Это сочинение — не научное, хотя и ученое; не художественное, хотя и живописное.
Я призвал свою "живописную ученость" преодолеть, говоря стихом Максимилиана Волошина, "двойной соблазн: любви и любопытства".
Если теперь кто-нибудь из читателей, захваченный метафорой идеи, возлюбит чужую, тысячелетней давности, книжную мысль, как живую и свою, или возлюбопытствует, что же там, за прихотливым иносказанием, — неужели и вправду прямой и здравый смысл, то, значит, дело сделалось: образ заговорил, а слово воплотилось.
Ибо сказано:
Трижды вещего гласа сильней,Было слышно у края обрыва,Как безумно молчал соловей,Но бездумно горланила рыба.Все, молчать от рожденья комуИ кому распевать от рожденья,Преподав непостижность уму,Поменяли свои назначенья.Солнце черным пошло в три каймы,Гул пошел, как потом отмечали.Но сомкнутые губы моиПредпочли, сберегли, умолчали.И последнее слово за мнойОставалось. И ныне томится...Празднословие рыбы немой.Немота очарованной птицы. МИР КАК ШКОЛА — ШКОЛА КАК МИР
Комментарии к книге «Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух», Вадим Львович Рабинович
Всего 0 комментариев