«Кавказ в огне. Хроники геополитической катастрофы»

Кавказ в огне. Хроники геополитической катастрофы (fb2) - Кавказ в огне. Хроники геополитической катастрофы 253K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Илья Владимирович Рясной

Илья Рясной Кавказ в огне. Хроники геополитической катастрофы

В ожидании расстрела

Один из радостно скалящихся бабуинов передёрнул затвор автомата и выступил вперёд, тщательно прицеливаясь.

Капитан Советской армии Владимир Д., стоя на краю обрыва перед «расстрельным взводом», умом понимал, что автоматчик сейчас перережет финишную ленту его жизни. Но не было страха и отчаянья. Не пробегало перед глазами прожитое. Вместо страха было ощущение ирреальности происходящего. А ещё голова работала, как компьютер, в поисках выхода.

И надо же было именно ему попасть в эту засаду в Южной Осетии, где вовсю громыхала война. Новый лидер Грузии Звиад Гамсахурдиа огнём и мечом пытался вернуть Грузии сбежавшую от счастья жить под её демократической властью Южную Осетию.

Впрочем, лично для меня то, что именно Володька попал в эту ситуацию, как кур в ощип, было неудивительно. У него такая судьбинушка-злодейка небесами дана.

Мы учились вместе в Военном краснознамённом институте, только он на спецфаке, по арабскому языку. Во время службы в Баку его любимым занятием было доставать моих подследственных мусульман длинными цитатами из Корана, которыми он шпарил наизусть без остановки, в результате они считали его скрытым ваххабитом и религиозным авторитетом. Пару лет он проживал в Баку в моей квартире — спецпропаганду тогда жильём не жаловали, в отличие от юстиции. А когда я уехал домой, он так и остался воевать в Закавказье.

По внутренней сути Володька аналитик и философ. А по жизни — правдоруб и на этой почве склочник. Его болезненная принципиальность на грани упоротости всегда выходила ему боком. Ещё учась на физфаке в одной из областей России, он все время был в каких-то народных дружинах по наведению порядка и лез в истории то с мордобоем, то с поножовщиной. ДНД — это прямо раздолье для принципиального человека. Успешно качал права он и будучи на институтской годовой практике в Ливии, так что военный советник в городке, где он служил, не выдержал и объяснил ему доходчиво:

— Таких правдолюбов здесь не любят. У нас с такими разговор один — об камни и в море.

Ну ничего, выжил.

В Баку он некоторое время работал преподавателем военной кафедры Университета и так измотал никак не желающих учиться балбесов-студентов, что они, дети больших людей, на голубом глазу обещали его прирезать. И опять выжил.

В самый разгар резни в Баку, конечно же, именно он нарвался на толпу отморозков, которые с криком «Карабах» бросились резать русского офицера. А чего, дылда двухметровая, отовсюду виден, как маяк в ночи — бей его! А у него как раз в связи с обострением внутриполитической обстановки в кармане завалялась оборонительная граната Ф-1.

— Помирать, так с грохотом, — объявил он, вытаскивая гранату. — Всех снесёт!

Помирать бандиты были не готовы и отвалили. А Володька опять выжил.

И вот, похоже, этому везению приходил конец.

Виной всему была опять-таки та самая безбашенность и полное отсутствие ощущения опасности с его стороны. На машине с одним шофёром попёрся в командировку в самую горячую точку около Цхинвали, где располагалась советская войсковая часть.

Приехал в этот долбаный посёлок, населённый исключительно грузинами. Спросил местных пацанов, как проехать к военным. Те, змеёныши такие мерзкие, показали ровно противоположное направление. И тут же отстучали своим старшим товарищам — мол, дичь появилась, а где охотники? И на очередной улице заблудившуюся военную машину ждала засада. Проезд был перегорожен, со всех сторон посыпались с победными воплями бандиты с автоматами. А с одним пистолетом много не навоюёшь. Пришлось сдаваться.

Пленных русских военнослужащих грузинские бандиты потащили на так называемую «чёрную биржу». Этот дом — такая малина, где обитала часть банды и, главное, хранились вещи, награбленные у осетин — всё было завалено холодильниками, техникой, тряпьём. Такой вот склад мародёров на радость окрестным жителям, у которых появился магазин со смешными ценами.

Вот поставили пленных пред очи бандглаваря. А дальше разговор пошёл тяжёлый. Бандит явно красовался перед окружающими и самим собой — это такая национальная черта. И ронял сквозь зубы (дословно):

— Вы, русские свиньи, не имеете права ходить по святой грузинской земле.

Шли пространные объяснения, что это уже не первые русские военнослужащие, которые «плывут по нашей реке трупами». И пыжился пахан от самодовольства, чуть не лопался.

Потом разговоры совсем гнилые пошли. Смотрит бандюган с усмешкой на солдата:

— Ну, с офицером понятно. Ему расстрел. А тебя отпустить можем. Ты молодой.

Тут девятнадцатилетний пацан гордо выпрямляется и объявляет:

— Нет, убивать будете, так вместе. До конца.

Стальная такая основа проглянула в этом мальчишке — русская душа настоящая. Вместе в бой, вместе погибать. И не бросать своих. Не показной, а истинный героизм в безнадёжной ситуации, который никто не оценит, который так и останется с тобой до близкой смерти.

Ну а потом короткий приказ — расстрелять. И главбандит утерял к русским всякий интерес.

Его холопы запихивают пленных в грузовик. Пока тряслись на дороге, Володька увидел, как один палач другому на зуб показывает — мол, когда шлёпнут незванных гостей, чтобы не забыть золотой зуб выдрать — всё ж денег стоит.

Привезли приговорённых на берег. Поставили спиной к реке. Палачи затворы передёрнули.

И тут, наконец, у Володьки включилась соображала. Спецпрорпагандисты трепаться умеют профессионально, да и знания психологии у них на уровне — профессия такая. А у Володьки ещё и талант к словоблудию. Боевые навыки тут спасти не могли, значит, должен спасти великий и могучий русский язык.

— Ну, стреляй, если тебе автоматы Калашникова не нужны, — заявил он спокойно.

Старший палач посмотрел на русского офицера с нескрываемым интересом.

Ситуация была такая. Фактически шла осетино-грузинская война. Оружие, особенно автоматическое, было на вес золота. И пополняли его часто с военных складов — разворовывание шло там масштабное, нечистоплотные вояки ящиками и машинами загоняли стволы и боеприпасы. Так что на Кавказе все привыкли — у военных можно кое-чего прикупить.

Злоба и жадность боролись недолго. Старший опустил автомат:

— Чего за стволы? Сколько?

— АКСУ. С укороченными стволами. Два ящика.

— А не с укороченными? — поморщился бандюган.

АКСУ в войсках не любили, для боя на дистанции оружие не шибко интересное. Но все равно ценность оно представляло немалую.

— Нет, таких нет, — развёл Володька руками. — Я АКСУ два ящика стащил. Искал, кому продать.

— Отдавай.

— Ага, отдавай. Продать могу, если сторгуемся.

Старший посмотрел на него с уважением. Володька знал, что главное, в таких случаях топить в деталях, создавать иллюзию реальности.

И бандиты клюнули.

Пленных отвезли в полуразвалившийся дом рядом с рекой. И продолжился ожесточённый торг. Володька неохотно сбавлял цену. Его обещали тут же убить, и для порядку отвешивали пару ударов прикладами и долбили поверх головы из автомата, так что пули впивались в доски. И опять начинался торг. Ему предлагали оставить в заложниках солдатика для гарантии сделки. Володька говорил, что без солдата вернуться не может — тогда его из части никуда не выпустят, и доблестные воины Гамсахурдии без автоматов останутся.

Переговоры висели на волоске. Но жадность постепенно побеждала. И, наконец, старший объявил:

— Ладно. Принесёшь два ящика — получишь свои деньги.

Они обговорили место встречи.

И пленных отпустили! Под честное слово! Только забрали пистолет и удостоверение личности офицера.

На встречу Володька на следующий день не пришёл. Прислал друзей — группу спецназа ГРУ. Те поставили бандюков под стволы и пообещали раскатать весь посёлок. В общем, забрали удостоверение и ствол, посоветовали так больше не делать.

Естественно, война для Володьки на этом не закончилась. Так и ходил потом всю службу по тонкому канату. То его заносило в Таджикистан, в самую гущу резни, и там его усилиями было предотвращено немало вылазок так называемой оппозиции, выбиты бандиты из населённых пунктов — системное мышление и знание мусульманских реалий сильно помогали. То командировка на Северный Кавказ. Правда, на одном месте долго не задерживался — вроде все шло хорошо до того времени, пока со своей принципиальностью не влезал в очередную склоку с начальством, после чего его убирали в новое место. Дольше всего продержался в одной очень серьёзной московской конторе, где его сильно уважали за аналитические способности — там вообще нередко привечали всяких чудаков, лишь бы те дело знали. Но и там не усидел — при сокращении, конечно же, вышибли на пенсию, не дав дослужиться до полковника.

На гражданке с гипертрофированной принципиальностью оказалось устроиться не легче. Правда, принципами пришлось поступиться — зарабатывал тем, что писал денежным мешкам диссертации, притом по разным дисциплинам — политологии, экономике. Даже одну по физике. И все проходили без сучка и задоринки. Пытался заниматься бизнесом — ну, ясный пень, тут без вариантов, весёлые шальные деньги от такой зануды всегда бежали прочь. Писал публицистику в журналах. И сегодня остался как-то не у государственных дел. Что обидно. Должны быть какие-то структуры в государстве, которые находят и приспосабливают к делу таких фанатиков — до безумия честных, беззаветно преданных Родине и за неё готовых на всё, ни во что не ставящих свою жизнь, равно как и чужую. Но не вписался, бывает.

Слава Богу, жив-здоров. И одни из ярких воспоминаний — те самые дни в Южной Осетии, когда он стоял, ожидая свой пули, на берегу какой-то речки с непонятным названием…

Парад суверенитетов

Звиад Гамсахурдиа был истинным интеллигентом. Из самой-самой грузинской элиты. Отец — классик грузинской литературы. Предки — грузинские князья. И Звиад с детства был весь в думах о величии своего народа.

Ещё при царствовании Хрущёва он утонул в каких-то диссидентских делах — создавал подпольные националистические организации, попадался, создавал другие. Например, пустил в большое плаванье Грузинскую Хельскинскую группу по правам человека — ну, прям снегурочка Алексеева в молодости. В общем, играл в игрушки. Впрочем, как оказалось, даже не особенно опасные.

Много я общался с грузинами. И смею заметить — хуже, чем там, элиты не было ни в одной советской республике. Особенно их детишки — даже не золотая, а какая-то бриллиантовая молодёжь. С детства воспитываемая в атмосфере вседозволенности, сознании собственной исключительности и ненависти к большому московскому брату. Жившая получше, чем князья. Уже тогда дома под Тбилиси стоили по миллиону рублей — это были дворцы, и от желающих купить отбоя не было. Это всё теневая экономика вперемешку с коррупцией, которым во всей неприглядности позволили вырасти в союзных республиках.

Вот эта элитка мерзопакостная, очумевшая от осознания собственного величия, время от времени и выдавала такое… Вспомнить захват самолёта в Тбилиси в 1983 году. Дети сливок грузинского общества, самой интеллигентной интеллигенции, кинорежиссёров, академиков, крупных начальников, решили въехать в сладкую западную жизнь, о которой ни шиша не знали, на белом коне, как борцы с режимом. Они угнали в Тбилиси рейсовый самолёт, пытали экипаж и пассажиров и были захвачены. Кстати, по сему факту один режиссёр-вредитель из клана Михалковых недавно снял героический блокбастер — мол, онижедети боролись против мордорского режима. Этот дерьмофильмец запустили в прокате в России — жуй навоз, русский быдло. Учись Советскую Родину ненавидеть и террориста возлюби, аки ближнего своего. Тьфу, говорить противно.

Вот из такой среды был Гамсахурдиа. Национальная элита, блин, поэтому на его похождения долго закрывали глаза. К нему проявляли потрясающее всепрощение. За антисоветскую пропаганду он отделывался или условными сроками, или небольшими медикаментозными курсами в дурдомах — диагноз у него был заработан по праву, как и у его последователя, известного хохлогрузинского деятеля батоно Саакашвили. Впрочем, всё это не помещало сыну писателя самому стать членом Союза писателей — в те времена это было почти невозможно. Но элита, ёлки-палки! Такая элита!

К концу семидесятых годов он всем так надоел, что чекисты его взяли за жабры, встряхнули так от души. После этого он выступал по советскому телевиденью и скорбно рассказывал, как подлые враги советской власти его обманули, наивного, обвели вокруг пальца и заставили бороться против СССР. Но он не такой, он хороший, и за коммунизм во всем мире.

Я это выступление отлично помню — зрелище душераздирающее и позорное. На пламенного революционера он никак не походил. В итоге помилован и затих в должности старшего научного сотрудника Института грузинского языка вплоть до горбачевщины.

В середине восьмидесятых все клопы и тараканы из спячки вышли. Главной пробивной и направляющей политической силой в республиках постепенно становился оголтелый животный национализм. И тут появился Звиад Гамсахурдия на белом коне. Националистичнее националиста не найти.

Кончилось все абсурдно — в 1990 году этого клиента психушки выбирают Председателем Президиума Верховного Совета, а затем и Президентом Грузии. Фактически он стал руководителем республики, которая к тому времени на Москву уже плевать хотела. Ну, есть такая слабость у грузин — людей со справками из психдиспансера Президентами избирать. И диагноз он оправдал полностью.

Как истинный либерал и гуманист, первое, что он делает в должности, начинает восстанавливать территориальную целостность Грузии — то есть объявляет крестовый поход против Сухуми и Цхинвали. Грузия тогда заявила о начале выхода из СССР. Естественно, осетины, у которых с грузинами старые счёты, в роли рабов быть не захотели — а на эти светлые перспективы им не раз намекали. Чуть ли не официально было объявлено, что теперь осетину рассчитывать на своей земле не на что — в госаппарат и к хлебным местам его не пустят. Вообще в то время в Грузии активно муссировалась идея Осетии без осетин. Знакомая риторика.

Гамсахурдиа осетины уже неплохо знали по 1989 году, когда силами националистических банд он, ещё не при должности, организовывал блокаду Цхинвали и убийства мирного населения. Ну, прям по заветам Хельсинской группы и в соответствии с правами человека (увидеть бы этого человека). Вот жители Южной Осетии и поступили с Грузией так, как та поступила с СССР — объявили, что теперь пути дорожки расходятся, а табачок врозь.

В начале 1991 года со стороны Грузии начались целенаправленные карательные акции в отношении Южной Осетии. Теперь уже по решению законного Правительства…

Среди грузин много моих друзей — золотые люди, верные, честные, всегда готовые прийти на помощь. В тбилисской провинциальной жизни и суете было какое-то очарование. И выходцы из Грузии внесли большой вклад в укрепление нашей государственности — тут и Багратион, и сам Сталин, и многие другие. Но сепаратистские идеи там, особенно в верхах и среди интеллигенции, ходили всегда. Как же, мы, такие гордые и самодостаточные, вынуждены подчиняться русскому быдлу, всё достоинство которого в его многочисленности. Когда мы христианство принимали, русские ещё на деревьях сидели. И вообще — хватит кормить Россию! Ведь мы сейчас живём настолько лучше клятой России (а разница в уровне жизни была в разы, в Грузии очень у многих были просторные дома и собственные машины, когда в метрополии садовые участки пять соток с покосившимися домами-курятниками в пять метров за счастье считались). А как бы мы зажили без неё!

И не доходило ведь до них, что без русских энергоносителей и дотаций они никто и звать их никак. Экономически Грузия, в отличие от того же Азербайджана, была несостоятельна и прожирала гораздо больше ресурсов, чем производила. Высокий уровень жизни был лишь следствием перекоса в распределении союзного бюджета и результатом теневой экономики, выбрасывавшей огромные деньги в оборот. Богатый грузин, который даёт двадцать пять рублей на лапу администратору за номер в гостинице «Россия» — такой вот расхожий образ 70-х — 80-х. «Папа, зачем ты купил мне «Волгу», я хочу ездить как все наши студенты — на автобусе… Ну, сынок, возьми деньги, купи автобус, и катайся, как все»…

Нужно констатировать, что к началу перестройки в Грузии уже давно идейно и организационно созрело антисоветское националистическое ядро, готовое при ослаблении власти Москвы активно содействовать развалу большой страны и стремящееся к власти. И состояло оно из представителей элитных и партноменклатурных кругов. И народ тоже созрел для начала качания лодки, что и показали многочисленные митинги и демонстрации, а затем и теракты.

Ещё при СССР ультранационалистам удалось взять большинство на выборах в Парламент Грузинской ССР. Разумным людям было понятно, что впереди, без большой страны, грузин ничего не ждёт, кроме большой склоки и стрельбы. Абрекские традиции, количество огнестрельного оружия на руках (обычай такой был милый в семьях — дома автомат или пистолет держать), авторитет грузинских воров в законе, которые на определённом этапе вообще фактически взяли власть в республике, вскоре станут причинами невиданного разгула бандитизма. Так и произошло.

Помню, знатный вор и член военного совета Грузии Джаба Иоселиани по кличке Дюба (в Википедии его дословно характеризуют как знаменитого военного, политического и криминального деятеля!) говорил нашему генералу, который дал по поводу каких-то договорённостей слово лётчика:

— А я даю слово налётчика.

С продвижением семимильными шагами Грузии к свободе и демократии процесс деградации раскручивался все сильнее. Впереди была война, о чем и объявил Парламент. Однако воевать с абхазами и осетинами дураков было недостаточно — значительная часть населения все эти военные игры пока не принимала. Мобилизационная база маленькая. Какой выход? Недолго думая новые правители республики выпустили из тюрем уголовников, взяв обязательство проходить службу… Нет, не в обозе. В органах МВД. Переодели негодяев в милицейскую форму, вооружали, чем попало, и отправляли воевать в Осетию за единую и неделимую Республику Грузия, пока ещё формально социалистическую.

Господи, что же там творили оккупанты. Гитлер бы позавидовал. Уничтожали мирное население масштабно и со вкусом. Лупили по Цхинвалу артиллерией. Отключили всю Южную Осетию от электроэнергии. С русскими войсками боялись тягаться в открытую, но не упускали возможности исподтишка сделать пакость — захватить отдельных военнослужащих и казнить.

Помню некоторые их ноу-хау. Были тогда какие-то трубы — то ли для нефтепроводов, то ли ещё до чего там. Так эти птенцы новой власти в милицейской форме заваривали в них людей, ожидая, когда те там задохнутся. Нашего пленного прапорщика сварили живьём в кипятке. Людей хоронили заживо. Находили наши бойцы трупы с содранной кожей. С пулемётов грузинские абреки долбили по колоннам мирных беженцев. Ну и массовые грабежи — выметали все из домов осетин и свозили добро на «чёрные биржи», откуда распродавали подешёвке.

После тех событий искренне считаю, что распоясавшуюся уголовную шушеру при любой возможности надо ставить к стенке, и как можно больше. Это такие твари, прошедшие через жестокий тюремный естественный отбор и сохранившие агрессивный бандитский кураж, которые, видя, что им всё дозволено, неизменно превращаются в зверей-людоедов, счастливо урчащих от человеческой крови, и удержу им тогда нет никакого. Убивают-грабят-насилуют эти паскудники без всякого зазрения совести и даже тени жалости. Это поклонникам воровской романтики и шансона на заметку.

Глядеть на этот кровавый конвейер наши спокойно не могли. Осетины бились с оккупантами достаточно умело, но силы были неравны. И в то время, как Горбатый Иуда слал грузинам и осетинам возмущённые письма, что нехорошо так друг к другу относиться, мир, дружба, пепси-кола, на что был официально послан грузинами на три буквы, наши войска, мне кажется, фактически вышли из повиновения Москве. И нанесли по грузинским бандитам ощутимые удары, по моему мнению, переломившие ход вооружённого противостояния. Кстати, такая же история повторилась и с двести первой дивизией в Таджикистане. Гонцы от либеральных властей Москвы катались туда на митинги и приветствовали тамошних «демократов» с восточной спецификой: «Мы с вами!» А эти самые бородатые защитники общечеловеческих ценностей заваливали арыки десятками тысяч трупов своих врагов, лояльных законной власти. Спасли положение и прекратили смертоубийство тогда тоже наши солдаты. И, скорее всего, тоже вопреки воле Кремля.

Да, в Осетии наши солдаты и осетины перемолотили немало нелюдей. Володька, помню, рассказывал. Лежит такое тело в милицейской форме — один погон лейтенантский, другой сержантский. А рядом перец, у которого в удостоверении сотрудника МВД Грузии справка об освобождении из колонии.

В итоге погибло полтора процента населения Южной Осетии — несколько тысяч человек, что для маленькой республики катастрофа. Примерно столько полегло и грузин. В три раза больше раненых.

Урока грузинским оккупантам хватило аж до 2008 года. Ну а потом вечная история — Америка с нами, Маккейн брат родной, а может, вдарим? Тем более президент почти такой же, как и прошлый герой Цхинвала — с дурдомовской справкой. И ударили…

Америка с нами

Многие грузины сильно напоминают украинцев — то же нежелание дружить с реальностью, те же мифы, та же страсть к майданам и революциям роз, то же националистическое беспокойство. И все закономерно заканчивается кровью, агрессией и геноцидом неугодных народов или социальных групп.

Просто у каждого свои этапы большого пути, свои подвиги и свои недочеловеки. У хохлов — Дом профсоюзов, Донбасс с разорванными бомбами детскими телами, «унтерменши-шахтёры» и клятые москали. У националистов-грузин Сухуми, Цхинвал, низшие расы абхазов и осетин.

Об этом как-то не принято сейчас вспоминать в приличном обществе, но по кровавости деяния весёлых и хлебосольных грузин вполне могут соперничать с подвигами бандеровцев в самых ярких и диких их проявлениях.

И ещё — у упоротых грузин, как и у упоротых хохлов, Россия во всём виновата, в том числе в дождливой осени и снежной зиме. Только оккупанты не сало, а шашлык сожрали. Зато американец — он хороший. Он добрый.

Такая черта есть у многих маленьких или несостоявшихся народцев во враждебном окружении — прилипнуть к Большому Брату, просочиться во все структуры его общества, жить припеваючи. Отлично грузины чувствовали себя в Персии. Потом в России. После Октябрьской революции некоторое время они также искренне обожали пришедших туда немцев. Потом славословили по отношению к Москве. И всех старых хозяев они всегда предавали и начинали поливать грязью, как только перебегали под новую сильную руку. Ну, такой национальный менталитет.

Теперь они активно пытаются подлизаться к пиндосам, но с теми такие фокусы не проходят. Там только бизнес, ничего личного.

Если смотреть в дальнюю перспективу, рано или поздно Грузии придётся снова молить Россию о новом Георгиевском трактате. Очень уж времена неспокойные настают на Земле, малым народам выживать будет трудно. И снова мы станем их старшим братом. И всё пойдёт по веками наезженной колее…

В Баку ветренно

— Карабах! Карабах!

До сих пор этот шум стоит у меня в ушах.

Площадь Ленина — одна из самых больших в мире. Она была ограничена набережной, похожим на старинный седой замок Домом правительства и современными многоэтажными гостинцами-близнецами «Интурист» и «Апшерон». Её и избрали для своих игр митингующие.

Совершенно фантастическое зрелище — гигантская, гудящая, как улей, возбуждённая толпа. Говорят, там до миллиона человек собиралось. И огромное количество машин. Реют азербайджанские флаги, среди которых затесались и парочка турецких. Митингующие костры жгут метров двадцать высотой и в ритм орут: «Карабах, Карабах» И при этом впадают в какой-то транс. И так неделя, другая, без перерыва, ни на секунду не замолкая. Миллион глоток, костры — язычество какое-то. Или зомбирование сознания…

В Баку прибыл я в 1986 году по распределению в Военную прокуратуру Бакинского гарнизона. Очаровательный был город. Полностью интернациональный. Азербайджанцы даже не были там большинством, да и свой язык знали не слишком хорошо. Все общались по-русски, притом практически без акцента. Жили достойно, спокойно, своей восточной полуфеодальной жизнью с редкими вкраплениями социализма и руководящей ролью КПСС. Все на своих местах — русские нефтяники, армянские сапожники, азербайджанские колхозники и партноменклатура. Каждый, как положено в сословном и клановом обществе, занимал строго свою нишу, из которой выходить и не задумывался. К власти отношение было, как Богом данной — никто и не думал бузить. Коррупция и хищения были системные, вписаны в повседневную жизнь. Желание у всех довлело одно — заколотить побольше бакшиша, поэтому в магазине тебе не давали сдачи, а руководство обирало продавцов, готовя дольняшку своему начальству. Цеховики, хищения — все как положено на Кавказе, но как-то внешне достаточно безобидно, мол, а разве может быть по-иному? Такое тёплое болото, где, в общем-то, если не лезть напролом, было всем комфортно. Против Москвы бунтовать — такое никому даже в голову не приходило. В отличие от Грузии, которая всегда держала фигу в кармане.

Надо отметить, что в быту азербайджанцы, во всяком случае, бакинские, достаточно покладистые и добродушные люди. И в Баку был такой свой колорит, неповторимый дух, энергетика — старые улочки и дворики, чайханы, собрания уважаемых людей. Эх, ностальгия.

И тут на глазах все это начинает разваливаться. Весь уклад трещит по швам. И постепенно люди начинают звереть.

Говорят, Империя, как и пирог, сначала объедается по краям. Вот с этих краёв и начался развал Красной Империи.

Национальные противоречия там были всегда, как и по всей России. На бытовом уровне. Кто-то кого-то в должности обошёл, кого-то затирают, угнетают, где-то только землякам дают подниматься по карьерной лестнице. Но это все было достаточно безобидно. До определённого часа.

И вдруг как туча в «Мастере и Маргарите» на горд Ершалаим на Кавказ наползала тень Перестройки.

«Перестройка — мать родная,

Хозрасчёт — отец родной.

На хрена родня такая,

Лучше буду сиротой».

Как на дрожжах стали расти растерянность, агрессия и нищета.

Республики тогда снабжались куда лучше России. Поэтому в продовольственных, промтоварных магазинах в Баку было почти всё. Потом Горбатый со своим чёртовыми законами о кооперации, предприятии и внешнеторговой деятельности стал активно гробить финансовую систему, увеличивать денежную массу и вымывать из страны массовые товары. И всё начало пропадать.

Мне это напоминало чем-то выступление циркового фокусника — тот машет палочкой, говорит «пеки-феки-меки-хозрасчёт-перестройка», и с полок исчезает очередной товар.

Сегодня захожу в магазин — исчезли фотоаппараты, которых было полно. На следующий неделе куда-то делись цветные телевизоры — стоили они тогда громадные деньги, были очень неважные по качеству, но и их смели как хлеб в голодный год. Постепенно полки приобретали идеальную чистоту — наверное их для пущего эффекта пылесосили. Однажды зашёл в промтоварный магазин в центре Баку и не увидел там вообще ничего. Шаром покати. Хоть увольняй народ. Одновременно с этим рос чёрный рынок.

В один прекрасный день исчезли спички. Вообще — без объяснений и перспектив. Нет их нигде, и зажигай газ, чем хочешь. Доходило до смешного. Наши солдатики в войсковой части нашли лупу, фокусировали свет на вате, та загоралась, и они тогда прикуривали.

Одновременно начинался демонтаж силовой системы. Мало кто помнит, но демонизация той же милиции началась при Горбачёве. Валом шли статьи, что шибко много власти у ментов. Даёшь правовое государство, чтобы никто в тюрьмах не сидел, и мента можно было со смаком по матери посылать. Такие же наезды были на прокуратуру и суды. Закон слабел не по дням, а по часам. А на марше был гуманизм с нечеловеческим лицом.

Митинги, какие-то собрания идиотские пошли. Сначала официальные, потом полуофициальные, а затем запрещённые. Все это на фоне развенчания советской идеологии, которое проводили советские же газеты. Объявилась вдруг куча недовольных и обиженных.

И в возникающий идеологический вакуум, как воздух в насос, вдувался тешащий самолюбие обывателя национализм — мы же лучше, мы умнее, мы здесь хозяева, а все остальные пришлые завоеватели. Все залеченные в СССР националистические болячки обострялись. Из каких-то реликтовых националистических глубин общественного подсознания поднимались уже подзабытые исторические счёты, взаимное озлобление и претензии тысячелетней давности.

И народ постепенно распоясывался. И организовывался. Стройная устойчивая советская система начинала давать системные же сбои.

Что это было? Человек существо социальное. С детства он вырастает в рамках — «можно-нельзя». Воспитанием, потом законом, правилами, традициями, уложениями достигается баланс между этими понятиями, позволяющий жить и личности, и обществу уравновешенно и полноценно. А тогда пошёл процесс постепенного, пока ещё осторожного, расширения границ «можно». Неторопливо, шажок за шажком, чтобы подопытные успели привыкнуть и освоиться в новом качестве.

Можно советскому человеку идти на несанкционированный митинг протеста? Конечно же, нельзя. Как комсомол, партия, общество посмотрят… А тут оказывается, что можно, только если клянёшься в верности КПСС и затрагиваешь свои вопросики — развития национальной культуры. А можно выкликнуть лозунг — долой, даёшь? Нельзя?… Но теперь-то можно.

И так вот шаг за шагом территория «можно» расширялась за счёт «нельзя».

И всё это под заунывные завывания Москвы об активном политическом творчестве масс, под оголтелую огоньковскую антисоветскую пропаганду, под «Прожектор Перестройки» и «Взгляд». Ломались стереотипные взгляды, очернялись герои былых времён. Шла идеологическая антисоветская обработка под видом торжества нового мышления. Постепенно людей подводили к мысли, что они живут в хреновой стране. А вот за бугром настоящий рай со свободой и колбасой. И давно пора передавать бразды правления в правильные руки.

Потом территория «можно» вышла на уровень насилия. Оказывается резать чужих можно! И пошла резня.

Фергана, Казахстан — разгорались и тухли горячие точки — тогда ещё были силы глушить это всё.

Потом пришла очередь Кавказа. Карабах — это запал, который взорвал к чертям Закавказье и горит до сих пор.

Нагорно-Карабахская автономная область — это часть Азербайджана, где проживали в большинстве армяне. Армянские и азербайджанские соседи жили не то, чтобы душа в душу, но и не резали друг друга. И вот с середины восьмидесятых начался разогрев котла. Взаимные обиды росли, переходя в горячую стадию. И росло осознание — а ведь теперь можно!

Начала муссироваться идея о передаче НКАО Армении. Попутно нарастало взаимное раздражение и озлобление, вскоре перешедшее в погромы и убийства.

В феврале 1988 года внеочередная сессия народных депутатов НКАО обратилась к Верховным Советам Армянской ССР, Азербайджанской ССР и СССР с просьбой рассмотреть и положительно решить вопрос о передаче области из состава Азербайджана в состав Армении. И тогда началось — не опишешь в словах. Дана была отмашка взаимному уничтожению соседских народов.

Авторы этого проекта могут мастер-класс давать, как бытовое недовольство конвертировать в реки крови.

Не буду говорить, кто прав, кто виноват — оба хуже. Хотя симпатии к армянской стороне, стремившейся перекроить границы республик, не испытываю. При этом самим армянам Карабах был не очень то нужен. В том же Ереване карабахских армян считали людьми второго сорта, ласково называя «карабахскими ишаками». Но долг крови требовал встать на их сторону.

Взаимная резня — это надолго, если не на века. Те, кто довели до неё, прекрасно понимали, что отныне назад пути нет — между сторонами пролегает кровь.

А дальше пошло-поехало:

— Вы звери! Вы нас убивали!

— Нет, это вы нас убивали.

А убивали друг друга. Как накипь поднялись наверх неврастеники, скрытые садисты, уголовники. И за спиной каждой стороны был свой народ, своя республика. И теперь уже накопились такие взаимные новые счёты, которые можно погасить только ещё большей кровью.

После карабахских событий и пошли эти бесконечные митинги-демонстрации в Баку и Ереване. Начинались они с призывов покарать погромщиков и убийц. Затем пошли экологические требования — ну куда же без Гринписа? Азербайджанцы протестовали против строительства алюминиевого комбината в Шуше и вырубки вековых деревьев. Правда, потом выяснилось, что речь шла не о комбинате, а об одном цехе, и деревья не слишком пострадали, но это детали, кому они нужны?

Сдуру как-то разговорился на этой площади с митингующими, представился командировочным москвичом, благо был в гражданской одежде.

— А за что у вас в Москве борются? — вполне корректно спрашивают меня манифестанты.

— За разное, — мнусь я и перевожу тему. — А что с тем алюминиевым комбинатом?

— Строят! И наше Правительство свой собственный народ не слушает. Купили его армяне.

Притом с каждым днём правительство АзССР не устраивало националистов все больше. Потом стала не устраивать Москва. А далее и советская власть в целом — это в верном Азербайджане с ещё недавно полностью лояльным населением.

И все громче звучало:

— Если Россия не может навести порядок, то мы призовём Турцию…

А Москва? Ну а что Москва. Заняла созерцательную позицию — всё течёт, всё переливается и само утрясётся. Толком не работали ни спецслужбы — во всяком случае, активностью не прославились, ни партийные органы. Этот самотёк и бескрайнее расширение границ «можно» было вполне в русле горбачёвской беззубой политики.

Считается, что это было его личное безволие. Но, мне кажется, скорее всего, действовал продуманный план западных спецслужб, у которых эта петрушка была просто бездумной марионеткой. Хотя думаю, то же ЦРУ не надеялось развалить СССР, просто хотели устроить нам побольше головной боли. Но ситуация пошла вразнос.

Как и следовало ожидать, все закончилось большой кровью.

Сумгаит

В январе 1988 года меня направили в длительную командировку в Нахичевань. А в этот момент — в феврале, грянул Сумгаит. И после этого стало понятно, что маски сброшены. Что против страны и её территориальной целостности работают всерьёз. По-моему, это всем было ясно, как Божий день, кроме руководства СССР.

Сумгаит — это такой неблагополучный городишко с развитой химической промышленностью, где полно всякого отребья работало на вредных производствах. Было много «химиков» — не в смысле образования, а отбывающих наказание в колониях поселениях. Много было судимых. Из двухсот пятидесяти тысяч населения двадцать тысяч армян. В общем, местечко такое — отлично подходящее для масштабной провокации.

Когда говорят, что там вспыхнула спонтанно народная армяно-азербайджанская ненависть — всё это околесица. Боевики загодя составили списки армян, которых будут вырезать. Загодя готовили инструментарий. Брали трубы от нефтяных вышек, резали их на заточенные снарядики. Когда пошли схватки с войсками и ВВ, такая штуковина, пущенная умелой рукой, могла раскроить плексигласовый шлем или щит. Подготавливали бутылки с бензином. И всё это под чутким руководством лидеров-националистов.

Ну а в час Х жахнуло со всей дури. Пошли подонки по адресам — выкидывали людей из квартир, убивали, сжигали живьём, квартиры разграбляли подчистую — как гунны. Девушек массово насиловали.

Сколько там армян погибло — до сих пор неизвестно. Десятки, сотни? По официальным данным тридцать два человека, но мне кажется, цифра сильно занижена. Но отрабатывали адреса тщательно.

Толпы шастали по улицам, в среднем по двести-четыреста человек, а у автовокзала их скопилось до четырёх тысяч, при этом чётко подчиняясь заводилам и вожакам. Погромщики находились в таком угаре, когда перестаёшь быть человеком и становишься жалкой частичкой толпы. В таком состоянии можно сделать все — хоть живьём людей есть.

Читаю материалы из моего архива, и что-то во мне переворачивается. Вот свидетельские показания — бандиты раздели догола армянскую девушку, водили по улице, где все на неё плевали и били. Потом забили насмерть.

А вот показания курсантов Бакинского общевойскового училища, которых без оружия, с одними сапёрными лопатками, кинули утихомиривать погромщиков и, надо сказать, ребята действовали смело, напористо и спасли не одну жизнь:

«Из квартиры справа вышел мужчина с топором в одной руке и радиоприёмником в другой. Крикнул: «Мы всех их приговорили!», на что толпа ответила рёвом. Мы заломили ему руки и попытались сдать милиции, но та его не брала».

«Задержали парня в 4-м микрорайоне. Он хвалился, что в машине сжёг живьём беременную женщину-армянку».

«Хулиганы кричали: всех курсантов надо убить, они нам мешают».

«Нас окружила группа в семьдесят человек. Они стали кричать — есть ли у вас армяне? Один из наших курсантов сказал: «Ну, я армянин». Тогда погромщик с ножом произнёс: «Если ты армянин, обрежу твои уши и выколю глаза».

Что напоминает? Львовские погромы, которые устроили бандеровцы в 1941 году — тогда просто масштабнее было, немцы все это поощряли. А у нас не дали убийцам кровавые дела завершить — на подавление бросили внутренние войска, милицию.

Правда, к стыду своему, власти войска ввели через сутки после начала погромов. Местные власти и милиция в Сумгаите не делали ничего вообще. То ли были парализованы нерешительностью. То ли ещё по каким-то причинам. А может и душой, а то и телом, были с погромщиками.

Нашу контору тоже направили туда — фиксировать места преступлений и прочее. Сам не был, а вот друг мой Игорь из прокуратуры четвёртой армии, светлая ему память, там активно поучаствовал.

Чего только не порассказывал. Город бурлит, визги, крики, хаос. Он с дознавателем пробирается к точке сбора, тут на них наваливается толпа с палками и камнями. Они заскакивают в подъезд, а там сверху ещё такая же банда валит. Они на лестнице становятся спина к спине, стволы наизготовку. Дикари озадаченно хмыкают и идут искать более доступные цели.

На площадь подгоняют подразделение ВВ — со щитами, в касках. Молодые, здоровые красавцы — как римские легионеры, кажется, несокрушимые. Ну, у наших спокойствие появляется — уж эти-то парни сейчас толпу в бараний рог загнут.

Кидают ВВ на разгон толпы. Через некоторое время ребята возвращаются. Разбитые щиты. В крови многие, еле ноги передвигают. А кого-то и несут.

А перед этим «вовчиков» и пехоту активно накачивали командиры — не дай Бог кто выстрелит в мирных протестующих. А потом из автоматов у всех вояк, кто участвовал, затворы повынимали — боялись, что кто-то выстрелит случайно завалявшимся патроном. Ну правильно — как можно стрелять в советский народ? Да, какие-то дебильные иллюзии тогда ещё присутствовали, весьма выгодные для развала страны — мол, перед нами простые задурманенные люди, а не озверевшие нацисты.

Этот «народ», впрочем, не особо стеснялся. К майору в оцеплении подходит малец лет десяти:

— Дядя, а что это у вас?

— Бронежилет, сынок, — умильно говорит офицер.

Так гадёныш мелкий отводит бронежилет и снизу долбит под него из обреза. И под шумок смывается — он же ребёнок малый, стрелять вслед не станешь, да и не из чего.

Вот такая была там атмосфера. Под костры из машин и сжигаемых армян. И под вопли:

— Смерть армянам! Они приговорены!

Кое-как огромными усилиями всю эту катавасию передавили. Притом без пулемётов, хотя их там так не хватало — её Богу, никого из этой своры не жалко было бы.

Пострадало двести пятьдесят военнослужащих. Из Москвы огромная следственная группа прилетела — Генпрокуратура, ГУУР МВД, чекистов немеряно. Стали расследовать — и ни шиша не получается. Кого-то, кого с поличняком взяли, закрыли, а дальше — стена.

Доходило до того, что опер ко мне приходил, просил разрешения поговорить с нашими отловленными дезертирами. Которые в тех местах шарашились — может они чего видели.

Кого-то там осудили — не помню уже. Интересно посмотреть, что с этими осуждёнными стало и где они теперь. Не удивлюсь, если у них все по жизни сложилось хорошо, и они наверх поднялись.

Ни заказчиков, ни организаторов резни так и не выявили — во всяком случае, мне об этом ничего неизвестно. Самая мощная в мире правоохранительная машина, все эти ГРУ, контрразведки, угрозыск с агентами, резидентурами, прослушками, радиоконтролем не смогли продвинуться ни на шаг. Тяжёлый танк советской государственности невиданно забуксовал. А, может, просто было, на что закрыть глаза? Ох, вопросов масса, кто бы дал ответ. Теперь уже это история, а там чаще всего определённой истины нет, только трактовки и версии.

Атмосфера в самом Баку постепенно накалялась. Из месяца в месяц — не то, чтобы быстро, но как-то неумолимо. Все эти демонстрации на площади Ленина. Палатки с голодающими, которые обещали голодать, пока армян в Карабахе не перебьют всех до единого. В эти палатки и тайники холодное оружие, пики какие-то заносились для борьбы с МВД при будущем разгоне демонстрации. Какие-то безумные речи звучали.

Градус рос. Азербайджанская официальная пресса кишела антиармянскими статьями, и никто писак не укорачивал. Прибывали беженцы из Армении и подогревали ситуацию — а им было, о чем рассказать, ведь в Армении тоже резня шла. Стали бастовать предприятия и общественный транспорт. У нефтяников начались акции саботажа — в одну ночь как-то срезали несколько триста пятьдесят приводных ремней качалок на нефтевышках.

И вот уже промозглой осенью 1988 года объявлена националистами всеобщая забастовка. И шпана собираясь большими группами, бьёт стекла у автобусов, которые отваживаются выходить на линии. Кричит «Газават» — священная война. На головах молодчиков повязаны зелёные ленточки — мол, готовы умереть за Азербайджан. А самим «шахидам» лет по шестнадцать-восемнадцать. И их много. Очень много. Со всего Азербайджана они стекались. Коренные, бакинцы среди них затерялись и в большинстве своём хотели покоя, а не войны. Но сегодня аул на коне!

Подвозит меня по делам водитель-азербайджанец и возмущается:

— Совсем эти аульные одурели! У меня друг армянин. Почему он от них прятаться должен? Мерзавцы.

— Многие так думают?

— Да почти все бакинцы. А эти. Понаехали, сосунки!

По улицам носятся машины такси, из окон которых, высунувшись по пояс, несовершеннолетние дебилы размахивают флагами и ревут возбужденными павианами:

— Карабах!!!

Еду на работу утром. Толпа демонстрантов перекрывает улицу, начинают бить ладонями по автобусу, орать:

— Выходи! Давай с нами!

А русский дедок орёт азартно водителю:

— Чего встал? Дави этих дураков!

Закончилось всё это беснование, как и ожидалось, погромами. В ноябре 1988 года армян начали бить в Баку массово.

Мы как в осаде были тогда. Нам был приказ — в форме военной в городе не появляться. Переодевались на работе. Хотя я сдуру поперся в военной форме ночью — очень надо было, через самый бандитский район к вокзалу. И обошлось. Правда, все же наткнулся на какую-то шоблу, услышал вслед:

— О, лейтенант!

Но не напали — тогда вообще к войскам и к русским относились относительно терпимо — видно же, что не армяне. Главная претензия к нам была, что мы защищаем армян.

Нашим прокурорским стали раздавать оружие для ношения. Морякам, прокуратуре четвёртой армии дали. А нам, гарнизонным, не нашлось лишних стволов. Выяснилось, что мы вообще безоружные, нас на какое-то там довольствие не поставили.

Тогда у нас многие сослуживцы из Афгана в контору прибыли. Они говорили:

— Пистолет при таких делах — дело бесполезное. Больше шанс, что он спровоцирует на расправу, чем спасёт. Вот это другое дело!

И вытаскивали из кармана РГД или эфку. Они вообще как пингвины ходили переваливаясь — все карманы были забиты гранатами. И правда иногда помогало — если смотришь угрюмо и обещаешь взорваться вместе с бандосами — как Володька тогда…

Дивизия Дзержинского

В тот ветренный ноябрьский день я ездил за город — нужно было взять справку на жулика в больнице. Застукал врача, когда ему всучивали за какие-то услуги увесистую пачку денег. Врач смутился и справку мне выдал с нереальной скоростью. И тут же отправился недополученные деньги получать.

А я на нашей ПКЛке (передвижная кримлаборатория на базе ГАЗ-66) уже по темну возвращался в город. Мимо аэродрома ПВО Насосный.

Сцена как в фантастическом фильме. Россыпь разноцветных огней на темной полосе. И движущиеся огоньки приземляющихся самолётов — бесконечные.

Один за одним на посадку заходили транспортники ИЛ-76, такое ощущение, что шли хвост в хвост. Садились, выбрасывали из своего чрева очередную порцию людей в камуфляже. Отруливали на стоянку. А за ними следующий.

Это перебрасывали из Москвы дивизию особого назначения имени Дзержинского.

Бойцов рассаживали по ИКАРУСам, отправляли в сторону Баку — на горячую работу. А у въезда в город уже стоял танк в компании с БМП.

У меня все в груди пело — вот теперь заживём, конец вольнице и погромам. Уж эти-то смогут всех к ногтю прижать.

Одновременно в город стягивали новые войска — десантников, пехоту. Похоже, готовился грандиозный гала-концерт по заявкам националистов и их жертв.

Какой-то слегка подвыпивший азербайджанец, помню, тем же вечером, когда вводили войска, привязался ко мне на улице:

— Э, брат. Что же творится-то? Вы же народ войсками хотите давить! Гусеницами!

И плачет навзрыд. Мне его даже жалко стало. Но народ-то его сильно разошёлся и жаждет крови.

— Нельзя народ войсками, я как человек с высшим образованием тебе говорю. И за Смугаит вы нас зря судите. Это же стихия народная. Неудержимая сила. Ну ладно, брат, извини, — говорит и бредёт к площади Ленина.

Надо же так случиться, в этот бардак у меня как раз мама приехала в командировку в Баку. Поселилась в гостинице «Апшерон» — как раз с видом на площадь Ленина и миллионную демонстрацию. Так что налюбовался я этим.

Ночью из окна её номера вижу такую сцену. На площади ночью оставались, как правило, десяток тысяч наиболее рьяных и бескомпромиссных борцов. Но Карабах орали без остановки. И всё жгли костры.

И вдруг слышится гул. Что-то такое приближается страшное и сильное.

И крики Карабах становятся как-то глуше и глуше.

А на площадь по обе стороны выползают танки — по-моему, Т-72. Сорок штук насчитал. По штату это танковый полк.

Занимают стальные монстры позиции по обе стороны площади. И глохнут.

И в этот же момент замирает вопль «Карабах», который звучал несколько недель, без перерыва даже на секунду.

Так продолжается несколько минут. Потом танки взрыкивают дизелями и неторопливо отбывают в пустую бакинскую ночь. И опять звучит «Карабах», но уже куда глуше.

К утру войска занимают в городе ключевые точки. И всё новые части прибывают.

И вот озвучивается долгожданное и назревшее решение об объявлении особого положения, назначении комендантом генерал-полковника Тягунова. На перекрёстках танки стоят. Дзержинска оцепляет площадь Ленина, но ещё не разгоняет митинг.

Особое положение объявлено. И как-то тепло и радостно становится на душе. Ощущение, что скоро весь этот бардак пройдёт, и будет как по-прежнему. Человек цепляется сознанием за привычную реальность. И иногда не понимает, что она изменилась необратимо. Старой не будет. Будет как-то по-другому, а хуже или лучше — зависит и от тебя самого…

— Надо разгонять, — сказал мне майор из дивизии Дзержинского. — Разгонять к чертям эту площадь. Само не утрясётся. Будут только все более экстремистские лозунги. И погромы.

Я ему верил. Вояки из дивизии Дзержинского получили прозвище — лягушки-путешественники. Зелёные, пятнистые и всегда летают. Фергана, Карабах — везде, где горит, там они. Работа у них тогда была — не позавидуешь. Всегда быть на пути озверелых масс, уверенных в том, что они имеют право на чужую кровь.

Войск а Баку нагнали много. Из Тбилиси припёрся, чтобы быть в первых рядах да на каурой кобыле, тогдашний прокурор округа — человек мягко так скажем, короткого ума, но длинного языка — бывший политработник. Несмотря на генеральское достоинство, больше выступал в роли клоуна, особенно на фоне своих умудрённых прокурорским опытом, хитрых и прожжённых замов. Помню, заходит однажды в наш кабинет, когда кололи солдатика, стырившего оружие. А солдатик не колется. Вот прокурор решил поучаствовать, показать своё значение.

— Я прокурор округа. Генерал. Ты понимаешь?

Воришка на него преданно и затравленно, как на кота мышка, смотрит, кивает испуганно — мол, понимаю, большой человек, генерал.

— Понимаешь, что правду надо говорить?

— Понимаю.

— Ну, говори.

— Говорю. Автомат не брал.

Прокурор смотрит на всех строго — работайте, мол, потом доложите.

Ну и поработали ребята наши — после звездюлей и автомат появился, и признание, и генеральского авторитета не понадобилось.

Ещё любил он родительские собрания проводить — собирать родителей, приезжавших к детям, и полоскать им мозги, что их чадо хреново преступления расследуют.

Такой был типаж странный, совершенно не нужный в военной юстиции, но зачем-то сделавший карьеру. И вот этот фанфарон прилетает в Баку, мол, проследить, как всё проходит. Его в позах ожидающих милости от правителя визирей с поклонами на полосе встречают прокуроры Каспийской флотилии, четвёртой армии и гарнизона. Он грозно сверкает очами на Медведя — это был такой армейскими прокурор, старый, прожжённый, ироничный и авторитетный служака.

— Сколько полков спецмилиции прибыло? — орёт прокурор округа.

А Медведю на эту спец милицию фиолетово, она ему не подчиняется. Но ответить что-то надо. Он вытягивается по струнке и рапортует:

— Два!

— Хорошо!

Потолкался прокурор денёк, засветился, создал ажиотаж и свинтил в Тбилиси. Странный был. И бесполезный такой.

Работали тогда войска в Баку активно. Но площадь пока не трогали.

Ту туда не ходи — там стреляют

Площадь Ленина оцепили бронетехникой, над ней летал вертолёт, а из мегафона время от времени кричали:

— По лицам, застигнутым с оружием, будет открываться огонь!

Потом в народе это трансформировалось — военные совсем одурели, обещают у кого нож заметят, будут на месте расстреливать. Вообще слухи тогда были очень эффективным оружием. Помню, азербайджанка одна говорит мне:

— Народный поэт наш на митинге выступал. Так хорошо говорил. А ночью помер. Сердце не выдержало за народ. А, может армяне отравили. Я весь день сама не своя. Жалко. Ох, армяне!

А на следующий день живой и здоровый поэт выступает по телевидению.

В слухах количество пострадавших от при погромах в Армении и Карабахе достигало фантастических масштабов — если так дальше пойдёт, то и азербайджанцев вскоре не останется.

Митингующих пока что не трогали, но число их заметно пошло на убыль. Маршей миллионов уже не было.

Однажды приказ, наконец, поступил, и в одну прекрасную ночь площадь Ленина была очищена силами ВВ. Без стрельбы, хотя наваляли всем неплохо, задержали кого-то.

С утра толпы идут на площадь Ленина. Их туда не пускают. И город вспыхнул. Начались массовые погромы и убийства.

Нас тогда обязали на все места происшествий выезжать — к местным доверия уже не было. После Сумгаитских и прочих событий границы «можно» расширились настолько, что народ начал бить местную милицию — раньше такое было представить невозможно. Милиционер — ведь это власть. А кто на Востоке на власть готов руку поднять? Раздавят же! Да и нехорошо это. Но тут милицию стали бить. И милиционеры стали бросать удостоверения — тоже невиданное зрелище. Чтобы в Баку устроиться в милицию, это несколько тысяч рублей надо было заплатить. А потом живёшь припеваючи, деньги собираешь с ларёчников и мелких спекулянтов. И с такой работы стали бежать — их страха, или тоже в националистичном раже.

— На труп! — слышу приказ.

С сотрудниками комендатуры садимся в машину. Мчимся в центр. А там бурление — весь город забит митингующими, погромщиками. В основном молодняк — эдакие навальянята с местным акцентом и колюще-режущими предметами. Глаза безумные. С транспарантами. Все чего-то орут. Палки и камни у многих. Там и огнестрельное оружие было. И все куда-то целенаправленно двигаются.

Едим по центру. И на выезде на улицу Шмидта наш военный зелёненький уазик с красной звездой на весь борт чуть ли не впиливается в такую вот толпу.

— Направо! — кричу.

Водитель наддаёт газу, и мы проскакиваем перед толпой, едва не сбивая кого-то. Впритирку. Вслед нам несутся обезьяньи визги.

В центре — типичный бакинский дворик. Перед ним две БМД, «таблетка» — военная санитарная машина, десантники стоят. А через улицу толпа ублюдков с палками и камнями зарятся на нас как-то зло и жадно, но приблизиться боятся.

Заходим в комнату. Там скрюченный труп седого мужчины лет пятидесяти. Вокруг родственники — женщины орут.

— Билет у нас на сегодня был. Ехать должны были. Они зашли! Говорят — покажи паспорт, что ты не армянин! А там и написано, что он армянин! Вот они его до смерти и забили!

Протокол составляет гражданский следователь. Сморим, чего он наработал.

Когда носилки с телом заталкивают в машину, обезумевшая взрослая дочь бедняги бросается вперёд и вцепляется в носилки. От её жуткого крика мороз по коже.

Не успел вернуться в контору, как новый выезд — десантники покрошили толпу.

Картина такая. По проспекту валит толпа в три тысячи человек — намерены громить нефтезавод, который, вот же работяги-гады, не присоединился к забастовке. Радостно визжит молодняк, красуются идиоты с камнями и ружьями. Толпе пытается преградить путь жиденькая цепочка безоружных курсантов. И понятно, что будет взаимная бойня, заслон сомнут.

И тут появляется колонна БМД, десантники на броне. Десантные части в Баку вводили те, что из Афгана выводили. И они как-то не были сильно озабочены мыслями о гуманизме, ценности жизни и здоровья врагов, пусть и из гражданского населения. Это вам не ВВ.

Газаватчкики орут:

— Не пройдёте!

Наиболее активные начинают ложиться на асфальт — как лежачие полицейские, с криками:

— Давите!

А у афганцев» боевая задача прибыть к месту дислокации. И им до фонаря, кто на асфальте лежит. Мы его туда не клали.

Инстинкт самосохранения победил. Идиоты малолетние выскакивают чуть ли не из-под гусениц. А потом начинают швырять в солдат на броне палки, камни. Да ещё добавили два выстрела из мелкашки.

Ну десантники и охолонили их слегонца — дали очередь по толпе. Кого-то ранили, один труп.

Я еду в прокуратуру Наримановского района и допрашиваю очевидца-азербайджанца. Такой лапочка правопослушный передо мной. На голубом глазу вещает, как всего-то хотел помитинговать на площади Ленина, но та оказалась закрыта. Потом случайно попал в толпу, которая всего-то шла завод громить. Затем понаехали военные и стали стрелять. И такая невинность на лице написана.

И прокурорские, менты, вместе с которыми я его допрашивал, так согласно кивают — мол, мальчик хороший, правду глаголет, так все и было. И я понял, что местные, в погонах или нет, на нас злы и считают, что они правы, что армян надо из Баку выкидывать, пусть и их хладные тела. И ещё понял, что процессы пошли необратимые.

Наш старший следак тогда это дело в производство принял. Ну, чтобы потом прекратить и создать ощущение законности и порядка. Приезжает со вскрытия весь бледный. У судебно-медицинского морга весь аул собрался. За руки его цепляют, орут истошно:

— Сволочь! Пюлю пришёл вытаскивать! Пюлю!

В смысле пулю пришёл извлекать. Чуть массовыми беспорядками не закончилось…

А тот проклятый день продолжается. На улицах погромы — бьют стариков, женщин, заподозренных в расовой нечистоте. Обкуренные щенки будто с цепи сорвались. Им сегодня дозволено все. У них, стервецов, газават сегодня. Праздник непослушания. Бей взрослых. Бей армян. Бей хоть кого-то!

— Боже мой, как же она кричала! Как кричала! — на следующий день плачет наша секретарша, которая стала свидетельницей избиения девушки-армянки полусотней напрочь отмороженных молодчиков с зелёными повязками.

Местные органы тогда работали безобразно. Или самоустранились, или вообще смотрели в сторону «народа». Подполковник Ефременко — наш военный судмедэксперт — был на всех вскрытиях убиенных. По тому армянину, на труп которого выезжали, местный эксперт ничтоже сумняще пишет:

— Умер от сердечного приступа…

В Баку особое положение

В тот самый бесконечный ноябрьский день 1988 года будто нарыв лопнул. Выплеснулось озлобление, страх. А потом армия и ВВ заработали по-настоящему. И насилие стало спадать. Все же не хухры-мухры, а район ОП.

У меня до сих пор где-то пропуск лежит — разрешено передвижение в тёмное время суток — в комендантский час, с двадцати двух до пяти часов. Есть пропуск — идёшь спокойно. Нет пропуска — тебя задерживают, досматривают, и до утра в кинотеатр — их использовали как обезьянники. Да оно и понятно — кино-то крутить запретили.

Запретили митинги, собрания, демонстрации, кульмассовые мероприятия. Испытанное древнее правило — больше трёх не собираться.

Транспорт ходил неважно, многие автобусы и такси передали в распоряжение военных комендатур. И однажды бойцы ВВ разогнали дубинками остановку — люди долго ждали автобуса и были приняты за злобных повстанцев.

Винные магазины закрыты. Я тогда постоянно мотался в Тбилиси, и стандартно по заказам товарищей тащил оттуда ящик вина и ящик лимонной водки. Иначе не выжить.

Правда, был ещё спекулянтский район Кубинка в центре Баку — старенькие одноэтажные домики, что-то вроде московской Марьиной Рощи, где народ простой, пять минут постой, и карман пустой. Говорили, что там можно подводную лодку купить. Приходишь туда, отдаёшь десятку, тебе выносят бутылёк. Пользовались от безысходности, употребляли тогда в свободное время неплохо так, некоторые мои сослуживцы до сих пор не вышли из той алкогольной эйфории.

К танкам на перекрёстках и солдатам, как ни странно, народ привык быстро. Сцена — стоит Т-72, вокруг вальяжные солдатики ходят. А к ним местные девочки липнут, играются малолетние пацаны. Цветы на броне.

Вообще, мне показалось, народ отнёсся к бронетехнике на улицах с облегчением. Люди испугались большой крови. И хотели, чтобы все вернулось назад. И армия была гарантией их дальнейшего безоблачного существования.

Хотя армейские такого умиротворения вовсе не испытывали. И за друзей местных не шибко считали. И не ошиблись.

Многие местные авторитетные бабаи быстро к армии привыкли, стали воспринимать её как какую-то мешающую часть интерьера.

Еду на работу. Переулок перекрыт двумя БМД морской пехоты. Стоят солдатики — неуверенные, с автоматами. Тут останавливается новенькая «Волга» с противотуманными фарами. А за рулём важный бобёр с золотыми зубами и в норковой шапке. Вальяжно подзывает солдата. Тот, ничего не понимая, подходит и внимательно, с некоторым испугом, его слушает.

— Эй, солдат, раздвинь танки, мне проехать надо! — объявляет так с высока своего горного пика хозяин машины.

— Я не могу, — растерянно говорит солдатик, смущённый важностью бабая.

— А кто может?

— К старшему.

— Зови старшего.

Подходит огроменный и суровый, как утёс на дальнем севере, морпех-капитан. И честно пытается понять, что от него хочет этот бай.

— Слушай, твой солдат совсем ничего не понимает. Я ему говорю — раздвинь танки, мне на проспект Нефтянников надо. А он не понимает.

Капитан наливается кровью. И вдруг на всю улицу орёт громовым голосом:

— Пошёл на х…!

Бай тут же без слов съёживается, разворачивается и едет по указанному адресу. Порядок восстановлен, взаимопонимание с населением достигнуто.

Правда, порой приходилось и стрелять. Все же комендантский час. И дела по этой стрельбе тащили в военную прокуратуру.

В Баку пригнали спецназ ГРУ — прямо с Афгана. Там люди вообще с головой не дружили, радикально все вопросы решали.

Комендантский час. На посту стоит капитан-спецназовец. Останавливает роскошную бежевую «Волгу». За рулём видит подполковника в фуражке-аэродром, погоны со звёздочками из чистого золота, в общем — бабуин, причастный к армии. Капитан требует, понятное дело, пропуск. В ответ получает матюги — равняйсь, смирно, я военком, и хрен тебе, а не пропуск. Разбушевался подполковник, и успокаиваться никак не хочет — мол, кто я, а кто ты.

Капитан к нему присматривается внимательно так и сурово, с фирменным прищуром палача НКВД. И изрекает что-то типа:

— Не-е-ет, военкомов таких не бывает. Ты шпион азербайджанский.

И кладёт его экономичной короткой очередью.

Материал был в прокуратуре четвертой армии. Помощник прокурора потом нам рассказывал, что после было. Ждёт он дознавателя из той бригады спецназа с первичными материалами. Приходит такой, румяный, атлетически сложенный, и как-то стыдливо потупившийся капитан.

— Вы дознаватель?

— Ага. Вот материал принёс, товарищ помощник прокурора. Будем расследовать.

— А как всё было?

— Ну, значит, останавливаю я эту сволочь…

— Подожди-ка. Так это ты его пристрелил?

— Ну, я.

— И сам на себя расследовать дело будешь?

— Ну, я же приказом как дознаватель части числюсь. А кто ещё будет-то?

Указание тогда было, все такие дела прекращать. Да и у нас не было мыслей, чтобы их доводить до суда. Фактически гражданская война идёт. Какая на фиг ответственность за превышение власти? Вы чего?

Правда, когда в Ереване толпа пыталась вытащить прапорщика из машины и растерзать, он угрохал одного хулигана из пистолета. Так потом экспертизу проводили — первой ли пулей он его положил или второй. Тогда такое правило идиотское было для всех — сперва предупредительный выстрел, иначе ты бандит и киллер.

Помню, ещё по солдатику дело вели. Тот стоял, растерянный, на посту в комендантский час. Одна машина мимо просвистела. Вторая. Не останавливаются. Стрелять надо, а как-то боязно.

Вдруг видит, грузовик едет, в кузове небольшой трактор. На сигналы не реагирует. Ну, парнишка и пульнул вслед, рассчитывая, что в худшем случае пуля в трактор врежется. В том тракторе единственная конструктивная дырка была сантиметров десять, куда пуля могла пройти и достичь кабины. В эту дыру она и попала. И водителю в затылок.

Судьба. Огнестрел — это оружие судьбы куда в больше мере, чем, например, шпага. Потому что пуля-дура, и после нажатия на спуск она от нас не зависит.

Это дело прекратили. Но были и такие дела, в которые вцеплялись со всей профессиональной ненавистью.

Заслон. Пехотинцы останавливают и досматривают легковушку. В салоне явно боевики. Группе солдат придан связист-азербайджанец. Так он, сволочь такая, подхватывает автомат, наставляет на сослуживцев и орёт:

— Отпустите их, я тоже мусульманин!

Вот так и жили — шутки, юмор, веселье.

А в декабре 1988 года случилось страшное землетрясение в Спитаке. Тысячи людей погибли, среди них немало женщин, детей, стариков. Надо отметить, что в массе своей азербайджанцы народ добрый. Начали вещи собирать пострадавшим. Но сволочь фашистская и здесь вылезла — нацики пустили мульку, что это Аллах армян наказал за их подлость, так что всё нормально…

Что такое каюк

В Баку порядок был более-менее наведён. Но ничего это не изменило. Во всём Закавказье ситуация продолжала накаляться. Резня между армянами и азербайджанцами не прекращалась. Тбилиси шумел по поводу сапёрных лопаток — десантники раскроили ей башку какому-то отморозку, демонстрировавшему на оцеплении приёмы каратэ.

Высокие власти наша вели себя, как профессиональные путаны. Наверху же профессиональные провокаторы сидели. Никакие вопросы по сути своей не решались, а только забалтывались. Под крылышком КПСС продолжались идеологические деверсии в средствах массовой информации. КГБ свою игру вело, сути которой я вообще понять не могу. То ли у чекистов не было оперативной осведомлённости о процессах в националистических организациях, то ли информацию запрещали реализовывать. То ли они как-то договаривались с фашистами в республиках. Но активности особой не проявляли.

Вообще с чекистами непонятно всё было в те времена. Мне кажется, там какие-то фракции боролись — одна за развал страны, другая — за сохранение.

У меня друг и коллега, жил в ближнем Подмосковье. Начало девяностых, колбасные свалки, курева нет, в Москве голод, магазины пустые. А его сосед — оперуполномоченный КГБ, рассказывал, как каждый день стоял на въезде в Москву и заворачивал прочь фуры с едой. Такой был приказ — в Москву продовольствие не пускать. Что это было? Раскачка перед ГКЧП? Или хитрый план по развалу и переформатированию страны? Кто ж поймёт. Только версии остаётся строить.

То ли было так просчитано, то ли у Горбатого аура такая была — но все силовые акции в конечном итоге приводили к ещё большему бардаку и оборачивались своей противоположностью. При этом лидеры государства совершенно спокойно сдавали своих же солдат — мол, это они сами там кого-то стрельнули, а мы, ЦК, над всем этим. Вильнюс — не, не мы, военные сами туда телебашню захватывать прибыли. Баку, Тбилиси? Тоже не мы. Мы за национально-освободительное движение.

Иногда мне кажется, что будь у Горбатого вся полнота власти, он бы просто скромно подписал капитуляцию перед США и на этом закончил. Но должен был изображать заботу о сохранении Союза, что давалось ему с трудом. До сих пор успокоиться не может — всё призывает на наши головы в многочисленных интервью новую Перестройку, которая будет похуже метеоритной бомбёжки и ядерной войны.

Никакие проблемы тогда реально не решались. Армяне и азербайджанцы резонно предъявляли претензии к Москве за бездействие. При этом азербайджанцы упрекали Горбачёва в том, что он, благодаря своей Райке, занял сторону армян. Трудно сейчас судить — возможно, так и было. Но есть нюанс. Обе стороны были согласны на то, чтобы яблоко раздора — НКАО, передали под прямое управление Москвы. Это был выход. Но и этого не делалось. Никакой разумной национальной политики не было. А было все большее развинчивание гаек и ослабление контроля со стороны Центра.

В то время в республиках, фактически под крылом парторганов, росли как на дрожжах и укреплялись националистические организации, которые постепенно вооружались и радикализировались. Народные фронты были тогда везде — там собиралась якобы интеллигенция поднимать культуру своих народов, а на самом деле ярые сепаратисты и садисты. Вместо того, чтобы передавить их, как клопов, по-моему, член Политбюро хромой бес перестройки Яковлев, которого председатель КГБ Крючков нетолерантно обозвал шпионом и обвинил в работе на Канадскую разведку, заявил, что НФ — это школа демократии.

На их демократию я насмотрелся в Баку, когда боевики бродили по городу и убивали людей. Впрочем, это было правдивое и прозорливое заявление. Именно такую демократию мы и жевали все девяностые годы. И её же нам пытаются всучить по дешёвке сегодня…

Самое смешное, что именно в это время в тот же Баку закачивались гигантские деньги на создание военной инфраструктуры. Там была организована ставка южного направления, объединяющая несколько округов и Афган. И под неё строились целые жилые районы, уникальный ВЦ, подземные запасные командные пункты на глубине ста метров. В нищающей стране выбрасывались колоссальные ресурсы в никуда, в чужую страну в недалёком будущем. То есть наверху вообще не ощущали тревожных ветерков, не думали, что надо бы приостановить распыление ресурсов на регионы, будущее которых непонятно. Но никого это не тревожило. Вперёд, залётные. «По России мчится тройка, Мишка, Райка, Перестройка»…

После недолгого затишья обстановка в Баку снова нагнеталась. Погромы с камнями и палками уходили в прошлое. Теперь все стороны межнациональных конфликтов на Кавказе активно затоваривались оружием и намеревались уже стрелять по-настоящему. Все шло к настоящей войне всех против всех. Кавказ стоял на пороге тотальной бойни.

Помню, в моем производстве находилось дело — лет пятнадцать назад спёрли малокалиберный пистолет, и я каждый квартал посылал по местам проживания подозреваемых бумаги в КГБ и милицию, чтобы отработали фигурантов. Потому что это же пистолет украли — не хухры мухры.

А потом хищения оружия пошли косяками. То ящик с автоматами солдатики из оружейки упёрли. То два цинка с патронами. Но это ягодки. Цветочки росли в другом месте. Ревизия влезла, по-моему, на Кутаисские склады длительного хранения — так к тому времени грузины распотрошили их уже на многие тысячи единиц. И что с такой недостачей делать — никто не знал.

Постепенно разграбление военных складов принимало характер системной работы. При этом некоторые представители военного командования вели странные переговоры с местными экстремистами и делягами. После чего у генералов появлялись иномарки, а на места в войсковые части поступали указания следующего толка: самое главное жизни солдат, а не железяки, так что если придут захватывать склады, то не сопротивляйтесь.

Володька рассказывал о службе в начале девяностых в Армении. Когда стало ясно, куда все катится, в их дивизии обычный караул у склада заменили на спецназ. А у тех ребят таких понятий, чтобы не сопротивляться при нападении и беречь себя, как то не было. Есть боевая задача — выполняй. Вот и встретили они толпу бабуинов на грузовиках, приехавших за оружием, честь по чести.

Армяне попрыгали по канавам под огнём и начали обиженно орать:

— Э, вы чего? Мы с вашими командирами договорились!

Чем дальше, тем этот процесс входил все в новые стадии маразма. Перед юридическим развалом Союза республики стремились нахапать как можно больше оружия — ну, для добрососедских отношений с другими братскими республиками.

До сих пор не пойму, сдача оружия — это была местная самодеятельность или негласная политика Москвы, направленная на то, чтобы регионы захлебнулись в междоусобицах кровью? Но вооружение пока ещё незаконных армий шло активно.

Помню, в Азербайджане местные бандформирования хапнули целый полк разведывательных самолётов, которые не успели перекинуть на новое место базирования. А дальше стали приходить чуть ли не официальные указания — передавать технику нацменам.

За Володькой числилось несколько «бронеходов». Отдавать «свободным республикам» он их не собирался, но все шло к этому. Он поступил мудрее — сказал своим прапорщикам из местных, что не будет особо внимания обращать на разукомплектование. Через несколько дней эти БМП ушлые прапорщики обглодали полностью — как тушу тюленя, один скелет оставили.

Хорошо ещё мы ядерное оружие на Кавказе по доброте душевной не бросили — а то сегодня ни Баку, ни Еревана не было бы.

Многие наши вояки, брошенные и преданные, тогда, в начале девяностых, пустились во все тяжкие.

Аэродром Насосный. С него поднимается МИГ и перелетает на контролируемый националистами гражданский аэропорт Бина. Выяснилось, что лётчик загнал свою машину за две тысячи долларов. Что потом с ним стало? Поговаривали, что летал на службе у азербайджанцев бомбить армянские позиции, был сбит и расстрелян. Но, может, это слухи.

На местах наши армейцы все больше втягивались в межнациональные распри. Вроде бы даже в местах вооружённого противостояния наши вертолётчики за бабки летали и бомбили позиции противников тех, кто заплатил.

Трещала плоть советского государства. Рушились все основы. И даже государственные границы уже не воспринимались, как что-то нерушимое. В Нахичевани толпы местных жителей, видя, что пограничники не решаются стрелять, просто прорвали границу и хлынули в Иран — к своим братьям. Дело в том, что в Иране огромное количество азербайджанцев, и время от времени муссировался вопрос о Большом Азербайджане. Вот и рванули — присмотреться. Увидели невероятную по советским меркам нищету и вернулись обратно, решив, что с такими голодранными братьями не по пути.

Понятно, что Баку при такой окружающей тотальной энергии ядерного распада, долго в тишине не проживёт. Что все взорвётся. Грядущие хозяева республики придут брать власть.

В конце 1989 года я из Баку уехал.

А в начале девяностого поднялся мятеж…

Кровавая карусель

У нас прокуратура стояла на возвышенности. Через дорогу от нас была военная гостиница «Красный восток», в которой работала военторговская столовая — мы её прозвали «Кафе бифштекс». Там кормили только бифштексами, из которых умело изымалось всё мясо. А начиная от полковника, или более высоких персон, кормили свинячьими отбивными, что приводило нас в ярость. А в тылу прокуратуры раскинулись Сальянские казармы — кадрированная мотострелковая дивизия, где техники было больше, чем солдат.

И вот боевики захватили гостиницу. Оборудовали там пулемётную точку. И долбили по Сальянским казармам. Почему-то долгое время вышибать их оттуда никто не решался — все были парализованы бездействием и ждали сверху указаний.

Пока суть да дело, все окна в нашей конторе, которая стояла как раз между пулемётным гнездом и забором дивизии, разнесли из пулемёта. Наши там, распластавшись на полу, мечтали не попасть под шальную пулю. Забаррикадировались.

Звоню, узнать, как они там.

— Да ничего! — приятель-следователь говорит. — Живы-здоровы. Уже хорошо.

А в трубке что-то грохочет — это вражий пулемёт работает.

Поговорили. Потом следак орёт:

— Все, пошёл, к нам кто-то ломится!

Но как-то выжили все.

Друг мой Игорь ещё тогда оставался в Баку. Его в эти казармы пригласили на совещание. Так он вместе с прокурором по-пластунски по территории дивизии ползал и перебежками метался — по территории снайпер работал.

Но Игорьку все же досталось — не пуля, а удар ножкой табуретки по голове. Шёл по улице в форме, сзади наскочил какой-то гадёныш и врезал разок. На большее не отважился — Игорёк был двухметровый детина, мастер по каратэ, в рукопашную порвал бы всех. Но тогда чаще били из-за угла и со спины.

В общем, в Баку началось светопреставление. Изо всех уголков полезли боевики. И кто-ведь снабжал их, готовил, боевые задачи ставил. Стали они долбать по войскам. Благодушие по отношению к военным и русским закончилось — «вам, оккупантам, как и армянам, тут не место». С аулов приезжали толпы борцов за независимость, едва говорящих по-русски, и захватывали массово квартиры, из которых отчалили русские и армяне. Кстати, мою квартиру тоже захватили туземцы, хотя я им такого права не давал.

Тогда на остатках решимости лидеры страны постановили снова ввести войска в столицу АзССР. На это дело соорганизовали «партизан» — то есть отслуживших лиц, призванных на военные сборы. Брали, как правило, с афганским опытом. Ставили ясную задачу — всеми возможными способами прекратить в Баку кровопролитие и стрельбу.

Ну и прекратили они все эти безобразия бескомпромиссно и умело. Сработали афганские рефлексы.

Ребята были без особых предубеждений. Колонна идёт, по ней долбят с верхних этажей здания из автоматов. В колонне зенитная установка — зушка, страшная сила. И в качестве взаимного жеста доброй воли она с четырёх стволов сбривает весь верхний этаж. Тушите свет, клоунов больше нет. Поехали дальше.

В Баку тогда Советская Армия на своём излёте поработала ответственно так, с толком, что Народный фронт Азербайджана объявил о переходе к борьбе за независимость конституционными ненасильственными методами. Охоту воевать с Советской Армией тогда отбили хорошо.

У нас в ГУУР работал азербайджанец, мы с ним всё лаялись. Он мне что-то втирал про то, как жестоко обращалась тогда армия с мирным населением. А я много чего мог сказать в ответ. И про то, как убивали армян массово. И про жену нашего сотрудника, которая лежала с ребёнком на полу автобуса, ехавшего в аэропорт, куда для эвакуации были подогнаны транспортные борта. И как спецназовцы грудью закрывали тогда женщин и детей, яростно отстреливаясь от наседающих отморозков.

ГКЧП, потом СНГ — страну уже не могло спасти ничего. Но те конфликты, которые зародились на её излёте, когда было позволено всё, и когда люди дичали на глазах, не сдулись.

И армяно-азербайджанская бойня. И Осетинский конфликт. И много чего другого. Всё это живо и время от времени снова напоминает о себе…

Мафия или спецслужбы?

Почему тогда все так по дурацки и по подлому произошло?

— Это все мафия! — утверждали коренные бакинцы. — И понаехавшие, с гор спустившиеся. Бакинец не пойдёт соседа резать.

Может быть и так. И понаехавшие были. И мафия, конечно, была. И наркотики, и водку подгоняли на места массовых беспорядков. И лозунги кто-то выдумывал, боевые группы создавал. Оружием наполнял — притом не только с военных запасов.

И турецкая разведка там отлично поработала. Идеи пантюркизма, исламизации, расширения пространства новой Османской Империи, возвращение территорий и близких народов находили отклик в Азербайджане. Турецкий и азербайджанский языки почти одинаковы, поэтому Турция всегда обладала там хорошими возможностями. И были какие-то мутные игры наших спецслужб — тоже факт.

Ну а если в корень посмотреть?

В те дни рухнула к чертям вся наша так лелеемая национальная политика. Большевики сделали для России очень много — страна достигла космоса, создала атомное оружие, выиграла жесточайшую войну. Но с национальной политикой, мне кажется, хотя не берусь спорить, наворотили явно что-то не то и не так.

Когда создавался СССР, игры в право наций на самоопределение вплоть до выхода республик, были, в общем-то, уместны. Потому что тогда был идеологический каркас — построение нового светлого коммунистического будущего. После революции это были не обычные слова, а мощная энергия устремлений не только русского, но и всех народов на Земном шаре.

Ну не из-под палки же создавались партийные и комсомольские ячейки в России и республиках. Не просто так нищие люди, выросшие под гнетом феодалов, шли с оружием в руках бороться простив басмачей. Им было обещано светлое будущее. И его призрак был куда более значим, чем традиционный национальный и религиозный уклад.

В республиках советская идеология в те непростые времена господствовала безраздельно. Наверное, ошибка была, что ей дали уживаться с дремучими национальными, феодальными и клановыми традициями. Всё было в каком-то таком сложном симбиозе. Ничего удивительного — советская власть тогда использовала все социальные кирпичики, рачительно стоя величественное здание социализма. Даже бывших баев привлекли, как лиц, умеющих влиять на подданных и управлять. Недаром на Востоке некоторые секретари райкомов вели свой род от феодалов.

Что произошло дальше? Уходит Сталин, а вместе с ним сдувается владевшая массами энергия созидания нового мира. Хрущ, Брежнев — коммунистическая идея при них была уже не столько привлекательная, сколько общеобязательная. В обществе накала борьбы за светлое будущее нет — оно вроде бы уже и наступило, но не совсем такое и светлое, как хотелось. Постепенно побеждает догматизм, костенеет идеология, не отзывается на новые вызовы. И вот идеология становится из каркаса общества каким-то религиозным атрибутом. А тут ещё Горбатый со своими идеологическими и экономическими экспериментами, которые привели к нищете и растерянности всех советских людей.

И что получается? Каркаса идеологии фактически нет. Силовой каркас проржавел — милиция, КГБ и войска, конечно, пока ещё годятся для хирургических операций. Но операции дозволительны, когда у хирурга есть диплом, и рука не дрожит. А, судя по метаниям тогдашнего Политбюро, дипломы у наших лидеров были фальшивыми. А руки не то, что дрожали — они просто онемели.

И что остаётся? Без идейного каркаса, при ослаблении контроля со стороны Центра, распускается во всей красе как цветок до того скрытая байская феодальная клановая система, пронизанная коррупцией и повальными хищениями госсобственности.

И эта консолидированная начинающимся развалом СССР кланово-феодальная сила начинает вести свою политику. Отсюда вами и мафия в погромах, и водка с наркотой.

Понятно же, что тот хаос, который творился, невозможен без элитного благословения. А то и был организован этими самыми элитами. Роль тех же партийных или правоохранительных органов в тех событиях ещё нуждается в изучении. Только кто будет изучать?

Так получилось, что республиканские властные элиты очень быстро сдались, а то и перешли на сторону врага. А некоторые возглавили движуху, мечтая избавиться от давления Москвы и, наконец, самим поправить, без опасения за партбилет.

Кстати, власть партноменклатуры так и осталась во многих республиках неизменной — это Туркмения, Азербайджан, многие другие. И везде она приобрела феодальные авторитарные черты. И к лучшему — иначе были бы хаос и исламизация. Но вот только советскими людьми представителей этой элиты считать никак нельзя, хотя они и занимали видные посты в КПСС, голосовали на съездах, ратовали за коммунизм. Наверное, они никогда ими и не были — так, приспосабливались и делали карьеру, попутно укрепляя свои кланы и группировки.

И такими республиканские руководители на Кавказе стали давно — ещё при СССР. Грузинские фрондёры и жулики. Армянские хитрованы. Азербайджанские власти — кстати, по-моему, наиболее лояльные и послушные были. Но все равно, сути проблемы это не меняет.

При развале СССР скачкообразно произошёл квантовый переход с более высокого уровня развития — Имперского, на низкий — феодальный, клановый, узко территориальный. Естественно, что если пробивает себе дорогу феодализм и национализм, то вылезают наружу все былые феодальные и национальные разборки. Многовековые распри. Старые обиды. Нет же агитатора партийного, который объяснит про интернационализм. Зато хорошо вспоминаются территориальные претензии. Новой идеологической базой везде стал национализм. Ну чем ещё увлечь массы, как не заверениями об их исключительности и светлым будущем в родном независимом государстве, освободившемся от русских оккупантов и прочих расово чуждых субъектов?

Конечно, в итоге всем народам Советского Союза эта подлая движуха вышла боком. Развал Советской державы привёл к историческому откату, порой в средневековье. Ну или просто в хаос, где многие, типа Грузии, пребывают до сих пор…

При развале страны все мы заработали кое-какой опыт. Так, теперь уже понятно, что, если когда-нибудь Россия будет вновь станет подтягивать под себя новые национальные республики, надо при этом больше не забавляться бесовскими играми в национальные элиты. Силовой и административный каркас должен быть исключительно имперским. Национальные школы, язык, традиции — понятное дело, развивайте, наслаждайтесь. Россия всегда была многонациональной страной, она с уважением относилась к чужим традициям. Но вот госуправление — там националистам не место. Притом националистам не по национальности, а по духу. Единственная идеология органов управления должна быть имперскость. То есть человек должен быть адептом сильного централизованного государства, которому он предан без всяких оговорок и без ссылок на своих местных родственников, друзей. Всех к чертям. Только интересы Большой Страны. И только через их соблюдение — процветание и интересы включённых народов и культур.

И ещё — укреплять, укреплять и укреплять армию, спецслужбы и правоохранительные органы, в том числе идеологически. Потому что, ей Богу, среди моих же коллег полно потенциальных власовцев, которые, появись НАТО в Москве, завтра же будут гнобить русское население, чтобы остаться в своём мягком кресле и получать жвачку, «кока-колу» и баксы на карман. Преданность государству, народу, памяти предков должна быть у служивого на первым месте. Чтобы, если возникнет что-то подобное Кавказу восьмидесяти-девяностых, рука бы не дрогнула…

Оглавление

В ожидании расстрела

Парад суверенитетов

Америка с нами

В Баку ветренно

Сумгаит

Дивизия Дзержинского

Ту туда не ходи — там стреляют

В Баку особое положение

Что такое каюк

Кровавая карусель

Мафия или спецслужбы? Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg