«Русская Америка: от первых поселений до продажи Аляски. Конец XVIII века — 1867 год»

Русская Америка: от первых поселений до продажи Аляски. Конец XVIII века — 1867 год (fb2) - Русская Америка: от первых поселений до продажи Аляски. Конец XVIII века — 1867 год 1435K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Светлана Григорьевна Федорова

Светлана Федорова Русская Америка: от первых поселений до продажи Аляски. Конец XVIII века  —  1867 год

Введение

В середине XVII в. русские землепроходцы и мореходы вышли к берегам Тихого океана. Программа дальнейших открытий и исследований на рубежах Азии и Америки была намечена Петром I. Снаряжая Первую Камчатскую экспедицию, 6 января 1725 г. Петр I так определил ее основные задачи: «…1) надлежит на Камчатке или в другом там месте, зделать один или два бота с палубами; 2) на оных ботах [следовать] возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля часть Америки; 3) и для того искать, где оная сошлась с Америкою…»{1}

В 1728 г. экспедиция во главе с В. Берингом на боте «Св. Гавриил» с Камчатки прошла до 67° 18' с.ш. и установила, что Азия «не сошлась» на севере с Америкой, но мореплаватели возвратились к своему исходному пункту, не увидев Американского материка.

Спустя четыре года, в августе 1732 г., подштурман И. Федоров и геодезист М. Гвоздев на том же боте открыли американский берег, лежащий против «Чукотского носа», в течение двух суток лавировали в непосредственной близости от него и установили, что это «не остров, но земля великая», «Большая земля»{2}.

В 1741 г. пакетботы Второй Камчатской экспедиции «Св. Петр» под командованием Беринга и «Св. Павел» во главе с А. Чириковым вышли из только что построенного на Камчатке Петропавловска, пересекли Тихий океан и открыли северо-западные берега Америки от 55° 21’ с.ш. и далее на северо-запад, до залива Аляска. На обратном пути шедшие порознь корабли миновали группу островов Афогнак, Мармот и Кадьяк (приняв их в тумане за материковое побережье), прошли близ полуострова Аляска и вдоль южных берегов Алеутской островной гряды, не раз приближаясь к различным островам в группах Крысьих и Ближних. 10 октября 1741 г. А. Чириков достиг Петропавловской гавани. Беринг до Камчатки не дошел, смерть настигла его 8 декабря 1741 г. на пустынном острове, названном впоследствии его именем. Оставшиеся в живых спутники Беринга 26 августа 1742 г. вернулись в Петропавловскую гавань.

В ходе экспедиции было наконец установлено, где и на каком расстоянии от Азии находится Америка; на итоговой карте исследований в Тихом океане, подписанной Чириковым (до 1746 г.), открытый в ходе Второй Камчатской экспедиции американский берег впервые в истории был достоверно нанесен на карту как «часть Северной Америки»{3}.

Меха, доставленные экипажем «Св. Петра» с острова Беринга, рассказы о богатых морским зверем островах возбудили интерес предприимчивых русских. Продвигаясь на восток вдоль Алеутских островов, открывая новые земли, они составляли карты, не отличавшиеся большой точностью. Экспедицией С.Г. Глотова и С.Т. Пономарева на судне «Иулиан» (1758–1762) была открыта самая близкая к Аляске группа Лисьих островов. На острове Умнак экспедиция провела почти два года. Плававший с экспедицией тотемский купец Петр Шишкин представил на основе опроса «мужика Кашмака» с острова Уналашки сведения об островах, расположенных далее к востоку, и об островах, мимо которых проплывал «Иулиан» по пути к острову Умнак; он упомянул об «острове Алахтах», на котором много леса, оленей, медведей, кабанов и других зверей. Пономарев и Шишкин составили чертеж, не имеющий градусной сетки. На нем впервые появилось очень грубое изображение Алеутской гряды, а также островов «Алахшах» и «Кадьяк»{4}.

После Беринга и Чирикова, впервые побывавших у полуострова Аляска в 1741 г., мореход Г. Пушкарев (участник Второй Камчатской экспедиции Беринга) на судне «Гавриил» прибыл в 1760 г. для зимовки и промысла к острову, «называемому Атха». «Через зимовку, — писал в рапорте Пушкарев, — …отправились мы с оного Атхи острова на второй по названию Аляска мая 26-го [1761 г.]»{5}.

Отдельные сведения и карты еще до их опубликования были использованы М.В. Ломоносовым при разработке проекта Северного морского пути в 1764 г. Познакомившись с материалами экспедиции Глотова, Ломоносов высказал предположение, что «лесной остров» («Алахшак») может быть мысом{6}.

Тем не менее правительственная экспедиция П.К. Креницына и М.Д. Левашова (1764–1769), отправленная для проверки данных Глотова и Пономарева, на итоговой карте обследований показала «Аляксу» островом{7}.

Впервые упомянутый выше полуостров был показан как полуостров Alaska на карте, составленной во время третьего плавания английской экспедиции Дж. Кука, побывавшей в северных водах Тихого океана в 1778–1779 гг. Однако на этой карте с ним слилась группа островов — Кадьяк, Шуяк и Мармот, ибо Кук не заметил пролива (пролив Шелихова), отделяющего эти острова от материка.

«Узкая часть Северо-Западной Америки, выдававшаяся на несколько сот верст к юго-западу, называется Аляска или Алякса, а по-алеутски Алахсхак», — писал русский миссионер на Уналашке И.Е. Вениаминов{8}. В переводе с алеутского «a-la-as-ka» — «Большая земля»{9}.

В конце XVIII в. русские стали называть Аляской не только узкий полуостров, но и весь северо-западный выступ Северо-Американского материка[1].

Наименование «Аляска» в применении к северо-западной части Северо-Американского материка совершенно исчезает в официальных документах после окончательного оформления Российско-Американской компании в 1799 г. и сохраняется лишь как географическое название узкого саблеобразного полуострова Аляска, который и ныне так называется на картах.

В отношении же всей территории, подведомственной Российско-Американской компании на Северо-Американском материке, в русских официальных документах использовались названия: «Российско-американские селения», «Российские колонии в Америке», «Российские Северо-Американские колонии» и т.д.[2]

В одном только официальном документе нам встретился термин «Русская Америка». Речь идет об «Отчете по обозрению Российско-Американских колоний действительного статского советника С.А. Костливцева», проводившего ревизию деятельности Российско-Американской компании в 1860–1861 гг.{10}

Термин «Российская Америка» употреблялся в 60-х годах XIX в. и в неофициальных документах. Служащий Российско-Американской компании морской офицер Д.И. Неделькович в своем дневнике именно так назвал колонии Российско-Американской компании в Америке{11}.

Исследуя происхождение термина «Русская Америка», советский историк Н.Н. Болховитинов отметил, что «в итоге русских экспедиций XVIII в. Азия “сошлася” с Америкой и между двумя соседними континентами завязались более или менее систематические и прочные контакты. Россия стала не только европейской и азиатской, но и в какой-то мере американской державой. Появился и завоевал права гражданства термин “Русская Америка”…»{12}.

Прошло почти полтора века с тех пор, как в столице Русской Америки Ново-Архангельске, согласно договору об уступке Россией Аляски США, 6/18 октября 1867 г. при залпах русской береговой батареи и американской судовой артиллерии был спущен флаг Российско-Американской компании и взвился звездно-полосатый флаг Северо-Американских Соединенных Штатов: официальная церемония передачи Российских владений в Америке США состоялась.

После 1867 г. уступленная Россией США часть Северо-Американского материка получила статус «территория Аляска». 3 января 1959 г. территория Аляска была преобразована в 49-й штат США.

Оба периода в истории Аляски — русский и американский — нашли широкое отражение в литературе. Однако когда речь заходит об этнографическом изучении Русской Америки, то оказывается, что эти труды в большинстве своем имели целью изучение материальной и духовной культуры коренных жителей Алеутских островов, Аляски и Верхней Калифорнии и почти не затрагивали проблем, связанных с формированием здесь русской этнической общности.

Эта книга — опыт историко-этнографического изучения русского населения Северо-Западной Америки в период открытия и последовательного освоения этой части Северо-Американского материка. Мы поставили перед собой задачу проследить пути и выявить темпы заселения русскими Аляски и Верхней Калифорнии; с возможной точностью локализовать и датировать постоянные русские поселения, возникшие на Алеутских островах, Аляске и в Калифорнии с начала 70-х годов XVIII в. по 1867 г.; установить, из каких губерний России прибывали в ее американские владения «работные люди»…

Мы предприняли попытку выявить наиболее характерные этнографические особенности русского населения, основавшего свои опорные базы в заокеанских отдаленных от метрополии Аляскинских землях, в суровых климатических условиях; показать сложность взаимосвязей и взаимовлияния русской и аборигенной культур; охарактеризовать наиболее существенные черты социального уклада, хозяйственной деятельности и быта русских поселенцев; в какой-то степени нам хотелось выявить и уточнить по неопубликованным источникам цели, задачи и маршруты некоторых экспедиций, предпринятых русскими для исследования глубинных районов Юго-Западной Аляски (экспедиция П. Корсакове кого — Ф.Л. Колмакова — Е. Родионова 1818 г., экспедиция И. Васильева 1829 г.), выявить некоторые забытые картографические материалы конца XVIII — первой половины XIX в.; в меру наших возможностей мы попытались выяснить вопрос о стойкости русских национальных традиций в бывших владениях Российско-Американской компании после передачи их в 1867 г. во владение США.

Мы могли бы начать повествование с 70-х годов XVIII столетия, когда на отдаленных от Охотска и Камчатки тихоокеанских островах и побережье Северо-Западной Америки одно за другим стали возникать постоянные русские поселения. Однако в научной литературе с середины XVIII в. и по сегодняшний день не ослабевают споры вокруг гипотезы о возможности возникновения на Северо-Американском материке небольшой колонии русских поселенцев (или нескольких таких колоний) в XVII — второй четверти XVIII в. Поэтому и мы задали себе вопрос: существовала ли такая русская колония? И если существовала, то в каком именно районе Аляски и когда она могла возникнуть?

Автор приносит благодарность работникам архивов и в первую очередь сотрудникам Архива внешней политики России и Российского государственного архива Военно-Морского Флота за содействие и помощь.

Автор выражает также благодарность своим постоянным корреспондентам — историкам, археологам и этноисторикам из США и Канады: проф. Ст. Р. Томпкинсу, проф. Дж.У. Ван Стоуну, проф. У.Х. Освальту, проф. Э. Харпу-мл., проф. М.Б. Шервуду, проф. Р.А. Пирсу, проф. Д. Дж. Рей, д-ру П. Дж. Шумахеру, а также м-ру Д.Д. Чесарею за присылку своих трудов и многообразных источников, без которых было бы крайне трудно завершить эту работу.

Автор благодарит доктора географических наук Г.А. Аграната, доктора исторических наук И.С. Гурвича и кандидатов исторических наук Р.В. Макарову и О.М. Медушевскую за ценные советы и замечания.

Автор навсегда сохранит благодарную память о своем учителе — члене-корреспонденте АН СССР Алексее Владимировиче Ефимове, чье постоянное доброе внимание, советы и поддержка оказали ему неоценимую помощь.

Глава первая. Первые русские поселения на Аляске Середина XVII века — 1741 год

В середине XVIII в. весь Северо-Запад Северной Америки был еще сплошным «белым пятном». Испанцы достигли на берегах Тихого океана лишь 40–42° с. ш., английская колонизация захватила лишь восточное побережье Северо-Американского материка между мысом Кейп-Код и устьем реки Саванны, а французы продвинулись в глубь Канады только до Великих озер.

Северная часть Тихого океана еще во второй половине XVI в. была излюбленным объектом ряда умозрительных схем, и на картах мира обозначился как плод этих построений мифический Анианский пролив, отделяющий Азию от Нового Света. До появления русских на Чукотской земле и в устье Амура сколько-нибудь реальными сведениями о Северо-Западной Америке в Западной Европе не располагали.

Проблема открытия торгового пути из Европы через Северный Ледовитый океан в Китай и Индию постоянно находилась в сфере международных интересов, так же как и проблема открытия и освоения тихоокеанской части Северо-Американского материка в северных широтах. На территории Америки, как отметил А.В. Ефимов, экспансия России столкнулась в одних случаях непосредственно, а в других — потенциально с экспансией других европейских государств{13}. В этой связи сведения о русских, якобы осевших в Северо-Западной Америке задолго до основанных там в начале 70-х годов XVIII в. постоянных русских поселений, приобретали исключительное значение. Вопрос о ранних русских поселениях рассматривался не только в аспекте первооткрытия, но и первозаселения русскими этой части Американского материка.

Интерес к русским арктическим плаваниям, с которыми главным образом связывали проникновение первых русских в Северо-Западную Америку, возник в России в 50-х годах XVII в., когда до Москвы дошли смутные сведения о «дежневских» открытиях 1648 г. И как ни фантастичны были донесения из Москвы шведского комиссара Иоганна де Родеса к королеве Христине от 28 апреля 1652 г. (о снаряжении русскими экспедиции в американские земли, якобы открытые якутским воеводой Дмитрием Францбековым), чрезвычайно характерно, что такая возможность в те годы считалась вполне реальной{14}.

Раннее русское поселение на Аляске

Помощник Беринга по Первой Камчатской экспедиции (1725–1730) капитан М. Шпанберг в рапорте в Адмиралтейств-коллегию от 27 января 1746 г. сообщал, что «в бытность… в 729 г. в тамошних местах» (по-видимому, на Камчатке) участникам экспедиции доводилось слышать о некоих русских, поселившихся на Американском материке. Их появление там Шпанберг связывал с дрейфом «в давнопрошедших годех» нескольких судов, вышедших в составе экспедиции из устья Лены на восток в обход Чукотского носа. И вот спутникам Беринга стало «слышно, будто против Суксунского носу на Большой землице некоторые из того народа еще находились, почему уповательно из оных и ныне (т. е. в 1729 г. — С Ф.) находятца»{15}.

После такого сообщения вполне понятен интерес, проявленный к этой проблеме в период подготовки Второй Камчатской экспедиции (1732–1743), когда научными силами был начат систематический целенаправленный сбор документальных доказательств, подтверждавших реальную возможность плаваний из северных устьев сибирских рек вокруг Чукотского носа к Камчатке.

Руководителем одного из сибирских отрядов Второй Камчатской экспедиции Г.Ф. Миллером в 1737 г. были обнаружены в архиве Якутской воеводской канцелярии отписки и челобитные казака Семена Дежнева, а также записи опроса о «новых землицах». Выдержки из этих документов и новейшие данные о полярных плаваниях Миллер объединил в труде «Известия о северном морском ходе из устья Лены ради обретения восточных стран», который Беринг вместе со своим сопроводительным письмом от 27 апреля 1737 г. отправил в Адмиралтейств-коллегию адмиралу Н.Ф. Головину{16}. Более развернутый комментарий к документам был сделан Миллером в 1758 г. в «Описании морских путешествий по Ледовитому океану и Восточному морю, с Российской стороны учиненных»{17}.

Из отписок и челобитных Семена Дежнева явствовало, что в 1648 г. русские мореходы, выйдя из устья Колымы, обогнули Чукотский нос, доказав существование пролива между Азией и Америкой. Во время этого плавания четыре коча из семи пропали без вести.

Опрос о «новых землицах» проводился Якутской воеводской канцелярией в феврале 1710 г. Со слов служилого человека Никифора Малчина (Малгина) якутским воеводой Д.А. Траурнихтом и дьяком Иваном Татариновым были записаны подробности похода Тараса Стадухина{18}. Этот торговый человек в конце 60-х годов XVII в. попытался на кочах повторить маршрут Ф. Попова — С. Дежнева 1648 г. Во время похода Тарас Стадухин получил сведения, будто на острове «в Пенжинском море живут люди бородатые, платье носят долгое, а русских называют братьями». Комментируя эти показания, Миллер не без основания полагал, что в них причудливо смешались известия о «Большой земле» — Америке и Курильских островах, на которых в отличие от северо-восточной оконечности Азии и Аляски живут бородатые люди. Однако предположение о существовании русского поселения на Американском материке не было, по мнению Миллера, фантастическим вымыслом. «Подлинное известие имеется, — писал он в 1737 г. о сведениях, полученных в Анадырском остроге от чукчей, — что с восточной стороны Чюкоцкаго носу есть за морем островы или матерая земля… бородатые люди и долгое платье оным известием подтверждаются; от них же получают деревянные чашки, которые с рускою работою во всем сходны; и надеются, что помятнутые люди подлинно от руских людей произошли, которых прадеды во время бывших в прежние годы морских путей, имея на море несщастие, на сих островах или матерой земле остались»{19}.

Эти сведения, а также записанные в Анадырске «в капитанском звании подьячим» Петром Татариновым в 1718 г. «скаски» чукчей{20} привлекли внимание еще одного участника Второй Камчатской экспедиции — переводчика Я. Линденау. В составленном им «Описании о Чукоцкой земле, где оная имеетца» (1742 г.) история возникновения поселения, из которого на азиатский берег поставлялась деревянная посуда, излагалась чукчами якобы со слов его русских обитателей: «И по разглагольствованию тех чукч, имеется через русских людей известие заподлинно так, что якобы купецким людям двенадцатою кочами минувших лет за семьдясят или более (следовательно, в 70-х годах XVII в. — С. Ф.) Колымскому среднему зимовью, где прежде ярмонга бывала, для торгу пошедших и от сильных морских погод друг от друга разшедшихся, иные в Камчатку проплыли, а иные к тому острову, которой Большею землею называетца, пристали и, тамо жительствующими народами совокупившися, у них поженились и расплодилися»{21}.

Таким образом, среди коренного населения крайнего Северо-Востока Азии и сибирского промышленного люда уже в начале XVIII в. бытовала легенда об острове или «Большой земле» к востоку от Чукотского носа, где обосновались русские поселенцы.

Первые преднамеренные попытки достичь Северо-Американского материка в северных широтах были осуществлены русскими мореходами во второй четверти XVIII в. Опередив правительственные экспедиции, предприимчивый мореход Прокопий Нагибин (1725 г.) безуспешно старался добраться до берегов Аляски против Чукотского носа. Сообщение о другом походе из Анадырской крепости на построенном там небольшом суденышке-шитике встречается у Линденау: «И на том судне служилые Афанасей Мельников да Василей Щипицын с протчими с тритцатью человеки служилыми… пошли в свой вояж следовать до оные Большие земли»{22}. Линденау отметил, что служилые пошли в плавание «ради» того, чтобы отыскать соотечественников, занесенных когда-то бурей на «Большую землю» — Америку и поселившихся там. Поход этот, окончившийся крушением судна и возвращением команды «сухим путем» в Анадырскую крепость, по-видимому, относится к 1728 г. В 1729–1730 гг. А. Мельников снова отправился на Чукотский нос, где упорно, но тщетно пытался уговорить «зубатых чукчей» на санях по морскому льду отвезти его на «Большую землю»{23}. Препятствием служили не только суровые природные условия и плохая техническая оснащенность этих экспедиций, но и упорное сопротивление чукчей их объясачиванию и проникновению русского влияния в сферу их торгового обмена с американскими эскимосами. Практически ни указанные экспедиции, ни правительственная экспедиция И. Федорова — М. Гвоздева, участники которой в 1732 г. посетили острова в Беринговом проливе (остров Ратманова и остров Крузенштерна) и на боте «Св. Гавриил» лавировали вблизи северо-западной оконечности Американского материка, ничем не пополнили данных о русских на Аляске.

Круг сведений о раннем русском поселении на Аляске расширился при проведении в 60-х годах XVIII в. канцелярией Охотского порта опроса казаков Анадырского гарнизона, побывавших в походах по Чукотке и на северо-восточной ее оконечности. Примечательно, что, кроме известий о бородатости русских поселенцев на «Большой земле», об их «долгом» платье и употреблявшейся в быту деревянной посуде, в рассказах появились первые упоминания о жилище. Так, Иван Гребешков в 1762 г. показал: «А народы на них (островах или Американском материке.-С.Ф.) живут как русския всем образом сходны, и которые старообразны, у тех бороды отрощены, а у молодых нет… Домы у себя оные народы рубленые как руские». Ему вторил казак Леонтий Вершинин: «А за теми двумя островами имеетца да матерая Большая земля, на которой живут бородатые подобные руским людям»{24}.

В Российском государственном архиве Военно-Морского Флота нами обнаружен «опросный лист» неизвестного казачьего сотника (как мы полагаем, Федора Л обашкова){25},[3] составленный не ранее 1769 г., когда опрашиваемому было 55 лет. Под командованием майора Дмитрия Павлуцкого сотник участвовал в походах 1744, 1745, 1746 и 1747 гг. «против бунтующихся чукоч» и во время первого своего похода был у «самого их южно-восточного Чукотского носу, на котором имели с ними еще бои». Пленные чукчи, рассказывая об островах Берингова пролива, указывали и направление, в котором следовало бы искать на Аляске поселение русских: «А за оными островами к зюйд-осту на матерой земле живут с бородами широкими в избах, а не в юртах, в каких живут чукчи и юкагиры, смежные с чукчами».

Таким образом, вся эта информация основывалась на сообщениях лиц, не состоявших в непосредственном контакте с потомками русских выходцев, якобы издавна поселившихся на Аляске. Кроме того, нельзя не учитывать, что собиратели расспросных сведений психологически были подготовлены к не вполне объективной их интерпретации. Легенда о белых бородатых, подобных русским, людях, живших на Большой американской земле против Чукотского носа, передававшаяся чукчами и анадырскими казаками из поколения в поколение, представлялась в Сибири настолько убедительной, что и доставленные в Анадырск казакомчукчей Николаем Дауркиным в 1764 г. известия о некоей крепости на Американском материке против Чукотского носа были восприняты как подтверждение версии о русском поселении. Составленная Дауркиным в 1765 г. в Анадырске рукописная карта Чукотки и северо-западной оконечности Америки положила начало легенде о глубоководной реке Хеуверен, на правом берегу которой среди могучих деревьев со стволами в два-три обхвата приютилась деревянная крепость, якобы сооруженная русскими поселенцами{26}. Все просьбы и ходатайства Н.И. Дауркина, поддерживавшиеся в 1773–1774 гг. самобытным историком Сибири капитаном Т.И. Шмалевым, о снаряжении байдарной экспедиции из Анадырска к Америке (с тем, чтобы Дауркину «матерую с крепостью землю действительно самолично обсмотреть»{27}) не встретили одобрения со стороны сибирских властей.

Лишь появление в 1778 г. у берегов Чукотки иноземных кораблей, принадлежавших, как впоследствии выяснилось, английской экспедиции Кука, послужило поводом для отправления на Чукотский нос в марте 1779 г. казачьего сотника Ивана Кобелева{28}. Сотник Кобелев выспрашивал у чукчей и «носовых» эскимосов о пребывании у них неожиданных гостей и настоял на том, чтобы его переправили через пролив сначала на первый остров Имаглин, а затем на второй — Игеллин (остров Ратманова и остров Крузенштерна). Кобелев записал рассказ тойона острова Игеллина — Каигуню Момахунина, который «объявил о себе, якобы природою он американец и родился в земле американской». От него Кобелев узнал, что «на американской земле по реке Хеврене, острожке, называемом Кымговей, жительство имеют российские люди, разговор имеют по российски ж, читают, пишут, поклоняются иконам, и прочая собою от американцев отмениты, ибо у американцев бороды редкие, а и те выщипывают, а у живущих де там россиян густые и большие». Этот рассказ был дополнен еще одним информатором — «пешим чукчей» Ехипкой Опухиным в чукотском «Кангунском Эвунминском острожку», через который Иван Кобелев возвращался в Гижигинскую крепость. Ехипка, побывавший в военных походах и «для торгу раз до пяти» на Аляске, сообщил Кобелеву о своем друге с острова Укипеня (остров Кинг), который якобы приносил на остров Имаглин (остров Ратманова) от обитавших в Америке русских письмо, написанное на дощечке: с одной стороны красной краской, а на другой — «черными с вырезью словами». Русские сообщали, что нуждаются в железе, и просили доставить их письмо в Анадырскую крепость. Ехипка письма не взял. Кобелеву он рассказал, что жители острожка на Хеуверене «собираются в одну зделанную большую хоромину и тут молятся, еще есть де у тех людей такое место на поле и ставят деревянные писанные дощечки, стают противу оных прямо передом, мужеск пол большие, а за ними и прочие»{29}. В заключение Ехипка показал Кобелеву, как хеуверенцы по время молитвы крестятся. Кобелев упрашивал чукчей отвести его «до тех российских людей», но тщетно. Получив категорический отказ, он все же упросил тойона передать тем русским письмо. Из текста письма видно, что Кобелев считал их потомками мореходов, о плавании которых он слышал еще в Анадырске от своих предков{30}. «В давные годы, — пересказывает в своем письме в Америку Кобелев запомнившуюся ему с детства легенду, — вышли из устья реки Лены, по прежнему званию семь кочей, и поворотя Северным морем, шли благополучно до реки Колымы и оттоль тем же Северным морем вокруг Чукоцкой нос, поровнясь против самого носу, и тут зд ел алея шторм, и тем штормом те кочи разнесло, из которых четыре известны, а о трех неизвестно, и те народы где ныне находятся, не знатно ж»{31}.

Сообщение сотника Ивана Кобелева 1779 г. и составленная по его путевому журналу и «абрису» карта с обозначением на Американском материке уже известной в Сибири по рассказам Дауркина реки Хеуверен и российского острожка на ее берегу были восприняты как новое подтверждение всех имевшихся ранее версий о русском поселении в Америке и послужили толчком к возобновлению поисков. К этим поискам снова были привлечены Иван Кобелев и Николай Дауркин в качестве участников Северо-Восточной географической и астрономической экспедиции И.И. Биллингса — Г.А. Сарычева (1785–1793).

Начавшиеся после третьей экспедиции Кука плавания иностранных судов в северной части Тихоокеанского бассейна заставили русское правительство ускорить отправку экспедиции Биллингса — Сарычева. Кроме научных, на экспедицию были возложены важные политические задачи по установлению границ русских владений на северо-востоке и завершению номинального присоединения Чукотки к Российскому государству. Сотник Иван Кобелев и переводчик чукотского языка Николай Дауркин с помощью находившегося в Гижигинске Шмалева сумели организовать в июне 1791 г. байдарную экспедицию для поисков легендарного русского поселения на реке Хеуверен. Побывав в устье Хеуверена, но не сумев проникнуть в глубь материка, они повернули на остров Укипен (Кинг). Там произошла встреча с американскими эскимосами. «Когда я по-русски говорю, — писал Кобелев, — то они в свой язык перстом указывают да на свою землю. Вскрытно от наших прибывших три краты наодине крестилися рукою и махали на их же землю. И изо всего видица, что есть таковые ж люди, как я, таков же и разговор»{32}. Этот байдарный поход Ивана Кобелева и Николая Дауркина как бы завершал длительный этап осуществлявшихся со стороны Азии поисков раннего русского поселения на Аляске.

На новом этапе, с 1794 г., эти поиски были продолжены из русских поселений, основанных промыслово-купеческими компаниями Г.И. Шелихова — И.И. и М.С. Голиковых и П.С. Лебедева-Ласточкина в Северо-Западной Америке в 80-х годах XVIII в.

О времени возможного возникновения раннего русского поселения на Аляске

В ходе стремительного освоения восточных областей Сибири северное ответвление массового потока промышленных и служилых людей уже в 1633 г. предпринимало попытки пройти Северным Ледовитым океаном от дельты Лены к устью Яны, в 1638 г. русские дошли до устья Индигирки, а летом 1643 г. первые отряды мореходов достигли устья Колымы. Три года спустя, летом 1646 г., из устья Колымы в поисках богатых пушниной либо моржовыми клыками новых земель далее на восток пытались пройти морем первые русские экспедиции, целью которых было достижение Анадырского устья в обход Чукотского носа. Другой поток землепроходческого движения направлялся от Якутского острога через Верхоянский хребет в верховья Яны, Индигирки и среднее течение Колымы. И, наконец, третье ответвление этого потока землепроходцев в середине 30-х годов XVII в. устремилось также от Якутского острога по Алдану и Мае — к Охотскому морю, по Алдану и его притокам — на Амур{33}.

Случаи дрейфа русских промысловых судов к берегам Аляски, по всей вероятности, могли иметь место с середины 40-х годов XVII в., когда русские, построив Якутский острог (1632 г.), в течение полутора десятков лет открыли морской путь от устья Лены до Колымы, дошли до Чаунской губы и предприняли первые попытки достичь морем реки Погычи (река Анадырь).

Неизвестной осталась судьба двух экспедиций, снаряжавшихся в 1646 г. в Якутске для плавания в обход Чукотского носа на реку Погычу{34}.

О пропавших кочах экспедиции Попова — Дежнева Миллер в 1758 г. писал: «Что с четырьмя из сих (семи. — С.Ф.) судов учинилось, о том не упоминается ничего в наших известиях… На каждом судне было человек по тридцати. По крайней мере объявление сие о судне, на котором Анкудинов обретался главным»{35}. По сведениям же изучавшего историю плавания 1648 г. М.И. Белова, всего в этом походе на семи кочах находилось 90 человек{36}. Вполне вероятно, что часть этой флотилии (по разным версиям, от одного до четырех кочей) могла быть отнесена к берегам Аляски.

Кроме возможного дрейфа судов «дежневской» экспедиции к Аляске, могли быть и другие подобные, но менее известные случаи. Как полагает Белов, такая же участь постигла, например, в 1655 г. судно с четырнадцатью промысловиками под командованием Павла Кокоулина Заварзы на обратном пути с моржового промысла в Анадырск{37}.

Однако обычно исследователи, изучая приведенные выше легенды XVIII в. о русском поселении на Аляске, склонялись к выводу, что основателями его были пропавшие в 1648 г. без вести спутники Попова — Дежнева.

К несколько неожиданному выводу по вопросу о датировке этого поселения пришел С.Р. Варшавский{38}. Он обратил внимание на то, что в показаниях Ивана Кобелева слились воедино две экспедиции, одна из которых, шедшая в обход Чукотского носа на семи судах, несомненно, идентична была экспедиции Попова — Дежнева. Однако Кобелев сообщал, что суда начали плавание из устья Лены и, благополучно дойдя до Колымы, двинулись на восток, в то время как «дежневская» экспедиция началась из устья Колымы. Внимательное изучение материалов Линденау 1742 г. также убедило исследователя, что в них речь шла о некоей экспедиции, вышедшей, по-видимому, в 70-х годах XVII в. на двенадцати судах, предположительно — из Якутска, с тем чтобы войти в Колыму и принять участие в ярмарке у Средне-Колымского зимовья.

Варшавский проанализировал найденные им в литературе 32 сообщения (с 1680 по 1909 г.) об экспедициях XVII в. с Лены и Колымы на Камчатку и пришел к заключению, что в период 1665–1672 гг. из устья Лены на восток вышла неизвестная до сего времени экспедиция, несколько судов которой из-за непогоды могли быть отнесены к Аляске.

К сходному выводу пришел и С.Н. Марков, утверждавший, что, по известию Линденау, путь, проложенный Дежневым, был пройден снова не позднее 1672 г., и двенадцать кочей, миновав «каменную преграду», подошли к берегам Камчатки и Большой земли — Америки{39}.

В отличие от обоих этих исследователей Белов считает, что неизвестная экспедиция из устья Лены к Камчатке состоялась несколько позже, в первой четверти XVIII в.{40}

Из перечисленных выше дат — 1648, 1655, 1665–1672 гг., первая четверть XVIII в. — с большей степенью вероятности предпоследний период мог, на наш взгляд, соответствовать версии, услышанной участниками Первой Камчатской экспедиции Беринга — Чирикова в 1729 г. «в тамошних местах» (надо полагать, на Камчатке). Шпанберг считал, что полученное ими известие о поселившихся на Большой земле против Чукотского носа белых бородатых людях, из числа которых кто-то еще был жив в 1729 г., относилось к русским мореходам, пропавшим без вести «в давно прошедших годех» по пути из устья Лены на Камчатку{41}.

«Дежневская» версия и версия о судне Павла Кокоулина Заварзы (1655 г.) представляются в данном случае неприемлемыми, ибо после этих плаваний к моменту получения информации (1729 г.) прошло 75–80 лет, и можно было бы предполагать существование потомков этих мореходов, но не их самих.

Еще менее вероятной представляется версия, которая связывает проникновение русских на Американский материк с событиями XVI столетия. Источником ее послужили два письма (от 19 и 21 мая 1795 г.) русского миссионера на острове Кадьяке монаха Германа в Россию к настоятелю Валаамского монастыря Назарию[4]. По сведениям, полученным монахом Германом за полгода его пребывания на Аляске, легендарное русское поселение якобы было основано новгородцами, которые во времена Ивана Грозного ушли в Сибирь, где, спустившись по Лене, доплыли до Колымы, а оттуда на построенных ими семи кочах перешли на Анадырь. Там экипаж одного судна, потерпевшего крушение, построил жилье и церковь. Пять других проследовали на юг «и пристали в Ижиге, в Якум, Танску, а шестой девался без вести, то и думают, — писал Герман, — что непременно то судно принесло в Америку, и живут тут, где ныне слышали».

По предположению Ефимова, в этих сведениях слились воедино две легенды: 1) о каких-то новгородцах, которые, очевидно, в 1571 г., при наказании Новгорода за сношение с Литвой, бежали на кораблях на север Сибири, и 2) об экспедиции Попова — Дежнева (1648 г.). Не исключая возможности «новгородского» варианта, Ефимов отдает предпочтение второму, находя его более убедительным.

А.Л. Биркенгоф, посвятивший специальную статью древней «новгородской колонии» на Аляске, пришел к выводу, что в посланиях монаха Германа нет противоречия: вероятнее всего, легендарное поселение на Аляске было основано сибиряками — землепроходцами и мореходами XVII в., главным образом выходцами с северо-востока Московской Руси, куда они действительно бежали из Новгорода в XVI в. Рассуждения о существовании на Аляске с XVI в. древней «колонии Новгорода», по мнению Биркенгофа, являются не более как домыслом. Поселение же было основано, вероятнее всего, «соплавателями» Попова — Дежнева в 1648 г. «в основном “породою” новгородцев — потомков выходцев из Новгорода»{42}.

Считая несостоятельной версию о существовании на Аляске «новгородской» колонии в XVI в., мы допускаем возможность двух рассмотренных выше вариантов: либо поселение было основано пропавшими без вести в 1648 г. участниками похода Попова — Дежнева, либо — мореплавателями другой, неизвестной экспедиции из устья Лены, состоявшейся в период 1665–1672 гг.

О предполагаемом местонахождении раннего русского поселения на Аляске

Многие исследователи, посвятившие свои труды истории открытия Америки со стороны России, пытались локализовать раннее русское поселение на Американском материке, найти на карте реку, которая в XVIII в. носила название Хеуверен (Хен-Уврен, Хеврен, Хевер). Впервые река Хеуверен появилась на карте, собственноручно составленной чукчей Николаем Ивановичем Дауркиным в Анадырске в 1765 г. Сам Дауркин к моменту составления карты ни на Чукотском носу, ни на островах Берингова пролива не был и сведения о Хеуверене получил от чукчей и американских эскимосов, встреченных им во время почти годичной самовольной отлучки из Анадырской крепости в чукотские селения в 1763–1764 гг.{43} На современной карте Аляски реки с таким названием не существует.

Долгое время в литературе повторялось утверждение, что Хеуверен — это одно из многочисленных названий великой реки американского Северо-Запада — Юкона{44}.

Иным было мнение по этому поводу двух американских историков — Томпкинса и М.Л. Мурхеда, исследовавших опубликованные русские архивные письменные и картографические источники. Но оно оставалось вне поля зрения советских ученых.

Томпкинс и Мурхед обратили внимание на изображение крепости на Хеуверене на «Карте Северо-Восточной Азии и Северной Америки», составленной, как известно, на основе карты Дауркина 1765 г. и присланной около 1770 г. на рассмотрение Екатерине II. Возле наименования «Хеуверен» американские исследователи поставили современное название реки — Кузитрин (сопроводив его вопросительным знаком){45}.

К этой же точке зрения пришел М.Б. Черненко. Изучив карты с изображением Хеуверена Дауркина (1765), Кобелева (1779), Шелихова (1790), Сарычева (1791), Ю.Ф. Лисянского (1805), О.Е. Коцебу (1816) и Л.А. Загоскина (1844), он отметил, что под именем Хеуверена была известна река, протекающая по полуострову Сьюард и впадающая в Берингов пролив в нескольких сотнях километров к северу от устья Юкона{46}. Как известно, прежде чем воды Кузитрина достигают Берингова пролива, они проходят через сложную систему водоемов: Кузитрин впадает в Имурук-Бейсин, затем по каналу Туксук — в гавань Грантлэ, далее — в бухту Порт-Кларенс и лишь оттуда — в Берингов пролив. По мнению Черненко, под Хеувереном можно подразумевать как Кузитрин, так и все последовательно перечисленные нами водоемы, через которые ее воды вливаются в Берингов пролив{47}.

М.Б. Гренадер подтвердил, что Хеуверен — это самая значительная по величине река, пересекающая с востока на запад полуостров Сьюард и впадающая в Берингов пролив между мысами Принца Уэльского и Родней, — река Кузитрин, а губа, названная Сарычевым «Эмягра», — это современная бухта Порт-Кларенс{48}.

К аналогичному выводу пришла американская исследовательница Д. Дж. Рей, посвятившая вопросу о раннем русском поселении специальную статью «Кауверак — потерянное поселение Аляски{49}.

При изучении нами картографических материалов{50} удалось внести поправку в соображения Черненко и Гренадера. Оба они не заметили, что не на всех перечисленных выше картах Хеуверен соответствует современной реке Кузитрин. Исключением являются две: «Карта, принадлежащая к путешествию сотника Ивана Кобелева» и «Карта Шелехова странствования». На обеих Хеуверен показана впадающей с северо-востока в залив Нортон, что на современной карте соответствует реке Коюк.

Это уточнение повлекло за собой следующие предположения.

1. Если Дауркин назвал Хеувереном реку, находящуюся на Американском материке против Чукотского носа (и в 1791 г. это подтвердилось), то Кобелев наименовал Хеувереном какую-то другую реку (по нашему предположению, реку Коюк). Следовательно, в представлении Кобелева собранные им во время похода 1779 г. сведения о Хеуверене (где в острожке якобы жили российские люди) относились к реке, протекающей в значительном отдалении от Берингова пролива, и не имели непосредственного отношения к реке на Американском материке против Чукотского носа (до устья которой, как было известно, от острова Игеллина (Крузенштерна) чукчи на байдарах доходили за несколько часов).

В двух упомянутых выше письмах монаха Германа 1795 г. есть указание на карту Кука, на которой якобы «назначено к северу по одной реке живут русские люди». Такого обозначения на карте Кука нет; однако на ряде рукописных и гравированных карт конца XVIII в., составленных на основании данных английской карты Кука — Ч. Клерка (1778–1779), а также карты Кобелева (1779), река Хеуверен и острожек с российскими людьми на ее берегу обозначены. Поэтому неточность, допущенная Германом при ссылке на карту Кука, вполне объяснима; по его предположениям, следовательно, русское поселение надо было искать там, где показал его И. Кобелев.

2. В экспликации к рукописной карте Дауркина 1765 г. имеется описание: «Река Хеуверен то есть, глубокая река, и по ей лес есть стоячей, который ухвата два-три и четыре, а именно березник, сосняк и кедр, пихт, ельник, еще ж есть лес, подобно кость, толстой, а на нем лис[т]ья широкия». Это описание ни в коей мере не может относиться к безлесной реке Кузитрин (берега которой лишь у ее истоков покрыты лесом) и в большей степени соответствует впадающей в залив Нортон лесистой реке Коюк.

Следует отметить, что и в «сказке» якутского служилого человека Петра Попова (1711 г.), и в сведениях приказчика Анадырского острога Петра Татаринова (1718 г.), и в сообщении чукчи, подплывавшего на байдаре в Беринговом проливе к судну И. Федорова и М. Гвоздева «Св. Гавриилу» (1732 г.), и в целом ряде других ранних сообщений о Большой земле — Америке неизменно упоминается лес, хвойный и лиственный, в изобилии, так же как и множество ценных пород пушного зверя{51}. Все эти рассказы воспринимались в Сибири как описание той части Северной Америки, которая «прилегает» к Азиатскому материку. Но сосна и лиственница приближаются к морскому берегу лишь в заливе Нортон. В 1816 г. Коцебу отметил: «Не нашли мы по всему Берингову проливу ни одного дерева»{52}. Натуралист А. Шамиссо, сопровождавший Коцебу в плавании, писал в своих «Наблюдениях и замечаниях»: «Жители… Берингова пролива не имеют иного леса, кроме пловучего. Оный в различные годы выкидывается в разном количестве на берега. Замечательно то, что оный выкидывается более на американский, нежели на азиатский берег… Теперь предстоит вопрос, должно ли разуметь под описываемыми ими (чукчами. — С. Ф.) лесами, находящимися на противулежащем (американском. — С. Ф.) берегу, пловучий лес, который имеется там в изобилии, или же леса около Нортонова зунда и во внутренности земли?»{53}

Леса около залива Нортон более подробно были описаны в 1842–1844 гг. Загоскиным, который отметил: «Внутри полуострова (Сьюард. — С. Ф.) и особенно в южной его стороне, сопредельной Нортонову заливу, растет крупный еловый лес, береза, тополь, осина и кустарниками ольха, различных видов тальники, рябина и калина»{54}.

В сентябре 1778 г. Кук находился в заливе Нортон на довольно близком расстоянии от устья реки, на берегу которой Кобелев спустя год обозначил русское поселение. В записях Кука о жителях залива Нортон нет и намека на какое-либо русское влияние на их образ жизни. Кук пытался определить, возможен ли путь из залива Нортон в Баффинов или Гудзонов заливы, и с этой целью стремился войти как можно глубже в северо-восточный угол Нортона. Не имея возможности из-за мелководья проникнуть туда на судне, Кук отправил 14–16 сентября людей во главе с лейтенантом Дж. Кингом по суше северо-западным берегом. «С возвышенного места, откуда мистер Кинг производил съемку залива, — писал Кук, — он мог видеть обширные долины и текущие по ним реки, к берегам которых подступали пологие невысокие холмы, поросшие лесом. Можно было различить, что одна из этих рек течет с северо-запада. Он склонен думать, что эта река впадает в море у верховья залива. Несколько человек, проникших в глубь страны, установили, что чем дальше они идут, тем деревья становятся выше»{55}. Сделаем некоторые выводы:

1. Первые сведения о природных условиях Америки, доставлявшиеся чукчами и эскимосами, относились к довольно значительной территории Американского материка, но воспринимались в Сибири как описание лишь его северо-западной оконечности.

2. Надо полагать, и в «сказке» Дауркина слились сообщения о какой-то лесистой реке, по описанию в большей степени соответствовавшей реке Коюк (впадающей в залив Нортон), и сведения о реке против Чукотского носа (река Кузитрин), на берегу которой, по известиям чукчей, находилась деревянная крепость.

3. Крепость, изображенная на берегу Хеуверена Дауркиным в 1765 г., и острожек с российскими людьми на Хеуверене, обозначенный на карте Кобелевым (1779 г.), не идентичны и находились на значительном расстоянии друг от друга в разных пунктах полуострова Сьюард. На подлинной карте Дауркина 1765 г. (в отличие от изготовлявшихся с нее в 70-х годах XVIII в. рукописных копий) изображена не русская, а эскимосская крепость: семь вооруженных копьями защитников крепости одеты в эскимосские парки, головные уборы с султанами, лица их безбородые (что характерно для эскимосов, выщипывающих бороды). В экспликации Дауркин указал, что старшина Инах Лун, построивший эту деревянную крепость, «из дальних иза их земель не в давных годах прибыл, а именно по моему спросу сказывают об нем 1761 году прибыл». Таким образом, эта крепость была построена, как мы полагаем, эскимосами позже упомянутого Кобелевым русского поселения.

Однако, по-видимому, под влиянием бытовавших в Сибири более ранних известий о русском поселении в Америке на всех рукописных копиях с карты Дауркина защитники крепости на Хеуверене изображались в 70-х годах XVIII в. уже не в эскимосской одежде, а в обмундировании русской армии первой половины XVIII в.: в распашных коротких кафтанах, подпоясанных кушаками, штанах, сапогах, с треуголками на головах. Так происходило вытеснение факта слухами.

4. В Российском государственном архиве древних актов среди переписки между иркутским губернатором Ф.Н. Кличкой и генеральным прокурором А.А. Вяземским 1781 г. по поводу материалов, собранных Иваном Кобелевым во время похода 1779 г., кроме «Экстракта» из путевого журнала Кобелева (опубликованного Ефимовым), нами обнаружена рукописная копия карты к этому походу{56}. Наличие этой карты в архивном деле, объединяющем все сведения о походе И. Кобелева 1779 г., позволяет предположить, что она могла служить оригиналом при издании в «Месяцеслове» на 1784 г. «Карты, принадлежащей к путешествию сотника Ивана Кобелева»{57}. Однако рукописная карта отличается от опубликованной прежде всего тем, что на ней селение «Хеуверен, где живут россиския люди», с условным обозначением в виде часовни показано не на левом, а на правом берегу в среднем течении Хеуверена. Река Хеуверен показана впадающей с северо-запада в залив Нортон.

5. Хотя острожек с российскими людьми и находился, как мы полагаем, на довольно значительном расстоянии от Берингова пролива, на правом берегу в среднем течении реки Коюк, путь к нему из Берингова пролива был хорошо известен эскимосам: он шел по реке Кузитрин, внутренним рекам полуострова Сьюард — в залив Головнина и далее через Нортонов залив — к реке Коюк. При сложности расспросов, по которым географические объекты наносились на карты, присвоение двум разным рекам Аляски одного и того же названия — Хеуверен — вполне объяснимое явление. Надо полагать, не исключена возможность, что эскимосы-информаторы, сообщая о русском острожке на Аляске, называли Хеувереном ближайшую к Чукотскому носу реку (совр. Кузитрин), служившую началом длительного пути из Берингова пролива к реке Коюк, где поселились русские. В представлении же Ивана Кобелева, владевшего чукотским, но не знавшего языка американских эскимосов, наименование «Хеуверен» ассоциировалось с рекой, где находился «острожек с российскими людьми».

Спорная версия о «потерянном русском поселении» на Аляске

Вопрос о Хеуверене изучала американская исследовательница этноисторик Д. Дж. Рей, опубликовавшая специальную статью «Кауверак — потерянное поселение Аляски»{58}. Стремление Рей подтвердить собранные ею архивные и литературные сведения полевыми исследованиями не может не привлечь нашего внимания. «На карте Кобелева, — пишет Рей, — названия селений на полуострове Сьюард, за исключением нескольких близких названий, непонятны современным эскимосам, предки которых жили в этих селениях». Однако поселение на Хеуверене, названное Кобелевым «Кымговей» или «Кынгювей», не было, по мнению Рей, измышлением этого путешественника, ибо на самом деле на Аляске существовали два значительных эскимосских селения, находившихся на большом расстоянии одно от другого: Кынгеган (на мысе Принца Уэльского) и Кауверак (Хеуверен — «Гравийная коса» — к востоку от бухты Порт-Кларенс, глубоко внутри континента).

Рей считает «смехотворными» длительные поиски русскими древнего поселения своих соотечественников на американском берегу, так как сама версия о таком поселении, по ее мнению, — плод неверно истолкованных сведений, поставлявшихся чукчами.

Само по себе упоминание о большом эскимосском поселении Каувераке внутри континента, к востоку от бухты Порт-Кларенс, несомненно, заслуживает внимания, ибо вполне вероятно, что именно с ним связано изображение эскимосской крепости на рукописной карте Дауркина 1765 г. Возникновение легенды о Каувераке (Хеуверене) Рей объясняет тем, что, с точки зрения народов Крайнего Северо-Востока Сибири, люди Кауверака представлялись значительными, ибо они были сильными, независимыми и распространились чуть ли не по всей территории между заливами Нортон и Коцебу. Они все еще владели громадной территорией вплоть до 1868 г. «Слава Кауверака была столь велика несколько сотен лет тому назад, — пишет Рей, — что даже сибирские чукчи, которые никогда не видели Аляску, слышали о нем. Однако Кауверак сам по себе должен быть назван “потерянным селением”, потому что о нем сегодня почти полностью забыли даже сами эскимосы»{59}.

Однако существование Кауверака еще не может служить достаточным основанием для опровержения сведений о русском поселении в Северо-Западной Америке, поступавших в Россию в течение всего XVIII столетия. Уже само по себе обилие в расспросных данных указаний на некое русское поселение свидетельствует о том, что Аляска в XVII и в первой половине XVIII в. была, вероятно, объектом заселения русскими выходцами.

Не права Рей, как мы полагаем, и в том случае, когда утверждает, что интерес, который проявляла впоследствии Российско-Американская компания к поискам русского поселения, объясняется главным образом тем, что без внимания якобы оставались замечания Мартина Сауэра (секретаря Биллингса, участника экспедиции 1785–1793 гг.). В изданном в Лондоне описании этой экспедиции Сауэр отмечал: «Несмотря на все мои попытки, я не мог найти кого-либо, кто бы знал что-либо по этому вопросу или когда-либо слышал о существовании этого места»{60}. Между тем в момент высадки Биллингса (вместе с доктором К. Мерком, шкипером А. Баковым и художником Л. Ворониным) на американский берег у мыса Родней 29–30 июля 1791 г. Сауэр оставался на борту «Славы России». Эскимосов, приезжавших в это время с Американского материка на судно, как отмечал Сарычев, «толмачи наши не разумели, почему и не могли мы с ними объясниться»{61}. Следовательно, у Сауэра не было возможности уточнить легенду о предполагаемом российском острожке на Хеуверене. Видимо, поэтому при упоминании о Хеуверене Сауэр довольствуется лишь ссылкой на сведения Кобелева и приводит видоизмененную версию об исчезновении шести (из семи) дежневских кочей, упомянув, что им частично использованы материалы из «Русских открытий между Азией и Америкой» В. Кокса{62}. Поэтому Рей напрасно, на наш взгляд, безоговорочно принимает итоги работы Сауэра и игнорирует наблюдения Сарычева у мыса Родней 29 июля 1791 г.

Сарычева, надо полагать, вопрос о раннем русском поселении интересовал не меньше, чем Сауэра. Всматриваясь в американских эскимосов, танцующих и поющих на борту «Славы России», Сарычев подметил: «Сии американцы росту среднего, лицом смуглы, но некоторые из них есть белокурые. Волосы они вообще все обрезывают, как якуты, с которыми несколько сходны, только расположением лица подходят ближе к европейцам»{63}. Сарычев не рассчитывал по прошествии 120–150 лет со времени предполагаемой высадки первых русских на американский берег встретить здесь «белых бородатых людей», как это представлялось Кобелеву, который вместе с Дауркиным за полтора месяца до Биллингса, в июне 1791 г., был на американском берегу у самого устья Хеуверена (Кузитрина).

Отдавая должное полевым исследованиям Рей, подтвердившим и нашу гипотезу о том, что в районе Кузитрина находилась в XVIII в. не русская, а эскимосская крепость, мы не можем согласиться с ее выводами о невозможности существования раннего русского поселения в каком-либо другом районе западного побережья Северо-Американского материка. Проведенный нами анализ картографических и письменных русских материалов XVIII в. показывает, что версия о раннем русском поселении на Аляске, в частности на правом берегу в среднем течении реки Коюк, хотя и нуждается в подтверждении, но имеет право на существование.

Походы в поисках раннего русского поселения на Аляске 

Путешествие А. Макензи 1789 г.

Версия о некоем европейском поселении на Аляске, по мнению ряда исследователей начала XIX в., подтверждалась не только русскими, но и английскими источниками. Во время путешествия А. Макензи (1789 г.){64} от озера Атабаска до Северного Ледовитого океана по реке, за которой позже закрепилось его имя, индейцы рассказали ему о живших в Америке «белых людях». Впервые эту легенду А. Макензи услышал вблизи слияния реки Медвежьей с рекой Макензи, где ныне находится Форт-Норман (65° с.ш.), и в продолжение своего путешествия на север пытался с возможной достоверностью проверить ее. Никто из индейцев-информаторов не бывал в местах обитания «белых людей», и известия передавались со слов так называемых «эскимо-индейцев», приезжавших обычно летом большой партией в лодках для охоты на оленей и рыбной ловли на озере, лежащем к востоку от реки Макензи (по исчислению Макензи — 69° 14' с.ш.). Показывая на запад (а в иных случаях — на юго-запад или юг), индейцы утверждали, что там находится так называемое «озеро белых людей» — «Бельхулай-тое», куда «зим десять тому назад» (т. е. около 1779 г.) приходили большие лодки с белыми людьми. У них индейцы выменивали железо на кожи. Река, впадающая в озеро, по словам индейцев, столь велика, что по сравнению с ней река Макензи — «малый источник». На озере находится крепость белых людей. Согласно легенде, «белые люди» большого роста, делают большие лодки и бьют красного бобра в устье реки. Эту реку часто посещают большие лодки. Люди, видевшие ту реку, говорили индейцы, переходили хребты гор, так как к ней нет известного им пути водою.

Комментируя рассказы индейцев, Макензи не без основания, как мы полагаем, высказал предположение, что речь в них идет об Александровской крепости на Кенайском полуострове (у входа в Кенайский залив), ибо русские промысловые суда издавна посещали те места. Однако ближе к истине, на наш взгляд, было бы предположение, что «зим десять тому назад» индейцы производили обмен в Кенайском заливе с участниками экспедиции Кука (1778 г.), так как первые русские промысловики смогли высадиться на Американский материк в Чугатском заливе (залив ПринсВильям) не ранее 1783 г., а Александровская крепость была построена русскими лишь в 1786 г.

Загоскин, пытавшийся во время путешествия по Юкону (Квихпаку) в июне 1843 г. разрешить загадку упомянутой Макензи «Большой реки», протекающей к западу от «Каменного пояса» (Скалистые горы), пришел к выводу, что Макензи от индейцев «точно слыхал о реке Квихпак и никак о Сушитнаке, впадающей в Кенайский залив»{65}.

В.Н. Берх — участник первой русской кругосветной экспедиции, во время зимовки на Кадьяке 1804/05 г. переводивший с английского труд о путешествии Макензи и предпославший этому переводу свое «Введение», — сразу же отверг высказанное Макензи предположение о Кенайской губе как о месте поселения «белых людей». В его представлении, как и в представлении ряда других исследователей — служащих Российско-Американской компании (Л.А. Гагемейстера, Корсаковского, Колмакова и др.), крепость, населенная «белыми людьми», о которой узнал от индейцев Макензи, ни в коей мере не отождествлялась ни с одним из постоянных поселений, созданных в 80-х годах XVIII в. купеческими компаниями Шелихова — Голиковых и Лебедева-Ласточкина на Кенайском полуострове. «Можно, кажется, надеяться, — писал Берх о показаниях индейцев, — что слова их справедливы, ибо по преданиям известно и у нас, что около Хеувереня живут русские белые бородатые люди, поклоняющиеся иконам»{66}. Поэтому, создавая на основании путевых записок Макензи карту его путешествия, Берх не преминул нанести на Американском материке Хеуверен против Чукотского носа, по-видимому, использовав при этом карту Сарычева 1791 г. Однако западнее реки и горного хребта, носящих имя Макензи, Берх обозначил какую-то неизвестную реку, текущую с севера на юг, сопроводив ее изображение надписью: «Река сия по словам индейцев течет к полуденному солнцу и впадает в море». Записки Макензи и примечания к ним Верха послужили новым толчком к продолжению поисков раннего русского поселения на Хеуверене, производившихся на всем западном побережье Северо-Американского материка от Кенайского залива до Берингова пролива. 

Походы Петра Корсаковского 1818 и 1819 гг.

Первая сухопутная экспедиция для поисков старинного русского поселения на Аляске была отправлена Российско-Американской компанией в 1818 г. на средства и по настоянию государственного канцлера графа Н.П. Румянцева. Прибывший в Ново-Архангельск в ноябре 1817 г. на корабле «Кутузов» капитан Л.А. Гагемейстер сменил А.А. Баранова на посту главного правителя колоний. В течение почти десятимесячного пребывания там (до 24 октября 1818 г.) Гагемейстер приложил много усилий для организации экспедиции с Кадьяка на север, во внутренние районы Аляски. «Стараться должно, — говорилось в предписании Гагемейстера Кадьякской конторе от 21 января 1818 г., — доходить до тех людей, коих с «Рюрика» (под командованием Коцебу, вероятно, в июле 1816 г. — С. Ф.) видели, и далее к северу, где река Хеуверен, по которой, по разным слухам, живут люди бородатые, коих почитают потомками русских, занесенных туда в неизвестное время бурею, — разные слухи от чукчей, кои переезжают на острова близ Берингова пролива и торгуют с сими людьми, подтверждают сие предание… Чукчи выменивают от бородатых лисиц красных и черных, а куницы в парках[5] во множестве»{67}. В предписании говорилось также, что для облегчения поисков русского поселения из Ново-Архангельска на Кадьяк в распоряжение экспедиции была отправлена книга о путешествиях, совершенных по Северной Америке англичанами С. Херном (1770 г.) и Макензи (1789 г.), в переводе Верха.

Сведения о русском поселении, собранные в 1794 — 1795 гг. монахом Германом, также не были оставлены без внимания. «Перескажите отцу Герману о плане к северу и прочтите ему мое предложение [Кадьякской] конторе, может быть, и он подаст благой совет», — писал Гагемейстер из Ново-Архангельска на Кадьяк 28 января 1818 г. Гагемейстер рекомендовал также всем грамотным участникам экспедиции порознь вести путевые записи{68}.

В дошедшем до нас списке путевого дневника Петра Корсаковского (с 27 апреля по 4 октября 1818 г.){69}, который возглавлял экспедицию на первом, а затем и заключительном этапах[6], имеются страницы с записью рассказа, непосредственно связанного с интересующей нас темой. В расположившийся в верховье реки Мулчатны (приток Нушагака) лагерь Корсаковского после двухнедельного отсутствия возвратился 1 сентября 1818г. отряд Еремея Родионова из семи человек, ходивший на кожаной лодке «для отыскивания тутновских индейцев»[7]. Корсаковский дал Родионову при отправлении на север наказ: «дабы он приложил всевозможные старания отыскать тоена и того старика, который по слухам был у наших земляков (на Хеуверене. — С. Ф.), и звать их (кускоквигмютов. — С.Ф.) к нам для переговоров; также естьли увидят вещи, которые достают от тех народов, пускай принесут к нам для посмотрения» (л. 43

об.). Родионов разыскал и привел с собой старого тойона кускоквимского селения Ухаан по имени Кылымбак. С ним и его женой прибыли также из «Тулукиянского Кустхоканского жилища» два внука тамошнего тойона и «из прочих соседственных им жилищ 5 индейцев, кои также русских не видали» (л. 46)[8].

Старик Кылымбак был одним из немногих местных жителей, некогда совершивших путешествие к северу от своего жилища. Следуя морским берегом через «индейские жилища», он доходил до некоей большой реки, впадающей в «западное море». На северной «стороне» этой реки находилось некое «жилище девичье, к коим ходят со здешней стороны индейцы, оных удерживают у себя» (л. 46). Аляскинские жители «через торговлю… от тех девок» получали «европейские товары»: топоры железные, котлы медные, изделия из латуни, трубки курительные, табак, корольки (бусы). Кылымбак «по причине холодной зимы и за неимением долговременной пищи оттуда возвратился морем через Шактолицкий залив» (л. 46 об.). Трудно определить, о какой именно реке упоминал Кылымбак: самая большая к северу от залива Шахтоли (часть залива Нортон между мысами Денби и Стефенс) — река, ныне именуемая Коюк; но в одинаковой степени речь могла идти и о Кузитрине.

Когда Кылымбак прибыл «к жилищу в том же заливе от Хывыглиют (на карте Загоскина — село Квыгыке-мют. — С. Ф.) тамошние индейцы по своему обыкновению играли игрушку (ритуальное празднество. — С. Ф.), на которую приходили на лыжах двое мужчин с той стороны, где жилище девичье. На них камзол или троеклинки и шаровары, выделанные из оленьих кож без волоса и выкрашены черной краской, и сапоги из черной кожи; с бородами» (л. 46 об.). Кылымбак показывал, что покрой платья тех людей сходен с русским платьем. Описание их оружия также наводило на мысль, что оно не местного производства: «видели у них стволину медную — один конец шире, а другой уже наподобие мушкетона, а у другого медная стволина наподобие ружейной, украшенное черными сепями (?) и белыми чертами» (л. 46 об.). Никто из жителей селения не понимал языка пришельцев, а те, посмотрев «игрушку», «скрылись неизвестно куда» (л. 46 об.).

По мнению Черненко, эти записи из путевого журнала Корсаковского 1818 г. служили звеном в цепи сведений о древнем русском поселении на Хеуверене{70}. Однако сам Корсаковский из рассказа Кылымбака сделал недвусмысленный вывод: «О чем Кадьякская контора изволила предписывать, то все пустое и никаких сведений об оном не получил» (л. 47). Но предложение Кылымбака предпринять будущим летом поход до «той реки» Корсаковский счел «любопытным» (л. 47).

Мечта Корсаковского осуществилась. Сменивший Гагемейстера на посту главного правителя колоний С.И. Яновский в «предложении Кадьякской конторе от 4 декабря 1818 г. за №286»{71} рекомендовал назначить Корсаковского начальником новой экспедиции на север. Отряду предписывалось в апреле 1819 г. с Кадьяка на байдарах дойти до Кенайского залива, преодолеть Камышакский перевал, по озеру Илиамна и реке Квичак выйти в Бристольский залив и возле берега морем дойти до мыса Черного (мыс Ньюэнем) — конечного пункта похода 1818 г. Весь май 1819 г. предполагалось охотиться на моржей в заливе Тогиак в ожидании кутера «Константин». Затем экспедиция на байдарах возле берега должна была следовать на север от мыса Черного и «стараться дойти до той реки [о которой] имели слухи от Колымбаха и какая оная кажется по догадкам есть р. Хеуверень, то всеми мерами стараться дойти до р. Хеуверень» (л. 132)[9]. «Есть ли случай приведет дойти до тех бородатых людей, которых полагают потомками русских, — писал далее Яновский, — то их надо описать подробнее, сколько их число, какого вида, одежда и какую ведут жизнь, чем питаются, как почитают свое происхождение, какой имеют язык и с кем имеют торговлю и буде можно хотя одного уговорить следовать с вами» (л. 136).

Неизвестно, состоялась ли новая встреча Корсаковского с Кылымбаком в 1819 г. Изучавший материалы обоих походов Верх привел{72} почерпнутый им из «повествований» Колмакова, Корсаковского и А. Устюгова[10] рассказ некоего «углахмютского старшины»[11]. Повествуя о «белых людях, похожих на россиян», старшина сообщил, что якобы они «прежде обитали еще севернее», а потом перешли жить на какие-то большие острова, отделенные от Американского материка широким проливом. «Они живут, — продолжал старшина, — в деревянных и каменных домах, покрытых тонкой медью, и крышки сии блестят весьма ярко в солнечные дни». Верх высказал предположение, что все эти рассказы о белых людях относятся к селениям Компании Гудзонова залива, «Квебеку и разным городам Соединенных Американских Штатов, где, как известно, дома покрываются медью». Нет ничего удивительного, полагал Верх, что рассказы об этих городах и белых людях проникли до западных берегов Северо-Американского материка{73}.

Однако в Ново-Архангельске итоги экспедиции 1819 г. были расценены несколько иначе. «Старые предания о реке Хеуверен и обитающих на оной русских, — писал Хлебников, — подтвердившись известиями сухопутной экспедиции, отправленной в 1819 году под начальством Корсаковского и Устюгова, усилили сии басни и заставили многих ласкаться надеждою открыть соотечественников, скрывающихся между дикими. Один только дальновидный начальник колоний (М.И. Муравьев. — С.Ф.) решительно отвергал сии слухи. Но держась правила, по собственному его выражению: “что упорнее неверие”, не отменил зделать изследование. Отправляя экспедицию 1821 года из судов “Головнина” и “Баранова”, он в инструкции своей превосходно изложил причины возрождения слухов и отнес их к состоянию сомнения, намекая, что через сомнение должно стараться достигать до истины»{74}. 

Плавание В.С. Хромченко и А.К. Этолина 1821 г.

В письме из Ново-Архангельска от 25 января 1821 г. главный правитель М.И. Муравьев писал Н.П. Румянцеву: «…Почти баснословное предание о жительстве русских в самых северных пределах Америки и в недавнем еще времени повторенные некоторыми из наших колоний посыланными для опознания земель сего материка, обратили внимание вашего сиятельства… Сколь ни мало заслуживают вероятия сии рассказы, но нельзя вовсе не уважать или по крайней мере должно доказать их несправедливость»{75}.

Весной 1821 г. по решению главного правления Российско-Американской компании на средства Румянцева были снаряжены два судна: бриг «Головнин» под командой В.С. Хромченко (спутника Коцебу на «Рюрике») и кутер «Баранов» под командой А.К. Этолина. Экспедиции предписывалось «зачать действия с реки Кускохан (Кускоквим. — С. Ф.) и продолжать обозрение до губы Нортон (до вершины залива Нортон. — С. Ф.), где должно искать пролива в Зунд Коцебу. Везде должно иметь сообщение и торговлю с жителями и поколику возможно будет приобретать познания о народах, произведения земель ими населенных, об их соседях и проч.»{76}.

Уже после того как экспедиция была отправлена, главное правление Российско-Американской компании в депеше главному правителю Муравьеву писало: «Дай Бог, чтобы отправленные на север гг. Хромченко на “Головнине”, а Этолин на “Баранове” имели более успеха против прежде посыланного экспедитора (речь идет о безуспешной попытке морехода Российско-Американской компании Бенземана в 1820 г. на бриге “Головнин” войти в устье Кускоквима. — С.Ф.) и чтоб в том краю открылись большие пособия к увеличению промыслов и особенно отыскались бы те белые люди, вероятно соотечественники наши, о коих слухи были несколько десятков лет назад»{77}.

Результаты экспедиции Хромченко и Этолина 1821 г. не были опубликованы{78}. Основные данные о маршруте этой экспедиции приведены в работе Верха{79}. Однако наиболее обстоятельные извлечения из путевого журнала Хромченко 1821 г. имеются в неопубликованном труде Хлебникова{80}. Хромченко описывает в этих отрывках свое пребывание в заливе Добрых Вестей (залив Гуд-Ньюс, южнее устья Кускоквима) и в открытом им заливе Головнина, характеризуя флору, фауну, экономические возможности этих районов, а также этнографические особенности коренного населения. В одном из указанных источников есть упоминание о встрече путешественников с некоим американцем, по-видимому, Кылымбаком. На этот раз рассказ аборигена был воспринят несколько иначе, чем в 1818 и 1819 гг.[12], и послужил поводом для утверждения несостоятельности версии о раннем русском поселении на Аляске. «Описанная мною северо-западная часть берегов Америки и островов, к ней прилегающих, — писал Хромченко, — открытие больших рек, проливающихся в Камчатское море, и подробное исследование заливов, которые доселе не были известны европейским мореплавателям, решение довольно важной задачи, долго пребываемой нерешенною: насчет белых людей с бородами, якобы живущих в Америке, — ныне уже с совершенною достоверностью мною решена и притом доказана несправедливость прежних в сем слухов… вот предмет и цель ныне изложенных мною записок»{81}.

Судя по использованному в работе Хлебникова извлечению из журнала Хромченко, судно «Головнин» находилось в заливе Добрых Вестей в тот момент, когда туда прибыл на боте лейтенант А.П. Авинов, в задачу которого также входили поиски старого русского поселения. Таким образом, открытый Корсаковским и Устюговым в 1819 г. залив Добрых Вестей неизменно привлекал пристальное внимание исследователей, искавших разгадку тайны старинного русского поселения. Можно лишь предполагать, что выводы Хромченко могли быть основаны также и на материалах опроса местных жителей, произведенного Авиновым. Остановимся подробнее на них и на плавании Авинова. 

Плавание лейтенанта А.П. Авинова 1821 г.

Отряд Авинова в составе штурманского помощника Коргуева, натуралиста Ф.И. Штейна и девяти человек команды был составной частью «северной дивизии» кругосветной экспедиции на шлюпах «Открытие» и «Благонамеренный» (1819–1822) во главе с капитаном М.Н. Васильевым. Экспедиции предстояло продолжить поиски Северо-Западного прохода, а на долю отряда Авинова выпала задача обследовать на боте американский берег между мысами Ньюэнем и Дарби, попутно уточнив сведения о старинном русском поселении, собранные Петром Корсаковским в 1818 и 1819 гг. Таким образом, и районы, намеченные для обследования, и цели работы отрядов Хромченко — Этолина и Авинова почти совпадали. Зимой 1820/21 г. в Ново-Архангельске был собран доставленный туда кругосветной экспедицией в разобранном виде бот, на котором лейтенанту Авинову предстояло осуществить плавание.

В предписании, полученном Авиновым от начальника экспедиции Васильева, говорилось: «От Американской компании в 1818 и в 1819 годах были предприняты экспедиции на байдарках из Кадьяка в Бристольскую губу и к северу; они не дошли до реки Кускохан, лежащей к северу от мыса Невенгама (Ньюэнема. — С. Ф.), на один день ходу; много раз виделись с жителями тех мест, кои будто говорили им, что к северу по сему берегу живет народ, особенный от американцев, и по всем их рассказам походят на русских. Вы, бывши на самом месте, не упустите узнать о сем истину. Переводчик Климовский был также в сей экспедиции»{82}.

Креол А.И. Климовский, спутник Корсаковского по походу 1818 г., участвовал в плавании на шлюпе «Открытие» (1819–1822), и поэтому Авинов мог получить сведения о походе Корсаковского из первых рук.

Плавание Авинова продолжалось с 6 июля по 19 августа 1821 г., и за этот срок был обследован американский берег от мыса Ньюэнем до залива Нортон, после чего маршрут закончился на Камчатке. Приступая к проверке сведений о старинном русском поселении, Авинов и натуралист Штейн имели также возможность записать наблюдения начальника Ново-Александровской крепости на реке Нушагак Колмакова, участника похода Корсаковского 1818 г.

Судя по рассказу Колмакова{83}, люди, живущие на берегах Кускоквима и приезжавшие в Ново-Александровскую крепость для торговли, имели вещи европейского происхождения: так, он видел у аборигенов «переломленный крест, что одна девка носит на лбу», медную табакерку со знаком «А» (как мы полагаем, с монограммой Александра I), а также медный таз, по предположению Колмакова, принадлежавший ранее русскому священнику, убитому индейцами на Кускоквиме. Колмаков считал, что предметы эти попадали к аборигенам от служащих Российско-Американской компании (в частности, кускоквигмюты упоминали служащего компании Лебедева), но, возможно, речь шла о компании Лебедева-Ласточкина, производившей торгово-обменные операции в Кенайском заливе. Однако сами кускоквигмюты уверяли Колмакова: якобы все названные предметы были получены ими от «тех белых людей», о которых начальник крепости на Нушагаке неизменно расспрашивал всех приходивших с севера. «Один из диких говорил, — записал Колмаков, — что надобно идти лето и зиму до белых людей… Перегон к ним речками, и во многих местах байдарки переносят берегом, и показали идти на ост». Вывод Колмакова был категоричен: «дикие рассказывают все разное, единственно чтоб только вымыслить» (л. 324).

Однако ближе к истине, на наш взгляд, было бы предположение, что «белые люди» из рассказов аборигенов действительно жили на востоке, во владениях Компании Гудзонова залива, и в 20-х годах XIX в. уже невозможно было отыскать следы легендарной русской колонии на Аляске.

В заливе Добрых Вестей Авиновым был записан еще один рассказ жителей «реки Найнгак»{84}. Два аборигена, братья тойона, жившего на «Кускоквиче» (Кускоквиме), прибыли в залив из ближайшего северного селения и были приглашены А.П. Авиновым на бот. Они знали лишь о своих соседях на юге — «аглахмутах» — аглегмютах и на севере — «куихпасцах» — жителях Квихпака, с которыми у них был единый язык. На вопросы Авинова о народах, обитающих севернее Квихпака, информаторы сообщили со слов квихпахцев, что «к северу за рекой [Квихпак] есть жители, с которыми куихпасцы часто войну ведут» (л. 324 об.). На северо-востоке, по их сведениям, «во внутрь есть много селений, но имен их не помнят, по большей степени селения находятся на реках и при устье оных» (л. 324 об.). О наличии у информаторов сведений о русских свидетельствовал тот факт, что в их словаре для обозначения русских (по-видимому, представителей Российско-Американской компании) имелся термин «кашат», что означало «мудрый». Однако непосредственного общения с русскими они не имели и лишь со слов стариков сообщали, «будто лет за тридцать» (т. е. в начале 90-х годов XVIII в.) с берега видели одно парусное судно.

Как видно из этих опросов, сведения носили самый общий характер. Материальная же культура аборигенов претерпела столь сильные изменения за время длительных торговых контактов с русскими (непосредственно или через чукчей), что обнаруженные в употреблении у местных жителей предметы русского производства не могли служить основанием для утверждения, что последние происходят от некоих русских, якобы живущих в Америке с давних пор.

Естественно, что к моменту сбора информации в 1818 — 1821 гг. следы раннего русского поселения должны были быть безвозвратно утрачены. Тем не менее вывод, сделанный Васильевым на основании наблюдений Авинова, представляется нам излишне категоричным. «Авинов, — говорилось в журнале плавания шлюпов «Открытие» и «Благонамеренный», — собрал достоверные сведения от тамошних жителей, что по всему американскому берегу к северу, сколько им известно, обитает один народ. Показания же бывшей в сих местах береговой экспедиции 1818 и 1819 годов, предпринятой Американской компанией из Кадьяка, будто к северу от реки Кускохан по матерому берегу живет какой-то европейский народ, оказались совершенно ложны»{85}..

На основании тщательных архивных изысканий историк Российско-Американской компании П.А. Тихменев также пришел в 1861 г. к заключению о «совершенной неосновательности предположения о существовании потомков казаков в Америке»{86}.

Предположения о поселении на Хеуверене

Нетрудно заметить, что все экспедиции, отправлявшиеся на поиски раннего русского поселения, ставили своей целью пройти к бухте, носящей ныне наименование Порт-Кларенс, куда, минуя систему каналов, впадает река Кузитрин.

Район бухты Порт-Кларенс был исследован английским капитаном Ф.В. Бичи, отправленным на судне «Блоссом» (1826—1828 гг.) с целью поисков Северо-Западного прохода. В этнографических записях Бичи, заслуженно высоко оцененных Рей, нет никакого упоминания о раннем поселении русских в этом районе. Однако на составленной Бичи карте полуострова Сьюард обозначено селение Ков-е-рок (на северо-восточном берегу Гавани Грантлэ, у входа в протоку Туксук) условными знаками в виде треугольников, увенчанных крестами: три таких знака показаны чуть северо-западнее Ков-е-рока, еще два знака — к востоку от него, на северном берегу намеченного пунктиром озера Имурук; надпись, начертанная около пунктира, поясняет: «по сведениям туземцев»{87}.

Загоскин, используя для составления своей «Карты Российских владений в Америке (1844–1846 гг.)» карту Бичи, перенес и условные обозначения в виде треугольников с крестами, опустив, правда, имевшиеся при них немногочисленные пояснительные надписи{88}. Черненко, изучая карту Загоскина, упустил из виду указание составителя на использование им карты Бичи, и, по-видимому, поэтому возникло ошибочное предположение, якобы треугольники с крестами на полуострове Сьюард есть не что иное, как обозначение раннего русского поселения. Ошибался Черненко и тогда, когда утверждал, якобы на морских картах середины XIX в. такими условными знаками обычно показывали часовни или молитвенные дома{89}. На самом деле на морских картах (русских и английских) до 1910 г. треугольник, увенчанный крестом, являлся схематическим изображением отдельно стоящего «знака» или «отличительного дерева», в то время как часовни изображались на этих картах в виде прямого креста{90}. Вполне понятно поэтому, что в описании Загоскина нет ни слова о каких-либо русских поселенцах, обитавших в районе Кузитрина. Нет, к сожалению, никаких сведений о русском поселении и в описании частично обследованного Загоскиным залива Нортон, хотя об интересующей нас реке Коюк (у Загоскина эта река названа «Квынхак») говорится, что по ней проходил торговый путь между заливами Нортон и Коцебу.

Между тем, как было отмечено нами выше, на карте сотника Ивана Кобелева 1779 г. русское поселение показано именно в среднем течении реки, именуемой ныне Коюк и впадающей с северо-востока в залив Нортон. После того как в этом районе в 1778 г. побывал Кук, пытавшийся проникнуть в самый северо-восточный угол залива — губу Нортон, ни один из известных мореплавателей в течение первой половины XIX в. не исследовал эту территорию. В 1821 г. в заливе Нортон были капитаны М.Н. Васильев и Г.С. Шишмарев, важные открытия сделали там Хромченко и Этолин, но они не подходили к Коюку, где, по нашему предположению, следовало бы искать следы раннего русского поселения. М.Д. Тебеньков, в качестве гидрографа проводивший в 1831 г. съемку в Нортоновском заливе, также отмечал, что «только в 1830 г. берега залива Нортон (за исключением, однако же, его вершины) стали известными несколько подробнее по великому множеству наблюдений, сделанных с того времени мореходцами Российско-Американской компании»{91}.

Поэтому предположения о существовании раннего русского поселения на Хеуверене не столь безосновательны, на наш взгляд, как полагал Тихменев. Неудачи же поисков поселения, как было показано нами выше, определялись (наряду с другими причинами) неточным определением предполагаемого района поселения, ибо поселение (или следы его) надо было искать не в бухте Порт-Кларенс, а в глубине залива Нортон.

Легенда о поселении «чириковцев» на американском берегу

Едва ли могли предполагать В. Беринг и А. Чириков, разыскивая в сибирских архивах материалы о старом русском поселении на Северо-Американском материке, что их собственное плавание к Америке 1741 г. положит начало новой легенде о еще одном постоянном русском поселении.

Широко освещенная в географической литературе история высадки членов команды пакетбота «Св. Павел» на американский берег, согласно рапорту Чирикова в Адмиралтейств-коллегию от 7 декабря 1741 г.{92}, вкратце сводится к следующему.

18 июля 1741 г., после того как пакетбот «Св. Павел» в течение двух суток шел вдоль Американского материка от 55° 36' с.ш. на север (до 58° с.ш.), Чириков решил для «надлежащего о земли разведывания» высадить на берег штурмана Авраама Дементьева с десятью членами команды. Отбывающим с судна членам экипажа для подарков местным жителям выдали «один котел медный, один котел железный, двести корольков (бусы. — С. Ф.), три бакчи шару (?), один тюнь китайки, одну пятиланную (?) камку, пять гомз и бумашку игол… десять рублевиков». Все моряки были вооружены и имели с собой небольшую медную пушку и две сигнальные ракеты.

В течение шести дней с берега не было никаких сообщений. Полагая, что причиной столь долгого отсутствия является неисправность бота, Чириков 24 июля 1741 г. отправил на помощь отряду на малой лодке плотника и конопатчика с необходимым инвентарем, «а для свозу оных возымел самовольно желание боцман Сидор Савельев да в прибавок для гребли дан в помощь матроз Фадеев, которой также сам на берег похотел ехать». На следующий день из залива, куда были отправлены «чириковцы», вышли две лодки местных жителей. Меньшая, с четырьмя гребцами, на одном из которых было красное платье, находилась на значительном расстоянии от пакетбота, когда люди в ней «встали на ноги и прокричали дважды: агай, агай и махали руками и тотчас поворотились и погребли к берегу». Многочисленные знаки дружелюбия, изъявленные находившимися на «Св. Павле» членами команды, не дали результатов. Нежелание аборигенов приблизиться к пакетботу было расценено Чириковым как прямое доказательство того, что «с посланными от нас людьми от них на берегу поступлено неприятельски: или их побили или здержали». Трагизм утраты 15 членов команды усугублялся потерей возможности снова высадиться на берег из-за отсутствия обеих лодок. 27 июля 1741 г., находясь на 58° 21’ с.ш., Чириков на совете офицеров, учитывая трудности обратного пути и ограниченный запас пресной воды, принял тяжелое для всех, но неизбежное решение прервать ожидание и взять курс на Камчатку.

Чириков на основании произведенной им 24 июля 1741 г. обсервации отметил в журнале место высадки А. Дементьева с 14 членами команды — 57° 50'. В связи с этим, как полагает Д.М. Лебедев, большинство исследователей местом высадки считают залив Лисянского (57° 50' 5” с. ш.) на острове Якоби (северо-западный островок в группе архипелага Александра, лежащий несколько севернее острова Баранова и южнее материковых заливов Якутат и Льтуа). Лебедев, исходя из расположения пеленгов, описания ориентиров, а также прокладки пути по журналу «Св. Павла» 1741 г. на современную карту, пришел к выводу, что высадка состоялась на острове Якоби, в бухте Таканис (57° 53' 5” с. ш.), что составляет разницу с координатами Чирикова всего в 3' с небольшим{93}.

Лучшие умы XVIII в. волновала судьба отряда Дементьева. В 1763 г. М.В. Ломоносов высказал предположение, что «естьли бы достать жителя земли, что лежит против Чукотского носу, то бы весьма уповательно было получить известие о тех россиянах, кои на западном Американском берегу Чириковым потеряны»{94}.

Лейтенант Кинг с сожалением писал, что кораблям третьей экспедиции Кука 2–3 мая 1778 г. не удалось приблизиться к американскому побережью на 56° с.ш. Кинг основывался на данных Г.Ф. Миллера, который полагал, что именно на этой широте высадился отряд Дементьева. «Гуманности ради, — добавлял Кинг, — надо надеяться, что те из 15 человек, которые еще живы, ничего не узнают о наших кораблях, приходивших к здешним берегам, и не разочаруются столь жестоко в своих мечтах вновь попасть на родину»{95}.

Необходимость уточнения района высадки «чириковцев» вызвана тем, что впоследствии «встречи» с ними (или их потомками) отмечались на американском побережье на протяжении в несколько сотен миль приблизительно от залива Льтуа до устья реки Колумбия.

Легенда об их поселении неизменно сопутствовала всем мореплавателям, отправлявшимся к Тихоокеанскому побережью Америки, и на многих русских картах последней четверти XVIII в. обозначено «место высадки» на американский берег Авраама Дементьева с командой. Так, на рукописной карте 1781 г. на американском берегу показана «в ширине 53° 20' длины 240° 45' бухта, а сколь далеко простирается, за мелкостию воды неизвестно… У сего места были 1741 году капитан Чириков, а в 1774 году Гишпанский королевский фрегат и нашли белых и белокурых индейцев»{96}.

Аналогичное упоминание о встреченных в 1774 г. испанцами «белых и белокурых индейцах» на 53° 20' с.ш. имеется и на другой рукописной «Генеральной географической карте, представляющей Иркутскую губернию… собранной с разных описаниев в Иркутске 1797 года»{97}.

Упоминание на русских картах об испанской экспедиции не случайно. Испанцы, обеспокоенные усилением в 70-х годах XVIII в. активности русских в тихоокеанских водах, предприняли в 1774 г. первое плавание из Сан-Бласа на север. Хуан Хосе Перес Эрнандес и Эстеван Хосе Мартинес на фрегате «Сантьяго» доходили, как полагает Г.Р. Вагнер, приблизительно до 55° с.ш., открыв по пути на север землю, названную впоследствии островом Ванкувер, и вход в залив Нутка (на этом же острове). По описанию этого путешествия Вагнер установил, что испанцы имели контакты с местными жителями в нескольких местах. Впервые это произошло в проливе между островами Ванкувер и Мосби, где к судну приблизились 15 индейских каноэ и состоялись незначительные торговые операции, при которых выяснилось, что среди индейских товаров имелись изделия из меди. Высадка на берег не состоялась из-за сильного ветра. Однако в другом случае, когда испанское судно имело стоянку, как полагает Вагнер, у входа в залив Нутка (49° 30' с.ш. по исчислению Мартинеса), контакты с местными жителями могли быть более длительными. Ссылаясь на статью от 29 мая 1776 г. (в июльском номере «Annual Register»), Вагнер сообщает, что индейцы, встреченные испанцами в 1774 г. на американском берегу (координаты не указаны), «были приветливы в обращении, чисты одеждой, с ними легко было вступать в торговые сношения, однако они оказались совершеннейшими идолопоклонниками и никогда прежде не общались с европейцами». На основании другого источника («Summary observations…», 1776) Вагнер более определенно указывает, что испанцы в 1774 г., высадившись на берег в 55° 49' с. ш., «обнаружили здесь цивилизованных людей, приятных на вид и привычных носить одежду»{98}. Хотя в приведенных выше источниках нет упоминания о том, что эти индейцы оказались «белыми и белокурыми», надо полагать, на русских картах 1781 и 1797 гг. нашла отражение именно описанная выше встреча.

Г. Бэнкрофт полагал, что испанцы в июле 1774 г. доходили приблизительно до 55° с.ш. и высаживались на островах Королевы Шарлотты. Там, отмечал Бэнкрофт, они видели у местных жителей старый штык и какие-то орудия, изготовленные из железа. Ссылаясь на рукописную «Сводку данных» Франсиско Антонио Моурелье — известного испанского мореплавателя, в молодости принимавшего участие в испанских экспедициях в северной части Тихого океана, Бэнкрофт изложил его версию происхождения этих предметов у местных жителей на месте высадки испанцев. Моурелье предполагал, что указанные предметы сохранились от «чириковцев», оставшихся в 1741 г. на американском берегу и переселившихся впоследствии в эти места. Однако Моурелье не исключал также возможности проникновения этих, как он полагал, русских предметов на американский берег и по цепи Алеутских островов, от племени к племени, и затем через Кадьяк, отстоящий от места находки изделий всего на 800–1000 миль{99}.

Можно, на наш взгляд, согласиться с предположением Моурелье, согласно которому указанные предметы первоначально принадлежали высаженным на американский берег в 1741 г. «чириковцам».

Предположение это находит подтверждение в материалах «Архива Индий» в Севилье, изученных испанской исследовательницей Э. Вила-Вилар в 1966 г. В частности, она приводит письмо вице-короля Новой Испании Букарели из Мехико в Мадрид от 26 ноября 1774 г., в котором тот ссылается на дневниковые записи Эстевана Хосе Мартинеса — второго кормчего экспедиции Хуана Хосе Переса Эрнандеса. Согласно дневнику Мартинеса, испанские корабли были занесены бурей далеко на северо-запад к «высокой земле», выступ которой наименован был ими мысом Санта-Маргарита, а находившаяся там же бухта — Санта-Мария-Магдалена (55° 30' с.ш.) была, по предположению Мартинеса, тем местом, где в 1741 г. оставил на берегу своих людей Чириков. Сам Букарели, однако, считал, что экспедиция Переса в июле 1774 г. зашла на север несколько дальше, нежели это показал Мартинес, а именно до 55° 49' с. ш., и в тех местах испанцы беседовали с индейцами, подошедшими к кораблям на своих каноэ. Возможно, отмечал Букарели, эти индейцы были теми людьми, которые встречались с русскими в 1741 г., и доказательством тому могли служить обломки штыка или шпаги, замеченные испанцами в одном из каноэ{100}.

Письменные и картографические материалы экспедиции Переса 1774 г. были изучены в Мадриде в июне 1775 г. экспертом Висенте Досом, который сопоставил маршрутные указания Чирикова и Переса. При этом Дос полагал, что Чириков в 1741 г. дошел до пункта 55° 36' с. ш. и 218° в. д. от Гринвича, а Перес был в широте 55° 40' и в долготе 211°. Разница в определениях долготы, составившая приблизительно 40 лиг, объяснялась, по мнению Доса, неточностью определения долгот на море, и Дос полагал, что Перес в июле 1774 г. был как раз в тех местах, где в июле 1741 г. оставил на берегу своих людей Чириков. Дос подтверждал также эту версию упоминанием об обнаруженном испанцами в этом месте у коренных жителей обломке железного штыка{101}.

Таким образом, согласно испанским источникам XVIII в., место встречи испанцев в 1774 г. с американскими индейцами, у которых были обнаружены железные обломки штыка или шпаги, находилось приблизительно между 55° и 55° 49' с. ш. Расстояние между этим местом и местом высадки Дементьева (по определению Лебедева — 57° 53' 5” с.ш.) не превышает 2–3° по широте (150–200 миль). Надо полагать, за 33 года, отделявшие экспедицию Переса от экспедиции Чирикова, обломки железного русского изделия — штыка или шпаги — в условиях оживленной межплеменной торговли американских индейцев могли «переместиться» к югу на такую дистанцию.

Сообщения о находках нашли отражение и в русских источниках. В 1790 г. иркутский генерал-губернатор И.А. Пиль, с тревогой рапортуя Екатерине II о прибытии на Уналашку летом 1788 г. двух испанских судов под командованием Эстевана Хосе Мартинеса и Гонсало Лопеса де Аро, сообщал сведения о первом плавании испанцев 1774 г.: «Главный из экспедиции (1788 г. — С. Ф.) оной начальник дон Мартинец был еще в 774 году у берегов Америки, где со стороны России в 741 годе имел плавание капитан Чириков, находил вещи, от него тамо островитянам оставленные»{102}.

Находка на американском берегу предметов русского происхождения ставила вопрос о границе между владениями России и Испании на Северо-Американском материке. Моурелье полагал, что в случае, если найденные испанцами в 1774 г. предметы русского производства принадлежали прежде «чириковцам», оставшимся в 1741 г. в Америке, то «южная граница русских владений на Аляске идентична северной границе испанских территориальных претензий, основанных на праве открытия»{103}. Судя по приведенным нами выше надписям на русских картах 1781 и 1797 гг., в России склонны были считать, что место встречи испанцев в 1774 г. с «белыми и белокурыми индейцами» находилось более чем на два градуса южнее — в 53° 20' с.ш. — и якобы именно в этих местах высадились «чириковцы» в 1741 г.

Однако в еще одном документе (так называемом «Кратком содержании о приобретении земель Америки 1788 года») показано, что штурман Дементьев со «служителями» были оставлены в 1741 г. якобы у мыса Чирикова, в 56° с. ш. Причем, по утверждению служащих Шелихова, им встретились в 78 верстах к северу от мыса Чирикова, в заливе Якутат, 170 индейцев во главе с тойоном Ильхаком, «из коих много было белолицых и русоволосых, почему заключено было, что сии люди потомки штурмана Дементьева и 12-ти (вместо 14. — С. Ф.) матросов, оставленных на берегу капитаном Чириковым — в 1741 году»{104}.

Таким образом, в русских источниках второй половины XVIII в. район высадки «чириковцев» обозначался в различных местах Американского материка — между 56 и 53° 20' с.ш., ибо уже с конца 80-х годов XVIII в. притязания русского правительства распространялись значительно далее на юг, нежели 55° 2Г с.ш. (где в 1741 г. Чириков впервые увидел американский берег).

В 1787 г. иркутский генерал-губернатор И.В. Якобий предлагал Екатерине II проект занятия компанией Голиковых — Шелихова американского побережья у самого устья реки Колумбия: «по крайней мере под 47-м степенем широты, ежели далее не можно», с тем, чтобы построить там крепости, «которые бы имели вид настоящих укреплений»{105}.

В мае 1799 г. незадолго до подписания Павлом I жалованной грамоты, определявшей привилегии Российско-Американской компании, глава русской духовной миссии на Аляске архимандрит Иоасаф, уточняя границы занятых компанией территорий, писал: «…а промысел компанией) производится до о. Ситхи, на коем гора Ешом (Эджкомб. — С. Ф.) от англичан именуемая, торговля и описание берегов на северо-восток и восток простерты до того самого места, где приставал прежних экспедиций в 742-м году российский мореходец Чириков и оставил квартирмейстера Дементьева с 12-ю человеками (в 1741 г. было оставлено вместе с Дементьевым всего 15 человек. — С. Ф.), но границ никаких еще до самой Нотки или залива короля Георгия положено не было»{106}.

Район реки Колумбия, по конвенции 1790 г. находившийся в общем владении Англии и Испании, с 1804 г. стал объектом спора между Англией и Северо-Американскими Штатами, которые лишь в 1846 г. заключили договор, фиксировавший границу между ними по 49° с.ш. Этот район привлекал также внимание и русского правительства[13].

Как известно, все попытки Резанова в 1807 г. войти на «Юноне» в устье Колумбии, как и повторная попытка служащего Российско-Американской компании Тимофея Тараканова в 1808 г. завязать торговые сношения с аборигенами в районе реки Колумбии, окончились неудачей. Тем не менее в разгар конкурентной борьбы между американской пушно-торговой компанией Д.Д. Астора и английской Северо-Западной меховой компанией в 1817 г. Российско-Американская компания решила предпринять дипломатические шаги, с тем чтобы обосновать и свои претензии на этот плодородный район.

В качестве аргумента для обоснования русских притязаний на Северо-Американское побережье в районе 48–49° с.ш. был использован документ, якобы подтверждающий первозаселение этого места русскими в лице «чириковцев» в 1741 г. Этим документом послужила «Реляция о путешествии в Калифорнию одного гишпанского судна», сообщение о которой присланная в Петербург при донесении от 26 февраля (9 марта) 1789 г. русским послом в Мадриде (1774–1794) С.С. Зиновьевым. Как явствует из письма главного правления Российско-Американской компании главному правителю российских колоний в Америке Л.А. Гагемейстеру от 26 апреля 1817 г.{107}, «Реляция» была обнаружена в архиве министерства иностранных дел неким министерским служащим, который подготовил извлечение из «Реляции». Как говорится в письме главного правления, министерский служащий, «сочинивший оную записку, по огромности самого дела, не мог сделать из него подробнейшего извлечения» (л. 87). В нескольких строках «сочинитель» изложил «суть» открытия, якобы сделанного испанской экспедицией в 1788 г.: «Пакетбот, именуемый Сент-Шарль под командою г-на Гаро (так в русском переводе, по-видимому, под влиянием французского языка, наименованы пакетбот «Сан-Карлос» и его капитан Гонсало Лопес де Аро. — С. Ф.), отправившись с пристани СентБлас к северному берегу Америки, нашел там пристань, населенную русскими, кои,как из последствия сей экспедиции видно, что имеют на сей части берега около осьми селений под 48 и 49 градусами широты норда и от 16 до 20 семейств, составляющих 462-а человека русских» (л. 89).

И хотя в том же письме Гагемейстеру главное правление Российско-Американской компании определяет место высадки «чириковцев» между 57 и 58° с. ш., оно охотно принимает и развивает версию, созданную якобы «по уверению гишпанца Гаро», будто бы «чириковцы» были найдены испанцами в 1788 г. «поселившимися уже между 48 и 49 градусами, и должно полагать, при Георгиевском заливе в параллели с Нуткою, выше Колумбии» (л. 87 об.). В письме недвусмысленно сказано, что для главного правления «важно не только отыскать и открыть сих людей, но важнее еще то, чтоб через отыскание их определить и черту Российского занятия, которая теперь (в 1817 г. — С. Ф.) почитается только до 52-ого градуса» (л. 87 об.).

Упоминание в письме о сохранившейся в петербургском архиве переписке между Екатериной II и испанским королем, в которой якобы король Испании «отозвался, что те русские, хотя и на его земле поселились, но он ей уступает эту землю для тех поселенцев ее подданных» (л. 87 об.), показывает, что Российско-Американская компания искала более весомое подтверждение своим территориальным притязаниям.

Мы пока не можем установить, в какой степени «извлечение» из присланного Зиновьевым документа соответствовало подлиннику. Ведь там речь могла идти о восьми реально существовавших в 1788 г. на 58–59° с.ш. русских поселениях с населением в 462 человека, о которых сохранились подробные записи в материалах экспедиции де Аро — Э.Х. Мартинеса. Несомненно одно: то ли с умыслом, то ли по необъяснимой небрежности, в «извлечении» координаты реальных русских поселений на Кадьяке, Уналашке и в других пунктах, лежащих в 50-х широтах, были смещены в 40-е широты.

Протесты испанцев против занятия русскими земель к северу от залива Сан-Франциско, активность англичан и американцев в районе реки Колумбия заставили Российско-Американскую компанию искать защиту у русского правительства. В августе 1817 г. главное правление обратилось к министру иностранных дел графу К.В. Нессельроде с ходатайством испросить высочайшую санкцию на дальнейшее пребывание русских в селении Росс (селение в Верхней Калифорнии было основано в 1812 г.) и на проведение более активных поисков «чириковцев» на 48–49° с.ш.{108} «Когда сии русские, в Америке обитающие более 70 лет, будут отысканы и найдены в таком состоянии, что их по привычке к тамошнему климату и хорошей населенности должно будет для пользы Отечества оставить там же, уповательно, что Гишпанское правительство не оставит так же присвоить и эту землю, на которой они живут», — писало главное правление, с осуждением отвергая претензии испанцев (л. 146).

15 марта 1818 г. главное правление, ссылаясь на извлечение из «Реляции», присланное Зиновьевым, отправило в Ново-Архангельск повторный приказ Гагемейстеру срочно организовать поиски «чириковцев»{109}. В 1821 г. такой же приказ был адресован занявшему пост главного правителя колоний М.И. Муравьеву.

Инструкцией морского министерства, составленной в 1819 г. для «северного отряда» кругосветной экспедиции под начальством М.Н. Васильева, также предписывалось, «если время и обстоятельства позволят… осмотреть пролив Фукас и… стараться получить верные сведения о российском поселении, оставшемся в окрестностях оного из людей экипажа Чирикова, оставшихся на сем берегу»{110}. Надо полагать, «пролив Фукас» — это пролив Хуан-де-Фука (между островом Ванкувер и Американским материком) севернее устья реки Колумбия.

Ни одно из этих наставлений не было выполнено, и версия о русском поселении из 462 человек на Американском материке в районе 48 и 49° с. ш., ошибочно приписываемая де Аро, не нашла, да и не могла, по нашему мнению, найти подтверждения.

Немецкий исследователь Э. Фёлькль справедливо отметил, что де Аро и Мартинес писали о посещении ими в 1788 г. русских поселений, лежащих на 58 и 59° с.ш., причем испанские мореплаватели со слов Е.И. Деларова (поверенного Шелихова на Кадьяке) указали, что именно в этих реально существующих поселениях в 1788 г. насчитывалось 462 человека. По мнению Э. Фёлькля, данные де Аро были превратно истолкованы в России, и район 48–49° с. ш. (вместо 58 и 59° с. ш.) умышленно назван был местом поселения «чириковцев», хотя для этого не было никаких оснований. Эти ложные сведения, пишет Э. Фёлькль, явились желанным аргументом для подтверждения русских притязаний на территории, находящиеся к югу от 55° с.ш. (где, согласно «Привилегиям» Российско-Американской компании 1821 г., проходила граница русских владений). Этими же сведениями оперировал в дискуссиях по вопросу о границах в бассейне Тихого океана русский посол в США П.И. Полетика в 1822 г.{111}

В комментариях и примечаниях Ф.А. Голдера к американскому изданию дневников Чирикова подробно рассматриваются данные многочисленных поисков следов пропавших участников экспедиции; Голдер анализирует расспросные сведения, восходящие к XVIII–XIX вв., а также материалы обследований, предпринятых американскими этнографами в 1901 — 1922 гг. Окончательный его вывод таков: «Исчезновение чириковских людей останется одной из неразрешимых загадок Севера, и их судьба никогда не будет выяснена сколько-нибудь достоверно»{112}.

Кенайская находка

В 1937 г. партия главной службы землеустройства департамента внутренних дел США, производя на Кенайском полуострове землемерные работы, неожиданно натолкнулась на остатки какого-то древнего поселения.

В 1939 г. в «Путеводителе по Аляске» М. Колби (с предисловием губернатора Аляски (1934–1939) Джона В. Троя) появились на этот счет некоторые подробности{113}. В частности, сообщалось, что близ селения Касилова найдены остатки поселения под слоем, возраст которого определялся по крайней мере тремя столетиями. При частичных раскопках были обнаружены 31 хорошо сохранившийся дом, каждый около 15 х 25 футов и высотой 14 футов. Стены помещений, приблизительно четырехдюймовой толщины, были сложены из прибрежного песка, кирпичей, бревен и дерна. В центре каждого дома имелся очаг. Само поселение находилось на расстоянии «многих миль» от берега. И хотя к моменту раскопок в указанном районе аборигенным населением были в основном кенайцы (индейцы-танаина группы атапасков), высказывались предположения, что в прежние времена там обитали эскимосы, хотя, по мнению автора путеводителя, нет никаких данных о том, что эскимосы проникали так далеко на юг.

Последний довод Колби — о том, что эскимосы никогда не проникали так далеко на юг в районе Кенайского полуострова, — не совсем точен, ибо, как известно, вся восточная часть Кенайского полуострова и побережье Чугатского залива (залив Принс-Вильям) являлись районом обитания эскимосов «чугачей», а еще южнее, на острове Кадьяке, обитали эскимосы «коняги». Таким образом, если землеустроители, открывшие на Кенае поселение, считали, что его постройки по типу ближе к эскимосским, нежели к постройкам атапасков, то это предположение, на наш взгляд, отнюдь не лишено вероятности.

Сведения о кенайской находке из путеводителя Колби были прокомментированы в 1944 г. еще одним американским автором — Т.С. Фаррелли в статье «Затерянная колония Новгорода на Аляске»{114}. Упоминание о трехсотлетней давности найденного поселения навело Фаррелли на мысль, что именно об этом поселении говорилось в письме русского миссионера на Аляске Германа к настоятелю Валаамского монастыря, написанном 22 мая 1795 г. Текст письма монаха Германа, заимствованный из издания Валаамского монастыря и опубликованный в переводе на английский в США в 1934 г. (исходные данные изданий не указаны), приведен в статье Фаррелли. При этом особое внимание уделено той части уже упоминавшегося нами ранее письма монаха Германа, где тот привел сведения, полученные им от прибывших на Кадьяк с Американского материка промышленных людей компании купца Лебедева-Ласточкина. Они сообщили, что интересующие Германа издавна проникшие на Аляску «те русские люди от них близко, и хотя они с ними не видались, но очень слышно…». Из этого Фаррелли сделал вывод, что древнее русское поселение (как он заключил из письма монаха Германа, якобы основанное новгородцами, бежавшими из родных мест около 1571 г., в царствование Ивана Грозного) находилось на Кенайском полуострове в непосредственной близости от возникших там в 80-х годах XVIII в. поселений компании Лебедева-Ласточкина. Таким образом, возраст поселения, найденного в 1937 г. на Кенае, по мнению Фаррелли, исчисляется тремя с половиной столетиями, что, как мы видим, несколько расходится с датировкой, приведенной в путеводителе Колби.

По мнению Фаррелли, в описании Кенайского поселения у Колби крайне неясно указано месторасположение объекта: поселение находилось «вблизи» Касилова, стоящего в устье реки Касиловой, и в то же время располагалось на расстоянии «многих миль» от береговой черты залива Кука. Тем не менее Фаррелли заключил, что такое географическое описание не противоречит тем строкам из письма монаха Германа, где упоминается большая богатая рыбой река, на берегу которой русские, попавшие в Америку в давние годы, якобы построили свое селение.

Примерный возраст поселения, по мнению Фаррелли, мог бы быть научно определен по мощности древесных остатков, а также детритуса (геологического слоя), покрывающего большую часть этого места.

Относительно характера построек Фаррелли пришел к заключению, что размер домов исключает возможность того, что они могли быть эскимосскими, даже если бы эскимосы обитали в этом районе Кенайского полуострова. Эти дома, как он полагает, не могли также быть построены ни алеутами, ни индейцами-атапасками, ни какими-либо другими индейцами, «ибо, насколько это известно, такой тип конструкции (с применением песка, кирпичей, бревен и дерна) не упоминался среди тех типов, которые применялись ими для сколько-нибудь значительных зданий». Если бы, писал далее Фаррелли, имелись какие-либо сообщения, что до появления в этой части Аляски русских там бывали представители каких-либо иных европейских народов, можно было бы предположить, что эти дома построены ими. Предположение об эскимосском происхождении поселения было отвергнуто Фаррелли без каких-либо научных обоснований.

В 1940-х годах советские исследователи помимо сообщения Фаррелли не располагали другой информацией о древнем поселении, найденном в 1937 г. на Кенайском полуострове. В отчете губернатора Аляски за 1937 г. было опубликовано лишь несколько строк о том, что в течение лета отчетного года на Кенайском полуострове, по течению реки Кенай (именовавшейся в XVIII в. Какну), была произведена землемерная съемка подходящих для поселений участков. Однако никакого упоминания об обнаружении древнего поселения вблизи Касилова не имелось{115}.

Основываясь на сообщении Фаррелли, А.В. Ефимов в 1948 г. (и затем в более развернутой форме в 1950 г.){116} также пришел к выводу, что поселение, найденное на Кенайском полуострове в 1937 г., могло быть основано русскими. Анализируя приведенный в статье Фаррелли перечень строительных материалов, он предположил, что к моменту обнаружения поселения сохранились лишь фундаменты построек, изготовленные из морской гальки, засыпанной в ямы, а также кирпичные столбы (так называемые стулья), на которые обычно ставится бревенчатый сруб. Кирпич мог быть также использован и для печей, а дерн — для утепления стен.

Относительно возраста предполагаемого русского поселения Ефимов высказывается с предельной осторожностью. «Версия о новгородской колонии на Аляске, — пишет он, — пока что остается лишь возможной версией. Может быть, она и соответствует истине, может быть, и нет». Однако установленный якобы при раскопках 300-летний возраст поселения, по мнению Ефимова, более соответствует времени исторического плавания экспедиции Попова — Дежнева (1648 г.), когда четыре коча с людьми «пропали без вести» и якобы могли быть отнесены к Кенайскому полуострову.

Версия Фаррелли была также принята в работах Г.А. Аграната 1957-го и 1966 гг.{117}, а предположение Ефимова о поселении «дежневцев» на Кенайском полуострове было использовано в работах В.А. Дивина, Л.А. Файнберга и др.{118} В работе же Л.Г. Каманина «Сибирь и Дальний Восток» без каких бы то ни было ссылок на источники приведено следующее «резюме» о раннем русском поселении на Аляске: «Небезынтересно отметить, — пишет автор, — что тайна исчезновения унесенных бурей двух других кочей дежневской экспедиции в последние годы несколько прояснилась. Американские археологи обнаружили на Аляске остатки рубленых изб (?), построенных в типично русской манере XVI–XVII вв. (?). Обнаружение этих изб в сопоставлении с рассказами индейцев Аляски о живших среди них и неизвестно откуда взявшихся бородатых белокурых людях дает основание предполагать, что, возможно, это были пропавшие в Чукотском море спутники Дежнева, занесенные бурей к северным берегам (?) Аляски. Если этот вывод получит подтверждение в новых, но пока еще неизвестных фактах, то дату русского открытия Северо-Западной Америки придется отодвинуть почти на 100 лет назад — с 16 июля 1741 г. на сентябрь — октябрь 1648 г.»{119}. Мы можем лишь предполагать, что речь идет об указанной в статье Фаррелли археологической находке 1937 г. на Кенайском полуострове.

Однако сведения из другого источника не только существенно расходятся с тем, что писал о кенайской находке Фаррелли, но и ставят под сомнение все его выводы. Мы получили от американского археолога П. Шумахера (Сан-Франциско, Калифорния) ксерокопию краткого отчета инженера-землеустроителя Флойда Г. Беттса окружному инженеру-землеустроителю Отдела съемок в Джуно Г.А. Парксу от 4 декабря 1937 г.[14] Из этого отчета явствует, что интересующее нас поселение было обнаружено 28 апреля 1937 г. геодезистом Г.Г. Торгерсоном и исследовано Ф.Г. Беттсом, который составил схематический план расположения построек с их картографической привязкой. Поселение, говорится в отчете, находилось к северо-востоку от города Касилова, приблизительно в 3,5 мили вглубь от береговой линии залива Кука, и не имело поблизости никаких водных источников. Оно походило в плане на полумесяц, расстояние между концами которого 10 чейнов (660 футов), а ширина — 4 чейна (264 фута). Постройки, количество которых не оговорено, имели, по всей видимости, различную степень сохранности: по остаткам фундаментов некоторых из них можно было легко определить высоту зданий — от 2 до 3 футов, другие имели куполообразное травяное покрытие. Одинаковые по размеру постройки состояли из двух помещений, одно из которых (15 х 20 футов) продольной стороной было ориентировано с севера на юг, а другое примыкало к нему с восточной стороны и имело размер 8x8 футов (измерение производилось по гребню стен). Все двери или предполагаемые выходы были расположены на фронтальной стороне, примерно в середине, но в некоторых случаях входы были отмечены в северо-западных углах (за исключением двух однокамерных построек, не имевших, по-видимому, дверей). Внутри контуров главного помещения одного из домов было обнаружено основание очага, достигавшего в диаметре приблизительно 2,5 фута. Его камни были обожжены и находились на 8 футов ниже поверхности пола. Особое внимание привлекает описание строительных материалов для кладки стен. Вертикальный разрез стен сверху имел слой торфа, преимущественно черного, с корнями растений и с небольшими частицами обугленного дерева (толщина слоя около 4 дюймов), под ним — тонкий слой вулканического пепла (от 0,5 до 1 дюйма), далее — слой земли, темной и плотной (около 5 дюймов), ниже — снова тонкий слой вулканического пепла и под ним — слой буроватой глины (толщиной в 1 фут), являющейся, по-видимому, верхним почвенным слоем. Под этой буроватой глиной залегал мелкий песок на неизвестную глубину. Контрольный шурф глубиной в 6 футов, заложенный у одного из домов, проходил в однородном слое песка. Твердость замороженного грунта не позволила предпринять попытки углубиться в него для более детального изучения. Следует отметить, что, кроме упомянутых обугленных частиц в верхнем слое торфа, нигде в кладке стен не было обнаружено остатков сгнившей или какой-либо иной древесины.

Лесная растительность внутри места поселения по густоте и высоте соответствовала окружающему лесу. Преобладала ель, стволы которой были толщиной от 12 до 28 дюймов.

Возраст поселения был определен приблизительно: внутри контуров стен фундамента одного из домов была срублена самая большая ель толщиной в 14 дюймов, и весьма осторожный подсчет дал примерно 200 годовых колец.

Из приведенного описания видно, что в перечне строительных материалов не было ни кирпичей, ни бревен, упомянутых Фаррелли, а это в свою очередь свидетельствует, что постройки были не русскими, а, вероятно, эскимосскими, ибо трудно представить себе русского человека, строящего себе в еловом лесу постоянное жилище не из этого хорошо знакомого материала. Отсутствие вблизи поселения водных источников опровергает идею Фаррелли, якобы именно на этом месте жили упоминавшиеся в письме монаха Германа русские, версия о которых всегда была неразрывно связана с большой рекой. Однако приведенные выше материалы полевых исследований не могут служить подтверждением и версии, выдвинутой Ефимовым, — о поселении «дежневцев» на Кенайском полуострове.

Таким образом, на основании отчета Флойда Г. Беттса можно прийти к двойственному выводу: 1) Кенайское поселение могло быть основано эскимосами, и к 1937 г. его возраст определялся приблизительно двумя столетиями[15]. 2) Кенайское поселение могло быть не столь древним и насчитывало к 1937 г. не 200 (как полагали изучавшие его землеустроители), а приблизительно 150 лет и было основано в 80-х годах XVIII в. компанией П.С. Лебедева-Ласточкина для хранения компанейских припасов, причем часть построек, возможно, была занята аборигенами, состоявшими на службе этой компании.

На конференции, посвященной 100-летию приобретения США у России Аляски, проходившей в Анкоридже в июне 1967 г., один из крупнейших специалистов по истории Русской Америки профессор Ричард А. Пирс (Кингстонский университет, Онтарио, Канада) высказал мысль, что версия о существовании на реке Касиловой постоянного русского поселения 300-летней давности, якобы основанного пропавшими без вести спутниками С. Дежнева в 1648 г., неправдоподобна. После 1937 г., сказал Ричард А. Пирс, «никто не исследовал место поселения, и следовало бы это сделать хотя бы для того, чтобы внести в решение этого вопроса ясность и навсегда избавиться от нелепой истории о русском поселении, начало которой было положено со времени кенайской находки»{120}.[16]

В ответ на наш запрос о кенайской находке американский археолог Дж.У. Ван Стоун, в течение последнего десятилетия производивший археологические раскопки в местах бывших поселений Российско-Американской компании, а также эскимосских и индейских поселений в Юго-Западной Аляске, писал: «Что касается раскопок (на реке Касиловой 1937 г. — С. Ф.), то я думаю, что никаких «раскопок» не было вообще. Насколько мне известно, поселения на реке Касиловой давным-давно исчезли… Место Николаевского редута на реке Кенай я в свое время показывал посетителям, но я не смог уже найти его в 1953–1954 гг. Я хотел бы более основательно изучить указания на места этих поселений. Дело в том, что мы довольно нерадивы в более тщательном розыске местоположений всех русских постов на Аляске и в использовании всех возможностей для их раскопок»{121}.

Таким образом, подводя итоги, необходимо отметить, что вопрос о существовании раннего русского поселения на Кенайском полуострове все еще остается открытым. Окончательно он может быть разрешен лишь в ходе повторных археологических исследований, которые, к сожалению, до сих пор еще не были предприняты в указанном районе реки Касиловой.

Глава вторая. Постоянное русское население в Русской Америке

Колонизация в Сибири в конце XVI — первой четверти XVIII века

С конца XVI в. начался коренный перелом в истории Сибири. Различные ее области входили в состав Российского государства, в большей или меньшей степени заселялись русскими людьми. На колоссальной территории, в силу резкого различия природных условий, русские поселенцы создавали совершенно разные типы хозяйственного уклада. Те мерки, которые применимы к анализу экономической истории Западной Сибири, не приемлемы по отношению к ее восточным областям, а также к землям, которые русские начали постепенно осваивать с середины XVIII в. к востоку от Камчатки.

По данным В.А. Александрова, во второй половине XVII и в первые два десятилетия XVIII в. численность постоянного русского мужского населения Енисейского и Красноярского уездов возросла вчетверо (с 969 до 4013), причем доля крестьянского населения увеличилась с 34 до 51 процента{122}. Аналогичный рост русского земледельческого населения шел и в других областях юга Западной Сибири и Приангарья, и подобная тенденция сохранилась и в XVIII в., определяя преимущественно земледельческий характер колонизации этих областей.

Совершенно иную картину представляла Восточная Сибирь, включавшая преимущественно беспашенные и малопашенные районы. В.Н. Шерстобоев показал в своем исследовании, что в течение XVII в. Якутский край и Дальний Восток снабжались в основном илимским хлебом. В.Г. Сафронов, изучив состояние русского земледелия на территории Якутии, подтвердил этот вывод. Хлеб в эти районы поступал главным образом из уездов Иркутской губернии, включая верховья Лены{123}. Н.И. Трескин в «Положении о распространении хлебопашества в Иркутской губернии» отмечал, что «вся обширнейшая Якутская область обеспечивается так же, как Охотск и Камчатка, хлебом Иркутского и Нижнеудинского уездов»{124}.

В хозяйственном укладе Восточной Сибири основное значение имела не пашня, а соболиные промыслы. Главным поставщиком наиболее ценных сортов пушнины был в XVII в. Ленско-Илимский край, во второй половине века разделивший эту славу с новыми промысловыми районами Предбайкалья и Забайкалья. Вместе с Енисейским уездом Ленско-Илимский край был важнейшим поставщиком сибирской пушнины на рынки Российского государства. Его значение особенно возросло в 50–60-х годах XVII в. в связи с начавшимся истощением пушных запасов в Мангазейском уезде.

Вполне естественно поэтому, что основой складывавшегося постоянного русского населения Восточной Сибири были первоначально промышленные, служилые и торговые люди. Как показал И.С. Гурвич, они играли в освоении Восточной Сибири своеобразную роль. По подсчетам Гурвича, в годы наибольшего наплыва пришлого населения — в 40–50-е годы XVII в. — на севере Якутии обитало не менее 1200 русских мужчин-промысловиков, занятых добычей соболя на Оленеке, Анабаре, в низовьях Лены, на Индигирке, на Алазее, Яне, Колыме, а также около 100 служилых людей. В целом же в Якутии в 40-х годах XVII в. насчитывалось около 2,5–3,5 тыс. русских промышленных и торговых людей. Со служилыми эту цифру можно увеличить до 4,5 тыс. человек. Таким образом, число промышленных и торговых людей значительно превосходило в этот период число служилых. Субсидируемые крупными предпринимателями — торговыми людьми Великого Устюга, Сольвычегодска и других поморских городов рядовые промышленные и «гулящие» люди сколачивались в артели, фактически представлявшие собой военные отряды со строгой дисциплиной. Гурвич установил, что в 1655 г. в низовья Лены и далее на восток уходило две трети промысловиков, вслед за которыми двигались торговые люди, вывозившие на промыслы муку, холст, сукна и другие товары и скупавшие у промысловиков соболей.

Большая часть пришельцев представляла собой крайне подвижной состав. Гарнизоны острожков и зимовий периодически сменялись: в 30–40-х годах ежегодно, в 40–50-х годах XVII в. служилые люди в дальних зимовьях жили по 3–5 лет. В 50-х годах XVII в., в связи с падением соболиных промыслов, численность промышленных людей сократилась по меньшей мере вдвое. В 70-х годах XVII в. начался затяжной кризис пушной торговли в Сибири в связи с истощением и запустением соболиных угодий в результате хищнического ведения промысла. Многие районы были объявлены закрытыми для промысла. Охота на белку и горностая, мех которых ценился крайне низко, не оправдывала существования поселений в верхнем и среднем течении северных рек, в лесной и лесотундровой зоне. Русские промысловики стали стягиваться к побережью Ледовитого океана. К этому времени на севере Якутии в устьях больших рек имелись небольшие русские промысловые поселения. По подсчетам, проведенным Гурвичем по оброчным книгам, в 70-х годах XVII в. на северных реках Якутии было всего 200–250 промысловиков, большая часть из которых обзавелась семьями и превратилась в постоянное промысловое население. Сокращение числа промышленных людей сопровождалось постепенным ростом численности служилого сословия. В конце XVII в. на северных реках Северо-Востока Сибири жило около 700 русских людей разных сословий (главным образом служилых людей, присланных с семьями из Якутска, а также потомков казаков, или так называемых «казачьих детей», и в меньшей степени — промысловиков) обоего пола, представлявших собой постоянное промысловое население{125}.

К концу XVII в. крупные торговые предприниматели Усолья, Сольвычегодска, Ярославля перестали финансировать артели промысловиков, в связи с чем основная их масса ушла искать себе применения в других районах Сибири. С 1696 г. русские начали осваивать Камчатку, в 1714–1716 гг. был открыт морской путь из Охотска на Камчатку.

Продвижение русских на Алеутские острова и северо-западное побережье Америки. 1743–1799 годы

Таким образом, обстановка, создавшаяся на крайнем Северо-Востоке Азии в конце XVII — начале XVIII в., в значительной мере препятствовала деятельности русских промысловиков. Вместе с тем именно в силу вышеуказанных ограничений в сфере непосредственных интересов русских промышленных и торговых людей оказались земли, открытые в ходе Второй Камчатской экспедиции Беринга-Чирикова, достигшей со стороны России в июле 1741 г. берегов Северо-Западной Америки и впервые положившей на карту на обратном пути к Камчатке некоторые из островов Алеутской гряды. Едва лишь завершилась эта экспедиция, сообщившая сведения о богатейших лежбищах морского зверя на островах Тихого океана — морских бобров, котов, сивучей (морских львов), моржей, как началось стремительное продвижение русских промысловиков вдоль Алеутских островов к Американскому материку. За четверть века, с 1743 по 1768 г., вся эта гряда (кроме островов Прибылова, открытых, по сведениям Хлебникова, в 1786 и 1787 гг.) была обследована, положена на карты и освоена в промысловом отношении экспедициями, на свой риск и страх предпринимавшимися торговыми и промышленными людьми в поисках морского зверя, мягкой рухляди и моржовой кости. В 1764–1769 гг. для уточнения открытий русских промысловиков и приведения в российское подданство жителей открытых островов была отправлена правительственная экспедиция под начальством П.К. Креницына и М.Д. Левашова. Исследования велись только в районе островов Уналашка и Унимак, а также у берегов полуострова Аляска.

Мореходы, передовщики и промышленные люди нанимались к «компанейщикам», подписывая договор на один «вояж», и уходили на промысел на компанейском судне. Это был нелегкий труд. Море, непогода, не всегда надежное судно, голод, цинга и, наконец, опасность встречи с местными жителями.

Отчетливое представление об этапах продвижения русских промышленных экспедиций на Алеутские острова и к северо-западному побережью Америки дает монография Р.В. Макаровой{126}. Автор рассматривает три периода в деятельности русских промышленных на Тихом океане:

1) в 1743–1755 гг. состоялись 22 промысловые экспедиции, причем промысел производился недалеко от Камчатки — на Командорских и Ближних Алеутских островах;

2) в 1756–1780 гг. состоялось 48 экспедиций, в ходе которых были открыты многие острова Алеутской гряды (Кыска, Андреяновские, Умнак, Уналашка, Унимак), полуостров Аляска и остров Кадьяк, при этом к концу 60-х годов XVIII в. резко возросли доходы купеческих компаний от этих вояжей, компании стали более устойчивыми, число промышленных возросло; к концу этого периода завершилось не только открытие всех островов Алеутской гряды, но и полное их промысловое освоение; 3) в 1780–1800 гг. состоялись 22 экспедиции; накопленный русскими промышленными экспедициями опыт мореплавания давал им возможность, двигаясь следом за уходящим от истребления на восток морским зверем, открывать новые острова и отдельные районы Северо-Американского побережья; лишь четыре из указанных экспедиций еще промышляли на Командорских и Ближних Алеутских островах, остальные вели промысел на северо-западном побережье Америки: в Кенайском и Чугатском заливах, на полуострове Аляска, на островах Кадьяке, Афогнаке, Унимаке, а также на богатейших лежбищах морского зверя на открытых в 1786–1787 гг. островах Прибылова.

Как отмечает Макарова, уже в 70-х годах XVIII в. стал заметен процесс сокращения количества компаний, занимавшихся пушным промыслом на Алеутских островах. В 80–90-х годах процесс вытеснения слабых компаний сильными усилился, наметилась тенденция к концентрации и централизации купеческого капитала. Уже к началу 80-х годов XVIII в. на островах Тихого океана действовало всего пять компаний: якутского купца П.С. Лебедева-Ласточкина, тотемского Г. Панова, иркутских купцов Ф. и М. Киселевых, тульского Ивана Орехова и камчатского Луки Алина. В 1781 г. к их числу добавилась компания И.И. и М.С. Голиковых — Г.И. Шелихова «Американская северо-восточная», которой суждено было сыграть решающую роль в деле подготовки и организации Российско-Американской компании. Отличие Американской северо-восточной компании состояло в том, что она создавалась не на один «вояж», а на срок не менее десяти лет, и в ее соглашении компаньонами было зафиксировано намерение «основать на берегах и островах американских селения и крепости».

Создавая постоянные поселения в Америке, пишет Макарова, Шелихов и Голиковы «рассчитывали сократить время и расходы, затрачиваемые на переезд из Камчатки в районы пушного промысла, и улучшить организацию добычи пушнины, что могло быть достигнуто при постоянном составе промышленных людей и при более упорядоченных условиях их быта»{127}.

В самом деле, в связи с отдаленностью промысловых районов продолжительность экспедиций в 80-х годах XVIII в. возросла до 6–10 лет, тогда как на Командорских и Ближних Алеутских островах промысел занимал от 2 до 5 лет. Количество «вояжей» снизилось вдвое против предыдущего периода. Однако идея создания опорных баз в районах промысла морского зверя была не нова и осуществлялась, как мы расскажем ниже, еще в начале 70-х годов XVIII в. другими купеческими компаниями (в частности, компанией И. Орехова) на Уналашке.

Заселение русскими Аляски

В истории заселения русскими Северо-Западной Америки можно выделить три основных этапа: первый — с конца 1743 г. до получения монопольных прав на российские тихоокеанские владения Российско-Американской компанией в 1799 г.; это период деятельности различных русских купеческих компаний (число которых, по подсчету Р.В. Макаровой, достигло 42) и создания первых постоянных русских поселений на островах вблизи Северо-Американского побережья и на самом материке в заливе Аляска; второй этап — с 1799 по 1819 г., когда колонизационные планы русского правительства и Российско-Американской компании были устремлены от залива Аляска в южном направлении; и, наконец, третий, последний этап, с 1819 по 1867 г., когда промысловая деятельность Российско-Американской компании была перенесена в северные широты, в глубь Аляски. В течение двух последних десятилетий существования Российско-Американской компании число русских поселений на Аляске стабилизировалось.

На всех трех этапах интересы России сталкивались с интересами других европейских держав в северной части Тихоокеанского бассейна.

Открытие Берингом и Чириковым в 1741 г. Американского материка повлекло за собой не только стремительное продвижение русских вдоль Алеутских островов к Американскому материку, но и активизировало колонизаторскую деятельность Испании и Англии. Причем ход их экспедиций непрерывно подогревался донесениями испанских послов в Петербурге (Альмадовара в 1750–1761 гг. и Эррерии в 1766–1768 гг., Ласи в 1773–1775 гг.). В Мадриде по этим донесениям, в которых явно преувеличивалась активность русских в Тихоокеанском бассейне, немедленно принимались весьма действенные меры — 60–80-е годы XVIII в. были в Испании временем краткого пробуждения от двухвековой летаргии. В 1769 г. испанцы основали Сан-Диего в Верхней Калифорнии, в 1770 г. — Монтерей и в 1776 г. — Сан-Франциско. Испанцы создавали миссии, селения, строили форты.

В 1768 г. была основана испанская морская база в Сан-Бласе, и за период 1774–1792 гг. двенадцать морских испанских экспедиций было послано из Сан-Бласа и Акапулько для обследования территорий нынешних штата Вашингтон, Британской Колумбии и Аляски. Некоторые из них доходили до Уналашки{128}.

Еще больших успехов добились в последней четверти XVIII в. англичане. Причем к северо-западным берегам Америки они прорвались не от Гудзонова залива, на берегах которого с 1670 г. действовала британская Компания Гудзонова залива. В 1778 г. в ходе своего третьего плавания Кук от Гавайских островов прошел к берегу современного Орегона, а затем обследовал западное побережье Северной Америки на всем протяжении от мыса Фаулвезер (44° 30' с. ш.) до мыса Айси-Кейп (70° 19' с. ш.) и открыл западные берега Аляски (заливы Бристольский и Нортон).

Прямым следствием плавания Кука было появление английских купцов и мореплавателей на берегах Орегона, архипелага Александра и залива Аляска; главным объектом их торговых операций были меха, которые за бесценок скупались на американском побережье и затем с колоссальной прибылью продавались в Кантоне.

В борьбе за торговые базы на западном побережье Северной Америки Англия в 1789–1790 гг. одержала верх над Испанией, захватив на острове Ванкувер залив Нутка, открытый Хуаном Пересом в 1774 г.

С британской экспансией в северной части Тихого океана была связана экспедиция Дж. Диксона на судне «Королева Шарлотта» и Н. Портлока на «Короле Георге», а также плавание капитана Дж. Миреса на «Нутке» (1787–1789 гг.), а в 1791 — 1794 гг. — экспедиция Дж. Ванкувера на «Дискавери» и лейтенанта П. Пьюджета на «Чатаме». В ходе этих экспедиций англичане проникли в залив Аляска и приступили к весьма детальному обследованию архипелага Александра.

Во второй половине 80-х годов XVIII в. на западном побережье Северной Америки появляются американские купцы, которые одновременно проникают и на китайские рынки.

1743–1799 годы

4 ноября 1741 г. на обратном пути от американских берегов к одному из островов в Тихом океане подошел пакетбот «Св. Петр», на борту которого находился обессиленный болезнью командор Витус Беринг и изнуренная плаванием по бурному морю и цингой команда. Беринг нашел свое последнее пристанище на восточной стороне острова, который и ныне носит его имя. Оставшиеся в живых члены команды, проведя на необитаемом безлесном острове восемь месяцев, пережив суровую и голодную зиму, на малом судне, построенном из остатков пакетбота, 26 августа 1742 г. под командованием лейтенанта С. Вакселя возвратились в гавань Петра и Павла на Камчатке. С собой они привезли добытые во время охоты на острове шкуры морских котов, песцов и 900 шкур морских бобров.

Именно к этому острову летом 1743 г. направился мореход Емельян Басов на маленьком шитике «Петр», взяв с собой провожатыми двух участников Второй Камчатской экспедиции Беринга — П. Верхотурова и П. Наседкина. Всего пять суток пути отделяли остров Беринга от Охотска. Отныне русские промысловые суда приходили сюда почти ежегодно и оставались на зимовку, прежде чем отправиться на Алеутские острова.

Как объясняет Р.В. Макарова, русские промысловые экспедиции не получали провианта ни в Охотске, ни на Камчатке, поэтому на острове Беринга промышленные люди первую зиму занимались заготовкой продовольствия, главным образом мяса и жира морских коров и сивучей, которые во множестве водились у Командорских островов{129}.

Первоначально никаких сколько-нибудь постоянных баз русские на Алеутских островах не имели. Высаживаясь на безлесный гористый остров и готовясь к зиме, они либо занимали жилища алеутов, либо начинали строить земляную «юрту», используя выкидной лес, как это делали алеуты. В теплое время года ночевали на берегу под байдарами.

По сообщению морехода Ивана Коровина (1766 г.), он высадился с 18 промысловиками в апреле 1764 г. После жаркого боя с алеутами на острове Умнак (Лисьи острова). «По выносе с судна надобностей, — писал И. Коровин, — на берегу к защищению своему зделав барабару, с морской стороны положа байдару и к той в прибавок несколько лахтаков[17], а з другой с тундренной лахтаки, и вокруг разоставили порожния бочки, поверх оных зделали ис парусов барабару, в которой… поставя в караул… стали ночевать»{130}. Спустя год на том острове еще «стояли ж неразбитыя построенные рускими одна юрта да баня…»{131}.

Несомненно, русские промысловики стремились основать на Алеутских островах постоянные опорные базы. Надо полагать, не случайно испанский посол в Петербурге Ф.А. Ласи доносил в 1773 г. в Мадрид, ссылаясь на показания одного «обитателя Камчатки», встреченного им в Петербурге, что в новооткрытых областях между 64 и 65° с. ш. имеется шесть русских поселений. Информатор испанского посла указывал, что якобы одно большое поселение русских находится на самом материке, другое — на острове Семидок (по-видимому, в группе островов Семиди (Евдокеевских), южнее Кадьяка), где будто бы проживает 4000 охотников, в числе которых имеются казаки и «американцы, взятые из их домов силою»; еще два поселения располагались, по его словам, на островах Медном и Беринга{132}.

По всей вероятности, на каких-либо из перечисленных островов к тому времени имелись уже русские зимовья. Выяснить этот вопрос пытались при встрече с русскими на Уналашке в 1778 г. участники третьей экспедиции Кука. Каждый из англичан зафиксировал полученные им сведения в своем дневнике, и записи одного дополняются заметками другого[18].

«Русские живут на всех главных островах между Уналашкой и Камчаткой, — записал Кук, — и находятся здесь с целью добычи мехов, причем первый и основной предмет добычи — это морской бобер, или котик…»{133}

«У русских есть небольшие фактории на всех островах Анадырского моря и во многих местах вдоль американского берега, и цель этих факторий состоит в том, чтобы скупать у индейцев шкуры, особенно шкуры морских бобров, у которых красивый и дорогой мех», — отметил Д. Самвелл{134}.

«Нам легко удалось узнать, что у них [русских] имеются поселения: на каком-то из Курильских островов к югу от Камчатки и три группы [промышленных] находятся между частью [Американского] материка и Камчаткой…» (Кинг){135}.

«Русские имеют также поселения на двух островах — А-ме-ли [Амля, по мнению Дж. Биглхола] и Ават-нум [?], но сколько там человек — неизвестно; эти острова лежат по соседству с Ауманаком [Умнаком]» (Т. Эдгар){136}.

Не в меньшей степени англичан интересовал вопрос о том, как далеко русские поселения продвинулись к востоку от Уналашки, имеются ли у русских поселения на самом Американском материке и какова численность русских промышленных в этом районе.

«Русские нам сказали, — записал Т. Эдгар, — что некоторые из них были убиты индейцами при попытке высадиться на Американском материке, что заставило этих [русских] людей осесть на островах[19]. На острове Наван-Алашка [Уналашка] — 60 русских и 20 камчадалов, а на различных ближайших островах — около 500 русских и камчадалов. Эти люди пришли сюда в 1777 г. и возвратятся на Камчатку в 1780 г., и их сменит другая партия. Они говорят, что от Охотска до этого места 80 дней пути»{137}.

«Здесь вблизи [Американского континента] наибольшая группа русских, и мы уяснили, что она состоит из двух партий; в одной — 75 человек под его [Г. Измайлова на Уналашке] командованием, в другой — 97 человек, и имеется пять судов… Один из этих кораблей ныне на Ауманаке [Умнаке] и ближайшей весной уйдет с грузом на Камчатку. Измайлов на этом корабле покинул Охотск в 1776 г. и вернется обратно в 1781 г.» (Кинг){138}.

«Возможно, что у них [русских] имелись какие-то поселения или какие-то агенты на значительном удалении к востоку от острова [Уналашки], ибо с того момента, как мы покинули Сандвичевы [Гавайские] острова, и до того момента, как мы пришли к [Берингову] проливу, мы не видели шкур морских бобров у туземцев; и я думаю, что эти шкуры собирают русские… Измайлов заверял нас [объясняя причины появления расписки на русском языке, полученной англичанами от алеутов в районе Шумагинских островов], что у них [русских] нет каких-либо поселений далее к востоку [от Уналашки], и он не мог себе представить, каким образом эта записка попала так далеко» (Ч. Клерк){139}.

«Мы узнали, что до сих пор русские не создали каких-либо поселений на [Американском] континенте» (Д. Самвелл){140}.

Итак, вырисовывается картина: две крупные партии (из 75 русских и камчадалов на Уналашке и 97 человек, вероятно, на Умнаке), всего около 500 русских и камчадалов, находились в 1778 г. на различных ближайших к Уналашке островах; партии промышленных людей периодически сменялись каждые четыре-пять лет; сообщение с Охотском и Камчаткой поддерживалось на шлюпах водоизмещением 30–60 тонн; попытки русских обосноваться на Американском материке не дали желанных для них результатов.

Установив, что встреченная партия русских пришла на Уналашку в 1777 г., англичане не стали выяснять более точное время возникновения на Уналашке русского поселения: «Я не спрашивал их, когда они впервые осели на Уналашке и соседних островах, — записал Кук, — но, судя по тому, в какой зависимости от них находятся индейцы [алеуты], можно предположить, что произошло это довольно давно»{141}.

И.Е. Вениаминов, проживший на Уналашке одиннадцать лет (1824–1834) и пристально изучавший историю заселения острова, с большой осторожностью определял время основания русского поселения: «Гаванское селение (или селение Согласия) Ильлюлюк, — писал он, — … лежит в восточном предместье Капитанской гавани. Это селение, говорят, основано Соловьем»[20].

Изучавший вопрос об уналашкинском поселении Ст. Р. Томпкинс высказывал сомнение в возможности существования на Уналашке постоянного русского поселения ко времени прибытия туда экспедиции Кука, хотя известно, что уже с 1759 г. русские (мореход С.Г. Глотов) промышляли там лисиц и морских бобров. «Впечатление Кука, будто бы русские имели там постоянное поселение, вероятно, было ошибочным», — писал Томпкинс{142}.

С выходом в свет в 1967 г. издания материалов третьего плавания Кука появились новые неопровержимые доказательства, что на Уналашке было основано первое постоянное поселение русских в Северо-Западной Америке.

Таким образом, постоянные поселения, основанные в Северо-Западной Америке Шелиховым в 1784–1786 гг., не были, как это принято считать, первыми, а лишь продолжили сложившуюся традицию ведения русскими промыслов на основе постоянных опорных баз. И появление этих новых поселений стало возможным потому, что Шелихов мог по пути на восток зайти на Уналашку, где он провел в Капитанской гавани 10 дней «исполня на острове Уналашке все надобности и взяв с собою двух толмачей и десять человек алеут»{143}.

В августе 1784 г. Шелихов вошел в юго-западный залив острова Кадьяка, получивший впоследствии наименование гавани Трех Святителей (в честь одного из судов экспедиции). На трех судах было 192 человека (из них 130 на галиотах «Три Святителя» и «Симеон и Анна»). Третий галиот «Св. Михаил», на котором находилось 62 человека, из-за повреждений задержался на Уналашке. Попытка переправить людей с Уналашки на байдаре окончилась неудачей: 11 человек из 30, отправившихся в путь, погибли от недостатка пищи и холода{144}. Таким образом, в распоряжении Шелихова находились 181 человек работных. Огнестрельное оружие придавало этому небольшому отряду необычайную силу в глазах кадьякцев.

К первой зиме Шелихов спешил «построить домики и зделать плетневую крепость»{145}. Весной 1785 г. начали заводить огороды. Артели из алеутов и русских занимались зверобойным промыслом. С мая по август 1785 г. партия из 52 российских работных, 11 лисьевских алеутов (выходцев с Лисьих островов) и 110 кадьякцев обследовала «острова, лежащие по Американской земле до Кинайских и Чугацких бухт»{146}, а по возвращении на Кадьяк — южный берег полуострова Аляска до Камышакской губы на востоке. Лишь в марте 1786 г., незадолго до отбытия из Америки, Шелихов предпринял неудавшуюся попытку основать крепость на Американском материке у мыса Св. Ильи (как мы полагаем, мыс Саклинг). Партия из пяти русских, 1000 кадьякцев и 70 лисьевских алеутов была задержана близ острова Шуяка (к северо-востоку от острова Афогнака) сопротивлением кенайцев, число которых якобы достигало тысячи. Поэтому в апреле в помощь отряду было отправлено еще 30 русских работных с лисьевскими алеутами и кадьякцами с приказанием занять «на Афогнаке против Шуеха острова способное для гавани место и построить крепость по данному плану»{147}. Уже в мае 1786 г. стало известно, что одна крепость заложена на Афогнаке, где для ее завершения была оставлена партия, постройка другой была начата «при Кинайской губе» (Александровская крепость), и для строительства третьей крепости «отправились по американскому берегу к мысу Святого Илии и далее»{148}.

Таким образом, покидая Америку в мае 1786 г., Шелихов оставлял, кроме поселения в гавани Трех Святителей на Кадьяке, начавшиеся строиться две крепости: на острове Афогнаке и Александровскую крепость на Американском материке (юго-западная оконечность Кенайского полуострова, у входа в Кенайский залив).

Шелиховские поселения отличались от русского поселения на Уналашке не только тем, что они продвинулись далее на восток (острова Кадьяк, Афогнак) и, что очень существенно, закрепились наконец на Американском материке; новым явилось и то, что эти поселения были основаны по заранее намеченному плану: к исходной их базе на Кадьяк (говоря языком современным) были доставлены из Сибири на трех судах рабочая сила, орудия труда, оружие, предметы первой необходимости; главным в этом предприятии была попытка по-новому осваивать Американский континент: наряду со зверобойным морским и пушным промыслом завести там хлебопашество, производить исследование и эксплуатацию недр, основать собственное судостроение, получить право на установление торговых связей с «Япониею, Китаем, Кореею, Индиею, Филиппинскими и прочими островами, по Америке же — с гишпанцами и с американцами»{149}.

В 1788 г. испанцы, обеспокоенные активностью русских у северо-западного побережья Америки, снарядили новую экспедицию из Сан-Бласа с единственной целью проведать все, что можно, о русских поселениях. Эстеван Хосе Мартинес на фрегате «Принцесса» и Гонсало Лопес де Аро на пакетботе «Сан Карлос» посетили залив Принс-Вильям, побывали в русских поселениях на Кадьяке и острове Троицы (в группе из трех островов юго-западнее Кадьяка), а также на Уналашке. Как сообщает испанская исследовательница Э. Вила-Вилар на основании изученного ею дневника Э.Х. Мартинеса, наиболее важные сведения о численности русских промысловиков и о местонахождении русских поселений были почерпнуты испанцами у встреченного ими на Кадьяке в гавани Трех Святителей главного правителя «Северо-восточной компании» Е.И. Деларова. Деларов нанес на карту испанцев следующие русские поселения: 1) самое крупное — на Уналашке, насчитывавшее 120 русских и один галиот; 2) у мыса Дос-Пунтос (в гавани Трех Святителей на Кадьяке) — 60 русских и два одномачтовых галиота; 3) на материке в 55° 15'с. ш. и 205° 15' в.д. (по Гринвичу), что соответствует юго-западной оконечности полуострова Аляски, — 44 русских; 4) у мыса Елизаветы (Александровская крепость на Кенайском полуострове) — 40 русских; 5) в «Реке Кука» (залив Кука) — 58° 18' с.ш. и 205° 15' в. д. (Николаевский редут — ?) — 40 русских; 6) на мысе Рада, у входа в реку Кука (на острове Афогнаке) — 37 русских; 7) в заливе Принс-Вильям на 6Г с.ш. на материке русская «баландра» (судно) с 40 русскими и дом; 8) кроме того, в заливе Кука находилось судно с 70 русскими. В итоге, поданным Деларова, к моменту прихода испанских судов между Уналашкой и побережьем залива Принс-Вильям находилось 462 русских промышленных[21]. Кроме того, испанские суда посетили остров Троицы, где жил один русский. Встреченный испанцами на Уналашке штурман П.К. Зайков сообщил, что всего на островах находилось около 500 русских и 20 галиотов, 6 из которых заняты были исключительно торговлей мехами между «Рекой Кука» и Уналашкой. Отдельные группы русских летом распределены были по всем островам вдоль этой части Американского материка. По словам русских, они ожидали прибытия на Кадьяк двух фрегатов, с тем чтобы идти к заливу Нутка и основать там поселение{150}.

Немецкий историк Э. Фёлькль считает, что цифры в данных Деларова и Зайкова были завышены в два раза с намерением устрашить испанцев. Это свое предположение Фёлькль основывает на том, что Шелихов незадолго до своего отбытия с Кадьяка указывал в «наставлении» (от 4 мая 1786 г.) своему поверенному в делах К.А. Самойлову, что на Кадьяке останется всего 113 русских, число которых предполагалось пополнить 50 промышленными с Уналашки{151}. Однако, как показано было нами выше, уже с 1778 г. на Уналашке и ближайших к ней островах насчитывалось более 500 русских и камчадалов, и в начале 80-х годов XVIII в. наряду с компанией Шелихова — Голиковых вели промысел морского и пушного зверя несколько других крупных купеческих компаний. Поэтому, как мы полагаем, в сообщениях Деларова и Зайкова о численности русских в 1778 г. не было преувеличения.

Кроме того, перечень русских поселений в испанских хрониках 1788 г. был явно не полон: отсутствует упоминание о поселении на острове Унга (в группе Шумагинских островов), а таковое, по всей вероятности, к тому времени было, ибо еще в 1785 г. Шелихов с Кадьяка намеревался послать «в находящиеся там компании с письмами, уведомляя о всех случившихся… от цинготной болезни нещастных приключениях, просил от них возможной помощи»{152}.

Не сказано также ни слова о значительном числе русских промышленных на островах Св. Павла и Св. Георгия, открытых в 1786–1787 гг. мореходом Г.Л. Прибыловым — служащим компании якутского купца Лебедева-Ласточкина. «Эта компания была сильна и цветуща, — писал в 1847 г. Загоскин, — но в пору образования общей Российско-Американской компании у нее не случилось человека с гибким, изворотливым умом Шелихова и твердым предприимчивым характером Баранова: иначе весь материк северо-западной части Америки, принадлежащей ныне России, был бы открыт, описан и заселен»{153}.

Подобно «шелиховской», компания Лебедева-Ласточкина придерживалась тактики обзаведения прочными поселениями на американском берегу. Несомненно, осуществлению этих планов способствовало то, что она могла использовать основанное Шелиховым поселение в Трехсвятительской гавани на Кадьяке в качестве промежуточного пункта для заселения Американского материка. Компания Лебедева-Ласточкина, опередив «Северо-восточную», сумела проникнуть в глубь Кенайского залива и захватить богатейшие промысловые угодья. Трудно определить с достаточной точностью, когда именно это произошло, а также в какой последовательности, в каких географических точках Кенайского залива воздвигались ею поселения и их наименования. При написании своего труда по истории Российско-Американской компании Тихменев сетовал на то, что не располагает необходимыми данными о русских поселениях в Америке периода действия там нескольких компаний. Даже в сведениях об управлении компанейскими заселениями, сообщенных возвратившимся в июле 1792 г. с Кадьяка в Иркутск бывшим правителем русских поселений «Северо-восточной компании» Деларовым, писал Тихменев, «не заключается подробного обозначения мест, на которых были устроены укрепления»{154}. По сведениям Тихменева, судно компании Лебедева-Ласточкина «Св. Павел» прибыло на Кадьяк в 1786 г. «Находившиеся на нем промышленные, прослышав от людей Шелихова об изобилии бобровых промыслов в Кенайском заливе, отправились туда на своем судне, и в числе 38 человек, под начальством передовщика Коломина, поселились на реке Касиле или Касиловке при небольшой бухточке, названной впоследствии Николаевскою гаванью. В 1791 г. к ним присоединились и промышленные судна «Св. Георгий», и передовщик Коновалов, приняв начальство от Коломина, построил укрепление и несколько хозяйственных заведений»{155}.

По сообщению правителя Ново-Архангельской конторы Хлебникова, располагавшего архивом колоний и углубленно изучавшего в 30-х годах XIX в. историю Русской Америки, пришедшее из Охотска в 1786 г. судно компании Лебедева-Ласточкина зимовало на Кадьяке, «и передовщик оного, разведав обстоятельно о выгодах Кенайского залива, к подрыву заведений Шелихова, отправился туда и во внутренности залива устроил крепость, которая теперь называется Николаевскою»{156}.

Сам передовщик судна «Св. Павел» Петр Коломны в «объявлении» на имя А.А. Баранова от 22 ноября 1791 г. называет дату своего прихода в Кенайский залив — 1 июля 1787 г. Он не говорит о том, где находилось основанное им поселение, однако указывает, что запасы «сушеного корма для зимнего времени» хранились на Касиле-реке, из чего можно сделать вывод, что и самое поселение находилось там же. Пришедшее в Кенайский залив в августе 1791 г. из Охотска еще одно судно компании Лебедева-Ласточкина «Св. Георгий» под командованием морехода и передовщика Г. Коновалова имело на борту 62 российских промышленных. По сообщению Коломина, судно Коновалова вошло в гавань при реке «Катну», и команда, «выгрузясь на берег, по убрании судна и построя себе деревянное строение для зимнего времени российского народа и для протчаго такелажа со всяким успехом»{157}.

Картографические источники XIX в. (например, «Карта Российских владений в Америке 1842–1844 гг.» Л.А. Загоскина, «Карта Кенайского залива» из «Атласа» 1852 г. М.Д. Тебенькова) убедительно показывают, что крепость Св. Николая находилась в устье реки Какну (Кенай).

Крепость же, основанная Коломиным в устье Касиловой, обычно именуемая Георгиевской, на картах XIX в. появлялась не часто. Имеется она, например, на карте, составленной в 1804–1805 гг. побывавшим (во время Первой русской кругосветной экспедиции) на Кадьяке и в Ново-Архангельске Ю.Ф. Лисянским. Однако на этой же карте другая крепость — на реке Какну — наименована не Николаевскою, а Павловскою{158}.

В приведенном Тихменевым извлечении из донесений Баранова имеется указание, что в 1803 г. в Кенайском заливе имелось три укрепления — Георгиевское, Павловское и Николаевское. Но вместе с тем на приложенной к I части сочинения Тихменева «Карте Российских владений на берегах Восточного океана» (1861 г.) в Кенайском заливе показаны лишь два из них: крепость Св. Николая в устье Какну и значительно южнее устья Касиловой (на карте — река без названия) совершенно произвольно нанесена крепость Св. Георгия. В заключительном статистико-этнографическом обзоре Тихменев указал, что к 40–60-м годам XIX в. имевшиеся в «прежнее время» на Кенайском полуострове «крепостцы» — Воскресенская и Георгиевская — были упразднены{159}.

В американской литературе встречается упоминание, что Георгиевская крепость была построена русскими в устье Касиловой в 1786 г., а крепость Св. Николая — к северу от нее, в устье Какну в 1791 г.{160} Однако обычно вопрос о Георгиевской крепости обходится молчанием.

На основании приведенных выше данных мы склонны полагать, что крепость Св. Георгия была построена русскими в устье Касиловой в 1787 г. Время же основания Николаевского редута в устье Какну (р. Кенай) — 1791 г. — не вызывает сомнения.

Компания Лебедева-Ласточкина не только активно вела торговлю с аборигенами Кенайского залива, выменивая у них шкуры морских и речных бобров, выдр, лисиц, соболей, но и организовывала походы на север (одна из таких артелей во главе с промышленным В. Ивановым, как полагают некоторые исследователи, в начале 90-х годов XVIII в. достигла низовья Юкона){161}. Опорными базами этой компании внутри материка были, по-видимому, два поселения на озере Илиамна-Туюнак и Илиамна (в устье реки того же названия), дважды подвергавшиеся разорению местными жителями{162}; однако в бытность Загоскина в Русской Америке (1839–1845 гг.), согласно сообщенным ему аборигенами сведениям, близ существовавшей к тому времени «одиночки Слатин» еще были «видны срубы изб, построенных в те времена лебедевскими промышленниками»{163}.

Компания Шелихова-Голикова также продолжала укреплять свои позиции в тихоокеанских владениях. Прибывший на Кадьяк 27 июля 1791 г. новый правитель «Американской Северо-восточной компании» Баранов начал в конце того же года возведение нового поселения Св. Павла в юго-восточной части Кадьяка, в заливе Чиниак (Павловская гавань), где было более надежное место для стоянки судов и поблизости в изобилии имелся лес для строительства. Поселение в Трехсвятительской гавани вследствие землетрясений было сильно разрушено волнами, а во время высоких приливов всему поселению угрожало затопление. В июле 1792 г. решение Баранова о перемещении в новое поселение на Кадьяке главной конторы было сообщено Шелихову и одобрено им. Однако, когда в конце 1792 г. в Павловскую гавань прибыл корабль «Орел» с необходимыми для строительства припасами, на месте нового поселения не было заметного прогресса. Американские исследователи, занимающиеся историей Кадьяка, высказывают предположение, что фактическое перемещение главной конторы «Северо-восточной компании» в Павловскую гавань было осуществлено в конце 1793 г., и этот год они называют началом существующего и ныне города Кадьяка на острове Кадьяк{164}.

В письме к Шелихову от 24 июля 1793 г. Баранов сообщал, что его промышленные «расположились постройкою в Чугацкой губе… где… уже начало обстроились; кузница в действии с бараборой в нынешнем месяце довершится». Так было заложено на материке, на юго-восточном берегу Кенайского полуострова, в бухте, именовавшейся «Деларовой гаванью» (современный залив Блайинг), селение Воскресенское. Спустя год на Воскресенской верфи уже готов был к спуску трехмачтовый фрегат «Феникс» водоизмещением 180 т, а летом 1795 г. — еще два судна меньших размеров. Однако лес для постройки судов частично приходилось доставлять водой с близлежащего «Грековского островка»{165}.

В 1793 г. компания Лебедева-Ласточкина предприняла решительные действия к тому, чтобы вытеснить «шелиховских» из Кенайского и Чугатского заливов. Согласно сообщению Баранова от 24 июля 1793 г., «лебедевские», нарушив договоренность между двумя компаниями о разделе влияния в Кенайском заливе, «Качикматскую бухту [залив Качемак] себе присвоили и поселили тут многочисленную артель, и нас лисей промысел производить не допустили, где хотя и доказывало им первобытное занятие построенное от нас зимовье». «Лебедевские» потребовали от Баранова не только удаления артели из залива Качемак на том основании, что «вся Кинайская губа им принадлежит», но и прекращения работ в селении Воскресенском, угрожая, «что там не допустят они помещаться и производить постройку судна»{166}.

Одновременно «лебедевские» захватывали ключевые позиции и в Чугатском заливе; в 1793 г. на острове Тхалха (Хинчинбрук), у удобной гавани, носившей наименование Нучек, ими было основано еще одно значительное поселение-крепость Константина и Елены (обычно называвшаяся Константиновской крепостью)[22].

Не все из перечисленных выше русских поселений были обнаружены английской экспедицией Ванкувера, производившей в апреле — июле 1794 г. исследование заливов Кука и Принс-Вильям, и в то же время англичанами были получены сведения о существовании ряда иных русских опорных пунктов. Ванкувер установил, то в заливе Кука имелось лишь два значительных поселения, одно из которых, принадлежавшее компании под управлением Баранова (Александровская крепость), находилось у входа в залив, в бухте, наименованной Ванкувером Порт-Чатам; другое располагалось в глубине залива на том же восточном его берегу (названном Ванкувером Северным Форелэндом), и в этом последнем поселении (Николаевский редут) участники экспедиции побывали дважды. По словам встреченного там морехода Егора Пуртова, это поселение, принадлежавшее «особой компании», насчитывало 40 русских. Кроме того, несколько менее значительных селений располагалось, по словам русских, в глубине залива Кука. Таким образом, ни одного русского поселения между крепостями Николаевской и Александровской (т.е. там, где полагалось быть Георгиевскому редуту) русскими указано не было. По сведениям, полученным Ванкувером, купеческая компания во главе с правителем Барановым, кроме поселений на Кадьяке, имела также верфь на Кенайском полуострове в заливе Принс-Вильям (селение Воскресенское) и поселение на некоем острове Св. Гермогена[23]. В заливе Принс-Вильям англичане посетили значительное русское поселение, также принадлежавшее «особой», т. е. не «шелиховской» компании в «порте Этчес» (крепость Константина и Елены в заливе Нучек на острове Тхалха). Русские сообщали, что якобы еще одна база находилась близ острова Каяк. Надо полагать, они имели в виду артель «лебедевских» в устье реки Медной, о которой незадолго до того они сообщили мореходу Егору Пуртову, миновавшему с байдарным отрядом Нучек в мае 1794 г.{167} Однако Ванкувер пришел к заключению, что поселение в «порте Этчес» являлось самым восточным опорным пунктом русских в Америке.

«Сколько у них разных поселений, того не мог я узнать, — отмечал Ванкувер, — хотя и понял из разговора г-на Смилова (командира одного из русских галиотов. — С. Ф.), что всех русских, поселенных между сим портом (т.е. заливом Нучек на острове Тхалха. — С. Ф.) и Уналашкою, было всего около четырехсот, включая в сие число и находившихся в сих двух местах. Число сие кажется слишком достаточно для выполнения их цели, ибо они совершенно не заботятся об обрабатывании земли, но единственно заняты собиранием мягкой рухляди, на что употребляют туземцев, коих доверенность и расположение они умели приобрести»{168}.

Таким образом, в течение десятилетия — с 1778 по 1788 г., как показано было нами выше, количество российских промысловиков на Американском материке и лежащих близ него островах, включая Уналашку, не превышало 500 человек, но ко времени пребывания в заливе Аляска экспедиции Ванкувера (апрель — июль 1794 г.) это число сократилось приблизительно до 400 человек.

Однако вскоре по уходе экспедиции Ванкувера из аляскинских вод на Кадьяк из Охотска 24 сентября 1794 г. прибыли суда «Три Иерарха» и «Св. Екатерина», на которых, согласно сообщению Шелихова, в качестве пассажиров находились 121 человек работных, 45 «посельщиков», 7 служащих «Северо-восточной компании», духовная миссия из 9 особ и 10 «американцев» (коренных жителей Кадьяка, вывезенных Шелиховым в 1786 г.), итого — 182 человека русских и 10 «американцев». Вместе с 149 «шелиховскими» работными, находившимися к тому времени на Кадьяке, вновь прибывшие составили значительную группу — 331 человек выходцев из России{169}.

Получив подкрепление людьми, Баранов решил, в соответствии с давними намерениями Шелихова, предпринять попытку обосноваться на Американском материке южнее Чугатского залива. «Постоянное русское жилище, — писал ему на Кадьяк Шелихов 9 августа 1794 г., — несравненно лучше завести на матерой земле; да и впрочем, по известным вам политическим причинам, должно более стараться матерую землю занимать, нежели острова». Шелихов предлагал Баранову выбрать на американском побережье такое место, «чтоб все приличные к селению и кораблестроению были выгоды… чтоб вблизи был строевой лес, поле для пасьбы скота, и для всевания хлебов». Это место должно было находиться «за мысом Св. Ильи». Там рекомендовано было первоначально воздвигнуть крепостцу, назвав ее в честь царствовавшей императрицы крепостью Св. Екатерины, а затем вне стен крепости строить по плану заселение, которому надлежало дать имя «Славороссия»{170}.

Следует отметить, что в «Записках» Хлебников ничего не говорит о закладке этого поселения. Напротив, он отметил, что выбор Баранова остановился в 1794 г. на более южном пункте: «Местоположение Якутатского залива, осмотренное Пуртовым, а после самим г-ном Барановым, — писал Хлебников, — предпочтено мысу Св. Илии по отношениям удобностей гавани, лесов и сближения с дикими…»{171}Однако в письме к Шелихову и А.Е. Полевому от 20 мая 1795 г. с Кадьяка Баранов сообщал: «Я теперь посылаю господина Родионова с Острогиным занять мыс Илии позади Медной реки остров Каняк [Каяк]… байдарою и предупредить их замечание [«лебедевских» промышленных] своею артелью, коя в зимовку, а может быть и навсегда там останется»{172}.

В дальнейшем поселение у мыса Св. Илии упоминалось не часто. Тем не менее оно названо в воспроизведенном Тихменевым извлечении из донесений 1803 г.{173} В «Обозрении состояния и действий Российско-Американской компании с 1797 по 1819 гг.» также в числе других имеется «поселение Симеоновское у мыса Св. Илии»{174}.

Кроме того, существование в прошлом такового подтвердил американский исследователь К.Г. Стоун, составивший карту-схему русских поселений, на месте которых и в настоящее время находятся населенные пункты: одно из поселений, именуемое ныне «Мыс Саклинг», показано на мысе Саклинг вблизи острова Каяк{175}.

Согласно сообщению Хлебникова, первая промысловая партия из алеутов, число байдар в которой достигало 500, под начальством морехода Е. Пуртова доходила до залива Якутат в 1794 г. и имела в промысле до двух тысяч шкур. В 1795 г. отправлен был транспорт с людьми для заселения Якутата, однако из-за недостаточных запасов пресной воды вынужден был возвратиться на Кадьяк{176}. В августе того же года в Якутат прибыл на судне Баранов, который, как пишет Тихменев, «убедил многие селения туземцев, еще неприязненных русским, вступить с ним в дружеские сношения, и водрузил на их берегах флаг и герб Российской империи при пальбе из орудий, барабанном бое и криках «ура», причем все бывшие с Барановым, согласно донесения его, — были выстроены во фронт и производили военные эволюции»{177}. Оставив на Якутате 30 человек, Баранов вскоре отправился в Чилькатский залив. Летом 1796 г. он вновь пришел на судне в Якутат. В середине августа были начаты строительные работы, основана крепость и при ней поселение, которое Баранов предписал назвать Новороссийским. На зимовку в Якутате было оставлено промышленных и «посельщиков» с их женами и детьми до 80 человек, из числа которых 30 умерло от цинги в ту же зиму{178}.

В 1795 г. Шелиховым была основана «Атхинская компания», которая должна была вести промысел на Курильских, Командорских, Алеутских, Андреяновских островах и островах Прибылова. Судно «Доброе предприятие Св. Александры» доставило в Атху артель в числе 41 промышленного. В том же году группа русских «посельщиков» и промышленных из 35 мужчин и трех женщин была отправлена под командой передовщика Звездочетова на 18-й Курильский остров. Поселение на острове Уруп просуществовало до 1805 г., когда промышленные восстали против притеснений передовщика Звездочетова и, «зарыв имевшиеся при заселении орудия и снаряды в землю», покинули остров, направившись к Камчатке{179}.

В 1798 г. на Алеутских островах — от Берингова и Медного до Андреяновских включительно — находились артели, в состав которых входил 41 человек — выходцы из России. Главной базой являлся остров Атха{180}. 

Борьба между компаниями Лебедева-Ласточкина и И.И. Голикова-Шелихова в заливе Аляска не ослабевала. К тому же «лебедевские» конфликтовали между собой, и в эту междоусобную ссору были втянуты племена, населявшие берега Кенайского и Чугатского заливов, озера Илиамна и реки Медной. Однако соотношение сил между двумя компаниями складывалось уже в пользу «шелиховцев». Партия «лебедевских», под начальством Коновалова пришедшая в Кенайский залив на судне «Св. Георгий» в 1791 г., по сути дела снаряжалась Лебедевым-Ласточкиным «в складстве» не только с камчатскими купцами, но и с Шелиховым{181}. Поэтому в письме к Баранову от 9 августа 1794 г. Шелихов, получив доверенность от своих компаньонов по отправке «Св. Георгия», предписывал: «Вы можете заселиться с поселением везде, где только захотите, нашед различное место хотя б то было и в Кинае, и отвести можете округу заселению на 500 верст с тем чтоб никто туда и ногою не ходил… Господам кинайским владельцам («лебедевским». — С. Ф.), вмешивающимся в Чугачи, не останется много как убраться из Киная»{182}.

20 июля 1797 г. произошло слияние нескольких компаний наследников Шел ихова — И.И. Голикова («Американской Северо-Восточной», «Американской Северной» и «Атхинской») с «Иркутской компанией» Николая Мыльникова. Вновь учрежденная компания была названа «Соединенной Американской».

В начале июля 1797 г. судно лебедевской компании «Св. Георгий» вышло в море, увозя своих людей в Охотск. Некоторое время в Кенайском заливе оставалось другое судно той же компании — «Иоанн Богослов» под командованием штурманского ученика Степана Зайкова с партией из 60 промышленных. Однако и это судно в мае 1798 г. покинуло берега Америки. Из трех судов компании Лебедева-Ласточкина, находившихся в Кенайском заливе, «Св. Георгий Победоносец» и «Иоанн Богослов» летом 1798 г. с трудом достигли Нижне-Камчатска, до Охотска же дошло лишь одно судно — «Св. Павел». Из 200 человек, отправившихся в плавание, осталось около 80.{183}

Баранов, избавившись от «неугомонных соседей», постарался выдворить из Америки и другие купеческие компании. «Хотя в некоторых местах и были разсеяны еще артели других компаний, — отмечал Тихменев, — но оне не были ни достаточно сильны, ни способны своим влиянием разстроить его предположения»{184}.

В 1798 г. Баранов отправил партию промышленных для занятия оставленных «лебедевскими» двух поселений на озере Илиамна, «из коего выпадает большая река Куиток [Квичак] в северное позад Аляксы море»{185}.

В июле — сентябре того же года он посетил Кенайский и Чугатский заливы. Крепостные строения Николаевского и Константиновского редутов были передвинуты на более удобные места. В первом из них управляющим был назначен великоустюжский мещанин, «старовояжный» промышленный, байдарщик кенайской артели компании Шелихова — И.И. Голикова — Василий Иванович Малахов, во втором — помощник Баранова — Иван Александрович Кусков{186}.

1799–1819 годы

Начало нового этапа совпало с окончательным оформлением Российско-Американской компании и предоставлением ей 8 июля 1799 г. исключительных привилегий на все материковые и островные земли в Тихом океане. Район деятельности компании определялся несколькими параграфами «Привилегий»: (§ 1). «По открытии из давных времен Российскими мореплавателями берега северо-восточной части Америки, начиная 55° северной широты, и гряд островов, простирающихся от Камчатки на север к Америке; а на юг к Японии, и по праву обладания оных Россиею пользоваться компании всеми промыслами и заведениями, находящимися ныне на северо-восточном берегу Америки от вышеозначенного 55° до Берингова пролива и за оный, також на островах Алеутских, Курильских и других по Северо-Восточному океану лежащих. (§ 2). Делать ей новые открытия не токмо выше 55° северной широты, но и за оный далее к югу и занимать открываемые ею земли в Российское владение на прежде предписанных правилах, есть ли оные никакими другими народами не были заняты и не вступили в их зависимость. (§ 3). Пользоваться ей всем тем, что доныне в сих местах как на поверхности, так и в недрах земли было ею отыскано и впредь отыщется, без всякого со стороны других на то притязаний». В § 4 компании предоставлялось право, «где она за нужное найдет, заводить селения и укрепления для безопасности жилища». Следующий параграф разрешал «производить ей мореплавания по всем окрестным народам и иметь торговлю со всеми около лежащими державами…»{187}.[24]

Изучая политику царского правительства в годы, предшествующие образованию Российско-Американской компании, советские историки С.Б. Окунь, а вслед за ним Н.Н. Болховитинов отмечали, что главным в этой политике в данном случае было не предоставление монопольных преимуществ какой-либо частной компании, пусть даже такой сильной компании, как шелиховская, а стремление создать под прямым контролем правительства мощное монопольное объединение для успешного противодействия иностранной экспансии и прочного овладения Северо-Западом Америки{188}.

По существу, правительство Павла I, создавая Российско-Американскую компанию, действовало точно так же, как правительство Георга III, всемерно укреплявшего в 70–80-е годы XVIII в. Британскую Ост-Индскую компанию. Российское правительство было заинтересовано в том, чтобы превратить пока еще редкую сеть промысловых факторий в свои опорные базы на Алеутских островах и в Северо-Западной Америке. Причем интересы правительства совпадали с интересами влиятельных групп русского купечества, которые приобрели опыт эксплуатации промысловых ресурсов в тихоокеанских водах.

Р.В. Макарова отмечает, что русское правительство должно было энергично вмешаться в дела купеческих компаний еще и потому, что в Северо-Западной Америке нарастала угроза англо-американской торговой экспансии{189}.

Заручившись правительственной поддержкой, Российско-Американская компания в 1799 г. осуществила новый шаг в своем движении на юг, к плодородным землям бассейна реки Колумбия и Калифорнии. Важным объектом на этом пути был Ситха, где английские и американские купцы уже более десяти лет беспрепятственно вели торг с тлинкитами, снабжая их огнестрельным оружием. В июле 1799 г. туда на галере «Ольга» прибыл Баранов с людьми, с тем чтобы основать на Ситхе крепость, которую наименовали «Св. Архистратига Михаила». Отныне районом охоты на морских бобров стали небольшие заливы архипелага Александра. «Впрочем, — отмечал Хлебников, — г-н Баранов имел в виду и политические причины, чтоб распространить владения России до Нутки, дабы предупредить занятие по сему берегу от других народов. Причины сии были одобрены вышним правительством»{190}.[25]

Залив Нутка издавна привлекал внимание русских. В 1792 г. Баранов пытался доказать встреченному им в тихоокеанских водах шкиперу судна «Феникс» англичанину Мору, что «берег американской до самой бухты Лтуа, в соседстве Нутки находящейся, принадлежит России по первым ея тех мест приобретениям от времени 1740 года»{191}. Этим как бы оговаривалась принадлежность и залива Нутки России. Однако от бухты Льтуа (Литуя, 58° 32') до Нутки было еще значительное расстояние, на котором разместились архипелаг Александра и архипелаг Королевы Шарлотты.

В районе залива Нутка на острове Ванкувер всех опередили испанцы, воздвигнувшие там в 1789 г. поселение, которое, правда, вскоре было ими покинуто и возобновлено в 1792–1795 гг. Еще одно поселение было ими основано в 1792 г. у мыса Флеттери (в современном штате Вашингтон). Право на залив Нутка с 1789 г. оспаривалось англичанами. Конфликт между Испанией и Великобританией разрешился в 1790–1794 гг., когда обе страны пришли к соглашению совместно пользоваться этим районом{192}.[26] Однако в начале XIX в. там уже хозяйничали англичане и американцы, доставлявшие из Нутки и с Шарлоттских островов пушные товары прямо в Кантон, подрывая тем самым русскую торговлю с Китаем через Кяхту. Конкуренция, носившая исключительно острый характер, привела к тому, что вооруженные английским огнестрельным оружием тлинкиты летом 1802 г. напали на крепость Архистратига Михаила и, как доносил Кусков Баранову 1 июля 1802 г., «крепость и все здания превращено в пепел, и люди истреблены». Приходилось думать о том, как «подать помощь к спасению страждущим нашим русским и кадьякским, скитающимся по лесам и изнуренным от голода»{193}.

Если при первом водворении на Ситхе в 1799 г. Баранов «одаривал жителей и испросил согласие их на постройку укрепления, обнадеживал оных своим покровительством и защитою от соседей»{194}, то вторичное заселение русскими Ситхи вызвало сопротивление тлинкитов и проходило под защитой шлюпа «Нева», пришедшего «вокруг света» под командованием Лисянского. 8 октября 1804 г. Баранов, подняв русский флаг посреди покинутого тлинкитами селения, основал крепость Ново-Архангельск{195}. С августа 1808 г. Ново-Архангельск стал местопребыванием главного правителя и центром Российских владений в Америке{196}.

Осенью 1805 г. эскимосы-угалахмюты, обитавшие на тихоокеанском побережье между устьем Медной и заливом Якутат, сожгли русское укрепление на берегу залива. Из находившихся там 40 человек спаслись, но попали в плен 13, среди них две женщины и трое детей{197}.

Все эти события несколько задержали, но не остановили продвижение русских на юг. Идея основать поселение в Калифорнии принадлежала Шелихову, который в мае 1786 г., покидая Кадьяк, в подробном «наставлении» своему поверенному К.А. Самойлову писал: «поступать расселением российских артелей для примирения американских и прославления Российского государства по изъясненной земле Америке и Калифорнии до 40-го градуса»{198}. Первое плавание из Ново-Архангельска в Калифорнию осуществил в 1806 г. Н.П. Резанов. Прибыв на корабле «Юнона» в залив Сан-Франциско, он не только сумел вступить с испанцами в переговоры о торговле и получить столь необходимые в то время для русской колонии продовольственные припасы, но и «узнал, что далее к северу испанцы нигде не имеют оседлостей. Сия мысль, — отмечал Хлебников, — сообщена г-ну Баранову, а через Главное правление была известна правительству и удостоена вниманием оного»{199}.

В течение 1806–1808 гг. русские посещали залив Бодега (наименованный ими заливом Румянцева) и производили там промысел морских бобров. В ноябре 1811 г. Баранов отправил туда из Ново-Архангельска своего помощника Кускова на шхуне «Чириков» с 25 русскими работными и партией алеутов на 40 байдарках. Сам залив оказался неудобным для заселения, так как берега его были безлесны. Поэтому для поселения был выбран высокий обрывистый лесистый берег, удаленный, правда, к северу на 18 миль от удобной гавани залива Бодега. «Приготовив лесу в начале 1812 года, — писал Хлебников, — в июне месяце основали заселение в широте 38° 33' и долготе 123° 15', на возвышении от поверхности моря 110 фут перпендикулярно»{200}.

Селение и крепость Росс — это самое южное из русских поселений в Америке, если не считать появившейся несколько позже русской одиночки на «Ферлонских островах» (острова Фараллон у мыса Дрейка), где производился промысел сивучей и морских котов.

В 1833 г. возникли три большие фермы («ранчо»): ранчо Василия Хлебникова у поселения Росс (около 70 акров), ранчо Петра Костромитинова (100 акров) сразу же к югу от устья реки Славянки и ранчо Егора Черных — в 5 милях к северу от залива Бодега{201}.

1819–1867 годы

Начиная с 1819 г. в истории русских поселений в Северо-Западной Америке отчетливо проявилась тенденция к перебазированию на север. Это было вызвано непрерывно нараставшей англо-американской экспансией, приостановить которую Российско-Американская компания при ее крайне ограниченных возможностях не могла. Кроме того, к югу от залива Аляска морской зверь в результате хищнического истребления русскими, английскими и американскими компаниями появлялся все в меньшем количестве. На севере же лежала еще неизведанная, богатая пушным зверем земля, населенная разноязыкими народами.

Отправляя с Кадьяка в 1818 г. сухопутную экспедицию на север, главный правитель Российских колоний в Америке Л.А. Гагемейстер писал: «Дай бог, чтоб Север открыл нам сокровища: юг не так-то благостен — Сандвические (Гавайские. — С. Ф.) острова отказались{202}, а в Россе нет бобров и всякий промысел в малом количестве…»{203}

Первоначально Гагемейстер предполагал более прочно обосноваться в районе озера Илиамна, сохранив в Кенайском заливе лишь Николаевский редут и упразднив Александровскую крепость. «Буде отныне занимаемого Александровскою крепостью нет и выгод, — писал он Кадьякской конторе 20 января 1818 г., — назвать вновь имеющую быть заведенною на Илиамне сим именем, вместе с которым перенести имущество из старой в новую, а старую оставить или разобрать»{204}.

Та же участь ожидала и Воскресенскую артель в Чугатском заливе, которую Баранов рекомендовал уничтожить и «из коей по ветхости строения советовал выбрать железо… переместить русских и каюр на Илиамну, как жителей коренных останется мало, стараться согласить их к переезду»{205}.

Однако переносить имущество из старых поселений пришлось не на озеро Илиамну, а в устье Нушагака. Гагемейстер, отправив в 1818г. экспедицию на север во главе с Корсаковским, решил использовать ее для выбора подходящего места на Нушагаке, где можно было бы построить редут[27]. 1818 год обычно в литературе называется годом постройки Ново-Александровской крепости на Нушагаке. Однако Загоскин{206} и Тихменев{207} указывают год 1820-й. На это расхождение в датах обратил внимание американский этнограф К. Осгуд, наиболее детально исследовавший историю заселения русскими глубинных районов Аляски{208}. Изученные нами архивные источники показали, что эти данные могут быть уточнены.

В предписании байдарщику Сороковникову за № 284 от 4 декабря 1818 г. новый главный правитель С.И. Яновский указывал: «Назначаю тебя байдарщиком в Александровскую крепость [на Кенайском полуострове], которую намерен перенести в устье р. Нушагак… Придя туда, надо избрать выгодное местоположение, чтобы наперво построить будку; место надо избрать, чтоб было подле реки, чтоб на возвышенном месте, дабы река не могла при разливании потоплять; поблизости чтоб было много лесу; вблизи чтоб не было места, которое выше сего, где намерен строить крепость… Когда окончите будку, тотчас поставить ружья, потом начать строить казарму не так большую, дабы к зиме окончить»{209}.

В Кадьякскую контору Яновский также отправил «предложение» за №289 от 5 декабря 1818 г., в котором говорилось, что строительный отряд из 10 русских и около 15 алеутов должен следовать на север к устью Нушагака в 1819 г. тем же маршрутом, каким отправится новая экспедиция Корсаковского, «но только экспедиция не должна их дожидаться, а прямо итти вперед, людей для заселения надо будет отправить в байдарах… дабы они могли взять все нужное для заведения»{210}. Отряд Корсаковского после отыскания на севере реки Хеуверен должен был «на зимовку ращитывать, дабы поспеть на устье реки Нушагак, где, — писал Яновский, — предполагаю сделать заселение нынешнее [1819 г.] лето»{211}.

В 1821 г. главное правление вдогонку отправившемуся в колонии новому главному правителю М.И. Муравьеву послало письмо с просьбой проверить на месте, возможно ли выполнить проект Яновского, изложенный последним в донесениях от 15 февраля и 30 апреля 1820 г. Яновский сообщил, что он «по уверению морехода Пометилова о мелководий реки Нушагак, при которой построена новая оседлость, крепостца Ново-Александровская, намеревается уничтожить сию крепостцу, перенесть на реку Куст-Кохан [Кускоквим], описывая при том пользу, какую можно получить от сего перевода»{212}.

Исходя из того, что уже 15 февраля 1820 г. Яновский сообщил главному правлению, что крепость Ново-Александровская в устье Нушагака построена, работы по возведению крепости, как и предполагалось, удалось осуществить летом 1819 г.

Ново-Александровская крепость стала отправным пунктом для организации русских поселений на Кускоквиме. Но прошло еще 13 лет, прежде чем на Кускоквиме появился первый русский торговый пункт, при впадении притока Холитна — Хулитнакская одиночка (1832 г.)[28]. Это было хотя и небольшое, но первое русское поселение внутри Аляски, расположенное далеко от океанского берега и достижимое лишь сухим путем. Оно появилось в итоге исследовательских экспедиций, предпринятых корпуса флотских штурманов прапорщиком И.Я. Васильевым из Александровского редута вверх по Нушагаку (1829 г.), на запад и северо-запад от редута до реки Тогиак (11 июля 1829 г. — 15 января 1830 г.) и на Кускоквим до среднего его течения (летом 1830 г.). Начальником Хулитнакской одиночки стал креол Семен Лукин, сопровождавший на Кускоквим в качестве толмача Васильева. Несколько позднее Хулитнакская одиночка была перенесена на другой берег вниз по течению Кускоквима и поставлена напротив устья Квыгыма. В 1841 г. она была преобразована в редут, получивший название Колмаковского в память его основателя Ф.Л. Колмакова (ум. 1840){213}.

В 1833 г. после морских экспедиций Этолина и Тебенькова, изучавших побережье Аляски в районе залива Нортон, на восточной стороне острова Св. Михаила, отделенного от материка узким проливом, в 60 милях к северо-востоку от устья Юкона было основано поселение, получившее название Михайловского редута[29]. Отсюда были совершены экспедиции на Квихпак (Юкон) креолом Андреем Глазуновым в 1835 г. и два похода (1838–1840 гг.) креолом Петром Малаховым (сыном Василия Ивановича Малахова — бывшего начальника Николаевского редута в Кенайском заливе). Малахов впервые достиг Нулато в марте 1838 г. и спустя год снова вернулся туда. В мае 1839 г. в полуверсте от селения местных жителей была срублена Малаховым жилая изба. Вскоре построены были кладовая и баня на одной связи. Однако в 1841 г. постройки погибли при пожаре, и одиночка Нулато была возведена заново{214}. Артель русских промысловиков обосновалась в селении Нулато (среднее течение Квихпака), которое и стало самым северным русским пунктом во внутренней Аляске{215}.

На тихоокеанском побережье таким пунктом стал организованный вблизи эскимосского селения небольшой русский торговый пост — Уналакликская одиночка — в устье Уналаклика, с востока впадающего в залив Нортон. Как установлено было Загоскиным, по Уналаклику осуществлялось оживленное сообщение между эскимосами северной части залива Нортон и индейцами Квихпака (Юкона), в связи с чем Загоскину представлялось более выгодным учредить форт на этом месте, нежели иметь его на острове Св. Михаила. В августе 1842 г. Загоскин принял решение основать невдалеке от устья на правом берегу Уналаклика, где уже имелись компанейские строения (одна изба и «вешала» для сушки рыбы), торговый пост на четырех человек{216}.

В связи с перемещением торгового центра из Бристольского залива на север, в Михайловский редут, сообщение с редутом по морю было регулярным, и Ново-Александровская крепость на Нушагаке утратила свое значение. Поэтому в 1844 г. она была реорганизована в «одиночку»{217}.

В 1845 г. в эскимосском селении Икогмют, отстоящем от Михайловского редута приблизительно на «200 верст» вверх по Квихпаку, разместилась Квихпакская миссия (современная Русская миссия) во главе со священником из креолов Яковом Нецветовым. В ее ведении должны были находиться жители Квихпака, Кускоквима и их притоков{218}.

По-видимому, в эти же годы была основана к югу от Михайловского редута, «в трех верстах» от впадения в Квихпак реки Нычиглык (правый приток), Андреевская одиночка, которая была разорена аборигенами в 1855 г.243 В литературе встречается также указание на существование еще двух русских поселений на Квихпаке ниже Андреевской одиночки — Алексеевского и Комаровского. Последнее располагалось на побережье залива Нортон у устья самой северо-восточной протоки Квихпака.

За четверть века, с 1819 по 1843 г., Российско-Американская компания создала сеть своих опорных пунктов на северо-западном побережье и во внутренних районах Аляски.

Однако темпы продвижения в глубь материка оставались медленными, поскольку компания не могла — в условиях ничтожного притока русского населения из метрополии — эффективно осваивать труднодоступные территории аляскинского Севера. В силу этого Российско-Американская компания уже к концу 40-х годов XIX в. фактически бессильна была приостановить английскую экспансию в бассейне верхнего Юкона. После того как Компания Гудзонова залива основала в 1847 г. Форт-Юкон, англичанам открылся путь по этой реке к Тихому океану.

В то время когда Российско-Американская компания предпринимала усилия для расширения торговых связей с аборигенным населением на севере Аляски, в более южных широтах ее все сильнее теснили англичане и американцы. По договору 1818г. вся территория с 42 по 54° 40' с. ш. была занята совместно Англией и Соединенными Штатами. «Должно только вообразить, что селения наши не составляют более 2 тысяч жителей, в том числе до 500 русских, рассеянных на пространстве нескольких тысяч верст, и тогда откроется, сильны ли они противостоять совместничеству предприимчивых, богатых капиталами и многочисленных американских купцов, издавна стремящихся к разрушению нашей Компании, если отнят будет единственный оплот, доселе Компанию ограждавший», — сообщало главное правление Российско-Американской компании 12 июня 1824 г. министру финансов Е.Ф. Канкрину по поводу параграфа конвенции 1824 г., разрешавшего американским судам приставать к берегам русских владений в Америке для торговли с коренным населением{219}.

В июне 1825 г. общее собрание акционеров Российско-Американской компании одобрило проект главного правления о переносе главного центра колоний из Ново-Архангельска обратно на Кадьяк. Одновременно главному правителю колоний Муравьеву было предложено занять 50 промышленными Озерский редут, переименовав его в Ново-Архангельский порт[30].

В апреле 1827 г. было подтверждено решение: «Ново-Архангельск вовсе оставить, а правление, контору, гарнизон и пакхауз перевести в Павловскую гавань на Кадьяк, и сделано уже о том представление в правительство»{220}. Решение покинуть колониальную столицу обосновывалось следующим образом: «Ситха не приносит и не может приносить Компании никакой пользы, а между тем защита сего острова представляет собой первейшую заботу колониального начальства, отнимает у колоний главное людство и вообще требует неумеренных и неуместных пожертвований, и потому, чем скорее оставить сие место, тем для Компании полезней…»{221} Однако перенос столицы не состоялся, так как у Российско-Американской компании не хватало рабочих рук и средств для одновременного продолжения зверобойного промысла, поддержания порядка в Ново-Архангельске и широкого строительства на Кадьяке, необходимого для перевода туда колониального управления.

Теснимая с юга американцами, а с северо-востока англичанами Российско-Американская компания вынуждена была постепенно покидать занятые ею на Северо-Американском материке позиции.

В 1839 г. Российско-Американская компания обратилась в министерство финансов с ходатайством о разрешении упразднить колонию Росс. В 30-х годах XIX в. в Калифорнии, которая в 1848 г. была аннексирована США, усилилось американское влияние. Как отметил Окунь, Российско-Американской компании не удалось воспользоваться американо-мексиканским конфликтом, с тем чтобы округлить территорию русского заселения в Верхней Калифорнии. Кольцо американских поселений вокруг Росса сжималось все сильнее. В 1841 г. селение Росс было продано подданному Соединенных Штатов швейцарского происхождения Суттеру. «Сразу же после ликвидации Росса, — пишет Окунь, — компания на североамериканском побережье начинает терять под видом аренды один свой участок за другим»{222}.

По конвенции между Россией и Англией 1825 г. в широте архипелага Александра за Россией была оставлена береговая полоса Американского материка шириною в 30 миль. При этом английским промысловикам было предоставлено право судоходства по всем рекам, пересекающим пограничную черту между русскими и английскими владениями.

В 1834 г. Российско-Американская компания предприняла попытку приостановить продвижение Компании Гудзонова залива в районе реки Стикин. В устье этой реки был основан Дионисиевский редут (56° с.ш., 132° 10' з.д.)[31]. Однако эта мера несколько оттянула, но не предотвратила вынужденную передачу материковой территории во владение Компании Гудзонова залива. Эта передача была оформлена в виде контракта на аренду в 1839 г.[32]

Таким образом, у Российско-Американской компании, постоянно ощущавшей острую нехватку людей и наталкивавшейся на сопротивление индейцев-тлинкитов, не было возможности заселить и освоить даже территории, находившиеся в непосредственной близости от Ново-Архангельска. С середины 20-х годов XIX в. ею были предприняты шаги к более полному хозяйственному освоению и заселению Курильских и Алеутских островов, а также залива Аляска. В 1826 г. поселение на острове Атха (в группе Андреяновских островов), строения которого к тому времени обветшали, было перенесено из западного Коровинского залива в восточный залив Назан того же острова{223}.

В 1828 г. с разрешения правительства было возобновлено покинутое русскими в 1805 г. поселение на 18-м Курильском острове — Урупе. Главный правитель колоний П.Е. Чистяков отправил туда мичмана Этолина с промысловой партией из 50 человек, которая до осени успела окончить на острове все необходимые постройки. В 1830 г. было «высочайше» утверждено постановление Сибирского комитета, согласно которому Российско-Американской компании было предложено принять Курильские острова в свое ведомство, «привести в известность число жителей на тех островах, учредить на Семусире [Симушир] контору». В том же году в гавань Бротон на острове Семусире был послан отряд со всеми материалами и припасами, необходимыми для организации поселения. Это приблизило владения Российско-Американской компании к Японии{224}.

В 1830 г. после возобновления промысла морских бобров в Охотском море была основана «оседлость» на острове Большой Шантар, просуществовавшая до 1833 г., когда промысел иссяк{225}.

«Высочайшее повеление» от 2 апреля 1835 г. разрешало оставаться навсегда в колониях и устраивать особые поселения бывшим служащим Российско-Американской компании, обзаведшимся семьями. Такие же поселения рекомендовалось создавать и для креолов[33]. В связи с этим началось устройство поселений на островах Еловом (близ Кадьяка) и Афогнаке, а также на Кенайском полуострове на берегу Кенайского залива; в устье реки Нинилчик (севернее мыса Бэд) было основано сельскохозяйственное поселение из «колониальных граждан», получившее наименование Нинилчик{226}. В 1844 г. на восточном берегу Кенайского залива были основаны сельскохозяйственные поселения: Качемак, Касилов, Кенай, Кнык, Матануска, на северо-западном берегу — Российское селение (современные города Селдовия, Касилов, Кенай, Кник, Матануска, Тайонек){227}.

В 1845 г. в Кенайский залив была отправлена духовная миссия, разместившаяся, по-видимому, в Кенае и в селении Кнык{228}.[34]

Начавшееся в 1848 г. исследование угольных пластов, залегавших близко к поверхности на Кенайском полуострове от Английской бухты (Порт-Грейам) до Николаевского редута, повлекло за собой создание там промышленного поселения. Согласно сообщению Тихменева, в годы правления в колониях С.В. Воеводского (1845–1859 гг.) в Английской бухте было «устроено все необходимое для разработки каменного угля, а именно — поставлены машины и отстроено для жилья служащих и рабочих при этом деле 15 домов, казарма для 70 человек, часовня и разные службы»{229}.

Стремясь приостановить утечку мехов к Компании Гудзонова залива с территорий, лежащих восточнее залива Принс-Вильям (от индейцев-медновцев и колчан), Российско-Американская компания учредила в 1858 г. Медновскую одиночку (современный город Тарал) в среднем течении реки Медной (Коппер){230}. Это было последнее поселение, основанное русскими на Аляске.

Американский исследователь К.Г. Стоун, изучая вопрос о характере размещения и функциях бывших русских и современных американских поселений на Аляске, пришел к выводу, что 47 из нынешних американских населенных пунктов основаны на местах прежних русских поселений периода 1784–1867 гг.{231}

В конечном итоге при продаже Россией Аляски США за Российско-Американской компанией числилось «по приблизительному учету» всего 34 населенных пункта, которые были перечислены в «Ведомости к докладу правительственного комиссара Энгельгардта, 1866 г.»{232}.

Приводим перечень этих поселений, сохраняя транскрипцию их наименований и последовательность, принятые в документе:

Ново-Архангельск. Озерский редут.

В Уналашкинском отделе: Уналашка, Бельковское селение, Моржевое селение, Унга.

В Атхинском отделе: острова Атха, Атту, Беринга, Медный.

Курильские острова: Шумшу, Семусир.

В Северном отделе: острова Св. Павла и Св. Георгия; Михайловский редут и в его ведении Колмаковский редут, Северная одиночка, Уналаклинская одиночка, Андреевская одиночка.

В Кадьякском отделе: Кадьяк (Павловская гавань); одиночки на острове Кадьяк: Чиниакская, Кальсинская, Орловская, Трехсвятительская, Карлукская; одиночки: Афогнакская, Укамокская, Катмайская, Нушагакская, Иляминская, Медновская; Николаевский редут, Константиновская крепость, Кенайская (Угольная) упраздненная экспедиция.

Русское население в Русской Америке. 1778–1867 годы

Можно смело сказать, что с того времени, как экспедицией Кука в 1778 г. был зафиксирован численный состав русских промышленных на Уналашке и на островах вблизи нее (около 500 человек), эта цифра оставалась в течение следующего десятилетия приблизительно стабильной, хотя партии промышленных сменяли одна другую. В 1788 г. испанская экспедиция Э.Х. Мартинеса и де Аро также получила на Кадьяке и Уналашке сведения, что между Уналашкой и берегами Чугатского залива находилось около 500 русских. Лишь к апрелю — июлю 1794 г., ко времени пребывания в заливе Аляска английской экспедиции Ванкувера, это число сократилось приблизительно до 400 человек. Однако уже в сентябре 1794 г. оно вновь возросло за счет прибывших на Кадьяк из Охотска 182 выходцев из России, и, таким образом, вполне вероятно, общая численность русских в Северо-Западной Америке значительно превысила цифру 500.{233}

В 1794 г. предприимчивый Шелихов в дополнение к своим «Северо-восточной» и «Курильской» компаниям основал филиал первой под названием «Северная Американская компания». Он ставил перед ней цель: «с острова Уналашки обнять всю северную часть Америки, касаясь и противулежащую к ней Чукоцкую землицу… иметь ярмонги и с народами, там обитаемыми, завесть связь и торговлю». Для пополнения народонаселения к 140 работным, уже находившимся в Америке в распоряжении «Северной Американской компании», Шелихов отправил в 1794 г. из Охотска на судне «Симеон» более 70 работных на острова Прибылова{234}.

Судя даже по этим отрывочным цифровым данным, можно предполагать, что в период, предшествовавший созданию «Американской соединенной компании» (1797 г.), в Северо-Западной Америке (включая Уналашку и острова Прибылова) в составе отрядов, принадлежавших различным купеческим компаниям, трудилось на зверобойных и пушных промыслах около 650 промысловиков — выходцев из России[35].

С 1799 г., когда Российско-Американская компания стала единовластной хозяйкой всех морских зверобойных и пушных промыслов на тихоокеанских островах и в Северо-Западной Америке, вольный промысел другим компаниям был запрещен под угрозой конфискации всего добытого в пользу Российско-Американской компании. Все частные купеческие компании, капиталы которых не вошли в состав новой монопольной компании, вынуждены были покинуть русские владения в Америке.

В течение почти семидесятилетнего периода своего существования Российско-Американская компания, используя предоставленную ей монополию, строго регулировала приток новых поселенцев в Америку. Можно согласиться с Окунем, что для Российско-Американской компании, систематически испытывавшей недостаток рабочих рук в колониях, было чрезвычайно важно создать там постоянное русское оседлое население, без чего прочное освоение края было невозможно. Однако от внимания исследователей ускользали, на наш взгляд, противоречивость и сложность в действиях самой Российско-Американской компании, которая не только стремилась привлечь рабочие руки в колонии, но и вовремя ограничить их избыточный приток.

Окунь ссылается на проект Резанова о реорганизации колоний, отправленный последним в 1805–1806 гг. из Ново-Архангельска в Петербург главному правлению Российско-Американской компании. Согласно этому проекту, в колонии «нужно поболее приглашать русских… всем им отвести земли на возделывание и в постройках сделать помощь от компании». Это должно было быть население, пишет Окунь, не зависимое от компании, нечто вроде американских фермеров{235}. Надо полагать, такой проект не привлекал не только царское правительство («У матерых крепостников, — пишет Окунь, — появилось опасение, что возможность уйти в американские колонии могла показаться соблазнительной слишком большому числу российских подданных»){236}, но и саму Российско-Американскую компанию. Ведь компания, в деятельности которой неизменно проявлялись характерные черты промысловой монополии, главные источники дохода связывала с эксплуатацией коренного населения: в мирском зверобойном промысле на нее трудились алеуты и кадьякские эскимосы, добычей «земляного» зверя и посредничеством в обменных операциях с эскимосами и индейцами на севере Аляски занимались главным образом индейцы-танаина, медновцы (группы атапасков) и индейцы-тлинкиты.

Выходом из создавшегося положения для компании было бы получение в собственность крепостных крестьян, и поэтому Шелихов с самого начала организации постоянных поселений в Америке ходатайствовал о таком праве для Северо-восточной компании. Ему это не удалось, так же как впоследствии и главному правлению Российско-Американской компании. Но когда вопрос об освоении Аляски силами крепостных крестьян отпал, Российско-Американской компании выгоднее было, как отмечал Окунь, не привозить в колонии новых поселенцев (трудность и дороговизна перевозок, обучение вновь прибывающих и т.д.), а изыскивать способы к удержанию ранее туда попавших{237}.

Несколько односторонним представляется объяснение М.И. Белова, который причины малочисленности русского населения на Аляске усматривает лишь в «политике своеобразного тормоза массового передвижения на восток, проводившейся царским двором с железной последовательностью»{238}.

В подтверждение выдвинутого нами тезиса попытаемся (не претендуя на широкие обобщения) проанализировать некоторые данные. Цифровой материал заимствован нами из разнообразных источников; наибольшую трудность представляли розыски данных о численности народонаселения в начальный (с 1799 по 1829 г.) и заключительный периоды (1864–1867 гг.) действия Российско-Американской компании. По первому из указанных периодов нами использованы частично неопубликованные архивные материалы (среди них «Краткие объяснения, сделанные… Кадьякским архимандритом Иоасафом»{239}). Нами использованы также данные Головнина, Хлебникова, Тихменева и др. При этом полностью отсутствовали в нашем распоряжении цифровые материалы по годам: 1800–1804, 1806–1816, 1820, 1823, 1825, 1826, 1829. Данные по 1830–1860 гг. заимствованы из доклада Комитета об устройстве русских американских колоний 1863 г.{240} Комитет в свою очередь основывался на отчетах, периодически публиковавшихся главным правлением Российско-Американской компании. По 1862 и 1863 гг. нами также использованы подобные отчеты. Отсутствуют сведения по годам: 1855, 1861, 1864–1866. Для выяснения численности русского населения на Аляске в 1867 г. — в момент продажи ее Россией США — использован неопубликованный источник — «Записка Комитета, составленного из членов от Министерства финансов и морского, и уполномоченного Российско-Американской компании для принятия подготовительных мер к исполнению трактата об уступке»{241}.

Использованы также данные о «белом» населении Аляски после ее продажи — в 1870, 1880 гг. — на основании проведенных в эти годы в США официальных переписей населения{242}.

Все эти цифры помогают выявить некоторые закономерности в динамике численного состава русского, аборигенного и креольского населения в Русской Америке, наглядно показывают периоды «приливов» и «отливов» русского населения, сокращение численности алеутского и рост креольского населения, в какой-то степени отражают постепенное вовлечение в сферу деятельности Российско-Американской компании все новые и новые аборигенные племена в глубинных территориях Аляски.

Динамика численного состава русского населения в Русской Америке. 1799–1867 гг.

Период Среднее число человек Достигнутый максимум в течение указанного периода Дата Число человек 1805–1820 гг. — 1799 г. 225 1821–1827 гг. 400 Ноябрь 1818 г. 400 1830–1846 гг. 549 1827 г. 734 1846–1851 гг. 669 1839 г. 823 1852–1863 гг. 517 1846 г. 560 1867 г. 618 1858 г. 754 1799–1867 гг. — 1867 г. 812

1799–1805 годы. Прошло несколько лет после окончательного оформления Российско-Американской компании. Это время организационной перестройки. Еще в 1797–1798 гг. из русских поселений в Америке выбыли последние значительные партии промышленных людей компании Лебедева-Ласточкина. Все остальные купеческие компании также вынуждены были прекратить промысел. Численность русских в Америке резко сократилась — с 650 (1797 г.) до 225 (1799 г.). Одновременно в Охотске появилось большое количество свободных рабочих рук, которые отныне могла использовать Российско-Американская компания. На первых порах она для привлечения людей сохраняла условия работы промышленных «на паях», как это принято было и прежде во всех русских промыслово-торговых компаниях. Более того, для привлечения в свои поселения промышленных компания увеличила число «паев». «При соединении компаний, — писал об этом периоде Хлебников, — переменились и виды управления и учреждения заведенных колоний. Составлены были новые условия 1 апреля 1799 года, коими поставлено вместо прежнего положения 192 паев увеличить число людей на паях до 500 человек»{243}.

Результаты не замедлили сказаться, и первая партия из 88 промышленных людей была отправлена в 1799 г. из Охотска на компанейском судне «Феникс», которое, однако, потерпело крушение, не дойдя до Кадьяка. Потеря еще нескольких судов и людей на них сильно подорвала планы компании, затормозив приток в колонии рабочей силы.

Мы не располагаем сведениями о росте русского народонаселения в колониях с 1799 по 1805 г. Однако, судя по тому, что уже с 1803 г. компания начала ограничивать права промысловиков, заставляя их после произведения расчетов с компанией принадлежащие им шкуры морских зверей продавать только компании по установленной ею таксе, можно полагать, что наплыв был значительным. В апреле 1804 г. компания ввела так называемый «валовой контракт», по которому промышленные и мастеровые вместо получения «полупаев» (шкурами зверей) должны были довольствоваться, подобно компанейским служащим, установленным жалованьем и продовольственным пайком. Кроме того, контракт строго оговаривал численность людей на промыслах. Например, в 1804 г. «на Котовых островах (острова Прибылова) и острове Матвея, — согласно сообщению Хлебникова, — определено иметь людей для промысла русских 20, на Уналашке и по всему отделу Лисьей гряды — 50 человек»{244}. Эти ограничительные меры повлекли за собой повторное сокращение численности русских.

1805–1820 гг. Сокращение числа промысловиков было отмечено в сентябре 1805 г. Резановым. «К сожалению, сказать можно, — писал он, — что менее 400 человек или паев составляют ныне всю силу в Америке, держат в подчинении народы, помогают в постройке, и в то же время хотя и слабым кордоном, но сколько можно охраняют все пространство берегов американских… Число людей по обширности заведений крайне недостаточно и останавливает успехи, а умножить их на сем основании (при условии работы на паях. — С.Ф.) будет для компании и для них самих безвыгодно; поелику разжидятся прибыли от промыслов до того, что обоим сословиям (промысловикам и мастеровым. — С.Ф.) будет в тягость»{245}. Все письма Резанова из Ново-Архангельска в Петербург главкому правлению Российско-Американской компании 1805–1806 гг. полны просьб об увеличении в колониях числа русских поселенцев, главным образом для несения гарнизонной службы. Впредь до принятия каких-либо мер для увеличения в колониях русских Резанов составил для Баранова предписание, согласно которому «промыслы производятся американцами, а [российские] люди, для ловли зверей в службу компании вступающие, употребляются единственно на обстройки и укрепление водворения, мореходство и защиту»{246}. Этой меры было, однако, недостаточно, чтобы привлечь в колонии новых работных. В течение всего периода, вплоть до продления в 1821 г. привилегий Российско-Американской компании на следующее двадцатилетие, среднее число выходцев из России не превышало в колониях 400 человек.

1821–1845 гг. Численность русского населения постепенно стала возрастать. При этом компания всеми возможными средствами стремилась задержать промышленных людей, продлить сроки пребывания их в колониях. Текучесть кадров вредила промыслу, увеличивала расходы. Ко времени продления привилегий в сентябре 1821 г. Российско-Американской компании удалось добиться у правительства разрешения по ее требованию возобновлять паспорта работных и служащих колоний по истечении семилетнего срока без непременной явки их в присутственные места в России. Паспорта разрешалось возобновлять при условии, если служащие сами захотят оставаться в колониях или если они являлись должниками компании{247}. Последняя оговорка о задержании должников давала компании повод для оставления в колониях людей по истечении контрактов даже против их желания. Кроме того, всем служащим в компании, какого бы звания они ни были, новые правила разрешали пользоваться правами государственной службы с возможностью получения повышения в чинах и правительственных наградах. Главным правителем колоний «с высочайшего соизволения» мог быть назначен отныне только офицер морской службы. Новые привилегии должны были помочь сохранить в колониях старые и привлечь новые квалифицированные кадры служащих.

Однако, несмотря на принятые меры, состав русского населения в колониях оставался весьма подвижным. Согласно подсчету, произведенному Хлебниковым{248}:

(В период … Из колоний выбыло человек … В колонии прибыло человек)

1818–1826 гг. … 291 … 387

1826–1829 гг. … 120 … 189

Таким образом, за 12 лет (1818–1829), несмотря на убыль из колоний 411 человек, численность русского населения там возросла на 155 человек. Исходя из того, что в начале указанного периода, по сведениям Головнина (1818 г.), в колониях находилось около 370 русских, а в 1830 г. (по документам Российско-Американской компании) — 531 человек, можно прийти к заключению, что в течение этого времени в колониях произошло значительное обновление состава промышленных и служащих.

В среднем число русских колонистов в период с 1821 по 1827 г. возросло до 519 человек, а в 1830–1845 гг. — до 669 человек, и, таким образом, как будто была восстановлена численность 1797 г. В 1839 г. число русских колонистов достигло 823 человек и явилось самым высоким за все время существования Российско-Американской компании.

Однако это было вызвано не только усилением притока людей из метрополии, но и сокращением числа отбывающих из Америки. Многие из промышленных не могли и не хотели покидать колонии. Еще в 1806 г. 33 промышленных подали Резанову в бытность его в колониях прошение об оставлении их навсегда в русских поселениях в Америке, где они «обзавелись уже домами и, женясь на диких (алеутках, эскимосках, индеанках. — С. Ф.), прижили детей». Компания поддержала эту просьбу, однако просила освободить этих промышленных, а также и тех, кто впредь пожелает остаться навсегда в Америке, «от податей, в прежних их жилищах платиться долженствующих»{249}.[36] Государственный совет, рассмотрев 3 августа 1808 г. представление министра коммерции и главного правления Российско-Американской компании, признал «таковую оседлость людей в заведениях Американской компании соединенною с пользою государства». Совет полагал, что «можно бы было позволить селиться там людям свободным, как то: купцам, мещанам, государственным и экономическим крестьянам, ясашным, отставным солдатам и проч. крепостным же с согласия их помещиков». Однако совет тут же рассудил, что «люди сего рода сверх податей в казну обязаны: а) земскими и городскими повинностями, несравненно превышающими казенный с них сбор; б) рекрутскою повинностью. А посему, если дозволить им переселяться в американские заведения с исключением от всех повинностей, то тяжесть сих последних неминуемо падет на прочих обывателей, которые в пользу Компании должны посему будут давать и лишних рекрут, и отправлять за людей ее все земские повинности». Поэтому Государственный совет постановил оставить подателей прошения в колониях на прежних основаниях «не изъемля их навсегда от общих податей и повинностей»{250}.

В 1806 г. промышленные, просившие позволения навсегда остаться в Америке, были трудоспособными, полными сил людьми. Компания не пошла на уплату государству причитавшихся за них податей и повинностей, хотя как будто бы очень пеклась о создании «начального тамо умножения русского прочного людства». Однако почти три десятилетия спустя, когда оставшиеся в живых просители (и им подобные) — старики и инвалиды — стали балластом не только для компании, но потеряли интерес в качестве податных лиц и для государства, правительство пошло на создание так называемого «колониального гражданства».

На основании «высочайшего повеления» от 2 апреля 1835 г. правом на поселение в колониях разрешено было пользоваться только тем из промышленных, кто провел на компанейской службе в колониях «безукоризненно» не менее 15 лет. По утвержденному 10 октября 1844 г. уставу Российско-Американской компании сословие колониальных граждан могло состоять «из Российских подданных и других людей свободного сословия, имеющих право на выезд из Америки и водворяемых там по собственному желанию. Вольнонаемные мещане и крестьяне, находящиеся в Америке по найму компании, кои женились на креолках или американках и по болезненному состоянию, преклонности лет, долговременному там пребыванию, привычке к климату и образу жизни, или потому, что в долгое отсутствие из России лишились в ней ближних родственников и предъявят компании в письменных прошениях желание постоянно там водвориться, поселяются внутри Российских колониальных владений, где Главное правление признает удобнейшим»{251}. Из числа уволенных по старости 80 человек 57 человек с семьями и одиноких остались доживать свой век в колониях, а 23 — пожелали возвратиться в Россию{252}. В 1858 г. сословие колониальных граждан с семьями насчитывало 240 человек{253}.

Это число по каким-то соображениям было Российско-Американской компанией завышено, ибо иначе трудно объяснить, каким образом два года спустя (1860 г.), согласно докладу Комитета об устройстве русских американских колоний, сословие колониальных граждан составляло всего 113 человек (мужчин — 64, женщин — 49), а в 1861 г. их оставалось всего 92 человека (мужчин — 54, женщин — 40), из которых 10 проживало в Ново-Архангельске, 74 — в Кадьякском и 10 — в Атхинском отделах{254}. Рост численности колониальных граждан с 23 человек (в 1844 г.) до 94 (в 1861 г.) был незначительным, ибо в это сословие могли переходить лишь престарелые служащие Российско-Американской компании и инвалиды. Сословие это не могло увеличиваться за счет естественного прироста, ибо поколение, рожденное от браков русских колониальных граждан с аборигенным населением, пополняло сословие креолов. Таким образом, проблема создания постоянного оседлого русского населения в колониях с помощью «колониального гражданства» не могла быть разрешена. В 1844 г. компания с целью «ограничения издержек на содержание колоний» ввела так называемый «штат» (штатное расписание). При этом из числа работных и служащих должны были быть устранены «лица, которые, хотя по долговременной службе компании, и имели право на все внимание к своим заслугам и поддержку, но уже не могли приносить никакой пользы». По составленному новому «штату» положено было иметь во всех отделах колоний служащих на жалованье компании всего 949 человек. Из них: русских и креолов — 613, работников из алеутов — 237, женщин-работниц и на различных должностях — 99. В колониях в это время находилось русских 653 человека, креолов 1593, алеутов 4214{255}.

Таким образом, главное правление вновь ощутимо напомнило мысль, высказанную в свое время Резановым, что компания «должна искать выгод своих в торговле, в которой участвуют одни акционеры, а не промышленные»{256}.

1846–1851 гг. Этот период отмечен новым спадом в численном составе русских колонистов. Вместо среднего числа 669 человек в 1830 — 1845 гг. их среднее число теперь снизилось до 517 человек.

1852–1863 гг. Увеличение численности русских на Аляске в этот период было обусловлено двумя причинами. В 1854 г., в связи с осложнением международной обстановки, русское правительство решило усилить охрану колоний в Америке. С этой целью из Аянского порта в Ново-Архангельск было отправлено 100 «нижних чинов» сибирских линейных батальонов во главе с двумя офицерами[37]. Отправка еще одной столь же крупной воинской группы — из 100 рядовых и 4 офицеров — состоялась также в 1857 г. и вызвана была на сей раз опасностью повторения выступлений тлинкитов, которые в 1855 г. напали на Ново-Архангельск. К 1858 г. численность русского населения в колониях достигла 754 человек. Разумеется, такой прирост русского населения носил временный характер, а само положение воинских подразделений в колониях также было необычно: в отличие от наемных работных и служащих военные должны были нести в колониях лишь гарнизонную службу, находясь на полном содержании Российско-Американской компании, а в свободное время за особую плату могли по желанию выполнять компанейские работы.

Другой причиной увеличения числа русских колонистов явилась начавшаяся с 1855 г. на Кенайском полуострове промышленная разработка каменноугольных пластов. В связи с этим в 1857 г. из Аяна в колонии было послано 77 рабочих, на следующий год — еще 24 человека, в 1861 г. — 49 человек и в 1862 г. — 52 человека. Таким образом, судя по отчетам Российско-Американской компании с 1857 г., за этот период в колонии прибыло 409 человек, и в то же время в отчетах не упоминается о выбытии людей из колоний в Россию{257}. Среднее число русских за этот период вновь возросло и составляло 618 человек в год.

1864–1867 гг. Мы не располагаем данными о темпах пополнения русского населения в колониях в годы, предшествовавшие продаже Аляски. Однако статистика показывает, что число российских выходцев в колониях продолжало расти. Это, надо полагать, было вызвано тем, что переговоры о продаже Аляски велись правительством за спиной компании. Самой же Российско-Американской компанией, согласно «Мнению Государственного совета», утвержденному 14 июня 1865 г. Александром II, привилегии были продлены на четвертый по счету срок — до 1 января 1882 г.{258} О численности русского населения в колониях в 1867 г. мы можем судить на основании упомянутой выше «Записки Комитета… для принятия подготовительных мер к исполнению трактата об уступке»{259}.

Комитет изложил свои соображения по поводу расходов на вывоз из колоний служащих Российско-Американской компании, прибывших на работу в колонии по контрактам. «Этих лиц, — говорится в записке, — всего по последним сведениям со включением их семейств — 812 человек». О численности «колониальных граждан» нет ни слова, ибо «неизвестно, угодно ли правительству принять на себя и в какой мере расходы по переселению этих лиц, и также неизвестно, пожелает ли кто из них оставить колонии». Комитет предлагал телеграфировать в Ново-Архангельск главному правителю колоний, чтобы, заблаговременно «объявив служащим об уступке колоний и предстоящем вскоре прекращении действия всех заключенных компанией контрактов, отобрать у них подписки в месячный срок в желании или нежелании выехать в Россию, с тем, что изъявление желания остаться в колонии (так в тексте. — С. Ф.), лишатся права на даровой выезд за счет правительства. Сверх того, из желающих выехать собрать в Ново-Архангельске и отправить возможно большее число пассажирами на компанейском кругосветном судне в Кронштадт, а кого нужно — в Приамурский край на компанейских же судах».

В «Условиях к пояснению трактата»{260}, составленных и утвержденных уполномоченными со стороны России Коскулем, Пещуровым и государственным секретарем США Сьюардом, оговорены были два момента. 1) Компания обязывалась завершить все свои дела в колониях «как можно скорее, но в крайнем случае отсрочка может быть допущена не более трех лет». 2) В пользование рабочих и служащих компании на некоторое время должны были быть оставлены занимаемые ими здания и «магазины» (склады). Согласно отчету капитана 2-го ранга Коскуля, второй пункт условия не был выполнен американцами: тотчас после официальной церемонии спуска флага Российско-Американской компании в Ново-Архангельске (18 октября 1867 г.) все самые необходимые здания — дом главного правителя, казармы, клуб, где квартировали служащие, мастерские, эллинг и значительная часть «магазинов» (складских помещений) были заняты американскими властями. Российско-Американская компания вынуждена была большую часть своих служащих в позднее осеннее время разместить на жительство на кораблях и спешить с увольнением и отправкой их из Ново-Архангельска. В связи с таким нажимом американцев компании пришлось отправить многих своих служащих через Панаму, что было значительно дороже отправки на компанейских судах. Корабль «Царица», направлявшийся в Россию, был переполнен пассажирами и ценным грузом мехов. В Ново-Архангельске находились компанейские суда — барки «Меньшиков» и «Нахимов», которые, однако, нуждались в ремонте. Поэтому Коскулем был куплен за 25 тыс. долларов корабль «Крылатая стрела» для отправки в Кронштадт 20 человек служащих и груза. Ремонт судов в колониях стал невозможен. Как сообщал Коскуль, «рабочие наши частию по наущению американцев, а главное в следствие отсутствия какого-либо условия, по коему американские власти были бы обязаны защищать права Компании, не выходили на работы, ссылаясь на большую плату, предлагаемую им американцами, а именно от 3 до 5 долларов в день, а при напоминании им о заключенных с Компанией контрактах отзывались, что они по силе трактата переходят в американское гражданство, причем прежние их контракты недействительны; на агитирование, то есть вычет заработной платы в прогульный день, они не обращали внимания, получая у американцев большую заработную плату»{261}.

Аборигены Алеутских островов и Аляски

При появлении русских на Алеутских островах, по данным А.С. Полонского, на Ближних, Крысьих и Андреяновских островах было 2200 алеутов, на Лисьих — не менее 10 000. В 50–70-х годах XVIII в. коренное население островов Алеутского архипелага значительно уменьшилось. Полонский указывает, что, когда по распоряжению Болыиерецкой канцелярии в 1779 г. «были посланы на разных промышленных судах нарочные для произведения подлинного исчисления островных жителей, оказалось, что на одиннадцати островах Лисьей гряды сохранилось 2850 человек. Помимо этого, на Унимаке, островах Креницына, оконечности полуострова Аляски и на Унге — в восьми селениях насчитывалось 946 человек»{262}.

Согласно докладу Комитета об устройстве русских американских колоний, по переписи, произведенной в 1806 г. по приказанию Резанова, алеутов насчитывалось 5234 человека, а к 1 января 1818 г., поданным Российско-Американской компании, их числилось всего 3252 человека. Однако по сведениям 1822 г., которые комитет считал «первыми точными», алеутов числилось 5334, кенайцев (индейцев-танаина, обитавших по берегам залива Кука) — 1432; чугачей (эскимосов, обитавших по берегам залива Принс-Вильям) — 479. Все население Русской Америки (вместе с 488 русскими) составляло в 1822 г. 8286 человек{263}.[38]

По сведениям, ежегодно доставлявшимся с 1830 г. колониальными властями в главное правление Российско-Американской компании, в 1830 г. алеутов стало 6864, в 1838 г. — 6259, а в 1839 г. число их уменьшилось на одну треть, а именно до 4303 человек{264}. На первом этапе действия многочисленных русских промысловых компаний на Алеутских островах наблюдалось сокращение численности алеутов. Причины этого явления рассмотрены в работах Верха, Вениаминова, Полонского и других русских историков XIX в. Убыль в численности алеутов наблюдалась также и в течение первых сорока лет действия Российско-Американской компании. Сама компания не скрывала уменьшения числа алеутов и причиной убыли выдвигала эпидемические болезни, с особой силой разившие аборигенное население Алеутских островов и Северо-Западной Америки в 1836–1840 гг. («злокачественный катарр», корь, ветряная оспа, коклюш). Однако были и иные причины, отмеченные в докладе Комитета об устройстве русских американских колоний: это политика самой Российско-Американской компании по отношению к алеутам, являвшимся основной рабочей силой в зверобойном морском промысле; компания применяла насильственные меры для переселения алеутов и кадьякских эскимосов в разные отдаленные промысловые районы обширной колониальной территории; компания разлучала алеутские семьи на сроки до 3–4 лет, высылая молодых мужчин на промыслы, изнуряя их непосильным трудом, «а женщин и детей, оставляемых без пищи на островах, подвергали лишениям и неизбежным при них болезням и усиленной смертности; кроме того, при переездах на байдарах по бурному морю на дальние расстояния алеуты гибли иногда сразу по 40–100 человек во время крушений; многие из алеутов истреблены были по пути на промыслы при столкновениях с независимыми от компании племенами, населявшими Американский материк»{265}.

С 1840 г. численность алеутов постепенно начала расти (с периодическими «спадами», как, например, в 1850 г.). В 1862 г. число алеутов составляло не менее 4500 человек.

Если число «действительно зависимых» от компании алеутов и кадьякских эскимосов регулярно уточнялось, то о численности «полузависимых» от компании индейцев-танаина — «кенайцев» (принадлежавших к тихоокеанской подгруппе северной группы атапаскской языковой семьи и обитавших в западной части Кенайского полуострова и по берегам залива Кука) вплоть до 1822 г. не имелось определенных сведений. Поданным 1830–1840 гг. «кенайцев» насчитывалось от 1200 до 1600 человек. За период 1841–1860 гг. число их колебалось от 800 до 1100 человек.

Начиная с 1835 г. в отчетах компании появились сведения о численности «полузависимых» курильцев — жителей Курильских островов, которых к тому времени было приблизительно 100 человек, и в дальнейшем число это оставалось стабильным. К разряду «полузависимых» вплоть до 1861 г. причислялись также индейцы-кенайцы и медновцы, эскимосы-чугачи, аглегмюты и кускоквигмюты.

«Нам неизвестно не только число людей, но даже самые названия народов, населяющих нашу Америку», — писал в 1839 г. Вениаминов по поводу приведенного академическим «Месяцесловом» за 1834 г. неимоверно завышенного числа аляскинских аборигенов и добавлял: «Сколько известно, они суть: народонаселения известного по описям — 10313; известного, но не состоящего в описях — 12 500; совсем неизвестного приближенно до 17 000. А всего до 40 000»{266}.

В 1847 г. в отчетах компании появились данные о численности индейцев-«медновцев» атена (принадлежавших к той же тихоокеанской подгруппе северной группы атапасков, что и танаина, и обитавших в бассейне реки Медной (Коппер)). Их насчитывалось около 100 человек. С этого же времени стали поступать сведения о численности эскимосов-«аглияхмут», обитавших на побережье Бристольского залива. Их число колебалось от 850 до 1000. И, наконец, лишь с 1857 г. в отчетах компании появились сведения, весьма неполные, об эскимосах-«кускоквимцах» (кускоквигмютах), обитавших по течению Кускоквима от его устья до Колмаковского редута. Вместе с эскимосами-«аглияхмут» (аглегмютами) число их составляло с 1857 по 1860 г. от 1180 до 1760 человек.

Таким образом, до конца своего существования Российско-Американская компания не имела сведений о численности индейцев внутренней Аляски (ингаликов, коюкон, танана, набесна, кучина), а также эскимосов к северу от залива Нортон. Не было у компании и статистических данных о «совершенно независимых» от нее индейцах-тлинкитах, многочисленные племена которых жили на Американском материке между заливом Якутат и устьем реки Насс, а также на архипелаге Александра. Между тем именно в районе их обитания на острове Ситха (остров Баранова) находилась столица Русской Америки — Ново-Архангельск{267}.

Креолы 

В Америку из России направлялся преимущественно мужской состав: это были либо люди холостые, либо оставившие семью на родине. За все время существования Российско-Американской компании русских женщин в колониях постоянно было в десять раз меньше, чем мужчин. Поэтому весьма распространенными были браки русских с аборигенками (крайне редко — аборигенов с русскими женщинами), и потомство от этих браков — «креолы», по замыслам Российско-Американской компании, должно было стать «со временем преобладающим над племенем коренных алеутов, если не совсем заменить его»{268}.

Рост креольского населения в колониях был быстрый, и численность креолов увеличилась с 553 человек (в 1822 г.) до 1989 человек (в 1863 г.), т.е. в 3,6 раза.

Как видно из нашей таблицы народонаселения, на Аляске после ее продажи осталась большая часть креольского населения, поскольку в 1870 г. их было 1421 человек. Надо отметить, что ни компания, ни царское правительство не сочли возможным переселять креолов с Аляски в Россию.

Подводя итог, можно сказать, что до конца своего существования Российско-Американская компания не располагала точными данными о численности населения Аляски в целом. Так, например, согласно ее отчетам, в 1856 г. в русских владениях было всего 9725 человек. Однако, судя по американским источникам{269}, в 1855 г. (Российско-Американская компания сведениями на 1855 г. не располагала) население Аляски насчитывало от 50 до 72 тысяч человек.

Такие расхождения могут объясняться тем, что подсчеты производились приблизительно; компания же учитывала в основном то население Аляски, которое в той или иной форме поддерживало с ней контакты. Последние данные об общей численности населения Русской Америки в отчетах Российско-Американской компании имеются на 1 января 1863 г. — 10 119 человек.

Участники промысловых экспедиций на Алеутские острова и северо-западное побережье Америки. 1743–1799 годы

Подобно тому, как при организации промысловых артелей на крайнем северо-востоке Сибири в 30–60-х годах XVII в. основная доля капиталовложений принадлежала крупным торговым предпринимателям северорусских городов, ведущую роль в создании промысловых купеческих компаний на Камчатке в XVIII в. играли капиталы купцов северных и центральных губерний России. Значительно меньшая доля принадлежала купцам из сибирских городов и Камчатки{270}.

Исследователей не менее интересовал вопрос, из каких социальных категорий складывался контингент «работных людей», промысловиков, мореходов и передовщиков — непосредственных участников промысловых экспедиций на Алеутские острова и в Америку, а также то, из каких губерний России приходили эти люди на тихоокеанское побережье и каковы были социально-экономические причины, побуждавшие их к этому перемещению.

В работе Р.В. Макаровой содержатся очень важные сведения об организации промысловых компаний, о размерах промыслов, о найме и оплате труда и др., на основании чего она пришла к выводу, что «в основном вся тяжесть пушного промысла падала на плечи промышленных людей, состоявших главным образом из крестьян, посадских людей и реже из разночинцев; из купцов же немногие сами пускались в плавание, и это обычно были малосостоятельные купцы; среди крестьян были такие, которые ушли на оброк “с пашпортом”, были и беглые “без пашпорта”, наконец, могли быть и крестьяне, сосланные помещиками в Сибирь на поселение или на каторгу»{271}.

Изучение вопроса о социальном составе и районах выхода «работных людей» было продолжено О.М. Медушевской. На основании списков, подававшихся в Охотскую и Камчатские канцелярии при каждом отправлении и возвращении экспедиций (РГАДА, портфели Миллера), ею была составлена сводная таблица, включающая сведения о 440 «работных людях» за период 50-х — начала 80-х годов XVIII в.{272}В число их входили следующие социальные категории: 

(Число человек … %)

Крестьяне … 219 … 49,8

Посадские … 129 … 23,3 

(Число человек … %)

Разночинцы … 41 … 10,0

Купцы … 27 … 6,1

Цеховые … 8 … 1,8

Казаки … 5 … 1,2

Прочие … 8 … 1,8

Таким образом, эта таблица дает еще более четкое представление о социальном составе промысловиков, осваивавших Алеутские острова.

По данным Медушевской о районах выхода промышленных людей, основную массу всех «работных» (67,7 процента) составляли выходцы из северных районов Европейской России (Великий Устюг, Тотьма, Яренский уезд, Сольвычегодск, Лальский посад, Вага и др.); более четверти всего состава (25,9 процента) происходило из Сибири и, наконец, лишь 6,4 процента «работных» приходило из центральных и южных губерний России.

Сопоставляя цифровые данные, приведенные в нижеследующей таблице Медушевской, мы попытались выявить соотношение между социальными группами работных людей и районами, где они жили прежде:

Районы «выхода» работных людей 50-е — начало 80-х годов XVIII в.,%

  Северные губернии Европейской России Центральные и южные губернии Европейской России Сибирь Крестьяне 85,4 5,9 8,7 Посадские 71,1 4,9 24,0 Разночинцы 18,2 — 81,0   Северные губернии Европейской России Центральные и южные губернии Европейской России Сибирь Купцы 33,3 33,3 33,3 Цеховые — — 100,0 Казаки — — 100,0 Прочие 25,0 — 75,0

Таким образом, основная масса крестьян приходила с севера Европейской России и из Сибири, т.е. из мест, не знавших дворянского землевладения и крепостного права. На центральные и южные районы Европейской России приходилось всего 5,9 процента общего числа крестьян. Следовательно, доля крепостных крестьян, бежавших от помещиков, и «оброчных» была совсем незначительной.

Следующая по численности социальная категория — посадские также приходили главным образом с Русского Севера, хотя процент их выхода из городов Сибири почти в три раза выше по сравнению с крестьянскими выходцами; приток посадских из центральных и южных губерний Европейской России очень мал (4,9 процента).

Характерно, что среди северных губерний России первое место по числу ушедших крестьян и посадских занимала Вологодская губерния и именно те ее уезды, где земледелие и скотоводство были слабо развиты (В.-Устюжский, Тотемский, Сольвычегодский, Яренский и др.), а главным занятием жителей служили промыслы (охотничий, лесной, солеварение и др.). Стремясь избавиться от вводимых царской администрацией на «государевых» землях феодальных повинностей, поморские крестьяне и посадские уходили на край Сибири, где открылись широкие возможности для пушного предпринимательства.

Подавляющее большинство разночинцев (81 процент), а также все цеховые и казаки приходили из разных районов Сибири.

Купцы, доля непосредственного участия которых в вояжах была незначительной (6,1 процента), прибывали из всех губерний России.

Важную роль в правительственном «регулировании» переселенческого движения для районов Восточной Сибири играла ссылка крестьян на поселение и каторгу. Поток вольного переселения неизменно тормозился правительством, стремившимся прикрепить крестьян к земле. В то же время правительство было заинтересовано в расширении деятельности купеческих промысловых компаний на Алеутских островах, так как наряду с получением пошлины в казну оно было озабочено расширением границ Российского государства на востоке, приведением в российское подданство жителей вновь открытых земель и обложением их ясаком.

Работные люди и служащие Российско-Американской компании. 1799–1829 годы

По планам Шелихова, изложенным в 1787 г. в записке о привилегиях его компании, построенные им крепости должны были охраняться воинским гарнизоном до 100 человек; предполагалось, что «в разсуждении отдаленности» в новые селения позволено будет нанимать «хотя и с просроченными пашпортами, русских всякого звания людей с платежом за них погодно государственных податей, за каждого в то место, отколь сыщутся; в неоплатных же долгах состоящих… не запрещать принимать». Однако основной рабочей силой должны были быть алеуты и курильцы, способные к морскому промыслу; для исполнения других работ предполагалось «делать покупку у американцев людей, находящихся у них в плену и им с давних времен принадлежащих»; последнее положение было как бы оформлением права покупки у индейцев «калгов» — рабов (их военнопленных или должников) с целью использовать труд бывших рабов в пользу компании{273}.

Работные люди в Америке были заняты наблюдением за алеутами и кадьякскими эскимосами во время зверобойного морского промысла, скупкой пушнины у аборигенов, обслуживанием компанейской флотилии, огородничеством, охраной поселений и т.д. Для расширения промысловых районов и создания новых опорных баз компании требовались люди. Екатерина II отказала Шелихову как в ссуде 200 тыс. рублей на 20 лет («в казне теперь нет денег таких»), так и в присылке ста человек военных («военные люди в Сибир равно нужно; сто человек тамо то, что тысечи здесь»){274}. В 1790 г. Шелихов обратился с новым ходатайством к Екатерине II, прося разрешения на покупку крепостных людей для русских колоний в Америке: «…при таковых наших обширных заведениях необходимо нужными представляются… для покупки людей в матрозы и разных заведений и предприимчивостей наших выполнения крепостные люди свои надобны»{275}. В 1793 г. он повторил свою просьбу в несколько завуалированном виде: сообщив о своем намерении построить на американском берегу у «мыса Св. Илии» небольшую компанейскую верфь «для усиления нашего там кораблеплавания и в отвращение посторонних покушений». Шелихов просил «дать ему из присылаемых в Иркутскую губернию за вины на поселение и в работы несколько человек, знающих кузнечное, слесарное, медиковальное и медилитейное мастерства, и десять человек мужеска пола с женами для заведения хлебопашества в приличных местах матерой американской земли и на Курильских островах, с обязательством в платеже, куда будет назначено, узаконенных податей за всех тех людей»{276}. На этот раз его просьба была удовлетворена. Указом от 31 декабря 1793 г. Шелихову разрешалось использовать на указанные в его просьбе цели «мастеровых до двадцати человек из ссыльных, да хлебопашцов на первый случай до десяти семей»{277}. По сути дела, эти люди пожизненно становились крепостными компании. Во всех дальнейших документах они числятся под наименованием «посельщиков».

В 1799 г. Российско-Американская компания получила право «нанимать ей для мореплавания, промыслов и заведений всякого состояния людей свободных и неподозрительных, имеющих на таковое увольнение узаконенные виды. В рассуждении же отдаленности тех мест, куда они отправляются, от губернского начальства предписать оному давать государственным поселянам и другого звания свободным людям на семь лет паспорты; помещичьих же крестьян и дворовых людей нанимать компании не иначе, как с дозволения их помещиков, и за всех ею занятых платить ей куда следует государственные подати»{278}.

Выявить социальный состав и районы выхода людей, нанимавшихся на работу в колонии Российско-Американской компании, весьма сложно. В нашем распоряжении оказался, например, «реестр» 33 промышленных людей, изъявивших в 1804–1806 гг. желание «навсегда остаться в Америке»{279}. Еще два списка (на 32 и 8 человек) содержат сведения о промышленных, подавших прошения в главное правление Российско-Американской компании об истребовании новых паспортов в 1818 и 1820 гг.{280} Происхождение еще 8 человек удалось установить по «ведомости о сочетавшихся браком на Уналашке с июня 1820 по июнь 1821 г., составленной священником шлюпа «Благонамеренный» Михаилом Ивановым»{281}. Сведения об остальных собраны по крупице, в основном из микрофильмированных материалов бывшего колониального архива. Наиболее часто в этих материалах встречаются прошения, поданные в главное правление Российско-Американской компании родственниками промысловика, оставшимися в России, о взыскании вспомоществования с кормильца, уехавшего в Америку. Например: «Холмогорского уезда Сийской волости крестьянина Федора Ладухина мать Татьяна Ладухина просит оказать ей при старости ее и бедности вспомоществование на счет ее сына» (1824 г.){282}. Другой вид содержащихся в этом фонде источников — официальные требования судебных инстанций о розыске в Америке скрывшихся должников и взыскании с них долга; либо прошения служащих компании о перемене сословного положения и т.д.

В итоге в нашем распоряжении оказались сведения о 143 служащих и работных людях Российско-Американской компании за период с 1799 по 1829 г.{283} В число их входили следующие социальные категории: 

(Число человек … %)

Мещане … 58 … 40,6

Крестьяне … 51 … 35,7

Купцы … 9 … 6,3

Ясашные … 7 … 4,9

Ямщики … 4 … 2,8

Цеховые … 4 … 2,8

Крепостные (дворовые) … 3 … 2,1

Прочие … 7 … 4,8 

Эти социальные категории распределялись по районам «выхода» следующим образом: 

Районы «выхода» работных и служащих Российско-Американской компании, 1799-1829 г., %

  Северные губернии Европейской России Центральные и южные губернии Европейской России Сибирь Мещане 20,0 13 67,0 Крестьяне 17,5 8 74,5 Купцы ? ? ? Ясашные — — 100,0 Ямщики — — 100,0 Цеховые — — 100,0 Крепостные (дворовые) — — 100,0 Прочие ? ? ?

Таким образом, основную массу работных и служащих Российско-Американской компании в первой четверти XIX в. составляли не крестьяне, а мещане из сибирских городов (Томск, Енисейск, Тобольск, Иркутск и др.). Доля крестьянского населения снизилась на 14,1 процента (с 49,8 до 35,7 процента); главным районом «выхода» стала Сибирь (Томская, Тобольская, Иркутская губернии и др.), откуда приходило теперь три четверти всех крестьян[39]. На втором месте после Сибири были опять-таки северные губернии России и по-прежнему главным образом Вологодская губерния. Купеческое сословие среди служащих компании все еще играло значительную роль (6,3 процента). Новой прослойкой были «ясашные» (4,9 процента) и ямщики (2,8 процента), районами «выхода» которых были Томская, Тобольская губернии и Якутия. Примечательно, что крепостные дворовые принадлежали не дворянам, а купцам: например, «Кашеваров Филипп Артамонов называется крепостным покойного купца Голикова»; «Тулаев Петр Петров — крепостной г-на Зеленского, отданный во владение рыльского купца Василья Шелихова» (1804–1806 гг.){284}. В числе «прочих» — отставные урядники, солдаты и их дети, харьковский войсковой обыватель, «армянский дворянин» и др.

Увеличение мещанского населения, покидавшего родные места, было связано с определенной государственной политикой. Так, в 1748 г. Сибирской губернской канцелярией было подтверждено указание прежних лет отнимать пашенные земли и сенокосные угодья у посадских и раздавать разночинцам и крестьянам, а посадских выселять из деревень и «велеть жить в городе для купечества и всякого ремесла»{285}. Против занятия земледелием купцов и цеховых также постоянно принимались меры. Рост населения городов, не связанного с хлебопашеством, особенно усилился после отмены в 1762 г. десятинной пашни и натурального оброка, после чего государство стало покупателем хлеба у крестьян. В самих деревнях после замены натурального оброка денежным увеличилось количество населения, занятого неземледельческими промыслами. Часть этого населения уходила «в отход» на поиски заработка.

Ясачные и ямщики также имели пашенную землю. Первые пользовались ею на правах феодальных держателей, т. е. платили за это ренту государству. Обычно это был натуральный оброк, называвшийся «хлебным ясаком», иногда — денежный оброк. В тех случаях, когда земля, обрабатывавшаяся ясачным, переходила к новому владельцу — русскому, последний продолжал платить ясак. Таким образом, «ясашные», приходившие на службу в Российско-Американскую компанию, по существу, являлись категорией русских крестьян из Сибири, плативших за пользование землей ясак. Ямщики также составляли заметную группу держателей на государственных землях Сибири. Формой ренты за пользование землей для них являлась ямская гоньба. Земледелие ямщиков встречало возражения только в том случае, если их земли пустовали{286}.

Человек, находясь в далекой Америке, обязан был заботиться об оставленной им в месте его «выхода» земле. Так, Вологодская удельная контора 27 июля 1823 г. через главное правление Российско-Американской компании потребовала за находящихся в колониях служителей Гаврилу Водовозова и Галактиона Останина «по 38 р. 2% коп. на удобрение и обрабатывание оставшихся от них земельных участков и на безбедное поддержание их семейства по случаю малого урожая хлеба»{287}.

С крепостными крестьянами их хозяева могли поступать как им вздумается. В 1826 г. лейтенант Головнин отдал на службу в колонии компании крепостного человека — Евдокима Баранова на условии «получить жалованье последнего вперед за 7 лет, по 200 руб. на год, всего 1400 руб.»{288}. Правление компании смотрело сквозь пальцы, когда в Америку по чужим паспортам проникали «беглые», скрывавшиеся от судебного наказания. Когда в 1825 г. возник, например, вопрос, как поступить с бежавшим из России служителем Корниловым (выяснилось, что «под именем Корнилова должно разуметь Вагина») и всеми ему подобными, правление решило направить этих людей для отбывания наказания на самые тяжелые работы на острова Прибылова, сопроводив свое письмо оговоркой: «Котовые острова не должны служить ссылочным местом для преступников»{289}.

Однако в некоторых наиболее серьезных случаях главное правление компании вынуждено было подчиняться требованиям правительства о высылке прибывших из колоний. Так, в 1822 г. главному правителю было предписано выслать из колоний на родину в Рязань мещанина Ивана Гаврилова, «прикосновенного к производящемуся в Рязанском магистрате делу о подговоре будто бы им дворовых людей помещицы Моловой»{290}.

Сталкиваясь со всевозрастающими трудностями и ограничениями при найме рабочей силы, главное правление Российско-Американской компании в 1823 г. распорядилось: «Нанимать людей здоровых, хоть и без ремесла, ибо таковые (ремесленники. — С. Ф.)… почти не охотятся ехать в Америку»{291}. В марте 1825 г. главное правление возбудило ходатайство перед правительством о приобретении «куплею нескольких семейств оседлых хлебопашцев для заселения ими Росса, с тем, чтобы они со дня вступления во владение компании считались государственными крестьянами». В случае получения отказа главное правление намеревалось «стараться пригласить туда (в колонии. — С. Ф.) людей способных для хлебопашества на срочное время»{292}. Не дождавшись ответа, 24 марта 1826 г. главное правление Российско-Американской компании рекомендовало главному правителю выбрать для переселения в Росс людей, знакомых с хлебопашеством, из числа находившихся в колониях, ибо «в числе служителей компании много есть крестьян, которые, конечно, не забыли природного своего ремесла и с таким же успехом могут производить земледельческие работы, как и настоящие земледельцы, которых правление с семействами послать предполагало и которых посылка, ежели б и была дозволена, может иметь особые свои неудобства»{293}.

В колониях не хватало не только хлебопашцев, но и матросов, кузнецов, плотников и др. При наборе работных для отправки в колонии моряки, знающие матросское дело, обычно принимались в первую очередь. В 1827 г. в качестве матросов было отправлено семь «финляндцев», считавшихся хорошими моряками. «Из них («финляндцев». — С. Ф.) конечно много есть охотников, и многие являлись и были приняты, но не было возможности их отправить по причине крайне развратного их поведения, которое делает их совершенно нетерпимыми», — сообщало из Петербурга в колонии главное правление{294}.

И все же процент найма работных в Финляндии возрос в 30-х годах XIX в.: для одиннадцатого кругосветного плавания Российско-Американская компания приобрела в Финляндии корабль водоизмещением 450 тонн, наименовав его «Николай» (он вышел в путь 8 августа 1837 г. и прибыл в Ново-Архангельск 14 апреля 1838 г.), на котором в колонии прибыли вольнонаемные — 14 финнов и 2 русских{295}.

Глава третья. Русское население Аляски и Калифорнии. Конец XVIII века–1867 год

Природные условия Аляски и Алеутских островов

Всякий раз, когда заходит речь об Аляске, перед глазами привычно возникают Арктика, эскимосы, собачьи упряжки… И в самом деле, по наблюдениям русских мореплавателей XIX в., сплошные горы льда, приносимые течением в Берингово море, и в середине июля встречались южнее устья Юкона. Северное побережье Аляски, так называемый «Арктический склон», — пустынная и безлесная местность. И все же, несмотря на близость Северного Ледовитого океана, климат здесь более мягкий, чем во внутренней части Аляски — крае больших рек и широких долин. Там протекают реки Юкон и Кускоквим. На внутреннем плато обычно крайне холодные и сухие зимы, лето же хотя и короткое, но теплое. Лед на Юконе вскрывается в мае, и с июня по сентябрь или октябрь возможна навигация. Наиболее близко подступающий к Чукотке полуостров Сьюард — район холмистых низменностей, орошаемых в основном реками Фиш и Кавирук (Кузитрин). Побережье здесь совершенно безлесное, лес начинается в глубине материка. Зимы длинные и холодные.

Почти три четверти территории Аляски, общая площадь которой составляет 1519 тыс. кв. км, в той или иной мере скованы вечной мерзлотой. И вдруг, подобно оазису, — узкая полоса юго-восточного материкового побережья (длиной около 800 км и шириной не более 100 км) — Пэнхендл (в переводе с английского — «ручка сковороды»). С востока Пэнхендл прижат к водам Тихого океана (залив Аляска) горным хребтом — продолжением Кордильер. Со стороны океана подход к берегам прикрывает архипелаг Александра[40]. Берега материка изрезаны огромным количеством фьордов, к берегам вплотную подступают высокие горы. Теплая струя Северо-Тихоокеанского течения поворачивает сюда с юга и приносит с собой воды Куросио. Горы покрыты хвойными лесами. На юго-восточном побережье и примыкающих к нему островах — морской умеренный климат с мягкой зимой и прохладным летом. Горы задерживают идущие с севера сухие холодные воздушные массы. Сильные морозы редки. На острове Баранова нет ни одного месяца в году с отрицательной средней температурой. Повсюду очень влажно. Погода крайне изменчива.

Пэнхендл и расположенная к западу от него Юго-Центральная Аляска (включающая Кенайский полуостров с заливами Кука и Принс-Вильям, а также Кадьяк с более сухим и холодным климатом) вместе с Уналашкой стали районами первых достоверно известных постоянных русских поселений. Отличие Юго-Восточной и Юго-Центральной Аляски от остальных ее частей с суровым климатом настолько разительно, что специалисты в настоящее время считают неправомерным включение этих районов в понятие «Север»{296}.

Говоря о природных условиях, в которых оказались колонисты Русской Америки, уместно обратиться к источникам конца XVIII — первой половины XIX в. Особого внимания, на наш взгляд, заслуживают наблюдения Хлебникова, с 1818 по 1832 г. занимавшего в колониях пост правителя Ново-Архангельской конторы.

Пытаясь объяснить причины того или иного явления природы, Хлебников не всегда находил научное обоснование. Однако описание его основано не только на визуальных, но и на барометрических наблюдениях. Приведем лишь некоторые из них, относящиеся к местам наиболее значительных русских поселений. Вот, например, Ситха, на котором был построен Ново-Архангельск: «Ситха есть остров [на котором]… вероятно нет [ровной] площади в одну милю квадратную. Кряж гор пролегает повсюду, и они состоят большею частью из гранита разных видов, гнейса и слюденого сланца. На небольших равнинах, в разлогах и на самых вершинах гор — мокрые тундры, покрытые мохом. Старые леса, обваливаемые порывами ветров и подрываемые течением снежных вод, намывались кучами одно на другое и обросли мохом, согнивают и делают места вовсе непроходимыми. Сие дикое положение есть причиною мрачной погоды и ужасных ветров. По многим наблюдениям можно сказать наверное, что вообще дурной погоды в круглый лучший год две трети и одна треть ясной или умеренной; но бывает время, когда в год не обойдется одной пятой доли ясных дней. Беспрестанная мрачность, мелкий дождь и сырость воздуха суть обыкновенные явления атмосферы, но здесь, как и везде, нет правил без исключения, и случается хорошая погода… Но господствующая погода есть пасмурность и дождь, т. е. круглый год осень…»{297} Хлебников описывает теплые зимы, когда снег падает с дождем и самая большая стужа достигает -14° по Реомюру (-17,5° по Цельсию). Весна иногда начинается рано, и в феврале цветет малина, а в мае созревают ягоды, но иногда снег держится с ноября до февраля. Порывистые ветры, зимой и осенью с градом, дождем и снегом, иногда бывают столь жестокие, что выворачивают с корнем деревья. «Почти все мореплаватели, приходя на вид Эчкома (года Эджкомб у входа в Ситхинский залив. — С. Ф.) и ласкаясь по долговременном плавании скоро успокоиться, встречаются с ужасными шквалами, и другие около 10 дней терпят сие искушение»{298}. Горные хребты на материковом берегу «покрыты густыми еловыми лесами, только у высочайших каменистые вершины скрываются под вечным снегом»{299}. Многие отмечали неприветливость этого края, а сам Хлебников называл Ситху «самым мрачным углом мира».

Ну а каков климат на Кадьяке, где первое поселение было заложено еще Шелиховым? «Климат Кадьяка мало чем отличается от ситхинского, находясь в одной широте, — писал Хлебников. — Ясная погода бывает иногда продолжительнее и постояннее, чем в Ситхе, но вообще господствующая есть сырая, равно вредная для строений. Иногда до декабря месяца стоят оттепели с дождем, и зима начинается с января и продолжается до половины марта; первый снег падает на горах в начале октября, стужа доходит до 15-ти [градусов] по Реомюрову делению (около -19° по Цельсию. — С. Ф.). В марте и апреле нередко падает снег и бывает очень холодно, на горах снег лежит до июля, в летнее время бывает иногда более ясных дней, чем в Ситхе, но случается и напротив; в лето 1826 года было столь много дурной погоды, что не смогли заготовить для продовольствия пристойного числа юколы и сена… Большая часть Кадьяка гориста, безлесна и не плодна», — продолжает Хлебников. Но тут же добавляет: «Лесов по Кадьяку и окружающим оной мелким островам растет довольно, из хвойных ель и листвень, а из лиственных: береза, ольха и тальник»{300}. Итак, хотя Хлебников и не находит большой разницы в климатических условиях Ситхи и Кадьяка, все-таки, судя по его описанию, на Кадьяке климат здоровее.

Наиболее подходящим для жизни поселенцев оказался климат Кенайского полуострова, также обжитого русскими на раннем этапе колонизации. Кенайский залив (залив Кука) глубоко врезается в материковую сушу, длина его 320 километров. «Берега, окружающие оный залив, — пишет Хлебников, — наполнены горами, между коими есть хорошие равнины. Времена года более постоянны, зима бывает холодна, и погода большей частью ясная; и летом жары умеренные при ясной погоде, дожди и туманы редко случаются и скоро проходят, а потому воздух свеж, чист и здоров. По всему пространству берега растут леса, из коих главные — ель, сосна, лиственница, осина, ольха, береза и тополь. Из диких плодов родится множество ягод черники, малины, морошка, брусника, шикша…»{301}

Гористый и лесистый берег Американского материка в районе Кенайского полуострова переходит на западе в длинный саблеобразный полуостров Аляска, от которого в виде дуги переброшен к Камчатке «мост», состоящий из 110 крупных и большого числа мелких Алеутских островов. И полуостров Аляска, и Алеутские острова, гористые и богатые вулканами, почти безлесны. О климате этих мест мы находим сведения в работах Вениаминова, служившего с 1824 по 1834 г. на Уналашке, а затем на Ситхе священником и производившего барометрические наблюдения: «По частым и быстрым переходам температуры можно сказать решительно, что здесь нет обыкновенных времен года, но вместо всех их здесь царствует вечная осень, или здесь стоят только такие погоды, какие бывают между августом и ноябрем в некоторых местах, лежащих на материке в одинаковой широте…» И далее: «Морозов больших, какие бывают в Сибири в равной широте, здесь никогда не бывает…» Средняя температура зимой, по наблюдениям Вениаминова, достигала –8,6°. «Погода здесь вообще хотя и не теплая, но не сырая, и даже можно сказать довольно сухая, — писал Вениаминов, — потому что продолжительных дождей не бывает и так называемый бус, или туманный дождь, бывает довольно редко»{302}.

Заслуживает внимания произведенный Вениаминовым сравнительный анализ климатических условий: «Казалось бы, что климат здешний [на Уналашке], в сравнении, например, с С.-Петербургским и Ситхинским, должен быть лучше или, по крайней мере, не хуже тех мест; потому что здешний отдел южнее около 5 градусов. Правда, здесь не бывает таких морозов, как в С.-Петербурге, и таких дождей, как в Ситхе, и термометр нередко возвышается до 18°+ Реомюра (22,5° по Цельсию. — С. Ф.)… Но при всем том средняя температура в Уналашке… есть 2°,84+, т. е. нисколько не выше С.-Петербургской и вдвое ниже Ситхинской (где средняя температура 6,5+)»{303}. Одну из причин такого несоответствия Вениаминов справедливо видел в положении Алеутских островов «на рубеже двух великих морей, из коих одно касается экватора, а другое полюса»{304}. На языке современной науки это явление носит название «алеутской депрессии».

Различие климатических условий азиатского и североамериканского берегов в равных широтах привлекало внимание многих исследователей. Во время своего третьего кругосветного плавания на корабле «Предприятие» (1823 — 1826) Коцебу писал о Северо-Западной Америке, что местность, находящаяся на 57° с.ш., вообще отличается более мягким климатом, чем те же широты Европы, тогда как северо-восточный берег Азии значительно холоднее соответствующих ему по широте европейских стран{305}.

Представление о климате русских колоний в Америке было бы, однако, неполным, если бы мы ограничились Юго-Восточным, Юго-Центральным районами и Алеутскими островами. Для завершения обзора правомерно было бы рассмотреть климатические условия как более северных русских поселений, так и самого южного из них — крепости Росс в Калифорнии.

Описание климата берегов Бристольского залива, где на 59° с.ш. в устье реки Нушагак находилась Ново-Александровская крепость, сохранилось в работе Хлебникова. «От устья реки Нушагак, — писал он, — простирается равнина на необозримое пространство… За низменностью лежит кряж гор… Сии горы довольно высоки, безлесны и покрыты вечным снегом… Климат довольно суровый. Осень начинается с сентября, а зима продолжается до апреля. С апреля по 1 сентября, то есть в продолжение весны и лета, погоды продолжаются более ясные, но иногда сопровождаются дождями и туманом. В апреле почти обыкновенно бывают дожди, коими сгоняются снега, и реки очищаются ото льдов… Зимою… морозы бывают столь жестоки, что трещит земля и делаются разселины; на ровных местах снег падает по колено глубины, а в разлогах в сажень и более… По реке Алегнагак на низменных местах и у подножья гор растет много лесов: ель, береза, тополь, ольха и рябина»{306}.

О климатических условиях Михайловского редута в заливе Нортон сведения приводит Загоскин. На острове Св. Михаила, по его наблюдениям, лето очень короткое (с конца мая по начало сентября), зима суровая, почвы тундровые, совершенно не пригодные для хлебопашества. Однако летом вызревают травы, так что можно было запасти на зиму сена для прокорма скота. Кроме того, здесь растут морошка, шикша, голубика, брусника, дикая петрушка и дикий щавель{307}. И, наконец, Северная Калифорния, где на 38° 33' с.ш. была построена русскими крепость Росс. Узкая береговая полоса в этом месте почти всецело находится под воздействием холодного Калифорнийского течения. Если в район Ситхи Аляскинское ответвление Северо-Тихоокеанского течения приносит тепло, то Калифорнийское течение охлаждает прибрежные воды Северной Калифорнии.

В 1865 г. декабрист Д.И. Завалишин провел сравнительный анализ миграций в Сибири и на Аляске в зависимости от климатических условий. Он отметил, что в Сибири наблюдалось постоянное отступление населения из северных районов, где оно достигло было уже значительной численности, в районы более южные, по мере того как звериные промыслы заменялись другими занятиями, особенно земледелием. «По какому же внезапному изменению или извращению естественных законов, — писал Завалишин относительно Аляски, — бросилось бы русское или европейское население заводить оседлость в колониях под 60° с.ш. и выше… Очень понятно, что если бы и ринулось оно действительно в эти места, то отнюдь не для того, чтобы водвориться там, а как делает оно везде в подобных местах и теперь… только для того, чтобы поскорее обогатиться…»{308}

На неблагоприятные для земледелия природные условия Аляски, явившиеся фактором, в значительной мере сдерживавшим переселение туда русских поселенцев, обратил внимание один из служащих Российско-Американской компании, капитан-лейтенант Ф.К. Верман, командовавший судами компанейской флотилии с 1854 по 1862 г. «В стране неспособной производить… хлеб, — писал Верман, — не может водвориться цивилизация чрез значительное переселение подобного (образованного. — С. Ф.) народонаселения, ибо непонятно, что побудит оное к переселению в такой глухой и дальний край, где ожидают его только одни лишения и труды без какого-либо действительного вознаграждения, тогда как у нас дома в России и в Сибири, не говоря уже об Амуре, еще остаются большие пространства в благодатном климате пустыми и нетронутыми». Верман указывал также, что на Аляске «непроизводительность страны… препятствует всякой широкой предприимчивости компании; каждый шаг требует усилий и значительных материальных и денежных пожертвований, тогда как выгод остается ожидать впереди…»{309}.

Удаленность Русской Америки от жизненно важных центров Европейской России, а также от восточных форпостов Российской империи — гаваней Охотского моря и Камчатки, неблагоприятные для сельскохозяйственного и промышленного освоения природные условия Аляски затрудняли деятельность Российско-Американской компании по освоению Северо-Запада Американского материка[41].

Особенности хозяйственного уклада русских поселений

В наши задачи не входит оценка хозяйственной деятельности Российско-Американской компании в целом, поскольку проблемы, связанные с экономической политикой компании, нашли всестороннее отражение в трудах ряда исследователей и в первую очередь в работе С.Б. Окуня{310}. В рамках настоящего раздела нашей работы рассмотрены те особенности хозяйственного уклада, которые непосредственно определяли образ жизни русских поселенцев и взаимоотношения их с аборигенным населением.

Основной целью всех частных русских промысловых компаний XVIII в., а в дальнейшем и Российско-Американской компании, было развитие пушного промысла на море и на суше. Однако в условиях «пушной колонизации» территорий, отдаленных от метрополии и бедных продовольственными ресурсами, возникла необходимость хотя бы в частичном сельскохозяйственном и горнопромышленном освоении тех земель, на которых основывались поселения. Кроме того, для обеспечения морского зверобойного промысла и бесперебойных сообщений с метрополией и отдаленными русскими факториями требовалось создать на месте судостроительные и судоремонтные верфи, лесопильные предприятия и подсобные мастерские. 

Морской зверобойный и пушной промысел

Добыча и вывоз мехов из русских владений в Америке были главной статьей доходов Российско-Американской компании. Промысел морских котов был важнейшим по количеству. Эти животные водились исключительно на островах Прибылова, Беринга и Медном. В 1842–1861 гг. в среднем в год добывали до 17821 котов, и, как отмечал ревизор С.А. Костливцев, «число это может быть удвоено и даже утроено без всякого вреда для промысла»{311}.

