«Взлет и падение Лысенко»

Взлет и падение Лысенко (fb2) - Взлет и падение Лысенко 1602K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Жорес Александрович Медведев

Жорес Медведев Взлет и падение Лысенко История биологической дискуссии в СССР (1929–1966)

Посвящается памяти выдающихся советских ученых, участников событий, описанных в этой книге:

академика Н. И. Вавилова, академика Д. Н. Прянишникова, академика Н. К. Кольцова и профессора Д. А. Сабинина

Трудная судьба книги

Для меня книга Ж. А. Медведева имеет особое значение, поскольку я сам в философских аспектах рассматривал историю советской генетики в книге «Генетика и диалектика» (1968), которая двадцать лет спустя была переиздана под названием «Философия и история генетики». В ней рассказал и о том, как тяжело для меня складывались обстоятельства с публикацией книги, но они не идут в сравнение с трагической судьбой работы Ж. А. Медведева. Кроме того, в моей книге не давалось такое подробное изложение истории биологических дискуссий, как в труде Ж. А. Медведева. Этого вообще никто, кроме него, не сделал в то время, да и сейчас также. Поэтому я рад, что исправлена историческая несправедливость и опубликован труд, который не был в свое время издан в нашей стране. Я думаю, что ко мне присоединятся многочисленные читатели и они будут благодарны автору за его рассказ о драматических годах советской науки, связанных с деятельностью Т. Д. Лысенко и его приспешников, за то, как ярко он воссоздал атмосферу тех лет, когда создавалась книга. Может быть, это чему-нибудь научит нас и сегодня…

К сожалению, в свое время мне не удалось прочитать рукопись книги Ж. А. Медведева в полном объеме, хотя с отдельными фрагментами ее, публиковавшимися в нашей печати, я был знаком. Мы много втречались с автором в 1965–1966 годах, но наши разговоры и совместные дела касались другого. П. Л. Капица и Н. Н. Семенов, а также другие ученые говорили со мною о рукописи Ж. А. Медведева, ее трудной судьбе, но ничего не удалось сделать для ее обнародования. Она увлекательна. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.

Эти личные заметки, которым я уделил здесь столько внимания, преследуют одну цель: сделать более убедительной для читателя мою рекомендацию книги Ж. А. Медведева.

За последние годы в нашей стране опубликован ряд книг, статей и других материалов по темам, которые затрагивает Ж. А. Медведев. Тем не менее выход его книги, даже столь поздний, я считаю в высшей степени целесообразным. Дело не только в том богатом и содержательном анализе истории генетики, который выполнен автором, но и в том, что в свое время, в тяжелые для всех нас годы Ж. А. Медведев именно за эту правдивую и честную работу подвергался травле и гонениям и, по существу, был изгнан за пределы СССР. Но это — особая история. Ее уже не переделаешь, но я рад, что многое здесь меняется к лучшему, в том числе и в личной судьбе автора.

Выход в свет книги Ж. А. Медведева в нашей стране становится еще одним шагом не только в обогащении нас неизвращенным историко-научным знанием, но и в укреплении гласности и демократизма, становится данью уважения, достойного подражания мужеству и стойкости ее автора.

Академик И. Т. Фролов

Предисловие

Настоящая книга состоит из трех частей. Первые две части написаны в 1961–1962 годах и неоднократно дополнялись в 1963-1964-х. Третья, заключительная, написана в 1966–1967 годах. Каждая из частей отличается от остальных своим стилем, средствами анализа фактов. Это связано с рядом причин. Во-первых, ситуация в науке и проблемы, вокруг которых велась дискуссия, все время менялись, хотя генетика и оставалась в центре внимания. Во-вторых, разные части книги писались в разной обстановке. В 1961–1962 годах лысенкоизм продолжал занимать господствующие позиции в биологической науке и пользовался поддержкой высших инстанций. Критика его положений в печати была фактически запрещена. К 1966 году он, по существу, исчез из науки, не выдержав и года свободной дискуссии. Первые части книги имеют поэтому активный, полемический характер, тогда как заключительная является, в значительной степени, описательной, особенно при рассмотрении событий, наступивших после октября 1964-го. И наконец, сам автор представлен по разному в каждой из трех частей: в первой он выступает как историк событий, во второй как их очевидец, в третьей как их участник, ибо сама книга в ее первоначальной форме стала после 1962 года элементом проходившей дискуссии, она писалась и дополнялась в ходе самой дискуссии. Она была принята на, вооружение, и десятки, сотни людей видели в ней оружие достаточно эффективное в борьбе с лженаукой.

В работе над книгой автору оказали большое содействие многие ученые. Особенно хочется отметить следующих товарищей, поддержавших автора и постоянно оказывавших помощь в сборе и анализе фактического материала. Многие из них — известные ученые, но я позволю себе привести их имена без указания ученых степеней и званий, ибо в той борьбе, которую все мы вели много лет за торжество истины, ни должность, ни положение не имели значения. Называя имена этих людей, я еще раз с радостью и благодарностью вспоминаю их честность, их благородство и принципиальность, их смелость в защите научной истины, их патриотизм. И я рад сознавать, что многие из них стали моими личными друзьями. Это В. Я. Александров, В. В. Алпатов, Б. Л. Астауров, А. И. Атабекова, Ф. Х. Бахтеев, Д. К. Беляев, Л. Я. Бляхер, Л. В. Бреславец, Ю. Н. Вавилов, В. Д. Дудинцев, А. Ефейкин, А. Р. Жебрак, П. М. Жуковский, Н. Р. Иванов, В. С. Кирпичников, В. М. Клечковский, И. Л. Кнунянц, Д. В. Лебедев, А. А. Любищев, А. А. Ляпукова, Н. А. Майсурян, В. Ф. Мирек, Э. М. Муртазин, И. А. Раппопорт, В. В. Сахаров, А. М. Смирнов, П. М. Смирнов, А. В. Соколов, Н. Ф. Тимофеев-Ресовский, В. И. Цалкин, М. Г. Цубина, М. Х. Чайлахян, В. П. Эфроимсон и ряд других товарищей. Постоянную помощь и поддержку мне оказывал мой брат Р. А. Медведев.

Автор считает настоящее издание книги третьим. Первые два, в 1962 и 1963 годах, были общественными. Книга есть книга, независимо оттого, отпечатана она на пишущей машинке или сошла с типографского станка. Ее научная значимость, ее общественное влияние зависят не от способа издания, а от числа читателей. Автор будет доволен, если число читателей настоящего издания достигнет той величины, которой измерялось число читателей первого и второго вариантов.

Январь 1967 г.

Предисловие ко второму варианту

Решительное осуждение XX и XXII съездами КПСС теории и практики культа личностн было поворотным пунктом развитии нашей страны и международного коммунистического движения. Сейчас все отчетливо видят, сколь тяжелы были последствия культа личности, сколь своевременны и мужественны были действия, направленные на восстановление в стране ленинских принципов демократии, социалистической законности.

Многолетний отход от соблюдения этих принципов отражался не только на политических событиях. Культ личности оказал серьезное влияние и на идеологические и научные сферы нашей жизни, в частности на развитие естественных наук, и прежде всего биологии и агрономии.

В предлагаемой вниманию читателей работе сделана попытка анализа широко известной биолого-агрономической дискуссии, начавшейся еще в конце 20-х годов и продолжавшейся с периодическими обострениями вплоть до недавнего времени.

Понимая ответственность задачи, автор привлек к обсуждению предварительных вариантов книги большое число ученых. При этом он старался учесть и замечания тех товарищей, роль которых в описанных событиях была, по мнению автора, далеко не положительной. «Противники, желающие ваших ошибок, полезнее для вас, чем друзья, желающие их скрыть», — сказал великий Леонардо да Винчи, однако эта мысль оказалась не совсем верной в данном случае. Друзья, как правило, не старались скрыть недостатков работы, и автор обязан им очень многим.

Автор приносит искреннюю благодарность всем товарищам, прочитавшим первоначальные варианты и своими замечаниями, соображениями и дополнениями способствовавшим подготовке книги в предлагаемой читателю форме.

Октябрь 1963 г.

Часть I. Первая фаза дискуссии (1929–1941)

Пойдем на костер, будем гореть, но от убеждений своих не откажемся.

Н. И. Вавилов

Глава 1. Некоторые исторические предпосылки возникновения в СССР биолого-агрономической дискуссии

Дискуссия по проблемам агрономии, генетики, селекции и общей биологии, начатая в начале тридцатых годов Т. Д. Лысенко, В. Р. Вильямсом, И. И. Презентом и другими, оказала очень сильное влияние на развитие многих областей советской науки. Она сильно отразилась и на состоянии сельского хозяйства, медицины и некоторых отраслей промышленности.

Дискуссия имела огромный международный резонанс и оказала влияние на формирование определенного отношения к нашей стране интеллигенции зарубежных стран. Она породила аналогичные течения в ряде социалистических стран и возбудила те же формы борьбы разных научных направлений.

Дискуссия оказала прямое влияние на судьбы тысяч советских ученых, на характер среднего и высшего образования в области биологии, сельского хозяйства и медицины. Материалы дискуссии нашли отражение в научных работах, в школьных учебниках, в философских сочинениях и энциклопедиях, в газетах, в художественной литературе и даже в кино. К участию в этой дискуссии были привлечены ученые разных направлений, учителя, философы, студенты, колхозники, государственные деятели, писатели и журналисты.

Дискуссия была историческим событием, но в разные периоды она освещалась с различных и часто противоречивых позиций.

Естественно, что в современных условиях возникает потребность объективно проанализировать ее историю, ее цели, методы, результаты и последствия.

Политическая обстановка в стране и научные дискуссии

Проблемы, обсуждаемые в настоящей работе, не могут быть, конечно, правильно поняты вне связи с историей нашей страны. Рассматривая некоторые проблемы биологии, медицины, сельского хозяйства, нельзя не учитывать и тот политический и исторический фон, на котором возникла и происходила борьба рассматриваемых научных направлений.

Октябрьская революция дала жизнь новой общественной системе, явилась началом создания социалистического государства рабочих и крестьян. Новое государство должно было стать мировым ценром созидательной работы во всех областях творчества, образцом новых, истинных форм демократизма, социальной справедливости, технического и научного прогресса. Оно отвечало надеждам подавляющего большинства людей нашей страны.

Маркс, Энгельс и Ленин стремились к созданию демократических форм социализма, тогда как Сталин, оказавшись у власти, пошел по другому пути — концентрации власти, раздувания аппарата подавления, личной диктатуры.

Сталин пришел к власти как преемник Ленина — признанного вождя Октябрьской революции. Он пришел к власти в условиях огромного авторитета партии, в условиях подъема творческого энтузиазма масс и как бы наследовал часть этого авторитета и доверия. История показала, что это доверие было использовано Сталиным для создания культа собственной личности и уничтожения тех, кто не склонен был раздувать его.

Сталина называли гениальным ученым всех времен и народов, однако в действительности его творческое наследие весьма невелико. Как личность он обладал рядом отрицательных качеств, и его гипертрофированная жажда власти, подозрительность, жестокость, коварство, тщеславие, завистливость, нетерпимость к ярким личностям с независимым характером и мания величия создали весьма трудную обстановку не только в политической жизни страны, но и в тех научных областях, которые входили в сферу его интересов.

В 20-30-х годах происходило небывалое количество различных дискуссий во всех областях науки, искусства и литературы, и все они имели, как правило, резкий характер. Это было связано с исторической обстановкой. Различие в мнениях, подходах, методах и оценках фактов — явление вполне естественное в научной среде. Дискуссии — это, по существу, продукт и инструмент науки. Истина рождается в спорах.

Однако в условиях массовых репрессий тридцатых годов, в условиях шпиономании и централизованного разжигания страстей, в условиях лихорадочных поисков «врагов народа» во всех сферах человеческой деятельности любая научная дискуссия имела тенденцию к превращению в борьбу с политическим оттенком. Почти каждая дискуссия трагически кончалась для той стороны, которая была представлена людьми более благородными и интеллигентными, более честными, более склонными опираться в спорах на данные науки.

Приклеивание политических ярлыков в тот период было наиболее легким и соблазнительным способом победить противников, которых нельзя было сломить силой научной аргументации, и некоторые становились на этот путь, приводивший часто не только к разгрому, но и к физическому устранению оппонентов.

Необоснованные политические обвинения были обычным явлением для дискуссий, и очень многие споры приводили к трагическим развязкам. Вредительскими и враждебными объявлялись многие ныне реабилитированные научные направления в философии, экономике, педагогике, истории, теории права, литературе, естествознании, технике и т. д.

Такого периода в своем развитии не избежала и дискуссия в области генетики и селекции, и история этой дискуссии — не только отражение научных споров, но и описание человеческих судеб, повествование о трагедии советской науки.

Генетика в период борьбы с так называемой «буржуазной» наукой в 1929–1931 годах

Дискуссия по биологии, так же как некоторые другие общесоюзные дискуссии 1935–1937 годов, имела предысторию. Она была в известной степени подготовлена вспышками острых научных дискуссий в 1929–1932 годах, окрасившихся постепенно в политические тона.

Научная полемика имела первоначально прогрессивный характер, она была начата под влиянием партийного лозунга о развернутом социалистическом наступлении на 18 «фронте науки»; лозунг родился из решений XVI съезда ВКП(б). Однако вскоре некоторые ученые слишком расширили фронт борьбы с «буржуазными тенденциями» в науке, распространив его на многие области естествознания, стремясь обосновать «классовый подход» даже к анализу проблем, решение которых зависело исключительно от их экспериментальной разработки — одинаково возможной как в социалистических, так и в капиталистических условиях.

Именно поэтому в 1930–1931 годах были объявлены буржуазными, идеалистическими и антимарксистскими некоторые передовые научные школы, работами которых впоследствии советская наука по праву гордилась. Такая судьба была уготована, например, для известного психиатра В. М. Бехтерева, крупнейшего психолога К. Н. Корнилова, великого физиолога И. П. Павлова (см.: Естествознание и марксизм. 1931). В разряд идеалистов были зачислены крупные физики и математики А. Ф Иоффе, Л. Д. Ландау, И. Е. Тамм, Н. Н. Лузин, В. А. Фок, Я. И. Френкель и др. Тон многих научных и особенно философских журналов стал резким, крикливым, а порой просто развязным. В 1933–1934 годах возбужденные поиски буржуазных реакционных теорий в области естествознания стали стихать и условия для научной работы постепенно пришли в норму.

Острая полемика возникла в 1929–1932 годах и в области биологии, особенно в генетике. Спор шел вокруг все той же проблемы наследования приобретенных признаков и реальности «наследственного вещества» (генов), которая стала узловой во всех последующих биологических дискуссиях.

Сторонники идеи наследования благоприобретенных изменений под влиянием упражнений и среды (т. н. ламаркисты, или неоламаркисты) группировались вокруг Биологического института им. К. А. Тимирязева.

Противники этой идеи, биологи и генетики классического направления — И. Агол, С. Г. Левит, Ю. А. Филипченко, А. С. Серебровский, М. М. Завадовский и др., были учеными-марксистами и объединялись вокруг секции естествознания Коммунистической Академии. Противоположная им группа ламаркистов была весьма малочисленной[1].

Каждая из сторон старалась объявить свою точку зрения единственно соответствующей марксизму и диалектическому материализму. Основным доводом генетиков в пользу материалистичности их концепций был фактический материал тогдашней, в основном зарубежной, генетики, в активе же ламаркистов, наряду с менее обширным и весьма спорным фактическим материалом, был тезис о том, что Ф. Энгельс в своей известной чисто теоретической работе «О роли труда в процессе превращения обезьяны в человека» стоял на позициях наследования благоприобретенных под влиянием пищи и упражнений признаков, то есть на позициях ламаркизма. Следует заметить, что Ф. Энгельс не подкреплял своих предположений какими-либо строго проверенными фактами. Нельзя не учитывать и того, что работа Ф. Энгельса относилась к периоду, когда генетика как наука о законах наследственности еще не существовала и ламаркизм еще не был экспериментально опровергнут.

В действительности стремление использовать диалектический материализм для чисто идеологической оценки того или иного способа решения естественнонаучной проблемы о механизмах наследственности ни в эти годы, ни в последующий период не было правомочным, так как действительное решение проблемы, как показал исторический опыт, зависело исключительно от экспериментальных исследований, и результаты этих исследований далеко не подтвердили философских прогнозов.

Генетики в этом отношении выгодно отличались от ламаркистов, и их полемическая аргументация была теоретически более обоснованной и лучше аргументирована фактами. Однако в 1931–1932 годах многие генетики классического направления были причислены в области философии к так называемому «меньшевиствующему идеализму» — течению, которое осудил и окрестил этим нелепым термином И. В. Сталин. Большинство генетиков вывели из состава Комакадемни, но репрессивные меры еще не были в моде, и в гражданском отношении пострадали лишь немногие. Был выслан из Москвы, например, Сергей Сергеевич Четвериков — создатель школы советской экспериментальной генетики и основатель так называемой популяционной генетики. Учениками С. С. Четверикова являются многие известные советские генетики — В. Л. Астауров, В. В. Сахаров, Д. Д. Ромашев, Н. В. Тимофеев-Ресовский, П. Ф. Рокицкий, Н. П. Дубинин и другие. Будучи выслан в Свердловск, а затем во Владимир, С. С. Четвериков не мог в течение многих лет продолжать свои исследования. (Нелишне указать, что работы С. С. Четверикова не потеряли своего значения и до настоящего времени. В 1961 году в США был опубликован полный перевод одной из основных работ С. С. Четверикова «Некоторые аспекты эволюционного процесса с точки зрения современной генетики», впервые появившейся в «Журнале экспериментальной биологии» еще в 1926 году. В предисловии к переводу известный американский генетик М. Лернер писал, в частности, что, хотя С. С. Четвериков умер в безвестности, лучшим монументом в его память стало широкое признание популяционной генетики, возникшей под влиянием его исследований и привлекающей ныне сотни ученых).

Научная и политическая деятельность Т. Д. Лысенко и ИМ. Презента до их объединения в 1932 году

Т. Д. Лысенко в этот период еще не участвовал в дискуссиях по генетике. Что же касается И. И. Презента, то он даже активно поддерживал те генетические концепции, против которых он столь энергично выступит впоследствии. В 1930 году на Всесоюзном съезде биологов он сделал доклад о гармонии между марксизмом и морганизмом (Природа. 1930. № 9. С. 927–928). И. И. Презент и Т. Д. Лысенко оживили генетическую дискуссию в 1935 году только после своего «творческого объединения», пойдя значительно дальше своих предшественников-ламаркистов в обвинениях советских генетиков, отрицая даже то полезное теоретическое и практическое содержание классической генетики, которое признавалось учеными-ламаркистами в 1929–1932 годах.

Обострение генетической дискуссии, связанное с объединенными выступлениями И. И. Презента и Т. Д. Лысенко, и ее последующее перерастание в борьбу с «врагами народа» также не было случайным.

Еще до своего объединения, состоявшегося в 1933–1934 годах, И. И. Презент и Т. Д. Лысенко, каждый в своей сфере, активно использовали обострение политической борьбы для сведения счетов со своими научными оппонентами. Это же можно сказать и в отношении дискуссии между В. Р. Вильямсом и наиболее образованной частью ученых-агрономов; некоторые из них (А. Г. Дояренко, Крутиховский, Чаянов и др.) подверглись аресту именно в 1931–1932 годах.

И. И. Презент подвизался в эти годы в области методики преподавания естествознания. Юрист по образованию, не способный к самостоятельному экспериментированию, он считал себя специалистом-теоретиком по вопросам дарвинизма и преподавания естествознания в средней школе.

Его склонность к политической демагогии особенно резко проявилась в дискуссии с проф. Б. Е. Райковым, выдающимся ученым-дарвинистом и школьным методистом, автором многих ценных книг по истории и методике естествознания (например, интересной книги «Русские предшественники Ч. Дарвина»). Против БЛ. Райкова сначала организовали дискуссионную, а затем просто клеветническую кампанию, в результате которой Б. Е. Райков и многие его ученики были арестованы и в обиход пущено слово «райковщина» — обычный способ тех времен для осуждения того или иного научного направления. Специальный доклад И. И. Презента перед работниками просвещения Ленинграда о вредности «райковщины» в 1932 году издали отдельной брошюрой тиражом 20000 экз. (Презент И. И. Классовая борьба на естественнонаучном фронте. М., 1932).

В этой книжке И. И. Презент писал о проф. Райкове, например, следующее: «Возможно, что многие сидящие здесь товарищи не отдали себе отчета, что значит Райков, что значит классовый враг. Но если перед каждым встанет с остротой вопрос, что Райков являлся не чем иным, как агентом той самой мировой буружуазии… что Райков является одним из фунтиков, которые на весах буржуазии лежат и хотят создать победу буржуазии, если представить себе, что этот враг хочет уничтожить все достояния, все завоевания, которые пролетариат сделал своей кровью, тогда такой Райков ничего иного в каждом честном товарище, который слился с Советами рабочих, вызвать не может, кроме омерзения, брезгливости и ненависти» (с. 63).

Подобного рода голословная политическая клевета переполняла всю книжку И. И. Презента.

После нескольких лет заключения, в 1936 году, проф. Б. Е. Райков, к счастью, был реабилитирован и освобожден.

Он продолжал трудиться и многое сделал для советской науки. В 1955 году педагогическая и биологическая общественность торжественно отметила 75-летие Б. Е. Райкова, избранного в действительные члены Академии Педагогических наук. В его честь был издав юбилейный научный сборник (Вопросы истории естествознания и техники. М., 1957. Вып. 3). В 1960 году так же торжественно был отмечен 80-летний юбилей этого видного советского ученого.

Клеветническое выступление И. И. Презента против Б. Е. Райкова не было исключением. У. И. И. Презента в эти 22 годы уже сформировался свой особый стиль научно-политической демагогии, который расцвел в условиях культа личности. Этот стиль можно проиллюстрировать еще одним типичным примером.

В уже упоминавшейся выше брошюре И. Презент привел стихотворение одного из ленинградских учителей К. Н. Соколова, посвященное 1 Мая:

Праздник наш международный Городов и деревень! Нынче отдых всем усталым — Праздник свой справляет труд, Оттого-то с флагом алым И рабочие идут.

Стихотворение как будто безобидное, но И. Презент и здесь нашел элементы классового предательства: «А то, что Первое Мая — праздник борьбы, — восклицает И. Презент — а отнюдь не праздник цветов и всеобщего примирения — это не отмечается. Советский педагог Соколов должен бы об этом знать на 13-м году революции. За подобные стихи Соколову будут аплодировать все социал-демократы, все социал-фашисты. Безусловно стих про 1 Мая у Соколова — желтенький стих» (с. 30).

И таких примеров «классовой бдительности» И. И. Презента в начале тридцатых годов можно привести очень много. Именно эту тактику И. И. Презент привнес через 2–3 года в то движение, которое возглавил Т. Д. Лысенко.

Т. Д. Лысенко впервые приобрел некоторую известность еще в 1926–1927 годах в связи с постановкой в Гандже, в Азербайджане, опытов по зимним посевам гороха в качестве предшественника под хлопчатник. Об оригинальности этих опытов судить трудно, однако с практической точки зрения такого рода посевы были несомненно полезны, так как в условиях мягкой зимы зеленый покров полей позволял и в зимнее время использовать их под пастбища. Однако этой первой своей работе Т. Д. Лысенко постарался придать сенсационный характер, сначала в масштабах Закавказья, а затем — и еще шире. В августе 1927 года в газете «Правда» (7 авг., № 178/3710) был напечатан первый очерк о Т. Д. Лысенко под названием «Поля зимой». Его автором был известный в то время журналист В. Федорович. Очерк, написанный в оригинальном стиле, давал очень наглядный портрет молодого Лысенко:

«Моя встреча с Лысенко, — писал Федорович, — случилась в Закавказье на великолепных полях Ганджинской селекционной станции. Лысенко решает и решил задачу удобрения земли без удобрений и минеральных туков, обзеленения пустующих полей Закавказья зимой, чтобы не погибал скот от скудной пищи, а крестьянин-тюрк жил зиму без дрожи за завтрашний день».

«Если судить о человеке по первому впечатлению, то от этого Лысенко остается ощущение зубной боли, — дай бог ему здоровья, унылого он вида человек. И на слово скупой и лицом незначительный, — только и помнится угрюмый взгляд его, ползающий по земле с таким видом, будто, по крайней мере, собирался он кого-нибудь укокать. Один раз всего и улыбнулся этот босоногий ученый: это было при упоминании о полтавских вишневых варениках с сахаром и сметаной».

«У босоногого профессора Лысенко теперь есть последователи, есть ученики, опытное поле. Приезжают светила агрономии зимой, стоят перед зелеными полями станции, признательно жмут ему руки…»

Действительно, в 1927 году, особенно после этого очерка, в Ганджу к Лысенко приезжали многие, был среди гостей Лысенко, в часности, и проф. Н. М. Тулайков, в тот период — директор института зернового хозяйства Юго-Востока СССР. Позднее Тулайков описал эту встречу в «Сельскохозяйственной газете» (1929, 13 нояб.)[2].

Под влиянием этой сенсации у Лысенко, по-видимому, и начал формироваться план коренных изменений в науке. Брат его ближайшего сотрудника Д. А. Долгушина, журналист Ю. Долгушин, в своем очерке о Т. Д. Лысенко в книге «Герои социалистических полей» (М., 1957) опубликовал письмо Д. А. Долгушина из Ганджи, датированное 1928 годом, в котором ученый, с восторгом описывая Лысенко, упоминает о его революционных идеях переустройства науки: «Многое из того, что мы проходили в институте, — пишет в своем письме Долгушин, — Лысенко считает вредной ерундой и утверждает, что успех в нашей работе зависит от того, как скоро мы сумеем все это забыть, освободиться от дурмана» (с. 359).

Но действительно широкую известность Т. Д. Лысенко приобрел, как известно, в связи с «открытием» яровизации — агроприема, позволяющего получать урожай от озимых культур при их весеннем посеве. Эта работа, которой Т. Д. Лысенко пытался придать характер мировой научной и агрономической сенсации, стала, по существу, началом его быстрого выдвижения на ведущие позиции в советской науке. Целесообразно в связи с этим вкратце рассмотреть историю этого «открытия».

Работая в Гандже в 1926–1928 годах, Т. Д. Лысенко обнаружил, что если озимые формы высевать не осенью, а весной, после предварительного выдерживания в стадии наклюнувшихся семян, то, получив определенную дозу холода, они выбрасывают колос. Первая серия этих опытов, пока без практических рекомендаций, была опубликована в 1928 году в довольно обстоятельной работе Т. Д. Лысенко «Влияние термического фактора на продолжительность фаз развития растений», изданной в Баку в серии трудов Азербайджанской опытной станции (вып. 3). Материалы этой работы вместе с результатами дополнительных опытов 1928 года явились основой доклада Лысенко на Всесоюзном съезде по генетике, селекции, семеноводству и животноводству, состоявшемся в Ленинграде в январе 1929 года. На съезде, представлявшем крупное событие научной жизни того времени, были заслушаны почти 300 докладов советских и зарубежных ученых. Председателем съезда был Н. И. Вавилов. Доклад Т. Д. Лысенко и Д. А. Долгушина «К вопросу о сущности озими» был подвергнут серьезной научной критике. В научном отношении работа Т. Д. Лысенко действительно не представляла собой ничего самобытного, оригинальной была последующая (и при том неверная) трактовка этих опытов и само слово «яровизация». На съезде, на пленарном заседании, в тот же день слушали доклад НА. Максимова «Физиологические способы регулирования длины вегетационного периода», в котором те же явления, на изученные на значительно более высоком научном уровне были представлены делегатам съезда, причем с достаточно полным историческим обзором, указывавшим многочисленных предшественников этого направления.

Газета «Ленинградская правда», систематически освещавшая работу Всесоюзного генетического съезда, на следующий день (16 января) вышла с большим заголовком «Можно превратить озимый злак в яровой. Успехи советской науки». В этой корреспондеции рассказывалось о работах Н. А. Максимова и ни слова не говорилось о сообщении Лысенко.

Н. А. Максимов возглавлял в тот период физиологическую лабораторию Института прикладной ботаники и новых культур (с 1930 года переименованного во Всесоюзный институт растениеводства — ВИР) и проводил исследования по поручению Н. И. Вавилова для разработки способов сохранения коллекционных ценных озимых форм от суровых зим северных областей СССР. Свои опыты ученый начал еще в 1923 году. В период, раздувания сенсации вокруг «яровизации» он неоднократно пытался напомнить о своем научном приоритете. Выступая в дискуссии по «яровизации» в «Сельскохозяйственной газете» (1929. 19 нояб.), он, в частности, писал: «В нашем Институте прикладной ботаники мы уже давно применяем для исследовательских целей метод холодного проращивания, дающий нам возможность получить урожаи озимых в первый же год и в то же время не повредить крайне ценные семена новых озимых сортов разными зимними невзгодами».

Особенно подробный критический анализ работ Т. Д. Лысенко был представлен Н. А. Максимовым в специальной статье «Исследования над последствием пониженной температуры на длину вегетационного периода» (Труды но прикладной ботанике, генетике и селекции. 1930. Т. 24). Однако, вскоре в разгар борьбы с буржуазными учеными, проф. Н. А. Максимов был ошельмован и, несмотря на активные протесты Н. И. Вавилова, после кратковременного ареста был принудительно выслан в Саратов. Там, уже в 1934 году, Н. А. Максимов «признал» свои «ошибки».

Но в январе 1929 года Т. Д. Лысенко возвращался из Ленинграда весьма недовольным. Ю. Долгушин, к которому он заехал на обратном пути, вспоминает в упоминавшемся очерке, что «столпы применили один из испытанных методов борьбы: они не заметили сообщения Лысенко». «Вернувшись со съезда генетиков, Лысенко понял, что он со своим отчетом обратился не по адресу. Им, догматикам, последователям Менделя и Моргана, его открытия не нужны!»

В том же году Т. Д. Лысенко, в известной степени благодаря своему отцу, становится в центре агрономической сенсации — яровизация озимых. Его отец, высеяв весной пролежавшие под снегом семена озимой пшеницы «Украинка», получил высокий урожай — 24 центнера с гектара (в первой статье об этом опыте урожай был увеличен до цифры «свыше 30 ц/га»). Узнав о колошении озимых, Лысенко немедленно организовал шумную кампанию. Наркомат земледелия создал специальную комиссию для изучения и оценки урожая, в хозяйство Т. Д. Лысенко стали организовывать экскурсии.

Тогда же Т. Д. Лысенко начинает работу в Одесском генетико-селекциоином институте, в котором по решению НКЗ Украины и НКЗ СССР создается специальный отдел яровизации.

Сенсации вокруг неожиданных результатов в первую очередь способствовало то обстоятельство, что в 1927–1928 годах на Украине наблюдалась массовая гибель озимых от вымерзания, и поэтому яровизация озимых была воспринята как возможное спасение от этой беды.

Основную роль в создании отдела яровизации и в поддержке сенсации сыграл тогдашний нарком земледелия ЯА. Яковлев, которого в своей речи на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1935 года Т. Д. Лысенко назвал одним из создателей яровизации.

На основе последних работ Т. Д. Лысенко в 1931–1934 годах выдвинул так называемую «теорию стадийного развития растений». Эта теория, слабые стороны которой начали выявляться значительно позднее, была вначале быстро признана как крупное достижение советской науки. Следует отметить, что рациональные элементы, содержавшиеся в первых публикациях Т. Д. Лысенко, были поддержаны многими учеными, включая даже Д. А. Сабинина, человека исключительно принципиального. Положительную оценку этим работам дали тогдашний президент Академии наук В. Л. Комаров, проф. А. А. Рихтер, академик Б. А. Келлер и другие физиологи и ботаники. Зав. лабораторией физиологии растений Института прикладной ботаники Н. А. Максимов был, по существу, единственным ученым, выступившим в 1929–1931 годах с критикой работ Лысенко по развитию растений, так как именно ему, работавшему над теми же вопросами, были отчетливо видны неверные тенденции и методические ошибки Т. Д. Лысенко. Широкое применение агроприема яровизации наталкивалось на некоторое сопротивление и ряда других ученых, агрономов и колхозников, и серьезное расследование этой дискуссии в настоящее время отчетливо показывает, что вопрос о целесообразности и эффективности яровизации был действительно весьма спорным и скептицизм в отношении перспектив этого метода был вполне оправдан. Агроприем яровизации, который вначале внедрялся для озимых пшениц, перенесли затем на яровые формы, так как яровой высев озимых заметно снижал их урожайность.

В применении же к яровым формам этот прием состоял в намачивании семян пшеницы и ряда других культур и выдерживании их весной под навесом несколько дней во влажном наклюнувшемся состоянии при постоянном перелопачивании и контроле за влажностью воздуха, а также температурой. В последующем эти семена высевались во влажном, набухшем состоянии, и это обеспечивало, по данным Лысенко, сокращение срока вегетации растений на несколько дней. Если вторая половина лета была засушливой, то такое сокращение сроков могло незначительно увеличить урожай, предохранив растения от засухи.

Но обработка десятков, а иногда и сотен тонн семенного материала в колхозах и совхозах была весьма затруднительной и рискованной процедурой, требовала особых навесов, затрат рабочей силы. В то же время опасность саморазогрева и прорастания намоченных семян грозила потерей семенного материала, и такой исход был весьма частым. Затраты непосредственно на посев семян возрастали вдвое, ибо «нормы высева» набухших семян обеспечивались двухкратным прохождением сеялок по одной и той же площади. Если засухи во второй половине лета не было, яровизация семян, по опытным данным, снижала урожай, а многие сорта пшеницы вообще не реагировали на яровизацию. Далеко не полный перечень затруднений на пути яровизации отчетливо показывает, что у агрономических кадров было достаточно оснований для делового спора по этому вопросу, спора, в котором сельскохозяйственная практика страны несомненно нуждалась. Следует отметить, что применение агроприема яровизации яровых зерновых культур резко пошло на убыль перед самой войной, а затем этот агроприем был фактически забыт и его перестал пропагандировать даже сам Лысенко.

Однако в начале 30-х годов Т. Д. Лысенко, как и И. И. Презент, использовал в дискуссии с «антияровизаторами» приемы политической демагогии, которые обеспечили ему надежный перевес. Весьма характерна в этом отношении, например, речь Лысенко на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников в 1935 году, произнесенная в присутствии И. В. Сталина и всех членов привительства. Следующим образом описал он в своей речи спор вокруг незатухавшей проблемы: «На самом деле, товарищи, хотя яровизация, созданная советской действительностью, и смогла за довольно короткий период, за какие-то 4–5 лет, вырасти в целый раздел науки, смогла отбить все нападки классового врага, — а не мало их было, — но сделать надо еще много. Товарищи, ведь вредители-кулаки встречаются 28 не только в вашей колхозной жизни. Вы их по колхозам хорошо знаете. Но не менее они опасны, не менее они закляты и для науки. Немало пришлось кровушки попортить в защите во всяческих спорах с некоторыми так называемыми учеными по поводу яровизации, в борьбе за ее создание, немало ударов пришлась выдержать в практике. Товарищи, разве не было и нет классовой борьбы на фронте яровизации? В колхозах были кулаки и подкулачники, которые не раз нашептывали крестьянам, да и не только они, а всяческий классовый враг шептал крестьянину: «Не мочи зерно. Ведь так семена погибнут». Было такое дело, были такие нашептывания, такие кулацкие, вредительские россказни, когда вместо того, чтобы помогать колхозникам, делали вредительское дело и в ученом мире, и не в ученом мире, а классовый враг — всегда враг, ученый он или нет» (Правда. 1935. 15 фев.).

Эта речь Лысенко очень понравилась И. В. Сталину, и он в конце речи воскликнул: «Браво, товарищ Лысенко, браво!..»

В настоящее время совершенно очевидно, что трансформация спора вокруг «яровизации» в борьбу с мнимыми «классовыми врагами» представляла собой попытку запугивания и истребления научных противников и этот путь на много лет задержал выяснение истинного положения в разрабатываемой проблеме.

Нелишне отметить, что в теоретических вопросах биологии до 1934 года Т. Д. Лысенко был очень плохо подготовлен, и поэтому он легко подпал под сильное влияние И. И. Презента. Он сам признал это в уже цитированной выше речи на Съезде колхозников-ударников: «Я часто читаю Дарвина, Тимирязева, Мичурина, — говорил он. — В этом мне помог сотрудник нашей лаборатории — Презент. Он показал мне, что истоки той работы, которую я делаю, исходные корни дал еще Дарвин. А я, товарищи, должен тут прямо признаться перед Иосифом Виссарионовичем, что, к моему стыду, Дарвина по-настоящему не изучал».

Первые удары по Н. И. Вавилову и советской школе растениеводства и селекции в 1931 году

Академик Н. И. Вавилов, в последующие годы лидер противоположного Т. Д. Лысенко направления в начавшейся Дискуссии, был к 1929–1931 годам уже известным ученым, президентом Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина (ВАСХНИЛ) и Всесоюзного института растениеводства (ВИР), членом ВЦИК. Однако, несмотря на свою большую известность, большие заслуги и высокое административное положение, он уже в 1931 году стал объектом первых серьезных нападок.

Впервые Н. И. Вавилов был подвергнут критической атаке 29 января 1931 года, когда в центральной газете «Экономическая жизнь» появилась большая статья А. Коля «Прикладная ботаника или ленинское обновление земли», специально посвященая Н. И. Вавилову и ВИРу. «Под прикрытием имени Ленина, — так начинал свою статью Коль, — окрепло и зовоевывает гегемонию в нашей с.-х. науке учреждение, насквозь реакционное, не только не имеющее никакого отношения к мыслям и намерениям Ленина, но и классово им чуждое, и враждебное. Речь идет об институте растениеводства с.-х. академии им, Ленина».

Через некоторое время газета «Экономическая жизнь» (13 марта) поместила ответ Н. И. Вавилова на эту статью. Однако ответ Вавилова сопровождался примечанием редакции с намеком на то, что «чистая наука, которой якобы служит Вавилов, прикрывает вредительство.

Другим серьезным предупреждением Н. И. Вавилову было опубликованное 3 августа 1931 года в «Правде» правительственное постановление по вопросам селекции. Это постановление ставило перед ВАСХНИЛ и ВИРом совершенно нереальные задачи. Помимо того, что оно требовало сокращения сроков выведения районируемых сортов зерновых с 10–12 лет до 4 (за счет использования теплиц), оно выдвигало задачу за 3–4 года обновить на всей территории страны сортовой состав и добиться сразу всех необходимых качеств почти у всех культур. По пшенице, в частности, нужно было достигнуть высокой урожайности, однотипичности и стекловидности зерна, неполегаемости, неосыпаемости, холодостойкости, засухоустойчивости, устойчивости к вредителям и болезням, хороших хлебопекарных качеств. Постановление было опубликовано от имени Центральной контрольной комиссии ВКП(б) и Народного комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции СССР по докладу НК РКИ РСФСР, то есть оно было результатом проверки работы ВАСХНИЛ и ВИРа. По своим установкам это постановление резко противоречило позиции Н. И. Вавилова и реальным возможностям не только ВИРа и ВАСХНИЛ, но и всей советской и мировой селекции. Оно служило базой для последующей критики ВИРа и Н. И. Вавилова как не справляющихся с этими задачами. Что же касается выдвинутой им 3 — 4-летней программы, то она не была выполнена полностью и за 30 лет. Н. И. Вавилов относился к столь сжатым срокам обновления сортового фонда страны весьма скептически, Т. Д. Лысенко же немедленно опубликовал торжественное обещание вывести новый сорт с заранее запланированными свойствами в два с половиной года.

Такими были исходные рубежи возникшей позднее дискуссии. 1932, 1933 и 1934 годы прошли сравнительно спокойно. Возглавляя в это время созданный по решению НКЗ УССР и НКЗ СССР отдел яровизации в Одесском селекционно-генетическом институте, входившем в систему наркомата земледелия УССР (в 1935 году он вошел в состав ВАСХНИЛ), Т. Д. Лысенко сумел добиться отстранения директора профессора А. А. Сапегина и стал научным руководителем института. Известность Т. Д. Лысенко продолжала расти, особенно под влиянием рапортов из колхозов об успехах яровизации и расширении посевов яровизированными семенами. А после того, как Сталин произнес на съезде колхозников-ударников свое знаменитое «Браво, товарищ Лысенко, браво!», в его деятельности, а также в истории нашей биологии начался особый период.

Глава 2. Начало общесоюзной дискуссии в области генетики и селекции в 1935–1936 годах. Характеристика двух противостоящих друг другу селекционно-генетических концепций

Узловым вопросом генетической дискуссии была, как известно, проблема наследственности и изменчивости живых организмов — центральная проблема биологии. До 1935 года ученые-биологи нашей страны, так же как и ученые всего мира, в основном придерживались тех представлений в этой области, которые считались классическими и известны под названием хромосомной теории наследственности и теории мутаций, разработанных на основе замечательных исследований Менделя, Моргана, Иогансена, Де-Фриза, Вавилова, Кольцова, Гольдшмидта, Меллера и ряда других выдающихся ученых. Эти теории имели весьма стройный характер и были признаны во всем мире как основной постулат генетики — науки о законах наследственности.

Следует отметить, что эти взаимно связанные теории подтверждались и колоссальным фактическим материалом. По своей теоретической и практической значимости они справедливо ставились наравне с теорией Дарвина о роли естественного отбора в эволюции видов.

Однако в 1935-1936-е годы Т. Д. Лысенко и И. И. Презент объявили о создании новой концепции наследственности и противопоставили ее общепризнанной хромосомной теории, объявленной ими реакционной, идеалистической, метафизической и бесплодной. Это резко отрицательное отношение к общепризнанным классическим теориям наследственности и к общепризнанным методам селекции было высказано Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом первоначально в небольшой полемике с генетиками в конце 1934 года в Московском Доме ученых. Т. Д. Лысенко повторил критические тезисы в феврале 1935 года в своей уже цитированной речи на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников. В 1935–1936 годах резкая критика основных 32 постулатов классической генетики и селекции была начата и продолжена журналом «Яровизация», выходившим под редакцией Т. Д. Лысенко и И. И. Презента. В конце 1936 года журнал «Соцреконструкция сельского хозяйства» также открыл дискуссию по этим проблемам, широко предоставив свои страницы не только защитникам, но и противникам новых идей Презента и Лысенко. Дискуссия постепенно стала приобретать общесоюзный характер. Своего первого апогея она достигла на специальной сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, состоявшейся с 19 по 27 декабря 1936 года. Работа сессии широко отражалась во многих сельскохозяйственных журналах и в центральной прессе. Полностью труды сессии были изданы в 1937 году в специальном сборнике «Спорные вопросы генетики и селекции» (Издательство ВАСХНИЛ). Именно эта сессия и положила начало формированию в советской биологической и агрономической науке двух теоретически противоположных направлений.

Во главе одного из них выступали Т. Д. Лысенко и И. И. Презент, которые вели за собой сравнительно небольшую группу молодых ученых из Одесского селекционно-генетического института: М. А. Ольшанского, Д. А. Долгушина, П. Ф. Плесецкого, И. Е. Глущенко и др. Эту группу поддерживали некоторые ученики И. В. Мичурина, зоотехники А. А. Нуринов и Д. А. Кисловский, академики С. С. Перов и Б. М. Завадовский. Поддерживал Т. Д. Лысенко и В. Р. Вильямс.

Противоположная сторона была представлена большей частью ведущих генетических, цитологических и селекционных школ нашей страны, в которую входили академики Н. И. Вавилов, Г. К. Мейстер, П. Н. Константинов, А. С. Серебровский, Н. К. Кольцов, А. А. Сапегин, М. М. Завадовский, П. И. Лисицын, Н. В. Рудницкий[3], профессора М. С. Навашин, В. Е. Писарев, Д. Костов, А. Р. Жебрак, Н. П. Дубинин, А. П. Шехурдин, Г. Д. Карпеченко, А. А. Филипченко, Г. А. Левитский, C. Г. Левит, К. И. Пангало, Л. И. Говоров, К. А. Фляксбергер и многие другие. Николай Иванович Вавилов, бывший в тот период самым выдающимся растениеводом, прикладным генетиком и географом мира и пользовавшийся заслуженным признанием и известностью во многих странах, фактически возглавлял оппозицию генетическим идеям академика Т. Д. Лысенко. Следует отметить, что к некоторым другим идеям, разрабатывавшимся тогда Т. Д. Лысенко и его институтом (теория стадийного развития растений, летние посевы картофеля), как Н. И. Вавилов, так и остальные ученые относились весьма положительно[4].

В чем же состояла сущность разногласий между генетический гипотезой Лысенко и Презента и классической теорией наследственности? В чем состояли расхождения споривших сторон по проблемам селекции и растениеводства? На этих вопросах необходимо хотя бы вкратце остановиться для того, чтобы понять — за что же собственно шла борьба споривших сторон. Естественно, что мы должны осветить расхождения противоположных концепций, ориентируясь на уровень науки 1936–1937 годов.

Проблема наследственности. Возникновение двух направлений. 1936 год

В обыденной жизни понятие о наследственности сводится к объяснению того, почему особи того или иного вида воспроизводят при размножении себе подобных, почему дети похожи на родителей, почему и как свойства и признаки родителей передаются их потомкам. Новый организм развивается из одной клетки (зиготы), образовавшейся при слиянии двух, женской и мужской, репродуктивных клеток (гамет). Оплодотворенная яйцеклетка — зигота — сравнительно проста; оболочка, жидкая цитоплазма, центральное ядро, запасные вещества и ряд других структур — вот все богатство ее микроскопической морфологии перед началом того стремительного развития, в результате которого из нее возникает бесконечно сложный, большой и совершенный организм. Объяснить механизм этого развития — значило объяснить и природу наследственности, раскрыть основную загадку живого мира, найти пути к управлению развитием в интересах человека. Здесь и возникло основное различие двух направлений в генетике. Одно из них придавало главное значение структурам яйцеклетки, от которых берет свое начало новый организм, другое сосредотачивало внимание на внешних условиях этого развития.

Позиции классической генетики

Классическая генетика исходит из того, что в живых клетках, точнее в их хромосомах, существуют особые самовоспроизводимые частицы типа крупных молекул — гены, которые передаются от одного поколения к другому и набор которых предопределяет характер индивидуального развития биологической системы.

Полезно, по-видимому, вкратце напомнить о том, как возникло в науке представление о генах. Оно появилось сначала в форме гипотезы, выдвинутой для объяснения закономерностей расщепления гибридов, установленных в классических опытах чешского ученого Г. Менделя почти 100 лет назад. Г. Мендель был экспериментатором-любителем, однако его работы по скрещиванию разновидностей гороха с неизбежностью привели к фундаментальным выводам. Скрестив между собой формы гороха с разной окраской цветков (красной и белой), Мендель обнаружил, что в потомстве от этого скрещивания в первом поколении все цветки были темно-розового цвета (красный цвет доминировал). Однако в следующем поколении растения с белыми и красными цветками вновь появлялись каждое в количестве 1/4 от суммы всех растений. В то же время половина растений оставалась с розовыми цветками. Гибриды первого поколения, как говорят, «расщеплялись», и это расщепление имело определенные количественные закономерности. Поглощенный в первом поколении признак (белая окраска) вновь появлялся, хотя развитие второго поколения растений происходило от особей гибридов, имевших только темно-розовые цветки. Свойство к образованию белой окраски, следовательно, не исчезало, а передавалось через поколение в неизменном виде.

Установив эти закономерности на примере наследования окраски, Г. Мендель включил в свои наблюдения и несколько других признаков, по которым различались скрещиваемые сорта гороха, — цвет семян, характер поверхности семян и т. д. И здесь его опять ожидало интересное открытие — установление независимости распределения признаков в потомстве. Если, например, желтый цвет семян у исходной формы сочетался с гладкой поверхностью, а зеленый цвет — с шероховатой, то можно было бы ожидать, что при расщеплении второго поколения (желтый цвет и гладкозерность доминировали в первом поколении) появление форм с зеленой окраской семян будет сопровождаться и исходной формой поверхности у этих растений. Этого, однако, не происходило, и разные признаки отцовской или материнской формы наследовались независимо. Вновь появляющаяся в потомстве гибридов зеленосемянная форма могла иметь как гладкие, так и шероховатые семена и опять в строгих числовых соотношениях. Аналогичные опыты по скрещиванию растений и животных проводились впоследствии тысячи раз, и правила расщепления, открытые Менделем, всегда подтверждались, если наблюдения велись за поведением простых признаков. (Некоторые признаки особей определяются совместным действием нескольких генов, и в этом случае характер расщепления гибридов более сложен.)

Хромосомная теория наследственности появилась лишь спустя несколько десятилетий после первых опытов Менделя, в начале XX века, после того как было обнаружено поразительное сходство в «поведении» хромосом и в характере наследования различных признаков.

Успехи цитологии в начале нашего века показали, что в каждой клетке в ее ядре имеется определенный набор хромосом — небольших палочковидных структур, число и форма которых постоянны для данного вида. Постоянство числа хромосом при делениях клеток поддерживается путем их саморепродукции. Перед началом деления клетки каждая хромосома создает себе подобную. Развитие организма начинается, как известно, в результате слияния двух клеток — материнский и отцовской. Число хромосом в оплодотворенной яйцеклетке при этом удваивается по сравнению с каждой гаметой. Однако видовое число хромосом остается прежним, так как при формировании половых клеток происходит редукционное деление, при котором в отличие от обычного деления клетс к парные хромосомы расходятся в дочерние клетки без предварительного удвоения и каждая половая клетка приобретает половинный набор хромосом. Было установлено, таким образом, что во всякой клетке любого живого организма, размножающегося половым путем, всегда имеется парный набор хромосом или кратный парному (у полиплоидов).

У человека, например, 46 хромосом в каждой клетке, 22 попарно идентичны по своему строению. Один член каждой пары получен от отца и один от матери. Две хромосомы (последняя пара) могут морфологически различаться — это так называемые X и У хромосомы, определяющие пол. У представителей женского пола в клетках две одинаковые X хромосомы (XX набор). У представителей мужского пола половые хромосомы различны, хромосома X находится в паре с несколько меньшей У хромосомой. При образовании спермиев X и У хромосомы расходятся и половина спермиев с У хромосомой передает потомству признаки мужского пола, другая половина с X хромосомой — признаки женского пола.

Равные соотношения полов в потомстве у животных были объяснены только хромосомной теорией.

Каждый гибридный организм содержит в каждой клетке половину хромосом от одного и половину хромосом от другого родителя. При редукционном делении пары родительских хромосом снова расходятся в разные гаметы, и это расхождение и лежит в основе расщепления. У самоопыляющихся форм (например, у гороха) возникают два типа мужских и два типа женских гамет, и случайные сочетания между ними и приводят к четырем тинам комбинаций парных хромосом (или аллельных генов), две комбинации остаются гибридными и в двух случаях восстанавливаются пары исходных родительских типов. Расхождение хромосом при редукционном делении делит пары гомологичных хромосом, однако, как показали цитологические наблюдения, разные хромосомы каждой пары распределяются между дочерними клетками случайно и поэтому в каждой гамете второго поколения часть хромосом может быть представлена от одного родителя, часть от Другого. Этот характер распределения хромосом и лежит, как показали многочисленные опыты, в основе «закона независимого распределения признаков».

Таким образом, появление хромосомной теории наследственности, сменившей спекулятивную гипотезу Вейсмана о зародышевой плазме, было основано на обнаружении четкого параллелизма между поведением хромосом и характером наследования признаков в гибридном потомстве. Однако гены в этот период по-прежнему оставались гипотетическими факторами наследственности. Локализация генов именно в хромосомах не вызывала сомнений. Были разработаны точные и объективные методы определения последовательности их расположения в хромосомах, вычерчены генетические карты хромосом, установлена зависимость между появлением или исчезновением признаков и изменениями определенного участка хромосом и т. д., химическая же природа генов и механизм их репродукции и действия на признаки оставались долгое время неизвестными. Согласно гипотезам того периода, гены — это особые самовоспроизводные белковые молекулы, локализованные в хромосомах и эти белковые молекулы, различаясь между собой по строению, катализируют реакции образования каких-то особых веществ или ферментов, стимулирующих образование отдельных признаков.

Важно подчеркнуть, что фактический материал генетики в 1935–1936 годах не решал вопросов о биохимической природе генов, механизме их саморепродукции, механизме действия и т. п., решенных наукой только в 1953–1961 годах. Однако сам факт существования генов неизбежно вытекал из тех экспериментальных данных, которые были получены при изучении закономерностей расщепления гибридов и изучения клетки.

Это настойчиво подчеркивалось в дискуссионных выступлениях многих советских генетиков. Уместно привести энергичное выступление по этому вопросу академика А. С. Серебровского на дискуссионной сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 года: «На законе кратных отношений при расщеплении выросла вся генетика. Те, кто пытается объявить генетику фантазией, механистикой, видеть в ней натяжки и т. д., должны прежде всего как-то ответить на этот вопрос о кратных отношениях. Ни одна теория наследственности не может уже отвертеться и уклониться от этой кратности. Если эта теория на может объяснить кратности, она не теория, а болтовня и не может претендовать на какое-либо внимание.

Некоторые решают вопрос очень просто: расщепление-де зависит от условий развития, одни растения реагируют на внешние условия одним образом, другие — другим, поэтому-де и образуются ресщепления. Ничего из этого не выйдет! Надо без уверток ответить, почему возникает именно 3:1, а не любое другое отношение: 3,40:1; 3,5:1; 3,75:1 и т. д.

Ведь суть вопроса именно в том и состоит. Факты говорят о том, что мы имеем дело с точными отношениями 3:1, и если имеются малейшие уклонения от этой точной кратности, оно легко объясняется посторонними для проблемы причинами.

Нужно бросить болтовню и безоговорочно признать, что закон кратных отношений яри наследовании — это фундаментальный биологический факт. Крупнейшее научное открытие. Признать и сделать из него все выводы. Какие же выводы?

Первый вывод, что никакого селективного оплодотворения, т. е. выбора гаметами друг друга при оплодотворении, не существует во всех тех случаях, когда кратные отношения имеют место. Если бы гаметы выбирали друг друга «по любви», как фантазируют И. И. Презент и Т. Д. Лысенко, это прежде всего нарушило бы кратные отношения. Несколько случаев селективного оплодотворения генетикой открыто и открыто именно потому, что в этих редких случаях отношение 3:1 и т. п. закономерно нарушается. Отношение же 3:1 как раз и говорит о том, что гаметы встречаются друг с другом не по выбору, не «по любви», а в порядке случайности.

Второй главный вывод — об объективном существовании наследственных единиц, генов. Какой вывод смогли и должны были сделать химики из закона кратных отношений? Вывод о том, что объективно существуют единицы вещества, атомы, которые и соединяются друг с другом. Могла ли химия не сделать этого вывода? Нет, не могла, так как без признания единиц-атомов было бы невозможно объяснить кратность отношений. Могла ли генетика не сделать вывода об объективном существовании единиц-генов? Нет, не могла, так как иначе остался бы необъяснимым факт кратных расщеплений. Ген, необходимый для развития зеленой окраски овса, в нашем случае либо попадает, либо не попадает в потомство. Он попадает или не попадает целиком, как единица. Как в химии, так и в биологии кратные отношения привели к крупнейшему открытию о наличии единиц: единиц вещества — атомов в химии, единиц наследственности — генов в биологии.

Третий вывод — об устойчивости генов. Какой вывод сделала химия из факта кратных отношений? Вывод об устойчивости атомов, о том, что их можно вводить в соединение, выводить из соединения без потери их индивидуальности. Могла ли химия не сделать этого вывода? Не могла, потому что, если бы эти атомы были единицами неустойчивыми, изменяющимися при нагревании, растворении и прочих простых воздействиях на них, их нельзя было бы соединять или разъединять обратно, невозможно было бы получать кратные отношения…» (СеребровскийЛ. С. Генетика и животноводство // Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 76–78).

Установление параллелизма цитологических и генетических картин, построение хромосомных карт, открытие половых хромосом — все это послужило новым объективным подтверждением реальности генов. Это обстоятельство столь четко подчеркивалось в дискуссии 1936 года, что можно проиллюстрировать материалами из того же выступления А. С. Серебровского: «Перехожу ко второму фундаментальному факту, факту совпадения генетических картин с картинами цитологическими. Вы знаете, что за последние 20 лет построены так называемые планы, или карты хромосом. На этих планах изображено взаимное расположение генов данного вида растений и животных. Такие планы составлены для нескольких видов дрозофил, для шелкопряда, для курицы, для мышей, кролика и для ряда растений (кукурузы, гороха, душистого горошка и т. д.). Как составляются эти планы? Мы ставим скрещивания, наблюдаем, как наследуются различные признаки. Устанавливаем, что одни признаки наследуются независимо, другие обнаруживают сцепление. Одни признаки сцеплены сильно, другие слабее. Принимаем силу сцепления за меру расстояния между генами. Исходя из этой предпосылки, чертим план, размещаем одни гены близко друг от друга, другие дальше, а несцепленные, независимо наследующиеся гены размещаем в разные группы. В результате получается некий чертеж.

Подчеркну еще раз, что такой план составляется только по данным скрещивания, по наблюдению за признаками, без заглядывания в микроскоп. Но что получается в результате? Получается то, что та картина, которую мы рисуем, замечательно совпадает с тем, что цитологи усматривают в микроскоп в ядрах делящихся клеток. Число групп сцеплений совпадает с числом хромосом. Разница в длине групп сцеплений совпадает с разницей в длине разных хромосом. Выделенная группа генов, сцепленных с полом признаков, совпадает с особенностями той хромосомы, по которой различаются самцы и самки. Это особенно ясно видно из рисунков плана хромосом дрозофилы, наиболее полно изученного вида, совпадающего с видом хромосом под микроскопом.

Это еще далеко не все. Иногда генетики обнаруживают различные особенности в своих опытах и на своем чертеже — наличие лишней группы генов, переход части генов из 40 одной группы сцепления в другую, потерю части генов. И в этих случаях цитолог видит под микроскопом те же аномалии — лишнюю хромосому или отсутствие хромосомы, транслокацию части хромосом из одной в другую и т. д. и обратно, когда цитологи замечают какую-либо аномалию хромосомного аппарата раньше генетика, геиетик подтверждает это открытие свои методом.

Может ли это поразительное совпадение быть какой-то незначительной случайностью? Ясно, что не может. Из этого поразительного совпадения фактов, добываемых совершенно различными методами (генетическим анализом и микроскопическим), вывод только один. Это вывод, что гены расположены в хромосомах, что гены имеют в хромосомах свою материальную основу, что хромосомы состоят из генов» (Серебровский А. С. Указ. соч. С. 78–79).

Рассматривая эти концепции классической генетики в 1935–1936 годах, мы пока отвлекаемся от чисто философских оценок тех или иных теорий, хотя философская аргументация имела в условиях того времени большое влияние на позицию некоторых групп ученых. Мы хотим подчеркнуть в данном случае лишь тот неоспоримый факт, что все теоретическое здание классической генетики имело очень прочный фактический фундамент. Те или иные гипотезы генетики возникали не абстрактно, а на основе огромного фактического материала, и именно это определяло материалистичность этих концепций. Никакая теория не застрахована от ошибок и неточностей, однако никаких элементов идеализма, метафизики или реакционности в основных постулатах генетики не было. Дело заключалось в том, что различные признаки взрослого организма связывались тогда еще неизвестной биохимической цепью с особыми стабильными белковыми или нуклеопротеидными молекулами хромосом (наследственным веществом) и передача самовоспроизводимого набора этих молекул из поколения в поколение строго предопределяла, по данным генетики, направление индивидуального развития каждой особи. Установить природу или механизм действия этих молекул или опровергнуть их существование можно было лишь в результате прямого экспериментирования.

Согласно концепциям классической генетики, индивидуальное развитие организма (образование фенотипа) происходит не стихийно, а в соответствии с особым генетическим планом, содержащимся в каждой клетке (в соответствии с генотипом). Такой тип развития, несколько странный для обывательски мыслящего человека, особенно неспециалиста в области генетики, в действительности не-? избежен, необходим для эволюции живых тел.

В результате эмбрионального развития создается сложнейшая живая система, состоящая из миллиардов клеток, десятков тысяч белков, целесообразнейшим образом связанных между собой. Возникает чудо природы — мыслящий мозг, совершенство оптики — глаза, высший уровень акустики — слуховой аппарат и много других систем живого тела, всегда поражающих своей целесообразней организацией. Появление целесообразности в природе было объяснено дарвиновской теорией эволюции и естественного отбора. При этом эволюция, особенно прогрессивная, может происходить и при отсутствии резких измнений внешней среды, так как любое изменение прежде всего проходит свою проверку по отношению к существующим условиям среды. При этом важное значение для отбора имеет не столько географическая среда, сколько внутри- и межвидовые взаимоотношения, преимущества и недостатки изменившихся особей по отношению к другим особям данного вида (внутривидовая конкуренция). Миллионы, миллиарды лет благодаря естественному отбору идет накопление изменений в том или друз ом направлении. Борьба за существование и отбор неумолимы. По ничтожным уклонениям, по мелочам, различные, в большинстве случаев ненаправленные, изменения наследственности накапливаются в миллионах поколений, и в результате мы наблюдаем возникновение новой целесообразной системы. Мы живем в мире, состоящем из целесообразно организованных живых существ. Но ведь каждое из этих существ не вечно, каждая особь, как бы совершенна она ни была, стареет и умирает. Она не может передать своему потомству свой мозг, свою печень, свои глаза, все те совершенные системы, которые возникали в филогенезе многие миллионы лет. Индивидуум передает своему потомству ничтожно малую крупицу своего тела — яйцеклетку или спермий, в которых нет ничего, кроме ядра с хромосомами и цитоплазмы. Поверхностному наблюдателю кажется, что эти микроскопические половые клетки не имеют ничего общего со сложностью взрослого организма, что мозг, мышцы, кровь породившего их тела — все это бесследно исчезло и их развитие начинается каждый раз сначала. Обывательски мыслящего ученого смущает ничтожный размер и кажущаяся простота половой клетки — он сравнивает ее и совершенный, бесконечно сложный организм и восклицает: между ними нет ничего общего! Ему кажется нелепостью, что в ничтожно малых хромосомах клетки, видимых лишь в микроскоп, может содержаться полный запас сведений о строении и функциях, например, слона или кита. Но он не может понять того, что еще большей нелепостью было бы возникновение этого слона, как чего-то действительно нового, за те месяцы, которые уходят на эмбриогенез, если в процессе эволюции слон, как биологический вид, возникал в течение сотен миллионов лет. Развитие совершенной и сложной системы, например млекопитающих, за несколько месяцев эмбрионального развития без признания реальности наследственно фиксированного «проекта развития», вероятно, не более чем библейская легенда о сотворении мира. Признание такого «проекта развития», зафиксированного каким-то образом в хромосомах клетки, критиковалось еще в дискуссии 1929–1931 годов, но, как правило, с весьма таиденциозных и малокомпетентных теоретических позиций. Некоторые скептики объявляли эту концепцию «дуализмом», утверждая, что две формы одной и той же системы (фенотип и генотип) невозможны. Между тем давно известно, что одна и та же материальная система может быть выражена самыми различными средствами. Точный чертеж сложной машины содержит, по существу, всю информацию об этой машине, по этому чертежу машина может быть воспроизведена. Более того — воспроизвести машину по чертежу легче и проще, чем по готовому образцу. Но машина весит иногда десятки тонн, а чертеж умещается на нескольких кадрах кинопленки, его можно сделать и микроскопическим. Чертеж — это не функционирующая машина, но он содержит точный проект, по которому машина может быть воспроизведена. Если бы не создавались чертежные эквиваленты машин, развитие техники было бы невозможно.

Нечто подобное имеет место и в живой природе — любой организм при процессах репродукции передает своим потомкам точную миниатюрную, необычайно экономную генетическую запись, регулирующую развитие его структур и свойств. Эта запись и сосредоточена, по мнению генетиков, в хромосомах, предположительно обладавших исключительно сложной молекулярной структурой. В четырех хромосомах плодовой мушки-дрозофилы — основного лабораторного объекта генетики — были экспериментально установлены несколько тысяч генов. Предполагалось, что их общее число может достигать десятков тысяч, и прогресс генетики в этом направлении в изучении многих животных и растений был исключительно быстрым. Этот процесс не был связан только с зарубежной наукой, советская генетика быстро набирала силы после революции и вышла к 1936 году на самые передовые позиции, занимая по ряду теоретических и особенно практических проблем ведущее место в мировой науке.

Позиции Т. Д. Лысенко и И. И. Презента

И. И. Презент и Т. Д. Лысенко отвергли эту теорию, предположив, что наследственность — это всеобщее внутреннее свойство живой материи и, как таковое, оно не требует наличия особой, передаваемой между поколениями генетической системы, локализованной в хромосомах.

Существование особых материальных самовоспроизводимых внутриклеточных носителей наследственности — генов — Т. Д. Лысенко, И. И. Презент и их последователи отвергали нацело. Выводы о существовании генов, как мы видели, вытекали как логическое следствие из результатов чисто экспериментальных исследований, они базировались на обширнейшем и точном фактическом материале. Для того чтобы действительно убедительно опровергнуть эту идею, следовало бы, конечно, показать, что имеющийся фактический арсенал классической генетики не дает логических предпосылок для сделанных теоретических выводов, что ему более соответствует какая-то другая концепция. И. И. Презент и Т. Д. Лысенко не пошли, к сожалению, по этому пути действительно плодотворной полемики. Они отвергали теорию генов на основании априорных, абстрактных соображений, встав, таким образом, на путь игнорирования фактического материала классической генетики; они попытались просто «закрыть» классическую генетику, как якобы формальную, буржуазную, метафизическую науку и «открыть» вместо нее свою новую генетику.

В чем же заключались основные принципы этой новой генетики и какие доводы и факты выдвигались в тот период в качестве опровергавших хромосомную теорию наследственности? Обратимся к выступлениям Т. Д. Лысенко и И. И. Презента на той же сессии ВАСХНИЛ в 1936 году. (Более поздние аспекты новой концепции будут затронуты при рассмотрении последующих фаз генетической дискуссии).

Довольно обширный доклад Т. Д. Лысенко содержал в своей первой трети общую пропаганду дарвинизма. Переходя затем к критике классической генетики, Т. Д. Лысенко указал на те факты, которые, по его мнению, требовали пересмотра основных генетических концепций. «Какие же работы, — писал Т. Д. Лысенко, — заставляют меня вместе с доктором И. И. Презентом и рядом других ученых поставить вопрос о пересмотре исходных генетических позиций? Какие работы привели нас к этой дискуссии? Это две проблемы. Первая проблема — проблема повышения качества посевного материала растений-самоопылителей путем внутрисортового скрещивания и вторая проблема — проблема переделки природы растений в нужном нам направлении путем соответствующего их воспитания.

Разрешение этих двух проблем и заставило меня вступить в дискуссию по вопросу наследственности и изменчивости» (Лысенко Т. Д. За дарвинизм в агробиологической науке // Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 47).

Далее Т. Д. Лысенко подробно описал свое предложение о внутрисортовом скрещивании самоопылителей, которое, по его мнению, могло несколько увеличить урожай. Абсолютно никакого отношения этот впоследствии забытый из-за неэффективности агроприем в хромосомной теории не имел. И даже в том случае, если бо он сохранился в практике, противопоставлять его исходным генетическим позициям не было никаких оснований. (Вопрос о судьбе и теоретических основах этого агроприема будт в последующем рассмотрен более детально.)

Вторая проблема, якобы противостоявшая законам классической генетики, — переделка природы растений в заданном направлении путем воздействия условий среды — была представлена в работах Т. Д. Лысенко к 1936 году всего лишь одним примером переделки озимой пшеницы «кооператорки» в яровую. Более того, описание этого опыта, подробно приведенное в докладе Лысенко, представляет собой лишь яркую демонстрацию его методической недостоверности.

В последующие годы Т. Д. Лысенко сообщал о других аналогичных опытах, и мы в дальнейшем обсудим вопрос о переделке озимых в яровые и обратно более подробно, однако в данном случае нас интересует тот исходный «исторический» опыт, с которого началось отрицание классической генетики.

В целях объективности предоставим слово автору этого «основополагающего» опыта — Т. Д. Лысенко: «Наиболее продолжтельными опытами в настоящее время являются у нас опыты по переделке озимой пшеницы «кооператорки» в яровую. Эти опыты начаты в марте 1935 г. За этот пройденный период мы вырастили три поколения и в сентябре 1936 г. уже высеяли четвертое поколение этих растений.

Благоприятные результаты этих опытов заставили нас включить в работу и ряд других растений, но по этим растениям мы до настоящего времени успели только вырастить по одному поколению и высеять второе- Поэтому результатов опытов с этими растениями, за исключением опытов с рожью, еще нет.

Приведем кратко результаты опытов по переделке озимой пшеницы «кооператорки» в яровую.

Для опытов были взяты два растения озимой пшеницы «кооператорки» и два растения «лютесценс 329» Саратовской станции, высеянные 3 марта 1935 г. в теплице в одном вазоне специалистом Института селекции тов. М. К. Бабаком.

Цель его посева — не дать этим озимым растениям пройти стадию яровизации и этим заставить их как можно дольше жить, не давая выколашивания. Но вазон с этими растениями, высеянными 3 марта, был оставлен не в теплой теплице, а в прохладной, где температура с 3 марта и до конца апреля нередко была не выше 10–15 °C. Только начиная с мая температура была более высокой, а главное, не спускалась ниже 15 °C. Оба растения «лютесценс 329», как более озимые, нежели «кооператорка», жили до глубокой осени и, не дав выколашивания, погибли. Растения «кооператорки» в начале августа имели вид сильно раскустившихся со многими живыми и отмершими листьями. Отдельные одиночные побеги у этих растений в начале августа развили соломины.

Примерно в середине августа одно растение «кооператорки» вследствие вредителей, подгрызших корни, погибло. Осталось только одно растение, с которого 9 сентября было собрано несколько первых зерен. Плодоношение у этого растения было чрезвычайно растянутое — вплоть до января 1936 г., когда оно со многими еще зелеными колосьями погибло.

9 сентября 1935 г. был произведен посев первых собранных семян с указанного растения «кооператорки». Одновременно были высеяны для сравнения и контроля обычные семена «кооператорки», взятые из склада. Посев был произведен в теплой теплице, где в ноябре — декабре температура обычно не бывает ниже 15–20 °C…» (Лысенко Т. Д. Указ. Соч. С. 61–62).

И далее следует описание отличий в потомстве опытного растения с контролем в следующих поколениях.

Мы охотно верим, что это отличие имело место, что в конечном итоге были через ряд поколений получены яровые растения и т. д. Однако обсуждать этот эксперимент как строго научный нельзя, ибо речь идет об опыте с одним растением, о потомстве от одной особи, от одного-единственного зерна. Опыт без повторности — это не научный опыт. Одно зерно могло быть либо гибридным, либо мутантом, либо примесью. Одно случайное зерно — это не представитель озимого сорта.

Но даже если признать возможность перехода растений по типу озимые — яровые иод влиянием среды, то это явление не только прямо, но даже косвенно не противоречило хромосомной теории наследственности. Т. Д. Лысенко считал, что если он может переделывать озимое в яровое, то, значит, никаких неизменных генов озимости нет, а все зависит от среды, и, следовательно, вообще нет никаких генов. Но такой анализ лишен логики.

Возможно, что простых генов озимости и яровости у злаков вообще нет и что эти признаки определяются группой генов. Возможно, что у каждого растения есть гены и озимости и яровости, но проявление каждого из этих генов меняется под влиянием условий среды.

Классической генетикой описаны сотни случаев, когда генетически в хромосомах детерминируется не только тот или иной внешний признак (форма, цвет и т. д.), но и тип приспособительной реакции к среде и обратимость перехода растений от состояния А в состояние Б и обратно могут быть предусмотрены в генотипе, если возможность такого перехода при разных условиях является целесообразным признаком.

Не приведя, таким образом, в своем докладе ни одного теоретически и фактически аргументированного довода против классической концепции наследственности, Т. Д. Лысенко категорически заявил, что он не может согласиться с основным постулатом генетики о том, что в «хромосомах клеток есть особое от тела организма вещество наследственности (генотип)», и назвал его «выдуманным генетиками». «Блестящие работы цитологии, — сказал Т. Д. Лысенко в заключение, — много уже давшие в смысле морфологического описания клетки и особенно ядра, никто из нас не только не отрицает, но целиком поддерживает развитие этой работы… Все это нужные разделы науки, дающие знания. Но мы отрицаем то, что генетики вместе с цитологами увидят под микроскопом ген. Пользуясь микроскопом, можно и нужно будет увидеть все больше и больше деталей в клетке, в ядре, в отдельных хромосомах, но это будут кусочки клетки, ядра или хромосомы, а не то, что генетика разумеет под геном[5].

Наследственная основа не является каким-то особым саморазмножающимся веществом. Наследственной основой является клетка, которая развивается, превращается в организм. В этой клетке разнозначимы разные органелы, но нет ни одного кусочка, не подверженного развитию эволюции» (Лысенко Т. Д. Указ. соч. С. 71).

Свою генетическую идею (наличие некоего свойства наследственности, распределенного по всей клетке равномерно) Т. Д. Лысенко сформулировал, таким образом, в конце доклада без всякой связи с какими-либо фактами. В последующем идея менялась и формировалась, но в 1936 году она не представляла собой даже гипотезы — это был бездоказательный, абстрактный и малопонятный постулат, возникший вне всякой связи с развитием биологической науки. Еще менее доказательным было заслушанное сессией выступление И. И. Презента — пустая, поверхностная публицистика без малейшего намека на попытку обсуждения конкретных фактов.

Таким образом, самый простой анализ первой генетической дискуссии в конце 1936 года отчетливо показывает, что два появившихся направления в советской генетике были неравнозначны.

С одной стороны, мы видим серьезную научную отрасль, обширный участок мировой генетической науки, стройное знание взаимосвязанных теоретических концепций, логически вытекающих из колоссального фактического материала и представленных в нашей стране большой группой квалифицированных специалистов-генетиков.

С другой стороны, мы встречаемся с зачаточной, лишенной серьезного научного содержания идеей, не подкрепленной достаточным количеством достоверных фактов и поддерживаемой небольшой группой ученых, среди которых нет ни одного генетика. Представители этой группы отличаются, однако, тесной сплоченностью, большой самоуверенностью, склонностью к демагогии и политическим аналогиям.

Подобного рода неустойчивые и слабо обоснованные направления имеют обычно тенденцию опираться на популярные имена, ссылаться на авторитеты чаще всего уже покойных и, как правило, отечественных ученых. По такому пути пошли и Т. Д. Лысенко с И. И. Презентом. Они объявили свою генетику «мичуринской, учением К А. Тимирязева и И. В. Мичурина». Между тем известно, что К А. Тимирязев никогда не был генетиком и не изучал экспериментально явлений наследственности. Он был авторитетным физиологом растений, и весь его вклад в генетику ограничивался, по существу, статьей для энциклопедического словаря «Гранат». Критическое отношение К. А. Тимирязева к законам Менделя было поверхностным и субъективным.

Что же касается И. В. Мичурина, то его скептицизм в отношении перенесения «гороховых законов» на плодовые деревья с их весьма сложным гибридным происхождением не распространялся на генетику в целом, и в ряде своих поздних работ И. В. Мичурин признавал существование генов.

Проблема изменчивости. Два направления. 1936 год

Второй наиболее важной проблемой генетики является, как известно, проблема изменчивости.

Вопрос о природе мутаций

Классическая генетика подходила к ней с позиции учения о мутациях — ненаправленных изменениях генотипа.

Учение о мутациях, также как и теория генов, возникло целиком на экспериментальной основе, как точное отражение реальных явлений. В этом отношении генетическая теория мутаций в 1936 году резко отличалась от мутационной гипотезы Де-Фриза, сформулированной еще на заре развития генетики.

Что же такое мутации? Под мутациями в классической генетике подразумевают наследственные изменения, имеющие в большинстве случаев неопределенный, хаотический характер и возникающие в результате устойчивых изменений генов, как спонтанно, так и под влиянием разнообразных внутренних и внешних причин.

Противники классической генетики игнорировали мутационную изменчивость по трем причинам: во-первых, потому, что связь мутаций с изменениями генов предполагает существование генов; во-вторых, потому, что мутационная теория проводит отчетливую границу между наследственной (генотипической) и ненаследственной (фенотипической) изменчивостью: в-третьих, потому, что неопределенный, ненаправленный характер мутаций противоречил гипотетическому принципу адекватности наследственных изменений воздействию условий среды, выдвинутому Т. Д. Лысенко.

Учение о мутациях возникло на основе эмпирических наблюдений за изменчивостью живых систем. Первые точные количественные измерения частоты мутаций были сделаны, как известно, Меллером на мушке-дрозофиле, Бауером на львином зеве и Стада ером на кукурузе.

Внешне мутация проявляется в устойчивом наследственном изменении какого-либо признака.

В потомстве, например, определенной «чистой породы» мушек-дрозофил (выращиваемых при одинаковых условиях) на несколько десятков тысяч особей с обычной окраской глаз, с обычной формой крыла и т. д. всегда неизбежно появляются особи с измененной окраской глаз, с укороченной формой крыла и тд, то есть с каким-то изменением, устойчиво сохраняющимся и у потомства данной особи. Некоторые изменения такого типа смертельны для особей (легальны), большинство вредно, но небольшая часть мутаций, около 0,1–0,3 %, может оказаться полезной, увеличивающей жизнеспособность мутантов по сравнению с исходной линией, что особенно заметно, если условия среды отличаются от обычных.

Мутации отдельного конкретного гена, например гена окраски глаз у дрозофил, появляются, как показали прямые наблюдения, у одной особи из нескольких десятков или даже сотен тысяч особей. Но поскольку генов в составе наследственного вещества много (тысячи или десятки тысяч у дрозофил и более сотни тысяч у млекопитающих), то появление мутаций — это вообще очень быстрый процесс, и фактически каждая пятая или десятая особь может обладать новой морфологической, физиологической или биохимической мутацией. (Последние две группы мутаций обнаруживаются с большим трудом.)

Генетиками было точно рассчитано, что наблюдаемая частота мутационного процесса вполне обеспечивает те скорости эволюционных изменений живого мира, которые существуют в природе. Направленность накопления изменений обеспечивается в этом случае благодаря процессу естественного отбора.

Наличие мутационных изменений живых систем — это объективная реальность, которую невозможно оспаривать. Большим открытием явилось искусственное усиление мутационного процесса, открытое в 1925 году советскими учеными ГА. Надсоном и Г. С. Филипповым на грибах. В 1927 году Г. Меллер провел в США свои классические наблюдения над возникновением мутаций под действием лучей Рентгена. За эти опыты Г. Меллер был удостоен Нобелевской премии (в 1933–1937 годах П. Меллер работал в СССР, приехав по приглашению Н. И. Вавилова). Советскими учеными М. Е. Лобашевым и В. Б. Сахаровым было впервые открыто мутагенное действие некоторых химических веществ (иода и аммиака). Несколько позднее советский ученый И. А. Раппопорт и почти одновременно с ним англичанка Шарлотта Ауэрбах открыли специфические универсальные мутагенные вещества, начав тем самым новую страницу экспериментальной генетики. Была разработана и объективная молекулярная теория мутаций как устойчивых воспроизводимых изменений молекулярных структур хромосом, вернее, составляющих их отдельных генов.

Существование мутаций и неопределенной изменчивости было, как мы подчеркиваем, реальностью, твердо установленным фактом. Спор возникал лишь по вопросу о роли мутаций в эволюции и об их практическом значении. Мутации одного конкретного гена, как уже отмечалось, спонтанно появляются лишь у одной особи на десятки тысяч. Если смотреть на этот факт с точки зрения поколений, то получается, что один ген мутирует один раз на протяжении десятков тысяч поколений, т. е. один раз в несколько тысяч или десятков тысяч лет. Такой вполне объективный расчет и использовался для игнорирования значения мутаций и критики теории гена при полном невнимании к тому, что генотип особи составлен десятками тысяч генов и поэтому изменения генотипа особей за счет разных генов очень часты. Более того, при значительно большей частоте мутаций каждого отдельного гена стабилизирующей естественный отбор был бы невозможен и виды не могли бы сохраняться в природе сколь-либо заметное вчемя. Именно увеличением частоты мутаций в силу неустойчивости генотипа и объясняются в наст оящее время случаи вымирания некоторых видов животных в периоды, не сопровождавшиеся серьезными сдвигами условий среды.

Тем не менее тезис о том, что каждый отдельный ген изменяется один раз в десятки тысяч лет, использовался противниками генетики как пугало, как тезис о неизменности генов, как что-то нелепое и якобы несовместимое с диалектическим материализмом, утверждавшим, что все в природе изменяется и развивается (как будто диалектический материализм решает вопрос о сроках и скорости изменений). Критика теории мутаций и популяций была совершенно голословной, она носила характер обывательского ненаучного высмеивания.

Для иллюстрации этого можно привести то место из речи И. И. Презента на сессии ВАСХНИЛ в 1936 году, в котором он возражал Г. Меллеру, сделавшему обстоятельный и прекрасно аргументированный доклад о природе постоянства и изменчивости генов: «.. Далее, генетики считают, что наследственные изменения происходят лишь раз в десятки или даже в сотни тысяч лет. (Голос с места: «Где это сказано?»)

Если этот вопрос мне задает кто-нибудь из товарищей генетиков, то я укажу, где это сказано. Сказано это не второклассным, а, так сказать, первосортным, первоклассным генетиком, сказано это проф. Г. Г. Меллером.

… Но этим дело еще не ограничивается. Происходящие раз в десятки или сотни тысяч лет мутации, независимые от влияния условий внешней среды, оказываются, согласно генетике, в огромном большинстве случаев летальными, гибельными для организма.

Вот я и спрашиваю, где же в таком случае материал для естественного отбора, который иногда в сравнительно короткие сроки преобразует лик животных и растений. Если бы наследственные изменения происходили так, как это рисуют формалисты-генетики, то навряд ли мы имели бы современных слонов, за сравнительно короткий срок происшедших от ископаемых форм. Но все дело в том, что могут быть метафизические идеи о природе, но не может быть метафизической природы, и акад. Т. Д. Лысенко своими экспериментами над «кооператоркой» доказал, что если умело подходить к растению, зная жизнь, а не только внешние признаки этого растения, если подбирать средства воздействия не так, как это делают генетики, исходя из принципа «покрепче — будет получше», а выбирать средства воздействия, созвучные данному этапу развития организма, то в короткий срок можно направленно видоизменить наследственную природу растения» (Презент И. И. // Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 392–393).

Аналогичное отношение к проблеме мутаций можно было обнаружить и у Т. Д. Лысенко. Не касаясь этого вопроса в докладе, он в заключительном слове просто отмахнулся от генетических мутаций, как от какого-то нелепого заблуждения. «Основное заблуждение генетиков состоит в том, — утверждал Т. Д. Лысенко, — что они признают неизменяемость в длительном ряду поколений генов. Правда, они признают изменчивость гена через десятки и сотни тысяч поколений, но спасибо им за такую изменчивость» (там же. С. 455).

Выступление Г. Меллера на дискуссии 1936 года. Несколько слов о судьбе Г. Меллера

Обсуждая здесь вопрос о мутациях, необходимо, по-видимому, сказать несколько слов о Г. Меллере, принимавшем автивное участие в генетической дискуссии.

Г. Г. Меллер, американский ученый, друг Н. И. Вавилова, приехал для работы в СССР как человек, сочувствующий социализму. В последующие годы люди типа И. И. Презента причисляли Меллера к врагам нашей страны и реакционерам. Это было неправильно. Заканчивая свой доклад на сессии ВАСХНИЛ в 1936 году, Г. Меллер с энтузиазмом сказал: «Советский Союз с полным правом может гордиться тем, что, несмотря на многочисленные насущные материальные нужды, преодолеваемые им в процессе построения великого нового общества, он сумел поднять ряд разделов теоретической науки и в том числе генетику до уровня, который всеми признается столь же или даже более высоким, чем уровень этих наук в других странах Заграничные друзья Советского Союза — а среди генетиков искренних друзей СССР особенно много — гордятся этим доказательством триумфального шествия идущей здесь цивилизации. Можно с удовлетворением констатировать, что в СССР уделяется много внимания связи генетики с практическим растениеводством и животноводством. Ни один научный работник со сколько-нибудь передовыми социальными взглядами не может не испытывать величайшего удовлетворения, видя свою науку на службе интересам трудящихся масс. В этом отношении мы должны служить примером всем остальным. Поэтому мы должны удвоить наше внимание, чтобы не только высоко держать знамя в теоретических разделах нашей области, но даже еще выше в отношении связи теории с практикой» (Меллер Г. // Там же. С. 143–144).

Еще раньше, на юбилейной сессии Академии наук СССР, посвященной десятилетию со дня смерти В. И. Ленина, Г. Меллер сделал прекрасный доклад «Учение Ленина в его отношении к генетике». В этом докладе была дана очень глубокая и серьезная диалектико-философская трактовка генетических проблем (см.: Памяти В. И. Ленина. М., 1934. С. 565–592).

В начале 1937 года Г. Меллер временно, как он предполагал, поехал в Испанию. Нам хочется привести здесь отрывок из письма Н. И. Вавилова проф. О. Моору, датированного 8 апреля 1937 года (копия письма хранится в личном архиве Н. И. Вавилова): «Проф. Меллер в настоящее время в Мадриде, для того чтобы помочь организации медицинской службы у республиканцев. Он полон энтузиазма и хочет помочь испанским республиканцам и поехал на 4 месяца. Он вернется в Москву примерно через 3 месяца».

Однако поездка Г. Меллера в Испанию затянулась, он оставался там фактически до конца гражданской войны. Отношение Г. Меллера к нашей стране изменилось лишь после того, как он узнал о гибели многих его советских друзей.

В конце 1948 года Г. Меллер, избранный ранее в почетные иностранные члены Академии наук СССР, объявил о своем выходе из состава АН СССР в знак протеста против преследований советских генетиков, последовавших после сессии ВАСХНИЛ в августе того же года. В связи с этим Президиум АН СССР опубликовал специальное заявление (Известия, 1948, 14 дек.). О характере этого заявления можно судить по его концовке: «Академия наук СССР, — писалось в нем, — без чувства сожаления расстается со своим бывшим членом, который предал интересы подлинной науки и открыто перешел в лагерь врагов прогресса и науки, мира и демократии».

Изучение мутаций половых и соматических клеток было важнейшей областью генетики и биологии. Исследователи нащупали в этом случае тот механизм, который обеспечивал, при наличии отбора, эволюцию живой природы, нашли пути ненаправленного усиления действия этого механизма. Это было выдающейся победой науки, победой дарвинизма. Игнорировать, искажать или высмеивать это достижение было просто неразумно. То, что изменение какого-то строго определенного признака происходит в эволюции, например, раз в десять тысяч лет, может удивить грамотного биолога не медленностью, а быстротой. Эволюция видов вовсе не связана с изменением многих, а тем более всех признаков. Зеленый пигмент-хлорофилл имеет одинаковую структуру у высших цветковых растений и у низших водорослей. Эволюционно эти виды отстоят друг от друга не на тысячи и не на миллионы, а на миллиард лет, и тем не менее хлорофилл не менялся независимо от того, противоречило ли это презентовскому пониманию диалектики или нет. Но если не менялся хлорофилл, то не менялся, следовательно, и цикл его синтеза, в котором участвуют десятки систем, не менялся и принципиальный путь фотосинтеза — этого основного биохимического процесса в растительном мире.

Не менялись соответственно и гены, определяющие эти признаки. И таких примеров можно привести тысячи.

Геминовый пигмент, свойственный гемоглобину крови млекопитающих, обнаруживается и у некоторых бактерий, реакции гликолиза, окисления, фосфорилирования едины во всем живом мире — все эти факты в 1936 году были прекрасно известны. Удивляться приходилось не тому, что слоны возникли из мамонтов, а тому, сколь небольшой комплекс генетических изменений был для этого необходим и сколь много признаков биохимического, физиологического и морфологического характера оставались у слона и мамонта принципиально тождественными, несмотря на разделяющие их тысячелетия. Понять это явление можно было лишь на основе, генетических концепций устойчивости генов и генетической трактовки роли отбора.

Тем не менее вся эта важнейшая в теоретическом и практическом отношении область биологии игнорировалась Т. Д. Лысенко и его сторонниками. Но игнорировать вообще проблему изменчивости нельзя» Отвергая какую-либо значимость мутаций, необходимо было объяснить изменчивость иными путями, нужно было создать новое учение об изменчивости и эволюции.

Представления Т. Д. Лысенко об изменчивости

Каких-либо собственных серьезных фактов по проблеме изменчивости (за исключением переделки одного растения озимой «кооператорки» в яровую форму) у нового направления еще не было. Поэтому классической генетической теории изменчивости был противопоставлен старый, многократно опровергнутый, сформулированный еще Ламарком принцип наследования благоприобретенных признаков, дополненный идеей адекватности наследственных изменений условиям среды (принцип прямой, направленной изменчивости).

В целом эта концепция предполагала, что наследуются не все приобретенные признаки (пример с возможностью наследования бесхвостости в результате отрезания хвостов не оживлялся), а только те, которые возникли под влиянием воздействия условий среды.

Влияние воздействий среды на наследственность не отрицалось и классической генетикой. Генетики признавали, что мутации в конечном итоге возникают под влиянием не только внутренних, но и внешних условий (см. доклад П. Меллера // Там же. С, 136–137). Различие двух точек зрения сводилось к характеристике самих изменений. Мутации имеют ненаправленный хаотический характер, направленность изменений создается в этом случае только отбором. Адекватная изменчивость, по Т. Д. Лысенко, имеет изначальный направленный характер, возникающие изменения строго соответствуют изменению среды, условия холода ведут, например, не к отбору холодостойких мутантов, а к прямому изменению наследственности в сторону большей холодостойкости.

Объяснить этот тип наследственной изменчивости каким-то логически убедительным способом адекватной перестройки биологической системы было весьма трудно, и поэтому в последующий период он был дополнен введением ряда чисто философских формулировок о том, что организм и условия его жизни составляют единство, что наследственность представляет собой концентрат условий среды и заключается в требовании определенных условий среды и т. д. Пришлось в корне изменить формулировку и самого явления наследственности. Пришлось пожертвовать общепризнанным, общепонятным и соответствующим реальности толкованием наследственности как явления воспроизведения себе подобных в серии. Поколений. Но все это было сделано позднее, в основном в сороковых годах. В 1936 году принцип адекватной, направленной наследственной изменчивости был представлен для обсуждения в очень примитивной, неубедительной и фактически необоснованной форме. Мы подчеркиваем, что речь шла о направленной наследственной изменчивости, так как примеры наследственной приспособительной изменчивости были известны давно.

Возможность ненаследственных приспособительных изменений к среде абсолютно необходимо для любого организма, так как условия среды на протяжении жизни меняются сотни и тысячи раз, и прочное наследственное изменение и приспособление к меняющейся среде было бы в данном случае просто нецелесообразным.

Для того чтобы как-то разграничить обычные ненаследственные приспособительные изменения организма к быстро, а тем более периодически много раз меняющимся условиям, Т. Д. Лысенко чисто абстрактно предположил, что в жизни растений существуют какие-то особые периоды, в течение которых среда, ассимилируясь, изменяет наследственность. В остальное же время наследственность якобы консервативна.

Все эти положения были изложены в 1936 году только как гипотеза, как проект на будущее, как нечто сулящее большие перспективы. Т. Д. Лысенко совершенно отчетливо отметил, что «в общих чертах всем ясно, что внешние условия играют колоссальную роль в бесконечном процессе формирования растительных организмов. Но, насколько мне известно, никому еще не удалось экспериментально доказать, когда и какие условия, какие моменты развития растений необходимы для того, чтобы в заданном направлении изменять природу растений последующих поколений» (Т. Д. Лысенко // Тамже. С. 57).

Единственным примером перспектив новой идеи был в тот период неубедительный опыт с переделкой пшеницы «кооператорки» из озимой в яровую.

Таким образом, рассмотрение позиций двух направлений в изучении проблемы изменчивости на уровне 1936 года, так же и в отношении проблемы наследственности, отчетливо выявляет их различие.

С одной стороны, мы встречаемся с изучением классической генетикой закономерностей реального процесса наследственной мутационной ненаправленной изменчивости живых тел. Эта изменчивость, проявляющаяся в результате действия внутренних и внешних факторов, объясняет то постоянно возобновляемое разнообразие в пределах вида (наличие популяций), которое и служит основой для естественного отбора и обеспечивает благодаря отбору направленную эволюцию живых тел в природе и в условиях сельскохозяйственной практики.

С другой стороны, мы обнаруживаем новое направление, которое, игнорируя весь накопленный генетикой материал в области изменчивости, обещает найти легкий и быстрый путь создания новых форм на основе абстрактной гипотезы прямой направленной изменчивости для влиянием среды, гипотезы, по мнению ее создателей, не требующей никаких доказательств.

Два направления в прикладной генетике, селекции и растениеводстве. 1936 год

Генетика в 1935–1936 годах уже не была чисто академической наукой. Она служила теоретической основой селекции растений и животных, семеноводства и растениеводства, она была тесно связана с практикой сельского хозяйства.

Естественно, что постановка вопроса о неверности основных постулатов классической генетики логически приводила к предположению о ее практической бесплодности и Даже вредности, к выводу о том, что большая группа практических методов, агроприемов и правил, связанных с генетикой, являются надуманными, бесполезными (экспериментальным доказательством бесплодности этих приемов создатели «новой генетики» себя не утруждали. К своим выводам в этом отношении они подошли чисто теоретическим путем). Для замены отвергаемых методов, в соответствии с новыми идеями о наследственности, были, в свою очередь, предложены некоторые другие методы и приемы. Рассмотреть все стороны этой научно-практической дискуссии мы, конечно, не можем и поэтому ограничимся некоторыми наиболее типичными примерами.

Роль Н. И. Вавилова и его школы в развитии прикладной генетики, селекции и растениеводства в СССР. Создание мировой коллекции культурных растений

Развитие прикладных аспектов генетики и развитие научных основ селекции и растениеводства в нашей стране было тесно связано с деятельностью академика Николая Ивановича Вавилова, создателя и многолетнего президента (до 1935 года) Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И Ленина и директора Института генетики АН СССР и Всесоюзного института растениеводства (ВИР) — уникального научного учреждения, получившего широкую известность во всем мире.

Когда сейчас, через много лет после трагической гибели этого выдающегося ученого, оглядываешься на итоги его научной и практической деятельности, поражают прежде всего ее невиданный, гигантский размах, глубина и необыкновенная продуктивность.

Николай Иванович сформировался как ученый до революции и первые шаги в науке сделал в Московском сельскохозяйственном институте, ныне Тимирязевской сельскохозяйственной академии, под руководством профессора Дмитрия Николаевича Прянишникова, возглавлявшего тогда кафедру частного земледелия (растениеводства).

Своей узкой специальностью Н. И. Вавилов избрал изучение болезней растений, однако благодаря широкому научному кругозору он всесторонне охватил проблему, поставив основной задачей выведение для сельского хозяйства иммунных сортов культурных растений. Эту задачу нельзя было решить без разработки генетики иммунитета растений, и Николай Иванович первым в нашей стране начал широкие исследования в области прикладной генетики растений. Однако до революции эта работа базировалась лишь на его личном энтузиазме и энтузиазме нескольких добровольных сотрудников. Только в советское время Николай Иванович смог придать своим исследованиям действительно широкий размах.

Россия была аграрной страной с исключительно отсталым сельским хозяйством. Не только в техническом и организационном отношении крестьянское хозяйство стояло у нас намного ниже, чем в большинстве европейских стран, но и самый ассортимент возделываемых растений, селекция, семеноводство находились на весьма низком уровне, хотя и тогда уже многие местные стародавние русские и украинские сорта озимых и твердых пшениц, льна и других культур приобрели мировую славу и занимали миллионы гектаров в Канаде, США и других странах.

Однако научная селекция и правильное семеноводство в условиях старой России не получили необходимого развития, и сортовые посевы в тот период распространялись лишь в наиболее развитых хозяйствах.

Длительная война и разруха почти полностью ликвидировали те небольшие успехи отечественной селекции, которые были достигнуты в предшествующие годы. В этот тяжелый период, в самом начале 20-х годов, Николай Иванович Вавилов выдвинул смелый и глубоко продуманный план коренной реорганизации растительных ресурсов сельского хозяйства, поднятия уровня селекционной и семеноводческой работы и привлечения всего мирового богатства растительных ресурсов и включения всех достижений мировой науки и практики в селекционную обработку в нашей стране. В основе этого плана лежало созданное Н. И. Вавиловым учение об исходном материале в селекции.

Создание новых сортов селекционерами преследует весьма многообразные цели. Новый сорт, например пшеницы, должен обладать, по возможности, не только более высокой урожайностью, чем местные сорта, но и сочетать в себе и другие положительные свойства: засухоустойчивость, неполегаемость, неосыпаемость, равномерность созревания, приспособленность к местным условиям, устойчивость к болезням и вредителям, высокое содержание белка, хорошие хлебопекарные качества и т. д., и т. п. Создание этих свойств путем отбора — очень длительный путь. Более быстрой и эффективной является гибридизация сортов и форм, раздельно обладающих необходимыми свойствами, с последующим отбором из гибридного потомства необходимых сочетаний. Путем гибридизации и тщательного анализа ресщешшющихся форм возможно внедрение в создаваемый сорт именно тех качеств скрещивающихся пар, которые необходимы для создания лучшего сорта.

Отсюда понятна и необходимость универсального широкого исходного материала для селекционной работы — богатство свойств исходных форм дает селекционеру и растениеводу такие же возможности для творческой селекции, как богатство красок для творческой работы художника.

Николай Иванович Вавилов с группой своих сотрудников взялся за осуществление планов создания в СССР исходного материала для селекции интродукции, отражающего мировое разнообразие растительных форм. Он стремился не просто собрать этот исходный материал, но привести его в строгую систему, изучить его всесторонне физиологически, биохимически, ботанически, генетически и агрономически и сделать доступным для всех селекционных станций и селекционеров нашей страны.

При этом предполагалось выделить из обширных растительных фондов сорта, пригодные для непосредственного быстрого введения в практику, перспективные формы полевых, овощных и плодовых культур, что обещало быстрый и непосредственный практический эффект. Для осуществления этой задачи по инициативе Николая Ивановича Вавилова был создан Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур (ВИПБ и НК), позднее переименованный во Всесоюзный институт растениеводства (ВИР) с широкой географической сетью опытных станций.

С середины двадцатых годов началось осуществление знаменитых экспедиций Н. И. Вавилова во все уголкн Советского Союза, а затем и во все основные центры мирового земледелия.

За короткий срок было организовано около 200 экспедиций, изучивших земледелие и растительные ресурсы 65 стран, и в Советский Союз было доставлено более 150 тысяч сортов, форм и видов культурных растений — все растениеводческое богатство, созданное человечеством за его многовековую историю. Была основана мировая коллекция культурных растений. В процессе работы Н. И Вавилов обнаружил наличие на земном шаре географических центров с разнообразием культурных растений и параллелизмом изменчивости близких видов и родов (закон гомологических рядов).

Очень важно отметить, что широкий размах интродукционной и экспедиционной работы по сбору полезных сортов связан с инициативой В. И Ленина. Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур возник по его прямому указанию. Читая во время болезни в 1921 году 60 увлекательную книгу Гарвуда «Обновленная земля», переведенную Тимирязевым, где описывалось значение интродукции новых растений в развитии американского земледелия, Владимир Ильич указал на необходимость уделить внимание этому делу и в нашей стране. Именно с засушливого, неурожайного и голодного 1921 года в советском растениеводстве возникли тенденции, приведшие к радикальным изменениям в ассортименте и расределении земледельческих культур.

В результате этой работы советская селекция получила богатейшие возможности. Н. И. Вавилов и его единомышленники, считавшие, что генетическая система организма обеспечивает особый механизм передачи признаков между поколениями с помощью генов, предлагали надежный путь использования для селекции мирового разнообразия признаков и свойств культурных растений, дары природы и труды тысяч поколений людей. Это был реалистический и обоснованный путь. И такая работа принесла сельскому хозяйству страны колоссальный практический эффект. Создание продуктивной советской селекции без этой работы было бы невозможно, и в своем докладе на сессии ВАСХНИЛ в 1936 году Н. И. Вавилов ярко и убедительно описал теоретическое и практическое значение созданной им отрасли. Уместно привести подробные выдержки из этого замечательного доклада, отражавшего результаты и достижения важнейшего этапа в развитии сельскохозяйственной науки и практики. Работы, о которых идет речь в докладе, создали эпоху не только в советской, но и в мировой селекции и растениеводстве. Мы осветим эту работу более детально, так как ее значимость, ее теоретическая и практическая фундаментальность в последующем долго замалчивалась, хотя все селекционеры страны независимо от направления взглядов работали с исходным материалом, добытым, изученным и введенным в селекцию работами Н. И. Вавилова и его школы:

«Широкая плановая производственная интродукция лучших селекционных достижений Америки и Западной Европы относится уже всецело к советскому времени, — писал акад. Н. И. Вавилов. — Начиная с 1922 г., после исключительного неурожая предшествующего года, Наркомзем РСФСР, а позднее Наркомзем СССР при постоянном участии и научной консультации Всесоюзного института растениеводства (бывш. Институт прикладной ботаники и новых культур) начинают широкую плановую интродукцию всех лучших селекционных сортов Западной Европы, Северной Америки, Японии, Аргентины, Австралии и других стран. В целях правильной оценки сортов, как наших селекционных и местных, так и лучших иностранных, почти одновременно с началом широкой интродукции организуется государственная сеть сортоиспытания при Институте растениеводства, которая явилась главным арбитром по установлению ценности сортов и по плановому введению их в хозяйство.

Сотни лучших селекционных иностранных сортов прошли в предыдущие годы через испытание на наших полях, не говоря уже об испытании в малых масштабах буквально тысяч сортов. Вся мировая коллекция подвергалась как бы советскому экзамену. Вероятно, нет ни одной сколько-нибудь значительной иностранной селекционной станции и семенной фирмы, лучшие сорта которых не были бы использованы за истекшие годы на наших полях.

В результате этой производственной интродукции, по нашему подсчету, в настоящее время из общей площади посевов в 132 млн га приблизительно около 15 %, т. е. около 20 млн га, занято лучшими иностранными сортами. Из них особенное распространение получили шведские сорта овса, как «победа», «золотой дождь», «лигово-II». Выдержали испытание и вошли в культуру некоторые из западноевропейских пивоваренных ячменей, как лоосдорфская ганна, лучшие американские зубовидные сорта кукурузы. За советское время введены в широкую культуру американские и египетские хлопчатники, лучшие иностранные сорта картофеля. Половина нашего ассортимента овощей по площади представлена лучшими иностранными сортами, в особенности в отношении капусты, томатов, занимающих сотни тысяч гектаров. Укажем на введение в широкую культуру итальянской конопли, сортов сорго. В развитии хозяйства наших влажных субтропиков приходилось и приходится основываться на плановом использовании иностранных культур и сортов, в особенности из Флориды, Калифорнии, Японии и отчасти Китая…»

Н. И. Вавилов осветил далее перелом, к которому подошла, в результате интродукции, советская селекция:

«Пройдя этапы отбора среди местного и иностранного материала, советская селекция переходит ныне вплотную по всему фронту к этапу широких гибридизацишшых работ. Вопросы подбора исходного материала для гибридизации, как показывает весь мировой опыт, имеют исключительное значение. Селекция, по существу, слагается из правильного выбора исходного материала для отбора и из умелого подбора исходных пар для сочетания путем гибридизации. Самые крупные успехи мировой селекции 62 связаны с интернационализацией ее. В создании лучших современных сортов пшеницы Канады, США, Аргентины и Италии приняли участие в качестве родительских форм сорта из Японии, Китая и Индии. Наиболее резкие сдвиги в селекционном стандарте в большинстве случаев связаны были с вовлечением в гибридизацию контрастных форм, резко отличных.

Проводя широкую интродукционнуто работу и используя прежде всего готовые иностранные селекционные сорта, Институт растениеводства логически подошел к необходимости разработки конкретного учения об исходном материале в селекции. Разнообразие условий нашей страны, большая сеть селекционных учреждений, решающее значение правильности подбора компонентов в скрещиваниях в целях улучшения наших сортов заставили нас направить сугубое внимание в эту сторону.

Наши исследования сортового состава культурных растений, их классификация привели нас к убеждению о недостаточности исходного материала, с которым работала европейская, американская и советская селекция. Изучение эволюции культурных растений в пространстве и во времени заставило нас направить внимание на исходные области, откуда пришли важнейшие культурные растения, прежде всего в древнейшие земледельческие страны. Исследования наших среднеазиатских и закавказских республик, обнаружившие поразительное разнообразие сортового состава, в том числе и новые виды культурных растений, подтвердили правильность наших соображений. 10 лет назад в книге «Центры происхождения культурных растений» (1926) нам пришлось набросать первый план мобилизации сортовых растительных ресурсов. Области древнейшего земледелия, исторически достаточно точно установленные, сосредоточены главным образом в пределах Южной Азии, Средиземноморья, Восточной горной Африки и в Кордильерах в Америке. Экологические условия этих древних областей земледелия характеризуются исключительным разнообразием и контрастами. Культура здесь поднимается от уровня моря высоко в горы да пределов земледелия. Отдельные очаги древней культуры граничат с пустынями. Отсюда вероятность нахождения здесь ценнейших свойств, как засухоустойчивости, холодостойкости, которые могли быть использованы советской селекцией. Таков ход наших соображений, которые нам представляются совершенно ясными и о которых, казалось бы, нечего и спорить. Детали направлений экспедиций приходилось корректировать уже во время самой работы, но общие контуры наиболее важных областей для поисковой работы были определены правильно с самого начала. Вся практика поисковой работы это подтвердила.

Так начинается период советских исследований сортовых мировых ресурсов, которые последовательно охватывают весь Союз и выходят за его пределы. В течение сравнительно короткого времени, невзирая на многие препятствия и трудности, которые надо было преодолеть, советскими экспедициями фактически охвачена за истекшее десятилетие большая часть наиболее интересных на земном шаре земледельческих областей…»

«Скромные советские экспедиции, обычно в составе одного-двух исследователей, почти незаметно прошли огромные территории наиболее важных земледельческих районов мира и вскрыли новые огромные, не подозревавшиеся в прошлом наукой и селекцией видовые и сортовые богатства. Немедленно за сборами сортовой материал поступал в посевы в различных районах, направляясь в селекцию и для оценки его свойств. Все наиболее ценное, встречавшееся на пути экспедиции, бралось в возможно больших количествах. Впервые перед советскими селекционерами открылся сортовой и видовой состав культурных растений земного шара, было исследовано около 60 стран с различной степенью полноты.

Планомерное агроботаническое исследование собранного материала, изучение его в отношении важнейших хозяйственных свойств привело к созданию нового учения о составе культурных растений, об исходном материале в селекции. В некоторых областях, как Кордильеры Южной Америки, Средиземноморье, Малая Азия, Абиссиния, Афганистан, Иран и Индия, фактически были вскрыты целые культурные флоры, по существу, неизвестные в прошлом мировой науке. Некоторые культуры, как картофель, потребовали последовательно ряда экспедиций для того, чтобы собрать основное, необходимое нам. Представление о том, какого рода открытие сделано в этом отношении, дает издаваемая ныне «Культурная флора СССР», подытоживающая по важнейшим культурным растениям наши знания не только о сортах нашей страны, но и о всем мировом ассортименте по важнейшим культурам, имеющим значение для советской селекции…»

«…Перед советскими селекционерами открылся новый мир, целые области, которые раньше не входили в поле зрения практической селекции. Остановимся на наиболее крупных фактах.

В средиземноморских странах, как ныне выяснено, оказались сосредоточенными чрезвычайно ценные в селекционном отношении группы видов и разновидностей пшениц, овса, льна, устойчивых к заболеваниям ржавчиной, головней и другими болезнями в наших условиях. В то же время, культурные сорта средиземноморских стран характеризуются высоким качеством зерна, крупнозернистостью. Наоборот, культурные растения Ирана, Индии так же, как и нашей Средней Азии, являются чрезвычайно восприимчивыми к заболеваниям, но зато устойчивыми к засухе и чрезвычайно скороспелыми. В пределах горной, так называемой счастливой, Аравии обнаружена группа видов пшеницы, ячменя, люцерны и других растений, отличающихся исключительной скороспелостью. Абиссиния оказалась областью оригинальных видов, среди которых впервые обнаружены твердые безостные пшеницы, неизвестные мировой агрономии. Ячмени Абиссинии оказались устойчивыми к низким температурам и к твердой головне, отличаясь в то же время высокой продуктивностью. В пределах западного Китая, так называемой Кашгарии, в суровых условиях Припамирья найдены исключительно холодостойкие, озимые пшеницы, превосходящие в этом отношении наши лучшие стандарты, как «саратовская 329» и «гостианум 237».

В горных районах внутреннего Китая оказались заключенными исключительные богатства мягкой пшеницы, отличающейся культурным колосом, многоцветковостью, устойчивостью к бурой ржавчине — свойством, которое чрезвычайно редко среди наших стандартов так же, как и среди американских и западноевропейских, и которое нам крайне нужно. Более того, по скороспелости китайские пшеницы при их продуктивности стали на первое место среди озимых и яровых пшениц. И что особенно существенно, это чрезвычайно убыстренный налив зерна, свойственный этой группе пшеницы. Таким образом, этой группе пшеницы оказался свойственным целый комплекс важнейших хозяйственных признаков.

О том, какого рода открытия сделали советские исследователи за это время, пожалуй, наиболее ясно свидетельствуют работы д-ра С. М. Букасова и д-ра С. В. Юзепчука, скромных советских исследователей, которые, по нашему убеждению, сделали одно из крупнейших открытий в области мирового растениеводства.

В 1925–1926 гг., исходя из географической теории локализации основных видов и сортовых ресурсов по картофелю, мы направили Букасова и Юзепчука в Мексику и в Южную Америку. Помимо сбора картофеля, им же было поручено произвести сбор и исследование хлопчатника и кукурузы. Эта длительная, чрезвычайно трудная экспедиция потребовала нескольких лет и фактически с перерывами закончена только в 1933 г.

Что дала экспедиция?

Вся европейская селекция картофеля была основана в прошлом на 2–3 случайных образцах, которые были привезены когда-то конквистадорами, открывшими Америку, и из сеянцев выведены, как мы ныне хорошо знаем, все европейские сорта. После этого, по существу, серьезного поступления исходного материала на селекционные поля за два-три столетия не было. Вся мировая селекционная работа перебалтывала ничтожный, по существу, исходный материал, и только гетерозиготность его обусловила возможность выведения многих сортов.

Вступая в Кордильеры, в древнейшие области происхождения этой культуры, где до сих пор сохранилась примитивная низкая культура (индейская культура), наши исследователи шаг за шагом вскрывали здесь наличие неподозревавшегося мировой наукой богатства видов картофеля. Вместо одного культурного вида картофеля, известного в прошлом, они открыли не менее 18 видов, из которых одни от других отличаются так же, как твердые и мягкие пшеницы, по физиологическим свойствам, по разной степени скрещиваемости, по числу хромосом, т. е. представляют собой ботанические виды в самом строгом систематическом смысле. Кроме культурных, обнаружены десятки новых видов дикого картофеля. Большинство мексиканских видов оказалось иммунным к фитофторе.

Вся группа собранных видов картофеля ныне шире введена в практическую гибридизацию с нашими обычными стандартами, и в этом году первые гибриды уже поступили на колхозные поля. Открыта в буквальном смысле Америка по картофелю. Значение этого открытия, в чем мы не сомневаемся, еще недооценено селекцией.

Может возникнуть естественный вопрос, каким образом советские исследователи при всей скромности их экспедиций открыли то, что было пропущено многочисленными экспедициями американских охотников за растениями, которые неоднократно бывали и бывают в Перу, Боливии и Мексике. Для них поездка в Перу и Боливию так же легка, как для нас в Крым. В чем дело, как сделан такой крупный промах американскими исследователями? История этого открытия крайне поучительна, на ней можно видеть, как глубоко и всесторонне приходится подходить к исходному материалу, чтобы осмыслить его и включить в практическую работу».

Н. И Вавилов отметил далее, что эти успехи были связаны прежде всего с комплексностью и коллективностью исследований.

«Этой комплексностью в работе, — сказал он, — углубленностью, совершенно необходимой в такого рода исследованиях, и самой целеустремленностью мы объясняем открытия, выпавшие на долю советских исследователей. Ныне к этим методам работы переходят и за границей, и вслед за советскими экспедициями министерства земледелия США, Швеции и Германии отправили уже несколько экспедиций за картофелем в Кордильеры.

Путем большой коллективной работы, произведенной по определенному плану, за эти годы приведены в научную систему знания о сортах и видах важнейших культурных растений, интересующих СССР. Установлены впервые области концентрации сортового разнообразия, особенности отдельных районов с точки зрения селекционера, разработана, по существу, заново география культурных растений, и, самое главное, фактически в распоряжении советской селекции ныне имеется огромный новый исходный видовой и сортовой материал, о котором мог только мечтать селекционер.

Советскому селекционеру стали ныне ясными эволюционные этапы формообразования культурных растений; весь строительный материал, необходимый для создания сортов, ныне находится в распоряжении советского селекционера; мы знаем, где его в случае нужды можно дополнительно найти. Можно без преувеличения сказать, что советские растениеводы овладели ключами к мировым сортовым ресурсам. Вычеркнуть эти факты и достижения советского растениеводства, поднимающие советскую селекцию на новую ступень, не может даже тот, кто бы этого хотел…»

Н. И. Вавилов очень ярко осветил и практические аспекты экспедиционных исследований.

«Приступая к мобилизации исходного сортового материала в областях, как правило, отличных по условиям от наших земледельческих районов, — отметил он, — мы не рассчитывали сразу найти готовые сорта. Уже самое нахождение основных областей видообразования главнейших культурных растений на юге, характеризующихся сравнительно коротким световым днем, отличает их от наших северных районов. Нашей задачей было нахождение исходных видов и форм для улучшения современных сортов путем гибридизации.

Собранный обширный материал, исследованный в различных районах, вскрыл, однако, возможности использования значительного числа сортов непосредственно для введения в культуру. Приведу несколько примеров.

В пределах Сирии и Палестины нами был установлен 9 лет назад своеобразный подвид твердой пшеницы, названный нами хоранской. Он обратил на себя наше внимание прекрасным зерном, прочной соломой и устойчивостью к засухе. Испытанный в разных районах, этот вид оказался заслуживающим исключительного внимания в предгорных районах Азербайджана, заняв там первые места па урожайности, а также неплохо проявил себя в засушливых условиях Украины (в Аскания-Нова), где он размножается в настоящее время. Из этого подвида Кировобадской селекционной станцией (В. Н. Громачевский), где находится основной питомник пшениц Института растениеводства, были выделены линии, и в этом году крупнейший зерновой совхоз Азербайджана им. Орджоникидзе получил 45 тыс. ц этого сорта с площади 2900 га в условиях богары.

В производственном рамножении на Украине находятся в настоящее время палестинские и тунисские твердые пшеницы.

Собранные нами в Алжире и Тунисе сорта овса, устойчивого к головне и ржавчине, ныне размножаются на сотнях гектаров колхозов и совхозов Азербайджана. Собранное в полупустынных районах Палестины сорго оказалось наиболее засухоустойчивым и ныне размножается на тысячах гектаров в крайних условиях этой культуры в Нижнем Поволжье.

Собранные американским интродуктором д-ром Кук в индейских деревнях и горной Мексике образцы американского хлопчатника «упданда» под названием акала, полученные нами от него и переданные Среднеазиатской селекционной станции, явились родоначальниками наших современных 8-тысячных селекционных номеров, занимающих ныне сотни гектаров в Средней Азии. Добытые ВИР образцы самого длинного волокнистого хлопчатника в мире «си-айланда» ныне вошли в культуру в Азербайджане. Под ним было занято в 1936 г. 240 га, а с будущего года они будут рамножаться в Южной Туркмении. Около половины производимого в нашей стране хлопчатника обязано интродукции Института растениеводства.

Люцерна из горной Аравии (Йемена), отличающаяся убыстренным ростом, ныне вводится в совхозах Средней Азии в уплотненные севообороты с хлопчатником.

Ряд сортов зерновых бобовых и масличных («сафлор», «клещевина», «маш») из Афганистана, Западного Китая и Индии ныне введены в госсортфонд я приняты стандартами.

Ряд бахчевых культур ввезенных нами, занимают ныне тысячи гектаров.

Ряд сортов ячменя введен в государственные стандарты. У нас нет сомнений в том, что через 2–3 года, пройдя малое и большое сортоиспытание, на наши поля выйдет еще ряд денных сортов по различным культурам, выделенных из мировых ассортиментов, собранных в различных очагах земледелия».

«Во всяком случае, для перехода советской селекции на новый этап широкого применения внутривидовой гибридизации ныне созданы исключительные возможности, значительно большие, чем те, которые когда-либо имела иностранная селекция. Советский селекционер, по существу, имеет в своем распоряжении по важнейшим культурам огромный исходный сортовой материал, из которого он может строить сорта, необходимые для различных районов Советской страны. Самое главное в настоящее время — изъятие из наличного исходного материала всего наиболее ценного для скрещивания.

Если мы правильно решим эту задачу, то получим сорта, превосходящие те, которые мы имеем в настоящее время.

Учитывая все значение правильного подбора пар или компонентов для скрещивания, Всесоюзный институт растениеводства в последние годы, и в особенности в 1936 г., проделал большую работу по селекционной оценке исходного материала по важнейшим растениям.

Многие тысячи сортов, предварительно приведенные в ботанический порядок и исследованные путем посевов в разных районах, ныне при участии физиологов и фитопатологов разгруппированы на отдельные группы, характеризующиеся комплексом хозяйственных признаков. Работа производилась нами следующим образом: мы взяли прежде всего наиболее важную группу наших зерновых культур — пшеницу, ячмень, рожь, овес, зерновые бобовые и лен, в общем культуры Старого Света, в их начальной эволюции связанные с территорией Южной Азии и стран, окружающих Средиземное море. По всем этим культурам собран почти исчерпывающий сортовой материал из всех стран, где они возделываются в настоящее время, включая Америку и Австралию. Весь огромный сортовой материал был изучен в посевах с учетом важнейших свойств, как вегетационный период, различных по стадиям развития, по отношению к грибным заболеваниям. Особое внимание было уделено качеству зерна, химическому составу. Весь огромный сортовой материал, как и можно было ожидать, разбился на определенные экологические группы, соответствующие условиям их местопроисхождения и возделывания…»

«Таким образом, к фактическому наличию исходного материала даны ключи для его селекционного понимания с целью вовлечения в скрещивание. Селекционер отныне имеет в своем распоряжении не только мировую коллецию, но целую систему исходного сортового потенциала, построенную в интересах подбора пар. Если он работает, например, с твердой пшеницей, то он знает отныне, что для улучшения наших кубанок большого внимания заслуживает гибридизация с хоранской (сирийской) твердой пшеницей, которая обладает рядом ценнейших свойств (прочная солома, засухоустойчивость, продуктивность колоса). Безостость, его интересующую, он находит в абиссинской группе твердых пшениц; если ему нужны крупнозернистость, продуктивность зерна и иммунитет к ржавчине, то такими свойствами характеризуется обширная группа средиземноморских твердых пшениц.

При этом мы сделали попытку дать прежде всего агро-экологическую характеристику всех земледельческих районов земного шара, откуда приходится черпать сортовой материал, где ведется селекционная работа и где в культуру давно уже введены данные растения. С другой стороны, дана селекционная оценка ассортимента, свойственного данной агроэкологической области. В целом сделана попытка дать основу рационального подбора пар, учитывая наличие мирового видового и сортового потенциала, имея при этом в виду особенно придание нашим сортам иммунитета к болезням, холодостойкости и засухоустойчивости. Мы провели эту работу с 11 культурами, в дальнейшем имеем в виду перейти к другим культурам.

При изучении географии сортового и видового разнообразия удалось подметить ряд правильностей, общих для различных культур. Экотипы разных растений, выработавшиеся в одинаковых условиях, выявляют много общего в отношении скороспелости, стадийности, холодостойкости, засухоустойчивости, иммунитета к грибным заболеваниям, что облегчает необходимость нахождения для селекции соответствующих форм. В прошлом выбор исходного материала в селекции шел в значительной мере случайно, интуитивно, путем догадки; ныне же на основе проделанной большой коллетивной работы, хотя и не совершенной, исследователь знает мировой, видовой и сортовой потенциал важнейших культурных растений, он находится в его распоряжении, он проработан с точки зрения селекции.

Проведенная большая коллективная работа, заканчивающаяся в настоящее время оформлением, дает возможность селекционеру осмысленно и экономно выбирать наиболее подходящие сочетания. Составленные таблицы по отдельным культурам резюмируют наши современные знания о мировом исходном сортовом и видовом потенциале главнейших культурных растений: они являются основой для рационального подбора пар при скрещивании. Учитывая советский и мировой опыт, можно наметить определенные наиболее целесообразные скрещивания для различных районов.

Конечно, признаки не однозначны генам, фенотип не есть генотип, но в то же время фенотип в большой мере отображает генотип и, следовательно, в одинаковых условиях изучение в различных географических точках сортов дают возможность судить о генотипических различиях. Возможно, конечно, в результате гибридизации появление ценных новообразований, но и они подчиняются новым правилам. Известно, что при скрещивании различных форм и, в особенности разных эколого-географических типов, появляются более скороспелые формы, чем родительские. Анализ стадий развития родительских форм позволяет предугадывать такую возможность.

В нашей работе по циклическим скрещиваниям ячменей мы установили, что при определенных скрещиваниях различных эколого-географических типов зазубренных ячменей с грубыми остями, малопригодными для кормления скота, появляются гладкоостные формы, особенно ценные в кормовом отношении. Появление их подчиняется определенным менделевским правилам, и создание их не представляет никаких затруднений.

При проведении ряда скрещиваний с мягкими пшеницами О. КФортунатовой удалось получить в определенных сочетаниях формы с выполненной соломой, чрезвычайно стойкие к поражению пилильщиком, т. е. получить признак, отсутствующий у исходных родительских форм. Ей же удалось показать циклическими скрещиваниями, что при некоторых определенных сочетаниях от остистых форм получаются безостные формы.

В тех случаях, когда необходимо изменить лишь какой-нибудь отдельный признак, не меняя общей конструкции сорта, наиболее целесообразно скрещивание возможно близких форм в пределах одного и того же экологического типа (Вавилов Н. И. Пути советской селекции j} Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 12–32).

В докладе описана только небольшая часть теоретических и практических работ, связанных с деятельностью академика Н. И. Вавилова, его учеников и последователей. Это был революционный и одновременно научный путь перестройки сельскохозяйственной науки и практики и овладения всеми богатствами, выработанными человечеством. Оспаривать эти достижения было невозможно. Ими можно было только гордиться. Они вывели нашу страну к 1936 году на первое место в мире в области растениеводства и селекции, они были органически связаны с социализмом. Был создан передовой участок единого мирового фронта биологии и агрономии.

Этот могучий поток вбирал в себя много других притоков и ручейков советской генетической и селекционной науки, и он в свою очередь давал начало многим, тогда еще только зарождавшимся направлениям.

Некоторые другие практические достижения классической генетики в СССР

Классическим и генетическим методом индивидуального отбора и чистых линий к 1937 году были выведены лучшие сорта зерновых растений, занимавшие в тот период более 60 % всех посевных площадей. Отвергнутый и впоследствие запрещенный лысенковцами метод самоопыляющихся, так называемых инцухт линий, привел к перевороту в культуре кукурузы и увеличил ее урожайность при получении межлинейных гибридов на 20–30 %. Этот же метод инцухта позволил советскому генетику Гришко вывести одновременно созревающую коноплю (с одновременным созреванием мужских и женских растений), что увеличивало на 30–50 % сбор волокна с гектара. В животноводстве классической генетикой был разработан метод испытания производителей по потомству, нашедший самое широкое распространение во многих странах для улучшения породных качеств скота. По инициативе генетиков были начаты в СССР опыты по искусственному осеменению. Скрещивание с отбором новых форм, возникающих в результате менделевского расщепления и комбинаций наследственных признаков, было основным направлением в селекции во всех странах, и оно привело к созданию огромного разнообразия ценных сортов и пород. В области племенной работы была выяснена взаимосвязь многих отрицательных явлений при разведении ряда ценных пород с переходом некоторых генов в так называемое гомозиготное состояние. Применение ряда новых генетически обоснованных методов устраняло некоторые из причин падежа скота и, по расчетам А. Серебровского, только на одной из пород тонкорунных овец— прекосов обеспечивало миллионную экономию. Огромными были достижения классической генетики в создании иммунных, устойчивых к болезням сортов растений, в создании укрупненных форм растений и плодовитых отдаленных гибридов методом полиплоидии (удвоение числа хромосом).

Разработанный профессором Г. Д. Карпеченко еще в начале 30-х годов особый метод полиплоидии гибридов первого поколения от отдаленных скрещиваний создавал широкие возможности для отдаленной гибридизации и синтеза новых видов растений.

Суть этого метода вкратце состояла в следующем. Известно, что перед оплодотворением половые клетки любого организма претерпевают особое, так называемое редукционное, деление — число хромосом уменьшается в них вдвое. При слиянии половых клеток их ядра тоже сливаются и нормальное, диплоидное, число хромосом снова восстанавливается. Каждая соматическая клетка организма имеет уже двойной набор хромосом — один достался ей от матери, другой от отца. Но ведь разные виды растений имеют разные количества хромосом в своих клетках. Скрестить два разных сорта с неодинаковым числом хромосом — задача нелегкая.

При редукционном делении возникают в этом случае нарушения, и гибрид оказывается бесплодным. Это и понятно: ведь два разных по числу хромосом, отцовских и материнских, набора трудно поделить пополам. И не только потому, что их сумма может быть нечетной (например, 7 + 14 = 21), но и потому, что при четном числе хромосом (8 + 12 = 20: 2 = 10) деление набора пополам не является генетически полноценным — в каждую половую клетку попадает в одном случае избыток, в другом случае недостаток свойств и признаков, определяемых хромосомными наборами скрещиваемых пар.

Но если гибридные клетки подвергнуть особым воздействиям, задерживающим на время деление и вызывающим новое удвоение хромосомных наборов (7 + 14 = 21 × 2 = 42), то появляется организм с четным, учетверенным (тетраплоидным) набором хромосом, и в этом случае редукционное деление проходит без существенных помех.

Слияние форм становится полным, а полиплоидность обеспечивает новый вид рядом новых ценных признаков.

Именно благодаря этому методу отдаленная гибридизация, которую И. В. Мичурин считал главной задачей революционной селекции, стала на прочную научную основу.

Н. К. Кольцовым и Б. Л. Астауровым еще в 1936–1937 годах был разработан метод управления полом у тутового шелкопряда, таивший в себе колоссальные перспективы в области управления полом и у других животных. Широко развилось изучение и использование мутаций, в частности искусственных рентгеномутаций. В то же время была развернута борьба против летальных и вредных мутаций и наследственных болезней, выявление и предупреждение которых было возможно лишь благодаря использованию классической генетики. Это перечисление можно было бы продолжить и дальше.

Практические аспекты в работах Т. Д. Лысенко в 1936 году

Что же противопоставили в 1936 году Т. Д. Лысенко, И. И. Презент и их коллеги этому практическому фронту советской генетики?

В активе Т. Д. Лысенко и его группы были в тот период два нашумевших достижения — метод яровизации и метод летних посадок картофеля. (В последующем мы увидим, что действительная эффективность этих агроприемов была сильно преувеличена). Однако оба эти приема не имели прямого отношения к генетической дискуссии и не опровергали каких-либо основ генетики.

Единственным практическим предложением, действительно противоречившим положениям классической генетики, было в тот период предложение об обновлении чистолинейных сортов самоопылителей путем внутрисортового перекрестного переопыления. Такое внутрисортовое переопыление внутри генетически чистой линии для повышения урожайности, с точки зрения классической генетики, действительно было нелепостью, аналогичной надеждам получить гетерозис (усиление роста и силы) при скрещиваниях между близнецами (чистолинейный сорт — это потомство от одного растения). Классическая генетика признавала возможность гетерозиса только при получении межсортовых, межвидовых и особенно межлинейных гибридов. Гетерозис при скрещиваниях внутри чистой линии теоретически был бы столь же неожиданным, как и увеличение количества воды от взбалтывания ес в закрытой бутылке. Т. Д. Лысенко утверждал, однако, что теория, которая отрицает эффективность внутрисортового скрещивания, — неверна, что гетерозис при скрещивании инцухтированных линий — это фикция и что внутрисортовое скрещивание — это и есть надежный новый путь перестройки советской селекции и семеноводства. Серьезных экспериментальных данных, доказывающих, что это действительно правильный путь, в 1936 году не было (они, впрочем, не появились и позднее).

В области перспектив создания новых форм растений предложения Т. Д. Лысенко и И. И. Презента также расходились с основными рекомендациями классической генетики. Поскольку, как они считали, полезные признаки растений не передаются по наследству, и создаются в каждом поколении заново под влиянием среды, то и получение тех или иных признаков необходимо достигать, согласно их гипотезе, влиянием условий среды, а не завозом извне нужного генетического материала. Под влиянием каких конкретных условий создаются конкретные принаки, авторы этой гипотезы не объясняли ни в 1936 году, ни в последующий период, и их тезис иллюстрировался лишь возможностью управления яровостью и озимостью тех видов злаков, у которых в пределах вида имеются и озимые и яровые формы. Естественно, однако, что поскольку перед селекцией стоит задача создания и усиления массы других признаков (неполегаемость, иммунность, содержание белка, крахмала, алкалоидов, хлебопекарные свойства, цвет, размеры и т. д.), то слишком общий тезис Т. Д. Лысенко о влиянии условий не вызывал у большинства опытных селекционеров большого энтузиазма и готовности к отходу от проверенных мировой практикой методов.

Таковы были практические аспекты двух направлений в тот период. Читатель, как мы надеемся, сможет объективно сопоставить их сравнительную значимость, сможет должным образом отнестись к мифу о бесплодности классической генетики, к утверждению о том, что советские ученые, выступавшие против Т. Д. Лысенко и И. И. Презента, ничего не сделали для развития науки и сельского хозяйства нашей страны.

В таком состоянии дискуссия в области биологии находилась в 1936 году, в таком виде она встретила трагический Для нашей страны 1937 год. Именно в 1937 году дискуссия в области генетики и вышла из рамок научной полемики и переросла в политическую дискуссию, переросла в борьбу с мнимыми «врагами народа».

Глава 3. Завершение первой фазы генетической дискуссии в 1937–1940 годах

Подготовка Седьмого международного генетического конгресса в Москве в 1937 году

В августе 1937 года, в соответствии с предложением Советского правительства, объявленным Н. И. Вавиловым на Шестом генетическом конгрессе в США еще в 1932 году, в Москве должен был собраться Седьмой международный генетический конгресс. (Эти конгрессы по традиции собираются через каждые 5 лет.) Все международные генетические организации, институты и заинтересованные лица были оповещены специальными публикациями, и последний срок приема заявок на доклады был установлен на февраль 1937 года. Организационный комитет конгресса был расположен в руководимом Н. И. Вавиловым Институте генетики АН СССР. Президент оргкомитета — академик А. И. Муралов, стоявший во главе ВАСХНИЛ. Вице-президенты — академики Н. И. Вавилов и В Л. Комаров. Генеральный секретарь — профессор С. Г. Левит. В состав оргкомитета были включены: Н. П. Горбунов, Г. Д. Карпеченко, Б. А. Келлер, Н. К. Кольцов, Т. Д. Лысенко, Г. К. Мейстер, Г. Меллер, М. С. Навашин и А. С. Серебровский.

Проведение в СССР Международного генетического конгресса, на который предполагался приезд 800-1000 ученых из основных стран мира, означало бы международное признание достижений советской генетики, показ ее практических и теоретических успехов на фоне мировой науки. Конгресс несомненно обратил бы внимание правительства и советской общественности на перспективы и значимость этой науки, на то большое уважение, которое снискали себе за рубежом работы наших ученых. Представители двух направлений советской генетики ждали этого события с разными чувствами. Одни — с надеждой и уверенностью, другие — с тревогой, ибо научная продукция, которую новое направление было в состоянии продемонстрировать на Конгрессе, не могла найти серьезного одобрения у зарубежных ученых.

Однако ход событий в советской биологической науке принял в 1937 году такой оборот, что Международный генетический конгресс смог состояться только в 1939 году и уже не в Москве, а в Эдинбурге (Шотландия). Советские ученые на этом Конгрессе не присутствовали.

Трансформация генетической дискуссии в борьбу с «врагами народа»

Весной 1937 года, после известного доклада И. В. Сталина на мартовском пленуме ЦК ВКП(б) «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников», на страницах журнала «Яровизация», главным редактором и создателем которого был Т. Д. Лысенко, научная дискуссия по генетике была трансформирована в борьбу с «врагами народа». Воспроизводя в журнале (№ 3. С. 49–66) доклад Сталина, редакция поместила вслед за ним статью зам. редактора и ближайшего помощника Лысенко И. И. Презента, в которой он отождествлял так называемую троцкистско-бухаринскую оппозицию с оппозицией генетиков классической школы. И. И. Презент писал в этой статье следующее: «Тем советским ученым, кто желает строить советскую агробиологическую науку, но не отдают себе вполне ясного отчета о той роли, которую играет в критической перестройке агробиологии творчески развиваемый дарвинизм, следует призадуматься над тем, что когда наша советская научная общественность развернула фронт борьбы против метафизики в вопросах жизни и развития в лице Мичурина и Лысенко и всех, идущих вместе с ними под знаменем перестройки биологической науки, на базе поднятого на уровень марксизма — учения Дарвина, то силы мрака оказались против этого молодого, но исключительно творческого направления советской биологической науки. Враг народа троцкист Урановский, подвизавшийся в качестве «методолога» Академии наук, оптом и в розницу продававший наши научные интересы, ведя вредительскую линию в области научной политики, отстаивая «чистую науку для науки», — всячески поносил всех тех, кто боролся за поворот науки в нашей стране к нуждам социалистического строительства. Ведь именно руками этих бандитов Урановского, Бусыгина и К°, при «благосклонном участии» руководства университета, было разгромлено в Ленинградском госуниверситете обучение студентов дарвинизму и дарвинистическим основам биологии развития. Разгромлено в буквальном, а не в переносном смысле[6]. Ползающему на коленях вслед за последним реакционным словом «ученых» за границей Урановскому удалось в качестве своего последнего злобного плевка в сторону нашей советской науки, и, так сказать, в порядке лакейского подхалимства в мировом масштабе, опубликовать в академическом журнале «Природа», где он в то время был заместителем редактора, «обращение к ученым СССР» некоего Эмер Вуда, клевещущего на наших молодых ученых и угрожающего, что если советские ученые будут публиковать свои работы на русском языке, то это поведет к «хаосу»[7].

Другой троцкистский бандит, генетик Агол[8], не мало потрудившийся над засорением умов наших читателей метафизикой вейсманизма, как и подобает меньшевиствующему идеалисту, всячески пытался отрывать теорию от нашей социалистической практики. Очень показательно, что генетические друзья Агола за границей ополчились против «генетиков-яровизаторов».

Столь же «честно» заслужил поцелуй от матерых противников марксизма в науке и антропогенетик Левит[9], немало давший в распоряжение человеконенавистников «материала», о якобы фатальной «наследственной обреченности» у людей.

Знаменательно, что и друг троцкистов враг народа Бухарин, верный своей «теории» мирного врастания, говоря «о дарвинизме и современности», в своей статье «Дарвинизм и марксизм» ни словом не обмолвился о той волне антидарвинистской метафизики, которая идет со стороны буржуазной генетики. Более того, Бухарин полностью принимает метафизические стороны генетики и прямо объявляет «как дальнейшее развитие дарвинизма» «учение о комбинативной изменчивости на основе законов Менделя, учение о «чистых линиях» Иоганнсена, обобщение американской школы во главе с Морганом». Тимирязева, Мичурина — для Бухарина не существует; зато Бухарину очень нравится «закон гомологических рядов» Вавилова. Дело здесь, по существу, не в самих этих ошибочных и антидарвинистских теориях, а в том, что продавший социализм Бухарин продавал интересы и советской науки, цепляясь за неверные положения буржуазной науки, и сознательно фальсифицировал их как «дальнейшее развитие дарвинизма» (с. 62–64).

Вслед за статьей И. И. Презента журнал в том же номере поместил статью А. К. Коля с обвинениями академика Н. И. Вавилова в реакционности, вредительстве и других грехах. АЖ. Коль, в частности, утверждал, что «Вавилов и его сотрудники, посещая Абиссинию, Палестину, Сев. Африку, Турцию, Китай, Монголию, Японию и другие страны, интересовались не столько отбором наилучших для Союза экотипов, как это делали американцы, сколько сбором морфологических диковинок для заполнения пустых мест его гомологических таблиц» (с. 71).

А. К. Коль писал в этой статье, что роль Н. И. Вавилова в «судьбах нашей генетики, селекции и сортоводства» была «довольно неудачной и имевшей ряд вредных последствий». По мнению Коля, «неправильные» методы Вавилова «на много лет задержали использование даже неудовлетворительно собранных экспедициями ВИРа экотипов» (с. 78–79).

«Применяя «тормоза», — пишет Коль, — Вавилов стремился различными ухищрениями и искажениями фактов сохранить и в дальнейшем гегемонию в науке своих разбитых жизнью теорий, уже принесших нашему строительству немало вреда» (с. 79).

«Типично для ВИРа, что во многих ныне приписываемых ВИРом себе достижениях действительная его роль была исключительно реакционная, тормозящая» (с. 83).

Эти и многие другие аналогичные высказывания Коля являются абсолютно вымышленными, и редакция «Яровизации» предоставила свои страницы Колю, уволенному из ВИРа за развал интродукционной работы, исключительно для дискредитации классических, ценнейших работ Н. И. Вавилова по созданию в СССР мировой коллекции культурных растений.

Резкая кампания против академика Н. И. Вавилова, профессора Н. К. Кольцова и других генетиков была начата и в газете «Соцземледелие».

В статье И. Презента и А. Нуринова (1937. 12 апр.) в связи с критикой генетика Н. К. Кольцова был сделан намек на то, что «троцкистские агенты международного фашизма» ищут любые лазейки, чтобы пробраться в нашу науку. Через два месяца (6 июня) газета опубликовала статью М. С. Дунина «Дарвинизм и наука», в которой говорилось, в частности, следующее: «Советская общественность ныне хорошо знает, что собой представляют антимичуринцы, такие «ученые», как академик Кольцов, академик Серебровский и разные «генорыцари», ревниво охраняющие особую и монопольную роль генов.

Однако до сих пор молчанием обойден тот факт, что в одном ряду с этими «рыцарями» боролся против дарвинизма враг народа Бухарин.

Вот уж подлинно глядит лисой, а пахнет волком!

Как и полагается двурушнику, Бухарин «проливал слезы» по поводу смерти Мичурина. Но в то же время он (не для широких масс, а, очевидно, для более узкого круга «избранных») писал:

«…Учение о комбинативной изменчивости на основе законов Менделя, учение о «чистых линиях» Иоганнсена, обобщения американской школы во главе с Морганом ни в коей мере не затрагивают основ дарвинизма и могут быть рассматриваемы как дальнейшее развитие дарвинизма».

Конечно, враг народа Бухарин наверняка и хорошо понимал, куда ведет такое «развитие дарвинизма»! Оно ставит вне научного закона революционную работу Мичурина и мичуринцев, осуждая ее, как антинаучное и вредное любительство и кустарщину.

Каждый советский гражданин и в особенности научные работники должны серьезно призадуматься о причинах бухаринской стратегии и тактики в вопросе о дарвинизме и мичуринских методах».

Еще более определенно высказывался в этом направлении ЯАЛковлев, в то время — зав. сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б).

В речи, произнесенной на собрании сотрудников и авторов Издательства сельскохозяйственной литературы и опубликованной тем же журналом, ЯАЛковлев подверг резкой, но малокомпетентной и необоснованной критике теорию гомологических рядов изменчивости растений, разработанную Н. И. Вавиловым, некоторые селекционно-генетические работы ученика Вавилова — селекционера К. И. Пангало и- хромосомную теорию наследственности. Я А. Яковлев объявил все эти теории реакционными и антидарвиновскими.

Более того, ЯАЯковлев, находившийся в тот период, как мы уже отметили, на весьма ответственном посту, заявил в своем выступлении следующее: «Речь идет о том, чтобы обеспечить дальнейшее развитие генетики с точки зрения теории развития, обеспечить развитие генетики как науки, вместо превращения генетики в служанку ведомства Геббельса. Только это даст возможность перевести эту науку, находящуюся пока на самых первых этапах своего развития, на высшую ступень. Только это даст возможность нашим генетикам заслужить уважение всех прогрессивных ученых во всем мире…

Для ясности повторяем:

дарвинисты не против генетики, дарвинисты — за генетику;

дарвинисты не против генетики, но дарвинисты против фашистского извращения генетики и фашистского использования генетики в политических целях, враждебных прогрессу человечества» (Яровизация. 1937. № 2. С. 15).

Это обвинение выдвигалось против советских генетиков, имена которых фигурировали в статье, а отнюдь не против немецких генетиков и антропологов.

Следует, однако, отметить, что отождествление советской генетики с измышлениями фашистских расистов было сознательной и преднамеренной ложью. Расовые теории фашизма были подвергнуты убедительной и компетентной критике именно в работах нашей генетической школы. В действительности фашизм боялся подлинно научной генетики. В гитлеровской Германии был закрыт ряд генетических институтов, а самые крупные немецкие генетики вынуждены были покинуть свою родину.

Этот же вздорный тезис о превращении советской генетики в «служанку ведомства Геббельса» и о фашистских извращениях в ней ЯАЯковлев повторил через несколько недель в статье «О дарвинизме и некоторых антидарвинистах», опубликованной в центральной печати. Основной УДар здесь также был направлен против академика Н. И. Вавилова и его учеников.

Обвинения в реакционности, идеализме и вредительстве выдвигались в 1937 году в очень многих статьях как редактируемого Т. Д. Лысенко журнала «Яровизация», так и в Других научных изданиях и в широкой прессе. Это была сознательная, организованная и целеустремленная травля, умышленное желание поставить научных оппонентов под удар карательных органов.

Всесоюзный институт растениеводства, создавший, как уже отмечалось, первую в СССР сортоиспытательную географическую сеть (около 130 сортоучастков), был обвинен в организации вредительства в области семеноводства. Имевшиеся в составе ВИРа сортоучастки выделили в самостоятельную систему и увеличили до 1000.

Реорганизация осуществлялась, однако, не просто как назревшее мероприятие, а под флагом борьбы с вредителями, якобы орудовавшими в сортоиспытательной сети, в руководстве ВИРа и Наркомземе СССР. Версия о вредительстве усиленно раздувалась ЯАЛковлевым в специальном докладе. По сортоиспытательной сети и земельным органам прокатилась тогда большая волна репрессий (см.: Селекция и семеноводство. 1937. № 4-12).

Отмена Международного генетического конгресса в Москве

Перерастание генетической дискуссии в одностороннюю политическую борьбу не могло пройти незамеченным для международных генетических организаций, выражавших естественное беспокойство за судьбу Московского международного генетического конгресса, до открытия которого оставалось несколько месяцев. Примерно за три месяца до предполагавшегося открытия конгресса Президент Международной генетической ассоциации проф. Отто Моор получил письмо советского оргкомитета, в котором сообщалось о переносе срока созыва Конгресса на август 1938 года. Фактически это означало отмену Конгресса, так как за год все подготовленные для Конгресса доклады и сообщения теряли свою актуальность и все нужно было бы начинать сначала.

В конце дня проф. Моор получил еще одно письмо, подписанное тринадцатью ведущими генетиками Советского Союза. Мы считаем целесообразным привести здесь полный текст письма, весьма показательного для той ситуации, которая создалась в 1937 году в советской генетике[10].

Проф. Отто Л. Moopy

Анатомический Институт

Университет г. Осло

Осло, Норвегия

Москва, 22 июня 1937 г.

Дорогой профессор Моор!

Организационный Комитет Седьмого международного генетического конгресса получил Ваше письмо, запрашивающее относительно вымышленного ареста профессоров Серебровского и Кольцова. Сообщение, которое Вы получили по этому вопросу, необосновано и совершенно неверно.

Статья из газеты «Соцземледелие» от 12 апреля 1937 г., которую Вы цитируете, представляет собой критическую статью проф. Презента и Нуринова и касается евгенических теорий проф. Кольцова и проф. Серебровского.

Проф. Кольцов и проф. Серебровский никогда не арестовывались. Проф. Кольцов является директором Института экспериментальной биологии в Москве. Проф. Серебровский заведует генетической лабораторией в Московском Университете. Оба они активные члены Сельскохозяйственной академии им. Ленина.

Подобно фантастическим сообщениям об аресте проф. Н. И. Вавилова, появившимся в декабре 1936 г. в газете «Нью-Йорк таймс», новая сенсация, касающаяся ареста профессоров Серебровского и Кольцова, является чистой чепухой и провокацией.

Совершенно несомненно, что эта провокация исходит из определенных кругов, задумавших предотвратить организацию Генетического конгресса в СССР.

В СССР все ученые имеют право выражать свои научные взгляды абсолютно свободно, и аресты, основанные на научных взглядах, совершенно невозможны и противоречат духу советской социалистической Конституции.

Академия наук СССР, представленная ее Президентом и непременным секретарем, а также организационный комитет Седьмого международного генетического конгресса уже информировали несколько ранее Международный комитет о переносе сроков Конгресса и о том, что имеются все условия для того, чтобы в 1938 году успешно провести этот Конгресс в Москве.

Советский Союз обеспечит все необходимое для хорошей подготовки Конгресса, так же как это было сделано в случае Международных конгрессов по физиологии и почвоведению, успешно проведенных в Москве.

Советские генетики, селекционеры и зоотехники сделали значительные успехи в последние 10–15 лет. Ряд больших генетических институте» были созданы за этот период в Москве, Ленинграде и другие городах. Более тысячи советских ученых активно работают в области генетики и селекции.

Уже завершено создание большого института но теоретической генетике в составе Академии наук, а также ряда крупных селекционно-генетических институтов в Саратове, Одессе и Омске.

Почти во всех областях нашей страны созданы селекционные станции. Улучшение сортов растений и пород животных рассматривается как важная государственная проблема.

Соответственно этому роль генетики и теории отбора весьма значительна и интересы советских ученых в области проблем эволюции, генетики и отбора весьма широки. Генетика изучается студентами во всех университетах и сельскохозяйственных институтах. Успехи советской генетики отражены в многочисленных публикациях.

Мы хотим подчеркнуть, что в Советском Союзе существуют все условия для успешного проведения Конгресса в августе 1938 г. и что Академия наук СССР и Оргкомитет и генетические учреждения нашей страны сделают все возможное, чтобы способствовать успеху Конгресса.

Г. К. Мейстер — Директор Селекционно-генетической опытной станции. Саратов

Н. И. Вавилов — Институт генетики Академии наук СССР. Москва

М. С. Навашин — Институт генетики Академии наук СССР. Москва

Н. К. Кольцов — Институт экспериментальной биологии. Москва

А. С. Серебровский — Московский университет

Д. Костов — Институт генетики Академии наук СССР. Москва

С. Г. Левит — Медико-генетический институт. Москва

Н. П. Дубинин — Институт экспериментальной биологии. Москва

А. А. Сапегин — Институт генетики Академии наук СССР. Москва

Д. А. Кисловский — Тимирязевская академия. Москва

С. М. Гершензон — Институт генетики Академии наук СССР

Г. А. Левитский — Институт растениеводства. Ленинград

Г. Д. Карпеченко — Институт растениеводства. Ленинград

Первые аресты советских биологов и селекционеров

Однако прогноз советских генетиков на 1938 год не оправдался, тем более, что к этому времени были арестованы члены Оргкомитета Конгресса академик Г. К. Мейстер, профессора С. Г. Левит и Н. П. Горбунов. Был арестован и президент ВАСХНИЛ и председатель Оргкомитета Конгресса академик А. И. Муралов[11].

Президентом Всесоюзной сельскохозяйственной академии (ВАСХНИЛ) стал академик Т. Д. Лысенко[12].

Аресту президента ВАСХНИЛ академика А. И. Муралова предшествовала интенсивная кампания но выявлению «врагов народа», орудующих якобы в руководстве ВАСХНИЛ. Руководство ряда сельскохозяйственных институтов (хлопководства, животноводства, агрохимии, защиты растений и др.) было разгромлено как вредительское.

К кампании травли присоединились и «творцы» новой генетики. На собрании актива ВАСХНИЛ (Бюл. ВАСХНИЛ. 1937. № 4), посвященном обсуждению доклада академика А. И. Муралова, Т. Д. Лысенко и И. И. Презент выступили с «разоблачениями» крупных ошибок А. И. Муралова. Причем эти обвинения сводились к тому, что А. И. Муралов не встал целиком на путь безоговорочной поддержки направления, представленного Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом.

Кампания обвинений против Н. И. Вавилова и его школы

Очень резкие выпады были направлены и против Н. И. Вавилова и ВИРа. В статье группы авторов (М. Владимиров, Н. Ицков и А. Кудрявцев) «На старых позициях», опубликованной в октябре 1937 года в центральной печати, в частности, указывалось: «Разоблаченные враги народа, занимавшие руководящее положение в Академии сельскохозяйственных наук и в Главзерно Наркомзема СССР, немало потрудились, чтобы запутать сортовое дело.

Страна затрачивала золотую валюту на ввоз из-за границы новых сортов, которые на проверку оказывались нашими же сортами, вывезенными из СССР…

Было бы непростительным благодушием считать, что после того, как разоблачена группа врагов народа, на фронте растениеводства уже все обстоит благополучно. Корни вредительства несомненно остались. Достаточно присмотреться к самой системе работы Всесоюзного института растениеводства, чтобы убедиться в этом, уже один тот факт, что бывшая Горсортсеть находилась в системе института, говорит о многом.

… Экспедиции ВИРа поглотили огромные народные средства. Мы не отрицаем значительного влияния экспедиций на развитие советской селекции. Однако необходимо сказать, что в целом собранная институтом мировая коллекция не оправдывает затраченных на нее средств. Работая над ней, институт дал стране вместо сортов, распространенных в производстве, сотни литературных монографий, ботанико-систематических описаний. Прочитать все эти монографии не в состоянии ни один селекционер Союза за всю свою, даже многолетнюю жизнь.

… С явно вредительской целью организовано было размножение ржи и пшеницы методом элиты в 126 колхозах Ленинградской области.

Руководство института (директор академик Вавилов) и парторганизация (секретарь парткома тов. Ельницкий) не борются с этим. Больше того, они оказывают приют на опытных станциях института людям, не заслуживающим политического доверия. Научным руководителем Ворошиловградской станции по борьбе с ржавчиной подвизается некто Соболев — бывший дворянин, высланный из Ленинграда. Его помощник Гильденбрандт — бывший помещик, тоже высланный из Ленинграда…» (Правда. 1937. 4 окт.).

После ареста ряда руководящих работников ВАСХНИЛ в газете «Соцземледелие» за 11 января 1938 года была опубликована статья «Оздоровить Академию сельскохозяйственных наук. Беспощадно выкорчевывать врагов и их охвостье из научных учреждений». В пособники врагам народа попали такие ученые, как академик Н. И. Вавилов, М. М. Завадовский и ПН. Коистантинов, которым инкриминировалось враждебное отношение к работам академика Т. Д. Лысенко. Весьма шатким оказалось и положение профессора А. С. Серебровского. На совещании в ВАСХНИЛ 15 марта 1938 года он привел выдержки из ряда районных газет, в которых сообщалось об арестах зоотехников, применявших «фашистский антидарвиновский метод Серебровского» (см.: Протоколы заседаний Президиума ВАСХНИЛ, архив). После вступления на президентский пост академик Т. Д. Лысенко в статье «На новых путях» (Правда. 1938. 9 апр.) опять заявил, что в «старом руководстве академии орудовали, ныне разоблаченные, враги народа». Газета «Соцземледелие» за 12 сентября 1938 года ставила перед ВАСХНИЛ такую задачу: «Нужно изгнать из институтов и станций метода буржуазной науки, которые всячески культивировались врагами народа, троцкистско-бухаринскими диверсантами, орудовавшими во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук».

И опять острие борьбы направлялось против еще «недобитых» генетиков классической школы.

В начале 1939 года редактируемый Т. Д. Лысенко журнал «Яровизация» поместил статью И. И. Презента «О лженаучных теориях и генетике» (№ 2. С. 87–116), в которой автор попытался провести надуманную параллель между работами Н. И. Вавилова и вздорными идеями философа-антимарксиста Дюринга. «Сопоставляя, — писал И. И. Презент, — написанное Дюрингом с тем, что написано у Вавилова о гомологических радах изменчивости, идущих параллельно якобы независимо от родства и условий жизни организмов, обнаруживаешь различие лишь в том, что Дюринг говорил о «рядоположенноети» как основе сходства форм образования организмов, а Вавилов говорит о «параллельных радах»; Дюринг открыто называл давинизм «скотской философией», «нелепостью» и т. п., а Вавилов, некогда откровенно выступавший против дарвинизма (см. его работу «Закон гомологических рядов», 1920 г.), ныне пытается словесно примирить антидарвинистскую теорию «параллельных рядов» с дарвинизмом. Но существо «теории параллельных рядов» и «теории рядоположенности» — одно и то же.

Нашим отечественным генетикам, тем из них, которые пытаются отстаивать «истины» менделизма-морганизма, нужно призадуматься над тем знаменательным фактом, что философские основы отстаиваемой ими теории уже имели место в истории лженауки, в разоблаченной Энгельсом лжефилософии Дюринга. Нашим отечественным морганистам надо крепко призадуматься и над теми теоретическими путями и классовыми корнями, которые привели Кольцова, Серебровского и ряд других к построениям человеководства, прямо смыкающимся с озверелым фашизмом.

Научные работники, переносящие метафизику менделизма-морганизма на почву советской науки, пытаются делать вид, что они борются за науку, за последнее ее слово. Мы не видим, как «нова» философия современного морганизма. Эти «новости науки» в своей общей философской форме были высказаны ярым антидарвинистом, расистом Дюрингом и теоретически изничтожены Энгельсом в его знаменитом «Анти-Дюринге».

Не стоит ли призадуматься над этой «рядоположенностью» высказываний Дюринга и морганистов, которая скорее является «гомологическими рядами»?

Борьба с пережитками буржуазных воззрений в науке, непримиримая борьба с лженаукой, с идеалистическими и метафизическими извращениями в науке является делом каждого советского ученого, каждого научного учреждения нашей страны» (с. 116).

Создание антивавиловской группы в ВИРе

Интенсивная кампания против академика Н. И. Вавилова и его соратников не могла не отразиться и на положении в самом Институте растениеводства, куда И. И. Презент стал очень часто наведываться в качестве эмиссара. Внутри Института была создана антивавиловская группа[13]. Наиболее активно выступил против Н. И. Вавилова зав. отделом субтропиков Г. Н. Шлыков, который охаивал все его достижения и рекламировал собственные «заслуги».

В статье «В оковах лженауки» (Сов. субтропики. 1939. № 16. С. 57–61) Г. Н. Шлыков писал: «Кто же у нас не знает, что, строя самое передовое в мире социалистическое хозяйство, мы обязаны использовать сполна достижения и мировой науки и мировой практики земледелия в деле выведения сортов и возделывания тех или других отсутствующих у нас растений?

Эту задачу наше правительство поручило выполнить Институту растениеводства.

Но случилось так, что вместе с иноземными растениями к нам стали просачиваться буржуазные теории и лженаучные течения, которые почему-то находили весьма благоприятную почву именно в Институте растениеводства, а в лице Н. И. Вавилова — усердного пересказчика, пропагандиста и продолжателя. Сюда относится теория формальной генетики, бэтсоновское мендельянство, «закон гомологических рядов», «центры происхождения» и много других теорий буржуазного мышления и буржуазной практики. Вместо доказательства прочности своей теоретической позиции Н. И. Вавилов пытается спрятаться за одобрение его теорий мировой (то есть буржуазной) научной литературой.

Кому же не известно, что эта литература не признает научной значимости марксизма-ленинизма, отрицает материалистическую диалектику и материалистическую теорию развития?!»

Раскол в Институте растениеводства усилился особенно после того, как заместителем директора Т. Д. Лысенко назначил молодого специалиста С. Н. Шунденко, не посчитавшись с резкими протесгами Вавилова, который считал Шунденко малоспособным работником и презирал его за угодничество по отношению к Т. Д. Лысенко. Заняв новый пост в ВИРе, Шунденко подчинялся только Президенту ВАСХНИЛ, игнорируя распоряжения Вавилова и стараясь вынудить его к уходу из института[14]. Группа Шунденко и Шлыкова всячески старались навязать парторганизации ВИРа резолюцию об освобождении Н. И. Вавилова с поста директора. Нам удалось ознакомиться с протоколом заседания комиссии в составе Шунденко, Шулындина, Хачатурова, Шлыкова и Сизова[15], выделенной партактивом для разработки резолюции, касающейся общего положения в институте. Проект решения комиссии, принятый на ее заседании от 21 января 1939 года и подписанный Шлыковым, в одном из пунктов гласил: «…Партактив считает необходимым, в целях действительной перестройки института, отстранение от руководства институтом директора академика Н. И. Вавилова, как идеолога формальной генетики в СССР, который своим пребыванием на данном посту способствует активизации и консолидации антидарвинистов во всем Советском Союзе и тем самым мешает быстрой перестройке всей опытной и селекционной сети Союза на дарвинистские позиции».

Мы не знаем, была ли принята резолюция этой комиссии на партийном собрании, однако и ее проект сам по себе достаточно красноречиво говорит о тех способах борьбы против Вавилова, которые использовались в тот период.

Н. И. Вавилов в борьбе за научную истину

Академик Н. И. Вавилов и его друзья не уклонялись от полемики. Они с достоинством выдерживали агрессивный напор и в своих выступлениях, статьях и книгах разъясняли свои научные позиции. Они продолжали интенсивно работать, следить за достижениями мировой науки, активно способствуя развитию сельского хозяйства. Ни один из генетиков в полемике с Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом не опустился до политических обвинений. Несмотря на остроту дискуссии, они опирались только на научную аргументацию.

Приведем отдельные примеры двух малоизвестных дискуссий 1939 года, с которыми мы познакомились по стенограммам, хранящимся в личном архиве Н. И. Вавилова. Аналогичные стенограммы хранятся и в архиве ВИРа.

В марте 1939 года во Всесоюзном институте растениеводства проходила выездная сессия областного бюро секции научных работников, на которой состоялся откровенный обмен мнениями, ярко выявивший противоречия, раздиравшие сельскохозяйственную и биологическую науку. Сохранившаяся стенограмма представляет большой историко-научный интерес, однако мы не можем, конечно, сколь-либо подробно привести здесь материалы дискуссии. Зная стиль критики, которой подвергались академик Н. И. Вавилов и другие представители классической генетики, нам хотелось бы привести небольшую выдержку из выступления Н. И. Вавилова, которая бы показала читателю, как спокойно и мужественно воспринималась им критика и сколь глубокую патриотическую озабоченность проявляли в этот период его последователи, понимавшие опасность того пути, на который сворачивали тогда нашу биологическую науку И. И. Презент, Т. Д. Лысенко, М. А. Ольшанский и др.

Осветив в своем выступлении замечательные по своей значимости итоги работы Института, рассказав о внедрении в практику сельского хозяйства десятков новых сортов различных растений (один только ячмень селекции ВИРа занимал в тот период половину всех площадей под ячменем в СССР), Н. И. Вавилов сжато, но очень ярко охарактеризовал существо тех трудностей, перед которыми стояла наша наука. «Крупным специфическим дефектом в нашей обстановке является разноголосица, которая существует сейчас в науке, — говорил Н. И. Вавилов, — и это очень сложный вопрос. Мы большое учреждение, охватываем громаду науки, вопрос о культурах, об их распределении, об их введении в жизнь, о земледельческом освоении территории. Вопрос сейчас идет не о всей громаде, вопрос идет о генетике, но участок стал злободневным, ибо наши концепции очень расширились. Конечно, как всегда в науке, вопрос решит прямой опыт, решат факты, однако это длительная операция, особенно в нашем деле селекционном.

… Надо сказать, что у нас здесь получается разноголосица очень серьезная. Я не могу здесь на ней остановиться подробно, но скажу, что существуют две позиции, позиция Одесского института и позиция ВИРа. При этом надо сказать, что позиция ВИРа — это позиция современной мировой науки, в этом нет никакого сомнения, науки, написанной не фашистами, а просто передовыми тружениками… И если бы мы собрали здесь аудиторию, состоящую из самых крупных селекционеров, практиков и теоретиков, то я уверен, что они голосовали бы с вашим покорным слугой, а не с Одесским институтом. Это дело очень сложное. Приказом, хотя бы Наркома, такое дело не решается. Пойдем на костер, будем гореть, но от своих убеждений не откажемся. Говорю вам со всей откровенностью, что верил, верю и настаиваю на том, что считаю правильным, и не только верю, потому что вера в науке— это чепуха, но говорю о том, что я знаю на основании огромного опыта. Это факт, и от этого отойти так просто, как хотелось бы и занимающим высокий пост, нельзя… Положение таково, что какую бы вы ни взяли иностранную книгу, все они идут поперек учению Одесского института. Значит, эти книжки сжигать прикажете? Не пойдем на это. До последних сил будем следить за передовой мировой наукой, считая себя настоящими дарвинистами, ибо задачи освоения всех мировых ценностей, мировых растительных ресурсов, которые создало человечество, могут быть выполнены только при таком подходе к делу, и те клички, которые иногда тут даются, нужно сначала очень внимательно продумывать».

Один из сидевших в аудитории лысенковцев во время выступления Вавилова крикнул с места: «Но ведь вы исходите из неизменности генов и природы растений». Н. И. Вавилов ясно ответил на эту реплику: «Тут хотят сделать из нас кого-то другого, в полемике все возможно. Мы же знаем, что Энгельс назвал Ньютона ни более ни менее, как «индуктивным ослом», в своей «Диалектике природы». У нас «Диалектику природы» переводили с черновой рукописи, и этот момент у нас остался, а сам Энгельс, наверное, вычеркнул бы эту фразу. Ньютом остался Ньютоном — человеком, на памятнике которому в Кембридже написано, что он ум человеческий превзошел, но в пылу полемики Энгельс дал ему название «индуктивного осла». Таким образом, в ходе полемики не только Ньютонов ослами делают, но и нам досталось. Генетика — это прежде всего физиологическая наука, и ее основная задача состоит в том, чтобы переделывать организмы, для этого она и существует. Но в ходе исследований она доказывает, что не так просто изменить наследственную природу» пытались ее сломать и не сломали. Оказалось сложнее… К сожалению, в нашей полемике мы плохо знаем историю. Консерваторов таких, которые думали бы, что гены неизменны, нет, вопрос есть об изменяемости исключительно».

Один из последователей Т. Д. Лысенко — Хорошайлов, выступив вслед за Вавиловым, заявил, однако, что Энгельс в отношении к Ньютону был прав: «И все-таки, — воскликнул он, — Ньютон был индуктивным ослом и он им остался независимо от того, что написано на его памятнике» (Стенограмма. С. 69).

Отчет Н. И. Вавилова на Президиуме ВАСХНИЛ в 1939 году

25 мая 1939 года Президиум ВАСХНИЛ под председательством Т. Д. Лысенко рассматривал отчет о работе Всесоюзного института растениеводства. Доклад о работах Института был сделан Н. И. Вавиловым. По предложению Т. Д. Лысенко этот отчет не был, как известно, принят, хотя он ярко отражал огромную работу, проделанную коллективом.

Ниже мы приводим подробную выдержку из стенограммы заседания, относящуюся к заключительному слову академика Н. И. Вавилова, в котором он разъясняет подвергавшиеся нападкам теоретические основы своей работы (теорию центров происхождения и теорию гомологических рядов изменчивости). Следует обратить внимание и на характер реплик со стороны Президента ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко и сидевшего рядом с ним Л.[16] в качестве «уполномоченного».

Из заключительного слова академика Н. И. Вавилова на заседании Президиума ВАСХНИЛ 25 мая 1939 года

«Институт растениеводства провел огромнейшую работу, я говорю это сознательно, как понимаю. Институт выпустил теорию основ селекции, и в последнее время крупнейшие западноевропейские страны участвуют в этой работе. Вы увидите, нто у нас прекрасные специалисты, и мы сами чувствуем, что мы теоретически больше подкованы, чем заграница. В чем наша подкованность заключается? Я коротенько остановлюсь на истории селекции. Я документально знаю, откуда началась селекция. Я, еще когда был студентом, видел, откуда она началась. Это самое основное, самое главное учение. Исходный материал — вот святая святых, с чего началась селекционная работа. Мы очень хорошо знаем, что такое местные сорта, что представляют из себя иностранные сорта, где полиплоиды, где урожайность, все это раньше представляло из себя фактический хаос. Что же тогда делали? Мы раньше поступали так: выписывали по каталогу сорта у какой-либо иностранной немецкой или американской фирмы без всякой биографии сортов. Мы пользовались фактически в селекционной работе всякими ублюдочными знаниями, но сейчас Институт растениеводства строит свою селекционную работу всецело на основе эволюционного учения Дарвина. Я определенно заявляю — мы начали исследования культуры растений, именно учитывая работы Дарвина.

Л.: Вы считаете, что центр происхождения человека где-то там, а мы находимся где-то на периферии.

Н. И. Вавилов: Вы неправильно поняли, я не считаю, а это несомненно, что человечество возникло в Старом свете тогда, когда в Новом свете человека не было. Все данные, которыми располагает наука, говорят о том, что человек пришел в Америку недавно. Человечество возникло в третичном периоде и локализовалось в Южной Азии, Африке и в отношении человека можно говорить объективно.

Л.: Почему вы говорите о Дарвине, а почему вы не берете примера у Маркса и Энгельса?

Н. И. Вавилов: Дарвин работал по вопросам эволюции видов раньше. Энгельс и Маркс высоко ценили Дарвина. Дарвин это не все, но он величайший биолог, доказавший эволюцию организмов.

Л.: Получается так, что человек произошел в одном месте, я не верю, чтобы в одном месте произошел.

Н. И. Вавилов: Я вам уже сказал, что не в одном месте, а в Старом свете, и современная наука биологическая, дарвинистическая наука говорит о том, что человек появился в Старом свете, и лишь 20–25 тысяч лет тому назад человек появился и в Новом свете. До этого периода в Америке человека не было, это хотя и любопытно, но хорошо известно.

Л: Это связано с вашим взглядом на культурные растения?

Н. И. Вавилов: Моя краткая концепция эволюции культурных растений, моя основная идея, положенная в изучение материалов, заключается в том, что центр происхождения видов растений это закон и что один и тот же вид растений в разных местах независимо не возникает, а распространяется по материкам из одной какой-то области.

Л.: Вот говорят о картофеле, что его из Америки при-» везли, — я в это не верю. Вы знаете, что Ленин говорил?

Н. И. Вавилов: Об этом говорят факты и исторические документы. Мы знаем хорошо, что только при Петре I картофель появился в нашей стране.

Л.: Откуда мы знаем, что при ПетреI?

Н. И. Вавилов: Есть точные исторические документы. Я с большим удовольствием могу вам об этом подробнее рассказать.

Л.: Я вам основной вопрос задал, получается так, что если картофель появился в одном месте, то мы должны признать, что…

Т. Д. Лысенко: Картофель был ввезен в бывшую Россию — это факт. Против фактов не пойдешь. Но не об этом идет речь. Речь идет о другом… Речь идет о том, что если картофель образовался в Америке, то значит ли это, что в Москве, Киеве или Харькове он до второго пришествия из старого вида не образуется? Могут ли новые виды пшеницы возникать в Москве, Ленинграде, в любом другом месте? По-моему, могут образовываться. И тогда как рассматривать вашу идею о центрах происхождения — в этом дело.

Н. И. Вавилов: Я говорю то, что собственной персоной знал. Это было важно для сбора коллекции растений. История флоры и фауны существует миллиарды лет. Возьмите расхождение континентов. Когда-то Америка и Африка разорвались, между ними образовался океан. И сейчас мы имеем разные американские и азиатские виды хлопчатника. Кукуруза также появилась в Старом свете лишь после открытия Америки. Кукуруза, картофель, тыква и американский хлопок не были известны до открытия Америки. Факты локализации видовой субстанции — это просто фотография того, что есть. Следовательно, локализация совершенно точна и материальна, и, исходя из этой концепции историчности, эволюции, мы начали изучение центров происхождения в Советском Союзе. По моей инициативе в широком масштабе, сначала в СССР, затем и за пределами Советского Союза. Мы имели возможность шаг за шагом видеть этот эволюционный процесс. Мы находили области, где дикие формы смыкаются с культурными формами. Зачастую сам не знаешь — то ли культурный вид, то ли дикий. Ведь на Северном Кавказе есть леса, которые состоят из плодовых деревьев, яблонь, вишен, где вы можете проследить эволюционный процесс. Когда мы начали идти этим путем, то перед нами стали открываться изумительные факты видов, центров происхождения. Я больше интересуюсь сортами, но в своей работе мы находили целые культурные виды и даже роды. Были такие факты. Блестящие результаты дала работа сотрудника института доктора Букасова. Я считаю, что тысячелетия пройдут, но это открытие останется фундаментальным в отношении знаний о картофеле. Ведь советские ученые на очень скромные средства проводят большие работы. Американская наука, которая всегда шла впереди нас, в настоящее время отстала от нас. Ведь мы обладаем учением Дарвина, владеем комплексным методом в своей работе: и цитологическим, и генетическим, и химическим, и изучением болезнеустойчивости. Мы проводим работу диалектическим, советским методом, в советском аспекте, так как диалектический метод включает исторический комплекс. Мы открыли комплексным методом множество видов, которые в мировой науке не были известны. Доктор Букасов сам открыл 50 видов картофеля. Он открыл не 50 сортов, а 50 видов! Вы можете по любому селекционному руководству увидеть, что советская наука на этом участке сделала большое дело. Я бы сказал, что, поскольку эта работа коллективная, огромного коллектива, — это великая работа. Может быть так говорить — это нахальство, но я убежден в этом, поскольку этот коллектив заново поставил вопрос об эволюции культурных растений в конкретной форме, и это дает возможность по-новому развертывать практическую селекцию. Даже на Северном Кавказе оказались новые виды пшеницы и даже у товарищей, которые работают под моим руководством, как говорят, антидарвинистическим и лженаучным, но я сам себя называю дарвинистом, находятся новые виды растений…

Теперь о второй теории. Если мы открыли новый вид, даже род растений, то представьте себе, какие заманчивые задачи открываются перед практической селекцией. Здесь и вопросы отдаленной гибридизации, межродового и межвидового скрещивания — ведь этим как раз и занимался Мичурин. Гибридизация облегчается, ведь между отдаленными видами заполняются промежутки. Здесь простор и для генетики, о чем говорил недавно доктор Карпеченко. К сожалению, язык стал суконным, специальным, и то, что он говорил, трудно для понимания не только для других специалистов, но даже для ботаников. Выработалась абракадабра. Мы друг друга не понимаем, а речь идет о великих делах. Мы разработали методы изучения жизни растений, но, чтобы понять друг друга, мы должны освоить терминологию.

Мы, советские генетики, все вывернули, мы делаем много, но так просто галушки в рот не идут. Многолетняя пшеница — хорошая вещь, а вот вымерзла в эту суровую зцму. Вот Державин получил сорт. Зерно крупное, рост высокий, но солома ломкая; и десять лет нужно глубоко работать, чтобы дать то, что нужно…

Однобокость, о которой вы говорите, — это глубокая неправда. Создается недопустимая в Советском Союзе аномалия, когда, пользуясь теоретическими разногласиями, ведут тонкую игру. Вы представляете, как сложно и трудно руководить аспирантами, потому что все время говорят, что ты не разделяешь взглядов Лысенко. Кто из нас прав, история увидит.

.. Л раньше кое в чем ошибался, уровень науки был такой, но есть много фактов, что в пределах вида при расселении вида, при изоляции его по многим признакам идет выделение рецессивных форм. Терминология у нас в этом отношении жуткая, русских слов не найдете. И я должен сказать, что я видел вещи замечательные. Приехал я, например, в Западный Китай в 1929 г. Приезжаю на поля, растет черт знает какое растение, лен не лен, как будто лен, но цветы беленькие, узенькие, тьгчинки не голубые, а беленькие, и тысячи га этих растений. Это в изоляции между горами Куэнь-Луня, Гималаев и Памира такие экстрагированные формы. В горах мы находки первоклассные сделали. Но когда перешли к изучению количественных признаков, пришлось очень многое изменить. Виды культурных растений возникли на периферии, виды морфологические в особенности, а когда поглубже возьмете, химически и физиологически, то много нового находим. Был другой уровень науки, и почему товарищи не учитывают все то, что сделано. Может быть, я и не совсем это развернул, я перегруженный человек, потому что работаю и за ученого секретаря, и за заместителя, и даже за помощника по финансовой части. Я, может быть, должен был бы это поподробнее написать. Виды образуются на периферии и Трофим Денисович, если бы он захотел спокойно выслушать, а не рыться в страницах… Жизнь движется…

Т. Д. Лысенко: Мы с вами много спокойно говорили, это здесь не так, а наедине спокойно говорим, потому что знаем, что друг друга не убедим. Я впервые слышу, что вы говорите, что виды образуются, что в этом я был неправ. А вот о том, что зачитывалось здесь, что эволюция есть упрощение.

Н. И. Вавилов: Эволюция в упрощении частных явлений — это есть факт, который может быть проверен вами.

Т. Д. Лысенко: Я не говорю, является ли эволюция фактом. Но верно ли что эволюция — это упрощение, разматывание? Верно это или нет?

Н. И. Вавилов: Это есть факт непреложный. Вы возьмите такого стопроцентного дарвиниста, как Северцев (я у вас на подозрении). Есть закон редукции, очень часто многие группы животных шли в направлении редукции многих органов. Есть и закон усложнения. Такую закономерность я подхватил и от нее отказаться не могу, ибо это есть факт. Но она не одна, ибо есть, наряду с ней, по многим комплексным физиологическим и количественным признакам и обратный процесс. Я изучал и экспериментировал в этой области больше, чем кто-либо, и материал весь генетически изучил. И не случайно именно с генетикой у меня такой контакт, хотя я сам растениевод, я патолог растений прежде всего, но подошел к эволюции так, как это было мне нужно. Давайте договоримся, что Вавилов говорит в полном сознании и твердом уме, что есть эволюция путем редукции, путем упрощения, она может быть прослежена в пределах видообразования, и есть эволюция путем усложнения. Она особенно отчетлива на физиологических количественных признаках. Есть видообразование не только в центрах происхождения (так взрывы настоящие бывают), но и на периферии. В Индии была пшеница, в Китае была, в Абиссинии тоже была…

Т. Д. Лысенко: Я понял так, что то, что написано, что мы приходим к мысли выдвинутой вашим учителем Бэтсоном о том, что процесс эволюции надо рассматривать как процесс упрощения. Вы говорите, что такая эволюция бывает. А вот в 4-й главе Истории партии написано, что эволюция — это усложнение. Не нужно здесь путать. Отбрасывание какого-нибудь органа — это усложнение, приспособление и нельзя говорить, что это потеря. Здесь понимается потеря генов. Когда черви приспосабливаются к определенной обстановке, то это что — тоже потеря определенных генов?

Н. И. Вавилов: Я говорю твердо, что путь упрощения имеется. Все листья узловые имеют разделение: листовая пластинка, листовое влагалище и в промежутке язычки.

Попадаю я на Памир и там нахожу — безъязычковая рожь. Там я нашел такую же пшеницу, сорго, ячмень — все безъязычковые. Словом, есть и упрощение. Когда я учился у Бэтсона — это был самый крупный ученый, учился я сначала у Геккеля, — дарвиниста, потом у Бэтсона.

Л.: Антидарвиниста.

Н. И. Вавилов: Нет. Я вам когда-нибудь расскажу о Бэтсоне, наилюбопытиейший, интереснейший был человек.

Л.: А нельзя ли вам поучиться у Маркса. Может быть, поспешили, обобщили, а слово не воробей.

Н. И. Вавилов: Вышла недавно книжка Холдэна. Это любопытная фигура, член английской коммунистической партии, крупный генетик, биохимик и философ. Этот Холдэн написал интересную книгу под названием «Марксизм и наука», где он попытался…

Л.: И его разругали.

Н. И. Вавилов: Конечно, буржуазная пресса его разругала, но он настолько талантлив, что, и ругая его, им восхищаются. Он показал, что диалектику нужно применять умеючи. Он говорит, что марксизм наиболее применим в изучении эволюции, в истории, там, где сходятся много наук, там, где начинается комплекс, там марксизм может многое предугадать — так же как Энгельс предугадал за 50 лет многие современные открытия.

Я должен сказать, что я большой любитель марксистской литературы не только нашей, ио и заграничной. Ведь и там делаются попытки марксистского обоснования.

Л: Марксизм — единственная наука. Ведь дарвинизм только часть, а ведь настоящую теорию познания мира дали Маркс, Энгельс, Ленин. И вот, когда я слышу разговоры, относящиеся к дарвинизму, и ничего не слышу- о марксизме, то ведь может получиться так, что с одной стороны кажется все правильно, а если подойдешь с другой стороны, то окажется совсем другое.

Н. И. Вавилов: Я Маркса 4–5 раз штудировал и готов идти дальше.

Кончаю тем, что заявляю, что коллектив Института состоит в основном из очень квалифицированных работников, больших тружеников и мы просим Академию помочь коллективу создать условия для здоровой работы. А вот эти ярлыки, которые столь прилипчивы, нужно от них избавиться.

Т. Д. Лысенко: (из заключительного слова):.. Я согласен с вами, Николай Иванович, работать вам трудновато. Об этом мы как будто не раз говорили с вами, и я искренне жалел вас. В отношении расхождений с вами по теории биологического развития мы говорили с вами, и я искренне сочувствовал вам. Трудно, просто трудно, потому что часть людей, и их значительная часть, большая часть сотрудников ВИРа, а там сотни людей, не подчиняются вам идейно. Вот раз не подчиняются вам идейно, как можно руководить, трудно, очень трудно. Я вам в этом деле очень сочувствую. Ничего не получается. Я по себе это чувствую. Ведь вы мне не подчиняетесь идейно, а раз не. Подчиняетесь вы, не подчиняется и ВИР. А как я могу строить ВИР, за который я отвечаю, а нам нужно, Николай Иванович, строить ВИР по-новому. Как я могу в самом деле руководить вами, искренне сочувствую вам, я сам по себе сужу. Ведь главный институт, так как ВИР самый большой институт, не подчиняется мне, но не все институты не подчиняются мне, большинство директоров институтов мне все-таки подчиняются. Поэтому тут я абсолютно схожусь с вами в этом вопросе (смех) — Мне хочется помочь вам поскорее наладить работу, чтобы институт работал лучше. Можно об этом договориться, можно на этом согласиться, но я говорю сейчас, что нам нужно принимать какие-то меры, так нельзя, так дальше нельзя работать. Вы заявляете прямо — это нечестно. Заявляете одно, а думаете не так, а этак. Так делать нельзя. Поэтому тут приходится надеяться на других, приходится идти по другой линии, по линии административного подчинения…»

В личном архиве Н. И. Вавилова[17] хранится интересный документ — копия докладной записки видного советского селекционера академика П. Константинова, направленной Наркому земледелия СССР. В этой записке П. Константинов дает очень объективную оценку ситуации, создавшейся после непринятия Президиумом ВАСХНИЛ отчета ВИРа. Эти свидетельства известного своими практическими достижениями селекционера весьма важны, и мы хотим привести здесь текст этой докладной записки для того, чтобы показать, как относилась к конфликту между Т. Д. Лысенко и Н. И. Вавиловым наиболее опытная часть советских селекционеров. (Академик П. Константинов возглавлял в этот период кафедру селекции в Тимирязевской академии. Сорта зерновых его селекции занимали тогда рекордные площади. После 1948 года П. Константинов был отстранен от работы вместе с заведующим кафедрой генетики профессором А. Р. Жебраком и руководство обеими кафедрами было возложено на Т. Д. Лысенко.)

Копия докладной записки акад. П. Константинова В Наркомзем СССР т. Бенедиктову

За поздним временем на совещании 4/VI я не мог высказать некоторых своих замечаний по докладу директора ВИРа акад. Н. И. Вавилова. Поэтому я считаю необходимым сделать ряд замечаний по этому вопросу.

1. При оценке работ ВИРа необходимо иметь в виду огромную ценность для практической селекции мировых растительных ресурсов, собранных под руководством акад. Н. И. Вавилова. Очень важная экологическая оценка этого материала продолжается ВИРом и его сетью до сих пор. Поэтому наблюдающаяся явная и тенденциозная недооценка этого раздела работ ВИРа является недопустимой. Старые селекционеры, давшие много сортов СССР, высоко ценят эту работу и другие достижения ВИРа. Число выведенных ВИРом и его сетью сортов 327 (в числе которых до 100 плодовых) не являются преувеличением. Если добавить сюда сорта, выведенные всей сетью благодаря ВИРу, то это число сильно повысится. Так, например, первичный исходный материал но ячменям наряду с др. культурами мною получен был непосредственно от акад. Н. И. Вавилова, Из этого материала мною выведены на Краснокутской станции сорта ячменя 026, 043, 064, 0187 и ряд перспективных на Кинельской станции путем гибридизации этого же материала. Мировые коллекции культурных растений используются большинством селекционных станций, и в частности Всесоюзным генетико-селекционным институтом в Одессе.

2. Теоретические работы ВИРа в области генетики, цитологии, иммунитета и биохимии имеют также очень большое значение для практической селекции.

Я уверен, что если бы практики-селекционеры хорошо бы овладели теоретическими основами генетики и селекции, то селекционный процесс ускорился бы в несколько раз. Много лет назад я испытал это лично на себе.

3. При сравнительной оценке разных течений в сложной генетической науке не следует забывать, что десятки миллионов га сортовых посевов заняты сортами, выведенными не без помощи современной генетики, в большинстве только благодаря ей. Утверждение некоторых, что генетика здесь ни при чем, — неверно. Так могут думать только люди, не работающие в области практической селекции. Новое течение в генетике должно быть тоже использовано. Но пока что, не считая достижений Мичурина в плодоводстве, в области селекции полевых культур оно дало еще очень мало. Поэтому эффективные старые методы селекции не могут приноситься в жерту достаточно непроверенным еще и нередко догматическим новым методам.

4. Совершенно недопустима тенденция выбросить за борт и в практике селекции и даже из учебных программ с/х вузов т. н. формальную генетику (менделизм, морганизм, чистые линии, инцухт и пр.). Конечно, современная генетика должна быть очищена от буржуазных и метафизических наслоений на основе диалектического материализма. Но в неменьшей степени в этой чистке нуждается и так называемая новая генетика, и особенно теория переделки природы растений пут ем воспитания, по своей упрощенности и в некоторых частях граничащая с позициями голого механо-ламаркизма. Прямолинейное и настойчивое внедрение этой теории в практику отодвигает на задний план самые эффективные методы переделки природы (что следует и по Мичурину): гибридизацию и отбор гибридов на оптимальных производственных фонах. Само собой разумеется, что ни одна из сторон не может трактовать дарвинизм, с одной стороны, с позиции формальной генетики, с другой стороны, чуть ли не с ламаркистских позиций. Самокритика с точки зрения диалектического материализма для советских генетиков еще не закончена, для некоторых из них она уже пройденный этап, для нового течения она еще не начиналась: этому мешает догмат непогрешимости, вольное или невольное отрицание историзма в науке, забвение положений В. И Ленина о всемерном использовании всего положительного в буржуазной науке.

5. Никто из советских генетиков и вировцев не отрицает в настоящее время влияния внешней среды на формообразовательный процесс. Поэтому совершенно необоснованно обвинение ВИРа и его генетиков в отрицании этого влияния, а отсюда и обвинение в антидарвинизме. Однако генетики признают влияние и внутренних, и внешних факторов, новое течение — преимущественно, а иногда и целиком, — влияние внешних факторов. Новое течение считает дискуссию уже излишней и ненужной и очень склонно администрировать науку в силу непогрешимости. Генетики требуют продолжения дискуссии, но на основе равноправия. Поэтому встает вопрос, какая сторона больше антидарвинистична. Несомненно, что дальнейшая дискуссия даст правильный ответ на это. Совершенно правильно ставите вопрос о необходимости дальнейшей дискуссии и Вы, т. Бенедиктов…[18]

8. …Необходимо срочно восстановить издательство Академии и ВИРа.

9. Необходимо пересмотреть постановление Президиума ВАСХНИЛ от 23 мая 1939 г. за № 7 о признании отчета ВИРа за 1938 г. неудовлетворительным, так как с отчетом никто, кроме Президиума, не знакомился, хотя для этого и существуют еще секции. Сам же президент дал оценку отчета только по редакционным погрешностям, ни слова не сказав по существу. К сожалению, в этот отзыв президентом внесен чрезмерный субъективизм.

10. Критика работ ВИРа, как и всякого института, нужна, но она должна быть здоровой, большевистской, всех активизирующей. Судя же по выступлению на Президиуме научного работника ВИРа тов. Бахтеева и ряда других, и на совещании 4.VI, судя по сообщению, самого директора ВИРа акад. Вавилова и т. Шлыкова, обстановка в ВИРе является далеко нездоровой, что и заслуживает пристального Вашего внимания.

Академик П. Константинов

5. VI-1939 г.

Дискуссия при журнале «Под знаменем марксизма»

Заведомо клеветнические измышления высказывались сторонниками Т. Д. Лысенко и на состоявшейся дискуссии по генетике, организованной журналом «Под знаменем марксизма». Организатор дискуссии философ академик М. Митин в своей заключительной речи подверг резкой, но малокомпетентной критике академика НЛ. Вавилова и его сторонников и провел провокационную аналогию между дискуссией по генетике и дискуссиями против «меньшевиствующего идеализма», против «правовых теорий троцкистско-бухаринской-пашуканисовской шайки» и против «вредительско-меньшевистской концепции рубинщины» (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 148–149).

Заслуживает большого внимания глубокая, содержательная и мужественная речь самого Н. И. Вавилова на этой дискуссии (Под знаменем марксизма. 1939. № 11), проникнутая заботой о судьбах советской науки и сельского хозяйства. Н. ИЛавилов уже тогда предупреждал о многих серьезных трудностях, которые впоследствии пережила наша наука. Н. И. Вавилов уже тогда предлагал ряд агроприемов, которые были введены лишь 15–16 лет спустя (например, посев кукурузы гибридными семенами от скрещивания инцухт линий). Н. И. Вавилов уже тогда говорил о недопустимости отрыва советской биологии от мировой науки, и очень жаль, что к голосу этого великого ученого не хотели прислушаться люди, ответственные за судьбы нашей науки. «Все развитие генетики в нашей стране, — говорил Н. И. Вавилов в своем выступлении, — относится к советскому времени. Кафедры по генетике появились только в советское время начиная с 1919–1920 годов. Тем не менее за этот короткий промежуток времени советские работы в области генетики и селекции таковы, что начиная с 1927 года советская наука на этом участке выросла настолько, что основные ведущие доклады на всех трех последних международных генетических конгрессах поручались, как правило, советским исследователям» (Там же. С. 128).

Н. И. Вавилов отмечал далее: «Отрицать роль хромосом, сводить все к организму в целом, к клетке, — значит отодвинуть биологическую науку назад, ко временам Шванна. Отрицание в настоящее время различий между наследственной и ненаследственной изменчивостью возвращает нас ко временам Галлера, к первой половине 19-го века» (Там же, с. 134).

Обладая огромной эрудицией и опытом ученого, считая, что судьбы отечественной биологии важнее его собственной судьбы, Н. И. Вавилов твердо отстаивал свои позиции. Великий ученый определенно и четко вскрывал псевдоноваторский характер «новой генетики». «Специфика наших расхождений, — говорил Н. И. Вавилов, — заключается в том, что под названием передовой науки нам предлагают вернуться, по существу, к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, т. е. к воззрениям первой половины или середины 19-го века» (Там же, с. 139).

Предложения о внедрении в СССР посевов гибридной кукурузы семенами, поучаемыми при скрещивании инцухтированных (длительно самоопыляющихся) линий, основывались на успешном внедрении этого приема в США, обеспечившего там подъем урожайности кукурузы на 20–30 % на миллионах акров. Организационно внедрение этого метода было подготовлено Н. И. Вавиловым и его сотрудниками, и ВИР имел уже ряд инцухт линий, пригодных для начала этой работы. Однако внедрение этого прогрессивного приема наталкивалось на резкое сопротивление Т. Д. Лысенко, И. И. Презента, М. Ольшанского и других, голословно начиная с 1936 года опорочивавших этот прием на страницах сельскохозяйственной печати.

Последние этапы борьбы. Письма Н. И. Вавилова е Наркомат земледелия СССР и в ЦК ВКП(б) в 1939 и 1940 годах

Мужественная и принципиальная позиция академика Н. И. Вавилова, его стойкость в защите своих научных убеждений стали основной помехой для полной победы лысенкоизма. И против ученого было начато решительное наступление. Уже отмеченная выше речь философа академика М. Митина на дискуссии по генетике, содержащая ряд вульгарных и необоснованных обвинений в адрес классической генетики и направленная в основном против акад.

Н. И. Вавилова, объявленного реакционером в науке, была перепечатана в декабре 1939 года в центральной печати. Через несколько месяцев (20 февраля 1940 года) эта же речь была вновь без всякой нужды воспроизведена газетой «Соцземледелие».

Раздражало противников Н. И. Вавилова и то растущее признание его трудов за рубежом, которое стало особенно заметным именно в этот период. Международный генетический конгресс, собравшийся в 1939 году в Эдинбурге, избрал Н. И. Вавилова почетным Президентом Конгресса. Его доклад должен был открывать этот Конгресс. Однако разрешение на поездку в Шотландию он не получил.

Руководимый Н. И. Вавиловым Институт растениеводства стал объектом грубейшего административного вмешательства со стороны Президента ВАСХНИЛ — Т. Д. Лысенко. Для иллюстрации того положения уместно привести одно из нескольких писем академика Н. И. Вавилова, направленных им в этот период в высшие инстанции, которые могли бы при желании изменить возникшую ненормальную обстановку. Вот письмо, написанное в середине 1940 года, за 2–3 месяца до ареста автора (копия находится в домашнем архиве Н. И. Вавилова).

Народному Комиссару земледелия СССР — И. А. Бенедиктову

Ненормальное положение с руководством Сельскохозяйственной академией им. Ленина заставляет меня обратить Ваше внимание на ряд моментов и просить Вашего вмешательства.

В систему Сельхозакадемии входит Всесоюзный институт растениеводства, директором которого 21-й год я состою. Так же, как и я, большинство наиболее компетентных работников института, весьма квалифицированных профессоров, докторов, лучших знатоков по различным разделам растениеводства, генетики, цитологии, держится но некоторым вопросам иных воззрений, чем президент Сельскохозяйственной академии Т. Д. Лысенко. Хота Институт растениеводства и занимается в основном, в подавляющем большинстве своих исследователей и работников, прямыми задачами растениеводства, тем не менее по некоторым разделам он подходит и к вопросам генетики. Руководящий научный коллектив института при этом держится взглядов, которые апробированы огромной практикой, на которых стоит все мировое семеноводство, вся селекция и которых придерживаются все крупнейшие теоретики и практики в области селекции нашей страны (академики А. И. Лисицын, П. Н. Константинов, Н. В. Рудницкий, А. А. Сапегин и другие). Можно утверждать, что весь основной селекционный ассортимент, засеваемый страной, выведен селекционерами, придерживающимися воззрений современной — по одной номенклатуре классической, по другой формальной — генетики.

Чтобы понять своеобразность положения, достаточно указать, что нет ни одного руководства в области практической и теоретической селекции, которое бы придерживалось иных воззрений, но сущность дела не в этом. Высокое административное положение Т. Д. Лысенко, его нетерпимость, малая культурность приводят к своеобразному внедрению его, для подавляющего большинства знающих эту область, весьма сомнительных идей, близких к уже изжитым наукой (ламаркизм). Пользуясь своим положением, тЛысенко фактически начал расправу qo своими идейными противниками. Приведу основные факты в отношении растениеводства.

1. В сентябре месяце, во время месячного отъезда директора в экспедицию, из состава ученого совета института были выведены 14 докторов, крупнейших специалистов, и ряд кандидатов наук по принципу устранения инакомыслящих с президентом. Только путем вмешательства зампреда Совета Народных Комиссаров т. Вышинского было частично парализовано это грубейшее и единственное в научной жизни нашей страны вмешательство.

2. При утверждении списков кандидатов, выдвигаемых на выставку, поскольку они утверждаются президентом Сельхозакадемии, изъят наиболее квалифицированный персонал, работы которого являются крупными вкладами в советскую науку, как проф. Г. Д. Карпеченко, Г. А. Левитский, С. А. Эгиз, М. А. Розанов, д-р В. А. Рыбин. Народным комиссаром земледелия, как председателем Выставкома, было частично исправлено это проявление совершенно несправедливой пристрастности.

3. Директору ВИРа, помимо согласования с ним, направляются в качестве заместителей директора и даже ученого секретаря директора, угодные для президента лица, которые фактически дезорганизуют дисциплину института, ибо все их старания сводятся к тому, чтобы парализовать действия директора и максимально выслужиться пред президентом академии. Такого рода опека является, сколько мне известно, единственной за всю мою многолетнюю руководящую работу в науке.

4. Фактически приостановлено большое издательство института. Институт растениеводства является крупнейшим учреждением в области агрономической науки в нашей стране, но в последние два года мы не имеем возможности выпускать труды, по существу, принуждены прекратить обмен научными изданиями со всем миром. После долгих усилий институту было предоставлено право издания Вестника, однако директор, при этом достаточно опытный в деле редактирования, был фактически устранен от руководящий роли, к которой были привлечены угодные президенту лица, и около журнала создалась мышиная возня в смысле подбора, всеми способами, угодных для президента статей. Фактически издание не может выйти 10 месяцев. Наиболее серьезные работники не считают возможным для себя участвовать в такого рода издании. Редакционная коллегия, в которую введен одним из членов и директор, не собирается. Такого рода, по существу, физическое вмешательство президента является возмутительным, небывалым в научной практике.

5. Назначенный президентом без согласования с директором и вопреки его желанию заместитель мобилизован на военную службу[19]. Мной, как директором, по согласованию с партийными организациями Ленинграда, выдвинут ряд партийных работников. Все они, однако, отводятся президентом, опять-таки желающим навязать свою волю и видвинуть угодного, «своего» человека, не взирая на то, что, по существу, он не может сказать ничего опорочивающего по отношению к кандидатам, выдвинутым директором и ленинградскими организациями.

6. При приезде в Ленинград, в Институт растениеводства, президент нарочито перед собранием научных работников подчеркивает свои решительные разногласия с директором ВИРа и сугубую значимость некоторых работ, подтверждающих его идеи, несмотря на то, что для большинства они далеко не являются столь убедительными. Незаслуженная совершенно дискредитация директора является обычной со стороны президента академии.

7. Создается обстановка совершенно нетерпимая, до всякого рода материальных поблажек, путевок угодливым лицам, которых, конечно, находится известное число.

8. План и отчет Всесоюзного института растениеводства, который удовлетворяет подавляющее большинство членов академии, по существу, без всяких оснований, только по злобности, по сугубому пристрастию, отводится президентом.

9. В систему экзекуций, в такую форму выливается обычно заслушивание докладов Института растениеводства. Положение совершенно недопустимое.

Может быть, Институт растениеводства находится в привилегированном положении, поскольку он сосредоточивает круг особенно квалифицированных, сильных работников, но дело в том, что эти аномалии затрагивают работу и всей академии, они являются типовыми. Большинство членов академии избегает академии. Большинство академиков, несомненно, не разделяет мнений президента по основным вопросам. Заседания Президиума под председательством президента нередко превращаются в экзекуцию над академиками, снижая уровень Президиума и его авторитет. Грубое обращение, постоянные наставления по вопросам, в которых президент разбирается весьма слабо, настолько уже надоели, что один за другим руководящие работники начинают отходить, по существу, от академии. Президент боится поднимать вопрос о расширении академии, как он сам заявлял, ибо боится вызвать еще большую оппозицию.

Достаточно спросить академиков, находящихся в Москве, чтобы убедиться в том, что изложенное мной есть иллюстрация существующего положения.

Как директор Института растениеводства, я обращаюсь с ходатайством о создании нормальной обстановки для руководства института и об устранении того недопустимого 108 субъективизма и пристрастия, которое проявляется со стороны президента академии.

Конкретное ходатайство — о том, чтобы был утвержден в качестве заместителя директора один из представленных кандидатов, которых поддерживают и партийные организации Ленинграда. Наиболее подходящим кандидатом я считаю ИА. Минкевича, в растоящее время заместителя по научной части директора Всесоюзного института масличных культур в Краснодаре, еще год тому назад работавшего в Институте растениеводства в качестве ученого специалиста. По семейным обстоятельствам (болезнь сына — туберкулез) он не может жить в Краснодаре и должен уйти. В Ленинграде он имеет квартиру, поэтому никаких трудностей в связи с его переездом не имеется. Он является опытным исследователем, хорошим организатором, и его кандидатура полностью поддерживается партийными организациями Ленинграда.

Директор Всесоюзного института растениеводства академик Н. И. Вавилов

Это же письмо было направлено и А. А. Андрееву, в тот период секретарю ЦК ВКП(б). Ходатайство Н. И. Вавилова о назначении И. А. Минкевича было удовлетворено.

Однако рассчитывать на реальную поддержку И. А. Бенедиктова не приходилось. Бенедиктов целиком поддерживал все мероприятия Т. Д. Лысенко. Выступая незадолго перед этим на сессии ВАСХНИЛ как нарком земледелия, он сказал: «Направления, исходящие из менделизма и формальной генетики, мы официально осуждаем и никакой поддержки этому направлению мы оказывать не будем».

Предчувствуя развязку, Н. И. Вавилов летом 1940 года побывал на приеме у секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Андреева в надежде найти у него поддержку в ликвидации ненормального положения в сельскохозяйственной науке. Однако после визита он сказал своим друзьям: «Наше дело плохо, даже Андреев боится Лысенко». И это было не случайно — Т. Д. Лысенко стал фаворитом И. В. Сталина[20].

Последняя экспедиция и арест Н. И. Вавилова

Конец этой истории известен. В августе 1940 года академик Николай Иванович Вавилов был арестован. Он был «изъят» органами НКВД очень поспешно, прямо с поля в Западной Украине на глазах у его товарищей — участников последней из его многочисленных экспедиций.

Экспедиция во главе с Вавиловым в Западную Украину проводилась по заданию Наркомата земледелия. Нарком Бенедиктов поручил возглавить ее Вавилову, несмотря на категорические возражения Лысенко. Однако нарком, вопреки обыкновению, не согласился с мнением Лысенко. Профессор Ф. Х. Бахтеев, участник экспедиции, рассказал автору этих строк о последних днях свободы Вавилова.

Сначала Н. И. Вавилов со своими товарищами выехал в Киев. Из Киева на машине они проехали во Львов, из Львова — в Черновицы. Из Черновиц, собрав большую группу местных специалистов, на трех переполненных машинах поехали в предгорные районы для сбора и изучения растений. Одна машина не могла одолеть трудности дороги, и ей пришлось вернуться. На обратном пути встретился легковой автомобиль, в котором находились люди в штатском. «Куда поехали машины экспедиции Вавилова, — спросил один из встречных, — он нам срочно нужен». «Дорога дальше плохая, — ответили из экспедиционного автомобиля, — возвращайтесь с нами в Черновцы, Вавилов должен вернуться к 6–7 часам вечера, и вы его так быстрее найдете». — «Нет, мы должны его найти именно сейчас, пришла телеграмма из Москвы, его вызывают немедленно».

Вечером остальные участники экспедиции вернулись без Вавилова, он был увезен так быстро, что арестовавшие его люди не взяли даже его экспедиционного вещевого мешка. Поздно вечером трое в штатском приехали за этим мешком. Сотрудник экспедиции начал развязывать мешки, сваленные в угол комнаты, чтобы найти среди них вавиловский. Наконец ои его нашел. Сверху в мешке был большой сноп растений полбы — полудикой местной пшеницы, найденной Вавиловым[21].

В Институте растениеводства впоследствии определили, что это был новый, ранее не известный ботаникам вид полбы. В последний день своего служения родине — 6 августа 1940 года — Н. И. Вавилов сделал свое последнее ботанико-географическое открытие. И хотя открытие не было большим, его уже не вычеркнешь из истории науки. И очень немногие ученые, читавшие небольшую статью Ф. Х. Бахтеева «Новый вид полбы, найденный Н. И. Вавиловым», которую опубликовали в 1960 году в юбилейном сборнике, посвященном Н. И. Вавилову, могли догадаться, что дата находки— это тот день, о котором ученые всего мира будут всегда вспоминать с горечью и болью.

Аресты ближайших сотрудников Н. И. Вавилова

Вслед за арестом Н. И. Вавилова были арестованы и впоследствии погибли в заключении его ближайшие сотрудники и друзья: профессор Г. Д. Карпеченко[22], зав. лабораторией генетики ВИРа, крупнейший генетик с мировым именем, глава большой научной школы, разработавший метод преодоления бесплодия отдаленных гибридов; профессор Г. А. Левитский, заведующий цитологической лабораторией ВИРа, самый крупный и авторитетный советский цитолог, создавший много новых методов и руководств, используемых и в настоящее время; профессор Л. И. Говоров, заведующий отделом зерновых бобовых, создатель мировой коллекции зерновых бобовых и автор многих ценнейших сортов, а также ряд других ученых. Были арестованы и проф. Н. В. Ковалев, в прошлом заместитель директора ВИРа, крупный специалист по плодоводству, и доктор сельскохозяйственных наук К. А. Фляксбергер, крупный специалист по пшенице. Все они были впоследствии реабилитированы.

Арест и смерть Н. И. Вавилова, выдающегося ученого, имя и труды которого известны во всем мире, имели очень тяжелый международный резонанс. В последующие годы об академике Н. И. Вавилове за рубежом были написаны сотни статей, содержавших справедливые упреки в наш адрес. Большинство этих публикаций вырезалось цензурой при получении журналов из-за границы, и поэтому советская общественность плохо представляет тот многолетний и весьма нелестный для нас анализ, дававшийся зарубежными учеными. Ни для кого за рубежом не было секретом и то, что «исчезновение» Вавилова и других генетиков было связано с генетической дискуссией.

Следствие, суд и приговор по «делу» Н. И. Вавилова

В период пересмотра дела Н. И. Вавилова с целью его реабилитации в Прокуратуру СССР вызывались в качестве свидетелей ряд бывших сотрудников и коллег ученого для того, чтобы опровергнуть те нелепые обвинения, которые были выдвинуты против него в период следствия. Стали известны и имена людей, принимавших в 1940 году наиболее активное, хотя и чисто «техническое», участие в этом грязном деле.

Со стороны НКВД этим делом занимался уже упоминавшийся СН. Шунденко, в прошлом работник ВИРа, назначенный Т. Д. Лысенко на пост заместителя директора, несмотря на категорический протест Н. И. Вавилова.

Шунденко за короткий период работы в ВИРе создал настоящую антивавиловскую организацию, постоянно клеветал и писал доносы на работников института. Эта «деятельность» Шунденко была настолько явной, что во время работы уже упоминавшийся нами выездной сессии Областного бюро секции научных работников многие ораторы резко осудили подрывной провокационный стиль этого ставленника Лысенко и сам Н. И. Вавилов отметил его малограмотность и дезорганизующую роль.

На руководящую работу в органах НКВД Шунденко перешел (а фактически вернулся) незадолго перед арестом Н. И. Вавилова[23].

Стали известны и имена «экспертов», привлеченных в 1940–1941 годах для научного обоснования показаний против академика Н. И. Вавилова. Поскольку Н. И. Вавилов не признал в ходе следствия выдвигавшиеся против него обвинения[24], то для доказательства его «вредительской деятельности» и была привлечена комиссия «экспертов». Один из них, ныне покойный, академик ВАСХНИЛ проф И. В. Якушкин отличался исключительной угодливостью и подобострастием по отношению к Т. Д. Лысенко. В учебнике, написанном Якушкиным, имя Т. Д. Лысенко упоминается более 100 раз.

После 1954 года, когда началась массовая реабилитация жертв произвола, проф. Якушкина часто вызывали в органы следствия для удостоверения его подписей под доносами и актами о вредительстве невинно осужденных людей. Справедливости ради следует отметить, что, не выдержав такого испытания, Якушкин надолго слег и в конце концов скончался[25].

Другой «эксперт» — А. П. Водков отличался таким же угодничеством. В своем выступлении на августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году он, в частности, заявил: «Новую агрономическую теорию создали наши советские ученые — академики Т. Д. Лысенко и В. Р. Вильямс. Их труды — это высшее достижение агрономической мысли, это величайший вклад в мировую науку. Недооценивать этого, товарищи, нельзя. Бедняками в науке нам нечего ходить; мы работаем в советских условиях, под руководством товарища Сталина, с такими новаторами в науке, как Мичурин, Вильямс, Лысенко».

Приговор Н. И. Вавилову был вынесен Военной Коллегией Верховного Суда (в составе 3 человек) 9 июля 1941 года, после заседания, которое продолжалось несколько минут. «Суд» признал Вавилова виновным по ряду пунктов 58-й статьи (принадлежность к заговору «правых», шпионаж в пользу Англии, руководство так называемой «Трудовой крестьянской партией», вредительство в сельском хозяйстве, связь с белоэмигрантами…) От всех этих обвинений Н. И. Вавилов отказался. Приговор — высшая мера наказания — смертная казнь. Первая апелляция была отклонена, вторая также. Приговор в исполнение, однако, не был приведен немедленно, вопреки обычаям тех времен. Очевидно, для его осуществления также требовалась высшая санкция[26].

Только через несколько месяцев, уже во время пребывания Н. И. Вавилова в Саратовской тюрьме, смертная казнь была заменена ему 10-летним заключением.

Однако немногим более года выдержал Н. И. Вавилов условия Саратовской тюрьмы. Он умер 26 января 1943 г. 2 сентября 1955 г. Верховным судом СССР Н. И. Вавилов был реабилитирован «за отсутствием состава преступления», и Президиум Академии наук в решении от 9 сентября 1955 г. восстановил его в списках «умерших» членов АН СССР.

Н. И. Вавилов в Саратовской тюрьме. Избрание Н. И. Вавилова почетным членом Королевского научного общества Великобритании. Смерть Н. И. Вавилова

В октябре 1941, когда немцы приблизились к Москве, заключенных стали отправлять в глубь страны. Н. И. Вавилова вместе с другими арестантами перевели в тюрьму г. Саратова[27].

О последнем, саратовском периоде жизни Н. И. Вавилова, проведенном им в заключении, известно пока немного. Мне пришлось услышать пересказ очевидца, ныне уже покойного, находившегося некоторый период времени в общей камере с Н. И. Вавиловым. По рассказу этого человека, Н. И. Вавилов был переведен в общую камеру уже в очень тяжелом состоянии с признаками дистрофии. Войдя, он представился: «Перед вами, говоря о прошлом, — академик Вавилов, а сейчас, по мнению следователей, дерьмо». Заключенные относились к Вавилову с глубочайшим уважением и, когда он уже не мог ходить, выносили его на прогулку на руках в надежде, что свежий воздух облегчит его состояние.

Жена Н. И. Вавилова эвакуировалась с сыном из Ленинграда и в 1942 году жила в Саратове всего в двух-трех километрах от тюрьмы, в которой умирал ее муж. Но органы НКВД скрыли от нее истинное место заключения Н. И. Вавилова, сообщив, что он находится в Москве[28].

В конце 1942 года академик Н. И. Вавилов, таинственно исчезнувший для ученых всего мира, был избран почетным иностранным членом Королевского научного общества Англии. Когда известие об этом событии достигло центральных органов НКВД, дело Н. И. Вавилова срочно затребовали для изучения. Однако было уже поздно. Жизнь медленно уходила из истощенного дистрофией организма. Н. И. Вавилов умер (согласно медицинскому заключению, от воспаления легких), и это была самая тяжелая утрата советской науки в период культа личности.

О пребывании Н. И. Вавилова в Саратовской тюрьме и о его бедственном состоянии узнал местный ученый профессор энтомологии Александр Андреевич Мегалов, знавший ученого с 1920 г., когда тот работал в Саратове. Профессор Мегалов решил помочь Н. И. Вавилову. Сначала передачи доходили по назначению, и коротенькая записка: «Спасибо Н. Вавилов» — до сих пор хранится как реликвия. Однако после третьего рейда Мегалову сообщили о том, что Н. И. Вавилова уже нет в Саратовской тюрьме.

Н. И. Вавилов, облик ученого и человека

Несмотря на то, что со дня смерти академика Вавилова — этого великого ученого-энциклопедиста, селекционера, генетика, растениевода, агронома, ботаника, географа-путешественника и государственного деятеля, создателя всемирно известного Института растениеводства, основателя и первого президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И Венина — прошло немало лет, его слава и популярность продолжают расти. В СССР и в США вышло многотомное издание его трудов. Только в последние годы в СССР и за рубежом опубликовано много воспоминаний о его жизни, деятельности, научных открытиях и беспримерных путешествиях. О характере этих воспоминаний можно судить по приводимым ниже отрывкам из очерка, опубликованного в 1960 г. известным ботаником, членом-корреспондентом АН СССР IIА. Барановым.

«Если бы меня спросили, — пишет ПА. Баранов, — что было самым характерным в Николае Ивановиче Вавилове, что больше всего запомнилось в его образе, я не задумываясь ответил бы: обаяние. Оно покоряло с первого рукопожатия, с первого слова знакомства. Оно источалось из его умных, ласковых, всегда блестевших глаз, из его своеобразного, слегка шепелявящего голоса, из простоты и душевности его обращения…

Обаяние Николая Ивановича не было мимолетным, временным, связанным с минутами его хорошего настроения, с творческим подъемом, с удачным решением той или иной задачи… Нет, оно было постоянным, редкостным даром, привлекавшим и радовавшим души людей, встречавшихся на его жизненном пути.

И все же не в глазах, не в голосе, не в простоте обращения был источник обаяния Николая Ивановича. Все это внешнее лишь удивительно адекватно отражало внутреннюю, душевную красоту и мощь этого человека. Обаяние Николая Ивановича— это, прежде всего, обаяние истинного ученого, неустанного труженика, упорно и настойчиво добывающего новые научные факты, и смелого мыслителя — теоретика, своими обобщениями двигающего вперед науку.

Обаяние Николая Ивановича — это обаяние патриота, мужественного общественного деятеля широчайшего размаха, видевшего перспективы грандиозного социалистического переустройства своей родной земли и отдавшего всю свою неуемную энергию и знания этому великому делу…

Всемирной известностью пользуются «закон гомологических рядов» Вавилова и его учение о центрах происхождения культурных растений. Впервые я услышал имя Н. И. Вавшюва в 1920 г. от возвратившихся в Москву участников Всероссийского съезда селекционеров в Саратове. Все они в один голос утверждали, что самым выдающимся событием не только съезда, но и вообще русской биологии этого времени был доклад Н. И. Вавилова «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости». От многих я слышал, что по своему значению этот закон подобен периодической системе Менделеева…

Учение Николая Ивановича о центрах происхождения культурных растений и последующие его теоретические обобщения по истории географии культурных растений явились настолько большим событием в мировой науке, что все дальнейшие исследования в данных областях знания стали развиваться в свете идей Н. И. Вавилова» (Вопросы эволюции биогеографии, генетики и селекции. М., 1960. С. 5–11).

Как резко отличается эта справедливая и общепризнанная сейчас оценка образа и теоретических открытий Н. И. Вавилова от той оголтелой, неумной, демагогической, тенденциозной и клеветнической критики Вавилова, примеры которой мы привели ранее из «научной» продукции, выходившей из-под пера Презента, Митина, Яковлева, Шлыкова, Коля.

Особенно следует подчеркнуть патриотизм Николая Ивановича Вавилова, его преданность делу социализма, которые чувствуются во всей деятельности Н. И. Вавилова и особенно ярко сквозят в личной переписке, в частных письмах, где человек обычно выражает свои самые глубокие чувства.

Одно из них, приводимое ниже, было написано из Южной Америки. Оно опубликовано в книге «Николай Иванович Вавилов» (М., 1962), написанной его ученицей А. И. Ревенковой. Письмо адресовано всем сотрудникам ВИРа:

«7. Х1-32

Да, сегодня день — 15 лет революции. Издали наше дело кажется еще более грандиозным. Привет всем. Будем в растениеводстве продолжать начатую революцию.

Дорогие друзья!

Пишу оптом, ибо на этот раз нет времени для писем, хотя писать можно без конца. До черта тут замечательного и интересного!

Пример — картофель. Все, что мы знали о нем, надо удесятерить.

Все местные классификации основаны на 4 признаках — вкусе, форме клубня, до некоторой степени еще цвете и скороспелости.

Изучая поле цветущего картофеля в Перу, убедился, что все так называемые местные сорта еще могут быть разбиты на сотни форм, да каких… Цветки различаются по размеру вдвое, чаще — листики в 10 раз, есть с раздельно-спайными лепестками, сколько тут зимер, гамма цветов на любом поле от синего темного через весь ряд до белого, да с орнаментом, а листва… А за сим физиология.

Словом, сортов и разновидностей ботанических тут миллионы. Невежество наше и картофель Андов поражающи.

Мы тронули немного картофель. Меньше нас, хотя и после нас, американцы, лучше немцы. Эти выкачивают, имеют агентов. Но я не сомневаюсь, что если диалектику картофельную тронуть всерьез в Перу и Боливии, то мы переделаем картофель, как хотим.

До черта видов дикого. Культурный в таком виде, что хотя и видел «пекло творения», но такого еще це видал. И все здесь связи с дикой субстанцией.

Не тронута физиология, химия, технология. Что они дадут картофелю! Примитивы тут агрономические первоклассные.

Ручной плуг, например, сегодня фотографировал.

Что представляют собой они, ульюки, ламы, альпаки. Эго все в таком ошарашивающем разнообразии и так локализовано, что только недоразумением можно назвать недоучет целых 2 века селекционером и генетиком того, что тут есть.

Начинаю понемногу понимать философию бытия. Но тут надо сидеть месяцы и, может быть, годы.

Амплитуда кртофельная экологическая по морю от 0 до 4200 м, от пустынь, орошаемых морским туманом, до влажных тропиков.

Оторвался на три месяца от всего мира.

Пока идет ничего.

Был на Юкатане, постиг теперь немного всю Центральную Америку.

С аэроплана перешел на землю. Она, конечно, в тысячу раз интереснее.

Собираю все.

Худы дела финансовые. Кроме суточных, сведенных к минимуму, ничего не имею, и покупаю, и посылаю семена за весьма убогий личный бюджет. И боюсь, что на полдороге завоплю гласом великим. Спасайте.

Чинят, сукины дети, препятствия, слежка на каждом шагу. Тут «русских» боятся, как дьявола.

С кукурузой дело явное — Центральная Америка.

Думаю, что и с хлопком для нас максимальные интересы в Центральной Америке. Забрал перувианцев.

Отправил 8 посылок по 5 кило. Не могу не посылать. Но с ужасом помышляю о весе картошки (а надо каждого «сорта» по 30 клубней минимально) и о стоимости каждой посылки в 7–8 руб. золотом, не считая труда.

Беру все, что можно. Пригодится.

Советской стране все нужно. Она должна знать все, чтобы мир и себя на дорогу вывести. Выведем.

Завтра буду на границе Боливии. Там «революция». Это худо прежде всего по финансам. Ибо здесь принцип Гейне: «Если ты имеешь много, то тебе еще дадут, если мало (а в этом случае так оно и есть), то и это очень малое возьмут…»

В Кордильерах ищу субстанцию культур и сортов, а через месяц в Аргентине и Бразилии будут изучать будущее мирового земледелия.

Тороплюсь.

В «Пуне» у снегов промерз и простудился, но пока сошло. И времени не потерял.

В конце ноября снова на аэроплан и в Чили.

Издали еще яснее, что dear friends, дело делаем. Мир баламутим. И к сути дела пробираемся. Институтское дело большое, и всесоюзное, и всемирное.

Не всем это понятно, но работой и результатами себя оправдаем и отечеству, и миру смотреть в глаза будет не совестно. Пусть сделают лучше, если сумеют.

Душой с вами. И как ни интересно тут, но надо домой.

Но надо забрать и вобрать максимум. Боюсь, что при аэропланном бытии смогу поднять и забрать только контуры.

Проштудировал работу Сергея Михайловича.

Надо включить агрономическую часть по странам. Она нам очень нужна. Например, в «Пуне» 4/5 площади — статистически картошка. И это было при инках еще в большем масштабе. Ибо очень полез ячмень в горы.

Посылаю всю агрономическую литературу. Она идет на мое имя, но буду рад, если кому-нибудь пригодится.

Много любопытного по новым культурам. А роль картофеля тут исключительная. Горная Боливия и Перу страны исключительно картофельные.

Привет. Ваш Н. Вавилов

Всем поклон».

Сотрудников Н. И. Вавилова всегда поражал его необыкневенный энтузиазм, его колоссальная энергия. Он спал не более 4–5 часов в сутки — все остальное время отдавал работе. Около трехсот научных работ было опубликовано Н. И. Вавиловым только в советское время, большинство из них сохраняет свое значение и в настоящее время. Незадолго перед арестом Николай Иванович начал вечерами диктовать стенографистке популярную книгу о путешествиях за растениями, о земледелии мира. Он предлагал издать ее в трех томах. Однако работа не была закончена. Сын Николая Ивановича — Юрий Николаевич в 1961 году нашел у стенографистки А. С. Мишиной сохраненную запись, которая считалась пропавшей, и советский читатель смог познакомиться с ней, изданной Географгиздатом в 1962 году под названием «Пять континентов».

Работоспособность Н. И. Вавилова была просто феноменальной. Чувствуя ограниченность рукописной техники, он в последние годы много диктовал стенографистке, чтобы быстрее реализовать свои обширные творческие замыслы. В его личных бумагах сохранился набросок плана работы на 1940–1941 годы. Этот план включает работу над 12 книгами и 6 статьями.

В 1938 году Н. И. Вавилов приступил к работе над книгой «Этюды по истории генетики». Книга осталась незаконченной, но сохранившиеся главы показывают, что ученый предполагал дать в ней широкое сравнение классической генетики с псевдогенетически ми спекуляциями Т. Д. Лысенко.

«Вот уже два десятка лет прошло с тех пор, как не стало с нами Николая Ивановича Вавилова, — писал доктор с/х наук В. С. Федотов в сборнике воспоминаний о Н. И. Вавилове, — но ничто не может угасить величия подвигов, которые он совершил за свою преждевременно оборвавшуюся жизнь. Критерием значимости этих подвигов являются 350 селекционных сортов зерновых, бобовых, технических, кормовых, овощных, плодовых культур, которые выведены на основе коллекций ВИРа, собранных Николаем Ивановичем Вавиловым и его сотрудниками».

Мы не знаем, где могила академика Н. И. Вавилова, и ее розыски пока не дали результатов[29]. Но память о нем будет жить вечно. Академик ДН. Прянишников сказал однажды о Н. И. Вавилове: «Мы не говорим, что он гений, только потому, что он наш современник». Сейчас Н. И. Вавилов не наш современник, его деятельность и его судьба — это уже история, и мы смело можем поставить его в один ряд с великими представителями мировой науки — Дарвином, Пастером, Менделем и Мечниковым, чьи открытия вошли в золотой фонд естествознания.

Среди великих ученых нашего времени Николай Иванович отличался многими чертами, свойственными эпохе и условиям, в которых развивался его огромный талант. Он был не просто охотником за научной истиной, первооткрывателем научных фактов, законов и идей, он был крупным государственным деятелем, стремившимся к реорганизации и подъему сельского хозяйства страны, он был ученым-борцом, ученым-патриотом, рыцарем без страха и упрека, человеком, который объединял вокруг себя передовые силы советской биологии, гражданином, которому для утверждения научных идей необходимо было иметь не только талант ученого, но и мужество, волю, железную выдержку, принципиальность и необыкновенную работоспособность. Николай Иванович Вавилов не только ученый — он герой, отдавший жизнь за свои научные убеждения.

Глава 4. Судьба советской медицинской генетики в 1937–1940 годах

В предыдущих главах мы рассмотрели главным образом вопрос о судьбе теоретической и сельскохозяйственной генетики в связи с обострением дискуссии в области биологии.

Однако эта же дискуссия серьезно повлияла на судьбу медицинской генетики, которую вульгаризаторы смешивали с расизмом. Примеры подобного рода обвинений уже приводились нами в цитатах из публикаций И. И. Презента и ряда других авторов.

Задачи и проблемы медицинской генетики

Медицинская генетика — это важнейшая область медицины, изучающая главным образом наследственные болезни человека. Истоки этих болезней связаны с нарушением генетической системы, с патологией хромосом, с носителями вредных мутаций. Эти болезни в 1935–1936 годах практически невозможно было лечить обычными медикаментозными средствами. Борьба с ними велась по профилактической линии, путем консультации на основе знания законов наследственности. В 1936 году уже была доказана наследственная передача нескольких сотен болезней (шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, идиотия, имбецильность, дебильность, церебральная диплегия, синдром Дауна, акроцефалия, олигофрения, альбинизм, болезнь Гоше, нейрофиброматоз, энцефалопатии, наследственная глухонемота и т. д.). Изучение таких болезней вне рамок классической генетики невозможно, ибо возникновение этих аномалий в потомстве больного подчиняется правилам менделеевского расщепления и в большинстве случаев связано с переходом мутантных генов в так называемое гомозиготное состояние (когда одна и та же патологическая мутация имеется в обоих наборах хромосом оплодотворенной яйцеклетки — материнском и отцовском). При гетерозиготном состоянии парных генов, когда только один из партнеров при оплодотворении (спермий или яйцеклетка) несет в себе вредную мутацию, болезнь обычно не проявляется (за исключением доминантных мутаций), хотя возможность появления ее в потомстве внешне здорового гетерозиготного поколения не исчезает. Изучение родословных и учет скрытых носителей мутаций при наследственных болезнях имеет поэтому очень важное значение в профилактике подобных болезней.

Однако в 1936–1937 годах вопрос о наследственных болезнях стоял, главным образом, в плане изучения и выявления наследственных патологий, эффективная борьба с ними пока еще только начиналась.

Но поскольку уже были выявлены и изучены сотни наследственнных болезней, поскольку наличие этих болезней стало реальностью, то существование генетики человека как отрасли медицины было абсолютно необходимо. Оно было не менее необходимо, чем существование, например, онкологии, паразитологии, психиатрии и других отраслей медико-биологической науки.

До 1936 года, то есть до начала генетической дискуссии, Советский Союз фактически лидировал в этой важной области прикладной генетики. Особенно широко были известны работы Медико-Генетического института, который возглавлял профессор CJ. Левит, и Института экспериментальной биологии, которым руководил академик Н. К. Кольцов.

Обвинение советских генетиков в расизме. Борьба И. И. Презента с Н. К. Кольцовым

Генетика человека подверглась резким нападкам со стороны И. И. Презента и Г. Г. Босса еще во время дискуссии 1936 года, когда оии ошибочно отождествляли эту отрасль науки с расизмом и фашизмом. В последующем, как мы уже видели, И. И. Презент еще более усилил критику. Особенно резко он нападал на академика ВАСХНИЛ Н. К. Кольцова, наиболее крупного специалиста в этой области.

Коротко следует сказать о научной деятельности Н. К. Кольцова. Он был известным ученым, внесшим большой вклад в развитие генетики и цитологии. Его книга «Организация клетки» (М., 1936) стала классической. Н. К. Кольцов впервые в мировой науке разработал ряд концепций саморепродукции генетического материала хромосом и синтеза белков по «образцу», которые экспериментально доказали американцы через 10–15 лет после его смерти. Эти работы легли в основу современных концепций о биосинтезе полимеров клетки — белков и нуклеиновых кислот. (За работы по ауторепродукции «генетического материала двум группам ученых — Уотсону, Крику, Уилкинсу, Корнбергу и Очоа — были присуждены Нобелевские премии.) Работа Н. К. Кольцова «Наследственные молекулы», опубликованная в 1935 году, предвосхитила многие современные открытия. Первые работы по химическому мутагенезу (В. В. Сахаров) и управлению полом у животных (Б. Л. Астауров) были выполнены под руководством и при участии Н. К. Кольцова. Вместе с тем в 1922–1928 годах Н. К. Кольцов, сотрудничая в Русском евгеническом журнале, опубликовал несколько статей, содержавших ряд ошибочных евгенических положений. В первые годы после революции в среде старой научной интеллигенции наблюдался известный разброд, и нелепо судить о Н. К. Кольцове как об ученом подавно забытым статьям, извлеченным из архивов И. И. Презентом исключительно с целью травли ученого.

Произвольно комментируя в 1939 году забытые всеми статьи, И. И. Презент сделал все, чтобы отождествить научный уровень Кольцова 1921–1922 годов с его работами в 1936–1939 годах. И. И. Презент писал: «В институте, руководимом Н. Кольцовым, и редактируемом Кольцовым журнале сотрудники Кольцова под маской генетики протаскивали всякую лженаучную дребедень, подчас открытую фашистскую проповедь» (Яровизация. 1939. № 2. С. 109).

Это была чистейшая клевета, ибо «Биологический журнал», о котором идет речь, был наиболее авторитетным и серьезным журналом того времени. Однако его закрыли. В газете «Правда» (1939. 11 янв.) появилась резкая статья против академиков Н. К. Кольцова и Л. С. Берга, подписанная группой ученых (А. Н. Бах, БА. Келлер, Н. Нуждин и др.). Не указывая даты публикации, авторы статьи критиковали те же места из статьи Н. К. Кольцова 1922 года, которые цитировал И. Презент. Сопоставляя их с текстом немецкого ученого Ленца, авторы заключили о «сходстве» научного творчества проф. Н. К. Кольцова и «фашистского погромщика Ленца». Подобные выпады были сделаны и против давно забытой книги Л. С. Берга «Номогенез», опубликованной в 1922 году (работа Л. С. Берга содержала ряд 126 непроверенных и впоследствии опровергнутых гипотез, но она для своего времени была весьма интересной и оригинальной попыткой теоретического анализа эволюции). Естествен вопрос: почему в 1939 году понадобилось ругать двух крупных ученых за их забытые работы 17-летней давности? Ответ нетрудно установить по материалам той же статьи: она публиковалась перед выборами в Академию наук СССР — были выдвинуты на одно вакантное место Т. Д. Лысенко, бывший до этого академиком ВАСХНИЛ, и члены-корреспоиденты АН СССР Н. К. Кольцов и Л. С. Берг. Избранию Т. Д. Лысенко следовало расчистить дорогу, дискредитировав его конкурентов. Незадолго до того, в связи с выдвижением в академики, в «Правде»» была напечатана статья о самом Т. Д. Лысенко как о борце против реакционного морганизма. (На этих же выборах в действительные члены Академии наук СССР был выдвинут Одесским селекционно-генетическим институтом и И. И. Презент, все научное наследство которого состояло в основном из ряда чисто полемических статей. Однако избрание И. И. Презента, конечно, не состоялось. Лишь в 1948 году ему удалось стать академиком ВАСХНИЛ без всяких выборов.)

В другой статье, опубликованной в журнале «Под знаменем марксизма» (1939. № 5. С. 146–153), И. И. Презент обвинил в фашистских и человеконенавистнических извращениях уже не только Н. К. Кольцова, а всех советских генетиков, несогласных с идеями, развивающимися им, И. И. Презентом, и Т. Д. Лысенко: «HJK. Кольцов и все его соратники обязаны отдать себе и советской общественности отчет о том, насколько лженаучна и глубоко реакционна та концепция, которая увлекла их в объятия фашистской идеологии, должны раскрыть ту связь, которая существует между формальным генетическим пренебрежением к фенотипу и пренебрежительным отношением к жизни человеческих миллионов; раскрыть ту связь, которая существует между метафизическим учением современной буржуазной генетики о неизменности гена в течение сотен и тысяч лет, о независимости породы от условий жизни и бредовыми попытками человеководства» (Там же. С. 153).

Значительность вклада, сделанного академиком Н. К. Кольцовым в развитие цитологии и генетики, делает необходимым более справедливо отнестись и к оценке его ранних евгенических работ, ставших известными широкой публике в 1937 году благодаря И. Презенту. В последующие годы вплоть до недавнего времени, цитаты из этих статей воспроизводились десятки раз многими последователями версии, выдвинутой И. И. Презентом. Приведение этих цитат делалось в основном для «устрашения» читателей и демагогии, в целях иллюстрации «расистских», «человеконенавистнических», «архиреакционных», «бредовых» и «фашистских» проповедей Н. К. Кольцова. И делалось без всякой на то необходимости столь часто, что понятия Н. Кольцов и человеконенавистник стали почти что синонимами. Даже через 19 лет после смерти Н. К. Кольцова его имя продолжало подвергаться поношению. Так, например, в известной статье Об агробиологической науке и ложных позициях «Ботанического журнала», опубликованной 14 декабря 1958 года в центральной печати, было написано: «Каждого советского человека, знающего о достижениях мичуринской агробиологии, не может не возмутить тот факт, что к славе крупнейших советских ученых, внесших большой вклад в материалистическую биологическую науку, редакция «Ботанического журнала» причисляет людей, мало чего давших нашей науке. В их числе назван, например, Н. К. Кольцов. Уместно задать вопрос: какой же «вклад» в науку внес этот оголтелый реакционер, известный своей бредовой теорией, проповедовавшей «улучшение человеческой породы».

Аналогичные выпады против Н. К. Кольцова имеются и в книге НД. Иванова «Дарвинизм и теория наследственности», опубликованной в 1960 году издательством АН СССР, в книге философа Г. Платонова «Диалектический материализм и современная генетика», изданной Соцэкгизом в конце 1961 года, в брошюре А. И. Куроедова и И. В. Дрягиной «Социальные и гносеологические корни вейсманизма-морганизма, выпущенной издательством МГУ в 1961 году, и в ряде других работ.

Между тем изучение подвергнутых критике работ Н. К. Кольцова (что не легко сделать, ибо Русский Евгенический Журнал был изъят из библиотек) отчетливо показывает, что И. И. Презент и все другие упомянутые авторы умышленно искажали и фальсифицировали их смысл.

Так, например, Презент акцентирует внимание на том, что Н. К. Кольцов говорил о возможности разведения человеческих пород по законам Менделя. Но он умалчивает о том, что Н. К. Кольцов говорил об этом в фантастическом плане, как о теоретической возможности, которую могли бы использовать марсиане, если бы они завоевали землю и если бы эти марсиане оказались существами более высокого порядка, чем человек, и относились бы к людям земли, как к домашним животным (в духе Уэльсовской «Борьбы миров»). Кольцов приводил эти чисто фантастические соображения лишь для того, чтобы проиллюстрировать тот 128 очевидный факт, что с точки зрения наследственности человек как живое существо подчиняется тем же законам, как и остальной животный мир

Обвинение ученого в расизме основывается И. И. Презентом на высказывании Кольцова о том, что могут найтись такие партии и общественные группы, которые будут пропагандировать генетическую дифференциацию людей на типы умственных и физических работников, деятелей искусства и т. д. «Да, такие партии нашлись, — восклицает И. Презент, — в лице немецкого фашизма». Но ведь Н. К. Кольцов в следующих фразах говорит, что этот путь противоречит социалистическому идеалу, требующему гармонического сочетания способностей.

В евгенических статьях Н. К. Кольцова есть ряд ошибочных и просто устаревших мыслей. Однако в них нет ничего человеконенавистнического. Более того, Н. К. Кольцов как евгеник первым в СССР начал очень важные исследования по медицинской генетике и сделал ряд замечательных открытий о наследовании некоторых заболеваний крови. Эти исследования Н. К. Кольцова представляют собой очень крупный вклад в медицину и биологию. Следует отметить, что сам «Русский евгенический журнал», несмотря на ряд неудачных статей, имел весьма прогрессивное направление. Это был один из первых в мире журналов по генетике человека, и в нем впервые были описаны десятки ранее неизвестных наследственных болезней. К настоящему времени медицинской генетикой изучены сотни патологических состояний, передающихся по наследству, между тем в СССР работы по наследственности человека были почти полностью прекращены[30]. После ареста крупнейшего медицинского генетика профессора С. Г. Левита и ряда его сотрудников был ликвидирован Медико-генетический институт. Фактическое запрещение в СССР исследований по генетике человека имело очень вредные, до сих пор еще полностью не учтенные последствия, и прямая ответственность за это лежит на тех «критиках», которые всю генетику человека как науку вульгарно отождествляли с расизмом и фашизмом (роковую роль в этом сыграли и некоторые философы, в частности Э. Кольман, опубликовавший в журнале «Под знаменем марксизма» (1936. № 11. С. 64–72) погромную статью под заголовком «Черносотенный бред фашизма и наша медико-биологическая наука»). Крайне резко выступал всегда против генетики человека и И. Е. Глущенко.

Н. К. Кольцов, к счастью, не был арестован, хотя травля ученого имела явно провокационный характер. Эта многолетняя травля ускорила кончину ученого, лишившегося к концу жизни созданного им института, журнала и доброго имени, которым он очень дорожил и которое несомненно следует восстановить.

Н. К. Кольцов — ученый и патриот

Николай Константинович Кольцов умер в 1940 году, и в последующие годы, как мы видели, лысенковцы сделали все возможное, чтобы опорочить и предать забвению его имя и его поистине колоссальный вклад в развитие советской биологии. Но в разгар травли ученого, не прекращавшейся и после его смерти, в период, когда Лысенко и его окружение заняли все ключевые посты в сельскохозяйственной науке, ученик и друг Н. К. Кольцова профессор Б. Л. Астауров напечатал блестящую статью «Памяти Николая Константиновича Кольцова» (Природа. 1941. № 5), проникнутую такой невыразимой болью и столь ярко и убедительно показывающую обаятельный облик и жизненный путь этого выдающегося ученого и патриота, что мы не можем не привести здесь аз нее хотя бы три небольших выдержки. Написать и опубликовать тогда такую статью мог только мужественный и принципиальный человек (последующий путь проф. Б. Л. Астаурова не был, как известно, усыпан розами): «Николай Константинович Кольцов был одним из наиболее прогрессивных профессоров царской России. Его огромная популярность в студенческой среде объяснялась не только блеском лекторского дарования, не только его глубокой человечностью, любовью к молодежи и неизменной готовностью пойти навстречу студенческим нуждам, — студенты видели в нем непримиримого, глубоко принципиального врага всякой косности, казенщины, рутины и обскурантизма».

«Его перу принадлежит полная скорби и возмущения книга «Памяти павших», посвященная студентам — жертвам кровавых событий 1905 г. Вышедшая в день открытия первой Думы, книга в тот же день была конфискована…»

«Николай Константинович был полной противоположностью тем ученым, которые уходят от жизни в тишину своих лабораторий. Общественно-научная организационная деятельность была его подлинной стихией — атмосферой, без которой он не мог дышать и творить. Эта его черта в сочетании с кипучей энергией, широтой интересов, огромной эрудицией, с умением привлечь и заразить своим оптимизмом и энтузиазмом молодежь и с редким по остроте чувством нового в науке обусловили то, что он стал признанным создателем экспериментальной биологии в нашей стране, творцом многих школ и направлений в целом ряде отраслей.

Теперь перед лицом небывалого размаха исследовательской работы в Стране Советов нам трудно представить, что такие широкие русла исследований, как эндокринология, физико-химическая биология, генетика, экспериментальная биология, не говоря уже о ряде более мелких ручейков, ныне поглощающих труд десятков и сотен ученых, разрабатывающиеся во многих лабораториях и даже специальных институтах, у истоков своего появления в пределах нашей Родины теснейшим образом связаны с инициативой Н. К. Кольцова, возникали при его личном участии или под его сильнейшим влиянием».

Так оценил Б. Л. Астауров труды Н. К. Кольцова, и это была достойная оценка, сделанная человеком, которому дороги слава и честь отечественной науки.

Книга Н. К. Кольцова «Памяти павших», изданная в 1906 году на средства автора, действительно была конфискована и уничтожена цензурой. Однако часть тиража сохранилась и дошла до нас. С волнением перелистывал я в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина страницы этой обличительной книги, смелости которой могли бы позавидовать некоторые профессиональные революционеры.

На титульном листе книги значилось:

Н. К. Кольцов

Приват-доцент Московского университета

Памяти павших

Жертвы из среды московского студенчества в октябрьские и декабрьские дни

Доход с издания поступает в комитеты по оказанию помощи заключенным и амнистированным.

1906 год

На втором листе в траурной рамке опубликован список 36 погибших студентов, из них 15 неизвестных.

Сто страниц книги представляли собой точно документированное описание зверств царского самодержавия при подавлении восстания 1905 года. Для иллюстрации характера этого документа мы приведем лишь две типичные выдержки.

«Московский университет, — писал Н. К. Кольцов во вводной части своего очерка, — всегда играл выдающуюся роль в освободительном движении. Каждый год вырывал из университетской среды новые жертвы — принимавших то или иное участие в этом движении. И профессора, и студенты изгонялись, заточались в тюрьмы, уходили в ссылку… Кто подсчитает, сколько сотен, сколько, может быть, тысяч жертв было вырвано из среды Московского университета за последние десятилетия? Есть ли возможность сохранить их полный список для истории?

Начиная с конца 1904 года, репрессии против московских студентов за участие в освободительном движении принимают особенно мрачный, кровавый характер…»

Заканчивая первую часть своей книги, Николай Константинович Кольцов писал:

«Когда после пресненского разгрома москвичи, взволнованные от пережитых ужасов, в страхе перед призраком надвигающейся реакции ходили по улицам города, кое-где попадались продавцы газет, предлагавшие новое издание— листок со стихами, первая строка которых произносилась вполголоса:

«Не плачьте над трупами павших борцов».

Эти простые, глубоко трогательные слова удивительно подходили ко времени и настроению; они ободряли растерянных и упавших духом, внушали мужество и надежду на будущее.

«Не плачьте над трупами павших борцов».

Были ли борцами те студенты, которые пали жертвами в октябрьские и декабрьские дни? Если студента Волкова, растерзанного в церкви за протест против черносотенной проповеди, и того, который дорого продал свою жизнь, когда был окружен солдатами на Пресне, нельзя назвать иначе как борцами, то Лопатин, Григорьев и другие были прежде всего мучениками. Их убили за то, что они студенты, а стало быть, стоят за свободу; убили за верования и убеждения, которые приписываются всему студенчеству и которыми на самом деле почти без исключений проникнуто все студенчество.

«Не плачьте над трупами павших борцов».

О да! Не надо плакать, или, вернее, не плакать надо!

Память этих борцов-мучеников можно достойно почтить, лишь продолжая дело, в которое они верили, и укрепляя веру, за которую умерли — нею освобождения России.

И прежде всего надо добиться, чтобы те, на кого падает ответственность в убийствах октябрьских и декабрьских дней, получили достойное возмездие. Нельзя дожидаться суда истории. История, конечно, казнит палачей и отведет им место в ряду Аракчеевых, Биронов и Малют Скуратовых. Но нынешнего Малюту судом истории не испугаешь; он даже не прочь заслужить Геростратову славу. Нет, возмездие должно быть скорое и реальное».

Кольцов Н. К. Памяти павших. М., 1906. С. 55–56).

И это писалось в 1906 году, в разгар реакции, когда Россия была покрыта виселицами. Это писал человек, которому в 1937 году несправедливо приклеили ярлык «реакционера» и «человеконенавистника», ярлык, посмертно оставшийся на нем в официальной прессе до недавнего времени.

Но сколько бы клеветы и грязи ни выходило из-под перьев тех, кто чернил некогда светлое имя Н. И. Вавилова- и его соратников, мы не забудем Николая Константиновича Кольцова, не забудем его блестящих открытий, его честности и стойкости, его борьбы за развитие советской науки[31].

Глава 5. События агрономической дискуссии 1935–1938 годов и их связь с генетической дискуссией

Идейная связь вильямсизма и лысенкоизма. Общность методов борьбы с оппонентами

Безраздельное господство лысенкоизма в генетике, селекции и агробиологии возникло одновременно с установлением господства агрономических идей академика В. Р. Вильямса в области земледелия. Между научными школами Вильямса и Лысенко всегда существовала тесная связь. Еще в 1936–1937 годах при обсуждении спорных проблем селекции и генетики на сессиях ВАСХНИЛ зачитывались специальные послания В. Р. Вильямса, в которых он подчеркивал единство своей борьбы с «антитравопольщиками» с борьбой, которую проводил Т. Д. Лысенко против «реакционных» течений в генетике. После смерти В. Р. Вильямса, последовавшей в 1939 году, он был причислен к лику святых основателей единой материалистической агробиологии. Для иллюстрации можно привести программное высказывание на этот счет самого Т. Д. Лысенко: «Учение Мичурина и учение Вильямса — это разные стороны единой материалистической биологии, разрабатывающей теоретические вопросы агрономической науки и практики. Поэтому учение И. В. Мичурина и учение В. Р. Вильямса, которые игнорировались, не признавались старой идеалистической реакционной биологической наукой, стали в условиях социалистического сельского хозяйства биологической основой нашей агрономии, слились в единую агробиологическую науку. Эта единая агробиологическая наука и является сейчас теоретической основой деятельности Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И Ленина. В противовес реакционной теории убывающего плодородия почвы, теории выноса, учение В. Р. Вильямса о развитии почв и основного ее свойства — плодородия, диалектически правильно отражая законы развития почвы, дало агрономической науке возможность находить способы восстановления и улучшения условий плодородия. Это учение является теоретической биологической основой травопольной системы земледелия» (Лысенко Т. Д. Избранные сочинения. М., 1953. С. 413–442).

Сейчас наша сельскохозяйственная наука подвела печальные итоги безраздельного господства в земледелии агрономической системы В. Р. Вильямса. При этом были вскрыты и те методы демагогии и репрессий, которыми она пробивала себе путь в 1933–1937 годах, когда против нее выступали крупнейшие ученые страны — академики Д. Н. Прянишников, Н. М. Тулайков, профессор АР. Дояренко и многие другие.

Уместно проиллюстрировать еще несколькими примерами путь, по которому сторонники В. Р. Вильямса добивались продвижения в практику сельского хозяйства травопольной системы земледелия, хотя она не подвергалась никакой серьезной опытной проверке ни до, ни после ее внедрения. Агрономическая система В. Р. Вильямса была основана на голословных, абстрактных спекуляциях из области почвоведения, оспариваемых к тому же большинством почвоведов.

В. Р. Вильямс отрицательно относился к любой попытке опытно сравнить его травопольную систему с какими-либо другими типами севооборотов. Характерен в этом отношении эпизод, описанный в газете «Белгородская правда» (1962. 20 апр.). В газете приведен разговор Г. Д. Понедельникова с В. Р. Вильямсом по поводу закладки на шлях опыта по сравнению травопольной и пропашной систем.

В. Р. Вильямс спросил: «Для чего вам понадобились пропашные севообороты?» Понедельников ответил: «Для сравнения, чтобы проверить какой из них лучше». «А вы знаете, — сразу ответил В. Р. Вильямс, — что, когда Ленин устанавливал в России Советскую власть, он не согласился оставить на Украине гетмана Скоропадского, чтобы сравнить, какая власть лучше».

В. Р. Вильямс значительно раньше, чем И. И. Презент и другие члены группы Т. Д. Лысенко, встал на путь обвинений своих научных оппонентов во вредительстве и восхваления собственной персоны в качестве единственного представителя и толкователя правильных методов социалистического земледелия. Понятию «антитравопольщик» В. Р. Вильямс всячески старался придать зловещий для того времени смысл, сравнимый, например, с понятием антимаркснст. Вот что писал В. Р. Вильямс о таких «антитравопольщиках»: «Травопольная система земледелия — историческая необходимость для социалистического сельского хозяйства. Только эта система земледелия способна обеспечить дальнейший расцвет колхозов и совхозов, и поэтому учение о ней встречало и нагло неприкрытое и изощренно замаскированное противодействие со стороны так называемых антитравопольщиков. Под прикрытием лженаучных выражений «минеральных агрохимиков» в поход против травопольной системы земледелия двинулись враги народа, пробравшиеся в земельные органы».

Свою острую полемику с «минеральными» и «формально-дедуктивными» агрохимиками, под которыми подразумевались последователи Д. Н. Прянишникова, В. Р. Вильямс выдавал за проявление революционной пролетарской бдительности.

В дискуссии с В. Р. Вильямсом в начале 30-х годов сложили головы (в буквальном смысле) несколько известных ученых, однако долгое время это обстоятельство ставилось не в вину, а в особую заслугу В. Р. Вильямсу. Так, еще в 1935 году в связи с 50-летием научной деятельности В. Р. Вильямса его ученики М. Аваев и С. Желтиков писали в журнале «Фронт науки и техники»:

«Враги пролетарского государства (Дояренко, Вольф, Коварский, Рудиев и другие) горели классовой ненавистью к В. Р. Вильямсу. Они понимали, что ученый-большевик Вильямс лучше, чем кто-либо другой, способен разоблачить их вредительские махинации в области агрономии. Поэтому некоторые из них (Вольф) одним росчерком пера пытались зачеркнуть непревзойденные в области почвоведения и агротехники работы В. Р. Вильямса, объявив их антимарксистскими и неприемлемыми для социалистического строительства.

Эти моменты ясно говорят о том, что фронт науки есть фронт классовой борьбы.

Позиция акад. В. Р. Вильямса на этом фронте есть позиция ученого-большевика с присущей ему революционной бдительностью» (Фронт науки и техники. 1935. № 2. С. 61).

Устранив в начале 30-х годов своих основных агрономических противников, «вильямсисты» полагали, что это расчистит путь для внедрения в сельское хозяйство их травопольной системы земледелия, урожаи от которой, по их голословным обещаниям, должны были расти сказочными темпами, даже без существенного развития промышленности удобрений. В. Р. Вильямс не любил размениваться на мелочи и обещал колхозам 80-100 центнеров пшеницы с гектара как минимальный результат внедрения травопольной системы.

Основные элементы «учения» В. Р. Вильямса

В 1937 году вопрос о травопольных севооборотах встал до уровня государственной проблемы. Был подготовлен первый законопроект о введении таких севооборотов на всей территории страны.

Коротко следует сказать об основных особенностях агрономической системы В. Р. Вильямса.

В. Р. Вильямс считал без всяких на то оснований, что свойством плодородия обладает лишь мелкоструктурная комковатая почва и что структура почвы — это главное условие получения хороших урожаев. На бесструктурной и слабоструктурной почве, по мнению В. Р. Вильямса, нельзя получать хороших урожаев даже при использовании удобрений и достаточном увлажнении. Поэтому применение удобрений на неструктурных почвах В. Р. Вильямс считал бесполезным, А к таким почвам он относил большую часть пахотных земель страны. О том, какое значение придавал Вильямс прочно-комковатой структуре, говорит следующее его утверждение: «Если максимальный урожай на бесструктурной почве равен 16 центнерам зерна на 1 га, то на структурной почве он должен быть равен 160 центнерам зерна, причем это будет не максимальный, а нормальный урожай.

Разве это не повелительное указание на необходимость перехода к хозяйству на структурной почве. А так как нам известен только один способ создания и поддержания структурности почвы — посев смеси многолетних трав — основы правильного травопольного севооборота, то и задачей третьего пятилетия может быть только введение этих севооборотов и установление остальных мероприятий, слагающих правильный севооборот» (Вильямс В. Р. Минеральная агрохимия и правильный травопольный севооборот // Фронт науки и техники. 1937. № 10. С. 37–42).

Десятикратное увеличение урожаев только за счет введения в севооборот 30–40 % смеси бобовых и злаковых трав — это была, конечно, чистейшая фантастика, и за этими цифрами не было никаких опытов, никаких фактических данных. В. Р. Вильямс приводил их на основании совершенно абстрактных соображений о водоудерживающих свойствах разных почв, и находились люди, которые верили ему и ориентировали сельское хозяйство страны на этот антинаучный, авантюристический путь. Это давало В. Р. Вильямсу основание для торжественных заявлений такого, например, типа: «По-видимому, ЦК ВКП(б), Совнарком СССР, Наркомат земледелия и Госплан во главу угла третьего пятилетия поставят не усиление удобрения почв Союза, а приведение их в структурное состояние путем введения в колхозах и совхозах правильных, т. е. травопольных, севооборотов и усиления внимания к животноводству, т. е. заботу о кормовой площади.

Акад. Д. Н. Прянишников считает, что на 1942 г. Наркомтяжпром должен довести производство минеральных удобрений до 24 млн тонн, по-видимому, в год. Конечно, с этим никак нельзя согласиться, даже если учесть все те потребности, какие привлекают внимание акад. Д. Н. Прянишникова.

Я же стою на иной точке зрения, чем акад. Д. Н. Прянишников, и потому его школа считает меня заклятым врагом удобрений и ставит это в большую вину» (Вильямс В. Р. Указ. соч.).

Однако подобная аргументация не всегда казалась В. Р. Вильямсу достаточно надежной, и он добавлял к ней и такого рода высказывания:

«Мечта о получении урожаев на почве бесструктурной — это иллюзорная мечта минеральных агрохимиков и притом мечта вреднейшая, перерастающая в контрреволюцию, плохо замаскированная ложнонаучной обстановкой» (Вильямс В. Р. О травопольных севооборотах // Тимирязевка. 1937. 17 дек.).

Дискуссия между Д. Н. Прянишниковым и В. Р. Вильямсом

Нам кажется, что эти краткие сведения из области агрономии отчетливо показывают существо расхождений между Школами В. Р. Вильямса и Д. Н. Прянишникова. Д. Н. Прянишников настаивал на развитии промышленности минеральных удобрений, на одногодичных чистых посевах клевера без злакового компонента (это улучшало баланс азота в почве, упрощало семеноводство клевера и обеспечивало реальное увеличение плодородия почвы) и на интенсификации сельского хозяйства путем введения пропашных севооборотов с посевом более урожайных культур. В. Р. Вильямс предлагал воздержаться от развития промышленности удобрений, расширять посев клевера только в смеси с тимофеевкой и другими злаковыми травами при 2-3-годовой непрерывной культуре трав (это снижало азотофиксирующее значение клевера), рекомендовал посев яровых по пласту трав вместо более урожайных озимых и 138 советовал отказываться от ряда полезных сельскохозяйственных орудий (например, бороны, катка и культиватора), якобы разрушающих структуру почвы. Путь, который предлагал академик Д. Н. Прянишников, был уже апробирован во многих экономически развитых странах, и прежде всего в Западной Европе. Этот путь обеспечивал немедленный эффект. Д. Н. Прянишников обосновывал его также обширным фактическим материалом собственных исследований и опытом передовых хозяйств. Он настойчиво указывал и на то, что развитие химической промышленности, химических удобрений имеет важнейшее оборонное значение, ибо в основе производства, например, селитры и взрывчатых веществ лежат одни и те же технологические процессы.

Д. Н. Прянишников писал также, что производство суперфосфата— есть в то же время и производство серной кислоты, крайне важной для нужд обороны страны. Еще в 1924 году Д. Н. Прянишников напечатал патриотическую статью «Нужды сельского хозяйства и задачи военной обороны», в которой отмечал, что производство минеральных удобрений определяет и военный потенциал страны.

В 1938 году он в статье «Внедрение минеральных удобрений — работа на оборону страны» снова настойчиво обращал внимание советской общественности на эту важнейшую сторону агрохимической промышленности.

В 1961–1962 годах, в связи с критикой травопольной системы, отдельные малокомпетентные лица, не связанные с агрономией, старались направить огонь критики против трав вообще. В газетах появлялись карикатуры коленопреклоненных «травопольщиков», молящихся на икону в форме клевера. Между тем поклонником клевера был именно Д. Н. Прянишников, он был горячим пропагандистом этой культуры, особенно в нечерноземной полосе. При отсутствии или недостатке удобрений Д. Н. Прянишников предлагал занимать клеверами до 25 % посевных площадей (т. Н. плодосменный севооборот). Клевер обладает максимальной, по сравнению с другими бобовыми культурами, способностью связывать азот воздуха и обогащать почву азотом (зернобобовые культуры связывают азот воздуха, но этого азота не хватает даже для их собственного развития, и поэтому в первую половину вегетации они требуют азотных удобрений). Расхождение между Д. Н. Прянишниковым и В. Р. Вильямсом состояло не в проблеме трав вообще, а в том, посев каких трав необходим. Д. Н, Прянишников пропагандировал клевер и люцерну, учитывая их азотфиксирующую роль, высокую урожайность в зонах достаточного увлажнения и великолепные кормовые качества. В. Р. Вильямс требовал дополнительных посевов многолетних злаковых трав (тимофеевка, житняк и др.), потребляющих, а не фиксирующих азот и обладающих худшими кормовыми качествами. Он считал эти травы агротехническим средством, улучшающим структуру почвы, мало заботясь об остальной стороне дела. Плодосменные севообороты с клевером, рекомендованные Д. Н. Прянишниковым, даже при отсутствии или недостатке удобрений с экономической и хозяйственной стороны намного эффективнее, чем травопольные севообороты В. Р. Вильямса. Они проще для внедрения, обеспечивали лучшие урожаи всех культур и меньшие затраты труда на единицу площади.

Путь, который предлагал В. Р. Вильямс, не был проверен нигде, повышение урожаев обещалось лишь через 9-10 лет (после создания структуры во всех полях севооборотов). Развитие Производства удобрений предлагалось начать тоже лишь через 8-10 лет.

Путь Д. Н. Прянишникова — это был путь, предлагаемый настоящим ученым и патриотом, путь научного земледелия. Путь В. Р. Вильямса — это был путь кабинетного теоретика, фантазера и фанатика, у которого под прикрытием громких фраз о родине и социализме скрыто желание любыми средствами установить в науке и практике господство собственных идей.

По расчетам Д. Н. Прянишникова, сделанным еще в 1934–1935 годах, производство минеральных удобрений следовало довести до 24 миллионов тонн к 1942 году[32]. Это удовлетворило бы лишь минимальные потребности сельского хозяйства страны, но предупредило бы прогрессирующее снижение плодородия почв. Однако этот уровень не был достигнут и к 1962 году. По сообщению Центрального статистического управления СССР (Правда. 1962. 24 янв.), производство минеральных удобрений в 1961 году составило лишь 15,3 миллиона тонн. Намечавшиеся по производству удобрений плановые задания в довоенные и послевоенные годы систематически занижались и не выполнялись, и фактически рост этой важнейшей отрасли сельского хозяйства и промышленности осуществлялся в течение поеледних 25 лет недопустимо медленными темпами. Игнорирование якобы реакционного, а на деле объективного закона выноса и возврата в течение столь длительного отрезка времени вело фактически к неправильному использованию земли, к ее истощению, к низким урожаям всех культур, застою в развитии сельского хозяйства.

Трансформация агрономической дискуссии в борьбу с «врагами народа». Аресты среди агрохимиков

Как же проталкивал В. Р. Вильямс свою агрономическую систему? Как удавалось ему преодолевать сопротивление противников? Как сумел он настолько загипнотизировать планирующие органы, что они приняли на веру его фантастические обещания о 100–160 центнерах пшеницы с гектара лишь за счет разложения корней рыхло-кустовых многолетних злаков? Некоторые объясняют это какими-то магическими свойствами личности Вильямса, его способностью красиво говорить и красиво писать, его умением увлекать, зажигать сердца молодых ученых. Может быть, отчасти это и правильно. Однако за внешней диалектичностью теорий Вильямса скрывалась их научная несостоятельность, за видимым применением диалектики — демагогия, а стремление «зажигать сердца» сочеталось е расчетливой способностью к клевете, дискредитации и шельмованию своих научных оппонентов. Школа Вильямса состояла из людей, которые умели сполна использовать в своих собственных целях трагическую атмосферу царившего тогда культа личности. Это можно проиллюстрировать рядом типичных примеров борьбы между вильямсистами и сторонниками научного, рационального земледелия.

Прежде всего, во время дискуссии вокруг проекта о введении правильных севооборотов В. Р. Вильямс осуществил демагогический нажим на отдел севооборотов Народного комиссариата земледелия, который и без того сотрясался от непрерывных арестов (в 1937 году последовательно были арестованы два наркома земледелия — Чернов и Эйхе). В статье, опубликованной 9 мая в газете «Правда», В. Р. Вильямс писал: «Люди, которые возглавляют сейчас проектирование севооборотов в Народном комиссариате земледелия СССР, или не понимают, или долгое время не хотели видеть всю порочность предпосылок, положенных в основу этого дела не ими, а вредителем Вольфом. Свое объективно вредное, а со стороны некоторых (Вольф) и субъективно вредительское дело они прикрывали абсолютно бесспорным и правильным указанием правительства о недопустимости в целом сокращать площади под зерновыми культурами».

В момент широкого обсуждения первого проекта о введении севооборотов вильямсисты осуществили провокацию против школы Д. Н. Прянишникова, обвинив во вредительстве группу учеников академика, выполнивших по его инициативе и под его руководством большую и ценную работу по составлению почвенно-агрохимических карт, дифференцированно выявлявших потребности в удобрениях 14 миллионов гектаров пахотных земель.

В связи с этим в созданном по инициативе Д. Н. Прянишникова Всесоюзном институте удобрений были арестованы 12 человек во главе с директором Института Запорожцем. Все они были впоследствии реабилитированы. (Следует отметить, что созданный Д. Н. Прянишниковым Институт удобрений в 1936 году слили с агропочвенной станцией, руководимой В. Р. Вильямсом и В. П. Бушинским. Находясь в одном Институте, последователи В. Р. Вильямса вместо сотрудничества начали открытую борьбу с агрохимической школой Д. Н, Прянишникова). На пост директора Института был назначен сторонник В. Р. Вильямса И. И. Усачев. Выступая в марте 1937 года на заседании актива ВАСХНИЛ (см.: Бюл. ВАСХНИЛ. 1937. № 4), И. И. Усачев похвастался как особым достижением тем, что «были разоблачены 12 врагов народа, занимавших руководящие посты». И далее И. И. Усачев восклицал: «Что же мы сделали, чтобы ликвидировать последствия вредительства? Мы выявили и продолжаем выявлять новые и новые корни вредительства, разоблачили троцкистов Сигаркина[33], Дикуссара и ряд других» (Там же. С. 22).

Однако наступление на школу Д. Н. Прянишникова этим не ограничилось. Через несколько месяцев, незадолго до принятия решения о севооборотах, вопрос о вредительстве в агрохимии был вновь вытащен на свет одним из последователей Вильямса, работавшим в отделе агропочвоведения Института, — Е. Лященко. Этот клеветник сумел напечатать в центральной печати статью «Агрохимические карты и урожай», в которой полезнейшее дело — составление агрохимических карт, выявлявших обеспеченность разных почв питательными веществами для растений, — объявлялось вредительством. Лященко писал в этой статье. о возглавляемом Прянишниковым агрохимическом отделе Института удобрений, агротехники и агропочвоведения следующее: «Здесь ведутся все научно-исследовательские работы по удобрениям и применению их в совхозах и колхозах. Здесь составлялась почвенно-агрохимическая карта важнейших сельскохозяйственных районов страны.

В Институте долгое время подвизалась группа врагов народа. Для составления агрохимической карты они привлекли кондратьевцев — Туткевича, Пятенко и некоего Найдина. Эти, с позволения сказать, «агрохимики» и взялись за разработку методики составления карт. Вздыхая по кулацким хозяйствам, где они во времена оны проводили опыты по внесению удобрений, новоявленные «агрохимики» сделали все для того, чтобы превратить агрохимические карты в тормоз повышения урожайности…

ВАСХНИЛ и Наркомат земледелия не контролировали работы Института и прозевали вредительскую деятельность врагов народа…

Враги народа, орудовавшие в Институте, были разоблачены и обезврежены. Перед новым руководством Института — директором Усачевым и зам. директора Павловым встала задача ликвидировать последствия вредительства…

Вредительство на этом участке еще не распутано. Наркомзем Союза, ВАСХНИЛ и Институт удобрений ничего не предпринимают, чтобы разгромить вражьи гнезда (Правда. 1937. 4 сент.).

Следует отметить, что ученик Д. Н. Прянишникова профессор П. Г. Найдин и сейчас работает в этом институте и является одним из наиболее известных и авторитетных советских агрохимиков.

Аналогичные обвинения появились и в газете «Соцземледелие» (1937. 21 сент.).

Указанная статья Лященко явилась поводом для обсуждения на пленуме секции агрохимии и почвоведения ВАСХНИЛ в ноябре 1937 года. В серии анонимных статей об этом пленуме читаем: «Достойно удивления поведение председателя пленума агрохимии акад. Д. Н. Прянишникова. Председатель всякий раз прерывал ораторов, как только тот или иной товарищ выходил за рамки чисто технических-вопросов и касался подрывной работы врагов народа в области химизации земледелия» (Соцземледелие. 1937. 16 нояб.).

«Пленум осудил выступление и поведение на пленуме акад. Д. Н. Прянишникова как недостойное советского ученого» (Соцземледелие. 1937. 20 нояб.).

Через несколько месяцев газета «Соцземледелие» вновь удостоила своим вниманием академика Д. Н. Прянишникова. В уже упоминавшейся ранее статье «Беспощадно выкорчевывать врагов и их охвостье из научных учреждений» газета писала: «Отношение некоторых академиков к задаче ликвидации последствий вредительства видно на примере последнего пленума секции химизации. Научная общественность помнит, что председатель этой секции академик Прянишников прямо заявил: не дело академии заниматься ликвидацией последствий вредительства — эго прерогатива других органов. Президиум академии даже не обсудил этого возмутительного факта» (Соцземледелие. 1938. 11 янв.).

Пленум на этой «дискуссии» принял установки В. Р. Вильямса. Они были весьма оригинальны. Было решено продолжать и впредь работу по составлению карт, но именовать их не почвенно-агрономическими, а просто почвенными.

С тех пор и фактически до недавнего времени при составлении почвенных карт для колхозов внимание обращалось не столько на содержание в почве питательных элементов, сколько на морфологическое описание и характеристику их структуры (почвы слабо оподзоленная, суглинистая, мелкокомковатая и т. д.). В кабинете председателей колхозов такие карты висели в основном как украшение.

О том, что эта стоившая жизни ряду сотрудников Института удобрений грязная клевета о вредительстве в химизации земледелия исходила в конечном итоге от В. Р. Вильямса, легко догадаться по информационной статье «Отказ от агрохимических карт» (Фронт науки и техники. 1938. № 3. 129–131). Повторяя измышления о «вредительстве врагов народа», о том, что «Президиум ВАСХНИЛ прозевал вредительскую работу» и т. д., статья сообщает: «По заявлению акад. В. Р. Вильямса, выводы пленума секции агрономической химии ВАСХНИЛ относительно агрохимкарт, вопреки стараниям «минеральных агрохимиков», правильно отмечают необходимость создания почвенных карт как основы при проведении правильных травопольных севооборотов».

Следует отметить, что В. Р. Вильямс не скупился на необоснованные обвинения, и не только тогда, когда это касалось почвоведения или земледелия. Он охотно вносил такую же лепту и в дискуссию по генетическим вопросам, не обладая даже смутным представлением о существе разногласий сторон. Об этом можно судить из статьи Ф. Дворянкина в газете «Тимирязевка» (1937. 6 янв.), сообщавшей следующие подробности визита Т. Д. Лысенко в Сельскохозяйственную академию им. К. А. Тимирязева: «После беседы у тов. Колеснева Трофим Денисович Лысенко посетил академика В. Р. Вильямса и поблагодарил за его письмо к сессии Сельхозакадемии, в котором Василий Робертович горячо поддержал теоретические концепции академика Лысенко. Полчаса продолжалась дружеская беседа двух выдающихся ученых. Василий Робертович сказал, что он решил выступить со своим письмом на сессии потому, что дискуссия по вопросам селекции обострилась совсем не случайно, она есть отражение классовой борьбы, это классовая борьба в науке. А враг и в науке не отдает без боя своих позиций».

В споре с В. Р. Вильямсом школа Д. Н. Прянишникова понесла, как мы видели, серьезные потери. Однако несмотря на эти потери, школа Д. Н. Прянишникова сохранилась и сохранила свои научные убеждения. Эта крупнейшая агро- номическая школа нашей страны была вновь потрепана уже после смерти ее основателя, в конце 1948 года, когда августовская сессия ВАСХНИЛ проложила травопольной системе земледелия столбовую дорогу. Однако и этот период не поколебал рядов школы Д. Н. Прянишникова, хотя они снова поредели. Д. Н. Прянишников был создателем всей советской агрохимии, а агрохимию как науку нельзя было уничтожить. В нашей стране нет ни одного ученого-агрохимика, который бы не был воспитан на классических трудах академика Дмитрия Николаевича Прянишникова, корифея науки, ученого с необычайно широким диапазоном интересов, внесшего крупный вклад не только в развитие агрохимии, но и в развитие биохимии и физиологии растений, земледелия и растениеводства.

Дружба Д. Н. Прянишникова и Н. И. Вавилова. Попытка Д. Н. Прянишникова добиться освобождения Н. И. Вавилова

За свою долгую жизнь Д. Н. Прянишников объездил всю страну вдоль и поперек; 25 раз он выезжал в научные командировки за границу. Мировое земледелие он знал не только по книгам. Несмотря на противодействие В. Р. Вильямса и его последователей, Д. Н. Прянишников сумел сделать очень многое для своей страны и для своего народа и оставил нам богатейшее научное наследство.

Академик Н. И. Вавилов, о судьбе которого мы уже рассказали, очень любил Д. Н. Прянишникова. Его оценка вклада Д. Н. Прянишникова в мировую науку отчетливо видна нз следующей небольшой выдержки, взятой нами из неопубликованной статьи Вавилова, датированной 1939 годом: «Удельный вес науки в стране определяется не только средствами, отпускаемыми по государственному бюджету, числом исследовательских институтов, но, прежде всего, кругозором научных деятелей, высотой их научного полета.

Когда спрашивают о науке в той или другой стране, то мы прежде всего думаем о том, что нового внесли научные деятели в мировые знания, какие новые пути проложили они, какие оригинальные исследовательские школы существуют в стране. В наших умах встают имена выдающихся исследователей, которых дала данная страна. Как маяки они определяют научный уровень страны, направленность работ научных коллективов.

По совершенно бесспорному и единодушному признанию, одним из ведущих направлений в мировой агрономической науке XX века является школа академика Дмитрия Николаевича Прянишникова».

Следует отметить, что и Д. Н. Прянишников очень любил Н. И Вавилова и ценил его как великого ученого. Академик Н. И. Вавилов был фактически учеником Д. Н. Прянишникова. Окончив в 1910 году Московский сельскохозяйственный институт (ныне Московскую сельскохозяйственную академию имени К. А. Тимирязева), Н. И. Вавилов несколько лет работал при кафедре частного земледелия, которую возглавлял тогда Д. Н. Прянишников. Арест Н. И. Вавилова потряс Д. Н. Прянишникова до глубины души. Не веря в какую-либо виновность Н. И. Вавилова, Д. Н. Прянишников добился приема у наркома НКВД Л. Верия и очень энергично ходатайствовал об освобождении Н. И. Вавилова. Берия, однако, отклонил ходатайство Д. Н. Прянишникова.

После отказа Берия Д. Н. Прянишников вместе с братом Н. И. Вавилова, известным физиком С. И. Вавиловым, побывал на приеме у зам. Пред. Совнаркома В. М. Молотова с ходатайством о пересмотре дела Н. И. Вавилова и его реабилитации. Получив отказ, они снова обратились к Л. Верия и В. М. Молотову с просьбой об улучшении тюремного режима академика Н. И. Вавилова с тем, чтобы он мог, хоть и в заключении, продолжать свою научную работу.

В 1941 году, в начале войны, когда Н. И. Вавилов находился в заключении, академик Д. Н. Прянишников неожиданно для всех телеграммой в Комитет по Сталинским премиям представил Н. И. Вавилова к премии за создание мировой коллекции культурнь растений. Этот благородный поступок Д. Н. Прянишни» ва был несомненно актом 146 отчаяния и горечи, и в то же время он олицетворял его благородное мужество в борьбе против произвола.

В. Р. Вильямс как человек и ученый

Академик В. Р. Вильямс был в известной степени антиподом Д. Н. Прянишникова, и их личные отношения носили антагонистический характер, несмотря на то, что они оба работали на одном факультете Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева. Потенциально В. Р. Вильямс был, по-видимому, крупным ученым. Однако на развитие его научной деятельности и психики наложил сильный отпечаток физический недуг — паралич части тела, от которого он страдал более 20 лет. Этот тяжелый недуг приковывал Вильямса к небольшому участку возле его дома, расположенного рядом с возглавлявшейся им кафедрой почвоведения, и лишал его возможности проводить настоящие лабораторные эксперименты. Именно физический недуг превратил В. Р. Вильямса в кабинетного проповедника, лишил его мысль связи с жизнью. Он некритически относился к людям, и если Д. Н. Прянишников вырастил обширную плеяду настоящих ученых, то вокруг В. Р. Вильямса собирались в основном карьеристы и догматики.

В последние годы своей жизни, то есть как раз в те годы, к которым в основном относятся описываемые события, В. Р. Вильямс находился в столь плохом физическом состоянии, что фактически уже не нес ответственности за свои поступки и за то, что выходило за его подписью. Этим и пользовались люди его окружения.

Дискуссия между В. Р. Вильямсом и Н. М. Тулайковым. Арест и гибель Н. М. Тулайкова

Другой крупной агрономической школой, выступившей в 1936–1937 годах против идей В. Р. Вильямса и применения на юге и юго-востоке СССР травопольной системы земледелия, была школа выдающегося ученого академика Н. М. Тулайкова, организатора и первого руководителя Всесоюзного научно-исследовательского института зернового хозяйства (в Саратове). За свои выступления против системы В. Р. Вильямса Н. М. Тулайков был арестован в 1937 году и погиб. В обиходе появился даже термин «тулайковцы», который был равносилен понятию «враги народа» и который был использован для полного разгрома в 1937 году этого прогрессивного центра нашей страны.

В газете «Сельская жизнь» (1962. 6 янв.) опубликована большая статья, возрождающая светлый образ Н. М. Тулайкова, образ крупного ученого и патриота, человека принципиального и смелого.

Блестящая характеристика Н. М. Тулайкова как ученого, мужественно отстаивавшего свои убеждения в интересах советского земледелия, дана на мартовском пленуме ЦК КПСС 1962 года. Не лишне отметить и то, что работы Н. М. Тулайкова знал и ценил В. И. Ленин.

За 37 лет научной деятельности Николай Максимович опубликовал около 400 научных работ по широкому кругу сельскохозяйственных проблем. Н. М. Тулайков отчетливо показал в своих исследованиях, что гипотеза В. Р. Вильямса сильно преувеличивает роль структуры почв для их водного режима и роль многолетних трав в создании прочной структуры почвы. Академик Тулайков особенно подчеркивал бесполезность многолетних трав в севооборотах засушливой зоны и настаивал на необходимости специализации хозяйств и увеличения посевов кукурузы в южных районах страны. Н. М. Тулайков резко выступал против замены на юге СССР озимых пшениц яровыми, дававшими значительно более низкие урожаи из-за резкого дефицита влаги во второй половине лета. Тулайков отчетливо показал фальсификацию науки в работах В. Р. Вильямса и его последователей.

Газета «Сельская жизнь» в 1962 году так характеризует борьбу Н. М. Тулайкова с травопольной системой земледелия: «Ученый-коммунист был мужественным борцом в науке. Он стремился отстоять передовые методы ведения сельского хозяйства против шаблона и догматизма. Эта схватка с травопольщикамн была горячей и суровой. Но его борьба против порочной травопольной системы земледелия в то время была неравной. Ученый оказался жертвой произвола и погиб. Только разоблачение культа личности и восстановление ленинских норм партийной жизни позволило снять с честного имени ученого позорную кличку «враг народа».

Академик Н. М. Тулайков погиб в борьбе с травопольной системой В. Р. Вильямса, однако лично В. Р. Вильямса винить в его смерти нельзя. Непосредственным поводом для разгрома школы Тулайкова явилась статья В. Столетова «Против чуждых теорий в агрономии», опубликованная 11 апреля 1937 года в центральной печати. В. Столетов резко обрушился на две выпущенные Сельхозгизом книги академика Н. М. Тулайкова, посвященные вопросам развития сельского хозяйства- Академик Тулайков развивал в этих книгах правильные идеи, идеи, которые, к сожалению, только недавно, в связи с решениями ряда Пленумов ЦК КПСС, пробили себе путь в сельскохозяйственную науку и практику. В. Столетов необъективно и демагогически подошел к оценке этих идей и выдвинул против Тулайкова ряд необоснованных обвинений. Это очень наглядно видно из отношения В. Столетова, например, к идее Тулайкова о децентрализации и дифференциации управления текущей работой колхозов в разных зонах СССР. Вот что писал тогда по этому поводу В. Столетов: «Своими пространными рассуждениями о дифференцировании приемов Тулайков старается вышибить из-под агрономии, с одной стороны, ее научно-теоретическую базу и возможность обобщения стахановского опыта, а с другой — государственное планирование агротехнической политики нашего земледелия. Нельзя по раз установленному рецепту давать указания, как и когда нужно ухаживать за паром, когда начинать и кончать посев яровых или озими в колхозе «Путь к социализму» для получения в нем высоких урожаев. Даже из самых ответственных учреждений Москвы можно дать такие указания лишь в том случае, если дающий советы лично и очень хорошо знает все условия, в которых находится колхоз «Путь к социализму», — так пишет Тулайков (Основы. С- 68). Подменив научные принципы агрономии готовым рецептом, Тулайков создал себе позиции для обстрела государственного планирования агротехнической политики. Каждому понятно, кого имеет в виду Тулайков, когда он говорит о самых ответственных учреждениях Москвы. Понятно также, чему служит и манера Тулайкова доводить каждое положение до бессмыслицы: нельзя, мол, дать из Москвы «рецепт» колхозу «Путь к социализму».

Руководствуясь и прикрываясь тулайковским пониманием дифференциации агрономических приемов, враг, ссылаясь на местные условия, может сорвать любое принципиальное агрономическое указание, даваемое в постановлениях ЦК ВКП(б) и СНК СССР».

Так оценил В. Столетов простые и разумные предложения Н. М. Тулайкова, и эти необоснованные, глупые обвинения, эта высосанная из пальца «бдительность» весьма характерная для лиц, использовавших в своих интересах трагедию 1937 года, сыграли печальную роль в судьбе выдающегося ученого.

Статья В. Столетова в «Правде» была перепечатана в саратовской областной газете «Коммунист» (1937. 15 апр.), и для ее обсуждения в этот же день было созвано совместное заседание ряда институтов. В саратовской областной газете от 16 апреля 1937 года была напечатана краткая заметка об этом совещании.

«Вчера в сельскохозяйственном институте им. Сталина, — читаем мы в этой заметке, — открылось собрание научных работников этого института, Всесоюзного института зернового хозяйства и Селекционной опытной станции, посвященное обсуждению статьи В. Столетова «Против чуждых теорий в агрономии»…

Законное недоумение присутствующих вызывает отсутствие на собрании академика Н. М. Тулайкова».

Академик Н. М. Тулайков, для которого статья В. Столетова была полной неожиданностью, действительно не явился на собрание, предчувствуя его погромную цель. В отличие от генетиков, он еще не привык к травле, он считал себя общественно уважаемым человеком, для него необоснованные обвинения такого характера еще не стали обычным делом.

Предчувствия Н. М. Тулайкова оказались правильными. Собрание, созванное для обсуждения статьи В. Столетова, вылилось в санкционированный разгром тулайковской научной школы. Подробности этого собрания были изложены через два дня, 18 апреля 1937 года, в той же саратовской газете «Коммунист» в анонимной статье, озаглавленной «Разгромить до конца чуждые теории в агрономии». В статье можно было прочитать такие, например, формулировки: «Этими теориями Тулайкова, как правильно указывали на собрании проф. Смирнов, проф. Гуляев, проф. Захарьин, проф. Левошин, пользовались и пользуются сейчас враги народа, вредители сельского хозяйства, троцкисты и их правые сообщники… Одна из основных ошибок академика Тулайкова — консерватизм, боязнь проникновения в институт таких революционных теорий в агрономии, как, например, теория академика Лысенко».

Против Н. М. Тулайкова и его ближайших сотрудников была начата газетная кампания. «В плену лженаучных теорий», «Выкорчевывать до конца чуждые теории в агрономии», «Саратовский рассадник чуждых теорий» — статьи под такими заголовками стали обычными летом 1937 года. К концу лета фамилия Н. М. Тулайкова печаталась уже без инициалов и к ней добавлялся эпитет «вредитель». Появились и зловещие выражения «тулайковщина» и «тулайковцы», которые означали, что «разоблачена» группа, что арестован далеко не один только академик Н. М. Тулайков.

Так окончилась научная и общественная деятельность ученого-коммуниста академика Н. М. Тулайкова. В 1938 году он умер в Беломорском лагере.

Не лишне отметрть, что Н. М. Тулайков был близким другом академика Н. И. Вавилова, его многолетним соратником на посту вице-президента ВАСХНИЛ.

В. Р. Вильямс торжествовал «победу» своего травопольного учения. Но это торжество было для него недолгим — он умер в 1939 году. Однако крикливая плеяда его учеников и последователей сполна использовала в последующие годы раздутый культ В. Р. Вильямса, обеспечив себе прочное господствующее положение на многих ответственных постах. Эти люди (В. П. Бушинский, М. Чижевский, В. С. Дмитриев, С. Ф. Демидов, М. Аваев и др.), не дав в последующие годы ничего полезного ни науке, ни практике, жили лишь за счет эксплуатации той славы, которая совершенно незаслуженно воздавалась В. Р. Вильямсу.

Начавшаяся война временно похоронила травопольную систему. Стране нужен был хлеб, а не мелкокомковатая структура почвы с обещаниями феноменальных урожаев через 8-10 лет. Стране были нужны взрывчатка, порох, кислоты — все это должна была дать химическая промышленность, развитию которой В. Р. Вильямс объективно препятствовал. Он называл этот путь «бесполезным омертвлением народных миллиардов», «выбрасыванием денег на ветер». К счастью, в Госплане и Совнаркоме СССР оказались люди, которые прислушивались к голосу Д. Н. Прянишникова, и в начале войны у нас было уже немало заводов по производству удобрений. Их срочно пустили на производство оборонной продукции, и это был достойный вклад прянишниковской агрохимии в разгром немецкого фашизма.

Оспаривать значение химизации земледелия уже никто не решался, и о волшебной системе В. Р. Вильямса в годы войны как-то начали забывать. Однако это забвение было лишь временным. После войны эта система была вновь вытащена на свет и принудительно распространена на всей территории Советского Союза. Славу В. Р. Вильямса вновь раздули до баснословных размеров, а агрохимическая школа Д. Н Прянишникова была вновь объявлена реакционной. Это случилось в 1948 году, всего лишь через несколько месяцев после смерти самого Д. Н. Прянишникова — этого корифея советской науки, прожившего долгую, интересную и боевую жизнь и сослужившего прекрасную службу своему народу.

Часть II. Новая фаза дискуссии (1946–1962)

Было много попыток подавить или исказить научную истину… но ни одна из этих попыток не имела длительного успеха.

Г. Дейл

Глава 1. Резкое обострение генетической дискуссии в послевоенный период. Причины и последствия сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года

Печально знаменитую сессию Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) в августе 1948 года долгое время называли исторической. И это действительно так— августовская сессия навсегда вошла в историю науки и человечества. И она никогда не будет забыта, она останется в летописи человеческой истории, но только как пример бессмысленного уничтожения теоретических и практических достижений биологической науки, как пример произвола и надругательства над убеждениями ученых. Эту сессию будут всегда вспоминать, но лишь как событие, отбросившее советскую биологическую науку на десятилетия назад и на много лет задержавшее развитие сельского хозяйства нашей родины в угоду группе невежественных людей.

Сразу после этой сессии на основании надуманных, клеветнических и извращенных обвинений в идеализме, реакционности, морганизме, вейсманизме, пособничестве империализму и буржуазии, менделизме, антимичуринизме, низкопоклонстве перед Западом, вредносности, метафизичности, механистичности, расизме, космополитизме, формализме, бесплодности, антимарксизме, антидарвинизме, отрыве от практики и т. д., и т. п. были уволены с работы или понижены в должности сотни ученых — лучших и наиболее квалифицированных представителей советской биологии. Вина их состояла только в одном: они не всегда и не во всем были согласны с идеями и гипотезами, которые выдвигались Т. Д. Лысенко, И. И. Презентом, И. Е. Глущенко, М. А. Ольшанским, В. Н. Столетовым и другими представителями этой группы.

Одновременно увольнялись и противники травопольной системы земледелия В. Р. Вильямса.

В последующие годы (1950–1952) к этим репрессиям прибавились репрессии против ученых, не согласившихся с концепциями О. Б. Лепешинской, и против так называемых «антипавловцев» (термин, искусственно придуманный в то время для удобства обвинений).

Вздорные антицитологические концепции О. Б. Лепешинской, порожденные элементарной методической безграмотностью, были объявлены одной из основ мичуринской биологии, и всякая критика их была запрещена в течение нескольких лет. Учение великого физиолога И. П. Павлова оказалось гипертрофированным до абсурда, и гонения на всех инакомыслящих, объявленных идеалистами, копировали в этот период погромные методы августовской сессии ВАСХНИЛ.

В качестве «антипавловцев» и идеалистов были подвергнуты травле и в течение нескольких лет не имели нормальной возможности вести научную работу такие выдающиеся советские ученые, как академики Л. А. Орбели, И. С. Бериташвили, действительный член АМН СССР П. К. Анохин и многие другие.

В стране закрывали прекрасные генетические, цитологические, физиологические лаборатории.

Серьезно пострадал после этих бессмысленных преследований наш научный, государственный и политический престиж. Буржуазные газеты получили богатый материал для антисоветской пропаганды.

Но главное — это ущерб, который был нанесен сельскому хозяйству, медицине, ряду других отраслей народного хозяйства, ущерб, который сейчас начинает выявляться с полной очевидностью, но истоки которого далеко не всегда стараются правильно установить.

Послевоенное возрождение научных дискуссий в области биологии. Полемика по вопросам внутривидовой конкуренции

Описанные в предыдущих главах трагические для нашей науки события были прерваны войной. Теоретические споры на время забылись для того, чтобы возобновиться в 1945–1946 годах после публикации академиком Т. Д. Лысенко малоубедительной статьи об отсутствии в природе так называемой внутривидовой конкуренции, признание которой всегда было одним из основ дарвинизма. Публикация статьи расширяла сферу лысенкоизма, приводя его к 154 столкновению с интересами других групп ученых (ботаников, морфологов, зоологов, дарвинистов), которые сразу выступили с критикой идей Т. Д. Лысенко.

Характерен эпизод начала дискуссии, свидетелем которого был и автор этих строк, в то время студент Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева, начавший научную работу на кафедре ботаники под руководством академика П. М. Жуковского. 5 ноября 1945 года Т. Д. Лысенко на курсах работников госселекционных станций впервые сделал сообщение, отрицавшее наличие в природе внутривидовой конкуренции у растений и животных. Уверенность Т. Д. Лысенко в прочности своей аргументации была столь велика, что он сам вызвал к себе П. М. Жуковского, передал ему еще неопубликованную рукопись и попросил сделать критические замечания. Т. Д. Лысенко пообещал напечатать его возражения вместе со своей статьей в редактируемом им журнале «Агробиология». ПМ. Жуковский, крупнейший ботаник, ученый, обладающий энциклопедическими знаниями, ученик и соратник Н. И. Вавилова, честно принял вызов Т. Д. Лысенко. Мы, молодые студенты, горячо обсуждали статью П. М. Жуковского, которую он прочитал нам перед передачей ее Т. Д. Лысенко. Статья содержала основательную, убедительную критику концепции Т. Д. Лысенко, была интересной, логичной и блестящей по форме. Прочитав статью, Т. Д. Лысенко бьш взбешен и напечатал только свою статью без всяких изменений и исправлений. ПМ. Жуковский решил не сдаваться и опубликовал свои критические заметки в 1946 году в журнале «Селекция и семеноводство» под заголовком «Дарвинизм в кривом зеркале». Ответом на нее явился грубый, демагогический выпад Т. Д. Лысенко в газете «Правда», озаглавленный «Не в свои сани не садись». Не только бестактный и неумный заголовок статьи, но и все ее содержание было бессмысленным злобным. Ответ ПМ. Жуковского, направленный им в ряд печатных органов, не был опубликован.

Журнал «Селекция и семеноводство» предоставил свои страницы статье ФДворянкина, наиболее активного сторонника Т. Д. Лысенко, которая называлась «Дарвинизм в меиделистском зеркале» (1946. № 1–2). Содержание ее было весьма поверхностным. Через некоторое время Т. Д. Лысенко снова выступил в журнале «Агробиология» со статьей «О кривом зеркале и некоторых антидарвииистах». Меткий заголовок полемических заметок П. М. Жуковского сильно задел, как мы видим, самолюбие лысенковцев. С этого момента началась травля ПМ. Жуковского, которого за выступление в защиту дарвинизма причислили к антидарвинистам и морганистам-менделистам, хотя он был ботаииком-экспериментатором, специалистом по культурной флоре и не имел в тот период прямого отношения в генетике. До начала дискуссии Т. Д. Лысенко относился к П. М. Жуковскому весьма положительно.

Начало дискуссии изменило и мои личные представления о Т. Д. Лысенко. До этого момента я воспринимал спор в области генетики и дарвинизма как действительно научный спор, в котором, как мне казалось, обе стороны заслуживают право на уважение. Наблюдая же начало дискуссии в области дарвинизма, я понял, что для Т. Д. Лысенко и его последователей важно было все что угодно, но только не выявление научной истины.

Дискуссия по проблемам дарвинизма захватила многих ученых, и очень скоро выяснилось, что позиция Т. Д. Лысенко и его последователей была явно натянутой и фактически малообоснованной. Она граничила с простой фальсификацией науки. Выяснилось, — кроме того, что ни Т. Д. Лысенко, ни его сторонники не обладали достаточной эрудицией для того, чтобы вести дискуссии на принципиальном уровне.

И тогда Т. Д. Лысенко вновь «сорвался» на демагогию, на политический шантаж, отнеся всех, не согласных с его гипотезой, к защитникам империализма. На страницах «Литературной газеты» от в 1947 году опубликовал вздорную статью, в которой говорилось, в частности, следующее: «Чем объяснить, Что буржуазная биологическая наука так дорожит «теорией» о внутривидовой конкуренции? Ей нужно оправдать, почему в капиталистическом обществе громадное большинство людей, особенно во время перепроизводства материальных благ, ведет бедный образ жизни.

Все человечество принадлежит к одному биологическому виду. Поэтому буржуазной науке и понадобилась выдуманная внутривидовая борьба. В природе внутри вида, говорят они, между особями идет жестокая борьба за пищу, которой не хватает, э§ условия жизни. Побеждают более сильные, более приспособленные особи. То же самое происходит, мол, и между людьми: капиталисты имеют миллионы, а рабочие бедствуют, потому что капиталисты якобы умнее, способнее по своей природе, по своей наследственности.

Мы, советские люди, хорошо знаем, что угнетение трудящихся, господство капиталистического класса и империалистические войны ничего общего не имеют ни с какими законами биологии. В основе всего этого лежат законы загнивающего, отживающего свой век буржуазного капиталистического общества.

Но внутривидовой конкуренции нет и в самой природе. Существует лишь конкуренция между видами: зайца ест волк, но заяц зайца не ест — он ест траву. Пшеница пшенице также не мешает жить. А вот пырей, лебеда, осот являются представителями других видов и, появившись в посевах пшеницы или кок-сагыза, отнимают у них пищу, борются с ними.

Буржуазная биологическая наука, по самой своей сущности, потому, что она буржуазная, не могла и не может делать открытия, в основе которых лежит непризнанное ею положение об отсутствии внутривидовой конкуренции. Поэтому и гнездовым севом американские ученые заниматься не могли. Им, слугам капитализма, необходима борьба не со стихией, не с природой; им нужна выдуманная борьба между белоколосой и чериоколосой пшеницей, принадлежащими к одному виду. Выдуманной внутривидовой конкуренцией, «извечными законами природы» они силятся оправдать и классовую борьбу, и угнетение белыми американцами черных негров. Как же они признают отсутствие борьбы в пределах видов?»

Приведенный тезис Лысенко — это от начала до конца вульгарное смешение общественных и биологических закономерностей и искажение смысла критики в адрес самого Т. Д. Лысенко, это, наконец, возведение обвинений на Ч Дар-. вина — действительного автора концепции о внутривидовой конкуренции.

Дарвинизм и генетика были поставлены в одной из статей И. И. Презента в очень своеобразную зависимость от фаз развития капитализма. «Капиталистический период своего расцвета вынес на гребне своей культуры величайшее творение биологической мысли — историческое воззрение на органический мир, дарвинизм. Загнивающий капитализм на империалистической стации своего развития породил мертворожденного ублюдка биологической науки, насквозь метафизическое, антиисторическое учение формальной генетики…» (Леиингр. правда. 1947. 6 марта).

Эта неумная и грубая демагогия не имела, конечно, серьезного успеха, она вызвала еще большую оппозицию ученых. Студенческая молодежь на проходивших в этот период вузовских дискуссиях явно не поддерживала идей Т. Д. Лысенко.

Особенно большой интерес привлекла дискуссия по внутривидовой конкуренции, организованная биологическим факультетом Московского университета. Эта дискуссия состоялась 4 ноября 1947 года в переполненной до отказа самой большой аудитории МГУ. С докладами выступили академик И. И. Шмальгаузен и профессора А. Н. Формозов и Д. А. Сабинин, которые аргументированно, логично и убедительно показали полную несостоятельность концепции Т. Д. Лысенко. Ни один из лысенковцев, присутствовавших на заседании, не решился принять участие в полемике, несмотря на предложение председательствующего.

С особенным энтузиазмом был встречен доклад профессора Д. А. Сабинина, который ярко, образно доказал методическую недостоверность того единственного опыта с кок-сагызом, который был проведен сотрудницей Т. Д. Лысенко и опубликован им в статье «Естественный отбор и внутривидовая конкуренция». (Все выводы Т. Д. Лысенко, помимо обстрактных теоретических рассуждений, базировались именно на этом опыте.)

Мы считаем целесообразным привести здесь простой математический анализ этого опыта, данный Д. А. Сабининым, чтобы показать, на какой шаткой «фактической» основе было построено стоившее нашей стране сотни миллионов рублей внедрение метода гнездовых посевов леса, который распространял Т. Д. Лысенко на весь растительный и животный мир без всякой дополнительной проверки. «На основании всего, что излагалось выше, — заключил Д. А. Сабинин свой обзор фактов, противоречивших выводам Т. Д. Лысенко, — и в частности на основании превосходных опытов Полтавской опытной станции и ряда других учреждений, следовало ожидать, что всякое скучивание семян приведет к обострению конкуренции между особями в насаждениях. Между тем акад. Лысенко на основании данных своих опытов с гнездовым посевом кок-сагыза пришел к заключению об отсутствии внутривидовой борьбы в насаждениях этого растения, а затем распространил свои выводы и на весь живой мир.

Однако, ознакомившись с опубликованными данными упомянутого опыта, я убедился, что вывод, сделанный автором опыта, является только следствием совершенно произвольного, неправильного подхода к обработке результатов опыта. При правильной оценке данных, опубликованных академиком Лысенко по его опыту с гнездовым посевом кок-сагыза, приходится эти данные отнести в число тех многочисленных опытов, которые свидетельствуют о наличии внутривидовой борьбы в искусственных насаждениях растений.

Рассмотрим, как обрабатывали свои данные по гнездовому посеву автор этого опыта и в чем заключаются его ошибки.

Имея в своем распоряжении результаты взвешивания корней кок-сагыза, посаженного черенками в гнезда при 158 различном числе растений в гнезде, автор привел в таблице данные веса всех растений в гнезде и числа растений в гнезде. Эти данные позволяют рассчитывать средний вес растений в гнезде. На основании цифр, приведенных в работе Лысенко, я построил график. На приведенном графике изображены величины среднего веса растений в гиезде при различном числе индивидов в гнезде— от одного до 13. Как видно, средний вес одного корня в гнезде сильно и закономерно падает по мере увеличения числа растений в гнезде. Точно так же из приведенного графика видно, что по мере увеличения числа растений в гнезде падает наибольший и наименьший вес растений.

Казалось бы, можно было, ограничиваясь этими результатами, просто заключить о наличии взаимного угнетения растений, развивающихся в одном гиезде, как причине, вызывающей уменьшение среднего веса и уменьшение значений веса наибольшего и наименьшего растений в гнезде по мере увеличения числа индивидов в гнезде. Однако автор опыта не удовлетворяется этим и подвергает результаты опыта весьма своеобразной обработке. Он располагает корни растений, получаемых из гнезд, в порядке убывающего веса корней. Соответственные данные приведены в его таблицах.

Расположив в убывающем порядке массу корней растений, получаемых из одного гнезда, автор опыта обращает внимание на то обстоятельство, что, начиная с числа растений, достигающего 5 на одно гнездо, крайнее пятое по порядку растение оказывается меньшим по весу, чем пятое по порядку растение при большем числе растений в гнезде, например при 11–13 растениях в гнезде. Свое заключение об отсутствии внутривидовой конкуренции между растениями одного гнезда автор строит именно на этом превышении величины по порядку веса корня кок-сагыза при большем числе растений в гнезде, например, при 13-ти над весом пятого корня при пяти растениях в гнезде.

Спрашивается, допустимо ли такое сравнение?

Задачу, которую решил автор рассматриваемого опыта, можно сформулировать так: имеются ряды с разным числом членов. Спрашивается, какой вывод можно сделать, сравнивая крайний минимальный вариант короткого ряда, скажем, из 5 членов, с пятым по порядку вариантом ряда из 13 членов.

Ответ на этот вопрос дать нетрудно. Подобное сравнение лишено смысла, а вывод, делаемый на основании этого сравнения, может привести просто к абсурду.

Можно привести пример, иллюстрирующий совершенную недопустимость сравнения различных рядов по методу, применявшемуся академиком Лысенко. Средняя температура июня в Москве значительно ниже средней июньской температуры Харькова. Причина этого достаточно известна. Но попробуем подойти к этому вопросу, пользуясь методами, применявшимися академиком Лысенко для доказательства отсутствия внутривидовой борьбы в насаждениях растений. Выберем температуры первых пяти дней какой-нибудь июньской декады Харькова, расположим эти температуры в убывающем порядке. Возьмем затем температуры 13 дней июня в Москве, включающих и 5 дней наблюдений в Харькове; расположим и эти температуры в убывающем порядке. Затем сравним температуру наиболее холодного из пяти дней в Харькове с температурой пятого по порядку из 13 дней в Москве. Вполне вероятно, что температура пятого по порядку дня из 13 окажется в Москве равной или более высокой, чем пятого дня из пятидневки в Харькове. Если бы это оказалось действительно так и кто-то, следуя методу Лысенко, пожелал отрицать представление о том, что Солнце — источник тепла на Земле, то такое намерение в лучшем случае можно было бы признать забавным. Но ведь именно так и рассуждал академик Лысенко, оценивая итоги своих опытов с гнездовым посевом кок-сагыза.

(Сабинин Д. А. О внутривидовой борьбе в искусственных и естественных насаждениях растений // Внутривидовая борьба животных и растений. 1947. С. 41–43.)

К концу 1947 года дискуссия по вопросам дарвинизма приобрела для ее зачинателя явно неблагоприятный оборот, она резко подорвала его научный авторитет.

Развитие дискуссии и подготовка разгромной сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года

В дискуссию по вопросам дарвинизма постепенно были втянуты и генетики. Это закономерно, ибо биология и особенно генетика развивались после войны за рубежом исключительно быстро и развитие сопровождалось внушительными теоретическими и практическими достижениями. Особенно выделялась на общем уровне биология и генетика в США, где исследования биологических проблем разворачивались после войны исключительно быстрыми темпами. В то же время концепции о наследственности самого Т. Д. Лысенко не претерпели за этот период существенного развития. Естественно, что основная масса советских биологов стала понимать, что монополизм и засилье в советской науке лишь одного направления, представленного к тому же группой ученых, склонных к догматизму и демагогии (Т. Д. Лысенко, И. И. Презент, М. А. Ольшанский, А. А. Авакян, И. Е. Глущенко, П. А. Власюк, Д. А. Долгушин, В. Н. Столетов, Н. Н. Жуков-Вережников, Л. К. Гребень, Н. И. Нуждин и др.), тормозят движение вперед, мешают преодолению общего отставания нашей науки. Партия в тот период поставила, как известно, перед советской наукой важнейшую задачу — «догнать и превзойти достижения науки за пределами нашей родины», и каждый честный ученый хотел внести в осуществление этой задачи свой вклад.

Разочарованию ученых в теоретических концепциях Т. Д. Лысенко способствовал и очевидный провал его широко разрекламированных практических мероприятий — посевов озимых по стерне в Сибири, принесших сибирскому земледелию существенный ущерб и подвергнутых резкой критике в открытой дискуссии, «яровизации» яровых на юге СССР, «внутрисортового скрещивания» и летних поздних посевов сахарной свеклы в Средней Азии Новый выведенный сверхскоростными способами сорт яровой пшеницы для юга Украины, о котором Т. Д. Лысенко преждевременно рапортовал кшда-то на всю страну, также оказался негодным.

Все эти фейерверки, долгое время освещавшие дорогу Т. Д. Лысенко и его группе к безраздельному господству в биологии и агрономии, к 1948 году уже почти погасли. Против Т. Д. Лысенко в ряде докладов выступил молодой Ю. Жданов[34], в то время заведующий отделом науки ЦК ВКП(б), сын секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова. К этому времени стало ясно, что и руководимая Т. Д. Лысенко Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. Ленина работала явно неудовлетворительно, она превратилась в личную канцелярию Т. Д. Лысенко. Выборы академиков не проводились с 1935 года, и проводить их демократическим путем Т. Д. Лысенко не собирался, ибо большинство академиков отрицательно относилось к деятельности своего президента.

Основной особенностью сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года являлась предрешенность ее исхода, поскольку доклад Т. Д. Лысенко был предварительно утвержден в Политбюро и лично Сталиным. Стремление добиться новых правительственных санкций против генетиков и инакомыслящих биологов возникло у Т. Д. Лысенко задолго до августа 1948 года. Еще в середине 1947 года он обратился с длинной докладной запиской к А. А. Жданову о положении в биологической науке. Многие положения этой записки А. А. Жданову вошли впоследствии в доклад Т. Д. Лысенко на сессии ВАСХНИЛ. Докладная записка была фактически призывом о помощи, что можно увидеть хотя бы из двух ее абзацев:

Из докладной записки Президента ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко

Секретарю ЦК ВКП(б) тов. А. А. Жданову

№ Л-1/542,12 июня 1947 г.

«Неоднократно, причем голословно, утверждалось, что я в интересах разделяемого мною направления в науке административно зажал другое, противоположное направление. Смею уверить, что дело обстоит как раз наоборот, и в этом меня и можно обвинить. Я не сумел (по не зависящим от меня причинам) в должной мере использовать предоставленные мне положением права для большого развития руководимого мною направления в науке и хотя бы немного придержать, ограничить схоластиков, метафизиков противоположного направления. Поэтому в действительности зажатым в сельскохозяйственной науке оказывается то направление, которое представлено президентом, хотя это направление до сих пор всегда получало поддержку со стороны руководителей Партии и Правительства.

Меня, буквально, мучает то, что я до сих пор не смог, не сумел довести до сведения Правительства и Партии о состоянии биологической и сельскохозяйственной науки в стране» (Архив ВАСХНИЛ. Связка № 1. Дело № 3).

Эта докладная записка послужила началом изучения на высшем уровне вопросов, касающихся положения в биологической науке. И чаша весов долгое время опускалась не в пользу направления, «представленного президентом».

Для Т. Д. Лысенко и его группы настали, таким образом, тяжелые времена. На рассмотрение оргбюро ЦК ВКП(б) секретарь ЦК А. А. Жданов весной 1948 года внес вопрос об укреплении руководства ВАСХНИЛ, что предполагало снятие академика Т. Д. Лысенко с поста президента. На одном из заседаний оргбюро А. А. Жданов подверг Т. Д. Лысенко резкой критике. Необходимо было совершить нечто необычайное, чтобы изменить ситуацию, необходим был какой-то грандиозный разгром инакомыслящих, санкционированный И. В. Сталиным. И этот разгром был блестяще организован. Именно в tor период Т. Д. Лысенко и его ближайшие единомышленники оживили ложную концепцию о классовости биологии, о коренных, принципиальных, непримиримых различиях между биологиями социалистических и капиталистических стран.

Естественно, что к первому ряду истинно советских биологов Т. Д. Лысенко причислил себя и своих сторонников, а всех своих противников зачислил в разряд реакционеров и проповедников буржуазной идеологии.

Объективно реально не может существовать двух биологий, как не может существовать двух физик, двух химий, двух астрономий и т. д. В общественных науках такая ситуация возможна, ибо на земле реально существуют две противоположные общественные системы — социалистическая и капиталистическая. Живая же природа на земле едина, и биологические и генетические явления в организме осуществляются, изучаются и осмысливаются одинаково, в соответствии с логикой науки, а не с теми или иными политическими течениями. Методы, теории и проблемы биологии едины, хотя результаты научного творчества используются при разных социальных системах неодинаково.

Все это азбучные истины марксизма и здравого смысла, однако истины эти сознательно искажались Т. Д. Лысенко и его сторонниками для подавления критики своих оппонентов.

Известно, что отношения СССР и США в тот период резко ухудшились, и была развернута санкционированная И. В. Сталиным борьба с «низкопоклонством перед Западом». Все, что связано с США, Англией и другими капиталистическими странами, объявлялось реакционным. При публикации статей и книг возникли трудности с цитированием иностранных авторов. В то же время все русское, отечественное, доморощенное поднималось в науке на щит, иногда в ущерб исторической правде. Борьба за приоритет русской и советской науки — это, конечно, важное дело, если она осуществляется разумно, а не используется для разжигания страстей. Обстановку в стране использовал Т. Д. Лысенко, объявив классическую генетику орудием реакционного американского империализма. Вздорную идею Т. Д. Лысенко сумел довести до И. В. Сталина и получить его санкцию на организацию до мелочей продуманного разгрома.

Сессия ВАСХНИЛ 1948 года, где основной доклад «О положении в биологической науке» сделал Т. Д. Лысенко, уже не была научной дискуссией. Она представляла собой одностороннюю политическую разгромную кампанию, исключительно вредную по своим последствиям, ничего общего не имеющую с реальными задачами науки.

Рассмотрим вкратце основные особенности непосредственной подготовки сессии.

Не имея большинства среди академиков ВАСХНИЛ, назначенных еще в 1935 году, Т. Д. Лысенко не мог рассчитывать на успех сессии. Поэтому, пользуясь поддержкой И. В. Сталина, Т. Д. Лысенко добился вневыборного назначения Советом Министров СССР большой группы своих сторонников академиками ВАСХНИЛ. Административное назначение было проведено тайком, без всякого предварительного обсуждения кандидатур научной общественностью, по списку, представленному Т. Д. Лысенко. В этом акте отразилось недоверие Т. Д. Лысенко к советским ученым и к научной общественности. Нелишне заметить, что незадолго перед составлением нелегального списка Министерство земледелия СССР опубликовало сообщение о выборах в ВАСХНИЛ и предложило научной общественности страны выдвигать кандидатов. Газета «Соцземледелие» начала в конце 1947 года публиковать списки представляемых ученых, в самой Академии Сельскохозяйственных наук заработали конкурсные комиссии, и началась обычная для таких случаев предвыборная деятельность.

Однако выдвиженцы Т. Д. Лысенко не имели в ходе предвыборного обсуждения большого успеха, их вклад в науку оценивался весьма скромно. Была отведена, в частности, кандидатура И. Презента. Выступивший при обсуждении этой кандидатуры видный селекционер академик П. Лисицын сказал, что он предлагает отвести кандидатуру И. Презента по двум причинам: во-первых, потому, что И. Презент использует цитирование в качестве основного метода научных исследований, и, во-вторых, потому, что он применяет в научных спорах много ругательств. В результате демократического обсуждения кандидатов наиболее достойные были отобраны для голосования на общем собрании академии. Но голосования не последовало, так как Т. Д. Лысенко, опередив события, передал Сталину свой особый список, ничего общего не имевший с тем, который обсуждался научной общественностью.

В этом списке фигурировали М. А. Ольшанский, А. А. Авакян, Д. А. Долгушин, А. А. Варунцян, И. И. Презент, Л. К. Гребень, П. П. Яковлев, П. А. Власюк, П. П. Лобанов, В. П. Бушинский, Н. Г. Беленький, П. П. Демидов и другие сторонники Т. Д. Лысенко (всего 35 человек)[35]. Оказавшись в этом списке, ученик В. Р. Вильямса В. П. Бушинский на своих лекциях любил впоследствии рассказывать студентам, что И. В. Сталин перед утверждением списка якобы лично прочитал все фамилии и подчеркнул при этом фамилию В. П. Бушинского красным карандашом.

Назначение перед сессией ВАСХНИЛ большой группы сторонников Т. Д. Лысенко академиками стало весьма своеобразной акцией. До 1935 года ВАСХНИЛ не имела академиков и специального устава. Первая группа академиков была назначена Постановлением СНК СССР от 4 июня 1935 года в составе 51 человека. Был принят и устав ВАСХНИЛ, согласно которому в дальнейшем выборы должны проводиться тайным голосованием на общем собрании академиков ВАСХНИЛ. В течение последующих 12 лет выборы академиков в ВАСХНИЛ не проводились, Т. Д. Лысенко умышленно не пополнял Академию, несмотря на наличие вакансий. Он ждал роста своей, гвардии. К 1947 году в результате арестов и естественной смерти число академиков ВАСХНИЛ сократилось с 51 до 17. 22 июля 1947 года Совет Министров СССР принял за подписью И. Сталина Постановление № 2632 о ВАСХНИЛ. Пункт 4 этого постановления гласил: «Поручить Министерству сельского хозяйства СССР (т. Бенедиктов) организовать и провести в октябре 1947 года довыборы действительных членов до 60 человек и выборы 60 членов-корреспондентов Академии сельскохозяйственных наук имени В. И Ленина».

Постановление не было выполнено по известным нам причинам. 7 октября 1947 года Совет Министров СССР принял новое постановление, которым разрешалось перенести выборы в ВАСХНИЛ с октября на ноябрь 1947 года. Но и это постановление не было выполнено.

И только 28 июля 1948 года за несколько дней до сессии ВАСХНИЛ газеты опубликовали постановление Совета Министров СССР от 15 июля 1948 года о назначении 35 новых академиков. Последнее постановление не могло обойти молчанием списки кандидатов, выдвинутых ранее научной общественностью. Поэтому число вакансий академиков увеличили до 75 человек. Сессию по довыборам недостающих 24 академиков и большого числа членов-корреспондентов решено было провести в сентябре 1948 года, по спискам кандидатов, опубликованным в печати ранее.

Однако и этот раздел Постановления Совета Министров СССР не был выполнен. Никаких выборных сессий в ВАСХНИЛ не проводилось вплоть до ухода Т. Д. Лысенко с поста президента в 1956 году. Выборы 1956 года проводились открытым голосованием.

Через несколько лет после сессии ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко в статье «Корифей науки» сообщил: Сталин «непосредственно редактировал проект доклада «О положении в биологической науке», подробно объяснил мне свои исправления, дал указания, как излагать отдельные места доклада» (Правда. 1953. 8 марта).

Таким образом, становится ясно, что Т. Д. Лысенко задолго до дискуссии обратился к Сталину с просьбой санкционировать планируемый им «разгром» генетиков и инакомыслящих и получил эту санкцию. (Доклад с личными поправками Сталина Т. Д. Лысенко хранил у себя в кабинете и несколько лет показывал своим посетителям как свидетельство «высочайшего» к нему расположения.)

Проведение сессии ВАСХНИЛ 31 июля — 7 августа 1948 года

Сессия ВАСХНИЛ, открывшаяся в большом зале клуба Министерства сельского хозяйства СССР 31 июля 1948 года, была, как мы видели, подготовлена должным образом. На следующий день все центральные газеты опубликовали полный текст обширного доклада Т. Д. Лысенко, заслонившего все другие сообщения. Доклад, таким образом, издан тиражом в 60–70 миллионов экземпляров. До 1948 года столь широкая публикация допускалась только для докладов и материалов правительственных совещаний и пленумов ЦК ВКП(б).

Организация сессии и доклад Т. Д. Лысенко с самого начала вызвали настороженность, и противников Т. Д. Лысенко буквально заставляли выходить на трибуну.

Характерно, что «сенсационное» сообщение об утверждении доклада Сталиным Т. Д. Лысенко преподнес, как говорится, под занавес, в заключительном слове. Все это еще раз свидетельствует о том, что августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 года планировалась и проводилась Т. Д. Лысенко и его единомышленниками не как научная дискуссия, а как политическое мероприятие для разгрома и дискредитации научных противников. Чисто разгромные цели сессиии ВАСХНИЛ отчетливо сформулировали в своих выступлениях и сторонники Т. Д. Лысенко:

«Нас призывают здесь дискуссировать. Мы не будем дискуссировать с морганистами, мы будем продолжать их разоблачать как представителей вредного и идеологически чуждого, привнесенного к нам из чуждого зарубежа, лженаучного по своей сущности направления» (Презент И. И. Стенографический отчет о сессии ВАСХНИЛ. С. 510).

«В начале 30-х годов в области философии развернулась борьба с меньшевиствующим идеализмом, Эта борьба не органичилась только вопросами философии, она затронула и другие отрасли науки, и в частности биологию. В последней борьба коснулась, главным образом, генетики, так как здесь меньшевиствующий идеализм нашел более яркое проявление.

Если вспомнить те вопросы, по которым шла борьба, то легко заметить, что между борьбой с меньшевиствующим идеализмом и дискуссией, развернувшейся в связи с работами академика Т. Д. Лысенко, имеется прямая связь и последующая фаза является логическим продолжением той борьбы, которая была начата с меньшевиствующим идеализмом» (Нуждин Н. И.[36] // Там же. С. 99).

«Непомерно затянувшаяся дискуссия и активная пропаганда менделистами-морганистами своих взглядов наносят существенный ущерб делу идеологического воспитания наших кадров. Основное значение нынешней сессии должно состоять в том, чтобы покончить, наконец, с этой непомерно затянувшейся дискуссией, разоблачить и разгромить до конца антинаучные концепции менделистов-морганистов и заложить тем самым основу для дальнейшего развития мичуринских исследований, для дальнейших успехов мичуринского направления в биологии.

Многолетней борьбой двух направлений в биологической науке со всей неопровержимостью доказано, что менделевско-моргановское направление в биологии является реакционным, антинародным направлением, что оно тормозит дальнейшее развитие биологической науки и наносит большой вред практике социалистического сельского хозяйства» (Митин М. Б. // Там же. С. 233).

Доклад Т. Д. Лысенко на этой сессии не был научным. Начиная свое выступление, Т. Д. Лысенко, как известно, заявил: «В последарвиновский период подавляющая часть биологов мира вместо дальнейшего развития учения Дарвина делала все, чтобы опошлить дарвинизм, удушить его научную основу» (Там же. С. 10).

Этот тезис, как мы видим, полностью отрицал почти 80-летний период в развитии биологии.

Основное ядро доклада Лысенко было направлено на обоснование вздорного тезиса о существовании в СССР двух диаметрально противоположных биологий — материалистической, советской, мичуринской, с одной стороны, и реакционной, иделистической, вейсманистско-менделистской и метафизической биологии — с другой. Водоразделом между ними было, по мнению академика Т. Д. Лысенко, отношение ученых к хромосомной теории наследственности. Ученые, признающие эту теорию, объявлялись реакционерами и идеалистами, проводниками буржуазного влияния в советской науке, ученые же, которые безоговорочно признавали весьма поверхностную и малоубедительную концепцию о наследственности, разработанную самим Т. Д. Лысенко, считались материалистами и мичуринцами, представителями передовой науки.

Вздорный тезис повторялся на сессии ВАСХНИЛ всеми сторонниками Т. Д. Лысенко. При этом у некоторых ораторов наблюдались рецидивы настроений 1937 года. Очень характерен следующий пример. Академик М. Б. Митин, обнаружив в книге академика Шмальгаузена высказывание о том, что «ядро клетки находится в состоянии малоподвижного, но вместе с тем и относительно малоустойчивого равновесия», пришел к выводу о том, что Шмальгаузен применяет все основные категории (устойчивое и неустойчивое равновесие) богдановско-бухаринской теории равновесий» (Стенографический отчет сессии ВАСХНИЛ. С. 227)[37]. Примеры такой вульгаризации весьма многочисленны. Для иллюстрации можно привести несколько типичных высказываний этого периода, переполненных демагогией, пустозвонством, самовосхвалением:

«За рубежом же буржуазная генетика стала в настоящее время особенно модной «наукой», пропагандирующей «евгенику» и расовую политику. Вейсманизм-морганизм служит сегодня средством в арсенале современного империализма для подведения «научной базы» под его реакционную политику» (Глущенко И. Е. Мичуринская агробиологическая наука и ее основные принципы. М., 1949. С. 27.).

«Вейсманистско-менделевско-моргановское течение в биологии — антинародное, лженаучное и вредоносное течение. Оно разоружает практику, ориентирует человека на смирение перед якобы извечными законами природы, на пассивность, на бесцельное «кладоискательство» и ожидание счастливых случайностей.

Буржуазия заинтересована в пропаганде вейсманизма, приобретающего через евгенику и различные расовые «теории» непосредственное политическое значение.

Вейсмановская (менделевско-моргановская) генетика — детище буржуазного общества. Последнему не выгодно признание теории развития, из которой, по отношению к общественным явлениям, вытекает неизбежность крушения буржуазии. Эта теория революционизирует трудящиеся массы. Буржуазное общество предпочитает «теорию» о неизменности старого, о появлении нового лишь на основе перекомбинаторики старого на основе случайности. Эта «теория» направляет на пассивное созерцание якобы извечных явлений природы, на пассивное ожидание случайных изменений. Вот почему таким почетом пользовалась и пользуется менделевско-моргановская генетика в буржуазных странах. Вот почему эта лженаука явилась удобным оружием в руках Гитлера для пропаганды его чудовищной расистской теории» (Поляков И. А. Наука и жизнь. 1948. № 9. С. 12–21).

Профессор А. Н. Студитский напечатал в 1950 году статью «Менделевско-моргановская генетика на службе американского расизма». Достаточно показательны заголовки разделов этой статьи «Менделизм-морганизм на защите расовой дискриминации», «Моргановская генетика против демократии», «Менделевско-моргановская генетика на защите мальтузианства», «Моргановская генетика и фашизм». Извлекая из архивов фашистской пропаганды всякий бред, А. Н. Студитский попытался провести знак равенства между различными мракобесами, фашистами и советскими учеными, стоящими в оппозиции к Т. Д. Лысенко. Характерен заключительный вывод А. Н. Студитского[38].

«Разгром менделевско-моргановской генетики на исторической сессии ВАСХНИЛ получил огромный международный резонанс. Менделевско-моргановская лженаука — выражение маразма и деградации буржуазной культуры — продемонстрировала свое полное банкротство. На поверку у иее оказалась лишь ложь, которой она подкрепляла свою реакционную проповедь о неизменной наследственности. В свете огромных практических и теоретических достижений передовой мичуринской науки стало совершенно ясно, что менделевско-моргановская генетика не имеет права именовать себя наукой. Стало очевидным, что ее развитие было результатом огромной заинтересованности в ней сил международной буржуазии» (Против реакционного менделизма-морганизма. М., 1950. С. 350).

Аналогичная статья А. Н. Студитского была напечатана в журнале «Огонек» с рядом не относящихся к делу иллюстраций (виселицы, куклуксклановцы в балахонах и т. д.). Американский «Журнал наследственности» полностью воспроизвел эту статью вместе с иллюстрациями, уличив А. Н. Студитского в искажении всех цитат из работ американских генетиков.

В том же духе выступали и многие другие сторонники Т. Д. Лысенко. Вот еще несколько примеров:

В. П. Бушинский:

«Полная победа учения Т. Д. Лысенко ознаменовалась в наши дни сокрушительным идейным разгромом сторонников реакционного, антинаучного вейсманистско-менделистско-морганистского направления в биологии. Это одна из побед социализма, коммунизма над капитализмом. Одержанная в борьбе с пережитками буржуазной идеологии у некоторых ученых нашей страны, она одновременно является одной из побед над буржуазией на международной арене.

Порожденная нашим советским строем новая мичуринская, советская биологическая наука идейно разоблачает и организационно вытесняет в нашей стране враждебное ей буржуазное вейсманистско-менделистско-морганистское направление в биологии» (Наука и жизнь. 1948. № 10. С. 36–39).

О. Б. Лепешинская:

«В нашей стране уже нет враждебных друг другу классов, и борьба идеалистов против диалектиков-материалистов все же, в зависимости от того, чьи интересы она защищает, носит характер классовой борьбы. И действительно, последователи Вирхова, Вейсмана, Менделя и Моргана, говорящие о неизменности гена и отрицающие влияние внешней среды, являются проповедниками лженаучных вещаний буржуазных евгеников и всяких извращений в генетике, на почве которых выросла расовая теория фашизма в капиталистических странах. Вторую мировую войну развязали силы империализма, в арсенале которого был и расизм» (Совещание по проблеме живого вещества. М., 1951. С. 13).

Д. М. Трошин:

«Вейсманизм — это не просто течение в биологической науке, а целеустремленный антинаучный поход против знания, организуемый и направленный реакционной буржуазией. Поэтому всякая беспринципная уступка вейсманизму есть уступка реакции. Вейсманизм до конца разоблачен в докладе Т. Д. Лысенко и начисто отвергнут как буржуазная реакция в биологической науке.

Философские корни вейсманизма-морганизма нельзя отделить от его классовой сущности и прислужнической роли. Вейсманизм, как и «физический» идеализм, неотделимы от махизма, от идеализма вообще. Это — звенья одной и той же цепи идеологической реакции» (Философские вопросы современной биологии. М., 1951. С. 296).

Кстати, следует указать и на то, что ДМ. Трошин, обнаруживший в 1951 году в буржуазной генетике черты всех реакционных философских учений (расизм, космополитизм, софистику, схоластику, махизм, идеализм, кантианство и т. д.), через 10 лет в своей книге «Место и роль естествознания в развитии общества», изданной в 1961 году, пришел к диаметрально противоположному выводу. Уместно привести здесь новое, более близкое к истине высказывание ДМ. Трошина: «Естественные науки не включаются в надстройку, — пишет Трошин в 1961 году, — и поэтому ближе стоят к производству, чем к общественным наукам и формам общественного сознания — морали, праву и др. Поэтому было бы неверно, если бы мы стали делить естественные науки по тому же принципу, как и общественные, на буржуазные и пролетарские. Немарксистским является деление, например, физики на буржуазную и пролетарскую, то же самое химии, биологии, физиологии, агрономии и других отраслей естествознания. Есть одна наука биология, физиология, физика, химия, которая по своему содержанию безразлична к классам и классовой борьбе. Естествознание, накопленные им факты, открытые объективные законы могут одинаково обслуживать как базис феодальный, капиталистический, так и социалистический» (С. 58).

Характерные примеры вульгаризации, демагогии и клеветы по отношению к советским генетикам, не разделявшим концепций Т. Д. Лысенко, прямо-таки заполнили после сесии ВАСХНИЛ научные журналы и широкую прессу.

Подобная вульгарная демагогическая и произвольная трактовка положения в биологии была характерна не только для некоторых ученых. В. М. Молотов в 1948 году в докладе, посвященном 31-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, фактически воспроизвел и санкционировал ошибочный тезис Т. Д. Лысенко.

«Для подъема научно-теоретической работы, — сказал В. М. Молотов, — имеет большое принципиальное и практическое значение последняя дискуссия в научных кругах по вопросам биологии.

Дискуссия по вопросам теории наследственности поставила большие принципиальные вопросы о борьбе подлинной науки, основанной на принципах материализма, с реакционно-идеалистическими пережитками в научной работе вроде учения вейсманизма о неизменной наследственности, исключающей передачу приобретенных свойств последующим поколениям. Она подчеркнула творческое значение материалистических принципов для всех областей науки, что должно содействовать ускоренному движению вперед научно-теоретической работы в нашей стране»[39].

Такое глубоко ошибочное деление всех биологов в СССР на два противоположных лагеря, объявление тех, кто скептически относился к идее о наследовании приобретенных признаков и отстаивал позиции хромосомной теории наследственности, реакционерами и проповедниками идеализма и явилось той дымовой завесой, под прикрытием которой в конце 1948 года расправились со всеми научными противниками Т. Д. Лысенко и В. Р. Вильямса, независимо от того, были ли они генетиками, физиологами, морфологами, почвоведами или медиками.

Последствия сессии ВАСХНИЛ 1948 года и организация разгрома и «перестройки» научных учреждений

Сразу же вслед за сессией ВАСХНИЛ начались аналогичные собрания в других учреждениях. Первой была принудительно обращена в новую веру Академия наук СССР. Расширенное заседание Президиума АН СССР безоговорочно поддержало решение сессии ВАСХНИЛ и постановило закрыть ряд лабораторий, объявленных очагами реакционного морганизма (лаборатории цитогенетики, ботанической цитологии, феногенеза и т. д.) (Известия. 1948. 27 авг.). Затем состоялся актив работников Высшей школы, на котором министр высшего образования С. В. Кафтаков сделал доклад, призывавший работников вузов к полному и быстрейшему искоренению реакционного морганизма и его конкретных носителей из учебных заведений (Правда. 1948. 28 авг.). Аналогичные решения были приняты специальной сессией Академии медицинских наук (Медицинский работник. 1948. 15 сент.).

Доклад министра С. В. Кафтанова был опубликован массовым тиражом в виде брошюры «За безраздельное господство мичуринской биологической науки» тиражом 110 000 экз. Сей документ прямо-таки насыщен демагогией и клеветой. Кафтанов и те, кто направлял его деятельность, не могли удовлетвориться травлей живых генетиков, они продолжали поливать грязью и жертвы генетической дискуссии. «Уместно здесь напомнить, — писал в этой брошюре С. Кафтанов, — о той роли, которую сыграл в нашей агробиологической науке небезызвестный ботаник-морганист Н. И. Вавилов, ярый поклонник реакционного учения Бетсона» (с. 12).

Что касается выдающегося советского цитолога и генетика Н. К. Кольцова, то здесь С. Кафтанов особенно поусердствовал. Изложив все тем же презентовским методом смысл высказываний Кольцова по генетике человека, Кафтанов воскликнул: «Нет нужды комментировать эти человеконенавистнические бредни, от которых за версту веет фашистским бредом. Вот какого изувера от науки имеют своим апостолом наши современные морганисты-менделисты!» (с. 9).

Кафтанов высмеивая и саму идею существования в человеческом обществе каких-то наследственных болезней— какие, мол, наследственные болезни могут быть в передовом социалистическом обществе, у передовых строителей коммунизма!

По некоторым ведомствам, министерствам, академиям и институтам издавались грозные приказы, гласившие о закрытии лабораторий, увольнениях, осуждениях и т. д.

В крупных биологических учебных и научных учреждениях, в сельскохозяйственных институтах и на опытных станциях создавались особые комиссии по выявлению морганистов-менделистов. В состав комиссий входили эмиссары ВАСХНИЛ, секретари райкомов или горкомов, агрономы-производственники и директора учреждений. Практически каждому ученому нужно было предстать перед такой комиссией и объявить о своем отношении к новой вере.

Министр высшего образования СССР Кафтанов только за два дня (23 и 24 агуста 1948 года) издал несколько обширных приказов, напечатанных в форме брошюр и разосланных во все высшие учебные заведения страны. Приказ министра № 1208 (от 23 августа 1948 года), касавшийся университетов, гласит в пункте № 2: «Освободить от работы в Московском университете проводивших активную борьбу с мичуринским учением зав. кафедрой дарвинизма акад. И. И. Шмальгаузена, зав. кафедрой динамики развития проф. М. М. Завадовского, зав. кафедрой физиологии растений проф. Д. А. Сабинина, декана факультета С. Д. Юдинцева, доцентов. С. Алиханяна, А. Зеликмана, Б. И. Бермана и Н. И. Шапиро.

Освободить от работы в Ленинградском университете проректора Ю. И. Полянского, декана биофака М. Е. Лобашева[40] проф. П. Г. Светлова, доц. Г. А. Новикова, Э. А. Арапетьянца».

Далее шли списки уволенных по Харьковскому, Горьковскому, Воронежскому, Киевскому, Саратовскому и Тбилисскому университетам. Но это было лишь начало.

Пункт № 6 приказа гласил: «Обязать Главное управление университетов и Управление кадров в двухмесячный срок пересмотреть состав всех кафедр биологических факультетов, очистив их от людей, враждебно относящихся к мичуринской биологии, и укрепить эти кадры биологами-мичуринцами».

Приказ отменял все программы на биологических факультетах, обязывал изъять и уничтожить учебники и книги, основанные на морганизме-менделизме (Синота и Дена, Серебровского, Шмальгаузена и других авторов), исключить все немичуринские темы из планов работ и т. д.

В тот же день тот же министр издал подобный приказ по зоотехническим и зооветеринарным институтам (№ 1210) с предписанием уволить профессоров П. Ф. Рокицкого, В. Н. Васина и многих других ученых. В тот же день был издан большой приказ Кафтанова по сельскохозяйственным вузам, согласно которому только из Тимирязевской сельскохозяйственной академии увольнялись профессора Б. А. Голубев, А. Р. Жебрак, А. А. Парамонов, Е. Я. Борисенко, доцент В. Н. Хохлов и др. А далее следовали списки по Харьковскому, Омскому, Саратовскому и другим сельхозинститутам.

Прошел всего день — и по всем вузам разослали приказ министра высшего образования и зам. министра здравоохранения по медицинским институтам, согласно которому на мичуринскую основу ставились такие науки, как анатомия, гистология, патофизиология, патоанатомия, микробиология, нервные болезни, судебная медицина и психиатрия.

Включать в эти науки что-то от Мичурина и Лысенко было, конечно, смешно — из программ по таким дисциплинам просто выбрасывалось все, что имело отношение к проблеме наследственности. И опять шли списки увольняемых ученых и изымаемых учебников.

Волна погромных приказов и распоряжений длилась несколько месяцев.

Придя к власти, лысенковцы постарались разрушить все, что напоминало собой оппозицию, и все, что могло способствовать ее возрождению. Был издан, например, приказ, предписывающий уничтожить в лабораториях мушек-дрозофил — классический объект генетики. Из библиотек изымалась и уничтожалась вся научная литература по классической генетике (в библиотеке Тимирязевской академии были уничтожены все учебники по генетике, книги акад. И. Шмальгаузена[41] и масса другой литературы). Во всех издательствах рассыпались наборы уже сверстанных книг по биологии, ботанике, физиологии и т. д., в которых не было восхваления Т. Д. Лысенко и его учения.

Чистка всех издательств от всей находящейся в производстве, на выходе и в процессе подготовки научной литературы по генетике и смежным вопросам биологии началась в директивном порядке и немеделенно после сессии ВАСХНИЛ. В мой архив поступил Протокол специального совещания в Издательстве АН СССР, созванного 14 августа 1948 года. Все пункты большого Постановления перечислять нет необходимости, укажем лишь некоторые из них для характеристики стиля этого документа.

«Дирекцией издательств приняты следующие меры по очищению портфеля издательства от работ антинаучного менделевско-моргановского направления и быстрейшему продвижению работ мичуринского направления:

3. Задержан готовый тираж книги «Труды института цитологии, гистологии и эмбриологии» т. 2; задержан в сигнальном экз. том 3 того же института, а также сигнальные экземпляры журналов «Успехи современной биологии» № 4 и Доклады АН СССР № 5.

4. Приостановлены в производстве и передаются для срочного пересмотра работы: Бахтеева, Рыжкова, Благовещенского, Камшилова, Бреславец, Свешниковой и др.

5. Исключена из портфеля и возвращена рукопись Дубинина “Эволюционная генетика”».

И таких параграфов было еще около десятка. Однако вторая часть постановления касалась «дальнейших мероприятий». Не считая необходимым приводить ее подробно, отметим лишь последний пункт.

«12. Просить директора конторы «Академкнига» срочно дать издательству сведения о книгах и журналах по биологии, находящихся на складах, для рассмотрения и решения вопроса о целесообразности их дальнейшего распространения».

Это совещание осуществлялось на основе директивного указания РИСО и Президиума АН СССР, полученного издательством в письменной форме 11 августа 1948 года, то есть через 4 дня после окончания сессии ВАСХНИЛ.

Специальный приказ был издан министром сельского хозяйства И. Бенедиктовым (№ 1530 от 6 октября 1948 года) и разослан во все учреждения.

Приказ предписывал прекратить всю генетическую работу в животноводстве, приказ объявлял о том, что никаких летальных мутаций нет и быть не может, приказ указывал закрыть станцию по отдаленной гибридизации, руководимую А. Р. Жебраком, приказ требовал исключить из планов всех институтов все темы, которые не основаны на учении Мичурина-Вильямса-Лысенко, приказ обязывал институты и техникумы ликвидировать все старые инструкции и изъять из употребления все программы и пособия, не отвечающие требованиям воспитания специалистов в духе учения Мичурина-Вильямса-Лысенко, и т. д.

Один из пунктов приказа заслуживает того, чтобы привести его полностью:

«… а) До 15 октября 1948 г. пересмотреть состав руководителей аспирантуры, предоставив право подготовки аспирантов тем ученым, которые на деле способны творчески развивать учение Докучаева-Тимирязева-Мичурина-Вильямса-Лысенко».

Лысенковцы не хотели, как мы видим, плодить инакомыслящих, они хотели готовить послушную смену.

Особенно анекдотичным был приказ министра высшего образования С. Кафтанова от 7 мая 1949 года (№ 543), который был издан в связи с наметившейся оппозицией лесоводов.

Один из пунктов обязывал директора Воронежского лесохозяйственного института Л. А. Павленко «рассмотреть на заседании кафедр содержание лесобиологических дисциплин: добиться преподавания их на основе материалистического мичурино-лысенковского учения — отрицания внутривидовой борьбы и взаимопомощи и признания межвидовой борьбы и взаимопомощи как основного фактора эволюции живой материи».

И таких приказов по министерствам, управлениям, главкам, издательствам, университетам, институтам, станциям, редакциям в союзных республиках, в областях издавались сотни, и все они кого-нибудь увольняли, кого-нибудь осуждали. Специальные эмиссары, из числа ближайших сотрудников Т. Д. Лысенко, разъехались по крупным городам проводить республиканские, городские, вузовские собрания биологов и санкционировать увольнения противников Т. Д. Лысенко. По всей стране несся громкий клич — громить морганистов-менделистов, искоренять реакционную и вредоносную генетику!

Статьи по биологии и по итогам дискуссии печатались в это время во всех периодических изданиях. Даже журнал «Советский пограничник» поместил в 1949 году статью Ф. Дворянкина о реакционности менделизма-морганизма, проникающего к нам из-за рубежа.

Но под грохот этой крикливой кампании, под шум безудержного пустозвонства распоясавшиеся «творцы» новой биологии распределяли между собой ответственные посты, занимали ключевые позиции в министерствах, академиях, институтах, высших учебных заведениях, в редакциях издательств и научных журналов, в ответственных отделах партийных и правительственных организаций. Последователи Т. Д. Лысенко и его ближайшие сотрудники, подвизавшиеся до этого на второстепенных и третьестепенных ролях в науке, быстро набросились на ее жирный пирог. Они жадно хватали чины, должности, ученые степени, почетные звания, премии, оклады, медали, ордена, титулы, гонорары, квартиры, дачи, персональные машины. Они не ждали милостей от природы. Одновременно осуществлялась травля всех противников Т. Д. Лысенко и его группы, даже если они не имели никакого отношения к генетике. Характерен пример травли выдающегося советского физиолога растений и агрохимика профессора Д. А. Сабинина. И. И. Презент, назначенный одновременно на посты декана биологических факультетов Московского и Ленинградского университетов, сразу санкционировал увольнение Д. А. Сабинина с поста заведующего кафедрой физиологии растений. Ученого долгое время нигде не принимали на работу. Его блестящий, капитальный труд «Физиология растений», над которым он работал несколько лет, перед выпуском в свет в 1948 году был снят с производства, а самому Д. А. Сабинину пришлось уехать из Москвы, прекратить исследования по питанию сельскохозяйственных растений и заняться изучением водорослей. Научные журналы оказались для него закрытыми. Не выдержав преследований, Д. А. Сабинин в 1951 году застрелился. (Самоубийство Д. А. Сабинина было полной неожиданностью для друзей, знавших его как человека большой выдержки и оптимиста. Я дважды беседовал с Дмитрием Анатольевичем в тот период и всегда поражался его смелости и стойкости. Его принципиальная позиция в те годы преследований, пожалуй, может быть сравнима с человеком, выступившим против вооруженных до зубов пиратов науки. Через два года скитаний, материальных и моральных испытаний, случайных заработков с помощью друзей ему удалось устроиться на работу в Почвенный институт АН СССР. Однако академик А. И. Опарин, возглавлявший в тот период Биологическое отделение АН СССР и старавшийся всячески угождать Т. Д. Лысенко, наотрез отказался утвердить назначение Д. А. Сабинина, и тот вновь оказался на положении изгоя.)

Его монография была частично опубликована в 1955 году. Однако значительный объем, посвященный росту и развитию растений и содержащий ряд критических замечаний в адрес теории стадийного развития, выдвинутой в 1932–1935 годах Т. Д. Лысенко, не был издан вплоть до 1962 года (Д. А. Сабинин, в частности, указывал в своей книге на то, что агроприем типа «яровизация» уже применялся в прошлом веке, задолго до рождения Т. Д. Лысенко, но был заброшен из-за неэффективности). Ученикам Д. А. Сабинина удалось в 1958 году сдать книгу в печать в Издательство АН СССР, однако в 1959 году готовый набор был вновь рассыпан. Сейчас общепризнано, что Д. А. Сабинин был в то время самым выдающимся советским физиологом растений, классиком этой науки. В 1962 году после серии писем советских ученых в ЦК КПСС книга Д. А. Сабинина «Физиология роста и развития растений» была наконец издана.

Несмотря на массовый характер увольнений генетиков, репрессивные меры жестокого типа носили все же весьма ограниченный характер. Был арестован ближайший сотрудник Н. П. Дубинина профессор ДД. Ромашев. В 1949 году подвергся необоснованному аресту ВЛ. Эфроимсон, крупный специалист в области медицинской генетики и генетики животных. Один из друзей автора этих строк, Сергей Мьюге, в тот период студент Тимирязевской сельскохозяйственной академии, был арестован как «социально опасный» только за то, что во главе группы студентов навестил уволенного сразу после сессии ВАСХНИЛ профессора А. А. Парамонова и вручил ему букет цветов. В 1954 году С. Мьюге был реабилитирован. Д. Д. Ромашева и В. П. Эфроимсона реабилитировали в 1955 году.

Однако попытки поставить опальных генетиков под удар карательных органов не были в тот период редкостью. Ленинградские коллеги передали недавно автору настоящей книги фотокопию одного любопытного документа — доноса, написанного профессором В. на группу известных ленинградских цитологов и генетиков. Этот донос был найден много лет спустя после подачи его при разборке некоторых архивов. Составительница доноса, заместившая профессора Ю. М. Полянского на посту заведующего кафедрой в Ленинградском педагогическом институте им. Герцена, старалась во что бы то ни стало оклеветать своего изгнанного предшественника и его друзей. Ниже мы приводим заключительную часть этого доноса. Фотокопия подлинника, подписанного В., с исправлениями, сделанными ее рукой, хранится у автора книги.

Отрывок из доноса, написанного В.

«…Я полагаю, что борьба против моей работы в Институте им. Герцена должна быть сопоставлена с другими событиями в жизни вузов и научных учреждений Ленинграда. После удаления ряда морганистов из вузов в 1948 г. центром их объединения стал Институт экспериментальной медицины, где директором является проф. Насонов. В течение января с. Г. я принимала по поручению 180 горкома ВКП(б) участие в работе комиссии по проверке деятельности этого института. При этом обнаружились весьма серьезные вещи: на ученых заседаниях института собирались все главные представители морганизма— Ю. Полянский, Хейсин, Браун, Стрелков, Канаев, Оленев, Граевский, Светлов, Насонов и другие. Здесь, «в своем кругу», обсуждались научные доклады и давались оценки работ; обычно все работы признавались «мичуринскими», хотя в обсуждении их не участвовало ни одного мичуринца.

С этим вполне согласуется и директорская деятельность Насонова: он усиленно развивал в своем институте работы, основанные на приложении идеалистической и антимичуринской «теории паранекроза», развитой им вместе с Александровым еще в 1940 г.; работы же прикладного медицинского направления были отодвинуты на задний план, в частности знаменитая Павловская лаборатория была заброшена, ее штат сокращен; такой же участи подверглась лаборатория фитонцидов (проф. Токина), в которой, несмотря на важное практическое значение тематики, было оставлено только два сотрудника. Наряду с этим огромные государственные средства тратились на разработку никому не нужных и идеологически вредных «паранекрозов». В своем докладе комиссии горкома Насонов откровенно сказал, что его институт занимается преимущественно разработкой проблем для далекого будущего, а не мелких вопросов сегодняшнего дня, т. е. можно понять, что идеалистическую теорию паранекроза он считает за великую науку будущего нашей страны, а задачи социалистического строительства стоящие перед нами сегодня, — за «мелкие вопросы», не заслуживающие его высоко ученого внимания. Едва ли можно сомневаться в политическом лице директора, проповедующего такие установки.

Насонов весьма образно охарактеризовал и содружество своего института с производством: раньше, сказал он, у нас было, как в ресторане: приходил, кто желал, и получал, что хотел, а теперь у нас, как на бирже: «спрос и предложение», «предложение— спрос». Сравнение советского научного учреждения с какой-то лондонской биржей, где спекулянты и маклеры предлагают и ищут купить акции, свидетельствует о невероятных представлениях директора Насонова о связи науки с практикой и о том, что такое содружество ученых с производственниками.

Вместе с тем следует учесть, что Насонов — один из ближайших друзей Ю. Полянского: они вместе работали и вели борьбу с мичуринцами в Ленинградском университете, вместе ездили весной 1948 г. за границу, вместе пострадали после августовской сессии ВАСХНИЛ, часто встречались на ученых заседаниях в институте Насонова. Летом 1949 г. Насонов и Александров ездили в командировку на Мурманскую станцию, где директором был Полянский, и т. д.

Другом Насонова является и Александров, у которого (как и у самого Насонова) тесные связи с заграницей: его мать и брат живут в Палестине (Александров — еврей), а сестра — в Америке. Недалекое морганистское прошлое этих друзей, в котором они не покаялись, их связи с заграницей, их «ученые» свидания на Мурманской станции и энергичная борьба, которую ведут их старые друзья и сотрудники в Институте им. Герцена против мичуринской перестройки Естфака, — все это, несомненно, звенья одной цепи, одной организации, ведущей политическую борьбу против советской науки. Насонов затратил огромные государственные средства на содержание целого штата морганистов, на беспочвенные, вредные «научные» исследования и тем самым нанес заметный ущерб советской науке и экономике. Это ли не заслуга перед Америкой! Полянский в течение многих лет был лидером ленинградских морганистов и вел ожесточенную борьбу с мичуринцами в университете и (через своих подручных помощников) в других вузах; он воспитал в морганистском духе тысячи учителей и молодых ученых за двадцать лет работы в университете, в Пединституте он затратил большие государственные средства на изучение инфузорий и никогда не обращал своей исследовательской работы на объекты, могущие принести пользу практике. В этом тоже немалая заслуга перед нашими врагами. Как директор Мурманской станции, Полянский, вероятно, имеет в своем распоряжении сведения секретного характера, касающиеся метеорологических условий нашего севера, морских течений, карт, данные о ледовитости и т. д. При наличии друзей типа Насонова и Александрова, посещающих его станцию эти обстоятельства приобретают особый смысл. Мурманская станция, несомненно, имеет рацию и может связываться с заграницей.

С другой стороны, Полянский был близок с А. Вознесенским, был его ближайшим помощником по Ленинградскому университету, а по поручению его сестры М. Вознесенской (секретаря Куйбышевского райкома) ведал культпросветработой района.

Третий друг и сотрудник Полянского — проф. Хейсин — работает сейчас в Петрозаводском университете (до осени 1948 г. он работал вместе с Полянским в Пединституте 182 им. Герцена), т. е. расположился также неподалеку от наших северных границ. Говорят даже, что Хейсин в Петрозаводске превратился в финна и называется Хейсинненом. В связи с Хейсиным находятся и сотрудники моей кафедры, работавшие ранее под руководством Полянского. При приездах в Ленинград Хейсин посещает Пединститут, видится с доц. Громовой и другими сотрудниками.

Я не могу представить документальных доказательств о характере отношений и связей всех указанных лиц, но приводимые факты, как мне кажется, заставляют обратить на них внимание.

15.11/50

Профессор В.»

Этот написанный, несомненно, очень опытным доносчиком документ типичен по своей клеветнической злобной безответственности. Сейчас нелепость и бездоказательность подобных обвинений очевидны для всех, однако в 1950 году эта порция низкой лжи причинила поименованным в доносе лицам весьма много неприятных переживаний.

Следует указать, что мать проф. В. Я Александрова никогда не жила в Палестине, а погибла от голода в осажденном Ленинграде. Его единственный брат, старый большевик, был убит в 1919 году белополяками. Живущая в Америке сестра также создана больным воображением, ибо никакой сестры у В Л Александрова не было.

Ряд ученых-генетиков в 1948 году был лишен ученых степеней; на присвоение ученых степеней по классической генетике был наложен запрет, которым Высшая аттестационная комиссия руководствовалась очень долго. Запрет был наложен и на исследования по классической генетике, по гормонам растений, по цитогенетике, полиплоидии и т. д., и развитие советской биологии было задержано на много лет. Установился так называемый монополизм в биологической науке, при котором Т. Д. Лысенко играл роль непогрешимого поставщика научных истин.

Культ Т. Д. Лысенко в 1948–1952 годах

Культ Т. Д. Лысенко был раздут в эти годы до баснословных размеров. Он оказался, по-видимому, единственным в истории ученым-биологом, «заслужившим» титул «великий» еще при жизни. Портреты Т. Д. Лысенко висели во всех научных учреждениях. В художественных салонах продавались бюсты и барельефы Т. Д. Лысенко. После трех уценок их можно было купить еще в 1961 году. В некоторых городах были установлены памятники Т. Д. Лысенко. (Фотография одного из таких монументов, изображавшего беседу И. В. Сталина и Т. Д. Лысенко, находится в моем архиве.) Государственный хор имел в своей программе песню-гимн «Академику Лысенко величальную поем», а в песенниках для самодеятельных коллективов печатались частушки следующего, например, содержания:

Веселей играй, гармошка, Мы с подружкою вдвоем Академику Лысенко Славу вечную споем. Он мичуринской дорогой Твердой поступью идет, Менделистам-морганистам Нас дурачить не дает.

Хорошо запомнился один интересный случай — первая лекция Т. Д. Лысенко в Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева. После сессии ВАСХНИЛ был уволен с поста директора известный экономист академик В. СНемчинов, на место которого назначили кандидата биологических наук В. Столетова, до этого работавшего у Т. Д. Лысенко в Институте генетики. Были уволены, как уже отмечалось, и ряд крупных ученых, академик А. Р. Жебрак[42], профессора А. А. Парамонов[43], Б. А. Голубев и др. Заведующим кафедрой генетики и селекции стал по совместительству Т. Д. Лысенко, до этого никогда не сталкивавшийся с преподавательской работой.

И вот первая учебная лекция нового профессора, предназначенная для студентов. Угодливое руководство академии вызвало на лекцию всех заведующих кафедрами, которые заняли почти все места студентов, толпившихся в вестибюле и слушавших лекцию через громкоговорители. Улица была забита персональными машинами ответственных работников министерств, вплоть до министра замледелия Бенедиктова. И вот подъезжает в персональном ЗИСе прославленный Президен ВАСХНИЛ. Специально вызванный духовой оркестр выводит торжественный марш, под звуки которого Т. Д. Лысенко сквозь ряды приветствующих проходит на кафедру и начинает свою лекцию. Увидев в первых рядах аудитории седовласых ученых, Т. Д. Лысенко воскликнул с торжеством: «Что, переучиваться пришли?» О чем говорил он, мало помню. Осталось в памяти утверждение, что лошадь может быть живой лишь во взаимодействии со средой, а без такого взаимодействия — это уже не лошадь, а труп, что разные птицы, питаясь мохнатыми гусеницами, откладывают яйца, из которых выводятся кукушки, что новая клетка образуется не от старой, а возле старой, что живое тело всегда хочеть кушать, и т. д.

Распространение методов и принципов лысенкоизма на другие области знания

Вредное влияние тезиса о возможности двух биологий распространилось в последующие годы и на другие отрасли науки. Попытки разделить науку на советскую и буржуазную были сделаны в медицине (водораздел — отношение к концепциям Павлова и «павловцев») и в почвоведении — объявление всех противников учения В. Р. Вильямса реакционерами. Была объявлена реакционной наукой кибернетика, которая оставалась на нелегальном положении до 1955 года. Были снова объявлены вне закона медицинские исследования по наследственным заболеваниям.

Связь августовской сессии ВАСХНИЛ с последующими попытками некоторых групп ученых установить подобный режим в других науках легко установить при рассмотрении аргументации, которая использовалась учеными для дискредитации правильных концепций, основным недостатком которых было только то, что они разрабатывались в США. Эта мутная волна захлестнула частично и физику, к счастью, ненадолго. Характерен в этом отношении сборник «Философские вопросы современной физики» (М., 1952), содержащий немало демагогических статей. В предисловии его инициаторы объявили: «Поскольку в среде советских физиков еще не проделана работа, аналогичная той, которая уже дала значительные результаты в агробиологии, физиологии и некоторых других отраслях советской науки, авторам сборника приходится начинать почти с самого начала…»

И они «начали», объявив реакционными и идеалистическими теорию относительности великого физика Эйнштейна («реакционное эйнштейнианство»), принцип дополнительности Бора, теорию резонанса нобелевского лауреата Полинга и ряд других концепций, явившихся крупными вехами в развитии естествознания.

Для разгрома теории резонанса была созвана даже специальная сессия химического отделения Академии наук, проведенная с явным стремлением скопировать сессию ВАСХНИЛ. Однако теория резонанса была через несколько лет восстановлена в правах, и серьезный ущерб от этой сессии понесла лишь химия, фазу отброшенная на много лет назад.

Такого рода течения возникали после 1948 года почти во всех областях науки. Особенно пострадала кибернетика, которую пытались настолько «закрыть», что само слово «кибернетика» не включили в издание «Большой Советской Энциклопедии». Развитие кибернетики в СССР было задержано на 5–6 лет, что принесло стране большой экономический ущерб.

Появление псевдонаучных направлений Г. М. Бошьяна и О. Е. Лепешинской. Новая «теория» Т. Д. Лысенко о перерождениях видов

Концепции Т. Д. Лысенко и его сторонников приняли в это время уродливый характер. Была создана реклама шарлатанским опытам по перерождению одних видов растений в другие, пшеницы в рожь, овса в овсюг и ячмень, капусты в брюкву и рапс, подсолнечника в заразиху, сосны в ель и т. д. Подобные «открытия» десятками публиковались на страницах редактируемого Т. Д. Лысенко журнала «Агробиология», и эти безграмотные, позорные работы рекламировались как достижения передовой науки.

Для «обоснования» этих мифических превращений использовалась опора на авторитет И. В. Сталииа.

«Сталинское учение о постепенных, скрытых, незаметных количественных изменениях, приводящих к быстрым качественным коренным изменениям, помогло советским биологам обнаружить у растений факты осуществления качественных переходов превращения одного вида в другой» (Лысенко Т. Д. Сталин и мичуринская агробиология // Избр. соч. М., 1953, с. 9)[44].

Была создана в 1949–1951 годах широкая международная реклама шарлатанским работам Г. М. Бошьяна о порождении вирусами микробов и наоборот, о получении микробов из антибиотиков, ими же продуцируемых, и о кристаллизации бактерий, и работам О. Б. Лепешинской о порождении клеток и даже тканей из «живого вещества». Эти работы были объявлены мичуринскими и были обязательными для признания. Несмотря на активную поддержку со стороны Т. Д. Лысенко, А. Н. Студитского и других, Г. М. Бошьяна в результате работы 18 проверочных комиссий разоблачили как фальсификатора и лишили докторской степени, которую он получил несколькими годами ранее за свои «открытия». Не нашли подтверждения и работы О. Б. Лепешинской, рекламе которых также активно способствовала группа Т. Д. Лысенко.

Опора на И. В. Сталина использовалась и в «решении» ряда других проблем, служивших предметом дискуссии. О. Б. Лепешинская, например, в самом начале своей книги с упоением писала, что И. В. Сталин прочитал ее книгу и одобрил ее.

После его смерти в газете «Медицинский работник» (1953. 10 марта) О. Б. Лепешинская уже более подробно раскрыла основы своего научного «успеха». «В горестные эти дни, — писала она, — не могу не вспомнить один случай из своей жизни. Было это в тяжелый год, когда против моей работы в области биологии ополчились злобные метафизики, старозаветные идеалисты, носители самых реакционных идей вейсманизма-морганизма. И вот однажды, когда особенно было трудно и тяжело от бесконечных враждебных нападок, в моей комнате раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала такой знакомый, такой родной голос Иосифа Виссарионовича… Одобряя дружеским, отеческим словом, Сталин давал мне советы. И в мудрых его советах была такая кристальная ясность мысли, такая сила научного предвидения, что сердце замирало от гордости. От гордости за то, что вот есть на большой нашей планете человек, близкий и родной, для которого все сложные вопросы и проблемы — как открытая книга, для которого во всех деталях ясен путь развития передовой советской науки».

Что касается академика А. И. Опарина, то он в своей статье «И. В. Сталин вдохновитель передовой биологической науки», напечтанной в 35-м томе издания «Успех в современной биологии» (М., 1953. С. 161–167), вообще причислил И. В. Сталина к основателям мичуринской биологии и объявил его поверхностную юношескую статью «Анархизм или социализм» крупнейшим вкладом в эту науку. По мнению А. И. Опарина, Сталин задолго до Лысенко утверждал, что приобретенные под влиянием среды признаки наследуются и что именно «гениальные идеи тов. Сталина вдохновляли биологов-мичуринцев в их борьбе против неодарвинизма как идеалистического извращения биологической науки» (с. 165). «В труде И. В. Сталина «Анархизм или социализм?» — писал А. И. Опарин, — с исключительной простотой и силой поставлена проблема творческого развития дарвинизма, освобождения его от ошибок и недочетов и обогащения новыми положениями, вытекающими из дальнейшего углубления в закон развития органического мира. Товарищ Сталин указывал, что антинаучное измышление о ненаследуемости свойств, приобретаемых под влиянием условий жизни, — неодарвинизм — бессилен объяснить развитие как процесс, в котором мелкие количественные изменения в конце концов приводят к большим качественным изменениям. Такое понимание развития возможно только на основе тезиса о наследственности свойств, приобретаемых под влиянием условий жизни» (с. 165). Но что писал в действительности по этому поводу И. В. Сталин, какие его мысли привели в такой восторг А. И. Опарина? Это была всего лишь одна случайная маловразумительная фраза: «Менделеевская «периодическая система элементов» ясно показывает, какое большое значение в истории природы имеет возникновение качественных изменений и изменений количественных. Об этом же свидетельствует в биологии теория неоламаркизма, которой уступает место неодарвинизм» (Сталин И. В. Соч. Т. 1. С. 30).

По докладу академика Опарина 7 июня 1950 года Президиум АН СССР принял специальное постановление, внедрявшее «учение» О. Б. Лепешинской во все звенья биологической науки в СССР (Протокол № 15 заседания Президиума АН СССР. § 342).

Международные аспекты сессии ВАСХНИЛ 1948 года

Сессия ВАСХНИЛ в августе 1948 года и последовавшие за ней оргмеры произвели очейь плохое впечатление за рубежом, сильно повредив престижу советской науки. Почти все иностранные почетные члены и члены-корреспонденты Академии наук заявили о своем выходе из состава академии и опубликовали соответствующие заявления. Одно из заявлений было опубликовано, в частности, Г. Г. Дейлом в форме открытого письма Президенту АН СССР в выходившей в СССР на русском языке газете «Британский союзник» (1948, 12 дек.). Мы приведем текст этого письма, очень выпукло отражающего, как иностранные ученые, ранее дружественно настроенные к нашей стране, восприняли события, последовавшие за сессией ВАСХНИЛ. Президентом АН СССР был в тот период известный физик академик С. И. Вавилов, родной брат погибшего Николая Ивановича.

ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТУ АКАДЕМИИ НАУК СССР

Г-н Президент!

Я пришел к решению, вынудившему меня к отказу от звания почетного члена Академии Наук СССР, каковым я был избран в мае 1942 года.

Когда Ваш выдающийся предшественник академик В Л. Комаров письменно уведомил меня об оказанной мне чести, в своем письме он сослался на тот факт, что я в то время состоял председателем Лондонского Королевского общества. Я верю, что многие британские ученые расценили и приветствовали мое избрание в то время как символ общности целей ученых наших двух стран, которые уже около года совместно вели войну против гитлеровской Германии, защищая, как мы верили, свободу науки, как и свободу всех других достойных видов человеческой деятельности, от угрозы агрессивной тирании.

В том же 1942 году Лондонское Королевское общество избрало Николая Ивановича Вавилова в число своих 50 иностранных членов. При поддержке и поощрении Ленина он имел возможность, будучи первым директором Института генетики имени Ленина, положить начало и способствовать дальнейшему быстрому росту участия исследователей СССР во всемирном прогрессе генетики, который последовал за признанием открытий Менделя. Его использование этих возможностей рассматривалось как приносящее большую пользу сельскому хозяйству Советского Союза. Мы хотели почтить эти заслуги как большой вклад в мировую науку. Однако в Британии стало известно уже в 1942 году, что Н. И. Вавилов каким-то образом впал в немилость тех, кто пришел после Ленина, хотя причина этому оставалась неизвестной. Мы могли лишь предположить, что она имела политический характер и не имела отношения к его научным достижениям. Только в 1945 году Королевскому обществу стало известно, что он был смещен со своего поста, исчез вместе с некоторыми из своих сотрудников по генетике и умер неизвестно когда между 1941 и 1943 годами. Повторные запросы об указании лишь даты и места его смерти, адресованные Вашей Академии Королевским обществом через все открытые для этого возможности, остались без всякого ответа. Насколько мне известно, Королевское общество еще до сих пор не было официально уведомлено о том, был ли жив этот выдающийся русский ученый во время избрания его в число иностранных членов Королевского общества.

Недавние события, о которых теперь получены полные сведения, осветили то, что случилось. Покойный Н. ИБавилов был заменен Т. Д. Лысенко, проповедником доктрины эволюции, которая, по сути дела, отрицает все успехи, достигнутые исследователями в этой области со времен, когда в начале XIX столетия были опубликованы рассуждения Ламарка. Хотя труды Дарвина все еще формально признаются в Советском Союзе, его основное открытие будет теперь отвергаться. Все великое построение точного знания, которое продолжает расти усилиями последователей Менделя, Бейтсон и Моргана, подлежит отрицанию и поношению; и последние немногие, которые еще содействовали его созданию в СССР, теперь лишены своих положений и возможностей.

Это— не результат честного и открытого конфликта научных мнений. Из предъявлений и заявлений самого Лысенко ясно, что его догмат установлен и насильно введен Центральным Комитетом коммунистической партии как отвечающий политической философии Маркса и Ленина. Многие из нас, г-н Президент, с гордостью считали, что в науке, общей для всего мира, нет политических границ или национальных разновидностей. Однако теперь эта наука должна быть отделена от «советской науки» и порицаема как «буржуазная» и «капиталистическая».

Постановления, изданные Президиумом Вашей Академии 27 августа текущего года, являются ясным выражением этой политической тирании. Мой старый уважаемый друг академик Орбели, выдающийся физиолог, последователь школы вашего великого Павлова, снят с поста секретаря Отделения биологических наук Вашей Академии за то, что он не сумел предвидеть Ваши постановления, ограничивающие всю исследовательскую и преподавательскую работу в области генетики в СССР, подчиняя ее этой политически навязанной ортодоксии. Время покажет, потребуется ли такое подчинение догме и в других отраслях науки. Пока нам известно только то, что генетика, которую поощрял Ленин, теперь запрещается как чуждая его политической философии.

С тех шр как Галилей угрозами был принужден к своему историческому отречению, было много попыток подавить или исказить научную истину в интересах той или иной чуждой науке веры, но ни одна из этих попыток не имела длительного успеха. Последним потерпел в этом неудачу Гитлер. Считая, г-н Президент, что Вы и Ваши коллеги действуете под аналогичным принуждением, я могу лишь выразить Вам свое сочувствие. Что касается меня самого, пользующегося свободой выбора, я верю, что я оказал бы дурную услугу даже моим коллегам по науке в СССР, если бы я продолжал связь, которая, казалось бы, в согласии с действиями, согласно которым Ваша Академия теперь ответственна за тот ужасный вред, нанесенный свободе и целостности науки, под каким бы давлением это ни было бы сделано.

С глубоким сожалением я должен просить Вас исключить меня из числа почетных членов Вашей Академии.

Уважающий Вас Генри Г. Дейл

Насколько я помню, этот номер «Британского союзнака» оказался последним. Газета-еженедельник была признана антисоветской и закрыта по требованию соответствующих инстанций.

Возобновление биолого-агрономической дискуссии в 1952–1958 годах. Моральная победа «Ботанического журнала»

Однако период абсолютного господства лысенкоизма в советской биологии и агрономии продолжался сравнительно недолго. Неумеренные восхваления Лысенко и полное подавление любой критики в его адрес были типичны лишь в течение четырех лет. В декабре 1952 года «Ботанический журнал», редактируемый академиком В. Н. Сукачевым, поместил две статьи, в которых Т. Д. Лысенко обвинялся в отходе от дарвинизма и от самого мичуринского учения. Первая статья была написана Н. В. Трубиным — до этого одним из наиболее горячих сторонников Т. Д. Лысенко. Вторая принадлежала НД. Иванову, также ученому, стоявшему на одних позициях с Т. Д. Лысенко во вопросам генетики. Оба автора критиковали только учение Т. Д. Лысенко о видообразовании путем скачкообразного перехода от одного вида к другому (пшеницы в рожь и ячмень, овса в овсюг и т. д.), учение, которое даже на фоне невысокого теоретического и экспериментального уровня других построений Т. Д. Лысенко отличалось своей нелепостью и недостоверностью.

Обе статьи и сам факт дискуссии были встречены советскими учеными с огромным энтузиазмом. В редакцию «Ботанического журнала» посыпались десятки статей от многих ученых. Они отличались во многих случаях большой яркостью и полемическим талантом. Долго сдерживавшийся напор мыслей и идей, казалось, нашел выход, и, несмотря на ответные, резко демагогические статьи, помещавшиеся в журналах «Агробиология», «Журнал общей биологии», «Успехи современной биологии», симпатии ученых и молодежи были на стороне «Ботанического журнала».

В первые два года дискуссия вращалась в основном вокруг вопросов видообразования (Баранов П. О видообразовании // 1953. № 5; Козо-Полянский Б. М. Вопросы нового учения о виде // 1953. № 6; Бобко ЕБ. К вопросу о методике изучения образования новых видов // 1953. № 3. и др.).

В сферу дискуссии «Ботанический журнал» включил вопросы внутривидовой конкуренции (статья ВД. Сукачева // 1953, № 1). Но логика дискуссии, а также попытки сторонников Т. Д. Лысенко объявить морганистами-менделистами всех споривших с ним авторов «Ботанического журнала» закономерно привели к расширению фронта дискуссии и к включению в нее проблем генетики и агробиологии. Обсуждению были подвергнуты, по существу, все аспекты лысенкоизма. «Ботанический журнал» быстро стал самым популярным биологическим журналом. Каждый его номер ждали с нетерпением. Объем и тираж увеличились. Вместо 6 номеров в год стали выходить 12. Критические статьи вскоре появились и в «Бюллетене Московского общества испытателей природы».

Под влиянием дискуссии в «Ботаническом журнале» оживились и экспериментальные работы по генетике, она снова стала легальной наукой. В АН СССР начали возникать генетические лаборатории и группы, хотя университеты, сельскохозяйственные институты и система ВАСХНИЛ оставались еще под почти полным контролем сторонников Т. Д. Лысенко.

К теоретическим аспектам дискуссии быстро добавились практические. В ряде убедительных статей был показан огромный практический ущерб, нанесенный лысенкоизмом сельскому хозяйству. Быстро были развенчаны псевдонаучные работы О. Б. Лепешинской. В конце 1955 года более 300 ученых подписали письмо с требованием отстранить Т. Д. Лысенко от поста Президента ВАСХНИЛ, а А. И. Опарина — от поста академика-секретаря биологического отделения АН СССР. К этому требованию прислушались. Пост Президента ВАСХНИЛ занял П. П Лобанов, настроенный более умеренно, А. И. Опарина заменил академик ВАЗнгельгардт. Позиции сторонников Т. Д. Лысенко начали ослабевать, и развивающаяся дискуссия фактически развенчала лысенкоизм.

Разгром редакции «Ботанического журнала» в декабре 1958 года и новый запрет на критику Т. Д. Лысенко

Дискуссия в «Ботаническом журнале», несомненно, внесла свежую струю в нашу биологию, и она фактически развенчала лысенкоизм в глазах ученых. Эта дискуссия поставила лысенкоизм на грань полного провала, выявила, его научную несостоятельность. Оказавшись не в силах вести честный научных спор, лысенковцы вновь прибегли к демагогии и административным методам. Мы имеем в виду выступление Т. Д. Лысенко на Пленуме ЦК КПСС в декабре 1958 года, в котором он всю критику в свой адрес представил в форме происков западных злых сил, апеллируя, таким образом, к защите от «империалистической» клеветы. «Известно, — заявил Т. Д. Лысенко в своем выступлении, — что во всем мире в научных журналах, а нередко и в газетах идет так называемая дискуссия вокруг мичуринской биологии, которую реакционеры капиталистических стран часто называют «лысенкоизм», возводят на материалистическую биологию и персонально на меня всякую, какую только возможно придумать напраслину. Ясно, что речь идет не лично обо мне, а о том материалистическом направлении биологической науки, связанной с колхозно-совхозной практикой, которой я в своих статьях держался и держусь. За это реакционеры в науке и журналисты буржуазного мира, в особенности США, Англии и других капиталистических стран, каких только грехов мне ни приписывают. Все мои работы в биологии и агрономической практике объявляют жульничеством и обманом» (Стеногр. отчет М., 1958. С. 235).

Апеллируя не к ученым, а к покровителям в административно-партийном аппарате, Т. Д. Лысенко и его сторонникам удалось обрушить на своих оппонентов административные меры.

Редакционная коллегия «Ботанического журнала» была в конце 1958 года расформирована и заменена новой, в основном из последователей Т. Д. Лысенко. (Из состава редколлегии были выведены В. Н. Сукачев, П. А. Баранов, П. М. Жуковский, С. Ю. Липшиц, А. Л. Тахтаджян, Н. Б. Турбин, А. А. Федоров, Б. А. Тихомирова и многие другие известные ботаники нашей страны. Вместо них были введены А. А. Авакян, П. А. Власюк, П. А. Хенкель, В. Л. Разумов и другие последователи Т. Д. Лысенко[45]. «Бюллетень Московского общества испытателей природы» получил указание прекратить всякую полемику.

Академик В. А. Энгельгардт был смещен с поста руководителя Биологического отделения АН СССР и заменен Н. М. Сисакяном. Был снят с поста директора Всесоюзного института удобрений и агротехники известный агрохимик профессор Авдонин, потому что он, основываясь на результатах многочисленных опытов, выступил против целесообразности приготовления смесей удобрений по методу Т. Д. Лысенко и против его «биологической теории» питания растений. От работы в должности директора Новосибирского института цитологии и генетики был отстранен известный Н. П. Дубинин.

На X Международный генетический конгресс 1958 года в Канаду советская делегация поехала в весьма необычном составе. Возглавил ее В. Н. Столетов. В нее вошли сторонники Т. Д. Лысенко (Глущенко, Нуждин, Кушнер, Еникеев, Хитринский и др.). Они смогли принять участие лишь в одной из двадцати секций, созданной, по существу, специально для них (секция прививных гибридов).

Включенные в программу доклады советских генетиков были сняты перед открытием конгресса. Изменить отпечатанную программу было поздно, и участники в молчании ждали, пока отведенное по регламенту время на тот или иной доклад советского ученого будет исчерпано, и только затем переходили к следующему докладу.

Реорганизация советской делегации произвела, как и следовало ожидать, отрицательное впечатление на делегации других стран и послужила поводом для резолюции, принятой конгрессом на заключительном заседании. В резолюции, которую опубликовал журнал «Сайенс», говорилось: «Постоянный Комитет Генетических Конгрессов пользуется случаем выразить свою линию путем обращения непосредственно ко всем правительствам Мира разрешить своим ученым беспрепятственно путешествовать с научными целями назависимо от расовой или национальной принадлежности религиозных убеждений, места рождения или принадлежности к политическим партиям и, на примере опыта текущего Х-го Международного конгресса, независимо от того, являются ли их научные убеждения в согласии с теми официально принятыми убеждениями, которые определяются политикой или идеологией.

Важно отметить, что расформирование редколлегии «Ботанического журнала» осуществлялось, хотя и по директиве свыше, Президиумом АН СССР и Биологическим отделением АН CGCР. В то же время лишь за два с половиной месяца до этой акции Академия наук СССР рассмотрела работу «Ботанического журнала» и полностью одобрила ее. По этому поводу принято специальное Постановление от 23 сентября 1958 г. Следует указать и на то, что деятельность «Ботанического журнала» и особенно его полемическая активность в отношении концепций Лысенко одобрены специальными резолюциями Всесоюзного Ботанического общества 17 декабря 1957 г. Эти резолюции опубликованы во 2-м номере журнала за 1958 г., однако сигнальные экземпляры «Ботанического журнала» с ними были задержаны и из последующих экземпляров тиража текст резолюции изъят.

Мы рассматриваем любую попытку ряда правительств вмешиваться в политическую, идеологическую или другую основу убеждений для того, чтобы открыто преследовать науку и свободное распространение научной информации, как серьезное нарушение основных принципов научного прогресса.

Мы взываем к научным академиям и научным обществам, к Объединенным нациям и их организациям напрягать все возможные усилия и оказывать влияние, чтобы убедить все Правительства отныне оставаться верными принципам, которые были здесь подчеркнуты.

Нарушение таковыми правительствами этих принципов, несомненно, будет означать конец научной свободы, а поэтому также и научного прогресса».

Последователи лысенкоизма и в этом случае, как мы видим, собственный престиж ставили выше достоинства советской науки. Умышленно, антипатриотично создавая повод для критики нашей страны и правительства, они старались затем спекулировать на этой критике в собственных интересах. Критика извне, даже справедливая и обоснованная, была для них всегда крайне желательной, ибо она помогала им бороться с критикой их соотечественников.

События, происшедшие в 1958 году, оказали весьма устойчивое, хотя и не очень сильное влияние на нашу биологию. Критический анализ теоретических и практических положений лысенкоизма в научной литературе был фактически прекращен. Однако развитие экспериментальных направлений в области генетики и молекулярной биологии продожалось в нашей стране, и это подготовляло основу для новой вспышки дискуссии.

Прежде чем перейти к оценке следующей ситуации, необходимо рассмотреть одно из набиолее отрицательных явлений, порожденных лысенкоизмом, — вторичное возрождение вильямсизма в 1948 году и непродуманное принятие в октябре 1948 года травопольной системы земледелия в масштабах всей страны.

Глава 2. Воскрешение вильямсизма в 1948 году и распространение травопольной системы земледелия на всю страну

Учение о травопольной системе земледелия, подвергшееся, как мы видели, острой дискуссии в 1933–1937 годах, после смерти В. Р. Вильямса и особенно за годы войны было почти забыто. Получил всеобщее признание путь развития сельского хозяйства, предлагавшийся агрохимической школой Д. Н. Прянишникова, — путь химизации и интенсификации земледелия.

Серьезной ревизии была подвергнута в эти годы теория В. Р. Вильямса о так называемом едином почвообразовательном процессе, изложенная в его известном курсе почвоведения и служившая основой травопольной системы земледелия.

Теоретический анализ концепций почвообразования, развивавшихся В. Р. Вильямсом

Создавая свое учение о почвообразовательном процессе, В. Р. Вильямс был не очень щепетилен с фактами и общеизвестными истинами, его фантазия не знала никаких границ. Мы приведем здесь лишь два примера наиболее ярких и явных вымыслов, лежащих в основе теории Вильямса о почвообразовательном процессе.

Известно, что почвообразовательный процесс В. Р. Вильямс начинал с породы, остающейся от таяния ледников, некогда наступавших на некоторые районы Европы и Северной Америки. Но как быть с районами Азии, Африки, Америки, Австралии, никогда не подвергавшимися оледенению? Для устранения этого затруднения В. Р. Вильямс придумал новый дополнительный тип вращения Земли в направлении с северо-северо-запада на юго-юго-восток со скоростью одного оборота в 100 000 лет (Вильямс В. Р. Почвоведение. М., 1947. С. 142–143). Это вращение В. Р. Вильямс назвал прецессионным. Придумав никем никогда не установленное вращение Земли, В. Р. Вильямс пришел к следующему заключению: «Прецессионное обращение Земли влечет за собой такие последствия. Полярные в настоящее время области через 25 000 лет пройдут через экватор. Через следующие 25 000 лет они будут погребены под антарктическим ледником и еще через 25 000 лет опять пройдут через экватор, но уже в Западном полушарии, и еще через 25 000 лет займут приблизительно старое место» (Там же. С. 143).

Это заключение, которое В. Р. Вильямс приводит как установленный факт, — чистейший вымысел, фальсификация, ибо нельзя назвать его даже гипотезой. Элементарные сведения из области палеонтологии, экологической ботаники и зоологии, геологии и астрономии показывают полную вздорность периодической смены мест экватора и полюсов. Такая смена расположения помосов и экватора каждые 25 000 лет делала бы совершенно невозможной всякую эволюцию живой природы на изолированных материках типа Австралии, и большая часть земной суши представляла бы собой в таком случае голую, лишенную древесной растительности пустыню. Однако это допущение было необходимо В. Р. Вильямсу для того, чтобы свести концы с концами в его теории единого почвообразования, и он решился на это вопреки элементарной научной логике и фактам.

Такой же трюк проделал В. Р. Вильямс, связав процессы почвообразования с образованием трех перегнойных кислот: ульминовой, гуминовой и креновой, обнаруженных якобы Берцеллиусом в начале прошлого века, а затем и самим В. Р. Вильямсом. Обсуждая свойства этих кислот, В. Р. Вильямс относится к ним как к химически индивидуальным соединениям, образующим соли и т. д. Между тем никто никогда таких кислот из почвы в чистом виде не выделял. В то же время именно действие этих кислот лежит в основе концепции В. Р. Вильямса о почвообразовательных процессах и структуре почвы.

Хотя построение концепции В. Р. Вильямса основывается на реакциях трех якобы выделенных им почвенных кислот, от ответа на вопросы о составе этих кислот В. Р. Вильямс всегда уклонялся и часто весьма оригинально. В своем «Курсе общего земледелия с основами почвоведения» (с. 98) он, например, писал: «Общественная работа во время революции не дала мне до сих пор возможности установить химические формулы и константы полученных перегнойных веществ». Через несколько лет на Международном конгрессе почвоведов в Москве В. Р. Вильямс объяснял уже это иначе: полученные им растворы замерзли и погибли от денатурации во время гражданской войны, когда его лаборатория не отапливалась. Между тем банки с этими «кислотами» и до сих пор стоят в музее им. Вильямса в ТСХА, и ни один из его учеников, ни один из сыновей (оба его сына были профессорами химии) не пытались их анализировать.

И примеров такого рода фантастических построений в концепциях В. Р. Вильямса можно привести очень много. Следует, однако, отдать должное — его курсы почвоведения и земледелия написаны увлекательно и широко. В них имеется немало интересных мыслей. Но это лишь увлекательность научно-фантастического романа. Она производит впечатление на людей, плохо знающих предмет, на доверчивых простаков, поверхностных философов и таких же кабинетных фантазеров, каким был он сам. Серьезный ученый неизбежно выявляет грубые ошибки В. Р. Вильямса, его стремление искажать факты в угоду своим концепциям, его склонность к ненаучному фантазерству и прожектерству, а иногда и к прямой фальсификации. Большинство почвоведов нашей страны не были вильямсистами, и многие относились к его теориям весьма иронически.

Газета «Тимирязевец» (1962. 11 мая) впервые опубликовала докладную записку академика Д. Н. Прянишникова, датированную 1941 годом и направленную им наркому земледелия, председателю Комитета по делам Высшей школы, директору Тимирязевской академии и ряду других организаций по поводу посмертного издания учебника В. Р. Вильямса.

Д. Н. Прянишников давал этому учебнику беспощадную, но совершенно справедливую оценку: «Считаю своим долгом, — писал он, — обратить внимание на следующую ненормальность в преподавании почвоведения и земледелия и в деле подготовки кадров по этой специальности в сельскохозяйственных вузах вообще и в Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева в частности.

То руководство, которое рекомендуется теперь студентам, имеет следующие недостатки:

1) оно отстало от современного состояния почвоведения по крайней мере на полстолетия, в нем не упоминается почти ни одного автора XX столетия, а взгляды авторов XIX столетия излагаются неверно (см., например, сказанное о Грандо), а иногда им приписывается совершенно обратное тому, что они говорили в действительности (Либих).

2) Самый подход к решению агротехнических вопросов является неправильным, именно, игнорируются все опытные данные (как заграничные, так и наших опытных станций), и решение всех вопросов происходит чисто натурфилософским путем, в полном отрыве от реальной действительности.

3) В этом руководстве содержится ряд совершенно неверных утверждений, стоящих в полном противоречии с твердо установленными положениями как в области основного естествознания, так и в области агрономии. Эти абсурды не ограничиваются только общими положениями, но они приводят к вредным выводам в области практики, к неверным указаниям в области агротехники.

Число этих абсурдов так велико, что здесь их нельзя перечислить, можно только привести несколько выразительных примеров».

И далее следовало краткое описание наиболее абсурдных положений как по разделу земледелия, так и по разделу почвоведения (высказывания Вильямса о бесполезности известкования, о хранении навоза до исчезновения запаха, то есть до улетучивания аммиака, о вредности внесения калийных удобрений, разрушающих якобы структуру почвы, и т. д. и т. п.).

Д. Н. Прянишников рекомендовал отменить решение о введении этой натурфилософской, переполненной фантастикой книги в качестве учебника для студентов сельскохозяйственных институтов. Но студенты «прорабатывали» учебник Вильямса еще лет 16–17, несмотря на его явную дефектность как в научном, так и в практическом отношении.

Особенно детальный критический разбор учебника «Почвоведение и земледелие» был сделан в 1937 году Н. М. Тулайковым в его капитальной рецензии. Объемом около 450 страниц машинописного текста, она увидела свет только 25 лет спустя (см.: Тулайков Н. М. Избранные произведения. М., 1963).

Расцвет вильямсизма после сессии ВАСХНИЛ в 1948 году и всеобщее внедрение травопольной системы в форме «сталинского плана преобразования природы»

Однако до сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года слепое поклонение Вильямсу имело локальный характер, его вред был ограничен сравнительно узкими рамками. По сравнению с 1937–1938 годами вильямсизм заметно утратил свою агрессивность и всеобъемлющие аппетиты. В том была большая заслуга Д. Н. Прянишникова и его научной школы. Классическое, насыщенное фактами руководство Д. Н. Прянишникова «Агрохимия» и его курс «Учение о 200 севооборотах» нейтрализовали в учебном процессе сельскохозяйственных институтов вредное действие натурфилософии Вильямса.

Таким образом, в 1948 году налицо был очевидный факт освобождения нашего сельского хозяйства и агрономии от догматизма В. Р. Вильямса как в почвоведении, так и в земледелии. Влияние идей Вильямса было в тот период весьма незначительным, и имелись, таким образом, хорошие предпосылки для того, чтобы направить развитие сельского хозяйства страны по пути правильного, рационального земледелия, по пути, который надежно проверен в большинстве стран Европы и США. Этого, однако, не произошло. Сельское хозяйство страны пошло по неверному, непроверенному и ненадежному пути травопольного земледелия, которое резко затормозило развитие сельского хозяйства и от которого пришлось решительно отказаться в 1954 году на юге СССР, а в 1960–1961 годах в масштабах всей страны.

В чем же заключалась причина возрождения забытых догм вильямсизма?

Простой исторический анализ приводит нас к определенному выводу: неоправданное его оживление — прямой результат августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году. Постановление Правительства о повсеместном и обязательном введении в стране травопольных севооборотов и всего комплекса системы ВВ. Вильямса было принято через два с половиной месяца после сессии. Оно вводило травопольную систему в действие сразу, без какого-либо предварительного обсуждения, без учета разных мнений, как что-то неопровержимо доказанное и не вызывающее сомнений. Система была введена как важное достижение победившей на сессии ВАСХНИЛ мичуринской агробиологии, как звено единого учения Мичурина-Вильямса-Лысенко. Участники августовской сессии ВАСХНИЛ в письме к Сталину писали:

«Наша агробиологическая наука, развитая в трудах Тимирязева, Мичурина, Вильямса, Лысенко, является самой передовой сельскохозяйственной наукой в мире. Она является не только законным преемником прогрессивных идей передовых ученых всей истории человечества, но и представляет собой новую, более высокую ступень развития человеческих знаний о высокой культуре земледелия».

Именно на августовской сессии ВАСХНИЛ В. Р. Вильямс был причислен к основателям мичуринской агробиологии и его травопольная система земледелия была объявлена самой передовой, самой прогрессивной, наиболее соответствующей социалистической системе сельскохозяйственного производства.

Доказательств каких-либо преимуществ травопольной системы земледелия в 1948 году, как теперь выясняется, не было. Не было опубликовано ни одной убедительной работы, доказывающей выгодность травопольной системы по сравнению с другими типами севооборотов. И тем не менее эта в корне порочная система безудержно восхвалялась на августовской сессии ВАСХНИЛ в речах почти всех, кто выступал с критикой классической генетики, и в заключительном постановлении сессии (см.: Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ, выступления И. Я. Якушкина, С. С. Перова, В. П. Бушинского, А. И. Водкова, Е. И. Ушаковой, А. И. Хорошилова, Е. М. Чекменева, Ф. М. Зорина, В. C. Дмитриева, А. В. Крылова, А. В. Михалевич, С. Ф. Демидова, И. В. Василенко, А. Н. Костикова, П. П. Лобанова).

Интересно привести выдержку из речи С. Ф. Демидова, экономиста по специальности:

«Трудами корифеев русской науки создана теория травопольной системы земледелия, обобщенная и замечательно целостно изложенная академиком Вильямсом. Исключительные, прямо разительные результаты дает освоение этой системы в районах Поволжья, Северного Кавказа, Украины, Центрально-Черноземной полосы и других зон степного земледелия нашей страны».

А вот как оценивает Демидов возможности критики этой системы; «И вот, представьте себе, появятся другие школы и будут доказывать обратное, будут ставить под сомнение основные положения травопольной системы земледелия. Что из этого получится? Замедление и срыв осуществления этих важнейших мероприятий государственного значения. И, к сожалению, надо сказать, что противники травопольной системы земледелия, представители другой «научной» школы, как, скажем, академик П. М. Жуковский, немало сделали в вузах, научно-исследовательских институтах и сельскохозяйственных органах, чтобы затормозить ее победное шествие».

Особенно усердствовал в восхвалении травопольной системы на сессии ВАСХНИЛ В. C. Дмитриев, в то время занимавший ключевой пост начальника Управления планирования сельского хозяйства Госплана СССР[46]. «К счастью, — уверенно утверждал В. С. Дмитриев, — в нашей стране русская советская агрономическая наука дала нам стройную общеагрономическую теорию, теорию непрерывного повышения урожая, не только объяснившую успехи стахановцев, но вооружившую колхозы и совхозы на дальнейшее повышение урожайности сельскохозяйственных культур, на создание изобилия предметов потребления в нашей стране.

Эта теория стоит на голову выше западноевропейского учения о плодосмене и является гордостью нашей советской науки. Она называется комплексом Докучаева-Костычева-Вильямса, или травопольной системой земледелия» (см.: Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ. С. 262).

(Кстати, нелишне отметить, что речь В. С. Дмитриева содержала наиболее безудержное восхваление всех веяний Т. Д. Лысенко. В последующие годы В. С. Дмитриев был освобожден от работы в Госплане и переведен на работу непосредственно к Т. Д. Лысенко в Институт генетики. В 1954 году он защитил докторскую диссертацию о «порождениях» сорняков культурными растениями. Известный советский ботаник профессор Станков показал, однако, что Дмитриев занимался грубой фальсификацией. Письмо профессора Станкова напечатала газета «Правда». Скандал, связанный с этой жульнической работой, стал широко известен, и В. С. Дмитриев был лишен докторской степени.

Одобрение травопольной системы и возведение В. Р. Вильямса в ранг основоположника мичуринской биологии содержалось и в заключительном постановлении августовской сессии ВАСХНИЛ; «Мичуринское направление в биологии является творческим развитием дарвинского учения, новым, высшим этапом материалистической биологии. Советская агробиологическая наука, опирающаяся в своих исследованиях на выдающееся учение И. В. Мичурина о развитии растений, В. Р. Вильямса о почвообразовании и приемах обеспечения условий высокого плодородия почвы и получившая дальнейшее продолжение в исследованиях Т. Д. Лысенко и всего коллектива передовых советских биологов, стала мощным орудием активного планомерного преобразования живой природы».

Все эти голословные утверждения, все это пустозвонство предопределило решение правительства о введении травопольной системы. Фактически правительство было введено в заблуждение, ибо никаких реальных данных для такой оценки травопольной системы никогда не было и не могло быть.

Конечно, нельзя считать фактический обман правительства результатом злого умысла. Можно допустить, что намерения некоторых из тех, кто восхвалял систему, были, по-видимому, хорошими. Но дорога в ад, как говорится, вымощена благими намерениями. Трагедия состояла не в том, что у тех, кто нес ответственность за внедрение системы, не хватало благих намерений, а в том, что решение вопросов развития сельского хозяйства, определение направлений этого развития и обоснования этих направлений оказались в тот период в руках людей ограниченных, малограмотных, догматиков и начетчиков, людей, не способных к глубокому самостоятельному мышлению, крикунов, пустозвонов и карьеристов, следовавших за научными лидерами. Предоставление таким людям власти в науке — страшное дело. Под звон громких фраз, самовосхваления и демагогии начинается явный развал, преследование и травля серьезных ученых.

Новая волна преследований представителей агрохимической школы Д. Н. Прянишникова

Преследования прогрессивных ученых, выступавших когда-либо против учения В. Р. Вильямса, не заставили себя ждать. Президиум ВАСХНИЛ назначил в конце 1948 года специальную комиссию для проверки работы Всесоюзного института удобрений. В ее состав входили вильямсисты (В. П. Бушинский, С. С. Перов, В. Р. Вильямс, Ямников, А. С. Шурыгин и др.). На основе выводов комиссии из Института были уволены и потеряли возможность экспериментировать лучшие агрохимики и ученики академика Д. Н. Прянишникова — профессора Ф. Б. Чириков, А. Ф. Тюлин, Е. Б. Бобко, И. Х. Дикусар (Дикусар был вскоре арестован).

Преследования противников В. Р. Вильямса начались и в других учреждениях.

Из Тимирязевской сельскохозяйственной академии был уволен, как мы уже отмечали, ученик Д. Н. Прянишникова декан факультета агрохимии и почвоведения профессор Борис Александрович Голубев. Увольнение Б. А. Голубева и его последующая травля произвели тяжелое впечатление на студентов факультета, однако детали этой истории стали известны лишь недавно, при разборе ряда дел в архиве Тимирязевской сельскохозяйственной академии. И мне хотелось бы привести некоторые выдержки из 204 этих материалов, так как они очень ярко обрисовывают произвол создателей «новой» биологии.

Испытывая после увольнения материальные и моральные трудности, профессор Б. А. Голубев подал зам. министра высшего образования АБ. Топчиеву заявление с просьбой пересмотреть решение министерства об увольнении. Топчиев переслал заявление Голубева ректору академии В. Столетову. На письмо Топчиева (от 21 января 1949 года № К-14-09-2) была наложена следующая резолюция: «В. Р. Вильямсу — прошу составить проект ответа». (Голубева уволили как противника В. Р. Вильямса, и поэтому сын Вильямса, занявший деканский пост Голубева, был, естественно, самым «подходящим» арбитром в этом деле.) И вот перед нами копия ответа ректората, посланного Топчиеву (от 3 февраля 1949 года), подшитая к этому делу. Восстановление Голубева на работу признается невозможным, ибо в лекциях Голубева «не было раздела о травопольной системе земледелия, отсутствовал раздел о корифеях советской науки — Мичурине, Вильямсе, Лысенко и т. д.» «На протяжении всей своей деятельности, — сообщается в этом ответе, — Б. А. Голубев вместо того, чтобы устранять противоречия между академиком Д. Н. Прянишниковым и В. Р. Вильямсом и Т. Д. Лысенко, всячески их усиливал… в течение всего времени работы на кафедре агрохимии проф. Голубев защищал отсталые позиции Д. Н. Прянишникова…»

Получив отрицательный ответ, Голубев обратился с аппеляцией к министру высшего образования Кафтанову. Опять запрос в академию и снова ответ, подписанный тогдашним ректором В. Столетовым, составленный уже в более резких выражениях (от 17 февраля 1949 года № 1-6-5): «Сейчас, спустя полгода, — писал в этом письме В. Столетов, — проф. Б. А. Голубев решил потребовать, чтобы ему или доказали, что он антимичуринец, или отменили вышеуказанный приказ. Однако такое требование само по себе уже говорит о том, что мы имеем дело с неразоружившимся, упорствующим, настаивающим на своих ант и мичуринских позициях человеком…» «Тот факт, — читаем мы дальше, — что Б. А. Голубев — один из самых активных противников В. Р. Вильямса, всего вильямсовского, наиболее верный и активный сподвижник Д. Н. Прянишникова в его многолетней активной борьбе против мичуринского направления, этот факт ни у кого не вызывает сомнения. Поэтому министерство высшего образования СССР ныне, в интересах развития мичуринского направления, должно отклонить личные претензии Б. А. Голубева и одновременно потребовать от него убедительных доказательств, что он в силах преодолеть крупные методологические ошибки своего учителя Д. Н. Прянишникова, за которым он слепо и беспрепятственно, следовал, что он сегодня имеет желание стать проводником материалистического учения Докучаева-Вильямса-Мичурина в агрономической науке и на этой основе когда-нибудь в будущем осознать порочность своих позиций…» «Все лекции, читавшиеся Голубевым с кафедры, фактически были «введением» к походу против мичуринского учения, в течение многих лет проводившегося в ТСХА группой вейсманистов и их союзников с кафедры агрохимии — Д. Н. Прянишниковым и Б. А. Голубевым…» и т. д. Автор письма не гнушался и прямой клеветой: «Например, кому не известно, — читаем мы в письме В. Столетова, — что в дореволюционной академии и в академии после революции место Д. Н. Прянишникова неизменно было среди наиболее консервативной и реакционной части профессуры. Д. Н. Прянишников неизменно оказывался в лагере противников, враждебных В. Р. Вильямсу и шедшей вместе с В. Р. Вильямсом прогрессивной профессуре и преподавателями» (Архив ТСХА, л. № 6, оп. 11, Связка 10, шкаф 110).

В доказательство «вредности» Голубева и Прянишникова к письму Столетова прилагалось дополнительное письмо известного вильямсиста профессора М. Чижевского, долженствующее «отражать» общественное мнение. Апелляция Голубева была отклонена. Вскоре он безвременно умер, после паралича, не выдержав клеветы и произвола.

Выше мы уже коснулись «особой» вильямсистской комиссии ВАСХНИЛ. С ее выводами ознакомился лично Т. Д. Лысенко, и он не только одобрил их, но и издал в конце 1948 года специальный приказ по ВАСХНИЛ, который мы обнаружили в архиве Института удобрений. «Действительно, на протяжении всего периода существования института, — писал Т. Д. Лысенко в этом приказе, — преобладающее большинство его научных работников, во главе с академиком Д. Н. Прянишниковым, руководствовались минерально-агрохимическим направлением в агрономической науке, исходившим из зарубежных реакционных теорий… Преклоняясь перед зарубежной наукой, представители этого направления вели борьбу против передового агробиологического учения Мичурина-Вильямса…

Научная разработка травопольной системы земледелия опытными станциями института игнорировалась, и они были неправильно ориентированы на одностороннее действие удобрений в паропропашных и плодосменных севооборотах…

И далее следовало обычное:

«…Приказываю: 1. И. О. директора тов. Павлову Г. И. разработать и доложить мне меры по искоренению из работы ВИУАА и его опытной сети отвергнутых передовой теорией и практикой антивильямсовских методов работы и в дальнейшем научно-исследовательскую работу базировать на передовом учении советских агробиологов Мичурина-Вильямса».

Другие пункты приказа обязывали дирекцию института к пересмотру печатной продукции, персональной проверке всех сотрудников для увольнения тех, кто стоит на «неверных» позициях, и другим оргмерам. Даже научная проверка догм Вильямса была запрещена, и это, несомненно, на много лет отодвинуло выявление бесплодности натурфилософии В. Р. Вильямса.

Характер решения самой комиссии оставался долгое время неизвестным. И только в 1957 году резолюция комиссии была случайно извлечена из архивов Президиума ВАСХНИЛ. В декабре 1961 года она была зачитана на. Собрании партийного актива Тимирязевской сельскохозяйственной академии (Тимирязевец. 1962. 6 янв.). Решения авторитетной комиссии носили фантастический характер. Научная школа академика Д. Н. Прянишникова объявлялась реакционной, а сам академик Прянишников — немецким агентом. Авторы резолюции дошли даже до утверждения, что, создавая в СССР азотную промышленность, ученый мечтал о том, чтобы она досталась немцам в случае войны. Это — гнусное надругательство над памятью великого ученого и патриота, творившееся руками низких и бессовестных людей. В том, что во власти подобных людей оказались в 1948 году советская биологическая наука и агрономия, и состоял основной вред «исторической» сессии ВАСХНИЛ.

Роль Т. Д. Лысенко в поддержке и распространении системы В. Р. Вильямса

Нелишне напомнить, что известная статья Т. Д. Лысенко «Об агрономическом учении В. Р. Вильямса», в которой критиковались некоторые положения этого учения, была написана в 1950 году уже после того, как ЦК КПСС в результате многочисленных заявлений агрохимиков, агрономов и других специалистов осудил отмеченные ошибки. По существу, Т. Д. Лысенко несправедливо присвоил себе приоритет критики ряда положений вильямсизма и постарался выгородить основу порочного учения — травопольную систему земледелия. «Только многолетние травы, — говорил он на совещании в Министерстве сельского хозяйства СССР, — могут быстро восстанавливать условия плодородия почвы, превращать ее из относительно выпаханного состояния в состояние структурное, мелкокомковатое, способное дать высокие урожаи, способное поднимать продуктивность колхозного и совхозного труда… Агрономически неправильно и хозяйственно убыточно делают в тех районах, в которых пласт из-под травы пускают под озимые культуры, а не под яровые. Тем самым ликвидируется то хорошее свойство почвы, которое было создано многолетними травами» (Правда. 1949. 15 февр.).

Но посмотрим, как оценивалась августовская сессия ВАСХНИЛ в известной книге В. Сафонова «Земля в цвету», книге, удостоенной Сталинской премии и переведенной на многие языки.

«После смерти Мичурина Лысенко подхватил мичуринское знамя в биологической науке.

Сессия открылась в субботу. В воскресенье делегаты посетили Горки. Там находится экспериментальная база академии. И они увидели стеной стоящую пшеницу, пшеницу, незнакомую земледельцам, с гроздьями ветвистых колосьев на каждом стебле. Пять граммов зерна было в каждом колосе, кулек семян дал урожай шесть мешков: это сто, может быть, даже сто пятьдесят центнеров с гектара, — и рядом текла простая подмосковная речка Пахра, а невдалеке белел дом, где 24 года назад умер Ленин.

Над этой пшеницей по сталинскому заданию работает сейчас Лысенко со своими сотрудниками академиками А. А. Авакяном и Д. А. Долгушиным. И когда заколосится она не на опытных, а на колхозных полях, не будет такой области в промышленном сердце нашей страны, на широте Москвы, которая не сможет целиком прожить своим хлебом; и скачок, упятерение урожайности полей станет одним из величайших переворотов, когда-либо пережитых земледелием.

В понедельник продолжалась сессия, и на одном из заседаний директор Сибирского научно-исследовательского института зернового хозяйства Г. П. Высокое рассказал о целой серии яровых пшениц, перевоспитанных в озимые, и о том, что при посевах по стерне зимуют в сибирские морозы даже малозимостойкие «украинка» и «новокрымка», а яровые, посеянные по стерне, никогда не болеют жестокой болезнью — пыльной головней. И показал снопики сибирской пшеницы, давшей урожай от 16 до 32 центнеров!

А начальник управления планирования сельского хозяйства Госплана СССР В. С. Дмитриев сообщил, что непреодолимые, казалось, трудности культуры люцерны преодолеваются лысенковскими летними посевами люцерны на юге по чистому пару, и грандиозная задача облесения степей будет гораздо скорее решена применением лысенковских способов лесоразведения (гнездовой посев! Гнездо древесных ростков не подпустит самого опасного врага молодого леса — траву. Почти отпадает сложнейшее и дорогое — уход за саженцами. И уже через 3–5 лет лес начнет свою службу). Лесные полосы, посевы трав… Лысенковские предложения помогают «вытянуть» эти очень важные звенья травопольной системы. Для Лысенко слияние учения Докучаева-Вильямса с учением Мичурина — не головной, теоретический вывод; это слияние делом, практикой, без которого нельзя и при котором именно сила одного учения открывает всю силу другого учения! Да, всем было видно, с чем пришли мичуринцы на сессию».

В. Р. Вильямс обещал, как мы видели ранее, 100–150 центнеров пшеницы с гектара только за счет структуры почвы, обеспечиваемой его травопольной системой. Эти обещания лопнули, как мыльный пузырь. Также лопнули еще менее обоснованные надежды на революцию в земледелии, опиравшуюся на бесперспективную и низкоурожайную, известную еще в древнем Египте, «ветвистую» пшеницу. Действительность опрокинула пустые надежды кабинетных теоретиков, выдававших себя за знатоков практического сельского хозяйства, действительность требовала настоящей агрономической науки, настоящей биологии, а не поклонения новоявленным пророкам;

Глава 3. Два направления в генетике[47]. Теоретические аспекты

В первых главах мы уже рассмотрели генетическую дискуссию на уровне 1936 года. Мы видели этот запас фактического и теоретического материала, которым располагали оба направления в генетике. Но сравнение в этот исходный период не могло быть достаточно объективным критерием. Новое всегда выглядит более слабым по сравнению со старым — эту истину все мы усвоили со школьной скамьи.

С тех пор прошло более 25 лет— для науки большой срок, во всяком случае, вполне достаточный для того, чтобы новое направление окрепло и проявило свои силы не только на поприще административного разгрома своих противников.

Выше были рассмотрены в основном негативные события биологической дискуссии, ее методы, стиль, последствия. Однако теоретическая сторона продолжавшейся полемики оставалась пока без серьезного анализа. Между тем интересно узнать, какие успехи были сделаны за этот период в решении тех проблем наследственности и изменчивости, из-за которых и начался великий спор в биологии и которые были центральным звеном дискуссии в течение многих лет, заполненных непрерывными схватками.

Несмотря на решения «исторической» сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года, объявившей классическую генетику «лженаукой», реакционным морганизмом-менделизмом, развитие этой науки не было остановлено. Распространить решения сессии на весь мир не удалось, несмотря на то, что стенографический отчет был в 1949 году быстро переведен советскими издательствами на немецкий, английский и французский языки. Был переведен он и на языки дружественных нам социалистических стран, некоторые из которых, к сожалению, восприняли наш «опыт» гонений на классическую генетику.

Но все же далеко не весь мир принял на веру постулаты нового учения, и работа по изучению «наследственного вещества» продолжалась во многих лабораториях. Исследования в этом направлении не просто продолжались, а развивались стремительными темпами, оказывая революционизирующее влияние на смежные области науки: биохимию, биофизику, цитологию. Почти каждый год приносил сообщения о крупных открытиях, и механизм наследственности становился все более понятным. Уместно осветить вкратце основные этапы нового развития и дать характеристику главных открытий.

Достижения классической генетики и смежных с нею наук

Раскрытие биохимической структуры и функций генов

Хотя существование генов как дискретных единиц наследственности в 1936 году, как мы видим, было фактически обосновано, биохимическая природа и механизм их влияния на обмен и формообразование оставался все же предметом гипотез.

Были ясны и свойства генов — их дискретность, способность к точной саморепродукции, их стабильность и одновременно мутабильность, их способность влиять на внутриклеточные процессы, линейное расположение и т. д., однако биохимическая природа структур, обладающая этими свойствами, оставалась неясной. Примерно с 1940 года внимание исследователей в биохимической характеристике генетического материала начало переключаться с белков на нуклеиновые кислоты и прежде всего — на дезоксирибонуклеиновую кислоту — ДНК, которая содержится в клетках, именно в хромосомах. Ряд свойств ДНК указывал на то, что она является полимером более высокого порядка, чем белки, что она может «управлять» синтезом белков и что она, по-видимому, и является основным субстратом «вещества наследственности».

Изучение этой проблемы велось в нескольких направлениях. С одной стороны, вопрос решался биохимиками, изучавшими синтез белков. Основное участие в синтезе белков, как оказалось, принимает аналог ДНК — рибонуклеиновая кислота, или сокращенно РНК Синтез белков в клетке оказался процессом особого рода — он подобен сборке сложной машины из разных деталей. Разные детали — это аминокислоты, их 20 типов, и построение белковых цепей из этих деталей весьма специфично. Именно последовательность деталей определяет, какой из сотен тысяч белков создается в клетке, прочный ли коллаген, из которого строится хрящевая ткань, или ещё более прочный эластин — основа стенок кровеносных сосудов, или рибонуклеаза — белок-фермент со сравнительно небольшой молекулой, построенной из 124 аминокислотных деталей, или же гаммаглобулин — основа иммунных свойств живой ткани, белок, молекулы которого в десятки раз крупнее, чем молекулы рибонукдеазы.

Как гены управляют синтезом белков

О десятках важнейших белков известно уже все — из каких аминокислот и в какой последовательности они собраны и как складывается их длинная цепь, образуя объемную округлую или удлиненную структуру. Но как бы ни были многообразны свойства белков, сколь бы ни были многочисленны химические реакции, катализируемые белками — ферментами, они не способны к ауторепродукции, к «самообразованию». Для того чтобы данный белок образовался, нужна матрица, нужен шаблон, необходимо какое-то сборочное устройство. И вот такой матрицей оказалась рибонуклеиновая кислота (сокращенно — РНК), полимер совсем особого рода. Ее назвали матрицей по аналогии с газетной, и внешне это было правильно, ибо белок формируется именно на поверхности РНК, и нуклеотидное строение поверхности предопределяет структуру белков. И как типографские матрицы могут быть посланы из столицы в другие города для того, чтобы на месте печатать с них большие тиражи газет, так и рибонуклеиновая кислота, образуемая в ядрах на поверхности ДНК, посылается из ядра клетки на периферию — в цитоплазму, где на ее поверхности начинают образовываться разнообразные белковые молекулы.

Раскрытие этих взаимосвязей не было делом теоретических абстракций — оно основывалось на экспериментальных открытиях, на тысячах фактов, установленных в сотнях лабораторий. Теория и эксперимент шли рядом, попеременно обгоняя друг друга. Вопрос о роли РНК в синтезе белков, ее детерминирующая роль в создании специфичности были уже экспериментально решены, однако тонкий механизм этого процесса несколько лет был предметом теоретических построений. Затем года два назад быстрый экспериментальный прорыв начал отбрасывать одну за другой устаревшие гипотезы и схемы — в теорию складывались реальные факты, теория превращалась в открытие фундаментального значения — в открытие механизма синтеза белков.

Молекулярный механизм мутаций

Матрица — РНК — это полимер особого рода. Он состоит из сложных химических соединений — нуклеотидов. Таких нуклеотидов всего четыре: адениловый (А), гуаниловый (Г), цитидиловый (Ц) и урациловый (У). Однако из этих четырех нуклеидов складываются длинные цепочки, хорошо видимые в электронный микроскоп. Последовательность нуклеотидов в цепях может меняться. Нуклеотиды подобны буквам алфавита. Разными комбинациями букв можно создать текст, содержащий ту или иную информацию. Это характерно и для РНК, ее нуклеотиды, чередуясь между собой, создают особый «текст», содержащий определенную структурную информацию. Эта информация управляет синтезом белков — она содержит нуклеотидный «текст», который «переводится» в «текст», составленный аминокислотами. Принцип механизма такого перевода подобен переводу какой-либо фразы с, записи, сделанной азбукой Морзе, на обычный текст. Как в азбуке Морзе, тройная комбинация из тире и точек, например: — .- соответствует одной из 30 букв русского алфавита, так и при синтезе белков на поверхности РНК каждая комбинация из трех нуклеотидов определяет положение одной из 20 аминокислот в белковой молекуле. В результате вдоль цепочки РНК с определенным составом должна создаваться молекула белка тоже определенного состава. На синтезируемую молекулу белка как бы переносится информация, «записанная» в РНК. Сейчас это уже показано в десятках экспериментов и не вызывает сомнений. Более того, ученые смогли изменять белки посредством изменения их матриц — молекул РНК. Если в длинной цепочке, допустим, вирусной РНК в каком-либо звене, например, в АГУЦАУЛАЦАУ… произвести химическое превращение какого-либо нуклеотида, допустим, А — в другой, скажем, в Г (а это легко сделать путем строго дозированного окисления), то происходит так называемая мутация, появляется мутанный вирус с измененными свойствами. При этом и во всех его белковых частицах происходит изменение какой-либо строго определенной аминокислоты, одна аминокислота заменяется другой, и это изменение имеет Наследственный характер. Изменение другого нуклеотида, например Ц в У, приводит к изменению другой аминокислоты, и это могут быть разные аминокислоты, в зависимости от того, какие нуклеотидные соседи у Ц. Соседи нуклеотида определяют и его «смысл», так как информацию несет тройка нуклеотидов. В этом направлении сделаны уже десятки экспериментальных работ и получены многие формы вирусов.

Изменение нуклеиновых кислот ведет к изменению белков — таков был основной вывод, который на молекулярном уровне отражал старую связь между изменением гена и изменением признака. Молекулярный механизм мутаций становился ясным. Постепенно был экспериментально раскрыт и способ «перевода» информации РНК, преобразование ее в структуру белковой молекулы.

Раскрытие природы кода генетической информации

Для этой цели в клетках существует двадцать разновидностей особых «мелких» форм РНК — переносчиков аминокислот. Захватывая активированные аминокислоты, поступающие в клетку извне, они переносят их на матрицу и устанавливают в строго определенном порядке — они «считывают» текст матриц и располагают аминокислоты в соответствии с «кодом» информации РНК. Таким образом на разных матрицах формируются разные белки. Но белки — это уже признаки — это ферменты, процессы-циклы реакций. Выявление этих взаимодействий и механизмов было нелегким делом. И логически оно вело к дерзновенной мечте — попытке создать искусственные матрицы и на их поверхности искусственные белки. За такую задачу взялись в 1961 году две американские лаборатории М. Ниренберга и С. Очоа, и задача была успешно и быстро решена. Это достижение стало сенсацией, быстро облетевшей весь мир. Синтез белка на предварительно искусственно созданной матрице— аналоге РНК помог и решению другой задачи — изучению нуклеотидного кода в РНК, выявлению природы «алфавита», которым записывается наследственная информация. Изменяя состав нуклеотидов, из которых создавались искусственные матрицы, ученые получали белки разного состава — сопоставление вело к раскрытию кода. Работа велась на искусственных и на бактериальных системах, но когда сопоставили полученные данные с теми, которые были выявлены на вирусах, то оказалось, что генетический код, по-видимому, универсален, одинаков, во всяком случае, для широких групп организмов.

РНК — это матрица, но ведь РНК в основном функционирует в цитоплазме. Следовательно, это еще не ген — ведь гены расположены в хромосомах.

Однако и здесь вопрос был решен в соответствии с теоретическими ожиданиями. Молекулы РНК, как оказалось, это только переносчики генетической информации. Молекулы РНК, выполняющие функции матриц белкового синтеза, образуются в хромосомах, они образуются на поверхности ДНК и копируют структуру ДНК ДНК сосредоточивает в своем составе информацию о синтезе белков. Эта информация передается РНК, и РНК создает в цитоплазме белки.

Белки же создают признаки, создают процессы, создают то, что внешне проявляется как живое тело с присущими ему свойствами. Следовательно, ДНК — это и есть субстрат наследственности, это и есть материал, из которого строятся гены. Концепция, утверждавшая, что один ген отвечает за один признак, изменилась в биохимически более осязаемую: один ген — это участок молекулы ДНК, содержащий информацию для синтеза одного белка, верняЦ, для одного полипептидного фрагмента белка.

Механизм точной ауторепродукции генетического материала хромосом

Несмотря на убедительность этих открытий, несмотря на их воспроизводимость, и здесь оставалось зерно сомнения для тех, кто не верил в существование «наследственного вещества» — вещества, управляющего индивидуальным развитием и передающего от поколения к поколению всю характерную для вида наследственную информацию.

Допустим, говорили такие скептики, что ДНК управляет синтезом белков. Но что управляет синтезом самих нуклеиновых кислот? Что определяет воспроизведение тонкой структуры и специфичности самой ДНК? Наверное, это делают какие-то особые белки, не может же ДНК сама себя воспроизводить. Однако и этот чисто полемический тезис оказался неверным. Сначала теоретически, а затем экспериментально было доказано, что молекулы ДНК действительно обладают способностью к саморепродукции. Эта саморепродукция ускоряется особым белком-ферментом, но действие фермента неспецифично, точность воспроизведения зависит от самой структуры ДНК. Природа кирпичиков-нуклеотидов, из которых состоит ДНК, такова, что они образуют между собой очень специфические пары соединений, и вся молекула ДНК создается из двух переплетающихся друг с другом цепочек, одну из которых можно сравнить с негативом, а другую с позитивом. Там, где у негатива темный участок, на позитиве он светлый, и наоборот. То же и в ДНК. Там, где на одной цепочке расположен, например, тимин, на другой стоит аденин, и там, где на первой стоит аденин — на другой может располагаться только тимин и ничто другое.

И так же, как при пропускании света через негативное изображение мы получаем позитив, через позитивную пленку — снова негатив, так и в ДНК разделение ее двойной спирали на «позитивную» и «негативную» приводит к тому, что возле «позитива» образуется «негатив», а возле «негатива» — «позитив», и получаются две идентичные молекулы. Этот процесс был не просто объяснен теоретически, он был воспроизведен в лаборатории. Искусственный синтез ДНК в лабораторных условиях полностью подтвердил теоретические модели. Открытие этого явления было, несомненно, величайшим достижением естествознания, объяснившим материальную биохимическую природу преемственности жизни на нашей планете.

«Управлять» синтезом ДНК оказалось, таким образом, излишне. ДНК способна к точной саморепродукции, она сама «управляет» собственным синтезом, а если для ускорения этого синтеза и нужны какие-либо белки — ферменты, то они создаются по «программе», записанной в самой ДНК Образование белков — это и есть, оказывается, основная функция ДНК и РНК — путь, которым ДНК управляет процессом обмена веществ.

Объем генетической информации для развития особей

Но и это не убедило тех, кто старался подвергнуть сомнению каждое новое открытие генетики и биохимии. Упрощенное представление о большом и малом, сложном и 216 простом никак не позволяло некоторым скептикам сопоставлять между собой микроскопическое ядро клетки и сложность сформированного организма. «Нет, — говорили они, — в таком малом объеме ядерного вещества нельзя сконцентрировать столь большой объем «наследственной информации», который необходим для синтеза всех белков сложного организма». Однако и это возражение оказалось несерьезным. В организме, например, человека идентифицировано около 2–3 тысяч разных белков, однако это только начало. По ориентировочным подсчетам Л. Полинга, количество разных белков, входящих в состав человеческого тела, может достигать 100 000. Средний размер полипептидной цепочки белка соответствует 150–200 аминокислотным остаткам.

В ядре же человека — 46 хромосом, а в каждой такой хромосоме не менее 10 000 молекул ДНК. В каждой молекуле ДНК около 20 000 нуклеотидов. Общая длина всех молекул ДНК клеточного ядра соответствует почти 10 миллиардам нуклеотидов. Учитывая уменьшающие факторы — трехнуклеотидность аминокислотного кода, двуцепочечный характер ДНК и парность хромосомного набора (диплоидностъ), можно легко подсчитать, что полинуклеотиды ДНК в ядре клетки человека могут содержать информацию для синтеза 4 миллионов разных белков. Если бы каждые три нуклеотида ДНК соответствовали только одной букве русского алфавита, то информация, содержащаяся в ДНК одной клетки, была бы равна информации, собранной в 400 томах, каждый из которых равен по объему одному тому Большой Советской Энциклопедии!

Очевидно, таким образом, что с теоретической и с фактической точек зрения хромосомная теория наследственности неуязвима. Даже с помощью маленькой клетки один организм может передавать другому зашифрованный в ДНК точный проект всех основных белков, свойственных данному виду. И эмбриональное развитие — это развитие по проекту, причем тот или иной белок возникает в определенный период и в определенном месте. Для изучения механизма контроля развития возникла и успешно развивается новая область генетики — так называемая генетика развития.

Молекулярный механизм репродукции вирусов, фагов и бактерий

Но и этим не ограничивались доказательства существования и функций наследственного вещества. На простейших живых системах — вирусах и фагах — удалось искусственно разделить наследственное вещество РНК или ДНК и тело — «сому», а затем воспроизвести «сому» за счет одного только наследственного вещества и синтетических систем другого организма.

Один из наиболее простых вирусов — вирус табачной мозаики — состоит из длинной спирали РНК, на которую как бы нанизаны сотни идентичных белковых молекул, образующих своеобразный футляр. Белки вируса очень специфичны, таких белков в клетках растения нет. И вот в этой простейшей структуре произошло разделение на наследственное вещество — PH К и «сому» — тело вируса, состоящее из белков.

Френкель — Конрат в США и Шрамм в Германии впервые в 1957 году установили, что РНК вируса, отделенная от белка, сохраняет инфекционность. Если снять с этой РНК ее белковый футляр, то и такая свободная от белка РНК вируса при введении в растение вызывает все признаки заболевания. При этом в клетках растения накапливаются типичные вирусные частицы вместе с белковым футляром. РНК вируса, служащая в данном случае «наследственным веществом, не только воспроизводит белки вируса. Для синтеза вирусного белка используются, конечно, ферментативные активирующие системы клеток растений, но матрицей синтеза служит вирусная РНК Опыты по инфекционности «чистой» вирусной РНК были быстро подхвачены и распространены на десятки и сотни вирусов, и результат был всегда один и тот же. Слово «чистая» РНК мы поставили в кавычки, ибо абсолютная чистота такого сложного соединения, конечно, не может быть гарантирована. Однако даже наличие сотых долей процента аминокислотной примеси оказалось достаточным для скептиков, чтобы выразить сомнение. «Вот видите, — восклицали они, — ведь РНК не была абсолютно чистой. Может быть, именно эта примесь и играла главную роль?» Но получение абсолютно чистой РНК, так же как и получение абсолютно чистого белка, — дело вообще нереальное. Биополимеры — соединения весьма нежные и на какой-то ступени очистки разрушается сама структура РНК Однако попытка опереться на сотую долю процента примесей к РНК в решении проблемы наследственности была, конечно, несерьезным делом. И это возражение провалилось, как только стали изучать механизмы потери инфекционности. Только те факторы, которые влияли на РНК, лишали препарат инфекционности.

Опыты по переносу наследственных свойств вида с помощью нуклеиновых кислот продолжили на более сложных организмах — бактериофагах, построенных из одного-двух 218 десятков белков и ДНК, находящейся, как в футляре, в головке фага, к которой прикрепляется подвижный хвост.

Было обнаружено, что фаговая частица, «подплывая» к бактерии и «прокалывая» ее особым устройством, инъецирует в ее цитоплазму всего лишь одну гигантскую молекулу ДНК. Остальная часть тела фага в его репродукции не участвует. Попадая в бактерию, молекула ДНК развивает бурную деятельность. На ее поверхности образуются особые формы РНК — посланники генетической информации. Они «садятся» на клеточные структуры — бактерии и начинают синтез белков фага. ДНК тем временем начинает размножаться и к концу этого размножения в клетке бактерии вместо одной молекулы ДНК образуется два десятка фаговых частиц. Однако опыты с попыткой заражения бактерий фаговых ДНК, предварительно выделенной из фагов искусственно, не дали первоначально положительных результатов. Фаговая ДНК — это очень большой и длинный полимер, ее молекулярный вес достигает десятков миллионов. Выделить эту ДНК в чистом виде без повреждений оказалось трудным делом, да и без особого прокалывающего устройства, содержащего фермент-лизоцим, который растворяет оболочку бактерий, она не проникала в цитоплазму. При обычном же заражении в клетку бактерии вместе с ДНК попадает ничтожное количество белка — всего около 1 % от веса ДНК, Этот белок не имеет, конечно, прямого отношения к передаче наследственной информации, но для скептиков и это предлог, чтобы усомниться в том, что именно ДНК является наследственной субстанцией. Однако и эти сомнения оказались недолговечными. Недавно были найдены и изучены мелкие фаги с молекулами ДНК меныиего размера. ДНК этих фагов и в отсутствии белков оказалась инфекционной, особенно в том случае, когда ею обрабатывались «голые» бактерии, прочные оболочки которых были предварительно удалены лизоцимом.

Доказательства особых функций ДНК в переносе наследственных свойств перешли на уровень бактерий. И здесь-то в опытах по трансформации одних форм в другие, по изучению полового процесса, в исследованиях синтеза адаптивных ферментов были получены объективно достоверные неопровержимые данные, подтверждавшие роль ДНК и выявлявшие ранее неизвестные особенности действия генетической системы.

Противники генов не внесли в это бурное развитие биологии ничего, кроме искусственно раздуваемых сомнений. Они радовались каждому белому пятну на карте научных открытий. Они старались уверить всех, что именно в области этих пятен лежит разгадка всей проблемы, подтверждение их собственных идей. Но таких пяхен становилось все меньше и меньше.

Особенно наглядным примером прогрессивности и ценности новых открытий в области генетики было развитие исследований, вскрывающих механизм наследственной изменчивости. От вирусов и до высших животных механизм наследственной изменчивости оказался единым — для этого необходимо изменение ДНК в репродуктивных клетках и частицах фагов или РНК в частицах вирусов. На вирусах и фагах продукция мутаций доведена до такой степени совершенства, что удается сопоставить — изменение какого неуклеотида в цепочке РНК или ДНК приводит к изменению позиций той или иной аминокислоты в белковой цепи.

Резкое отставание молекулярно-генетических исследований в СССР

Так развивалось во всем мире изучение наследственности и изменчивости на базе современной техники, в рамках «морганизма-менделизма». Это была волнующая эпопея открытий, но советская наука долгое время стояла в cf ороне из-за деятельности небольшой группы лиц. Нельзя, конечно, сказать, что наши ученые не внесли в это развитие своего вклада, однако он был сравнительно скромным, ибо технических и методических условий для проведения экспериментов подобного масштаба у нас не было. Работы такого характера были невозможны без действительного возрождения в СССР классической генетики, без пересмотра учебных программ, без подготовки соответствующих кадров, без создания новых лабораторий и институтов, но это-то и наталкивалось на яростное сопротивление сторонников Т. Д. Лысенко.

Только в самые последние годы в СССР были созданы действительно первоклассные лаборатории и возникли исследовательские коллективы, способные развивать направления генетики и молекулярной биологии на уровне мировой науки (В. А. Энгельгардт, Р. Б. Хесин, А. С. Спирин, С. И. Алиханян, И. А. Раппопорт, Ю. М. Оленев, С. Н. Бреслер, В. С. Шапот, С. А. Нейфах, Б. Л. Астауров, H. П. Дубинин и др.).

После 1948 года методический уровень биологической науки в нашей стране резко снизился, и это открыло широкий путь к ученым степеням и высоким должностям большому количеству людей, не способных к действительному и серьезному научному творчеству и. заинтересованных в продолжении гонений на классическую гинетику и биологию. Возникла даже большая, довольно влиятельная и крикливая «плеяда» биологов и философов, которые сделали восхваление Т. Д. Лысенко и критику современных достижений в области биологии и генетики своей основной профессией (И. И. Презент, Ф. Дворянкин, Н. И. Фейгинсон, И. А. Халифман, И. С. Варунцян, Г. Платонов, Н. И. Нуждин. М. А. Ольшанский и др.) и которые ни к чему более не были способны. Их задача состояла в том, чтобы шельмовать всех противников Т. Д. Лысенко, где бы они ни появлялись. Редакции журналов и газет и другие учреждения, покровительствующие науке и управляющие наукой, были заполнены людьми такого же образа мыслей, видевших свое призвание прежде всего в том, чтобы подавлять и глушить все то, что противоречило концепциям Т. Д. Лысенко и его окружения. Фактически в науке появилась особая обширная секта с особым вероучением, яростно сопротивляющаяся действительно прогрессивному развитию биологии. Она завоевывала периодически министерские посты, долгое время занимала некоторые ключевые посты в биологическом отделении Академии наук, в ВАСХНИЛ, в Высшей аттестационной комиссии и в академиях наук союзных республик, в обществе «Знание», в сельскохозяйственной секции Союза обществ культурной связи с заграницей. Она блокировала каналы информации о биологии и сельскохозяйственной науке, поступавшей в ЦК КПСС. Положение и власть этих людей базировались не на развитии науки, а на фальсификации и застое науки, на догматизме, на слепой вере в непогрешимость Т. Д. Лысенко и сформированных им постулатов.

За 15-лет, прошедших после «исторической» сессии ВАСХНИЛ, представители этой секты, имевшие в своем распоряжении все условия для научной работы и все ключевые позиции для обеспечения влияния науки на сельскохозяйственное производство, не сделали ни одного нового широко признанного теоретического открытия, не продвинулись ни на шаг в понимании механизмов наследственности.

В результате господства этой секты советская биологическая наука сильно отстала от мировой науки.

Но во имя чего принесла советская биологическая наука эти огромные жертвы? Ведь в физике, химии, кибернетике, изучении космоса мы очень чутко реагировали на успехи зарубежных стран, мы следили за их достижениями в теории и практике, мы ассимилировали их опыт с тем, чтобы в конце концов оказаться впереди. Почему же в биологии мы позволяли группе лиц проводить политику игнорирования, замалчивания, фальсификации и дезинформации?

Чтобы ответить на этот вопрос, уместно рассмотреть развитие генетических концепций противоположного толка, посмотреть, какими теоретическими открытиями обогатили они советский народ за период, прошедший после «исторической» сессии ВАСХНИЛ. Сопоставление практических достижений обоих направлений будет сделано ниже.

Теоретические аспекты «мичуринской» генетики

По вопросу о природе наследственности и изменчивости за прошедший период «новое направление» не выяснило ничего нового. И это не случайно, ибо сам характер новых формулировок о наследственности и изменчивости, которые были сделаны на заре генетической дискуссии, не содержал элементов дальнейшего их развития. Углубляться в доказательство первичной гипотезы о том, «что наследственность есть свойство живого тела, требовать определенных условий среды и определенным образом реагировать на эти условия», нельзя. Можно лишь повторять малопонятный тезис, как некое откровение, одинаково приемлемое для всех времен и народов. Наследственность — свойство, присущее всем крупинкам живого вещества, утверждали творцы «новой генетики». Это особое свойство живого, его нельзя познать методами химии и физики, его нельзя аналитически изучать. Его нужно понять, и кто его понял, тот уже не нуждается в признании веществ наследственности. Именно такой тезис сформулировали Т. Д. Лысенко и И. И. Презент в журнале «Наука и жизнь» (1962. № 4), и именно так представил проблему Н. Фейгинсон в своей статье «У живой природы свои законы» (Известия. 1962. 26 июля).

Самым внимательным образом просмотрели мы всю научно-теоретическую продукцию этого направления и не нашли ничего реально нового, устремленного на раскрытие природы наследственности. Природа наследственности считается во всех такого рода работах раскрытой еще в первоначальных трудах Т. Д. Лысенко, и вся энергия, все эксперименты, все теоретические построения преследуют одну главную цель — «опровергнуть» хромосомную теорию наследственности, ошельмовать новые идеи о роли ДНК в передаче наследственности, задержать проникновение в биологию новых точных методов химии, физики, математики, кибернетики. Основная активность последователей Т. Д. Лысенко в области теории по-прежнему находится в сфере дезинформации и критики, и они по-прежнему основной своей заслугой считают именно борьбу со своими противниками.

Вот что говорилось, например, ими о генах в 1948–1954 годах, когда существование генов было уже неопровержимо доказано, но механизм их действия на внутриклеточный обмен еще не совсем ясен: «Система цитогенетики рушится. Недаром же морганисты на скорую руку придумывают в дополнение к генам всякие «плазмогены», «пластидогены» и другие такого же рода слова, долженствующие завуалировать полный теоретический и фактический разгром морганизма… Менделизм-морганизм уже полностью обнаружил свою зияющую пустоту, он гниет также и изнутри, и ничто его спасти уже не может» (Презент И. И. Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ. 1948).

«Наследственное вещество, противопоставленное живому, так же не существует, как теплород и флогистон» (Кострюкова К. Ю. // Там же. С. 272).

«Никакого особого вещества наследственности не существует, подобно тому, как не существует флогистона — вещества горения и теплорода — вещества тепла» (Беленький Н. Г. // Там же. С. 73).

«В прошлом для обоснования сверхматериальности жизненных явлений витализм выдвигал представление об «энтелехии», «жизненной силе», а его современная разновидность в лице морганизма, чтобы не терять видимости, прибегает к генам, «шифровальным кодам» и «матричным молекулам»… Но, как известно, от изменения терминологии существо не меняется. По своему существу, «энтелехия» и «матричные молекулы», «жизненная сила» и «генонема» являются синонимами. Как бы ни ухищрялись морганисты, они не могут скрыть того, что единственной целью жонглирования ими новой терминологией является маскировка идеалистического существа их учения, стремления преподнести неприкрытый идеализм под научным соусом» (Сисакян Н. М.[48] Биохимия обмена веществ. М., 1954).

А вот что утверждают столпы лысенкоизма в 1961–1963 годах, в период, когда механизм действия генов уже раскрыт на уровне молекул и когда биология вышла в лидеры среди других естественных наук: «Утверждение, что в организме есть какие-то мельчайшие частицы — гены, ответственные за передачу наследственных признаков, — чистейший домысел, не имеющий основания в данных науках».

Это уже голос знакомого читателю И. И. Презента, и звучит он, к сожалению, со страниц журнала «Биология в школе», журнала, который почти 30 лет дезориентировал советскую школу по вопросам биологии (1961. № 6).

Мнение К. Ю. Костриковой: «То же произошло и с современной генной теорией, ищущей укрепления своих пошатнувшихся основ в новейших данных микробиологии и биохимии. Гипотетическая связь пустых абстракций этих теорий с определенным субстратом — хромосомами, ДНК, провозглашенными «материальными носителями наследственности», не наполняет эти пустые абстракции материалистическим содержанием, точно так же, как суеверное обожествление предметов не делает эти суеверия материалистическими (Науч. докл. Высш. шк. Серия философ. 1962. № 1).

А вот о чем поведала передовая статья журнала общей биологии (1962, № 1), написанная В. М. Кагановым и озаглавленная весьма ответственно: «XXII съезд КПСС и некоторые проблемы биологии": «Приходится лишь сожалеть, что урок, преподанный самой природой и всем развитием современной биологии, еще не пошел на пользу многим представителям формальной генетики. Они пытаются и новые факты уложить в модернизированные, исходя из современого уровня науки, старые теоретические представления. Например, молекулу ДНК представители формальной генетики отождествляют с геном и тем самым переносят на нее все слабые стороны и недомолвки учения о гене. Такая замена не способствует раскрытию природы наследственности и мешает выяснению подлинной роли ДНК в живой системе. История науки учит, что неоправдавших себя теорий нельзя удержать любым числом последующих надстроек. И чем больше, тем очевиднее становится несостоятельность тех теорий, которые они призваны поддержать».

Но все рекорды профанации и фальсификации науки были побиты профессором философии Г. В. Платоновым, выпустившим в начале 1962 года книгу под громким названием «Диалектический материализм и вопросы генетики». «Среди бужуазных естествоиспытателей, — пишет Платонов, — находится немало таких, которые продали душу и тело своим хозяевам. Они стараются верно служить буржуазии. Одни из иих, выполняя классовый заказ монополий, создают атомную и водородную бомбу, изобретают новые отравляющие вещества, разнообразные средства бактериологической войны и прочие орудия массового уничтожения людей. Другие переходят от научной деятельности к прямому участию в работе аппарата буржуазного государства. Третьи специализируются на извращении новейших данных естествознания в духе идеализма и мистики» (с. 27).

К этой третьей группе Г. Платонов относит генетиков классического направления. Из этой книги мы можем также узнать, что «реакционные тенденции, присущие вейсмановско-моргановской генетике с момента ее возникновения, в настоящее время не только не иссякли, но, пожалуй, еще более усилились. Об этом говорят, например, антиэволюционная, антидарвинистская направленность «корпускулярной» теории наследственности и связанное с ней стремление многих морганистов к восстановлению пошатнувшейся веры в сотворение мира» (с. 140–141).

Вот как описывает Г. Платонов историю борьбы двух направлений в генетике, историю, с которой читатель уже ознакомился в предшествующих разделах нашей книги.

Представив в искаженном виде борьбу «новаторов» Т. Д. Лысенко, М. Ольшанского и других против «идеалистов» и «метафизиков» Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова, А. С. Серебровского и других, Г. Платонов пишет: «Существенный удар по вейсманизму-морганизму был нанесен в ходе борьбы Коммунистической партии против меньшевиствующего идеализма— философского течения, извращающего марксизм и воскрешавшего одну из вреднейших догм и традиций II Интернационала — разрыв между теорией и практикой. Среди меныпевиствующих идеалистов наряду с философами (А. Деборин, Я. Стэн, Н. Карев) были и некоторые естествоиспытатели, в частности генетики (И. Агол, М. Левин, С. Левит, А. Серебровский). Поэтому разгром меньшевиствующего идеализма серьезно подрывал также и позиции вейсманистов-морганистов в нашей стране.

В свою очередь, зарубежные лидеры вейсмановско-моргановской генетики усилили свои атаки на дарвиновско-мичуринское учение. Мировая буржуазия мобилизовала все идеологические средства борьбы против марксизма и тех естественнонаучных теорий, которые служат обоснованию и упрочению диалектико-материалистического мировоззрения. Широко был использован, в частности, и вейсманизм-морганизм с его теорией о бессмертном веществе наследственности. С помощью этого учения делаются попытки оправдать эксплуатацию трудящихся, колониализм и расовую дискриминацию. Одновременно оно используется для доказательства положения о том, что движущей силой общественного развития является не производство материальных благ, не классовая борьба, а субстрат наследственности, прежде всего наследственности великих личностей» (с. 49–50).

Переполнив такого рода политической демагогией всю свою книгу, оскверняя светлую память выдающихся ученых, погибших за свои убеждения в результате подобных необоснованных обвинений, выдвинутых против них в период культа личности, Г. Платонов сделал все возможное для того, чтобы препятствовать вооружению советской науки новейшими достижениями биологии. Он, несомненно, чувствует, что новейшие открытия в области гинетики подрывают основы демагогии, которая кормила его и ему подобных последние 25 лет, и он старается любыми средствами затормозить этот- процесс. Фактически Г. В. Платонов ставит перед читателем выбор — либо классическая генетика, либо марксизм и диалектический материализм и, противопоставляя марксизм новейшим достижениям теоретической и экспериментальной биологии, искажает прогрессивный творческий дух марксистско-ленинского учения.

Примеров такого рода фальсификации науки можно привести великое множество. При этом методы фальсификации также весьма многочисленны. Среди них не только прямая ложь и искажение фактов, но и ряд более тонких приемов: приписывание современной генетике концепций 50—60-летней давности, приписывание взглядов и высказываний отдельных генетиков всей генетике, сознательное смешение философских и научных взглядов зарубежных ученых, замалчивание и даже присвоение практических достижений классической генетики и т. д.

Однако и этот богатый арсенал средств оказывался уже малоэффективным. Несмотря на запреты, несмотря на критику, на отсутствие кадров, несмотря на переделку всех учебных программ, классическая генетика, целиком основанная на хромосомной теории наследственности, на признании реальности генов как материальных факторов наследственности, начинала быстро возрождаться. Она проникала в нашу науку со стороны химии, физики, математики, биофизики, радиобиологии, селекции, ботаники, зоологии, медицины, и это почти неодолимое движение 226 становилось более и более отчетливым. Читая научные, научно-популярные журналы и широкую печать, уже нельзя не заметить статей, пропагандирующих именно эту генетику, сообщающих о раскрытии химической природы генов, об управлении наследственностью посредством усиления хромосомных мутаций (изменение генов), о том, что пресловутое, объявленное ранее несуществующим «вещество наследственности» в действительности существует в хромосомах клеток.

Но, как и в прошлые времена, живому течению творцы «новой биологии» старались помешать по административной линии, по линии политических провокаций, путем дезинформации партийно-правительственных кругов.

Наиболее отчетливо это проявилось в административном запрещении[49] в начале 1961 года большой научной конференции по экспериментальной (в основном сельскохозяйственной) генетике, созываемой Ленинградским университетом. Запрещения добился Т. Д. Лысенко, который неожиданно обнаружил в программе преобладание докладов своих научных оппонентов. Было представлено более 100 докладов по актуальным и практически важным проблемам науки, и запрещение конференции всего за 2–3 дня до ее открытия заставило многих ученых, уже приехавших в Ленинград, возвратиться домой.

Особенно энергично пытался затормозить развитие новых тенденций в нашей биологии и агрономии Президент ВАСХНИЛ М. А. Ольшанский[50]. В своих печатных статьях и выступлениях он не выдвинул никаких реальных конструктивных идей о развитии науки и сельскохозяйственной практики. В то же время он старался опорочить работы советских генетиков. М. А. Ольшанский и его единомышленники старались доказать, что положения классической генетики противоречат записанному в Программе КПСС тезису о ведущей роли условий жизни в развитии живого мира (предложение о включении этого тезиса в Программу было сделано Т. Д. Лысенко).

Между тем понимание «внешнего» и «внутреннего» в представлениях лысенковцев весьма односторонне и диалектически направлено. Внешние факторы они рассматривают лишь как внешнюю среду, отрывая их от наиболее важных внутренних факторов развития. В действительности, если мы коснемся изменений, например хромосом, то почти каждый из факторов, индуцирующий эти изменения (радиация, аналоги нуклеотидов, ошибки синтеза и т. д.), существует как внешний, но и в еще большей степени как внутренний.

Помещение организма в строго постоянные внешние условия не прекращает, как это много раз показано, его изменчивости и не останавливает эволюции, так как не только условия, но и сама внутренняя изменчивость порождает Отбор, особенно в направлении прогрессивного развития. Изменения внешней среды (температурные, световые, питание и т. д.) меняют направленность отбора, ибо создают переоценку полезности тех или иных молекулярных изменений. Сам же по себе отбор может существовать и при сохранении стабильности среды, так как для него имеют значение не только изменения среды по отношению к организму, но и изменения организма по отношению к среде. Любое внутреннее изменение организма, любая спонтанная мутация меняет взаимоотношения организма и среды и создает условия для отбора, для эволюции. И возможности относительных изменений условий взаимосвязей со средой в этом случае бесконечно разнообразны и более стабильны.

Обычные изменения внешней среды, как правило, эпизодичны, переходящи или ритмичны. Приспособляемость к условиям внешней среды проявляется в биологических ритмах (суточных, сезонных, годовых).

Изменения относительных условий среды в результате эндогенных мутаций — постоянно действующий фактор, и не исключено, что их удельный вес в формировании прогрессивной изменчивости преобладающий.

Таким образом, сравнение теоретических джостижений двух направлений за последние 14–16 лет оказалось явно не в пользу концепций Т. Д. Лысенко. Даже в нашей стране число научных публикаций по молекулярной генетике и молекулярной биологии, по генетике классического типа и радиационной (мутационной) генетике во много раз превышает число публикаций противоположного лысенковского направления. И в развитии классической генетики наши ученые равняются не только на зарубежные достижения. У нас были и есть свои, отечественные традиции в этих областях знания. Нельзя забывать того, что и советские ученые в прошлом внесли в развитие генетики неоцениммый вклад, и это признано всем миром. Гипотеза молекулярной ауторепродукции генов родилась в СССР еще в 1927 году. В СССР впервые Н. К. Кольцовым была развита концепция синтеза с помощью матриц. Американец Г. Меллер получил Нобелевскую премию за открытие искусственных мутаций под действием рентгена, однако у него были и русские предшественники. В. В. Сахаров, М. Е. Лобашев и И. А. Рапоппорт впервые в мире открыли мутагенное действие химических веществ. Крупнейший вклад в мировую науку внесли Н. И. Вавилов, Г. Д. Карпеченко, ГА. Левитский, С. Г. Левит и многие другие. Именно в СССР начала наиболее интенсивно развиваться прикладная и медицинская генетика. Крупнейшие ученые еще до войны признавали, что советская генетика идет впереди мировой науки. Этот процесс был, как известно, искусственно задержан, и если бы этого не произошло, то, может быть, не Корнберг, Очоа и Ниренберг, а наши ученые открыли бы методы искусственного синтеза белков и нуклеиновых кислот и расшифровали код генетической наследственной информации.

Приходя к столь неутешительным выводам относительно теоретических достижений последователей Т. Д. Лысенко в области выявления наследственности, объективности ради следует отметить, что речь идет о сравнительно небольшой группе лиц, концентрирующих свои усилия именно на теоретических проблемах генетики. Однако следует подчеркнуть, что к числу последователей Т. Д. Лысенко примкнула после 1948 года большая группа ученых других специальностей (физиологи растений, биохимики, растениеводы, селекционеры, ботаники и др.). В своей узкой области они выполняли весьма полезные и нужные исследования, но вне прямой связи с генетикой. Они просто соглашались с концепциями Т. Д. Лысенко о наследственности. Усвоив их со школьной скамьи, они повторяли его критику в адрес современных генетических теорий, не разбираясь в них по существу, не зная истории генетики, ее методов, ее современных открытий. Достижения этих ученых в разных областях науки лысенковцы обычно вписывали в свой актив. Подобная ассимиляция представляет собой, конечно, простую дезинформацию.

Глава 4. Практика — критерий истины

Мы коснулись теоретических аспектов дискуссии. Однако решающую роль все же всегда признают за практическими достижениями. «Может быть, в области кабинетной, лабораторной науки группа Т. Д. Лысенко и отстает в чем-либо от морганистов, — слышим мы стандартные возражения, — зато в области практики сравнение может быть только в ее пользу. Ведь всем известно, что Т. Д. Лысенко и его последователи тесно связаны с практикой, с запросами сельского хозяйства, что они решают теоретические споры на полях, а не на бесполезных мухах».

Такая трчка зрения очень распространена, и, не проанализировав ее, мы не можем сделать окончательных выводов. Ведь победителей, как говорится, не судят.

Нам осталось рассмотреть, следовательно, еще два основных вопроса: о практических аспектах классической генетики и о судьбе основных практических предложений Т. Д. Лысенко и его последователей.

Практические аспекты современной (классической) генетики

Раскрытие тонких механизмов биологических явлений никогда не обходится без практических последствий. Крупное открытие в области биологии всегда порождает цепную реакцию открытий в смежных областях, стимулирует возникновение новых отраслей, новых идей, новых перспектив.

Генетике в XX веке принадлежит в области живой природы такая же революционизирующая роль, какая выпала на долю атомной физики в науках о неживой природе.

Практические аспекты классической генетики очень широки, они охватывают сферы сельского хозяйства, медицины, некоторых отраслей промышленности и обороны. Описать их детально невозможно, и поэтому мы остановимся лишь на основных достижениях.

Генетика — основа селекции

При характеристике ситуации 1936 года мы уже останавливались на практических аспектах классической генетики в области селекции, семеноводства и растениеводства. Почти все отмеченные нами ранее направления выдержали проверку временем. Генетика и сейчас является фундаментом селекции, и основным методом выведения сортов растений и животных во всем мире является метод гибридизации и индивидуального отбора, основанный на теории чистых линий или генетике популяций.

Сорта выделяются, создаются отбором, но для того, чтобы отбор стал эффективным, необходимо усиливать генерацию новых свойств, необходимо создавать разнообразие признаков. Для этого и используются многочисленные средства, от эффективности которых зависит скорость и продуктивность селекционного процесса.

В активе генетики, кроме уже ставших классическими и основными методами простой и сложной гибридизации, широкое распространение получили методы полиплоидии, радиационных мутаций и мутаций, возникающих под действием особых, мутагенных веществ. В активе же «новой генетики»— метод «перевоспитания» сортов. В его основе лежит, как уже отмечалось, гипотеза наследования благоприобретенных признаков. Если, например, растения яровой пшеницы высеивают осенью, то они, согласно гипотезе, под влиянием холодной погоды (ассимилируя осенние условия) могут превращаться за несколько лет в озимые растения, способные зимовать. Эта концепция считает, таким образом, что новые виды можно создавать прямым воздействием условий, к которым следует приспособить растение. Некоторые факты такого рода «перевоспитания» можно объяснить и на основе классической теории мутаций. Поскольку мутации — неопределенные, ненаправленные изменения генов — являются реальностью, доказанной на многих объектах, то сторонники этой точки зрения объясняют явления направленной изменчивости действием направленного отбора. Сторонники классической генетики считают, что среди миллионов растений в поле яровой пшеницы встречаются мутанты, у которых уже произошли наследственные изменения в сторону большей зимостойкости. Но холодная погода губит все неустойчивое и служит сортировщиком, который отбирает более приспособленные к данным условиям особи. В течение нескольких поколений действия какого-либо фактора возникает и отбирается новая популяция растений с измененной в сторону морозостойкости наследственностью. Такая теория объясняет возникновение новых свойств на основе принципов дарвиновской концепции о причинах целесообразности в природе, и она является материалистической. Она лучше объясняет и самый характер процесса «переделки» яровых в озимые, ибо и на самом деле при посеве яровых осенью перезимовывают в большом поле только отдельные особи (иногда это может быть просто примесь озимого сорта). Ассимилировали осенне-зимние условия все растения, а изменился только ничтожно малый процент. Эго не логично. Ведь если адекватная изменчивость под влиянием условий — свойство живого тела, то изменяться должны все живые растения, а не отдельные особи. Для устранения явного противоречия было введено понятие расшатанности наследственности. У большинства растений, дескать, наследственность консервативна, и они новых условий не ассимилируют и гибнут, а у некоторых (особенно гибридных растений) наследственность «расшатанная», и они могут ассимилировать новые условия и измениться. Но ведь, это почти то же, что и в классической теории популяции, только в более обывательских выражениях. Объяснения разные, но метод работы один и тот же. Обе группы ученых ведут фактически отбор в «провокационных» условиях (холод, засуха, болезни), отметающих все неприспособленное, но одни считают, что отобранные типы направленно возникли прямо под влиянием среды, а другие полагают, что отбор позволил выявить разные направления естественной или усиленной средой неопределенной изменчивости и последовательно найти среди этих направлений именно ту группу изменений, которые интересуют практику.

Нельзя не учитывать и того, что «перевоспитание» озимого сорта в яровой может быть и не связано с мутациями, а представлять собой адаптацию. Существует множество видов, у которых та или иная реакция к изменениям среды наследственно предопределена и возникает по типу индукции под влиянием среды. В микробиологии раньше такие случаи объясняли с позиций «воспитания», однако в последующем была раскрыта генная природа адаптации, которая обратима и характерна только для некоторых условий.

Казалось бы, что дело, таким образом, лишь в объяснениях механизма возникновения изменений. Методы работы и ее результаты общи в каждом из направлений, и главным в обоих случаях являются отбор и провокационные внешние условия — без этих факторов выведение нового сорта невозможно.

Однако при внимательном анализе ситуации ясно видно, что классическая теория селекции шире и перспективнее. Для получения нужной формы, согласно идее наследования благоприобретенных признаков, нужно действовать на живые объекты именно теми условиями, к которым ведется приспособление. Эти условия и только эти условия являются одновременно и фактором изменчивости, и фактором отбора в нужном направлении.

Согласно классической теории, изменчивость под влиянием условий среды неопределенна и факторов усиления изменчивости много. Следовательно, для выведения нужной формы можно найти не один, а десятки способов усиления мутаций внешними и внутренними условиями среды, условия же выращивания являются лишь фоном для ускорения отбора. Это расширяет и сферу изменчивости и отбора, ибо имеется масса признаков, для которых нельзя подобрать таких условий, при которых все несоответствующее гибнет. Сортирующее действие среды приходится заменять искусственной сортировкой в лаборатории на основе массовых, индивидуальных анализов и других показателей (содержание жира, сахара, белка, хлебопекарные качества, размеры, формы и т. д.). Благодаря этому пути отбора мутаций можно создавать искусственные формы, менее приспособленные к среде, но выгодные человеку в силу тех или иных качеств. Изменчивость при прямой ассимиляции природных условий (благоприобретенная, адекватная изменчивость), если бы она была наследственной, теоретически не может вести к созданию менее приспособленных форм.

Большинство форм культурных растений и животных намного менее приспособлены к внешней среде, нем дикие сородичи, и для того, чтобы пользоваться ими, человеку приходится изолировать их от борьбы за существование.

Правда, Т. Д. Лысенко чисто абстрактно считает, что и в случае искусственного отбора изменчивость идет в сторону отбора даже без воздействия условий среды (см. статью Т. Д. Лысенко «Естественный отбор и внутривидовая конкуренция»), Иными словами, если, скажем, селекционер путем индивидуального анализа семян ведет отбор на высокое содержание жира или сахара, то отобранные растения начинают усиленно изменяться именно в направлении увеличения содержания жира или сахара, как бы идя навстречу положениям практики. В действительности же, конечно, никакого усиления изменчивости в сторону отбора нет, а просто в размноженной новой, например более сахаристой, популяции тот же разброс изменчивости в сторону + и —, но на фоне большей концентрации сахара создает лучшие условия для отбора еще более сахаристых форм.

Искусственное усиление мутагенными факторами процессов изменчивости

Классическая генетика и селекция, таким образом, занимаются поисками и разработкой факторов наследственной изменчивости, или мутагенных факторов, не только среди обычных условий среды (а они могут тоже в ряде случаев усиливать мутации и путем гибридизации, но и выискивая возможности усиления изменчивости среди сотен и тысяч других искусственных воздействий (многочисленные особые мутагенные химические вещества, ионизирующая и ультрафиолетовая радиация, действие свободных радикалов и т. д.).

В этом отношении имеются большие успехи. Найдены способы усиления мутантов в сотни и тысячи раз, а это означает, что разнообразие форм для отбора также увеличивается в сотни раз. Сейчас в нашей стране и во всем мире имеются десятки практически ценных сортов и форм растений, полученных на основе искусственных мутаций путем включенения новых мутантных свойств в сорта посредством гибридизации. Сотни таких искусственных мутантных ферм бактерий используются в медицине для усиления в десятки и сотни раз продукции антибиотиков и ферментных препаратов. Искусственный мутагенез произвел подлинный переворот в промышленности антибиотиков.

Иногда некоторые авторы пытаются представить получение искусственных мутантов как продукцию каких-то уродов. Между тем соотношение между отрицательными и положительными мутациями при искусственном мутагенезе близко к таковому и при естественном мутагенезе. Задача состоит в том, чтобы использовать новые признаки при скрещивании, и новый путь, открытый генетикой для селекции растений, животных и бактерий, — это путь усиления, ускорения действия тех эволюционных факторов, которые с очень медленными скоростями двигают эволюцию живого мира.

Практическое использование полиплоидии

Большие возможности создания новых форм растений открыты генетикой и благодаря использованию уже упоминавшегося ранее метода полиплоидии, особенно развившегося в последнее десятилетие. Некоторые вещества, например колхицин, способны задерживать деление клеток, несмотря на наличие процессов репродукции хромосом. Под действием этих веществ возникают клетки с удвоенным набором хромосом (т. Н. полиплоиды). Если из таких полиплоидных клеток формируются репродуктивные клетки и в последующем новый организм, то этот организм оказывается полиплоидным. Все его клетки содержат удвоенный набор хромосом и имеют в связи с этим более крупные размеры. Возникает фактически новый вид растений, часто крупнее исходного и с более крупными плодами. Советские ученые А. Р. Жебрак и В. В. Сахаров создали этим методом весьма перспективный новый вид гречихи, который сейчас внедряется в производство. Лауреат Ленинской премии проф. В. П. Зосимович создал методом полиплоидии новую, получившую очень высокую оценку форму сахарной свеклы. Много новых полиплоидных форм растений создано в последние годы и за рубежом.

Производство триплоидной сахарной свеклы перешло в ряде стран (Голландии, Венгрии и др.) на промышленную основу. Специальные фирмы обеспечивают этими семенами фактически всю посевную площадь под этой культурой, чем достигается увеличение сборов сахара на 20–30 %.

Новые методы гибридизации и использование гетерозиса

В селекции растений и животных благодаря генетике и наличию хромосомных карт селекционер может планомерно «внедрять» желательный признак в создаваемый сорт путем добавления в хромосомный набор гибрида той хромосомы, которая несет нужный признак. Во многих случаях удается «включить» с геном нового сорта участок хромосомы другого сорта, содержащий группу генов, обеспечивающих нужный признак (гены иммуности, гены мужской стерильности и тдь). В настоящее время известно много сортов, созданных таким перспективным методом прикладной генетики (см.: Замещение хромосом и анализ анэуплоидов в селекции растений // Эллиот Ф. Селекция растений и цитогенетика. М., 1961).

Широко применяется в селекции генетический метод индивидуального отбора семян, представляющий, по существу, отбор полезных с точки зрения сельскохозяйственной практики мутаций.

Методом серийного индивидуального отбора семян выводит свои знаменитые высокомасличные сорта известный советский селекционер В. С. Пустовойт

В основе получения большинства сортов сельскохозяйственных растений и животных лежит, как известно, гибридизация с последующим отбором материала, получающегося при расщеплении гибридов в нескольких поколениях. Закономерности расщепления были объяснены только на основе законов классической генетики, и любой селекционер, признает он или нет на словах хромосомную теорию наследственности, на деле не может не использовать методов классической генетики при проведении скрещиваний. Даже подбор пар для скрещиваний, особенно межвидовых, требует обязательного учета числа хромосом, ибо в противном случае гибридизация представляет собой игру вслепую и приводит во многих случаях к стерильности гибридов.

Общепризнаны успехи классической генетики в создании межлинейных гибридов кукурузы, имеющих на 20–30 % большую урожайность по сравнению с обычными сортами. Создание таких гибридов основано на генетической концепции чистых самоопыляющихся линий, концепции, которая подвергалась долгое время ошибочной, предвзятой критике со стороны противников классической генетики.

После 1936–1937 годов, когда Н. И. Вавилов и В. В. Таланов широко поставили вопрос о внедрении в СССР этого метода, он распространился по всему миру, и особенно в США, где быстро всю площадь под кукурузой стали занимать только такими межлинейными гибридами.

Большое практическое значение метода получения межлинейных гибридов ярко показано в приводимой ниже докладной записке академика Н. И. Вавилова с сотрудниками, направленной ими в 1940 году в руководящие земельные органы. Этот пока не публиковавшийся[51] документ, о котором уже упоминалось в предыдущих разделах, мы считаем необходимым привести полностью ввиду его большого значения для понимания всей ситуации.

«Наркому Земледелия СССР тов. Бенедиктову

Зам. Наркома Земледелия СССР тов. Чуенкову В. С.

Считаем долгом обратить Ваше внимание на нездоровое явление, наблюдающееся в агрономической науке нашей страны в последние годы.

В угоду ряду положений, развиваемых Президентом Всесоюзной академии с. Х. наук им. В Л. Ленина акад. Т. Д. Лысенко, некоторые ответственные печатные органы, как «Социалистическое земледелие», журнал «Селекция и семеноводство», «Яровизация», т. е. основные органы, знакомящие в данное время широкие круги с состоянием ел. науки, занимаются опорочиванием бесспорных крупных достижений, апробированных широкой практикой, буквально искажая то ценное, что, казалось бы, нужно было использоцать всемерно в практике нашей социалистической страны. Мы остановимся на одном из крупных искажений, принявшем особенно широкие размеры.

В последние десятилетия в США, в связи с генетическими и селекционными исследованиями, были обнаружены замечательные факты: кукуруза, обычно являющаяся перекрестноопыляющимся растением, при принудительном самоопылении (инцухте) дает резкую депрессию, как и многие перекрестноопыляющиеся организмы Эта депрессия выражается в снижении роста, продуктивности, в уменьшении размеров початков. Однако эти самоопыленные линии (инцухтлинии) в пределах одного сорта и разных сортов при скрещивании их между собою, как определенно показала практика, дают в первом поколении гибридов как бы взрыв мощности. Такие инцухтгибриды не только не уступают исходному перекрестноопыляющемуся сорту, но резко превосходят его нередко на 30–40 и даже 50 %. Благодаря легкому скрещиванию у кукурузы, благодаря раздельнополости, крупным соцветиям, высокому коэффициенту размножения, операция получения гибридов инцухтлинии не представляет трудностей и настолько проста, что применяется широко фермерами и семеноводами. Эго мероприятие оказалось настолько эффективным благодаря хорошей семеноводческой организации в США, что ныне стало крупным фактором поднятия урожайности кукурузы.

О масштабе событий можно судить по следующим официальным цифрам: в 1935 г. под инцухтгибридами было занято 500 тыс. акров (1 га — 2,4 акра); в 1936 г. — 1300000 акров; в 1937 г. — 3000000 акров, в 1938 г. — 17000000 акров, в 1939 г. — 23000000 акров (около 9 млн га). В основном чрезвычайно стабильный урожай кукурузы в США на протяжении 60 лет в последние годы начал решительно повышаться. Средняя прибавка от применения инцухтгибридов выражается, по данным Департамента земледелия, в 20 %. В 1938 г., по данным, сообщенным нам Департаментом земледелия, в США увеличение валового сбора от замены селекционных сортов гибридами инцухтлинии выразилось в 100 млн пудов. Прибавка урожая в 1939 г. была, соответственно, еще выше. Практика США разработала различные варианты использования инцухтлиний в практическом хозяйстве. В начале использовались преимущественно простые гибриды от скрещивания двух инцухтлиний; в позднейшем для удешевления этой операции и для получения более высококачественного материала в семенном отношении и для удобства планирования семеноводством в практику введены так называемые двойные инцухтгибриды, которые получаются путем скрещивания двух простых инцухтгибридов между собой. Иногда применяется и третий способ так называемых топкрассов, когда инцухтлиния скрещивается с обыкновенным открыто опыляемым сортом — популяцией.

Вся суть этой работы заключается именно в том, что в начале применяется инцухт (принудительное самоопыление), который позволяет отобрать наследственно ценные формы, которые при скрещивании с другой инцухтлинией или открыто опыляемой формой дают повышение продуктивности. Кроме того, как показывает большой прямой опыт, такого рода инцухтгибриды дают более выровненное потомство, более пригодное для механизации, для консервного дела.

Вся ценность инцухтметода состоит в том, что он дает возможность отобрать в потомстве чистой инцухтлинии, хотя бы на формах со сниженной продуктивностью, желательные качественно ценные признаки, как неполегаемость, болезнестойкость и т. д. Инцухт в этом отношении является одним из решающих моментов в успехе последующей гибридизации. Гибридизация восстанавливает мощность, даже в более повышенной степени, чем у исходной формы, и, кроме того, приводит к улучшению качества продукции. Все это бесспорно, апробировано огромной практикой, документировано и является общепризнанным не только в практике США, но и в других странах.

Как это ни странно, начиная с Т. Д. Лысенко и его ближайших последователей, на эти инцухтгибриды начинается гонение. Работы Орджоникидзевской, Днепропетровской и Кубанской станций подтвердили данные США. В условиях нашего планового хозяйства, где мы можем регулировать 238 нашей семеноводческой государственной системой получение такого рода инцухтгибридов на станциях или в специальных семеноводческих хозяйствах, казалось бы, заслуживает самого серьезного внимания. Этот метод подробно изложен в работах Всесоюзного института растениеводства, в специальной брошюре б. Руководителя Отдела кукурузы Департамента земледелия д-р Ричи. Однако, как это ни странно, вместо всемерного использования этого метода для радикального улучшения кукурузы такие органы, как газета «Социалистическое земледелие», журнал «Селекция и семеноводство» и в особенности журнал «Яровизация», начинают буквально опорочивать этот метод, смешивая инцухтгибриды с межсортовыми гибридами. Редакции этих органов, казалось бы, обязанные быть на уровне науки, начинают путать советских селекционеров, семеноводов, молодежь вузов, агрономов, заявляя, что это дело, дескать, давным-давно известное, инцухтгибриды путают с межсортовыми гибридами, которые, как показывает многолетняя американская практика, не дали в отношении данного растения положительных серьезных результатов и совершенно не вошли в производство, несмотря на многолетнюю работу в этом направлении. Например, редакция «Селекция и семеноводство» в № 2 за 1939 г. этого журнала в примечании к статье МЛ. Карпа, объективно излагающего вопрос о практическом использовании инцухта в США, развязно и невежественно пишет, что повышением урожаев кукурузы американцы обязаны на инцухту, а межсортовой гибридизации. Еще более радикально выступает в № 2 1940 г. редакция журнала «Яровизация». Кому и для чего нужно такого рода одурачивание — понять трудно, и объяснить это можно только неведением и каким-то фанатизмом. Особенно стараются в этом отношении люди, сами не работающие и технически не знающие этого дела, вроде И. И. Презента, который с апломбом поучает студентов о том, что не знает сам редактор журнала «Яровизация». Об этом он весьма развязно повествовал на последнем совещании по организации агрономической науки при НКЗ СССР.

К сожалению, в унисон этой нездоровой тенденции, в угоду модному течению наблюдается и среди специалистов охота смазывать факты (например, Б. П. Соколов, селекционер Днепропетровской станции) и даже свои бесспорные достижения в этом отношении, объясняя их, в угоду мнению президента сх. академии, эффектом от межсортовой гибридизации, благо термин, обычно употребляемый в американской литературе «гибридная кукуруза», подразумевая под этим инцухтгибриды, а не межсортовые гибриды, дает к этому повод.

Не находя возможным останавливать долго Ваше внимание на этих аномалиях, ведущих буквально к извращению фактов, мы считаем своим долгом указать Вам на недопустимость таких искажений представаления о мировой практике с кукурузой. Русская наука в прошлом и советская наука должна максимально использовать все ценное из зарубежного опыта, брать все нужное для нас, все, что ведет к повышению урожая, к повышению его качества, а не подгонять и извращать факты в ущерб делу, с единственной целью — попасть в унисон мнению некоторых хотя и авторитетных, но не во всем компетентных товарищей.

В заключение мы считаем, что метод инцухтгибридов в интересах повышения урожайности и качества кукурузы должен найти широкое применение в кукурузных районах нашей страны. Организацию производства инцухтлиний и гибридных семян можно поручить существующим станциям, имеющим уже значительный опыт в этом отношении, как Орджоникидзевской, Днепропетровской, Кубанской станции ВИР, Грузинской, Харьковской. Необходимо дать указание упомянутым органам на необходимость объективного подхода к этому делу и предоставить полную возможность для истинного освещения положения дел без порчи посылаемых статей неграмотным редактированием

Академик Н. И. Вавилов

Специалисты по кукурузе ВИР

Кандидат с.-х. наук К. В. Кожухов

Кандидат биол. наук М. К. Хаджинов

Р.S. К этому позволяем себе приложить перевод письма руководителя Отдела хлебных злаков Департамента земледелия США д-ра Мак Кола, адресованного академику Н. И. Вавилову в июле 1939 г., освещающего этот вопрос в США. Кроме того, нами послан запрос о результатах за 1939 г. и по состоянию этого дела в 1940 г.»

В настоящее время метод межлинейных инцухтгибридов успешно применяется при выращивании ряда других растений и даже в промышленном птицеводстве.

Особенно большое значение методы генетики приобрели в селекции на иммунитет к болезням и паразитам, причем здесь важны взаимные генетические исследования как паразитов, так и хозяина. Вся селекция на иммунитет в США основана на методах классической генетики, и почти вся площадь посевов в США засевается иммунными сортами растений. Советский Союз при наличии некоторых успехов в области селекции на имунитет все же теряет от болезней значительно большую часть урожая, чем США. Потери от болезней растений ежегодно, по ориентировочным подсчетам, равны 1 миллиарду пудов зерна в год — это столько, сколько в лучшие годы дает целина, и победить этот бич земледелия можно лишь с помощью классической генетики.

Управление полом у животных

Вопрос управления полом растений и животных также может быть решен лишь на основе знаний о хромосомном механизме определения пола. Советский генетик БЛ. Астауров внедрил в практику оригинальный метод получения однотипных по полу поколений тутового шелкопряда, обеспечивающий повышенную шелковистость. Оригинальный способ сортировки мужских и женских коконов был предложен советским генетиком ВА. Струнниковым, добившимся сцепления мужской и женской (У и X) хромосом с генами разной окраски грены. Благодаря этому мужскую грену, имеющую более темный цвет, стало возможным отбирать машинным способом и выкармливать гусениц только мужского пола, обеспечивающих увеличенный (на 20 %) выход шелка.

Но это лишь отдельные иллюстрации, так как многочисленные генетические методы и прием нашли широкое и проверенное временем применение в зоотехнии, цветоводстве, микробиологии и т. д.

Медицинская генетика, генетика рака и старения

Особенно глубоко и эффективно проникла классическая генетика в медицину и связанные с ней отрасли биологии. Именно генетическая теория рака — самого страшного бича человечества — оказалась самой перспективной и аргументированной. Эта теория фактически объединила все другие концепции рака — вирусную, канцерогенных веществ и тл. и создала реальные предпосылки для более планомерного наступления на болезнь. Эта теория не была абстрактной — она основывалась на большом количестве точных фактов. Возникновение раковой клетки — результат нескольких направленных соматических мутаций нормальных клеток тканей и органов. Мутации, изменения кода в составе ДНК клетки, в каком-то проценте неизбежны, так как абсолютно точное воспроизведение сложных полимеров во всех клетках немыслимо. Внутри миллиардов клеток живого тела ежедневно происходят триллионы репродукций одиночных молекул ДНК, и, конечно, не все они могут быть точными. Ошибки возможны везде, и их нельзя избежать в живой природе. Тем более, что не все условия в клетках идеальны для точных репродукций. При различных реакциях обмена образуются так называемые свободные радикалы, окисляющие или изменяющие нуклеотиды ДНК и искажающие информацию некоторых участков генетической системы. Так же действуют примеси нуклеотидных аналогов, поступающих в организм извне и образующихся в ничтожных количествах внутри клеток. Внутренняя и внешняя радиация и молекулярные тепловые флюктуации также действуют в первую очередь на ДНК и РНК и т. д. В связи с этим клетки живого тела все время мутируют, одна клетка на тысячу оказывается «испорченной». Большинство таких клеток погибает, вытесняясь здоровыми. Но среди мутантов могут появиться такие, которые сами размножаются и растут быстрее нормальных клеток и которые выходят из-под контроля регулирующих систем. Из такой единичной клетки и растет опухоль. Ученые заняты сейчас разгадкой природы раковых мутаций, выявлением факторов, их вызывающих. Без генов здесь не обойдешься — именно в нахождении того, какие гены, изменяясь, вызывают злокачественный рост, кроются реальные возможности радикального решения проблемы.

Всеобщее признание получила генетическая теория старения как процесса медленного накопления соматических мутаций и ошибок синтеза ДНК, РНК и белков. Длительность жизни — это наследственный признак, одни мутантные расы, например мухи, скачкообразно увеличивают длительность жизни почти вдвое, другие — становятся короткоживущими. Факторы, усиливающие ошибки синтеза ДНК, укорачивают жизнь. Напротив, вещества, введенные извне и «гасящие» в клетках внутренние мутагенные факторы, могут при систематическом введении удлинять жизнь (опыты Хармана на крысах).

Но особенно четко вырисовывается сейчас проблема наследственных болезней, болезней генов и хромосом. К настоящему времени уже сотни наследственных болезней описаны в литературе. Некоторые из них локализованы на отдельных островах, другие на отдельных континентах, но большинство имеет глобальный характер. Наследственные патологии, например, серповидноклеточная анемия, обнаружены у сотен миллионное жителей тропических и субтропических областей. Носителями генов серповидноклеточной анемии являются от 10 до 30 % жителей тропических и некоторых субтропических областей, и примерно каждый десятый ребенок умирает именно от перехода гена в так называемое гомозиготное состояние. Однако порок, наследуемый от одного из родителей, оставаясь скрытым, предохраняет несущих его людей от губительной малярии, свирепствующей в этих районах, и потому число людей с генами анемии в малярийных областях не уменьшается, а увеличивается. Искоренение малярии создает основу для уничтожения наследственного порока, для спасения миллионнов людей, что будет возможно только при хорошо налаженной генетической консультации.

Подсчитано, что в среднем каждый десятый рождающийся на земле человек страдает тем или иным наследственным недутом, иногда слабым, иногда явным, и только генетика может найти природу и пути лечения, а главное, методы предупреждения аномалий. Болезни могут искореняться медициной лишь в тесном контакте с генетикой, и сеть медико-генетических консультаций, предупреждающих возникновение болезней и учитывающих их распространение, ныне начинает расти во многих странах.

Генетикой была, например, раскрыта генная детерминация такой тяжелой болезни, как гемолитическая желтуха. В США это заболевание встречается у 0,4 % младенцев. Благодаря генетическим консультациям смертность от болезни была снижена в США в последнее десятилетие в десятки раз.

Около 5–7 % общего числа эмбрионов гибнет, как подсчитано, из-за нерасхождения некоторых хромосом при дроблении яйцеклетки.

Особенно широко распространены генетические аномалии обмена.

Подсчитано, что в результате длительного запрета на медицинскую генетику в СССР сейчас несколько миллионов случаев наследственных и мутационных патологических процессов и аномалий лечится без установления диагноза, и результаты такого лечения, естественно, не могут быть обнадеживающими. Призрачные концепции о том, что все эти болезни — явление только социальное, должны быть забыты. Нужно не тешить себя надежжой, что они сами отступят. Нужно объявить им решительную борьбу.

Важно отметить, что относительное и абсолютное число наследственных болезней имеет в последнее время тенденцию к увеличению. Это происходит в результате ряда причин: искоренения многих инфекций и других факторов, поражавших в первую очередь конституционно ослабленных людей, часто излишнего и неумелого использования рентгеновских просвечиваний, испытаний атомных бомб и других мутагенных факторов. Между тем преподавание генетики в медицинских вузах нашей страны отсутствовало, стабильных учебников и руководств по медицинской генетике на русском языке не было (при наличии десятков иностранных руководств), лабораторий медицинской генетики очень мало, и даже тот уровень медицинской работы в этой области, какой был у нас 30 лет назад, в период существования в СССР Медико-генетического института (проф. Левит), далеко не достигнут.

Радиационная генетика

Значение генетики не ограничивается медициной и сельским хозяйством. Генетика приобретает большое оборонное значение. Мощные средства управления наследственностью, открываемые классической генетикой в форме мутаций, в руках милитаристов становятся орудием уничтожения. Средства защиты от него могут быть основаны только на генетической науке, в той же степени, например, в какой эффективная противоракетная защита может быть основана лишь на преимуществе в области ракетной техники.

Нельзя также не учитывать и того, что радиационные поражения от атомной бомбы и других излучений — это главным образом генетические поражения, повреждения генов и хромосом (см.: Дубинин Н. П. Радиационная генетика М., 1962; Астауров Б. Л. Генетическая теория лучевой болезни // Природа. 1962. № 4). Следует отметить, что, помимо мутагенных веществ, генетики изучают и антимутагенные вещества, защищающие организм от вредного действия излучений и радиации. Для поисков таких веществ наиболее успешно применяется в качестве теста именно «бесполезная» мушка-дрозофила. Ведь мутагенные и антимутагенные факторы практически едины для всей живой природы. Без разработки радиационных аспектов генетики невозможна и космическая биология, антимутагенные вещества — в будущем необходимая составная часть рациона космонавтов.

Классическая генетика, со своими генами и хромосомной теорией, несомненно, явится главным стержнем биологии будущего. Она смотрит вперед, она развивается, она набирает силы.

Практические аспекты лысенковской агробиологии[52]

Поскольку большая часть описываемых ниже агроприемов и методов уже вышла из употребления и стала достоянием истории, то они будут освещены весьма кратко и обобщенно. Однако автор мог бы в случае необходимости представить историю этой агробиологии и в более развернутой форме.

Практическая яровизация. История открытия и судьба агроприема

Все знают, что расцвет лысенкоизма начался с открытия так называемой яровизации. Это открытие было сделано сразу в форме полевого опыта, когда в стране остро не хватало зерна. Всякий научный успех в зерновых проблемах мог стать в тот период большой сенсацией. И такая сенсация произошла. Отец Т. Д. Лысенко, закопав в 1929 году по совету сына под снег с осени мешок озимой пшеницы и посеяв ее весной вместо яровой, неожиданно обнаружил дружное колошение, хотя для озимых, не побывавших зиму под снегом, это было бы нехарактерно. (Контроля в этом опыте, впрочем, не было. Озимые, — высеянные весной, обычно все лето кустятся без выколашивания.) Т. Д. Лысенко объявил о выколашивании озимых при весеннем посеве как о крупном научном открытии, как о чем-то впервые сделанном в истории агрономии. Это было неверно.

Д. А. Сабинин в своей книге по физиологии роста и развития растений, набор которой был дважды (в 1948 и 1958 годах) рассыпан, указывал на то, что аналогичные опыты проводились в России в середине прошлого- столетия и с тем же результатом, однако несколько сообщений о них в русских агрономических журналах были прочно забыты.

Проводились такие опыты и в других странах. Чтобы не быть голословным, приведу цитату из работы американского растениевода Клиппарта, опубликованной более 100 лет назад.

Клиппарт давал в ней следующий рецепт:

«Для превращения озимой пшеницы в яровую достаточно дать озимой пшенице слегка тронуться в рост осенью или зимой, но удержать от прорастали низкой температурой или замораживанием до тех пор, пока ее можно будет посеять весной. Это производят посредством вымачивания и пропашивания зерна и последующего замораживания его в этом состоянии, пока не придет время весеннего посева…»

Эта столетней давности рецептура принципиально мало чем отличается от той, которая дана в инструкции по яровизации.

Первоначально яровизация предполагалась как прием для посева весной озимых, однако это оказалось бесперспективным делом. Тогда и перешли на яровизацию яровых хлебов, которые в том не нуждались, но сокращали на несколько дней вегетационный период и в связи с этим якобы повышали урожай. Посевы яровых на юге Украины были не очень обширны, и, чтобы доказать эффективность яровизации, пришлось внедрять яровые вместо более урожайных озимых, тем более, что и травопольная система Вильямса утверждала необходимость такого мероприятия. Выше уже упоминалось о том, что видный селекционер академик П. Н. Константинов организовал проверку эффективности яровизации на десятках опытных станций и пришел к абсолютно достоверным выводам: яровизация в большинстве случаев не повышает урожай.

Т. Д. Лысенко и агроном-яровизатор Д. А. Утехин, однако, резко обрушились на Константинова, обвиняя его почти во вредительстве, после чего желающих проверять этот метод уже не нашлось. Академик П. Н. Константинов обосновывал свои расчеты обработкой опытных данных, полученных на 54 сортоучастках по 35 сортам за 5 лет (с 1931 по 1936 год). Итог был четким: средний урожай яровизированной пшеницы составил 9,6 ц/га, неяровизированной 9,56 ц/га, 4 кг с гектара прибавки лежали в пределах ошибки самого точного опыта.

Опровергнуть эти данные Т. Д. Лысенко не мог. Но он, гем не меиее, сделал в своем ответе академику Константинову весьма определенный намек. Он предупредил, что уже было много случаев, когда данные опытных учреждений опровергались колхозной практикой. «В то же время академику Константинову следовало бы подумать и о том, — писал Т. Д. Лысенко, — что вместе с такими данными сметались с поля научной деятельности и те, кто не желал понять особенность таких неверных данных и упорно на них настаивал». Впоследствии метод яровизации умер естественной смертью. Отказ от него официально был объяснен лысенковцами наличием высокой технической оснащенности сельского хозяйства, позволяющей проводить сев яровых в короткие сроки (Правда. 1958. 14 дек.). Но ведь яровизация как раз и требовала посевов в сверхсжатые сроки, и любое промедление с высевом намеченных и наклюнувшихся семян грозило гибелью семенного материала. Фактически же яровизация как практический агроприем для яровых перестала применяться в связи с тем, что значительные затраты труда и средств на проведение яровизации далеко не окупались возможными незначительными прибавками урожая.

Однако эпопея «яровизации» не прошла бесследно для сельскохозяйственной науки.

Наиболее значительным результатом была, несомненно, разработка и последующее применение во всех практических работах Т. Д. Лысенко анкетно-вопросного метода учета эффективности того или иного мероприятия.

Внедрение нового анкетно-вопросного метода учета эффективности агроприемов стало настолько важной основой расцвета лысенкоизма и вообще агрономического очковтирательства, что на этот вопрос необходимо обратить особое внимание.

Техника использования методики весьма проста и может быть проиллюстрирована ранней статьей Т. Д. Лысенко «Предварительное сообщение о яровизированных посевов пшеницы в колхозах и совхозах в 1932 году» (Бюл. яровизации. 1932. № 2/3), написанной еще тогда, когда метод учета только зарождался. Результаты яровизации оценивались в статье по данным из 59 колхозов и совхозов.

В хозяйства рассылались инструкции по проведению яровизации и несколько типов анкет. После проведения всех работ председатель и агроном отсылали заполненные анкеты в институт. Суммирование данных приводило инициаторов к тому или иному выводу. Комплекты анкет служили «фактической основой». Официальные сенсационные сообщения о том, сколько миллионов пудов зерна страна получала дополнительно от яровизации, были основаны именно на этой технике.

К нормальному полевому опыту для обеспечения его достоверности и объективности предъявляются весьма жесткие требования. В опыте при сравнении, например, двух методов нужны выравненные по плодородности участки почвы, одинаковые сроки посева и уборки, одинаковая обработка, обязательная повторность, то есть наличие нескольких учетных площадей одного и того же варианта, и т. д. При оценке результатов необходима их статистическая обработка, показывающая экспериментатору, лежит ли полученная разница в пределах допустимой ошибки. Опыт считается достоверным лишь в том случае, если разница по вариантам выходит за пределы допустимой ошибки.

Размеры делянок на достоверность опыта почти не влияют. Опыт без повторностей на 100 гектарах менее достоверен, чем опыт с десятикратной повторностью на метровках, так как две даже близко расположенные крупные площади могут различаться по плодородию почвы. При проведении производственных опытов в колхозах все эти требования, как правило, не соблюдались, учет состояния посевов и оценка прибавки производились на глазок без серьезного учета. Для проведения научных опытов во многих колхозах не было квалифицированных кадров и возможностей. Никакой ответственности председатель колхоза за цифру, вписываемую в анкету, не нес. Однако в условиях раздувавшихся вокруг яровизации шума и рекламы, в условиях жесткой борьбы с «антияровизаторами», причислявшимися к кулакам, в условиях нажима сверху большинство председателей и агрономов предпочитали проставлять в анкетах цифры небольших прибавок. Отрицательные результаты при подобной ситуации обычно замалчивались. Несмотря на недостоверность, подобный метод учета легко использовался в целях чистой пропаганды: «Рапортуют с полей тысячи колхозов…» «Производственные опыты в сотнях колхозов показали…» и т. д.

Для демонстрации несостоятельности этого пути учета можно привести курьезный случай. В одной из среднеазиатских республик был внедрен метод опрыскивания с самолета плантаций хлопка растворами суперфосфата. Предполагалось, что он будет усваиваться внекорневым путем — через листья. По отчетам Института хлопководства, прибавки урожая от использования опрыскиваний составили несколько центнеров с гектара в масштабах всей республики. Однако валовый сбор хлопка не увеличился. Как показало расследование специальной комиссии, учет «прибавки» урожая научными учреждениями велся анкетно-вопросным порядком, а характер проставленных в анкетах бригадирами цифр определялся чисто субъективными моментами, ибо никто этих цифр не проверял.

Анкетно-вопросный метод в условиях рекламы и особенно нажима «сверху» действует обычно безотказно, и это было надежно проверено всей историей практических мероприятий, предложенных Т. Д. Лысенко, «от яровизации и до наших дней».

Весьма серьезной критике анкетно-вопросный метод учета эффективности был подвергнут академиком П. И. Лисицыным еще в 1936 году. В дискуссии на сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 года П. Лисицын, в частности, сказал: «По всему Союзу, по всем областям в порядке государственного плана посевных площадей производится яровизация, а между тем сейчас и сам акад. Т. Д. Лысенко начинает признавать, что это не всегда дает эффект, и его последнее признание после появления нашей статьи о том, что в Западной Сибири, в Казахстане нужно пересмотреть инструкцию, нужно понимать так, что там надо временно запретить яровизацию. Вот к чему, откровенно говоря, сводится его. признание и его схематизация.

Я думаю, что по отношению к целому ряду областей и целому ряду сортов нужно было бы признаться в том же Мы, собственно, сейчас не имеем точного представления о том, что дает яровизация. Акад. Т. Д. Лысенко говорит, что она дает десятки миллионов пудов. В связи с этим мне приходит на память один рассказ из римской истории о том, как один мореплаватель, перед тем как отправиться в плавание, решил принести богам жертву, чтобы обеспечить себе благополучное возвращение. Этот мореплаватель пошел искать бога (а их там было много), какому выгоднее было бы принести жертву, и когда он в каждом храме находил доску со списком лиц, принесших жертву и спасшихся, он обратился с вопросом к жрецам: а где же доска со списком лиц, которые принесли жертву, но все-таки погибли, чтобы было с чем сравнить.

Я также мог бы поставить акад. Т. Д. Лысенко вопрос — вы приводите прибавку в десятки миллионов пудов, а где убытки, которые принесла яровизация? Этого сказать мы не можем, потому что громадный материал, накопившийся на опытных станциях и в государственной сети сортоиспытания, не опубликован и не учтен, а он есть» (Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 162–163).

История сверхскоростного выведения новых сортов

Вторая сенсация, связанная с деятельностью Т. Д. Лысенко, произошла в 1935 году. В журнале «Яровизация» (1935. № 1) и в ряде других изданий и газет была опубликована следующая телеграмма, датированная 25 июля 1935 года:

«ЦК ВКП(б), Зав. сельхозотделом тов. ЯЛ. Яковлеву. Наркому Земледелия СССР тов. МЛ. Чернову Зам. Наркома Земледелия СССР, Президенту ВАСХНИЛ тов. А. Я. Муралову

При вашей поддержке наше обещание вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный сорт «Лютесценс 062», выполнено. Новых сортов получено четыре. Лучшими сортами считаем «1163» и «1055». Семян каждого нового сорта имеем от 50 до 80 кг. На основе этих работ по выведению сортов встал вопрос о пересмотре научных основ семенного дела самоопыляющихся растений. Мы пришли к выводу, что длительное самоопыление приводит к вырождению многих сортов полевых культур. Разрабатываем методику устранения вредного влияния длительного самоопыления путем выращивания элиты из семян, полученных искусственным перекрестом внутри сорта. Вырожденные сорта этим путем должны стать биологически обновленными. По примеру разработки и внедрения агроприема яровизации и в работу по обновлению семян включаем совхозный и колхозный актив (хаты-лаборатории). Обещаем за период с 20 июня 1935 года по 20 июля 1936 года дать данные практической эффективности мероприятия обновления семян. Одновременно с этим проведем все подготовительные работы для быстрого внедрения и использования этого мероприятия в совхозной и колхозной практике. Наши теоретические предпосылки (практически еще не проверенные) дают нам основание надеяться на громадную практическую эффективность обновления семян сортов самоопылителей. Эту новую работу считаем наиболее ударной в тематике работы института… Надеемся и в дальнейшем на ваше руководство и большую поддержку наших новых начинаний.

Научный руководитель селекционно-генетического института — акад. Т. Д. Лысенко Директор института — Ф. С. Степаненко Секретарь комитета ВКП(б) — Ф. Г. Кирпиченко Председатель рабочкома — Лебедев».

Телеграмма послана, конечно, ради сенсации и психологического эффекта, сообщение не имело срочности и могло бы дойти в форме письма. Хвастовством было и само сообщение о сортах. Сортом считается обычно новая форма» прошедшая трехлетнее государственное сортоиспытание. Т. Д. Лысенко послал телеграмму до передачи сорта в сортоиспытательную систему, основываясь на своих собственных статистически не обработанных результатах. В последующем, как известно, эти «сорта» не выдержали сортоиспытания. Три из них были забракованы еще в 1935 году» и лишь один «1163», по настоянию Т. Д. Лысенко, стал внедряться в 1936 году. Однако и он быстро «провалился». Уже в конце 1936 года крупнейшие советские селекционеры академики Константинов и Лисицын и доктор Костов писали в совместной статье:«… зерно пшеницы «1163» слишком мучнисто и, по словам акад. Лысенко, дает плохой хлеб. Этот недостаток академик Т. Д. Лысенко обещает быстро исправить. Кроме того, сорт поражается и головней. Но если принять во внимание, что сорт селекционно не доработан, то есть не готов и, кроме того, не прошел государственного сортоиспытания, то сам собою встает вопрос, для каких надобностей этот неготовый, неапробированный сорт размножается такими темпами. Едва ли семеноводство Союза будет распутано, если мы выбросим в производство таким анархическим путем недоработанные сорта, неполучившие даже права называться сортом» (Соцреконструкция сельского хозяйства № 10. С. 128).

Как и следовало ожидать, этот сорт оказался хуже стандартных, и о нем вскоре забыли. Сенсация в селекции оказалась блефом, однако 3-4-летняя реклама вокруг этого дела в широкой прессе создала Т. Д. Лысенко славу новатора сверхбыстрого выведения сортов. В то же время необыкновенные рекомендации Т. Д. Лысенко о том, что отбор нужных признаков можно начинать уже с первого гибридного поколения (когда расщепление гибридов только началось), внесло в последующие годы много путаницы в работу селекционеров. Доказательства ошибочности этого приема были получены спустя несколько лет, и он был отвергнут всеми селекционерами.

Внутрисортовое скрещивание или «обновление» сортов

Более серьезным оказалось содержащееся в телеграмме обещание широко внедрить «теоретически ожидаемый», но «практически еще не проверенный» способ обновления семян самоопылителей, в основном пшеницы, путем внутрисортового скрещивания. Проверять предположение об эффективности этой чисто теоретической и притом совершенно необоснованной идеи было бы очень долго и хлопотно. И вот уже в 1936 году на сессии ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко требует всесоюзных масштабов, он добивается, чтобы в дело были включены «хотя бы 50–70 тысяч колхозов» и для проведения работ выделены 800 тысяч колхозников (Спорные вопросы селекции и генетики. М., 1937. С. 56–57).

Следует, между прочим, отметить, что самоопыляющиеся растения существовали в природе миллионы лет и не вырождались.

Против этого метода возражали видные растениеводы — Вавилов, Константинов, Лисицын и другие, но Лысенко был неумолим — он требовал перевода всех самоопылителей на перекрестноопыляемый режим. Он требовал массовой кастрации пшениц и формирования массовой армии колхозников-кастраторов, которые должны были бы удалять пинцетами пыльиики из колосьев, позволяя им в последующем опыляться носимой ветром пыльцой рядом растущих растений того же сорта (при этом неизбежно было загрязнение пыльцой других сортов), и перестраивать на этой основе все семеноводство. Единственная гарантия успеха — ссылка на покойного Дарвина. Все критики метода сразу стали «антидарвинистами» Приклеивание кличек противникам всегда было составной частью успеха). Реклама метода до его внедрения была очень широкой. Дело дошло до того, что зав. сельхозотделом ЦК ВКП(б) Яковлев в своем докладе о перестройке семеноводства (1937) приравнял внутрисортовое скрещивание к выделению новых сортов и считал необходимым выплачивать автору метода Т. Д. Лысенко погектарное денежное вознаграждение за посев «обновленными семенами», которое получают селекционеры за новые районированные сорта. Вопрос об эффективности метода в 1938–1939 годах решался, как обычно. Анкетно-вопросный способ учета давал положительный ответ, серьезные научные опыты селекционных станций — отрицательный. Однако сложность всей процедуры получения «обновленных» семян и экономическая неэффективность привели в последующем к постепенному отмиранию и этого агроприема.

Межсортовое свободное переопыление

Еще более нелепым был метод свободного межсортового переопыления перекрестников (например, ржи).

По предположению Т. Д. Лысенко, свободное переопыление двух разных сортов ржи не ведет к гибридизации и увеличивает урожай за счет стимулирующего влияния чужой щлльцы.

Описание истории этого «открытия» мы приведем по книжке ближайшего сотрудника Т. Д. Лысенко академика ВАСХНИЛ Д. А. Долгушина. «Довольно широкой известностью пользуются опыты по межсортовым скрещиваниям озимой ржи, проведенные на многих селекционных станциях и в течение последних десяти лет в Горках Ленинских на экспериментальной базе ВАСХНИЛ. Методика этих опытов отличается от опытов с пшеницей только тем, что рожь, как перекрестноопыляющееся растение, не требует предварительной кастрации растений. Разнообразные сорта озимой ржи, посеянные делянками рядом друг с другом, свободно переопыляются между собой, так как во время цветения тучи пыльцы разносятся по всему посеву. Семена с каждой делянки убирают отдельно, снова высевают — и так в течение десяти поколений. Для сравнения ежегодно высеваются чистосортные элитные семена каждого сорта, которые не подвергались межсортовому опылению. Таким образом, каждый год в посевах были делянки разных сортов, засеянные чистыми семенами, опыленными в течение одного, двух, трех лет и т. д. Эти опыты показали, что урожайность всех без исключения сортов, которые свободно переопыляли с другими сортами в течение одного, трех, пяти и даже десяти лет, как правило, была выше на 1,2,3 центнера, чем урожайность исходных элитных семян, не подвергавшихся переопылению. Кроме того, оказалось, что большинство сортов сохраняет свою типичность, несмотря на неоднократное, в течение ряда лет, переопыление с другими сортами.

Опыты с рожью, которые начали проводить уже в 1936–1937 годах во Всесоюзном селекционно-генетическом институте, послужили для академика Т. Д. Лысенко основанием для того, чтобы добиться отмены «закона» о километровой зоне изоляции сортовых посевов ржи. Этот чнсто менделистский закон много вредил семеноводству ржи. Прекрасные семенные участки безжалостно выбраковывались лишь на том основании, что поблизости растет другой сорт ржи и пыльца его может долететь до сортового посева» (Долгушин Д. Мичуринские принципы селекции и семеноводства культурных растений. М., 1949. С. 22–23).

Однако и этот «метод» повышения урожайности себя не оправдал, ибо гибридизация при наличии межсортового опыления, конечно, происходила и посев сортовыми семенами — основа семеноводства — становился невозможным. Сорта засорялись и исчезали. Метод межсортового опыления начал широко внедряться в практику только после 1948 года, однако уже через несколько лет его пришлось отменить. Даже академик ВАСХНИЛ В. Я. Юрьев, всегда поддерживавший Т. Д. Лысенко, в статье «Из практики селекции и семеноводства зерновых культур (Сел. хоз-во. 1954. 6 авг.) отметил, что межсортовое свободное переопыление приводило к потере сортов и снижению урожайности и поэтому не могло быть использовано в семеноводстве.

Летние посадки картофеля

Широкую известность приобрел до войны метод летних посадок картофеля на юге СССР, предложенный Т. Д. Лысенко для борьбы с вырождением картофеля. Вырождение вегетативно размножаемого (клубнями) картофеля — международное бедствие, и оно связано, как было доказано неопровержимыми данными, с вирусными болезнями, распространяющимися в течение многих лет. Т. Д. Лысенко, основываясь на чисто абстрактных соображениях, предложил в 1934 году новую концепцию вырождения, как процесса «стадийного старения» клубней, созревающих в условиях жаркого лета. При летних посадках формирования клубней приходилось на более прохладное начало осени, и это, по мнению Т. Д. Лысенко, обеспечивало борьбу за здоровый картофель. Вирусная природа вырождения при этом полностью и без всякой проверки отвергалась как якобы надуманная.

Нелишнее, по-видимому, отметить, что сама новизна метода летних посадок весьма спорна. На побережье Средиземного моря они применяются с момента завоза картофеля из Америки в XVТ веке, так как вторая половина лета здесь лучше обеспечена влагой. Описание метода летних посадок можно найти и в учебниках агрономии прошлого столетия. В статье Г. Н. Линника (Ботан. журн., 1955. № 4. С. 528–541), посвященной истории летних посадок картофеля, указываются и другие аналогичные сведения, а также отмечается, что в низовье Днепра летние посадки картофеля применялись очень давно. Но дело, в конце концов, не в этом. Если бы предложение Т. Д. Лысенко действительно способствовало борьбе с вырождением картофеля на юге, то вопрос о приоритете можно было бы и не поднимать. В действительности же эту борьбу резко затормозили. Урожайный эффект от летних посадок в 1934 и 1935 годах на 254 небольших площадях оказался случайным Какие-либо достоверные результаты опытов не были опубликованы. До сих пор при пропаганде и рекламе летних посадок картофеля приводятся только довоенные данные, и никаких серьезных расчетов экономического характера, связанных с этим делом, пока нет. Баланс осадков в ряде районов юга СССР (засушливая вторая половина лета) оказался, как выяснилось в последующем, неблагоприятным для летних посадок, а сохранение семенного материала до середины лета — затруднительным. Поэтому в практике метод не удержался, однако навязчивое внедрение лысенковской теории вырождения привело к резкому отставанию нашей страны в практической разработке антивирусных методов, хотя наши вирусологи решили проблему диагностирования пораженных вирусами клубней раньше, чем за рубежом.

Длительное игнорирование новых методов, а также дезорганизация селекционной работы с картофелем (переход на вегетативную гибридизацию, резко снизившую темпы выведения новых сортов) привели к распространению вирусных болезней, и проблема вырождения в последние 20 лет стала актуальной уже не только для юга, но и для средней полосы нашей страны.

Посевы озимых пшениц по стерне в Сибири

Весьма неудачным и убыточным оказался и нашумевший во время Отечественной войны метод посева озимой пшеницы в Сибири по стерне, то есть по невспаханному жнивью, остающемуся после уборки яровой пшеницы.

Внедрение озимой пшеницы и ржи в Сибири имеет предысторию. В январе 1939 года правительство обязало ВАСХНИЛ вывести в 2–4 года морозоустойчивые сорта озимой пшеницы и ржи, способных зимовать в Сибири. Задача, поставленная в этом постановлении, была очень трудной, почти нереальной, но поводом послужили многократные заявления Т. Д. Лысенко о том, что его методы дают возможность за 2–3 года выводить сорта любой морозостойкости. На дискуссии при редакции «Под знаменем марксизма» осенью 1939 года Т. Д. Лысенко хвастливо заявил, что задачу, поставленную правительством, он решит точно в срок.

«Если в указанный срок не будут получены эти сорта— заявил Т. Д. Лысенко, — будет сорвано хозяйственное мероприятие. Кто будет нести ответственность за этот срыв? Думаю, что не менделизм и не дарвинизм вообще, а в первую очередь Лысенко, как руководитель Академии с.-х. наук и как академик по разделу селекции и семеноводства. Поэтому, если бы менделисты, мобилизовав свою науку, дали хотя бы намек на то, как в 2–3 года получить сорт ржи и в 3–5 лет — сорт пшеницы, приспособленный к суровым сибирским условиям, неужели можно думать, что я бы от этого отказался? Ведь три года не за горами, после получения указанного предложения уже прошел почти год».

Однако, как и следовало ожидать, выведение зимостойкого сорта оказалось делом весьма нелегким. Не справившись с ним с помощью «перевоспитания», Т. Д. Лысенко предложил свои знаменитые стерневые посевы незимостойких южных сортов в Сибири и опять, как всегда, без серьзной опытной проверки.

Теоретический расчет посевов в невспаханную почву был прост: во-первых, структура почвы не будет разрушаться вспашкой, а это, судя по учению Вильямса, обеспечит почве плодородие, и, во-вторых, в плотной невспаханной почве корни растений якобы будут меньше страдать от вымерзания. Эти расчеты не оправдались, и внедрение стерневых посевов на сотнях тысяч гектаров было прекращено сразу же после войны в связи с крайне низкой урожайностью посевов, а иногда их полным вымерзанием. Игнорирование точных физиологических данных о природе зимостойкости стоило нашей стране очень дорого. Южные озимые сорта приспособить к сибирским условиям без длительной селекционной работы, конечно, не удалось, и эта авантюра быстро провалилась, хотя ни Т. Д. Лысенко, ни его последователи не признали своих ошибок. На страницах газеты «Соцземледелие» в 1946 году была развернута дискуссия о стерневых посевах, весьма способствовавшая уходу этого приема в историю. Характер дискуссии был, однако, очень интересен — работники подведомственных Т. Д. Лысенко учреждений демонстрировали «эффект» стерневых посевов, практические работники приводили прямо противоположные данные. Один из председателей колхозов озаглавил свою статью весьма типично: «По стерне сеять — «и молоть, ни веять».

Дискуссия по стерневым посевам показала, что среди ученых и специалистов сельского хозяйства существует большая прослойка беспринципных дельцов, способных на любую фальсификацию, для того чтобы доказать правильность любого, даже самого нелепого предложения Т. Д. Лысенко. Это обстоятельство была вынуждена признать в последующем партийная печать. Так, журнал «Партийная жизнь» (1956. № 9. С. 27–35) в редакционной статье «О принципиальности в научной работе» писал: «Бывает и так, что рекомендации видного ученого в данной конкретной обстановке опровергаются практикой, но отказаться от этих рекомендаций у научных работников не хватает мужества. На основе опытов в районах с относительно мягкой зимой и значительным снежным покровом академик Т. Д. Лысенко усиленно рекомендовал сеять озимую пшеницу по стерне в южных районах Западной Сибири. Однако производственная практика в условиях Омской и других областей Западной Сибири доказала, что здесь эти рекомендации совершенно непригодны. Тем не менее работники Сибирского научно-исследовательского института сельского хозяйства в Омске в угоду тов. Лысенко, игнорируя очевидные факты, в тепличных условиях на делянках института доказывали недоказуемое и упорно зачисляли в разряд консерваторов от науки добросовестных специалистов сельского хозяйства, которые смотрели фактам в лицо. В результате только в Омской области в течение ряда лет сеяли десятки тысяч гектаров озимой пшеницы по стерне, с которых никогда не были собраны полностью даже затраченные семена» (с. 29–30).

Между прочим, находились и такие горячие головы, которые предлагали распространить стерневые посевы на всю страну.

Летние посевы сахарной свеклы в Средней Азии

Столь же бесславный конец ожидал и другой «достойный вклад» Т. Д. Лысенко в сельское хозяйство страны в годы Отечественной войны. Речь идет о его предложении сеять летом сахарную свеклу в Средней Азии. Это настойчивое предложение без всякой предварительной проверки внедрялось в 1943 и 1944 годах сразу на десятках тысяч гектаров. Несколько раз производились нелепые посевы в середине среднеазиатского лета на огромных площадях, и каждый раз всходы растений гибли, несмотря на уверения Т. Д. Лысенко о перспективности такого агроприема.

Посев картофеля верхушками клубней

Известно, что во время войны Т. Д. Лысенко занимался не только стерневыми посевами и сахарной свеклой. Он предложил действительно полезный, в ряде случаев оправданный прием посадки картофеля верхушками клубней (остальная часть клубня использовалась в продовольственных целях). Слов нет — посадка картофеля верхушками клубней во время войны была оправдана. Однако авторство в разработке этого приема, за который Т. Д. Лысенко был удостоен Сталинской премии, весьма сомнительно. Дело в том, что подобный же принцип посадки картофеля описан не только в книге академика Д. НЛрянишникова «Частное земледеление», изданной в 1931 году, но и в книге Елены Молоховец «Подарок молодой хозяйке» (М., 1905, Ч. 2. С. 189–190).

Кстати сказать, приписываемое Т. Д. Лысенко авторство в разработке так называемой чеканки хлопчатника (обрывание его верхушек с тем, чтобы уменьшить опадение бутонов), также спорно. Описание — метода есть в книге Н. М. Никифорова «Окультуривание хлопчатника в Ташкентском районе» (Ташкент, 1896) и в инструкции М. Бушуева «Наставление о возделывании хлопчатника» (М., 1926. С. 35–36). Чеканка хлопчатника издавна применялась и в США.

О послевоенных практических аспектах лысенкоизма уже нельзя рассказывать без горькой иронии. С иронией относился ко многим «открытиям» Т. Д. Лысенко и академик Д. Н. Прянишников, которому принадлежит меткое замечание об «облысении» сельскохозяйственной науки.

Гнездовые посевы деревьев и некоторых сельскохозяйственных культур

Первое и наиболее дорогостоящее мероприятие Т. Д. Лысенко после войны было тесно связано с уже известным читателю «закрытием» в природе внутривидовой конкуренции. Дарвин, по мнению Т. Д. Лысенко, случайно выдумал эту конкуренцию, когда ему попалась в руки книга реакционера Мальтуса. «Доказывавший» отсутствие конкуренции единственный недостоверный опыт с кок-сагызом, о котором мы уже писали, был быстро перенесен на древесные породы. Проверять это дело на лесных породах опять не стали, опыты заменила реклама. В октябре 1948 года правительство приняло известное постановление о лесонасаждениях в степных районах, а к весне 1949 года Т. Д. Лысенко уже написал инструкцию о гнездовых посевах дуба и других древесных пород, отрицавшую вековой опыт лесонасаждений.

Можно было бы очень подробно описать, как, согласно этой инструкции, в одно гнездо нужно было класть по 30–40 желудей. 30 деревьев росли из одного гнезда и 29 из них, по теории Лысенко, спокойно, без всякого взаимного угнетения, умирали, переполненные благородным самопожертвованием во имя процветания одного счастливого ростка, который они охраняли, сражаясь, как солдаты, с окружающей травой. Этот новый «закон жизни вида» был назван «самоизреживанием». Т. Д. Лысенко и не отрицал, что большая часть растений в гнезде должна погибнуть, но ведь это делалось во славу вида, а не потому, что деревьям стало тесно. «Необходимо подчеркнуть, — писал Т. Д. Лысенко (Лесное хоз-во, 1953. № 3. С. 49), — что самоизреживание или отмирание отдельных деревцев в группе идет не потому, что деревцам стало тесно, а для того, чтобы им в ближайшем будущем не было тесно».

Французский ученый — коммунист Марсель Пренан в журнале La Pensee (1957. № 72. С 23–26) поделился как-то своими впечатлениями о беседе с Т. Д. Лысенко, касавшейся этого закона. Марсель Пренан писал: «Я еще в 1948 году был поражен тем, что Лысенко отрицает дарвиновскую внутривидовую борьбу. Тогда «Литературная газета» опубликовала его интервью по этому поводу. Перевод интервью появился в одном из номеров «Europe» после отчета о сессии ВАСХНИЛ. Текст интервью был настолько странным, что я его приписывал какому-то бездарному журналисту до тех пор, пока сам Лысенко не повторил его мне слово в слово во время одной беседы, которой он меня удостоил в 1950 г.

Я позволил себе поставить ему тогда вопрос: Я допускаю, что хорошо сажать молодые деревья в гнезда и что они таким образом лучше будут защищены вначале, но когда они вырастут через несколько лет, не придется ли часть из них удалить?

— Нет, — ответил мне Лысенко и пояснил, — они принесут себя в жертву для одного из них.

— Вы хотите сказать, — ответил я, — что один из них окажется сильнее, а другие ослабнут или погибнут?

— Нет, — повторил он. — Они пожертвуют собой для блага вида, — и пустился в длинные и очень туманные рассуждения, совершенно ошеломив меня таким «материалистическим» объяснением, от которого не отказался бы Бернардэн де Сен-Пьер и которое так близко подходило к мысли о божественном провидении» (цит. по переводу в «Ботан. журнж 1957. № 10. С. 517).

В этом «законе самоизреживания», впрочем, пришлось сделать поправку, о наличии которой Т. Д. Лысенко сообщил на совещании передовиков сельского хозяйства Московской области: ему подчиняются, оказывается, лишь дикие растения, еще не введенные в культуру. Отдавая себя в руки человека, некоторые растения отказываются от закона — зачем им теперь напрасно самоизреживаться, если у человека есть машины для междурядной обработки. Не случайно, конечно, что первой была освобождена от действия «закона» кукуруза: при загущении растений в гнездах она не давала початков.

И тем не менее именно «закон самоизреживания» был положен Т. Д. Лысенко и М. Ольшанским в основу полезащитного лесоразведения. Однако и лесные посадки на огромных площадях не хотели подчиняться этому закону и гибли в результате конкуренции за влагу и пространство, гибли, унося с собой сотни миллионов рублей, вложенных в лесные полосы и не обращая никакого внимания на статьи Лысенко и Ольшанского, в которых сообщалось о преимуществах гнездовых посевов леса и прекрасном состоянии лесных полос, посаженных гнездовым способом.

Убытки, понесенные страной в результате внедрения гнездовых посевов леса и последующей гибели насаждений, составили, по расчетам бывшего заместителя министра лесного хозяйства тов. В. Я. Колданова, около одного миллиарда старых рублей (см.: Ботан. журн. 1958. № 8). На Всесоюзной конференции лесоводов в 1954 году метод гнездовых посевов леса был практически единогласным голосованием отвергнут как несостоятельный.

(Однако Т. Д. Лысенко и здесь сумел замести следы своих ошибок. Во время посещения членами правительства его экспериментальной базы под Москвой (см. центральные газеты от 12 июля 1962 года) он продемонстрировал как доказательство своей правоты хорошую лесную полосу, посаженную в 1949 году гнездовым способом. Но ведь нельзя забывать, что в 1948 году была поставлена задача создания лесополос не под Москвой, в зоне лесов и достаточного увлажнения, а в безлесной степи в засушливой зоне. Основная причина гибели гнездовых насаждений в степи заключалась именно в недостатке влаги, так как испарение с единицы площади в гнезде, особенно при рекомендованных Т. Д. Лысенко — кулисных посевах сельскохозяйственных культур внутри полос, было намного выше, чем в зоне вокруг ростка при обычном рядовом посеве. Поэтому демонстрация хорошей полосы на подмосковной экспериментальной базе как доказательство применимости метода гнездовых посевов, например в Заволжье или в Ростовской области, не что иное, как обычное очковтирательство.)

Между прочим, следует указать и на то, что сама идея о самоизреживании растений во имя целого вида далеко не оригинальна. Еще в 1923 году известный русский ботаник профессор В. Д. Любименко опубликовал книгу «Индивидуум и общество в растительном мире», в которой он высказывал те же соображения, но в значительно более обстоятельной форме. В. НЛюбименко, например, писал в своей книге: «… те миллионы особей, которые погибают за недостатком места, по существу, приносятся в жертву не интересам господствующих деревьев, а интересам соснового бора как целого» (с. 35).

Нам бы, по-видимому, не удалось установить столь явный приоритет Любименко, если бы И. И. Презент не подверг идеи «самоизреживания» ожесточенной критике в 1932 году. Приведя означенную выше цитату в своей, уже упоминавшейся ранее брошюре «Классовая борьба на естественно научном фронте», И. ИПрезент писал по этому поводу следующее: «Правда, это плохое утешение для миллионов гибнущих деревьев, но такова уж логика виталиста Любименко, который хочет выгородить «господствующие» деревья и представить гибель миллионов растений как прекрасную смерть во имя целого… Но не кажется ли вам, что весь ход рассуждений Любименко поразительно напоминает ход рассуждения меньшевиков, которые хотя и признают наличие классов и классовой борьбы, но заявляют, что эксплуатация пролетариата капиталом идет не на обогащение капиталистов, а на процветание национального целого, ведь буржуазия вела свою империалистическую войну. И не кажется ли вам, что самая «ботаническая» мысль о некоем целом, стоящем над интересами отдельных растений, имеет своим основанием отнюдь но ботанические материалы, а соответствующие социальные, классово буржуазные установки» (с. 12–13).

Однако спустя 16 лет, когда абсолютно те же идеи, но в значительно более нелепой форме о почти созлатадом самоизреживании растений выдвинул сам Т. Д. Лысенко, И. И. Презент забыл свои суровые выводы и стал очень горячим пропагандистом этих, по его определению, классово буржуазных «установок».

Теория взаимоперерождения видов и попытки доказать порождение сорняков культурными растениями

Особое место в творчестве Т. Д. Лысенко занимала начиная с 1948 года фантастическая теория скачкообразного порождения одних видов и родов другими, сразу, без каких-либо промежуточных форм. Эта теория имела ряд практических ответвлений — на ней базировалась лысенковская теория питания растений и применения удобрений (скачкообразное порождение нужных растению микробов), ряд предложений о бесполезности обычных методов борьбы с сорняками, порождаемых самими культурными растениями, и т. д.

В журнале «Агробиология» сотрудники Т. Д. Лысенко начали своеобразное соревнование — кто обнаружит больше перерождений. Почти в каждом выпуске журнала в течение ряда лет (с 1950 по 1955 год) публиковались статьи, в которых серьезно сообщалось о наблюдениях и опытах по превращению пшеницы в рожь и наоборот, овса в рожь, пшеницы в ячмень, ячменя в овес, гороха в вику, вики в чечевицу, капусты в брюкву, ели в сосну, лещины в граб, ольхи в березу, подсолнечника в заразиху.

Все эти сообщения были абсолютно бездоказательны, методически безграмотны и недостоверны. Авторами статей руководствовало лишь одно соображение: угодить Т. Д. Лысенко, поддержать во что бы то ни стало выдвигавшуюся им теорию, уберечь лысенковское направление от дискредитации.

Сама концепция Т. Д. Лысенко на этот счет была весьма простой: «Под воздействаием усоловий внешней среды, — писал он, — неподходящих, вернее, мало подходящих для данного растительного вида, в теле растения этого вида зарождаются, возникают крупинки тела другого вида, более соответствующего данным условиям внешней среды. Из этих крупинок формируются зачатки (почки или семена), из которых и развиваются индивидуумы другого вида» (Агробиология. 1952. № 6. С. 27).

Такое бездоказательное объяснение, достойное наихудших образцов натурфилософии XVII–XVIII веков, смутило даже некоторых философов, привыкших подгонять свои концепции под любые «идеи» Лысенко. Смущение выразилось, например, и в том, что журнал «Вопросы философии» (1957. № 4), взявший, конечно, под свою защиту подобные фантастические измышления Лысенко (статья «О философских основах биологической теории вида»), вынужден был все же заметить, что реальный ход возникновения «крупинок одного вида в теле растения другого вида еще недостаточно исследован и поэтому утверждение Лысенко справедливо было бы признать научной гипотезой.»

В реальность таких «перерождений» никто из серьезных людей, конечно, не верил, да и многолетняя дискуссия доказала абсолютную вздорность подобных идей. Т. Д. Лысенко, однако, не признал явной ошибки и в августе 1961 годаловторил свой тезис о порождениях видов, охарактеризовав его как крупное достижение советской материалистической биологии.

Более того, газета «Сельская жизнь» 25 мая 1962 года в статье Н. И. Фейгинсона, одного из основных теоретиков лысенкоизма, требовала лишить докторской степени ученого, который ранее защищал тезис о порождении ржи пшеницей, а в последнее время перестал верить в такую возможность. Н. Фейгинсон писал в этой статье: «Развитие мичуринского учения выдвинуло советскую теоретическую биологию на передовые позиции в мире. Оно позволило намного обогнать в вопросах теории биологическую науку капиталистических стран. Крупнейшим достижением теоретической биологии является открытый академиком Т. Д. Лысенко и экспериментально обоснованный процесс порождения одними видами других под воздействием внешней среды. На убедительных примерах показано, что пшеница может порождать рожь…»

Следует указать, между прочим, и на то, что в 1948 году на сессии ВАСХНИЛ и позднее вопрос о порождениях подавался в рекламном виде — как открытый Т. Д. Лысенко путь к созданию новых форм растений, нужных человеку. Между тем за многие годы этой эпопеи из десятков перерождений ничего нового так и не возникло — «появились» уже известные старые виды, ель, сосна, граб, брюква, горох, ячмень и т. д. (Иногда возникали вдруг и обычные культурные известные селекционные сорта.) Не возникло никакой мало-мальски новой формы растений. И это не случайно, так как ни старые, ни новые формы таким путем не возникают. Однако появление старых известных видов можно «продемонстрировать» с помощью методических фокусов, в то время как обеспечить появление новых форм этим же способом невозможно.

Следует указать и на то, что, несмотря на явную вздорность «теории» порождений, и она не является оригинальной. Сошлемся в этом отношении на монографию известного ботаника профессора К. М. Завадского «Учение о виде», выпущенную в 1961 году. При описании истории развития учения о видах растений автор пишет: «…Что касается вопроса о степени устойчивости вида, то в первой половине XVIII века он чаще всего решался в духе наивного трансформизма. Во время Рея (конец XVII — начало XVIII века) считалось, что подобное, как правило, порождает подобное, но иногда могут совершаться и различные превращения (например, ржи, пшеницы и овса в овсюг или в другие сорно-полевые формы, ржи в василек и пр.).

В течение второй половины XVIII и первой половины XIX в. развитие морфологии, эмбриологии и других дисциплин привело к вытеснению наивного трансформизма из науки» (с. 11).

За приоритет в этой области в недавнее время боролись, как уже отмечалось, также О. Лепешинская и Бошьян.

Агрохимическое «новаторство» Т. Д. Лысенко

Историю всех не выдержавших проверки временем практических «достижений» Т. Д. Лысенко и его ближайших соратников почти невозможно описать, для этого нужна была бы отдельная большая книга. Можно было бы, например, очень нодробно описать «вклад» Т. Д. Лысенко в агрохимию, в систему применения удобрений.

Дело началось, как известно, с предложенного в 1950 году метода приготовления особых органо-минеральных гранул, получаемых путем смешения перегноя или навоза с минеральными удобрениями во вращающейся бочке.

Через несколько лет на смену этим отвергнутым практикой гранулам пришли органо-минеральные смеси, малые дозы удобрений, получаемые уже без бочки, но дающие якобы большие урожаи, вопреки «реакционному» закону выноса и возврата и, следовательно, не менее «реакционному» закону сохранения вещества и энергии.

Технологам по производству удобрений было бы, по-видимому, интересно узнать, как в течение многих лет Т. Д. Лысенко предлагал, несмотря на категорические возражения агрохимиков, смешивать суперфосфат с известью перед внесением его в почву. Такое смешивание нелепо, ибо оно переводит суперфосфат в нерастворимую форму — в трехкальцийфосфат. В этом случае суперфосфат превращается почти в то же сырье (фосфорит), из которого он получается первично на химических заводах, и вместо внесения в почву его надо бы вновь направить на заводы для получения суперфосфата по исходной технологии.

Типичным было и предложение Т. Д. Лысенко о необходимости внесения навоза в почву лишь после превращения его в перегной — то была любимая мечта самого В. Р. Вильямса. Не беда, что при этом ценнейший компонент навоза — азот улетал в воздух, ведь почве необходимо, по Вильямсу, лишь органика — она способствует образованию комковатой структуры, на которую молились поклонники вильямсизма.

Применение органо-минеральных «малых доз» по методу Т. Д. Лысенко подверглось очень резкой критике со стороны агрохимиков. Для того чтобы показать шаткость теоретических и практических «основ», на которых базировалась широчайшая реклама этого приема, мы считаем целесообразным привести выдержку из стенограммы выступления профессора А. В. Соколова на сессии ВАСХНИЛ в 1956 году, специально посвященной обсуждению итогов опытов использования удобрений по методу Т. Д. Лысенко. Председательствовал на заседании П. П. Лобанов.

Хотя приводимая нами цитата довольно пространна, однако, мы думаем, читателю будет интересно узнать о стиле опытной работы в знаменитой экспериментальной базе лысенковского Института генетики, так ярко описанном АВ. Соколовым.

Из стенограммы заседания секции агрохимии ВАСХНИЛ в 1956 году.

Профессор А. В. Соколов:

Я не собирался выступать по докладу Трофима Денисовича Лысенко, но его выступление, в котором он очень много отвел внимания мне, заставляет меня несколько остановиться на его выступлении.

Я позволю себе прежде всего остановиться на вопросе о том, как при помощи органо-минеральных смесей можно получать высокие урожаи. Материал по этому вопросу опубликован как раз вчера выступавшим тов. Огневым. Чтобы вы не сомневались в том, что я говорю, что это соответствует тому, что написано, я прочитаю вам, как готовились смеси т. Огневым на Витебском сортоучастке. «Смесь 30 тонн торфа плюс 5 тонн навоза, плюс 1–1,5 тонны фосфоритной муки, плюс 5 центнеров аммиачной селитры, плюс 8-10 центн, суперфосфата и 6 центнеров хлористого калия». Этой смеси вносилось по 6 тонн. Следовательно, примерно на гектар приходилось по центнеру аммиачной селитры, по 2 центнера суперфосфата, по центнеру хлористого калия и плюс 2 центнера фосфоритной муки. Неплохая маленькая доза!

Что было дальше, на каком фоне применялось это удобрение? Здесь описание эпическое. «Вспашку зяби провели 19 июля. Под вспашку внесли 5 центнеров калнита и 10 центнеров фосфоритной муки. Ранней весной была произведена тракторная культивация в два следа на глубину 6–8 сантиметров. Под культивацию внесен хлористый калий полтора центнера на гектар (т. Е. 90 кг калия). Перед посевом вспахали участки на глубину 17 см, внеся под вспашку 40 тонн навоза, 3,5 центн. сульфатаммония, 4 центн. суперфосфата и 1,5 центн. хлористого калия на 1 гектар».

Вот как получается урожай по органо-минеральным смесям. В таких условиях получить урожай нетрудно. Только минеральных удобрений было внесено более чем по 300 кг действующего начала. В таких случаях, конечно, урожаи получаются хорошие. Но нельзя их приписывать органо-минеральным смесям. Да и в состав органо-минеральной смеси был внесен фосфор, калий и азот (30 кг). Получили прибавку урожая в размере 38,3 центнера огурцов. Дорогой огурец!

Никакой справки от редакции, что вообще такие дозы применять нельзя, особенно в нашем Союзе, что нигде никто не рекомендовал вносить по 300 кг питательных удобрений по фону 40 тонн навоза, — не сказано.

Пример очень хороший и очень наглядный.

Перейду к другому вопросу — как же получаются такие урожаи в Горках Ленинских? Материал об этом тоже имеется, он опубликован в статье ставившего эти опыты т. Калистратова в журнале «Земледелия» № 7 за 1955 год. О чем там сообщено? Оказывается, органо-минеральные смеси применяются там на фоне внесения 1–2 центн. аммиачной селитры, т. е. на фоне 35–70 кг азота.

Вы все знаете, что наше хозяйство в настоящий момент не может широко применять под зерновые культуры не только по 70 кг азота, но даже и по 5 кг. Далее, кроме азота, вносится хлористый калий также порядка 1 центнера. Такие же сведения даются о постановке этих опытов и в брошюре Т. Д. Лысенко «Почвенное питание растений — коренной вопрос науки земледелия».

Таким образом, если мы смотрим урожаи в Горках Ленинских, то мы не видим действие органо-минеральных смесей, а видим совместное действие на урожаи высоких доз азота: калия плюс большие дозы суперфосфата или фосфоритной муки в составе смеси. Если в таких условиях приехавший человек смотрит опыты и ему говорят: вот эффект от органо-минеральных смесей, он, конечно, видит их хорошее действие — высокие урожаи. Но почему они получены, от чего они получены — он не знает.

Трофим Денисович вчера допускал очень много образных выражений. Я со своей стороны позволю себе привести только одно. Это относится к общеизвестной истории, но я считаю нужным ее напомнить. Вы помните, что однажды, как рассказывают, солдат пришел в избу и попросил хозяйку угостить его щами. Она говорит, что ничего у нее нет. Он говорит: давай я тебе суп сварю из топора, и стал суп варить из топора по такой системе: положил топор в котел, налил волу, добавил не хлористого калия, а хлористого натра, добавил — не азота, а мяса, масла, потом добавил картофеля, овощей и сварил солдат хороший суп из топора.

Т. Д. Лысенко: И угостил бабку.

И не только бабку, а всех соседей можно было угостить, потому что получился хороший суп.

Не трудно получить хороший урожай при высоких дозах азота, фосфора и калия. Даже не требуется в этом случае добавлять топор, ибо без топора урожаи получаются хорошие и наглядные.

И когда мы рассматриваем данные, опубликованные в этой статье или в статье Калистратова и Лысенко, мы должны твердо помнить, что это данные, полученные в особых, специфических условиях, которые отнюдь не позволяют характеризовать действие органо-минеральных смесей. Это ясное и бесспорное положение, которое оспаривать невозможно. Нам ясно, почему такие опыты будут всегда производить хорошее впечатление, — потому что трудно получить плохие урожаи, внося высокие дозы удобрений. Есть смесь или нет смеси — это уже не имеет значения.

Далее разрешите перейти к следующему. Трофим Денисович обратил внимание на то, что в моем докладе отсутствует, по его мнению, биология и что я, конечно, не биолог и даже плохой химик и надо как можно больше развивать химическую науку. Последнему я очень доволен. Какой я химик — судить конечно химикам, но по вопросу о биологии я считаю нужным сказать несколько слов. Видимо, у нас есть две биологии: есть биологи, которые в течение долгих лет проводят опыты и получают в них результаты, которые всякий исследователь может в любом месте повторить и получить то же самое, проведен ли опыт в Советском Союзе, проведен ли опыт в Китайской Народной Республике — результаты получаются одни и те же, потому что опыт воспроизводим, поставлен по точно записанной методике, поставлен в условиях, гарантирующих его достоверность и правильность получаемых результатов. И вот такая биология им не нравится. Но в опытах таких биологов никогда не бывает чудес. Сколько я ни наблюдал за такими биологами, у них никогда в опыте рожь не превращается в пшеницу, пеночка — в кукушку и т. д. Таких явлений у этих биологов не бывает.

Но есть, видимо, другая биология, и в этом смысле я биологом быть не хочу.

Не хочу, чтобы в моих опытах происходили такие чудеса. И даже если мне начнет казаться, что у меня рожь превращается в василек, то было бы неплохо, если бы мои сотрудники посоветовали мне и сказали, что пора вам выйти на пенсию, потому что настало, видно, уже время. Чудес на свете не бывает!

Так вот, я не хочу быть таким биологом и вполне разделяю такую позицию, что я биолог, но несколько в ином смысле, чем нужно быть, видимо, с точки зрения Трофима Денисовича.

Именно поэтому я не могу ничего сказать в своем докладе о работах Трофима Денисовича, не потому, что я хотел бы обойти его или хотел бы пренебречь его работами. Отнюдь нет. Я это сделал только потому, что он никогда ничего не печатал по вопросу питания растений и по вопросу удобрений, его личных научных работ по этим вопросам нет, их не существует. Не существует никакой теории. Поэтому я не мог их включить в свой доклад. Мне просто в голову не пришло, что в докладе о теории питания и удобрения я должен упоминать работы Трофима Денисовича, на которых приходится и мы вынуждены останавливаться, но в совершенно ином аспекте.

О чем вчера говорил Трофим Денисович? Он сказал, что его теория питания растений опирается на факты порождения одним видом других видов. Я считаю, что теория, опирающаяся на такого рода факты, которые в биологической науке никогда и ничем не были установлены, насколько известно, не может рассматриваться как научная теория. Эго первое совершенно ясное положение, я не знал до сих пор биологов, у которых происходят такого рода порождения.

Второй момент, который лишает меня возможности рассматривать работы Трофима Денисовича в области удобрений и питания растений как научные работы. Если мы обратимся к этой же его книге, то увидим, что все имеющиеся в ней опытные данные получены без всякого должного соблюдения методических правил проведения полевых опытов. Скажем, основная таблица на стр. 118 — о чем она говорит? Только о том, что опыты в Горках Ленинских ставятся с полным нарушением всех правил методики и что из них никаких выводов делать о действии удобрений вообще нельзя, ни о пользе смесей, ни о вреде их.

Приведены результаты трех опытов: в двух опытах, видимо, удобрения вообще не действовали. Из третьего опыта можно сделать любые выводы, т. к. урожаи контрольных делянок, которые здесь имеются, колеблются от 16 до 4,9 центнеров.

Ну, конечно, в таких условиях полевых опытов не закладывают. Повторности делянок удобренных нет. К чему это приводит? Это приводит к тому, что такого рода материал абсолютно нельзя использовать ни для опровержения, ни для доказательства, его можно использовать только для иллюстрации состояния опытного дела в Горках Ленинских. И это приводит иногда даже к курьезам.

Я участвовал в экскурсии, которая осматривала опыты в Горках Ленинских. Нам показали, что вот хорошо действуют органо-минеральные смеси. Очень хорошо, но хотелось бы видеть рядом делянку, на которой внесены удобрения другими методами, чтобы можно было сравнивать. Это сделать было невозможно. Когда мы просили показать повторности, нам не показали, видно было, что их не было. Наконец, осматривая делянки, я обнаружил, что на некоторых делянках, на которых растения растут исключительено плохо, значится этикетка, что это тройчатка, которая рекомендуется Т. Д. Лысенко. Конечно, на эти делянки нашего внимания не обращали. Я указал на то, что в этих опытах есть делянки, на которых по тройчатке растут растения хорошо, и есть делянки, на которых по тройчатке растут плохо. И что же получилось? Уехали мы оттуда, и через три дня в этом зале выходит акад. Авакян, у него груда бумаги с растениями. Он высыпает это на стол перед Павлом Павловичем и говорит: в прошлый раз обнаружили у нас, что на некоторых делянках тройчатка не действует. Мы пошла на поле, перекопали растения и оказалось, что техник напутал, не внес тройчатки, а этикетка осталась.

Если ставить опыты в одной повторности, то результаты зависят от работы техника. Стоит ли характеризовать более выпукло состояние этих опытов? Все это произошло в этом зале и на полях Горок Ленинских.

Я считаю, что такие опыты не следует ставить вообще, это — зряшное дело…

(Вопрос об эффективности удобрений полей органоминеральными смесями по методу Т. Д. Лысенко еще в 1955 году был подвергнут обсуждению на специальном заседании Технического совета Министерства сельского хозяйства СССР. Сообщение об этом заседании напечатано только в газете «Тимирязевец» (1955. 5 марта). Обсуждались результаты почти 100 проверочных опытов, и все они показали необоснованность предложений Т. Д. Лысенко и экономическую несостоятельность предложенного им способа приготовления и внесения удобрений. Оспаривать выводы Технического совета Т. Д. Лысенко не стал — он побежал жаловаться.)

Результаты применения удобрений по методу Лысенко оказались обычными: газеты и анкеты сообщали о прибавках урожаев, отчеты опытных учреждений — о меньшей эффективности и об экономической трудоемкости метода по сравнению с научно обоснованными рекомендациями агрохимии. Однако тираж газет был большим, и это обеспечивало Т. Д. Лысенко прочную дымовую завесу до тех пор, пока он не придумал так называемых навозно-земляных компостов.

(Навозно-земляные компосты известны давно, и они широко применяются в овощеводстве, особенно в парниковом и тепличном. Однако в такого рода ком постах земляной компонент составляет не более 15–20 % и добавляется для улучшения физических свойств компоста и как асорбент. Т. Д. Лысенко предложил компосты с преобладанием в их составе земли до 80–90 % для удобрения полевых культур.)

Земля, смешанная с навозом, политая водой и сдобренная химикалиями, тоже приобретает свойства навоза — таков был итог теоретических предложений ТДДысенко, и он тотчас же взялся за их внедрение. Ни его самого, ни его сподвижников не смущало, что транспортные средства должны в этом случае с пятикратной нагрузкой перевозить по полям ненужный балласть — землю с одного места на другое. Их не смущало и то, что эффективность использования удобрений в этом случае пропадает, а экономические затраты резко возрастают. Их не смутили протесты агрохимиков, ибо этих протестов никто не публиковал. Ведь какой-то прием, связанный с именем Т. Д. Лысенко, должен в данный момент внедряться, должен фигурировать в официальных речах, а хорош он или негоден — это уже дело второстепенное.

Вегетативная гибридизация растений

Не следует оставлять без внимания и так называемую вегетативную гибридизацию, учение, доказывающее, что прививка одного растения на другое, обеспечивая перенос наследственности с соком, равноценна половой гибридизации с ее слиянием ядер и образованием парных наборов хромосом. О значении вегетативной гибридизации для биологии свидетельствует весьма убедительный факт — более 300 человек получили за эти опыты ученые степени, ряд ученых получили звания профессоров и даже академиков ВАСХНИЛ. Нет пока в производстве лишь самих вегетативных гибридов, за исключением нескольких сортов томатов, происхождение которых весьма спорно. При такой армии ученых, которые доказали якобы возможность вегетативной гибридизации, при том огромном объеме работы в этой области и той рекламе этого метода как равноценного и даже более перспективного, чем половая гибридизация, несколько форм томатов за 25 лет— более чем скромный результат.

Нельзя не отметить, что серьезными и точными опытами многих ученых возможность прямой передачи каких-либо наследственно устойчивых признаков от подвоя к привою не была доказана.

У томатов, как известно, наследственность очень сложная, любой сорт — это гибрид от сотен разных прошлых скрещиваний, и влияние подвоя может приводить здесь к выявлению, активации скрытых признаков. В опытах же с генетически негибридными растениями результаты вегетативной гибридизации всегда отрицательны при соблюдении, конечно, необходимых методических норм.

Внедрение ветвистой пшеницы

А кто не помнит предварительной рекламы ветвистой пшеницы, от которой обещалось столь много — 100–150 центров с гектара и революция в земледелии. Эта пшеница оказалась, однако, намного хуже рядовых сортов как по урожайности, так и поражаемости болезнями, несмотря на то, что все видели ее огромные колосья в руках самого Т. Д. Лысенко на страницах и обложках многих журналов. Древние египтяне безуспешно пытались внедрить эту пшеницу еще до нашей эры.

Ветвистая пшеница была известна с незапамятных времен и в других странах. Она была забракована тысячелетним опытом земледелия, и, тем не менее, Т. Д. Лысенко решил снова ввести ее в культуру. Об этом, как о каком-то достижении, писали газеты, журналы, передавало радио. Обещаниям не было конца, и работы по ветвистой пшенице в обязательном порядке внедрялись на большинстве селекционных станций страны. Академик Д. А. Долгушин, завершая свою книгу о мичуринских методах селекции и семеноводства прямо-таки поэмой о ветвистой пшенице, в заключение воскликнул:

«Представим себе сорт пшеницы, который будет давать колосья весом не в один грамм, а три, четыре, пять раз больше.

Такой формой может оказаться уже существующая яровая ветвистая пшеница, над освоением культуры которой ведутся сейчас работы.

Изучается огротехника, ведутся работы по гибридизации этой пшеницы для получения разнообразных новых форм как яровых, так и озимых пшениц с высокопродуктивными колосьями. В воспитании гибридов ветвистой пшеницы используются методы мичуринской агробиологической науки. Этими работами непосредственно руководит Президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В Л Ленина академик Т. Д. Лысенко, глава советской агробиологической науки, открывающей нам бесконечно широкие просторы для творческого труда на благо нашей прекрасной Родины».

Конечные результаты всей этой шумихи были безрадостными. Ветвистая пшеница при обычном посеве не ветвилась. Ее колос при сравнении с сортовыми пшеницами на обычных агрофонах был даже меньше, чем у стандартных сортов, а урожаи вдвое ниже. «Чудесная» пшеница поражалась всеми болезнями, ее зерно содержало вдвое меньше белков, чем стандартные сорта. Из «ветвистой» муки нельзя было испечь даже хлеба — в муке не хватало клейковины. Многолетний шум пришлось прекратить, убытков подсчитывать не стали. Вся эта история была результатом явной селекционной безграммотносги ее инициаторов, но им не было сделано даже легкого упрека — ведь они, очевидно, сообщали уже о новой победе над природой.

«Закрытие» гормонов растений

Лысенковская школа записывает в свой практический актив, как уже отмечалось, не только «открытия», но и «закрытия».

Ближайший сотрудник Т. Д. Лысенко А. А. Авакян «закрыл», например, гормоны растений, объявив их выдумкой идеалистов, и он до сих пор умудряется доказывать свое «закрытие», хотя гормоны растений уже широко используются в растениеводстве и плодоводстве. «Можно безошибочно констатировать, — авторитетно заявил тогда произведенный в академики Авакяи, — что гормональная теория развития — это тот же морганизм-менделизм, то есть тот же формализм и метафизика в физиологии» (Агробиология. 1948. № 1. С. 47–77).

Ему вторили более мелкие фальсификаторы, по-видимому, тоже желавшие заслужить титул «новаторов». «Гормональные явления, — писал, например, тогда Б. Мошков, — вероятно, вообще не присущи растительным организмам. Гормональная теория развития растений, когда-то имевшая немалый успех, на самом деле является миражом, с которым следует покончить как можно скорее» (Проблемы ботаники. 1950. Т. 1. С. 367).

Сейчас это несомненное «достижение» лысенкоизма забыто, и Госплан дает химическим заводам плановые задания по синтезу для сельского хозяйства растительных гормонов. Между прочим, и в зоотехнии перспективный метод гормонального многоплодия овец и других животных, разработанный «морганистом» М. М. Завадовским и когда-то успешно применявшийся, также следовало бы возродить. Сыворотка, разработанная академиком М. М. Завадовским, широко применялась в овцеводстве, так как стимуляция многоплодия обеспечивала здесь резкое повышение продукции каракулевых и прочих шкурок, для получения которых используются, как известно, самые молодые ягнята. Однако, захватив власть в Московском университете, И. И. Презент и его покровители закрыли лабораторию Завадовского, уволили его и рассыпали в издательстве «Советская наука» готовый набор его большой монографии по этой проблеме. Практическое применение сыворотки прекратилось. Понимая важность этого метода для животноводства, М. М. Завадовский обратился за помощью к министру земледелия И. А. Бенедиктову. Однако оказать ученому содействие тот отказался, мотивируя это тем, что и без того кормов в животноводстве не хватает и поэтому экспериментальное многоплодие — это пустая затея. Через 7–8 лет, побывав в Англии, И. А. Беиедиктов выпустил брошюру «Что мы видели в Англии» (1956). В ней он описал гормональный метод стимулирования многоплодия, используемый в Англии, и рекомендовал перенять опыт английских зоотехников. М. М. Завадовский к этому времени уже умер, и министр не знал, конечно, что англичане успешно использовали в своей практике именно сыворотку, разработанную М. М. Завадовским.

Борьба с методом инцухта имежлинейными гибридами

Т. Д. Лысенко и его сподвижники долго хвалились как особой заслугой многолетней борьбой против внедрения посевов гибридной кукурузы, полученной от скрещивания длительно инцухтированных (самоопылявшихся) линий. Об этом мы уже упоминали в предыдущих разделах.

Поскольку эти гибриды были несомненным достижением классической генетики, то их пришлось ругать и охаивать, несмотря на огромный эффект, который убедительно доказывался опытом земледелия США и других стран. 20 лет Лысенко, Презент, Ольшанский, Фейгинсон, Нуждин и другие отдали много энергии удушению зародышей этого дела в СССР, загнав в подполье учеников Вавилова и объявляя все успехи в этой области за рубежом пустой рекламой, раздуваемой капиталистами в целях наживы и обмана простаков-фермеров, не читавших статей академика Лысенко.

История охаивания межлинейных инцухтгибридов кукурузы началась еще в 1935 году. Выступая с докладом на выездной сессии ВАСХНИЛ в Одессе, Т. Д. Лысенко подверг резкой, голословной и малокомпетентной критике метод инцухта в селекции.

«Известен ли хоть один сорт в мире, — заявил он, — в том числе и кукурузы, выведенный путем инцухта и высеваемый в практике на значительных площадях? Ведь работа с инцухтом ведется уже давно: по кукурузе инцухт ведется в Америке уже 20 лет… Ни один сорт, ни по одной культуре инцухтом не выведен» (Яровизация. 1935. № 1. С. 45–46).

Академик Н. И. Вавилов дал справку о блестящих успехах метода получения инцухтгибридов в США, где площадь, занимаемая ими, уже достигла 5 % от всей площади под кукурузой и быстро увеличивалась. Н. ИБавилов указал, что практичные американцы не стали бы внедрять этот метод, если бы он не давал резкого повышения урожаев кукурузы. Однако в своем заключительном слове Т. Д. Лысенко, отвечая Н. И. Вавилову, проделал трюк чисто полемического характера, нисколько не беспокоясь о существе дела. «Более убедителен пример Н Л Вавилова с селекцией кукурузы в Америке, — сказал он. — Как известно, родина теории инцухта— Америка. В основном инцухтметод разработан на кукурузе. НЛВавилов заявил, что американцы — народ практичный и зря денег не тратят. В защиту ннцухта академик Вавилов указал, что в Америке около 5 % кукурузной площади засевается гибридными сортами, выведенными от инцухтлиний. Мне непонятно, в чем именно в данном примере практичность американцев — в том ли, что они «хорошее дело», а именно теорию инцухта, исползовали в практических посевах кукурузы только на площади в 5 %, или же в том, что американцы 95 % кукурузной площади засевают сортами кукурузы, выведенными не только не методом инцухта, но даже не методом узкогруппового отбора, а обычным массовым отбором, то есть методом, совершенно противоположным инцухтметоду».

После 1935 года площадь под гибридной кукурузой в США быстро росла. В 1939 году академик Н. ИБавилов сообщил, что посевы кукурузы гибридными семенами занимают в США 10 миллионов гектаров. Через 3–4 года все 100 % площадей под кукурузой высевались в США только на основе инцухтгибридов. Но это уже не изменило первоначально занятой Т. Д. Лысенко отрицательной позиции, 274 изменился лишь характер критической аргументации. Он стал развязным и демагогическим.

Н. И. Фейгинсон, выступая на сессии ВАСХНИЛ в 1948 году, заверял советскую общественность, что гибридная кукуруза — это очередное жульничество морганистов. «Морганисты, — уверил Н. Фейгинсон, — предложили лишь сложные технические приемы получения гибридных семян кукурузы (предварительное самоопыление и отбор самоопыленных линий), сильно затрудняющие массовое их использование. Это служит, очевидно, для обеспечения интересов капиталистических семенных фирм, так как рядовым фермерам в капиталистических странах предложенные морганистами методы недоступны» (Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ 1948. С. 316).

Другой известный лысеиковец— И. Е. Глущенко в своей брошюре «Мучуринское учение в борьбе против идеализма в биологии» (М., 1948) писал: «Широко известны селекционерам и семеноводам работы Т. Д. Лысенко и его учеников в области теоретического обоснования вреда его метода при селекции и семеноводстве перекрестноопылителей (рожь, кукуруза, гречиха и др.)».

В таком же стиле выступал в 1949 году и академик Д. А. Долгушин: «Насильственное самоопыление. У перекрестноопыляющихся растений, — писал он, — это и есть так называемый инцухтметод селекции морганистов-менделистов, нашумевший только потому, что менделистам нечем было похвастаться, как только уменьем получать в разной степени измененные и вообще, как правило, уродливые растения. Это свое «достижение» они выдавали за овладение процессом формообразования. Во что б только превратился растительный мир, если бы процесс формообразования шел по этому пути!» (Мичуринские принципы… С. 19).

В 1952 году, будучи вице-президентом ВАСХНИЛ, М. А. Ольшанский в «Научных трудах Одесского селекционного генетического института им. Т. Д. Лысенко» (Вып. 2) писал о «полной несостоятельности порочного метода инцухта в селекции перекрастноопылителей» и уверял, что «только слепая вера в лженаучные догмы формальной генетики, вопреки очевидным фактам и здравому смыслу, заставляла селекционеров держаться метода инцухта, в то время усиленно пропагандировавшегося на страницах генетической и селекционной печати».

Этот же тезис энергично отстаивали и другие лысенковцы. Однако антиинцухтная кампания продолжалась, как известно, только до 1954 года, когда на одном из Пленумов ЦК КПСС, после тщательного изучения американского опыта, было принято постановление о быстром внедрении в СССР о прогрессивной методики. Не будь бездоказательной и голословной, тенденциозной и просто невежественной пропаганды против этого агроприема со стороны лысенковцев, метод мог быть внедрен еще в 1938–1939 годах, когда он настойчиво предлагался и был организационно подготовлен Н. И. Вавиловым и его сотрудниками. Вся это история была документально описана в статье П. А. Баранова, Н. П. Дубинина и М. И. Хаджинова «Проблема гибридной кукурузы» (Ботан. жури. 1955. Т. 40. С. 481–507).

Мы воспроизведем лишь один из выводов авторов, совпадающий с вышеприведенной оценкой ситуации: «Селекция кукурузы в нашей стране, — писали П. Баранов, Н. Дубинин, и М. Хаджинов, — до последнего времени испытывала большие затруднения прежде всего потому, что научные основы создания двойных межлинейных гибридов, а именно обязательное применение узкородственного скрещивания (инбридинга, в данном случае самоопыления), подвергались в течение последних 20 лет беспощадному опорочиванию. Эта борьба против использования инцухта в селекции перекрестноопылителей, в частности кукурузы, и против правильной оценки производственного значения двойных межлинейных гибридов была начата Т. Д. Лысенко в 1935 г. и продолжается им и его сторонниками до настоящего времени. В этих условиях наша селекция смогла дать только малопродуктивные межсортовые гибриды и сравнительно малопродуктивные сортолинейные гибриды. Работа по созданию высококачественных двойных межлинейных гибридов была прервана в 1935–1936 гг., и теперь ее приходится начинать сначала» (с. 483).

История гибридной кукурузы в нашей стране была правдиво изложена и в очерке Марка Поповского «Селекционеры» (Новый мир. 1961. № 8), к которому мы и отсылаем читателя за более подробными сведениями. Два-три миллиарда пудов кукурузы — таков самый минимальный ущерб, который понесла наша страна от 20-летней антиинцухтной кампании.

Омоложение содовыми ваннами

Богатство предложений и псевдооткрытий лысенкоизма поистине неисчерпаемо. Можно рассказать нашим читателям о многих других «достижениях» этой самобытной школы и ее ответвлений, и прежде всего — оригинальное учение О. Б. Лепешинской, объявившей величайшего ученого Луи Пастера реакционером и идеалистом. Столетие благодарное человечество законно гордилось именем ученого, но лишь до тех пор, пока О. Б. Лепешинская не предложила взамен свою собственную кандидатуру. Это предложение было горячо поддержано Т. Д. Лысенко, Н. М. Сисакяном, А. И. Опариным, Н. Н. Жуковым-Вережннковым, Г. М. Бошьяном, НИ. Нуждиным, охотно принявшими еще одного пророка в свою среду. В спешном порядке созвали внеочередное заседание Комитета по Сталинским премиям для того, чтобы без всякого отлагательства присудить премию в 200 000 рублей Ольге Лепешинской за «великие» открытия — взаимные превращения клеток животных и растений, самозарождение инфузорий в отваре сена, образование клеток из яйцевого белка и кровеносных сосудов из яйцевого желтка.

Внеочередное присуждение О. Б. Лепешинской Сталинской премии за книгу «Возникновение клеток из живого вещества» было тем более неожиданным, что тремя годами ранее, в 1946 году, эта книга уже представлялась на премию и была отвергнута биологической секцией Комитета по Сталинским премиям. За присуждение премии голосовал тогда один лишь Т. Д. Лысенко.

Верить всей этой чепухе добровольно было, конечно, трудно. И тогда министр высшего образования СССР В. Столетов издал специальный приказ (№ 1338 от 13 августа 1952 года), который обязал все высшие учебные заведения страны поверить в учение Лепешинской. Приказ озаглавлен «О перестройке научной и учебной работы по гистологии, эмбриологии, микробиологии, цитологии и биохимии в свете теории О. Б. Лепешинской о развитии клеточных и неклеточных форм живого вещества». Мы уже касались ранее приказов предшествующего министра — Кафтанова. Новый министр следовал по тому же пути. Он отменял учебные программы и учебники по цитологии, гистологии, эмбриологии, биохимии, микробиологии, общей патологии и онкологии и требовал основывать их впредь на учении Лепешинской. Основатель какой-нибудь отрасли науки считается обычно великим ученым — приказ министра объявлял учение Лепешинской основополагающим для восьми биологических и медицинских наук.

Дочь Ольги Лепешинской превзошла даже Г. Бошьяна, «открывшего» процесс кристаллизации бактерий. В ее опытах в кристаллы превращались не только бактерии, но и простейшие животные — инфузории. Особенно радовался открытию Т. Д. Лысенко, написавший специальную статью и снабдивший книгу Лепешинской своим предисловием. Да и как не радоваться — ведь О. Лепешинская лишний раз опровергала хромосомную теорию наследственности и помогала «строить теорию превращения одних видов в другие». Успех окрылил Лепешинскую, и она решила осчастливить человечество новым открытием — она нашла оригинальный способ омоложения, удлиняющий жизнь человека и побеждающий старость. Мы имеем в виду знаменитые «содовые ванны». Кулек питьевой соды на ванну — и старость отступает. Результаты открытия, пропагандировавшегося на страницах газет и журналов, не замедлили себя ждать — сода временно исчезла из магазинов и аптек, а поликлиники не справлялись с потоком «омоложенных», пострадавших от наивной веры в целебную силу питьевой соды. (Во время одного из своих докладов О. Лепешинская, не заметив в заданном ей вопросе скрытой иронии, признала целесообразным вводить соду в организм и при помощи клизмы. Тем самым открывался путь к продлению жизни и для той, пока еще большей, части человеческого рода, которая не располагает собственной ванной камнатой.

Коренная переделка почв. Вспашка на глубину одного метра

А какой перспективный метод земледелия предложил любимец Вильямса и Лысенко — академик ВАСХНИЛ В. П. Бушинский! Он предложил вспахивать замлю не на 20 см, как обычно, а на метр или более с выворачиванием на поверхность бесплодных почвенных горизонтов. Какое это было величественное зрелище: мощный трактор тащил за собой огромнейший плуг, образующий такую канаву, в которую можно уложить нефтепровод; следующим рейсом канава засыпается, а рядом с ней роют новую. Урожаев при такой обработке, конечно, не было, но поскольку эта обработка называлась «коренной переделкой почв», то ей был обеспечен успех, ведь название «коренная переделка» звучало внушительно. К счастью, глупая затея, просуществовав с десяток лет, лопнула с треском как раз в то время, когда Бушинский решил рекомендовать свой метод для колхозов и совхозов.

Можно было бы рассказать и о тех путях, которыми представители секты лесынкоизма приписывали себе чужие достижения.

Наиболее интересный способ нашел академик ВАСХНИЛ Л. К. Гребень — лидер зоотехнического крыла лысенкоизма. Ои воспользовался перспективным приемом гоголевского героя Чичикова — приобретением мертвых душ. И одной из таких душ стал классик советской зоотехнической науки академик М. Ф. Иванов, скончавшийся как раз в том году, когда Т. Д. Лысенко и И. И. Презент объявили о наступлении на биологическую науку. М. Ф. Иванов весьма положительно относился к классической генетике и в зрелый период своей деятельности успешно использовал ее методы при выведении новых пород скота. В 1948 году на сессии ВАСХНИЛ М. Ф. Иванова, однако, объявили основоположником мичурииизма в зоотехнике, и при выпуске полного посмертного издания его трудов редактировавший их Л. Гребень тщательно изъял из статей и книг Иванова все места, абзацы и предложения, в которых автор высказывал положительное отношение к классической генетике или использовал генетическую терминологию (комбинации генов, гепотип, фенотип, гетерозиготность, мутации, летальные гены и т. д.). Иванов был причесан под лысенковца, и эту фальсификацию Г. Гребень успешно продолжил в качестве научного консультанта романа Елагина «Цель жизни» (о жизии Иванова) и бездарного фильма «Академик из Аскании».

Но все это уже история. Прошлое важно, конечно, для оценки того или иного направления, но судьбу его решает обычно настоящее и будущее. Что же мы имеем, как говорится, на сегодняшний день в активе «новой» генетики? Прежде всего — селекционные достижения, несколько сортов, получение которых было, согласно официальной версии, достигнуто исключительно благодаря учению Т. Д. Лысенко. Кроме того — жирномолочное стадо на ферме Института генетики АН СССР и обещания повысить жирность молока на 1 % во всем Советском Союзе.

Селекционные методы. Переделка яровых в озимые и наоборот

Остановимся прежде всего на селекционных достижениях, усиленно отмечавшихся во время юбилея Одесского селекционно-генетическогго института им. Т. Д. Лысенко (Сел. жизиь. 1962. 20 июня; Известия. 1962. 19 июня; Правда. 1962. 13 июля и др.). Речь идет о выведении ряда хороших сортов путем «воспитания» селекционерами, стоящими на позициях лысенковского учения о наследственности (ВЛ. Юрьев, Ф. Г. Кириченко, В. Н. Ремесло и др.). Рассмотрение данных показывает, однако, и это уже отмечалось ранее, что основное условие выведения этих сортов — классический селекционный метод индивидуального отбора. Новые признаки создаются в большинстве случаев путем классической гибридизации. Это те же классические методы, которыми и во времена Н. И. Вавилова и сейчас работала и работает вся мировая селекция. Рассуждения же об ассимиляции осенних условий, об изменении наследственности под влиянием агрофона и т. д. — весь этот налет служит в основном для придания лысенковской окраски, и значение именно этих факторов в обеспечении того или иного результата достоверно никем не доказывается, оно лишь декларируется.

О том, что при перевоспитании яровых в озимые и обратно основную роль играет именно гибридизация и отбор популяций на провокационном фоне, свидетельствует, в частности, описание методов работы, применяемых Ф. Г. Кириченко, чьи достижения в этой области рекламируют наиболее энергично. Описание было опубликовано в специальном очерке «Степной колос» (Правда. 1962. 3 сент.).

«Он отбирал и скрещивал высокоурожайные формы твердой яровой и зимостойкие формы мягкой озимой пшеницы, занимался отбором и воспитанием гибридов. Это было нелегким делом. Порой казалось, что сама природа становится на пути ученых, уничтожая подопытные растения.

Нередко научные сотрудники Я. К. Максименко, А. И. Костенко наблюдали, как Федор Григорьевич, придя на уничтоженные морозами опытные участки, по-детски радовался единичным уцелевшим растениям. Лицо его светилось счастьем. Склонившись к питомцам, он восклицал:

— Выстояли, герои! Вы для нас самые драгоценные. Вы дадите жизнь новому, желанному сорту.

В нынешнюю страду «мичуринка» переливалась волнами на полях. Передан в государственное испытание другой сорт озимой твердой пшеницы — «новомичуринка». Он создан путем повторного скрещивания «одесской-3» со смесью форм озимой твердой пшеницы. Черноусая, с красноватым колосом, «новомичуринка» под лучами солнца выглядит диковинной…»

Мы рады любым успехам советской селекции, и хороший сорт — это хороший сорт, независимо от того, выведен он лысенковцем или «морганистом». Однако если даже небольшой практический успех расценивается прежде всего с точки зрения возможности использования его для рекламы и монополизма какой-либо одной схемы селекции, то успех превращается в свою противоположность. А между тем именно такой привкус был у шумихи вокруг новых сортов Одесского института. В юбилейной статье директор Института А. С. Мусейко писал после обзора своих достижений: Опираясь на строго проверенные результаты опытов в области генетики, селекции и семеноводства, мичуринцы шаг за шагом теснили умозрительную, догматическую формальную генетику, разоблачая ее теоретическую несостоятельность и практическую бесплодность» (Вестн. сельскохозяйст. науки. 1962. № 6. С. 45).

С аналогичными заявлениями выступили И. Е. Глущенко, Ф. Кириченко и др.

Можно было бы привести имена многих советских селекционеров, которые в трудных условиях получают прекрасные результаты (Н. Цицин, В. П. Зосимович, Н. Лебедева, А. Н. Лутков, В. В. Сахаров и др.), однако их достижения усиленно замалчивались в ущерб науке только потому, что они не принадлежали к числу последователей Т. Д. Лысенко.

А между тем множество прекрасных сортов выводится ежегодно в США, Швеции, Англии, Канаде, ФРГ, ГДР, Дании, Франции и других странах, где вся селекция и семеноводство строятся в настоящее время на основе цитогенетики.

Джерсеизация скота в СССР

Особенное внимание следует обратить на интенсивно ракламировавшийся прием — повышение жирности молока в результате скрещивания жирномолочной (около 6–7 % жира) джерсейской породы с обычным для нашей страны скотом местных пород. Мы не собираемся касаться 200-летней истории использования джерсейцев для скрещиваний в разных странах, истории не особенно обнадеживающей. Мы не собираемся также вдаваться и в историю появления этой идеи в СССР, выдвинутой известным зоотехником Д. Кисловским, по предложению которого и была закуплена Министерством земледелия партия коров и бычков старинной джерсейской породы, из которой два бычка были отобраны профессором Кушнером (кажется, в 1954 или 1955 году) для экспериментального хозяйства, руководимого Т. Д. Лысенко. В печати вокруг этих опытов несколько лет наблюдался такой шум, что читатели могли подумать, будто проблема повышения жирномолочности уже решена. Между тем производимый шум — лишь обычный метод предварительной саморекламы, ведь опыт рассчитан на много лет. Кроме того, как мы видели, такая навязчивая реклама, особенно сверху, обеспечивает значительный процент положительных ответов при анкетно-вопросном и газетном методах учета эффективности и стимулирует замалчивание отрицательных результатов.

В своей президентской речи в августе 1961 года Т. Д. Лысенко сказал, что его опыты по созданию жирномолочного стада в экспериментальном хозяйстве исходят из сформулированного им «закона жизни биологического вида», а также «из еще более общего закона превращения неживого (пищи) в живое при посредстве живого». Закон жизни биологических видов в растительном мире мы уже знаем — это добровольная гибель слабых представителей вида во имя общего блага, это так называемое самоизреживание… Но ведь «закон» не действует при одомашнивании видов, и как используется его действие для поддержания стабильности жира в молоке при скрещиваниях с жидкомолочными коровами, нам неизвестно. Однако следует думать, что лучший способ использования закона — это удаление из стада всех коров с низкой жирностью молока, это простой отбор с выбраковкой всего отклоняющегося от нужной цифры. И такая выбраковка, по-видимому, ведется, но каковы ее размеры, в печати не сообщается.

Закон жизни вида в более общей форме проявляется, по мнению его первооткрывателя, прежде всего в том, что вид делает все то, что ему выгодно для процветания. Это может быть не только «самоизреживание», но и другие акты высокой сознательности биологических структур. Одно из таких проявлений и приобретает будто бы большое значение в животноводстве. По убеждению Т. Д. Лысенко, оплодотворенная яйцеклетка (зигота) гибридного происхождения развивается не на основе морганистских законов расщепления и доминантности и рецессивности признаков, а выбирает тот путь в сторону отца или матери, который ей выгоден (Лысенко ТД. // Агробиология. 1957. № 6; 1985. Популярно Т. Д. Лысенко излагает этот закон в следующей редакции: «Зигота не дура». Но как это проявляется в решении проблемы жирномолочности? Оказывается, очень просто. Если бык наследственно жирномолочный, но крупный, а корова, воспринимающая его спермин, мелкая, то жирномолочность не передается по наследству. Зигота в этом случае предчувствует, что крупному теленку (в отца) будет трудно при родах выбираться из мелкой коровы (он может застрять и погибнуть), и он «выбирает» себе путь развития в мать (это выгодно для вида). Если же взять мелкого быка (но жирномолочного) и крупную корову, то яйцеклетка (зигота) не предвидя трудностей отела, может спокойно развиваться по жирномолочной линии. Этому способствует обильное, в 2–3 раза больше нормы, питание беременной коровы, так как, усиливая рост эмбриона, обильное питание усиливает тенденцию развития в мелкого отца, так как развитие в сторону крупной коровы было бы в этом случае совсем невыгодным, роды стали бы еще труднее. Основные публикации Лысенко с объяснением ею теоретических идей в этой области наглядно показывают, что именно этот телеологический принцип лежит в основе надежды сохранить неизменность жирномолочности джерсейцев в серии скрещиваний. Чтобы у читателя не было сомнений в недопонимании нами исходных предпосылок опыта, приведем родоначальное высказывание самого Т. Д. Лысенко. «Коровы джерсейской породы весят обычно 350–400 кг, а имеющиеся на нашей ферме коровы крупных пород, как чистопородные, так и помеси, весят 550–700 кг. Мы предположили, что зиготы, зачатки, эмбрионы, полученные от скрещивания крупных коров с быками мелкой породы, при обильном питании будут развиваться по линии мелкой породы» (Агробиология. 1957. № 6. С. 9).

Впрочем, телята получались и в этом случае не мелкие, а средние (30–31 кг), однако объяснялось это очень просто: 20 кг веса телят (что типично для джерсейцев) происходит за счет их «выбора» развиваться в сторону джерсейской породы, лишние Ю кг веса — это уже не «по наследству», а в результате хорошего питания коров.

Нелишне отметить, что работа по скрещиванию завезенных в СССР коров и бычков джерсейской породы была начата, независимо от фермы Т. Д. Лысенко, и в других хозяйствах страны без особого шума. Не знаю почему, может быть, не хватало концентратов, а может быть, зиготы были глупее, но наследование различных признаков у гибридов в этих случаях было, как правило, смешанное и соответствовало проценту джерсейской крови.

Что же касается другого, еще более общего закона превращения неживого в живое посредством живого, то в популярной форме его можно было бы изложить, по нашему мнению, в следующей редакции: «Пища (если она неживая, что не всегда бывает) усваивается организмом лишь в том случае, если она съедена». С какой стороны указанные опыты Т. Д. Лысенко базируются на этом законе, не очень ясно, но, по-видимому, дело заключается в одном, чтобы помесные коровы давали жирное молоко, их нужно кормить, и чем больше, тем лучше. Таким образом, как только в колхозах и совхозах страны смогут быть использованы те феноменальные нормы кормления, которые использует Т. Д. Лысенко в своем хозяйстве, тогда можно будет обеспечить и применение на практике его методов повышения жирности молока. Когда это будет достигнуто, трудно сказать. Может быть, мы не очень точно отразили существо работ с жирномолочностью коров, точную картину этих опытов пока трудно обрисовать. Но перед нами лежит конкретное заявление Т. Д. Лысенко, сделанное им в его президентской речи в августе 1961 года и опубликованное во всех центральных газетах: «В своих выступлениях я неоднократно заявлял, что если этот эксперимент с резким повышением жирномолочности коров удастся, то тогда при должной организации работ легко будет в сравнительно короткий (5–7 лет) срок значительно повысить жирность молока всех колхозно-совхозных стад. Эксперимент этот еще не закончен, но многие из вас знают, что он проходит успешно.

В настоящее время примерно 150 быков продано с фермы «Горки Ленинские» для проверки их по потомству в различные районы нашей страны. От шести этих быков уже имеются лактирующие дочери с высоким процентом жира в молоке. В этом опыте одно за другим теоретические предположения подтверждаются, что укрепляет нашу уверенность в том, что при соответствующих условиях можно выращивать таких быков-производителей, которые не только будут на любой ферме резко повышать жирность молока у своих дочерей, но и их потомки по женской и мужской линии, сыновья, внуки, правнуки также будут давать потомков с высоким содержанием жира в молоке» (Лысенко ТД. // Известия. 1961. 15 авг,).

Из этого заявления можно сделать ряд выводов: во-первых, начатый Т. Д. Лысенко опыт еще не закончен и положительный эффект будет лишь в том случае, если опыт удастся, и то лишь при должной (пока неясной) организации работ. К концу 1961 года лишь от 6 из 150 проданных бычков имелись лактирующие коровы с высоким процентом жира — число явно недостаточное для окончательных выводов. Повышенная жирность у гибридов с проданными бычками (а эти бычки имеют, как правило, 3/4 джерсейской крови) в первом поколении понятна, и здесь ничего нового и неожиданного нет. Но вот уверенность Т. Д. Лысенко в том, что и дальнейшие потомки первого поколения (внуки и правнуки), обладающие от 1/4 до 1/16 джерсейской крови, будут сохранять этот признак как по мужской, так и по женской линии при столь сильном разбавлении крови джерсейцев, пока неубедительна и ничем реальным не подкреплена. Более того, эта уверенность весьма сомнительна, она противоречит элементарной практике разведения сельскохозяйственных животных, отрицает элементарные законы наследственности, проверенные в тысячах опытов. Портить хорошие устоявшиеся породы отечественного скота слабыми и изнеженными, не приспособленными к нашим условиям конституционными признаками джерсейской породы путем скрещивания их с помесями, полученными Т. Д. Лысенко, лишь на основе его пока голословной уверенности в том, что имеющиеся у помесей признаки не ослабнут в последующих поколениях, весьма рискованно и авантюристично.

Но есть ли в этих опытах опасность ущерба? Не может ли повториться в иной форме судьба «Караваевского стада», где в погоне за рекордными удоями были созданы гигантские, но слабо жизнеспособные коровы, себестоимость молока которых была выше цен на молоко в государственных магазинах? Есть ли основание для критики теоретических и практических перспектив дела? На эти вопросы следует ответить положительно.

Были ли последнее время условия для объективной и беспристрастной государственной проверки мероприятия, рекомендовавшегося к внедрению сразу в масштабах всей страны, без всестороннего обсуждения специалистами? К сожалению, нет, ибо весьма высокие сферы без верной информации считали, что вся проблема научно решена и остается лишь ее внедрение.

В чем же состоит опасность подобного метода?

Во-первых, для скрещивания в колхозные и совхозные стада поставлялись не чистопородные бычки, а помеси (1/2 и 3/4 джерсейской крови). В этом состоит новизна и «оригинальность» опыта, ибо использование для метизации чистых джерсеев применялось во многих странах, но без серьезных практических успехов. Применение для метизации помесей первого и второго поколения научно несостоятельно и оно противоречит вековой зоотехнической практике преимуществ чистопородного скрещивания. Состав колхозных стад представлен в этом случае не гибридами, соединяющими в первом поколении свойства двух пород, а потомством гибридов, которое в силу объективных законов природы должно расщепляться на ряд весьма сложных популяций с разной продуктивностью, жирномолочностью и прочими свойствами. Расщепления гибрида во втором и третьем поколениях нельзя избежать никакими заклинаниями, и переводить весь скот в СССР на режим расщепления — это шаг весьма опасный, который ведет к ликвидации устоявшихся надежных продуктивных пород, ликвидирует успехи чистопородного животноводства в нашей стране, добытые многолетним трудом. Расщепление основано на редукционном делении, уменьшении вдвое числа хромосом при созревании гамет. Расщепление гибридов — это закон живой природы, который, в отличие от телеологического «закона жизни вида», доказан в десятках тысяч работ. Опровергать такой закон, ставя на карту все животноводство страны, — рискованно.

Во-вторых, нужно учесть, что джерсейский скот, выведенный в мягких приморских условиях острова Джерси, очень изнежен, мелок и конституционно слаб. Разнообразные условия СССР для него весьма неподходящи, он их просто не выдерживает. Передавать жирномолочность первому и второму гибридному потомству изолированно от прочих нежелательных для нас признаков этого скота невозможно, вопрос о возможности акклиматизации и адаптации таких животных к разнообразным условиям СССР требовал многолетнего изучения.

В-третьих, жирномолочность, даже по теории Т. Д. Лысенко, наследственно передается лишь в том случае, если коровы, покрытые джерсейскими помесями, в период беременности получают избыточное, обильное питание (нормы избытка не сообщаются), особенно концентратами. А продуктивные коровы, как известно, находятся в таком состоянии большую часть своей жизни. Условий же для перевода коров на такой режим кормления пока нет, и именно это создает предпосылки сваливать в будущем неудачи на недостаточно обильное кормление.

В-четвертых; идея о доминировании в потомстве признаков быка-производителя в зависимости от размеров быка или коровы — абсолютно ненаучная идея, не обоснованная никакими фактами. Эго — голая спекуляция, имеющая совершенно виталистический характер. Ведь если бы в природе признаки мелких самцов оказывались доминирующими в потомстве по сравнению с крупными самцами, то результат оказывался предрешенным: быстрое измельчание всех животных. Этого, как известно, не наблюдается.

В-пятых, вся экономическая сторона создания жирномолочного стада. В Горках Ленинских пока остается неизученной и неизвестной.

Число таких замечаний можно было бы продолжить. Эго убеждает нас в том, что и в данном случае мы имеем дело с научно несостоятельной затеей, внедрение которой в масштабах страны является авантюрой.

Мы не хотим давать выводов и оценок по рассмотренным вопросам. Изложенные факты должны говорить сами за себя.

Мы показали читателю прежде всего, какими методами лысенковцы и вильямсисты добивались признания выдвигавшихся ими идей. Искажение фактов, демагогия, запугивание, увольнение, опора на власть, очковтирательство, дезинформация, самореклама, зажим критики, репрессии, обскурантизм, клевета, надуманные обвинения, оскорбительные клички и физическое устранение оппонентов — вот тот богатый арсенал средств, который в течение почти 30 лет подтверждал «прогрессивность» научных концепций. Других эффективных способов не было, и всякое сравнительно свободное обсуждение дискуссионных проблем (в 1936, в 1946–1947, в 1953–1958 годах) ставило лысенкоизм перед перспективой гибели. Стабилизация обеспечивалась в результате «политических» провокаций, окрашенных в разные тона в зависимости от исторической обстановки.

Анализ материалов дискуссий показал, что они вполне достаточны для доказательства научной несостоятельности лысенкоизма, его отрыва от мировой науки, его сектантского характера. Анализ показал также и то, что с лысенкоизмом бесполезно бороться методами академических дискуссий, методами научной аргументации, он не признает никакой критики «извне», критики со стороны представителей иных научных направлений.

Мы показали здесь, как достиг лысенкоизм своего господства. Его методами может пользоваться лишь научно несостоятельное учение; правильная теория распространяется и завоевывает признание прежде всего потому, что она верна. Методами демагогии, репрессий и подавления критики можно временно навязать науке лишь ложные концепции. Однако правильные идеи и теории развиваются и находят поддержку, несмотря на любые методы подавления.

Мы уделили особое внимание судьбе многих ученых, принимавших участие в описанной дискуссии и трагически погибших в период культа личности. Мы считаем, что эта сторона дискуссии должна быть изучена особенно тщательно.

Оглядываясь на прошлое наших биологических и агрономических наук, видно многое, чем можно гордиться, и многое, о чем можно сильно пожалеть. Легко установить конкретных виновников резкого отставания нашей биологии и сельскохозяйственной науки, которое с каждым годом чувствуется все острее и которое оказывает пагубное влияние на многие отрасли народного хозяйства.

С этим положением трудно мириться, его трудно терпеть. Вникая в причины создавшейся ситуации, начинаешь еще больше понимать и уважать мужество и принципиальность выдающихся ученых и патриотов Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова, Д. А. Сабинина, Н. М. Тулайкова, Г. Д. Карпеченко, Д. Н. Прянишникова и многих других, отстаивавших достоинство и чистоту советской науки.

Прямые убытки от провала тех или иных мероприятий подсчитать можно. Косвенный ущерб от неиспользованных возможностей установить труднее. И еще труднее рассчитать тот ущерб, который приносится уродливой подготовкой кадров в школах, в сельскохозяйственных, биологических, медицинских вузах по вопросам, связанным с генетикой и селекцией. Уже в средней школе из стереотипного учебника дарвинизма Е. А. Веселова миллионы детей узнавали, что морганистская генетика бесплодна и реакционна, что она порождена буржуазией, что благоприобретенные признаки наследуются и т. д. Даже в учебпике селекции и семеноводства полевых культур для агрономических институтов (автор М. М. Максимович) и в учебнике генетики животных (автор А. С. Всяких) генетика и основы селекции излагались в соответствии с идеями Т. Д. Лысенко, а все относящееся к классической генетике охаивалось или игнорировалось. В разделе об исходном материале для селекции не упоминается имя Н. И. Вавилова. Весь советский этап развития селекции полевых культур начинается с Т. Д. Лысенко.

Подобная дезинформация распространялась не только на сельскохозяйственную науку. Двадцать пять поколений врачей, окончивших медицинские вузы, не имеют никакого представления о законах наследственности.

Ранее мы уже упоминали о статье Б. Л. Астаурова, обрисовавшей прекрасный образ советского ученого-патриота Н. К. Кольцова. Конец статьи символичен, и нам хотелось бы воспроизвести его здесь как заключение этого раздела, ибо жизненный девиз Николая Константиновича в равной степени характеризует всех ученых, памяти которых посвящена наша книга.

«Вся его жизнь, — писал Б. Л. Астауров о Н. К. Кольцове, — была созвучна словам его любимого поэта, словам, которые Н. К. не раз с горячим чувством произносил как свой жизненный девиз в торжественные и радостные минуты:

Ты, солнце святое, гори! Как эта лампада бледнеет Пред ясным восходом зари, Так ложная мудрость мерцает и тлеет Под солнцем бессмертным ума. Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

Часть III. Последняя фаза дискуссии (1962–1966)

Велика сила упорного извращения истины, но история науки показывает, что, к счастью, действие этой силы непродолжительно.

Ч. Дарвин

Глава 1. Основные события биологической дискуссии с июля 1962-го по октябрь 1964 года

Как уже упоминалось в предисловии, предыдущие главы писались в 1961–1962 годах, когда лысенкоизм в нашей биологической науке и в агрономии занимал еще ведущие позиции, во всяком случае — организационно. Доминировал он и в системах среднего и высшего образования. Ему оказывалась безоговорочная политическая и административная поддержка. Каких-либо реальных возможностей для официального издания этой работы мы, естественно, не видели, и она готовилась прежде всего как исторический и критический очерк, предназначенный для воздействия на общественное мнение, для устной полемики, для привлечения внимания к существовавшей ситуации.

Лысенкоизм был, несомненно, историческим явлением — он активно и искусственно насаждался вместе с процессами более высокого порядка, а не являлся закономерностью нормального развития науки. Он был симптомом более серьезной болезни. И естественно, что постепенное «вытеснение» лысенкоизма — также отражение исторических событий, и свидетели этого процесса не должны оставлять его без изучения и описания.

Период 1962–1966 годов был для советской биологии весьма бурным. Вначале он сопровождался расширением и укреплением лысенкоизма. Демонстрация получаемой ими государственной поддержки была столь широка, что в некоторых отношениях ситуация напоминала август 1948 года. Н. С. Хрущев оказывал Т. Д. Лысенко намного более открытую, широкую и конкретную помощь, чем Сталин. По существу глава партии и государства стал прямым проповедником лысенкоизма, проводником в жизнь его псевдонаучных рекомендаций. Настолько тесной была связь между деятельностью Т. Д. Лысенко и Н. С. Хрущева, 290 что перелом в судьбе Хрущева в октябре 1964 года стал одновременно переломом и в судьбе лысенкоизма.

Президиум АН СССР проверяет работу Т. Д. Лысенко

Успехи биохимии, молекулярной биологии и генетики в расшифровке генетического кода, раскрытии механизмов синтеза белка и репродукции наследственных макромолекул, осуществленные в 1961–1962 годах, всколыхнули научную общественность во всем мире. Биология оказалась в центре внимания — самая широкая пресса во всех странах представляла эти достижения как сенсацию, и читатели, уже привыкшие к событиям космических программ, потерявшие счет искусственным спутникам Земли, охотно переключили свой интерес на достижения науки, которая в наибольшей степени заслуживала внимания человечества. В результате биологических сенсаций всего лишь за несколько месяцев 1961 года и начала 1962 года финансирование биологических учреждений, например США, увеличилось в 3–4 раза, и новые области биологии— молекулярная биология, молекулярная генетика, молекулярная биофизика и другие — с исключительной быстротой приобрели доминирующее значение.

На фоне бурного прогресса биологии, на фоне лавины открытий, выявивших новые возможности и огромные практические перспективы, отставание советской биологии стало особенно заметным. Стал особенно тягостным гнет лысенкоизма, его стремление подавить новые ростки, которые с неизбежностью пробивались в науке. Контроль биологической литературы последователями «мичуринской» науки был настолько прочным, что за период с 1959 по 1962 год в советской печати не появилось практически ни одной статьи с прямой критикой лысенкоизма, и это после бурного дискуссионного 1958 года. Публикация специальных генетических статей была возможна, но они проходили в основном в химических, физических, математических изданиях. Любая же прямая критика Т. Д. Лысенко немедленно исключалась редколлегиями и цензурой. В то же время как журналы, так и широкая пресса вели пропаганду достижений «мичуринцев».

Отставание в развитии теоретической биологии стало столь явным, что какие-то решения оказывались неизбежны, давление ученых на Академию наук и другие научно-административные центры становилось все более и более сильным.

11 мая 1962 года Президиум АН СССР созвал организационное совещание по проблемам молекулярной биологии, на котором академик В. А. Энгельгардт сделал обстоятельный доклад о достижениях и перспективах этого раздела науки. Он подчеркнул, что новые достижения молекулярной биологии не изолированы, а означают сдвиг всего естествознания[53]. Вывод доклада горячо поддержали все участники совещания, и в итоге был образован при Президиуме АН СССР постоянный Научный совет по молекулярной биологии. Поскольку намечавшаяся совещанием программа по созданию новых институтов и лабораторий требовала правительственных постановлений, Президиум АН СССР решил образовать специальную комиссию для подготовки проекта правительственного постановления по вопросам развития молекулярной биологии. Ее рабочие группы с одобрения Президиума АН СССР начали проверку состояния исследований в биологических институтах АН СССР. Попал в сферу проверки и Институт генетики АН СССР, возглавлявшийся Т. Д. Лысенко. В конце июня в этот институт впервые за 20 лет приехала группа ученых, имевших полномочия проверять, изучать и докладывать о своих решениях. В составе группы были биологи, физики, химики и даже медики.

Комиссия тщательно изучала работы, проводившиеся в Институте и на экспериментальной базе в Горках Ленинских, и на своем предпоследнем совещании 10 июля 1962 года почти единодушно высказала резко отрицательное суждение об уровне проводимых исследований. Это суждение, предстояло закрепить решением и сообщить о нем в Президиум АН СССР. Однако решение не было принято, и вечером 12 июля члены комиссии были извещены по телефону о том, что заключительное заседание отменяется и комиссию следует считать прекратившей существование. Дальнейшая судьба материалов осталась неизвестной.

Н. С. Хрущев и руководители партии проверяют работу Т. Д. Лысенко

Причина столь резкого поворота была очевидной. 11 июля экспериментальную базу Т. Д. Лысенко в Горках Ленинских посетил Н. С. Хрущев вместе с руководителями партии и правительства. На следующий день все центральные газеты опубликовали на первых страницах фотографии Т. Д. Лысенко рядом с Н. С. Хрущевым на ферме жирномолочных коров, среди тучных колосьев в поле, а также обширную информацию о том одобрении, которое Н. С. Хрущев высказал в адрес работ, проводимых Т. Д. Лысенко и его последователями. «Достижения мичуринской биологии, — отметил Н. С. Хрущев, — это результат настойчивой борьбы ученых и практиков, онн являются достоянием нашего народа, коммунистической партии. Эти достижения на практике, в производстве содействуют созданию обилия сельскохозяйственных продуктов, решению задач коммунистического строительства в нашей стране» (Правда. 1962. 12 июля).

После этого визита и прекратила существование комиссия Президиума АН СССР по подготовке решения о развитии молекулярной биологии. Вместо нее была создана другая комиссия — для подготовки другого постановления, призывавшего ориентировать советских биологов укрепить связь науки с практикой, сделать достижения Т. Д. Лысенко образцом для других областей науки. В состав новой комиссии включили Т. Д. Лысенко вместе с группой его сторонников, но возглавил ее зав. отделом науки ЦК КПСС В. А. Кириллин, занимавший в тот период нейтральную позицию. Оказались представлены и противные Т. Д. Лысенко силы. Можно было рассчитывать на компромисс, на временное согласие противоположных. Направлений перед лицом высших сфер.

Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию биологической науки и укреплению ее связи с практикой»

Комиссия на этот раз работала долго. По многим вопросам решения никак не удавалось согласовать. Несколько раз миновали сроки, отведенные ей, а окончательного документа не рождалось. Наконец вместо большой комиссии организовали небольшую редакционную группу из 7 человек, представлявших основные ведомства (ЦК КПСС, Министерство высшего образования, Министерство сельского хозяйства, Комитет по координации научных исследований, АН СССР, ВАСХНИЛ и АМН СССР). На основании уже имевшихся протоколов и различных проектов вызрел текст окончательного проекта. Он и был принят ЦК КПСС и Советом Министров СССР и опубликован в центральной печати 25 января 1963 года. В принятом постановлении, хотя оно и было компромиссным, достижения мичуринской биологии и необходимость ее развития были особо выделены и подчеркнуты: «Советские бнологн мичуринского направления достигли больших успехов и занимают ведущее место в мире в области генетики, селекции и семеноводства, в особенности в вопросах управления наследственностью и ее изменчивостью, внесли существенный вклад в теорию и практику сельскохозяйственного производства. На этой основе советские ученые разработали и применяют в практике сельского хозяйства ряд новых селекционно-семеноводческих, агротехнических приемов — направленное изменение наследственно яровых сортов в озимые и озимые в яровые, внутрисортовые скрещивания растений самоопылителей, свободное переопыление сортов, вегетативную и отдаленную гибридизацию…

Имеются успехи в создании новых высокопродуктивных пород и породных групп крупного рогатого скота, свиней и овец. На экспериментальной базе Института геиетики Академии наук СССР «Горки Ленинские» создано племенное стадо коров, обладающих жирностью молока в 5–5,2 процента, используя которое можно значительно повысить жирность молока стад колхозов и совхозов… (Правда. 1963. 25 янв.).

В Постановлении отмечались успехи и значение других, антилысенковских направлений биологии. «Все возрастающее значение приобретают такие разделы науки, как биохимия, биофизика, генетика, микробиология, вирусология и иммунология, изучающие детальное строение и функции живой материи на всех уровнях ее развития…

Путем использования генетических методик получены и внедрены в производство высокоактивные продуценты антибиотиков…»

Всем было известно, что речь идет в данном случае о классической генетике, и такого рода формулировки дифференцировали генетику и мичуринскую биологию, создавая для классической генетики определенный легальный простор.

Серия серьезных задач выдвинута для генетики и в длинном списке основных проблем биологии, медицины, сельскохозяйственной науки, которыми, по мнению ЦК КПСС и Совета Министров СССР, должны были в первую 294 очередь заниматься советские ученые. Определенные возможности получала генетика наряду с мичуринской биологией и в сфере образования.

В Постановлении ни разу не были применены понятия «морганизм», «менделизм» и не были названы чьи-либо имена, и это было весьма важно. Однако сельскохозяйственный отдел редакции «Правды» поместил рядом с Постановлением в качестве его иллюстрации портреты двух лысенковцев (Ф. Г. Кириченко и П. Ф. Гаркавого) среди высокой пшеницы на полях Одесского селекционного генетического института имени Т. Д. Лысенко (это нмя было присвоено Институту в 1948 году). Стоял январь, метели и морозы, и колосящиеся поля никак не подходили для газетной фотографии, да и объяснительного текста к ней никакого не было — был лишь символ того, кто есть образец, пример для подражания, эталон связи науки с практикой, с жизнью.

Как использовали Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о биологии оба направления

Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР по вопросам биологии было, как мы видели, компромиссным. В нем дана весьма поощрительная оценка успеха мичуринской биологии и обеспечены для нее широкие возможности, отсутствует прямая критика в адрес классических направлений, и разделы биологии, по существу противоположные лысеакоизму (молекулярная биология, биохимия, биофизика и др.), также получали широкую опору и возможность для развития. Под генетикой в постановлении явно и в положительном смысле понималась классическая генетика, лысенкоизм же обозначался как некий самостоятельный участок биологии в форме «мичуринской биологии». Эта дифференцировка ограничивала, естественно, сферу лысенкоизма и содержала в себе возможность прогресса антилысенковских направлений биологии.

Но компромисс с классическими направлениями биологии не мог удовлетворить таких людей, как Т. Д. Лысенко, М. А. Ольшанский, И. И. Презент и других. Об одних и тех же явлениях природы не может быть двух равноценных истин. Темнота несовместима со светом. Развитие настоящей генетики, проникновение ее в сферу образования, предоставление научной молодежи права выбора между концепциями, выбора, основанного на сравнении, на оценке перспектив, не могло быть приемлемо для лысенковцев. Призыв к временному миру не мог быть ими воспринят, ибо война с мировой наукой являлась для них средством существования. Поэтому они увидели лишь ту часть правительственного решения, которая одобряла их направление, говорила об их успехах, и использовали это одобрение для расширения своего монополизма, для усиления критики классической биологии.

Почти одновременно с публикацией Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР по вопросам биологии в газетах «Правда» и «Известия» (1963. 28 янв.) была напечатана на двух полосах большая статья Т. Д. Лысенко «Теоретические основы направленного изменения наследственности сельскохозяйственных растений». Т. Д. Лысенко и раньше часто печатался в «Правде» или в «Известиях», однако на этот раз форма одновременного появления статьи в двух центральных газетах не была простой публикацией. Такая форма означает, как известно, что статья Т. Д. Лысенко поступила в обе редакции из ЦК КПСС с директивным указанием об одновременной аутентичной публикации без рецензирования и без всяких редакционных изменений. Она вызывала весьма тягостные ощущения — в ней он снова повторял свои давно и многократно раскритикованные положения о порождении видов: ржи — пшеницей, овсюга — овсом, об ошибках Дарвина, Моргана, Вейсмана, свою старую концепцию наследственности и развития и т. д. К ним он добавил некий «закон превращения неживого в живое» и «закон жизни вида». Т. Д. Лысенко вновь отрицал существование «наследственного вещества» и роль ДНК в наследственности. Для 1963 года, года широкого интереса к проблемам генетического кода, синтеза белков, директивная статья Т. Д. Лысенко была вопиющим анахронизмом, она стремилась возвратить даже мичуринскую биологию на рубежи 1937 и 1948 годов.

Сторонники Т. Д. Лысенко попытались закрепить эти директивы организационными мерами. 5–7 марта для обсуждения решений но биологии созвали сессию ВАСХНИЛ, на которой с докладом о задачах академии выступил ее президент М. А. Ольшанский[54]. Докладчику явно хотелось сделать сессию чем-то похожей по значению на сессию ВАСХНИЛ 1948 года и показать в докладе торжество мичуринской биологии над реакционными идеями морганизма-менделизма.

Биология, по словам М А. Ольшанского, развивалась до появления мичуринского направления лишь в XIX веке. «В начале XX века на пути ее дальнейшего развития встал менделизм-морганизм». Далее Президент ВАСХНИЛ описал историю разоблачения морганизма и торжества идей Мичурина и Лысенко, обеспечивших потребности социалистической рекомендации сельского хозяйства. Ольшанский прямо говорил, что материалистические концепции мичуринской биологии создал Т. Д. Лысенко. По мнению М. А. Ольшанского, теория «ген-молекула ДНК» лишь усугубила дефекты морганизма, а обещания генетиков овладеть биохимическими механизмами изменчивости ничего не стоят, так как мичуринская биология уже давно научилась управлять изменчивостью и постоянно создает новые формы растений и животных, нужных нашей практике. Много внимания уделялось в докладе практическим достижениям и особенно способу повышения жирномолочности и удобрения земли, а также полемике с западными и советскими генетиками.

В обсуждении доклада М. А. Ольшанского выступили в основном сторонники Т. Д. Лысенко (И. Г. Эйхфельд, Г. П. Высокос, А. С. Мусийко, В. Н. Ремесло, И. А. Сизов, А. С. Всяких, Л. К. Гребень, Ф. М. Куперман, В. В. Красота и др.). В постановлении было отмечено, что ВАСХНИЛ, как и прежде, должна быть центром именно мичуринского направления в биологической науке.

Сессия, рассмотренная выше статья Т. Д. Лысенко, ряд других статей лысенковцев, серия появившихся в тот период философских статей по вопросам биологии отчетливо показали, что принятое ЦК КПСС и Советом Министров СССР компромиссное постановление, по существу, было использовано для дальнейшего наступления на классическую биологию и для усиления монополизма мичуринского направления.

В то же время начались и противоположные процессы, усиливавшие позиции настоящей науки. Улучшалось финансирование научных учреждений, ввозилось импортное научное оборудование, расширялись экспериментальные и организационные возможности биологических исследований. Стали появляться издания переводных монографий и книг, раскрывавших достижения мировой науки, что оказывало решающее влияние на позиции научной молодежи, явно не стремящейся пополнять ряды сторонников Т. Д. Лысенко. Однако отвечать на критику в свой адрес генетики не могли — запрет критического анализа воззрений Т. Д. Лысенко сохранял свою полную силу.

Присуждение Ленинских премий по сельскому хозяйству в 1963 году

На Ленинскую премию в 1963 году в ряду многих других представлены работы двух ученых-лысенковцев: А. С. Мусийко, директора Одесского селекционно-генетического института им. Т. Д. Лысенко (работы по гибридизации кукурузы), и В. Н. Ремесло за выведение новых сортов пшеницы методом «перевоспитания» из яровых в озимые и наоборот. Оба достижения далеко не бесспорны, А. С. Мусейко многие годы боролся против внедрения в селекцию кукурузы межлинейных гибридов, дающих резкий гетерозис, и проповедовал межсортовые гибриды, обладавшие явно худшими качествами. Метод «перевоспитания», применявшийся В. Н. Ремесло, вызывал большие сомнения, и воспроизвести его никому не удавалось. По существу, В. Н. Ремесло применял для получения сорта обычный отбор, а рассуждения о «перевоспитании» — как средство обратить на себя особое внимание, выделиться из общей среды селекционеров, заслужить покровительство Т. Д. Лысенко.

Докладчиком по этим работам в Комитете по Ленинским премиям был М. А. Ольшанский. Т. Д. Лысенко также представлял в Комитете сельскохозяйственную науку и являлся единственным биологом в составе его президиума[55]. Однако обсуждение кандидатур не прошло гладко — некоторые высказали серьезные сомнения в возможности столь высокой оценки работ, и тайным голосованием 11 апреля 1963 года Комитет отклонил кандидатуры В. Н. Ремесло и А. С. Мусейко. Решения Комитета, как известно, утверждаются Советом Министров СССР и публикуются в день рождения В. И. Ленина, 22 апреля. Но уже в субботу, 13 апреля, разразилась гроза. Н. С. Хрущев в категорической форме потребовал созвать Комитет по премиям и пересмотреть данное решение. Срочное внеочередное заседание состоялось 15 апреля. Ученые, старавшиеся обосновать свои возражения, прерывались и лишались слова. Голосование на этот раз было положительным, и Мусейко и Ремесло попали в число лауреатов Ленинской премии.

Дискуссия, начатая в журнале «Нева»

В третьем номере литературного и общественно-политического журнала «Нева» за 1963 год появилась статья Ж. Медведева и В. Кирпичникова «Перспективы советской генетики», опубликованная благодаря инициативе главного редактора журнала СА. Воронова и члена редколлегии А. И. Хватова, решившихся на публикацию после тщательного изучения положения в биологии. В статье, наряду с популярным изложением основных теоретических и практических достижений классической генетики, была дана достаточно четкая критика лысенкоизма и его попыток изолировать советскую биологию от мировой науки. В своем заключении авторы статьи писали: «Как же случилось, что в нашей стране было надолго задержано развитие современной генетики? Почему мы на столь длительный период уступили капиталистическим государствам большой и продуктивный участок научного фронта под предлогом, что классическая генетика — буржуазная наука? Ведь не говорим же мы «буржуазная физика», «буржуазная химия», «буржуазная физиология"! Напротив, в этих и других областях знания мы внимательно следим за всеми достижениями за рубежом и стараемся быстро использовать все новое и интересное. Больше того, мы стремимся обеспечить успешное развитие научных исследований на современном уровне в Советском Союзе по всем без исключения научным дисциплинам. Только в биологии некоторые лица все еще упорно стараются провести резкую границу между советской и мировой наукой, игнорируют все, что делается представителями других научных направлений.

Ответ на поставленные вопросы нам кажется очень простым. Все это могпо произойти только в обстановке извращений, наблюдавшихся в период культа личности. Попытка некоторых ученых изолировать советскую биологию от мировой науки — вредный пережиток культа личности, отрыв от действительности, боязнь открыто и честно признать и исправить когда-то допущенные ошибки».

Статья, как и следовало ожидать, не прошла без внимания со стороны лысенковцев. Первый отклик уже в нюне под заголовком «Идеологический фронт борьбы в современной генетике» появился в журнале «Животноводство» (1963. № 6. С. 3–8) за подписью трех авторов (А. С. Всяких, П. Г. Власов, О. И. Бригис). Эпиграфом к статье они крупным шрифтом поместили выдержку из речи Н. С. Хрущева на встрече с литераторами 8 марта 1963 года «Мирное сосуществование в области идеологии — есть измена марксизму-ленинизму, предательство дела рабочих и крестьян». Дискуссия с журналом «Нева» шла в стиле идеологической борьбы 1948 года. «Биологический фронт борьбы — писал А. С. Всяких с соавторами, — это не только фронт борьбы советского ученого за дальнейший технический прогресс, но и фронт борьбы советской идеологии с буржуазной идеологией. Мирного сосуществования на этом фронте не может быть.

Авторам статьи «Перспективы советской генетики» Медведеву и Кирпичникову хочется убедить читателей журнала «Нева» в неклассовой природе генетики, чтобы защитить старую генетику Вейсмана — Менделя — Моргана, которую они называют классической генетикой. Известно, что в генетике много лет идет острая борьба между двумя направлениями. С одной стороны, такие ученые, как Ч. Дарвин, К. А. Тимирязев, И. В. Мичурин, развивали материалистическое направление в генетике, которое советские ученые (Т. Д. Лысенко и другие) развивают и именуют мичуринской генетикой. С другой стороны, некоторые ученые буржуазных стран, а также в нашей стране пропагандируют менделевско-моргановское направление в генетике…

Менделевско-моргановское направление в генетике по своему существу является идеалистическим, в какие бы формы оно ни рядилось, как бы ни обставляло себя частоколом ученых терминов и надуманных «закономерностей». Дело не меняется от того, что вейсманисты-морганисты пытаются рядить свои идеи в форму науки и материализма, называя гены — воображаемые крупицы воображаемого наследственного вещества — материальными, приписывая понятие вещества наследственности некоторым реально существующим в клетке органическим структурам, поскольку сами по себе эти структуры свойством наследственности не обладают и обладать не могут».

Пленум ЦК КПСС по вопросам идеологии в июне 1963 года

Намечавшийся Пленум ЦК КПСС по идеологическим вопросам планировался для осуществления проблем литературы, искусства, партийной пропаганды и других вопросов, возникших, прежде всего, как следствие курса партии на разоблачение культа личности и связанных с ним явлений. Обычное стремление лысенковцев придать своей перманентной дискуссии по генетике идеологическую окраску говорило о том, что они попытаются использовать и этот Пленум для укрепления своих позиций. И такие попытки действительно имели место. М. А. Ольшанский и Т. Д. Лысенко попытались включить в основной доклад Л. Ф. Ильичева ряд положений об идеологической реакционности менделизма-морганизма, однако при предварительном обсуждении научных разделов доклада с руководством Академии наук СССР эти положения решено было не выдвигать. Только один раз на Пленуме в речи секретаря МГК КПСС тов. НХ. Егорычева прозвучали слова осуждения в адрес рукописи первого варианта настоящей книги. Материалы, положенные в основу этого раздела речи Н. Г. Егорычева, были переданы в МГК КПСС секретарем парткома Тимирязевской академии А. Степановым, организовавшим в июле и в ноябре 1962 года специальные проработки автора и объявившего книгу антипартийной, антинаучной и антисоветской (решения парткома ТСХА от 30 июля 1962 года).

В речи НХ. Егорычева по этому поводу сказано следующее: «Советская наука развивается невиданно быстрыми темпами. Для правильного воспитания научных кадров, для успешного развития всех отраслей науки огромное значение имеет марксистско-ленинское философское обоснование новейших открытий. В. И. Ленин учил, что «без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей…

Предавая забвению это ленинское указание, отдельные ученые некритически относятся к буржуазным научным концепциям. Так, например, ЖА. Медведев, бывший старший научный сотрудник кафедры агрохимии Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева, подготовил к печати монографию «Биологическая наука и культ личности». В этой работе неправильно освещаются основные вопросы развития советской биологии, охаивается мичуринская наука, захваливаются те буржуазные исследования, которые не являются последовательно материалистическими. Получив отпор от коллектива академии, Медведев не сложил оружия, перебазировался в Калужскую область и подготовил к печати (а Медгиз издал) книгу «Биосинтез белков и проблемы оногенеза», содержавшую подобные же ошибки. За ширмой наукообразности порой прячутся идейные вывихи!

К сожалению, мы еще мало издаем книг и серьезных философских исследований, в которых осмысливались бы достижения естественных наук и которые помогали бы разоблачению чуждых нам воззрений» (Московская правда. 1963. 20 июня; Вечерняя Москва. 1963. 19 июня).

Выступление Н. Г. Егорычева полностью напечатано только в московских газетах, и оно не имело серьезных последствий, хотя о двух сравнительно курьезных случаях, связанных с этим выступлением, следует рассказать. Я действительно работал в г. Обнинске, Калужской области, в лаборатории молекулярной радиобиологии Института медицинской радиологии АМН СССР. На Пленуме ЦК КПСС присутствовал один весьма ответственный работник Калужского обкома. Услышав о Медведеве, «перебазировавшемся в Калужскую область и не сложившем оружия», он сразу же позвонил в Калугу и распорядился «перебазировать» Медведева куда-нибудь подальше. Срочно по всем научным учреждениям области начались телефонные поиски Медведева, и он был обнаружен в г. Боровске в Институте биохимии и физиологии сельскохозяйственных животных, примерно в 30 км от Обнинска. Это — другой Медведев, но случайно он оказался биохимиком и тоже окончил Тимирязевскую академию. Последовало распоряжение Медведева уволить, и только через несколько дней вызванные в Калугу руководители Института поняли причины этого акта и разъяснили, что их Медведев никакого отношения к упомянутым работам не имеет, что он тихий и спокойный человек. Когда же нашли настоященго автора, страсти в значительной степени улеглись. Кроме того, в системе медицинской науки акции лысенкоизма к 1963 году уже не ценились, а Академия медицинских наук предпринимала решительные шаги по восстановлению настоящей медицинской генетики.

Вторую книгу, упомянутую Н. Г. Егорычевым, — «Биосинтез белков и проблемы онтогенеза» постигла в 1963 году печальная судьба Еще за две недели до Пленума по распоряжению идеологической комиссии ЦК КПСС весь тираж через 2–3 дня после передачи в «Книготорг» был изъят. Выполнявший все просьбы лысенковец, секретарь ЦК по сельскому хозяйству В. И. Поляков и зав. сектором еельхознауки ЦК А А. Утехин (оба бывшие передовики яровизации) сначала пытались добиться решения Секретариата ЦК КПСС о ликвидации собранного тиража. Однако проект не получил поддержки АН СССР и АМН СССР. После длительных споров и рецензий было решено удалить из книги раздел, содержащий критику Т. Д. Лысенко, и заменить — его общей дискуссией, без упоминания имен. Это и было проделано, и книга с одной и той же датой выхода имеется сейчас в двух вариантах: несколько сот экземпляров содержат прямую критику Т. Д. Лысенко и И. И. Презента, несколько тысяч экземпляров — только косвенную критику. Ввиду ошибок типографии при проведении «выдирок» имеются и промежуточные формы.

Начало возрождения медицинской генетики

Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о развитии биологии было, как мы уже отмечали, многосторонним, и оно, в частности, создавало основы для восстановления в СССР медицинской генетики. По своему характеру медицинская генетика никак не могла быть мичуринской, и она требовала создания в стране настоящих условий для своего развития. Игнорировать эту необходимость было уже нельзя. Президиум АМН СССР провел ряд совещаний и принял 24 июля 1963 года постановление «О состоянии и перспективах развития исследований в области медицинской генетики». Сообщалось, что резкое отставание страны в области медицинской генетики, экономический ущерб, связанный с разрушением медицинской генетики в 1937 и 1948 годах, ложились прямой ответственностью на творцов мичуринской биологии. Приукрасить положение, создавшееся в этой области знания, скрыть его было невозможно, несмотря на попытки НЛ. Жукова-Вережникова, захватившего тогда руководство в проблемной комиссии по медицинской генетике.

Решение Президиума АМН СССР о развитии медицинской генетики не могло, конечно, обеспечить быстрых изменений, но оно предусматривало ряд реальных мер (создание учебников, статистики наследственных болезней, кафедр, лабораторий, курсов подготовки, генетических консультаций, конференций, заграничных командировок и т. д.), которые могли быть основой постепенного возрождения классической общей и медицинской генетики. Оно, таким образом, укрепляло официальное признание «морганизма-менделизма» как практически и теоретически необходимого раздела биологии.

Необходимость существования классической генетики в советской науке, во всяком случае в медицине, становилась реальностью. С таким положением не могли примириться представители мичуринской биологии, однако их возможности воздействия на события в сфере медицины были ограничены. В «Медицинской газете» от 4 октября 1963 года появилась статья проф. С. Павленко «Неопозитивизм — оружие реакции», в которой делалась попытка вернуться в генетике на уровень 1948 года. Автор утверждал, что хромосомная теория наследственности «принесла генетической науке огромный вред», что идеи Моргана и Менделя «направили генетику в русло идеализма». Статья была переполнена резкими формулировками в адрес морганизма и неоморганизма (молекулярные аспекты) и содержала вывод о том, что медицинская генетика сможет развиваться только на основе идей Мичурина, Лысенко и Павлова. Более подробно С. Павленко изложил свои рекомендации в небольшой брошюре «Естественно-научные основы медицинской генетики» (М., 1963).

Однако такого рода выступления были единичными и на фоне общих тенденций в развитии медицинской генетики выглядели нелепо.

Новые шаги по расширению и усилению монополизма мичуринской биологии

Тенденции 1963 года показывали, что монополизм мичуринской биологии утрачивался, популярность представителей этого направления резко падала, а настоящая генетика получала в разных областях и системах все новые и новые возможности для своего развития. Некогда изолированная, защищенная от критики в печати мичуринская биология подвергалась критике на многочисленных диспутах и конференциях, на собраниях ученых, писателей, журналистов, студентов. В самой среде мичуринцев возникали серьезные противоречия, и нужны были какие-то более решительные меры, чтобы остановить этот процесс, чтобы припугнуть инакомыслящих, чтобы оградить Т. Д. Лысенко и его соратников от постоянной критики. В арсенале у них была серия вполне испытанных в прошлые годы методов, и они решили вновь проверить их действия.

18 августа 1963 года газета «Сельская жизнь» опубликовала большую статью Президента ВАСХНИЛ М. А. Ольшанского «Против фальсификации в биологической науке». Через три дня в сокращенном виде ее перепечатала «Правда». М. А. Ольшанский энергично рекламировал мнимые достижения мичуринцев и стремился к установлению полной монополии именно мичуринской биологии в советской науке. «Мичуринская биология, — по словам автора статьи, — включает в себя все ценные, проверенные жизнью, практикой научные положения, содержащиеся в трудах выдающихся биологов прошлого. Вместе с тем в нее органически входят разработанные Т. Д. Лысенко генетические и общебиологические теоретические положения, нашедшие широкую дорогу в сельскохозяйственную практику, а также многочисленные труды биологов и селекционеров, идущие в общем широком русле понимания биологии как науки, имеющей дело с качественно своеобразной формой движения материи. Мичуринское направление в биологии отбрасывает все механические и идеалистические концепции «классической генетики», в том числе и в ее модном сейчас химическом варианте».

М. А. Ольшанский высказался за незыблемость для советской биологии решений сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Он обрушивался на Атомиздат и Бюллетень Московского общества испытателей природы «за публикацию работ по классической генетике». По его мнению, статья в журнале «Нева» имела клеветнический характер и была с недоумением встречена научной общественностью. «Каждый советский ученый, конечно, понимает, — писал М. А. Ольшанский, — что мирного сосуществования материализма с идеализмом в науке быть не может. Вот почему мичуринское направление в генетике решительно отбрасывает реакционные концепции “классической генетики”».

Однако стиль, выбранный М. А. Ольшанским для своей статьи, не подходил для обстановки 1963 года. Советская научная общественность созрела для восприятия новых идей, и методы и приемы, по привычке использованные Ольшанским против оппонентов, по существу, работали против него.

Большим событием в нашей биологии в конце 1963 года стал выход первого за 25 лет отечественного учебного руководства по научной генетике — книги М. Е. Лобашева «Генетика», а несколько позднее— книги В. П. Эфроимсона «Введение в медицинскую генетику». Обе книги написаны на высоком научном уровне, они моментально были раскуплены. Большим тиражом разошлась брошюра Всемирной организации здравоохранения, содержавшая рекомендации международного комитета экспертов по изучению генетики человека в медицинских институтах и колледжах и на курсах усовершенствования врачей. Возник, таким образом, вопрос о введении преподавания классической генетики в университетах и медицинских институтах.

Февральский Пленум ЦК КПСС по сельскому хозяйству

10 февраля 1964 года в Большом Кремлевском дворце открылся Пленум ЦК КПСС, на котором обсуждался вопрос интенсификации сельскохозяйственного производства на основе широкого применения удобрений, развития орошения, комплексной механизации и внедрения достижений науки и передового опыта для быстрейшего увеличения производства сельскохозяйственной продукции».

Ранее, как мы уже видели, Т. Д. Лысенко пытался использовать Пленумы ЦК КПСС, посвященные сельскому хозяйству, для укрепления своих позиций для нападок на своих противников. На этот раз следовало ожидать того же. Действительно, на Пленуме сельскохозяйственная наука была представлена в основном лысенковцами. Главный доклад, вопреки традиции, сделал министр сельского хозяйства И. П. Воловченко (Правда, 1964. 11 февр.). Хотя он и отметил, что Т. Д. Лысенко внес выдающийся вклад в науку и практику, однако не стал расшифровывать этот тезис и не счел возможным рекомендовать практике что-либо из этого выдающегося вклада (в это время Т. Д. Лысенко всячески рекламировал свой метод повышения жирности молока и удобрения земляными компостами). Не высказался И. П. Воловченко и относительно «реакционного морганизма». Начало Пленума, таким образом, не могло удовлетворить творцов мичуринской биологии. Поэтому были срочно приняты меры к исправлению положения. Сначала выступил Ф. В. Калистратов — директор экспериментальной базы в «Горках Ленинских», разрекламировавший достижения Т. Д. Лысенко в деле повышения жирномолочности и урожайности. Затем слово взял М. А. Ольшанский и, наконец, сам Т. Д. Лысенко. С большой обидой он отметил упущения И. П. Воловченко по части недооценки жирномолочности и удобрения компостами.«… А ведь это не какая-нибудь частность, — напомнил Т. Д. Лысенко, — эти методы имеют большое значение для повышения урожайности во всех районах Советского Союза и для увеличения производства молочных продуктов…»

Нами был вскрыт и сформулирован общий закон жизни биологических видов, которому подчинены все другие биологические и генетические законы».

Далее Лысенко рассказал о том, как этот самый главный закон природы помог ему повысить жирность молока, метод повышения жирномолочности, по его словам, нужно срочно распространить на все фермы СССР, и во всех областях нужно перейти на джерсейские помеси, взяв за основу бычков из руководимого им хозяйства. Т. Д. Лысенко напомнил, что по инициативе Н. С. Хрущева Совет Министров СССР уже принял соответствующее постановление о джерсеизации отечественного скота, но Министерство сельского хозяйства почему-то медлит с его реализацией. «А ведь речь идет, — закончил Т. Д. Лысенко, — о весьма важном деле — о резком повышении жирности молока десятков миллионов коров на товарных колхозно-совхозных фермах. Боязнь за провал этого дела и заставила меня выступить по этому вопросу на настоящем высоком собрании» (Известия. 1964. 14 фев.).

Для осуждения морганизма-менделизма слово на съезде было предоставлено профессору ММ. Лебедеву, который потребовал остановить проникновение морганизма в учебные программы и подверг критике учебник генетики МЛ. Лобашева.

На заключительном заседании Пленума с большой речью выступил Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев. Он очень много внимания уделил Т. Д. Лысенко, он видел в нем идеал советского ученого и настойчиво требовал внедрять в практику его рекомендации. Это место из речи Н. С. Хрущева нам хочется привести полностью.

Из речи Н. С. Хрущева:

«Когда-то, лет пятнадцать тому назад, в Министерстве сельского хозяйства Союза возникла дискуссия среди ученых, как лучше вносить навоз в почву, как целесообразнее использовать то небольшое количество минеральных удобрений, которым в те годы располагала страна. Тогда мнения ученых разошлись. Академик Т. Д. Лысенко доказывал, что навоз лучше вносить в виде смеси с небольшим количеством извести и минеральных удобрений. Жизнь шла вперед, наука развивалась, шли споры и практическая проверка рекомендаций. Академик Т. Д. Лысенко выступил и обосновал предложения о необходимости готовить органо-минеральные смеси, он разработал целую систему, дал научные обоснования своим рекомендациям.

В те годы, как и в последующее время, я бывал на опытных полях, где вел свои работы тов. Лысенко, не только слушал его, но все видел своими глазами. Одно дело послушать доклад, иной человек умеет в докладе все преподнести очень хорошо, а вот на поле ничего не покажет. Между тем поле, как книга, на нем все прочтешь, куда какое удобрение внесено и какие получены результаты. И вот тов. Лысенко показал на практике, что применение его теории дает хозяйству высокие урожаи, дает зерно, мясо, молоко. Я был тогда секретарем Московского комитета партии и рекомендовал колхозам и совхозам шире применять способ приготовления удобрений, рекомендованный тов. Лысенко. И те, кто применял его метод со знанием дела, получали большие прибавки урожая.

Вот это и есть наука, это, как видите, еще в те годы академик Лысенко выдал вексель под спор, который развернулся в выступлениях некоторых товарищей на нынешнем Пленуме. Так что, хотя тт. Ольшанский и Черемисинов спорили. О цифрах, а по сути дела, шел спор о методах удобрений, о способах использования навоза и минеральных удобрений.

Голоса: Правильно.

Н. С. Хрущев: Правильно я вас понимаю, тов. Ольшанский?

М. А. Ольшанский: Правильно.

Н. С. Хрущев: Но вы тоже не развернули своей мысли и не высказались прямо и откровенно по существу дела. Видимо, Министерство сельского хозяйства СССР берется более конкретно за положение дел в Институте удобрений. Но я думаю, что некоторые ученые института отвергают компосты, отвергают органо-минеральные смеси, стоя на позиции применения чистых минеральных удобрений.

На этом вопросе я задерживаюсь потому, что он имеет принципиальное значение. Это вопрос лучшего использования наших возможностей, привлечения на службу урожая тех средств, которые не требуют капиталовложений. Фабрику компостов можно и нужно иметь в каждом колхозе, что весьма важно для повышения урожайности. Тов. Лысенко в своем выступлении правильно критиковал докладчика за то, что он не уделил должного внимания использованию местных удобрений.

Нельзя недооценивать навоз и другие местные удобрения. Если встать на такой путь, то интересам колхозного и совхозного производства будет нанесен ущерб.

Поэтому я просил бы ученых, руководителей сельскохозяйственных органов, просил бы еще раз тов. Лысенко отработать методику приготовления органо-минеральных компостов, издать инструкции, своего рода заповеди, чтобы они стали азбукой в каждом колхозе и совхозе. Уверен, что тогда при меньшей норме минеральных удобрений, при трех центнерах минеральных удобрений в смеси с навозом можно получить по 30 центнеров зерна с гектара. Есть расчет, товарищи?

Голоса: Есть! (Аплодисменты).

Н. С. Хрущев: Да, товарищи, именно при таком способе удобрений, как об этом хорошо сказал в своей речи директор хозяйства «Горки Ленинские» тоз. Калистратов, получают по 30 с лишним центнера пшеницы. (Аплодисменты).

Кто хочет применить метод тов. Лысенко, тот не прогадает. Поезжайте в этом году и посмотрите на его пшеницу. Уверен, в хозяйстве будет получен, как всегда, хороший урожай.

Посмотрите на кукурузу в «Горках Ленинских», на сахарную свеклу, посмотрите его хозяйство. Учиться надо таких ученых. (Аплодисменты).

В другой части своего выступления Н. С. Хрущев снова вернулся к Т. Д. Лысенко и снова поставил его в пример. На этот раз разговор шел о повышении жирномолочности. И это место из речи Н. С. Хрущева следует привести полностью.

Из речи К С. Хрущева:

«Нам нужно более конкретно, по-деловому, подходить к внедрению достижений науки в производство. Возьму такой пример. Академик Т. Д. Лысенко не только теоретически, но и на практике доказал возможность значительного повышения жирномолочности коров. С его помощью некоторые колхозы и совхозы успешно создают фермы высокопродуктивного скота с жирностью молока 5 и более процентов.

Недавно я с удовольствием посмотрел киножурнал, в котором показано, каких успехов достигли колхозы и совхозы Молдавской республики, которые по совету тов. Лысенко начали осуществлять меры по повышению жирномолочности коров. Смотришь киножурнал и радуешься тому, что делают труженики и ученые Молдавия. Не в условиях какого-либо отдельного экспериментального хозяйства, а во многих колхозах и совхозах уже выращены коровы, которые дают молоко с жирностью от 4,5 до 5,08 процента. Эго — большое достижение.

Позвольте выразить благодарность колхозникам и рабочим совхозов, ученым, партийным и советским работникам Молдавской республики, которые успешно решают задачу большой важности — повышение жирности молока. (Продолжительные аплодисменты).

Этот пример достоин подражания. Пора от разговоров переходить к делу. Мы не против споров.

Наука действительно оттачивает свое острие в спорах, в борьбе мнений между отдельными учеными. Творческие дискуссии нельзя глушить, инициативу ученых нужно всемерно поддерживать. Но если мы будем только наблюдателями, не замечать, когда бесплодные ученые поносят настоящих ученых, обогащающих науку и практику, то это нанесет вред нашим общим интересам.

Почему не внедряют в производство разработанный тов. Лысенко метод повышения жирномолочности коров? Потому что здесь имеются теоретические споры. Одни ученые стоят на этой позиции, согласны с тов. Лысенко, другие — возражают, но не просто возражают, а тормозят внедрение нового. Повторяю, споры должны быть, нельзя их глушить, иначе можно заглушить полезное для науки и для практического строительства советской экономики.

Но когда научное открытие вышло из стадии эксперимента, когда теоретические предположения оправдались, тогда нельзя оставаться нейтральным, надо продолжать то, что завоевано наукой и что содействует осуществлению планов нашего строительства.

Меня давно интересуют работы по повышению жирномолочности скота. Помню, лет 8-10 назад я спросил тов. Лысенко: считает ли он окончательно решенным вопрос о путях повышения жирномолочности?

Нет, говорил он, надо еще экспериментировать, на практике проверить научные эксперименты. И вчера, выступая, он сказал, что продолжает проверку опытом, хотя уже сейчас имеются тысячи коров с жирностью молока пять и более процентов. Это жирномолочное стадо создано по методу тов. Лысенко. Это — хорошее качество ученого, когда он еще и еще раз в жизни, на практике проверяет силу своих научных рекомендаций.

Почему же идет спор? Дело в том, что некоторые ученые пытались решать проблему повышения жирности молока, по их мнению, таким же путем, как и тов. Лысенко, и ничего у них не вышло. Но как раз они решали проблему не таким путем, как это делает тов. Лысенко. Он решает задачу на другой теоретической основе и добился положительных результатов. И если у кого-то другого не было результатов, то это еще не значит, что теория неправильна.

Здесь я могу провести параллель с художником. Художник нарисовал картину, человек смотрит и наслаждается его творчеством. А если не умеющий рисовать возьмет кисть, то он застыдится своего «творения». Поэтому не надо удивляться тому, что у одного ничего не вышло с повышением жирности молока, а у другого дело пошло вперед.

Почему сейчас уделяется недостаточное внимание повышению жирномолочности? Есть у нас министерство, есть ученые животноводы, есть зоотехники. Если бы все 310 животноводы взялись за решение проблемы, если б проявили настойчивость во внедрении нового метода, то многое уже можно было бы сделать. Видимо, за десять лет все молочные хозяйства имели большое количество коров с высокой жирностью молока. В результате страна получала бы дополнительно огромное количество продукции» (Правда. 1964. 15 фев.).

Это была очень сильная поддержка. И очень необъективная оценка практических предложений. Н. С. Хрущев собирался решительно и быстро ликвидировать отечественные породы скота и перейти на джерсейские помеси, поверив необоснованным рекомендациям Т. Д. Лысенко, сопротивление которым сам Н. С. Хрущев прекрасно видел.

Не прошло и месяца, как на совещании руководящих работников партийных и советских органов Н. С. Хрущев выступил с новым большим докладом (см.: Правда. 1964. 7 марта) и опять уделил в нем большое внимание Т. Д. Лысенко и его рекомендациям.

В это же время профессор М. Лебедев, выступивший на мартовском Пленуме, напечатал в «Сельской жизни» (1964. 10 марта) большую статью «На старый лад» с резкой идеологической критикой учебника «Генетика» М. В. Лобашева. «Советская наука», — по словам Лебедева, — давно выбросила реакционную шелуху вейсманизма-морганизма. Остатки ее, к сожалению, еще имеются… Книга «Генетика» — новая попытка воскресить в биологической науке старые идеалистические, метафизические вейсмановско-мендель-морганистские идеи генетики. Здесь оказывается отрыв теоретических исследований некоторых ученых от запросов социалистического сельского хозяйства… Книга Лобашева содержит его лекции, читаемые для студентов биофака. Студенты других вузов, в том числе педагогических, также изучают генетику, пользуясь этой книгой. Не обладая должным опытом, они, видимо, принимают на веру все, что пишет профессор Лобашев. Специалисты, оканчивающие эти вузы, становятся либо научными работниками, либо преподавателями биологии в школах. Можно представить себе, какой ущерб наносит преподавание по этой книге и биологической науке, и воспитанию молодежи».

М. А. Ольшанский направил в ЦК КПСС письмо с требованием запретить учебник М. Е. Лобашева по генетике и изъять его из библиотек. Для изучения этого вопроса отделы науки и сельского хозяйства ЦК КПСС создали специальную комиссию.

Крупная неудача лысенковцев на выборах в Академию наук СССР в июне 1964 года

В июне 1964 года предстояли выборы в АН СССР. Хотя в биологическом отделении АН СССР имелись безоговорочные сторонники Т. Д. Лысенко, но они были лишь членами-корреспоидентами (А. А. Авакян, Н. И. Нуждин). Действительные члены АН СССР, когда-то активно поддерживавшие Т. Д. Лысенко (Н. М. Сисакян, А. И. Опарин, Е. Н. Павловский), к 1964 году предпочитали нейтралитет. Создавшаяся к середине 1964 года благоприятная для Т. Д. Лысенко ситуация позволяла ему подготовить проект увеличения своих сил в биологическом отделении АН СССР и превращения его в такой же прочный оплот лысенкоизма, как и ВАСХНИЛ. Правительство, по инициативе Н. С. Хрущева, предоставило Академии наук СССР небывалое число вакансий по генетике: три академика и два члена-корреспондента. При этом было четко оговорено, что в академики надлежит избрать П. П. Лукьяненко, В. С. Пустовойта и Н. И. Нуждина, а одним из членов-корреспондентов — В Л. Ремесло. П. П. Лукьяненко и В. С. Пустовойт — заслуженные практики-селекционеры, оба академики ВАСХНИЛ. Ни тот, ни другой не были генетиками и для избрания в АН СССР по генетике не подходили. Но оба они получали широкую рекламу, только что бьши почетно приняты в члены КПСС без кандидатского стажа, наравне с космонавтами, и противостоять их избранию в АН СССР было бесполезно. Другое дело В. Н. Ремесло и Н. И. Нуждин — оба беспринципные и активные сторонники Т. Д. Лысенко, причем последний представлял собой исключительно непопулярную личность. За В. Н. Ремесло биоотделение голосовало три раза — случай небывалый, — и все-таки не прошел. Н. И. Нуждин баллотировался в академики. Члены-корреспонденты в этом случае в голосовании не участвуют. Индивидуальная интенсивная обработка каждого действительного члена дала себя знать — Н. И. Нуждина отделение общей биологии избрало академиком АН СССР, однако это решерие надлежало утвердить общему собранию АН СССР: Ранее в истории академии не было случая, чтобы ученый, избранный отделением, не был бы утвержден общим собранием АН СССР. На этот раз ученые других отделений — биохимии и физиологии и физики — решили исправить ошибку своих коллег. Стенограмма заседания общего собрания АН СССР сохранила для истории биологии следующую дискуссию.

Выписка из стенограммы:

Акад. В. А. Энгельгардт:

В числе кандидатов на вакансии по генетике мы встречаем имена людей, широко известных всей стране как сделавших огромной значимости вклады в сельскохозяйственную практику, в селекционное дело. Мы произносим их имена с уважением, и их заслуги не вызывают ни у кого сомнения.

Но есть в числе кандидатур по специальности «генетика» одна, в отношении которой, по крайней мере по моему мнению, есть основание разойтись с заключением экспертной комиссии и мнением, выраженным в голосовании членами соответствующего Отделения. Я имею в виду кандидатуру члена-корр. АН СССР Н. И. Нуждина. Я в несколько затруднительном положении— ведь 10 с лишним лет тому назад мы в Отделении биологических наук избрали Н. И. Нуждина членом-корр. АН СССР. Естественно было бы одобрить теперь продвижение по пути академических ступеней. Но за этот срок — шел ли в ногу с развитием науки, содействовал ли ей Н. И. Нуждин? Мне не известно за членом-корр. Нуждиным каких-либо вкладов практического характера, сравнимых с теми, о которых я говорил в отношении других кандидатов по той же специальности.

Следовательно, ясно, что в нашем суждении мы должны исходить из теоретических, экспериментальных работ члена-корр. Нуждина. Задача развития экспериментальной генетики в ее современных аспектах и на нынешнем, высоко достигнутом ею уровне — для нашей страны является задачей первостепенной важности, ибо нам нужно во что бы то ни стало преодолеть существенное отставание, создавшееся на этом участке на протяжении недавнего периода. Я не вижу никаких оснований ожидать, что избрание Н. И. Нуждина в академики поможет разрешению этой задачи.

Я попробовал приложить к данному конкретному случаю принцип, рекомендованный академиком ПЛ. Капицей для суждения о ценности, о научном потенциале ученого (или даже отдельного научного труда): этот критерий частоты цитирования имени в работах других исследователей. Перелистав несколько годовых авторских указателей ведущих журналов по генетике за последние годы, я не нашел ни одного упоминания имени Н. И. Нуждина. Да и без указателей, если бы такие работы были, они были бы нам известны.

Словом, совершенно ясно, что в лице Н. И. Нуждина Академия наук не получила бы такого ученого, который мог бы поднять уровень генетических исследований у нас в направлении магистральной линии развития современной генетики. Поэтому я расхожусь с оценкой Отделения общей биологии и не могу считать кандидатуру члена-корр. АН СССР Н. И. Нуждина отвечающей тем требованиям, какие мы предъявляем к самому высокому рангу ученых нашей страны.

Акад. А. Д. Сахаров:

Я очень кратко выступлю. Все мы признаем, все мы знаем, что научная репутация академика советской Академии наук должна быть безупречной. И вот, выступая по кандидатуре Нуждина, мы должны внимательно подойти к этому вопросу. В том документе, который нам выдан, есть такие слова: «Много внимания уделяет Н. И. Нуждин также вопросам борьбы с антимичуринскими извращениями в биологической науке, постоянно выступая с критикой различных идеалистических теорий в области учения наследственности и изменчивости. Его общефилософские труды, связанные с дальнейшим развитием материалистического учения ИЛ. Мичурина и других корифеев биологической науки, широко известны не только в нашей стране, но и за рубежом».

Дело научной совести каждого из тех академиков, которые будут голосовать, — как понимать, какое реальное содержание скрывается за этой борьбой с антимичуринскими извращениями, за дальнейшее развитие философских трудов других корифеев биологической науки и т. д. Я не буду читать эту выдержку второй раз.

Что касается меня, то я призываю всех присутствующих академиков проголосовать так, чтобы единственными бюллетенями, которые будут поданы за, были бюллетени тех лиц, которые вместе с Нуждиным, вместе с Лысенко несут ответственность за те позорные тяжелые страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время, к счастью, кончаются. (Аплодисменты).

Акад. М. В. Келдыш:

.. Я думаю, не с этой точки зрения мы должны подходить к отбору и к выборам. Мне кажется, не было бы уместным, если бы мы здесь открыли какую-то дискуссию по вопросам развития биологии. И с этой точки зрения, я бы считал, что выступление академика Сахарова является нетактичным…

Акад. Т. Д. Лысенко:

Не нетактичным, а клеветническим! А Президиум…

Акад. Келдыш:

Трофим Денисович, почему Президиум должен в чем-то оправдываться? Это выступление академика Сахарова, а не Президиума, оно не поддерживается, по крайней мере мною, — я не знаю, как Президиум, но думаю, что и Президиум не поддержит, потому что Президиум обсуждал то решение, которое было принято Центральным Комитетом и Советом Министров по биологии, и он будет вести работу в духе этого решения. Я думаю, что мы, если есть такое заявление Трофима Денисовича, можем обсудить этот инцидент, который произошел, но сейчас для этого нет времени. Я считаю, что нам нужно сейчас сосредоточиться на обсуждении кандидатур.

Акад. Т. Д. Лысенко:

По крайней мере, не собрание, то Президиум разделяет заявление Сахарова или нет? Вы сказали, что вы не разделяете, а Президиум?

Вопрос Т. Д. Лысенко остался без ответа. Но когда подсчитали бюллетени, то оказалось, что 126 академиков высказались против и только 22 или 24 за избрание Н. И. Нуждина. Вакансия осталась незаполненной.

Новые акции Н. С. Хрущева по укреплению позиций Т. Д. Лысенко и возрастание активности лысенковцев в августе — октябре 1964 года

Информация о выборах в АН СССР и о провале В. Н. Ремесло и Н. И. Нуждина, доложенная Н. С- Хрущеву, вызвала у него резкую реакцию. Президент АН СССР был вызван для объяснений. Потребовали объяснительную записку в ЦК от академика АД. Сахарова. Академик А. Д. Сахаров, один из крупнейших советских физиков, написал свою записку в очень острой форме, чем вызвал еще большее раздражение Н. С. Хрущева. На одном из приемов Н. С. Хрущев резко высказался об Академии. Наук СССР, заявив, что она стала заниматься политикой. Он также заявил, что такая Академия советскому народу не нужна. И хотя А. И. Микоян скромно напомнил ему о том, что Академия наук учреждена еще Петром I, все же по распоряжению Н. С. Хрущева образовали комиссию для изучения возможности преобразования Академии наук в Комитет по науке. Возникла серия весьма полномочных комиссий по проверке биологических институтов АН СССР, причем в состав комиссии, которая проверяла Институт физико-химической и радиационной биологии, возглавлявшийся академиком В. А. Энгельгардтом, вошли Т. Д. Лысенко и зав. сектором науки ЦК КПСС тов. В А. Кириллин. Другой проект предусматривал присоединение биологических институтов АН СССР к ВАСХНИЛ.

Колец лета 1964 года был в сельскохозяйственном отношении неудачным, особенно в Сибири и на целине. Как мы помним, в 1963 году впервые за всю историю страны для снабжения населения пришлось покупать большие партии хлеба в Канаде, Австралии, ФРГ, США и других странах. 1964 год не принес серьезного улучшения, а в некоторых отношениях усугубил имевшиеся трудности. Это требовало, по мнению Н. С. Хрущева, новой реорганизации, нового Пленума ЦК, и в конце лета 1964 года по научным учреждениям страны и по обкомам был разослан для предварительного обсуждения проект нового доклада Н. С. Хрущева о перестройке сельского хозяйства и мерах по его дальнейшему подъему. Подготовив и разослав этот документ, Н. С. Хрущев уехал за границу, а затем в отпуск на Черное море под Сочи. Пленум ЦК КПСС о новых мерах по развитию сельского хозяйства планировался на ноябрь 1964 года.

Подробно анализировать последний, оставшийся, к сожалению, неопубликованным доклад Н. С. Хрущева мы не будем. Основная его идея заключалась в переходе от общих министерств и управлений по сельскому хозяйству к отраслевым, специализированным комитетам, управлениям и трестам типа Главзерно, Главовца, Главптица и т. д. При этом в числе различных общесоюзных намечался специальный трест или управление по производству и Внедрению компостов по методу Т. Д. Лысенко и вообще по внедрению предложений Т. Д. Лысенко в сельское хозяйство. Противники Т. Д. Лысенко подвергались в докладе Н. С. Хрущева резкому осуждению.

Обсуждение докладной записки Н. С. Хрущева в различных учреждениях и организациях, начатое в августе 1964 года, совпало с усилением агрессивности группы сторонников Т. Д. Лысенко. Журнал «Вестник сельскохозяйственной науки» опубликовал в августе статью «О теоретической несостоятельности и практической бесплодности формальной генетики», под которой стояли подписи 12 авторов из различных городов (А. С. Мусийко, С. А. Мельник, Д. А. Долгушин, А. П. Воробьев, Ф. Г. Кириченко, В. Ф. Хитринский и другие). Статья в грубой форме осуждала морганизм и хромосомную теорию наследственности как «развернутый антинаучный поход реакции против материалистической науки, против решений Партии и Правительства». 29 августа 1964 года газета «Сельская жизнь» опубликовала статью М. А. Ольшанского «Против дезинформации и клеветы», в которой он обрушился на В. П. Эфроимсона, на проф. Ф. Д. Щепотьева и на автора этих строк. По поводу настоящей книги (первые две части) М. А. Ольшанский писал следующее: «В последнее время ходит по рукам составленная Ж. Медведевым объемистая «записка», полная грязных измышлений о нашей биологической науке. Если в статье в журнале «Нева» порочное содержание было прикрыто внешней благопристойностью, то эта «записка» написана в развязных, оскорбительных тонах.

Подменяя факты базарными сплетнями, Ж. Медведев одним махом зачеркивает достижения советской селекции в создании новых сортов растений и пород животных, работы по повышению жирномолочности скота и многие другие. В высокомерно-издевательской форме он походя «ниспровергает» теоретические основы мичуринской биологии. Все эти домыслы и небылицы выглядели бы как пустой фарс, если бы в своем пасквиле на мичуринскую науку автор не прибег и к политической клевете, что не может не вызвать гнева и возмущения. Произвольно, вразрез с исторической правдой истолковывая. Известные события, имевшие место в период культа личности, Ж. Медведев доходит до чудовищных утверждений, будто бы ученые мичуринского направления повинны в репрессиях, которым подверглись в ту пору некоторые работники науки.

Каждому ясно: это уже не фарс. Это грязная политическая спекуляция. Об этом тем более следует сказать, что политическая спекуляция Ж. Медведева производит, видимо, впечатление на некоторых малосведущих и не в меру простодушных лиц. Чем иначе объяснить, что на одном из собраний Академии наук СССР академик А. Д. Сахаров, инженер по специальности, допустил в своем публичном выступлении весьма далекий от науки оскорбительный выпад против ученых-мичуринцев в стиле подметных писем, распространяемых Ж. Медведевым?

Не пришло ли время поставить перед Ж. Медведевым и подобными ему клеветниками такой вопрос: либо они подтвердят свои злобные обвинения фактами, либо пусть ответят перед судом за распространение клеветы. Разумеется, подтвердить свои обвинения фактами они не могут, потому что таких фактов не существует.

Клеветнические выпады против биологов-мичуринцев, стремление отдельных лиц опорочить достижения мичуринской биологии не только оскорбляют советских ученых, но и вредят развитию биологической науки. Эти выпады льют воду на мельницу тех, кто заинтересован в ослаблении материалистических позиций советской науки. Подобная «критика» наносит большой вред делу воспитания молодежи в духе материалистического понимания развития органического мира и мешает мобилизации всех сил советских ученых на решение поставленных перед ними задач».

11 сентября 1964 года в той же газете появилась статья В. Ремесло, который горячо поддержал предложение М. А. Ольшанского.

2 октября 1964 года «Сельская жизнь» вновь выступила с резкой статьей «Вдали от производства», в которой «разделывался» Ботанический институт АН СССР за его многолетнюю борьбу с мичуринской биологией. Одновременно в кулуарах различных комиссий и подкомиссий, проверявших биологические учреждения, шла подготовка к очередному Пленуму ЦК КПСС, с тем чтобы новую коренную реорганизацию превратить в средство полного подавления противников мичуринской биологии.

Глава 2. Конец лысенкоизма. Октябрь 1964-го — декабрь 1966 года

Отставка Н. С. Хрущева и изменение положения генетики

12 октября 1964 года началось заседание Президиума ЦК КПСС, решившее судьбу Н. С. Хрущева и одновременно судьбу его экономической и сельскохозяйственной политики.

14 октября вечером собрался Пленум ЦК КПСС и единогласно проголосовал за освобождение Н. С. Хрущева с постов Председателя Совета Министров СССР и Первого секретаря ЦК КПСС. Обо всем этом страна узнала утром 16 октября, когда сообщение о Пленуме ЦК КПСС и соответствующий Указ Президиума Верховного Совета СССР были опубликованы.

Но для московских генетиков существование крупного сдвига стало очевидным раньше, чем Н. С. Хрущев написал свое заявление об отставке.

13 октября 1964 года известный генетик И. А. Раппопорт, затасканный в сентябре и начале октября различными комиссиями и ожидавший освобождения от работы (не первого в его жизни), был срочно вызван к телефону. Ему звонил весьма ответственный работник сельскохозяйственного отдела ЦК КПСС. От имени ЦК этот работник обратился к И. А. Раппопорту с весьма странным поручением — не более чем за 24 часа подготовить статью о достижениях классической генетики на целую полосу газеты «Сельская жизнь».

И. А. Раппопорт ответил, что столь быстро такую серьезную статью написать не может и что газета «Сельская жизнь», известная своими погромными публикациями и симпатиями к Т. Д. Лысенко, вряд ли ее напечатает. На эти возражения руководящий товарищ ответил, что для ускоренного написания статьи И. А. Раппопорт может просить любую помощь и что из аппарата ЦК на квартиру И. А. Раппопорта будет направлена стенографистка. На вопрос И. А. Раппопорта — можно ли упоминать Менделя и Моргана, последовал положительный ответ. И действительно, через 1–2 часа прибыла стенографистка и работа закипела.

Статья — около 25 страниц на машинке — была готова и направлена в ЦК КПСС примерно через 30 часов.

Судя по всему, некоторые товарищи хотели опубликовать ее до официального объявления об отставке Н. С. Хрущева. Однако события развивались стремительно, и, когда статья И. А. Раппопорта поступила в редкацию «Сельской жизни», основные решения уже были приняты Пленумом ЦК КПСС, и политическая сенсация, конечно, опередила в печати сенсацию научную. Статья И. А. Раппопорта о практическом и теоретическом значении классической генетики, вызвавшая сенсацию в кругах биологов, появилась в «Сельской жизни» только 21 октября 1964 года. Она заняла целую полосу, однако абзацы с похвалой Менделю и Моргану из предосторожности были редакцией опущены.

Как выяснилось в дальнейшем, на заседании Президиума ЦК КПСС 12–14 октября и на заседании Пленума ЦК КПСС во второй половине дня 14 октября (докладчиком был Суслов) среди многочисленных примеров деятельности Н. С. Хрущева, заслуживающих крайнего порицания, осуждалась и его безоговорочная поддержка Т. Д. Лысенко, и в частности инцидент с попыткой провести в академики Нуждина и Ремесло, а также стремление Н. С. Хрущева осуществить санкции против Академии наук СССР. Серьезной критике подверглось также единоличное распоряжение Н. С. Хрущева о закрытии Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева, когда он узнал, что там есть ученые, критикующие его политику в области сельского хозяйства. Распоряжение Н. С. Хрущева о Тимирязевской сельскохозяйственной академии было немедленно отменено и уже 16 октября 1964 года приняты меры по восстановлению этого старейшего в стране сельскохозяйственного учебного заведения.

Конец октября 1964 года. Начало возрождения генетики и элиминации лысенкоизма

Газета «Сельская жизнь», имевшая максимальный долг перед советской наукой, начала, как мы видим, первой платить по длинному счету. В этом был, конечно, и определенный эгоизм. Содержалась в этом и демонстрация беспринципности — доказательство того, что большинство издателей понимало псевдонаучный характер лысенкоизма, нелепость гонений на генетику. Поэтому в новой ситуации, когда смелость стала безопасной, а сенсационность — душа прессы — возможной, почти все газеты, центральные, специальные и областные, начали заказывать статьи о генетике.

Но об одной публикации следует рассказать особо, а именно об очерке, опубликованном в «Комсомольской правде» 23 октября 1964 года под названием «Нет, истина неприкосновенна». Очерк был написан писателем В. Д. Дудинцевым (автором широко известного романа «Не хлебом единым») и до напечатания более года кочевал из редакции в редакцию. Везде его брались печатать, дело доходило до верстки, но затем лысенковцам удавалось остановить публикацию. В моем архиве хранятся три верстки разных вариантов очерка В. Дудинцева, подаренные мне автором вместе с последним, наконец увидевшим свет и с удовлетворением прочтенным миллион нами людей.

Публикация В. Дудинцева была посвящена судьбе талантливого советского селекционера и генетика НА. Лебедевой, которая с использованием полиплоидии и отдаленной гибридизации, работая в трудных условиях, без зарплаты, вывела серию ценных иммунных сортов картофеля. И только потому, что НА. Лебедева была настоящим генетиком и смелым человеком, друг М. А. Ольшанского, многолетний руководитель ВИРа ИА. Сизов преследовал ее, постоянно порочил результаты ее исследований. Я не буду пересказывать этот очерк, написанный рукою мастера. Он ясно, в яркой форме показал, что представители «мичуринской» биологии на самом деле являются мафиозной группой, которая прежде всего дорожит своим положением и готова преградить дорогу новому, полезному и ценному, если только это новое противоречит догмам лысенкоизма, ради которых закрывались когда-то целые отрасли знания. «За что же, — спрашивал в своем очерке В. Дудинцев, — Сизов так ополчился против Нины Александровны? Почему, придя на должность директора, прогнал Лебедеву с неоплачиваемого места, хотя все плоды ее трудов по-прежнему честно служат институту, хотя по-прежнему шлют к ней из ВИРа за материалом?

Ученые, с которыми я говорил, доверительно мне объяснили: профессор Сизов — противник исследований по полиплоидии, поскольку она открыта экспериментальной генетикой, против которой профессор Сизов выступал, объявляя ее наукой буржуазной, идеалистической, вредной, а потому категорически неприемлемой у нас. Мне известно по печатным выступлениям Сизова, что он активно не приемлет экспериментальной генетики, не верит в ее практические достижения.

Что же, он свободен иметь свои научные убеждения. Но если он по этой причине десять лет не давал ходу открытиям Лебедевой, то самый этот факт говорит мне: в научном и моральном багаже Сизова есть места, уязвимые для критики.

Тов. Сизов: Прогресс, который несут гибриды Лебедевой в селекцию картофеля, говорит: естественная наука, вскрывшая новые неоспоримые материальные факты, давшая практикам ценный материал, не может быть третирована как буржуазная. Нельзя бросаться такими обвинениями!

Известно, что природа равнодушно предоставляет обществу свои материальные ценности. Мыслим лишь один вариант «неравнодушия» природы и естественных наук: в том случае, если мы сами, введенные в заблуждение безответственными, неграмотными суждениями, откажемся от богатств, которые предлагает нам природа через посредство естественной науки.

Такой случай мы сейчас и наблюдаем. Смотрите — селекционеры буржуазных стран охотятся за лебедевскими полиплоидами. Запросы следуют один за другим. За рубежом знают, что делать с этим ценным материалом. Я слышал, что капиталист тоже любит хорошую картошку. А она равнодушно ложится на его тарелку. Ей все равно, кто ее съест» (Коме, правда. 1964. 23 окт.).

Статья И. А. Раппопорта в «Сельской жизни» не была дискуссионной, оиа пропагандировала классическую генетику и показывала, что эта наука отныне может быть легальной. Очерк В. Дудинцева открывал новую страницу дискуссии, он показывал виновников трудных лет нашей науки, их беспринципность, эгоизм и цинизм, их опору на политическую демагогию. Были названы те потери, не только моральные, но и экономические, которые страна несла в подобной ситуации. И читателю было ясно, что вскрытые писателем факты — лишь капля в море многолетней несправедливости, что за фигурами, показанными в очерке, стоят более мощные силы, с которыми еще нужно долго и упорно бороться.

В субботу 24 октября на совещании пропагандистов докладчик от МК КПСС назвал Т. Д. Лысенко лжеученым. В понедельник 26 октября Президиум АН СССР уже обсуждал проблему улучшения руководства Институтом генетики и был поставлен вопрос о снятии Т. Д. Лысенко с этого поста.

Ноябрь — декабрь 1964 года. Процесс становится необратимым

Ноябрь 1964 года стал периодом широкого наступления на позиции лысенкоизма. Волна публикаций, прокатившаяся по всем газетам, была замечена и прокомментирована во всем мире.

Отмечу лишь некоторые статьи, опубликованные в центральной печати, не касаясь республиканских и областных газет, старавшихся не отставать от московской прессы.

11 ноября «Комсомольская правда» напечатала статью Н. Воронцова «Жизнь торопит» о дефектности учебника биологии и необходимости срочной подготовки новых книг для средней и высшей школы. В статье досталось и журналу «Биология в школе».

В тот же день в «Известиях» появилась статья С. Алиханяна «Генетика, наука и практика» о достижениях и перспективах генетики в изучении изменчивости организмов. 17 ноября «Комсомольская правда» опубликовала статью В. П. Эфроимсона и Р. А. Медведева «Критерий — практика» с описанием судьбы ряда псевдоноваторств Т. Д. Лысенко. В «Литературной газете» 17 ноября вышел большой очерк Олега Писаржевского «Пусть ученые спорят» с обсуждением спорных вопросов генетики. Газета «Сельская жизнь» 19 ноября опубликовала яркую статью П. М. Жуковского «О некоторых нбвых методах прикладной генетики». В этой статье газета зачеркивала свою прежнюю рекламу селекционных «успехов» лысенковцев в области выведения зимостойких сортов. «Наша страна, — писал П. М. Жуковский, — периодически переживает гибель озимых. Пшеницам не хватает зимостойкости. На протяжении 30 лет проповедники так называемого направленного управления наследственности утешают нас словестностью о переделке яровых в самые зимостойкие озимые, но всем видно, что это блеф. Гибель озимых — по-прежнему наносит большой ущерб; теперь генетики начали работу по исправлению ошибки природы и приступили к искусственному синтезу аллополиплоидов мягкой пшеницы, подобрав более перспективных родителей».

В этот же день «Комсомольская правда» основательно высмеяла самодурство М. А. Ольшанского на посту Президента ВАСХНИЛ. 22 ноября со статьей по генетике выступила «Правда». Автор — Д. К. Беляев, директор Сибирского института цитологии и генетики. В статье резкому осуждению была подвергнута сессия ВАСХНИЛ 1948 года… «Не секрет, — писал Д Беляев, — что отставание в области генетики в нашей стране в значительной мере связано с отрицательным влиянием культа личности Сталина, с фактами произвола и администрирования в науке. Произвол в отношении генетики особенно проявился в 1948 году. После известной августовской сессии ВАСХНИЛ генетика была объявлена буржуазной лженаукой, идеализмом, метафизикой и т. д. Нет ничего ошибочнее этих утверждений. Наука, изучающая материальные структуры, явления и процессы, вскрывающая законы, ими управляющие, использующая эти законы для практики, не может быть ни идеалистической, ни метафизической».

24 ноября «Литературная газета» обнародовала отчет о дискуссии биологов и физиков, организованной редакцией. От лысенковцев выступал одни А. Н. Студитский, ему достаточно веско ответили более десятка известных ученых. И, наконец, к концу ноября газеты добрались до вопросов получения жирномолочности по методу Т. Д. Лысенко.

Все та же «Сельская жизнь» поместила 25 ноября обстоятельную статью «К вопросу о жирномолочности», написанную В. Вороновым, бывшим сотрудником Института генетики. В статье на обширном материале, полученном в соседних с «Горками Ленинскими» хозяйствах, использовавших рекомендации Т. Д. Лысенко и племенных бычков, купленных на его ферме, было четко показано, что жирномолочность не удерживается, а снижается пропорционально кровности. Кроме того, у джерсейских помесей снижалась удойность.

Критический анализ опытов Т. Д. Лысенко по повышению жирномолочности осуществил Я. Гординский в «Комсомольской правде» (29 ноября). Статья «Факты против домыслов» содержала значительно более серьезные выводы и расчеты, касающиеся многих сторон деятельности экспериментальной базы в «Горках». Автор указывал и на явные факты научной недобросовестности Т. Д. Лысенко. Сравнив опубликованные Т. Д. Лысенко данные с материалами, зафиксированными бухгалтерией хозяйства, Я. Городинский, в частности, писал, «Как видно из годовых бухгалтерских отчетов, Т. Д. Лысенко процент жира и молока преувеличивал по меньшей мере на 0,29-0,45 %. Более того, по сравнению с 1954 годом удой на фуражную корову уменьшился на 2660 килограммов. В результате от коровы получено молочного жира на 34 килограмма меньше, а белка — на 67. Чем все это объяснить? В свое время объяснили тем, что высокие удои, мол, невыгодны: молоко получается слишком дорогим, а срок службы животных коротким. И снизить под этим предлогом продуктивность коровы на 2660 килограммов, и потерять 34 килограмма жира?! Не убедительно? Тем более, что коровы симментальской и сычевской пород способны давать до четырех и более тысяч килограммов молока. Среди них многие обладают высокой жирномолочностью — 4–4,5 процента и выше.

Так что дело, наверное, не в том, что высокие удои невыгодны. Дело в самом существе работ по животноводству в «Горках». Они ведутся без всякого обоснованного плана, без полной и ясной информации. Т. Д. Лысенко неоднократно высказывал следующее мнение: чтобы получить высокопродуктивное животное, нужно, независимо от пород, выбирать из стада самых продуктивных и скрещивать с джерсеями. Что это значит? Это значит — ликвидировать племенное ядро тех пород, над выведением и совершенствованием которых ученые и практики трудились по нескольку десятков лет».

И далее автор приводит многочисленные случаи серьезного ущерба от внедрения джерсейских помесей в разных областях СССР (снижение удойности, веса животных, плохое развитие, пестрота стада и т. д.).

16 ноября 1964 года прошел Пленум ЦК КПСС, на котором наряду с важными вопросами объединения ранее раздвоенных партийных и советских органов состоялись и организационные изменения. Пленум, в частности, освободил В Л. Полякова от обязанности Секретаря ЦК КПСС и заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК КПСС. В. И. Лоляков активно способствовал монополии Т. Д. Лысенко, лично вмешивался в мелкие и не относящиеся к его компетенции вопросы, если это было необходимо для защиты Т. Д. Лысенко. Он редактировал и готовил (вместе с А. С. Шевченко) многие речи и доклады Н. С. Хрущева по сельскому хозяйству. Поэтому его уход из ЦК КПСС лишал Т. Д. Лысенко серьезной опоры в руководящем партийном органе.

В декабре 1964 года газетное наступление против Т. Д. Лысенко продолжалось по всей стране. Однако организационный эффект был незначительным, если не считать отстранения М. А. Ольшанского с поста Президента ВАСХНИЛ. Президентом ВАСХНИЛ стал П. П. Лобанов, человек более нейтральный и объективный, но все же неспособный к решительной расчистке ВАСХНИЛ. Многое его связывало в прошлом с Т. Д. Лысенко. Академиком ВАСХНИЛ П. П. Лобанов стал в июле 1948 года по списку, представленному Т. Д. Лысенко. На сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года П. П. Лобанов был председателем. Он открывал и закрывал эту сессию, и его выступление на сессии (Лобанов был тогда министром севхозов) было вполне в духе Т. Д. Лысенко и И. И. Презента, воспринималось как официальная позиция правительства.

Удивительно, однако, что ни Т. Д. Лысенко, ни его сподвижники, столь бурно реагировавшие ранее на любую, даже косвенную критику, не написали ни одного ответа на ту обширную серию разоблачающих и критических статей. Можно было бы подумать, что их просто не печатали. Но это не так Таких ответов не было. Я специально занимался материалами ряда редакций — ответами и откликами на статьи по биологии и генетике в тот период, и мне стало ясно, что штаб армии Т. Д. Лысенко хранил молчание. Это не было спокойствием. Эго была тактика. Умная тактика. Щука на крючке, вернее, в сетях, но она «сидела спокойно». Она ждала — потянут ли ее из воды на сушу или нет. А может, просто пересадят в пруд поменьше и разрешат спокойное существование.

Основные задачи восстановления генетики и биологии и повышения уровня сельскохозяйственных наук

Быстрая ликвидация монополизма «мичуринской» биологии и очевидный для всех показ несостоятельности рекламных мероприятий и научных положений лысенкоизма остро поставили перед советской наукой много трудных задач. Восстановление большой и необходимой отрасли естествознания — дело весьма сложное и длительное. Нужны были годы и годы для того, чтобы советская биологическая и сельскохозяйственная наука, и особенно генетика, вышли на мировой уровень и приобрели то значение в сельском хозяйстве, промышленности, здравоохранении, образовании, которое они могут и должны иметь. Если взять только генетику, пострадавшую за 30 лет гонений, то для успешного решения ее задач нужны были очень крупные и разнообразные мероприятия. Попробуем указать некоторые из них.

1. Реформа среднего биологического образования. Новые программы по биолоши для средней школы Новые учебники по биологии. Реорганизация методического журнала «Биология в школе». Переподготовка десятков тысяч школьных учителей.

2. Реформа высшего биологического образования. Подготовка новых программ и новых учебников и практических руководств по общей биологии и генетике. Переподготовка и обновление преподавательских кадров..

3. Смена руководства многих научных учреждений, институтов, лабораторий, кафедр.

4. Изменение составов редколлегий биологических и сельскохозяйственных журналов.

5. Организация новых научных учреждений по генетике, медицинской генетике, биометрии, биохимии, молекулярной биологии и другим современным направлениям.

Нужно было, таким образом, восстановить то положение, которое существовало в 1935–1936 годах, но восстановить на уровне науки 1965–1966 годов. В 1948 году, когда осуществлялась реформа наоборот, лысенковцам было легче. Они главным образом разрушали. Сейчас же требовался процесс созидания. Он затрагивал десятки тысяч людей, миллионы учащихся. И все нужно было делать быстро, несмотря на сопротивление многочисленных лысенковцев, большинство которых оставалось на своих постах.

Некоторые, в прошлом близкие сотрудники Т. Д. Лысенко, быстро порвали с лысенкоизмом и активно включились в процесс возрождения биологии. К ним относился, например, В. Н. Столетов, зав. кафедрой генетики Московского университета и министр высшего образования РСФСР. Многие же, например Н. Ф. Фейгинсон, Г. В. Платонов, А. Н. Студитский, Н. И. Нуждин, И. А. Сизов и другие, оставаясь на своих постах, активно противодействовали новым преобразования, писали жалобы в ЦК КПСС, докладные в министерства, мобилизовали сторонников и, пользуясь административной властью, мешали осуществляемым реформам.

Освобождение Т. Д. Лысенко с поста директора Института генетики и проверка его деятельности комиссией АН СССР

В начале февраля 1965 года в иностранных газетах появилось сообщение о снятии Т. Д. Лысенко с поста директора Института генетики. В советской прессе сообщение об этом событии не публиковалось, но о нем быстро узналн.

Снятие Т. Д. Лысенко последовало после годичного собрания Академии наук СССР 1–2 февраля 1965 года, на котором ситуация в биологии была подвергнута серьезному анализу в ряде острокритических выступлений (см: Вестн. Акад. наук СССР. 1965. № 3). Президент АН СССР М. В. Келдыш в своей речи (Правда. 1965, 4 февр.) несколько смягчил эту критику, однако его речь была воспринята как официальное указание — улучшить ситуацию без большого накала страстей. «Я думаю, — сказал М. В. Келдыш, — что, осуждая монопольное положение, которое занимал академик Т. Д. Лысенко, и отрицая его неправильные взгляды по ряду важнейших вопросов биологии, мы не должны огульно отрицать все, что он делал. В частности, по мнению некоторых видных ученых, его теория стадийного развития растений имеет научное назначение, и, по отзывам части селекционеров, они использовали предложенные им приемы.

Однако исключтельное положение, которое занимал академик Лысенко, не должно продолжаться. Выдвигаемые предложения должны подвергаться свободному обсуждению и нормальной проверке. Если мы создадим в биологии такую же нормальную научную атмосферу, как в других областях, то будет исключена всякая возможность повторения того неправильного положения, свидетелями которого мы были в прошлом…

Сейчас мы имеем все возможности для нормализации положения в биологической науке. Необходимо провести ряд дальнейших мер, способствующих ее развитию у нас в стране. При этом я хотел бы подчеркнуть, что цадо сосредоточить внимание на научных и организационных вопросах и исключить всякую возможность администрирования, давления и приклеивания ярлыков чьей бы то ни было стороне.

Мнения большинства академиков по вопросу пребывания Т. Д. Лысенко на посту директора Института генетики полностью совпадали, и Президиум АН СССР принял решение об освобождении его с этого поста. Сделано это было достаточно мягко — в форме удовлетворения его просьбы об освобождении. Такая мягкость объяснялась в значительной степени нерешительностью научной администрации. С одной стороны, было ясно, что удалять лысенковцев с руководящих постов необходимо. С другой стороны, решать эти вопросы нужно было самостоятельно, никаких специальных директивных указаний партийно-правительственных инстанций по этим вопросам не было.

23 января 1965 года в «Литературной газете» появилась большая статья известного журналиста и публициста Анатолия Аграновского «Наука на веру ничего не принимает». Статья была итогом нескольких поездок автора на экспериментальную базу ТЛЛысенко в «Горки Ленинские», последовавших в результате протеста, направленного главным 328 зоотехником этой базы Д. М. Москаленко в газету по поводу уже упоминавшейся нами статьи Олега Писаржевского «Пусть ученые спорят». В своем письме, напечатанном в том же номере «Литературной газеты», Д. М. Москаленко писал: «Хватит отвлеченно спорить, тов. Писаржевский! Надо работать, засучив рукава, работать день и ночь. В своей статье Вы подвергли несправедливой критике учение И. В. Мичурина и защищаете отвергнутое с/х практикой реакционное учение Вейсмана и Моргана, которое было разгромлено как ненужное учение в 1948 г. Кто дал право Вам, писаке, называть августовскую сессию ВАСХНИЛ (1948) началом административного разгрома генетики?!

Тов. Писаржевский Олег! Если Вы настоящий сторонник быстрейшего разрешения научного спора, то приезжайте на ферму в Горки Ленинские, мы вас подробно ознакомим с последними достижениями мичуринской биологии в области животноводства. Призывать ученых спорить много ума не надо, а вот разобраться в этих спорах надо очень много знать и много работать на полях и фермах».

Олега Писаржевского в это время уже не было. 19 ноября 1964 года он скоропостижно скончался по дороге в редакцию. И Анатолий Аграновский, его близкий друг, решил ответить на это письмо.

Поездки А. Аграновского на экспериментальную базу Т. Д. Лысенко были весьма обстоятельными. Он не просто осматривал знаменитое стадо джерсейских помесей и пробовал жирное молоко на вкус, но изучал историю формирования стада, реальность устойчивости признаков, экономику молочной и мясной продуктивности, просматривал не только научные, но и хозяйственно-финансовые отчеты, беседовал со многими сотрудниками.

Итог работы не был лестным для Т. Д. Лысенко. Стало совершенно очевидно, что созданное им и его сотрудниками стадо имело все признаки чисто показательного и было результатом тщательно скрываемого тенденциозного отбора животных, получавших, кроме того, санаторное спецпитание. Никакой воспроизводимости результатов при внедрении рекомендуемых методов не получалось даже в соседних колхозах и совхозах, которые, наоборот, терпели убытки от использования в качестве племенных производителей гибридных животных второго и третьего поколений. Аналогичную ситуацию обнаружил А Аграновский и в ряде других рекламных работ экспериментальной базы.

Очерк А. Аграновского остро поставил вопрос о необходимости серьезной государственной проверки экспериментов, которые внедряются в народное хозяйство в широком масштабе. Достаточно указать, что переделкой животных по методу Т. Д. Лысенко были охвачены к тому времени тысячи хозяйств, и имеющееся по этому вопросу правительственное решение 1962 года и широкая пропаганда метода на ВДНХ способствовали дальнейшему расширению этого процесса.

И Государственную проверочную комиссию создали в конце января. Ее председателем назначили директора Института экономики сельского хозяйства ВАСХНИЛ А. И. Тулупникова. Наиболее компетентным зоотехником в комиссии был киевский профессор Н А. Кравченко. В ее составе были зоотехники Э. К. Гунеева, Ю. М. Крынкина, агроном Д. СЛесик, бухгалтер ИЛЛопок и два работника аппарата Президиума АН СССР. Состав комиссии не был достаточно представительным, и ее полномочия были также весьма ограниченными. Нн генетика, ни агрохимика в ее составе не оказалось, хотя проверялись, по существу, работы по прикладной генетике. Комиссия работала несколько месяцев, и итоги ее работы обсуждались 2 сентября 1965 года на совместном заседании Президиума АН СССР, коллегии Министерства сельского хозяйства СССР и Президиума ВАСХНИЛ. Протоколы заседания публиковались в «Вестнике Академии наук СССР» (1965. № 11) и в «Вестнике сельскохозяйственной науки» (1965. № 12).

Работа комиссии была посвящена главным образом анализу чисто хозяйственной и финансово-экономической деятельности экспериментальной базы. Однако она вскрыла широкую серию различных методов обмана и научной недобросовестности в оценке результатов опытов и в технике их постановки по главным направлениям научно-практической работы хозяйства как в области агрохимии, так и в животноводстве. Отчет обстоятельно и наглядно показал заведомую фальсификацию данных по основным рекомендациям Т. Д. Лысенко (жирномолочность, органо-минеральные смеси, навозно-земляные комплексы). В частности, оказалось, что даже в идеальных кормовых условиях хозяйства гибридные, коровы, повышая жир в молоке, снижали молочную продуктивность и выход молочного жира на корову совращался. Резко падали выход молочного белка (до 40 кг на корову) и мясная продуктивность (средний живой вес коров уменьшился на 140 кг). Таким образом, оказывалось, что рекомендованный для всесоюзного внедрения метод перестройки животноводства был экономически вредным и уже к 1965 году приносил стране серьезные убытки.

Вместе с выводами комиссии была опубликована и записка Т. Д. Лысенко с критикой ее работы, ответ на записку Т. Д. Лысенко и прения по докладу комиссии. На заседание, посвященное разбору материалов комиссии, Т. Д. Лысенко не пришел. Руководитель зоотехнической группы профессор НА. Кравченко, в частности, следующим образом указал на те перспективы, которые ожидали нас от внедрения методов Т. Д. Лысенко: «… Безобидна ли была бы замена в таких масштабах скота плановых пород джерсейскими помесями? Прав ли был академик Лысенко, заявляя на Пленуме, что помесные джерсейские «могут испортить» породность товарных колхозно-совхозных стад только в направлении повышения жирномолочности? Нет, он не прав и в этом. Даже в «Горках», при привилегированном положении этого хозяйства по сравнению с условиями колхозов и совхозов, произошло резкое снижение живого веса, уровня удоев, количества молочного белка и даже молочного жира. А акклиматизация? Это ведь трудный, болезненный процесс, грозящий заболеваниями, яловостью и даже падежом. И если бы исполнилось задуманное академиком Лысенко, это было бы для страны равносильно стахиному бедствию. Сколько бы мы потеряли молока, мяса, кожи и поголовья!

Так обстоит дело с проблемой внедрения в жизнь «научных достижений» академика Лысенко. Таковы его обещания, даваемые партии и народу» (Вестник Академии наук СССР. 1965. № 11. С. 97).

В совместном постановлении Президиума АН СССР, Министерства сельского хозяйства СССР и Президиума ВАСХНИЛ, принятом единогласно но итогам проверки, все обсуждавшиеся научно-практические рекомендации Т. Д. Лысенко были признаны ошибочными и экономически вредными. Была признана целесообразной отмена прежних правительственных решений и соответствующих приказов Министерства сельского хозяйства о внедрении этих рекомендаций в народное хозяйство СССР.

Реформы в сфере биологического образования

«Учительская газета» еще в октябре 1964 года выступила с серией статей о необходимости перестройки биологического образования. В 1964–1965 годах обучение в школах основам биологии шло еще по старым учебникам и программам, в которых основы генетики, цитологии, дарвинизма излагались в духе положения Т. Д. Лысенко и «мичуринской» биологии. В то же время многие школьники, читая «Комсомольскую правду», научно-популярные журналы, отлично видели несоответствие своих учебников современной биологии. Это ставило учителей, большинство которых получило «мичуринское» образование, в очень трудное положение. В пределах системы просвещения начались острые дискуссии.

В начале 1965 года Министерство просвещения РСФСР создало программную комиссию, которую возглавил профессор И. И. Гунар, известный физиолог и противник лысенкоизма. В составе комиссии преобладали биологи «классического» типа. В итоге работы была составлена и утверждена новая полноценная программа по общей биологии. Кроме того, было решено в течение одного учебного года (1966/1967) биологию вообще в школах не изучать с тем, чтобы использовать это время для переподготовки учителей и создания учебника. Но чтобы ни одно поколение не испытывало недостатка в биологических знаниях, изучение этого предмета передвинули с 9-го на 10-й класс. В результате конкурса был принят новый учебник биологии, составленный группой ученых под редакцией профессора Ю. И. Подянского. Учебник давал полноценное представление о современной биологии. Ън оказался, пожалуй, даже перегруженным общей и молекулярной генетикой.

Одновременно менялись программы и курсы в сельскохозяйственных институтах и на биологических факультетах университетов. Для кафедр генетики в основу был принят учебный курс М. Е. Лобашева «Генетика» и ряд дополнительных переводных руководств. При Московском и Ленинградском университетах весной 1965 года были организованы семинары для переподготовки преподавателей из других городов. Для лекций были привлечены известные ученые (Б. Л. Астауров, В. Н. Тимофеев-Ресовский, А. А. Прокофьева-Бельговская, С. И. Алиханян, С. П. Дубинин, В. П. Эфроимсон и другие).

С 1966 года изучение биологических наук в системе высшего образования стало по направленности полноценным, хотя качественно, из-за острого недостатка квалифицированных преподавательских кадров, было еще далеко от совершенства.

Торжества по случаю столетнего юбилея открытий Г. Менделя

О существовании Г. Менделя, монаха из Брно, в СССР знали значительно больше людей, чем в любой другой стране, за исключением, может быть, родины Г. Менделя Чехословакии. После 1948 года слова «менделизм», «менделист», «морганист-менделист» и т. п. проникли в самую широкую печать, в сатирические журналы, радио, эстрадные программы, кино. Но 100-летний юбилей опубликования Г. Мендедем своих первых сообщений о законах наследственности (1865) пришелся на более удачное для него время. Г. Мендель был реабилитирован. И столетие его открытий было отпраздновано как триумф не только законов Менделя, но и как победа истинной науки над лженаукой. Почти все центральные газеты поместили очерки и портреты Г. Менделя (Правда. 1965. 24 июня; Известия. 1965. 25 июня; Сов. Россия. 1965. 25 июня и т. д.). К тому же дню было приурочено и торжественное заседание Академии наук СССР, проведенное на очень высоком уровне в празднично украшенном зале Московского Дома ученых.

На мемориальный международный симпозиум в Брно в августе 1965 года выехала большая группа генетиков (около 70 человек). К прекрасному памятнику Г. Менделя во дворе монастыря, возле делянок, где он когда-то проводил свои опыты, был возложен венок от советской делегации.

Чехословацкая Академия наук присудила именные золотые медали Г. Менделя двадцати выдающимся генетикам мира. Среди советских ученых медаль была присуждена Б. Л. Астаурову, Н. П Дубинину, М. ЕЛобашеву, Н. В. Тимофееву-Ресовскому, Н. В. Цицину, И. А. Раппопорту.

Некоторые организационные изменения в советской биологической науке

Происходившие в биологии перемены требовали, естественно, и ряда организационных мер, необходимых для закрепления достигнутых успехов. Эти меры, хотя и медленно, под большим давлением со стороны научной общественности, стали осуществляться. Мы укажем лишь некоторые, основные из них.

1. Наиболее активные лысенковцы, занимавшие посты директоров институтов (ВИР — ИА. Сизов, Институт животноводства — А. С. Всяких и некоторые другие) были заменены, хотя руководство отделами и лабораториями за ними сохранилось. Из Московского университета были уволены (по конкурсу) И. И. Фейгинсон и ФДДворянкин, Т. Д. Лысенко не был переизбран по конкурсу на должность зав. кафедрой генетики и селекции Тимирязевской сельскохозяйственной академии.

2. Институт генетики АН СССР, состоявший в основном из лысенковцев, был в начале 1966 года расформирован и вместо него создан Институт общей генетики, который возглавил академик Н. П. Дубинин.

3. Журнал «Агробиология», выходивший под редакцией Т. Д. Лысенко и до койца 1965 года пытавшийся противопоставить себя общему течению советской биологии, с 1966 года прекратил свое существование.

С сентября 1965 года начал выходить ежемесячный журнал «Генетика» (гл. редактор П. М. Жуковский, зам. гл. редактора С. И. Алиханян и Д. К. Беляев. В состав редколлегии и редакционного совета вошли многие советские генетики).

4. Был пересмотрен в 1966 году состав Высшей аттестационной комиссии по присуждению ученых степеней, и ряду заслуженных генетиков ученая степень доктора биологических наук была присуждена без защиты диссертации.

5. Был изменен состав некоторых редколлегий биологических и сельскохозяйственных журналов. Вместе с тем известный лысенковец А. Н. Студитский, возглавлявший когда-то журнал «Успехи современной биологии», был оставлен заместителем главного редактора.

6. 30–31 мая 1966 года состоялся учредительный съезд советских генетиков и селекционеров, на котором было создано Всесоюзное общество генетиков и селекционеров им. Н. И. Вавилова. Президентом общества был избран академик Б. Л. Астауров.

Ликвидирован ли лысенкоизм как специфическое научное течение и организационное объединение?

Позиции лысенкоизма после 1964 года заметно ослабли, его влияние на судьбу советской биологии резко снизилось, значительно уменьшилось число людей, причислявших себя к представителям «мичуринской» биологии. Однако лысенкоизм далеко не был ликвидирован, он не потерял полностью и своей среды, состоявшей из людей, не способных к восприятию современной биологии, биохимии, генетики и не желавших отказаться от того примитивного набора догм, которые они прочно усвоили и долго считали вершиной науки. (И не желавших, что особенно существенно, оставить свои руководящие посты, которые они долгое время занимали отнюдь не благодаря своему высокому научному потенциалу). Не исчезли и философы — идеологи лысенкоизма, которые продолжали активно выступать в защиту модернизированного лжеучения. Не утратил лысенкоизм и многих административных возможностей в науке.

Сейчас очевидно, что лысенкоизм, долго прикрывавшийся термином «мичуринская биология», — псевдонаука. И не только псевдонаука, а практически вредное направление, приносившее и в ряде случаев еще приносящее серьезный ущерб народному хозяйству. И тем не менее активные сторонники этого направления вес еще удерживали серьезные позиции; они руководили отделами, кафедрами, лабораториями (Г. Н. Шлыков, И. А. Сизов, Ф. К. Тетерев, А. Н. Студитский, Г. Платонов, Х. Ф. Кушнер, И. Е. Глущенко и др.), пользовались многими привилегиями и активно поддерживали друг друга. Немало число их заседало в Высшей аттестационной комиссии, в различных редколлегиях, комитетах. Долгое время сохранялась за ними и экспериментальная база в «Горках Ленинских», которой руководили три знакомых нам академика — Т. Д. Лысенко, И. И. Презент, М. А. Ольшанский.

В чем причина подобного парадокса и каковы прогнозы на будущее?

Причин очень много, мы приведем лишь некоторые из них. Прежде всего — это общая демократизация научной и общественной жизни. Постоянная многолетняя борьба настоящих ученых с репрессиями и администрированием в науке делает весьма трудным осуществление новой радикальной чистки научных учреждений теперь, когда истина в основном торжествует.

После октября 1964 года резко уменьшилось вмешательство высших политических и административных органов в дискуссионные проблемы науки. Решение их представлено ученым, и это, конечно, правильно. В 1948 году лысенковцы осуществили быстрый разгром научных учреждений, смену редколлегий, ученых советов в основном методом приказов и директив министерств, ведомств, управлений и т. д., созданием специальных полномочных комиссий, режимом «переворота». В настоящее время эти методы неприемлемы.

Нельзя не отметить и того, что общая научная изоляция лысенковцев, презрение и неуважение, которое они постоянно чувствовали со стороны большей части научной общественности, заставляло их объединяться в однородные группы и осуществлять взаимную поддержку, сохранять известную кастовость. Они сумели воспользоваться и теми принципами, которые постоянно выдвигались в борьбе против них, и прежде всего принципом свободы дискуссий. Это позволяло им время от времени в той или иной форме вновь выступать с пропагандой своих ошибочных, неверных догм, продвергать критике своих оппонентов, фальсифицировать реальную ситуацию в биологии.

Опасности в этих выступлениях нет, и в условиях демократического построения науки они неизбежны.

Такого рода шумовые помехи существуют в научной жизни любой страны. У нас уровень этих помех пока еще выше международного, но он все же постепенно снижается. Помехоустойчивость создана, и это главное.

Сохранению лысенкоизма долгое время способствовало и еще одно обстоятельство — слишком большое значение в нашей науке различного рода степеней и званий. Эти звания и степени (кандидат, доктор, профессор, член-корреспондент, академик) по международной традиции пожизненны. Взаимосвязи между степенями, званиями и должностным положением таковы, что человек, получивший подобного рода звания, получает пожизненную ренту, независимо от его научной репутации. Научная репутация может быть крайне низкой и даже отрицательной, но рента остается. Строгая официальная и неофициальная регламентация должностей и званий, особенно в системах академий наук и в столичных вузах, создавала большие трудности для выдвижения молодых, способных ученых на те должности, которые занимали богато оснащенные титулами представители старой лысенковской гвардии.

И наконец, слишком длительной была описанная дискуссия, слишком глубокие корни пустил лысенкоизм в среднем и высшем образовании, слишком долго внедрялся он в сознание молодежи, и поэтому слишком гетерогенной оказалась популяция ученых по этому признаку. Очень и очень многие хорошие и способные ученые прошли в своем развитии стадию доверия к «мичуринской» биологии. Это особенно относится к тем, кто получил среднее и высшее образование между 1948 и 1960 годами. Некоторые из них, не имея хорошего руководства, публиковали ошибочные работы. Немалое число честных ученых и более зрелого возраста ошибалось, постепенно открывая для себя истину. Переход от группы биологов, постоянно и бескомпромиссно боровшихся с лысенкоизмом, к беспринципной, догматической группе лысенковцев проходил через массу промежуточных этапов, и этот сложный спектр менялся в разные периоды дискуссии. А сколько журналистов, очеркистов, публицистов, писателей, философов сначала восхваляли, а затем ругали Т. Д. Лысенко. Разобраться в оттенках вины и невиновности, беспринципности и искренних заблуждений, доверия и обмана сейчас очень трудно.

Но главное все же в том, что лысенкоизм навсегда разоблачен как псевдонаука, он — позорное пятно в нашей истории. Он побежден советскими учеными, которые сумели наконец освободить науку от этого разветвленного лжеучения.

Заключение. Некоторые выводы и уроки дискуссии

В последние годы очень часто возникал и обсуждался вопрос о причинах столь длительного господства лысенкоизма в нашей стране (вместе с его экспортом в 1948–1955 годах в другие социалистические страны). Вопрос о причинах столь длительного монопольного положения очевидного лжеучения и о причинах тотального внедрения в народное хозяйство явно вредных и нелепых рекомендаций весьма сложен и решается неодинаково для разных периодов дискуссии. Из всех предпринятых в последние годы попыток объяснить это положение я отмечу две наиболее серьезные работы, анализирующие прежде всего причины и явления и отличающиеся от многочисленных работ, в которых просто рассматриваются и критикуются те или иные положения биологического лжеучения и его практические рекомендации.

Я имею в виду статью академика Н. Н. Семенова «Наука не терпит субъективизма» (Природа. 1965. № 2) и статью И. Т. Фролова «Генетика и диалектика» (Вопр. философии. 1967. № 1). Н. Н. Семеиов разбирает субъективно-психологические причины создания лжеучений в естествознании. И. Т. Фролов показывает, каким образом лжеучение в условиях культа личности может осуществить процесс видимого слияния с господствующей догматической философией и получить таким образом сильнейшую поддержку влиятельных идеологических кругов.

Лжеучение лысенкоизма — это не единственный случай господствующего лжеучения, которое появлялось в той или иной стране за последние две-три сотни лет. В далеком прошлом такого рода явления возникали очень часто. Достаточно вспомнить алхимию, просуществовавшую сотни лет. И в настоящее время такие случаи не редкость в различных странах. Некоторые теоретические разделы всем известной 338 и процветающей гомеопатии относятся, несомненно, к категории лжеучений. Мы не говорим уже о религиозных лжеучениях в их бесконечном сектантском разнообразии.

Появление лжеучений в науке — процесс естественный. Лжеучение— это неизбежный крайний вариант необходимых для науки гипотез, предположений, теорий. Гипотезы по самой сути в большинстве своем дают неверное, неполное отражение действительных явлений, ибо они создаются на недостаточной фактической основе. Все мы в повседневной теоретической и экспериментальной работе создаем и опровергаем гипотезы и считаем нелепым критиковать того или иного ученого за то, что гипотеза, выдвинутая им для обсуждения и проверки, оказалась неверной. Процесс научного познания обязательно включает постоянный отказ от временно создаваемых гипотез и теорий. Авторам гипотез всегда приятнее, если они подтверждаются, превращаются в теорию, в направление, в область знания, ибо такой путь — одновременно и путь достижений, известности, часто славы. Авторам гипотез менее приятно опровержение их гипотез, и, чем позже на пути видимого признания опровергается то или иное теоретическое построение, тем, по-видимому, болезненней реагирует создатель.

Лжеучение — крайнее проявление этого естественного процесса возникновения и исчезновения неверных объяснений и представлений, но для его возникновения и длительного существования необходимы дополнительные факторы.

Прежде всего, несомненно, что любое лжеучение — это продукт фанатизма. Теоретические построения лжеучений, как мы отмечали, — крайнее проявление нормальных гипотетических построений, это, по существу, резко гипертрофированные и догматизированные гипотезы. Это нечто лежащее на границе между наукой и антинаукой. И в большинстве случаев создатели такого рода гипертрофированных гипотез — крайние представители гетерогенного ученого мира, научное мышление которых лежит на границе между нормой и патологией. Ученый мир в его конкретном человеческом разнообразии весьма неоднороден, так же, как и любой другой профессиональный отряд общества. Человеческая психика обнаруживает в мире науки все формы проявления — от полной бездарности до абсолютного гения с обширными гаммами различных отклонений, часто более опасных в сфере таланта, чем в сфере примитива. Но если для создания лжеучения достаточно такого рода фанатической личности, которая абсолютно верит в продукт собственной фантазии и которая принимает на себя функцию непогрешимого научного пророка, то для успеха лжеучений, подъема их создателей, их монополизма, необходимы особые условия.

В странах древнего мира и в период средневековья возникновению лжеучений способствовало прежде всего тотальное невежество, ничтожно малый объем научной информации. Во многих случаях распространение лжеучений обеспечивалось защитой господствующих группировок — религиозных илн политических, интересы которых они обслуживали.

В более современный период связь периодической монополии лжеучений с политическимии группировками становится главным фактором.

Лжеучения, являясь крайним продуктом нормального теоретического фонда науки, создаваясь крайними, фанатичными представителями мира ученых, способны распространиться до положения монопольно-госопдствующих, доминирующих учений лишь в крайних по своему характеру госудрственных системах.

Монополизм лжеучения (или просто одного научного направления) — это внешний симптом какого-то более глубокого заболевания общества. В нашем конкретном случае это заболевание называют неопределенным понятием «культа личности», однако вполне можно указать на конкретные причины, обеспечившие фанатикам столь благо-" приятную почву для своего процветания и оставившие несмываемый след в нашей истории.

Несколько сложнее понять широкое внедрение практических рекомендаций псевдонауки в народное хозяйство, то есть принуждение широких масс крестьянства, сельскохозяйственных и партийных руководителей осуществлять явно нелепые, агрономически вредные мероприятия.

Причины такого рода ситуаций нам и надлежит рассмотреть как в узкоконкретном плане лысенкоизма, так и в более широком принципиальном аспекте. Мы обсудим их без классификации на главные и второстепенные, ибо в разных случаях в разные периоды относительная значимость факторов расцвета лысенкоизма, несомненно, менялась.

1. Неверная тенденция дифференцировать науку по классовому признаку на буржуазные и пролетарские (социалистические). Родившись в области философии, политэкономии и социологии, эта тенденция в 1929–1931 годах начала распространяться в область естественных наук и привела к борьбе с «буржуазной» наукой и созданию «марксистских», «диалектических» концепций в очень многих областях знания. В значительной части они были временными, но в ряде случаев оказались очень устойчивыми.

Эта тенденция декретировалась сверху. Ее первый максимум возник в 1929–1931 годах в период борьбы с буржуазной наукой и «старыми» специалистами. Эта кампания была тесно связана с рядом показательных фальсифицированных процессов над «буржуазными спецами» (процесс «Промпартии», «Трудовой крестьянской партии», «Шахтинское дело» и др.). Второй максимум, еще более сильный, наметился в 1946–1948 годах в период борьбы с космополитизмом, «преклонением перед Западом» и сопровождался широкими разгромами в области литературы, искусства и почти всех наук. Его кульминацией и явилась августовская сессия ВАСХНИЛ. Лысенкоизм, таким образом, был, несомненно, индуцирован политической ситуацией в стране, и его первый широкий расцвет, сопровождавшийся назначением Т. Д. Лысенко на пост Президента ВАСХНИЛ, не случайно приходится на период наиболее массовых репрессий, проводившихся Сталиным в 1936–1938 годах.

2. Ошибочная политика и постоянные трудности в сельскохозяйственном производстве. В течение многих лет, начиная со стремительной коллективизации и массовых репрессий и кончая декретами Н. С. Хрущева, ограничившими возможность индивидуального животноводства, основу сельскохозяйственной политики составляла не столько забота о всестороннем развитии экономики села и роста производительности земли, сколько задача максимального изъятия сельскохозяйственных продуктов при минимальных бюджетных затратах. Лишение сельского населения ряда элементарных гражданских прав (беспаспортный режим), формы управления, основанные главным образом на принуждении, и непрерывные декреты создавали ситуацию подавления серьезной науки, представленной Д. Н. Прянишниковым, Н. И. Вавиловым, А. Г. Дояренко, Н. М. Тулайковым, П. Н. Константиновым и другими. Эта наука, имевшая международные традиции, не могла служить теоретической основой непрерывного политического экспериментирования, достигшего невиданных размеров при Н. С. Хрущеве. В противовес ей активно создавалась и поддерживалась другая «наука», цинично пользовавшаяся оружием обещаний и обмана, признававшая в первую очередь не законы природы и законы производства, а решения на государственном уровне. Такой «передовой» наукой и стал лысенкоизм, существовавший только благодаря поддержке политической и государственной власти. По тому же принципу, по которому возникли государственная философия, политэкономия, социология, создавалась и государственная агробиология, лишенная международных традиций, объективных критериев и идеалов.

Практические мероприятия в сельском хозяйстве, инициатором которых был Т. Д. Лысенко, — лишь спутники тех кардинальных и еще менее обоснованных мероприятий, проводившихся Сталиным и особенно Хрущевым и приведших к значительно более серьезному ущербу. Конфликт с серьезной наукой (и не только в области сельского хозяйства) возник первоначально не у Т. Д. Лысенко. Этот конфликт возник у Сталина, а позднее у Хрущева. Т. Д. Лысенко был следствием этого конфликта — он был тем суррогатом науки, который потворствовал политическим методам и тактике обоих лидеров. В условиях нормальной демократической обстановки Т. Д. Лысенко был бы рядовым провинциальным агрономом с элементами фанатизма и обскурантизма, которых много и сейчас в любой стране, но их никто не ставит во главе науки.

3. Особенности нашей прессы с конца двадцатых годов создавать возможность избирательной поддержки угодного политическому руководству научного направления и полного зажима выступлений его противников. При всем огромном разнообразии издающихся газет и журналов в прессе существовали четкая централизация и субординация. Критика в газетах статей, опубликованных «Правдой», практически была невозможна. На страже официально поддерживаемых концепций стояла цензура. Я знаю десятки случаев, когда цензура «снимала» уже подготовленные к печати или набранные статьи с прямой или косвенной критикой Т. Д. Лысенко (до смерти И. В. Сталина цензура просматривала публикуемые материалы трижды: в рукописи, в верстке и сигнальные экземпляры перед выходом в свет. С 1956 года просмотр рукописей цензором был отменен и оставались лишь последние две стадии работы).

Примерно с 1934 года по октябрь 1964-го, то есть за 30 лет центральная печать не пропустила ни одной серьезной статьи с критикой лысенкоизма. Исключение составляла короткая заметка С. С. Станкова в 1954 году с критикой теории «порождения» видов. В то же время «Правда», «Известия» опубликовали сотни статей Т. Д. Лысенко и его сторонников с критикой классической биологии и рекламой различных практических предложений, которые в силу особой роли этих газет становились директивными для всех других изданий.

Критика методов Т. Д. Лысеико в 1935–1938, 1946–1947, 1953–1958 годах велась только в специальных научных журналах. Несколько раз на длительные сроки строгое цензурное запрещение распространялось на все издания. В 1948–1952 годах цензура запрещала все публикации не только с критикой работ Т. Д. Лысенко, но и позитивное изложение экспериментальных работ по классической генетике. В 1958–1964 годах цензура запрещала только прямую критику лысенкоизма, экспериментальные работы по генетике публиковались без серьезных трудностей, но в небольшом числе научных журналов. В условиях свободного обмена мнениями лысенкоизм, конечно, не смог бы продержаться столько лет и уж во всяком случае его практические рекомендации не стали бы обязательными для внедрения.

Таким образом, и это условие расцвета лысенкоизма связано с политической ситуацией, существовавшей в стране.

4. Многолетняя практическая изоляция советских ученых и советской интеллигенции от мировой науки. С 1933–1934 годов возникла тенденция резко ограничивать возможности участия советских ученых в международных конференциях, конгрессах, симпозиумах, проходивших за границей. Свертывалась переписка, резко уменьшился обмен работами, книгами. Прекратились растениеводческие и географические экспедиции. Естественное и обычное для любого ученого желание к общению с зарубежными коллегами, к обсуждению текущих и перспективных проблем, желание, осуществление которого ни в одной цивилизованной стране обычно не вызывает препятствий, у советского ученого в 1937–1938 годах рассматривалось как политическое преступление, как доказательство неблагонадежности. Даже простая деловая научная переписка могла служить поводом для ареста, а пребывание в прошлом за рубежом долгие годы затрудняло ответ на страшный вопрос в анкете, и счастливы были те, кто с гордостью за свою политическую невинность писали в соответствующей графе «не был», «никогда не был». Эту изоляцию довели до высшего предела в 1946 году после известного «дела» Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, опубликовавших в СССР и одновременно в зарубежном издании статью с изложением предварительных данных, касающихся разработки проблемы противораковых антибиотиков. Специальным решением высших инстанций этот нормальный акт был классифицирован как тягчайшее преступление. Публикация научных работ наших ученых в зарубежных изданиях практически прекратилась. В советских научных журналах прекратилась также публикация традиционных для любой страны резюме на иностранных языках. Именно в тот период и появилась в зарубежной пропаганде версия о «железном занавесе».

Ситуация начала меняться в 1955 году, после первой Женевской конференции ООН по мирному использованию атомной энергии. Мы стали заново открывать для себя другие страны. Однако долго еще свободное общение советских ученых со своими зарубежными коллегами встречало немало серьезных препятствий.

Многолетняя изоляция от внешнего мира в огромной степени способствовала созданию и длительному процветанию различного рода псевдоучений, полностью защищенных от той внешней критики, которая быстро обеспечила бы нормальную ситуацию, создав в форме международного общественного мнения серьезный заслон для распространения псевдонауки.

5. Отрицательное влияние жестокой централизации на управление наукой. В большинстве экономически развитых стран финансирование и управление научных лабораторий децентрализовано, и институты, колледжи, лаборатории, университеты, входя в те или иные добровольные объединения, независимы. Никакая административная власть не может сместить со своего поста создателя лаборатории, отменить решение ученого совета факультета о присуждении ученой степени. Академии наук — добровольные организации типа научных обществ и не входят в правительственную систему ведомств.

Совершенно невозможно директивное введение каким-либо органом одной универсальной программы по биологии для всех высших учебных заведений, одного учебника, обязательного для системы вузов (например, сельскохозяйственных). Всегда много индивидуальных программ, разных учебников. Направление исследований обеспечивается созданием специализированных финансовых фондов, и ученый, получивший финансовую поддержку на определенный срок, может работать независимо от любых административных органов.

Такого рода система практически застрахована от принудительного распространения лжеучений типа лысенкоизма. Напротив, при крайней централизации управления наукой и образованием длительный «захват» лысенковцами ключевых административных постов (Президиум ВАСХНИЛ, Министерство сельского хозяйства, сельскохозяйственный отдел ЦК КПСС, Высшая аттестационная комиссия, Министерство высшего образования и т. д.) обеспечивал им полный контроль практически над всей биологической и сельскохозяйственной наукой и образованием, давал в их руки реальную власть в масштабах всей страны.

Таковы основные причины и факторы, создавшие условия и стимулировавшие столь позорное и тяжелое по своим последствиям явление, каким представляется сейчас многолетнее господство лысенкоизма в нашей стране.

Вместе с тем никоим образом нельзя заключить, будто лысенкоизм оказался побежденным потому, что все эти факторы и причины исчерпали себя. С октября 1964 года исчезла избирательная поддержка, которую Т. Д. Лысенко и его сторонники получали от государственной и политической власти, и это весьма существенно. Прекращение поддержки и последующая постепенная элиминация лысенкоизма связаны с тем мощным научным (патриотическим по своему характеру) общественным мнением, которое исподволь, в течение многих лет формировалось в среде советских ученых всех специальностей, в среде журналистов и писателей, в среде общественных деятелей и руководителей народного хозяйства. Никакие методы административного подавления дискуссии не прекращали ее. Менялись лишь формы и способы этой дискуссии. Открытые формы борьбы в тяжелые периоды становились скрытыми, полулегальными, но борьба никогда не прекращалась. И та победа, которая была в конечном итоге одержана настоящей наукой, не пришла случайно.

Послесловие

Прошло почти 25 лет с того времени, когда я заканчивал заключительную, третью часть этой книги, выполняя просьбу академика Н. Н. Семенова, председателя комиссии Академии наук СССР, созданной специально для того, чтобы решить вопрос о публикации этой работы. Особую инициативу в создании такой комиссии проявил Б. Л. Астауров. Комиссия рекомендовала книгу для издания, но поскольку в 1966 году официально считалось, что эпоха Лысенко в советской биологии уже закончилась и научная истина восторжествовала, автору предложили написать оптимистическое заключение. К истории «взлета» Лысенко следовало добавить и его «падение». Однако мой вариант «падения» Лысенко и его «учения» не был признан достаточно оптимистичным. Особенно неприемлемым было в нем то, что явление лысенкоизма рассматривалось как один из симптомов общей болезни всего общества. Среди факторов, способствующих «подъему» Лысенко, были указаны и такие, которые не исчезли и в 1966 году. Это прежде всего цензура и относительная изоляция советской науки. Не исчезли и попытки политического вмешательства в научные исследования. В последующие годы чисто партийный контроль науки в СССР даже усилился, став особенно жестким в области присуждения ученых степеней, выдвижения ученых на руководящие должности, участия их в международных конференциях, при создании новых научных центров и лабораторий. Реальная интеграция советской науки с мировой также не произошла. Лояльность ученых по отношению к тем или иным научным догмам, теориям или авторитетам уже не имела большого значения, но политическая лояльность оставалась незыблемым требованием — науку должны были творить лишь политически благонадежные кадры.

Сельское хозяйство страны также не обрело необходимого ему разнообразия и свободы выбора. Оно управлялось не на основе ясных принципов агрономической науки и сельскохозяйственной экономики, а методами директивного политического руководства. Крестьяне, создающие своим трудом главный продовольственный базис общества, продолжали оставаться его самой низшей социальной группой, лишенной каких-либо реальных прав и свобод. Это и привело к тому, что даже через 27 лет, после того, как Лысенко был разоблачен, расцвет сельского хозяйства не только не наступил, но даже и не наметился. Страна все в большей и в большей степени становилась зависимой от импорта продовольствия, а колхозы и совхозы не могли собирать и то, что было выращено на полях, без массовых ежегодных мобилизаций миллионов горожан и военных.

Но если идеи Н. И. Вавилова не воплотились пока еще в жизнь в его собственной стране, они все же не пропали для мирового земледелия. Они лежат в основе так называемой «Зеленой Революции» — введения в практику новых генетически планируемых высокопродуктивных засухоустойчивых и иммунных сортов пшеницы, риса, сорго и других культур, выведенных из мировых коллекций растений, мирового генофонда. Эта «Зеленая Революция», осуществленная в течение 20 лет (1946–1966), более чем удвоила мировое производство зерна и радикально снизила угрозу голода прежде всего в Азии и в Южной Америке. Именно этой революции Мексика, Южная Америка, Индия, Пакистан, Индонезия, Китай и многие другие страны обязаны своим сравнительно благополучным продовольственным положением, несмотря на удвоение своего населения.

«Зеленая Революция» началась в Мексике, где группа генетиков и селекционеров из 17 стран, возглавлявшаяся американским селекционером и генетиком Норманом Борлогом, собрав мировую коллекцию злаковых культур, часть которой была получена из СССР, начала в 1946–1947 годах планомерное накопление определенных качеств, путем введения в гибриды специфических генетических комплексов. В течение 15 лет они смогли создать более урожайные, устойчивые и неполегаемые сорта, которые обладали также и большим коэффициентом использования вносимых в почву удобрений. Поскольку не существует Нобелевских премий по сельскому хозяйству и поскольку теоретические идеи этих усилий были разработаны еще Николаем Вавиловым, Нобелевский комитет присудил Норману Борлогу в 1970 году Нобелевскую премию мира, а не премию за достижения в науке. Эта премия подчеркивала, что борьба с голодом — это прежде всего борьба за мир между народами. В настоящее время генетика растений и животных делает еще один радикальный шаг в сторону прогресса, создавая гибриды не только путем скрещивания, но и путем биотехнологии, включая нужные гены непосредственно в хромосомы яйцеклетки, укорачивая этим сроки получения нужных свойств. Будущее селекции связывается с этой новой техникой, и для ее реализации знание мирового генофонда растений особенно важно.

Сейчас в последнем десятилетии XX века рассказанные в этой книге события и судьбы все более м более уходят в историю. Живя с 1973 года в Великобритании, я смог оценить события этой истории не только с позиций советского ученого, тогда, в 60-х годах, еще сравнительно молодого и полного надежд, но и позиций западной, а точнее мировой науки. Я могу сказать вполне определенно, что главные герои книги действительно вошли в мировую историю — Николай Вавилов, «как сделавший величайший индивидуальный вклад в изучение популяций культурных растений, в теорию гибридизации растений, систематику и эволюцию» (цитируется по Британской Энциклопедии), Трофим Лысенко, «как самый знаменитый псевдоученый XX века, ставший диктатором биологии в коммунистическом мире в период Сталина и Хрущева» (там же).

В заключение я хочу выразить надежду, что эта книга, хоть она и опубликована с 25-летним опозданием, поможет тем целям, которые ставили перед собой Николай Вавилов и его соратники.

Лондон-Москва, 1991 г.

Иллюстрации

Н. И. Вавилов

П. Ф. Ракицкий

Ф. Х. Бахтеев

С. И. Алиханян

Б. Е. Райков

Л. А. Орбели

И. А. Раппопорт

Г. А. Левитский

П. Н. Константинов

В. А. Голубев

А. Г. Дояренко

Дончо Костов

С. С. Четверяков

В. С. Немчинов

И. Ф. Шмальгаузен

В. Н. Сукачев

М. М. Завадовский

Д. Н. Прянишников

Д. А. Сабинин

Л. С. Берг

М. И. Хаджинов

В. Д. Дудинцев

Т. Д. Лысенко

М. А. Ольшанский

В. Р. Вильямс

А. П. Опарин

А. Е. Мусийко

И. В. Якушкин

Г. Н. Шлыков

В. П. Бушинский

Н. М. Сисакян

Д. А. Кисловский

П. П. Лобанов

О. Б. Лепешинская

Примечания

1

Подробный анализ обсуждавшихся в этот период проблем можно найти в книгах: Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии / Под ред. П. П. Бондаренко и др. М.; Л., 1931; Joravsky D. Soviet Marxism and Natural Science. New York, 1961.

(обратно)

2

Примечание 1966 г.

Писатель М. Поповский в очерках «1000 дней академика Вавилова» (Простор. 1966. № 7. С. 13–14) описал встречи академика Н. И. Вавилова с Лысенко в Гандже в 1926–1928 гг. и якобы интерес, проявленный Вавиловым во время этих встреч к опытам Лысенко с горохом и в последующем — с пшеницей. Однако это целиком литературный вымысел писателя.

(обратно)

3

Константинов, Лисицын, Серебровский и другие ученые, упоминаемые здесь, были академиками ВАСХНИЛ. В сельскохозяйственной прессе сохраняется термин «академик». В общей прессе звание «академик» применяется только к действительным членам Академии наук СССР, а сельскохозяйственные академики упоминаются как «действительные члены ВАСХНИЛ». Н. И. Вавилов, Д. Н. Прянишников и В. Р. Вильямс были действительными членами АН СССР и одновременно ВАСХНИЛ.

(обратно)

4

Примечание 1966 г.

Писатель М. Поповский в документальном очерке «1000 дней академика Вавилова», приводя ряд позитивных высказываний Н. И. Вавилова о теории стадийного развития Т. Д. Лысенко в период 1932–1934 годов, делает вывод о наличии между ними дружбы и о выдвижении Н. И. Вавиловым Т. Д. Лысенко на орбиту славы и известности. М. Поповский трактует это как основную роковую ошибку Н. И. Вавилова. Между тем позитивное отношение Н. И. Вавилова и многих других ученых к этой теории было вполне оправданным, т. к. до тех пор, пока температурные и световые условия развития растений изучались руководимым Т. Д. Лысенко отделом яровизации в плане мировой коллекции культурных растений, его работа могла рассматриваться как весьма полезная и нужная, особенно для ВИРа. Своим позитивным отношением Н. И. Вавилов не выдвигал, а удерживал Т. Д. Лысенко в рамках кооперативной научной работы. Между Т. Д. Лысенко и Н. И. Вавиловым никогда личной дружбы не было, и оценивать позицию Н. И. Вавилова как руководителя ВАСХНИЛ к Т. Д. Лысенко в этот период как «ошибку», конечно, нельзя. Реальные возможности Н. И. Вавилова повлиять на ход событий, связанных с активностью Т. Д. Лысенко, были весьма и весьма ограниченными. Революционные научные новаторы «из народа» становились официальной модой.

(обратно)

5

На одной из дискуссий этого периода Т. Д. Лысенко высказался, по свидетельству очевидцев, более просто: «Что это еще за ген, кто его видел? Кто его щупал? Кто его на зуб пробовал?»

(обратно)

6

«Разгром» дарвинизма в Ленинградском университете состоял в закрытии пустовавшего там музейного кабинета дарвинизма в связи с острой нехваткой помещений для новых кафедр. В музее Дарвина в Ленинградском университете, организованном И. И. Презентом, было всего две комнаты, одна из них была посвящена Ч. Дарвину, другая исключительно Т. Д. Лысенко и самому И. Презенту.

(обратно)

7

Речь идет о ныне реабилитированном проф. Я. М. Урановском, дарвинисте и историке естествознания. Статья Э. Вуда не содержала ничего устрашающего. Главным редактором журнала был известный физик акад. С. И. Вавилов.

(обратно)

8

Проф. И. Агол, расстрелянный по ложному обвинению в троцкизме, был впоследствии посмертно реабилитирован. И. Агол перед арестом работал в качестве академика-секретаря АН УССР. Сообщение об аресте проф. Агола было опубликовано в день открытия декабрьской сессии ВАСХНИЛ в 1936 г.

(обратно)

9

Проф. С. Г. Левит, умерший в заключении, был крупнейшим в СССР специалистом по медицинской генетике. Он был создателем и руководителем медико-генетического института, пользовавшегося мировой известностью К моменту публикации статьи И. Презента проф. Левит не был еще арестован. Обвинения, выдвинутые против него И. Презентом, стали началом травли этого ученого, арестованного через 1–2 месяца после публикации цитируемой статьи. Проф. С. Г. Левит был посмертно реабилитирован.

(обратно)

10

Перевод текста письма с английского сделан автором «Очерков». Копия письма, подписанная всего двенадцатью генетиками, находится в личном архиве акад. Н. И. Вавилова. Автор «Очерков» располагает фотокопией этого письма.

(обратно)

11

Примечание 1966 г.

А. И. Муралов был впоследствии полностью реабилитирован. В связи с 80-летием со дня его рождения в газете «Советская Россия» (1966. 21 июня) был напечатан очерк о его жизни. А. И. Муралов сменил Н. И. Вавилова на посту Президента ВАСХНИЛ в июне 1935 г., с 1930 по 1933 г. А. И. Муралов — нарком земледелия РСФСР, а с 1933 по 1935 г. — Зам. Наркома земледелия СССР.

(обратно)

12

Примечание 1966 г.

Т. Д. Лысенко был назначен на пост Президента ВАСХНИЛ Постановлением СНК СССР от 23 февраля 1938 г. Он сменил на этом посту не А. И. Муралова, а Г. К. Мейстера. А. И. Муралов был Президентом ВАСХНИЛ с июня 1935 г. по 4 июля 1937 г., когда его арестовали. Г. К. Мейстер был также арестован в начале 1938 г. Таким образом, к началу войны Т. Д. Лысенко мог считать себя наследником трех репрессированных президентов.

(обратно)

13

Может возникнуть вопрос — откуда в ВИРе появилась группа молодых научных работников, так резко настроенная против Н. И. Вавилова? Ведь Н. И. Вавилов всегда очень внимательно и серьезно относился к подбору кадров, к знаниям молодых ученых, стремился сосредоточить в ВИРе самых лучших специалистов, что ему действительно удалось. Однако следует отметить, что возникновение весьма малограмотной «оппозиции» — в ВИРе не было виной Н. И. Вавилова. В конце 20-х и начале 30-х годов аспиранты не были, как в настоящее время, сотрудниками отдельных кафедр и научных институтов, а набирались в особые институты аспирантуры — нечто вроде самостоятельных высших учебных заведений особого типа. В 1931 г. эта система подготовки аспирантов была реорганизована и институты аспирантуры ликвидированы. Всех аспирантов директивным путем распределили по различным научным учреждениям и вузам. В начале 1931 г. ликвидировали и Ленинградский институт аспирантуры ВАСХНИЛ, и все семьдесят аспирантов были направлены во Всесоюзный институт растениеводства. Среди этой пестрой группы аспирантов и зародились впоследствии тенденции нигилизма к традициям ВИРа.

(обратно)

14

Примечание 1966 г.

При разборе ленинградских партийных архивов в 1966 г. обнаружена копия докладной записки Г. Н. Шлыкова, датированной 2 марта 1938 г. и адресованной в сектор науки ЦК ВКП(б). В этой докладной записке Шлыков предлагает назначить Шунденко, в то время заместителя Вавилова по науке, на пост директора ВИРа (Т. Д. Лысенко, как известно, назначил Шунденко зам. директора ВИРа почти немедленно после того, как стал Президентом ВАСХНИЛ. Научное ничтожество Шунденко было совершенно очевидно, и Вавилов, сначала сопротивлявшийся его назначению, после того, как это назначение состоялось, фактически игнорировал его на этом посту). Шлыков в своей докладной записке писал: «…т. Шунденко, назначенный замом Вавилову Н. И., по моим представлениям, является эпизодом, с которым было бы сверхоптимистически связывать реальные перспективы подлинной теоретической и практической перестройки института. Но тот же Шунденко, освобожденный от постоянного и весьма искусного подавления инициативы со стороны Вавилова Н. И., облеченный доверием и призванный к полной ответственности за институт, т. е. назначенный не замом, а директором, осуществил бы скорее, полнее и лучше перестройку института на практически строго целеустремленную селекционную работу…»

(обратно)

15

Проф. Сизов, долго и упорно боровшийся с академиком Н. И. Вавиловым, а в 1952–1961 гг. с академиком П. И. Жуковским, который возглавил Институт растениеводства в 1951 г., впоследствии стал директором ВИРа. Сизов был назначен на этот пост сразу, как только в 1961 г. Т. Д. Лысенко вновь вернулся к руководству ВАСХНИЛ, а М. А. Ольшанский получил пост министра сельского хозяйства СССР. Возглавив Институт растениеводства, проф. Сизов принялся энергично ликвидировать в нем остатки вавиловских традиций.

(обратно)

16

Мы не приводим здесь фамилию Л., так как в стенограмме она стоит без инициалов. В такой форме она могла принадлежать двум людям, находившимся на этом заседании, одного из которых — в то время работника сельскохозяйственного отдела ЦК ВКП(б) — уже нет в живых. Установить точно, кому из них принадлежат эти реплики, нам пока не удалось.

(обратно)

17

Домашний архив Н. И. Вавилова в Ленинграде в значительной мере пропал, многие рукописи были конфискованы. Архив, находившийся в московской квартире, сохранился и пополнен сыном Н. И. Вавилова — Ю. Н. Вавиловым.

(обратно)

18

§ 6, 7, 8 касаются частных вопросов.

(обратно)

19

Речь идет о Шунденко, переведенном на руководящую работу в органы НКВД и продолжавшем борьбу с Вавиловым. Как выяснилось позднее, Шунденко, работая в ВИРе, был одновременно сотрудником НКВД в чине майора.

(обратно)

20

Примечание 1966 г.

Следует, однако, отметить, что ночной вызов Н. И. Вавилова к И. Ста-лину в марте 1939 г., описанный М. Поповским в газете «Советская Россия» от 27 ноября 1964 г., и диалог между ними являются вымыслом. Этот эпизод некритически заимствован М. Поповским из малодостоверных воспоминаний одного из знакомых Н. И. Вавилова. Факт встречи Вавилова со Сталиным в 1939 г, не подтверждается ни одним из близких друзей и родственников ученого.

(обратно)

21

Примечание 1966 г.

Наиболее подробное и, по существу, первое публичное описание последней экспедиции и ареста Н. И. Вавилова было сделано в докладе участника экспедиции проф. Бахтеева «Последнее десятилетие» на юбилейном заседании Московского общества испытателей природы 24 ноября 1964 г. Текст доклада Ф. Х. Бахтеев любезно подарил автору настоящей работы. Наше описание событий в значительной степени основано на беседах с Ф. Х. Бахтеевым в 1962 г.

Нам кажется, что арест Н. И. Вавилова в столь необычной обстановке вблизи государственной границы СССР не был случайным. По-видимому, кому-то в Москве удалось добиться санкции на арест, ссылаясь на близкое нахождение Вавилова к границе. Слухи о том, что Вавилов «пытался» пересечь границу, усиленно распространялись в конце 1940 г. в качестве главного мотива ареста. Судя по описанию событий Ф. Х. Бахтеевым, эмиссары, осуществившие арест Вавилова, прилетели на самолете из Москвы. На самолете же Вавилов был доставлен в Москву.

В ряде публичных выступлений в 1965 и 1966 гг. писатель М. Поповский, детально знакомившийся со следственным «делом» Н. И. Вавилова, зачитал выписки из т. н. «Постановления на арест» Н. И. Вавилова. В этом «Постановлении», наряду с рядом вздорных обвинений Вавилова в шпионаже, руководстве «Трудовой крестьянской партией» и т. д., в частности, говорилось, что по указаниям Вавилова ВИР проводил специальные работы по опровержению данных Т. Д. Лысенко и его исследований, имеющих решающее значение для народного хозяйства СССР. Хранится в «деле» Вавилова также письмо наркома НКВД Берия Молотову, отвечавшему в Политбюро ЦК за науку, с просьбой дать санкцию на арест Вавилова.

(обратно)

22

Проф. Г. Д. Карпеченко был арестован вскоре после того, как газета «Ленинградский университет», в которой И. И. Презент играл руководящую роль, поместила редакционную статью (1940. 13 дек.), развязно критиковавшую лекционный курс Г. Д. Карпеченко по генетике и требовавшую устранения его и его сотрудников от работы в университете, т. к. они якобы превратили кафедру в «оплот реакционных учений, практически представляющих собой предельческие теории в биологической науке».

(обратно)

23

Примечание 1966 г.

Ряду людей как в период реабилитации Н. И. Вавилова, так и в совсем недавнее время удалось познакомиться с т. н. «делом» Н. И. Вавилова. В результате было точно установлено, что Шунденко Степан Николаевич действительно был руководителем сельхозотдела НКВД и возглавлял следствие по «делу» Вавилова. Непосредственным следователем, проводившим допросы, был некто Хват Александр Григорьевич.

(обратно)

24

Примечание 1967 г.

В течение 11 месяцев следствия Н. И. Вавилов вызывался на допросы около 400 раз.

(обратно)

25

Примечание 1967 г.

Писатель Марк Поповский, ознакомившийся в 1965 г. со следственным «делом» Н. И. Вавилова, в ряде публичных выступлений сообщил о письме И. В. Якушкина в Прокуратуру СССР в 1954 г., в котором он отказывается от своей экспертизы. Он пишет, что «экспертов» заставили подписать заранее подготовленный документ, что сам он после своего ареста в 1939 г. был завербован органами НКВД и лишь после этого освобожден. Поэтому, как Якушкин считает, он не мог быть независимым экспертом, т. е., по существу, был сотрудником НКВД. В своем заявлении он указывает, что остальные члены экспертной группы по «Делу» Вавилова также не были объективны. «Эксперт» Зубарев был сотрудником НКВД. «Эксперт» Мосолов был вице-президентом ВАСХНИЛ, заместителем Т. Д. Лысенко. «Эксперт» Чуенков был зам. наркома земледелия СССР. В период реабилитации все «эксперты» от своих выводов отказались, сообщив, что экспертная комиссия в полном составе никогда не собиралась и каждого «эксперта» обрабатывали поодиночке.

(обратно)

26

Примечание 1966 г.

Арест Н. И. Вавилова тоже требовал, по-видимому, решения самых высших инстанций и поэтому не может быть вменен в вину какому-либо одному человеку. Добивалось ареста Вавилова испытанным методом доносов немалое число людей и в течение длительного времени. Мы уже упоминали попытку Коля оклеветать его еще в 1931 г. В «Деле» Н. И. Вавилова было обнаружено много разных заявлений, обвинявших его во вредительстве, датированных широким диапазоном дат начиная с 1933 г. Фотокопия одного из таких доносов, написанного в 1938 г. Г. Н. Шлыковым, была прислана мне недавно из Ленинграда Н. И. Ивановым. Оригинал, подписанный Шлыковым, обнаружен в ленинградских партийных архивах. Небольшую выдержку из этого доноса я считаю целесообразным привести. Донос был направлен начальнику районного отдела НКВД.

Тов. Малинину

…Пока еще не уничтожены бандиты — Чернов, Яковлев, и Бауман, надо выяснить, что делали они в плоскости вредительства по организации сельскохозяйственной науки, опытных станций, постановки испытания и выведения новых сортов. Я все больше убеждаюсь, что тут могло быть разделение труда с Вавиловым, как с фактическим главой научно-исследовательского дела в стране в области растениеводства за все время после октябрьской революции. Не являлось ли внешне отрицательное отношение к нему прикрытием подлинного отношения как к сообщнику, — подлости и хитрости этих людей, как показывает процесс, нет предела. Просто трудно себе представить, чтобы реставраторы капитализма прошли мимо такой фигуры, как Вавилов, авторитетной в широких кругах агрономии, в особенности старой. Не допускаю мысли, чтобы он, как человек хорошо известных им правых убеждений, выходец, из среды миллионеров, не был приобщен к их организации. Он хорошо известен, как сужу по произведениям Бухарина и «правым»… Поэтому я и обращаюсь через Вас ко всей вашей системе принять меры к вскрытию обстоятельств, изложенных выше… В допросе Чернова не выяснена его практическая вредительская линия в отношении сельскохозяйственной науки. И это я считаю пробелом. На разоблачении этого рода вредительской деятельности мы могли бы, кроме того, ускорить процесс объединения в системе академии ВАСХНИЛ подлинно советских ученых.

7/III-38 Г. Шлыков

Эти заявления не служили, как мы видим, поводом для немедленного ареста, на что, естественно, рассчитывали доносчики по обычной практике тех времен. Однако эти заявления и не возвращались как клеветнические, что иногда практиковалось в 1938–1939 гг. Они накапливались. Арест готовился, но санкции на арест не было. В 1937–1938 гг. арест Вавилова вызвал бы весьма неблагоприятную реакцию за рубежом и бросил бы тень на все другие «процессы». И высшие власти это понимали. Но в конце 1940 г., когда вся Европа уже была объята пожаром второй мировой войны, арест Вавилова прошел сравнительно незамеченным..

(обратно)

27

Примечание 1967 г.

В Саратовской тюрьме Н. И. Вавилов был помещен в камеру смертников, которая находилась под землей и не имела окна. Смертники были лишены и прогулок. В камере Вавилов находился несколько месяцев и лишь летом 1942 г., после замены смертного приговора, переведен в общую камеру. По рассказу писателя М. Поповского, в «Деле» Вавилова хранится его письмо к наркому Берия. Судя по этому письму, Берия не дал санкции на приведение смертного приговора в исполнение. Более того, после приговора Вавилов был переведен во внутреннюю тюрьму НКВД и условия его содержания улучшились. Ему сообщили даже о возможности предоставления условий творческой работы, хотя официально приговор еще не был отменен. Нам кажется, что кратковременное улучшение условий содержания Вавилова в августе-сентяоре 1941 г. было связано с энергичными мерами, принимавшимися в этом направлении академиком Д. Н. Прянишниковым через жену Берия, которая работала в тот период (и вплоть до ареста Берия в 1953 г.) иа кафедре агрохимии Тимиразевской с/х академии и была ученицей Д. Н. Прянишникова.

(обратно)

28

Примечание 1966 г.

В 1965 г. мне удалось побеседовать с Виктором Константиновичем Тернопольским, главным бухгалтером ВАСХНИЛ. В 1938–1939 гг. он участвовал в финансовых ревизиях ВИРа и познакомился с Н. И. Вавиловым. В июне 1941 г. Тернопольский был арестован и содержался под следствием в одной тюрьме с Вавиловым. Его рассказ о событиях осени 1941 г. в московских тюрьмах позволяет сделать вывод, что неприведение в исполнение смертного приговора Вавилову было частично связано и с октябрьской паникой в Москве, вызванной наступлением немцев. 22 октября 1941 г. партия заключенных из московских тюрем в 7 специальных эшелонах была отправлена с Каланчевской платформы в Саратов. Путь до Саратова занял почти две недели. Директор Тимирязевской сельскохозяйственной академии проф. В. С. Немчинов также знал об эвакуации Вавилова в Саратов. По рассказу его жены, проезжая Саратов во время эвакуации в Среднюю Азию, Немчинов послал ее с продовольственной передачей для Вавилова, однако передача не были принята, а сам Немчинов получил строгое внушение. В. К. Тернопольский содержался в Саратове в той же тюрьме, в которой находился и Вавилов. Тюрьма была переполнена, в камерах для 1–2 человек находилось обычно по 10 заключенных.

(обратно)

29

Примечание 1967 г.

В 1967 г. проф. Ф. Х. Бахтееву удалось с помощью бывших работников Саратовской тюрьмы установить возможное место захоронения Н. И. Вавилова.

(обратно)

30

Первое руководство по медицинской генетике было издано на русском языке только в 1964 году.

(обратно)

31

Примечание 1966 г.

Первая позитивная статья о Н. К. Кольцове после 1941 г. была опубликована в журнале «Химия и жизнь» (1965. № 5). Более подробный очерк его деятельности был напечатан в журнале «Знамя» (1966. № 8).

(обратно)

32

Перед войной, в 1941 г., производство удобрений в СССР достигло лишь 3–3,5 миллионов тонн в год.

(обратно)

33

Сигаркин был зам. директора Института. Ныне реабилитирован.

(обратно)

34

После одобрения доклада Т. Д. Лысенко И. В. Сталиным Юрию Жданову пришлось покаяться в своих грехах в специальном письме к Сталину, датированном 7 июля 1948 г., но опубликованном в «Правде» в последний день сессии ВАСХНИЛ, 7 августа 1948 г. Юрий Жданов писал в этом письме, в частности, следующее: «С первого же дня моей работы в отделе науки ко мне стали являться представители формальной генетики с жалобами на то, что полученные ими новые сорта полезных растений (гречиха, кок-сагыз, герань, конопля, цитрусы), обладающие повышенными качествами, не внедряются в производство и наталкиваются на сопротивление сторонников академика Т. Д. Лысенко… Ошибка моя состояла в том, что, решив взять под защиту эти практические результаты, которые явились «дарами данайцев», я не подверг беспощадной критике коренные методологические пороки менделевско-моргановской генетики. Сознаю, что это деляческий подход к практике, погоня за копейкой…»

(обратно)

35

См.: Правда. 1948. 27 июля.

(обратно)

36

Проф. Н. И. Нуждин, подвизавшийся с 1941 г. в качестве личного теоретика Т. Д. Лысенко, до этого работал под руководством академика Н. И. Вавилова в Институте генетики АН СССР и был типичным «формальным генетиком». Основным объектом его исследований была плодовая мушка-дрозофила. Еще при жизни Н. И. Вавилова Н. И. Нуждин настойчиво пробивался к нему в заместители по институту. Каждый раз, когда Н. И. Вавилов приездал в Москву из Ленинграда, у него на столе в Институте генетики поверх всех накопившихся бумаг оказывался проект приказа о назначении Нуждина заместителем директора Н. И. Вавилов печально вздыхал в бросал это проект в корзину. Так продолжалось несколько лет. После ареста Вавилова его институтом завладел Т. Д. Лысенко, который и подписал долгожданный приказ, назначив Нуждина своим заместителем. Нуждин был назначен и главным редактором «Журнала общей биологии».

(обратно)

37

Важно отметить, что рабочая стенографическая запись этой сессии ВАСХНИЛ, хранящаяся в архиве ВАСХНИЛ, во многих случаях отличается от опубликованной версии. Особенно это относится к выступлениям генетиков, которых постоянно прерывали грубыми выкриками из зала и из президиума. Отшлифованы и некоторые нелепости в речах последователей Лысенко.

(обратно)

38

Проф. А. Н. Студитский был ранее сотрудником акад. Шмальгаузена, объявленного в 1948 г. лидером «морганистов» и подвергнутого сильнейшей травле. До 1948 г. Студитский весьма тесно сотрудничал с акад. Шмальгаузеном и разрабатывал его идеи. После 1948 г. он первый начал травить своего учителя и занялся разработкой и «доказательством» идей Лысенко, Лепешинской и др. Был вознагражден за это назначением на ряд ключевых постов, возглавив (на должности заместителя директора по научной работе) Институт морфологии вместо уволенного Шмальгаузена, кафедру гистологии Московского университета (вместо уволенного проф. Роскииа) и получив пост заместителя редакторе журнала «Успехи современной биологии». Более того, вскоре после сессии ВАСХНИЛ А. Н. Студитский был назначен на ключевой пост заведующего отделом науки газеты «Правда», где он в течение многих лет занимался тенденциозной дезионформацией советской общественности по биологическим вопросам.

(обратно)

39

Советский генетик И. А. Раппопорт, известный своими классическими работами по так называемым мутагенным веществам, оказался в связи с речью В. Молотова в трудном положении. На заседании партбюро от него потребовали публичного отказа от хромосомной теории наследственности н классической генетики. И. А. Раппопорт пытался доказывать практическую ценность классической генетики. В опровержение его доводов ему было указано на цитированную выше речь В.М.Молотова. «Почему вы считаете, что В. М. Молотов разбирается в генетике лучше меня», — ответил И. А. Раппопорт. Этот ответ и послужил поводом для исключения Раппопорта из членов партии и увольнения его с работы. В последующем этому крупному ученому, доктору биологических наук пришлось несколько лет работать лаборантом в геологическом институте.

(обратно)

40

Проф. М. Е. Лобашева и других его коллег из Ленинградского университета хотели в последующем исключить из партии. На партсобрании биологического факультета этого требовал И. Презент. Сохранившаяся стенограмма собрания рассказывает об интересном диалоге. Одни из членов партии прервал Презента, доказывавшего, что морганисты университета потворствуют фашизму. «Как же так, — не выдержал один из слушателей, — ко ведь товарищи, о которых вы говорите, почти всю войну с оружием в руках воевали с фашистами, они были удостоены военных наград». «Это не аргумент, — ответил Презент, — они боролись с фашизмом чисто эмпирически». Следует отметить, между прочим, что как сам Презент, так и многие из его друзей избегали во время войны именно этой эмпирической борьбы с фашизмом.

(обратно)

41

Акад. И. Шмальгаузен, без всяких оснований причисленный в тот период к лидерам менделистов-морганистов, является крупным специалистом в области эволюционной морфологии животных, учеником выдающегося ученого-эволюциониста академика Северцева. Шмальгаузен был подвергнут особенно сильной травле как на сессии ВАСХНИЛ, так и после нее. о том, насколько сильным был запрет, наложенный на его фамилию, говорит эпизод, невольным свидетелем которого я был в 949 г., когда мне пришлось выполнять небольшую договорную работу в издательстве «Советская наука». Оно переиздавало тогда «Определитель высших растений» Талиева, выходивший под редакцией известного ботаника проф. С. С. Станкова Старший редактор О. Г. Гольцман потребовал от Станкова исключения из текста многократно упоминавшуюся фамилию Шмальгаузена, невзирая на объяснения о том, что речь идет о другом, умершем еще до революции, известном русском ботанике Иване Шмальгаузене, отце того Шмальгаузена, который был ошельмован лысенковцами.

(обратно)

42

Акад. А. Р. Жебрак, известный своими классическими опытами по созданию полиплоидных форм и видов растений, в основном пшениц, является одним из первых генетиков, выступавших в 1935–1936 гг. с критикой научного нигилизма и обскурантизма И. И. Презента и Д. Лысенко. Поэтому лысенковцы постоянно стремились опорочить как самого А. Р. Жебрака, так и его работы. В 1947 г. им удалось устроить над А. Р. Жебраком позорный суд чести только за то, что в своей статье о советской генетике для американского журнала «Сайенс» А. Р. Жебрак не описал «достижений» Т. Д. Лысенко. Вслед за увольнением А. Р. Жебрака с поста заведующего кафедрой генетики Т. Д. Лысенко и его сподвижникам удалось фактически ликвидировать ценнейшую коллекцию полиплоидных растений, созданную А. Р. Жебраком и его сотрудниками.

(обратно)

43

А. Парамонов заведовал кафедрой дарвинизма и зоологии и был одним из лучших лекторов академии. Его пост отдали по совместительству сотруднику Т. Д. Лысенко — Н. И. Нуждину. При Н. И. Нуждине эта кафедра сильно изменилась.

(обратно)

44

Примечание 1966 г.

Основной работой Т. Д. Лысенко, впервые излагавшей в развернутом виде его идеи о скачкообразном превращении видов, явилась, как известно, его статья «Вид», написанная для «Большой Советской Энциклопедии». В энциклопедиях помещают обычно не первые сообщения об открытиях, а итоговый материал, обобщение данных мировой науки. Для Т. Д. Лысенко сделано исключение. Интересно привести здесь сопроводительное письмо Т. Д. Лысенко к этой статье. Подлинник находится в моем архиве.

На бланке ВАСХНИЛ № Л-1/1223 4 сентября 1950 г.

Главному Редактору Большой Советской Энциклопедии

академику Вавилову С. И.

Факты, излагаемые в направленной в редакцию статье «ВИД», верны. Научную ответственность за эту статью беру на себя полностью. Однако в связи с тем, что развиваемые в статье мысли совершенно противоречат общераспространенным в биологической науке понятиям о виде и видообразовании, не беру на себя смелость рекомендовать помещение статьи в энциклопедию. Поэтому прошу предварительно согласовать ее с Отделом пропаганды Цк ВКП(б). Уважающий Вас академик

Т. Д. Лысенко

(обратно)

45

Примечание 1966 г.

Реорганизация редколлегии «Ботанического журнала» была осуществлена по прямому указанию Н. С. Хрущева. В № 2 «Ботанического журнала» за 1959 г., подготовленном уже новой «мичуринской» редколлегией, в передовой статье обосновываются эти изменения состава, дается критика работы журнала и приводится реплика Н. С. Хрущева по поводу «Ботанического журнала» на Пленуме ЦК КПСС в декабре 1958 г. Журнал приводит следующий диалог, зафиксированный и в стенографическом отчете о Пленуме (с. 233);

Речь тов. И. Д. Мустафаева:

…Особенно плохо дело обстоит в области биологической науки, как об этом было указано в газете «Правда» от 14 декабря, где говорится о непонятном поведении «Ботанического журнала» и некоторых наших ученых. Вместо того чтобы по-деловому, по-научному друг друга критиковать и указывать на недостатки, дело переходит на оскорбительный тон, на унижение.

Н. С. Хрущев (реплика):

«Надо кадры посмотреть. Видимо, в редакцию подобраны люди, которые против мичуринской науки. Пока они там будут, ничего не изменится. Их надо заменить, поставить других, настоящих мичуринцев. В этом коренное решение вопроса».

Важно отметить, что расформирование редколлегии «Ботанического журнала» осуществлялось, хотя и по директиве свыше, Президиумом АН СССР и Биологическим отделением АН СССР. В то же время лишь за два с половиной месяца до этой акции Академия наук СССР рассмотрела работу «Ботанического журнала» н полностью одобрила ее. По этому поводу принято специальное Постановление от 23 сентября 1958 г. Следует указать и на то, что деятельность «Ботанического журнала» и особенно его полемическая активность в отношении концепций Лысенко одобрены специальными резолюциями Всесоюзного Ботанического общества 17 декабря 1957 г. Эти резолюции опубликованы вй 2-м номере журнала за 1958 г., однако сигнальные экземпляры «Ботанического журнала» с ними были задержаны и из последующих экземпляров тиража текст резолюции изъят.

(обратно)

46

Первой ласточкой послевоенного возрождения вильямсимизма явился сборник «Севооборот и система земледелия», выпущенный Госпланиздатом и составленный В. С. Дмитриевым. В этом сборнике агрономическая концепция Вильямса вновь объявлялась непревзойденной, а сторонники Д. Н. Прянишникова — последователями буржуазного земледелия.

(обратно)

47

Примечание 1967 г.

Эта глава была написана в 1962 г. и дополнена в 1963-м. В настоящее время, естественно, многое можно было бы написать иначе. Однако мы считаем целесообразным сохранить исходный текст, с тем чтобы сравнить теоретические основы двух направлений генетики именно в 1962–1963 гг., то есть в самый последний период монопольного, защищенного от критики существования лысенкоизма.

(обратно)

48

Следует отметить, что в более позднее время Н. М. Сисакян полностью изменил свое отношение к молекулярной генетике и опубликовал ряд статей, в которых дается высокая оценка данным о «генетическом коде» и «матричных молекулах».

(обратно)

49

Примечание 1967 г.

Конференция была запрещена по личному указанию Н. С. Хрущева, сделанному им по телефону из Киева, когда он приехал вместе с Т. Д. Лысенко на республиканское совещание по сельскому хозяйству.

(обратно)

50

Примечание 1967 г.

М. А. Ольшанский — Президент ВАСХНИЛ с 1962 по 1965 г.

(обратно)

51

Примечание 1965 г.

Упоминание об этой докладной записке было опубликовано в статье о М. И. Хаджинове (Комс. правда. 1964. 2 дек.).

(обратно)

52

В подготовке этого раздела книги больную помощь оказали автору неопубликованные обстоятельные исследования доктора сельскохозяйственных наук А. А. Любищева и доктора биологических наук В. П. Эфроимсона по истории агрономических предложений Т. Д. Лысенко. Автор выражает А. А. Любищеву и В. П. Эфроимсону свою глубокую благодарность за любезное предоставление в его распоряжение этих материалов.

(обратно)

53

Изв. АН СССР. Сер. биол. 1962. № 5.

(обратно)

54

Материалы сессии см.: Вестник сельскохозяйственной науки. 1963. № 5 и в ряде других изданий.

(обратно)

55

Новый состав Комитета по Ленинским премиям утвержден Советом Министров СССР в январе 1963 г. Список опубликован в газете «Известия» 17 января. В него вошли 120 ученых, однако сельскохозяйственная наука была представлена в основном сторонниками Т. Д. Лысенко (М. А. Ольшанский, П. П. Лукьяненко, И. Г. Эйхфельд, В. С. Пустовойт, В. Н. Столетов, Н. М. Сисакян.

(обратно)

Оглавление

Трудная судьба книги

Предисловие

Предисловие ко второму варианту

Часть I. Первая фаза дискуссии (1929–1941)

  Глава 1. Некоторые исторические предпосылки возникновения в СССР биолого-агрономической дискуссии

    Политическая обстановка в стране и научные дискуссии

    Генетика в период борьбы с так называемой «буржуазной» наукой в 1929–1931 годах

    Научная и политическая деятельность Т. Д. Лысенко и ИМ. Презента до их объединения в 1932 году

    Первые удары по Н. И. Вавилову и советской школе растениеводства и селекции в 1931 году

  Глава 2. Начало общесоюзной дискуссии в области генетики и селекции в 1935–1936 годах. Характеристика двух противостоящих друг другу селекционно-генетических концепций

    Проблема наследственности. Возникновение двух направлений. 1936 год

      Позиции классической генетики

      Позиции Т. Д. Лысенко и И. И. Презента

    Проблема изменчивости. Два направления. 1936 год

      Вопрос о природе мутаций

      Выступление Г. Меллера на дискуссии 1936 года. Несколько слов о судьбе Г. Меллера

      Представления Т. Д. Лысенко об изменчивости

    Два направления в прикладной генетике, селекции и растениеводстве. 1936 год

      Роль Н. И. Вавилова и его школы в развитии прикладной генетики, селекции и растениеводства в СССР. Создание мировой коллекции культурных растений

      Некоторые другие практические достижения классической генетики в СССР

      Практические аспекты в работах Т. Д. Лысенко в 1936 году

  Глава 3. Завершение первой фазы генетической дискуссии в 1937–1940 годах

    Подготовка Седьмого международного генетического конгресса в Москве в 1937 году

    Трансформация генетической дискуссии в борьбу с «врагами народа»

    Отмена Международного генетического конгресса в Москве

    Первые аресты советских биологов и селекционеров

    Кампания обвинений против Н. И. Вавилова и его школы

    Создание антивавиловской группы в ВИРе

    Н. И. Вавилов в борьбе за научную истину

    Отчет Н. И. Вавилова на Президиуме ВАСХНИЛ в 1939 году

    Дискуссия при журнале «Под знаменем марксизма»

    Последние этапы борьбы. Письма Н. И. Вавилова е Наркомат земледелия СССР и в ЦК ВКП(б) в 1939 и 1940 годах

    Последняя экспедиция и арест Н. И. Вавилова

    Аресты ближайших сотрудников Н. И. Вавилова

    Следствие, суд и приговор по «делу» Н. И. Вавилова

    Н. И. Вавилов в Саратовской тюрьме. Избрание Н. И. Вавилова почетным членом Королевского научного общества Великобритании. Смерть Н. И. Вавилова

    Н. И. Вавилов, облик ученого и человека

  Глава 4. Судьба советской медицинской генетики в 1937–1940 годах

    Задачи и проблемы медицинской генетики

    Обвинение советских генетиков в расизме. Борьба И. И. Презента с Н. К. Кольцовым

    Н. К. Кольцов — ученый и патриот

  Глава 5. События агрономической дискуссии 1935–1938 годов и их связь с генетической дискуссией

    Идейная связь вильямсизма и лысенкоизма. Общность методов борьбы с оппонентами

    Основные элементы «учения» В. Р. Вильямса

    Дискуссия между Д. Н. Прянишниковым и В. Р. Вильямсом

    Трансформация агрономической дискуссии в борьбу с «врагами народа». Аресты среди агрохимиков

    Дружба Д. Н. Прянишникова и Н. И. Вавилова. Попытка Д. Н. Прянишникова добиться освобождения Н. И. Вавилова

    В. Р. Вильямс как человек и ученый

    Дискуссия между В. Р. Вильямсом и Н. М. Тулайковым. Арест и гибель Н. М. Тулайкова

Часть II. Новая фаза дискуссии (1946–1962)

  Глава 1. Резкое обострение генетической дискуссии в послевоенный период. Причины и последствия сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года

    Послевоенное возрождение научных дискуссий в области биологии. Полемика по вопросам внутривидовой конкуренции

    Развитие дискуссии и подготовка разгромной сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года

    Проведение сессии ВАСХНИЛ 31 июля — 7 августа 1948 года

    Последствия сессии ВАСХНИЛ 1948 года и организация разгрома и «перестройки» научных учреждений

    Культ Т. Д. Лысенко в 1948–1952 годах

    Распространение методов и принципов лысенкоизма на другие области знания

    Появление псевдонаучных направлений Г. М. Бошьяна и О. Е. Лепешинской. Новая «теория» Т. Д. Лысенко о перерождениях видов

    Международные аспекты сессии ВАСХНИЛ 1948 года

    Возобновление биолого-агрономической дискуссии в 1952–1958 годах. Моральная победа «Ботанического журнала»

    Разгром редакции «Ботанического журнала» в декабре 1958 года и новый запрет на критику Т. Д. Лысенко

  Глава 2. Воскрешение вильямсизма в 1948 году и распространение травопольной системы земледелия на всю страну

    Теоретический анализ концепций почвообразования, развивавшихся В. Р. Вильямсом

    Расцвет вильямсизма после сессии ВАСХНИЛ в 1948 году и всеобщее внедрение травопольной системы в форме «сталинского плана преобразования природы»

    Новая волна преследований представителей агрохимической школы Д. Н. Прянишникова

    Роль Т. Д. Лысенко в поддержке и распространении системы В. Р. Вильямса

  Глава 3. Два направления в генетике[47]. Теоретические аспекты

    Достижения классической генетики и смежных с нею наук

      Раскрытие биохимической структуры и функций генов

      Как гены управляют синтезом белков

      Молекулярный механизм мутаций

      Раскрытие природы кода генетической информации

      Механизм точной ауторепродукции генетического материала хромосом

      Объем генетической информации для развития особей

      Молекулярный механизм репродукции вирусов, фагов и бактерий

      Резкое отставание молекулярно-генетических исследований в СССР

      Теоретические аспекты «мичуринской» генетики

  Глава 4. Практика — критерий истины

    Практические аспекты современной (классической) генетики

      Генетика — основа селекции

      Искусственное усиление мутагенными факторами процессов изменчивости

      Практическое использование полиплоидии

      Новые методы гибридизации и использование гетерозиса

      Управление полом у животных

      Медицинская генетика, генетика рака и старения

      Радиационная генетика

    Практические аспекты лысенковской агробиологии[52]

      Практическая яровизация. История открытия и судьба агроприема

      История сверхскоростного выведения новых сортов

      Внутрисортовое скрещивание или «обновление» сортов

      Межсортовое свободное переопыление

      Летние посадки картофеля

      Посевы озимых пшениц по стерне в Сибири

      Летние посевы сахарной свеклы в Средней Азии

      Посев картофеля верхушками клубней

      Гнездовые посевы деревьев и некоторых сельскохозяйственных культур

      Теория взаимоперерождения видов и попытки доказать порождение сорняков культурными растениями

      Агрохимическое «новаторство» Т. Д. Лысенко

      Вегетативная гибридизация растений

      Внедрение ветвистой пшеницы

      «Закрытие» гормонов растений

      Борьба с методом инцухта имежлинейными гибридами

      Омоложение содовыми ваннами

      Коренная переделка почв. Вспашка на глубину одного метра

      Селекционные методы. Переделка яровых в озимые и наоборот

      Джерсеизация скота в СССР

Часть III. Последняя фаза дискуссии (1962–1966)

  Глава 1. Основные события биологической дискуссии с июля 1962-го по октябрь 1964 года

    Президиум АН СССР проверяет работу Т. Д. Лысенко

    Н. С. Хрущев и руководители партии проверяют работу Т. Д. Лысенко

    Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию биологической науки и укреплению ее связи с практикой»

    Как использовали Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о биологии оба направления

    Присуждение Ленинских премий по сельскому хозяйству в 1963 году

    Дискуссия, начатая в журнале «Нева»

    Пленум ЦК КПСС по вопросам идеологии в июне 1963 года

    Начало возрождения медицинской генетики

    Новые шаги по расширению и усилению монополизма мичуринской биологии

    Февральский Пленум ЦК КПСС по сельскому хозяйству

    Крупная неудача лысенковцев на выборах в Академию наук СССР в июне 1964 года

    Новые акции Н. С. Хрущева по укреплению позиций Т. Д. Лысенко и возрастание активности лысенковцев в августе — октябре 1964 года

  Глава 2. Конец лысенкоизма. Октябрь 1964-го — декабрь 1966 года

    Отставка Н. С. Хрущева и изменение положения генетики

    Конец октября 1964 года. Начало возрождения генетики и элиминации лысенкоизма

    Ноябрь — декабрь 1964 года. Процесс становится необратимым

    Основные задачи восстановления генетики и биологии и повышения уровня сельскохозяйственных наук

    Освобождение Т. Д. Лысенко с поста директора Института генетики и проверка его деятельности комиссией АН СССР

    Реформы в сфере биологического образования

    Торжества по случаю столетнего юбилея открытий Г. Менделя

    Некоторые организационные изменения в советской биологической науке

    Ликвидирован ли лысенкоизм как специфическое научное течение и организационное объединение?

Заключение. Некоторые выводы и уроки дискуссии

Послесловие

Иллюстрации Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg