История как материал для психологии (или о том, как испортился Демьян Бедный)
В журнале г. Троцкого «Бюллетень оппозиции» (последний, 49-й номер) появилась весьма гневная статья, относящаяся, частью прямо, частью косвенно, к моим очеркам по истории Октябрьской революции, печатавшимся в «Последних новостях». «Алданов, автор исторических романов, в которых освободительные движения человечества рисуются под углом зрения потревоженного филистера, занялся за последнее время историческими примечаниями к Октябрьской революции. В одном из своих фельетонов он пытался на основании смехотворного анализа бюджета “Правды” за 1917 год доказать, что большевики “все-таки” получали немецкие деньги. Правда, многомиллионная субсидия сводится при этом к очень скромной сумме...»
Должен сказать, что в этих первых же строках статьи что ни слово, то неправда. Не останавливаюсь на своих романах - они ни малейшего отношения к делу не имеют (думаю, впрочем, что то «освободительное движение человечества», в котором принимал ближайшее участие г. Троцкий, могло «потревожить» не только филистера). Но анализ бюджета «Правды» статья приписывает мне совершенно напрасно: я говорил о бюджете большевистской партии— ей приходилось ведь в 1917 году тратиться не на одну «Правду», а на 41 издание и на очень многое другое. Совершенно неверно и то, будто у меня немецкая субсидия сводится к очень скромной сумме. Никакой определенной цифры я вообще не называл и не мог называть, не имея для этого данных. Единственная м фраза, которая могла бы при особом желании быть истолкована указание на сумму, такова: «Вероятно, будет ближе к истине, если мы скажем, что 75 тысяч рублей доставлялись большевикам не “в три дня”, а например “каждые три дня”». От начала революции до прихода к власти большевиков прошло, как известно, восемь месяцев.
Значит, если уж делать расчет, то мы получим цифру, которая весьма близка к «многомиллионной субсидии» (таких слов в моей статье, кстати сказать, нигде нет), и уж во всяком случае гораздо ближе к ней, чем к «очень скромной сумме». Буду, следовательно, впредь знать, что надо самым тщательным образом проверять в трудах г. Троцкого все его ссылки и цитаты.
По существу дела мне ничего добавлять не приходится. В своей книге об Октябрьской революции г. Троцкий очень неубедительно доказывал, что большевики денег от немцев не получали. Я в моих очерках привел доводы, свидетельствующие о том, что его доказательства ровно ничего не стоят, — или же, по словам статьи, я «пытался доказать, что большевики “все-таки" получали немецкие деньги». Как ни сокрушительны эти кавычки перед словом «все-таки», было бы гораздо лучше, если бы г. Троцкий ответил на приведенные мною доводы по существу. Констатирую, что он не отвечает ни слова.
В одном из моих очерков я сослался на немецкую книгу барона Вотмера «С графом Мирбахом в Москве». Книга эта малоизвестна: она вышла в провинции, в Тюбингене, в 1922 году. В ней на стр. 57 цитируются слова, сказанные тогда Троцким немецкому дипломату: «Собственно, мы уже мертвы, но еще нет никого, кто мог бы нас похоронить ». Я привел эти слова из книги Ботмера, добавив к ним от себя: "Почему он (Троцкий) так разоткровенничался, не совсем понятно». К немалому моему удивлению, в Москве месяца четыре тому назад этот незначительный отрывок из моей статьи был широко использован. В номере «Правды» от 30 января чуть не во весь газетный лист было напечатано литературное произведение с огромным заголовком: «Мы, собственно, мертвы» и с подзаголовком: «К истории перманентного предательства». Эпиграфом были взяты мои приведенные выше слова. «Правда» выражала необычайное возмущение: вот какой он человек, Троцкий! Процитирую стихи Демьяна Бедного, относящиеся к этому инциденту:
«...Чтоб Троцкий брякнул эту фразу, Свершив изменнический акт, Сам Мирбах не поверил сразу. Потом проверил: точный факт!... Газету белую, откуда Находку эту я извлек, И ту стошнило: вот Иуда! Она, смутясь, сквозь кашелёк Зашепелявила невнятно: Ах-ках-ках-ках! Ведь вот поди-ж... Ну, просто даже непонятно! Так опозорить свой престиж!" — и т.д.Демьян Бедный, разумеется, несколько преувеличил мое волнение. Обо всем этом эпизоде я «зашепелявил, смутясь, сквозь кашелек» лишь к слову — за Троцким значатся дела похуже этого. Но сам г. Троцкий пришел в необычайную ярость. Его оклеветали, гнусно оклеветали! Никогда ничего такого он немецкому дипломату не говорил: «В июне 1918 года, следовательно, как раз посредине между подписанием насильнического брест-литовского мира и выездом на фронт под Казань, Троцкий сообщил по секрету—и кому? дипломату Гогенцоллернов! — что большевизм “уже мертв". Сплетня здесь переходит уже в бред. Но на всякую гадость есть потребитель. Нашелся он и на этот раз. В “Правде” от 30 января напечатаны саженные вирши Демьяна Бедного, в которых сообщение Ботмера-Алданова берется как неоспоримая истина и как окончательное доказательство “перманентного предательства" Троцкого».
Очень сожалею, что выступление — не мое, разумеется, а «Правды» — так расстроило г. Троцкого. Все же он напрасно говорит о «сообщении Ботмера-Алданова». Есть только сообщение Ботмера, мною просто процитированное. Я при разговоре Троцкого с немецким дипломатом не был и ответственности за точность изложения никак нести не могу. Есть много оснований думать, что слова, приводимые Ботмером, вполне верно выражали настроение большевиков в ту пору. Ссылка в качестве довода на дату совершенно непонятна: время для панических настроений было достаточно подходящее. Так тогда думали очень многие большевики, в том числе И сам Ленин. Считаю весьма вероятным, что Троцкий мог и сказать это — именно ради эффекта: все, мол, пропало, но я остаюсь на своем посту! Говорил же он не раз и позднее, что будет не последним борцом на последней большевистской баррикаде. Вместо последней баррикады оказалась комфортабельная вилла под Парижем, теперь, кажется, санатория под Осло, — но это другой вопрос. Троцкий, вероятно, забывал свои эффектные «восклицания» на следующий день после того, как восклицал,— а с той поры прошло почти двадцать лет. Между тем барон Ботмер слышанное записывал в дневник немедленно. И уж во всяком случае трудно понять, зачем, собственно, он стал бы приписывать Троцкому слова, которых тот не говорил.
«Рост ленинской (“троцкистской”) оппозиции в СССР страшит узурпаторов, — пишет “Бюллетень”, — вот почему приходится искать вдохновения у Алданова-Ботмера». Если я правильно понял мысль статьи (она называется «Заказ Сталина Демьяну Бедному»), то «Правда» получила непосредственно от Сталина предписание использовать против Троцкого приведенные мною слова немецкого дипломата: «“Правда”,» — сообщает “Бюллетень”, — есть ныне личный орган Сталина. Демьян Бедный выполняет личный заказ». Я этого не знал — думал, что все газеты СССР «личные органы Сталина». Вполне признаю большую компетентность г. Троцкого в этом вопросе: кому ж и знать, если не ему, как пишутся и печатаются статьи в советских газетах?
Только поэтому и интересен инцидент с «сообщением Ботмера-Алданова». По-видимому, г. Троцкий преувеличивает и рост троцкистской оппозиции в СССР, и страх, который ее рост внушает Сталину, — в Советской России, думаю, растет оппозиция совершенно другого рода. Знаю, что Троцкий имеет все основания быть недовольным Сталиным: сам он и в лучшее свое время был вторым или третьим при Ленине — Сталин с третьего или четвертого места вышел на первое. Все же, не скрою, на меня весьма увеселяющим образом действует то, что Троцкий называет Сталина «узурпатором».
В другом моем очерке я привел стихи о генерале Деникине, помещенные Демьяном Бедным в «Известиях» 19 октября 1919 года. Бывший в моей цитате стих «Ленин с Троцким наша двойка" привёл г. Троцкого в восторг. В психологическом отношении это весьма любопытно. Все-таки этот человек работал на историю, на будущего биографа. Однако стишок Демьяна Бедного имеет, очевидно, для г. Троцкого огромное значение — этому стишку отводится половина статьи: Демьян Бедный, сам Демьян Бедный, в 1919 году впряг его, Троцкого, в пару с Лениным! Не Сталина, а его! Это так хорошо, что должно быть процитировано (с сокращениями) по подлиннику.
«“Ленин с Троцким наша двойка”. Как же так? Как мог человек, делавший предательские заявления сиятельному послу кайзера, оказаться В “двойке" с Лениным? А где же Сталин? Разве Демьян Бедный, живший в Кремле, встречавшийся со всеми верхами партии, даже, как говорят (?), обедавший в столовой Совета народных комиссаров, оставался в неведении насчет того, что “двойка” — это Ленин со Сталиным? Или Демьян Бедный не знал Сталина? Нет, он работал с ним еще в легальных большевистских изданиях, начиная с 1911 года, а может быть, и раньше. Он отлично знал Сталина, его прошлое, его удельный вес, его интеллектуальные ресурсы. Демьян знал, что писал.
А если б не знал, то как "Известия", официальный правительственный орган, напечатали стихи, где по ошибке вместо Сталина прописан Троцкий? Или это было сделано просто для рифмы? Как и почему, наконец, молчала партия по поводу святотатственных стихов?.. К этому надо добавить: никто Демьяну Бедному хвалительных стихов не заказывал — не до того тогда было, и люди были не те, стихи просто выражали то, что носилось в воздухе... Если в 1919 году сам Бедный, подхваченный великой волной, выполнял литературный заказ масс, то в 1936 году он выполняет только заказ Сталина. Этот заказчик преследует отнюдь не литературные, а чисто практические цели. Демьяну Бедному, как мы уже знаем, приказано: обосновать необходимость отправить Троцкого “туда, откуда нет возврата”. Выполнение этого задания Сталин, очевидно, собирается поручить “поэтам” из школы генерального комиссара Ягоды. Так и запишем!».
Не берусь судить о том, какие основания есть у г. Троцкого для прозрачного намека, содержащегося в последних словах. Я должен лишь беспристрастно, с одинаковой любовью к обеим сторонам, отметить следующее: книга Ботмера вышла в 1922 году: год ее выхода я в своем очерке указал. Поэтому г. Троцкий напрасно обвиняет «Известия» в том, что они его поставили рядом с Лениным «примерно через 16 месяцев после мнимых признаний Троцкого Мирбаху»: «Известия», очевидно, не могли знать в 1919 году, что Ботмер напечатает в 1922, — еще один пример того, как свободно обращается с фактами г. Троцкий.
По существу я должен, однако, здесь с ним согласиться: да, конечно, «Демьян знал, что писал». Знает он это и теперь. Боюсь только, что литературный заказ он получал и тогда не от «масс». Не массы, а г. Троцкий пожаловал в свое время орденок «Демьяну Бедному, отважному кавалеристу слова» (как не массы, например, называли именем г. Троцкого разные, теперь давно переименованные, города). Везде и всегда есть поэты, угадывающие волю начальства и с полной готовностью пишущие стишки в честь людей, которые имеют возможность раздавать ордена (и не только ордена),—вчера воспевал Троцкого, сегодня Сталина, а завтра, быть может, будут воспевать Гитлера. Если угодно, можно это передать и словами г. Троцкого: «стихи выражают то, что носится в воздухе». Тогда была одна «великая волна», теперь другая, столь же великая: колхозы стоят польской войны. Во всяком случае, нам чрезвычайно трудно согласиться с г. Троцким в том, что «люди были не те». Он уверен, или уверяет, что Сталина теперь превозносят подхалимы и мошенники, тогда как его в свое время превозносили благороднейшие граждане. Правда, это в действительности весьма часто одни и те же люди, вроде того же Демьяна Бедного. Но они, видите ли, с той поры испортились совершенно: тогда они были подхвачены «великой волной».
В том же «Бюллетене» теперь печатаются интересные воспоминания иностранного коммуниста г. Цилиги{1} долго просидевшего в советских тюрьмах. Ни одна эмигрантская газета, кажется, не рассказала таких ужасов об этих тюрьмах, о всем этом строе, об издевательствах, о пытках, о расстрелах, о самоубийствах. Каждому известно, что всего этого было еще гораздо больше, когда в паре с Лениным ходил пристяжным г. Троцкий. Знаю его удобную политическую этику: террор против буржуазии необходим, террор против пролетариата преступен. Попытка ухватиться за эту этику есть и в статье г. Цилиги: «Не следует себя обманывать, — пишет он, — эти инквизиционные пытки применяются-де, мол, только к представителям бывших господствующих классов или к буржуазной интеллигенции и мещанству. Нет, они применяются к рабочим». Ничего не изменилось со времен Троцкого и в этом отношении — вот только появился в тюрьмах небольшой процент троцкистов. Все же явление замечательное: гуманист Троцкий содрогнулся от негодования, узнав о терроре в Советской России. Зачем, однако, его журнал употребляет столь точные, неблагозвучные и, по старой памяти, неудобные выражения: «инквизиционные пытки»? Не следовало бы также ставить самого себя в смешное положение: не надо Троцкому называть Сталина «узурпатором»; не надо вопить о полном моральном падении разных «кавалеристов слова», последовавшем как раз на следующий день за полным политическим падением главного кавалерийского начальника. Это производит жалкое впечатление даже в наши дни, когда готтентоты верно говорят о «европейской морали».
1
Цингли Антэ (1898-1982) – хорватский коммунист, член Коминтерна, в 1930-1933 гг. узник Верхнеуральского политизолятора.
(обратно)
Комментарии к книге «История как материал для психологии (или о том, как испортился Демьян Бедный)», Марк Александрович Алданов
Всего 0 комментариев