищете». Ему же принадлежит афоризм: «Вам говорят русским языком, приходите завтра, а вы всегда приходите сегодня»[93].

Прочитав роман, Глушков выразил свои благодарности Ильфу и Петрову за то, что те увековечили его в образе Изнуренкова[94].

«Гаврилиада» — это пародия на агитки Владимира Маяковского. Следовательно, в какой-то степени Никифор Ляпис-Трубецкой — это сам Владимир Владимирович. Отсюда посвящение «Гаврилиады» Хине Члек, дает нам отсылку к Лиле Брик, которой Маяковский действительно посвящал свои стихи. Впрочем, по другой версии, Хиной Члек могла быть журналистка Евгения Юрьевна Хин, в этом случае можно предположить, что имя Хина происходит от фамилии Хин. Ее Маяковский тоже отлично знал.

Есть тут отсылка, привет Горькому, точнее, его выступлению на ГЕервом писательском съезде 1934 года. «До съезда и в начале его некоторые и даже, кажется, многие литераторы не понимали смысла организации съезда. „Зачем он? — спрашивали эти люди. — Поговорим, разойдемся, и все останется таким, как было“. Это — очень странные люди, и на съезде их справедливо назвали равнодушными. Глаза их видят, что в нашей действительности кое-что еще остается „таким, как было“, но равнодушию их не доступно сознание, что остается лишь потому, что у пролетариата, хозяина страны, не хватает времени окончательно разрушить, уничтожить эти остатки. Эти люди вполне удовлетворены тем, что уже сделано, что помогло им выдвинуться вперед, на удобные позиции, и что укрепило их природное равнодушие индивидуалистов. Они не понимают, что все мы — очень маленькие люди в сравнении с тем великим, что совершается в мире, не понимают, что мы живем и работаем в начале первого акта последней трагедии трудового человечества. Они уже привыкли жить без чувства гордости смыслом личного бытия и заботятся только о том, чтоб сохранить тусклую светлость, тусклое сиятельство своих маленьких, плохо отшлифованных талантов. Им непонятно, что смысл личного бытия — в том, чтобы углублять и расширять смысл бытия многомиллионных масс трудового человечества. Но вот эти миллионные массы прислали на съезд своих представителей: рабочих различных областей производства, изобретателей, колхозников, пионеров. Перед литераторами Союза Социалистических Советов встала вся страна, — встала и предъявила к ним — к их дарованиям, к работе их — высокие требования. Эти люди — великое настоящее и будущее Страны Советов».

Иными словами, именно М. Горький поставил перед писателями задачу обратиться в своем творчестве к трудовым будням людей самых разный профессий. Именно от этого Первого писательского съезда и конкретно от этой речи Горького начинается поток текстов о сталеварах и колхозниках, о монтажниках-высотниках и… а впрочем, вы все это и сами прекрасно знаете. Плохо это или хорошо? Ну что плохого, если человек может хоть что-то заработать, рифмуя будни и праздники простой советской доярки или, еще интереснее, отправляясь за счет партии или комсомольской организации куда-нибудь за Урал или в Сибирь. Когда еще выберешься? А так на всем готовом…

Впрочем, Ляпис слишком бездарен, для того чтобы всерьез претендовать на такой прототип, как В. Маяковский. Работавший вместе с Ильфом и Петровым в «Гудке» Константин Паустовский рассказывал, что во Дворце Труда, где размещалась редакция газеты «Гудок», находилось много разных редакций. Это давало возможность некоторым авторам в течение дня обходить все редакции без исключения, собирая гонорары: «Не выходя из Дворца Труда, они торопливо писали стихи и поэмы, прославлявшие людей разных профессий — работниц иглы, работников прилавка, пожарных, деревообделочников и служащих копиручета»[95].

В 1927 г. один поэт умудрился одновременно разместить свои стихи, объединенные общей темой в «Печатнике», «Медицинском работнике», «Пролетарии связи» и «Голосе кожевника». Об этом курьезе в журнале «Смехач» даже вышла статья, там же вскоре появилась сатирическая миниатюра Евгения Петрова про «Всеобъемлющего зайчика» («Ходит зайчик по лесу / К Северному полюсу»), в которой высмеивался ловкий автор, напечатавший одну и ту же историю в «Детских утехах», «Неудержимом охотнике», «Лесе, как он есть», «Красном любителе Севера» и «Вестнике южной оконечности Северного полюса»[96].

Фельетонист Михаил Штих (М. Львов) в книге воспоминаний об Ильфе и Петрове, рассказывал, как в редакцию приходил поэт-халтурщик, который давно всем надоел. И однажды друзья-соавторы решили подшутить над приставалой, сообщив, «что слово „дактиль“ в литературном сообществе считается анахронизмом — уважающие себя поэты должны произносить его на новый лад: „птеродактиль“. Не зная значения слова „птеродактиль“, поэт ухватился за эту идею и понес ее в народ».

Примечательно, что многим позже поэт и критик А. Щербак-Жуков срифмовал «дактиль» и «птеродактиль»:

Полюбил птеродактиль дактиль, Стал стихи писать птеродактиль. Слог ударный, и два — безударные; Вновь удар, и опять — безударные парные. Чувства глубокие, чувства забытые, Звуки негромкие и первобытные. Словно скрежещут скрещенья скрижальные, Щелк и мурашки уже побежали, но… Мало слогов в его строчках ли, много ли, Вот только души читавших те строчки не трогали; Не принимали стихи птеродактиля, Лил птеродактиль слезу в ритме дактиля. Ударный кап, два — безударные; Вновь удар, и опять — безударные парные… Ведь стихи те, хотя и записаны дактилем, Но придуманы-то — птеродактилем.

Когда Ляпис-Трубецкой предлагает редактору «Молитву браконьера», тот отвечает: «— Очень хорошо! — сказал добрый Наперников. — Вы, Трубецкой, в этом стихотворении превзошли самого Энтиха». Никакого поэта Энтиха никогда не существовало. Был поэт Николай Тихонов. То есть здесь «эн» — это первая буква имени, а «тих» — начало фамилии Тихонов. Более подробно об этом человеке мы поговорим, когда будем рассматривать персонажей романа В. Катаева «Алмазный мой венец».

Так как роман содержит в себе сатиру на современников Ильфа и Петрова, а также на классическую литературу, ничего удивительного, что и трогательная переписка отца Федора с женой взята авторами из эпистолярного наследия другого Федора — заядлого игрока Федора Михайловича Достоевского.

«Это очень точно травестированная, тогда как раз широко опубликованная вместе с расшифрованными записками Анны Григорьевны Сниткиной переписка Достоевского с женой. Он всякий раз в очередном письме клянется, что больше он уж точно не будет никогда играть, в следующем, что „больше совсем никогда“, а в следующем, что теперь он разработал абсолютную систему, которая наверняка позволит ему выиграть, поэтому „заложи, пожалуйста, юбку“» (Дмитрий Быков. «Ильф и Петров»). И подписывал Достоевский эти записки «Твой вечно муж Федя», об чем сообщает в своем исследовании Мариэтта Чудакова.

Образ умирающей тещи — старухи, открывающей тайну клада, — разумеется, восходит к Пиковой даме, она же, в свою очередь, писана с княгини Голицыной. Вот как все перепутано в литературном мире.

Когда же Паниковский в «Золотом теленке» спасает гуся, этот эпизод пародийно перекликается с подвигом Архипа-кузнеца из «Дубровского». Помните, он сначала запер в горящем доме судейских и тут же спас случайно оказавшуюся на крыше кошку? «— Теперь все ладно, — сказал Архип, — каково горит, а? чай, из Покровского славно смотреть. — В сию минуту новое явление привлекло его внимание; кошка бегала по кровле пылающего сарая, недоумевая, куда спрыгнуть — со всех сторон окружало ее пламя. Бедное животное жалким мяуканием призывало на помощь. Мальчишки помирали со смеху, смотря на ее отчаяние. — Чему смеетеся, бесенята, — сказал им сердито кузнец. — Бога вы не боитесь — божия тварь погибает, а вы сдуру радуетесь, — и, поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез за кошкою. Она поняла его намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за его рукав. Полуобгорелый кузнец с своей добычей полез вниз. — Ну, ребята, прощайте, — сказал он

смущенной дворне, — мне здесь делать нечего. Счастливо, не поминайте меня лихом».

В романе «12 стульев» обнаруживается россыпь афоризмов, которые сразу же по выходу книги благополучно ушли в народ. Вот некоторые из них: «Низкий сорт, нечистая работа», «Вам некуда торопиться. ГПУ к вам само придет», «Конгениально!», «Ближе к телу, как говорил Мопассан», «Почем опиум для народа?».

И, конечно же, сразу же ушел в толпу, чтобы никогда не вылезать оттуда, знаменитый словарь Эллочки Щукиной величиной в 30 слов, которыми эта милая барышня прекрасно объяснялась с современниками.

«1. Хамите.

2. Хо-хо! (Выражает, в зависимости от обстоятельств, иронию, удивление, восторг, ненависть, радость, презрение и удовлетворенность.)

3. Знаменито.

4. Мрачный. (По отношению ко всему. Например: «Мрачный Петя пришел», «Мрачная погода», «Мрачный случай», «Мрачный кот» и т. д.).

5. Мрак.

6. Жуть. (Жуткий. Например, при встрече с доброй знакомой: «Жуткая встреча»).

7. Парниша. (По отношению ко всем знакомым мужчинам, независимо от возраста и общественного положения).

8. Не учите меня жить.

9. Как ребенка. («Я его бью, как ребенка» — при игре в карты. «Я его срезала, как ребенка» — как видно, в разговоре с ответственным съемщиком).

10. Кр-р-расота!

11. Толстый и красивый. (Употребляется как характеристика неодушевленных и одушевленных предметов).

12. Поедем на извозчике. (Говорится мужу).

13. Поедем на таксо. (Знакомым мужского пола).

14. У вас вся спина белая (шутка).

15. Подумаешь!

16. Уля. (Ласкательное окончание имен. Например: Мишуля, Зинуля).

17. Ого! (Ирония, удивление, восторг, ненависть, радость, презрение и удовлетворенность)».

Выражение «красивый и толстый парниша» принадлежит поэтессе Аделине Адалис, первой любви Илье Ильфа. Художник Евгений Оке писал про Аделину: «…Сирена имела зеленые глаза и пепельно-голубые волосы. <…> Пока что она поражала непонятным высказыванием своих мыслей вслух. Это создавало положения, до крайности рискованные и, мягко говоря, бестактные. <…> Общепринятое как бы отвергалось заранее. Одному нашему знакомому она говорила: „Вы красивый и толстый“. Такое сочетание эпитетов ей безумно нравилось». Оке пишет, что Сирена «жила в маленькой комнате-коробочке», где были только кровать, столик и колченогий стул. Дома сидели в пальто, потому что было холодно, и много курили. Адалис говорила об Ильфе: «Иля — это мое создание».

Аделина Адалис не любила Ильфа, ее сердце было отдано Валерию Брюсову, которого дамочка преследовала своей любовью так, что очень скоро их роман сделался достоянием всей литературной Москвы: «Чтобы доказать свою любовь, ежевечерне под окнами дома № 30 по Первой Мещанской улице, принадлежащего с 1910 года великому поэту (имеется в виду В. Брюсов. — Ю. А.) и его супруге, расставляла полотняную раскладушку на тротуаре, откуда ее громко снимала молодая советская милиция, пока Брюсов не вмешался в эту ситуацию и пропал — на старости лет» (Екатерина Московская в посвященной бабушке главе книги «Повесть о жизни с Алешей Паустовским»).

Брюсов посвятил Адалис стихи:

Хочу и я, как дар во храм, За боль, что мир зовет любовью — Влить в строфы, сохранить векам Вот эту тень над левой бровью.

О ней же его произведения «Египетский профиль» и сборник стихов «Дали». Рем Щербаков предполагает, что Даль — домашнее имя Аделины.

Еще один исторический персонаж имеет явное отношение к Эллочке-людоедке — это Консуэло Вандербильт, герцогиня Мальборо (2 марта 1877, Нью-Йорк — 6 декабря 1964, Нью-Йорк). Спрашивается, какая связь между нашей отечественной людоедочкой и герцогиней? А вот какая, смотрим прямо по тексту: «— Хо-хо, — воскликнула она, сведя к этому людоедскому крику поразительно сложные чувства, захватившие ее существо. Упрощенно чувства эти можно было бы выразить в такой фразе: „Увидев меня такой, мужчины взволнуются. Они задрожат. Они пойдут за мной на край света, заикаясь от любви. Но я буду холодна. Разве они стоят меня? Я — самая красивая. Такой элегантной кофточки нет ни у кого на земном шаре“.

Но слов было всего тридцать, и Эллочка выбрала из них наиболее выразительное — „хо-хо“.

В такой великий час к ней пришла Фима Собак. Она принесла с собой морозное дыхание января и французский журнал мод. На первой его странице Эллочка остановилась. Сверкающая фотография изображала дочь американского миллиардера Вандербильда в вечернем платье. Там были меха и перья, шелк и жемчуг, легкость покроя необыкновенная и умопомрачительная прическа.

Это решило все.

— Ого! — сказала Эллочка самой себе».

Консуэло, действительно, считалась признанной красавицей и законодательницей моды. Она принадлежала к семье американских миллионеров Вандербильтов. Самая богатая невеста викторианского времени вышла замуж за 9-го герцога Мальборо, а ее свадьба стала международным символом выгодного брака для обеих сторон.

Так как прекрасная Консуэло представлена в романе всего лишь фотографией, нам нет смысла касаться ее биографии, пусть так и останется миллионершей в вечернем платье с мехами, перьями, шелком и жемчугом и с умопомрачительной прической, превзойти которую мечтала Эллочка.

Мы уже говорили, что роман «12 стульев» почти всеобъемлющ, во всяком случае, он приютил на своих просторах не только людей одного круга, но и совершенно незнакомых и неожиданных персонажей, одним из таких внезапно возникших прототипов стал иеросхимонах Антоний, носивший в миру имя Александр Ксаверьевич Булатович, историю о жизни и подвигах которого авторы романа вложили в уста Бендера, которую он рассказывает Ипполиту Матвеевичу.

«— …Вы слыхали о гусаре-схимнике?

Ипполит Матвеевич не слыхал.

— Буланов! Не слыхали? Герой аристократического Петербурга?.. Сейчас услышите…».

Фамилия изменена, но узнать можно. Впрочем, тут прототип скорее узнается по делам, нежили по сходству в написании фамилии. Кстати, тот же А.К. Булатович является одним из героев романов цикла «Этногенез», в частности, романа Алексея Лукьянова «Ликвидация». Иван Соколов-Микитов упоминает о доставленном в Одессу с Афона А.К. Булатовиче в рассказе «На мраморном берегу», Валентин Пикуль — в исторической миниатюре «Гусар на верблюде», а также ему посвящен роман «Имя героя» Ричарда Зельтцера (пер. с англ. Н.А. Немзер). Вот такой герой!

Родился Александр Булатович (26 сентября (8 октября) 1870, Орел — 5 декабря 1919, Луциковка, Харьковская губ. (ныне — Сумской обл., Украина)), как теперь это говорят, в семье с благородными военными традициями. Отец — генерал-майор Ксаверий Викентьевич Булатович, из потомственных дворян Гродненской губернии, умер, когда маленькому Саше было всего три года, мать — Евгения Андреевна Альбрандт.

Булатович учился в Александровском лицее (1884–1891 гг.), после Лицея поступил на штатскую службу — титулярным советником в Собственную его величества канцелярию по Ведомству учреждений императрицы Марии, но уже через несколько месяцев бумажной работы решил пойти по стопам отца и перешел на военную службу. Причем, если в канцелярии он — титулярный советник, здесь он начал свою карьеру с рядового. Через год получил первый офицерский чин — корнет. Еще через пять лет, в 1896 г., Булатович отправляется с российской миссией Красного Креста в Эфиопию. В том же году в качестве курьера Булатович совершил легендарный пробег на верблюдах 350 верст по гористой пустыне за 3 суток и 18 часов из Джибути в Харэр. Как оказалось, он умудрился опередить профессиональных курьеров на 6 или даже 18 часов. Позже он пересечет присоединенную к Эфиопии территорию Каффы и составит первое научное описание этой местности. Он также стал вторым европейцем, который обнаружил устье реки Омо. Известно, что Николай Гумилев с детства восхищался подвигами Булатовича и даже повторил его эфиопский маршрут.

За свои исследования Булатович получил серебряную медаль от Русского географического общества, а за свою службу — чин поручика лейб-гвардии Гусарского полка.

В 1900 г., по личному приказу Николая II, Булатович направляется в Порт-Артур, где входит в отряд генерала Н.А. Орлова. В тот же году Булатович подавляет Ихэтуаньское восстание. С боями прорывается в захваченный повстанцами город Хайлар и удерживает его до прихода основных сил. Руководит разведчиками и, узнав, где у противника слабое место, заходит тому в тыл. В результате китайцы уступили, а их командующий Шоу Шань вскоре после поражения покончил с собой.

Выступающих под командованием Булатовича 135 забайкальских казаков получили за этот бой Георгиевские кресты, а сам Булатович — орден Св. Владимира IV степени.

8 июня 1901 г. Булатович возвратился в полк и через месяц назначен командовать 5-м эскадроном. 14 апреля 1902 г. произведен в ротмистры. Закончил ускоренный курс 1-го Военного Павловского училища. Казалось бы, теперь он непременно дослужится до генеральского чина, но в 1903 г. Булатович неожиданно увольняется в запас по «семейным обстоятельствам». Тогда же он встречается с Иоанном Кронштадтским, встреча произвела на нашего героя столь сильное впечатление, что боевой офицер Булатович принимает постриг и становится монахом русского Свято-Пантелеимонова монастыря на горе Афон в Греции.

Далее он пишет духовные книги, принимая участие в самых жарких религиозных спорах. Когда началась Первая мировая война, Булатович пожелал вернуться в армию, в чем ему было отказано. Лишь в 1914 г. он отправился на фронт в качестве армейского священника. Известно, что он не только проводил службы, исповедовал и соборовал военнослужащих, но и много раз вел солдат в атаку. Однажды его захватили австрийцы и держали в плену, пока Булатович не нашел возможность бежать.

Как и следует истинному рыцарю, Булатович погиб, защищая неизвестную женщину, которую пытались ограбить. Похоронен в селе Луциковка Белопольского района Сумской области на Украине.

А вот эпизод, давший почву для создания образа «детей лейтенанта Шмидта» в бессмертном романе «12 стульев».

8 августа 1925 г. в Гомельский губисполком явился человек с восточной внешностью, прилично одетый, в американских очках, и, представившись председателем ЦИК Узбекской ССР Файзулой Ходжаевым, сообщил, будто ехал из Крыма в Москву, но в поезде у него украли деньги и документы. Попросил 60 рублей, вместо паспорта предъявил справку, что он действительно Ходжаев, подписанную председателем ЦИК Крымской республики Ибрагимовым.

Его тепло приняли, дали денег, стали возить в театры и на банкеты.

Но один из милицейских начальников решил сравнить личность узбека с портретами председателей ЦИК, которые нашел в старом журнале. Так был изобличен лже-Ходжаев, который оказался уроженцем Коканда, следовавшим из Тбилиси, где отбывал срок. Тем же способом, выдавая себя за высокопоставленного чиновника, бывший зэк весело провел время в Ялте, Симферополе, Новороссийске, Харькове, Полтаве, Минске. Все это отсылает к бессмертной комедии Н.В. Гоголя «Ревизор», то есть прототипом для всех «детей лейтенанта Шмидта» может являться Хлестаков.

В какой-то момент Бендер произносит тост «За народное просвещение и ирригацию Узбекистана». Возможно, авторы знали о проделках лже-Ходжаева и таким образом хотели передать ему привет.

Алексей Толстой

«ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ»

В своей популярности Семен Михайлович Буденный, разумеется, уступает Чапаеву, тем не менее о нем написаны книги и сняты фильмы, поэтому мы слегка коснемся и этого знаменитого прототипа. Итак, Семен Михайлович Буденный (родился 13 (25) апреля 1883, хутор Козюрин, станица Платовская, Сальский округ, Область Войска Донского) известен как советский военачальник, один из первых маршалов Советского Союза, трижды Герой Советского Союза, кавалер Георгиевского креста всех степеней. Командующий Первой Конной армией РККА в годы Гражданской войны — все мы знаем словосочетание «конница Буденного». Бойцы Первой Конной армии вошли в историю под собирательным названием «буденновцы».

Буденного призвали в армию в 1903 г., проходил службу на Дальнем Востоке, в Приморском драгунском полку. Участвовал в Русско-японской войне 1904–1905 гг. в составе 26-го Донского казачьего полка. В 1907 г. как лучший наездник полка (вот откуда истоки этой «конницы») отправлен в Петербург, в Офицерскую кавалерийскую школу, на курсы наездников для нижних чинов, которые закончил в 1908 г. До 1914 г. служил в Приморском драгунском полку. Во время Первой мировой войны — старший унтер-офицер 18-го драгунского Северского полка Кавказской кавалерийской дивизии на германском, австрийском и кавказском фронтах, за храбрость награжден «полным георгиевским бантом» — Георгиевскими крестами (солдатскими «Егориями») четырех степеней и Георгиевскими медалями четырех степеней.

Первый крест 4-й степени унтер-офицер Буденный получил за захват немецкого обоза и пленных 8 ноября 1914 г. Позже он лишится этой награды за драку с вахмистром Хестановым (старше его по званию) и вновь завоюет Георгиевский крест 4-й степени в конце 1914 г., уже на турецком фронте. В бою за город Ван, находясь в разведке со своим взводом, Буденный проник в глубокий тыл расположения противника и в решающий момент боя атаковал и захватил его батарею в составе трех пушек. Крест 3-й степени получил в январе 1916 г. за участие в атаках под Менделиджем. В марте 1916 г. Буденный награжден крестом 2-й степени, в июле 1916 г. получил Георгиевский крест 1-й степени за то, что с четырьмя товарищами привел из вылазки в тыл врага 7 турецких солдат.

В 1917 г. избран председателем полкового комитета и заместителем председателя дивизионного комитета. В августе 1917 г. вместе с М.В. Фрунзе руководил разоружением эшелонов корниловских войск в Орше. После Октябрьской революции вернулся на Дон, в станицу Платовскую, где его избрали членом исполнительного комитета Сальского окружного совета и назначили заведующим окружным земельным отделом.

«Буденный — человек очень своеобразный. Это настоящий самородок, человек с народным умом, со здравым смыслом. У него была способность быстро схватывать обстановку. Он сам не предлагал решений, сам не разбирался в обстановке так, чтобы предложить решение, но когда ему докладывали, предлагали те или иные решения, программу, ту или иную, действий, он, во-первых, быстро схватывал обстановку и, во-вторых, как правило, поддерживал наиболее рациональные решения. Причем делал это с достаточной решимостью» (бывший начальник штаба Юго-Западного направления генерал-полковник А.П. Покровский в беседе с К. Симоновым).

Вскоре Буденный создает революционный конный отряд, действовавший против белогвардейцев на Дону, который влился в 1-й кавалерийский крестьянский социалистический полк под командованием Б.М. Думенко. Буденный становится заместителем командира полка. Далее полк увеличивается до бригады, позже до кавалерийской дивизии.

Мы не будем здесь описывать все подвиги Буденного, скажем только, что его образ использован в следующих литературных произведениях: в эпопее «Хождение по мукам» А.Н. Толстого (кн. 3 «Хмурое утро»), сборнике рассказов «Конармия» И.Э. Бабеля. Семен Буденный был в ярости от того, как Бабель описал жизнь и быт конармейцев, и в своей статье «Бабизм Бабеля в „Красной нови“» (1924) назвал его «дегенератом от литературы»); «Конармии» А.П. Листовского, «Черных мстителях» А.В. Бондаря, «Красных дьяволятах» П.А. Бляхина, «Тихом Доне» М.А. Шолохова. «Юге в огне» Д.М. Петрова (Бирюка). Р.Б. Гуль дал его портрет в книге «Красные маршалы: Ворошилов, Буденный, Блюхер, Котовский» (Берлин: Парабола, 1933).

Кроме этого, образ Буденного неоднократно воплощен в кинофильмах.

Константин Симонов

«СЫН АРТИЛЛЕРИСТА»

Прототипом лейтенанта Петрова — «Леньки» — в этой поэме послужил лейтенант, командир взвода топографической разведки 104-го армейского пушечного артиллерийского полка Иван Алексеевич Лоскутов (2 ноября 1918–1994, Владивосток).

Летом 1941 г. Симонов решил написать цикл военных очерков, для чего в октябре побывал в Крыму и отправился на Северный фронт. 17 октября 1941 г. из Мурманска он переправился на полуостров Рыбачий, который являлся самой северной точкой фронта, и находился там до начала ноября 1941 г. Там же он познакомился с майором Е.С. Рыклисом, который рассказал ему о том, как он в июле 1941 г. послал на одну из высот для корректировки артиллерийского огня на полуострове Средний сына своего старого армейского друга — лейтенанта И.А. Лоскутова. Вместе с Лоскутовым были отправлены два радиста (рядовые Георгий Макаров и Григорий Мехоношин) и проводник, который, будучи раненым, вернулся.

Шесть суток они корректировали огонь артиллерии (в поэме «Ленька» корректирует огонь один). За это время уничтожили минометную батарею, большую группу пехоты, несколько пулеметных точек. Однако вражеские войска определили местонахождение корректировочной группы, и немецкие солдаты начали подниматься наверх. Тогда Лоскутов и вызвал огонь на себя.

«Нам ничего не оставалось делать, как вызвать огонь непосредственно по высоте. Мы передали такую команду, но командир полка посчитал, что это ошибка, и переспросил, и только после вторичной нашей команды на высоту обрушился шквал нашего артогня. Наступавшие немцы частично были уничтожены, а остальные обратились в бегство. В период обстрела мы постарались укрыться и остались живы, правда, состояние было ужасное. Радиостанция была разбита, и дальнейшее наше пребывание на высоте без связи с полком было бессмысленно, и я принял решение возвратиться в полк» (из воспоминаний И.А. Лоскутова).

И.А. Лоскутов воевал в 104-м артиллерийском полку, закончил войну на Тихом океане, продолжил службу на Тихоокеанском флоте, уволился в запас в звании полковника, в должности старшего офицера по кадрам в штабе Тихоокеанского флота. За время войны награжден четырьмя орденами и девятью медалями. Умер в 1994 г.

Рассказавший эту историю Симонову Ефим Самсонович Рыклис тоже вошел в поэму, превратившись там в майора Деева.

Поэтому мы немного расскажем и о нем: Ефим Самсонович Рыклис (1905–1970) — артиллерист, майор. Родился в Молдавии. В Красной армии с первых дней ее организации: окончил школу артиллеристов, служил в артиллерийских полках, на дальневосточной границе, командовал артиллерийским дивизионом.

В 1937 г. арестован по доносу, но через 23 месяца освобожден. В 1939 г. восстановлен в прежней должности. Участник советско-финляндской войны. С марта 1941 г. — командир 104-го пушечно-артиллерийского полка, который в годы Великой Отечественной войны сражался на полуостровах Рыбачий и Средний. С середины 1943 г. командовал артиллерией 27-го стрелкового корпуса, с войсками 1-го Украинского фронта дошел до г. Виттенберга (Германия). После войны — полковник запаса. Жил и умер в г. Орджоникидзе.

Иван Ефремов

«ТЕНЬ МИНУВШЕГО»

Прототипом препаратора Маруси в рассказе И.А. Ефремова «Тень минувшего» послужила Мария Федоровна Лукьянова (1906–1979) — советский палеонтолог, заведующая препараторской Палеонтологического института АН СССР, опытный препаратор и раскопщик.

С 1937 г. Лукьянова работала в лаборатории И.А. Ефремова Палеонтологического института в Москве. В 1938 г. участвовала в экспедиции в Татарскую АССР (местонахождение Ишеево). Одной из первых ее препараторских работ была очистка неполного скелета хищного диноцефала Doliosauriscus из этого местонахождения. В процессе работы Лукьяновой был обнаружен череп лантанозуха, позднее описанный И. Ефремовым как новый вид — Lanthanosuchus watsoni (Ивахненко М.Ф. «Тетраподы Восточно-Европейского плакката — позднепалеозойского территориально-природного комплекса»). Неудивительно, что после такого более чем удачного старта Лукьянова участвовала в качестве раскопщика и препаратора во всех экспедициях И.А. Ефремова в Поволжье, Приуралье, Гоби (Монгольская палеонтологическая экспедиция АН СССР) и др. В 1959–1960 гг. работала в составе Советско-Китайской палеонтологической экспедиции.

Борис Полевой

«ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ»

Здесь никаких тайн нет, Борис Николаевич Полевой писал свою книгу о совершенно конкретном летчике — Алексее Петровиче Маресьеве, правда фамилия у персонажа немного изменена — Мересьев.

А.П. Маресьев родился 7 (20) мая 1916 г. в городе Камышин Саратовской губернии.

Действительно, во время Великой Отечественной войны ему ампутировали обе ноги, но он выучился ходить и позже управлять самолетом на протезах. Трагедия с летчиком случилась 5 апреля 1942 г. в районе так называемого «Демянского котла» (Новгородская обл.). Во время операции по прикрытию бомбардировщиков в бою с немцами его самолет «Як-1» подбили, но Маресьев сумел дотянуть машину до своей территории и в 4 км севернее деревни Рабежа, при попытке совершить вынужденную посадку в лесу, упал с высоты 30 метров. С переломанными ногами 18 суток летчик через леса и болота ползком пробирался к людям. Первыми его заметили жители из деревни Плав Кисловского сельсовета Валдайского района, но они не поспешили прийти на помощь, полагая, что раненый летчик немец. Потом на него наткнулись мальчики Сережа Малин и Саша Вихров и на подводе Маресьева доставили в деревню.

Маресьев оказался в госпитале слишком поздно, началась гангрена и заражение крови. Все решили, что он не жилец, когда неожиданно рядом с летчиком оказался профессор Теребинский, который провел ампутацию, чем спас Маресьеву жизнь.

Еще в госпитале Маресьев начал пробовать ходить на протезах. За время войны совершил 86 боевых вылетов, сбил 10 самолетов врага: три — до ранения и семь — после.

До конца жизни Маресьев поддерживал себя в прекрасной физической форме. Он умер в 2001 г.

Александр Фадеев

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»

Ульяна Матвеевна Громова (3 января 1924, п. Первомайка, Луганский округ, Донецкая губ., Ворошиловградская обл., Украинская ССР — 16 января 1943, г. Краснодон, Ворошиловградская обл., Украинская ССР) вошла в книгу под своим настоящим именем, тем не менее ее можно считать прототипом, так как «Молодая гвардия» — не точная биография ее героев, а скорее история, которую автор слышал в пересказах, а затем описал, вольно трактуя события тех лет, на что неоднократно указывали Фадееву люди, лично знавшие молодогвардейцев.

Настоящая Ульяна действительно состояла в подпольной антифашистской комсомольской организации «Молодая гвардия» в 1942–1943 гг., которая осуществляла свою деятельность на оккупированной гитлеровскими войсками территории.

На начало войны Уля училась в девятом классе. Когда с фронта стали привозить раненых, пошла работать санитаркой.

Выполняла любую предложенную ей работу, помогала раненым писать письма домой. Когда объявили эвакуацию, девушка осталась в городе из-за больной матери. Тогда же она начала организовывать вокруг себя комсомольцев, с тем чтобы вместе вести подрывную деятельность на территории, занятой врагом. С октября 1942 г. Ульяна подготавливала боевые операции, составляла листовки, участвовала в сборе медикаментов, старалась срывать поставку продуктов в немецкую армию, а также отправку русских людей на работы в Германию.

В ночь на 7 ноября 1942 г., накануне 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, вместе с молодогвардейцем Анатолием Поповым Ульяна водрузила красный флаг на трубе шахты № 1-бис в оккупированном Краснодоне.

После того как часть молодогвардейцев арестовали, Ульяна разрабатывала планы их побега. Ее арестовали 10 января 1943 г. Допросы сопровождались избиениями и пытками, но девушка держалась очень стойко и не дала никаких показаний.

Находясь после пыток в камере, чтобы подбодрить своих товарищей, она читала им поэму Лермонтова «Демон», которую знала наизусть. «…Ульяну Громову подвешивали за волосы, вырезали на спине пятиконечную звезду, отрезали грудь, прижигали тело каленым железом и раны посыпали солью, сажали на раскаленную плиту. Пытки продолжались долго и беспощадно, но она молчала…»[97].

«Ульяна Громова, 19 лет, на спине у нее была вырезана пятиконечная звезда, правая рука переломана, поломаны ребра»[98].

16 января Ульяну Громову вместе с другими молодогвардейцами казнили, а ее тело сбросили в 58-метровый шурф краснодонской шахты № 5.

Похоронена 1 марта 1943 г. в братской могиле героев-антифашистов на центральной площади города Краснодона, где в память об их подвиге сооружен мемориальный комплекс «Молодая гвардия».

Об Ульяне Громовой также можно прочитать в книге Л. Жариковой «Краснодонские страницы. Героини: очерки о женщинах — Героях Советского Союза» (ред.-сост. Л.Ф. Торопов; предисл. Е. Кононенко. М., 1969. Вып. 1).

Олег Васильевич Кошевой — комиссар организации «Молодая гвардия». Родился 8 июня 1926 г. в деревне Прилуки Прилукского округа Украинской ССР, где и жил до 1932 г., когда семья переехала в Полтаву. Учился в средней школе № 1 города Ржищев. Когда в 1937 г. его родители развелись, Олег вместе с отцом переехал в город Антрацит Ворошиловградской (Луганской) области, где с 1937 по 1940 г. учится в средней школе № 1. Далее переехал к маме и бабушке в Краснодон. Там он поступает в школу № 1 им. А.М. Горького и знакомится с будущими молодогвардейцами.

В 1942 г. вступает в ВКЛСМ. После оккупации Краснодона немецкими войсками (июль 1942 г.) под руководством партийного подполья участвовал в создании комсомольской подпольной организации, член ее штаба. После того как в 1943 г. организацию раскрыла немецкая служба безопасности, Кошевой пытался перейти линию фронта, но был схвачен на станции «Картушино». Он попался из-за собственной небрежности: при рутинном обыске на блокпосту у него обнаружили пистолет, чистые бланки участника подполья и зашитый в одежде комсомольский билет. В общем, подвело полное нарушение конспирации.

В процессе допросов его пытали, расстрелян 9 февраля 1943 г. в Гремучем лесу на окраине города Ровеньки Ворошиловградской (Луганской) области (в романе названа дата 31 января). 13 сентября 1943 г. Олегу Кошевому посмертно присвоено звание Герой Советского Союза.

Шурка — Александра Емельяновна Дубровина (1919–1943) — советская антифашистка-подпольщица. Во время Великой Отечественной войны — член подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия». Родилась в Новочеркасске, была пятым ребенком в семье рабочего-шорника Емельяна Евсеевича и домохозяйки Анны Егоровны Дубровиных. После 1920 г. семья переселилась в Донецкую губернию.

Девочка мечтала выучиться на учительницу, в школе она успевала, увлекалась химией и биологией, неплохо рисовала. В 1937 г. поступила на обучение в Ростовский университет на биологический факультет. Через год стала комсомолкой. В 1940 г. обстоятельства вынудили ее перевестись в Харьковский государственный университет. Когда в 1941 г. на стало время распределения, в планы девушки вмешалась война.

Студентов отправили на уборку зерновых и заготовку сена. В августе 1941 г. Александра вернулась к родителям в Первомайку и вскоре устроилась преподавателем химии и биологии 7-10 классов в среднюю школу № 6. Молодую учительницу также назначили классным руководителем 10-го класса, в котором учились будущие руководители Первомайской ячейки «Молодой гвардии» Анатолий Попов, Ульяна Громова и др.

В октябре 1942 г. Шура стала членом «Молодой гвардии». Она была старше других, поэтому пользовалась авторитетом и влиянием на бывших учеников. По поручению штаба организации Александра писала и распространяла антифашистские листовки и сводки Совинформбюро, вела пропаганду среди жителей Краснодона, собирала медикаменты и бинты для военнопленных, принимала участие в организации их побегов. Да и вообще за «молодогвардейцами» приходилось присматривать, так как они рвались в бой и могли вести себя неосторожно.

11 января 1943 г. ее арестовали, но вскоре отпустили, решив, что Дубровина уже арестована, а тут какая-то ошибка. На самом деле они арестовали племянницу Александры, ее полную тезку. У Александры появилась возможность уйти из города и спрятаться где-нибудь у знакомых, но вместо этого она добровольно сдалась оккупантам.

На допросах ее избивали, но, возвращаясь в камеру, она старалась помочь другим, чувствовала ответственность за них. 16 января ее казнили вместе с другими. Палачи прострелили ей ногу и нанесли несколько ножевых ранений, после чего до смерти забили прикладами. Обезображенное тело девушки сбросили в шурф шахты № 5.

Сергей Гаврилович Тюленин родился 12 августа 1925 г. в селе Киселево Новосильского уезда Орловской губернии (ныне — Корсаковский р-н Орловской обл.). Через год семья Тюлениных переехала на Украину, в поселок Сорокино (с 1938 г. — город Краснодон Ворошиловградской (ныне — Луганской) области). Здесь же Сергей окончил 8 классов школы № 1.

После школы работал на шахте, с начала войны — на строительстве оборонительных рубежей.

Когда 20 июля 1942 г. в Краснодон пришли фашисты, Сергей вошел в боевую группу «Молодой гвардии», был членом штаба.

Он распространял листовки, собирал оружие, боеприпасы, делал горящую смесь. В ночь на 6 декабря 1942 г. участвовал в поджоге биржи труда (2 тысячи молодых краснодонцев были избавлены от угона на работы в Германию).

Когда в январе 1943 г. начались аресты молодогвардейцев, Сергей перешел линию фронта, добрался до своих и дальше уже сражался с фашистами в рядах советских войск. Тем не менее попал в плен, был приговорен к расстрелу, бежал. И 25 января, будучи раненым, возвратился к родным в Краснодон. Через два дня его предала соседка и его схватила полиция. 31 января 1943 г., после жестоких пыток, с переломанными руками, в числе других участников «Молодой гвардии» сброшен в шурф шахты № 5.

Антонина Николаевна Дьяченко (1925–1943) также член подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия». Антонина Николаевна родилась 2 ноября 1925 г. в поселке Краснодон Сорокинского района Луганского округа Украинской ССР (ныне — поселок Краснодонского р-на Луганской обл. Украины), в семье рабочего-железнодорожника

Николая Ивановича и домохозяйки Александры Фадеевны Дьяченко.

Круглая отличница, заядлая читательница и рукодельница. Вместе со своей закадычной подругой Женей Кийковой она мечтала стать то капитаном дальнего плавания, то летчицей. Девушки хорошо пели, а Тоня еще прекрасно играла на гитаре. Обе занимались в школьной самодеятельности. После восьмого класса девочки решили поступать в текстильный техникум, но тут началась война. Дьяченко назначили пионервожатой в шестой класс. Вместе со своими подшефными Антонина ухаживала за ранеными в госпитале, готовила подарки для фронта.

Во время оккупации вошла в «Молодую гвардию». Члены группы сумели собрать радиоприемник, по которому слушали передачи из Москвы. По сводкам Совинформбюро подпольщики писали листовки, распространением которых занималась и Дьяченко. 12 января 1943 г. Антонину Дьяченко арестовали и через 2 дня ее вместе с несколькими сильно избитыми молодогвардейцами прогнали по центральной улице поселка в тюрьму. 16 января после жестоких пыток Антонина вместе со своими товарищами расстреляли. Ее тело палачи сбросили в шурф шахты № 5.

Когда молодогвардейцев хоронили, тела неразлучных подруг Антонины и Евгении Кийковой по просьбе родственников похоронили в одном гробу в братской могиле молодогвардейцев на центральной площади города.

Иван Александрович Земнухов родился в крестьянской семье 8 сентября 1923 г. в деревне Илларионовка Шацкого района Рязанской области. В 1923 г. Земнуховы переехали в город Краснодон.

Известно, что в 1938 г. Иван вступил в ряды ВЛКСМ и уже через год его избрали членом Комитета комсомола, где он активно занимался общественной работой. Когда началась война, пытался уйти на фронт, но его не взяли по состоянию здоровья. После взятия немцами Краснодона Земнухов занимался подпольной работой, вместе с другими молодогвардейцами создал подпольную типографию, печатал и распространял листовки.

В 1942 г. немецкие оккупанты разрешили открыть клуб. Иван Земнухов тут же становится администратором этого клуба, вместе с директором Евгением Мошковым координирует работу кружков художественной самодеятельности, зачастую вместо репетиций молодые люди устраивают там свои собрания.

1 января 1943 г. арестовали Е. Мошкова и В. Третьякевича, Иван отправился в полицию, чтобы убедить полицаев освободить ценных работников, но был арестован. Их пытали, казнили и сбросили живыми в шурф шахты № 5. Похоронен в братской могиле в городе Краснодоне.

Анна Дмитриевна Сопова родилась 10 мая 1924 г. в селе Шевыревка Артемовского округа Донецкой губернии Украинской ССР (ныне — черта г. Донецка), в семье рабочего Дмитрия Петровича (Пепуговича) и домохозяйки Прасковьи Ионовны Соповых.

В своем селе окончила три класса сельской школы, затем училась в школе № 1 в городе Краснодоне, куда семья Соповых переехала в 1935 г. В 1939 г. Анна вступила в комсомол, занималась общественной работой, была пионерской вожатой. Накануне войны закончила 9-й класс.

Когда началась война, Анна собирала медикаменты для раненых и бутылки, которые наполняли потом зажигательной смесью. Работала на шахте.

После прихода в Краснодон немцев, вступила в подпольную комсомольскую организацию «Молодая гвардия», избрана командиром звена. Теперь она писала и расклеивала листовки, собирала сведения о численности и расположении немецких оккупационных войск, в ночь на 7 ноября 1942 г. участвовала в акции по водружению красного флага.

В начале января 1943 г. многих молодогвардейцев арестовали, Анна Сопова носила передачи арестованным, пыталась организовать их побег, но в результате ее саму схватили немцы и после пыток казнили.

Вениамин Каверин

«ОТКРЫТАЯ КНИГА»

Этот замечательный роман посвящен судьбе женщины-медика. Основой для романа стала биография выдающегося отечественного микробиолога Зинаиды Ермольевой. И что многие события книги происходили в действительности» (Чаурина Р.А. «Зинаида Виссарионовна Ермольева»).

Прототип доктора Татьяны Власенковой в трилогии Вениамина Каверина «Открытая книга» и главной героини в пьесе Александра Липовского «На пороге тайны» Световой — Зинаида Виссарионовна Ермольева — советский ученый-микробиолог и эпидемиолог, действительный член Академии медицинских наук СССР, создательница антибиотиков в СССР. Лауреат Сталинской премии I степени.

Родилась Зинаида Ермольева 15 (27) октября (по другим сведениям, 12 (24) октября) 1898 г. на хуторе Фролов (ныне — Фролово, Волгоградская обл.) в семье зажиточного войскового казачьего старшины, подъесаула Виссариона Васильевича Ермольева и его жены Александры Гавриловны. Училась в женской гимназии города Новочеркасск, которую закончила в 1915 г. с золотой медалью, после чего поступила на медицинский факультет Донского университета. Со второго курса занималась микробиологией, слушала лекции профессоров В.А. Барыкина и П.Ф. Здродовского. Под руководством Барыкина, занимавшегося изучением холерных и холероподобных вибрионов, начала исследования биохимии микробов, он же, в более поздние годы, настоял на ее переезде в Москву. Окончила университет в 1921 г.

С 1925 г. возглавляла отдел биохимии микробов в Биохимическом институте Наркомздрава РСФСР в Москве. В 1934 г. отдел вошел в состав ВИЭМ[99].

В 1942 г. впервые в СССР получила пенициллин (крустозин ВИЭМ), впоследствии активно участвовала в организации его промышленного производства в СССР. Впрочем, это еще впереди, а пока в 1942 г. ее направили в Сталинград для предотвращения заболевания холеры. В день они могли обслужить 50 человек, которые получали препарат бесплатно. Полгода З.В. Ермольева трудилась в осажденном Сталинграде.

После войны работала директором Института биологической профилактики инфекций. В 1947 г. на базе этого института создан Всесоюзный научно-исследовательский институт пенициллина (позднее — Всесоюзный научно-исследовательский институт антибиотиков), в котором Ермольева заведовала отделом экспериментальной терапии. Кроме того, с 1952 г. и до конца жизни (ум. 2 декабря 1974) возглавляла кафедру микробиологии и лабораторию новых антибиотиков ЦИУВ (ныне — Российская медицинская академия последипломного образования). Ее научному гению принадлежат более 500 научных работ и 6 монографий. Под руководством Ермольевой подготовлено и защищено около 180 диссертаций, в том числе 34 докторские.

Эрнест Хемингуэй

«СТАРИК И МОРЕ»

Возможный прототип старика Сантьяго — Грегорио Фуэнтес, родившийся 11 июля 1897 г. на Канарских островах, в семье рыбаков и фермеров. В 6 лет, во время эмиграции семьи на Кубу, его отец умер прямо на борту лодки. Мальчик же добрался до места живым и невредимым и впоследствии прожил всю жизнь в небольшой кубинской рыбацкой деревне Кохимар, неподалеку от Гаваны. Там же в 1928 г. с ним познакомился Хемингуэй. Писатель любил рыбачить, для этой цели приобрел яхту «Пилар» и пригласил Грегорио стать ее капитаном. Вместе они выходили в море рыбачить и один раз поймали 300-фунтового марлина.

С начала Второй мировой войны Хемингуэй решил, что пора открывать охоту на немецкие субмарины, и установил на яхту пулемет. Во время войны немецкие подводные лодки нередко всплывали в территориальных водах Кубы и приближались к рыболовным судам, пытаясь пополнить запасы воды и продовольствия. Хемингуэй считал, что, если тихо приблизиться к лодке, удастся бросить в нее бомбу и потом расстрелять судно из пулемета. В этих опасных путешествиях в 1942–1944 гг. писателя сопровождал Фуэнтес.

В 1952 г. вышла повесть «Старик и море», в интервью журналистам автор отрицал, что образ главного героя основан на каком-либо реальном человеке; тем не менее все, кто знал Фуэнтеса, считали, что именно он прототип Сантьяго. Во всяком случае, когда снимался фильм, именно он консультировал актера Спенсера Трейси, исполнившего роль старика в экранизации 1958 г.

После самоубийства Хемингуэя, по его завещанию, лодка стала собственностью Фуэнтеса, но рыбак решил отдать ее государству, она была выставлена в музее. Фуэнтес сделался знаменитостью, журналисты один за другим стали наведываться к нему в деревню, платя по 50 долларов за интервью. Таким образом, писатель продолжал помогать своему старому другу даже после смерти.

Ян Флеминг

«ДЖЕЙМС БОНД»

При ближайшем рассмотрении у одного из возможных прототипов знаменитого агента бондианы оказались королевские корни. Речь идет о Бернхарде Леопольде Фридрихе Эберхарде Юлиусе Курте Карле Готфриде Петере Липпе-Бистерфельдском (29 июня 1911, Йена, Германия — 1 декабря 2004, Утрехт, Нидерланды) — племяннике последнего князя Липпе Леопольда IV, супруге королевы Нидерландов Юлианы.

Он учился в школе торговли в Лозанне, изучал право в Мюнхене и в Берлинском университете. В 1933–1937 гг. состоял членом НСДАП (Национал-социалистическая немецкая рабочая партия), СС («отряды охраны») и НСКК (Национал-социалистический механизированный корпус). В 1935 г. Бернхард сдал докторский экзамен по праву и поступил работать в представительство немецкого химического концерна «И.Г. Фарбен» в Париже.

В свободное время Бернхард летал на собственном самолете, был авто- и мотогонщиком.

Находясь в Париже, он настолько очаровал голландского дипломата, что тот согласился представить Бернхарда нидерландской принцессе и наследнице престола Юлиане. В результате через пару месяцев после знакомства Бернхард сделал официальное предложение, и вскоре они поженились. Еще через год в аварии он сломал себе шейный отдел позвоночника, но вылечился и продолжил занятия экстремальными видами спорта.

10 мая 1940 г. на Нидерланды напала гитлеровская Германия, принц Бернхард лично обстреливал из пулемета, установленного на крыше дворца, немецкие десантные самолеты.

С начала войны Юлиана забрала детей и уехала в Канаду, а принц Бернхард стал личным адъютантом тещи — королевы Вильгельмины. В Лондоне его благонадежность проверял лично Ян Флеминг, тогда они, наверно, и познакомились. О том, что Бонд написан с Бернарда, говорит внешнее сходство персонажа и прототипа, кроме того, Флеминг присвоил Бонду наследственный титул Бернарда «граф Липпе».

Тем не менее давая интервью «Sunday Times» после публикации первой книги «Казино „Рояль“», Флеминг сообщил, что решил написать роман о супер-агенте после того, как прочел во время войны в архиве разведывательной службы о приключениях Сиднея Рейли (24 марта 1873, Одесса — 5 ноября 1925, Москва). Рейли — британский разведчик, действовавший в 1910–1920 гг. в России и на Ближнем Востоке. Помимо русского, свободно говорил еще на шести языках, в Картотеке британской разведки обозначен условно как S.T.-1.

Никто не может сказать точно, откуда взялся этот суперагент. Есть предположение, что он родился в Одессе и был записан как Георгий Розенблюм. Впрочем, никаких документов, подтверждающих это, не обнаружено. В книге «Век шпионажа», например, говорится, что его настоящее имя Шломо (Соломон) Розенблюм и местом рождения называется Херсонская губерния. Там же сказано, что он незаконный сын Полины (Перлы) и доктора Михаила Абрамовича Розенблюма. Сам же Рейли утверждал, будто родился в Ирландии, или, в крайнем случае, соглашался на рождение в России, но тогда добавлял, что он сын дворянина. Воспитывался будущий разведчик в семье Григория (Герша) Розенблюма, двоюродного брата настоящего отца, и домовладелицы Софьи Рубиновны Розенблюм.

Также остается неясным, отчего он на самом деле эмигрировал из России. Рейли называл в качестве причины семейный скандал и утверждал, будто бы даже инсценировал свое самоубийство в одесском порту.

По словам Рейли, в 1892 г. его арестовала царская охранка за участие в революционной студенческой группе «Друзья просвещения». После освобождения узнал, что его мать умерла, а его биологический отец — врач Михаил Розенблюм. После этого юноша решил не оставаться в доме приемного родителя, взял себе имя Сигизмунд Рейли и отбыл в Южную Америку. Б. Локхарт пишет, что живя в Бразилии, Рейли взял себе имя Педро (логично, сколько в Бразилии Педров…). Он работал в доках, на строительстве дорог, на плантациях, а в 1895 г. устроился поваром в экспедицию британской разведки.

Возможно, переломным моментом в жизни Рейли стал эпизод, когда он спас агента Чарлза Фотергилла, который позже помог ему получить британский паспорт на имя Сиднея Рейли и перебраться в Великобританию. В Англии наш герой завербовался в разведку под фамилией своей жены, ирландки Маргарет Рейли-Каллаган. К тому времени он стал профессиональным химиком.

Андрей Кук пишет, что, возможно, Рейли жил в Лондоне как химик и аптекарь, торгующий патентованными лекарствами. Там он познакомился с Томасом Каллаганом и, отравив последнего, женился на его вдове, прибрав к рукам солидное наследство. Также Рейли приписывают убийство в движущемся поезде (излюбленный трюк Бонда) курьера анархистов, перевозящего деньги. Согласно последней версии, ему предложили замять это дело, если он согласится работать на антитеррористический отряд Скотланд-ярда в качестве информатора.

Вскоре Рейли начинает заниматься бизнесом, переезжая из страны в страну. Очень удобно для разведчика. В 1897–1898 гг. работал в английском посольстве в Санкт-Петербурге. В 1898 г. лейтенант Рейли действовал в заграничной организации российских революционеров «Общество друзей свободной России», с 1903 г. под видом торговца строительным лесом в русском Порт-Артуре вошел в доверие командования русских войск и добыл план укреплений, который, возможно, продал японцам.

В Санкт-Петербурге Рейли нашел себе новую жену — Надежду, не расторгая брака с Маргарет. В 1905–1914 гг., до Первой мировой войны, действовал в России (с сентября 1905 по апрель 1914 г. числился помощником военно-морского атташе Великобритании), затем в Европе. При этом для прикрытия он держал свою антикварную лавочку и состоял в Петербургском авиационном клубе.

Во время Первой мировой войны исполнял посредническую функцию, покупая в Америке оружие и переправляя его в Россию.

Впервые официально Рейли поступил на службу в британскую разведку в конце 1917 г. Стал летчиком канадских ВВС и переправился через Лондон в Россию. В феврале 1918 г. появился в красной Одессе в составе союзнической миссии английского полковника Бойля и занялся организацией английской агентурной сети с внедрением последних в круг красных комиссаров (возможно, там он сошелся с Я. Блюмкиным). В начале марта 1918 г. прибыл в Петроград, где его прикомандировали к военно-морскому атташе капитану Кроми, затем к главе английской миссии Брюсу Локкарту, дипломату и разведчику. Рейли должен был участвовать в перевороте. Латышских стрелков, которые несли охрану Ленина, подкупили. Собственно, он и передал командиру латышских стрелков Эдуарду Берзину 700 тысяч рублей, но Берзин раскрыл заговор Рейли перед Свердловым и Дзержинским.

Считая, что Берзин у него в кармане, Рейли сообщил ему явки и адреса известных белогвардейцев. Когда в августе 1918 г. произошло покушение на Ленина, заговор западных дипломатов рухнул. Волна красного террора уничтожила всю сеть. Белогвардейцев расстреляли, а полученные деньги пошли на постройку клуба для латышских стрелков и издание агитационной литературы. Рейли удалось бежать, но советское правительство заочно приговорило его к смертной казни.

Бежал он на белый Дон, в ставку к генералу Каледину.

Именно он вывез в Мурманск и посадил на английский эсминец Александра Керенского. Затем вернулся в Москву и Петроград, где организовывал заговоры против большевиков. В июне 1918 г. передал 5 млн рублей для финансирования действий, направленных против большевиков. Координировал мятеж левых эсеров 6 июля 1918 г. в Москве. Там же он завербовал секретаря ЦИКа Ольгу Стрижевскую, получив от нее нужные ему документы и свободный пропуск в Кремль по подлинному удостоверению сотрудника ЧК на имя Сиднея Релинского. Кроме того, у него были документы сотрудника угро Константинова, турецкоподданного негоцианта Массино, антиквара Георгия Бергмана.

По указке Рейли, эсер Яков Блюмкин убил немецкого посла Мирбаха и организовал покушение на Ленина 30 августа 1918 г., которое чекисты назвали «заговором послов». На заочном суде в ноябре 1918 г. в Москве Рейли еще раз приговорили к расстрелу и объявили вне закона.

В общем, даже если не перечислять всех его дальнейших подвигов, а их было немало, биография тянет на весьма приличную бондиану.

Александр Солженицын

«В КРУГЕ ПЕРВОМ»

Прототип персонажа Симочки (лейтенант МГБ Серафима Витальевна) — Анна Васильевна Исаева. Родилась 26 ноября 1924 г. в поселке Батца, в семье Василия Тихоновича Исаева и Ольги Никитичны Нагольневой. Отец происходил из зажиточной московской купеческой семьи, мать — дочь истопника на железной дороге в Самаре. Впрочем, на момент их знакомства в 1919 г. уже все сословные понятия стерты. Ольга служила медсестрой в самарском госпитале, юнкер Исаев оказался ее пациентом. После свадьбы молодые поселились в Батцах.

Анна была вторым ребенком в их семье. Она окончила школу перед самой войной, и мать тут же забрала ее в эвакуацию в Куйбышев. Но в 1943 г. Анна отправилась в Москву, где поступила в Институт связи.

В 1948 г. ее отправили работать инженером в спецтюрьму Марфино, где исследователи-заключенные проводили разработку спецтехники связи. Там-то она и познакомилась с Солженицыным. «А раньше бы всех вспомнить — Анну Васильевну Исаеву, сотрудницу шарашки Марфино: под страхом кары МГБ и уголовного кодекса она приняла от меня, сохранила 7 лет — и вернула мне в 1956 мою рукопись „Люби революцию" (без того не собрался б ее возобновить) и многочисленные блокнотики далевских выписок, так ценные для меня. Спасибо ей сердечное».

На счастье Исаевой, о ее тогдашнем поступке никто не узнал, и в 1950 г. в составе делегации она даже посетила Китай. Вышла на пенсию в чине майора КГБ.

Прописывая Симочку, Солженицын так верно передал ее внешние данные, что дочь Анны Исаевой Т.А. Жидкова тут же узнала мать. «Я сразу увидела, что образ „перепелочки“ Симочки списан с мамы. Но когда я подступила к ней с расспросами, она не ответила мне ровно ничего. О том, что мама хранила его тайные рукописи, мне рассказала ее подруга-сослуживица уже после маминой смерти. Впервые я увидела листочки этих рукописей на выставке архива Солженицына в Пушкинском музее».

Прототип Льва Рубина — Лев Зиновьевич (или Залманович) Копелев (или Копелевич). Родился 27 марта (9 апреля) 1912 г. в Киеве, в семье агронома, в детстве обучался дома немецкому языку. В 1926 г. семья переехала в Харьков.

Участник заговора троцкистов, в 1929 г. арестован и помещен в харьковский Дом принудительных работ. 9 апреля передан на поруки отцу. Еще до этого хранил у себя материалы подпольного центра оппозиции. Распространял листовки с протестом против арестов «большевиков-ленинцев» (самоназвание троцкистов).

Работал редактором радионовостей на Харьковском паровозостроительном заводе им. Коминтерна. В 1932 г., будучи одним из «тридцатитысячников», своими глазами наблюдал работу НКВД по ликвидации кулачества, позже написал по этому поводу мемуарную книгу «И сотворил себе кумира». В 1933 г. поступил в Харьковский университет, а в 1935-м перевелся в Московский институт иностранных языков (факультет немецкого языка). Обучаясь в Харьковском университете, написал свои первые статьи на русском и украинском языках, некоторые из них опубликовали в газете «Комсомольская правда». С 1938 г. преподавал в Московском институте философии, литературы и истории. В Москве установил дружеские отношения с немецкими эмигрантами-коммунистами.

С начала Великой Отечественной войны пошел добровольцем на фронт, служил переводчиком, награжден орденом

Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени за подготовку антифашистов и перевербованных военнопленных для разведывательной работы в войсках противника и разработку методик обучения для этой работы.

Но в 1945 г. его блестящая карьера закончилась, Копелев выступил с протестом против насилия над германским гражданским населением, за это его приговорили к десяти годам заключения «за пропаганду буржуазного гуманизма» и за «сочувствие к противнику». Сначала попал в Унжлаг, где был бригадиром, а позднее служил медбратом в лагерной больнице. Затем в «шарашке» Марфино встретился с Александром Солженицыным. Благодаря этой встрече вошел в литературу как прототип Рубина в его книге «В круге первом».

Освобожден через 9 лет, еще через 2 года реабилитирован, восстановлен в КПСС. В 1957–1969 гг. преподавал в Московском полиграфическом институте и работал научным сотрудником в Институте истории искусств. В 1964 и 1965 гг. совершил поездки в ГДР. С 1966 г. активно участвует в правозащитном движении, но уже в 1968-м исключен из КПСС и уволен с работы за подписание протестных писем против преследования диссидентов, а также за критику советского вторжения в Чехословакию. Приблизительно в то же время начал распространять свои книги через самиздат, за что в 1977 г. исключен из Союза писателей. Ему запретили преподавать и публиковаться.

Далее Лев Копелев занимался историческими исследованиями по российско-германским культурным связям, до самой смерти он поддерживал контакты с рядом немецких вузов. В 1980 г. во время исследовательской поездки в Германию был лишен советского гражданства, так что не смог вернуться и с 1981 г. получил должность профессора Вуппертальского университета. Позднее — почетный доктор философии Кельнского университета. В 1990 г. гражданство СССР было восстановлено. Лев Копелев скончался в 1997 г. в Кельне, там же созданы фонд и музей его имени.

«РАКОВЫЙ КОРПУС»

Прототипом Елизаветы Анатольевны, одного из персонажей повести Солженицына «Раковый корпус» (гл. 34), стала Елизавета Денисовна Воронянская (1906–1973), по специальности библиограф. Она была помощницей и машинисткой А.И. Солженицына и тайной хранительницей части его рукописей. Только под давлением КГБ Елизавета Денисовна указала местонахождение рукописи «Архипелага ГУЛАГ», после чего, по официальной версии, покончила с собой.

«Елизавета Анатольевна была просто „нянечкой“ лучевого отделения, однако ни у кого язык не поворачивался звать ее на „ты“, Лизой или тетей Лизой, как зовут даже старых санитарок даже молодые врачи. Это была хорошо воспитанная женщина, в свободные часы ночных дежурств она сидела с книжками на французском языке, — а вот почему-то работала санитаркой в онкодиспансере, и очень исполнительно», — описывал свой персонаж Солженицын.

Елизавета Денисовна работала библиотекарем Северо-Западного геологического управления, к 1968 г. уже вышла на пенсию. Е.Ц. Чуковская вспоминала: «Она была человеком восторженным, экзальтированным, очень немолодым, ей было уже за 70. Она тяжело болела, с трудом ходила, жила в коммунальной квартире на Лиговке в каком-то Достоевском темном доме».

С Солженицыным она познакомилась в 1962 г., после выхода «Одного дня Ивана Денисовича». Началось все с того, что она написала ему письмо:

«Дорогой и неведомый друг!

Позвольте обнять Вас от всего благодарного сердца и порадоваться, что Вы существуете, живете, что Вы выжили, что Вы подарили читателям два талантливых произведения: „Счастливый“ день Ивана Денисовича и праведницу Матрену <…>.

Очень, очень хочу быть Вам чем-нибудь полезной. Располагайте мною как искреннейшим и преданнейшим другом» (Е.Д. Воронянская — А.И. Солженицыну. 26 декабря 1962)[100]. Писатель ответил ей, и они встретились 14 июня 1963 г., во время его приезда в Ленинград для работы в Публичной библиотеке.

Еще через два года Солженицын, его супруга Н.А. Решетовская и Воронянская тайно выехали на хутор под Выру (Эстония), где Елизавета Денисовна перепечатала новый вариант романа «В круге первом». После Солженицын привез ей экземпляр рукописи первого варианта «Архипелага ГУЛАГ» для перепечатки.

17 июля 1973 г., прося выдать санкцию на арест, КГБ направил в ЦК КПСС фрагменты записей Е.Д. Воронянской с впечатлениями от чтения «Архипелага ГУЛАГ», которые обнаружились у ее подруги, геолога Н.А. Пахтусовой. 4 августа Воронянскую и Пахтусову арестовали прямо на перроне Московского вокзала (возвращались вместе из Крыма). Воронянскую повезли на допрос, а Пахтусову домой на обыск.

Елизавета Денисовна выдержала 5 дней непрерывных допросов, то есть 120 часов «конвейера». А дальше, «прибыв с допроса домой, Воронянская пыталась покончить жизнь самоубийством, но попытка была предотвращена. В дальнейшем Воронянская пояснила, что причиной к этому послужил тот факт, что она дала показания, направленные против Солженицына. Воронянская была помещена в больницу для приведения ее в нормальное физическое состояние, однако, будучи выписанной оттуда 23 августа 1973 года, находясь в своей квартире, покончила жизнь самоубийством через повешение. По линии органов госбезопасности г. Ленинграда приняты меры к локализации возможных нежелательных последствий, и 30 августа 1973 года Воронянская похоронена своими родственниками. <…> Принятыми мерами удалось обнаружить и изъять архив Воронянской, в том числе роман „Архипелаг ГУЛАГ“. О нем будет доложено специально.

Председатель Комитета госбезопасности Андропов» (из документа КГБ, направленного в ЦК КПСС).

«АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ»

В числе 257 «свидетелей Архипелага» А.И. Солженицын упоминает Ивашева-Мусатова, «чьи рассказы, письма, мемуары и поправки использованы при создании этой книги»[101].

Сергей Михайлович Ивашев-Мусатов (упоминается также как Сергей Николаевич; 2 мая 1900, Москва — 17 мая 1992, Москва) — русский, советский художник и живописец. Родился вне брака, поэтому паспортные данные расходятся с фактическими. Так, его настоящий отец — Николай Александрович Мусатов, а записан он как Михайлович, по имени крестного отца. Мать носила фамилию Ивашева (имя не сохранилось) предположительно из рода декабриста Ивашева.

Учился в гимназии Репмана, затем на физико-математическом факультете Московского университета, одновременно с 1919 по 1923 г. занимался в художественной мастерской М.Ф. Шемякина. После университета недолго преподавал математику, но вскоре бросил и занялся живописью.

Учился в студии «Ассоциация художников революции» (АХР) у И.И. Машкова и Б.В. Иогансона. Затем с 1936 по 1938 г. — на курсах повышения квалификации художников-живописцев и оформителей в мастерской М.К. Соколова. Участвовал во многих выставках, в том числе в 1935 г. в Филадельфии, преподавал живопись и рисунок.

1 октября 1947 г. арестован по делу Даниила Андреева, обвинен по 58-й статье в антисоветской агитации и терроре и приговорен к 25 годам исправительно-трудового лагеря. Некоторое время отбывал заключение в «шарашке» Марфино — спецтюрьме МВД одновременно с А.И. Солженицыным, описание этого заведения можно найти в романе «В круге первом». Затем переведен в Степлаг (Карагандинская область). Лагерный номер СА-759. Работал художником. Сохранилась одна лагерная работа на фанере с авторской датировкой на обороте «12/У-48».

В 1954 г. в связи с болезнью досрочно освобожден из лагеря и отправлен на поселение в Караганду, еще через 2 года реабилитирован. Далее вернулся в Москву, где преподавал в художественной студии при ЦДСА (Центральном доме Советской армии).

«КРАСНОЕ КОЛЕСО»

Прототипом Сани (Исаакия) Лаженицына в эпопее «Красное колесо» послужил отец писателя — Исаакий (Исай) Семенович Солженицын (1891–1918), русский крестьянин с Северного Кавказа (станица «Саблинская» в «Августе Четырнадцатого»). Исаакий Солженицын во время Первой мировой войны пошел на фронт добровольцем, дослужился до офицера. Так получилось, что он погиб до рождения сына, 15 июня 1918 г., так что Александр Исаевич его знал только по рассказам матери, Таисии Захаровны Щербак.

Владимир Набоков

«ЛОЛИТА»

Причиной написания Лолиты послужила самая обыкновенная газетная публикация в рубрике «Криминалистика». Во всяком случае, так утверждает биограф Владимира Набокова Брайан Бойд. Писателя живо интересовала история несовершеннолетней Салли Хорнер и Франка Ласалля, нашумевшая в 1948 г., к слову, роман «Лолита» вышел в 1955-м.

Газеты сообщали, что мужчина средних лет по имени Франк Ласалль похитил 12-летнюю Салли Хорнер из Нью-Джерси и продержал ее при себе в течение почти двух лет до тех пор, пока она не была обнаружена и опознана в южнокалифорнийском мотеле.

Разумеется, пару все это время видели другие люди, и Ласалль представлял Салли своей дочерью. В книге Набоков сам отсылает читателя к этой газетной истории, когда Гумберт передает вопрос любопытствующей дамы: «…не проделал ли я, например, с Долли того, что Франк Ласалль, пятидесятилетний механик, проделал с одиннадцатилетней Салли Горнер в 48-ом году».

Валентин Пикуль

«БАЯЗЕТ»

Василий Александрович Оде-де-Сион (1846, Санкт-Петербург — 10 (22) октября 1883 года, Курск), кадровый офицер, поручик, участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., является прототипом офицера Оде-де-Сион, секунданта князя Унгерн-Витгенштейна, знатока и педантичного блюстителя дуэльного кодекса.

Василий — второй из восьми детей статского советника Александра Карловича Оде-де-Сиона (1816–1857) и его супруги Анны Васильевны (урожд. Сарычевой; 1821–1871), он был крестником графини А.А. Толстой (1817–1904), которая позднее стала камер-фрейлиной императрицы Марии Федоровны, и генерала от артиллерии А.И. Философова, воспитателя сыновей императора Николая I.

Отец получил место управляющего дворца великой княгини Елены Павловны в Ораниенбауме, там Василий провел детство. В доме родителей часто гостили литераторы и художники. После смерти отца мать с детьми перебралась в родное имение Загвоздье, к своему дяде и крестному отцу Василия А.И. Философову. Когда Василию исполнилось 12 лет, а его старшему брату 13, их отправили в Санкт-Петербург к гувернеру, который должен был подготовить мальчиков к гимназии, мать не могла сопровождать ребят, так как дома у нее оставались еще шесть дочек.

Устроив таким образом сыновей, Анна Васильевна занялась образованием дочерей, выхлопотала себе должность начальницы Института благородных девиц в Оренбурге, куда и переехала летом 1869 г. с дочерьми, ставшими воспитанницами данного учебного заведения.

Понимая, что матери очень сложно оплачивать их обучение, Василий Александрович в 1866 г. вступил в юнкерское училище, не закончив среднего образования. Уже через два года он вышел оттуда со званием подпоручика и поступил в лейб-гвардии Санкт-Петербургский короля Фридриха-Вильгельма III полк, расквартированный в Варшаве.

Его брату, окончившему гимназию годом позже ожидаемого, пришлось начинать военную карьеру рядовым-вольноопределяющимся, хотя обширные связи матери и позволили определить его в престижный лейб-гвардии Измайловский полк.

В 1870 г. мать заболела, и Василий Александрович вынужден выйти в отставку, дабы принять на себя заботу о сестрах. В октябре 1870 г. он переехал к матери вместе с женой и новорожденной дочерью Анной и поступил на службу в чине губернского секретаря помощником столоначальника канцелярии генерал-губернатора генерала от артиллерии Н.А. Крыжановского. С января 1872 г. переведен на должность заведующего Усть-Уйской соляной заставой акцизного управления Оренбургской губернии. В августе 1873 г. повышен в чине до коллежского секретаря.

В 1877 г., когда объявили войну Турции, Василий Александрович отправился добровольцем освобождать Болгарию от османского ига. В мае того же года он был возвращен из отставки в прежнем звании подпоручика и направлен в 123-й Козловский пехотный полк. Прибыв в полк, принял участие в осаде Плевны и пленении армии Осман-паши.

Далее участвовал в броске через Балканский хребет, осуществленном в исключительно трудных зимних условиях 70-тысячным отрядом под командованием генерал-адъютанта И.В. Гурко, в результате которого 23 декабря 1877 г. была занята София. В декабре участвовал в боях за Ново село. Позже отправились на Филиппополь (ныне — Пловдив), на подступах к которому у села Марково 3–5 января 1878 г. Василий Александрович участвовал в авангардных боях, рассеявших армию Сулейман-паши.

Проделав еще несколько маневров, его полк к концу января вернулся в село Марково, где оставался на отдыхе, пока 20 февраля не был брошен против восставших в Родопских горах башибузуков. В 1879 г. произведен в поручики. По окончании кампании его отправили в Курск, где он умер от чахотки.

Борис Четвериков

«КОТОВСКИЙ»

Если говорить о Котовском кратко, это человек, который сделал блестящую карьеру от уголовного преступника до члена Союзного, Украинского и Молдавского Центрального исполнительного комитета. Член Реввоенсовета СССР. Легендарный герой советского фольклора и художественной литературы.

Григорий Иванович Котовский родился 12 (24) июня 1881 г. в селе Ганчешты (ныне — г. Хынчешты в Молдавии) в семье Ивана Николаевича Котовского, поляка, принявшего православное крещение. Мать — Акулина Романовна — умерла, когда Григорию было два года. Сам Котовский утверждал, что происходит из шляхетского рода, владевшего имением в Подольской губернии.

Отец служил механиком на винокуренном заводе в имении Манук-Беев в Ганчештах. Когда Григорию исполнилось шестнадцать, не стало и отца. Заботу о воспитании Гриши взяли на себя его крестная мать София Шалль, молодая вдова, дочь инженера, бельгийского подданного, который был другом отца мальчика, и его крестный отец, помещик Григорий Иванович Мирзоян Манук-Бей.

Григорий учился в Кокорозенском агрономическом училище, крестный отец оплатил его пансион, пообещав в дальнейшем отправить юношу на Высшие сельскохозяйственные курсы в Германию. Там же, в училище, Котовский сошелся с эсерами. Окончив училище, работал помощником управляющего в различных помещичьих имениях Бессарабии, но нигде долго не задерживался, ибо имел нрав беспокойный, соблазнял чужих жен, крал деньги из кассы…

За защиту батраков Котовского арестовывали в 1902 и 1903 гг. В 1902 г. скончался его крестный, и обещание помочь в дальнейшей карьере было некому выполнить, да ему сельское хозяйство уже стал неинтересно. Теперь Котовский то и дело попадал в тюрьмы по мелким уголовным преступлениям, постепенно вживаясь в среду уголовников. Во время Русско-японской войны в 1904 г. не явился на призывной пункт и уже в следующем году арестован за уклонение от воинской службы и определен служить в 19-й Костромской пехотный полк, расквартированный в Житомире, откуда благополучно дезертировал.

Организовал разбойничью шайку, громил имения, вламывался в дома и банки, брал все, что плохо лежит и заодно уничтожал долговые расписки. Благодаря последнему, крестьяне помогали отряду Котовского укрываться от жандармов. Так в глазах простых людей Григорий постепенно превращался в некоего Робин Гуда. Наконец 18 января 1906 г. Котовского арестовали, но он благополучно бежал из Кишиневской тюрьмы, 24 сентября схвачен вновь, приговорен к 12 годам каторги и отправлен по этапу в Сибирь через Елисаветградскую и Смоленскую тюрьмы. В 1910 г. доставлен в Орловский централ. В 1911 г. этапирован к месту отбытия наказания — в Нерчинскую каторгу. На каторге «встал на путь исправления», сотрудничал с властями, трудился десятником на строительстве железной дороги, что делало его кандидатом на амнистию по случаю 300-летия Дома Романовых.

Когда же выяснилось, что бандитов отпускать не собираются, бежал из Нерчинска и вернулся в Бессарабию, где снова возглавил группу налетчиков. С 1915 г. они осуществили серию дерзких налетов на конторы и банки. В частности, ими было совершено крупное ограбление Бендерского казначейства, поднявшее на ноги всю полицию Бессарабии и Одессы. Вот как описывала Котовского секретная депеша, полученная уездными исправниками и начальниками сыскных отделений: «…прекрасно говорит по-русски, румынски и еврейски, а равно может изъясняться на немецком и чуть ли не на французском языках. Производит впечатление вполне интеллигентного человека, умного и энергичного. В обращении старается быть со всеми изящным, чем легко привлекает на свою сторону симпатии всех имеющих с ним общение. Выдавать он себя может за управляющего имениями, а то и помещика, машиниста, садовника, сотрудника какой-либо фирмы или предприятия, представителя по заготовке продуктов для армии и прочее. Старается заводить знакомства и сношения в соответствующем кругу… В разговоре заметно заикается. Одевается прилично и может разыгрывать настоящего джентльмена. Любит хорошо и изыскано питаться…»[102].

25 июня 1916 г. после налета попал в засаду, устроенную на него сыскной полицией, был ранен в грудь и арестован, приговорен Одесским военно-окружным судом к смертной казни через повешение.

В камере смертников Котовский писал покаянные письма и просил отправить его на фронт. Одесский военно-окружной суд находился в подчинении командующего Юго-Западным фронтом прославленного генерала А.А. Брусилова, и именно ему предстояло утвердить смертный приговор. Понимая, что это его последний шанс, Котовский пытается очаровать в письмах супругу Брусилова, и ему это удается. Брусилов добивается отсрочки приговора, как раз в это время император Николай II отрекается от престола, в тюрьме происходит бунт, и тут же Временное правительство объявляет широкую политическую амнистию.

В мае 1917 г. Котовский условно освобожден и направлен в армию на Румынский фронт, в октябре произведен в прапорщики и награжден Георгиевским крестом за храбрость в бою. На фронте стал членом полкового комитета 136-го Таганрогского пехотного полка. В ноябре 1917 г. примкнул к левым эсерам и избран членом солдатского комитета 6-й армии. Затем Котовский с преданным ему отрядом принялся наводить новые порядки в Кишиневе и его окрестностях. В январе 1918 г. прикрывал отход большевиков из Кишинева, далее командовал кавалерийской группой в Тираспольском отряде вооруженных сил Одесской советской республики, воевавшими с румынскими интервентами, оккупировавшими Бессарабию. В марте 1918 г. Одесская советская республика была ликвидирована австро-германскими войсками, вошедшими на Украину после заключенного Украинской Центральной радой сепаратного мира. После того, как красные отряды ушли на Донбасс, Котовский отправляется в Одессу, где жил нелегально. После захвата Украины войсками Деникина, бригада Котовского в составе Южной группы войск 12-й армии совершает героический поход по тылам противника и выходит на территорию Советской России. В ноябре 1919 г. войска генерала Юденича оказались на подступах к Петрограду. Котовского направили против Юденича.

С января 1920 г. Котовский командовал кавалерийской бригадой 45-й стрелковой дивизии, воюя на Украине против петлюровцев и на советско-польском фронте. В апреле 1920 г. вступил в РКП(б), с декабря 1920 г. Котовский — командир 17-й кавалерийской дивизии Червонного казачества. В 1921 г. командовал кавалерийскими частями, в том числе подавлял восстания махновцев и антоновцев.

Обстоятельства смерти Котовского до сих пор не раскрыты. Известно, что его застрелил во время отдыха на даче в поселке Чабанка (на Черноморском побережье, в 30 км от Одессы) 6 августа 1925 г. Мейер Зайдер, по кличке Майорчик, бывший в 1919 г. адъютантом Мишки Япончика. Документы по делу об убийстве Котовского были засекречены. Мейер Зайдер от следствия не скрывался и сразу заявил о совершенном им преступлении (скорее всего, опасался, что на воле его найдут и отомстят). В августе 1926 г. его приговорили к 10 годам заключения. А далее странное — убивший столь легендарную личность, как Котовский, Зайдер в заключении практически сразу же стал начальником тюремного клуба, получив право свободного выхода в город и всего через три года после убийства освобожден «за примерное поведение». В 1930 г. убит тремя ветеранами дивизии Котовского.

Аркадий и Борис Стругацкие

«ПОНЕДЕЛЬНИК НАЧИНАЕТСЯ В СУББОТУ»

Братья Стругацкие тоже время от времени использовали прототипы. К примеру, фантаст Иван Ефремов послужил прототипом Федора Симеоновича Киврина в повести «Понедельник начинается в субботу». Иван Антонович Ефремов родился 9 (22 апреля) 1908 г. в Вырице (ныне — Гатчинский р-н, Ленинградская обл.). Эта дата рождения вызывает споры у исследователей, так как известно, что Ефремов называл годом своего рождения 1907-й, но это он делал, чтобы иметь возможность раньше пойти работать. Отец, житель Вырицы Антип Харитонович Ефремов, был арендатором вырицкого лесопильного заводика, на котором трудились всего 17 человек. Земля, на которой стоял завод, находилась в собственности семьи князей Витгенштейнов. Заметьте, в романе «Лезвие бритвы» действует князь Витгенштейн, но взял ли Ефремов только знакомое имя или означенный князь одарил персонаж своими чертами характера, неизвестно.

Заработав достаточно средств для начала собственного дела, Антип Ефремов открыл лесопилку, благодаря чему занял видное положение среди местных земских деятелей и благотворителей и даже сменил имя на Антон.

Иван Ефремов рос умненьким мальчиком, в четыре года он с удовольствием читал книги, в шесть увлекся произведениями Ж. Верна. В положенное время отправился учиться в гимназию. Во время революции 1917 г. родители развелись, и в 1919-м мать вышла замуж за красного командира, оставила детей своей сестре в Херсоне и уехала строить новое счастье.

После того как тетка умерла от тифа, Иван присоединился к красноармейской автороте, где его приняли «сыном полка», в 1921 г. Ефремова демобилизовали и отправили в Петроград учиться. В свободное от учебы время Иван подрабатывал грузчиком, пильщиком дров, а также шоферил в ночную смену.

Получив в 1924 г. в Петроградских мореходных классах профессию штурмана каботажного плавания, поехал по распределению на Дальний Восток. Там он познакомился с академиком П.П. Сушкиным, который открыл для него палеонтологию, так что, вернувшись в Ленинград, Ефремов поступил в университет на биологическое отделение.

Далее начинается полоса интересных экспедиций, открытий и приключений. Некоторые эпизоды его экспедиционной жизни позже вошли в рассказы «Алмазная труба», «Тень минувшего», «Голец Подлунный» и др.

Он делает карьеру ученого, в 1941 г. становится доктором биологических наук (диссертация «Фауна наземных позвоночных средних зон перми СССР»). Живет в Москве, куда в 1935 г. переехал Палеонтологический институт. По результатам находок, совершенных в возрасте 19 лет, в соавторстве с А.П. Быстровым опубликовал монографию по остеологии и анатомии эотриасового лабиринтодонта, за которую авторы впоследствии будут удостоены почетных дипломов Линнеевского общества (Англия).

Во время войны эвакуирован в Алма-Ату, затем во Фрунзе. Тогда же И.А. Ефремов начал писать «рассказы о необыкновенном», в которых сочетаются научная фантастика и приключения. В этих рассказах он предсказал открытие алмазных месторождений в Якутии и голографию. Небольшой повестью «Катти Сарк» он непосредственно повлиял на судьбу знаменитого британского парусника, ныне отреставрированного энтузиастами и стоящего на берегу Темзы. В 1949 г. создает «Путешествие Баурджеда», в 1953 г. — повесть «На краю Ойкумены», объединенные общим заглавием «Великая дуга», в 1957 г. — «Туманность Андромеды». Затем следуют «Лезвие бритвы», «Час Быка» и в 1972 г. выходит последний роман писателя «Тайс Афинская».

Через месяц после смерти писателя работники КГБ СССР провели в его квартире обыск, так как Ефремов и его жена подозревались в шпионаже в пользу Великобритании[103].

Прообразом профессора Амвросия Амбруазовича Выбегал-ло из «Понедельник начинается в субботу» послужил Трофим Денисович Лысенко (1898–1976) — советский агроном и биолог.

«Профессор Выбегалло списан со знаменитого некогда академика Лысенко, который всю отечественную биологию поставил на карачки, тридцать с лишним лет занимался глупостями и при этом не только развалил всю нашу биологическую науку, но еще и вытоптал все окрест, уничтожив (физически, с помощью НКВД) всех лучших генетиков СССР, начиная с Вавилова, — говорил Б.Н. Стругацкий[104]. — Наш Выбегалло точно такой же демагог, невежда и хам, но до своего прототипа ему далеко-о-о!».

Трофим Лысенко родился 17 (29) сентября 1898 г. в селе Карловка (ныне — Полтавская обл., Украина), в крестьянской украинской семье Дениса Никаноровича и Оксаны Фоминичны Лысенко. Он научился читать и писать лишь в 13 лет. В 1913 г. два года обучался в сельской школе, после чего поступил в низшее училище садоводства в Полтаве. С 1917 по 1921 г. учился в среднем училище садоводства в городе Умань (ныне — Уманский национальный университет садоводства) на базе дендропарка «Софиевка».

В 1921 г. Лысенко командировали в Киев на селекционные курсы «Главсахара», затем, в 1922 г., он поступил в Киевский сельскохозяйственный институт (ныне — Национальный университет биоресурсов и природопользования Украины), на заочное отделение, специальность «агрономия». Тем не менее уже в 1923 г. опубликовал первые научные работы: «Техника и методика селекции томатов на Белоцерковской селекстанции» и «Прививка сахарной свеклы». В 1922–1925 гг. Лысенко работал старшим специалистом Белоцерковской селекционной станции.

Как агроном Трофим Лысенко предложил и пропагандировал ряд агротехнических приемов (яровизация, чеканка хлопчатника, летние посадки картофеля). Большинство методик, предложенных Лысенко, были подвергнуты критике такими учеными, как П.Н. Константинов, А.А. Любищев, П.И. Лисицын и др. еще в период их широкого внедрения в советском сельском хозяйстве. Выявляя общие недостатки теорий и агрономических методик Лысенко, его научные оппоненты также осуждали его за разрыв с мировой наукой и хозяйственной практикой. Кроме того, некоторые предложенные Лысенко методики, как, например, методика борьбы со свекловичным долгоносиком, была внедрена раньше него венгерским энтомологом Яблоновским. Он отвергал менделевскую генетику и хромосомную теорию наследственности. С именем Лысенко связана кампания гонений против ученых-генетиков, а также против его оппонентов, не признававших «мичуринскую генетику».

Кроме романа «Понедельник начинается в субботу», Лысенко послужил прообразом героев и других произведений. В романе Владимира Дудинцева «Белые одежды» Лысенко выведен под именем народного академика Рядно[105]. Роман рассказывает о гонениях на генетиков в 1948 г. Лысенко упоминается в романе Людмилы Улицкой «Казус Кукоцкого», в фантастическом романе Андрея Лазарчука и Михаила Успенского «Посмотри в глаза чудовищ», в книге Владислава Конюшевского «Все зависит от нас».

В телефильме «Николай Вавилов» роль Лысенко сыграл украинский актер Богдан Ступка. «Академик» упоминается в песне А. Макаревича:

Несогласные шли мишенями в тир, Для любого была готова стенка. Нас учил изменять окружающий мир Академик — товарищ Трофим Лысенко. И пахан, от обмана пьян, Ожидал чудес от земли и неба, Но бурьян породил бурьян, Из бурьяна не выросло белого хлеба.
«ЗА МИЛЛИАРД ЛЕТ ДО КОНЦА СВЕТА»

По словам Б.Н. Стругацкого (OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким. Июнь 2003), прототипом Арнольда Павловича Снегового из повести «За миллиард лет до конца света» стал инженер-химик по образованию, ракетостроитель по своей основной специальности, а также писатель-фантаст по призванию Александр Мееров.

Александр Александрович Мееров родился 5 мая 1915 г. в Харькове и за свою жизнь сменил несколько специальностей — пиротехник на киностудии, работал в конструкторском бюро под руководством академика В.П. Глушко, член ГИРДа[106]. В 1937 г. репрессирован, провел в заключении около 10 лет, почти сразу из общего лагеря его перевели в «шарашку». Участвовал в создании первых спутников.

Мееров начал публиковаться с 1940 г. Первая публикация — научно-фантастический очерк «Автомат будущего». Издал три романа в жанре «твердой» научной фантастики, что неудивительно для ученого. В романе «Защита 240» (1955) развивается идея об электромагнитной природе мышления. Сюжет романа «Сиреневый кристалл» (1962; 1965) строится вокруг находки на малоизученных островах загадочных «зерен» — посланцев внеземной жизни, чья эволюция управляется инопланетным же электронным мозгом. Последний изданный при жизни автора роман — «Право вето» (1971) — сокращенный вариант восстановленного по черновикам и изданного посмертно романа «Осторожно — чужие!» (1979), в котором сталкиваются два взгляда на контакт — продолжение идеи «Великого Кольца» И. Ефремова. Его перу принадлежат также несколько научно-фантастических рассказов: «Время, назад!» (1963), «Поиск надо продолжать» (1966), «Пятно в пространстве» (1972).

Вадим Кожевников

«ЩИТ И МЕЧ»

Прототипом разведчика Александра Белова, работающего в тылу врага под именем Иоганн Вайс, с хорошей вероятностью был Александр Пантелеймонович Святогоров (15 декабря 1913, Харьков — 22 июня 2008, Киев).

В своем родном Харькове Святогоров окончил школу, техникум, работал мастером, начальником смены, начальником цеха на комбинате «Запорожсталь». Казалось бы, его трудовая карьера предопределена, но судьбе, вдруг стало скучно, и в 1939 г. Александра Пантелеймоновича вызвали в НКВД. Первая реакция — ужас. Неужели его сейчас арестуют? Но разговор неожиданно потек совсем в другую сторону. Его пригласили работать в НКВД, причем первое же задание поступило вполне даже благородное: Святогоров занялся пересмотром дел необоснованно репрессированных.

Когда началась война, он помогал минировать стратегические объекты Запорожья. Позже стал адъютантом начальника разведуправления фронта полковника Леонова. Занимался разработкой агентурной сети на оккупированной территории, подготовкой разведывательно-диверсионных групп и их заброской в тыл противника в районах Харькова, Ворошиловграда, Сталинграда.

В 1944 г. Святогорова и самого забросили в немецкий тыл, сначала на территорию Польши и Словакии, где он участвовал в разведывательно-диверсионных мероприятиях. По всей Словакии гремело имя майора Зорича, под которым действовал Святогоров, так что зимой 1944 г. фашистский комендант в городе Злате-Моравце установил за голову нашего героя щедрую награду — полмиллиона словацких крон…

Среди уже расшифрованных операций, в которых участвовал Святогоров — ликвидации военного коменданта Харькова генерала Георга фон Брауна, Люблинской разведшколы и личного представителя адмирала Канариса — Вальтера Файленгауэра. В 1944 г. Святогоров руководил разведывательно-диверсионным отрядом «Зарубежные» в районе Банска Бистрица (Словакия).

Когда война закончилась, Святогоров служил генеральным консулом СССР в Братиславе, на самом деле работал под прикрытием консульства. Но вскоре Родине снова понадобились его профессиональные навыки, и в 1948 г. Святогорова отправляют в Берлин, разумеется, с чужими документами и легендой советского «невозвращенца». Там он координировал операции советской разведки на территории Австрии и Западной Германии. В 1953 г., по распоряжению Берии, направлен на работу в Чехословакию, с 1956 г. — в резидентуре в ГДР (до 1961 г.).

Работая в разных странах по разным легендам, Святогоров пользовался 17 оперативными псевдонимами, из которых на сегодняшний день рассекречен только один — майор Зорич. Известно, что псевдоним «Зорич» Святогоров взял в память о своем сербском друге, спасшем ему жизнь.

В книге Ивана Барыкина «Щит и меч майора Зорича», приводятся несколько эпизодов, в которых участвовал Святогоров.

Ликвидация Георга фон Брауна. Это произошло в Харькове, в доме по адресу ул. Дзержинского, 17. Диверсанты Святогорова установили несколько мин в доме и в подвале, так как было известно, что фон Браун явится именно туда. Немецкие саперы тщательно обследовали дом и нашли радиоуправляемую мину, спрятанную в подвале. Другая мина, начиненная полутонной тротила, была зарыта на трехметровой глубине и приведена в действие в то время, когда фон Браун устраивал торжественный прием.

Ликвидация шефа гестапо. Святогоров проник в разведшколу под видом хорунжего Украинской повстанческой армии. Там он вошел в доверие к шефу гестапо штурмбанн-фюреру Аккардту, в результате чего передал в Москву список курсантов и засланных на территорию советских войск выпускников разведывательной школы. Затем группа Святогорова, разгромив гестапо и разведывательную школу, попыталась даже захватить Аккардта, но в перестрелке тот погиб.

Освобождение Вильяма Широкого — секретаря коммунистической партии, который содержался в тюрьме. Для того чтобы вытащить его оттуда, пришлось внедрить своих людей в близкое окружение словацкого президента Йозефа Тисо. Ликвидировать самого Тисо не удалось из-за бегства президента в Берлин.

Похищение шифров. Лаврентий Берия поручил Святогорову проникнуть в пражское отделение МОССАДа и раздобыть секретные шифры. Разведчица Бьянка была направлена ко второму секретарю израильской миссии Герзону. Герзон, после проведенной с Бьянкой ночи, крепко заснул. Разведчица вытащила из кармана его пиджака ключи от сейфа и передала их чекистам. Шифры и коды быстро пересняли, и Бьянка вернула их на место. Проснувшись, Герзон ничего не заподозрил. В течение двух лет чекисты были в курсе всех действий МОССАДа.

Ликвидация Степана Бандеры. Руководил операцией Святогоров, исполнителем назначили сотрудника КГБ Богдана Сташинского. Сташинский поджидал Бандеру у его подъезда с миниатюрным пистолетом в виде авторучки с капсулой цианистого калия. После выстрела в упор Бандера скончался мгновенно.

Неудивительно, что именно Святогорова в 1947 г. попросили быть консультантом фильмов «Подвиг разведчика» и в 1967-м — «Путь в „Сатурн“».

Варлам Шаламов

«ЗОЛОТАЯ МЕДАЛЬ»

Прототип главной героини рассказа Наташи Калымовой — русская революционерка Наталья Сергеевна Климова. Вот как отзывался о ней сам Варлам Тихонович: «Жизнь Климовой, ее судьба потому и вписаны в человеческую память, что эта жизнь и судьба — трещина, по которой раскололось время». И на одной стороне был «весь гуманизм девятнадцатого века, его жертвенность, его нравственный климат, его литература и искусство», а по другую — «Хиросима, кровавая война и концентрационные лагеря, и средневековые пытки».

Родилась Наталья Климова 18 (30) сентября 1885 г. в Рязани, в помещичьей семье. Отец, Сергей Семенович Климов (24.04.1850-10.03.1907), исполнял обязанности присяжного поверенного, председателя Рязанского отдела «Союза 17 октября», члена Госсовета.

После окончания Рязанской женской гимназии Наталья поступила на курсы Лохвицкой-Скалон в Санкт-Петербурге.

«Юность Наташи Калымовой совпала с героическими днями России, с ее самым первым пробуждением. Но та весна была так коротка и так быстро вернулись морозы, что именно молодые посадки и пострадали всего больше. Год четвертый был годом „святого негодования“, пятый — пылкого героизма и несбывшихся надежд. А когда на лобное место политической свободы прибежал, запыхавшись, человек тыла, ему ничего не осталось, как назвать толпу, расходившуюся с кладбища, смешным именем „Думы народного гнева“. Но гнева уже не было, и народ притих. Под разбитым колоколом трепался наскоро, мочальной веревочкой подвязанный язык», — писал Михаил Осоргин в книге «Свидетель истории».

В мае 1906 г. Н. Климова вступила в партию эсеров-максималистов и уже 12 августа участвовала в покушении на Петра Столыпина (взрыв на Аптекарском острове), после чего была опознана и арестована.

В казематах петербургского ДПЗ (Дом предварительного заключения, Шпалерная тюрьма «Шпалерка» — Шпалерная, 25.) Наталья написала знаменитое «Письмо перед казнью», которое напечатали осенью 1908 г. в журнале «Образование».

Смертную казнь Наталье заменили бессрочной каторгой, откуда террористка сбежала в ночь с 30 июня на 1 июля 1909 г. вместе с тринадцатью каторжанками и тюремной надзирательницей А.В. Тарасовой, мотивы участия которой до конца не понятны.

В 1911 г. Наталья знакомится с социал-революционером, боевиком и так же, как и она, беглым политкаторжанином Иваном Столяровым и выходит за него замуж. Через год она уже не занималась революционными делами, полностью поглощенная заботой о муже и детях. Когда в России свершилась Октябрьская революция, супруг первым поехал в Россию, где ждал жену с детьми, но в 1918 г. Наталья заболела испанкой и умерла.

Известно, что В. Шаламов помогал дочери Натальи, освободившейся из ГУЛАГа, собирать материалы о матери.

Юлиан Семенов

ШТИРЛИЦ

Юлиана Семеновича вышло 14 книг о знаменитом разведчике Штирлице: «Бриллианты для диктатуры пролетариата», «Пароль не нужен», «Нежность», «Испанский вариант», «Альтернатива», «Третья карта», «Майор „Вихрь“», «Семнадцать мгновений весны», «Приказано выжить», «Экспансия-1», «Экспансия-2», «Экспансия-3», «Отчаяние», «Бомба для председателя».

Но вернемся к персонажу и его прототипу: персонаж зовут Макс Отто фон Штирлиц. Он также известен нашему читателю и зрителю под именем Максим Максимович Исаев, тем не менее Исаев не прототип, как это следовало ожидать, а всего лишь русский псевдоним таинственного героя, который упоминается в первой книге о Штирлице «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Прототипом этого замечательного героя послужил Всеволод Владимирович Владимиров, родившийся 8 октября 1900 г. в Забайкалье, где его родители познакомились и поженились в политической ссылке.

Отец будущего разведчика — Владимир Александрович Владимиров, русский, «профессор права Петербургского университета, уволенный за свободомыслие и близость к кругам социал-демократии»; мать — Олеся Остаповна Прокопчук, украинка, умерла от чахотки, когда сыну было пять лет.

По книге Ю. Семенова, Штирлиц в детстве какое-то время провел в окрестностях старинного русского городка Гороховца. «Штирлиц понял, что его тянуло именно к этому озеру оттого, что вырос он на Волге, возле Гороховца, где были точно такие же желто-голубые сосны» («Семнадцать мгновений весны»).

После ссылки отец и сын вернулись в Петербург и сразу же отправились в Швейцарию, проживали в Цюрихе и затем в Берне. Таким образом, понятно, откуда у Штирлица идеальное немецкое произношение. Юноша подрабатывал в газете, желая в дальнейшем связать свое будущее с литературой. Забавно, как порой причудливо исполняются наши желания. Так и Всеволод Владимиров мечтал стать писателем, а сделался прототипом одного из самых популярных и любимых героев XX в.

В 1911 г. Владимир Владимиров разошелся во взглядах с большевиками, но в 1917 г. они вернулись на Родину.

Начиная с 1920 г. Всеволод Владимиров под именем ротмистра Максима Максимовича Исаева внедрен в пресс-службу колчаковского правительства. В мае 1921 г. банды барона Унгерна, захватив власть в Монголии, пытались нанести удар по Советской России. Положение спасла разведка, Всеволод Владимиров под видом белогвардейского ротмистра проник в штаб Унгерна и передал своему командованию военно-стратегические планы противника. Далее последовала работа у Дзержинского, Владимиров становится помощником начальника иностранного отдела ВЧК Глеба Бокия. Отсюда Всеволода Владимирова направляют в Эстонию («Бриллианты для диктатуры пролетариата»). В 1921 г., когда Владимиров находится в Эстонии, его отец погибает в Сибири, куда был отправлен в командировку.

В 1922 г. Владимиров снова внедрен к белым, отправляющимся из Владивостока в Японию и далее в Харбин («Пароль не нужен», «Нежность»).

На родине в 1923 г. у него родился сын Александр, который будет жить со своей матерью, не зная отца. В книгах ее зовут по-разному, так, в «Майоре „Вихрь“» она — Александра

Николаевна, а в «Пароль не нужен» — Александра Романовна Гаврилина. Согласно тексту Ю. Семенова, о сыне Штирлиц впервые узнает в 1941 г., когда тому уже исполнилось 18. Осенью 1944 года Штирлиц случайно встречает своего сына в Кракове.

В годы Второй мировой войны Штирлиц — сотрудник VI отдела РСХА, которым заведовал бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг. В оперативной работе в РСХА использовал псевдонимы «Брунн» и «Бользен».

В общем, мы не будем здесь перечислять всех подвигов Штирлица, описанных Семеновым, так как неизвестно, все ли они отражают жизненные коллизии интересующего нас прототипа. Скорее всего, Штирлиц все же собирательный образ. В частности, есть мнение, что некоторые эпизоды юности знаменитого разведчика почерпаны автором из биографии Якова Блюмкина.

На экране образ Штирлица блестяще передал Вячеслав Тихонов, этот многосерийный фильм любил Брежнев. Однажды работающая у него медсестра сообщила генсеку, что якобы где-то в русской глубинке всеми забытый доживает свой век разведчик Исаев, который работал в гестапо под личиной Штирлица. Брежнев приказал разыскать разведчика, спецслужбы сбились с ног, но никакого Исаева, разумеется, не нашли, после чего Брежнев вручил орден Вячеславу Тихонову.

Юрий Трифонов

«ДОМ НА НАБЕРЕЖНОЙ»

Прообразом Антона Овчинникова послужил Лев Федорович Федотов (10 января 1923, Москва — 25 июня 1943, Тульская обл.). «В детстве меня поразил один мальчик. Он был удивительно всесторонне развитой личностью. Несколько раз я поминал его то в газетной заметке, то в рассказе или повести, ибо Лева покорил воображение навеки. Он был так непохож на всех! С мальчишеских лет он бурно и страстно развивал свою личность во все стороны, он поспешно поглощал все науки, все искусства, все книги, всю музыку, весь мир, точно боялся опоздать куда-то. В двенадцатилетнем возрасте он жил с ощущением, будто времени у него очень мало, а успеть надо невероятно много. Времени было мало, но ведь он не знал об этом. Он увлекался в особенности минералогией, палеонтологией, океанографией, прекрасно рисовал, его акварели были на выставке, он был влюблен в симфоническую музыку, писал романы в толстых общих тетрадях в коленкоровых переплетах. Я пристрастился к этому нудному делу — писанию романов — благодаря Леве. Кроме того, он закалялся физически — зимой ходил без пальто, в коротких штанах, владел приемами джиу-джитсу и, несмотря на врожденные недостатки — близорукость, некоторую глухоту и плоскостопие, готовил себя к далеким путешествиям и географическим открытиям. Мальчики его побаивались. Девочки смотрели на него как на чудо и называли нежно: Федотик», — рассказывал в интервью «Литературной газете» 5 октября 1977 г. Юрий Трифонов. Феномен Льва Федотова заключался уже в том, что советский школьник предсказал в своем дневнике политические и военные события[107].

Л.Ф. Федотов родился в семье коммуниста, профессионального революционера, Федора Каллистратовича Федотова. Эмигрировав из России, Федор работал матросом, потом поселился в США, где организовывал забастовки. Мать Льва Федотова, Роза Лазаревна Маркус (ум. 1987), родилась в бедной еврейской семье и с 12 лет работала в мастерской дамских шляп. В 1911 г. она уехала в Париж и стала там манекенщицей. Потом переехала в США, где в рабочем клубе познакомилась с Федором Федотовым.

Поженившись в 1920 г., они вернулись в Москву, где Федотов работал в журнале «Новый мир». С 1932 г. семья проживала в «Доме на набережной», в квартире № 262. Лев учился в средней школе № 19 им. Белинского на Софийской набережной. В 1933 г. его отец погиб на Алтае при невыясненных обстоятельствах. В 1941 г. Лев Федотов закончил 9-й класс, а в декабре 1941 г. вместе с матерью уехал в эвакуацию в город Зеленодольск Татарской АССР. В 1943 г. призван на фронт, 25 июня 1943 г. Лев Федотов погиб в бою у села Озерского в Белевском районе Тульской области.

Уже после войны обнаружили дневники Льва Федотова. Они состояли из 15 общих пронумерованных тетрадей, в которых он записывал дворовые и школьные события, а также свои мысли и соображения. Дневник велся с 1935 по 1941 г. В своих аналитических выкладках и прогнозах, изложенных в дневниках, Лев Федотов достаточно точно предсказал не только дату начала Великой Отечественной войны, но и общий ее ход, а также другие события после ее завершения.

«Я, правда, не собираюсь быть пророком, — писал Федотов 5 июня 1941 года, — но все эти мысли возникли у меня в связи с международной обстановкой, а связать их, дополнить помогли мне логические рассуждения и догадки. Короче говоря, будущее покажет».

Патрик Зюскинд

«ПАРФЮМЕР»

Злодеев на свете много, и неудивительно, что один из них, а именно Мануэль Бланко Ромасанта (18 ноября 1809, дер. Регейро, Испания — 14 декабря 1863, Селанова, Испания) послужил прототипом главного героя книги «Парфюмер. История одного убийцы» — Жана-Батиста Гренуя. Правда, убивал он не во Франции, а в Испании, кроме того, Ромасанта не обладал настолько тонким нюхом и не создавал божественных духов, но зато умел варить мыло, зачастую из внутренних органов человека. Ему приписывают 13 преступлений, совершенных в различных регионах, из которых доказано было 9. На суде Ромасанта утверждал, что страдает редкой болезнью — клинической ликанотропией — и совершал свои преступления, превращаясь в дикого зверя. А над превращениями он не властен. Его признали виновным и приговорили к гарротированию (удушению), однако необычные показания и диагноз настолько впечатлили королеву Изабеллу II, что она решила помиловать убийцу.

Не знаю, окажись я на месте королевы, наверное, обратила бы внимание на то, что дикий зверь может растерзать и затем пожрать внутренности жертвы, но никак не варить из них мыло. Но, должно быть, ее величество была слишком шокирована услышанными и увиденными подробностями.

А, быть может, он убивал, ощущая себя зверем, а затем, превратившись в человека, занимался своим привычным делом…

Так или иначе, но, кроме «Парфюмера», история знаменитого убийцы легла в основу фильма «Лес волка» (1971 г., Испания), где главную роль сыграл Хосе Луис Лопес Васкес и получил приз как лучший актер на Чикагском кинофестивале в 1971 г.

В 2004 г. Альфредо Луис Конде написал книгу «Человек-волк. История Мануэля Бланко Ромасанты, убийцы из Альяриса, рассказанная им самим», позже по этой книге сняли фильм «Ромасанта: охота на оборотня». Роль Ромасанты исполнил британский актер Джулиан Сэндз. Кроме того, Ромасанту можно считать прототипом главного героя фильма «Человек-волк», вышедшего в прокат в 2010 г., в главной роли — Бенисио дель Торо.

Валентин Катаев

«АЛМАЗНЫЙ МОЙ ВЕНЕЦ»

О жанре произведения сам Валентин Катаев писал: «Умоляю читателей не воспринимать мою работу как мемуары <…> Это свободный полет моей фантазии, основанный на истинных происшествиях, быть может, и не совсем точно сохранившихся в моей памяти»[108]. Автор определил стиль своих поздних произведений как «мовизм» (от фр. mauvais — плохо), им написаны повести «Святой колодец» (1965), «Трава забвения» (1967), «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона» (1972) и наконец, «Алмазный мой венец».

«Я же, вероятно, назову свою книгу, которую сейчас переписываю набело, „Вечная весна“, а вернее всего „Алмазный мой венец“, как в той сцене из „Бориса Годунова“, которую Пушкин вычеркнул, и, по-моему, напрасно. Прелестная сцена: готовясь к решительному свиданию с самозванцем, Марина советуется со своей горничной Рузей, какие надеть драгоценности. „Ну что ж? Готово ли? Нельзя ли поспешить?“ — „Позвольте, наперед решите выбор трудный: что вы наденете, жемчужную ли нить иль полумесяц изумрудный?“ — „Алмазный мой венец“. — „Прекрасно! Помните? Его вы надевали, когда изволили“. <…> Выбор — это душа поэзии. Марина уже сделала свой выбор. Я тоже: все лишнее отвергнуто. Оставлен „Алмазный мой венец“. Торопясь к фонтану, я его готов надеть на свою плешивую голову. Марина — это моя душа перед решительным свиданием. Но где этот фонтан? Не в парке же Монсо, куда меня некогда звал сумасшедший скульптор?».

В романе Катаев рассказывает о своих друзьях и событиях, произошедших в 1920-х гг., цитирует по памяти множество стихов. Правда, все его персонажи спрятаны под масками, о которых мы сейчас и поговорим.

Птицелов — Эдуард Георгиевич Багрицкий (настоящая фамилия — Дзюбин, Дзюбан; 22 октября (3 ноября) 1895, Одесса — 16 февраля 1934, Москва) — русский поэт, переводчик и драматург. Родился в Одессе в семье Годеля Мошковича (Моисеевича) Дзюбана (Дзюбин, 1858–1919), служившего приказчиком в магазине готового платья, и Иты Абрамовны (Осиповны) Дзюбиной (урожд. Шапиро, 1871–1939), в 1905–1910 гг. учился в одесском училище Св. Павла.

Багрицкий оформлял рукописный журнал «Дни нашей жизни» как художник. С 1914 г. работал редактором в одесском отделении Петербургского телеграфного агентства (ПТА).

Печататься начал в 1913 г., в 1915 г. выбрал себе псевдонимы: «Эдуард Багрицкий», «Деси» и «Нина Воскресенская». Были опубликованы: «Авто в облаках» (1915), «Серебряные трубы» (1915), подборка в коллективном сборнике «Чудо в пустыне» (1917), в газете «Южная мысль» публиковались его неоромантические стихи, отмеченные подражанием Н. Гумилеву, Р.Л. Стивенсону, В. Маяковскому. Вскоре Багрицкий стал одной из самых заметных фигур в группе молодых одесских литераторов, впоследствии ставших крупными советскими писателями (Юрий Олеша, Илья Ильф, Валентин Катаев, Лев Славин, Семен Кирсанов, Вера Инбер). Часто в ыступал, читая свои стихи со сцены: «Его руки с напряженными бицепсами были полусогнуты, как у борца, косой пробор растрепался, и волосы упали на низкий лоб, бодлеровские глаза мрачно смотрели из-под бровей, зловеще перекошенный рот при слове „смеясь“ обнаруживал отсутствие переднего зуба. Он выглядел силачом, атлетом. Даже небольшой шрам на его мускулисто напряженной щеке — след детского пореза осколком оконного стекла — воспринимался как зарубцевавшаяся рана от удара пиратской шпаги. Впоследствии я узнал, что с детства он страдает бронхиальной астмой и вся его как бы гладиаторская внешность — не что иное, как не без труда давшаяся поза».

С октября 1917 по февраль 1918 г. служил делопроизводителем 25-го врачебно-писательного отряда Всероссийского союза помощи больным и раненым, участвовал в персидской экспедиции генерала Баратова. Во время Гражданской войны добровольцем вступил в Красную армию, служил в Особом партизанском отряде ВЦИКа, после его переформирования — в должности инструктора политотдела в Отдельной стрелковой бригаде, писал агитационные стихи. Далее с Валентином Катаевым и Юрием Олешей работал в Бюро украинской печати (БУП). Затем как поэт и художник трудился в ЮгРОСТА (Южное бюро Украинского отделения Российского телеграфного агентства) вместе с Ю. Олешей, В. Нарбутом, С. Бондариным, В. Катаевым; автор многих плакатов, листовок и подписей к ним (всего сохранилось около 420 графических работ с 1911 по 1934 г.).

В то же время у него появляются новые псевдонимы «Некто Вася», «Рабкор Горцев», под ними он публиковал материал в юмористических журналах.

В 1923 г. Багрицкий перебрался в Николаев, где работал секретарем редакции газеты «Красный Николаев» (ныне — «Южная правда»). В 1925 г. по инициативе Катаева переехал в Москву, где стал членом литературной группы «Перевал», через год примкнул к конструктивистам. «— К черту! — сказал я. — Сейчас или никогда! К счастью, жена птицелова поддержала меня: — В Москве ты прославишься, и будешь зарабатывать. — Что слава? Жалкая зарплата на бедном рубище певца, — вяло сострил он, понимая всю несостоятельность этого старого жалкого каламбура.

Он произнес его нарочито жлобским голосом, как бы желая этим показать себя птицеловом прежних времен, молодым бесшабашным остряком и каламбуристом. — За такие остроты вешают, — сказал я с той беспощадностью, которая была свойственна нашей компании. — Говори прямо: едешь или не едешь? Он вопросительно взглянул на жену. Она молчала».

Однажды Валентин Катаев познакомил своего друга с известным поэтом Сергеем Есениным (королевичем в «АМВ»[109]): «Желая поднять птицелова в глазах знаменитого королевича, я сказал, что птицелов настолько владеет стихотворной техникой, что может, не отрывая карандаша от бумаги, написать настоящий классический сонет на любую заданную тему. Королевич заинтересовался и предложил птицелову тут же, не сходя с места, написать сонет на тему Пушкин.

Птицелов экспромтом произнес „Сонет Пушкину“ по всем правилам: пятистопным ямбом с цезурой на второй стопе, с рифмами А Б Б А в первых двух четверостишиях и с парными рифмами в двух последних терцетах. Все честь по чести. Что он там произнес — не помню.

Королевич завистливо нахмурился и сказал, что он тоже может написать экспромтом сонет на ту же тему. Он долго думал, даже слегка порозовел, а потом наковырял на обложке журнала несколько строчек.

— Сонет? — подозрительно спросил птицелов.

— Сонет, — запальчиво сказал королевич и прочитал вслух следующее стихотворение:

— Пил я водку, пил я виски, только жаль, без вас, Быстрицкий! Мне не нужно адов, раев, лишь бы Валя жил Катаев. Потому нам близок Саша, что судьба его, как наша.

При последних словах он встал со слезами на голубых глазах, показал рукой на склоненную голову Пушкина и поклонился ему низким русским поклоном. (Фамилию птицелова он написал неточно: Быстрицкий, а надо было…)

Журнал с бесценным автографом у меня не сохранился. (Означенный журнал обнаружился, уже после опубликования книги. Его прислал из Тбилиси один из читателей Катаева. — Ю. А.). Очевидно, что Есенин не владел сонетной формой и, возможно, не знал, что это такое».

В 1928 г. у Багрицкого вышел сборник стихов «Юго-запад». Второй сборник, «Победители», появился в 1932 г. В 1930 г. поэт вступил в РАПП. Жил в Москве, в знаменитом «Доме писательского кооператива» (Камергерский пер., 2).

Жена птицелова — Лидия Густавовна Суок (1895–1969), старшая дочь преподавателя музыки австрийского эмигранта Густава Суока. Мы уже говорили об этой семье в связи со сказкой Ю. Олеши «Три толстяка».

Лидия рано вышла замуж за военного врача, овдовев, в 1920 г. стала женой Эдуарда Багрицкого.

Ключик — Юрий Карлович Олеша (19 февраля (3 марта) 1899, Елисаветград (ныне — Кропивницкий) — 10 мая 1960, Москва) — русский советский писатель и поэт, драматург, журналист, киносценарист. Одна из ключевых фигур одесского литературного кружка 1920-х гг.

Юрий Олеша происходил из обедневшей дворянской семьи. Род Олеши (первоначально православный) ведет начало от боярина Олеши Петровича, получившего в 1508 г. от князя Федора Ивановича Ярославича-Пинского село Бережное на Столинщине. Впоследствии они приняли католичество. Отец, акцизный чиновник Карл Антонович Олеша, после революции уехал в Польшу, где умер в 1940-е гг. Мать, Олимпия Владиславовна (1875–1963), тоже жившая после революции в Польше, пережила сына. Старшая сестра Ванда (1897–1919) в юности умерла от тифа.

Маленький Юра Олеша разговаривал на польском. Когда ему исполнилось три года, родители перебрались в Одессу. В положенное время мальчик поступил в Ришельевскую гимназию, играл в футбол, об этой его страсти многократно упоминает и Катаев. Кроме того, еще в гимназии Олеша начал писать стихи. Первая публикация состоялась в 1915 г., в газете «Южный вестник» напечатали стихотворение «Кларимонда». Окончив гимназию, Олеша поступил в Одесский университет на юридический факультет. В Одессе вместе с молодыми литераторами Валентином Катаевым, Эдуардом Багрицким и Ильей Ильфом образовал группу «Коллектив поэтов».

Во время Гражданской войны Олеша продолжал жить в Одессе и только в 1921 г. перебрался в Харьков, куда его пригласил В. Нарбут, он же помог другу устроиться в газету. Еще через год родители Олеши эмигрировали в Польшу. В романе «Алмазный мой венец» Катаев пишет о страстном романе ключика с Серафимой Суок (дружочек в «АМВ»), с которой он писал свою Суок в «Трех толстяках».

Долгое время Олеша работал с малой формой — писал фельетоны и статьи, которые, переехав в Москву, подписывал псевдонимом Зубило. Публиковался в газете «Гудок» (в ней печатались также М. Булгаков, В. Катаев, И. Ильф и Е. Петров).

В Москве в 1924 г. Олеша написал роман «Три толстяка», который издадут в 1928 г. Годом раньше Олеша опубликовал роман «Зависть», который вышел в журнале «Красная новь». Многие литературные критики называют «Зависть» вершиной творчества Олеши и, несомненно, одной из вершин русской литературы XX в. В 1929 г. автор написал по этому роману пьесу «Заговор чувств».

Все перемешено в… русской литературе. Так, Олеша писал Суок с Серафимы Суок, на которой женился Нарбут. А саму книгу посвятил Валентине Леонтьевне Грюнзайд (девочка в «АМВ»), за которой ухаживал в то время и которая уже к моменту выхода тиража в свет стала женой Евгения Петрова (брата Катаева в «АМВ»), Олеша же женился на сестре Серафимы Суок — Ольге (1899–1978), воспитывал ее сына от первого брака, который в 17 лет покончил с собой.

Во время правления Сталина Олеша начал отходить от литературы: «Просто та эстетика, которая является существом моего искусства, сейчас не нужна, даже враждебна — не против страны, а против банды установивших другую, подлую, антихудожественную эстетику» (из письма к жене Ю.К. Олеша)[110].

В 1930-е гг. Олеша активно пишет для МХАТа. Пьеса «Список благодеяний» (1930), поставленная Мейерхольдом, три сезона подряд собирала полный зал и была снята только по требованию цензуры. Его основные произведения не переиздавались до 1956 г. Писать нечто в духе ненавистного ему соцреализма Олеша считал ниже своего достоинства. Добавьте к этому массовые репрессии, а ведь среди арестованных было полно друзей и близких знакомых писателя. Как работать в такой обстановке?

Во время войны жил в эвакуации, потом вернулся в Москву, часто бывал в Доме литераторов, но не в залах, где проходили писательские выступления, а в ресторане. Не имея работы и откровенно спиваясь, Олеша однажды узнал, что писателей в зависимости от их вклада в отечественную литературу хоронят за счет государства, причем по разным категориям. Заинтересовавшись, он спросил напрямик, по какой категории похоронят лично его. Олешу тут же заверили, что по самой высшей. Это будут роскошные похороны, после чего Юрий Карлович попросил похоронить его по самой низшей категории, а разницу отдать ему на руки прямо сейчас.

Несмотря на то что Олеша умер от пьянства, сохранившиеся после него дневниковые записи свидетельствуют, что он не утратил своего дара до самой смерти. В 1961 г. под названием «Ни дня без строчки» опубликовали первые выдержки из его дневника. В отборе и составлении книги принимал участие Виктор Шкловский. Отдельное издание вышло в 1965 г. Существенно дополненное издание дневников Олеши увидело свет в 1999 г. под названием «Книга прощания» (редактор В. Гудкова).

Девочка в «АМВ» — Валентина Леонтьевна Грюнзайд. Из воспоминаний А.И. Эрлиха: «Однажды в весенний день Олеша увидел в раскрытом окошке одного из домов в Мыльниковом переулке девочку с книжкой. Ей было лет одиннадцать-двенадцать, не больше. Она читала с самозабвением, губы ее быстро и беззвучно шевелились». Девочка читала сказки Андерсена, а рядом с ней красовалась огромная говорящая кукла, которую подарил ей отец. Валенька Грюнзайд — дочь бывшего поставщика чая Императорского двора сразу покорила сердца романтичного Юрия Олеши. И он сходу пообещал, что напишет в ее честь сказку. Ожидая выхода книги, Олеша хвастал друзьям, что растит себе жену. Однажды он познакомил ее с Евгением Петровым, и тот Валечке очень понравился. Как вспоминал Валентин Катаев, его брат сразу стремился продемонстрировать ей «серьезные намерения»: он приглашал Валентину в театры, кафе, провожал домой на извозчике (Шаргунов, 2016, с. 177.). Менее чем через год после знакомства они поженились, обманув регистраторшу в ЗАГСе и добавив невесте недостающих годков. В рукописном альманахе Корнея Чуковского Евгений Петров записал: «Моя жена Валентина в шестилетнем возрасте выучила Вашего „Крокодила“ и помнит его до сих пор наизусть». Увидев это, Юрий Олеша ответил ниже: «Евгений Петров умалчивает, что его жене, Валентине, когда она была тринадцатилетней девочкой, был посвящен роман „Три толстяка". Она выросла и вышла замуж за другого».

Альпинист, он же деревянный солдатик, — Николай Семенович Тихонов (1896–1979) — русский советский поэт, прозаик и публицист. Лауреат Международной Ленинской «За укрепление мира между народами» (1957), Ленинской (1970) и трех Сталинских премий первой степени (1942, 1949, 1952).

Родился в семье цирюльника и портнихи в Санкт-Петербурге. После окончания начальной школы поступил в Торговую школу, которую бросил в 1911 г., чтобы устроиться писцом в Главное морское хозяйственное управление. Ничего удивительного, семье были нужны деньги, а в торговой школе Тихонов освоил стенографию, которая теперь помогала ему зарабатывать на хлеб. Через четыре года его призвали в армию, служил в гусарском полку. В армии начал писать стихи, первая публикация в 1918 г., в 1922 г. демобилизован.

Любимые писатели Гумилев и Киплинг. Тихонов входил в литературное объединение «Серапионовы братья». Первые сборники стихов («Орда» и «Брага») вышли в 1922 г. Наибольший читательский интерес вызвали баллады из этих сборников: «Баллада о гвоздях» («Гвозди бы делать из этих людей: Крепче бы не было в мире гвоздей»), «Баллада о синем пакете», «Дезертир». На протяжении 1920-х гг. Тихонов оставался одним из самых популярных советских поэтов.

Тихонов занимался переводами грузинских, армянских, дагестанских поэтов. Для этого объехал весь Кавказ. В 1935 г. был в Париже на Конгрессе в защиту мира. «Деревянный солдатик был наш ленинградский гость, автор романтических баллад, бывший во время пПервой мировой войны кавалеристом, фантазер и дивный рассказчик, поклонник Киплинга и Гумилева, он мог бы по Табели поэтических рангов занять среди нас первое место, если бы не мулат (Пастернак в „АМВ“). Мулат царил на нашей дружеской попойке. Деревянный солдатик был уважаемый гость, застрявший в Москве по дороге в Ленинград с Кавказа, где он лазил по горам и переводил грузинских поэтов. Мы его чествовали как своего собрата».

Тихонов — участник Советско-финляндской войны 1939–1940 гг. После возглавлял группу писателей и художников при газете «На страже Родины». Во время Великой Отечественной войны работал в Политуправлении Ленинградского фронта. Писал очерки и рассказы, статьи и листовки, стихи и обращения. В результате сложилась книга «Огненный год» (1942) и написана поэма «Киров с нами». В 1944–1946 гг. — председатель Правления Союза писателей СССР.

В 1947 г. выступил с критикой на книгу И.М. Нусинова «Пушкин и мировая литература», обвинив автора в том, что Пушкин у него «выглядит всего лишь придатком западной литературы». В 1966 г. первым среди советских писателей удостоен звания Героя Социалистического Труда. Подписал Письмо группы советских писателей в редакцию газеты «Правда» 31 августа 1973 г. о Солженицыне и Сахарове, с осуждением последних.

Мы уже упоминали Н. Тихонова в качестве прототипа поэта Энтиха в «12 стульях», в том же качестве поэт Тихонов возникает в миниатюре А. Смира «Кому дано предугадать», где Тихонов появляется в качестве гвоздя.

Арлекин — Павел Григорьевич Антокольский (19 июня (1 июля) 1896, Санкт-Петербург — 9 октября 1978, Москва) — русский советский поэт, переводчик и драматург. «Арлекин — маленький, вдохновенный, весь набитый романтическими стихотворными реминисценциями, — орал на всю улицу свои стихи, как бы наряженные в наиболее яркие исторические платья из театральной костюмерной: в камзолы, пудреные парики, ложноклассические тоги, рыцарские доспехи, шутовские кафтаны…».

Павел Антокольский родился в Петербурге, в семье помощника присяжного поверенного и присяжного стряпчего Гершона Мовшевича (Герасима, Григория Моисеевича) Антокольского (1864–1941) и Ольги Павловны Антокольской († 1935). Семья какое-то время проживала в Вильнюсе, а в 1904 г. перебралась в Москву. Павел учился на юридическом факультете Московского университета, обучение не закончил.

Первые публикации появились в 1918 г., первую книгу пришлось ждать еще 4 года. С 1919 по 1934 г. работал режиссером в драматической студии под руководством Е.Б. Вахтангова, которая позже стала называться Театром им. Е. Вахтангова. Для этой студии написал три пьесы, среди них «Кукла Инфанты» (1916) и «Обручение во сне» (1917–1918). Дружил с М.И. Цветаевой.

Инсценировал для театра роман Уэллса «Когда спящий проснется». Увлекался историей Ордена тамплиеров.

Во время Великой Отечественной войны руководил фронтовым театром. Член ВКП(б) с 1943 г. Весной 1945 г. приехал в Томск в качестве режиссера Томского областного драматического театра им. В.П. Чкалова. Занимался переводами французских, болгарских, грузинских, азербайджанских поэтов. Перевел повесть Виктора Гюго «Последний день приговоренного к смерти» и драму «Король забавляется».

Брат — Евгений Петров (настоящее имя — Евгений Петрович Катаев; 30 ноября (13 декабря) 1902, Одесса — 2 июля 1942, Ростовская обл.) — русский советский писатель, журналист, сценарист. Соавтор Ильи Ильфа, вместе с которым написал романы «Двенадцать стульев», «Золотой теленок», книгу «Одноэтажная Америка», ряд киносценариев, повести, очерки, водевили. Брат писателя Валентина Катаева — потому и персонажа зовут «брат». Отец кинооператора Петра Катаева и композитора Ильи Катаева. Вероятный прототип Павлика Бачея из повести Валентина Катаева «Белеет парус одинокий».

Главный редактор журнала «Огонек» с 1938 г. После смерти своего соавтора Ильфа работал самостоятельно или в соавторстве с писателем Георгием Мунблитом над киносценариями и фельетонами. В годы войны — фронтовой корреспондент, погиб в авиакатастрофе в 1942 г.

Евгений был вторым ребенком в семье, вырос без матери. Когда ему исполнилось 18 лет, одесская ЧК арестовала братьев Катаевых за «участие в антисоветском заговоре». Валентин оказался за решеткой как бывший царский офицер; Евгений по молодости лет не мог носить сие высокое звание, но его на всякий случай тоже посадили. Во время допросов братья единогласно утверждали, что Евгений еще несовершеннолетний, поэтому во всех документах и официальных биографических справках годом рождения Евгения Петрова значился 1903-й.

Выйдя из заключения, Евгений снова стал писать, что родился в 1902 г., то есть он стал жить на две биографии. С 1921 г. служил в уголовном розыске, куда бы ни за что не взяли человека с судимостью, в анкете ясно прописан пункт: «За показание неправильных сведений сотрудники будут привлекаться к строжайшей ответственности как за явное стремление проникнуть в советское учреждение со злыми намерениями». Так что все было более чем серьезно.

Скорее всего, Евгений действительно был хорошим оперативником. Он лично расследовал более 40 дел, включая ликвидацию банды конокрада Орлова, а также групп Шока, Шмальца, Козачинского и других. Кстати, конокрад Козачинский учился с ним в одной гимназии, и в былые годы они даже давали друг другу клятву верности. Четко прослеживается след «Зеленого фургона» А. Козачинского, в котором Евгений послужил прототипом главного героя — Володи Патрикеева. Интересно, что после разоблачения и задержания Козачинский стал агентом уголовного розыска, служил младшим милиционером и, наконец, помог задержать банду налетчиков. Так Евгений добился помилования для своего друга. Позже Александр Козачинский напишет повесть «Зеленый фургон», где сам он будет выступать в роли преступника по прозвищу Красавчик.

Уже будучи известным писателем, Е. Петров говорил, что его первое литературное произведение — «протокол осмотра трупа неизвестного мужчины».

Евгений сотрудничал с Нарбутом и вслед за ним отправился в Москву, где к тому времени уже находился Валентин Катаев. Катаева-младшего вызвал в столицу «отчаянными письмами» старший брат, переживавшего из-за того, что молодой оперативник «может погибнуть от пули из бандитского обреза».

Евгений устроился в редакцию «Красного перца», там же у него появился псевдоним — Евгений Петров. «…По щепетильности своей Евгений Петрович полагал нужным уступить свою настоящую фамилию старшему брату, В.П. Катаеву, который в то время „завоевывал“ Москву смелой поступью многообразного и сочного дарования», — писал Виктор Ардов. Далее его пригласили в «Гудок» и «Крокодил».

С Ильфом Евгений Петров был знаком уже давно, но соавторами они стали приблизительно в 1927 г., отправившись в совместную командировку по Крыму и Кавказу. По возвращении Валентин Катаев предложил им стать его «литературными неграми» и сходу набросал тему для романа: «Стулья. Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти». Так возник творческий тандем Ильф и Петров. Их первый совместный роман приняли очень хорошо, и пародист Александр Григорьевич Архангельский написал по этому случаю эпиграмму «Провозгласил остряк один: / Ильф — Салтыков, Петров — Щедрин». Не менее популярными были и строки Александра Безыменского: «Ах, Моссовет! Ну как тебе не стыдно? / Петровка есть, а Ильфовки — не видно».

Версию появления романа «12 стульев» Катаев рассказывает в книге «Алмазный мой венец». Поставив перед «литературными неграми» задачу и пообещав консультировать и в конце пройтись рукой мастера, Катаев уехал на Зеленый мыс. Туда соавторы периодически отправляли телеграммы, прося консультаций по разным вопросам, однако в ответ получали один и тот же ответ: «Думайте сами». Вернувшись в Москву осенью, Катаев познакомился с первой частью и понял, что дуэт сложился, после чего отказался ставить на книге свое имя, предсказав еще не дописанному произведению «долгую жизнь и мировую славу», а в качестве платы за идею попросил посвятить ему роман и преподнести с первого гонорара подарок в виде золотого портсигара.

Известие о гибели брата Валентин Катаев переживал чрезвычайно болезненно и, по словам сына Павла, «молчал о случившемся всю жизнь». Жена Катаева Эстер Давыдовна уточняла, что «никогда не видела такой привязанности между братьями, как у Вали с Женей».

Друг — Илья Арнольдович Ильф (3 (15) октября 1897, Одесса — 13 апреля 1937, Москва) — русский советский писатель, журналист и сценарист.

Илья родился в Одессе в семье банковского служащего Арье Беньяминовича Файнзильберга (1863–1933) и его жены Миндль Ароновны (урожд. Котлова; 1868–1922). В семье он был третьим ребенком.

Получил техническое образование, работал сначала в чертежном бюро, затем на телефонной станции и на военном заводе, после революции — бухгалтером, журналистом, редактором в юмористических журналах.

С 1923 г. проживал в Москве, работая в газете «Гудок». В основном писал фельетоны, не решаясь на крупную форму.

Начиная с 1927 г. начал работать с Евгением Петровым над романом «Двенадцать стульев». В 1928 г. в «Гудке» произошло сокращение штата, и соавторы перешли работать в журнал «Чудак».

Брат друга — имеется в виду брат Ильфа, Михаил Арнольдович Файнзильберг (1896–1942).

«Некоторое время жил с нами вечно бездомный и неустроенный художник, брат друга, прозванный за цвет волос рыжим. Друг (Ильф в «„АМВ“) говорил про него, что когда он идет по улице своей нервной походкой и размахивает руками, то он похож на манифестацию. Вполне допустимое преувеличение» (В. Катаев).

Одесские друзья называли его МАФ, или Мифа, в богемной среде он был известен под псевдонимом «Миша Рыжий».

Кто волосами пламенеет, Как Вифлеемская звезда? Ужель Файнзильберга Михея Не узнаете, господа? (Аншей Нюрнберг)

Считается, что он оформлял журнал «Синдетикон», редактором и одним из авторов которого являлся Ильф, но то ли тот номер так и не вышел, то ли его до сих пор не удалось обнаружить.

Вслед за братом Михаил переехал в Москву, где сотрудничал с газетами и журналами. Михаил, по мнению Ильфа, в конечном счете не смог стать известным художником потому, что он старался добиваться в каждой своей работе абсолютного совершенства. А ведь издателям нужно не совершенство, а аккуратность в выполнении редакционного задания. В результате его перестали приглашать работать в журналы, и Михаил стал фотографом.

О характере М. Файнзильберга написал соавтор его брата, Евгений Петров: «Рыжий Миша и семейство мышей в белой туфле. Ему было жалко их убивать, и он стал их подкармливать».

Михаил умер от голода в Ташкенте, в 1942 г. Перед смертью он попытался в последний раз попросить помощи у Евгения Петрова:

«Дорогой Женя,

В грустный день пишу я вам это письмо. Сегодня исполнилось пять лет со дня смерти Или.

Не знаю, дошло ли до вас мое письмо, поэтому повторю краткий рассказ о своих довольно трудных обстоятельствах. Выпал я из Москвы без вещей, и вы должны понять, что без белья, без одеяла, в разорвавшихся башмаках трудно, очень трудно жить. Прожил я четыре месяца в сыром нетопленом подвале. Здоровье мое от этого не улучшилось. Мне необходимо вырваться и для этого, оказывается, нужны деньги. Тысяча рублей, собранная среди друзей и редакций, сделала бы великое дело. Отработать их я — согласен. Теми способами, какие вы найдете нужными.

Простите, Женя, за все прошенное — жизнь человека, бедующего и голодающего, не подлежит совершенно оглашению.

Письмо это вам вручит мой добрый приятель и хороший человек, Дмитрий Наумович Барученко, один из ведущих художников-режиссеров мультфильма и опытный карикатурист. Он вам очень пригодится — используйте его.

Ваш Миша.

Привет всем и особенно Вале Катаеву.

М.

Ташкент, ул. Первого Мая, д. 20, Союз Советских художников.

Ташкент

13 апреля 1942».

Известно, что старший из братьев Файнзильберг — Сандро — с 1924 г. жил в Париже.

Эскесс — Кессельман (Кесельман) Семен Иосифович (Осипович).

«Он был, эскесс, студентом, евреем, скрывавшим свою бедность. Он жил в большом доме, в нижней части Дерибасовской улицы, в „дорогом районе“, но во втором дворе, в полуподвале, рядом с дворницкой и каморкой, где хранились иллюминационные фонарики и национальные бело-сине-красные флаги, которые вывешивались в царские дни. Он жил вдвоем со своей мамой, вдовой. Никто из нас никогда не был у него в квартире и не видел его матери. Он появлялся среди нас в опрятной, выглаженной и вычищенной студенческой тужурке, в студенческих диагоналевых брюках, в фуражке со слегка вылинявшим голубым околышем. У него было как бы смазанное жиром лунообразное лицо со скептической еврейской улыбкой. Он был горд, ироничен, иногда высокомерен и всегда беспощаден в оценках, когда дело касалось стихов. <…>

Его мама боготворила его. Он ее страстно любил и боялся. Птицелов написал на него следующую эпиграмму:

„Мне мама не дает ни водки, ни вина. Она твердит: вино бросает в жар любовный; мой Сема должен быть как камень хладнокровный, мамашу слушаться и не кричать со сна“» (В. Катаев. «Алмазный мой венец»).

Семен Кессельман всю жизнь прожил в Одессе. Рано потерял отца, Семена воспитывала мама, которая его очень любила. Из-за слабого здоровья своей матери Семен неотлучно находился при ней, а следовательно, не мог, подобно Катаевым, Олеше, прочим уехать в Москву и сделать поэтическую карьеру. Хотя для этого у него были все данные. Вместе с Кессельманом в одесском поэтическом объединении находились: Яков Гольдберг, Зинаида Шишова, Владимир Жаботинский, Валентин Катаев, Евгений Петров, Илья Ильф, Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, Семен Кирсанов, Ефим Зозуля, Вера Инбер и Натан Шор (Анатолий Фиолетов).

Свои юмористические произведения он подписывался псевдонимами «Эскесс» — то есть «Эс» имеется в виду буква «С» и «кес<сельман>».

«Он был поэт старшего поколения, и мы, молодые, познакомились с ним в тот жаркий летний день в полутемном зале литературного клуба, в просторечии „литературки“, куда Петр Пильский, известный критик, пригласил через газету всех начинающих поэтов, с тем чтобы, выбрав из них лучших, потом возить их напоказ по местным лиманам и фонтанам, где они должны были читать свои стихи в летних театрах. (Означенное событие относится к 1914 г. — Ю. А.).

Эскесс уже тогда был признанным поэтом и, сидя на эстраде рядом с полупьяным Пильским, выслушивал наши стихи и выбирал достойных. На этом отборочном собрании, кстати говоря, я и познакомился с птицеловом и подружился с ним на всю жизнь. Петр Пильский, конечно, ничего нам не платил, но сам весьма недурно зарабатывал на так называемых вечерах молодых поэтов, на которых председательствовал и произносил вступительное слово, безбожно перевирая наши фамилии и названия наших стихотворений. Перед ним на столике всегда стояла бутылка красного бессарабского вина, и на его несколько лошадином лице с циническими глазами криво сидело пенсне со шнурком и треснувшим стеклом. Рядом с ним всегда сидел ироничный Эскесс. Я думаю, он считал себя гениальным и носил в бумажнике письмо от самого Александра Блока, однажды похвалившего его стихи. Несмотря на его вечную иронию, даже цинизм, у него иногда делалось такое пророческое выражение лица, что мне становилось страшно за его судьбу».

О смерти своего героя В. Катаев пишет следующее: «Настало время, и мы все один за другим покинули родовой город в поисках славы. Один лишь Эскесс не захотел бросить свой полуподвал, свою стареющую маму, которая привыкла, астматически дыша, тащиться с корзинкой на Привоз за скумбрией и за синенькими, свой город, уже опаленный огнем революции, и навсегда остался в нем, поступил на работу в какое-то скромное советское учреждение, кажется, даже в губернский транспортный отдел, называвшийся сокращенно юмористическим словом „Губтрамот“, бросил писать стихи и впоследствии, во время Великой Отечественной войны и немецкой оккупации, вместе со своей больной мамой погиб в фашистском концлагере в раскаленной печи с высокой трубой, откуда день и ночь валил жирный черный дым…».

На самом деле, С. Кессельман умер еще до войны в 1940 г. от сердечного приступа, а его мать скончалась в 1930 г. Так что Катаев, должно быть, не зная, что произошло с его другом, пересказал легенду.

Королевич — Сергей Александрович Есенин. «…Я мог бы назвать моего нового знакомого как угодно: инок, мизгирь, лель, царевич… Но почему-то мне казалось, что ему больше всего, несмотря на парижскую шляпу и лайковые перчатки, подходит слово „королевич“… Может быть, даже королевич Елисей…

Но буду его называть просто королевич, с маленькой буквы.

Пока я объяснялся ему в любви, он с явным удовольствием, даже с нежностью смотрел на меня. Он понимал, что я не льщу, а говорю чистую правду. Правду всегда можно отличить от лести. Он понял, что так может говорить только художник с художником» (В. Катаев).

Есенин родился 21 сентября (3 октября) 1895 г. в селе Константиново Рязанской губернии, в крестьянской семье. Отец — Александр Никитич Есенин (1873–1931), мать — Татьяна Федоровна Титова (1875–1955). Погиб 28 декабря 1925 г. в Ленинграде.

Русский поэт, представитель новокрестьянской поэзии и лирики, а в более позднем периоде творчества — имажинизма.

Учился в церковно-приходской второклассной учительской школе (ныне — музей С.А. Есенина) в Спас-Клепиках. По окончании школы, осенью 1912 г. Есенин отправляется в Москву, где первое время работает в мясной лавке, а потом — в типографии И.Д. Сытина. В 1913 г. поступил вольнослушателем на историко-философское отделение в Московский городской народный университет им. А.Л. Шанявского.

Начал печататься с 1914 г. в детском журнале «Мирок». Через год перебрался в Петроград, читал свои стихотворения А.А. Блоку, С.М. Городецкому и другим поэтам.

В январе 1916 г. Есенина призвали на войну, служил в Царскосельском военно-санитарном поезде № 143 Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны. В это время он сблизился с группой «новокрестьянских поэтов» и издал первый сборник «Радуница». Вместе с Николаем Клюевым часто выступал, в том числе перед императрицей Александрой Федоровной и ее дочерьми в Царском Селе. С 1918 г. активно участвовал в московской группе имажинистов, что повлекло за собой выход сборников: «Трерядница» (1921), «Исповедь хулигана» (1921), «Стихи скандалиста» (1923), «Москва кабацкая» (1924), поэма «Пугачев».

С 1920-х гг. Есенин много публикуется. В 1921 г. познакомился с танцовщицей Айседорой Дункан (Босоножка в «АМВ»), они начали жить вместе буквально с первого дня знакомства и зарегистрировались через полгода, так как Айседора планировала вывезти Есенина за границу, а для этого им понадобилось официально вступить в брак. Она же организовала переводы и издание книг Есенина за границей. После свадьбы Есенин с Дункан ездили в Европу (Германия, Франция, Бельгия, Италия) и в США.

«Изредка доносились слухи о скандалах, которые время от времени учинял русский поэт в Париже, Берлине, Нью-Йорке, о публичных драках с эксцентричной американкой, что создало на западе громадную рекламу бесшабашному крестьянскому сыну, рубахе-парню, красавцу и драчуну с загадочной славянской душой» (В. Катаев).

За границей у Есенина диагностировали эпилепсию на почве алкоголизма. По возвращении их союз распался.

«И вот однажды по дороге в редакцию в Телеграфном переулке я и познакомился с наиболее опасным соперником командора (В. Маяковский), широко известным поэтом — буду его называть с маленькой буквы королевичем, — который за несколько лет до этого сам предсказал свою славу: „Разбуди меня утром рано, засвети в нашей горнице свет. Говорят, что я скоро стану знаменитый русский поэт“.

Он не ошибся, он стал знаменитым русским поэтом.

Я еще с ним ни разу не встречался. Со всеми знаменитыми я уже познакомился, со многими подружился, с некоторыми сошелся на ты. А с королевичем — нет. Он был в своей легендарной заграничной поездке вместе с прославленной на весь мир американской балериной-босоножкой, которая была в восхищении от русской революции и выбегала на сцену Московского Большого театра в красной тунике, с развернутым красным знаменем, исполняя под звуки оркестра свой знаменитый танец „Интернационал“».

28 декабря 1925 г. Есенина нашли мертвым в ленинградской гостинице «Англетер». Согласно официальной версии, он покончил с собой вскоре после возвращения из очередной психоневрологической клиники, тем не менее многие историки считают, что поэта убили.

Босоножка — Айседора Дункан (Исидора, Изадора Данкан урожд. Дора Энджела Дункан) родилась 27 мая 1877 г. в Сан-Франциско (США), погибла 14 сентября 1927 г. в Ницце (Франция). Американская танцовщица-новатор, основоположница свободного танца. Разработала танцевальную систему и пластику, которую сама танцовщица связывала с древнегреческим танцем. Жена поэта Сергея Есенина в 1922–1924 гг. В ее честь назван кратер Дункан на Венере.

Айседора родилась в семье Джозефа Данкана, который, обанкротившись, оставил жену с тремя детьми и еще не рожденной Айседорой. Так как матери было тяжело воспитывать четверых детей да еще и работать, девочку отдали в школу не в 7, а в 5 лет, скрыв ее возраст. В 10 лет Айседора начала заниматься танцами с соседскими детьми, в 13 бросила школу, чтобы посвятить себя танцам, в частности, вела курсы и работала с частными учениками, танцевала по частным приглашениям. Выступала босиком, в греческом хитоне, чем изрядно шокировала публику.

Решив, что в провинциальном Сан-Франциско ей не достичь славы, Айседора отправилась со всей семьей сначала в Чикаго и Нью-Йорк, а затем в Европу. Постепенно Дункан действительно становится невероятно популярной. Она учит языки, переписывается с известными философами, выступает в самых известных театрах разных стран. В 1903 г. Дункан вместе с семьей совершила артистическое паломничество в Грецию. Здесь Айседора инициировала строительство храма на холме Копаное для проведения танцевальных занятий (сейчас — Центр изучения танца имени Айседоры и Раймонда Дункан). Выступления Дункан в храме сопровождал хор из десяти отобранных ею мальчиков-певцов, с которым с 1904 г. она будет выступать в Вене, Мюнхене, Берлине. В 1904 г. возглавила школу танца для девочек в Грюневальде (около Берлина) и усыновила 40 девочек-сирот. Тогда же она познакомилась с театральным режиссером-модернистом Эдвардом Гордоном Крэгом, стала его любовницей и родила от него дочь. В конце 1904 г. впервые посетила Россию, где, в частности, познакомилась со Станиславским.

В 1921 г. Айседора и ее приемная дочь Ирма приехали в РСФСР по приглашению наркома просвещения Луначарского и организовали танцевальную школу в Москве. «Пока пароход уходил на север, я оглядывалась с презрением и жалостью на все старые установления и обычаи буржуазной Европы, которые я покидала. Отныне я буду лишь товарищем среди товарищей, я выработаю обширный план работы для этого поколения человечества. Прощай неравенство, несправедливость и животная грубость старого мира, сделавшего мою школу несбыточной!»[111].

Айседоре для ее школы выделили особняк на Пречистенке, но в стране был голод, советское правительство не могло организовать трехразовое питание для учеников и отопление танцевальных залов, что вызывало очень большие трудности в работе Дункан.

Вскоре Айседора знакомится и влюбляется в Есенина (королевич в «АМВ»).

«В области балета она была новатором. Луначарский был от нее в восторге. Станиславский тоже.

Бурный роман королевича с великой американкой на фоне пуританизма первых лет революции воспринимался в московском обществе как скандал, что усугубилось разницей лет между молодым королевичем и босоножкой бальзаковского возраста. В своем молодом мире московской богемы она воспринималась чуть ли не как старуха. Между тем люди, ее знавшие, говорили, что она была необыкновенно хороша и выглядела гораздо моложе своих лет, слегка по-англосакски курносенькая, с пышными волосами, божественно сложенная.

Так или иначе, она влюбила в себя рязанского поэта, сама в него влюбилась без памяти, и они улетели за границу из Москвы на дюралевом „юнкерсе“ немецкой фирмы „Люфтганза“. Потом они совершили турне по Европе и Америке» (В. Катаев).

Айседора погибла через два года после смерти Есенина.

Командор — Владимир Владимирович Маяковский. Родился 7 (19) июля 1893 г. в селе Багдади, Кутаисская губерния, в Грузии (в советское время поселок назывался Маяковский), в семье Владимира Константиновича Маяковского (1857–1906), служившего лесничим третьего разряда в Эриванской губернии, и Александры Алексеевны Павленко (1867–1954). Русский и советский поэт, драматург, киносценарист, кинорежиссер, киноактер, художник, редактор журналов «ЛЕФ» («Левый фронт»), «Новый ЛЕФ». Один из крупнейших поэтов XX в.

Учился в гимназии города Кутаиси. Участвовал в революционных демонстрациях, читал агитационные брошюры. После того как в 1906 г. от заражения крови умер его отец, Владимир вместе с матерью и сестрами переезжает в Москву, где поступает в 4-й класс Пятой классической гимназии. В марте 1908 г. исключен из 5-го класса из-за неуплаты за обучение.

Первое его стихотворение напечатали в нелегальном журнале «Порыв», который издавался Третьей гимназией, там же Маяковский знакомится с революционно настроенными студентами, увлекается марксистской литературой, в 1908 г. вступает в РСДРП.

Будучи пропагандистом в торгово-промышленном подрайоне, в 1908–1909 гг. трижды арестовывался (по делу о подпольной типографии, по подозрению в связи с группой анархистов-экспроприаторов, по подозрению в пособничестве побегу женщин-политкаторжанок из Новинской тюрьмы). По первому делу освобожден с передачей под надзор родителей по приговору суда как несовершеннолетний, действовавший «без разумения», по второму и третьему делу освобожден за недостатком улик[112]. Находясь в тюрьме, Маяковский то и дело нарывался на ссоры и скандалил, из-за чего его переводили из тюрьмы в тюрьму. В Бутырской тюрьме он провел 11 месяцев в одиночной камере № 103.

После освобождения Маяковский вышел из партии, занялся живописью сначала в Строгановском подготовительном классе, а затем в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. В то же время, познакомившись с Давидом Бурлюком, основателем футуристической группы «Гилея», вошел в поэтический круг и примкнул к кубофутуристам. Первое опубликованное здесь стихотворение называлось «Ночь» (1912), оно вошло в футуристический сборник «Пощечина общественному вкусу». 30 ноября 1912 г. в артистическом подвале «Бродячая собака» состоялось первое публичное выступление Маяковского [113].

Через год выходит первый сборник Маяковского «Я» (цикл из четырех стихотворений). Он был написан от руки, снабжен рисунками Василия Чекрыгина и Льва Жегина и размножен литографическим способом в количестве 300 экземпляров. Его стихи появлялись на страницах футуристских альманахов «Молоко кобылиц», «Дохлая луна», «Рыкающий Парнас» и др., начал печататься в периодических изданиях. Маяковский же вдруг решил стать драматургом и первым делом создал и поставил программную трагедию «Владимир Маяковский». Декорации для нее писали художники П.Н. Филонов и И.С. Школьник, а сам автор выступил режиссером и исполнителем главной роли.

В феврале 1914 г. Маяковского и Бурлюка исключили из училища за публичные выступления, но Маяковский, казалось, нисколько не огорчился происшествию, так как был занят работой над поэмой «Облако в штанах» и, следовательно, мало обращал внимания на происходящее вне ее. После начала Первой мировой войны вышло стихотворение «Война объявлена». Сам же Маяковский попытался записаться в добровольцы, но ему не позволили, на фронте не нужны неблагонадежные солдаты.

Обидевшись на царскую армию, Маяковский пишет стихотворение «Вам!», которое впоследствии стало песней.

29 марта 1914 г. в составе «знаменитых московских футуристов» Маяковский вместе с Бурлюком и Каменским прибыл с гастролями в Баку.

Через год он познакомился с Лилей Брик и ее мужем Осипом. В том же году М. Горький помог ему поступить в Учебную автомобильную школу. С одной стороны, теперь Маяковский — на военной службе, и это его устраивало, а с другой — вдруг выяснилось, что солдатам не разрешено печататься. Положение спас Осип Брик, который выкупил поэмы «Флейта-позвоночник» и «Облако в штанах» по 50 копеек за строку и напечатал.

31 января 1917 г. Маяковский получил из рук П.И. Секретева серебряную медаль «За усердие». Каково же было удивление последнего, когда 3 марта того же года именно Маяковский возглавил отряд из семи солдат, который арестовал своего боевого командира. В течение лета 1917 г. Маяковский энергично хлопотал о признании его негодным к военной службе, и осенью был освобожден от нее.

В 1918 г. Маяковский снимается в трех фильмах по собственным сценариям. Заканчивает «Мистерию Буфф», ее поставил

Мейерхольд к годовщине революции. В декабре того же года поэт впервые прочитал со сцены Матросского театра стихи «Левый марш».

С весны 1919 г. Маяковский становится московским жителем, активно сотрудничает с окнами РОСТА. В 1919 г. вышло первое собрание сочинений поэта — «Все сочиненное Владимиром Маяковским. 1909–1919».

Он активно печатается, организует группу «Комфут» (коммунистический футуризм), более известную сейчас группу ЛЕФ (Левый фронт искусств), толстый журнал «ЛЕФ». Издаются поэмы «Про это» (1923), «Рабочим Курска, добывшим первую руду, временный памятник работы Владимира Маяковского» (1923) и «Владимир Ильич Ленин» (1924). Поэму о Ленине Маяковский читал в Большом театре. На чтении, сопровождавшемся 20-минутной овацией, присутствовал Сталин.

Революция и Гражданская война — лучшие годы в жизни В.В. Маяковского, поэтому неудивительно, что, когда настало относительно спокойное время, Маяковский продолжал пропагандировать необходимость мировой революции и революции духа.

В 1922–1924 гг. Маяковский совершил несколько поездок за границу — Латвия, Франция, Германия; писал очерки и стихи о европейских впечатлениях: «Как работает республика демократическая?» (1922); «Париж (Разговорчики с Эйфелевой башней)» (1923) и ряд других. В 1925 г. состоялось самое длительное его путешествие: поездка по Америке. Маяковский посетил Гавану, Мехико и в течение трех месяцев выступал в различных городах США с чтением стихов и докладов. Благодаря этим поездкам написаны сборник «Испания. — Океан. — Гавана. — Мексика. — Америка» и очерк «Мое открытие Америки». В 1925–1928 гг. он много ездил по Советскому Союзу, выступал в самых разных аудиториях.

В 1926–1927 гг. написал девять киносценариев. В 1927 г. восстановил журнал «ЛЕФ» под названием «Новый ЛЕФ» (всего вышло 24 номера). Летом 1928 г. Маяковский разочаровался в «ЛЕФе» и ушел из организации и журнала. В этом же году он начал писать автобиографию «Я сам». В 1930 г. Владимир Владимирович организовал выставку, посвященную 20-летию своего творчества, но ему всячески мешали, а собственно экспозицию никто из писателей и руководителей государства не посетил.

Люди слишком устали от бурь и потрясений и хотели спокойной жизни без войн и революций, Маяковский сделался неудобным. Весной 1930 г. в Цирке на Цветном бульваре готовилось грандиозное представление «Москва горит» по пьесе Маяковского, генеральная репетиция намечалась на 21 апреля, но поэт до нее не дожил.

Маяковский впадал в депрессию, он много болел, в газетах поэта заклеймили как «попутчика советской власти», в то время как он сам видел себя пролетарским писателем, Лиля и Осип уехали в Европу. Спектакль «Баня» не принес желанного успеха, и можно было предсказать, что на премьере «Клопа» в зале будет сидеть несколько человек.

Он бы уехал к Брикам, но неожиданно поэту отказали в визе. 12 апреля, за два дня до самоубийства, у Маяковского состоялась встреча с читателями в Политехническом институте. Во время всего выступления в адрес поэта доносились хамские выкрики из зала.

Несмотря на то что Маяковский почти все время жил у Бриков, у него была и собственная комнатка в коммунальной квартире на Лубянке (ныне — Государственный музей В.В. Маяковского; Лубянский проезд, 3/6, стр. 4).

Утром 14 апреля Маяковский назначил свидание с Вероникой (Норой) Полонской, с которой Владимир Владимирович встречался второй год и настаивал на ее разводе, дабы они могли пожениться и жить вместе. Маяковский заехал за ней в восемь утра, так как в 10.30 у Вероники в театре должна состояться репетиция с Немировичем-Данченко. Какое-то время они провели у Маяковского. Он требовал, чтобы Вероника не шла на репетицию, актриса стояла на своем, за прогул из театра могли и выгнать. «Я не могла опоздать, это злило Владимира Владимировича, — писала Полонская. — Он запер двери, спрятал ключ в карман, стал требовать, чтобы я не ходила в театр, и вообще ушла оттуда. Плакал… Я спросила, не проводит ли он меня. „Нет“, — сказал он, но обещал позвонить. И еще спросил, есть ли у меня деньги на такси. Денег у меня не было, он дал двадцать рублей… Я успела дойти до парадной двери и услышала выстрел. Заметалась, боялась вернуться. Потом вошла и увидела еще не рассеявшийся дым от выстрела. На груди Маяковского было небольшое кровавое пятно. Я бросилась к нему, я повторяла: „Что вы сделали?..“. Он пытался приподнять голову. Потом голова упала, и он стал страшно бледнеть… Появились люди, мне кто-то сказал: „Бегите, встречайте карету «Скорой помощи»“… Выбежала, встретила. Вернулась, а на лестнице мне кто-то говорит: „Поздно. Умер“…».

За два дня до смерти, возможно, после встречи со студентами, Маяковский написал предсмертное письмо:

«В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого ужасно не любил…

Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля — люби меня.

Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.

Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят — „инцидент исперчен“, любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид. Счастливо оставаться. Владимир Маяковский».

По сведениям, исходящим от недоброжелателей Катаева, последний «подсказал Маяковскому выход», когда, прощаясь в последний день его жизни, «крикнул ему вслед: „Не вздумайте повеситься на подтяжках!“».

Сын водопроводчика — Василий Васильевич Казин, русский поэт. Родился он 25 июля (6 августа) 1898 г. в Москве, действительно в семье водопроводчика, умер 1 октября 1981 г.

«А рядом с ним (имеется в виду, с Есениным. — Ю. А.) шел очень маленький, ростом с мальчика, с маленьким носиком, с крупными передними зубами, по-детски выступающими из улыбающихся губ, с добрыми, умными, немного лукавыми, лучистыми глазами молодой человек. Он был в скромном москвошвеевском костюме, впрочем при галстуке, простоватый на вид, да себе на уме. Так называемый человек из народа, с которым я уже был хорошо знаком и которого сердечно любил за мягкий характер и чудные стихи раннего революционного периода, истинно пролетарские, без подделки; поэзия чистой воды: яркая, весенняя, как бы вечно первомайская. „Мой отец простой водопроводчик, ну а мне судьба сулила петь. Мой отец над сетью труб хлопочет, я стихов вызваниваю сеть“».

Василий закончил реальное училище Игнатьева в 1918 г. Первая публикация относится еще ко времени ученичества. С 1918 г. принимал активное участие в организации Союза рабочей молодежи в Москве, работал секретарем Бауманского райкома комсомола. Учился в литературной студии Московского пролеткульта, сотрудником Наркомпроса, основал литературную группу «Кузница».

Из его наследия критики особенно выделяют сборник «Рабочий май» и поэму «Лисья шуба и любовь». Советская власть благосклонно относилась к появлению нового пролетарского поэта. «Живей, рубанок, шибче шаркай, шушукай, пой за верстаком, чеши тесину сталью жаркой, стальным и жарким гребешком… И вот сегодня шум свиванья, и ты, кудрявясь второпях, взвиваешь теплые воспоминанья о тех возлюбленных кудрях»…

«…Как видите, он уже не только был искушен в ассонансах, внутренних рифмах, звуковых повторах, но и позволял себе разбивать четырехстопный ямб инородной строчкой, что показывало его знакомство не только с обязательным Пушкиным, но также с Тютчевым и даже Андреем Белым», — продолжает знакомить нас со своим приятелем Катаев.

В 1931–1940 гг. Казин работал редактором Гослитиздата. В 1938–1953 гг. его почти не печатали. И новый всплеск популярности он почувствовал после выхода поэмы о субботниках «Великий почин».

Интересно, что в конце романа «Алмазный мой венец», где упоминается парк Монсо в Париже, Катаев видит статуи своих друзей, созданных из космического светящегося вещества и среди уже покойных писатель почему-то наблюдает и статуи В. Казина (сын водопроводчика), и Л. Славина (наследник), которые на момент написания романа были еще живы: «Маленький сын водопроводчика, соратник, наследник, штабс-капитан и все, все другие. Читателям будет нетрудно представить их в виде белых сияющих статуй без пьедесталов».

Впрочем, произведение заканчивается превращением и самого В. Катаева в памятник: «Я хотел, но не успел проститься с каждым из них, так как мне вдруг показалось, будто звездный мороз вечности сначала слегка, совсем неощутимо и нестрашно коснулся поредевших серо-седых волос вокруг тонзуры моей непокрытой головы, сделав их мерцающими, как алмазный венец.

Потом звездный холод стал постепенно распространяться сверху вниз по всему моему помертвевшему телу, с настойчивой медлительностью останавливая кровообращение и не позволяя мне сделать ни шагу, для того чтобы выйти из-за черных копий с золотыми остриями заколдованного парка, постепенно превращавшегося в переделкинский лес, и — о боже мой! — делая меня изваянием, созданным из космического вещества безумной фантазией Ваятеля».

Мулат — Борис Леонидович Пастернак. Родился 29 января (10 февраля) 1890 г. в Москве. Отец — академик Петербургской Академии художеств Леонид Осипович (Исаак Иосифович) Пастернак, мать — пианистка Розалия Исидоровна Пастернак (урожд. Кауфман, 1868–1939). Незадолго до рождения Бориса семья переехала из Одессы.

У них дома часто бывали художники И.И. Левитан, М.В. Нестеров, В.Д. Поленов, Н.Н. Ге. Их посещали Л.Н. Толстой, музыканты А.Н. Скрябин и С.В. Рахманинов.

В Москве Борис поступил в 5-ю гимназию (ныне — школа № 91), причем сразу во 2-й класс. В 13 лет, упав с лошади, сломал ногу, кость неправильно срослась, из-за чего Пастернак всю жизнь хромал и был освобожден от службы в армии. Об этом можно прочитать в его стихотворении «Август».

В 15 лет попал под казачьи нагайки, когда на Мясницкой улице столкнулся с толпой митингующих, которую гнала конная полиция. Этот эпизод войдет потом в книги Пастернака.

Пастернак закончил гимназию с золотой медалью, освободили его только от сдачи экзамена по Закону Божьему, так как он исповедовал иудаизм. В то время Борис мечтал стать музыкантом и серьезно готовился к экзамену в Консерваторию по курсу композиторского факультета.

Всю жизнь для Пастернака было важно добиваться наивысших профессиональных успехов. «Ничто не было так чуждо Пастернаку, как совершенство наполовину», — пишет В. Асмус, — то есть у него был достаточно высокий ценз, а следовательно, он понимал, что как раз в музыке ему мало что светит: „Больше всего на свете я любил музыку… Но у меня не было абсолютного слуха…“»[114]. «Музыку, любимый мир шестилетних трудов, надежд и тревог, я вырвал вон из себя, как расстаются с самым драгоценным».

«Королевич совсем по-деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата за грудки, а другой пытался дать ему в ухо, в то время как мулат — по ходячему выражению тех лет, похожий одновременно и на араба, и на его лошадь (образ взят из очерка Марины Цветаевой «Световой ливень» (1922): «Внешнее осуществление Пастернака прекрасно: что-то в лице зараз и от араба, и от его коня». — Ю. А.), — с пылающим лицом, в развевающемся пиджаке с оторванными пуговицами с интеллигентной неумелостью ловчился ткнуть королевича кулаком в скулу, что ему никак не удавалось».

Первые стихи Пастернак опубликовал в возрасте 23 лет, а в 65 лет закончил «Доктора Живаго». Еще через три года получил Нобелевскую премию по литературе, вслед за этим подвергнут травле и гонениям со стороны советского правительства.

Соратник — Николай Николаевич Асеев. «Самое удивительное, что я никак не могу написать его словесный портрет. Ни одной заметной черточки. Не за что зацепиться: ну в приличном осеннем пальто, ну с бритым, несколько старообразным сероватым лицом, ну, может быть, советский служащий среднего ранга, кто угодно, но только не поэт, а между тем все-таки что-то возвышенное, интеллигентное замечалось во всей его повадке. А так — ни одной заметной черты: рост средний, глаза никакие, нос обыкновенный, рот обыкновенный, подбородок обыкновенный. Даже странно, что он был соратником Командора, одним из вождей Левого фронта. Ну, словом, не могу его описать. Складываю, как говорится, перо» (В. Катаев).

Родился Н.Н. Асеев 28 июня (10 июля) 1889 г. в городе Льгове (ныне — Курской обл.), в дворянской семье, отец исполнял не слишком значительную должность страхового агента. Его мать умерла, когда мальчику исполнилось всего 8 лет, отец женился вторично, после чего отправил сына на воспитание к деду, Николаю Павловичу Пинскому, заядлому охотнику и рыболову, любителю народных песен и сказок и замечательному рассказчику.

Николай окончил Курское реальное училище, после чего поступил в Московский коммерческий институт на экономическое отделение (1909–1912 гг.) и далее учился на историко-филологических факультетах Московского и Харьковского университетов.

Первые публикации — в журнале для детей «Проталинка» (1914–1915). В 1915 г. призвали в армию, в сентябре 1917 г. Асеева избрали в полковой совет солдатских депутатов, и вместе с эшелоном раненых сибиряков он отправляется в Иркутск. Во время Гражданской войны оказался на Дальнем Востоке. Заведовал биржей труда, затем работал в местной газете, сначала выпускающим редактором, позже в качестве фельетониста.

В 1922 г. переведен в Москву А.В. Луначарским. Участвовал в группе «Творчество» вместе с С.М. Третьяковым, Д.Д. Бурлюком, Н.Ф. Чужаком, через год — один из лидеров группы ЛЕФ, друг Маяковского и Пастернака.

«Во дворе Вхутемаса, в другом скучном, голом, кирпичном корпусе, на седьмом этаже, под самой крышей жил со своей красавицей женой Ладой бывший соратник и друг мулата по издательству „Центрифуга“, а ныне друг и соратник Командора — замечательный поэт, о котором Командор написал: „Есть у нас еще Асеев Колька. Этот может. Хватка у него моя. Но ведь надо заработать столько! Маленькая, но семья“».

В мемуарах П.В. Незнамова мы находим вот такой портрет Асеева: «…он — подтянутый и стройный, какой-то пепельно-светлый, потому что рано поседевший — шел своей летящей походкой».

Ю. Олеша так же дает описание Асеева в своей «Книге прощания»: «Одно из первых посещений пивной у меня связано с воспоминанием об Асееве <…> Асеев, тогда, разумеется, молодой, но с тем же серым лицом, все предлагал заказать целый ящик пива. Причем не ради того, чтобы побольше выпить, а только из желания позабавиться — тащат ящик, ставят у ног».

Во время Великой Отечественной войны Асеевы находились в эвакуации в Чистополе. Известно, что Марина

Цветаева завещала им заботиться о ее сыне Муре: «Не оставляйте его никогда. Была бы без ума счастлива, если бы он жил у Вас». Сам Георгий (Мур) писал в дневнике: «Асеев был совершенно потрясен известием о смерти Марины Цветаевой, сейчас же пошел вместе со мной в райком партии, где получил разрешение прописать меня на его площадь…». Но вот дочь Цветаевой, Ариадна Эфрон, обвиняла Асеева в том, что именно он виноват в самоубийстве ее матери. Не оказал помощь. Она так и писала Б.Л. Пастернаку в 1956 г.: «Для меня Асеев — не поэт, не человек, не враг, не предатель — он убийца, а это убийство — похуже Дантесова».

Впрочем, это только ее мнение. Известно, что Асеев помогал молодым поэтам в период хрущевской «оттепели».

Лада — Синякова Ксения (Оксана) Михайловна (1892–1985). «Синяковых пять сестер, — пишет Л.Ю. Брик. — Каждая из них по-своему красива. Жили они раньше в Харькове, отец у них был черносотенец, а мать человек передовой и безбожница. Дочери бродили по лесу в хитонах, с распущенными волосами и своей независимостью и эксцентричностью смущали всю округу. Все пятеро были умны и талантливы. В их доме родился футуризм. Во всех них поочередно был влюблен Хлебников, в Надю — Пастернак, в Марию — Бурлюк, на Оксане женился Асеев».

«В дверях появилась русская белокурая красавица несколько харьковского типа, настоящая Лада, почти сказочный персонаж не то из „Снегурочки“, не то из „Садко“», — представляет нам свою героиню В. Катаев.

«Это было временное жилище недавно вернувшегося в Москву с Дальнего Востока соратника (Н. Асеев). Комната выходила прямо на железную лестницу черного хода и другого выхода не имела, так что, как обходились хозяева, неизвестно. Но все в этой единственной просторной комнате приятно поражало чистотой и порядком. Всюду чувствовалась женская рука. На пюпитре бехштейновского рояля с поднятой крышкой, что делало его похожим на черного, лакированного, с поднятым крылом Пегаса (на котором несомненно ездил хозяин-поэт), белела распахнутая тетрадь произведений Рахманинова. Обеденный стол был накрыт крахмальной скатертью и приготовлен для вечернего чая — поповские чашки, корзинка с бисквитами, лимон, торт, золоченые вилочки, тарелочки. Стопка белья, видимо, только что принесенная из прачечной, источала свежий запах резеды — аромат кружевных наволочек и ажурных носовых платочков. На диване лежала небрежно брошенная русская шаль — алые розы на черном фоне.

Вазы с яблочной пастилой и сдобными крендельками так и бросались в глаза.

Ну и, конечно, по моде того времени, над столом большая лампа в шелковом абажуре цвета танго».

«Когда он (художник Анатолий Зверев) в первый раз меня привел к ней, — вспоминает Владимир Лобанов, — все было чинно — представил, познакомил, — вдова Асеева, старая московская квартира, но постепенно там такое устроили… Он всех звал, поедем к старухе, посидим! Муж Сталину русскую поэзию преподавал, а она его любовницей была. Асеева дома сидит, а Сталин в дверь барабанит: „Открывай!“. И весь коридор, где ветер гуляет, затих. А потом одного гения всех времен сменил другой — Зверев. Удивительно с ней совпал в культуре, он первый увидел в ней родную душу, а не она в нем».

После смерти Асеева Ксения сошлась с художником А. Зверевым. Старая вдова Асеева, дама советской элиты, стала моделью зверевских полотен. Москва увлеклась романом века Зверев — Асеева. Молодость Оксаны воспел Н. Асеев в стихотворении «За косы ее золотые, за плечи ее молодые», а старость — Зверев.

Оксана Синякова — реликт 1920-х гг. — прославлена и Велимиром Хлебниковым, одна пятая поэмы «Синие оковы» посвящена ей, так как она одна из пяти сестер Синяковых — «красавица с золотыми косами».

Вьюн — Алексей Елисеевич Крученых. Родился 21 февраля 1886 г. в крестьянской семье поселка Оливское Херсонской губернии. Отец — выходец из Сибири, мать — полька (Мальчевская). В 1906 окончил Одесское художественное училище.

С 1907 г. он жил в Москве. Начинал как журналист, художник, автор пародийно-эпигонских стихов (сборник «Старинная любовь»). Иногда подписывался псевдонимом «Александр Крученых». В истории остался как русский поэт-футурист. Ввел в поэзию понятие «заумь», то есть абстрактный, беспредметный язык, очищенный от «житейской грязи», утверждая право поэта пользоваться «разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями».

«Тут же рядом гнездился левейший из левых, самый непонятный из всех русских футуристов, вьюн по природе, автор легендарной строчки „Дыр, бул, щир“. Он питался кашей, сваренной впрок на всю неделю из пайкового риса, хранившейся между двух оконных рам в десятифунтовой стеклянной банке из-под варенья. Он охотно кормил этой холодной кашей своих голодающих знакомых. Вьюн — так мы будем его называть — промышлял перекупкой книг, мелкой картежной игрой, собирал автографы никому не известных авторов в надежде, что когда-нибудь они прославятся, внезапно появлялся в квартирах знакомых и незнакомых людей, причастных к искусству, где охотно читал пронзительно-крикливым детским голосом свои стихи, причем приплясывал, делал рапирные выпады, вращался вокруг своей оси, кривлялся своим остроносым лицом мальчика-старичка.

У него было пергаментное лицо скопца.

Он весь был как бы заряжен неким отрицательным током антипоэтизма, иногда более сильным, чем положительный заряд общепринятой поэзии.

По сравнению с ним сам великий будетлянин (В. Хлебников) иногда казался несколько устаревшим, а Командор просто архаичным».

Похожий портрет поэта Крученых оставил в 1931 г. в своих воспоминаниях Б.К. Лившиц: «…крикливые заявления вертлявого востроносого юноши в учительской фуражке, с бархатного околыша которой он тщательно удалял все время какие-то пылинки, его обиженный голос и полувопросительные интонации, которыми он страховал себя на случай провала своих предложений, весь его вид эпилептика по профессии, действовал мне на нервы».

Первую мировую войну и революции Крученых встречает в Тифлисе, где основывает группу футуристов «41», пишет стихи и теоретические работы по стихосложению.

В 1920 г. перебирается в Москву, знакомя ее с идеями футуризма. Одновременно сотрудничает с группой ЛЕФ. Живет продажей старых книг и антиквариата. Известно, что Маяковский высоко ценил Крученых как футуриста и называл его стихи «помощью грядущим поэтам». Тем не менее с ним мало кто по-настоящему дружил.

Будетлянин — Велимир Хлебников (настоящее имя Виктор Владимирович Хлебников). Родился 28 октября (9 ноября) 1885 г. в главной ставке Малодербетовского улуса Астраханской губернии (ныне село — Малые Дербеты, Калмыкия). Отец — Владимир Алексеевич Хлебников, естественник-орнитолог, мать — Екатерина Николаевна Хлебникова (урожд. Вербицкая), историк по образованию. Упоминая о месте своего рождения, Хлебников выразился так: «Родился… в стане монгольских исповедующих Будду кочевников… в степи — высохшем дне исчезающего Каспийского моря» (автобиографические заметки). По отцовской линии поэт происходил из старинного купеческого рода — его прадед Иван Матвеевич Хлебников, купец 1-й гильдии и потомственный почетный граждани Астрахани.

По службе отца семейства жене и детям часто приходилось переезжать с места на место: находясь в Симбирске, Виктор начал свою учебу в гимназии, а когда отца перевели в Казань, продолжил обучение там. Далее Хлебников поступил на математическое отделение физико-математического факультета Казанского университета. Находясь на первом курсе, принимал участие в студенческой демонстрации, за что был арестован и месяц провел в тюрьме. В 1904 г. переходит на естественное отделение физико-математического факультета Казанского университета, где продолжил обучение и одновременно написал пьесу «Елена Гордячкина». В том же году он отсылает в издательство «Знание» означенную пьесу, но безуспешно. В 1904–1907 гг. Хлебников занимается орнитологическими исследованиями, после экспедиций в Дагестан и на Северный Урал он опубликовал несколько статей на эту тему.

В сентябре 1908 г. Хлебников зачислен на третий курс естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета и, соответственно, переезжает в город на Неве. Главной причиной переезда стало желание серьезно заниматься литературой. До этого сошелся с поэтом В. Ивановым, чья статья «О веселом ремесле и умном веселии», опубликованная в 1907 г. в журнале «Золотое руно», произвела на него большое впечатление.

В Петербурге В. Хлебников знакомится с символистами А. Ремизовым, С. Городецким, В. Каменским.

В апреле 1909 г. начала работу «Академия стиха» на «башне» Вячеслава Иванова. «Башней» называлась квартира Иванова с круглой угловой комнатой, находившаяся на последнем этаже дома № 35 по Таврической улице. Ее посещал и Хлебников в конце мая 1909 г. и после возвращения из Святошина.

Пытался изучать японский и даже через год после поступления подал прошение о переводе его на факультет восточных языков по разряду санскритской словесности, но потом перевелся на историко-филологический факультет славяно-русского отделения. Знакомится с Н.С. Гумилевым, А.Н. Толстым, М.А. Кузминым. Осенью 1909 г. берет себе псевдоним Велимир («большой мир») и становится членом «Академии стиха».

Вскоре Каменский знакомит его с Д. Бурлюком, М. Матюшиным, Е. Гуро. Вместе они организовали группу будетляне и издавали сборник «Садок судей». В 1912 г. Хлебников знакомится с Маяковским и Крученых и приглашает их в группу. Тогда же выходит первая его книга «Учитель и ученик», в которой Хлебников попытался рассказать об открытых им «законах времени», в том числе предсказал бурные российские события 1917 г., Февральскую и Октябрьскую революции: «Не стоит ли ждать в 1917 году падения государства?». Вскоре, в августе, в Москве опубликована «Игра в аду», поэма, написанная в соавторстве Крученых и Хлебниковым; в ноябре вышла еще одна совместная работа двух поэтов — «Мирсконца». Эти книги, выпускавшиеся в основанном Крученых в издательстве «ЕУЫ», выполнены в технике литографии, причем текст на литографском камне Крученых написал от руки (в предисловии авторы высказывали мнение, что почерк очень влияет на восприятие текста).

«…Во дворе Вхутемаса, куда можно было проникнуть с Мясницкой через длинную темную трубу подворотни, было, кажется, два или три высоких кирпичных нештукатуреных корпуса. В одном из них находились мастерские молодых художников. Здесь же в нетопленой комнате существовал как некое допотопное животное — мамонт! — великий поэт, председатель земного шара, будетлянин, странный гибрид панславизма и Октябрьской революции, писавший гениальные поэмы на малопонятном древнерусском языке, на клочках бумаги, которые без всякого порядка засовывал в наволочку, и если иногда выходил из дома, то нес с собой эту наволочку, набитую стихами, прижимая ее к груди», — пишет В. Катаев в «Алмазном венце».

Кстати, председателем Земного шара В. Хлебников провозгласил себя после Февральской революции 1917 г. — это отражено, например, в его стихотворении «Воззвание Председателей Земного шара» (апрель 1917).

«Теперь трудно поверить, но в моей комнате вместе со мной в течение нескольких дней на диване ночевал великий поэт будетлянин, председатель Земного шара. Здесь он, голодный и лохматый, с лицом немолодого уездного землемера или ветеринара, беспорядочно читал свои странные стихи, из обрывков которых вдруг нет-нет да и вспыхивала неслыханной красоты алмазная строчка, например:

„…деньгою серебряных глаз дорога…“ —

при изображении цыганки. Гениальная инверсия. Или:

„…прямо в тень тополевых теней, в эти дни золотая мать-мачеха золотой черепашкой ползет“…

„Мне мало надо! Краюшку хлеба, да каплю молока, да это небо, да эти облака“.

Или же совсем великое!

„Свобода приходит нагая, бросая на сердце цветы, и мы, с нею в ногу шагая, беседуем с небом на ты. Мы воины, смело ударим рукой по суровым щитам: да будет народ государем всегда навсегда здесь и там. Пусть девы поют у оконца меж песен о древнем походе о верноподданном солнца самосвободном народе…“[115].

Многие из нас именно так моделировали эпоху.

Мы с будетлянином питались молоком, которое пили из большой китайской вазы, так как другой посуды в этой бывшей барской квартире не было, и заедали его черным хлебом.

Председатель Земного шара не выражал никакого неудовольствия своим нищенским положением. Он благостно улыбался, как немного подвыпивший священнослужитель, и читал, читал, читал стихи, вытаскивая их из наволочки, которую всюду носил с собой, словно эти обрывки бумаги, исписанные детским почерком, были бочоночками лото.

Он показывал мне свои „доски судьбы“[116] — большие листы, где были напечатаны математические непонятные формулы и хронологические выкладки, предсказывающие судьбы человечества.

Говорят, он предсказал Первую мировую войну и Октябрьскую революцию.

Неизвестно, когда и где он их сумел напечатать, но, вероятно, в Ленинской библиотеке их можно найти. Мой экземпляр с его дарственной надписью утрачен, как и многое другое, чему я не придавал значения, надеясь на свою память. Несомненно, он был сумасшедшим. Но ведь и Магомет был сумасшедшим. Все гении более или менее сумасшедшие.

Я был взбешен, что его не издают, и решил повести будетлянина вместе с его наволочкой, набитой стихами, прямо в Государственное издательство. Он сначала противился, бормоча с улыбкой, что все равно ничего не выйдет, но потом согласился, и мы пошли по московским улицам, как два оборванца, или, вернее сказать, как цыган с медведем. Я черномазый молодой молдаванский цыган, он — исконно русский пожилой медведь, разве только без кольца в носу и железной цепи.

Он шел в старом широком пиджаке с отвисшими карманами, останавливаясь перед витринами книжных магазинов и с жадностью рассматривая выставленные книги по высшей математике и астрономии. Он шевелил губами, как бы произнося неслышные заклинания на неком древнеславянском диалекте, которые можно было по мимике понять примерно так:

„О, Даждь-бог, даждь мне денег, дабы мог я купить все эти драгоценные книги, так необходимые мне для моей поэзии, для моих досок судьбы“.

В одном месте на Никитской он не удержался и вошел в букинистический магазин, где его зверино-зоркие глаза еще с улицы увидели на прилавке „Шарманку“ Елены Гуро и „Садок судей“ второй выпуск — одно из самых ранних изданий футуристов, напечатанное на синеватой оберточной толстой бумаге, посеревшей от времени, в обложке из обоев с цветочками. Он держал в своих больших лапах „Садок судей“, осторожно перелистывая толстые страницы и любовно поглаживая их.

— Наверное, у вас тоже нет денег? — спросил он меня с некоторой надеждой.

— Увы, — ответил я.

Ему так хотелось иметь эти две книжки! Ну хотя бы одну — „Садок судей“, где были, кажется, впервые напечатаны его стихи. Но на нет и суда нет.

Он еще долго держал в руках книжки, боясь с ними расстаться. Наконец он вышел из магазина еще более мешковатый, удрученный».

Брунсвик — его прототип ваятель Осип (Иосель Аронович) Цадкин (1890–1967). Катаев рисует вот такой его портрет: «Он стоял передо мною, как всегда чем-то разгневанный, маленький, с бровями, колючими как креветки, в короне вздыбленных седых волос вокруг морщинистой лысины, как у короля Лира, в своем синем вылинявшем рабочем халате с засученными рукавами, с мускулистыми руками — в одной руке молоток, в другой резец, — весь осыпанный мраморной крошкой, гипсовой пудрой и еще чем-то непонятным, как в тот день, когда я впервые — через год после гибели Командора — вошел в его студию».

Цадкин родился 14 июля 1890 г. в Витебске. По сведениям самого скульптора, его отец — Ефим Цадкин, крещеный еврей и профессор классических языков в Смоленской семинарии, мать — София Лестер — происходила из семьи шотландских кораблестроителей. С 1905 г. Осип Цадкин учился в английской художественной школе, для чего переехал к родственникам на север Англии. Затем перебрался в Лондон, где учился в Политехнической школе и посещал Британский музей. В 1910 г. обосновался в Париже на Монпарнасе, работал в «Улье» («Ла Рюш»). В 1911 г. его работы выставляются в Осеннем Салоне и Салоне независимых. Дружил с Аполлинером, Брынкуши (Бранкузи), Пикассо, Бурделем, Матиссом, Делоне, Модильяни, выставлялся в Берлине, Амстердаме, Лондоне.

Так же, как Катаев, участвовал в Первой мировой войне, отравился газами и демобилизован в 1917 г.

«Я сделался свидетелем недолгой славы Брунсвика. Кажется, его звали именно так, хотя не ручаюсь. Память мне изменяет, и я уже начинаю забывать и путать имена». На самом деле, память у Катаева отменная. И тут перед нами открывается другая тайна. В романе Брунсвику уделяется роль скульптора, который призван создать скульптуры друзей Катаева, то есть сохранить их для истории, дав им новую жизнь в каком-то необыкновенном светящемся, возможно инопланетном, камне. Функция, которую писатель делит со скульптором, приглашая его таким образом в соавторы. Скорее всего, такая щедрость неслучайна и допустимо предположение, что на самом деле Брунсвик — собирательный образ, что-то в нем от Цадкина, а что-то от самого Катаева.

Впрочем, вернемся к Цадкину. «Его студия, вернее, довольно запущенный сарай в глубине небольшого садика, усеянного разбитыми или недоконченными скульптурами, всегда была переполнена посетителями, главным образом приезжими англичанами, голландцами, американцами, падкими на знакомства с парижскими знаменитостями. Они были самыми лучшими покупателями модной живописи и скульптуры. У Брунсвика (или как его там?) не было отбоя от покупателей и заказчиков. Он сразу же разбогател и стал капризничать: отказываться от заказов, разбивать свои творения.

У него в студии всегда топилась чугунная печурка с коленчатой трубой. На круглой конфорке кипел чайник. Он угощал своих посетителей скупо заваренным чаем и солеными английскими бисквитами. При этом он сварливым голосом произносил отрывистые, малопонятные афоризмы об искусстве ваяния. Он поносил Родена и Бурделя, объяснял упадок современной скульптуры тем, что нет достойных сюжетов, а главное, что нет достойного материала. Его не устраивали ни медь, ни бронза, ни чугун, ни тем более банальный мрамор, ни гранит, ни бетон, ни дерево, ни стекло. Может быть, легированная сталь? — да и то вряд ли. Он всегда был недоволен своими шедеврами и разбивал их на куски молотком или распиливал пилой. Обломки их валялись под ногами среди соломенных деревенских стульев. Это еще более возвышало его в глазах ценителей. „Фигаро“ отвела ему две страницы. На него взирали с обожанием, как на пророка.

Я был свидетелем, как он разбил на куски мраморную стилизованную чайку, косо положенную на кусок зеленого стекла, изображающего средиземноморскую волну, специально для него отлитую на стекольном заводе.

Словом, он бушевал.

Он был полиглотом и умел говорить, кажется, на всех языках мира, в том числе на русском и польском, — и на всех ужасно плохо, еле понятно. Но мы с ним понимали друг друга».

Скульптура Цадкина, прошедшего через воздействие кубизма, близка к экспрессионизму. В его работах наличествуют разрывы, пустоты, благодаря которым частью скульптуры становится то кусочек окружающей природы, то просвечивающая изнанка самой статуи. До 1958 г. Цадкин преподавал в парижской Академии Гранд-Шомьер. В 1965 г. вышла представительная монография «Тайный мир Осипа Цадкина», включающая его литографии, стихи, фотографии художника.

Наследник — Лев Исаевич (Ицкович) Славин. Родился 15 (27) октября 1896 г. в Одессе, в семье служащего. В Одессе же он и познакомился с Катаевым. Учился в Новороссийском университете. В 1916 г. с первого курса мобилизован в армию, участвовал в Первой мировой войне. Самый известный роман Славина «Наследник» вышел в 1931 г. Как нетрудно догадаться, именно по названию романа Катаев дает своему герою узнаваемый псевдоним.

Катаев знал Славина достаточно хорошо, начиная с 1919 г. они часто пересекались в «Коллективе поэтов», где, кроме них, бывали Э. Багрицкий, И. Ильф, Ю. Олеша и др. Первая публикация Славина состоялась в журнале «Коммунист». После того как Лев Исаевич приехал в 1924 г. в Москву, друзья одесситы устроили его в газету «Гудок», где он работал во всех газетных жанрах. Один из авторов книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934), пьесы о Гражданской войне «Интервенция», которая с 1933 г. ставилась на сценах советских театров и принесла ему широкую известность. Наиболее известные работы — сценарии к кинофильмам «Возвращение Максима» (1937) и «Интервенция» (1967). Последний фильм признали «творческой неудачей» режиссера Г.И. Полоки, он пролежал на полках 20 лет, и только в 1987 г. его выпустили в прокат. По мотивам рассказа Славина «Кафе „Канава“» сняли лирическую комедию с Мариной Нееловой «Дамы приглашают кавалеров».

Поэт-классик — Георгий Аркадьевич Шенгели. Родился 20 апреля (2 мая) 1894 г. в Темрюке, в интеллигентной семье, отец — Аркадий Александрович Шенгели (1853–1902), адвокат, мать — Анна Андреевна (урожд. Дыбская, 1862–1900). Когда Георгию исполнилось четыре года, семья переехала в Омск. После смерти родителей Шенгели с сестрой взяла на попечение бабушка со стороны матери — Мария Николаевна Дыбская (1840–1914), и они жили у нее в Керчи.

Учился Шенгели в Александровской гимназии, должно быть, семья отчаянно нуждалась, потому что уже с третьего класса он начал подрабатывать репетиторством. С 1909 г. активно публикуется в газетах «Керчь-Феодосийский курьер», «Керченское слово» и др., пишет хронику, фельетоны, статьи по авиации. В 1912 г. начал писать стихи, заинтересовался стиховедением, приобщился к французской поэзии.

В 1914 г. произошла судьбоносная встреча с И. Северяниным, Д. Бурлюком, В. Баяном и В. Маяковским на «олимпиаде футуризма» в Керчи. В том же году выходит первый поэтический сборник Шенгели «Розы с кладбища» (1914), написанный под влиянием Северянина. Вскоре поэт разочаровался в своем детище и уничтожил все доступные ему экземпляры. В том же году выступил с первой публичной лекцией «Символизм и футуризм».

Учился на юридическом факультете Московского университета, но перевелся в Харьковский университет, где служил его дядя — профессор химии Владимир Андреевич Дыбский, чья дочь Юлия стала первой женой Шенгели. В 1916–1917 гг. совершил два всероссийских турне с И. Северяниным, выпустил сборник стихотворений «Гонг». В 1918 г. вышел сборник его стихотворений «Раковина». Печатался в харьковском журнале «Колосья».

Весной 1919 г. командирован в Севастополь, назначение — «комиссар искусств». Летом, после эвакуации из Крыма, вынужден скрываться; с фальшивым паспортом, выданным Севастопольской парторганизацией, пробрался в Керчь, а осенью — в Одессу. Как пишет в своих воспоминаниях сам Шенгели, «…я пробрался в Керчь, а затем в Одессу, где прожил почти два года <…> К этому времени относится мое знакомство с Багрицким, Олешей, Катаевым, Верой Инбер, Л. Гроссманом и др. Осенью 21 г. я возвратился в Харьков».

Далее, в 1922 г., Шенгели перебирается в Москву, где знакомится с поэтессой Ниной Манухиной, ставшей через два года его второй женой. Тогда же за «Трактат о русском стихе» избран действительным членом ГАХН[117]. В 1925–1927 гг. — председатель Всероссийского союза поэтов. Преподавал в ВЛХИ[118].

Известны его теоретические работы по стиховедению «Трактат о русском стихе» (1921, 2-е изд. — 1923) и «Практическое стиховедение» (1923, 1926, в 3-м и 4-м изданиях — «Техника стиха», 1940, 1960), сыгравшие важную роль в изучении русского стиха. Шенгели одним из первых, вслед за Брюсовым, обратил внимание на дольник в русской поэзии. В истории русской литературы известна также его острая полемика с Маяковским (памфлет «Маяковский во весь рост», 1927).

Вратарь — Алексей Петрович Хомич (14 марта 1920, Москва — 30 мая 1980, там же) — советский футбольный вратарь, заслуженный мастер спорта СССР (1948).

Занимался в юношеской команде Таганского парка культуры и отдыха, играл за клубную команду Московского мясокомбината, с 1940 г. — за «Пищевик» (Москва). В 1942 г., будучи в армии, играл за команду военного гарнизона в Тегеране. В 1944 г. дебютировал на чемпионате Москвы в составе московского «Динамо» (матч с «Крыльями Советов» (Москва) — 0: 1). В чемпионате СССР дебютировал 20 мая 1945 г. в матче против московского «Спартака», который завершился вничью (1:1). Двукратный чемпион СССР, серебряный призер четырех чемпионатов СССР, финалист Кубка СССР 1945 и 1949 гг. Участник и герой памятных поездок команды в Великобританию осенью 1945 г., в Швецию и Норвегию в 1947-м. Хомич имел прекрасные вратарские показатели: статистика пропусков — 0,66 мяча за игру. Отыграл шесть сезонов за «Динамо».

В книге он упоминается в связи с анекдотом: «Леди и гамильтоны, — торжественно сказал я словами известного нашего вратаря, который, будучи на приеме в Англии, обратился к собравшимся со спичем и вместо традиционного „леди и джентльмены“ начал его восклицанием „леди и гамильтоны“, будучи введен в заблуждение нашумевшей кинокартиной „Леди Гамильтон“».

Но вот тут прокрадывается сомнение: вторым претендентом на роль прототипа катаевского вратаря многие искусствоведы называют Льва Ивановича Яшина — как вратаря более известного. Оба были в Великобритании: Хомич — в 1946 г., Яшин — в 1966 г. Однако фильм «Леди Гамильтон» с участием Вивьен Ли и Лоуренса Оливье поставлен А. Корде в 1941 г. В СССР попал в качестве «трофейного» фильма, так что по времени скорее подходит 1946 г., когда советский зритель еще хорошо помнил фильм.

Главный редактор — Федор Федорович Раскольников (настоящая фамилия Ильин) родился 28 января (9 февраля) 1892 г. в Санкт-Петербурге. Внебрачный сын протодиакона Сергиевского всей артиллерии собора Федора Александровича Петрова и дочери генерал-майора артиллерии Антонины Васильевны Ильиной. С 1900 г. воспитывался в приюте принца Ольденбургского. Далее учился в Санкт-Петербургском политехническом институте, а в декабре 1910 г. вступил в большевистскую партию.

Ф.Ф. Раскольников работал в газетах «Звезда» и «Правда», в журнале «Красная новь» и сыграл заметную роль в жизни Ю. Олеши (ключик): «…в Мыльниковом же переулке ключик впервые читал свою новую книгу „Зависть“. Ожидался главный редактор одного из лучших толстых журналов (имеется в виду „Красная новь“. — Ю. А.). Собралось несколько друзей. Ключик не скрывал своего волнения. Он ужасно боялся провала и все время импровизировал разные варианты этого провала. Я никогда не видел его таким взволнованным. Даже вечное чувство юмора оставило его. Как раз в это время совсем некстати разразилась гроза, один из тех июльских ливней, о которых потом вспоминают несколько лет.

Подземная речка Неглинка вышла из стоков и затопила Трубную площадь, Цветной бульвар, все низкие места Москвы превратила в озера, а улицы в бурные реки. Движение в городе нарушилось. А ливень все продолжался и продолжался, и конца ему не предвиделось. Ключик смотрел в окно на сплошной водяной занавес ливня, на переулок, похожий на реку, покрытую белыми пузырями, освещавшимися молниями, которые вставали вдруг и дрожали среди аспидных туч, как голые березы.

Гром обрушивал на крыши обвалы булыжника. Преждевременно наступила ночь. Надежды на прибытие редактора с каждым часом убывали, рушились, и ключик время от времени восклицал:

— Так и следовало ожидать! Я же вам говорил, что у меня сложные взаимоотношения с природой. Природа меня не любит. Видите, что она со мной сделала? Она мобилизовала все небесные силы для того, чтобы редактор не приехал. Она построила между моим романом и редактором журнала стену потопа!

Ключика вообще иногда охватывала мания преследования. Бывали случаи, когда он подозревал городской транспорт. Он уверял, что трамваи его не любят: нужный номер никогда не приходит <…>.

Теперь же на город обрушился потоп, и ключик был уверен, что какие-то высшие силы природы сводят с ним счеты.

Он покорно стоял у окна и смотрел на текущую реку переулка.

Уже почти совсем смеркалось. Ливень продолжался с прежней силой, и конца ему не предвиделось.

И вдруг из-за угла в переулок въехала открытая машина, которая, раскидывая по сторонам волны, как моторная лодка, не подъехала, а скорее подплыла к нашему дому. В машине сидел в блестящем дождевом плаще с капюшоном главный редактор.

В этот вечер ключик был посрамлен как пророк-провидец, но зато родился как знаменитый писатель.

Преодолев страх, он раскрыл свою рукопись и произнес первую фразу своей повести:

„Он поет по утрам в клозете“.

Хорошенькое начало!

Против всяких ожиданий именно эта криминальная фраза привела редактора в восторг. Он даже взвизгнул от удовольствия. А все дальнейшее пошло уже как по маслу. Почуяв успех, ключик читал с подъемом, уверенно, в наиболее удачных местах пуская в ход свой патетический польский акцент с некоторой победоносной шепелявостью.

Никогда еще не был он так обаятелен.

Отбрасывая в сторону прочитанные листы жестом гения, он оглядывал слушателей и делал короткие паузы.

Чтение длилось до рассвета, и никто не проронил ни слова до самого конца.

Правда, один из слушателей, попавший на чтение совершенно случайно и застрявший ввиду потопа, милый молодой человек, некий Стасик, не имевший решительно никакого отношения к искусству, примерно на середине повести заснул и даже все время слегка похрапывал, но это нисколько не отразилось на успехе.

Главный редактор был в таком восторге, что вцепился в рукопись и ни за что не хотел ее отдать, хотя ключик и умолял оставить ее хотя бы на два дня, чтобы кое-где пошлифовать стиль. Редактор был неумолим и при свете утренней зари, так прозрачно и нежно разгоравшейся на расчистившемся небе, умчался на своей машине, прижимая к груди драгоценную рукопись».

Раскольников в Первой мировой не участвовал, чтобы избежать призыва — слушатель отдельных гардемаринских классов, которые закончил в феврале 1917 г. После Февральской революции стал заместителем председателя Кронштадтского совета. После июльского кризиса арестован, посажен в «Кресты», освобожден 13 октября 1917 г.

С 1921 г. исполнял обязанности полномочного представителя РСФСР в Афганистане. В 1930–1933 гг. — полпред СССР в Эстонии, в 1933–1934 гг. — полпред в Дании. С сентября 1934 по апрель 1938 г. — полпред СССР в Болгарии. Однако в 1938 г. спешно отозван в СССР с женой, но во время пересадки в Берлине узнал из газеты о своем смещении с должности, после чего понял, что вызывают его исключительно для того, чтобы обвинить в чем-либо, арестовать или расстрелять. Поэтому Раскольников забрал свою семью и отправился с ними в Париж, откуда написал И.В. Сталину и М.М. Литвинову, прося оставить ему советское гражданство и объясняя «временную задержку» за границей различными формальными причинами. Понятно, что ничего он не получил, и в том же году был вынужден опубликовать в парижской русской эмигрантской газете «Последние новости» протестное письмо «Как меня сделали „врагом народа“».

17 июля 1939 г. состоялся суд, на котором постановлено «Об объявлении вне закона должностных лиц — граждан

СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в СССР». Согласно этому документу, любого из опубликованного списка ждал расстрел через 24 часа после удостоверения его личности. В тот же день Раскольников завершил написание «Открытого письма Сталину», в котором говорилось о репрессивной сталинской политике, оно увидело свет уже после смерти Раскольникова.

А смерть уже ждала его. После того как в том же 1939 г. был подписан советско-германский договор о ненападении («Пакт Молотова — Риббентропа»), Раскольников испытал сильнейший эмоциональный шок, поскольку произошло событие, которое по своему содержанию не вмещалось в его сознание. Он впал в реактивный психоз и отправлен в психиатрическую лечебницу, где вскоре и умер при невыясненных обстоятельствах.

Версия первая, выдвинутая Ниной Берберовой в книге «Железная женщина»: Раскольников покончил с собой, в состоянии безумия выбросившись из окна психушки с пятого этажа, и разбился насмерть.

Версия вторая: вдова Раскольникова, Муза Раскольникова-Канивез, утверждала, что он скончался вследствие острой пневмонии.

Версия третья, от Роя Медведева: убит НКВД.

Никто из вышеупомянутых господ на месте смерти Раскольникова не был, никаких документов, подтверждающих хотя бы одну из трех версий, не обнаружено.

Щелкунчик — Осип Эмильевич Мандельштам (имя при рождении — Иосиф). «Мандельштам был невысокий человек, сухощавый, хорошо сложенный, с тонким лицом и добрыми глазами. Он уже заметно лысел, и это его, видимо, беспокоило…»[119].

Родился 3 (15) января 1891 г. в Варшаве, в еврейской семье. Отец, Эмилий Вениаминович (Эмиль, Хаскл, Хацкель Бениаминович) Мандельштам (1856–1938) — мастер перчаточного дела, состоял в купцах 1-й гильдии, мать, Флора Овсеевна Вербловская (1866–1916) — музыкант.

«Он был уже давно одним из самых известных поэтов. Я даже считал его великим. И все же его гений почти не давал ему средств к приличной жизни: комнатка почти без мебели, случайная еда в столовках, хлеб и сыр на расстеленной бумаге, а за единственным окошком первого этажа флигелька — густая зелень сада перед ампирным московским домом с колоннами по фасаду», — пишет о Мандельштаме В. Катаев.

В 1897 г. семья Мандельштамов переехала в Петербург. Осип учился в Тенишевском училище, в 1908–1910 гг. — в Сорбонне и в Гейдельбергском университете. В промежутках между зарубежными поездками бывал в Петербурге, где посещал лекции по стихосложению на «башне» у Вячеслава Иванова.

Первая публикация — журнал «Аполлон» (№ 9) в 1910 г., печатался также в журналах «Гиперборей», «Новый Сатирикон» и др.

Начиная с 1911 г. семейный достаток сократился настолько, что уже не было возможности оплачивать образование за границей, и Мандельштам поступил в Петербургский университет, а так как там принимали только определенное количество иудеев, он крестился. Учился на романо-германском отделении историко-филологического факультета, который не закончил.

В то же время познакомился с А. Ахматовой и Н. Гумилевым. Вошел в «Цех поэтов», в 1912 г. познакомился с А. Блоком, вошел в группу акмеистов. Тогда же выходит первая книга его стихов «Камень». В 1915 г. знакомится с Цветаевой.

После революции 1917 г. работает в различных газетах, много выступает со своими стихами.

«Я пришел к щелкунчику и предложил ему сходить вместе со мной в Главполитпросвет, где можно было получить заказ на агитстихи.

При слове „агитстихи“ щелкунчик поморщился, но все же согласился, и мы отправились в дом бывшего страхового общества „Россия“ и там предстали перед Крупской.

Надежда Константиновна сидела за чрезмерно большим письменным столом, вероятно, реквизированным во время революции у какого-нибудь московского богача. Во всяком случае, более чем скромный вид Крупской никак не соответствовал великолепию этого огромного стола красного дерева, с синим сукном и причудливым письменным прибором.

Ее глаза, сильно увеличенные стеклами очков, ее рано поседевшие волосы стального цвета, закрученные на затылке узлом, из которого высовывались черные шпильки, несколько неодобрительное выражение ее лица — все это, по-видимому, не очень понравилось щелкунчику. Он был преувеличенного мнения о своей известности и, вероятно, полагал, что его появление произведет на Крупскую большое впечатление, в то время как Надежда Константиновна, по моему глубокому убеждению, понятия не имела, кто такой „знаменитый акмеист“.

Я опасался, что это может привести к нежелательным последствиям, даже к какой-нибудь резкости со стороны щелкунчика, считавшего себя общепризнанным гением.

(Был же, например, случай, когда, встретившись с щелкунчиком на улице, один знакомый писатель весьма дружелюбно задал щелкунчику традиционный светский вопрос:

— Что новенького вы написали?

На что щелкунчик вдруг совершенно неожиданно точно с цепи сорвался.

— Если бы я что-нибудь написал новое, то об этом уже давно бы знала вся Россия! А вы невежда и пошляк! — закричал щелкунчик, трясясь от негодования, и демонстративно повернулся спиной к бестактному беллетристу.)

Однако в Главполитпросвете все обошлось благополучно.

Надежда Константиновна обстоятельно, ясно и популярно объяснила нам обстановку в современной советской деревне, где начинали действовать кулаки. Кулаки умудрялись выдавать наемных рабочих — батраков — за членов своей семьи, что давало им возможность обходить закон о продналоге. Надо написать на эту тему разоблачительную агитку.

Мы приняли заказ, получили небольшой аванс, купили на него полкило отличной ветчины, батон белого хлеба и бутылку телиани — грузинского вина, некогда воспетого щелкунчиком».

В 1919 г. в Киеве Мандельштам познакомился со своей будущей женой Н.Я. Хазиной. Официально они поженятся только в 1922 г., а еще через год он посвятит ей «Вторую книгу». Во время Гражданской войны Мандельштам был арестован белогвардейцами в Крыму. Получил предложение бежать вместе с белыми в Турцию, но предпочел остаться на родине.

В 1922 г. знакомится с Пастернаком. Через год выходит «Шум времени», в 1927-м — повесть «Египетская марка», в 1928 г. — последний прижизненный поэтический сборник «Стихотворения» и книга избранных статей «О поэзии».

Конармеец — Исаак Эммануилович Бабель (первоначальная фамилия Бобель; 30 июня (12 июля) 1894, Одесса (хотя сам Бабель называл разные даты своего рождения) — 27 января 1940, Москва) — русский советский писатель, драматург, переводчик и журналист.

«Подобно всем нам, он ходил в холщовой толстовке, в деревянных босоножках, которые гремели по тротуарам со звуком итальянских кастаньет.

У него была крупная голова вроде несколько деформированной тыквы, сильно облысевшая спереди, и вечная ироническая улыбка, упомянутые уже круглые очки, за стеклами которых виднелись изюминки маленьких детских глаз, смотревших на мир с пытливым любопытством, и широкий, как бы слегка помятый лоб с несколькими морщинами, мудрыми не по возрасту, — лоб философа, книжника, фарисея.

…И вместе с тем — нечто хитрое, даже лисье… (К. Чуковский отмечал, что его всегда „очаровывала в Исааке Эммануиловиче смесь простодушия с каким-то лукавством“).

Он был немного старше нас, даже птицелова, и чувствовал свое превосходство как мастер. Он был склонен к нравоучениям, хотя и делал их с чувством юмора, причем его губы принимали форму ижицы или, если угодно, римской пятерки.

У меня сложилось такое впечатление, что ни ключика, ни меня он как писателей не признавал. Признавал он из нас одного птицелова. Впрочем, он не чуждался нашего общества и снисходил до того, что иногда читал нам свои рассказы о местных бандитах и налетчиках, полные юмора и написанные на том удивительном южно-новороссийском, черноморском, местами даже местечковом жаргоне, которыми сделал его знаменитым.

Манера его письма в чем-то сближалась с манерой штабс-капитана, и это позволило честолюбивым ленинградцам считать, что наш конармеец всего лишь подражатель штабс-капитана (Зощенко. — Ю. А.).

Ходила такая эпиграмма:

„Под пушек гром, под звоны сабель от Зощенко родился Бабель“.

Конармеец вел загадочную жизнь. Где он кочует, где живет, с кем водится, что пишет — никто не знал. Скрытность была основной чертой его характера. Возможно, это был особый способ вызывать к себе дополнительный интерес. От него многого ждали. Им интересовались. О нем охотно писали газеты. Горький посылал ему из Сорренто письма. Лучшие журналы охотились за ним. Он был неуловим. Иногда ненадолго он показывался у Командора на Водопьяном, и каждое его появление становилось литературным событием».

Исаак Бабель — третий ребенок в семье торговца Маня Ицковича Бобеля (Эммануила (Мануса, Мане) Исааковича Бабела и Фейги (Фани) Ароновны Бобель (урожд. Швехвель; 1864–1924)), он родился в Одессе на Молдаванке.

Через год после рождения Исаака семья переехала в Николаев. Учился в коммерческом училище им. С.Ю. Витте, куда попал со второй попытки. В первый раз не хватило мест.

Согласно автобиографии И.Э. Бабеля, помимо традиционных дисциплин, он частным образом изучал древнееврейский язык, Библию и Талмуд. В результате, свободно владея идишем, русским, украинским, французским языками, Бабель первые свои произведения писал на французском языке, но они не сохранились. Далее поступил в Киевский коммерческий институт, где учился на экономическом отделении. В период обучения произошла и первая публикация в киевском еженедельном иллюстрированном журнале «Огни» (1913, подпись «И. Бабель») — рассказ «Старый Шлойме».

В Киеве студент Бабель познакомился со своей будущей женой Евгенией Борисовной Гронфайн. В 1916 г. в Петрограде поступил сразу на четвертый курс юридического факультета Петроградского психоневрологического института. Тогда же познакомился с Горьким, что помогло ему публиковаться в журнале «Летопись». Вышли его рассказы «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна» и «Мама, Римма и Алла». Рассказы вызвали широкий отклик, в частности, его должны были судить за порнографию (1001-я статья), а также еще по двум статьям — «кощунство и покушение на ниспровержение существующего строя», но тут грянула революция 1917 года.

Публиковался в «Журнале журналов» и «Новой жизни».

В 1917 г. Бабель оказался на румынском фронте в чине рядового, дезертировал и приехал в Петроград, где нашел себе работу переводчиком в иностранном отделе ЧК, а затем в Наркомпросе и в продовольственной экспедиции.

Весной 1920 г., по рекомендации Михаила Кольцова, под именем Кирилла Васильевича Лютова Бабель направлен в 1-ю Конную армию под командованием Буденного в качестве военного корреспондента Юг-РОСТа, где был политработником.

В рядах 1-й Конной участвовал в советско-польской войне 1920 г., вел «Конармейский дневник», послуживший основой для будущего сборника рассказов «Конармия». Отсюда и «конармеец». Печатался в газете политотдела 1-й Конармии «Красный кавалерист».

Далее пошла чисто литературная работа — редактор 7-й советской типографии, репортер в Тифлисе и Одессе, в Госиздате Украины. В 1922 г. сотрудничал в тифлисской газете «Заря Востока», в качестве корреспондента предпринял поездки по Аджарии и Абхазии.

Цикл «На поле чести» увидел свет в январском номере одесского журнала «Лава» за 1920 г. В июне 1921 г. в популярной одесской газете «Моряк» впервые опубликован рассказ Бабеля «Король», ставший свидетельством творческой зрелости писателя. В 1923–1924 гг. журналы «ЛЕФ», «Красная новь» и другие издания поместили ряд его рассказов, позднее составивших циклы «Конармия» и «Одесские рассказы». Первая книга «Рассказы» вышла в 1925 г. в издательстве «Огонек», в 1926 г. — сборник «Конармия».

В 1926 г. выступил редактором двухтомного собрания произведений Шолом-Алейхема в русских переводах, в следующем году адаптировал для кинопостановки роман Шолом-Алейхема «Блуждающие звезды». В 1927 г. принял участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонек».

Первая пьеса Бабеля, увидевшая публикацию, — «Закат» (1928), ее поставили на сцене МХАТа в 1928 г., постановку признали неудачной.

В 1935 г. публикуется пьеса «Мария». Перу Бабеля принадлежат также несколько киносценариев, он сотрудничал с Сергеем Эйзенштейном.

С сентября 1927 по октябрь 1928 г. и с сентября 1932 по август 1933 г. жил за границей (Франция, Бельгия, Италия). В 1935 г. — последняя поездка за границу на антифашистский конгресс писателей.

Делегат I съезда писателей СССР (1934), а в 1938 г. — член редсовета Государственного издательства художественной литературы (ГИХЛ).

Тем не менее 15 мая 1939 г. Бабель арестован на даче в Переделкине по обвинению в «антисоветской заговорщической террористической деятельности» и шпионаже (дело № 419).

При аресте у него изъяли несколько рукописей (15 папок, 11 записных книжек, 7 блокнотов с записями), которые в результате оказались утраченными. Судьба его романа о ЧК остается неизвестной.

На допросах Бабеля подвергали пыткам, из-за чего он вынужден признать связь с троцкистами, а также их тлетворное влияние на его творчество и факт того, что он, якобы руководствуясь их наставлениями, намеренно искажал действительность и умалял роль партии. Писатель также «подтвердил», что вел «антисоветские разговоры» среди других литераторов, артистов и кинорежиссеров (названы Ю. Олеша, В. Катаев, С. Михоэлс, Г. Александров, С. Эйзенштейн), признался, что «шпионил» в пользу Франции[120], указав, что его связником на Западе был писатель Андре Мальро, связь осуществлялась через Илью Эренбурга.

В результате писателя Бабеля приговорили к расстрелу, который состоялся 27 января 1940 г., прах захоронен в общей могиле № 1 Донского кладбища. В дальнейшем имя Бабеля изъяли из советской литературы и только в 1954 г. писатель посмертно реабилитирован при активном содействии Константина Паустовского.

Синеглазка — Булгакова Елена Афанасьевна. «…Но на месте плавательного бассейна я до сих пор вижу призрак храма Христа Спасителя, на ступенях которого перед бронзовой дверью сижу я, обняв за плечи синеглазку, и мы оба спим, а рассвет приливает, где-то вверху жужжит аэроплан, и мне кажется, что все вокруг, весь город умерщвлен каким-то новым газом так, как якобы уже началась новая война, и мы с синеглазкой тоже уже умерщвлены, нас уже нет в живых, а мы только две обнявшиеся тени…».

Да, Валентин Катаев был влюблен в сестру Михаила Афанасьевича, как можно догадаться, в романе Булгаков выведен как синеглазый. Влюблен настолько, что реально планировал жениться.

Но Михаил Афанасьевич воспрепятствовал этому союзу. Впрочем, не будем забегать вперед. Елена Булгакова (в замужестве Светлаева) родилась в 1902 г. в Киеве, в семье Афанасия Ивановича Булгакова (1859–1907) и его жены, преподавательницы женской прогимназии, Варвары Михайловны (в девичестве Покровской; 1869–1922). Окончила Киевскую женскую гимназию. В 1923 г. приехала в Москву, где окончила филологический факультет Университета.

Ничего удивительного, что Катаев сразу приметил милую девушку и начал за ней ухаживать. В то время он еще дружил с Булгаковым. «Катаев был влюблен в сестру Булгакова, хотел на ней жениться. — Миша возмущался: „Нужно иметь средства, чтобы жениться“, — говорил он» (из воспоминаний Юрия Львовича Слезкина).

А вот как описывает ситуацию первая жена Булгакова Т.Н. Лаппа: «…Леля (имеется в виду Е.А. Булгакова. — Ю. А.) приехала в Москву к Наде (Надежда Афанасьевна Булгакова, в замужестве Земская; 1893–1971. — Ю. А.). За ней стал ухаживать товарищ Миши по Киеву. Но это отпадало, потому что он безбожно пил. Был у нее роман с Катаевым. Он в нее влюбился, ну и она тоже. Это году в 23-м, в 24-м было, в Москве. Стала часто приходить к нам, и Катаев тут же. Хотел жениться, но Булгаков воспротивился, пошел к Наде, она на Лельку нажала, и она перестала ходить к нам. И Михаил с Катаевым из-за этого так поссорились, что разговаривать перестали. Особенно после того, как Катаев фельетон про Булгакова написал — в печати его, кажется, не было, — что он считает, что для женитьбы у человека должно быть столько-то пар кальсон, столько-то червонцев, столько-то еще чего-то, что Булгаков того не любит, этого не любит, советскую власть не любит… ядовитый такой фельетон… Надя тоже встала на дыбы. Она Лельке уже приготовила жениха — Светлаева. Это приятель Андрея Земского, с которым Булгаков грамматику делал. И Леля вышла за него замуж… У них родилась девочка, и назвали они ее Варей». Так как образы брата и сестры синеглазого и синеглазки сюжетно слиты в романе Катаева, рассмотрим их вместе.

Итак, Михаил Афанасьевич Булгаков родился 3(15) мая 1891 г. в Киеве, в семье доцента (через год после рождения сына стал профессором Киевской духовной академии) Афанасия Ивановича Булгакова и его жены, Варвары Михайловны.

После окончания Первой киевской гимназии Михаил поступил на медицинский факультет Киевского университета. По окончании получил степень лекаря. Просился на флот, но его не взяли по состоянию здоровья (больные почки).

В 1913 г. женился на Татьяне Лаппа (1892–1982). Свадьба получилась нищенская. Вот что писала об этом сама новобрачная: «Фаты у меня, конечно, никакой не было, подвенечного платья тоже — я куда-то дела все деньги, которые отец прислал. Мама приехала на венчанье — пришла в ужас. У меня была полотняная юбка в складку, мама купила блузку. Венчал нас о. Александр». Должно быть, именно собственный опыт жить без денег с молодой женой в результате и подвиг синеглазого отказать Катаеву. Впрочем, Булгаков как раз имел некоторый дополнительный доход, ежемесячно отец Татьяны присылал 50 рублей, по тем временам вполне приличная сумма. Но Михаил любил жить на широкую ногу. «Мать ругала за легкомыслие. Придем к ней обедать, она видит — ни колец, ни цепи моей. „Ну, значит, все в ломбарде!“» (обе цитаты здесь приводятся по книге М. Чудаковой[121]).

С начала Первой мировой войны Булгаков сначала работал врачом в прифронтовой зоне, потом военным врачом, во время Брусиловского прорыва. Тогда же он подсаживается на морфий. В 1918 г. возвращается в Киев, где начинает частную практику врача-венеролога.

В 1919 г. мобилизован как военврач в армию Украинской народной республики. Затем власть сменилась, и он был мобилизован в Вооруженные силы Юга России, служил военным врачом 3-го Терского казачьего полка. В том же году успел поработать врачом Красного Креста, а затем — снова у белых. В составе 3-го Терского казачьего полка был на Северном Кавказе.

Начал печататься в газетах и в 1920 г. написал пьесу. В сентябре 1921 г. Булгаков переезжает в Москву, где сразу же стал писать для газет «Гудок», «Рабочий», журналов «Медицинский работник», «Россия», «Возрождение», «Красный журнал для всех». Причем писал в основном фельетоны. «Впоследствии романы и пьесы синеглазого прославились на весь мир, он стал общепризнанным гением, сатириком, фантастом, — писал о нем Катаев, — а тогда он был рядовым газетным фельетонистом, работал в железнодорожной газете „Гудок“, писал под разными забавными псевдонимами вроде Крахмальная манишка». М. Булгаков использовал псевдонимы: М. Булл, Тускарора, Г.П. Ухов, Ф. С-ов, М. Неизвестный, Михаил, Эмма Б., М. Б., Ф. Скитайкин и др. «Крахмальной манишки» среди них нет. Скорее всего, Катаев продолжал мстить обидчику, за то, что тот счел его недостаточно состоятельным, чтобы жениться.

«Он проживал в доме „Эльпитрабкоммуна“ вместе с женой, занимая одну комнату в коммунальной квартире, и у него действительно, если мне не изменяет память, были синие глаза на худощавом, хорошо вылепленном, но не всегда хорошо выбритом лице уже не слишком молодого блондина с независимо-ироническим, а временами даже и надменным выражением, в котором тем не менее присутствовало нечто актерское, а временами даже и лисье» (В. Катаев. «АМВ»).

В 1923 г. Булгаков вступил во Всероссийский союз писателей. Через год знакомится с Любовью Евгеньевной Белозерской (1895–1987), которая в 1925 г. стала его женой.

В 1926 г. Булгаков вызвал беспокойство Советского правительства, и у него в квартире прошел обыск, изъяли рукопись повести «Собачье сердце» и личный дневник. Забавный факт: когда писателю вернули его имущество, он первым делом уничтожил опасный дневник, но, воистину, рукописи не горят. На Лубянке сделали копию дневника, благодаря чему он дошел до наших дней. В том же году МХАТ ставит «Дни Турбиных» — пьеса идет с успехом. Есть легенда, что Сталин смотрел пьесу 15 раз. Об этом пишет Евгений Громов в книге «Сталин. Власть и искусство».

Спектакль разрешили к постановке только во МХАТе. Меж тем в Театре им. Вахтангова с успехом была поставлена «Зойкина квартира». Через два года ставится пьеса «Багровый остров», в это время Булгаков с супругой едут на Кавказ, где Михаил Афанасьевич задумывает «Мастера и Маргариту» и начинает работу над пьесой о Мольере «Кабала святош». Сразу начать писать «Мастера», не имея под рукой кандидатки на Маргариту, было бы опрометчиво. На следующий год Булгаков познакомился с Еленой Сергеевной Шиловской — Маргаритой. Историю их отношений мы уже описывали.

«Он был несколько старше всех нас, персонажей этого моего сочинения, тогдашних гудковцев, и выгодно отличался от нас тем, что был человеком положительным, семейным, с принципами, в то время как мы были самой отчаянной богемой, нигилистами, решительно отрицали все, что имело хоть какую-нибудь связь с дореволюционным миром, начиная с передвижников и кончая Художественным театром, который мы презирали до такой степени, что, приехав в Москву, не только в нем ни разу не побывали, но даже понятия не имели, где он находится, на какой улице.

В области искусств для нас существовало только два авторитета: Командор и Мейерхольд. Ну, может быть, еще Татлин, конструктор легендарной „башни Татлина“, о которой говорили все, считая ее чудом ультрасовременной архитектуры.

Синеглазый же, наоборот, был весьма консервативен, глубоко уважал все признанные дореволюционные авторитеты, терпеть не мог Командора, Мейерхольда и Татлина и никогда не позволял себе, как любил выражаться ключик, „колебать мировые струны“.

А мы эти самые мировые струны колебали беспрерывно, низвергали авторитеты, не считались ни с какими общепринятыми истинами, что весьма коробило синеглазого, и он строго нас за это отчитывал, что, впрочем, не мешало нашей дружбе.

В нем было что-то неуловимо провинциальное. Мы бы, например, не удивились, если бы однажды увидали его в цветном жилете и в ботинках на пуговицах, с прюнелевым верхом.

Он любил поучать — в нем было заложено нечто менторское. Создавалось такое впечатление, что лишь одному ему открыты высшие истины не только искусства, но и вообще человеческой жизни. Он принадлежал к тому довольно распространенному типу людей никогда и ни в чем не сомневающихся, которые живут по незыблемым, раз навсегда установленным правилам. Его моральный кодекс как бы безоговорочно включал в себя все заповеди Ветхого и Нового Заветов.

Впоследствии оказалось, что все это было лишь защитной маской втайне очень честолюбивого, влюбчивого и легкоранимого художника, в душе которого бушевали незримые страсти».

Начиная с 1930 г. на Булгакова обрушиваются гонения, его перестают печатать, пьесы исключаются из репертуаров театров. С горя он пишет письмо Правительству СССР, прося определить его судьбу и либо дать возможность работать во МХАТе, либо позволить эмигрировать. Ответом ему стал звонок И. Сталина, который порекомендовал драматургу обратиться с просьбой о зачислении его во МХАТ. После чего он действительно поступил в театр, работал в качестве режиссера-ассистента, сделал инсценировку «Мертвых душ» Гоголя. Выступал в роли судьи в спектакле «Пиквикский клуб» Диккенса. Впечатления от работы в театре вошли в «Театральный роман».

В 1936 г. МХАТ поставил «Кабалу святош», но критика изругала постановку, и Булгаков был вынужден уйти в Большой театр. Написал либретто «Минин и Пожарский» и «Петр I».

В 1939 г. Булгаков трудился над пьесой о Сталине «Батум», но сам Иосиф Виссарионович отменил постановку. Как пишет в своих воспоминаниях Е. Булгакова, здоровье Михаила Афанасьевича резко ухудшилось, из-за болей в почках он был вынужден постоянно принимать морфий. Уже умирая, Булгаков диктовал супруге свой бессмертный роман «Мастер и Маргарита».

Литературный критик — Петр Семенович Коган (20 мая 1872, Лида, Виленская губерния — 2 мая, 1932, Москва), российский историк литературы, литературный критик, литературовед, переводчик. Профессор МГУ. Президент Государственной Академии художественных наук, сотрудник «Литературной энциклопедии».

Коган учился в гимназии города Могилева, затем поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Как и многие, будучи студентом увлекся марксистскими идеями. После университета преподавал в Москве, в том числе в училище Московского филармонического общества.

В 1909 г. переехал в Санкт-Петербург. Приват-доцент кафедры германо-романской филологии Санкт-Петербургского университета в 1911–1918 гг. Принял православие, чтобы получить возможность стать профессором, тем не менее к профессуре не был допущен. После революции преподавал в МГУ, ректор МГУ.

Работал как переводчик. Перевел книги Д. Рескина, И. Тэна и др. Печатался в «Книговедении», «Русской мысли», «Русском слове», «Курьере» и других изданиях. Автор статей в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона («Классицизм», «Лессинг», «Гуцков», «Ибсен», «Зудерман» и др.) и в первом издании «Большой советской энциклопедии».

В описанный в «АМВ» период Петр Семенович Коган был председателем Государственного художественного комитета Наркомпроса и президентом Государственной Академии художественных наук.

Молодая жена убитого поэта. Говоря о романе Ильфа и Петрова «12 стульев», мы коснулись случайного убийства поэта Анатолия Фиолетова (настоящее имя Натан Беньяминович Шор), который выступает в «АМВ» под именем футурист. Теперь же позвольте представить персонаж, который Катаев так и называет — молодая жена убитого поэта. Это Зинаида Константиновна Шишова (в замужестве Брухнова; 1898–1977) — русская советская писательница, поэтесса и переводчица, автор стихотворного сборника «Пенаты» (Одесса, 1918).

Зинаида Константиновна Шишова родилась 11 (23 сентября) 1898 г. в Одессе, в дворянской семье, отец был учителем гимназии. Уже с 4-го класса гимназии Зинаида Шишова начала зарабатывать, давая уроки. В 1916 г. окончила гимназию и через год поступила на юридический факультет Новороссийского университета в Одессе. Здесь Зика (так звали ее в те годы друзья) стала членом студенческого Литературно-художественного кружка, а затем и литературного кружка «Зеленая лампа», членами которого были Э.Г. Багрицкий, В.П. Катаев, Ю.К. Олеша, А. Фиолетов. Многократно выступала на творческих вечерах одесских поэтов с чтением своих стихов. Один из авторов «Первого альманаха Литературно-художественного кружка», изданного в Одессе в январе 1918 г. «В 8-й аудитории Юридического факультета зародился первый Одесский Союз Поэтов, — писала в своих мемуарах Шишова. — Там я впервые выступила с чтением стихов. Там я познакомилась, а впоследствии сдружилась с Багрицким, Олешей, Катаевым и Адалис <…> Освободившиеся от влияния „ахматовщины“, „гумилевщины“, „северянинщины“, мы назвали свой кружок „Зеленая лампа“. Если вспомнить, что враги наши сгруппировались вокруг о<бщест>ва „Бронзовый гонг“ — станет понятным, представителями каких враждующих литературных течений мы были».

В 1918 г. вышла замуж за Натана Шора, с которым училась на одном курсе, кроме выбора будущей профессии молодых объединяла любовь к литературе. Натан Шор — старший брат Остапа Шора, оба брата служили в Одесском уголовном розыске. Натана Шора убили 14 ноября 1918 г. в столкновении с бандитами. Зинаида же осталась молодой женой убитого поэта, формально правильнее было бы писать — вдовой, но Катаев вкладывает в это слово особый смысл.

«Я не был на его похоронах, но ключик рассказывал мне, как молодая жена убитого поэта и сама поэтесса, красавица, еще так недавно стоявшая на эстраде нашей „Зеленой лампы“ как царица с двумя золотыми обручами на голове, причесанной директуар, и читавшая нараспев свои последние стихи:

„…Радикальное средство от скуки — ваш изящный мотор-ландоле. Я люблю ваши смуглые руки на эмалевом белом руле…“

<…> теперь, распростершись, лежала на высоком сыром могильном холме и, задыхаясь от рыданий, с постаревшим, искаженным лицом хватала и запихивала в рот могильную землю, как будто именно это могло воскресить молодого поэта, еще так недавно слышавшего небесные звуки деревянных фаготов, певших ему о жизни грубой, о печалях, о заботах и о вечной любви к прекрасной поэтессе с двумя золотыми обручами на голове.

— Ничего более ужасного, — говорил ключик, — в жизни своей я не видел, чем это распростертое тело молодой женщины, которая ела могильную землю, и она текла из ее накрашенного рта».

Золотой обруч не самое распространенное украшение, и даже если кто-то усомнится, что «молодая жена убитого поэта» именно Шишова, не трудно прочитать строки из ее мемуаров, где описывается тот же головной убор, который она «купила на последние деньги». Да и строки из стихотворения принадлежат 3. Шишовой.

Зинаида Шишова принимала участие в Гражданской войне, служила в продотряде, затем в отряде по борьбе с бандитизмом под началом красного комиссара Акима Брухнова (1887, Одесса — осужден 13.11.1937, погиб в лагере). В 1921 г. вышла за него замуж. В 1922 г. родила дочь Марию (умерла в младенчестве), сына Марата Акимовича Брухнова (1924, Одесса — 2007, Москва).

В 1928 г. окончила курсы по подготовке дошкольных работников, заведовала яслями, детскими садами в 1928–1930 гг., работала статистиком Райадминотдела в болгарском национальном районе (1930 г.), секретарем юрчасти треста «Коопхарч» в Одессе (1930–1934 гг.). После ареста мужа в годы сталинских репрессий одна воспитывала ребенка.

«В 1934 г. я умирала от белокровия <…> Катаеву написали об этом в Москву. Мы не виделись много лет, но в молодости товарищи находили у меня кое-какие способности. Катаев выслал мне деньги на поездку в Москву. Я оставила сына у родственников и поехала. После очень трудной и горькой жизни я впервые попала в человеческие условия. Катаев устроил меня в санаторий, на несколько месяцев снял для меня комнату. От белокровия моего не осталось и следа. Даже беспокойство о сыне не мешало мне быть счастливой. И вдруг в один прекрасный день Катаев потребовал, чтобы я занялась литературой. Был к этому и очень удобный случай, готовился к выходу альманах памяти Багрицкого. Катаев предложил мне написать воспоминания о Багрицком. Я пятнадцать лет ничего не писала и была уверена, что никогда не смогу писать.

— Каждая „дамочка“ имеет право писать воспоминания. Это необязательно должно быть высоким произведением искусства, — убеждал меня Катаев. Я робко протестовала. В глубине души я была убеждена, что опозорюсь».

Для того чтобы заставить Шишову снова начать писать, Катаев избрал достаточно жестокий способ воздействия на старую знакомую. Она жила в Москве и три раза в день ела у него дома. В один из дней, когда Зинаида позвонила ему перед выходом, Катаев заявил:

«— Приходи, но только после того, как напишешь статью о Багрицком.

— Я не могу, — протестовала я, — то есть я могу, но я должна обдумать.

— Ну так обдумай! — был неумолимый ответ.

Я решилась на хитрость. Я знала, что после завтрака Катаев обычно уходит из дому. Я переждала и позвонила Любе, катаевской домработнице.

— Любочка, — говорит Зинаида Константиновна. — Я сейчас приду завтракать, там у вас осталось что-нибудь?

— Зина Константиновна, — ответила Люба смущенно, — для вас все оставлено, но Валентин Петрович сказал, чтобы не давать, пока вы не принесете какую-то рукопись».

Должно быть, под воздействием шока Шишова тут же села и написала заказанную статью. В 1936 г. воспоминания 3. Шишовой об Э. Багрицком были изданы. Далее она публиковалась в журналах «Красная новь», «30 дней» (повести и рассказы для детей, «Кавалер Махаон», «Хутор дружбы», «Мама» и др.). В 1940 г. опубликован первый исторический роман З.К. Шишовой — «Великое плавание» (о путешествии Христофора Колумба). Шишова уже вошла во вкус и начала роман «Город у моря».

В 1940 г. переехала в Ленинград, вступила в Союз писателей. Получила кооперативную квартиру в «писательском доме» (наб. канала Грибоедова, 9).

Написала поэму «Блокада», выступала с чтением стихов на радио в блокадном Ленинграде, а также в Союзе писателей. Тогда же вышла детская книга «Джек-соломинка», приключенческий роман, написанный 3. Шишовой во время блокады. Американский журналист Гаррисон Солсбери, автор книги «900 дней. Блокада Ленинграда», включил в нее стихи Шишовой.

Летом 1942 г. А. Фадеев помог Шишовой эвакуироваться из блокадного Ленинграда в Москву на самолете. В 1943 г. в Москве вышла поэма 3. Шишовой «Блокада». В 1944 г. Зинаида Константиновна подготовила сборник стихов «Стихи о гвардии сержанте» — о советском солдате, проделавшем путь Ленинград — Сталинград — 3-й Белорусский фронт — Берлин. Последний сборник издательство «Советский писатель» отклонило. В 1945–1946 гг. переводила стихи эстонских и литовских поэтов.

Кроме прототипа «молодой вдовы убитого поэта», Зинаида Шишова послужила прототипом Лики, одной из героинь пьесы Нины Воронель «Оглянись в слезах» о подмосковном Доме творчества «Голицыно». Она упоминается в книге Елена Яворской «История Любви и смерти», Елены Куракиной «По следам Юго-Запада», в публикации Вадима Лебедева в газете «Совершенно секретно» (№ 47 (365), 19.11.1999).

Пошляк, сравнивший ключика с Бетховеном. «Какой-то пошляк в своих воспоминаниях, желая, видимо, показать свою образованность, сравнил ключика с Бетховеном. Сравнить ключика с Бетховеном — это все равно, что сказать, что соль похожа на соль».

В этой роли в «АМВ» выступает Виктор Борисович Шкловский, о котором мы уже говорили в главе о «Белой гвардии» М. Булгакова.

Некто, скупавший по дешевке дворцовую мебель — Толстой, Алексей Николаевич, который после возвращения из эмиграции в 1923 г., летние месяцы проводил в Детском (бывш. Царском) Селе. В мае 1928 г. Толстой с семейством переехал в Детское Село на постоянное жительство. Сначала он поселился в верхнем этаже дома Цыганова (Московская ул., 8/13), позже — в отдельном большом особняке на Церковной ул., 6.

Старая большевичка — Землячка (Залкинд), Розалия Самойловна. «По странному стечению обстоятельств в „Гудке“ собралась компания молодых литераторов, которые впоследствии стали, смею сказать, знаменитыми писателями, авторами таких произведений, как „Белая гвардия'“, „Дни Турбиных“, „Три толстяка“, „Зависть“, „Двенадцать стульев“, „Роковые яйца“, „Дьяволиада“, „Растратчики“, „Мастер и Маргарита“ и много, много других. Эти книги писались по вечерам и по ночам, в то время как днем авторы их сидели за столами в редакционной комнате и быстро строчили на полосках газетного срыва статьи, заметки, маленькие фельетоны, стихи, политические памфлеты, обрабатывали читательские письма и, наконец, составляли счета за проделанную работу.

Каждый такой счет должна была подписать заведующая финансовым отделом, старая большевичка из ленинской гвардии еще времен „Искры“.

Эта толстая пожилая дама в вязаной кофте с оторванной нижней пуговицей, с добрым, но измученным финансовыми заботами лицом и юмористической, почти гоголевской фамилией — не буду ее здесь упоминать, — брала счет, пристально его рассматривала и чесала поседевшую голову кончиком ручки, причем глаза ее делались грустными, как у жертвенного животного, назначенного на заклание.

— Неужели все это вы умудрились настрочить за одну неделю? — спрашивала она, и в этой фразе как бы слышался осторожный вопрос: не приписали ли вы в своем счете что-нибудь лишнего?

Затем она тяжело вздыхала, отчего ее обширная грудь еще больше надувалась, и, обтерев перо о юбку, макала его в чернильницу и писала на счете сбоку слово «выдать».

Автор брал счет и собирался поскорее покинуть кабинет, но она останавливала его и добрым голосом огорченной матери спрашивала:

— Послушайте, ну на что вам столько денег? Куда вы их деваете?

Эти, в сущности, скромные выплаты казались ей громадными суммами.

Куда вы их деваете?

Могли ли мы с ключиком ответить на ее вопрос? Она бы ужаснулась. Ведь мы были одиноки, холосты, вокруг нас бушевал нэп… Наконец, „экутэ ле богемьен“ — это ведь было не даром! Мы молчали».

Розалия Самойловна Землячка (урожд. Залкинд, по мужу Самойлова; 1876–1947) — российская революционерка, советский партийный и государственный деятель. Участник революции 1905–1907 гг., в частности московского восстания в декабре 1905 г. Одна из организаторов красного террора в Крыму в 1920–1921 гг., проводившегося в период Гражданской войны против бывших солдат и офицеров Русской армии П.Н. Врангеля и мирного населения.

Родилась 20 марта (1 апреля) 1876 г. в еврейской семье. Отец — купец 1-й гильдии Самуил Маркович Залкинд. Розалия училась в Киевской женской гимназии и потом на медицинском факультете Лионского университета, где, должно быть, и сошлась с революционерами. Во всяком случае, с 1896 г. — участник российского социал-демократического движения и член РСДРП. Подпольные псевдонимы — Демон, Осипов. С 1901 г. — агент «Искры» в Одессе и Екатеринославе. Катаев как раз ссылается на «Искру». Делегат II (от Одесского комитета РСДРП) и III (от ПК РСДРП) съездов РСДРП. В 1903 г. кооптирована в ЦК партии.

В начале 1905 г. — агент на Урале от «Бюро комитетов большинства», затем — секретарь Московского комитета РСДРП, партийный организатор Рогожско-Симоновского района, работала в военной организации РСДРП. Неоднократно арестовывалась.

В 1909 г. — секретарь Бакинской партийной организации, затем эмиграция, в 1915–1916 гг. — член Московского бюро ЦК РСДРП. С февраля 1917 г. — секретарь 1-го легального Московского комитета РСДРП(б); делегат 7-й (Апрельской) Всероссийской конференции и VI съезда РСДРП(б), в октябре 1917 г. руководила вооруженным выступлением рабочих Рогожско-Симоновского района.

Преподавала на Пречистенских рабочих курсах. После Октябрьской революции — на руководящей партийной и советской работе. Неоднократно избиралась членом ЦК и ЦКК ВКП(б).

Художник — Митурич, Петр Васильевич (1887–1956). «Потом до Москвы дошла весть, что он (Хлебников. — Ю. А.) умер где-то в глубине России, по которой с котомкой и посохом странствовал вместе со своим другом, неким художником. Потом уже стало известно, что оба они пешком брели по дорогам родной, милой их сердцу русской земли, по ее городам и весям, ночевали, где бог послал, иногда под скупыми северными созвездиями, питались подаянием. Сперва простудился и заболел художник воспалением легких. Он очень боялся умереть без покаяния. Будетлянин его утешал:

— Не бойся умереть среди родных просторов. Тебя отпоют ветра.

Художник выздоровел, но умер сам будетлянин, председатель земного шара. И его „отпели ветра“».

Из дневника Митурича, запись от 29.5.1922 г.: «Велимир рассказал (врачу. — Коммент.), что он спал на земле, что у него лихорадка персидская».

Запись от 27.6.1922 г.: «Утром на вопрос Федосьи, трудно ли ему? — ответил: „Да“.

Сделал глоток воды и вскоре потерял сознание. На зов мой не отвечал и на касание не реагировал никак. Напряжение в дыхании заметно ослабевало. Правая рука трепетала. Я делал портрет».

Запись от 28.6.1922 г.: «Велимир ушел с земли в 9 часов 28 июня 1922 года в деревне Санталово Новгородской губернии Крестецкого уезда».

Более об этом художнике в «АМВ» ничего не сказано, так что добавлю только, что он дружил с В.Е. Татлиным, Л.А. Бруни, Н.И. Нисс-Гольдман, Н.Н. Луниным, футуристами. В начале 1920-х гг. сблизился с поэтом В. Хлебниковым, который ушел из жизни в семье художника в деревне Санталово (Новгородская губ.). Санталовский цикл произведений П. Митурича 1922–1923 гг. (портреты поэта, пейзажи, графические образы, навеянные поэтическим творчеством Хлебникова) входят в золотой фонд отечественной графики.

Штабс-капитан — Зощенко Михаил Михайлович. «У него были весьма скромные привычки. Приезжая изредка в Москву, он останавливался не в лучших гостиницах, а где-нибудь недалеко от вокзала и некоторое время не давал о себе знать, а сидел в номере и своим четким елизаветинским почерком без помарок писал один за другим несколько крошечных рассказиков, которые потом отвозил на трамвае в редакцию „Крокодила“, после чего о его прибытии в Москву узнавали друзья.

Приходя в гости в семейный дом, он имел обыкновение делать хозяйке какой-нибудь маленький прелестный подарок — чаще всего серебряную с чернью старинную табакерку, купленную в комиссионном магазине. В гостях он был изысканно вежлив и несколько кокетлив: за стол садился так, чтобы видеть себя в зеркале, и время от времени посматривал на свое отражение, делая различные выражения лица, которые ему, по-видимому, очень нравились.

Он деликатно и умело ухаживал за женщинами, тщательно скрывал свои победы и никогда не компрометировал свою возлюбленную, многозначительно называя ее по-пушкински N. N., причем бархатная бородавочка под его губой вздрагивала как бы от скрытого смешка, а миндальные глаза делались еще миндальнее».

М. Зощенко участвовал в Первой мировой войне и дослужился до чина штабс-капитана. Потому и персонаж зовут штабс-капитан.

Михаил Михайлович Зощенко родился в 1894 г. в Петербурге. Отец — художник Михаил Иванович Зощенко (из полтавских дворян, 1857–1907), мать — Елена Осиповна (Иосифовна) Зощенко (урожд. Сурина, русская, дворянка, 1875–1920), до замужества была актрисой, а также писала рассказы, которые выходили в газете «Копейка».

Учился Михаил Зощенко в 8-й гимназии Петербурга, поступил на юридический факультет в университет, но через год отчислен за неуплату. Летом подрабатывал контролером на Кавказской железной дороге.

29 сентября 1914 г. Михаил Зощенко зачислен в Павловское военное училище юнкером рядового состава на правах вольноопределяющегося 1-го разряда, 5 января 1915 г. произведен в чин юнкера унтер-офицерского состава, 1 февраля 1915 г. окончил ускоренные четырехмесячные курсы военного времени и произведен в прапорщики с зачислением по армейской пехоте.

Далее следовала непростая военная карьера. Так же, как Катаев, он был отравлен газами, кстати, в Первую мировую они даже воевали рядом, правда, в то время не зная друг друга.

В январе 1917 г. представлен в капитаны и к ордену Св. Владимира IV степени. Ни чин, ни орден Зощенко получить не успел в связи с революцией, но награждение орденом объявили в приказе. Поэтому сам Зощенко считал себя награжденным в период Первой мировой войны пятью орденами.

9 февраля 1917 г. у Зощенко обостряется болезнь (порок сердца — результат отравления газами), и после госпиталя его отчислили в резерв. Но без дела он не сидит, и уже летом 1917 г. назначается начальником почт и телеграфов и комендантом почтамта Петрограда, а позже отправлен в Архангельск, где занимал должность адъютанта Архангельской дружины.

Отказался от предложения эмигрировать во Францию. В СССР работал секретарем суда, инструктором по кролиководству, а также куроводству в Смоленской губернии, откуда сбежал в Красную армию, несмотря на освобождение от военной службы. Видно, нелегко боевому офицеру заниматься разведением разного рода живности. Служил полковым адъютантом 1-го Образцового полка деревенской бедноты. Зимой 1919 г. участвует в боях под Нарвой и Ямбургом с отрядом Булак-Балаховича.

Но весной снова демобилизован в связи с больным сердцем, впрочем, на этот раз ему удалось выхлопотать для себя должность телефониста при пограничной страже.

Тем не менее и эту должность пришлось оставить, Михаил Михайлович метался между мирными профессиями, не находя себя. С 1920 по 1922 г. Зощенко посещал литературную студию при издательстве «Всемирная литература», которой руководил Корней Чуковский.

Печататься Зощенко начал в 1922 г. Он принадлежал к литературной группе «Серапионовы братья» (Л. Лунц, Вс. Иванов, В. Каверин, К. Федин, Мих. Слонимский, Е. Полонская, Н. Тихонов, Н. Никитин, В. Познер).

«Серапионовы братья» говорили о необходимости отделить искусство и литературу от политики, в изображении реальности старались идти от фактов жизни, а не от лозунгов. Их позицией была осознанная независимость, которую они противопоставляли сформировавшейся идеологической конъюнктурности в советской литературе. Критики, опасливо относясь к «серапионам», справедливо считали, что Зощенко является «наиболее сильной» фигурой среди них.

В 1930-е гг. Михаил Зощенко переходит к крупной форме: «Возвращенная молодость», «Голубая книга» и др. Начинает работу над повестью «Перед восходом солнца». Его повесть «История одной перековки» вошла в книгу «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934).

Сразу после начала Великой Отечественной войны Зощенко требует отправить его на фронт, но получает отказ: «К военной службе не годен». Тогда он вступает в группу противопожарной обороны (основная цель — борьба с зажигательными бомбами) и со своим сыном дежурит на крыше дома во время бомбежек. В свободное от дежурств время пишет антифашистские фельетоны для публикации в газетах и на радио. По предложению главного режиссера ленинградского Театра комедии Н.П. Акимова, Зощенко и Шварц берутся за написание пьесы «Под липами Берлина» — пьеса о взятии советскими войсками Берлина шла на сцене театра в то время, когда немцы еще держали в блокаде Ленинград.

В 1941 г. Зощенко в приказном порядке эвакуируют сначала в Москву, а после в Алма-Ату. Вес позволенного багажа не должен был превышать 12 кг, и Зощенко берет с собой 20 тетрадей-заготовок будущей книги «Перед восходом солнца» общим весом 8 кг. На одежду и прочее осталось ровно 4 кг.

В Алма-Ате писатель трудится над серией военных рассказов, написал несколько антифашистских фельетонов, а также сценарии к фильмам «Солдатское счастье» и «Опавшие листья». В 1943 г. его перевозят в Москву, где Зощенко становится членом редколлегии журнала «Крокодил». В 1944–1946 гг. много работал для театров. Две его комедии поставлены в Ленинграде. Одна из которых — «Парусиновый портфель» — выдержала 200 представлений за год.

В апреле 1946 г. Зощенко в числе других писателей награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов», а в июле на Зощенко вдруг ополчилась жестокая критика. Оказалось, что «окопавшийся в тылу Зощенко ничем не помог советскому народу в борьбе против немецких захватчиков»[122]. 14 августа 1946 г. выходит Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором за «предоставление литературной трибуны писателю Зощенко» подверглись жесточайшей разгромной критике редакции обоих журналов, журнал «Ленинград» вообще был закрыт.

Далее А. Жданов в своем докладе снова говорит об «окопавшемся в тылу Зощенко»: «Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку» (о повести «Перед восходом солнца») и так далее. Неудивительно, что Зощенко исключают из Союза писателей, его перестают печатать, его имя полностью вычеркнуто из отечественной литературы. С этого момента даже при издании зарубежных произведений, переведенных М. Зощенко, имя переводчика не указывалось. Тем не менее в переводе Зощенко вышли книги А. Тимонена «От Карелии до Карпат», М. Цагараева «Повесть о колхозном плотнике Саго» и две виртуозно переведенные повести финского писателя М. Лассилы — «За спичками» и «Воскресший из мертвых».

Теперь, не имея возможности жить с публикаций, Зощенко снова взялся за башмачное ремесло.

Только после смерти И. Сталина встал вопрос о восстановлении Зощенко в Союзе писателей, этим вопросом занимались Симонов и Твардовский. Но если Твардовский ратовал за термин «восстановление», то Симонов предлагал принять заново и только по произведениям, изданным после 1946 г., так как все прежнее принято было считать литературным хламом, иными словами, Зощенко мог вступить, но только как переводчик.

В результате его приняли в 1953 г., и уже в мае 1954 г. Зощенко и Ахматову приглашают в Дом писателя для встречи с группой студентов из Англии.

Оказалось, что английские студенты настаивали на том, чтобы им показали могилы Зощенко и Ахматовой, на что им ответили, что в самом скором времени обоих писателей им предъявят живьем. Там же на откровенный вопрос, как писатели относятся к губительному для них постановлению 1946 г., Зощенко ответил, что с оскорблениями в свой адрес он не может согласиться, он русский офицер, имеющий боевые награды, в литературе работал с чистой совестью, его рассказы считать клеветой нельзя, сатира была направлена против дореволюционного мещанства, а не против советского народа. Этой речью писатель вызвал на себя вторую волну возмущения: «Зощенко не исправился, а наоборот укрепил свои позиции».

Через месяц состоялось собрание, на котором Зощенко обвинили в том, что он осмелился публично заявлять о несогласии с постановлением ЦК. Симонов и Кочетов пытались уговорить Зощенко «покаяться».

«Я могу сказать — моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены. У меня нет выхода. Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын… У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего. Я не собираюсь ничего просить. Не надо мне вашего снисхождения — ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков. Я больше чем устал. Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею»[123].

В 1955 г. Зощенко обратился в Ленинградское отделение Союза писателей с заявлением предоставления пенсии, но получил ее только через три года, незадолго до смерти.

Последние годы жизни писатель провел на даче в Сестрорецке. Скончался 22 июля 1958 г. в 0:45, умер от острой сердечной недостаточности. Похоронен в Сестрорецке, так как хоронить писателя на «Литераторских мостках» Волковского кладбища власти запретили.

ДОНЖУАНСКИЙ СПИСОК ВАЛЕНТИНА КАТАЕВА

Когда мы говорим, что Булгаков запретил сестре выходить замуж за Катаева, чем разрушил их любовь, не стоит забывать, что синеглазка при этом не кинулась в пруд и не приняла яд, а, повздыхав немного, вполне благополучно вышла замуж за другого человека. Что же до Катаева, отсутствие денег у последнего — это, на самом деле, полбеды. Булгаков отлично знал злобный, мстительный характер новоявленного жениха, да и влюблялся юноша во всех встречных барышень без исключения. Женщины сходили с ума по Катаеву. Вот, к примеру, что писала о Валентине Петровиче его третья жена Эстер: «Он был необыкновенно красив, рыцарствен, галантен, а главное — в каждую минуту интересен».

Был он влюблен и в сестру своего друга Юрия Олеши — Ванду. «В предсмертном бреду, она часто произносила мое имя, даже звала меня к себе» (Катаев ссылается здесь на свидетельство самого Олеши: «Умирая в 1919 году от тифа, Ванда звала Валентина Катаева, буквально умерла с его именем на устах»).

Так что, возможно, в чем-то Булгаков прав.

К примеру, в 1913 г., Валентин познакомился с сестрами Алексинскими — Инной, Ириной, Шурой и Мурой. Влюбился в Ирину «Ирина Константиновна Алексинская родилась 5 мая 1900 года. Отец — генерал-майор артиллерии, мать — любительница музыки и поэзии. Болезненная девочка, в отличие от сестер, получила домашнее образование, рисовала, писала стихи, играла на рояле — в доме образовалось что-то вроде салона или „кружка поклонников“. Шура вспоминала, что Катаев „влюбился в сестру с первого взгляда“, так это или не так, однако об Ирен им написано больше, чем о какой-либо другой…», — пишет Сергей Шаргунов в своей книге «Катаев. „Погоня за вечной весной“». Всем своим любимым девочкам/девушкам/женщинам Валентин Катаев посвящал стихи, есть стихи, посвященные Ирине, но главное, что она стала у него прототипом Ирен Заря-Заряниц-кой в «Зимнем ветре» и Миньоны в «Юношеском романе».

«На фотографиях Ирен часто прижимает к себе кошек, в ее круглом личике с большими глазами тоже есть что-то задумчиво-кошачье», и Катаев писал о ее «кошачьем язычке» (в голодные годы она стала лепить из глины и раскрашивать кошек и диковинных монстриков, которых сестрицы продавали «на толчке». На последней карточке 1927 г., где Ирен, уже лежачая, с лицом, как череп, белая кошка поверх одеяла внимательно щурится в объектив). Рожденная в мае, она считала сирень своим цветком. «За то, что май тебя крестил / И дал сиреневое имя…» — писал Катаев, а в другом стихотворении (журнал «Жизнь», 1918, № 1, июнь) объяснялся так:

Твое сиреневое имя В душе как тайну берегу. Иду тропинками глухими, Твое сиреневое имя Пишу под ветками сквозными Дрожащим стоком на снегу…

В ее записной книжке было немало его стихотворных посвящений (некоторые печатались в одесских газетах и даже столичных журналах), но она писала и сама. Вот, к примеру, стихотворение «Поэту — от девочки с сиреневым именем» (адресат назван «возлюбленным»):

Из сиреневой душистой неги Я сплету причудливый букет И тебе его в окошко брошу — Получай, возлюбленный поэт! Отряхнись скорей от сонной лени И, вдыхая запах, — вспоминай: Это та — чье имя из сирени Сплел тебе, для счастья, звонкий май.

Во время Первой мировой Катаев служил в артиллерийской бригаде ее отца, Константина Гавриловича Алексинского. Все знали, что Валентин пишет Ирен полные любви и тоски письма, и представьте, как восприняли окружающие изданное в 1916 г. в журнале «Театр и кино» его же стихотворение «К ногам Люли Шамраевской». Минимум как предательство.

Тем не менее разрыв произошел только в 1918 г. Ночное признание в любви и отказ. Мы не знаем причину, по которой Ирен в конце концов отвергла Валентина. В 1920 г. они увидятся в последний раз, и Ирина отдаст ему пачку писем, полученных с фронта, а в 1927-м умрет от туберкулеза.

Катаев упоминает о романе Ирен с его гимнастическим приятелем, возможно, он мстил впоследствии ей за эту измену, или на судьбу их отношений повлиял отец-генерал. В романе «Зимний ветер» Катаев вывел Константина Гавриловича как генерала и отца Ирен и затем, должно быть, из мести «расстрелял» (в действительности последний эвакуировался). В романе «Зимний ветер» Катаев выступает под именем Петя Бачей, Ирен же, как и была — дочь генерала. Имена ее сестер не изменены. Разрыв с Ирен приобрел политическую окраску: «Теперь кончено. Россия должна быть только монархией и ничем другим. А всех большевиков во главе с Лениным надо вздернуть на первой осине», — говорит Ирен и стреляет в Петю из дамского револьвера, но не попадает. Тогда он «несколько раз с наслаждением и злорадством хлопнул ее по щекам, приговаривая:

— Ах ты дрянь, ах ты генеральская тварь…

Она тонко завыла от боли и унижения и побежала по аллее, закрывая лицо руками. Черная вуаль зацепилась за сучок и повисла на кусте, с которого посыпался иней…».

Заметьте, «Зимний ветер» написан в 1960 г., к тому времени Катаев не видел Ирен 40 лет!

Неудивительно, что роман, написанный давним знакомым, дошел до сестер Алексинских, и вскоре они написали его автору все, что думали, и о его произведении, и об образе их дорогой покойной сестры, которую он вывел в романе злобной тварью.

«Дорогие „сестры А“! — отвечал Катаев.

Вы неправы, обвиняя меня в том, что я вывел в своем романе „Зимний ветер“ вашу семью. Это недоразумение, основанное на деталях… Ваши имена не столь самобытны, чтобы служить прямым указанием на семью… Вы должны понять, что у писательства есть свои великие законы, которые очень трудно перешагнуть».

Да, конечно, Инна, Ира, Шура, Мура — наверное, очень популярные в России имена, особенно в этом сочетании и с точными указаниями их возраста и того, что Шура и Мура близняшки. Так что это не объяснение, а отписка.

Удивительно другое, как можно столько времени держать в себе злость?!

В «Юношеском романе» наряду с Миньоной (Ирен) упоминается Ганзя, в которую юноша «безнадежно и горько» влюблен в то же время, когда встречался с Ирен. Целое исследование этой личности провел журналист Константин Васильев в статье «Римлянка-изгнанница» (журнал «Одесса», 1997, № 2).

Прототипом Ганзи стала Зоя Корбул. «Родная сестра Зоиного мужа подтвердила, что Катаев нарисовал ее точно: глаза „карие, какие часто встречаются у молдаванок“, волосы „темно-каштановые с еле заметным золотистым отливом“, невысокая — „неизвестно, как было заложено в меня тяготение к девушкам небольшого роста, как говорилось тогда, Дюймовочкам“. Но любил он ее не за внешность. Он никак не мог описать ее прекрасную неуловимость. Неосуществленное, связанное с ней, какое-то обещание счастья томило его всю жизнь» (Сергей Шаргунов. «Катаев. „Погоня за вечной весной“»).

Зоя Ивановна Корбул родилась 6 августа 1898 г. на Днепре. «По семейному преданию, их род брал начало от римского полководца Кобулона». Катаев придумал фамилию Траян не случайно: Марк Ульпий Траян — блестящий римский полководец. «Судьба привела меня, наконец, к Траянову валу, где я решил умереть, как скиф, отвергнутый римлянкой».

Зоя училась в одесской частной гимназии О.С. Белен-де-Баллю. В 1915-м она поступила на историко-филологический факультет Одесских высших женских курсов.

Что это был за роман? Судя по всему, Катаев куртуазно любовался девушкой со стороны, так что она вышла замуж, родила ребенка и позже уехала с семьей в Константинополь, возможно, так и не узнав о том, что в нее был влюблен поэт. Впрочем, посетив Америку во второй раз, он написал Зое: «С Новым годом. Неужели у Вас нет потребностей написать мне?». Получается, что она не могла не знать о его любви. Возможно, как и другие «возлюбленные» Валентина, Зоя время от времени получала очередное стихотворение в свой альбом, может быть, была переписка, которая просто не дошла до нас. Но если они действительно любили друг друга, почему тогда не поженились? Отчего судьба разбросала их по свету? Скорее всего, Зоя хоть и знала о чувствах Катаева, попросту не придавала им большого значения. Поэт, регулярно влюбляющийся в самых разных девиц, вряд ли может надеяться на то, что его будут воспринимать серьезно. Или пересилило новое чувство к человеку, за которого она вышла в конце концов замуж.

Финал этой истории оказался совершенно в духе высокой поэзии. Зоя и Валентин умерли в один день.

Людмила Рафаиловна Гершуни. Родилась в Одессе 27 ноября 1901 г. Отец — одесский 2-й гильдии купеческий сын Рафаил Хаимов Гершуни, мать — Эйдля. Валентин и Людмила поженились 12 мая 1921 г. в одесском отделе ЗАГС. По невыясненным причинам Катаев скрывал этот брак, длившийся всего лишь 8 месяцев. «Лущик и Розенбойм утверждали: „После разрыва с Катаевым она покончила с собой…“»[124].

«Катаев никому не говорил о Людмиле, — писал в книге «Катаев. „Погоня за вечной весной“» Сергей Александрович Шаргунов, — об этом браке дети Катаева впервые услышали от меня…

Розенбойм вспоминал, что, когда в 1982 году он задал Катаеву вопрос о Гершуни, тот вскинулся: „Откуда вы знаете?!“».

Тот же С. Шаргунов выносит предположение, что именно о Л. Гершуни написаны эти строки:

Но одной я ночи не забуду, Той, когда зеркальным отраженьем Плыл по звездам полуночный звон, И когда, счастливый и влюбленный, Я от гонких строчек отрывался, Выходил на темный двор под звезды И, дрожа, произносил: Эсфирь!

Анна Сергеевна Коваленко — вторая жена В. Катаева, но так как Валентин Петрович никогда не рассказывал о своем первом неудачном браке, в энциклопедиях считается первой. Они познакомились в 1919 г., в ту пору Анна была гимназисткой.

И там вдалеке у фонтана, Где дышится всем так легко, Впервые увидел вас, Анна Сергеевна Коваленко.

С Анной они поженятся в Москве в 1923 г.

«Может быть, эта любовь — как и все в мире — не имела не только конца, но не имела начала. Она существовала всегда».

Их очень много. Их — избыток. Их больше., чем душевных сил, — Прелестных и полузабытых, Кого он думал, что любил. Они его почти не помнят, И он почти не помнит их, Но, Боже! — сколько темных комнат И поцелуев неживых. Какая мука дни и годы Носить постыдный жар в крови И быть невольником свободы, Не став невольником любви.

Клавдия Заремба, она же Лазарева, она же Ирен. Возможно, в первый раз она появляется в образе «маленькой голодной царицы», поджавшей «сизые от купания губы»? — чудесный образ, величественный, трагикомичный, хищный! В «Траве забвения» Клавдия выступает как непримиримая большевичка, которая предает влюбленного в нее офицера, как, впрочем, предавала и Ирен из «Зимнего ветра», выдохнувшая: «Убейте его, он изменник».

Есть мнение, что образ «девушки из партшколы, совершившей предательство любимого человека», Катаев заимствовал у Сергея Борисовича Ингулова (настоящая фамилия Рейзер). В харьковском «Коммунисте» есть такие строки: «Писатели и писательницы, трагики и поэты, акмеисты и неоклассики, о ком рассказываете вы нам? Вы художники, вы не можете не воспринимать революционного быта, жизни — не классов, не слоев, не групп, отдельных людей в революции… Поэты и поэтессы, вы сумели воспеть любовь Данте и Беатриче, разве вам не постичь трагической любви штабс-капитана и девушки из партшколы?.. Почему же вы молчите?».

Возможно, Катаев читал рассказы Якова Бельского об одесской чекистке Розе Вакс. В 1923 г. в Берлине издан дневник художницы Натальи Михайловны Давыдовой (1875–1933), узницы Одесской ЧК в 1920–1921 гг., там есть материал об этой персоне. Роза внедрялась в антисоветские сообщества, кроме того, была тюремным соглядатаем.

Образ обольстительницы и предательницы появляется в «Траве забвенья», в «Вертере».

Катаев растит свои тексты на собственном биографическом материале, и если образ повторяется — верная примета, что, следовательно, так и было на самом деле, то есть Катаев раз за разом пытается избыть переполняющие его чувства. Но в «Траве забвения» у него это не получается, и он обещает когда-нибудь написать еще одну книгу, где Клавдия будет представлена под фамилией Лазарева, и вот там-то он скажет всю правду.

Собственно, он сдерживает свое слово в повести «Уже написан Вертер».

Эстер Давыдовна Катаева — супруга Валентина Катаева (урожд. Бреннер). Она является персонажем книг «Трава забвения», «Святой колодец», «Алмазный мой венец», ей посвящена повесть «Белеет парус одинокий», ее имя есть и в «Уже написан Вертер»

Эстер родилась 21 октября 1913 г. в Париже, в семье Давида Павловича и Анны Михайловны Бреннер. Если бы не предреволюционные волнения, ее родителям, наверное, не суждено встретиться. Давида Бреннера, уроженца Польши, за распространение листовок сослали в Тобольск, где в то время проживала купеческая семья Анны Эккельман. Молодые люди познакомились и вскоре поженились, старшая дочь Лена родилась в Сибири. Благодаря содействию тестя, Давид Павлович сумел вернуться в Польшу; следом за ним туда же перебралась и молодая жена с двухлетним ребенком. Оттуда они переехали во Францию, где родилась Эстер, позже в Лондон, где родилась третья дочь, Миля.

В начале 1920-х гг. Бреннеры, охваченные революционным энтузиазмом, прибыли в Москву, где получили комнату в коммунальной квартире на Малой Дмитровке. Эстер зарабатывала на жизнь выполнением заказов на шитье, вязание и изготовление чертежей.

Актриса Екатерина Рогожина, жена писателя Льва Никулина, считала, что юная Эстер впоследствии стала прототипом «миниатюрной блондинки Ноэми» из романа Анатолия Рыбакова «Дети Арбата».

Существуют две версии знакомства Эстер с Катаевым. В одной из них присутствует «стройная, длинноногая, в серебряных туфельках… поражающая длиной загнутых ресниц, за решеткой которых наркотически блестят глаза… Ее можно видеть в „Метрополе“ вечером. Она танцует танго, фокстрот или тустеп с одним из своих богатых поклонников». Возможно, именно так писатель впервые увидел свою будущую супругу, их познакомила рижская танцовщица Мира.

Другая версия: Катаев и Олеша познакомились с двумя симпатичными девушками и пригласили их в ресторан «Арагви».

Эстер и Валентин поженились в 1935 г., когда Катаеву было 38 лет, а Эстер 22 года. Через год родилась дочь Евгения, еще через год сын Павел. Первым произведением, в котором писатель создал образ жены, стал рассказ «Цветы», написанный осенью 1936 г., вскоре после рождения дочери. Герой рассказа повествует, как он ходил возле родильного дома, ожидая известий о появлении на свет малыша: «Я был гораздо беспомощней и беззащитней, чем жена». Узнав о рождении дочери, рассказчик решил купить на все деньги множество букетов: «Пускай же моя дочь лежит в своей маленькой кроватке среди цветов, как сказочный мальчик-с-пальчик в атласной чашечке розы!»

В рассказе «Дудочка и кувшинчик» есть папа, мама и их дети — Женя и Павлик.

Интересно, что Катаев поддерживал самые теплые отношения с семьей жены. Так, узнав однажды, что тестю отказали в выплате пенсии, он в тайне от него стал выплачивать ему ежемесячное пособие. До конца жизни тот так и не узнал, что пенсию ему платило не государство, а зять.

Во время войны Эстер с детьми отправили в Бейрут близ Казани, где вместе с Зинаидой Пастернак она работала раздатчицей в столовой, затем ее переправили в Чистополь, где нашла место няни в интернате, где в это время воспитывались и их дети.

За границу Катаев с женой начали ездить в 1958 г., об этих событиях он пишет в своих книгах, навестили вдову Бунина — эпизод вошел в книгу «Трава забвения», посмотрели улицу Риволи, где Эстер появилась на свет.

«УЖЕ НАПИСАН ВЕРТЕР»

Одесса, 1920 г., местная ЧК совершает массовые аресты и расстрелы. Среди ожидающих расстрела — художник Дима Федоров (реальный прототип — Виктор Федоров). Дима какое-то время числился во «врангелевской» группе, но потом признал Советскую власть, после чего поступил на работу в изогит, где рисовал агитационные плакаты. Он женился на большевичке Лазаревой, не зная, что та вышла за него замуж по заданию ЧК. В результате именно ее донос привел молодого мужа за решетку. — Ситуация похожа на ситуацию с Ирен, но только на этот раз она как бы обострена.

Виктор Александрович Федоров родился в 1897 г. в Одессе, в семье писателя А.М. Федорова. В 1905 г. в журнале «Звон» опубликован рисунок Федорова, подписанный «Витя Ф.». Далее в 1909 г. участвовал в выставке I Салон В. Издебского, раздел «Детские рисунки». Виктор учился рисованию у Ф.Л. Соколовича в реальном училище В.А. Жуковского, по окончании которого в 1915 г. поступил в художественное училище ОХУ, но в декабре того же года его призвали в армию и он попал в тяжелую артиллерию.

Федоров женился в 1916 г. на Надежде Ковалевской, младшей дочери владельца земли, где Федоровы купили себе участок под дачу. Вскоре у молодой пары появились сыновья — Леонид (1917 г. р.) и Вадим (1918 г. р.). Катаев назвал их в «Вертере» Кириллом и Мефодием.

Чувствуется, что Катаев завидовал и одновременно презирал Федорова, которому все слишком легко в жизни давалось.

«Богатый папаша. Ему ничего не стоит купить своему гениальному вундеркинду ящик пастельных карандашей. Десять рублей — пустяки. Мамочкин сынок будет создавать репинские полотна! Я знаю, перед самой войной папочка возил вас в Санкт-Петербург, пытался по протекции впихнуть вас в Академию художеств. Но вы с треском провалились, только напрасно опозорились». На самом деле Федоров этот экзамен сдал.

Художник участвовал в выставке одесских «независимых» 1917 г., в 1918 г. вновь поступил в ОХУ в мастерскую К.К. Костанди. На XXIX выставке ТЮРХ[125] (1919 г.) экспонировал портрет и этюды.

В. Федоров не желал участвовать в Гражданской войне, но в 1920 г., когда большевики установили прожекторную станцию, Григорий Котовский, друживший с семьей Федоровых, устроил туда Виктора, его жену Надежду и их друга по фамилии Хрусталев.

Белые вышли на Виктора и предложили ему деньги в оплату за то, что он выведет из строя прожектор во время белого десанта, Федоров взялся сделать это бесплатно. Он стал связным, об этом в закрытых архивах ЧК вычитал Никита Брыгин, создававший музей КГБ в Одессе. Но, судя по всему, это оказалась ловушка, и под видом белых действовали агенты ЧК, которые разоблачали очередные заговоры против правительства.

В том же 1920 г. Федоров арестован одесской ЧК, но вскоре отпущенн. Катаев использует именно этот эпизод жизни героя как завязку своего повествования.

Далее Федоров эмигрировал и поселился в Румынии. Работал художником в Бухарестском оперном театре. В 1938 г. участвовал в 3-й выставке Общества русских художников в Болгарии. Во время войны вернулся Одессу, где его снова арестовали. Отбывал срок в Сиблаге. Работал при лагерном театре. Умер в заключении.

Желая спасти сына, мама Димы обращается за помощью к его другу, эсеру Серафиму Лосю (прототип — писатель Андрей Соболь, с которым Катаев встречался в «Гудке»).

Андрей Соболь, настоящее имя Юлий Михайлович (Израиль Моисеевич) Соболь, (также Собель), родился 1 августа (20 июля) 1888 г. в Саратове, в семье мелкого служащего. С 1904 г. состоял в группе сионистов-социалистов. В начале 1906 г. арестован в Мариямполе и по обвинению в «доставлении средств необнаруженным противозаконным сообществам» осужден к четырем годам каторжных работ на строительстве Амурской колесной дороги, где он подорвал свое и без того слабое здоровье. После того как Соболь заболел чахоткой, его перевели на поселение, откуда в 1909 г. он бежал за границу.

Во время Первой мировой войны Соболь находился в Париже, где сразу же подал заявление в Иностранный легион, но не прошел из-за слабого здоровья. В 1915 г. нелегально вернулся в Россию, был на фронте в качестве корреспондента. После революции 1917 г. поступил в школу прапорщиков, которую не закончил, потому что пришлось стать комиссаром Временного правительства при 12-й армии.

Жил в Киеве, в Крыму, с 1922 г. в Москве. В 1922 г. — секретарь правления Всероссийского союза писателей (подпись Соболя, между прочим, стоит на членском билете Сергея Есенина).

Лучшим произведением Соболя считается повесть «Салон-вагон» (1922). Прототип главного героя — он сам. В 1925 г. газета «Гудок» по результатам читательского опроса назвала Соболя лучшим беллетристом («Гудок», № 131 (1813), 9 июня 1926 г. Вал. К. «Андрей Соболь»).

Тем не менее, подверженный с ранней юности тяжелым депрессиям, 7 июня 1926 г. Соболь застрелился, находясь в Москве, на Тверском бульваре у памятника Пушкину. По утверждению людей, лично знавших Соболя, «он целил в грудь, но рука дрогнула, и он попал в живот». Но такая рана не могла не стать причиной для пересудов — под памятником Пушкина умер от пулевого ранения в живот. Звучит почти как цитата.

Незадолго до смерти закончил подготовку к печати своего собрания сочинений в четырех томах.

После 1928 г. книги Соболя признали (по отзыву Горького) упадническими и больше не переиздавались.

Вот реальная судьба прототипа, в повести же его ждет несколько другая участь. Мама арестованного художника Димы обращается к Серафиму Лосю, зная, что тот сдружился на каторге с Максом Маркиным, человеком, который может пересмотреть дело ее сына и выпустить его из тюрьмы.

Прототип Макс Маркина — Макс (Мендель) Абелевич Дейч, российский революционер, советский партийный и хозяйственный деятель. Родился в 1885 г. Динабурге (ныне — Даугавпилс) в еврейской семье. С 1899 г. работал шорником в мастерских Двинска. В 1900–1908 гг. — член Бунда, революционер. В 1905 г. совершил покушение на пристава, за что приговорен к смертной казни через повешение, замененной пожизненной каторгой. В 1905–1907 гг. сидел в тюрьмах Вильно, Минска, Смоленска, Москвы. Находился на каторжных работах на постройке Амурской колесной дороги, где и сдружился с Соболем. В 1908 г. бежал с сибирской каторги в США. В 1909–1917 гг. — член Социалистической партии Америки.

В 1917 г. вернулся в Россию, вступил в ВКП(б). В 1918 г. — член коллегии Саратовской губ ЧК и комиссар милиции Саратова, с января 1919 г. — председатель Саратовской губернской ЧК, с мая того же года — в ВЧК в Москве, член коллегии Секретного отдела ВЧК, начальник железнодорожной милиции и член коллегии Главмилиции. (Так что в этой части Катаев тоже не пошел против истины.) В 1920 г. — заместитель председателя, а затем председатель Одесской губ ЧК.

Его деятельность в Одессе отражена даже в народном творчестве.

Раз в ЧК пришел малютка, стал он плакать и рыдать: «У меня дела не шутка, я ищу отца и мать». Часовой ЧК смеется: «Стал буржуйчик сиротой… Если ищешь свою маму, так пойдем-ка, брат, со мной». Вот и двери кабинета, где святилище ЧК, утопая в мягких креслах, на досуге спит пока. «Стук-стук-стук», — стучатся в двери, Дейч глаза спросонья трет: «Черт возьми, какого зверя в неурочный час несет?». Приступая прямо к делу, наш малютка-молодец: «Дядя Дейч! отдайте маму! Дядя? Где же мой отец?». Дейч хохочет, Дейч смеется, Фишман взялся за бока: и чего малютка хочет получить от Губчека? «Твой отец давно в могиле – он расстрелян, как бандит, И сейчас не знаю, право, где же даже он зарыт. Твоя мать лежит в больнице…».

И дальше чудесный эпилог:

«Мне семь лет, сестренке восемь. Нет отца. Забрали мать. Прикажите нас повесить или даже расстрелять». Изойдя преступной целью, Дейч велел в кратчайший срок записать их в пионеры на усиленный паек[126].

С сентября 1922 г. — заместитель начальника ЭКУ ГПУ, после 1924 г. — председатель правления камвольного треста и зампред правления АО «Овцевод», председатель правления 1-го горшерстьтреста, начальник шерстеуправления, член президиума ВСНХ, председатель правления «Харьковугля».

Арестован в 1937 г. и расстрелян по приговору ВКВС 30 октября 1937 г. на Коммунарке, реабилитирован в 1956 г.

На самом деле Катаев несколько подредактировал события, имевшие место быть в далеком 1920 г. Лось (А. Соболь) действительно упросил Маркина (Дейча) освободить художника, но не Диму (В. Федорова), а Николая Данилова.

В своих воспоминаниях Данилов описывает вышеупомянутые события следующим образом: «Виновником моего скорого освобождения был Андрей Соболь. Узнав о моем аресте, он решил воспользоваться старым знакомством с председателем Одесской губчека Дейчем, вместе с которым был на царской каторге. После этого они не встречались и их пути в революции разошлись. Но тем не менее Соболь решил обратиться к Дейчу. Он послал ему записку с просьбой уделить ему несколько минут для беседы. Дейч принял его и искренне обрадовался, увидев старого товарища. Он, конечно, знал политическое прошлое Соболя, но это не помешало ему выполнить его просьбу, лично разобраться в причинах моего ареста, в результате чего я был освобожден, даже без допроса».

И снова к повести «Уже написан Вертер». Маркин выпускает Диму из тюрьмы, и тут в Одессу прибывает особоуполномоченный ЧК Наум Бесстрашный с поручением проконтролировать работу местных ЧК. Узнав о том, что Дима был выпущен, Бесстрашный приказывает расстрелять и Маркина, и Лося, и жену Димы Лазареву, а позже и исполнителя приговоров.

Прототип Наума Бесстрашного — Яков Григорьевич Блюмкин (Симха-Янкев Гершевич Блюмкин, псевдонимы: Исаев, Макс, Владимиров). Родился 27 февраля 1900 г. в Одессе, в семье приказчика в бакалейной лавке Гирша Самойловича Блюмкина и Хаи-Ливши Блюмкиной.

В 14 лет окончил еврейское духовное училище, после чего работал электромонтером в трамвайном депо, в театре, на консервной фабрике братьев Аврич и Израильсона. Брат Лев был анархистом, а сестра Роза — социал-демократкой. Старшие братья Исай и Лев работали журналистами одесских газет, а брат Натан был драматургом (псевдоним Базилевский). Яков вошел в отряды еврейской самообороны против погромов в Одессе, вступил в партию социалистов-революционеров. С 1917 г. участвовал в боях с частями украинской Центральной Рады. Во время революционных событий в Одессе в 1918 г. участвовал в экспроприации ценностей Государственного банка. Ходили слухи, что часть экспроприированного он присвоил себе. В январе 1918 г. вместе с Моисеем Винницким (Мишкой Япончиком) принимает активное участие в формировании в Одессе 1-го Добровольческого железного отряда. Там же Блюмкин входит в доверие к диктатору революционной Одессы Михаилу Муравьеву. Тогда же он сводит знакомство с поэтом А. Эрдманом, членом «Союза защиты родины и свободы» и английским шпионом. Уже в апреле 1918 г. Эрдман, под видом лидера литовских анархистов, ставит под свой контроль часть вооруженных анархистских отрядов Москвы и одновременно работает для ЧК, скорее всего, Блюмкин стал чекистом именно по протекции Эрдмана. Сам Эрдман собирал информацию о немецком влиянии в России для стран Антанты.

В 1918 г. Блюмкин пробует себя в качестве террориста и международного шпиона, проникнув на территорию посольства Германии, где просит личной встречи с послом графом фон Мирбахом. Причина — ЧК арестовал родственника Мирбаха. Когда же тот приходит на встречу, Блюмкин стреляет в посла, который погибает на месте.

Как Блюмкин мог пронести оружие на территорию посольства? Очень просто, к тому времени он находился в должности начальника «германского» отдела ВЧК.

«Об убийстве Мирбаха двоюродный брат Блюмкина рассказывал мне, что дело было не совсем так, как описывает Блюмкин: когда Блюмкин и сопровождавшие его были в кабинете Мирбаха, Блюмкин бросил бомбу и с чрезвычайной поспешностью выбросился в окно, причем повис штанами на железной ограде в очень некомфортабельной позиции, — пишет Борис Бажанов в «Воспоминаниях бывшего секретаря Сталина». — Сопровождавший его матросик не спеша ухлопал Мирбаха, снял Блюмкина с решетки, погрузил его в грузовик и увез. Матросик очень скоро погиб где-то на фронтах Гражданской войны, а Блюмкин был объявлен большевиками вне закона. Но очень скоро он перешел на сторону большевиков, предав организацию левых эсеров, был принят в партию и в чека, и прославился участием в жестоком подавлении грузинского восстания».

Позже Блюмкин участвует в покушениях на гетмана Скоропадского и на фельдмаршала немецких оккупационных войск на Украине Эйхгорна. По заданию ВЦИК готовил покушение на адмирала Колчака. Необходимость в этом отпала из-за ареста Колчака левыми эсерами в Иркутске.

В 1919 г. попал в плен к петлюровцам, которые его жестоко избили. Выйдя из госпиталя, Блюмкин явился с повинной в ВЧК в Киеве и за убийство Мирбаха приговорен к расстрелу, но, благодаря заступничеству Троцкого и Дзержинского, амнистирован, так как на допросах выдал своих подельников. Неудивительно, что на такого молодца организовали три покушения, он был тяжело ранен, но сумел уйти из Киева.

С 1919 г. — на Южном фронте (начальник штаба и и. о. командира 79-й бригады) и в составе Каспийской флотилии, далее — начальник личной охраны Л. Троцкого.

В 1920 г. отправлен в Персию с целью возвращения российских кораблей, которые увели туда эвакуировавшиеся из российских портов белогвардейцы. В результате последовавших боевых действий белогвардейцы и занимавшие Энзели английские войска отступили. Воспользовавшись ситуацией, отряды Мирзы Кучек-хана захватили город Решт — центр остана Гилян, после чего там провозглашается Гилянская советская республика.

Впрочем, Кучек-хан не устраивал молодую советскую республику, и Блюмкина отправили в Персию с целью свержения последнего, что способствует приходу к власти хана Эхсануллы, которого поддержали местные «левые» и коммунисты.

Шесть раз был ранен, но, когда переворот состоялся, Блюмкин участвовал в создании на базе социал-демократической партии «Адалят» Иранской коммунистической партии, стал членом ее Центрального комитета и военным комиссаром штаба Гилянской Красной армии.

В общем, об этом человеке можно рассказывать много и со вкусом. В частности, он считается одним из прототипов молодого Штирлица.

Блюмкина арестовали после того, как следившая за ним в Стамбуле Елизавета Зарубина сообщила ОГПУ о его связях с Троцким. 3 ноября 1929 г. дело Блюмкина рассмотрели на судебном заседании ОГПУ (судила «тройка» в составе Менжинского, Ягоды и Трилиссера). В своей повести Катаев тоже говорит о его расстреле.

Теперь об основном сюжете — аресте и ожидании расстрела художника Димы. В этом усматривается также эпизод из жизни самого Катаева. Известно, что в 1920 г. он также сидел в ЧК по делу той же самой «врангелевской» группы. Катаев хорошо знал Блюмкина и написал о нем повесть, которую изъяли органы НКВД, где она и пропала. Согласно воспоминаниям Валентина Петровича, «Яшка» появился в городе «с какой-то особой миссией»: «Всегда он был чекистом. Ходил в форме, с шевронами».

Владимир Войнович

«МОСКВА 2042»

Роман-антиутопия, в котором одновременно освещено прошлое (пародийное изложение книги А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ») и будущее. По мнению многих критиков и читателей, персонаж Сим Симыч Карнавалов написан с самого Александра Солженицына. Впрочем, сам Войнович отрицает это: «„Москва 2042“ — отвечал я в тысячный раз, не об Александре Исаевиче Солженицыне, а о Сим Симыче Карнавалове, выдуманном мною, как сказал бы Зощенко, из головы. С чем яростные мои оппоненты никак не могли согласиться. Многие из них еще недавно пытались меня уличить, что я, оклеветав великого современника, выкручиваюсь, хитрю, юлю, виляю и заметаю следы, утверждая, что написал не о нем. Вздорные утверждения сопровождались догадками совсем уж фантастического свойства об истоках моего замысла. Должен признаться, что эти предположения меня иногда глубоко задевали и в конце концов привели к идее, ставшей, можно сказать, навязчивой, что я должен написать прямо о Солженицыне и даже не могу не написать о нем таком, каков он есть или каким он мне представляется. И о мифе, обозначенном этим именем. Созданный коллективным воображением поклонников Солженицына его мифический образ, кажется, еще дальше находится от реального прототипа, чем вымышленный мною Сим Симыч Карнавалов, вот почему, наверное, сочинители мифа на меня так сильно сердились».

Что же, оставляем сию загадку решать внимательному читателю, в этой же книге я только отмечу, что А.И. Солженицын стал прототипом главного героя книги В. Войновича «Портрет на фоне мифа». Произведение полностью посвящено Александру Солженицыну и сложившимся вокруг него мифам.

Геннадий Алексеев

«ЗЕЛЕНЫЕ БЕРЕГА»

Роман Г. Алексеева повествует о том, как герой из нашего времени влюбляется в певицу Брянскую, живущую в начале XX в. Он посещает ее в 1913 г., она навещает его в конце XX в. Прототипом Брянской послужила Анастасия Дмитриевна Вяльцева (по мужу — Бискупская; 1(13) марта 1871, слобода Алтухово, Трубчевский уезд, Орловская губерния — 5 (18) февраля 1913, Санкт-Петербург) — русская эстрадная певица (меццо-сопрано), исполнительница цыганских романсов, артистка оперетты.

История жизни Вяльцевой не раз называлась историей русской золушки. Она была небогата, некоторое время даже работала горничной, брала уроки пения, служила статисткой в балетной труппе С.С. Ленчевского (1887 г.). В 1893 г. выступала в опереточной труппе московского театра «Аквариум», затем в труппе С.А. Пальма (вначале в Москве, потом в Петербурге). После дебюта на сцене Петербургского Малого театра ее заметили театральные обозреватели, а затем присяжный поверенный Н.И. Холева, который в результате и открыл ей доступ в высшее светское общество. Но тут Вяльцева поступает очень странно, вместо того, чтобы участвовать в постановках и давать сольные концерты, она уходит в тень на целых три года. «В течение трех лет я не выходила на сценические подмостки, и все это время работала над развитием своего голоса с целью пройти серьезную школу для дальнейшей артистической деятельности. Затем меня увидал Щукин, известный московский антрепренер, и пригласил сразу на первые роли в „Эрмитаж“ в Москву, а затем я сделалась „Вяльцевой“».

В 1897 г. в московском театре «Эрмитаж» состоялся первый сольный концерт Анастасии Вяльцевой, сразу же вызвавший невиданный ажиотаж в эстрадных кругах. С этого момента Вяльцева — звезда первой величины, антрепренеры наперебой предлагают ей выгодные контракты. Первая же гастрольная поездка Вяльцевой по городам России становится триумфом!

Лучшие роли Вяльцевой в оперетте: Саффи (И. Штраус. «Цыганский барон»), Перикола в «Периколе» и Елена в «Прекрасной Елене» Ж. Оффенбаха, Клеретта (Ш. Лекок. «Дочери мадам Анго»), Кармен (Ж. Бизе. «Кармен»), Амнерис (Дж. Верди. «Аида»), Далила (К. Сен-Санс. «Самсон и Далила»). Современниками отмечалась красота голоса Вяльцевой, задушевность ее пения, оригинальность фразировки.

Пластинки с голосом Вяльцевой продавались огромными тиражами, концерты в Курзале Сестрорецкого курорта (1500 мест) проходили при полном аншлаге. Композитор Н.В. Зубов посвятил ей множество романсов, самые известные: «Люблю тебя», «Жажду свиданья» и знаменитый «Не уходи, побудь со мною».

В 1913 г. Вяльцева заболела раком, героиню «Зеленых берегов» Брянцеву убивает во время концерта сошедший с ума поклонник. Сводки о состоянии здоровья певицы вывешивали на газетных киосках. Муж Вяльцевой (с 1904 г. — конногвардейский офицер Василий Бискупский), несмотря на тяжелое ранение, перенесенное в Русско-японскую войну, стал донором при переливании крови, для жены, но ничего не помогло. 5 (18) февраля в возрасте 41 года Вяльцева скончалась. Могила певицы находится на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Вяльцева владела несколькими домами на набережной реки Карповки, которые завещала городу.

Юлий Буркин и Сергей Лукьяненко

«ОСТРОВ РУСЬ»

7 апреля 1962 г. в Саратове родился Роман Эмильевич Арбитман, литературный критик, писатель, сатирик и прототип одного из персонажей трилогии «Остров Русь» — «безумного ученого» Манарбита.

Арбитман окончил филологический факультет Саратовского государственного университета (1984 г.). Работал учителем, корректором в издательстве Саратовского университета. С конца 1980-х гг. выступал в качестве литературного критика. Публиковался в «Литературной газете», «Книжном обозрении», «Сегодня», в журналах «Урал», «Волга», «Новый мир», «Знамя» и др., занимаясь преимущественно фантастической и детективной литературой.

Известно, что Арбитман публикуется под несколькими псевдонимами: как Рустам Станиславович Кац он опубликовал «Историю советской фантастики» (1993) — монографию-мистификация, написанную как серьезный научный труд, на нее даже ссылается социолог Леонид Фишман в своей книге «Фантастика и гражданское общество» (2002). Роман Арбитман создает иронические детективные романы под псевдонимом Лев Гурский, публикуется в прессе под псевдонимами Аркадий Данилов и Андрей Макаров. В 2009 г. под псевдонимом Лев Гурский вышла книга «Роман Арбитман. Биография второго президента России».

С октября 2014 г. ведет еженедельную программу «В гостях у сказки» на интернет-телеканале ОКТВ в Саратове.

Владимир Васильев

«СЕРДЦА И МОТОРЫ»

Наш следующий герой, полагаю, самый известный прототип современности, — поэт и книгоиздатель Юрий Михайлович Семецкий. Существуют версии того, отчего писатели XXI в. начали описывать в своих произведениях убийства вполне реального человека, более того, члена фэндома и общего знакомого Юрия Михайловича Семецкого. Для непосвященного сам факт кажется странным, если не зловещим. Первую версию изложил мне на одном из конвентов Александр Ройфе. Вот как она выглядела в его исполнении:

«Юрий Михайлович Семецкий — историки литературы будущего будут удивлены, почему такой персонаж сделался объектом столь пристального внимания писателей XXI в. Семецкий уверен, что проживет до сорока лет, поскольку такой срок нагадала ему цыганка. Юра верил в предсказание, поэтому писателям было дано разрешение всячески убивать его в своих произведениях, чтобы таким магическим образом отвести удар.

Сначала это делали те, кто понимал, что и зачем — сознательно. Потом, увидев, что так поступают Сергей Лукьяненко, Александр Громов и их друзья, молодые писатели восприняли это за моду и тоже принялись мочить бедного Семецкого в своих книгах. В издательствах это дело мгновенно отслеживалось, и текст возвращался к своему создателю с пометкой: «Молод еще Семецкого убивать, не заслужил».

Был даже утвержден приз за лучшее убийство Семецкого в романе. Некоторые убийства — просто удивительные. Юлий Буркин в книге «Звездный табор, серебряный клинок» первый раз его грохнул достаточно заурядно, потом взял душу Семецкого, засунул ее в автоматизированный робот-завод и заставил страдать, производя вооружение для каких-то супостатов. Душа Семецкого страдала, страдала, взывая к главному герою, чтобы тот убил ее окончательно. Потом в ГГ воплотился дух русского императора, который уничтожил завод, и освободившаяся душа Семецкого, улетая, произнесла: «Спасибо, ваше величество, что меня убили».

А Семецкий свои сорок лет благополучно встретил, понял, что предсказание общими усилиями не сбылось, и теперь живет себе, полтинник разменял, только его до сих пор так или иначе продолжают убивать. Традиция».

В свою очередь, Олег Дивов дает собственные объяснения непрекращающимся убийствам Семецкого: «Первое убийство Семецкого произошло случайно… В одной из своих ранних книг Лукьяненко прихлопнул мимоходом Эдуарда Семенецкого. Это вообще проблема: именование второстепенных персонажей. Я стараюсь, чтобы лишних имен в тексте просто не было. Но иногда надо. Так вот — каково же было изумление Сергея, когда к нему подошел некто и спросил: „Ты зачем меня убил?!“. И пока Лукьяненко думал, как реагировать — милостиво разрешил: „Ладно, прощаю, но ты должен тогда пообещать, что будешь убивать меня во всех последующих книгах!“. Лукьяненко пообещал… Вслед за Лукьяненко Семецкого начали колошматить все, кому не лень, соревнуясь, кто придумает для убийства самый изощренный способ».

О самом Семецком можно сказать следующее. Юрий Михайлович родился 6 мая 1962 г., поэт-депривист, книгоиздатель, известная фигура русского фэндома. Свою литературную деятельность начал в середине 1980-х гг. с публикации переводов Рыльке и Карла Маркса в многотиражке «Бауманец». На этом, собственно, литературную деятельность и закончил, если не считать участие в мастер-классах Марии Галиной и некоторых публикаций в ныне мало известных журналах и сборниках издательств. В 2015 г. стал лауреатом премии «Наследие», после чего издал вторую книгу сочинений «Интересные истории поэта-депривиста». С 2013 по 2017 г. состоял в художественном совете сетевой передачи «Турнир поэтов».

Стал прототипом второстепенных (как правило) персонажей множества литературных произведений русскоязычной фантастики. Вряд ли я смогу перечислить здесь все произведения, в которых участвует Семецкий. У В. Васильева в романе «Сердца и моторы», Юрий Семецкий погибает от руки наемного убийцы. Затем Юрий (под слегка измененной фамилией «Емецкий», в принципе чувствуется Семецкий) появился в романе Александра Громова «Шаг влево, шаг вправо». Появился, был убит и похоронен на Кузьминском кладбище, чтобы после ожить с полностью опустошенным сознанием на полярном острове.

В романе Юлия Буркина «Звездный табор, серебряный клинок» погибает сначала сам Семецкий, а потом завод, которым управлял спасенный мозг Семецкого. О нем мы уже говорили. В романе Анта Скаландиса «Причастные. Скрытая угроза» террорист Семецкий «гибнет» целых 17 раз, так как получил от автора чудесную способность уходить в другое измерение за мгновенье до взрыва или выстрела, а вслед за тем «оживать». А Эдуард Геворкян зашифровал в повести «Возвращение мытаря» «тайное послание» в виде своего рода «акропрозы». Если сложить вместе все прописные буквы ее первого абзаца, то можно прочитать «СЕМЕЦКИЙ УБИТ». (Дмитрий Байкалов, Андрей Синицын. И это все о нем: Подлинная история Юрия Семецкого // Фантастика 2002. Вып. 3).

Много раз его убивали в книжной серии S.T.A.L.K.E.R. Там это легендарный сталкер, который дошел до Монолита и пожелал бессмертия. Но Монолит, как всегда, исполнил желание по-своему, и Семецкий стал бессмертным, но вместе с тем он каждый день погибал. С тех пор на КПК сталкеров[127]стали приходить сообщения о гибели Семецкого. Сталкеры считают, что получить сообщение о смерти Семецкого — к удаче. У Андрея Белянина («Сестренка из преисподней») мэтр Семецкий — один из ключевых персонажей повествования, владелец книжной лавки, торгующий бесценными раритетами. Мэтр Семецкий бессмертен, что не мешает жителям Города регулярно убивать его в надежде получить редкий экземпляр раритетной книги или документа, пока владелец книжной лавки временно находится в лучшем мире. Жители города даже учредили премию за лучшее убийство мэтра Семецкого. В ответ, после стихотворного заклинания Сергея Гнедина, Семецкий начинает мстить своим обидчикам.

В романе «Стезя чародея» серии книг «Путь Демона» Алексея Глушановского Юрий Семецкий — комендант пограничной крепости Берет, погибает в первый день осады и восстает в облике умертвил.

В романе «Путевые знаки» Владимира Березина серии «Вселенная Метро 2033» присутствует питерский поэт Семецкий, которого уносит хищный мутант — птеродактиль, произошедший от чайки. К слову, Юрий москвич.

В романе Антона Первушина «Звезда» Семецкий — курсант авиационного училища второстепенный персонаж — разбивается во время самостоятельного полета на самолете «Ь-39», не сумев выйти из штопора.

Также в романе Олега Дивова «Саботажник» Семецкого нет как такового, но на борту российской военной плавбазы главный герой обнаруживает памятную табличку с надписью «17 мая 24… 1 года здесь при попытке спасти утопающего судового библиотекаря старшего матроса Семецкого трагически погиб водолаз Лукьяйнен». При этом расстояние до ближайшего борта составляет не менее ста ярдов.

А вот в книге «Стрелочники истории» Вячеслава Алексеева главные герои сделали все, чтобы спасти Семецкого, зная о его «судьбе» по многим произведениям. Они вытащили его из немецкого плена в 1941 г. и переправили в 1247-й воевать с Батыем.

Проник Семецкий и в компьютерные игры, так, в игре «Metro: Last Light» на «Октябрьской-Кольцевой» двое бандитов поминают Юрку Семецкого, а во время путешествия по поверхности на мосту можно услышать сообщение по радио, из которого становится ясно, что «группа Семецкого погибла».

Персонажи романа Владислава Крапивина «Ампула Грина» в разговоре упоминают телесериал «Тайна гибели Юрия Семецкого».

И вот, наконец, как описывает историю с его литературными убийствами сам Ю. Семецкий: «Все началось с повести Васильева „Сердца и моторы“ (1997), которая впоследствии была переиздана под названием „Горячий старт“, где в качестве персонажей использованы очень многие люди из Московского фэндома, включая меня под именем Сема. Потом, на очередной тусовке, выяснилось, что Лукьяненко убил некоего эпизодического героя с именем Эдуард Семенецкий в „Осенних визитах“ (1997), причем книга была напечатана раньше, чем „Сердца и моторы“. Так что теперь определить, кому принадлежит пальма первенства, проблематично. На той же тусовке Васильев и Лукьяненко договорились в ближайших романах „убить Семецкого“, то есть меня, под родной, то есть моей, фамилией. Присутствовавший при этом Громов поддержал идею.

Во втором раунде всех опередил Воха (Владимир Васильев). Его роман „Смерть или слава“ вышел в 1998 г. „Фальшивые зеркала“ Лукьяненко вышли в 1999 г., зато в этом же году у Сергея вышел еще один роман — „Геном“, в котором тоже состоялось убийство Семецкого, то есть Сергей Лукьяненко взял количеством, но не только, хотя об этом позднее. Роман Громова „Шаг влево, шаг вправо“ вышел тоже в 1999 г.

А когда, один за другим, вышли три романа с убийством Семецкого, группа „Мертвяки“ (есть такая группа в фэндоме), гуру которой я являюсь, решила объявить конкурс, и на Интерпрессконе вручили приз. Первым лауреатом стал Лукьяненко за роман „Геном“. Вот тут уже к забавной игре присоединились многие. И дело не столько в желании получить приз, хотя плох тот генерал… сколько в том, что „убить Семецкого“ в своем романе означало признать себя частью тусовки. А публичный отказ „убивать Семецкого“ означал, что автор не хочет признавать себя частью тусовки, смотрит на нее свысока и вообще человек заносчивый и самовлюбленный. На данный момент в литературном убийстве Семецкого поучаствовало неизвестное мне количество авторов, но сильно подозреваю, что их количество перевалило за сотню. И это если считать только опубликованные произведения.

Первым присоединившимся к конвенции оказался Олег Дивов, его роман „Выбраковка“ вышел тоже в 1999 г.

Наибольший вклад в раскрутку идеи сделал Сергей Лукьяненко. Кроме „Осенних визитов“, „Генома“ и „Фальшивых зеркал“, до 2002 г. (!) вышли следующие книги: „Дневной Дозор“ (2000), „Танцы на снегу“ (2001) и „Спектр“ (2002).

В 2002 г. было принято решение — достаточно. Авторы почувствовали, что недоумение читателей перерастает в недовольство. Издательства тоже не остались в стороне, увидев в затянувшейся игре угрозу тиражам. Тогда же прозвучала фраза: «Молод еще Семецкого убивать“, а редакторам дано указание „отлавливать и искоренять“, но локомотив истории было уже не остановить.

Хотелось бы отметить роман Антона Молчанова „Причастные. Скрытая угроза“, где Семецкого убили 17 раз, роман Владислава Крапивина „Ампула Грина" и рассказ Геннадия Прашкевича „Маша и нетопырь“, потому что это всего два случая, когда Семецкого убили авторы из поколения предтеч, роман Андрея Белянина „Сестренка из преисподней“, потому что в нем впервые Семецкий стал не эпизодическим героем, а сюжетообразующим, рассказ Роберта Шекли „Разговоры на Марсе“, потому что это выход на международный уровень.

В 2005 г., когда казалось, что проект закрыт, я посчитал авторов, поучаствовавших в этом деле.

Вот этот список (в алфавитном порядке): Белянин Андрей, Буркин Юлий, Васильев Владимир, Власова Елена, Геворкян Эдуард, Громов Александр, Дворецкая Елизавета, Дивов Олег, Еськов Кирилл, Завгородний Борис, Зайцев Сергей, Злотников Роман, Каганов Леонид, Калугин Алексей, Каплан Виталий, Косенков Виктор, Лайк Александр, Лукьяненко Сергей, Мзареулов Константин, Мидянин Василий, Овчинников Олег, Плеханов Андрей, Прашкевич Геннадий, Русанов Владислав, Сверидов Алексей, Скаландис Антон, Трускиновская Далия, Уланов Андрей, Шекли Роберт, Щеглов Сергей, Янковский Дмитрий, то есть 31 автор.

На „Интерпресконе" в 2000–2002 гг. вручалась премия от фэн-группы „Мертвяки" и московского клуба „Банный Лист" „За лучшее литературное убийство Юрия Семецкого".

Лауреатами премии стали:

1. 2000 — Сергей Лукьяненко (за роман «Геном»).

2. 2001 — Александр Громов (за повесть «Тысяча и один день»).

3. 2002 — Юлий Буркин (за тройное убийство в романе «Звездный табор, серебряный клинок»).

4. 2002 — Леонид Каганов (за повесть «Коммутация»).

5. 2002 — Далия Трускиновская (за рассказ «Вот это по-нашему!», где есть Семецкий, но нет его смерти. Жюри решило, что в рассказе смерть Семецкого настолько жуткая, что автор даже не решилась ее описать).

6. 2002 — Дмитрий Байкалов и Андрей Синицын (за цикл статей).

Р. S. Моей личной заслуги во всем этом действии нет никакой. Если, конечно, не считать, что я сам придумал и внедрил в массы кучу противоречивых историй о том, как оно все началось.

Мне предсказана смерть, и поэтому меня надо спасать, выбивая клин клином».

Некоторое время назад в сети даже стартовал конкурс рассказов, в которых Семецкий остается жив, но традиция убивать Семецкого, должно быть, пересилила добрый порыв все же оставить его в живых, так что в результате не удалось набрать текстов даже на небольшой сборник.

Артур Голден

«МЕМУАРЫ ГЕЙШИ»

Гейша Минэко Ивасаки (род. 2 ноября 1949 г. в Киото), от имени которой написаны «Мемуары гейши», до поступления на обучение в «Мир ив» звалась Масако Танака-Минамото, то есть ее семья действительно принадлежала к клану Минамото и только крайняя бедность и необходимость кормить девять детей подвигла родителей отдать сначала старших дочерей Яэко и Кикуко, а затем и Масако в чайный дом Ивасаки.

Хозяйка дома гейш по имени Оима решила воспитать малышку как свою наследницу, родители поначалу были против, ведь если Оима удочерит Масако, девочка уже не будет помогать семье, но потом им пришлось смириться. В чайном доме девочка получила новое имя — Минэко. По традиции в шесть лет шесть месяцев и шесть дней девочку начали обучать традиционным танцам кемай (танцы в стиле Киото), каллиграфии и игре на сямисэне, цудзуми и кото.

Минэко сразу показала себя как хорошая танцовщица, удивительное дело, но своего первого большого успеха она достигла еще даже не являясь гейшей, в то время Минэко была майко — то есть ученицей. Девочку официально назвали лицом дома Ивасаки. И теперь ее следовало называть Минэко Ивасаки.

Среди знаменитостей, посещавших Минэко, — принц Чарльз и Джеральд Форд. Будучи самой высокооплачиваемой гейшей в Киото, Минэко зарабатывала около 500 000 долларов в год.

Тем не менее успех имеет не одни только приятные стороны, работа гейши тяжела и временами опасна. Минэко спала всего три часа в сутки. Гейша, тем более известная и востребованная, не имеет выходных и отпусков, она всегда должна быть готова встретиться с гостями и выступать для них. Несмотря на то что, казалось бы, Минэко достигла в своем искусстве совершенства, вместо отдыха она не переставала заниматься с учителями. Ничего удивительного, что такой режим привел к дисфункции почки. Добавьте к этому, что успех не оставлял завистливых гейш равнодушными, на Минэко устраивались покушения, в подол ее кимоно вкалывались иголки, кроме того, ее ожидали и другие неприятные сюрпризы. Желая как-то смягчить злой нрав других гейш, Минэко приглашала их на праздники вместе с собой, но это помогало только на какое-то время, и вскоре все вставало на свои места. Не зная, как быть, Минэко даже предприняла попытку уйти из чайного дома, поселившись в роскошной квартире, но тут же возникли новые проблемы: воспитанная с младенчества в чайном доме, она не была приспособлена вести жизнь обычного человека, не могла даже зажечь газовую плиту, так что вскоре ей пришлось вернуться.

Артур Голден написал книгу по рассказам Минэко и других гейш, у которых брал интервью, но писатель не счел нужным показать Минэко свою рукопись, книга изобилует ошибками, которые легко вылавливаются даже не специалистами. По версии самой Минэко, Голден должен был скрыть ее участие в книге, но вместо этого он расположил там благодарности ей.

Понимая, что книга далека от совершенства, оставив работу гейши, Минэко написала собственную версию. Большая редкость, когда оскорбленный полученным результатом прототип не бежит к автору со своими претензиями, а предлагает собственный вариант произошедшего.

Книгу Минэко писала в соавторстве с Рэнд Браун, она вышла под названием «Geisha, a Life (Жизнь гейши)» в США, «Geisha of Gion (Гионская гейша)» в Великобритании и «Настоящие мемуары гейши» в России. Книга считается международным бестселлером.

О’Санчес

«КРОМЕШНИК»

Основная часть романа происходит в государстве Бабилон, на выдуманном континенте Бабилон, в столице Бабилон, реалии которых здорово напоминают Россию и Питер, но это не Россия и не Питер.

Роман — своего рода философский боевик в форме криминального романа, где густо переплетены реалии воровских, бандитских и мафиозных группировок.

Прототипом Свинтуса послужил Джованни Бруска по кличке Свинья, который родился 20 мая 1957 г. в Сан Джузеппе Ято. Его дед и отец также были членами мафии. Отец Джованни, Бернардо Бруска, глава местной cosca[128], отбывал пожизненное тюремное заключение за многочисленные убийства. Бернардо Бруска сблизился с такими представителями клана Корлеонези, как Сальваторе Риина и Бернардо Провенцано, когда он заменил Антонио Саламоне на посту босса округа Сан Джузеппе Ято.

Таким образом, он обеспечил возможность карьерного роста в самом могущественном и жестоком клане коза ностры своим трем сыновьям: Эммануэле, Джованни и Винченцо.

«Он был совершенно нормальным подростком. Как любой другой парень, он поедал пиццу и бегал на дискотеки», — говорила о юных годах Джованни соседка. В детстве Бруска был полноватым, отсюда прозвище — Свинья.

«Джованни был превосходным солдатом, но он не умеет мыслить, как политик», — говорил о Бруско Сальваторе Барбагалло. В то время двадцатилетний Джованни уже входил в мафию, сначала работал личным шофером у Бернардо Провенцано, а потом убивал по приказу.

Джованни Бруска, по его собственным словам, убил более ста человек. Точное количество жертв никто, включая и его самого, назвать не может.

Самое громкое убийство, совершенное Джованни, — убийство магистрата Джованни Фальконе, человека, результаты работы которого позволили привлечь к ответственности сотни «людей чести», включая и некоторых верховных боссов коза ностры.

В тот день Фальконе с супругой ехали из аэропорта в сторону Палермо в белом бронированном «Фиате Крома», а впереди и позади его сопровождали телохранители. На повороте к городку Капачи «400 килограмм взрывчатки сделали свое дело. Первый автомобиль с тремя телохранителями взлетел на воздух и приземлился лишь в шестидесяти метрах от дороги. Второй машине взрыв оторвал двигатель. Из первых двух машин живым не выбрался никто. Третий автомобиль тоже пострадал, но не так сильно.

Покончив с Фальконе, сицилийская мафия избавилась от самого опасного из ее врагов, символа антимафиозной деятельности. А Джованни Бруска стал символом спасителя мафии для нее самой, ведь именно он был человеком, нажавшим на кнопку детонатора».

Мы не станем здесь разбирать всех «подвигов» Бруско. Отметим только, что фрагмент его подлинной биографии попал на страницы «Кромешника»: «Гек вспомнил, как во время пребывания на Сицилии он попытался из уважения к престарелому дону Паоло прищучить некоего тамошнего борзилу по кличке Свинтус (Джованни Бруска по прозвищу Свинья). Не успел, все мешался какой-то дурак-мотоциклист и местные лягавые опередили, буквально на минуты. Так вот этот Свинтус собирался взорвать Пизанскую башню, галерею Уффици и еще чего-то там бесценное для человечества…».

В январе 1993 г. полиция арестовала Тото Риина. После чего Бруско организовал ряд терактов в популярных среди туристов местах в городах материковой Италии — Виа Дей Джорджофили во Флоренции, Виа Палестро в Милане и Пьяцца Сан Джованни в Латерано и Виа Сан Теодоре в Риме. В общей сложности эти акты унесли 10 человек убитыми и 71 был ранен, не говоря о значительном ущербе, который потерпели центры культурного наследства итальянцев, такие как Галерея Уффици.

Таким образом, Джованни Бруска стал одним из самых влиятельных лидеров мафии в период с января 1993 г. до его ареста в мае 1996 г.

Дон Анджело — Анджело Ла Барбера (3 июля 1924 — 25 октября 1975) убит главным героем Геком в тюремной больнице. Это событие действительно имело место в истории 25 октября 1975 г., в тюрьме в Перудже.

Анджело Ла Барбера — член сицилийской мафии. Вместе со своим братом Сальваторе Ла Барбера (Палермо, 20 апреля, 1922 — 17 января, 1963), управлял мафиозной семьей в Палермо. Неплохая карьера для детей, выросших в трущобах в районе Partanna-Mondello в Палермо. Их отец работал продавцом и разносчиком угля. Мальчишки начинали свою криминальную деятельность с мелких краж, вымогательств, дошли до убийств и в результате сумели сплотить вокруг себя мафиозную семью, став так называемыми лидерами нового поколения мафиози в 1950-1960-х гг. Они построили свое состояние на сделках с недвижимостью, в том числе занимались строительством, контрабандой сигарет и торговлей героином. Кроме того, Анджела Ла Барбера был связан с местными политиками христианско-демократической партии (DC — Democrazia Cristiana), в частности с Сальво Лимой, мэром Палермо в 1958–1963 гг., Анджело поддержал его на выборах.

Братья Ла Барбера участвовали в серии встреч между американскими и сицилийскими мафиози, которые имели место в Палермо 12–16 октября 1957 г., в отеле «Делле Пальме» в Палермо. Джозеф Бонанно, Лаки Лучиано, Джон Бонвентре, Фрэнк Гарофало, Санто Сорге и Кармине Таланте назывались среди американских мафиози, в то время как среди сицилийцев — Сальваторе «Ciaschiteddu» Греко и его двоюродный брат Сальваторе Греко «The Engineer», Джузеппе Дженко Руссо, Гаэтано Бадаламенти, Калчедонио Ди Пиза и Томмазо Бушетта. Одним из вопросов на заседаниях была организация поставки героина в Соединенные Штаты. Эта встреча так же отражена в романе.

Через три года Анджело Ла Барбера будет выслан из Соединенных Штатов и Канады по обвинению в организации торговли героином.

Дон Сальваторе — Сальваторе Риина (также известен как Тото Риина; род. 16 ноября 1930, Корлеоне), о котором мы уже немного говорили. Сальваторе Риина являлся итальянским сицилийским мафиозо, бывшим главой мафии коза ностра, так называемый «босс боссов». Во время преступной карьеры якобы лично убил порядка 40 человек и связан с сотнями заказных убийств.

Сальваторе Риина родился в деревне Корлеоне. Когда ему исполнилось 18 лет, представители местной мафии предложили юноше совершить убийство по заказу. После этого Риина приняли в мафию, но в 1949 г. во время ссоры он убил человека, был арестован и приговорен к шести годам лишения свободы.

После того как в 1958 г. вместе с Бернардо Провенцано и Лучано Леджио принял участие в убийстве босса коза ностры Микеле Наварра, титул убитого перешел к Леджио. Далее пришел черед ликвидировать сторонников Наварры, которых пришлось разыскивать. Когда в 1974 г. полиция задержала Леджио за убийство Наварры, Риина стал де-факто главой мафии. В 1981–1983 гг. вспыхнул конфликт, получивший название Второй войны кланов. В результате Риина взял под свой контроль коза ностру. Параллельно Риина вел фактическую войну с итальянским государством, убивая судей, прокуроров, полицейских и политиков. Цель этих действий заключалась в том, чтобы запугать итальянские властные структуры. Среди его жертв — Джованни Фальконе и Паоло Борселлино.

По книге, главный герой Гек передает Сальваторе Риине образок для его новорожденной дочери. «Примерно через час он встал из-за стола, тепло попрощался с присутствующими — те не посмели его удерживать — и поманил к себе Гека:

— Не знаю, что нашел в тебе Старик, но допускаю, что он, как всегда, прав. И мне видно, что ты не зазнаешься и нет у тебя на лбу печати крутого парня. Это хорошо, между прочим, воспринимай как похвалу. Собственно говоря, твой Падрино и я приготовили тебе подарок. Не гляди так жадно мне в руки: сей подарок ни пощупать, ни рассмотреть нельзя. Удалось изъять с концами твое дело и все, с этим связанное. Ты чист, как слеза младенца, не судим и ни в чем не замешан.

Дон Сальваторе внимательно и терпеливо выслушал слова благодарности и продолжил:

— Ты и далее можешь рассчитывать на меня в случае нужды, Тони. Возможно, что и я со временем попрошу тебя об услуге — с разрешения дона Паоло, конечно. Согласишься?

— Да, — твердо ответил Гек. — С разрешения дона Паоло.

С этими словами он пожал протянутую руку дона Сальваторе, хотя и видел перстень на руке „незнакомца“. Дерзко задержав его руку в своей руке, Гек с улыбкой, но и с должной почтительностью попросил у синьора Сальваторе разрешения исполнить поручение, данное ему доном Паоло.

— Синьор Сальваторе, дон Паоло поручил передать: он сожалеет, что не мог присутствовать на крестинах вашей дочери, и просит принять для нее подарок — образок Девы Марии.

Гек отпустил руку синьора Сальваторе и достал из кармана розовую сафьяновую коробочку. Золотой медальон, густо украшенный бриллиантами, содержал под крышечкой изображение Божьей Матери, выполненное со вкусом и немалым мастерством».

«ОДНА ИЗ СТРЕЛ ПАРФЯНСКИХ»

Прототип Александра Николаевича Гобоя-Новых — I Александр Николаевич Житинский. Как видите, герой Ёг-1-j -4 и его прототип — тезки по имени-отчеству. Они похожи внешне: «Был он невысок, пузат и седовлас, возрастом — если земных, ординарных — лет под шестьдесят.

Пухлая рука на отлете, в ладони самокрутка, крепыш, видимо — не дурак весело пожить, взгляд быстрый и твердый».

Место действия — издательство «Новый Геликон (Геликон +)» на 1-й линии В.О.

Александр Николаевич Житинский родился 19 января 1941 г. в городе Симферополь, в семье военного летчика, впоследствии генерал-лейтенанта авиации Николая Степановича Житинского (1909–1975) и Антонины Илларионовны Житинской (1912–1994). Родился буквально за пять месяцев до войны. Отец воевал на Северном флоте. Мать с маленьким Сашей была эвакуирована в Куйбышев Волгоградской области. После войны семья воссоединилась. Жили сначала в Таганроге, Порт-Артуре, Москве. Среднюю школу Александр окончил с золотой медалью во Владивостоке в 1958 г., в 1965 г. — диплом с отличием Ленинградского политехнического института, по образованию инженер-электрофизик. Там же окончил (без защиты диссертации) аспирантуру и работал младшим научным сотрудником.

С 1978 г. начал публиковаться. Автор 12 книг, ряд которых посвящен легендам русского рока. Псевдонимы: Рок-Дилетант, МАССА, maccolit. Открыл и возглавил издательство «Геликон +».

Скончался в Финляндии 25 января 2012 г., похоронен 4 февраля в Комарове.

Супруга Елена Валентиновна, работает старшим редактором в издательстве «Геликон +». Четверо детей, трое внуков.

Виктор Пелевин

«GENERATION „П"»

В романе Виктора Пелевина «Generation „П“» есть персонаж Бисинский, он же присутствует в рассказе «Краткая история пэйнтбола в Москве». В повести Владимира Сорокина «День опричника» присутствует персонаж со сходным именем Павло Басинь. Это неслучайно, дело в том, что оба персонажа имеют один совершенно конкретный прототип — это Павел Валерьевич Басинский (1961 г. р.), российский писатель, литературовед и литературный критик, член Союза российских писателей (1993), академик Академии русской

современной словесности (1997). Входит в постоянное жюри премии им. А. Солженицына (1997) и, что более интересно для нас, также насыщает литературные тексты персонажами, имеющими прототипы, во всяком случае, Пелевину он отомстил, изобразив его как модного писателя Виктора Сорнякова, автора книги «Деникин и Ничто» в «Русском романе».

Захар Прилепин

«САНЬКЯ»

В романе Захара Прилепина «Санькя», посвященном современным русским революционерам, есть персонаж Костенко — лидер партии «Союз Созидающих», прототипом которого послужил Эдуард Лимонов.

Эдуард Вениаминович Лимонов (Савенко) родился 22 февраля 1943 г. в городе Дзержинск, Горьковской области, в семье Вениамина Ивановича Савенко и Раисы Федоровны Зыбиной.

В 15 лет начал писать стихи, в 17 пошел работать грузчиком, после был монтажником-высотником, строителем, сталеваром, завальщиком шихты, обрубщиком, книгоношей в книжном магазине. Далее поступал в Харьковский педагогический институт. В 1963 г. в возрасте 20 лет принимал участие в рабочей забастовке против снижения расценок, а через год уже занимался пошивом джинсов, к слову, в джинсах, сработанных в мастерской нашего героя, ходили скульптор Неизвестный и поэт Окуджава.

В декабре 1973 г. председатель КГБ Ю.В. Андропов назвал Лимонова «убежденным антисоветчиком»[129]. В 1974 г. Лимонов эмигрировал из СССР и жил в США. По словам самого Лимонова, КГБ предложил ему либо стать «секретным сотрудником», либо эмигрировать на Запад. Лимонов выбрал эмиграцию.

Находясь в Нью-Йорке с 1975 по 1976 г., работал корректором в газете «Новое русское слово». В русской эмигрантской прессе писал обличительные статьи против капитализма и буржуазного образа жизни. Принимал участие в деятельности Социалистической рабочей партии США. В связи с этим вызывался на допросы в ФБР.

В мае 1976 г. приковал себя наручниками к зданию «New York Times», требуя публикации своих статей. В том же году московская газета «Неделя» перепечатала из «Нового русского слова» опубликованную в сентябре 1974 г. статью Лимонова «Разочарование». После этого нашего героя уволили из «Нового русского слова».

Далее Лимонов перебирается во Францию, где с 1980 г. сблизился с руководителями Французской коммунистической партии. Писал для журнала «Революсьон» — печатного органа ФКП. Через 7 лет под давлением левой общественности получил французское гражданство. Французская контрразведка (DST) возражала против его натурализации.

Эдуард Лимонов восстановил советское гражданство и возвратился в Россию в начале 1990-х гг. Участвовал в событиях 21 сентября — 4 октября 1993 г. в Москве, в обороне Белого дома (Верховного Совета РСФСР). Печатался в газетах «Советская Россия», «Известия» и «Новый Взгляд». Основатель и первый редактор газеты «Лимонка». В 1993 г. основал Национал-болыневистскую партию.

В 1995 г. Лимонов опубликовал статьи «Лимонка в хорватов» и «Черный список народов», за которые против писателя возбудили уголовное дело.

Принимал участие в боевых действиях в Югославии на стороне сербов, в грузино-абхазском конфликте на стороне Абхазии, в молдавско-приднестровском конфликте — на стороне Приднестровской Молдавской Республики. Обвинялся в том, что в 2000–2001 гг. готовил вооруженное вторжение в Казахстан для защиты русскоязычного населения.

В апреле 2001 г. по обвинению в хранении оружия и созданию незаконных вооруженных формирований (обвинение снято) заключен в следственный изолятор ФСБ «Лефортово». 15 апреля 2003 г. приговорен к четырем годам лишения свободы. Освобожден условно-досрочно 30 июня 2003 г., вернулся в Москву 1 июля.

В настоящее время известен как русский писатель, поэт, публицист, российский политический деятель, бывший председатель запрещенной в России Национал-болыневистской партии (НБП), нынешний председатель одноименных партии и коалиции «Другая Россия». Депутат и член совета Национальной ассамблеи Российской Федерации (деятельность в которой была им приостановлена до созыва очной сессии). Автор популярных оппозиционных проектов 2000-х гг.: «Другая Россия», Марш несогласных, Национальная ассамблея, «Стратегия-31». Автор концепции, организатор и постоянный участник «Стратегии-31» — гражданских акций протеста на Триумфальной площади Москвы в защиту 31-й статьи Конституции РФ. Также автор «Стратегии-2011» по участию в выборах оппозиционных партий, несмотря на ограничения Минюста и Центральной избирательной комиссии. Инициатор Комитета национального спасения по уличному опротестованию парламентских выборов 2011 г. как заведомо несвободных.

Лимонов как персонаж и как прототип присутствует в пьесе Владимира Максимова «Там вдали… За бугром», поставленной в 1992 г. Театром им. Гоголя, изображен под именем Варфоломея Ананасова.

В детективных романах писателя Льва Гурского выведен писатель Фердинанд Изюмов. Эмманюэль Каррер (Франция) написал роман «Лимонов», основанный на биографии Эдуарда Лимонова. В 2017 г. в серии «ЖЗЛ: современные классики» вышла биография Эдуарда Лимонова, написанная Андреем Дмитриевым (Балканским).

Антон Чиж

РОДИОН ВАНЗАРОВ

Романы о Ванзарове: «Смерть мужьям!» («Тайна мадам Живанши, или Смерть мужьям»), «Мертвый шар» («Ва-банк для Синей бороды, или Мертвый шар»), «Аромат крови» («Жертва чистой красоты, или Аромат крови»), «Формула преступления» («Рыцарь с черной лестницы, или Формула преступления»), «Безжалостный Орфей» («Ищите барышню, или Безжалостный Орфей») «Тайные полномочия», «Смерть носит пурпур» (авторское название «Пепел и пурпур»), «Холодные сердца», «Опасная фамилия», «Убить нельзя простить» («Из тьмы»), «Пять капель смерти», «Лабиринт Просперо», «Божественный яд», «Камуфлет».

В первой же книге цикла «Смерть мужьям», знакомя читателя со своим героем, автор использует строчку из «Евгения Онегина», слегка перефразировав ее: «Ванзаров, добрый мой приятель»… Сразу понятно, что главный герой будет носить какие-то черты Онегина. Позже в той же книге, встретившись с первой женщиной, которая ему понравилась, Ванзаров вдруг приобретает манеры Хлестакова, когда выступает перед чиновниками в доме городничего. При этом автор рассказывает, что на заре своей карьеры юный сыщик попытался приучить себя к курению и даже приобрел, как ему казалось, изящную трубку, которая на поверку оказалась охотничьим рожком, то есть он чуть не стал Шерлоком Холмсом!

Одна из отличительных черт Родиона Ванзарова — его одиночество и неспособность создать союз с женщиной. Конечно, женщин кругом полным-полно, на протяжении нескольких первых романов маменька безрезультатно пытается его женить. В конце концов герой, под рукоплескания женской половины читателей, оказывается мужем и отцом двух очаровательных близняшек, тем не менее в одной из последующих книг выясняется, что произошла ошибка и в квартире Родиона Григорьевича на самом деле проживает его сестра с племяшками.

Прототип Родиона Ванзарова — начальник Петербургской сыскной полиции, действительный тайный советник Владимир Гаврилович Филиппов (1863–1923).

Владимир Гаврилович учился в Санкт-Петербургском университете, откуда поступил на службу в судебное ведомство.

За свою карьеру служил помощником следователя в Царском Селе, судебным следователем в Оренбургской губернии, а затем товарищем прокурора и прокурором Радомской губернии.

В 1900 г., следовательно, Филиппову уже 37 лет, он поступил на службу в Петербургском градоначальстве (заведующий канцелярией градоначальника), впоследствии стал чиновником для особых поручений. Для сравнения: Ванзаров начинает свою служебную деятельность в Петербурге в более раннем возрасте. В детективах А. Чижа его неоднократно называют талантливым выскочкой.

В семейной жизни тоже не много совпадений: Ванзаров — классический холостяк, его же прототип был женат на дочери титулярного советника Вере Константиновне Филипповой (до замужества Ивановой), с которой имел двоих детей — Владимира (1893 г. р.) и Веру (1897 г. р.).

15 февраля 1903 г. Филиппова назначают начальником Петербургской сыскной полиции[130]. Он впервые организовал так называемые «летучие отряды» для борьбы с преступностью и патрулирования петербургских улиц (ныне такие отряды называются ОМОН).

Филиппов руководил расследованием ряда громких уголовных дел. Среди которых убийство в Лештуковом переулке студента Подлуцкого, совершенное Андреем Гилевичем для получения страховки; дела о хищениях на крупные суммы, в том числе расследование деятельности генерал-майора Николая Ухача-Огоровича на посту начальника транспорта 1-й Маньчжурской армии в годы Русско-японской войны.

Расследовал серию обливаний серной кислотой, массовые убийства на станции «Дно» в Псковской губернии, вел дело банды князя Николая Церетели, депутата Государственной думы и наводчика Алексея Кузнецова, маньяка Николая Радкевича, «каморры народной расправы» — в общем, был весьма знаменит.

Получил звание статского советника в 1913 г., но через два года подал прошение об отставке. Его увольнение можно связать с происшествиями с Григорием Распутиным. Непосредственный начальник Филиппова Владимир Джунковский подал рапорт на высочайшее имя, желая урезонить «старца», из-за чего снят со своего поста. Учитывая, что Филиппов подал прошение об отставке сразу после увольнения Джунковского, скорее всего, это как-то связано между собой.

Уйдя из полиции, Филиппов занимал пост председателя комиссии передвижных показательных промышленных выставок.

После революции 1917 г. эмигрировал с семьей в США, оттуда переехал в Берлин, где и умер в возрасте 60 лет.

Аполлон Григорьевич Лебедев. По книге — великий криминалист, патологоанатом, друг Ванзарова, краса и гордость сыска и гроза всех дам. Персонаж Лебедев также имел прототип — это Лебедев, Василий Иванович (1868–1930), известный криминалист-практик начала XX в., один из организаторов сыскной полиции Российской империи и первый ее руководитель, инициатор введения научных методов в деятельность полицейских учреждений, служебного собаководства и «летучих отрядов», автор научных трудов по криминалистике и сыскологии, многочисленных ведомственных нормативно-правовых актов[131].

В 1903–1905 гг. Лебедев возглавлял московскую сыскную полицию.

Известно, что он родился в Москве 8 марта (23 февраля), родители прочили для сына военную карьеру, так что после гимназии его сразу же зачислили воспитанником военной семинарии и через год он отправился в 47-й пехотный Украинский полк, откуда откомандирован для прохождения обучения в Киевское пехотное юнкерское училище, которое окончил в звании подпрапорщик.

Шесть лет Лебедев прослужил в армии и уволился для того, чтобы продолжить службу в полиции. Был зачислен младшим помощником пристава 2-го участка Сущевской части Москвы, но спустя всего два месяца он так зарекомендовал себя, что его назначили старшим помощником. В 1894 г. становится участковым приставом. В 1903 г. Лебедева назначают начальником Московской сыскной полиции, хотя фактически он ею руководил с февраля 1900 г. Василий Иванович изучал методы розыска в Европе, для чего ездил в Лондон, Париж, Вену, Берлин и Дрезден. Из путешествия на Родину вез фотоархив, образцы регистрационных бланков, книг, инструкций и т. п. Создал архив, в который помещал фотографии преступников и сведения о них, в книге это отражено.

Время от времени на страницах сериала просматриваются смутно знакомые имена — знаменитая воровка Сонька Бриллиант явно несет в себе характеристики сразу двух героинь — Соньки Золотой ручки и революционерки-террористки Доры Бриллиант.

Время как раз предреволюционное. Путешествующего инкогнито кронпринца Леопольда Ванзаров ведет на экскурсию, показывая с безопасного расстояния уголовный мир, внутренне содрогаясь, как бы тот не попросил его показать и политических преступников. Принц, путешествующий инкогнито, напоминает принца Флоризеля, героя двух циклов повестей Р.Л. Стивенсона — «Клуб самоубийц» и «Алмаз раджи».

Евгений Лукин

«ТАНКИ НА МОСКВУ»

Как пишет в аннотации сам автор: «Повесть „Танки на Москву“ во многом является автобиографической. Она охватывает период с 6 августа 1996 года, когда город Грозный был захвачен чеченскими боевиками в ходе операции „Джихад“, по 17 октября 1996 года — день объявления отставки генерала А.И. Лебедя, выступавшего гарантом мирных соглашений, подписанных в Хасавюрте. Прототипами некоторых персонажей повести стали реальные исторические лица, с которыми автора — участника боевых действий — сводила судьба на военных дорогах Кавказа». Впервые повесть опубликовали в журнале «Нева», № 2 за 2009 г.

Боевой генерал, который появляется уже в первой главе повести «Персидская царевна», имеет реальный прототип. Им стал Геннадий Николаевич Трошев (1947–2008) — генерал-полковник российской армии, Герой России, потомственный терский казак. Родился в Берлине, в семье советского офицера. Детство и юность провел в Грозном. Окончил Казанское танковое училище, Академию бронетанковых войск и Военную академию Генерального штаба. Прошел путь от командира взвода до командующего военным округом. В 1994 г., накануне первой чеченской войны, назначен командиром 42-го корпуса, а затем — командующим 58-й армией, которая штурмовала город Грозный. Впоследствии издал мемуарные записки «Моя война. Чеченский дневник окопного генерала».

«Вспоминается случай в августе 1996 года, когда боевики прорвались в Грозный. Штурмовые отряды 205-й мотострелковой бригады двинулись на помощь десантникам, в полном окружении оборонявшим Дом правительства. Но в одном из подразделений „контрактники“ были пьяны, заплутали в городе, в результате подразделение вовремя не прибыло в указанный район. Когда виновников привели ко мне на командный пункт, я не мог сдержаться, закричал: „Здесь война, а не кабак! Арестовать и немедленно расстрелять!“.

„Контрактники“, услышав такой „приговор“, мгновенно протрезвели и буквально взмолились: „Пощадите!“.

Выдержав паузу, я, конечно же, отменил свой “приказ”.

— Вы что, действительно хотели их расстрелять? — спросил у меня кто-то из штабных офицеров.

— Нет, конечно, — ответил я. — Но хотя бы диким страхом нужно выбить из них эту пьяную вольницу, иначе таких бед натворят…».

Во второй главе появляется Хамид — известный чеченский поэт, ставший боевиком. Его появление обставлено совершенно роскошно: «Елена Васильевна проснулась от непривычного шума. Выглянула в окошко — из ворот выезжал танк. За ним, прихрамывая, шел Хамид, помахивал крючковатой палкой — выгонял его, как скотину на выпас. Бронемашина остановилась напротив сарайчика, где жила Елена Васильевна. Из люка выбрался боевик, прицепил к антенне зеленый флажок и, залезая обратно, пригрозил утренней тишине:

— Аллах акбар!

Танк взревел, двинулся к центру Грозного. Хамид подождал, пока утихнет гул двигателя. В задумчивости поковырял палкой колею, пропаханную траками. Возвращаясь, подозрительно оглянулся.

Елена Васильевна отпрянула от окошка:

— Господи, началось!

На самом деле началось еще в ветхосоветские времена. Мальчик, которому она преподавала русский язык, читала Пушкина и Лермонтова, стал палачом».

Частично его прототипом стал Зелимхан Абдулмуслимович Яндарбиев (1952–2004) — поэт, член Союза писателей СССР, идеолог чеченского сепаратизма, вице-президент, а впоследствии президент независимой Чеченской республики Ичкерия. Родился Зелимхан в Казахстане. Детство и юность провел в родовом селении Старые Атаги. После армии учился на филологическом факультете Чечено-Ингушского государственного университета, затем окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького в Москве. Автор стихотворных сборников «Сажайте, люди, деревца» (1981), «Знаки Зодиака» (1983), «Сыграйте мелодию» (1986), «Жизнь права» (1990), «Письмена на грани жизни» (1997).

Почти одновременно (1985 г.) вступил в КПСС и в Союз писателей СССР. В 1985 г. назначен председателем Комитета пропаганды художественной литературы Союза писателей СССР. С 1988 г. — лидер Вайнахской демократической партии, в 1993 г. назначен вице-президентом Чеченской республики Ичкерия. В августе 1996 г. осуществлял политическое руководство операцией «Джихад» по захвату боевиками города Грозного. В том же году во Львове (Украина) издал книгу воспоминаний «Чечения — битва за свободу»[132], в которой подробно описал свою активную деятельность в дни августовского путча 1991 г.

Прототип певца Имама в главе «В эту ночь при луне» послужил Имам Алиевич Алимсултанов (1957–1996) — чеченский певец, автор и исполнитель песен-баллад. Родился в Киргизии. Окончил Ростовский институт мелиорации и водного хозяйства, где увлекся музыкой. Впоследствии занимался с педагогами республиканской филармонии, учился на эстрадном отделении музыкального училища имени Гнесиных в Москве. Изучал илли — традиционный жанр вайнахского фольклора. Его характерной особенностью являлся музыкальный речитатив на легендарную историческую тему, который сопровождался своеобразной игрой на трехструнном народном инструменте — пондуре. Однако вместо пондура Имам исполнял свои песни под перебор шестиструнной гитары, перекладывая на музыку народные сказания или стихи современных чеченских поэтов — Мусы Гешаева, Умара Ярычева и др.

В 1991 г. вернулся в Чеченскую республику, где принимал активное участие в общественно-политической деятельности, выступая со своими песнями на митингах и собраниях. Во время грузино-абхазского конфликта выехал в Абхазию. На стихи русского добровольца — поэта и боевика Александра Бардодыма (1966–1992) — написал песню «Над Грозным городом раскаты», которая стала гимном отряда полевого командира Шамиля Басаева.

С началом первой чеченской войны голос Имама Алимсултанова загремел, как набат, призывая чеченцев встать на защиту свободы и независимости своей родины. «Мужчинам лучше рай на небе, чем ад бесчестья на земле», — пел он в те грозные дни. Выступал на блокпостах федеральных войск, где общался с русскими солдатами. Однако программа здесь была другая: он пел лирические, задушевные песни и романсы. Завороженные его голосом, солдаты забывали, что перед ними чеченец. Закончив выступление, Имам обычно говорил: «Ну что, ребята, будете убивать меня? Убивайте! Я тоже чеченец. Вы же пришли убивать нас. Только скажите, за что? Жили как братья, служили, учились, воевали, делились последним куском, а теперь убиваем друг друга, выполняя чей-то приказ».

По поручению Джохара Дудаева певец сопровождал раненых ополченцев на лечение в Стамбул, где дал множество концертов. При его содействии были освобождены 25 украинских строителей, оказавшихся в заложниках. Имам Алимсултанов поддерживал близкие, дружеские отношения с тогдашним руководством независимой республики и большинством полевых командиров от Шамиля Басаева до Руслана Гелаева. Певец был убит 10 ноября 1996 г. в Одессе (Украина) при невыясненных обстоятельствах и похоронен на кладбище Хасавюрта. Одна из улиц Хасавюрта сегодня носит его имя.

Прототипом полевого командира Абу стал чеченский полевой командир Абу-Супьян Магомедович Мовсаев (1959–2000).

Родился в Казахстане. Детство провел в селение Шали. После школы служил в Советской армии. Окончил Астраханскую среднюю школу милиции. Учился в Ставропольском филиале Юридической академии. Работал в МВД Калмыцкой республики, был начальником уголовного розыска Шалинского РУВД Чеченской республики. Капитан милиции. С приходом к власти Джохара Дудаева стал начальником его личной охраны, участвовал в террористическом нападении на Буденновск (1995 г.), являясь заместителем полевого командира Шамиля Басаева. В 1995 г. назначен начальником Департамента государственной безопасности Чеченской республики Ичкерия. Впоследствии возглавлял министерство шариатской безопасности и особый отдел Вооруженных сил Ичкерии.

Мовсаев прославился своей изощренной жестокостью, отчего возглавляемые им структуры прозвали «чеченским гестапо». Принимал личное участие в допросах и расстрелах пленных российских военнослужащих. По его личному приказу были также расстреляны американский гражданин Фред Кьюни, два врача Международного Красного Креста и переводчица Галина Олейник.

Весной 2000 г. Абу Мовсаев попал в засаду в Аргунском ущелье, которую организовал спецназ ГРУ, и был убит.

Дмитрий Быков

«ОРФОГРАФИЯ»

Прототипом главного героя книги является Виктор Яковлевич Гликман (псевдонимы Ирецкий, Старозаветный, Ириксон; 1 сентября 1882, Харьков — 16 ноября 1936, Берлин) — русский писатель, журналист, критик. Виктор Яковлевич вырос в семье инженера-путейца в Харькове, затем учился в Киевском политехническом институте и в Санкт-Петербургском университете вольнослушателем. Печатался в «Речи», «Киевской газете», «Мире Божьем» и других изданиях. Заведовал библиотекой Дома литераторов в Петрограде.

В ноябре 1922 г. выслан из СССР, уже живя в эмиграции, написал и издал фантастический роман «Наследники» (1928), в том же году переизданный в СССР как «переводной» — под именем Я. Ириксон и заглавием «Завет предка». В романе Гренландия отапливается с помощью Гольфстрима, перегороженного плотиной из быстрорастущих кораллов.

Примечания

1

Страбон. География. Кн. XVII, гл. 33.

(обратно)

2

Котова М., Лекманов О. «В ожидании Нарбута / Иные берега» // Вопросы литературы. 2004. № 2.

(обратно)

3

Скотт Роберт Фолкон. Экспедиция к Южному полюсу. 1910–1912 гг. Прощальные письма. М., 2008.

(обратно)

4

Литературной основой для сценария фильма «Сердце Ангела» послужил роман Уильяма Хьортсберга «Падший ангел».

(обратно)

5

См. о нем: Андреева ЮМ. 1) Карл Брюллов. М.: Вече, 2013; 2) Айвазовский. М.: Вече, 2013; Георгиевский Г.П. А.Н. Оленин и Н.И. Гнедич. Новые материалы из Оленинского архива// Сб. Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. Т. 91, № 1. СПб., 1914; Ключевский В. О. Алексей Николаевич Оленин // Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 130–132; Кубасов И. Оленин, Алексей Николаевич // Русский биографический словарь: в 25 томах. СПб.; М., 1896–1918; Михайловский М.Г. Государственный совет Российской империи. Государственные секретари. А.Н. Оленин // Вестник Совета Федерации. 2007. № 7. С. 40–49; Синдаловский Н.А. Оленинский кружок, или Петербург-Приютино и обратно // Нева. 2009. № 5; Формозов А.А. Пушкин и древности. Наблюдения археолога. М., 2000. (Studia historica. Series minor).

(обратно)

6

Оболенский Г.Л. Император Павел I. М.: Дрофа, 1995.

(обратно)

7

Оболенский Г.Л. Петр I. М.: Дрофа, 1995.

(обратно)

8

Глушкова В.Г. Усадьбы Подмосковья. Исторический путеводитель.

(обратно)

9

Классика: Вигель Филипп Филиппович. Записки // Lib.ru.

(обратно)

10

Муравьев В.Б. Карамзин. М., 2014.

(обратно)

11

Вяземский П.А. Старая записная книжка. С. 131–140.

(обратно)

12

Мемуары Марьи Каменской, 1894.

(обратно)

13

Толстой С.Л. Федор Толстой-Американец // Гос. акад. худож. наук. Тексты и материалы. М., 1926. Вып. 5.

(обратно)

14

Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 413.

(обратно)

15

Мемуары Марьи Каменской, 1894.

(обратно)

16

Монтефьоре С.С. Потемкин. М., 2003.

(обратно)

17

Третьякова Л. «Багратион— наши жены…» // Профиль [журнал].

(обратно)

18

Чулков Г.И. Императоры: Психологические портреты. М.: ACT, 2005.

(обратно)

19

Stella К. Hershan. «The Naked Angel» (роман о любви Екатерины и Меттерниха); персонаж романа Барбары Картленд «Ледяная дева»; одна из главных героинь исторической повести Казовского М. «Катит и Багратион»; упоминается в романе Пикуля «Пером и шпагой»; Данилова А. Ожерелье светлейшего. Племянницы князя Потемкина. Биографические хроники. М., 2006 (глава «Екатерина» посвящена Е. Энгельгардт-Скавронской).

(обратно)

20

Мещерский А.В. Воспоминания. 1901. С. 135.

(обратно)

21

Брюсов В.Я. Баратынский Е.А. // Новый энциклопедический словарь. Пг.: Изд. дело бывш. Брокгауз-Ефрон, 1911–1916. Т. 5. Стб. 173–180.

(обратно)

22

Рукою Пушкина: несобранные и неопубликованные тексты. К столетию со для гибели А.С. Пушкина. 1837–1937. М.; Л.: Academia, 1935. С. 188.

(обратно)

23

Лотман Ю. Александр Сергеевич Пушкин: Биография писателя. М., 1995.

(обратно)

24

Цявловская Т.Г. Два черновых письма К.А. Собаньской. 1935.

(обратно)

25

Цявловская Т.Г. Два черновых письма К.А. Собаньской. 1935.

(обратно)

26

Рукою Пушкина… С. 189.

(обратно)

27

Крайнов В.С. Матрена Васильевна Кочубей: мифы и реальность. Саранск, 2004.

(обратно)

28

Лазаревский А. Очерки малороссийских фамилий. Материалы для истории общества в XVII–XVIII вв. // Русский архив. 1876. Т. 3. С. 438–455; Костомаров Н.И. Мазепа. М., 1992. С. 208.

(обратно)

29

Обратите внимание, поэт сам как бы вскользь называет его фамилию.

(обратно)

30

Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М.: Наука, 1969.

(обратно)

31

Литературное наследство. Т. 58. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1952. С. 159.

(обратно)

32

Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 3, ч. 1. СПб., 1899. С. 90.

(обратно)

33

Записки графа М.Д. Бутурлина. Т. 2. М., 2006. С. 403.

(обратно)

34

Бирюков П.И. Л.Н. Толстой. Биография. Берлин, 1921.

(обратно)

35

Коммерсантъ Деньги. № 25 (832). 2011. 27 июня.

(обратно)

36

Русская старина. 1871. Апр. С. 427–428.

(обратно)

37

Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба. СПб., 1993.

(обратно)

38

Буганов В.И. Емельян Пугачев на следствии. М., 1997. С. 86.

(обратно)

39

Акутин Ю.М. Александр Вельтман и его роман «Странник» // Вепьтман А. Повести и рассказы. М., 1978. Еще ранее начала ходить в рукописи написанная Г. Ф. Квиткой-Основьяненком в 1827 г. комедия «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе» (Акутин Ю.М. Проза Александра Вельтмана // Велътман А. Странник. М., 1979).

(обратно)

40

Газета. № 7. 2008. 7 февр.

(обратно)

41

Черняк Е.Б. Пять столетий тайной войны. М., 2018.

(обратно)

42

Житова В.Н. Воспоминания о семье Тургенева. Тула, 1961.

(обратно)

43

Лебедев Ю. Тургенев. М.: Молодая гвардия, 1990.

(обратно)

44

Анри Труайя. Иван Тургенев. Посвящается 185-летию со дня рождения Ивана Тургенева // e-libra.ru.

(обратно)

45

Воспоминания М.М. Муромцева // Русский архив. 1890. Вып. 1–4. С. 386.

(обратно)

46

«Чтобы жить достойно, надо быть просвещенным человеком» // Русский Mnp.Ru. № 10. Окт. 2009.

(обратно)

47

Житова В.Н. Воспоминаний о семье Тургенева.

(обратно)

48

«Чтобы жить достойно, надо быть просвещенным человеком» // Русский Мир. Вн № 10. Октябрь. 2009.

(обратно)

49

Тургенев И. Энциклопедия «Кругосвет». СПб., 1893.

(обратно)

50

Лебедев Ю. Тургенев.

(обратно)

51

Лебедев Ю. Тургенев.

(обратно)

52

Чуприна И.В. О реальной основе некоторых произведений И.Н. Крамского и И.С. Тургенева. Изд-во Саратовского ун-та, 1994.

(обратно)

53

Громова И.А. В тени царственных мужей. М.: Дрофа-Плюс, 2006.

(обратно)

54

Оболенский В.А. М.Е. Салтыков в своей семье // Известия Русского генеалогического обществ. Вып. 27. СПб., 2014.

(обратно)

55

Тюнъкин К. Салтыков-Щедрин. М.: Молодая гвардия, 1989.

(обратно)

56

Гусева А.В. Память преодолевает время // Летняя столица.

(обратно)

57

Соколова Т.В. Суженый для мадемуазель Катрин // Наше наследие.

(обратно)

58

Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой: Материалы к биографии с 1828 по 1855 г. М., 1954.

(обратно)

59

Толстой Л.Н. Письмо Герцену А.И. [14 (26) марта 1861 г. Брюссель] // Л.Н. Толстой: К 120-летию со дня рождения. (1828–1948) / коммент. и ред. Н.Н. Гусева. М., 1948. Т. II. С. 4–6.

(обратно)

60

Февчук Л.П. Портреты и судьбы: Из ленинградской Пушкинианы. Л., 1984. С. 135.

(обратно)

61

Пушкин А.С. Собр. соч.: в Ют. Том 10. Письма 1831–1837. Письмо № 670. Пушкиной Н.Н., 29 сентября 1835 г.

(обратно)

62

Раевская Е.И. Полвека тому назад: (Из воспоминаний) // Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ.

(обратно)

63

Толстой С.Л. Об отражении жизни в «Анне Карениной»: из воспоминаний. 1939.

(обратно)

64

Огонек. 1880. Вып. № 5.

(обратно)

65

Орлов А.С., Георгиев В Л., Георгиева Н. Г, Сивохина Т.А. История России с древнейших времен до наших дней. М., 1999.

(обратно)

66

Лихачев Д.С. Великое наследие: Классические произведения литературы Древней Руси. 1987. Т. 2.

(обратно)

67

Соловьев С.М. Сочинения: в 18 кн. Кн. 1: История России с древнейших времен. Т. 1–2. М.: Голос, 1993.

(обратно)

68

Романюк С.К. Из истории московских переулков. М., 1988. С. 112.

(обратно)

69

Евдокимов И. Левитан. М, 1959.

(обратно)

70

Евдокимов И. Левитан.

(обратно)

71

«Трем сестрам» поставили памятник // Комсомольская правда (Пермь). 2005. Окт.

(обратно)

72

Таганрогская библиотека имени А.П. Чехова. У Чеховых из Неровновки.

(обратно)

73

Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1999. Т. 7: Втор, пол. XV в.

(обратно)

74

Наука и жизнь. 2005. № 2.

(обратно)

75

Одесский М. Кровавый ньюсмейкер XV века // Солнечное сплетение. № 18–19.

(обратно)

76

Романчук Я. И Порог [журнал]. 2007. № 4. С. 9–15.

(обратно)

77

«Записки янычара», гл. XXXIII.

(обратно)

78

Казаку Матей. Дракула / пер. В. Удовиченко. М., 2011.

(обратно)

79

Казаку Матей. Дракула / пер. В. Удовиченко. М., 2011.

(обратно)

80

Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. А-Г / под ред. П.А. Николаева. М., 1989. Т. 1.

(обратно)

81

Чуковский К.И. Дневник. 1901–1969: в 2 т. Т. 1: Дневник: 1901–1929 гг.

(обратно)

83

Рубашкин А. «Я, скорее всего, сатирик» // Эренбург И. Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников. М.: Юридическая лит-ра, 1989. С. 187–189.

(обратно)

84

Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия. М., 2003. С. 1.

(обратно)

85

Нижинская Б. Ранние воспоминания. Т. 1. М.: Артист. Режиссер. Театр, 1999.

(обратно)

86

«Белая гвардия» Михаила Булгакова. Исторические портреты «Белой Гвардии», или шахматная партия по Булгакову. Киев, 1997.

(обратно)

87

Педель (от нем. Pedell) — надзиратель за студентами в университете (дореволюц. и загр.).

(обратно)

88

Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия. М., 2003.

(обратно)

89

Чутко И.Э. Красные самолеты. М., 1978.

(обратно)

90

Никаноров С.П., Кузнецов П.Г. и др. Инженер истории. Побиск Георгиевич Кузнецов // Восток: альманах. Вып. 1–2 (25–26). 2005. Янв.-февр.

(обратно)

91

Лакшин В. Булгакиада. Булгаков М.А. «Я хотел служить народу…». М., 1991. С. 692.

(обратно)

92

Гладков А. «Слова, слова, слова…» // Олеша Ю. Зависть. Три Толстяка. Рассказы. М., 1999.

(обратно)

93

Черепанов Ю. «Крокодиловы» слезы и радости // Журналист. 2014. № 2.

(обратно)

94

Петров Е.П. Мой друг Ильф / сост. и комм. А.И. Ильф. М., 2001.

(обратно)

95

Галанов Б. Илья Ильф и Евгений Петров. Жизнь. Творчество. М., 1961.

(обратно)

96

Там же.

(обратно)

97

Гордеев А.Ф. Подвиг во имя жизни. Днепропетровск, 2000.

(обратно)

98

Архив КГБ при Совмине СССР. Д. 100275. Т. 8.

(обратно)

99

ВИЭМ — Всесоюзный институт экспериментальной медицины им. А.М. Горького при Совете народных Комиссаров СССР.

(обратно)

100

«Дорогой Иван Денисович!..»: Письма читателей: 1962–1964 / Дом рус. зарубежья им. А. Солженицына. М., 2012. С. 231.

(обратно)

101

Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956. Опыт художественного исследования. М., 2010. Т. 1. С. 13–14.

(обратно)

102

Бурда Э. Котовский — кто он? // Агентство политических новостей. 25 февр. 2012.

(обратно)

103

Петров Н., Эделъман О. «Шпионаж» и «насильственная смерть» И.А. Ефремова и Королева В. Как фантаста записали в английские шпионы // Столица. № 16. 1991. Май.

(обратно)

104

OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким. Июнь 2003.

(обратно)

105

Зайцев В.А., Герасименко А.П. История русской литературы второй половины XX века. М., 2004. С. 318.

(обратно)

106

ГИРД — Группа изучения реактивного движения, научно-исследовательская и опытно-конструкторская организация, занимавшаяся разработкой ракет и двигателей к ним.

(обратно)

107

Росциус Ю.В. Дневник пророка? М., 1990. С. 48.

(обратно)

108

Панфилов А.Ю. Валентин Катаев. Сокровенные откровения.

(обратно)

109

«АМВ» — «Алмазный мой венец».

(обратно)

110

Олеша Ю. Книга прощания. М., 1999. С. 9, 18, 448.

(обратно)

111

Дункан А. Моя исповедь. Л.: Книжный дом, 1987.

(обратно)

112

Земсков В.Ф. Участие Маяковского в революционном движении (1906–1910) // Новое о Маяковском. М.: Изд-во АН СССР, 1958. С. 433–540. (Лит. наследство; Т. 65).

(обратно)

113

Шерих Д.Ю. Городской месяцеслов. 1000 дат из прошлого Санкт-Петербурга, Петрограда, Ленинграда // К 290-летию Санкт-Петербурга. СПб.: Петербург — XXI век, 1993. Наука и образование.

(обратно)

114

Пастернак Б.Л. Воздушные пути. М., 1982. С. 424.

(обратно)

115

Одним из живописных подтекстов этого стихотворения послужила картина Сандро Боттичелли «Весна» (1480). «Весна» Ботичелли (упоминаемая в «АМВ») — источник ключевого для Катаевского произведения образа «вечной весны».

(обратно)

116

Хлебниковские «Доски судьбы» готовили к печати близкие и самоотверженные друзья поэта, художники С.П. Исаков и П.В. Митурич. В результате крохотным тиражом была выпущена книга: Хлебников В. Доски судьбы. М., <1922–1923>. Экземпляра этой книги «с дарственной надписью» В. Хлебникова у Катаева быть не могло, поскольку «Доски судьбы» были напечатаны уже после хлебниковского отъезда из Москвы. Только в настоящее время наконец появилось издание (текстологически не вполне надежное): Хлебников Велимир. Доски судьбы / реконструкция текста, сост., коммент., очерк В. Бабкова. М., 2001.

(обратно)

117

Государственная академия художественных наук (ГАХН) — научно-исследовательское учреждение РСФСР. Действовала в Москве в 1921–1930 гг.

(обратно)

118

Высший литературно-художественный институт имени В.Я. Брюсова.

(обратно)

119

Чуковский Н. О том, что видел. М.: Молодая гвардия, 2005.

(обратно)

120

Из протокола // Валентин Домилъ. «Заметки по еврейской истории».

(обратно)

121

Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1988.

(обратно)

122

Хроника жизни и творчества М. Зощенко. Лицо и маска Михаила Зощенко / сост. Ю.В. Томашевский. М., 1994; М. Зощенко: жизнь, творчество, судьба. Литература — производство опасное… / сост. Ю.В. Томашевский. М., 2004.

(обратно)

123

Сарнов Б., Чуковская Е. Случай Зощенко: повесть в письмах и документах с прологом и эпилогом. 1946–1958 // Юность. 1988. № 8.

(обратно)

124

Шаргунов С. Валентин Катаев // Новый мир. 2016. № 1.

(обратно)

125

ТЮРХ — Товарищество южнорусских художников, общество любителей художественного искусства юга Российской империи. Имело статус Независимого творческого объединения одесских художников.

(обратно)

126

Цит. по: Зинько Ф.З. Кое-что из истории Одесской ЧК. Одесса: ПКФ Друк, 1989. С. 36–37.

(обратно)

127

КПК — «Карманный Персональный Компьютер», он же PDA, который носит практически каждый сталкер в Зоне.

(обратно)

128

Cosca — подразделение мафии на Сицилии.

(обратно)

129

Лимонов 3. У нас была великая эпоха // Лит. Россия. № 27. 08.07.2005.

(обратно)

130

Лурье Л. Преступление в стиле модерн. СПб., 2005.

(обратно)

131

Сведения приводятся по работам В.Н. Чисникова в изд. «Кримшалктичний вкник» (№ 2 (20). 2013).

(обратно)

132

Яндарбиев 3. Чечения — битва за свободу. Львов, 1996.

(обратно)

Оглавление

  • Часть первая Детская недетская литература
  •   Шарль Перро и братья Гримм
  •   Шарль Перро
  •   Братья Гримм
  •   Даниель Дефо
  •   Рудольф Эрих Распе
  •   Антоний Погорельский
  •   Льюис Кэрролл
  •   Марк Твен
  •   Роберт Льюис Стивенсон
  •   Генри Райдер Хаггард
  •   Джеймс Барри
  •   Александр Грин
  •   Алексей Н. Толстой
  •   Юрий Олеша
  •   Алан Милн
  •   Корней Чуковский
  •   Самуил Маршак
  •   Лазарь Лагин
  •   Вениамин Каверин
  •   Борис Житков
  •   Билл Фингер
  •   Туве Янссон
  •   Астрид Лингрен
  •   Виктор Драгунский
  •   Михаил Зощенко
  •   Джоан Роулинг
  • Часть вторая Для взрослых читателей
  •   Джованни Боккаччо
  •   Уильям Шекспир
  •   Иоганн Вольфганг Гете
  •   Денис Фонвизин
  •   Вальтер Скотт
  •   Александр Грибоедов
  •   Оноре де Бальзак
  •   Кондратий Рылеев
  •   Евгений Баратынский
  •   Александр Пушкин
  •   Михаил Лермонтов
  •   Николай Гоголь
  •   Александр Дюма
  •   Александр Дюма (сын)
  •   Иван Тургенев
  •   Михаил Салтыков-Щедрин
  •   Иван Гончаров
  •   Лев Толстой
  •   Федор Достоевский
  •   Алексей Толстой
  •   Эмиль Золя
  •   Александр Островский
  •   Генрик Сенкевич
  •   Артур Конан Дойл
  •   Джером К. Джером
  •   Оскар Уайльд
  •   Эдмон Ростан
  •   Антон Чехов
  •   Брэм Стокер
  •   Редьярд Киплинг
  •   Максим Горький
  •   Александр Блок
  •   Герберт Уэллс
  •   Валерий Брюсов
  •   Леонид Андреев
  •   Борис Савинков
  •   Александр Куприн
  •   Владимир Маяковский
  •   Михаил Кузмин
  •   Осип Мандельштам
  •   Евгений Замятин
  •   Илья Эренбург
  •   Дмитрий Фурманов
  •   Лион Фейхтвангер
  •   Михаил Булгаков
  •   Михаил Шолохов
  •   Юрий Олеша
  •   Ильф и Петров
  •   Алексей Толстой
  •   Константин Симонов
  •   Иван Ефремов
  •   Борис Полевой
  •   Александр Фадеев
  •   Вениамин Каверин
  •   Эрнест Хемингуэй
  •   Ян Флеминг
  •   Александр Солженицын
  •   Владимир Набоков
  •   Валентин Пикуль
  •   Борис Четвериков
  •   Аркадий и Борис Стругацкие
  •   Вадим Кожевников
  •   Варлам Шаламов
  •   Юлиан Семенов
  •   Юрий Трифонов
  •   Патрик Зюскинд
  •   Валентин Катаев
  •   Владимир Войнович
  •   Геннадий Алексеев
  •   Юлий Буркин и Сергей Лукьяненко
  •   Владимир Васильев
  •   Артур Голден
  •   О’Санчес
  •   Виктор Пелевин
  •   Захар Прилепин
  •   Антон Чиж
  •   Евгений Лукин
  •   Дмитрий Быков Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении», Юлия Игоревна Андреева

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства