«Дети Гитлера»

Гвидо Кнопп Дети Гитлера

ПРЕДИСЛОВИЕ

В этой книге пойдет речь об истории поколения, которое не имело выбора. Не оно проголосовало за Гитлера. Этот выбор сделали родители. Юноши и девушки, выросшие в тридцатые и первую половину сороковых годов, как ни одно другое поколение немцев до и после них, были востребованы государством. В 1938 году Гитлер в почти издевательском тоне провозгласил: «Этой молодежи нечему учиться, кроме как мыслить по-немецки, действовать по-немецки». «С десяти лет вы принадлежите Юнгфольку, с четырнадцати Гитлерюгенду, затем партии и государственной службе. А после службы в армии мы сразу возьмем вас в СС и СА, и так далее. В своей дальнейшей жизни вы уже никогда не будете предоставлены сами себе».

Год за годом двадцатого апреля в день рождения фюрера миллионы юных немцев — «дети Гитлера» присягали химере «отца нации». «Мне было десять лет. В то время в газетах писали, что немецкий народ подарил фюреру всех родившихся в течение одного года. Это нас подарили Гитлеру», — вспоминает писатель Эрих Лоест, 1926 года рождения, свой торжественный прием в Гитлерюгенд.

Всего лишь двенадцать лет длилось это наваждение, однако его последствия ощущаются по сей день. И сегодня многие из тех, кто был тогда молод, испытывают душевную боль от понимания того, что преступный режим использовал их в своих целях. Актер Харди Крюгер, также состоявший в Гитлерюгенде в те времена, назвал эту боль «душевными рубцами и шрамами». Это поколение живо до сих пор. Оно может рассказать об эпохе, когда человек воспринимался не как индивидуум, а как расходный материал.

Гитлерюгенд не был единым монолитом. Были энтузиасты и активисты, часть которых и сейчас с любовью рассказывает о «прекрасных временах» в Гитлерюгенде и Союзе германских девушек. Была огромная масса тех, кто, не задумываясь, выполняли приказы и мечтали об одном — пережить войну. И были те немногочисленные, которые сомневались и пытались противостоять действиям режима. Картина была неоднородной. Например, то, что пришлось пережить молодежи 1923 года рождения, коренным образом отличается от жизненного опыта родившихся десятью годами позже. Существовали и заметные региональные различия: жизнь молодежи в больших городах, таких как Берлин, Гамбург, Мюнхен, Кельн была иной, чем в Шварцвальде, Померании или Восточной Пруссии.

И все же. Чем больше воспоминаний удалось собрать, тем больше сходства обнаружилось в этих рассказах. Для написания этой книги было проведено более 1000 интервью с людьми, которые на исходе жизненного пути только сейчас смогли найти силы и мужество вспомнить те годы. Юноши этого поколения прошли через мясорубку войны, девушки пережили страшные бомбардировки в тылу. Поражение в 1945 году обрекло миллионы на изгнание с исторической родины. Те, кто пережили ужасы тотальной войны, потеряли самые лучшие годы своей жизни. Затем были трудности послевоенного периода. На плечи этого поколения легла вся тяжесть восстановления страны. В его памяти хранятся воспоминания о страхе, нужде, смерти, а также о временах, когда диктатура не только демонстрировала свое могущество, но могла прибегнуть и к обольщению.

Зачастую она начинала с явно безобидных вещей. Если в гитлеровском рейхе юноша желал ярких впечатлений, Гитлерюгенд предлагал ему весьма привлекательные возможности времяпровождения. Лагерный костер, палаточная романтика, приключения создавали чувство коллективизма, командный дух. «Мы мерзли, потели, промокали в палатках», — вспоминает один из них, — «но какие коллективные переживания, путешествия, напряжение всех сил. По вечерам мы сидели все вместе вокруг костра. Мы пели песни. В темной ночи над нами сияли звезды. Захватывающее чувство, которое невозможно забыть».

Там, где идет осознанное воздействие на чувства с целью установления контроля над разумом, дети становятся легкой добычей. Впервые за все время существования Германии у молодых людей появилось ощущение своей значимости. Никогда прежде в немецкой истории молодежь не была так востребована, и одновременно так преступно использована.

«Из нас регулярно вытравливали человечность и представления о гуманности», — вспоминает один из современников. Был востребован тип активного, дисциплинированного юноши, который восторженно воспринимал порядки режима, не задумываясь над их сутью. Воспитывалось послушное поколение — пушечное мясо для гитлеровской войны.

Из некоторых выращивались господа. Они должны были стать новой руководящей кастой всемирного рейха — гауляйтерами, полководцами, вождями буквально во всех областях и профессиях. Они должны были быть суровыми, властными, исполнительными и деятельными — будущие руководители современной тирании.

В гитлеровских элитных школах мечта о воспитании новых немецких людей-повелителей должна была стать реальностью. В школах имени Адольфа Гитлера, национал-политических воспитательных учреждениях, рейхсшколе НСДАП режим хотел вырастить способных исполнителей, которым в качестве наследников Гитлера должно было бы принадлежать будущее. Детей муштровали, обучали военному делу и формировали их мировоззрение. Они были обязаны «верить, повиноваться и сражаться», выполнять роль политических бойцов. Молодые люди, привлеченные возможностью заниматься различными видами спорта, устраивать насыщенный досуг, иметь перспективную карьеру в дальнейшем, поступали в элитные интернаты. Там в них воспитывали безусловную преданность режиму. Во время войны выпускники гитлеровских школ зачастую становились фанатиками. Выжил лишь каждый второй.Удивительно много выпускников этих заведений легко сделали карьеру при демократии — в экономике, публицистике и дипломатии. Некоторые бывшие ученики элитных школ, такие как прежний издатель газеты «Цайт» Тео Зоммер или прежний шеф-редактор издания «Эльтерн» Отто Шустер, без опаски живописуют свое пребывание в гитлеровских школах. Некоторые все еще подчеркивают преимущества воспитания, которое закаливает организм и характер. «Нас хорошо воспитали для плохих дел». А девушки? И девушки без исключения были охвачены, воспитаны и обмануты режимом. Девушки Германии должны были быть в высшей степени старательны, послушны и прежде всего быть готовы к исполнению роли матери будущих солдат. Быть машиной для воспроизводства человеческого резерва для военных целей. «Девичьим предназначением» называло эту функцию руководство Союза германских девушек. Зачастую аббревиатуру «BDM» насмешливо трактовали как «Будущие германские матери» или «Мальчик, полюби меня».

«Это было прекраснейшее время в моей жизни», — многие женщины-очевидцы до сих пор не могут соотнести свои субъективные воспоминания и реальные исторические факты. Иногда им это удается. «Это действительно ужасно», — соглашается бывшая девушка из СГД, — «признать, что мы верили в ложные истины». Другие, наоборот, имеют о детстве тягостные воспоминания.

Однако несмотря на противоречивость суждений налицо очевидное стремление людей в конце уходящего века рассказать о своих юношеских порывах и заблуждениях. «Девушки Гитлера» стали сегодня бабушками, а многие и прабабушками. После войны они восстанавливали из руин оба немецких государства. Многие из них лишь годы спустя осознали, что в годы юности они насильно подверглись обработке со стороны режима. Какую роль при этом играло их отношение к Гитлеру. Значительная часть опрошенных «девушек из СГД» признает большое влияние эмоционального аспекта. «Он был отцом для всех.» «Это было как глубокая внутренняя любовь.» «Я воспринимала его как бога.» Девушки в том числе были среди авторов любовных писем типа «дорогой фюрер, я хочу ребенка от тебя», которые тысячами приходили в рейхсканцелярию. С одной стороны это явление можно признать исключением из нормы, но с другой стороны оно является безусловным доказательством в пользу существования подобного коллективного чувства.

Во время войны «дети Гитлера» оказывали важную поддержку нацистскому режиму. Без неустанного и многообразного участия Гитлерюгенда экономика и общество Германии быстрее потерпели бы крах в войне. Девятимиллионная армия дешевой рабочей силы закрывала бреши, возникшие после призыва на фронт взрослых мужчин. «Дети Гитлера» работали курьерами, связными, собирали урожай, участвовали в противовоздушной обороне, распространяли листовки и разносили продовольственные карточки. Девушки помогали многодетным матерям вести домашнее хозяйство, работали в Красном Кресте и различных учреждениях. Юноши служили в пожарных командах или проходили военную подготовку в призывных лагерях перед призывом в вермахт.

Более тридцати процентов молодежи, родившейся с 1921 по 1925 годы, погибли на фронтах второй мировой войны или в результате воздушных бомбардировок городов в тылу. От атлантического побережья до Черного моря, от Полярного круга до Африки и по всей территории Германии их могилы напоминают об авантюре, в которую Гитлер завлек обманом молодое поколение. Многие молодые люди одновременно были и жертвами и палачами. Во всех акциях насилия, которые осуществляли в захваченных восточных областях гауляйтеры и части СС, принимали участие руководители Гитлерюгенда.

Под конец они сами должны были добровольно принести себя в жертву человеку, которому они некогда присягали. «Умереть за фюрера, народ и родину было почетной обязанностью. Так нас воспитывали». Сотни опрошенных называли эту установку в качестве главной причины, по которой они — четырнадцати, пятнадцати и шестнадцатилетние беспрекословно участвовали в бессмысленной войне. Те, кто выжил, лишь после войны осознал, ради какого отечества они собирались погибнуть.

Подведем итоги. Для этого поколения 1945 год явился не только полным поражением. Он стал крахом целой системы ценностей. В 1945 году для молодых немцев исчезло то прошлое, к которому они могли бы вернуться. Они не знали ничего кроме национал-социализма и войны. Национал-социализм привел их к войне. В 1945 году и война, и национал-социализм ушли в небытие.

Многие юноши и девушки в первые послевоенные годы с трудом привыкали к новым демократическим порядкам. Свою энергию они направили на хозяйственное развитие, на создание своих семей. Их дети в 1968 году выступили против своих отцов. Споры до сих пор не закончились.

«Дети Гитлера» не сами выбрали себе «отца». Выбор сделали их родители. Это поколение было не лучше и не хуже предыдущих и последующих поколений. Обманутое, совращенное, преступно воспитанное и использованное поколение вспоминает сегодня, в конце уходящего века, непростые годы своей юности.

Эта книга рассказывает о тех, кто добровольно позволял собой управлять. Одни поступали так из чувства долга, патриотизма, а другие просто плыли по течению. Одни служили режиму с фанатизмом. Другие исполняли приказы неохотно, пассивно сопротивляясь. В этой книге Вы найдете воспоминания и тех мужчин и женщин, которые будучи молодыми людьми сопротивлялись натиску национал-социалистического режима. Сегодня они вспоминают о тех годах. Свидетельства из первых рук имеют большую ценность. К ним прислушивается много людей. Вам придется примириться с субъективностью высказываний, которую Вы обнаружите в этой книге. Коллективные воспоминания сочетаются с документами. Они то спорят с ними, то соглашаются. Эта книга представляет собой завещание поколения, которое насильно стало «детьми Гитлера».

Они еще живы. Они еще могут рассказывать. Мы еще можем делать выводы из их судеб, чтобы уберечь своих детей.

СОВРАЩЕНИЕ

Вы — маленькие мальчики и девочки должны заботиться об этой новой Германии. Вы должны быть ей верны. И эти воспоминания будут вам незабываемой наградой на всю вашу жизнь.

Адольф Гитлер, 1932

Я считаю, мое поколение не было поголовно заражено вирусом национал-социализма, но оно выросло в атмосфере, пропитанной запахом униформы.

Клаус Беллинг, родился в 1928

Адольф Гитлер, мы верим тебе. Без тебя мы были бы разобщены. С тобой мы — единый народ. С тобой связаны главные события нашей юности.

Бальдур фон Ширах, 1934

Культивируемое чувство готовности умереть за фюрера, народ, общество являлось в сущности наиглавнейшим в нашей жизни.

Ханс-Йохен Фогель, родился в 1926

Я знаю, молодежь с радостью и восторгом отправится на государственную службу.

Герман Геринг, 1939

Они завлекли нас, чтобы использовать, и мы охотно приняли участие. Многие, подобно мне, не противились этому и не видели основания противиться, а позднее увлекли за собой и других.

Эрих Лоест, родился в 1926

Одно из основных направлений образовательной и воспитательной работы народных государств заключается в следующем: как целенаправленно, так и инстинктивно развивать в сердцах и сознании преданной молодежи расовое чувство, расовое мышление.

Адольф Гитлер, «Майн Кампф»

Для Гитлерюгенда человек не представлял ценности, если он принадлежал другой расе, исповедовал иную религию или иные политические взгляды.

Ханс-Петер Херц, немецкий еврей, родился в 1927

Мы ищем идеальную модель национал-социалистической работы, национал-социалистического характера, национал-социалистического воззрения на мировые проблемы. Задача определена. Начинай ее выполнение, немецкая молодежь!

Йозеф Геббельс, 1935

Они не говорили сразу напрямик:»Мы хотим сделать из вас отличных нацистов». Они постепенно подводили нас к этой мысли.

Ханс Мюллер, родился в 1923

Твой ребенок уже сегодня принадлежит нам. А ты? Ты пока не решился, но твои отпрыски уже в новом лагере. В ближайшее время им больше ничего другого не понадобится.

Адольф Гитлер, 1933

Конечно, молодым людям нравится, когда им говорят: «Вы есть будущее. Вы будете все решать. Старики все равно исчезнут с горизонта в один прекрасный день.»

Ханс-Йохен Фогель, родился в 1926

Мой фюрер, по Вашему приказу здесь собралась молодежь, лишенная классового сознания и сословных предрассудков.

Бальдур фон Ширах, 1934

Сменяется поколение за поколением, решая свои задачи. И вот в этом городе появляется новая молодежь. Она будет еще более крепкой, сильной, здоровой и даст последующим поколениям еще более захватывающие перспективы на будущее.

Адольф Гитлер, 1936

Молодежь была совращена. Ее мышление не было столь развито, чтобы создать собственную ясную картину происходящего. Прибавьте сюда и юношеские нравственные поиски, столь присущие всем нам.

Имо Московиц, немецкий еврей, родился в 1925

Будущее нации тряслось в грузовиках и железнодорожных вагонах. И только специально отобранные шли пешком. Они оставляли за спиной сотни километров, маршируя по Германии. Под звуки горнов и барабанов они заполняли улицы, пели и несли знамена через деревни и города. Многие из них проводили на ногах целые месяцы. Они ночевали в палаточных лагерях и копнах сена. Каждый год примерно 2000 членов Гитлерюгенда с воодушевлением отзывались на призыв вождя Гитлерюгенда Бальдура фон Шираха: «Мы маршируем к фюреру. Если он пожелает, мы будем маршировать для него».

Утром 14 сентября 1935 года участники марша «Адольф Гитлер» достигли своей цели. Вместе с ним на Нюрнбергский стадион пришли 54000 юношей и девушек из различных областей рейха, чтобы присутствовать на «сборе молодежи». Согласно сценарию национал-социалистического мероприятия под названием «съезд свободы» они были построены в многотысячные колонны. Они были статистами для создания атмосферы восторга и эйфории. Перед главной трибуной с верхушкой партии и вермахта застыли тысячи молодых людей в униформе, ожидая появления «отца нации».

Наконец властитель появляется среди молодежи. Член Гитлерюгенда номер один «третьего рейха» приветствует его. Бальдур фон Ширах гордо зачитывает свое обращение. Затем следует команда «Вольно!» И сразу же как по приказу тишина над стадионом взорвалась от приветственных выкриков «хайль», которые вырывались из тысяч детских глоток. Ликование длилось несколько минут, пока барабанная дробь и трубные раскаты не напомнили о партийной дисциплине и не положили предел запланированной вспышке эмоций. Огромная масса людей в едином порыве запела: «Мы — молодая сила рейха, мы — великое братство…»

Двадцативосьмилетний вождь Гитлерюгенда в присущей ему высокопарной манере клятвенно заверил, что собравшаяся молодежь готова на любые жертвы: «Здесь перед Вами стоит молодое поколение нашего народа. Глядя на этих юношей, я вижу среди них лица двадцать одного погибшего товарища. Они отдали жизни за то, чтобы мы сегодня могли жить в таком обществе. Мой фюрер, эти товарищи погибли с верой в тебя. Вся немецкая молодежь живет с такими же убеждениями. Мы учимся на героическом примере павших и понимаем; верность тебе — это ворота в наше бессмертие.»

Приобщение молодежи к культу мертвых. С рвением миссионера проповедовал Ширах молодому поколению основы национал-социалистической веры, которая провозглашала смерть за «фюрера» как путь к вечной жизни. Перед лицом своих последователей Гитлер также заявлял о своем видении предполагаемого нового человека: «Что мы хотим от нашей немецкой молодежи. Совсем не то, что в прошлые времена. По-нашему, немецкая молодежь должна быть стройной и высокой, проворной как гончий пес, жесткой как шкура, и закаленной как крупповская сталь.

В «год закалки» Гитлер призвал своих молодых слушателей «закаляться морально и физически, готовится к выполнению своего долга — служению народу.» Подрастающие дети еще не осознавали, какие пути-дороги им уготовлены. «Нет ничего невозможного, когда есть единая воля, единый приказ, которому подчиняются все сверху донизу», — звучал призыв к слепому повиновению в государстве «фюрера». В качестве наглядного примера народного единения Гитлер призвал молодежь к проведению воспитательной работы: « Мы должны воспитывать весь наш народ. Всегда, если где-нибудь один отдает приказания, другие должны уяснить себе задачи и выполнять их. Возможно, в следующие часы им самим придется командовать, и их приказы будут подлежать исполнению. Мы никогда не забудем, что единство укрепляет силу. Мы хотим быть сильнее. Это наш лозунг. Вы отвечаете передо мной за выполнение этого лозунга. Вы — будущее нации, будущее германского рейха.»

Под конец своего выступления фюрер спустился к своим торжествующим последователям, которых он призвал к солдатской дисциплине и безжалостной твердости по отношению к слабакам. « Все время, пока Гитлер в течении получаса обходил наши ряды, мы должны были вытягивать вверх руки в приветствии. Мы старались изо всех сил. В каждом ряду по два назначенных активиста Гитлерюгенда следили за тем, чтобы мы высоко поднимали свои руки. И каждый раз, когда кто-нибудь опускал ослабевшую руку, они заставляли поднимать ее,» — вспоминает Хана Беер-Паге, которая с отрядом СГМ приехала в Нюрнберг.

Когда молодые национал-социалисты, уставшие и одновременно воодушевленные речами Гитлера, принимали участие в большом приеме перед отправкой домой, «имперский съезд свободы» придавал силу неправедного закона преступным расовым воззрениям своего вождя. С принятием закона о «чистоте крови» и закона об «имперском гражданстве» немецкие евреи были лишены гражданских прав. Антигражданские законы подготовили почву для расовой селекции, которая привела к газовым камерам Аушвица.

Впрочем, вряд ли отправлявшаяся из Нюрнберга молодежь сумела бы рассказать своим родителям об этих законах. Прибыв домой, они примкнули к марширующим колоннам взрослых нацистов под знаменами со свастикой. Гордо рассказывали они о приключениях во время своего путешествия, о палаточной романтике и вечерах у лагерного костра. Форменная одежда Гитлерюгенда создавала у многих молодых людей ощущение того, что они являются частью большого движения и несут ответственность за будущее и судьбу нации. Ежегодные поездки на массовые «коричневые» сборища и участие в них считалось наградой, знаком отличия. Клаус Маульсхаген рассказывает: «Для нас, членов Гитлерюгенда, считалось за честь отправиться на имперский съезд. Тех, кого не пускали, чувствовали себя второгодниками».

Стоять навытяжку перед фюрером было делом чести для многих из четырех миллионов юношей и подростков, которые с начала 1935 года маршировали вместе с Гитлерюгендом. К этому времени уже половина подрастающих немцев в возрасте с 10 до 18 лет вступили в Гитлерюгенд. Однако тщеславному вождю Гитлерюгенда этого было мало. Ему хотелось всю немецкую молодежь поставить на службу Гитлеру. Ширах накануне 1936 года в своем новогоднем послании торжественно провозгласил наступающий год «годом немецкой молодежи». Впервые немецкие дети одного года рождения все без исключения должны были вступить в детские группы при Гитлерюгенде. Под лозунгом «всю молодежь на службу фюреру» была развернута мощная рекламная компания, которая была адресована детям. К ее ведению были привлечены радио, кино и издательская индустрия. Она велась и в школах, и в спортивных секциях. Ширах утверждал, что пропаганда должна подвигнуть молодежь к добровольному вступлению в Гитлерюгенд. Тем не менее, с целью распространения своей навязчивой идеи о вступлении всех десятилетних детей в ряды Гитлерюгенда, Ширах пытался привлечь к ее осуществлению государственные учреждения и местные органы власти. Шла рассылка официальных информационных бумаг по адресам, где проживали мальчики и девочки 1926 года рождения. В них содержалось требование к родителям привести ребенка в «Юнгфольк» или «Юнгмэдль». Даже министр образования Бернард Руст, который опасался растущего влияния Шираха на школьную молодежь (это была его «епархия»), поддержал молодежного райхсфюрера и приказал проводить в школах родительские собрания. На них учителя и местные вожаки Гитлерюгенда агитировали за вступление детей в ряды своей организации.

Учителя начальных и средних школ были обязаны заставлять своих учеников вступать в Гитлерюгенд. Бывший председатель СПД Ханс-Йохен Фогель рассказывает: «Я ходил в первый класс гимназии. Однажды у входа меня поджидал ректор. Он спросил, почему я до сих пор не в Гитлерюгенде. Я объяснил; моя семья переехала, и я теперь живу далеко от школы. Ректор сказал, что мне уже десять, и я должен быть членом организации. В противном случае, у школы будут проблемы. Так я вступил в Гитлерюгенд. Я не припоминаю, чтобы в нашей школе кто-нибудь был вне „Юнгфолька“ или по достижении 14 лет не вступил в Гитлерюгенд. Это были само собой разумеющиеся вещи. Никаких споров. Вряд ли у молодежи имелась альтернатива.»

Для придания большего успеха своему предприятию Ширах закреплял свои молодежные формирования за местными организациями НСДАП. Ранее мальчики и девочки сами решали, в каком отряде Гитлерюгенда они будут состоять. Отныне каждой местной ячейке НСДАП соответствовала местная организация Гитлерюгенда, куда прикрепляли всех детей из ближайших кварталов. Примерно 150 мальчиков в возрасте от 10 лет до 14 образовывали дружину Юнгфолька, а девочки соответственно дружину Юнгмэдль. Самая маленькая ячейка из 10 человек называлась «камерадешафт», а у девочек — «юнгмэдльшафт». Закрепление за партийными организациями было достаточно условным, но в случае необходимости вожак местного Гитлерюгенда всегда мог обратиться за помощью к старшим товарищам. Дети, уже носившие форму Гитлерюгенда, активно участвовали в компании по набору рекрутов в свои ряды. В ход шли торжественные марши, раздача листовок, хоровое пение и родительские собрания.

Четыре недели подряд длилась эта компания. Наконец 19 апреля 1936 года Ширах по радио смог доложить своему фюреру: 90 процентов десятилетних детей по всей Германии последовали его приказу. Ежегодно для приема в Юнгфольк Ширах приглашал сотни детей в местечко Мариенбург в Западной Пруссии. Вечером накануне дня рождения Гитлера детей собирали в готических залах старого орденского замка, чтобы привести к присяге. «Вся молодая Германия сегодня — это рыцарский орден, спаянный торжественной клятвой верности», — раздавались слова Шираха в полутьме залов. Трансляция церемонии шла на всю страну. И когда дети, маршируя с факелами, затягивали песню «Мы клянемся фюреру в верности до смерти», многих охватывало возвышенное чувство принадлежности к «общности людей, скрепленной клятвой». «Тысячи товарищей из всех областей Германии шлют фюреру подарки ко дню рождения. А молодежь преподносит сама себя», — восторгался вождь Гитлерюгенда.

По всему рейху в этот день произносили новые члены организации слова присяги: «Я обещаю, будучи членом Гитлерюгенда, исполнять свой долг в любви и преданности фюреру и нашему знамени. Да поможет мне бог!» Позже обращение к богу отменили. Немецкой молодежи для души вполне должно было хватить «любви и преданности фюреру». В последний раз присягали своему «вождю» мальчики 1935 года рождения 20 апреля 1945 — за десять дней до самоубийства деспота в бункере под руинами рейхсканцелярии. Многие дети, произносившие слова присяги, лишь годы спустя осознали преступную суть происходившего с ними.

Неустанно Ширах добивался своей заветной цели — получить неограниченную власть над немецкой молодежью. Гитлер поощрял своего «поставщика людских резервов» передачей ему возростающих полномочий. Принятием «закона о Гитлерюгенде» от 1 декабря 1936 года он повысил в должности Шираха до звания воспитателя нации. Закон гласил: «Воспитывать немецкую молодежь в рядах Гитлерюгенда и в школе, и дома физически, морально и нравственно в духе служения народу и на благо его единения». Закон отвечал честолюбивым устремлениям самого Шираха. Руководители Гитлерюгенда превратились в высших «имперских чиновников». В качестве фюрера Гитлерюгенда Ширах стал государственным секретарем и подчинялся непосредственно только Гитлеру. В свое лице он сосредоточил как государственную, так и партийную власть. Вся молодежь рейха без исключения была обязана подчиняться его приказам.

Наряду с семьей и школой Гитлерюгенд стал официально признанным воспитателем и превратился в инструмент государственного аппарата по воспитанию подрастающего поколения в духе национал-социализма. «Борьба за единство немецкой молодежи окончена», — ликовал Ширах. «Родители сами отправляли нас в Юнгфольк. Выбора не было. А там нам приказывали делать тоже самое, что родители уже делали — маршировать», — вспоминал бывший член Гитлерюгенда Пауль Штюбен.

Гитлерюгенд старался заполнить собой все свободное время своих членов. Ширах выполнял требования Гитлера «охватить как молодежь, так и все жизненные сферы молодых немцев». Участие в «государственном молодежном дне» освобождало члена Гитлерюгенда от посещения школьных занятий по субботам. В такие дни дети служили в Гитлерюгенде. В летнее время служба могла длиться по двенадцать часов. Писатель Эрих Лоест рассказывает: «Дважды в неделю была служба. Скоро я стал „фюрером“, и у меня появились обязанности по понедельникам. В воскресенье у нас были занятия по стрельбе, или мы мчались куда-нибудь на велосипедах или участвовали в маршах. Таким образом, четыре-пять дней в неделю мы „служили“ в Гитлерюгенде. У нас не было времени размышлять, чем мы, собственно говоря, занимаемся. Все время шло беспрерывное действие».

С 1935 года специальные группы Гитлерюгенда в целях дополнительного контроля за членами организации несли патрульную службу, выполняя фактически полицейские функции. Юные блюстители порядка патрулировали массовые общественные мероприятия и обходили закусочные. Они следили за соблюдением запрета на употребление алкоголя, сигарет и устанавливали личности подгулявших подростков. При оказании сопротивления или в случае антиправительственной критики они обращались в гестапо или полицию.

Хотя до 1939 года членство в Гитлерюгенде формально оставалось добровольным, мало кто из детей и подростков смог противостоять ежедневному давлению и посулам большой организации. Подобно тому, как во времена кайзера армия считалась «школой нации», национал-социалистический строй воспитывал своих самых маленьких «сотоварищей» в духе солдатской корпоративности и почтения к службе под лозунгом «Ты — ничто, твой народ — все». Восхищенно взирали шестилетние первоклассники на своих более старших товарищей, которые в форме и с ножами на поясах маршировали на службу. Им самим оставалось ждать еще долгих четыре года. Бальдур фон Ширах видел в детях будущие людские резервы: «Под ребенком мы понимаем существо, неодетое в форму, которое еще ни разу не принимало участие с нами в маршах и вечерних мероприятиях».

Зачастую дети едва могли дождаться момента вступления в большое «движение». Бывший гитлерюгендовец Ханс Юрген Хабенихт вспоминает о себе и многих сверстниках, которым не терпелось попасть в Юнгфольк: «Мой старший брат был уже в Гитлерюгенде. Я тоже хотел наконец-то принадлежать этой организации, с которой были связаны такие понятия как товарищество, родина, честь. В форме я чувствовал себя уверенней. Я был теперь вместе с большими».

«Форменная одежда пользовалась уважением», —говорит Йобст-Кристиан фон Корнберг. «Коричневые шорты, коричневая рубашка, черный треугольный галстук, который крепился на коричневых кожаных ремешках. Портупея из кожи, кожаный ремень с пряжкой, на которой были рунические знаки победы. На ногах были коричневые башмаки и белые носки до колен», — описывает свою форму тех времен Клаус Маульсхаген, — «на наших головах были коричневые пилотки. Мы дерко сдвигали их на ухо и были горды собой. Девочки нас обожали». Тот, кто одевал столь вожделенную форму, ощущал себя «частицей народа» и был готов к большим свершениям. «Я больше не маленький, я теперь большой и стану солдатом фюрера!»— нечто подобное я произнес, когда моя мать сказала: «Это же еще дети!», — вспоминает Альберт Бастиан.

В условиях возрастающего влияния национал-социализма на германское общество Гитлерюгенд использовал в своих целях детское тщеславие и самолюбие, так как свое участие в служении народу и отчизне дети считали престижным занятием. Сотни тысяч девочек и мальчиков из Гитлерюгенда ежегодно выходили на улицы с кружками для сбора денег и просили делать пожертвования в фонд «зимней помощи». Под таким пропагандистским названием проходила компания по оказанию помощи «нуждающимся товарищам». Гитлерюгенд регулярно организовывал сбор старой одежды и других вещей, бывших в употреблении, награждая отличившихся. «Я нужна. Ощущать себя полезным для общества, а не сидеть безучастным зрителем на обочине. Я ощутила себя по-иному. Это было пьянящее чувство, „— описывает Рената Финк свое прощание с детством в тогдашней Германии. «Было здорово, потому что была служба. Служа фюреру, я ощущала себя одним целым вместе с родителями“.

«Молодежь должна руководить молодежью,» — подхватил Ширах лозунг Гитлера и превратил его в догму нацистской молодежной организации. Часто руководители дружин в Юнгфольке были всего на несколько лет старше своих подопечных. У детей появился дополнительный стимул следовать примеру родителей. Те десятилетние девочки и мальчики, которым было поручено руководить сверстниками, были рады оказанному доверию. Они с гордостью выполняли все поручения. Каким примерам должна подражать молодежь — решали взрослые. Чтобы воспитывать молодых руководителей Гитлерюгенда в духе национал-социализма, Ширах в августе 1934 года объявил для них «год обучения». На 287 учебных курсах было подготовлено 12727 «фюреров» Гитлерюгенда и 24660 «фюреров» Юнгфолька. В последующие годы руководители молодежной организации проходили специальную подготовку в «фюрерских школах». Преподаватели этих школ строго следовали указаниям нацистской партии и постепенно осваивали новое для себя ремесло. От начинающих вождей Гитлерюгенда Ширах потребовал «стать проповедниками национал-социалистической веры и офицерами национал-социалистической службы в деле воспитания молодого поколения».

Спорт считался одним из первостепенных направлений деятельности Гитлерюгенда. Уже в «Майн кампфе» Гитлер провозгласил физическое воспитание главным законом национал-социалистической работы с молодежью: «Народное государство, заботясь о молодежи, не просто накачивает ее знаниями, а в первую очередь уделяет внимание воспитанию ее крепкого здорового тела. На второе место мы ставим воспитание ее духовных качеств и лишь на третье общеобразовательную научную подготовку». Сразу после прихода Гитлера к власти Гитлерюгенд принялся активно влиять на молодежный и детский спорт. Для детей младше 14 лет физическая подготовка была возможна исключительно в рамках этой нацистской организации. Молодежь имела право посещать спортивные и физкультурные секции лишь при наличии членства в Гитлерюгенде. Спортивные тренеры также проходили подготовку исключительно в имперских спортивных школах. Под лозунгом «Посвяти себя тому, что закаливает» сотни тысяч детей из бесчисленных спортивных обществ состязались, чтобы получить знаки отличия Гитлерюгенда. Весенние кроссы по пересеченной местности, зимние состязания, «фюрерское» десятиборье, региональные и местные спортивные игры проходили беспрерывно. Исповедуя национал-социалистическую расовую идеологию, которая отдавала приоритет наиболее сильным в «борьбе за существование», Гитлерюгенд активизировал усилия по «выведению породы сильнейших». Для демонстрации «арийских» спортивных достижений с 1937 года стали проводиться «имперские спортивные соревнования Гитлерюгенда», которые были призваны показать «германскую силу и непобедимость». Гитлер, неосвоивший даже велосипед, ожидал от физической закалки молодежи «возрождения нации через воспитание нового человека». Гитлерюгенд пропагандировал народный «долг по физической закалке». В ход шли такие лозунги, как «Твое тело принадлежит народу» и «Ты обязан быть здоровым».

После вступления в Юнгфольк к детям предъявлялись жесткие требования. В первые же месяцы своей «службы» дети проходили испытания по физической подготовке. В детское троеборье были включены следующие состязания: бег на дистанцию в 60 метров за 12 секунд, прыжки в длину на 2,75 метра и бросание мяча на 25 метров. Публицист и политик из СПД Клаус Бёллинг вспоминает о «проверках на мужество», которые практиковали вожаки Юнгфолька: «Нас привели в бассейн имперского стадиона в Берлине. Каждый из нас должен был прыгнуть в воду с вышки высотой в пять метров. Это стоило больших усилий». Одновременно самые младшие заучивали по вечерам песню «Хорст Вессель», зазубривали биографию Адольфа Гитлера и слова присяги членов Юнгфолька: «Члены Юнгфолька должны быть суровыми, молчаливыми и верными. Все члены Юнгфолька — товарищи. Честь превыше всего». После проверки новички получали вожделенный нож для ношения на ремне с надписью «Моя честь — это преданность». Отныне они становились полноправными членами германского Юнгфолька.

Наряду с физическими упражнениями господствовал почти военный характер распорядка дня. Повзрослевшие вожаки Юнгфолька водили своих подопечных строем на любое служебное мероприятие. Марширование, речевки, упражнения, длившиеся часами, должны были воспитывать в детях солдатскую дисциплину. Слабаков наказывали муштрой. Вспоминает тогдашний член Юнгфолька Рудольф Химке:»Наказание было как в армии: «Лечь, встать, шагом марш. И так по пятнадцать минут, чтобы привести в чувство.» Будущее нации — поколение, идущее нога в ногу строем. В загородных лагерях во время каникул или в выходные дни дети устраивали друг против друга военизированные игры на местности.Они пробирались с картой и компасом по «вражеской» территории, передавали донесения, занимались разведкой. Военный порядок пронизывал лагерную жизнь от подъема до построения на вечернюю зарю. Во время военной подготовки всех подростков и юношей от четырнадцати и до восемнадцати лет обучали пользоваться малокалиберными винтовками. Уже в 1938 году четверть миллиона членов Гитлерюгенда прошли стрелковые курсы. На них преподавали 20000 инструкторов. Лучшие из учеников получали значки за отличную стрельбу. Хельмут Штельрех, заместитель Шираха, отвечавший за военную подготовку, заявил: «За один год мы добьемся того, что немецкие юноши будут держать в своих руках винтовку с той же легкостью, что и перьевую ручку. Либералы написали над школьными дверьми „Знание — сила“. Но мы узнали в военные и послевоенные времена, что сила народа основывается на оружии и на тех, кто умеет им пользоваться».

«Вместо молодежи, которую воспитывали получать удовольствия от жизни, подрастает иная молодежь. Она воспитывается в духе готовности к жертвам, лишениям. И прежде всего в духе взращивания здорового, способного противостоять испытаниям тела. Так как мы верим, что без подобного тела не может быть здорового духа у нации,» — заявил Гитлер своей молодежи на съезде НСДАП в 1937 году. «Это великолепно, что каждый из вас представляет собой звено цепи в деле воспитания нашего народа. Вами начинается эта цепь, а кончится с последним немцем, который сойдет в могилу. Возник новый прекрасный тип человека. Отныне не толстый пивной мещанин, а стройный и мужественный юноша олицетворяет собой наше время. Он здоров физически, духовно и прочно обеими ногами стоит на нашей земле,» — эти слова произнес диктатор уже в 1936 году.

Гитлерюгенд фактически отравлял души целого поколения идеями иррационального мировоззрения. Вожди Гитлерюгенда постоянно занимались промывкой мозгов у своих подопечных, заставляя их с юных лет мыслить «по-коречневому». Ни одно мероприятие, ни один выезд в лагерь не проходили без «уроков по мировоззрению». Учебные планы по «воспитанию имперской молодежи», рассчитанные на различные возрастные группы обучаемых, строго придерживались точки зрения Гитлера, который проповедовал необходимость идеологической обработки подрастающего поколения: «Объединенная образовательная и воспитательная деятельность народного государства призвана будить в сердцах и умах молодых людей расовый разум и расовое чувство, воздействуя на инстинкт и на сознание».

Еженедельно по средам члены Гитлерюгенда собирались на так называемых «домашних вечерах», чтобы изучать германские героические сказания и легенды. Следуя предвзятому взгляду партии на историю Германии, они знакомились с такими личностями как Херман Херускер, Фридрих Великий, Бисмарк и изучали их не сколько как исторических деятелей, а как предшественников и предвозвестников «фюрера». Зачарованно слушали они рассказы солдатской прозы Эрнста Юнгера, Вернера Боймельбурга, Франца Шаувекера и Фридриха Хильшера о героизме, самопожертвовании, храбрости в битвах первой мировой войны, которые уже в двадцатые годы выходили огромными тиражами. Им рассказывали о «предательском ударе в спину непобежденным фронтовым войскам», о «всемирном поджигателе еврее», о «чистоте немецкой крови», и о «огромных жизненных пространствах на Востоке».

«Домашние вечера» входили в обязательную программу Гитлерюгенда. Если кто-то пропускал их, он был обязан предоставить в письменном виде извинения и причину пропуска от родителей. В случае повторного отсутствия ребенка, к нему домой мог пожаловать его руководитель в дружине Гитлерюгенда и потребовать от родителей, чтобы они впредь обеспечили явку их отпрыска на подобных мероприятиях. Насколько эффективно «мировоззренческое обучение» достигало заданной цели и формировало убежденных национал-социалистов, вызывает вопросы и сомнения. Многие бывшие члены Гитлерюгенда воспринимали «домашние вечера» как скучные, обязательные учебные часы, которые можно слушать в полуха. Йобст-Кристиан фон Корнберг вспоминает: «Мы смотрели на „“домашние вечера» как на неизбежные обязательные занятия. Наши «фюреры», проводившие их, были лишь чуть старше обучаемых. Вряд ли четырнадцати-пятнадцатилетние мальчики были способны изложить тему так, как это мог бы сделать школьный учитель истории. Поэтому такие занятия не воспринимались. В то время существовал принцип «молодежью должна руководить молодежь», однако в этом случае принцип действовал слабо. Многие из присутствующих на занятиях спрашивали друг друга, сколько можно выслушивать подобное. Конечно, высшее руководство Гитлерюгенда знало об этой проблеме и вскоре издало в письменном виде все 14 дней этой программы. Каждая тема была педантично представлена в виде введения, текстов и песен. Позднее программа обучения издавалась отдельными брошюрами и еженедельно поступала в организации Гитлерюгенда. Таким образом, ошибки лекторов сводились к минимуму и занятия проходили по накатанной колее».

На таких мероприятиях слушатели должны были не только терпеливо выслушивать доклады на международные темы, но и петь, и читать стихи. «Мир принадлежит вождям. Путь им освещает солнце. Мы маршируем. Никто не остановит нас. Старый гнилой мир трещит по швам. Мы — молодая сила и мы победим. Вставай, вперед, вперед! Знамя на башню!» На «домашних вечерах» никто не выступал с критическими замечаниями. «Занятия шли строго по плану. Дискуссии были запрещены. Все было организовано как в армии: по команде, по приказу. У нас не было возможности высказываться или критиковать», — рассказал Рудольф Химке.

Однако гитлеровская молодежь нуждалась не только в солдатской муштре и изматывающих политических лекциях. Бальдур фон Ширах понимал желание молодых товарищей, стремившихся к независимости от родительского дома и мира взрослых и увлекательному времяпровождению в компании сверстников. Подобно умелому игроку на флейте, он притягивал слух и внимание своей музыкой. Гитлерюгенд успешно использовал желания молодых людей вести активный образ жизни и предлагал им такие возможности отдыха, которые прежде были доступны лишь детям из богатых семей. Поездки по Германии, путешествия, велосипедные туры, палаточные лагеря сулили молодежи массу приключений и впечатлений. Бывший член Гитлерюгенда Карл-Альберт Шлютер вспоминает: «Раньше у детей не было возможности поехать куда-нибудь во время каникул. Не каждому выпадало счастье иметь деревенскую бабушку в Мекленбурге, куда можно было бы отправиться погостить. И вдруг дети смогли на две-три недели уехать из дома, путешествовать. Это было что-то новое.»

Пребывание в летнем лагере относилось к числу самых лучших возможностей отдыха, предлагаемых Гитлерюгендом. Путешествия на лоне загородной природы и общение со сверстниками сулили детям отличную возможность сменить надоевшее домашнее однообразие. Вильфрид Глаттен вспоминает: «Нам нравилось быть в компании, совместно ощущать душевный подъем и радоваться путешествиям. Мы замерзали, потели, спали в сырых палатках. Мы могли ругаться и негодовать, но всякий раз снова стремились обратно в коллектив. Это было важнее всего.» Лагерные костры и палаточная романтика заставляли биться быстрее детские сердца. «По вечерам мы сидели вокруг костра. Мы вместе пели песни. В темном небе сияли звезда. Это чувство невозможно забыть», — сказал бывший участник походов Петер Лёрер.

В хоровых группах дети занимались пением, осваивали музыкальные инструменты и учились маршировать, играя на ходу. Наделенные актерским талантом ставили спектакли. Бесчисленные значки и другие знаки отличия Гитлерюгенда служили дополнительным стимулом для детей, проявить свои способности в ходе «имперских днях музыки», «имперских днях театра», «имперских спортивных или профессиональных состязаниях».

Особое внимание уделялось более старшим детям, когда они в 14 лет покидали Юнгфольк и переходили в Гитлерюгенд. В механизированных, разведывательных, авиационных и военно-морских секциях Гитлерюгенда подростков знакомили с образцами вооружения вермахта и готовили к будущей службе в армии и войсках СС. Писатель Вальтер Кемповский вспоминает: «Ребенок мог изучать планерное дело в авиационной секции Гитлерюгенда. В механизированной секции он осваивал мотоцикл, а в военно-морской, надев красивую морскую форму, плавал под парусом. Такие возможности для детей! Разве он мог дома испытать подобное? Многих это привлекало».

Постоянно удовлетворяя жажду деятельности молодежи за счет организации ее досуга, Гитлерюгенд воспитывал новое поколение национал-социалистов. Был востребован активный, физически развитый, профессионально подготовленный, дисциплинированный молодой человек, который без колебаний мог выполнять все приказы диктатуры. По мнению руководства Гитлерюгенда нарисованный тип юноши должен был разительно отличаться от «романтически настроенного, чрезмерно интеллектуального, проблемного или социал-революционного» типа молодого человека времен ненавистной Веймарской республики. Воспитание активности и готовности без сомнений воспринимать национал-социалистическое мировоззрение имело целью повысить бойцовские качества молодежи. Один из публицистов Гитлерюгенда писал: «Молодежь, которую воспитали для активных действий, будет воевать с непоколебимым желанием выполнить как можно больше боевых задач. И никак иначе.»

Гитлерюгенд использовал в качестве идеологических средств уже «обкатанные» традиции и методы молодежных движений, существовавших до 1933 года. Форменная одежда, знаки различия, знамена и вымпелы, шествия и марши были на вооружении многих групп и объединений, в которые входили миллионы молодых немцев во времена Веймарской республики, пока их не разогнали нацисты, пришедшие к власти.

В начале двадцатого столетия молодежное самосознание переживало стремительное развитие. Подрастающее поколение испытывало неудовлетворение мелкобуржуазной атмосферой кайзеровского государства с ее патриотизмом. В кайзеровском рейхе былые авторитеты еще занимали прочные позиции. Анахронизмы продолжали существовать в школе и семье, в церкви и государственных институтах наряду с огромными изменениями, которые несла с собой индустриальная революция. Средняя и мелкая буржуазия успешно воспользовалась плодами промышленного подъема. Да и сам германский пролетариат по сравнению с рабочими Англии или Америки относился более лояльно к существующему строю.

Тем не менее, именно, молодежь из благополучных и зажиточных семей выступила с критикой закостенелых порядков авторитарного, бюрократического государства, в котором старшее поколение чувствовало себя весьма комфортно. Эта молодежь не желала далее существовать в мире взрослых с его рутинным укладом. В поисках собственного «я» часть нового поколения выступила против возрастающего милитаризма и безоглядной веры в безграничный прогресс науки и техники. Происходящий процесс модернизации вверг многих молодых людей в глубокую озабоченность. В фабричных корпусах века машин они увидели разрушение индивидуальной свободы человека. Многие критично настроенные журналы предупреждали об опасных последствиях появления «массового общества» , которое по мнению многих вело к «закату Европы». Выступая против индустриального рационализма и вычурного фасада кайзеровской культуры молодая германия формировала собственное восприятие жизни. Вместо того, чтобы бросить вызов своему времени, часть молодежи предпочла уход в романтизированное прошлое. Другие же разглядели в армии альтернативу бесчеловечной деперсонализации личности в условиях индустриального прогресса. В армии с ее четкой иерархией, приказами, дисциплиной и подчинением они усмотрели больше единства и содружества в отличие от «анархии» индустриального общества и либеральной экономики свободного предпринимательства. Часть молодежи приветствовала идеалы единой нации в виде «третьего рейха», «божественного рейха», социалистической республики или «молодежного рейха». В своих выступлениях против системы воспитания кайзеровского государства некоторые молодые люди обратились к учению Юлиуса Лангбенса. Он подчеркивал роль расового фактора и утверждал что, кровь определяет поведение и характер человека, а врожденные качества доминируют над приобретенными. Поиски «органичной субстанции» для заполнения новых форм отечества в изложении ученого Пауля де Лагарде отражали процессы, происходившие в сознании молодых немцев:»Если бы среди нас был тайный союз, члены которого думали бы о великом будущем Германии и работали бы для этого, то тогда многие бы захотели примкнуть к нему. Мы устали довольствоваться тем, что имеем сегодня. Мы хотим нового. Но время перемен пока не наступило».

В это время у молодежного движения не было ярких вождей, которые могли бы сформулировать размытые цели и устремления нового поколения и объединить его силы. Однако все больше молодых людей начинали выражать свою тягу к независимости в самостоятельно созданном образе жизни и поведения. Так, в одной гимназии в берлинском пригороде Штеглиц в самом конце XIX века возник кружок студентов и школьников, которые совершали длительные прогулки по сельской местности. По выходным они стремились забраться подальше, чтобы совместно восхищаться красотами природы. Во время каникул они совершали пешие походы по Гарцу или вдоль Рейна по берегу реки. Они носили короткие штаны, темные рубашки, обувались в шипованные сапоги, имели за спиной рюкзаки, и в лучших традициях средневековых бродячих студентов и подмастерий исполняли старые народные песни под аккомпанемент гитары и губной гармошки, возрождали забытые обычаи. Они игнорировали общественный транспорт, предпочитая передвигаться на своих двоих. Новые «ваганты» занимались закаливанием и при случае ночевали охотнее в стогу сена, чем в доме на кровати. Вместо того, чтобы при встрече обниматься или щелкать каблуками, как было принято, они поднимали правую руку и кричали «хайль». Пример берлинских буршей, которые называли себя «перелетными птицами», спустя годы стал заразительным для десятков тысяч молодых людей и превратился в массовый культ, поклонники которого отыскались по всей Европе.

С приходом нового века появилось новое поколение молодежи. К «перелетным птицам» добавилась «объединенная молодежь». Повсюду возникали молодежные союзы, которые были готовы бороться за свои идеалы. Их требования охватывали как запрет на употребление алкоголя и табака, так и разрешение появляться на людях в голом виде. Однако из-за оппозиции ко всем без исключения существующим ценностям и институтам власти большая часть молодежи избегала вести практическую политическую деятельность. Из-за своего презрения к политическим партиям и парламентской системе эта молодежь считала, что политика есть всего лишь грязное занятие. Ни одно из существующих политических течений не устраивало молодых людей. Они сами решали, куда им идти.

Своей кульминации молодежное движение достигло в дни торжеств по случаю столетия битвы народов под Лейпцигом. В то время как кайзеровская Германия с большой патриотической помпой готовилась отметить историческую победу над Наполеоном и открыть гигантский монумент на месте сражения, молодежь собралась провести демонстрацию своего собственного национального единства. В октябре 1913 года примерно 2000 членов различных молодежных групп устроили праздник на горе Хоен Майснер южнее Касселя. В совместной резолюции участники сборища объявили о своих претензиях на самоопределение и впервые заявили о том, что молодежь, которую они представляют, едина в своем мировосприятии и устремлениях, а социальные и религиозные различия не могут отныне помешать ее единству: «Свободная немецкая молодежь желает строить свою жизнь по собственным законам и в соответствии со своими убеждениями».

Прошли месяцы после манифестации на Хоен Майснер, и молодые немцы с воодушевлением отравились на фронты первой мировой войны. Миллионы юношей в августе 1914 года добровольно взяли в руки оружие и обменяли гражданскую одежду на солдатскую удачу. Под ликование населения, пребывающего в угаре национальной эйфории после начала войны, они строились в маршевые колонны. Многие юноши воображали, что они близки к цели своих мечтаний. Для них пробил час осуществления их идеалов и крушения былых кумиров и идолов. В огромной армейской массе молодая Германия разглядела давно ожидаемое «судьбоносную людскую общность».Все старые классовые и социальные границы казались стертыми, а былые социальные бои и разногласия канувшими в лету. В клубах орудийных залпов молодые идеалисты ожидали увидеть рождение нового человеческого поколения, которое впоследствии станет родоначальником истинной нации «великого народного сообщества».

Позже Гитлерюгенд знакомил послевоенных детей с легендой о самопожертвовании и бесстрашии молодых немецких волонтеров, которые штурмовали передовые позиции противника в ноябре 1914 года под Лангемарком со словами песни «Германия, Германия превыше всего…». Однако под грохотом артиллерийской канонады и пулеметной стрельбы мечтания молодежи обратились смертельной иллюзией. Слишком чудовищным и кровожадным оказалось лицо войны, чтобы увидеть в ней залог прекрасного будущего. Война породила свое собственное «общество». Выжившие в боях создали «траншейную аристократию» — сообщество людей, связанных пребыванием между жизнью и смертью. На фронте искусственно созданная иерархия казармы и гарнизона отошла на задний план, а различия между офицерами и солдатами — вчерашними студентами и рабочими оказались размыты.

Проигранная война повергла молодых мужчин фронтового поколения в состояние духовной неприкаянности. Напрасно многие из них искали дорогу назад, в гражданскую жизнь, с которой они давно потеряли всякую связь. Горечь поражения в войне и разрыв с гражданской жизнью усугубили их душевное состояние, толкнув в хаос революции и гражданской войны, которые потрясли Веймарскую республику. Писатель и ветеран войны Эрнст фон Саломон писал:»Война принуждала их, война владела ими, война не отпускала их обратно. Она не позволит им быть с нами. Фронт останется навсегда в их крови, а также близкая смерть, настороженность, дурман, оружие. Как оказалось, это возвращение в мирную, обустроенную, гражданскую жизнь было не чем иным как неудачная пересадка, как мистификация, как нечто невозможное. Война закончилась, но бойцы еще маршируют».

Вчерашние молодые фронтовики придерживались национал-революционных взглядов и им были чужды как рухнувший кайзеровский рейх, так и веймарская демократия, порядками которой им все же приходилось довольствоваться. В послевоенное время, когда республиканская форма правления еще была слаба, они вступали в корпуса добровольцев, с помощью которых высшее военное руководство разгромило красную революцию и вело кровопролитные пограничные сражения в Верхней Силезии. Вчерашние фронтовики становились профессиональными революционерами. Они маршировали в колоннах нелегального «черного рейхсвера», под знаменами добровольческого корпуса старшего лейтенанта Герхарда Росбаха, укрепляли формирования «специальной полиции» фенриха Хайнца Оскара Хауенштайна или служили капитану Герману Эрхарду в его «морской бригаде» под свастикой, которая вскоре станет государственным символом. По всей стране молодые люди собирались в военизированных союзах и террористических группах, взрывали железнодорожные мосты в оккупированных французами прирейнских областях или осуществляли боевые операции наподобие убийства министра иностранных дел Вальтера Рейхенау. Писатель Герд Гайзер вопрошал: «Позднее я задумывался о судьбах моих ровесников. Кем были в сущности эти люди. У одних на шее висела лютня. Они были опасны. Другие знали, где хранится закопанный ящик с гранатами или двигатель от аэроплана. Они тоже были опасно. Вместе они были взрывоопасны».

Ужасный опыт первой мировой войны оставил след на лицах молодых людей и сильно изменил немецкое молодежное движение. Новые союзы стремились охватить как можно больше людей. Военизированные группы создавали лагеря типа солдатских и устраивали военные игры в сельской местности. Повсюду в университетах, на заводах, в религиозных или политических объединениях, куда попадали ветераны войны, они создавали новые сообщества в соответствии со своими убеждениями и взглядами. В качестве «молодых консерваторов», «молодых демократов», «молодых протестантов» или «молодых социалистов» они присутствовали во всех общественных слоях Веймарской республики. Спектр течений внутри молодежного движения простирался от полукоммунистических и социалистических союзов типа организаций «Свободная пролетарская молодежь», «Свободная рабочая молодежь», «Новые следопыты», «Объединенная молодежь» до ультраправых «Молодых националистов» и молодежных добровольческих корпусов и военизированных союзов. Слишком большие различия между интересами и взглядами молодого поколения мешали Веймарской республике и ее идеологам мобилизовать молодежь на строительство нового государства. Один из очевидцев следующим образом нарисовал картину происходящего: «Когда демократия завоевала весь мир, и люди думали управлять им, в молодежном движении снова ожили идеи фюрерства и преданной ему дружины».

Тридцатилетний художник-оформитель, который в сентябре 1919 года примкнул в Мюнхене к одной из маленьких, бесчисленных народных партий, мало задумывался над истоками происхождения идей о «третьем рейхе» или «национальном социализме». Эти идеи бродили тогда во многих головах. Властолюбивый курьер из окопов первой мировой как никто другой ловко жонглировал модными лозунгами и призывами, грозился отомстить миротворцам из Версаля и обещал поквитаться за униженную нацию. В 1921 году Адольф Гитлер стал вождем партии, которая стала называться НСДАП. Благодаря ораторскому дару демагога у Гитлера и его «Национал-социалистической немецкой рабочей партии» появилась своя аудитория. В «штурмовом подразделении» партии под аббревиатурой СА собирались многие воинственно настроенные отчаянные головы из числа представителей фронтового поколения. Своими жестокими расправами над политическими противниками они создавали угрозу общественной безопасности. Восемнадцатилетний Адольф Ленк тоже примкнул к НСДАП, побывав на нескольких выступлениях Адольфа Гитлера. Однако позже ему отказали в приеме, когда выяснилось, что этот рабочий из мастерской по производству клавишных инструментов не достиг требуемого возраста. В партию принимали по достижении 21 года. Ленк проявил настойчивость и пожелал записаться в молодежную организацию при партии. Поскольку такой организации не существовало, ему поручили создать ее. В феврале 1922 года Гитлер распорядился: «Организация молодежного подразделения будет вестись под управлением СА».

Несмотря на свои организаторские способности, первому молодежному вожаку Гитлера на первых порах с большим трудом удавалось привлечь молодежь. Гитлер, Ленк и тогдашний вождь СА Йохан Ульрих Клинч пригласили своих сторонников 13 мая 1922 года на собрание в пивную «Бюргер Бройкеллер», чтобы провозгласить создание молодежного союза НСДАП. Среди массы собравшихся семнадцать юношей из «молодежного подразделения» просто потерялись. Тем не менее в течении года число членов молодежной организации выросло до 250 человек. Вслед за Мюнхеном появились местные отделения в Нюрнберге, Цайце, Дрездене и Ханау. Ленк пытался создать общегерманский молодежный союз. В октябре 1923 года насчитывалось уже 23 региональных объединения, в составе которых функционировало 120 местных отделений. Национал-социалистический молодежный союз состоял из двух групп. Первая предназначалась для подростков-мальчиков от 14 до 16 лет. Вторая объединяла юношей от 16 до 18 лет и называлась «Юнгштурм Адольф Гитлер».

В коричневых рубашках СА прибыли юноши на первый съезд НСДАП 23 января 1923 года на Марсово поле в Мюнхене. Во время знаменного шествия Гитлер лично вручил им собственный вымпел, представлявший из себя белое полотнище с синим якорем. Радость обладания ценной реликвией длилась недолго. Во время одной из демонстраций 15 июля 1923 года, вылившейся в уличную потасовку, полиция изъяла вымпел «Юнгштурм Адольф Гитлер».

Неудачная попытка путча, предпринятая Гитлером в ноябре 1923 года, окончательно решила судьбу юнгштурмовцев. Запрет НСДАП загнал национал-социалистическое молодежное движение в подполье. В то время, как государственный преступник сидел в камере тюрьмы Ландсберг и диктовал «Майн Кампф» своей правой руке — Рудольфу Гессу, «народный» лагерь раскололся. Вопреки запрету Гитлера Грегор Штрассер — партийный гауляйтер из Нижней Баварии и будущий руководитель СА Эрнст Рем основали «национал-социалистическое свободное движение», которое на майских выборах 1924 года в рейхстаг получила 32 места. В противовес этой партии основатель антисемитской газеты «Дер Штюрмер» Юлиус Штрайхер и главный редактор газеты НСДАП «Фёлькишер Беобахтер» Альфред Розенберг создали «великогерманское народное сообщество». Весной 1924 года они объявили об учреждении «великогерманского молодежного движения». Его вождем стал Адольф Ленк. После подавления путча молодежное движение распалось на множество мелких полулегальных групп, которые действовали независимо друг от друга. Сбежавший в австрийский Зальцбург соратник Гитлера Герхард Росбах создал молодежную организацию «Шилльюгенд», названную им в честь Фердинанда фон Шилля — героя восстания против Наполеона. Военизированная организация Эрнста Рема «Фронтбанн» включала в свой состав молодежную секцию «Фронтюгенд». Молодежь также вступала в «народный немецкий молодежный союз имени Йорка фон Вартенбурга» или в организацию «Шлагеттер Югенд», названную по имени боевика СА Альберта Лео Шлагеттера, который в мае 1923 года был приговорен к смерти и казнен французской оккупационной администрацией рейнской области как руководитель актов саботажа.

В качестве достойной подрастающей смены коричневого движения заявил о себе некий студент-юрист Курт Пауль Грубер из саксонского Фогтланда. Он не относился к числу неприкаянных молодых фронтовиков, которые искали в национал-социализме новое жизненное содержание. Совсем юным Грубер вступил в добровольческий корпус, но в военных действиях ему не пришлось участвовать. Когда ему исполнилось всего 18 лет он создал в своем родном городе Плауэн осенью 1922 года отделение молодежного союза НСДАП. Маленькая кучка юнцов от 15 до 16 лет, насчитывавшая вначале всего шесть членов, стала благодаря организаторским способностям Грубера зародышевой клеткой Гитлерюгенда. Во времена запрета НСДАП группа Грубера скрывалась под вывеской «Спортивный союз Фогтланд», получая первый опыт конспиративной работы. Грубберу удалось расположить к себе текстильного фабриканта и будущего гауляйтера Мучмана. С его помощью он превратил деятельность молодежного вожака в свою основную специальность. Грубер на первых порах арендовал помещение под свой штаб, но затем построил собственное здание. Он налаживал связи с другими подобными организациями и вербовал новых членов. Его подопечные признавали Гитлера «вождем» и заявляли о своей преданности ему. Они носили коричневые рубашки и нарукавные повязки со свастикой. Деятельность юного саксонца была вознаграждена. Весной 1924 года Адольф Ленк назначил его руководителем региональной организации «великогерманского молодежного движения». В июле того же года Грубер провел в окрестностях Плауэна свой первый собственный всегерманский слет.

Только в Саксонии в организации Грубера было 2500 человек. В такое достижение долго не мог поверить даже Гитлер. После своего досрочного освобождения из Ландсберга, где вдохновитель движения, провел всего девять месяцев вместо назначенных пяти лет, Гитлер в начале 1925 года заявил: «Разногласиям пришел конец. Возвращайтесь в ряды старого движения. Забудьте о том, что нам мешало вчера». Правые экстремисты всех мастей охотно откликнулись на этот призыв. Однако Адольф Ленк не последовал словал фюрера. Он сомневался в способностях Гитлера выступить в роли объединителя разрозненных сил. Ленк организовал независимую организацию «Немецкая боевая молодежь». Это был конец коричневого молодежного фюрера. Его обвинили в предательстве и изгнали из НСДАП.

К последователям Ленка Гитлер причислил и бывшего армейского лейтенанта Эдмунта Хайнеса. Хайнес был одним из вождей «Шилльюгенда», так как являлся сослуживцем Росбаха по добровольческому корпусу. Его деятельность вызвала недовольство внутри партии и национал-социалистических молодежных группировок, так как «Шилльюгенд» считалась элитарной организацией преимущественно для мелкобуржуазной молодежи и студенчества. Даже Курт Грубер настороженно наблюдал за действиями Гитлера. Поскольку Грубер набирал новых членов из рабочей молодежной среды Саксонии и Тюрингии, поглощение «великогерманским молодежным движением» организации «Шилльюгенд» могло сократить рекрутскую базу и отпугнуть от нацинал-социализма выходцев из среднего класса. Своими опасениями он поделился с Гитлером, который в своих притязаниях на власть стремился вызвать одобрение широких слоев населения.

В октябре 1925 года Грубер был назначен Гитлеров вождем нацинал-социалистической молодежи в Саксонии. Двадцатиоднолетний Грубер расширил поле своей деятельности и принялся за создание региональных союзов в Рейнланде, Франконии и Пфальце. Партийное руководство в Мюнхене довольно таки недоверчиво следило за энергичными усилиями выходца из Фогтланда, так как, использую деньги частных лиц, Грубер не зависел от партийной кассы. Но Гитлеру, поглощенному строительством партии и укреплением своих собственных руководящих позиций, были нужны такие люди как Грубер.

Гитлер мог положиться на молодого саксонца. Грубер выглядел в его глазах истинным социал-революционером и с готовностью выполнял все приказания «фюрера». Чтобы продемонстрировать сплоченность рядов обновленной НСДАП, Гитлер созвал партийный съезд. Члены НСДАП собрались в Веймаре 3 и 4 июля 1926 года. Тюрингия относилась к тем немногим территориям Германии, где Гитлеру разрешали выступать публично. Среди рабочей молодежи Тюрингии Грубер активно вербовал новых сторонников. Его линию в этом вопросе местные национал-социалисты считали чересчур левой. Однако Гитлер оставлял их предостережения без ответа и призвал в своей программной речи на съезде завоевать немецкую молодежь на сторону партии. По предложению руководителя нацистов Франконии Юлиуса Штрайхера «Великогерманское молодежное движение» стало называться «Гитлерюгенд — Союз немецкой рабочей молодежи». Курт Грубер стал одним из первых «рейхсфюреров» и одновременно был назначен референтом по молодежным вопросам при мюнхенском штабе НСДАП.

Однако свежеиспеченный «рейхсфюрер» не торопился переводить свое бюро из Саксонии в «столицу движения». Грубер держал дистанцию с «коричневым домом» в Мюнхене и создавал штаб по руководству Гитлерюгендом в своем родном Плауэне. Он организовал управление, состоящее из 14 отделов, которые ведали вопросами пропаганды, воспитания, физической культуры и так далее. Грубер выпускал собственный журнал и создал кинопрокатную службу, обслуживающую местные организации Гитлерюгенда. Теперь к Груберу на поклон потянулись руководители молодежных союзов и организаций, которые раньше игнорировали попытки Грубера установить с ними контакт. Но даже в оставаясь в Плауэне, Грубер не смог избежать влияния растущей централизации партии. Из независимого молодежного вожака он превратился в партийного функционера, а Гитлерюгенд влился в аппарат НСДАП. Окончательное подчинение Гитлерюгенда партии произошло, когда 1 ноября 1926 года бывший капитан Франц Феликс Пфеффер фон Саломон был назначен на пост высшего руководителя СА. Саломон потребовал, чтобы его власть распространялась и на Гитлерюгенд. Гитлер согласился. Так было легче приказывать своему саксонскому молодому последователю.

В начале декабря Пфеффер фон Саломон был приглашен Грубером в Веймар, чтобы присутствовать на первой встрече руководителей Гитлерюгенда. Однако своим отечески дружелюбным поведением шефу СА удалось развеять первоначальные опасения вождя Гитлерюгенда. Они совместно определили форму взаимоотношений между СА и Гитлерюгендом. Отныне член Гитлерюгенда по достижении 18 лет был обязан вступать в НСДАП. Потеря членства в партии автоматически влекла изгнание из Гитлерюгенда. Для проведения общественных мероприятий Гитлерюгенд должен был получить согласие партии. НСДАП получила больший контроль над своей молодежной организацией, которая впредь должна была неукоснительно выполнять все приказы фюрера. В отношении своей зависимости Гитлерюгенд резко стал отличаться от других молодежных союзов Веймарской республики и стал походить на юношескую организацию коммунистической партии Германии.

Многие партийцы и некоторые руководители СА невысоко оценивали деятельность Гитлерюгенда, считая этот союз детской организацией. И хотя трения между СА и Гитлерюгендом продолжали оставаться Грубера и Саломона связывали тесные дружеские отношения, которые определили их совместную работу на ближайшие четыре года. В их первой совместно организованной демонстрации 1 мая 1927 года в Плауэне во время слета Гитлерюгенда участвовали колонны членов НСДАП. В августе того же года колонна Гитлерюгенда из трехсот человек прошла торжественным маршем на первом съезде НСДАП в Нюрнберге. Гитлер персонально поблагодарил своего молодого соратника за его «беспримерный патриотизм».

Грубер заявил что, обязательное вступление в партию после 18 лет создает большие трудности для роста национал-социалистического молодежного движения, так как возникает дефицит кадров. И в этот раз Пфеффер фон Саломон был готов к диалогу. В октябре шеф СА постановил: юноши, которые требуются для руководящей работы в Гитлерюгенде, не будут переводиться в СА по достижении ими восемнадцатилетнего возраста. С обязательной потерей лучших кадров было покончено. Перед Грубером открылась перспектива налаживания самостоятельной молодежной деятельности в рамках НСДАП. Грубер позднее вспоминал: «Худшие времена закончились. Наступила пора осуществить задуманное. Молодые люди трудились. Они хотели, чтобы Гитлерюгенд имел свое собственное лицо. Их усилия принесли плоды. Бесконечные маршировки совместно с СА и партийцами отошли в прошлое. Молодежь начала сама организовывать свой досуг и много путешествовать».

Однако прежде всего Гитлерюгенд выступал в качестве мощной пропагандистской силы для восхождения Гитлера к высотам власти. Молодые активисты участвовали в уличных шествиях СА и СС, носили пропагандистские плакаты на общественных мероприятиях и на выборах и помогали штурмовикам следить за порядком. Дела у гитлеровской партии на тот момент шли не самым лучшим образом. Развитие нацистского движения застопорилось. В 1928 году казалось, что немцы наконец-то заключили мир со столь нелюбимой ими Веймарской республикой. Хотя в этом году количество членов партии перевалило цифру в 100 000 человек, на майских выборах в рейхстаг НСДАП получила всего двенадцать мест. К тому же Грубер и его сторонники испытывали постоянные финансовые затруднения. Месячные взносы в четыре пфеннига с человека и редкая финансовая подпитка из скудных партийных фондов не могли изменить эту ситуацию. Неплохой доход приносили компании по сбору пожертвований, которые проводил Гитлерюгенд во время своих пропагандистских шествий, и входная плата с некоторых мероприятий. В условиях нарастающего противостояния между левыми и правыми экстремистами, которые вели кровавую борьбу за господство на улицах немецких городов, подобные акции для юных гитлеровцев приобретали все более рискованный характер.

В конце года вождь Гитлерюгенда мог с гордостью подвести итоги. Он сумел при финансовой поддержке «щедрых меценатов» завершить реконструкцию здания своего штаба в Плауэне, значительно увеличив его размеры. Было создано управление, отвечающее за связи с молодежными группами немецких общин в чешских Судетах и Польше. Проводя массовые мероприятия, гитлерюгендовцы стремились привлечь к себе внимание обывателей. Грубер провел 18 ноября того же года «райхсаппель» — торжественное собрание всех своих сил для демонстрации «чувства принадлежности к немецкому народному сообществу» и «осознания внутренней солидарности» в рядах Гитлерюгенда. В конце декабря все руководители организации съехались в Плауэн на совещание. Они объявили о создании так называемых «молодежных команд» для детей в возрасте от 10 и до 14 лет. «Молодежные команды» стали прообразом будущего Юнгфолька. Для девочек были открыты «сестринские общины», которые с июля 1930 года были преобразованы в «Союз германских девушек». В программной речи Грубера содержалась краткая характеристика молодежной национал-социалистической организации: «Сущность Гитлерюгенда такова, что он не похож ни на одну партию, ни на одно молодежное движение. Гитлерюгенд не является политическим военным объединением или антисемитским союзом скаутов. Гитлерюгенд — это новое молодежное движение истинных немецких социалистов-революционеров из народных масс, судьба которых неразрывно связана с судьбой нации. Гитлерюгенд утверждает воспитание личности при условии ясного понимания существующих условий и требований, выдвигаемых ими. Это значит — не просто любить свою отчизну, а бороться за неё, не щадя жизни. Это значит — освободить государство и экономику из когтей капиталистических, антинародных сил. Именно, поэтому мы неуклонно идем к новому, социалистическому, народному государству Адольфа Гитлера и знаем, что его путь приведет к краху марксизма. Нет ничего прекраснее для нас, чем заниматься на этом пути нерешенными проблемами. Наша цель ясна, и мы готовы достигнуть ее. Мы отбросим старый гнилой хлам прошлого и создадим прекрасную новую жизнь. Мы умрем за третий рейх. Именно, поэтому всем остальным молодежным союзам и движениям так далеко до нас. Мы заявляем решительное „нет“ молодежным союзам всех видов. В нашей среде вызревает новый вид немецкой молодежи. Этот вид — Гитлерюгенд. Он крепок, тверд и прочен организационно. Вместе с новым поколением он марширует к истинному миру национал-социализма, марширует за своим вождем Адольфом Гитлером, сметая на своем пути всех, кто не с нами».

И все же, дни «красно-коричневого» саксонца были сочтены. Другой молодой гитлеровец добился большего успеха в карьерных играх и добился благосклонности фюрера. Бальдур фон Ширах был избран в июле 1928 года на пост руководителя национал-социалистического студенческого союза. Так началась крутая карьера Шираха, в результате которой Грубер должен был уйти со сцены.

Во время второго «штурма власти» Гитлер вопреки своему характеру решил проявить политическую терпимость и использовать все слабости и недостатки «проклятой Веймарской системы», чтобы добиться власти над Германией легальным путем. Отныне «коричневым» было крайне важно привлечь новых сторонников из мелкобуржуазной среды. Необходимо было отказаться от революционных и социалистических лозунгов, которые так охотно повторялись «левыми» национал-социалистами. В самом Гитлерюгенде псевдосоциалистические идеи «эпохи борьбы» продолжали существовать до 1933 года. Смесь из социалистических, националистических идей, воинственного «прусского духа» овладела умами многих молодых немцев. Их энтузиазм питала вера в сказки о «трудящемся» Адольфе Гитлере и его бесклассовом народном сообществе.

Бальдур фон Ширах — выходец из семьи крупных буржуа охотно использовал подобные юношеские заблуждения в своей деятельности. Он заявил: «Только одно знамя развивается над Гитлерюгендом. Сын миллионера и сын рабочего носят одну и ту же форму. Лишь молодежь в этом смысле свободна от предрассудков и представляет собой настоящее сообщество. Да, молодежь — это социализм». Подобная пастораль была нужна нацистам для воспитания унифицированного поколения. Ширах и нацистская идеология для достижения своих целей преступно пользовались юношеской наивностью, ее легко вспыхивающим энтузиазмом, ее преданностью и самоотверженностью. Ширах был одним из создателей почти религиозного культа фюрера. Ему удалось превратить молодых немцев в послушных исполнителей воли политического авантюриста, за фантазии о мировом господстве которого отдали жизнь тысячи юнцов из Гитлерюгенда, особенно, в последние дни войны. Являлся ли сам Ширах, служивший фанатично своему хозяину до печального конца, обманутым идеалистом?

Вот что сказал сам Ширах в 1946 году Нюрнбергскому трибуналу во время суда над военными преступниками: «Я воспитал это поколение в духе преданности и веры Гитлеру. Я считал, что служение фюреру сделает наш народ и нашу молодежь счастливыми, свободными и сильными. Таким образом думали и миллионы молодых немцев. Они видели в национал-социализме свой идеал. Многие погибли за это. Моя вина заключается в том, что я воспитывал молодежь для человека, который убил миллионы. Я верил этому человеку. Вот что я могу сказать в свое оправдание». Поздее раскаяние обманутого. Суд приговорил его к 20 годам тюремного заключения, которые он до последнего дня провел в берлинской военной тюрьме Шпандау под охраной стран-участниц антигитлеровской коалиции. И все же его судили не как проповедника чудовищного, смертельно опасного учения, а как пособника в деле истребления народов: будучи гауляйтером Вены он отвечал за депортацию тысяч евреев.

Детство Бальдура фон Шираха не содержало ни единого намека на ту карьеру, которую ему предстояло сделать на службе у Гитлера. Бальдур был прекрасно образованным наследником богатой семьи крупных буржуа с космополитическими взглядами. Эмма Мидлтон Ширах родила своего второго сына в Берлине в 1907 году. Эта состоятельная американка из Филадельфии вышла замуж за прусского капитана Карла Бейли Нориса фон Шираха, который тоже имел американские корни. После увольнения из армии отец Бальдура был управляющим театра в Веймаре. Дома родители разговаривали исключительно на английском, и Бальдур начал учить немецкий лишь в возрасте пяти лет. В детстве он писал стихи и играл на скрипке. Долгое время он мечтал о карьере музыканта.

Ребенок с нежным лицом воспитывался в лучших либеральных традициях. Когда ему исполнилось десять лет, родители отправили его в закрытый интернат в местечко Бад Берка в Тюрингии. Тамошние воспитатели придерживались идей педагога-реформатора Германа Литца. Исходя из ранних традиций движения «Вандерфогель», они всячески искореняли «пагубное влияние больших городов» и пытались сделать из воспитанника самостоятельную личность с чувством собственного достоинства. Наряду с физическим и нравственным воспитанием большое внимание уделялось преподаванию научных дисциплин. Между учениками и преподавателями существовали доверительные отношения, а старшие по возрасту дети отвечали за младших.

С завершением первой мировой войны закончилось и беззаботное детство Бальдура. Его старший брат Карл покончил жизнь самоубийством. Он был старше Бальдура на семь лет, и когда началась война, он мечтал стать прусским офицером и отправиться на фронт. Отречение кайзера, принятие условий версальского договора национальным собранием в Веймаре означали для него конец света. В своей предсмертной записке он написал, — «я не хочу пережить Германию». Смерть брата усилила ненависть Бальдура по отношению к республике. Его родители также были недовольны наступившими временами. В знак протеста против нового правительства Ширах старший покинул свой пост в театре. Тем не менее, Ширахи продолжали оставаться весьма состоятельной семьей, и их дом на Гартенштрассе был центром артистической жизни Веймара. Бальдур вернулся из интерната и получал домашнее образование. К тому времени, когда ребенок достиг совершеннолетия, на улицах немецких городов развернулись настоящие сражения между восставшими рабочими и националистически настроенными добровольцами. Бальдур всем сердцем и душой был на стороне тех бывших фронтовиков, которые в составе корпуса добровольцев потопили в крови восстания левых. Годы спустя Ширах вспоминал: «У всех нас в Тюрингии было чувство, что нож приставили к нашему горлу. И если бы мы сами себя не защитили, коммунисты разгромили бы нас».

На волне воинственных настроений вступил семнадцатилетний Ширах в народный союз «оруженосцев», которым руководили бывшие офицеры из нелегальной организации «Черный рейхсвер». Бальдур находился среди «оруженосцев», когда те в марте 1925 года охраняли зал, в котором выступал недавно освободившийся из тюрьмы Гитлер. Голос бродячего проповедника гипнотизировал зеленых юнцов. Позднее Ширах скажет: «У него был глубокий голос, напоминавший звук виолончели. Его непривычный акцент заставлял прислушиваться к словам». Зачарованно молодой Ширах внимал гневным тирадам «барабанщика» в адрес Версальского договора. В глазах Бальдура неизвестный солдат был революционером, который предпринял марш на «Фельдхернхалле» мюнхенское городское собрание и рисковал своей жизнью ради спасения нации. Когда собрание закончилось, Бальдур фон Ширах был лично представлен партийному вождю. В этом он увидел знак судьбы и разразился восторженным стихотворением в честь «незабываемого события»:

Ты протянул нам руку и посмотрел на нас, Заставив учащенно биться юные сердца Эта встреча как чудесное счастье Будет сопровождать нас всю жизнь. В наших сердцах звучит горячая клятва: Ведь ты недаром протянул нам руку, Мы добьемся нашей высокой цели, Судьба отечества в наших руках. И если тебя предадут и осудят, Тебя защитит чистота твоих великих деяний, Мы верим тебе всем сердцем и душой, Ибо ты один — будущее Германии

Едва Шираху исполнилось 18 лет, он поспешил вступить в партию и СА. «Приезжайте ко мне в Мюнхен. Мне нужны такие люди как Вы», — приглашал его Гитлер во время своего очередного визита в Веймар. «Партайгеноссе Nо 17251» не заставил себя долго ждать. В 1927 году после окончания Веймарской гимназии Ширах отправился в Мюнхен. Там он приступил к изучению истории искусств, германистики и англистики. Однако учеба была для него второстепенным делом. В мюнхенском университете он подыскивал единомышленников, создавая группу национал-социалистических студентов. Для своей пропаганды Ширах умело использовал послевоенную ситуацию в Германии, когда студенты лишились своего прежнего привилегированного положения и больше не могли рассчитывать на быструю карьеру в высших слоях общества. Он подбирал новых сторонников в рядах правых националистически настроенных студенческих кружках, которых не смущало аристократическое происхождение Шираха. Ему удалось наладить тесные связи с партийным штабом и подружиться с секретарем фюрера Рудольфом Гессом. По просьбе Гесса он даже занимался бумажной работой в «коричневом доме».

В один из осенних вечеров 1927 года Ширах встретил Гитлера, совершавшего прогулку по Максимилианштрассе. Фюрер узнал своего молодого почитателя из Веймара и пригласил его к себе домой. Воодушевленный Ширах немедленно предложил Гитлеру выступить с речью на большом студенческом мероприятии. Поначалу Гитлер, который в свое время провалился на вступительных экзаменах в венскую художественную академию, был настроен скептично. Он сомневался в том, что среди университетской молодежи найдутся люди, желающие вступить в нацистскую партию. Именно, по этой причине он боялся выступать перед студентами. Однако, не выдержав напора Шираха, Гитлер все же согласился при условии, что двадцатилетний веймарец сумеет заполнить студентами пивной зал «Хофбройхаус». Ширах мобилизовал все свои агитаторские способности, и за час до условленного времени пивная была полна студентов. Появился Гитлер. Он произнес речь и сорвал бурю восторженных оваций. Подобный успех не остался незамеченным даже среди мюнхенской интеллигенции. Казалось, Ширах заранее предвидел такой оборот событий: «С той поры фюрер охотно стал выступать перед студентами. В то время они были более предрасположены влиянию гипноза во время массовых мероприятий по сравнению с рабочими. Это было то, чего они были лишены в своей собственной повседневной жизни».

Авторитет Шираха заметно вырос. Он удостоился похвалы фюрера, который после этой истории установил почти отеческую опеку над Бальдуром. Вскоре Ширах стал руководителем многочисленной мюнхенской студенческой организации. При поддержке Гитлера он включился в борьбу с другими претендентами внутри партии за право руководить «коричневым» студенчеством. В июле 1928 года двадцатиоднолетний Ширах был избран райхсфюрером национал-социалистического студенческого союза и членом партийного руководства НСДАП.

Тем же летом в жизни Шираха произошло событие, едва не изменившее всю его дальнейшую судьбу. Во время поездки в Америку со своей матерью он встретился с дядей Альфредом Норрисом, преуспевающим банкиром с Уолл-Стрита. Тот встретил родственников в своем бюро с видом на Манхэттен и предложил племяннику занять солидный пост в фирме. Но молодой романтик, давно грезящий о возрождении немецкой нации, с благодарностью отклонил заманчивое предложение. Его тянуло обратно в Германию, обратно к фюреру.

Ширах без устали продолжал вербовку университетской молодежи в ряды нацистов. Вопросы и проблемы высшей школы едва ли интересовали его. Его заботил больше всего вопрос численности новообращенных нацистов. Он стал мыслить категориями Гитлера, который охотно выступал на многочисленных сборищах, организованных его молодым протеже. Иногда казалось, что мысль о молниеносной карьере целиком захватила Шираха. Образованный, интеллигентный сын аристократа (современники впоследствии описывали его как «спокойного, сдержанного мужчину с хорошими манерами») вошел в роль веселого рубахи-парня, знающего толк в выпивке и девчонках. Однажды в состоянии сильного подпития он вытащил пистолет во время студенческой сходки и прицелился в портрет своего кумира. Однако этот проступок для «любимца фюрера» обошелся без последствий. Некоторое время спустя он прибыл на молодежный митинг с хлыстом для верховой езды в сопровождении огромной свиты эсэсовцев. Возмущенные руководители студенческого движения потребовали его отставки. Однако успехи на поприще пропаганды и вербовки надежно страховали его от неприятностей и обеспечили ему доверие Гитлера: «Партайгеноссе Ширах понимает, куда мы шагаем. Мы шагаем в направлении создания массового движения. Весь мой авторитет на стороне Шираха».

Все больше студентов примыкали к коричневому движению. Талантливый ловец человеческих душ был готов к выполнению более сложных поручений. Теперь он желал привлечь всю немецкую молодежь на сторону НСДАП. С этой целью Ширах решил дать бой вождю Гитлерюгенда Груберу и завоевать для достижения этой цели как можно больше сторонников среди других националистических молодежных союзов. Грубер принял вызов и показал всем прочность своих позиций. Весной 1929 года он проехал по Германии, встретился с руководителями Гитлерюгенда на местах и провел тридцать два больших митинга с участием членов своей организации. На одном из них почти как во время партийного съезда в Нюрнберге 2000 гитлерюгендовцев промаршировали мимо трибуны своего «фюрера» под гром аплодисментов. Казалось, на этой ноте проба сил должна завершиться.

Тем не менее, в затяжной битве за власть Грубер проиграл более удачливому и сильному оппоненту. Социал-революционные лозунги Грубера устарели и больше не соответствовали новой политической ситуации. Гитлер рвался к власти, и без поддержки буржуазных слоев населения его попытки были бы безуспешны. С тех пор, как Груббер стал рейхсфюрером Гитлерюгенда, численность организации выросла с 700 до 20 000 человек к весне 1930 года. Они состояли в 450 местных организациях. Совместно с другими националистическими юношескими союзами Гитлерюгенд выступил против принятого правительством Германии плана Янга, по условиям которого немецкие выплаты по репарациям должны были длиться вплоть до 80-х годов XX века. Тысячи членов Гитлерюгенда приняли участие в мощной пропагандистской компании во время выборов в рейхстаге. НСДАП, получив 107 мест, добилась успеха и стала второй по влиянию партией рейхстага после СПД.

Во время всемирного экономического кризиса, когда дела у нацистов пошли в гору, карьера Груббера подошла к концу. Борьба за господство в нацистской партии никогда не прекращалось. Социал-революционеры во главе с Отто Штрассером открыто выступили против Гитлера и потерпели поражение. Старший товарищ Грубера шеф СА Пфеффер фон Саломон после неудавшегося восстания берлинского СА был смещен с должности. На его место Гитлер назначил Эрнста Рема, который до этого момента два года проработал военным советником в Боливии. Свежеиспеченный глава штурмовиков не захотел долго терпеть самостоятельность Гитлерюгенда и потребовал подчинить ему молодежную организацию. Гитлер приказом от 27 апреля 1931 года выполнил его требование. Все ячейки Гитлерюгенда на местах перешли в распоряжение соответствующих отрядов СА. Под предлогом улучшения контроля за деятельностью молодежной организации штаб Гитлерюгенда был переведен из провинциального Плауэна в Мюнхен поближе к партийной верхушке. Шансы Шираха на победу возросли. Теперь он открыто агитировал против Грубера: «Грубер был вполне пригоден, пока Гитлерюгенд был чисто провинциальной организацией. Сейчас, когда надо решать задачи в масштабе всей страны, его ограниченность и недальновидность очевидна. Мы обязаны исключительно Грубберу тем, что националистические молодежные организации до сих пор не объединились под знаменем Гитлерюгенда».

Для своих интриг Ширах нашел твердую поддержку в лице нового шефа штурмовиков. С ним у него установились почти дружеские отношения. В конце концов Ширах признался Гитлеру в своих стремлениях руководить Гитлерюгендом. Гитлер ответил: «Ширах, не смешите меня. Вы хотите заниматься этими детьми?» И все же Шираху удалось переубедить своего покровителя: «Тогда я сказал ему: „Я создам самую большую молодежную организацию в истории Германии“. Эти слова произвели впечатление. Гитлер назначил 30 октября 1931 года Бальдура фон Шираха „райхсюгендфюрером“ НСДАП и подчинил ему Гитлерюгенд, студенческий и школьный национал-социалистические союзы.

Члены нацистской партии настороженно отнеслись к выходцу из аристократии. Молодые гитлеровцы «первого призыва» не видели в Ширахе человека, который соответствовал бы их представлениям о молодежном вожаке рейха. «В Бальдуре фон Ширахе было на наш взгляд слишком много от барона, а его американское родство и благородная приставка „фон“ не располагали к доверию», — признался его полномочный представитель в течении многих лет Хартман Лаутербахер, создавший в свое время на территории Австрии организацию «Немецкая молодежь»— предтечу Гитлерюгенда. Сам Ширах был далек от образа спортивного, боевитого гитлерюгендовца, который он пропагандировал среди немецкой молодежи. Ширах, несмотря на свою полноту и неспортивную внешность, старательно пытался сыграть роль крепкого парня. Многие из его подопечных сетовали на то, что их босс «не заводила, не борец, и что с ним вряд ли вспотеешь». Он был скорее эстет, чем аскет, и предпочитал роскошный гостиничный номер, а не лагерную палатку и горшок с гороховой похлебкой. Упорно ходили слухи о его якобы гомосексуальных наклонностях и шикарно обставленной спальне в белых тонах.

Как прежде восемнадцатилетние члены Гитлерюгенда в обязательном порядке вступали в СА. Эрнст Рем превратил эту организацию в мощное ударное полностью милитаризированное подобие армии. Старая проблема с командными кадрами в самом Гитлерюгенде снова стояла на повестке дня. Ширах, занимавший пост группенфюрера в высшем руководстве СА, потребовал независимости. В мае 1932 года Гитлер восстановил самостоятельность молодежной организации, а Ширах стал полноправным руководителем самостоятельного управления в руководстве НСДАП. Его уравняли в правах с Ремом. Отныне над ним был только один вождь и никто более. Свое новое положение Ширах сразу же использовал для борьбы против своего давнего соперника Адриана фон Рентельна, который временно вместо снятого Грубера исполнял обязанности руководителя Гитлерюгенда и национал-социалистического союза школьников. Всего под его началом было 35000 молодых людей. В результате интриг ему пришлось оставить занимаемую должность. И снова Ширах показал себя непревзойденным мастером борьбы за власть.

В последние годы Веймарской республики Гитлерюгенд тоже внес свой вклад в эскалацию насилия на улицах немецких городов. Германия стояла на пороге гражданской войны. Политические экстремисты умело использовали растущую безработицу и обнищание населения в своих целях. Все чаще манифестации нацистов и коммунистов перерастали в жестокие побоища. Группы Гитлерюгенда нападали на кинотеатры, где шли показы антивоенного фильма «На западном фронте без перемен». Насилие против владельцев кинотеатров и зрителей привело к тому, что фильм был изъят из проката на территории целых регионов Германии.

Иногда чиновники пытались утихомирить разбушевавшуюся молодежь запретительными мерами. Так, в январе 1930 года городской голова Ганновера и бывший военный министр Густав Носке запретил школьникам вступать в Гитлерюгенд.Его примеру последовали и других землях страны. Однако подобными мерами с Гитлерюгендом было невозможно справиться. Нацисты использовали репутацию гонимых властями народных борцов для пропаганды и привлечения новых членов в свою молодежную организацию. Подвергнутые наказанию активисты выдавали себя за жертв «коричневого движения», пострадавших за правду. Едва власти запрещали какую-нибудь ячейку Гитлерюгенда, как та возрождалась под каким-нибудь другим названием, например как «Друзья природы» или «Юные народные филателисты». Фантазия не знала границ. В Киле, например, по улицам маршировала группа учеников из мясных лавок в своих заляпанных кровью фартуках, когда власти запретили ношение формы Гитлерюгенда. «Враги трепетали при появлении этой группы. Они знали; у каждого под фартуком был здоровенный нож», — вспоминал один из очевидцев.

С энтузиазмом члены Гитлерюгенда повсеместно участвовали в предвыборной компании. Они распространяли листовки и брошюры, приклеивали плакаты и писали на стенах лозунги. Многие родители беспокоились за здоровье своих детей, так как их участие в агитационной работе на улице было небезопасным делом. Бывший активист Гитлерюгенда Хайнц Гиезе рисует такую картину: «Перед выборами в рейхстаг в октябре 1932 года мы распространяли листовки. Наши противники — парни из Рот Фронта всячески мешали нам. Зачастую мы, когда были в меньшинстве, спасались бегством. Иногда они нападали на нас, и дело заканчивалось дракой. Часто я ходил с подбитым глазом, но были и ранения, требовавшие вмешательства доктора».

Временами кровавые стычки заканчивались смертью участников. С 1931 года до конца января 1933 года в стычках при исполнении «служебного долга во имя фюрера» было убито больше двадцати членов Гитлерюгенда. Количество погибших юношей из прокоммунистических молодежных объединений, которых убили во время схваток с Гитлерюгендом, до сих пор не установлено. Имя гитлерюгендовца из Берлина, павшего от рук «красной молодежи» в районе Моабит, быстро стало известно каждому молодому немцу. Его звали Герберт Норкус. Его овдовевший отец в результате экономического кризиса был вынужден продать свою маленькую продовольственную лавку. Вскоре он вступил в НСДАП. Утром 24 января 1932 года пятнадцатилетний Герберт с товарищами раздавал прохожим листовки. На них напала группа таких же подростков из коммунистической организации. Члены Гитлерюгенда бросились бежать, но преследователи догнали Норкуса и несколько раз ударили его ножом. Юноша скончался от потери крови. Его убийцы скрылись.

Церемония похорон на кладбище Плётцензее была превращена нацистами в пропагандистскую акцию. Пастор Венцль, служивший на похоронах, заявил в прощальном слове, что «Герберт Норкус есть пример для всей немецкой молодежи». Тогдашний нацистский гауляйтер Берлина Йозеф Геббельс призвал собравшихся к мщению: «Никто не отнимет у нас надежду на то, что наступит день мести. И тогда те, кто болтает о гуманности и любви к ближнему, но убили нашего товарища без суда, узнают силу новой Германии. Тогда они будут молить о пощаде. Слишком поздно. Новая Германия требует искупления».

Бальдур фон Ширах распорядился внести имя погибшего в почетный мартиролог Гитлерюгенда. Он ежегодно навещал могилу Норкуса и в присутствии своих подопечных обращался к «духу» павшего героя: «Тем, чем стал Гитлерюгенд в январе 1932 года, мы во многом обязаны святому символу героизма и жертвенности юного Герберта Норкуса». Ширах, который славился своим цинизмом по отношению к цене человеческой жизни, всячески преувеличивал стремление к самопожертвованию своего погибшего воспитанника и призывал расценивать эту смерть как плату за легализацию Гитлерюгенда: «Чем больше людей погибнет во имя нашего движения, тем скорее они обессмертят свои имена. На обвинения наших критиков у Гитлерюгенда есть ответ, подтвержденный историей: речь идет о наших погибших товарищах. От этого ответа не отмахнешься. Это символ. Нет никаких аргументов против молодежного движения, которое во имя высокой идеи жертвует людьми и безостановочно продвигается вперед, которое воспринимает смерть, ранения и гонение как неизбежное последствие борьбы».

Писатель Карл Алоис Шенцингер положил судьбу юного Норкуса в основу своего романа «Гитлерюгендовец Квекс». Хайни Фёлькер — герой романа выступает на стороне национал-социалистов против своего отца-коммуниста. Прозвище «Квекс» ему дали друзья из-за его невероятной подвижности («Квекс» — живчик, прим. переводчика). В конфликте поколений Хайни борется за «новую молодую Германию», которая воскреснет под знаком свастики. Шенцингер в стиле нацистской пропаганды изобразил смерть юноши как «кровавую жертву» во имя торжества дела Гитлера. В 1933 году роман был экранизирован. Миллионы детей просмотрели фильм в рамках учебной программы Гитлерюгенда. В финальной сцене Хайни умирает на руках товарищей. Его лицо обращено к морю колыхающихся знамен со свастикой. Для финала картины сам Ширах сочинил марш. Вскоре члены Гитлерюгенда по всей Германии распевали его как «Знаменную песню»:

Наше знамя веет над нами, Мы идем в будущее шеренга за шеренгой, Во имя Гитлера мы шагаем сквозь тьму и нужду, Под знаменем молодежи за свободу и правду. Наше знамя веет над нами, Наше знамя есть новое время, Знамя ведет нас в вечность, Знамя значит больше чем смерть.

Жить для Гитлера и быть готовым к смерти ради Гитлера — этот принцип стал судьбой целого поколения. Целое поколение немцев распевало эту героическую песню о готовности к самопожертвованию во имя страшных преступных химер Гитлера.

Шествия под знаменами, распевание воинственных песен, скандирование речевок и лозунгов привлекали все большее количество молодых людей в ряды Гитлерюгенда. В конце 1932 года их численность возросла до 100 000 человек. И все таки Гитлерюгенд продолжал оставаться лишь одной из многих молодежных организаций. Тогда Ширах решил доказать Гитлеру, что за Гитлерюгендом идут огромные массы молодых немцев, и объявил о проведении молодежного съезда в Потсдаме. Однако Гитлер, как и прошлый раз, сомневался в организационных талантах своего ученика. Успехи могли оказаться дутыми. В июле 1932 года НСДАП едва удалось стать самой представительной партией рейхстага. В ходе выборов Геринг стал президентом рейхстага, а Ширах самым молодым депутатом в народном представительстве. Тем не менее, борьба за пост канцлера между Гитлером, Куртом фон Шляйхером и Францем фон Папеном продолжалась с удвоенной силой. Назначение на этот пост зависело всецело от рейхспрезидента Гинденбурга. Гитлер не мог позволить себе опозориться в такой момент. Он поставил перед Ширахом жесткое условие: историческая речь «вождя» на слете будет возможна лишь при условии полного заполнения Потсдамского стадиона.

И на этот раз пропагандистский эффект превзошел все ожидания Шираха. Со всей Германии в город, где размещалась резиденция прусских курфюрстов, на всех видах транспорта и пешком прибывали толпы детей и подростков. Ширах рассчитывал на прибытие 50 000 человек. К 1 октября 1932 года в гигантском палаточном городке на окраине Потсдама собралось более 70 000 детей. Бывший член Гитлерюгенда Вернер Порш вспоминает: «Эта встреча стала большим событием для молодых людей. Те, кто обычно собирались небольшими отрядами, теперь стояли огромной массой и были связаны с этой массой своей причастностью к политической жизни».

«Мой фюрер, Ваша молодежь собралась, чтобы выразить свою веру и любовь к Вам. Ни один из живущих сегодня людей не удостаивался такого обожания», — обратился Ширах к своему кумиру на забитом до отказа стадионе. Позднее он вспоминал: «Ликование прервало мои слова. Гитлер был впечатлен. На его глазах выступили слезы».

В ответной речи Гитлер призвал собравшуюся молодежь стать миссионерами идеи «народного сообщества»: «Я знаю, что у многих из вас отцы потеряли работу, а вы сами не знаете, что ожидает вас и ваши семьи в ближайшее время. Вы должны быть выше профессиональных и социальных различий, которые разделяют вас. Вы должны искать и найти пути к немецкой общности. Вы должны беречь и охранять ее. Прежде всего, вы должны научиться чувствовать себя немцами. Национал-социалистическое молодежное движение должно служить не партии, а на благо немецкого народа. Само молодежное движение когда-нибудь должно стать Германией. Подтверждением этому может служить всеобщая готовность к жертвам немецкой молодежи во имя идеи национал-социализма. Кто-то может смеяться и иронизировать, но однажды вы станете будущим Германии».

Фюрер не поскупился на похвалы в адрес своего «первого гитлерюгендовца». Он сказал Шираху: «Вы устроили нечто необыкновенное. Трудно представить что-то более разрушительное для правительства Шляйхера, чем эту грандиозную манифестацию молодежной организации рядом с Берлином». Молодежь, возвращавшаяся домой, агитировала по всему рейху в пользу нацистов.

Назначение Гитлера на пост рейхсканцлера 30 января 1933 года и принятие закона «о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий» от 24 марта подписали приговор Веймарской демократии. «Огонь национальной революции» сопровождался арестами и преследованием коммунистов, социал-демократов и других политических противников новой власти. Вечером 27 февраля вспыхнул рейхстаг. Предполагаемым поджигателем оказался голландский коммунист. У нацистов появился отличный предлог развернуть «охоту на ведьм». Школьники и студенты, поддерживающие нацистов, публично жгли книги левых и еврейских интеллектуалов. Ширах, который немедленно перевел штаб-квартиру Гитлерюгенда в Берлин поближе к своему «фюреру», был солидарен ними: «Все, что противоречит нашему единству, следует бросить в костер».

Ширах стремился подчинить себе все молодежные организации Германии, уцелевшие после волны запретов и ликвидаций. Утром 5 апреля 1933 года 50 членов Гитлерюгенда напали на берлинское бюро «Имперского комитета немецкого молодежного движения». Под крышей этой организации существовали крупные молодежные союзы, насчитывавшие более 5 миллионов человек. Она же обеспечивала взаимодействие между молодежным движением и государственными институтами Веймарской республики. Под командованием Карла Наберсберга, ближайшего помощника Шираха, гитлерюгендовцы устроили погром служебных помещений комитета. Захваченные документы и картотека пригодились нацистам для дальнейшего разгрома всех оппозиционных Гитлерюгенду молодежных организаций на территории Германии. Пять дней спустя другой отряд Гитлерюгенда напал на «Имперский союз немецких молодежных гостиниц». Шираху не терпелось превратить гостиницы в «очаги культуры для немецкой молодежи».

Одурманенные эйфорией «национального подъема», миллионы молодых немцев записывались в Гитлерюгенд. Инга Шоль вспоминает о своих ощущениях и ощущениях своих сестер в тот период: «Нам нравилось это. Мы хотели внести свой вклад. Таинственная сила влекла нас к марширующим колоннам под развевающимися флагами. Глаза смотрели вперед. Люди пели и отбивали барабанную дробь. Разве это единение, это сообщество не было чудом?» Напрасно предостерегал отец Шоль своих дочерей. Хотя прежде сестры посещали молодежную католическую организацию, они не устояли перед чарующей мелодией флейты «крысолова». Десять лет спустя Ханс и Софи Шоль, создавшие группу сопротивления «Белая роза», были приговорены нацистским трибуналом к смертной казни.

Несмотря на массовый приток новых членов в ряды национал-социалистических организаций, не все из них торопились объединиться с Гитлерюгендом. Независимые от НСДАП молодежные союзы основали «Великогерманский Союз» под руководством друга Гинденбурга адмирала Адольфа фон Трота. Они разделяли идею создания национал-социалистического государства и объявили о своей преданности Гитлеру. Все евреи были изгнаны из этого союза. Однако попытки быть правее Гитлерюгенда и, таким образом сохранить свою независимость, оказались безуспешны. После победы Гитлера на выборах в марте 1933 года и принятия закона о «предоставлении правительству чрезвычайных полномочий» партнеры по коалиции обратились к НСДАП объединить свои военизированные и молодежные организации. «Великогерманский Союз» тоже боялся раствориться в Гитлерюгенде. Руководители союза объявили о готовности войти в Гитлерюгенд при условии сохранения своей структуры и руководства. Однако Ширах разгадал этот нехитрый маневр и не согласился на подобное объединение. Последний раз 15000 членов независимых союзов собрались на молодежный слет в июне 1933 года в Люнебургской пустоши. Полиция и отряды СА окружили палаточный лагерь и разогнали собравшихся. Через месяц «Великогерманский союз» был запрещен.

Растворение свободных союзов в нацистской массе привело к тому, что Гитлерюгенд получил большое количество опытных и умелых молодежных руководителей, которые принесли с собой формы и традиции союзной молодежной деятельности в ряды молодых гитлеровцев. Ширах нуждался в них для создания самой массовой молодежной организации в истории Германии. Воздействие бывших союзных вожаков должно было в первую очередь благотворно отразиться на развитии Юнгфолька. Хайнрих Граф из Айнзиделя вспоминает: «Та сторона жизни Юнгфолька, которая нас так привлекала к нему, была обязана своим происхождением союзной молодежной жизни. Это была заслуга вожатых, пришедших из союзов. Они принесли с собой практику палаточных лагерей и коллективных путешествий. Я уверен, что без заимствования опыта союзного молодежного движения Шираху никогда не удалось бы добиться такого влияния на молодых немцев». Гитлер всячески поощрял успехи своего верного вассала. В одной из своих речей в июне 1933 года он назвал Шираха «молодежным вождем немецкого рейха», который стоит на вершине всех юношеских и девичьих молодежных союзов.

Школьные учителя, придерживавшиеся демократических взглядов, были изгнаны, отправлены на пенсию или переведены на низшие должности. Партийные «борцы» наоборот были назначены на министерские, директорские посты, заняли кресла в университетских советах. Многие из оставшихся преподавателей и учителей были вынуждены вступить в НСДАП, чтобы сохранить работу. Многие педагоги стали агитировать своих учеников за вступление в Гитлерюгенд. Вскоре в рядах нацистской организации числилось более 90 процентов всех учащихся.

Трудящаяся молодежь также не избежала пристального внимания Шираха. Один из бывших членов молодежного рабочего движения вспоминает: «Гитлерюгенд предпочитал действовать силовыми и властными методами. Их становилось все больше и больше. Когда мы отправлялись на прогулку, они подстерегали нас и принимались избивать резиновыми дубинками». Немецкие профсоюзы, которые были объединены в «Немецкий рабочий союз» обязывали своих молодых членов вступать в Гитлерюгенд. Торговые и промышленные палаты приняли постановление, что только члены Гитлерюгенда или Союза германских девушек могут быть зачислены на работу в качестве учеников и подмастерий. В противном случае обучение будет считаться недействительным, а хозяин будет оштрафован. Тот, кто игнорировал Гитлерюгенд, рисковал своей профессиональной карьерой. Вопрос одного из опросников, который распространял Гитлерюгенд в Висбадене в 1934 году, гласил: «Почему ты еще не вступил в Гитлерюгенд? Если ты за Гитлера и Гитлерюгенд, тогда заполняй прилагаемый бланк вступления. Если ты не хочешь вступать, тогда напиши о причинах…». На бланке рекомендовалось расписаться отцу и указать место работы и имя работодателя. Отказ ребенка вступить мог привести к репрессиям в отношении отца.

После разгрома молодежных союзов, относящихсяк партийным и профсоюзным структурам, Гитлерюгенд начал наступление против церковных молодежных организаций. Вольфганг Вюстефельд, состоявший в католической скаутской группе во Франкфурте на Одере, вспоминает: «Вначале они только ругались и толкали нас. Со временем они вели себя все жестче и вызывающе. Однажды, когда мы возвращались из похода, они устроили нам засаду на одерском мосту. Нас избили, а нашего руководителя сбросили с моста в реку». Подобные случаи не были единичными. Многие молодые немцы, пытаясь избежать членства в Гитлерюгенде, вступали в религиозные молодежные организации. Ненависть Гитлерюгенда по отношению к молодым христианам росла пропорционально росту численности этих организаций. В июле 1933 года Ширах призвал своих подопечных сменить тактику: «Я запрещаю членам Гитлерюгенда всякие нападки на членов других молодежных союзов. Все жалобы о подобных происшествиях будут немедленно поступать по служебным каналам на мой стол. Я буду наказывать виновных.» Действуя таким образом, нацистам удалось вызвать в среде молодых христиан-евангелистов лояльность и одобрение в отношении гитлеровского государственного аппарата. «Евангелистская молодежь Германии „ — крупнейшее молодежное объединение приветствовало приход Гитлера к власти: „ Мы по-новому взглянули на заповеданные богом понятия родины, народа и государства. Народ пробуждается. Благодаря „движению“ рушатся противоречия и преграды между классами, слоями и сословиями. Поэтому позицией молодых евангелистов в эти дни должно стать наше участие в судьбе нашего народа и решимость к действию, как требует того от нас слово божье“. Ярый приверженец национал-социализма епископ евангелистской церкви Германии Людвиг Мюллер заключил соглашение с Ширахом и благословил вступление 700 000 юных евангелистов в Гитлерюгенд. Отныне служба на благо церкви была ограничена двумя вечерами в неделю и двумя выходными днями в месяц и включала лишь религиозное воспитание. Коллективная деятельность евангелистской молодежи, которая предполагала путешествия, палаточные лагеря, „вечера у очага“ с народными танцами и песнями, закончилась в одно мгновение. Назначенный Мюллером на вновь учрежденный пост „имперского молодежного пастора“ Фридрих Цан провозгласил: «После своей победы национал-социалистическая власть берет на себя защиту и опеку церкви. А церковь разрешает своим молодым прихожанам маршировать под знаменами третьего рейха“.

Многие молодежные функционеры католической церкви не считали нацистов своими духовными оппонентами. «Мы приняли решение действовать совместно на пути к великой цели — к созданию великой единой Германии, благополучной страны с христианской культурой. Современное движение (нацистское движение — прим.переводчика) способствует обновлению и единению нации». Переговоры Гитлера с Ватиканом не явились гарантией свободного вероисповедования для немецких католиков, однако заключение «имперского конкордата» в июле 1933 года диктатор расценил как важную победу в деле международного признания своего режима. Многие католические молодежные союзы, чтобы удержать своих членов от вступления в Гитлерюгенд, стали практиковать в своей деятельности военные игры на местности и стрелковые занятия. Конечно, подобные нововведения шли вразрез с отрицательным отношением церкви к огнестрельному оружию. Эти меры уже не могли ничего изменить. В качестве ответа Гитлерюгенд усилил работу по привлечению в свои ряды молодежи из среды юных католиков. В ход пошли все средства — от агитации для промывки мозгов до силового воздействия. Власти активно поддерживали компанию Шираха против католического молодежного движения. Общественные мероприятия католиков разгонялись полицией, тиражи журналов конфисковывались, группы и ячейки объявлялись вне закона.

Среди членов Гитлерюгенда веру в божественного отца заменила вера в фюрера. «Календарь Гитлерюгенда» включал все национал-социалистические праздничные и памятные даты. На протяжении года от «дня прихода к власти» и «дня рождения фюрера» до «годовщины путча» 9ноября 1923 года миллионы мальчиков и девочек поклонялись новой «национальной религии» под знаком новой «святой» троицы: «Наша вера — фюрер, наша религия — Германия, наше желание — святая империя немецкой веры!»

Организуя бесчисленные праздники, факельные шествия под флагами со свастикой, Ширах демонстрировал свою преданность «богу» по имени Гитлер, который сам себя считал то «божьим провидением», то «пророком нации». Ширах овладел магией религиозных обрядов. Дети с удовольствием собирались у ночных костров и на ночных факельных шествиях, предаваясь таинственным обрядам на праздниках солнцестояния, урожая и им подобных. Вспоминает Георг Бекман: «Дважды в год мы отмечали праздник солнцестояния. Мы разводили большой костер. Наши руководители обращались к нам с речью о религиозном смысле праздника. Затем мы исполняли старинные германские танцы с мечами. Когда костер начинал затухать, мы согласно другому германскому обычаю прыгали через него парами — мальчики с девочками, взявшись за руки».

Однако за культивированием языческих обрядов древнегерманских культов скрывался крайне вредный дух безумной расовой идеологии. Позже ее поклонники стали сжигать людей. Пауль Штюбен рассказывает: «В школе у нас измеряли головы и подгоняли параметры тела под шаблоны. Если кто-то не соответствовал арийским критериям, его спрашивали о происхождении прабабушки. И потом было приятно услышать, что даже, если что-то и было не в порядке очень давно, то наверное, здоровая немецкая кровь уже полностью разложила еврейскую. Я должен был принести родословную нашей семьи в школу. Однажды наш ректор в партийной форме построил нас и сказал:»В вашем классе есть одна еврейка. Вы не должны с ней играть, делать домашние задания и сидеть на одной парте. Вы не должны ее больше замечать». А мы даже не знали раньше, что среди нас есть еврейка. Через несколько дней она исчезла. Больше мы ее не видели».

Учителя и руководители Гитлерюгенда распространяли социал-дарвинистские идеи об избранности в коллективной борьбе за выживание. В своих расистских лекциях они пропагандировали образ арийского человека-повелителя, который по «праву сильнейшего» должен стоять выше представителей неполноценных народов и носителей нездоровой крови. На арифметических задачах нацистские педагоги показывали детям, во что обходится народной экономике содержание «одного неполноценного человека»: Строительство интерната для сумасшедших стоит 6 миллионов рейхсмарок. Сколько можно на эти деньги построить жилых домов стоимостью 1500 марок за один дом? Главной мишенью нацистской пропаганды стали евреи, которых не называли иначе, как «паразитами на теле народа». Писательница Ильзе Айхингер вспоминает: «На школьных уроках биологии мы изучали, что евреи и цыгане — это самое худшее, что есть на свете. Но есть еще более страшная вещь: помесь арийца и еврея или помесь арийца и цыгана, это было бы похуже преступника».

Девушек с ранних лет знакомили с национал-социалистическими представлениями о «расовой гигиене» и требованиями к их будущей материнской роли. Гитлерюгенд устраивал школьные вечера под названием «Сохранение чистоты крови». Ширах призывал девушек из Гитлерюгенда развивать свое тело и дух, чтобы справиться в будущем с обязанностью «быть матерями нового поколения». Он заявил о долге девушек «поддерживать чистоту своей крови», считать ее «частью национального кровяного фонда» и развивать «свой организм таким образом, чтобы обогатить будущий генофонд нации». Чтобы справиться с этой задачей, Ширах порекомендовал девушкам «соответствовать мужским и юношеским представлениям о красоте». Исповедуя принцип «обновления нации через здоровое молодое поколение», один из руководителей Гитлерюгенда писал о воспитании девочек: «В основе здоровья наших жен и матерей лежит вечная жизнь нашего народа. Одна из задач воспитательной работы Союза германских девушек заключается в том, чтобы довести до сознания девушек мысли об отборе и селекции человеческой породы. Тип немецкой женщины полностью соответствует типу немецкого мужчины, а их единение приводит возрождению нашего народа». На самом деле девушки должны были, как с горечью констатирует одна из бывших членов СГМ, «в первую очередь производить пушечное мясо для фюрера».

Уже начиная с Юнгфолька, ознакомление с германскими героическими сагами должно было воспитывать у детей чувство идентификации с их древними предшественниками. В Гитлерюгенде объясняли, что героические идеалы «нордических» людей-повелителей и «арийских» мировых завоевателей обусловили генетическое превосходство немцев в сражениях и солдатском ремесле. Только лучшим доверено сохранять и продолжать породу. Больные юноши не должны иметь детей. «Твоя кровь несет такие свойства, что дети твои будут несчастны и только обременят государство. Твой героический долг — быть последним в роду».

Руководители Гитлерюгенда постоянно разжигали ненависть в отношении евреев. Карикатуры на евреев служили наглядным материалом во время «домашних вечеров» в Гитлерюгенде. Пауль Штюбен вспоминает о своих детских годах в Юнгфольке: «Наш отряд подходил к городской сберегательной кассе. На ее стене был газетный щит. На нем вывешивали „Дер Штюрмер“. Наш вожатый смотрел на газету и громко вопил „Сдохни, Иуда!“ Его крик подхватывали другие. Я тоже должен был кричать. Это был вопрос совести. Вначале я только шевелил губами, но потом я подумал:»Иуда, это ведь какая-то далекая страна. Если я и крикну «Иуда, сдохни!», то никого персонально я не оскорблю». И я стал кричать вместе со всеми.

Яд антисемитской пропаганды отравлял молодежь. Когда 9ноября 1938 года по всей Германии запылали синагоги и под видом «народного гнева», организованного властями, мародеры из СА устроили еврейские погромы, члены Гитлерюгенда также приняли участие в акциях насилия. Хайнрих Клинг, которому в то время исполнилось тринадцать лет, вспоминает: «В Людвигсбурге люди из СА подожгли синагогу возле нашей школы. Я побежал посмотреть на пожар. Когда я стоял там, то сначала не мог понять, почему пожарная команда льет воду на соседние дома, но не тушит горящую синангогу. Затем я заметил, что штурмовики и ребята из Гитлерюгенда тащат откуда-то свитки с Торой и швыряют их радостно в огонь». Направляемые местными руководителями СА, Гитлерюгенда, а иногда и по собственной воле члены Гитлерюгенда били витрины магазинов, принадлежащих евреям, громили их жилища т грабили имущество. Ширах не отдавал приказа на участие своих подопечных в этих акциях. «Райхсюгендфюрер» даже запретил членам Гитлерюгенда совершать хулиганские выходки в отношении евреев и пригрозил наказанием в случае неповиновения. Однако позднее, когда Ширах исполнял обязанности гауляйтера Вены, угрызения совести уже не терзали его. Депортацию венских евреев в 1942 году достойный исполнитель воли Гитлера назвал «весомым вкладом в европейскую культуру».

Тем не менее, некоторые члены Гитлерюгенда восприняли насилие против безоружных сограждан как нарушение собственных представлений о чести и рыцарских манерах. «Хрустальная ночь» заставила не одного юного национал-социалиста усомниться в правильности происходящего и задать вопрос о том, «одобряет ли фюрер эти меры». Хорст-Вернер Кунце так оценил свои тогдашние чувства: «Я считал эти действия отвратительными, ненормальными, хотя конечно, я не мог открыто высказывать свою оценку. Я спрашивал себя, возможно ли подобное у нас? Я был не единственный, кто считал это гадостью». Разумеется, высказывание собственного мнения не было предусмотрено учебными планами Гитлерюгенда.

Большинство немецкой молодежи было ослеплено успехами внешней политики Гитлера. Молодежь приветствовала присоединение Австрии и аннексию Судет. Клаус Мауэльсхаген вспоминает: «Говорилось много о великой Германии, и мы гордились тем, что живем в этой стране». Война была не за горами. В феврале 1937 года верховное командование вермахта назначило подполковника Эрвина Роммеля на должность офицера по связям между вооруженными силами и руководством Гитлерюгенда. Роммель сразу же предложил, чтобы офицеры вермахта проводили занятия с молодежью по военной подготовке. Роммель уже тогда был популярен среди молодых людей. Ширах завидовал его славе и авторитету, поэтому использовал свои связи наверху и добился перевода заслуженного героя войны с этого поста.

Между Гитлерюгендом и армией были установлены крепкие связи. Ширах наладил сотрудничество с главкомом сухопутных войск Вернером Фричем, который приказал своим офицерам прививать молодежи «восхищение и любовь к солдатской профессии». Группы Гитлерюгенда посещали казармы и полигоны. Их приглашали на военные учения. Командиры воинских частей предоставляли тиры и стрельбища в распоряжение юных нацистов для проведения занятий по стрельбе, обучали приемам обращения с оружием. Уже с детства многие члены Гитлерюгенда мечтали о военной карьере — они не имели представления о жестокой действительности настоящей войны. Альберт Бастиан, вступивший в семнадцатилетнем возрасте в части СС, вспоминает: «Я всегда хотел стать солдатом и готовился к этому. О смерти я не задумывался. Я понимал, что на войне погибают, но о том, что могут убить меня, не думал». Любимая пропагандистская тема Шираха — жертвенная смерть за фюрера, народ и родину была для многих детей и подростков сильнодействующим стимулятором их детских фантазий. Клаус Мауэльсхаген вспоминает: «Смерть представлялась нам чем-то великим, выдающимся. Как тогда пелось в песне — „Знамя больше, чем смерть“. Тот, кто пронес знамя через позиции противника, являлся героем. И погибшие со знаменем в руках были героями. Для нас это было нечто особенное. Мы тогда не имели никакого представления о смерти».

Уже перед нападением Гитлера на Польшу Ширах достиг своей цели — почти вся немецкая молодежь превратилась в «государственную молодежь третьего рейха». После принятия закона о «служебной обязанности для молодежи» от 25 марта 1939 года каждый юный немец с десятилетнего возраста был обязан вступить в Гитлерюгенд. Накануне второй мировой войны почти восемь миллионов детей и подростков носили форму Гитлерюгенда. Годами Ширах вколачивал в «детей Гитлера» такие понятия как патриотизм, боевая готовность, подчинение приказам и готовность к жертвам. В начале войны почти половина руководителей Гитлерюгенда поменяла добровольно свои коричневые рубашки на полевую форму вермахта. Только во время польской компании погибли 314 человек из числа руководящего состава Гитлерюгенда. Один из добровольцев вспоминает: «Мы боялись, что придем к шапочному разбору. Это было ужасно. Мы думали, война скоро закончится, и мы ничего не успеем совершить. Мы рвались на войну». Более молодые члены Гитлерюгенда тоже не остались без дела. Служа фюреру, они «крепили фронт в тылу». Во время каникул они помогали собирать урожай или трудились на предприятиях. Девочки помогали вести домашнее хозяйство многодетным матерям. Гитлерюгендовцы выполняли «важные военные задачи», помогая частям противовоздушной обороны и пожарным во время налетов союзной авиации в пылающих немецких городах. Сотни тысяч юношей из Гитлерюгенда проходили подготовку в лагерях перед отправкой в части вермахта на фронт. Многие из них не вернулись обратно. Более трети всех родившихся с 1921 по 1925 годы погибли на фронтах или под бомбежками в тылу. От Атлантики до Черного моря, от Полярного круга и до Африки, от Кёнигсберга и Бреслау до Берлина их могилы служат напоминанием о неверном пути обманутого Гитлером поколения.

САМООТРЕЧЕНИЕ

Женщине надо быть красивой и рожать детей. Птичка-самка прихорашивается перед самцом и откладывает для него яйца. Самец же заботится о пропитании. А еще он охраняет гнездо и отгоняет врагов.

Йозеф Геббельс, 1929

В глазах мужчин большинство женщин были глупыми коровами, пригодные лишь для производства потомства и его выращивания. Матери того времени должны были рожать как можно больше детей. Все остальное было мужским делом.

Герда Цорн, год рождения 1920

«Женская эмансипация»— это слово, придуманное еврейским интеллектом, и содержание его тоже тоже придуманное.

Адольф Гитлер, 1934

Женщин не стоило обучать. Они должны были стать матерями, заботиться об очаге и увеличивать семью.

Сабине Шауер, год рождения 1924

Мы никогда не будем выдвигать принципиальные требования о равноправии мужчин и женщин нашего народа. Мы будем увязывать интересы женщины с насущными потребностями нашего народа.

Гертруд Шольц-Клинк, главный референт национал-социалистического женского союза, 1935

Я считала ударом судьбы родиться девочкой. Ведь я не могла предоставить свою жизнь в распоряжение отечества.

Гудрун Паузеванг, год рождения 1928

Национал-социалистическое движение по своей сути есть мужское движение. Если мы уберем женщин из общественных сфер жизни, то это не значит, что мы хотим их обидеть. Наоборот, мы хотим вернуть им их собственные честь и достоинство. Всегда их высшим предназначением и занятием считалось и считается быть женой и матерью.

Йозеф Геббельс, 1934

Мы пережили некую разновидность эмансипации. Уже перед началом войны женщины и девушки стали выполнять задачи, которые им раньше не доверяли.

Гудрун Паузеванг, год рождения 1928

Я бы постыдился быть немецким мужчиной, если бы хоть одной женщине пришлось идти на фронт в случае войны.

Адольф Гитлер, 1935

Один старый вахмистр обучал нас стрельбе из зенитного орудия. Он не мог скрыть своего сочувствия.

Ирмгард Гауп-Вагенер, год рождения 1926

Я призываю немецких девушек задуматься над тем, что многодетная женщина дает государству самое главное.

Герман Геринг, 1939

Немецкая девушка должна была быть светловолосой, голубоглазой и с кучей здоровых детишек, как это показывалось на пропагандистских плакатах.

Ирмгард Роге, год рождения 1927

Мужчины из СС и Вы, матери детей, которых так ожидает Германия, покажите, что ваша вера в фюрера и ваше желание вечной жизни нашего народа и нашей крови могут сравниться с вашей храбростью в сражениях за Германию и готовностью умереть за нее! Покажите, что Вы желаете вечной жизни для Германии!

Генрих Гимлер, 1935

Я услышала от одной из сотрудниц такие слова: «Если бы я была большой и светловолосой, то для меня было бы самым большим счастьем родить ребенка фюреру».

Вальтрауд Гюнтер, год рождения 1926

Когда идет война, то женщинам достается самое тяжелое. Они должны тихо и терпеливо ожидать.

Герман Геринг, 1939

С самого начала войны я работала в берлинском агентстве новостей «Трансоцеан», которое занималось фабрикацией пропагандистских материалов. Оно должно было делать из немцев — «людей-повелителей», из молодых мужчин — «героев готовых погибнуть за фюрера и народ», из девушек — «рожающих матерей и приносящих жертвы», из матерей — «вдов, которые гордятся гибелью своих мужей, сыновей и братьев».

Герда Цорн, год рождения 1920

С одного из берегов Одера доносятся звуки аплодисментов и одобрительных восклицаний. Взволнованные, раскрасневшиеся девушки в альпийских коричневых жилетках запевают следующую песню: «Нет страны прекрасней …». Шестнадцати и четырнадцатилетние подростки — члены «Союза германских девушек», предводимые своей начальницей того же возраста, поднялись в окопы вермахта на западном берегу Одера. Согласно последнему призыву Гитлера они поднимают моральный дух немецких солдат.

Плохо вооруженные и полуголодные немецкие солдаты ждут наступления Красной армии. Численность советских частей на другом берегу реки достигает 2,5 миллиона солдат. Самая мощная военная группировка всех времен имеет более 40 тысяч орудий. Все готово для смертельного удара по гитлеровскому «тысячелетнему рейху». Вермахту нечего противопоставить этой силе. Группы добровольцев из «СГД» направляются на позиции, чтобы приободрить солдат вермахта. Веселые песни в предверии ада.

В то же самое время в берлинском пригороде Гатов в гостевом доме «Имперского управления по делам молодежи» происходит хмельная пирушка. Официанты в белом сервируют столы. Шампанское, коньяк и сигареты. На танцплощадке руководители Гитлерюгенда обнимаются с девушками — парочкой начинающих «звездочек» с киностудии «UFA» и специально отобранными активистками из «СГД».

Гул моторов союзных бомбардировщиков едва различим за громкой танцевальной музыкой. Райхсфюрер по делам молодежи Артур Аксман ласкает красивую блондинку. Его ручной протез лежит на девичей коленке. Аксман носит его после ранения на русском фронте. Затем шеф Гитлерюгенда исчезает со своей пассией на верхнем этаже. Некоторые парочки следуют его примеру.

Несколько недель спустя, первого мая дрожащий голос диктора «Имперского радио» сообщит:»Из ставки фюрера поступило известие, что сегодня во второй половине дня наш вождь Адольф Гитлер, сражавшийся до последнего дыхания, пал на своем боевом командном посту в райхсканцелярии в борьбе против большевизма». Это была последняя ложь режима. Гитлер ушел от ответственности при помощи ампулы с ядом и пистолета. И все же прозвучавшее сообщение вызвало повсеместно всплеск эмоций:»Я безудержно зарыдала», — вспоминает бывший член «СНД» Аннамария Страсоцки. «Сегодня это трудно себе представить. Словно твой ближайший родственник скончался .» Магия диктатора продолжала действовать и после его смерти.

Это был феномен, не имевший аналогов в немецкой истории. Восприятие действительности среди большей части населения было настолько искажено, что даже полный разгром армии, разрушение родных городов и гибель многочисленных родственников и друзей едва ли смогли пробудить сомнения у немцев. «Для меня действительно погибла вселенная,»— так описывает свои ощущения этого дня Дорис Шмидт-Гевиннер, некогда убежденный член «СГД». Коллективным самообманом были охвачены все слои народа. Девушки Германии не были исключением.

Миллионам сегодняшних бабушек можно задать одинаковый вопрос «Каким образом подобное могло произойти?» Замалчивание, нежелание говорить об этом феномене долгое время были обычной реакцией на данный вопрос. Ответов — великое множество. Однако сотни свидетельских показаний указывают на одну особенность. Она характеризуется многообразием личных ощущений и переживаний, персонального опыта от членства в рядах «Союза германских девушек». Члены «СГД» не были единообразной массой. В то время, как девушка-подросток в сельской католической местности могла воспринимать «культурные мероприятия» с молитвенным заучиванием биографии Гитлера как альтернативу четырем стенам родительского дома, девушки рабочих кварталов Берлина особенно после введения обязательного членства в «СГД» часто заведомо уклонялись от участия в таких акциях. Когда одни девушки сгорали от любовных чувств к Гитлеру и даже в письменном виде признавались в желании выйти за него замуж, другие безнаказанно отпускали оскорбительные шутки в адрес диктатора.

Подобная неоднородность взглядов действительно существовала в рядах «СГД» несмотря на то, что годы, проведенные под флагом гитлеровской молодежи, оставили след в сознании молодого поколения. Впервые в германской истории целое поколение девушек-подростков, особенно девочек, систематически воспитывалось в духе преступной государственной системы.

Начало было едва ли многообещающим. До 1933 года лишь ничтожное количество девушек присоединилось к гитлеровской молодежи. В «сестринских общинах» Гитлерюгенда их учили маршировать под свисток, шить коричневые рубашки, распространять листовки и ухаживать за ранеными штурмовиками после «сражений» в пивных залах. Это были разрозненные группы, общее наименование которых, согласно официальной нацистской пропаганде, произошло от названия общин сестер милосердия, излечивающих раны «коричневых борцов». Вероятнее всего, речь шла о девушках из числа ранней «гитлеровской молодежи», которые тоже хотели быть поближе к истории национал-социалистического движения. Одна из самых больших и известных «сестринских общин» из Хемница насчитывала всего 15 девушек.

Марта Ассман — первая руководительница «сестринских общин» в 1930 в газете «Фелькишер Беобахтер» сообщила о переименовании своей организации в «Союз германских девушек в составе Гитлерюгенда». Ввиду того, что партийные организации тоже охватывали девушек, общее объединение всех национал-социалистических девичьих групп под крышей «СГД» произошло лишь в 1932 году. В то время как юношеские группы Гитлерюгенда рассматривались как опора партии, девушкам из Гитлерюгенда придавалось мало значения. В «Национал-социалистическом юношеском календаре» за 1932 год ни разу не упомянут «Союз германских девушек». В начале того же года лишь 1735 девушек из «СГД» состояли в рядах Гитлерюгенда.

Первым шагом, которым заявила о себе свежеиспеченная организация гитлеровских девушек, стал яростный спор о форме одежды. Вопрос звучал так: синие или коричневые галстуки? Референт по женским вопросам в Гитлерюгенде утверждала:»Эти коричневые одеяния, которые девушки носят в Шлезвиг-Гольштейне, не являются слепым копированием коричневых рубашек мужчин из СА. Мы одновременно хотим и избегаем такого копирования. Речь не идет только о явном выражении духовной зависимости женщины от мужчины. Девушки, которые хотят бороться за идеи Адольфа Гитлера в нашей организации, будут гордо и осознанно демонстрировать храбрость и готовность к жертвам, будучи облаченными в истинно немецкую женскую одежду.» В конце концов несмотря на патетические лозунги победили синие юбки и белые блузы.

Кем и чем являлись ранние ячейки СГД задолго до прихода Гитлера к власти? Были ли они немногочисленным, фанатичным дополнением шовинистических мужских союзов? Или они были кружками мечтательниц при «коричневых» функционерах? На самом деле, их роль в то время не имела ничего общего с последующей задачей СГД — стать инструментом унификации для половины молодых поколений немцев. «Сестринские общины» наряду с другими молодежными организациями, такими как «Путешественницы» или «Девушки — следопыты», стали в известной степени авангардом среди девушек непрочной Веймарской республики. Отправиться в дальнее путешествие без родителей, сидеть с парнями у лагерного костра или даже танцевать с ними летним вечером — всё это было неслыханным вызовом мещанской среде, демонстрацией против устаревших представлений старшего поколения о вопросах морали.

Бюргерский мир первой немецкой демократии однозначно относил женщин к людям второго сорта. Хотя в 1919 году женщины получили право участия в выборах, в действительности их участие в политике, культуре или науке было крайне редким явлением. В университетах обучалось смехотворно малое количество студенток. О женском спорте вообще не могло идти речи. Да и в последующие времена жизнь девушек из СГД зачастую была определена тремя «К»: «Kinder, Kueche und Kirche» (Дети, кухня и церковь).

Юные «авангардистки» использовали любую возможность убежать от такой печальной действительности. Как девушки из «сестринских общин», так и девушки из союзов «путешественниц» или «скаутов» старались хотя бы в течении нескольких часов в неделю ощутить «чувство свободы». В то время главным условием развития раннего СГД была борьба за социальное освобождение женщин, хотя взгляды Гитлера на роль женщины в обществе шли вразрез с подобными устремлениями: «Мир женщины — это мужчина. Ей положено думать лишь от сих и до сих». Партийный орган «Фёлькишер беобахтер» не упускал возможности лишний раз подчеркнуть, что женщин следует держать подальше от общественных сфер жизнедеятельности. Так зародилось основное противоречие в деятельности Союза германских девушек уже на первой стадии его существования: с одной стороны являться частью атавистического общества, в котором господствуют мужчины, а с другой стороны преследовать цели женского раскрепощения.

После 30 января 1933 года времена, когда СГД был малочисленной организацией, быстро канули в лету. Девушки тысячами устремились из разгромленных молодежных союзов и организаций в Союз германских девушек, который в короткий срок превратился в самую многочисленную женскую организацию мира. Только за первый год пребывания у власти нацистов количество членов СГД выросло с 23 900 до 593 000 человек. Младшие девочки с 10 до 14 лет состояли в «Юнгмэдльбунд» (аналог Юнгфолька — прим.переводчика) со своим руководством. Юнгмэдльбунд входил в состав СГД. А СГД являлся в свою очередь частью Гитлерюгенда. Руководительницы СГД находились в подчинении у Бальдура фон Шираха.

Роспуск других молодежных союзов лишь изредка вызывал пассивное сопротивление и глухой протест. Гертруда Хоке, которая занимала низовую руководящую должность в Юнгмэдльбунде, вспоминает: «Наш союз назывался „Свободное племя юной нации“. Мы были идеалистами и любили природу. Когда союз разогнали, мне было горестно. Однако потом я стала мыслить как и другие, что хватит печалиться. У нас есть нужные инструменты, а у меня масса способностей и талантов. Надо жить дальше».

Резкий рост численности СГД объяснялся не только разгромом остальных молодежных движений. Марианна Ланген, родившаяся в 1917 году, вспоминает:»Массовый приток новых членов в организацию можно было сравнить с порывом ветра. Возвышенное чувство помощи в строительстве лучшей жизни в Германии охватило нас всех, особенно молодежь». Лучше всех описывает настроения молодежи после прихода Гитлера к власти задорная строка из старой рабочей песни, которую так любили исполнять штурмовики из СА и гитлерюгендовцы, — «с нами придут новые времена…». Ева Штернхайм-Петерс из Падеборна, наблюдавшая массовое вступление девушек в СГД, вспоминает, что «все хотели участвовать в этом процессе».

Для большинства молодых людей «новое время» означало уход из родительского мира, уход от республики со всеми её проблемами и предрассудками буржуазной культуры. В этом понимании национал-социализм неким образом является носителем черт молодежного движения. Возраст нацистских вождей лишний раз подтверждает сказанное. Гимлеру было 32 года, Геббельсу 35 лет, Шираху 25 лет, а Гитлер, являясь в свои 43 года старейшим членом нацистского руководства, стал канцлером Германии.

Мелита Машман, которая «доросла» до должности пресс-секретаря в ркуоводстве Гитлерюгенда, описывает свои первые впечатления от общения с национал-социалистами: «От этой ночи у меня остались зловещие воспоминания. Грохот шагов, мрачные краски черно-красных знамен, дрожащие отблески факелов на лицах и песни, которые одновременно и взбадривали, и заставляли грустить. Часами колонны маршировали перед нами. В них шли и совсем юные мальчишки и девчонки, которые были с нами одного возроста. В их лицах и осанке было столько серьёзного, что я даже смутилась. Кто я была такая? Я всего лишь стояла на тротуаре и глазела. И мне очень захотелось броситься в эту бурю и связать с ней свою жизнь».

Сотни тысяч хотели броситься в «бурю», и в их воспоминаниях до сих пор звучат отголоски того времени. Рената Финкх рассказывает о своем приеме в Гитлерюгенд: «В сгущающихся сумерках повсюду пылали факелы. Вместе со всеми я медленно и четко произносила слова клятвы, которую я заранее заучила слово в слово. Мы хотели принадлежать организации.Мы хотели иметь ясные глаза и деятельные руки. Мы хотели быть сильными и гордыми. Это был первый большой праздник в моей жизни. Я чувствовала это всем сердцем. Мне было тогда десять с половиной лет. Я знала, что отныне моя жизнь изменится».

Конечно, столь волнующие ощущения не были однородны. Была разница между коллективным эмоциональным подъемом, когда целый школьный класс добровольно вступал в СГД, и простым любопытством, когда лучшая подружка восторженно рассказывала об экскурсиях и тематических вечерах в СГД. О том, насколько порой заурядными были мотивы вступления в СГД, свидетельствует очевидица тех событий из Регенсбурга: «Мои подружки по классу носили голубые платья, которые мне тоже наравились. Они вступили в морскую организацию Гитлерюгенда. И мне хотелось носить такую же одежду. Я попросила подружек, и они повели меня в свой „союз“, здание которого находилось неподалеку. В тот день его двери были закрыты. Я очень опечалилась. Одна из моих подружек успокоила меня. Она сказала, что знает место, где обычно играют девочки в другой, но тоже в красивой форме».

Конечно, сложно обнаружить политические мотивы в этих историях. Субъективные переживания детей из начального периода их членства в СГД в основном содержат положительные эмоции. Преимущественно, очевидцы вспоминают эти годы как «прекрасное время». Тон воспоминаний меняется, как только речь заходит о конечном этапе гитлеровского рейха, когда его ужасы и преступления стали очевидны всем. Дорис Шмидт-Гевиннер из Штутгарта так сказала о трудностях, связанных с воспоминаниями молодости: «Это была уже совсем другая история».

Необходимо упомянуть о том, как дети сталкивались с растущей день ото дня несправедливостью. Еврейские девушки не имели право вступать в СГД. Немецкая еврейка Эвелин Айгерман вспоминает о своих переживаниях начала дискриминации: «Я бы охотно вступила в СГД. Я завидовала всем девочкам, которые носили белые блузки и голубые юбки. Я переживала, что не могу быть с ними. Некоторыеиз моих одноклассниц сочувствовали мне, другим было безразлично, а две девочки сказали мне:»Мы теперь в СГД, а ты — нет. Ты — жидовка. Лично против тебя мы ничего не имеем, но вы, евреи, нам за все ответите».

Тысячи школьников могли наблюдать, как из школ в процессе их унификации изгоняли неугодных учителей. Герда Цорн, родившаяся в 1920 году, вспоминает об увольнении их любимого классного руководителя Книфа: «Он выглядел больным. Мы удивились, что он начал урок, даже не присев. Вдруг открылась дверь, и в класс вошел мужчина из СА. Его сапоги грохотали. Он прорычал „Хайль Гитлер!“ Мы молчали. С иронией он произнес „Ну, господин Книф, вы попрощались с классом? Тогда, я попрошу Вас покинуть помещения. Сегодня преподавать буду я“. Мы сжали кулаки. Одно слово — и мы сорвались бы с мест. Он ушел молча, и дверь закрылась за ним».

Виновато ли незрелое детское восприятие или последующие жизненные впечатления и переживания, которые вытеснили из памяти воспоминания той поры, однако огромное большинство опрошенных не могло припомнить хотя бы один пример подобной несправедливости и беззакония. В основном преобладали позитивные оценки и положительные воспоминания, например, о майской прогулке в лес: «Белые блузки светились, глаза блестели, а лица пламенели от весеннего ветра» или «это была весна в моей жизни».

Как выглядел этот «солнечный день» в Союзе германских девушек, который так притягивал к себе детей? Какие он имел приметы и черты? По средам на всей территории Германии, будь то Аахен или Цвикау, деревушка в Пфальце или поселок в Восточной Пруссии, проходили «домашние вечера». Их организовывали в помещениях сами малолетние «фюрерши», которые были едва ли чуточку старше своих подопечных. Гертруда Хоке вспоминает: «Мы много пели и рассказывали старые саги и легенды». Тексты песен, повторенные сотни раз, так глубоко осели в детской памяти, что и сегодня многие из опрошенных могли вспомнить целые куплеты. «Это было здорово. Иногда мне хочется еще разок спеть таким образом», — вспоминает Луиза Фишер. Как проходило обольщение целого поколения молодежи? Песенные строки полные пафоса и мелодики покоряли неискушенные сердца. Писательница Гудрун Паузеванг вспоминает о своих буднях в СГД: «Переживали так, словно приняли наркотик. Особенно когда во время пения идентифицировали себя с героями песен. У меня слезы лились, когда я ощущала себя частью этой прекрасной Германии».

Многие из тех, кто пел эти песни, лишь сегодня осознали смысл, содержавшийся в их строчках. «Будучи детьми, мы пели с верой „Наше знамя — это больше чем смерть“ или „Германия, ты должна сиять всегда, даже если мы погибнем“ и так далее». Ингеборг Зельде свидетельствует: «Мы заучивали слова, не думая об их смысле. Мы просто повторяли то, что выучили. Раз мы в это верили, значит это было правильно». Новые гимны о жертвенности полностью вытеснили безобидные народные песни из репертуара «домашних вечеров».

Особенно охотно бывшие члены СГД вспоминают о вылазках на природу в составе своих ячеек, так называемых «мэдльшар» или «мэдльшафт», которые были самыми маленькими подразделениями в иерархии СГД. Спартанские условия размещения и похлебка из полевых передвижных кухонь только усиливали романтическое восприятие этих путешествий. Гудрун Паузеванг вспоминает: «Это было настоящее приключение. Путешествия особенным образом действовали на молодых людей. Восприятие происходящего шло не на уровне понимания, а на уровне чувств. Нацистам было известно об этом, и они постарались многое перенять у скаутов, следопытов и других молодежных объединений».

Привлекательность мероприятий во многом зависела от подготовленности и душевного настроя предводительниц местных организаций СГД, которые отвечали за их проведение. Ева Штернхайм-Петерс рассказывает, что первоначально была разочарована атмосферой «девичьего клуба», которая царила во время мероприятия их отряда. Вскоре ей попалась на глаза увлекательная книга об умершей первой жене Геринга. Прочитав ее, она с энтузиазмом рассказала на одном из «домашних вечеров» захватывающие истории о «героях движения», «борьбе штурмовиков». Ее рассказы были встречены на ура. Эти наблюдения подтверждает другая бывшая активистка СГД Анна-Мария Страсоцки: «Когда на „вечерах“ приходилось заучивать фамилии партийных руководителей или по сто раз повторять биографию Гитлера, многие не являлись на мероприятия. Но если ожидался веселый „домашний вечер“ с песнями и играми, то наш дом был полон девушек».

Известный лозунг Гитлерюгенда «Молодежь должна управлять молодежью» на практике неизбежно приводил ко всякого рода неожиданностям и конфузам в повседневной жизни СГД, но с другой стороны рождал у молодых людей чувство «единого сообщества» вне родительской опеки. Гудрун Паузеванг пишет: «Мы чувствовали себя полноправной частью народного сообщества. Это высокое чувство импонировало молодежи. Ведь ей доверяли выполнение ответственных задач». Желание стать частью «нового государства» и «выполнять ответственные задачи» служило причиной, по которой тысячи девушек стремились стать «фюрершами» и руководить подразделениями СГД, начиная с «мэдльшафт» с 10 — 12 девочками и заканчивая одной из 36 «обергау» с десятками тысяч девушек. Конечно, в школе новоявленные руководительницы не упускали возможность воспользоваться «служебным положением». Сибил Шёнфельд вспоминает: «Когда ты ещё учишься в школе, то нет более захватывающего чувства, если можно войти в кабинет директора школы и сказать»Хайль Гитлер, господин Шмид или Мюллер! Мне очень жаль, но завтра я не приду в школу. У меня дела по службе.»

В 1934 году Ширах следующим образом определил содержание повседневной работы СГД и высказал национал-социалистические представления о женском воспитании: «Одна треть времени должна быть посвящена воспитанию мировоззрения, а две трети физическому воспитанию». Год спустя одна из референтов Гитлерюгенда буквально повторила слова своего шефа: «Наша цель — воспитание здоровой девушки, которая применит все свои способности на благо народа и государства. Поэтому мы не собираемся пичкать ее какими-то научными знаниями. Мы учим ее быть полезной обществу».

Физическому воспитанию уделялось большое внимание. Сохранились километры кинопленок , запечатлевших танцующих девушек-гимнасток из Союза германских девушек, исполняющих номера с кеглями и шарами. Особенно впечатляют кадры массовых мероприятий с тысячами спортсменок на Олимпийских играх 1936 года или на партийных съездах. «Ты — ничто, твой народ — всё». Этот нацистский лозунг мог служить прекрасной иллюстрацией к таким массовым упражнениям, в которых были заняты девушки, и которые производили огромное впечатление не только на зрителей. Ингеборг Зельде, участвовавшая в танцевальных массовых представлениях на Олимпиаде 1936 года в Берлине, вспоминает: «В таком возрасте, когда ты еще не стал личностью, появляется незабываемое чувство, что ты часть огромной массы. Ты думаешь со всеми, чувствуешь со всеми и делаешь со всеми одно и тоже».

В такие моменты особенно наглядно проявлялась суть тоталитарного требования «новых времен»: полное устранение собственной индивидуальности и обезличивание человека в рамках заданных стандартов. Ева Штернхайм-Петерс так иллюстрирует реальности того времени: «Юношей и девушек приучали мыслить следующим образом: „Ты не должен думать, что твой народ может сделать для тебя. Ты должен думать, что ты можешь сделать для своего народа“. Такая установка была очень распространена среди молодежи». Во время партийных съездов и больших манифестациях эта форма запрограммированного самоотречения воплощалась в невиданных доселе массовках в форменной одежде. Целые стадионы заполнялись коричневым цветом униформы Гитлерюгенда и бело-синим цветом формы Союза германских девушек. По приказу разрешалось проявлять и эмоции. Хана Беер-Паге вспоминает о прибытии Гитлера на одно из массовых мероприятий: «Вначале мы долго маршировали туда-сюда. Затем надо было в течение получаса держать руку в вытянутом состоянии. Мы приветствовали фюрера. Слева и справа в каждом ряду были люди, которые постоянно ходили до середины шеренги и обратно. Они следили, чтобы мы достаточно высоко держали руки. Если у кого-то слабела рука, то они били по ней, не давая ей склониться.» Восхищение и мощь — два ключевых понятия для характеристики всех массовых национал-социалистических мероприятий, в которых участвовали девушки того времени.

Более взрослые девушки в возрасте от 18 до 21года с удовольствием посещали предприятия под названием «Вера и красота», организованные при СГД. Членство в этих предприятиях было добровольным. Девушки занимались спортом, танцами, моделированием одежды и воспитанием детей. В отличие от более младших возрастов, которым прививалась жесткость и твердость характера, здесь на первый план выдвигалось воспитание женственности, и особенно, готовности стать матерью. Вспоминает Анна-Мария Страсоцки: «Я посещала „Веру и красоту“ и получала эстетическое наслаждение. Сотни девушек в красивых и таких женственных коротких гимнастических одеяниях одновременно совершали одни и те же движения. Что было плохого в этом, собственно говоря?»

Она описывает наблюдения, которые часто встречаются в воспоминаниях многих очевидцев, относящихся к временам нацизма. Изображение отрывочных безобидных переживаний есть не что иное, как попытка ухода от ответственности за происходившее, объяснение свой собственной немощи. Действительно, что «плохого» можно найти в этих спортивных упражнениях с обручами на зеленой лужайке? Плохой была большая цель, которая скрывалась за попытками нацистского режима, — «притянуть к себе сердца молодежи», как того требовал Геббельс.

Гораздо реже можно найти кадры хроники с марширующими девушками, хотя эта сцена была более привычна для повседневной деятельности СГД, чем упражнения с кеглями. Ночные марш-броски, ориентирование на местности, кроссы — вот перечень постоянных мероприятий для девушек тех времен. Многие наши свидетельницы и сегодня могут подробно рассказать о мускульных усилиях и поте во время утомительных маршировок, мозолях на ногах и дрожащих коленках. Сюда можно отнести и упражнения по выработке ловкости, сноровки и смелости. Того, кто не справлялся с физическими нагрузками, называли «отказником». Дорис Шмид-Гевиннер вспоминает: «Им здорово доставалось. Если кто-то говорил, что он не умеет плавать, его просто швыряли в воду. Конечно, если мыслить с позиции сегодняшнего дня, это было жестоко».

Требование «постоянно показывать отличный результат» всегда присутствовало в работе с подрастающим поколением, будь то на марше, в мастерской, на репетициях или на мероприятиях. Лучших хвалили, награждали и рекомендовали на более высокие должности. Гитлеровский рейх был жестоким обществом, нацеленным на результат. Девушки не были исключением. Мапия Айзенэкер рассказывает о лагере СГД: «Каждое утро была линейка. После завтрака проверяли, как заправлены наши кровати. На следующее утро проверяли состояние обуви, или как мы помыли уши и руки. Всегда надо было содержать все в порядке. Все было как в армии». На первом месте стояло подавление собственного «я». Большой популярностью пользовался лозунг на тему юношеского воспитания — «Не важно, что ты жив. Важно то, как ты выполняешь свой долг перед народом».

Нацистское государство беспощадно обходилось с теми, кто не мог или не желал выполнять «свой долг». Притеснения девушек, которые не хотели или не могли проходить постоянные испытания на смелость и ловкость, дискриминация «неариек» вплоть до их уничтожения были будничной иллюстрацией «нового времени» в Германии. Бывшие члены Союза германских девушек крайне неохотно вспоминают об этих случаях. Цыганка Сейя Стойка, которая чудом избежала смерти в концентрационном лагере, описывает сцену общения с девочками-ровесницами из СГД: «По моему цветастому платью они поняли, что я — цыганский ребенок. Тогда они плюнули мне прямо в лицо и закричали „Цыганское отродье!“

Иногда дети выступали даже против собственных родителей. Зачастую мать или отец позволяли себе сделать критическое замечание в адрес Гитлера или слушали запрещенное Би-Би-Си. Гертруда Вортман вспоминает: «Ведь дети воспитывались в основном вне стен родительского дома. Они шпионили за собственными родителями не из-за своей прирожденной злости, а в силу своей наивности. Они полагали, что в этом случае родители совершают преступление в отношении фюрера». Анна-Мария Страсоцки рассказывает, как она застала свою мать за прослушиванием «вражеской» радиопередачи, но не донесла на неё: «Когда я, воодушевленная лозунгами, пришла домой после службы в дружине, моя мать сидела у приемника и слушала английское радио. Этот случай произвел на меня страшное впечатление».

Дорис Шмид-Гевиннер вспоминает о более печальной истории: «Моя сестра собиралась занять руководящую должность в Гитлерюгенде и хотела получить согласие матери. Мой отец был в то время на войне. Однако моя мать ясно дала понять, что она не желает, чтобы дочки становились „офицерскими подстилками“. Через пару дней ее арестовали и отправили на принудительные работы. Кто-то из нашей семьи донес на неё. С тех пор взрослые разговаривали между собой по-французски, чтобы их никто не понял из детей».

Внутри самого Союза германских девушек террор существовал не только на политических занятиях и лекциях по расовой науке. На заметку брали упрямых и своевольных. У тех, кто «не шел в ногу с остальными», отнимали галстук, который был частью форменной одежды. Бывшая руководительница СГД Маргарита Кассен рассказывает: «Те, кто плохо себя вел, должны были приходить на службу в гражданской одежде или получали на собрании выговор». Кроме этого, провинившиеся должны были перед строем унизительно вымаливать себе прощение за вполне безобидное поведение.

После принятия «Закона о Гитлерюгенде» в 1936 году и дополнительного «Постановления об исполнении» в 1939 году членство в Гитлерюгенде стало обязательным для всей немецкой молодежи. Одновременно к нарушителям стали применяться полицейские меры. Анна-Мария Страсоцки свидетельствует: «Если кто-то долго и без уважительной причины отсутствовал, его доставляли на службу насильно».

Подобные свидетельства о практиковавшихся наказаниях подтверждают, что не все поголовно юноши и девушки безоговорочно подчинялись диктату Гитлерюгенда. В отличие от тогдашних пропагандистских материалов нам известно множество случаев неповиновения среди членов организации, которые происходили постоянно. Одна из опрошенных свидетельниц вспоминает: «Эти постоянные построения, маршировки, заорганизованность нашей жизни вызывали у меня чувство протеста. Я пыталась избегать участия в больших мероприятиях. Обычно я ссылалась на головокружение и имитировала обморок.»

Мотивы неподчинения со стороны «лодырей» и «прохвостов», как их называли «сознательные и примерные» члены Гитлерюгенда, были различны: от банальной скуки до твердого нежелания быть винтиком в огромной машине беззакония. Те, кто нарушал нацистские правила из-за своих прочных религиозных убеждений или под влиянием критично в отношении Гитлера настроенных родителей, должны были маскироваться. Елизабет Циммерер рассказывает об уловках, к которым она прибегала: «Обычно, я говорила, что ничего не знаю. Я все выслушивала. Весь этот бред, одни и те же лозунги и мысли. Потом я просто садилась и ничего не делала. Я всегда вела себя как деревянное полено.»

Некоторым удавалось уклониться от всеобщей маршировки строем даже в государстве «фюрера», где на первый взгляд нацистский каток не оставил ни одной ниши, чтобы укрыться и пережить «новые времена». Одна из тогдашних шестнадцатилетних старшеклассниц вспоминает: «Однажды местная организация СГД поручила нам создать музыкальный кружок. Мы попросили освобождения от посещения службы на три недели. Через три недели мы сказали, что мы справились с заданием, хотя ничего не делали все это время и не ходили на службу в СГД. Нам повезло. Никто не проверил результаты работы.»

Можно ли отнести подобные происшествия к разряду исключений? Это были единичные случаи неповиновения в безбрежном море послушания и самоотречения? Или можно предположить, что значительная часть девушек все же находилась в молчаливой оппозиции? На наш взгляд, крайне сложно разделить молодых людей того времени на «приветствующих» и «шагающих в ногу», на «уклоняющихся» и «сопротивляющихся». Эмпирическое восприятие немецкой действительности во времена третьего рейха несет немалые трудности даже для профессиональных историков. На достоверность источников, будь то свидетельские показания или документы, не лучшим образом повлияли тогдашняя государственная цензура, тактика умалчивания и искажения фактов, имевшая место после войны. Необходим взвешенный подход при вынесении приговора поколению бабушек и дедушек. Степень и момент времени сотрудничества с нацистским режимом зависел не только от возраста, социального и семейного положения, регионального фактора, но и от временного периода истории рейха и военной ситуации.

Поражает откровенность, с которой многие из опрошенных свидетельниц вспоминают степень своего восторга и душевного подъема в то время. Гертрауде Вортман и сегодня не скрывает своего восхищения: «Мы хохотали и пели. Мы носили венки на головах. Мы отмечали праздник благодарения урожая, поэтому все объелись.» «Успехи» тридцатых годов, достигнутые нацистами, в виде полной занятости населения Германии, отказ от выполнения «позорных» условий Версальского договора, убедили молодежь в преимуществах «нового времени». Многим в условиях информационного голода Германии тех лет было просто невдомек, что полная ликвидация безработицы оплачена колоссальной государственной задолженностью, а условия по выплате версальских репараций были «де факто» сильно смягчены уже правительством Веймарской республики. Манипуляции с фактами были настолько успешны, что и сегодня от собеседников можно услышать такие пассажи, как «а современные автобаны!» или «ночью было не страшно пройтись по улицам!»

Можно ли сравнивать несравнимые вещи? Многие из наших «бывших» пытаются сослаться на сегодняшнюю молодежь. Много раз довелось услышать, что истерия молодых людей того времени на выступлениях Гитлера можно сравнить с истерией нынешних юнцов при выступлениях Майкла Джексона. Часто говорилось и о «ценностях» прошлого, которые, увы, отсутствуют у сегодняшней молодежи. На вопрос «Что же было хорошего в годы их членства в СГД?» четкие ответы вылетали без промедления как из пушки — «товарищество», «дисциплина», «ответственность». Однако, справедливости ради, стоит отметить, что не замалчивалась и обратная сторона. «Никто не спрашивал собственного мнения» или «Дискуссия и критика были запрещены. Можно было только командовать и подчиняться».

Как происходил процесс унификации личности и в какой момент члены Гитлерюгенда чувствовали себя «идущими в одном строю». Во всех воспоминаниях, которые мы собрали, ключевым моментом являются бесконечные церемонии в повседневной жизни СГД. Знаменные линейки, патетические речи, часы «посвящения» должны были из индивидуальных личностей сформировать «преданное сообщество». Календарь Гитлерюгенда пестрел памятными датами и праздниками, посвященными «движению». Начиная с праздника «поминовения погибших членов Гитлерюгенда» 24 января, череда памятных дат тянулась до конца года. «День прихода к власти» отмечали 30 января. Затем 20 апреля встречали «День рождения фюрера». Далее следовали «День труда», «День матери», «День солнцестояния», «День мюнхенского путча». Современникам было понятно, что череда нацистских праздников противопоставлялась праздникам церковным. Псевдорелигиозная форма и суть нацистского движения должна была подменить собой основы христианской веры. Гитлеровское соглашение с римским папой, регулирующее церковную жизнь в Германии, и приветствия немецких епископов в адрес Гитлера не меняли сути режима. В узком кругу своих приближенных Гитлер не раз высказывал свои планы «окончательно покончить» с церковью после завершения победоносной войны.

По своему эмоциональному воздействию среди остальных праздников особенно выделялся день «посвящения родившихся в одном году в члены „Гитлерюгенда“. Этот спектакль напоминал церковные церемонии и обряд посвящения в рыцари одновременно. С 1936 года эти торжества стали проводиться централизованно в бывшей резиденции рыцарского ордена Мариенбург, расположенной в окрестностях Данцига. Посреди древних стен разворачивалось в ночи при свете факелов пафосное действие, участники которого пели, клялись и маршировали. Велась прямая трансляция „церемонии“ на весь рейх, в котором на тысячах более скромных по масштабу, но абсолютно схожих мероприятиях звучали слова точно такой же клятвы: „Я торжественно обещаю, быть верным Адольфу Гитлеру и всего себя отдавать служению в Гитлерюгенде. Я торжественно обещаю, постоянно крепить товарищество и единство немецкой молодежи. Я торжественно обещаю выполнять все приказы райхсюгендфюрера и всех руководителей Гитлерюгенда. Я торжественно обещаю, всегда быть достойным нашего святого знамени. Да поможет мне бог!“

Обычно церемония присяги проводилась по всей стране 19 апреля накануне дня рождения Гитлера. В этом заключался особенный смысл: все мальчики и девочки одного года рождения в качестве подарка ко дню рождения! В этот вечер черный галстук Союза германских девушек словно орден торжественно занимал место на шее девушки. Большинство опрошенных запомнили церемонию вступления на всю жизнь. Эмоциональное воздействие было настолько сильным, что подавляющее число вступавших восторженно воспринимали эту церемонию.

Обряд вступления в Гитлерюгенд длился несколько часов, и по современным понятиям, был чересчур затянутым, скучным и странным. Заунывные женские голоса, монотонные патетические речи с бесконечным повторением слова «фюрер», подъемы и спады общего тона заклинаний в так называемой форме декламации «пламя к небесам», хоровое пение с пассажами типа «фюрер даровал нам священную милость» не пользовались бы успехом и не привлекли бы интереса в наши дни. На девочек и мальчиков, которые, дрожа от волнения, ожидали момент приема в Гитлерюгенд, звуки трансляции главной церемонии оказывали демоническое воздействие. Там, где чувства преобладают над разумом, дети становятся легкой добычей. До сих пор очевидцы с трудом могут объяснить эффект столь мощного воздействия на их психику. «Сегодня это не сработало бы,» — уверенно говорит Гертрауде Вортман.

Разумеется, подавляющая часть молодежи находилась в состоянии коллективного гипноза, сравнимого с действием наркотиков. Как можно упрекать молодежь, если сами взрослые уже многократно подали ей пример. Десять тысяч девушек из СГД образовали своими телами слова «Мы принадлежим тебе» на берлинском олимпийском стадионе. Это была не просто фраза из пропагандистского арсенала. Гудрун Паузеванг говорит: «Я рада, что сегодняшняя молодежь может смеяться. Мы же относились к этому убийственно серьезно».

Наивысший подъем накала этих страстей и эмоций пришелся на предвоенные годы. В 1936 году почти все девочки, родившиеся десятью годами раньше, вступили в СГД. Церемония приема сопровождалась беспримерной пропагандистской компанией. В 1937 году в рядах СГД насчитывалось уже 2,8 миллиона девушек и девочек. Однако не только вступление в Союз германских девушек сопровождалось пышными ритуалами. Групповые назначения девушек на руководящие должности, переход девушек-подростков из разряда «юнгмэдль» в настоящий взрослый СГД использовались опытными «церемонимейстерами» из Гитлерюгенда для того, чтобы лишний раз воздействовать на эмоционально-чувственную область сознания молодежи, подчеркнуть значимость момента и убедиться в покорности своих подопечных. Для повышения статуса церемонии приема проводилась своеобразная экзаменация вступающих. Тестирование политического мировоззрения сопровождалось вопросами «Когда и где родился наш вождь Адольф Гитлер?» или «Где проводятся партийные съезды?» Обязательно от вступающего требовали пропеть пару куплетов из песни «Хорст Вессель». После четырех лет пребывания в «юнгмэдльшафте» подобные испытания не вызывали проблем. Под конец экзамена проверяли строевую подготовку, а заключительным актом становилось театрализованное действие, в котором все кандидаты исполняли свою роль.

Там, где партия и государство так глубоко вторгались во все сферы общественной жизни, менялась и видимая сторона действительности. В кадрах столь редко снимавшихся игровых фильмов тех лет, которые не преследовали пропагандистские цели, отчетливо видны символы нацистского режима в повседневной жизни. Особенно бросается в глаза сочетание бело-синей формы СГД и знамен со свастикой. Во «внеслужебное» время ношение формы Гитлерюгенда не было обязательным, однако многие девушки охотно и открыто носили форменные галстуки дома и в школе. По свидетельствам очевидцев «форму одевали и на крестины, похороны и свадьбы». Одна из бывших членов СГД вспоминает: «У нас был учитель, который колотил нас палкой. Вскоре мы заметили, что он никогда не ударяет девочек в бело-синей форме или ребят в коричневой. Будто, он боялся ударить по символам нового государства. Вскоре мы все ходили на школьные занятия в форменной одежде».

Однако хуже страха перед учительскими побоями было горделивое желание, с которым девочки добровольно носили форму СГД. И это была одна из примет «нового времени». При этом форменная одежда была на редкость непрактичной. Летом в ней было слишком жарко, зимой — чересчур холодно. Однако энтузиасты не хотели ничего знать, и даже в самые холодные зимы считали «закаливание» в форме вполне естественным делом. Вспоминает Кристина Шеман: «Мы были настолько самолюбивы, что носили короткие чулки до колен даже зимой. Матери ругались на нас. И тогда мы шли на хитрость. Дома мы одевали теплые колготки, но в прихожей снимали их и снова одевали короткие чулки до колен.»

Летом для занятий по физической подготовке носили короткий спортивный костюмчик. По воспоминаниям Евы Штернхайм-Петерс он представлял из себя «хлопчатобумажную майку с эмблемой Гитлерюгенда и черные сатиновые трусы с резиновым поясом. Эта одежда выглядела очень откровенно и в нашей католической школе, где я училась, была под запретом.» Во многих общинах местные пасторы требовали, чтобы молодежь одевала более пристойные одежды для гимнастических упражнений и не вызывала возмущение у прохожих своим видом. Дерзкие трусики на взгляд тогдашних обывателей вряд ли бы вызвали сегодня такую бурю эмоций. Тем не менее в вопросах физической любви СГД придерживался старых буржуазных традиций и призывал к «половой самодисциплине». Девушки должны были быть как «чистый, свежий, прозрачный германский воздух». Маргарита Кассен напоминает о постулате, призывавшем к соблюдению нравственности . Он гласил: «Держи свою кровь чистой. Она принадлежит не только тебе. Она берет свой исток далеко от тебя и струится в даль, недоступную тебе. В ней заключено будущее. Держи в чистоте платье твоего бессмертия».

Разумеется, компании столь вызывающе одетых физкультурниц Союза германских девушек несмотря на призывы к высоконравственному поведению пробуждали у мужчин-современников совсем иные ассоциации. Целая серия фривольной расшифровки аббревиатуры СГД выдавала их однозначные задние мысли: «Полюби меня, парень», «Будущие немецкие матери», «Необходимость немецких мужчин». Однако действительность была весьма целомудренной. Дорис Шмид-Гевиннер рассказывает: «Я еще помню, как мы были горды, когда в нас влюблялся какой-нибудь функционер Гитлерюгенда, а мы вздергивали плечами и говорили „Мы немецкие девочки“. Немецкие девочки воспитаны и целомудренны, и лишь после свадьбы готовы стать матерями». Ева Штернхайм-Петерс подтверждает: «Тогда была совсем другая молодежь — не то, что нынешняя. Сегодня молодые начинают жить с 15 лет. У нас это происходило к 20 годам».

Если природные инстинкты оказывались сильнее, чем регламент поведения, применялись наказания. Бывшая руководительница СГД Маргарита Кассен вспоминает: «Девушкам между 16 и 18 годами было трудно запретить отвечать взаимностью на любовь. Когда попадались девушки, державшиеся чересчур вольно, мы сначала делали им серьезное внушение. Но если она пропускала все наши увещевания мимо ушей и беременела, тогда ее членство в СГД заканчивалось. Такие случаи были».

Под влиянием предписанной строгости нравов у большинства молодых людей первое любовное чувство уступало место другим страстям и ощущениям. Целомудрие и нравственность как идеологически требуемый идеал часто выливались в почти маниакальные требования поддержания клинической чистоты. Одна из опрошенных рассказала, как в те времена девочку в грязной блузке могли отправить из школы домой переодеваться. Нарекания вызывали следы косметики на лице и украшения «исключая ручные часы». Курение в форме было запрещено. Девушкам были рекомендованы корректные, «правильные» прически. После олимпиады 1936 года длинные косы были отнесены к «одобренному партией» украшению головы.

Диктатор любил окружать себя девушками в форме. Целые железнодорожные вагоны, набитые ликующими девушками из СГД, отправлялись в Берхтесгаден, откуда «паломницы» пешком направлялись в горную резиденцию Гитлера «Бергхоф». Наверху их поджидал Гитлер, чтобы предстать «симпатичным вождем» перед объективами хроникальных кинокамер. Эти кадры занимают свое место в галерее кровопийц от Сталина до Чаушеску, которые тоже стремились обелить себя показом сцен любви и преданности со стороны юных подданных.

Гитлер неоднократно играл роль заботливого и внимательного наставника молодежи. Уже в своем тюремном памфлете «Майн Кампф» он посвятил молодежной теме множество обстоятельных абзацев и потребовал «воспитывать здоровые тела» в качестве «гарантии для выживания германской расы». Женщинам и девушкам в первую очередь отводилась роль рожениц. На партийном съезде в Нюрнберге Гитлер объяснил женской половине населения Германии, что у неё есть «свое поле битвы». «Каждый ребенок, которого она принесла миру, есть вклад в эту битву. Это её битва. У мужчин своё сражение. Мужчина защищает народ, а женщина свою семью. Мужчина сражается за свое народное сообщество, а женщина за детей, которых она сама родила». Сохранившаяся в архиве запись этой речи то и дело прерывается мощными аплодисментами преимущественно женской аудитории.

К области психологических загадок нацистских времен можно отнести тот факт, что многие девушки, которые мечтали устранить ограничения буржуазного мира в отношении женщин, тем не менее безоговорочно согласились с традиционной для их родителей ролью женщины, ограниченной производством детей и ведением домашнего хозяйства. Однако, опросы свидетельниц показали, что многие из них «внутренне не соглашались с такой трактовкой их будущей роли».

Примеров открытого сопротивления мужскому доминированию в гитлеровском рейхе невозможно обнаружить ни в истории Союза германских девушек, ни в истории национал-социалистического женского движения. Нацисты, не утруждая себя ненужными объяснениями, официально назвали женскую эмансипацию «еврейским фокусом». С 1921 года в составе руководства НСДАП не было ни одной женщины, и все командные позиции занимали исключительно мужчины. Во времена Шираха и Аксмана верхушка Гитлерюгенда была представлена преимущественно мужчинами. Лишь половина опрошенных смогла вспомнить имя Юты Рюдигер — одной из райхсреферентов Гитлерюгенда, которая после войны опубликовала целую серию апологетических статей о Союзе германских девушек.

Объяснение подобного явления, при котором девушки с увлечением откликались на призывы нацистов при сохранении женской дискриминации на территории рейха, следует искать в умении Союза германских девушек внушить обратное. Девушки субъективно воспринимали свое участие в рядах «государственной» молодежи как шаг к свободе. Нацисты усиленно эксплуатировали образ девушки, которая устремилась от роли домохозяйки, готовящей рыбу на обед, к образу прекрасной, тренированной девушки — будущей «храброй» женщины. Ева Штернхайм-Петерс вспоминает свои тогдашние девичьи грезы о будущем: «Сильная, умная и самостоятельная. Если замужем, то быть боевой подругой и партнершей как на иллюстрациях к исландским сагам». Гудрун Паузеванг также собиралась следовать новым идеалам, будучи членом СГД: «Она должна быть здоровой, сильной, воспитанной и быть подругой своему мужу. Это было новацией по сравнению с временами первой мировой войны, когда женщина была не подругой, а все еще супругой, которая очаровывала мужчину».

«Строгая, но не грубая, бодрая, но не напряженная» — так руководство Гитлерюгенда трактовало предпочтительный образ немецкой девушки. Подобные представления были созвучны образам, которые так нравились девочкам младших подростковых возрастов СГД. Лозунги о «материнстве как о высшем предназначении» были для них далеким будущим и до собственного полового созревания им было еще не близко. Однако с возрастом менялись и интересы. Позже, когда девушки начинали задумываться о своей будущей профессии, ранние девичьи грезы уже воспринимались как иллюзии. Молодые люди должны были решить «свои высокие задачи», поставленные руководством рейха. Уже в 1933 году было введено ограничение на количество обучающихся девушек в высших учебных заведениях. Их доля не должна была превышать десять процентов. В одном из распоряжений Гитлерюгенда предписывалось «ввиду большого количества научных дисциплин ограничить их объем в разумных пределах, достаточных, чтобы обеспечить здоровый рост девочек». Другой документ гласил: «Нам нужны такие девушки, которые беспрекословно верят фюреру и вложат эту веру в сердца своих детей. Об этом позаботятся национал-социализм и Германия».

Рожать детей, лояльных режиму — такая главная задача для девушек на будущее была определена помощниками Гитлера из руководства Гитлерюгенда. Речь о героинях из древних германских сказаниях о богах и героях уже не велась. Многим девушкам из числа бывших энтузиасток становилось до боли понятно, что при нацистском режиме им уготована роль людей второго сорта. Гудрун Паузеванг: «Я, будучи еще девушкой, поняла, что родиться женщиной — это плохая судьба. Мне не хотелось отдавать свою жизнь в распоряжение отечества».

Упреки в том, что нацистский режим относится враждебно к женщинам, вызывали у Гитлера раздражение. В одной из речей , обращенной к немецким женщинам, он попытался иронично сострить на эту тему: «Вот приходит заграница и говорит, что ваши женщины в тоске, что они угнетены, порабощены и унижены. Что вы обращаетесь с ними, как с домашними животными. Что вы не хотите дать им свободу и равноправие. Воистину, то, что одни считают ярмом, для других благодать, а то, что для одних небесный рай, для других преисподняя и наоборот .» Диктатор мог не беспокоиться о возможных требованиях эмансипации со стороны соотечественниц. Анна-Мария Страсоцки вспоминает: «После войны нам сообщили, что мы якобы прожили долгие годы в неволе. Для меня это было новостью. Я и не заметила, что была несвободна. Я ничего не знала о свободе в том понимании, как нам теперь ее разъясняют».

Объяснение внешне добровольного подчинения целого поколения девушек атавистическому закону неравноправия полов также следует искать в их отнощении к Гитлеру. Многие из опрошенных свидетельниц подтвердили, что от Гитлера исходила некая мощная притягательная сила, и политика здесь ни при чем. Между ними и Гитлером существовала своеобразная связь на эмоциональном уровне. Прозвучали следующие оценки: «Он был отцом для всех нас. Я понимаю, что это невозможно объяснить сегодня, но это было именно так». «Это была огромная внутренняя любовь, и я не могу подобрать иных слов». «Он был богом. Я воспринимала его, как бога».

Ева Штернхайм-Петерс описывает, каким образом школа и СГД формировали её собственный образ Гитлера: «Это была для нас неслыханная в мировой истории удача. Сегодня это звучит кощунственно, но мы воспринимали Гитлера именно так. В этом было много от мистики. Это было похоже на наши чувства к кайзеру Фридриху первому и его мистической священной пещере на горе Киффхойзер. . Мы считали себя счастливейшими людьми, которым повезло жить в одно время с Гитлером».

При взгляде на сцены бурного ликования масс во времена нацизма, такие как например, выступление Гитлера на немецком физкультурном празднике в Бреслау в 1938 году, или во время его визита в Судеты в том же году, или во время торжеств по случаю победы во Франции, бросается в глаза, что наиболее сильно свои чувства проявляют женщины и девушки. На некоторых кадрах запечатлены сцены проявления столь немыслимого женского счастья, что выражение «биться в восторге» будет вполне уместным для описания царящей атмосферы.

Гитлер как объект эротических вожделений? В наших интервью отсутствуют ссылки на подобную постановку вопроса. Однако у нас есть свидетельства, которые оставили после себя наиболее ревностные почитательницы Гитлера. Это любовные письма диктатору. Существованием этих документов мы обязаны одному немецкому коммунисту, который вернулся в Германию в 1945 году одетым в американскую военную форму. Вилли Экер, который тогда был известен как В.К.Эмкер, служил в американской военной администрации в Берлине. Он рассказывает: «Конечно, мы посетили рейхсканцелярию Гитлера. Осматривая полуразрушенные помещения, мы увидели, что повсюду лежат груды документов. Я достал пару писем из одной бумажной кучи. Они были адресованы „нашему любимому фюреру“. Мы забрали их с собой».

В последствии Эмкер многократно проникал в руины рейхсканцелярии и выносил оттуда документы, которые остались вне интереса советских военнослужащих. Таким образом несколько тысяч частных писем из личной почты фюрера и рейхсканцелярии оказались в США. Отрывки из документов были частично опубликованы. Это были ходатайства, пожелания и письма поклонниц. Хотя речь идет лишь о незначительной части писем от почитательниц Гитлера, с помощью этих сильно пожелтевших от времени листков бумаги можно заглянуть в глубины немецкой души в годы мракобесия.

Письма от женщин и девушек содержат как пылкие уверения в «настоящей любви» и предложения о браке, так и пожелания «одной дамы из Саксонии» иметь ребенка от Гитлера с обоснованием: «Одна мысль о том, что вы не можете иметь детей, лишает меня покоя». Вероятно, что Гитлер даже не держал в руках эти послания с обращениями к «моему сердечно любимому», «сладкому, сердечному, любимому» или «любимому, страстно желаемому волчонку». Как правило, на эти письма рейхсканцелярия давала стандартный ответ: «Сердечно благодарю Вас…». Если пылкая почитательница не успокаивалась и снова писала фюреру, то об этом извещали местную полицию. Некоторых объявляли сумасшедшими и отправляли в психиатрические лечебницы.

Безусловно, эти женщины, отправлявшие любовные письма Гитлеру, представляют собой редкие исключения. Однако по ним можно судить, какой притягательной силой обладал диктатор в глазах этих женщин. Исторические факты свидетельствуют, что те из них, которые смогли приблизиться к Гитлеру, затем погибали. Его племянница Гели Раубаль боготворила его, а затем покончила с собой, так как он не уделял ей должного внимания. Ева Браун годами исполняла роль скрываемой любовницы. Она предприняла несколько попыток самоубийства, а за день до своей смерти имела сомнительную честь стать «фрау Гитлер». Англичанка Юнити Мидфорд — страстная поклонница Гитлера, допущенная им в круг близких ему людей, стреляла себе в голову из-за личных переживаний. Любовь к Гитлеру оборачивалась смертями.

Некоторые детали в наших интервью свидетельствуют о том, что женщины, давшие их, не избежали влияния магии Гитлера. Лора Шааф из Гамбурга признается: «Гитлер посмотрел мне в глаза и погладил мою щеку. Для меня это было невероятное событие. Я была счастлива и не хотела больше мыть то место, к которому он прикоснулся. Моя мать сказала мне, что я сошла с ума. Это был так». Ильза Хольм принимала участие в массовом танцевальном действии, организованном СГД во время партийного съезда. «Он сел прямо перед нами и затем сказал: „Ну, мои девочки, когда я вижу такое, все заботы уходят сами от меня.“ И что мы сделали? Мы закричали от радости. Мы ведь танцевали для фюрера. Ужасно, не правда ли?»

Анна Мария Аумюллер рассказывает о визите Гитлера в Кёнигсберг, когда он вечером после продолжительной овации молодежи из Гитлерюгенда и СГД вышел к ни из своей резиденции: «Мы скандировали хором „Дорогой вождь, будь так добр, выгляни на минутку в окно“. И когда мы вволю наорались, он действительно выглянул. Тогда мы снова бешено закричали „Хайль Гитлер!“ Мы стояли и кричали еще несколько часов. Когда следующим утром мы пошли в школу, мы были совершенно обессиленные, не могли даже говорить».

Что делало Гитлера столь притягательной фигурой для женщин? Нацистская пропаганда всеми средствами изображала его как непостижимого гениального одиночку. Личная жизнь Гитлера была полностью закрыта от общественности. О существовании Евы Браун немцы узнали только после войны. Ни один «нормальный немец» не знал, что Гитлер просыпается и встает лишь к середине дня, а работе с документами в своем «Бергхофе» предпочитает безделье. Еженедельные выпуски кинообозрения показывали Гитлера таким, каким он в действительности не был — ответственным трудоголиком, который каждую свободную минуту использует на службе во имя народа.

Тем не менее, эта фигура в «заоблачных далях», окруженная людской стеной и подсвеченная лучами прожекторов, будила глубочайшие женские чувства и душевные порывы. В любовных письмах и признаниях опрошенных женщин можно найти свидетельства, что личность «фюрера» вызывала не только любовные, но и материнские чувства. Возможно, загадочное притягательное воздействие Гитлера на женщин и девушек заключалось в том, что им хотелось заполучить его из этих мифических далей, «пригреть» его в своем доме, у очага, постелить ему теплую постель. Ведь в их глазах, он выглядел таким одиноким. «Мы все время говорили, что у него нет жены, и его жалко. Ведь такой замечательный мужчина должен иметь жену. Возможно, случись такое, ему было бы гораздо лучше,» — рассказывает Хильдегард Шиндлер.

Существует и такая трактовка «отношений» Гитлера с девушками в те времена, согласно которой он выступает как действующий объект, а девушки как объект, на который направлено действие. Подобная трактовка отвечает весьма распространенному мнению, что немецкие мужчины, будучи исполнителями преступных замыслов режима, несли и несут историческую вину за происходившее в Германии. Женщины же в глазах послевоенных поколений исполняли более привлекательную роль. Они были вынуждены быть рядом со своими мужчинами: оплакивать их, дрожать от страха в бомбоубежищах во время авианалетов и наконец заниматься расчисткой развалин и восстанавливать разрушенное.

Пожалуй, это мнение чересчур снисходительно к женщинам. Конечно же, они точно так же, как и мужчины голосовали за Гитлера, точно так же действовали, думали и возможно, ликовали и кричали «хайль» даже активнее, чем мужчины.

Что же касается девушек и девочек из СГД, то в этом случае при определении степени их вины следует сделать скидку на возраст так, как это делает наш современный кодекс. Гудрун Паузеванг вспоминает: «Нас обманули как детей. Мы были уверены, что это было правдой, во что нас приучали верить».

При преподавании девочкам «расового учения» основным тезисом «веры» была химера о «хорошей» и «плохой» крови. Превосходство «арийской» расы во всех отношениях, особенно по сравнению с евреями, являлось учебной темой как в школе, так и на занятиях в СГД. Государственное беззаконие начиналось с учебников. Предлагаем Вашему вниманию выдержку из часто цитируемого нашими собеседницами памфлета «Ядовитый гриб». «Существуют хорошие грибы, и есть плохие грибы. Существуют хорошие люди, и имеются плохие люди.Плохие люди — это евреи. Но очень часто бывает трудно отличить плохих людей от хороших». Гудрун Паузеванг напоминает о другой главе из этой подлой писанины: «Существует история из „“Ядовитого гриба», которая в молодые годы не шла у меня из головы. Итак, мать отправляет девочку к зубному врачу. Она вместе с другой девочкой сидит в приемной. Вторую девочку врач вызывает к себе в кабинет. У врача еврейская внешность, огромный кривой нос, вывернутые губы. Наша девочка остается в приемной одна. Вдруг она слышит крики «О, нет, господин доктор, пожалуйста, нет!» доносящиеся из кабинета. Затем наступает тишина. И вот выходит доктор и зовет её в кабинет. Тогда она убегает. Я, будучи, ребенком задавала себе вопрос; что же этот еврей делал с девочкой в своем кабинете? Конечно, моя фантазия рисовала самые страшные сцены».

Лишь половина опрошенных нами очевидцев смогла вспомнить что-либо о разжигании ненависти против евреев в СГД или на занятиях в школе. Ирмгард Рогге рассказывает о манипуляциях власти: «Мы были лучшими людьми в мире, мы были самыми прекрасными людьми в мире, мы были сами замечательными людьми в мире. А евреи были полной противоположностью. Так нам преподносили это. Говорят, что капля за каплей камень долбит. Мы были как раз таким камнем. Когда день за днем говорят одно и тоже, начинаешь этому верить». Маргарита Кассен вторит ей: «Раса было важнейшим словом в нашей жизни».

Не менее важным пунктом расовой теории было подчеркивание идеальных черт типичной германской девушки. Разумеется, идеальная нордическая девушка должна была быть светловолосой, голубоглазой, белокожей. Те, кто не соответствовал стандарту, пытались исправить положение. Урсула Земпф из Берлина вспоминает: «Однажды я купила большую бутылку перекиси водорода, промыла им волосы и высушила их. Когда мать увидела это, она дала мне пару оплеух и отругала. Но было уже поздно. Так в одночасье мои волосы стали сверхсветлыми и нордическими. Этот случай произошел незадолго до моего выхода на работу. Моим начальницам на работе цвет моих волос очень понравился. Я соответствовала идеалу». Идеал как женской красоты, так и мужской был повсюду один и тот же.

Мария Айзенэкер объясняет, что дети и молодежь едва ли могли противостоять яду нацистского учения: «Нашего собственного мнения никто не спрашивал. Мы должны были повторять только то, что заучили». Запрещение всяких контактов с еврейками — подружками по играм становилось обычным делом. Одна из опрошенных вспомнила, как её мать в 1941 году закрашивала еврейских подруг на фотографиях из семейного архива. Физическому уничтожению евреев предшествовала их ликвидация в головах у немцев.

Соприкосновение с беззаконием разводило людей по разным дорогам. Худшие, в том числе женщины и девушки, добровольно шли служить в охрану концлагерей. Благородные и честные выбирали путь открытой борьбы против режима. Инга Шоль сестра казненной нацистами Софи Шоль, которая была участницей группы сопротивления «Белая Роза», писала: «Я вспоминаю одну велосипедную прогулку под вечер. Софии тогда было пятнадцать лет. Она сказала, что всё было бы гораздо лучше, если бы не было гонений на евреев. В классе Софии учились две еврейки — Луиза Натан и Анна-Лиза Валлерштайнер. Она очень переживала за них».

«Мне нужна сильная, властная, бесстрашная и жестокая молодежь. Она должна быть такой. Она должна переносить боль. Она не должна быть слабой и изнеженной». Гитлер выдвинул эти требования, когда его режим уже не скрывал свою чудовищную сущность. О том, что горели синагоги и депортировали людей, большая часть опрошенных нами людей знала уже в те времена. Однако, о массовых убийствах, происходивших не на войне, а в лагерях многие из опрошенных тогда не имели понятия. Барбара Рёпер из Кобленца говорит: «Мы знали, что есть местечко Дахау, но что происходило там в действительности нам было неизвестно. Один раз мне сказали:»Держи язык за зубами, а то отправишься в Дахау».

Ночь погромов 9 ноября 1938 года, которая по официальной версии нацистов была вызвана «народным гневом», и факт проведения которой вначале не признавался, так как местные партийные функционеры лишь с опозданием в несколько дней отреагировали на неё, оставила глубокий след в памяти некоторых очевидец. Гертрауд Вортман до сих пор содрагается, вспоминая об этой ночи: «Они стащили одну старую женщину за волосы по лестнице вниз. Я стояла и думала:»Что они делают, что это такое? Наверное, это преступница, которая что-то совершила.» Затем меня стошнило от этого зрелища». Гудрун Паузеванг, которая в 1938 году проживала в маленькой силезской деревушке, рассказывает о значительных эмоциональных расстройствах у детей, которые были вызваны происходившими актами террора: «Перед разбитыми витринами скобяной лавчонки старый еврей собирал битые стекла и черепки. Возле него полукругом столпились зеваки. Меня особенно поразила неестественная тишина. Никто не кричал ему, что он — „еврейская свинья“, так его все хорошо знали, и он никогда никому ничего плохого не сделал. Мне было тогда десять лет. И мне было очень жаль этого человека, которого фактически поставили к позорному столбу. Я подумала тогда „Ради всего святого, ведь я не должна проявлять сочувствие евреям“. Это внутреннее терзание было невероятно сильным».

Члены Союза германских девушек во времена нацизма также оказались перед проблемой нравственного выбора. Тот, кто лично знал евреев и дружил с ними, должен был решить для себя что делать; продолжать симпатизировать евреям или откликнуться на призывы травли и притеснения своих вчерашних знакомых. Возможность компромисса практически отсутствовала. Тысячи евреев, которые успешно скрывались от сыщиков Эйхмана в самой Германии, служат доказательством того, что иногда немцы вопреки смертельной опасности выбирали первый путь.

Начиная с раннего возраста, девочки, состоявшие в СГД, испытывали на себе влияние антисемитской пропаганды. Мелита Машман сообщает о любимом развлечении своей руководительницы: «Она строила нас в три шеренги и мы громко печатали шаг на протяжении нескольких кварталов по Курфюрстендам. „Здесь живут богатые евреи. Надо бы слегка нарушить их послеобеденный сон“, — говорила она».

Анна Мария Страсоцки, работавшая в бюро СГД, вспоминает: «В этом же здании прямо под нами размещалась СД — служба безопасности. Один из ее отделов был отгорожен раздвижными решетками, чтобы никто из посторонних не прошел внутрь. Оттуда постоянно раздавались громкие крики. Это было страшно слушать, и я очень боялась».

Когда депортация шла полным ходом, а на Востоке занималась заря самой мрачной главы в истории Германии, среди населения распространилось чувство ожидания каких-то страшных событий. Хотя существование лагерей уничтожения считалось государственной тайной, рассказы о массовых расстрелах из уст солдат-отпускников, служивших в охране, и неизвестность дальнейшей судьбы евреев, депортированных на Восток, порождали худшие опасения. Дорис Шмид-Гевинер утверждает, что ей уже во время войны было известно о «лампах из человеческой кожи и вырванных золотых зубах». Это признание можно рассматривать не только как единичный случай осведомленности, но и как пример поразительной открытости на фоне многих, кто уже тогда знал достаточно о том, о чем не хотелось знать.

У нас не было основания не доверять тем опрошенным женщинам, которые заявили о том, что о холокосте они узнали лишь после окончания войны. Многие действительно ничего не знали. Иначе как объяснить сильнейшую шоковую реакцию у немцев, когда победители показывали им документальные фильмы о преступлениях в концентрационных лагерях. Кроме того, упрек в соучастии в преступлениях звучит не совсем корректно, так как человеку свойственно забывать о том, в чем он лично не участвовал. Бывший член СГД Лора Вальб в своих дневниках о временах национал-социализма на собственном примере показывает феномен вытеснения «нежелательной информации»: «Собранные факты просто давят на меня. Отговорка „я забыла“ здесь не проходит. То, о чем я больше не вспоминаю, есть защитная реакция моего подсознания. Она показывает, что я знаю о преступлениях или я боюсь, что о них станет известно. С подобным грузом знаний просто невозможно жить».

Некоторые из наших собеседниц рассказали о случаях из собственной жизни, когда им приходилось сталкиваться с террором. Барбара Рёпер в 1943 и 1944 работала кондуктором в Кобленце. «Однажды мы совершили особую поездку на другой берег Рейна. Нам сказали, что оба вагона на этот раз обслуживать не надо. Они идут до вокзала». Конкретных деталей она не знала, но цель поездки ей была известна. В вагонах увозили людей на ликвидацию. У Барбары уже тогда открылись глаза на происходившее. Таких, как она, были сотни тысяч, соприкоснувшихся с террором. Они работали в дорожной службе, полиции, нотариальных конторах или были просто случайными свидетелями.

Как отражался террор на детях, которые были еще не в состоянии, осознать всю страшную реальность того времени. Вальтрауд Гюнтер вспоминает о том, как она, не понимая сути событий, наблюдала за депортацией семьи своей подруги: «Я хотела зайти за ней по дороге в школу. Нам было меньше десяти лет. Перед её домом стоял грузовик. В него грузили мебель. Я была потрясена. Я подумала: „Какая низость. Она даже не попрощалась со мной и не сказала, что переезжает.“ Лишь позднее я поняла, что стряслось с моей подружкой».

«Что вы делали и что вы думали?» — вот главные вопросы к целому поколению. Ответы могут быть сугубо индивидуальными. Однако нам встретился достаточно распространенный образец, который отражает внутренние противоречия в сознании представителей этого поколения. Одним из таких абсурдных противоречий на сегодняшний взгляд является поиск виноватых в окружении «любимого фюрера». Герда фон Ирмер рассказывает: «Всегда говорили так — „если бы фюрер знал об этом!“ Если с кем-то обходились очень плохо или кого-то отправляли в концлагерь, то люди говорили, что фюрер наверняка не знает об этом, и что от него всё скрывают». Преступник в роли жертвы своего ближайшего окружения. Столь распространенная точка зрения объясняет исторический факт, почему многие немцы вздохнули с облегчением, узнав, что Гитлер остался жив после покушения на его жизнь 20 июля 1944 года.

При этом диктатор и его подручные не скрывали от общественности своих преступных человеконенавистнических планов. В 1939 Гитлер прямо заявил, что следствием войны станет полное уничтожение еврейской расы в Европе. Геббельс также объявил об «искоренении», выступая во дворце «Фолькспаласт». Геринг же в своей печально знаменитой речи после поражения под Сталинградом пригрозил «еврейской местью немецким женщинам и детям». Месть за что?

По мере убывания военного счастья на фронтах нацистская пропаганда начинала в большей мере указывать на истинные масштабы «решения еврейского вопроса», чтобы сделать всех немцев соучастниками преступлений режима и навсегда связать их со свастикой. Многие из опрошенных и сегодня отчетливо помнят последние месяцы войны и свои страхи о тотальном возмездии по отношению к ним после войны со стороны победителей. «Мы думали, нас всех сошлют в Сибирь в трудовые лагеря».

Из разговоров с представителями того поколения стало ясно, как много душевных травм и по сей день остается у них как последствие перенесенных страданий. В уютных интерьерах, которые излучали достаток и обеспеченность буржуазного общества, мы выслушали немало трагичных историй. Некоторые из них нам поведали жертвы нацизма. Цыганка Сейя Стойка перенесла многое: от почтовой посылки с пеплом её отца из концлагеря до собственных скитаний по лагерям от Равенсбрюка до Аушвица. Она помнит мельчайшие подробности о своих надзирательницах из женского лагеря в Равенсбрюке: «Мне понятно, когда они оскорбляли и били меня сапогами и плетками до крови. Но особенная подлость по отношению к женщине — это когда тебя бьют по голове, а ты лежишь в крови».

После войны состоялся судебный процесс над надзирательницами из Равенсбрюка. Из судебных материалов выяснилось, что юные охранницы сделали в свое время «карьеру» в Союзе германских девушек. Наиболее жестоких казнили. Среди них была Доротея Бинц, которую радовала любая возможность мучить заключенных. Однако при вынесении приговора этим помощницам палачей тоже потребовался дифференцированный подход к решению их участи. Две из обвиняемых девушек помогали заключенным передавать письма «на волю» и из-за этого их самих отправили в лагерь. И такие невероятные истории происходили. Даже под формой СС могла скрываться человечность. Именно в последние годы войны все большее количество девушек из СГД отправлялось в приказном порядке служить в охрану лагерей. Чем это оборачивалось для молодых девушек, рассказывает Эвелис Хайнцерлинг, которая служила во время войны в зенитной батарее. Однажды к ним прислали девушку, которая раньше проходила службу в концлагере Равенсбрюк. «О своей прежней службе она сказала только то, что оттуда её забрал отец. Она не могла там больше выдержать. Жалела её. Она вся ушла в себя и не говорила ни слова о своей жизни в лагере».

На примере таких девушек, «откомандированных в индустрию смерти», можно проследить, во что вылилось с приходом войны большое воодушевление начальным этапом у молодежи рейха. Добровольное вступление в Гитлерюгенд обернулось службой. Служба стало долгом, а долг превратился в насилие. Миллионы девушек должны были работать в промышленности и сельском хозяйстве, чтобы заменить ушедших на войну мужчин. Теперь для целого поколения реальностью стало то, во что они играли в предвоенные годы. Акции по сбору старой одежды и сбору картофельных жуков, ежегодные призывы к «зимней помощи», воскресным обедам из одного блюда в целях экономии продовольствия и работа на полях нашли свое продолжение на военных заводах. Шутки и смех закончились. Почти все, с кем мы беседовали, были призваны на работу в военные годы. Многие из них уже тогда понимали, что продолжение войны стало возможным во многом благодаря их труду. Безусловно, в случае уклонения их бы наказали. Дорис Шмид-Гевинер вспоминает: «Наша мать всегда говорила так:»Делай, что приказано. Иначе отправишься в лагерь.» Любая ошибка могла привести к смерти».

Однако у многих бывших девушек позитивные воспоминания остались от работы в сельском хозяйстве. Работа у крестьян для девушек из больших городов часто становилась первым общением с настоящей природой. О том, какие масштабы приняла трудовая повинность на селе, свидетельствуют данные нацистской пропаганды на тему «битвы за урожай» осенью 1942 года. В «битве» приняли участие более 2 миллионов юношей из Гитлерюгенда и девушек из СГД. Гизелла Машман охотно делится воспоминаниями о том, как сельский труд сказался на изменении её сознания: «В эти недели я пережила нечто удивительное: огромную физическую усталость. Она превратилась в чувство ненасытной радости от процесса самой работы. Когда мы валились с ног от усталости, у нас было отличное средство продолжать работу — посмотреть на развевающийся лагерный стяг».

Сознание того, что они своим трудом помогают выстоять «борющемуся народному сообществу», пробуждала у молодых людей невиданный трудовой энтузиазм. Сама молодежь считала своим долгом, ухаживать за земельными угодьями в целях «окончательной победы». Дорис-Шмид Гевинер вспоминает: «Во время „домашних вечеров“ мы действительно делали все возможное для наших солдат. Ведь это было так естественно: Они борются за нас, а мы должны сделать все для них». Ирмгард Рогге рассказывает о том, как сильно идея героической смерти как высшей жертвы во имя отечества завладела умами девочек из СГД: «Тогда я была девочкой. Иногда я вставала перед зеркалом в героической позе и представляла, как бы я отдала свою жизнь за фюрера, народ, отечество. И тогда все другие могли бы жить мирно. Такие странные душевные приступы случались у меня порой».

По мере приближения линии фронта к границам рейха в 1944 году, подобные «душевные приступы» становились трагической реальностью. До сего момента Гитлер лично противился всем попыткам своего окружения ввести практику призыва женщин на армейскую службу. Объяснением такой позиции могло служить консервативные шовинистические представления Гитлера о четком разделении ролей мужчины и женщины в обществе. Перед началом войны он заявил: «Мне было бы стыдно быть немецким мужчиной, если бы в случае войны на фронт пришлось бы отправиться хотя бы одной женщине. Мы скажем „нет“ мужчинам, которые стали настолько трусливыми и жалостливыми, что свое поведение они оправдывают рассуждениями о женском равноправии. Это не женское равноправие. Природа женщины не создана для этого. Она создана для того, чтобы излечивать раны мужчин. Вот женское предназначение». Однако потребность в людских резервах для давно проигранной войны заставила диктатора забыть о собственных убеждениях. С 1943 года женщины и девушки направлялись для прохождения штабной службы в военно-воздушные силы и войска связи. С 1944 года они стали «исключительно на добровольной основе» служить в боевых частях — в батареях противовоздушной обороны. Ингеборг Зельдте вспоминает: «Я добровольно записалась в армию, чтобы выиграть войну. Я просто считала, что я обязана помочь». Более 50 тысяч женщин до конца войны отправились на армейскую службу, и часть из них погибла во время боевых действий. Мы не располагаем данными, какое количество женщин в частях противовоздушной обороны стало жертвами в ходе ночных бомбардировок Германии дальней авиацией союзников. Эвелис Хайнцерлинг, которая командовала батареей зенитных орудий и которой подчинялись более 100 девушек вспоминает о страхе среди ее подчиненных, вызванном боевыми действиями: «После одного налета бомбардировщиков в одном взводе было трое убитых и семнадцать раненых. Потрясенные девушки заявили, что они не хотят больше воевать. Они просто сказали, что не покинут укрытие и не встанут к орудиям». Элизабет Циммерер, служившая на зенитной батарее, рассказывает о том, как у девушек-прожектористок не выдержали нервы и к чему привело: «Во время одного сидьного авианалета рядом с нами находиась прожекторная установка. Девушки, которые её обслуживали испугались столь многочисленных разрывов авиабомб и удрали в убежище. Их потом расстреляли из-за трусости перед врагом».

Однако не только страх быть убитой терзал молодых девушек, но и опасения, что им самим придется кого-то убивать. Элизабет Циммерер рассказывает о своих переживаниях: «Это было ужасно. Я помню момент, когда я взяла противника на прицел. Мне оставалось только нажать на спуск. Но я не сделала этого. Я просто не смогла».

В отличии от первых лет войны, когда женщины и девушки узнавали о положении на фронтах из военных сводок, списков погибших и продовольственного рациона, теперь они сами очутились лицом к лицу с жестокой действительностью. Тяжелые впечатления оставила о себе служба в госпиталях. Мария Айзенэкер, которая работала медсестрой в лазарете рассказывает: «Было мучительно смотреть на молодых мужчин без рук и ног, с пулевыми ранениями, которые находились между жизнью и смертью. Многие из-за сильной боли не могли уснуть по ночам и им приходилось давать морфий». Мрачной издевкой звучали пропагандистские передовицы из главной газеты Гитлерюгенда «Юнге Вельт»: «Девушки невероятно счастливы работать в лазаретах Красного креста. Здесь они выполняют свои высокие задачи. И они на самом деле становятся заботливыми матерями своей родины».

Ночные бомбардировки больших городов окончательно рассеяли последние иллюзии некогда восторженных девушек из СГД. При виде мертвых тел, сложенных в ряды, и разрушенных жилых кварталов мало кто еще продолжал верить в сказки о «новом времени». Вместо этого многих охватывала бессильная ярость. Дорис Шмид-Гевинер, которая будучи четырнадцатилетним подростком, участвовала в опознании погибших в ходе авианалета, а в 1945 году обучалась обращению с фаустпатроном, рассказывает о своих чувствах: «Не думаю, что в то время я жила с мыслю умереть за Гитлера. Нет. Мы хотели сражаться против тех, кто причинил нам столько горя. Вы не представляете, как я тогда ненавидела тех, кто сбрасывал бомбы. А тогда они собирались прийти в Штутгарт. Я бы выстрелила бы в них из любого фаустпатрона».

Фанатизм как следствие недостатка информации относится во времена диктатуры к числу наиболее прочных опор, на которых зиждется власть режима. Редко разница между действительностью и «сказками», которыми пропаганда кормила немцев, была больше, чем она была в последние месяцы 1944 —1945 годов. Готовность еще немалого числа немцев умереть за «фюрера, народ и отечество» в условиях явной бесперспективности дальнейшего ведения войны кажется страшной загадкой. Ирмгард Роге объясняет «свое желание держаться» до горького конца:»Сомнений в правильности всех этих вещей у нас не было. Мы действительно думали так. Так же думали наши солдаты, наши летчики. Мы должны были мстить».

Всё, чем занимались в СГД в предвоенные годы, теперь во время последних лет войны казалось далекими воспоминаниями. В сознании наших собеседниц военные годы ассоциируются со словами «мрачный», «темный», «скудный», а предвоенное время вспоминается как «солнечное и радостное». Никаких вдохновенных воспоминаний о путешествиях — вместо этого жестокие военные будни. Строгость нравов в ранние годы существования СГД исчезла без следа. Новый курс, провозглашенный шефом СС Генрихом Гиммлером и заместителем Гитлера по партии Мартином Борманом гласил: любой ценой получить как можно больше детей для того, чтобы они заменили миллионы погибших и попавших в плен. Женатые офицеры СС получали премию за каждого рожденного от них ребенка. Так называемые «браки в интересах народа» должны были соединить незамужних женщин и солдатских вдов с «безупречно здоровыми» мужчинами, обладавшими «бойцовскими качествами». В целях снижения количества абортов в организованных под руководством СС «лебенсборнах» незамужние матери могли анонимно родить ребенка.

Почти полная закрытость родильных домов «лебенсборн»привела к тому, что после нескольких послевоенных публикаций в прессе эти учреждения получили известность как особый вид «арийских публичных домов», хотя в действительности они таковыми не являлись. В «лебенсборнах» рожали, а не занимались любовью. Медицинский персонал СС выхаживал новорожденных детей, а затем передавал их приемным родителям, которые были «верны линии партии». Настоящая преступная сущность «лебенсборнов» состояла в том, что в них свозили детей из оккупированных стран. Десятки тысяч светловолосых детей из Норвегии, Польши и Франции были оторваны от своих матерей и направлены в рейх на воспитание в эти учреждения. Мало кто из этих детей вернулся после войны к своим истинным родителям. Требование режима «рожать больше детей» отразилось и на нравах в Гитлерюгенде и СГД. Ильзе Бурх-Леннарц вспоминает: «Моя сестра поехала в загородный лагерь СГД. Рядом был лагерь Гитлерюгенда. Вожатые обоих лагерей по ночам открывали окна и двери в бараках, чтобы юноши могли без проблем навещать места ночлега девушек. Они накидывались на девушек. Моя сестра сбежала оттуда».

Когда война закончилась на немецкой территории, сотни тысяч женщин и девушек стали добычей победителей как на Востоке, так и на Западе. Происходили массовые случаи изнасилования. Это явилось следствием ненависти, появившейся в результате немецких акций уничтожения в оккупированных странах. Многие из опрошенных рассказали, как они из-за страха быть изнасилованными специально грязнили свои лица и одевались в тряпьё, чтобы быть как можно более непривлекательными. Гертрауде Вортман вспоминает: «Они гонялись за нами как за зайцами. Приходили по ночам в дома. Открывали наши двери. Я и сегодня слышу крики женщин. Меня не схватили ни разу.» Душевные раны тех, кому повезло меньше, полностью не заживут никогда.

Природа человека такова, что он наиболее отчетливо помнит те несчастья, которые лично пережил. Травма тотального поражения, связанная с воспоминаниями повального насилия, по сей день жива в сознании девушек военного поколения. Гудрунг Паузеванг говорит: «Понимание того, что ты верила в фальшивые идеалы, что все было обманом и ошибкой, доставляет действительно много страданий».

Не все опрошенные нами смогли свести в одно целое «прекрасное» время в СГД и тень концлагеря Аушвиц. Эвелис Хайнцерлинг признаётся: «Я не могу это понять. Это выше моих возможностей осознать произошедшее. Мне надо бы встать на колени, чтобы почувствовать разочарование». Ева Штернхайм-Петерс, которая выразила в литературной форме процесс самопостижения, заявила: «Я достаточно была тем человеком, которым я была раньше. Осталось только имя. Я могла бы себя спросить: „Неужели это была я или кто-то другой? « Критично оценивает себя и Гертрауд Вортман: «Быть такой слепой, как была я, и верить так, как я верила — зависит от личности человека“.

«Девушки Гитлера» стали сегодня бабушками и прабабушками. В обоих немецких государствах они возрождали жизнь на руинах и строили страну, в которой мы теперь живем. Их часто упрекали, что они якобы о многом молчали. Все опрошенные нами женщины откровенно отвечали на самые чувствительные вопросы. Возможно, наступило время откровений.

Для этого поколения их собственная юность до сих пор остается во многом загадкой. Гертрауд Хоккее делится своими размышлениями: «Когда я вижу сегодня детей и молодых людей, я удивляюсь тому, насколько они отличаются от нас. Мне приходит на ум мысль, что мы проспали свои молодые годы, что мы не умели мечтать».

ДИСЦИПЛИНА

Народное государство, проводя воспитательную работу, должно в первую очередь обратить внимание на формирование крепкого, здорового тела, а не накачивать молодежь голыми знаниями. Во вторую очередь надо заниматься развитием умственных способностей. Но и здесь самое главное — это воспитание характера, особенно воспитание силы воли и решительности, не забывая о воспитании чувства ответственности. Преподавание научных знаний требуется в последнюю очередь.

Адольф Гитлер, «Майн кампф»

Наша цель — разбудить ваш юношеский бойцовый настрой и постоянно поддерживать его. Вы должны выполнять все распоряжения фюрера, которые он отдаст в ходе строительства Германии. В знак этого мы развернули здесь флаг будущего, за которое штурмовики СА страдали и проливали кровь, за которое лучшие наши люди пошли на смерть.

Эрнст Рем, начальник штаба СА

Уделяя чрезмерное внимание физическому воспитанию, школы Адольфа Гитлера оправдывали ожидания, которые возлагал на них режим: обучение и подготовка готового к действиям, нацеленного на успех, но в чрезвычайных ситуациях зависимого от указаний менеджера государственной машины.

Харальд Шлотц, год рождения 1930, бывший учащийся школы Адольфа Гитлера

Наша будущая профессия называлась просто — гауляйтер в Сибири. Нас к этому готовили.

Клаус Гейе, год рождения 1931, бывший учащийся школы Адольфа Гитлера

Прежде всего мы должны были научиться повиновению. Подразумевалось, что тот, кто умеет подчиняться, сможет командовать.

Уве Лампрехт, год рождения 1929, бывший воспитаник национал-политического интерната в г.Плён

Мы рассматривали фотографии, на которых Гитлер склонился над маленьким гитлерюгендовцем и похлопывает его по щеке, а большому кладет руку на плечо. Мы тоже хотели этого. Мы ведь учились в школе Адольфа Гитлера. Мы носили его имя.

Тео Зоммер, год рождения 1930, бывший учащийся школы Адольфа Гитлера

До самого конца войны меня учили умирать за отечество, а не жить для него. Нас приучали мыслить следующим образом: Ты — ничто, твой народ — всё. Германия должна жить, даже если мы должны умереть. «Германия, ты будешь сиять, даже если нам придется погибнуть».

Ганс Буххольц, год рождения 1927, бывший воспитаник национал-политического интерната в г.Наумбург

Если гений не обладает характером, то в политике он — никто. Для политического вождя характер значит гораздо больше, чем так называемая гениальность. Храбрость важнее мудрости и благоразумия. Самое главное то, что мы создаем организацию мужчин, которая может быть упорной, настойчивой и, если надо, бесцеремонной при отстаивании интересов нации. Это самое главное.

Адольф Гитлер

Мне должно было быть стыдно, как мало мы мы знали о немецких писателях и поэтах, начиная Манном и кончая Бенном, и как скупы были наши познания в математике. Печальное зрелище являла собой и духовная сфера.

Харальд Грундман, год рождения 1927, бывший ученик школы Адольфа Гитлера

То, что слабо и недостаточно сильно, будет задавлено и обращено в прах. Беспощадное и немилосердное уничтожение есть благо. Так устроена природа самим господом.

Генрих Гиммлер, 1944

Разумеется, в первую очередь следует придавать большое значение физическим упражнениям. Целью должно стать формирование красивого и здорового тела северной расы и воспитание стальной воли.

Бернард Руст, имперский министр воспитания, 1935

Если кто-то проявил слабость, то потом он покажет трусость, никчемность и станет позором всего отряда.

Ганс Мюнхеберг, год рождения 1929, бывший воспитанник национал-политического интерната в г.Потсдам

Мужчины в белых халатах сидели в спортивном зале. Перед ними стоял длинный стол. На столе папки, протоколы и странные металлические предметы. Среди них лежал продолговатый измерительный инструмент похожий на усик гигантского насекомого. Рядом расположилась черная коробочка со стеклянными глазами, которые смотрели на мир пустыми, мертвыми зрачками. Каждому цветовому оттенку глаз соответствовал свой номер. Мужчины называли коробочку «доской глазных расцветок». С деревянной планки свисали образцы волос — гладкие, волнистые, кудрявые, черные, светлые, русые. Мужчины строго смотрели по сторонам, словно судьи в поисках истины. Они искали нечто. Это нечто они называли «расовой истиной».

Немножко испуганные мальчики стояли перед этой компанией чужих мужчин и ждали решения своей участи. Из одежды на мальчиках были только трусы. Они кое-что уже слышали на занятиях по биологии и по «рассоведению». Учителя, проводившие эти занятия, называли антисемитизм наукой. Черепа мальчиков должны были измерить, а их самих проверить на принадлежность к «хорошей расе». Они учили, что только «расово чистые мальчики» относятся к типу новых немецких «людей-господ». Мальчиков будут готовить к этой роли. Мальчики — элитные ученики «национал-политического интерната». Им едва исполнилось двенадцать лет, но у них уже есть перспектива стать «новым поколением вождей тысячелетнего рейха». Возможно, они станут гауляйтерами Киева или Минска, военными губернаторами на Урале или губернаторами в Индии, одним словом, повсюду, куда упадет тень свастики «великогерманского рейха». Однако, стать фюрером в немецкой империи невозможно без «зеленого свидетельства годности». Именно поэтому серьезные мужчины в белых халатах приехали в Наумбург. Мужчины работали в главном расово-колониальном управлении СС, а их задачей являлся «расовый отбор» среди «юнгманов». Так называли тогда воспитанников национал-политических интернатов.

Это был день истины в Наумбурге, и в том числе для «юнгмана» Ганса-Георга Бартоломеи. Он встал на весы и измерил свой рост. Затем один из мужчин взял продолговатый измеритель и приложил холодные металлические дужки к скулам Ганса-Георга. У него правильный череп? Он соответствует стандартам? В медицинских рекомендациях было написано, что в качестве положительного результата принимаются «преимущественно нордические», «вестические» и «фальские» черепа. А как дела у «юнгмана» Бартоломеи?

Один из врачей написал загадочную комбинацию из букв и цифр. Кажется, все в порядке. Мужчины, до этого момента сверлившие придирчивыми взглядами Бартоломеи, выглядели довольными. Бартоломеи вспоминает день «расового отбора»: «Я прошел тестирование подобно многим как „хорошо сбалансированный расово-смешанный тип“. Он усмехается. Сегодня ему кажется абсурдом, судить о людях согласно их предполагаемому „расовому характеру“. Ганс Мюнхеберг — бывший „юнгман“ из Потсдама улыбается:»Я был признан «арийским типом номер два». А мой лучший друг, чей череп походил на череп старого Гинденбурга, оказался «фальским типом». Нас подразделяли на фальский, нордический, динарский, вестический и другие типы».

Идеалом запутанного и туманного учения о расах и «кровных узах» считался нордический человек-господин. Все вновь назначенные фюреры должны были соответствовать высшему критерию. В действительности многие не отвечали идеальным параметрам. Бартоломеи говорит, что редко кто из учеников соответствовал желаемому образцу: «Из 400 учеников элитного интерната лишь восемь были идентифицированы как „нордическо-фальский тип“. Они были большими, светловолосыми и голубоглазыми. Их нос и лоб составляли одну линию». Все остальные, названные «смешанными типами», продолжили учебу. Только одному элитному ученику после визита докторов из СС пришлось покинуть интернат в Наумбурге. Этот «юнгман» имел «типично восточный круглый череп». «Я не буду называть его имя. Он покинул интернат. Он был чисто восточным типом», — говорит Ганс-Георг Бартоломеи, и это звучит так, словно тот вердикт и сегодня всё ещё имеет какое-то значение.

Кроме учебных показателей, политической подготовки, набора личных качеств и навыков при вынесении решения о том, кому уготовано большое будущее в третьем рейхе, большое значение имели «наследственно-биологические критерии». Подобно британскому элитному колледжу Итон в национал-социалистических элитных школах должны были воспитывать новый тип вождей, новую аристократию — жесткую, воинственную, владеющую современными технологиями власти. Однако здесь имелись свои противоречия. Школы хотели воспитать из детей критически мыслящих, образованных, современных руководителей, которые при этом должны быть верными до гробовой доски Гитлеру, быть готовыми к самопожертвованию и беспрекословному повиновению. Критически мыслящие нацисты? Ханс-Юрген Земпелин из национал-социалистического интерната в Ораниенштайне вспоминает: «Мы должны были быть верными последователями фюреры и убежденными национал-социалистами. Мы должны были уметь мыслить независимо и иметь волю для принятия самостоятельных решений. Однако, эти вещи не стыковались между собой. Вы не можете быть убежденным и верным фюреру национал-социалистом и одновременно критически мыслящим человеком».

Подобные противоречия существовали в повседневной жизни гитлеровских элитных школ, где воспитывались «новые немецкие люди». Они должны были стать немецким ответом на Гарвард и Кембридж, но в реальности были не более чем учебными центрами для верных линии партии, политических борцов. В них учились кадеты, марширующие под свастикой, с мечтами о блестящей карьере — будущие гауляйтеры, партийные функционеры и военноначальники. Они должны были соответствовать гитлеровскому идеалу мощной молодежи, перед которой мир должен содрогнуться перед своей гибелью. Эта молодежь должна была уметь повелевать, не знать чувства сострадания и ненавидеть все, что выглядело не по-немецки. Гиммлер в 1937 году, выступая в орденском замке Фогельзанг, заявил: «Образцом для нашего будущего поколения вождей должно стать современное государственное образование по типу древних спартанских городов-государств. От пяти до десяти процентов населения, это лучшие, избранные люди, должны господствовать, повелевать. Остальные должны подчиняться и работать. Только таким образом будут достигнуты высшие ценности, к которым должны стремиться мы сами и немецкий народ».

Если бы гитлеровский рейх просуществовал еще несколько лишних лет, командные должности заняли бы первые выпускники элитных заведений — люди, которые с малых лет умели лишь одно: служить своему вождю и уничтожать его врагов. Альберт Шпеер сказал после войны:»Самое большее через одно поколение на место старых партийных руководителей должен был заступить новый тип вождей, воспитанных по новым принципам в школах Адольфа Гитлера, которых даже в партийных кругах считали слишком бесцеремонными и заносчивыми».

Уже в «Майн Кампфе» Гитлер изложил основы воинствующей педагогики, которую он после захвата власти собирался ввести в качестве новой системы воспитания во всех школах страны. Гитлер писал: «Народное государство, проводя воспитательную работу, должно в первую очередь обратить внимание на формирование здорового тела, а не накачивать молодежь голыми знаниями. Во вторую очередь надо заниматься развитием умственных способностей. Но и здесь самое главное — это воспитание характера, особенно, воспитание силы воли и решительности, не забывая о воспитании чувства ответственности. Преподавание научных знаний потребуется в последнюю очередь». Через спорт, через упражнения на развитие воли и упражнения физические должны были «дети Гитлера» развивать в себе качества, пригодные для ведения войны. Школы занимались в основном не преподаванием знаний, а распространением учения о «праве сильнейшего», идеалом которого были закаленные в борьбе «люди-повелители» с набором типично германских добродетелей: верность, мужество, выдержка, послушание и готовность к жертвам. Еще школа демонстрировала образ нового врага — еврея.

Мифы и легенды стали значить больше, чем знания. Так Гитлер хотел создать новое поколение — поколение жестокой, дикой, безжалостной молодежи, способной повелевать. После прихода Гитлера к власти были пересмотрены учебники и учебные планы. Делался упор на «расовые и народные» точки зрения. Национал-социалистическая идеология захватывала классы. Школа менялась на глазах. Учителя, не хотевшие понять знаки «нового времени», изгонялись из школ. Теперь речь шла о физическом и идеологическом воспитании самих учителей. В педагогических академиях и центрах повышения квалификации им объясняли, что такое «боевая цель немецкой школы» и как они будут ее достигать. Отныне учителя должны были «формировать политически грамотных людей, которые будут служить своему народу и умирать за него», которые будут «расово образованными». Писатель Людвиг Хариг в то время был слушателем педагогического училища в Идштайне. Он вспоминает о новациях в педагогике: «Учителя должны были готовить детей к тому, что в случае войны они должны сражаться с врагами, проявлять храбрость и самопожертвование, чтобы в однажды превратиться в повелителей Европы и всего мира. Гнев немцев должен быть направлен против всего, что не является немецким».

Что можно считать «немецким» зависит от «расового происхождения». Тот, кто не отвечает критериям туманной расовой науки, никогда не будет своим. Учителя Гитлерюгенда в первую очередь должны были заботиться о том, чтобы разбудить в детях «истинное расовое чувство». Гитлер потребовал: «Ни один мальчик и ни одна девочка не покинут школу, не получив знаний о сущности и необходимости такого понятия как чистота крови». Для того, чтобы учителя понимали предмет преподавания, была издан труд «Еврейский вопрос на учебных занятиях». В нем недвусмысленно говорилось следующее: «Расовый и еврейский вопрос есть центральная проблема национал-социалистического мировоззрения. Решение этой проблемы будет гарантией для существования национал-социализма и нашего народа на вечные времена».

Каким образом преподавался «еврейский вопрос» детям? Давалась следующая рекомендация: «Чем естественнее и проще будет излагаться материал, тем лучше он будет усвоен. В качестве введения можно прибегнуть к примерам из естествознания…». Далее следовали аргументы: в животном мире виды зверей не перемешиваются. Никогда олень не возглавит стадо серн, а самец-скворец выберет себе самку-скворчиху. «Животные одного вида тянутся друг к друга и воспроизводят тот же самый вид. И только там, где человек вмешивается в природу и искусственно скрещивает животных, получаются помеси, ублюдки и ненатуральные виды, объединившие в себе худшие качества». Затем приводились убедительные примеры. Рудольф Банушер посещал школу в Гамбурге. Он до сих пор с болью вспоминает о перенесенных издевательствах во время уроков по «расовой науке»: «Учитель поставил меня перед классом. Затем спросил учеников:»Вы знаете, кто такой ублюдок?» Класс молчал. Каждый из детей слышал на занятиях по биологии об ублюдках. После короткой паузы учитель показал пальцем на Рудольфа и сказал:»Вот он. Его мать еврейка. Этим всё сказано.»

Банушер чувствовал себя в эту минуту как в страшном сне. Словно прокаженный он стоял перед классом. Как поведут себя ученики? До сих пор Рудольф не перестаёт удивляться реакции своих одноклассников. Они вообще никак не отреагировали на слова учителя. Многие из них происходили из богатых, консервативных семей. Их родители старались уберечь своих детей от «нового духа». Однако в школе Рудольфа было много и таких детей, которые уже впитали в себя яд ненависти к евреям из детских книг, напечатанных издательстве нюрнбергского гауляйтера Юлиуса Штрайхера. Его газета «Дер Штюрмер» была трибуной, с которой звучали проповеди воинствующего антисемитизма. Книги «Ядовитый гриб» и «Не верь лису на лужке и клятвам еврея» заполонили Германию. Ганс Негель, ходивший в школу в Нюрнберге, вспоминает о содержании книг: «Мы внимательно изучали эти книги. Для нас было очевидно, что еврей — это злой человек». Гюнтер Гловка из Магдебурга добавляет: «Евреи были показаны нам как несчастье Германии. В газетах на эту тему публиковали массу статей и карикатур. Школа не препятствовала тому, что мы становились молодыми антисемитами». Герхард Вильке, посещавший школу в Берлине, рассказывает о позиции учителей: «Наши учителя все время настраивали нас против евреев. На занятиях по расовой науке нам сказали, что германская раса является ведущей и лучшей расой мира».

Учителя Герхарда Вильке точно следовали предписанию министерства воспитания. Глава этого ведомства Бернард Руст рекомендовал учителям следующее: «При обсуждении темы европейских рас и особенно расовой теории немецкого народа необходимо нордически сбалансированной расовой смеси нынешнего немецкого народа противопоставить расово чуждые, иностранные группы, особенно, еврейство. Следует в убедительной форме обрисовать опасность расового смешения с чужеродными группами. Лишь те народы смогут выполнить свое предназначение, которые, соблюдая расовую чистоту, решают свои исторические задачи».

Огромное значение придавалось спорту, как важному элементу расовой теории. «Красивые и здоровые тела северной расы в совокупности со стальной волей есть наша желанная цель». Школа начинала свое реформирование с прицелом на военное будущее.

В свете ведения будущих войн «расовое качество имеющегося человеческого материала» становится для Гитлера весьма важным показателем, характеризующим потенциальных призывников. Задача государства при этом заключалась в том, чтобы «всех граждан выбрать самых способных и использовать их в своих целях». Только таким образом можно было бы создать «нечто новое». Уже в 1925 году Гитлер писал в «Майн кампфе»: «Воспитание достигает своей высшей цели в том случае, если оно зажигает огонь расового чувства и расового сознания в сердцах и головах верной молодежи на уровне подсознания и инстинктов. Ни один мальчик и ни одна девочка не покинут школу, не получив знаний о сущности и необходимости такого понятия как чистота крови». На основе этой человеконенавистнической педагогики в Германии были созданы элитные учебные заведения, в которых воплощалась утопическая идея Гитлера о воспитании новых немецких людей-повелителей. Эти заведения были представлены школами Адольфа Гитлера, национал-политическими интернатами и рейхсшколой НСДАП «Фельдафинг» на озере Штарнбергер. До конца войны успели создать 37 национал-социалистических интерната.

Более 17000 юношей обучались в этих школах. Первое поколение новой «политической аристократии» готовилось взять власть в свои руки. Эти дети прошли тщательный отбор и проверку, прежде чем очутиться в числе кандидатов — «будущих руководителей империи». Они легко поддавались внушению и управлению, что было весьма полезно при их подготовке.

Выступая перед рабочими военной промышленности в Берлине 10 декабря 1940 года, Гитлер заявил: «В эти школы мы принимаем талантливых детей из наших широких народных масс. Сыновья рабочих и крестьян, чьи родители не умели толком считать, получают самое высшее образование. Скоро они придут в партию, в государство, в „орденбурги“ и займут высшие посты… Перед нами фантастически привлекательная цель. Мы создадим государство, где независимо от происхождения способнейшие сыны народа будут занимать свои места. В этом государстве будут иметь значение успехи и умения, а не сам факт рождения». Это была единственная речь Гитлера, в которой он упомянул свои элитные школы.

Обычно открытие очередной элитной школы было приурочено к очередному дню рождения Гитлера. Один, мало кому известный до последнего времени, господин приказал 20 апреля 1933 года «преобразовать три бывших кадетских училища в Плёне, Потсдаме и Кёслине в национал-политические интернаты в честь национальной революции». Там, где раньше прусские кадеты осваивали военное ремесло, а в двадцатые годы располагались государственные образовательные заведения, отныне должны были обучаться представители будущей элиты — потенциальные вожди современной тирании. Их будущая профессия — «бескомпромиссное служение фюреру, народу и нацистскому государству во всех сферах».

Этого господина звали Бернард Руст. Он был школьным учителем и одновременно функционером нацистской партии. С 1928 года он исполнял обязанности гауляйтера Южного Ганновера — Брауншвейга. К 1933 году он уже занимал должность «комиссара рейха» в прусском министерстве культуры.

Открывая первые национал-политические интернаты, Руст хотел внести «свой вклад в национал-социалистическую революцию» и одновременно добиться своего назначения на министерский пост, заручившись поддержкой рейхспрезидента Гинденбурга. Престарелый фельдмаршал, который сам когда-то был кадетом, наверняка одобрил бы возрождение кадетских училищ, закрытых в соответствии с версальским договором. Сразу после «Дня Потсдама» 21 марта 1933 года, во время которого Гитлер, выступая в Потсдамской гарнизонной церкви, открыто провозгласил курс на сближение с консервативной элитой Германии, Руст принял решение открыть «новые» кадетские училища. Уже 20 апреля 1933 года свежеиспеченный прусский министр науки, культуры и образования смог приступить к преобразованию Германии в «народное государство».

Национал-политические интернаты должны были сыграть важную роль в создании «государства спартанского типа» на территории Германии. Воспитанники интернатов в качестве будущей правящей прослойки, прошедшей идеологическую и военную подготовку, были обязаны стать «солдатами фюрера» во всех сферах и областях. По замыслу Руста каждый из выпускников будет олицетворять идеал «немецкого солдата, которому покорится весь мир». Именно поэтому, преподавание военных наук было поставлено в интернатах на широкую ногу. Большое внимание уделялось военно-спортивным состязаниям на местности. В первый же год своего создания воспитанники интернатов принимали участие в маневрах. Полученные навыки они продемонстрировали 28 октября 1933 года в Плёне руководителю СА Эрнсту Рему. В этом показательном мероприятии 200 воспитанников выступили в роли солдат. Рем пришел в восторг от увиденного и согласился стать попечителем интерната в Плёне.

Вермахт также проявил интерес к школам, чьи ученики постигали азы военного дела. Летом 1934 года юнгманы из нескольких интернатов разыграли учебное сражение перед министром обороны Вернером фон Бломбергом. Один из очевидцев «спектакля» писал: «Когда в ходе военно-спортивной игры 72 юнгмана в форменной одежде прыгнули в воды Везера, переплыли его и без заминки продолжили выполнение боевой задачи на другом берегу, наблюдатели поняли, что здесь на их глазах зарождается новый дух…». Бломберг удостоил похвалы систему воспитания в интернатах, при которой из юношей получаются «настоящие юноши».

«Новый дух» был замечен еще одним влиятельным визитером. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер после посещения одного из интернатов попросил Руста открыть три подготовительных училища для нужд СС. Вскоре Гиммлер захотел присоединить к СС все существующие национал-политические нитернаты. Влияние Гиммлера на интернаты постоянно росло, сводя на нет роль Руста. В 1936 году группенфюрер СС Аугуст Хайсмайер, исполнявший обязанности руководителя главного управления СС, был назначен инспектором национал-политических интернатов. На деньги СС приобреталась форменная одежда «юнгманов». С 1941 года под руководством СС происходил «расовый отбор» во всех интернатах. Несмотря на то, что интернаты не готовили кадры специально для СС, Гиммлеру удалось установить свой полный контроль над системой интернатов. Неудивительно, что многие воспитанники еще во время обучения мечтали о будущей карьере в «черном ордене» Гиммлера. Выпускники этих элитных учебных заведений должны были выполнять исключительно волю фюрера и отбросить за ненадобностью все иные моральные принципы. Они должны были стать проповедниками нацистской идеологии и объединить народ и диктатуру в «народное сообщество». Министр Руст, напутствуя одного только что назначенного начальника интерната, заявил: «Делайте из ребят настоящих национал-социалистов!»

Те же самые задачи стояли перед учениками других элитных школ, созданных нацистским режимом. Министр труда Роберт Лей и вождь Гитлерюгенда Бальдур фон Ширах в 1937 году открыли школы Адольфа Гитлера. Оба относились с недоверием к национал-политическим интернатам, так как не имели на них никакого влияния. В школах Адольфа Гитлера все должно было быть совсем иначе. Эти школы контролировала НСДАП, которая стремилась воспитать в них будущих политических руководителей. Каждая область рейха должна была открыть собственную школу Адольфа Гитлера. Никто не говорил, что в школах будет обучаться будущая элита. Речь шла только об отборе и селекции кадров. В представлениях нацистов «постоянный отбор» — это процесс, при котором каждый должен бороться за свое место под солнцем. «Сильнейшие» должны победить. Роберт Лей был убежден, что в наступившем «тысячелетнем рейхе» только успешно прошедшие многоступенчатый отбор молодые люди имеют шансы стать руководящей прослойкой: «Школы Адольфа Гитлера — это политические воспитательные учреждения для лучших представителей германской молодежи. Получивший образование в этих школах станет политически закаленным, бескомпромиссным борцом за торжество национал-социализма. Он фанатично верит в нашу идею, и для всего народа станет образцом национал-социалистической жизни, беспощадным противником всех антинародных сил. Юноша будет не просто руководствоваться идеей национал-социализма, а станет ее представителем, носителем идеи, которая заложена в нем самом». По замыслу своих создателей школы Адольфа Гитлера должны были стать «коричневой» кузницей кадров нацистской партии.

Поскольку в этих школах собрались «лучшие представители немецкой молодежи», перед каждым из них был «открыт путь в партии и государстве». Однако перед своим назначением на пост гауляйтера или губернатора в какую-нибудь отдаленную колонию на Востоке им предстояло пройти непростые многоэтапные испытания. После пяти лет обучения в школе Адольфа Гитлера выпускник отправлялся в армию или на государственную службу. Затем он мог рассчитывать на прием в качестве «фюрерюнкера» в «орденсбург» — высшее партийное учебное заведение. «Орденсбурги» были расположены в Зонтхофене (Альгау), Фогельзанге (Айфель) и Крёссинзее (Померания). Поступив в «орденсбург», кандидат получал помпезное наименование «факелоносец нации». Обучение длилось три года. Первый год шло изучение «расовой философии нового порядка» в Фогельзанге. Второй год был посвящен «закаливанию воли и воспитанию личностных качеств» в Крёссинзее. Третий год был отведен на изучение административного права, дипломатии и военного дела в Зонтхофене.

Роберт Лей, выступая в Зонтхофене на празднике по случаю завершения учебы, заявил: «Мы хотим знать, несут ли эти мужчины в себе желание руководить, господствовать. НСДАП и её вожди должны хотеть господствовать. Мы хотим господствовать. Мы получаем радость от чувства господства не потому, что мы деспоты или посвятили себя служению тирании, а потому, что мы непоколебимо верим в истину: во всех делах только один может управлять и нести ответственность. Именно ему принадлежит власть. Например, эти мужчины учатся верховой езде. Они делают это ради общественной пользы? Нет. Они хотят почувствовать, что могут управлять живым существом. Они должны уметь управлять конем не с помощью шпор, а с помощью своей воли».

Подготовка «фюрерюнкеров» была прекращена с началом войны. Создание партийного университета — так называемой высшей школы НСДАП, куда поступали бы выпускники «орденсбургов», так и осталось плодом воспаленной фантазии нацистов. Университет не был построен.

Были полностью построены и использовались лишь три «орденсбурга» — в Зонтхофене, Фогельзанге и Крёссинзее. Вначале здесь размещались школы Адольфа Гитлера. Это была вынужденная мера. Лей мечтал о том, чтобы школы Адольфа Гитлера размещались в специально для них оборудованных «национал-социалистических новостройках». Здания «прошлой эпохи», по его мнению, для этой цели не годились. «Орденсбурги» были временным пристанищем будущих фюреров, пока в различных гау не будут возведены новые корпуса под школы Адольфа Гитлера. Были определены места строительных площадок в следующих районах: озеро Темплинер под Потсдамом (гау Курмарк), Вальдброль (гау Кёльн-Аахен), Астерштайн под Кобленцем (гау Кобленц-Трир), Веймарский Гёте-парк (гау Тюрингия), Шлосберг в Тильзите (гау Восточная Пруссия), Хессельберг (гау Франкония), Миттенвальд (гау Мюнхен-Верхняя Бавария), гора Бисмарка под Ландштулем (гау Вестмарк), Гешпенстервальд под Хайлигендаммом (гау Мекленбург).

Пока партия изыскивала денежные средства на престижные стройки, Зонтхофен был превращен в главное место дислокации школ Адольфа Гитлера. Около 1700 воспитанников из 10 школ разместились в просторных залах новомодных построек из неотесанного камня. Бывший учащийся школы Адольфа Гитлера Йоахим Бауман вспоминает: «Мы были молоды и полны веры в идею. В ходе многолетней учебы мы готовились к тому дню, когда смерть заставит фюрера выпустить из рук жезл. Мы, призванные по мановению этого жезла на службу, должны были хранить его мечту о тысячелетнем рейхе и нести ее в последующие десятилетия».

Чувства самоуверенности и собственного превосходства хватало будущим фюрерам с избытком. Они считали себя «лучшими из лучших». Уже в школьные годы они грезили о своем великом будущем, которого они смогут добиться. «Целью нашего класса был пост гауляйтера в Сибири,» — вспоминает Клаус Гейе, учившийся в школе Адольфа Гитлера. «Я знал, что нас готовят как иезуитов. Они тоже не спрашивают, куда их посылают. Я был готов к этому,» — признается его одноклассник Бауман. «Мы жили по законам рыцарского ордена. Нас сплотило чувство, что мы обязаны воплотить в жизнь „новое время“. Мы — молодое поколение. Мы — избранные и мы несем Европе новую идею, которая объединит вокруг себя всё,» — рассказывает Харальд Шлотц.

Высокомерие воспитанников день ото дня только возрастало. Ханс Гибелер, учившийся в Зонтхофене, вспоминает: «Нам все время внушали, что мы — самые лучшие, что мы — величайшая надежда». Сами массивные постройки Зонтхофена внушали чувство, что здесь живут «избранные». Роскошное убранство жилых помещений в Бенсберге или Ораниенштайне напоминало интерьеры рыцарских замков. Особенно сильное впечатление производил Зонтхофен на новичков. Внушительный дворец больше напоминал романскую замковую церковь в стиле модерн, чем школьную постройку. Бывший учащийся школы Адольфа Гитлера Грундман вспоминает, что когда он первый раз увидел здания Зонтхофена, они показались ему «пугающими и давящими». Однако на следующее утро они предстали перед ним в виде «райского курорта». Многие постройки, особенно так называемый «Прекрасный двор» с его садово-парковыми элементами, действительно многим напоминали комфортабельный отель или зону отдыха. Бывший воспитанник Бауман так отозвался о своем первом дне пребывания в Зонтхофене: «Я почувствовал себя принцем».

Все воспитанники элитных школ гордились тем, что они имеют возможность обучаться в столь привилегированных учебных заведениях. Однако ни одна из нацистских школ не смогла вызвать чувство столь крепкой привязанности к себе со стороны воспитанников, как это удалось «имперской школе НСДАП Фельдабинг» на озере Штарнбергер. И сегодня, спустя полвека после последнего занятия, бывшие «фельдафинги», как они сами себя называют, с ностальгией вспоминают о своей учебе в стенах этой школы. Ни одно другое учебное заведение в рейхе не могло похвастать таким обеспечением и возможностями. Лозунг «Тот, кто хочет заманить, должен предложить нечто заманчивое» в Фельдафинге был воплощен в жизнь. Воспитанники обучались игре в гольф на лучших газонах Германии. Они осваивали парусный спорт на новеньких олимпийских яхтах на Штарнбергском озере. Для занятий мотоспортом всегда стояли наготове 25 мотоциклов. Условия проживания были на самом высоком уровне. Более 40 роскошных особняков на берегу озера находились в распоряжении учащихся. Многие из них в недавнем прошлом принадлежали богатым еврейским семьям. Мартин Борман младший, сын могущественного вельможи «третьего рейха» и бывший воспитанник школы в Фельдабинге, рассказал, что после бойкота еврейскому бизнесу, объявленного 1 апреля 1933 года, эти виллы были выкуплены у их владельцев или достались бесплатно. У евреев не было будущего в нацистской Германии.

У будущих повелителей не должно было быть недостатка ни в чем. Режим не жалел денег на образование нового поколения вождей. Например, учащийся школы Адольфа Гитлера, сломавший лыжи, немедленно получал новую пару. Спортивная подготовка предусматривала занятия парусным делом, фехтованием, велогонками, планеризмом, конной выездкой, а для старших классов — вождение автомобиля и мотоцикла с последующим получением прав. Форменная одежда учащихся укрепляла в них чувство своей избранности. Ганс-Георг Бартоломеи вспоминает: «Различные предметы и явления постоянно напоминали нам о том, что мы —»нечто особенное». Мы проводили много времени в походах и военных играх на местности. Мы умели хорошо кататься на лыжах и управлять планером. Мы ездили в Альпы и на море. В то время это было очень необычно для ребенка. К нам в школу приезжали рейхсфюрер СС Гиммлер, министр воспитания Руст и многие другие. О нас заботились, и мы, конечно, это видели».

Воспитателям приходилось затрачивать немало сил, чтобы лишний раз напомнить своим воспитанникам о чувстве почтительного отношения к старшим и скромности. Ведь «избранный» должен был быть храбрым, но не высокомерным. Однако, молодые люди, с двенадцати лет находившиеся в «орденских замках и крепостях», часто с трудом могли «спуститься с небес на землю». Йоахим Бауман вспоминает, как один из его одноклассников сказал то, о чем другие лишь думали: «Если нордическая раса лучше других, а немецкий народ лучше других народов нордической расы, значит мы являемся самыми лучшими из немцев и самыми лучшими в мире».

Многие воспитанники с первых учебных часов всецело проникались бредовой идеей использования в жизни туманных «расовых критериев». Этот процесс начинался уже во время вступительных экзаменов. Лишь человек «арийского происхождения» мог рассчитывать на место в клубе будущих господ. Каждый кандидат был обязан подтвердить свою «расовую чистоту» и предоставить родословную своей семьи. Бывший издатель «Цайта» Тео Зоммер в то время твердо решил поступить в школу Адольфа Гитлера: «У меня была большая проблема. Когда-то давно, еще в первой половине 19-го века в огне пожара сгорели многие церковные книги. В моем фамильном древе возник изрядный пробел. Для меня была бы трагедия, если бы мне не удалось поступить с первого раза». Тео сфотографировал себя в разных ракурсах и отправил снимки в Берлин. Там их внимательно изучали «специалисты по расам». «Через несколько месяцев пришел долгожданный положительный ответ. Ты ариец. Можешь приехать на вступительные экзамены.»

Йоахим Бауман был избавлен от подобных проблем. В начале 1937 года он заболел и сидел дома. Неожиданно в комнату вошла мать с газетой в руках. «Послушай, мой мальчик, что здесь написали. Фюрер создает новые школы, и ты соответствуешь всем требованиям. Твои родители национал-социалисты, ты отлично учишься. В Гитлерюгенде тебя тоже ценят, мой знаменосец. Ну, что ты скажешь на это?»

Отец Баумана вначале не хотел отпускать сына на учебу в «кадетское училище». Однако мать настояла на том, чтобы ее любимец не ограничился учебой в обычной средней школе, а получил более серьезное образование и вместе с ним лучшие шансы на будущую карьеру. Ей удалось переубедить отца, прибегнув к серьезному аргументу: учиться в такой школе престижно, и к тому же не надо платить деньги. Сам Йоахим с большим желанием стремился стать воспитанником школы и носить имя человека, которого он уже скоро после своего приезда в Зонтхофен стал считать богом.

Бауман, действительно, отвечал всем требованиям. В его родословной не было белых пятен. Родители были «политически благонадежны». В Гитлерюгенде и Юнгфольке он был на хорошем счету. Поэтому руководство местной партийной организации рекомендовало его кандидатом для поступления в школу Адольфа Гитлера. Самостоятельное поступление в эту элитную школу было исключено. Только партийные руководители могли дать рекомендации. Некоторое время спустя это обязательное требование было отменено. Каждый желающим мог подать документы на зачисление в списки кандидатов. Бауман попал на учебные курсы 152-го отряда Гитлерюгенда в Мариенбурге(Штум). Из 60 претендентов лишь 10 мальчиков отправились на отборочные курсы в Мариенвердер. Бауман преодолел и этот барьер. На них проверяли его «командирские качества», «умение руководить другими», его личные качества такие, как воля, умение преодолевать трудности, порядочность. В течении 14 дней кандидаты участвовали в военно-спортивных состязаниях, ночных тревогах и ночных марш-бросках, проходили тесты на моральную закалку, занимались математикой, чтением и писали сочинения. Выполняя требования Бальдура фон Шираха, выясняли отношения на боксерском ринге . По словам Йоахима Баумана самым интересным испытанием стала ночная военизированная игра в лесу. «Мы штурмовали укрепления условного противника. Мы все были начеку, чтобы противник не напал на нас с тыла. Мы должны были драться. Мы действовали в роли партизан. Мы нападали.»

Спорту и военным играм на местности придавали значение не меньше, чем школьным занятиям. Физическая сила ценилась даже выше, чем умение читать и писать. Об этом нам рассказал другой кандидат на поступление в школу Адолфа Гитлера Харальд Грундман: «Нужно было выдерживать физические нагрузки во время марш-бросков с рюкзаком за плечами и военных игр на местности. В учебе я не показывал больших достижений, но с физической подготовкой у меня было все в порядке».

За испытаниями стоял известный принцип, столь популярный среди нацистов. Гитлер заявил: «Кто хочет жить, должен самоутвердиться. Кто не хочет утверждать себя, тот нежизнеспособен и должен погибнуть. Земля не предназначена для ленивых и слабых народов. Земля для тех, кто может постоять за себя. Земля — это переходящий приз, который достаётся народам, заслужившим его, доказавшим в постоянной борьбе своё право на существование.» Воспитанники Гитлера должны были соответствовать этому высказыванию и стать верными исполнителями его воли, его наследниками. Именно, поэтому Йоахим Бауман был обязан доказать на деле, что он настоящий «сорвиголова».

Он вышел на боксерский ринг. Когда Йоахим увидел своего соперника, ему стало ясно, что в следующие минуты его главная задача — продержаться дольше. Его противник был сильнее, тяжелее и крупнее, чем он сам. Все три раунда показались ему бесконечными. Удары сыпались на Баумана. Вдруг в зал вошел гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох. Поединок был прекращен. Один из командиров Гитлерюгенда отрапортовал Коху. И удары снова обрушались на Йоахима. В конце третьего раунда поражение было предрешено. Бауман снял левую перчатку. Большой палец был в крови. Три недели назад Бауман поранил его, когда строил модель самолета. Теперь рана вновь кровоточила. Кох посмотрел на окровавленный палец и решил, что перед ним стоит особенно мужественный и невосприимчивый к боли молодой человек. Он поманил к себе адьютанта, указал на Баумана и сказал:»Этот!» Кто смог без жалоб терпеть боль, считался настоящим парнем. Йоахим Бауман стал учащимся школы Адольфа Гитлера. Боксерский поединок стал для него посвящением в рыцари.

Бауман, выдержав таким образом «вступительный экзамен», гордился тем, что ему удалось выделиться среди своих одногодок. Отныне он принадлежит к «избранным». Хайнц Гибелер вспоминает о своем зачислении в школу Адольфа Гитлера: «Я был чрезвычайно горд этим. Обо мне будут говорить в моем школьном классе. Я радовался, потому что радовались мои родители. Я был счастлив.» Чувство превосходства охватило поступивших школьников. Песни усиливали ликование и радость: «Мы гордо носим имя фюрера. Мы хотим быть самыми лучшими для него. Никто не спросит, откуда и кто мы. Здесь уважают настоящих парней. Мы поем и шагаем в едином строю. Слабакам здесь не место.»

С каждой учебной неделей в «орденсбурге» Зонтхофен будущее в глазах Йоахима Баумана приобретало все более четкие формы. «Мы должны были стать будущими политическими вождями Германии. Мы должны были стать образцами и воспитателями всего немецкого народа. Мы должны были убедить и тех, кто не хотел быть заодно с народом.» Воспитанники были свободны в выборе будущей профессии, но Бауман уже знал, что ожидает от него партия. Многие его товарищи желали стать офицерами. Бауман хотел стать политическим вождем. Сегодня он может только удивляться своим тогдашним пристрастиям.

Многие молодые люди мечтали в то время о таких карьерах. Еще больше об этом же мечтали их родители. Родители могли после третьего или четвертого года обучения в обычной средней школе записать своего отпрыска кандидатом на вступительные экзамены в национал-политический интернат. После поступления они были обязаны уплатить учебный сбор в размере от 10 до 120 рейхсмарок. Обучение в других нацистских элитных заведениях было бесплатным.

Кроме того, воспитатели из национал-политических интернатов отбирали в обычных школах среди учеников наиболее «достойных» на их взгляд. Критерии отбора были достаточно строгие. Например, в Потсдаме воспитатель Фритц Клопе придерживался следующих правил: Слабые дети с физическими недостатками и наследственными заболеваниями (сердечные и глазные заболевания) полностью непригодны. «Воспитанный, расово безупречный ребенок, имеющий, однако, такие физические дефекты» не мог рассчитывать на поступление, и «чувства гуманности здесь недопустимы». Любые отклонения в физическом развитии, подозрение на скрытые заболевания также принимались в расчет. Даже ношение очков было весомой причиной для отказа. Связи претендента с сильными мира сего не всегда могли послужить гарантией успеха. Множество детей высокопоставленных родителей не преодолели всех вступительных барьеров. Так, были отклонены кандидатуры племянника министра труда Лея и сына местного руководителя Гитлерюгенда при поступлении в школу в Бенсберге по причине «физических и моральных качеств».

Пройдя все испытания и проверки, мальчики становились «юнгманами» в «образцово-показательных национал-социалистических воспитательных домах», как их называл министр Руст. Новичкам было по десять лет, когда они начинали новую жизнь в качестве воспитанника элитного заведения. Они были оторваны от привычного мира, от родителей, друзей и становились легкой добычей тоталитарной системы. Воспитательное учреждение должно было стать их новой семьёй. Условия приема в национал-политическую школу в Бенсберге гласили: «Юнгманы национал-политических воспитательных учреждений в течении девяти лет обязаны каждую минуту быть на службе и носить форму. Юнгманами становятся молодые люди, которые настолько разделяют идеи национал-социализма, что ради них готовы отказаться от школьной вольницы и начать новую жизнь.»

Начало новой жизни напоминало казарму. Ганс-Георг Бартоломеи, вспоминая свой первый день пребывания в интернате в Наумбурге, говорит, что «попал из родительского дома прямиком в солдатское общество». Многие новички были шокированы таким началом карьеры. Все было чужим. Классы назывались взводами, одежда униформой. С первого дня все происходило по команде, все команды выполнялись коллективно. Каждый должен был усвоить раз и навсегда — «Ты — ничто, твой народ — всё!» Лишь на каникулах, «юнгманы» отправлялись домой повидать родителей.

Бывший воспитанник интерната в Плёне Рольф Диркс так описывает порядки, царившие в этом заведении»: «Отдельная личность ничего не значила. Значил только коллектив, который маршировал единым строем.» Распорядок дня был строго регламентирован. Никаких отклонений от него не предусматривалось. Ганс-Георг Бартоломеи вспоминает: «Маршировали с утра до вечера. После подъема строились на плацу и затем бежали на зарядку. После завтрака шли в свои комнаты, затем снова строились и отправлялись на занятия.» Уве Лампрехт рассказывает: «Каждое утро проверяли постель. Горе тому, кто забыл проветрить бельё. Затем шла проверка душевых и туалета. Придирчиво следили за чистотой наших шей и ушей. Кто „прокалывался“, того наказывали. Мы должны были научиться подчинению. Кто научился подчиняться, тот может командовать.»

Достижению этой цели служили бесчисленные построения, линейки, парады и объявление по средам новых девизов, следовать которым были обязаны воспитанники. Вот некоторые из этих девизов: «Смерти меньше всего боятся те, чья жизнь дорого стоит.» «Кто хочет жить, тот борется. Кто не хочет бороться в этом мире, полном вечной борьбы, тот недостоин жить.» «Наша жизнь ничего не стоит, если она не отдана за фюрера и народ.» «Имей смелость подняться вверх, учись и посвяти себя великим свершениям.» Произведения Гёте могут отдыхать. Эти «шедевры» напоминают барабанную дробь. Воспитанники стояли в строю навытяжку и время от времени хор звонких голосов скандировал: «Святая родина в опасности. Чужеземцы напали на тебя. О, Германия, мы погибнем за тебя.

Очень скоро каждый воспитанник понимал: кто нарушает или не соблюдает правила и законы, тот становится отстающим со всеми вытекающими последствиями. Герд-Эккехард Лоренц, бывший воспитанник интерната в Потсдаме вспоминает: «Никто не хотел отставать, чтобы не подвергнуться наказаниям. Кто постоянно допускал нарушения, того обзывали „свистком“, „бутылкой“, „отказником“. Имена нарушителей постоянно объявлялись во время построений перед приемом пищи. Если воспитанник не исправлялся, его ставили к „позорному столбу“ и он переставал быть „товарищем“. Тут было не до шуток. Ему назначали „расстрел“. „Это значило, — объясняет Петер Цолленкопф, учившийся в интернате Путбус на острове Рюген, — что весь взвод долгое время не разговаривал с ним и полностью его игнорировал. Обычно этого наказания хватало. Было и другое наказание под названием „святой дух“. Ночью провинившегося будили и мазали сапожным кремом заднюю часть тела ниже поясницы. Отстающие в учебных дисциплинах, рисковали получить презрительные клички со стороны товарищей. Бывший воспитанник интерната в Ильфельде Харри Бёльте говорит: «Воспитание в интернате требовало большой физической и моральной закалки. Тяжело приходилось впечатлительным натурам, а также индивидуалистам. Всё, что выходило за нормы, подлежало наказанию“.

В одной из газетных статей об интернате в Плёне было написано следующее: «В этой школе национал-социалистический уклад жизни должен стать основным законом. Здесь должна царить ярая нетерпимость ко всем силам, противостоящим национал-социализму.»

В самих коллективах жизнь строилась по принципу «воспитайте себя сами». Командовали взводами по очереди сами воспитанники, естественно, под наблюдением воспитателей. Таким образом «юнгманы» доказывали свою способность руководить подразделением. В школах Адольфа Гитлера уже двенадцатилетние воспитанники исполняли обязанности дежурных и отвечали за внутренний распорядок в своих взводах: за подъем, за прибытие на занятия и в столовую, за правильную заправку кроватей и чистые ногти на руках. Воспитатель одной из элитных школ восхищался этим принципом на страницах молодежной гитлеровской прессы: «Так воспитанник учится командовать. Он развивает тем самым веру в свои собственные силы, что крайне необходимо для воспитания воли. Через неделю его сменяет другой воспитанник. И предыдущий командир вновь учится подчиняться. Так, взвод новоприбывших воспитанников всё время остаётся единой командой.» У бывшего учащегося школы Адольфа Гитлера Хайнца Гибелера остались меньше приятных воспоминаний от принципа «воспитывайте себя сами»: «Это больше напоминало кулачное право. Прежде всего страдали те, кто был меньше и слабее.» Более старшие по возрасту воспитанники обладали достаточно большой властью. Они следили за дисциплиной, наказывали провинившихся, определяя меру наказания, и могли превратить жизнь своих товарищей в сплошное мучение. Ганс-Георг Бартоломеи выносит приговор подобной системе воспитания: «Воспитание было суровым, авторитарным и абсолютно недемократичным.»

«Коллективное воспитание» в гитлеровских интернатах не отличалось милосердием и мягкостью нравов. Воспитатели и старшие ученики определяли место новичкам в иерархии заведения. Если новичок возражал, ему «вправляли мозги», иногда с помощью кулака. Самыми тяжелыми для начинающих были первые месяцы. Однако, со временем вчерашние новички становились, по воспоминаниям бывших воспитанников, «не последним дерьмом, а предпоследним.» Каждый должен был утверждать себя. Слабые покидали интернат. Необходимость самоутверждения и борьбы «за место под солнцем» помогли многим бывшим воспитанником сделать карьеру в послевоенное время. Вот имена некоторых из них, сумевших достичь высот при демократии: банкир Альфред Херхаузен (Фельдафинг), ведущий журналист «Бильда» Майнхард Граф Найхаус ( интернат Шпандау), актер Харди Крюгер (школа Адольфа Гитлера), секретарь ЦК и член Политбюро СЕПГ во времена Хоникера Вернер Ламберц (школа Адольфа Гитлера), бывший посол и представитель канцлера Вилли Брандта Рюдигер фон Вехмар (интернат Шпандау), министр юстиции в Австрии Харальд Офнер (интернат Трайскирхен), публицист Хельмут Карасек (интернат Аннаберг в Верхней Силезии), художник Хорст Янсен (интернат Хазелюнне), бывший издатель «Цайта» (школа Адольфа Гитлера) Тео Зоммер. Все они научились быть жесткими в отношении себя и в отношении собственных товарищей, если это требовалось.

Ганс Гибелер вспоминает: «Однажды нам приказали разобраться с одним воспитанником. Наш товарищ из числа вечно отстающих провинился; совершил незначительный проступок. Мы как следует отделали его. Я до сих пор вижу красные полосы на его спине. Мы били по ней своими кожаными ремнями.»

Воспитатели, которые раньше служили в СС, СА или Гитлерюгенде, тоже могли назначить наказание. Они были реальными командирами в элитных нацистских школах. Им полагалось носить такую же форму, какую носили воспитанники. По мнению Харри Больте (интернат в Ильфельде), «этим показывалось, что в отличии от обычных школ с их неравенством между учителями и учениками, старшие и младшие товарищи живут совместно на иных условиях. Воспитатели и воспитанники строят отношения на товарищеских началах.» Руководитель потсдамского национал-политического интерната в 1940 году высказался следующим образом: «Воспитатели и юнгманы образуют крепкое сплоченное товарищество, в котором царит дисциплина и порядок, чтобы жить по законам авторитарного правления и выполнять поставленные задачи.»

Воспитатели, возраст которых обычно не достигал и 30 лет, постоянно находились рядом с воспитанниками. Они спали в общем спальном помещении, проводили учебные занятия, проверяли их выполнение, командовали во время учений, размещения в лагере, на общих построениях утром, днем и вечером. Инспектор национал-политических интернатов группенфюрер СС Аугуст Хайсмайер требовал, чтобы «воспитатели самоотверженно и фанатично отдавались своему делу. „ Преподавателями в элитных учреждениях могли стать только лица, «которые обладали превосходными моральными, физическими и личными качествами.“

Воспитателей, отвечавших этим критериям, до сих пор добрым словом вспоминают бывшие воспитанники. Ганс Гюнтер Земпелин, обучавшийся в Ораниенштайне, делится своим мнением: «Сегодня я назвал бы наших учителей хорошими специалистами. Они обладали твердыми педагогическими навыками и в большинстве случаев правильно строили отношения с воспитанниками. Они все были убежденными национал-социалистами. Кто-то из них разделял эти идеи и верил в них, кто-то был убежденным идеалистом. Фанатики были редким исключением. Однако, все они придавали очень большое значение второстепенным, на мой взгляд, добродетелям таким, как дисциплина, порядок, повиновение.» В каждом интернате были и такие воспитатели, которые внушали страх своим подопечным. Они употребляли всю свою власть на бессмысленную муштру, бесконечные придирки, исповедуя казарменный принцип «Похвально всё, что закаляет.» При этом они использовали различные приемы, которые не столько дисциплинировали «юнгманов», сколько унижали человеческое достоинство, показывали их несостоятельность, калечили психику. Целью такой «методы» было создание человека, который в дальнейшем беспрекословно исполнит любые приказания.

«Маскарады» входили в число любимых развлечений подобных преподавателей в школах Адольфа Гитлера. Иногда это мероприятие презрительно именовалось «маскиболом», что выражало сущность игры и отношение к ней участников. В самые кратчайшие сроки воспитанники должны были снять и одеть одну за другой все виды форменной одежды. Ганс Мюнхеберг (интернат в Потсдаме) в своем автобиографическом романе «Похвально всё, что закаляет», который основан на реальных фактах, рассказывает: «Начинали с простых заданий. Строились через пять минут в выходной форме одежды, в пальто и кепи. Затем строились через четыре минуты в полевой форме с ранцами за спиной. Затем через три минуты в спортивных костюмах. Далее следовали „шуточные варианты“: Через четыре минуты строились в лыжных штанах, летней рубашке и спортивных ботинках или в свитере, спортивных трусах и полевых ботинках. За спиной свернутая плащ-палатка и зубная щетка в левой руке».

У дверей в спальное помещение стоял воспитатель с секундомером в руке и засекал, в какое время уложились его подопечные. Если они не успевали, то превращались в «отстающих». После того, как однажды во взводе Мюнхеберга все попали в разряд «отстающих», была назначена проверка личных шкафов. После «маскарада» в них царил хаос. Свободное время отменили, так как пришлось наводить порядок. Напоследок провели уборку в туалете, душевом отделении и комнате для чистки обуви.

На следующее утро история повторялась. Воспитатель Эркенбрехер не жалел времени на поиски причин для придирок и был неистощим на придумывание различных наказаний. « Вот как. Вы всё ещё не хотите взяться за ум, — рычал он. — В таком случае после обеда построение для всех в зимней одежде!» Ганс Мюнхеберг пишет: «Это происходило нестерпимо жарким летним днем 1940 года. Мы должны были сложить все наши учебники в ранцы. Затем нам приказали построиться в походной форме. Эркенбрехер лично руководил построением и маршировкой. Он выбрал для нас строевую песню „Как часто мы шагали по узкой африканской тропе…“. Эркенбрехер однако был недоволен. На его взгляд, пение напоминало кряхтенье. „Жалкое стадо! Шире шаг!“ Младшие воспитанники с полными ранцами не поспевали. Тогда Эркенбрехер остановил колонну. Он издевательски произнес, — „Ну, что же, у Вас, господа, ещё много времени.“ Затем он скомандовал, — „Шапки снять! Наушники опустить! Шапки одеть! Ранцы снять! Держать их перед собой! Колени согнуть! Прыгать! Прыгать! Прыгать!“

Мюнхеберг споткнулся и упал. «Что мне оставалось делать? Я поднялся и стал подпрыгивать вместе с дркгими.»

Мюнхеберг был на пределе своих сил. Вдруг раздался окрик, — Эй, ты, шляпа! Шире плечи, держать ранец выше!

Мюнхеберг попытался поднять ранец с книгами. Ничего не выходило. Ему не хватало воздуха. От жары ему стало совсем плохо. В висках стучало.

Эркенбрехер был безжалостен, — «Что такое? Ты отказываешься выполнять мой приказ?»

Мюнхебергер больше не прыгал. Он стоял, покачиваясь.

Эркенбрехер продолжал орать, — «Тряпка! Ты позоришь свой взвод! Убирайся отсюда!»

В этот момент Мюнхеберг повалился на раскаленный асфальт.

Почти каждый бывший «элитный» воспитанник знает не понаслышке о подобных историях с бессмысленной муштрой. Вспоминает Ганс Гюнтер Земпелин (Ораниенштайн): «Однажды один из воспитателей построил нас на спортивной площадке. По его свистку мы должны были быстро взбежать на ближайший пригорок. Свистел он очень тихо. Затем по свистку мы бежали обратно. Он проделал это раз десять. Если бы он кричал на нас, это было бы не страшно. Плохо было то, что его свист был едва слышен. Нам приходилось сильно напрягаться, чтобы услышать команду. Это было унизительно.»

Подобные издевательские методы воспитания сплачивали воспитанников и провоцировали ответные акции против любителей чрезмерной муштры. Герд-Эккехард Лоренц, учившийся в то время в Потсдамском интернате, рассказывает: «Вначале всё шло как обычно. Строевые упражнения. Затем раздалась уже набившая оскомину команда „На беговую дорожку марш — марш! Быстро! Лечь! Встать! Лечь! Встать!“ Затем с ранцами на вытянутых руках мы семенили утиным шагом. Когда мы снова шли колонной, послышалась команда „Противогазы одеть! Песню запевай!“ Стекла противогазов сразу же запотели. Мы запели. Но не строевой марш, а старую шуточную песню о канаве, которая никак не наполнится водой. Мы пропели куплет трижды. В ответ услышали „Песню отставить! Противогазы снять! Отделение стой!“ Мы стояли, не шелохнувшись, как стена и при этом улыбались. Воспитатель приказал нам разойтись. Он был бессилен. „Шлифовка“ закончилась. Мы победили. Это было здорово!»

Другой принцип воспитания гласил «С кого много спрашивают, тот многого добьется.» Воспитанники должны были выкладываться во время занятий до полного изнеможения, прилагая максимум усилий. Они должны были научиться преодолевать свой страх. Испытания на смелость были будничным явлением в элитных школах. По замыслу воспитателей, их проведение «пробуждало любовь к суровой и опасной жизни.» Так, в «орденбурге» Зонтхофен учащиеся прыгали через парапет верхнего балкона жилых корпусов вниз на снопы сена или на растянутый брезент. Если прыжки совершались вечером в темноте, то они даже не знали; растянут брезент или нет. В интернатах можно было наблюдать такую же картину. Уве Лампрехт из Плёна вспоминает: «Нам приказали прыгать. И здесь было два интересных момента. Во-первых, я должен был иметь храбрость, чтобы прыгнуть в неизвестность. Во-вторых, я должен был верить тому, кто приказывал. Конечно я верил, что он не пошлёт меня на смерть, так как в этом не было необходимости. Однако, позже когда я стал бы солдатом, могло бы случиться, что он отправил бы меня навстречу гибели. Но я должен был бы смело выполнить приказ и не сомневаться в его необходимости.»

Таким образом, воспитанники по приказу доказывали свою смелость. Те, кто прежде никогда не плавал, должны были прыгнуть в воду с трехметровой высоты. Их вытаскивали на берег лишь после того, как несчастные прыгуны пару раз успевали погрузиться и снова всплыть на поверхность. Бывший ученик школы Адольфа Гитлера в Зонтхофене Харди Крюгер описывает ещё более рискованное испытание. Как-то раз зимой его взвод проделал две большие проруби в толстом льду замерзшего озера. Расстояние между прорубями почти десять метров. Задача — прыгнуть в прорубь и подо льдом доплыть до другой полыньи.

Тео Зоммер вспоминает: «Нужно было научиться преодолевать внутренний страх. Мы прыгали в бассейн с десятиметровой высоты. На нас был ранец, стальная каска и снаряжение. Каска крепилась к голове подбородочным ремешком. Однажды она чуть не оторвала голову одному воспитаннику во время погружения в воду.» Проверки на смелость проводились уже во время вступительных экзаменов. У тех, кто отказывался, шансов на поступление не было. Выгоняли из школ и воспитанников, если они проявляли трусость во время проверки. Ганс Мюнхеберг свидетельствует: «Мы называли трусами и слабаками тех, кто показывал свою слабость. Они становились позор всего взвода, всей сотни, Для нас было главным законом доказать свою мужественность. Нужно было научиться переносить боль и не быть бабой.»

Поскольку мужественность считалась великой добродетелью, в Плёне, например, проводились соревнования по плаванию в холодной воде зимой, устраивались забеги по снегу и льду босиком и с обнаженным торсом. «Позором было сдаться,» — подтверждает Тео Зоммер. Клаус Гейе вспоминает о временах пребывания в школе Адольфа Гитлера: «Физические нагрузки были доведены до предела. Часто во время занятий по боксу нашими соперниками выступали более взрослые ребята. Конечно, нам доставалось.»

Так, воспитанники через занятия спортом обучались преодолевать себя, бороться со своими страхами и нерешительностью. Их доводили до состояния полного изнеможения, до той черты, за которой сознание выключается, страх смерти отступает, и человек начинает себя считать органичной частью системы, приказы которой он выполняет без раздумий. По словам Уве Лампрехта, воспитанники должны были усвоить раз и навсегда; они должны «в случае необходимости отдать последнее народу и фюреру.» Им внушали, что преодолевшие себя вырастают не только в собственном мнении, но и в глазах окружающих. В итоге закаленная спортом молодежь должна была осуществить захватнические планы Гитлера. Юбилейный сборник по случаю десятой годовщины создания национал-политических интернатов подчеркивал: «Одним из важнейших средств воспитания национал-социалистического духа у воспитанников интернатов являются физические упражнения. Неважно, кто стал чемпионом. Главное — это переживания всех остальных участников. Если двое юношей храбро бьются на боксерском ринге, то после завершения боя оба чувствуют себя счастливыми.» Общий учебный план школ Адольфа Гитлера гласил: «Целью физического воспитания является побуждение к борьбе как к выражению элементарного желания выжить у индивидуума и у общества. Физическое воспитание есть часть нашего мировоззрения.» Вот что пишет в своем рапорте о «горном путешествии в Альгау» один из воспитателей школы Адольфа Гитлера: «Подобные путешествия требуют напряжения всех сил, отваги и сплоченности коллектива. Зимние горы таят немало опасностей, поэтому мы настаиваем на том, чтобы воспитанники рисковали осознанно и уяснили для себя смысл риска. Продолжительная лыжная прогулка при условии добровольного отказа от достаточного питания отсеивает слабаков. Я был очень рад, что в этом случае ни один из юношей не проявил малодушия или выразил свое несогласие. В преодолении внутреннего малодушия я вижу прекрасный пример готовности к тому, чтобы в нужный момент выполнения ответственных задач человек мог идти на жертвы.»

Под словом «ответственные задачи» имелась в виду война, а сами лыжные путешествия в горы были составной частью подготовки к ней. Заявление Бальдура фон Шираха о том, что «школы Адольфа Гитлера не должны иметь ничего общего с обычными школами» воплощалось в жизнь. Воспитанники учились, по его определению, «верить в невозможное.» Они учились действиям на местности. Они готовились к войне.

Согласно учебному плану национал-политических интернатов ежегодно в течении многих недель воспитанники участвовали в военно-спортивных играх на местности и маневрах. Маршировка на время прекращалась. Юноши жили в палаточных лагерях и имитировали военные действия. Пока они кидали деревянные болванки вместо настоящих ручных гранат. Они учились маскироваться и «использовать местность в своих интересах». Они учились читать по карте, ориентироваться по компасу, отдавать приказания и исполнять их. Воспитанники должны были научиться оказанию первой помощи «раненым»; в последствии им понадобится это на фронте. Учились «убивать» и «захватывать» противника. У каждого «юнгмана» на руке красовалась «повязка жизни». Её носитель считался мертвым, если повязку срывали. Каждый интернат организовывал зимние маневры самостоятельно. На летних учениях все интернаты рейха собирались на одном общем полигоне.

Играли в «войну» в малолюдных, уединенных местах — в Люнебургской пустоши, на озере Фаакер в Каринтии или в Дарсе на побережье Балтийского моря. Эшелоны доставляли воспитанников к месту «боевых действий». Интернаты становились «красными», «синими» и начинали действия друг против друга. Словно на настоящей войне разведывательные дозоры и моторизированные передовые отряды изучали местность и обстановку. Основные силы сосредоточивались в районах ожидания. Кульминацией маневров становились «главные сражения.» Как во времена Фридриха Великого оба войска широким фронтом выстраивались на поле и начинали сходиться. Впереди шли знаменосцы, трубачи и барабанщики. Ганс Георг Бартоломеи вспоминает: «Камеры хроники „Дойче Вохеншау“ снимали все происходящее. Генрих Гиммлер или министр Руст позировали со своей свитой. Затем начиналась большая потасовка. Главным было срывание синих или красных ленточек с локтей „противника“. После „боя“ мы гордо носили эти ленточки в петлицах своих форменных курток.» На настоящей войне ленточки в петлицах уступят место железным крестам. Директор одного интерната писал в 1938 году: «Если армия будет иметь в своем составе столь подготовленных молодых людей, то их легко можно будет превратить в отличных солдат.»

Война всё ещё оставалась игрой, а «мертвые» вновь оживали. Пока у воспитанников не было настоящего оружия. Они имели только «оружие чести» — кинжалы, на которых был выгравирован девиз всех воспитанников национал-политических интернатов. «Больше быть, чем казаться» — эти слова напоминали о том, чтобы воспитанники каждый день стремились к новым знаниям. Вручение «кинжалов чести» воспитанникам каждого интерната превращалось в торжественный спектакль, наполненный священным смыслом. Эта помпезная церемония была задумана как вершина жизни «юнгмана» в годы его пребывания в элитной школе. Отныне он имел полное право носить кинжал как «оружие чести» и с его помощью защищать свою «честь».

« Только смерть или ваша измена способны помешать вам в выполнении своего долга, — наставлял директор интерната в Плёне воспитанников. — Держите ваше тело и душу чистыми как этот кинжал и будьте твердыми как сталь этого оружия чести.» Затем «юнгманы» клялись в товариществе до смерти — «И если один из двоих падет, оставшийся будет бороться за двоих.»

Кинжал выполнял также роль культового предмета, который постоянно напоминал бы своему владельцу о необходимости ведения борьбы за предполагаемые «святые понятия». Один четырнадцатилетний учащийся школы Адольфа Гитлера писал в 1941 году в школьном журнале: «Уже во времена древних германцев был обряд права ношения оружия, а у рыцарей была церемония посвящения в рыцари. Молодежь прощалась с детством и брала в руки меч, чтобы на стороне старших сражаться за свой народ и держать в чистоте свою честь.» Культ кинжала предусматривал его использование в вопросах «защиты чести.» Уве Лампрехт вспоминает наставления своих воспитателей о том, что «оружие можно вложить обратно в ножны лишь тогда, когда на нем есть кровь врага. Враг нападал, а мы защищались.» Ганс-Гюнтер Земпелин рассказывает: «Мы гордились тем, что получили заветный кинжал. Он был символом зрелости. Нечто подобное можно наблюдать у примитивных народов. Однако это срабатывало.»

Срабатывали и призывы директора учебного заведения, озвученные во время церемонии вручения кинжалов. Обращаясь к «юнгманам» 9 ноября 1944 года в Наумбурге, он сказал: «Тысячи воспитанников всех национал-политических интернатов, которые выпускались перед вами, получили это оружие и с честью носили его. Сотни из них пали в сражениях. Они остались верны своей присяге фюреру и народу. Лишь смерть вырвет это оружие из ваших рук.»

Культовое возвеличивание таких понятий, как честь, верность, смерть, требовало жертв со стороны воспитанников уже в первые годы своего пребывания в интернате. Дело происходило в Плёне. Один воспитанник, посчитавший, что коллектив отвернулся от него, взял свой кинжал и вышел вечером прогуляться в ближайший парк. Его сотоварищ по интернату Рольф Диркс описывает этого «юнгмана», как «очень одаренного индивидуалиста». Там, в парке он воткнул кинжал себе в сердце.

Стремление быть бойцом в настоящем мужском коллективе, никогда не показывать слабость, быть суровым и сильным оказывало на некоторых воспитанников чересчур сильное воздействие. Тоска по дому, страх перед воспитателями, постоянная конкуренция со стороны товарищей по учебе становились причиной того, что воспитанники оказывались у крайней границы своих физических и психических возможностей. Однако лишь немногие были готовы просить родителей, чтобы те забрали их из интерната. Сознание своей принадлежности к «самым лучшим», гордость от ощущения «быть избранным» заставляла учащихся держать себя в руках. Будущей элите неустанно повторяли — «Ты должен держаться!» Однажды вечером Ганс-Юрген Земпелин, бывший «юнгман» из интерната в Ораниенштайне, спросил сааме себя: «О, майн гот, неужели я всё время должен стоять навытяжку в ожидании приказов?» Ответ не заставил себя ждать: «Так точно. Ты должен это делать. Тебя учат этому. Ты должен фюреру и своему народу.»

Клаус Гейе, который всего несколько месяцев пробыл в школе Адольфа Гитлера в Зонтхофене, поставил перед собой тот же самый вопрос. Однако ответил на него иначе. Он попросил своих родителей забрать его из интерната, муштра в стенах которого стала для него невыносима. Родители согласились. Клаус был отчислен с уничижительной характеристикой, содержащей обвинения и в адрес родителей. Руководитель школы Адольфа Гитлера в Восточной Пруссии обербанфюрер Людвиг Магзам писал о родителях Клауса, что они «поддались на причитания сына, проявили излишнюю жалость к его „проблемам“, что в свою очередь привело к усилению враждебного по отношению к школе поведению мальчика.» Причиной для отчисления послужили «личные качества» Клауса. Мальчик был назван «индивидуалистом с большими жизненными запросами, воспринимающий коллективное воспитание как нетерпимое посягательство на свою личную свободу.» Кроме того, Клаус « чересчур трагично воспринимает любые трения в общении с начальниками и чересчур впечатлителен». Письмо заканчивалось словами «Навязчивое стремление по любому поводу бежать из школы привело к нервным припадкам, которые по мнению школьного врача являются проявлением психосоматического характера мальчика. Отчисление Клауса Гейе не будет потерей ни для школы, ни для будущего корпуса командиров.» Единственной доброй ноткой в характеристике стало признание факта, что мальчик «очень одарен и морально отвечает предъявляемым требованиям.»

Клаус снова стал ходить в обычную школу и с удивлением обнаружил пробелы в своих знаниях. Виноваты ли в этом воспитатели? В школах Адольфа Гитлера работали достаточно молодые люди, не достигшие тридцатилетнего возраста. Как правило, они были выходцами из Гитлерюгенда. Харальд Грундман сегодня так отзывается о них: «Они были хорошими товарищами и у них были самые лучшие намерения. Однако им не хватало знаний. В первые годы существования элитных школ там работали квалифицированные педагогические кадры, но по мере призыва учителей в вермахт, это преимущество сходило на нет. Во всех заведениях действовали учебные планы старшей школы с теми или иными различиями. Национально-политические интернаты стремились к всестороннему образованию своих воспитанников. Питомцы школ Адольфа Гитлера больше уделяли внимания политике, формированию партийного мировоззрения, чем усвоению общеобразовательных знаний. Здесь на первом месте стояло высказывание Гитлера: „Не профессора и ученые, не мыслители и поэты вернули наш народ с задворок. Это заслуга исключительно политических солдат нашей партии.“ Сами по себе чистые гении в политической жизни не имеют никакой ценности, „если у них нет характера. Для политического лидера характер значит больше, чем так называемая гениальность, а храбрость важнее, чем благоразумие и мудрость. Самое главное заключается в том, что мы создаем организацию мужчин, которая властно, жестко и, если нужно, безоглядно будет защищать интересы нации.“

Подобные слова не могли не сказаться на преподавании в гитлеровских школах. На занятиях по «истории народа» с полной серьезностью говорилось о том, «что правильность нашего мировоззрения находит свое подтверждение в истории, географии, расовой науке, культуре, социально-экономическом учении, философии, античной истории и прочих науках.» Американский корреспондент Говард К. Смит, работавший на радиостанцию Си-Би-Эс и газету «Нью-Йорк Таймс», сообщал из Германии о школах Адольфа Гитлера: «Помимо чтения, письма, математики и искаженной немецкой истории молодежь получает знания о том, как работают шахты и как строят мосты. Тренировки спартанской молодежи меркнут на фоне их занятий по физическому развитию. Воспитание в целом направлено на промывку мозгов. Молодых людей заставляют верить в превосходство немцев над всеми другими народами. Их заражают расистской идеологией, учат ненавидеть христианскую веру и систему ценностей. Возможна лишь вера в божественную власть фюрера. Они покидают школу, будучи технически грамотными, сильными, чистоплотными и развитыми физически молодыми людьми, но в плане обладания моральными ценностями их развитие едва ли превосходит развитие орангутанга. Высшая цель, к которой они стремятся, — это героическая смерть.»

Ганс-Георг Бартоломеи свидетельствует: «Особое внимание во время нашей подготовки обращалось на формировании сознания. Мы должны были не только по своему физическому развитию соответствовать требованию фюрера, который призвал молодежь „быть быстрой как борзые собаки, жесткой как кожа и твердой как крупповская сталь.“ Мы должны были также и внутренне стать преданными идее людьми. Поэтому дважды в неделю помимо обычных занятий мы знакомились с „Майн кампфом“ и книгой Альфреда Розенберга „Миф двадцатого века“. Это была наша политическая учеба.» Мировоззрение занимало отдельное место в учебных планах. Во время изучения тем «НСДАП», «Взгляд на мир», «Национальная политика» речь шла об идеологии нацистской партии, пути Гитлера к власти, ненависти к «расово неполноценным и второсортным народам». Важнейшей темой на занятиях по истории в каждой элитной школе считался версальский договор. Рольф Диркс вспоминает: «Об этом так называемом позорном мире мы должны были помнить всегда. Мы были обязаны в любом случае вернуть области, потерянные в 1918-1919 годах. Это был наш долг. Так нас учили.» Каждый день «позор» Версаля стоял перед глазами Рольфа. В рыцарском зале интерната в Плёне имелось «версальская ниша», она же называлась ещё «черным окном». На черном бархате за стеклом лежал текст версальского договора, обмотанный тяжелой цепью и проткнутый кинжалом. На памятной церемонии 28 июня 1933 года, посвященной годовщине подписания версальского договора, директор интерната в Плёне напомнил воспитанникам об их «долге». «Юные товарищи! Наша жизнь — это Германия. Мы каждодневно наблюдаем последствия позорного мира. Германию притесняют повсюду. Германия не свободна. Вы не должны успокоиться, пока не устраните этот договор. Германия должна стать свободной, даже если нам суждено умереть.»

Ни один из учебных предметов не подходил для промывки мозгов подрастающего поколения лучше, чем занятия по истории. Тео Зоммер вспоминает о днях своей учебы в Зонтхофене: «Нам втолковывали, что немецкие короли слишком много смотрели на юг, и слишком мало на восток. Исторически колонизация восточных земель должна была рассматриваться как задача многих поколений немцев». Даже занятия по немецкому языку использовались для идеологической обработки воспитанников. Этот факт находил отражение в названиях тем многих школьных сочинений. «В Германии царит диктатура и тирания! Германия готовится к войне! Немецкая культура раздавлена! Что вы можете ответить на эти провокационные обвинения заграницы?» Подобные задания позволяли учителям контролировать степень лояльности своих подопечных в отношении режима. В нацистских элитных школах не только формировали мировоззрение; его подвергали тщательной проверке.

Выбор учебных пособий осуществлялся в зависимости от того, как эти книги освещали вопросы расы, народа и современного положения. Для изучения предлагались следующие темы: «1. Германские племена. 2. Становление и судьба германо-немецкой нации и ее культуры на стыке взаимопроникновения германских племен, христианства и античной культуры. 3.Силы современного мира.» На занятиях по немецкому языку изучали древнегерманские стихотворения, исландские саги и германские средневековые сказания о Нибелунгах. Из произведений Ницше, рекомендованных для изучения будущим вождям, явное предпочтение было отдано книге «Воля к власти». В список обязательной литературы попали такие «шедевры», как «Признание к Германии» Пауля де Лагарде, «Народ без земли» Ганса Грима, «Борьба как внутреннее переживание» Эрнста Юнгера и «Семнадцатилетний под Верденом» Вернера Боймельбурга. Все учебные дисциплины, в том числе и занятия по родному языку, испытывали влияние идеологии. Например, на занятиях по латыни учителям и воспитанникам приходилось иметь дело с абсурдной темой под названием «Римские писатели и еврейский вопрос». На занятия по греческому языку произведения Платона преподносились в контексте философского обоснования «критики демократии». А во время уроков немецкого языка, биологии и «национальной политике» открыто обсуждались идеологические вопросы.

На выпускных экзаменах воспитанникам предлагали решать следующую математическую задачу: «Самолет на скорости 108 километров в час и на высоте 2000 метров над землей сбрасывает бомбу. Через какое время и в каком месте упадет бомба?» На экзамене по биологии звучал вопрос: «Какие факторы заставляют специалистов по расовым вопросам связывать будущее немецкого народа с исторической судьбой северной расы?» На «национальной политике» спрашивали «Какими основополагающими идеями обогатил фюрер национал-социалистическое движение, чтобы привести его к победе?»

Неудивительно, что по многим предметам воспитанники элитных заведений далеко отставали от старшеклассников обычных школ. В деле воспитания будущих фюреров упор делался на занятия спортом, маневрах и военных играх на местности. Из всех нацистских школ наиболее всестороннюю идеологическую подготовку своих воспитанников осуществляла имперская школа НСДАП в Фельдабинге. Своим возникновением она обязана СА. Однако после подавления путча Рема в 1934 году партия установила свою опеку над этим учебным заведением. Влиятельнейшие сановники третьего рейха, такие как Рудольф Гесс, а позже Мартин Борман, лично курировали школу, которая не ставила столь жестких условий кандидатам при зачислении по сравнению с другими элитными школами. Было достаточно иметь хорошее происхождение, здоровье, хорошую успеваемость в учебе и спортивные увлечения. Преподавание в Фельдабинге было акцентировано на предметах, «которые необходимы будущим государственным служащим в их работе и боевому сотрудничеству в деле национал-социалистического строительства.» В учебных планах основное место отводилось занятиям по немецкому языку, истории, географии и вопросам национал-социализма. Еженедельно 14 часов учебного времени занимали по спортивной подготовке. Выпускные экзамены ограничивались собеседованием и рефератом по самостоятельно выбранной теме. Темы имели ярко выраженный политический характер. Например, «Каждая революция требует новых людей», «Война как творец нового порядка в жизни народов», «От земляков к соотечественникам» или «Как оздоровить мир по немецкому рецепту». Ни один из выпускников Фельдафинга не провалился на выпускных экзаменах. Учащиеся Фельдафинга не считали зазорным для себя посидеть за книгой после окончания занятий.

Один из «юнгманов» интерната в Плёне был вынужден с горечью констатировать через год после вступительных экзаменов: «Наше физическое и моральное развитие зачастую носит поверхностный характер… Наше превосходство лежит в области мировоззрения… Мы занимались этими вопросами, к сожалению, очень поверхностно. Наши взгляды ужасно догматичны. Доказательством этому служит наша жизнь, когда мы пытаемся решать сложные и важные проблемы несколькими тезисами. Некоторые из моих товарищей вполне удовлетворены этим положением. Кого-то пустота и поверхностность в этих вопросах заставляет задуматься.» Наверняка, некоторых выпускников Фельдафинга посещали аналогичные мысли.

По прошествии некоторого времени среди родителей учащихся элитных школ стали появляться сомнения в элитарности образования, которое получали их дети. Репутация интернатов вызывала неоднозначные оценки. Имидж был испорчен слухами о том, что в них готовят людей с шаблонным мышлением и с чрезмерно развитой мускулатурой. Довольно беспомощными выглядели попытки национал-политических интернатов исправить эту картину в мае 1944 года в партийном официозе «Фёлькишер беобахтер» Одна лишь фраза «Мы не являемся обществом нулей» уже свидетельствует о падении популярности этих заведений среди молодежи. Автор статьи всячески оправдывает «унификацию» учащихся в ходе воспитательного процесса. Бывшие воспитанники интернатов знают цену этих слов. Фальк Кноблау с трудом догнал одноклассников по реальной гимназии в Гёрлице после своего возвращения из интерната. Сегодня он говорит, что «ему было стыдно оказаться в подобной ситуации, так как до этого момента он считался „элитным“ школьником.»

Вряд ли конце своего обучения воспитанники были перегружены научными знаниями. «Тех знаний, которые вы получили здесь, вам вполне достаточно, чтобы выполнить свой солдатский долг,» — напутствовал выпускников начальник школы Адольфа Гитлера. —»Того, что вам сегодня не хватает, суровая школа войны даст вам с избытком. На ней вы приобретете богатый жизненный опыт.»

О нехватке каких знаний шла речь? Харальд Грундман со стыдом вспоминает о своем невежестве: «Мне стыдно, как мало знали мы о немецких поэтах и литераторах от Манна до Бена, какими жалкими были наши знания в математике. В духовной области был полный пробел.» Харри Бёльте, учившийся в интернате в Ильфельде, подтверждает эти слова: «Одним из тяжелейших последствий было то, что мы выросли в религиозном вакууме.»

Другим религиям не было места там, где воспитывали веру в Гитлера. На первых порах религиозное воспитание существовало в интернатах в очень ограниченных масштабах. Через некоторое время оно было отменено полностью. В Наумбурге «юнгманы» спрашивали своего руководителя: «Могут ли совместно существовать национал-социализм и христианство? Церковь получает от государства субсидию в 200 миллионов марок. Это правда? Почему мы должны изучать десять еврейских заповедей? Почему церковь отказывается хоронить одного деятеля из СА?» С 1938 года в национал-политических интернатах были упразднены занятия по религии в независимости от конфессии. В «религиозно-политических» вопросах предписывалось «строго нейтральное отношение.» По заявлению инспектора национал-политических интернатов Аугуста Хайсмайера, речь шла не об отношении к религии каждого отдельно взятого воспитанника, а о государственной позиции в этом вопросе.

Гитлеровские интернаты все больше превращались в места безбожия. В 1942 году лишь каждый четвертый из 6093 «юнгманов» верили в бога. Подобную картину можно было наблюдать и в школах Адольфа Гитлера. Один из учащихся сделал запись в своем дневнике 1 марта 1944 года: «Иду в отдел регистрации актов гражданского состояния. Я покидаю церковь. Мои родители против этого шага, но разве можно платить противнику налоги.»

Вместо религии воспитатели предлагали своим подопечным изучать саги о древних германских богах или историю нацистской партии. Тем не менее, в 1942 году во время первых выпускных экзаменов в одной из школ Адольфа Гитлера приключилось досадное происшествие, очевидцами которого стали сами основатели, хозяева и финансисты школ Лей и Ширах. Они лично стали задавать вопросы выпускникам. Лей спросил о партийной программе. Он не верил своим ушам, но с каждым вопросом становилось очевидно то, что ни один из экзаменуемых не может толком рассказать о партийной программе. «Для нас, — сказал Йоахим Бауман, который вошел в число этих воспитанников, — национал-социализм был нечто большим, чем 24 параграфа партийной программы».

Что он имел в виду? «Для нас национал-социализм был верой в идею сильной и могущественной Германии и в немецкий дух. Было понятно, что только немецкий характер способен вылечить мир, зараженный еврейским духом. Наша задача состояла в том, чтобы не только переубедить наших собственных скептиков, но и донести эту миссию германской весны до остальных европейцев, народы которых относятся к нашей расе.» С такими извращенными убеждениями покидал стены родного заведения в Зонтхофене после пяти лет учебы дипломированный выпускник школы Адольфа Гитлера Йоахим Бауман. Ощущая себя «носителем идеи», он хотел стать «политическим лидером». Сегодня он спрашивает:»Неужели, это был я?»

Однажды в школьной газете Йоахим обнаружил список тем, по которым он и его взвод должны были писать сочинение. В школе Адольфа Гитлера списывание было не в чести. Это занятие считалось «бесчестным». Обычно во время занятий воспитатель писал название темы на классной доске и покидал класс. О тех, кто любил пользоваться шпаргалкой, докладывали сами ученики. Наказание, как правило, выливалось в строгую нотацию о смысле честности. «Итак, юноши, почему вы прибегаете к таким формам классной работы? Вы „избранные“ или нет? Пишите сочинение. Тема: „Откровенность и характер“. До скорого!»

Это была безобидная тема. Бауман вспоминает о других, которые носили ярко выраженный политический характер. Сама постановка вопросов отражала точку зрения «правых». Уже в названии темы не было и тени сомнения в том, что «Германия лишит Англию звания мировой державы» или что джаз — это «музыка негров». Из названий можно было узнать, как «путем стерилизации уничтожить элементы крови, грозящие расовой чистоте» или как «национал-социализм заменяет собой политические институты христианского учения и освобождает народ из тенет католической церкви». Встречались откровенно агрессивные темы. Например, «о необходимости очищения аннексированных восточных областей от славян». «Выдержанные в духе преданности фюреру формулировки и мысли» сегодня могут вызвать только смех и недоумение. По прошествии многих лет Йоахима Баумана поражает «с какой небрежной простотой они охмуряли нас» и «как естественно я воспринимал эти аргументы». «Мы верили во всё это,» — говорит он и разводит руками. Сегодня он понимает, насколько преступными были его «идеалы» и в какой темноте пребывало его сознание.

Однажды взвод Йоахима Баумана совершил экскурсию в пригород Мюнхена Хаар, в «город идиотов», как тогда его называли. «Один профессор продемонстрировал нам своих пациентов, — рассказывает Бауман. — Мы должны были убедиться в том, что эвтаназия — это благодеяние для этих кретинов. Он пытался выдать убийство душевнобольных людей за гуманный медицинский метод.» Ему не пришлось приложить много усилий, чтобы убедить нас. Беспощадная идея о «праве сильнейшего» и «слабости, недостойной права на жизнь» уже крепко засела в мозгу элитных воспитанников. «Нам не объясняли, — свидетельствует Эрнст-Кристиан Гэдке, учившийся в интернате в Шпандау, — что в мире среди многих народов принято помогать самым слабым. У нас считалось, что такая жизнь не имеет ценности и не может длиться дальше.»

Как учащиеся элитных учебных заведений относились к теме, которая преподносилась им как «еврейский вопрос». Многие из выпускников говорят, что эта тема редко обсуждалась в их коллективе. Уве Лампрехт вспоминает: «О необходимости убивать евреев разговоров не было. Нам только говорили, что мы не должны и не хотим иметь с евреями никаких дел.» «То, что их надо рассматривать как врагов, было очевидно. Само собой подразумевалось, что скоро в Германии не останется ни одного еврея. Еврейская проблема будет решена, пока мы ещё находимся здесь, — описывает Йоахим Бауман тогдашние настроения в Зонтхофене. — Германия освободится от евреев. Мы тогда как-то не думали при этом об Аушвице или газовых камерах. Это было бы немыслимо с точки зрения наших идеалов. Разумеется, мы думали не о ликвидации евреев, а о их экстрадиции или переселении.» Уве Лампрехт добавляет: «Речь тогда заходила и о „концертных лагерях“. Именно такое циничное, обидное название тогда использовали в отношении концентрационных лагерей. По нашему тогдашнему мнению, в них содержались абсолютно неразумные люди, выступающие против Гитлера, хотя он выглядел в наших глазах абсолютным благом для народа».

«Велось целенаправленное антисемитское воспитание, — рассказывает Герд-Эккехард Лоренц, бывший воспитанник из Потсдама, — которое подразумевало „окончательное решение еврейского вопроса“. На уроках истории периодически всплывали байки об „еврейских отравителях колодцев“. Нам внушали, что Англией правят евреи, а миром „еврейские плутократы“. Нам показывали пропагандистские фильмы о „еврейско-негритянском джазе“ и джазисте Бенни Гудмане, который „своими преступными еврейскими руками“ дурно обращался с кларнетом. Нам на примерах показывали, что евреи поганят немецкий язык.» Однажды воспитанников сводили на пропагандистскую выставку в берлинском Люстгартене, которая называлась «Советский рай». Там они увидели и поверили в «бесовскую сущность еврейских комиссаров» и в то, какие опасности несет собой «еврейский большевизм».

Ганс-Гюнтер Земпелин, учившийся в Ораниенштайне, свидетельствует: «Считалось, что антисемитизм уходит корнями в давнюю историю. Нам рассказывали о погроме в Вормсе и Шпайере. Злобный нрав у евреев существовал всегда. Почему они были такие, мы не задумывались, но они такими были всегда. Они жили тогда в гетто.» То, что с началом войны на Востоке евреи вновь должны были жить в гетто, многие воспитанники элитных школ восприняли как разумную меру. Впоследствии сотни тысяч евреев были вывезены из этих гетто в лагеря смерти Аушвиц и Треблинку. Когда в августе 1941 года во время сельскохозяйственных работ в районе Варты воспитанники посетили Лодзь, называвшуюся тогда Лицманштадом, командир взвода написал в своем отчете: «Юнгманам было любопытно взглянуть на гетто.»

Будущие вожди должны были осмотреть места преступлений и уяснить для себя, что происходит с «врагами рейха». Так, например, учащиеся школы Адольфа Гитлера выехали на экскурсию в концентрационный лагерь Бухенвальд. Одним из участников этой поездки был Гаральд Грундман. Его воспоминания помогают глубже понять психологию элитных воспитанников. «Мы въехали внутрь лагеря на автобусе. На воротах была надпись „Каждому — своё“. По лагерю мы могли передвигаться только в сопровождении офицера СС.»

Лагерь был подготовлен для подобных визитов наилучшим образом. Воспитанники увидели «образцовый порядок»: чистые бараки, полное отсутствие насилия. Одним словом, это был безобидный трудовой лагерь. Ничто не указывало на то, что Бухенвальд стал местом убийства 56 000 человек. Их уничтожили в ходе «медицинских экспериментов». Об этом будущая элита рейха осталась в полном неведении. Вместо этого голландские исследователи показали им эксперименты с высохшими, сморщенными маленькими человеческими головами. «Они рассказали нам, — вспоминает Грундман, — что они имеют дело с головами туземцев из Индонезии, тогдашней голландской колонии. Эти головы добыли и высушили знаменитые охотники за головами. Затем эти головы очутились здесь. С какой целью головы попали сюда, нам было неизвестно.» Это были головы польских узников. Однако ни один из воспитанников не спросил о происхождении голов.

«Мы увидели людей с разноцветными треугольниками, нашитыми на груди, — продолжает свой рассказ Грундман. — Мы видели, как люди должны были передвигаться только бегом по одной из аллей, и что они должны были снимать головные уборы при виде охранника. Всё увиденное мы объясняли себе тем, что они являются врагами нашего народа. И таких людей мы должны „фильтровать“ во время нашей борьбы.»

Во время обхода лагеря воспитанники подошли к группе построек с высокой темной трубой. «Предваряя наши расспросы, нам объяснили, что это крематорий. В лагере постоянно находятся почти 50 000 человек. Эта цифра сопоставима с числом жителей Веймара. В Веймаре имеется крематорий. У нас тоже, ведь люди умирают не только в Веймаре, но и здесь. Мы были удовлетворены этим пояснением.»

Сегодня у Грундмана не осталось сомнений, что его водили по потемкинской деревне. Страшному нечеловеческому миру придали опрятный внешний облик. Теперь он понимает, чего добивались его воспитатели:»Мы должны были мыслить так же, как и они. Сочувствовать и сострадать нам не полагалось. Нас хотели сделать невосприимчивыми к собственной боли и к страданиям других людей. Я должен признать, эта цель была достигнута. Лишь после войны мы впервые поняли, что нам начисто отшибли некоторые чувства.»

Преступления, насилие и террор не нарушали размеренную жизнь в элитных учебных заведениях. «Избранные» жили словно на островах. «В нашем орденсбурге мы полностью изолированы от действительной жизни со всеми её проявлениями, — написал в 1941 году учащийся школы Адольфа Гитлера Райнхард Вильд. — До нас доходят известия о военных событиях. Что знаем мы о продуктовых карточках, талонах на одежду, военных трудностях и прочих лишениях? Лишь во время коротких каникул мы смогли получить некоторые впечатления. Мы живем в своем собственном „государстве, которое предлагает нам совсем другие условия.“

Экскурсии в реальную жизнь были редким явлением. Каждый «юнгман» был обязан отработать на одном из рудников три месяца для того, чтобы приобщиться к «жизни народа». Инспектор национал-политических интернатов Аугуст Хайсмайер наставлял: «Когда впоследствии юнгман будет руководить этими трудящимися немецкими людьми, он должен выступать для них не в роли высокого начальника, а в роли вожака этих мужиков. Ему будет намного легче управлять, ибо он сам когда-то был их товарищем по работе. Каждый юнгман ежедневно должен задавать себе вопрос о том, как он будет ладить с этими людьми, которые несмотря на всю тяжесть своей работы и судьбы всеми фибрами своего сердца любят Германию.»

Во время сельскохозяйственных работ многим воспитанникам приходили и другие мысли в голову. Для многих недели, проведенные среди крестьян, стали проверкой их профессиональной пригодности как «носителей нацистской идеологии». Действительность и их мировоззрение вступали в конфликт. Один «юнгман» из Ораниенштайна спросил простого крестьянина:»Как идут дела после того, как выгнали всех евреев?» Ответ настоящего немецкого крестьянина был далек от идеала, который ожидал услышать «юнгман». По словам крестьянина, хорошего было мало. Торговля скотом полностью заглохла с исчезновением евреев. Ошеломленный воспитанник пытался аргументировать. Однако ему не удалось переубедить крестьянина. В их споре победила реальная жизнь, о которой у воспитанников было слишком мало познаний.

Снова и снова возникали вопросы. Почему идет война с британцами, народом родственным немцам? Почему вопреки «Майн кампфу» Германии пришлось воевать на два фронта? Почему евреи считаются «неполноценными», ведь они выжили в течении 2000 лет беспрерывных преследований? Не являются ли они «превосходящей» расой? Подобные вопросы возникали в стенах школ Адольфа Гитлера. Да и сами верные соратники фюрера из числа старой гвардии вряд ли соответствовали принятым образцам. Разве мог считаться германским сверхчеловеком наркоман Генрих Геринг? Да и сам Роберт Лей, создавший и опекавший гитлеровские школы, был далек от идеала. Он был всегда жизнерадостен и многим воспитанникам обещал карьеру капитанов прогулочных пароходов общества «Сила через радость»(«Я построю штук сто этих пароходов, и ты будешь капитаном одного из них»). Его слабости были тайной, известной всем. Каждый знал о частых пирушках в апартаментах Лея в Зонтхофене. Хайнц Гибелер вспоминает, что Лея часто видели в состоянии алкогольного опьянения. Неслучайно ему дали прозвище «имперский алкоголик». Вряд ли кто-нибудь осмелился бы сказать ему правду в глаза. Однако один из учеников школы Адольфа Гитлера отважился на это.

«Рейхсляйтер, Вы знаете, что в народе Вас считают пьяницей?» Йоахим Бауман считает, что это был самый напряженный момент за всё время его пребывания в школе. Лей был настолько пьян, что смог только тихо пробормотать в ответ:»Мальчики, вы должны стать всем, но только не пьяницами.» Репутация Роберта Лея была настолько подмочена, что воспитанников уже не шокировали столь незначительные выходки с его стороны. Тео Зоммер рассказывает:»Был конец января —начало февраля 1945 года. В главные ворота орденсбурга въехал легковой автомобиль. За рулем был сам Лей, рядом с ним одна киноактриса. Она была его любовницей. Он хотел предоставить ей один из трёх лыжных домиков, принадлежащих орденсбургу. Мы ругали его и выместили свое возмущение на генераторе, установленном в том домике. Мы сломали её. В наших глазах домик был частью самого Лея.»

И только один человек оставался вне зоны критики. Этим человеком был Адольф Гитлер. Его обличение было равносильно тяжкому греху. Ганс Мюнхеберг вспоминает о своем восприятии Гитлера:»Это был не бог, но само провидение послало нам его.» «Он был для нас существом высшего порядка,» — говорит Ганс-Гюнтер Земпелин. Ношение самого имени Гитлера уже было знаком отличия и почетной обязанностью одновременно. Один из учащихся школы Адольфа Гитлера писал в своем дневнике в 1940 годы: «Тем самым он оказал нам свое доверие. Это значит, поступать так, чтобы в любое время можно было бы появиться перед ним. Он пример для нас во всем. Мы гордимся честью носить его имя.» Увидеть его вблизи, появиться перед ним — об этом мечтал почти каждый. «Мы всегда могли увидеть эти фотографии, где он склонился к ребятам из Гитлерюгенда. Он похлопывал маленького по щеке, а большому положил руку на плечо, — говорит Тео Зоммер. — Все желали быть на их месте. В конце-концов мы учились в школе Адольфа Гитлера и носили его имя.» Однако Гитлер так никогда и не появился ни в одной из элитных школ.

Разочарование этим обстоятельством было большим. «К сожалению, фюрер так и не посетил нашу крепость, — огорченно писал учащийся элитной школы в 1940 году. — Однако мы надеемся, что в следующем году наше желание исполнится.» Тем не менее, Гитлер не очень-то интересовался делами в «своих» школах. Как поживают «его наследники», ему захотелось узнать лишь в последние месяцы войны. Гитлеру доложили, что многие воспитанники храбро сражались с противником и многие из них «отдали жизнь за фюрера, народ и отечество.» Итак, у будущей элиты оставался лишь один шанс увидеть своего диктатора — побывать на официальных мероприятиях; митингах, манифестациях, его выступлениях. Йоахим Бауман вспоминает день, когда ему удалось осуществить свою давнюю мечту. Это произошло 9 ноября 1937 года.

Бауман и его триста товарищей на поезде отправились из Зонтхофена в Мюнхен, где Гитлер ежегодно в эти дни собирал «старых бойцов», чтобы пышными торжествами отметить день памяти «погибших „ нацистов во время так называемого пивного путча в 1923 году. О провалившемся путче Бауман узнал из книги „Майн кампф“, которую им читали каждый день после завтрака. Теперь он замер в ожидании на Каролиненплатц. На этой площади были установлены обелиски в честь погибших. Вместе с десятками тысяч мюнхенцев учащийся школы Адольфа Гитлера Йоахим Бауман ожидал начала церемонии, кульминацией которой было прохождение колонны участников путча во главе с Гитлером. Факелы, установленные на специальных пилонах, освещали дорогу к Фельдхернхалле. Глухая барабанная дробь известила о наступлении торжественного момента. То, о чем Бауману рассказывали на занятиях в „орденсбурге“, здесь приняло формы настоящего культа. Прославление смерти, нездоровый пафос радостной готовности нести жертвы — обо всём этом Бауман узнал на занятиях. Еще утром он сам экспромтом цитировал своим товарищам стих из древнескандинавской „Эдды“: «Уходят в небытие владения, исчезают кланы. Ты сам умрешь, подобно им. Одно я знаю, что будет вечно жить: Слава великих деяний погибших героев.“

Находясь под сильным впечатлением от увиденного, Бауман стоял у края тротуара и разглядывал окружавших его людей. « Было очень тихо, — вспоминает он. — Затем появился человек, который 9 ноября 1923 года нес флаг. Теперь этот реликвия называлась „кровавым знаменем“. Примерно в 20 метрах от меня шел Гитлер в скромной коричневой рубахе. Он держал левую руку на поясе и смотрел прямо перед собой». Взгляд Гитлера остался неподвижным даже тогда, когда его взгляд скользнул по лицу Йоахима. Вечером того же дня Бауман писал родителям: «Представьте себе, сегодня я видел фюрера. Он прошел совсем рядом от меня. Возле него были Гесс, Геринг, Геббельс, Юлиус Штрайхер. Их я видел мельком, так как я хотел заглянуть ему в глаза, надеясь, что наши взгляды встретятся. Но он смотрел прямо сквозь меня. Я был так разочарован.»

Однако, не только одни воспитанники были обойдены вниманием со стороны фюрера. Ганс-Гюнтер Земпелин однажды услышал, как группенфюрер СС Аугуст Хайсмайер во время визита в Ораниенштайн горько сетовал на то, что Гитлер лишь один раз принял его. Это случилось после того, как верховное командование вермахта доложило ему, что бывшие воспитанники национал-политических интернатов отлично зарекомендовали себя на фронте в качестве младшего офицерского состава. Гитлер уделил беседе с Хайсмайером всего один час своего времени. Однако группенфюрер СС никак не мог расстаться с надеждой на визит фюрера в один из интернатов. На всякий случай, отреставрировали замок Ораниенштайн. Но Гитлер всё не появлялся.

Зато приближенные Гитлера, и в первую очередь рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, продолжали активно опекать эти элитные учреждения. Его стремления установить полный контроль над ними частично увенчались успехом. Приказ от 7 декабря 1944 года, подписанный Гитлером, гласил: «Я приказываю, чтобы в дальнейшем младшие офицеры перед началом свой службы в вермахте или войсках СС проходили подготовку в национал-политических интернатах, школах Адольфа Гитлера, имперской школе в Фельдабинге и других учебных заведениях.» Гиммлеру было поручено отвечать за исполнение этого приказа. С самого начала войны ои прилагал немалые усилия к тому, чтобы интернаты превратить в подготовительные школы командного состава войск СС и армии. Он хотел создать сеть таких школ не только на территории рейха, но и в оккупированных странах Европы. В эти школы он хотел направить прошедших расовый отбор юношей из Голландии, Дании, Норвегии, Фландрии и других регионов с «расово полноценным» населением, усилив таким образом военную мощь рейха командными кадрами для ведения дальнейших боевых действий. В 1940 году Гитлер согласился с планами Гиммлера об увеличении числа интернатов. Райхсфюрер намеревался через 5-7 лет иметь в своем распоряжении около 100 национал-политических интернатов.

Приказ Гитлера о подготовке будущих офицеров в стенах элитных нацистских школ совпал с желанием самих воспитанников. Хотя они имели свободу в выборе профессии, тем не менее, большинство отлично понимало, что от них ожидают и стремилось к военной карьере. Подобные настроения среди воспитанников были и раньше, о чем свидетельствует секретная памятная записка главного управления СС от 26 мая 1942. С каждым прожитым днем войны росло желание учащихся стать офицерами и наконец-то проявить себя в деле. Ещё большим был страх, что война закончится быстрее, чем они окончат учебу. «После похода во Францию, — вспоминает Ганс-Гюнтер Земпелин, — к нам подошел наш воспитатель и сказал: „Ну, ребята, идите работайте, готовьтесь к мирному труду.“ Это показалось нам ужасной перспективой». Инспектор национал-политических интернатов Аугуст Хайсмайер заявил после войны, что более 75 процентов выпускников выбирали для себя военную стезю.

В интернате с завистью говорили о тех, кто уже попал на службу в армию. «Вот повезло человеку, думали мы про себя. Он уже, наверное, занимается настоящими делами», — вспоминает Герд Эккехард Лоренц, бывший воспитанник интерната в Потсдаме. Письма бывших «юнгманов» с описанием героических сражений ещё больше распалял стремление воспитанников поскорее оказаться в армии. Один воспитанник из Ораниенштайна отправил своей матери письмо ко дню её рождения: «Милая мама, я благодарен тебе за то, что ты родила меня таким, каким я стал — стойким солдатом, верным тебе и фюреру до конца. Мы помним клич наших погибших товарищей: Побеждайте и погибайте, если потребуется ради великого дела фюрера! Мы принадлежим ему. Хайль Гитлер, твой мальчик.»

Чудовищные романтизированные лозунги «сладкой смерти во имя фюрера и отечества.» Вот один из образцов — «Рай расположен в царстве павших меченосцев.» Сообщения о смерти своих товарищей на фронтах «юнгманы» сопровождали пением гимна Хёльдерлина: «Приходят вестники победы: Мы победили в битве! Живи, отечество и не считай своих павших ! Ты — самое дорогое и за тебя ценой не постоим!» Что такое война в действительности, «избранная» немецкая молодежь узнала не сразу. Гаральд Грундман вспоминает: «Никто не говорил о том, что на войне бывают ранения в живот и люди мучительно подыхают.» Военнослужащие, награжденные рыцарским крестом, и другие «герои войны», которых направляли в элитные школы с рассказами о победоносных военных компаниях, укрепили воспитанников в их наивном представлении о войне, как о безобидных маневрах на полигоне. «Мы восхищались этими людьми, — говорит Ганс Мюнхеберг, — мы завидовали им. Они пытались утешать нас:»Юные товарищи, не печальтесь, мы скоро закончим войну. Однако и для вас найдется достаточно дел после нашей окончательной победы.»

Они боялись опоздать на войну. Те воспитанники, которые после окончания интерната наконец-то могли отправиться на фронт, считали, что им крупно повезло и нужно, обязательно, совершить что-нибудь героическое. В марте 1944 Аугуст Хайсмайер докладывал Генриху Гиммлеру: «Молодые офицеры — выпускники интернатов отлично проявили себя в боях с противником: Четверо получили кресты с дубовыми листьями, 33 человека награждены рыцарскими крестами, 96 человек награждены немецкими крестами в золоте, 1226 человек погибло и пропало без вести…» В интернаты поступали списки с именами погибших выпускников. «На первых порах мы были горды, — говорит Уве Лампрехт, — что он смог отдать свою жизнь за Германию. Так мы думали в то время. Позже у нас появилось чувство потрясения. Погибали молодые парни, которых мы знали по учебе. Кроме того, погибали на фронте не только наши товарищи. Там погибали и наши отцы.»

Бывший воспитанник интерната в Наумбурге Ганс Бухольц вспоминает:»До конца войны меня воспитывали умирать за отечество, но не жить для него. Мы мыслили согласно лозунгам и призывам: «Ты — ничто. Твой народ — это всё. Германия должна жить, даже если нам придется умереть. Германия будет цвести, и мы погибнем за это.» Один бывший «юнгман» из интерната в Кёслине, погибший вскоре на фронте, писал в своем завещании: «Если мне суждено погибнуть, то я хотел бы, чтобы люди восприняли это событие следующим образом: это была необходимая, охотно приносимая мною жертва на алтарь победы Германии. Это было главное дело моей солдатской жизни.»

Уже осенью 1944 года Хайсмайер хотел превратить все интернаты в «прочные опорные пункты сражения» — в последние бастионы давно проигранной войны. В январе 1945 года ему стало ясно, что поражение неизбежно. Тем временем шла эвакуация воспитанников тех интернатов, которым угрожал прорыв Красной Армии. Только в школах Адольфа Гитлера делали вид, что всё идет своим чередом. Шла подготовка к новому учебному году. Руководство Гитлерюгенда планировало открытие новых элитных школ в каждой области рейха через два-три года. Следующая по плану школа Адольфа Гитлера должна была открыться в феврале 1945 года в Вартеланде.

Для «юнгмана» Герда-Эккехарда Лоренца начало конца наступило 19 апреля 1945 года. Его взвод был направлен из Потсдама в Шпандау, где обосновался Хайсмайер. Юноши передвигались на велосипедах. Они были обвешаны оружием: фаустпатроны, карабины и автоматы. Хайсмайер встретил их в «опорном пункте Раделанд», так теперь именовался интернат в Шпандау. Пять дней спустя «игры» закончились и война предстала в своем ужасном обличии перед Лоренцем и его товарищами.

Это была не первая боевая операция «юнгманов». До неё они уже однажды обстреляли красноармейцев, прячась в лесу, и вернулись без потерь. Однако 24 апреля 1945 года они пережили событие, потрясшее их. Воспитанники заняли позицию, которую незадолго до этого покинули немецкие солдаты. В окопах лежали трупы молодых солдат люфтваффе и зенитчиков, исколотые русскими четырехгранными штыками. Вид изувеченных тел привел юношей в состояние шока. «Юнгманы» ещё ни разу не видели убитых людей. «Никто из нас не посмел заговорить громко, — вспоминает Лоренц. — Неужели, и нам скоро придется также лежать на земле? Рядом с трупами лежали фотографии. Матери, сестры, подруги?» Воспитанники всё ещё верили, что двенадцатая армия генерала Венка прорвет кольцо окружения вокруг Берлина и переломит ход битвы. Хайсмайер обещал им это. «Нужно продержаться всего 24 часа, — вспоминает Ганс Мюнхеберг слова Хайсмайера. — Фюрер находится в Берлине. Вы должны быть верны ему. Армия Венка в пути. Ещё 24 часа, максимум 48 часов, и судьба переменится.»

Следующее утро началось с мощного артиллерийского обстрела. Затем загрохотали реактивные установки, называвшиеся «сталинскими органами.» Пятый взвод национал-политического интерната из Потсдама попал под обстрел. «Юнгманы» оказались в окружении. Ближе к вечеру сквозь треск пулеметов и гранатные разрывы послышались крики и стоны. Их воспитатель Отто Мёллер был тяжело ранен. Его ноги были раздроблены осколками гранаты. Он просил морфий:»Сжальтесь надо мной, дайте морфий!»

Ходили разные слухи. Армия Венка вот-вот подойдет. Якобы, против неё брошены отборные сталинские войска. Кто-то сказал, что Хайсмайер со своей женой Гертрудой Шлотц-Клинк, руководительницей женского союза Германии, направился на запад и бросил воспитанников на произвол судьбы.

В ночь на 26 апреля «юнгманы» из «группы Хайсмайера» предприняли попытку прорыва. Лоренц и его товарищи пробивались в сторону аэродрома Гатов. Аэродром был уже окружен и простреливался русскими. Часть воспитанников снова пошла на прорыв. В суматохе последних боев они потеряли друг друга. Во время обороны Берлина каждый третий «юнгман» из пятого взвода национал-политического интерната в Потсдаме был убит. Совращенные, обманутые, уничтоженные. «Сдаваться было нельзя. Можно было только погибнуть,» — говорит бывший ученик школы Адольфа Гитлера Гаральд Шлотц. Ему было тогда 15 лет.

Воспитанники школ, носившие имя Гитлера считали своим долгом «погибнуть как рыцари против смерти и дьявола» в «последнем сражении». Один из них писал 11 февраля 1945 года:»Десять дней тому назад я покинул родные места и с тех пор участвую в боях. Мы выбили иванов из одной деревушки поблизости. Вместе с нами наступали ребята из Гитлерюгенда. Их было человек 40 — 60. Они присоединились к нам добровольно. В основном, это были парни из школы Адольфа Гитлера из Варты и педагогического училища. Я с радостью наблюдал их во время атаки. Они бежали, прыгали, стреляли и всегда были впереди. Ополченцы отстали от них метров на 200. Наши ребята пели и кричали «ура» во время атаки. Многие погибли. Самым младшим было по четырнадцать с половиной лет. Так мы воплощаем наши идеалы.»

На фотографии Гитлера, найденной в кармане одного из убитых учеников, была сделана надпись: «Когда другие колеблются, мы верим тебе ещё больше.» Фанатизм приводил их к собственной смерти. Два ученика школы Адольфа Гитлера были заброшены в тыл наступающего противника 21 февраля 1945 года в Нордайфеле. Эсэсовцы дали юношам радиопередатчик. Они должны были сообщать разведывательные данные командованию вермахта о британских и американских силах в этом прифронтовом районе. Рядом с «орденсбургом» Фогельзанг вспыхнули ожесточенные бои за плотину на реке Урфт. Уже на второй день после заброски в тыл оба «партизана» были схвачены американским патрулем. Вначале их отправили в лагерь военнопленных под Аахеном. Там они предстали перед военным трибуналом девятой американской армии. Отношение американцев к «Вервольфу»( так назывались немцы, оставленные в тылу союзников для подрывной работы), было однозначным. Приговор гласил: Смерть через расстрел по обвинению в шпионаже.

Юношей перевели в тюрьму в самом Аахене. Их защитник, американский офицер настаивал на помиловании. Затем потянулись недели в ожидании окончательного приговора. Узников перевезли 30 мая 1945 года в Брауншвейг, 31 мая представитель американского военного суда объявил им, что помилование отклонено, и казнь назначена на 10 часов утра следующего дня.

Американцы разрешили юношам написать прощальные письма родителям. Один из них по имени Франц попытался объяснить родителям причины, толкнувшие его на выполение этой миссии в Нордайфеле:»Я сделал это не для правительства, которое обмануло и предало нас. Я сделал это, глубоко надеясь, что тем самым я послужу моей любимой немецкой родине и моему народу.» В письме говорилось и о том, что он гордится возможностью умереть за Германию, а не за Геббельса и Гиммлера. Письмо заканчивалось так:»Священник уже приходил к нам. Я готов ко всему. Через два месяца своего заключения я понял, что значит верить в господа. Можно сказать; рядом с тобой кто-то есть, кто-то может утешить тебя в огромной беде, когда никто из людей уже не в состоянии помочь.»

Воскресным утром 1 июня 1945 года состоялась казнь. Американские солдаты привязали приговоренных к столбам на дне заброшенного карьера под Брауншвейгом. Гробы были уже приготовлены. Ровно в 10 утра раздался залп расстрельной команды. Францу исполнилось 16 лет и 5 месяцев, его другу Герберту было 17 лет.

Вместе с крушением гитлеровского рейха рухнули все мечты и надежды «будущих фюреров». «Вокруг меня и внутри меня обрушился целый мир, — вспоминает Ганс Бухольц, учившийся в интернате в Наумбурге, — всё, что имело для меня ценность, вдруг куда-то подевалось. Люди, на которых я смотрел с обожанием, превратились в преступников. Идеи, ради которых я жил и за которые я был готов умереть, оказались преступными.» Самоубийство Гитлера стало для многих ударом и одновременно сняло пелену с их глаз. «Я выл как дворовый пес,»— признается Ганс Мюнхеберг.

Мир лежал в руинах. Бывший воспитанник интерната в Наумбурге, ставший впоследствии главнокомандующим НАТО в Центральной Европе, Леопольд Халупа вспоминает:»Это был мир, в который я верил до последнего дня. Я был уверен, что великий немецкий рейх выиграет войну благодаря «чудо-оружию», которое было в его распоряжении.» Эта фатальная вера в «чудо-оружие» сохранялась у многих, пока они не попали в плен. Эрнст Лоренц, бывший «юнгман» из Потсдама находился уже в плену, когда однажды солнечным майским днем он почувствовал мощный порыв ветра. «И что же я подумал? Это, наверное, ветер от ударной волны, вызванной нашим „чудо-оружием“. Ведь в конце-концов, откуда-то налетел этот вихрь.»

Годы бесконечной промывки мозгов и муштры не могли не оставить следов. Многие бывшие воспитанники элитных школ в течении долгих лет не могли избавиться от иллюзий и легенд, на которых строилось их воспитание. Лишь с годами к ним пришло понимание того, что они верили в химеры. Бывший «юнгман» из Шпандау Кристиан Гэдке подтверждает: «Всё, что с нами делали, и в чём мы охотно участвовали, было подчинено одной цели — героической смерти.»

Каждый второй воспитанник элитных школ погиб, став жертвой бесчеловечной нацистской педагогики. Однако многие из бывших «избранных» всё ещё продолжают доказывать преимущества этого воспитания. Например, Ганс-Гюнтер Земпелин считает, что их «хорошо готовили для нехороших дел.» Уве Лампрехт придерживается следующего мнения: «В то преступное время, полное крови, смерти и беззакония, я жил как на острове. Я имел крышу над головой и у меня была пища. Мне не нужно было шляться без дела по улицам.» Безусловно, многое в интернате его огорчало. А что ему навредило? В послевоенное время Лампрехт состоялся как хороший врач. Он говорит, что воспитание, полученное в интернате, помогло ему прожить полнокровную хорошую жизнь. Очень большое количество «избранных» сделало на редкость успешную карьеру. Они постоили её на тех принципах, на которых их самих воспитали — на дисциплине, выдержке, строгости. Уве Лампрехт сказал, что от идеологического балласта они избавились довольно быстро. Харди Крюгер, например, ещё будучи молодым киноактёром, помогал евреям перебираться в безопасную Швейцарию. Мартин Борман младший стал священником в Конго. Подавляющее большинство бывших элитных школьников освободились от нацистского духа.

Что остается в итоге? «Рубцы на душе,» — говорит Харди Крюгер о временах, проведенных в школе Адольфа Гитлера. — С той поры у меня возникла непреодолимая тяга к справедливости, удивительная терпимость к каждому думающему по-другому, к любой иной религии. Эти чувства появились вопреки тому, чему меня учили в те времена.»

Ганс-Гюнтер Земпелин, возглавивший впоследствии концерн с миллиардным бюджетом, всегда помнит о «многих прекрасных, достойных любви молодых людях, жизнь которых оборвалась в 18 и 19 лет. Эти юноши стали жертвами преступного режима.»

ВОЙНА

Нас, членов Гитлерюгенда, учили петь, маршировать и убивать.

Фолькер Фишер, год рождения 1928

У нас были и добродетели: любовь к ближним, правдивость, верность родине. И всё это уживалось с любовью к фюреру. Чувства к фюреру стояли в центре нашей морали. Конечно, это была фальшивая мораль.

Манфред Роммель, год рождения 1928

В то время для меня высшим счастьем было бы, если бы Гитлер вошел в наше бомбоубежище, положил мне свою божественную руку на плечо и сказал: Ты — юный немецкий солдат.

Клаус Эверт Эвервин, год рождения 1930

Быть восемнадцатилетним в то время было опасно. Один лишился глаза, другой потерял руку — потери среди наших одногодков достигали 50 процентов.

Франц Ю. Мюллер, год рождения 1925, группа сопротивления «Белая роза»

Люди живут, смутно представляя себе смерть. Они ещё просто не знают, как к ней относиться. Мы смирились с возможностью умереть — за Германию, за Гитлера.

Гюнтер Адриан, год рождения 1925

Я всегда думал: боже мой, мне всего 18 лет и я не хочу умирать.

Курт Пальм, год рождения 1925, бывший солдат, участник Сталинградской битвы

Призвание человека — быть бойцом. Призвание немца — быть бойцом в стократном размере. Призвание национал-социалиста — быть бойцом в тысячекратном размере.

Ганс Шемм, председатель национал-социалистического союза учителей

Когда германец не видит для себя выхода ему остаётся героическая смерть, сумерки богов. Героизм борьбы до последнего человека выдавался за храбрость, а не за самоубийственную глупость

Франц Ю.Мюллер, год рождения 1925, группа сопротивления «Белая роза»

Нас воспитали так, что настоящий человек, в нашем представлении, мог показать себя только на войне.

Клаус Бёллинг, год рождения 1928, бывший зенитчик

Тот, кто сражался за Германию, сражался за Адольфа Гитлера. Эти понятия стояли рядом. Лишь к концу войны эти взгляды немного изменились. Тем не менее, Гитлер до конца войны имел невероятный авторитет.

Пауль Келенбек, год рождения 1926

Фронт живет надеждой, что Гитлерюгенд в труднейшей судьбоносной битве и впредь своей главной задачей будет считать воспитание прекрасных юных бойцов для действующей армии.

Адольф Гитлер, 1943

Фюрер, ты можешь положиться на свою молодежь. А ты, молодежь, должна молиться за своего фюрера: Господь, храни его для нас, ибо нам нужна вечная Германия.

Йозеф Бюркель, гауляйтер

Участие юных солдат люфтваффе в боевых действиях в качестве прислуги на зенитных батареях рейха полностью себя оправдало. Эти молодые люди своим мужеством, неутомимостью, хорошей подготовкой и боевитостью уже доказали на деле, что стали настоящими мужчинами.

Герман Геринг, 1944

От вас зависит ваш выбор. Хотите ли вы конца, чтобы стать последними представителями презираемого в послевоенном мире и ставшим ничем поколения или же вы хотите стать началом нового прекрасного времени, которое превзойдёт все ваши ожидания.

Артур Аксман, руководитель Гитлерюгенда, 1944

Мы всегда думали, что наша армия, наши солдаты всегда побеждают. И вот однажды мы заметили, что это не совсем так. Тут нам сказали: «Парни, берегите головы, вы нужны нам для послевоенного возрождения. Жить для Германии намного лучше, чем умереть за неё.»

Карл-Хайнц Бёкле, год рождения 1929

Я не желаю видеть детские лица со стальными касками на голове. Детский труд — не самое лучшая вещь, но детский героизм нам и вовсе не нужен. Я не желаю это увидеть ещё раз.

Дитер Хильдебранд, год рождения 1927

Поздно вечером накануне начала второй мировой войны гитлерюгендовцу Вернеру Готшау из Данцига улыбнулось «счастье». Примерно за час до полуночи шестнадцатилетнему Вернеру было приказано прибыть в форме в штаб районной организации Гитлерюгенда. Там его уже поджидали двое мужчин: армейский офицер в кожаных перчатках и руководитель гражданской обороны СС Данцига в черной каске. Вернер отдал честь и представился. Ему предложили снять нарукавную повязку Гитлерюгенда и прикрепить вместо неё желтую повязку с надписью «Германский вермахт». «У нас начинается война, и мы назначаем тебя связным. Снаружи стоит новый велосипед. Он — твой. Ну, вперед!» — объяснил ему один из мужчин.

Обрадованный Вернер схватил кожаную сумку с бумагами, оседлал велосипед и стремительно помчался на позиции немецких частей на окраину Данцига, чтобы доставить донесения по назначению. Было ранее утро. Вдруг до его ушей долетели оглушительные звуки мощного взрыва. «Это было жуткое зрелище. Я увидел, как стреляет тяжелый крейсер „Шлезвиг-Гольштейн“. От разрывов его снарядов дома и деревья взлетали в воздух. Все затянуло дымом. Это было что-то». Стрелки часов показывали 4 часа 45 минут утра 1 сентября 1939 года. «Шлезвиг-Гольштейн», стоявший в Данцигской бухте, открыл огонь по польским укреплениям «Вестерплятте». Одновременно немецкие солдаты вступили на польскую территорию. Гитлеровская молодежь приняла участие в войне с её первого часа.

У члена Гитлерюгенда Вернера Готшау война вызвала приступ радости. Гиммлер всегда громогласно требовал «возвращения» Данцига и немецкого меньшинства в Польше в «лоно германского рейха». Вернер не предполагал, что «окончательный расчет» с Польшей станет лишь началом захватнической политики Гитлера, которая ввергнет всю Европу в ужас и страдания. Гитлер поделился своими планами в узком кругу генералов: «Речь вовсе не идет о Данциге. Перед нами стоят задачи расширения жизненного пространства на востоке и обеспечения рейха продовольствием, а также решение проблем в Прибалтике.» В то время, как диктатор начал игру ва-банк, ставкой в которой стал земной шар, Вернер верил в справедливую войну. Школьный товарищ Вернера тоже был мобилизован на курьерскую работу и вскоре погиб. Однако известие об этой смерти не умерило пыл энтузиазма Вернера Готшау. «Мы сражаемся сегодня, чтобы вновь стать частью Германии. Мы должны нести жертвы. Это было ясно заранее.» Вернер гордился своей миссией юного солдата и возможностью внести свой вклад в победу Германии. «Целый день я катался на велосипеде по своему району, постоянно выставляя вперед левую руку всем на обозрение. Я ждал восхищенных возгласов „О, наш Вернер Готшау служит в германском вермахте!“ Ни один человек не обратил на меня внимание. Я был ужасно этим расстроен.»

Стоило немецким пикирующим бомбардировщикам разбомбить по ошибке его родной район Нойфартвассер, боевой задор пылкого юного гитлеровца сразу улетучился. Голый страх охватил его. «Я плакал, кричал и дрожал от страха. Велосипед лежал на земле. Я не мог ехать дальше; так напугал меня грохот, пыль и летящие камни. Дома были разрушены, крыши рухнули на дорогу. Это было ужасно.» Врач дал юноше успокоительную микстуру и сказал: «Ты немецкий мальчик и не должен сейчас плакать.» Вернер пришел в себя. «И мне снова стало ясно, что я — немецкий солдат.» Он снова отправился на очередное задание — и снова страшная действительность войны вернула его с небес на землю.

Польша была побеждена. Уже 19 сентября Гитлер выступал в Данциге, а 27 сентября капитулировала Варшава. Вернер Готшау получил команду осмотреть все польские укрепления на Вестерплятте, чтобы подсчитать количество польских убитых и раненых солдат. «Я никогда не забуду эту печальную картину. Измученные храбрые польские солдаты с поднятыми руками выходили из укреплений, сдаваясь в плен. Они несли мимо нас своих убитых, завернутых в шинели. И в этот момент я впервые понял: Они такие же солдаты как наши, но в другой форме. Они ведь сражались за Польшу. Я ещё ни разу не видел убитых людей. На земле лежали мертвые, окровавленные тела. Это были вещи, которые я не мог в то время переварить.»

Тем не менее, Вернер остался в строю. Семь дней и семь ночей он не снимал желтую повязку с руки. Сказывалось влияние многолетнего воспитания. Вернер тоже «хотел быть твердым как крупповская сталь, быстрым как гончий собака и жестким как кожа.» «Мы — будущее, — внушала ему пропаганда, — мы маршируем, и всё, что противостоит нам, будет сметено. Мы маршируем, и если у нас на пути будет стена, мы сломаем её. Мы хотим стать примером для всех.» Многие члены Гитлерюгенда думали также как и Вернер. Они должны были зарекомендовать себя на войне. Они годами готовились к ней морально и физически. Ядовитые посевы должны были взойти.

«Это был не мгновенный порыв молодежного воодушевления. Стремление немецкой молодежи активно участвовать в происходящих событиях отличалось постоянством и было подтверждено всеми шестью годами войны, — заявил десятилетие спустя Артур Аксман, выполнявший с августа 1940 года обязанности руководителя Гитлерюгенда и отвечавшего за вопросы молодежной политики в руководстве НСДАП. — Свою главную служебную обязанность я видел в том, чтобы всеми силами и средствами помочь выиграть эту войну.» Победа любой ценой — с помощью девятимиллионного войска дешевой рабочей силы и послушного пушечного мяса.

Командуя молодежью всего рейха, Артур Аксман брал пример со своего предшественника на этом посту, гитлеровского любимца Бальдура фон Шираха. Аксман был выходцем из берлинской рабочей среды, поэтому в партии его называли «выдающимся рабочим». В отличие от Шираха он долгое время не был в числе приближенных Гитлера. Аксман употребил всю свою энергию на то, чтобы заставить молодежь служить нацистскому режиму. Он использовал её в качестве оружия для завоевания личного авторитета в глазах фюрера. «Гитлер был для Аксмана идолом, величайшим героем немецкого народа, сверхчеловеком, — вспоминает Армин Леман, служивший в конце войны посыльным у руководителя Гитлерюгенда. — Аксман был одержим идеей показать фюреру, как молодежь верна ему.»

Нацистские вожди безустанно твердили о том, что участие в войне есть «дело чести германского народа», а немцы должны добровольно участвовать в ней в той или иной степени. За несколько месяцев перед началом войны Гитлер объявил, что «служба» в рядах Гитлерюгенда считается обязанностью, а уклонение от неё приравнивается к нарушению закона. Однако высокопоставленные лицемеры нисколько не смутились. По их мнению, участие в акциях Гитлерюгенда происходит на добровольной основе, но является «внутренней обязанностью» каждого молодого человека. Начальник отдела в центральном аппарате Гитлерюгенда Отто Бартель писал: «Немецкая молодежь воспринимает исполнение служебных обязанностей как народное дело чести, а не как долг или принуждение. Она должна достойным образом доказать это на деле.» Нацисты старались доказать, что Гитлерюгенд продолжает оставаться молодежным движением и не имеет ничего общего с государственной «обязаловкой».

Однако, в действительности Гитлерюгенд уже давно стал частью государственного аппарата и ни о каком добровольном участии не могло быть и речи. Вспоминает Фолькер Фишер, который в то время был убежденным «ребенком Гитлера»: «Приходили к родителям и угрожали серьезными неприятностями, если сын в течение недели не явится на службу в Гитлерюгенд.»

Лозунг «Молодежь должна руководить молодежью» стал жизненным кредо Бальдура фон Шираха — молодежного фюрера «первого часа» с претензией на поэтическое мышление. Гитлеровская молодежь крайне нетерпимо относилась к тем, кто не желал «шагать в ногу.» Фолькер Фишер свидетельствует: «Те молодые, которые неуютно чувствовали себя в этой среде и не скрывали этого, становились объектами для нападок. Их избегали, над ними издевались, их избивали.» Подобно спруту нацистский режим мертвой хваткой держал в своих объятиях немецкую молодежь. Годами руководство Гитлерюгенда вырабатывало приемы тотального охвата подрастающего поколения и старалось подчинить своим интересам каждую свободную минуту членов организации. Многие молодые люди не могли допустить и мысли о том, чтобы уклониться от этой повинности. «Все было поставлено с ног на голову. Ты был хорошим, когда делал то же самое, что и другие. Ты был плохим, если поступал иначе,» — говорит бывший член Гитлерюгенда Пауль Келенбек.

Подобная картина сохранялась и во время войны. Частично молодежь была готова принять участие в ней и нести жертвы не только из-за своих убеждений, но и по причине отсутствия альтернативы. «Мы убеждены, что молодежь и на войне покажет себя с лучшей стороны,» — хвастливо заявил Аксман, выступая перед высшим командованием вермахта. — Она не будет сравнивать военные условия с мирными. Она воспримет войну как естественное занятие, а свое участие в ней как ответственную задачу.»

Гитлер хотел получить именно такую молодежь и он весьма охотно выслушивал подобные речи. «Ноябрь 1918 года больше никогда не повторится в немецкой истории», — заявил он 1 сентября 1939 года во время своего выступления в рейхстаге. Болезненные воспоминания о крушении кайзеровского рейха давали о себе знать. Ни капитуляция, ни революция, как это произошло после первой мировой войны, не должны были повториться. В те дни восстание в тылу привело к провозглашению республики и крушению монархии. Однако население страны, измученное голодом и болезнями, без сожаления рассталось с правящей династией. По глубокому убеждению Гитлера, население поддержало восставших, нанеся таким образом «удар» в спину победоносной германской армии. Гитлер игнорировал тот факт, что сами армейские генералы просили о перемирии, и что демократическая республика была вынуждена расплачиваться за все последствия военного поражения. Строя планы на будущее, он не хотел получить подобный «удар кинжалом». «Новая» молодежь должна была заботиться о том, чтобы во время его захватнических походов население поддерживало «фюрера» и поменьше думало о тяготах и лишениях военного времени. Гитлер и его руководство считали, что для поддержания морального состояния немцев на должном уровне во время сражений на фронте, необходимо создавать иллюзию «нормальной жизни» в тылу.

Несмотря на недовольство многих родителей Гитлерюгенд сумел оказать еще большее, по сравнению с предыдущими годами, влияние на молодежь и заставить её сутками и неделями отбывать трудовую повинность в ущерб образованию. Молодежь должна была заменить отцов, ушедших на фронт, на их рабочих местах и заткнуть прорехи все прорехи в тылу «фатерлянда». Помогая государству, партии и вермахту, они служили в противовоздушной обороне и госпиталях, работали связными, распространяли пропагандистскую литературу и разносили продовольственные карточки. Кроме того, они работали на почте, разгружали поезда с углем и продовольствием, развозили товар по магазинам, устраивали концерты для раненых солдат, поднимая им настроение, а зимой расчищали улицы от снега.

Девушки работали поварами на пунктах питания для пострадавших от бомбардировок и беженцев, работали портнихами, изготавливая носки и перчатки для армии. В 1940 году 319 000 девушек помогали вести домашнее хозяйство многодетным матерям и престарелым, 64 000 девушек работали в органах Красного Креста, 60 000 девушек трудились в госпиталях, 100 000 служили на железной дороге, а 3500 в службе воздушного наблюдения и оповещения.

Сбор различных материалов и вещей был вызван нуждами военной экономики. Дети подобно полчищам муравьёв рыскали повсюду и волокли оттуда всё, что могло понадобиться для войны. Девочки и мальчики из Гитлерюгенда собирали тоннами лекарственные растения и травы для заваривания чая, в которых остро нуждалась фармакологическая индустрия военного времени. Они собирали грибы, ягоды, орехи, паданцы для нужд пищевой промышленности и боролись с картофельными вредителями. Порой эти компании по сбору различных ресурсов приобретали форму гротеска: Дети ходили по квартирам, выпрашивая не только бумагу, стекло, металл, кожу и кости для дальнейшей переработки, но и призывали домашних хозяек вытаскивать из гребешков и расчесок волосы после расчесывания головы и собирать их. Волосы являлись «ценным сырьем» для производства теплой одежды для экипажей подводных лодок. Так называемая «компания по оказанию зимней помощи» регулярно проводилась нацистами с 1933 года и была одним из ключевых направлений социальной политики НСДАП. Сбор одежды и денег на улицах и в домах, отчисления из заработной платы, призывы экономить продовольствие по выходным дням — пресловутое «воскресенье одного горшка» служили не только для поддержки нуждающихся, чья лояльность режиму не вызывала сомнений у нацистов. Прикрываясь призывами к «народному единству», «национальной солидарности», «готовности нести жертвы», они решали две задачи: стимулировали подъем настроения народных масс и приобщали население к участию в «общественных мероприятиях».

Сбор пожертвований в стоимостном эквиваленте постоянно возрастал. Зимой 1942 года эта сумма составила 1.6 миллиарда рейсмарок. По сравнению с 680 миллионами рейхсмарок, собранными в 1939 году, рост составил 135 процентов. Заслуга в достижении этого «успеха» во многом принадлежит Гитлерюгенду. Один из бывших членов организации вспоминает: «Мы призывали включиться в оказание „зимней помощи“. Мы всячески рекламировали её, чтобы люди жертвовали деньги. Мы шли на рыночную площадь, вставали у подъездов, громко орали и свистели в дудки, привлекая к себе внимание. Мы загораживали дорогу прохожим и скандировали „Люди, открывайте портмоне, скидывайтесь на зимнюю помощь!“ или „Люди, не жалейте денег! Кто жалеет, того поставим к стенке!“

Чем масштабнее становились операции на фронтах и чем больше военнообязанных отправлялось в действующую армию, тем острее чувствовалась нехватка рабочей силы в тылу, и прежде всего в сельском хозяйстве. После нападения на Советский Союз линия фронта увеличилась на тысячи километров. С целью решения продовольственной проблемы в апреле 1942 года было объявлено о «Военной мобилизации молодежи с целью обеспечения немецкого народа продовольствием.» С этого времени и до конца войны ежегодно немецкие юноши и девушки целыми классами были обязаны отправляться в деревню для выполнения сельскохозяйственных работ в период с апреля по ноябрь. Только в 1942 году 1 300 000 девушек и 580 000 юношей отбывали трудовую повинность на полях. Сбор хмеля во время войны на 90 процентов производился силами Гитлерюгенда. Так распорядился Аксман, чтобы баварское пиво и впредь могло бесперебойно разливаться в кружки страждущих.

Объявленная летом 1942 года Аксманом компания «босых ног» приняла абсурдные формы. В виду того, что «война, навязанная немецкому рейху, потребовала большое количество военной продукции», а для снабжения солдат на фронте не хватает кожи и тканого полотна, Гитлерюгенд должен «внести свой вклад в обеспечении солдат этим важнейшим сырьем». Аксман предложил молодым людям бережно относиться к своей одежде и обуви, а Гитлерюгенд потребовал от них бегать летом босиком. Фактически шла пропаганда люмпенских взглядов: Отныне считалось шиком «носить старые, заштопанные и застиранные вещи.» Без экономии на детских подметках войну было трудно вести.

Молодежь, которую на протяжении многих предвоенных лет муштровали, воспитывали, идеологически обрабатывали, натаскивали и унифицировали, превратилась в послушный инструмент в руках Гитлера. Один из бывших «детей» Гитлера вспоминает: «Третий рейх был силен ещё и потому, что нами руководили таким образом, при котором мы не раздумывали, а исполняли. Нам говорили, что „вы обязаны помогать, чтобы выиграть войну.“ Мы были обязаны выстоять.» Руководство Гитлерюгенда уже в 1940 году с гордостью рапортовало о «более пяти миллионах немецких юношей и девушек, служивших своей работой фюреру и народу.» Несомненно, экономика и социальная сфера Германии без многостороннего и неустанного труда миллионов немецких подростков рухнула бы гораздо быстрее. Своим продлением война в немалой степени обязана участию в ней молодых немцев.

В первый год войны мероприятия с участием Гитлерюгенда проходили вдали от линии фронта. Эта ситуация коренным образом изменилась, когда война пришла в Германию. Уинстон Черчилль, энергичный сторонник политики силы против нацистской Германии, 10 мая 1940 года объявил об отмене курса на «умиротворение», провозглашенного предыдущим английским премьером Невилом Чемберленом, и заявил о решительном сопротивлении своей страны захватническим планам Гитлера. На следующий день Черчилль отдал команду королевским военно-воздушным силам на бомбардировку немецкого тыла. Первые британские бомбы упали на Рурскую область, Берлин, Гамбург, Бремен, Ганновер и другие города. После назначения Артура Харриса на должность командующего бомбардировочной авиацией 20 февраля 1942 года англичане взяли курс на стратегию тотальных бомбардировок территории противника. Его кличка «Бомбёр Харрис» стала в Германии синонимом ужаса. Он открыто провозгласил своей целью «ослабление морального состояния немецкого народа путём ковровых бомбардировок немецких городов.»

Первой широкомасштабной акцией такого типа стал авиационный налёт в марте 1942 года на Любек, во время которого в огромных количествах были применены фугасные и зажигательные бомбы. В мае 1942 года свой смертоносный груз на Кёльн обрушила армада, состоявшая из 1000 бомбардировщиков. В 1943 году в дело включились американские самолеты, и бомбардировки городов приняли беспрерывный характер. Американцы демонстративно устраивали свои налеты днём, а англичане предпочитали бомбить ночью. Фугасные, зажигательные бомбы и канистры с фосфором служили причиной страшных, апокалиптических пожаров, в бушующем пламени которых Гамбург, Дрезден и другие города превращались в прах и пепел.

Повсюду, где возникали пожары, появлялись молодые люди из Гитлерюгенда. Днем и ночью они находились на дежурстве и в случае необходимости спасали раненых и контуженных, рискуя собственными жизнями. Даже падающие бомбы не могли прервать их работу. Вернер Штайнберг, работавший в то время в пожарном отряде Гитлерюгенда вспоминает: «Когда раздавался сигнал тревоги, мы отправлялись на нашу позицию. Тушение пожара во время ковровой бомбежки очень опасное занятие. Можно было передвигаться по улице, только пригнувшись, потому что чуть повыше над землёй кислорода уже не было. Он сгорал в огне. Огромные дома складывались как спичечные коробки. Из-за этого было много погибших. Но мы всё равно должны были спасать людей. Нам приходилось очень трудно.»

Обучение основам противовоздушной обороны, казавшееся скучным и надоедливым делом, стало залогом выживания в условиях смертельной опасности. После окончания налетов члены Гитлерюгенда приступали к расчистке завалов. Грозившие обрушением руины и неразорвавшиеся бомбы постоянно угрожали гибелью молодым спасателям. Многие из них пережили эмоциональный шок. «Первый в своей жизни труп я увидел, разбирая остатки дома в Бремерхафене. Это была молодая женщина, тело которой было разорвано осколками бомбы, — рассказывает Лотар Гулих. — Мы должны были собирать всех убитых. Я почувствовал себя неуютно, ведь мне нужно было взять эту мертвую, изувеченную женщину и вынести её на улицу. Унтерофицер, который находился с нами, обругал меня: „Эй, Лотар, будь она живой, ты бы охотно поднял её!“ И тогда я сбросил оцепенение, поднял её и понес на улицу.»

Было уничтожено 4 миллиона квартир. Примерно 500 000 немцев были убиты во время авиационных налетов. Количество раненых было гораздо больше. Смерть вошла в жизнь молодых людей и стала будничным явлением. Вспоминает один из спасателей: «Свою юношескую любовь я потерял во время бомбардировки. В эту ночь мне пришлось вынести из разрушенного подвала многих, с кем я ходил в школу. Ещё накануне я разговаривал и играл с одним из них. И вот теперь он лежит закопченный, обожженный, с трудом узнаваемый. Его останки мы сложили в ванну. Я начинаю думать о смысле жизни и смерти.»

Национал-социалистическое руководство с осени 1940 года предпринимало попытки вывозить как можно больше детей и подростков в безопасные районы из мест, наиболее часто подвергающихся бомбардировкам. Согласно официальному жаргону гитлерюгендовской прессы цель этих мероприятий заключалась в следующем: «оберегать детское здоровье от вредных заболеваний, к которым могут привести частые бомбардировки и пребывание в неприспособленных для нормальной жизни бомбоубежищах, а также обеспечить беспрерывный учебный процесс и совместное воспитание.» На первый взгляд эти меры носили исключительно гуманитарный благородный характер. Однако на деле отправка детей в сельские районы позволила режиму «полностью охватить молодежь в больших количествах и на долгий срок.»

Дети в возрасте от 10 и до 16 лет целыми школами и классами выезжали в «загородные» лагеря. К концу 1943 года насчитывалось 5500 подобных заведений. Они размещались в гостиницах, ресторанах, школьных и спортивных лагерях, расположенных в деревушках и маленьких городках сельской местности. Эти лагеря были созданы не только на территории самого рейха, но и в «имперском протекторате Богемия и Моравия», «генерал-губернаторстве Польша», в Словакии, в немецких поселениях в Венгрии, Румынии и Югославии. Подразумевалось, что родители добровольно отправляют своих детей в лагеря. Однако, многие из них были вынуждены пойти на этот шаг под давлением властей. Они предпочли бы оставить своих детей при себе. По стране циркулировали панические слухи, что после принудительной эвакуации детей военные почти прекращают должным образом защищать города от налетов авиации противника. Министр пропаганды Геббельс был вынужден всячески успокаивать население, чтобы сгладить волну страха, прокатившуюся по рейху после появления таких слухов. На экраны вышел фильм «Руки вверх!», который должен был в романтическом свете показать жизнь детей в сельских лагерях. К 1943 году у родителей уже не оставалось другого выбора из-за постоянных бомбардировок, скудности продовольственного пайка и закрытия школ.

Гитлер возложил ответственность за отправку детей из больших городов и их размещение в лагерях на бывшего руководителя Гитлерюгенда и нынешнего гауляйтера Вены Бальдура фон Шираха. Тот в свою очередь поручил исполнение приказания Гитлерюгенду, национал-социалистическому союзу учителей и национал-социалистическому благотворительному обществу. На практике это означало, что почти 850 000 детей вдали от родителей отравлялись ядом национал-социалистической доктрины под руководством пронацистски настроенных учителей и воспитателей из Гитлерюгенда. Вестник союза учителей писал: «Испытывая чувство внутреннего умиротворения, учитель после своего возвращения в родные места смог бы сказать: „Из растерянных молодых людей я делал коллектив убежденных национал-социалистов.“ Чтобы успокоить родителей, до которых доходили противоречивые слухи из загородных детских лагерей, заведующий рейхсканцелярией и ближайший помощник Гитлера Мартин Борман счел нужным пресечь „вредные слухи“. По его мнению, „отправка молодежи в сельскую местность преследует цель освободить занятых родителей от воспитания детей“. Были приняты меры предосторожности, дабы родители имели как можно меньше информации о действительной жизни их детей. Строгая цензура стояла на страже фальшивой идиллии загородных лагерей. „Однажды я ошибся в написании адреса и получил обратно своё письмо. Некоторые места в нём были закрашены черным цветом так, что было невозможно прочесть написанное,“ — свидетельствует Фридер Шотт.

Многие из тех, кто был в то время ребенком, сохранили позитивные воспоминания о мирных, беззаботных днях в загородных лагерях где-нибудь в Баварии или в Австрии. Разумеется, находясь в сельской местности, дети были защищены от бомбардировок. Однако положительный опыт является лишь частью истины. От детей была скрыта главная цель их «сельских каникул». Им было невдомёк, что в данном случае воплотилась мечта любого тоталитарного режима — ничем не ограниченное воздействие на самых маленьких граждан в специально устроенных лагерях.

Сам подбор лагерных вожатых из числа выпускников национал-политических интернатов, которые зарекомендовали себя «наилучшим образом конкретными делами», предусматривал выполнение главной функции лагерей: «физическое, духовное и культурное воспитание» достойных членов «национал-социалистического народного сообщества». Строго регламентированный распорядок дня и специальная форменная одежда делали детские лагеря похожими больше на воинские казармы, чем на места отдыха. Свидетельствует Виганд Кузицки: «В этих лагерях нас здорово гоняли. Некоторым солдатам такое не снилось. Для укрепления нашего здоровья прислали лагерных вожатых. Раньше они служили в СС и других военизированных организациях. Они учили нас тому, чему научились сами, или хотели испытать на практике. Эти ребята показали нам, где раки зимуют.»

Будни были наполнены не только линейками с поднятием флага, маршами и учебой, но и работой на полях, изучением военного дела и дежурствами. О нравах в лагерях можно получить представление из дневников, которые вели некоторые юные вожатые Гитлерюгенда и которые сохранили свидетельства беззастенчивого упоения властью. Школьные занятия здесь были поставлены на второстепенное место. Нехватка учебных пособий и срыв занятий стали нормой. Образовательный уровень детей падал с ужасающей быстротой. «Нас превращали в варваров, — вспоминает Йост Херманд о шокирующих формах воспитания со стороны вожатых. — Нас не только муштровали и тренировали во время военно-спортивных мероприятий. Нас обучали убивать животных, отрывать головы курам и голубям, забивать кроликов. Это делалось для того, чтобы мы закалились.» Йост Германд также свидетельствует о насилии, издевательствах и унижениях, бытовавших в среде подростков и о том, что лагерное руководство никоим образом не препятствовало этим безобразиям.

При этом в лагерях часто наказывали за незначительные проступки. «Если кто-то во время ужина пытался наполнить лишнюю ложку творогом, того сразу наказывали. Вожатый брал палку и „лечил“ провинившегося. Иногда нарушителя запирали в коптильной камере, где было трудно дышать. Или часами держали в вонючей уборной. Опереться на стену было невозможно, так как из неё торчали гвозди. Всё это происходило на жаре летом.»

В загородных лагерях царил порядок, которым восхищался Гитлер: Это был закон о праве сильнейшего. Когда фронт приблизился к границам Германии, мобилизация коснулась и детских лагерей. С марта 1944 года многие из подростков были направлены в учебные лагеря Гитлерюгенда, СС и вермахта, в которых их участь в качестве пушечного мяса была предрешена.

Верхушка рейха была удовлетворена тем, как руководство Гитлерюгенда справилось с поставленной задачей. Новое поручение касалось участия «детей Гитлера» в осуществлении преступной национал-социалистической расовой политики. Функционеры и активисты Гитлерюгенда принимали участие почти во всех жестоких акциях, проводимых гауляйтерами и войсками СС в захваченных восточных областях. Они тоже принимали решения о высылке людей или заселении, об их дальнейшей судьбе — оставить их в живых или уничтожить. Эти страшные факты лишь недавно стали достоянием гласности. Они были обнаружены историком Михаэлем Буддрусом при изучении архивов Гитлерюгенда.

Рейсфюрер СС Гиммлер лично курировал все мероприятия по депортации, переселению и германизации на захваченных польских территориях. Уже в октябре 1939 года поборник нацистской утопии о расширении границ исконно германских земель получил еще одну должность: он был назначен на пост «рейхскомиссара по укреплению германской народной общности». Секретным приказом фюрера Гиммлеру было поручено «искоренять вредное влияние чужеродного населения». Его задача на Востоке состояла в том, чтобы онемечивать все «пригодные слои» населения, а всех «непригодных, чужеродных и несхожих с немцами» людей выселять и привлекать на эти территории немецких поселенцев.

Наконец Гиммлер получил прекрасную возможность воплотить свою навязчивую идею создания «рая для германской расы», в котором на фоне крестьянской идиллии будут жить только люди «нордической крови». Гиммлер жестко и целенаправленно проводил политику переселения народов. С целью германизации западной Польши, нацисты отправляли туда колонистов не только из «старого рейха», но и так называемых фольксдойче из Прибалтики, Волыни, Северной Буковины, Бесарабии и Северной Добруджи. На заселенной колонистами земле должна была появиться новая провинция рейха «Вартеланд». К лету 1941 года более одного миллиона поляков были выселены из своих домов и отправлены в польское генерал-губернаторство. Там они были должны существовать на правах»рабочего народа и быть всегда в готовности отправиться в Германию в качестве сезонных подсобных работников». Одним словом, их готовились поработить и использовать в качестве батраков.

Выполняя новые задачи, Аксман в 1942 году обратился к Гитлерюгенду с лозунгом об «Операции на Востоке и службе на новых территориях». «Добровольцам из рядов немецкой молодежи на восточных землях», они рекрутировались из уже проживавших там немецких семей и семей переселенцев из Прибалтики и Советского Союза, было предложено служить идеям национал-социализма и укреплять свою принадлежность к «германской расе». Целью акции были «перенос культурных и социальных условий с запада на восток» и «воссоздание германского крестьянства» на захваченных территориях. Одновременно шла проверка на лояльность немецких переселенцев на новых восточных землях. Выполнение нового приказа было возложено в основном на плечи девушек из СГД. В 1942 году более 16 000 девушек в школах, детских садах, на фермах и в учреждениях были привлечены к этой программе. Они проводили утренники, детские выступления в школах, праздники хоровой песни, создавали местные ячейки Гитлерюгенда и Союза германских девушек, прилагали все усилия, «чтобы стать самыми сильными пропагандистами на Востоке».

Многие из этих девушек производили впечатление прекрасных заботливых и прилежных ангелов. Одновременно они были активными сторонницами бесцеремонной и жестокой германизации Востока. В новообразованной провинции рейха «Вартеланд» девушки особенно «отличились» при депортации польского населения, чтобы «расчистить место» для прибывающих немецких переселенцев. Одна из руководительниц СГД, отвечавшая за «операцию на Востоке», Мелитта Машман писала об этих событиях: «Офицер СС объяснил нам, чем мы будем заниматься. Мы должны были навести порядок в пустых домах, чтобы они были готовы к заселению немецкими крестьянами. Их прибытия ожидали в тот же день. На следующее утро офицер СС попросил нас помочь ему. У него не хватало мужчин. Поляки всё ещё были здесь и собирали свои вещи. В шесть утра их повозки должны были собраться на выезде из деревни. Каждая семья могла взять столько вещей, сколько могло поместиться на одной повозке. При этом она должна была оставить необходимый минимум вещей для будущих жильцов. Я взяла с собой несколько девушек. Мы должны были проверить крестьянские дворы на предмет того, как поляки выполняют наши предписания. Поляки были нашими врагами. Даже своими взглядами мы должны были демонстрировать нашу мощь и их „расовую“ немощь. Подобные аргументы использовались нами при проведении нашей политики. Мы выполняли там всё, что было предусмотрено „миссией Германии“, и эта миссия гарантировала нам свободу действий и нашу безопасность.»

В отличие от «расовополноценных» переселенцев поляки согласно нацистской терминологии классифицировались, как люди с «холопским мышлением» и низким уровнем «самобытной народной культуры». Поляки признавались «неполноценным народом». Это значило, что «их вхождение в немецкий кровяной организм привело бы к нарушению баланса немецкого народа, к дезорганизации его жизни.» Цель была ясна и подразумевала «полное отселение» поляков подальше от немцев. Однако в виду того, что депортация «расово нежелательных» людей в новых областях застопорилась, а немецкие колонисты переселялись сюда крайне неохотно, специалисты по расовой политике из СС были вынуждены умерить свои претензии: Они стали уделять большее внимание вопросам германизации, то есть, насильственному онемечиванию местного населения, и в первую очередь, молодежи. По замыслу нацистов, немецкая кровь нуждалась в защите и спасении. Гиммлер писал в одной из памятных записок в 1940 году: «Родителей детей с хорошей кровью необходимо поставить перед выбором. Или они отдают своих детей или они с детьми переезжают в Германию, где из них делают лояльных граждан. Следует ежегодно проводить в генерал-губернаторстве селекцию детей в возрасте от шести до десяти лет, чтобы определить их как ценных или неполноценных с точки зрения качества крови.» В это время появился документ, который назывался «немецкий народный реестр». В нем все граждане немецкого происхождения классифицировались по степени их отношения к немецкой национальности.

Между Гитлерюгендом и СС существовали тесные связи. Уже в декабре 1938 года Гиммлер договорился с руководителем Гитлерюгенда о том, что «добровольцы» из числа членов Гитлерюгенда, участвующие в акциях на восточных землях, будут преимущественно зачисляться в войска СС и в аппарат СС. После своей воинской службы в СС они могли получить в собственность надел земли. В качестве вооруженных крестьян-колонистов они должны были обживать захваченные восточные земли и оборонять их оружием и плугом. Артур Аксман видел в Гитлерюгенде «знаменосца германского имперского мышления». В своей новогодней речи в 1942 году он категорически заявил: «Мы воздвигнем на нашей восточной границе стену из мяса и крови, которая будет крепче стали и бетона. Для закрепления на восточных землях нам потребуются самые лучшие молодые люди. Поэтому, добровольцы вперед!» Участие Гитлерюгенда в реализации политики «укрепления немецкой народной общности « на новых землях совпадали с целями СС.

Расселение «полноценной» молодежи «близкой немецкому народу по крови» и обеспечение ей жизненных условий на новообразованных восточных землях: в Восточной Пруссии, Западной Пруссии с Данцигом, Вартеланде, Верхней Силезии и генерал-губернаторстве входило также в задачу Гитлерюгенда на Востоке. В специально устроенных лагерях эта молодежь должна была приобрести «национал-социалистическое мышление» и научиться сельскому труду. Среди этой молодежи насчитывалось 64 000 немецких переселенцев из других районов, которые уже прибыли в Польшу, и почти 500 000 молодых поляков, которые со дня на день должны были перейти из категории «близких к немцам» согласно «немецкому народному реестру» в категорию «немецких людей». Цели руководства Гитлерюгенда воплощались в жизнь: шла борьба против «проникновения чужой крови» и происходило «восстановление немецкой крови». С декабря 1942 года руководители Гитлерюгенда были обязаны участвовать в отборе и классифицировании переселенцев согласно расовым критериям. Они решали, кого можно признать «фольксдойче» и, соответственно, кому дать право на поселение, а кому отказать.

В Лицманштаде (ныне Лодзь) с весны 1940 года располагалось центральное бюро по переселению, подчинявшееся Гиммлеру. Оно координировало выселение, депортацию и истребление польского и еврейского населения в новых немецких восточных землях. Там же было размещено центальное быро по расселению, отвечавшее за расселение переселенцев-»фольксдойче» на восточных землях и предоставление им немецкого гражданства. В одной компании с этими органами СС действовало специальное оперативное подразделение Гитлерюгенда. Оно занималось вопросами «селекции». С ноября 1942 года по апрель 1944 года сквозь «сито» этого подразделения прошли около 30 000 молодых людей. Они прошли проверку на здоровье, происхождение и политическую благонадежность. Особое внимание обращали на соответствие испытуемых «расовым критериям». Решающее значение при этом тестировании могли иметь следующие параметры: «высота головы, рост, осанка, длина ног, форма головы, овал лица, нижняя челюсть, высота носа, форма ноздрей, ширина носа, расположение глаз, веки, форма глазниц, губы, лоб, форма волос, растительность на теле, цвет волос, цвет глаз, цвет кожи.» Прошедших испытание отправляли в специальные молодежные лагеря. Там под руководством активистов Гитлерюгенда их тренировали, обучали и готовили к жизни в роли поселенцев. Те, кто не смог пройти отбор, лишался крыши над головой и рисковал отправиться в гетто, на принудительные работы, в концентрационный лагерь или в худшем случае в газовую камеру.

Руководители Гитлерюгенда участвовали также в «селекции» переселенцев, прибывших в Вартеланд из причерноморских регионов. Молодые люди, которых признали «негодными» для расселения в новой провинции рейха, были отправлены отбывать трудовую повинность на военные заводы. Даже молодым людям немецкого происхождения, прибывшим из Эльзаса или Югославии, и которые были признаны «полноценными» комиссией Гитлерюгенда, приходилось проводить немало времени в закрытом лагере в ожидании получения немецкого гражданства. В большинстве случаев эти юноши и девушки были оторваны от родителей, вырваны из привычной среды обитания и помещены в лагерь Гитлерюгенда. По терминологии Гитлерюгенда это называлось «облегчением привыкания к жизни среди немецкого народа.»

Если в лагерь не прибывало желаемого количества переселенцев из Бесарабии, Волыни, Галиции или Прибалтики, планка критериев «годности» опускалась ниже. Начинались лихорадочные поиски «ополяченных людей немецкого происхождения», которых можно снова сделать немцами. В таких случаях Гитлерюгенд прилагал все усилия, чтобы отыскать «утраченное» немецкое происхождение среди молодых поляков. Каждую каплю немецкой крови нужно было сохранить для фюрера. В первую очередь проверку выдерживали голубоглазые и светловолосые дети. Только те, кто соответствовал определенным расовым критериям, признавался «годным для обратного онемечивания». Комиссия Гитлерюгенда занималась решением этой задачи. Вскоре после прохождения проверки детям приходилось расставаться со своей семьей и отправляться в лагерь, в котором из них «делали» немцев. Гитлеровская молодежь охотно помогала своим бесчеловечным вождям, одержимым идеей о превосходстве германской расы и взявшим на себя право распоряжаться человеческими судьбами.

«Ваша задача, Аксман, обеспечить для армии готовое к действиям молодое поколение и провести в нем селекцию. Именно, она будет элитой завтрашнего дня. Делайте всё, что может послужить фронту и поможет родине!» — с этими словами обратился Гитлер к своему рейхсюгендфюреру Аксману в марте 1942 года в ставке «Вольфшанце», расположенной в Восточной Пруссии. Можно было не напоминать об этом убежденному единомышленнику Гитлера. Он уже давно решал эту задачу. С весны 1942 года объем военной подготовки юношей перед их отправкой в армию был существенно расширен. В военных лагерях они в течении трех недель они совершенствовали свою «солдатскую и политическую подготовку.» С 1935 года существовали специальные секции Гитлерюгенда, которые готовили будущих специалистов для соответствующих родов войск. Юноши, которые записывались в мотосекции Гитлерюгенда, движимые любовью к мотоциклетному спорту, получали предварительную подготовку для службы в армии в качестве стрелка-мотоциклиста. Авиасекция Гитлерюгенда готовила будущих планеристов и давала начальные знания по моторным боевым самолетам. Морская секция Гитлерюгенда выпускала готовых моряков для службы в военно-морском флоте. Секция связи Гитлерюгенда проводила практические занятия для будущих радистов и телеграфистов на местности, обучала их владению современными средствами связи.

Юноши шестнадцатилетнего возраста, попадая в лагерь военной подготовки, должны были выбрать свою будущую военную профессию. В роли лагерного начальства выступали солдаты и офицеры вермахта, которые после ранения были негодны к строевой службе. Все они в недалеком прошлом сами были активистами и руководителями Гитлерюгенда. Практическое обучение проводили военнослужащие вермахта и войск СС. По окончании курса подготовки юноши получали свидетельство о военном образовании и серебряный значок Гитлерюгенда. В лагере изучались следующие дисциплины: маскировка и камуфляж, ориентирование на местности и чтение карты, организация связи, разведка и контрразведка, стрелковое дело, политическая подготовка. Можно сказать, что знания последней дисциплины прямо таки «вдалбливали» в головы курсантов. Учебный план дня включал недвусмысленные темы. Например, обязательная учебная тема «Мы сражаемся» предполагала проведение утреннего занятия под заголовком «Где стоит немец, там царит верность» и вечерней линейки с ещё более напыщенным названием «Бойтесь, враги! Я одолею вас, потому что верю и сражаюсь.»

Юношей подвергали в лагере таким интенсивным военным тренировкам, по сравнению с которыми часы службы в Гитлерюгенде казались им детской прогулкой. «Началось с того, что вечером они ещё раз устроили обход нашего отсека в бараке. Они проводили пальцем по поверхности любого предмета и, если находили пыль, заставляли производить генеральную уборку. Потом начинался маскарад. Каждые пять минут мы переодевались в новую форму и строились. Можете себе представить, как это все выглядело. В нашем отсеке было тридцать парней. Затем снова начинался обход помещений. Другое излюбленное развлечение начальства — марш-бросок по пересеченной местности. Если встречали лужи на пути, звучала команда „Воздушная тревога, всем укрыться!“ Мы ложились в грязь. Тогда нам говорили: „Парни, вы ужасно смотритесь. Через пару часов форму привести в порядок!“ Так нас дрессировали. С нами обращались очень жестко и сурово. Шел 1942 год, и нам было по 16 лет,» — вспоминает Петер Вакер.

На Нюрнбергском процессе Ширах пытался юлить, обманывая судей: «Гитлерюгенд не занимался подготовкой молодежи к войне. Юноши шли в армию не напрямую из Гитлерюгенда. Мне претили эти солдафонские игрища в молодежной организации.» Однако в действительности, эти лагеря не занимались воспитанием молодежи. В них профессионально готовили будущих вояк Гитлера. «Однажды нас привели на полигон, где проводились стрельбы. Нам сказали, чем нам предстоит заниматься. Со страхом мы поползли по земле. Над нами со свистом пролетали пули. Они заставляли нас проявлять максимум осторожности и внимательности,»— свидетельствует Фолькер Фишер.

Для вермахта было очень важно, что «в лагерях царит солдатский дух и что подготовка молодежи пойдет на пользу вермахту.» Во время политической подготовки молодые люди распевали солдатские песни, обсуждали военные темы, комментировали события на фронтах, чтобы ещё больше впитать в себя солдатский дух. Воспитатели преуспели на этой ниве. Один из наставников писал: «Количество заявлений от школьников о добровольном вступлении в армию указывает на то, что боевой дух находится на высоте.»

Лагеря военной подготовки были частью армейской подготовки новобранцев. Гитлер именно так рассматривал деятельность этих лагерей. В сентябре 1943 года, когда во всем рейхе отмечали в первый раз день военной подготовки Гитлерюгенда, Гитлер обратился с речью лично к Аксману: «Фронт ждет, что даже в условиях тежелейшей судьбоносной битвы Гитлерюгенд выполнит свою задачу по подготовке отлично подготовленного с военной точки зрения поколения, которое отправится в действующую армию. Нужно с большей силой проявлять национал-социалистические волю и действие при подготовке молодежи. Лишь в этом случае вырастет крепкое поколение. Оно решит, наконец, задачи, поставленные судьбой перед нашим народом.»

В начале войны Гитлер заявил уверенным тоном, выступая в рейхстаге: «Молодежь с воодушевлением исполнит то, что от неё ожидают и требуют нация и национал-социалистическое государство.» Соратники Гитлера развернули пропагандистскую компанию, чтобы вызвать у молодежи чувство эйфории в отношении войны. Уже 10 сентября 1939 года Герман Геринг обратился к немецкому населению: «В Германии больше не существует приказа на мобилизацию граждан определенных возрастов. Сегодня существует единый мобилизационный приказ для каждого немца по достижении им шестнадцатилетнего возраста. Девушек мы приравниваем к юношам.»

Весной 1940 года главный идеолог партии Альфред Розенберг был назначен ответственным за «духовное воспитание молодежи на время войны.» В своих радиовыступлениях он требовал от молодых людей «проявлять храбрость в тяжелых повседневных условиях» и «осознанно нести знамя великого европейского культурного нового порядка в капиталистический, коррумпированный мир, находящийся под еврейским управлением.» По его мнению, «учащаяся и трудовая молодежь рейха должна была осознать величие и масштаб жизненной борьбы немецкого народа и внести свой вклад в эту борьбу.»

Нацисты угрожали своей молодежи тем, что в случае военного поражения Германии «молодые люди будут превращены в рабочих рабов под властью международного финансового капитала и других смертельных врагов немецкой свободы.» С раннего детства немецкий юноша должен был видеть своё будущее в образе героя на поле сражения. Награжденные фронтовики во время отпуска были желанными гостями в школах и организациях Гитлерюгенда. Они должны были рассказывать подрастающему поколению о героических подвигах на войне. «Однажды у нас выступал один капитан с немецким золотым крестом первого класса. Он всем очень понравился, — вспоминает Вилли Рабе. — Он рассказывал, что немецкая армия сражается героически. Нет в мире армии лучше, чем немецкая. Немецкие солдаты победят. Они уверены в силе своего оружия.»

«Храбрость и герои. Вот вещи, которые нас завораживали. Это не какие-нибудь тихие герои, а только те, которые совершили воинский подвиг. Вот это герои. Других героев просто не существовало,» — говорит Йоахим Эллерт. «Мы все тогда хотели быть солдатами. Наши кумирами прежде всего были военные летчики. Такие, как Адольф Галланд. Они были щедро награждены, их портреты были повсюду, во всех газетах,» — свидетельствует Карл-Хайнц Бёкле.

И всё же величайшим образцом для подражания оставался Адольф Гитлер. Во время «родных вечеров», организованных Гитлерюгендом, в прессе и в еженедельных выпусках кинохроники детям вдалбливали: «Фюрер, мы принадлежим тебе!» И многие слепо следовали этой заповеди. Вспоминает Класс Эверт Эвервин: «Гитлер был чем-то недосягаемым. Он был богом. Для меня в детстве самым великим чувством была воображаемая картина, что Гитлер спустился в наше бомбоубежище, положил мне на плечо свою тяжелую, божественную руку и сказал: „Ты маленький немецкий солдат.“ Даже дети были готовы умереть за Гитлера. „В этом возрасте дети ещё плохо представляют себе смерть и не боятся её. Но мы были готовы умереть за Германию и Гитлера,“ — уверяет Гюнтер Адриан. „Фюрер, прикажи, и мы пойдем за тобой! — это был главный закон Гитлерюгенда. Твой долг— быть здоровым. Твое тело принадлежит фюреру! Так тогда говорили,“ — подтверждает Салли Перел. Еврей Салли Перел избежал холокоста, сменив своё имя и фамилию и став Юппом Периэлом. Затем он „прыгнул в пасть льву“ и стал членом Гитлерюгенда. В те годы он разрывался между двумя чувствами: страхом разоблачения с последующей отправкой в газовую камеру и желанием служить в Гитлерюгенде.

Согласно взглядам национал-социалистической идеологии участие в войне есть высшая форма исполнения юношеских представлений о карьере, своего рода обряд посвящения в мужчины. Геббельс испытал на молодом поколении немцев нешуточную власть кинематографа в качестве инструмента пропаганды. Во время воскресных утренних киносеансов для молодежи вовсю демонстрировались документальные фильмы военной тематики: «Победа в Польше», «Огненный смерч люфтваффе», «Боевая операция Гитлерюгенда», «Юноши рвутся на море». Показывали и игровые картины «Небесные псы», «Юные орлы», «Молодые». Они должны были пробудить интерес среди молодежи к специализированным морским и авиационным секциям Гитлерюгенда и одновременно вести идеологическую обработку молодых людей. В одной из сцен фильма «Небесные псы» герой обращается к своенравному юному гитлеровцу со словами: «Я понимаю, что тебе нелегко подчиняться приказам… Мы, летчики, всегда рискуем головой. Нам не нужны дураки, которые хотят быть сами по себе.» Дисциплина и послушание здесь представлены в виде ценности, без которой не может существовать настоящего солдатского товарищества.

В декабре 1941 года на экраны вышел фильм «Кадеты». Национал-социалистическая пропаганда в этом фильме восхваляла чувство боевой готовности у молодых людей. Речь шла о группе девяти— двенадцатилетних кадетов, попавших в русский плен во время семилетней войны. Этим молодцам удается самостоятельно освободиться из неволи. Они героически сражаются с ничтожными русскими солдатами и прорываются через линию фронта к своим. Фильм имел бешеный успех. «Это был фильм, обращенный к моему поколению, — вспоминает бывший солдат-доброволец Бернард Хайзиг. — Песня, которую они распевали „Я рад сразиться с врагами в чистом поле“, стала нашей любимой песней. Нам очень нравилась основная идея фильма, когда юные герои шли наперекор всему, прорывались сквозь опасности.»

Фильм «Великий король» о Фридрихе Великом наоборот был обращен к чувству готовности нести жертвы, готовности вести войну до победы или до поражения. «Фильм нас потряс. Мы хотели быть похожими на его героев. Например, Фридрих Великий. Его со всех сторон окружили враги, но он сумел победить их. Так же должно было быть и у нас. Мы тоже были окружены, и мы хотели быть последним батальоном и добиться победы. Не показали только горе, порванные в клочья тела и кровь ручьями. Все видели только лучезарных героев», — рассказывает о своих впечатлениях Карл-Хайнц Бёкле.

Внутренне молодежь уже давно была готова к войне. «Когда началась война, наши учителя в школе сказали: „И вы можете попасть туда.“ Мы хотели этого, мы надеялись на это. У меня был дружок, который как-то раз сказал мне совершенно серьезно, что он хотел бы погибнуть в бою,» — вспоминает Бернард Хайзиг.

Чувство воинственности должно было запасть в душу и сердце молодых людей и стать частью их самих. Герберт Райнэкер, который в то время был шеф-редактором журналов Гитлерюгенда и работал в отделе печати и пропаганды центрального аппарата этой организации, а после войны написал сценарии криминальных сериалов «Инспектор Деррик» и «Комиссар», писал в 1943 году в «Молодой Германии»: «Наша молодежь настроена только на победу. Так её воспитали. Всякого рода сомнения, размышления, попытки вызвать жалость вызывают только обратную реакцию в сердцах юношества. Несмотря ни на что мы сейчас верны как никогда! Неожиданные препятствия закаляют молодые души. Активная мужественная позиция юноши состоит в том, что он не стоит в стороне, а готов принять удары войны на собственную грудь. Хорошо всё то, что закаляет. Служба в армии — вот цель для юношей, которой стоит добиваться.»

Скоро «хорошие» немецкие солдаты не могли представить себе иной путь, кроме солдатского. А девушки удостаивали своим вниманием только тех, кто был одет в мундир. Для созревающих подростков это был неотразимый аргумент. «Юные дамы нашего сердца просто не разговаривали с нами, если на нас не было формы,» — рассказывает Бернард Хайзиг, добровольно вступивший в 16 лет в танковые войска. — Они не гуляли с тем, кто не был солдатом. Зато было здорово тем, у кого была красивая форма и пара наград. Вот у меня, к примеру, была форма танкиста.»

Руководство Гитлерюгенда не уставало повторять, что к июню 1940 года уже 95% руководителей Гитлерюгенда различного уровня надели «почетную одежду солдата.» Однако когда газеты начали заполняться списками с именами погибших на фронтах, молодежь частично начала понимать, что количество героев на страницах прессы стало сокращаться. «У меня всё время стоит перед глазами памятная доска с фамилиями погибших из нашей гимназии, — вспоминает Карл Кунце. — После похода в Польшу на ней написали всего шесть имен. После французского похода ещё шесть имен. И вскоре доска заполнилась до отказа. Потом повесили ещё доски слева, справа и снизу — они заполнялись быстро.»

Военное счастье переменчиво. Гитлеровская стратегия молниеносной войны достигла своей вершины. Операция «Барбаросса», предполагавшая нападение на Советский Союз и разгром «смертельного» врага, с треском провалилась. Ежедневно на Восточном фронте погибал целый полк. До конца 1942 года немецкая армия потеряла убитыми, ранеными и пропавшими без вести более 800 000 человек. Объявив войну Америке 11 декабря 1941 года, Гитлер получил вдобавок ещё одного сверхмощного противника. Великое поражение Германии только начиналось.

Не вся молодежь Германии считала за счастье верно служить своему фюреру и жертвовать ради него своими жизнями. Не все молодые люди стремились ходить в строю. Несмотря на давление со стороны властей, пропаганду, активное влияние Гитлерюгенда были те, кто не желал стоять в одной шеренге с «молодым поколением.» В Гамбурге и других крупных городах Германии юные любители джазовой музыки собирались в компании, чтобы слушать пластинки с музыкой в стиле свинг и радоваться жизни. Во время войны увлечение танцами не поощрялось. Танцы под американскую музыку расценивались вообще как предательство. Мало того, что эта музыка родилась в Америке и исполнялась негритянскими музыкантами, так она частично была творением еврейских композиторов. Уже в 1935 году «Фёлькишер Беобахтер» сделал официальное заявление, что с «сегодняшнего дня немецкое радио прекращает транслировать негритянский джаз.» «Дикие импровизации» ранних форм Рок’н’Рола также не вписывались в размеренный строевой шаг под звуки военных маршей.

Памятная записка центрального аппарата Гитлерюгенда, датированная сентябрем 1942 года, пропитана затхлым запахом той эпохи: «Вид танцующих крайне неприятен. Иногда танцевали двое юношей с одной девушкой, иногда несколько пар образовывали круг. При этом они держались друг за друга, на ходу подпрыгивали, иногда махали руками, вращали нижней частью тела, иногда наклонялись вперед или назад, приседая при этом и закидывали ногу за ногу. Когда музыканты играли румбу, все скакали в диком экстазе по кругу. Они обращаются друг к другу со словами „Свинг-бой“, „Свинг-гёрл“ или „Олд хит-бой“. В конце писем пишут „Свинг хайль“. Ключевое слово в этой компании — „шататься“.

То, что сегодня можно было бы посчитать удачной вечеринкой, для диктатуры было доказательством существования «нелегального союза молодежи, настроенной враждебно к партии и государству.» В 1940 году гестапо покончило с танцевальными вечерами в «Альстерпавильоне» и в гостинице «Кайзерхоф». Любители свинга были арестованы. Однажды полиция насчитала свыше 400 участников танцевального вечера. Лишь двоим из них исполнился 21 год. Размеры помещения не позволяли вместить всех желающих танцевать, поэтому молодежь, прихватив чемоданчики с граммофонами, отправлялась продолжать вечеринку на частные квартиры или на берега Альстера. Случавшиеся на этих «праздниках» любовные отношения между «Свинг-бойс» и «Свинг-герлс» давали основание для гестапо заявлять, что оно имеет дело с неуправляемыми «сексуальными монстрами». Сотрудникам гестапо даже не приходило в голову то, что «Свинг Кидс» своим неряшливым внешним видом и своей необычной манерой поведения хотят отличаться от огромной массы членов Гитлерюгенда, одетых в униформу. Их отличительными знаками были длинные волосы, приталенные пиджаки с широкими лацканами, ботинки на толстой подошве и шарфы со свисающими свободно концами. Они курили трубки или сигареты с длинными мундштуками, носили мятые шляпы на голове и при любой погоде держали подмышкой зонтик. Их девушки в отличие от бравых девушек из СГД пользовались косметикой, следили за модой и могли позволить себе не укладывать волосы в строгую прическу.

Однако приверженцы течения «свинг» были далеки от политического протеста. Они пытались насладиться несколькими часами иллюзорной свободы, слушая музыку Луи Армстронга, Бенни Гудмана и Арти Шоу в то время, когда вокруг них бомбы сыпались на города, а разгром вермахта был вопросом времени. Их протест носил не политический, а эмоциональный характер. Они не хотели вступать в Гитлерюгенд и ненавидели его главные атрибуты: маршировку, тренировки, принуждение. Многим из них удалось, применив всяческие ухищрения и уловки, избежать обязательного членства в Гитлерюгенде. Однако и в этом случае им приходилось снова и снова испытывать на себе гнев и нетерпимость нацистского режима. Генрих Гиммлер обнародовал 9 марта 1940 года «Полицейское предписание по защите молодежи», чтобы взять под контроль упрямую молодежь. Этот документ запрещал молодым людям моложе 18 лет посещать рестораны, варьете, кабаре и другие развлекательные заведения, а также употреблять алкогольные напитки. Молодые люди с 17 лет должны были стремиться к героической смерти на поле брани, а не праздно слоняться по улицам.

Для наказания самых юных нарушителей нацистский режим с 17 сентября 1940 года ввел так называемый «юношеский дисциплинарный арест.» Подростки, не достигшие возраста 14 лет, рисковали на целый месяц оказаться под замком. Следить за выполнением карательных «молодежных» законов должны были полиция и специальная дозорная служба Гитлерюгенда.

Это подразделение Гитлерюгенда, созданное в 1938 году, было тесно связано с СС. Оно было своего рода кузницей молодых кадров для полиции и войск СС. Отобранные по самым строгим «расовым» критериям юноши в дальнейшем продолжали свою службу надзирателями в концентрационных лагерях или подразделениях СС «Мертвая голова».

Во время войны дозорная служба Гитлерюгенда дополнительно к своим основным функциям занималась тушением пожаров и участвовала в противовоздушной обороне. Благодаря активному сотрудничеству с полицией, гестапо и службой безопасности она постепенно превратилась в шпионский аппарат Гитлерюгенда. В последние военные годы она активно выслеживала неформальные молодежные компании и группы.

Уве Сторйохан, который в те годы относился к «свингующей» молодежи, вспоминает: «Было очень опасно попасть в руки этих ребят. Они сразу же тащили человека в гестапо, а гестапо уже занималось им серьезно.» «Свингующие» не сдавались просто так. Хотя большинство молодых людей в этих компаниях являлись выходцами из богатых торговых семей Гамбурга, кроме них там ещё были парни из рабочих кварталов, поднаторевшие в уличных драках. Часто попаданию в камеру для допросов предшествовала ожесточенная потасовка.

Однако в подвалах гестапо смех проходил очень быстро. Тюрьма тайной полиции «Фульбюттель» среди «неформалов» пользовалась дурной славой. «В гестапо обрабатывали следующим образом: выбивали зубы, ломали пальцы, прижигали кожу сигаретами. Если человека всё же отпускали, то выглядел он очень неважно,» — рассказывает Сторйохан. «Когда диктатуре требуется молодежь для захватнических войн, то ей, конечно, следует разделаться вначале с такими как „свинг-кидс“, — считает бывший „свинг-бой“ Гюнтер Дишер. — Диктатура боялась, что члены Гитлерюгенда будут перебегать в эти „свингующие“ компании, которые живут по-другому и не хотят подвергаться унификации. Нацисты опасались распространения этой „заразы“ и пытались покончить с ней.»

Одним из предлогов, позволявших произвести арест, был тот факт, что «свингующие» слушали «вражеский голос»Би-Би-Си и таким образом становились «радиопреступниками». В целях предотвращения более серьезных правонарушений с точки зрения нацистских властей и согласно закону «о наказании антипартийной и антигосударственной деятельности „ от 1934 года молодых людей бросали в тюрьмы и концентрационные лагеря. Во время войны произошло ужесточение меры наказания. Молодежь, признанная «народными вредителями“, оказывалась на каторге или приговаривалась к смертной казни.

«Свингующие» молодые люди были обречены на уничтожение. В ходе консультаций Аксмана и шефа службы безопасности Рейнхарда Гейдриха 26 января 1942 года было принято решение отправить представителей этого молодежного течения в концентрационный лагерь. «Лишь применив жестокие меры, мы сможем покончить с этой опасной англофильской экспансией в дни, когда Германия борется за своё существование.» Почти все «свинг-кидс» были арестованы гестапо. Затем их частично отправили на фронт в составе «штрафных» батальонов или поместили в молодежный концлагерь Моринген. Гюнтер Дишер тоже был арестован тайной полицией . Когда он на допросе наивно и смело заявил, что он желает быть свободным человеком и потому не вступает в Гитлерюгенд, его бросили в концентрационный лагерь. Танцы закончились. «О существовании этого лагеря мы знали. Но в 1939 году мы ещё не знали, что там можно было голодать и сдохнуть,» — говорит Дишер.

Голод, побои, принудительный труд на военном заводе, болезни, унижения ожидали Гюнтера Дишера в Морингене. «Ступайте на кладбище Морингена, и вы убедитесь, что эсэсовцы закопали там 150 юношей.» До июля 1944 года через Моринген прошли 1386 человек, осужденных по политическим и уголовным статьям.

В других крупных городах рейха тоже появлялись неформальные молодежные объединения: в Лейпциге существовала «Стая», в Вене были «Шаркуны», а в Мюнхене «Пузыри». Их объединяло желание вести свободную жизнь и уклонение от пребывания в Гитлерюгенде. Участники этих объединений давали друг другу романтические прозвища: «Пираты эдельвейса», «Навахос», «Красный икс». Название «Пираты эдельвейса» стало общим для всех этих групп, а нежный альпийский цветок превратился в их эмблему. «Пираты эдельвейса» не только занимались безобидными танцами, но и, оправдывая своё название, хулиганили на улицах во время ночного затемнения. Они также считались «политическими» врагами рейха, поэтому полиция их беспощадно преследовала.

В условиях диктатуры террора понятия криминальной и политической деятельности в Германии приблизились друг к другу. Всё, что выходило за рамки, разрешенные государством, расценивалось как «подрывное», «антинародное», «культурно-большевистское» и «беспризорное».

Деятельность «бундовской» молодежи была запрещена. Её представители были вынуждены либо влиться в Гитлерюгенд, либо оказались за решеткой. Один из её вождей и создателей Роберт Ольберман был арестован и скончался после пяти лет пребывания в концлагере Дахау. Глава движения «Д.ё. 11» Эберхард Кёбель бежал из Германии. Его соратник Хельмут Хирш был казнен.

К числу непримиримых политических противников режима принадлежали члены «Социалистической рабочей молодежи», являвшиеся молодежным крылом запрещенной социалистической партии Германии, и коммунистические юношеские группы. Они распространяли листовки, писали антиправительственные лозунги на стенах и материально поддерживали семьи политических заключенных. Их деятельность не могла принять широкий размах, так как после создания и существования в течении нескольких месяцев полиция уничтожала эти объединения. Тысячи юных коммунистов и социалистов были заключены в концентрационные лагеря.

Участники движения христианской молодежи также боролись против режима. В 1942 году в Мюнхене состоялся судебный процесс над членами католической молодежной группы по обвинению в государственной измене. Лидер группы семнадцатилетний Вальтер Клингенбек был казнен в 1943 году. В октябре 1942 года нацистский народный суд приговорил к смертной казни члена секты «Церковь Иисуса Христа и святых последнего дня» Хельмута Хюбенера. За написание антивоенных и антинацистских листовок ему в возрасте 17 лет отрубили голову.

Наибольшую известность среди католического и «бундовского» молодежного сопротивления получила группа «Белая роза», созданная сестрами Шоль. Они распространяли листовки, писали антивоенные лозунги на домах и пытались настроить университетскую молодежь против правящего режима. Вскоре после выступления Геббельса в берлинском «Спортпаласте», посвященного мобилизации всех сил для «тотальной» войны, члены «Белой розы» были арестованы. Имперский судья Роланд Фрайслер, прославившийся своей жестокостью, приговорил их к смерти.

В качестве «устрашения и предупредительной меры» гестапо 10 ноября 1944 года повесило без суда и приговора шесть молодых людей в возрасте от 16 до 18 лет в кёльнском районе Эренфельд. Почти целые сутки они провисели на виселице. Младшим среди них был шестнадцатилетний ученик кровельщика Бартоломеус Шинк. Юноши входили в местную группу «Пиратов эдельвейса» и занимались запрещенной деятельностью. Они прятали бежавших заключенных, дезертиров и планировали нападения на функционеров партии и служащих гестапо. Всего за годы войны нацисты казнили 162 молодых человека в возрасте от 16 и до 25 лет по обвинению в антиправительственных выступлениях. Однако, эти казни не уберегли «тысячелетний рейх» от поражения.

Победоносные походы «величайшей армии всех времен» остались в прошлом. С ноября 1942 года в заснеженном Сталинграде истекала кровью окруженная шестая армия вермахта. Захват города был параноидальной идеей Гитлера. Причиной этому было не столько стратегическое значение города, сколько его название. Взятием Сталинграда он хотел нанести символический смертельный удар своему заклятому врагу — Советскому Союзу. «Следует отнять у коммунизма его святыню.»

Однако, вместо поражения Сталина битва на Волге обернулась для Германии катастрофой на Востоке. Все просьбы генералов предпринять прорыв из котла были отклонены Гитлером. Приказ фанатика гласил: «Бой до последнего патрона.» Окруженная армия медленно исчезала. Голод, холод и снаряды противника косили её ряды. Всего на восточном фронте только за январь 1943 года погибло 180 000 немецких солдат. Из 300 000 военнослужащих, попавших в котел в ноябре, до русского плена дожили 90 000 . И только 6000 из их числа смогли вернуться на родину.

Близость смерти отрезвила многих приверженцев гитлеризма, которые с воодушевлением и мечтами о славе отправились на войну. Один молодой офицер писал с горечью из Сталинграда: «На моей батарее осталось всего 26 снарядов. Это весь запас, и подвоз не ожидается. Личный состав прячется в подвале и сжигает мебель, чтобы согреться. Нам осталось только сдохнуть или отправиться в Сибирь. И это не самое худшее. У меня кровь закипает внутри, когда я понимаю всю бессмысленность предприятия, ради которого мы очутились здесь.»

Другие старались до последнего держаться за свои убеждения. «Для меня целью этой борьбы является становление моего народа. Вот итоговая черта под современной историей. Только ради этого можно оправдать наши жертвы. Для меня превыше всего на свете мой народ.» Эти молодые люди погибли, потому что этого захотел Гитлер. Они были для него всего лишь инструментом осуществления собственных утопий. Вначале их отправляли на фронт под лозунгом достижения победы, затем под лозунгом предотвращения военного поражения.

В январе 1943 года президент США Рузвельт и премьер-министр Англии Черчилль потребовали от Германии безоговорочной капитуляции. Нацистская пропаганда намеренно раздувала слухи внутри рейха о том, что в случае победы союзников Германия будет оккупирована и разрушена, а её население уничтожено. «Рушатся наши стены, но наши сердца — никогда.» Германия стала жить под знаком борьбы до «горького» конца. «Молодежь знает, что за нами все мосты сожжены, — патетически восклицал Аксман. — Лишь один лозунг существует для народа и для молодежи, которые верят нашему фюреру: Вперед!»

Уже в начале 1942 года вождь Гитлерюгенда Аксман приступил к работе над указом «фюрера» о создании военных подразделений немецкой молодежи. Аксман создавал концепцию «централизованного руководства немецкой молодежью при выполнении тех задач, которые ей приходится решать в рамках своего участия в войне.» Продолжая политику Шираха, Аксман стремился официально закрепить полное и единоличное право Гитлерюгенда на воспитание молодого поколения и его использования в военных целях. Ему были не нужны конкуренты.

Почти два года продолжались консультации с министерством образования, министерством труда, министерством внутренних дел, министерством воздушного флота, штабом военно-морских сил, службой занятости и министерством вооружения и военной продукции. Все эти ведомства выдвигали свои претензии на право распоряжаться жизнями подрастающего поколения и иметь в условиях войны большие людские резервы. Наконец, 2 декабря 1943 года на свет появился документ под названием «Порядок привлечения немецкой молодежи к выполнению заданий военного характера», подписанный Герингом, Ламмерсом, Кейтелем и Борманом. Аксман проиграл. Руководство Гитлерюгенда отныне стало иметь ещё меньше власти над молодежью, чем оно имело её перед принятием документа, а его влияние на молодых людей стало испытывать многие ограничения со стороны других ведомств. Постепенно главная задача руководителя Гитлерюгенда свелась к тому, что он с затратой больших средств и усилий рекрутировал молодежь для нужд различных структур рейха, которые, разумеется, были ему неподконтрольны.

Планы Шираха по превращению Гитлерюгенда в государство в государстве провалились. Во время войны у всех появилась нужда в «прекрасной» молодежи, которую воспитал Гитлерюгенд. На четвертом году войны главный печатный орган руководства Гитлерюгенда «Молодая Германия» резюмировал: «Перед лицом врага, который грозит нам уничтожением, юноши и девушки Гитлерюгенда благодарны фюреру. В тяжелейших условиях войны им не пришлось сидеть без дела и слабеть духом, наоборот, с юных лет они смогли закалиться, окрепнуть морально и физически.» Вскоре этой «закалившейся» молодежи предстояло показать своё самообладание и выучку на поле брани.

После катастрофы под Сталинградом в феврале 1943 года началось всеобщее вовлечение немецкой молодежи в войну. Гитлер потребовал мобилизации всех людских ресурсов — от детей из Юнгфолька до стариков. Выступая с фанатичной речью в берлинском «Спортпаласте», Геббельс призвал слушателей держаться до конца и мобилизовать все силы для победы в войне: «Вы верите вместе с фюрером и нами в конечную полную победу немецкого народа? — спрашивал захлёбывающимся голосом подстрекатель. — Вы решились следовать за фюрером, чтобы победить? Вы лично готовы на жертвы ради этого? Вы готовы к тотальной войне? Вы хотите такую войну, масштабы и формы которой вы сегодня пока не можете представить себе? Ваша вера в фюрера сегодня больше, непоколебимее и тверже, чем когда-либо?» Волна восторга прокатилась по огромному спортивному дворцу. Толпа неистовствовала. В состоянии экстаза люди вскакивали с мест и на каждый вопрос отвечали рычащим «да».

Многие годы спустя бывший член Гитлерюгенда, ставший в послевоенное время шеф-редактором крупнейшего канала телевидения ЦДФ, Райнхард Аппель вспоминал: «Восторг был полный. Взрослые люди подпрыгивали и кричали:» Да, мы хотим тотальную войну!» Это просто невероятно, как можно манипулировать людьми, и в особенности, молодыми.»

Счастливый Геббельс на следующее утро писал в своем дневнике: «Настроение народа можно назвать диким неистовством. Я привожу публику в состояние полнейшего духовного подъема. Заключительная часть мероприятия тонет в хаосе дикого энтузиазма. Народ готов на всё ради победы и войны. А в конце речи я просто сказал им: О, народ, вставай и иди на бой!»

К началу 1943 года мечты Гитлера о расширении немецкого жизненного пространства были реализованы, хотя бы в отношении военнослужащих. Немецкие солдаты были повсюду: от мыса Нордкап в Норвегии до песков Северной Африки, от берегов Атлантики до заснеженных равнин России. Однако уже давно война охватила и территорию Германии. Целая армия солдат несла службу у зенитных орудий, чтобы защищать от бомб союзников немецкие города, аэродромы, оборонные предприятия и индустриальные районы. Людские резервы были почти исчерпаны, а командующий авиацией Геринг выискивал новые возможности для призыва тех, кто был способен держать оружие. Нельзя ли мобилизовать на службу в войска противовоздушной обороны учащихся школ 1926 и 1927 годов рождения? Ведь 100 подростков вполне смогут заменить 70 взрослых солдат. Военно-морской флот тоже мечтал укомплектовать свою зенитную артиллерию зелеными юнцами. Серый кардинал Гитлера Мартин Борман был настроен против: «Вражеская пропаганда может использовать этот факт: Германия, мол, исчерпала свои людские резервы, и в качестве последней меры, мобилизует детей.» Однако Герингу удалось настоять на своем. Распоряжение «О мобилизации немецкой молодежи в военно-воздушные силы на вспомогательные работы» от 22 января 1943 года позволило на законном основании привлечь юношей подросткового возраста к выполнению военных задач. Молодежь призывали прямо со школьной скамьи не только в геринговские люфтваффе, но и в военно-морской флот, войска СС и вермахт. Всего до конца войны было призвано в зенитную артиллерию всех родов войск более 200 000 юношей.

Тем не менее, Геринг утверждал, что «юношей, занятых на вспомогательных работах в военно-воздушных силах, нельзя считать солдатами в истинном понимании этого слова. Они продолжают оставаться школьниками даже во время исполнения ими служебных обязанностей.» Руководство Гитлерюгенда придерживалось похожей позиции. «Помощники» зенитчиков продолжали числиться в местных организациях Гитлерюгенда, носили форму летных секций этой организации и соответствующую нарукавную повязку. Во время присяги они были должны обещать «быть верными, храбрыми, дисциплинированными при выполнении своего долга, как и подобает члену Гитлерюгенда.»

Согласно этому документу, члены Гитлерюгенда, находясь на батареях, в свободное время были обязаны учиться, а также проходить идеологическую подготовку. В действительности ни Гитлерюгенд, ни школа не могли никоим образом влиять на подростков во время их пребывания на службе. Эти предписания документа остались только на бумаге. Естественно, подручные Гитлера прекрасно понимали, что помощники зенитчиков являются на деле всего лишь самыми молодыми солдатами диктатора. Ширах громогласно заявил, что «они наводят мосты от гражданской обороны к солдатскому ратному труду.» Геринг подчеркивал: «Молодые люди гордятся тем, что не достигнув призывного возраста, они могут внести свой вклад в победу Германии в рамках помощи вермахту.» Задачей гитлеровского руководства стало поддержание энтузиазма и чувства гордости у подростков относительно их участия в «достижении конечной победы.»

Национал-социалистическое воспитание приносило свои плоды. Юноши были счастливы. «Мы радовались, получив назначение. Нашему восторгу не было границ, — вспоминает Лотар Гулих. — С нами был наш учитель немецкого языка. Он как раз проводил урок. Глядя на нас, он постучал пальцем по своему лбу и сказал, что мы — полные идиоты.» Пауль Келенбек, служивший помощником на зенитной батарее в Гамбурге, свидетельствует: «Битва под Сталинградом была действительно первым большим поражением, которое заметил немецкий народ. И нам стало понятно, что речь идет об исходе войны и мы должны помочь в достижении победы.»

Военная служба начиналась с четырехнедельной подготовки. В роли инструкторов выступали унтер-офицеры тех подразделений, в которые попадали подростки. Их готовили на должности прожектористов и орудийной прислуги. Они обслуживали радиостанции и приборы управления огнем, служили заряжающими и наводчиками. Им приходилось иметь дело даже с боеприпасами весом до 46 килограммов. Они проходили службу как на батареях крупнокалиберных зенитных орудий калибром от 88 мм до 128 мм орудий, так и на батареях скорострельных зенитных установок калибром 20 мм. «Я до конца своей жизни не забуду устройство и правила пользования артиллерийского орудия, — говорит Лотар Гулих. — Мы заучили всё досконально. Иногда ночью унтер-офицер срывал одеяло с меня и кричал „На какое орудие ты обучаешься?“ Я орал в ответ „Я буду обслуживать 105 мм орудие СКС32НЛ и 88 мм орудие МПЛС30Д.“

После обучения начиналось дежурство на боевых позициях. «Мы жили в бараке и спали на двухэтажных кроватях. Нас было 24 юноши, и нам выдали форму, какую выдают новобранцам в армии. Она была нам велика, особенно мне. Рубашка свисала до колен, а огромные трусы приходилось подтягивать до груди,» — вспоминает Йоахим Эллерт, которому исполнилось тогда 16 лет.

У многих юношей сбылась заветная мечта, которую вдолбила в их головы нацистская пропаганда: они наконец-то станут солдатами. Им всё еще приходилось носить нарукавные повязки Гитлерюгенда, и они воспринимали это как оскорбление. Они не хотели быть больше членами Гитлерюгенда, ведь им теперь приходится рисковать жизнью на батарейных позициях под бомбами противника. Их нужно теперь считать полноценными солдатами. При любом удобном случае они расставались с нарукавными повязками без сожаления. Эти юноши больше не нуждались в напоминаниях о том, что государство продолжало считать их детьми.

Под огнем боя они начинали узнавать истинное лицо войны. Это в первую очередь касалось тех, кто служил в Берлине и других крупных городах. Батареи зенитных орудий наряду с промышленными объектами и аэродромами постоянно становились мишенями для вражеских бомбардировщиков. «По ночам я дежурил рядом с 20 мм четырехствольной зенитной установкой на крышах производственных корпусов фирмы „Сименс-Шуккерт“. Было очень неуютно. Там я понял, что война не похожа на горнило, в котором должны закаляться немецкие мужчины. Впервые я испытал смертельный страх, будучи ребенком,» — рассказывает Клаус Бёллинг о своем фронтовом опыте.

Для Петера Бёниша первое отражение авиационного налета стало шоком: «Я служил в прожекторной батарее. Мы часто прибегали к приёму под названием „Саван мертвеца“. Мы разбирали прожектор и вынимали отражательное зеркало. В этом случае свет не фокусировался в пучок, а упирался широким фронтом в облака. При низкой облачности это здорово помогало немецким перехватчикам обнаружить самолеты противника. Однако тем, кто находился внизу, приходилось несладко. Они становились прекрасной мишенью. На них сыпались бомбы как из мешка. Многим из нас было по 15 лет. Во время налетов и бомбежек большинство заработало нервные болезни и контузии. Некоторые погибли.»

Гитлеровские солдаты-школьники были детьми, от которых изо дня в день требовали стать мужчинами. Во время перерывов между налетами они всё ещё играли, получали в качестве спецпайка сладости и сигареты, плакали во сне и звали своих матерей. Они хотели считать себя полноценными бойцами, и поэтому им приходилось умирать солдатской смертью. Аксман, сам не желая того, показал своё лицемерие и пренебрежение к человеческим жизням, выступив со следующими словами:»Некоторые батареи зенитных орудий, укомплектованные помощниками зенитчиков, были полностью уничтожены прямыми попаданиями авиабомб. Мы смогли лишь посмертно наградить героев. В столице рейха мы пережили трогательную сцену, когда железные кресты, заслуженные этими парнями, пришлось возлагать на их гробы.» Именно, благодаря Аксману эти погибшие дети, награжденные крестами, так и не узнали мирную жизнь.

Остров, окруженный бушующими морскими волнами Северного моря, стал братской могилой 150 школьников из Шлезвиг-Гольштейна, Восточной Пруссии, Силезии, Померании. Этот остров называется Гельголанд. Здесь находилась сильно укрепленная база военно-морских сил с укрытием для подводных лодок и мощной радиолокационной станцией, имевшей дальность обнаружения до 600 километров. Остров располагался как раз на пути следования союзных бомбардировщиков, направлявшихся на бомбардировку Германии. Каждую ночь звучала тревожная сирена. За три недели до конца войны союзники решили покончить с немецким гарнизоном на острове. Английская авиация 18 апреля 1945 года нанесла бомбово-штурмовой удар страшной силы по всем военным объектам острова. В налете, продолжавшемся два часа, приняли участие 1000 бомбардировщиков.

Лотар Гулих, служивший тогда в прислуге зенитной батареи «Вестклиппе», вспоминает: «С помощью бинокля я мог видеть, как раскрываются бомболюки в днищах самолетов и множество бомб вываливается прямо на нас. Буквально через пару минут все орудия были уничтожены. Некоторые были взрывами сброшены со скал. Орудийные расчеты, конечно, все погибли. Мой командир крикнул:»Спасайся, кто может!» Я бросился подальше от наших позиций в сторону поля. Вокруг падали бомбы. Наконец я забился на дно большой воронки. Там уже лежал один фельдфебель в луже крови. Он был намного старше, чем я. У него была разворочена грудь. Я хотел бежать, но бомбы падали то тут, то там. Фельдфебель был ещё жив. Он сказал мне:»Парень, останься со мной!» Потом он скончался. Все два часа налета я просидел в этой воронке. Едва самолеты улетели, я вылез. Повсюду лежали убитые. На моей батарее все были мертвы. Большинство моих школьных товарищей погибло в этот день.»

Несмотря на потери, многие юноши сражались в полном убеждении, что они должны защитить свою родину и свои семьи от врага. При этом они забывали об очевидной истине: их враги стали врагами лишь после захватнических нападений Гитлера. Чувство долга, дисциплина, исполнительность и гордость за свои меткие выстрелы по самолетам противника заставляли их сражаться, рискуя собственными жизнями. Они наносили весьма серьезный ущерб противнику. Потери среди бомбардировщиков союзных сил, сбитых огнем зенитной артиллерии, были равны количеству бомбардировщиков, уничтоженных немецкими самолетами-истребителями. Во время ночного налета на Эссен в марте 1943 года из 422 участвовавших самолета лишь 153 бомбардировщика смогли прорваться к городу. Во время «битвы за Рур», продолжавшейся с марта по июнь 1943 года из 18506 бомбардировщиков американо-английской авиации было сбито 872 самолета, 2126 самолет повреждено. В ходе больших налетов на Берлин в августе 1943 года было сбито 176 самолетов, а 114 получили повреждения. Итого, потери вражеской авиации составили 14 процентов. Юноши, которые смогли подтвердить сбитые самолеты, были награждены.

Гитлер хотел сделать свою молодежь «жесткой как кожа и твердой как крупповская сталь.» Жестокие будни войны сделали её такой. Сегодня те, кто дожили до наших дней, не могут поверить, что это они сами были когда-то настолько огрубевшими и ожесточившимися перед лицом смертельной опасности. Один из бывших малолетних зенитчиков с содроганием вспоминает о тех днях: «Как-то раз наша батарея сбила английский самолет „Москито“. Самолет упал неподалеку и не взорвался. Мы побежали сразу туда и увидели двух мертвых летчиков. Они задохнулись в кабине, прямо в своих креслах. Мы к тому времени уже насмотрелись на всякие жуткие ситуации и мертвых людей. Нами двигало чистое любопытство, когда мы побежали смотреть на самолет. Нас интересовало не только вооружение и боеприпасы на английской машине, но и одежда пилотов. Мы стянули с мертвецов всю их одежду: сапоги, комбинезоны. Все их вещи мы забрали себе. Угрызения совести или чувство неловкости никого из нас не мучили. Я ложился спать в тот вечер и подумал: „Фолькер, Ужасно то, что вы сделали.“ Конечно, наше поведение можно было объяснить лишь тем, что нас так воспитали.»

В государстве, в котором понятие личности было сведено на нет, а маршировка строевым шагом в общей колонне стало повседневной нормой, лозунг «Главное — это участие!» значил для молодых людей гораздо больше, чем в любом другом государстве. Ещё хуже, чем участие во всех военных мероприятиях, было неучастие в них. Клаус Бёллинг знает об этом из собственного опыта. Вначале он, как и остальные его товарищи вступил в Гитлерюгенд. Одно время он даже возглавлял небольшое подразделение этой организации. Немецкие офицеры были для него образцом будущей карьеры. Клаус даже ездил на празднование дня рождения Гитлера и записался добровольцем в зенитную артиллерию Берлина.

И вдруг мир для него обрушился. «Мой отец сказал мне, что нашу мать арестовали и отправили в фильтрационный лагерь, а я должен снять форму: „Через пару дней тебя и так выгонят. Твоя мать — еврейка, поэтому ты не подлежишь призыву в армию“. Юноша впервые узнал о еврейском происхождении матери. Теперь ему предстояло узнать, что он не достоин сражаться за фюрера и немецкий народ. Лишь сегодня он разглядел истинное лицо подлой системы. „Через 14 дней я получил документ о моём увольнении. Перед этим я сумел посетить в лагере мать перед её отправкой в Аушвиц. К тому времени я уже расстался с формой солдата противовоздушной обороны. Она взяла меня крепко за руку и заплакала. У неё был жалкий вид, она была вся бледная и прозрачная. Она хотела прекратить свои рыдания, но не смогла остановиться. От сознания того, что происходит что-то ужасное со мной и моей матерью, начал плакать и я. Я плакал не от чувства жалости к себе и не потому, что с меня сорвали повязку со свастикой. Я плакал потому, что мне было жаль мою мать. Это был момент, когда я впервые инстинктивно понял сущность режима: Ты исключен из списков. Ты теперь никто.“ Клаус Бёллинг не попал на службу в зенитную артиллерию. Вместо армейской карьеры он был мобилизован в качестве „полукровки первой категории“ в строительную организацию Тодта и направлен на строительство укреплений на Западный фронт.

Мобилизация молодых людей подросткового возраста в войска противовоздушной обороны была лишь началом участия молодежи в войне. К концу 1943 года потери вермахта составили 4,2 миллиона человек. Примерно 1,8 миллиона было убито, ещё больше ранено, сотни тысяч пропали без вести или оказались в плену. Молодые люди могли принять участие в войне, добровольно записавшись в армию. Официально поступить на воинскую службу можно было лишь при достижении 19 лет. При этом добровольцев принимали и в семнадцатилетнем возрасте. Однако война внесла свои коррективы в установленный порядок. В 1941/1942 годах призывали восемнадцатилетних. В 1943/1944 годах в армию мобилизовали семнадцатилетних, а в 1945 году начали забирать шестнадцатилетних. В 1944 году в армию на добровольной основе могли вступать уже шестнадцатилетние подростки 1928 года рождения.

Аксман назвал 1943 год годом привлечения молодежи к участию в военных действиях. Однако уже в 1944 году Гитлерюгенд превратился в движение добровольцев по вступлению в вермахт. Почти 120 военно-воспитательных лагерей готовили непрерывно пополнение для вермахта. Руководство войск СС также было заинтересовано в таких лагерях. Вскоре после договоренности между Аксманом и Гиммлером войска СС организовали для своих нужд 40 подобных лагерей, в которые набирали свои кадры из Гитлерюгенда. Тем не менее шеф кадрового управления СС Готтлоб Бергер сетовал на то, что «руководство Гитлерюгенда не может обеспечить нас юношами, которые безупречны в расовом отношении.»

Командование СС проводило регулярные рекламные компании, приглашая юношей вступать в войска СС. Однако не всегда так называемые «добровольцы» войск СС оказывались в войске Гиммлера по собственному желанию. СС прибегала к различным уловкам, чтобы рекрутировать в свои ряды тех юношей, которые по её критериям годились для службы в этих элитных войсках. Ульрих Крюгер, прошедший санитарную подготовку в Гитлерюгенде, вспоминает о том, как во время работы медицинской комиссии проходила проверка юношей на наличие туберкулеза: «После рентгена они подходили к столу и получали формуляр. На нем было написано, что такой-то прошел такие-то обследования. Далее стояли место, дата, подпись, а ниже маленькими буквами шла надпись:»Данным удостоверяю, что вступаю добровольно в войска СС». Тогда я подумал: Картина получается некрасивая. Людям дают подписывать бумагу, даже не объясняя её сути.» Лотар Шмитц рассказывает о рекламной акции войск СС, проводившейся в бюро имперской службы занятости. И здесь не обошлось без уловок. «Здесь можно было получить всё, что мы хотели. Нам налили пива и угостили сосисками. И здесь же нам предложили заполнить бумаги для вступления в войска СС. Это было вполне нормально. Каждому, кто не хотел вступать в СС, клятвенно обещали службу в кавалерии или на флоте, или ещё где-нибудь. Они сразу же простым карандашом вычеркивали слово „войска СС“ и вписывали другое. Я уверен, что не проходило и десяти минут, новая надпись стиралась и оставались только СС.»

Войска СС считались элитным родом войск. Однако по мере резкого увеличения их численности к концу войны элитарный характер был сведен на нет. У подразделений СС была сомнительная слава частей, которые не только проявляли фанатизм во время боевых действий, но и сражались с противником, не принимая во внимание свои потери и реальную оценку ситуации. Поэтому находилось немало молодых людей, которые стремились избежать службы в войсках СС, предпочитая вступить в вермахт. Было бы ошибкой считать, что СС заставляла насильно немецких юношей проходить службу в её боевых частях. Имидж принадлежности к элите рейха заставлял сильнее биться многие наивные сердца молодых людей.

Однажды Альберт Бастиан получил приглашение от Гитлерюгенда пройти медицинское обследование на предмет его годности к ответственному поручению. Обследование проводили врачи СС. «Когда я пришел, то увидел трех людей за столом. Они сказали мне:»Ну, парень, такие здоровые, крепкие ребята как ты нам нужны? Или ты трусишь?» Тут во мне сыграло самолюбие, и я согласился.

Однако, когда Бастиан пришел домой и поделился «радостным» известием с матерью, то получил резкую отповедь. «Моя мать пристально посмотрела на меня , затем заплакала и сказала обреченно:»Да они же все преступники, бандиты. Они совсем совесть потеряли. Ты же ещё ребенок!» И она вышла из комнаты,захлопнув за собой дверь. Я услышал, как она ругалась на дворе.» Мать Альберта Бастиана позаботилась о том, чтобы её сын не служил в войсках СС. Другим повезло меньше.

Артур Аксман уважал только желания своего «фюрера». Молодежь была тем самым «чудо-оружием», с помощью которого он хотел влиять на Гитлера. После поражения под Сталинградом он считал, что его шансы значительно возросли. «Впервые после нескольких лет войны мы спрашивали себя, можем ли мы ещё выиграть войну. Мы не хотели её проиграть. Нужно было действовать. Бездействие было равнозначно смерти. Именно, молодое поколение, будущее которого находилось под угрозой, должно было помочь в этом.» Аксман предложил создать добровольческую отборную дивизию, укомплектованную молодежью из Гитлерюгенда. По его замыслу, это был бы отличный подарок ко дню рождению Гитлера. «Эта дивизия должна была стать отражением жертвенности немецкой молодежи и символом её решимости выстоять в трудный час,» — заявил Курт Майер по кличке «Майер-танк». После смерти своего предщественника Фрица Витта, командовавшего дивизией добровольцев из Гитлерюгенда, этот тридцатитрёхлетний бригадефюрер СС стал самым молодым командиром дивизии в нацистской армии. После войны Майер предстал перед военным судом за хладнокровное убийство группы канадских пленных военнослужащих, совершенное в зоне действия его дивизии.

Гитлер с радостью приветствовал создание новой дивизии. Геббельс был настроен более скептично:»О нас наверняка скажут, что мы хотим за счет молодежи заткнуть наши прорехи в людских резервах.» В 1943 году из шестнадцати-восемнадцатилетних юношей была создана 12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд». Основу дивизии составили офицеры и унтер-офицеры полка СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Это был один из самых отборных и подготовленных подразделений войск СС. В дивизии ощущалась острая нехватка младших командиров на уровне командиров взводов. Вчерашние гитлерюгендовцы, прошедшие подготовку в военных учебных лагерях и показавшие при этом хорошие результаты, были отправлены на трёхмесячные курсы в училище войск СС Лауенбург. После его окончания они получили звания унтер-офицеров и вернулись в свою дивизию. Кроме того, в дивизию на командные должности прибыла большая группа офицеров вермахта, которые когда-то занимали руководящие должности в организациях Гитлерюгенда.

Примерно 20 000 «добровольцев» было рекрутировано в качестве солдат непосредственно в военных учебных лагерях. Среди «добровольцев» были не только юноши, согласившиеся по собственному желанию служить в частях СС, но и те, которые попали в СС под давлением. Бернхард Хайзиг хотел служить в танковых войсках. О службе в войсках СС он и не думал. Во время работы медицинской комиссии к нему подошел офицер СС. «У него была только одна рука. Меня это здорово смутило. Он сразу спросил меня, не хочу ли я записаться к ним. Я ответил, что уже подал заявление. Тогда он сказал: „Мы прекрасно вооружены. У нас много танков. Или вы имеете что-то против нас?“ В его голосе послышалась угроза. Конечно, я ничего не имел против и ответил:»Почему нет?» Мы знали, что эти дивизии действительно лучше вооружены и лучше снабжаются.»

Вначале новобранцы попали в бельгийское местечко Беверлоо, где происходила комплектация дивизии. С вооружением дела обстояли невавжно. В октябре 1943 года 12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд» имела в распоряжении всего лишь четыре танка Т-4 и четыре «Пантеры». Артиллерия была представлена легкими полевыми гаубицами. Грузовые автомобили были столь изношены, что едва могли ездить. Лишь к концу года ситуация изменилась, и личный состав дивизии приступил к полевой подготовке.

Молодым солдатам постоянно внушали, что отныне они служат в элитном соединении. В первое время Бернхард Хайзиг переживал из-за названия дивизии, которое ему напоминало о вчерашнем детстве. Однако позже он стал носить нарукавную повязку своей дивизии с гордостью. «Мы считали, что мы — нечто особенное и героическое, что мы — лучшая дивизия вооруженных сил.» Первым командиром дивизии, которую противник называл «детской дивизией», стал тридцатичетырехлетний бригадефюрер СС Витт. В июне 1944 года дивизия была переброшена на Западный фронт. День высадки десанта союзников в Нормандии, который получил название «дня страшного суда», стал началом испытаний и для дивизии СС «Гитлерюгенд».

Когда ранним утром 6 июня 1944 года первые солнечные лучи осветили волны пролива Ла-Манш, вся водная гладь до горизонта была занята многочисленными судами огромного военного флота. У немецких солдат-наблюдателей не осталось никаких сомнений относительно увиденной картины. Высадка союзников началась. Ровно в три часа утра земля Нормандии задрожала. Тысячи английских и американских самолетов сбросили на неё свой смертоносный груз. Побережье превратилось в ад, озаряемый вспышками взрывов и пламенем пожаров. Чуть позже по немецким укреплениям открыли огонь крупнокалиберные корабельные орудия. В 6 часов 30 минут первые из 4000 десантных барж достигли мест высадки.

Высадка союзников в Нормандии стала полной неожиданностью для немецкой армии. Гитлер и его генералы ожидали её в совсем другом месте: на французском побережье пролива Па-де-Кале. Считанные километры разделяли в этом месте французский и английский берега. Верхушка рейха ещё не успела прийти в себя от такого сюрприза, как на холмах Нормандии разгорелось решающее сражение. Оно стало бойней для обеих сторон. Нормандское побережье было нашпиговано мощными укреплениями из стали и бетона. Бункера, дзоты, артиллерийские батареи с ходами сообщения, проволочные заграждения, минные поля и подводные противодесантные препятствия делали оборону немцев неприступной. Гарнизоны укреплений оказывали ожесточенное сопротивление высадившимся союзникам.

Дивизия СС «Гитлерюгенд» получила в этот же день боевой приказ. Она была должна «сбросить в море» англичан, американцев и канадцев. Дивизии предстояло совершить марш-бросок длиной 120 километров в северо-западном направлении от Парижа. Пунктом назначения был определен город Канн. На всем пути следования колонны дивизии подвергались воздушным атакам союзнической авиации. На подходе к Канну их начала обстреливать корабельная артиллерия. Вчерашние мальчики из Гитлерюгенда понесли первые потери.

Последующие дни стали для них сплошным огненным тайфуном. Уже в первом бою с канадцами солдаты «детской дивизии» уничтожили 28 танков противника, потеряв лишь шесть своих. Каждый метр земли под Канном, каждая деревня переходили из рук в руки по нескольку раз. Вооруженные танками, артиллерией, реактивными гранатометами, минометами, пулеметами и минами части дивизии СС то атаковали, то занимали оборону. Нежно-зеленые ландшафты Нормандии стали общей могилой для многих тысяч людей.

Однако наступление юношей из Гитлерюгенда было обречено. Они не могли противостоять многократному превосходству противника на суше, в воздухе и на море. Командование дивизии понимало, что «лишь посредством политических мер можно было ещё как-то достойно закончить эту войну.» Майер докладывал 16 июня: «Дивизия несет большие потери. Сложившаяся обстановка угрожает дивизии полным её уничтожением.» Подкрепления так и не прибыли. Дивизия осталась один на один с мощным противником. Тем не менее, Гитлер приказывал: «Оборонять Канн до последнего патрона.» Дивизия осталась на своих позициях и даже смогла 30 июня 1944 года отбить у англичан стратегическую высоту «112» на окраине Канна. После ожесточенных боёв и больших потерь в личном составе и технике Курт Майер вопреки приказу Гитлера оставил город в начале июля и переправил остатки дивизии на другой берег реки Орн.

Юноши, преданные своему «фюреру», в глазах Гитлера были лишь людскими резервами. Об этом свидетельствует письмо Гиммлера на имя министра труда Константина Хирля от 21 июля 1944 года: «Получив данные о том, что танковая дивизия СС „Гитлерюгенд“ потеряла 3000 человек, фюрер спросил меня, что я собираюсь предпринять. Я проинформировал фюрера о моей беседе с рейхсюгендфюрером. Я попросил у него направить в дивизию как можно больше добровольцев. Он пообещал мне 6000 добровольцев. … На сегодняшний день потери танковой дивизии СС „Гитлерюгенд“ достигли 6000 человек. Из них 2000 человек только убитыми. К сожалению, по меньшей мере у трети раненых пришлось ампутировать конечности в результате серьёзных осколочных ранений. Мы должны позаботиться о том, чтобы эти дивизии не были обескровлены, так как они, я редко употребляю подобные слова, действительно могут решить исход войны.»

Боевой дух и самопожертвование юношей из Гитлерюгенда породили мифы об этой «детской дивизии» и об исключительной, фанатической преданности Гитлеру её солдат. Что правда и что вымысел? Вольфганг Филор, служивший в то время в танковой дивизии СС «Рейх», однажды наблюдал добровольцев из Гитлерюгенда в бою: «Когда я их впервые увидел в бою, я подумал: „Боже мой, они начали отправлять на войну уже детей.“ Однажды я поймал в прицел американский танк на шоссе возле Сен-Ло и собирался подбить его. К моему ужасу, в этот момент немецкий солдат с фаустпатроном встал на моей линии огня. Конечно, я не смог выстрелить. Американский танк был прямо перед ним. Этот парень взлетел вместе с танком на воздух, потому что стрелял снизу в упор. Вот такие они были эти ребята».

Бернхард Хайзиг служил в дивизии «Гитлерюгенд». Он вспоминает о боях: «Иногда мы воспринимали наши потери как доказательство нашей мужественности в бою. У нас тогда была такая сумасбродная идеология». Он не считает себя и тогдашних своих товарищей по оружию фанатичными воинами: «Мы тогда были ещё полудетьми, с которыми можно было делать всё, что угодно. Мы бежали навстречу катастрофе. Точно так бегут лемминги навстречу смерти. Мы просто не задумывались. Во всяком случае, в этом возрасте».

Вольфганг Филор также не считает этих юношей победоносными героями в отличии от нынешних ветеранских организаций войск СС. «Они были большими героями, чем мы. У них было больше дурости и никакого опыта. Если человек был на фронте, был ранен, видел трупы, то он думает о последствиях. Мой танк подбивали пять раз. После пятого раза я уже не хотел в него залезать. Я уже не раз намочил в штаны. Благодаря своему страху я чувствовал опасность. У этих парней из Гитлерюгенда такого страха не было. Они смело шли на смерть, потому что не понимали, что с ними сейчас произойдет».

Они были детьми, которых готовили к войне и воспитали для подвигов. Битва в Нормандии стала для них жертвоприношением. В течении одного месяца дивизия потеряла четверть своих солдат и лишилась половины танков и бронеьранспортеров. В июле у дивизии была короткая передышка, длившаяся всего шесть дней. Её снова бросили в бой, когда союзники прорвали немецкую оборону между Вендом и Мальтом. В котле под Фалезом 12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд» понесла особенно большие потери во время прорыва кольца окружения. За семь дней она потеряла тысячу человек. После Сталинградской битвы дивизия пережила здесь собственный Сталинград. К осени 1944 года, когда немецкая армия отступала к границам рейха, в строю дивизии оставалась лишь половина личного состава.

Чем отчетливее становилась перспектива краха, тем отчаяннее нацистский режим пытался использовать в своих целях молодежь. После открытия второго фронта немецкая военная индустрия перестала справляться с выпуском необходимого количества продукции, поэтому сотни тысяч девушек были вынуждены бросить все свои дела и встать у станков. Для шестнадцатилетних девушек была введена шестидесятичасовая рабочая неделя. Все пропагандистские силы Германии были брошены на привлечение молодых людей к работе в военной отрасли. В 1944 году вышел фильм «Молодой орел», который в обязательном порядке посещали школьники целыми классами и отрядами Гитлерюгенда. Фильм рассказывал об учениках, которые по ночам добровольно ходили на завод и помогали изготавливать продукцию. Во время последнего этапа существования «третьего рейха» в промышленности и сельском хозяйстве в военных интересах трудились почти шесть миллионов молодых людей. Кроме того, для продолжения войны и нормального функционирования оборонной промышленности Германии на заводах работали 7,5 миллионов иностранных рабочих и военнопленных.

Фронт с угрожающей быстротой приближался к границам Германии. Осенью 1944 года американцы вышли на немецкую границу к Аахену, а советские части занимали Прибалтику. Нацистский режим судорожно пытался защитить свои границы от наступающего противника. И снова молодежь должна была затыкать собою бреши. Руководство Гитлерюгенда в спешном порядке мобилизовывало юношей с пятнадцати лет, а девушек с шестнадцати лет для работ по возведению оборонительных позиций вдоль границ. Полмиллиона подростков, из которых 125 000 составляли девушки, рыли противотанковые рвы и другие земляные укрепления. Класс Эверт Эвервин, которому в те дни исполнилось 15 лет, копал землю на «западном валу» в Айфеле. «Фронт громыхал неподалеку. По ночам горы освещались артиллерийским огнем. Ощущалось дыхание войны. Было немного страшно».

Союзнические бомбардировщики неоднократно бомбили районы возводимых укреплений, и тогда смерть смотрела в детские глаза. «Первого убитого немецкого солдата я увидел лежащим на куче песка. У него была пробита грудь. И я подумал, что, наверное, сейчас его командир пишет письмо матери погибшего. „Ваш сын пал смертью героя на поле боя за фюрера, народ и отечество“. Так никто и не узнает, что он лежит здесь на куче песка. Это были первые сомнения, посетившие меня».

Это была тяжелая физическая работа, от которой болело всё тело, все кости. При любой погоде подростки стояли по колено в грязи и работали руками, ладони которых были покрыты мозолями. Тео Николаи вспоминает о земляных работах под Кёнигсбергом: «Копать траншеи было несложно. Самое мучительное — это рытьё противотанковых рвов. Это была изматывающая работа». Юношей, которые пытались от отчаяния бежать, преследовали, ловили и безжалостно наказывали. «Их избивали и возращали на те участки, с которых они убежали. Для них начиналось моральное наказание. Их презирали. Они в наших глазах были вне закона. Мы ведь верили, что мы боремся во имя Германии».

Во время строительства земляных укреплений в Восточной Пруссии, Померании и Силезии «дети Гитлера» перелопатили миллионы кубических метров земли. За свой труд они получали одну рейхсмарку в день. Их матери, оставшиеся дома, были не в восторге от того, чем занимаются их дети. Служба безопасности СД докладывала о скептических настроениях среди матерей, чьи дети были заняты на земляных работах: «Если их не смог остановить „атлантический вал“, то неужели это могут сделать земляные насыпи и рвы».

Сознические войска придерживались такого же мнения. Английские солдаты ещё в 1939 году начали распевать шуточную песенку о «западном вале» со следующими словами: «Мы развесим своё постиранное бельё сушиться на линии Зигфрида». Совсем недолго оставалось ждать момента, когда англосаксонское бельё затрепетало на ветру по всей линии немецкой «обороны» от Клеве до швейцарской границы.

Судьба рейха ни у кого уже не вызывала сомнения, однако нацистское руководство не собиралось щадить собственную молодежь. «Германия располагает секретным оружием. Одним из видов этого оружия является молодежь, воспитанная Гитлером в национал-социалистическом духе», — однажды сказал Аксман. Нацисты, превратившие молодежь Германии в одну из шестеренок своей системы, пытались решать с её помощью любые проблемы. Случай в Зольтау стал наглядным подтверждением этой человеконенавистнической идеологии.

Маленький городок в Люнебургской пустоши был известен благодаря двум обстоятельствам. Во-первых, Зольтау был узловой железнодорожной станцией. Здесь пересекались железнодорожные ветки Гамбург — Юг и Бремен-Берлин. Во-вторых, Зольтау располагался всего в нескольких километрах от двух больших концентрационных лагерей Берген-Бельзен и Вестерборк. Годами жители Зольтау наблюдали одну и ту же картину: железнодорожные товарные вагоны, набитые людьми, катят через их городок в сторону концлагерей. «По ночам товарняки шли через Зольтау, и можно было разглядеть лица людей, выглядывающие через вагонные окошки», — вспоминает один из очевидцев.

В последние дни войны количество этих поездов заметно увеличилось. Они шли с востока. Вагоны перевозили заключенных из лагерей, которые по причине продвижения восточного фронта, эвакуировались на Запад. Во время бомбардировок поезда останавливались. Ближе к вечеру 11 апреля 1945 года британские самолеты бомбили Зольтау. Эшелон с заключенными остановился, так как охрана поспешила в укрытие. В этот момент часть заключенных смогла сбежать из поезда. Жители Зольтау перепугались. Это был страх перед возможными грабежами и эпидемией. Горожане тысячу раз слышали, что все заключенные в лагерях являются закоренелыми преступниками. В этот же день местная организация Гитлерюгенда получила приказ поймать сбежавших заключенных. Возможно, приказ был отдан местным военным комендантом.

Один из бывших гитлерюгендовцев вспоминает: «Примерно от 40 до 50 подростков из Гитлерюгенда участвовало в этой страшной охоте. Было поймано около 70 сбежавших заключнных. Их собрали на окраине города под охраной вооруженных парней из Гитлерюгенда. Когда стемнело, состоялся расстрел. Заключенных построили в ряды, а гитлерюгендовцы по команде стреляли в этих безоружных людей. Я не попал в число тех, кто расстреливал беглецов. Мне тогда было уже 17 лет, и я понимал, что здесь происходит что-то ужасное и беззаконное». От волнения, переполнившего его, наш очевидец не мог удержаться от слез.

В ту же ночь очевидец, которуму стало плохо от пережитого, с отцом пошли к руководителям местной организации Гитлерюгенда. «Мы застали там двух начальников. Мой отец спросил: „Почему вы заставляете детей делать это?“ Ему лаконично ответили:»Мы хотим воспитать молодых людей так, чтобы они не боялись жестокости и закалились». На следующее утро расстрелы продолжились».

Система воспитания строилась таким образом, чтобы даже в экстремальной ситуации молодежь ни о чем не спрашивала своё руководство. После многих лет промывания мозгов, молодые люди не должны были думать. Они должны были только действовать. «Приказ тогда решал всё, — говорит бывший член Гитлерюгенда из Зольтау. — За фюрера, народ и отечество я тогда был готов идти на расстрел. Нас с детских лет приучили в Гитлерюгенде к тому, что приказы надо обязательно выполнять».

Несколько дней спустя англичане вошли в Зольтау. Они обнаружили место массового захоронения пленных. Хроникальный фильм запечатлел, как горожане были вынуждены выкопать останки казненных узников. В яме было обнаружено 90 трупов. Сегодня простой памятный камень напоминает об этой истории.

Лишь один из участников расстрела предстал перед судом. Его приговорили к пяти годам тюрьмы. Главные виновники трагедии сумели избежать правосудия. Тех бывших подростков из Гитлерюгенда, которые принимали участие в расстреле, и сегодня продолжают мучать страшные воспоминания. Эта жуткая история лишний раз подтвердила очевидную истину: «дети Гитлера» во время этой войны одновременно были жертвами и палачами.

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Молодежь покажет свою преданность фюреру делом. Молодые люди 1928 года рождения в своем большинстве добровольно поступили на военную службу и на шестом году войны явили самые высокие показатели по количеству желающих отправиться на фронт. Тем самым эта молодежь доказала свою боеготовность и обрадовала фюрера.

Артур Аксман, руководитель Гитлерюгенда, 1945

Мы прикрепили фаустпатроны к велосипедам, одели рюкзаки на спину, оседлали велосипеды и месту боевых действий. Мы стремились добраться до него, как можно быстрее.

Вернер Ханитцш, год рождения 1928

Я хотел бы, чтобы юные призывники 1928 года рождения, самые молодые и способные молодые люди, которые служат нации с оружием в руках, были обеспечены всем необходимым. … Я прикажу, чтобы командование тщательно следило за тем, чтобы некурящие новобранцы не научились курить, когда будут выдавать сигареты.

Генрих Гиммлер, 1945

Моё желание действовать было велико. Я радовался тому, что я наконец-то понадобился для разгрома злых врагов. Затмение в моей голове и государственное воспитание сделали своё дело. Я был не в состоянии реально оценивать ситуацию. Мы ходили с гордо надутой грудью и обвешанные оружием.

Вернер Ханитцш, год рождения 1929

Действующая на Западе танковая дивизия СС «Гитлерюгенд» проявила себя наилучшим образом и за короткое время своего участия в боях заслужила признательность фюрера. Несмотря на многочисленные мнения, что дивизия, состоящая из самых молодых, необстрелянных бойцов, не сможет выполнить поставленные задачи, дивизия Гитлерюгенда героически доказала свою боеспособность.

Из рекламной листовки о танковой дивизии СС «Гитлерюгенд»

Молодежь из Гитлерюгенда имеет высокий моральный дух. Провинция Франкония за шесть недель создала из юношей Гитлерюгенда противотанковый полк. Они прекрасно сражались на различных участках фронта. Очень жаль, что эта юная и драгоценная кровь пролилась во многих сражениях. Один батальон полка уже практически уничтожен.

Из сообщения о положении дел в провинции Франкония, 1945

Основная масса молодежи становится главной обузой на войне. Она ещё физически не доросла, чтобы переносить такие испытания как голод, недостаток сна и свервысокое напряжение всех сил организма. Во время боевых действий у неё возникают серьёзные трудности со здоровьем, что ставит под вопрос целесообразность её применения на поле боя.

Генерал Вестфаль, начальник штаба командующего войсками на западном фронте

Позиции были брошены. Солдаты и солдаты-подростки в панике бежали, деморализованные ракетным обстрелом и атакой танков. Такое должно было произойти с плохо обученными новичками. Я бежал вместе со всеми. Всё же я успевал оценивать обстановку и думал о том, что бежать впереди или позади всех было бы ещё хуже.

Вольфганг фон Бух, год рождения 1928

Враг топчет нашу землю и грозит нам смертью. Прежде чем мы позволим себя убить или поработить, мы будем бесстрашно сражаться до конечной победы. Те, кто родился в 1929 году, получат многостороннюю и тщательную подготовку. Она поможет им позже храбро противостоять превосходящему противнику.

Артур Аксман, руководитель Гитлерюгенда, 1945

Мне было 16 лет. Я ничего не понимал, не имел опыта и собственных суждений, когда всё произошло. В такой ситуации лучше всего находиться в своем стаде, в своей куче. Многие поступают так. Из всех возможностей, которые нам тогда предлагали, эта была самая лучшая. Нам тогда, именно, так казалось.

Ханс-Рудольф Вильтер, год рождения 1929

Я умираю с радостью в сердце при виде беспримерных подвигов наших солдат на фронте, деяний наших женщин в тылу и невиданных в нашей истории боевых свершений молодежи, которая носит моё имя.

Адольф Гитлер, 29 апреля 1945

Мы сидели в укрытии и услышали о кончине Гитлера. Я никогда об этом не забуду. Мир рушился. Согласно сообщению, фюрер погиб во главе своих частей во время героической битвы за Берлин перед бункером рейхсканцелярии. У меня возникло чувство пустоты — фюрер погиб.

Лотар Лёвэ, год рождения 1928

Война шла шестой год. Германский рейх уже давно агонизировал. Однако для нацистской верхушки существовало только два варианта развития событий: или полная победа, или полное поражение. Осенью 1944 года ежедневные потери вермахта достигли 5000 человек. Призывая в армию подростков из Гитлерюгенда, Гитлер мобилизовывал свои последние резервы. В 1944/1945 годах в вермахт и войска СС было призвано свыше двух миллионов молодых немцев в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет. За несколько месяцев до капитуляции в армию набрали дополнительно несколько сотен тысяч пятнадцати и шестнадцатилетних подростков. В рядах вермахта можно было встретить даже детей, которым не исполнилось и четырнадцати лет. На первых порах они были даже рады принять участие в войне, считая её продолжением военных игр на свежем воздухе.

Главные «ловцы людей» в рейхе, будь то Геббельс, Гиммлер или Аксман, пытались жестокому кровопролитию придать вид воинственного героического эпоса. При этом Аксман ссылался на мистический обряд праздника солнцестояния, ставший с давних пор традицией национал-социалистического движения. «Мы хотим подчиниться закону борьбы. В мире растений и живых существ не существует жизни без борьбы. Слабый умирает, сильный остаётся. Жизненная сила — это мораль природы». В мире химер гитлеровского режима существовала только победа или только поражение. Когда под конец войны сам Гитлер решил уйти из жизни, то народ, который оказался «недостоен» существования, тоже, по его убеждению, был обязан последовать за ним. Больной цинизм главного преступника и поджигателя войны не знал границ.

Принесение в жертву детей считается одним из последних преступлений Гитлера. «Молодежь была принесена в жертву или позволила жертвовать собой, будучи обманутой, ради того, чтобы их вожди могли прожить несколько лишних дней, хотя война была уже давно проиграна», — резюмирует бывший помощник зенитчика Герхард Хефнер.

Последний призыв на военную службу был объявлен осенью 1944 года. За ночь на деревьях, руинах, заборах, на всей территории рейха были расклеены плакаты. Утром 19 октября 1944 года немцы смогли ознакомиться со свежим указом своего вождя. «Приказываю создать во всех провинциях великогерманского рейха немецкое народное ополчение из всех мужчин, способных носить оружие, в возрасте от 16 до 60 лет. Народное ополчение будет защищать отечество всеми доступными средствами и всем оружием». Это был последний рывок с помощью последних резервов и старых страшилок о врагах. «Нам известно, что наши международно-еврейские враги страстно желают уничтожить нас. Ответим им тотальным участием всех немцев в этой войне».

В эти дни в Германии отмечали 131-ю годовщину «битвы народов» под Лейпцигом. «Как тогда во время освободительной войны, — вещал Генрих Гимлер, который отвечал за резервы из числа гражданских лиц, — сегодня перед Фольксштурмом (народное ополчение) стоит задача повсюду, где враг вступит на родную землю, фанатично противостоять ему и по возможности уничтожать его». К этому времени глашатаи «тотальной войны» уже несколько раз «перетряхнули» население страны, собирая последние резервы. Все мужчины рейха, пригодные для ведения боевых действий, уже давно были отправлены на фронт. На клич «вождей» могли откликнуться только те, кто ещё оставался в тылу: раненые, больные, самые старые и самые молодые. Противники Гитлера иронизировали по поводу призыва в армию «хромых, кривых, детей и старух». Нацистский официоз «Фёлькишер беобахтер» наоборот дал ему самую высокую оценку: «Величайший, гордый, выдающийся, славный поступок, на который была способна Германия».

Режим мог надеяться на молодежь, вернее сказать, на готовность молодежи нести жертвы. Она была воспитана в этом духе. «Умереть за фюрера, народ и отечество считалось честью и долгом, так нас воспитывали», — сотни очевидцев тех событий, опрошенных нами, называют это обстоятельство в качестве главной причины своего бесприкословного участия в бессмысленной борьбе.

Культ жертвоприношения принял характер постоянного ритуала в жизни Гитлерюгенда со времен создания этой организации. Как часто молодые люди молча шагали в отсветах факельного пламени под развевающимися знаменами мимо памятников погибшим, как часто пели они с восторгом строевые песни или смотрели спектакли в летних театрах, посвященные героическим сагам средних веков или трагической гибели молодых немецких воинов в Лангемарке осенью 1914 года. Как часто они изображали войну, играя на природе, и не знали, что значит на самом деле настоящее сражение.

Фольксштурм считался вспомогательной силой вермахта, однако им руководили партийные функционеры на местах, так как после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, руководство национал-социалистической партии не доверяло армейскому генералитету. Приказ гласил: «Гауляйтеры в своих провинциях отвечают за создание и управление фольксштурмом». Гауляйтеры стали именоваться имперскими комиссарами по обороне.

Гитлер назначил Мартина Бормана ответственным за организационную часть и политическое руководство ополченцами, а военное командование новым войском принял на себя Генрих Гиммлер. Одновременное подчинение Фольксштурма сразу двум структурам было отражением борьбы за власть в нацистской верхушке. Расплачивалась за эти «игрища» молодежь своими жизнями.

Если молодой человек не хотел вступать в Фольксштурм, его с радостью брали в вермахт или войска СС, так как там всегда ощущался дефицит в людских резервах по причине больших потерь. Когда Гитлер напал на Польшу, в армию призывали девятнадцати и двадцатилетних юношей 1918 и 1919 годов рождения. С 1943 года в вермахт стали брать семнадцатилетних, а в 1944 и особенно в 1945 в войсках появились шестнадцатилетние солдаты, родившиеся в 1928 и 1929 годах. В последние недели войны в армию добровольно, без всякого военного приказа, приходили даже двенадцатилетние дети, желавшие «спасти Германию».

Аксман провозгласил 1944 год «годом добровольцев». Он направлял своих лучших ораторов на торжественные митинги по случаю призыва в армию. На первых порах добровольцы были окружены особым почетом и почестями. Уже при медицинском освидетельствовании их приветствовали, вручали грамоту, витой шнурок на погон гитлерюгендовской формы, а на построениях они стояли в первых рядах. Позднее все эти почести ушли в прошлое. Едва призывник переступал порог казармы, его начинали муштровать. «На нас кричали, нас гоняли так, что мы, лёжа на земле, не знали, где находится зад, а где перед «, — вспоминает Дитер Хильдебранд.

Иногда члены Гитлерюгенда вступали в армию целыми коллективами. Если кто-то хотел отказаться, того обвиняли в трусости. «Никому из нас и в голову не могло прийти отказаться. Мы о подобном думать не могли», — свидетельствуют другие очевидцы.

Уставшие от войны солдаты, сражавшиеся не первый год, с сожалением смотрели на «добровольцев», видя в них «кандидатов на самоубийство» и людей, которые отсрачивают окончание войны. Многие юные новобранцы с радостью и воодушевлением отправлялись на войну. Некоторые даже опасались, что они слишком поздно попадут на фронт и не успеют прославиться. «Мы находились под мощным влиянием пропаганды и знали, что мы должны победить. Нам говорили, что мы предназначены для великих дел», — говорит Йоханес Шрёдер, принимавший участие в наступлении в Арденнах.

Многие юноши мечтали совершить подвиги или погибнуть во имя благородной цели — защиты «отечества». «За какое отечество мы собирались сражаться, — вспоминает Рихард Аппель, — мы осознали намного позже. Мы готовы были жертвовать собой за преступный режим. Тогда на вещи смотрели по-другому. Никто из нас ни минуты не сомневался, что иы ведем справедливую войну. Нас учили, что жизнь — это вечная борьба. Народ должен сражаться за своё существование. Нам угрожали, и мы сражались». «Мы родились, чтобы умереть за Германию», — гласил один многих типичных лозунгов Гитлерюгенда.

Отношение молодежи к войне во многом зависило от того, при каких обстоятельствах эти молодые люди были втянуты в военные действия. Многие из них, жившие на востоке Германии, узнавали от беженцев и сводок новостей об ужасах войны, обрушившихся на мирное немецкое население. Известия о зверствах, убийствах и изнасилованиях со стороны советских частей в Неммерсдорфе (Восточная Пруссия) и Лаубане (Силезия) распространялись с быстротой молнии. Юноши считали, что они прото обязаны в этом случае взять в руки оружие. «Мы думали только об одном: защитить от русских солдат наших матерей и сестер». Подобную мотивацию умело использовала нацистская пропаганда при мобилизации новых сил, чтобы отодвинуть конец гитлеровского режима ещё на какой-то срок.

Пропаганда называла предателями тех, кто сомневался в военной победе рейха. «Личности, которые вредят нашей борьбе за жизнь, есть смертельные враги нашего народа. Они заслуживают расстрела или виселицы. Кто верит, что сможет противостоять национальным интересам, будет сметен». Зато поборники «священной народной войны» считали естественным делом вручить оружие детям и отправить из на войну.

Одни уходили воевать, не сомневаясь в своей победе, другие были просто запуганы. Редкую картину можно было наблюдать на призывных пунктах, в казармах и на самом поле боя. Седовласые старцы и молодежь с молочным цветом лица — студенты и школьники.

В виду того, что ополченцы носили желтую нарукавную повязку с надписью «Немецкий фольксштурм — вермахт», а в их карманах лежала солдатская книжка, они считались солдатами по всем военным законам. Таким образом, они попадали под действие Гаагской конвенции 1907 года. Как военнослужащие, они в случае пленения были официально защищены от расстрела в отличие от партизан. Западные союзники признали солдатский статус ополценцев в октябре 1944 года. Однако, на восточном фронте этот статус не спасал фольксштурмистов, попавших в плен, от расправы. Известно о многих случаях, когда красноармейцы расстреливали или пытали захваченных ополченцев. По этой причине многие из них позже присоединялись к частям регулярной армии или войск СС.

Были и другие мотивы подобных поступков. Не могло быть и речи о хорошем оснащении Фольксштурма оружием и амуницией. Нацистская верхушка понимала, что она не в состоянии снабдить новую миллионную армию надлежащим образом. Как правило, батальоны Фольксштурма были оснащены рзношерстным трофейным оружием, взятым с военных складов. Форменная одежда и прочее военное имущество имели сомнительное качество и не отличались единообразием. Военные, вообще, смотрели на Фольксштурм скептически. При этом они охотно ссылались на распоряжение правительства, датированное октябрем 1944 года, согласно которому «действующие части вермахта не обязаны передавать вооружение, боеприпасы, амуницию и технику создающимся подразделениям Фольксштурма». Большинство фронтовиков не видели проку во вспомогательных частях, состоящих из необученной молодежи и стариков. Для них плоховооруженные, одетые в цивильную одежду, ополченцы не были «братьями по оружию». Часто на вооружение Фольксштурма поступала древняя рухлядь, выпущенная в прошлом веке. Катастрофическое состояние дел в Фольксштурме было адекватным отражением состояния дел в «тысячелетнем рейхе» на двенадцатом году его существования. С ружьями и пригоршней патронов подростки отправлялись на передовые позиции. Многие из них могли обращаться с оружием, но их фронтовой опыт был равен нулю.

Широко разрекламированная «борьба до последней капли крови» начиналась для многих молодых ополченцев со строительных и земляных работ, с транспортировки грузов, охраны объектов, городов и деревень. Их привлекали в качестве вспомогательной силы при установке мино-взрывных заграждений. Во второй половине 1944 года, когда на фронте вермах понес большие потери, молодежь стали в больших количествах отправлять непосредственно на передовую. Многие погибали в своем первом бою. Пол лозунгом «Знамя значит больше чем смерть» молодежь Германии жертвовала собой во всех крупных сражениях заключительного этапа войны. Так было во время битвы в Нормандии, во время последнего крупного немецкого наступления в Арденнах, в феврале на Одере во время прорыва частей Красной Армии и при обороне городов-крепостей Кёнигсберг и Бреслау, которые оказались в глубоком тылу русских. Ту же картину можно было наблюдать и во время битвы за Берлин, когда зеленая молодежь наравне с солдатами была вынуждена сражаться за каждый дом в то время, как окружение Гитлера либо ударилось в бега, либо кончало жизнь самоубийством, как и сам Гитлер, боясь нести ответственность за миллионы погубленных жизней.

Люди, пережившие эти события, живы и рассказывают нам о них. Они рассказывают о судьбе обманутого молодого поколения и его бессмысленной гибели в последние дни преступной войны. Свидетельства очевидцев дают полное представление о том, что значило для молодых людей убивать и умирать ради «фюрера, народа и отечества», будучи обманутыми и запуганными.

В конце 1944 произошла битва, которая по замыслу руководства рейха должна была стать поворотным пунктом войны. Это была последняя наступательная операция Гитлера в Арденнах. «Крепость Европа» не смогла противостоять штурму антигитлеровской коалиции в июне 1944 года. Группировка немецких войск была отброшена от берегов Атлантики до границ самого рейха. Приказ Гитлера требовал сбросить вражеские войска в море. В Арденнах должна была решиться «судьба немецкого народа». Немецкому командованию удалось скрытно от противника сосредоточить к началу декабря почти 250 000 солдат, несколько тысяч танков и орудий в районе Айфеля. Для наступления были мобилизованы последние резервы вермахта. В тылу их место занял Фольсштурм, состаявший из «детей и старух». Гитлер, мня себя великим полководцем, решил поставить на арденнскую карту всё, что у него было.

Два гитлерюгендовца, добровольно вступившие в вермахт в семнадцатилетнем возрасте, Йоханес Шрёдер и Гюнтер Мюнц едва избежали гибели во время битвы в Арденнах. Они были свидетелями множества смертей своих ровесников, одетых в солдатские шинели. Они обы были ранены. Йоханес Шрёдер получил ранение в голову, а Гюнтер Мюнц потерял ногу под Рождество. Им повезло — они остались живы. Шрёдера спасли американские санитары. «Я тогда научился плакать, несмотря на Гитлерюгенд, героизм и конечную победу», — говорит Гюнтер Мюнц.

Немецкая кинохроника за декабрь 1944 года воспевала победу и показывала только счастливые лица немецких парней, отправляющихся к месту сражения. «Нам сказали, что мы являемся теми, кто переломит ход войны. Мы были предназначены для этого», — вспоминает Мюнц. Йоханес Шрёдер вторит ему: «Мы должны были победить. Хотели мы того или нет — нас никто не спрашивал».

Утром 16 декабря установилась погода, которая была на руку немецкому командованию. Её окрестили «погодой фюрера». Низкая облачность и туман не позволяли союзникам использовать свою мощную бомбардировочную и истребительную авиацию. В 6часов 30 минут 3400 немецких орудий на участке фронта шириной 120 километров начали артподготовку. Американцы были в панике. Немецкое радио, передавая новости о первом дне сражения в Арденнах, не могло скрыть ликования по поводу «быстрого крушения сопротивляющихся сил союзников». Однако первоначальный успех был достигнут в первую очередь потому, что из-за низкой облачности авиация противника не могла подняться с аэродромов.

К рождеству наступление выдохлось. Мюнц вспоминает: «Была тихая, ясная ночь. Мы были голодные и усталые. Из-за полного истощения сил я даже не думал о рождествеских праздниках. Вдруг налетели бомбардировщики и раздались взрывы. Я почувствовал страшную боль в ноге. Нога была раздроблена. Я с трудом сумел остановить кровоточение».

Американская военная кинохроника запечатлила страх на лицах плененных юных немецких солдат. Они вели себя как запуганные, беспомощные дети. Нацистский выпуск хроники, посвященный рождеству, вместо фронтовых ужасов показывал идиллические сцены раздачи немецкими солдатами подарков детям. В глазах выживших в арденнской «мясорубке» это был верх цинизма. «Рождество стало худшим днем в моей жизни , — говорит Мюнц. — Что они сделали с нами?»

На краю битвы в одном маленьком местечке всё же воцарился мир на какое-то мгновение. Два молодых американских солдата с раненым товарищем заблудились в лесу в сумерках и вышли к крестьянской ферме. На стук открыла хозяйка. Она позаботилась о раненом и накрыла рождественский стол. По случаю праздника на нем появилось даже блюдо из птицы. Вдруг в дверь снова постучали. На этот раз перед ней стояли четыре молодых немецких солдата. Женщина сказала: «Вы можете войти, но у нас уже есть гости, которых вы вряд ли посчитаете за своих друзей». «Кто там внутри»? — строго спросил немецкий унтер-офицер. Она ответила: «Американцы». Лица солдат нахмурились. И тогда эта женщина с обезоруживающей четкостью произнесла: «Послушайте, вы могли бы быть моими сыновьями и те в доме тоже. Один из них ранен. Остальные устали и проголодались, как и вы. Не будем в эту ночь думать об убийстве». Несколько секунд стояла тишина. Под конец все солдаты сидели за одним столом и отмечали рождество. Утром немцы показали американцам дорогу к своим.

Между тем началось отступление немецкой армии из Арденн. Это отступление, длившееся несколько месяцев, ещё раз показало весь абсурд войны, продолжаемой Гитлером и его шайкой. Немецкие части возвращались на свои старые позиции. Йоханес Шрёдер с товарищами занимал оборону в лесу, когда они услышали рев многих моторов. «Нас было всего 14 человек против сотни танков. Что мы могли сделать? Один за другим погибали мои товарищи. Мой напарник по окопу был ранен в шею. Меня ранили в голову». Оставшиеся в живых отступили в глубь леса. Йоханеса они приняли за убитого и оставили лежать в окопе. Его спасли американские санитары. Медицинская сестра в госпитале называла возвращенного к жизни Шрёдера «Бэби».

Более 60 000 немецких и англо-американских солдат погибли в Арденнах. Лишь в американском плену у многих немецких солдат открылись глаза на всё происходящее. «Снова и снова узнавали мы правду. В некоторые моменты мне было стыдно за то, что я немец», — говорит Шрёдер. В марте 1945 года его родственники из Айфеля получили на него похоронку. Вскоре после отпевания погибшего юноши в церкви, к ним снова пришло письмо с американской маркой на конверте. Их мальчик был жив. Ему повезло. Шрёдер до сих пор не может успокоиться, вспоминая о войне: «Эти преступники отправляли на войну четырнадцати и пятнадцатилетних. Они шли по трупам».

Даже после провала наступления в Арденнах нацистская пропаганда продолжала неустанно трубить о скорых перспективах конечной победы. «Мы прожили по-настоящему уникальный год немецкой истории, — распинался министр пропаганды Геббельс. — Немецкий народ демонстрирует величие своего морального духа, сопротивляюсь врагу. Это можно назвать только чудом, которое станет залогом нашей грядущей победы».

Нацистская пропаганда использовала любой повод для возбуждения в населении чувства ненависти к противнику и готовности умереть за «фюрера, народ и отечество». Красная Армия уже давно перешла границу рейха. Кинохроника Геббельса снова и снова показывала страшные картины советских преступлений в немецких деревнях, которые были вновь отбиты у русских немецкими частями. Изувеченные тела, изнасилованные женщины, убитые семьи прямо в своих домах. Эти кадры не были инсценированы. Илья Эренбург призвал к мести, и этот призыв был подхвачен, превратившись в боевой клич. Многие советские части, особенно в первые недели пребывания на немецкой территории, мстили за миллионы погибших соотечественников. Таким образом, действия Красной Армии невольно помогали мобилизации немецкого населения на ведение вооруженной борьбы. «Я вошел в школу и увидел сразу за дверью окровавленную, мертвую женщину с растопыренными ногами. Её изнасиловали буквально до смерти. Её муж лежал в прихожей, убитый выстрелом в затылок», — вспоминает Тео Николай. Ему было тогда шестнадцать лет. «Когда мы это увидели, ярость и ненависть охватили нас. Мы были готовы немедленно убить виновников преступления».

«Когда русские придут, они нам покажут», — думал Мартин Бергау, когда он услышал грохот канонады под Кёнигсбергом. Он был тогда членом Гитлерюгенда. И вот пришла Красная Армия, распространяя вокруг себя страх и ужас. Спасение собственных семей от насилия вторгнувшихся чужих солдат заставлял многих юношей и подростков на востоке Германии браться за оружие. «Мы чувствовали, что речь идет о жизни и смерти».

Зимой 1944/1945 годов своим упорством в обороне прославились «города-крепости». Битвы за Кёнигсберг и Бреслау стали предвестниками всеобщего краха. Нацистская пропагандисткая машина в сжатые сроки выпустила цветной монументальный фильм «Кольберг», который был в первую очередь рассчитан на молодежь. В нем прославлялись стойкость и мужество жителей городов Померании против французов во время наполеоновских войн. «Города-крепости» были должны следовать примеру предков и обороняться изо всех сил против наступающих советских войск. Картина изобиловала лозунгами типа «Есть долг защищаться и умирать» или «Великое рождается в муках».

Одновременно нацистское руководство требовало от населения и армии забыть о возможности отступления и стремиться к отражению всех атак противника. Гибель огромного количества немцев в последние дни «тотальной» войны была также вызвана переоценкой своих сил и возможностей, идеологическим упрямством и слепым повиновением приказов командования.

Печальным подтверждением этой истины стал Кёнигсберг — «восточная крепость рейха». Здесь размещалась резиденция фанатичного гауляйтера Эриха Коха. В последних числах января кольцо окружения замкнулось вокруг города. Население было в ужасе от невероятных слухов о жестокости советских солдат. Советская артиллерия методично разрушала Кёнигсберг. В подвалах домов, в подземельях и наспех построенных убежищах искали защиту от взрывов 100 000 гражданских лиц и 15 000 угнанных иностранных рабочих.

У оборонявшихся была нехватка в тяжелом вооружении и лёгкой артиллерии, в боеприпасах и людях. Военные патрули прочесывали полусгоревшие дома, переполненные подвалы и бункера в поисках дезертиров. Ходить по улицам было крайне опасно, так как из-за слабости противовоздушной обороны бомбардировшики противника безнаказанно бомбили город.

«Мы понимали, что надо обязательно оборонять Кёнигсберг. Здесь не могло быть никаких сомнений. Это была наша родина», — свидетельствует бывший член Гитлерюгенда Эрих Шварц. «Мы были вдохновлены фильмом „Кольберг“. Если мы будем держаться так, как тогда, победа будет нашей. Мы думали только таким образом».

Если фильм не носил пропагандистского характера, то посещение кинотеатра детям было заказано. «Олнажды показывали фильм для взрослых. Мы сидели в одном ряду с солдатами. После проверки документов, нас моментально выставили за дверь. Нам было запрещено его смотреть. Одако мы всё равно были готовы умереть за отечество».

В Кёнигсберге, как и повсюду в Германии полевая жандармерия устраивала обходы жилых кварталов в поисках потенциальных солдат для их последующей отправки на фронт. Обучение новобранцев занимало несколько часов. Однако на передовых позициях зачастую беспомощно чувствовали себя не только мальчики из Гитлерюгенда, но и солдаты, которых они замещали. «Огонь русских по Кёнигсбергу был чудовищен. Подростки, сидевшие с нами в окопах, кричали „мамочка“ и „помогите“. Одному было двенадцать лет, а двум по четырнадцать. Ветераны ругались:»Пусть заберут детей из окопов!» Это был хаос», — рассказывает Тео Николаи.

Ганс-Гюнтер Штарк командовал подразделением, в котором было немало малолетних солдат из Гитлерюгенда. «Я всегда говорил, когда ко мне присылали подростков, чтобы они мне сообщали свои точные данные. Мне они были нужны, потому что большинство из этих детей не доживало до следующей среды. Отправка на фронт зеленых юнцов была полной бессмыслицей. Это граничило с преступлением.» Почему же он всё таки водил их в бой?

«Мы были вынуждены так поступать для того, чтобы сохранить хоть какую-то боеспособность». Именно так были вынуждены поступать и другие командиры вермахта, поэтому в последние дни войны погибли тысячи малолетних солдат.

Эрих Шварц из Кёнигсберга пережил страшную битву за свой город, потому что во время расстался с ненужными иллюзиями. «Я должен был передать важное сообщение. Я пошел на командный пункт к нашему батальонному командиру. Когда я вошел к нему, он сидел в обнимку с русской девкой и бокалом вина. Я ещё успел тогда подумать:»Что он делает? Это же нарушение расового закона!» Тут он зарычал на меня:»Ты что здесь выискиваешь? Ты почему не на позициях с другими? Я велю тебя расстрелять!» Я бросился вон. Потом я подумал: «Нет, мне здесь больше нечего делать». Я вернулся домой и сказал матери, что больше я в Фольксштурм не пойду. Она очень обрадовалась. Я переоделся, спрятал форму в развалинах и снова стал маленьким мальчиком».

Ему повезло. Другие не хотели бессмысленно умирать и расплатились за это желание своими жизнями. Когда Эрих Шварц пробирался домой к матери, на Северном вокзале Кёнигсберга вешали юных солдат за попытку дезертировать с позиций.

Зигфрид Яновский, родившийся в 1928 году, был сыном функционера НСДАП в Кёнигсберге. Его с раннего детства воспитывали в духе национал-социализма, и в 1944 году он вступил в Фольксштурм. Хотя старые солдаты говорили, что война уже проиграна, Зигфрид и его сверстники верили в победу Германии. После того, как в одном бою несколько его друзей погибли под артиллерийским огнем, у Зигфрида пропала охота совершать героические подвиги на поле брани.

Гитлеровская пропаганда резко выступала против любых форм пораженческих настроений, полностью игнорируя реальность. «Наблюдая за обороной Кёнигсберга, наполняешься чувством радости и спокойной уверенности. Ваши выдержка и спокойствие приводят в восхищение», — было напечатано ещё в начале апреля 1945 года в газете «Фёлькишер беобахтер».

Последний штурм города на Балтийском побережье начался 6 апреля. Советская артиллерия открыла мощный огонь по окруженной немецкой группировке. Гауляйтер Эрих Кох за несколько дней до штурма покинул Кёнигсберг. В телеграмме на имя Гитлера он продолжал настаивать на обороне города. Часть немецких войск прорвалась из окружения к порту Пиллау. В их числе были и солдаты из Гитлерюгенда. Они пережили бои в Кёнигсберге, чтобы выйти на защиту Берлина во время последнего сражения войны.

Недалеко от Кёнигсберга в районе Пальмникена группа подростков из местной организации Гитлерюгенда получила «особое» задание. Мартин Бергау вспоминает: «Мы пришли в управление бургомистра. Внутри здания уже были эсэсовцы в камуфлированной форме. Они выглядели мрачно, не говорили ни слова и казались мне очень злыми. Вскоре стемнело. Эсэсовцы повели нас куда-то. У меня было чувство, что нас отобрали для выполнения чего-то особенного. Потом все разворачивалось стремительно. Еврейские женщины строились в колонну по два человека вряд, а мы должны были их сопровождать. Колонна двинулась в сторону моря к местечку Анна-Грубе. Женщин заставляли вставать на колени на краю большой ямы, заполненной трупами. Затем их убивали выстрелом в затылок. Многие упавшие вниз ещй шевелились. Я видел, как один из наших ребят достреливал из своего карабина людей в яме, чтобы те не мучались. Возможно, он через несколько дней уже рассказывал о своей стрельбе по евреям.

Домой я возращался совершенно унылым и подавленным. До моих ушей доносился грохот канонады. Что с нами будет? Понятно, что когда русские придут сюда, нам придется защищаться. Даже ножами. Они нас всех убьют, ведь мы все виноваты».

Таким образом преступный режим втягивал детей в свои преступления, чтобы и они разделили отвестсвенность за деяния нацистов. Чем больше был страх перед местью врага, тем больше было желание продолжать сопротивление. Тем временем барабаны Геббельса прославляли другую «крепость» на Востоке. Её называли «бастионом на пути бесчеловечных большевистских орд». За все годы войны город практически не бомбили. Теперь к нему неотвратимо приближалась линия фронта.

Горожан охватила паника, когда гауляйтер Карл Ханке 21 января 1945 года объявил Бреслау «крепостью». Город предстояло удерживать любой ценой, чтобы сковать как можно больше войск противника. Это роковое решение было первым шагом к последующему уничтожению города. Жемчужина Силезии в предстоящие месяцы должна была превратиться в груду развалин не по причине огня противника, а благодаря фанатичному и бессмысленному желанию нацистов оборонять город до последнего патрона. Больные, раненные, командированные и отпускники срочно покидали город. Все остальные, включая детей из Гитлерюгенда, записывались в ополчение. Кристиан Людке вспоминает о дне своего вступления в ополчение: «Я пришел к матери и сказал, что я теперь стал солдатом. „Боже, они уже начали забирать детей!“ — воскликнула она. Через неделю в день моего рождения пришел приказ. Нас должны были перебросить на другой участок фронта. У меня был день рождения, поэтому мы с другом решили отправиться туда на следующий день. Утром мы пошли туда, но возле моста нас поджидал караул. Офицер сказал: „Людке, вы арестованы. Вы недостойны носить немецкую форму“. С меня сорвали форменную куртку».

Этим делом лично занимался руководитель Гитлерюгенда в Бреслау Герберт Хирш. В то время, когда город содрогался от разрывов вражеских снарядов, возможно ли смягчить наказание Людке и его товарищу. «Они пришли ко мне и сказали: „Мы хотим считать твое поведение безрассудно глупым и тем самым спасти тебя от расстрела. Ты получишь двадцать пять ударов палкой. Сожми зубы и терпи!“ После десятого удара я потерял сознание. После экзекуции руководитель Гитлерюгенда сказал мне: „Ну, юноша, ступай на фронт и отличись там. Надеюсь, я смогу скоро прикрепить на твой мундир железный крест“.

Этот абсурд происходил на фоне разрушения города. Людке снова доверили высокую честь погибнуть за «фюрера и отечество». Многим другим, отставшим от своих, повезло меньше. Их просто расстреляли.

Бреслау оборонялся фанатично и прекратил сопротивление только 2 мая 1945 года. Фронт уже давно ушел на запад, а многочисленные советские соединения никак не могли взять город. К середине февраля, когда город оказался в полном окружении, его обороняли 200 000 защитников. Красноармейцам приходилось с боем брать каждый дом, каждую улицу, каждый этаж. Пожары окрашивали ночные облака в алый цвет. Аэродром Гандау был главной целью советских атак. С его потерей прерывалась всякая связь с внешним миром. Церкви были превращены в укрепления, кладбища становились ареной боя, могильные надгробья служили материалом для возведения баррикад.

Весь город превратился в кромешный ад. В центре город был спешно оборудован импровизированный аэродром. Для многих он был надеждой на эвакуацию, для других символом конечной победы. Вся молодежь города вступила в части вермахта, Фольксштурма и «полковую группу Гитлерюгенда». Её организовал руководитель местного Гитлерюгенда Хирш. Группа состояла из двух батальонов общей численностью 1000 человек. Они были хорошо вооружены и подчинялись опытным унтер-офицерам. В ожесточенных атаках им удалось отбить обратно у противника вокзал Пёпельвиц и заводы Рютгера. Угол улиц Кайзер-Вильгельм и Аугустштрасе горожане назвали «Гитлерюгендэкк». Юноши соорудили там катапульту, метавшую ручные гранаты на большое расстояние.

Ожесточенное сопротивление выливалось в большие потери среди малолетгих солдат. В уличных боях погибла половина членов городской организации Гитлерюгенда. Сотни из них остались лежать на позициях главной оборонительной линии на юге города в районе железнодорожной насыпи.

Манфред Пройснер был ранен во время атаки советских позиций. «Во время передышки ко мне подошел огромный фельдфебель с пистолетом в руке и спросил меня: „Что с тобой?“ Я ответил, что меня ранило осколком. Он увидел на мне выступившую кровь. Мне разрешили спуститься в подвал. Другие тоже хотели передохнуть в подвале. Однако фельдфебель пистолет погнал их обратно на позиции, на эту проклятую железнодорожную насыпь».

Что их ожидало на главной оборонительной линии, рассказывает Роман Шеффер. «Русские лежали сверху на насыпи, а мы должны были отбросить их за насыпь. Вы представляете себе, как они там наверху лежали и простреливали всё вокруг из пулеметов. Сколько людей там положили. Эта чистая глупость». Кристиан Людке, которого подвергли наказанию палками за самовольную отлучку из части, находился на этом же участке обороны. «Мы были должны вести бесперспективную борьбу. Мы только успевали подсчитывать свои потери. Многие плакали не из-за ранений, а из-за страха».

Официальное мнение рейха могло только восхищаться военным аспектом этой человеческой трагедии. «Опираясь на мужественную волю к сопротивлению и проверенную боевую храбрость, на полную поддержку отечества и глубокое убеждение бороться до конца, мы будем удерживать крепость до перелома в войне», — заявило командование окруженной группировки. Однако вопреки хвастливой военной пропаганде «железная « дисциплина в городе постепенно ослабевала. В ещё уцелевших церквях солдаты ежедневно тихо молились, и никто не припятствовал им.

В начале апреля начался последний акт драмы в верхнем городе. На пасху Бреслау пережил все ужасы «тотальной» войны. Красная Армия разбомбила все оставшиеся здания города. Бреслау был охвачен огнём. Однако командование «крепости» не хотело сдаваться, напрасно надеясь на помощь извне. Фанатики поздравили 20 апреля 1945 года своего вождя с днем рождения: «Наши надежды на Гитлера тем больше, чем дольше мы держимся».

Советские войска несколько дней не обстреливали город, давая ему последний шанс на добровольную капитуляцию. Однако защитники не воспользовались этой возможностью, чтобы сохранить многие человеческие жизни. Лишь в начале мая немецкие парламентеры подняли белый флаг. Среди них находился Артур Гроссман. Подростки из Гитлерюгенда пытались помешать им. «Мы были отчетливо всем видны с нашим белым флагом. Мы пошли на другую сторону вести переговоры. Нам пришлось идти мимо позиций Гитлерюгенда.Для них наш поступок был совершенно неприемлим. Они не хотели сдаваться. Они кричали нам, что будут воевать дальше и никогда не капитулируют. Конечно, у нас было неприятное чувство опасности, но они ничего не могли нам сделать. У нас был приказ. Они просто встали у нас на пути и не пускали дальше. Мы вызвали их командира батальона. Потом связались по телефону с командованием. Генерал переговорил с командиром. Лишь тогда под крики и ругань гитлерюгендовцев мы смогли продолжить свой путь. На обратном пути мы вновь столкнулись с проявлениями недовольства. Они обзывали нас предателями и трусами. Они снова кричали, что будут биться дальше. Среди этих криков особенно выделялся один тенор».

После многомесячных боев в городе установилась тишина. Лишь 6 мая 1945 года в городе перестали стрелять. «Крепость» Бреслау пала лишь за два дня до всеобщей капитуляции Германии. Гауляйтер Ханке, который был в числе самых яростных «защитников» города, продемонстрировал своё представление о «мужестве и готовности умереть». За несколько дней до падения силезской «крепости» он незаметно удрал, бросив своих «боевых товарищей» на произвол судьбы.

Западный фронт тоже не стоял на месте. Седьмого марта 1945 года впервые со времен Наполеона вражеские солдаты переправились через главную реку Германии. Американская 9-я танковая дивизии в районе Ремагена первой вступила на противоположный берег Рейна. Гитлер неистовал, ролучив это известие. Военная ситуация оставалась прежней. Тысячелетний рейх находился между молотом и наковальней. Красная Армия стояла на Одере. Союзники, перейдя Рейн ещё в шести местах, взломали оборону вермахта и продвигались в глубину немецкой территории.

Многие подростки из Гитлерюгенда на западе страны считали, что пришло их время отличиться в бою. Рудольф Хельмих 1929 года рождения был одним из них. Он учился в гимназии Штейнбарта в Дуйсбурге. В 1940 году его вместе с одноклассниками вывезли в сельскую местность, так как город часто подвергался налетам союзнической авиации. В лагере дети подружились ещё сильнее и совместно решили защищать отечество. В январе 1944 года подростков отправили в Бад Мергентхайм. В начале 1945 года вся молодежь этого местечка вступила в Фольксштурм. Когда командир отряда Гитлерюгенда спросил, кто не желает добровольно взять в руки оружие, ответом была тишина. Хельмих и его товарищи рвались в бой.

Американцы совершенно неожиданно появились у Бад Мергентхайма 31 марта. Разгорелся бой, во время которого наступающие американские танковые части понесли в районе Нойкирхена ьольшие потери. Немецкая группировка Дирнагеля, применив 88 мм зенитные пушки, подбила большое количество танков противника. Хельмих и его товарищи воспользовались случаем. Они стали проводниками в подразделении СС, которое действовало в этом районе. Гимназисты были восхищены этими солдатами, которые постоянно проявляли решительность и дисциплину в то время, когда другие части вермахта беспорядочно отступали. «Эсэсовцы спросили нас, что мы хотим делать дальше. Мы ответили, что уже давно хотим сражаться за отечество и желаем присоединиться к ним. Тогда один солдат СС сказал: „Хорошо, если вы хотите добровольно остаться с нами, тогда всё в порядке. Мы возьмем вас, но это ваше решение будет окончательным. Кто говорит „да“, тому уже нет пути обратно“. И мы все без долгих раздумий согласились».

Пока ожидали нового наступления американцев, среди малолетних добровольцев началось брожение. Один из них самовольно покинул расположение и исчез. Правда, ему на замену приняли новых подростков. Мать одного из добровольцев безуспешно пыталась забрать своего сына домой. Другой юноша пытался удрать. Его поймали и вернули обратно. Позднее они оба погибли.

Пятого апреля американские части начали новое наступление и взяли близлежащую деревню Штуппах. Жители деревни устали от войны и соблегчением встретили приход американцев. Однако ночью американцы отошли из деревни. Этим воспользовались солдаты из отряда СС и заняли деревню. Утром американцы попытались вернуться в деревню, не ожидая встретить сопротивление. Передний джип с американским офицером был расстрелян в упор. Немцам даже удалось взять пленных. Взвод юных добровольцев из Дуйсбурга перебросили на усиление на окраину Штуппаха. Их было 11 человек под командованием опытного унтер-офицера. Нужно было отрыть окопы, и Хельмиха отправили за лопатами в деревню. Однако жители не захотели отдать ему шанцевый инструмент.

Между тем танки 10-й американской механизированной дивизии взяли Штуппах в полукольцо. Когда Хельмих возвращался к своим, начался обстрел. Юноша попытался спрятаться от осколков. Он не видел своих товарищей, но знал, что они где-то впереди него в сотне метров. Разумеется, окопы они не успели отрыть. Рудольф Хельмих был в отчаянии. «Я знал, что лежат на земле безо всякого укрытия. Меня послали, чтобы я смог помочь им. А я не сумел этого сделать.»

Через несколько часов бой закончился. Ни один солдат из отряда СС не думал о сдаче в плен. Когда американцы вступили в деревню, Хельмих был вынужден спасаться бегством. Помогать было некому. Все его товарищи погибли. Убежать далеко не удалось. Во временном пункте приема военнопленных, куда был доставлен Хельмих, он встретил своего школьного товарища Вальтера Кремера и своего унтер-офицера. Всего в том бою за деревню погибло 63 немецких военнослужащих, и среди них девять добровольцев из Дуйсбурга.

Трупы погибших десять дней пролежали под открытым небом. Американцы в назидание немцам долго не разрешали похоронить их. «Когда мы хоронили их, они уже наполовину разложились. Внутренности повылезали из тел.» Рудольф Хельмих долго размышлял по поводу гибели своих товарищей: «Мы были друзья. Мы совместно сделали этот выбор. У меня до сих пор ноет сердце. Мне очень жаль, что так всё получилось, но мы сами так захотали. Каждый должен отвечать за свои поступки».

Однако далеко не всегда гитлерюгендовцы по собственной воле и с воодушевлением рвались в бой. В Бретхайме возле Ротенбурга 7 апреля 1945 года жители услышали рёв американских танковых моторов. Они надеялись, что война закончится для них без разрушений и жертв. Однако у въезда в Бретхайм вскоре появились четыре подростка из Гитлерюгенда с фаустпатронами. Они сказали, что намерены оборонять Бретхайм. Жители деревни испугались, что в их деревне сейчас начнется бой. Тогда крестьянин по фамилии Ханзельман с своими работниками надавал оплеух малолетним солдатам, отнял у них оружие и выбросил его в пруд. Обиженные гитлерюгендовцы; была задета их честь, побежали на командный пункт частей СС. Командир 13-го армейского корпуса СС группенфюрер СС Симон и штурмбанфюрер СС Готтшальк приказали военному трибуналу расследовать это происшествие.

«Трибунал приговорил крестьянина Ханзельмана к смерти. Однако бургомистр деревни Гакштеттер и руководитель местной организации НСДАП Вольфмайер отказались подписываться под приговором». Состоялось второе заседание трибунала. На этот раз в роли обвиняемых выступили Гакштеттер и Вольфмайер. Их также приговорили к смерти. Их повесили на липах возле деревенского кладбища за два дня до прихода американцев. Гитлерюгендовцы лично набрасывали петли на шеи осужденных и выбивали стулья у них из под ног. Во время казни один подростков играл на гармошке. Население деревни до сих пор скорбит о жертвах этой драмы. Она стала символом обманутой и ослепленной молодежи, которая даже в преддверии военного поражения была готова доносить и убивать.

Однако чаще всего юношеская неугомонность и пыл приводили к смерти самих молодых людей. Участник организации Сопротивления «Белая роза» Франц Мюллер, освобожденный из заключения американцами, вспоминает об увиденной им жестокой сцене в районе Штутгарта: «Я ехал в джипе, который сопровождал колонну американских танков. Вдруг раздался сильный взрыв, и мы поехали в его сторону. Мы увидели танк „Шерман“, у которого была сорвана гусеница, а люки были открыты. Рядом с танком лежали четыре подростка в форме Гитлерюгенда. Они кричали от боли, так как американский танкист после подрыва танка открыл люк и обстрелял их из автомата. Он не сразу заметил, что это были подростки, а не солдаты. Эти глупцы, подбив танк, выскочили на дорогу и стали радоваться своей победе. На вид им было не более 15 лет. Пули попали им в грудь и живот. Они кричали как сумасшедшие, а один звал мать».

Американские солдаты попытались оказать им помощь. «Они шокированы, когда увидели, что это были дети. Они вскрыли свои медицинские пакеты, позвали санитаров, но было уже поздно. Подростки умирали от потери крови. У них был один панцерфауст на всех». Франц Мюллер, выживщий в нацистских застенках, стал свидетелем последствий человеконенавистнического воспитания, против которого он в своё время боролся.

У некоторых очевидцев тех событий горькие воспоминания связаны с местечком Бад Тёльц. В апреле 1945 года там царила паника и неразбериха. Госпиталя были переполнены ранеными, тысячи военнослужащих вермахта отступали через город. Эсэсовцы готовили их переход через Альпы. Некоторые из них прибыли из концентрационного лагеря Дахау.

В этом местечке находилось училище СС, которое наряду с аналогичными заведениями в Клагенфурте и Брауншвейге, было одним из основных центров подготовки младших командиров для войск СС.

Когда узников из концентрационного лагеря Дахау гнали в сторону озера Тегерн, чтобы там их уничтожить, они проходили мимо этого училища. Цви КАтц, который сегодня живет в Телль-Авиве, находился в колонне заключенных. Он вспоминает, что в Бад Тёльце они увидели своих новых конвоиров. «Это были совсем юные парни. Их лица выражали ненависть, они смотрели на нас с угрозой. Их жесты и слова утвердили нас в мысли, что именно они будут нас убивать». Цви Катц сумел сбежать. По рассказам, которые дошли до него, он знает, с какой жесткостью были умерщвлены его товарищи по лагерю и что молодые курсанты этой школы были намного страшнее охранников из Дахау.

Однако в то время в училище СС обучались не только курсанты СС, но и члены местного Фольксштурма. Грегор Дорфмайстер 1929 года рождения вместе с другими школьниками в начале марта 1945 года прибыл в Бад Тёльц. Свои воспоминания он под псевдонимом Манфреда Грегора изложил в романе «Мост», экранизированном позже Бернардом Вики. В течении трех недель их обучали и натаскивали. «Нас учили обращаться с оружием и делали из нас потенциальных убийц. Мы ещё в Гитлерюгенде прошли предварительную стрелковую подготовку. По воскресеньям начальство заставляло нас посещать церковь, но мы неохотно шли туда. Изучение оружия казалось нам более интересным делом, чем церковные службы. Мы также учились обращаться с фаустпатроном и ручными гранатами».

Какие мотивы двигали юнным Греггором Дорфмайстером? «Возможно, решающим для меня стало осознание того, что я хотел бы быть частью этого коллектива и делить с ним ответственность. Это означало, что я отказываюсь от всего прочего, когда присоединюсь к нему.» Он не задумывался о том, как он будет применять свои принципы на деле. И вот наступило 30 апреля 1945 года. Юношей построили во дворе училища по группам и приказали выступить на выполнение задания. В это время части американской 7-ой армии были уже рядом с Бад Тёльцем. Дорфмайстер и шесть его товарищей оказались в подчинении одного унтер-офицера. Им было приказано занять позиции у маленького моста на речушке Лойзах.

Настроение юношей было не самое лучшее. Мы были настроены на приключения. Мост показался нам малозначащим и неинтерессным. Первоначальная радость улеглась. Каково же было наше удивление, когда совершенно неожиданно появились американские танки. В первом же столкновении с противником их охватил страх. «Стоял грохот и рёв. Его издавали танки. Когда ты слышишь этот грохот, невозможно представить, что там внутри сидят люди. Кажется, что на тебя надвигается нечто живущее своей жизнью, некое чудище».

Курсанты открыли огонь. «Мне показалось, что по танку одновременно выстрелили из семи или восьми гранатометов.Два заряда попали в него, но танк продолжал двигаться вперед. Я испугался». Американцы отступили. Дорфмайстер и его друзья праздновали победу, одержанную над Америкой. Однако продолжение не заставило себя долго ждать. «Внезапно над нами появились два американских штурмовика и устроили на нас охоту, как на зайцев. Когда среди нас появились убитые, началась настоящая паника».

Курсанты бросили свои позиции и побежали в сторону Бад Тёльца. Там их уже поджидала полевая жандармерия. Вначале их хотели снова отправить на позиции к момту через Изар. «Они указали нам наши новые позиции — пулеметные гнезда, обложенные мешками с песком. Тут мне стало ясно, в какую смертельную игру нас заставляют играть». Пока жандармы старались поскорее унести ноги отсюда, Дорфмайстер и его товарищи должны были оборонять мост, ведя бессмысленный бой с тысячекратно превосходящим противником. «Я не хотел исполнять этот приказ и попытался объяснить это моим двум товарищам. Мне не удалось их переубедить. Они остались на мосту. Думаю, они посчитали меня трусливой собакой, когда я ушел от них».

Дорфмайстер отправился к своим родителям и обменял свою форму на гражданскую одежду. На следующее утро он увидел своих товарищей. Они были мертвы. Ночью американцы взяли мост. Грегору повезло: он заставил себя отказаться от необходимости встать на путь коллективного самоубийства. «Я почувствовал себя плохо. Я знал, что мог бы лежать мертвым среди них, если бы не ушел вчера». На этом история не закончилась. Одна старая женщина пришла на мост, поприветствовала американскую охрану, наклонилась над телами погибших и плюнула в них. Таким способом она высказала своё отношение к тем, кто хотел затянуть войну. Это стало поводом для Грегора Дорфмайстера написать книгу «Мост».

Американская армия 11 апреля 1945 года вышла на берег Эльбы в районе Шёнебека, который находился южнее крупного промышленного цента Магдебург. На некоторое время Эльба стала демаркационной линией, которая разграничивала советские и американские войска. Однако вначале американцы вели бои за два плацдарма на восточном берегу Эльбы. Подразделения американской армии 12 апреля вышли на западную окраину Магдебурга. Военный комендант города генерал-лейтенант Регнер отклонил условия капитуляции. Тогда 17 апреля 300 бомбардировщиков нанесли удар по городу. Их поддержала полевая артиллерия американцев. В первых числах апреля на городских окраинах были возведены оборонительные укрепления. Солдаты вермахта и частей СС, фольксштурмисты, а также 800 юношей из местной организации Гитлерюгенда должны были оборонять Магдебург. Они должны были воспрепятствовать переправе американцев и захвату ими города. В Берлине не знали, что американские части не собираются наступать на Берлин через Магдебург. Следствием стала ожесточенная борьба за каждый дом и каждый квартал.

Среди гитлерюгендовцев, которые встали на пути американских дивизий, были шестнадцатилетние Хорт Бланке и Гюнтер Преториус. Ещё вчера они распевали песни «Наш путь лежит на Восток», «Фюрер, приказывай, мы пойдем за тобой…» и гимн Гитлерюгенда «…Знамя значит больше, чем смерть». Без страха и сомнения юноши отправились на войну, хотя им должно было быть ясно, что всякое сопротивление бессмысленно. Хорст Бланке вспоминает: «Меньше всего мы думали о том, что оборона Магдебурга могла серьезно повлиять на общую военную ситуацию. Мы просто исполняли „вколоченный в нас долг“. Мы были должны продержаться любой ценой. В первых же боях мы понесли большие потери. Самое плохое, погиб мой школьный друг. Он плохо оборудовал свой окоп. Его спина была изрешечена осколками. Мы похоронили его на ближайшем кладбище. Позднее, годы спустя я сказал бы себе: „Всё, достаточно, хватит“. Вместо этого мы много говорили о верности Нибелунгов и о том, что будем сражаться до последней капли крови».

Вили Рабе, который тогда был офицером вермахта и командовал отрядом Фольксштурма, рассказывает о неукротимой готовности гитлерюгендовцев из Магдебурга сражаться с превосходящим противником: «Мы должны были их сдерживать. Они были неопытны. Их вооружение состояло в основном из старых итальянских карабинов, с которыми даже я с трудом управлялся. Но они рвались в бой». Рабе старался удержать молодежь от самоубийственных атак против американцев. Когда матери приходили на позиции, абсурд доходил до своей высшей точки. «Они просили меня присмотреть за их сыновьями. Я сказал им:»Заберите их домой!» «Нет, — ответили они, — мы не можем, иначе нас расстреляют». Родителям обещали самые страшные наказания, если они попытаются помешать своим детям «выполнить долг». Некоторые нарушители поплатились за это своими жизнями.

«Мы были готовы сражаться до последней возможности. Это был наш долг. Нам было всё равно, что с нами случится. Для нас „знамя значило больше, чем смерть“, — свидетельствует Бланке. Часто юноши были разочарованы „предательскими“ на их взгляд приказами, которые им отдавали командиры. Гюнтеру Преториусу было тогда 16 лет. Он вспоминает: „Мы отступали по длинной улочке в сторону городского района Зюденбург. Американцы обстреливали нас из танков. Один из юношей потерял свою винтовку. Винтовочный ремень был перебит осколком. Офицер приказал ему вернуться и отыскать свою винтовку. Он ушел, и на не осталось ничего другого, как дожидаться его возвращения. Он не вернулся. Его убили, а винтовка пропала“.

Вскоре их постигло другое разочарование. «Мы вели разведку переднего края противника. Неожиданно мы услышали мощный взрыв в отдалении. „Унтер-офицер сказал:“Это взорвали мосты через Эльбу». Я возразил ему. Этого не могло быть. «И всё же это так. Ты сам увидешь. Взорвали оба северных моста», — ответил мне унтер-офицер». Эти мосты были единственной возможностью для отступления защитников города. Теперь их заперли в городе. «У меня было чувство, что нас уже вычеркнули из списков. Нас уже списали. Теперь нам оставалось только сложить свою голову. Это было горькое чувство. Я стал задумываться, за что мы здесь должны умирать. Наши начальники уже покинули нас и смотрели на битву с другого берега Эльбы. Мы были пушечным мясом».

Гюнтер Преториус попал в плен американцам. Хорсту Бланке повезло больше. Он сумел добраться до дома. Американцы уже вступили в город. Когда американцы постучались в дверь родительской квартиры в поисках скрывающихся немецких солдат, Хорст открыл им и приветствовал их по-ангийски. Американцы заметили в одной из комнат его четырёхмесячного брата. Вскоре американцы ушли. Напоследок они подарили семье Бланке паек и молочные продукты — страшный дефицит в Германии по тем временам. «Я был потрясен. И против этих людей я воевал!» В одно мгновение перед Хорстом открылась вся бессмысленность его участия в этой войне.

Американцы полностью заняли западную часть Магдебурга. Они не пытались переправиться через Эльбу, так как придерживались договоренностей, достигнутых с русскими. В то время, как нацистская верхушка уже удрала из города, немецкие солдаты продолжали вести обстрел американцев из восточной части города. Это бессмысленное сопротивление приводило к новым разрушениям и жертвам. Оружие умолкло лишь непосредственно перед появлением русских.

Последним большим сражением второй мировой войны в Европе стала битва за Берлин. Для штурма столицы «третьего рейха» советское командование сконцентрировало возле Берлина огромную военную группировку. Если бы можно было вытянуть русскую артиллерию в одну линию, то на три метра пришлось бы по одному орудию. Три советских армейских группировки насчитывали 2,5 миллиона человек, 6250 танков и штурмовых орудий, 41000 орудий и минометов. Превосходство красного воздушного флота в воздухе обеспечивали 7500 боевых самолетов. Генерал Вейдлинг, который 23 апреля 1945 года был назначен командиром «крепости Берлин», подсчитал, что этой сверхсиле противостояли 44 000 немецких солдат, 42 000 фольксштурмистов и 5 000 гитлерюгендовцев.

В феврале/марте 1945 года состоялся призыв в вермахт и войска СС юношей 1928 года рождения. Кроме них в войска набирали и шестнадцатилетних школьников. По просьбе Бормана Гитлер приказал призвать около 6 000 юношей 1929 года рождения для усиления отрядов Фольксштурма на второй линии обороны. Генерал-фельдмаршал Кейтель также отдал приказ начать призыв из числа родившихся в 1929 году.

Даже в Берлине эти наспех созданные формирования были плохо обучены и вооружены. По воскресеньям и праздничным дням ополченцы могли покинуть расположение своих отрядов и провести время дома. Члены Гитлерюгенда свои позиции не покидали. Они были полны решимости сражаться, хотя превосходство советских войск было всем отчетливо видно. Обороняли Берлин смешанные части, сформированные из остатков соединений вермахта и не обладавшие реальной боевой силой, добровольческие отряды Фольксштурма, рабочей службы, объединенные под громким названием «Армейская группа Шпрее». На подмогу частям вермахта прибывали не только юноши. Девушки из СГД и их матери обучались обращению с фаустпатроном.

Уже 13 апреля мирному населению было приказано оставить Берлин. В городе было введено военное положение. Ощущалась острая нехватка оружия и боеприпасов. Однако стратегам из бункера «фюрера» было всё равно. Они не сомневались, что «каждый квартал, каждый дом, каждый этаж, каждую стену будут защищать до последней возможности». Речь шла не о том, что каждый защитник города прекрасно владеет оружием и разбирается в тактике боя, а о том, что каждый «преисполнен фанатичной волей сражаться до конца».

Неожиданно мощная советская военная машина забуксовала в 70 километрах от Берлина. Наступление советских войск остановили дивизии вермахта и войск СС неполного состава, испытывающие дефицит в оружие и техники, но ошибочно полагавшие, что они смогут не пустить противника в Берлин. Многочисленные малолетние солдаты вместе с этими дивизиями отправились в ад на Зееловские высоты. Одним из них был Ганс Ханзен, служивший в зенитной батарее. «Мы гордились тем, что вместе с взрослыми мужчинами отправляемся на фронт. Можно было никому ничего не объяснять. Мы повзрослели в одно мгновение. Нас отучили бояться. Мы не должны были показывать свои чувства, свой страх. Мы должны были быть дисциплинированными и готовыми к любой ситуации. Однако к тому, что нас ожидало, мы не были готовы».

На рассвете 16 апреля 1945 года 300 000 красноармейцев перешли в наступление с кюстринского плацдарма в направлении Зееловских высот. Хаос начался с артподготовки, в которой участвовали 20 000 орудий. Генерал Казаков, командовавший артиллерией 1-го Белорусского фронта, описывает начало атаки в три часа утра: «Это была фантастическая картина, когда по всему фронту одновременно открыли огонь десять тысяч орудий и минометов, и всё осветилось пламенем взрывов. Мощь этой картины произвела впечатление даже на нас, бывалых артиллеристов».

А каково пришлось малолетним солдатам, сидящим в окопах? «Это было страшнее ада. Невозможно описать словами, — вспоминает Ганс Ганзен. — Мы сидели в траншеях. Минуты казались часами, а часы вечностью. Время остановилось. Земля была перепахана снарядами. Повсюду трупы. Мы поняли, что наступил конец и нашего детства, и нашей юности. Так, как было вчера, больше не будет».

Во время битвы на Зееловских высотах погибли 50 000 человек. Среди них было немало малолетних солдат.Уже 18 апреля Красная Армия расчистила себе дорогу на Берлин. Через несколько дней кольцо окружения сомкнулось вокруг Берлина. Передовые советские части 25 апреля в районе Торгау на берегу Эльбы встретились с американцами.

В столице последняя битва началась с пропагандистской компании. Организатор олимпийских игр 1936 года Карл Дим произнес пламенную речь перед молодежью в купольном зале олимпийского стадиона. «Эта речь была пересыпана цитатами, прославляющими смерть за родину, жертвы и прекрасную героическую гибель на поле боя, — рассказывает Райнхард Аппель, присутствовавший тогда в купольном зале. — Мы были идеалистами, и нам было по 16, 17 лет. Нас собралось там человек 500. Я был уверен, что если бы в эту минуту русские появились бы на имперском стадионе, то мы все бросились бы на них с оружием. При этом взрослые уже прекрасно понимали, что война проиграна. Дим произнес преступную, человеконенавистническую речь». Карл Дим привел молодежи в качестве примера битву спартанцев против Персии: «Смерть прекрасна, если благородный воин погибает за отечество».

Вовлекая детей в войну, нацистское руководство преследовало не только военные, но и психологические цели. Когда сами дети отправлялись на смерть ради национальных интересов, взрослые не могли терять надежду на чудо! Именно, поэтому за три месяца до капитуляции была организована компание под названием «чествование героев», которая должна была внушить населению, что вся нация будет и впредь сражаться до «полной победы». Один из «главных уполномоченных за ведение тотальной войны» барабанщик Гитлера Геббельс 9 марта 1945 года в нижнесилезском городке Лаубан вручил группе членов Гитлерюгенда железные кресты. Другая группа малолетних отличившихся солдат прибыла на вручение крестов в Берлин, где 19 марта в качесте кульминации их короткого отпуска состоялась их встреча с «величайшим полководцем всех времен» Адольфом Гитлером. Газета «Фёлькишер беобахтер» писала: «Вместе с этими двадцатью юношами незримо присутствовала немецкая молодежь, которая в это время мужественно и бесстрашно помогает нашим солдатам и Фольксштурму вести сражение на немецкой земле».

Вскоре после того, как Гитлер подписал так называемый приказ Нерона, который предписывал уничтожение важных объектов, «которые смог бы использовать враг для ведения войны», (фактически Гитлер взял курс на тактику «выжженной земли» на территории рейха), он принял группу из 20 гитлерюгендовцев в возрасте от 15 до 17 лет. Их сопровождал руководитель Гитлерюгенда Аксман. Сцена встречи снималась для выпуска еженедельной хроники. Среди малолетних фронтовиков находился и шестнадцатилетний Вильгельм Хюбнер. «Любой член Гитлерюгенда мечтал хотя бы однажды во время какого-нибудь мероприятия своими глазами увидеть фюрера. Ну, а вершиной мечтаний в то время считалось лично предстввиться ему и протянуть для рукопожатия руку».

Такие дети-солдаты отвечали запросам коричневой пропаганды. Её идолами были герои войны, а идеалом смерть за «народ, фюрера и отечество». «Ты — ничто, твой народ — всё» — подобные установки глубоко сидели в головах и сердцах подрастающего поколения. Юноши, стоявшие навытяжку во время приема, не могли не обратить внимание на то, что человек, который жал им руки в саду рейхсканцелярии, выслушивал описания их подвигов, трепал их по щекам и усталым голосом произнес несколько приветственных слов, был заметно обессилен, болен и практически представлял собой «развалину». Сразу после вручения наград «полководец», его собака и свита покинули двор. Этот ритуал повторился 20 апреля в день рождения Гитлера. Это было его последнее официальное появление на публике.

В тот день посыльный Артура Аксмана шестнадцатилетний Армин Леман получил из рук вождя железный крест. В ожидании наступающего краха эта церемония уже не казалась юноше столь высокой честью, как раньше. «Я представил, как через пару недель мой отец пойдет в кино, посмотрит этот выпуск хроники и подумает, что его сын кое-чего добился». Однако сам «свежий» кавалер после аудиенции с тревогой и разочарованием заметил: «Мы думали, что перед нами стоял старик». Аксман напротив констатировал, что «взгляд фюрера по-прежнему очень решительный». Леман резюмировал: «Аксман старался показать Гитлеру, что руководимая им молодежь продолжает хранить верность фюреру».

Бывший руководитель Гитлерюгенда Аксман после окончания войны старательно уклонялся от вопроса, почему он «дарил» своему фюреру ежегодно всех немецких юношей и девушек одного года рождения для ведения войны, которая давно была уже проиграна. Аксман отвергал выполение своих служебных функций в качестве объяснения. В своем последнем опубликованном интервью он пояснил, что речь шла о том, чтобы «довести дело до конца с честью». Его точка зрения того времени гласила: «Мы никогда не капитулируем». Леман уверен: «Аксман считал Гитлера сверхчеловеком». Поставляя молодежь Гитлеру, он добивался его столь желанной благосклонности. Аксман упивался своей близостью к Гитлеру, так как долгое время он был лишен её. Руководитель рейхсканцелярии Борман не допускал его к вождю. Он лично следил за тем, как шло формирование военных подразделений Гитлерюгенда. «Он не хотел, чтобы идеализм молодежи был омрачен пренебрежительными высказываниями прозревших на фронте солдат», — говорит Леман.

Циничный расчет Аксмана воплотился в бессмысленном и преступном участии молодежи в проигранной войне во время апреля и мая 1945 года. Аксман также считал, что Гитлерюгенд должен стать «центром национального сопротивления»: «Ваш долг — бдить, когда другие выбились из сил, стоять, когда другие отступают. Ваша высочайшая честь заключается в вашей непоколебимой верности Адолфу Гитлеру».

В день рождения Гитлера советские войска подошли к воротам Берлина. Празднование этого события превратилось в последнюю демонстрацию нацистских главарей, больше напоминавшую сборище призраков. В полуразрушенном здании рейхсканцелярии министр пропаганды Геббельс поздравил «новорожденного» с праздником. Он назвал Гитлера «величайшим человеком, исполином, который заствляет воспрянуть сердца, который относится к породе людей,появляющихся на свет один раз в сто лет». О военных заслугах фюреры тоже было упомянуто: «Не будь Адольфа Гитлера, Советы стояли бы уже на побережье Атлантики».

Находясь в имперской канцелярии, Гитлер впервые услышал грохот канонады пушек Жукова. Она напомнила ему о предсказании Клаузевица. Столица Германии официально находилась на осадном положении. Военная ситуация не давала повода пышно и с размахом отметить день рождения Гитлера, как это происходило 20 апреля в предыдущие годы. «В шампанском было отказано», — вспоминает Траудль Юнге, работавшая секретарем Гитлера.

Диктатор вернулся в сои апартаменты и склонился над картами, всё ещё надеясь на решительные действия своих армий, которые к тому времени уже не существовали. Сотояние его здоровья ухудшалось на глазах. Ему делали всё новые и новые инъекции против мнимых и реальных заболеваний. «Все генералы — лгуны!» — прокричал он 3 марта 1945 года в лицо генералу Хассо фон Мантейфелю. «Великий полководец всех времен» искал и находил ошибки только у других, но не у себя. Старшие офицеры его Генерального штаба были для него идиотами и трусами, которые бездарно, бестолково и без желания исполняли и не могли воплотить в жизнь его гениальные планы.

Последнее обсуждение сложившегося военного положения состоялось 22 апреля. Советские войска стояли уже в центре города. Гитлер был вне себя от ярости. Немецким солдатам нечего было противопоставить Красной Армии. Фюрер выставил за дверь основную массу собравшихся. В зале остались только он, его адъютант генерал Бургдорф, Кейтель, Кребс и Борман.

Когда двери закрылись, Гитлер потерял самообладание. Его тело затряслось, и он закричал срывающимся голосом о предательстве, трусости, непослушании и некомпетентности. Вермахт и войска СС якобы не справились со своими функциями. Он кричал, что его бросили одного, предали, и что все могут катиться отсюда, если хотят. Приступ ярости закончился также внезапно, как и начался. Гитлер обессилено опустился на стул и простонал: «Теперь всё потеряно. Это конец. Я убью себя».

Минуту царила полная тишина. Гитлер в первый раз признал, что война проиграна, в первый раз заговорил о желании застрелиться. Целый континент лежал в руинах. Война унесла 50 миллионов человеческих жизней. Евреи Европы были большей частью уничтожены. Теперь мания Гитлера к уничтожению и разрушению обернулась против немецкого народа. Этот народ стал инструментом его зловещих планов и, по его мнению, не справился с возложенной задачей. Ещё в ноябре 1941 года задолго до первых серьезных поражений Гитлер сказал: «И в этом вопросе я буду холоден как лёд. Если когда-нибудь немецкий народ не будет готов пролить кровь за своё существование, он должен быть уничтожен другой, более могущественной силой. И я не пролью ни единой слезы по немецкому народу».

Еще десять дней продолжался абсурд в столице и шестнадцать дней в рейхе, пока не наступил коней самой разрушительной и самоубийственной войны в истории человечества. С помощью последних «верных фюреру» слуг он ещё каким-то образом пытался влиять на военную ситуацию. Под многометровой бетонной толщиной бункера Гитлер, полностью отрезанный от действительности, принимал решения, которые были невыполнимы. Приказ от 23 апреля стал выражением последней надежды Гитлера. «Солдаты армии Венка! Приказ чрезвычайной важности призывает Вас двинуться маршем на восток. Ваша задача проста: Берлин остаётся немецким. Берлин ждёт Вас. Берлин встретит Вас с распахнутым сердцем».

Армия, на которую возлагал столь большие надежды Гитлер, существовала на бумаге. Из семи дивизий, которым были присвоены имена исторических личностей — Клаузевица, Шарнхорста, Ульриха фон Хуттена, Теодора Кёрнера, Альберта Лео Шлагеттера и Фридриха Людвига Яна, лишь три были полностью укомплектованы. Почти 90% их личного состава были представлены восемнадцатилетними, необстрелянными курсантами военных училищ и сотрудниками рабочей службы. Лишь у половины военнослужащих было оружие на руках.

Плакаты на берлинских тумбах для объявлений по-прежнему призывали к «конечной победе». Эти обещания резко контрастировали с надписями, сделанными мелом, на разрушенных и разбомбленных домах: родственников погибших информировали о местоположении моргов, где лежали тела жертв бомбежки. Смельчаки, которые показывались на улицах, должны были быть настороже. Их жизни угрожали не только руины домов, держащиеся на честном слове, и разрывы артиллерийских снарядов, но и патрули СС. Они искали дезертиров и граждан, способных носить оружие, но уклонявшихся от почетной возможности умереть за Гитлера. Подозрение в трусости, предательстве и дезертирстве каралось смертью. Полевые трибуналы работали без перерывов. Часто было достаточно одного лишь подозрения. Наказание виновных проводилось публично, чтобы ни у кого больше не возникало желание дезертировать. Молодежь должна была помнить о своем долге. Райнхард Аппель описывает одно происшествие рядом с олимпийским стадионом. «Мы стали невольными свидетелями расстрела шестерых солдат. Трое из них были нашего возраста. По приговору трибунала их расстреляли за самовольную отлучку из части. Мы стояли на пригорке и наблюдали всю сцену казни. Нам было ясно, что любой отставший от своих будет убит».

Продолжала работать сеть гестапо, службы безопасности, ежедневно находившая новые жертвы. «Я испугался и не стал защищать женщин и детей. Поэтому меня повесили здесь. Я — помесь свиньи с собакой». Во многих местах города происходили казни. Верхом цинизма и жестокости можно назвать практику приведения приговора в исполнение. Осужденный перед казнью лично писал на белой табличке текст, который палачи вешали ему на грудь, прежде чем вздёрнуть жертву на фонарном столбе. «Незадолго до окончания преступной войны Гитлера здесь эсэсовские бандиты повесили двух молодых немецких солдат», — гласит надпись на памятной доске, установленной на вокзале Фридрихштрассе. Она напоминает нам о судьбе многих людей, погибших таким образом в последние дни войны.

Там, где желание и действительность разделены огромной пропастью, в действие вступает пропаганда. После того, как вышел последний номер «Фёлькишер Беобахтер», берлинцы стали получать так называемый «Боевой листок для защитников Большого Берлина» под нелепым заголовком «Бронированный медведь». Это издание, как и его предшественник, расписывал подвиги «крепости Берлин против большевизма» и называл столицу «братской могилой советских танков». Поменялись лишь заголовок и оформление, а глупые лозунги и лживое содержание остались прежними: призывы держаться до конца в адрес Фольксштурма и Гитлерюгенда.

Во второй половине дня 24 апреля Красная Армия взяла под обстрел аэродром Темпельхоф. Однако бои в окруженном городе продолжались ещё восемь долгих дней. Населению продолжали врать. Геббельс заявил по радио 27 апреля: «Положение решительно меняется в нашу пользу. Большой перелом в войне должен наступить с минуты на минуту. Берлин должен держаться несмотря на потери до подхода армии Венка».

Армия Венка не могла появиться в Берлине. Командир 12-й армии, на которого надеялся Гитлер, прекрасно понимал, что его армия не в состоянии наступать на Берлин. Он не хотел вести своих солдат на верную смерть и воспротивился приказу Гитлера. Вместо этого, он спас остатки 9-й армии из кольца советского окружения, прорвав его, и разрешил своим дивизиям присоединиться к тысячам гражданских беженцев и отходить на запад, к Эльбе. Возле Тангермюнде солдаты 9-й и 12-й армий вместе с гражданскими беженцами переправились через реку и сдались американцам. Генерал Венк был одним из немногих немецких генералов, которые открыто признали, что Берлин к этому моменту был уже давно потерян. Однако Гитлер в своих катакомбах не желал адекватно воспринимать действительность.

Малолетние солдаты из Гитлерюгенда ещё менее трезво, чем их фюрер смотрели на реалии этой войны. В яростном ослеплении они бросались в бой с единственной целью — подбить из фаустпатронов как можно больше русских танков. Артур Аксман придумал им прозвище «панцеркнакер», то есть «разгрызатели танков».

Ганс-Дитрих Николайзен ещё помнит, как его отправили в бой: «Нас вооружили французскими винтовками невероятной длины. Патроны пришлось рассовать по карманам пальто. У нас не было патронташей. У каждого был гранатомет. Заряды к нему запихали в карманы штанов. Ручные гранаты мы засунули за пояс. В таком виде мы отправились на позиции».

Плохое вооружение не могло остановить подростков, рвавшихся в бой. Бывший советский фронтовой кинооператор Михаил Посельский вспоминает: «Нельзя было сказать, что это были солдаты. Это были мальчики 15, 16 и 17 лет, одним словом, мамочкины дети. Они не были солдатами, но вели себя как солдаты. Они носили солдатские шинели, которые болтались на них, так как были слишком велики». Несмотря на этот совсем несолдатский вид, русские знали, что не стоит недооценивать подростков из Гитлерюгенда. Бывший красноармеец Василий Мантуров на себе ощутил опасность, исходящую от них во время боя на Анхальтском вокзале в Берлине. «Один из них выстрелил из фаустпатрона и ранил меня. Это был маленький мальчик в форме Гитлерюгенда».

Даже бывалые русские фронтовики были удивлены воинственностью молодежи. «Они бесстрашно бросались под танки. Это было неописуемо, — говорит Герд Хефнер. — Они, действительно были детьми. Мне было тогда 17 лет, но среди нас были и пятнадцатилетние, и ещё моложе. Без оглядки они шли навстречу смерти. И на многих улицах им удавалось отбить атаки русских. После боя на мостовых оставались лежать дети в своей форме Гитлерюгенда».

Ведомство Геббельса продалжало озвучивать лозунги о победоносном повороте в войне, чудо-оружии и направлявшихся на выручку берлинцам соединениях немецкого вериахта. Пропаганда рисовала образ «фюрера», который со своими солдатами сражался на передовых позициях против русских.

Обстановка вокруг рейхсканцелярии ухудшалась с каждой минутой. В первой половине дня 29 апреля начался мощный артиллерийский обстрел. Обитатели бункера «фюрера» задавались вопросом, как долго сможет продержаться бетонное покрытие. Вскоре пришло известие, что русские находятся всего в 500 метрах от канцелярии. Затем их остановили.

Комендант города Вейдлинг начал готовить план прорыва. Большая группа гитлерюгендовцев сумела переулками прорваться к Пихельсдорфским мостам. Здесь они вступили в бой с превосходящими силами Советов. К этому моменту из 5000 юных солдат в живых оставалось лишь несколько сотен. Они не собирались сдаваться и продолжали оказывать сопротивление. Аксман обещал Гитлеру удерживать силами своих «мальчиков» мосты в качестве пути для бегства на запад. Это был смертельный приказ для малолетних солдат. Лотару Лёве было 16 лет. Он был свидетелем событий, разыгравшихся на мостах. «Мы только знали, что они были тем игольным ушком, через которое надо было пробираться, и это ушко было под сильным огнем русских». Лотар и его товарищи увидели следующую картину: «Здесь была кровавая баня с сотнями убитых и раненых. Они лежали на мосту, а по их телам шли колонны. Я сидел в коляске мотоцикла и видел всё своими глазами. Я никогда не забуду, как кровь текла ручьями, а людей давили техникой».

Бывший член Гитлерюгенда Эберхард Поланд свидетельствует: «Вокруг грохотало. Все углы и выступы простреливались. Повсюду лежали убитые и тяжелораненые. У одного был разворочен живот, откуда вывалились все внутренности. Это было ужасно».

Почти сутки гитлерюгендовцы, вооруженные винтовками, фаустпатронами, удерживали мосты, ожесточенно сражаясь с русскими. Артур Аксман был награжден за эту операцию золотым крестом Немецкого ордена и железным крестом. «Без ваших мальчиков мы не смогли бы сражаться ни здесь в Берлине, ни в Германии», — хвалил его Гитлер. Это было верхом издевательства над выжившими. «Я бы убил Аксмана, — говорит бывший юный солат из Гитлерюгенда Аксель Эккенхоф, сражавшийся на мосту Шиллинг. — Он был преступником». По мнению Акселя, это принесение в жертву сотен молодых людей на мостах было бессмысленным и бесчеловечным, а Аксман после войны получил слишком мягкое наказание за свои преступления. «Аксман приводил насквозь лживый аргумент, что успешная защита мостов юношами из Гитлерюгенда позволила многим людям спастись бегством через Эльбу. Это враньё. Для кого мы удерживали мосты. Для того, чтобы по ним мог сбежать убийца евреев Гиммлер? И мы должны были отдавать свои жизни ради этого убийцы? Это отвратительно!»

По мере приблежения советских войск к рейхсканцелярии, вдохновители «тотальной войны» стали задумываться о капитуляции. Ещё 1 апреля 1945 года нацистское радио объявило о существовании стихийного народного подпольного движения под названием «Вервольф». Концепция этой орагнизации, «рожденной национальным духом немцев», была разработана осенью 1944 года для осуществления террористических актов в тылах противника. Дети и подростки в первую очередь должны были вести беспощадную партизанскую войну на захваченной противником территории. Их командиром назначили обергруппенфюрера СС Ганса Адольфа Прюцмана. В листовках этих фанатиков содержалось обращение к молодежи «занять место в подпольном фронте и бить врага там, куда ступит его нога». Наряду с террором против союзнических войск, Вервольф должен был бороться и с «предателями». Вервольф хотел запугать как врагов, так и друзей. Повсюду были расклеены плакаты с текстом следующего содержания: «Вервольф здесь! Кто хочет сдачи в плен, будет расстрелян».

Согласно плану штаб подпольного движения должен был располагаться в замке Хюлхрат возле Дюссельдорфа. Во главе групп Вервольфа находились заслуженные и специально подготовленные офицеры вермахта и войск СС. Им было несложно командовать подчиненными. Для большинства подростков после многих лет пропагандистской обработки борьба в рядах Вервольфа казалась почетной миссией. Вернер Каут вспоминает о том, с какой жестокостью их готовили к новым поручениям: «Вы должны быть такими выдержанными и суровыми, что сможете наблюдать, не выдав себя, как будут вешать ваших родителей. Так нас обучали».

Однако в военном отношении движение Вервольф так и не было оформлено организационно. Однако легенда о законспирированных группах диверсантов получила такое распространение, что союзнические войска даже после всеобщей капитуляции смотрели на население со страхом и подозрением. Позднее в зоне советской оккупации Вервольф был превращен в рычаг давления против политически инакомыслящих людей.

Спекулятивным фактом «атаки Вервольфа» стало убийство бургомистра Аахена Франца Оппенхофа, назначенного на этот пост американцами. «Расстрелять нового бургомистра за его поддержку наших врагов», — гласил приказ штаб-квартиры Гиммлера. Это убийство было осуществлено 25 марта 1945 года в рамках операции «Карнавал». «Фёлькишер беобахтер» радостно сообщала: «Четыре борца за свободу убили забывшего о чести американского наемника». В последний год войны возвеличивание «духа немецкой молодежи» стало любимой темой нацистской пропаганды. Под заголовком «Непоколебимо на грани возможности» эта же газета 21 февраля 1945 года прославляет закостенелое, бессмысленное мировоззрение некой семнадцатилетней девушки из СГД, которая во время «непрерывных допросов, проводимых американцами», только выкрикивала ура-патриотические лозунги о «конечной победе». Американцы были «бессильны перед величием её духа».

Так нацистская химера продолжала пожирать своих детей. В Берлине в бой шли уже двенадцатилентние члены Гитлерюгенда. Шпандау, Шарлоттенбург, Пренцлауэр Берг, Олимпийский стадион стали свидетелями их бессмысленной гибели. « Юноши 14, 15 и 16 лет бьются со страстью и презрением к смерти, как бились наши солдаты во время сражений на фронте», — восторгалась гитлеровская пропаганда.

Наконец 30 апреля пришло время Гитлера отвечать за свои «деяния». Он знал, что русские скоро войдут в рейхсканцелярию, и ему придется держать ответ за многомиллионные жертвы его преступлений. Аксман упрашивал его бежать и прдлагал вновь бросить в бой своих малолетних солдат. Посыльный Аксмана Леман вспоминает: «Аксман предложил использовать отряд Гитлерюгенда в качестве живого щита. Гитлер мог бы идти в середине отряда, а они прикрывали бы его».

Однако Гитлер отказался от этого плана. Он решил полностью исключить риск попадания в руки противника. В 2 часа 30 минут ночи он пригласил в бункер примерно 20 человек, женщин и офицеров, которые ещё оставались в бункере, и молча пожал им руки. Ева Гитлер обняла всех присутствующих дам. Затем чета Гитлеров покинула помещение. Всем стало ясно, что самоубийство, о котором все последние дни говорил Гитлер, произойдет с минуты на минуту.

В эти утренние часы войска Сталина стояли на Потсдамской площади и в Тиргартене. Красную Армию отделяли от бункера Гитлера считанные метры. По замыслу Сталина они были должны 1 мая вначале захватить рейхстаг, символизировавший политическое сердце рейха, и поднять над ним красное знамя. Но для Гитлера это уже не имело никакого значения. Ночью 30 апреля он сочетался браком с Евой Браун и составил два завещания. Частное завещание не содержало каких-либо важных сведений. Политическое завещание было наполнено обычной риторикой Гитлера. В 15 часов 30 минут в бункере прозвучал один единственный выстрел, который было трудно расслышать из-за канонады русской артиллерии. В своих апартаментах на измазанной кровью софе сидел Гитлер, а справа от него, откинувшись назад, Ева Гитлер. Оба были мертвы. Ева отравила себя цианистым калием. Гитлер тоже вначале раскусил ампулу с ядом, а затем выстрелил себе в правый висок.

Офицеры СС завернули их тела в ковер и вынесли по лестнице в сад рейхсканцелярии. «Это воспринималась так, словно земля ушла у нас из под ног», — вспоминает секретарь Гитлера Траудль Юнге. Адъютант Гитлера Гюнше облил останки своего хозяина и его жены бензином. Гитлер перед своей смертью категорически потребовал сжечь его собственное тело, после того как он уйдет из жизни. В отличии от Муссолини, чей труп несколько дней провисел вниз головой под крики и улюлюканье врагов, Гитлер не хотел, чтобы его тело попало в руки противника.

На следующий день 1 мая радиовещание рейха дало свою версию случившегося. «Адольф Гитлер пал, сражаясь до последнего дыхания за Германию, на своем командном посту в рейхсканцелярии». Это была последняя ложь режима. Как подействовала эта новость на юношей, продолжавшихся сражаться под его именем?

«До этого момента мы постоянно говорили: Мы победим, ведь у нас есть фюрер. Фюрер и чудо-оружие сделают это. Теперь фюрер был мерт, наши надежды рухнули, и войну было уже невозможно выиграть. Теперь нам оставалось одно: попытаться пережить всё это», — вспоминает несостоявшийся вервольфовец Эрих Лоэст. Рассказывает Лотар Лёве о своих тогдашних мыслях: « Гитлер мертв, значит и Гитлерюгенд мертв. Без Гитлера не может быть Гитлерюгенда. Его смерть не сильно повлияла на меня. У меня было чувство, что я наконец-то свободен». Бывший член Гитлерюгенда Герд Хефнер свидетельствует: «Я вообще ничего особенного не почувствовал. Я как-то в один момент почувствовал облегчение. Не стоило сожалеть об этом». Однако бои в Берлине продолжались ещё три дня. Сотни солдат и подростков из Гитлерюгенда должны были оплатить эти дни своими жизнями.

Второго мая столица рейха капитулировала. Восьмого мая призрак рейха и все иллюзии, связанные с ним, исчезли. Час «ноль» поверг многих молодых людей в сотояние шока. Эриху Лоэсту было тогда 19 лет. Он вспоминает: «Ты жив. Война для тебя закончилась. Было огромное чувство счастья». Петер Бёниш, которому исполнилось тогда 18 лет, описывает свои эмоции: «Мы почувствовали полное физическое и психологическое истощение. Затем пришло понимание, что всё, все наши жертвы были бессмысленны и напрасны, что погибли друзья и братья. Наступило чувство всеобщей горечи». «Меня часто спрашивают о мотивах, которые нами двигали. Нынешние подростки не понимают, почему я был так глуп и принимал участие в тех событиях. Я могу только ответить: Слава богу, что вы можете сегодня спрашивать об этом. В те времена мы бы не посмели задавать такие вопросы», — говорит Грегор Дорфмайстер. Ему было тогда 16 лет. «Всё, во что я верил, оказалось пустым звуком. От этого не осталось и следа», — резюмирует Ганс Юрген Хабенихт, тогдашний шестнадцатилетний подросток.

За каждой отдельной судьбой скрываются большие цифры погибших на войне. Среди мужчин, родившихся в период с 1919 по 1928 года, во время боевых действий погибло 1,9 миллиона человек, что составляет треть всех военных потерь немецкой стороны. Цифры статистики беспристрастны: Те, кого призвали в 1939 году, прожили в среднем по четыре года. Призывники 1945 года (половина из них родилась в 1926 году) жили в среднем один месяц.

После войны для выживших начался новый отсчет времени. Но память о трагедии тех лет жива. У кого была возможность общения с сотнями свидетелей той поры, слышал многократное повторение одного и того же мнения: «Мы с хорошими намерениями были вовлечены в ужасное дело».

В конце войны восемнадцатилетний Вольфганг Борхерт писал о своём военном опыте: «Мы — поколение без родины и с плохой репутацией. Наше солнце светит тускло, наша любовь жестока, у нашей молодежи нет юности». Юный поэт высказал глубокие внутренние чувства многих малолетних солдат своего поколения. Нацистский режим не позволял им стать нормальными людьми. Борхерт писал: «Мы — поколение без связей, без прошлого, без признания». Это поколение ещё живет. Оно ещё может о многом рассказать. Мы можем многому научиться на примере его судьбы. Их воспоминания являются драгоценным завещанием для всех нас — не забывать о прошлом.

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

СОВРАЩЕНИЕ

САМООТРЕЧЕНИЕ

ДИСЦИПЛИНА

ВОЙНА

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Реклама на сайте