Исключительно на территории русских американских владений сохранился в 40–60-х годах XIX в. морской бобр (архипелаг Александра, полуостров Аляска, Алеутские и Курильские острова). Охотой на морских бобров занимались для компании «курильцы», алеуты, «коняги» (кадьякские эскимосы) и нерегулярно эскимосы-чугачи. Все добытые шкуры аборигены обязаны были сдавать по установленной таксе.

Для внешней торговли и для сбыта в России добывались также речные бобры (вывозились также отдельно бобровые хвосты), бобровая струя (ценное ароматическое вещество, применяемое в медицине), выдры, лисицы, песцы, медведи, рыси, соболи, а также моржовые клыки. Эта пушнина в основном выменивалась в редутах и одиночках у аборигенов. Шкуры выдр и рысей получали от Компании Гудзонова залива по условиям об отдаче ей в аренду русской территории на Американском материке вдоль архипелага Александра.

Большая часть шкур морских котов морем переправлялась в Петербург, другая часть также морем — в Шанхай и Нью-Йорк, 8 тыс. штук ежегодно — в Иркутск для обмена в Кяхте на китайский чай. Все добытые шкуры морских бобров отправлялись в Иркутск, часть из них оттуда — в Кяхту, наиболее ценные — в Петербург.

Бобры речные 2 тыс. штук шли в Кяхту, остальные — в Шанхай и в Северо-Американские Штаты; выдры — в Кяхту; лисицы — в Иркутск; песцы голубые — в Иркутск и Кяхту, белые — в Америку; шкуры медведей — в Петербург; рыси — в Иркутск; соболи продавались частично служащим в Ново-Архангельске, частично в Шанхае; в Ново-Архангельске продавались также выхухоли, норки и еврашечьи парки; моржовые клыки и бобровая струя переправлялись в Петербург; шкуры росомах и волков — в Михайловский редут, где их выменивали аборигены.

Данные о вывозе пушнины из колоний Российско-Американской компании за первые 24 года ее существования (включая время действия «Американской соединенной компании», 1797–1799 гг.), а также за последнее двадцатилетие ее деятельности могут быть сведены в таблицу.

В течение заключительного двадцатилетия добыча морских котов сократилась почти в три раза, морских бобров — почти в три раза, соболей — на 20 процентов. Одновременно возросла добыча речных бобров — в четыре раза, песцов — на 30 процентов.

Развитие пушных промыслов в колониях Российско-Американской компании[42]

1797–1821 гг. … 1842–1862 гг.

Морские коты … 72 894 … 25 899

Морские бобры … 1 232 374 … 372 894

Речные бобры … 34 546 … 1 57 484

Выдры … 14 969 … 70 473

Песцы (голубые и белые) … 40 596 … 54 134

Соболи … 17 298 … 12 782 

Вполне справедливо, на наш взгляд, Г.А. Агранат отмечает, что сокращение добычи пушнины в период 1842–1862 гг. не свидетельствует об истреблении природных ресурсов Русской Аляски. Меры, которые Российско-Американская компания с 20–30-х годов XIX в. принимала по охране поголовья наиболее ценных пород морского зверя («запуски» — запрет на охоту в определенных местах на один-два года; запрещение охотиться на самок морских котов и бобров; запрет использовать огнестрельное оружие во время охраны, чтобы не отпугивать зверя, и т.д.), дали положительные результаты. Эти меры нашли отражение в деловой переписке главных правителей колоний Российско-Американской компании с управляющими отделов{312}.[43]

Уменьшение добычи ценных морских зверей было вызвано прежде всего сокращением числа рабочих рук в колониях. «При Баранове из одного только Кадьякского отдела снаряжалось ежегодно для промыслов до 500 байдарок, — отмечал капитан П.Н. Головин, — теперь же со всеми натяжками нельзя снарядить более 300 во всех колониях, т. к. число алеутов уменьшилось с того времени более чем на половину»{313}.

Морской и пушной зверобойный промысел подрывали также проникавшие в территориальные воды Российско-Американской компании американские китобои, которые выменивали у аборигенов пушной товар, китовый ус и моржовые клыки на ром, низкие сорта коньяка, табак, порох, огнестрельное оружие. На материке серьезным конкурентом была Компания Гудзонова залива.

Канадские меха вытесняли пушнину Российско-Американской компании с китайского рынка. Как показал Окунь, несмотря на высокое качество сырья, Российско-Американская компания получала меха среднего, а иногда и низкого сорта из-за скверной их обработки. Овладеть новыми рынками компании оказалось не под силу{314}. Сбыт мехов на внутреннем рынке в России также был подорван: серьезным ударом для Российско-Американской компании было введение барашковых воротников взамен воротников из речного бобра в обмундировании русской армии.

Несмотря на все льготы, предоставлявшиеся вплоть до середины 50-х годов XIX в. русским правительством Российско-Американской компании, отстранявшим с ее пути конкурентов в меховой торговле на внутреннем рынке, разрешавшим компании на льготных условиях ввозить из Китая обмененный на пушнину чай (компания ежегодно ввозила 30 процентов общего количества импортируемого в Россию китайского чая), финансовое положение компании резко ухудшилось, и к 1867 г. ее задолженность по пошлинам превышала уже 700 000 руб.{315}

Ухудшение состояния основного источника доходов — пушного промысла — не могло не отразиться на положении всех остальных отраслей хозяйственной деятельности Российско-Американской компании на Аляске. Трудности усугублялись перебоями в подвозе хлеба: в Калифорнии цены на зерно подскочили втрое из-за наплыва туда большого числа поселенцев после открытия месторождений золота в 1849 г.; доставлять хлеб на кругосветных судах мешали события, связанные с расстановкой сил различных европейских держав в Крымской войне.

Морской офицер Д.И. Неделькович, находившийся с 1860 по 1865 г. на службе Российско-Американской компании, писал в своем дневнике в Ново-Архангельске 24 июня 1865 г.: «По всему видно, что компанейские дела к настоящему времени не в блестящем положении: застой в главных товарах, мехах и чаях, которых, как слышно, навезено в Петербург различными путями огромное количество. Поэтому теперь компания старается соблюсти во всем наибольшую экономию, и даже есть бумага главному правителю: не прибавлять никому из служащих жалования раньше окончания срока, постараться скорее вычесть долги с задолжавших служащих и, по возможности, меньше выписывать товаров из Виктории и Калифорнии, которые, по случаю войны в Америке, дошли до громадных размеров… Тут и частные жители все страдают, через разорение имущества и оседлости и, кроме того, застой во всех внутренних произведениях… А теперь еще, как нарочно, и из России перестали многие предметы высылать, так что в настоящее время даже ржаной муки нет — предмета, по моему мнению, весьма необходимого для русского, в особенности-рабочего человека»{316}. 

Судостроение

Сначала суда компании строились в Охотске, но в 1793 г. в селении Воскресенском на Кенайском полуострове была заложена первая верфь в Русской Америке, на которой были построены три судна. Еще два судна были спущены на воду в селении Якутат с 1796 по 1805 г., а с 1816 г. вступила в действие верфь в селении Росс, где было построено до 1824 г. четыре парусных судна (один галиот и три брига).

Однако основным центром судостроения в Русской Америке стал Ново-Архангельск, где строились первоначально парусные, а впоследствии и паровые суда из «душного дерева» (ситхинского кипариса) и ели. По сведениям Тихменева, в течение 1799–1821 гг. в Охотске и на всех верфях Русской Америки было построено 15 судов{317}. Известно, что шхуна «Чириков», сошедшая со стапелей новоархангельской верфи в 1809 г., служила до 1824 г. Между 1818-м и 1825 гг. в Ново-Архангельске был построен только один кутер «Баранов» (парусное судно водоизмещением 30 тонн). В 1853 г. был спущен на воду колесный пароход «Николай I» (60 л. с.), паровая машина для которого была доставлена из США. В 1840–1841 гг. была предпринята первая попытка собственными силами строить в Ново-Архангельске и паровые машины; так, целиком до последнего винта был собран 8-сильный пароход «Мур» (проданный Российско-Американской компанией в 1847 г. по выгодной цене в Сан-Франциско). В 1860 г. для буксирного колесного парохода «Баранов», строившегося в Ново-Архангельске, местными силами была изготовлена паровая машина в 30 л.с. (кроме цилиндров, которые были выписаны из Калифорнии). «Все суда колонии построены, вооружены и экипированы с большим искусством и попечением и управляются отличным образом, — писал В.Н. Мамышев, — они все обиты медью, опрятны и красивы»{318}. Однако выгоднее оказалось заказывать суда в Соединенных Штатах, так как построенные там из дуба и сосны суда служили в пять раз дольше построенных в Ново-Архангельске. В 1860–1861 гг. проводивший ревизию капитан 2-го ранга Головин отметил: «Новые суда строятся здесь (в Ново-Архангельске. — С.Ф.) редко, да и то малых размеров»{319}.

К 1 июля 1860 г. Российско-Американская компания владела 13 судами: три из них (шхуна «Тунгус», пароходы «Николай I» и «Баранов») новоархангельской постройки, остальные были построены в Нью-Йорке, Портсмуте, Бостоне, Балтиморе, Гамбурге, Любеке{320}.

Поскольку Ново-Архангельск был пунктом назначения русских кругосветных и полукругосветных экспедиций, на местных верфях производился ремонт экспедиционных, а также иностранных судов.

Новоархангельские верфи обслуживались подсобными мастерскими и лесопилками, именовавшимися в колониях «пильными заводами». В литейных мастерских и кузнице Ново-Архангельска помимо изделий, предназначавшихся для флотских нужд, производились некоторые сельскохозяйственные орудия (в частности, плуги) и отливались из меди колокола, которые вывозились в Калифорнию. 

Подсобные предприятия

В 1861 г. в колониях Российско-Американской компании в Америке существовало 32 подсобных предприятия, список которых имеется в «Приложениях к докладу Комитета об устройстве русских американских колоний».

В этот список, видимо, не включены небольшие кирпичные заводы на Кадьяке и Уналашке. Все эти предприятия были, в сущности, кустарными мастерскими весьма малой производительности.

Об этом можно судить и по количеству занятых в них рабочих. В ведомости о штатном составе персонала компании, составленной на 1 января 1861 г., указано, что «вольных служителей, мастеровых и рабочих» в колониях числилось 424 человека (из них 184 — русских и 240 «туземцев»). Кроме того, на лесопилках и в добыче угля использовался труд «нижних чинов» Сибирских линейных батальонов (179 человек). Из общего числа «работных» (603 человека) некоторое количество было занято на пушно-торговых факториях (в 1860 г. в Михайловском и Колмаковском редутах было 30 взрослых русских мужчин и 15 креолов, в Кадьякском отделе соответственно — 66 и 237, в Уналашкинском и Атхинском отделах, а также на Курильских островах — 9 и 96). Подавляющее большинство русского (366 человек) и креольского (129 человек) взрослого мужского населения было сосредоточено в Ново-Архангельске и Озерском редуте, а также при Кенайской горной экспедиции (29 русских и 6 креолов). Всего в 1860 г. в колониях Российско-Американской компании насчитывалось русских — 595, креолов — 1896 человек{321}. 

Список предприятий Российско-Американской компании на 1861 г.{322}

Ново-Архангельск

1. Инструментальная мастерская для ремонта мореходных приборов

2. Кузница

3. Слесарная мастерская

4. Столярная мастерская

5. Токарная мастерская

6. Медяжная мастерская

7. Бондарное заведение

8. Кожевенное предприятие

9. Прядильное заведение для изготовления тросов

10. Скорняжная мастерская

11 . Прачечная

12. Медная и чугунолитейная вагранка и цинковальня. Изготовление отливок чугунных и медных для судовых надобностей

13. Водяная мукомольная и крупяная мельница

14, 15. Пильные заводы для разделки леса и изготовления оконных рам, брусьев, досок. В основном обслуживаются суда компании

16. Паровой лесопильный плашкоут для изготовления досок

Кадьяк

17. Мукомольная мельница

18. Лесопильный завод, обслуживающий ледяное производство (изготовление досок и опилок, которые употребляются при погрузке льда)

19. Слесарная мастерская

20. Столярная мастерская

21. Кузница

Кенайская угольная экспедиция

22. Кузница

23. Слесарня

24. Столярная и токарная мастерская

25. Паровая машина для откачки воды из шахты мощностью 40 сил

Карлукская одиночка

26. Кузница

27. Кожевенное предприятие

Николаевский редут

28. Кирпичный завод

Нушагакская одиночка

29. Кузница

Уналашка

30. Кузница

Михайловский редут

31 Кузница

Унга

32. Кузница 

Горная промышленность

Огромные природные богатства края были разведаны очень слабо, разрабатывались три-четыре вида минерального сырья, при этом в незначительных масштабах.

Горный инженер Дорошин в 1848–1850 гг. обнаружил в Английской бухте на Кенайском полуострове пласты каменного угля, разработка которых обещала принести пользу. Компании приходилось покупать для своих пароходов уголь в Калифорнии. Предполагалось, что добытый на Кенайском полуострове уголь можно будет использовать не только для компанейской флотилии, но и для продажи в Калифорнии, где в 1855 г. потреблялось до 20 тыс. тонн угля в месяц. Каменноугольные разработки открытым способом начались в 1855 г. В 1857 г. была заложена водоподъемная и водоотливная шахта, а в 1858 г. были окончены все необходимые постройки для установки паровой машины (40 л. с.) и размещения служащих. Однако в 1860 г. пожар уничтожил здание, в котором была установлена машина, и это приостановило работы. С 1857 по 1860 г. было добыто 2760 тонн угля. Уголь использовался на пароходах компании, а также в мастерских при новоархангельской верфи для отливки различных чугунных изделий. Единственная попытка в 1857 г. продать уголь в Калифорнии окончилась неудачей: 500 тонн были проданы за бесценок (6250 руб.), ибо уголь оказался довольно низкого качества. Вместе с тем работы по его добыче были чрезвычайно дороги, и на месте не было квалифицированных рабочих рук. Месторождения угля были открыты также на полуострове Аляска, на островах Унга, Кадьяк, в заливе Нортон, но там они не разрабатывались{323}.

Очень небольшое число поселенцев было занято на разработке слюды на Кенайском полуострове и глины для кирпичного производства на Кадьяке и Уналашке.

Следы золота были открыты в 1850–1851 гг. на Кенайском полуострове (в долинах рек Тазлик-Кту и Чуну-Кту), однако содержание в песке золота было ничтожным (16 долей золота в 100 пудах песка).

Признаки меди были обнаружены на островах Медном, Уналашке и в особенности на реке Медной (по берегам последней находили самородную медь).

Кроме того, находили нефть и янтарь на восточном берегу полуострова Аляска, графит на острове Атха, черный обсидиан и порфир на острове Умнак, красный мел на одном из островов Креницына в Уналашкинском отделе.

Наибольшее развитие в колониях получили разработка и вывоз льда. На лед большой спрос появился в Калифорнии после «золотой лихорадки» 1849 г. До 1852 г. лед в Калифорнию привозился из Бостона. Ежегодная потребность в нем составляла до 3 тыс. тонн. В колониях лед добывали из озер на острове Лесном близ Кадьяка, где было устроено два ледника, каждый на 3 тыс. тонн, и в Ново-Архангельске, где в трех складах размещалось 3 тыс. тонн льда. Разработка льда производилась компанейскими рабочими за плату в год от 350 до 500 руб. ассигнациями и ежедневной выдачей по чарке водки, а также вольнонаемными алеутами на Кадьяке и индейцами-тлинкитами в Ново-Архангельске за 1 руб. ассигнациями вдень с пищею и водкой. В 1858-м и 1859 гг. было вывезено в Калифорнию соответственно 4027 и 4499 тонн{324}. Однако не успела компания наладить производство льда, как конъюнктура в Калифорнии изменилась и ледяной промысел стал убыточным. 

Сельское хозяйство в русских поселениях

Ни на Ситхе, ни на Кадьяке и Уналашке опыты по разведению зерновых культур не дали результатов. Даже на плодородных почвах Кенайского залива, где климат умеренный, зерновые — рожь и ячмень — не успевали вызревать в короткое лето. Однако некоторые огородные культуры-картофель, брюква и репа — быстро распространились по всему краю и привились среди алеутского и тлинкитского населения. Только на берегах Кенайского залива вызревали капуста и иногда огурцы. Русское и креольское население колоний в 10–60-х годах XIX в. по мере возможности снабжалось местными овощами с компанейских огородов[44].

Первые попытки разведения в колониях скота были предприняты в 1794 г., когда на Кадьяк завезли двух лошадей, двух коров и быка. В дальнейшем помимо крупного рогатого скота разводили свиней и коз. Однако, несмотря на то, что на Кенайском полуострове, на Кадьяке и даже в озерной части острова Баранова имелись сносные пастбищные угодья, по ряду причин, и прежде всего из-за отсутствия рабочих рук, скотоводство должного развития не получило, и мясо для населения колоний постоянно приходилось завозить из метрополии или из Калифорнии.

По данным В.Н. Мамышева, в 1833 г. в Русской Аляске компания имела 220 голов крупного рогатого скота{325}. Однако к 1860 г. поголовье не увеличилось: компания владела 218 головами крупного рогатого скота, на Алеутских островах у частных лиц имелось до 20 голов крупного скота. Компания пробовала давать коров алеутам с условием, чтобы такое же количество скота было ей возвращено впоследствии из приплода. Однако попытка эта не удалась: алеуты, занятые на морском зверобойном промысле в пользу компании, не имели возможности запасать сено. Алеуты отказывались также держать свиней и коз, которые портили жилые земляные строения. Из домашних птиц алеуты держали и разводили в небольшом количестве только кур. Несколько успешнее скотоводство привилось у креолов на Кадьяке. Однако по подсчетам главного правления Российско-Американской компании, для того чтобы обеспечить мясом только русских поселенцев и частично креолов, «потребовалось бы… отделять ежегодно на убой 400 голов и необходимо было содержать 1500 штук скота». Казалось бы, количество это невелико, но в колониях не оказалось, по словам главного правления, рабочих рук для заготовки 200 тыс. пудов сена на 6 месяцев (сезон стойлового содержания скота на Аляске), и компания не собиралась выделять капиталы на постройку помещений для скота. По данным ревизии 1860–1861 гг., всего лишь несколько человек были заняты на скотных дворах компании.

В целом огородничество и скотоводство играли незначительную роль в жизни колоний.

Калифорнийская же колония — селение Росс, просуществовавшее 29 лет (с 1812 по 1841 г.), не стала базой снабжения Аляски хлебом, мясом и молочными продуктами, поскольку, несмотря на вполне благоприятные условия, фермы селения Росс давали очень небольшое количество пшеницы, а скот в количестве, необходимом для удовлетворения нужд населения Русской Аляски, там развести не удалось.

Расселение русских на Аляске. Контакты с аборигенами

В течение всего периода существования Российско-Американской компании численность русского населения в колониях была приблизительно стабильной и в среднем составляла 550 человек в год. Для анализа особенностей расселения русских на колониальной территории нами использованы сведения, относящиеся к 1821, 1845 и 1860 гг.

Отправные данные на 1 января 1821 г. заимствованы нами из рукописи «Колонии Российско-Американской компании»{326}, автором которой, как мы полагаем, был Хлебников. Этот документ дает представление о существовавших в ту пору 32 русских поселениях в Северо-Западной Америке, о числе и составе их жителей, постройках, видах занятий и ремесла.

1. В Ново-Архангельске к 1 января 1821 г. было:

Русских чиновников, гражданских служащих и промышленных — 235

При них жен и детей — 92

Креолов, воспитанников компании, обученных разным ремеслам и в матросах — 76

При них жен и детей — 22

В школах воспитанников — 30

Алеутов на бобровых промыслах — 155

При них жен и детей — 83

Итого: 693 чел.

Среди новоархангельских ремесленников упоминаются: мельник (зерно мололось на ветряной мельнице), мыловар (мыло вываривалось из сала морских животных), прядильщик снастей, кузнецы, слесари, «медяки» котельные, бронзовые и литейные, парусники, конопатчики, стекольщики, кровельщики, пильщики, плотники, портные, сапожники, токари, скорняки, маляры и часовой мастер.

2. В Озерском редуте на острове Ситха:

Русских во главе с «байдарщиком» — 14

Алеутов «из жалования» — 4

3. В Павловской гавани на острове Кадьяк:

Русских «при должностях и работах» — 33

Креолов и алеутов «на плате» — 23

В каюрах[45] алеутов обоего пола — 32

На Кадьяке имелось пять «артелей», возглавлявшихся русскими.

Алеутов по всему Кадьяку «состояло»: мужчин — 1176; женщин — 1429; итого — 2605. В каюрах обоего пола по всем «занятиям» — 183.

Русское население в «артелях» исчислялось единицами.

4. Чиниатская артель на Кадьяке. В ней жили двое русских. Компанейские строения — казарма, кладовые и амбары. Здесь пасли рогатый скот, а также промышляли лисиц.

5. Игакская артель на Кадьяке. Включала четырех русских. Алеуты заготовляли юколу и промышляли китов. Зимой производился промысел лисиц. Летом пасли до 100 голов рогатого скота и около 60 свиней. Жильем служила казарма, а для хранения промысла — амбары.

6. Трехсвятительская артель на Кадьяке. Состояла из двух русских. Имелись казарма, амбары и кладовые. Здесь содержали немного скота, но главным образом ловили рыбу и производили промысел лисиц, а летом — китов.

7. Алитокская артель на Кадьяке. При ней жил один русский. Здесь запасали корень и зимой производили промысел лисиц.

8. Карлукская артель на Кадьяке. Состояла из трех русских. Имелись: казарма, сараи, амбары и прочие постройки. Здесь пасли до 50 голов рогатого скота, летом ловили рыбу в «запорах», а зимой промышляли лисиц.

Поселения на островах, сопредельных Кадьяку:

9. Афогнакская артель на Афогнаке. Состояла из пяти русских. Имелись: дом, казарма, амбары, баня и пр. Здесь промышляли китов, заготовляли рыбу и ловили лисиц. Тут также пасли рогатый скот.

10. 11, 12. На близлежащих у Кадьяка островах — Долгом, Лесном и Еловом также имелись строения, куда по временам присылали русских. На первом производился промысел еврашек. На последнем жил удалившийся от мира монах Герман (ум. 1837).

13. Укамокская артель на Укамоке (остров Чирикова). Состояла из одного русского. Имелись: строение для жилья и кладовые. Здесь производился промысел еврашек.

14. Катмайская артель на южном берегу полуострова Аляска. В ней находились двое русских. Имелись довольно хорошие строения: дом, казарма, «магазин» (склад), лавка, амбары и пр. Содержалось более 20 голов рогатого скота. В ограниченном количестве здесь занимались рыболовством («приготовляли рыбу»), промышляли морских бобров и покупали у коренного населения шкуры речных бобров, лисиц, оленей, медведей. По описи 1818 г. в этой артели находилось алеутов мужского пола — 386., женского — 451, итого — 837 человек.

15. Николаевская крепость на Кенайском полуострове в Кенайском заливе. Русских здесь жило 13 человек и алеутов «на плате» — 4. В крепости имелось хорошее строение. Правитель Николаевской крепости выменивал у кенайцев на российские товары шкуры речных бобров, выдр, соболей, медведей, рысей, лисиц и бобровую струю. Из крепости, кроме того, отправляли небольшую партию для промысла морских бобров.

16. Константиновская крепость в гавани Нучек на острове Тхалха (Хинчинбрук) в заливе Принс-Вильям). Крепость оборонялась девятью пушками, в ней имелись дом, казарма, амбары и пр. Русских в крепости находилось 15 человек, служащих алеутов — 4 и каюр — 15. В Константиновской крепости выменивались у аборигенного населения те же виды промыслов, что и в Николаевской. Кроме того, отсюда отправлялись партии для промысла морских бобров.

17. Воскресенская артель на Китайском полуострове в Чугатском заливе. В ней находился один русский и имелось небольшое строение. При артели содержался рогатый скот.

18. Ново-Александровская крепость в устье Нушагака в Бристольском заливе. В ней жили 12 русских, выменивавших у эскимосов-аглегмютов шкуры речных бобров.

19. Селение Доброго Согласия в Капитанской гавани на острове Уналашка состояло «из небольшого числа мелкого строения, которое по неимению лесов неудобно возможно скоро улучшить». При селении находилось русских около 10 человек и каюры. Уналашкинская контора отправляла партии за промыслом морских бобров по островам, а также покупала у алеутов шкуры «земляных» зверей, главным образом лисиц разных пород. Промысел, собранный со всех подведомственных мест и островов, с Уналашки пересылался в Ново-Архангельск.

В ведении Уналашкинской конторы находились следующие поселения:

20. 21. Макушинская и Кошигинская артели на острове Уналашка. В них жили по одному русскому для промысла лисиц.

22. Саннахская артель на острове Саннах. Здесь имелось компанейское заведение под надзором одного русского. Производился промысел морских бобров и лисиц.

23. Уиганская артель на острове Унга (в группе Шумагинских островов). Под надзором одного русского производился промысел моржей и оленей.

24. Умнакская артель на Умнаке. Здесь жил один русский. Алеуты промышляли сивучей и морских бобров.

25. 26. Акунская артель на острове Акуне и Унимакская на острове Унимаке. В артелях жили по одному русскому для звериных промыслов.

К так называемому отделу Северных островов принадлежали:

27, 28. Острова Св. Павла и Св. Георгия (Острова Прибылова). Правитель этих островов подотчетен был Ново-Архангельской конторе. Русских на островах было по 6 человек.

На обоих островах велся промысел морских и пушных зверей: морских котов, голубых и белых песцов; добывали также моржовые клыки и китовый ус.

На острове Св. Георгия, кроме того, промышляли сивучей до 2000, и все шкуры пересылались в Ново-Архангельск. Русские засаливали мясо морских котов, алеуты удили треску, били сивучей, собирали яйца морских птиц, били самих птиц и вялили их мясо. Все эти продукты составляли пищу населения острова. Из Ново-Архангельска ежегодно доставлялся хлеб и самые необходимые товары.

В ведомстве Охотской конторы находились поселения:

29. Артель на острове Беринга (Командорские острова). В артели 10 русских и алеуты с острова Атха. Они занимались промыслом морских котов, речных выдр, песцов. Промысел отправляли на Атху, где находился правитель отдела.

30. Артель в Коровинской бухте на Атхе (Андреяновские острова). Русских здесь было 30 человек. Алеутов на Андреяновских островах было до 330 человек обоего пола. По островам промышляли морских бобров и котов, лисиц разных сортов и пересылали в Охотскую контору. На Атхе было разведено значительное количество рогатого скота и домашней птицы.

Поселения, подведомственные Ново-Архангельской конторе:

31. Поселение-крепость Росс на берегах Нового Альбиона. В период правления в Россе И.А. Кускова (1812–1821 гг.) там находилось русских до 25 человек и до 100 человек кадьякских алеутов. Постройки включали: небольшую крепость, дом правителя, казарму, контору, мастерские, за крепостными стенами — складские сараи для хранения лесов и ветряную мукомольную мельницу. Промысел бобров в этом районе был ничтожен. Главным занятием было судостроение. Кроме того, здесь занимались сельским хозяйством и разводили скот (к 1 января 1821 г. рогатого скота разного возраста было 134 головы, овец — 670, свиней — 150, лошадей — 20).

32. Ферлонская артель на «Ферлонских островах» (островах Фараллон, южнее селения Росс, у мыса Дрейка). Здесь жили один русский и несколько алеутов, которые производили промысел сивучей и морских котов до тысячи штук каждого вида в год.

Таким образом, в 32 селениях, разбросанных на значительной территории тихоокеанских островов и Американского материка, к 1821 г. находилось 526 русских и около 130 креолов (последняя цифра не точна). В 1822 г. (когда проведена была перепись населения Русской Америки) насчитывалось 553 креола.

Двадцать четыре года спустя, в 1845 г.{327}, русских стало приблизительно на 100 человек больше (633 человека), а число креольского населения возросло почти втрое (1483 человека). Русские, как и прежде, были сосредоточены главным образом в Ново-Архангельске (482) и на Кадьяке (69). На Уналашке, Атхе (и их отделах), а также в северных районах Аляски их число приблизительно одинаково (соответственно 27, 22, 26 человек). 7 русских находились на Курильских островах.

Креолы также большей частью жили в Ново-Архангельске и на Кадьяке (671 и 472). Их число в семь раз превышало число русских на Атхе (160 креолов) и в пять раз — на Уналашке (124 креола), в северных районах Аляски их было в два раза больше, чем русских (47 креолов), на Курильских островах — почти равное число (9 креолов).

Число алеутов, которых вместе с каюрами в 1821 г. насчитывалось около 4880, снизилось к 1843 г. до 4287 человек. Их вдвое меньше против прежнего проживало теперь на Ситхе (в Ново-Архангельске и Озерском редуте) — 125 человек вместо 242. Меньше стало их и в Кадьякском отделе–2015 человек вместо 2788, а также в северных районах (226 вместо 341). Но на Алеутских островах число алеутов к 1843 г. несколько возросло: в Уналашкинском отделе их стало 1259 вместо 1022, в Атхинском отделе — 583 вместо 330. Однако увеличение числа алеутов на Алеутских островах к 1843 г. следует объяснять скорее тенденцией Российско-Американской компании распоряжаться алеутами по своему усмотрению и переселять их по мере надобности из одних мест в другие. В частности, рост населения Алеутских островов в этот период мог зависеть от продажи селения Росс и перевода оттуда значительной артели алеутов в родные места.

Половина существовавших в 1821 г. поселений представляла собой незначительные населенные пункты, где проживали от одного до трех русских, возглавлявших промысловые артели аборигенов. Такой принцип расселения, хотя он и был вызван острой нехваткой русских поселенцев, объективно приводил к тому, что русские сближались с аборигенами, и это многолетнее общение смягчало жестокость колонизационной политики Российско-Американской компании. В еще большей степени этому смягчению способствовали смешанные браки русских с аборигенами и создание значительной прослойки креольского населения.

В 20-х годах XIX в. русских женщин в колониях было очень мало. В Ново-Архангельске их было 14 процентов, в Кадьякском отделе — 1,5 процента, а на Алеутских островах и в Михайловском и Колмаковском редутах русских женщин не было вообще. Если в 1821 г. на Атхе креолы превышали в численности русских в семь раз, то в 1860 г. это соотношение составляло уже 49 к 1.

На Уналашке и соседних островах вследствие сокращения алеутского населения и двукратного прироста креольской группы последняя получила более чем 60-кратный перевес. Число алеутов и кенайцев (в сравнении с 1821 г.) снизилось соответственно с 5334 до 4645 и с 1432 до 971.{328}

Семья, смешанные браки, креолы

В Америку направлялось преимущественно мужское население. Компания была заинтересована в отправке в колонии именно мужской рабочей силы, так как ей необходимо было обеспечить главную отрасль хозяйства — морской зверобойный и пушной промысел. Отправка в Америку женского населения из России была компании невыгодна и не вызывалась необходимостью, поскольку с самого начала строились обширные планы, связанные с приобщением аборигенного населения Америки к образу жизни россиян посредством смешанных браков. «На все сие, ежели смотреть с точки зрения политической, — писало главное правление компании в 1816 г., — то связи русских с алеутами почти необходимы как для открытия каковых-либо вредных замыслов, так и для прочных связей, ибо рождающиеся от оных дети поневоле соединяют с русскими тех алеут, кои находятся с ними в родстве, да и самые дети, будучи все крещаемы, навыкают быть уже русскими, а не алеутами, а таковое перерождение есть прочность для русских»{329}. Эта установка относилась не только к алеутам, но и ко всем народам, с которыми русские вступали в постоянные контакты в Америке.

Отправляя в 1794 г. в Америку первую партию мастеровых и «посельщиков» с семьями, Шелихов не преминул снабдить правителя русских колоний Баранова следующим предписанием: «…весьма б полезно было, ежели бы между устроением сих экономических выгод, посельщики, кои холостые, брали бы за себя американок и приучали их, чрез посредство русских баб и девок, кои ныне в семьях отправлены, всем домовым работам. Равномерно стараться и американцев женить на русских девках и овдовевших иногда бабах, дабы завести между ними взаимную связь»{330}. С этой же целью он рекомендовал: «Холостых ныне посланных поселян постарайтеся оженить на хороших американских девках, для чего нарочно послал я к вам на подарки невестам их и будущим женам разных вещей, к одежде нужных, коими при свадьбе каждого женившегося и снабдите»{331}.

Тем не менее вопрос о присылке в Америку женщин из России поднимался неоднократно, и в 1827 г. главное правление компании следующим образом ответило главному правителю П.Е. Чистякову: «Что касается до посылки в Америку женщин из России, то статья сия на первый случай может показаться слишком соблазнительна, потому что женщины доброй нравственности одни без мужей в Америку не поедут, а посылать туда заведомо развратных и штрафованных в надежде, что они исправятся, правила разборчивости не позволят»{332}.

Русские вступали в случайные связи, некоторые заводили в Америке семьи. Начиная с 1818 г. главное правление компании, стремясь упорядочить поселения, стало более внимательно следить за соблюдением брачных церковных обрядов. Л.А. Гагемейстер, заняв пост главного правителя колоний, сразу же указал одному из управляющих, что в «присланных ревизских сказках… показаны жены незаконные». На это из Кадьякской конторы последовало оправдание: «по неимению церкви и священника (в Кенайской и Чугатской губах. — С.Ф.) бракосочетание не может быть учинено по церковным законам, а по сии время давались обязательства вступить в законное супружество при первом случае»{333}.

Русские поселенцы, оставившие семьи в России, не всегда могли узаконить вновь созданные в Америке семьи[46]. Так, курский мещанин Иван Иванов Фатеев, имея в Курске жену и сына, прислал из колоний на родину «сказку, в коей показан он женатым и имеющим в колониях детей… а из сего открывается оный Фатеев двоеженцем». Фатеев жаловался, что «по старости и дряхлости своей уделить не может на выдачу законной жене своей Прасковье, и что он при живой жене вступил во второй брак будто бы по вынужденным обстоятельствам». Следствие и переписка по этому делу тянулись пять лет, и первоначально главное правление предписало: «брак его (Фатеева. — С. Ф.) причислить к незаконным, почему и вторую жену его и их детей считать таковыми же в полном смысле сего наименования». Однако из колоний пришел ответ, что Фатеев «при женитьбе своей не скрывал того, что имеет в России жену, но несмотря на сие, с разрешения духовной миссии, был по правилам церкви обвенчан». После того главное правление сочло себя не полномочным в разбирательстве дела{334}.

Дети, рожденные от браков русских с алеутами, эскимосами и индейцами, получили наименование креолов. «Новое поколение креолов — правильнее метисов — красивое и смышленое, возмужало ко времени приезда нового главного правителя… в 1821 году», — писал Л.А. Загоскин{335}. Не часто можно встретить упоминание об антропологическом облике креолов. «Дети от русских и островитянок вообще хороши», — отмечал в 1805 г. И. Давыдов{336}. Сравнительный анализ алеутов и креолов (алеутского происхождения) пытался дать Вениаминов: «Цвет тела у алеутов довольно смугловат, но не оливковый и не черный; он не изменяется даже и в третьем колене, в смешении с русскими. Волосы черны и жестковаты, но не грубы; у креолов они довольно скоро переходят в темно-русые… Передние зубы (у алеутов. — С. Ф.) не острые и не тонкие, или плоские; но круглые и даже у некоторых овально продолговатые поперек десен, сверху плоские и гладкие, как бы сточеные. Подобные зубы встречаются только у чистых алеутов и взрослых, но у креолов и молодых алеуток они гораздо правильнее, т. е. не столько круглые, но и не острые…»{337} У Вениаминова мы также находим упоминание о «полукреолах», т. е. квартеронах. «Жены креолов… почти все алеутки», — отмечал Вениаминов{338}. Креолок же выдавали замуж преимущественно за русских и креолов. Причем такие деятели Российско-Американской компании, как правитель Ново-Архангельской конторы Хлебников, были убеждены, что «желательно, чтобы для умножения народонаселения было воспрещено жениться русским на креолках и вывозить их в Россию, где они, подвергаясь переменам климата, не могут долго жить, или быв покинуты мужем, бедствуют. Всего приличнее, — считал Хлебников, — обязать супружескими связями и хозяйственною жизнью сие сословие (т. е. разрешать супружество только между креолами. — С. Ф.), из него только могут быть и постоянные граждане»{339}. Это «умножение народонаселения» в колониях с целью создания постоянного креольского гражданства весьма интересовало Российско-Американскую компанию. Однако, несмотря на свою заинтересованность в идее Хлебникова, главное правление вынуждено было отказаться от введения нового законоположения: «Запретить русским жениться на креолках и американках, как Вы пишете, — ответило главное правление главному правителю колоний П.Е. Чистякову 15 апреля 1827 г., — Правление само собою не может и не надеется, чтоб сие позволено было сделать правительством»{340}.

Между тем вопрос о креольском населении вырастал в серьезную проблему. Уже в период 1830–1840 гг. Вениаминовым было отмечено, что «прибыль креолов в десять лет несравненно значительнее [прибыли алеутов], так что от 100… прибыло… 26 [в то время как за этот же период] число алеутов от 1474 прибыло только 10, т.е. не более III на сто»{341}.

Процесс закрепления креолов за колониями происходил постепенно. При получении Российско-Американской компанией в 1799 г. привилегий о креолах еще не было сказано ни слова, так как число креолов было совсем незначительным, как и их возрастной ценз.

Однако по мере приближения срока возобновления привилегий, полученных компанией первоначально на 20 лет, вопрос о креолах появляется в официальной переписке компании. Так, 6 ноября 1818 г. принято было «Мнение Совета Российско-Американской компании о желательности оставления креолов в колониях Российско-Американской компании»{342}. В основу этого документа было положено суждение покойного к тому времени Резанова, изложенное в его переписке с Барановым. Резанов считал «полезным, чтобы за малостью русских промышленных, иметь в колониях гарнизон из способных креолов, приуча их фронтовой службе, мастерствам, хлебопашеству, для приведения тамошнего края в лучшее против нынешнего состояние»{343}. Развивая эту идею, совет еще раз подтвердил, что находящихся к 1818 г. в колониях 400 с небольшим русских для обширных территорий и промыслово-торговых нужд компании явно недостаточно. Однако главное правление Российско-Американской компании не требовало увеличения числа русских, напротив, оно считало, что «умножить же оных… неудобно».

Причиной этого «неудобства» была не вполне откровенно высказанная истина: «…от большого числа промышленных, между которыми делится промысел, может оный разжидиться, отчего и самим им доставаться будет толь мала корысть, то они никогда не поправят своего состояния»{344}. Но в первую очередь компания, разумеется, опасалась, как бы не «разжидились» ее собственные доходы. В качестве второй причины «неудобства» увеличения числа русских указывалось, что компания не имеет возможности нанимать в промышленные людей «с добрыми качествами и чтоб знали художества и ремесла, ибо… таковых встречается всегда весьма мало, даже недостаточно и на пополнение вместо тех [промышленных], кои из нынешнего количества выбывают, и сие происходит оттого, что хорошие люди и ремесленники находят упражнение и пропитание у себя дома, не ища оных в отдаленнейшей стране и не подвергая себя опасностям моря и других случаев»{345}. Приведя в доказательство своих положений эти причины, главное правление указывало и выгодный для себя путь увеличения народонаселения колоний: «Сей недостаток русского людства в колониях может быть заменен… креолами, воспитывающимися и обучающимися кочтом и старанием компании, у которой, занимаясь при разных упражнениях или заводя свое хозяйство, могут снискивать пропитание и содержание»{346}. Вняв доводам главного правления Российско-Американской компании, совет принимает решение: при хлопотах компании о продлении привилегий на новый срок ходатайствовать перед правительством об оставлении креолов «свободными гражданами тех мест, где они родились», поскольку «всех их мужеска пола, как видно в сделанном об этом списке, и до двухсот человек не находится, да и те по большей части еще малолетние, обучающиеся в заведенных тамо школах». Обосновывая идею «свободного гражданства» креолов в колониях их малочисленностью, совет решил, что «креолы не могут еще обращать на себя такого внимания правительства, чтоб сопричислять их в какие-либо сословия, в государстве находящиеся, исключая случаев, ежели бы кто из них выехал в Россию с родителями»{347}.

Таким образом, Российско-Американская компания на новый 20-летний срок освобождала себя от налогов, которые вынуждена была бы платить государству в случае причисления креолов к одному из податных сословий. В то же время компания стремилась всеми силами удержать креолов в колониях. С «незаконнорожденными» креолами вопрос решался просто: «Таковых креолов и креолок, кои прижиты с невенчанными островитянками, равно и тех, кои лишились отцов, а имеют токмо матерей американок или алеуток в живых еще, находящихся на островах, наипаче же лишившихся и матерей… отнюдь в Россию не высылать, ежели сами они не захотят выехать для изучения или для службы». Сложнее обстояло дело с законнорожденными креолами, которых, однако, было меньше: «Ежели русские промышленные: мещане, крестьяне, ясашные и других званий люди, — говорилось в «Мнении» совета, — при возвращении своем из колоний на прежнее жилище пожелали бы взять с собой детей своих креолов и креолок, прижитых ими законным образом, того им не возбранять, ибо неестественно отделять законных детей от родителей, коим предоставить полное право по прибытии на родину вводить их в то сословие, в каком сами числятся, или представлять их правительству для определения на службу государственную, смотря по их способностям»{348}.

В «Привилегиях» компании 1821 г. креолы назывались «подданными России» и были освобождены от государственных податей и повинностей, подобно алеутам. Однако от последних их отличало то, что креолы в основной своей массе не были обязаны наниматься на службу компании и могли селиться в одном из мест, отведенных им компанией. «Креолы, где бы они не жили, — объяснял Хлебников, — должны быть приписаны к двум конторам — Кадьякской и Уналашкинской, ибо матери оных принадлежали сим двум местам, исключая очень малого числа, но сие исключение не должно переменять правила. Можно урожденна Уналашкинского записать гражданином Кадьяка и обратно, ибо женитьба или другие связи родства могут его усыновить тому или другому месту. Да и впредь, кто бы захотел переменить место своего пребывания, то просит контору, письменно изъясняя причины, по получении позволения переезжает и записывается в список одной конторы и исключается из списков другой. Без позволения отлучаться строго запрещается, и сие сочтется бродяжничеством»{349}. Впоследствии креолам разрешали селиться на островах Еловом, Афогнаке, Беринга, Моржовом и в селении Нинилчик в Кенайском заливе. Там они занимались огородничеством, рыбной ловлей, промыслом зверей и постройкой (на Афогнаке) гребных судов.

По идее компании, креолы должны были стать связующим звеном между русскими и аборигенами. Однако выделение креолов в особое сословие, не примыкающее ни к той, ни к другой части населения колоний, поставило их в межеумочное положение. «С одной стороны, креол, чувствуя в себе кровь европейскую, считает себя выше алеута и не хочет жить и работать с ним заодно: несмотря на все побуждения колониального начальства, креолы не выезжают и не посылают своих детей в промысловые партии, лишая себя через то заработков, — отмечал в 1861 г. Комитет по устройству русских американских колоний. — С другой стороны, и русские и сами алеуты помнят, доселе еще, первоначальное происхождение креолов от незаконных связей с туземками и на каждом шагу оказывают им неуважение и даже презрение»{350}.

Согласно утвержденному 10 октября 1844 г. новому уставу Российско-Американской компании, креолы, обучавшиеся наукам и ремеслам в колониальных учебных заведениях на средства компании, обязаны были вступать на службу компании в возрасте 17 лет и в течение 15 лет исполнять свои обязанности в колониях. В соответствии с заслугами отцов креолов-мальчиков (а иногда и девочек) отправляли учиться на счет компании в Россию. По возвращении в колонии обучавшийся должен был отслужить в течение 10 лет в компанейских заведениях.

«Обучившиеся на месте креолы, — писал Хлебников, — исправляют свои дела очень хорошо. Есть из них ученики мореплавания, кои командуют мореходными небольшими судами; есть бухгалтеры и прикащики, знающие счетную часть, а мастеровые бронзового дела и литья меди, вероятно, не уступают своим мастерам. Ныне можно надеяться иметь учеников медицины, хирургии и навигации, о коих отзываются уже с похвалою»{351}. Вениаминов сообщал о мальчике-креоле алеутского происхождения Василии Крюкове, который «без всякого учителя выучился рисовать до того, что очень хорошо писал образа, и напоследок отлично делал портреты (водяными красками): так что ему довольно было видеть человека два-три раза — и он являлся живым на бумаге, со всеми выражениями лица»[47]. Загоскин в 1840 г. в Ново-Архангельске наблюдал, как «с приездом одного любителя музыки и хорошего игрока на фортепьяно… несколько мальчиков, главнейшие из креолов… через три месяца… сносно играют необходимые танцовальные пьесы, а через пять содействуют в концерте своему учителю»{352}.

Из числа креолов, получивших образование в Петербурге, вышли известные исследователи Русской Америки: Андрей Глазунов, Петр Васильевич Малахов[48], Александр Филиппович Кашеваров[49], Петр Федорович Колмаков[50], Андрей Ильич Климовский[51], Захар Петрович Чиченев (Чеченев) и др.

Длительные сроки обязательной службы креолов, обучавшихся на иждивении компании, вызвали резкие возражения ревизоров в 1860–1861 гг. «Чему должен быть выучен креол, чтобы быть обязанным служить компании в течение 15 лет, — спрашивал С.А. Костливцев, — неужели за обучение читать и писать или работать топором, как простой дровосек, он должен выслуживать этот же длинный срок?»{353},[52]

Креольская проблема достигла наибольшей остроты в заключительный период деятельности Российско-Американской компании. В отчете ревизора Костливцева положению креолов посвящен особый раздел. Костливцев отмечал, что креолов прежде всего необходимо подготовить к тому, чтобы они стали настоящими гражданами колоний «и могли наследовать не только землю и острова, но и способность и ловкость к езде на байдарке и к морским промыслам, в которых алеуты так отличаются сравнительно с прочими туземцами»{354}. Статус креольской группы ревизор находил неопределенным. «Продолжение настоящего неопределенного состояния креолов, — писал он, — будет, по мнению моему, иметь потому особенно дурные последствия, что они, не привыкнув к труду, будут во всех своих нуждах рассчитывать, как и ныне, не на собственную деятельность, а на пособия от компании и правительства». И далее он предлагал осуществить «уничтожение и самого названия креолов, против которого местные жители имеют сверх того самое невыгодное убеждение… Необходимо, чтобы каждый из них пользовался правами, которые предоставлены законом сословию его отца»{355}.

Другой ревизор, П.Н. Головин, отмечая, что креолы по окончании срока обязательной службы стремятся покинуть ее и осесть где-либо на островах, дал понять, что от компании зависело предоставить своим служащим такие выгоды, которые «заставили бы их желать оставаться на компанейской службе. Еще было бы лучше, — писал он, — если бы правительство… избавило компанию от возможности эксплуатировать человеческие силы и способности в ущерб человеческих прав»{356}.

Крепости, редуты, одиночки, поселения

Первые описания постоянных русских поселений в Америке были сделаны Куком (1778 г.) и Ванкувером (1794 г.) и их спутниками. Кук посетил Уналашку, а Ванкувер уделил много внимания описанию построек и образу жизни русских поселенцев компании Лебедева-Ласточкина в Кенайском заливе (поселение впоследствии получило наименование Николаевского редута) и на острове Тхалха — крепости Константина и Елены.

Русские ставили на вновь обживаемых ими местах рубленые избы с соломенными крышами, обносили селение деревянной изгородью и не слишком благоустраивали свой полуказарменный быт. Оконца, затянутые «пузырем или перепонкою из внутренности кита», деревянные нары, грубо сколоченный стол и скамья — таково внутреннее убранство общего дома промысловиков в Кенайском заливе{357}.

По-иному представлял себе русские поселения Шелихов и потому с самого начала своего обоснования на Кадьяке стремился выхлопотать у правительства разрешение на посылку в колонии «одного инженерную науку знающего, человека, чтобы крепости построены были по приличию положения мест и правил фортификации»{358}. За неимением такого инженера Шелихов вынужден был ограничиваться посылкой «фортификационных книг» и советами привлекать для консультаций при планировании крепостей священнослужителей — иеромонаха Ювеналия и иеродиакона Стефана, «яко людей служивших в горных заводах, когда были они в светской жизни, и, следовательно, знающих науки математические… геодезию и архитектуру»{359}. Не менее, чем крепостные сооружения, Шелихова интересовала планировка самого поселения, которое он под именем Славороссия намерен был построить на Американском материке. «В плане и в натуре сделайте вы площади для публичного собрания, — писал Шелихов Баранову 9 августа 1794 г., — улицы, хотя не очень длинные, ибо можно провести оные от площади в несколько рядов, но широкие сделайте, и ежели на самом лесном месте станете селиться, то, разбив место по плану, деревья, приходящиеся по улицам, перед самыми домами и в огородах оставьте, не вырубая, для красы и воздуха. Дома располагайте вдоль по улицам, и чтоб дом от дому был в дальном расстоянии, и тем увеличите обширность селения, а при том кровлями ровные, да и во всем прочем одинаковые. Чтоб огороды были у каждого дома равные, и вдоль по улице загорожены хорошими заплотами. Публичным строениям, как то: церкви и монастыри, контора, духовному правлению для архимандрита, магазинам, гаубтвахте при конторе, лавкам, где будут старосты и прикащики содержать компанейские и хозяйственные товары, изберите приличные места и расположите их по вкусу хороших городов, и сии строения отличить чем можно от прочих»{360}. Сознавая, что обносить все селение крепостными стенами будет трудно, Шелихов предлагал «хотя построить батареи редутами, и между оными обнести хорошим и высоким заплотом и рогатками, растянув сии укрепления кругом всего селения… А для входа и въезда сделать большие крепкие ворота, кои наименовать по приличеству “Русские” ворота или Чугацкие, или Кенайские, или иначе как, то есть: “Слава России” или “Слава Америки”, и оные, ежели нужно будет, иметь всегда запертыми…»{361}. Не забыв дать необходимые указания о монастырском строении и о площадях, «на коих бы со временем можно было воздвигнуть обелиски в честь российских патриотов», Шелихов уделил внимание жилым домам поселян, которые «строить лутче такие, чтоб была белая изба, сени с чуланом и холодная горница или кладовая на одной связи. Протчие же службы, как то: амбары, скотские хлевы и погреба поставлены были во флигелях, однако ж так, чтоб с наружной стороны не были гнусны и придавали бы хороший вид в улицах»{362}. Нетрудно узнать в этом проекте жилого дома широко распространенный в Восточной Сибири тип «дома на связи» и планировку усадьбы{363}.

Архитектурным, как и широчайшим торговым планам Шелихова не суждено было сбыться. И хотя Павловскую гавань на Кадьяке и Ново-Архангельск на острове Ситха по праву можно считать самыми крупными городами на Тихоокеанском побережье Северо-Американского материка в первой половине XIX в., их планировка никогда не отличалась строгой продуманностью, а со временем становилась довольно хаотичной.

Сведения о русских постройках, которыми мы располагаем, страдают некоторой односторонностью, так как почти все они относятся к казенным компанейским строениям — жилым и хозяйственным, — и, к сожалению, почти совершенно отсутствуют какие-либо упоминания о характере собственных домов отдельных хозяев. 

Селение Ильлюлюк (Доброго Согласия) на Уналашке

Обстоятельное описание этого поселения имеется в записях Д. Самвелла и Т. Эдгара{364}. Селение находилось в бухте, лежащей в 10 милях к западу от Самгунудхи и известной под названием Эгучшак [Ильлюлюк]. Судя по описанию Эдгара, место, на котором была построена фактория, имело протяженность две или три мили и было хорошо защищено холмами от ветров с моря. В селении имелся один жилой дом, три складские постройки и несколько строений, в которых жили алеуты. Жилой дом построен был сводообразно из «американского леса» и тщательно покрыт соломой. В длину он имел 70–75 футов, в ширину 20–24 фута, высота в средней части — 18 футов, дом был сориентирован с запада на восток, входная дверь располагалась с южной стороны. Крыша сверху была покрыта сетью, окно в восточной части забрано слюдой. Деревянной перегородкой дом делился на две части, в западной (длиной примерно 15 футов) находился склад. Восточный конец дома с окном занимали русские рангом повыше. Там имелись нары, покрытые волчьими, медвежьими и оленьими шкурами. Дальше размещались остальные русские и камчадалы, располагаясь на время сна на шкурах прямо на полу. В средней части дома готовили пищу в большом медном котле; дым заполнял весь дом, ибо топили сухой травой из-за отсутствия на острове дров.

Судя по всему, жилище это было казарменно-складского типа, приспособленное к местным климатическим и экологическим условиям. В нем сочетались элементы русских и алеутских построек: строение было наземным и вход со стороны фасада (в отличие от полуподземных общих алеутских домов со входом через отверстие в крыше), но кровля — сводообразная, на манер покрытий алеутских жилищ. 

Павловская гавань на Кадьяке

В июле 1793 г. Баранов перенес в Павловское селение свою главную квартиру из гавани Трех Святителей, и в течение следующих 15 лет это селение было главной факторией и фактической столицей Русской Америки. Строительство ускорилось с прибытием в 1794 г. полученных Шелиховым в пользование компании семей ссыльных поселенцев, среди которых были плотники, маляр, медник, кузнец и колесник. В том же году в Павловской гавани была создана литейная по бронзе и меди в 1804 г. у входа в залив с помощью экипажа кругосветного шлюпа «Нева» под командованием Лисянского был воздвигнут редут с батареей орудий.

К 1805 г. на Кадьяке имелось около тридцати строений[53]. Арчибалд Кемпбелл, побывавший в Павловской гавани в 1808 г., установил, что город насчитывал уже примерно 50 домов. Он сообщил, что дома бревенчатые, причем швы законопачены мхом, а кровли из травы. Среди строений были двух- и трехэтажные. Жилые помещения в этих строениях помещались на втором и третьем этажах, причем каждый этаж обычно подразделялся на три комнаты, так называемые «квартиры». Окна были затянуты тонкими пленками из растянутых тюленьих кишок. Дома отапливались печами{365}.

Примерно в 1808 г. Баранов перенес главное управление колоний в новое поселение — Ново-Архангельск на Ситхе, однако Павловская гавань продолжала активную деятельность в области пушной торговли и была центром управления значительного по площади Кадьякского отдела. Вместе с административными учреждениями в Ново-Архангельск были переведены главный склад пушнины, основные мастерские и магазины. На Кадьяке продолжала действовать главная православная миссия, но и она перешла на Ситху после 1816 г., и город стал приходить в запустение. «В течение 1825 года в бытность мою в Кадьяке, — писал Хлебников, — состояние заселения Павловской гавани находилось в следующем. Строения: церковь вновь отстроенная с колокольною из елового леса, очень хороша и довольно обширна во имя Рождества Пресвятой Богородицы; дом, занимаемый священником, о [?] комнатах, построен правителем Баннером; связь магазинов для товаров, материалов и лавка старая; разные мелкие домишки и другие компанейские строения все ветхи; частных новых домов — 2, старых — 3»{366}.

В 1825 г. акционерами Российско-Американской компании был одобрен план возврата на Кадьяк в Павловскую гавань местопребывания главного правителя и административных учреждений колоний, а тремя годами позже Чистяков доносил главному правлению, что работа идет успешно, хотя он не имеет возможности выделить более 25 человек для строительных работ на Кадьяке. Изменение в отношениях между Российско-Американской компанией и Компанией Гудзонова залива привело к решению сохранить столицу в Ново-Архангельске.

В 1860 г. население Павловской гавани составляло приблизительно 358 человек алеутов, креолов и русских. Опись, сделанная в этом году, показала, что город состоял из следующих строений: церковь, 14 компанейских домов, 2 «магазина» (товарных склада), мукомольня, госпиталь, мастерская, две батареи с орудиями, пекарня, скотный двор и 18 частных домов{367}.

Спустя семь лет, когда время русского правления на Аляске близилось к концу, Павловская гавань, по описанию очевидца, насчитывала около 400 человек и приблизительно около ста одноэтажных рубленых домов, бревна которых, скрепленные железными скобами, были так прочно пригнаны к земле, что способны были противостоять ветрам и землетрясениям. Дома русских были невелики, и их крыши были покрыты защитным слоем песка толщиной в несколько футов. Лучшие из жилых построек к тому времени имели двойные рамы, не пропускающие ветер; швы между бревнами, как и в 1808 г., были заделаны мхом{368}.

Точную картину города дает составленная американским топографом Э. Куртисом около 1868 г. карта, на которой показано 91 строение разных размеров. Наиболее крупные среди них — церковь, склад у пристани и одно или два складских помещения, которые, по-видимому, были основательными многоэтажными зданиями{369}.

Более 40 лет после ухода русских с Аляски Кадьяк оставался главным складским местом и главной квартирой Кадьякского округа Аляскинской торговой компании. 

Ново-Архангельск на острове Ситха

Есть много описаний Ново-Архангельска, и в каждом из них указана гора Эчкомб — потухший вулкан, подобно маяку встречающий мореплавателей у входа в Ситхинский залив. Город прикрыт с моря горами. В заливе два рейда — Западный и Восточный и удобная гавань. «Рейда безопасна и удобна, — отмечал Хлебников, — в ней могут поместиться по заливу от крепости более двадцати судов… никогда не покрывается льдом»{370}.

Когда спустя семь месяцев после основания Ново-Архангельской крепости шлюп «Нева» под командованием Лисянского вторично вошел в Ситхинский залив в июне 1805 г., число крепостных построек заметно увеличилось. «Укрепление оныя состоит по новости заселения из тур (вертикально поставленных бревен. — С. Ф.), вокруг всея крепости обставленных, — писал прибывший на «Неве» приказчик Российско-Американской компании Николай Коробицын, — а между оными находится до 20 пушек разнаго калибру, в числе коих четыре 24-х фунтовых, четыре 12-ти фунтовых, четыре 6-ти фунтовых и восемь 3-х фунтовых… Внутри крепости — находится дом Правителя с ево конторой и кухней… дом для служащих в компании флотских офицеров и корабельного мастера состоящей из 4-х покоев. А посредине крепости находится площадь длиною до 20-ти, а шириною до 10-ти сажен. На середине же оной находится флашток, на коем в праздничныя и торжественныя дни равно и при входе в гавань каковых-либо судов поднимается компанейский флаг…»{371} Кроме укрепления на «кекуре» (как по-сибирски именовали выступающую в море высокую скалу), «на плоскости… берега под крепостью находится строение следующее: 1-е — компанейской для поклажи товаров, припасов и материалов магазейн, 2-е — торговая компанейская лавка, 3-е — кладовыя для провизии, заставляемой компанейским служителям, 4-е — сарай для строения гребных судов и купорная, 5-е — казармы для компанейских служителей с 2-ми по углам бастионами для пушек, 6-е — кузница, слесарня и 4-ре покоя для кузнецов, слесаря и медника, 7-е — поварня и кухня для служителей компанейских, 8-е — общая компанейским служителям баня, 9 и 10-е — казармы для алеут кадиацких, находящихся при компанейских работах, 11-е — сарай для сушения заготовляемой к зиме рыбы и звериного мяса в пищу. А в ростоянии 100 сажен от селения назначено место для корабельного доку, где находится небольшой правительской садик, обнесенной полисадом, и при оном протекает из гор впадающая в гавань небольшая речка»{372}.

Для построек употреблялась ель, стволы которой, по утверждению Хлебникова, «иногда на 14 и 15 саженях не имеют прогибов… Вообще леса содержат много влажности и будучи срублены осенью, в следующее лето употребляются в строение, не успевая же хорошо высохнуть и вбирая вновь беспрестанно сырость, скоро предаются гниению. Прочность их не может быть более 20 лет». Крыши строений делались из коры ситхинских «кипарисов», которую заготовляли весной{373}.

Город у подножия крепости стал разрастаться со времени перевода в Ново-Архангельск компанейской администрации. Британский моряк Питер Корней, совершавший торговые морские вояжи между северо-восточными берегами Америки и Китаем в течение 1813–1818 гг., отмечал, что, кроме снабженного 60 орудиями форта на горе, Ново-Архангельск имеет около 60 деревянных домов, а также церковь, верфь и блокгауз. У каждого дома был свой огород, в котором выращивался картофель, репа, морковь, редис и прочие овощи{374}. Однако К.Т. Хлебников сообщал, что к моменту смены А.А. Баранова в 1818 г. из всех компанейских строений, им воздвигнутых, был годен только товарный большой «магазин». «Прочие ж все надобно было переменять», так как они «теперь уже сгнили и сломаны или непременно должны сломаться, и потому следует другой период строению»{375}.

В 1822 г. был закончен новый дом главного правителя в крепости. Из Петербурга присылалось железо для покрытия кровель. «При сем позвольте Вам заметить, — писало главное правление главному правителю М.И. Муравьеву в марте 1822 г., — что плосковатые кровли, кроющиеся железом, кажется, выгоднее для ситхинских зданий, нежели крутые, подверженные взрыву от сильных порывов ветра, часто и сильно у Вас бываемых»{376}. Крепостные будки были возобновлены еще раньше: «Будки для нового укрепления горы из числа предполагаемых трех в два яруса пушек и третьей для ружейных, одна почти совсем окончена, — сообщал Гагемейстер в Петербург в феврале 1818 г. — в летнее время должно будет за другие [приняться]»{377}.

В 1820 г. в Ново-Архангельск была доставлена краска для кровель жилых домов и других зданий. Ее рецепт, полученный главным правлением из «хороших рук», внушал строителям надежду на спасение зданий от преждевременного разрушения и гниения[54]. Не менее разрушительной силой по сравнению с климатом являлись полчища крыс, истреблявшие в складах и магазинах «все, что им попадается, проедая углы для входа своего». Поэтому главное правление в этом же году обещало прислать в Ново-Архангельск «плющенного свинца пудов до 500 на тот конец, дабы… в хранилищах припасов нижние стены и полы кругом хотя на три четверти аршина также и потолки, и часть углов, где обыкновенно в других зданиях делают карнизы, равно и двери были тщательно обиты»{378}. Однако кровельного железа и «плющенного свинца» на все строения не хватало. Железом были покрыты лишь дом главного правителя и казармы. Сараи, кажимы (общинные дома алеутов, эскимосов) и многие другие здания за неимением досок (из-за отсутствия в то время лесопилки) крыли древесной корой, которую весной выменивали у тлинкитов{379}.

Дом главного правителя и «квартиры» наиболее высокопоставленных чиновников освещались изготовленными в колониях из сала свечами. «В казармах, алеутских кажимах, на судах и в частных домах освещаются только жиром, — писал Хлебников. — Для освещения в зимние ночи выдается на одну казарму на три ночника 6 и 7 фунтов, а по сему размеру и на другие квартиры. При недостатке жиров принуждены бываем покупать оной от колош, который обходится иногда до 10 рублей пуд. Если у них не случается, то употребляют в ночники скотиное сало. Весною можно вытапливать жир из сельдей, если улов их бывает велик, и при нужде тем делается порядочный замен»{380}.[55]

Отапливались дома русскими печами. «Каменщики безпрестанно занимаются деланием и исправлением печей в домах. Кирпичи привозятся из Кадьяка, а иногда из Росса. Глины здесь очень мало, и то нехороша, которой с трудом достают по разным местам в окрестности селения»{381}. Среди ремесленников на 1825 г. упоминаются два печника, а также кровельщик, стекольщик и маляр{382}.

Для того чтобы получить представление о Ново-Архангельске 1840-х годов, следует обратиться к письму Загоскина, написанному им из Америки. Он как бы берет читателя за руку и ведет по улицам города, присовокупляя, правда, что «собственно ни улиц, ни площадей, ни дворов нет в Ново-Архангельске». Заглянув во все мастерские, в школу, осмотрев крепостную стену и батарею, а также колошинский рынок, он приведет вас в двухэтажный дом главного правителя, вновь отстроенный И.А. Куприяновым в 1837 г.{383}

Морской офицер Д.И. Неделькович нашел, что город состоит уже из более ста деревянных домов, имеет два завода (изготовляющий из дерева «черепицу» и пильный), две церкви (русскую и лютеранскую), а также церковь, называвщуюся «колошинской»; кроме того, в городе было два училища — мужское на правах уездного и женское сиротские, для детей промышленных. «На горе красуется довольно большое двухэтажное деревянное здание: дом главного правителя колоний с батареею». Кроме того, есть «два магазина — запасной и расходный, а также хорошая пристань»{384}.

Костливцев писал: «Ново-Архангельск, главный пункт колоний, укреплен собственно от колошей [тлинкитов], которых селение совершенно смежно с портом. Высокий тын, начинающийся у морского берега, идет между колошинским селением и Ново-Архангельском, по направлению к северу до Лебяжьего озера и продолжается потом, на противоположном его берегу, еще сажень на 30. При начале тына, на морском берегу, вытащен старый бриг “Байкал”, вооруженный тремя 3-х фунтовыми пушками. Далее стоит колошинская деревянная шестипушечная батарея, потом, в местах, где тын образовывает исходящие углы, построены бревенчатые трехъярусные башни. Таких башен или будок всего четыре. В нижнем отделении каждой из них находится склад боевых снарядов для первых выстрелов, а также ручные гранаты, в среднем ярусе поставлены орудия, числом от 3 до 6, смотря по величине башни. Орудия эти от 6 до 12 фунт калибра. За этим первым рядом укреплений поставлена еще 12-фунтовая пушка на пристани, которая действует по колошинскому селению под кормою брига “Байкал”; рядом с пристанью устроена другая батарея из 11 орудий, калибром от 1 пуда до 6 фунтов, обстреливающая элинг и могущая также действовать под кормою брига “Байкал”. Наконец дом главного правителя, построенный на высоком мысу, составляет как бы цитадель, куда в случае тревоги собираются из селения женщины, дети и все неспособные носить оружие. Дом этот защищен с береговой стороны неправильной деревянной стенкой, в двух исходящих углах которой находятся деревянные башни. Стенка и верхний ярус одной башни вооружены 17 орудиями 12, 18 и 24 фунтов калибра. Итого на всех батареях находится 55 орудий разных калибров. Кроме того, есть еще три легкие полевые орудия на полевых лафетах, для перевоза вручную на пункты наиболее угрожаемые неприятелем…»{385}

Качеству оборонительных сооружений города ревизор Головин дал крайне низкую оценку, выявив, что со стороны моря город совсем не укреплен, «так как нельзя назвать укреплением деревянную стенку, ограждающую с моря дом Главного правителя в Ново-Архангельске, и конечно одного судна, вооруженного несколькими орудиями большого калибра достаточно, чтобы безнаказанно сжечь все компанейские суда и разрушить Ново-Архангельск до основания»{386}.

О расселении компанейских служащих и рабочих в Ново-Архангельске имеются сведения также в отчете Костливцева: «Квартирами, более или менее удобными, пользуются в колониях все служащие безвозмездно; все семейные и женатые из служащих имеют отдельные помещения, равно как и холостые, занимающие должности; что касается до женатых и холостых простого звания, то первые помещаются в так называемых кажимах, а последние в казармах; кажим есть тоже род казармы, но с отделениями посемейно»{387}. 

Редуты, одиночки

Редуты и одиночки по своему устройству представляли не что иное, как торговые лавки для обменных «расторжек» с аборигенами. Судя по сообщению Головина, для безопасности эти лавки и прилежащее к ним жилье, а иногда церкви и часовни, были обнесены с четырех сторон частоколом. В двух противоположных по диагонали углах образованного частоколом четырехугольника устраивались небольшие бревенчатые башни, вооруженные двумя-тремя орудиями самого малого калибра и обстреливающие каждая два прилегающих к ней фаса. Военного гарнизона нет, а в случае тревоги живущие в редуте промысловики и рабочие числом обыкновенно от 8 до 25 человек заменяют гарнизон, для чего они и снабжены ручным огнестрельным и холодным оружием. Приказчик или байдарщик командует этими людьми{388}.

В качестве примера приводим описание Ново-Александровской крепости, составленное в 1826 г. Хлебниковым: «Александровская крепость устроена на холме по правой стороне залива реки Нушагака, от берегу более ста сажень, до коего от холма и простирается низменность, при разлитии рек покрывается водой. Крепость обнесена тыном с двумя будками, снабженными достаточно орудиями. Внутри крепости находятся строения из круглого елового леса, казарма, дом начальника, анбары для товаров и припасов, мельница небольшая на воде, для работников из алеут особая казарма; в крепости находятся двои ворота, и как оная расположена на холме, то для спуску сделана лестница в сажень ширины; на низменности расположены огороды, баня и кузница»{389}.

Отличное описание одиночки Нулато дал Загоскин. «В 12 саженях от берега, фасом к реке, то есть почти на полдень, изба в 4% сажени длины и 3 [сажени] ширины составляет общую казарму; от нее на 1% сажени отделено капитальной переборкой для старосты и торговой лавки; через окно, прорубленное в переборке, можно торговаться с теми, которых байдарщик считает за нужное не допускать к двери; это же окно служит отдушником для тепла. От двери, ведущей из сеней к двери комнаты байдарщика, поставлена глухая переборка с тремя небольшими бойницами, — на случай, если б когда понадобилось выставить стволы ружей. За переборкой к речной стороне отделение для четырех человек служителей, с койками и столиками для каждого; по стенам шкапики для посуды и различной домашней утвари оседлого человека. Угол у наружной двери занимает каменка; к переборке байдарщика примыкают нары для ночлега приходящих торговцев. По всей казарме настлан пол, у байдарщика и потолок. Два окна в отделении служителей и окно в приемной освещают казарму; мера их квадратная в полтора фута.

В линию с казармой пристроены сени 1!4 сажени ширины, потом в ту же линию кладовая для пушных промыслов 21Л сажени длины и одинаковой с казармой ширины; в ней для свободного прохода воздуха в трех наружных стенах прорублены небольшие узкие окна, задвигаемые внутренними ставнями; таким образом, все строение составляет род цитадели, в которой один человек может держаться против нечаянного нападения. Крыша покрыта сплошным корбасником и обсыпана землею для воспрепятствования подходу воды при весеннем таянии снегов. Казарма обведена канавой в 2 фута ширины и глубины.

Другая изба, разделенная посредине глухою капитальною стеною, вмещает кухню и баню; она поставлена под прямым углом к жилому строению и несколько ближе к берегу.

Барабора, построенная в 1841 году, похожая более на землянку, преобразована в рабочий сарай; в ней также сохраняются нарты, морды и другие хозяйственные материалы»{390}.

Рассматривая систему расселения в целом, необходимо отметить, что она определялась промысловыми целями Российско-Американской компании, а в силу этого не могла в должной мере способствовать освоению обширных территорий Аляски. Редуты и одиночки в малой степени отвечали задачам утверждения русского влияния во внутренних областях Аляски.

Не случайно эту систему расселения подверг резкой критике Костливцев, который отмечал, что наиболее перспективные для заселения области на Американском материке фактически остаются совершенно не освоенными. Костливцев писал, что при устройстве поселений необходимо в будущем соблюдать два условия: «1) чтоб заселялись не острова, а непременно материк, и 2) чтоб поселения делались большими деревнями, а не одиночками. Заселение островов может быть полезно только в видах компанейской промышленности, точно так же, как и основание на Американском материке одиночек, имеющих вид русской постоянной питейной выставки, потому что в одиночке, как и на откупной выставке, все население состоит из торгового двора, занятого компанейским прикащиком. До сего времени может быть и не требовалось распространять население по Американскому берегу, но ныне, в видах государственного интереса, необходимо приступить к занятию части Американского материка, принадлежащего России на прочном основании, и потому беззащитные однодверные одиночки не могут удовлетворить правительственной цели»{391}.

Одежда

На начальном этапе заселения Северо-Западной Америки, в 60–70-х годах XVIII в., в небольших партиях промысловиков русские и камчадалы, выходя в многолетние плавания к Алеутским островам, одеждой запасались в Охотске или гаванях Камчатки. При этом промысловики брали с собой различные предметы: льняные, хлопчатые и шелковые рубахи обычно синего цвета, штаны из синей и зеленой нанки; и в то же время, по наблюдению Кука и его спутников, применяясь к местным условиям, русские носили на Уналашке куртки из лисьего или куньего меха и плащи из тонкой кожи; голенища сапог шились из кожи, привезенной из России, а «головка» изготовлялась из кишок какого-то крупного морского зверя. В свою очередь, алеуты также иногда пользовались одеждой русского покроя, и встреченный Куком в районе Шумагинских островов алеут был одет поверх накидки или рубахи из кишок в куртку из черной ткани, на нем были зеленые матерчатые штаны{392}.

На следующем этапе, когда частные промысловые компании основали поселения в заливе Аляска, снабжение русских промысловиков одеждой, видимо, ухудшилось.

Ванкувер в 1794 г. писал о русских промысловиках в Кенайском заливе: «Русские весьма легко принимают обыкновения туземцев, во многом весьма сближаются с их нравами. Они приняли совершенно их пищу и одежду и наружным видом весьма мало отличаются от природных жителей»{393}.

В свою очередь алеуты воспринимали материалы и формы одежды от русских. «Многих алеутов, — писал Вениаминов, — можно видеть в фризовых или суконных куртах и даже сюртуках (впрочем, последние только у тоэнов и почетных)… Ныне многие из мужчин носят сапоги, а женщины башмаки… Рубашки в прежнее время не были совсем известны алеутам, но ныне вошли в общее употребление… Алеуты носят даже жилеты, брюки (о которых прежде также не имели понятия) и галстуки; а жены и дочери таковых в праздники одеваются в русские модные платья и шали…»{394}

Любопытные сведения о русском влиянии на одежду аборигенного населения приводит Хлебников, описывая колошей (тлинкитов) острова Баранова. «Они имеют европейское платье, и некоторые очень много, но носят очень редко. Случается иногда в один день видеть три или четыре перемены на одном. Другие носят рубашки. Но главное и общее платье есть плащ или накидка, состоящая из байкового одеяла или куска фризу в 3 аршина…»{395}

Пожалуй, легче найти примеры русского влияния на одежду аборигенов, чем какое-либо описание одежды русского промысловика. Судя по составленной М.И. Ратмановым во время первого кругосветного плавания на шлюпе «Надежда» в 1803–1806 гг. «Записке о злоупотреблениях приказчиков Российско-Американской компании», промысловики иногда доходили до нищеты. Вот как выглядела партия «работных», прибывшая из колоний в Петропавловск-Камчатский на корабле «Мария»: больные промышленные на корабле «по недостатку места каждый ложился, где попалось, в своем платье, которое показывало величайшую бедность; все они покрыты были рубищами, и жили в великой нечистоте; на некоторых только видел я рубахи, а прочие одеты были невзирая на теплоту июня в замаранных, разорванных шубах, почти все имели небритые бороды…»{396}.[56]

В силу крайне стесненных обстоятельств русские промышленные, преступая запрет компании, иногда использовали для одежды и обуви шкуры зверей, как это случилось в 1812 г. на Командорских островах[57]. Однако по введенному компанией правилу все служащие колоний обязаны были покупать товары в компанейской лавке на колониальные деньги — «марки». «Ведомость требуемого количества товаров и продуктов на каждого человека в год», составленная Российско-Американской компанией в 1805 г. для Кадьякского и Уналашкинокого отделов, наглядно отражает все виды одежд и тканей, которые, по мнению компании, нужно было либо завезти из России, либо добыть на месте. По идее, каждый служащий компании в год должен был испытывать необходимость в приобретении: 6 аршин фризу или сукна солдатского на «капот»; 7,5 аршина сукна солдатского на куртку; 6 аршин сукна на праздничные куртку и шаровары; 25 аршин «ленского» сукна для шаровар, чулок и «варег»; пестряди александрийской и синей суздальской на рубашки — 20 аршин; холста разного на порты, подкладку, «бель» и полотенца — 40 аршин; одну шубу овчинную и один полушубок; три пары «ленских» чулок; по одному платку — шелковому, бумажному и холщовому; разные кожи на сапоги и т. д. Из «вояжных» вещей необходимой считалась одежда местного производства: парка птичья или котовая, на двухгодичный срок камлея[58], шаровары бордовые, лосиные рукавицы, колпак валеный…{397}

Головнин отмечал, что в компанейских поселениях простой русский и тот одет во «всевозможные платья… и не увидишь ни одного чиновника, который походил бы на военно-служащего человека: все они одеты во фраках, в куртках и сертуках». Головнин считал, что следовало бы установить для служащих компании «мундир, правительством утвержденный»{398}, но это предложение не имело успеха. В николаевские времена, когда вся служилая Россия ходила в мундире, компанейские люди в Русской Америке носили «партикулярную» одежду, и эта особенность бросалась в глаза всем наблюдателям.

На заключительном этапе деятельности Российско-Американской компании снабжение наемных людей одеждой вызывало справедливые нарекания{399}.

Неделькович неоднократно в своем дневнике отмечал, что в Ново-Архангельске разорительно приобретать предметы одежды и что решительно всем необходимым следует заранее запасаться в Петербурге{400}. В ходе ревизии 1860–1861 гг. было установлено, что «платье и обувь для простого народа дурным качеством своим превышают всякое вероятие, так что сапогов достает лишь на несколько дней, а суконного платья не более как на два месяца. Сколько же должен употреблять на одежду рабочий, получающий от 300 до 350 руб. ассигнациями в год, когда цена верхнего суконного платья (бушлат с брюками) стоит от 20 до 30 руб., а сапоги 10 руб.; едва достает у него жалования, чтобы одеться, не считая рубашек, исподнего белья, рукавиц, шапки, которые также необходимо купить. Шить новое суконное платье из материалов в колониальных магазинах находящихся простой рабочий не в состоянии, потому что по дороговизне сукна и работы платье обойдется вдвое дороже привезенного»{401}. Поэтому в 1860 г. «работные люди» выглядели не лучше, чем во времена, когда о них писал Ратманов.

В Ново-Архангельске трудно было приобрести меховую одежду, однако на Уналашке и в редутах на материковом побережье русские поселенцы имели возможность одеваться на алеутский или эскимосский манер. Таким образом, в этих поселениях традиционные формы русской одежды (надо полагать, сибирской) и «казенные бушлаты» сочетались с формами одежды аборигенных народов.

Снабжение колоний Российско-Американской компании. Пища русских поселенцев

На начальном этапе заселения Северо-Запада Америки, когда русские промысловики уходили из Охотска или камчатских гаваней в двух-, трехи четырехлетние плавания к различным островам Алеутской гряды, невозможно было захватить с собой на судах малого водоизмещения сколько-нибудь значительные запасы продовольствия. Поэтому промысловики должны были приспосабливаться к пище аборигенов — к рыбе, мясу «морского зверя» и китовому жиру. Спутники Кука в 1778 г. в весьма лестных тонах отзывались о русской кухне и способах приготовления русскими всевозможных рыбных блюд. Они отмечали, что русские поселенцы в Капитанской гавани на Уналашке рыбную пищу подают на стол с ягодными соками.

Мука, сахар и спиртные напитки были на вес золота. По свидетельству лейтенанта Кинга, даже в Петропавловске сахар в «головах» лондонской (!) формовки стоил в 15 раз дороже, чем в Англии. Впрочем, чай на Камчатке продавался по той же цене, что и в Лондоне, и, по-видимому, это был единственный вид не местного довольствия, которым промысловики обеспечивались в достаточном количестве{402}.

В 1788 г. испанские мореплаватели, посетившие Уналашку, восторгались пирогами с начинкой из лосося и отличными пирожками в масле — всем этим их угостил мореход Потап Кузьмич Зайков{403}. Ванкувер, побывавший в 1794 г. в русских поселениях, более чем сдержанно писал об угощениях, которыми потчевали англичан в Кенайском заливе русские колонисты. «Русские сидели за завтраком, состоящим из вареного тюленьего мяса, китового сала и нескольких вареных яиц; опрятность и приготовление их трапезы тут совершенно соответствовала качеству яств, оную составляющую. Между прочим на тюленьем мясе видна была не только шкура животного, но на многих местах оставлены были даже шерсть и щетина оного»{404}. Хлеба у русских поселенцев не было совершенно, но зато вдоволь имелось всевозможной рыбы.

На этом этапе русские поселенцы не занимались разведением огородных культур, хотя Шелихов уже в 1785 г. пытался на Кадьяке сеять пшеницу, горох и ячмень. Опыты не увенчались успехом — всходы были уничтожены мышами и птицами{405}.

В период Российско-Американской компании сложилась особая система снабжения русских колоний, основывавшаяся на завозе хлеба, солонины, масла, «колониальных товаров» и спиртных напитков из метрополии или стран Западной Европы, Калифорнии, Чили и Гавайских островов. Необходимо здесь отметить, что система снабжения компании ставила в привилегированное положение малочисленную группу должностных лиц и обрекала на постоянные лишения работных людей. Лангсдорф с возмущением писал, что «русские промышленники, коль скоро они не ремесленники и не помощники прикащиков, а занимающиеся валовыми работами, отчасти не имеют лучшей судьбы. Их заставляют работать до истощения…»; пища этих людей состояла «только из рыбы, китовины и тюленьего мяса»{406}. Подобное же положение сохранилось и в 60-х годах, о чем свидетельствуют наблюдения Недельковича и ревизора Костливцева.

Главная трудность, которую испытывала компания на всех этапах своей деятельности, заключалась в необходимости завозить в колонии хлеб. Перебои в снабжении хлебом вызывали частые голодовки, от которых больше всего страдали рядовые русские поселенцы.

Компания в 1817 г. констатировала, что она «доселе не могла нигде обрести места, способного для хлебопашества. Инде почва, инде прибрежный мокрый климат противятся всем усилиям, а без своего хлеба обойтись никак невозможно, ибо привозить в колонии из Сибири через Охотск становится весьма дорого и притом подвергается гибели, *по причине часто случающихся кораблекрушений от коих нередко претерпевали бедственный в колониях голод»{407}.

В этих условиях Барановым были предприняты шаги для разведения на Кадьяке и в Ново-Архангельске различных огородных культур. Эти меры нашли поддержку у колонистов.

В 1813-м или 1814 г. английский моряк П. Корней, посетивший Ново-Архангельск, писал, что «каждый русский расчищает участок земли и сажает картофель, турнепс, морковь, редиску и другие овощи, так что, имея вдоволь рыбы, все они живут в довольстве»{408}.

В.М. Головнин в 1817 г. отмечал, что в Ново-Архангельске хлеб не вызревает и «даже обыкновенная грубая огородная зелень на открытом воздухе полного роста не достигает, например, огурцы здесь не могут родиться, и капуста растет только в лист, а вилки бывают у той, которую сажают при горячих ключах в некотором расстоянии от крепости. Прочая обыкновенная огородная зелень, как, например, репа, салат, картофель, родится хорошо, но имеет особенный какой-то водянистый вкус». Головнин указывал, что «главную, а часто, бывало, и единственную пищу промысловиков составляет рыба. В летние месяцы ловится она здесь в большом изобилии, а особливо разные роды лососиной породы и палтусы. Есть также треска и несколько других родов… Летом рыбу вялят, а иногда солят и коптят на зиму. Приправою к рыбе служат им огородная зелень и картофель, буде кто имеет огород и успел возделать его»{409}. Головнин подчеркивал, что муку продавали лишь изредка, а грибами и ягодами, которыми богаты окрестные леса, пользоваться русские поселенцы не могли, опасаясь тлинкитов.

Таково было положение в 10–20-х годах XIX в. Оно не улучшилось и 40–45 лет спустя. Мы можем лишь приблизительно определить, какое количество хлеба поступало в начале 60-х годов XIX в. в Ново-Архангельск. По данным, приведенным в «Докладе Комитета об устройстве русских американских колоний», на годовое довольствие всего колониального населения (следовательно, не только русских колонистов, но и креолов, а частично и аборигенов) поступало 25 тыс. пудов ржаной и пшеничной муки, 2500 пудов крупчатой муки и до 2500 пудов крупы и риса{410}.

Если учесть, что около 14 тыс. пудов муки всех видов шло на довольствие других поселений, то окажется, что на долю Ново-Архангельска приходилось примерно 13–15 тыс. пудов в год. При населении в 1034 человека дневная доля каждого жителя столицы Русской Америки не превышала 600 граммов. Беда заключалась в том, что, по свидетельству Недельковича, мука, особенно ржаная, поступала с большими перебоями{411}. Кроме того, она была дорога: 5 руб. ассигнациями за пуд — цена для рядового поселенца очень высокая.

С мясом в Ново-Архангельске и в других поселениях дело обстояло очень плохо. Во всей Русской Аляске в 1860 г. насчитывалось 218 голов рогатого скота у компании и 20 голов у частных лиц{412}. Естественно, что за счет местных ресурсов снабдить мясом население было невозможно, и в Ново-Архангельск завозили солонину из Аяна, с Амура и из Калифорнии в количестве от 1500 до 2000 пудов в год. Следовательно, в среднем на каждого жителя приходилось 70 г в день. Солонину не всегда доставляли вовремя, и для жителей Ново-Архангельска она была дорога.

Тлинкиты, правда, торговали мясом яманов (диких коз), но, как свидетельствует Костливцев, «яманиной с базара прежде всего удовлетворяются старшие лица, второго разряда лицам достается и мало и редко, а простому классу в котел яман и вовсе не попадает».

Птица и яйца «простому классу» были совершенно недоступны. Курица стоила 5–6 руб. ассигнациями, а яйцо 70 коп. — 1 руб.

По словам Костливцева, «рыба составляет главную пищу населения Ново-Архангельского укрепления; от трех до четырех летних месяцев она употребляется свежей, а в остальное время соленой»{413}.

Для снабжения населения поступило в 1860 г. 53 343 штуки соленой и 20 186 штук свежей рыбы и 2796 пудов 28 фунтов палтусины на общую сумму 12062 руб. ассигнациями. Преимущественно шла в продажу низкосортная красная рыба, и Костливцев писал, что похлебка из нее мало питательна и имеет «довольно отвратительный вкус».

Кроме гороха, все другие огородные культуры разводились на месте, так что в Ново-Архангельске были в достаточном количестве картофель, репа, брюква своего урожая, причем компания продавала овощи по цене 8 руб. ассигнациями за 8-ведерный бочонок.

Хуже было с жирами. Топленое масло поступало из Якутска, соленое — из Гамбурга и было недоступно рядовым поселенцам.

Полностью был обеспечен Ново-Архангельск чаем, сахаром и перцем.

В 60-х годах XIX в., так же как и во времена Баранова, колонии снабжались дорогим привозным хлебом. Не без цинизма в докладе отмечалось, что «хлеб избегают продавать алеутам, опасаясь приучить их к потреблению этого продукта, на котором Компания несет убыток»{414}.

Зато ром, который продавался из-под полы по 30–35 руб. ассигнациями за бутылку (хотя в компанейских магазинах он в ограниченном количестве отпускался местным начальникам по 3руб. 15 коп.), «превратился в колониях в своего рода монету, которая ценится гораздо более компанейских марок, и всякий из жителей старается иметь поболее этого напитка в запасе, потому что он составляет единственное средство вернее найти работников и дешевле приобресть вещь»{415}.

Никаких бюджетных обследований русского населения в колониях не проводилось, но по тем сведениям о ценах на продовольственные товары и одежду, которые приводятся в докладе Комитета об устройстве русских американских колоний, можно составить себе примерное представление о бюджете компанейского рабочего в Ново-Архангельске.

По самым скромным подсчетам, только на главные статьи питания у русского поселенца уходило в год 268 руб. 44 коп. ассигнациями, или 97 руб. 60 коп. серебром. Между тем годовое жалованье мастеровых людей не превышало 300–350 руб. ассигнациями в год. Следовательно, на питание уходило не менее 75 процентов заработка. А ведь по свидетельству Костливцева, дороже всего обходилась одежда.

Правда, люди, работавшие в компанейских мастерских, питались из общего котла, но оплачивать продукты они должны были, исходя из раскладки на душу.

Цены на продовольствие были непомерно высокие. Компания продавала хлеб (муку) себе в убыток (по цене 5 рублей ассигнациями за пуд, теряя на каждом пуде 70 коп.), но потери полностью компенсировала наценками на прочие товары. Так, чай, который компания в Шанхае приобретала по цене 1 руб. 40 коп. ассигнациями за фунт, продавался в Ново-Архангельске по 5–7руб. Ром компания приобретала по цене 15 руб. за ведро, а продавала его в ассигнациях по цене 50 руб. На продовольствие, закупаемое в Гамбурге, наценка составляла 77 процентов.

О пище русских поселенцев на Кадьяке Головнин, посетивший этот остров летом 1817 г., писал, что, хотя здесь не удалось вырастить пшеницу, а капуста вилков не дает, но «родится в изобилии картофель, репа, редька, хрен». Он же отметил, что на Кадьяке удалось развести «до 500 голов рогатого скота, более 100 баранов, столько же свиней и несколько коз. Мясо их самое вкусное и жирное, кроме свиного, которое имеет отвратительный запах по той причине, что сих животных кормят здесь рыбою»{416}.

Головнин писал, что «местоположение и тучность пастбищ позволяют иметь всякое количество скота, если бы трудность не предстояла в заготовлении для него корму на зиму, ибо жителей здесь мало, а зимы бывают продолжительны»{417}.

В рацион русских жителей Кадьяка входили грибы и ягоды (клюква, брусника, морошка, голубика, шикша и малина), хотя, как отмечает Головнин, из-за частых дождей ягоды были на вкус водянисты.

Немалым подспорьем для поселенцев была дичь и медвежье мясо. Медведей, по свидетельству Головнина, кадьякские промысловики «бивают многие тысячи, но они не переводятся». Главным же видом пищи была рыба (чавыча, горбуша, семга, треска, палтус, камбала). Красной рыбы было столько, что ею кормили собак{418}.

Хлебников, описывая состояние Павловской гавани на Кадьяке во второй половине 20-х годов XIX в., отмечал, что «при гавани разведены огороды у частных лиц, свиньи и куры. От Компании заготовляется сено для скота…». По его словам, жители Павловской гавани рыбу сами не заготовляли, а скупали ее у «вольных алеутов»{419}.

Судя по всему, небольшая русская колония на Кадьяке жила в относительном довольстве, хотя перебои в снабжении хлебом, несомненно, отражались на русских поселенцах и этого острова.

Примерно в таком же положении, как и русские жители Кадьяка, находились русские поселенцы на Уналашке. Вениаминов писал, что у русских жителей были огороды и компанейские служащие разводили свиней, кур и уток. На огородах картофель и репа давали урожаи сам-шесть, а порой и сам-восемь, причем в почву вносилось много навоза. Русские промысловики на различных островах Алеутского архипелага, по словам Вениаминова, питались так же, как алеуты, главным образом рыбой, летом свежей, зимой сушеной и вяленой, и мясом тюленей, сивучей и других морских животных{420}. Хлеб с перебоями завозился на Уналашку, так же как сахар, чай и ром.

На островах Прибылова русские люди, по словам Хлебникова, также как и алеуты, питались мясом морских котов и сивучей, преимущественно молодых, рыбой и кореньями, которые заготавливались на зиму. Очевидно, хлеб и крупа были предметами роскоши. Хлебников писал, что горох и крупу алеутам выдавали только по праздникам. Любопытно, что на островах Прибылова совершенно не было красной рыбы и в пищу шел главным образом палтус. Ели также крабов, которых Хлебников называет «круглыми раками или морскими пауками»{421}.

В дальних редутах, куда трудно было завозить хлеб из Ново-Архангельска, немногочисленные русские поселенцы питались рыбой и дичью. Загоскин, описывая редут Св. Михаила в заливе Нортон, отмечал, что «по причине тундристой почвы хлебопашество на острове св. Михаила и по прибрежью заводить невозможно; но на острове без тягости можно запасать сена на 40 или 50 штук рогатого скота… Опыты в посеве огородных овощей, именно капусты, редьки и репы удавались хороши»{422}. Однако основным видом пищи была здесь рыба (горбуша, хайка, кижуч, реже чавыча), которую выменивали у эскимосов.

Как отмечал капитан Келлет, посетивший Михайловский редут в конце 40-х годов XIX в., туда завозилось некоторое количество хлеба с Ситхи{423}.

Относительно селения Росс Головнин в 1817 г. писал: «Земля производит здесь в изобилии многие растения; теперь у г-на Кускова в огородах родится капуста, салат, редька, морковь, репа, свекла, лук, картофель; даже созревают на открытом воздухе арбузы, дыни и виноград, который он недавно развел. Огородная зелень весьма приятного вкуса и достигает иногда чрезвычайной величины, например, одна редька весила 1 пуд 13 фунтов… Особенно плодлив картофель; в Россе обыкновенный приплод от одного яблока сто, а в порте графа Румянцева [залив Бодега] — от одного же яблока родится 180 и 200, и притом садят его два раза в год… Г-н Кусков для опыта завел у себя маленькое земледелие, но по неимению достаточного числа работников и нужных орудий, а может быть, по неопытности, урожай не соответствовал ожиданиям, ибо в нынешнем году пшеница родилась у него только вчетверо против посева, а ячмень впятеро»{424}. Далее Головнин отмечал, что условия для разведения скота и птицы великолепные и что у Кускова уже имелось 80 голов рогатого скота, до 200 овец и более 50 свиней.

Как отмечал Тихменев, «с занятием несколько большего пространства для возделывания полей, и при более старательном их обрабатывании, земледелие в Россе улучшилось, но не в такой мере, чтобы было признано удовлетворительным. Урожай пшеницы был в 1818–1821 гг. сам-три — сам-четыре, и в лучший 1822 г., при урожае сам-шесть собрано было всего лишь 235 пудов 33 фунта»{425}. Если учесть, что в 1822 г. для продовольствия колоний вывезено было из Калифорнии 30488 пудов пшеницы, то доля селения Росс в снабжении Русской Америки хлебом представится совершенно незначительной.

Данные, приводимые Е.Л. Черных об урожайности основных сельскохозяйственных культур в испанских миссиях в Калифорнии, свидетельствуют, что там урожай был порой значительно выше, чем на фермах («ранчо») селения Росс{426}.[59]

Сады селения Росс удовлетворяли местные нужды в плодах, но были не слишком велики. В описи угодий и имущества селения Росс, составленной в 1841 г. при продаже этого селения Дж. Суттеру, указано, что в садах насчитывалось 207 яблонь, 29 персиковых, 10 грушевых и 8 вишневых деревьев.

По той же описи значилось, что скота было в селении Росс 3540 голов, в том числе 300 овец, 940 лошадей и мулов, 355 быков (из них мясных 174) и 1345 коров{427}. Потребность колоний в мясе селение Росс могло удовлетворить в небольшой лишь степени, хотя, разумеется, для местных нужд мяса хватало здесь с избытком, и им снабжали также корабли русских кругосветных экспедиций.

Можно заключить, что русские поселенцы в селении Росс в избытке имели хлеб, фрукты и мясо, однако три небольшие фермы этого селения, естественно, не могли снабдить насущно необходимыми видами продовольствия русские колонии на Аляске.

Школьное образование в русских колониях

Что больше имеют в виду — просвещение диких или свои корысти?» — запрашивал о деятельности русских торгово-промысловых компаний в Америке святейший синод главу русской духовной миссии на Кадьяке архимандрита Иоасафа в связи с готовившимся окончательным оформлением Российско-Американской компании. «Компании, — отвечал архимандрит 25 мая 1799 г., — по началам завлечены в те места, кажется, приобретением корыстей, а просвещение диких неприметным образом последовало от обращения россиян с ними. Следовательно, и ныне, потеряв из виду корысти, не будут думать о просвещении диких»{428}.

Этот ответ дает справедливую характеристику русских торгово-промысловых компаний в конце XVIII в. Однако не следует забывать, что с первых лет создания в Америке постоянных поселений русское влияние распространялось не только «неприметным образом» в процессе общения с аборигенным населением, но и посредством осуществления плана привлечения детей из коренного населения в русские школы.

Первая попытка создания школы на Кадьяке была осуществлена Шелиховым в 1784–1786 гг. Компании Шелихова — Голиковых, с ее обширными торгово-промышленными планами, включающими организацию судостроения в Америке и исследования новых территорий, необходимо было подготовить из местного населения кадры, сведущие прежде всего в навигации и способные исполнять матросские должности. Из числа мальчиков-аманатов (заложников из аборигенов), содержавшихся в поселении, первоначально было отобрано 25 человек для обучения русскому языку. «Должно отдать народу сему справедливость в остроте ума, — писал Шелихов в 1787 г. о жителях Кадьяка, — ибо дети их весьма скоро понимали свои уроки, и некоторые до отъезду моего столько выучились по-российски говорить, что без нужды можно их разуметь»{429}. В последние годы жизни Шелихов неоднократно указывал на необходимость «оставлять у себя в аманаты более молодых и дарования имеющих людей», упоминал об обучении в кадьякской школе математическим наукам, навигации и «художествам», об отправке некоторых учеников в Японию для прохождения практики в навигации{430}.

Было бы ошибкой полагать, что школа на Кадьяке была единственным заведением такого рода в русских колониях до Российско-Американской компании. В 1794 г. Ванкувер отметил существование подобной школы в поселении компании Лебедева-Ласточкина на Кенайском полуострове. Английский мореплаватель пришел к выводу, что «привязанность и уважение» коренного населения к русским в значительной мере определялись дальновидной политикой русских, которые «во всех их колониях берут к себе заблаговременно туземцев и содержат их в особенном для сего выстроенном здании, где обучаются они российскому языку. Нет сомнения, что вместе с тем стараются внушить им такие правила, которые впоследствии должны послужить в пользу обоих народов»{431}.

Первоначально в роли учителей выступали простые промышленные. Языковые трудности, возникавшие на первом этапе, постепенно сглаживались по мере увеличения креольского населения, по большей части двуязычного. В дальнейшем отсутствие квалифицированных учителей восполнялось привлечением к преподавательской деятельности «вольных штурманов» и миссионеров.

В школе на Кадьяке изучали русский язык, арифметику, мореходные науки и закон божий. В 1805 г. прибывший в колонии Резанов преобразовал школу в училище. Часть его впоследствии была переведена в Ново-Архангельск. В училище принимались все дети, без различия званий их родителей. По окончании курса они занимали должности чрезвычайно разнородные (матросов, писарей, мастеровых, дьячков). В 30-х годах XIX в. (когда училище принял под свое наблюдение помощник главного правителя капитан-лейтенант Этолин) значительно возрос уровень преподавания мореходных наук. Обучавшиеся за счет средств компании пансионеры по окончании училища поступали на службу компании. Кроме общеколониального училища, в Ново-Архангельске действовала школа для мальчиков, в которую принимали детей служащих «в нижних званиях», рабочих, а также сирот. Эта школа готовила писарей и мастеровых (по штату 1842 г. в школе полагалось иметь 50 воспитанников, в 1860 г. их было 27). В 1839 г. была учреждена школа для девушек (по штату 1842 г. на 40 вакансий). Креолок обучали ведению домашнего хозяйства и рукоделиям, с тем, чтобы подготовить к замужеству за русских или креолов. В 1847 г. все вакансии числились занятыми[60].

В 1845 г. в Ново-Архангельск была переведена духовная семинария с Камчатки, слившаяся с Ситхинским особым духовным училищем. Семинария действовала в Ново-Архангельске в течение 14 лет (после чего была переведена в Якутск).

В 1854 г. в Ново-Архангельске была создана Временная школа для сыновей лиц, состоявших на службе Российско-Американской компании. В 1859 г. в Ново-Архангельске «с высочайшего разрешения» было учреждено Общее училище Российско-Американских колоний (для мальчиков), программа которого соответствовала трехклассным сибирским уездным училищам, но дополнялась некоторыми специальными предметами.

Об уровне знаний, получаемых воспитанниками в училище, можно судить по некоторым отзывам служащих Российско-Американской компании[61]. Условия, на которых дети служащих получали возможность учиться, были строго регламентированы. По окончании полного курса обучения выпускники, находившиеся в училище на счет Российско-Американской компании, обязаны были отслужить в колониях не менее десяти лет, для остальных предусматривался шестилетний срок. Каждый из них после шести лет службы в колониях получал звание личного почетного гражданина. Таким образом, Российско-Американская компания всеми способами стремилась закрепить за колониями новое поколение креолов, получивших образование.

Десятилетний срок обязаны были отслужить в колониях и те из немногочисленных креолов, которые обучались в Петербурге за счет Российско-Американской компании. Идея обучения креолов вдали от родины терпела поражение из-за высокой смертности их при выезде с Аляски{432}.[62] Первая группа креолов (из числа которых выжили в новых условиях четыре человека) была отправлена в Петербург в 1805 г. по распоряжению Резанова. Первоочередной задачей Российско-Американской компании было обучение креолов в Кронштадтском штурманском училище. С 1816 г. было принято также решение обучать креолов и в Петербургской медико-хирургической академии в связи с острой нуждой колоний в медицинских кадрах. Нам не удалось установить общее число креолов, получивших образование в России, однако отчеты Российско-Американской компании показывают, что в России ежегодно находилось от 5 до 12 человек, обучавшихся не только морским, коммерческим и медицинским наукам, но и столь необходимым в колониях ремеслам[63]. Из числа воспитанников Кронштадтского штурманского училища вышли известные исследователи Аляски — А.И. Климовский, А.Ф. Кашеваров, П.Ф. Колмаков, П.В. Малахов и др.

Не менее пристального внимания заслуживает распространение образования среди аборигенного населения, в частности среди алеутов. Как отмечал Вениаминов, алеуты и «в зрелом возрасте имеют большую охоту учиться грамоте» и с того времени, как были созданы Вениаминовым книги на алеутском языке, «там, где они [алеуты] имеют более свободного времени, например на острове Св. Павла, почти все до одного умеют читать»{433}. Судя по сообщению главного правителя колоний, в 1846 г. на островах Прибылова «почти все новое поколение [алеутов] умеет писать» благодаря обучению в школе, организованной там старанием управляющего артелями креола Шаяшникова{434}. Основанное в 1825 г. на Уналашке училище способствовало тому, что все алеуты острова, по сообщению Головина, овладели грамотой. В 1860 г. в училище находилось 50 мальчиков и 43 девочки (в основном алеуты). На острове Амля (Атхинский отдел) школа действовала под руководством церковнослужителей и в 1860 г. насчитывала до 30 учащихся. С 1843 г. началось обучение детей аглегмютов при Нушагакской миссии, такие же попытки были предприняты в Квихпакской миссии. В школе на острове Беринга преподавалась «грамота» и арифметика.

Компания Гудзонова залива не предпринимала на протяжении всего своего существования никаких попыток создать на своей территории даже подобие культурных центров. В сравнении с ней можно оценить деятельность Российско-Американской компании в области просвещения. Русские начиная с 80-х годов XVIII столетия создали в своих далеких американских колониях первые школы, которые с переменным успехом развивались в течение первой четверти XIX в. и достигли своего наиболее высокого уровня в 40–50-х годах XIX в.

Библиотека, музей, обсерватория

Не только школы и училища отражали становление культурных центров в русских колониях в Америке. Библиотека была заложена одновременно с первыми школами. В числе книг, отправленных в 1794 г. в колонии Шелиховым в дополнение к привезенным туда им лично, упоминаются «классические, исторические, математические, моральные и экономические»{435}. Самое значительное пополнение колониальной библиотеки было приурочено к отправлению первой русской кругосветной экспедиции (1803–1806). Корабль «Нева» под командованием Лисянского доставил на Кадьяк значительную коллекцию книг, пожертвованных русскими писателями и видными общественными деятелями для просвещения жителей колоний в ответ на призыв Резанова{436}. По сообщению Хлебникова, библиотека в Ситхе до 1835 г. насчитывала более 1200 книг, в том числе более 600 на русском, до 300 — на французском, 130 — на немецком, 35 — на английском, 30 — на латинском и остальные на шведском, голландском, испанском и итальянском языках, общей стоимостью в 7,5 тыс. руб.{437}В дальнейшем библиотека сравнительно регулярно пополнялась.

Музей первоначально включал не только доставленные первой русской кругосветной экспедицией из Петербургской Академии художеств «разные портреты, рисунки и картины», но и чертежи разных судов (дар министра морских дел П.В. Чичагова), картографические материалы и научные приборы. «При музеуме, — писал Хлебников, — находится много математических, физических и других инструментов богатой английской работы. Кроме того, что все суда снабжены секстантами, октанами, трубами, хронометрами и полухронометрами, хранятся здесь для берегового употребления теодолит и окружной инструмент работы Троутона, астралябия, пендул очень верный Юргенсонов, телескопы, хорошие трубы, микроскоп большой, электрическая машина, натуральные и искусственные магниты, барометры, термометры, чертежи, карты, атласы и проч.»{438}.

В 1837 г. компанейская библиотека и кабинет морских карт и инструментов были размещены во вновь отстроенном доме главного правителя в Ново-Архангельске. Там же находился «музеум птиц и животных, населявших воду и сушу российско-американских колоний, и одежды всех диких народов, обитающих по северо-западному берегу Америки»{439}.

Начало комплектования этнографических коллекций по народам Северо-Западной Америки в Этнографическом музее Кунсткамеры Петербургской Академии наук датируется второй половиной XVIII в., когда экспонаты из вновь открытых областей поступали от геодезистов, купцов, промысловиков и местных сибирских администраторов. В частности, в фонд Кунсткамеры от М. Бема поступили предметы тлинкитской одежды, приобретенные в 1778 г. Куком{440}. В 1794 г. в фонды музея поступила коллекция, собранная во время экспедиции Биллингса — Сарычева: предметы быта чукчей, эвенов (ламутов), берингоморских эскимосов и других народов. В первой четверти XIX в. музей пополнился коллекциями, привезенными первой русской кругосветной экспедицией под командованием Крузенштерна и Лисянского (1803–1806), кругосветной экспедицией на шлюпе «Камчатка» под командованием Головнина (1817–1819); затем поступила коллекция с возвратившегося из кругосветного плавания корабля «Сенявин» под командованием Литке (1826–1829). Все эти поступления имели большую научную ценность, но являлись все же результатом попутных сборов и зачастую носили случайный характер. Первой академической экспедицией в Америку и Северо-Восточную Азию, в задачу которой входил систематический сбор коллекций, была экспедиция И.Г. Вознесенского, находившегося в Америке с 1840 по 1845 г. и обследовавшего за это время американское побережье от Берингова пролива до Калифорнии. Им производились также этнографические сборы среди жителей по берегам Квихпака и на Алеутских островах. Уникальные по своей полноте и ценности коллекции Вознесенского дополняются собранием выполненных им рисунков, среди которых значительная часть является иллюстрацией русского быта в Америке{441}.

По предложению Академии наук Российско-Американская компания приняла участие в магнитных наблюдениях, которые производились по соглашению Россией и Англией. С этой целью в 1841 г. близ Ново-Архангельска, на острове Японском, была построена обсерватория. Чертеж для постройки обсерватории и все необходимые инструменты присланы были Академией наук. Российско-Американская компания приняла расходы по оплате присланного Академией директора обсерватории и его помощника{442}.

Неделькович, временно исполнявший в июле 1864 г. обязанности «заведующего компанейским хронометром», который необходимо было «ежедневно заводить и сличать и по временам поверять», отмечал, что хронометры «все почти здесь весьма удовлетворительны, а в случае их порчи, при первом случае, отправляются в Калифорнию для исправления»{443}.

Таким образом, помимо сбора зооботанических и этнографических материалов для Петербургской Академии наук в колониях продолжалась работа по усовершенствованию местного краеведческо-этнографического музея, комплектованию библиотеки и благоустройству обсерватории для постоянных магнитных и метеорологических наблюдений.

Географические исследования в Русской Америке[64]

Не случайно период с 80-х годов XVIII в. называют четвертым (после первозаселения) периодом открытия Америки со стороны Азии, поскольку наряду с начавшимся заселением русские интенсивно продолжили географическое изучение территории Аляски и частично Калифорнии. С середины XVII в. русские обогатили картографические представления о Северо-Западной Америке: первое в мире изображение Аляски в виде фантастического острова появилось около 1700 г. на чертеже-карте С.У. Ремезова — В.В. Атласова; географические открытия И. Федорова — М. Гвоздева (1732 г.), две экспедиции В. Беринга — А. Чирикова (1728 и 1741 гг.) расширили конкретные знания об Америке и послужили основой дл^ создания новых, более точных географических карт; с 1743 г. до 80-х годов XVIII в. новые картографические сведения появились в итоге плаваний русских промысловиков, а также правительственной экспедиции Креницына и Левашова (1764–1769 гг.){444}.

Новый этап в русской картографии Аляски открылся после плавания в северных водах Тихого океана третьей экспедиции Дж. Кука — Ч. Клерка, создавшей наиболее точную по сравнению со всеми предшествующими общую карту Аляски.

Итоговую карту открытий, совершенных третьей экспедицией Кука, капитан Клерк, возглавивший эту экспедицию после гибели Кука, передал в июне 1779 г. главному командиру Камчатки премьер-майору М. Бему. Бем в том же июне месяце отбыл в Петербург. В Иркутске эту карту отобрал у него иркутский губернатор Ф.Н. Кличка. В конце 1779 г. в Иркутске секунд-майором М. Татариновым была составлена «Карта около Северного полюса всему Северному океану с показанием поисков в Ледовитом океане також в Тихом море господ офицеров морских российских, английских и гишпанских»{445}.

Первое добавление к карте Кука — Клерка последовало вскоре по возвращении в Анадырск из похода на острова Диомида в Беринговом проливе казачьего сотника Ивана Кобелева (1779 г.). Представленные Кобелевым журнал похода и «чертеж без расстояния» позволили Татаринову в том же году составить карту Чукотки и Аляски{446}. Карту Кобелева отличает не только наличие многочисленных эскимосских поселений на Американском материке, но и впервые обозначенный залив на побережье Северного Ледовитого океана, открытый лишь в 1816 г. Коцебу и названный именем последнего. Загоскин предполагал, что в 1778 г. суровые ледовые условия способствовали тому, что «знаменитый Кук прошел мимо этого залива, вовсе его не заметя»{447}. Отдавая должное карте Ивана Кобелева, исследователь-гидрограф М.Д. Тебеньков писал в 1852 г.: «Сотник Кобелев по указанию туземцев составил очерк берегам Америки к северу и к югу от [Берингова] пролива, который послужил впоследствии к открытию, или лучше сказать к отысканию заливов Коцебу, Шишмарева и других»{448}. Нужно сказать, что карта Кобелева 1779 г. наравне с картой Кука — Клерка оказала сильное влияние не только на «Карту Шелехова странствования» (1791 г.) и итоговую карту, составленную под руководством Шелихова (до 1795 г.), но и на значительное число карт, датируемых до 1807 г. На всех этих картах показана впадающая с северо-востока в залив Нортон река Хеуверен.

С именем Ивана Кобелева, а также чукчи-картографа Николая Ивановича Дауркина связано открытие еще одного залива на американском берегу в районе Берингова пролива, мимо которого, не заметив, прошел Кук: в 1791 г. Кобелев и Дауркин с отрядом чукчей на байдарах пересекли Берингов пролив и первыми из россиян высадились на Американском материке против Чукотского носа, стремясь войти в «губу Хеуверенскую», т. е. в довольно глубокий залив Порт-Кларенс. По описанию плавания Кобелева и Дауркина этот залив и впадающая в него река «Хеуверен» (совр. Кузитрин) были показаны на карте экспедиции Биллингса-Сарычева 1789–1791 гг.{449}

Большое значение в последнее десятилетие XVIII в. имели исследования русских в заливе Аляска и картирование архипелага Александра. Русским промысловикам, поселившимся на Кадьяке, на Кенайском полуострове и у мыса Св. Ильи (мыс Саклинг) на Американском материке, очень скоро стало известно, что «Большая или Кукова река» — это не река, а залив, который они назвали Кенайским; что из этого залива есть путь с волоком в соседний Чугатский залив; что полуостров Аляску можно пересечь, начав путь из залива Камышак (на западной стороне Кенайского залива). В этом немалая заслуга штурманов Д. Бочарова и Г. Измайлова — служащих компании Шелихова — И.И. Голикова. Ванкувер в 1794 г. отмечал, что если бы не исследования русских промысловиков, еще долгие годы на картах существовала бы вместо Кенайского залива «Кукова река». Картографические работы, проводившиеся в этих широтах в 80-х годах XVIII в. испанцами, были настолько засекречены, что почти не имели влияния на развитие мировой картографической науки.

Представление о картографических работах в заливе Аляска, проведенных в 90-х годах XVIII в. силами компанейских мореходов, дает «Карта части Северо-Западной Америки от острова Кадьяка до острова Ситхи с положением плавания поручика Шильца… с 1793 по 1797 год»{450}. Яков Егорович Шильц (или Джемс Шилдс) — англичанин, около шести лет проведший на службе в компании Шелихова — И.И. Голикова. Во время пребывания в 1794 г. в заливе Аляска Ванкувера Шильц занимался постройкой трехмачтового судна в Воскресенской гавани на Кенайском полуострове. Из Воскресенской гавани начинаются пять морских маршрутов под командой Шильца, обозначенные на карте. Эти плавания сосредоточены в районе Кадьяка, залива Якутат и острова Ситха. Архипелаг Александра к тому времени еще не получил на карте отчетливой конфигурации. Его изучение впоследствии, в 1804 и 1805 гг., производилось силами первой кругосветной русской экспедиции — Лисянским и штурманом «Невы» Д.В. Калининым.

При описи архипелага Александра Калинин обнаружил, что мнимый северо-западный выступ Ситхи является в действительности отдельным небольшим островом, который получил название Крузов. Другой, большой остров к северу от Ситхи, отделенный от нее узким проливом, Лисянский назвал именем Чичагова. Кроме того, они произвели опись берегов Кадьяка и соседних островов, а также нескольких островов у восточного берега залива Аляска{451}. Составленные ими карты были опубликованы, причем обобщающая «Карта Российских владений в северо-западной части Америки» 1805 г. включала сведения, «выбранные из новейших описаний». Таким образом, частично использовались и картографические материалы, хранившиеся в Ново-Архангельске и основанные на изысканиях компанейских моряков и землепроходцев{452}.

Одним из значительных картографов Российско-Американской компании был Иван Филиппович Васильев — «штурманский 14-го класса помощник», прибывший в Ново-Архангельск из Кронштадта на корабле «Нева» под командованием Гагемейстера (13 сентября 1807). Первые же географические карты Павловской гавани и самого поселения, а также острова Ситха и Ново-Архангельска, составленные И.Ф. Васильевым в 1807–1808 гг., по мнению многих специалистов, отличались исключительной точностью, причем они обычно сопровождались зарисовками — видами поселений. Среди тех, кто по достоинству оценил топографические и гидрографические работы И.Ф. Васильева, был Головнин, который в 1810 г. вместе со штурманом А. Хлебниковым решил проверить на месте выполненную И.Ф. Васильевым карту залива Ситхи. Головнин отметил, что работа была сделана «с такою точностью, которая приносит г-ну Васильеву большую честь. А потому план его с очень немногими переменами я и приложил в моем атласе, как таковой, в верности которого я совершенно уверен»[65]. Помещенные на картах И.Ф. Васильева зарисовки русских поселений — Павловской гавани и Ново-Архангельска — отличаются простотой и отсутствием помпезности, что также является свидетельством их достоверности.

Большой вклад в дело изучения географии и этнографии Аляски внес прапорщик корпуса флотских штурманов Иван Яковлевич Васильев, прибывший в Ново-Архангельск в качестве штурманского помощника на кругосветном бриге «Рюрик» под командованием Е.А. Клочкова 7 ноября 1822 г.[66] По сей день не опубликовано «Извлечение из журнала корпуса флотских штурманов прапорщика И. Васильева, 1829 г.»{453}, на основании которого нами составлена схема его маршрутов по Юго-Западной Аляске. 31 марта 1829 г. И.Я. Васильев на боте «Карлук» отправился с Кадьяка в селение Катмай на Аляске и пересек полуостров через озеро Накнек по льду на лыжах. 1 мая на байдаpax прибыли в Ново-Александровский редут. 13 и 14 мая И.Я. Васильев обследовал реку Алекнагик до озера того же названия. 31 мая начался поход вверх по Нушагаку при участии 2 креолов, 2 русских и 10 эскимосов на 4 трехлючных и 18 однолючных байдарках. 2 июня отряд достиг селения «киятенцев», где обитали 70 человек, и провел там неделю. Затем 10 июня пришли в «киятенское селение Кахатуляк», затем, миновав устье Мулчатны, обследовали истоки реки Ильгаяк. 16 июня путешественники отправились вверх по реке Нуякук до озера Нушагак. И.Я. Васильев описал озеро Туксю (Нишлик). Узнав о возможности перейти по внутренним рекам на Кускоквим, он пытался уговорить сопровождавших его аборигенов отправиться туда, но безуспешно. 11 июля с оставшимися с ним десятью спутниками И.Я. Васильев вернулся в Ново-Александровскую крепость.

С 18 августа по 5 сентября 1829 г. И.Я. Васильев с двумя русскими (Алексей Батурин и Иван Андреев) и двумя кадьякцами (Алексей Агучик и Петр Талькваяк) на четырех байдарках вновь отправился на озеро Алекнагик. 24 августа с озера Чигакгалык они перенесли байдарки через горы и по ручью достигли «озерка Кынга, из коего вытекает река Аннанык, по ней потом поплыли, она имеет направление к западу». От устья этой реки 26 августа пошли вверх по реке Тогиак, по озеру того же названия до «р. Анчагуктули». В селении «кускоквимцев» «на одном старике И. Васильев видел крест и приметил, что у многих кускоквимцев находятся медные образа, которые, как он полагает, достались им от миссионера Ювеналия, убитого от сего народа около 1796 года близ селения Квингы». Проводники не взялись проводить его на Кускоквим, хотя, по их словам, от озера за один день по некоей речке можно было бы спуститься до его устья. Отряд спустился вниз по течению Тогиака и по внутренним рекам пересек полуостров, отделяющий залив Тогиак от Бристольского залива (т. е. он шел маршрутом Ф. Колмакова и П. Корсаковского 1818 г., но в противоположном направлении). 5 сентября достигли Ново-Александровского редута, а с 26 ноября по 15 января 1830 г. И.Я. Васильев с одним человеком из команды пешком перешел Аляску и достиг Павловской гавани на Кадьяке.

Весной 1830 г. небольшой отряд И.Я. Васильева вышел из Ново-Александровской крепости на байдарках, поднялся по Нушагаку и затем до верховья Ильгаяка; затем перешли на реку Холитну, вышли по ней в начале июля на Кускоквим. «Посетил почти все туземные заселения по берегам реки, но до верховья ее по решительному отказу туземцев сопровождать его, не мог добраться и к концу месяца предпринял обратный путь»{454}. Походы И.Я. Васильева были настоящим научным подвигом.

В 1831 г. И.Я. Васильевым было составлено несколько карт южного побережья полуострова Аляска{455}.

В 1821 г. компанией была снаряжена «северная экспедиция» из Ново-Архангельска на двух судах: бригом «Головнин» командовал Василий Степанович Хромченко (впоследствии — известный кругосветный мореплаватель); на кутере «Баранов» начальником был «вольный мореход» Адольф Карлович Этолин (в 1840–1845 гг. занявший пост главного правителя колоний). Эта экспедиция оставила заметный след в изучении Аляски. Ее начальный этап проходил в Бристольском заливе, где, согласно инструкции, было сделано описание острова Гагемейстера и пролива того же названия между островом и Американским материком. Этолин описал залив Добрых Вестей. По окончании работы мореходы при продвижении на север независимо друг от друга (первым был Хромченко) открыли остров Нунивак в 60° с.ш., но не смогли полностью описать его. Они знали о существовании Нунивака из описания экспедиции Петра Корсаковского 1819 г. к устьям рек Нушагак и Кускоквим.

Между тем открытие Хромченко Нунивака было оспорено, поскольку за три дня до него на острове был поднят русский военно-морской флаг командиром мореходного бота А.П. Авиновым — участником кругосветной экспедиции под начальством М.Н. Васильева (1819–1822)[67]. Таким образом, в 1821 г. четыре судна одновременно проводили гидрографические работы в районе от Бристольского залива до залива Нортон. Этолин входил в реки Нушагак и Кускоквим. Хромченко затем продолжил начатое Куком описание залива Нортон, открыв западнее мыса Дарби глубокий залив, названный им «заливом Головнина» (залив Тачик).

Между тем кругосветная экспедиция под начальством М.Н. Васильева на «Открытии» и Г.С. Шишмарева на «Благонамеренном» в 1821 г. совершила повторную попытку пройти Северо-Западным проходом в Атлантический океан. В июле предыдущего года, начав путь из залива Коцебу, М.Н. Васильев на «Открытии» дошел до 71° 06' с. ш., т. е. на 22' севернее Кука. Шишмарев дошел до 69° 01' с.ш. После зимовки в Сан-Франциско корабли, пройдя в июле 1821 г. Берингов пролив, двинулись на северо-восток, но из-за льдов повернули обратно, добившись в продвижении на север меньшего успеха, чем в минувшем году{456}.

Атлас экспедиции М.Н. Васильева и Шишмарева (так же как и описание их путешествия) не был издан{457}. Карты экспедиции Хромченко и Этолина 1821 г. тоже не были опубликованы. Поэтому большой интерес имеет «Меркаторская карта, представляющая Ледовитое море, Берингов пролив и часть Восточного океана с берегами Чукотской земли и Северной Америки», в экспликации которой указано, что очертания американских берегов и островов исправлены по описаниям М.Н. Васильева 1820-го и 1821 гг. (от залива Коцебу до Ледяного мыса, а также южная часть острова Нунивак), Шишмарева (северный берег острова Св. Лаврентия), Ф.П. Врангеля 1821 г. (берег Северного Ледовитого океана от Колымы до Шелагского мыса), Хромченко и Этолина 1821 г. (залив Головнина, река Кускоквим, северо-восточная часть Нунивака, мысы Американского материка — Румянцева и Ванкувера — в районе Берингова моря){458}.[68] К важным картографическим работам экспедиции М.Н. Васильева и Шишмарева следует также отнести произведенную штурманом «Открытия» Михаилом Рыдалевым зимой 1820/21 г. первую точную русскую опись залива Сан-Франциско[69].

В 1826 г. в итоге огромной работы, проделанной гидрографом вице-адмиралом Г.А. Сарычевым, был издан «Атлас северной части Восточного океана», составленный с новейших карт. Атлас включал 26 карт и планов побережий Азии и Северной Америки. Кроме карт экспедиции Сарычева — Биллингса (1785–1792), в атлас вошли карты Коцебу, Головнина, Гагемейстера, М.Н. Васильева и др. Издание этой капитальной работы яснее показало те пробелы, которые еще имелись в картировании Северной Америки. Поэтому в июне 1829 г. Сарычев обратился в главное правление Российско-Американской компании с «отношением», требуя вменить в обязанность командирам компанейских судов, плавающих в водах Тихого океана, во время пребывания их судов «в заливах, портах и якорных местах при Алеутских и Курильских островах и при Американском береге лежащих, тем из них, которые не показаны в Атласе Восточного океана, делать описи как береговую, так и входов в оные, определять географическую широту и делать наблюдения всему тому, что может относиться к лоции»{459}.

К началу 30-х годов XIX в. ведущую роль в картографических исследованиях Аляски наряду с И.Я. Васильевым играли морские офицеры Российско-Американской компании Тебеньков, Хромченко и Этолин, офицер корпуса штурманов Чернов, «вольный мореход» Андрей Ингстрем (уроженец Финляндии), лейтенант Д. Зарембо и др.

Начатые Куком (1778), продолженные Коцебу (1816), а затем М.Н. Васильевым и Шишмаревым (1820–1821) поиски Северо-Западного прохода оставались в поле зрения как русских, так и английских исследователей. В 1826 г. английский капитан Ф. Бичи на военном шлюпе «Блоссом» продолжил гидрографические работы. Он произвел подробную съемку от полуострова Болдуин в заливе Коцебу до Айси-Кейп и далее, приблизительно на 130 километров к северо-востоку до мыса Франклин. Отсюда продолжал гидрографические работы старший штурман Элсон, который открыл мыс Барроу. Таким образом, после этих открытий оставался не разведанным европейцами сравнительно небольшой отрезок территории — от мыса Барроу до устья реки Коппермайн. В 1837 г. агенты Компании Гудзонова залива П. Диз и Т. Симпсон прошли от дельты реки Макензи на запад до лагуны Элсон, завершив, таким образом, открытие материкового побережья моря Бофорта{460}. Однако отсутствие информации у Российско-Американской компании относительно последнего похода привело к тому, что в 1838 г. она организовала экспедицию для «завершения» открытия Северо-Западного прохода. Отряд из 18 человек алеутов и креолов во главе с креолом, воспитанником корпуса штурманов прапорщиком Кашеваровым вышел на бриге «Полифем» из Ново-Архангельска в залив Коцебу. От мыса Лисберн обследование производилось на байдарках, в труднейших условиях. Экспедиция открыла заливы, получившие названия в честь видных деятелей компании — Прокофьева и Куприянова.

Первое развернутое географическое описание внутренних областей Русской Америки было сделано Загоскиным в его «Пешеходной описи части русских владений в Америке… в 1842, 1843 и 1844 гг.», которая была издана в Петербурге в 1847–1848 гг. При составлении книги он широко использовал карты, отчеты и рассказы своих предшественников, русских и креолов, первооткрывателей рек, впадающих в Берингово море. Материалами для составления его «Меркаторской генеральной карты части Российских владений в Америке» послужили русские и английские карты. Так, береговая линия Аляски была «положена» с оригинальных карт Дж. Франклина (1825–1826 гг.), П. Диза и Т. Симпсона (1837 г.), Ф. Бичи (1827 г.), описи Кука, а также со своей собственной описи, с карты и описи Хромченко (1822 г.), с оригинальной карты морехода Устюгова (1819 г.), с карты Литке (1828 г.) и др. Для показа внутренних территорий, кроме собственных описей, были использованы журнал и опись И.Я. Васильева, карты П. Колмакова и С. Лукина{461}.

Высоким образцом гидрографической науки явился составленный Тебеньковым в Ново-Архангельске и изданный в 1852 г. «Атлас северо-западных берегов Америки»{462}вместе с «Гидрографическими примечаниями к атласу». Он включает более 40 карт различных районов американского побережья и островов от Северного Ледовитого океана до Калифорнии, а также Алеутских, Курильских островов, Сахалина, Петропавловска-на-Камчатке и Аянского порта в Охотском море. На большинстве карт имеется пометка, что они «исправлены колониальными мореходами» в 1849–1850 гг. Этот атлас объединил в себе все гидрографические изыскания за первую половину XIX столетия.

В 1862 г. в Петербурге был издан еще один «Атлас Восточного океана», составленный Кашеваровым с описей колониальных мореходов 1844–1862 гг. Этот атлас включает карты побережья Японского, Охотского, Берингова морей и залива Аляски{463}.

Подводя итог, можно сказать, что к 60-м годам XIX в. Российско-Американская компания располагала сведениями о разнообразных природных ресурсах, о речной и озерной сети Аляски, о морских путях, имела точные гидрографические карты и талантливые географические сочинения.

Русская Православная церковь на Аляске

Русские православные миссии на Аляске никогда не были многочисленными. Первая духовная миссия, отправленная в 1794 г. по настоянию Шелихова на Кадьяк, состояла из 10 человек во главе с валаамским иеромонахом Иоасафом (Болотовым)[70].

В 1823 г. по указу «святейшего Синода» была учреждена миссия на Уналашке и Алеутских островах. В 1824 г. на Уналашку прибыл 25-летний священник иркутской Благовещенской церкви Иоанн Евсеевич Попов-Вениаминов[71].

В 1840-х годах в колониях насчитывалось четыре церкви: в Ново-Архангельске, в Павловской гавани, на Уналашке и Атхе. Кроме того, в Ново-Архангельске была построена лютеранская церковь. На восьми островах были устроены часовни, где богослужение совершалось посылаемыми туда священниками. К этому времени в колониях находились четыре священника. Из ведомости о числе инородцев, присоединенных к православной церкви с 1841 по 1860 г., видно, что первые сведения из Нушагакской миссии (в Ново-Александровской крепости) о числе прихожан и «обращенных в веру» относятся к 1841 г., из Кенайской миссии — к 1845 г., из Квихпакской (в селении Икогмют) — к 1847 г.{464} В 1860 г. в колониях было семь приходских церквей (две в Ново-Архангельске, по одной — на Кадьяке, Уналашке, Атхе, в Кенайской и Нушагакской миссиях) и две «приписных»[72]; насчитывалось 35 часовен, приписанных к церквам. Всего в колониях находились 11 священнослужителей (епископ и священники) и 16 церковнослужителей (дьячки, причетники, псаломщики){465}. Для совершения церковной службы привлекались прошедшие специальное обучение креолы.

При учреждении епархии Российско-Американская компания обязалась отпускать ежегодно около 25 тыс. рублей (ассигнациями) на содержание причтов четырех церквей. Кроме того, «святейший Синод» отпускал немногим более 3 тыс. рублей ежегодно на содержание Кенайской миссии[73].

Христианство в Русской Америке несло в себе две противоречивые тенденции: с одной стороны, целью было привлечь аборигенные народы в лоно церкви (а следовательно, и в подчинение Российско-Американской компании); с другой стороны — несомненна просветительная роль отдельных служителей культа, таких как Вениаминов (составитель грамматики алеутского языка, переводчик на алеутский язык отрывков из «Священного писания», автор фундаментального труда по истории и этнографии алеутов и тлинкитов). Этнографические заметки, написанные в мае 1799 г. епископом Иоасафом в ответ на запрос синода, несомненно, показывали не только его ум и наблюдательность, но и умение делать научные обобщения. «Хотя жители Кадьякские разумеют, — писал Иоасаф, — что все около их живущие народы произошли от них, но по сообразию их языка с аляскинцами и даже мест, противу Чукотского носу лежащих, а сих — с чукчами, догадываться можно, что они произошли из Азии через Чукотский мыс»{466}. Таким образом, проблема первоначального открытия и заселения Америки со стороны Азии через Берингов пролив решалась в конце XVIII в. главой Аляскинской духовной миссии точно так же, как она решается наукой в наши дни.

Однако далеко не всегда миссионеров на Аляске можно было отнести к разряду людей просвещенных. Мало кто из них стремился изучить язык своих прихожан из числа аборигенов. «Спросили бы Вы отца Афонасия, — писал Гагемейстер в 1818 г., — какой проповедывал слово Божие? Что скажет он в ответ? Живучи на Кадьяке, просвещал ли многих чрез поучения свои? Не будучи обязан другими делами и заботою, выучился ли языку природных жителей кадьякских, с которыми прожил 20 лет с лишком?…»{467} В 1860 г. Головин также отмечал, что «ни один из находящихся в колониях миссионеров не знает вовсе их (туземного. — С. Ф.) языка, следовательно, не может беседовать с ними, так что даже исповедь происходит с помощью толмачей, которые, если и знают туземное наречие, то плохо знакомы с русским языком, а часто и вовсе не могут передать некоторых выражений»{468}. Костливцев с упреком писал: «Недостаточно носить монашеский клобук, чтобы быть хорошим проповедником, а тем более миссионером»; для этого, по его мнению, нужно призвание и достаточное образование. Костливцев считал, что «необходимо приготовлять священников из детей инородцев, как это сделано между алеутами»{469}.

Трудности сообщения между островами и с отдаленными редутами также усугубляли тяжелое положение миссионеров, отправлявшихся в путь на компанейских судах, на байдарах или на небольших байдарках (по внутренним рекам), зимой на нартах, запряженных собаками. «Миссионеры, — писал Костливцев, — …вынуждены бывают… делать большие переходы пешком по горам, тундрам и лесам; проводники их, проходя эти волоки, носят на себе байдарки, съестные припасы и другие путевые вещи с большими затруднениями, терпят часто голод и холод, долгое время проводят под дождем, без всякого приюта и прикрываются лишь полотняными палатками. Устранить все эти неудобства, по безлюдности страны и суровости климата, невозможно»{470}. Неделькович записал в дневнике свои впечатления о встрече в Михайловском редуте в мае 1863 г. с иеромонахом Илларионом, который на байдарках спустился в редут по Квихпаку (Юкону): «Он рассказал мне, какая опасная и скудная жизнь в болотистых тундрах, между дикарями, которые большею частию и до сих пор враждебны русским, несмотря, что многие из них обращены в христианство, но это только наружный обряд, чтоб через это извлечь выгоды… Этот несчастный монах за один год тамошней жизни, при его еще слабой комплекции, так исхудал и поседел от трудных путешествий по одиночкам во время ужасных северных морозов и пурги, при недостатках при этом в продовольствии и др. лишениях, что я его едва мог узнать»{471}. В связи с необходимостью забираться в самые отдаленные глухие места Аляски миссионеры имели возможность ближе наблюдать быт и нравы аборигенного населения. Многие из них вели путевые записи, имеющие большую научную ценность для этнографов. К числу таких записей относится дневник иеромонаха Иллариона, посетившего в 1861 — 1868 гг. глубинные районы Западной Аляски{472}.

Постоянные и длительные контакты русских с алеутами привели к тому, что все алеуты были крещены (чему, несомненно, способствовало развитие среди них грамотности). Между тем, по сведениям аляскинского епископа Петра (1860 г.), кадьякские «алеугы» (эскимосы), несмотря на длительность контактов с русскими, были обращены в православие значительно позже уналашкинских и атхинских алеутов. После алеутов в православие постепенно были обращены племена, жившие вблизи Нушагакского прихода (аглегмюты, угаленцы), а также кенайцы. О последних епископ Петр показал, что «они довольно кроткого характера, послушны и крестятся, когда их убедят, что это нужно, “но вообще равнодушны к религии»{473}. Наиболее трудным для миссионеров оказалось обратить в православие колошей (тлинкитов), хотя для них в Ново-Архангельске была построена специальная «колошинская» церковь (которая была приписана к собору Св. Михаила). «Колоши почти никогда ее не посещают, а если и заходят иногда из любопытства, то посидят на корточках, покурят трубку и выйдут», — писал Головин. Он отмечал, что число «инородцев», вновь принявших христианство, с 1841 по 1860 г. постепенно уменьшалось, особенно среди тлинкитов, и всего в течение 20 лет номинально, было обращено в православие 4700 человек аборигенов. «Но цифра эта существует только на бумаге, ибо многие из кочующих инородцев, крестившись, может быть никогда уже и не показываются вблизи наших миссий и конечно вовсе не исполняют христианского долга, а дети их не крещены»{474}.

Всего по ведомости 1860 г. в Русской Америке насчитывалось 12007 христиан, из них русских 784 (576 мужчин и 208 женщин), креолов 1676 (соответственно 853 и 823), алеутов — 4391, кускоквигмютов — 1395 и т.д.{475}

До 1867 г. епископ Ново-Архангельский состоял в подчинении Камчатской епархии. Резиденция архиепископа Камчатского, Курильского и Алеутского Иннокентия находилась в Благовещенске Амурской области.

При продаже Россией Аляски США Русская Православная церковь, согласно договору, сохраняла за собой постройки и землю, на которых они располагались, и право продолжать свою деятельность на Аляске. С 1870 г. епархия стала называться Алеутской и Аляскинской, а с 1900 г. «Алеутской и Северо-Американской» (ибо в ее ведении оказались огромные территории, в том числе и Канада). Архиерейская кафедра первоначально находилась в Сан-Франциско, с 1905 г. — в Нью-Йорке. Ситка оставалась резиденцией епископа. Согласно отчету епископа Алеутского и Северо-Американского Тихона, составленному в Сан-Франциско 21 марта 1901 г., по его ходатайству «Американская миссия [была] принята Всероссийским миссионерским обществом под его покровительство, на что последовало в мае месяце [1900 г.] Высочайшее соизволение государя императора и государыни императрицы Марии Федоровны… Посему оно [общество]… в отчетном году прислало пособие 4 тыс. рублей»{476}.

На Аляске при церковных приходах продолжали действовать русские школы. В 1876 г. такая школа была открыта на Уналашке. Священник Иннокентий Шаяшников и причетник Андрей Лодочников вместе с преподававшим английский язык молодым служащим «Аляскинской торговой компании» Н. Греем обучали 47 мальчиков и 27 девочек. В школе изучали русский язык, арифметику, чистописание, «закон Божий». В 1878 г. местными священниками и причетниками была открыта школа в Нушагаке (где обучались 10 мальчиков и 9 девочек, «кои, хотя и имеют прилежание к учению, но по незнанию русского языка с большим трудом усвояют грамматику»), а также школа на Кадьяке (где обучались 9 мальчиков и 7 девочек). Когда местные священник и причетник отлучались из Павловской гавани (Кадьяк), школьным делом ведал один из прихожан, Петр Репин, служивший некогда в Российско-Американской компании. С 1876 г. действовала школа на острове Св. Павла. «В этой школе, — отмечал Алеутский епископ Нестор, — обучаются преимущественно американскому языку все дети островитян начиная с 7-летнего возраста под руководством алеута Пантелеймона Буторина, получившего образование на средства “Аляскинской торговой компании”. Закон Божий и русский язык преподаются местным священником и причетником». В 1879 г. была открыта русская школа в селении Бельковском (там обучались 28 мальчиков и 20 девочек), в 1881 г. — в Квихпаке (11 мальчиков и 3 девочки). Во всех этих школах преимущественно обучались дети аборигенов. В Ситке действовали две школы: одна публичная американская (была открыта в 1879 г.), другая частная русская при доме священника (с 1880 г.). В публичной английской обучались 30 учащихся обоего пола чтению на английском языке, чистописанию, арифметике и географии (девочки дополнительно рукоделию). В частной школе учились читать и писать по-русски и «по-американски», арифметике, географии, закону Божьему. Последний предмет преподавал священник, остальные — псаломщик Андрей Кашеваров{477}. Объезжавший из Сан-Франциско в 1892 г. свою епархию епископ Алеутский и Аляскинский Николай отмечал, что в школо на Уналашке «дети читают по-русски очень плохо; по-славянски и по-алеутски несколько лучше; по-английски же совсем ничего не знают, хотя правительство США требует знания английского языка». В церковной школе на Кадьяке дети после обязательного посещения английской публичной школы ежедневно два часа обучались в русской церковной школе. Однако «по-русски читают плохо; поют несколько лучше, но вместе с тем и довольно странно: поют херувимскую “на разорение Москвы”, а простых гласов не знают… Молитвы знают, но без осмысления оных»{478}.

Деятельность русских миссионеров в области школьного образования вызывала возражения властей США. «К чему, — говорят они, — на этих островах (Алеутских) еще “острова” (наши школы)? Ведь это государство в государстве! Считая свою школу за средство американизации, они и нашу считают проводниками русификации, тем более, что преподавание у нас ведется на русском языке, а английский редко где изучается», — писал в 1900 г. Алеутский и Северо-Американский епископ Тихон{479}.

Таким образом, незначительные по величине очаги русской культуры продолжали действовать на Аляске после перехода ее во владение США. Именно этим можно объяснить живучесть русских культурных традиций на Аляске, в частности русского языка.

Русские на Аляске после ее продажи США

Согласно ст. III Договора об уступке Российских Северо-Американских колоний, «жители уступленной территории могут по своему желанию возвратиться в Россию в трехгодичный срок, сохраняя свою национальность». При этом лица, пожелавшие остаться на Аляске, «должны быть допущены к пользованию всеми правами, преимуществами и льготами, предоставленными гражданам Соединенных Штатов, и им должны быть оказываемы помощь и покровительство в полном пользовании свободою, правом собственности и исповедании своей веры». Этого права, однако, были лишены «дикие туземные племена». «Дикие же племена, — отмечалось в договоре, — будут подчинены законам и правилам, которые от времени до времени могут быть постановляемы Соединенными Штатами в отношении к туземным племенам этой территории»{480}.

Такая оговорка поставила в тяжелые условия аборигенное население и в весьма двусмысленное положение креолов, которые фактически приравнены были американскими властями к «диким» жителям Аляски{481}.

По сообщению Костливцева, в 1860 г. в Русской Америке насчитывалось 784 человека русских, имеющих право покинуть колонии (из них 576 русских и 208 «состоящих за ними в замужестве колониальных уроженок»){482}. В 1867 г. на Аляске находились 812 русских граждан, имевших право вернуться в Россию согласно контрактам, заключенным с ними Российско-Американской компанией. Какое число русских в действительности находилось в рассеянных по огромной стране поселениях, точно установить трудно. По данным американского историка К. Халли, к 1867 г. на Аляске насчитывалось: русских — 500 человек, креолов — 1500 человек, американцев и иностранцев — около 300, «туземцев» — от 24 000 до 29 000.

При этом население Ситки (Ново-Архангельска) состояло приблизительно из 350 «белых», 425 креолов и некоторого количества «туземцев». На Уналашке было 25 «белых», 125 креолов и некоторое количество алеутов. Остальная часть «белого» и креольского населения была рассеяна в 15 и более русских постах по всей Аляске.

По сведениям К. Халли, в декабре 1867 г. на судне «Царица» в Россию выбыли 168 русских, месяцем позже на судне «Аян» в Сибирь были отправлены 69 солдат Ново-Архангельского гарнизона, в 1868 г. более 300 колонистов покинули Ново-Архангельск на «Крылатой стреле». Таким образом, в течение декабря 1867-го и в 1868 г. с Аляски в Россию только на компанейских судах были вывезены 537 человек{483}.

Согласно данным другого американского исследователя — К.А. Мэннинга, в 1870 г. на Аляске все еще находилось 483 русских, а также насчитывалось 1421 человек креолов и 26843 человека аборигенов{484}.

Американские «цензы» — переписи населения, которые проводятся в США регулярно каждые 10 лет, исходят из расовых, а не национальных категорий. Поэтому по цензам невозможно определить численность русского населения. В 1880 г. американцами была предпринята попытка произвести на Аляске перепись населения, которая, однако, осталась незаконченной. Тем не менее, поданным этой официальной переписи, население Аляски достигало 33426 человек, а именно: «белых» — 430 человек; креолов — 1756; эскимосов — 17 517; алеутов — 2145; атапасков — 3927; тлинкитов — 6136 человек{485}.

Автора настоящей работы интересовало отношение русского населения Аляски к событиям 1867 г. В ответ на запрос, посланный в Сан-Франциско, был получен ответ от суперинтенданта Службы Национального парка Глесьер-Бей в Джуно Р. Хоува. В этом документе приводятся весьма ценные свидетельства непосредственных участников акта передачи русских владений американским представителям.

Сержант 9-го пехотного полка Эдвин, который командовал подразделением солдат при подъеме в Ситхе американского флага, писал: «Русские в Ситхе все до одного ведут себя так, как будто присутствуют на похоронах царя. Те немногие из них, кто не занят упаковкой своего имущества, — ведь все они готовятся к отъезду в Россию… бродят по улицам в подавленном настроении».

Уполномоченный правительства США генерал Руссо 5 декабря 1867 г. доносил: «В Ситхе население спокойно и подчиняется всем распоряжениям. Русских на острове около 500. Наши люди хорошо к ним относятся, и большинство русских желает стать гражданами США. Многие из них уже сделали выбор и решили остаться». Хоув отмечает, что это сообщение истине не соответствовало. Русские покидали Аляску.

Русские не пожелали остаться в Ситхе по двум причинам: во-первых, в силу своего патриотизма и нежелания изменять образ жизни, который они вели, состоя на службе Российско-Американской компании, и, во-вторых, потому, что им не по душе было нашествие «спекулянтов, торгашей, прощелыг (loafers), кабатчиков, проституток, шулеров и прочих пришельцев, жаждущих осесть на новом месте». Со слов налогового инспектора Доджа отмечается, что «американские солдаты вели себя весьма бесцеремонно и самовольно занимали дома русских жителей и оскорбляли русских женщин»{486}.

Г. Шевиньи приводит аналогичные свидетельства и указывает, что в 1877 г. Ситха стала «тенью» того города, который стоял на этом месте 10 лет назад, причем осталось в нем только 5 русских семейств{487}.

Когда в 1892 г. свою Алеутскую и Аляскинскую епархию объезжал епископ Николай, впечатления его были тягостны. Русских людей осталось немного, преимущественно это были священники и псаломщики. Тем не менее епископ Николай везде находил следы русского влияния. Даже дома на Уналашке продолжали строить в «компанейском» стиле; и епископа Николая встречали колокольным звоном, а в Михайловском редуте даже салютовали из старых русских пушек{488}.

Влияние русской культуры отмечалось еще в 50-х годах нашего столетия. Весьма в этом отношении показательно свидетельство сотрудницы Музея истории Аляски X. Шенитц, которая на IV конференции Американской ассоциации содействия прогрессу, состоявшейся в Джуно в 1953 г., отмечала, что «элементы русской культуры, занесенные русскими земледельцами (а люди эти в большинстве своем покинули Аляску почти сто лет назад), сохранились с удивительной полнотой у туземного населения, и особенно у алеутов, а также у эскимосов, живущих на берегах Бристольского залива. Кроме множества слов явно русского происхождения и приверженности к православному ритуалу, отмечаются и некоторые параллели в местной и русской крестьянской культуре». Среди таких параллелей Шенитц указывает на использование аборигенами коромысел для переноски ведер, сохранение обряда посиделок, игру на гармони и т.д.{489}

Американские археологи и этноисторики Дж. У. Ван Стоун и У. X. Освальт также отмечают, что у эскимосов Юго-Западной Аляски в наши дни проявляются элементы русского культурного наследия: язык, несомненно, содержит много слов русского происхождения, и многие эскимосы, даже младшего поколения, носят русские имена. Православная церковь все еще оказывает большое влияние на образ жизни этого народа, и в некоторых местах служба ведется на русском языке. Распространены бани, топящиеся по-черному. Но наиболее существенным, как отмечают американские исследователи, признаком русского влияния «является та гордость русским наследием, которая находит свое выражение в языке эскимосов Кускоквима. У них существуют особые термины для обозначения людей, не сходных с ними в расовом и культурном отношениях. Так, обычный белый человек, американец, обозначается ими как «гуссук», тогда как белый русский человек называется «гуссук-пиак» («истинно белый»){490}.

Таким образом, несмотря на то, что сложный узел этнических проблем, складывавшихся в течение 126 лет, был «разрублен» в 1867 г. актом продажи Россией русских территорий в Америке, русское влияние оказалось столь сильным, что отголоски его наблюдаются на Аляске даже в наши дни.

Сокращения

ГИМ — Государственный Исторический Музей

АВПР — Архив внешней политики России

ГИМ, ОПИ — Государственный исторический музей. Отдел письменных источников

ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом)

РНБ — Российская национальная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина

РГА ВМФ — Российский государственный архив военно­морского флота

РГАДА — Российский государственный архив древних актов

РГБ — Российская государственная библиотека

РГО — Русское географическое общество

СПб ИИ РАН — Санкт-Петербургский институт истории Российской Академии наук

СПФАРАН — Санкт-Петербургский филиал Архива Российской Академии наук

ЦГИА — Центральный государственный исторический архив

Примечания

1

В секретном наставлении поверенным Г.И. Шелихова в Америке — К.А. Самойлову и Е.И. Деларову — генерал-поручик Якобий писал 21 июня 1787 г.: «Первое, когда доставятся к тебе вложенныя в одном ящике пятнадцать гербов Российской империи и десять досок железных со изображением на оных медного креста и медными литерами сказанных слов “Земля Россiйскаго Владенiя”, то старайся без потеряния времени выставить оные гербы на твердой земле восточной Америки, называемой Аляска» (П.А. Тихменев. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий ее до настоящего времени, ч. II. СПб., 1863, приложения, с. 21). Сам Шелихов, донося иркутскому генерал-губернатору И.А. Пилю 18 ноября 1794 г. о своем желании основать постоянное русское поселение в Бристольском заливе, писал: «…Между прочим имел я в предмете и то еще… равномерно и на северном берегу полуострова Аляксы (прежде американским мысом Аляксою называемой) в разсуждении найденного в 1791-м году с полуденного берега сего полуострова кратчайшего пути… зделать таковое учреждение…» («Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.» М., 1948, с. 362).

(обратно)

2

Министр коммерции Н.П. Румянцев в официальном докладе на имя Александра I в 1803 г. упоминал «Российско-американские селения» Российско-Американской компании (С.Б. Окунь. Российско-Американская компания. М. — Л., 1939, с. 50); В.М. Головнин в донесении морскому министру 24 сентября 1818 г. писал: «…отправился в путь прямо в Ново-Архангельск, главное место всех заселений Российско-Американской компании» (В.М. Головнин. Путешествие на шлюпе «Камчатка». М., 1965, с. 338); служащий Российско-Американской компании правитель Ново-Архангельской конторы Хлебников называл А.А. Баранова «главным правителем Российских колоний в Америке» (К.Т. Хлебников. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, Главного правителя Российских колоний в Америке. СПб., 1835); исследователем Аляски Л.А. Загоскиным была составлена «Меркаторская генеральная карта части Российских владений в Америке… В экспедиции 1842, 1843 и 1844 годах» («Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина в Русской Америке в 1842–1844 гг.». М., 1956, приложение); историк Российско-Американской компании Тихменев отобразил в своем сочинении историю «владений России на берегах Восточного океана» (П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. II); в указе Правительствующего сената от 6 октября 1867 г. было сказано: «Государь император удостоил в 3 день мая 1867 г. Высочайшей ратификации заключенный в Вашингтоне 18/30 апреля [марта. — С. Ф.] текущего года Договор об уступке Российских Северо-Американских колоний» («Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемое при Правительствующем сенате, №83, 10 октября 1867 г.» ИРЛИ, ф. Архив журнала «Русская старина», on. 1, №33, л. 240 — о. 241 об).

(обратно)

3

В архивной описи опросный лист предположительно приписывается сотнику Ивану Кобелеву. Однако биография сотника Кобелева ныне уже известна (см.: С.Г. Федорова. Исследователь Чукотки и Аляски казачий сотник Иван Кобелев. «Летопись Севера», т. V. М., 1971) и не совпадает с данными опросного листа. Неизвестный сотник в 1769 г. «в числе вожатых трех человек» участвовал в походе к Медвежьим островам прапорщиков И. Леонтьева, И. Лысова и А. Пушкарева, «содержа нарту с чумом… на собственном своем коште». По возвращении из похода он был отправлен из Нижне-Колымской крепости в Охотск к полковнику Плениснеру с картой и рапортами похода. Затем под начальством поручика Т.И. Шмалева сотник ездил к сибирскому губернатору Чичерину, а от него в Петербург.

Как известно, с Шмалевым в Петербург в 1770 г. был отправлен сотник Федор Лобашков (см.: А.И. Алексеев. Братья Шмалевы. Магадан, 1958, с. 40). Это дает нам основание полагать, что «опросный лист» принадлежал сотнику Федору Лобашкову и был составлен в 1770 г. Как сообщает С.Н. Марков, бумаги Федора Лобашкова до сих пор не разысканы (см.: С.Н. Марков. Земной круг. М., 1966, с. 602). Поэтому опросный лист сотника представляет особый интерес для исследователей.

(обратно)

4

Даты написания обоих писем монаха Германа установлены А.В. Ефимовым, и выдержки из них приведены в его труде «Из истории великих русских географических открытий…», с. 160–161.

(обратно)

5

Парка — название различных местных типов верхней зимней одежды народов Севера, шьется обычно в виде рубахи, мехом наружу; в Сибири — из оленьих шкур, на Алеутских островах — из птичьих или нерпичьих шкур.

(обратно)

6

Как явствует из дневника, в экспедиции 1818 г. можно выделить четыре этапа. Петр Корсаковский с несколькими спутниками вышел на байдаре с Кадьяка 27 апреля 1818 г. и достиг Катмайской артели на южном берегу полуострова Аляска, где сформировался состав экспедиции. Кроме Корсаковского, в нее вошли еще трое русских: Федор Колмаков, промышленные Петр Горохов и Гаврила Патюков (имена двух последних приведены В.Н. Верхом в «Хронологической истории всех путешествий в северные полярные страны», ч. II. СПб., 1823), а также креол Андрей Климовский и 20 «американцев» (коренных жителей Алеутских островов, Кадьяка и Аляски). Полуостров Аляску пересекли по рекам Киюлик и Эгегик. На берегу Бристольского залива Колмаков настоял на том, чтобы ему были переданы бразды правления, и с этого момента начался второй этап. Взяв с собой еще трех аборигенов, экспедиция на байдарах 14 июня прибыла к устью Нушагака. Миновав его, Колмаков повел экспедицию в устье Игужика и по внутренним рекам вышел в залив Кулукак. 27 июня экспедиция достигла устья Тогиака и прошла вверх против течения 15 миль. Здесь произошла первая встреча с несколькими аборигенами, которые оказались жителями селения Квинхагак в устье Канектока (впадает в Кускоквимский залив южнее устья Кускоквима). Убедив одного из аборигенов отправиться в родное селение и привести с собой соплеменников для переговоров, Колмаков назначил место встречи в районе «острова Моржового и Черного мыса» (совр. остров Шаяк к востоку от мыса Пирс). 10 июля экспедиция Колмакова пришла к месту, назначенному для встречи, и высадилась на материковом полуострове. Двое из состава экспедиции на другой день на байдаре «переехали небольшую бухту на север… Виден был ими мыс на другой стороне (мыс Картер-Спит? — С. Ф.) Кустьхоканской бухты (залив Кускоквим. — С. Ф.), до коей можно достигнуть от сего островка (Шаяк. — С. Ф.) в один день» (лл. 27, 27 об.). Таким образом, крайним географическим пунктом на севере, до которого дошла экспедиция, был мыс Пирс, и лишь двое из отряда достигли мыса Ньюэнем. С 12 по 17 июля происходили переговоры с прибывшими в лагерь кускоквигмютами. Путешественники пытались выяснить, какими путями поступают на Кускоквим «европейские» изделия. «Через распрос получили следующее известие: есть железная вещь, котлы медные, также бисер покупают оне у киятинских (эскимосов-киатагмютов. — С. Ф.), а иные через торговлю достают от Куихпахских (жителей Квихпака или Юкона. — С. Ф.); а Куихъпахские еще далее к северу торгуются с неизвестными им народами, платят за те вещи чернобурые лисицы, бобры; те ж народы, от коих сии вещи поступают, носят платья шитые из пушных товаров, сапоги у них сделаны из мохнатого черного зверя, о коем они понятия не имеют; тамошние котлы, по слухам, превосходят наших… про русских не слыхивали; по слухам известно им было близ Иляменского озера (Илиамна. — С Ф.) живут русские; это Александровская крепость (на Кенайском полуострове. — С. Ф.)» (ал. 29 об., 30). Когда Колмаков показывал им «латунный чайник, сделанный из зеленой меди, которой они с удивлением разсматривали и уверяли, что точно из таких пьют, а медь листовую видывали у Куихиакских, а Куихпакские покупают от тех же народов, которые в заливе» (л. 30 об.).

Корсаковский пришел к выводу, что некоторое количество названных предметов поступало на Кускоквим через киатагмютов, имевших сношения с селениями Российско-Американской компании в Кенайском заливе (залив Кука). Надо полагать, что листовая медь поступала на Квихпак (Юкон) с северо-востока Северо-Американского материка, из поселений Компании Гудзонова залива, и вряд ли какие-либо из этих товаров имели отношение к легендарному русскому поселению на Хеуверене.

Обратный морской путь экспедиции до устья Нушагака в обход мыса Тихого (мыс Константина) продолжался всего 5 дней — с 17 по 21 июля. В селении аглегмютов (вероятно, село Экук) экспедицию ожидало новое предписание Гагемейстера. «Колмаков, — записано в журнале 26 июля, — отправился от нас для осмотрения лесу» (л. 34 об.). Корсаковскому же приказано было «следовать чрез озеро Ильяли (на картах XIX в. — озеро Илима, совр. озеро Кларк. — С. Ф.) к N или к NNW к 2-м большим рекам» (л. 34). Начался третий этап экспедиции. Климовский, Горохов и Патюков во главе с Корсаковским 27 июля на байдарах из Бристольского залива по реке Квичак прошли на озеро Илиамна, где к ним присоединился отлично знавший те места начальник «старого заселения» (село Старая Илиамна) Еремей Родионов. Отряд из 24 человек во главе с Корсаковским (9 августа) отправился налегке «пешим трактом» на север от озера Ильяли. Корсаковский не указывал курс, по которому двигался отряд, но после переправы через реку и преодоления нескольких перевалов измученные путешественники 16 августа вышли «к реке Нушагаку, а по-кинайски Малчатне, прошли оной 5 миль, благополучно достигли до кенайского жилища» (л. 42).

С этого момента начался четвертый этап экспедиции, так как Корсаковский решил отправить далее к северу на поиски «тутновских индейцев» отряд из семи человек во главе с Родионовым. Была изготовлена кожаная лодка «для переправы…через Алголитну (по карте Л.А. Загоскина, река Логолитнак — один из истоков Нушагака. — С. Ф.) и по оной спуститься немного вниз» (л. 43). О дальнейшем маршруте Родионова сведений нет.

По возвращении Родионова 4 сентября экспедиция Корсаковского двинулась в обратный путь, 8 сентября прибыла к месту, где были оставлены байдары на озере Ильяли, затем с озера Илиамна через Камышакский перевал вышли к морю и 4 октября добрались до Павловской гавани на Кадьяке.

Эту экспедицию 1818 г. по праву можно назвать экспедицией Колмакова, Корсаковского и Родионова.

(обратно)

7

Ф.П. Врангель, ссылаясь на записи прапорщика корпуса флотских штурманов И. Васильева, отмечал: «Кенайцы… так же как киятенцы и аглегмюты, обитающие по реке Нушагак и нушагакским озерам, называют «тутнами» жителей реки Хулитна» (Холитна, левый приток Кускоквима. — С. Ф.). F. Р. Wrangell. Statistische und ethnographische Nachrichten über die Russischen Besitzungen an der Nordwestküste von Amerika. St. Petersburg, 1839. S. 119.

(обратно)

8

Составленный Корсаковским перечень 12 кускоквимских селений начат «от Кустъхохнанского морского устья вверьх» (л. 49 об.). Под № 9 и 10 значатся селения «Ухаанъ» и «Тулукагнакъ». Последнее идентично селению «Тулуказнагъ» на карте Загоскина, а «Ухаанъ», как мы полагаем, соответствует селению «Ухагмютъ». Можно лишь предполагать, что Родионов побывал в эскимосских селениях среднего течения Кускоквима, до которых доходил в начале 90-х годов XVIII в. отряд промышленного В. Иванова, посланный промысловой компанией П.С. Лебедева-Ласточкина (об этом см.: «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова…», ч. II. СПб., 1812, с. 140–144; В.Н. Верх. Хронологическая история открытия Алеутских островов… СПб., 1823, с. 129, 130).

(обратно)

9

Ход этой экспедиции, дошедшей до устья Кускоквима, обстоятельно изложен Тихменевым (П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 248, 250). Однако историки ошибочно датировали описанную Тихменевым экспедицию 1818 г. После изучения нами путевого журнала Корсаковского 1818 г. можно с достаточным основанием утверждать, что Тихменев изложил лишь цели похода 1818 г., описание же самого похода должно быть отнесено к 1819 г.

(обратно)

10

«Ученик мореходства» алеут Андрей Устюгов участвовал лишь в походе 1819 г. «Его морская карта реки Нушегака (первая из всех) и по сие время считается очень верною», — писал Вениаминов (И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, ч. II. СПб., 1840, с. 16). По составленному Ново-Архангельской конторой 11 мая 1820 г. списку награжденных денежными премиями из фонда Н.П. Румянцева нам удалось установить состав экспедиции 1819г.: начальник экспедиции Корсаковский; «ученик мореходства» Устюгов; русские промышленные Патюков, Горохов, Малютин, Годлевский; 17 алеутов и аляскинский тойон Ал итак; итого 24 человека (АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 989, мкф 27, л. 27).

(обратно)

11

Надо полагать, речь все-таки идет о Кылымбаке, хотя он принадлежал к эскимосскому племени кускоквигмютов. Эскимосы «углахмюты» в данном случае, вероятно, аглегмюты, обитавшие в районе залива Бристоль.

(обратно)

12

«Г-н Этолин говорит: здесь любопытствовал я увидеться с тем американцем, который насказал Устюгову и Корсановскому (Корсаковскому. — С.Ф.) множество вестей о русских людях, живущих к северу от реки Квакнака. Поговоря с ним несколько часов, удостоверился я, что Корсановский не понимал американца, и что рассказы последнего весьма несправедливы и не имеют никакого основания» (В.Н. Берх. Хронологическая история всех путешествий…, ч. II, с. 46).

(обратно)

13

По замыслу Н.П. Резанова 1806 г., Российско-Американская компания должна была сосредоточить в своих руках весь бобровый промысел первоначально до «залива» Хуан-де-Фука, захватив остров Кайганы (остров Принца Валлийского), и, устроив на нем новые эллинги напротив островов Королевы Шарлотты, с помощью вновь построенных там военных бриков «отбить навсегда бостонцев от торга сего и… мало-помалу… простираться далее к югу, к порту Св. Франциска, границу Калифорнии составляющему». Как сообщает Тихменев, для занятия английского порта Дискавери в заливе Хуан-де-Фука, равно как порта Гавр-де-Грей и реки Колумбии, Резанов считал достаточным не более 200 человек, полагая, что оттуда легко будет незаметно продвинуться к Калифорнии и к Сан-Франциско, который мог бы стать международным торговым портом (П.А. Тихменев. Указ, соч., 4. II. СПб., 1863, приложения, с. 232, 233).

(обратно)

14

К полученному нами отчету Ф.Г. Беттса была приложена карта географических съемок западного побережья Кенайского полуострова 1952 г. с координатной сеткой, которая, хотя и не совпадает, по всей видимости, с межеванием 1937 г., все же дает возможность с достаточной точностью определить место найденного поселения. С.Г. Федорова. Русское население Аляски и Калифорнии, конец XVIII в. — 1867 г. (опыт историко-этнографической характеристики). Канд. дисс. М., 1969, прил. 4, с. 366–369.

(обратно)

15

С.Р. Варшавский в 1962 г. пришел к выводу об индейском происхождении поселения на Кенайском полуострове («Загадка древних русских поселений на Аляске. К 25-летию Кенайской находки». Доклад на заседании Московского филиала Географического общества СССР).

(обратно)

16

Как известно, археологические раскопки на Кенайском полуострове производились и в 1960 г., однако они затронули лишь район севернее устья реки Касиловой, где найдены были следы русского поселения, основанного в середине XIX в. неким Калифонским. Об этом см.: F. J. Kent, J. V. Matthews, F. Hadleigh-West. An Archaeological Survey of the Northwestern Kenai Peninsula. «Anthropological Papers of the University of Alaska», vol. 12, No. 2, 1961.

(обратно)

17

Лахтак (лафтак) или морской заяц — вид тюленя.

(обратно)

18

Дневники спутников Дж. Кука (капитана Ч. Клерка, лейтенанта Дж. Кинга, штурмана Т. Эдгара, помощника хирурга Д. Самвелла) впервые увидели свет в 1967 г. благодаря стараниям виднейшего исследователя деятельности Кука — новозеландского историка и географа Дж. Биглхола, подготовившего к изданию материалы третьего плавания Дж. Кука: «The Journals of Captain James Cook on his Voyage of Discovery. The Voyage of Resolution and Discovery, 1776–1780», Parts I–II. Ed. by J. C. Beagle-hole. Cambridge and Glasgo, 1967. Русский перевод этого издания в сокращенном виде, подготовленный Я.М. Светом, с его же вступительной статьей и комментариями, вышел в свет в 1971 г.: «Третье плавание капитана Джемса Кука. Плавание в Тихом океане в 1776–1780 гг.», М., 1971.

(обратно)

19

Надо полагать, в данном случае речь шла о неудаче, постигшей отряд морехода Гаврилы Пушкарева, который в 1761 г. первым из русских достиг «острова Аляксы» (полуостров Аляска) и предпринял попытку закрепиться в одной из бухт его западной оконечности.

(обратно)

20

Тобольский купец, мореход Иван Соловьев был участником плавания на судне «Иулиан» вместе с С.Г. Глотовым и С.Т. Пономаревым, которые открыли Лисьи острова — Умнак и Уналашку и в течение трех лет (1759–1761) вели там промысел. В 1764 г. Соловьев на судне «Петр и Павел» снова пришел на Уналашку, зимовал там; в это его пребывание на острове произошли стычки с алеутами. В июле 1772 г. Соловьев на судне «Павел» вновь подошел к Уналашке и стал на якорь в «экспедичной» гавани, где в 1769 г. зимовал М.Д. Левашов. На Уналашке Соловьев пробыл со своими людьми до 1775 г. (В.Н. Верх. Хронологическая история открытия Алеутских островов или подвиги российского купечества. СПб., 1823). Надо полагать, что в промежуток между 1772-м и 1775 гг. было основано постоянное русское поселение на Уналашке, куда в 1777 г. прибыла партия промышленных, встреченных там участниками третьей экспедиции Кука.

(обратно)

21

Испанские названия идентифицированы с русскими немецким историком Э. Фёльклем, за исключением Николаевского редута, который назван нами условно как самое значительное русское поселение в заливе Кука, хотя указанные координаты не совпадают с истинными.

(обратно)

22

Остров был открыт Куком в 1778 г. и наименован Хинчинбрук, тогда же была обследована и бухта, получившая название СмагКорнер-Бей. Однако после описания, произведенного мореходом Г. Измайловым в 1788 г., на русских картах остров назывался Тхалха, а залив на нем — Нучек. Н. Портлок в июле 1787 г. назвал этот залив Порт Этчес. В русских документах конца XVIII — середины XIX в. остров обычно именуется Нучек — по названию залива, где располагалась Константиновская крепость.

(обратно)

23

Название Св. Гермоген было дано в 1741 г. Берингом мысу, который, как выяснилось впоследствии, был оконечностью маленького островка Мармот, к востоку от Афогнака. Ни в одном из русских источников нам не встретилось подтверждения версии о существовании сколько-нибудь значительного русского поселения на острове Св. Гермогена.

(обратно)

24

Ошибку, допущенную составителями «Привилегий», называвших северо-западную часть Америки «северо-восточной», отмечал в свое время В.М. Головнин в «Записке о нынешнем состоянии Российско-Американской компании», 1818 г. («Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. I, СПб., 1861, с. 55).

(обратно)

25

Залив Нутка (49° 35' с. ш.) находится на западном берегу острова Ванкувер. В некоторых работах отечественных исследователей (в частности: С.Б. Окунь. Российско-Американская компания, с. 15; М.И. Белов. История открытия и освоения Северного морского пути, т. I, М., 1956, с. 356) ошибочно указывается, что Кук переименовал «мыс Нутку», ибо этот пункт до него якобы посещали русские. Русские до Кука в Нутке не были. Залив этот был открыт испанским мореплавателем Хуаном Пересом в 1774 г., о чем Кук не знал, хотя у него и были некоторые сведения об испанских экспедициях 1774–1775 гг. Остров считался выступом Американского материка до 1794 г., когда одновременно двумя экспедициями — английской под начальством Дж. Ванкувера и испанской под командованием Хуана Бодега-и-Куадры — был открыт пролив Хуан-де-Фука, отделяющий этот остров от материка.

(обратно)

26

Этому вопросу нами было уделено внимание в главе I.

(обратно)

27

Тихменев писал, что «одним из главных предметов назначения экспедиции [Корсаковского в 1818 г.] было основание редута при реке Нушагаке» (П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 248). Однако в «Предписании Кадьякской конторе» за № 21 от 21 января 1818 г., составленном Гагемейстером и посвященном целям и задачам экспедиции 1818 г., нет упоминания о необходимости отряду Корсаковского строить на Нушагаке крепость (АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 988, мкф 26, лл. 6 об, — 8 об.). Из дневника Корсаковского (27 апреля — 4 октября 1818 г.) следует, что лишь 23 июля 1818 г., в момент возвращения от мыса Ньюэнем к устью реки Нушагак, экспедиция получила новое предписание Гагемейстера, согласно которому Корсаковский должен был продолжать поход, а Колмаков обязан был остаться на Нушагаке «для осмотрения лесу» (Отдел рукописей РГБ, ф. 256 (Н.П. Румянцев), Р. 487, лл. 34, 34 об.).

(обратно)

28

«Одиночками называются здесь те места, — писал Г.И. Давыдов, — на которых нет селения природных жителей, но живет один промышленник с несколькими каюрами. Летом он смотрит за ловом рыбы, а осенью за промыслом лисиц…» («Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним», ч. I. СПб., 1810, с. 220).

(обратно)

29

Редут наименован Михайловским в честь основателя — лейтенанта Михаила Дмитриевича Тебенькова, впоследствии главного правителя российских колоний в Америке (с 9 июля 1845 по 15 октября 1850 г.).

(обратно)

30

Проект переноса главного центра колоний из Ново-Архангельска на Кадьяк был выдвинут еще до 1820 г. С.И. Яновским, который предлагал оставить на Ситхе не более 50 человек под управлением «надежного начальника». См.: П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 272, 273.

(обратно)

31

Дионисиевский редут был назван в честь его основателя — командира брига «Чичагов» лейтенанта Дионисия Зарембо.

(обратно)

32

Арендный договор сроком на 10 лет вступил в силу 1 июня 1840 г., возобновлен 1 июня 1859 г., затем вновь продлен по 1 июня 1863 г. и снова — по 1 июня 1865 г. (П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 212–213.) После 1867 г. эта территория принадлежит США.

(обратно)

33

Термин «креолы» в Русской Америке имел иное значение, чем в других районах Американского материка. Здесь так называли потомков от браков русских с алеутами, эскимосами и индейцами. В других районах Американского материка креолы — чаще всего потомки выходцев из Европы, родившиеся в Америке. Реже (главным образом в Бразилии) креолами называют потомков африканских негров, родившихся в Америке. Как указывает немецкий ученый Г. Фридерици (С. Friederici. Amerikanistisches Worterbuch. Hamburg, 1947, S. 219–220), «индейцы ни при каких обстоятельствах креолами не назывались». Таким образом, во всех остальных частях Американского материка, кроме Русской Америки, креолами назывались рожденные не от смешанных браков. Потомков от смешанных браков там называли метисами.

(обратно)

34

Не удалось установить время постройки русской церкви в селении Эклутна.

(обратно)

35

Аляска при русских находилась на положении особой территории, управляемой Российско-Американской компанией. На географических картах (например, Загоскина 1842–1844 гг.) Аляска обозначена как «Российские владения в Америке». Поэтому, употребляя термин «выходцы из России», мы имеем в виду выходцев из метрополии, не забывая при этом, что Аляска также входила во владения России.

(обратно)

36

(Окунь не совсем точно излагает содержание «представления» компании от 23 мая 1808 г., указывая, что якобы компания обязывалась взять на себя все государственные налоги, причитавшиеся от поселяемых в колониях. См.: С.Б. Окунь. Указ, соч., с. 163).

(обратно)

37

Наряду с отправкой в колонии войск русским правительством были приняты и другие меры для обеспечения неприкосновенности русских колониальных владений в Америке. Между Российско-Американской компанией и Компанией Гудзонова залива, с одобрения правительств России и Англии, была заключена конвенция о нейтральности колоний на время Крымской войны. Об этом подробнее см.: П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 214–215.

(обратно)

38

Здесь сообщалось также, что по переписи, произведенной лично Барановым в течение зимы 1795/96 г., на Кадьяке оказалось 6206 человек жителей. Следует, однако, отметить, что в источниках XVIII — первой половины XIX в. кадьякские эскимосы-«коняги» ошибочно причислялись к алеутам.

(обратно)

39

Следует оговориться, что сравнительный анализ за два рассматриваемых периода условен, ибо за основу взяты разновеликие исходные цифры: 440 человек (в 50-х — начале 80-х годов XVIII в.) и 143 человека (в первой четверти XIX в.). Тем не менее, как мы полагаем, на основании имеющихся у нас данных уже можно сделать предварительные выводы.

(обратно)

40

В архипелаге Александра 11 тыс. больших и малых островов; третий по величине среди них — остров Баранова (Ситха), 4,2 тыс. кв. км.

(обратно)

41

Как справедливо отметил Г.А. Агранат, природные условия Аляски даже на современном уровне развития науки и техники являются серьезным препятствием к ее широкому сельскохозяйственному освоению. В XVIII и XIX вв. отсутствие массовой крестьянской колонизации Русской Америки (наряду с социально-экономическими и политическими причинами), по мнению Аграната, в значительной степени обусловливалось природными условиями Аляски (Г.А. Агранат. Об освоении русскими Аляски. «Летопись Севера», т. V. М., 1971, с. 188).

(обратно)

42

В таблицу включены данные лишь по основным видам пушных промыслов. См.: П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 239; ч. II, с. 221.

(обратно)

43

О том, что поголовье ценных пород морского зверя во владениях Российско-Американской компании не было истреблено, свидетельствует резкий рост показателей добычи пушнины американскими зверобоями после 1867 г. См.: R. Р. Porter. Report on Population and Resources of Alaska at the 11th Census: 1890. Washington, 1893.

(обратно)

44

История внедрения огородных культур и животноводства подробнее будет рассмотрена в разделе «Снабжение колоний Российско-Американской компании. Пища русских поселенцев».

(обратно)

45

«Каюр — камчатское слово, означающее наемного работника, — писал Г.И. Давыдов. — [Первоначально] все невольники были отобраны [русскими] у островитян для работ компании, и [их] название «калги» заменено «каюрой»… Потом… стали набирать в оные из островитян за некоторые проступки и, разумеется, что с того времени число преступников на Кадьяке должно было увеличиться» (см.: «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним», ч. II. СПб., 1812, с. 115).

(обратно)

46

Баранов, имея в России жену и дочь, в Америке вторично женился на индианке, дочери вождя кенайского племени, от которой у него были сын Антипатр и две дочери — Ирина и Екатерина. Узаконить детей Баранов смог лишь по получении известия о смерти своей первой жены в России. При этом дети по документам числятся «усыновленными». Антипатр скончался в 1822 г. в России, Ирина (жена С.И. Яновского) — в 1823 г. Наследниками Баранова оказались внуки по дочери Ирине. Вторая дочь получила лишь 16 акций компании из наследства отца. Для содержания матери, оставшейся в Кадьяке, Антипатр хлопотал пособие у компании, но безрезультатно (там же, д. 966, мкф 4, л. 10; д. 963, мкф 1, л. 112). См. также: H.Chevigny. Russian America. The Great Alaskan Venture, 1741–1867. N.Y., 1965, p. 126.

(обратно)

47

И.Е. Вениаминов. Указ, соч., ч. II, с. 16; о двух креолах-живописцах сообщает в своих записках Хлебников («Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 121). Выполненные местными живописцами в 1813 г. в селении Росс портреты И.А. Кускова и его жены К.П. Кусковой (хранящиеся ныне в фондах Гос. Тотемского краеведческого музея Вологодской обл.) описаны Н.А. Черницыным; см. его статью «Портреты Кускова и его жены» («Летопись Севера», т. IV. М., 1964, с. 244–246). Вид города Ново-Архангельска (акварель), выполненный в 1837 г. креолом Александром Ольгиным (из фондов РГА ВМФ), опубликован С.Г. Федоровой; см. ее статью «Флаг Российско-Американской компании» (в сб. «От Аляски до Огненной земли». М., 1967, с. 127). В 1860–1861 гг. С.А. Костливцев также отмечал, что «некоторые креолы знают живопись и резьбу, так что все часовни в колониях украшены исключительно их резьбою» («Отчет… Костливцева», с. 132).

(обратно)

48

Петр Васильевич Малахов — сын байдарщика Кенайской артели (в 1786 г.), а затем начальника Николаевского редута (с 1797 г.), сподвижника Баранова, великоустюжского мещанина Василия Ивановича Малахова (о В.И. Малахове см.: П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, приложения, с. 53, 132, 134, 138). Биография Петра Малахова нуждается в уточнении, ибо обычно заслуги сына приписывают отцу, а биографию последнего дают искаженно. Так, например, в именном указателе в книге «Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…» (М., 1956, с. 429) В.И. Малахов ошибочно назван служащим компании П.С. Лебедева-Ласточкина и основателем Николаевского редута. Его заслугам приписано первое путешествие по Юкону (Квихпаку) от Нулато до взморья (1838 г.), которое на самом деле совершил его сын Петр Васильевич Малахов. Эта ошибка повторена И.П. Магидовичем в работе «История открытия и исследования Северной Америки» (М., 1962, с. 301). В ней к тому же старший Малахов числится креолом и «помощником мореходства», основателем редута в Нулато, т. е. происхождение, образование и заслуги сына приписаны отцу. В «Пешеходной описи» Загоскина, однако, указано, что в «раскрытии обширных источников богатств этого (по низовью Кускоквима и рукавам Квихпака) края принимал участие креол Малахов, совершивший два похода» («Путешествия и исследования… Лаврентия Загоскина…», с. 79). О походах креола Малахова 1838 и 1840 гг. по Юкону до Нулато подробнее см. в статье М.Б. Черненко «Лаврентий Алексеевич Загоскин» (там же, с. 17). Таким образом, нами лишь установлено имя Петра Васильевича Малахова, одного из первых исследователей рек Юкона и Сушитны и основателя торгового поселения в Нулато.

(обратно)

49

Александр Филиппович Кашеваров (1808–1866), сын промышленного Филиппа Артамоновича Кашеварова, крепостного человека курского купца Н. Голикова. Ф.А. Кашеваров значится в «реестре» в числе промышленных компаний, пожелавших в 1805 г. навсегда остаться в Америке и изложивших свою просьбу Резанову. Его сын А.Ф. Кашеваров в 1822 г. на корабле «Бородино» прибыл в Петербург для получения образования — «к ученым и художественным званиям», вместе с мальчиками-креолами Чиченевым и Нецветовым. Главное правление компании ходатайствовало о прописке А.Ф. Кашеварова в курское мещанство. В документе говорится: «Его господин курский купец Николай Голиков. Ему писано, чтоб прислал отпускную» (АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 194, л. 4; д. 965, мкф 3, лл. 95, 99 об.). Став воспитанником балтийского штурманского училища, А.Ф. Кашеваров в 1831 г. был произведен в прапорщики корпуса флотских штурманов. В 1832 г. на военном транспорте «Америка» вернулся в Ново-Архангельск, командовал судами Российско-Американской компании, в 1836 г. произведен в подпоручики, в 1841 г. — в поручики. В 1838 г. был начальником гидрографической экспедиции, производившей на байдарах опись северной части Американского материка. В 1839–1843 гг. командовал судами компании. В 1855 г. в чине капитана 2-го ранга был переведен в Петербург, отчислен из ведомства Российско-Американской компании и в 1857 г. прикомандирован к гидрографическому департаменту, где исполнял должность начальника чертежной. В 1865 г. был произведен в генерал-майоры с увольнением от службы (подробнее см.: «Общий морской список», ч. XII. СПб., 1900, дополнения, с. 495–497).

(обратно)

50

Петр Федорович Колмаков, сын Федора Лаврентьевича Колмакова, сподвижника Баранова, основателя (вместе с Корсаковским) Ново-Александровского редута в устье Нушагака и учредителя одиночки на реке Хулитнак (впоследствии перенесенной на новое место и названной Колмаковским редутом). Имя отца более известно, чем имя сына. Однако в литературе неизменно повторяется ошибочное суждение о том, что будто бы и отец, и сын Колмаковы были креолами (см., например, именной указатель и словарь терминов в книге «Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…»; И.П. Магидович. История открытия и исследования Северной Америки, с. 293; Cl. С. Hulley. Alaska, 1741 — 1953. Р. 155). Нам удалось установить, что Ф.Л. Колмаков был тобольским ямщиком. В 1805 г. он, как и Ф.А. Кашеваров, ходатайствовал об оставлении его навсегда в Америке. В списке указано: «женат, имеет (детей)» (АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 194, л. 3).

(обратно)

51

Андрей Ильич Климовский, сын Ильи Федоровича Климовского, енисейского мещанина; подобно Ф.Л. Колмакову и Ф.А. Кашеварову, И.Ф. Климовский хлопотал в 1805 г. об оставлении его с семьей в Америке. В «Реестре» указано, что «Климовский Илья Федоров женат, имеет трех сыновей и одну дочь» (АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 194, л. 3).

(обратно)

52

При хлопотах Российско-Американской компании в 1861 г. о продлении привилегий на четвертый период (до 1 января 1882 г.) предполагалось срок обязательной службы креолов снизить до 5 лет. Они должны были быть причислены к сословию «колониальных обывателей» (вместе с «колониальными гражданами» и новыми поселенцами, которые могли бы прибыть в колонии). Им разрешалось «во всех местностях колониальной территории, действительно не занятых учреждениями Компании или настоящими колониальными жителями, селиться как русским подданным… с отводом им под их жилища, хозяйственные заведения и разработки свободных земель» («О пересмотре Устава Российско-Американской компании… Государственным Советом в департаменте государственной экономии. 1865 г.». АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 181, № 9, лл. 89–107).

(обратно)

53

H. И. Коробицын дает перечень строений на Кадьяке в 1805 г.: деревянная церковь во имя Воскресения Господня; компанейская контора и казармы для служителей компанейских; компанейский магазин, торговые лавки; дом для духовной миссии; дом для школы со службами; дом для медника с кузницей; кладовые для провизии компанейской; поварня и кухня для служителей; сарай для постройки гребных судов компанейских; такелажная и купорная; кузница и слесарня; дом главного правителя Баранова с пристройкой служб; дом компанейского старосты; дом приказчика; компанейский дом на приезд служащих чиновников; дом правителя Кадьякской конторы; четыре дома компанейских служителей; казармы для алеут, находящихся при компанейских работах; общая баня для компанейских служителей; двор компанейский для скота («“Записки” прикащика Российско-Американской компании Н.И. Коробицына, 1795–1807 гг.». — «Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII–XIX вв.». М., 1944, с. 177–178).

(обратно)

54

В рецепт краски «для кровель или стен деревянных» входят: красная или желтая охра, просеянная ржаная мука, вода. Этим составом в горячем виде надлежало крыть строения один раз, избегая солнечных дней. Повторную покраску нужно было производить через год (там же, д. 964, мкф 2, лл. 70–70 об.).

(обратно)

55

Особый вид профессии представляли «свечники», которые занимались «отливанием сальных свеч из калифорнского сала, которых по великому расходу для освещения квартир чиновников и потребности на суда, потребно в год до 12 пуд. На каждое судно для вояжа, смотря по времени, отпускают от 2 до 4 пуд. Чиновникам с сентября до мая выдается 30, а с мая до сентября 15 свеч в месяц» (там же, с. 99). В 1860 г. в Ново-Архангельске сжигалось до 400 пудов стеариновых и сальных свечей, которые доставлялись из Сибири и Европейской России («Отчет… Костливцева», с. 106).

(обратно)

56

Как известно, М.И. Ратманов представил свою «Записку» в правительство, однако успех снаряженной на средства Российско-Американской компании первой кругосветной экспедиции заставил правительство «закрыть глаза» на все компанейские злоупотребления в колониях. Позицию Ратманова поддерживал Головнин. «Записка» Ратманова была изложена Крузенштерном в описании кругосветного плавания (см.: И.Ф. Крузенштерн. Путешествие вокруг света в 1803,4, 5 и 1806 годах на кораблях Надежде и Неве, ч. II. СПб., 1810, с. 123).

(обратно)

57

Случай о забытых на Командорских островах в 1805–1812 гг. одиннадцати промышленниках Российско-Американской компании был описан штурманским помощником И.Ф. Васильевым (см.: В.М. Головнин. Путешествие вокруг света… на военном шлюпе «Камчатка»… М., 1965, с. 113–116).

(обратно)

58

Камлея, камлейка — водонепроницаемая одежда алеутов и эскимосов, изготовляется из кишок сивуча (морского льва) и других морских зверей.

(обратно)

59

Черных отмечал, что пшеница давала в 19 миссиях Калифорнии урожай сам–13, ячмень сам–12, тогда как по этим культурам на фермах-«ранчо» В. Хлебникова, П. Костромитинова и Е. Черных урожаи редко были больше сам–3 — сам–5.

(обратно)

60

К 1 января 1847 г. только в новоархангельских компанейских школах числилось: в мужской — 53, в женской — 47 человек. В НовоАрхангельской семинарии в это же время обучалось 25 человек, из них «16 русских и 9 туземцев» («Отчет Российско-Американской компании… по 1 января 1847 г.». СПб., 1847, с. 34, 35).

(обратно)

61

Д.И. Неделькович присутствовал на экзамене в училище 5 декабря 1860 г. «Чтобы показать ревизору [Костливцеву] знание и успехи здешних воспитанников, был в 11 часов утра в так называемом Почетном колониальном училище публичный экзамен, который продолжался до половины второго часа пополудни. В училище были приглашены начиная от главного правителя все начальствующие лица, или так называемые почетные, а также отцы воспитанников. Ученики показали весьма похвальное знание своих предметов, так что ревизор и капитан-лейтенант Головин остались весьма довольны, а главный правитель благодарил преподавателей: священника Георгия, вольного штурмана ныне шкипера Петрашкевича, учителя Свешникова и почетного гражданина Люгибеля…» (Воспоминания о путешествии… из Кронштадта в Ново-Архангельск… Д.И. Недельковича», лл. 36, 36 об.).

(обратно)

62

Обычно в документах Российско-Американской компании смертность креолов, вывезенных с Аляски, объясняется неблагоприятной для них переменой климата и отсутствием у них иммунитета к ряду инфекционных заболеваний.

(обратно)

63

В 1848 г. в России воспитывались за счет Российско-Американской компании 12 человек, из них «в штурманском полуэкипаже — 2, в коммерческом училище — 1, у оружейного мастера — 1, у скорняка — 1, у портного — 1, у сапожника — 1 и в частном пансионе — 5» («Отчет Российско-Американской компании… по 1 января 1848 г.». СПб., 1848, с. 35).

(обратно)

64

Мы не ставим перед собой задачу детального рассмотрения истории географических исследований в Русской Америке, поскольку эта тема нашла достойное отражение в очерке М.Б. Черненко (написанном совместно с Г.А. Агранатом) «Лаврентий Алексеевич Загоскин» (в кн.: «Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…». М., 1956). Частично эта тема была затронута нами в разделе, посвященном направлениям и темпам заселения русскими Аляски. Основное внимание в настоящем разделе будет уделено отражению русских географических исследований на Аляске в отечественной картографии.

(обратно)

65

«Путешествие на шлюпе «Диана» из Кронштадта на Камчатку, совершенное под начальством флота лейтенанта Головнина в 1807–1811 гг.». М., 1961, с. 329. Атлас Головнина не был издан. Но в фондах Музея землеведения МГУ в коллекции карт Головнина нами обнаружены две карты И.Ф. Васильева, о которых, надо полагать, идет речь в приведенной выше выдержке. Вот точные названия этих карт: 1) «Карта залива Чиниатского на острове Кадиак, с промером глубины на малую воду в саженях. Описана и сочинена в 1808, 1809 и 1810 годах штурманским 14-го класса помощником Васильевым». Подписана Васильевым; 2) «План залива Ситхи описан и сочинен штурманским 14-го класса помощником Васильевым… в 1809 году». Известны еще две составленные И.Ф. Васильевым карты (Павловской гавани и залива Ситха, соответственно 1808 и 1809 гг.), хранящиеся ныне в РГА ВМФ, ф. 1331, оп. 4, д. 132, 133 (подробнее о них см. в «Описании старинных атласов, карт и планов XVI, XVII, XVIII вв. и половины XIX в., хранящихся в архиве Центрального картографического производства ВМФ». Л., 1958, с. 42). В фонде 1331 РГА ВМФ имеется еще одна (пятая по счету) карта Павловской гавани 1808 г. (on. 1, д. 211).

(обратно)

66

На службе Российско-Американской компании среди морских офицеров числились по меньшей мере два Васильевых Ивана, биографии которых историки обычно ошибочно объединяют. Упоминавшийся выше Иван Филиппович Васильев, командир компанейского брига «Финляндия», в 1812 г. с Камчатки ходил к Андреяновским островам с заходом на Командорские острова. 15 июля 1812 г. И.Ф. Васильев утонул в фарватере реки Охоты, переправляясь на байдарке с судна «Нева», стоявшего на Охотском рейде (об этом подробнее см.: «Материалы для истории русских заселений…», вып. 1.СП6., 1861, с. 15).

Второй Васильев — Иван Яковлевич (р. 1797), «из обер-офицерских детей», в 1814 г. поступил в штурманские ученики 2-го класса, в 1817 г. стал учеником 1-го класса, в 1819 г. — штурманским помощником унтер-офицерского чина и все эти годы (1814–1820) служил на разных судах, крейсировавших в Балтийском море. В 1821 г. был принят на службу Российско-Американской компании и перешел на «Рюрике» из Кронштадта в Ново-Архангельск. В 1823–1828 гг. неоднократно ходил оттуда под начальством разных командиров к Кадьяку, Уналашке, Командорским островам, однажды в Охотск. Трижды из Ново-Архангельска ходил к берегам Калифорнии и в 1824 г. на бриге «Рюрик» под командованием мичмана В.С. Хромченко — к Гавайским островам. Командовал шлюпом «Константин» (1826 г.) и ботом «Бобр» (1828 г.). В 1827 г. был произведен в прапорщики корпуса флотских штурманов. «В 1829 и 1830 годах находился в береговом путешествии во внутренности Северо-Западного Американского материка начальником экспедиции». В 1832 г. был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени «за отличное выполнение возложенных на него поручений во время берегового путешествия». В 1831 — 1832 гг. возглавлял байдарочную экспедицию по описи восточного берега полуострова Аляски, затем — экспедицию «при описи Ольгинского и Погибшего проливов и группы островов Биорки в Ситхинском заливе». В декабре 1834 г. И.Я. Васильев был произведен в поручики корпуса штурманов. В мае 1834 г. он покинул Ново-Архангельск на шлюпе «Ситха» и прибыл в Охотск 3 июля, затем «берегом» доехал 15 февраля 1835 г. до Петербурга, оттуда — в Кронштадт. В течение 1835 г. «находился по большей части больным». С 1835 по 1838 г. под начальством разных командиров крейсировал на судах в Балтийском море (РГА ВМФ, ф. 406, оп. 3, кн. 189, лл. 445–448 об. «Формулярный список о службе и достоинстве корпуса флотских штурманов поручика Ивана Васильева 3-го за 1838 г.»).

(обратно)

67

В 1822 г. спор об открытии острова Нунивака решался в Адмиралтейском департаменте, по решению которого остров был наименован «Открытие» в честь судна М.Н. Васильева См.: А.П. Лазарев. Записки о плавании военного шлюпа Благонамеренного… М., 1950, с. 412–420.

(обратно)

68

Залив Головнина на карте ошибочно показан в виде пролива, достигающего Северного Ледовитого океана; Юкона на карте еще нет.

(обратно)

69

В СПФ АРАН нами обнаружена рукописная карта залива Сан-Франциско, русская, не подписанная, с промерами залива. Возможно, эта карта имеет отношение к съемкам Михаила Рыдалева в заливе Сан-Франциско в 1820–1821 гг. (СПФ АРАН, ф. 53, оп. 1, д. 34, л. 4). Мы не располагаем русскими географическими картами начала XIX в. с обозначением Северо-Американского материка южнее 50° с. ш., хотя имеются сведения, что в 1806 г. промышленный Сысой Слободчиков составил карту устья реки Колумбии. Иван Кусков также вел картографическую съемку южных территорий. Самый ранний имеющийся у нас материал относится к 1817–1818 гг. Это две рукописные карты, выполненные штурманом корабля «Кутузов» Кислаковским, совершавшим кругосветное плавание под командованием Гагемейстера (1816 — 1819). Карта 1817 г. изображает берег Северо-Западной Америки от крепости Росс до мыса Большой Бодега (РГА ВМФ, ф. 1331, оп. 4, д. 154), карта 1818 г. охватывает большую территорию — от крепости Росс до Монтерея (там же, д. 155). В АВПР хранятся две рукописные карты. На одной надпись: «Река Славянка, снятая в мае 1841». Славянка (река Русская) зафиксирована от устья до впадения в нее левого притока — реки Ротчева (АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 950).

(обратно)

70

В числе свиты находился монах Герман, проживший на Аляске (на острове Еловом близ Кадьяка) до смерти в 1837 г. (в 1970 г. св. Герман был канонизирован). В 1797 г. Иоасаф был отозван в Россию и произведен в епископы с назначением на Иркутское викариатство на Кадьяке. Однако на обратном пути в колонии он погиб вместе со свитой во время крушения корабля «Феникс». Викариатство было упразднено. Священник в Ново-Архангельск был прислан лишь в 1810 г.

(обратно)

71

В 1834 г. Вениаминов переселился на Ситху и продолжал миссионерскую деятельность там до 1839 г., затем отправился в Петербург. В 1840 г. он был произведен в епископы Аляски и Камчатки под именем Иннокентия. В 1841 г. он вернулся на Ситху, отсюда его деятельность распространялась на Азиатский и Американский континенты. В 1843 г. он основал миссионерскую школу в Ново-Архангельске, и в 1845 г. туда же была переведена с Камчатки семинария (в 1858 г. архиерейская кафедра, а с нею и семинария были переведены в Якутск). В 1848 г. в Ново-Архангельске был построен собор Св. Михаила (сгоревший во время пожара 1967 г.). В 1850–1860 гг. Вениаминов миссионерствовал в Сибири — на Камчатке и в районе Амура. Был возведен в сан архиепископа, а в 1868 г. стал митрополитом Московским и Коломенским.

(обратно)

72

«Приписной», например, была домовая церковь, устроенная в 1848 г. в одной из комнат бывшего архиерейского дома в НовоАрхангельске. Она была «приписана» к собору Св. Михаила.

(обратно)

73

Кроме дотаций компании и синода, церковные приходы в колониях получали значительный доход от свечного промысла. Важным подспорьем служили дары прихожан — в основном звериные шкуры, которые епархия обязана была продавать Российско-Американской компании по установленной ею таксе (от 25 до 50 рублей ассигнациями за морского бобра). Аляскинская духовная миссия была акционером компании, и хотя доходы миссии были значительными, по мнению Костливцева, компания должна была бы платить миссии за звериные шкуры ту цену, по которой сама компания их продавала. («Отчет… Костливцева», с. 112). Священнослужители получали от компании жалованье от 720 до 2200 рублей ассигнациями в год, дьячки — 420–480 рублей, пономари 340–360 рублей, просфирни 60–160 рублей. Миссионеры, отправлявшиеся в разъезды по епархии, получали вспомогательный доход 120–600 рублей. Кроме того, священнослужители имели от компании бесплатно помещение для жилья, освещение, отопление, а также свежую и соленую рыбу («Обзор русских колоний… Головина», с. 362).

(обратно)

Ссылки

1

В.И. Греков. Очерки из истории русских географических исследований в 1725–1765 гг. М., 1960, с. 20.

(обратно)

2

Там же, с. 52.

(обратно)

3

А.В. Ефимов. Из истории великих русских географических открытий в Северном Ледовитом и Тихом океанах. XVII — первая половина XVIII в. М., 1950, с. 182.

(обратно)

4

В.И. Греков. Указ, соч., с. 178.

(обратно)

5

Р.В. Макарова. Русские открытия в Тихом океане во второй половине XVIII в. М., 1968, с. 61.

(обратно)

6

В.И. Греков. Указ, соч., с. 185.

(обратно)

7

Р.В. Макарова. Указ, соч., с. 146.

(обратно)

8

И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, ч. 1. СП6., 1840, с. 2.

(обратно)

9

В.А. Никонов. Краткий топонимический словарь. М., 1966, с. 22.

(обратно)

10

«Приложения к докладу Комитета об устройстве русских американских колоний». СПб., 1863, с. 20, 67, 187,501.

(обратно)

11

«Воспоминания о путешествии сухим путем из Кронштадта в Ново-Архангельск на острове Ситха, в Российской Америке, а также и продолжение жизни в Ново-Архангельске и колониях Д.И. Недельковича. Книжка 1, 16 марта 1860 г. — 11 октября 1865 г.». Рукопись. ГИМ, ОПИ, ф. 92, №99445/4650.

(обратно)

12

Я.Н. Болховитинов. Становление русско-американских отношений, 1775–1815. М., 1966, с. 272.

(обратно)

13

А.В. Ефимов. Из истории русских экспедиций на Тихом океане. Первая половина XVIII в. М., 1948, с. 24.

(обратно)

14

А.В. Ефимов. Указ, соч., с. 52, 53.

(обратно)

15

М.И. Белов. Дания и Витус Беринг. «Путешествия и географические открытия в XV–XIX вв.». М. — Л., 1965, с. 54. Белов полагает, что «Суксунским носом» назван Чукотский нос.

(обратно)

16

Опубликованы А.В. Ефимовым в приложениях к его работе «Из истории великих русских географических открытий в Северном Ледовитом и Тихом океанах. XVII — первая половина XVIII в.» (М., 1950, с. 258–264). Дата письма В. Беринга проставлена Ефимовым предположительно.

(обратно)

17

Г.Ф. Миллер. Описание морских путешествий по Ледовитому океану и Восточному морю, с Российской стороны учиненных. «Ежемесячные сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие», январь — май, июль — ноябрь 1758.

(обратно)

18

См. также: «Памятники Сибирской истории XVIII в.», т. II. СПб., 1885, с. 500–504.

(обратно)

19

А.В. Ефимов. Из истории великих русских географических открытий…, с. 261.

(обратно)

20

А.В. Ефимов. Указ, соч., с. 261,262.

(обратно)

21

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.». М., 1948, с. 110.

(обратно)

22

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке…», с. 110.

(обратно)

23

Подробнее о первых походах русских казаков к Америке см.: А.В. Ефимов. Из истории великих русских географических открытий…, с. 115, 156.

(обратно)

24

М.И. Белов. Новые материалы о походах устюжского купца Никиты Шалаурова. «Географический сборник», т. III, 1954, с. 182–184.

(обратно)

25

РГА ВМФ, ф. 913, оп. 1, д. 89, лл. 1–6.

(обратно)

26

Об этом подробнее см.: С.Г. Федорова. К вопросу о ранних русских поселениях на Аляске. «Летопись Севера», т. IV. М., 1964.

(обратно)

27

А.И. Алексеев. Ученый чукча Николай Дауркин. Магадан, 1961, с. 54.

(обратно)

28

«Экстракт, выбранной из журнала [1779 г.] казачьева сотника Ивана Кобелева». Составлен секунд-майором М. Татариновым в Иркутске не позднее 1781 г. Полностью опубликован А.В. Ефимовым в работе «Из истории русских экспедиций на Тихом океане», с. 228–232.

(обратно)

29

Там же, с. 230.

(обратно)

30

Подробнее о самом Кобелеве см. статью С.Г. Федоровой «Исследователь Чукотки и Аляски казачий сотник Иван Кобелев».

(обратно)

31

А.В. Ефимов. Из истории русских экспедиций на Тихом океане, с. 231.

(обратно)

32

М.Б. Черненко. Путешествия по Чукотской земле и плавание на Аляску казачьего сотника Ивана Кобелева в 1779 и 1789–1791 гг. «Летопись Севера», т. II. М., 1957, с. 134.

(обратно)

33

М.И. Белов. Крайний Север и Северный морской путь. «История открытия и исследования Советской Азии». М., 1969, с. 390, 392.

(обратно)

34

А.В. Ефимов. Документы об открытии русских землепроходцев и полярных мореходов в XVII в. на Северо-Востоке Азии. «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII в.». М., 1951, с. 25.

(обратно)

35

Г.Ф. Миллер. Описание морских путешествий… 1758, с. 10.

(обратно)

36

М.И. Белов. История открытия и освоения Северного морского пути, т. I. М., 1956, с. 164.

(обратно)

37

Там же, с. 179.

(обратно)

38

С.Р. Варшавский. С Лены на Камчатку. Важная поправка к истории. «Дальний Восток», ноябрь-декабрь 1964, №6, с. 165–168.

(обратно)

39

С.Н. Марков. Земной круг, с. 421.

(обратно)

40

М.И. Белов. История открытия и освоения…, с. 248.

(обратно)

41

М.И. Белов. Дания и Витус Беринг, с. 54.

(обратно)

42

А.Л. Биркенгоф. О древней «новгородской колонии» на Аляске. «Известия ВГО», т. 99, вып. 4, 1967, с. 301–307.

(обратно)

43

А.И. Алексеев. Ученый чукча Николай Дауркин, с. 26.

(обратно)

44

Л.С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. М. — Л., 1946, с. 108; С.Н. Марков. Русские на Аляске. М., 1946, с. 31, 32; Он же. Летопись Аляски. М., 1948, с. 33, 34; А.Е. Ефимов. Из истории великих русских географических открытий…, с. 157, 300; 2-е изд. с. 207; М.Б. Черненко. Примечания к кн.: Г.А. Сарычев. Путешествие по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану. М., 1952, с. 309–310; Д.М. Лебедев. Очерки по истории географии в России XVIII в. (1725–1800 гг.). М., 1957, с. 145, 150.

(обратно)

45

St. R. Tompkins, М. L. Moorhead. Russia’s Approach to America. «British Columbia Historical Quarterly». April. July — October. 1949, p. 238.

(обратно)

46

M. Б. Черненко (с участием Г.А. Аграната). Лаврентий Алексеевич Загоскин (очерк жизни и деятельности). «Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина в Русской Америке в 1842–1844 гг.». М., 1956, с. 16, 17. Некоторые из перечисленных выше карт воспроизведены в «Атласе географических открытий в Сибири и в Северо-Западной Америке, XVII–XVIII вв.». Под ред. А.В. Ефимова. М., 1964: № 128 (Н.И. Дауркин), № 131 (Н.И. Дауркин — Ф.Х. Плениснер), № 174 (И. Кобелев), № 182 («Карта Шелехова странствования»), № 177 (Г.А. Сарычев).

(обратно)

47

М.Б. Черненко. Путешествия по Чукотской земле… Ивана Кобелева, с. 132, 133.

(обратно)

48

М.Б. Гренадер. Северо-Восточная географическая экспедиция. 1785–1795. Канд. дисс. М., 1956, с. 449, 450.

(обратно)

49

D.J. Ray. Kauwerak Lost Village of Alaska. «The Beaver», Winnipeg, Canada, Autumn, 1964, p. 4–13.

(обратно)

50

С.Г. Федорова. К вопросу о ранних русских поселениях на Аляске, с. 97–113.

(обратно)

51

А.В. Ефимов. Из истории русских экспедиций на Тихом океане, с. 115, 224, 248.

(обратно)

52

«Путешествие в Южный океан и в Берингов пролив для отыскания Северо-Восточного морского прохода, предпринятое в 1815, 1816, 1817 и 1818 годах… на корабле «Рюрике» под начальством флота лейтенанта Коцебу», ч. I. СПб., 1821, с. 115.

(обратно)

53

«Путешествие в Южный океан и в Берингов пролив для отыскания Северо-Восточного морского прохода…», ч. III. СПб., 1823, с. 327.

(обратно)

54

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина в Русской Америке в 1842–1844 гг.». М., 1956, с. 107, 108.

(обратно)

55

«А Voyage to the Pacific Ocean undertaken by the Command of His Majesty for Making Discoveries in the Northern Hemisphere performed under Direction of Captains Cook, Clerke and King…». London, 178.5 vol. 2, p. 484–485.

(обратно)

56

РГАДА, Ф. Госархив, VII, д. 2539, л. 539.

(обратно)

57

«Месяцослов исторический и географический». СПб., 1784. Вместе с «Картой, принадлежащей к путешествию сотника Ивана Кобелева» в это издание включен «Перечень из дневной записки казачьева сотника Ивана Кобелева, посыпанного 1779 года в марте месяце из Гижигинской крепости в Чукоцкую землю». Отличие его от «Экстракта» незначительно.

(обратно)

58

D.J. Ray. Op. cit., р. 4–13.

(обратно)

59

Ibidem, р. 5.

(обратно)

60

М. Sauer. An Account of a Geographical and Astronomical Expedition to the Northern Parts of Russia… by Commandore Joseph Billings, in the Years 1785 to 1794. London, 1802, p. 258.

(обратно)

61

Г.А. Сарычев. Путешествие по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану. М., 1952, с. 180, 181.

(обратно)

62

W. Сохе. An Account of the Russian Discoveries between Asia and America. London, 1780.

(обратно)

63

Г.А. Сарычев. Путешествие no северо-восточной части Сибири…, с. 180.

(обратно)

64

«Путешествия по Северной Америке к Ледовитому морю и Тихому океану, совершенные господами Херном и Мякензием». Переведено В. Верхом на острове Кадьяке. СПб., 1808.

(обратно)

65

«Путешествия… лейтенанта Лаврентия Загоскина», с. 154.

(обратно)

66

«Путешествия… совершенные… Херном и Мякензием», с. XIV, карта.

(обратно)

67

АВПР, Ф. 341, оп. 888, Д. 988, мкф 26, л. 6 об, — 8 об.

(обратно)

68

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 988, мкф 26, лл. 19, об., 21.

(обратно)

69

Отдел рукописей РГБ, ф. 256 (Н.П. Румянцев), Р. 487, лл. 1 — 50.

(обратно)

70

М.Б. Черненко. Путешествия по Чукотской земле и плавание на Аляску…, с. 140.

(обратно)

71

АВПР, ф. 341, оп. 888, Д. 988, мкф 26, лл. 131 об.-137.

(обратно)

72

В.Н. Берх. Хронологическая история всех путешествий в Северные полярные страны, с присовокуплением обозрения физических свойств того края, ч. II. СПб., 1823, с. 22, 23.

(обратно)

73

В.Н. Берх. Хронологическая история всех путешествий…, ч. II, с. 22, 23.

(обратно)

74

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке Российско-Американской компании. Часть V. Прибылова острова, остров Матвея и часть Северной Америки. СПб ИИ РАН, Ф. 115, оп. 502, д. 344, лл. 187, 187 об.

(обратно)

75

РГА ВМФ, Ф. 14, оп 1, д. 188, Л. 3.

(обратно)

76

Там же.

(обратно)

77

АВПР, ф. 341, оп. 888, Д. 965, мкф 3, л. 127.

(обратно)

78

РГА ВМФ, ф. 402, оп. 1, д. 667 лл. 6, 7, 8, 12. Переписка В.С. Хромченко за 1835–1836 гг. относительно публикации рукописи «Описание двукратного путешествия Василия Хромченко к Северо-Западным берегам Америки и в Берингов пролив».

(обратно)

79

В.Н. Берх. Хронологическая история всех путешествий…, ч. II, с. 45–58.

(обратно)

80

СПб ИИ РАН, ф. 115, оп. 502, Д. 344, ч. V, лл. 189–192.

(обратно)

81

РГА ВМФ, ф. 402, оп 1, д. 667, л. 1. Письмо В.С. Хромченко начальнику Главного морского штаба князю А.С. Меншикову, 23 января 1835 г.

(обратно)

82

А.П. Лазарев. Записки о плавании шлюпа Благонамеренного в Берингов пролив и вокруг света для открытий в 1819, 1820, 1821 и 1822 годах. М., 1950, с. 393.

(обратно)

83

Отдел рукописей РИБ, ф. Висковатова, F-XVII — 106–11, л. 324.

(обратно)

84

Там же, лл. 324, 324 об.

(обратно)

85

А.П. Лазарев. Указ, соч., с. 399.

(обратно)

86

П.А. Тихменев. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действии ее до настоящего времени, ч. I. СПб., 1861, с. 250.

(обратно)

87

F. W. Beechy. Narrative of a Voyage to the Pacific and Beering’s Strait. London, 1831.

(обратно)

88

«Путешествия… лейтенанта Лаврентия Загоскина», с. 322.

(обратно)

89

М.Б. Черненко. Путешествия по Чукотской земле и плавание на Аляску…, с. 140.

(обратно)

90

«Руководство для чтения русских и английских морских карт». Пг., 1917, с. 25 ил. VI.

(обратно)

91

М.Д. Тебеньков. Гидрографические замечания к Атласу северо-западных берегов Америки… СПб., 1852, с. 3.

(обратно)

92

«Экспедиция Беринга». Сб. документов, подготовил к печати А. Покровский. М., 1941, с. 274–278.

(обратно)

93

Д.М. Лебедев. Плавание А.И. Чирикова на пакетботе «Св. Павел» к побережьям Америки. М., 1951, с. 54.

(обратно)

94

М.В. Ломоносов. Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию. 1763. В кн.: В.А. Перевалов. Ломоносов и Арктика. М. — Л., 1940, с. 136.

(обратно)

95

«The Journals of Captain James Cook on his Voyage of Discovery. The Voyage of the Resolution and Discovery, 1776–1780». P. I. Cambridge and Glasgo, 1967, p. 335.

(обратно)

96

РГАДА, ф. 192, оп. 1, Карты Иркутской губ., № 88. «Окуратная карта части Камчатки с положением Охотского берега со всеми Курильскими островами и частию ж Японии також Северо-Западной Америки со всеми Алеутскими островами или Северным архипелагом, против прежних описей выправлена в Ыркуцке 1781 году».

(обратно)

97

Там же, № 109.

(обратно)

98

Н. R. Wagner. The Cartography of the North-West Coast of America to the Year 1800, vol. I. Berkeley, 1937, p. 172, 173, 184.

(обратно)

99

H. H. Bancroft. History of Alaska. The Works, vol. XXXIII. San Francisco, 1886, p. 195, 196.

(обратно)

100

E. Vila Vilar. Los rusos en America. Escuela de estudios hispano-americanos. Sevilla, 1966, p. 62.

(обратно)

101

E. Vila Vilar. Los rusos en Ameiica, p. 63.

(обратно)

102

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.». Сб. документов под ред. А.И. Андреева. М., 1948, с. 309.

(обратно)

103

Н.Н. Bancroft. Op. cit., р. 196.

(обратно)

104

РГА ВМФ, ф. 1331, оп. 4, д. 124, лл. 1 — 6 (копия 1899 г.). Документ является пояснением к «Карте Американских земель, обретенных Г.И. Шелиховым». Однако самой карты в деле нет. Ефимовым был использован аналогичный документ из Отдела рукописей РНБ (см.: А.В. Ефимов. Из истории русских экспедиций на Тихом океане, с. 9).

(обратно)

105

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVI11 в.», с. 262.

(обратно)

106

СПб ИИ РАН, Ф. 115, д. 117, л. 3.

(обратно)

107

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 963, мкф 1, лл. 87–89.

(обратно)

108

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 963, мкф 1, лл. 139–146 об. «Объяснение главного правления Американской компании на ноту Гишпанского министра г-на де Зеа Бермудес от 15/27 апреля 1817 года по предмету заселения близ Калифорнии, и по тому же предмету на письмо пребывающего в Мадриде российского чрезвычайного посланника и полномочного министра Татищева. Августа… дня 1817 года».

(обратно)

109

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 963, мкф 1, л. 212, об.

(обратно)

110

А.П. Лазарев. Записки о плавании…, с. 77.

(обратно)

111

E.Volkl. Russland und Lateinamerika, 1741– 1841. Wiesbaden, 1948, 5. 60.

(обратно)

112

F. A. Colder. Bering’s Voyages, vol. 1, N.Y., 1922, p. 311.

(обратно)

113

M. Colby. A Guide to Alaska, Last American Frontier. N.Y., 1939, р. 318.

(обратно)

114

Th.S. Farrelly. A Lost Colony of Novgorod in Alaska. «The Slavonic and East European Review» (American series, III, 3), vol. XXII, No. 60. Menasha, Wisconsin, Oct. 1944, p. 33–38.

(обратно)

115

«Report of the Governor of Alaska». Washington, 1937, p. 27.

(обратно)

116

А.В. Ефимов. Из истории русских экспедиций на Тихом океане, с. 150–152; Он же. Из истории великих русских географических открытий…, с. 159–162.

(обратно)

117

Г.А. Агранат. Зарубежный Север. М., 1957, с. 22, 23; Он же. Проблемы освоения Зарубежного Севера (на примере Аляски, Канадского Севера и Гренландии). Докт. дисс. М., 1966, с. 46, 47.

(обратно)

118

В.А. Дивин. Великий русский мореплаватель А.И. Чириков. М., 1953, с. 11; Л.А. Файнберг. Общественный строй эскимосов и алеутов. М., 1964, с. 72.

(обратно)

119

Л.Г. Каманин. Сибирь и Дальний Восток. «История открытия и исследования Советской Азии». М., 1969, с. 272.

(обратно)

120

R. A. Pierce. The Russian Period of Alaskan History. «Frontier Alaska». Alaska Methodist University Press. Anchorage, 1968, p. 71.

(обратно)

121

Из письма Дж. У. Ван Стоуна от 9 декабря 1965 г. — Из архива автора.

(обратно)

122

В.А. Александров. Русское население Сибири XVII — начала XVIII в. (Енисейский край)., М., 1964, с. 94, 95.

(обратно)

123

В.Н. Шерстобоев. Илимская пашня, т. I, с. 289–302; Ф.Г. Сафронов. Крестьянская колонизация бассейнов Лены и Илима в XVII в. Якутск, 1956.

(обратно)

124

Н.И. Трескин. Положение о распространении хлебопашества в Иркутской губернии. СПб., 1812.

(обратно)

125

И.С. Гурвич. Русские на Северо-Востоке Сибири в XVII в. «Сибирский этнографический сборник», № 5, М., 1963, с. 71–91.

(обратно)

126

Р.В. Макарова. Русские на Тихом океане во второй половине XVIII в. М., 1968, с. 182–188.

(обратно)

127

Р.В. Макарова. Указ, соч., с. 120.

(обратно)

128

Обзор испанских экспедиций в Тихом океане в XVIII в. см., например: D. D. Brand. Geographical Exploration by the Spaniards. «The Pacific Basin; a History of its Geographical Exploration», N.Y., 1967, p. 139–141; E.Vila Vilar. Los rusos en America. Seville, 1966; E. Volkl. Russland und Lateinamerika. Wiesbaden, 1968.

(обратно)

129

P. В. Макарова. Указ, соч., с. 54.

(обратно)

130

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.». Сб. документов под ред. А.И. Андреева. М., 1948, с. 132.

(обратно)

131

«Русские открытия в Тихом океане…», с. 134, 135.

(обратно)

132

St. R. Tompkins, М. L. Moorhead. Russia’s Approach to America. «British Columbia Historical Quarterly», April, July — October, 1949,тp. 245.

(обратно)

133

«Третье плавание капитана Джемса Кука…», с. 397.

(обратно)

134

Там же, с. 564.

(обратно)

135

«The Journals of Captain James Cook…», P. II, p. 1449.

(обратно)

136

Ibid., p. 1458.

(обратно)

137

«Третье плавание капитана Джемса Кука…», с. 563.

(обратно)

138

«The Journals of Captain James Cook…», P. II, p. 1449.

(обратно)

139

Ibid., p. 1338.

(обратно)

140

«The Journals of Captain James Cook…», P. II, p. 1260.

(обратно)

141

«Третье плавание капитана Джемса Кука…», с. 397.

(обратно)

142

St. R. Tompkins. After Bering: Mapping the North Pacific. «British Columbia Historical Quarterly», vol. XIX, No. 1–2, 1955, p. 26, 27.

(обратно)

143

«1787 г. мая — ноября. Записка Шелихова странствованию его в Восточном море». — «Русские открытия в Тихом океане…», с. 228.

(обратно)

144

Там же, с. 226–227.

(обратно)

145

Там же, с. 234.

(обратно)

146

Там же, с. 238.

(обратно)

147

«Русские открытия в Тихом океане…», с. 240.

(обратно)

148

Там же, с. 241.

(обратно)

149

Там же, с. 225.

(обратно)

150

Е. Vila Vilar. Op. cit., p. 69–82.

(обратно)

151

E. Volkl. Op. cit., S. 59–60.

(обратно)

152

«Русские открытия в Тихом океане…», с. 238.

(обратно)

153

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина в Русской Америке в 1842–1844 гг.». М., 1956, с. 44.

(обратно)

154

П.А. Тихменев. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий ее до настоящего времени, ч. I. СПб., 1861, с. 36.

(обратно)

155

Там же, с. 30.

(обратно)

156

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке Российско-Американской компании, ч. II. СПФ АРАН, Р. II, оп. 1, д. 275, лл. 44, 44 об.

(обратно)

157

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, приложения, с. 51.

(обратно)

158

«Карта Российских владений в Северо-Западной части Америки, выбранная из новейших описаний и утвержденная по наблюдениям флота капитана Юрия Лисянского, учиненным на острове Кадьяке и в Ново-Архангельском порте 1805» (см.: «Собрание карт и рисунков, принадлежащих к путешествию флота капитана 1-го ранга и кавалера Юрия Лисянского на корабле «Нева». СПб., 1812).

(обратно)

159

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 117 и карта; ч. II, с. 332.

(обратно)

160

Е. Higginson. Alaska, The Great Country. N. Y., 1926, p. 304.

(обратно)

161

M. Б. Черненко (с участием Г.А. Аграната). Лаврентий Алексеевич Загоскин. В кн. «Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина в Русской Америке в 1842–1844 гг.». М., 1956, с. 15, 16; В.Г. Загумённый. Поход В. Иванова в глубь Аляски. «Известия АН СССР», серия геогр., 1963, № 3, с. 97–102.

(обратно)

162

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 6.

(обратно)

163

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 44.

(обратно)

164

J. A. Hussey, R. S. Luntey, R. Mortimore. Erskine House, Kodiak, Alaska. San Francisco, 1965, p. 16.

(обратно)

165

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, приложения, с. 39.

(обратно)

166

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 41.

(обратно)

167

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, приложения, с. 60.

(обратно)

168

«Встреча Ванкувера и его спутников с промышленными русскими артелями в Кенайском и Чугайском заливах». См.: «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. IV, СПб., 1861, с. 27.

(обратно)

169

«Русские открытия в Тихом океане…», с. 350, 354.

(обратно)

170

«Русские открытия в Тихом океане…», с. 339.

(обратно)

171

«Записки К. Хлебникова. О Америке». «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. III. СПб., 1861, с. 2.

(обратно)

172

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, приложения, с. 94.

(обратно)

173

Там же, ч. I, с. 117.

(обратно)

174

С.Б. Окунь. Российско-Американская компания. М. — Л., 1939, с. 56.

(обратно)

175

К.Н. Stone. Some Geographic Bases for Planning New Alaskan Settlements. «Science in Alaska», Washington, 1952.

(обратно)

176

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 1–3.

(обратно)

177

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. 1, с. 53.

(обратно)

178

Там же, с. 54, 55.

(обратно)

179

Там же, с. 67, 70, 110–112, 159.

(обратно)

180

Там же, с. 66, 67.

(обратно)

181

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. И, приложения, с. 56.

(обратно)

182

Там же, приложения, с. 69.

(обратно)

183

Там же, ч. I, с. 58, 59.

(обратно)

184

Там же.

(обратно)

185

Там же, ч. II, приложения, с. 137.

(обратно)

186

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, приложения, с. 137–138.

(обратно)

187

«Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1-е», т. XXV, № 19030, СПб., 1830, с. 703–704.

(обратно)

188

С.Б. Окунь. Указ, соч., с. 39; Н.Н. Болховитинов. Становление русско-американских отношений, 1775–1815. М., 1966, с. 305.

(обратно)

189

Р.В. Макарова. Указ, соч., с. 160.

(обратно)

190

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке Российско-Американской компании, ч. I, СПб ИИ РАН, ф. 115, оп. 942, д. 447, л. 6.

(обратно)

191

«Русские открытия в Тихом океане», с. 357.

(обратно)

192

Ch. Chapman. Colonial Hispanic America. N.Y., 1933, p. 183, 184.

(обратно)

193

«К истории Российско-Американской компании». Красноярск, 1957, с. 114, 122.

(обратно)

194

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 3.

(обратно)

195

Ю.Ф. Лисянский. Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах… на корабле «Нева», ч. II. СПб., 1812, с. 18. Русская и американо-английская торговая конкуренция в начале XIX в. в северных водах Тихого океана и связанные с ней действия аборигенного населения подробно рассмотрены Н.Н. Болховитиновым в труде «Становление русско-американских отношений. 1775–1815» (с. 306–320).

(обратно)

196

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке Российско-Американской компании, ч. II, СПФ АРАН, Р. II, оп. 1, д. 275, л. 29 об.

(обратно)

197

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 151 — 153.

(обратно)

198

«Русские открытия в Тихом океане», с. 196.

(обратно)

199

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 137.

(обратно)

200

Там же, с. 138.

(обратно)

201

Е.О. Essig. The Russian Settlement at Ross. «Quarterly of the California Historical Society», 1933, p. 193; «Contemporary Description of Fort Ross and Bodega by a French Visitor». Ibid., p. 273.

(обратно)

202

О деятельности Г. Шеффера на Гавайских островах см.: Д.Д. Тумаркин. Вторжение колонизаторов в край вечной весны, М., 1965, с. 134–166.

(обратно)

203

АВПР, ф. 341, оп. 888, Д. 988, мкф 26, л. 20.

(обратно)

204

Там же, л. 13.

(обратно)

205

Там же, л. 68. Письмо Л.А. Гагемейстера управляющему Кадьякской конторы Потарочину от 11 февраля 1818 г.

(обратно)

206

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 44.

(обратно)

207

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 281.

(обратно)

208

С. Osgood. Ingalik Material Culture. «Yale University Publications in Anthropology», No. 22, New Haven, 1940, p. 35.

(обратно)

209

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 988, мкф 26, л. 130.

(обратно)

210

Там же, л. 137 об.

(обратно)

211

Предложение С.И. Яновского Кадьякской конторе за № 286 от 4 декабря 1818 г. Там же, л. 132 об.

(обратно)

212

Там же, д. 964, мкф 2, л. 174.

(обратно)

213

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 281–283.

(обратно)

214

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 135, 136.

(обратно)

215

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 199, 202.

(обратно)

216

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 64, 65, 107.

(обратно)

217

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 192.

(обратно)

218

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 256–257.

(обратно)

219

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 966, мкф 4, л. 448 об.

(обратно)

220

АВПР, ф. 341, оп. 888, Д. 967, мкф 5, л. 290.

(обратно)

221

Там же, мкф 5, л. 302. Письмо главного правления Российско-Американской компании главному правителю колоний П.Е. Чистякову от 15 апреля 1827 г.

(обратно)

222

С.Б. Окунь. Российско-Американская компания, с. 140–143.

(обратно)

223

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 271; ч. II, с. 299.

(обратно)

224

Там же, ч. I, с. 270.

(обратно)

225

Там же, с. 290.

(обратно)

226

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 193, 332. Подробнее о сословии «колониальных граждан» см.: «Русское население в Русской Америке. 1778–1867 годы».

(обратно)

227

J. Wickersham. A Russian Matanuska Colony in Alaska in 1844. Juneau, Alaska, July 19th, 1935. Ксерокопия машинописного текста. Из архива автора.

(обратно)

228

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 200; О размещении миссий в Кенайском заливе мы судим по карте-схеме русских поселений с 1784 по 1867 г., составленной К.Г. Стоуном (указ, соч., с. 142).

(обратно)

229

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 247.

(обратно)

230

Там же, с. 305.

(обратно)

231

К.Н. Stone. Op. cit.,p. 142.

(обратно)

232

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 181, № 30, лл. 209 об., 213 об.

(обратно)

233

Указание на источники см.: «Заселение русскими Аляски».

(обратно)

234

«Русские открытия в Тихом океане…», с. 349.

(обратно)

235

С.Б. Окунь. Российско-Американская компания, с. 162.

(обратно)

236

Там же, с. 163.

(обратно)

237

Там же.

(обратно)

238

М.И. Белов. О продаже Аляски. «Наука и жизнь», 1967, № 1,с. 71.

(обратно)

239

«Краткие объяснения, сделанные соответственно записке, присланной от Святейшего Правительственного Синода, об американском острове Кадьяке Северо-Восточной Американской духовной миссии начальствующим Кадьякским архимандритом Иоасафом. 1799-го мая 25-го дня». СПб ИИ РАН, ф. 115, д. 117, лл. 1 — 18.

(обратно)

240

«Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний». СПб., 1863, с. 128–129.

(обратно)

241

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 181,№28,лл. 162–172 об.

(обратно)

242

Cl. A. Manning. Russian Influence on Early America. N.Y., 1953; I. Petroff. Report on the Population, Industries and Resources of Alaska. «10lh US Census Office, 1880», VIII. Washington, 1884.

(обратно)

243

K.T. Хлебников. Записки о колониях в Америке Российско-Американской компании, ч. III. СПб ИИ РАН, ф. 115, оп. 502, д. 344, л. 21. Обстоятельный разбор системы найма и оплаты рабочей силы сделан С.Б. Окунем в разделе его работы «Положение промысловых рабочих в русских поселениях в Америке (см.: С.Б. Окунь. Указ, соч., с. 162–180).

(обратно)

244

К.Т. Хлебников. Записки о колониях…, ч. III, л. 21.

(обратно)

245

«Материалы для истории русских заселений…», вып. III, с. 26–27.

(обратно)

246

«Материалы для истории русских заселений…», вып. III, с. 26–27.

(обратно)

247

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, прил., с. 43, 44.

(обратно)

248

К.Т. Хлебников. Записки о колониях…, ч. I, лл. 126, 127.

(обратно)

249

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 194, л. 1, 2

(обратно)

250

Там же, л. 13.

(обратно)

251

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, приложения, с. 53, 54.

(обратно)

252

Там же, с. 193, 194.

(обратно)

253

«Отчет Российско-Американской компании за 1858 г.». СПб., 1859, с. 23, 24.

(обратно)

254

«Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний». СПб., 1863, с. 109, 131; «Приложения к докладу Комитета…». СПб., 1863, прил. III.

(обратно)

255

«Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний», с. 128, 129.

(обратно)

256

«Материалы для истории русских заселений…», вып. III, с. 2.

(обратно)

257

Отчеты Российско-Американской компании: за 1854 и 1855 гг. (СПб., 1856); за 1857 г. (СПб., 1858); за 1858 г. (СПб., 1859); за 1861 г. (СПб., 1862); за 1862 г. (СПб., 1865).

(обратно)

258

АВПР, ф. 341, он. 888, Д. 181, № 10, л. 108.

(обратно)

259

Там же, № 28, лл. 162–172 об.

(обратно)

260

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 181, № 48, лл. 303–317.

(обратно)

261

Там же.

(обратно)

262

А.С. Полонский. Промышленники на Алеутских островах, 1743–1800 гг. Рукопись 1850 г. Архив РГО, Р. 60, on 1. № 3, л. 55. Вероятно, однако, данные переписи 1779 г. несколько занижены.

(обратно)

263

«Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний», с. 126–127.

(обратно)

264

Там же, с. 131. См. приложение — таблицу о народонаселении.

(обратно)

265

«Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний», с. 42.

(обратно)

266

И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, ч. I. СПб., 1840, с. VIII–X.

(обратно)

267

«Карту туземных наречий на Алеутских островах и северо-западном берегу Америки», составленную в 1863 г. командиром колониальной флотилии капитан-лейтенантом Ф.К. Берманом, см.: П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, приложения.

(обратно)

268

Там же, с. 382.

(обратно)

269

A. W. Shiels. The Purchase of Alaska, Washington, 1967, p. 184.

(обратно)

270

P. В. Макарова. Русские на Тихом океане во второй половине XVIII в. М., 1968, с. 99.

(обратно)

271

Р.В. Макарова. Указ соч., с. 99, 100.

(обратно)

272

О.М. Медушевская. Русские географические открытия на Тихом океане и Северной Америке (50-е — начало 80-х годов XVIII в.). Канд. дисс. М., 1952, с. 337, 255, 315. Следует оговориться, что фактический цифровой материал Медушевской в нескольких случаях неточно суммирован. Поэтому приведенные нами цифровые данные расходятся с данными Медушевской.

(обратно)

273

«Русские открытия в Тихом океане…», с. 224, 225.

(обратно)

274

Там же, с. 281.

(обратно)

275

Там же, с. 295.

(обратно)

276

Там же, с. 322.

(обратно)

277

Там же, с. 333.

(обратно)

278

«Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1-е», т. XXV, № 19030, СПб., 1830, с. 703–704.

(обратно)

279

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 194, л. 3.

(обратно)

280

Там же, д. 988, мкф 26, лл. 124 об., 125; д. 989, мкф 27, л. 25 об.

(обратно)

281

РГА ВМФ, ф. 213, оп. 1, д. 35. лл. 10 об., 18 об.

(обратно)

282

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 966, мкф 4, л. 86.

(обратно)

283

Предварительный поименный список 85 промышленных и служащих Российско-Американской компании за период 1799–1829 гг., их социальное положение и районы выхода, с указанием источников см.: С.Г. Федорова. Русское население Аляски и Калифорнии, конец XVIII в. — 1867 г. (опыт историко-этнографической характеристики). Канд. дисс. М., 1969, приложение 6.

(обратно)

284

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 194, лл. 3,4.

(обратно)

285

М.М. Громыко. Западная Сибирь в XVIII в. (Русское население и земледельческое освоение). Новосибирск, 1965, с. 192.

(обратно)

286

Там же, с. 191–193.

(обратно)

287

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 965, мкф 3, л. 331.

(обратно)

288

Там же, д. 967, мкф 5, л. 182.

(обратно)

289

Там же, д. 965, мкф 3, л. 273.

(обратно)

290

Там же, д. 966, мкф 4, л. 122.

(обратно)

291

Там же, д. 965, мкф 3, лл. 45, 46.

(обратно)

292

Там же, д. 966, мкф 4, л. 422.

(обратно)

293

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 966, мкф 4, лл. 45, 46.

(обратно)

294

Там же, д. 967, мкф 5, л. 248.

(обратно)

295

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 349.

(обратно)

296

Г.А. Агранат. Зарубежный Север: опыт освоения. М., 1970, с. 16.

(обратно)

297

«Записки К. Хлебникова. О Америке». «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. 3. СПб., 1861, с. 29, 30.

(обратно)

298

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке Российско-Американской компании, ч. I. СПб ИИ РАН, ф. 115, оп. 942, д. 447, л. 36 об.

(обратно)

299

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 29.

(обратно)

300

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке…, ч. II. Кадьяк с подведомственными местами. СПФ АРАН, Р. II, оп. 1, д. 275, л. 29 об., 30.

(обратно)

301

Там же, л. 44 об.

(обратно)

302

И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, ч.1. СПб., 1840, с. 84, 88,86.

(обратно)

303

И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, с. 84.

(обратно)

304

Там же, с. 92.

(обратно)

305

О.Е. Коцебу. Новое путешествие вокруг света в 1823–1826 гг. Перевод с немецкого. М., 1959, с. 276.

(обратно)

306

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке…, ч. II, лл. 49 об., 50.

(обратно)

307

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина в Русской Америке В 1842–1844 гг.». М., 1956, с. 70–75.

(обратно)

308

Д.И. Завалишин. Российско-Американская компания. М., 1865. с. 28.

(обратно)

309

«Записка капитан-лейтенанта Вермана о положении Российско-Американской компании и торговле ее на севере колониальных владений». — «Приложения к докладу Комитета об устройстве русских американских колоний». СПб., 1863, с. 586, 587, 601.

(обратно)

310

С.Б. Окунь. Российско-Американская компания. М. — Л., 1939.

(обратно)

311

«Отчет по обозрению Российско-Американских колоний действительного статского советника Костливцева». — «Приложения к докладу Комитета об устройстве русских американских колоний». СПб., 1863, с. 165.

(обратно)

312

Г.А. Агранат. Об освоении русскими Аляски, с. 183, 184.

(обратно)

313

«Обзор русских колоний в Северной Америке капитана 2-го ранга Головина». — «Приложения к докладу Комитета…», с. 398.

(обратно)

314

С.Б. Окунь. Указ, соч., с. 210–217.

(обратно)

315

Там же.

(обратно)

316

«Воспоминания о путешествии сухим путем из Кронштадта в Ново-Архангельск на острове Ситха, в Российской Америке, а также и продолжение о жизни в Ново-Архангельске и колониях Д.И. Недельковича» (1860–1865 гг.). ГИМ, ОПИ, ф. 92, № 99445/4650, лл. 123,123 об.

(обратно)

317

П.А. Тихменев. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий ее до настоящего времени. СПб., 1861, ч. I, с. 235.

(обратно)

318

В.Н. Мамышев. Американские владения России. «Библиотека для чтения», т. 130, № 2, 1855, с. 275–276.

(обратно)

319

«Обзор русских колоний… Головина», с. 357.

(обратно)

320

«Приложения к докладу Комитета…», прил. IX.

(обратно)

321

«Приложения к докладу Комитета…», прил. I, II.

(обратно)

322

За основу взяты данные «Ведомости мастерским и заведениям, в колониях Российско-Американской компании находящимся, 1861 г.». — «Приложения к докладу Комитета…», прил. VIII.

(обратно)

323

«Отчет… Костливцева», с. 196–204; «Обзор русских колоний… Головина», с. 410–413.

(обратно)

324

«Приложения к докладу Комитета…», прил. XVIII.

(обратно)

325

В.Н. Мамышев. Указ, соч., с. 272.

(обратно)

326

РГА ВМФ, ф. 213, оп. 1, д. 144, лл. 1–10.

(обратно)

327

Cl. С. Hulley. Alaska, 1741–1953. Portland, 1953, р. 171, 387.

(обратно)

328

«Приложения к докладу Комитета…», прил. II.

(обратно)

329

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 963, мкф 1,лл. 116, 117.

(обратно)

330

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.». М., 1948, с. 330.

(обратно)

331

Там же, с. 344.

(обратно)

332

АВПР, ф. 341, оп. 888, Д. 967, мкф 5, л. 303.

(обратно)

333

Там же, д. 988, мкф 26, лл. 68 об., 69.

(обратно)

334

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 965, мкф 3, л. 217; д. 966, мкф 4, л. 76; д. 967, мкф 5, л. 43.

(обратно)

335

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 366.

(обратно)

336

«Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова…», ч. II. СПб., 1812, с. 5.

(обратно)

337

И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, ч. II, с. 8, 11.

(обратно)

338

Там же, с. 181.

(обратно)

339

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 64.

(обратно)

340

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 967, мкф 5, л. 302 об.

(обратно)

341

И.Е. Вениаминов. Указ, соч., ч. II, с. 181.

(обратно)

342

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 277, лл. 1–3.

(обратно)

343

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 277, лл. 1–3.

(обратно)

344

Там же.

(обратно)

345

Там же.

(обратно)

346

Там же.

(обратно)

347

Там же.

(обратно)

348

Там же.

(обратно)

349

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 60.

(обратно)

350

«Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний». СПб., 1863, с. 160.

(обратно)

351

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 64.

(обратно)

352

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 371.

(обратно)

353

«Отчет… Костливцева», с. 35.

(обратно)

354

«Отчет… Костливцева», с. 237.

(обратно)

355

Там же, с. 37.

(обратно)

356

«Обзор русских колоний… Головина», с. 295.

(обратно)

357

«Встреча Ванкувера и его спутников с промышленными русскими артелями в Кенайском и Чугацком заливах». — «Материалы для истории русских заселений…», ч. IV. СПб., 1861, с. 1–39.

(обратно)

358

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.», с. 263.

(обратно)

359

Там же, с. 340.

(обратно)

360

РГА ВМФ, ф. 198, оп. 1, д. 79, лл. 36, 37.

(обратно)

361

Там же. Другие указания Г.И. Шелихова о Славороссии из этого же документа были приведены в работе С.Б. Окуня («Российско-Американская компания», с. 33).

(обратно)

362

«Русские открытия в Тихом океане…», с. 342.

(обратно)

363

Л.М. Сабурова. Культура и быт русского населения Приангарья. Л., 1967, с. 104–123.

(обратно)

364

«The Journals of Captain James Cook on his Voyage of Discovery. The Voyage of the Resolution and Discovery, 1776–1780». Ed. J. C. Beaglehole. Part II. Cambridge and Glasgo, 1967, p. 1138–1140, 1353–1355.

(обратно)

365

A. Campbell. A Voyage round the World. 1806–1812. Edinburgh, 1816, P. I,p. 107–108.

(обратно)

366

K.T. Хлебников. Записки о колониях в Америке Российско-Американской компании, ч. II. СПФ АРАН, Р. II, оп. 1, д. 275, л. 37 об.

(обратно)

367

J. A. Hussey, R. S. Luntey, R. Mortimore. Erskine House, Kodiak, Alaska. «Feasibility Report. National Park Service. Western Regional Office». San Francisco, 1965, p. 18.

(обратно)

368

Ibidem.

(обратно)

369

Ibidem.

(обратно)

370

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 125.

(обратно)

371

«“Записки” прикащика Российско-Американской компании Н.И. Коробицына 1795–1807 гг.». — «Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII — XIX вв.». М., 1944, с. 188, 189.

(обратно)

372

Там же.

(обратно)

373

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 50.

(обратно)

374

Cl. С. Hulley. Op. cit., р. 135, 136.

(обратно)

375

«Записки К. Хлебникова О Америке», с. 126.

(обратно)

376

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 965, мкф 3, л. 241.

(обратно)

377

Там же, д. 988, мкф 26, л. 73 об.

(обратно)

378

Там же, л. 52.

(обратно)

379

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 91, 99.

(обратно)

380

Там же, с. 71.

(обратно)

381

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 99.

(обратно)

382

Там же, с. 53.

(обратно)

383

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 365–373.

(обратно)

384

«Воспоминания о путешествии… из Кронштадта в Ново-Архангельск… Д.И. Недельковича». ГИМ, ОПИ, ф. 92, № 99445/4650, л. 28.

(обратно)

385

«Отчет… Костливцева», с. 23, 24.

(обратно)

386

«Обзор русских колоний… Головина», с. 336, 337.

(обратно)

387

«Отчет… Костливцева», с. 104.

(обратно)

388

«Обзор русских колоний… Головина», с. 331.

(обратно)

389

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке…, ч. II. СПФ АРАН, Р. II, оп. 1, д. 275, л. 53.

(обратно)

390

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 185–186.

(обратно)

391

«Отчет… Костливцева», с. 40, 41.

(обратно)

392

«The Journals of Captain James Cook…», P. II, p. 1353–1355.

(обратно)

393

«Встреча Ванкувера и его спутников…», с. 29.

(обратно)

394

И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, ч. И, с. 212, 216.

(обратно)

395

«Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 38.

(обратно)

396

РГА ВМФ, ф. 14, оп. 1, д. 287, л. 9.

(обратно)

397

«К истории Российско-Американской компании». Сб. документальных материалов. Красноярск, 1957, с. 157–159.

(обратно)

398

В.М. Головнин. Указ, соч., с. 147.

(обратно)

399

«Отчет… Костливцева», с. 107.

(обратно)

400

«Воспоминания о путешествии… из Кронштадта в Ново-Архангельск… Д.И. Недельковича», лл. 106 об., 118, 118 об.

(обратно)

401

«Отчет… Косгливцева», с. 107.

(обратно)

402

«Третье плавание капитана Джемса Кука…». М., 1971, с. 494.

(обратно)

403

Е. Vila Vilar. Los rusos en America. Sevilla, 1966, p. 81.

(обратно)

404

«Встреча Дж. Ванкувера и его спутников…», с. 22.

(обратно)

405

В.Н. Мамышев. Американские владения России. «Библиотека для чтения», т. 130, № 2, 1855, с. 271.

(обратно)

406

«Извлечение из записок Г. Лангсдорфа». — «Материалы для истории русских заселений…», вып. IV, с. 188.

(обратно)

407

«Объяснение Главного правления Российско-Американской компании…, август 1817 г.». АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 963, мкф 1, л. 140.

(обратно)

408

Р. C.Corney. Voyages into the Northern Pacific. Honolulu, 1896. In: Cl. C.Hulley. Alaska, 1741–1953. Portland, 1953, p. 136.

(обратно)

409

В. M. Головнин. Указ, соч., с. 141 — 142.

(обратно)

410

«Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний», с. 117–119.

(обратно)

411

«Воспоминания о путешествии… из Кронштадта в Ново-Архангельск… Д.И. Недельковича», л. 123.

(обратно)

412

«Отчет… Костливцева», с. 94–95.

(обратно)

413

Там же, с. 96.

(обратно)

414

«Доклад Комитета об устройстве русских американских колоний», с. 118.

(обратно)

415

Там же, с. 119.

(обратно)

416

В.М. Головнин. Указ, соч., с. 132.

(обратно)

417

Там же.

(обратно)

418

Там же, с. 131–134.

(обратно)

419

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке…, ч. II. СПФ АРАН, Р. II, оп. 1, д. 275, лл. 38, 38 об.

(обратно)

420

И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, ч. 1, с. 63,64,71–75.

(обратно)

421

К.Т. Хлебников. Записки о колониях в Америке…, ч. V. СПб ИИ РАН, ф. 115, оп. 502, д. 344, л. 172.

(обратно)

422

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 72–75.

(обратно)

423

«Извлечение из записок капитана Келлета (1845–1851)». — «Материалы для истории русских заселений…», вып. IV, с. 233.

(обратно)

424

В.М. Головнин. Указ, соч., с. 178–179.

(обратно)

425

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 220–221.

(обратно)

426

Е.Л. Черных. Земледелие в Верхней Калифорнии. «Журнал сельского хозяйства и овцеводства», 1841, № 9.

(обратно)

427

Письмо агента Российско-Американской колонии П. Костромитинова коменданту Сономы М. Вальехо (англ, перевод с испанского оригинала). «Quarterly of the California Historical Society», vol. XII, No. 3. San Francisco, 1933, p. 255–256.

(обратно)

428

«Краткие объяснения, сделанные соответственно записке, присланной от Святейшего правительственного Синода об американском острове Кадьяке Северо-Восточной американской духовной миссии начальствующим кадьякским архимандритом Иоасафом, 1799-го мая 25-го дня». СПб ИИ РАН, ф. 115, д. 117, л. 17.

(обратно)

429

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.». М., 1948, с. 237.

(обратно)

430

Там же, с. 332, 346.

(обратно)

431

«Встреча Ванкувера и его спутников…», с. 12, 29.

(обратно)

432

«Краткое историческое обозрение образования и действий Российско-Американской компании с самого начала учреждения оной и до настоящего времени. 20 марта 1861 г.». Литографированная рукопись (АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 1040).

(обратно)

433

И.Е. Вениаминов. Записки об островах Уналашкинского отдела, ч. II. с. 17.

(обратно)

434

«Отчет Российско-Американской компании… по 1 января 1847 г.». СПб., 1847, с. 36.

(обратно)

435

«Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.». М., 1948, с. 346.

(обратно)

436

Среди пожертвователей имена Н.П. Румянцева, П.А. Строганова, П.В. Чичагова, И.И. Дмитриева и др. («Записки К. Хлебникова. О Америке», с. 116–121).

(обратно)

437

Там же, с. 116.

(обратно)

438

Там же, с. 121.

(обратно)

439

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 372.

(обратно)

440

Л.Г. Розина. Коллекция Джеймса Кука в собраниях Музея антропологии и этнографии. «Сб. МАЭ», т. XXIII, 1966, с. 246.

(обратно)

441

См.: Р.Г. Ляпунова. Экспедиции И.Г. Вознесенского. «Культура и быт народов Америки». Л., 1967; а также: Е.Э. Бломквист. Рисунки И.Г. Вознесенского (экспедиция 1839–1849 гг.). «Сб. МАЭ», т. XIII, 1951, с. 230–303.

(обратно)

442

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. II, с. 250.

(обратно)

443

«Воспоминания о путешествии… из Кронштадта в Ново-Архангельск… Д.И. Недельковича…», л. 112 об.

(обратно)

444

А.В. Ефимов. Открытия Америки со стороны Азии. «Вопросы истории», 1964, № 12, с. 139–144.

(обратно)

445

РГАДА, ф. 192, карты Архангельской губ., д. 16. Опубликована в статье: С.Г. Федорова. Исследователь Чукотки и Аляски казачий сотник Иван Кобелев. «Летопись Севера», т. V. М., 1971.

(обратно)

446

РГАДА, ф. Госархива, VII, д. 2539, л. 535.

(обратно)

447

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 58.

(обратно)

448

М.Д. Тебеньков. Гидрографические замечания к Атласу северо-западных берегов Америки, островов Алеутских и некоторых других мест Северного Тихого океана. СПб., 1852, с. 3. См. также: С.Г. Федорова. К вопросу о ранних русских поселениях на Аляске. «Летопись Севера», т. IV. М., 1964, с. 104, 105.

(обратно)

449

М.Б. Черненко. Путешествия по Чукотской земле и плавание на Аляску казачьего сотника Ивана Кобелева в 1779 и 1789–1791 гг. «Летопись Севера», т. II. М., 1957; С.Г. Федорова. Письмо на моржовом клыке. «Ежегодник ГИМ за 1958 г.». М., 1960.

(обратно)

450

РГА ВМФ, ф. 1331, оп. 4, л. 152. Рукописная копия: «Снята с карты из Американской компании 1818 года».

(обратно)

451

И.П. Магидович. История открытия и исследования Северной Америки. М., 1962, с. 292–293.

(обратно)

452

«Собрание карт и рисунков, принадлежащих к путешествию флота капитана 1-го ранга и кавалера Юрия Лисянского на корабле «Нева». СПб., 1812. См. также: И.Ф. Крузенштерн. Атлас Южного моря, ч. II. СПб., 1826. Атлас включает 23 карты и 7 планов северной части Тихого океана.

(обратно)

453

Гос. архив Пермской обл. ф. 445, оп. 1, д. 15, лл. 1–11.

(обратно)

454

П.А. Тихменев. Указ, соч., ч. I, с. 282.

(обратно)

455

Перечень девяти детальных карт юго-восточного и восточного берегов полуострова Аляска, снятых И.Я. Васильевым в 1831 г., находится в деле «О доставлении подробных описаний местностям, подведомственным Российско-Американской компании стран» (РГА ВМФ, ф. 402, оп. 1, д. 618, л. 9 об.).

(обратно)

456

В.А. Есаков, А.Ф. Плахотник, А.И. Алексеев. Русские океанические и морские исследования. XIX — начало XX в. М., 1964, с. 69–72.

(обратно)

457

Две карты изданы в «Атласе» 1964 г. под ред. А.В. Ефимова [№ 188 и 189].

(обратно)

458

РГА ВМФ, ф. 1331, оп. 4, д. 176.

(обратно)

459

РГА ВМФ, Ф. 402, оп. 1, д. 200, л. 7.

(обратно)

460

И.П. Магидович. Указ, соч., с. 335, 336, 339.

(обратно)

461

«Путешествия и исследования лейтенанта Лаврентия Загоскина…», с. 322.

(обратно)

462

«Атлас северо-западных берегов Америки от Берингова пролива до мыса Корриентес и островов Алеутских с присовокуплением некоторых мест северо-восточного берега Азии» [б.м.], 1852.

(обратно)

463

РГА ВМФ, ф. 1331, оп. 4, д. 719.

(обратно)

464

«Приложения к докладу Комитета…», прил. IV.

(обратно)

465

«Отчет… Костливцева», с. 111.

(обратно)

466

«Краткие объяснения, сделанные… архимандритом Иоасафом…». СПб ИИ РАН, ф. 115, д. 117, л. 8.

(обратно)

467

АВПР, ф. 341, оп. 888, д. 967, мкф, л. 64.

(обратно)

468

«Обзор русских колоний… Головина», с. 363.

(обратно)

469

«Отчет… Костливцева», с. 117.

(обратно)

470

Там же, с. 113, 114.

(обратно)

471

«Воспоминания о путешествии… из Кронштадта в Ново-Архангельск… Д.И. Недельковича», ГИМ, ОПИ, ф. 92, № 99445/4650, лл. 98 об., 99.

(обратно)

472

W. Н. Oswalt, ed. Eskimos and Indians of Western Alaska, 1861–1868: Extracts from the Diary of Father Illarion. «Anthropological Papers of the University of Alaska», vol. 8, No. 2, May, 1960, p. 101–118.

(обратно)

473

«Обзор русских колоний… Головина», с. 363.

(обратно)

474

Там же, с. 366, 367.

(обратно)

475

«Приложения к докладу Комитета…», прил. IV.

(обратно)

476

«Отчет Тихона — епископа Алеутского и Северо-Американского…», Сан-Франциско, 21 марта 1901 г.». ЦГИА, ф. 796, оп. 442, 1900 г., д. 1820, л. 10 об., 11.

(обратно)

477

«Отчет Нестора [Засса], епископа Алеутского, 4/16 января 1882 г.». ЦГИА, ф. 796, оп. 442, 1881 г., д. 917.

(обратно)

478

Николай, епископ Алеутский и Аляскинский. Из моего дневника. Путевые заметки и впечатления по Аляске и Алеутским островам. СПб., 1893, с. 15, 58.

(обратно)

479

«Отчет Тихона — епископа Алеутского и Северо-Американского…», лл. 8, 8 об.

(обратно)

480

«Сборник пограничных договоров, заключенных Россией с соседними государствами». СПб., 1891, с. 302.

(обратно)

481

V. Csovski. Russian Administration of Alaska and the Status of the Alaskan Natives. 81st Congress 2d Session Senate, Documents No. 152, Library of Congress. Washington, 1950, p. 73–87.

(обратно)

482

«Отчет… Костливцева», c. 111.

(обратно)

483

Cl. С. Hulley. Alaska 1741–1953. Portland, 1953, p. 205.

(обратно)

484

Cl. A. Manning. Russian Influence on Early America. N.Y., 1953, p. 182.

(обратно)

485

Ivan PetrofF. Report on the Population, Industries and Resources of Alaska. «10th US Census Office, 1880», VIII. Washington, 1884.

(обратно)

486

Письмо от 23 мая 1967 г. за подписью суперинтенданта Роберта Э. Хоува, пересланное автору через Археологическую службу США (Из архива автора).

(обратно)

487

H.Chevigny. Russian America. The Great Alaskan Venture. 1741–1867. N.Y., 1965, p. 260.

(обратно)

488

Николай, епископ Алеутский и Аляскинский. Из моего дневника…, с. 35.

(обратно)

489

Н. A. Shenitz. Vestiges of old Russia in Alaska today. «Proc. of IV Alaskan Science Conference, 1953». — «Science in Alaska», July, 1956.

(обратно)

490

Дж.У. Ван Стоун, У. X. Освальт. Русское наследие на Аляске (перспективы этнографического изучения). СЭ, 1968, № 2, с. 131.

(обратно)

Оглавление

Введение

Глава первая. Первые русские поселения на Аляске Середина XVII века — 1741 год

  Раннее русское поселение на Аляске

  О времени возможного возникновения раннего русского поселения на Аляске

  О предполагаемом местонахождении раннего русского поселения на Аляске

  Спорная версия о «потерянном русском поселении» на Аляске

  Походы в поисках раннего русского поселения на Аляске 

    Путешествие А. Макензи 1789 г.

    Походы Петра Корсаковского 1818 и 1819 гг.

    Плавание В.С. Хромченко и А.К. Этолина 1821 г.

    Плавание лейтенанта А.П. Авинова 1821 г.

  Предположения о поселении на Хеуверене

  Легенда о поселении «чириковцев» на американском берегу

  Кенайская находка

Глава вторая. Постоянное русское население в Русской Америке

  Колонизация в Сибири в конце XVI — первой четверти XVIII века

  Продвижение русских на Алеутские острова и северо-западное побережье Америки. 1743–1799 годы

  Заселение русскими Аляски

  1743–1799 годы

  1799–1819 годы

  1819–1867 годы

  Русское население в Русской Америке. 1778–1867 годы

  Аборигены Алеутских островов и Аляски

  Креолы 

  Участники промысловых экспедиций на Алеутские острова и северо-западное побережье Америки. 1743–1799 годы

  Работные люди и служащие Российско-Американской компании. 1799–1829 годы

Глава третья. Русское население Аляски и Калифорнии. Конец XVIII века–1867 год

  Природные условия Аляски и Алеутских островов

  Особенности хозяйственного уклада русских поселений

    Морской зверобойный и пушной промысел

    Судостроение

    Подсобные предприятия

    Горная промышленность

    Сельское хозяйство в русских поселениях

  Расселение русских на Аляске. Контакты с аборигенами

  Семья, смешанные браки, креолы

  Крепости, редуты, одиночки, поселения

    Селение Ильлюлюк (Доброго Согласия) на Уналашке

    Павловская гавань на Кадьяке

    Ново-Архангельск на острове Ситха

    Редуты, одиночки

  Одежда

  Снабжение колоний Российско-Американской компании. Пища русских поселенцев

  Школьное образование в русских колониях

  Библиотека, музей, обсерватория

  Географические исследования в Русской Америке[64]

  Русская Православная церковь на Аляске

  Русские на Аляске после ее продажи США Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg