«История Японии»

История Японии (fb2) - История Японии 2679K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эльдар Дейноров

Эльдар Дейноров ИСТОРИЯ ЯПОНИИ

Вместо долгих предисловий

Есть в Петербурге небольшой монумент, подаренный Японией в честь недавнего 300-летнего юбилея города. Памятник скромный и не слитком примечательный, если бы не одно обстоятельство — надпись, продублированная на двух языках. Вполне понятно, что на русском год юбилея Петербурга — 2003-й. А вот на японском он — 15-й! Нет, здесь не вкралось никакой ошибки, никаких забытых «19..» или «20..»! Это просто пятнадцатый год очередной эры. «Эры мира и спокойствия», кстати говоря.

Пожалуй, такое еще способно удивить того, кто в задумчивости остановится около памятника. Но никого из нас уже не поразит короткое объявление в газетной рубрике «Знакомства»: «Я — Водолей, Змея, ищу Стрельца, Тигра…»

Мало кто задумывается, почему российским подросткам (по крайней мере, значительной их части) так полюбились японские мультфильмы-аниме. Голливудское кино, куда более красочное, ничего подобного не вызывает — ни бури восторга, ни размышлений.

Почему нам становится по-настоящему страшно, когда мы смотрим мистический фильм «Звонок» (естественно, если это японский «Звонок», а не его американская версия)?

Ну, а японская борьба дзюдо (особенно — в последнее время) сделалась едва ли не российским национальным видом спорта. И мы к этому привыкли. Ко многому другому — тоже.

К иероглифам, которые татуируют на плечах пляжные модницы… К электронике, которая, безусловно, выше всяких похвал… К японским ресторанам и суши-барам… К караоке-барам, в некоторых из которых можно заказать сакэ — чтобы лучше пелось… К кружкам любителей (а главным образом — любительниц) икебаны, которые возникают не только в столицах, но и в самых отдаленных уголках страны… К таким понятиям, как «самурай», «сэнсэи», «сёгун», «ниндзя» или «камикадзе»… К японским кроссвордам, которые разгадываем в метро (пока сосед напротив читает Мураками)… Даже к статуэтке кошки с приветственно вздернутой лапкой — тоже японской (она может успешно заменить стародавних слоников — всех семерых сразу). И вот уж никому не придет теперь в голову, что даже знакомый с детства «Чижик-пыжик» — всего лишь вольный перевод песенки, занесенной к нам с далеких островов (там чижик тоже отличается склонностью к пьянству, правда, конечно, не па Фонтанке).

Загадочная Япония постепенно входит в пашу жизнь, становится частью действительности. Уже более полувека эта нация вновь завоевывает мир — но на сей раз мирно, очаровывая, не причиняя никому страданий. Наоборот, такое «завоевание» приносит пользу всем, делает наш мир интереснее и красочнее.

Но как островитяне смогли выжить в бесконечных междоусобных войнах, отразить набеги агрессоров, зарившихся на архипелаг? Как сумели за полвека превратиться из закрытой и неизвестной страны — «терра инкогнита» Дальнего Востока — в мощную великую державу? Как умудрились не сломаться под дождем из напалма, а затем и под ядерными ударами в конце Второй Мировой? И не просто пережить кошмарные времена, а быстро восстановить утраченное и снова занять подобающее место в мире, сделаться передовой нацией?..

Нам следует знать ответы на эти вопросы. Они будут полезны и для нас.

А для начала стоило бы покончить с нашей неспособностью удивляться, с ленью и отсутствием любопытства.

Вряд ли эта книга даст какие-то исчерпывающие ответы. Перед вами не учебник, и вообще не научное изыскание. Но если она пробудит интерес к Японии и главному богатству этой страны — ее людям, — я считаю, что со своей задачей вполне справился.

Эльдар Дейноров, Санкт-Петербург, 2008 год

Часть I. Япония в древнейшие времена. Образование народа и государства (до IV в. н.э.)

Глава 1. Японские острова без японцев

О чем ни заговори, у тебя все или закон жизни, или тайна веков.

В. Пелевин, «Затворник и Шестипалый»

Возможно, заголовок звучит несколько странно. Но лишь на первый взгляд. Для глубокой древности такая ситуация вполне естественна — тогда Японские острова действительно существовали без японцев. Более того, северный остров Хоккайдо заселен японцами сравнительно недавно, уже во вполне историческую эпоху — после реформ Мэйдзи в XIX веке.

Впрочем, такие примеры, как территория, на которой еще не появился соответствующий народ, предоставляют нам почти все страны мира и все основные народы, их населяющие. Япония здесь не исключение.

Но в случае с Японскими островами нам будет важно другое: провести параллели между легендарной историей, которая и по сей день является частью национальной религии, и тем, что могло происходить в действительности.

Поэтому вопрос о Японии в глубокой древности можно разделить на несколько частей:

1) история островов без японцев;

2) история той общности люден, которая впоследствии сложилась в японский народ;

3) легендарная (мифологизированная) история японцев (а к ней вплотную примыкает и национальная религия).

С истории островов без японцев мы и начнем. Правда, источников здесь явно недостаточно. Но это относится опять же почти к любому народу мира, который не изобрел письменности и не вел более или менее достоверные исторические хроники.

«Вопрос о составе и происхождении японского народа… принадлежит прежде всего антропологии, этнографии, после этих последних — лингвистике, сопряжен самым теснейшим образом с археологией», — отмечал еще в начале прошлого века российский профессор Н.И. Конрад. Он словно бы предугадал попытку полного пересмотра исторической науки (и востоковедения в том числе), которая была предпринята уже в конце XX века, притом — в России. Эта попытка (ее авторы — г-да Носовский и Фоменко) отчасти как раз связана с тем, чтобы поставить лингвистику на первое место. А не соответствующие сенсационным выводам и «неподходящие» данные других наук в таком случае порой отбрасываются. (А еще проще поступить по принципу «тем хуже для фактов» — списать все неудобные данные на заговоры и подделку исторических документов). Тем не менее, полной ясности в науке все равно нет, и «безумные» гипотезы имеют право, как минимум, на их обнародование.

Еще одна трудность, которая характерна для Японии, но далеко не только для нее (особенно в последние десятилетия, когда во многих странах стал возрождаться национализм, часто — в экзотической и даже гротескной форме) — это национальный комплекс самих японских исследователей. Как правило, они желают всячески подчеркнуть уникальность и самобытность собственной нации (которая, в принципе, столь самобытна, что в их усилиях не нуждается). Возможно, этот комплекс идет еще от тех времен, когда Япония была закрытым государством. Может быть, дело здесь в неком «островном самосознании», оказывающим влияние на всех жителей страны (в том числе — и на ученых, особенно — гуманитариев). Но вот с научной объективностью все это, увы, имеет мало общего.

В данной работе мы будем руководствоваться именно тем перечнем, который предложил Н.И. Конрад. Но наиболее любопытные версии все же стоит хотя бы упомянуть.

Эпоха палеолита (300–10 тыс. лет назад)

Человек издавна населял Японские острова, которые находились довольно близко к континенту. Добытый археологами к настоящему времени материал относится к периоду плейстоцена, ледниковому периоду (300–13 тысяч лет назад) и к эре отступления ледника. Кроме того, часть этой весьма длительной для истории, но краткой для геологии эпохи Япония, скорее всего, составляла одно целое с континентом. И попасть на острова первобытные жители Азии могли без виз, видов на жительство, таможен и даже без утомительного плавания по морю. И, как выяснили археологи, они туда попали, хотя уже в XX веке долгое время оставались «неуловимыми» для ученых…

Первые археологические находки, связанные с древнейшим человеком, открыты вскоре после Второй Мировой войны в префектуре Гумма (в Ивадзюку). Это произошло в 1949 г. Большая часть обнаруженных к настоящему времени палеолитических стоянок (их найдено около пяти тысяч) относится к позднему палеолиту. Основная часть находок — ручные каменные орудия труда.

Что же до палеолитических захоронении, то обнаружить их оказалось гораздо сложнее. Дело в том, что костные останки, да и прочая органика крайне плохо сохраняются в почве Японских островов, обладающей кислыми свойствами. Проще говоря, останки растворились, поэтому исследователям приходится довольствоваться малым.

Лучше всего сохранились останки, относящиеся уже к неолитическому периоду Дзёмон и последующим эпохам. Поэтому крайне затруднительно реконструировать облик жителя Японских островов эпохи палеолита. Находки останков, относящихся к этому времени, были, но в единичных случаях. Так что изучение японского палеолита связано с развитием каменных орудий.

Термины для обозначения эпохи палеолита различны. Ранее использовались названия «эпоха пред-Дзёмон» и «докерамический период». Сейчас — само название «палеолит» («кюсэкки дзидай»), а также период Ивадзюку (по месту обнаружения первой находки).

Нужно отметить: сами японские археологи (да и историки) часто используют термины и названия периодов, которые нельзя отнести к иным странам. Возможно, именно здесь и начинается желание доказать собственную уникальность и национальную самобытность. Но, если речь идет о древнейших эпохах истории любой части мира, населенной человеком, такие понятия, как «нация», «национальная самобытность» и уж, тем более, «национальное самосознание» к ним совершенно неприменимы.

Все гораздо проще: вот «свои», родичи, близкие. Это — настоящие люди. (Между прочим, именно так переводится название множества первобытных племен, доживших до контактов с этнографами. И это характерно для любого континента). Вот чужие, хотя и соседние люди. Эти — уже не совсем настоящие, с ними иной раз приходится воевать. А остальные… Да было ли в те времена представление об их существовании? Если и было, то очень смутное.

Однако японские археологи полагают: уже в позднем палеолите ряд каменных орудий (ножи и топоры) носят некие своеобразные черты. Как считается, это говорит о зачатках некоей особой японской культуры. Правда, о преемственности культур в этом случае почему-то умалчивается. Скорее всего, ничего подобного произойти не могло.

Археологи отмечают (что гораздо важнее) и своеобразие каменных орудий, относящихся к юго-западному и северо-восточному регионам Японского архипелага. Но и здесь видно ясное желание подчеркнуть ту региональную самобытность юго-запада и северо-востока, которая проходит уже через вполне исторические эпохи.

Вряд ли можно полагать, что авторы каменных ножей и топоров периода Ивадзюку были предками нынешнего населения Японии. Любые палеолитические стоянки, найденные по всему миру, могут доказать иное: общее черты развития человечества и человеческой культуры в целом, на каком бы материке мы их не наблюдали. Что же до периода палеолита на Японских островах, то обнаруженные предметы относятся к истории островов, но не народа. Сами японцы, как историческая общность, сложились гораздо позднее.

Это утверждение может быть отнесено и к айнам — народу, который был (уже во времена нашей эры) оттеснен на север, а к настоящему времени сильно ассимилирован. Но неолитический период некоторые исследователи связывают с предками айнов либо родственных им народов.

Загадка Окинавы

Конечно, все, сказанное ранее, вполне соответствует официальной картине истории. Но одна находка последнего времени оказалась способной смазать всю картину и, по крайней мере, дать пищу для «безумных» гипотез. В 1995 г. у побережья острова Окинава заплывший не туда спортсмен-аквалангист обнаружил нечто странное: огромное сооружение из монолитных каменных блоков. Впоследствии обнаружились каменная лестница, улицы, дома… Похоже на то, что на дне океана открыт затопленный город, притом — явно высокой культуры, не имеющей ничего общего с привычными представлениями о древности этого региона.

Да и на самой Окинаве есть загадочные здания (пусть и не столь величественные), которые и по сей день вызывают вопросы — кто мог их построить? Непохоже, что все это соорудили люди палеолита или последовавшей за ним эпохи Дзёмон. Имеются подобные находки и на другой оконечности Тихого океана. Так откуда что взялось?

Пока есть лишь предположения (а заодно — яростное желание части «официальных» ученых доказать, что подводный город у Окинавы может иметь природное происхождение). Срок жизни человечества огромен, и лишь небольшой его период мы называем «историческим». Но что было до него? Эволюция? А может, история взлетов и падений цивилизации?

Была ли на свете тихоокеанская культура «Мю»? Не является ли ее памятником подводный город? Не связаны ли эти сооружения с позднейшими загадками периода Дзёмон?

Пока однозначного ответа у нас нет. Наука хранит молчание, но это молчание не может быть вечным. Что будет сказано об этом завтра, и не узнаем ли мы о человечестве и его истории вещи, которые перевернут все привычные представления?

Эпоха неолита, период Дзёмон (приблизительно XIII–I тысячелетие до н.э.)

Сам термин «Дзёмон» произошел от названия керамики с веревочным тиснением. Об этом времени нам известно гораздо больше — и по числу сохранившихся находок, и по их богатству. Впрочем, в определенных не научных кругах (как правило, вне Японии) наименование этой эпохи получило широкую известность по другой причине: из-за существования «догу» — глиняных статуэток — и определенной загадки, связанной с их происхождением…

Впрочем, обо всем по порядку.

Действительно изолированная и вполне самобытная культура возникла на Японских островах именно в это время (хотя была ли она японской — большой вопрос). Период Ивадзюку показывает сходство с ведением хозяйства на континенте. Но уже в VI–V тысячелетиях до нашей эры в Китае произошел переход от охоты и собирательства к оседлости и земледелию. В Корее это случилось позднее — примерно в III-II тысячелетии до нашей эры. А вот в Японии в это время как раз сформировался совершенно иной хозяйственный уклад. Он был основан на рыболовстве, охоте и собирательстве.

Крайне сложно четко назвать дату наступления периода (даже если речь идет о тысячелетиях). Одни ученые датируют Дзёмон с 10000 до 300 г. до н.э. Другие — с 4500 до 200 г. до н.э. (В подзаголовок вынесена лишь одна из множества распространенных датировок. Она соответствует данным радиоуглеродного анализа первых образцов дзёмонской керамики). Это вполне объяснимо, если отталкиваться от распространения керамики. Прошли века, а возможно, и тысячелетия, пока гончарное ремесло стало всеобщим для племен, населявших острова.

Климатические условия, формы хозяйствования. «Раковинные кучи»

Причины такого сочетания кроются в природных условиях, сложившихся к тому времени на архипелаге.

Приблизительно 15,5 тысяч лет назад произошло потепление климата на островах. Кроме того, через полтора тысячелетия повысилась и влажность — окончательно сформировалось теплое Цусимское течение, впадающее в Японское море. Можно сравнить его с формированием Гольфстрима, во многом определившего судьбу и развитие цивилизации в Европе.

Климат периода Дзёмон — морской, в принципе, он не особенно отличается от теперешнего, а на излете неолита на архипелаге было даже теплее, чем сейчас.

В период Дзёмон увеличивался снежный покров, менялся состав флоры (распространение получили широколиственные леса), разрастались болота. А население островов росло.

Усиливалось и влияние человека на природу. К неолиту на архипелаге исчезли крупные млекопитающие (слоны Ньюмана, олени оцунодзика и т.д.) Вероятно, без древнего человека здесь не обошлось. Но стало меньше белковой пищи, и растущему населению пришлось адаптироваться к новым условиям жизни.

Прежде всего, изменился характер охоты, иными стали и ее объекты, да и сами орудия. Вместо копий на первое место вышли лук и стрелы (в начале Дзёмона их стали применять на северо-западе архипелага). Они предназначались для менее крупной дичи (кабанов, птиц, зайцев и т.д., хотя охотники, случалось, добывали и медведей).

Собирательство в новых условиях не только не отмерло, но его значение даже возросло. Это касалось каштанов, желудей, орехов. Не менее важным оказалось и рыболовство (как речное, так и морское). Среди иных орудий труда эпохи перехода от палеолита к неолиту чаще попадаются каменные топоры. Без них трудно выжить в лесу.

Культура Дзёмон начала развиваться на острове Кюсю. По мере изменения климата и распространения широколиственных лесов на север она тоже начала перемещаться в этом направлении. Именно север мог дать все, что необходимо для нового тина хозяйства. Большая их часть стоянок периода Дзёмон (четыре пятых) расположена именно на северо-востоке архипелага. Там встречались как «урожайные» леса, так и богатые рыбой водоемы.

О рыболовстве надо сказать особо. Первые археологические данные о начале морского промысла датируются примерно VIII тысячелетием до н.э. И вновь свою роль сыграли климатические условия. В это время произошел подъем уровня океана (на 2–3 м выше нынешнего, такой отметки он достиг 6 тысяч лет назад). Тогда же образовались прогреваемые прибрежные отмели, вполне подходящие для размножения рыб. Кроме того, морской промысел изначально включал и моллюсков. Именно с ним связаны «раковинные кучи» периода Дзёмон. В результате археологи получили возможность отыскать достаточно хорошо сохранившиеся органические останки (благодаря реакции между водой и известью, имеющейся в раковинах, в костях удерживался кальций).

Порой такие «раковинные кучи» (по сути — помойки) достигали площади в несколько сот квадратных метров. Сейчас известно свыше 2 500 подобных находок. Некоторые исследователи считают: начало периода Дзёмон должно датироваться по появлению «раковинных куч», а керамика — не самое надежное средство определения границы эпохи палеолита и неолита.

Большинство этих помоек расположено на Тихоокеанском побережье (свыше 50% — в районе Канто). Именно там существовали наилучшие условия для сбора моллюсков. В «раковинных кучах» попадаются и кости рыб, животных и птиц. Большая часть рыб выловлена в прибрежных районах, но попадаются и останки живущих в открытом море акул, тунцов, скатов. Археологи находили даже кости кита. Все это говорит о хорошо развитом морском промысле. Для рыболовства применялись сети, сплетенные из растений, а в качестве грузил использовали камни и керамику. Гарпуны (они попадаются с середины периода Дзёмон, тогда же появились и долбленые лодки) и рыболовные крючки, как правило, изготавливались из костей животных.

На долбленых лодках рыбаки могли даже пересечь Корейский пролив.

Еще одна важная деталь — использование обсидиана (вулканического стекла) для изготовления оружия. Грани получались более гладкими, чем при использовании кремня, а обсидиановые топоры и наконечники для стрел намного прочнее.

Основным источником белка в рационе жителей севера архипелага стал лосось. Анализ останков показывает: жители побережья, разнообразившие пищу белками, имели более мощное телосложение, чем те, кто обитал во внутренних районах. Но это — лишь частность. Есть и более широкое значение морского промысла. Именно он определил через столетия важные черты японской культуры, дошедшие до наших дней.

Одним словом, лучше всего жить оказалось на побережье. Климат достаточно мягкий, источников пищи — множество, притом — наиболее здоровой пищи. А раз так, то появилось и свободное время — хотя бы для первобытного творчества. О нем мы поговорим особо.

И если на материке люди постепенно начали переходить к сельскому хозяйству, то на островах пока что в этом просто не было нужды. Но нет нужды и считать жителей архипелага отсталыми, предки нынешних японцев, прибывшие с материка, быстро убедились в обратном…

Впоследствии значение охоты уменьшилось. Но сбор раковин производился весной и летом. Осенью и зимой люди островов были заняты сбором растительной пищи (каштанов, желудей, грецких орехов и т.д. — что весьма практично, поскольку они не требуют специальных условий хранения). Кроме того, осенью можно было заниматься рыболовством, но зимой основным занятием становилась все же охота.

Для добычи достаточно крупной дичи (например, кабанов) применялись лук и стрелы с костяными или каменными наконечниками. Для охоты на менее крупных животных мастерили капканы.

Так на Японских островах сформировался доземледельческий присваивающий тип хозяйствования, притом — весьма продуктивный. Он основывался на охоте, морском промысле и собирательстве.

Поселения периода Дзёмон

Последствием развития морского промысла стало появление населенных пунктов на побережье. До периода Дзёмон их практически не было. Хотя таких рыбацких деревень встречается не слишком много, населения там оказалось значительно больше, чем в глубине островов.

Поселения охотников и собирателей во внутренних районах насчитывали до пяти небольших жилищ. В прибрежных имелось по нескольку десятков строений. При этом они занимали большую площадь. В крупных деревнях было до 400 и более жилищ (правда, они строились в различное время и использовались на протяжении жизни нескольких поколений). Скорее всего, люди уходили на побережье из внутренних горных районов.

В префектуре Аомори (север острова Хонсю) найдены древние развалины поселения из 600 землянок. Среди найденных там предметов быта имелись сложные украшения, фрагменты одежды и множество иных предметов периода Дзёмон.

В одном поселении могли находиться дома различных типов. Чаще всего использовался земляной пол, хотя иногда имелись и каменные настилы. Как правило, основание древнего жилища — прямоугольник или круг диаметром в 4–5 м. В центре располагался каменный или глиняный очаг. (В начале Дзёмона очаг обычно выносили за пределы жилища). Деревянный каркас дома покрывали корой или листьями.

Сохранились остатки и более крупных зданий. Например, в префектуре Акита найдено прямоугольное строение с десятью очагами, его площадь — 273 кв. м. Возможно, его использовали в качестве коллективного дома зимой.

Японский исследователь Хитоси Ватанабэ сделал важные выводы на основе археологических находок, используя для сравнения этнографический материал.

Среди охотников и собирателей наиболее оседлыми оказались группы, занятые производством керамики. Это вполне естественно, если учесть, что для ее изготовления требуется определенное время, а перевозить с собой громоздкую утварь довольно сложно.

Группы с низкой степенью оседлости, как правило, используют небольшие орудия труда. Их назначение универсально (острога эскимосов может служить для строительства переносного жилища, для колки льда, в качестве шеста при ходьбе). Ряд каменных орудий периода Дзёмон не относится к подобным предметам. Это, например, большие каменные жезлы сэкибо (их точное назначение неясно), каменные ступки и т.д. Тщательность работы над этими предметами тоже говорит об оседлости.

О стабильности поселений могут рассказать и массовые захоронения. Часто они располагались достаточно близко от стоянок (как правило, рядом находятся «раковинные кучи»).

Следы перестроек, увеличение площади жилищ тоже говорит в пользу гипотезы оседлого образа жизни островитян периода Дзёмон вело оседлый образ жизни. Это позволило спустя века быстро перейти к земледельческому обществу.

Кризис хозяйства периода Дзёмон. Первые следы земледелия

Высокая детская смертность — черта, отличающая все сообщества охотников, рыбаков и собирателей. Средняя продолжительность жизни в период Дзёмон равнялась приблизительно 20 годам. Те же, кому посчастливилось пережить детский и подростковый возраст, могли дожить в среднем до 30.чет.

Хозяйство, как уже говорилось, отличалось продуктивностью (вероятно, даже делались запасы пищи)- Поэтому число жителей архипелага возросло. Согласно оценкам, в начале Дзёмона на островах жило до 20 тысяч человек. В период расцвета культуры (средний Дзёмон) людей было уже примерно 260 тысяч. Для неолитических обществ это очень высокая плотность населения.

Но за расцветом последовал кризис хозяйства. Археологи отслеживают его по сокращению числа стоянок. Рост населения остановился, затем последовало и его сокращение (до 70 тысяч чел.)

Вероятно, кризис можно связать с нагрузкой, которую оказывало на природу присваивающее хозяйствование. Это привело к первому экологическому кризису. Причем поселения на побережье были менее всего им затронуты — вероятно, моллюски и рыба в море не переводились.

Кризис хозяйства сильнее всего затронул юго-запад Японии, где ресурсов (по крайней мере, для охоты и собирательства) оказалось гораздо меньше. Именно там и развился новый тип хозяйствования — земледельческий. Но это произошло позднее.

Однако не следует полагать, что сельское хозяйство не было известно на Японских островах и в этот период (по крайней мере, в позднем и финальном Дзёмоие). Просто возделывание сельскохозяйственных культур было далеко не повсеместным, оно не стало основным и определяющим в жизни древних людей.

Первые следы возделывания сельскохозяйственных культур (гречихи) на островах относятся именно к периоду Дзёмон (примерно 4600 г. до н.э.) Просо стало известно в Японии позднее (рубеж II–I тысячелетий до н.э., археологические находки сделаны в префектуре Симанэ). Около 1000 г. до н.э. подсечно-огневое земледелие (то есть практика выжигания участков леса с последующим использованием земли) распространилось уже достаточно широко. В это же время стали исчезать многие виды деревьев, хвойные породы, напротив, сменили широколиственные вечнозеленые леса. Человек вновь «исправлял» природу.

Даже появление риса формально относится к периоду Дзёмон. Суходольный рис впервые стали возделывать на севере острова Кюсю, наиболее близком к Корее регионе. Это произошло примерно в 1200 г. до н.э.

Но все же период Дзёмон нельзя назвать земледельческим.

Керамика

Каковы были предметы утвари, которые дали название всей эпохе? По крайней мере, керамика Дзёмона представлена практически в любом материальном памятнике японского неолита (а также — практически в каждом этнографическом музее Японии).

По мере усложнения хозяйства, развития материальной культуры менялся и характер гончарных изделий. Да и само их появление стало последствием перемен. До этого не требовалась утварь для хранения продуктов и приготовления вареной пищи. Вероятно, тогда же увеличилась продолжительность жизни, ведь варка сильно уменьшила опасность заражения инфекциями и паразитами. Не надо забывать: история человечества — это во многом отражение истории возникновения характерных для каждой эпохи болезной и борьбы с ними. А развитие приготовления пищи — показатель не менее важный, чем деяния полководцев или зодчих.

Вероятно, вскоре выделились мастера, занимающиеся изготовлением керамики не только для себя, но и для других жителей поселения.

Посуда начального и раннего Дзёмона — это достаточно примитивные сосуды с прямыми или слегка расширяющимися к устью стенками. Поверхность их шероховата, обжиг производился в костре при достаточно низких температурах.

Но любой сосуд украшен орнаментом. Наиболее распространенный — узор, выполненный веревочным тиснением. («Дзёмон» по-японски — «след от веревки»). Такая традиция, возникнув в самом начале развития, осталась на многие тысячелетия. Но в позднем и финальном Дзёмоне формы посуды стали разнообразнее, а технология изготовления усложнилась. Появились сосуды в форме вазы, чаши, миски и даже чаши на поддоне.

Намного сложнее становится и узор. Это спирали, кольца, ленты, иногда в них вплетались изображения животных и даже человека. Чаще всего использовались змеиные мотивы, что вполне отвечало технике веревочного оттиска. Есть мнение, что некоторые сосуды с особо пышным декором могли использоваться в религиозных церемониях, обрядах, посвященных первобытным богам.

Иногда для раскраски сосудов использовали охру. Внутренние стенки обрабатывали до зеркального блеска.

Найдены и другие глиняные изделия — даже керамические серьги с ажурным узором. Но самые интересные для современных людей предметы первобытного искусства — это так называемые «догу» — стилизованные фигурки, изображающие людей (либо божества).

Очень часто они непропорциональны — эти раздутые существа обладают толстыми и короткими ногами, у них практически нет шеи. Такие «догу», украшенные веревочным узором, создают впечатление, что существо одето в космический скафандр. К тому же, их огромные глаза совершенно непохожи на человеческие. Скорее, так может бесстрастно смотреть на человека ящероподобное создание. Некоторые исследователи говорят о «фигурках в снегозащитных очках».

Во всяком случае, известный сторонник гипотезы о древних контактах с инопланетянами Э. фон Деникен считал, что «догу» — несомненное доказательство контакта людей периода Дзёмон с инопланетными разумными существами. Так это или нет, судить очень сложно. В любом случае, иных доказательств, подтверждающих эти идеи, пока что не найдено… Но следует успокоить романтиков: нет и четкого отрицания палеоконтакта, а все доводы «против» неизменно сводятся к «этого не может быть, потому что не может быть никогда».

Термин «веревочная керамика» введен Э.Морсом в 1879 г. и окончательно узаконен в 1937 г., когда японский археолог Сугао Яманоути выделил пять характерных для Дзёмона последовательных типов керамики. Сейчас эта хронология разработана гораздо подробнее (имеется около пятидесяти основных типов гончарных изделий).

Так, в начале периода на сосуд наносился вертикальный узор (на сырую глину накладывались оттиски растительного волокна). Затем волокна стали переплетать, узор стал горизонтальным. Для среднего Дзёмона характерны диагональные узоры, а для позднего — разнонаправленные.

Похожая техника существовала в Северной Африке, в Полинезии, но рядом с Японией ее не было. Видимо, она разработана на архипелаге, а не занесена извне.

Любопытно, что данные радиоуглеродного анализа показали: японская керамика — древнейшая в мире. Наиболее ранние ее образцы созданы 13 тысяч лет назад, а самые ранние китайские — лишь 10 тысяч лет назад. Но такая гипотеза выглядит не слишком вероятной. Скорее, здесь дело в лучшей изученности этой эпохи на островах. К тому же, хотя веревочный оттиск мог быть изобретен на архипелаге, распространение гончарного дела началось с северо-запада острова Кюсю, наиболее близкого к континенту.

Но даже если считать, что японская керамика древнее китайской, то в Китае она стала этапом перехода к земледелию. А в Японии такой переход случился примерно через 12 тысяч лет. Кстати, именно поэтому считать Дзёмон неолитом можно лишь с некоторыми оговорками. Ведь для классического неолита характерен переход от присваивающего хозяйствования к производительному.

Религия периода Дзёмон

Вполне понятно, что религиозные представления людей эпохи японского неолита мы можем отследить лишь по археологическим находкам. Логично предположить, что имелся пантеон языческих богов, связанных с явлениями природы. Они могли быть как антропоморфными, так и отличаться от человеческого образа и подобия. Пример тому — «догу», которые, вероятно, носили культовый характер. Кроме упомянутых фигурок «инопланетян» есть и изображения животных (зооморфные «догу»), и те, в которых вполне угадываются люди. Орнаменты на посуде и «догу» часто совпадают.

Нужно сказать, что большинство найденных «догу» разбиты или повреждены. Видимо, это не случайность. Скорее всего, статуэтки и делали для обрядов, при которых их разбивали в мистических целях (даже не представляя, что спустя века «догу» окажутся очень ценными).

Как считает японский исследователь Итиро Явата, «догу» могли быть связаны со знахарством, лечением больных или раненых. При этом разбивалась часть статуэтки, которая соответствовала больной части тела. Но это — лишь одно из предположений, предназначение «догу» остается неясным. Вполне очевидно одно: они могли каким-то образом использоваться для связи с высшими силами.

Кроме того, к периоду Дзёмон относится большое количество украшений, в том числе и найденных в захоронениях. Они могли выполнять и мистическую роль, например, быть оберегами от злых духов, защищать владельцев и приносить удачу.

Но не всегда украшения связаны с мистикой: например, они служат знаками социальной или возрастной принадлежности, их могли носить те, кто прошел обряд инициации и т.д.

Серьги и ожерелья делали не только из глины; учеными найдены украшения из зубов животных, камня, тогда же появились и браслеты из раковин.

Заметим, что ничего подобного «догу» в синтоизме (сложившейся позднее японской религии) не наблюдается. Зато аналоги статуэток могут быть найдены в древнем искусстве народов, населявших Центральную Америку.

Любопытно, что среди «догу» встречаются фигурки, указывающие на поклонение божеству плодородия, изображавшемуся в виде беременной женщины. Обычно такие символы могут существовать у земледельческих племен, а не у собирателей и рыболовов. Впрочем, если гипотеза о лечебном назначении «догу» верна, то такие статуэтки могли предназначаться для помощи при родах.

Четких представлений о «жизни после смерти» в период Дзёмон, вероятно, не было. Во всяком случае, погребения достаточно различны. Чаще встречаются места массовых захоронений (в северо-западной Японии такие кладбища окружали оградами из камней). Скелеты находятся и в распрямленном, и скорченном положении, иногда они сориентированы головой к юго-востоку. Обнаруживались и останки, погребенные в глиняных сосудах, и те, что оказались в «раковинных кучах» (по сути — на помойке). Погребальной утварью, как правило, были различные украшения, а одеждой — звериные шкуры или куски материи.

Выяснилось, что девушкам и юношам в возрасте 17–18 лет вырывали некоторые зубы и подпиливали другие. Скорее всего, это делалось во время обрядов инициации (перехода во взрослое состояние), которые характерны для первобытных народов и теперь.

Но слово «первобытный» не всегда означает примитивность. Для своего времени культура Дзёмон оказалась весьма развитой. Уже упомянутые находки в префектуре Аомори говорят о том, что «первобытные варвары» вели широкий торговый обмен с соседями, что им были свойственны и чувство моды, и достаточно развитая языческая религиозность.

Но следует ли считать жителей Японских островов периода Дзёмон японцами?

«Дзёмонцы» — кто они?

Вряд ли можно утверждать, что некий народ в том случае, если изменились условия его жизни или произошло иноземное вторжение, должен исчезнуть с лица земли. Скорее всего, он растворится и смешается с другими народами, дав жизнь какой-то новой общности людей. Древние римляне и египтяне, бесчисленные галаты, мндийцы, ликийцы, англы, туата-деданнан — где они сейчас? Этих народов нет на свете. Но их потомки живут и поныне.

Поэтому утверждение, что современные японцы в какой-то мере потомки островитян периода Дзёмоиа, не лишено оснований. Но их язык, культура, религия полностью изменились.

Но не осталось ли тех «дзёмонцев», которые не ассимилировались с японцами, по крайней мере, сохраняли собственную культуру достаточно долго?

Да, такие народы есть. Прежде всего, речь идет об айнах аборигенах острова Хоккайдо и Курильских островов.

Чтобы занять весь архипелаг до острова Хоккайдо (ранее он назывался «Эдзо»), японцы затратили около 2 000 лет (завоевание завершилось уже в XIX веке). Сейчас парод айнов малочисленный, но так было далеко не всегда.

Чаще всего культура Дзёмон связывается именно с айнами (впрочем, и не только с ними). Изучение дзёмонских стоянок западной наукой начали немецкие археологи Ф. и Г. Зибольды и американец Морс. Тогда же появилось и утверждение, что Дзёмон — это творение древних айнов. Для японских же ученых периода Мэйдзи айны были лишь «северными варварами». Запись в японских хрониках 712 года гласит: «Когда наши возвышенные предки спустились на корабле с неба, на этом острове [Хонсю] они застали несколько диких народов, среди них самыми дикими были айны». Речь шла о племенах, названных в хрониках «эдзо» или «эбису» («эмиси»).

Но по иронии судьбы выяснилось: задолго до «возвышенных предков» на островах существовала великолепная культура, создателями которой были те самые «варвары». Тут-то и сказался национальный комплекс — желание считать Дзёмон японским, но не айнским.

Откуда айны могли проникнуть на Японские острова? Современные исследователи полагают, что этот народ родственен австралийцам и меланезийцам. Одним из доводов стали орнаменты современных айнов, в основу которых положена кривая линия — спираль. Эти узоры связаны с религией, с преданием о Небесном Змее, спустившемся на землю вместе с возлюбленной — богиней огня. (Вероятно, здесь наши отражение молнии, похожие на змей).

Есть и другие версии относительной айнов. Часть ученых считали их близкими к кавказскому (то есть — к европеоидному) типу. Предполагалась и связь с гималайскими племенами. Точного ответа нет.

«Жизнь современных айнов разительно напоминает картину жизни древних дзёмонцев, — отмечает в своем исследовании «Тайны веков» Б.Воробьев. — Их материальная культура на протяжении минувших столетий изменилась столь незначительно, что эти изменения могут не приниматься в расчет. На Курильских островах айны до конца XIX века жили в полуземлянках дзёмонского типа. В самой Японии они их больше не строят, но архитектура айнов и сегодня отличается от японской, а дома обладают одной общей чертой с хижинами Дзёмона — они опираются на столбы, тогда как постройки японцев поставлены на прямоугольную раму, положенную на землю. Сохранили айны и пирамидальную форму крыши. Эти различия хотя и незначительны, но явно обозначают традицию и не могут быть объяснены лишь различиями в уровне строительного мастерства».

В этой же работе говорится и об обрядовых предметах, называемых «инау», которые предназначены для общения с богами. Они могут напоминать «догу», однако украшаются стружками, которые необходимо настрогать оружием в ходе обряда.

Любопытно, что культура айнов оказала большое влияние на «возвышенных предков» современных японцев. Во всяком случае, традиции ритуального самоубийства «сэпнуку» («харакири»), сам культ меча, характерный для самурайских времен, прямо восходят к айнам. Остались следы присутствия айнов и в японском языке, особенно — в названиях тех мест, где были найдены крупные «раковинные кучи».

Американским исследователем Н. Монро установлена идентичность черепов из захоронений Дзёмона и черепов айнов.

Но только ли айны — загадочный народ, чей язык, как правило, выделяют в отдельную языковую семью — были основным населением островов периода Дзёмон?

Еще одно загадочное «варварское племя», упомянутое в японских хрониках — коробоккуру.

Н.И. Конрад, ссылаясь на данные археологов и антропологов, утверждал, что коробоккуру, жившие на севере острова Хонсю и на Хоккайдо — не айны, хотя они располагались приблизительно там же.

Впрочем, и айнские предания упоминают о народе, жившем одновременно с ними на Хоккайдо. Например, обычай татуировки был перенят ими у этих племен. Коробоккуру считались умелыми мореходами, изготовляли орудия из камня и кости. Вначале они мирно существовали рядом с айнами, но затем были оттеснены на север.

Н.И. Конрад предполагал, что коробоккуру родственны современным эскимосам, по крайней мере, связывал эти народы. Здесь важна черта, на которую указывают айнские предания отсутствие волос на лице (что нехарактерно для самих айнов).

Японские хронисты говорят и о других «инородческих» племенах, населявших архипелаг. Речь идет, например, о народе, известном под названием «цутигумо». Упоминания начинаются со времени, относящегося к легендарному Дзимму-тэнно, и доходят до IV в. н.э.

Судьба цутигумо неясна — возможно, они вымерли или ассимилировались. Что же касается территории, которую они занимали, то этот народ жил на островах Кюсю и Хонсю. Возможно, речь идет о целой группе народов не вполне ясного происхождения. Высказывались гипотезы о том, что это, подобно аборигенам острова Тайвань, аустронезийские племена, о том, что цутигумо и коробоккуру — одно и то же. Вопрос крайне запутанный, если он вообще имеет какое-нибудь решение.

Народ кумасо связан с югом архипелага, островом Кюсю. Упоминания о нем относятся к легендарному периоду японской истории. Быть может, это айны или родственный им народ, но высказывались гипотезы о континентальном происхождении кумасо (возможно, они — пришельцы из Китая). В любом случае, их культура отличалась от японской. Есть предположение, что с IV в. этот народ именовался японскими хронистами «хаято» (после их подчинения завоевателям). Вероятно, он полностью покорен и ассимилирован в VIII в.

Все это несколько напоминает историю иных островов -Британских. Каждый завоеватель, приходивший на острова, оставался там, через некоторое время народы смешивались. И вновь волна завоевания охватывала Британию, а пришельцы и прежние жители сливались в один народ. Так было с англами, частью римлян, оставшихся в когда-то завоеванной провинции Британия, саксами, норманнами…

Нужно отдельно упомянуть и об островах Рюкю. Они сохраняли независимость от Японии до периода Мэйдзи (до конца XIX в.) Население островов — потомки людей периода Дзёмон, как, собственно (но лишь отчасти) и японцы. Массовая волна миграции на изломе I тысячелетия до нашей эры и I тысячелетия нашей эры не затронула Рюкю. Соответственно, культура жителей этих островов имела спои особенности.

Глава 2. Формирование японского народа

…Постепенно

Один из многочисленных союзов

Растет и поглощает остальные,

От этого сильнее становясь;

И это продолжается, пока

Идут в него народы добровольно,

Но разностью культур, военной мощью

Соседей этому предел положен;

Тогда в растущей, крепнущей державе

Является решительный властитель

И объявляет Drang nach Osten, Westen,

Nach Suden und nach Norden; и идет

Объединять огнем, железом, кровью

Религии, культуры, языки.

Традиции, учения, богатства,

Всю мудрость и всю глупость близлежащих

Народов и земель…

Ю. Нестеренко, «Империя»

В следующий исторический период уже нельзя говорить о «Японии без японцев». Как раз в это время па архипелаге оказались все народы, которые впоследствии сложились в то, что известно под названием японской нации. Но сам процесс произошел не мгновенно, для этого потребовались века. Зачатки нации и государства оказались напрямую связанными не только с миграциями (вероятно, они были и раньше). Основную роль сыграло то, что до тех пор не получало развития на архипелаге — земледелие. Практически вместе с ним началась и эра металла.

Но, невзирая на металлы, следующий период японской истории — Яёй — вновь, как ни странно, получил свое название по гончарным изделиям. На сей раз он охватывает уже не тысячелетия, а века. Хотя и в этом случае никто не сможет определенно сказать: до такого-то года до нашей эры был период Дзёмон, а с его наступлением начался Яёй. Очевидно, что границы эпох размыты, мало того — Дзёмон не завершился, а лишь отступил вместе с носителями культуры. На Хоккайдо прежний период фактически продолжался долгие века. Но для исторической науки важно уяснить, что происходило «в общем и целом». А это — кризис охотничье-рыболовно-собирательского хозяйства в финале периода Дзёмон.

Период Яёй (300 г. до н.э. — 250 г. н.э.)

Первые очаги сельского хозяйства появились на юге страны. Это и неудивительно — именно южане имели больше возможностей для контактов с материком. Юг отличался и в этническом отношении, притом — все в большей степени. Именно туда племенные группы мигрировали с континента, принося новые способы хозяйствования и новые ремесла.

Период Яёй — это время рисоводства, металлов и мигрантов с материка, отличавшихся от людей Дзёмона. Он назван по месту находки керамики, впервые обнаруженной в 1884 г. в Яёй-мати (в районе Токио). Глиняные изделия хорошо обожжены, часть из них обрабатывали на гончарном круге. Это несомненное отличие от дзёмонской культуры. С 1896 г. название периода, определяющее бронзово-железный век, стало официальным.

Но керамика — лишь частность. Важно то, что в новый период произошли намного более серьезные перемены в жизни тех, кто населял Японские острова.

Юго-Запад: новые условия хозяйствования, распад родового строя

В юго-западных районах (они больше всего пострадали от кризиса финального Дзёмона) в I тысячелетии до н.э. появляются орудия труда, характерные не для японского, а для классического позднего неолита. Кстати, к ним относится и гончарный круг, и предметы, предназначенные для шлифовки. Но пришельцы с материка принесли и более важные знания — технику обработки металлов и рисоводство. А рисоводство — это создание поливных полей, орошение, межи. Довольно сложная технология, и прежними инструментами и опытом тут не обойтись.

Еще одно важное новшество — скотоводство. В период Яёй на архипелаге появляются домашние животные — лошади, коровы и овцы. Но, вероятно, это случилось лишь в финале — китайские хронисты говорят, что еще в III в. скотоводства в Японии не было.

Если говорить о гончарных изделиях, по которым назван период, то, с одной стороны, качество их улучшилось. С другой же — они стали изготовляться или вовсе без орнамента, или с простым узором; сложные веревочные тиснения не применялись.

Культурный обмен с континентом и век металла привели к важным социальным последствиям: расслоению общества. Первобытное имущественное равенство «золотого века» исчезло. Это можно проследить по захоронениям. Период Яёй дает археологам находки богатого погребального инвентаря. В могилах появляются изделия из бронзы (мечи, кинжалы, зеркала). А это — предметы «не для всех».

С «золотым веком» родового строя плохо связано такое понятие, как рабовладение. Пришлого человека или даже пленника могут принять в род (пусть даже он и не будет занимать высокого положения). А если это искусный ремесленник, то его появление весьма полезно. Однако принятие в род земледельцев, гончаров или кузнецов означает постепенный переход от собирательства и рыболовства к сельскому хозяйству.

И картина совершенно меняется при возникновении классового общества и зачатков государства…

Рисоводство и скотоводство в юго-западных районах связывается с так называемыми протояпонскими племенами. По всей видимости, они пришли на архипелаг (где вместе с кризисом хозяйства наступил демографический кризис) с юга Корейского полуострова и из Китая.

Профессор Н.И.Конрад отметил: многие японские слова, обозначающие то, что появилось на островах в период Яёй, указывают на китайское происхождение. Например, японское слово «комэ» («рис») произошло от китайского «мэ» (совр. — «ми»). «Ума» («лошадь») тоже содержит китайский элемент («ма»).

Наибольшее распространение культура Яёй получила именно там, где возник центр японской государственности и формирования нового народа — в районе городов Нара, Осака и Киото.

К концу периода Яёй уже почти завершилась ассимиляция аустронезийских племен на юге архипелага. И пришельцы с материка, и жители юга становятся более или менее однородной общностью.

Развитие племенного союза (II–IV вв.)

В начале нашей эры население Японских островов вновь увеличилось. Началось объединение племен: порой мирное, но чаще связанное с междоусобицами. Среди групп родов наиболее сильным стал союз Ямато.

И внутри родов жизнь начала меняться. Основной единицей хозяйственной жизни сделалась небольшая община — мура. Это объединение нескольких мелких семейных общин в 20–30 человек.

Возникли понятия, несвойственные «золотому веку»: на побежденных налагалась дань, пленных делали рабами. Возможно, их труд использовали в общинах либо делали слугами, но есть данные и о вывозе рабов на континент. Данники победителей («бэ») тоже считались несвободными. Позднее в эту категорию попадали и очередные переселенцы с континента — из Китая и Кореи.

Все это в принципе характерно для становления большинства государств. Что бы ни говорили сторонники понятия «легитимность», почти любое государство начинало формироваться с набегов на соседей (вполне разбойничьих но сути), с закабаления и грабежа побежденных. В мире парило право сильного. До права богатого оставалось еще далеко (пока что богател тот, кто сильнее), а право разумного, возможно, окончательно утвердится лишь в будущем.

В условиях постоянных войн с конкурирующими общинами и «варварами» росло значение старейшин родов, полководцев и общеплеменного вождя. Вскоре возникла японская монархия.

Сложно сказать, была ли история периода Дзёмон достаточно мирной. Судя по некоторым преданиям и традициям, сохранившимся у айнов (между прочим, часть этих «варварских» обычаев успешно перекочевало в самурайский кодекс — бусидо), полного мира не было и в те времена. (Впрочем, возможно, айнам пришлось стать «военным народом», учитывая далеко не мирных новых соседей). Во всяком случае, с периода Яёй мирное существование Японских островов совершенно точно закончилось — и на очень долгое время.

Перемены в укладе жизни и родовом строе продолжались достаточно долго. Демографический кризис к этому времени был, судя по всему, оставлен далеко в прошлом. А численность родов неуклонно увеличивалась.

Единый прежде род делился на несколько ответвлений. Это затронуло даже правящую династию, сложившуюся из десяти различных ветвей. От нее берут свое начало роды Овари, Отнкоти, Касуга, Киби, Абэ и др. Род Мононобэ настолько разделен, что даже сложились прозвания — «двадцать пять Мононобэ», «восемьдесят Мононобэ». Н.И. Конрад предположил, что именно дочерние роды — «коудзи» (большой род назывался «соудзи») стали главными действующими силами истории. Какой-либо завоевательный поход изображается в хрониках, как освоение территории некоей частью одного большого рода. Покорение Кюсю приписывается не всему правящему роду и не старшей его ветви, а одному из дочерних родов — Та. Поход на северо-восток организовал еще один младший по отношению к правящему род — Абэ.

Рост родов и их разделение устанавливается и по данным лингвистов. В прошлом веке японский исследователь Сидзуо Мацуока отмечал другие японские названия старших и младших родов: «укара» и «якара». На островах Палау в Микронезии малый род называется «ира» («эра»). Ученый считал, что слово «иро» в Японии могло обозначать кровное родство.

Так что скорее всего младшие роды жили полностью обособленно.

Период Яёй — это и время закрепления патриархата. Судя по всему, некоторые пережитки матриархата дошли до финала Дзёмона. Некоторые исследователи полагают, что некоторые «догу» можно считать изображением богини плодородия, характерными именно для такого общества. Но и потом женщины играли немалую роль, даже в правящей династии.

Но старейшины родов периода Яёй — мужчины. Этот порядок стал устанавливаться с Ямато, наиболее развитой части страны. Правда, порядок наследования старшинства от отца к старшему сыну соблюдался еще не повсеместно. Это было совсем не обязательным явлением.

Японский историк XX века Дзохэй Ито считал: в памяти еще удерживались предания старины, когда глава и члены рода были по сути равноправными. В любом случае, это не напоминало отношений хозяина и рабов. Иначе оказалось бы непонятным, почему старший брат так легко отказывается от власти и подчиняется младшему.

А значит, не было и владения частным имуществом со стороны главы рода. Иначе его положение оказалось бы куда выгоднее. Судя по всему, наследовалась ответственность, а не привилегии. Впрочем, сыновья часто отделялись от отцовского рода и основывали свои собственные роды. Так шло завоевание и покорение земель.

Как отметил в своих лекциях Н.И. Конрад, некоторые японские историки говорили о формировании частной собственности, ссылаясь на обычай огораживания водяных полей соломенными веревками — симэнава. Но обычай может иметь совершенное иное значение: так посевы предохранялись от порчи и злых духов.

Впоследствии положение изменилось, уже в VII веке вовсю шли жестокие распри за право наследования. Вероятно, тогда уже было что делить — и привилегии, и имущество.

Происхождение протояпонцев

В работах Н.И. Конрада четко говорится: еще два народа, упомянутые в японских хрониках VII–VIII в. н.э. под названиями идзумо и тэнсон — это общности, о которых можно говорить, как о самих японцах. По крайней мере, хроники и мифология упоминают о прочих народах, как о чуждых, которые следует покорять и ассимилировать, растворять в себе. (Это и было проделано со всеми, кроме части айнов и, возможно, коробоккуру).

Народ идзумо связан с территорией, которая впоследствии стала одноименной провинцией. Это запад и юго-запад острова Хонсю. Второй его центр — провинция Ямато на юге Хонсю.

Скорее всего, идзумо — пришельцы с материка, вероятно, с Корейского полуострова. Такое мнение поддерживают и японские хроники: в описании провинции Идзумо («Идзумо-фудоки») прямо говорится о том, что населен не в значительной мере происходит из Кореи. Мнение вполне логичное, если учесть, что и до периода Яёй именно там могли происходить наиболее оживленные контакты с континентом, притом — практически непрерывные. Об этом повествуют более поздние японские хроники «Кодзики» и «Нихонсёкн», к которым мы еще не раз возвратимся.

При этом на острова переселялись целыми родами, о чем тоже упоминается в исторических источниках.

Тэнсон. Об этом народе говорится, как о ядре самой японской нации. Буквальное значение названия — «потомки неба». Племена тэнсон занимали провинцию Ямато на острове Хонсю, распространив отгула свое влияние на всю Японию за исключением севера и Ркжю.

Именно с народом тэнсон связана большая часть мифов, о нем сказано в хрониках. Это те самые сыны Ямато, которые стали творцами истории архипелага.

Но каково их происхождение? На этот вопрос дать точный ответ может лишь мифология и национальная религия — синтоизм. Но синтоизму и легендарным государям будет посвящена отдельная глава — столь важная это тема. Все прочие ответы окажутся предположениями. Мифология считает людей тэнсон потомками богов, что ясно и из названия. Их прародина называется Такамагахара — «Равнина Высокого Неба». При этом мифы утверждают, что Такамагахара находится в Японии, на островах, которые специально предназначены для расселения этого народа. Но так ли оно в действительности?

Поскольку тэнсон связываются (уже не мифологически) с конкретным народом, населявшим Японию с периода Яёй, то возникает вопрос: если эти люди прибыли с материка, то являлись ли они аборигенами Китая или Кореи? Или же это мигрирующий народ, достигший «пункта назначения»? А если «потомки неба» происходят не с континента, то откуда именно они приплыли?

Вполне понятно, что нам никак не помогут религиозные и политические соображения или желание сделать свою историю по возможности более древней (абсурдное, если учесть, что в XX веке наибольшего экономического развития достигли американцы — одна из самых молодых наций, процесс создания которой, скорее всего, еще не закончен).

Во-первых, очень сложно сказать, что именно в древней японской истории относится к идзумо, а что — к тэнсон. Речь идет о двух народах, но их традиции давно и прочно слились. Оба племени были в тесном контакте друг с другом, нигде не сказано об их противопоставлении. Наоборот, речь идет о противостоянии другим жителям архипелага. Есть и гипотеза о полной идентичности тэнсон и идзумо.

Во-вторых, лингвистика и сравнительное исследование мифологии окажут нам очень малую помощь. К примеру, еще в начале прошлого века японским профессором Иноуэ была выдвинута гипотеза о тихоокеанском происхождении тэнсон. (Надо сказать, такая гипотеза вполне могла устроить тогдашние власти, стремившиеся к завоеванию Азиатско-Тихоокеанского региона — ведь в этом случае захват мог расцениваться как возвращение на историческую прародину). Соответственно, тэнсон считались малайским (аустронезийским) народом. Профессор Иноуэ анализировал малайскую мифологию и некоторые сходные обычаи. При этом указывалась и исходная точка продвижения — остров Калимантан (Борнео). Туда японцы и в самом деле «вернулись» — на время Второй Мировой.

Но сходства не всегда говорят о прямом родстве. Аустронезийские элементы языка могут оказаться заимствованиями, особенно, если мы учтем, что народу тэнсон с самого начала появления в Японии пришлось столкнуться с аустронезийцами (и ассимилировать их). «Не всегда победители навязывают свой язык побежденным; бывает и обратное: иногда часть языкового материала побежденных внедряется в состав языка победителей. Так могло быть и в данном случае», — замечает профессор Конрад. Народ тэнсон оказался «новоприбывшим», а новое место расселения могло изменить картину понятий, которые надо было как-то обозначить. А нужные слова нашлись как раз у «варваров».

В-третьих, если древние японцы прибыли на архипелаг из Кореи, это вовсе не значит, что они этнически родственны корейцам. Волны миграции проходили через Корейский полуостров в различные исторические эпохи. Возможно, что некие племена, которые впоследствии создали японскую нацию, просто прошли через Корею и сумели осесть лишь на архипелаге. (Правда, такое продвижение могло продолжаться века).

Гипотез относительно происхождения древних японцев существует множество, есть даже индоевропейская и семитская версии. Но все они настолько бездоказательны, что можно смело отдать их литераторам.

Возможно, одной из наиболее любопытных гипотез стала идея профессора Сиритори, высказанная также в начале XX века. Праяпонцы могли происходить от алтайских народов. Недавно эта гипотеза получила неожиданное развитие.

Небольшая группа преподавателей и студентов Сибирского института международных отношений и регионоведения (Новосибирск) во главе с профессором Ю.А. Тамбовцевым подтвердила алтайскую теорию с точки зрения фонетического родства языков.

Как известно, японский язык выделен в отдельную языковую семью (такой чести удостоены очень немногие, в их числе корейцы, баски и уже не раз упомянутые айны). Дело в том, что никаких однозначных выводов до сих пор сделать было невозможно. Считалось, что японский язык не принадлежит ни к финно-угорским, ни к алтайским, ни к палеоазиатским, ни к тибето-бирманским или аустронезийским наречиям. Некоторые специалисты связывали его с корейским, но и здесь возникают сложности. Слишком много оказалось смешанности и заимствований.

Согласно одной из версий, ныне получившей распространение, фонетически первоначальный вариант японского языка напоминал аустронезийские. Затем носители корейских диалектов прибыли на архипелаг. Поскольку они были довольно малочисленными, то полностью ассимилировались с местным населением, оставив грамматическую структуру своего языка (вероятно, вместе с новыми методами хозяйствования). Возможно, в этом случае и корейский, и японский языки близки алтайским.

В сообщениях об исследовании новосибирских ученых говорится и о возможном генетическом сходстве японцев и народов, которые являются носителями алтайских языков. Так что вполне вероятно, что японцы — родственники монголов, калмыков, тюркских народов. Но — лишь отчасти.

Итог может быть таков: начальная географическая точка японской истории размыта по всему Азиатско-Тихоокеанскому региону, а вдобавок — по Алтаю и Сибири. Исходный временной пункт — период Яёй — определяется более четко, но и его границы весьма расплывчаты.

А к версиям происхождения японцев нам еще придется вернуться — в главе о мифологии.

Упоминания о Японии периода Яёй

Если письменных источников о Японии, которые датировались бы финалом прошлой и началом нашей эры, на самом архипелаге не возникло (или они не дошли до нас), то нет ли информации о древних островитянах в сопредельных странах? Например, в Китае или Корее?

Да, такие упоминания имеются, хотя их и не слишком много.

Самая ранняя информация — это «Цянь-Хань-шу» («История Первой династии Хань», 206 г. до н.э. — 8 г. н.э.) Упомянуто о более чем сотне государств на островах (конечно, это не государства, а районы, населенные обособленными племенами). Раздробленность процветала, хотя и недолго.

Ряд сведений приводится и в «Хоу-Хань-шу» («Истории Второй династии Хань», 25–220 гг.) Там, например, сообщается об отправке 160 рабов из Японии в Китай. Это событие датировано 107 г.н.э.

Еще одно событие, которое отнесено китайскими хронистами к 57 г. н.э., получило вполне материальное подтверждение. Это было «посольство из страны Идо» (это один из районов острова Кюсю). Император Гуан-у пожаловал правителю той страны золотую печать. В 1784 г. в Канодзаки на острове Кюсю один крестьянин нашел в земле старинную золотую печать с надписью: «Хань — владыке страны Идо». Вероятно, печать та самая, а значит, китайские хроники полностью достоверны!

Третий источник — «История царства Вэй» («Вэйчжи»). Он относится уже к III в. н.э., когда после падения династии Хань в Китае образовалось три царства — Вэй, Шу, и У. Там есть достаточно подробная глава о «важень» (японцах) и подробно говорится о «стране Яматай». Считается, что сообщения в «Вэйчжи» наиболее достоверны.

В «Вэйчжи» упоминается об отношениях Японии не только с царством Вэй, но и У. Этот же источник говорит о правительнице, которую звали Химико. Сообщается, что в ее дворце было более тысячи рабынь, о многочисленной страже и т.д. Химико завоевала сопредельные страны (то есть, районы архипелага) и поставила там своих наместников.

Все это говорит о распаде родового строя, появлении рабства, расколе на множество мелких княжеств и войнах между ними. Что же касается самой Химико (в перечне императоров Японии ее нет, а значит, к Ямато она не принадлежала), то, видимо, матриархат был изжит не до конца. Это подтвердили и позднейшие события.

Корейские источники могли бы рассказать больше, поскольку письменность там возникла раньше, чем в самой Японии, а отношения с Кореей, благодаря географическому положению, начались с глубокой древности. Наверняка такие источники были. Но беда в том, что они не дошли до наших дней. То, что имеется («Самук-сакой», «История трех царств»), составлено уже в 1145 г. Там есть упоминание о событиях начала нашей эры, и оно, видимо, заимствовано из ранних, но еще существовавших в то время хроник.

Перечень правителей Японии

Поскольку с периода Яёй сформировалась монархия (а официальная японская историография относит возникновение монархии вглубь веков), будет уместно привести перечень императоров именно в конце этой главы.

Правящий дом Японии действительно уникален с точки зрения любой европейской династии. Согласно официальной японской истории, предок нынешнего, 124-го правителя страны, взошел на престол еще в то время, когда оставались века до Цезаря и императорского Рима. Но династия, не имеющая официального названия (используются лишь имена и девизы правления), продолжает царствовать и поныне.

Такая преемственность и стабильность просто невероятны. Даже если не учитывать годы правления легендарных императоров, все равно японская правящая династия окажется наиболее древней в мире.

Это связано с несколькими обстоятельствами. С давних времен (хотя, естественно, самого понятия конституционной монархии тогда не было и быть не могло) император не обладал реальной абсолютной политической властью. Исключение составляли конец XIX — первая половина XX вв., но с некоторыми оговорками. Так что борьба за власть в Японии — это всегда борьба за возможность править страной от лица императора. Вот тут кровавые события, безусловно, могли произойти (и, надо сказать, происходили).

Конечно, в прежние времена случались и крупные инциденты, императоров порой убивали. Но род не пресекался. В списке есть те, кто провозглашен императором посмертно (иногда — с опозданием на тысячу лет). В нем отсутствуют те, кого перестали считать верховным властителем после реформ Мэйдзи.

Кроме того, император Японии считался прямым потомком богини солнца Аматэрасу-Омиками. Сменить династию означало бы вызвать гнев высших сил, что совершенно недопустимо.

И по сей день император Японии — верховный священник синтоистской религии и одновременно — символ государства. Но его участие в жизни страны этим не исчерпывается, достаточно вспомнить реформы, проведенные в правление Мэйдзи.

Система девизов правления была введена лишь в VII в. Она заимствована из Китая. Под посмертными именами («окурина»), отражающими характер правления, императоры известны истории. Что же до девизов, то ранее они могли сменяться по нескольку раз при одном императоре. Такое происходило, если па государство обрушивались беды; считалось, что неправильный девиз неугоден богам. Но с XIX века принят единый девиз правления, который после кончины императора становится «окурина».

Девиз нынешнего правления (сейчас в Японии 19-й год «эры Хэйсэй») расшифровывается как «Мир и спокойствие».

Само слово «император», безусловно, осталось от древних римлян (как и слова «царь», «кесарь», «кайзер» — все они восходят персонально к Юлию Цезарю). Не слишком верно называть правителя Японии (даже древней) «царем» или даже «королем» (что случается с авторами исторической литературы). Официальный титул японского правителя — «тэнно». Такое титулование появилось не сразу, первым властителям титул «тэнно» был присвоен уже много позднее их правления. По сложившейся европейской традиции мы будем называть японских владык императорами.

Большинство прижизненных имен императоров крайне длинны. Они плохо запоминаются (конечно, если читатель — не востоковед). Перечень (за малыми исключениями) дает посмертные имена либо девизы правлений. Чаще всего, говоря о том или ином правителе, мы будем пользоваться именно посмертными именами, поскольку они звучат короче. В ряде случаев, конечно, возможны исключения. 

Император (название правления) … Годы правления

1. Дзимму … 660–585 до н.э.

2. Суйдзэн … 581–549 до н.э.

3. Аннэй … 549–511 до н.э.

4. Итоку … 510–477 до н.э.

5. Косе … 475–393 до н.э.

6. Коан … 392–291 до н.э.

7. Корэй … 290–215 до н.э.

8. Когэн … 214–158 до н.э.

9. Каика … 158–98 до н.э.

10. Судзин … 97–30 до н.э.

11. Суйнин … 29 до н.э.-70

12. Кэйко … 71–130

13. Сэйму … 130–190

14. Тюай … 192–200

15. Императрица Дзинго (регентство) … 201–269

16. Одзин … 270–310

17. Ниитоку … 313–399

18. Ритю … 400–405

19. Хандзэй … 406–410

20. Инге … 412–453

21. Анко … 453–456

22. Юряку … 456–479

23. Сэйнэй … 480–484

24. Кэндзо … 485–487

25. Нинкэн … 488–498

26. Бурэцу … 498–506

27. Кэйтай … 507–531

28. Анкан … 531–535

29. Сэнка … 535–539

30. Киммэй … 539–571

31. Бидацу … 572–585

32. Ёмэй … 585–587

33. Сусюн … 587–592

34. Императрица Суйко … 592–628

35. Дэсмэй … 629–641

36. Императрица Когёку (1-е правл.) … 642–645

37. Котоку … 645–654

36. Императрица Саймэй (2-е правл.) … 655–661

38. Тэнти … 662–671

39. Кобуи … 671–672

40. Тэмму … 673–686

41. Императрица Дзито … 690–697

42. Момму … 697–707

43. Императрица Гэммэй … 707–715

44. Императрица Гансе … 715–724

45. Сёму … 724–749

46. Императрица Кокэн (1-е правл.) … 749–758

47. Дзюннин … 758–764

46. Императрица Сётоку (2-е правл.) … 764–770

48. Конин … 770–781

49. Камму … 781–806

50. Хэйдзей … 806–809

51. Сага … 809–823

52. Дзюнна … 823–833

53. Ниммё … 833–850

54. Монтоку … 850–858

55. Сэйва … 858–876

56. Ёсэй … 876–884

57. Коко … 884–887

58. Уда … 887–897

59. Дайго … 897–930

60. Судзаку … 930–946

61. Мураками … 946–967

62. Рэйдзи … 967–969

63. Эн-ю … 969–984

64. Кадзан … 984–986

65. Итидзё … 986–1011

66. Сандзё … 1011–1016

67. Го-Итидзё … 1016–1036

68. Го-Судзаку … 1036–1045

69. Го-Рэйдзи … 1045–1068

70. Го-Сандзё … 1068–1072

71. Сиракава … 1072–1086

72. Хорикава … 1086–1107

73. Тоба … 1107–1123

74. Сутоку … 1123–1141

75. Коноэ … 1141–1155

76. Го-Сиракава … 1155–1158

77. Нидзё … 1158–1165

78. Рокудзё … 1165–1168

79. Такакура … 1168–1180

80. Антоку … 1180–1183

81. Го-Тоба … 1183–1198

82. Цутимикадо … 1198–1210

83. Дзюнтоку … 1210–1221

84. Тюке … 1221

85. Го-Хорикава … 1221–1232

86. Сидзё … 1232–1242

87. Го-Сага … 1242–1246

88. Гофукакуса … 1246–1259

89. Камэяма … 1259–1274

90. Го-Уда … 1274–1287

91. Фусими … 1288–1298

92. Го-Фусими … 1298–1301

93. Го-Нидзё … 1301–1308

94. Ханадзоно … 1308–1318

95. Го-Дайго … 1318–1339

Когои (в официальный список не включен) … 1332–1337

Коме («северный двор», и официальный список не включен) … 1338–1348

Суко («северный двор», в официальный список не включен) … 1349–1352

Го-Коган («северный двор», в официальный список не включен) … 1352–1368

96. Го-Мураками («южный двор») … 1339–1368

Го-Эи-ю («северный двор», в официальный список не включен) … 1372–1384

97. Тёкэй («южный двор») … 1368–1383

98. Го-Камэяма («южный двор») … 1373–1392

99. Го-Комацу («северный двор» — 1384–1392) … 1392–1412

100. Сёко … 1412–1428

101. Го-Ханадзоно … 1429–1464

102. Го-Цутимикадо … 1465-1500

103. Гокасивабара … 1500–1526

104. Го-Нара … 1526–1557

105. Огимати … 1557–1586

106. Го-Ёдзэй … 1586–1611

107. Гомидзуноо … 1611–1629

108. Императрица Мэйсё … 1630–1643

109. Го-Коме … 1643–1654

110. Госай … 1656–1663

111. Рэйгэн … 1663–1687

112. Хигасияма … 1687–1709

113. Накамикало … 1710–1735

114. Сакурамати … 1735–1747

115. Момодзоно … 1747–1762

116. Го-Сакурамати … 1763–1770

117. Го-Момодзоно … 1771–1779

118. Кокаку … 1780–1817

119. Нинко … 1817–1846

120. Комэй … 1847–1866

121. Муцухито (девиз правления Мэйдзи) … 1866–1912

122. Ёсихито (девиз правления Тайсё) … 1912–1926

123. Хирохито (девиз правления Сева) … 1926–1989

124. Акихито (девиз правления Хэйсэй) … С 1989 г. (коронован в 1990 г.) 

Поскольку японские императоры, согласно религиозным представлениям, происходят от богов, уместно следующую главу богам и посвятить. Точнее — становлению синтоизма, официальной религии Японии. А заодно — легендарной истории создания японской нации.

Глава 3. Век богов

…У него вышла какая-то драка с другими божествами (боги вообще — вздорный народ!)

Макс Фрай, «Гнезда Химер»

Пожалуй, можно начать с удивительного факта — главные священные книги синтоизма, «Кодзики» («Записи о древних делах») и «Нихонги» («Японские хроники»), — это летописные своды. Пожалуй, отдаленным аналогом можно посчитать часть книг Ветхого Завета. Но в случае с Японией религия так тесно сплетена с историей, что порой очень сложно отделить одно от другого.

Поэтому стоило бы говорить о легендарном периоде Японии о веке богов. В любом случае, мифы и легенды каким-то образом отражают действительность. Тем они нам и ценны (хотя и не только, они могут быть интересны и сами по себе).

Ну, а раз японские летописи начинаются непосредственно от сотворения мира, нам остается только следовать за ними.

Миф о сотворении мира

Само название религии «синто» (к которому прибавлен не очень убедительный суффикс -изм) состоит из двух иероглифов: «син» и «то». «Син» — это божество (таково китайское прочтение, есть и японское — «ками»). «То» — путь. Так что дословно «синто» — это «Путь богов».

Но в самом начале никаких богов не было. Повсюду царил мировой хаос; все, что составляло мир, пребывало в полном смешении. Согласно «Нихонги», вселенная была яйцом, не имевшим четких границ, но уже содержавшим зародыши будущего мира. Затем Небо отделилось от Земли (опять же, без сторонней помощи). Так и появилась Такамагахара — Равнина Высокого Неба. В «Кодзики» говорится, что именно в тот момент и возникли божества. Их было трое: Амэноминакануси (Владыка центра Неба) и два связующих божества — Такамимусуби и Камимусуби.

Все трое сплетали будущий мир из различных элементов (но не создавали нечто из ничего велением своей воли).

«Нихонги» говорит несколько иначе: первым появился из хаоса Кунитокотати — бог Вечного Установления Земли. Затем (и в этом обе книги повторяют друг друга) появилось еще несколько божеств, пока что не имевших ни формы, ни пола.

Вслед за ними возникли уже имеющие пол божества — братья и сестры. Так были разделены мужское и женское начала. Эти боги связаны с явлениями природы. Таких пар братьев и сестер оказалось восемь.

Последней парой стали Идзанами и Идзанаги — и боги, и, одновременно, первые люди. По указания старших богов они, стоя на Небесном Мосту, окунули копье в океан, размешивая его. Когда копье вынули, капли с его острия стали островом Онногоро, Срединным Столпом Земли. Именно там Идзанами и Идзанаги заключили брак, от их союза появились и Японские острова, и божества, обитавшие на них. Когда же Идзанами умерла, муж ее, впав в безумие, отсек голову своему сыну богу Огня. Из крови его появились новые божества.

После смерти Идзанами удалилась в Ёминокуни — Страну Мрака, мертвых. Идзанаги хотел отправиться за ней, но ему пришлось вернуться: Страна Мрака оказалась еще и страной скверны, а сама Идзанами выглядела, как разложившийся труп. Так она сделалась богиней смерти.

Идзанами послала за беглецом пятнадцать сотен воинов, но тот сумел оторваться от погони, а затем закрыл ход из Страны Мрака в Страну Света, передвинув скалу. Бог решил, что будет ежедневно строить по полторы тысячи хижин для рожениц, дабы жизнь восторжествовала над смертью.

Безутешный муж продолжал творить младшие божества уже сам.

Как мы видим, японские божества далеко не бессмертны. Но смерть роднит их и с другими языческими богами, например, со скандинавскими. Впрочем, и не только это. Боги синто ведут себя, как люди — им знакомы гнев, страх, боль потери. Между людьми и божествами-ками не установлено четкой границы.

Но вот чего точно нет в Японии, так это мрачного пророчества о последней битве и гибели богов. Роковых перемен не ожидается, однако битвы богов все же случались…

Итак, Идзанаги продолжал творить божества. По версии «Кодзики», из его левого глаза появилась богиня солнца Аматэрасу, из правого — бог луны Цукиёми, а из носа — бог ветра и бурь Сусаноо.

О них-то и пойдет дальше речь. Но если в самом начале это был космологический миф об основании мира, то теперь — о его дальнейшем устроении и развитии.

Как поссорились брат с сестрой и что из этого вышло

Отец отдал во власть своей дочери Аматэрасу Такамагахару, а Сусаноо получил Равнину Моря Унабара. (Между прочим, лунное божество Цукиёми не принимает участия в дальнейших событиях). Борьба брата и сестры началась вскорости после этого.

Сусаноо хотел навестить мать в Стране Мрака, но путь предстоял неблизкий, и он решил попрощаться с сестрой, отправившись в ее владения. Неясно, что именно насторожило богиню солнца, но визит брата пришелся ей очень не по душе — настолько, что бога бури следовало встретить в полном боевом облачении. Это Аматэрасу и проделала. Сусаноо, не ожидавший, видимо, такого родственного приема, уверял сестру в своих добрых намерениях и, наконец, решил устроить нечто вроде соревнования по рождению божеств. Победитель и окажется прав.

Аматэрасу согласилась. Она произвела на свет трех девочек из меча Сусаноо, а он — пять мальчиков из яшмового украшения, принадлежавшего сестре. Произошло это довольно странным способом: Аматэрасу разломала натрое меч, разжевала его и выплюнула — из тумана, вышедшего из ее рта, и образовались богини. Сусаноо разгрыз яшмовые бусины ожерелья, так появились пять юных богов.

Рождение «чистых» богинь из его меча подтвердило чистоту намерений брата.

Но, скорее всего, за время соревнования намерения бога бури поменялись, и его сестра не зря загодя приняла необходимые меры. Во владениях Аматэрасу ее брат стремился принести владычице максимальный вред: засыпал канавы для орошения, повторно засеял поле, разрушал ограды, осквернил дворец Аматэрасу, бросив в то место, где она ткала, шкуру только что ободранной лошади. Наконец, Сусаноо обидел помощниц сестры. Одна из девушек даже умерла, испугавшись живодерства, сотворенного богом бури и ветра.

Все, что содеял Сусаноо, считалось тяжкими преступлениями. И чаша терпения Аматэрасу переполнилась. Но она не пошла войной на брата. Оскорбленная богиня удалилась в небесный грот, а Такамагахара погрузилась во мрак. А вот это подействовало и на всех остальных божеств, а не только на отличавшегося скверным характером бога бури.

Боги собрались на совет, не зная, как можно выманить Аматэрасу из ее грота. Но жить без солнца и дальше оказалось негоже.

Пришлось им применить уловки и ухищрения. Вначале боги разыскали петуха, крик которого предвещает рассвет, и заставили петь у входа в грот. Затем на дерево перед фотом повесили подношения — ожерелье из яшмы, драгоценное зеркало и белые одежды. После этого боги стали звать затворницу, но ничего не помогало.

По просьбе остальных богиня Амэ-но-Удзумэ начала исполнять танец на перевернутом чане, звучавшем, как боевой гонг. Когда же танец стал бешеным и не вполне приличным (Амэно-Удзумэ сбросила свои одежды), боги громко рассмеялись.

И тут женское любопытство подвело Аматэрасу — она выглянула из грота посмотреть, что случилось и над чем смеются ее сородичи… и увидела в зеркале себя. Тут-то оскорбленная богиня и покинула грот, а божества быстро протянули веревку, которая помешала ей спрятаться снова.

Так в мир вновь пришло солнце.

Вероятно, миф отражает солнечные затмения, но, возможно, что он относится к чему-то куда более древнему, даже к памяти о ледниковом периоде…

А что виновник происшествия? Вот ему-то после этого пришлось плохо. Сусаноо был изгнан с Такамагахары. А до этого ему пришлось принести подношение остальным божествам в виде тысячи обедов и вырвать себе ногти в знак раскаяния.

Правда, боевой пыл бога бури не иссяк и после этой мучительной операции. Но наказание, видимо, пошло на пользу. Сусаноо спустился на землю в стране Идзумо — на западе Хонсю. Там он встретил старца Асинадзути, его жену Тэнадзути и их дочь Кусинаду. Люди плакали и жаловались на несчастья, и Сусаноо спросил, в чем дело. Оказалось, что в стране Идзумо восемь лет назад завелся восьмиглавый и восьмихвостый змей Ямато-но-Ороти, питавшийся юными девушками. Все дочери стариков уже погибли, осталась последняя, до которой чудовище вот-вот доберется.

Сусаноо решил помочь в беде, правда, поставил условие — Кусинада станет его женой. Он попросил наполнить рисовой водкой сакэ восемь бочонков и поставить из на восьми возвышенностях. Чудовищу не было чуждо пьянство, и подношение оно приняло благосклонно. Дракон просунул в бочки свои головы — и выпил все до дна. Когда захмелевший Ямато-но-Ороти заснул, настал час Сусаноо. Дракон, похищавший девушек, был разрублен на куски, а из хвоста бог бури достал великий Меч, Секущий Травы (Кусанаги-но-Цуруги).

Меч он отправил своей сестре Аматэрасу, видимо, желая окончательно загладить прискорбные поступки. А потом женился на спасенной девушке, поселившись с ней во дворце. И свой род ведут от них множество земных божеств.

От этого брака родился и Окунинуси — будущий повелитель страны Идзумо. Но для того, чтобы получить власть, ему пришлось преодолеть много трудностей.

Окунинуси — герой следующего мифологического цикла. На сей раз ему приходится бороться со своими старшими братьями. Он добрался даже до Страны Мрака, куда все же отправился сто отец, где повстречал дочь Сусаноо. А тот (вспомнив, видимо, про спой непростой характер) сперва устроил Окунинуси множество испытаний, притом — в своем духе. Например, поджег траву на иоле, где сын должен был искать выпущенную стрелу. Но Окунинуси оказался готовым к такому, сумел усыпить бдительность Сусаноо и похитить его дочь. Только после этого бог бури посоветовал сыну обратить оружие против братьев. Что тот и сделал. И победил, после чего принялся за обустройство страны Идзумо…

Окунинуси правил страной, пока богиня Аматэрасу (его тетка) не решила, что в Срединной Стране Тростниковых Зарослей (а вот это — уже точно Япония) надо установить правление небесных богов. Такамагахара (Небо) должна управлять землей. Бог Такэмикадзути — посланец солнечной богини — очень долго уговаривал правителя Идзумо добровольно уступить власть. В конце концов, богиня солнца и ее посланник все же добились своего. Окунинуси удалился во дворец Кидзуки, где и пребывал постоянно, сделавшись вместе с Сусаноо главным божеством Идзумо. А на землю сошел внук Аматэрасу Ниниги и пять божеств «ицу-но-томо-но-о» — старейшин своих родов. А это может означать, что на землю пришла целая армия.

Так страна Идзумо была покорена — без войны, при помощи дипломатического соглашения (сложно сказать, полюбовного или не очень). Тэнсон — «потомки Неба» стали править, а идзумо подчинились и слились с ними. Ниниги ступил на пик Такатихо на острове Кюсю, а знаки власти были вручены ему богиней солнца. Это три драгоценности — меч (тот самый, Секущий Травы), зеркало Ята-но-Кагами и яшмовые подвески Ясакани-но-Магатама. Зеркало символизирует истину, меч мудрость, а яшма — милосердие. По другой версии, яшма — символ верности подданных, меч обозначает могущество, а зеркало указывает на божественность. Все эти качества соединяются в личности правителя.

А вот эти три драгоценности — вещь, так или иначе, вполне историческая. И по сен день это священные регалии японских императоров, символ их власти.

Интересно, что миф очень мало напоминает легенды патриархального общества. Одно из главных действующих лиц солнечная богиня. Она-то и стала родоначальницей императорской семьи. Но и это еще не все. Среди помощников Ниниги — то ли две, то ли даже три женщины. Они могли быть старейшинами родов, и никто против этого не возражал.

Но вот именно благодаря новому правителю Идзумо жизнь человеческая оказалась не слишком долгой (а могло, оказывается, быть и по-другому). А дело было так.

Бог Оямацуми послал Нинигп двух дочерей. Младшую звали Сакуя-химэ («дева цветов»), старшую — Иванга-химэ («деваскала»). Сестры не походили друг на друга: младшая была красавицей, а старшая — мягко говоря, не очень… Но, предложив выбор, Оямацуми поклялся: если Ннннги возьмет в жены «деву-скалу», его потомки будут жить вечно, а если «деву цветов» — то и жизнь их окажется скоротечной, подобно жизни цветка.

Среди детей Ниниги было два принца — Ходэри и Хоори. Ходэри — обладатель «морского счастья», удачливый рыбак, а Хоори получил «горное счастье», он был хорошим охотником. Однажды Хоори предложил поменяться «счастьем», позаимствовав у брата рыболовный крючок. Но ничего хорошего у него не вышло, да и крючок он потерял.

Ходэри опрометчиво потребовал, чтобы брат вернул крючок, и Хори пришлой отправиться в Морское царство. Там он встретил дочь морского правителя Тоётомэ-хнмэ, женился на ней, вернул потерянный рыболовный крючок, а сверх того получил в подарок от морского царя амулеты прилива и отлива. Вотсих помощью охотник и подчинил себе брата-рыбака.

Потомком Ниниги стал и Дзимму-тэнно, первый император Японии (хотя Дзимму — это посмертное имя «Небесный Воин», и при жизни звался он, согласно легенде, Камэ-Ямато-Иварэ-Бико-но-Сумэра-микото).

«Идем на Восток»: правление Дзимму-тэнно

С предания о Дзимму начинается следующий раздел летописей «Кодзики». Кстати, первый император тоже почитается как божество.

Заметим, что Ниниги — еще не император, страна Ямато ему еще не принадлежит, ее еще будет необходимо завоевать.

Тогда-то и началось продвижение союза племен под руководством вождя на восток, в области Центральной Японии.

Основание Японского государства официальная история страны относит к 660 г. до н.э. (иными словами, это событие должно было случиться еще в период Дзёмон). Но, вероятно, речь все же идет о намного более близких событиях. Восточный поход мог произойти в III или даже IV вв. нашей эры.

Поход был предпринят именно с завоевательными целями. «На Востоке есть прекрасная земля. Со всех четырех сторон ее окружают зеленые горы. Думается мне, — рек Дзимму, — что надобно распространить в той земле великие деяния государей, чтобы Поднебесная полнилась [мудрой добродетелью]… Не отправиться ли нам туда и не основать ли там столицу?..» — так рек.

Такие размышления, высказанные сыновьям, и подвигли будущего императора на дальнейшие свершения. В «Кодзики» не раз говорится об этом. «С какого места можно покорить себе весь свет?» — обращается Дзимму к своему брату Ицусэ, после чего добавляет: «Я пойду на Восток».

Итак, пока в Риме держалась власть кесарей, но пограничные варвары уже внимательно присматривались к империи, еще одна империя начала только-только зарождаться. И племя тэнсон с не меньшим интересом поглядывает на весь архипелаг, который пока что ему не подконтролен.

Появление в Ямато нового сильного племени привело к столкновению с людьми, населявшими Идзумо. Но столкновение, видимо, не всегда были военными, в результате образовался крупный племенной союз. Область Ямато была заселена племенами, родственными идзумо (впрочем, возможно, и не только ими), так что и они, и переселенцы стали основой нового народа.

Об этом говорят и хроники. Местными племенами управляли старейшины, носившие названия «тобэ», «такэру», «хафури». Наиболее могущественным из них оказался Нагасунэ-Бико, старейшина местности Томи. Кстати, представляет он племя цутигумо, так что в Ямато, вероятно, жили не только близкие пришельцам народы.

И все же полностью мирным предприятие Дзимму не стало. Поход растянулся на семь лет. Пришельцы столкнулись с сильным сопротивлением старейшин местных племен, а главным среди них оказался Нагасунэ-Бико.

В 667 г. Дзимму отправился в поход па Восток. Он с сыновьями, которые стали воеводами, прибыл к проливу Паясупито. Человек из племени рыбаков-ама стал проводником для войска.

Далее двинулись они в путь и прибыли в Уса, в Тукуси (остров Кюсю). Одна из правительниц местности, Усату-Пимэ, стала женой Ама-но Танэко-но-микото — сына Дзимму. Был устроен пир в честь пришедших.

Затем правитель со своим флотом достиг пролива Вока-но-Минато в стране Тукуси, а далее — страны Аги. Там он остановился во дворце Э-но-Мия.

Дальнейший путь Дзимму лежал в страну Киби, где он построил дворец Такасима-но-Мия. Три года он оставался в той стране, занимаясь военной подготовкой. Хроники говорят, что он снаряжал корабли, готовил оружие и провизию для продолжения похода.

И вновь начался морской поход на местность, населенную цутигумо. Государево войско не без проблем добралось но морю до страны Канути. Оттуда, уже в пешем порядке Дзимму и его воины направились в Татута, но дорога оказалась настолько крутой и обрывистой, что пройти но ней было невозможно. Поэтому пришлось отыскивать менее сложный путь во внутреннюю часть страны.

Вот там-то и случилось первое столкновение с воинами Нагасунэ-Бико, который устроил засаду на склоне гор. Стрела попала в руку сыну вождя Итусэ-но-микото (вскорости тот умер). Войскам государя пришлось отступать и на какое-то время покинуть Ямато.

Сын Дзимму Инапи-но-микото, когда корабли государя попали в шторм, взял меч, вошел в море и стал богом Сапимотино-ками. В море вошел и Мнкэ-Ирино-но-микото, только тогда оно успокоилось.

После смерти Микэ-Ирино-но-микото и Инапи-но-микото во главе войска вместе с Дзимму встал еще один его сын — Тагиси-Мими-но-микото. Они достигли залива Арасака-но-Ту в Кумано, где убили стража бухты Ниснки-но-Тобэ.

Государь призвал управителей области Уда: Э-Укаси и Ото-Укасп. Ото-Укаси прибыл и выразил свое почтение, а вот его брат Э-Укаси не явился, замыслив недоброе. Так оно и оказалось: Э-Укаси устроил еще одну засаду. Он соорудил временный дворец, а в нем — ловушку, после чего пригласил Дзимму па пир. Но брат его Ото-Укаси вовремя предупредил государя. Э-Укаси погиб в собственной ловушке.

Далее Дзимму встретил племя кунису, которое добровольно приняло его власть. После этого произошло еще одно столкновение, почти полностью повторяющее предыдущее. На сей раз противником стал Э-Сики, а его брат Ото-Сики признал государя. «Неразумный и упрямый» управитель области Сики погиб.

Наконец, дело дошло и до старого противника — Нагасунэ-Бико. Билось государево войско с врагом, но никак не могло его одолеть. Но тут вмешались божественные силы. Небо заволокло тучами, на землю выпал град, а потом произошло чудесное знамение — прилетел удивительный золотой воздушный змей. Воины Нагасунэ-Бико истолковали это, как знак их поражения, и не смогли дальше сражаться. Нагасунэ-Бико погиб, а местность была покорена.

Насчет воздушного змея есть и разночтения в преданиях. Чаще упоминается золотой сокол — вестник богов. Противник был ослеплен его сиянием… и проиграл. В 1890 г. император Мэйдзи утвердил устав известного военного ордена Золотого Сокола — в память о победах Дзимму. Хотя па первый взгляд он выглядит похожим на европейские, в нем все соответствует японской традиции: Сокол, скрещенные самурайские щиты и катаны, и сама зелено-белая лента. (Это у нас такие цвета соответствуют миру, в Японии их считали символом меча Кусанаги-но-Цуруги).

Между прочим, главный противник государя обладал божественным предметом, дающим право на власть. Такой же имелся и у Дзимму. Это опять-таки магическое оружие — стрела Амано-Папая, дар богов.

Были и другие вмешательства богов в поход. Например, Аматэрасу послала огромного ворона, чтобы тот служил проводником войску Дзимму в горах.

Случались во время похода и веши, не вполне «джентльменские». Например, и самому Дзимму не были чужды хитрость (если не сказать — вероломство) и действия из засады. Устроив пир и пригласив на него якобы замиренных врагов, государь приказан своим воинам смешаться с пирующими воинами неприятеля, а когда те достаточно захмелели, то их быстро и навсегда «умиротворили»…

Это довольно красочное описание для жестоких набегов и покорения территорий, народ которых далеко не всегда желает такой участи. Если мы возьмем мировые религии, то, пожалуй, подобные походы характерны для завоевания народом Израилевым земли обетованной в ветхозаветные времена Иисуса Навина. Вероятно, такова общая черта, характерная для формирования союзов племен.

Заметим один настораживающий факт: гибель сыновей Дзимму. Могло ли это быть связанным с человеческими жертвоприношениями, характерными для некоторых языческих культов? Вполне возможно, но если оно и так, то этот обычай все же был достаточно быстро искоренен.

Полностью классического отношения завоевателен к побежденным у японцев не было. Восточный поход более напоминает размолвку родственников, которые, конечно, готовы мстить друг другу, но при этом все же осознают, что друг другу чужды не полностью. К примеру, бог Нигихаяби (то есть, вероятно, один из вождей тэнсон) взял в жены сестру Нагасунэ-Бико. Да и сам Дзимму, согласно «Кодзикн», после восшествия не престол взял новую супругу, принадлежавшую к роду Окунинуси, от которого пошли правители Идзумо.

Но все же часть побежденных родов (вероятно, наиболее неприязненно относившихся к пришельцам) сделали данниками: в хрониках сказано о появлении «куни-но-мияцуко», подчиненных правителям Ямато местных вождях.

Закрепление тэнсон в Ямато и есть (согласно хроникам) точка исторического отсчета для японского народа. Во всяком случае, день восшествия Дзимму-тэнно на трон в 660 г. до н.э., вычисленный позже, стал днем праздника Кигэнсэцу, установленного в 1872 г. Дата 11 февраля считается сейчас Днем основания государства.

Впрочем, так было далеко не всегда. В милитаристской Японии уже в XX веке праздник служил для пропаганды «божественного предназначения» страны и народа, для оправдания агрессии в Юго-восточной Азии и на Тихом океане. Кончилось тем, что американская оккупационная администрация празднование запретила. И лишь с 1966 г. День основания был восстановлен — но уже с новым, вполне мирным содержанием.

Император благодаря своему божественному происхождению состоит в родстве со всем народом, это не просто правитель, а глава семьи-нации. И любой из сегунов — лишь представитель правителя.

Конечно, в XX веке, после поражения во Второй Мировой, императору пришлось заявить о том, что признание его божественной сущности не важно для его преданности и любви к своему народу. Но идея священной власти не исчезла окончательно и до сих пор.

Дзимму-тэнно умер в возрасте 127 лет на 76-м году своего правления. Весьма солидный возраст, особенно — по тем временам. Но стоит ли этому особенно поражаться? Не забудем шел век богов, и вся история похода, с одной стороны, вполне реалистична (засады, путь по горным дорогам и бурному морю), а с другой, она переполнена следами божественного вмешательства в борьбу племен. Да и жил Дзимму все же гораздо меньше иных библейских патриархов.

660 год до н.э., упомянутый в хрониках — год важного поворота (пусть даже все события свершились на самом деле уже в нашу эру). С началом правления Дзимму-тэнно в Ямато «век богов» сменился правлением земных императоров.

Глава 4. Синтоизм — не только мифология 

Землянин рассуждает: «В этой картине цвета как такового нет. Наука может доказать, что цвет — это всего-навсего определенное расположение частиц вещества, особым образом отражающих свет. Следовательно, цвет не является действительной принадлежностью предметов, которые попали в поле моего зрения». Марсианин, как более умный, сказал бы так: «Это чудесная картина. Она создана рукой и мозгом вдохновенного человека. Ее идея и краски даны жизнью. Отличная вещь».

Р. Брэдбери, «Марсианские хроники»

Пока что мы говорили только о мифах религии синто. Но, если это религия, значит, должны быть и обряды, и храмы, и определенный моральный кодекс для верующих, и особая философия.

Все это в синтоизме есть. И если мифы и легенды порою кажутся нам довольно мрачными и подчас жестокими, то нужно рассказать и о светлой стороне религии, у которой сейчас не менее 100 миллионов сторонников. Это, конечно, не слишком много, если сравнивать со всеми христианскими конфессиями, вместе взятыми, или же с числом мусульман. Но все же цифра впечатляет. Тем более что синтоизм никогда не был (а мы увидим, что и не мог быть) мировой религией. Да и всяческие расколы для него совсем не свойственны.

Любование цветущей сакурой и горой Фудзи — дело вполне благочестивое

Когда мы видим поединок сумоистов, полуобнаженных гигантов, которые должны вытолкнуть друг друга из круга, то можем предположить, что это всего лишь национальный вид спорта (правда, несколько странный на взгляд европейца — но ведь кому-то могут показаться не менее странными соревнования боксеров или штангистов).

Конечно, в какой-то мере сумо — это спорт. Но не совсем. Гораздо больше место занимают там ритуалы. И эти обряды вполне синтоистские.

Сумоисты должны бросить горсть соли, чтобы очистить арену (у нас рассыпанная соль обозначает нечто совсем иное). Они балансируют на арене, попирая силы зла. А сам рефери одет как синтоистский жрец, и он должен происходить из семьи потомственных арбитров. Так что зрители сумо присутствуют при определенном, проверенном веками ритуале.

Икебана — искусство сложения букета цветов, столь популярное в России — тоже может истолковываться, как синтоистский ритуал. Обязательные три цветка создают три различных плоскости, это символы земли, человека и неба. Правда, на икебану мог сильно повлиять и буддизм. Но о буддистской традиции Японии мы поговорим немного позднее (хотя и без этой религии (или все же философии) представить Японию просто невозможно).

Вся жизнь японца пронизана синтоистскими верованиями и ритуалами (даже в том случае, если он не отдает в том отчет, даже если это вполне современный человек с европейским образованием).

Синто — это особый взгляд на мир, на природу, человеческие отношения. Эта система основана на пяти важнейших идеях. 

Идея первая. Самозразвитие.

Мир появился сам по себе, а не по чьей-то высшей воле. Просто так оно сложилось. А боги родились в мире уже потом.

С этой точки зрения синто почти не противоречит атеистическим взглядам. Например, принятая современной физикой гипотеза Большого взрыва, из которого возникла Вселенная, может быть вполне понята и принята синтоистами.

А раз мир развивается сам по себе, то он хорош и совершенен просто оттого, что он есть. А сила, которая управляет миром, регулирует его — прежде всего, он сам.

Поэтому для японца может прозвучать странно и удивительно вопрос: «Верите ли вы в Бога?» 

Идея вторая. Сила жизни.

Еще более непонятными могут показаться для японцев такие понятия, как «непорочное зачатие» или комплекс моральной вины из-за секса. Еще бы — первыми секс освоили боги, а не люди. А раз так, то нет ничего более естественного. То, что естественно — не просто не безобразно, но достойно всяческого уважения.

Не уважается лишь «нечистое», но и это нечистое можно очистить. Вот для этого и необходим ритуал.

Религия синто веками вырабатывала у верующих гибкость, способность адаптироваться самим и приспосабливать мир для себя. И вот один из результатов: теперь японцы могут спокойно принять любое новшество. (Конечно, если это новшество «очистить», сделать подходящим и согласованным с японской традицией. А если этого нельзя полностью достигнуть, всегда можно убедить самих себя).

Отсюда — и врожденное чувство красоты, художественный вкус, присущий японцам. Иначе и быть не может, ведь божественное начало существует в самой природе. За многие века религия синто воспитала в людях высокий художественный вкус. Иными словами, любование горой Фудзи угодно богам.

Правда, нужно отметить: два из самых малоприятных явлений природы, тайфун и цунами, названы японские словами. Добавим к этому и частые землетрясения, и известную бедность природных ресурсов. Так что, возможно, на архипелаге людям ничего и не оставалось, кроме как вписаться в окружающую природу, какова бы она ни была — или перестать жить. 

Идея третья. Единство природы и истории.

Для синтоистов нет разделения на живое и неживое. Вообщето, живое все: и сам мир, и животные, и растения, и все вещи в природе, и даже в человеке живет божественная сущность ками.

Иногда считается, что люди — это и есть ками, точнее, ками располагается в человеке. Порой говорится, что человек может в итоге сделаться ками самостоятельно.

Иными словами, ками — это нечто вроде искры божьей, творческое начало внутри людей. А мир ками — это не некая потусторонняя обитель. Они остаются в мире, рядом с нами. Поэтому не надо искать какой-то особый путь посмертного спасения где-то еще. Слияние с ками в обычной жизни — вот путь к спасению.

Каких-то четко очерченных различий между людьми и ками нет. Люди (японцы) произошли непосредственно от богов, живут рядом с ними. Поэтому идеал жизни — гармония с окружающим миром и духовное единство с ним.

Любопытно и то, что в мифах и преданиях не идет речи о покорении сил природы (и это — в Японии, которая часто страдает от землетрясений, цунами и тайфунов). Скорее, речь может идти об умиротворении (так и получилось с сыновьями Дзимму). Ксеркса, приказавшего выпороть море, японское сознание вряд ли могло себе вообразить. 

Идея четвертая. Богов-ками — великое множество.

Согласно синтоистским верованиям, это и в самом деле так. Кроме названия «Страна Восходящего Солнца» (оно происходит от «Нихон» — два иероглифа, составляющих это слово, так и читаются — «солнце» и «восходить»), есть и другое поэтическое название Японии — «страна богов» («Синкоку»). Сколько именно богов имеется? Есть у первобытных народов такое всеобщее числительное — «много». Так вот, их и в самом деле много. Говорят о восьми миллионах божеств, но, возможно, их еще больше. А уж если учесть, что ками есть в каждом (по крайней мере, в каждом из японцев), ответ окажется просто астрономическим числом.

Религия синто возникла из местных культов, притом люди поклонялись и силам природы, и местным, родовым, племенным богам. К числу божеств-ками относятся духи гор, рек, камней, деревьев, огня, ветра, покровители ремесел; боги, символизирующие добродетели, духи предков. Ками пронизывают весь мир японцев.

В древности исповедание культа было поклонением божеству определенного храма. Оно практически не имело отношения к остальным.

Первобытные шаманские и магические обряды стали более или менее едиными только после завершения периода Яёй примерно в V–VI вв. Тогда правящая династия взяла под контроль синтоистские храмы. И лишь в начале VIII века при императоре возникло специальное управление по делам синто, нечто вроде синтоистского священного синода. 

Идея пятая. Синто — исключительно японская религия.

Вот это и объясняет, почему синтоизм не получил широкого распространения в мире (по крайней мере — до сегодняшнего дня). Синто — это национальный культ. Ками, суля по всему, породили не всех людей, а только японцев.

Конечно, такая идея работает, как основа национальной жизни. Японец с самого малого возраста принадлежит синто. Иначе просто и быть не может.

Поэтому японцам представляется несколько странным, если иноземец поклоняется ками и исповедует синто. Прозелитизма (то есть, попыток нести свою веру иным народам) в Японии не существовало никогда. Это более национальная религия, чем даже иудаизм. И уж совсем далека она от христианского представления о том, что нет «ни эллина, ни иудея».

Но синто не мешает японцу принять иную религию — и все же в какой-то мере остаться синтоистом (конечно, если новая религия — не ислам, мусульманин не может сочетать свою веру с чем-то еще).

Если провести перепись населения Японии в соответствии с конфессиями, то получится, что население страны гораздо больше, чем на самом деле. Многие японцы действительно считают себя приверженцами иных вероучений. И это — не говоря о массовом распространении буддизма.

Религия простая, но не примитивная

Япония подбрасывает нам очередную загадку. Вроде бы, многобожие (политеизм) должно быть свойственно примитивным обществам. Вроде бы, сам синтоизм слишком прост, чем-то напоминает племенные культы, которые остались, например, у африканских племен, не воспринявших ни христианство, ни ислам.

Даже в китайских хрониках «Вэйчжн» говорится почти с осуждением о правительнице Химико: «Она занималась колдовством и обманывала народ». Проще говоря, была шаманом, а китайские путешественники, скорее всего, просто не могли заметить ничего духовного в служении правительницы-жрицы.

Вроде бы, подобные культы не должны быть принадлежностью развитых наций. Но мы наблюдаем как раз обратное.

В чем причина такой стойкости?

Можно предположить, что именно в простоте, гармонии и вполне разумном отношении к миру. А еще — в том, что синто, буддизм и конфуцианство, пришедшие из Китая, взаимно дополняли друг друга. Образовался симбиоз религий (хотя не сразу и не без некоторой конкурентной борьбы). Сейчас и с христианами разных конфессий нет никаких особых проблем. Уж если проблемы в виде исключения и возникают — то с некоторыми совершенно особыми ответвлениями буддизма (вспомним не столь давнее дело Сиоко Асахары и его фанатичных последователей).

К тому же, синто — красивая религия без особо усложненной этики. И это тоже дало возможность для выживания. Ну, а среди великого множества ками наверняка найдутся покровители для кого угодно, на любой вкус.

Если в религии синто множество богов и сам императорский род ведет начало от божеств, то с пророками дело обстоит совсем иначе. Их нет вообще. Нет ни реального, ни мифологического основателя религии. Что же до авторов священных книг, то и хронистов нельзя отнести к таковым.

Нет и четко выраженных догм или символа веры. Чтобы исповедовать синтоизм, надо родиться японцем. Вот, собственно, и все.

Мораль у синтоизма, пожалуй, есть. Но она не выходит за рамки простых и разумных представлений. Пожалуй, речь может идти не о понятиях «добра» и «зла», а о «чистом» и «нечистом». Так называемых грех — это совершение чего-либо неподобающего, «нечистого». Заметим, что Сусаноо совершил, в основном, такие поступки, которые ранние земледельцы считали опасными для общества и самой жизни. Затем он прошел очищение — и отправился творить героические деяния. Одно другому не помешало, зато здесь видна готовность отвечать за свои дела. Мы не можем четко сказать, «добрый» это бог — или нет. С языческими божествами иных народов дело обстоит примерно так же: скандинавский Локн, вроде бы «злой», не раз выручал «добрых» богов, а вот за «добрым» Однном закрепились довольно мрачные прозвания.

«Нечистота» смывается ритуалом очищения. Самый большой проступок — это нарушение установленного мирового порядка («цуми»). Вот за такие деяния приходится расплачиваться всерьез, и в посмертии — тоже. Подобный человек отправляется в страну мрака, где ему уготовано очень неприятное существование среди злых духов. Но сложно посчитать это аналогом ада в христианской религии. И уж тем более нет Страшного суда. Смерть — это затухание жизненных сил, которые возродятся вновь. Умершие никак не отделены от нашего мира (лучшего из миров!), а Такамагахару, Страну Мрака и окружающую реальность связывает множество трон. Конечно, надо избегать крупных проступков — лжи, убийства, прелюбодеяния.

Ежедневно молиться, соблюдать посты и часто ходить в храм не требуется. Вполне достаточно того, что верующий соблюдает установленные праздники и важнейшие обряды. Впрочем, посещение синтоистского храма доставляет настоящее эстетическое наслаждение, как паломничество в горы для общения с духами-ками, живущими там, как любование природой. Все это имеет религиозный смысл.

Очень важны в синтоизме и обряды, хотя многие японцы относятся сейчас к ним не как к религиозному действу, а как к части национальной жизни. При этом они даже могут считать себя атеистами (или параллельно посещать иные храмы).

Храмы синто

Как устроен храм синто? Хотя божеств великое множество, а в каждом храме поклоняются конкретному ками, культовые здания строятся единообразно.

Храм («дзингу») начинается с ворот — «тории». Изображения таких арок стали едва ли не одним из символов Японии. (Так Спасская башня издавна стала «визитной карточкой» Москвы, а кораблик на Адмиралтействе знаком не только петербуржцам. Для Японии такие символы — «тории» и гора Фудзи).

«Тории» установлены не только для красоты. Эта некая граница между обыденностью и миром ками. Заметим, что эта граница — не из числа непреодолимых. Первое значение слова «тории» — насест. Возможно, это связано с легендой о богине солнца Аматэрасу и крике петуха.

Иногда таких ворот множество. Вдоль дороги к святилищу устанавливаются и фонари — подношение прихожан.

Любопытно, что по-немецки «ворота» — «Тог». Нет ли здесь некоего общего корня, который связан с глубокой древностью народов Евразии? Конечно, судить о том нелегко, к тому же, всегда возможно совпадение. Но иногда не мешает прислушаться к звучанию слов.

Через ворота путник попадает к самому храму. Основное помещение — это «хондэн» (святилище), где хранится «синтай» (святыня). Обычно это предмет, связанный с ками. Прихожане не входят в святилище, там может находиться жрец-каннуси («хозяин ками»). Его одежда — белое кимоно, белые хакама и черная шапочка.

К святилищу примыкает молельня («хайдэн»). А вот изображений самих богов в храме обычно нет. В некоторых храмах имеются статуи львов (о них у древних и средневековых японцев имелись весьма смутные представления, скорее, это мифологический зверь). Впрочем, встречаются и иные изображения лисы, обезьяны, олени. Эти звери — посланники божеств. Конечно, здесь не обошлось без древних народных верований. Может быть, сказываются тотемные культы (они тоже стали частью синто). Иногда животных считают покровителями и объектами почитания.

В Японии есть не только большие храмы синто. Часто маленькие святилища попадаются в местах, связанных с древними легендами, есть места поклонения и около старых деревьев, где, по поверьям, обитают ками.

Случается, что храм построен в честь многих ками. Так произошло, например, со знаменитым Ясукуни-дзингу — вместилищем душ солдат, погибших в войнах, которые вела Япония.

Странно выглядят утверждения, будто в древнюю эпоху Япония не знала живописи и скульптуры, поэтому, мол, в храмах и нет «идолов». Как ни удивительно, в действительно примитивных первобытных культах такие идолы все же есть. А уж древние предки японцев, прошедшие через Корею или Китай, вполне могли познакомиться с далеко не примитивным искусством. Да и в период Дзёмон скульптура не была чем-то из ряда вон выходящим.

Видимо, все дело в другом — в сознании верующих. Вероятно, ками не всегда должны обладать видимой глазу формой. Истинное и вечное божество для синтоистов — это сам мир и искра божественного во всем. И к чему тогда идолы?!

О ритуалах

Для японцев с древности местный храм, ритуалы и праздники стали частью жизни. Так было заведено, в храме молились деды и прадеды, так нужно поступать и ему. Это — раз и навсегда заведенный порядок.

Нынешние японцы используют ритуалы религии для празднования значительных событий, касается ли это отдельного человека, общины или даже нации. Это праздники мацури, где человек радуется своему бытию, стремиться сделаться лучше и добродетельнее, благодарит божества за все доброе, что с ним случилось и еще случится. В этот момент и души предков спешат на праздник, чтобы принять участие в общем веселье.

Мацури проводятся ежегодно или даже два раза в год. Они связаны либо с созданием храма, либо с событием, которое произошло в этой местности. В больших храмах часть времени отводится на ритуальные танцы «ка-гура». Самый важный момент праздника — вынос «о-микоси», паланкина с уменьшенным изображением святилища. В резной ковчежец «о-микоси» помещается символический предмет, но считается, что во время выноса в него вселяется сам ками. На самом ковчежце помещается изображение птицы-феникс — явное китайское заимствование.

Как правило, сейчас праздники мацури лишены религиозного фанатизма, в них могут принимать участие и иностранные гости. Участники процессии исполняют народные танцы и не только — те, кто принимал участие в подобном действе, были удивлены исполнением столь далеких от Востока мелодий, как негритянский религиозный гимн (спиричуэл) «Когда святые маршируют».

Конечно, из этого и некоторых других обычаев (например, отсутствия идолов) можно сделать вывод о родстве японской религии с самыми древними и архаичными формами иудаизма. Тем более что идея борьбы с многобожниками среди самих израильтян проходит почти через весь Ветхий Завет (а значит, во времена до вавилонского пленения в древнем Израиле таковые были). Но уж слишком экзотична версия о части древних израильтян, прошедших через всю Азию с запада на восток и осевших на далеком архипелаге. Ведь можно при желании найти в японской культуре и элементы, которые «породнят» ее со Скандинавией. Пожалуй, гораздо ближе к истине мысль о том, что похожие вещи происходят в самых разных местах — в силу самой человеческой природы.

Считается, что культ предков занесен позднее из Китая и заимствован у конфуцианцев. Так это или нет, судить сложно, поскольку Китай и в самом деле долго был «законодателем мод» для Японии. Но напомним: культ предков есть и у тех племен, которые не знали о самом существовании Китая, и уж тем более не были знакомы с учением Конфуция. Так что, возможно, он существовал в Японии издавна сам по себе.

Радость и веселье на синтоистских праздниках отлично подходит для свадеб или рождения детей. Но погребальные обряды чаще проводятся по буддийскому образцу, буддизм способен лучше поддержать верующих в момент потери близкого человека.

Будущие супруги в ходе ритуала должны трижды выпить сакэ из одной чаши. (Возлияния «наораи» важны во многих обрядах синто). Но сейчас свадебный банкет стоит недешево, поэтому свадьбы часто справляют за рубежом. Но сейчас в синтоистской церемонии «венчания» может быть важна не только традиционная священная летопись «Кодзики», но и Библия.

Синтоистское «крещение» — первое посещение храма — делает ребенка прихожанином. Оно проводится на тридцать второй день после рождения мальчика (на тридцать третий — для девочек).

Нынешние семьи с удовольствием ходят в храм в воскресенье. Прогулка по храмовым садам для японца — примерно то же самое, что для жителя Петербурга поездка в пригородный дворцовый парк — Павловск или Петергоф. Но в Японии при этом еще и совершается ритуал очищения: прихожане пьют воду из священных фонтанов, пользуясь специальными деревянными стаканчиками.

Храмы продают и божественные предсказания судьбы — микудзи. На длинной полоске бумаги напечатаны советы и предостережения. Покупая предсказание, прихожанин участвует в действе, напоминающем лотерею. Дурные микудзи прикрепляют к решеткам ограды или к ветвям дерева, пытаясь избавиться от судьбы. А хорошие микудзи отыскать не так-то и просто.

«Омамори» (талисманы-обереги) тоже продаются в храмах. Со временем эта традиция приобрела современные черты. Странно видеть иероглифы, означающие «безопасное движение» на таком обереге, который вешают в автомобиле. Военные использовали талисманы из храмов Хатимана, бога войны, моряки — из храмов Суйтэнгу (покровителя морских путешествий).

Теперь любовь синтоистов к природе может принять форму экологического движения, идея развития и обновления мира наверняка сильно повлияла на модернизацию страны, а любовь японцев к красоте уже издавна стала аксиомой и оказала воздействие на целые художественные школы Запада.

А культ богини Аматэрасу, хотя она и считается одной из главных в синтоизме, сейчас сделался личным. Это культ императорской семьи, который связан и с коронацией нового правителя. Верховной жрицей культа по традиции становится одна из дочерей императора. Святилище Аматэрасу в Исэ — первый храм вне дворца императоров, построенный еще в те времена, когда столица переезжала с каждым следующим владыкой. Соответственно, императорский дворец пышностью не отличался. Но он был жилищем живого бога. Жилища других богов-ками тоже достаточно скромны.

Молитва в храме предельно проста. В ящик перед алтарем надо бросить монету, затем несколько раз хлопнуть в ладоши, чтобы обратить на себя внимание ками, и произнести молитву. Ритуальные молитвы («норито») читает жрец.

Очищение («хараи») — это омовение водой рта и рук. Есть обряд массового очищения, с кроплением прихожан соленой водой и посыпанием солью (вспомним сумоистов).

«Синсэн» — подношение храму риса, чистой воды, рисовых колобков («моти») и прочих даров. «Наораи» — совместная трапеза верующих, съедающих часть жертвоприношений. Так они приобщаются к трапезе самих ками.

Народные верования

Пожалуй, эта глава будет неполной, если не сказать несколько слов о народных поверьях (хотя они очень тесно связаны с синтоизмом). В конце концов, из них постепенно и сложился синтоизм. Но на них, как ни странно, большое влияние оказал буддизм. Во всяком случае, демоны-асуры и мё-о — мистические воители, защищающие людей от демонов, — родом из Индии.

Поверье о яма-уба — снежных людях (хотя таковое, как известно, есть в Гималаях) — скорее всего, местное. Эти горные духи крайне неопрятны и обладают скверным характером. Встреча с ними не предвещает путнику ничего хорошего: эти твари любят лакомиться человеческой плотью.

Не слишком ясно, что стало причиной появления такого поверья. Может быть, сказались долгие войны с «варварами» (хотя у последних людоедства, судя по всему, не наблюдалось). Возможно, это свидетельство давнего (и не самого мирного) контакта прибрежных жителей периода Дзёмон с горными племенами. Но легенды о снежных людях встречаются у многих народов Земли, и не стоит списывать все только на одну лишь фантазию.

Еще один вид демонов, бусо, напоминает выходцев из очередного фильма «из жизни зомби». Собственно, это зомби и есть — точнее, просто ожившие мертвецы, лишенные всякого интеллекта, но, увы, не лишенные аппетита. Согласно поверью, бусо может стать человек, умерший от голода.

Опасность встречи с бакэмоно несколько меньше — эти вряд ли сумеют убить путника, зато постараются ого ограбить, и, в худшем случае, сильно покусать. К счастью, они небольшие и слабосильные. К несчастью, нападают стаями. Но, если мы находимся неподалеку от буддийского храма, бояться нам нечего: эти твари сторонятся столь святых мест.

Демоны под названием они — тоже бывшие люди. В этих клыкастых созданий могут превратиться те, кто при жизни не сдерживал свой гнев. Они очень сильны, любят питаться человечиной. Но в некоторых случаях могут и защитить людей. Здесь, пожалуй, уместно сравнение с опасным животным (кстати, отличительный признак они — набедренная повязка из тигровой шкуры).

Сёдзё — классический случай морского дьявола, чей образ был в ходу у самых разных приморских народов. Конечно, английские моряки XX века могли говорить о таких существах с усмешкой, но к шуткам примешивалась явная почтительность: конечно, это — всего лишь поверье, но… Видимо, в Японии отношение к рыжеволосым и зеленокожим сёдзё, обожающим топить рыбацкие суда, примерно схожее.

А вот повелитель морских драконов Риндзин — существо сильное, богатое и вполне «положительное». Он живет в огромном хрустальном дворце на дне океана. Риндзин — он же Уми-но-ками — бог морей и океанов. Если сёдзё не могут долго прожить без воды, то Риндзин часто посещал сушу, и, славный своей любвеобильностью, оставив после себя множество прекрасных зеленоглазых детей. Подрастая, такие дети получают большие способности к магии (которая совершенно не осуждалась в Японии).

Вообще говоря, драконы (рю) — самые могущественные существа в мире, если не считать богов. Они мудры и прекрасны, порой служат и символами богатства. Но они бескрылы, чем и отличаются от европейских собратьев.

Каппа — дух водоемов, как правило, пресных. Он походит на крупную зеленокожую черепаху. Иногда каппа проявляет злой характер, к примеру, может питаться кровью животных и даже людей. Но его можно победить вежливостью. Надо поклониться этому существу, ему, волей-неволей придется кланяться в ответ, и вода, которую оно носит на макушке, выльется. Тогда каппа умрет.

Тэнгу отличаются от сёдзё краснокожестью. Эта разновидность демонов живет в горах. Между прочим, в XIX веке (до эпохи Мэйдзи) на японских гравюрах европейцы и американцы изображались очень похожими на тэнгу. Считается, что это существо вполне может прикинуться монахом-отшельником ямабуси. Между прочим, тэнгу любят повоевать, а заодно — понаблюдать за сражениями (поэтому в современной Японии вряд ли им отыщется место). Впрочем, воины они прекрасные, и есть предание, что первый сёгун Ёритомо Минамото учился боевым искусствам именно у них.

А вот в предании о местных гномах (коробоккуру) явно отразился давний контакт (и конфликт) с одним из народов, населявших острова. Это народ охотников и собирателей, отличающийся небольшим ростом и неприязнью к людям (или же — к тем людям, которые покоряли архипелаг?)

Пожалуй, самые неприятные из мистических созданий — это сикомэ. Собственно, они мало чем отличаются от европейских орков и гоблинов, так что попадать к ним на обед лучше не стоит.

Япония — страна морская, и очень много мистических созданий связано именно с морем. Например, русалки (нингё). Говорят, что они обладают секретом бессмертия. Бывали и случаи, что человек съедал нингё — и сам становился долгожителем. Но кто скажет, чем он отличался в таком случае от того же гоблина?

Еще одно чудо-юдо морское опасно не столько для людей, сколько для китов. Это сятихоко — гибрид иглокожей рыбы с тигром. Кит не должен нарушать закон моря и поедать крупную рыбу, а буде такое случится, его зажалят до смерти сятихоко.

Есть в Японии и вполне мирная «нечистая сила». Это, например, домовые — дзасики-вараси. Никаких неприятностей от таких существ ждать не следует, наоборот, если они покинули дом, то впереди — разруха и запустение. Но вот как они выбирают своих хозяев, остается загадкой. Если дзасики-вараси показываются людям, то в образе детей. С ними и надо общаться как с детьми (то есть, не с криком и хамством, а с добротой и вежливостью, как принято у японцев). Тогда они ответят тем же. Но могут и устроить шалости — что еще больше роднит их с нашими исконными домовыми.

Баку — вполне добрый призрак, к тому же, весьма полезный для тех, кто страдает от ночных кошмаров. Баку ими питается. А сам он похож на тапира.

Тотемные представления никуда не делись. Скажем, ками в виде лисы (кицунэ) может принимать и человеческий облик (вообще, отношение к лисам, как к оборотням, характерно для многих народов Дальнего Востока). Но если у нас лиса стала символом хитрости, то для японцев человек, обладающий «лисьей натурой» — это провидец, он может предсказать будущее.

Енотовидные собаки — тануки — персонажи сказок и детских песенок. Зверь это не самый умный, зато весьма озорной. К тому же, как считается, он может превратиться в кого угодно, стоит тануки лишь поваляться на осенних листьях. Есть и поговорка насчет «делить шкуру неубитого тануки» — вполне схожая с русским аналогом.

Почитали и волка, который с древности считался духом гор. Люди просили волка-оками защитить посевы и самих крестьян от невзгод. Волк «отвечает» и за благоприятный ветер на море.

Ну, и конечно, нельзя забыть о нако — о госпоже Кошке. Ее тоже считают оборотнем. Кошка может стать помощницей героя мифа. Но ее хитрость оказывается порой и опасной для людей — особенно, если она перекидывается в прекрасную девушку.

Говорится, что некий храм был заброшен. Там поселилась кошка и, видимо, договорившись о содействии с местным ками, она стала появляться у дороги неподалеку от храма, садиться на задние лапки и поднимать переднюю. Кошка словно бы хотела пригласить людей зайти в святилище и вновь начать почитать тамошнее божество.

Ками не ошибся в помощнице — люди, видя кошку, замершую, словно статуэтка, и впрямь стали посещать его обитель. А статуэтки кошек с поднятой передней лапкой часто ставятся в храмах или даже в доме — у дверей. Они могут принести удачу.

Обезьяны (сару) — как ни странно, весьма мудрые существа. Перекидываясь, они выглядят, как пожилые люди — очень хорошие советчики, но весьма ворчливые и гневливые. Характером они весьма напоминают Учителя Йодду из «Звездных войн».

Европейцу весьма непривычно узнать о журавлях, крысах или пауках со способностями оборотней. В Японии есть и такие. Журавль (цуру) — прекрасное и миролюбивое существо, в человеческом облике оно стремится помочь людям. Недаром бумажный журавлик считается символом удачи и счастья. С ним связано одно уже вполне современное и очень печальное предание, но о нем будет рассказано в свое время.

Вот крыса-оборотень (нэдзуми) гораздо гаже. И перекинувшись в человека, она все равно напоминает именно крысу — и внешне, и по сути. Из него, при желании, можно сделать неплохого шпиона, но стоит ли связываться?

Паук-оборотень (кумо) не слишком-то похож на обыкновенного паука, но очень больших размеров. По крайней мере, высокий (с человека) рост и красные горящие глаза не заставят вас долго рассуждать, прежде чем вы постараетесь оказаться как можно дальше от него. Но все становится гораздо хуже, когда кумо принимает человеческое обличье. Существо становится прекрасной женщиной (именно прекрасной, ее не назовешь симпатичной или просто хорошенькой)… А вот если юноша влюбится в такую красавицу, с ним будет то же самое, что случилось бы, отлови его кумо в своем паучьем облике: им просто пообедают.

Малоприятна встреча с чудовищем по имени нурикабэ. Впрочем, с ним-то как раз имели дело все — что в России, что в Японии, что в Америке. Просто не все это знают: если человек куда-то спешил, долго шел пешком — и все равно опоздал, считается, что ему помешал нурикабэ. Потому что это — самая настоящая живая стена, загораживающая дорогу. Еще и невидимая вдобавок… Дорогие авторы объяснительных записок об опозданиях на работу, теперь вы получили вечную замечательную уважительную причину.

На побережье люди считали ками моря черепаху. От нее зависела удача в рыбной ловле, поэтому черепах, попавшихся в сети, старались отпускать.

В древности появился культ змей и даже моллюсков. Конечно, сейчас их едят, но далеко не тех, которых считают священными. Речные моллюски под названием таниси способны помочь от глазных болезней, но только тем, кто не питается ими. Иногда таких моллюсков ловили и держали в качестве «заложников», если хотели излечения. Ну, а когда болезнь отступала, таниси выпускали — «согласно условиям договора».

Еще один представитель ками гор — рыбка окодзэ. Но и рыбаки не пренебрегали ею, правда, в своеобразной форме — изготовляли из сушеной окодзэ нечто вроде оберега, который может принести удачу и защитить дом от злых духов. Мнения самой рыбешки при этом, видимо, не спрашивали. Еще у одной рыбы — укэпи — даже императоры просили удачи в походах. Само слово «укэпи» стало названием магического обряда для привораживания удачи.

Стрекоза «тамбо» считалась крайне воинственным насекомым (во всяком случае, это действительно один из самых прожорливых хищников мира). Изображение стрекозы, дарующей храбрость, и сейчас появляется на национальной одежде для мальчиков.

В море водится еще один ками — акула. Как ни странно, бытовало и такое поверье: акула может помочь утопающему и вынести его из пучины (у европейцев это приписывается дельфинам, но никак не свирепым морским хищницам). Считалось, что за акулами следуют косяки рыбы, а встреча с ней предвещает богатый улов.

Японцы почитали и крабов. Амулет из панциря краба защищает от злых духов и болезней. Было поверье и о том, что воины клана Тайра, побежденного кланом Минамото в войне Гэмпэй (об этих событиях речь пойдет в дальнейшем), погрузились в море, превратившись в крабов. Поэтому считалось, что брюшко краба напоминает лицо человека.

Но уважительным отношениям пользовались не только животные. В Японии поклонялись горам, родникам, камням, деревьям. Для крестьянина, охотника или рыболова это естественно, ведь он зависит от природы, это источник самого существования.

Самое известное из деревьев, которые боготворили в Японии — это плакучая ива («янаги»). Для художника, поэта да и для простого японца ива — это символ всего изящного. Но ива могла принести счастье и везение. А ивовые палочки для еды использовались только в праздник Нового года.

Все перечисленные ками и существа — только очень небольшая часть невероятно многообразного японского мира духов и демонов. Так что любителям мистики там есть где развернуться.

Имеются и поверья, вполне сравнимые со знакомыми нам. Например, все то, что связано с зеркалами. Лучше завешивать их на ночь (а отнюдь не на время траура, как у нас), а уж смотреть на них в темноте и вовсе не следует. Да и вообще, ко всему, что может сделать изображение (а значит, «украсть душу»), даже если речь идет о современном фотоаппарате, надо подходить с предельной внимательностью. Это, конечно, не означает, что японцы не любят фотографироваться, просто есть некие всем известные правила, которые лучше соблюдать.

Поверья, связанные с числами, есть и у большинства народов Запада. Но, как правило, они касаются таких чисел, как «7», «9», либо наоборот — «13» и (не к ночи будь помянуто) «666».

В Японии несчастливым стало число «4» (его произношение созвучно со словом смерть). Поэтому даже в самой современной больнице, забитой до отказа электронным оборудованием, 4-го отделения может и не оказаться. Между прочим, существующее в России твердое поверье в то, что не должно быть четного количества цветов в букете, идет именно отсюда. Традиция, кажущаяся извечной, на самом деле заимствована недавно, в 1960–70-е годы, во времена повального увлечения икебаной. А до этого ее просто не было, на открытках к ноябрьским праздникам преспокойно изображали две или четыре гвоздики, и никто бы не посчитал это тайным антисоветским призывом. Но вдруг выяснилось, что четверка — число «дурное», а потом японское поверье расширили на все четные числа.

К вопросам религии нам придется обращаться еще не раз по ходу всей книги. Но пока нужно идти дальше — из глубин древности в то время, которое на Западе получило название Темных веков. А для Японии наступала новая историческая эпоха, которая, для разнообразия, названа уже не по находкам керамики.

Часть II. От легендарных времен — к централизованному государству (приблизительно 300–592 г.) 

Глава 5. Начало периода курганов

Лишь древние преданья сохранили

И пронесли сквозь лабиринт веков

Напоминанье, кем мы раньше были,

Во времена героев и богов…

М. Астахова

Датировки становятся точнее при приближении к нынешним временам. Это относится не только к Японии, но и к любой другой стране. Не надо забывать, что «исторические времена» — это лишь очень небольшой период в жизни человечества. Датировка предыдущих эпох — лишь приблизительная.

Но для Японии и здесь есть некоторое своеобразие. У нас имеются две шкалы времени. Одна основана на археологических находках и упоминаниях о Японии в летописях других стран. Вторая (легендарная) связана с японскими летописями. Но они составлены намного позднее, а упомянутые там события отнесены к глубокой древности. Обе шкалы примерно совпадут только в середине I тысячелетия пашей эры.

Поэтому верхняя граница курганного периода (периода Кофун, другое его название — период Ямато) определена не вполне точно. Он начался около 300 года н.э. Зато нижняя граница (592 г.) вполне четкая.

«Полуисторический период», названный так российским автором Ю.Л. Говоровым, на этом завершился.

На самом деле, и верхняя граница достаточно ясна. И связана она с очень важным для Японии преданием. Но не будем торопить события.

Япония при императоре Судзине

Мрачноватые времена демографического кризиса (если не сказать — вымирания), случившегося в конце периода Дзёмон, остались далеко в прошлой эпохе. Уже к I в. н.э. население островов составляло около миллиона человек. Не так много в сравнении с нынешней ситуацией, но ведь и условия тогда были иными. А концу периода Кофун этот показатель увеличился в пять раз. Это можно сравнить с не самым крупным, но все же современным мегаполисом.

Но, конечно же, в Китае народа было неизмеримо больше. И такая ситуация сохранилась навсегда.

Скорее всего, племена идзумо и тэнсон (одно — вполне мирное и занятое земледелием, второе — весьма воинственное) объединились вполне мирно. Правда, при этом первенство оказалось за тэнсон. Так образовалось древнее японское государство Ямато. Во всяком случае, со времени похода императора Дзимму оба племени упоминаются в хрониках именно под этим названием.

Но развитие общеплеменного союза на островах на этом не завершилось. Завоевания продолжили преемники Дзимму-тэнно.

Мысль о приходе более развитого (по крайней мере, в военном отношении) народа вполне очевидна. Японские острова можно сравнить с клапаном, куда выпускается раскаленный нар с континента. Так случилось и с Британией в Европе. По сути, и там произошло смешение племен-завоевателей.

Легенды (но не даты, указанные в них) подтверждаются археологией. В период Кофун предметы, которые должны служить покойному знатному человеку в ином мире, стали иными. Это захоронения воинов, полководцев, а не жрецов. Конечно, священная роль оставалась за вождем, но он — прежде всего, воитель. Вспомним, что о Химико, правительнице иного японского государства, китайский источник говорил именно как о шаманке.

В период Кофун климат Японии оказался не самым благоприятным. Осадков стало больше, а погода оказалась более холодной. Для крестьян это означало более интенсивную и эффективную обработку земель, только тогда можно было рассчитывать на урожай. А «северные варвары» смогли на некоторое время почувствовать себя в безопасности: развитие рисоводства на северо-востоке оказалось затруднено, а значит, и момент колонизации их земель «сынами Ямато» еще не настал.

А к югу пришлось чаще применять металлические орудия труда, вытеснившие деревянные. Железо, привезенное с континента, стало равнозначно твердой валюте.

Кроме того, началось строительство хранилищ и оросительных сооружений.

Для понимания периода важно, что говорится в хрониках об императоре Судзине (согласно «Кодзики», он царствовал в 97–30 гг. до н.э., но, судя по всему, в реальности это было намного позднее).

При нем «дворец» (жилище вождя) был отделен от «храма». А ранее, судя по всему, обе функции — и первосвященника, и военного вождя — полностью совпадали. Именно в правление Судзина стал оформляться культ богини Аматэрасу: император повелел построить святилище, куда поместил три символа власти — яшмовые подвески, зеркало и меч.

Судзин особо поощрял сельское хозяйство. Он приказал вырыть водоемы для орошения полей, провести ирригационные каналы. Он же устроил и перепись населения. Вероятно, это было сделано ради введения податей (и эта заслуга приписана ему). Теперь мужчины должны были отправлять императору охотничью добычу, а женщины — «изделия рук своих» (одежду, предметы ремесел).

Следующий император, Суйнин, тоже проявлял заботу о земледелии. И масштабы деятельности возросли. Сообщается о его приказе вырыть 800 прудов. При нем разрабатывались и новые земли (а рисоводство требует очень большой заботы об орошении). Можно сказать наверняка, что сельское хозяйство уже в начале периода Кофун стало наиболее важным из всех видов производительного труда.

Судзин поощрял и мореплавание. Это было связано и с развитием отношений с материком, и со внутренними проблемами. Пока что император думал о дальнейшем покорении архипелага. Для этого ему и понадобился флот (явно — не океанский). Впрочем, шли в ту пору и сухопутные завоевательные походы традиции Дзимму-тэнно продолжались. Так, известен военный поход «военачальников четырех сторон света». Он оказался вполне результативным.

На севере полководец Опо-Бико занял область Коси (позднее — регионы Этидзен, Этиго, Эттю). На востоке (нынешний регион Токайдо) покорены двенадцать стран. На западе и юге тоже не обошлось без завоеваний со стороны Ямато.

Конечно, слово «страна», упомянутая в хрониках — это небольшой клочок суши. Выражение из анекдота «три барана князь» вполне применимо к правителям этих областей. Но такая раздробленность перед созданием мощного государства не исключительна, она вполне закономерна и встречается на разных континентах. Да ведь и сил у императора Судзина, повелевшего «повергнуть наземь» тех, кто станет сопротивляться его воле, было очень немного.

А вслед за дружинами завоевателей шел и новообразованный народ — костяк того общества, из которого и сформировались японцы. Покоряемые области наверняка далеко не всегда принимали волю правителей Ямато. Да и без конкурентов — других племенных союзов, которые тоже с интересом поглядывали на земли соседей, — явно не обошлось. Так что часто приходилось вытеснять прежних хозяев или делать их данниками. В последнем случае они через несколько поколений принимали язык и обычаи завоевателей, а по прошествии еще какого-то времени практически от них не отличались.

Побежденные платили дань, а главы их общин клялись в верности владыке Ямато. Отныне они считались его рабами. Но это выражение не надо воспринимать слишком буквально, здесь уместен вариант «ваш покорный слуга». Полномочия за ними сохранялись, это, скорее, наместники правителя. А потом название «рабы» и вовсе исчезает.

Между прочим, перепись населения «Нихонги» как раз связывает с завоеваниями. Так что это, скорее всего, дань (а то и прямое периодическое ограбление, «рэкет» со стороны победителей). До четкой налоговой системы оставались еще многие века.

Нельзя сказать, что в завоеванных областях все было тихо и мирно. Люди сопротивлялись грабежам и «политике кнута». Хроники сообщают: в царствование Судзина население некоторых районов разбегалось, случались и восстания, которые усугубились эпидемией моровой язвы. Император с большим трудом сумел навести порядок.

Но не следует думать, что положение завоеванных подданных сильно отличалось от положения подданных-завоевателей. В союзе племен Ямато единство было очень шатким. Один из мятежей против Судзина поднял его родной дядя, Такэ-Паниясу-Бико. Но государю и его полководцу были даны хорошие знамения: воевода Опо-Бико неожиданно увидел на обочине дороги девочку, которая пропела слова-предупреждения, после чего исчезла.

В результате похода войска противника бежали, а сам вождь мятежников был убит выстрелом из лука.

У читателя может возникнуть вопрос — а почему с эпохи Дзимму-тэнно мы столь резво перескакиваем к правлению Судзина, десятого императора?

Такой вопрос задают себе и историки. В хрониках ответа на него нет. О восьми императорах, царствовавших после Дзимму, сообщается кратко: о восшествии на престол и о смерти. И это все. Как говорили в таких случаях русские коллеги японских летописцев, в годы их правления «не бысть ничтоже» (между прочим, эти годы, согласно преданию, складываются во многие века).

Но, раз уж речь зашла о них, стоит посмотреть на те самые даты. А они — совершенно фантастические. В перечне появляются сроки правления в 56 лет, в 82 года и даже в 101 (!) год. Конечно, в XIX и XX веках подчас встречаются периоды долгих царствований. Это и Франц-Иосиф в Австро-Венгрии, и японский император Хирохито, и британские королевы Виктория и Елизавета II. Но никто из них не правил по 101 году. К тому же, периоды длительных правлений сменялись краткими, что вполне естественно. При этом коронованные особы вели более или менее спокойную жизнь, им не приходилось самим участвовать в боевых действиях, как первым японским государям.

А посему нам ничего не оставалось делать, как «пролистать» восемь последовательных правлений и перейти к Судзину, о котором, наконец-то, в хрониках сообщаются важные факты. И «Нихонги», и «Кодзики» титулуют его как «Хацу-Куни-сирасу Сумэра-микото» («нервоправителя страны»). Притом в «Кодзики» этого титула нет даже у Дзнмму.

Начало войн в Корее

Еще в правление Судзина войны начались не только на архипелаге, но и на материке — в Корее. Пожалуй, это — самый серьезный аргумент в пользу версии прихода народа тэнсон из Кореи. Подобного рода конфликты напоминают ссоры между странами, связанными общими корнями. Как тут не вспомнить гипотезу о том, что «Русь пошла от варягов». В действительности Рюрик оказывается отнюдь не чуждым для тех, кто призвал его, он — родич прежних князей. Его вторжение встречает сопротивление (восстание Вадима), но совсем не следует говорить о какой-то «иноземной оккупации». В обычае любых князей любой страны было более или менее милосердно обирать подвластное население («чужое» оно или «свое» — вопрос второй, главное, нашлось бы, что взять).

Примерно так обстояли дела и в Корее. Дружины Ямато вынуждены были вступать в битву, но находились среди корейских княжеств и их союзники. «Продуманной национальной политики» в те годы просто не могло быть. Все строилось несколько иначе — какие-то правители небольших княжеств были в союзе и даже в родстве, а кто-то в это время воевал друг с другом (если речь идет о Корее и Японии, войны, скорее всего, носили характер пиратских набегов).

С Кореей связан миф о боге Сусаноо. Упоминается, что оттуда происходят переселенцы в области Идзумо (и далеко не всегда это простые люди: в хрониках говорилось и о некоем княжиче из корейского государства Силла; сообщение о нем относится еще к мифологической эпохе).

На Корейском полуострове в это время отнюдь не возникло единого государства. Княжества Когурё на севере, Силла на востоке, Пэкче на западе боролись за господство. Те, что были поменьше, оказывались обреченными на покорение. Небольшое южное княжество Мимана (упоминается название Имна или корейское наименование Кара) — именно из их числа. (Сейчас это район, прилегающий к городу Пусан).

Любопытны причины войны между государствами Силла и Мимана. Некий человек получил дары для правителя Мимана от государя Судзина. По дороге его перехватили и ограбили.

Правители Силла смогли рассчитывать на поддержку китайского царства Вэй. Были они в хороших отношениях и с народом кумасо на Японских островах, который доставил много головной боли императорам Ямато. Но удар государства Силла пришелся на княжество Мимана, которому оставалось либо погибнуть, либо поискать поддержки. А поддержку мог как раз оказать император Судзин. (Понятное дело, не за простые заверения в дружбе. Те времена были практичными, и «интернациональная помощь» если и предоставлялась, то под серьезные гарантии. В нашем случае — под гарантии получения части земель Миманы). К тому же, в «Ннхонги» говорится о том, что призыв о помощи последовал из-за необходимости войны с северо-западным владением маленького княжества (иными словами, имелась и внутренняя распря).

В результате дружина под водительством принца Сионори прибыла в Корею. Точную дату назвать затруднительно (мнения на этот счет расходятся), зато можно сказать о результатах: княжество Мимана пришельцы с архипелага успешно защитили, а часть его земель успешно взяли себе. И остались на Корейском полуострове.

А столкновение с государством Силла — это еще и столкновение с его союзниками: китайским царством Вэй (к счастью для японцев, оно находилось все же достаточно далеко) и с племенем кумасо (а вот оно — рядом).

Так для Японии началось время «геополитики».

И пришлось императорам Ямато начинать «гонку вооружений». Чем именно она была, вполне ясно говорят хроники. Так, правитель повелел изготовить тысячу мечей. Много это или мало? По нынешним меркам, тысячная дружина — просто пустяк. Но есть мнение, что сообщения о древних битвах, в которых принимали участие многие десятки тысяч воинов, очень сильно преувеличены. К сожалению, историческая наука — достояние гуманитариев, а не инженеров, экономистов или врачей. А гуманитарии иногда склонны верить на слово древним хронистам (бывает и гораздо хуже, когда доверяют создателям кинофильмов вроде «Трои»). При этом мало кто задумывается, что означает для ремесленников выковать десятки тысяч доспехов или мечей, а для полководцев — повести в битву многие сотни солдат, которым, между прочим, требуется еда. Порой все это просто физически невозможно.

Так что тысяча мечей — это не много и не мало, а вполне достаточно для продолжения завоевании. В конце концов, правитель лучше нас знал, какой противник ему противостоит. К тому же, мечами дело не ограничивалось. Храмам подносились луки, стрелы, копья (вероятно, там создавались серьезные арсеналы).

Тем временем часть островных государств (не принадлежащих к Ямато) направляет послов в китайское царство Вэй. Кстати, не раз упомянутая Химико воевала с царем некоего государства на архипелаге, и в эту войну были втянуты вэйские правители. Возможно, речь идет о событиях царствования Судзина, и тогда Химико, скорее всего, правила племенем кумасо (но есть и совершенно иная версия: Химико — это императрица регент Дзинго, о которой речь пойдет впоследствии). А это племя вполне могло подорвать «метрополию» Ямато и сделать операции на материке невозможными.

Теперь соотношение сил в Корее поменялось. Княжество Мимана попало в полную зависимость от своих «заступников», прибывших с островов. Вероятно, оно не уцелело, а союзники не ограничились ударом по государству Силла и взятием тех земель, что им были предложены. К тому же, в Мимана шла распря, и момент для подчинения оказался слишком удобным.

На другой оконечности Евразии уже были известны слова «разделяй и властвуй»…

«Нихонги» упоминает, что пришельцы с островов построили склады, куда свозилась дань от «защищенного» ими населения. Сионори устроил свою ставку в Мимана, откуда и руководил покорением территории. Часть дани оставалась у него, часть отправляли в Ямато (вот тут и понадобились суда, построенные Судзином). Не правда ли, это очень напоминает действия все тех же рэкетиров: часть добычи оставить себе, часть — «отстегнуть» тем, кто рангом повыше.

Подобное характерно далеко не только для Японии, в истории можно найти множество таких примеров. В древности любое государство пережило период, который иначе как эпохой бандитизма и разбоев назвать невозможно. Вот только не надо оценивать тогдашних людей и их мораль по нашим нынешним меркам. К тому же, если этого болезненного периода раннего становления государства почему-то удавалось избежать, начиналось нечто более страшное — бесконечные внутренние распри и борьба всех со всеми. Они непременно кончались ослаблением и иноземным завоеванием. Это, например, случилось с Исландией (а там государства как такового не было) через несколько веков после ее заселения.

Правителям Мимана не оставалось ничего, кроме как покориться завоевателям и судьбе. Летописи сообщают, что в конце правления Судзина из Мимана прибыл посол с данью.

Тем временем государство Силла оказалось под влиянием северного соседа — Когурё, а на западе оно воевало с княжеством Пэкче. До этого противника кумасо могли добраться достаточно легко, чтобы нанести удар с тыла.

Понятно, что правителям Пэкче вскоре ничего не оставалось делать, как пойти на поклон к владыкам Ямато…

Почему период — «курганный»?

Почему период Кофун называется «курганным»?

Конечно, он получил название от погребальных курганов, в которых хоронили владык Ямато. Сама могила напоминала землянку, курган насыпали над ней. Новый император не должен был жить у могилы предка, и его «столица» (а точнее сказать — ставка) переезжала.

Если культура периода Дзёмон открыта не слишком давно, то курганы в Японии исследуют с XVII в. Сейчас их открыто около 10 тысяч, но раскопки проводились далеко не повсеместно. Те курганы на равнине Нара, которые считаются могилами самих императоров, не тронуты. Нынешние правители страны не хотят, чтобы души их предков были потревожены. При этом обозначение этих курганов в качестве могил царственных предков было сделано уже в эпоху Мэйдзи, в XIX в. Те, кто это делал, руководствовались совсем не данными науки, а желанием укрепить идею обожествления династии. Так что о том, кто именно захоронен в том или ином кургане, можно лишь предполагать.

Но о том, как именно проводились похороны, надо сказать отдельно.

В одной из предыдущих глав уже говорилось о подозрительных преданиях, которые могут указывать на человеческие жертвоприношения. Правда, речь там шла не о захоронениях, а об «умиротворении» стихии.

Но при похоронном обряде человеческие жертвы точно приносились. И лишь император Суйнин покончил с этим.

Дело в том, что теперь порядок захоронения владык и знатных людей в начале периода Кофун сильно поменялся. Ранее считалось вполне естественным (и моральным) поступком, когда в могилу вместе с владыкой (или с главой общины и даже просто именитым человеком) отправляют его слуг. Они, мол, должны прислуживать ему и в загробной жизни.

Само собой разумеется, что мнения слуг, которых предписывалось похоронить заживо, никто не спрашивал.

Предание говорит, что император Суйнин однажды услышал страшные крики, доносящиеся из-под земли. Ошеломленный владыка спросил свиту, в чем тут дело. Ему охотно пояснили, что это всего-то лишь хоронят слуг недавно умершего человека (это был дядя императора).

Вероятно, Суйнин никогда не присутствовал на похоронных обрядах или, скорее всего, слышал о таком обычае только теоретически. Правитель был потрясен происходящим и решил навсегда покончить с жестокими жертвоприношениями.

Возможно, старый варварский обычай не умер мгновенно. Но, во всяком случае, жертвоприношения стали реже, а затем прекратились полностью.

Но кому-то же надо было прислуживать знати на том свете. И был найден простой и вполне милосердный метод. Живых людей стали заменять их изображениями. Так появилась особая погребальная керамика — ханива. Согласно легендам, ханива впервые приказал изготовить Суйнин, когда скончалась его супруга.

Это глиняные статуэтки люден, животных и всей утвари, которая понадобится умершему. Искусство ханива со временем получило развитие. В курганах находили и предметы мебели, и даже весьма изысканные макеты жилищ — и все они сделаны из глины (даже изображения обрядовой цитры «кото»).

Могильные холмы обычно прямоугольные спереди и закругленные сзади (их вид сверху можно сравнить с очертаниями амбарного замка). Во всяком случае, таковы наиболее внушительные из них (возможно, и наиболее «престижные»). На создание кургана приходилось затрачивать много труда. Например, для возведения кургана императора Нинтоку пришлось вынуть 1,5 миллиона кубометров земли (это свыше 550 тысяч рейсов пятитонного грузовика). Периметр этого сооружения — 486 м, смотрится оно не хуже, чем египетские пирамиды. Там обнаружилось 20 тысяч ханива.

Похоронный ритуал делился на несколько этапов. Первый — это могари (временное захоронение). После смерти правителя возводили специальное помещение «могари-но-мия» («временный погребальный дворец»). Туда и помещались останки. А в это время начинали строить сам курган. (Заметим, что сами императоры не проявляли такого беспокойства о «жизни после смерти», которое, согласно нашим представлениям, отличало египетских фараонов). В «могари-но-мия» проводились ритуалы, дабы умилостивить душу умершего.

Второй этап — перенесение в курган. Длинный (до восьми метров) гроб, выдолбленный из японского кедра, загружали сверху в погребальную камеру. Впоследствии стали использовать каменные или керамические гробы. В некоторых случаях делалась просто могила на вершине холма.

Курган огораживали камнями, а ханива располагали около него. Возможно, эти глиняные статуи должны были охранять курган от злых духов.

Впоследствии курганы стали окружать рвами с водой. Порой для погребального инвентаря приходилось строить отдельный курган — некую «хозяйственную пристройку».

Видимо, культ предков к тому времени уже достаточно закрепился в Ямато. Есть мнение, что он — «пришлый», заимствованный из Китая или Кореи. В пользу этой гипотезы говорит то, что курганы сориентированы по оси север-юг, что сооружалась ступенчатая насыпь. Но ведь и само племя тэнсон, как мы понимаем, «пришлое». А культ предков — характерная черта многих обществ.

Как ни странно, самые масштабные курганы высятся на сравнительно небольшой территории (долина Нара). Те погребения, которые встречаются севернее, намного скромнее.

Но не только ханива отправлялись с умершими в последний путь. Встречаются такие веши, как бронзовые зеркала (иногда китайские, а иногда и местные), металлические орудия труда, оружие, доспехи, украшения из яшмы и нефрита. С развитием периода в погребения стали класть яшмовые изображения оружия.

Но и обычного оружия оказалось более чем достаточно. Завоевательные походы не могли не повлиять на сознание тогдашних японцев. Они и повлияли. Культ оружия начался именно с той поры. В захоронении, которое считается могилой императора Одзина, найдено около трех тысяч мечей. Встречаются гам и предметы, явно изготовленные на материке (даже украшения из золота).

В VI–VII вв. курганы стали меньше, зато возросло их число (видимо, все больше знати стали хоронить таким образом). Появились погребальные камеры с боковым входом. Собственно, это уже не курганы, а склепы, хоронить там могли нескольких человек. Ханива постепенно исчезли, зато появилось множество самых разнообразных предметов обихода. Глиняные скульптуры дольше всего держались на востоке, а на западе чаще стали делать роспись на стенах погребальных камер.

Самое известное из подобных захоронений — курган Такамацудзука в Нара. Он относится к VII в. Росписи — явное заимствование с континента. На потолке изображено звездное небо, на восточной стене — солнце и синий дракой, на западной луна и белый тигр, на северной — помесь змеи с черепахой. На южной стене, вероятно, должна была находиться птица феникс. Все это соответствует традициям Китая и Кореи.

А раз оно так, приходится признать: не только страна Ямато проникла в Корею. Неизбежно случилось и обратное. Закон сообщающихся сосудов сработал в этом случае очень точно.

Глава 6. Время заимствований, войн и смуты

А против бунта, государь,

как против смерти, повелитель, —

о, предводитель и учитель, —

какой ты сыщешь инвентарь?..

Лежат законы взаперти,

неуязвимые как будто,

но нет закона против бунта,

а надо было б завести!

М. Щербаков

Правление наследников Суйнина

Переходя к очередному правлению, заметим — фантастическое долголетие все еще встречается у правителей Ямато. Так, милосердный государь Суйнин, согласно хроникам, прожил 140 лет, из них царствовал без малого целый век. Конечно, не нужно осуждать древних авторов летописей (которые работали над ними спустя века после всех событий). Вероятно, истина выглядит несколько иначе, но, с другой стороны, все упомянутые в «Кодзики» и «Нихонги» правители, скорее всего, являются историческими личностями. И то, что сообщается об их деяниях, вполне реально.

Следующий государь, Кэйко, был не столь долголетним, он скончался «всего лишь» в 106 лет.

Царствование Кэйко связано, в основном, с усмирением непокорных племен — кумасо и цутигумо. Последние были приведены к покорности еще при Дзимму-тэнно, но, судя по всему, не слишком надежно.

Во всяком случае, государю самолично пришлось возглавить военный поход в страну Опокида-но-Куни («Просторное Поле»), где произошло несколько сражений. Все цутигумо, которые не подчинились, были повержены и уничтожены.

Интересно, что в этом случае, а также в рассказе о походах на кумасо, хронисты говорят о военных хитростях и шпионаже. Впрочем, это не слишком удивительно: и в Ветхом Завете есть указание на то, что такая практика была в ходу уже во времена осады Иерихона. В конце концов, известно, что война — лишь продолжение политики иными средствами. И если одна из дочерей предводителей кумасо решилась составить заговор против собственного отца, то это сэкономило силы и средства атакующих сынов Ямато.

Множество полководческих талантов пришлось применить главному воеводе Кэйко принцу Ямата-Такэру-но-микото (само имя можно перевести как «удалой господин Ямато», а титул «но-микото» с этого правления подчеркивает, что его обладатель — не просто принц крови, но и наследник престола). «Кодзики», повествуя о нем, делают его образ похожим на героев сказаний о богатырях — замечательных в войне, но весьма опасных, если они остаются без дела. Ямато-Такэру пришлось не только в очередной раз окончательно покорить кумасо, но и заняться северо-восточными «варварами» — то есть айнами.

Сухопутно-морские походы на эбису (айнов) в районе Токайдо и на кумасо, занимавших территории провинций на острове Кюсю (в том числе — район Сацума) окончились победами. Мятежников привели к покорности, а экспедиции против более отдаленных «инородческих» племен продолжались.

Между прочим, Ямато-Такэру и сам не был чужд военной хитрости. Вождь кумасо Тороси-Кая собрал своих родичей в пиршественной зале, туда же, переодевшись девушкой, проник Ямато-Такэру. Предводитель кумасо был восхищен красотой прекрасной незнакомки, усадил ее рядом с собой и подливал сакэ. Когда же он сам захмелел, «девушка» выхватила спрятанный меч, и Тороси-Кая не стало.

По пути назад были покорены и идзумо, которые, судя по всему, еще сопротивлялись подчинению. Ямато-Такэру ликвидировал их предводителя Идзумо-Такэру. Притом, проделано это было, мягко говоря, не с открытым забралом.

Ямато-Такэру торжественно поклялся в дружбе Идзумо-Такэру, а такая клятва в ранних обществах значила слишком много. Но он не забыл сделать деревянную копию своего меча, а затем предложил ничего не подозревавшему Идзумо-Такэру обменяться оружием — в знак подтверждения клятвы.

Тот согласился. Согласился он и на последовавший «дружеский» фехтовальный поединок. Осознание всей глубины дружбы пришло слишком поздно — когда Идзумо-Такэру даже не смог вытащить свой «меч» из ножен…

Мало того, по преданию, Ямато-Такэру еще и воспел свой подвиг в стихах, высмеивая своего недалекого соперника. Впрочем, невзирая на романтическое завершение предания о нем, нрав Ямато-Такэру и в самом деле был буйным. Его карьера началась в шестнадцать лет — с того, что он «проучил» своего брата-близнеца, не пожелавшего являться на трапезы к отцу-императору (что, безусловно, рассматривалось, как неуважение, если не сказать, нелояльность). Кэйко всего лишь просил передать свои наставления, но принц заявил, что все уже в полном порядке: «Я схватил его, разодрал на куски, оторвал конечности, завернул их в соломенные циновки и выбросил вон». Кстати, брат-близнец мог оказаться конкурентом в будущей борьбе за престол…

Вот тогда-то и пришлось императору отослать опасного юношу воевать с «варварами»-кумасо.

Прославлен Ямато-Такэру и убийством «дурных богов». Возможно, это было связано с разрушением святилищ чужих племенных божеств. Хроники сообщают, что и скончался тридцатилетний принц в походе после встречи со злокозненным божеством, обернувшимся белой змейкой. По преданию, умерший полководец обернулся белой птицей, полетевшей на родину, в Ямато.

С царствованием Кэйко связано и установление четкой подчиненности родовых старейшин завоеванных народов императорскому роду (хотя нечто подобное существовало еще при Дзимму). Теперь покорные становились правителями соответствующих областей. Это не губернаторы или наместники, отправленные из центра. Вожди таковыми и оставались, но теперь они были данниками. И уже в этом качестве часто пытались поднимать мятежи, покорение земель нарождающейся империей оказывалось лишь временным.

Поэтому пришлось пойти на особые меры (которые очень часто используются в империях ради покорения территорий). Кэйко расселил свой род в районах, граничащих с провинциями данников. Сделать это было, судя по всему, довольно просто, поскольку, согласно хроникам, у императора было 80 сыновей.

С этого момента и начинается смешение покорителей и покоренных, хотя целостность государства была достигнута не сразу.

При следующем императоре Сэйму (он стал наследным принцем после смерти Ямато-Такэру) назначение местных правителей продолжалось. Если посмотреть, насколько простирались эти провинции, можно сделать вывод: юг Кюсю (кумасо) и север Хонсю (Иваки, Этиго, Ивасиро и далее) покорены не были.

Своих детей у государя не имелось, а характер его долгого правления (новое «не бысть ничтоже») заставил некоторых исследователей предположить, что тринадцатый владыка — вымышленная фигура. И все же, несмотря на отсутствие крупных походов, одно мероприятие император провел. Он назначил «о-ми» — так титуловался первый помощник императора но управлению государством. Им стал сподвижник владыки Такэноути-но-Сукунэ. В руках этого человека была сосредоточена огромная власть. Еще нескоро император превратится в живое божество, от имени которого управляют страной. Но первый шаг к этому уже был сделан.

Следующее правление невероятно кратко (по меркам японских хроник). Император Тюай правил всего лишь около девяти лет, и ничего фантастического в таких сроках правления уже нет.

Он был сыном Ямато-Такэру, предыдущий император приходился ему дядей. С именем этого императора связан очередной поход на кумасо, владевших богатыми землями. И в хрониках важное место отведено не столько ему, сколько императрице Окинага-Тараси-Пимэ-но-микото (она получила посмертное имя Дзинго, так мы и станем ее называть).

Хотя часть вождей кумасо сдались добровольно, поход, судя по всему, оказался неудачным. Не помогли и знамения. Хроники сообщают, что в супругу государя вселилось некое божество, которое предложило императору совершить поход в Корею на Силла. А кумасо, мол, и так подчинятся. Тюай этим заявлениям не поверил, на что божество сообщило, что он, в таком случае, не будет править завоеванной страной: она достанется ребенку, которого носит императрица.

Возможно, дело тут не только в божественной воле, но и в желаниях сподвижников императора (и прежде всего — Такэноути), тянувших руки к более богатой и легкой добыче.

Вскоре Тюаю пришлось отступить, а еще через некоторое время, как говорит предание, он заболел и умер (возможно, от ран, но имеются и предположения об убийстве).

Есть у исследователей и иное мнение: Тюай пал в результате заговора, который возглавила его жена (возможно, кореянка). Вполне вероятно, попытки породниться с корейскими князьями предпринимались и ранее, и одна из них могла окончиться весьма неудачно.

Как бы то ни было, полной смены правления не произошло, сын Дзинго Одзин все равно был потомком Дзимму-тэнно. Все прочее — обычные детали династических распрей.

Императрица и ее первый помощник (все тот же Такэноутино-Сукунэ) решили скрыть траур по государю и правили совместно.

Правление Дзинго в качестве регентши при малолетнем императоре официально приходится на 201–269 гг. н.э. Фактически оно, вероятно, относится к более позднему времени — к середине IV в.

Война с государством Силла и внутренние распри

Как известно, корейское государство Силла опиралось на помощь китайского царства Вэй. Но у союзников хватало своих собственных проблем. В конце концов, царство Вэй было разрушено, началось становление империи Цзннь, внутри Китая шли войны, все это сопровождалось нападениями кочевников. Тут было не до решения проблем между княжествами в Корее.

В результате могущество Силла оказалось утраченным, и ведущая роль перешла к другому государству — Когурё. Оно прибрало к рукам и те северные районы полуострова, которые прежде были китайскими.

Ухудшилась ситуация и у кумасо. Раньше опорой им служили Силла и, вероятно, китайцы. Теперь пришлось им остаться без поддержки.

Все же, несмотря на недвусмысленный намек вселившегося в нее же божества, государыне Дзинго пришлось перво-наперво доделать то, что не успел ее покойный муж: покорить кумасо. Видимо, они все еще представляли большую опасность, и страну Ямато нельзя было оставить ради долго заморского похода, не управившись с этим народом.

Императрица самолично возглавила военную экспедицию на некоего Пасиро-Кумаваси — вождя, не желавшего подчиниться ее требованиям и грабившего людей (или — тоже собиравшего дань для своего племенного союза?) Хроники лаконичны: непокорный вождь (к слову сказать, ему, как и Дзинго, приписываются некоторые магические способности) был убит. Не стало причины откладывать десант на материк. Правда, тут вмешались еще и цутигумо под предводительством женщины — Табура-ту-Пимэ. Но и они оказались разгромленными.

Видимо, для континентальной высадки пришлось собирать большую армию. Императрица повелела построить ладьи, вознесла мольбы божествам. Кроме того, она дала обет: закинув удочку в реку, сказала, что если рыба проглотит крючок, то «поиск западной страны сокровищ» окажется удачным. Форель клюнула, можно было начинать экспедицию.

Судя по всему, магические способности и на сей раз не изменили государыне Дзинго. Волны прилива, несшие корабль императрицы, хлынули далеко на сушу, и ван (князь) Силла, увидев такой знак, был устрашен настолько, что лишился чувств. Ему пришлось сдаться и запросить мира, сделавшись данником Ямато. «Пока солнце не взойдет с Запада, пока воды реки Ялу не потекут вспять, пока речные камешки не взлетят на небо и не превратятся в звезды, я буду весной и осенью представлять дань», — так говорилось в его клятве. Если хроники истинны, покорение Пэкче и Когурё тоже стало делом техники.

Все это современнее историки относят к 346 г. н.э. Но и такая дата предположительна; в корейских источниках есть указания на нападение японских отрядов, возможно, это и есть поход Дзинго. Но, если уж завоеванные народы архипелага не раз восставали против Ямато, то что говорить о княжествах на материке! Возможно, солнце и не взошло на западе, но подбросить в небо речные камешки (пусть и без превращения в звезды) оказалось, судя по всему, легкой задачей для корейских ванов.

Завоеванные княжества вовсе не собирались прекращать распри между собой. Они не ощущали себя частями единой империи. Если сравнивать походы Дзинго с европейской историей, то здесь уместен пример князя Олега, прибившего свой щит к вратам Царьграда (Константинополя). После его похода Византийская Империя прекрасно существовала и дальше, она отнюдь не стала частью древней Руси.

Вероятно, непрочность завоеваний понимали и правители Ямато. Они не стали делать Корею континентальной частью своей страны, походы предпринимались ради уплаты дани побежденными князьями.

Вероятно, некоторая осторожность, проявленная императрицей Дзинго перед походом, была вполне оправданной. Вернувшись из экспедиции в Корею и разрешившись от бремени сыном (он впоследствии стал императором, как и предсказывалось), она едва не нала жертвой внутреннего заговора.

Заговор устроили принцы Кагосака и Осикума, узнав о скрываемой уже долгое время смерти предыдущего государя, о результатах морского похода и о рождении нового принца. Кагосака приказал командовать своими войсками двум полководцам, но сам неожиданно погиб на охоте (хроники указывают на весьма своевременное появление некоего «красного вепря»). Сама охота была отнюдь не аристократическим развлечением, это все то же гадание об успехе.

Мятеж оказался столь же неуспешным, как и предсказание. Принцу Осикума пришлось отступать со своими войсками, а Такэноути-но-Сукунэ вновь прославился как полководец. Он вновь воспользовался военной хитростью. Перед сражением он приказал своим воинам надеть двойные одежды (под них было легко спрятать мечи) и завязать в прически двойные тетивы. На поле боя он призвал противника к миру, и в знак добрых намерений солдаты императрицы перерезали тетивы на луках и отбросили мечи. Принцу Осикума пришлось сделать то же самое. Каков был результат, вполне очевидно.

В итоге армия заговорщиков оказалась разбита.

Мятеж связывается и с теми трудностями, без которых не обошелся поход на Силла. Слишком много трудов оказалось затрачено на вооружение и постройку кораблей. Так что некоторые из знатных родов Ямато, видимо, пытались освободиться от зависимости. И безуспешно…

Война в Корее на этом не окончилась. Второй поход на Силла состоялся во время регентства Дзинго. Причиной стала распря Силла и Пэкче, и японцы в этой войне выступили на стороне давнего союзника — княжества Пэкче. Довольными остались все (кроме княжества Силла, что и понятно). Японцы получили дань, Пэкче — новые земли (в том числе — и остров Чеджудо, в ходе экспедиции было покорено «варварское» население этой территории).

Походы на Корею проводились и раньше, теперь, судя по всему, поменялись лишь масштабы операций. Ведь уже в мифе о Сусаноо сказано о корейских драгоценных металлах — золоте и серебре. Так что открывать «западную страну сокровищ» на самом деле не пришлось: она была известна с давних пор, как и путь туда. А вот вывоз дани на 80 кораблях (так поступила Дзинго) — это действительно нечто новое. Такое стало возможно только после усиления Ямато и подавления противника на самом архипелаге.

Но имеется и другая гипотеза (ее высказывает в своей работе российский автор Е.А. Гаджиева). Корейско-японский союз усилил поток мигрантов с континента. Тяжелая дань вызвала восстание в Корее, японцы были разгромлены, Тюай пал жертвой заговора, а Дзинго (якобы кореянка) помогла корейцам покорить Ямато (благо на островах их было уже много). Сторонники подобной идеи считают следующих правителей «корейской династией».

Совершенно ясно, почему о династии говорится, как о «корейской». Недаром так много известно о переселениях с материка в V веке. Не забудем, что на Корейском полуострове уже существовала Мимана — фактически, японская колония. Теперь же Корея прочно закрепилась на архипелаге.

Истина, вероятно, находится где-то посредине. Те, кто выдвигают гипотезу о «корейском следе» в истории о смерти Тюая, предпочитают мыслить современными категориями единых наций. Но в ту пору это было не совсем так. И очень сложно выяснить, считал ли себя корейцем или японцем правитель, у которого в роду имелись и японские, и корейские предки. Единых наций еще не было, в хрониках упоминаются Ямато и люди из различных племен. Это пока отнюдь не японцы, это всего лишь их далекие предки. Для жителя Кореи, возможно, было в ту эпоху гораздо важнее, к какому княжеству он принадлежит, а не его принадлежность к корейскому народу вообще.

Впрочем, сокрытие траура, неожиданно легкий военный поход на Силла, заговор принцев (представителей старой династии?) говорят в пользу гипотезы «корейского следа». В любом случае, появляется ощущение того, что некая не вполне чистая игра вокруг трона все же шла. Какая именно — судить историкам будущего.

Еще два похода на Корею связаны с сыном императрицы Дзинго. Он был провозглашен наследником в возрасте трех лет, и правил достаточно долго (хроники вновь приписывают владыкам вековое долголетие). Но понятно, что в начале его жизни страной управляла регентша Дзинго и ее советник Такэноути-но-Сукунэ.

Борьба на архипелаге продолжалась. На сей раз произошел бунт рыболовов из племени ама. Не слишком ясно, что именно это было за племя и что послужило причиной мятежа. Но он был подавлен, а императорский полководец стал управителем этой области. Так что, вероятно, восставших не было принято вырезать полностью, обходились более гуманными средствами — проводили акции устрашения и увеличивали дань.

Еще две экспедиции проведено против Кореи. Причиной первой стало обвинение вана Пэкче по имени Чинса в том, что он грубо нарушил ритуальные предписания относительно правителя Ямато. Хроники говорят, что жители Пэкче сами убили своего князя, не дожидаясь, пока его (а заодно — и остальных) покарают воины с архипелага.

Как именно князь оскорбил императора? Вероятно, решил, что можно перестать платить дань? Такое часто бывает причиной войны. Но поводом для северных людей вполне могут стать и вещи, вполне относящиеся к мистике.

Следующая экспедиция состоялась через семь лет. Поводом стало задержание посланника Соту-Пико в Силла в качестве заложника. Но причиной, без сомнения, стал сбор дани.

Международных дипломатических конвенций в те годы не существовало, так что посланника пришлось освобождать силой (прихватив с собой заложников уже из Силла).

Вот тогда-то континент и пришел в Японию.

С правлением Одзина связывается дань «добрыми конями» от вана Пэкче. С тех пор конница присутствует в японской армии. Но это — лишь начало.

Некий посланник Атики, привезший лошадей, был, как человек ученый, сделан наставником наследного принца Ваки-Ирацуко. Он привез из Кореи учебник грамоты и конфуцианские «Рассуждения и беседы».

Говорится в летописях и о большом переселении из Китая ремесленников — кузнецов, ткачей, винокуров. Начиная с этого момента, Япония станет перенимать культуру с материка. Но не механически прививать ее на островах, а последовательно видоизменять в соответствии со своими традициями. А уже много позже настанет черед учиться и у Европы, и у Америки. Пока же японцы вырабатывают в себе качества прилежных учеников.

А еще из Кореи пришел и буддизм. Но первому контакту с мировой религией будет отведена отдельная глава, настолько сильно повлияло это учение на сам образ жизни японцев.

Продолжались при Одзине и внутренние распри, причем их масштаб тоже увеличился. На сей раз междоусобица оказалась связана с советником Такэноути-но-Сукунэ, точнее — с недовольными в его роду.

Вообще-то, если следовать хроникам, к этому времени именно у первого министра срок правления оказывается самым рекордным — он занимал свой пост 145 лет! Но надо помнить — легендарная и реальная история пока еще не идут рука об руку. И если мы не сомневаемся в истинности событий, то есть большие сомнения в их временных рамках.

Первый министр оказался оклеветанным собственным братом в том, что хочет захватить власть в государстве. Видимо, клеветник умел убеждать, потому что Одзин приказал убить Такэноути-но-Сукунэ. Но министр скрылся, а некий Манэко, похожий на него, принял за него. После этого Такэноути прибыл тайной дорогой к императору, тот устроил ему испытание (судя по всему, оно напоминало европейский обычай суда Божьего). Когда министр выдержал испытание, он был оправдан. Как ни странно, его брата император простил.

Вероятно, уже тогда в Ямато было достаточно богатства, чтобы начать его делить. Но важно то, что эти события стали предвестником куда более крупной смуты.

Правление Нинтоку и наступление смутных времен

Следующий император — Нинтоку — четвертый сын Одзина. Заметим, что право престолонаследия далеко не всегда передавалось по старшинству, четких законов в этом случае не было, и после смерти предыдущего правителя началась распря за престол. Видимо, союз Ямато был еще недостаточно прочен, чтобы положение главы оказалось непоколебимым. Зато высший пост давал не только ответственность, но и множество преимуществ. Поэтому путь к трону для императора, чья гробница является (согласно официальной версии) наиболее крупной, оказался нелегким.

Со вступления Одзина на престол начинается особый период древней истории — время правления «пяти царей Ва» (как говорится в китайских источниках, ва-жень — китайское название тогдашних японцев). V век для Японии — время поздней курганной культуры. Именно тогда в курганы стали класть предметы, которые не встречались до сей поры. Окончательно закрепляется образ владыки-воина.

Еще Дзинго принимала меры, чтобы Одзина признали полноправным правителем в Китае. Но лишь в 438 г. очередное посольство возвратилось с ответом: правитель Японии был назван «цзянь цюанем» (по-японски — «сёгун»), что можно перевести как «генерал».

Но влияния и авторитета Китая оказалось недостаточным для пресечения смут. Любое ослабление власти главы союза Ямато немедленно приводило к внутренней распре. «Раскачивание лодки» продолжалось, по-видимому, на всем протяжении V столетия.

В царствование Нинтоку упоминается о введении налогов, даже о попытках создания гибкой налоговом системы. Иногда налоги снижались (при обнищании народа), иногда (в периоды благоденствия) снова возрастали. Такая гибкость может быть истолкована и как понимание того, что без политики «пряника» при использовании одного «кнута» власть можно вскорости потерять.

При Нинтоку в Японии появился первый порт — в гавани Нанива (ныне — Осака). Известно, что Нанива основана переселенцами с материка — из Китая и Корен. Император перенес в этот город свою столицу, выстроил там дворец. Судя по всему, морская торговля по тогдашним меркам оказалась весьма оживленной. В порт прибывали корабли из Кореи и Китая. Заботился государь и о сухопутных путях.

В его правление произошла еще одна война против Силла, переставшей платить дань. На сей раз, согласно хроникам, информацию о расположении войск противника полководцы Ямато получили от пленного. Раскрытие военных секретов привело к победе.

Полководец Тади, отличившийся в войне с Силла, был направлен и на подавление мятежа айнов (иными словами — на дальнейший захват территорий на севере). Но здесь удача отступила от Ямато, и Тади был убит. «Северные варвары» «и после этого бунтовали и нападали на людей», — печально говорят хронисты, при этом забыв уточнить, что нападали на людей Ямато, а «бунтовали» — потому что пока их не покорили.

Слабым утешением выглядит замечание о посмертной мести Тади. Из могилы полководца якобы выполз огромный змей, который начал жалить его противников, и те погибли во множестве.

С рассказом о Тади связан и случай самоубийства: его супруга была не в силах пережить гибель мужа, и удавилась, держа в руках яшмовые шнуры, снятые с убитого. Заметим, что о харакири пока речи не идет, но своеобразное отношение к самоубийству прослеживается и с той древней поры.

И уж совершенно фантастичным выглядит описание разбойника по прозванию «Человек с Четырьмя Лицами». Как говорится в хрониках, был он ловок и силен, было у него две головы, одно туловище и четыре руки. Для уничтожения этого разбойника зачем-то понадобилось посылать полководца (вероятно, с дружиной). Конечно, противник был повержен…

Возможно, в этой истории отразилось мнение о «северных варварах». Может быть, сообщение можно расшифровать, как очередную распрю в самом союзе Ямато. Вряд ли хронистам стоит приписывать побуждения некоторых современных пиарщиков, которые порой способны измыслить настоящую войну и даже победу в ней (и все это — на фоне весьма унылой реальности).

Царствование государя Нинтоку оказалось длительным (согласно хроникам). А вот его преемнику Ритю повезло гораздо меньше, умер он всего лишь на шестом году своего правления. И правление это началось с родственной распри. Притом распря эта могла бы стать сюжетом любовного романа, а не исторических хроник.

Дело в том, что после окончания срока траура новый государь еще не взошел на трон. Он решил взять в жены некую Куро-Пимэ. Принц Нака-ту назвался именем наследного принца и соблазнил невесту. Он забыл забрать с собой свои колокольчики, которые носил на запястьях.

На следующий вечер к Куро-Пимэ вошел наследный принц, который заметил злосчастные колокольчики — и не говоря ни слова удалился.

А принц Нака-ту, поняв, к чему может привести его невоздержанность, решил избавиться от наследного принца и тайно собрал дружину. Придворные предупреждали наследника, но, поскольку он не верил, его усадили на коня (против воли?) и помогли покинуть дворец.

Тем временем, войска принца Нака-ту окружили дворец будущего государя и подожгли его.

Наследник собрал войска, но и мятежный принц не терял времени. Летописи говорят, что в его войске были люди из племени ама — того самого, чей мятеж был подавлен некоторое время назад.

Один из мятежных полководцев встал под руку будущего государя (а вдобавок прислал ему свою младшую сестру Пи-но-Пимэ), за что получил прощение.

Обе стороны готовили покушения. Но удачливее оказались те, кто выступил с наследником (в ином случае государем стал бы другой принц, а хроники составлялись бы иначе). Некий Сасипиро убил своего господина, принца Нака-ту, в «речном домике», когда тот ходил по нужде. Видимо, такая смерть считалась позорной для принца из правящего рода (пусть и мятежного). Поэтому полководец будущего государя в благодарность убил Сасипирэ «за непочтительность к господину», после чего доложил наследному принцу о выполнении поручения.

В тот же день был схвачен второй полководец мятежников (как ни странно, ему оставили жизнь, но приговорили к татуированию лица).

Неясно, кто во всей этой истории повел, как положительный герой. Разве что будущий государь Ритю, который наконец-то занял законный трон.

Конечно, можно посчитать, что это и в самом деле некий романтический сюжет. Но откуда же у мятежников столь быстро образовалось войско (пусть по современным меркам оно и небольшое)? Скорее всего, они готовились давно и основательно. Ценой вопроса была, вероятнее всего, не любовь Куро-Пимэ, а судьба престола. Так что единство Ямато вновь оказалось под угрозой. (А если принять гипотезу «корейской династии», то можно рассуждать и об освободительной борьбе союза Ямато против иноземцев).

При императоре Ритю управление шло через вождей четырех родов — Хэгури, Кацураги, Сога и Мононобэ. Три первых относятся к роду Такэноути-но-Сукунэ, «канцлера-долгожителя».

Была ли ограниченной власть императора? Об этом трудно сказать определенно, но, во всяком случае, ему пришлось поделиться ею. О некоторых ограничениях говорит и история с его воцарением, когда придворные едва ли не силой спасли наследного принца от гибели в огне.

А вот имущество императора на тот момент прибавилось. С древности существовала так называемая «имикура» — «священная сокровищница», где хранились предметы культа, предназначенные для правителей-первосвященников. Теперь же появилась еще и «утикура» — «внутренняя сокровищница». Там располагались вещи, принадлежащие владыке и не имевшие священной роли.

Еще одно важное нововведение — развитие грамотности. При Ритю люди, наученные грамоте, оказались на высоких постах во всех провинциях. Судя по всему, это были или китайцы, или корейцы (еще один аргумент для сторонников гипотезы о «корейской династии»). Из Китая и Кореи прибывали ремесленники, лекари, даже люди искусства. Все эти новые подданные были крайне важны для нарождающейся империи, их старались выписывать с материка, были предприняты даже специальные (мирные, разумеется) морские путешествия и посольства в Китай.

Правления государей Хандзэя и Инге (в общей сложности они продолжались, согласно хроникам, 10 лет) ничего не изменили; информация об их военных устремлениях отсутствует. Все неприятности начались дальше, когда императором стал принц, ранее не назначенный наследником. Мало того, что срок его царствования составил около трех лет, хроники прямо говорят: владыка был убит. (Напомним, что в истории с Тюаем они хранили благородное молчание).

Судя по всему, правление Анко сплошь состояло из смуты, которая так потрясла страну, что замалчивать события оказалось просто невозможным.

Анко занял высший пост после смерти (насильственной) своего брата — наследного принца. И пал он от руки своего родича, владыки Маёва, сына императрицы от первого брака (тоже с одним из принцев Ямато, впоследствии убитым по приказанию Анко).

Распря началась еще до вступления на престол нового государя. Хроники говорят, что он пользовался популярностью в народе, а его завистник, наследный принц Кинаси-Кару-но-мико («который был необузданного нрава и часто развлекался с женщинами») решил напасть на соперника, к которому переходили придворные. Двор поддержал будущего государя Анко, а «необузданному принцу» пришлось прятаться у своих сторонников, а затем покончить с собой.

Не вполне понятно, кто был правой стороной в конфликте. С точки зрения хроник, правым оказывается Анко, но как часто это устанавливается задним числом! (Как и буйный нрав и непотребства побежденного).

Далее сообщается, что юный принц Маёва зарубил правителя (не обошлось здесь и без хитростей, если не сказать грубее император спал). Предположительно, это прискорбное событие случилось в 456 г. Следующий владыка приказал казнить министра, который был замешан в деле об убийстве владыки Анко.

А вот это говорит о том, что мстительностью малолетнего принца кое-кто просто воспользовался, а следующий император знал, куда следует нанести удар — и сделал это безо всякого намека на сентиментальность.

Видимо, внутренняя распря в союзе Ямато продолжалась. Конечно, сторонники «корейского следа» могут усмотреть здесь попытку освобождения японцев от континентального ига. Вероятно, все было куда сложнее: распри могли касаться и отношений с материком, и внутренних проблем. Это было тем более опасно, поскольку несколько народов архипелага либо были покорены совсем недавно, либо продолжали сопротивление. Крупная смута среди людей Ямато могла бы разорвать на клочки государство. По крайней мере, правители Корейского полуострова сделали все, чтобы в столь удобный момент ликвидировать японское присутствие. Им это удалось, хотя и не без труда.

Правление Юряку. Внутренняя смута и походы в Корею

Следующему императору — Юряку — посчастливилось править дольше (456–479 гг.) Но царствование оказалось отнюдь не мирным. И вновь борьба за верховную власть в Ямато превратилась в смуту. К тому же, он дал такой примерами невероятного «благородства», который можно отыскать не во всякую эпоху.

Юряку — пятый сын императора Ингё, а посему достигнуть трона без борьбы для него было практически невозможно. Узнав об убийстве императора Анко, принц Опо-патусэ (Юряку), не доверив разрешение дела старшим братьям, надел доспехи, самолично встал во главе дружины и, перво-наперво, начал не с убийцы, а со своего конкурента. Как говорят хроники, он допросил и убил принца Ятури-но-Сиро-Бико.

Видимо, следующей жертвой был выбран еще один единоутробный брат Юряку. Но тот не стал дожидаться допроса и расправы. (Проводился допрос с пристрастием или без, не вполне ясно, но очень может быть, что чуждый сантиментов будущий государь мог пойти и на такой «родственный» шаг; подобных примеров в истории великое множество). Принц, над которым нависла угроза, сумел договориться с владыкой Маёва и бежать в дом великого министра. Но решительный будущий правитель Юряку настиг беглецов там. Наверняка дом хорошо охранялся, но, скорее всего, силы оказались неравными. Великий министр умолял пощадить его, предлагал выкуп, но должен был понять: никакие выкупы не заменят высшего титула. Дом министра сгорел до основания…

Следующий поступок — избавление от наследника престола был не менее доблестным, чем убийство сонного императора Анко. Юряку убил его стрелой в спину после того, как дружелюбно пригласил на охоту. Пал в борьбе за трон и еще один брат будущего государя.

Экзотические страны (а к ним Япония относится в какой-то мере и сейчас) порой дают массу примеров, перед которыми могут показаться бледными даже шекспировские трагедии. Борьба за власть велась пока что в очень небольшой империи, несравнимой ни с Китаем, ни с древним Римом. Но накал страстей от этого нисколько не уменьшался.

Убрав всех соперников, Юряку спокойно занял трон. Но на восьмом году правления началась смута в Корее, и Ямато пришлось принять в ней самое деятельное участие.

Дело в том, что государство Силла уже восемь лет не выплачивало дань (сравним это с датой «добродетельного» восшествия Юряку на трон, и сделаем выводы). Теперь же князь Силла заключил мирный договор с государством Когурё. Но вскоре выяснилось, что это опрометчивый шаг, что миролюбие северного соседа — лишь притворство. И князь Силла приказал перебить всех воинов Когурё, находившихся на его территории. (Возникает резонный вопрос: а что этот войсковой контингент там, собственно, забыл? Быть может, войска пришли за данью? Или же втихомолку готовили совместный поход на архипелаг, где обострились внутренние распри? А потом выяснилось, что Когурё не собирается поделиться с новоявленными союзниками будущей добычей…)

Так или иначе, но князю Силла волей-неволей пришлось просить помощи у Ямато, а точнее, у княжества Мимана (что почти одно и то же). В итоге полководцы из Ямато, использовав тактику засад, разбили армию Когурё. Без них княжество Силла оказалось бы поверженным.

Но не таков был государь Юряку, чтобы закончить дело на этом. На следующий год он направил войска уже на Силла, дабы покарать тамошнего князя за прегрешения против Неба (возможно, за хронические невыплаты дани). Летописи в этом случае становятся отчего-то очень темными и неоднозначными. Страна была покорена, но, судя по всему, не до конца. Князь Силла бежал. Главные военачальники Ямато погибли, среди оставшихся началась рознь (то ли из-за тактики, то ли, как водится, из-за добычи — сие неясно). Японцам пришлось возвратиться, так и не захватив дворец князя.

Сложно сказать, что это — то ли туманное изложение фактов, то ли не очень впечатляющая попытка хоть как-то прикрыть полный разгром.

Есть и вторая версия тех же событий: главным объектом атаки стала не Силла, а Мимана, где произошел бунт (а мятежного князя поддерживала Силла).

На двадцатый год правления Юряку случилась еще одна война на Корейском полуострове: войска Когурё напали на княжество Пэкче и уничтожили его. И если бы не воины Ямато, прибывшие на военных ладьях, дело обернулось бы полным крахом.

Другие военные действия шли уже на самих островах. Объявился еще один странный «разбойник», который, согласно хроникам, вершил злодеяния: грабил проезжих и прохожих, задерживал торговые ладьи, отнимая товары у купцов, «не следовал законам страны, не вносил податей и налогов». (А если бы вносил, был бы замечен разбой?)

Налицо явная попытка создать свое собственное государство в провинции Парима. Как раз налоги и подати, судя по всему, бунтовщик (за которым наверняка стояла собственная дружина) собирал вполне исправно. Но — для себя.

Бунт оказался не слишком крупным, для его подавления потребовалась сотня решительных и подготовленных воинов. Вероятно, «разбойник» рассчитывал на продолжение смут в Ямато.

Любопытно, что противник вновь представлен в образе недоброго сказочного персонажа. Воины Ямато подожгли его дом, и оттуда выскочил огромный белый пес, набросившийся на императорского полководца. Когда тот зарубил чудовище, оказалось, что это оборотень. Мертвый пес принял облик «разбойника».

На 22-й год правления Юряку взбунтовались пять сотен пленных «северных варваров». Все они были либо убиты, либо рассеяны.

Нельзя сказать, что государь был занят лишь подавлением противников на островах и на материке. Он сделал очень много для развития и вполне мирных отношений с континентом. При нем был собран род Хата, расселившийся но архипелагу, с тем, чтобы эти люди занимались шелководством. Вскоре после этого пришлось создавать третью императорскую сокровищницу («окура»). Заведующим всеми сокровищницами стал придворный из рода Сога. Вероятно, ему была дарована немалая власть.

При Юряку сделан еще один важный шаг для укрепления государства. Окончательно определились звания «о-оми» и «о-мурадзи» (фактически, это первые чиновные лица страны, решавшие важные вопросы управления). С этого момента государственный аппарат стал набирать силу.

«О-оми» стал глава рода Хэгури, «о-мурадзи» — глава Мононобэ. Эти чиновные звания принадлежали избранным и, вероятно, наиболее сильным родам.

Среди переселенцев с материка были не только ремесленники, но и грамотные люди, в том числе — буддийские монахи. Вероятно, с этого времени буддизм начал распространяться в Японии. Для понимания японской истории и психологии контакт с одной из мировых религий крайне важен. Поэтому мы на время оставим Японские острова, где после царствования Юряку смута вовсе не утихла, но стала еще серьезней. В следующей главе придется говорить о странах, далеких от Японии (хотя, на самом деле, речь идет все-таки о ней).

Глава 7. Религии, заимствованные с континента

…В свое время был один человек, который не мог жить так, как другие. Он пытался понять, что же это такое — то, что происходит с ним изо дня в день, и кто такой он сам тот, с кем это происходит. И вот однажды ночью в октябре, когда он сидел под кроной дерева, он поднял взгляд на небо и увидел на нем яркую звезду. В этот момент он понял все…

В. Пелевин, «Чапаев и Пустота»

Может быть, российский писатель Виктор Пелевин несколько погорячился, когда написал, что «одна из самых известных историй на земле» произошла именно в октябре. Но все остальное возражений не вызывает. Озарение, снизошедшее на принца Гаутаму, привело к созданию одной из мировых религий. Но религия это или все же в большей степени философское учение, судить очень трудно (если возможно вообще). Есть различные варианты предания о жизни основателя этого учения. Имена и названия произносятся тоже по-разному. Можно остановиться на некоем среднем варианте.

Жизнь Будды Гаутамы Шакья-Муни (Сиддхартхи)

Очень далеко от Японских островов (где в это время заканчивался период Дзёмон) располагалось небольшое государство Капилавашту. Сейчас его территория — граница между югом Непала и Индией.

Правил этой страной владыка Судходхана, супругу его звали Махамайя. Царица ждала первенца, когда ей приснился необычный сон-знамение: белый слон с лотосом в хоботе благословил ее, обойдя вокруг ложа.

Со слонами (тем более — с белыми) в Индии издавна связаны добрые поверья, так что брахманам — служителям культа — не пришлось слишком долго размышлять, чтобы определить: знак добрый, все пройдет удачно.

Когда подошло время рожать, Махамайя отправилась к своему отцу, как требовала традиция. Однако до него так и не доехала: схватки начались в пути. В роще Лумпини царица разрешилась от бремени мальчиком, притом роды оказались безболезненными. Предания говорят, что после этого прошел небольшой дождь, который омыл мать и новорожденного.

Вообще, с рождением Гаутамы связано множество легенд. Считается, что он уже умел говорить и обладал вполне трезвым мышлением. Говорится, что новорожденный царевич сделал самостоятельно несколько шагов, и ножки младенца ступали по выраставшим из земли лотосам. Он даже сообщил матери, что пришел в этот мир, дабы избавить людей от страданий.

Царевича назвали Сиддхартха, что означает «достигающий целей». В некоторых преданиях говорится, что его мать умерла, и будущего просветленного воспитывала ее сестра. Но имеются и другие мнения.

Говорится, что мудрецы-брахманы предсказывали будущую судьбу царевича. Большинство сошлись на том, что он станет великим правителем и воином, и лишь самый младший (и, видимо, не столь консервативный) заявил, что выросший сын царя станет великим учителем для людей.

Все же царю Судходхане хотелось, чтобы сбылся первый вариант. Он решил оберегать сына от религиозного пути, а заодно — и от обыденности жизни. Более всего царь не желал, чтобы наследник узнал, что такое смерть и страдания. Поживет какое-то время — тогда, конечно, увидит все это. Но пока пусть принца окружают красота и удовольствия, пусть не будет рядом с ним ни стариков, ни изможденных тяжкой работой людей.

Так оно и продолжалось. Мальчик проводил время во дворце, его оберегали от любого напоминания о болезнях и смерти. Царевич с детства получал подготовку, положенную будущему царю — он научился прекрасно владеть луком, участвовал в том, что позднее стало называться спортивными состязаниями. Но, скорее всего, у него и мысли не возникало о том, что он учится владеть орудиями убийства.

В шестнадцать лет он женился на принцессе из соседнего княжества, которую звали Ясудхара. Но молодая чета все так же оставалась жить во дворце. Правда, любознательный юноша начал все больше интересоваться тем, что происходит за пределами, отведенными ему отцом. Наконец, он прямо потребовал от раджи Судходханы, чтобы тот устроил ему экскурсию, показав жизнь будущих подданных.

Такое путешествие всего лишь по столице потребовало от царя немалой подготовки. Но понятий «пиар» и «потемкинская деревня» в те времена еще не существовало, поэтому Судходхана допустил несколько просчетов. Они-то и определили будущее принца.

Радже хотелось, чтобы и па сей раз любимый сын не увидел ничего, что говорило бы о страданиях и смерти. Колесницу наследника окружали молодые и здоровые люди, приветствовавшие его. Но совершенно случайно принц заметил нечто иное: изможденного старика, стоявшего в отдалении. «Что это?» спросил принц у своего друга, колесничьего Чханны. Смущенный и растерянный Сиддхартха услышал ответ: это старость, она приходит ко всем. Этот согбенный человек с белыми волосами, лишившийся зубов, просто очень много прожил.

И во второй раз задал Сиддхартха этот вопрос, заметив прокаженного, превратившегося в полутруп. Болезни приходят ко всем, — последовал ответ.

И в третий раз остановилась колесница, когда Сиддхартха заметил на берегу реки похоронную процессию. «Что это?» «Смерть. Это покойник. Даже ты, господин, и прекрасная госпожа Ясудхара когда-нибудь станете мертвыми…»

Произошла в тот злополучный для государя, но добрый для человечества день и четвертая важная встреча: принц заметил аскета — человека, отбросившего добровольно все радости жизни и плоти ради духовного просветления…

Правда, есть мнение, что Сиддхартха видел страдания и прежде. Еще мальчиком он гулял по парку со своим двоюродным братом Девадаттой, с детства отличавшимся дурными качествами. Девадатта пустил стрелу и ранил пролетавшего лебедя. Сиддхартха, увидев это, вынул стрелу из подранка и выхаживал птицу. Требования двоюродного брата отдать добычу были проигнорированы — и самим Сиддхартхой, и советом мудрецов, которые решили, что лебедь принадлежит тому, кто спас его, а не погубителю.

…Колесница вернулась во дворец, но прежнее благодушие уже не могло возвратиться к царевичу Сиддхартхе. Внешне его прежняя жизнь продолжалась без изменений, но все чаще принца одолевали мысли, далекие от мира удовольствий.

В конце концов, когда ему исполнилось двадцать девять лет, принц Сиддхартха бежал из своей золоченой клетки, оставив семью и все удовольствия. Он окончательно ступил па путь духовный, произошло то, чего и опасался его отец-раджа.

Позднее Будда сказал, что он более не мог ощущать «обычной отравы», вызванной молодостью, здоровьем и жизнью.

Беглец обнял спящую жену и своего новорожденного сына, покинул дворец, а затем отдал любимую лошадь своему другу, велев возвращаться обратно, остриг длинные волосы и отбросил царские одежды. Отныне он сам стал аскетом.

Сиддхартха учился у знаменитых гуру, но нашел в их практиках недостатки — просветления он не получил. Бывший принц занимался умерщвлением плоти со своими сотоварищами-аскетами, притом столь усиленно, что, в конце концов, остальные аскеты сделались его учениками. Он дошел до самой грани, отказался от еды и питья, был близок к состоянию трупа, в котором по непонятной причине ее теплится жизнь.

Некая девушка, которую звали Суджата, сжалилась над голодающим нищим аскетом. Она накормила его рисовой кашей, и очнувшийся Сиддхартха понял: его аскеза — это дорога в никуда.

Он выкупался в реке, смог выпить воды. Его пути разошлись с теми, кто продолжал жестокие практики умерщвления плоти.

Отныне главной практикой стала медитация и размышления. Сиддхартха сидел под неким деревом боддхи, пытаясь решить вопрос о человеческих страданиях. Он провел так много дней, предаваясь глубочайшей медитации, очищая разум от всего излишнего, открывая Истину. Именно тогда он стал вспоминать все, что случилось с ним в прошлых жизнях. Впоследствии «джатаки» — повествования о прошлых жизнях Просветленного — стали одной из основных священных книг буддизма.

Наконец, во время восхода утренней звезды, принц Сиддхартха полностью осознал, каков будет ответ. Так он стал Буддой «пробудившимся».

В предании говорится, что злобный бог Мара пытался помешать этому. С Сиддхартхой сражалась непогода, Маара выпустил против него целые армии призраков, наконец, послал своих дочерей для искушения. Не помогло ничего. Будда коснулся рукой земли, прося ее свидетельствовать. И первыми, кто услышал слово Учения, стали не люди, а олени, случайно подошедшие к месту уединения Будды.

Сиддхартха вначале посчитал, что Учение о начале вращения колеса Закона окажется слишком трудным, чтобы передать его людям. Но все же он понял, что есть те, кто смогут воспринять это. Одними из первых учеников оказались те самые аскеты, с которыми он прежде занимался мрачными практиками самоумерщвления. Будда объяснил им Четыре Благородные Истины и учение о Восьмеричном Пути. Так было положено начало сангхе — первой общине буддийских монахов.

Учение смогли услышать многие. Раджа Магадхи пожертвовал ему здание неподалеку от столицы, где расположился первый монастырь. А через некоторое время весть дошла и до Капилавашту.

Будда встретился со своими родичами. Его подросший сын принял монашество (как и Ясудхара, которая сделалась первой монахиней — обычаи того времени принижали женщин, и разрешение далось Будде нелегко), а отец остался мирским сторонником учения, и при этом попросил Будду о введении закона: перед уходом в сангху сын обязан получить на это согласие родителей.

Будда говорил о том, что принадлежность к определенному народу или сословию не может стать препятствием для постижения его учения. Сангха должна принять всех. Одним из первых последователей Будды стал человек из низшей касты брадобрей. И его статус в общине оказался выше, чем у сына раджи, ибо он принял монашеские обеты раньше.

Так буддизм изначально заявил о том, что он — мировая религия. Поэтому вполне закономерно его распространение по самым различным странам, вплоть до Японских островов или даже до Санкт-Петербурга, где в дельте Невы возвышается на берегу прекрасный буддийский храм. Но он будет построен много позже, через две с половиной тысячи лет.

Пока же в общине наблюдались свои разногласия и интриги. Дело в том, что в сангху вступил и двоюродный брат Сиддхартхи, тот самый безжалостный охотник Девадатта. Но этот человек думал, в основном, о власти среди монахов, а не о просветлении. Строил он козни и против самого Будды.

Когда Сиддхартха достиг просветления, ему было тридцать пять лет. А проповедовал он еще сорок пять лет, когда заявил другому двоюродному брату, Ананде, что уйдет. При этом он несколько раз повторил, что пробудившийся может оставаться в этом мире и более чем на мировой цикл — кальпу.

Ананда не попросил Будду остаться, напротив, не поняв, в чем дело, сообщил, что уйти можно, ибо в сангхе все в порядке. Через несколько дней Будда принял дурную пожертвованную пищу (по некоторым преданиям, это были ядовитые грибы). Сиддхартха заявил, что только он сможет принять такое пожертвование. После этого он лег в роще деревьев, успел принять послушника в монахи, и ушел в нирвану, выйдя из круга земных перерождений. Земное же тело Будды прекратило существование. Но Будда — это вовсе не телесная оболочка, это — просветление.

Истины буддизма. «Малая» и «великая» колесницы

Пожалуй, теперь самое время хотя бы вкратце рассказать о сущности учения, предложенного Буддой. Именно предложенного: буддизм никогда ничего не навязывает силой. В истории этой религии не было ни насильственного обращения людей в веру, ни религиозных войн. Конечно, тот или иной государь мог вести войну, прикрываясь религиозными лозунгами — но в этом случае ему приходилось поискать некий оправдывающий повод, не связанный непосредственно с буддизмом.

Сам Сиддхартха не пытался создать некую запись своего учения. До самой своей телесной смерти (считается, что это произошло в 543 г. до н.э.) он проповедовал, а записи сделаны позднейшими учениками.

Наиболее полный свод — это «Трипитака» («Три корзины», но можно перевести это название, как «трехтомник»). Она и в самом деле трехчастная: это книга сутр (поучений), книга нравственных предписаний и книга, содержащая философское осмысление мира.

Составление возвышенных книг стало делом монахов сангхи. Порой при переписывании происходили искажения, иной раз случались и неверные переводы. А сторонников нового учения становилось все больше. Вполне понятно, что, в конце концов, единая религия разделится на несколько связанных друг с другом учений. Это, в конце концов, и произошло.

Но суть учения все же осталась неизменной. В то утро поддеревом боддхи Будде открылись Четыре Благородные Истины:

1) жизнь по сути своей есть страдание;

2) причина страдания — страсти, желания людей;

3) чтобы избавиться от страданий, надо покончить со всеми желаниями;

4) сделать это возможно, но лишь путем достижения высокой степени просветления и ухода в нирвану, выпадая из круга земных перерождений.

Заметим, что учение не противоречит, а, скорее, дополняет традиционные индийские религии, которые послужили одной из основ буддизма. Он вообще вполне уживчив с другими верованиями.

Так что уход от действительности — очень важная составляющая буддизма. Отречение от страстей, душевный покой — все это способствует просветлению и выпадению из «колеса сансары» (то есть из того, что мы называем словом «реальность»; для последователя Будды настоящая реальность — это нирвана, все же остальное — морок, иллюзия, пена прибоя).

Реальность — это движение неких частиц-дхарм (до открытия понятия кванта оставались тысячелетия). Весь мир — комбинация соответствующих дхарм. Есть дхармы состоянии психики, суеты, страстей, покоя, бытия и небытия.

Для ранних буддистов стали особенно важны мировоззренческие вопросы, а не моральные предписания. Что же до морали, то она не отрицала того, что наработано прежде в любой стране, это стало еще одной возможностью для победного шествия буддизма по всему Среднему и Дальнему Востоку.

Жизнь, согласно учению — цепочка бесконечных перерождений. Конечно, не всем в этой жизни доведется испытать просветление и уйти в нирвану. Что ж, но крайней мере, нужно постараться, чтобы следующее перерождение не оказалось дурным, не превратиться в какое-нибудь насекомое или пресмыкающееся. Поэтому нужно следовать правилам поведения в этом мире, предписанным буддийским каноном. А это — забота о вечной душе, а не о бренном теле.

Очень большое место в канонах отводится состраданию к каждому живому существу. Кто знает, не был ли он прежде животным, забитым на мясо? Уже впоследствии такая идея получила некоторое распространение в Японии — именно там возникли примеры, способные вдохновить поколения экологов и «гринписовцев».

Важно и то, что в буддизме, по сути, нет бога. Колесница дхармы вертится сама по себе. Первоначально это религия без объекта поклонения, а Будда — вовсе не бог.

Конечно, долго так продолжаться не могло. Будде быстро начали приписывать божественные качества — и умение летать по воздуху, и хождение по воде, и невероятный рост и голос, похожий на рев водопада. Началось и поклонение, объектом которого стал он сам. И по сей день на Шри-Ланке и в Юго-Восточной Азии возвышаются многочисленные ступы, памятники храмовой архитектуры, которые, но преданию, заложены над святыней — волосом Будды или зубом Будды. (И, если мы хотим сохранить трезвый рассудок, нам не следует подсчитывать, сколько же было тех самых зубов: акула в этом случае все равно оказалась бы на втором месте).

К тому же, потребность в боге, высшем существе, почти всегда была частью человеческой личности. Поэтому буддизм охотно принимал богов иных религий — особенно это касается учения «Махаяны», северной ветви буддизма, распространившейся в Китае, затронувшей и Корею, и Японию. И сам уже обожествленный Будда становился частью местного пантеона.

И все же, что такое буддизм — учение для монахов или правила для мирян? В принципе, и то и другое. Предание говорит не только о сангхе, но и о последователях учения, оставшихся в миру. Для них-то и предназначался менее строгий свод правил.

К тому же, разные школы буддизма трактуют вопрос о спасении по-своему. Учение «Махаяны» («большой колесницы») говорит о возможности спасения не только собственными усилиями человека, но и о помощи тех, кто уже получил просветление. Напротив, «Хинаяна» («малая колесница», но, поскольку это название выглядит несколько скромнее, есть и второе «Тхеравада», «древняя вера») более строга.

«Махаяна» открывает широкий путь к спасению, тогда как «Хинаяна» — это более узкие врата.

Имелись ли другие будды? Можно ли достичь нирваны, не будучи таковым?

В принципе, да. По крайней мере, «Махаяна» утверждает, что другие будды существовали. Важнейшим из этих будд для нас (коли мы говорим о Японии) является Будда Амида (Амитабха). Согласно преданию, Амитабха в одном из перерождений постиг учение о просветлении, изучил множество стран и дал обет — построить Страну Чистой Земли на западе для всех, кто обратился к нему. Он и зовется Буддой Западного Края, ибо, пройдя множество воплощений, исполнил обет. Любимое животное будды Амиды — белый Лунный Кролик. Безусловно, здесь мы видим еще один след китайских заимствований. А ради спасения следует повторять священные слова «Наму Амида-буцу!» («Слава будде Амитабхе!» Для японца это звучит примерно так, как для русского «Господи, помилуй!»)

Не вполне ясно, сколько было будд — здесь каждая школа придерживается своего мнения. Говорится о тысяче будд, которые последуют в будущие времена. Известен, например, будда Мироку (Матрейя). Это будда грядущего. Считается, что он пребывает в состоянии сна, но когда Мироку спустится на Землю, настанет конец света (впрочем, это событие трактуется не как катастрофа, а как перерождение мира).

Могут помочь человеку и бодисатвы (или бодхистаттвы) те, кто достиг просветления, не становясь буддой. Они отказались от нирваны специально для того, чтобы помочь достичь просветления всему человечеству. Это своеобразные святые буддизма, среди них есть и те, кто основывал вместе с Сидхартхой сангху-общину.

Другие святые, действующие вместе с бодисатвами — архаты. Они достигли познания Истины и распространяют учение среди людей.

В Японии особо почитается бодисатва Каннон (в индийской традиции — Авалокитешвара). Это бодисатва сострадания, поклявшийся всюду спасать живые существа. Он может появляться в тридцати трех обликах. В Японии и Китае его почитают в женском облике, после проникновения христианского учения бодисатву Каннон иногда отождествляли с девой Марией — так удивительно сплетались на Японских островах мировые религии. Этот сподвижник будды Амитабхи защищает не только людей, но и животных.

Японский буддизм весьма отличается от классического, который более соответствует школе «Хинаяна». Это не отказ от желаний, а разумное отношение к ним. Источник всего дурного — это лишь неразумные и несбыточные желания. Просветление («сатори») вовсе не требует отбрасывания всех прелестей жизни. Напротив, жизнью следует наслаждаться.

Нельзя сказать, что после внедрения буддизма в Японии не было никаких религиозных проблем. Но они, в конечном счете, разрешались. Можно вспомнить и пример «современного Девадатты» — Сиоко Асахары, собравшего в 90-е годы прошлого века секту фанатиков-террористов (что вовсе не свойственно для буддизма). Но никакого отношения к истинному буддизму подобные вещи не имеют.

Весьма сложно для понимания учение буддийской японской школы «Миккё». Ее последователи часто становились отшельниками, пытаясь достигнуть просветления. Считалось, что человек, освоивший это учение, сам получает невероятные способности, становясь «ямабуси». Они известны и как создатели школ восточных боевых искусств.

Особая разновидность буддийского учения — это дзен-буддизм (или, по-китайски — чань-буддизм). Согласно ему, просветления и спасения можно добиться только своими собственными силами. Путь к просветлению — это осознание устройства мира и собственной природы. Прозрение часто оказывается моментальным — на человека неожиданно снисходит откровение. Последователю дзен важно понимать, что все сущее — суета, следовательно, слишком серьезно относиться к материальному миру нельзя, постижение мироздания достигается и за счет размышлений над притчами-коанами, которые подчас задают загадку, у которой бывает несколько решений. Большое значение придается сообразительности и нестандартности мышления ученика. Учитель же лишь способствует осознанию.

Учение дзен связано с именем основателя — Бодхидхармы (по-японски — Дарума). Есть сведения, что он жил в V веке и, будучи индийцем, принес учение в Китай. Согласно преданию, он сумел стать совершенным господином для самого себя, с абсолютным спокойствием относился и к счастью, и к невзгодам, выпавшим на его долю. Самоотверженность Бодхидхармы вошла в легенды. Так, утверждается, что когда он медитировал, находясь в неподвижности, его глаза начали слипаться. Он в негодовании на слабость своего тела, предпочел вырвать веки. Говорят, что из них вырос первый чайный куст.

Так это или нет, но чай (а впоследствии — знаменитая чайная церемония, достигшая пределов совершенства) связан в Японии и с распространением буддизма, поскольку проник на архипелаг примерно в то же время.

Когда Бодхидхарма оказался в Китае, там уже существовал буддизм. Но монахи занимались, в основном, изучением священных текстов, а не «прикладными практиками» (медитацией и духовными упражнениями). Слова Бодхидхармы о том, что Будда передал дзен людям напрямую, прозвучали, словно гром среди ясного неба. Дзен нельзя изучить по священным текстам (их нет), он не основан на словесном выражении (коаны способны лишь «подтолкнуть» к осознанию). Речь идет о некоей другой форме передачи, которую сравнивают с «печатью ума».

Это непосредственный духовный опыт. Последователи дзен-буддизма считают, что их учение имеют самую непосредственную связь с тем, что делал Будда.

Знаменитое дзенское выражение «встретишь Будду — убей Будду» вовсе не призыв к убийству или ниспровержению учения. «Убить» в данном случае — это осознать ложность закостенелых канонов, в том числе — и буддийских. Напротив, дзен это живое и совершенствующее учение.

Тем не менее, и Бодхидхарме приписываются божественные способности. Японцы считают, что, когда начинаешь сложное дело (или о чуде), надо купить статуэтку Дарумы-Бодхидхармы и закрасить ей один глаз. А когда желание будет исполнено (или дело успешно завершено) — надо закрасить второй глаз.

Как утверждает российский исследователь Е.А. Гаджиева, буддизм вписал в свой канон и местных богов. Ками тоже страдали в своих перевоплощениях и тоже нуждались в спасении наравне с людьми. В синтоистских святилищах буддийские монахи читали сутры, дабы помочь божествам избавиться от страданий.

Порой местные боги признавались защитниками учения Будды — так было и в других странах — а Индии, Китае, Корее. Одним из таких страже стал воинственный японский бог Хатиман.

Но все это произошло не сразу. Синтоизм и буддизм долгое время «притирались» друг к другу, некоторые осложнения возникли даже в эпоху Мэйдзи (в XIX в.) Но запретить буддизм не решился ни один правитель Японии (хотя так поступали впоследствии с христианским учением).

Слияние двух культов, получившее название «рёбуеннто» сохраняется и по сей день — по крайней мере, в сознании японцев, которые могут причислить себя и к синтоистам, и к буддистам.

Если мы заговорили о распространении буддизма в Японии, то важно упомянуть и о другом учении, которое пришло примерно в то же время и все тем же путем — из Кореи и Китая (да ведь и само слово «синто», служащее обозначением национальной японской религии, заимствовано оттуда же). Но это — не мировая религия.

Конфуцианство в Японии

Конфуцианство — учение, возникшее на китайской почве. Но жизнь его основателя Кун-цзы (Конфуций — это искаженное европейцами имя) далеко не столь яркая, как у Сиддхартхи Гаутамы. В принципе, это религия еще в меньшей степени, чем буддизм. Скорее, конфуцианство — особая философская система и свод установлений и правил (заметим, зачастую весьма выгодных правящему слою).

Главным «божеством» конфуцианства можно назвать небо («Тянь»). В принципе, это не совсем божество, а некая первооснова всего, высший принцип. Эта всемогущая первооснова, как и Земля, создает все сущее и управляет им. Все явления жизни — результат действия двух начал: мужского («ян») и женского («инь»). То, что нельзя посчитать за влияние «инь» и «ян», входит в сферу духов, а это — умершие.

Кун-цзы считал, что он лишь восстанавливает закон древнего легендарного правителя Чжоу, при этом он ощущал влияние духа давно умершего императора.

Если мертвые становятся духами, всего лучше относиться к ним со всем вниманием, учитывать их желания. На самом деле, дух может быть связан с поминальной табличкой (где написаны иероглифы, означающие имя предка). Следовательно, нужно, чтобы невеста пообщалась не только с ныне живущими родителями жениха, но и с далекими предками и т.д. Разумеется, этих предков необходимо почитать.

Согласно конфуцианству, иероглиф «жень» (обозначающий человека) состоит из двух элементов — собственно «человек» и «два». Иными словами, человек — никто, если не будет общения с себе подобным. Принцип «жень» — это целый комплекс взаимоотношений. Сюда входят скромность, милосердие, доброта, альтруизм, сострадание. Но, дабы нормально существовать в обществе, человек должен следовать высшему пути «жень» — целому комплексу моральных обязательств. Они самым тесным образом связаны с нормами поведения. Важно исполнять все невероятно сложные правила этикета, обрядов, благопристойности. Отсюда — один шаг до того, что европейцы называют «китайскими церемониями».

И все это нужно выполнять как само собой разумеющееся, а для этого без специальных знаний не обойтись. Знания должны приобретаться при помощи подражания, изучения установлений и изречений. Как вся эта книжная ученость непохожа на дзен! Какую невероятно дурную услугу оказало конфуцианство Китаю при встрече с европейцами! Но ведь без него не было бы и стабильности, которая необходима столь сложному организму, каким всегда являлось китайское государство. Так что все плюсы и минусы того или иного учения читатель может расставить по вкусу самостоятельно.

Особо важный принцип конфуцианства — «сяо», сыновняя почтительность, любовь и уважение к родителям (прежде всего, к отцу). Детям предписывается не только уважать родительскую волю, но и исполнять ее с любовью и безоговорочно, как и волю Неба. Семья — главная составляющая общества (и государства), и конфуцианство ввело культ семьи, сыновней почтительности.

Правила соблюдались буквально и безоговорочно. Культ предков и семьи прочно вошел в жизнь Китая, а затем дополнил и синтоизм.

А вот отсюда остается один мелкий шажок до любви (тоже безоговорочной) к государю (отцу) и государству как таковому. Понятно, насколько такое учение выгодно тем, кто оказывается на вершине власти. Посему конфуцианский закон полюбился и китайским, и японским владыкам. Впрочем, если брать Китай, то здесь императорам приходилось несколько сложнее, чем в Японии. Если японские властители и без того имели «мандат Неба» на правление, ибо происходили непосредственно от богов синто, то китайским императорам такой виртуальный документ давался за добродетели. А коли император не наделен добродетелями, то его правление пагубно, и в этом случае конфуцианство отнюдь не противится его свержению и даже установлению новой династии. Но главная императорская добродетель — это хорошее служение Небу и правильное совершение обрядов в честь этого высшего первоначала и своих предков.

Конфуцианцы полагали, что человек по природе своей склонен к добру, нравственный закон заложен в нем изначально, а зло вызвано невежеством, которое можно преодолеть наставлением или личным примером (главный пример народу подает император, а родители должны быть примером для детей). Императорские чиновники, помогающие в распространении добродетелей императора, обязаны сохранять беспристрастность и рассудительность и не оказываться во власти сильных эмоций. Таков срединный путь конфуцианства. А заповеди легли в основу «Книги ритуалов», это не отвлеченная мораль, а практический кодекс поведения.

Мысль Кун-цзы о том, что лучше умереть, чем перестать почитать родителей и выполнять сыновний долг, настойчиво вбивалась в умы и в Китае, и в Японии. Государство очень хорошо позаботилось, чтобы принцип «сяо» стал частью жизни подданных. Впрочем, он касался не только низших сословий, но и всех поголовно. На нем строились отношения императора с министрами, министров — с высшими чиновниками и т.д. Конечно, это лучше, чем иной принцип: «тыкать» подчиненным и быть почтительным со старшими по званию, которые тоже имеют неписаное право «тыкать» тебе. (А этот принцип прекрасно отражен в поговорке, возникшей в несколько иной стране: «Ты начальник, я дурак…») По крайней мере, конфуцианство дает некий незыблемый, установленный свыше порядок. Но и он часто приводил к застойным явлениям.

Синто, буддизм и народные верования, связанные с жизнеутверждением, могли стать препятствием на пути распространения конфуцианства в Японии. Лишь в позднем средневековье учение Кун-цзы стало на Японских островах достаточно массовым. Но японские аристократы, для которых китайский язык был тем же, чем для средневековых европейских ученых латынь, так или иначе восприняли эту философию в целом.

Впрочем, вразрез с учением Кун-цзы идет не только стремление отбросить окостенелые каноны. Смута в государстве — это как-то совсем не по-конфуциански. Вот к смутам и династическим распрям мы сейчас и возвратимся, благо на конец V века их в Японии произошло уже достаточно. А в VI столетии дело примет более масштабные обороты.

Глава 8. Начало политики централизации власти

Все — как обычно. За время его отсутствия ничего не изменилось. Великие маги продолжают вести свои бесконечные тайные войны. И длиться это будет еще многие и многие столетия, до тех пор пока не останется кто-то один, самый могучий, самый сильный, самый хитрый…

Л. Кудрявцев, «Еретик»

Еще при государе Юряку был возвышен дом Хэгури, глава которого помогал прийти к власти будущему императору. Фактически Хэгури Маторн, который встал во главе этого дома, получив титул «о-оми», не уступал императорам но своему значению для союза племен Ямато.

Недолгое правление государя Кэндзо (485–487 гг.) вновь связано с войнами в Корее. И вновь боевые действия не увенчались успехом. Судя по всему, экспедиционный корпус Ямато во главе с полководцем Ки-но-Опипа (его отец ранее потерпел поражение в Силла) вел действия совместно с войсками княжества Мимана против Пэкче. Японцы строили укрепления, даже смогли нанести удар по силам ванна Пэкче, но, как заявляют хроники, «оружие постепенно истощалось». Посему, войска Ямато были эвакуированы, а военачальники из княжества Мимана перебиты.

Война стала предвестником бедствий для Ямато на континенте. И эти бедствия не заставили себя долго ждать.

И Кэндзо, и его брату Нинкэну, который правил после него (до 498 г.) в свое время пришлось скрываться после убийства государя Анко. Видимо, серьезные основания для этого были вспомним, как управился со своей семьей государь Юряку. А раз оно так, то можно сказать — конкурентная борьба продолжалась. Она и не собиралась прекращаться. Недаром Нинкэн, который вначале был провозглашен наследным принцем, отказался от трона в пользу брата (видимо, хорошо помнил, что бывает с менее сговорчивыми родичами).

Следующий император тоже приходился братом Кэндзо, своих детей у него не было, да и длилось правление Бурэцу не слишком долго (498–506 гг.) На сей раз большой смуты избежать не удалось. Дом Хэгури, судя по всему, наконец-то решил полностью узурпировать власть.

Хроники сообщают, что наследный принц решил взять в жены некую Кагэ-Пимэ, а сын главного министра вступил с ней в тайную связь. Наследник престола был поражен «непочтительностью» дома Хэгури и приказал собрать войско. И главный министр, и сын были убиты.

Теперь лидерство перешло к дому Канамура. Руководство оказалось не менее тотальным, Канамура оказывали влияние даже на политические дела на материке. И, судя по всему, руководство было не из самых сильных: в начале VI в. пришлось уступить несколько провинций княжества Мимана осмелевшему государству Пэкче.

Нрав государя Бурэцу оказался таков, что не все его «добрые дела» просто нельзя пересказать в книге, которую могут открыть люди, далекие от психиатрии. Приведенные примеры из хроник («государь велел человеку залезть на дерево, сбил его стрелой из лука и смеялся»; «у одного человека сорвали ногти…») — это еще далеко не все, до чего дошла фантазия тогдашнего монарха.

Но все происходящее было лишь предвестием грозы, которая разразилась потом.

«Смутное время» для архипелага

Некоторые историки говорят о «смутном времени» на Руси до воцарения Романовых так, будто это случай уникальный и исторических прецедентов не имеющий. Такое подчеркивание собственной якобы «уникальности» до добра не доводит. Люди начинают верить в «исключительность» и «великую историческую роль», а на деле страна становится глухой провинцией цивилизованного мира.

Такая жажда «уникальности», кстати сказать, тоже не уникальна. Подобным вульгарным пониманием грешат многие.

На самом деле правильнее будет считать: наша история не исключительна, аналогичные события происходили во множестве цивилизованных стран. И наш путь — это путь «детских болезней», проб и ошибок любого цивилизованного государства. А это как раз и означает, что мы — великая держава, а не провинция.

Так происходит и со «смутным временем». Для Японии оно настало даже раньше — в конце V — начале VI вв. И эта смута была далеко не единственной в истории страны.

Бездетный государь Бурэцу скончался, и немедленно началась борьба за власть.

Воспользовался этой ситуацией человек, назвавший себя внуком императора Одзина. Он служил наместником в провинции, где сейчас расположена префектура Фукуи. Заметим, что даже при попытке реальной смены династии авторитет правящего дома, ведущего происхождение от богини Аматэрасу, незыблем. Император должен иметь божественное происхождение, иначе задача окажется совершенно невыполнимой.

Возможно, он и в самом деле происходил из дальней ветви династии и был родственником предыдущих правителей. В любом случае, государь Кэйтай прямым наследником Бурэцу не являлся.

Государыней-супругой провозгласили дочь Нинкэна принцессу Тасирака. С самого начала правления пришлось объединить две ветви династии (видимо, чтобы придать ей некоторую легитимность).

Войны в Корее во время правления Кэйтая успеха тоже не принесли. На сей раз это было столкновение с усилившимся княжеством Панпха. Неясно, почему эта страна проявила враждебность к Ямато. Быть может, встал вопрос о дележе части земель государства Мимана, которые японцам к тому времени было трудно удерживать дальше. Как бы то ни было, разразился конфликт Панпха с государствами Силла и Пэкче, в который вмешались войска Ямато. Конфликт столь неудачный для японцев, что в хрониках прямо отмечается: полководец Мононобэ-но-Мурадзи вынужден был отвести свои войска и бежал «в ужасе и страхе».

Такой поворот событий в японских летописях встретишь далеко не всегда, хронисты в подобных случаях предпочитают выражаться более туманно. Вероятно, речь идет о полном разгроме, который сильно подорвал плацдарм на материке. (Здесь может быть еще одно мнение: летописцу «посоветовали» очернить Мононобэ).

Это случилось на 8-м году правления Кэйтай. А на 21-м году пришлось предпринимать поход для восстановления колонии Мимана. Возникает резонный вопрос — а нужно ли восстанавливать то, что существует? И не значит ли это, что пришельцев с архипелага в ту пору уже изгнали с континента?

Известно, что в 512 г. часть территории Миманы пришлось уступить Пэкче. В 513 г. пришлось отдать еще два района колонии, в том же году еще три провинции отошли к Силла. Собственно, на этом историю первой масштабной попытки закрепления на материке можно считать почти что закрытой.

Экспедиция для восстановления Миманы снаряжалась под водительством полководца Ануми-но-Кэно-но-Оми. Хроники говорят о 60-тысячном войске. Но вспомним тысячу мечей, которые приказал выковать император Судзин. Не наблюдаем ли мы здесь явного преувеличения — быть может, даже на порядок? Иными словами, не заявляют ли нам летописцы: мы отлично подготовились, мы наверняка победили бы, если бы поход успешно состоялся, а против нас не повернулись бы обстоятельства?

А обстоятельства оказались против. Но отнюдь не погодные условия. Просто начался мятеж внутри страны. Притом он стал открытым выступлением против Ямато.

Как сказано в хрониках, восстание ради срыва похода началось на острове Кюсю, а поднял его один из местных правителей — Тукуси-но-Куни-но-Миятуко Ипави. Говорится, что его подкупило государство Силла, тайно присылавшее дары. Возможно, мятеж связан с подготовкой похода, оказавшейся разорительной для местного населения. Мятежники «направляли по неправильному пути» корабли с данью из Кореи (скорее всего, организовали морскую блокаду Ямато, а дань отгружали себе).

Сказано, что восставшие из-за гордости и надменности отказывались принять открытое сражение. Но вряд ли дело именно в этом. Вполне вероятно, что они действовали против войск Ямато при помощи тактики «набег — быстрый отход», которая впоследствии не раз успешно применялась партизанами в самых разных регионах мира. Именно в таких случаях открытые сражения совершенно излишни и даже вредны для мятежников.

Лишь на 23-й год правления восстание удалось подавить. Видимо, восставших все же вынудили вступить в открытый бой, притом оба войска дрались на смерть.

Все же поход против Пэкче и Силла состоялся, но он принес лишь новое поражение. Армия Кэно-но-Оми оказалась разбитой корейцами. Теперь ликвидировать колонию Мимана оказалось делом техники. Правда, ликвидация растянулась до 562 г., но ее результат был уже предрешен.

Быть может, мятеж на Кюсю был и выступлением против государя, которого восставшие не признавали (об этом косвенно говорит упоминание об их «гордости и надменности»). Так или иначе, но государь Кэйтай впервые в истории Ямато отрекся от престола незадолго до смерти.

Государь Анкан, сын Кэйтая, правил недолго (до 535 г.) и скончался, не оставив наследника. В стране, уже охваченной смутой, такой династический кризис ведет к еще большим бедам.

Не менее краткое правление второго сына Кэйтая, императора Сэнка, ознаменовалось новым походом для спасения Миманы («ввиду разбоя, учиненного Силла»). На сей раз полководцы из клана Отомо решили вопрос почти что мирно путем дипломатии. Поскольку Силла, судя по всему, выступила в союзе с Пэкче, пришлось договариваться с еще одним корейским княжеством — Когурё.

Следующий государь, Киммэй, правил гораздо дольше (до 571 г.) Он-то и был законным наследником императора Кэйтая, но ему пришлось, из-за юного возраста, пропустить к престолу старших братьев.

Но дело тут даже не в династическом кризисе, а в борьбе окружавших престол кланов Сога и Отомо. Киммэй оказался ставленником Сога. Мало того, не просто ставленником, но и родичем. Младшая супруга Киммэя по имени Катаси-Пимэ, приходилась родной дочерью Сога-но-Опоомэ-Инамэ-но-Сукуни. Понятно, в чьих интересах будет править такой владыка. (Справедливости ради отметим, что Киммэй некоторое время сопротивлялся, вмешиваясь в политику и на стороне противников Сога. Похоже, он намеревался стать верховным арбитром в борьбе. Но общий баланс сил сложился в пользу клана Сога).

Правление рода Сога, который впоследствии и назначал очередных наследников, продолжалось более века. И очень долго шли самые настоящие внутренние войны между Сога и их противниками из других родов.

Здесь нужно непременно упомянуть о развитии буддизма на Японских островах, поскольку внутренние конфликты не обошлись и без религиозной составляющей.

Вполне понятно, что клан Накатоми, в который входили наследственные синтоистские жрецы и клан дворцовых стражей Мононобэ были недовольны введением новой религии, за которую выступали Сога. К тому же, религия эта пришла с материка, из тех стран, с которыми очень долго продолжались военные действия. И именно в ту пору, когда завоевания на континенте оказались практически утраченными.

Тут поневоле начнешь задумываться об «агентах влияния»! Е.А. Гаджиева считает, что сами Сога — это богатые и влиятельные эмигранты из Кореи. Н.И.Конрад, напротив, предполагал, что они тесно связаны с Китаем. В любом случае, «рука континента» здесь прослеживается.

Не забудем и того, что синто — это племенная религия. Буддизм — мировая (как и христианство, не делающее национальных различий между верующими). И проповедь учения Будды это удар по провинциальным представлениям, по клановой замкнутости, по размытости племенных верований, когда у каждой деревни имелся свой набор божеств. Ранее не создалось даже письменного канона («Кодзики» и «Нихонги» будут составлены позднее). А еще буддизм — это и в самом деле духовная связь с верующими на материке.

И если синтоизм хотел выжить, то нужно было приспосабливаться, чтобы ужиться рядом с сильным конкурентом. Или вести с ним борьбу не на жизнь, а на смерть, хотя силы изначально неравны. Но процесс приспособления — дело небыстрое, на это требовалось несколько поколений. У синтоистской аристократии просто не было выхода, к тому же, ярыми сторонниками новой религии стали их соперники!

Период смут и гражданской войны продолжался до самого завершения периода Кофун. Кроме того, военные действия велись и на материке. На втором году правления государь Киммэй пожелал полностью восстановить колонию Мимана. Но на сей раз начинается долгий период дипломатических игр, тайных и явных переговоров Ямато с княжествами Корейского полуострова.

Конфликт (в периодически сменяющих друг друга «горячих» и «холодных» фазах) длился свыше 20 лет. Корейские княжества вели борьбу по принципу «все против всех», в их войны часто вмешивались войска Ямато. Любопытно, что теперь, когда говорится о подготовке атаки на Силла, говорится отнюдь не о 60-тысячной армии японцев. Цифры, которые приводят летописи, куда скромнее: 1 000 воинов. 100 лошадей, 40 кораблей. Все это выглядит вполне реалистично.

В 562 г., как заявляют хроники, Силла все же уничтожила Миману. Правда, тут же говорится о наступлении японцев, о том, что войска Силла терпели поражение за поражением, но японский полководец вынужден был отступить.

Войска Силла действовали в союзе с Когурё. Хотя конфликт, вроде бы, завершился победой японцев, она, вероятно, оказалась весьма условной. Оба княжества выплачивали дань, но мешали закреплению Ямато на материке.

Но 552 г. приходится одно важное событие во всей этой военно-дипломатической мешанине. Прибывшие послы Пэкче привезли в дар японским правителям статую Будды Гаутамы Шакья-Муни, а также тексты сутр. Началось официальное знакомство Японии с буддизмом.

А уже в следующем году государь Киммэй приказал сделать из ствола священного камфарного дерева две статуи Будды и установить их в синтоистском храме Ёсино. Где «они стояли, испуская свет».

Знакомство с буддизмом, судя по всему, состоялось намного раньше (так должно было случиться, учитывая, сколько эмигрантов с континента, где эта религия давно уже известна, осело на островах). Скорее, посольство Пэкче — это просто закрепление уже завоеванных буддизмом позиций. А государь, распорядившись сделать статуи, решил стать примирителем двух культов.

Новая религия оказалась необходимой при создании единого государства — вот в чем главная причина официального признания буддизма в Японии. И род Сога, ведя борьбу с синтоистской аристократией, боролся и против местного сепаратизма. В руках буддийского клана оказались даже главные священные синтоистские реликвии — зеркало, меч и яшма. Ведь Сога были назначены хранителями императорской сокровищницы.

Смена власти в стране

Клан Сога, получив власть, начал проводить политику контроля над провинциями. Ранее император лишь подтверждал власть местных знатных родов над той или иной провинцией. Теперь же Сога ставили на высшие чиновничьи посты своих людей, полностью зависимых от них. Угроза восстаний на периферии, которые прежде потрясали всю страну, была снижена. Прекратились и клановые распри на местах.

Проводились и вполне мирные мероприятия, например, перепись населения. Налоговая система при Сога стала более развитой.

Борьба кланов Сога и Мононобэ усилилась в правление императора Бидану и достигла особого накала при императоре Ёммэе.

Хроники отмечают: Бидацу был поклонником китайской литературы, но не стал буддистом. Вероятно, под китайской литературой может иметься в виду конфуцианская. А это означает попытки строить государство по образцу континентальных.

Голод и эпидемии сильно мешали введению реформ Сога. Стоило разразиться очередной эпидемии, и синтоистская аристократия немедленно заявляла, что истинная причина — гнев богов. В «Нихонги» говорится, что после очередной эпидемии Мононобэ Окоси и Накатоми Камако еще в царствование Киммэя, когда тот решился принять буддизм, предупредили: введение новой чужеземной веры ничем хорошим для государства не кончится. Вслед за этим начался мор, много людей погибло, а устрашенный император повелел выбросить в реку буддийские изображения и сжечь храмы. Тем не менее, буддизм в стране все же остался. Но и в дальнейшем повторяется все та же схема: строятся монастыри, в стране происходит эпидемия, буддийских монахов разгоняют, храмы разрушают, но… буддизм при этом оказывается живучим.

Начало вражды Мононобэ и Сога официально относится к моменту смерти Бидацу. А. Моррис приводит в своей работе «Благородство поражения» пример политических дискуссий того времени (согласно «Нихонсёки»): «Когда тело Его Величества лежало во дворце временного погребения в Хиросэ, Великий Министр Умако пришел сказать надгробное слово. Он вошел в помещение, опоясанный мечом. Увидев это. Великий Предводитель Мононобэ-но-Мория разразился смехом и воскликнул: «Он выглядит, как маленькая птичка, проткнутая стрелой». Когда пришла очередь Мория говорить речь, он так сильно дрожал, что Умако сказал с издевкой: «Ему следовало бы привязать к конечностям колокольчики».

Учтем, что Сога считались «гражданскими лицами», поэтому меч при Cora Умако смотрелся, мягко говоря, странновато.

Но конфликт начался задолго до этого столкновения, оно лишь расставило все точки над «i» в стране. Рост влияния придворных кланов шел и до того. Гражданские управители Сога вели хитроумную «брачную политику», в результате которой породнились с императорской семьей (нечто подобное происходило и в дальнейшем).

С царствованием Ёмэя связано начало дворцовой распри, известной как мятеж принца Анапобэ. Кстати, Ёмэй прежде всего отменил запреты на буддизм. Противником стал не только один из сыновей государя Киммэя, но и полководец из клана Мононобэ, выступивший на его стороне.

Мононобэ хотел видеть на троне своего ставленника. События, которые вначале трактуются как распря из-за Касикая-Пимэ, вдовы государя Бидацу (иными словами, ее авторитет хотели использовать для восшествия на престол), приняли характер гражданской войны между кланами. В итоге принц Анапобэ был убит, но боевые действия продолжались: остался в живых главный противник, Мононобэ-но-Мория О-Мурадзи, составивший войско «из своих юных родственников и рабов». Исследователи предполагают, что костяком сил Мононобэ могли быть замиренные айны и кумасо (хаято).

В описании борьбы с министром Мононобэ мы впервые встречаем имя человека, с которым связано укрепление японской государственности в начале следующего периода истории. Это принц крови Умаядо. Пока что он упоминается, как один из полководцев, выступивших на стороне Сога. Согласно хроникам, принц Умаядо перед битвой решил принести обеты. Он срубил дерево «нуридэ» (считавшееся священным для буддистов), сделал изображения Четырех Небесных Властителей (хранителей четырех сторон света, Дэвараджа) и объявил, что в случае победы он построит храм в их честь. Подобный же обет принес и Сога-но-Умако Сукунэ.

Битву они выиграли и храмы отстроили. Род Мононобэ, судя по всему, был перебит. Так что порой и мирным буддистам приходилось браться за оружие. Но поводом все же было не насильственное навязывание религии, а борьба с попыткой узурпации.

Пожалуй, важно упомянуть и о герое, прославленном тем, что совершил самоубийство после поражения в бою. Это некий Тоторибэ-но-Ёродзу, приближенный Мононобэ, оставленный охранять их дом в Наниве. После известия о поражении своих господ он перерезал себе горло кинжалом.

Вот отчет о его гибели, приведенный в книге А.Морриса «Благородство поражения».

«Сподвижник Великого Предводителя Мононобэ-но-Мория по имени Ёродзу из семейства Тоторнбэ командовал большим отрядом людей, охранявших особняк [Предводителя] в Нанива. Услыхав, что Великий Предводитель пал, он бежал верхом на лошади в середине ночи. Он направлялся к деревне Аримака в районе Тину и, миновав дом своей жены, спрятался в холмах. Дело было рассмотрено при дворе, и вынесено решение: «Ёродзу скрывается в этих холмах из-за того, что имеет предательские намерения. Его семья должна быть незамедлительно предана смерти! Приказ этот должен быть исполнен без промедления».

Тогда, по собственному решению, Ёродзу сошел с холмов с мечом на боку и копьем в руке. Одежда его была порвана и в грязи, а на лице — выражение глубокой печали и волнения. Правители послали сотни стражников окружить его. Ёродзу испугался и спрятался в зарослях бамбука, где привязал веревки к нескольким стволам, потянув за которые, он качал бамбук и вводил в заблуждение стражников. Вот закачался один из стволов, и стерегшие, попавшись на уловку, бросились вперед, крича: «Он здесь!» Тогда Ёродзу стал пускать стрелы, и ни одна из них не пролетела мимо цели. Это ужаснуло оставшихся стражников, и никто не осмеливался приблизиться к нему. Затем он, сняв с лука тетиву, побежал по направлению к холмам. Стражники стали преследовать Ёродзу, пуская в него стрелы с другого берега реки, однако ни одному из них не удалось его поразить. Тогда один из стражей, обогнав Ёродзу, залег на речном берегу и, натянув тетиву, поразил его в колено. Ёродзу немедленно вынул стрелу [из раны] и, наложив ее на свой лук, выпустил [обратно в стража]. Затем, простершись на земле, он воззвал: «Щитом императора, человеком, мужество которого следовало направить на защиту Его Величества — вот, кем я желал быть. Но никто не спросил о моих истинных намерениях, и теперь вместо этого я нахожусь в столь тяжелом положении. Пусть кто-либо приблизится, чтобы поговорить со мной; я желаю знать, убьют меня, или захватят пленником». Стражники бросились к Ёродзу и стали стрелять в него, но он смог отразить их стрелы и, натянув свой лук, убил более тридцати человек. Затем, вытащив меч, он разрубил лук на три части, согнул меч и зашвырнул его в реку. Наконец, он схватил кинжал, который носил рядом с мечом, вонзил его себе в горло и так умер.

Правитель Кавати доложил двору об обстоятельствах смерти, и там был отдан следующий, скрепленный печатью указ: «Его тело должно быть разрублено на восемь частей, и каждая часть отослана в одну из восьми провинций, где и вывешена для обозрения на виселице!» Как раз, когда правитель собирался исполнить приказ и расчленить тело Ёродзу, ужасно прогремел гром и хлынули потоки дождя.

И вот, белая собака, которую держал Ёродзу, посмотрела на небо и, воя, обошла вокруг тела, а затем взяла голову своего хозяина в зубы и положила ее на древний курган. После этого она легла рядом с телом, где и умерла, не принимая пищи. Пораженный странным поведением собаки, правитель Кавати послал весть ко двору. Официальные лица были глубоко тронуты этой историей и выпустили следующий указ: «Собака вела себя так, как мало кто в этом мире; нужно, чтобы об этом поступке знали и в грядущих веках. Приказать родным Ёродзу построить гробницу для захоронения его останков!» Повинуясь, члены семьи Ёродзу построили в деревне Аримака гробницу и похоронили в ней Ёродзу вместе с его собакой».

Пожалуй, на фоне того, что мы видели до сих пор, такой пример благородства и преданности действительно впечатляет. Заметим, что самурайский кодекс (бусидо) будет введен еще очень нескоро. Кстати, не забудем, что практика самоубийств такого рода была в ходу у айнов, а они составляли часть войска Мононобэ.

Заметим, что сам А. Моррис считает рассказ о Ёродзу, мягко говоря, несколько мифологическим (например, из-за выражения «щит императора», которое появилось позднее).

Попытался государь Сусюн совершить и очередной поход в Миману (Имна). Хроники заявляют об этом весьма характерно: государь рек перед сановниками: «Желаем основать страну Имна. Что вы думаете?»

Говорится о собранном войске в 20 000 человек, о назначении полководцев. Но ситуация резко меняется, когда государь был убит в 592 г. «с легкой руки» (как сказано в летописи) все того же Сога Умако. Военные приготовления, вроде бы, продолжались, но ситуация развития не получила.

«Император Сусюн был погублен мятежным вассалом. Государь, обладавший десятью добродетелями, хозяин престола, не мог избежать действия кармы, идущей из прошлых существований», — так, с использованием буддийских понятий, было позже объяснено произошедшее.

Соперником Сога после разгрома Мононобэ оказался император, стремящийся освободиться из под навязчивой опеки. Сусюн хотел избавиться от Сога, даже пытался организовать устранение этого клана при помощи принца Умаядо. Но тот рвения не проявил.

«Ненависть Сусюна к Сога была настолько сильна, что однажды при поднесении ему в дар кабана у него даже вырвалось восклицание: «Когда же я смогу отрезать голову ненавистному мне человеку, так, как я отрезаю голову этому кабану!» Прослышавший про эти слова [Сога] Умако решил предупредить события и послал во дворец группу китайцев из рода Адзумано Ая-но Кома, якобы с данью. Эти китайцы и напали на дворец и убили Сусюна», — сообщает Н.И.Конрад. Впоследствии человек, уничтоживший императора, был самолично убит Сога Умако.

И на престоле вновь оказывается женщина — императрица Суйко. Это та самая Тоёмикэ Касикая-Пимэ, из-за которой возник повод к мятежу в предыдущие правления. Наследником она назначила принца Умаядо, известного под именем Сётоку Тайси. Собственно, он и клан Сога реально правили страной.

Эти события считаются границей периода Кофун. Следующий период известен распространением буддизма, реформой государственной власти и развитием архитектуры и искусств.

Нам же осталось лишь выяснить, что представляли собой группировки, участвующие в схватке за власть.

Известно, что разные «дома» (кланы) ведали различными делами государства. Например, Отомо и Мононобэ связаны с военным делом, Сога — с гражданским управлением. Соответственно, Отомо и Мононобэ распоряжались дружинами государства Ямато. Н.И. Конрад ссылается на японского профессора Кита, который считал, что дружины набирались «из числа презираемых инородческих племен» (то есть айнов и кумасо).

Мало того, мы видим в хрониках указание на «рабов». Сложно представить себе исключительно рабскую дружину. Пожалуй, более ненадежного войска нельзя себе и вообразить. Скорее, речь здесь все же идет о данниках — «бэ». Кстати, и сами кланы назывались именно «государевыми рабами»: Мононо-бэ, Сога-бэ, Отомо-бэ.

И опять же, очень странно, если руководить императорскими сокровищницами поставлены предводители рабов. Н.И. Конрад полагал, что «основными действующими лицами в V–VII вв. были группы рабов со своими вождями… При этом совершенно не важна личная генеалогия тех, кто стоял во главе этого движения. Пусть все эти Мононобэ Мория, Сога Умако, Сога Эмиси и Сога Ирука сами лично не были рабами, а наоборот, принадлежали к родовой знати, важно то, чье движение они возглавляли. Движение… велось пока с одной целью: захвата власти в общеплеменном союзе. Эта цель предопределялась в известной мере личностью их вождей, для которых захват власти означал и богатство и силу. С другой стороны, это движение на первых порах тесно переплеталось с междоусобной борьбой японской родовой знати, бывших старейшин, теперь ставших владельцами и своих полей, и своих рабов. Иначе говоря, самостоятельная и основная цель движения — освобождение рабов пока не выступала на первый план».

Понять все это очень сложно, если не учитывать «составной» характер тогдашнего японского общества. Большая часть населения принадлежала, вероятно, не к племени Ямато, а к «замиренным» и покоренным «варварам». В этом котле, состоящем из нескольких народностей, уже утративших свою былую самостоятельность, но еще не забывших заветов старины, должен был выплавиться японский народ. Но этот процесс требовал не только значительного времени, но и усилий со стороны государства. И приход к власти клана Сога означал, что такие усилия непременно будут предприняты. Именно с этого времени меняется даже само название государства. Теперь Япония зовется точно так же: «Нихон», «страна восходящего солнца».

Что же касается данников-«бэ», то все же было бы опрометчивым считать их рабами наподобие тех, что существовали, например, в Древнем Риме. Скорее, название отражает их зависимую роль.

Итак, к концу VI века Япония начала свой первый «прыжок» в попытке догнать более развитые страны. Такие «прыжки» совершались ею и в дальнейшем, даже в XX веке. Но их «технология» была заложена именно в финале периода Кофун.

История не знает «если бы», но все же…

Сейчас стало довольно модным понятие «альтернативная история». Это и неудивительно — все же речь идет не о точной науке (да и там часто возникало великое множество альтернативных теорий и гипотез). Конечно, история не знает сослагательного наклонения, но нам все же порой интересно посмотреть: а что случилось, если бы русские при императрице Елизавете полностью подавили бы Пруссию Фридриха Великого? Что случилось бы, если бы террористам не удалось покушение на Александра II?..

Таких моделей развития можно разработать великое множество. Часть современных физиков утверждает, что может существовать бесконечное множество альтернативных вселенных. И отличаются они как раз тем, что некое событие, которое должно было произойти, там (в другой вселенной) почему-то не случилось. Развитие пошло по иному пути…

Конечно, все это — умозрительные гипотезы. Но небезынтересные.

Вернемся к Японским островам. Конечно, альтернатив можно увидеть уже много, но возьмем лишь две из них.

Альтернативный путь № 1. Усиление союза племен кумасо.

А такая возможность вполне была. С кумасо приходилось воевать веками, используя не только открытые столкновения, но и тактику хитростей и шпионажа. Известно, что эти племена жили в земледельческих и достаточно развитых районах, имели хорошую связь с материком, откуда могли ожидать помощи.

Итак, государство Кумасо формируется и расширяется, а союз ямато, напротив, раскалывается в результате внутренней смуты и оказывается подчиненным. Что бы мы увидели сейчас?

А сейчас мы читали бы в хрониках о подвигах правителей Кумасо и гадали бы о происхождении некоего племени ямато, которое с большим трудом было вытеснено со своих земель и ассимилировано. Очень вероятно, что японский язык оказался бы всеобщим для архипелага, но был бы совсем не таким, как мы его знаем. Возможно, аустронезийское происхождение определялось бы тогда много четче.

Но это — лишь в том случае, если Япония при кумасо успешно дожила бы до наших дней. А подобного, возможно, и не случилось бы. Стране в деле выживания очень помогла религиозная система синто, которая смогла слиться с иными религиями. Сложно сказать, могло ли возникнуть нечто подобное при правлении вождей кумасо.

Но, в любом случае, вся слава досталась бы победителям, которые и пишут историю. И мы, возможно, сейчас говорили бы о государях из рода Химико (но лишь в том случае, если она и в самом деле принадлежала к кумасо; вероятно, она и звалась бы тогда иначе — на своем родном языке).

Альтернативный путь № 2. «Норманнский вариант».

Предположим, что войны на материке шли дольше и основательнее, кумасо приведены к покорности быстрее, чем в реальности, а Китай в результате внутренних потрясений раскололся на большее число враждующих государств. И вот тут воинственным сынам Ямато был бы предоставлен уникальный шанс.

Сперва предпринимались бы морские походы — не только в Корею, но и в Китай. Это — всего лишь экспедиции за добычей. Вначале они были бы не слишком масштабны, затем постепенно расширились бы. В них участвует молодежь, которой хочется богатства, военных подвигов и славы. А если грабительские экспедиции не приносят нужного дохода, а возвращаться на родной архипелаг отчего-то не очень хочется, то ван государства, соседнего с ограбленным, как раз ведет войну еще с одним своим коллегой. И ему требуются хорошо подготовленные воинственные наемники. Желательно — чужие на материке.

Предположим, один из ванов не смог хорошо заплатить дружине наемников. Но у него есть земля, так что теперь ему придется делиться. И бывшие наемники и пираты потихоньку начинают закрепляться на материке. А дальнейший путь — это участие во всевозможных войнах и смутах, создание династий и, наконец, в одном из крупных государств появляются правители, ведущие свой род с Японского архипелага. И о родстве своем они не забывают (хотя официально и считается, что завоеватели лишь «возвратились на историческую родину»). Огромная береговая линия оказывается японизированной, а в Китае успешно правит династия с архипелага, которая принесла свои обычаи (и они уже не кажутся «варварскими» местному населению).

Конечно, по прошествии времени народ в завоеванном государстве станет единым, причем преобладать наверняка станут китайцы. Но толчок, данный морскими экспедициями, даром не проходит. Есть уже готовые к большим походам суда, имеется и необходимое снаряжение. Куда направится экспансия в этом случае? На юг или на север? Не возникнет ли у «восточных викингов» своих Эйриков (пускай и не Рыжих), Лейвов Эйрикссонов и Христофоров Колумбов? Будет ли ими открыта Америка? Или морские экспедиции отправятся на юг, к берегам неведомой пока Австралии?..

Все это очень возможно. Однако гигантский толчок, связанный с морскими завоеваниями, не пропал бы, даже если дальних походов и не снаряжать. Прибывшие европейцы встретили бы не нечто отсталое и «сонное», а серьезного противника, численно превосходящего во много раз. Не произошло бы ни опиумных войн, ни наглого проникновения в Китай. Но какой бы оказалась эта великая континентально-морская держава, что пришлось бы от нее ждать впоследствии остальным — сказать затруднительно…

Часть III. Окончательное оформление государственности Нихон (592–710 гг.) 

Глава 9. Буддисты у власти. Законодательство Сётоку Тайси

…А еще я думал о книгах. И впервые понял, что за каждой из них стоит человек. Человек думал, вынашивал в себе мысли. Тратил бездну времени, чтобы записать их на бумаге…

Р. Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту»

Один мой знакомый, юрист по образованию, был убежден: если у некоего народа не возникло письменных законов, значит, государства там не было в принципе. Никакие доводы его не смущали: не было — и все тут! Только что слово «варвары» не произносил (но наверняка имел в виду). Так называемое «обычное право» (то есть право согласно обычаям, которые практически никогда не записываются) его не устраивало. Сама история начиналась не с палеолита и примитивных орудий, а с царя Хаммурапи.

Конечно, можно лишь пожать плечами: мол, сколько людей, столько и мнений. Но кое в чем его мысли были обоснованны: письменное право оформляет государственность. Страна меняется, обычай уже перестает работать. Теперь в ходу не всевластие силы, которое мы наблюдали прежде. Отныне власть имущие обязаны действовать в соответствии с определенными правилами, пусть даже и разработанными ими. «Разбойный» этап остался позади.

Конечно, это не означает, что в государстве больше не будет волнений и смут. Здесь важно другое — новый этап развития, попытка отринуть произвол. И это очень хорошо заметно по культуре той или иной страны. Культуре, которая уже во множестве своих проявлений доходит и до нас, живущих через тысячелетия.

Поэтому период Асука, который начался со вступления на престол императрицы Суйко (592 г.) и длился чуть более века (до 710 г., года перемены столицы) крайне важен для нас. Настолько, что ему посвящен целый раздел. С завершением этого периода, названного по местонахождению резиденций государей в долине Асука, был сделан еще один важный шаг в укреплении государства. Нижняя граница практически полностью совпадает с началом денежного обращения.

Клан Сога у власти

Редко встречаются авторские названия стран. Пожалуй, уместно привести пример Соединенных Штатов Америки. В этом случае авторство названия некоторые исследователи приписывают Томасу Пейну, страстному публицисту и «неофициальному отцу-основателю нации».

Впрочем, принц Умаядо, которому приписывается честь современного наименования Японии — «Нихон», что в переводе и будет означать «Страна Восходящего Солнца», — тоже не занял высшей государственной должности. Он предпочел править в качестве регента при императрице Суйко, которой приходился племянником.

(Заметим, что есть и иное мнение: впервые название «Нихон» употребил японский посланник в Китае Махито Авата, и случилось это намного позднее).

С именем этого, безусловно, выдающегося деятеля своей эпохи связано и множество других нововведений, без которых невозможно даже представить себе Японию и японский народ.

До периода Асука императорский дом был «кочевым»: каждый следующий правитель считал своим долгом поменять резиденцию. Теперь же клану Сога оказалось куда удобнее, чтобы император оказался на полностью подконтрольной территории.

Буддизм оказывался удобной религией, учитывая, что Сога и в самом деле были связаны с эмигрантами с Корейского полуострова и из Китая, а там эта вера распространялась уже давно. Конечно, даже если гонений на монахов теперь и не происходило, весьма сложная философия не могла быть принята массово. Да этого и не требовалось. Для большинства японцев Будда оказался богом-ками. Притом — чужеземным ками, чьи способности невероятно велики. А раз оно так, ему следовало поклоняться.

Пройдет время, и в Японии будут созданы свои школы буддизма, эта страна еще внесет вклад в развитие восточной философии. Но пока что для этого требовалось время. А единую религию следовало вводить сейчас.

К царствованию Суйко относятся очередные походы на Корейский полуостров. Видимо, для тогдашней Японии вопрос о княжестве Мимана можно сравнить с тем, чем станет через много столетий для императорской России вопрос о выходе в Средиземноморье. Он сделался основным направлением внешней политики.

В 600 г. Силла и княжество Мимана (неясно, насколько там были представлены к тому времени японцы) вновь вступили в войну друг с другом. Государыня Суйко (наверняка не без помощи регента и клана Сога) решила вступить в конфликт на стороне Миманы.

В том же году японский морской десант в 10 000 человек высадился в самом княжестве Силла. Боевые действия начались удачно, князь Силла сдавал одну крепость задругой, после чего предпочел сдаться и оставить крепости, захваченные в Мимане. После этого война ненадолго утихла. Императрица решила оставить в Мимане своих наблюдателей (вероятно, с войсками).

Князья Миманы и Силла принесли дары, японские полководцы вернулись обратно… и государство Силла немедленно принялось за старое — напало на Миману.

На следующий год было решено скоординировать удары по Силла с княжествами Когурё и Пэкче. Принц крови Кумэ (брат регента) возглавил войска. На сей раз против Силла направили 25 000 солдат. Есть сведения, что в войсках присутствовали и священники. Но планы военной кампании сорвались из-за недуга принца Кумэ.

Через некоторое время принц Кумэ скончался. Второй полководец, принц Тагима, тоже стал жертвой обстоятельств (скончалась его супруга). Миссия оказалась невыполненной.

То, что принцы крови назначались полководцами, говорит о значении, которое придавалось походу. Но теперь все чаще прямое военное вмешательство приносит больше проблем, чем выгоды.

Еще через двадцать лет, в ходе новой войны Мнмана была присоединена к Силла. И вновь государыня Суйко решает организовать экспедицию в Корею. Цель на сей раз была одна: не допустить присоединения. Если уж кому-то и отдавать Миману, так дружественному княжеству Пэкче.

Согласно хроникам, князь Силла решил сдать вновь завоеванные территории без боя. И вновь речь идет о дарах от двух корейских княжеств.

Но не войнами в Корее прославлено это правление. Гораздо более значимым стал так называемый закон семнадцати статей.

Законодательство Сётоку Тайси

Имя Сётоку Тайси — это посмертный титул регента Умаядо, означающий «принц святых добродетелей». Заметим, даже на это имя повлиял распространяющийся буддизм. К тому же, и распространение буддизма в стране связано именно с его деятельностью.

Принц с самого раннего возраста посвятил себя наукам — конечно, если быть точным, тому, что в его время считалось науками. А это, прежде всего, владение письмом и чтением (не забудем, насколько сложны иероглифы), знание китайской классики и буддийской теологии.

Иными словами, он получил прекрасное гуманитарное образование.

И это — огромное достижение. Какая, собственно, разница, что именно изучать ради овладения большими объемами информации и умением работать с ней. Главное здесь — результат. Человек, обладающий такими навыками, будь то средневековый европейский монах, буддист, посвятивший себя изучению сутр, еврей, знающий бесчисленные толкования и комментарии к Торе, в любом случае будет открыт для восприятия новых сведений.

Заботой регента стало распространение религии. Прежде всего, он обращал внимание на моральные ценности учения Будды. Но для японцев того времени были гораздо важнее внешние проявления веры. И ими в царствование императрицы Суйко не пренебрегали: возводились храмы и пагоды, монахи с материка (а затем — и свои) проводили богослужения, вовлекая в них и пока еще непосвященных.

Главам знатных родов ничего более не оставалось, как начать возведение буддийских святилищ, стараясь догнать и перегнать друг друга. Отстроенный новый монастырь наверняка предвещал будущую благосклонность государыни и, что куда важнее, регента и всего клана Сога. Но монастырь — это еще и очередной очаг книжной премудрости на земле Японии.

Иногда и от стремления выделиться при дворе бывает ощутимая польза…

Особую значимость приобрел храм Хокодзи (Асукадэра). Он отстроен в первый год правления Суйко и в честь него даже неофициально именовали эру царствования («годы Хоко»).

К концу эпохи государыни Суйко в Японии было 46 храмов, 816 монахов и 569 монахинь. Конечно, все это появилось не без помощи из Кореи. Корейцами оказались и настоятели храма Хокодзи, и духовные наставники регента. А вместе с монахами из Когурё и Пэкче (с этими княжествами в тот период поддерживались хорошие отношения) прибывали живописцы, скульпторы, архитекторы.

А вот с Китаем в те годы отношения были, мягко говоря, своеобразными. Ведь вполне понятно, что Китай при любой династии — это целый мир. А то, что находится за границами этого мира, выглядит всегда несколько «варварски».

Но японцы учились в те годы и в Китае, и это еще более ускоряло прыжок к созданию нового и вполне современного по тогдашним меркам государства. И влияние китайских эмигрантов нельзя сбрасывать со счетов.

Пока что Китай относился к островному соседу достаточно равнодушно. Иногда приходилось бороться с японским пиратством (все же «норманнская альтернатива», высказанная в предыдущей части книги, не лишена оснований). В этом случае высшие власти Китая выражений не выбирали. Можно процитировать Чжу Юаньчжана: «Вы, тупые восточные варвары. Живя далеко за морем, вы надменны и вероломны…» Да и желание японцев усвоить китайскую культуру, но на свой лад, в Поднебесной истолковывали как очередное доказательство отсталости, а японцев называли «карликовыми чертями из-за Восточного моря».

Но японцы упорно стремились к равноправным отношениям с Китаем. Недаром японские императоры писали теперь в посланиях: «Сын Неба Страны Восходящего Солнца — Сыну Неба Страны Заходящего Солнца», «Небесный Государь Востока — Небесному Государю Запада».

Пока что к таким заявлениям относились, как к едва ли простительной (и то — лишь из-за «варварства») наглости. Пройдет какое-то время — и ситуация очень сильно изменится…

Впрочем, обмен посольствами с Китаем, объединенным династией Тан, проходил в духе тогдашней дипломатической любезности. «Мое сердце, взращивающее любовь, не делает разницы между далеким и близким. Я узнал, что государыня [Ямато], пребывающая за морем, заботится о том, чтобы ее народ пребывал в мире, что границы ее страны замирены, что обычаи в ее стране — мягки, что она с глубокими и истинными чувствами прислала нам дань издалека. Я восхищен этим прекрасным проявлением искренности», — сообщал в 608 г. император Китая.

В обстановке духовного подъема и «прыжка в будущее» появились в 604 г. законы Сётоку Тайси, которые иные исследователи слишком громко (и неверно) называют «конституцией». Увы, до первых конституций было еще очень далеко.

Пересказ содержания законодательства 17-ти статей приводит в своем исследовании «Япония: краткая история культуры» Дж.Б. Сэнсом. В этом издании комментарий дополнен переводом наиболее важных пунктов документа.

Статья I утверждает ценность гармонии в обществе и предостерегает против чрезмерной приверженности сословным интересам. «[При] согласии в верхах и дружелюбии в низах, [при] согласованности в обсуждениях дела пойдут естественным порядком, и какие [тогда] дела не осуществятся?» Все это предписывает конфуцианская доктрина.

Статья II предписывает почитание Трех Сокровищ (но не языческих символов императорского дома, как можно было предположить; это чисто буддийские ценности: Будда, священный закон дхармы и сангха — монашеская община). Но регент ни единым словом не возражает против существующего почитания богов синто, не требует ликвидации прежней религии. В ином случае этого просто не поняли бы.

Статья III дает очерк китайской теории верховной власти с иерархией, основанной на повиновении: («Государь — [это] небо; вассалы — земля… Поэтому, если государь изрекает, то вассалы должны внимать»).

Статья IV поясняет, согласно вес той же китайской концепции правления, что если долг нижестоящих — повиновение, то долг вышестоящих — соблюдение этикета. («Если высшие не соблюдают ритуала, то среди низших нет порядка. Если низшие не соблюдают ритуала, то непременно возникают преступления»). Здесь под этикетом подразумевается «церемониал», кодекс поведения, изложенный в «Книге ритуалов».

Статья V предостерегает против чревоугодия и жадности и адресована в первую очередь тем, кто должен разбирать тяжбы. Она требует правосудия для нижестоящих. «Ведь жалоб простого народа за один день [накапливается] до тысячи. В последнее время лица, разбирающие жалобы, сделали обычаем извлекать из этого [личную] выгоду и выслушивать заявления после получения взятки. Поэтому-то жалоба имущего человека подобна камню, брошенному в воду, а жалоба бедняка подобна воде, политой на камень. Из-за этого бедный народ не знает пристанища». (И вот в этом отношении документ Сётоку Тайси выглядит современным и сейчас, в XXI веке, притом далеко не только для Японии).

Статья VI направлена против льстецов и низкопоклонников. «Наказание зла и поощрение добра — хорошее древнее правило. Льстецы и обманщики — острое орудие для подрыва государства; [они] — остроконечный меч, разящий народ….Подобные люди всегда неверны государю и немилосердны к народу». (Еще одна мысль регента, никоим образом не устаревшая и в нынешние времена).

Статья VII обращена против протекционизма на государственной службе и предписывает назначать на должности по заслугам. («Когда умного человека назначают на должность, тотчас же слышатся похвалы. Когда же беспринципный человек занимает должность, то многочисленны беспорядки»).

Статья VIII требует усердной работы от чиновников. («Сановники и чиновники! Приходите раньше на службу и позднее уходите. Государственные дела не допускают нерадивости. Даже за весь день трудно [их] завершить»). Возможно, сам регент подавал в этом пример.

Статья IX говорит о необходимости доверия между нижестоящими и высокопоставленными лицами. («Доверие есть основа справедливости….Добро и зло, успех и неуспех, безусловно, зиждутся на доверии»).

Статья X осуждает гнев. («Не сердитесь на других за то, что они не такие, [как вы], каждого [человека] есть сердце, а у каждого сердца есть [свои] наклонности. Если он нрав, то я неправ. Если я прав, то он неправ. Я не обязательно мудрец, а он не обязательно глупец. Оба [мы] только обыкновенные люди. Кто может точно определить меру правильного и неправильного?»)

Статья XI учит высших чиновников важности вознаграждения за заслуги и наказания ошибок. («Временами награды [дают] не по заслугам, а наказания — не по вине. Сановники, ведающие государственными делами! Выявляйте заслуживающих как награды, так и наказания»).

Статья XII гласит: «Государевы контролеры провинций и наместники провинций! Не облагайте простой народ излишними налогами. В стране нет двух государей; у народа нет двух господ. Государь есть господин народа всей страны. Назначенные [им] чиновники все суть вассалы государя; почему же [они], наряду с казной, осмеливаются незаконно облагать [своими] налогами простой народ…»

Статья XIII направлена против пренебрежения официальной службой. «Все назначенные [государем] чиновники должны одинаково хорошо исполнять [свои] служебные обязанности». (Более чем просто разумная идея! Остается только пожалеть, что со времен регента Умаядо ни в одной стране она полностью так и не воплотилась…)

Статья XIV осуждает зависть.

Статья XV подтверждает статью I: «Отвернуться от личного и повернуться к государственному есть [истинный] путь вассалов….Взаимное согласие высших и низших есть дух и данной статьи».

Статья XVI — инструкция о сезонах общественных работ. («Привлекать народ [к выполнению трудовой повинности] в соответствующее время года есть древнее хорошее правило; поэтому народ должно использовать в зимние месяцы, когда [у него] свободное время. С весны до осени, в сезон обработки полей и шелковицы, народ трогать нельзя. Если не обрабатывать полей, то чем же питаться? Если не обрабатывать шелковицу, то во что же одеваться?»)

Статья XVII предписывает чиновникам советоваться между собой по важным вопросам. («Если же рассматривать важные дела единолично, то допустимы сомнения в наличии ошибки; а при согласовании со всеми [ваши] суждения могут получить надежное обоснование»).

Как видим, и в те времена в Японии было принято коллегиально решать наиболее серьезные проблемы. Но это ни в коем случае не парламентская демократия.

Иными словами, закон Сётоку Тайси закрепляет централизацию власти в стране, за что уже более полувека боролся клан Сога.

Конечно, это не конституция, даже не те дворянские «кондиции», за которые шла столь кровавая борьба в России в эпоху Анны Иоанновны. Но по сравнению с тем, что оставили предыдущие правления (хотя бы тот же Бурэцу), семнадцать коротких статей выглядят просто революционно. Закон Умаядо (Сётоку Тайси) — моральные предписания для высшего класса общества. Первое, на что он делает акцент — это нормы этики, причем вполне понятные в любом обществе. Стиль законодательства регента Умаядо порой очень близок к Книге Притчей царя Соломона. Это, конечно, не означает какого-то влияния, но подчеркивает: мысль человеческая развивается, в основном, одинаково.

Новые идеалы, как ни странно, помогли не погибнуть и японскому язычеству — синтоизму. К тому времени он уже находился на пути, на который неизбежно скатываются языческие религиозные системы, даже столь развитые, как в Римской Империи. Это путь упадка.

Развитой этики в тогдашнем синтоизме не было, зато суеверий оказалось более чем достаточно. Жертвы богам становились понемногу платой жрецам и чиновникам. Очищение подменялось наказанием.

Примерно со столь же потребительским интересом отнеслись поначалу и к буддизму. К примеру, император Ёмэй решил стать буддистом, лишь когда тяжело заболел. Да и знаменитый Сога Умако обратился к Будде, рассчитывая на излечение.

Но буддийская этика постепенно нашла себе дорогу к сердцам японцев. Со временем механическое чтение сутр сменилось пониманием их основы.

И синтоизму, чтобы выжить, пришлось «догонять» конкурента. Мало того, со временем обе религии стали опорами друг для друга.

Конечно, можно посчитать семнадцать статей регента Умаядо всего лишь благочестивыми рассуждениями. Но до той поры, вероятно, не было практически ничего: ни продуманной системы правления, ни инструкций для государственных чиновников.

Регент не ограничился лишь этим законодательным уложением. Его стараниями был введен и табель о рангах, сменивший наследственную систему назначений.

Так что это буддийско-конфуцианское законодательство можно считать огромным прогрессом для Японии. Впервые прописаны права и обязанности вышестоящих и нижестоящих и по отношению друг к другу, и по отношению к государству (императору).

Главной для Сётоку Тайси стала не обрядовая, а морально-философская сторона буддизма. В этом он тоже был практически первым в стране. Но и национальная религия (сам термин «синто» появился незадолго до этого, при императоре Ёмэе) не отбрасывалась. Регенту приписывается известный афоризм: «Буддизм — ветви на дереве синто, а конфуцианство — листва на этих ветвях».

Император отныне представляет все кланы, это «государь всех японцев». Теперь автономность наиболее знатных родов сильно урезалась. Правитель становился верховным арбитром в межклановых спорах (в том числе — по делам, связанным с наследованием).

Но все это основано и на японских традициях. Императорская династия держалась, скорее всего, не потому, что была наиболее сильной. Просто узурпация власти каким-либо кланом противоречила бы интересам прочих. Поэтому было гораздо удобнее контролировать царствующую семью (и не забывать связывать свой клан узами родства с императорским домом). Так поступали Cora, так продолжалось и после них.

Каким влиянием пользовался принц Умаядо как ревностный буддист и ученый, говорят и упоминания в хрониках: «Государыня попросила престолонаследника прочесть лекцию о сутре “Сёмангё”…» и т.д. К сожалению, ему так и не довелось занять высший пост в стране.

Хроники, говоря об этом периоде, часто перемежаются благочестивыми историями. А то и намекают на слабость прежних богов в сравнении с мощью буддизма.

«В этом году [618 г.] Капапэ-но Оми отправили в провинцию Аги, чтобы он построил там корабль. Добравшись до гор, он стал искать корабельное дерево. Обнаружив хорошее дерево, велел рубить его. В это время появился человек, который сказал так: «Это дерево [бога] Грома. Рубить его нельзя». Капапэ-но Оми сказал: «Хоть он и бог Грома, но как можно ослушаться повеления государя?» Совершив множество приношений-митэгура, послал людей рубить дерево. Тогда разразился ливень, загремел гром, засверкали молнии. Капапэ-но Оми обнажил меч и сказал так: «Бог Грома! Не покушайся на жизнь людей! Меть в меня». И стал ждать, глядя вверх. Больше десяти раз прогремел гром, но ущерба Капапэ-но Оми не причинил. Затем обернулся маленькой рыбкой, зажатой меж ветвей дерева. [Капапэ-но Оми] взял рыбку и сжег ее. После этого корабль был построен».

В правление государя Дзёмэя, внука императора Бидацу, произошло очередное восстание «северных варваров» (айнов). Оно случилось в 637 г. Мятежу предшествовало дурное предзнаменование — солнечное затмение.

Полководец Камитукэ-но-Кими Катана был отряжен, чтобы разбить восставших, но получилось ровно наоборот: восставшие разбили его. Пришлось бежать и укрыться в окруженной противником крепости. Как говорят хроники, воины предпочли разбежаться, а крепость опустела. Сам полководец думал, не совершить ли «быстрый отход на заранее подготовленные позиции». Но его супруга оказалась более мужественной. Она расплакалась и заявила: «Твои предки переправились через синее море, преодолели десять тысяч ри, чтобы усмирить заморские правительства и передать свою отвагу и мужество будущим поколениям. Если сейчас опозоришь имена предков, будущие поколения будут непременно смеяться над тобой». Она заставила мужа выпить сакэ, а потом взяла его меч, а женщинам, что находились в крепости, велела взяться за луки.

Так что пришлось ее мужу сражаться, хотел он того или нет. Мятежники решили, что войско осталось в крепости, и отступили. Тогда собравшиеся вновь солдаты воспрянули духом и разгромили восставших.

Здесь мы видим ту же самую силу духа, что вошла в поговорку о женщинах Спарты («со щитом — или на щите»). И дальше примеров высокой морали и понимания долга будет становиться все больше. Нравственная проповедь буддизма, возможно, уже сыграла здесь определенную роль.

После смерти регента, пользовавшегося некоторой независимостью, клан Сога получил еще большую влиятельность. Но это стало началом заката и последовавшей катастрофы. Теперь можно было действовать в открытую, сажать на престол угодных членов императорского рода. Понятно, что и в расходовании казенных средств на собственные нужды можно было совершенно не стесняться. Их сторонники награждались придворными рангами, неугодные попадали в опалу.

Все это не могло не вызвать протеста остальных кланов. Недовольство высказывалось и самим императорским родом. Оставались и давние недруги из числа недоистребленных Мононобэ и Накатоми.

В воздухе явственно запахло переворотом.

Книжная ученость

Прежде, чем мы перейдем к последующим событиям, связанным с царствованием императрицы Когёку, хотелось бы сказать несколько слов о японской письменности.

Вполне вероятно, попытки создать некую знаковую систему предпринимались давно. Но здесь важно, насколько такие попытки были удобны и оказались ли они признанными и распространившимися. Поскольку информации ни о чем подобном до нас не дошло, можно сказать твердое «нет».

А если оно так, то приходится признать — японская письменность первоначально заимствована с материка. Японии одновременно повезло и не повезло. Повезло в том, что ей досталась не только письменность, но и готовое «подкрепление» в виде великого множества образцов китайской духовной и светской литературы. А «невезение» (отсутствие особой национальной системы письменности) можно сбросить со счетов. Тем более что досадный пробел очень быстро оказался заполненным.

Безусловно, китайскую систему письма принесли на архипелаг ученые люди — монахи и проповедники, прибывшие из Кореи и Китая. В основе японской письменности лежит чрезвычайно сложная, но, вне всякого сомнения, прекрасная система, принятая в Китае. Это иероглифы, которые развились из первоначальной системы рисунков-пиктограмм. Ко времени контакта с Японией в Китае уже сложилась развитая система каллиграфии, система письма слилась с эстетикой.

На архипелаге к тому времени существовала особая профессия народных сказателей. Их задача вполне соответствовала любому обществу без культуры письменности. Это устное народное творчество включало повествования о героях прошлого либо деяниях того или иного знатного рода. Нечто подобное существовало и там, где грамотность стала уделом узкого сословия, в том числе — и в средневековой Европе.

С появлением письменности (примерно с V в.) эти сказания стали записывать.

Для «простецов», впервые слышавших буддийскую проповедь и впервые познакомившихся с письменностью, запись слов казалась проявлением магии. Предметы с иероглифами подчас наделали особыми чудодейственными свойствами.

Вполне понятно, что классическая конфуцианская грамотность стала достоянием лишь высших сословий. Можно попробовать лишь вообразить себе, с какими объемами совершенно новой для них информации столкнулись аристократические современники Сога и регента Умаядо. Заметим, что при этом не было никакой азбуки в европейском понимании этого слова, приходилось запоминать тысячи и тысячи достаточно сложных знаков.

Тем не менее, со своей задачей японцы этой эпохи успешно справились. Притом настолько, что стало понятно: неплохо бы приспособить «китайскую грамоту» для собственных нужд.

Дело в том, что китайский и японский языки весьма сильно различаются грамматически. Просто механически перенять письменность, принятую в Китае, оказалось сложно. Конечно, записи, связанные с делами государства (например, с дипломатическими переговорами) делались на китайском языке. Но в Японии вскоре начала создаваться слоговая азбука на основе сильно упрощенных иероглифов — катакана. В том же VI веке возникли и первые памятники японской письменности, связанные с жизнеописанием императорского дома.

Пройдет еще совсем немного времени — появятся и летописи. Первый шаг ко всеобщей грамотности, которая наблюдается сейчас в Японии, был сделан именно в ту далекую эпоху.

Глава 10. Свержение клана Сога. Годы реформ Тайка и последующие правления

Груды каменьев и блоков разбитых —

Вот вавилонской гордыни итог;

И ядовитая плесень на плитах

Тлеет смертельным огнем вдоль дорог…

Г. Лавкрафт. Крах Сога

Катастрофа не заставила себя долго ждать. Зарвавшиеся некоронованные монархи не смогли удержать власть.

А какую именно власть сосредоточил в своих руках клан Сога, можно понять, рассмотрев историю царствования следующей императрицы, Когёку, вдовы императора Дзёмэя.

Сога Ирука (автор предыдущего переворота был его предком) принял решение устранить от власти сыновей регента Умаядо (Сётоку Тайси) принцев Камитумия. Хроники говорят, что ему был неприятны сланное имя и влияние принцев. Что ж, если они унаследовали ученость и независимый характер своего отца, это несложно понять.

Вместо них Сога Эмиси и его сын Ирука хотели видеть государем принца Пурупито-но-Опоэ, сына Дзёмэя. Но Сога Эмиси явно демонстрировал желание узурпировать престол. В 642 г. он построил храм своих предков, а также усыпальницы, практически не отличавшиеся от предназначенных для членов императорского дома. Сыновей и дочерей Сога в открытую титуловали принцами и принцессами, их дворцы превратились в укрепленные замки, а личная стража набиралась из айнов, известных своей воинственностью.

Сога Ирука приказал (вероятно, даже не особенно советуясь с императрицей) схватить одного из сыновей Умаядо, принца Ямасиро. Как утверждают хроники, раб Минари и с ним несколько десятков слуг (сыновей знатных фамилий), находившихся в подчинении у принца Ямасиро, стали сражаться.

(И вновь мы встречаем слово «раб». Странно ожидать от рабов какой бы то ни было преданности. Вероятно, все же речь идет о данниках, находящихся на службе. Конечно, их личная свобода ограничена, но вряд ли здесь возможны какие-то аналогии с рабами Рима или «дворовыми людьми» России. Однако имелись и самые настоящие рабы).

Принц Ямасиро вместе с младшей супругой и детьми смог выбраться из окружения, а его дворец сожгли. Подосланные убийцы обманулись тем, что на пепелище были найдены чьи-то кости. Скорее всего, они решили, что выполнили свою миссию.

Ямасиро укрылся в горах, но недостаточно надежно: вскоре об этом прознали шпионы клана Сога. Сога Ирука немедленно поднял войска, даже решил выступить сам. Но человек, которого он прочил в государи, принц Пурупито, сумел дать такой совет дружине, что в горах никого не обнаружили.

Увы, в итоге самому Ямасиро пришлось погибнуть. «Если бы я поднял войска и напал на Ирука, я бы несомненно одержал победу. Но я не хотел, чтобы из-за меня одного пострадали люди. Поэтому отдаю себя в руки Ирука», — заявил он, оказавшись окруженным в храме, а затем наложил на себя руки. Его примеру последовали и домочадцы.

Злоупотребления властью стали, видимо, последней каплей. Но не меньшей наглостью выглядит то, что Сога присвоили себе некоторые жреческие функции, которые ранее всегда принадлежали императору. Например, моления о дожде.

В 645 году противники Сога объединились, позабыв на время свои разногласия. Во главе заговора встали Накатоми Каматари и принц Наканоэ. (Другие противники Cora, Мононобэ, фактически были истреблены ранее).

Во время зачтения перед императрицей посланий от корейских государей Сога Ирука был убит заговорщиками. Принц Наканоэ приказал стражникам закрыть ворота дворца, подкупив их, дабы они не вмешались в происходящее. Один из высших заговорщиков был тем временем отправлен за мечами (находившиеся в зале не имели при себе оружия). Самым важным казалось выполнить все до окончания прочтения послания. Некоторые из участников заговора испытали приступ страха. Они готовы были отступиться, когда бы не принц Наканоэ, который первым бросился на противника.

Ирука пробовал просить защиты у государыни, но после того, как Наканоэ заявил, что Сога намерены пресечь династию «линию наследования Солнцу», его судьбы была решена.

Последовавший краткий мятеж клана Сога успеха не имел. Глава рода был казнен, с ним погибли и многие сподвижники. Считается, что перед казнью он сумел сжечь первую в стране летопись «Записи государей». Но существовала ли она в действительности, совершенно неясно.

А государыне, которая наследовала Солнцу, пришлось все же отречься от престола. Новым императором провозгласили друга принца Наканоэ и клана синтоистских жрецов принца Кару (император Котоку). У трона вновь, как и полвека назад, оказался явно талантливый и очень решительный престолонаследник. Решительность свою принц Наканоэ проявил и в смутах, и в укреплении государства.

Девять лет правления Котоку вошли в историю под названием «годы великих перемен Тайка».

«Тайка» — это девиз правления. Такого рода девизы — заимствование из Китая. Иногда в одно правление могло смениться по нескольку девизов (иногда это происходило планово, иногда — если становилось ясно, что при предыдущем девизе государство бедствовало). Девизы должны были отражать характер времени, освещая царствование очередного монарха. Конец разнобою с девизами царствования положил император Мэйдзи в XIX в. С тех пор у каждого императора имеется несменяемый девиз, по нему отсчитывается эра правления, он же становится посмертным именем.

Собственно, название «Тайка» и переводится как «великие перемены» (естественно, в лучшую сторону).

Реформы Тайка придали окончательное оформление раннему феодализму в Японии.

Казалось бы, вновь пришедшая к власти жреческая аристократия должна была вернуть «старые добрые времена», изгнать книжную ученость и буддийских монахов, восстановить синто в качестве единственной религии… и рано или поздно привести страну к краху.

Однако ничего подобного не произошло. Перемены оказались необратимыми. Мало того, реформы Тайка кажутся прямым продолжением законодательства регента Умаядо, а самовластный Сога Ирука — помехой в дальнейшем развитии, которую следовало устранить. А сам глава Накатоми весьма серьезно изучал конфуцианские трактаты по управлению государством.

Государь Котоку приходился отрекшейся императрице младшим братом. «Почитал закон Будды и пренебрегал Путем Богов… Нрава он был мягкого и жаловал ученых. Он не делал различия между высокими и низкими и часто выпускал благодетельные указы», — говорят об императоре летописи. Довольно странно, что именно такой человек сделался ставленником кланов синтоистского жречества. Возможно, здесь каким-то образом сказался баланс интересов, которые они должны были соблюдать. Раз без буддизма обойтись, то лучше, убрав ненавистных Сога, заручиться поддержкой остальных влиятельных сторонников новой религии.

Первый год правления не оказался безоблачным. Сообщается, что принц Пурупито (Фурухито), возможный конкурент в борьбе за престол, составил заговор. В нем участвовали и оставшиеся Сога. О случившемся стало известно, Пурупито был убит.

Хроники не слишком многоречивы насчет заговора. Быть может, основным здесь стало окончательное устранение Сога, а не реальность самой попытки переворота.

«Великие перемены»

Переворот открыл путь для реформ, которые окончательно закрепили феодальные отношения в стране. А вот их значение различные исследователи оценивают по-разному.

К моменту появления законодательства Сётоку Тайси говорить о политическом единстве Страны Восходящего Солнца не приходилось. Японское государство все еще выглядело переплетением кланов, главным из которых был Сумэраги, к которому принадлежали императоры. Следующие по значению роды, которые, согласно преданию, вели род от богов, либо от сподвижников первого правителя Дзимму. Ниже располагались кланы, чьими предшественниками назывались «земные боги» и герои. Вероятно, они уже правили на территории, которую впоследствии заняло племя тэнсон. Еще ниже (но не по фактическому влиянию на события) — кланы переселенцев из Китая и Кореи.

А вот вопрос о зависимых в различной степени людях трактуется очень различно.

Вполне понятно, что рабовладение в тогдашней Японии все же было, весь вопрос — в числе рабов и в степени их зависимости от хозяев.

Хроники дают столько примеров участия рабов в войске, в военных походах, в защите (иногда — вполне самоотверженной) своих хозяев, что поневоле начинаешь подозревать: речь идет о какой-то особой категории людей. И категория эта имеет мало общего с понятием «раб». Скорее, это данничество в различных формах.

Согласно Н.И. Конраду, все события VI–VII вв. связаны с движением «рабов», называемых «томобэ» и «какибэ». И, хотя главные действующие лица принадлежали к родовой знати, они, так или иначе, возглавляли это движение. Цель его — захват власти в союзе племен. «Эта цель предопределялась в известной мере личностью их вождей, для которых захват власти означал и богатство и силу. С другой стороны, это движение на первых порах тесно переплеталось с междоусобной борьбой японской родовой знати, бывших старейшин, теперь ставших владельцами и своих полей, и своих рабов», — считал Н.И. Конрад.

Естественно, первое положение манифеста Тайка, вышедшего в первый день второго года правления императора Котоку, трактуется им, как освобождение рабов.

Но дело в том, что категорий зависимости в тогдашнем японском обществе было очень много. Степень этой зависимости не вполне ясна до сих пор. Имелись, судя по всему, и настоящие рабы, жизнь и смерть которых полностью зависела от хозяев. Например, читая сообщения в летописях о беззакониях правителя Бурэцу, трудно отделаться от впечатления, что нечто подобное могло происходить в Риме периода «безумных кесарей», в крепостнической России XVIII века или в Соединенных Штатах до Гражданской войны. (К сожалению, не только мудрость человеческая не знает государственных границ; психические патологии и извращения были свойственны любой стране и эпохе). Людям, находящимся в полной зависимости, манифест Тайка наверняка давал надежду на лучшую жизнь.

В 645 г. несколько знатных людей, вернувшихся из Китая, где проходили обучение, получили звание «учителей страны». Они наверняка повлияли на решения вновь возвысившегося клана Накатоми и на последующие события. Целью реформ стало создание государства по китайскому образцу — то, к чему прежде стремился и регент Умаядо.

Важнейшим шагом стало назначение губернаторов (императорских контролеров) в провинции на востоке страны. Ранее провинции управлялись местными властителями, лишь формально подчиненными императорскому дому.

Теперь же губернаторы должны были решать споры между местными крупными землевладельцами и, что важнее всего, разоружить принадлежавшие им дружины. Оружие предписывалось хранить в специальных арсеналах. Всеобщее вооружение допускалось лишь на границе с «племенами варваров».

После такого эксперимента, усилившего центральную власть, и был обнародован манифест из четырех кратких статей.

Увы, реформа была подкреплена не полностью (слишком слабой оказалась центральная власть), манифест не оказался слишком радикальной мерой. Но все же важные результаты были достигнуты.

Содержание манифеста Тайка таково.

Статья I. Упразднение статуса нескольких групп зависимых людей, полностью закрепленных за владельцами. Местные землевладельцы отныне лишены нрава на самовольно присвоенные земли и людей.

Статья II. Во внутренние и внешние провинции назначаются губернаторы («государевы контролеры»), уездные начальники, начальники застав, почтовых станций и пограничной стражи. Из 40 сел создается большой уезд, из 4–30 сел — средний уезд, из 3 сел — малый уезд. Каждый из них должен получить управляющего из местных землевладельцев, которому будут помогать писцы с хорошим знанием счета. (Теперь вполне понятно, почему ранее подобной системы возникнуть не могло. За время, прошедшее после выхода закона Сётоку Тайси образование, судя по всему, значительно улучшилось.

В столице (а теперь она станет достаточно постоянной и стабильной) надлежит создать систему городского управления.

Статья III касается необходимости переписи населения и регулирования распределения земель. Сельское управление работает под надзором старосты, оно действует в селах из 50 дворов. Староста отвечает за выращивание урожая, за пресечение беззаконий и взыскание повинностей натурой и отработкой.

В горных и малонаселенных районах управление должно строиться соответственно местным условиям.

Статья IV отменяет прежние налоги и отработку. Вводится новая налоговая система. Шелк, другие ткани или товары местного производства (особо подчеркивается соль) принимаются в уплату вместо отработки. Со 100–200 дворов взыскивается один конь и т.д. Регулируются и требования к оружию для военнообязанных, и поставление императорскому двору прислужниц из дочерей уездных чиновников.

Действие статей манифеста — это введение новой землевладельческой системы, нового налогообложения и административного управления. Фактически, такая система работала в Китае времен империи Тан.

Но условия Японии сильно отличались от тех, что существовали в Китае. Она нуждалась в сильной корректировке, иначе реформа забуксовала бы. Можно лишь сожалеть, что корректировку в тот момент не выполнили.

Кровавое свержение Сога (а до этого — не менее кровавая расправа с Мононобэ) очень отличаются от того, что происходило в Китае. Там чиновно-бюрократическая структура развивалась уже давно. В Японии же правление наиболее влиятельных кланов, стоящих за формальным правителем, продолжалось до середины XIX в. Более на высший титул они, как правило, не претендовали. Но реальная власть находилась в их руках. «Серые кардиналы» были во многих странах в самые различные периоды истории. В Японии они действовали постоянно.

Центральная власть в годы реформ Тайка вряд ли распространялась дальше, чем на несколько дней пути от столицы. Это и стало основным отличием от Китая эпохи Тан. Поэтому реформа в том виде, в каком она проводилась, была обречена на поражение. Но все же — не окончательное.

Возвращение императрицы. Заговор Аримы

В 648 г. произошло окончательное добивание (хотя и не до полного уничтожения) клана Сога. Притом сделано это было руками самого же клана. Хроника говорит следующее: Сога Оми Пимука опорочил своего старшего брата перед принцем Наканоэ, донеся о готовящемся мятеже. Обвиненному под давлением императорских полководцев пришлось совершить самоубийство. После этого были казнены и связанные с ним знатные люди. Считается, что в действительности подготовки мятежа не было.

В ходе реформ было сделано два важных заимствования из Китая. Одно из них осталось и но сей день, за императорами теперь твердо закрепился титул «тэнно». Второе заимствование прекращение постоянной откочевки столицы после воцарения очередного властителя. Чиновничий аппарат требовал стабильного центра. Впоследствии таким центром стал город Фудзивара (однако это случилось не сразу).

Хроники подробно говорят о визите вана государства Пэкче Пхунджана, о поднесении императору священного белого фазана, о порядке построения воинов и придворных, о явно расширении связей с Кореей и Китаем.

Государь Котоку скончался в 654 г. До этого принц Наканоэ предложил переместить столицу из Нанива в долину Асука. Император не согласился, но большинство официальных лиц все же последовали за Наканоэ. Такой массовый «исход» мог ускорить кончину государя, который, к тому же, тяготился правлением и готов был оставить трон.

После него на престоле вновь оказалась бывшая государыня Когёку. На самом деле она звалась не так. Японские имена государей были крайне длинны (императрица звалась Амэ Тоё Такара Икаси Хи Тараси-Пимэ-но-Сумэра Микото). Впрочем, и их стремились не произносить «всуе». Что же до имен, состоящих из двух иероглифов, то они — посмертные. Иногда их присваивали уже через много лет после смерти владыки. Посмертное имя государыни, обозначающее второй срок ее правления — Саймэй, поэтому возникает некоторая путаница в перечне императоров.

Новое восшествие на престол отрекшейся ранее государыни — случай для Японии, безусловно, беспрецедентный. Но причину этого бесполезно искать в хрониках, возможно, двор сделал все, чтобы умолчать о ней. Некоторые исследователи полагают, что наследный принц Наканоэ хотел таким образом укрепить свои позиции, дабы потом занять трон без излишних эксцессов.

Правление Саймэй связано с дальнейшим подчинением айнов (эмиси). Наконец-то в полной мере стала применяться «политика кнута и пряника». В ряде случаев «варваров» принуждали сдаваться без боя, при этом стремились установить с ними дружественные отношения. «Более двух сотен эмиси прибыли ко Двору с подарками. Был задан пир, розданы подарки. Они были богаче, чем обычно. Два эмиси из числа переселенцев были повышены в ранге на одну степень», — сообщают хроники. Чиновникам северо-восточных провинций предписывалось провести подворную перепись в новых владениях.

«Наши луки и стрелы — не для битвы с государевыми войсками. Они у нас потому, что мы привыкли есть мясо. Если же повернем луки со стрелами против государева войска, пусть боги залива Агита укажут на то! С сердцем чистым и незамутненным станем служить государю!» — клянется вождь одного из племен айнов.

Но случались и тяжелые военные столкновения с «варварами». По всей видимости, единства у них было гораздо меньше, чем у японцев, поэтому айны в таких случаях были обречены на поражение.

Хроники говорят о больших общественных работах того времени, которые подчас вызывали недовольство в народе.

Судьба императрицы, последовательно терявшей близких, сложилась крайне драматично. Летописи редко вызывают чувство сопереживания. Но в повествовании о царствовании Саймэй мы видим убитую горем женщину, потерявшую восьмилетнего внука (он неожиданно скончался в возрасте восьми лет). Похоже, от этой трагедии она не смогла оправиться до конца жизни.

Тем неприятнее выглядит заговор принца Аримы, который вдохновлялся очередным Сога — Сога Акаэ. Принц поверил его речам, многозначительно заявив: «Теперь я уже достиг возраста, когда носят оружие». (А возрастом полного совершеннолетия в тогдашней Японии, как и теперь, считался 21 год, хотя Ариме было 19). Обсуждались планы по сожжению дворца и взятию в плен императрицы. Но заговор был раскрыт, а его участники казнены.

Известно, что принц Наканоэ, в отличие от своего предшественника Сётоку Тайси, обладал не только развитым интеллектом, но и решительностью, граничащей с жестокостью, и, как правило, предпочитал превентивные удары по противнику. Принцу Ариме исполнилось всего лишь 19? Это как раз тот возраст, когда сам Наканоэ готовил устранение Сога.

Здесь важно отметить, что главный «заговорщик» — Сога Акаэ — вышел сухим из воды. Мало того, в правление Тэнти (когда императором сделался, наконец, принц Наканоэ) этот человек был повышен в ранге. Почему? В работе Айвана Морриса «Благородство поражения» есть попытка объяснить случившееся. Сога Акаэ мог просто спровоцировать принца Ариму, устранение которого было нужно Наканоэ. Так что заговор, вполне вероятно, ок5азывается фальшивкой.

В хрониках, где публикуются стихи императоров, поэтических произведений Аримы нет. Вероятно, действовал запрет на упоминание предсмертных стихов государственных преступников. Но прошло чуть больше века после событий, и эти стихи появились в антологии «Маньёсю». В своей работе Айван Моррис приводит эти строки, написанные, когда принц Арима, оплакивая свою судьбу, связал ветви сосны (такой обычай равнозначен заговору на привлечение удачи; впрочем, история с обвиненным принцем доказывает его бесполезность):

Здесь, на берегу Ивасиро, Я связываю ветви сосны. Если только выпадет мне счастье, Я вернусь, и вновь увижу этот узел. Теперь, двигаясь вперед, Кладя под голову подушку из трав, Я не имею коробки для риса, И кладу это подношение богам На грубые дубовые листья.

Ивасиро, где написано предсмертное стихотворение, находится в отдалении от горячих источников Мура, где в тот момент пребывали императрица и принц Наканоэ.

Как ни странно, судьба принца Аримы сделалась впоследствии романтическим источником вдохновения для поколений японских поэтов.

Отношения с континентом. Правление Тэнти

Летописи этого времени говорят о продолжающихся отношениях с империей Тан. При этом такие контакты были порой достойны приключенческого романа.

Двое послов были отправлены в «страну Тан». Они взяли с собой мужчину и женщину из айнов. Дипломаты и сопровождающие лица «погрузились на два судна и получили повеление плыть в У в стране Тан. Они отплыли из бухты Миту в Нанива… 13-го дня 9-й луны они прибыли на остров, расположенный на южной границе Пэкче. Название острова неизвестно. 14-го числа, в час Тигра, суда один за другим вышли в море. 15-го числа, на закате судно Ипасики-но Мурадзи попало под встречный боковой ветер, и его прибило к одному острову в Южном море. Название острова — Никави. Жители острова разрушили судно». Тогда послы захватили судно островитян и все же доплыли до Китая.

«30-го числа их принял император. Он спросил: «Пребывает ли государыня страны Япония в добром здравии?» Послы почтительно отвечали: «Ее достоинства находятся в соответствии с Небом и Землей, и она пребывает в добром здравии». Император спросил: «Все ли в порядке с сановниками, ведающими делами?» Послы почтительно отвечали: «Поскольку они обласканы государыней, с ними все в порядке». Император спросил: «Спокойна ли страна?» Послы почтительно отвечали: «Управление находится в соответствии с Небом и Землей, и у народа все в порядке». Император спросил: «Где расположена страна эмиси?» Послы почтительно отвечали: «Она находится на северо-востоке». Император спросил: «Как много племен у эмиси?» Послы почтительно отвечали: «У них три племени. Дальнее называется Тугару, следующее — Араэмиси, ближнее — Никиэмиси. Мы привезли Никиэмиси. Каждый год они приносят дань ко Двору». Император спросил: «Произрастают ли в их стране пять видов злаков?» Послы почтительно отвечали: «Нет, они едят мясо и живут этим». Император спросил: «Есть ли у них дома?» Послы почтительно отвечали: «Нет, они живут в горах, под деревьями». Тогда император сказал: «Мы смотрим на удивительный облик эмиси, очень радуемся и удивляемся. Вы, послы, прибыли издалека. Отправляйтесь в Гостевой Дом. Встретимся еще потом…»

Хроники кратки и скупы. Но перед нами предстают и трудности тогдашней дипломатической работы (послов, вдобавок, ложно обвинили перед китайским императором, а оправдаться они смогли не сразу), и опасности в недружественном море, и неторопливая беседа восточных людей (наверняка императору хотелось немедленно расспросить о необычных людях, привезенных посланниками, но этикет требовал повременить с этим).

В коротком отрывке мы узнаем и некоторые сведения о трех племенах тогдашних айнов. А заодно — и о том, что европейская мода на «арапов» и прочих «диких людей», которых путешественники привозили ко дворам европейских монархов, не была чем-то особенным.

В 660 г. обострилась обстановка в Корее. Причиной стало нападение княжества Силла на Пэкче. В летописях приводятся и такие доводы: «Пэкче погибла сама собой. Жена вана была дурной женщиной и не знала Пути. Захватив дела управления, казнила мудрых и достойных. Потому и случилось это несчастье. Нужно быть осмотрительным! Нужно быть осмотрительным!»

Империя Тан поддержала на сей раз Силла. И, несмотря на героическое сопротивление войск Пэкче под руководством полководца Поксина, страна находилась в состоянии разгрома, когда ее представители попросили помощи у Японии.

Государыня распорядилась такую помощь оказать. Но подготовка армии заняла на сей раз очень много времени, и экспедиция в Корею отправилась уже в правление следующего государя, Тэнти.

В 662 г. армия Тан напала и на другое корейское государство — Когурё. Вмешательство войск из Японии помогло Пэкче выжить, а Когурё — выдержать атаку. Поскольку прежний Ван Пэкче был убит, новым владыкой был провозглашен принц Пхунджан, чудом уцелевший в битве. Активный сторонник помощи со стороны японцев Поксин тоже был особо отмечен.

Но на следующий год разразилось новое несчастье: Силла вновь атаковала Пэкче. Прелюдией к этому стала казнь Поксина, обвиненного в измене. Ван Пэкче лишился лучшего полководца.

О последовавшем разгроме хроники говорят вполне самокритично: «Военачальники Ямато и ван Пэкче не оценили обстановки и говорили друг другу: «Если начнем сражение первыми, они отступят». И тогда, не построив в правильном порядке силы среднего отряда Ямато, они продвинулись вперед и напали на войска великой страны Тан, которые свои ряды сомкнули. И тогда [военачальники] Тан выслали справа и слева свои корабли и окружили [корабли Ямато]. Наши войска быстро потерпели поражение. Многие попадали в воду и утонули. Суда не могли двигаться».

Ван Пхунджан бежал, а его княжество перестало существовать.

Военная кампания окончилась поражением. Но, нужно отметить, что на сей раз мы видим упорядочение в ведении боевых действий, которого до этого не наблюдалось. Появились различия в рангах полководцев. Вполне вероятно, что возросло количество войск (тем мифологичнее выглядят более древние сообщения о 60-тысячных армиях). Возможно, поменялась тактика. Если это так, то на это наверняка повлияла «китайская наука».

Последнее дружественное Японии государство в Корее, Когурё, было ликвидировано в 668 г. (Хроники повествуют: «Военачальник великой страны Тан, князь [Лицзи] из земли Ин, напал на Когурё и уничтожил ее. Когда ван Когурё по имени Чунмо создал страну, он желал, чтобы правление длилось тысячу лет. Его мать сказала: «Хоть правление и будет хорошим, сделать того будет нельзя. Правление продлится 700 лет». Теперь, вместе с гибелью этой страны, эти 700 лет подошли к концу».

И вот теперь стало ясно: могут происходить не только экспедиции с архипелага на материк. Для кораблей Силла и Китая доступно и другое направление…

В 667 г. столицу пришлось перенести из долины Асука в Апуми. Вероятно, дворец и императора надлежало убрать как можно дальше от района предполагаемой высадки. Перед посланниками Танского двора провели военный смотр. Началось спешное возведение крепостей.

В ходе этих событий началась новая волна эмиграции с материка (в основном, из Пэкче) на архипелаг. И нужно отметить, что японские власти хорошо отнеслись к беженцам (наверняка среди них было много людей ремесла и искусств), выдавая им из казны пропитание. Ну, а для знатных беглецов провели сопоставление рангов Пэкче и Ямато, то есть, они и остались при своих степенях, но уже на чужой земле. В хрониках поминается о многочисленных пожалованиях для изгнанников, осведомленных в медицине и военном деле.

Тэнти предпочел править в качестве наследника престола, императорский пост до 668 года оставался формально вакантным. Его царствование отличается прекращениями огромных строек, которые приносили страдания зависимым людям. Пример государя стал образцом и для министров. Один из них, тяжело заболев, заявил: «Хочу только, чтобы похоронен я был скромно. При жизни я не смог помочь стране в делах военных. Как могу после смерти возлагать на нее тяжелое бремя?»

Вскоре, несмотря на уверения, что «имени Пэкче больше не существует», княжество (но уже зависимое) прислало дань. Восстановились отношения между Японией и Снлла, а также с империей Тан.

Следующее правление оказалось рекордно кратким. Своему сыну, принцу Отомо (посмертное имя государя Кобун было присвоено ему лишь в XIX в., во время реставрации Мэйдзи, когда новые отношения монарха и народа потребовали наведения порядка и в древней истории страны) тяжело больной государь Тэнти передал управление. Наследный же принц (брат государя) решил отказаться от престола, став монахом. Возможно, он лишь до поры до времени проявить осторожность (что лишним не было).

Вскоре произошел мятеж, потрясший все государство.

«Заговор», принявший характер гражданской войны («смута годов Дзинсин»)

672 год стал неспокойным для Японии. Продолжение реформ давно уже вызывало протест со стороны консервативной аристократии. Общественные работы (хотя Наканоэ, став государем Тэнти, уменьшил их объем) вызывали протест низов. Все это усугубляла и не вполне удачная континентальная политика.

Консервативные силы объединились в поддержку наследника императора Тэнти, его младшего брата. Впоследствии подобное сопротивление наблюдалось не раз — и в эпоху Мэйдзи, и в ходе американской оккупации в XX в.

Престолонаследник поднял войска и перекрыл дороги. Принц Отомо (государь Кобун) оттягивал время, пока не будут подняты армии в восточных провинциях и не удастся подтянуть войска в столицу. Но его посланцев либо убивали, либо выказывали им неповиновение.

Ряд придворных и полководцев приняли сторону престолонаследника (ставшего известным как государь Тэмму). Он передал командование принцу Такэти. Было решено атаковать Апуми, где находился государь Кобун. Начались военные столкновения, поскольку государь Кобун все же собрал войска. На одежде воинов престолонаследника были прикреплены красные метки, дабы не перепутать их с солдатами противника. (Это несколько напоминает то, что случилось во Франции гораздо позднее и вошло в историю под названием «Варфоломеевской ночи»)

Судя по всему, в ставке государя Кобуна не было единства, поскольку его воевода принц Ямабэ был убит другими полководцами. Один из военачальников сдался престолонаследнику, за что ему были дарованы жизнь и высокое звание.

Неожиданно двор Апуми (то есть принц Отомо — государь Кобун) бросил войска в деревне Тамакурабэ и бежал. На горе Нара произошла битва, при этом победу одержали сторонники Апуми. Но все же баланс сил сложился не в пользу государя Кобун. Его войска отступили после ожесточенных сражений. Сам Кобун не стал дожидаться расправы, он покончил с собой. Голову «бунтовщика» преподнесли престолонаследнику. Ряд «заговорщиков» казнили.

Вполне понятно, что слово «заговор» здесь (как и во многих иных случаях смуты, и не только в Японии) следует ставить в кавычки. Если бы победил государь Кобун, история была бы написана иначе. А. Моррис приводит японскую пословицу: «Победители становятся императорской армией, побежденные — бунтовщиками». С точки зрения победителей и пишется история.

Повествование пестрит упоминаниями о том, что сожжены склады либо почтовые станции. Гражданская война, которая на некоторое время разделила страну надвое, стала огромным несчастьем. Это еще одно «смутное время» для Японии.

Тем не менее, весьма показательно, что в правление императора Тэмму, как стал зваться престолонаследник, реформы все же продолжились. Но не следует забывать: хотя он и становился на Путь Будды, гадания и моления в ходе военных действий совершались им по синтоистским обычаям. Этот император не пренебрегал ни старой религией, ни новой.

Продолжение законодательной деятельности отражено в хрониках в форме изречений государя. Так, он заявил, что готов принимать на службу даже низкорожденных, выказавших умения и способности.

Речения императора касались самых различных сторон жизни. Иногда это благие пожелания, иногда — установление, которое необходимо немедленно исполнять.

«Полностью отменить состояние слуг, дарованных различным родам начиная от года киноэ-нэ. Изъять у принцев крови и принцев, министров и храмов Будды дарованные им в разное время горы, болота, острова, бухты, леса, долины и пруды». «Сановники, чиновники и люди простые не должны делать злого. Если же совершат, наказывать их соответствующим образом». «Пусть чиновники в столице и вне ее, гражданские и военные, каждый год решают о своих подчиненных, начиная от писца и выше, хорошо или плохо выполняют они свои обязанности, и решают, достойны ли они продвижения. До конца первой декады 1-й луны должно представить подробный доклад о том в Палату Законов. По рассмотрении его там, доклад направляется в Канцелярию. Те же, кого посылают но каким-то делам, а они отказываются, ложно сказавшись в этот день больными или же не имея на то серьезной причины, вроде соблюдения траура, повышены в ранге быть не могут». «В случае предоставления крестьянам займа рисом отныне распоряжаемся сначала разделить крестьян на богатых и бедных и установить три группы. Предоставлять заем дворам из средней и бедной групп». «Государь повелел всем провинциям так: “Рыбакам и охотникам запрещается отныне сооружение загонов, волчьих ям и других приспособлений [для охоты]. С 1-го дня 4-й луны и до 13-го дня 9-й луны запрещается установка ловушек и строительство запруд для ловли рыбы. Запрещается поедание мяса коров, лошадей, собак, обезьян и кур. Других запретов не налагается. В случае нарушения запрета считать то за преступление”».

Последний запрет, вероятно, связан с влиянием буддизма. Буддийской традицией подаяния голодным и замерзающим император Тэмму тоже не пренебрегал. А вот разделение крестьян на три группы — еще одно заимствование из Китая.

Как бы то ни было, в годы правления императора Тэмму в Японии часто случался неурожай. Возможно, сказались последствия войны, опустошившей страну.

Есть данные и о том, что первый в стране университет практически опустел до 700 г., поскольку высшие сановники были заняты смутами и интригами, а интерес к образованию временно исчез.

После смерти Тэмму фактической правительницей, а затем и императрицей стала его супруга, известная под именем Дзито. Хроники говорят, что во время смуты она не только последовала за Тэмму, разделив с ним все невзгоды, но и помогала ему и в походах, и в управлении государством. («Она обращалась к войскам и встречалась с людьми. Вместе [с государем] они составили план. Он заключался в том, что десятки тысяч бесстрашных людей получили повеление занять ключевые позиции»).

Завершение периода Асука. Кодекс «Тайхорё»

Начало правления Дзито было связано с раскрытием заговора принца крови Опоту, за что он был предан смерти. Но схваченных с ним сообщников простили. Неясно, был ли заговор реальным — или перед нами вновь провокация.

В отношениях с княжеством Силла произошло то, что можно назвать дипломатическим скандалом. Дело в том, что посол, который должен был принести соболезнования по случаю кончины государя Тэмму, оказался ниже рангом, чем положен в подобных случаях. Но дело не только в этом. «Силла всегда обращалась [к государю Ямато] так: «Наша страна, начиная с давних времен предков государей Ямато, служила им так, что корма ее кораблей никогда не высыхала». Однако ныне прислан лишь один корабль, что расходится с давним правилом. Кроме того, в послании [Силла государыне Ямато] говорится так: «Начиная с давних времен предков государей Ямато мы служили с чистым сердцем». Однако не можем сказать, что обязанности, издавна возложенные на вас, исполнялись с тщанием. Ваших чистых сердец больше не существует, и вы прибегаете к лжи. А потому вашу дань и преподнесенное отдельно мы запечатываем и возвращаем. Однако то доброе расположение, проявляемое по отношению к вам начиная с давних времен предков наших государей, будет продолжаться. Поэтому, если вы будете служить более ревностно и скромно, если будете исполнять свои обязанности с трепетом и следовать установленным правилам, то Наше доброе расположение только упрочится». Вот такое послание государыня поручила передать вану Силла. Но военных действий вслед за этим не произошло.

Отношения с Силла все же продолжались, а впоследствии императрица даже выделила средства для организации похорон скончавшегося вана.

Распоряжения императрицы вполне будничны: это объявление амнистий, проведения смотров вооружения, повышения и понижения в звании высших чиновников. Пожалуй, нужно особо отметить лишь 689 г., когда местным управителям была пожалована книга законов в 22 свитках. Законодательная работа, начатая Сётоку Тайси, все же продолжилась. Но книга законов могла быть связана лишь с гражданским правом, уголовные деяния рассматривались и наказывались в соответствии с обычаем. Эту часть «китайской» науки тогдашняя Япония еще не освоила.

Завершение этого правления будет достаточно обычным и для следующих государей. Заболевшая императрица отреклась от престола в пользу принца, которому на тот момент исполнилось 15 лет. «И.ее [государыни] повеление великое, досточтимое, высокое, широкое, крепкое Мы приняли с трепетом. И мыслим божественной сутью своей: сию страну, обильную Поднебесную, обустраивать и умиротворять, народ Поднебесной ласкать и миловать. И сему повелению великому, государем возвещенному, все внимайте, — так возглашаю… И повелевается сим: всех ста управ чиновники! Обильной страной в четырех направлениях правьте, а также чиновные люди, во всех землях назначенные! Законы страны, властью государевой установленные, исполняемые, без ошибок и нарушений [блюдите], сердцем светлым, чистым, прямым, истинным дела задумывая… служите без лени и небрежения», — таков «манифест» императора Момму при восхождении на престол в 697 г.

Здесь важно, что юный государь заговорил о законах. Пройдет некоторое время, и на них будет основан кодекс «Тайхорё» некий законодательный итог всего периода.

«Во всех провинциях назначены управители уездов. Государь рек: “При назначении управителей уездов управители провинций не должны быть пристрастны. Назначенные на должность управителей уездов должны руководствоваться законами. Да будет так”».

Иными словами, административная реформа успешно продолжалась. Но продолжалось и рабство. Например, в царствование Момму появился закон о наказании укрывающихся государственных и личных рабов, а также их сообщников.

Законодательная работа, длившаяся почти век, зафиксирована в кодексе законов «Тайхорё» (назван по «годам Тайхо» — 701–704 гг.)

«Тайхорё» (сильно отличающийся по объему от семнадцати статей Сётоку Тайси) состоит из 30 отдельных кодексов. Они дают регламент для отдельных областей управления.

Высшим органом государства стал Дадзёкан — Великий совет. Равным по положению сделан Дзингикан — Религиозный совет, контролирующий обряды, праздники, службу жрецов.

Великий совет государства возглавлял канцлер, его «заместителями» становились два министра («правой руки» и «левой руки»).

Им подчинялось восемь министерств — военное, правосудия, народных дел, гражданских дел, церемоний, императорского дома, палата императорских дел и казначейство. Однако наиболее важными из них оказались те, которые занимались делами императора и двора.

К сожалению, в этой системе имелся серьезный дефект. В Китае существовала аристократия по образованию, для чиновника необходимо было показать свой уровень знаний. (Конечно, чиновники тоже были наследственными, для их детей предлагались условия наибольшего благоприятствования, но в принципе ученый человек мог занять государственный пост вне зависимости от своего происхождения). Конечно, образование основывалось на классической китайской традиции, но дисциплина мышления, навыки работы с огромными массивами информации и уважение к знаниям закладывались с детства.

В Японии же просто копировали китайскую административную систему. Она стала едва ли не более аристократической, чем прежде. Новые должности добавляли власть, но устанавливали куда более жесткие барьеры между сословиями. Мало того, за высшие придворные посты существовала жесткая конкуренция: они давали право на необлагаемую налогом ежегодную ренту. Провинциальные должности, на которых часто оказывались опальные царедворцы, могли дать выгоду иного плана. Платили чиновникам мало, зато они зачастую занимались поборами с крестьян или обманывали центральные власти. Постепенно вновь возрос класс наследственных провинциальных вождей. Император оказывался далеко, они же — рядом.

Надельное крестьянство становилось основным классом японского общества. Кодекс «Тайхорё» называет крестьян «добрым людом», а рабов — «низким людом». Рабство вновь признавалось, хотя теперь яснее определялись функции различных категорий рабов. Рабовладение давало феодалам дополнительные земельные: наделы.

Больше всего рабов имелось у императорского дома и у буддийских монастырей.

Еще одно административное нововведение, которое ожидалось уже давно — учреждение постоянной столицы. Еще в 646 г. такой вопрос ставился, но лишь к 710 г. город с дворцами, властными учреждениями и наиболее прекрасными храмами был, наконец, отстроен. Это город Нара, с которым связан следующий этап японской истории (весьма тесно связанный с возвысившимся кланом Фудзивара).

В правление Момму для защиты дворца от злых сил изготовили из металла фигуру воина. Она закопана в горах, в месте, названном «могилой полководца». Считается, что оттуда раздается грохот, когда страна подходит к периоду смуты. Как мы знаем, у японцев было много поводов проверить истинность такого поверья.

Что же касается иных могил, то конец периода Асука стал временем завершения традиции захоронений в земле. С этой поры все чаще применяется буддийский обряд огненного погребения.

В 710 г. императрица Гэммэй, мать скончавшегося Момму, переехала в новый город Нара. А Фудзивара, где временно располагался центр власти, постепенно опустела. Так закончилась одна эпоха и наступила следующая. И появление летописей, которые приказал завести в стране еще император Тэмму в 682 г., знаменовало начало новой эпохи в истории страны.

Глава 11. О чем говорят и о чем молчат летописи

За Суэцем, на Востоке, где мы все во всем равны,

Где и заповедей нету, и на людях нет вины,

Звоном кличут колокольни: о, скорее быть бы там,

Где стоит на самом взморье обветшалый старый храм…

Р. Киплинг, «Мандалей» (перевод М. Гутнера)

Вот мы и подошли вплотную к моменту создания легендарной истории японского народа — летописей «Кодзики» и «Нихон секи». Не нужно думать, что до этого легенды о первых императорах не были известны. Но теперь они получили новый статус — документально зафиксированный.

Но многое остается совершенно неясным. Почему не было создано истории правления императоров, следующих сразу за Дзимму? Почему ряд событий уже вполне исторического периода не находит никакого объяснения, кроме «а потому что…»

Но начнем мы, пожалуй, не с них, а с еще одной «безумной» версии. Она высказана Ливаном Моррисом и, пожалуй, заслуживает внимания.

Очень многое в японской мифологии указывает на то, что в какой-то мере составители «Кодзики» могли быть знакомы с христианством.

Собственно говоря, ничего особо удивительного в этом нет. Христианство (его несторианская ветвь) известно в Китае с VII в.

А если так, то о Христе могли слышать японские студенты, обучавшиеся в этой стране. Конечно, речь не идет о христианстве как о вероучении. Если что-то и могло проникнуть дальше Китая, то лишь смутные отрывки преданий.

И вот перед нами история Ямато-Такэру — довольно мрачного персонажа, если вспомнить начало его карьеры (убийство брата, подлость в поединках). Зато потом перед нами оказывается словно бы совершенно иной человек. Главная его цель даже не «варвары», а злокозненные местные божества. Собственно, встреча с одним из них его и погубила.

И вот тут начинается совсем уж странная легенда, абсолютно непохожая на то, что говорится о других героях, подобных Ямато-Такэру. Его душа вылетает из кургана белой птицей, взмывает высоко в небо и летит в землю Ямато. А в гробнице не остается ничего, кроме одежд…

«И это не единственное вероятное влияние христианских преданий, которые мы находим в «Нихон секи». История Сётоку Тайси (конец VI века) включает благовещение, рождение в (или рядом со) стойле и пустую гробницу, хозяин которой, подобно Лазарю, воскрес из мертвых высшим жрецом культа…» — считает Айван Моррис.

Конечно, подобные идеи можно оставить на суд читателей. Но почему бы и не допустить, что отголоски христианской проповеди проникли в Японию гораздо раньше, чем обыкновенно принято считать. А вдруг совпадения манифеста Сётоку Тайси с Книгой Притч царя Соломона — не простая случайность?..

Ответ сообщил бы многое и о распространении информации в древности.

Мы полагаем, что прежде мир был (точнее, казался) куда огромнее, чем сейчас, в эру сверхзвукового транспорта. Но насколько эти наши представления соответствуют действительности, можно судить лишь по осколкам легенд (которые перерабатывали в устной традиции, а затем очень долго переписывали и редактировали) и по археологическим находкам (а они явно неполны).

Сейчас мы уже практически точно знаем: Америку открыл не Колумб, это сделано, как минимум, за столетия до него. Наш собственный миф рушится на глазах. Выходит, мир в ту пору был «меньше»?

Но и сейчас, когда вся планета изучена, кажется, до последнего камешка, ученые находят племена, не только не слышавшие христианской проповеди, но и не представляющие, что есть на свете какие-то белые люди.

Значит, мир все же огромен?..

Какими путями шла информация в древности? Как христианское предание могло проникнуть в Японию времен Сога и Сётоку Тайси? Возможно, история когда-нибудь ответит и на эти вопросы.

О персонажах исторических хроник

Придется в очередной раз напомнить читателю — с именами государей, их сподвижников и противников может произойти некоторая путаница. Как правило, для работ по истории используются посмертные имена государей (из-за удобочитаемости). Они не повторяются, по ним очень легко датировать правления. Но нужно отдавать себе отчет — при жизни их никто так не называл. Все они давались «задним числом», порой сотни лет спустя.

Посмертные имена нельзя путать с девизами правления. Таковыми они сделались только в эпоху Мэйдзи. До этого девизы отличались, к тому же, один государь мог царствовать под разными девизами.

Понятие девиза правления было заимствовано из Китая, и оттуда же идет и традиция называть Японию в летописях Поднебесной. Вероятно, в то время это считалось красивым синонимом слова «держава», а не названием, характерным лишь для Китая.

Кроме имен, существовали еще и прозвища. Ямато-Такэру яркий тому пример. В тот момент, когда он начал свои деяния, имя было иным, прозвание («удалой господин Ямато» либо «удалец из Ямато») дали ему побежденные вожди кумасо. Оно за ним и закрепилось. Но термин «тэкэру», по всей видимости, еще и название племенного вождя (то есть, это еще и титул).

Прозвища, как правило, принадлежат глубокой древности. Зато количество и пышность титулов возросли с началом изучения «китайской науки». Отделить имя от титулования иногда очень трудно, порой — невозможно. Имена знати были значимыми.

Скажем, государыня Дзито прижизненно звалась Такама-но Пара Пироно-но-Пимэ. Это имя может быть расшифровано как «высокий — небо — равнина — широкий — поле — принцесса». Иными словами, ее звали Принцессой Равнины Высокого Неба и Широких Полей. И что перед нами в таком случае имя или титулование? Конечно, это имя. Но оно, естественно, могло принадлежать далеко не каждой женщине ее эпохи, но лишь знатной даме императорского рода. Вдобавок имена могли меняться в зависимости от перемены статуса.

И так практически у всех, кто попадает в поле зрения летописцев (а значит, и наше).

С прочтением имен на русский манер тоже не все вполне гладко. Часть востоковедов придерживается мнения о том, что японские слова, если они оканчиваются в транскрипции на «а», «я», «й», «н», склоняться не должны. Часто можно встретить такие сочетания, как «войска императора Тюай», «правление государя Суйнин» и т.д. Правильно ли это? Следует ли нам в таких случаях отказаться от правил собственного языка из-за большого почтения к грамматике и строю чужого?

Если да, то нам предстоит сделать несклоняемыми и «Мао Цзедун», и «Ким Ир Сен», и «Хо Ши Мин». Кстати, город Хошимин (как и его прежнее название Сайгон) тоже придется сделать несклоняемым (как и Пекин с Ханоем).

Лично мне это не кажется необходимым. Русский язык от этого не превратится в японский, здесь не смогут как следует развернуться даже сторонники политкорректности. Просто получится некая смесь японского с нижегородским, которую станет гораздо труднее воспринимать. А история Японии и без того вполне трудна.

Еще в одном вопросе пришлось соблюдать некий срединный путь. Это касается сочетаний фамилия — имя. Дело в том, что в русской (да и в европейской) традиции чаще всего следует имя, а затем — фамилия. В японской все несколько иначе. Ряд авторов-востоковедов придерживаются японской традиции. Получаются «Миури Ювитиро», «Минамото Ёритомо», «Тайра Ацумори» и т.д. В итоге у людей, достаточно далеких от востоковедения, возникает еще одна путаница: где тут имя, а где фамилия?

Пока что мы, как правило, придерживались японской традиции. Но так не будет на протяжении всей книги. Здесь возможен некий «средний путь». Если речь будет идти не о кланах с известными фамилиями (вроде Сога), мы с данной главы перейдем к написанию, которое больше соответствует европейским традициям (сначала имя, затем — фамилия).

Женщины на троне

Каким было отношение к женщине в те далекие времена, в VI–VII веках? Этот вопрос достаточно сложен, особенно для тех, кто готов посчитать — к женщинам всюду и во все эпохи мужские шовинисты относились очень скверно, пока в XX веке не набрало силу движение за эмансипацию и не появилось такого понятия, как феминизм.

На самом деле, вопрос, как кажется, намного сложнее. Да, с одной стороны, как раз те эпохи — время императриц. С другой, эти императрицы не обладали реальной властью, их могли заставить отречься от престола, они более царствовали, чем управляли. Ну, а среди министров (тех, кто реально управлял страной) женщин что-то не видно.

Значит, можно сделать вывод, что матриархат (а его влияние чувствуется в сообщениях летописей о правлении Дзингу) остался в прошлом? Возможно, так оно и было. Но не все столь очевидно…

К примеру, в рассказе о расправе над Сога Ирука явно видно решение, принятое императрицей: она готова молчаливо поддержать заговорщиков. Одно ее слово — и Сога мог бы получить спасение.

Но еще более яркий пример — это поведение жены полководца во время восстания айнов. Эта мужественная женщина сумела более или менее повлиять на своего малодушного мужа, заставив того обороняться и, в конце концов, победить.

Насколько этот пример типичен? Сложно сказать нечто однозначное. Но, вероятнее всего, женщинам ни к чему было становиться министрами — оказалось достаточным на министров воздействовать исподволь. (Такое практиковалось очень часто, и далеко не только на Востоке).

И мы никогда не узнаем, в какой мере реформы принца Наканоэ связаны с его собственными решениями, а в какой — подсказаны женщиной, его возлюбленной. Ведь недаром кланы, стоящие ближе всего к власти (вначале — Сога, затем — Фудзивара) использовали «политику женитьб» императоров, дабы сохранить свое положение.

В VI в. для женщин появился еще один путь к образованию и возможности проявить себя как личность. Такой путь существовал и в Европе. Это — уход в монахини (естественно, в буддийские). Конечно, путь этот тяжел и доступен не для всех. Но и здесь мы видим некоторое соответствие традициям европейского средневековья.

Ну, а если речь идет о зависимых и полузависимых сословиях, то бесправными были и женщины, и их братья, отцы и мужья. Тут мы тоже не сделаем никакого особенного открытия. Впрочем, рассуждать о правах человека в нашем понимании в применении к той эпохе вообще не имеет смысла. Бесправным оказывался в итоге любой проигравший, даже если он принадлежал к правящему роду.

И конечно, говоря о женщинах и их положении в Японии, не будем забывать: наиболее почитаемы в японской традиции богиня солнца Аматэрасу (именно от нее отсчитывается родословная императоров) и бодисатва Каннон (женская ипостась Авалокитешвары). А такое почитание говорит о многом.

Семейные традиции

Полигамией в аристократических родах Японии тоже сложно удивить. Для восточных обществ той эпохи в этом не было ничего странного. Более того, она продержалась достаточно долго. И лишь в 1900 г. императорская фамилия показала пример и образец для подражания — с женитьбой принца Ёсихито прежний обычай был упразднен (хотя император Мэйдзи все же оставался многоженцем, он этого не пропагандировал). И нужно отметить — многоженство было устранено вполне надежно. Когда в 1901 г. в Японии начали проповедь мормоны (сейчас они отказались от полигамии), женские общества потребовали запретить их деятельность. И причиной называлось именно приверженность традиции, которая долгое время воспринималась вполне нормально.

Но крайне странными (хотя и здесь были исторические примеры) кажутся семейные связи императоров древности. Судя по всему, близкородственные браки не считались чем-то из ряда вон выходящим. В хрониках мы зачастую видим такое: государь Тэмму был младшим единоутробным братом государя Тэнти; взял себе в жены принцессу Упо (будущую государыню Дзито), дочь государя Тэнти, то есть свою племянницу.

И ничем зазорным это в то время не считалось.

Но творились и совершенно странные вещи, которые было предпочтительнее замалчивать. Например, ясного ответа на вопрос, почему принц Наканоэ, уже будучи наследником престола, так долго не желал стать императором (хотя к этому были все возможности), не имеет четкого решения. Конечно, если не учитывать некоторых обстоятельств.

«В первые годы правления Котоку отношение к нему принца Нака [Наканоэ] было лояльным и почтительным, однако под конец между ними возникла трещина. Основной причиной напряженности была, видимо, связь между принцем Нака и императрицей Хасихито, ставшая слишком очевидной, чтобы ее не замечать. Дело достигло кульминации в 653 году, когда принц Нака предложил двору переехать из Нанива», — сообщает в своем исследовании Айван Моррис. При этом сама Хасихито была сестрой Наканоэ.

А в 654 году из Нанива бежали даже крысы, которые двигались в сторону Ямато (вероятно, к более сытной жизни). Вообще, миграции крыс, согласно «Нихон секи», были верной приметой перенесения столицы.

Вероятно, дело дошло до того, что император, обладавший добрым нравом, как отмечают хроники (а такое упоминание может быть приглашением читать между строк, в хвалебных отзывах о других правителях ничего подобного обычно нет; возможно, написать о «нерешительности характера» оказалось нельзя) не мог или не сумел возразить всесильному Наканоэ. Ему оставалось лишь оплакивать собственную судьбу в иносказательных стихах:

Лошадка, что я держал, С поводом на шее, Мог ли кто-либо ее видеть — Лошадку, которую я никогда не выводил?

Это стихотворение (как и процитированные предсмертные строки принца Аримы) приводится в работе Ливана Морриса, который отмечает, что глагол «видеть» вполне соответствует библейскому «познать»…

После смерти императора Наканоэ и Хасихито жили как муж с женой, хотя это и могло вызывать некоторую неприязнь придворных. Впрочем, еще большее недовольство было у тех, кто оказался разочарован в реформах. Вероятно, поэтому Наканоэ пришлось проявлять осторожность и не слишком торопиться с восшествием на престол.

В таком случае казненный принц Арима, перед которым развертывалась столь невиданная картина, может показаться несостоявшимся японским Гамлетом, который так и не смог исполнить задуманное — свергнуть Наканоэ и наказать согрешившую Хасихито. Не забудем — принц приходился императору Котоку сыном. Он мог искренне переживать смерть отца, которого фактически свели в могилу.

Конечно, тогдашняя аристократия воспринимала близкородственные браки, как нечто допустимое, но — лишь в тех случаях, если супруги приходились братом и сестрой по отцу. В случае с Наканоэ и Хасихито они брат и сестра по матери. И это — уже серьезное препятствие. Нечто подобное было в случае с сыном императора Инге, и дело кончилось ссылкой.

Был ли Наканоэ на стороне зла, а юный и погибший из-за своих намерений принц Арима — воплощением сил добра? Можно посмотреть на это и так. Но повторю лишь одно: судить прошлые эпохи даже в истории собственной страны по сегодняшним меркам — занятие, мягко говоря, весьма неблагодарное и бесперспективное. А уж если речь идет о народе, во многом (пусть не во всем) отличном от нас — и подавно. Конечно, это не касается откровенных патологических личностей на троне, например, Бурэцу. — с ними все более чем ясно. В остальных же случаях лучше просто сказать: да, было еще и такое. И перейти к следующей эпохе.

Но, пока столица переезжает в Нару (туда же, вероятно, отправились, вслед за многочисленными придворными и чиновниками, крысы, которые отлично знали, где можно хорошо поживиться), посмотрим, какие памятники оставил минувший период Асука.

Памятники периода Асука

От предыдущих эпох до нас дошло слишком немного произведений искусства. В основном, они связаны с похоронными обрядами, бытовавшими тогда у японцев. Но VI–VII вв. стали временем расцвета скульптуры.

Это непосредственно связано со вступлением Японии в новую полосу развития, с первым «большим прыжком» — от рабовладения и остающихся пережитков первобытнообщинного строя к феодализму, от племенного язычества — к его синтезу с буддизмом и конфуцианством.

Совершенствовались не только законы, улучшалась и технология поливного рисоводства, ирригации, развивались ремесла. Усилились мирные контакты с континентом (хотя без военных столкновений не обошлось), «китайская наука» стала настоящей революцией для Японии. Отставание от континентальных стран преодолевалось быстрыми темпами.

Таков период Асука, таковы и предпосылки для развития искусства. Буддизм и конфуцианство сыграли огромную роль в творчестве средневековых скульпторов Японии.

Начнем хотя бы с изменения похоронных обрядов. Теперь трупы не хоронили, а кремировали. Поэтому скульптуры-ханива, столь характерные для прошлого периода, отошли в небытие. (Как оказалось уже в начале XX века — не навсегда). Зато оказались востребованными скульптуры, предназначенные не для мертвых, а для живых.

Буддизм, пришедший с континента, уже давно имел не только развитый канон, но и изобразительную традицию. Вначале буддийские скульптуры прибывали с материка вместе с монахами и ремесленниками. Нужно отметить — скульпторы-эмигранты могли принадлежать к совершенно различным творческим школам. Поэтому и скульптура периода Асука поражает многообразием стилей и направлений. Но уже к концу эпохи появилось не завозное, а местное своеобразие: как и все, что связано с «китайской наукой», скульптура была быстро «японизирована». Культура островов быстро освоила то, что оказалось в ее распоряжении.

Помогло и то, что буддизм северной ветви гораздо лучше сочетается с многобожием. И синтоистский культ не только не отмер, но и получил толчок к развитию философских представлений, более усложненному пониманию.

Развитие средневековой храмовой архитектуры пришлось на время деятельности регента Умаядо. Естественно, первыми архитекторами стали не японцы, а эмигранты с материка. Требовалось особое эмоциональное воздействие на будущих прихожан, и с этой задачей буддийская архитектура вполне справилась. Невиданные пагоды и монастыри, статуи будд и бодисатв — все это не могло не повлиять на сознание японцев, которые до сих пор знали только весьма скромные синтоистские храмы.

К концу VII в. монастырей было уже более полутысячи. Часто их возводили на пересечении торговых путей, именно вокруг них станут формироваться будущие города. Буддийские монастыри становились центрами средневековых наук и искусств. Нечто похожее происходило и в Европе после крушения Римской империи.

Когда мы говорим «дворец», имея в виду жилище правителя Японии добуддийской эпохи, то нужно четко представлять: собственно, никакой это не дворец, а жилище вождя — самое большое в поселении, но все же весьма скромное. Теперь и дворцы стали видоизменяться. Но главное архитектурное достижение периода Асука — это все же храмы.

Конечно, монахи должны сильно себя ограничивать. Но не забудем: сангха, монастырская община — это одно из Трех Сокровищ буддизма. Поэтому пагоды и монастыри просто обязаны выглядеть торжественно и празднично (по крайней мере, по сравнению с храмами синто). Такой монастырь виден издалека. Шпили на пагодах, многоярусные изогнутые крыши, богатый орнамент на фасаде зданий — для привлечения внимания служило все. Все здание в целом должно было подчеркнуть величия вселенной, красоты мира. Незнакомые простым людям символы и образы поражали воображение.

Изменилось и назначение самих зданий. Согласно синто, в здании обитает бог-ками, которому желательно скрываться от посторонних взглядов. А вот буддийский храм — это место, где проходят торжественные церемонии с участием и монахов, и прихожан. А поэтому волей-неволей пришлось заниматься и строительством, и, как сказали бы сейчас, инфраструктурой то есть, расширять дороги, осваивать площадь, прилегающую к монастырю.

А внутреннее пространство храмов заполнилось росписями и статуями. Хотя некоторая сакральность божеств, их скрытость от мирского взгляда все же осталась. Во внутреннее помещение могли входить лишь монахи, а сами статуи отливали металлическим блеском из полутьмы.

Скульптуры алтаря — это средоточие буддийского искусства и основная святыня. Бронзовые статуи будд и бодисатв выглядели притягательно и загадочно. А их расположение подчеркивало представления о законах мироздания, о планетах и стихиях. Иерархия высших существ может рассказать многое даже о структуре тогдашнего общества. Но все это нельзя считать чисто японским. Буддийский пантеон и буддийская иконография — плод творчества многих народов Востока. Эта мировая религия впитала в себя древнейшие индоевропейские и китайские мифы. И теперь во всем своем своеобразии она прижилась в Японии.

Конечно, главный персонаж пантеона — Будда Гаутама. Но это уже не человек, создавший Учение, он — высшее существо, пребывающее в вечной гармонии, спаситель мира, проложивший людям путь к истине. Любопытно, что ранние изображения Будды в Индии приближают его к холодно-прекрасному эллинскому Аполлону. Тут явно не обошлось без влияния македонского завоевания и контакта ранней европейской и восточной цивилизации. Лишь позже в северной Индии его образ стал более близок к местным идеалам красоты. А драгоценность во лбу, удлиненные мочки ушей — все это, согласно канону, говорило об исключительности Будды Гаутамы, его высшей сущности. Позы статуй тоже каноничны. Они соответствуют созерцанию, пребыванию в глубокой медитации, уходу в нирвану. Бесстрастность, отстраненность от суетности мира — это духовная красота, непременный признак таких изображений.

Но каноны не вечны, они тоже подвержены изменениям. И в каждой стране, где утверждался буддизм, возникала своя иконография, которая оказывалась ближе к народным представлениям. Облик Будды становился более китайским, корейским или японским. Так произошло и с Иисусом Христом. И на африканской иконе у Него могут обнаружиться негритянские черты, а в Китае Иисус будет больше походить не на уроженца Ближнего Востока, а на местного жителя. Так проще принять Его.

Образы бодисатв не менее важны, чем сам Будда. Ведь они, достигнув высшего просветления, приняли решение не уходить в нирвану, а остаться в мире из сострадания к нему. Они стали связующим звеном между людьми и высшими силами. Порой их связывали с божествами местного пантеона. В них проявлялась живость, несвойственная отстраненному от мира Будде, задумчивость, печаль, теплота. Первоначально бодисатвы бесполы, в дальнейшем в скульптуре и иконографии они часто принимали женское воплощение — в Японии развивался культ милосердной заступницы Каннон, связанный не только со стихией неба, но и с луной и водой.

Защитникам веры тоже уделялось немало внимание. Тут можно вспомнить храм, построенный по обету не только в честь Будды, но и во имя Четырех Небесных Владык — стражей сторон света (Ситэнно). Образы Владык — закованных в доспехи воинов — близки к прежним ханива. Впрочем, это можно сказать и об их роли в мифологии.

Развитие храмов потребовало и обучения собственных мастеров, без которых было уже не обойтись. В VII веке были созданы ведомства, контролирующие изящные искусства и ремесла. Им приходилось не только выполнять все возрастающий поток заказов, но и обучать мастеров в провинциях. Известный скульптор получал титул «бусси» («мастер Будды»).

В конце VII в. японские мастера уже знали различные техники обработки металла. Ведь приходилось создавать не только статуи, но и храмовую утварь — жертвенники, курильницы, навесы и много другое. Постепенно при монастырях возникали мастерские, которые превращались в школы искусств. Труд знаменитого мастера приносил дополнительную славу монастырю. Но статуи с континента пока что считались образцами. В то время их копировали так, что сейчас очень сложно понять, какая скульптура местная, а какая — привозная. Но подражание не убивало собственные традиции, напротив, обогатило их.

До нас, к сожалению, дошло лишь немногое. От периода Асука сохранились лишь немногие произведения скульптуры. Все остальное погубили многочисленные войны, землетрясения и пожары. Наиболее ранняя из бронзовых буддийских статуй, датируемая 606 г. — это сидящий Будда. И она, увы, хранит множество переделок, за которыми сложно рассмотреть первоначальную форму. Но вполне ясно — это строгая статичная фигура, статуя сдержанного, отрешенного от мира высшего существа.

Черты прежней эпохи сохранил монастырь Хорюдзи (Храм Торжества Закона), расположенный приблизительно в 30 километрах от города Нара. Он стал самым религиозным центром значительным в период Асука.

Монастырь Хорюдзи размещался в пределах большого прямоугольного периметра. Это пагода-реликварий, зал проповедей и Золотой зал (Кондо). Высокое и богато украшенное здание Злотого зала казалось не просто храмом, но настоящим центром страны — «Поднебесной».

В центре Золотого зала располагался прямоугольный алтарь. На возвышении располагались фигуры воинов-Ситэнно, а выше, на постаментах — Будда с двумя бодисатвами.

Лишь впоследствии такого рода скульптурные композиции стали сложнее, туда добавились и другие высшие существа буддийского пантеона. Известно, что первая алтарная группа отлита в 623 г. ваятелем Тори-бусси. Она стала основной святыней Хорюдзи и образцом для будущих скульпторов. Поэтому по ней можно судить о скульптуре того времени.

Будда в храме Хорюдзи — это суровый монах, принесший миру закон праведности. В нем нет ничего лишнего, суетного. Это человек, находящийся в состоянии глубокой медитации, незыблемого внутреннего покоя. Бодисатвы, находящиеся рядом, воплощают высокие нравственные качества. Вообще, триединство вполне канонично и характерно для буддийского искусства той эпохи. Вечно юные бодисатвы дополняют образ самого Будды. В них даже больше, чем в самом Будде, отразились японские представления о красоте, нравственном законе и человечности.

Огромный позолоченный нимб замыкает все изображение, придает ему двухмерность иконы и некую «неотмирность», соответствие гармонии высших миров вселенной.

Конечно, обработка бронзы, чеканка и литье получили особое развитие в те годы. Но и прежняя синтоистская традиция деревянных скульптур не оказалась забытой. Статуи с континента казались столь совершенными, что законы создания бронзовой скульптуры оказали немалое влияние и на работу по дереву. В этот период появляется особая тщательность и кропотливость обработки деревянных статуй. Ведь не каждый храм мог позволить себе бронзовые скульптуры. А храмов создавалось великое множество.

Порой деревянные статуи сочетались с металлическими деталями — коронами, накидками, лентами, искусно выкованными и позолоченными.

Деревьям в Японии придавали священные свойства, они переносились и на резные статуи. В них видели символы долголетия, особой нравственной чистоты.

В начале VII века стал складываться культ не только Будды, но и важнейших бодисатв (босацу) — Каннон и Мироку (Майтрейи, будды грядущего).

Статуи бодисатвы Каннон появлялись либо по случаю большого события в провинции или даже в стране, либо в час больших бедствий или в благодарность за свершившееся избавление от больших катастроф. В них особенно проявилась тяга японцев к прекрасному, их высокие представления о духовной и физической красоте. Часто статуи украшались съемными деталями — коронами, шарфами, браслетами особо тонкой работы. Сам процесс одевания скульптуры завершал ее облик и фактически становился частью освящения.

Считается, что одна из первых подобных святынь монастыря Хорюдзи вырезана из дерева по специальному заказу регента Умаядо. Доступ к статуе происходил лишь раз в год, считалось, что она обладает могущественной силой. Руки бодисатвы держат жемчужину — символ света Учения. Сама статуя порыта тонким листовым золотом, нимб и корона придают ее облику свет и торжественность. Каноничность позы слегка контрастирует с декоративными деталями — ниспадающей одеждой, цветами из синего стекла, украшающими корону. Камфарное дерева, из которого вырезана скульптура, указывает на ее японское происхождение.

Более поздние статуи Каннон говорят о появлении различных художественных школ, трактовка образов бодисатв в конце периода Асука уже отличалась от принятой на континенте.

Мироку (Майтрейя), согласно учению, ожидает своего часа, чтобы покинуть вышний мир (небеса Тусита) и прийти на землю в образе совершенного избавителя человечества от страданий. Как правило, его изображают достаточно единообразно — улыбающимся, сидящим в задумчивой позе, слегка наклонившись вперед (в готовности прекратить медитацию и прийти к страдающим людям). В нем тоже нашли отражения представления о духовной красоте, высшем законе и уравновешенности. Одной из самых известных статуй VII в. стало изображение Мироку из монастыря Тюгудзи. Она тоже выполнена из золоченого дерева.

…Но нам следует помнить — роскошные монастыри, оставшиеся от древних эпох, созданы тяжким трудом людей, зачастую несчастных и очень бесправных. Пожалуй, Будда и бодисатвы могли дать им некоторое утешение, поскольку добродетельных людей вроде регента Умаядо среди высшей власти бывает очень немного.

Что ж, строители монастырей оставили свой великий след в истории. Но одно дело — след, совсем другое — имя. Впрочем, как мы видели, появляются в ней и весьма достойные имена.

Вот к именам в истории нам теперь и придется перейти.

Часть IV. Развитие феодального государства в период Нара (710–794 гг.) 

Глава 12. Укрепление позиций буддизма

…И, может, такой результат и является тем Единственным смыслом, который так долго искали Жрецы философских идей, социальных систем И прочих иллюзий, что прежде так ярко сверкали. И люди нужны лишь затем, чтобы кануть во тьму, Оставив планете свой город, свой каменный остов… Так участь полипов совсем безразлична тому, Кто смотрит в закатных лучах на коралловый остров. Ю. Нестеренко

Период Нара короче предыдущих (он длился с 710 по 794 гг.) Но то, что ему уделяется здесь много внимания, неслучайно. В этот период, в самом его начале, были составлены летописи — «Кодзики» и «Нихон секи». Именно период Нара стал веком появления первой в Японии поэтической антологии — сборника «Манъёсю». И в это же столетие едва не оказалась полностью отстраненной от власти императорская династия, род, идущий от богини Аматэрасу (такое святотатство случилось в первый и последний раз).

Поэтому о периоде Нара стоит поговорить особо.

Начнем с названия. На сей раз оно дано по столице Японии той эпохи. Город Нара был построен по образу и подобию китайских столичных городов. Конечно, новый «мегаполис» не мог не грешить на первых порах провинциальностью: все же китайская цивилизация отличается древностью, а вот японская… Тем, кто прочел первые главы, все уже ясно и так.

Но я, пожалуй, напрасно поставил слово «мегаполис» в кавычки. Нара и в самом деле стала гигантским центром для страны с населением приблизительно в 6 миллионов человек. Город с населением в 100–200 тысяч жителей и территорией в 25 квадратных километров — для начала Средних веков это очень и очень много.

Конечно, в сравнении с Китаем строящаяся Нара выглядела Золушкой. Но своеобразие и красота приходят постепенно. Москва, как известно, тоже не сразу строилась. И вот перед нами возникает город, построенный по плану, с прямыми улицами, напоминающими Васильевский остров в Петербурге. А ведь Нара много старше и северной российской столицы, и ее творца.

Есть весьма деликатная и малопривлекательная деталь, о которой умалчивают любители средневековой романтики. Кто-то из них даже презрительно утверждал: мол, цивилизация — это канализация, а культура — нечто принципиально иное. Конечно, это верно, если ты сидишь перед компьютером, творишь культуру при электрическом свете, а в твоем доме исправно работает водопровод. Культура и цивилизация в средневековых городах (даже в развитой Европе) очень долго смешивалась с отвратительными запахами (и куда более отвратительными эпидемиями, уносившими носителей культуры). Нормальных туалетов, увы, не существовало…

Так вот, если европейцы сливали отходы едва ли не на улицу, у японцев, по данным археологов, все же были туалеты со смывным устройством. Конечно, сантехника тут ни при чем: просто вода в небольшие выгребные ямы поступала из каналов, проведенных при строительстве города. Возвращалась она, к сожалению, туда же, посему купаться в тех каналах стоило разве что ради особо мучительного самоубийства. Да и запах вокруг стоял, надо думать, отвратный. Но, по крайней мере, некоторое количество моровых поветрий можно было прекратить таким образом. А питьевую воду можно было брать из реки.

Столица была хорошо защищена, к северу от нее располагались горы, переходящие в холмы. Они охватывали Нару с востока, севера и запада. А центром столицы стал, естественно, императорский дворец. Средоточием всего огромного комплекса служил Дворец Крайнего Предела — Дайгокудэн. Именно там очередные императоры восходили на престол.

К югу от дворца шла широкая главная магистраль столицы проспект Судзаку, парадный фасад Нары. На Судзаку располагались дома аристократов и высших чиновников. Кстати, центральный госаппарат в ту пору разросся, чиновников в столице оказалось около семи тысяч.

Вполне закономерно, что целую эпоху в жизни страны можно назвать по столице.

Практика отречений от власти

Начиная рассказ о событиях эпохи Нара, сразу отметим: практика отречений от престола, которая установилась в VII веке, продолжалась и теперь. Это совпало с распространением буддизма. Власть считалась отягощенной злом. Здесь видна параллель с христианством: христиане молятся за наделенных властью отнюдь не из-за желания благ — просто «сильные мира сего» рассматриваются, как «группа риска» по грехам. В Японии зло и власть, как мы уже неоднократно видели, тоже шли бок о бок. Злом считались смуты и борьба кланов.

Была и другая проблема. Обладать властью в стране значило оказаться пленником сложнейшего китайского церемониала. Ничего более трудного, чем выполнение многочисленных предписаний и ограничений, и представить себе невозможно. Времена, когда император вел в бой войска, остались в прошлом. Одного из правителей следующей эпохи посчитали безумцем лишь за желание оседлать лошадь.

Теперь властитель оставался во дворце, почти что пребывая в неподвижности. Но это вовсе не означает физического отдыха, скорее уж наоборот. Его занятием было исполнение многочисленных обрядов, от которых, как считалось, зависит благосостояние народа и государства. Так что молодость лучше подходила для властителя. Если государь не обладал необычайной силой воли (такие тоже встречались, и самым важнейшим в этом плане стало правление Мэйдзи в XIX в.), то на церемонии и соблюдение этикета полностью расходовалась его энергия.

Настоящим властителем страны в конце периода Асука и в начале эпохи Нары был не император, а «серый кардинал» Фубито Фудзивара (659–720), сын Каматари Накатоми. Дому Фудзивара было суждено сыграть большую роль в истории средневековой Японии (по крайней мере, не меньшую, чем клану Сога). И поступали они точно так же, как Сога — стремились породниться с императорской семьей. Перекрестные браки использовались постоянно, и сам Фубито Фудзивара был дедом одного из правителей.

Но в официальных хрониках о нем говорится очень скупо. Видимо, так и положено «серым кардиналам»: они предпочитают управлять государством, не афишируя свою деятельность. Известно, что Фубито работал над сводом законов, но официально высших должностей не достиг и был сделан канцлером только посмертно.

Не забудем, что именно при нем началась чеканка денег, так что роль Фубито в дальнейших реформах наверняка была если и не ведущей, то весьма немалой.

После смерти императора Момму на престоле оказалась его мать, государыня Гэммэй. Но она достаточно быстро отреклась от высшей власти в пользу своей дочери, государыни Гэнсё. Заметим, что четкого правила занятия трона мужчиной нет, череда императриц продолжается почти весь период Нара. Но уже есть признаки того, что так будет не всегда. Императрица Дзито отреклась в пользу Момму, почти подростка. Теперь же еще две правительницы, Гэммэй и Гэнсё, достаточно быстро отказались от высшей власти в пользу юного сына Момму, Сёму. Впрочем, Гэммэй навсегда осталась в истории, поскольку при ней был окончательно составлен первый летописный свод.

Дж.Б. Сэнсом считает, что правило престолонаследия, судя по. всему, было весьма простым — умирающий или отрекающийся от престола император должен назвать имя преемника. А уж дальше — как сложится. Возможно, его воля будет принята к исполнению, а возможно, и нарушится.

Надо сказать, что правление императора Сёму было дольше, чем у императриц. Продолжалось оно 24 года. И отличался он, прежде всего, огромной набожностью, всецело посвятив свою жизнь дальнейшему утверждению буддизма.

Сложно считать буддизм государственной религией того времени. Ведь синто не исчезает из жизни японцев, более того, как мы увидим в дальнейшем, к некоторым богам-ками имелось особое отношение. Но именно в то время государство в лице императора, двора и министерств проводило политику поддержки всемерной монастырей.

Храмы возводились в ту пору по заказу государства, притом в каждой из провинций. В самом столичном городе началось строительство самого крупного из них — храма Тодайдзи. Монахам было необходимо молиться о благополучии императора и правящей семьи.

В России хорошо известно, к чему приводит государственная протекция религии. Во всяком случае, ничего хорошего ни священнослужителям, ни верующим это не принесло (как и самому государству). А вот вред всем сторонам наносится максимальный.

В Японии VIII в. такие политические тонкости еще не были известны, их пришлось прочувствовать на собственном опыте. И, хотя удар оказался болезненным, все же можно сделать вывод — в силу ряда причин Япония заплатила за подобную религиозную политику достаточно небольшую цену.

Государство начало открыто вмешиваться в дела религиозные. Сохранился указ императрицы Гэнсё, где обличаются монахи, проводящие время в диспутах о карме, тогда как самое основное для них — это соблюдение заповедей. Основным законом для буддийского монашества должны стать планы властителя, а не святое учение, — таков смысл указа.

Период Нара, в особенности, при императоре Сёму и его преемнице — это эпоха гигантских строительных проектов. Конечно, город получился необычайно прекрасным для тогдашнего состояния дел на архипелаге. Естественно, аристократы не могли не восхищаться отстроенной столицей. Зато крестьянам, собранным на «общественные работы», оторванным от родного дома, было не до восхищения. Их рабским трудом возводилась Нара. И они во множестве бежали обратно.

Крестьян ловили, возвращали, наказывали (впрочем, иногда наказания удавалось избежать — амнистия считалась очень богоугодным делом для властителей). Но даже и в этом случае им было не до восторгов…

Но мучительный труд на строительстве буддийских и гражданских сооружений — это еще полбеды. Во всяком случае, у крестьян не имелось вожаков из своей среды, способных возглавить восстание. Гораздо хуже оказалось то, что у буддийского духовенства, почувствовавшего вкус к власти, такой лидер, в конце концов, отыскался…

Политическое устройство Японии начала периода Нара

Прежде чем мы приступим к рассказу о попытке государственного переворота и свержения династии, нужно сказать несколько слов о политическом устройстве Японии того времени.

Тогдашняя «вертикаль власти» стала многоступенчатой. Провинции делились на уезды, а те, в свою очередь, на районы. Соответственно распределялись и чины. Кроме того, существовали и группы провинций — «до». Эти семь укрупненных областей — скорее, географическое понятие, хотя они и находились под контролем определенных чиновников. Но до наших дней их названия (например, Токайдо) сохранились.

Границы уездов и провинций менялись, видимо, их число тоже увеличивалось или уменьшалось. В начале следующего, IX века, провинций было 66, а уездов — 592.

Конечно, систему управления заимствовали из Китая, но полностью перенятая структура не соответствовала бы условиям страны. Реформы касались не только строительства определенных органов управления, но и были связаны с их «притиркой» к местным традициям.

Хотя буддизм и торжествовал в те годы, наравне с министерствами действовал и «синод», руководящий делами синто. Притом он занимал гораздо более высокое положение, чем министерства. Так что императоры-буддисты никогда не забывали ценность синто (и своего божественного происхождения).

Конечно, некоторые синтоистские обряды в то время стали формальными. Но вскоре все пришло в равновесие.

Наместник в провинции представлял все министерства и управления. Это и надзор за святилищами, и участие в обрядах местных храмов, и перепись земель и людей, и набор рекрутов, и сбор налогов, и судебные решения. Конечно, такой круг обязанностей один человек выполнять не в силах, и они возлагались на чиновников ниже рангом.

Не сразу было достигнуто и перемирие между землевладельцами в провинциях. Захваты земель и вооруженные стычки к периоду Нара, в основном, завершились. Была достигнута некоторая стабильность. Но дело в том, что права первородства не было, земельные владения внутри одного клана дробились. (В свое время примерно такие же события привели к дроблению и распаду Франкской империи после Карла Великого).

Мелкими землевладельцами становились даже потомки высших аристократов, «оми» и «мурадзи». А слабейшие оставались и вовсе ни с чем. Так началось формирование совершенно нового сословия с не совсем ясным отношением к собственности. С одной стороны, это свободные люди. С другой — у них очень мало земли (если она есть вообще). Отчасти такого человека можно отнести и к крестьянам (при такой бедности приходилось работать самому)

А если земли нет, нужно как-то жить. Тут есть несколько путей. Можно наняться к более удачливому землевладельцу. Или поучаствовать в стычке местных помещиков, приняв сторону одного из них в качестве наемника. Или же попытаться прокормиться «разбойным трудом…

Пока что это новое сословие не сказало своего веского слова в истории. У него даже не появилось названия, которое впоследствии сделалось широко известным и за пределами Японии. Но всему свое время…

Видимо, жалобы из провинций и недовольство работой наместников оказывались делом частым и обычным. Поэтому в период Нара отправка ежегодных инспекций из столицы тоже стала вполне рутинной работой. После этого пришлось даже выдавать сменяющемуся губернатору специальный сертификат о том, что у него нет недоимок (приемкой прежней работы ведал преемник). Видимо, и это плохо помогало, поскольку понадобилось учреждать целую инспекторско-следственную службу. Только после ее проверки наместник мог выйти в отставку. Если же не все было чисто в отчетности, он рисковал собственным имуществом (оно пошло бы на покрытие недоимок).

Провинциальные должности зачастую оказывались более «хлебными» (в применении к Японии, вероятно, «рисовыми»), чем в столице. Уже после всех событий, связанных со смутой середины века, император Конин заявил в своем эдикте (цитируется в работе Дж.Б. Сэнсома): «Дошло до нашего слуха, что тогда как чиновникам в столице платят скудно, и они не могут избежать лишений от голода и холода, наместники провинций получают большие прибыли. Вследствие этого все чиновники открыто домогаются должностей в провинциях». Это похоже на простое признание стихийного бедствия, с которым необычайно тяжело бороться (если возможно вообще). Во всяком случае, честных провинциальных чиновников оказалось очень мало.

Столица — жители и общество

То, что столица оказалась построенной по тщательному плану, — конечно же, вполне закономерно. Ведь она должна была скопировать устройство китайских городов. Математике, числу, как выражению сущности вещей, китайцы придавали не меньшее значение, чем сподвижники великого Пифагора. Мы и по сей день встречаем числа в политических лозунгах китайской компартии, удивляемся этому. Но они — лишь дань древним традициям.

Так что симметрия, схема — это то, мимо чего японцы, постигающие «китайскую науку», никак не могли пройти. И даже поверхностно выполненной копии оказалось достаточно, чтобы и сейчас поражаться великолепию древнего города.

«Чтобы взрастить на своей, национальной почве плоды чужих искусств и наук, необходимо было иметь постоянный дом, и теперь он был: в течение 75 лет, пока Нара оставался резиденцией правительства и центром знаний, развитие шло так стремительно и мощно, как никогда прежде. Трудно постичь переворот, произошедший во всех сферах жизни столицы. В провинции она шла своим чередом — крестьяне выращивали рис, вскармливали шелковичных червей, платили налоги и поклонялись своим богам. Но в столице все было ново и странно. Дворцы и храмы строились по всем канонам китайской архитектуры; сутры читались если и не на санскрите, то по крайней мере в китайском переводе; законы, указы, публичные документы, официальные депеши, хроники и даже стихи составлялись на китайском языке; наряды, этикет, чины и звания тоже представляли собой заимствования из Китая. Политические доктрины, философские и ученые идеи, религиозные каноны — все это было изложено на чужом языке и записано чужими иероглифами; и даже в обиходную японскую речь проникало все больше слов иностранного происхождения», — говорит в своей работе по истории культуры Японии Дж.Б. Сэнсом. Он отмечает: чужеземное влияние не было навязано ни завоеванием, ни близостью языка.

Конечно, можно сопоставить происходившее в то время с обучением «немецкой науке», которое начал Петр Великий, с влиянием французского языка и французской культуры на Россию XIX века. Аналогия весьма близка. Ведь чужеземная культура затронула не весь народ Российской Империи, а лишь немногочисленные сословия — прежде всего, дворянство.

В Японии дела обстояли схожим образом. 6 миллионов жителей страны, 200 тысяч жителей Нары — и хорошо, если 20 тысяч из последних могут воспринимать «китайскую науку» и адаптировать ее к местным условиям. Но именно они и «сделали погоду», эти двадцать тысяч образованных энтузиастов. При всей несвободе и бесправии народа культура в период Нара двигалась вперед.

Буддийские школы в жизни общества

Слово «секта» (оно часто встречается в соответственной научной литературе) в применении к религиозным направлениям отдает неприятным душком (так и хочется добавить — «тоталитарная»). Поэтому вернее и лучше говорить о направлениях или школах буддизма в Японии.

А школ этих к VIII веку уже оказалось несколько.

Можно коротко перечислить их по работе Дж.Б. Сэнсома.

Шесть школ буддизма, действовавших в Японии периода Нара, ведут происхождение от действовавших на континенте. Скорее, это не противоборствующие направления, а вариации буддизма.

Санрон («школа Трех трактатов») была основана в 625 г. корейским монахом Пиквапом. Он был направлен в Японию ваном Когурё в очередной период дружбы. Санрон возвысилась еще в VII в., и философия буддизма развивалась в Японии во многом благодаря этому направлению и проповедям богословов, принадлежащих к нему.

Вскоре появилась вторая школа, Дзёдзицу. На сей раз — из дружественно-враждебного княжества Пэкче. Видимо, отличий с первой школой, кроме места происхождения, было мало, поскольку через некоторое время оба направления слились.

Учение Санрон действительно основано на трех трактатах, в том числе, на трудах Нагарджуны, работавшего в русле философии северной ветви буддизма. Он доказывал принцип суетности, нереальности происходящего, был убежден, что все явления мира нереальны и не существуют обособленно друг от друга.

Такие построения были слишком сложны для японцев того времени, которым гораздо более привлекательными казались обряды и чтение сутр (это стало для многих из них некоей разновидностью магии). Поэтому в эпоху Нара Санрон утратила большую часть привлекательности.

Третья школа — Хоссо. Вот она происходит уже из Китая, хотя ее основателем стал монах Досё, учившийся в этой стране. Основа ее учения — труды Сюань Цзана, утверждавшего, что реальность — это единственное сознание. Учение Сюань Цзана, базировавшееся на изучении санскритских буддийских трактатов, считалось совершенным и в Китае. Ведущую роль в буддийской теологии в Японии к эпохе Нара играла именно эта школа, имевшая собственные монастыри. К слову сказать, монастырь Хорюдзи, о котором уже говорилось, первоначально находился под контролем Сапрон, но затем стал важнейшим центром школы Хоссо.

Откуда в Японии оказалась школа Куся, неизвестно. Вероятно, она появилась раньше, чем Хоссо. Это направление наиболее близко не северной, а южной ветви буддизма — хинаяне.

Школа Рицу, чье название можно перевести как «дисциплина, учение, правила», как раз самим учением занималась мало. Куда больше ее теологов интересовали обряды и правильная духовная преемственность. Она и возникла, как отмечает Дж.Б. Сэнсом, в качестве протеста против философских изощрений иных школ и распущенности монахов. Претенденты на духовный сан, по мнению Рицу, должны были проходить строжайшую проверку, а сами обряды посвящения нужно было вершить с соблюдением всех деталей.

В уже упомянутой работе Дж.Б. Сэнсома рассказывается об основании Рицу в Японии в VIII в. китайским монахом по имени Гандзин. «В 733 г. два японских монаха прибыли в Китай и уговорили Гандзина приехать в Японию. Он обещал отправиться в путь, как только представится возможность, но не смог отплыть вплоть до 742 г. Однако по пути его корабль захватили пираты. Две следующие попытки потерпели неудачу из-за штормов, а четвертая — из-за вмешательства властей, запрещавших отъезд столь яркого светила. При пятой попытке один из его японских учеников утонул, другие умерли, а корабль потерпел крушение. К тому времени Гандзин ослеп. Но он остался в живых и с шестой попытки, в возрасте 66 лет, в 753 г. сошел на берег Кюсю». Все же ему удалось добраться до японской столицы, установить истинный помост для посвящений (кайдан) перед статуей Будды и провести обряд для 400 принимающих монашество соискателей (в том числе — вдовствующей императрицы). Все это похоже на основание государственной церкви, поскольку церемониал должен был одобрить действующий монарх, повелевший, чтобы только Гандзин проводил посвящение.

Кайданов оказалось всего лишь три на всю страну, и лишь на одном из них мог получить сан человек, принадлежащий к любому из направлений буддизма. Приток людей из других школ был искусственно ограничен.

Наконец, остается школа Кэгон, названная созвучно сутре «Кэгон» — важному для буддистов писанию с многочисленными комментариями. Школа Кэгон славилась обрядовой стороной. Согласно ее учению, Будда Гаутама (Шакья-Муни) это проявление высшего вселенского Будды Вайрочаны (яп. — Русяны). Именно этот вселенский, космический Будда, изображавшийся восседающем на лотосе, и стал объектом особого почитания школы Кэгон. Каждый из тысячи лепестков лотоса символ вселенной. В каждой из вселенных есть свое проявление великого Будды.

А вот эта философская идея оказалась востребованной. Дело в том, что иерархия «Верховный Будда Русяна — его проявления в виде Великих Будд — малые будды» была вполне сопоставима с иерархией тогдашнего японского общества. Новая идеология пришлась ко двору. Набожный император Сёму издал указ о том, что сутра «Кэгон» является святым писанием, а затем приказал воздвигнуть огромный храм Тодайдзи. Напуганный моровым поветрием (распространением оспы), Сёму принял решение об отливке гигантской статуи космического Будды Русяны.

Вот с этого и началась цепочка событий, едва не ставших фатальными для Японии. Все позиции очерчены, теперь осталось расставить декорации и подождать выхода главных действующих лиц.

Глава 13. «Боги-буддисты»

Сладко верить своим оправданьям

В том, что силы имея, не смог,

Утешаясь, что нашим сознаньем

Управляет невидимый бог.

Если бог — бесполезно бороться.

Он всесилен. Кто мы перед ним?

Мы — его многогрешные овцы,

Мы за все его благодарим…

Е. Трубицына

Начались все события, потрясшие страну, именно с отливки статуи Будда Русяны и указов императора Сёму. Поэтому придется продолжить историю о нем.

«Раб Будды»

Религия при благочестивом императоре становилась все более тесно связанной с государством. Новым шагом стало предписание об учреждении храмов и семиярусных пагод в каждой провинции страны. Для новых храмов подготавливали сутры, и их переписыванием (особенно — сутры «Сайсёкё», где речь идет и об отношениях монарха и народа) был занят сам правитель. В каждом храме регулярно проводились служения, в том числе и зачтение сутр. А делалось это очень простым методом: читали несколько строк в начале тома, потом перелистывали одним движением и переходили к строкам в конце. Такой обряд считался равнозначным зачтению всей сутры. О какой уж тут философской стороне может идти речь!..

Зато миряне постоянно ощущали на себе идеологическое руководство, поскольку по постным дням им запрещались охота и рыболовство. Естественно, в них старались вызвать (и поддержать) чувство страха перед тем, с чем не может справиться человек. Но и двор бывал напуган распространением эпидемий, стихийными бедствиями или мятежами. Соответственно, приходилось оказывать всяческую поддержку монахам и дальнейшему распространению буддизма.

Итак, император Сёму решил отлить огромную статую Будды для храма Тодайдзи. Не все с выполнением обета сложилось гладко. Очередной мятеж стал помехой предприятию, а затем работы пришлось приостановить на некоторое время из-за нехватки нужных специалистов. Только в 747 г. началась работа над новой статуей, а заодно — и над залом, где ее должны были установить. Огромный зал высотой в 45 метров (в половину высоты Исаакиевского собора в Петербурге), к сожалению, сгорел в XII веке. Но и нынешнее здание меньших размеров считается самой крупной крытой деревянной постройкой в мире.

В книге А.Н. Мещерякова «Герои, творцы и хранители японской старины» приводится текст указа императора от 743 г. «Я, недостойный, с благоговением взошел на трон. Всеми помыслами своими устремляюсь я к спасению и всеми силами своими лелею заботу о подданных. Хотя на окраинах уже процветает великодушие, Поднебесная еще не облагодетельствована Законом Будды. Воистину — таинственное великолепие Трех Сокровищ приводит Небо и Землю в гармонию, осчастливливает десять тысяч поколений, твари и растения набирают силу. 15-го дня 10-й луны 15-го года эры Тэмнё… принес я великий обет бодхисаттвы и обещал отлить медную с позолотой статую Русяны [Вайрочаны]. Обещаю отлить статую из меди, что найдется в стране, срою горы высокие и отстрою храм и, обратившись ко всему миру, соберу общину, и тогда, как один, имея перед собой общую цель, все вместе устремимся к просветлению. Предержащий богатство в Поднебесной — это я. Предержащий силу в Поднебесной — это я. Этим богатством и силой этой будет воздвигнута досточтимая статуя. С легкостью свершается дело, и с трудом просветляется сердце. Но только боязно бесцельно утруждать люд, тревожить мудрецов и навлекать хулу доброе дело обернется грехом. И посему сбирающиеся в общину с глубокими и серьезными намерениями — да достигнут они все счастья. День каждый следует трижды поклоняться Будде Русяне и, все более укрепляясь в вере, силы свои положить на строительство статуи. Если кто-то пожелает помочь в том хоть травинкой, хоть горстью песка — быть по его воле. Управители провинций и уездов — да не ввергнете вы люд в затруднения и страдания, да не понуждаете его силой. Да будет возглашена воля моя далеко и близко».

Ну, насчет «не понуждать народ силой» император, как показывает тогдашняя практика, слегка погорячился. Понуждали и даже очень. И в страдания с затруднениями ввергали безо всякой оглядки на милосердие Будды.

Гораздо интереснее то, как император Сёму себя титуловал. «Я, недостойный» — что-то слишком скромно это для потомка богов. Конечно, христианам или мусульманам не привыкать к таким формулировкам. У одних и монарх, и последний подданный — рабы Божьи, у вторых та же формула стала еще и распространенным именем — Абдаллах. Но ведь ислам и христианство — это давние единобожные традиции. А император Сёму язычник, мало того, главный жрец языческого культа. Как знать, возможно, из культа Русяны могла бы вырасти новая едииобожная религия. Но это — из разряда виртуальностей.

Это титулование — еще не все. Император Сёму называл себя «якко», что можно перевести как «слуга», а можно прочесть и как «раб». (Но, к слову сказать, он не оставил идеи собственного божественного происхождения. «Господин, олицетворение бога», — так именовался император в других документах).

В труды над статуей Будды Русяны были вложены все возможные достижения Японии той эпохи. 45 тонн — таков вес колосса. А вот использованным металлам мог бы позавидовать даже известный крупноформатный скульптор нынешней эпохи. (Хотя в Китае примерно за век до того была изготовлена статуя Будды еще больших размеров). Медь, свинец и олово это далеко не все, что пошло в ход. Для позолоты потребовалось 900 рё (34 килограмма) золота, и оно было получено. Как раз в то время в одной из северо-восточный областей обнаружилась золотоносная жила, и губернатор Кёфоку Кудара прислал драгоценный материал повелителю. Понадобилась в процессе работы и ртуть.

Статую собирали по частям, но голову и плечи отливали в единой форме. В 749 году Золотой зал посетил император. Он обернулся лицом на север в сторону статуи. Это, согласно «китайским церемониям», при которых государь сравнивается с Полярной звездой, которая единственная из всех остается неподвижной на небесной сфере, говорит о многом. Так должен располагаться низший по рангу перед господином. Присутствовала вся знать. Министр левой руки (но не самолично император) обратился к статуе с речью, благодаря за полученное золото, столь редкое для Японии.

Присутствовали на церемонии и императрица, и принцесса. Возможно, был там и некий монах из очень скромного рода, которому предстояла далеко не скромная роль. Но, быть может, его там пока не могло оказаться. Монах Докё оказался в придворном штате в начале 750-х.

Из императорских посланий выясняется, что буддизм сочли религией, «превосходной для защиты государства».

Но как быть с не менее полезной религией синто? А здесь пришлось искать компромисс.

И боги заговорили…

Как ни странно, компромисс между синто и буддизмом нашли буддийские монахи. Один из них, Гогё, представлявший направление Хоссо, был заинтересован и в духовном, и в материальном развитии страны. Этот видный богослов и ученый своего времени занимался не только диспутами о карме, но еще и столь земными делами, как строительство мостов, дорог и дамб, поощрение ремесел и искусств. Он и нашел приемлемую формулу: синто и буддизм — на самом деле, разные формы одной и той же веры.

Для XXI века, когда существуют религиозные общины, считающие, что «бог один, но путей к нему множество», или компилирующие самые разные религиозные системы Европы, Азии, Африки и Нового Света, такое утверждение удивительным не покажется. Иное дело — раннее средневековье. Тогда мог возникнуть резонный вопрос: а доказать?

И доказывать пришлось. Гогё, взяв буддийские реликвии, отправился по поручению императора в храм богини Аматэрасу в Исэ. Он намеревался узнать мнение прародительницы императорского дома о строительстве великой статуи Будды Русяны и поклонении ему.

Гогё, проведя неделю во бдениях у храма, получил нужный ответ (если правы тогдашние документы, богиня Аматэрасу по какой-то причине возжелала передать свое мнение китайскими стихами). Она «громогласно объявила, что солнце правды осветило долгую ночь жизни и смерти, и луна истины рассеяла тучи греха и невежества, что новость о замысле императора ей любезна, как лодка на переправе, а святые дары — как светоч в темноте», — утверждает Дж.Б. Сэнсом. Кстати, и «солнце правды», и «луна истины» — это вполне буддийские, а не синтоистские формулировки. Сложно понять, приняла ли богиня буддизм, но ее слова истолковали должным образом. А вскоре прародительница явилась и императору лично в форме солнечного диска, сообщив, что Будда и солнце — это одинаковые понятия.

Теперь религиозных препятствий для возведения гигантского кумира не стало. С этого момента начались сообщения о богах синто, выражающих свое мнение по поводу перемен в стране, и мнения эти сильно повлияли на происходящее. Не то чтобы до того времени не было оракулов и видений, но теперь их заявления (притом — очень нужные вполне земным владыкам) участились.

«Оживление» великого Будды

Главным праздником стала церемония освящения (или, если угодно, «оживления») статуи великого Будды Русяны. Это случилось в 752 г., когда император Сёму успел отречься от престола, передав власть своей не менее набожной дочери Кокэн. И вот тут монах Докё наверняка присутствовал, хотя и не на первых ролях.

На обряде присутствовало десять тысяч монахов и практически весь императорский двор. Руководил действом индийский монах Бодхисена (по-японски — Бодай). Ему была предназначена честь довершить образ Будды, нарисовав статуе зрачки, «открыв глаза» Русяне.

Прибывший на паланкине Бодай взял кисть, к которой было привязано двенадцать двухсотметровых шнуров. Шнуры держали все присутствующие, которые тоже соучаствовали в действе. И Русяна «открыл глаза».

После этого было зачтение сутры (естественно, «Кэгон»), потом наступил черед приношений от крупнейших храмов, ритуальной музыки и танцев.

Только теперь можно было обращаться к кумиру за помощью. Но никто не знал, как скоро придется это сделать.

Тем временем, боги продолжали выражать свою волю. Особое место в синтоистском пантеоне занимал Хатиман, который считался богом войны. С началом распространения буддизма этот ками не растерял своей воинственности, но стал богом-охранителем учения. («Если заглянуть в сутры, то там сказано о сонме божеств, защищающих Закон Будды и почитающих его», — говорилось в указе Кокэн, выпущенном в первый год ее правления). Мало того, его культ считался важнейшим (если у жрицы Хатимана был четвертый придворный ранг, то у главного служителя Аматэрасу — только пятый).

В 750 году Хатиман «принял решение» перебраться в столичный город из своего святилища в Уса. Кстати, в связи с этим воинственному божеству присвоили первый придворный ранг и соответствующую чиновничью шапку.

Процессия стала не менее торжественной, чем «оживление» статуи Будды Русяны. Придворные и воины сопровождали бога в его путешествии, а в столице, в храме Тодайдзи, его (точнее, ковчег, в котором, как считалось живет божество) торжественно встречали экс-император и государыня Кокэн. Перед синтоистским богом буддийские монахи читали сутры, затем служительница храма (тоже буддийская монахиня) провела службу в присутствии императрицы и придворных.

И на первых порах шло неплохо: слова оракула Хатимана считались документом государственной важности, а сами жрецы из рода Омнва (они были в союзе с кланом Фудзнвара, который из-за последних событий оказался отодвинутым от власти) заявляли о повелениях божества, сделанного придворным высшего ранга. Между прочим, Хатиман пожелал, чтобы Отомаро Фудзивара был повышен в ранге и получил крупную должность. И требование удовлетворили.

Неизвестно, до какой бы степени возросла роль бога-придворного в государстве — здесь все зависело от личности императрицы и от жадности жрецов. Но в 755 году наступил предел. Оракула Тамаро Омива и ту самую монахиню, которая вела службу, объявили в колдовстве, а новым возглашателем воли стал жрец из рода Уса.

Что именно произошло, не вполне ясно. Возможно, произошел некий раунд подковерной борьбы. Эдикты императрицы от 757 г. упоминают о неких мятежниках, которые намеревались убить министра двора, изгнать наследника престола, завладеть символами власти и посадить па престол одного из четырех принцев. Есть вероятность, что это может быть каким-то образом связано с последовавшим вскоре отречением Кокэн и восхождением на трон Дзюнннна, ставленника клана Фудзивара.

После «переворота» Хатиман изрек нечто противоположное своим прежним пожеланиям. Теперь бог не хотел, чтобы от его имени давались ложные пожелания. Он возвратил пожалованные ему (а в большей степени, вероятно, роду Омнва) 1 400 дворов и пахотные земли.

Тем не менее, культ Хатимана на этом не прекратился. Божество еще скажет свое веское слово в эпоху второго царствования Кокэн.

Глава 14. Монах и императрица

Святость святостью, а бывали случаи, когда монахи пробирались в кельи к молодым паломницам…

Д. Трускиновская, «Монах и кошка»

…С чудовищным Распутиным во главе.

В. Ленин

Вот и настал черед для рассказа о таинственном буддийском монахе, который споткнулся, будучи буквально на половине ступени от трона.

Начнем с того, что императоры стремились всячески уменьшить барьер между синто и буддизмом, следуя политике компромиссов. Об этом говорит и история с Хатиманом, защищающим буддизм. Императрица Кокэн открыто пригласила монахов на синтоистскую церемонию вкушения первых плодов, куда прежде не допускались посторонние. Прежние табу рушились одно за другим. Высшие существа, перешедшие в буддистский пантеон из индуизма и вполне дополнившие религию, сопоставлялись и «уравнивались в правах» с богами синто.

И появление у трона наследницы Аматэрасу своеобразного буддийского духовника выглядит вполне закономерным.

Властный духовный врачеватель

Монахи, как и все прочие люди, наделены различными характерами. Для одних уход от мира — средство приблизиться к высшей сущности. Иные оставляют мир из ревностной любви к богу. Для других монашество — это возможность самореализации, проявления себя в ученых занятиях. Есть огромное количество других причин для принятия сана.

Но попадаются и те, для кого духовный сан — это получение власти над мирянами (и желательно — неограниченной). Вот к такой категории и относился Докё из ничем не примечательного рода Югэ.

Имя «Докё» означает «зеркальный путь». Видимо, зеркало оказалось несколько кривоватым. Но не может быть никаких сомнений — этот монах обладал выдающимися личными качествами. Добраться до высоких постов человеку его происхождения в тогдашней Японии было чрезвычайно трудно. Конечно, впитывая в себя «китайскую науку», японцы тоже ввели экзамены на чиновничьи посты. Но, в сравнении с тем, что было в Китае, японские экзамены представляются лишь формальностью. У высших аристократов «все было схвачено». Уже появилась вещь, очень знакомая по России XVIII века «теневые ранги». Во времена после Петра дворянин должен был начинать служить с самых нижних чинов. Но это правило оказалось очень просто обойти: выслуга лет шла с пеленок, и к совершеннолетию и фактическому поступлению на службу юноша («недоросль») был уже в высоком чине. И если бы только с пеленок! Едва ли нес момента зачатия! (Бывало и так, что рождалась девочка. Тогда в реестрах обозначалась смерть недавно поступившего на службу офицера).

В Японии подобное неприятное «новшество», перекрывавшее дорогу простолюдинам, было известно на тысячу лет раньше. А в результате у власти не оказалось притока свежих сил со стороны, что ничего хорошего не означает. Застой в этом случае — еще не самый худший вариант. Ведь любой случайно пробившийся в верхи человек со стороны (который наверняка был озлоблен в процессе движения наверх) может постараться опрокинуть всю систему. И он будет по-своему прав. Так что стоит ли осуждать монаха Докё?

Отмечается, что он обладал силой воли и, вероятно, острым умом и неплохими организаторскими способностями. Может быть, именно размышления и подвигли его на духовный путь. Дорога в верхи заказана придворным-мирянам, но государи охотно слушают монахов… А у духовенства нет жесткой кастовости и «династий» (последнее вполне естественно, поскольку существовал обет безбрачия, который, правда, могли и обойти).

А еще монах Докё завоевал славу отличного целителя. В мире, где господствовали в основном шаманские методы лечения, это еще ни о чем не говорит. Не вполне понятно, чем и как он мог лечить — травами ли, чтением ли священных текстов и религиозным утешением — или присутствовало что-то еще. Возможно, у Докё имелись и некоторые гипнотические способности.

Как бы то ни было, он служил при дворе с начала 750-х, и, вероятно, долгое время присматривался к обстановке. А затем сделал решительный рывок.

К тому моменту императрица Кокэн, правившая не слишком долго, уже успела отречься от престола. Номинальным императором стал Дзюннин, реально же дела вершили клан Фудзивара и менее значительные группировки сановников. Но Кокэн оставалась весьма влиятельной фигурой.

Искусный врачеватель Докё был направлен к занемогшей экс-императрице. Как он вошел к ней в доверие, остается только догадываться. Догадки строили и современники событий, притом — весьма ясные. «Докё из рода Югэ делил с императрицей одну подушку и управлял Поднебесной», — прямо говорится в буддийском своде «Нихон рёики». Дж.Б. Сэнсом выразился деликатнее: «Обольстил свою царственную госпожу незаурядной физической привлекательностью и делил с ней ложе в той же мере, что и направлял ее веру».

Во всяком случае, монах Докё быстро вошел в свиту Кокэн. Как тут не вспомнить возвышение Григория Распутина?! (В последнее время о Распутине высказывалось много догадок;, некоторые исследователи готовы утверждать, что он был героем, пытавшимся спасти Россию от втягивания в войны. Вполне возможно, так оно и было. Но имеется и традиционная трактовка образа «старца». В любом случае, это был человек столь же выдающихся способностей, как и монах Докё, и многое в их судьбе совпадает).

Как раз в это время просинтоистский клан Фудзивара основательно укрепил свои позиции, при Дзюншше фактически правил он. И больший упор стал делаться не на буддийские, а на конфуцианские добродетели.

Видимо, такое положение дел не нравилось ни экс-императрице, ни ее фавориту. Но пока что Докё рвался вверх в духовной иерархии. В 762 г. он сделался «сёсодзу» (это третий по значению сан у янонских буддистов), заменив ставленника Фудзивара (у этих потомственных синтоистских жрецов имелись и свои люди среди буддийского духовенства).

Примерно в это же время между экс-императрнцей и новым императором произошел конфликт. В чем именно заключались разногласия, сказать сложно. Возможно, речь шла и о монахе Докё. Во всяком случае, Кокэн была расстроена в лучших чувствах и удалилась в буддийский храм Хокодзи (расположенный поблизости, в столице). А затем она заявила, что принимает духовный сан.

Но это было бы всего лишь обычной практикой тех лет. Однако Кокэн сообщила: она готова малые дела в управлении страной Дзюннину, а большими собирается заниматься лично.

Вот такой поворот событий ни император, ни клан Фудзивара предугадать не могли.

Два года продолжалась отчаянная борьба. Столицу лихорадило. Из монастыря и дворца поступали различные указы, часто противоположные друг другу. Пока что это было политикой. Но через два года началось настоящее «продолжение политики иными средствами» — произошли боевые действия.

Враждующими сторонами оказались дружины Дзюинина (точнее, Накамаро Фудзивары) и Кокэн (или все же Кокэн и монаха Докё?) Победу одержала бывшая императрица, снова воцарившаяся в стране. Как и в предыдущем случае повторного правления, ей пришлось сменить имя. Мы знаем ее и как императрицу Сётоку (ни в коем случае не путать с Сётоку Тайси, хотя эти имена означают одни и те же буддийские добродетели).

Накамаро Фудзивара был казнен, с Дзюннином обошлись, вроде бы, милосерднее. Его просто арестовали и сослали, но из ссылки экс-император, не выдержав тягот, попытался сбежать, был вновь пойман… и умер на следующий день. Видимо, и в этом случае без насильственной смерти не обошлось, а вот когда именно убили свергнутого императора (во время попытки к бегству, после нее, или же вообще не было никакой попытки, а убийцы просто заметали следы), — неясно. Но есть мнение, что свергнутый властитель был удушен.

Кстати, посмертное имя Дзюннин он получил в XIX веке, во время реформ Мэйдзи. Больше тысячи лет над этой историей был занавес тайны, да и тогда он лишь немного приоткрылся. А при Докё события трактовались, как мятеж Накамаро Фудзивары.

Годы чудес

Даже если бы монах-фаворит ограничился тем, что уже было им сделано, в наше время не миновать бы ему славы «японского Распутина». Но Докё решился идти до конца.

Но вначале требовалось восстановить пошатнувшуюся было власть буддистов в стране. Государыня так и оставалась монахиней. Но для эффективного управления ей потребовался министр-монах. Кто им стал, можно даже не спрашивать — кандидат был один. Докё стал «дайдзин-дзэндзи» (это как раз и означает «великий министр-монах»). Такая должность была в новинку.

А.Н.Мещеряков приводит выдержки из указа Сётоку (Кокэн): «Хотя я обрила голову и облачилась в одежды монахини, я должна повелевать Поднебесной. Согласно сутре, Будда рек: «О цари! Когда вы всходите на престол, вы должны пройти бодхисаттвы чистейшее посвящение». А посему для того, кто стал монахом, нет причин, чтобы отстраниться от управления. Почитаю потому за благо, чтобы у меня, императрицы-монахини, был министр-монах».

Вот после этого началось не просто распространение буддизма, но самое настоящее его насаждение. Некоторая часть служителей Будды оказалась в самом водовороте мирской политики.

Начались изменения при дворе. Должность сокольничьего отменили, ибо охота удовольствия ради не соответствовала буддийским добродетелям. (И остается лишь вздохнуть, что в наше время нет подобной же повсеместной практики — и в буддийских, и в прочих странах). Зато появился распорядитель церемоний по отпущению живых тварей на волю. При храмах сооружались пруды, в них выпускали живую рыбу, которую ранее предназначали на обед.

Отменялись и приношения мясом и рыбой к императорскому столу, поступающие из провинций. Правда, легче жителям провинций от этого не стало. Монах-министр позаботился об усиленном строительстве все новых и новых храмов, теперь уже на местах. Всю ответственность он возложил на провинциальных чиновников. Кстати, он позаботился и о мерах против рвачей, безжалостно увольняя тех, кто присваивал средства.

Между прочим, полезность вегетарианства (по крайней мере, полного отказа от продуктов животного происхождения) весьма сомнительна. Человек по природе своей все же склонен к поеданию мяса. Длительный отказ может вызвать расстройство обмена веществ. В странах же, бедных пищевыми ресурсами, это может привести к очень тяжелым последствиям. Но монах-врачеватель Докё не мог в то время осознать, что в истории борьбы с болезнями его реформы — шаг назад.

Масштабы религиозной деятельности поражали, Докё развернулся вовсю. Чтобы ритуально очиститься от скверны, вызванной выступлением Накамаро Фудзивары, уже через восемь лет после «мятежа» было приказано вырезать миллион деревянных моделей пагод (высотой чуть более 20 сантиметров), в каждую из которых вложили «дхарани» — заклинания-обереги. Их тираж, вероятно, был на тот момент рекордным для всего мира. А теперь представим: в Японии живут шесть или семь миллионов человек… Выходит, в подготовке ритуала очищения было задействовано практически полстраны!

Насколько завышена цифра, неясно. Но и по сей день только в храме Хорюдзи хранится 40 000 таких ритуальных пагод.

Монах Докё не просто поощрял буддизм. Он потихоньку прибирал к рукам и духовную власть. Раньше для принятия сана требовалась печать соответствующего управления, теперь этим заведовал министр-монах лично. Бродячие монахи или отшельники были лишены права проповеди. Свобода слова внутри церкви, таким образом, подавлялась. Церковь становилась централизованной силой, а ниточки управления тянулись к одному человеку. Правда, и прежде буддийская сангха в Японии не была полностью независимой от мирских властей. Установление контроля над монахами проводилось даже незадолго до переворота, в 760 г. духовенство включили в общий перечень ранжирования, и теперь власть духовная очень мало отличалась от прочих чиновников. Просто задача у них была иной — обеспечить процветание страны и государства при помощи буддийских обрядов (а проще говоря — при задействовании магии, как это тогда понималось).

Бродячие монахи, не прошедшие посвящения и проповедующие какие-то иные духовные принципы, могли стать серьезной головной болью для церкви, все больше сраставшейся с государством. Свод «Нихон рёики» осуждает преследование таких людей. А.Н. Мещеряков приводит пример из этого сборника: «Чиновник, ответственный за поимку бродяг, схватил странствующего монаха и укорял его: «Ты — бродяга. Почему ты не платишь налогов?» Монах же упорно отказывался от участия в общественных работах. Тогда чиновник привязал сутру, которую монах носил с собой, к веревке и стал волочить ее по земле. Когда он доехал до своего дома, неведомая сила подняла его в воздух вместе с конем. Так он провисел день и ночь. На следующий день чиновник упал на землю и разбился насмерть».

Еще одна реформа Сётоку и Докё наверняка увеличила число тех, кто попал в то самое обнищавшее сословие полукрестьян-полуземлевладельцев-полуразбойников, которое пока что лишь упоминалось. Прежде целинная земля закреплялась за теми, кто осваивал ее. Теперь для некоторых категорий подданных это право отменяли, для других — ограничивали. А вот* буддийские храмы под такой закон не подпадали.

Бюрократическая линия в отношении буддизма проводилась вовсю. Но и в мирских делах настал черед перестройки. Придворные из рода Фудзивара, даже те, кто не участвовал напрямую в «мятеже», лишались должностей. Вакантные места пустовали недолго — на них назначались те, кто поддерживал министра-монаха. И его родственники Югэ не оказались обделенными — десять из них получили пятый придворный ранг или даже продвинулись выше. А ведь в числе аристократов их до этого правления не было вообще.

И это сопровождалось «чудесами» и «знамениями». В 766 г. в храме Сумидэра случилось выдающееся событие — там обрели мощи самого Будды. И европейское средневековье подчас поражает неуемным сбором христианских реликвий и мошенничествами, связанными с этим. Но Япония в этом плане опередила Европу. Ведь никто не задумался, с чего бы это мощам индийского царевича оказаться заброшенными на далекий архипелаг? (А те, кто задумывался, видимо, хорошенько подумали еще — и решили держать рот на замке).

Во всяком случае, факт находки мощей признала императрица. Она сочла это за знак одобрения высшими силами действий власти. Министру-монаху был пожалован еще один титул «хо-о», который можно перевести как «император закона» или «император учения». Возможно, именно этот титул окончательно вскружил голову Докё. А может, и то, что по материальному положению он теперь не уступал самым настоящим императорам.

Знамения разного рода весьма интересовали императорский двор. В хрониках мы часто находим упоминания о белых животных, обнаруженных в провинциях, о чудесных случаях, которые могли произойти даже с простолюдинами. И Докё часто использовал всяческие знаки, истолковывая их, как благоприятные. Кстати, было ведомство, толкующее такие предсказания, а в его руководство вошел один из родичей великого министра-монаха. 768 г. стал настоящим годом чудес. Ко двору доставили нескольких белых животных.

Но если эти знамения и можно было толковать как действительно счастливые, то лишь надеясь, что правление государыни-монахини и временщика должно когда-то подойти к концу.

Слишком много сил было затрачено на строительство храмов, на обряды и молитвы. Несколько лет оказались неурожайными. Страна голодала, а государственные амбары, созданные для помощи пострадавшим, стояли пустыми. К этому прибавились неизбежные эпидемии. Цены на рис поднялись в 50 раз, умножилось количество бродяг. В одной из провинций объявили налоговый суверенитет — просто отказались направлять налоги ко двору. Посланные для увещевания «мятежников» солдаты дезертировали. И повсюду зрели заговоры старых аристократов, недовольных ситуацией.

Нельзя сказать, что центральные власти ничего не делали. Но молитвы и ритуалы — очень плохая помощь при стихийных бедствиях и дурном управлении. Не помогали даже столь действенные меры, как амнистии (благо преступников в такой обстановке не переводилось). Иногда богатых землевладельцев склоняли к благотворительности, широким жестом раздавая придворные ранги, на которые те в обычное время не посмели бы претендовать.

А императрица, которая была верна и конфуцианским канонам, не только молилась, но и брала ответственность за гнев Неба на себя.

Для любителей ловить рыбку в мутной воде (даже если таковые отказались от употребления рыбы на обед) пробил урочный час…

Слово предоставляется придворному 1-го ранга богу Хатиману

Хатиман более прочих синтоистских божеств мог считаться «посредником» между синто и буддизмом. Поэтому он, вероятно, и был выбран монахом-министром для приведения в исполнение грандиозных планов. Но чтобы бог высказал нужное требование, необходимо быть в хороших отношениях с ним… а что еще важнее, с его служителями.

В 769 г. по столице разнесся слух, что Хатиман, который в. то время вновь переселился в храм Уса, высказал свое пожелание: Докё должен стать императором. Это — условие мира и благоденствия для страны, давно уже не видевшей ни того, ни другого.

Слух подтвердился, но вот беда — императрица совсем не обрадовалась ни воле бога, ни предстоящему отречению. Видимо, в этот момент отношения государыни со своим министром дали некоторую, пусть и небольшую, но трещину. И вновь встал вопрос: а доказать? Нужны доказательства того, что божество, которое ныне поставлено на стражу буддийского учения, действительно явило именно такую волю…

Кстати, не надо забывать, что с предсказаниями Хатимана уже произошел однажды весьма неприятный случай, и память об этом не стерлась.

Как всегда в таких случаях, воля императрицы была подкреплена видением: она поняла, что помочь разрешить вопрос сможет один только человек — Киёмаро Вакэ которого и надлежало отправить на остров Кюсю, в святилище Уса. Докё, вероятно, счел поездку чиновника досадной, но недолгой задержкой — не более того. Ведь понятно, что только шаманы «варварских» племен вводят себя в транс, дабы пообщаться с божеством и выяснить его волю. А в данном случае все обстояло куда проще. Нужно только приветить и обогреть и самого Киёмаро, и весь род Вакэ. «Император учения» дал обещания прямым текстом. В нужном результате поездки сомнений у него не было. «Великий бог призывает посланника, дабы объявить ему о моем избрании на престол. В этом случае я дарую тебе ранг и должность».

И все время, пока шло неблизкое путешествие туда и обратно, кандидат во властители оказывал роду Вакэ всяческое внимание.

Тем удивительнее то, что произошло. Летопись приводит ответ оракула, с которым возвратился Киёмаро: «Со времени начала нашего государства и до наших дней определено, кому быть государем, а кому — подданным. И не случалось еще, чтобы подданный стал государем. Трон солнца небесного должен наследоваться императорским домом. Неправедный же да будет изгнан».

Пожалуй, из всего множества чудес, упомянутых в этой главе, последнее чудо — наибольшее. Столь честный чиновник явление куда более редкое, чем все белые фазаны, присланные во дворец из провинций.

Неясно, что подвигло Киёмаро Вакэ на сей немалый подвиг. Конечно, циник может сказать, что уже по дороге ему дали новые обещания, куда более привлекательные. Циник может даже указать на тех, кто имел и возможность, и желание это сделать на клан Фудзивара. Но мы-то не циники, дорогой читатель, мы привыкли думать о людях хорошо…

Даже если контр-обещания и были, их не выполнили. И вместо чиновничьей шапки Киёмаро Вакэ заработал ссылку. И совсем ничтожным утешением станет то, что его впоследствии сочли спасителем императорской династии, а уже в XX веке портрет Вакэ появился на банкноте в 10 иен. Это будет через тысячу с лишним лет, а жизнь в ссылке, видимо, оказалась не лучшей возможностью (представляя Докё, можно предположить, что он особо постарался на этот счет). Но, если всем должно сбыться по их вере, то, возможно, честный Вакэ заработал хорошие перерождения.

Как ни странно, оракул все же заблуждался — по крайней мере, на первых порах. Изгнали как раз добродетельного Киёмаро, а монах-министр остался в столице. И даже, как ни странно, сохранил за собой то, что уже получил. И при дворе он продолжал распоряжаться, и императрица его навещала.

Но все длилось недолго. Ненавистный монаху-министру клан Фудзивара потихоньку перетягивал власть на себя. А родичи, выписанные Докё для занятия чиновных должностей, видимо, не имели и десятой доли его способностей. Незадолго до смерти государыни (она так и не отреклась во второй раз) командование пятью столичными воинскими частями перешло к министрам правой и левой руки (Нагатэ Фудзивара и Мабито Киби соответственно). А новый император Конин все же исполнил волю бога Хатимана, пускай и с запозданием. Докё был изгнан из столицы и через непродолжительное время скончался в ссылке. Это случилось 770 г., и император настолько желал избавиться от любой памяти о временщике, что даже поменял девиз правления, не дожидаясь нового года (случай, невероятный для правителя).

Даже летописи, которые, как правило, нейтральны, высказывают недовольство правлением Сётоку (Кокэн) — прежде всего, из-за невероятных масштабов строительства храмов, разорившего страну. Зато Конин, ставленник синтоистских кланов, хотя и не собирался проводить против буддистов репрессий, все же был куда как более сдержан (за что и удостоился похвал).

Увы, пострадал не только правдолюбец Кисмори Вакэ. После правления Докё и бог Хатиман утратил былое влияние (по крайней мере, на время, поскольку бог войны бывает иногда очень полезным). Больше император не делал ему приношений.

Все же некоторые гонения на монахов случились. Государственная помощь храмам прекратилась, зато государственный контроль за монахами усилился (как ни парадоксально, последнего добивался и сам Докё). В 772 году случилось еще одно знамение — молния ударила в пагоду храма Сайдайдзи. Тут же было объявлено, что это произошло из-за проклятия ками из храма Оно, поскольку на его территории срубили дерево, пошедшее на строительство буддийского храма. Да и вообще стихийные бедствия стали частенько списывать на запоздалый гнев богов синто.

Так и завершилось это странное время в жизни Японии. Из буддийского теократического государства ничего не вышло. Об этом теперь могли мечтать монахи, но лишь в весьма образных легендах с потаенным смыслом. А вот двор и аристократия осознали кое-что иное: только синтоизм, его развитый культ и мощь, подкрепленная конфуцианской доктриной (по крайней мере, в удобной и полезной ее части) станет становым хребтом для страны. С тех нор прошли века, и это мнение подтвердилось на практике. Языческий культ сделался основой для реформ Мэйдзи, когда Японии пришлось догонять развитые страны мира. Он же был базой для японского варианта фашизма (который в нашей стране отчего-то предпочитали именовать «милитаризмом»). Когда же фашизм был разгромлен, синтоизм никуда не делся. Теперь это религия жизнеутверждения, которая придает силы японской нации для мирного труда и развития, достигшего огромных высот.

Ну, а что же буддизм? И он никуда не делся. Но следующие поколения аристократов четко выучили урок: монахи и власть две вещи несовместные.

Глава 15. Литература эпохи Нара

…Я дам тебе почитать стихи, сочиненные тем вечером. Госпожа Сигейся велела своим дамам переписать их для всех гостей на хорошей бумаге. А одну копию подарила государю. Знаешь ли ты, что государь после этого изволил завтракать в покоях госпожи Сигейся, держа ее кошку за пазухой? И присвоил ей титул «мебу» — представляешь, кошке теперь оказывается такой же почет, как придворной даме пятого или даже четвертого ранга!

Д. Трускиновская, «Монах и кошка»

Поскольку период Нара — это не только время интриг и переворотов, но и эпоха составления выдающихся литературных памятников Японии, нужно подробнее остановиться на этом.

Что касается летописных сводов, «Кодзики» и «Нихон секи», то они просто обязаны были появиться. Дело в том, что это не самые ранние документы такого рода. Работа над сводом истории Японии началась гораздо раньше, еще в VII в. Кем? Ответ на этот вопрос можно уже предугадать, вспомнив людей и события того времени. Да, первую историческую хронику страны составил регент Умаядо, ученый-энциклопедист своего времени, намного его опередивший. И остается только пожалеть, что этот весьма интересный текст не дошел до нас. Он сгорел при пожаре. Судя по всему, там приводились сведения об императорской семье и наиболее влиятельных родах.

Но, пожалуй, не менее важна, чем летописные своды, первая антология японской поэзии, появившаяся в период Нара. Это сборник «Манъёсю» — «Собрание тысяч листьев» (но название можно перевести и как «Собрание тысяч поколений»).

Источник вдохновения на века

Естественно, до «Манъёсю» существовали японские стихи в устной традиции. «Правильное» стихосложение оказалось составной частью «китайской науки». В период Нара (в 751 г.) японцами была создана антология китайских стихов «Кафусо». Но первый самобытный литературный памятник на японском языке, не связанный напрямую ни с историческими хрониками, ни с религией — именно «Манъёсю».

Литература средневековья и в Японии, и в других странах — это дело горожан, притом — аристократии, избавленной от ежедневного изматывающего труда за кусок хлеба (или чашку риса).

Только эта небольшая прослойка способна создавать литературный произведения, видя в этом свое призвание. Как считает современный российский писатель и философ Ю.Л. Нестеренко, «книги, создававшиеся в те времена, писались интеллектуалами для интеллектуалов». Он справедливо замечает, что аристократическая «праздность» стала не менее важным фактором, чем избранность автора: он мог не заботиться ни о коммерческом успехе, ни о каких-либо иных способах заработка. Почти все, что мы считаем классикой, создано либо аристократами, либо теми, кто вел аристократический образ жизни. Японские поэты VIII века — не исключение.

Но нужно при этом иметь в виду — классика тем и хороша, что полного отрыва от народной традиции не происходило. В этом смысле сборник «Манъёсю» можно привести в качестве примера. В нем встречаются и записи народных песен, и обрядовая поэзия. А стихи, которые приписываются легендарным правителям глубокой древности, тоже можно причислить к народным. Но основной пласт стихов антологии — все же авторские произведения.

«Манъёсю» — огромный по объему сборник. В нем имеется около четырех с половиной тысяч произведений пятисот авторов.

Понять поэзию Японии и Дальнего Востока вообще европейцу чрезвычайно сложно. Даже запутанные исторические хроники или многоплановые философские трактаты могут показаться куда более ясными. Все дело в том, что нас привлекает звучание стихов, их форма, их смысловое и эмоциональное содержание. Но этим все и исчерпывается.

Для японца или китайца имеется еще одна важнейшая составляющая, напрочь отсутствующая для нас — красота начертания иероглифов, каллиграфия. Чтобы вникнуть в стили начертания, понять, насколько прекрасны эти символы, выведенные тушью, для европейца, даже любящего и стремящегося понять восточную культуру, может не хватить и целой жизни.

В любом случае, перевод с японского, сколь бы точным и хорошим он ни был — совершенно отдельное произведение, по факту лишенное очень важного слагаемого поэзии. Это слабая тень того, что было написано одним из авторов «Манъёсю».

Японский язык с весьма небогатой фонетикой оказался весьма подходящим для развития поэтического искусства. И как бы ни прививалась на островной почве континентальная «китайская наука», японская поэзия была просто обязана стать самобытной. Китайский язык — тональный; слова, совершенно одинаково звучащие для европейца или японца (при условии, что он напрочь лишен музыкального слуха), могут обозначать различные понятия в зависимости от интонации. Даже слова, заимствованные из китайского языка, искажаются на японском настолько, что китайцу просто невозможно понять их смысл. Ну, а какие невероятные превращения претерпели буддийские термины и имена, родившиеся в Индии и занесенные на архипелаг, мы уже видели. Одним из последствий «китайской науки» стало невероятное для европейских языков количество слов, сходных по звучанию, но различных но значению — омонимов, которые обозначаются различными иероглифами.

Могу повторить: изучение сложнейших иероглифов развивает интеллект и способность мозга работать с информацией. Поэтому совершенно неверна точка зрения Дж.Б. Сэнсома: «Эти звуки, немногочисленные и простые, очень подходили для того, чтобы передавать их с помощью алфавита, и, наверное, одна из трагедий ориенталистики заключается в том, что японский гений не дошел до этого изобретения тысячу лет назад. Когда видишь, какую воистину устрашающую систему развили японцы на протяжении столетий, когда смотришь на этот огромный и запутанный аппарат знаков для записи нескольких дюжин слогов, то невольно склоняешься к мысли, что западный алфавит и в самом деле является величайшим триумфом человеческого разума».

Может быть, последнее утверждение и ласкает наш европейский слух, но человек, считающий так, проглядел нечто очень важное и интересное.

«Манъёсю» нельзя считать только антологией VH-VIII вв. Вероятно, некоторые песни сложены значительно раньше. Они относятся не только к различным эпохам, но и к разным провинциям. Жанров тоже немало. Это «нагаута» («длинная песня», сюда относится то, что в западной традиции соответствовало и балладам, и одам, и элегиям), «танка» или «мидзикаута» («короткая песня», пятистишие). Танка популярны и поныне, и даже человек, мало интересующийся Востоком, наверняка припомнит, что видел их переводы или русскоязычные подражания. Надо сказать, что и при составлении «Манъёсю» они были наиболее распространены, во всяком случае, составили основу антологии. Есть и особый (и в сборнике представленный мало) жанр «сэдока» («песня гребцов» или «песня рыбаков»). Это шестистишие, как правило, обрядового или лирического содержания.

Все они построены на чередовании определенного количества слогов. В нагаута свободно чередуются пяти- и семисложные стихи.

В классических танка чередование числа слогов жестко: 5–7–5-7–7. Но в сборнике есть и иные построения танка.

Темы песен (а их все же следует называть так в традиции «Манъёсю») делятся, согласно работе А.Е. Глускиной, на три основные группы.

1) «Дзока» («кусагуса-но ута» — «разные песни»). Это стихотворения об охоте, пирах, разлуках, странствиях и встречах.

2) «Сомон» («аикикоэ-но ута» — «песни-переклнчки»). Это одна из наиболее древних форм японской поэзии, первоначально связанная с обрядовыми хороводами.

3) «Банка» («канасими-но ута» — «плачи»). Скорее, это песни печали или элегии.

Но имеются и другие стихи: и аллегории, и даже зачатки сатиры.

Вполне понятно, что использование слов-омонимов стало одним из литературных приемов. А рыбацкие или земледельческие реалии, которые поминаются в стихах, могут многое рассказать о жизни народа (хотя авторы — в основном аристократы).

Вполне естественно, что молодому (если исходить из реальной истории, а не из легенд) государству потребовались поэты, дабы воспеть богов и героев прошлого и правителей настоящего. Поэтому то, что европейцы называют одой, стало очень важным жанром для Японии. И все же основное место в «Манъёсю» уделено лирике.

А.Н. Мещеряков считает поэзию того времени, «псевдофольклором» определенного круга людей. Во-первых, любой слушатель в их среде был и автором. Во-вторых, творчество становилось персональным, но чаще всего мы встречаем импровизации, стихи, связанные с мимолетным настроением, а не сложенные заранее.

Основным составителем антологии «Манъёсю» считается Якамоти Отомо. В сборнике 479 его песен.

Как правило, Отомо служили государям в качестве воевод. Это могущественный и мощный аристократический клан. Впрочем, в VIII веке наибольшее влияние приобрел род Фудзивара. Но чума 737–738 гг. убила четырех наиболее влиятельных вельмож из Фудзивара. Болезни не щадили в то время ни аристократов, ни нищих. Вероятно, мор и привел к тому, что этот клан был временно потеснен, а в дальнейшем стало возможно правление временщика-монаха. История болезней по-' рой самым неожиданным образом влияет на историю политическую.

Поэтому министром левой руки был назначен Мороэ Татибана, а Якамоти, сделавшийся придворным государя Сёму, стал другом Нарамаро Татибаны — сына министра. Впрочем, и с отцом Нарамаро он был в хороших отношениях. Есть два стихотворения, посвященных зиме, которые сложены по высочайшему повелению Якамоти Отомо и Татибаной-старшим. Различаются они резко. Вот что написано Якамоти:

О, сколько ни смотрю на белый снег, Летящий с неба так, что все сверкает Снаружи и внутри великого дворца, О, сколько ни гляжу и ни любуюсь— Я мог бы любоваться без конца… № 3926; перевод А.Е.Глускиной

Это написано юным поэтом. У вельможи иное восприятие и природы, и романтики:

Когда бы до седин таких же белых. Как этот белый снег, Я мог служить У государыни моей великой, Какой я был бы гордый человек! № 5922; перевод А.Е. Глускиной

Здесь сразу виден государственный подход.

Увы, в ранней поэзии Японии тематика весьма бедна. Природа, разлука, дружба, прославление владыки… Но ведь в VIII веке, как мы уже знаем, происходили бурные политические события. И где же они в «Манъёсю»? их нет или почти что нет.

Вот характерный пример. В связи с мятежом Хироцугу Фудзивары императору Сёму пришлось ехать в провинцию Исэ. В свиту вошел и Якамоти Отомо. Но его стихи, посвященные этой поездке, ни словом не упоминают о каком-то мятеже. Зато мы узнаем, что он пребывает в тоске. Видимо, тогда считалось, что политика и интриги — это проза жизни, а искусство не должно с ними соприкасаться.

Вот хижина Среди полей Кавагути. О, эти ночи, Когда тоскую По любимой. № 1029; перевод А.Н. Мещерякова

Именно разлука и печаль чаще всего проявляются в лирике «Манъёсю». Из китайской поэзии заимствована легенда о Пастухе и Ткачихе, разделенных Небесной Рекой (мы называем эти звезды иначе, это Вега и Альтаир, а Небесная Река — Млечный Путь). Отдал поэтическую дань этому сюжету и Якамоти Отомо.

У Реки Небес, На разных берегах, Мы стоим исполнены тоски… О, хотя бы слово передать До того, пока приду к тебе! № 2011; перевод А.Е. Глускиной

Есть у него и стихи, посвященные одиночеству:

Жаворонки поют Возле жаркого солнца. Весна… А я один — И оттого печален. № 4293; перевод А.Н. Мещерякова

«В «Манъёсю» уже вполне различимо проглядывает ощущение жизни не столько как встречи, сколько как прощания. И мотив разлуки расстоянием начинает органично переходить в мотив непрочности мира: если жизнь есть движение, расставания с миром не избежать», — отмечает А.Н. Мещеряков. Нужно сказать, что такое отношение в дальнейшем лишь обогащалось и усиливалось, хотя между нынешним японским искусством и первой стихотворной антологией лежит пропасть более чем в тысячелетие. Вряд ли стоит удивляться, что чистый «хэппи-энд» в современных японских фильмах почти не встречается, а если он и есть — то это лишь заимствование из «голливудской науки».

Якамоти Отомо пришлось совершить немало поездок, так что материала для стихов оказалось много:

В дальней, как небесный свод, В стороне глухой велел Управлять страною мне Наш великий государь. И, приказу покорясь, Сразу тронулся я в путь. № 3957; перевод А.Е Глускиной

Конечно, дальняя периферия Японии — это не совсем то место, где на средневековых европейских картах оставалось белое пятно, украшенное надписью: «Здесь могут водиться тигры». Но образ опасной и неизвестной страны присутствует в поэзии чиновников, вынужденных путешествовать. Возможно, к этому имелись серьезные основания (например, в виде незамиренных кланов айнов).

Но воля государя есть нечто священное и обсуждению не подлежащее. Поэт-вольнодумец, почти что анархист — существо, невозможное в тогдашней Японии (да и в Европе это явление появилось куда позднее), нам могут показаться омерзительными строки другого поэта, Хнтомаро. Но это — от нашего невежества. Автор был вполне искренним и высказывал то, что лежало на душе:

Мирно правящий страной Наш великий государь, Ты, что озаряешь высь, Солнца лучезарный сын! Режут свежую траву Здесь, в Каридзи, на полях, И, коней построив в ряд, На охоту едешь ты. А олени, чтя тебя, Пред тобой простерлись ниц, Даже птицы удзура Ползают у ног твоих, Словно те олени, мы, Чтя тебя, простерлись ниц. Словно птицы удзура, Ползаем у ног твоих. № 239; перевод А.Е. Глускиной

Стихотворение (или перевод) все же порождает странную мысль: а нет ли в нем некоей злой оговорки, не сравниваются ли подданные императора с животными — жертвами охоты? Но это — вряд ли. Конечно, подобные идеи могут прийти в голову только человеку нынешней эпохи…

Стихи Якамоти — это своеобразный лирический дневник, повествующий о поездке, страданиях в одиночестве, болезни (которая, к счастью, вскоре миновала), природе той «страны», куда его направили по долгу службы.

О, средь распростертых гор Из лощины вдалеке Показавшаяся нам Туча белая, спеши. Поднимись, покинь дворец Властелина вод морских, Затяни небесный свод, Ниспошли на землю дождь! № 4122; перевод А.Е. Глускиной

В этих энергичных строках отчетливо слышны отголоски древних культов, связанных с заклинанием стихий и магией сплетенных слов.

Гражданский человек Якамоти Отомо не забыл и о том, что его род связан с воинской славой.

О почтенный мой отец, Мой отец родной! О почтеннейшая мать, Матушка моя! Не такой я буду сын, Чтоб лелеяли меня, Отдавая душу мне, Без ума меня любя. Разве воин может так Понапрасну в мире жить? Должен ясеневый лук Он поднять и натянуть, Должен стрелы в руки взять И послать их далеко, Должен славный бранный меч Привязать себе к бедру, И средь распростертых гор Через множество хребтов Должен смело он шагать И полученный приказ Выполнять любой ценой, Должен славы он достичь Так, чтоб шла о нем молва Без конца из века в век… № 4164; перевод А.Е. Глускиной

В этих стихах, кроме всего прочего, присутствует отголосок конфуцианского стиля жизни.

В 751 г. Якамоти вновь оказался в столице, где служил чиновником военного ведомства под началом своего друга Нарамаро Татибаны. Но еще через шесть лет скончался министр Мороз Татибана (есть мнение, что по просьбе министра и составлялась антология «Манъёсю»). Смерть покровителя и возвращение оправившегося после потерь рода Фудзивара все же повлияли на поэтическое творчество Якамоти, написавшего стихотворное предостережение родичам, участвующим в мятежах. Но череды событий было не остановить.

Якамоти вновь отправился в дальнюю провинцию, чтобы вернуться в Нару уже только в 780 г. Он участвовал в подготовке большого похода против «северных варваров», который, впрочем, был провален. Уже после его смерти в 785 г. двух аристократов из клана Отомо обвинили в смерти Танэцугу Фудзивары. Оказался в опале и покойный, посмертно лишенный всех рангов. Лишь через двадцать лет поэта «посмертно реабилитировали», вернув третий придворный ранг.

Такова судьба придворного поэта той далекой эпохи. Впрочем, все могло складываться по-разному — и хуже, и лучше. Тем не менее, далеким потомкам в наследство достались строки «Манъёсю», и за такой дар нужно быть благодарными прошлому.

«Кодзики» и «Нихон сёки»

О другом выдающемся литературном памятнике той эпохи мы наслышаны уже давно. Это — летописи, ведущие начало от века богов.

В самом начале эпохи, связанной с новой столицей, была окончательно завершена первая из летописей — «Кодзики». Но она включала лишь три свитка с достаточно скупыми сведениями. Расширенный летописный свод, «Нихон секи», появился в 720 г. Теперь свитков с изложением синтоистской мифологии и жизнеописанием императоров насчитывалось уже 30.

Кстати, с названием летописи имеются некоторые сложности (поэтому в данной книге упомянуты оба варианта). «Нихон сёки» — «Письменные анналы Японии», «Нихонги» просто «Анналы Японии». Китайский жанр летописей «шу» (яп. «сё») — это хроники лишь одной династии. Но в Японии (несмотря на усилия Докё) династия лишь одна. Вероятно, поэтому соответствующий иероглиф стали постепенно убирать, сократив название. Уже в «Манъёсю» при упоминании летописей чаще встречается краткий вариант. Но ведь есть и продолжение летописания, «Секу нихонги». И лучше их не путать.

Цель создания летописей — восстановить (а если точнее, то и создать) «правильный вариант» истории. Они были заказаны государем Тэмму еще до переезда столицы в Нару. До нас дошло высказывание императора: «Известно мне, что записи об императорах и о делах бывших, которыми владеют многие дома, расходятся с действительностью и в них накопилось немало лжи. Если ошибки не будут исправлены сейчас, то истина останется сокрытой навсегда. В истине — основа государства и оплот государя, и поэтому следует привести в порядок записи об императорах и исправить записи о делах бывших, изгоняя ложь и утверждая истину, дабы она известна стала потомкам». Действительно ли он считал необходимым поиск истины, или слегка кривил душой, считая, что летопись должна придать необходимый статус ему, — это остается неизвестным.

Есть мнения специалистов, что, возможно, цель летописи «Кодзики» была уже. Это составление генеалогического древа рода династии, находившейся у власти, возведение этого рода к богам и узаконивание тогдашнего порядка вещей. А летопись «Нихон сёки» была предназначена для читателей на континенте, как утверждение государственности. Требовалось доказать, что японцы — не какие-то варвары, у них имеется и древняя государственность, и высокая культура.

Похоже на то, что перебирались различные варианты и основных мифологических сюжетов, и имен богов. Для чего? Может быть, это делалось ради стремления к четкости? Но летопись «Кодзики» куда более однозначна. Быть может, согласно теории Е.М. Мелетинского, эта многогранность образов богов помогает осознать всю сложность и самих образов, и космогонического мифа.

Сложно сказать, насколько авторскими являются первые японские летописи. В предисловии к «Кодзики» Ясумаро Оно заявляет, что записал древние предания со слов сказителя Арэ Хиэда. Есть предположение, что Ясумаро Оно входил и в число составителей «Нихон сёки». Если это так, то различия указывают на цели и задачи.

Японский искусствовед Сюмпэй Уэяма отметил, что в первом свитке «Кодзики» практически пет богов-прародителей жреческого клана Накатоми (Фудзивара), а в «Нихон сёки» они присутствуют. Возможно, знаменитый «серый кардинал» Фубито Фудзивара определил, чему должно быть в расширенном варианте летописного свода, утверждая и авторитет императорской фамилии, и свой собственный.

Быть может, на сюжет летописи повлияло то, что императрица Дзито передала власть не сыну, а внуку — императору Момму. Ведь именно так поступила и солнечная богиня Аматэрасу. И это оправдывает подобный «обходной» порядок наследования престола.

Вскоре при дворе появилась традиция обрядового зачтения фрагментов «Нихон сёки» (так читались и сутры). Вероятно, окончательно священным синтоистским текстом летопись «Нихон сёки» стала в X в. «Кодзики» и «Нихон сёки» в любом случае — источники для понимания мифов древней эпохи страны.

Но и само название «синто» — китайское заимствование. Некоторые специалисты предполагают, что первоначальная религия была ответвлением китайского даосизма, а японский ученый Тосио Курода высказал даже невероятную идею о том, что независимая религия синто появилась лишь в период Мэйдзи, в XIX в. А ранее она была смесью особой японской разновидности буддизма и конфуцианства. И в самом деле, при Мэйдзи было провозглашено «разделение храмов» — буддийских и синтоистских. Особые обряды для каждого храма синто введены в это же время. Для религиозной реформы послужили и материалы древних эпох, включая, конечно же, и летописные своды. Но все это можно считать движением за обновление и реформы, а не изобретением некоей особой религии. Буддизм и синтоизм просто существовали в симбиозе со времен периода Хэйан до правления Мэйдзи. А указ императрицы Сётоку прямо доказывает: при ней «культ богов» (синто) был обособленным от буддизма.

Сколь надежны летописи? Нужно иметь в виду: так все события представлялись в начале VIII в. Соответственно, это сочетание отчета о действительно происходивших исторических событиях и представление о том, как они должны были происходить. Считается, что о достоверности информации можно судить, начиная с середины VI в. До этого времени она носит полулегендарный характер, а первые свитки относятся к сфере мифологии.

История не знает «если бы», но все же…

Пока император и придворные переезжают в новую столицу, с которой будет связано немало славных и горьких моментов в истории Японии, мы продолжим наши размышления по поводу альтернативной истории. В принципе, в период Нара четко просматривается лишь одна альтернатива. Зато какая!

Альтернативный путь № 3. Монах-император.

…А счастье было так возможно! Но, предположим, все пошло слегка иным путем. Вакэ оказался не столь неподкупным и решил (на всякий случай) выполнить то, что ему велено. Или же он был вполне честным, и Докё выяснил это заранее. И на чиновника с его свитой очень своевременно напала банда разбойников (благо, расплодилось их во множестве за годы правления временщика).

Итак, императрица с тяжким вздохом сожаления отрекается от престола, и императором становится ее духовник (а возможно, и любовник). Что происходит дальше?

А происходит, перво-наперво, гражданская война. Возможно, она стала бы гораздо тяжелее, чем долгое свержение Дзюннина и тлела бы и при преемниках Докё. Вполне вероятно, что монаху-императору пришлось бы пойти на компромисс.

Но рано или поздно религия синто оказалась бы побежденной. Вряд ли кто-то стал издавать эдикт об ее запрете. Просто через достаточно продолжительное время храмы оказались бы покинутыми, а ками отошли бы в исключительно богатый мир народных верований.

Сложно понять, кто и по какому принципу мог стать преемником монаха на троне. То, что это был бы ревностный буддист, несомненно. Но вот с персональным подбором дела обстоят неважно. Может быть, на троне оказался бы кто-то из родственников Докё, тогда поражение буддийской монархии стало бы лишь делом времени. Но имелись бы и иные варианты, пусть и не столь сложные, как в Ватикане — выборной теократической монархии. Сёгунат вряд ли возник бы — такой император, как Докё, правил бы в соответствии с волей Будды… и своей собственной.

Еще более туманные мысли об эволюции самого японского буддизма. Это зависело бы от контактов с материком. Похоже на то, что могло возникнуть нечто похожее на единобожие. Но первые десятилетия или даже века пришлось бы мириться с проявлениями синто вроде Хатимана.

Чем бы все могло закончиться? Глядя па государства, в которых буддизм стал официальной религией, можно сказать ничего особенно хорошего для Японии. Импульс к быстрому развитию они получили лишь совсем недавно, притом — не все. Вероятно, политика больших прыжков к цивилизации оказалась бы невозможной. А вот колонизация со стороны европейских держав в XIX веке могла последовать.

Но это — лишь домыслы. Но можно сказать, что изменилось бы совершенно определенно. Это исторические датировки и количество глав в моей книге (лишь последние из них, посвященные XIX–XXI вв., построены по иному принципу). Мы отслеживаем периоды в основном по столицам. А вот в Китае — по династиям. Вероятно, то же самое случилось бы и с Японией, и пришлось бы говорить об «эпохе Сумэраги», «эпохе Югэ» и т.д. Вряд ли династия Докё продержалась бы у власти до сегодняшнего дня, в других странах, даже имеющих милосердный буддизм в качестве идеологии, такого почему-то не происходило.

Добавим к нашим выкладкам и еще кое-что. Если и не сам Докё, то уж наверняка кто-нибудь из его преемников все же постарался бы узаконить расширенное толкование заповеди против убийства живых тварей. В итоге, в японской кухне могли бы остаться только моллюски (и то вряд ли). Чем это чревато, вполне понятно. Эпидемии от подобного закона вряд ли уменьшились бы, зато иные болезни наверняка поразили бы жителей островов. Есть страны и климатические условия, где полное вегетарианство вряд ли приемлемо. Японцы и без того зачастую страдали от болезни бери-бери, связанной как раз с неправильным питанием. Описание симптомов этой болезни мы видим даже в древней легенде о смерти Ямато-Такэру. Так что смена династии вполне могла нанести вред здоровью жителей Японии.

Но все сложилось так, как мы наблюдаем. И следующий период назван в честь столицы — города Хэйан, который известен нам под именем Киото.

Часть V. Период Хэйан (794–1185 гг.)

Глава 16. Время перемены столиц

…Привидение, о котором говорится в письме, может быть коварным монстром. Подобно осьминогу, выплывающему молчаливым символом ужаса из своей уединенной пещеры на дне океана, чтобы напасть на одинокого пловца, это чудовище, таясь во мраке дома и оскверняя его самим своим присутствием, готово причинить вред любому, кто окажется на его территории.

А. Конан-Дойль, «Страна туманов»

Период Нара завершился очень быстро. Прекрасная столица, выстроенная непосильным трудом народа (особенно это касается даже не дворцов, а храмов) была теперь обречена на роль провинциального города.

Почему так случилось?

Конечно, столицы переезжали и прежде — с каждым новым императором. Но слово «столица» к ним не очень-то подходит. Скорее уж нечто среднее между «ставкой» и «усадьбой». Связывались переезды с осквернением смертью не только дома (который, конечно, можно было пышно именовать дворцом), но и самого места. И переезд из одного такого «дворца» в другой в стране Ямато оказывался довольно легким: Порой они переносились на несколько километров, а в некоторых случаях новую ставку основывали еще ближе к прежней.

Теперь же речь шла об огромном и, пусть и своеобразно, но неплохо обустроенном городе. О столице, где жил и правил уже не один император, об огромных храмах, где молились за его благоденствие. Вот в храмах-то, видимо, и заключен ответ на наше «а почему?»

Во-первых, еще вполне свежими были воспоминания о монахе Докё и попытке свержения династии. Во-вторых, очень возможно, что желающие установить теократическую монархию, заменив династию на монахов, еще не перевелись. Если их позиции в городе Нара были сильны, императора следовало оградить от этого влияния. По крайней мере, так могли размышлять Фудзивара, вновь восстановившие свое влияние.

Вряд ли император Каму мог считаться противником буддийской религии. Но влиятельность монахов настораживала. Ведь он, будучи принцем, получил светское (насколько этот термин применим к той эпохе) образование. Император обучался в университете, и, скорее всего, больше воспринял конфуцианскую философию, а не буддийские догматы.

Причины смены столиц: мистика и реальность

Но вот что удивительно — период, который мы называем в честь столицы, Хэйана, фактически начался с переноса столицы… в город Нагаока.

Нара оставалась резиденцией верховной власти почти весь VIII в., исключая короткое время, когда император Сёму выезжал оттуда из-за «мятежа» (иными словами, из-за конфликта между кланами Татибана и Фудзивара). Теперь же пришлось покидать все эти шикарные дворцы.

И вновь последовала дорогостоящая «стройка века». Считается, что на возведении новой столицы, Нагаоки, круглосуточно трудилось до 300 000 человек. Делами заведовал Танэцугу Фудзивара; работы начались в 784 г.

Конечно, не обошлось без бедствий для тех, кто был согнан на строительство Нагаоки. Пришлось отправить туда все налоги за год, а заодно пожертвовать весьма значительной их частью (говорится о 680 000 снопах риса — невзирая на чеканку монеты, рис оставался важнейшей «валютой») ради возведения особняков принцев и высших сановников.

Прибытие императора в новую столицу означало завершение постройки самого дворца, но строительные работы в городе продолжались почти десять лет, до 793 г. И почти сразу же после этого был выпущен указ о переводе императорской резиденции в новый город — Хэйан.

Причин для столь неожиданного решения императора оказалось немало, хотя указ кажется неожиданным. Без мистических сил здесь не обошлось; все дальнейшее вполне могло бы оказаться отличным сценарием для современной японской манги или мультфильма-аниме на сюжет о древних временах. (А таковых фильмов очень много). Между прочим, от самого императора Камму идет ветвь рода, которая впоследствии стала кланом Тайра, о котором и по сей день ходит множество самых невероятных и завораживающих легенд.

Танэцугу Фудзивара, который контролировал стройку в Нагаоке (ему было поручено определять и внутреннюю, и внешнюю политику), был убит в 785 г. принцем Савара, младшим братом императора Камму. Савара успел организовать заговор, намереваясь сделаться наследником, но клан Фудзивара расстроил его планы.

Заговорщиков сурово наказали, опала, как известно, затронула даже их умерших родственников и знакомых. Сам принц Савара был выслан на остров Авадзи, где ему милосердно позволили самостоятельно скончаться от голода (но есть вероятность, что незадачливый мятежник просто не доехал до места ссылки и был без лишнего шума убит в пути).

Вскоре несчастья посыпались на самого императора. Заболел его сын, двенадцатилетний наследник престола. В храм богини Аматэрасу были направлены посланники с дарами, дабы молиться за выздоровление юного принца, но лучше ему не становилось.

На следующий год призвали гадальщиков, дабы те выяснили, в чем причина болезни принца. (Нужно сказать, что страху перед местью духов или явлениями, которые истолковывала астрология, были подвержены в ту эпоху и простые крестьяне, и столь образованные люди, как император — и еще неизвестно, кто больше).

Гадальщики сообщили: все дело в том, что дух принца Савара не успокоен, он намерен отомстить. Императору тотчас же пришлось направить посольство на остров Авадзи, просить прощения у беспокойного духа. В хрониках на всякий случай говорится о «могиле некоего принца»: столь силен был ужас перед духами, что не стоило лишний раз поминать их имена. Для мятежника, который продолжал строить заговоры против императора и после собственной смерти, построили гробницу с оградой, местным властям было велено охранять ее, проявляя всю возможную почтительность.

Видимо, заговорщик успокоился лишь на непродолжительное время. В 794 г. неожиданно заболела и умерла супруга наследного принца (стоит ли лишний раз говорить, что происходила она из семьи Фудзивара!) На покойного принца посыпались новые почести, лишь бы хоть как-то умилостивить его. При императоре и наследном принце читалась «Сутра Алмазного Меча», на острове Авадзи служители богов проводили покаянные обряды у гробницы. В 799 г. принца Савара посмертно признали императором под именем Судо (в нынешнем перечне 124-х правителей он все-таки отсутствует), перезахоронили в Ямато, создав императорский мавзолей, воздвигли храм в его честь.

Этот мавзолей действительно считался усыпальницей императора. Туда даже привозили пожертвования. А когда в 806 г. заболел сам император Камму (видимо, оказанных почестей разозленному духу оказалось все равно недостаточно — или уж очень хотелось ему показать своему основному противнику, кто тут главный), пришлось издавать распоряжение о помиловании всех участников событий двадцатилетней давности. Из ссылки вернули тех, кто выжил, а мертвых «реабилитировали посмертно» (тогда же была снята посмертная опала с составителя сборника «Манъёсю»). «Сутра Алмазного Меча» читалась теперь дважды в год в провинциальных храмах, дабы умилостивить «императора Судо».

Гадатели вместо монахов?

Времена Докё миновали, и буддийское монашество теперь оказывало куда меньшее влияние на ход событий. Но свято место пусто не бывает, и теперь у трона толпились сонмы гадателей и астрологов. Впрочем, перепадало и монахом — им приходилось читать сутры, дабы не настала «ночь живых мертвецов».

Видимо, суеверием императора Камму тогдашние «экстрасенсы» попользовались на славу. Но уже в начале царствования следующего императора Хэйдзэя был выпущен указ против них (его текст приводит Дж.Б. Сэнсом): «Жрецы, гадатели и им подобные обманывают народ, произвольно толкуя добрые и дурные предзнаменования. Народ в своем невежестве принимает их предсказания на веру, и поэтому постепенно расцветают фальшивые суеверия и преуспевает вредная магия. Такие обычаи набирают силу и портят нравы. Впредь они строго запрещаются, и все изучающие эти искусства или продолжающие ими заниматься будут изгоняться».

Что ж, если считать высшую власть частью народа, тогда указ будет вполне справедлив. Видимо, на тот момент временно отпала надобность в колдунах. «Нужен был — тигром сделали, нужда прошла — в мышь превратили», — говорит на этот счет японская пословица.

Не вполне ясно, насколько соблюдался такой указ, поскольку тогда же пришлось, например, подчинить строгой системе расходы на заупокойные молитвы и ограничить пожертвования храмам. В эдикте четко прописано, сколько могут жертвовать принцы крови, сколько — придворные второго, третьего и т.д. рангов. Видимо, пышность обрядов настолько влияла на престиж, что началось совершенно нездоровое соперничество. Те, кто победнее, продавали ради этого свои земли, постепенно разоряясь.

Гадатели использовали все ту же «китайскую науку» — столь популярную в России в наши дни «Книгу перемен» («И-цзин»). Те, кто немного знаком с этой, безусловно, любопытной системой (есть мнение, что она легла в основу китайской письменности), знают, сколь туманно толкуются предсказания вроде «благоприятен брод через великую реку» и т.д. Но «Книга перемен» в Японии обогатилась и буддийской традицией, и местными (вне всякого сомнения, весьма богатыми на «нечистую силу») верованиями.

Те, кто сделал своей профессией умиротворение злых духов, нисколько не прогадали даже после указов императора Хэйдзэя. Молитвы о прекращении моровых поветрий и плохой погоды оставались весьма доходным делом. Ведь вполне понятно, что мор и прочие неприятности, обрушивающиеся на страну это воздействие злых духов. В неурожайном 818 году пришлось сокращать жалование даже императорским чиновникам. Зато жрецы получали огромный доход.

Предзнаменования и прежде внимательнейшим образом фиксировались в летописях. Но теперь белые животные стали даже влиять на внутреннюю политику. Еще в 723 г. после обнаружения белой черепахи даже девиз правления был изменен на «Дзинки» («Божественная черепаха»). Чиновник, который мог сообщить из провинции о хорошем знамении, смело рассчитывал на повышение.

Из Нары — в Нагаоку, из Нагаоки — в Хэйан

Теперь вполне понятны причины «чехарды столиц». Дело не только во вражде клана Фудзивара с соперниками, не только в излишней влиятельности центра буддийского монашества. В Нагаоке императора Камму продолжали преследовать бедствия и неудачи. Работы в Нагаоке затягивались, а мир и спокойствие в жизни императора (а значит — и государства) все никак не наступали. Вот и пришлось поискать новую резиденцию.

В 793 г. решение «согласовали» с богиней Аматэрасу и прочими богами, а затем началась стройка. Камму не мог бы, наверное, и предположить, что новая столица просуществует в этом качестве больше тысячи лет.

Да-да, в принципе, после периода Хэйан вполне можно было бы начинать главу об императоре Мэйдзи и его реформах, которые произошли уже в XIX веке! Но, конечно, это было бы опрометчиво. История тысячелетия вместила великое множество событий, императоры оставались в Хэйане, а центры реальной политики перемещались, притом — неоднократно. И периоды в истории страны подразделяются по этим реальным столицам.

Но факт остается фактом: Хэйан, что означает «мир и покой», которых так недоставало властителю (а мы знаем этот город под именем Киото), стал весьма долговременной резиденцией императоров. В 795 г. состоялся переезд. Путешествие было близким» новый город располагался в 8 километрах от Нагаоки.

Конечно, на этом строительство не завершилось, город был окончательно оформлен как столица только через десять лет. И Хэйан не настолько прославлен циклопическими религиозными постройками, как Нара. Император Камму издал закон, ставящий границы и строительству храмов, и поступлению в монахи. Религиозному энтузиазму в свое время очень помогло то, что монастырские земли не облагаются налогами. «Если так будет продолжаться, то через несколько лет не останется земли, не принадлежащей храму», — сказано в одном из распоряжений властителя.

Но все же, если из Нары пришлось бежать от слишком влиятельного монашества, в Хэйане двор ожидала встреча с ним же. Через несколько веков городские холмы были покрыты святилищами, а монахи проявляли и рвение, и энтузиазм, и даже воинственность.

Общий план вновь был выверен в соответствии с «китайской наукой». Прямоугольный город вновь оказался поделенным на квадраты-кварталы широкими улицами, узкие шли внутри самих кварталов. На севере Хэйана располагались императорский дворец, церемониальные здания и министерства. Дворцовый комплекс обнесли стеной с четырнадцатью воротами, а снаружи размещались дворца высшей знати.

Среди этих дворцов и усадеб располагался университет с небольшим храмом в честь Конфуция (Кун-цзы). Это неслучайно ведь там изучались и «китайская наука», и закон, во многом основанный на его учении.

До начала «стройки тысячелетия» в районе Хэйана уже располагалось несколько храмов, в том числе — и посвященный Сусаноо, одному из важнейших божеств синто. Часть зданий Нагаоки, поскольку расстояние оказалось небольшим, удалось разобрать, перевести и смонтировать на новом месте.

Увы, величия Нары в новой столице не было. При взгляде сверху можно подумать, что город монотонен и скучен. Правда, детали вносили приятное разнообразие: резные ворота, сады, небольшие и празднично украшенные храмы делали Хэйан интереснее. Западные кварталы города по каким-то причинам оказались малопривлекательными. Нынешний Киото находится, в основном, к востоку от центрального проспекта, который вел к императорскому дворцу.

В 1945 г. этот город вполне мог стать жертвой атомной бомбардировки, после которой ничего от прежнего Хэйана наверняка не осталось бы. Но древнюю столицу все же решили не трогать, вместо него избрали иную цель — Хиросиму.

Есть мнение, что численность населения Хэйана в начале IX в. — 500 000 человек. Вряд ли оно было так. Скорее всего, число горожан не превышало населения Нары. Но этот деревянный город был одним из крупнейших в мире.

Наиболее величественным выглядел тронный зал Дайгокудэн («Великий Зал Государства»). У него имелся даже каменный фундамент. Красное здание с 52 колоннами венчалось небесно-голубой крышей, а в самом его центре располагался трон с золотыми птицами-фениксами.

Не менее интересны зал для пиршеств Хогакудэн («Зал Щедрых Удовольствий») и Бутокудэн («Зал Воинской Славы»). Рядом с последним находились участок для стрельбы из лука и плац для конных состязаний.

В северной части ограды находились «запретные покои» для императрицы и наложниц, а рядом — помещения для придворных дам, названные «Грушевая Палата», «Сливовая Палата» эти деревья находились во внутренних двориках. Среди зданий императорской резиденции имелись не только жилые, но и церемониальные.

Естественно, церемониям уделялось главное место в распорядке дворцовой жизни. Ритуалы выполнялись строго и до самых мельчайших деталей. Заботы о жестах и соответственной одежде поглощали все время и всю энергию, и в само управление государством становилось просто некогда вникать. Ведь для того и существуют министры из клана Фудзивара.

Приходилось разрабатывать такие вещи, как оттенки цвета мантий чиновников (для кого они будут темно-пурпурными, для кого — умеренно-пурпурными или светло-пурпурными), длина мечей, способы приветствий для различных рангов.

При приветствии принца крови или главного министра министрам правой и левой руки следовало податься вперед на своих местах и поклониться, а остальные должны были салютовать, вставая, от чиновников же шестого ранга требовался поясной поклон.

Современному европейцу трудно представить себе, что подобные вещи исполнялись неукоснительно, будто бы от них что-то зависело в разоренном бесконечными общественными работами государстве. Где уж тут подумать об экономике — досадной вещи, от которой, между прочим, зависели императорские финансы. Налогообложение разваливалось, казна пустела, а мятежи не прекращались. Управлять при помощи призывов к соблюдению правил оказывалось все сложнее. «При изучении хроник того времени сильное впечатление производит провал усилий центральной власти выправить положение, ее почти патетическая вера в управление способом призывов. Этот метод, заимствованный из Китая, видимо, крепко засел в умах правящих классов Японии вопреки повторяющимся из года в год, из века в век провалам», — замечает Дж.Б. Сэнсом.

К этому добавились еще и вылазки осмелевших отрядов айнов, которые не были заняты сложными церемониями. Да и пиратство в прилегающих морях приобретало все большой размах.

А полководцы писали стихи и долго раздумывали о длине мечей для себя и подчиненных…

Военные предприятия начала периода Хэйан

Время, когда князь Силла мог сдаться, едва завидев флот Ямато у своих берегов, а архипелаг диктовал условия континентальным государствам, к этому времени оставались в летописях и легендах. Можно было лишь вздыхать о них и радоваться, что, по крайней мере, никто пока не хочет прийти на Японские острова с вооруженными отрядами (такое тоже случится, но все же не очень скоро).

Но и на архипелаге военные дела шли не слишком-то удачно. А новые земли требовались, и даже очень.

Постоянные стычки с «варварами»-эмиси (с айнами) разоряли и без того пустую казну. Мало того, что айны не давали подчинить свои земли, они, вероятно, решили еще и отыграться за прежние поражения. Так началась долгая череда набегов на юг, в провинции, уже давно находящиеся под контролем императоров.

Особенно сильно пострадала провинция Муцу. Пришлось создавать пограничные посты и готовить крупные военные экспедиции. «В настоящем государство страдает от двух вещей: строительства и войны», — заявил министр Фудзивара в 805 г. Он забыл еще о двух вещах — «китайских церемониях» и распрях.

Еще во времена императора Конина была сделана попытка хоть как-то оградить страну от набегов, но успехом она не увенчалась. Выяснилось, что до этого военные и гражданские чиновники в восточных провинциях, граничащих с землями айнов, обманывали центральное правительство. Налоги шли в их пользу, а солдаты (Боже, это звучит так, словно нет на свете ни времени, ни пространства!) были заняты на работах в их хозяйствах. Естественно, такие войска не были обучены даже обращению с оружием и не годились для военных походов.

Зато айны, у которых не было жадных до дармовщины чиновников, продолжали опустошать провинции, где ныне располагается префектура Акита. Правительство помогало крестьянам отстраиваться заново, но разве это можно назвать хоть какими-то мерами! Эти районы оказались самыми незаселенными и опасными для проживания.

Айны, если следовать японским хроникам, применяли известную с незапамятных времен партизанскую тактику «набег отход». А известно, что партизанская война, которая, к тому же, ведется местными жителями, прекрасно знающими окружающую территорию — вещь, против которой оказывается бессильна обычная военная тактика. Уже в XX веке великий гений партизанской войны Во Нгуен Зиап, будущий министр обороны объединенного Вьетнама, разработал поражающую воображение формулу. Оказывается, при условии поддержки населения один партизан может противостоять 800 (!) солдатам правительственной армии. (Конечно, если не учитывать поддержку противников партизан с воздуха, но и тогда цифры будут не менее поразительными). Иными словами, в нашем случае один воин из числа айнов стоил 800 (а если принять во внимание плохое или никакое обучение, то и больше) солдат императора. А уж поддержка близлежащих поселений айнов была им, надо думать, обеспечена.

Теперь понятно, почему война с «северными варварами» растянулась на столь долгое время, а до колонизации острова Хоккайдо оставалось тысячелетие.

Итак, айны «собирались вместе, как муравьи, но рассеивались, подобно птицам», — как утверждают документы того времени.

Дела обстояли так, что потребовалась немедленная военная реформа. Были созданы вооруженные оборонительные силы из родов глав уездов, от 500 до 1 000 воинов из провинции, прилегающей к «варварской» территории. Естественно, этого было недостаточно. Но такие солдаты, чьей профессией должна была стать война, могли послужить ядром будущей армии. Отряды добровольцев могли полностью быть заняты в охране порядка в страдающих от набегов районах, а свобода от налогов и сплоченность (солдаты набраны из одного сословия, крайне заинтересованного в порядке и спокойствии) повысили их эффективность.

На управляющих провинциями отныне полагаться было просто небезопасно. А привилегированное воинское сословие еще один шаг к созданию того, без чего мы практически не мыслим средневековую Японию. Но пока что это сословие лишь начало формироваться.

В 784 г. Отомо Якамоти, тот самый составитель «Манъёсю», получил, наконец, пост полководца, и смог начать готовить поход против «варваров». Но наступательных действий не велось, все ограничилось организацией обороны.

В 789 г. боевые действия все же начались, командовал войсками некий Косами Ки, а силы, судя по всему, были немалыми (хотя цифра в 52 000 человек, собранных у крепости Тага, выглядит невероятным преувеличением). Дело закончилось провалом. Косами неожиданно открыл для себя потрясающие истины: оказывается, весной для боевых действий слишком холодно, а летом — слишком жарко. Об этом он и писал в столицу.

Все же, выступить летом пришлось. Императорская армия оказалась разбитой. 25 убитых (что говорит о том, каковы были реальные силы), 245 раненых стрелами, 1 316 сброшенных в реку и утонувших, но свыше 1 200 солдат «добрались до берега нагими» (о чем и сообщил горе-полководец). Иными словами, дело было так: айны даже не стали убивать или брать в плен храбрых вояк императора, они разоружили их, раздели и бросили в реку — а дальше, как судьба сложится.

Конечно, и айны понесли урон — Косами взял в качестве трофеев почти сто голов убитых «варваров» (ну как тут не вспомнить охотников за головами из джунглей Калимантана).

Зато полководец преуспел в витиеватом стиле депеш, писал их на высоком китайском наречии, дабы в столице могли поразиться изящности слога. Косами пообещал, что уж теперь-то враг будет сметен подобно утренней росе, а столь радостная перспектива наполняет сердца счастьем и желанием поскорее сообщить об этом государю.

Государь Камму такого юмора не оценил. «Чему там радоваться? Из последующих посланий мы узнаем, что наши полководцы разбиты с огромными потерями. Они приводят все возможные извинения, толкуют о трудностях с транспортом, но истина в том, что они — неумелые трусы», — такой текст его эдикта приводит Дж.Б. Сэнсом.

Увы, перспективы оказались слишком туманными, и поход захлебнулся окончательно. Косами отозвали, провели расследование, признали виновным, но… Император Камму простил своего полководца в виду его прежних заслуг. (Тут возникает один вопрос — собственно, каких? Во владении льстивой кистью — или в дружбе с кланом Фудзивара?) Наконец-то выяснились не только выдающиеся истины, открытые Косами, но и то, что покорение айнов — задача серьезная и шапкозакидательского подхода не переносящая. А рыба гниет с головы, поэтому о командующем надо подумать заранее.

Весной 790 г. начали готовить новый поход. На этот раз пришлось обложить податью и внутренние провинции. Даже высшим вельможам пришлось внести свой вклад в военные усилия. В хрониках говорится о сборе продовольствия, о реквизиции 20 000 кожаных доспехов и 3 000 железных (вот это уже более реальные цифры). Сэйитай-сёгуном («полководцем, покоряющим варваров», иногда слово «сёгун» не вполне корректно переводится как «генерал») назначили в 794 г. Отомаро Отомо. Увы, и он не был профессиональным воином, зато происходил из известного едва ли не с легендарных времен рода, на котором лежала задача охраны императоров.

На сей раз вся основная деятельность была не на Отомаро Отомо (у того были чисто представительские функции), а на его заместителе Тамуромаро Саканоуэ.

И вот теперь айны смогли понять, что перед ними встал грозный противник. К сожалению, детально ход кампании не излагается, но первый год периода Хэйан ознаменовался военными успехами. В 795 г. Отомаро были возданы почести, хотя, к чести императора, тот не забыл и о заместителях «покорителя варваров».

Некоторое число айнов взяли в плен и отправили на юг, у многих из них обнаруживаются японские имена и фамилии, а вдобавок — и придворные ранги. Дж.Б. Сэнсом считает, что они могли оказаться переселенцами, добившимися власти среди «варваров». Но это — вряд ли. Скорее, в этом случае власть вознаграждало вождей айнов за их послушание, а заодно — хотело гарантий этого послушания и на будущее.

Но японские переселенцы среди айнов и в самом деле были. И войска центральной власти, несущие зависимость и налоги, они отнюдь не приветствовали. С такими, в случае их поимки, не церемонились — их высылали без всякого присвоения рангов. И было за что — такие люди, вдоволь нахлебавшиеся «общественных работ» и поборов, подстрекали айнов к сопротивлению.

История с захваченными переселенцами показательна: по ней хорошо видно, насколько ослабла центральная власть в северо-восточных провинциях, и почему впоследствии реальный центр государства переместился на восток страны.

Политика переселений успешно продолжалась (тогда, заметим, не было ООН, чтобы посчитать это актом геноцида). Возможно, некоторые из высланных были разорившимися крестьянами, бежавшими из внутренних провинций. Часть этих групп людей наверняка принадлежала к сословию полубродяг-полукрестьян, которое могло даже породниться с айнами. Не забудем, что самурайский кодекс бусидо во многом заимствовал мораль и обычаи «северных варваров».

Продолжалось и формирование войск из местных жителей. В 802 г. Тамурамаро построил крепость в Идзава в земле Муцу с гарнизоном в 4 000 человек. Усиливались и уже существующие крепости, и многие айнские вожди стали сдаваться на милость победителей. Милость была реальной, но не всегда. Так, некоторых сдавшихся айнских вождей Тамурамаро отвез в столицу, где, после споров и размышлений их все же предали казни.

В 806 г. была построена крепость Сива, и японцы продолжили продвижение вперед. Но замиренность айнских вождей зачастую оказывалась весьма условной, а экспедиции против них сталкивались с большими трудностями. А тяготы обеспечения ложились на крестьян.

И это — не говоря уже о том, что вновь назначенные чиновники в северо-восточных провинциях подчас делали все, чтобы свести победу к поражению. Конечно, совершали они это неумышленно, виной тому оказывалась их жадность. В итоге, вспыхивали бунты даже среди «замиренных варваров».

Правительство искренне хотело привлечь крестьян на новые земли, поскольку это было выгодно. Но вся выгода доставалась жадным местным чиновникам.

И вот уже следующий полководец, Ватамаро, был удостоен в 818 г. почестей за искоренение племен и логовищ «варваров», а походам не было видно конца.

Может быть, именно тогда родилась у айнов такая легенда. Будто бы поспорили прародитель айнов и прародитель японцев, кто создаст наиболее совершенную вещь. И айн выковал меч, а японец — деньги… Что ж, изображать несимпатичного человека торгашом — это, наверное, общая черта самых различных народов. Оказывается, нечто подобное было и на Дальнем Востоке.

К счастью, как мы увидим из следующей главы, определение, данное айнской легендой, относилось далеко не ко всем японцам.

Глава 17. «Рисунки на воде»

…Всего невыносимей

Не общество, не время, не страна,

А то, что даже избежав несчастий,

Прожив всю жизнь, а не короткий миг,

Не прочитаешь ты и сотой части

Достойных твоего вниманья книг.

Ю. Нестеренко, «Величайшая несправедливость»

За событиями в «горячей точке» (а ею как раз были в то время северо-восточные провинции Японии) мы как-то совсем забыли о жизни духовной. Ведь совершенно необязательно человек, принявший монашество, должен оказаться похожим на Докё. Больше того, «император учения Будды» — это все-таки неприятное исключение.

Эта глава посвящена человеку, который по своему значению для японской культуры вполне может сравниться с Сётоку Тайси. Речь идет о монахе Кукае, жившим в переломную эпоху Нары — Нагаоки — Хэйана.

Со времен монаха Докё в хрониках буддизму уделялось гораздо меньше внимания. Но вера уже успела распространиться но стране, и с этим приходилось считаться.

Юность книжника

Кукай родился в 774 г. в достаточно влиятельной семье. Его отец происходил из Отомо, а мать была из рода, берущего начало от корейского переселенца Вани, который, как считается, познакомил японцев с понятием иероглифов. Кстати, и первым учителем Кукая стал его дядя по матери, начала литературы и китайской философии преподавал ему именно он. Вероятно, дядя оказался отличным преподавателем, поскольку сумел вызвать интерес к книге у юного воспитанника.

В то время аристократ из провинции мог либо стать чиновником невысокого ранга (при этом он вряд ли бы оказался в высших сферах, где все распределено заранее), либо уйти в монастырь. Кукай вначале испробовал первый путь, он поступил в Дайгаку (школу чиновников). Между прочим, даже аристократ из захудалого рода мог бы при некотором старании обзавестись там друзьями, которые впоследствии помогли бы ему в пути наверх. В одно время с Кукаем обучение в Дайгаку проходили юноши, носившие фамилию Фудзивара, а это в те времена было очень серьезным и полезным знакомством. Один из этих аристократов даже сделался впоследствии министром левой руки.

И, что характерно, в те времена от науки не отлынивали даже самые родовитые «недоросли», лишь позже отношение с их стороны переменилось.

А учение было столь напряженным, что нам трудно себе это вообразить. Промежуточные экзамены (мы сказали бы — контрольные) проводились раз в десять дней. А основным предметом стала китайская философия.

Все это приводит к удивлению — и как тогдашние студенты могли выдерживать такой ритм занятий? Но для этого в те годы уже существовали определенные методики. Одна из них была рекомендована Кукаю. Заучивание выдержек из китайских классических трактатов запоминались лучше, если читать определенные мантры-заклинания перед изображением бодисатвы Кокудзоку. Неизвестно, что тут помогало больше — то ли милосердный бодисатва, то ли определенный ритм заклинаний (они назывались «сингон»), который и в самом деле настраивал мозг на определенный ритм. Но, должно быть, помощь в зазубривании оказалась реальной, иначе потом Кукай вряд ли стал проповедовать и развивать китайское учение Сингон в Японии.

Студенческие годы Кукая были коротки, курс обучения он так и не прошел до конца. И вряд ли причиной тому стала неспособность к образованию. Видимо, ему стало неприятно как раз то, ради чего стремился пробиться наверх монах Докё, ради чего худородный аристократ шел в Дайгаку, где учились Фудзивара, которым в будущем предстояло обрести великую влиятельность. Кукаю оказалась неприятна власть, к тому же, он уже ощутил свое призвание.

Вот как сам он писал об этом: «Тогда я изо всех сил возненавидел славу и пышность двора и торжища и жить возжелал в чащобах и горах, покрытых дымкой. Когда я видел легкие одежды и откормленных лошадей, я тут же с грустью сознавал, что век их скоротечней вспышки молнии. Когда я видел калеку или нищего, я не уставал потрясаться неотвратимости воздаяния. Мои глаза видели, и я обрел решимость. Кто может остановить ветер?»

Надо сказать, что все же некоторые полезные знакомства из Дайгаку ему впоследствии пригодятся.

Жизнь аскета

В те времена в Японии оказалось много монахов и отшельников, не имевших официального духовного сана. Они не прошли церемонию посвящения, предписанную двором, не давали обеты на «правильном» кайдане. Приютом для таких людей стали горы — мир злых и добрых духов из народных поверий, которые передались буддизму. (И как тут не вспомнить в очередной раз чудесную повесть-фэнтези Далии Трускиновской «Монах и кошка», где буддийский священнослужитель запросто подружился с горным оборотнем тэнгу).

Ну, а если серьезно, культ гор существовал и в синто, и в буддизме махаяны. А Кукай приобщился именно к жизни бродячего монаха, исповедовавшего буддизм, неоскверненный распущенностью и роскошеством «придворных» священнослужителей.

Эти горные бродячие отшельники («ямабуси» — «спящие в горах») представляли собой полный контраст с религиозными деятелями вроде Докё. Они намеревались постигнуть истину и совершенствовать тело и дух, ведя суровую жизнь, молясь и медитируя. Иногда они объединялись в группы, очень напоминавшие ту самую первую сангху, основанную Буддой Гаутамой.

Кукай тоже вступил в подобный «монастырь». Он назывался «Дзинэнти Сю» — «Природная Мудрость».

Бродячие аскеты стали серьезными конкурентами официального буддизма. К тому же, они действительно старались вести буддийский образ жизни, что казалось очень неприятным для тех, кто уже давно за роскошью и богатством не видел собственного предназначения. Но попытки пресечь деятельность таких «монастырей» оканчивались ничем. Горы надежно укрывали праведников, а их образ жизни был куда понятнее простым крестьянам, чем чтение сутр на неведомом языке.

Родичи не одобрили устремлений юноши. Помнится, и Будде Гаутаме пришлось в свое время тайно покинуть дворец. Но над Гаутамой, по крайней мере, не нависали конфуцианские добродетели и принцип «сяо» — исполнения сыновнего долга. Кукай ответил на эти притязания так: «Суть живого бывает разной. Есть птицы — они летают, а есть рыбы — они плавают. Для святого есть три Учения: Будды, Лао-цзы, Конфуция. Хотя их глубина различна, это учения святых. Если выберешь одно из них, почему это должно противоречить исполнению сыновнего долга?» Это строки из первого его произведения, «Сангосики», написанного в 24 года.

Между прочим, встав на путь монашества, Кукай, как выяснилось, сделал правильный выбор, а вот его скептически настроенные родственники ошиблись. Служебная карьера все равно оказалась бы для него закрытой: его родич Якамоти Отомо был посмертно заподозрен в измене. А значит, и Кукая сочли бы как минимум «неблагонадежным».

Хождение за море

В 804 г. император Камму направил в Китай посольство во главе с Кадономаро Фудзиварой. Малоизвестный монах Кукай место на одном из посольских судов. Каким образом? Вероятно, тут-то и сыграли роль полезные знакомства из мирской жизни.

К тому же, отправиться за море желали очень немногие. Большинству чиновников дипломатическая работа казалась чем-то худшим, чем ссылка. А в середине IX в. заместитель посла Такамура Оно даже получил наказание (был отправлен в ссылку) за нежелание ехать и симуляцию болезни.

Все основания к тому имелись — поездка и впрямь представлялась опасной, а корабли — скорлупками. Один из кораблей в 804 г. погиб, а еще один был вынужден вернуться. Никакие молебны, дабы умилостивить богов моря, не помогли.

Но для Кукая возможность увидеть нечто новое перевешивала все опасности.

На другом судне в Китай отправился монах Сайте, еще один человек, с именем которого связано развитие буддизма в период Хэйан. Сайте был к тому времени уже известным, как придворный священник, его проповедь слушал сам император, а посвящение он прошел в 19 лет (Кукаю тоже пришлось, в конце концов, принять его, но лишь за год до путешествия). Более того, Сайте стал основателем храма Энрякудзи и школы Тэндай, изучавшей знаменитую «Лотосовую Сутру», где говорится о возможности для всех живых существ достигнуть просветления.

Зато Кукай знал разговорный китайский, а Сайте — нет (хотя его род восходил к китайцам).

Море разделило двух выдающихся деятелей эпохи, их суда прибыли в различные порты Китая.

В VIII в. Чанъань, столица империи Тан, знала многие верования. Там были традиционные для Китая буддисты, даосы и конфуцианцы. Но можно было встретить и христианина (несторианского толка), и мусульманина. Вероятно, любознательность японского монаха была вполне удовлетворена. Но одна из встреч оказалась судьбоносной.

Седьмой патриарх школы Сингон — Хуэй-го, если верить легенде, впервые увидев Кукая, сказал: «Я всегда знал, что ты должен прийти. Я долго ждал. Какое счастье — сегодня я увидел тебя. Не было у меня ученика, чтобы передать Учение. Тебе я расскажу все». Конечно, вряд ли, как повествует о том японская легенда, патриарх выразил желание в будущем перерождении сделаться учеником Кукая. Но понимание было достигнуто.

Вскоре Кукай прошел высшее посвящение, став восьмым патриархом школы Сингон. При церемонии бросают цветок в изображение будд и бодисатв. Тот из них, в кого попал цветок, станет покровителем адепта. И покровителем Кукая стал Махавайрочана — тот самый космический Будда, чье имя по-японски звучит Русяна, и чьим проявлением был даже Гаутама. Высшая цель совершенствующегося по системе Сингон — слияние с Буддой в ходе медитаций, которым в этом направлении буддизма придается крайне важное значение.

Кукай хотел провести в Китае много лет, полностью овладевая всеми деталями учения. Но Хуэй-го торопил его с отъездом, ибо желал как можно быстрее приступить к проповеди учения школы Сингон в Японии. За два с половиной года японский монах успел многое: он изучил священный язык санскрит, совершенствовался не только в духовных науках, но и в мирских каллиграфии и стихосложении. Кроме книг он привез в Японию мандарины и чай (а без чайной церемонии нам теперь трудно представить японские традиции).

Он стал тем, кем мы считаем средневековых исламских ученых — энциклопедистом, для которых важны любые проявления цивилизации.

Когда Кукай вернулся на родину, Сайте уже начал проповедь учения школы Тэндай, а его покровитель император Камму скончался. Новые императоры Хэйдзэй и Сага не слишком стремились покровительствовать буддизму. Кукай подал отчет о поездке императору Хэйдзэю, но дозволение на пребывание в столице получил лишь через три года, от нового государя (предыдущий успел отречься от престола).

Убеждая владык в необходимости проповеди учения Сингон, Кукай утверждал: «Это учение так же полезно стране, как стены — городу и плодородная почва — людям». Идея Сингон была принята впоследствии большинством школ буддизма в Японии: просветления можно достигнуть не в ходе совершенствования в длительной цепочке перерождений, но еще при жизни. Еще одно необычное требование Сингон — это изучение санскрита. Ведь в основном в Японию буддизм проникал опосредованно, через Китай и Корею. До конца IX в., насколько это известно, японцы не делали попыток предпринять путешествие на родину Будды Гаутамы.

Здесь видно не просто желание познакомиться с оригинальными буддийскими текстами. Ведь основа Сингон — это мантры, а их смысл очень сложно перевести с санскрита на китайский. При транслитерации возникают неизбежные искажения, и духовная мощь мантр, их сакральность теряется. Поэтому книги на санскрите Кукай считал едва ли не самым важным из того, что было привезено. Впрочем, главным оставалось для него правильное звучание, а не смысл текста.

Кукай считается (хотя есть мнение, что это произошло раньше) создателем слоговой азбуки (канны). Согласно легенде, все 47 ее знаков представлены в одном его стихотворении (на самом деле, оно написано позднее), которое начинается так:

Цветы источают аромат, но опадают. Что постоянно в нашем мире? (перевод А.Н. Мещерякова)

Еще одно важное понятие для Кукая — это искусство. Учение Сингон столь сложно и многообразно, что выразить его только словом нельзя. Но его можно передать при помощи живописи.

Ученый-энциклопедист

В 809 г. Кукай вернулся в Хэйан и по воле государя поселился в храме Такаосандзи. Он смог произвести впечатление на императора, и Сага стал его покровителем. Правление оказалось достаточно мирным, даже на северо-востоке в тот момент стало спокойнее, двор стал центром искусств, а сам властитель считался одним из трех лучших каллиграфов своего времени (в их число входил и Кукай). Кстати, император не стеснялся учиться каллиграфии у своего подопечного, вел с ним переписку.

Монах, конечно же, подчеркивал, что проповедь школы Сингон приносит благодать государству, избавляет правителя от мятежей, а подданных — от бедствий.

В 810 г. Кукай сделался настоятелем храма Тодайдзи. К этому времени относится и его переписка с Сайте, притом последний обращается к нему, как ученик к учителю. Было похоже, что оба учения в Японии сольются воедино, но этого не случилось. Вместо этого наступил разлад.

Один из учеников, присланных Сайте к Кукаю, не захотел возвращаться к прежнему учителю, а сам Кукай отказал в пользовании своей библиотекой. Может быть, дело в том, что Сайте все же не пожелал провести три года в ученичестве у Кукая, а возможно, виной всему — личные амбиции. Считается, что характер Сайте был весьма тяжелым, а верными ему оставались самые терпеливые и безынициативные ученики.

Видимо, жизнь настоятеля крупного и богатого храма оказалась не слишком привлекательной для Кукая. В 816 г. он попросил разрешения создать монастырь в горах. И когда государь милостиво позволил ему это, на горе Коя появилось несколько простых хижин. Кукай сравнивал горы над плато, где строилась обитель, с лепестками лотоса — символа вселенского Будды.

Влияние Кукая росло. В 823 г. Сага отдал ему храм Тодзи в Хэйане, официальный религиозный центр государства. Новый государь Дзюнна тоже оказывал покровительство монаху. Он одобрил программу занятий для учеников, а в рескрипте императора официально объявлено о школе Сингон, о том, что она может набрать до 50 учеников, а представителям иных учений запрещено посещать храм Тодзи.

Конечно, Кукай, выдающийся человек той эпохи, не мог обойти такую вещь, как восхождение по карьерной лестнице. Но это не предательство юношеских идеалов. Он использовал свое продвижение ради развития образования в стране. Школы для аристократов в ту пору уже имелись. Но заслуга горного монаха в том, что он впервые в истории Японии создал школу для простых людей, куда могли принимать учеников вне зависимости от их рода и сословия. Она называлась «Школой премногих искусств и разной премудрости» («Сюкэй сюти ин»). Специально для учеников он составил словарь иероглифов — наиболее древний из дошедших до нынешней эпохи. Заложил он и основы литературной систематизации.

Кукай проявил себя даже в строительстве. В 821 г. он отремонтировал водохранилище в провинции Сануки. Губернатор провинции говорил о монахе так: «Когда он идет, предаваясь размышлениям в горах, птицы вьют гнезда на его теле и звери становятся ручными… Когда он останавливается, толпа учеников окружает его; когда он пускается в путь, многие следуют за ним».

Недаром монаху Кукаю народная молва приписывает премногие чудеса. Широта его взглядов нехарактерна для того времени. И народная школа ненадолго пережила кончину своего основателя. Чем была его жизнь? Всего лишь кругами на воде? Или этот человек стал предтечей той Японии, которую так хорошо знаем мы, страны с невероятным для Азии уровнем образования и науки?

В юности Кукай говорил, что предел невероятного — рисовать на воде. А легенда изображает его пишущим стихи на поверхности реки. Достиг ли монах пределов невозможного?

Глава 18. Развитие событий в IX — начале Х вв.

Император играет на скрипке,

Государство уходит из рук…

А. Городницкий

Стало уже вполне понятным: хроники (кстати, их продолжение, «Секу нихонги» было завершено практически на границе периодов Нара и Хэйан) уделяли больше места незначительным деталям, а не реальной политике. Императоры часто повелевали проводить стихотворные турниры среди сановников — много чаще, чем обсуждали с ними же меры против набегов «северных варваров». А то и вовсе увлекались знамениями, надеясь, видимо, что красные воробьи на крыше дворца помогут разрешить задачи управления, и «брод через великую реку» станет, наконец, благоприятным.

Что ж, отрицательный результат — тоже результат. По крайней мере, у нас в руках подтверждение того, к чему свелась императорская власть. Теперь страной управляли наиболее видные сановники (есть куда более современное выражение для них — олигархи). А виднейшими из видных по-прежнему были министры из рода Фудзивара.

Конечно, можно неприязненно ухмыльнуться, увидев такие записи в хрониках. Но стоит вспомнить, что Хэйан (Киото) стал центром изысканности и элегантности, равного которому в Японии пока что не было. В конце концов, «северных варваров», конечно же, разгромили — пускай и гораздо позже. С экономическими задачами клан Фудзивара худо-бедно (для себя, конечно, совсем не худо и весьма безбедно) справлялся. А вот стихи и особый японский вкус к красоте остался нам, живущим в далекую от IX века эпоху. И речь не только о японцах, но и обо всех цивилизованных людях. Так что еще неизвестно, кто больше старался для будущего — реальные полководцы или те, кого назначали на высшие (даже военные) должности из-за отличного владения каллиграфией и высоким слогом.

Увы, как было сказано в иной стране и совершенно по другому поводу, «страшно далеки они от народа». Круг хэйанских аристократов, создавший свой собственный «фольклор», оказался полностью чужд простым жителям Японии.

Сложные взаимодействия кланов

Кстати, а почему высшие аристократы, ведущие свой род от Каматари Накатоми, прославленного при устранении клана Сога, получили новую фамилию?

Легенды гласят, что это связано как раз со свержением Сога. Четырем ветвям рода Каматари присвоена новая фамилия в память о поле глициний («фудзи-хара»), где, согласно преданию, составлялся заговор против временщиков. Новое название клана даровано императором Тэндзи.

Впрочем, Фудзивара распоряжались высшей властью не менее беззастенчиво, чем их предшественники.

В IX в. практика отречений императоров от престола стала вполне обычным явлением. Последовательно «ушли в отставку» государи Хэйдзэй, Сага, Дзюнна. Но это вовсе не означает, что владыки были готовы заменить радости светской жизни двора на аскетизм монашеской общины. Как мы уже говорили, «радости жизни» властителен отравлялись многочисленными предписаниями придворного этикета. А судьба отрекшегося императора вовсе не напоминала жизнь аскета-подвижника. Скорее, наоборот — в тихом монастыре можно было, наконец, спокойно вздохнуть и заняться тем, к чему лежит душа. Например, искусством стихосложения, каллиграфией и живописью. А в этих благородных искусствах императоры подчас опережали своих подданных. Заметим, что среди императоров периода Хэйан мы встречаем ученых-энциклопедистов, не уступающих самым известным деятелям своей эпохи. Некоторые из них преуспели в светских науках, иные — в религиозной деятельности. Может быть, их таланты связывались и со сферой управления и политикой, но здесь проявить себя им почти не удавалось. И почти никто из тогдашних правителей не проявлял жестокости, история сохранила уважительную память о них.

Затворничество — тоже совершенно необязательная вещь. Если душа лежит все же не к ученым занятиям, а к политике, можно продолжать общаться с миром и стать наставником для преемника в делах государственных. Но это — для особо одаренных силой воли. Обыкновенный человек, тем более, если он увлечен искусством и наукой, уйдя из мира дворцовых интриг, предпочитал до конца жизни держаться подальше от власти.

В 858 г. Ёсифуса Фудзивара добился восхождения на трон императора Сэйва — ребенка восьми лет от роду (своего внука, между прочим). А пост регента (чему прецедентов до той поры не бывало) оставил за собой. По достижении совершеннолетия такие регенты занимали должность канцлера, полностью контролируя монарха.

Понятно, что регенты из клана Фудзивара поощряли практику отречений императоров после недолгих периодов правления, пока достаточно молодой властитель не набрался опыта и сил. При этом того, кто проявлял строптивость, могли и не вполне добровольно «уйти». Бывшие владыки чаще всего проявляли осмотрительность и благоразумие. Был, правда, в IX веке случай, когда отрекшийся правитель Уда вмешался в дела клана Фудзивара. Но о нем мы расскажем чуть позже.

Настоящими политиками той поры были отнюдь не императоры, а регенты, происходившие из клана Фудзивара. Как правило, они оказывались весьма способными людьми, хотя им не и не всегда сопутствовала удача. Например, Токихира Фудзивара успел сделать многое в области законодательства. Он намеревался прекратить уменьшить коррупцию, сдержать ослабление центральной власти. Его работа уже позднее, в X в., была оформлена в законодательном кодексе «Энги-кякусики» («Установления годов Энги»).

Но централизованная система оказалась обреченной.

Известно, что Фудзивара, несмотря на огромную власть, сосредоточенную в их руках, предпочитали все же обходиться без физических расправ над своими противниками (конечно, не во всех случаях, но все же ссылки стали более цивилизованной практикой). Они остались у трона даже в тот момент, когда реальная власть оказалась у управителей провинций.

Впрочем, с политическими противниками все оказалось весьма сложно. Их порождали не только иные аристократические роды, но и сам клан Фудзивара, уже теряющий монолитность. Некий Сумитомо Фудзивара бросил вызов регенту Тадахире, фактически поднял мятеж на западе в середине X века, после чего все же был убит.

В делах военных наступил некоторый прогресс. Уже к 812 г. относится сообщение о полном покорении айнов. Вряд ли его следует считать свидетельством полного их замирения, «полицейские спецоперации» приходилось проводить вновь и вновь. Но факт остается фактом: на северо-западных рубежах стало намного спокойнее.

На востоке и на западе крупные землевладельцы все более обособлялись от центра, стремясь к независимости. Среди них были и аристократы из рода Фудзивара, и даже родственники императоров. Пока что нужно запомнить одного из них — младшего сына императора Камму, наместника в провинции Хитати на востоке. Очень скоро его род умножился, некоторые из императорских потомков осели там же, на востоке. Они хорошо позаботились и об увеличении собственных владений, и об их защите — далеко не только от набегов «варваров». Подготовка к событиям, буквально взорвавшим японское общество и ставшим основой для бесчисленных легенд, начиналась за века, хотя о том, что произойдет, вряд ли кто-то догадывался. Ах да, одно маленькое уточнение: род младшего сына императора выделился в фактически независимый, он носил наименование Тайра.

А чуть позже, в середине IX века, возник еще один клан, восходящий к императорской фамилии. На сей раз он связан с императором Сэйва. С ним произошла примерно та же история: расширение, получение крупных владений в провинции и обособление под новой фамилией. Это клан Минамото.

Политика периода Хэйан — это сложное взаимодействие кланов высшей аристократии. Порой она очень запутанна и неясна: какая-то ветвь клана могла отделиться, взять иное наименование и даже стать враждебной родичам, перейдя на сторону их противников. Например от разветвившегося клана Минамото происходят Токугава, Нитта, Асикага и Сатакэ, от Тайра — Миура и Ходзё, от Фудзивара — Уцуномия и Кикути. Между прочим, большинство этих фамилий — первоначальные названия соответствующих местностей, где располагались родовые поместья.

Если в России фамилия, связанная с определенной сельской местностью, чаще указывает на происхождение из среды крестьян, живших там, то в Японии они — принадлежность аристократии (а крестьяне и вовсе обходились без фамилий).

Режим Фудзивара — милосердная жесткость

Все же ни один из возвысившихся домов, связанных с императорской семьей, не решился поставить вопрос о смене центральной власти. Мятежи порой происходили, но они ограничивались в самом большем случае группой из нескольких провинций. В конце концов, такие выступления подавлялись. Но даже и в этом чувствовалась некоторая вялость и нерешительность.

Например, в середине X в. некий Масакадо Тайра стал фактическим единовластным хозяином восьми провинций на востоке страны. Мало того, он провозгласил себя императором. Правительство довольно быстро справилось с мятежом, стоило только осознать, что он представляет нешуточную опасность.

Силы Масакадо Тайра первоначально состояли всего лишь из 1 000 воинов, тем не менее, ему удалось продержаться некоторое время. Он даже объявил себя императором, ссылаясь на происхождение от Камму.

Вожди кланов помельче использовали гораздо менее крупные силы, пытаясь добиться успеха в борьбе с соседями. Соответственно, императорские наместники использовали свои ресурсы: поддерживали равновесие и старались не допускать слишком сильного возвышения одних над другими. Делать это было легче, если они сами происходили из данной провинции и имели собственные вооруженные силы, созданные из вассалов.

И все же город Хэйан оправдывал свое наименование — «город мира и спокойствия». Эпоха доминирования гражданской жизни в Японии резко отличается от того, что мы увидим потом. И покидать столицу, переезжая еще куда-то, теперь казалось просто ни к чему. Масакадо Тайра оттого и запомнился, что его мятеж слегка покоробил гладь спокойного течения жизни японской аристократии. Милитаризм оказывается просто несовместим с тогдашним миропониманием.

Фудзивара имели возможность серьезно повлиять на раздачу придворных рангов и должностей, а в соперничающих кланах находилось немало желающих их получить (разумеется, выполнив ряд поставленных условий).

Приходилось использовать и не вполне законные методы: например, ради поддержания баланса интересов освобождать некоторых вождей от налогов или закрывать глаза, когда такое освобождение происходило «по факту».

Сложнейшая политика сдерживаний и противовесов успешно использовалась кланом Фудзивара до начала XI в. И режим по прежним и по будущим меркам можно назвать вполне милосердным. Чаще всего для расправ использовали не казни и не тюрьму: врага просто-напросто отправляли в ссылку, а еще лучше — назначали на службу куда-нибудь в глухую провинцию. И с глаз долой, и на события в столице повлиять не сможет, а если разобраться — ничего непоправимого не сотворили.

«…Руководители клана Фудзивара противились кровопролитию в любом его виде. Они не верили в возможность разрешения проблем с помощью жестокости. Они достигали своих целен продуманностью планов и посредством убеждений, и здесь они были и предусмотрительны, и сдержанны, ибо стоило им хоть раз применить силу в качестве аргумента, и их собственное главенство было бы разбито в прах. Они почитали гражданские добродетели и склонялись перед ученостью до тех пор, пока ученые не начинали стремиться к политическим успехам», — считал Дж.Б. Сэнсом.

Но во всем этом имелась и другая, мистическая сторона. Во-первых, клан Фудзивара происходит от синтоистских жрецов, они давно уже приняли буддизм и буддийские добродетели. А милосердие и нежелание убивать — из их числа. Но тут сказывалось и влияние синтоизма: неупокоенный дух («онрё») может стать причиной очень крупных неприятностей. В тогдашней Японии просто не смогли бы понять слона, которые приписывают Сталину: «Нет человека, нет проблемы». Как раз с этого для японцев проблемы и могут начаться. Вспомним хотя бы историю правления государя Камму.

Так что без большой надобности лучше было не рисковать. Следующая глава покажет, что даже враг, которого не стали казнить, после смерти имеет все возможности сделаться источником больших неприятностей. Что уж тут говорить о духе казненного или замученного противника! От него будет не отвязаться даже далеким потомкам.

Истории о злых и мстительных духах дожили до наших дней. Конечно, сейчас они воспринимаются гораздо спокойнее. Но именно эти истории легли в основу почти всех японских фильмов ужаса, популярных в последние годы. Теперь потусторонние силы используют мобильные телефоны и современную технику — вспомним хотя бы нашумевший кинофильм «Звонок» или «Поезд-призрак». Но сердцевина подобного сюжета была известна еще в период Хэйан.

Чтобы создавать такие фильмы, почти лишенные обычных спецэффектов, нужны поколения тех, кто жил с леденящим ужасом в душе, кто верил во вмешательство неупокоенных духов в дела живых, в злобную силу, бьющую без разбора. Примечательно, что американский вариант «Звонка», лишенный особого мрачного колорита, выглядит вполне обыкновенным «ужастиком».

Глава 19. Произвести в боги (посмертно)

Редуайн благостным жестом показал на вырезанный из дерева развернутый свиток, помещенный над воротами храма. На свитке сияли золотом резные слова: «Я жертва цепи несчастных случайностей, как и все мы».

К. Воннегут, «Сирены Титана»

Как правило, мы считаем, что побежденный японский герой должен непременно покончить с собой. При этом способ ухода из жизни окажется крайне мучительным. В крайней случае он в тяжелой агонии безвременно скончается от болезни, как это было с Ямато-Такэру.

Так оно обычно и случалось. Но наш нынешний рассказ — о человеке, потерпевшем поражение, умершим в пятьдесят восемь лет (это мы говорим «рано ушел из жизни», по меркам средневековья он скончался в достаточно почтенном возрасте).

Мало того, после смерти его провозгласили богом, хотя он и не был императором.

Относительно IX века можно сказать, что он стал временем господства клана Фудзивара, но о засилье речи пока не шло. И на высоких постах оказывались люди из соперничающих кланов. При этом император, даже если он и сам связан родством с семейством Фудзивара, мог попытаться ослабить контроль над собой, опираясь на таких сановников.

«Властолюбивый» император

Так и случилось в конце века, когда на престоле оказался император Уда, весьма молодой и энергичный, которому вовсе не хотелось становиться ширмой для политики Фудзивара. К тому же, его мать происходила из иного рода.

Император Уда желал не только царствовать, но и управлять, вернувшись к прежним временам. Правда, при такой политике Фудзивара все равно могли бы рассчитывать на высокие должности, но их политическую монополию император намеревался отменить.

Такого вызова всесильному клану не бросали уже давно. И пришлось начать борьбу — правда, не военными средствами. Противники прощались с должностями, но не с головами.

У императора имелось в распоряжении лишь одно действенное средство — привлечь к управлению аристократов, не связанных с кланом Фудзивара. У него уже имелся советник Хироми из клана Татибана, — не менее образованный, к тому же честный. Правда, официальных постов у Хироми не имелось, да и канцлер Мотоцунэ Фудзивара не стал дожидаться момента назначения. В то время существовала традиция (нечто подобное соблюдается и сейчас во многих странах после президентских выборов) ухода в отставку высших министров при восхождении на престол нового императора. После этого они вновь назначаются правителем. Это формальность, сохраняющая видимость, что страной действительно управляет монарх. Или — не совсем формальность… Мотоцунэ Фудзивара представил императору Уда прошение об отставке. И монарх принял прошение, назначив бывшего канцлера на должность «ако». Не вполне понятно, что это, звание или придворный ранг. Перевод означает «исправляющий [человеческое] зло», и этим словом в древнем Китае обозначался главный министр. Но для Японии термин оказался туманным.

Мотоцунэ Фудзивара выяснил, что двусмысленный указ присоветован монарху Хироми Татибаной. И началось то, что на языке нашей эпохи называется «правительственным кризисом». Фудзивара заявил, что «ако» — именно ранг, причем низкий и оскорбительный для него. Он потребовал немедленно решить вопрос о назначении, в противном же случае пригрозил, что не сможет больше пребывать на государственной службе.

Начались долгие диспуты, напоминающие дискуссии средневековых европейских монахов о количестве ангелов, помещающихся на острие иглы.

Для императора без малого годичная дискуссия окончилась поражением: канцлер отказывался от службы, а без Фудзивары энергичный, но малоопытный император обходиться пока что не мог.

Хироми Татибана не был наказан, но оставаться более при императоре он не мог: его образование оказалось под сомнением. Пришлось ему удалиться от дел, и вскоре Хироми умер.

А Мотоцунэ Фудзивара окончательно и не без триумфа закрепился на своей должности. Правда, радоваться оставалось недолго: не прошло и года с момента смерти его соперника, как и сам он отправился в странствия по кругу перерождений. А его сын оказался слишком молод, и пост канцлера остался не занятым.

Через некоторое время император Уда начал вести независимую политику, провозгласив наследником сына, чья мать не принадлежала к клану Фудзивара. Затем он дал звания тайных советников людям, которые не считались кандидатами на выдвижение. Одним из них стал поэт и ученый Митидзанэ Сугавара.

Интеллигент при власти

Сугавара — это название местности. А до периода Нара этот клан звался Хадзи, что означает «глиняных дел мастера» или же «гончары». Но не совсем простые гончары. В свое время император Суйнин прекратил жестокий обычай, при котором заживо хоронили рабов вместе с человеком из знатного рода. Он нашел выход из положения — глиняные фигурки-ханива. Но кому-то надо было поручить делать их. Вот и приказал владыка роду Хадзи взяться за труды. Считается, что при Суйнине предок Митидзанэ Сугавары заложил основы борьбы сумо.

Буддизм ввел обряд кремации, ханива стали не нужны, и род Хадзи, когда-то влиятельный, был отодвинут на десятый план. Но буддизм принес книжную премудрость, и наиболее деятельные из Хадзи решили проявить себя на этом поприще. А новая фамилия уже ни к чему не обязывала. И, надо сказать, они не прогадали, хотя редко кто дослуживался до слишком высоких чинов. Без «китайской науки» аристократы себя уже не мыслили, и знания открывали путь наверх.

Но Митидзанэ Сугавара вряд ли рассчитывал на большую придворную карьеру, если бы не случай и не император Уда. Во-первых, этот молодой человек был весьма грамотен, во-вторых, именно он поддерживал проигравших в полемике о термине «ако». Вероятно, поддерживал не из желания угодить императору, а лишь защищая научную истину. Понятно, что клан Фудзивара не забыл этого правдоискательства.

Судя по всему, это был добрый, порядочный и слегка застенчивый человек, совершенно искренний во всем, что касалось науки. Видимо, это сближало его с императором, который, несмотря на все желание добиться реальной власти, тоже мало походил на сумоиста от политики.

Научные достижения Митидзанэ под покровительством монарха оказались немалыми. Он помогал императору в составлении «Истинных записей о трех императорских правлениях», систематизировал исторические труды, завершил работу над новой антологией поэзии «Синсэн Манъёсю».

Вряд ли в детстве он был чудо-ребенком, как о том говорят легенды, но первые стихи Митидзанэ были написаны им в десять или одиннадцать лет. История сохранила этот экспромт, написанный по просьбе отца:

Блеск снега, Чистота луны, Сиянье звезд Слились в цветенье сливы. О золото Чудесной ночи И аромат цветов, Устилающих сад. (перевод А.Н. Мещерякова)

Несомненный высокий талант в нем присутствовал. До того как стать советником императора, он получил высшее для ученого звание «советника по словесности» и преподавал в столичной школе для будущих чиновников (Дайгаку), а затем был управителем провинции на острове Сикоку — до того, как его призвал к себе монарх. И до спора об «ако».

«Решение подобных схоластически-литературных вопросов было для Митидзанэ занятием более подходящим, нежели дела практические. Находясь в должности управителя, он мог в стихах сожалеть о бедственном положении крестьян, но на деле не предпринимал ничего серьезного для облегчения их участи. Объезжая в начале правления свои владения, Митидзанэ обратил внимание на лотосовый пруд, растения в котором в течение длительного времени не давали цветов, но в последние годы зацвели вновь. Тысячу корней из этого пруда Митидзанэ повелел пересадить в двадцать восемь буддийских храмов в качестве подношения Будде, дабы обеспечить благополучие провинции. Однако через два года случилась великая сушь, и Митидзанэ в одном из своих китаеязычных стихотворений был вынужден признать, что жара ниспослана в качестве возмездия за его неумелое управление», — отмечает в своей работе А.Н. Мещеряков. Увы, интеллигент и реальная власть совместимы очень плохо (а Митидзанэ вполне можно назвать именно так). И лучше бы ему и дальше продолжать ученые занятия, но тогда в политике остались бы одни лишь знатоки интриг Фудзивары. И это — еще далеко не самый худший вариант. Заметим: пока наш интеллигент оплакивал в стихах горькую крестьянскую судьбу, в соседней провинции практик Ясунори Фудзивара сумел провести реформы, улучшившие жизнь людей.

Теперь же продвижение сорокапятилетнего Митидзанэ при дворе продолжалось. Его дочь стала одной из наложниц императора, а сам он — наставником наследника престола.

Несостоявшаяся поездка в Китай

В 894 г. Митидзанэ был назначен главой посольства, направляющегося в Китай. Основная цель поездки — приобретение недостающих буддийских и конфуцианских текстов. Вероятно, государь Уда считал, что человек, знающий в таком объеме китайскую словесность, окажется самым подходящим для миссии. Задача была почетной. Но есть и другое мнение: устранение соперника оказалось бы выгодным для клана Фудзивара. Добавим сюда немалый риск: корейское пиратство в прилегающих морях достигло расцвета.

В любом случае, сам Митидзанэ плыть в Китай не хотел. И сумел, приложив все усилия, убедить монарха, что Китай входит в полосу политической нестабильности, и следует вначале дождаться или укрепления династии Тан, или возникновения нового правления. Да и отношения с континентом понемногу шли на убыль. Япония сумела получить «китайскую науку», теперь настало время, когда она должна сделаться частью обычной японской жизни. Нужно было «переварить» все заимствования, а это легче сделать без внешних контактов.

Но есть, возможно, еще одна причина. Это не «домоседство», не страх перед пиратами и не желание находиться в тепле и при власти. Такие доводы вряд ли остановили бы человека вроде Митидзанэ. Но у него, вполне вероятно, мог возникнуть гораздо больший страх. Страх из-за незнания… китайского языка.

Казалось бы, это невероятно. Но здесь ничего удивительного нет. Он изучал китайский по книгам, в начертании иероглифов мог бы соперничать с любым коллегой с континента, но побеседовать с тем же коллегой не сумел бы. Живого китайского произношения, скорее всего, Митидзанэ не смог бы добиться. И выдающемуся китаеведу пришлось бы пользоваться услугами переводчика, что весьма позорно. (Не такого ли конфуза хотели и в клане Фудзивара, если кто-то из них нашептал императору решение о главе миссии?)

Как ни странно, решение Митидзанэ оказалось предопределением. Контакты с китайским правительством Япония возобновила очень нескоро, до нового посольства пройдут века. А за это время страна непрерывно развивала все, что удалось получить, от поэзии и до политических наук.

Срыв посольства не сказался на карьере, теперь Митидзанэ мог посещать закрытые заседания императорских советников.

И он вполне искренне стал давать советы, излагать взгляды на положение дел, видимо, не особенно смущаясь и не оглядываясь на всесильный клан. А такое при дворе не прощается. Для Фудзивара и его вельможных сторонников это казалось едва ли не личным оскорблением. И стало ясно: придется разработать «спецоперацию» по выживанию дерзкого ученого с вершин власти.

Токихира Фудзивара мог получить поддержку даже тех сановников, которые не слишком симпатизировали его клану. Взлет человека, чей род не обладал высшими рангами, был неприятен и для них.

Время для мести

Фудзивара точно представляли себе — их противник опирается лишь на благосклонность императора, а это — дело поправимое. И если император тверд в своих убеждениях и верен дружбе, нашептывания эффекта не принесут. Вот смена императора — совсем иное дело. Надо лишь подождать.

Государь Уда, который тоже ценил поэзию и каллиграфию, решил, наконец, отречься в пользу тринадцатилетнего наследника Ацукими, который стал императором Дайго. Случилось это в 897 г. Митидзанэ уговаривал правителя повременить с этим, а то и вовсе отказаться от отречения, но у него ничего не получилось — император только отсрочил свой уход.

Уда писал наследнику: «Митидзанэ — великий ученый. Премного искусен он и в делах государственных. Он исправил многие мои упущения… В день, когда я назначил тебя своим преемником, я держал совет только с ним. Свидетелей при нас не было… И тебе этот человек будет верным подданным, и не должно тебе забывать его заслуги».

Любопытно, что главным положительным качеством экс-император считал лояльность, а не способности к реальному управлению.

Митидзанэ успел поднести составленную им антологию стихов новому императору. Но придворную «снецоперацию» против него было уже не остановить. Отношения между ним и Токихира Фудзиварой стали слишком напряженными, хотя прежний государь добился для него должности министра правой руки, а Токнхнра Фудзивара, новый лидер клана, получил пост министра левой руки. Создается впечатление, что императорам — отцу и сыну — пришлось лавировать между соперничающими группировками. Но в том-то и горе, что Митидзанэ, судя по всему, не принадлежал ни к каким группировкам.

И его положение начало быстро ухудшаться. Еще один влиятельный противник, глава союзного в то время семейству Фудзивара клана Минамото, стал главным советником. Митидзанэ был со всех сторон окружен неприятелями.

В 900 г. он получил письмо от еще одного ученого, Киёцура Миёси, который сообщал, что с точки зрения астрологии следующий год окажется столь опасен, что лучше всего подать в отставку как можно скорее. Сложно сказать, водила ли кистью автора зависть, или тот и в самом деле хотел спасти коллегу от какой-то угрозы. В любом случае, он оказался прав: в начале следующего года над министром правой руки разразилась гроза.

Считается, что в это время император и бывший государь Уда намеревались добиться слияния постов левого и правого министров с передачей новой должности Митидзанэ. А значит, клану Фудзивара пришлось бы срочно спасать положение. Но, быть может, слухи о «кадровой реформе» намеренно распускались противниками ученого-царедворца.

Наиболее достоверной считается такая версия: Токихира Фудзивара сообщил юному императору, что Митидзанэ с согласия его отца вознамерился совершить переворот, заменив мальчика на престоле своим внуком принцем Токиё. Поэтому надо удалить правого министра из столицы, и чем быстрее, тем лучше. Главный довод звучал невероятно для пас, но вполне обоснованно — для люден средневековья. Незадолго до того произошло солнечное затмение, а это — символ будущих событий. Луна отождествлялась с дочерью Митидзанэ, младшей женой бывшего императора, а солнце — с матерью императора Дайго. В легендарной версии подробностей больше, там присутствует «черная магия»: якобы Токихира Фудзивара закопал в землю предметы для гадания, а потом предъявил эти «улики» государю в доказательство того, что Мнтидзанэ хотел сжить юношу (своего ученика!) со свету.

И молодой император, почти подросток, воспитывавшийся в среде, наполненной суевериями, поверил! Вряд ли более опытный человек прислушался бы к навету. Ведь Мнтидзанэ был наставником императора, а заговор такого рода совершенно не соответствовал его характеру.

Но случилось то, что случилось: Мнтидзанэ был направлен на остров Кюсю в должности главного губернатора. Фактически это означало ссылку (пусть и почетную).

«На всякий случай» клан Фудзивара принял меры предосторожности, повелев особо тщательно охранять дворец и монарха. От кого, неужели от немолодого ученого? Конечно, нет, но император должен был убедиться: заговор реален, и лишь усилия левого министра спасли государство от большой беды.

А еще нужно было, чтобы Уда узнал обо всем как можно позже.

Были сосланы и дети Мнтидзанэ, и его ученики. А его друг и покровитель узнал о том, когда все свершилось. Он немедленно решил навестить сына-императора, но стража не пустила бывшего государя, ворота оказались затворены. Конечно, как только выяснился сей возмутительнейший факт, Суганэ Фудзивару, руководившего дворцовой стражей, наказали, понизив в должности (чтобы восстановить на посту уже через три недели).

Последнее стихотворение, сложенное Мнтидзанэ в столице, таково:

Ветерок подует с востока И донесет Благоухание сливы. Пусть далеко хозяин дома, Но цветы дождутся весны. (перевод А.Н. Мещерякова)

Не дождались… Через два года он умер на острове Кюсю. Ему даже не довелось попрощаться с другом, а на письма бывшему императору ответа не приходило. Видимо, Уда их и не получал.

Расстояние оказалось немалым, дом, в котором поселили губернатора, обветшал. В последние годы жизни Мнтидзанэ мучили болезни, обострившиеся после опалы, умер его младший сын, отправившийся вместе с отцом в безрадостное путешествие. Он почти не покидал резиденции, предаваясь молитвам и скорби. Должность была такова, что действий от губернатора почти не требовалось. Да их и не ждали…

Говорят, лишь изредка он взбирался на холм неподалеку от своего жилища, смотрел в сторону покинутой столицы и молил Будду и богов о благоденствии императора Дайго — любимого ученика, предавшего (а как иначе это назвать) своего учителя. (Но повторюсь: речь идет о подростке, которого Митидзанэ выучил мастерски владеть кистью и соблюдать этикет, но ни он, ни Уда не смогли, видимо, воспитать в нем самостоятельность мышления).

Митидзанэ писал:

Когда опускается ночь, По полям и горам Стелется дым. Как горек он От горьких слез моих. (перевод А.Н. Мещерякова)

Жизнь сосланного ученого и поэта окончилась в 903 году. Но, как мы увидим, «окончилась» — несколько неточное слово.

Нет человека, но есть проблемы

Вот тут клану для клана Фудзивара, казалось бы, и наступило время жить да радоваться, наслаждаясь плодами победы. Они и радовались — недолгое время.

Контроль над правительством и юным императором находился теперь в цепких руках Токихира Фудзивары. И он замыслил реформы, чтобы сохранить за государством право собственности на землю и исправить упущения провинциальных управителей. Но очень скоро реформы (они называются реформами Энги — по девизу правления), которым местные хозяева и без того противились, захлебнулись. Все по тому же принципу: «Нет человека, нет проблемы». Тем человеком был сам Токихира Фудзивара, умерший в 909 г. (ему было всего лишь тридцать восемь лет). А за год до того скончался начальник дворцовой охраны, не давший Мнтидзанэ повидаться с экс-императором перед отъездом в ссылку.

Но и это еще не все. Хикаро Минамото, еще один ненавистник министра-ученого, погиб на охоте. Двое внуков Токихира сыновей императора Дайго (Фудзивара не прекращали своей политики женитьб) умерли один за другим.

История знает подобные примеры. Пройдут века, и последний великий магистр тамплиеров Жак де Молэ призовет на высший суд отправившего его па костер кровавого французского короля Филиппа Красивого. Этот «вызов в суд», которому не способен противиться ни один властитель, состоялся чуть меньше чем через год, после чего государство Филиппа погрязло в раздорах. Де Молэ и его проклятие будут вспоминать даже в тот момент, когда в конце XVIII века на гильотину отправился абсолютно непричастный к сокрушению ордена тамплиеров Людовик XVI.

И случай проклятия де Молэ, как оказывается, не уникален. Но Япония — не Европа, там хорошо знали, как обращаться с разгневанными духами.

С одной стороны, можно сказать так: очень хорошо, если никто из читающих эту книгу никогда в жизни не столкнется с предсмертным проклятием. По крайней мере, считается, что действует оно жестоко и поражает не хуже самурайского меча. Да и вообще от комплекса явлений под названием «магия» непосвященным лучше держаться подальше.

С другой стороны, вообразим на минутку, что Митидзанэ послушался доброго совета и спокойно вышел в отставку. (Представляя клан Фудзивара, можно почти точно сказать: цель оказалась достигнутой, и его не стали бы преследовать). Все люди смертны, все подвержены болезням. Реформатор Токихира Фудзивара умер слишком рано? Что ж, такое случается, а в Средние века ранними смертями никого нельзя было сильно удивить. Скончался еще кто-то из Фудзивара? Да ведь мор уже задевал эту семью. И принцы крови умирали в самом юном возрасте и прежде.

Но если Митидзанэ не пострадал бы, никому и в голову не пришло бы увязать цепочку несчастных случайностей с местью гневного духа.

Добавим к этому и еще одно обстоятельство. Есть легенда, что незадолго до смерти дух ученого явился к своему противнику. Токихира Фудзивара, достав меч, дал гневную словесную отповедь «нарушителю спокойствия». И дух удалился восвояси… Не мог ли он быть весьма материальным, сей гневный призрак? Стоило бы задаться вопросом: а кому все это было выгодно? Кто получил посты в результате смертей, кому хотелось ослабления клана Фудзивара и срыва реформ? Может быть, эти люди отлично знали, откуда появляются привидения?..

Так или иначе, император Данго принял решение о посмертном назначении Митидзанэ Сугавары министром правой руки и возведении его во второй ранг. Запись дела Митидзанэ торжественно сожгли.

Но и эти полумеры не помогли. Молния ударила в императорский дворец, гнев несправедливо обиженного не утих. Разрядом убило одного из советников (разумеется, из клана Фудзивара). Император и двор оказались парализованными ужасом. Государь Дайго заболел и вскоре отрекся от престола.

Когда Митидзанэ возвели в первый ранг и назначили первым министром, то, судя но всему, это спасло ситуацию.

Еще через некоторое время к северу от Киото возвели храм синто, где хранились труды ученого. А затем и вовсе присвоили титул божества («тэндзина»). Кстати, очередной император сделал это, следуя совету осмотрительного регента из клана Фудзивара. Митидзанэ стал покровителем каллиграфии и того, что мы сейчас называем гуманитарными науками. Но он одновременно и бог грома — недаром же его орудием стала гроза.

Новое божество стало популярным у японцев. Возможно, уже тогда сказалась их страсть к обучению? Во всяком случае, храмов ему посвящено множество.

Чем все это было — столкновением гения и злодейства?

Вряд ли. Увы, история распорядилась так, что Токихира Фудзивара выглядит в глазах людей следующих поколений абсолютно бесталанным, мстительным и завистливым мерзавцем. Митидзанэ, напротив — образец служения стране, достойнейший государственный деятель.

Все эти легенды мало соответствуют истине. Порой история играет злые шутки со своими персонажами.

Токихира Фудзивара был интеллектуалом, энергичным политиком-практиком, сделавшим все, чтобы не допустить развала и большой смуты в стране. Если в легенде о явлении призрака есть хотя бы крупица правды, то он обладал еще и недюжинной храбростью. Кстати, имелись у него и весьма небезынтересные работы в той самой области, которая считалась епархией Митидзанэ (без «китайской науки» при дворе было просто нечего делать). Ну, а что касается милосердия, то о нем говорилось раньше. Во многих странах и во многие эпохи человек, подобный Митидзанэ, запросто расстался бы с головой. А дворцы и наветы неразлучны во все времена, об этом обязан знать любой человек, стремящийся к власти.

Сам обожествленный чиновник, хотя и был, безусловно, выдающимся поэтом и честным человеком, но оставался интеллигентом, а не интеллектуалом. И государственным деятелем, вероятно, не являлся вообще. Просто его призвание явно не связано с властными должностями. Но как герой, да еще и обожествленный, наш книжник уникален для Японии. Будущие эпохи дадут новых героев, ими станут «люди меча».

Так что произошедшее — это, скорее, столкновение гения не со злодейством, а с еще одним гением. Просто Токихира Фудзивара был на своем месте, а Митидзанэ — нет.

О Митидзанэ существует множество легенд. Говорят, что ветка той сливы, с которой он трогательно простился в столице, обломилась и долетела до острова Кюсю, места ссылки. Она сумела прорасти.

Считается, что дерево до сих пор еще живо на острове Кюсю. Но проверить это очень сложно: там теперь большая сливовая роща, посаженная в честь поэта, ставшего божеством. И весенний ветер доносит благоухание цветов сливы в его храмы…

Глава 20. Расцвет клана Фудзивара и бедствия страны

Снова сотни вопросов — их решать слишком рано.

Может быть, через столетья ответов наступит пора.

Снова летние грозы, снова ссорятся кланы,

Снова кажется — не для тебя уже эта игра…

Н. Росошенко, «Всемирные шахматы»

Х — начало XI вв. считаются временем расцвета клана Фудзивара, связанные с правление регента Митинага Фудзивара. Но мы не должны обманываться этим привлекательным словом «расцвет». Гораздо точнее утверждение, что это века баланса интересов, притом баланса необычайно хрупкого. Очень часто он нарушался, и тогда в провинциях происходили вооруженные столкновения между частными армиями местных землевладельцев. В таких конфликтах использовали войска вассалов крупного феодала.

Что же до центральных властей, то они пытались соблюдать баланс между интересами основных кланов. Пока что это удавалось, и полномасштабной гражданской войны пока еще не произошло. Но дело совершенно определенно двигалось к ней. И реформы могли только отсрочить предстоящие события.

А аристократия жила собственной жизнью в столице, создавала произведения искусства и с ужасом думала о возможных назначениях в провинции.

Так что «расцвет» подчас оборачивался жестокими побоищами. Но до поры до времени клану Фудзивара удавалось регулировать ситуацию.

Непрекращающиеся военные действия

Столкновения между ведущими кланами постепенно приобретали все больший размах. В 998 г., как сообщается в хрониках, клан Тайра вел боевые действия против клана Фудзивара, при этом у Тайра было до 3 000 солдат — целая армия. Даже если цифра завышена, она все равно очень велика для частного войска провинциального землевладельца. И это далеко не единственный случай. Бон могли идти по всей территории страны, пока что исключая столицу, но особенно тяжело приходилось на севере, на японском «фронтире». Если он и перестал быть «горячей точкой», то уж наверняка оставался «тлеющей». Покорение «северных варваров» оказалось невероятно тяжелой задачей. Горы, чужие для пришлой армии, прекрасно помогали аинам в их войне, а замиренное племя могло завтра же, стоило условиям измениться еще раз, вновь сделаться враждебным.

Но и вся страна представляла собой нестабильные провинции, подчас весьма номинально подчиняющиеся центральной власти. Если Митидзанэ говорил о нестабильности в Китае, то теперь она пришла на землю Японии (пусть смены династии и не происходило).

Ко всему прочему прибавилась новая проблема, которая уже не удивляет нас, но, вероятно, первоначально стала сенсацией. Буддийские монахи, образец кротости и милосердия, неожиданно взялись за оружие.

На то должны были существовать очень веские причины. Таковые и в самом деле имелись. Но если в Китае монастыри вроде известного всем Шаолиня становились очагами борьбы за независимость страны, то в Японии боевые дружины монахов отстаивали независимость экономическую. Проще говоря, центральное правительство пыталось хоть как-то ограничить приобретение храмами и монастырями земель, свободных от налогов. Такие ограничения никак не могли обрадовать настоятелей, и те, глядя, как светские землевладельцы решают свои проблемы, попробовали сделать то же самое. И получилось. «Образцы кротости» отлично проявили себя в качестве полководцев провинциального масштаба. Дружины набирались и из лиц духовного звания (монахов) и из мирян из монастырских владений. В области выяснения отношений при помощи меча монахи вполне могли конкурировать с самыми отчаянными из вождей кланов. Более того, дело дошло до того, чего все же не устраивали ни Тайра, ни Минамото, ни прочие «олигархи». В ходе регентства Ёримити Фудзивары в середине XI в. бойцы-монахи атаковали саму столицу, угрожая «всесильному» главе придворного клана.

Вооруженные служители Будды могли шантажировать и регента, и императора, и клановых вождем!. Дрались они и между собой. Но это были схватки не из-за чистоты учения Будды, а жестокие бон за собственность.

Фактически вооруженные монахи превратились в банды, устраивающие «разборки» друг с другом и терроризирующие и власти, и население. Иногда монастыри заключали военные союзы, порой дело доходило и до сожжения обителей конкурентов. В начале XII в. войска двух крупных монастырей были готовы устроить побоище на улицах Хэйана, утверждается (пусть это и преувеличенные цифры), что боевых монахов было по 20 000 с каждой стороны.

В таких условиях от императорской гвардии было мало проку. И постепенно клан Фудзнвара пришел к идее использования дружин местных владетелей — тех же Минамото и Тайра для удержания своей власти.

Митинага Фудзнвара, ставший регентом-кампаку и 995 г., а также его сын Ёримити получили не только реальную власть, но и почести, превосходящие те, что оказывались императорам. К примеру, когда Митинага почувствовал, что близится час смерти, в стране объявили всеобщую амнистию и простили недоимки (обычно это было делом императора, когда страна вступала в полосу бедствий). Десятки тысяч монахов молились за его выздоровление.

Недаром название крупнейшей исторической работы того времени, посвященной, в основном, государственной деятельности Фудзивара, переводится как «Рассказы о славе и благородстве». А императоры до поры оставались в теин всемогущих регентов-канцлеров.

Господство клана Фудзивара на вершине власти не могло не привести к тому, что люди вроде Токихира Фудзивары, которые реально могли сделать хоть что-то для исправления ситуации, становились редкостью. Зато тех, кто был годен к стихосложению, но не мог управлять государством, оказывалось у трона все больше. Порядок в стране сделался немыслимой, почти фантастической мечтой.

Возможно, волнения духовенства сделались одной из важнейших причин заката клана Фудзивара. В этом случае они не могли опираться ни па кого, кроме военных кланов — и оказались зависимыми от них. А когда-то именно этот клан наиболее щедро потворствовал росту влияния буддизма, сделавшегося теперь большой проблемой.

Другие проблемы очевидны — это нищета и рост преступности.

Но перечислено еще не все. Народ, на плечи которого ложились все эти войны и поборы, тоже не безмолвствовал. Восстания крестьян все чаще будоражили страну. Одно из них произошло в центральной Японии, при этом произошла атака на Хэйан, где повстанцы сожгли несколько учреждений и дворцов.

Итак, землевладельцам все чаще и чаще приходилось рассчитывать на собственные силы, а не центральные власти, которые не могли контролировать страну. А посему пришлось набирать дружины из самураев.

Самураи и их вооружение

Вот мы, наконец-то, и назвали то самое сословие, которое начало формироваться из разоренных мелких землевладельцев, жителей северо-восточного «фронтира» и даже из «варваров», оставивших свои племена, но сохранивших некоторые обычаи. Если искать аналогию в Европе, то невольно придет мысль о казачестве. Но в случае с самураями мы увидим впоследствии куда более жесткие сословные ограничения. Но пока это дружины наемников, которые используются в «спорах» крупных феодалов. И сейчас у нас есть время, чтобы поговорить об их знаменитом вооружении — катане, изогнутом мече, с помощью которого фехтовальщики могли творить чудеса.

Если верить легендам, первый самурайский меч создан кузнецом но имени Амакуни еще примерно в 700 г. Впрочем, Амакуни был руководителем целой группы кузнецов, вооружавших императорских солдат. Вначале создавали они отнюдь не шедевры. По преданию, кузнец всегда выходил посмотреть на возвращающихся из битвы солдат императора, а приветственный взгляд владыки считал высшей благодарностью. Но как-то правитель, проходя мимо, даже не взглянул на него. Выяснилось, что у большей части солдат мечи сломаны в бою. И тогда Амакуни принял обет: выковать такое оружие, которое будет служить даже в самой жестокой сече.

Семь дней и семь ночей молился кузнец с сыном Амакуси о том, чтобы ками даровали ему возможность выполнить обет. Пришлось долго трудиться, чтобы первая катана появилась на свет. Это был несколько изогнутый меч с односторонней заточкой. Его еще предстояло «довести до ума» — требовалось придать необходимую остроту и отполировать.

Другие кузнецы смотрели на происходящее с недоверием, а то и с насмешкой — как видно, и они не производили тогда шедевров. Но все проверяется практикой. Прошли такую проверку и катаны.

Войско императора вновь ушло на войну. Когда же произошло возвращение, отец и сын считали мечи солдат — старые и новые. И все их катаны не просто уцелели в битве, они даже не оказались повреждены. Появился и император. И вместо того, чтобы, как обычно, благодарно посмотреть на кузнецов, он подъехал к ним, чтобы поблагодарить: ни один из новых мечей не подвел в бою его солдат.

И кузнец снова почувствовал, что его жизнь наполнена высшим смыслом.

Такова легенда. Но каким в действительности должен быть меч самурая? Предание право: он сделан из стали, закален, имеет одностороннюю заточку, слегка изогнут.

В древности, до периода Хэйан и даже в его начале, мечи производили либо мастера с континента, либо те, кто овладел этой частью «китайской пауки». Китайские мечи — принадлежность церемониальных костюмов вельмож. Пока что они далеки от известных нам катан.

С конфликтами при правлении Фудзивара возникает и нужда в производстве вооружения. Месторождения железной руды все же были обнаружены, и ее хватило и на оружие, и на доспехи. Считается (уже не но легенде), что первые образцы катан выковал кузнец Ясицуна из Хоки. С тех пор оружие, достигшее совершенства при весьма несовершенной технологии производства, изменилось мало.

Меч считался едва ли не объектом преклонения. В нем жизнь и честь воина. Древняя легенда права: катаны старинной работы во многом превосходят работы мастеров других эпох и континентов. Но и доспехи приходилось выковывать им под стать.

Как правило, сами центры производства располагались там, где возникала особо острая потребность в вооружении. Теперь ношение катаны стала фактом повседневной жизни: слишком часто от нее зависели и сохранность имущества, и сама жизнь владельца.

Постепенно возникли и школы мастеров из различных провинций с собственными технологиями и секретами мастерства. Перечислять все школы и их ответвления слишком долго и утомительно. Но скажем лишь, что они соответствовали нуждам каждой из провинций. К примеру, школа Ямасиро, провинции с центром в Хэйане, удовлетворяла спрос на мечи для знати. Школа Ямато (центр — Нара) создавала оружие для боевых монахов, боровшихся за власть.

О том, каково было это оружие и насколько продвинулась вперед техника владения им, говорит такая мрачноватая легенда. Некий крестьянин, тащивший тачку с навозом, увидел у моста самурая. Крестьянин не захотел уступить самураю дорогу, хотя это и было опасно — тот мог оскорбиться. Когда владелец тачки был по другую сторону моста, он услышал, как самурай вытащил меч — и больше ничего не произошло… Только через несколько шагов крестьянин решился обернуться. Лишь в этот момент голова его слетела с плеч…

Как правило, катаны были длинными, поскольку предназначались чаще всего для конного боя. Меч укоротится в период мира, связанный с правлением сегунов Токугава, но и тогда он остался значимым для самураев. При этом основным центром производства стал город Эдо (Токио), в котором располагалась резиденция сегунов. Теперь оружие приобретает более богатую отделку, ножны украшают орнаментами, изображениями драконов, даже на клинках появляется тонкая гравировка.

В период Мэйдзи в XIX в. был издан декрет о запрещении ношения мечей. Времена самурайства миновали, ушли в прошлое и великие оружейники. Катаны сделались желанной добычей коллекционеров оружия в Европе и США. Краткое и неполное возрождение искусство ковки мечей пережило при фашистском режиме, до конца Второй Мировой войны. Но этому быстро пришел конец.

Современные мечи, которые используются для парадной формы, для возрождения исторического фехтования или находят место в коллекциях, отличаются от самурайских — если и не по форме, то, по крайней мере, по технологии производства, вполне соответствующей нашей эпохе.

Сейчас в самой Японии находится не более 100 000 мечей. Но гораздо больше катан было завезено в виде трофеев в Америку солдатами после Второй Мировой.

Время монахов-императоров

Рано или поздно могущество клана Фудзивара должно было пойти на убыль. Их влиятельность долгое время была колоссом на глиняных ногах. Дворцовые интриги — хорошее средство удерживать власть, но ими нельзя пользоваться до бесконечности, если в стране наступает полный хаос и идет война всех против всех.

Поэтому дальнейшие события вполне логичны.

Мы помним, как император Уда пытался выйти из под тотального контроля. Ему это не удалось, дело завершилось ожиданием у порога дворца.

Но один из его потомков вполне успешно осуществил задуманное. Правда, его действия уже не смогли помочь стране, неуклонно сползающей к эпохам бедствии и войн.

Император Го-Сандзё (1068–1072) немедленно принял меры к самостоятельному управлению страной. Система камнаку (регентов-канцлеров) из Фудзивара теперь могла служить лишь помехой в государственных делах.

Первым делом он решил (и это совершенно справедливо), что императорская власть должна быть подкреплена собственностью. А собственность в тот момент находилась по большей части в руках феодалов.

Поэтому император издал декрет о конфискации земельных уделов («сёэн»), созданных после 1045 г., а также и более ранних, но не подкрепленных соответствующими документами. О декрете было особо сообщено уходящему в отставку камнаку Ёримити Фудзиваре, и тот заявил: если с документами было что-то не в порядке, то он сумеет это исправить, быстро и легко.

Как именно «быстро и легко» исправлялись недостатки такого рода, императорам было давным-давно известно — по всей стране шел процесс «ликвидации недостатков», в котором вместо кисти и бумаги использовались по большей части мечи.

Го-Сандзё быстро понял, что окончательный удар по могуществу клана Фудзивара может стать последним, что он сумеет сделать на троне. Так что для Ёримити и его владений пришлось сделать специальное исключение.

Как оказалось, декрет не слишком-то хорошо работал. Не только Ёримити, но и весь клан Фудзивара владел землями по всей стране. И никто из них со своей собственностью добровольно расставаться не захотел бы. Но у правителя не было сил, чтобы отобрать поместья насильственно. Так что реформы Го-Сандзё натолкнулись на сопротивление. Если бы землевладельцы выступили единым фронтом, это означало бы любые перемены власти. Но этого в тот момент произойти не могло — слишком враждующими оказались кланы. Власть императора оказалась не столь уж и незначительной, как могло показаться прежде. «Великой чистки» не началось, все Фудзивара оставались на своих высоких должностях. Но сами эти должности становились все более и более номинальными, а власть государя укреплялась.

И все равно требовался какой-то беспрецедентный шаг, чтобы попытаться вернуть власть императору. Го-Сандзё на этот шаг решился.

В 1086 г. он проделал то же, что и его предшественники — отрекся от трона и сделался монахом. А заодно — и регентом при своем сыне. Иными словами, должность камнаку теперь перешла лично к нему. Эта система, когда экс-император управлял страной из своей монашеской резиденции («ин») получила название «инсэй».

Отцовские привилегии перевешивали те права, которые имел клан Фудзивара за счет «политики женитьб». Так возник прецедент — инок-государь, реально управляющий страной при номинальном императоре. Примерно так хотела в свое время распорядиться властью императрица Кокэн, которая намеревалась вершить из монастыря большие государственные дела, оставив преемнику малые.

И могущество клана Фудзивара, подорванное в провинциях бесконечной войной феодалов, начало постепенно рушиться.

Го-Сандзё сотворил бюрократическое чудо: столичный город Хэйан оказался заполненным обладателями виртуальных постов. При номинальном правителе существовали столь же номинальные канцлеры и регенты, им докладывали о ситуации в государстве номинальные министры, а рядом располагался центр реальной власти.

Там монах-император, окруженный своими собственными чиновниками, управлял страной фактически. Его указы, а не эдикты императора во дворце, имели решающее значение. Плохо лишь то, что это «решающее значение» оказывалось порой очень невелико для продолжающих свои разбирательства и свары феодалов.

Но все же система «инсэй» оказалась прогрессом в развитии централизованной власти. Однако столь громоздкая система все равно должна была опираться в регионах на местных «олигархов». А те, вместо того, чтобы проводить земельные указы в жизнь, старались сами прибрать права на владения. Законы к тому времени фактически перестали действовать. Регионы управлялись по собственным законам того или иного клана.

Рано или поздно среди множества воюющих кланов должна была появиться сила, которая способна сделать императоров (вместе с иноками-отцами) окончательно номинальными символами, добиться подчинения страны и окончательно устранить от власти клан Фудзивара. Эта сила станет опираться непосредственно на войска, а не на интриги и богатство. Как сказал Мао Цзедун, «винтовка рождает власть». Но это вполне относится и к самурайскому мечу.

Беда Японии в том, что таких сил оказалось сразу две…

Если такая сила и не появилась раньше, то лишь из-за слишком большой разрозненности враждующих кланов. К тому же, их жизнь уже зависела от участий в конфликтах и мелких войнах. Слишком привязанными к своим провинциям оказались многие из этих полководцев. Захват владений ненавистного соседа приносил быструю добычу, а служба ради центральной власти, объединение страны под своим руководством казались отдаленной и туманной перспективой. Регионы ощущали самостоятельность, многие из крупнейших феодалов были родственниками местной знати, происходившей из семей провинциальных вождей. Мысли о единстве страны пока что если и возникали, то в качестве отвлеченных рассуждений. А самым главным казалось соблюдение верности не императору и даже не главе своего клана (который мог находиться в столице и чьи владения располагались далеко), а военному губернатору провинции. От него и зависело право на владение поместьем.

Такая привязанность к земле задержала следующую главу в истории Японии почти на век. А в это время монахи-императоры могли достаточно спокойно реально возглавлять свое беспокойное государство.

Девятилетняя и Трехлетняя войны

Девятилетняя война получила свое название по не вполне ясным причинам: сражения шли около двенадцати лет (1051–1062 гг.) Это карательная экспедиция Ёриёси Минамото против вождей рода Абэ. Их владения располагались на северо-востоке острова Хонсю (земля Муцу).

Вполне понятно, что это далеко не первое предприятие, связанное с покорением северной Японии. Осваивать приходилось именно ближнее пространство, об отдаленных экспедициях на материк в то время практически забыли.

Окончательное присоединение этой территории случилось намного позднее, во время войны Гэмпэй.

Одним из интереснейших документов о Девятилетней войне стало «Сказание о земле Муцу». Неизвестный автор, вероятно, мог быть свидетелем событий. «Сказание о земле Муцу» — одна из первых «военных повестей» («гунки»). Мы не раз упомянем о них, когда речь поддет о войне Гэмпэй.

В «Сказании» достаточно просто и безыскусно излагаются события. Род Абэ возглавлял кланы «эмиси» (айнов), которые, как мы помним, согласно отчетам, были уже давно замирены. Насколько это было верно, рассказывают последующие события.

Говорится, что местный правитель Абэ «притеснял народ как ему вздумается» (странное обвинение для того, кто вел после этого фактически партизанскую войну), но самое главное, он отказался платить установленные налоги и подати, а также людей для выполнения общественных работ (вот такими бывают «притеснители»).

Мало того, в середине XI в. экспедиция полководца из клана Фудзивара была разгромлена силами клана Абэ и айнов. С этого все и началось. Назначенный полководцем Ёриёси Минамото временно урегулировал конфликт, а затем Абэ вновь подняли мятеж, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами. Далее обстоятельно изложены основные события, связанные со сражениями, в которых участвовали тысячи человек. Один из боев завершился для императорских войск столь неудачно, что многие полегли, а иные и бежали. Сам Ёриёси едва не погиб.

Очень характерно описание пленения одного из воинов, Куинтаэ Тайра. Он был взят в плен, а дальше «командиром у мятежников был Цунэкнё, а был он племянником Куинтаэ, потому и сохранили ему жизнь, но прочие воины сочли постыдным такое спасение».

Иными словами, воины двух враждующих сторон (притом, судя по наименованию рода, весьма непростые воины) были связаны кровными узами! Вероятно, и «варвары», и род Абэ тоже породнились. Похоже, племенная знать айнов охотно шла на подобную ассимиляцию, но древние вольности не забывались.

Тем сложнее оказалось воевать против айнов. Однако после упорной и кровопролитной борьбы победу одержать удалось, головы мятежникам все же отрубили. Вероятно, с момента победы в Девятилетней войне можно отсчитывать историю самурайства, как сословия, имеющего особые традиции, собственный кодекс чести (заметим, пленение военачальника уже рассматривается как «постыдное») — а фактически, это собственный закон. И очень многое во всем этом связано не с японским народом, а с айнами и их племенными обычаями.

Рано или поздно должно было повториться то, что уже случилось после военных экспедиций в Корею. Правительство в Хэйане направляло войска в земли «северных варваров». Но физический закон сообщающихся сосудов актуален и для истории. Дело кончится тем, что «северные варвары» придут в Хэйан. Из Кореи были принесены буддизм, новые технологии и даже большая часть «китайской науки». А из земель «эмиси» — племенные обычаи. Конечно, эти обычаи в наше время можно романтизировать, тем более что это сделать легко: они включают и невероятную верность, и абсолютную честность. Мы считаем очень романтичными и североамериканских индейцев, живших в ладу с природой, и галльские племена, покоренные такими «скучными» римлянами. Первобытный человек — вообще более цельная личность, чем «развращенный» житель большого города. Но от этого его общество не становится интеллектуальнее, не идет семимильными шагами к развитию. «Где права сила, там бессильно право», — гласит японская пословица-Победа была одержана, но мятежи не прекращались. Ёсииэ Минамото выполнил еще одну миссию в 1083–1087 гг. Он воевал против мятежного владетеля на севере и тоже смог одержать победу. Эти события, связанные с затяжной осадой крепости Канэдзава, названы Трехлетней войной. Любопытны два эпизода этой войны. Во-первых, Ёсннэ Минамото сумел заметить засаду, когда увидел испуганную стаю диких гусей. В свое время он прочел о подобных приметах в китайском трактате о полководческом искусстве. Наверняка обычные хэйанские аристократы такими книгами не увлекались.

Во-вторых, когда осада крепости затянулась, и войско стало роптать, Ёсииэ приказал сжечь простенькие хижины, где солдаты укрывались от холода, ибо последует решительный штурм. Так и вышло: крепость он взял. Но ни наград, ни полномочий сегуна не получил.

Все эти локальные воины помогли клану Минамото и его самураям приобрести еще больше влиятельности и необходимый военный опыт. Но соперничающий клан Тайра во влиятельности не уступал. Очень многие посты в государстве были именно за ним, особенно — после упадка Фудзивара. Окончательное падение клана Фудзивара могло бы случиться и раньше, но этому мешала междоусобная борьба его соперников.

Постепенно север и северо-восток переходили под контроль клана Минамото, а юго-запад с островами Кюсю и Сикоку клана Тайра. При этом Минамото могли поощрять безземельных воинов-самураев, жалуя им уделы. А Тайра такой возможности были лишены.

Самурайство, которое столичные дворяне могли сколько угодно презирать за «худородность», постепенно становилось важнейшим сословием.

Право силы стало превыше закона. Страна раскалывалась надвое. Вражда Тайра и Минамото продолжалась почти столетие. Но рано или поздно оба клана должны были столкнуться в большом сражении. Это и произошло в XII в. Их война поставила точку на периоде Хэпан.

Глава 21. Культура «японского Версаля»

Государь собирает при своем дворе самых талантливых поэтесс. В свите у каждой из его супруг или наложниц есть одаренные дамы, с которыми приятно переписываться. Но, Юкинари-сама, подумай — что, если написавшая эти стихи дама дурна собой, как бог Кацураги? А ты будешь страстно добиваться встречи в ней и, пожалуй, добьешься!.. И не смотри на меня так — можно подумать, ты не знал, что у половины наших придворных дам волосы накладные! Юкинари-сама, уж мы-то, придворные, сколько раз на этом обжигались!..

Д. Трускиновская, «Монах и кошка»

Не хочется прощаться с периодом Хэйан на слишком грустной ноте. Военные действия, беспорядки в стране, «горячие точки», невиданный рост преступности, которая, в конце концов, захлестнула и столицу — все это, конечно, не выкинешь из истории. Но это время стало эпохой невиданного взлета литературы и искусства. И просто невозможно пройти мимо них.

Дальнейшее развитие буддизма

Если прежде буддийские направления в Японии были теми, что имели аналог на континенте, то теперь, когда страна практически оказалась в изоляции, стали развиваться собственные школы буддизма. Но печальная внутренняя ситуация сказалось на религии.

Дж.Б. Сэнсом отмечает, что и в духовной, и в светской литературе эпохи Хэйан часто встречается выражение «маппо» «конец Закона». Известно, что есть буддийские писания, говорящие, что через 2 000 лет после Будды учение его будет забыто, а духовность придет в упадок, ибо люди греховны.

Считать свою эпоху временем упадка были тогда все основания. Даже духовенство с удовольствием присоединилось к кровопролитной схватке за землю. А народ испытывал немыслимые страдания. И высокой эстетике угрожала гибель, ибо «роскошь развенчивала чистоту». Безнравственность эпохи легла позорным клеймом на все.

Повеление людей считалось невероятно непристойным, особенно это касалось знати. Можно сказать и так: дворцы Киото превратились в Версаль. Аристократы и придворные дамы не стеснялись своих связей, мало того — к сексуальным грехам пристрастилось и духовенство обоего пола. Человеку благочестивому места в таком мире не находилось, оставалось разве что присоединиться к «ямабуси» и выживать в условиях дикой природы. Ведь даже наследие таких выдающихся личностей, как монах Кукай, оказалось разменянным на мелкое стяжательство.

Существовал и иной путь — путь проповеди. Монах Куя выступал с проповедями в Хэйане во время эпидемии 951 г. Он старался наставлять народ молиться Будде, а его аудитория располагалась не во дворцах, а на рыночных площадях. Такие уличные проповедники — первый признак религиозного обновления, идущего «снизу», попыток дать выход народной духовности.

«Характерной чертой японцев той эпохи (эта черта заметна в их древнейших верованиях и, вопреки мнению некоторых, не исчезла полностью до сих нор) является то, что их не мучило чувство греха, не терзало решение проблемы добра и зла. Им были почти не свойственны те пуританские наклонности и неуемный дух сомнений и исканий… Японцы были впечатлительными и темпераментными, но у них отсутствовала склонность к метафизике. Благодаря впечатлительности они быстро постигали скорбь и разочарования земной жизни, с готовностью веря тем буддийским проповедникам, которые говорили о ее пустоте и провозглашали ужас ада и славу рая. Благодаря своему темпераменту они умели жить счастливыми мгновениями и в надежде на блаженство легко избавлялись от страха перед страданиями», — считает Дж.Б. Сэнсом.

Таким людям могло прийтись по душе учение Гэнсина, автора работы «Сущность спасения» («Одзё ёсю»). Так началось окончательное формирования в Японии буддийской школы «Чистой Земли» и амидаизма (особого почитания Будды Амитабхи). Но это направление было широко распространено и в Китае.

Амидаизм настаивает на том, что путь спасения — это вера, хотя ранний вариант буддизма, усвоенный японцами, утверждает, что главное — наши поступки. Считалось, что в дни упадка человек вряд ли может следовать дорогой, указанной Буддой Гаутамой Шакья-Муни (яп. — Сяка). Поэтому Будда Амитабха (Амида) дал некий «изначальный обет», дабы люди спасались через веру в него. Жаждущий спасения должен лишь искренне повторять простую молитву к Амиде. Тогда можно будет рассчитывать на возрождение в «Чистой Земле» («Дзёдо»), и уже там обрести просветление.

Гэнсин в своем труде изобразил ужасающий ад и впечатляющий рай столь живо, что последователи этого учения отыскались очень быстро. Любопытно, что вера в спасение через Амиду оказалась привлекательной для всех школ японского буддизма. По крайней мере, так было до XII в., когда выделилась отдельная школа амидаизма.

Но учение о спасении стало действительно народным вариантом буддизма, поскольку оказалось простым и доступным для понимания всех сословий.

Литературные достижения

О жанре «военных повестей» мы уже упоминали, в дальнейшем (после войны Гэмпэй) он получит огромное развитие. Но жанр исторических хроник получил огромное развитие в ходе периода Хэйан (прежде всего — начального этапа). Можно еще раз назвать «Секу Нихонги», но имелись и четыре других хроники, посвященные событиям VIII–IX вв. К литературе подобного рода примыкают и законодательные кодексы с комментариями, касающиеся и уголовных, и гражданских дел, и административных правил, и обрядов.

Важным этапом постижения «китайской науки» стала подготовка тысячетомпого собрания китайской классики — от древних авторов до эпохи династии Тан. Как правило, эти произведения связаны с историей и политикой. Не забудем, что выдающиеся полководцы вроде Ёритомо Минамото обучались стратегии но трактатам Сун-цзы. (Хотя японские реалии повлияли на их искусство руководства войсками).

Выпускались и буддийские тексты, в том числе (и в этом видна заслуга Кукая) санскритские пособия. Вообще религиозная литература была крайне популярна в это время — от легенд и волшебных сказок до философских трактатов.

Но особый импульс получила в этот «галантный период» японской истории поэзия. Да иначе и быть не могло, без умения слагать стихи нечего было и мечтать получить должность при императорском дворе. Поэзия сделалась ощутимой частью жизни аристократии, без нее, без конкурсов и состязаний этот «японский Версаль» нельзя и представить.

Конкурсы порой были сложны. До нас дошло описание традиции, связанной с винопитием. Поэт садился на камень над ручьем, а выше но течению пускали чарку с вином. И — время пошло. Нужно было успеть сложить и прочесть стихотворение на заданную тему, и только после этого перехватить чарку и выпить вино. (Пожалуй, в сравнении с этим обычаем под названием «гокусун» нынешние литературные интернет-конкурсы с ограничением времени написания и темы, например, небезызвестная «Грелка», кажутся скучными и пресными). Правда, тот самый император Уда, обладавший независимым характером, устроил однажды и самое обычное соревнование по перепою, и вино текло «подобно воде, выливаемой в песок». Чем оно могло закончиться, вполне очевидно. И все же, это могло рассматриваться в утонченном Хэйане, как варварство и отступление от высокой эстетики. Гораздо интереснее были турниры другого свойства.

В своей работе «Герои, творцы и хранители японской старины» А.Н. Мещеряков приводит описание поэтического турнира в начале X в. Заметим, что поэты не выступали самостоятельно, а делились на две команды — «левую» и «правую».

«Бывший государь Уда был облачен в темно-алую накидку и шаровары, напоминающие цветом желтую хризантему, столь любимую государем Ниммэем, Команда «левых» красовалась в «цветах сакуры» — белые одежды на багряной подкладке, а «правые» выступали в белом на зеленой подкладке цвета ивы…» Команды преподнесли Уда столики, искусно изукрашенные в соответствии с цветовыми и тематическими доминантами своих одежд. Послания, адресованные Уда, были прикреплены к веткам сакуры и ивы. Играла музыка. Стихи, сочиненные участниками, опускались в ящичек сандалового дерева. Высшие придворные наблюдали за поединком, собравшись у входа. Стихи зачитывались на этот раз придворными дамами, появившимися из-за бамбуковой шторы. В соответствии с заданием каждой стороной было сложено по сорок песен, посвященных любви, а также 2-й, 3-й и 4-й луне года. Арбитром выступал сам Уда — он объявлял результат после прочтения каждой пары песен. Победителем была признана команда «левых». После этого для каждой песни определили место на столиках: стихи, посвященные весенней дымке, положили возле макета горы, песни о соловье прикрепили к ветке сливы и т. д. В заключение Уда преподнес участникам состязания парадные одежды».

Некоторое время были популярны китайские стихи, но в X в. особое значение приобрела национальная поэзия. С благословения императора была начата работа над новой поэтической антологией — продолжением «Манъёсю». Она была завершена в 922 г. «Собрание старых и новых японских песен» («Кокин вака сю» или, сокращенно, «Кокинсю») включало около 1 100 кратких стихов. Форма их невероятно отработана, а в содержании более чувствуется сдержанность.

Антология стала образцом для будущих поколений поэтов (как и «Манъёсю»). Между прочим, есть там и стихотворение, которое позднее, уже в 1908 г., стало словами к гимну Японии. К сожалению, автор его неизвестен.

Государя век Тысячи, миллионы лет Длится пусть! Пока Камешек скалой не стал, Мохом не оброс седым! (перевод Н.И. Конрада)

Как видим, отличие от «Боже, царя храни» или «Боже, храни королеву» здесь лишь в отсутствии христианской символики и особенном восточном колорите, связанном с магией больших цифр.

Одним из составителей «Кокинсю» был известнейший поэт той эпохи Цураюки Кн (Ки-но Цураюкн). Нам сложно сказать (тем более, если мы незнакомы с иероглифами), как относиться к нему. Современники считали его великим мастером. Но уже в XI в. отношение любителей поэзии к нему было пересмотрено, а впоследствии Цураюки и полностью исчез из поэтических антологии. Но время от времени этот поэтический культ возрождался. Впрочем, пожалуй, стоит все же поверить тем, кто жил с ним в одну эпоху. Лишь в 1905 г. ему был присвоен почетный второй придворный ранг, тогда как при жизни Цураюки был обладателем пятого ранга…

Любопытно в «Кокинсю» вот что: там можно встретить гораздо меньше названий всевозможных местностей, а раздел «Путешествий» занимает очень маленькое место. Видимо, теперь хэйанская аристократия не путешествовала вовсе, это было ни к чему. А природу мог успешно заменить сад при дворце…

Но лучшее произведение самого Цураюки связано как раз с путешествием («Тоса ницки»). Это дневник, связанный с путешествием в Тоса, написанный легко и непринужденно. В предисловии он утверждает, что так могла бы написать женщина то есть, с употребление японских слов и слоговой азбуки.

В свое время автору этой книги довелось посещать литературную студию, где одним из камней преткновения в спорах было деление литературы на «мужскую» и «женскую». Трещали и ломались копья, а участники диспутов никак не могли прийти к согласию хотя бы в том, есть такое деление, или это выдумка.

Для «японского Версаля» в этом вопросе имелась полная ясность. Китайские иероглифы — это дело мужчин, а для женщин существует слоговая азбука. Конечно, случались исключения, и аристократическая дама могла изучать иероглифы. Но это не приветствовалось и выглядело странным. (И все же Сэй Сёнагон утверждала: «Достойны зависти придворные дамы, которые пишут изящным почерком и умеют сочинять хорошие стихи: но любому поводу их выдвигают на первое место»).

«Женщины… могли выражать свою речь и чувства живым языком, на котором говорили с детства», — утверждает Дж.Б. Сэнсом. А мужчинам приходилось учить китайский, который (случай с Митидзанэ очень хорошо показывает это) был для них мертвым языком, аналогом латыни. Недаром в «несерьезных» произведениях той эпохи ученые-законники, мрачноватые конфуцианцы подчас изображаются в виде комических персонажей.

Все же легкомыслие эпохи давало себя знать даже при посольствах в Китай, когда их еще посылали: особой популярностью среди японских посланников пользовался не вполне пристойный роман «Пещера резвящихся фей», за который они были готовы выложить любые деньги. Ее величество мода в ту пору уже диктовала свои правила.

Тем не менее, период Хэйан дал прекрасные образцы женской литературы. Особую известность получили два романа «Гэмдзи моноготари» и «Записки у изголовья». Оба они написаны придворными дамами — Мурасаки Сикибу (известно, Мурасаки Сикибу — это не имя, а прозвание, а сама она происходила из Фудзивара) и Сэй Сёнагон. Оба посвящены жизни двора той давней эпохи. И оба стали ступеньками в создании национальной японской литературы, уже ушедшей вперед со времен освоения «китайской науки». Получилось именно так: пока мужчины больше внимания уделяли заимствованиям, женщины продвигали свою культуру.

И оба романа, демонстрирующих необычайную живость и утонченность ума, доносят до нас колорит Хэйана — закрытого общества, где высокие чувства или меланхолическое настроение затмевали реальные проблемы, где умели наслаждаться мгновением быстро текущей жизни.

Кажется невероятным, что культура Хэйана могла быть хоть как-то связана с культурой японского «простонародья». Но это так: праздники во дворцах совпадали с календарем, связанным с земледельческим календарем обрядов. Но, конечно, и роскошество, и сами обряды блестящей аристократии не шли ни в какое сравнение с деревенскими праздниками — соревнованиями сумоистов и бегунов, что проводились около местных храмов синто… Пожалуй, описание таких праздников напоминает европейские пасторали или карнавалы в том же Версале, где знатные господа и дамы обожали переодеваться пастухами и пастушками.

Увы, когда утверждается, что после нас может быть хоть потоп, этот потоп непременно случится. Так было с Версалем, так было и куда раньше и с Хэйаиом. Но умерли лишь аристократы, а их культура осталась жива. Так и в японском народе живо и поныне особое ощущение красоты. Красоты, которой могло и не быть без той легкомысленной эпохи.

Дж.Б. Сэнсом считал: «Многое в культуре Хэйан кажется таким хрупким и иллюзорным… Она была продуктом скорее литературы, чем жизни. Поэтому термины индийской метафизики становятся своего рода модным жаргоном, буддийские ритуалы — зрелищем, китайская поэзия — интеллектуальной игрой. Упрощенно можно сказать, что религия стала искусством, а искусство — религией. Мысли хэйанской знати, несомненно, в основном были заняты церемониями, нарядами, изящным времяпрепровождением (вроде стихосложения и любовных интриг, ведущихся но правилам). Наиболее важным представляется искусство письма, потому что оно было необходимо для всех этих занятий… Японцы, переделывая то, что заимствовали, иногда выхолащивали и суть, но одновременно они избавлялись от всего, что было для них слишком неуклюжим и грубым. От прикосновения руки японца устрашающие божества и демоны китайской мифологии принимали дружелюбно гротескный вид, суровый конфуцианский кодекс смягчался, мрачный индийский аскет, умерщвляющий плоть, на японской почве превращался в умеренного отшельника, наслаждающегося книгами и цветами».

Живопись

Пока что мы говорили, в основном, о религиозном искусстве. К каноническим статуям под влиянием школы Сингон добавились попытки отобразить духовную вселенную при помощи особых картин «мандара» (санскр. — «мардала»). Это — один из важнейших жанров религиозной живописи начала периода Хэйан. Он повлиял и на светскую живопись. Известны два величайших светских художника этого времени — Каванари из Кудара и Косэ Канаока. Увы, нам остались лишь имена и мнение их современников — но не их творения.

Расцвет Фудзивара стал веком роскоши (для малого круга высшей аристократии). Дворцы того времени состоят из просторных комнат и залов, связанных галереями. Полы, потолки и ширмы обычно украшались. После начала времени изоляции особое влияние на живопись оказал синтоизм и характерное для него любование природой. Ландшафтная живопись оказала влияние даже на буддийскую иконографию. Такого влияния не избежал даже автор «Пути к спасению» Гэнсин. Он использовал живопись ради пропаганды своей идеи религиозного обновления. Его авторству приписывается картина, на которой Будда Амида с бодисатвами Каннон и Сэйси встречают верующих в раю. Высшие существа, радуясь спасению людей, играют на музыкальных инструментах, а позади них открывается райский сад.

Дж.Б. Сэнсом отмечает, что в японском искусстве был особый фактор, подчеркивающий стремление к строгости и чистоте. Это — каллиграфия. Только при ее помощи можно раскрыть японскую эстетику. Правильное движение кисти, чистота линий должны соответствовать канонам. Это — путь к самодисциплине и высокому вдохновению. А материалы — тушь и бумага — таковы, что они не потерпят ни малейшей небрежности. Так создавалась высочайшая гармония.

Мы говорили, что без поэзии нельзя было рассчитывать на продвижение при дворе. Но поэзия шла бок о бок с каллиграфией, хороший и отточенный почерк — это и свидетельство высшего аристократического происхождения. Недаром многие императоры были величайшими каллиграфами своего времени.

Еще одни жанр изобразительного искусства связан с закатом клана Фудзивара. Это «эмакимоно», цветные картины-свитки. Некоторые из этих свитков иллюстрируют популярные произведения литературы того времени (особенно интересен старейший из свитков, посвященный «Гэндзи моноготари»). Пока что такие картины — тоже заимствование. Но их сюжеты уже вполне национальны. Пройдет время, и появится истинно японский стиль «ямато-э»…

Любопытно, что в те неспокойные для японской провинции годы была сделана удивительная попытка перенести хэйанское искусство не куда-нибудь, а в землю Муцу, «горячую точку». В 1095 г. Киёхира Фудзивара построил там крепость Хирандзуми. Он основал город, который впоследствии мог бы соперничать с самой столицей, сделавшись центром искусства и наук. Неизвестно, как далеко смог бы зайти тот смелый эксперимент, но в 1189 г. «северная столица» была сокрушена полководцем Ёритомо Минамото.

Что ж, «мирская слава — словно утренний туман», — так говорили обитатели «японского Версаля». И в чем-то, наверное, они были правы. В истории Хэйана не могло быть никаких альтернатив — рано или поздно сей этап истории завершился бы. И это завершение могло стать и куда более жестким.

Часть VI. Война Гэмпэй и Камакурский сёгунат (1185–1333 гг.) 

Глава 22. Время меча, лука и лошади

Этой ночью ветер будет петь

Под грозы величественный смех.

Собирает свою жатву смерть,

Умереть — не самый страшный грех.

Трепещите, смертные, настал

Тот неодолимый, страшный час.

Князь или раб, король или вассал —

Мрак поглотит каждого из вас!

Думаешь, что это дождь и смерч?

Как же ты наивен, человек! Этой ночью мое имя —

Смерть! И запомнишь ты его навек…

Ну, конечно, если будешь жить,

Что тебе, увы, не суждено…

А земля и предутренней тиши

Кровью пропиталась, как вином.

М. Астахова

Мы переходим от приятного для аристократов столицы периода Хэйан к тому трагическому времени, которое вошло в легенды, перешагнувшие и века, и государственные границы. Война Гэмпэй — самая известная из самурайских войн, которая продолжалась с 1180 по 1185 г. Она породила самых знаменитых героев японской истории и массу мифов и литературных произведений, иные из которых создаются и в наше время, притом не только в Японии, но и у нас, в России.

Самураи и бусидо

Весь XII век стал временем столкновений интересов двух кланов — Тайра и Минамото. При этом вражда, раз начавшись, уже не затихала.

Новое сословие, которое могло вести войны, к тому времени успешно сформировалось. Конечно, самураев можно считать мелкопоместным служилым дворянством. Но здесь есть и особый колорит.

Конечно, военное сословие формировалось по всей стране. И все же войны с «варварами» сыграли особую роль. На севере роды айнов смешивались с переселенцами с юга, многие из которых, не будучи блистательными аристократами, отлично ощутили на себе, что такое «галантный» период Хэйан. Некоторые из «замиренных» айнских кланов давали воинов местным властителям (которые, впрочем, порой поднимали мятежи). Если относительно Хэйана напрашивается выражение «японский Версаль», то север — это, скорее, «японский Дон». Туда бежали разорившиеся мелкие землевладельцы, туда могли уходить и крестьяне. Там формировалась особая прослойка, вполне сопоставимая с казачеством.

К XII веку в стране были отлично подготовленные воины, но сражались они не за интересы центральной власти, а за кланы, к которым принадлежали. У них уже начал вырабатываться свой кодекс чести, свои устои жизни и поведения. Но пока что самурайство еще не было самостоятельной политической силой. Этих воинов использовали блестящие аристократы, относившиеся к ним, мягко говоря, с презрением.

Само слово «самурай» произошло от глагола «сабураи» «служить великому человеку». А «великие люди» — это крупные феодалы. Ранее для самураев использовалось слово «буси» «воин». Оно известно нам из названия морально-этического кодекса самурайства — «бусидо», «путь воина». Это не армейский устав в нашем понимании, как можно было бы предположить. «Бусидо» — свод неписаных (но от этого, пожалуй, еще более жестких) правил.

Истинный самураи обязан быть верным господину, искренним, отважным, но скромным, готовым к самопожертвованию вплоть до собственной гибели, не чувствующим страх перед смертью, забывающим о себе ради выполнения долга. Бусидо пестрая смесь идей, заимствованных из буддизма, конфуцианства, синто и верований айнов. Умереть в бою за своего господина — это почетная смерть, а позору нужно предпочесть ритуальное самоубийство — «сэппуку». (Заметим, что и прежде в Японии были герои-самоубийцы, но они чаще предпочитали самоудушение). Обычно мы говорим о «харакири», но это слово несколько снижает оттенок великого ритуала самопожертвования.

А. Моррис цитирует в своей работе интервью выдающегося японского писателя XX в. Юкио Миснмы (который, к слову сказать, сам впоследствии окончил жизнь подобным образом): «Я не могу верить в западную искренность, поскольку она невидима, а вот в феодальные времена мы верили, что искренность пребывает в наших внутренностях, и если было необходимо показать нашу искренность, нам приходилось разрезать животы и вынимать нашу видимую искренность. Это было также символом воли военного, самурая; каждый знал, что этот вид смерти наиболее болезненный. Причина же того, что они предпочитали умирать самым ужасным образом, заключалась в желании доказать мужественность самурая. Этот способ самоубийства был японским изобретением, которое иностранцам не скопировать».

Естественно, такого рода действия требуют жесточайшей психологической подготовки. Такой подготовкой в более поздние времена стали тренировки, связанные с практиками дзенбуддизма.

Понятие чести сделалось абсолютом тоже не сразу. Вспомним, что на начальном этапе войн на севере солдаты не только что не совершали самоубийств при разгроме, а спокойно разбегались, справедливо полагая, что при добросердечном режиме Фудзивара им не грозит смертная казнь. В Девятилетней войне сдаться в плен (заметим, своим же сородичам) — это уже дело постыдное. Но и только.

В дальнейшем ничего подобного нельзя было и вообразить. И, кстати, вообразить, а пуще того — высказать это вслух означало тягчайшее оскорбление для самурая. Он должен были или тотчас же убить обидчика, или совершить еэппуку.

Военная тактика такого войска — это, как правило, сражение, разбившееся на одиночные схватки. Так было вплоть до введения огнестрельного оружия.

Кровавое завершение хэйанской эпохи

Обе аристократических группировки — и Тайра, и Минамото стремились к совершению вооруженного переворота и захвату всей полноты власти в стране. Но осуществить задуманное представлялось сложным. Ведь кроме соперничающего клана имелось в достатке и других сил: экс-императоры, управляющие страной из монашеской резиденции, монастыри, которые уже сделались грозной вооруженной силой, да и клан Фудзивара не стоило пока сбрасывать со счетов.

Так что временно приходилось решать локальные задачи: замирять племена «варваров», захватывая земли не желавших покориться, отбивать земельные участки у соперников.

Вначале военная удача сопутствовала клану Тайра. Полководец Масамори Тайра смог в 1108 г. подавить мятеж клана Мпнамото против уже не вполне всесильного и отнюдь не всемогущего долга Фудзивара. Вполне понятно, что Фудзпвара, принявшие помощь, попали в зависимость. С этого момента клан Тайра получил и должности, и возможность фактически контролировать бывших некоронованных монархов.

Следующий глава дома Тайра, Тадамори, еще больше способствовал возвышению своего клана. В морских сражениях были разгромлены пираты, оккупировавшие прежде Внутреннее Японское море. В раздираемой противоречиями стране даже сравнительно короткое путешествие между островами ранее представляло нешуточную опасность. Теперь, когда у юго-запада появился подлинный хозяин, дело постепенно пошло на лад.

Соответственно, если на севере Минамото могли «обстрелять» свои войска, подавляя «варваров», то и на юге Тайра получили ту же возможность. Впрочем, сражаться приходилось не только в крупных сражениях, но и во множестве мелких стычек. Рассказывать сейчас о них — пожалуй, излишне.

Очередной глава Тайра, Киёмори, фактически сделался военным диктатором в Хэйане. Фудзивара еще оставались регентами при номинальном императоре, но уже ни во что реально не вмешивались. Но и монах-император тоже потерял нити управления.

И вожди дома Тайра почувствовали, что нужно сделать еще всего лишь один шаг, — и власть полностью перейдет в их руки. И этот окончательный рывок последовал. (Или же всеми сторонами предполагалось, что он окончательный).

Тем временем в стране оказалось три императора — двое отрекшихся (Тоба и Сутоку) и малолетний «представительский» государь Коноэ. В 1155 г. Коноэ умер от яда при невыясненных обстоятельствах, а Сутоку вознамерился вновь взойти на престол. Но Тоба определил, что номинальным правителем станет другой его сын, Го-Снракава. И тогда Сутоку, заручившийся поддержкой части клана Фудзивара, решился силон проложить путь к трону.

Монах-император Тоба умер в 1156 г. Он пытался противостоять усилению власти Минамото и Тайра, участвуя в назначении новых властителей. Рано или поздно система правлений «инсэй» должна была дать такой сбой: одновременно существовали один император на тропе и несколько отрекшихся императоров в монашеских резиденциях. Естественно, трения при этом были более чем возможны.

В одной группировке состояли экс-император Тоба, император Го-Сиракава и канцлер Тадамичи Фудзивара. В другой экс-император Сутоку и младший брат канцлера Ёрннага Фудзивара, официальный глава своего клана.

Некоторое время равновесие поддерживалось, но после смерти Тоба оно оказалось нарушенным, и группировки вступили в открытое противостояние. Оно получило название «смуты годов Хогэн».

Сутоку и Го-Сиракава оспаривали лидерство, новому императору не хотелось становиться марионеткой при системе правления «инсэй». Важно, что вассалы Тайра и Минамото воевали при этом за обе стороны. Император Го-Сиракава заручился поддержкой Ёситомо Минамото и Тайра Киёмори. Их войска доходили до 1 700 самураев.

Бывший император Сутоку втянул в борьбу на своей стороне полководцев Тамэёси Минамото и Тадамаса Тайра (примерно 1 000 самураев). Он начал мобилизацию сил еще при жизни Тоба, приказав военным охранять свой дворец.

Столица замерла в ожидании. Действующий император Го-Сиракава издал указ о запрете мобилизации воинов из провинции, но указами здесь помочь было уже нельзя. Первым атаковал полководец действующего императора Ёситомо Минамото. Его самураи уничтожили дворец Ёринаги, тщетно дожидавшегося подкреплений из провинции и отвергнувшего совет об отступлении.

Война, а точнее, вооруженная схватка, длилась несколько часов. Сам брат канцлера получил тяжелое ранение и вскоре скончался. Бывшего императора Сутоку отправили в ссылку на юг, и умер он там, а полководцы со стороны побежденных были казнены. Под расправу попали и Тамэёси Минамото, и Тадамаса Тайра. Казнили и прочих участников обороны дворца. Такого в столице не творилось уже 350 лет. На самом деле, эта казнь подвела черту под периодом Хэйан, и было бы лишь справедливо отсчитывать новый период истории с этого времени.

Императорский полководец Ёситомо Минамото просил за своего отца и братьев, но ему было отказано, более того, он сам должен был отрубить головы своим самым ближайшим родичам.

В итоге временно в выигрыше оказался император Го-Сиракава, который теперь правил единолично. Появился и указ о конфискации земель Фудзивара, принимавших участие в мятеже, за исключением главы дома (эту должность пришлось принять Тадамичи Фудзивара, хотя он, вероятно, был верен милосердию предшественников и не слишком рвался попользоваться доставшимся). Но самураи уже были допущены к решению политического вопроса, а этот урок трудно позабыть. В выигрыше оказался и дом Тайра.

Через четыре года так называемый мятеж Хэйдзи означал начало гражданской войны.

Мятеж годов Хэйдзи

Клану Фудзивара удалось спасти часть земельных владений, но не авторитет и репутацию. Поскольку большинство основных полководцев из дома Минамото участвовали в смуте и были казнены, клану Тайра удалось добиться изгнания Минамото из столицы (за исключением Ёситомо, который верно служил императору Го-Сиракаве). Хотя клан Тайра тоже потерял несколько вотчин, ас материальной точки зрения приобрел немногое, главной наградой оказалось повышение влияния.

Чистым победителем оказался лишь Го-Сиракава, который в свое время взошел на престол при поддержке Тоба, унаследовав от него государственный аппарат. Все чиновники и военные зависели теперь от него.

Через три месяца после вспышки гражданской войны в столице произошло нечто невиданное: государь составил законоположения двора, чего не случалось уже два с половиной века.

Закон из семи пунктов порицал аристократов за то, что они либо владели землей без должных прав, либо уклонялись от налогов. Теперь имелось лишь одно законное основание для получения вотчины («сёэн»): соответствующее распоряжение императора. При этом Го-Сиракава предвидел возможность «отступления» в монашескую келью. Документы относительно владения вотчиной, заверенные канцелярией экс-императора, тоже имели юридическую силу (благо на тот момент некому было править по системе «инсэй»). Остальные пункты касались храмов. Государь сделал то, что назревало уже давно: он запрещал насильственно превращать государственных крестьян в монастырских крепостных. От храмов правитель потребовал реестра земель.

Центральная власть очень хотела утвердиться, а для этого требовалась собственность. Было учреждено и специальное ведомство по регистрации земельных документов. Оно было призвано стать арбитражем для землевладельцев.

Казалось, столица ожила. Начали восстанавливаться дворцы, да и сам облик страны.

Го-Сиракава, подготовив все возможности для правления, ушел в монахи в 1158 г., сделав номинальным императором сына (государь Нидзё). Но трений между экс-императором и государем нельзя было исключить. Преемник решил проявить характер, тем более что его поддержала вдова государя Тоба, женщина властная и, что немаловажно, не обделенная вотчинами. Началось и столь обычное для прежних времен противостояние придворных группировок (их лидеры представляли один клан — Фудзивара, но теперь это имело не слишком большое значение). Теперь кланы Минамото и Тайра выступали «по разные стороны баррикад».

Стоило главному союзнику (уже почти ставшему военным правителем) Киёмори Тайра отправиться в паломничество, как Тадамичи Фудзивара остался почти беззащитным. И тут был нанесен удар.

Нобуёри Фудзивара и Ёситомо Минамото с несколькими сотнями самураев атаковали дворец императора, желая расправиться с противником. Тадамичи Фудзивара бежал, но это мало ему помогло: его нашли, и ему пришлось покончить с собой.

Го-Сиракава и действующий император Нидзё фактически оказались под арестом, а делами в столице заправляла группировка, куда входил дом Минамото. Неудивительно, что оба государя хотели только одного — избавиться от навязчивой «опеки».

Киёмори Тайра вернулся в Хэйан, даже выразил на словах согласие с ситуацией. А мятежники были слишком опьянены легкой победой, чтобы принимать серьезные меры.

Киёмори помог императору бежать из дворца, после чего последовал указ государя о преследовании заговорщиков.

27 декабря 1159 г. войска Киёмори Тайра сошлись в бою с силами Минамото. Хотя последние сражались яростно и даже заставили правительственные силы отступить, исход был очевиден. Мощь войск оказалась неравной, к тому же Тайра действовали сплоченно, а Минамото, представлявшие дальние владения — нет.

Сам Ёситомо Минамото был убит собственными вассалами. (Как видим, кодекс «бусидо» был еще не вполне в чести — или же в нем говорилось о чем-то слишком наболевшем?) Его взрослых сыновей казнили. А слишком юного (ему исполнилось тринадцать лет) Ёритомо Минамото отправили в ссылку в провинцию Идзу.

С его младенцем-братом, которого звали Ёсицунэ, поступили иначе. Ёритомо впоследствии не желал признавать его равным себе, поскольку мать Ёсицунэ обладала весьма низким рангом. После победы и триумфа Киёмори Тайра сделал ее своей наложницей, согласившись пощадить младших детей главы мятежников. (Вероятно, это все же легенда, но факт остается фактом — Ёсицунэ воспитывался в столице до шести лет, после чего его отправили в монастырь).

Теперь было не время думать об утонченности и милосердии: казни сделались столь же распространенным фактом общественной жизни, каким когда-то были поэтические турниры. Новая власть (прежде всего — дом Тайра) старалась избавиться от возможных источников неприятностей. Недаром посмертно клан Тайра заслужил весьма жутковатую славу.

Победа Киёмори Тайра оказалась временным явлением. Падение беззаботного «японского Версаля» — окончательным. А то, что были пощажены сыновья Ёситомо Мниамото, будет иметь самые серьезные последствия и для дома Тайра, и для всей Японии.

Дети на престоле

То, что творилось в те годы с престолонаследием в Японии, выглядит, мягко говоря, странным. Естественно, поминальный владыка может быть нескольких месяцев от роду, прецеденты такого рода случались, хотя и нечасто (вспомним хотя бы несчастную судьбу Иоанна Антоновича в середине XVIII в.) Но целая череда детей на троне — это уже нечто выдающееся. Конечно, истинным монархом при них оставался Го-Сиракава.

В 1165 г. скончался император Нидзё, которому было лишь 23 года, и престол он занял несовершеннолетним. На троне оказался двухлетний (!) император Рокудзё. Теперь-то Го-Сиракавс номинальный владыка не мешал.

«Правление» Рокудзё длилось всею лишь около трех лет. В 1168 г. Го-Сиракава заменил его на юного императора Такакуру собственного сына. Вероятно, это было связано с болезнью Киёмори Тайра и еще имевшейся оппозицией, которая могла, прикрываясь именем реального императора, помешать правлению по системе «пнсэн», если Го-Сиракава останется без военной поддержки. Но Киёмори Тайра в тот раз не суждено было умереть.

Наконец, в 1180 г. император Такакура отрекся в пользу трехлетнего наследного принца, который стал императором Антоку. Государю Такакуре приходилось лавировать между интересами придворных группировок, ему оказывал поддержку Киёмори Тайра, который, возможно, намеревался отменить со временем систему «инсэй». Важно то, что новый император Антоку был не кем иным, как внуком Киёмори: диктатор отлично усвоил правила «политики женитьб». Но воспользоваться преимуществами он не успел — началась война Гэмпэй.

Развитие внешней и внутренней политики при владычестве Тайра

С правлением Тайра связано, как минимум, одно весьма прогрессивное начинание. До XII в. Япония не была закрытой страной, но отношения с континентом поддерживались в очень слабой степени (в основном — с Кореей). Не в последнюю очередь — из-за пиратства. Теперь же, когда Тайра фактически руководили югом и избавились от пиратов, ситуация поменялась. Основным партнером сделался Китай — империя Суп.

Это вполне понятно: если технологии и новые идеи идут в страну через третьи руки, значит, эта страна — глубокие задворки мира. А Киёмори Тайра такой ситуации не желал. Он разрешил кораблям из Китая плавать по Внутреннему Японскому морю, организовал встречу инока-императора Го-Сиракавы с китайцами в собственной усадьбе.

В 1172 г. император Китая направил послание с предложением направить посольство и установить дипломатические отношения. Конечно, при этом требовалось формально признать свою вассальную зависимость (такова была практика отношений в те годы). Но ради международной торговли стоило пойти и такую меру.

По крайней мере, одну вещь из Китая заимствовать удалось. Собрания китайских печатных книг везли в Японию в огромных количествах. Они относились не только к тому, что мы называем художественной литературой. Теперь и в Японии открылась эра книгопечатания. Был сделан еще один шаг на долгом пути, который привел ко всеобщему образованию японцев.

Продолжился и экспорт духовных ценностей. Уже после войны Гэмпэй контакты с Китаем прочно укоренили в Японии дзэн-буддизм. Предубеждение против иностранцев и их влияния постепенно исчезало.

И во внутренних делах начали наводить порядок. В 1167 г. Сигэмори Тайра (младший брат диктатора) получил приказ о наказании разбойников в западных и восточных провинциях. Фактически это означало создание военно-полицейского департамента, работающего по всей территории страны. Такое решение оказалось выгодным и Го-Сиракаве, и дому Тайра. Уже после, при Камакурском режиме, подобная система военно-полицейских губернаторов получит развитие.

В целом, время владычества клана Тайра оказалось неспокойным. Вспыхивали монастырские бунты, против Тайра готовились заговоры. Но, тем не менее, прогресс в сравнении с предшествующими временами очевиден.

Экономика получила важное развитие. Мы уже упоминали, что в эпоху Нара начали чеканить монеты. Но на том дело и кончилось, они стали не настоящей «валютой», а частью усвоенной «китайской науки». Одна из причин — недостаток собственных источников драгметаллов. Теперь монеты пришлось импортировать из Китая. Обращение китайских денег серьезно повлияло на экономику, оно вступало в конфликт с интересами аристократии. Но даже указы о запрете хождения монет не могли полностью изменить ситуацию: эпоха товарно-денежного обращения началась и для Японии.

Глава 23. Падение дома Тайра

Настают последние времена.

Проклянут священные имена.

Отвернутся боги и будды от нас,

Обреченным не по плечу война.

Раз столица южная сожжена,

Рокухары гибель предрешена.

Святотатцев будет судьба страшна.

Нашей смерти возжаждала вся страна…

Ацумори

Прежде чем речь пойдет о войне Гэмпэй, нужно заметить вот что: конечно, в таких случаях наши симпатии часто бывают на стороне побежденных. Тем более что обошлись с ними действительно жестоко. Но разве дом Тайра не был жесток по отношению к Минамото? Конечно, был. Разве обе стороны не топтали крестьянские посевы, не жгли дома? Конечно, и топтали, и жгли. Воина обернулась жесточайшим бедствием для народа.

Так что оба клана были вполне достойны друг друга. Оба были ветвями огромной семьи. Многие сравнивают Гэмпэй с Войной Алой и Белой Розы в Англии, случившейся значительно позднее. Еще более наводят на сравнения геральдические цвета: красный для Тайра и белый — для Минамото.

А само слово «Гэмпэй» образовано от китайских названий кланов — «Гэндзи» и «Хэйкэ». Но в войне принимали участие и многие другие кланы, которым так или иначе пришлось выбрать, к кому присоединиться.

Начало войны

В романах, исторических и приключенческих, о таких событиях говорится: «Ничто не предвещало беды». Тех Минамото, которые могли бы отомстить, более не существовало. Во всяком случае, так считал диктатор Киёмори Тайра, сильно поубавивший властные амбиции монаха-императора Го-Сиракавы (во всяком случае, тому пришлось поделиться властью). Провозглашение малолетнего Антоку императором могло означать прекращение системы «инсэй».

Конечно, управлял страной Го-Сиракава, но без военной силы клана Тайра он мало что значил бы. О том, насколько вознесся этот клан, говорит один из героев повести о доме Тайра»: «Тот не человек, кто не из нашего рода!» Возможно, Киёмори подумывал уже и о том, как бы ликвидировать систему «инсэй» и вернуться к старому доброму правлению. Есть версия, что сам он — сын императора Сиракавы, отдавшего свою наложницу (уже беременную) Тадамори Тайра. (В таком случае в Европе говорят «незаконнорожденный сын», но в тогдашней Японии это выражение, наверное, не вполне поняли бы).

Так что положение дома Тайра укрепилось неимоверно, а Фудзивара оказались отодвинутыми от дел государственных.

Но призыв к войне прозвучал не из уст ссыльного аристократа Ёритомо Минамото. Старый полководец Ёримаса Минамото, оставленный при дворе (единственный из клана) в знак признания его прежних заслуг, казался неспособным на мятеж. Но оскорбления со стороны Тайра дали о себе знать, к тому же, он не забыл о событиях прежних дней.

Нашелся у него и союзник — принц Мотохито, которого обошли в избрании на престол. Этот человек готов был поддержать любой мятеж. Так что слова старого аристократа не могли не прийтись ему по душе.

И вновь Киёмори Тайра покинул Хэйан, а заговорщики только и ждали этого часа. Диктатор повез мальчика-императора (своего внука) в паломничество по самым почитаемым святилищам. В данном случае — в родовое святилище рода Тайра (кстати, это позволяло поднять против режима и буддийских монахов).

В этот момент принц Мотохито издал прокламацию, в которой говорилось: Киёмори Тайра и его сподвижники в действительности сами подняли мятеж, разграбили и оскорбили страну, попирая закон Будды. Поэтому Минамото, Фудзивара и прочие воины в провинциях должны поддержать Мотохито, который не забудет при вступлении на престол их заслуг. Остальные же окажутся сторонниками Киёмори и будут достойны смерти или изгнания.

Одним словом, текст манифеста, подписанного 5 мая 1180 г., сводился к лозунгу: «Кто не с нами, то против нас!»

Считается, что о заговоре было неосторожно упомянуто при шпионах Тайра. Так или иначе, но в резиденцию принца самураи Тайра заявились, правда, главного заговорщика не нашли: Мотохито успел бежать в монастырь Миидэра. Киёмори Тайра оказался настолько неподготовленным к развернувшимся событиям и столь неосведомленным, что поручил атаковать Миидэра Ёримасе Минамото. Тот, понятное дело, приказ выполнять не стал, а вместо этого сжег свой дом в Хэйане и присоединился к принцу с пятьюдесятью своими людьми. Нужно было продержаться до того момента, когда на северо-востоке вспыхнет восстание. Но сил в монастыре оказалось очень мало. А у Тайра, даже если отбросить невероятную цифру в 20 000 человек, их оказалось значительно больше.

Принц и Минамото могли надеяться на помощь других монастырей, но в Энрякудзи монахи оказались подкупленными Тайра, а Кофукудзи в Нара обещал поддержку.

И вот в этих условиях Ёримаса Минамото предложил решение, которое вполне могло изменить весь ход войны и стяжать ему славу великого полководца. Нужно не отсиживаться у монахов, а атаковать: нанести ночью удар по ставке Киёмори Тайра в Рокухаре, поджечь строения, посеять панику и, возможно, даже захватить в плен самого Киёмори.

Но смелую идею отвергли. На военном совете приняли иное решение — попытаться добраться до Нары с отрядом в 300 воинов и монахов. Но добраться до цели им было не суждено. На полпути усталый отряд остановился на берегу реки Удзигава, перейдя через мост и частично разобрав его на всякий случай.

Такой случай произошел: к отряду Минамото первыми подошли не монахи из Нары, а самураи Тайра, чей авангард, не разглядев ничего в утреннем тумане, рухнул с моста в реку.

После этого начался обстрел из луков, причем оборонявшиеся оказались хорошими стрелками. Затем наступил черед рукопашной схватки на мосту, которая продолжалась полдня, и лидеры Тайра стали подумывать, не перейти ли реку в обход. Но один из них, Тадацуна из рода Асикага, решил форсировать реку со своим отрядом. Сам он первым ступил на берег, и, согласно преданию, не забыл представиться перед поединком. Он прорубил себе путь до самых ворот небольшой обители, в которой укрывались обороняющиеся. А пока те были заняты отрядом Аснкаги, через реку переправлялась основная армия Тайра.

Судьба мятежников оказалась предрешена. Принц Мотохито погиб, попытавшись бежать, а старый полководец из Минамото, видя, как умирают последние из его сторонников, совершил классическое самоубийство. Пока его сыновья удерживали ворота, он начертал на боевом веере прощальное стихотворение (его приводит в книге о самураях С. Тернбулл):

Как дерево сухое, С которого не снять плодов, Печальна жизнь моя была, Которой суждено пройти бесплодно.

После этого он вспорол себе живот. Голову Ёримаса Минамото спрятал слуга, зато Тайра досталась голова Мотохито. С нею они и вернулись, неся жутковатый трофей впереди войска.

Сожженные монастыри

Призыв принца Мотохито еще даже не успел как следует разлететься по стране, но все уже завершилось. После этого Киёмори Тайра вознамерился отомстить боевым монахам за поддержку, оказанную мятежу. В декабре того же года самураи Томомори Тайра покарали монастырь в Миидэра — попросту подожгли его.

Совершив это, диктатор решил договориться с руководством монастырей в Наре об умиротворении боевых дружин монахов. Но посланника Киёмори Тайра избили и выбрили ему головы, после чего в таком виде отправили назад. Стало известно и другое: за неимением оригинала монахи в Нара сделали деревянную голову, назвали ее головой Киёмори и пинали по двору.

Но даже после этих оскорблений Киёмори еще проявлял некоторую нерешительность. Слишком уж влиятельными были монастыри Нары. В город был направлен отряд из 500 самураев клана Тайра с приказом не применять силы. Но монахи, очевидно, имели на этот счет иное мнение. Они захватили 60 человек, отрезали им головы (не заботясь более о буддийских добродетелях) и выставили у южных ворот.

И только это заставило дом Тайра перейти к боевым действиям. (Возможно, на то были серьезные основания, поскольку на востоке шли своим чередом иные события). Расправа с монахами-головорезами была поручена не меньшему головорезу сыну Киёмори Снгэхира Тайра, отличавшемуся припадками ярости. Семь тысяч насельников обители приготовились к обороне, выкопав рвы и установив укрепления. Им и в самом деле удалось отразить дневные атаки самураев, но ночью их судьба была предрешена. Сигэхира Тайра выполнил то, что советовал в свое время принцу Мотохито старый полководец. Вечером монастырские ворота подожгли, и огонь при переменном ветре распространился по всему храмовому комплексу. Всех, кто спасался в помещениях, ждал огненный ад.

В огне погибло 3 500 человек, головы еще 1 000 монахов, павших в бою, были отрезаны и увезены в виде трофеев. Сгорел и тот самый великий зал, где издавна возвышалась статуя Будды Русяны. И даже месяцы спустя вокруг Нары невозможно было отыскать ни одного монаха.

Вскоре после этого последовал удар по делу дома Тайра скончался старый диктатор. Перед смертью Киёмори хотел одного — мести. Райское блаженство виделось ему лишь в одном образе: отрезанной головы Ёритомо Минамото, своего противника, которого он когда-то имел несчастье пощадить.

Но предсмертные пожелания Киёмори уже оказались запоздалыми.

Рождение полководца

Как известно, Ёритомо Минамото отправили в ссылку. Надзор за юношей был поручен Сугэтика Фудзивара и Токимаса Ходзё, союзникам клана Тайра. Опека строгой не оказалась, и Ёритомо был предоставлен сам себе: а значит, он мог уделять мнения и военным упражнениям, и изучением военного искусства прошлого. Не вполне ясно, вынашивал ли он в ту нору планы мести у молодого Минамото нашлись занятия поинтереснее. Итогом этих занятия стал младенец, ответственность за которого нес бы опекун Сугэтика Фудзивара — если бы не убил в ярости ребенка. Он мог вполне прикончить и неосторожного Ёритомо, но тот бежал во владения второго опекуна. Впоследствии юноша женился на дочери Токимасы Ходзё, давшего ему убежпше. Известно, что этот род происходит от клана Тайра. Так что два враждебных дома оказались связанными крепкими узами.

По легенде, некий странствующий монах принес Ёритомо череп его отца, вдохновив на борьбу. Но на самом деле основным источником такого вдохновения стал призыв принца Мотохито. Но очень быстро выяснилось, сколь бесполезным станет неподготовленное выступление.

Жизнь Ёритомо очень сильно осложнилась, когда клан Тайра решил заполучить его голову. И восстание не могло не начаться.

Первый удар был нанесен в сентябре 1180 г. далеко не по основной цели. Сторонники Ёритомо Минамото разгромили ставку наместника клана Тайра в провинции, сам наместник погиб. Между прочим, сам Ёритомо, будучи более политиком, нежели полководцем, остался дома, молясь за успех задуманной им операции.

Теперь можно было заняться более крупным противником. Но он оказался куда как непрост. К Минамото присоединились самураи из клана Миури, однако союзник Тайра Кагэтика Оба проявил завидную прыть, пустившись в погоню за беглецом, двигавшимся с вооруженным отрядом к городу Сагами.

14 сентября произошло сражение в долине Исибасияма. Для Минамото оно едва не завершилось катастрофой, поскольку соотношение сил было десять к одному не в его пользу.

На сей раз не соблюдалось никаких формальностей, не было ни вызовов, ни провозглашений имен и родословных. Ночь и непогода лишь способствовали неожиданному удару. И отряд Минамото был разгромлен в жестокой сече, сам же Ёритомо укрылся в близлежащем лесу. Конечно, такое бегство с поля боя — позор для самурая, но он твердо решил отомстить, а не геройски и бессмысленно погибнуть.

Следующие пять дней самураи Кагэтики Оба тщетно искали молодого Минамото, страстно желая добыть его голову. На этот счет есть одна легенда. Кагэтоки Кадзивара, служивший Тайра, но тайно сочувствующий делу Минамото (позднее он стал одним из самых веерных его союзников) осматривал лес. Он заглянул и в пустой ствол дерева, где затаился Ёритомо Минамото. Заметив беглеца, он просунул в ствол лук, спугнув пару голубей. Это убедило остальных самураев, что там «все чисто». А голубь в Японии, между прочим, вовсе не птица мира, как принято считать у европейцев. Скорее уж наоборот: это посланник бога войны Хатимана, покровителя клана Минамото.

Ёритомо добрался до берега моря, откуда с горсткой сторонников переправился на корабле в провинцию Ава, во владения своего клана. Собирая своих союзников, он прошел через земли Ава вокруг залива, который ныне зовется Токийским. За какой-то месяц его войско неимоверно выросло.

Вот тогда-то и потребовалось создать ставку командующего. Ею сделали небольшую рыбацкую деревню Камакура. Вряд ли кто-то мог тогда подозревать, что ее именем назовут один из славных периодов истории страны, и уж точно никто не мог подумать, что в XX веке Камакура станет популярным курортом. В те дни она была сердцем восстания.

В ноябре 1180 г., за месяц до сожжения монастыря Миидэра, крупные силы Тайра выступили на восток, угрожая Камакуре. Разгром восстания был поручен сыну Киёмори Тайра, которого звали Корэмори. Он явно не был способен справиться с задачей, этому юноше явно не хватало боевого опыта. Зато, как говорилось в «Повести о доме Тайра» («Хэйки моноготари»), «кисть была бы неспособна передать всю красоту его одеяния и осанки».

И вот такой-то «полководец» должен был противостоять не юноше, но мужу Ёритомо. Он обеспечил себе безопасные пути к отступлению, после чего 9 ноября 1180 г. обе армии выстроились друг против друга у подножия великой горы Фудзи.

Мнения о случившемся противоречивы. Тайра были не на своей земле, и это, вероятно, главное. Их войска ощущали явную неуверенность. К ночи она переросла в панику. Возможно, произошла атака на фланг войска Корэмори Тайра. В «Хэйкэ моноготари» все изложено гораздо поэтичнее (и непригляднее для истинных самураев): «Той же ночью, около полуночи, водяные птицы, в великом множестве гнездившиеся в болотах у подножья горы Фудзи, как видно, чем-то потревоженные, внезапно снялись всей стаей. Как посвист бури, как гром небесный, раздался шум бесчисленных крыльев, поднявшихся в воздух. «Беда! — закричали воины Тайра. — Это войско Минамото перешло в наступление. Они зашли нам в тыл…» И побросав все как было, они с величайшей поспешностью обратились в бегство, торопясь обогнать друг друга. Так велик был обуявший их страх, такой начался тут беспорядок, что схвативший лук позабыл взять стрелы, взявший стрелы — позабыл взять лук; тот вскочил на чужого копя, его конь достался чужому, а иной, взгромоздившись на неотвязанного коня, как безумный, бессмысленно кружился вокруг коновязи».

Вполне достойный финал для войска подобного «полководца». Хотя отступление, если бы оно не переросло в такое бегство, оказалось бы достаточно разумным.

Минамото достался безлюдный и разгромленный лагерь. Он оказал почести богу Хатиману, после чего решил не тратить сил на преследование бегущих. Ёритомо начал небольшие местные кампании, не забывая укреплять позиции и вербовать союзников.

Несчастливые герои

Дальнейшие события связаны с еще одним трагическим героем, носившим фамилию Минамото (впрочем, он сменил ее).

Это Ёсинака Минамото, двоюродный брат Ёритомо. Его отец Ёснката погиб в ходе разгрома клана в середине века. Он успел спрятать беременную жену и знамя дома Минамото в доме некоего крестьянина, сочувствовавшего ему. Предание говорит об этом так.

Тайра пытались захватить жену Ёсикаты, поэтому она и сопровождавшая ее крестьянка вынужденно разделились. Та самая крестьянка, которая должна была сохранить белое знамя Минамото, не спаслась от погони. Она плыла через озеро Бива, когда ее настигли самураи. Один из них. Прежде чем убить храбрую женщину, один из врагов отрубил ей руку, сжимавшую штандарт. Но через несколько дней сын крестьянки выловил из озера руку матери, так и не выпустившую знамя. Так оно оказалось в относительно безопасной хижине, где собиралась разрешиться от бремени супруга Ёсикаты.

Но и на этом преследования не закончились. Некий самурай Санэмори Сайто должен был захватить вдову Ёсикаты и убить младенца, если бы тот оказался мальчиком. Он не смог выполнить такой приказ, и, вернувшись к хозяину, предъявил руку тон самой погибшей крестьянки. Сам же Санэмори сумел переправить женщину с младенцем в горный район Кисо. Так родившийся мальчик получил фамилию Кисо вместо Минамото.

Ёсинака Кисо получил воззвание принца Мотохито, но не смог выступить немедленно.

После разгрома монастырей и смерти Киёмори Тайра клан показал, что может сопротивляться и дальше. В конце апреля 1181 г. были разбиты войска неудачливого полководца Юкинэ Минамото. Сам он смог бежать, присоединившись к отрядам Ёспнаки Кисо.

В летней кампании действовала единая армия Тайра и две армии Минамото. Но в этот момент на страну обрушились не только военные бедствия. Засухи и наводнения привели к неурожаю, а за ним пришел и мор, выкосив едва ли не десятую часть населения. Многие посчитали, что это гнев богов на дом Тайра, сжегший монастыри. К тому же, район Канто, где находилась ставка Ёритомо Минамото, пострадал в самой меньшей степени.

Война смогла начаться заново лишь в июле 1182 г. Новый вождь Тайра поручил атаковать Ёсинаку Кисо своему союзнику. Тот сразился и был разгромлен. Армия Ёсинаки ринулась вперед, к Хэйану. К концу лета его войска стояли менее чем в сотне километров от столицы. А там тем временем усилились голод и эпидемии. И вот тут случилось нечто очень характерное для средневековья, но донельзя отвратительное.

Еритомо Минамото отлично знал об успехах своего родича, как и о том, что Хэйан вот-вот падет. И отдавать славу (и владычество) двоюродному брату очень не хотелось.

Поэтому весной 1183 г. армия Ёритомо была отправлена в экспедицию… против союзника. Правда, все закончилось лишь маневрированием армий, после чего они разошлись, но Ёритомо Минамото вполне показал свое лицо.

К концу апреля Тайра уже считали, что могут сами атаковать Ёсинаку. Эта и привело к роковым последствиям. Мунэмори Тайра попытался собрать невиданную армию в 100 000 человек. Цифра кажется нереальной, но вероятно, войско и в самом деле оказалось огромным. И это — вторая стратегическая ошибка дома Тайра.

О качестве подобной армии лучше не говорить вообще. В нее сгоняли кого только можно, и это очень напоминало всеобщую воинскую повинность в момент демографического спада. Как иные генералы XXI века, Тайра сильно переживали о количестве, забыв, что Минамото в самом начале восстания обладал лишь небольшой группой хорошо подготовленных к борьбе сторонников. Призвали даже крестьян и лесорубов, у которых не было никакого оружия.

А третьей ошибкой стало то, что командовать этой «армией» назначили человека, который так хорошо отличился в битве у подножия Фудзи — Корэмори Тайра. Вероятно, смотрелся он и теперь неплохо, но опыта и вооружения у его войска от этого не прибавлялось.

Конец «армии» предрешило ее количество. Продовольствия хватило не более чем на поход за двадцать километров от Хэйана. А дальше пришлось кормиться с занимаемой территории проще говоря, грабить местное население, и без того пострадавшее от голода и мора.

Кстати говоря, опустошили исконную вотчину Тайра. Разумеется, крестьяне разбегались, а «солдаты» следовали их примеру. Зато командиры рвались в бой. Корэмори рванулся далеко вперед, а его родичи и подчиненные остановились у озера Бива и даже катались на лодке, любуясь живописной местностью. Цунэмаса Тайра, который был поэтом, но не воином, посетил ради вдохновения Бамбуковый остров. «Так красиво было вокруг, что Цунэмаса со спутниками поспешили покинуть лодку и, выйдя на берег, любовались прекрасным видом», — говорит «Повесть о доме Тайра». Словом, блестящая хэйанская аристократия, выбравшись на природу, устроила шикарный пикник, который лучше назвать пиром во время чумы.

А Корэмори, тоже не устававший любоваться пейзажем, уже вступил в горные провинции, занятые противником. Вскоре выяснилось и то, где, собственно, этот противник находится. 17 мая авангард войска Тайра наткнулся на гарнизон Ёсинака Кисо в замке Хиути (на самом деле, это был вовсе не замок, а укрепленная возвышенность, около которой сделали запруду). Некий предатель из «замка» (еще раз вздохнем о кодексе «бусидо») пустил в лагерь Тайра стрелу с запиской, советуя им разрушить наспех сооруженную плотину. (Вероятно, сами «полководцы» не догадались, как надо поступить). В результате они все же захватили высоту и двинулись дальше.

Еще несколько стычек оказались для Ёсинаки Кисо разведкой боем. Ему стали ясны и численность противника, и качество армии, и направление движения, и моральный дух. Тайра должны были двинуться через узкое место — проход Курикара. Теперь можно было захлопнуть капкан.

Большая часть войск Тайра двигалась через ущелье Курикара, решив сделать привал на одной из гор. На близлежащем холме Ёсинака укрепил белые знамена, дабы противник понял, что его ждет численно превосходящее войско.

Ночью 1 июня 1183 г. Ёсинака направил лучшую часть своей армии в обход, в тыл врагу. Днем 2 нюня шли отвлекающие маневры и стычки в ущелье, при этом формальности поединков соблюдались очень четко. Собственно говоря, это был «рыцарский турнир», в котором Ёсинака одержал победу — над внимательностью «лихих полководцев» Тайра.

А следующей ночью армия дома Тайра была неожиданно атакована… стадом рассвирепевших волов. К их рогам привязали факелы и пустили во фланг противнику.

Тут же началась паника и давка, а притаившиеся в тылу войска Ёсинаки довершили дело. Его самураи гнались за врагами не слишком долго: «Уж на что глубоко ущелье Курикара, а и оно оказалось тесным, когда семьдесят тысяч всадников Тайра рухнули вниз, прямо в пропасть. Кровью заструились горные речки, горы трупов заполнили все ущелье. Сказывают, что и поныне в том ущелье, на скалах, видны следы стрел, царапины от мечей». Так говорит «Повесть о доме Тайра».

Это было первым жестоким поражением для дома Тайра. Ход войны стал ясен после битвы в ущелье Курикара. Юкинэ Минамото, как и всегда, умудрился тем временем проиграть сражение меньшей части армии Тайра, но это вряд ли могло что-нибудь изменить. Теперь Ёсинака бросился в погоню за отступавшими войсками клана Тайра.

12 нюня состоялась новая битва при Синовара, но значение она имеет лишь для продолжения легенды о Ёсинаке Кисо. Он осматривал головы убитых врагов, когда ему принесли еще один трофей. Ёсинака вгляделся в черты лица убитого — он напомнил ему самурая Санэмори Сайто, спасшего его во младенчестве. Так и оказалось, просто Санэмори перед последним боем в своей жизни закрасил черным свои седины, дабы им, стариком, не пренебрегали в битве из-за преклонного возраста…

В столице началась паника, Тайра пробовали оборонять город, свершая глупость за глупостью. Они даже имели наглость обратиться за помощью в монастырь Энрякудзи. Разумеется, им отказали.

И тогда клан Тайра покинул Хэйан, прихватив малолетнего государя Антоку с императорскими регалиями вместе. А умудренный политик Го-Сиракава присоединился к победителям и с триумфом вступил с повстанческой армией в столицу.

Можно подумать, что на этом война Гэмнэй и завершилась? Как бы не так!

Глава 24. Сказание о Ёсицунэ

Отгорел рассвет, но остались

В серых волнах клочья рассвета.

Опираясь на меч усталый

Победитель смотрит на это.

Пусть вассалы считают пленных

И своих, отличившихся в бойне.

Победителю в мире бренном

Ничего не хочется боле,

Ни за что не хочется браться,

Леденят славословья фальшью…

Отомщенный отец мой, здравствуй!

Ты скажи мне, отец, что дальше?

Шел я к этой вершине долго,

Об одном лишь молил и бредил.

Жил я этой победой только,

Чем же жить мне после победы?

Впрочем, хватит! Хлопот довольно.

Победителю отдыха нету…

Ах, как манят броситься в волны

Клочья алых стягов рассвета…

Анумори

Мы недаром пока что оставили в покое брата Ёритомо Минамото по имени Ёсицунэ. Без него история войны Гэмпэй столь же немыслима. Но он, в отличие от Ёритомо, стал настоящим героем — но крайней мере, как считается в Японии.

Братская любовь

Детство героя достаточно обыкновенно для подобных персонажей. Есицунэ действительно жил при храме, но рос подчеркнуто недисциплинированным и независимым ребенком. В легендах самых разных народов встречаются подобные герои, которые выполняют свое предназначение, которыми можно восхищаться. Но эти люди рано или поздно ставят себя вне закона, они обречены на гибель. Таким был исландский Греттир. Таков и Ёсицунэ.

А вот рассудительный и вполне дисциплинированный (если отбросить некий сомнительный эпизод юности) Еритомо Минамото совсем иной по характеру. Так что их противостояние кажется неизбежным.

Считается, что Ёсицунэ узнал о катастрофе своего рода в десять лет, и с тех нор готовился сражаться с Тайра, мстя за смерть отца. Юноша не принял монашеского обета, а примерно в пятнадцать лет вырвался из-под надзора клана Тайра. Стражники посчитали, что хрупкий сложением юнец не сумеет быть мужественным, тем более — решиться на побег. Ои оказался в семье Хндэхнры Фудзивара, одного из дальних родичей бывшего великого дома.

Есть легенда о юности этого отпрыска Минамото (се упоминает Айван Моррис). Боевой монах, огромный, как гора, похвалялся, что отберет мечи у тысячи прохожих, после чего пожертвует их на перестройку храма. «Успешно собрав уже девятьсот девяносто девять экземпляров оружия, он как-то ночью стоял в засаде у одного киотосского моста в ожидании своей последней жертвы, как вдруг увидел одинокую хрупкую юношескую фигуру, приближавшуюся в темноте. Юноша беззаботно наигрывал на флейте, на его голову и плечи был наброшен шелковый капюшон, что выдавало в нем храмового служку». Сперва монах не счел этого парнишку противником, но когда они стали сражаться, быстро выяснилось, что тайные уроки, полученные Ёсицунэ в горах, сделали его неуязвимым. В легенде сказано, что Ёсицунэ завершил бой, где умение победило силу, отбросил свой меч и повергнув на землю гиганта с помощью веера. Монах с благоговение решил следовать за победителем.

Так появился Бэнкэй — нашему будущему Дон-Кихоту понадобился свой Санчо Панса (а еще ближе аналогия с монахом отцом Туком и Робин Гудом). Правда, этот человек не отличался добрым нравом, как его испанский коллега. К сему добавим — и противниками стали отнюдь не ветряные мельницы.

Да, о противниках придется сказать особо…

То, что врагами для Ёсицунэ стали Тайра — это вполне объяснимо. То, что Ёсицунэ, служивший под началом старшего брата, прославился в бою — тоже вполне ясно (а вот Ёритомо Минамото в бою вовсе не стяжал славы, занимаясь «общим руководством» из своей ставки). То, что все это не могло сказаться на и без того прохладном отношении старшего брата к младшему, несомненно (если учесть характер Ёритомо).

Какова была братская любовь, говорит такой эпизод. В 1181 г. присоединившийся к старшему брату Ёсицунэ на церемонии в честь бога Хатимана вынужден был держать лошадь Ёритомо за повод. Такая роль предназначалась лишь слугам. А приказа брата ослушаться было невозможно, поскольку гораздо важнее оказались отношения вассал — господин.

Но то, что случилось после захвата столицы … Можно назвать падение клана Тайра революцией. (В конце концов, сыновья Киёмори Тайра, судя по всему, вели себя как типичные хэйанские аристократы). Последующие события подтверждают известное мнение: те, кто непосредственно делает революции, как правило, становятся их жертвами. В этом списке есть место и для Троцкого, и для Робеспьера, и для Че Гевары, и для Лорана Кабилы, и для Такамори Сайго. Но гораздо раньше, чем они, погиб Ёсинака Кисо.

Официальный предлог нашелся очень быстро, тем более что грубые провинциальные самураи Ёсинаки неплохо этому поспособствовали. Войска вели себя в Киото как на оккупированной территории, а их бесчинства вызвали недовольство народа, едва пришедшего в себя от бесчинств клана Тайра. Вдобавок командиры армии-победительницы Ёсинака и Юкииэ Минамото поспорили из-за старшинства — двору на потеху.

В конце 1183 г. их армии двинулись добивать Тайра, но вместо этого оказались разгромленными сами. Юкниэ покинул своего собрата по оружию.

Тут-то и появился на сцене Ёритомо Минамото. Но появился не сам: он лишь отдал приказ «строго наказать» (выражаясь доходчивым языком, убрать) своего двоюродного брата Ёсинаку. А приказ был отдан младшему брагу, Ёсицунэ. И на время Тайра перестали считаться основными противниками.

Бой был страшен и закончился не в пользу Ёсинаки. Предание многое говорит о молодой супруге этого полководца, которая сама командовала отрядом. В битве 1184 г., когда Ёсинака был убит стрелой, ее атаковал мощный воин, которого эта женщина победила в поединке. Дальнейшая ее судьба неясна: то ли ушла в монастырь, то ли стала наложницей кого-то из победителей (в любом случае, не Ёсицунэ).

Окончательный разгром Тайра

Уже через месяц последовало новое сокрушительное поражение клана Тайра. Уже через месяц состоялась битва при Итино-Тани на берегу Внутреннего Японского моря. Теперь противника били на его земле. Сам Ёснцунэ совершил внезапную атаку, возглавив небольшой отряд кавалерии, который прошел по необычайно крутой горной тропе и ударил в тыл. Известные склонностью к панике Тайра бежали на остров Сикоку.

Впрочем, паниковали не все. В качестве эпиграфов к главам мною отобраны стихи человека, пользовавшегося псевдонимом Ацумори. (Настоящее имя автора мне неизвестно, но определенно, что он пишет на русском и принадлежит к кругам любителей ролевых игр. А оттуда, при всей кажущейся «несерьезности», вышло уже немало талантливых российских литераторов последних лет). Коли так, нельзя не сказать и о реальном Ацумори Тайра, погибшем при Ити-но-Тани. С ним связан один из самых известных боевых эпизодов воины Гэмпэй.

«Повесть о доме Тайра» рассказывает об этом так. Некий Кумагай Наодзанэ из сил Минамото направлялся по узкой тропе, выслеживая воинов противника. И вдруг он заметил, что какой-то воин в богатом облачении кинулся вместе с конем в воду, пробиваясь к судну, стоящему неподалеку. Кумагай бросил ему вызов, требуя возвратиться.

И всадник принял вызов, вернувшись на берег. Вскоре их бой перешел в рукопашную схватку. Кумагай поверг противника, и вдруг понял, что перед ним почти мальчишка. Он готов был сжалиться и отпустить врага, но тут рядом оказались самураи клана Минамото.

«Раз уж все равно тебе погибать, — сказал Кумагай, — лучше умри от моей руки, а я буду молиться за твою душу!»

Юноша просил не медлить. И Кумагай выполнил задуманное снес ему голову. И тут он заметил флейту в богатом футляре, заткнутую за пояс погибшего. «Несчастный! Это он играл сегодня утром на флейте в крепости Тайра! Велико наше войско, десятки тысяч воинов, но не сыщешь ни одного, кто взял бы с собой флейту в боевой стан! У знатных вельмож и впрямь нежная, утонченная душа!» — подумал Кумагай.

Он покачал находку Ёсицунэ. «И все, кто был при этом, пролили слезы. И узнал тогда Кумагай, что убитый — юный Ацумори, семнадцатилетний сын Цунэмори, главы Ведомства построек», — говорится в «Повести».

Кумагай и в самом деле выполнил обещанное — обратился к буддизму.

С одной стороны, Ёритомо Минамото мог радоваться успехам младшего брата в войне с Тайра. С другой — они оказались для него огорчительными. Тем более что не только у него возникло чувство зависти. Уже после Ити-но-Тани на Ёсицунэ посыпались доносы. Для подозрений относительно младшего брата Ёритомо вполне хватило и этого.

Основным источником порочащих сведений стал Кагэтоки Кадзивара, один из соратников Ёритомо Минамото, который в свое время спас ему жизнь. Вряд ли он был поначалу сверхподозрителен или сгорал от зависти. Похоже, что здесь самое уместное выражение — «не сошлись характерами». Но и этого бывает вполне достаточно для самых злых поступков.

Чуть позже, перед морской битвой в Ясима между Кадзиварой и Ёсицунэ произошел спор, едва не дошедший до драки. Дело касалось «оборотных весел». «Повесть о доме Тайра» говорит об этом так: «В гавани Ватанабэ собрались самураи, и владетельные, и худородные, и стали держать совет.

— Правду сказать, мы неопытны в сражениях на море, — говорили они. — Как же нам быть?

— Что, если в предвидении битвы поставить на суда «оборотные» весла? — предложил Кадзивара.

— Что такое «оборотные» весла? — спросил Ёсицунэ. — Когда скачешь верхом, — отвечал ему Кадзивара, — коня нетрудно повернуть и влево, и вправо. Но повернуть вспять корабль нелегкое дело! Оттого я и говорю — давайте поставим весла и на носу, и на корме, установим рули и слева, и справа, чтобы в случае надобности легко и быстро поворотить судно.

— На войне нередко бывает, — сказал Ёсицунэ, — что при неблагоприятном ходе сражения приходится отступать, даже если, отправляясь на битву, поклялся не делать ни шагу назад… Таков обычный закон войны! Но хорошо ли заранее готовиться к бегству? Это дурное предзнаменование, сулящее неудачу в самом начале похода? Господа, «оборотные» весла, «возвратные» весла — называйте их как угодно, а мне, Ёсицунэ, хватит обычных весел.

- Хорошим полководцем называют того, — сказал Кадзивара, кто скачет впереди войска там, где это необходимо, и отступает там, где надлежит соблюдать осторожность, кто бережет свою жизнь и громит врага; такой полководец — истинно совершенный военачальник! Тот же, кто знай себе ломится напролом, не полководец, а просто-напросто дикий кабан, такого не назовешь настоящим сегуном!

— Не знаю, кабан ли, баран ли, — отвечал Ёсицунэ, — но битва приносит радость лишь тогда, когда движешься все вперед и вперед, наступаешь и побеждаешь!

И, услышав его ответ, все самураи не решились громко смеяться, опасаясь вызвать гнев Кадзивара, но с пониманием переглянулись и стали шептаться, что между Ёсицунэ и Кадзивара, кажется, уже возникла размолвка».

Они сталкивались и дальше — опытный воин и пылкий юноша, рвавшийся к победе. И каждая размолвка рождала депеши в Камакуру. У Ёсицунэ появился постоянный «доброжелатель».

Дальнейшая война растянулась еще на год, а командующим западными силами Ёритомо поставил не слишком инициативного, зато очень послушного и зависимого родича — Нориёри.

И все же Ёсицунэ дождался своего звездного часа. И на сей раз он оставался верен себе, вновь использовав внезапность нападения. Теперь ему благоприятствовала отвратительная погода. Тайфуны в тех краях по весне не редкость, и никто из Тайра не мог бы предположить, что кто-то отважится пересечь Внутреннее море и напасть на бухту Ясима. Поэтому превосходящие во много раз силы Тайра были отброшены, хотя они действовали и в родной провинции, и в родной стихии, а Ёсицунэ не был профессиональным флотоводцем.

А еще через месяц, овладев проливами, Ёсицунэ нанес последний сокрушительный удар. 25 апреля 1185 г. дом Тайра прекратил существование. Битва при Дан-но-Ура стала последней катастрофой для этого клана. Тайра считались мореходами, но флот Минамото пополнился благодаря новым заключенным союзам. Возможно, поэтому императора перевели на обычное судно, а флагман оказался подставным.

Поначалу сражение складывалось не в пользу Ёсицунэ. Завязался рукопашный бой на палубах, при этом сам Ёсицунэ едва не попал в плен. Но внезапный прилив оказался гибельным для противника. К тому же, клан Тайра предал один из высокопоставленных самураев, раскрывший, где находится император. И тогда волны окрасились кровью — знамена Тайра покрывали море. Мальчик-император тоже погиб при Дан-но-Ура: его бабка, вдова Киёмори Тайра, бросилась в воду, прижав внука к груди. Считается, что последними ее словами были: «Там на дне, под волнами, мы найдем другую столицу». И многие из Тайра последовали за ними.

«Двадцать четвертого дня третьего месяца в час Овцы при Даи-но-Ура в провинции Нагато… Тайра были уничтожены. Священное зеркало и священная печать в сохранности возвращаются в столицу», — таким был рапорт, отправленный Ёсицунэ. Кстати, не вполне понятно, уцелел ли в сражении священный меч Кусанаги, или же он навсегда похоронен на дне у Дан-но-Ура. Официальная история говорит, что уцелел. Но логика позволяет считать, что, возможно, и нет…

Прославленный и оклеветанный

Итак, война, вроде бы, окончилась. Но для Ёсицунэ — не вполне. Он слишком отличился, чтобы продолжать жить дальше при своем властном брате. А тем всегда руководило не вдохновение, а холодный расчет…

Как ни странно, дом Тайра оставил по себе весьма неоднозначную память. С одной стороны, никто и не думал забывать о годах горя и бедствий, в которые они ввергли всю страну. Тайра совершили преступление (хотя и спровоцированное), когда сожгли Нару. Но…

Но ведь они ушли с честью и доблестью! Они благородно проиграли! И поэтому им поневоле сочувствуют. У японцев (да и не только у них) есть особая психологическая черта — сопереживание проигравшим. Есть для этого и термин — «хоганбинки». Так что некоторые симпатии (особенно у составителей повестей, живших через столетия) они вызывают, невзирая ни на что.

Но есть и третья особенность. После смерти клан Тайра остался жить — в преданиях о привидениях, на которые так богата Япония. К примеру, считается, что призраки убитых вождей Тайра и через сотни лет собираются, чтобы пировать на руинах сгоревшей ставки в Рокухаре. Как правило, им приписываются недобрые деяния. И встреча с такими духами ведет к бедам. Много веков мореплаватели старались обходить Дан-но-Ура. Говорилось, что из волн выходят целые армии…

(Странно, что предания о призраках более всего популярны в двух островных странах на противоположных оконечностях Евразии — в Британии и Японии. Почему? Не хочется, конечно, портить песню романтикам, но может, все дело в каких-то особенностях климата?..)

Легенда о Тайра оказалась живой и в наше время. Ее мотивы использованы и в литературе, и в кино. Даже в России замечательный и, как всегда, ироничный писатель Виктор Пелевин обыграл этот сюжет в своем романе «Чапаев и Пустота».

Но вернемся к нашему герою-победителю, тем более что жить ему осталось не слишком много.

Теперь победитель возвращался в столицу, обремененный славой. Такой популярности не завоевывал еще никто до него. Но придворный мир для такого человека — чужая планета. И один человек не радовался его победам, хотя скрывал это до поры до времени.

Все началось с того, что хорошо знакомый нам инок-император Го-Сиракава решил сам наградить Ёсицунэ после битвы при Дан-но-Ура. Бывший государь отлично знал, чем это грозит. Но у него было свое отношение к военному сословию. Главной оказалась политика «разделяй и властвуй». Нужно было окончательно рассорить клан Минамото, что он и сделал. Возможно, он считал юного военачальника меньшей угрозой для своей власти, чем хитроумного Ёритомо. Сомнительно, что добрые чувства экс-императора к Ёсицунэ оказались хоть сколько-нибудь искренними.

Еритомо и в самом деле не считал события завершенными. Он вынашивал планы полного лишения императоров реальной власти в стране.

И Го-Сиракава назначил Ёсицунэ управителем всех вотчин на острове Кюсю, а затем приказал «серьезно наказать» старшего брата — врага двора. Приказание немедленно было отменено, стоило Ёсицунэ сделаться беглецом. Теперь уже старший брат должен был «серьезно наказать» младшего.

А отношения в роду еще до фатального приказа Го-Сиракавы и без того испортились. Так, выяснилось, что нужно «серьезно наказать» и Юкииэ Минамото, того самого неудачливого полководца, который в свое время присоединился к Ёсинаке Кисо. Тайра не стало, и противники нашлись у себя в роду.

Ёритомо Минамото работал над строительством своего административного аппарата, добиваясь одного — подчинения всех вассалов себе лично, а не императорскому двору. В Камакуре не было и тени того, что можно назвать хэйанским образом жизни. Это был не двор с изысканными аристократами, а военная ставка — бакуфу. И для Ёритомо был куда страшнее существования Тайра заговор среди своих. Вот тут он становился беспощаден. А с годами подозрительность все более усиливалась (как и у многих из тех, кто позже отправился его путем).

Ёритомо дач ясно понять: его вассалов не должны награждать в имперской столице. Карает и милует он самолично, а если дается какое-то назначение при дворе, оно должно быть согласовано с ним. Поэтому почести, оказанные Ёсицунэ, возмутили старшего брата. И это возмущение оказалось выше всякого родства — Ёсицунэ перестал считать его господином.

Мужественный герой даже не был допущен в Камакуру, чтобы лично доложить о триумфе. Его задержали на почтовой станции Касигоэ. Он несколько раз обращался к брату, намереваясь высказать свою искренность при встрече. Но и этого позволено не было, и пришлось вернуться в имперскую столицу по приказу Ёритомо. Мало того, брат исключил его из клана.

Вскоре после этого произошло покушение на жизнь Ёсицунэ. Боевой монах взялся выполнить задание Ёритомо Минамото и попытался с подручными штурмовать дом Ёсицунэ. Атака была отбита, а монах пойман и казнен.

Теперь никакой надежды на примирение не оставалось, и было непонятно, есть ли надежда на выживание. Именно в этот момент Ёсицунэ и получил «странный» приказ Го-Сиракавы о «строгом наказании» Ёритомо. Но никакой поддержки будущей кампании не последовало.

Ёсицунэ отправился на запал для набора войска. Его сопровождали несколько сотен воинов и злосчастный полководец Юкииэ Минамото. Увы, на сей раз плавание через Внутреннее Японское море оказалось не столь благоприятным, как прежде. Отряд был уничтожен штормом, Ёсицунэ и Юкииэ выжили, но пути их разошлись («враг» Юкпиэ был убит чуть позже).

Судьба оказалась предрешена: Ёсицунэ сделался изгнанником, поставленным вне закона и «другом» Го-Сиракавой, и собственным братом.

Бегство и смерть героя

Ёсицунэ стал теперь объектом охоты, которую устроил на него старший брат. Тем не менее, он тайно возвратился в столицу. В городе самураи Ёритомо Минамото проводили тщательные обыски, в храмах, где мог находиться беглец, побывали военные отряды. Даже божествам было поручено участвовать в поисках, молитвы о захвате Ёсицунэ возносились ежедневно. Но ничего не помогало. В Средние века, когда не было ни фотографии, ни системы документального подтверждения личности, скрыться было намного проще. А у Ёсицунэ наверняка находились и помощники.

Похоже, что у Ёритомо все же развилась к тому времени мания преследования. Он стал подозревать и бывшего императора Го-Сиракаву в том, что тот что-то знает о местонахождении Ёсицунэ, но не желает говорить. Пришлось иноку-государю издать несколько дополнительных указов — слишком уж явной была угроза из Камакуры.

Каким образом Ёсицунэ добрался до севера, мы не узнаем (раз уж в те времена Ёритомо Минамото не смог установить истины). Вероятно, ему помогли монахи — недаром же именно монах считается его верным спутником. По легенде, именно Бэнкэй спас своего господина, переодетого носильщиком, на одной из застав. Когда начальник заставы увидел, что разъяренный монах бранит слугу и даже лупит его посохом, все вопросы сразу же отпали: ни один подчиненный не сможет поднять руку на старшего. Но по этой же легенде, ставшей впоследствии пьесой для театра Но, становится ясным: начальник заставы прекрасно обо всем догадывался. Просто личные симпатии перевесили служебный долг.

Если верить преданию, у героя была и спутница по имени Сидзука. Она считалась самой красивой женщиной страны и готова была разделить с любимым все испытания. В самурайские времена отношения между мужчиной и женщиной строились все по тому же принципу господин — вассал. Но при этом такая зависимость была добровольной, как бы нас это не удивляло. Ёсицунэ и Сидзука были вынуждены расстаться, она была захвачена владетелем Камакуры, который приказал убить родившегося у нее ребенка (а заодно, что наводит на параллели с царем Иродом, — и всех младенцев мужского пола, дабы у Ёсицунэ не осталось наследников). Затем она постриглась в монахини, но вскоре умерла.

В реальности бывший предводитель победоносных войск не смог найти слишком много последователей — по крайней мере, в среде самураев. Видимо, вся его прежняя популярность зависела от отношений с правителем Камакуры. Теперь же самураи продолжали честно служить Ёритомо Минамото и не желали оказывать поддержку его противнику. В конце концов, новый режим обещал некоторую стабильность, и это могло показаться главным для них. В 1187 г. он оказался последним препятствием на пути к диктатуре.

Все же ему удалось найти убежище на северо-востоке, у старого Хидэхиры Фудзивара. Но старик вскоре скончался, а его сын Ясухиро не захотел сердить правителя Камакуры. И в 1189 г. Ёсицунэ принял последний бой с солдатами предателя…

Точнее, по легенде, последний бой приняли его немногочисленные сподвижники. Сам же он, после молитв, ритуально покончил с собой. Последним, кто прикрывал его, стал монах Бэнкэй.

Такова часть преданий.

Видоизменяющаяся легенда

Что на самом деле означает легенда о Ёсицунэ? Был ли его брат таким уж отъявленным маньяком, как принято его изображать?

Пожалуй, Ёсицунэ и Ёритомо можно назвать «Моцартом и Сальери средневековых войн». Но тут же перед нами, искушенными европейцами, встает вопрос: известно, что Сальери злодеем не был, что он не заставлял Моцарта безвременно покинуть этот мир. Может быть, и с нашими братьями Минамото не все столь однозначно?

Верно, не все. Здесь очень показательно, что Ёсицунэ оказывается на севере, и туда же направлена атака Камакуры. Вероятно, происходящие события были только предлогом для Ёритомо, решившего объединить окончательно все острова (кроме Хоккайдо). А для этого нужно было покорить мятежный айнский север. Годы нестабильности уходили, даже прирожденные солдаты жаждали мира. И оставлять на севере проблему было нельзя: она в таком случае могла оказаться вечной. Так что мятеж Ёсицунэ пришелся ко времени. Кстати, Ясухиро ничего не выиграл от предательства, поскольку Ёритомо Мииамото все равно двинул на него войска.

Считается, что голова Ёсицунэ была отправлена в Камакуру, Ёритомо доложили о произошедшем, хотя не говорится, что он самолично осмотрел останки…

Вот тут бы можно и поставить точку. Но не все так просто.

С течением лет легенда стала меняться. И возник главный вопрос — а насколько точно известно, что Ёсицунэ действительно был убит?

В период Токугава, когда правители Японии заинтересовались, наконец, островом Хоккайдо, получила хождение такая версия: Ёсицунэ вовсе не погиб, он добрался до Хоккайдо и даже стал правителем айнов, живших там. Между прочим, такая версия имеет некоторое право на существование. В айнских преданиях есть узнаваемый герой по имени Окикуруми. Такая легенда оказалась столь живучей, что, когда после покорения на Хоккайдо построили железную дорогу, первые паровозы были названы именами героев — «Ёсицунэ», «Сидзука» и «Бэнкэй» (заметим, не «Ёритомо»). Сам император Мэйдзи путешествовал во время поездки по Хоккайдо на поезде, ведомом локомотивом «Ёсицунэ».

Уже в XX веке возникла версия поинтереснее. Оказывается, остров Хоккайдо вовсе не стал конечным пунктом странствий. Ёсицунэ бежал от старшего брата гораздо дальше: сперва и в самом деле на Хоккайдо, потом — на Сахалин и на континент. Путь его лежал на запад, а уж там… Там Ёсицунэ стал объединителем местных племен, а дальнейшая его история нам вполне известна, как история Чингисхана.

После таких утверждений визиты японских войск на Халхин-Гол выглядят, вроде бы, чуть более естественно. Говорилось о совпадении дат, о том, что оба полководца прославлены своими умелыми атаками, что имя Ёсицунэ Мииамото может читаться как «Гэпгикэй», а это уже совсем близко к «Чингисхан»…

Была и теория чуть поскромнее. Если уж не Чингисхан, то, как минимум, основатель манчжурской государственности.

Все это было в свое время актуальным, но и теперь, пожалуй, кто-то может захотеть, чтобы случилось именно так. Политические соображения уже не играют роли, но наши эмоции совсем иное дело.

Есть и еще одна гипотеза, которую приводит Айван Моррис. Ее можно было бы обойти, но я, пожалуй, сделаю небольшой подарок сторонникам теории Носовского и Фоменко. Комментировать не буду никак, все мысли по этому поводу — за ними.

Айван Моррис говорит так: «Те, кто знаком с историей Турции, заметят поразительное сходство Ёснцунэ и побежденного героя пятнадцатого века Кема, — элегантного юноши, известного своими поэтическими и художественными способностями, но прежде всего, знаменитого воителя. Он также был преследуем своим старшим братом, причем росли они отдельно. Старший брат, способный администратор, позже ставший султаном Баязидом II, фигурирует в традиции, как хитрый, завистливый негодяй, предательством добивающийся смерти героя».

Есть версия, что бежавший Кем был позднее отравлен в Ватикане, есть и другая — он покончил с собой. Как Ёсицунэ.

Глава 25. Явление Хубилая

Конечно — гибель поначалу

страшит. Тем паче с непривычки.

Но мы же вас предупреждали —

еще тогда, на твердой суше, —

что рейс под силу лишь нахалу,

что в трюме течь, и нет затычки;

и вы свое согласье дали

на все. Так не мелите чуши.

М. Щербаков

Теперь Ёритомо Минамото мог править единолично. В 1192 г. он принял титул «сэйнтай-сёгуна». При этом он считался не временным главнокомандующим, а постоянным диктатором. Мало того, эта привилегия могла переходить по наследству. Сёгунат стал диктатурой сословия самураев.

Надо отдать должное Ёритомо — его система работала (правда, с перерывами) вплоть до середины XIX века, до эпохи Мэйдзи. Абсолютная власть Камакуры, находящейся вдали от столичных искушений, распространилась на всю страну. В 1193 г. он ликвидировал еще одного родственника — Нориёри.

Но правил Ёритомо не слишком долго и уж, тем более, не счастливо. В 1199 г. он упал с коня, разбился, отчего вскорости и умер. Легенда говорит, что тут постарался призрак, но не Тайра, а Ёснцунэ. Впрочем, каждому — свое. О Ёсицунэ слагают баллады, о полезности Ёритомо для страны говорят те, кто предпочитает сухие исторические факты.

Упадок клана Минамото

История часто глумится над своими персонажами. Казалось бы, создал систему, рассчитанную на века, для себя и своих преемников. Но не вышло. Через тридцать лет после основания сёгуната третий сёгун Минамото был убит. Дело клана заглохло. Не забудем, что сам Ёритомо организовал такую «чистку» среди собственных родственников, что Минамото едва не разделили судьбу перебитых Тайра.

Сёгунат остался, ибо свято место пусто не бывает. Но теперь роли поменялись. Возвысилось прежде не самое блестящее семейство — клан Ходзё. История говорит, что их отличали верность и бережливость (обе добродетели хэйанским аристократам знакомы были лишь понаслышке).

Ходзё понемногу забирали себе власть, но на титулы, вроде бы, и не претендовали. Им было вполне достаточно называться «сиккэн» — регентами. А титул сегуна по-прежнему был за Минамото, только теперь этот «властитель» оказался номинальным. Впрочем, вскоре род его прервался, сегунов стали назначать из дома Фудзинара. Но еще раньше произошла короткая война, связанная с попыткой бывшего императора Го-Тоба отделаться от диктаторов из Камакуры. Императорская армия потерпела поражение, а сам Го-Тоба отправился в ссылку…

После погромов, учиненных Тайра, в стране воссоздавалась духовная жизнь. Еще Ёритомо начал отстраивать храмы Нары. Но ведущую роль играли теперь несколько новых для своей эпохи направлений буддизма. Они настолько вросли в культуру и жизнь Японии, что эти школы были упомянуты заранее.

Школа «Чистой Земли» нам уже знакома. В XIII в. возникло ее ответвление «Истинная школа Чистой земли». Отличалась она практически полным пренебрежением к обрядности (за исключением, конечно, возглашения имени Будды Амиды). Основатель этого направления Синран отбросил такие понятия, как безбрачие духовенства и даже запрет на употребление мяса. Разумеется, столь подобное вероучение стало еще ближе простому люду.

А вот самураи, которые все же «простым людом» не были (но не были и аристократами), больше пришлась по душе иная школа буддизма. Дзэн-буддизм — это, пожалуй, единственное направление, о котором хоть что-то слышал любой житель России. А если и не слышал, то, хотя бы, смотрел китайские фильмы о мудрых и весьма боевых дзэнских монахах.

Школа была известная в Японии давно, но распространение получила лишь после войны Гэмпэй. Если бы я попытался изложить суть учения в нескольких фразах в этой книге (и если бы это у меня получилось), я, вероятно, стал бы великим мастером дзэн. Но это — весьма бесполезное занятие, ибо суть учения не в словах. Дзэн — внутреннее просветление, даже учитель может лишь «подтолкнуть» ученика, дабы тот встал на нужный путь. Каждый выбирает этот путь сам.

Вот такое утверждение вполне могло прийтись по душе самураям. Так у возвысившегося сословия появилась философская база.

Появилось в XIII веке и нечто абсолютно странное. Даже боевые монахи, устраивавшие кровавые разборки между собой, не столь удивительны, как буддисты-фундаменталисты. Кажется, сама суть этой религии отрицает такой подход. Но нет и японцы это доказали.

Некий проповедник Нитирэн, восславивший в проповеди в 1253 году «Лотос Божественного Закона», призвал народ отвергнуть учения всех прочих направлений. Он считал, что спасение может исходить только от самого Будды и от священного писания — «Лотосовой сутры». Последователи Нитирэна превратились в непримиримых фанатиков. Они стремились создать истинно японский вариант буддизма. Они обращались к японцам с горячим призывом уверовать и раскаяться в грехах, иначе не миновать вторжения чужеземцев на острова.

Видимо, у Нитирэна и в самом деле был некий дар провидца. Или же он был неплохо осведомлен о событиях на континенте и умел делать правильные выводы. Ведь вторжение было не за горами…

…И вот здесь мы, пожалуй, не станем уподобляться фундаменталистам разного рода, а посмотрим на вещи здраво. Например, на монгольское (его даже сейчас еще называют монголо-татарским, что просто возмутительно — предки нынешних татар спокойно жили на берегах Волги и до того и ни о каком «иге» не помышляли) завоевание.

«Император — правителю»

Итак, в XIII веке и в Азии, и в Европе творились весьма бурные события. Но никто не может четко доказать, что же именно случилось. Наша официальная история, которая говорит про «иго», порой столь же мифологична, как рассказ об основании Японии Дзимму-тэнно.

Но на минутку представим, как возвысившийся монгольский лидер объединяет роды и племена (а те и не думают откочевывать в степи, хотя не всем по нраву великий хан). Затем волны завоевателей идут на запад. Кстати, у каждого в орде должно быть несколько лошадей (которые в таком числе сделают из степи пустыню), каждый воин должен чем-то кормиться, каждому нужны оружие и доспехи… Вы уже вообразили все это? Если еще не совсем, то добавим: монголам, жителям степей, пришлось брать штурмом города. Им довелось воевать в условиях, совершенно непохожих на родные, использовать совершенно незнакомые орудия. Они за какой-то надобностью рванулись (уже при Батые) к «последнему морю», попетляли по Восточной Европе — и возвратились назад. Это объясняется с пафосом: мол, побоялись они оставить в тылу Русь, а значит, Русь спасла Европу («неблагодарную», «безбожную», «растленную» — дальнейшие прилагательные добавляются по вкусу, но опусы подобных «историков» не хочется обсуждать вообще). Подобное как-то плохо согласуется с действительностью — завоеватели ушли после своего похода на восток, а русские князья исправно платили им дань.

В Азии монголы тоже не дремали. И вскоре покорили целый Китай. Мало того, прошли дальше на юг, ворвались на территорию нынешней Мьянмы, едва не захватили весь Индокитай.

Чем все это на самом деле могло быть, сказать сложно. События XIII века на Руси мы рассматривать сейчас не станем. Возможно, речь должна идти о совершенно различных эпизодах в Азии и Европе. Добавим лишь одно: официальной истории можно будет полностью доверять лишь в том случае, если «право голоса» дадут не только гуманитариям, но и строителям, инженерам, экономистам, врачам. На стыке нескольких наук может родиться истина. Конечно, древняя и средневековая история должны при этом перестать быть идеологией. Таково важнейшее условие (и самое трудновыполнимое).

…В случае с Азией понятно одно: некие монголы и в самом деле захватили Китай, разрушив Сунскую империю. В 1259 г. хан Хубилай, внук Чингисхана, воцарился на китайской земле. Сколько монголов было на самом деле (возможно, из них состояла лишь элита новой династии Юань), сколько там было китайцев, точно установить сейчас сложно. Для нас несомненно одно: на континенте сильно заинтересовались Японией. И не слишком-то хорошим интересом…

Корея уже признала власть Юань, хотя и желала мира с японцами, ликвидировавшими пиратов, которые досаждали и ей. Но сейчас Япония попала в жернова геополитики.

В 1266 г. Хубилай отправил в Японию посольство, но делегация так и не смогла прибыть: помешал шторм. Кстати, этот шторм мог бы и убедить Хубилая в бесполезности будущих мероприятий. Но не убедил.

Еще через два года послы династии Юань смогли, наконец-то, ступить на японскую землю. Они отдали послание представителю сёгуната. Самые худшие ожидания начали сбываться.

Стивен Тёрнбулл приводит текст послания (вероятно, написанного на китайском языке): «Мы, милостью и велением Неба Император Великой Монголии, направляем это послание правителю Японии.

Нам известно, что с древнейших времен правители даже маленьких государств стремились поддерживать дружеские связи с владыками соседних земель. В сколь же большей мере наши предки, которые обрели Срединную Империю, стали известны во множестве дальних стран, которые все преклонились перед их могуществом и величием.

…Мы просим, чтобы отныне вы, о правитель, установили с нами дружеские отношения, дабы мудрецы могли сделать Четыре Моря своим домом. Разве разумно отказываться поддерживать отношения друг с другом? Это приведет к войне, а кому же нравится такое положение вещей! Подумайте об этом, о правитель!»

За дружеским тоном послания скрывалась очень недвусмысленная угроза. Да и вообще, очень часто слова «мы пришли с миром» подразумевают кое-что прямо противоположное.

И смятение охватило императорский двор. Но все же больше оказалось злости: да как посмел этот Хубилай называть себя императором, а к прямому потомку богов обращаться, как к заурядному правителю?!

К счастью, кроме императорского двора в Японии имелся куда более весомый центр власти — бакуфу. Ёритомо Минамото старался для себя, создавая его, — а теперь оказалось, что его изобретение могло снасти всю страну.

Ставка отвергла уклончивый дипломатичный ответ императора. Делегация Хубилая убралась ни с чем.

В апреле 1268 г. сиккэн Масамура Ходзё стал начальником штаба ставки-бакуфу, а регентом провозгласил юного Токимунэ Ходзё. Токимунэ обратился к войску с призывом отбросить все разногласия: в опасности оказался дом каждого.

А Хубилай начал готовить флот вторжения. Он должен был состоять из корейских судов и корейских же моряков, поскольку монголы не могли выучиться плаванию в степях. Еще несколько его посольств убрались, как и первое, ничего не достигнув.

Корея превратилась в заложника империи Юань. Страна была жестоко разорена, теперь же ей пришлось взять на себя тяготы но созданию флотилии. Корейцы даже не смогли обеспечить завоевателей продовольствием.

Предполагалось, что на Японию будет направлен десант из 25 000 воинов. В 1274 г. флот Хубилая отплыл к архипелагу.

Морской десант Хубилая

Первыми были захвачены острова в Цусимском проливе. Оборону Цусимы возглавлял Сукэкуни Сё, внук Томомори Тайра, погибшего при Дан-но-Ура (выходит, не все Тайра были преданы смерти). Остров быстро нал, хотя гарнизон сражался героически. К ужасу самураев, захватчики учинили расправу над мирным населением, что в Японии все же не было принято.

19 ноября 1274 г. флот империи Юань совершил высадку в бухте Хаката на острове Кюсю. На следующий день произошло сражение. Для японцев оно означало разведку боем и выяснение того, как поведет себя враг.

Оказалось, что правила формального самурайского поединка совершенно неприемлемы. Противник не станет ждать, пока японский воин представиться. Солдаты Хубилая сражались в сомкнутом строю и были способны на куда более «командные» действия.

Но бешеная храбрость оказалась преимуществом самураев. Да и но вооружению десант с континента уступал японцам. Прямые копья и мечи оказались не столь и страшны против прекрасных катан. Но, вероятно, против обороняющихся применили катапульты (результат в этом случае мог оказаться сомнительным, главное — попытка подрыва морального духа).

Зато стрельба из лука на острове Кюсю была в те годы не слишком хорошо развита. И здесь преимущества у японцев не было.

Самураям пришлось отступить к древним укреплениям. Надежды возлагались на умелые действия ставки и на помощь с островов Сикоку и Хонсю. За подмогой послали немедленно и со всей возможной скоростью. Но до подхода новых сил операция по вторжению закончилась.

Вообще-то, войска династии Юань, видимо, не рассчитывали, что их встретят катанами и стрелами. Возможно, они планировали действовать числом. Есть вероятность, что их информация о японцах оказалась неверной.

Теперь они догадались и о том, что на остров Кюсю будут направлены свежие силы. Запас стрел у атакующих заканчивался, а «блицкриг» явно отдалялся. Ночная атака дала бы преимущество самураям.

И завоевателям пришлось пойти назад. Они «порезвились» в ближайших деревнях, подожгли синтоистский храм, но энергия израсходовалась в никуда. Корабли отбыли, но, судя по всему, японские боги очень сильно разгневались на тех, кто посмел сжечь их святилище. Ночью поднялась буря и разметала флотилию.

Корейские хроники заверят, что погибло 13 000 участников этого первого десанта. Вероятно, гнев ками уничтожил не меньше воинов Юань, чем катаны самураев.

И Хубилаю представился еще один шанс опомниться и внять воле Неба: оно выступает против его экспедиций.

Но он не внял и на этот раз…

«Божественный ветер»

В последующие годы Хубилаю было не до непокорной Японии: приходилось устанавливать контроль над югом Китая. Тогда и состоялся поход в Юго-восточную Азию.

Японцы времени не теряли и вовсю строили оборонительные сооружения. Бухта Хаката сделалась теперь укрепрайоном, там воздвигли высокий вал. Были и иные предложения, например, о строительстве собственной флотилии и даже о рейде на континент. Но все же ставка сочла, что гораздо разумнее заняться обороной, а суда должны строиться, но не для десантов, а для каботажного плавания.

На Кюсю, наиболее подверженном атакам с континента, провели мобилизацию и создали береговую охрану. Посольство, прибывшее из Китая, ждала теперь иная судьба: делегатов от Хубилая отвезли в Камакуру и казнили. А это было воспринято Хубилаем однозначно — как повод к мести.

Хубилай располагал теперь мощными эскадрами кораблей из южного Китая. Все шло к возобновлению десантных операций. Теперь у династии Юань было 900 судов — и это считалось лишь авангардными силами. Хроники говорят, что армия Хубилая при полном развертывании должна была насчитывать свыше 100 000 солдат и 70 000 моряков. Эта армада должна была выполнить атаку на Кюсю, отплыв с юга Китая, тогда как авангард действовал из Кореи.

Флот вторжения был неплохо подготовлен. У многих судов были укреплены корпуса, их оборудовали навесами, защищающими команду от стрел. Правитель Юань постарался учесть возможные сложности морского похода.

Четкое описание событий приведено в книге С. Тёрнбулла об истории самурайства.

Авангард отплыл 22 мая 1281 г. из Кореи. 9 июня началось новое вторжение на Цусиму. Теперь японцы оборонялись намного серьезнее — и на этом острове, и на острове Ики, куда тоже высадился десант. Поскольку с обеспечением флотилии возникли трудности, армии, действующей из Кореи, пришлось атаковать раньше, не дожидаясь подхода сил с юга. 21 июня на острове Кюсю стали видны паруса: часть флота Хубилая перешла к выполнению отвлекающего маневра. Основные силы ударили по Кюсю, по той же многострадальной бухте Хаката. Точнее, они попытались ударить. Завоеватели намеревались высадиться у самого края заградительного вала, но после нескольких дней боев на берег сошел лишь один их отряд.

Теперь самураи смогли начать атаку сами. Их маневренные каботажные суда (фактически, лодки) действовали ночью по системе «набег — отход», что оказалось удачной тактикой. Лодки шли на абордаж, японцы завязывали бой на палубе, а затем уходили.

У японцев появились свои герои. В одном случае тридцать самураев зарубили команду корабля и ушли вплавь. В другом были отправлены две казавшиеся невооруженными лодки. Завоеватели решили, что противник намерен сдаться, и не стали стрелять из луков. А самураи перерубили мачты и начали абордажный бой. Капитан вражеского судна был убит, а полководец крупного ранга попал в плен.

30 июня войска Юань были вынуждены отойти на остров Такасима, а затем совершить новую высадку десанта. И вновь они оказались отброшенными. На судах начался мор, количество небоевых потерь составило 3 000 человек. Больше того, корабли стали гнить. А южная армия все еще не подошла. И оставалось лишь одно: ждать подкреплений под ударами японцев.

Лишь 12 августа состоялось объединение двух гигантских флотилий. Наступал самый страшный для обороняющихся момент. Весь народ был готов решительно встретить врага. И японцы вверили свою судьбу ками. Экс-император Камэяма в этот момент обратился к богине Аматэрасу, основательнице династии, моля ее о заступничестве.

И божества не подвели.

Когда 15 августа появилось небольшое облако, на кораблях Юань, вероятно, не придали этому особого значения. Но облако превратилось в тучу, и над морем стало темно. А затем неожиданно поднялся сильный ветер. Начался шторм, над морем возникал тайфун. Корабли сталкивались, летели на скалы, тонули и разбивались. Гигантская армада за какие-то часы превратилась в ничто.

А когда ветер стих, японцам оставалось лишь одно — с удовольствием добить тех, кто не погиб и не успел благоразумно убраться.

«Камикадзе» («божественный ветер») — так был назван тот спасительный тайфун, оказавшийся победителем в схватке. Людям стало ясно: их страна находится под опекой богов, святилище Аматэрасу стало пользоваться огромным почетом. Недаром «камикадзе» через сотни лет стали называть и пилотов, которые несли «возмездие высших сил» американским кораблям. Впрочем, это уже иная история…

В 80-е годы XX столетия археолог Торао Масаи провел поиски на месте гибели армады. Современное оборудование подтвердило катастрофу августа 1281 г. Многие предметы были подняты со дна.

Хубилай и на этот раз не внял голосу благоразумия. Он даже сумел еще некоторое время продержать японцев в напряжении, готовя новый десант. Но империи Юань очередная попытка оказалась не по силам.

Увы, героизм самураев на сей раз не был достойно вознагражден. Новые территории война не принесла, так что новых владений они получить не смогли. Тем временем и храмы стали настойчиво требовать вознаграждения: ведь там молились за победу. Так что — платите!

Жрецы выдумывали все новые и новые истории явления «божественного ветра», дабы удовлетворить собственную алчность. Но ведь и героям-самураям что-то причиталось.

И следующие тридцать лет бережливые регенты Ходзё должны были делать лишь одно — платить, платить и платить. Да еще и содержать линии обороны на Кюсю. Между прочим, все это и привело впоследствии к смене режима.

История не знает «если бы», но все же…

Если Хэйан не оставил никаких альтернативных путей, то теперь нам есть о чем поразмышлять. Пожалуй, для всех возможных вариантов не хватит пространства книги. Очень коротко рассмотрим только некоторые из них.

Альтернативный путь № 4. Минамото без Ёсицунэ.

Военное счастье — вещь переменчивая. Предположим, что Ёсицунэ храбро сражался с Тайра и даже выдворил их на юг, но был убит.

Пожалуй, Ёритомо пролил бы хоть пару слезинок после гибели младшего брата и вассала. Но лишь оттого, что Ёсицунэ пока что был ему нужен. Вероятно, он даже обиделся бы на погибшего за его слишком быструю смерть. А дальше…

Дальше почти наверняка он подождал бы с выступлением. И ожидание затянулось бы не на год и не на два. Ведь, если мыслить логически, то становится ясно: Тайра теперь на своей территории, они обладают флотом и могут оказать очень сильное сопротивление. Нужно посмотреть, что будет происходить у них. Может быть, этот клан рассорится? Вот тогда стоит их атаковать. А если этого не произойдет, всегда есть возможность помочь ссоре. На такое Ёритомо Минамото был мастером.

Так что война Гэмпэй могла вполне стать и Девятилетней, и Пятнадцатилетней. Но Ёсицунэ выполнил планы досрочно за что и поплатился.

Альтернативный путь № 5. Независимый юг.

Предположим, что «гордые Тайра» слишком основательно укрепились на острове Сикоку. Настолько, что смогли дать отпор любым попыткам выжить их оттуда. Здесь могла бы оказать некоторое влияние и империя Сун, с которой клан Тайра был дружен. К тому же, у них находится вполне законный император. И несмышленым мальчиком он будет не всегда…

А дальше можно оспорить законность тех, кто остается в Хэйане и Камакуре. А заодно — использовать наемников, благо богатств хватает… Стоило бы Тайра продержаться достаточно долго, и в их среде могли бы появиться талантливые полководцы, которые сменили бы явных бездарей.

Здесь все зависит от случайного стечения обстоятельств. Небольшая цепочка таких случайностей, и перед нами возникает карта XXI века, где Япония окрашена не одним цветом, а несколькими. В конце концов, есть же сейчас независимые друг от друга Испания и Португалия, Австрия и Венгрия. И мы этому не удивляемся и даже не вспоминаем, что так было не всегда.

Альтернативный путь № 6. «Камикадзе» не явился вовремя.

На климат можно полагаться все же не всегда (как и на волю ками). Допустим, что завоеватели высадили свое гигантское войско на Кюсю. Что дальше?

А вот дальше ничего хорошего их не ждало. Методы господства династии Юань были хорошо известны в Японии, и сопротивление оказал бы каждый. О «кнуте» уже знали, «пряник» в виде почитания Хубилаем буддизма и особого покровительства ученым монахам оказывался сомнительным.

Вряд ли гигантское войско смогло бы высадиться и на других островах. Японский народ, сражающийся на своей земле, мог бы оказать страшный по силе отпор.

Кончилось бы все однозначно: несметное войско вряд ли обнаружило бы хоть крупицу продовольствия, мор не оставил бы его в покое. В любом случае, высадка оказалась бы бесполезной. К тому же, если приведенные цифры верны, то такая гигантская армия наверняка плохо управлялась. Там присутствовали и корейцы, которые отнюдь не жаждали вступить в бой с самураями, скорее уж, наоборот. Словом, у Хубилая альтернативы не было, он так или иначе обеспечил себе «гнев богов».

Японский архипелаг — естественная природная морская крепость. Напомню, что союзники в 1945 г. хорошо учли опыт династии Юань и не предприняли высадки на главных островах, которая даже при великой удаче обошлась бы слишком дорогой ценой. Они предпочли совсем иные методы…

Часть VII. Периоды Муромати (1333–1573 гг.) и Адзути — Момояма (1573–1602 гг.)

Глава 26. Свержение Камакурского сёгуната

Становятся реальностью кошмарные видения,

Сбываются пророчества неисчислимых бед.

За слепость наказание?

Иль плата за прозрение?

Стоим у края пропасти, назад возврата нет.

Марьяна Орлова

Иногда бывает так, что в самой грандиозной победе уже заложены зерна будущих поражений и горестей. Вряд ли разгневанный Хубилай мог догадываться, что он все же отомстил Японии и за казнь послов, и за неудачную военную экспедицию. Отомстил именно тем, что десант оказался провальным. Но катастрофа вызревала не вдруг, для ее создания потребовалось более полувека, и грозному правителю империи Юань уже не донесли о том, что последовало за «божественным ветром».

Упрямый император

Вероятно, критической ситуации все же можно было избежать, невзирая ни на что. Конечно, жрецы весьма не по-божески подрывали казну, а линии обороны требовали все новых и новых затрат. Но ведь не всегда при этом рушится государство. Возможно, если бы бакуфу возглавил деятель масштаба Ёритомо Минамото, все обернулось бы совершенно иначе. Но его-то как раз в этот момент и не нашлось. Регентом при номинальном сегуне в XIV веке оказался человек слабый и недальновидный.

Сиккэна Токатоки Ходзё интересовали в этом мире отнюдь не полководческие достижения и не способы удержания власти и пополнения казны. Гораздо интереснее представлялись ему собачьи бои, танцы и секс. Слишком жизнелюбивым был этот властитель, слишком ленивым и неподготовленным к борьбе.

Но и это — лишь полбеды. В конце концов, часто случалось и так, что при подобном «правителе» страна живет достаточно спокойно, не стремясь к катастрофе.

Но в том-то все и дело, что у регента-сиккэна объявился соперник в борьбе за власть над государством. И этот соперник был… императором.

Следя за сёгунами и императорами-монахами, мы как-то уже успели позабыть об императорах на троне. А они, между прочим, имелись. Правда, роль их казалась чисто номинальной, а если что-то от них и требовалось, так это исполнение жреческих обрядов. Пока все это их устраивало, проблем не возникало.

Но в 1318 г. на престоле оказался человек с совершенно иным характером. Император Го-Дай го видел, что представляет из себя нынешний вариант сёгуната. Власть валялась под ногами, словно бы ожидая, когда номинальный властитель решится стать реальным, восстановив статус монархии. И Го-Дайго решился…

Случай представился довольно быстро: ставка не смогла ликвидировать не слишком крупное восстание на севере страны (видимо, там еще не забыли прежних вольностей).

Теперь можно было начать борьбу.

Еще до этого и до поражения Хубилая в стране начался серьезный династический кризис. У императора Го-Сага, покинувшего трон в 1246 г., было двое сыновей. Они занимали престол по очереди, и в 1300 г. было принято решение, что их наследники тоже будут сменять друг друга на троне. Система себя оправдывала, но только до Го-Дайго, который надеялся обрести независимость от бакуфу, а потом передать правление сыну.

Даже имя императора напоминало о его предшественнике, пытавшем освободиться от чрезмерной опеки со стороны клана Фудзивара (иногда его записывают как Дайго II). Есть мнение, что в его характере сочетались упрямство и острый ум, надменность и напористость. Но вот невероятной изворотливости непотопляемого Го-Сиракавы этому государю все же недоставало.

Заговор по устранению военного правительства бакуфу был составлен еще раньше, в 1324 г. Называлось это «Обществом свободных и непринужденных» («Бурэй ко»). Его участники и впрямь вели себя свободно — собрания казались вполне светскими пирушками с вином и изысканными кушаньями. Но конспираторы обсуждали весьма серьезные вещи, связанные со свержением диктаторов, которых считали теперь «северными варварами». Го-Дайго почти наверняка был посвящен в эти планы.

Но собственных сил у императора не имелось. Он попробовал найти поддержку в монастырях горы Хиэй и у некоторых кланов самураев. И попытки оказались удачными.

В 1331 г. начались открытые боевые действия, как и почти век назад. Но никто не догадывался, сколь долгой окажется война.

Не числом, а умением

Го-Дайго, не забыв прихватить императорские символы, укрылся в монастыре около Нары, когда его планы оказались раскрыты. О его местонахождении известно не было (видимо, заговорщики и в самом деле проявили верность), и войска ставки атаковали монастыри на горе Хиэй. Настоятель монастыря Энрякудзи, сын Го-Дайго, бежал в крепость Авата.

Вот тут и появляется Масасигэ Кусуиоки — человек, который прославлен не меньше, чем Ёсицунэ. Наконец-то и у императора появились свои самураи, не менее верные, чем те, что служили кланам в войне Гэмпэй.

Поскольку без мистики не обходилась ни одна средневековая война в Японии, придется рассказать и о сне императора. Ему привиделось, что снова находится во дворике столичного дворца. Там росло огромное дерево, ветви которого были обращены к югу. Под деревом расположились высшие сановники, но на самом высоком месте, обращенном опять же к югу, никто не сидел. А затем явились некие дети, просившие его занять трон.

Сон расшифровывался так. Если расположить рядом иероглифы «юг» и «дерево», можно получить родовую фамилию «Кусуноки». А дети — это наверняка посланники бодисатв, давшие добрый знак. После этого монах из храма Касаги сообщил императору о доблестном самурае Масасигэ Кусуноки. Оказалось, что тот готов горячо откликнуться на призыв, переданный императорским гонцом.

Масасигэ заявил императору: «За последнее время восточные варвары навлекли на себя осуждение неба своей непокорностью. Теперь пришло время воспользоваться их слабостью и обрушить на них кару небес. Это не будет трудной задачей. Все же, дабы привести пределы к покорности Вашему Величеству, потребуется и искусство, и военная сила… Если наши битвы будут умело рассчитаны, восточных варваров станет легко обмануть, и нам будет нечего бояться, ибо их сила заключается лишь в умении скрещивать острые клинки и разбивать крепкие доспехи. В войне мы никогда не можем предсказать исход любой битвы, Вашему Величеству не следует придавать большого значения каждому действию. Однако покуда вы будете знать, что Масасигэ жив, будьте уверены в том, что ваше священное дело одержит верх!»

Конечно, А. Моррис в своей книге «Благородство поражения» передает не реальные слова, а часть легенды — совещание императора Го-Данго и Масасигэ было тайным. Но ясно одно: в момент, когда монарх считал свое дело проигранным, появился герой, который сумел поддержать и его, и дело роялистов.

Масасигэ Кусуноки защищал крепость Авата. Все 500 воинов гарнизона готовились встретить противника. При этом 300 из них скрывались в засаде в соседнем лесу.

Солдаты бакуфу предположили, что взять крепость окажется довольно просто, но первый штурм отбили — и тогда засадный отряд ударил им с тыла. Быстро выяснилось, что крепость Авата слишком хорошо защищена, хоть и не имеет рва. На головы нападавшим лился кипяток и летели камни. Так что пришлось отступать под неожиданным натиском, при этом путь отступления был усеян брошенными доспехами и оружием.

Теперь пришлось начать долгую осаду, надеясь взять непокорных измором.

В крепости и в самом деле осталось продовольствия только на пять дней. Масасигэ пришлось оставить ее и пробиться через окружившие цитадель неприятельские войска. Он придумал наиболее изобретательный и безопасный путь.

Защитники Аваты соорудили погребальный костер, куда положили тела погибших. А затем под покровом ночи самураи, верные императору, небольшими группками покинули крепость. Последний воин разжег костер.

Неприятель, увидев огонь, ринулся к крепости — и моментально овладел ею. Самурай, заливаясь слезами, сообщил о том, что некогда великий клан Кусуноки совершил групповое самоубийство. Все оказалось настолько близко к реальности, что и этому воину позволили уйти беспрепятственно.

А Масасигэ Кусуноки перешел в контрнаступление и захватил еще одну крепость. Правда, оттуда его вскоре выжили, но уйти от армии бакуфу вновь удалось.

Нужно заметить, что силы роялистов но время начала кампании оказались крайне невелики. А войска бакуфу действовали не умением, а числом. Конечно, сложно поверить в сообщение о двухсот- и даже трехсоттысячной армии, штурмовавшей крепость Авата. Но тысячи или десятки тысяч солдат у бакуфу могли оказаться.

Тем временем войска ставки выполнили основную миссию поймали беглого императора Го-Дайго. В 1332 г., как водится в таких случаях, его отправили в ссылку на отдаленный остров. Но государь был не из тех, кто может легко смириться с поражением. Он упорно отказывался принять монашеский сан. Уже через год император бежал из плена на дне рыбацкой лодки, укрытый кучей водорослей. (Страшно даже подумать, каково это было для человека, который всю жизнь провел при утонченном и аристократическом дворе). Го-Дайго проявил невиданное доселе упорство.

К этому моменту вся юго-западная Япония (та самая, что когда-то была вотчиной Тайра) восстала против властей Камакуры и нового императора Когона из старшей линии наследования (его нет в перечне). Масасигэ Кусуноки взял хорошо укрепленную цитадель Тихая, связав руки значительной части армии ставки. Сторонников императора становилось все больше, и новая гражданская война набирала обороты. Считается, что Масасигэ, как и Ёсицунэ, старался сберечь жизни и собственность мирного населения. Поэтому симпатии к нему росли.

Пока император находился в плену, Масасигэ продолжал борьбу один. Следующей важнейшей позицией стала крепость Тихая. За ее штурм ставка заплатила слишком дорогую цену, и исход этого сражения определил и первый этап войны. Силы атакующих еще более увеличились. Согласно «Хронике Великого Спокойствия», режимом Камакуры было задействовано около миллиона солдат. Конечно, такого быть не могло, цифру можно смело делить на десять, но и оставшиеся силы окажутся громадными. Два месяца продолжалась осада, и за это время оборонявшиеся сильно проредили войска бакуфу. А ведь у Масасигэ было всего около тысячи воинов. Но «после первого же приступа восемь писцов в течение трех дней составляли списки убитых», — отмечает С. Тёрнбулл.

Среди всех прочих военных хитростей осажденные роялисты использовали и уловку с куклами. Вот как говорится об этом в хрониках: «Давайте сыграем с противником шутку, — сказал Масасигэ, — и заставим их проснуться!» Он приказал своим людям сделать из грязи пару десятков человеческих фигур в натуральную величину, обрядить их в доспехи и шлемы, вставить в руки оружие и, под покровом ночи выставить у внешних степ замка, прикрыв щитами. Неподалеку он укрыл пятьсот своих отборных воинов, которые, как только стал рассеиваться утренний туман, издали громовой крик.

«Ага! — закричали осаждавшие, услышав крик. — Итак, они [наконец-то] вышли из замка! Удача повернулась к ним спиной, и они впали в отчаяние». Затем они бросились вперед, каждый стараясь повести наступление. Как и было условлено, вперед выступили [лучники Масасигэ] и выпустили тучу стрел; затем, когда густая толпа [вражеских воинов] приблизилась, все они скрылись в замке, оставив кукол под ветвями деревьев. Думая, что это настоящие воины, атакующие бросились на них.

Масасигэ, видя, что противник завлечен к замку, как и предполагалось, приказал своим людям бросать одновременно десятки огромных камней. Камни упали, когда они собрались вокруг кукол, убив наповал более трех сотен солдат и серьезно ранив более пяти сотен.

Когда бой был окончен, атаковавшие увидели к своему негодованию, что то, что они приняли за сильных, бесстрашных воинов, было просто куклами. Какую славу могли стяжать те, кого покалечило или раздавило до смерти, когда они пытались напасть на эти фигуры? И каким позором покрылись те, кто испугался напасть на такого противника!»

В войсках бакуфу моральный дух постепенно стремился к нулю. Не помогли и меры, принятые тогдашними «замполитами»: ни поэтические собрания для самураев, ни чайные церемонии, ни соревнования по го. И началось дезертирство.

Тихая так и не была полностью побеждена. А вера в силы бакуфу оказалась подорванной.

Наконец, командующим осаждавшими пришлось пойти на подкуп. Они привязали послание, адресованное одному из людей Масасигэ, к стреле. Но тот доставил письмо своему командиру, и Масасигэ Кусуноки блестяще провел операцию «Предательство». За башней, которую должны были «сдать», провели глубокий ров. Когда первая волна солдат бакуфу оказалась во рву, их начали обстреливать. Те, кто выжил, бежали так быстро, что остальные осаждавшие решили, будто противник спешно покидает крепость — и атаковали своих же.

Считается, что оборона крепости Тихая — один из самых блестящих эпизодов всей военной истории Японии. Войска из провинций были стянуты режимом Ходзё на штурм цитадели. И это позволило развернуть партизанскую войну на большой территории.

Теперь но всем канонам японского сюжета с несчастливой концовкой, на сцене должен появиться верховный злодей. Ходзё для этого не годится — после неудачных попыток штурма крепостей и военных хитростей Масасигэ он все больше и больше напоминает сатирического персонажа. Злодей объявился в его окружении. Впрочем, его характер раскрылся не сразу…

Возвращение монарха

Побег императора из плена окончательно вывел из себя руководство ставки. Для охоты за монархом была направлена еще одна крупная военная экспедиция. Заместителем командира был молодой полководец Такаудзи Аснкага, а вскоре, после гибели начальника в бою. Он сделался и командиром.

О том, насколько высшие чипы в Камакуре доверяли друг другу, говорит то, что Такаудзи приказали оставить заложников. Считалось, что его родовитость нисколько не уступала Ходзё, а значит, этот клан мог выжить нынешних диктаторов с вершины власти.

Для опасений у Ходзё имелись основания. Самурайский кодекс верности плакал горючими слезами по Такаудзи Асикаге. Оказалось, что он вошел в контакт со ставкой императора, получил приказ «строго наказать» Ходзё, а затем изгнал из столицы гарнизон, подчинявшийся бакуфу, а его командующий был убит. Так Киото (Хэйан) оказался в руках роялистов.

Только тогда была снята осада с крепости Тихая, но ничто уже не могло отсрочить военную катастрофу режима. Его войска массово переходили на сторону императорских сил. Через несколько недель Ёсисада Нитта, двоюродный брат Такаудзи, повел войска на Камакуру. Первая колонна роялистских войск была разгромлена, ни тогда Ёсисада вышел на берег моря и обратился с мольбой к богине Аматэрасу, прося покарать узурпаторов. Он швырнул в море катану, и волны разошлись, открыв путь на Камакуру (вообще-то, приливы и отливы в этих краях дело достаточно обыденное).

К чести Такатоки Ходзё надо сказать, что это бездарный полководец и жизнелюб, проворонивший высшую власть, все же смог умереть, как подобает самураю. Он и прочие лидеры режима бакуфу совершили самоубийство, дабы не оказаться в плену.

Ну, а император Го-Дайго триумфально прибыл в свою столицу. Император Когон был смешен, все прочие «кадровые назначения» — отменены. Как всегда бывает в подобных случаях, победители оглядывались на «прекрасный золотой век» — время, когда монарх правил сам (а такое было в далекой древности). Но прошлое нельзя возвратить, как ни старайся, — особенно, если оно граничит с мифом. Вот об этом упорный и властолюбивый Го-Дайго, видимо, не знал. Или не хотел знать.

Глава 27. Продолжение гражданской войны

Уходит, уходит из города полк,

Свершая свой новый вояж

Туда, куда требует воинский долг,

Точнее — имперская блажь…

Ю. Нестеренко, «Заметки энтомолога»

Увы, приветствиями народа и радостью при въезде императора в столицу дело не закончилось. Недаром Го-Дайго считается неудачливым государем.

Если он думал, что самураи, которые вернули его правления, будут просто чем-то средним между гвардией и имперской полицией, то император очень сильно заблуждался на их счет.

Операция «Перебежчик» Такаудзи Асикаги

Все началось с того, что уже не раз служило поводом для кровопролития — с раздачи наград и должностей. Принц Моринага, сын Го-Дайго, получил титул сёгуна. Но Такаудзи Асикага воевал как раз за то, чтобы присвоить его себе. Его сделали всего лишь командующим в восточных провинциях. А хотелось-то большего!

Масасигэ император почтил гораздо скромнее — пожалованием пятого ранга и назначением губернатором тех провинций, где шли наиболее ожесточенные военные действия. Но верный самурай был вполне доволен и такой наградой. И уж всяко и думать не желал о верховной власти.

Император включил Масасигэ, происходившего из незнатного рода, в придворный круг. И, хотя тот был спасителем престола, это вызвало неприязнь и высшей аристократии, и Такаудзи.

Реставрация Го-Дайго продержалась недолго. Ведь военачальники, переметнувшиеся на сторону роялистов, сделали это отнюдь не бескорыстно. А собственность раздаривалась придворным, не сделавшим ровным счетом ничего для победы. Вооруженные и хорошо подготовленные самураи неожиданно столкнулись с тем, чего не знали: с бюрократией и придворными интригами.

Вдобавок Го-Дайго принял решение о перестройке дворца. Такое расточительство оказалось не обеспеченным ничем. Вера в императора пошатнулась, и уже Камакура и режим бакуфу казались «старым добрым временем».

Увы, император не может править один. Каким бы абсолютным не был монарх, ему необходим штат советников и министров. У Го-Дайго он, естественно, был, вот только эти люди поколениями учились занимать свои номинальные должности-кормушки, а отнюдь не управлять государством. Пока управляли военные, дела худо-бедно, но шли. А теперь — нет. Приходилось даже нанимать в учреждения персонал из самураев.

Так что на самом деле, вопрос о том, кто будет в итоге управлять страной, нужно было снять. Важно было то, какую именно форму примет правление воинского сословия, и в чьих руках окажутся нити власти. Такаудзи Асикага был уверен, что его…

Масасигэ, Ёсисада Ннтта или иные мечтательные герои могли всерьез думать о возрождении правления императоров. Но абсолютное большинство пошло за Го-Дайго совсем из-за другого. Монарх этого не видел, да и алчность человеческая, судя по всему, оставалась для него загадкой. Это и стало причиной конечного поражения.

Постепенно начали выстраиваться придворные интриги в духе той, что когда-то привела к гибели Ёсицунэ. Уже в конце следующего, 1334 года, Такаудзи Асикага вовсю враждовал с новым сёгуном. Не вполне понятно, в чем была подоплека тех событий, но принц Моринага был арестован с молчаливого согласия отца, который находился в плохих отношениях с сыном. Его отправили в Камакуру на суд брата Такаудзи. Каков был приговор, вполне понятно. Принца казнили и даже не озаботились погребением его тела.

Его друга Масасигэ во время этих событий не было в столице.

А в провинции начинались волнения. В 1335 г. сын Ходзё Токшоки собрал силы и нанес внезапный удар по Камакуре, захватив этот центр самурайства.

Такаудзи Асикага решил, что пришло время действовать, хотя император и не дал ему звания сёгуна. Его войска взяли ставку сёгуната, где он и остался. Император призвал его возвратиться, но это требование Такаудзи проигнорировал. Теперь можно было поступить с Го-Дайго так, как он поступил с сиккэном Ходзё.

Теперь войска Ёсисады Нитта должны были «строго наказать» зарвавшегося военачальника. Но «наказывать» оказалось поздно. Недовольство новым режимом росло с каждым днем, и с каждым днем увеличивались шансы Такаудзи на полную и окончательную победу.

Армия Ёсисады была разбита у подножия Фудзи, а вскоре Такаудзи Асикага двинулся на столицу. И вновь началось дезертирство — теперь уже из императорских войск.

Масасигэ попытался задержать армию Такаудзи у самого города. Сражение под Киото оказалось яростным, но у противника было значительно больше сил. Ситуация оказалась безнадежной, и Такаудзи Асикага ворвался в столицу, во второй раз изгнав Го-Дайго из дворца. И вновь императору пришлось прятаться в буддийских монастырях — на сей раз и в самом деле на горе Хиэй.

Крах дела роялистов

Через три дня полководцы-роялисты Ёсисада Нитта, Масасигэ и Акинэ Китабатакэ перешли в контратаку Столица вновь оказалась в их руках, а император Го-Дай го смог вернуться во дворец. Но Такаудзи уже успел получить от свергнутого Го-Дайго императора Когона (которого, однако, не сослали) приказ о «строгом наказании» Ёсисады. Теперь некоторое законное прикрытие для дальнейших действий у него имелось.

Война ознаменовалась новой бойней среди монахов. Роялисты заключили союз с монастырем Энрякудзи, их противник — с Миидэра. В итоге Мнидэра снова сожгли.

Но все же смелые действия вынудили Такаудзи отступить. Он переправился на Кюсю, надеясь совершить то, чего не смог достичь клан Тайра — укрепиться на юге, найдя сторонников. И это удалось. В середине следующего, 1336 года, Такаудзи Асикага, заняв ту самую многострадальную бухту Хаката, которая выдержала удар воинов Хубилая, был готов атаковать императорские силы с моря.

Тем временем Такаудзи рассылал письма знатным воинам, предлагая им встать под свои знамена. Эти «приглашения» затронули все самурайское сословие, поскольку каждому пришлось занять какую-либо сторону в конфликте.

Войска Ёсисады Нитты заняли позицию на побережье Внутреннего Японского моря. Вероятнее всего, Такаудзи должен был нанести удар в этом направлении. Масасигэ было приказано выступить туда же, но он прекрасно понимал: прямое столкновение с превосходящими силами врага уничтожит войска роялистов. Он посоветовал императору вновь отправиться в надежный монастырь, сам же он займется пока вербовкой войск. А если Такаудзи захватит столицу при отсутствии императора, то беда окажется небольшой: город станет ловушкой для его войск.

Но эти вполне здравые мысли были отвергнуты. Остальные роялисты были убеждены в успехе, а Го-Дайго некстати проявил свое упрямство. Но после его приказа Масасигэ оставалось только подчиниться. Он отправился к Внутреннему морю, к устью реки Минато, где и встретил гибель.

Перед долгим путешествием герой, согласно легенде, трогательно простился с десятилетним сыном, дав мальчику книгу по военному искусству и меч, полученный им от императора. «Если ты услышишь, что я погиб в бою, — сказал он сыну, знай, что наша страна окончательно вступила в век правления сёгунов», — пророчески заявил Масасигэ. Сыну надлежало уйти в горы с оставшимися сторонниками императора и продолжать биться до конца.

Пройдет шестьсот лет, и песню о мальчике, который хотел последовать в мир иной за отцом-героем, будут учить школьники при фашистском режиме. Многие из них последуют в мир иной за своими отцами, когда ударам с воздуха подвергнутся японские города… Предания старины становились идеологией во многих странах, и уж это — точно не чья-то уникальная черта.

Битва при реке Минато произошла летом 1336 г. Ожидания и предчувствия Масасигэ полностью оправдались: у роялистов, вероятно, не было половины сил Такаудзи. За несколько месяцев до этого на Кюсю были разбиты сторонники императора клан Кикути. Вероятно, эти события сильно укрепили положение их противников.

Роялисты сопротивлялись отчаянно. Но Такаудзи Асикага ударил с моря, а его брат уже провел высадку, и, скоординировав атаку, наступал с суши. Войска Ёсисады Нитта отступили, а Масасигэ Кусуноки был окружен со всех сторон. Он не сдался в плен, а укрылся вместе с младшим братом в доме крестьянина, чтобы совершить самоубийство.

Братья совершили обряд сэппуку, а за ними последовали и полсотни самых преданных воинов Масасигэ.

О его юном сыне хроники рассказывают так: «Масацура, которому было [всего] десять лет, глядел на столь изменившееся лицо своего отца и видел безутешное горе матери. Затем, прижимая край рукава к глазам, он вышел из комнаты и пошел в Зал Будды. Матери это показалось подозрительным, и она последовала за ним в Зал, войдя через боковую дверь. Она сразу же поняла, что он собирается покончить с собой. В правой руке он держал обнаженный меч с изображением цветущей хризантемы, — то самое оружие, которое ему дал отец перед отбытием в Хёго, а его куртка была расстегнута на груди, [открывая живот].

Мать подбежала к сыну и, схватив его за руки, заговорила сквозь слезы: «Говорят, что сандаловое дерево благоухает, даже еще не проросши из семени. Ты еще молод, но если уж ты поистине сын своего отца, как ты можешь пренебрегать своим долгом? Хотя твой разум пока еще — разум ребенка, попробуй все тщательно взвесить!.. Разумеется, ты не забыл его последних наставлений, которые не раз повторял мне. «Если мое везение кончится, и я буду убит в сражении, — сказал он тебе, — как только ты узнаешь о месте нахождения Его Величества, тебе следует выплатить содержание своим воинам и сторонникам и, собрав армию, обрушиться на врагов императора и восстановить его на тропе». Если ты сейчас лишишь себя жизни, ты не только опозоришь имя отца, но и не выполнишь свой долг перед Его Величеством…»

Высказав сквозь слезы эти упреки сыну, она отобрала у него обнаженный меч. Масацура, который уже не мог убить себя, упал с алтаря и, разразившись слезами, стал скорбеть вместе с матерью».

Все это — и поведение мальчика, и слова матери — отражает истинно самурайский дух. Юному сыну героя еще предстояло встретиться с врагом.

Масасигэ вошел в сонм японских героев, а Такаудзи Асикага в очередной раз занял столицу. Императору Го-Дайго все-таки пришлось снова отправиться в горный монастырь. На троне оказался пятнадцатилетний юноша Коме из «старшей линии», а мече чем через полгода спустившийся с гор Го-Дайго передал ему знаки императорской власти.

Но лишь впоследствии стало ясно, что это — всего лишь хитрость. (Видимо, император кое-чему научился у своего верного сподвижника).

Период двоецарствия

Мы уже говорили, что перечень правлений включает не всех владык. Там отсутствуют те, кого перестали считать императорами. Нет там и государя Коме.

Го-Дайго не слишком торопился передавать императорские регалии новому «властителю» — марионетке Такаудзи. Сперва были изготовлены копии подлинных меча, зеркала и подвесок. (Не забудем, что с мечом Кусанаги дело обстоит вообще не слишком ясно).

Так что Го-Дайго отдал копии, после чего удалился в горный район Ёсино южнее Нары, где и правил в качестве законного императора.

Так настал более чем полувековой период двоецарствия («Намбокутё»). Южный Двор пребывал в Ёсино, Северный Двор — в Киото.

А гражданская война успешно продолжалась почти весь XIV век.

В 1338 г., как и предсказывал Масаснгэ, Такаудзи Асикага было официально присвоено звание сёгуна. Лишь после этого ему удалось «строго наказать» Ёсисаду Нитту.

На следующий год скончался император Го-Дайго. Считается, он умер, держа в одной руке меч, а в другой — «Лотосовую сутру». Он так и не смог смириться с судьбой и завещал своим придворным продолжать борьбу.

Последовало долгое покорение острова Кюсю «Южным Двором.

Что касается сына героя, Масацуры Кусуноки, то он и в самом деле сумел продолжить дело отца. В двадцать два года он стал главнокомандующим при дворе юного императора Го-Мураками. Но это продолжалось недолго. В феврале 1348 г. он выполнил то, что так хотел сделать в детстве: погиб за императора. Он совершил обряд самоубийства, и его примеру, как и в случае с Масаснгэ, последовали наиболее верные самураи.

Зато Такаудзи Асикага умер, а не погиб геройской смертью. И случилось это намного позже, в 1358 г. Он пережил всех основных политических и военных противников.

Однако гражданскую войну и это не прекратило. Правда, теперь она окончательно была сведена к стычкам из-за владений нескольких кланов. Иные феодалы быстро переходили с одной стороны на другую, как того требовали интересы собственности. Проигрыш мог означать разорение. Поэтому иной раз участники одного клана по договоренности поддерживали разные стороны: чьи бы имения неб отобрали, семейство не теряет ничего. Как все это далеко от романтических воззрений Масасигэ!

Если правы победители, то правым оказалось дело «северной линии» наследования. К середине 1380-х «южные» еще оставались, но были недалеки от краха. А в 1392 г. сёгун из рода Асикага (внук Такаудзи) убедил императора Го-Камэяму возвратиться из Ёсино в Киото. 16 декабря состоялась капитуляция, «южный» император передал регалии (уже не копии) «северному» императору Го-Комацу. Война, длившаяся пятьдесят шесть лет, наконец, завершилась. Но многие из тех, кто принимал участие в ее финале, уже давно забыли об истинных причинах. Порой вооруженный конфликт использовали для сведения счетов с ненавистными соседями. В 1399 г. были вновь, как и при Тайра, разгромлены пиратские базы. Казалось, что страна переходит к мирной жизни.

Идеалы самурайства в долгой войне были во многом забыты. О какой верности может идти речь, если сторонники Северного и Южного Двора меняли своих господ?! Не соблюдалось и формальных правил поединков, вызовов и провозглашений родословных. Пожалуй, могут быть правы те, кто считает это время «золотым веком предательства». Какой, к тэнгу, вызов, если гораздо проще пустить из засады стрелу!

Так что Масасигэ выглядит исключением, а Такаудзи Асикага — типичным представителем своего сословия.

И отношение к Кусуноки Масасига не всегда оставалось однозначным. Император Го-Дайго посмертно даровал ему третий придворный ранг, но для победителей он оставался нарушителем спокойствия и едва ли не мятежником.

Впоследствии его окончательно «посмертно реабилитировали», это случилось лишь в 1563 г. В эпоху Токугава он уже считался образцом добродетельного служения.

Но еще большее посмертное возвеличивание произошло при правлении Мэйдзи. В это время ему был дарован невероятный при подобном происхождении первый младший придворный ранг. Он стал почитаться, как величайший патриот. Его история должна была служить образцом для всех, начиная с младших школьников. Перед императорским дворцом в Токио установили статую Масасигэ. А статуи Такаудзи были обезглавлены.

А уж в 1930-е годы посмертное почитание Масасигэ достигло пика. Теперь его признавали самым достойным из самураев за всю историю Японии. Но этот культ рухнул в 1945 году. Правда, и теперь герой XIV века предстает вполне добродетельным персонажем истории. Японцы, к счастью, избежали бездумного и безоговорочного развенчания идеалов прошлого.

Но если исчез культ, можно задуматься о том, что представлял тот или иной герой исторических хроник. Некоторые историки Японии сомневались во многих эпизодах предания. Высказывалась мысль и о том, что Масасигэ был лишь предприимчивым «человеком с большой дороги», бандитом с гор, поддержавшим императора Го-Дайго из корыстных целей. Но все это привело его к краху.

Но вряд ли кто-то станет сомневаться в военных талантах этого человека. К тому же, если бы им двигала алчность, он мог бы и предать Го-Дайго.

Интересно и отношение к «верховному злодею». Кстати, злодею ли? Такаудзи — весьма неплохой командующий. Именно он занял столицу, именно с ним связано и падение Камакуры. Этот человек был политиком и дипломатом. В конце концов, для основания новой диктатуры бакуфу требовались и таланты, и способности. Вероятно, он был щедрым для своих сторонников, иначе не получил бы поддержки. Первый сёгун Асикага известен и поддержкой, оказанной дзенским обителям. А один из построенных по его приказу храмов был даже посвящен памяти императора Го-Дайго. И к своим поверженным врагам новый диктатор относился, как должно.

К тому же, разве в Европе не было героев, которые переходили в такого рода конфликтах с одной стороны на другую? Есть свидетельства, что предательство и нежелание Такаудзи возвращаться в столицу после повторного взятия Камакуры связано с шатким положением при дворе. Слишком много зависти он вызвал, слишком хорошо понимал, что волна доносов ведет к «строгому наказанию».

В любом случае Такаудзи Асикага — фигура значительная. Он не слишком кровожаден и уж всяко не похож на маньяка-убийцу. Что же до ненужной войны, то она продолжалась благодаря настырному Го-Дайго.

Но Такаудзи был удачлив, этот человек посмел умереть собственной смертью… И такого простить нельзя. А Масасигэ погиб красиво и с искренностью. Им нельзя не восхищаться.

Вот и причина того, что один был посмертно вознесен, а второй — посмертно унижен.

Будущие поколения произвели на свет своего героя. Но в истории, как и в жизни, не бывает лишь черного и белого цвета.

Глава 28. Летопись безумия

У человека перед смертью может быть цветущий вид; обреченный на гибель город порою бывает шумным, оживленным — и все-таки он умирает, медленно и неотвратимо. Можно еще спасти отдельного человека, но не город. Кажется, будто разящий перст судьбы занесен и над дурными, и над хорошими его обитателями…

Лао Шэ, «Записки о Кошачьем городе»

Из всего, что сказано раньше, можно сделать печальный вывод: крестьянство на протяжении многих веков находилось в самом что ни на есть бедственном положении. Да могло ли быть иначе, когда кругом бушуют войны, в которых участвуют господа?

Но, как ни странно, широких крестьянских восстаний пока что не случалось. Сложно сказать, почему. Видимо, хотя японцы считаются темпераментным народом, их натура все же отличается от французов, которые могут сбиться со счета, если станут перечислять собственные восстания и революции. (Как мы увидим в дальнейшем, в Японии было лишь одно событие, которое называется революцией, но его же считают одновременно и монархической реставрацией. Пожалуй, для европейца это звучит несколько удивительно).

А может, и сам наш вывод не вполне верен?

Итак, пока что в качестве самостоятельных сил проявляли себя самураи различных кланов и монахи разных обителей. Разорившиеся крестьяне могли стать переселенцами или даже уйти в преступный мир — но действия разбойной шайки вряд ли можно посчитать восстанием. А остальные, если и упоминаются в истории, то как помощники той или иной стороны (чаще всего — весьма преданные своим господам). Но так было лишь до поры до времени…

Но не только крестьянство стало угрозой для аристократии в XV веке. Катастрофу знать подготовила сама.

Крестьянские восстания

В XV веке самурайство окончательно стало отдельным сословием. Те, чьи предки когда-то были мелкими землевладельцами или даже крестьянами, уже позабыли (но не все, как мы увидим), что значит возделывать рисовые поля. Вожди кланов, которые происходили из знатных родов, оказались для столичной аристократии «северными варварами».

Долгая гражданская война дала стране профессиональную армию, точнее, профессиональное военное сословие. (Такая армия могла стать единой до какой-то степени при внешней угрозе, но Хубилай остался в прошлом, а больше охотников покорить небогатые ресурсами Японские острова что-то не находилось).

Но статус самурая не имел четкого регламента. В дополнение к крестьянству и профессиональным военным была еще и прослойка мелких землевладельцев («дзи»). Они могли прекрасно управляться с оружием, участвовать в походах. Но походы происходили не всегда, а вот питаться нужно было регулярно. Им поневоле приходилось обрабатывать землю. А собрат-крестьянин, живущий не военными походами, а трудом на земле, мог оказаться и побогаче самурая-землевладельца.

Вообще-то, когда мы говорим о военных бедствиях крестьян, нам представляется Европа и средневековые войны, бушевавшие там. Но в Японии войны были гражданскими. Есть свидетельства, что герои этих войн бережно относились к мирному населению. Вероятно, так поступали и многие антигерои. По крайней мере, в отличие от европейских рыцарей, самураи, как правило, не грабили местных жителей. Но если и случалось сжечь хижину — она восстанавливалась легко, поскольку куда страшнее войн оказывались силы природы: тайфуны не всегда выглядели «божественными», а еще случались и землетрясения. И японские крестьяне вряд ли стали бы строиться на века.

Гораздо хуже, чем борющиеся армии, оказывались голод, моровые поветрия и сборщики налогов. В последнем случае сёгунат Асикага показал себя не с самой лучшей стороны: отбирали более половины урожая.

Кстати, наконец-то пришел черед сказать, почему эпоха сёгуната Асикага называется Муромати. Дело в том, что Камакура в качестве сёгунской столицы просуществовала при Асикага недолго, и еще Такаудзи перенес ее в Киото. Так было легче вести борьбу с «южным» двором.

Впоследствии был построен дворец «Хана-но-госё» («Дворец Цветов»), вдвое превосходивший императорский. Воздвигнут он в столичном районе Муромати. Там располагались и особняки главных сановников сёгуната…

В XV веке ситуация в сельских провинциях стала неожиданно меняться. Крестьянство возглавили те самые самураи-земледельцы. Так появились «икки» — союзы взаимной защиты. И вскоре, в ходе правления очередного сёгуна из рода Асикага, Ёсинори, начались массовые крестьянские восстания, которых до сих пор в стране не случалось.

Союзы «икки» появились еще в последние годы гражданской войны. Но заявили они о себе несколько позднее, в 1428 г. Тогда произошло восстание в провинции Оми, которое затем перекинулось и на другие области страны — в самое ее сердце. Полыхнули районы Киото, Нары, Исэ, Кавати, Идзумо. Массовые выступления были связаны с несколькими указами, касавшимися положения крестьян.

Но это было лишь началом.

В 1441 г. самое крупное из восстаний произошло в столичной области. И город Киото ничего не смог противопоставить крестьянской армии. Как раз в это время самураи ставки воевали против восставших в провинции Харима, которая полыхнула уже не в первый раз.

Теперь восстания не вспыхивали «по случаю», а готовились куда более тщательно. В сентябре войска «икки» оказались на подступах к столице. Самураи, принадлежавшие к клану Кёгоку, были разгромлены (соотношение потерь, пусть и при не слишком больших армиях, — один крестьянин к пяти самураям). Оказалось, что крестьянское воинство отлично подготовлено к борьбе.

Через четыре дня толпы начали громить предместья Киото, а еще через некоторое время повстанцы ворвались в саму столицу. Действовали они уверенно и грамотно; город оказался отрезанным от внешнего мира, дороги блокировали. Восставшие захватывали наиболее важные здания.

Поскольку основной причиной восстания стали жесточайшие условия ростовщиков и непомерная задолженность, ростовщики прежде всего и пострадали. Их лавки грабили безо всякой жалости. Но требовалась не только добыча, а погашение долгов. И восставшие своего добились: правительство бакуфу пришлось выполнить основные требования.

Слабость, проявленная однажды, привела к тому, что история повторялась. Восставшие крестьяне возвращались в город еще четырежды — в 1447, 1451, 1457 и 1461 гг. и масштабы этих визитов оказывались весьма серьезными. В 1457 г., когда в стране разразились голод и эпидемия, ростовщики наняли самураев для охраны своей собственности. Но «икки» успешно покончили с наемниками, а затем принялись и за самураев бакуфу.

Тем не менее, столица пока процветала. Но появление «икки» стало первым звоночком изменений в обществе. И очень скоро город Киото превратится в руины.

Еще одно явление происходило в массовом порядке примерно в то же время. Крестьянин мог бежать 11 стать военным. Почти любой помещик нуждался в своей собственной армии, для поступления нужны были только доспехи и оружие. Но любая война порождает массу «бесхозного» (точнее, поменявшего хозяев) оружия.

Конечно, служба не могла гарантировать продвижения и богатства. Зато, в случае чего, можно было и пограбить. Таких полусолдат-полуразбойников называли «асигару» («легкие ноги»). Но, как заметил С. Тёрнбулл, «они были весьма «легки на руку», что создавало серьезные дисциплинарные проблемы.

Начало войны Онин

Безусловно, война Гэмпэй стала самой романтичной из самурайских войн — вероятно, сказалась посмертная слава клана Тайра. Но XV век принес гораздо более серьезное бедствие — войну, которая началась в 1467 г., первом году под девизом Онин.

Как ни странно, война оказалась локальной, почти все военные операции шли в пределах Киото. При этом не стоит забывать, что с падением Камакуры и объединением императорской и сёгунской столиц город процветал. Строились новые, еще более прекрасные здания — теперь уже для фактических властителей. А самурайские кланы сосредотачивались на очень небольшой территории.

У англичан есть очень известная поговорка о том, что одна квадратная миля территории Лондонского Сити — это пространство, где создана история и культура страны. Для Российской Империи со времен Петра Великого тоже существовала такая «квадратная миля» — это центр Санкт-Петербурга. Для Японии периода Муромати она располагалась в северной части Киото.

Увы, британская и русская «квадратные мили» сильно пострадали в годы Второй Мировой. А японская погибла гораздо раньше, в войне Онин. Она сделалась полем боя. И места, где находился особняк, принадлежащий тому или иному клану, указать можно лишь приблизительно. (И это — в Японии, где по закону строительству должны предшествовать археологические изыскания! Все было уничтожено подчистую).

Ну, а там, где сосредоточено слишком много самураев из различных кланов, найдется и повод для конфликта. Такой серьезный конфликт и случился между крупными и влиятельными самурайскими домами столицы — Ямана и Хосокава.

Главу клана Ямана, Мотитоё, прозвали «Красным Монахом». Он и в самом деле принял монашество, а красным становилось его лицо во время весьма небуддийских припадков ярости. Этот весьма колоритный персонаж был весьма властолюбив и способен на дикие выходки во время приступа гневливости.

Его злейший враг, Кацумото Хосокава, был его зятем. Этот человек прославился как раз иным — полным спокойствием (по крайней мере, внешним) во время ситуаций, доводивших Красного Монаха до нервного срыва. Кацумото заслужил уважение своих людей, он старался лично не участвовать во всяческих столичных интригах.

Несколько лет оба клана вели политику вмешательства в дела других самурайских домов. Споры из-за наследования, как известно, могут стать предметом раздоров не только в династиях государей. Особенно преуспели в интригах Ямана. Они подбирали союзников для будущего столкновения с Хосокава.

Бережно взращенный вооруженный конфликт созрел, когда сёгун Ёсимаса Асикага намеревался отречься от власти. Для японской политики, знавшей монахов-императоров, такой поворот был чем-то новым. Но Ёсимаса не собирался устраивать какое-то «теневое правление». Он был поэтической натурой, обожал все изящное. Политика к этой категории не принадлежала, времени на управление государством не хватало. Вот разве что о сборе налогов Ёсимаса не забывал — страсть сёгуна к изящному оказалась бременем для всей страны. На развлечения расходовались огромные средства, сёгун даже заложил свои доспехи — случай, невероятный для высшего самурая. Видимо, он посчитал, что это ни к чему…

Но нужно было передать кому-то титул. А своих сыновей у Ёсимасы не было. Не было и твердого закона о наследовании поста сёгуна.

Поэтому Ёсимаса Асикага вызвал из монастыря младшего брата Ёсими и объявил ему, что тот станет сёгуном. Более неожиданной карьеры для юного монаха нельзя было и вообразить.

И все прошло бы нормально, но случилось то, что и привело к несчастью: супруга Ёсимасы родила, наконец, сына. И она стала настаивать на том, что младенец должен быть сёгуном.

Клан Ямана принял сторону еще ничего не соображающего младенца Ёсихасы, а Кацумото Хосокава выбрал поддержку Ёсими. Вот теперь все было готово к серьезным действиям, благо сил у двух кланов оказалось достаточно для хорошей войны. А полем боя решили сделать столицу. Тактические характеристики улиц и домов северных кварталов, подходящие позиции и места для расположения ставок полководцев оба клана выяснили заблаговременно.

Надо отдать должное нашему любителю изящных искусств: Ёсимаса Асикага, видя военные приготовления, опомнился первым. Сёгун четко и однозначно заявил двум кланам: те, кто нанесут первый удар, окажутся мятежниками, объявленными вне закона. От мятежного клана могли легко разбежаться союзники, а его владения мог атаковать кто угодно.

Но полностью охладить горячие головы сёгун так и не сумел. Естественное решение возникало само собой: если нанесший первый удар станет мятежником, значит, надо спровоцировать противника на первый удар. И спровоцированным оказался спокойный и рассудительный Хосокава.

В начале 1467 г. было получено донесение, что крупный феодал Оути наступает на Киото с армией в 20 000 человек, чтобы поддержать клан Ямана. Почти в то же время в столице сгорел дом, принадлежавший одному из полководцев клана Хосокава.

И уже в апреле того года армия дома Хосокава сделала решительный шаг: был атакован отряд клана Ямана, сопровождавший груз риса для города. Теперь война казалась неизбежной. Принцев отправили на всякий случай на юг, подальше от конфликта. Дворцовую стражу усилили. Сами Хосокава приняли меры от огня. А горожане, видя приготовления, рванулись кто куда — лишь бы оказаться подальше от Киото.

Они оказались правы: военные действия развернулись в мае. Медлить теперь, по мнению самураев Хосокавы, не следовало. Удар был нанесен по дому одного из командиров клана Ямана, стоявшему напротив роскошного сёгунского дворца. Бой шел несколько дней, удача сопутствовала атакующим, а что не сумели разграбить, то просто подожгли. Сгорел не только определенный дом, но и весь квартал.

Следующие полтора месяца самураи занимались тем же, и дома на севере продолжали успешно гореть. Кое-что о самурайской доблести того времени становится ясным из работы С. Тёрнбулла: «Один воин написал Хосокава проникновенное послание после одного особо тяжелого дня битвы. «Мы устали, — писал он. — Не могли бы вы прислать мне бочонок сакэ? Я разделю его с Масанага, а затем мы вместе совершим харакири». Неизвестный самурай, несмотря на отчаяние, еще продолжал думать о товарищах и завершил послание просьбой доставить дополнительный запас стрел, поскольку в то утро среди их оруженосцев, подносивших стрелы, «были потери». К началу июля значительная часть северного Киото была обращена в руины и пепел».

Теперь на улицах шли баррикадные бои, спешно выкопанные рвы усиливали позиции. К западу от квартала Муромати расположились Ямана. До сих пор этот район называется Нисидзин — «западный лагерь». Хосокава оттеснили на восток, к дворцу сёгуна и к монастырю Сёкокудзи.

Все же дом Хосокава добился если не военного, то политического успеха: клан Ямана сёгун провозгласил мятежным. Но полномочий расправиться с мятежом дано не было. К тому же, дом Ямана не только не потерял союзников, но и получил подкрепления от феодала Оути.

К 29 сентября дом Ямана блокировал направление с юга. Для этого понадобилось «всего лишь» взять штурмом императорский дворец и сжечь его дотла. Император в это время уже находился в сёгунской резиденции.

В октябре Красный Монах направил войска на монастырь Сёкокудзи. Еще до этого был подкуплен один из монахов, вызвавшийся поджечь обитель. Сёгун продолжал пировать, глядя на огненное зрелище, хотя его придворные были напуганы. Бой закончился только ночью, в результате отрубленными головами заполнили восемь телег, а все остальные выкинули в канаву.

К концу 1467 г. прекрасная столица стремительно обращалась в тлеющие руины.

Продолжение катастрофы

Судя по всему, даже самураи XV века могли устать от разрушений. За первые месяцы следующего, 1468 г., не случилось масштабных столкновений. Клану Хосокава удалось слегка потеснить Красного Монаха, — но не более того. С апреля окончательно началась позиционная война. Город оказался изуродованным баррикадами, окопами и укреплениями.

Клан Ямана надеялся полностью блокировать противника, было перерезано семь дорог, идущих в провинцию, из восьми. Но катастрофы для Хосокава не случилось.

Иногда происходили вылазки и обстрелы из катапульт. За линией фронта самураи занимались куда более мирными делами — сложением стихов (вероятно, с описанием «красот» сгоревшего города) и постановкой пьес (в XV веке как раз появился театр Но). Бои шли на окраинах, на главном участке фронта все оставалось без перемен.

Наконец, через несколько лет позиционной войны даже Красный Монах стал думать о переговорах. И если бы битва касалась только двух кланов, вполне возможно, война завершилась бы. Но она уже перекинулась на провинции, союзники и вассалы решили не отставать в деле истребления друг друга. Теперь приходилось только продолжать начатое. Оба лидера оказались всего лишь марионетками войны, ими же и начатой. Уже было неясно, какая армия и в какой провинции против кого выступает.

Красный Монах теперь уже раздумывал о харакири, а Кацумото Хосокава — о принятии монашества. Но вряд ли это остановило бы огненный вал.

Однако вожди просто умерли — Монах в 1474 г., а Хосокава через год. Казалось бы, теперь-то война должна остановиться!..

Ничуть не бывало. У войск Монаха появился новый командующий — тот самый Масахиро Оути, с которого начались все действия. Теперь он стал мятежником, и нужно было что-то немедленно предпринять, чтобы спасти положение. 17 декабря 1477 г. войска Оути подожгли свои позиции и успешно отступили. Город горел!

Теперь в Киото пришли падальщики, завершившие кошмар. Банды грабителей и мародеров слетелись в догорающую столицу. Среди них попадались и легкие на ногу и на руку «асигару», которые завоевывали даже те кварталы, которые пощадили самураи. Требовалась добыча, и погромщики рвались в уцелевшие монастыри, громили лаки, торговавшие сакэ, разумеется, не щадили и ростовщиков. Все это закончилось невероятной пьянкой и пиром черни.

Может быть, кому-то покажутся очень неприятными и несправедливыми законы о крестьянском сословии, которые будут позднее приняты в Японии. «Сеятель и хранитель» не должен был иметь оружия, он оказывался бесправен перед самураем. Но те, кто составлял эти декреты, прекрасно помнили о том, что творилось в войну Онин. По масштабности эта «классовая борьба» явно превзошла все, что мы знаем о бандитских действиях войск Разина и Пугачева. Пожалуй, можно сравнить это с Великой Смутой на Руси. Но у нас, по крайней мере, было вмешательство иностранных интервентов. Кошмар войны Онин устроили для себя сами же японцы.

Кстати, что поделывал сёгун, который, согласно своему титулу, должен покорять варваров? А ничего. Он, как и прежде, занимался изящными искусствами. Этот человек оказался бы достойным собратом императора Нерона, которому, по крайней мере, приписывают поджог Рима. Конечно, сам Ёсимаса ничего не поджигал — все делалось за него и, фактически, из-за него. До 1474 г. он так и не отрекся, но и после отречения, поскольку сыну исполнилось всего девять лет, Ёсимаса продолжал фактически оставаться сёгуном. В копне войны он даже начал строительство огромного увеселительного комплекса к востоку от столицы, в холмах Хигасияма. Серебряный Павильон обещал стать еще величественнее, чем Золотой, построенный его дедом. Но увы, средства закончились еще до завершения строительства. И «долгострой» остался памятником времени безумия.

Естественно, реальной власти у сёгунов Асикага уже не было. При них появились канрё — примерно то же самое, что регенты в минувшую эпоху. Но жизнелюбивого Ёсимасу не смущало ничто.

Победа ужаса развала над кошмаром войн

Погромщики и поджигатели прошлись по Японии куда страшнее, чем любой Хубилай. Тот почти наверняка пощадил хотя бы буддийские монастыри. Эти же не щадили ничего.

Но полагаю, что людей, якобы «грабивших» дома столичных богачей, можно вполне оправдать. Они лишь отбирали то, что им недодали, то, что было ими же и произведено. Когда так называемая «элита» обжирается, а остальные люди едва сводят концы с концами, ущемленное трудовое большинство может воздействовать на «элиту» любыми методами. В случае с Японией XV века ничего, кроме лозунга «грабь награбленное», возникнуть и не могло. Исторический урок надо бы хорошенько заучить «элитам» более поздних времен и иных стран! Но, судя по всему, история не учит никого…

В 1485 г. особенно жестокие сражения ударили по провинции Ямасиро. Там сошлись не на жизнь, а на смерть два клана семейства Хатакэяма. Выяснение отношений шло из-за поста канрё.

И тогда крестьяне и самураи низших рангов («дзи») массово дезертировали из армий, набросившихся словно саранча на реквизированные у местного населения припасы. Но они не просто разбежались по домам, а выступили в качестве третьей силы. Выстроив собственный грозный военный лагерь, ныне побратавшиеся противники послали ультиматум тем, кто еще продолжал воевать. Обе армии должны были уйти из провинции Ямасиро, все имения требовалось возвратить владельцам, все заставы, взимающие пошлину — разрушить.

И эти требования пришлось выполнять, притом — очень быстро.

Вот теперь «икки» в Ямасиро ощутили настоящую мощь. В 1486 г. в провинции было учреждено временное правительство из «икки».

Не менее серьезные перемены произошли и в провинции Kara. Там уже давно находился центр буддийской школы «Чистой Земли». Известный проповедник Рэннё, чьи идеи были просты и доходчивы, пользовался огромным уважением среди местных крестьян. (Кстати, он отвергал безбрачие для духовенства — и так сильно противодействовал этому догмату, что оставил после себя двадцать девять детей).

Местный феодал Масатика Тогаси привлек сторонников «Чистой Земли» на свою сторону. Как скоро выяснилось, сделал он это совершенно напрасно. В провинции возник Союз прямодушных — народная армия, которая превосходила мощью дружины боевых монахов. Оказалось, что контролировать их невозможно. В 1488 г. эта армия восстала против самураев и изгнала Тогаси. Теперь власть в провинции перешла к ним, благо эти люди обладали бесстрашием. По их доктрине (весьма напоминающей некие малосимпатичные движения начала XXI века), смерть в бою наверняка означала рай и пребывание в блаженстве.

Укрепленный монастырь Исияма Хонгандзи был отстроен ими в устье реки Ёдо. Сейчас там расположен Осакский замок. Так что эти повстанцы обладали не только решимостью, но и серьезным стратегическим подходом.

Война Онин, вроде бы, завершилась. Но теперь страна пребывала в состоянии непрерывных гражданских войн. Они шли до начала XVII века.

И то, что творилось в распадающейся на части стране, получило название «гэкокудзё» («подавление высших низшими»). Самурайские кланы копали могилу противникам, но сверзились туда они все. Без разбора.

Глава 29. Век войны всех против всех

Война шла на планетарном уровне, а действия противников были выдержаны в стиле воспитанников подготовительной группы детского сада, не поделивших песочницу.

А. Свиридов, «Звирьмариллион»

Выжить в условиях перманентной войны всех против всех смогли далеко не все кланы аристократии. Многие дома просто исчезли напрочь. К ним, между прочим, относятся и Ямана, и Хатакэяма. Они ликвидировали друг друга сами.

Были и те, кого ликвидировали «низшие», едва ли не простолюдины. К примеру, дом Токи погиб благодаря бывшему монаху Тосимасе Сайто, который, уйдя из монастыря, стал торговцем маслом. Тосимаса первым делом убил самурая, усыновившего его, с этого и началось его выдвижение. На острове Сикоку возвысился клан Тосокабэ, но он недолго главенствовал, поскольку и сам был сметен.

Резня успешно двигалась дальше.

Новые полководцы — новые битвы

Если кто-то полагает, что трагические события были связаны только с унижением «низшими» «высших», то это не вполне верно. «Благородные» фамилии сами порой показывали пример всем остальным.

Приблизительно в 1490 г. в клане Асикага тоже началась внутренняя резня. Масатомо Асикага, брат жизнерадостного сёгуна, потребовал от своего сына Таты принять монашеский сан. Но юноша еще не насладился всеми радостями жизни, к тому же, вероятно, он не был хорошим конфуцианцем. Семенная ссора завершилась тем, что сын просто-напросто убил отца.

Теперь он был объявлен вне закона, а это значило, что любой самурай мог «строго наказать» преступника, не забыв о его имуществе. Особо прогневался на отцеубийцу некий Синкуро Исэ. (Впрочем, непонятно, кем он мог приходиться сёгунскому клану, что так переживать). Тата был осажден в замке Хорнгоэ и вынужден (вместо наслаждения жизнью) совершить ритуальное самоубийство. А Синкуро Исэ не только удовлетворил свои конфуцианские чувства, но и стал владельцем замка, а заодно — и всего полуострова Идзу. Теперь настал черед сменить фамилию, и он стал владетелем Соуном Ходзё. (Не надо путать его с сиккэнами прежней эпохи, тех давно уже не было на свете, и новый Ходзё никем им не приходился).

Полуострова новому владельцу, принявшему монашество, показалось как-то маловато. Но немедленно выступать с военной экспедицией на восток, в провинцию Сагами, не хотелось: хоть Соун и был монахом, но радости жизни ему, скорее всего, тоже не казались чуждыми.

В результате юноша, унаследовавший эту провинцию, был приглашен буддийским монахом (!) Соуном Ходзё на охоту на оленя. Не вполне ясно, полностью ли нарушил свой статус Ходзё, и пострадало ли хоть одно невинное животное, но вот приглашенный совершенно точно стал его добычей. А вскоре добычей сделалась и вожделенная провинция Сагами.

Правда, монах-убийца не слишком долго наслаждался приобретением, посматривая заодно и на другие близлежащие земли. В 1519 г. он ушел-таки в круг перерождений, предложив своему сыну Удзицуне дальнейший путь завоеваний. Последний воспользовался очередным скандалом в очередном благородном семействе — и занял замок Эдо, расположенный на месте нынешнего Токио. Внук монаха довершил завоевание.

И все же, надо отдать им должное, эти возвысившиеся предприимчивые люди были обязаны своими успехами лишь собственным талантам, а не роду и не положению в обществе. Что ж поделать, если таланты пришлось направить на вещи, выглядящие злодеянием?! А разве не настоящее злодеяние — потомственность аристократов, возвышающихся с младенчества неясно за какие заслуги? Разве жизнелюбец Ёсимаса Асикага, наблюдавший из дворца за пожаром столицы — не истинный злодей?

Нельзя однозначно осуждать тех, кто боролся за возвышение и собственность в ту огненную эпоху. А вот аристократическое государство в годы, когда режим Муромати бился в мучительной агонии, как раз и доказало собственную полную несостоятельность. Но и этот урок истории остался невыученным…

Власть бакуфу оказалась столь незначительной, что со ставкой сёгуна теперь не считался никто. А Соун Ходзё даже почитался за образец удачливости… и доблести.

С. Тёрнбулл приводит отрывок из его завещания сыну, где Ходзё предстает чрезвычайно разумным человеком:

«Должно всегда чтить богов и будд.

Ложись в постель до восьми вечера. Воры обычно вламываются между двенадцатью и двумя, так что, если будешь проводить вечера в пустых разговорах и ложиться поздно, можешь лишиться и ценностей, и репутации. Экономь дрова и свет, которые тратишь, если бодрствуешь допоздна, и вставай в четыре утра.

Прими холодную ванну и прочитай молитвы, а одевшись, отдай распоряжения на этот день жене, детям и прислуге и к шести будь готов приступить к своим обязанностям…

Прежде чем умыться, пойди и осмотри все, от уборной до конюшни и за воротами сада, и там, где надо, прикажи все вычистить.

Не думай, что тебе надо иметь столь же отличные меч и одежду, как у твоего соседа. Пока они выглядят прилично, они годятся. А если влезешь в долги и из-за этого потеряешь независимость, тебя будут презирать.

Когда исполняешь свои обязанности… смотри, чтобы прическа была в порядке.

Упражняться в верховой езде следует лишь тогда, когда свободен от службы.

Если человек хорошо держится на ногах, ему надо только научиться обращаться с поводом…

Лучшие друзья, которые могут быть у человека — это чтение и письмо, а худшие, которых надо избегать, — это го, шахматы, флейта и дудка.

…В литературе и военном искусстве следует совершенствоваться постоянно, что, впрочем, и так ясно. Древнее правило гласит, что грамотность — это левая рука, а военное дело — правая. Ни тем, ни другим не следует пренебрегать».

Как видим, все это достаточно разумно и логично (если не считать пассажа насчет шахмат). И для нашего времени многое бы подошло (особенно в том, что касается отношения к долгам). Стиль этого завещания чем-то неуловимо напоминает «Речи Высокого» из «Старшей Эдды» — видимо. Во всех частях света независимые люди, которых считают «прижимистыми», поступают одинаково.

Больше всего от расчетливого и разумного Ходзё пострадал клан Уэсуги. Но он виновен в этом сам: междоусобная свара никого еще до добра не довела. В 1551 г. Норимаса Уэсуги бежал в Эти го и попросил помощи у своего вассала Нагао Кагэтора. Тот даже согласился ее оказать, но не за просто так. Норимасе пришлось усыновить его, и Кэнсин Уэсуги (он тоже стал монахом, сменив имя) сделался прославленным полководцем эпохи воин. В качестве наследника Уэсуги он даже попытался обуздать Ходзё. Но нашелся другой сосед, с которым можно было хорошенько повоевать.

Сингэн Такэда (он же — Харунобу Такэда до принятия монашества) — еще один из самых заметных полководцев той поры. Первый удар он нанес собственному отцу (вот чем оборачивается вдалбливание в головы конфуцианского принципа «сяо»). Впрочем, опять же, злодейство было лишь ответной обороной — отец хотел лишить его наследства, отдав все младшему брату Харунобу. За что и поплатился — ярких личностей обделять не следует. В итоге его отец не был убит, но оказался в плену, а Харунобу досталась провинция Каи. Затем он попытался захватить соседнюю провинцию Синано, и тамошний владетель Ёсикие Мураками обратился к Кэнсину Уэсуги. И началось великое противостояние.

Пять битв за Синано случилось с 1553 по 1564 гг. (в среднем одно сражение в два года). Поле боя в местечке Каванакадзима при слиянии рек не менялось. Иногда они были тактическими перемещениями войск, иногда случалась кровавая бойня.

И все это по тем временам не удивляет. Поражает иное: эти соперники (кстати, не из «благородных») вели себя по отношению друг к другу с непоказным благородством.

Войска Сингэна находились и горном районе, и жизненно важную соль он мог получить лишь при посредстве Ходзё. А тот во время очередной кампании отказался от сотрудничества. Тогда Кэнсин, узнав об этом, передал соль из собственной приморской провинции, заявив, что Ходзё поступил подло: «Я воюю не солью, а мечом».

Сингэн Такэда прославился и как мудрый и справедливый правитель своей провинции. Опережая время, он отменил такое позорище, как телесные наказания. Понятно, что крестьянам его правление не могло не прийтись по душе. К тому же, он собирал налоги не только с них, но и с подчиненных феодалов, а заодно — и с храмов. Воюя с соперниками, он полагался не на крепости, а на тактические умения. А для этого потребовалась отличная организация войска, и его асигару были дисциплинированными. Вождь позаботился даже о таких вещах, как хорошие дороги и служба связи (понятное дело, курьерской связи, но тогда иной не было ни у кого).

До какой степени приходилось в ту нору отдаваться войне, говорит предание, которое цитирует С. Тёрнбулл.

Некий приближенный Такэды отправился в поход с младшим сыном. Юноша был весьма горд первой военной кампанией. Он заявил отцу: «Я иду в бой, я забыл свою жену и семью». Тот разгневался и ответил: «Истинный самурай никак не может забыть жену и семью, когда идет в бой, потому что истинный самурай вообще о них никогда не думает!» «Тверд как гора, атакует как пламя, неподвижен как лес, быстр как ветер» — такой девиз (заимствованный из трудов великого Сун-цзы) избрал для себя Такэда. Заметим, китайская стратегия в это время перестала быть делом аристократии, выходцы из низов прекрасно ее усвоили. Более того — еще и отлично применили в местных условиях.

Оказалось, что административная система Сингэна настолько подходит для Японии, что уже в следующем веке сёгунат Токугава распространил ее на всю страну. Опыт общения с крестьянством кое-чему все же научил власть: смуты во владениях Сингэна не было. Но это случится еще не слишком скоро.

Правда, надо сказать, что провинция Кап отличалась от прочих особым ресурсом — золотом. (Тем самым золотом, что было так вовремя открыто во время воздвижения статуи Будды Русяны). Поэтому и товарно-денежные отношения там было развивать куда легче, чем в прочих частях страны.

А вот Ходзё не сумели развить тон логики, которая была присуща основателю клана. Удзиясу, внук Соуна, набирал рекрутов по такой системе, что не вполне ясно, каким образом в его землях вообще оставались какие-то живые крестьяне.

«Если станет известно впоследствии, что хотя бы один человек в области скрылся и уклонился от этого призыва, кем бы он ни был, управляющим этой областью или крестьянином, он будет обезглавлен». И ведь это наверняка выполнялось! «Забривали» даже бритоголовых буддийских монахов. Солдатами должны были стать все. А если нет оружия, сгодится и серп…

«Троянский остров»

Прежде чем перейти к следующей эпохе, связанной с одним из самых известнейших полководцев Японии, можно рассказать еще несколько необычных историй о периоде войн.

Клан Оути, тот самый, который послужил «последней каплей» для развертывания боев в войне Онин, тоже оказался среди проигравших. Сын «киотского Герострата» Ёсиоки Оути постарался сохранить привилегированное положение семейства. И это ему даже удалось. Но пот внук оказался иным — человеком высокого искусства, а не меча. Он намеревался пересидеть грозное время в провинции Ямагути, прославленной торговлей (в том числе — с Китаем). Ёситака решил, что развлечения подходят для него больше, чем битвы, и даже пригрел придворных, бежавших из находящейся в разрухе столицы.

Но слишком долго поддерживать нейтралитет в такое время не получится. Ёситаку Оути пытались вразумить некоторые его приближенные, в том числе — Мотонари Мори. Не получилось, не внял.

Суэ, один из тех, кто пророчил беду, сам же и стал ее причиной, устроив заговор. Дальнейшая схема проста: бегство — тщетные призывы о дружеской помощи к иным владетелям — осада уход в круг перерождений при помощи ритуала сэппуку…

Тем бы история беспечного и наивного Ёситаки и завершилась бы. Но у него оказался слишком верный вассал (по крайней мере, так говорится в преданиях). Мотонари Мори вдруг понял, что за покойного господина надо отомстить. Почему он не сделал этого при жизни Ёситаки, сказать затруднительно. Но, полагаю, проницательный читатель быстро увидит возможный ответ.

Мори стал готовить заговор против своего бывшего коллеги, угнездившегося во владениях Оути.

Противник мог выставить армию в 30 000 солдат, но Мори это не смутило. Просто пришлось применить некоторую хитрость.

Остров Миядзима, находящийся не слишком далеко от современной Хиросимы, известен святилищем, связанным с кланом Тайра. С этим островом с незапамятных времен связано одно религиозное табу: он не должен быть осквернен ни рождением, ни смертью. Вероятно, кладбища там нет и по сей день, а мертвых хоронят на материке. Мори отлично знал об этом, однако, судя по всему, излишними суевериями не страдал.

Поэтому неподалеку от храма возникла крепость, где в 1555 г. Мори разместил гарнизон. И тут же он стал принародно обвинять себя в «глупости» — такую крепость запросто захватит враг! И шпионы противника купились на хитрость. Остров был успешно захвачен почти без потерь.

Тем временем Мотонари Мори захватил крепость на берегу, прикрывавшую выход с острова. Там оказалось всего-то 500 человек, все остальные покоряли Миядзиму. Покоряли до тех пор, пока не поняли, что выхода с «троянского острова» нет…

Теперь можно было атаковать, используя фактор внезапности. Через пролив армию Мори перевезли пираты, после чего они отплыли от острова. А Суэ даже не догадался разместить часовых.

Удар был нанесен и в лоб, и с тыла. Сотни самураев Суэ совершили самоубийство, не видя никакого выхода. А остров был впоследствии ритуально очищен от скверны, что, вероятно, вполне удовлетворило богов. Во всяком случае, семья Мори оказалась одной из самых богатых и влиятельных на юго-западе.

Мотонари Мори победил благодаря хитрости. «Мудро поступает тот, кто никому не верит, даже близким родственникам», — такие слова приписываются ему. И вновь мы видим вполне разумный совет в эпоху войн.

Времена «рыцарства» (хотя, кроме преданий их, похоже, нигде и никогда не было) канули в лету. Конечно, были люди, славящиеся порядочностью, имелись в достатке и те, кто поступал иначе. Но подобное мы видим в любую эпоху и в любой стране. Вероятно, некая «особая самурайская честь» — это часть сказки о «прекрасном золотом веке». Не более того.

Самураям приходилось изучать трактаты, где сказано не только о поединках и открытых сражениях. Разведка и контрразведка, «спецоперации» (даже связанные с применением ядов), — все это изучалось. И шло в ход.

Вероятно, именно в ту пору появились и всемирно известные ниндзя. Но история хранит почти полное молчание об этих «спецподразделениях». Приказы отдавались устно, а исполнители не сообщали о совершенном во всеуслышание. Более того, их жертвы и умирали-то от «естественных причин».

Так что мы можем проследить такую деятельность, только проанализировав перечни крупных феодалов (за ними окончательно закрепился термин «даймё» — «большие имена»), и выяснив, кто получил выгоду от смерти того пли иного владетеля.

Этим даймё не позавидуешь, спокойно существовать они не могли ни при каких обстоятельствах. Один держал на всякий случай палицу в ванной, другой сделал два хода в уборную… Весело и привольно не жилось никому.

Как ни странно, в некотором выигрыше от войн оказались крестьяне (конечно, не те, кого неумные полководцы насильно загоняли в свои армии). Ведь все это скопище солдат надо было кому-то кормить. И если со своими крестьянами обращаться не по-человечески, завтра они станут кормить армию врага. А собственные поля окажутся бесхозными…

Другое выигравшее сословие — это «асигару». Самурайство перестало быть закрытым, в него мог войти каждый, а дальше все зависело от воинских талантов и способностей.

А вот проиграл, что совершенно однозначно, императорский двор. Такой бедности там не знали ни в какие времена. Императора Го-Цутимикадо не сумели даже нормально похоронить. А средств на коронацию преемника не могли добыть еще двадцать лет, пока не вмешались «икки». Государь Го-Нара жил не во дворце, а в хижине, а принцы играли в пыли у дверей. Рисовые лепешки и собачий суп — вот из чего, порой, состояло меню его дворцовых пиров. (Зато каждый из читающих эту книгу, каково бы ни было его материальное положение, может смело сказать, что живет не хуже иного японского императора!)

Сегунам тоже не повезло в этом отношении. Но все равно находились те, кто яростно добивался этого титула, уже утратившего было значение…

Попятно, что императорская власть была в таких условиях лини, фикцией. Япония оказалась разорванной на отдельные воюющие княжества.

Тем временем в мире происходили более любопытные вещи, чем грызня кланов на отдаленном архипелаге. Например, в 1492 г. Колумб открыл Америку. Конечно, он не открывал ее ни в каком смысле, сам будучи уверенным, что добрался до Индии или… до Японии (то-то удивились бы даймё!) И задолго до него были Эйрик Рыжий и Лейв Эйрикссон. Но мы до сих пор говорим именно о плавании Колумба, поскольку оно стало самым заметным в эпоху великих географических открытий.

Японии оставалось совсем недолго ждать первых контактов с европейцами.

Глава 30. Мушкетеры Японского архипелага

Пусть битва будет страшней чумы,

Пусть будет кошмарным сном —

Потери крови восполним мы

Отменно красным вином.

Когда зазвякает в кошельке,

Оружие отложив,

Солдат отпразднует в кабаке

Тот факт, что остался жив.

И пусть к утру мы пропьемся в ноль,

До курток и до сапог,

Но каждый будет себе король

И где-то отчасти бог!

Ю. Нестеренко, «Песенка средневековых солдат»

Итак, рано или поздно среди героев этой воистину безумной эпохи должен был возникнуть человек, который сможет объединить страну. Он, в конце концов, и возник.

Но начнем мы все же не с него, а с весьма примечательного события середины XVI века…

«Европейская наука» начинается с оружия

Приблизительно в 1542 г. состоялось открытие Японии. Именно так и следовало бы его называть, если бы мы заботились не о всяческих политкорректностях, а пользовались единой стандартной системой исторических координат. Но такого, увы, не происходит: Америку открыть можно (даже если корабли плыли совсем не туда), Австралию — тоже, а вот страну, чья нация без всяких волн эмигрантов из Старого Света сумеет стать великой — нельзя.

Да и первооткрыватели стали таковыми поневоле. Ничего они не хотели открывать, просто потерпели кораблекрушение. Так три португальских купца стали первыми европейцами, ступившими на японскую землю, произошло это у берегов небольшого острова Танэгасима, который вторично прославился в XX веке — там был построен космодром.

Спасшиеся европейцы, естественно, пользовались вниманием местного населения. Незнакомые костюмы и непонятная речь — все это было в новинку. Но самым важным открытием для японцев в век войн оказалось огнестрельное оружие.

«В руках они держали нечто в два или три фута длиной, снаружи прямое, с отверстием внутри, сделанное из тяжелого материала. Сквозь него проходит отверстие, которое, однако, с одного конца закрыто. А сбоку есть другое отверстие, которое служит для прохождения огня. Его форму нельзя сравнить ни с чем, что я знаю. Чтобы использовать это, наполните его порохом и маленькими свинцовыми шариками, установите маленькую белую мишень на берегу, возьмите эту вещь в руки, примите стойку и, закрыв один глаз, поднесите огонь к отверстию. Шарик попадет прямо в цель. Взрыв напоминает вспышку молнии, а грохот выстрела подобен грому».

Вот таким, согласно работе С. Тёрнбулла по истории самурайства, видели японские свидетели то, что поможет объединить страну.

Кстати сказать, огнестрельное оружие разрабатывалось и на Востоке. Солдаты Хубилая применяли нечто, отдаленно напоминающее реактивные снаряды. Но аркебузу японцы видели впервые. Целиться из нее было проще, чем из мушкета, но, конечно, это весьма отдаленный (и не вполне безопасный для стрелка) предок нынешнего оружия.

Техническое новшество пришлось самураям весьма кстати.

В истории с аркебузами проявились те самые качества японского народа, которые через триста с небольшим лет быстро введут, казалось бы, забытый Богом архипелаг в число великих держав. Это невероятное любознательность, упорство, трудолюбие и способность не только подражать, но при этом еще и улучшать. При изучении «китайской науки» подобные качества уже сформировались. Теперь им нужно было раскрыться в контакте с западной цивилизацией.

Даймё острова Танэгасима из клана Сималзу приобрел за огромные деньги два экземпляра этих фитильных ружей. Он передал их кузнецу для копирования. Некоторые детали было сложно повторить, но португальцы вскоре вернулись. Есть предание, что кузнец отдал свою дочь за изучение технологии. И стал выпускать оружие, вполне сравнимое с европейским!

Военные секреты (даже если властитель острова и сделал тайну из нового вооружения) не хранятся слишком долго. (Поэтому все разговоры о тайне «греческого огня», которой якобы столетиями обладали византийцы, а заодно и о других подобных «загадках», надо отнести к некачественной беллетристике).

Так или иначе, но искусство изготовления огнестрельного оружия быстро распространилась на соседние крупные острова. Кузнецы стали учиться новому ремеслу.

Европейское оружие быстро усовершенствовали. Например, появились футляры, необходимые в дождливом климате.

Конечно, лук бил точнее, чем это примитивное огнестрельное оружие. А для его перезарядки требовалось немало времени и сноровки. Зато на моральный дух противника они могли оказать решающее влияние. Наиболее прогрессивный из полководцев, Сингэн Такэда, распорядился приобрести триста ружей. Он, несомненно, обладал даром предвидения, поскольку заявил, что отныне ружья станут основным видом вооружения.

Может быть, лучник сумеет точнее поразить цель. Но сколько лет требуется для подготовки этого лучника! Для постоянных тренировок и рук и упражнений на меткость. А потом в бою этого лучника поражает случайная стрела. И годы тренировок пошли прахом…

А вот с огнестрельным оружием может управиться кто угодно после пары недель тренировок. И японцы очень быстро оценили это величайшее преимущество. Культ силы начал отступать в прошлое не с введением товарно-денежных отношений, не с общей гуманизацией нравов (которой, судя по всему, не произошло и в XXI веке). Нет, его потеснило (к сожалению, не уничтожив полностью) одно из величайших изобретений человечества. А если кто-то не верит, пусть посмотрит фильм «Индиана Джонс», тот знаменитый эпизод, когда мастер фехтования кидается на белого человека, виртуозно орудуя мечом (наверняка учился годами, не умея ничего больше!) — и получает пулю…

В Японии стало возможным делать из крестьян, никогда не владевших оружием, первоклассных солдат. И времени на это уходило совсем немного. Конечно, война всех со всеми кажется безумием, но кое-что полезное она принесла.

Конечно, в войнах середины века аркебузу использовали, как вспомогательное вооружение. Но через тридцать лет один из полководцев сделал ее основой своей стратегии — и победил.

«Собиратели земель японских»

«Собирателей земель» в действительности оказалось трое. Как ни странно, они — почти ровесники. Все родились в самый разгар века войн.

Одному из них предстояло восстановить сёгунат, который продержится до прихода к власти Мэйдзи, двум другим история отвела роль «временных кризисных управляющих».

Возможно, мечты об объединении страны (под своим, естественно, управлением) имелись и у других героев той эпохи. Но каждому из них приходилось держаться за собственную провинцию и зорко следить за соседями. Конечно, тот же Сингэн Такэда сумел бы стать отличным властителем. Но — не сложилось.

Первым объединителем Японии стал малоизвестный в то время полководец Нобунага Ода.

Род Ода владел поместьями в провинции Овари. В XVI в. эти не слишком значительные феодалы сделались хозяевами провинции, а в 1551 г. Нобунага получил это «независимое государство». Семнадцатилетний юноша стал даимё, и это совсем не понравилось конкурентам из его же рода. Пришлось применить меры. Впоследствии Нобунага не стеснялся никаких мер в отношении своих противников.

В 1558 г. в войске Нобунага оказался «асигару», который стал впоследствии продолжателем его дела. Как ни странно, этот объединитель Японии, Хидэёси Тоётоми, происходил из крестьян. Мало того, он стал монахом-расстригой, а затем даже украл деньги, чтобы купить оружие и доспехи. Законно он поступал или нет, но этот юноша в любом случае сам ковал свою судьбу.

А вот третий объединитель начал свою карьеру как раз с того, что выступил против Нобунага. В том же 1558 г. юный самурай Манудайра Мотоясу, служивший влиятельному роду Имагава, захватил одну из крепостей Нобунага, проявив себя весьма способным полководцем. Но история знает его под иным именем, полученным позднее — Иэясу Токугава.

Ёсимото Имагава был не менее влиятелен, чем Ходзё или Сингэн Такэда, но оказался менее масштабной личностью. Поскольку он оказался соседом Нобунага, последнему пришлось вести войну именно с ним.

Как ни странно, мысль занять столицу пришла в голову именно Ёсимото. И в 1560 г. он выступил на Киото с армией в 25 000 человек. Но между столицей и его землями лежала вотчина Нобунага — провинция Овари.

22 нюня 1560 г. Нобунага узнал, что приграничную крепость взяли самураи под командованием Мотоясу. Атака оказалась быстрой, Мотоясу воспользовался аркебузами. Через несколько часов нала и еще одна крепость.

Нобунага принял решение немедленно контратаковать, хотя численность его армии едва ли была сравнима с силами вторжения — он мог выставить 2 000 солдат.

Пока Ёсимото отдыхал, празднуя победы своего подчиненного и (согласно укоренившемуся обычаю) осматривал отрубленные головы. Нобунага занял позицию неподалеку. Во всяком случае, в пределах видимости оказалось множество знамен и соломенных чучел солдат. А основные силы Нобунага двинул в обход.

Атакующим помогла непогода — как раз в это время разразилась гроза. И пока самураи Ёсимото Имагавы прятались от дождя, Нобунага совершил резкий маневр и нанес удар с тыла.

Ёсимото даже решил, что его солдаты начали сражаться друг с другом — настолько неожиданным оказался маневр. Суть происходящего он уяснил только за секунду до того, как меч одного из самураев Нобунаги отправил его в круг перерождений…

Заодно тот же самый меч освободил полководца Мотоясу от долга перед господином. И вскоре этот подающий надежды лидер присоединился к Нобунаге.

Возможно, именно в тот момент Нобунага решил, что сам дойдет до Киото. Но такое выступление следовало долго и тщательно готовить, не забыв и о делах политических. Ему пришлось воспользоваться все той же «политикой женитьб», которая иногда помогала решать проблемы, но в иных случаях лишь усугубляла их.

Он выдал дочь за сына Сингэна Такэды, младшую сестру — за владетеля севера провинции Оми, лежащей на пути к столице, а сам женился на дочери монаха-расстриги Тосимасы Сайто, того самого, который столь отвратительно поступил со своим приемным отцом. Впрочем, этот современник Ивана Грозного и в дальнейшем показал, насколько далеко он находился от учения Будды. Экс-монах любил пытки и жуткие даже по тем временам казни. И когда его собственный сын (видимо, здесь сказались гены) с ним покончил, можно было лишь радоваться.

Нобунага, отлично знавший, что представляет собой его тесть, обрадовался. Притом вдвойне — теперь он имел полное право объявить войну убийце своего тестя.

Захватить владения Сайто было поручено Хидэёси Тоётоми, который к тому времени выдвинулся из «асигару» в военачальники. Оказалось, что сделать это было довольно просто.

Теперь нужно было поискать повод, чтобы атаковать Киото. В 1567 г. некий Ёсиаки Асикага попросил Нобунагу о помощи и убежище. В столице возник очередной заговор вокруг сёгунского поста. Ёсиаки бежал от заговорщиков, убивших его старшего брата.

Повод был дан, войска Нобунаги торжественно пошли в столицу 9 ноября 1568 г. Понятно, что наследник сёгунского титула был фигурой номинальной, а настоящим правителем оказался именно Нобунага Ода. Между прочим, только тогда прекратилось бедственное положение императоров: новый властитель отстроил великолепный дворец.

Политические дела не исключали военных. Подавление врагов (и собирание земель) шло в это время полным ходом. Бывший противник Нобунага Мотоясу (напомним, что вскоре он сменил имя, и стал Иэясу Токугава, так в историю и вошел) нанес удар по религиозно-крестьянскому движению «прямодушных». К тому времени оно окончательно выродилось в фундаменталистскую секту, прославленную фанатизмом. В битве при Адзукидзака на их шлемах были таблички: «Кто наступает, уверен в небесном блаженстве, кто отступает — в вечном проклятии». Впрочем, эти предшественники религиозных террористов надеялись не только на небесное возмездие, но и на огонь аркебуз.

Иэясу Токугава проявил не только умелое руководство, но и личную храбрость. На его доспехах оказалось две пробоины от пуль, но бой был выигран.

Нетерпимость фанатиков росла не только из-за догматов их учения. Вместе с аркебузами на японской земле появилось и кое-что иное. Буддизм получил к тому времени серьезного соперника…

Дальнейшее объединение

Нобунага так и не стал сёгуном. Да в этом и не было особой необходимости — он и без того обладал властью. Но завоевание столицы еще не означало полного объединения страны.

В очереди за «собиранием» оказалась следующая провинция — Этидзэн. Три поколения семейства Асакура обустроили это владение, но для Нобунаги завоевание осложнилось тем, что его шурин Нагамаса Асаи вступил в союз с противником. Возникла угроза потери Киото, если армия «собирателя земель» окажется отрезанной. Пришлось отступать, при этом армия Нобунаги, насчитывавшая уже 110 000 солдат и обладавшая громадной инерцией, отлично выполнила этот маневр. Оба выдающихся полководца, и Хндэёси, и Токугава, подверглись нешуточной опасности, руководя арьергардными боями.

В том же, 1570 г. Нобунага вернулся и атаковал Асаи. Произошла кровавая битва при реке Анэгава. У Нобунаги имелся серьезный численный перевес, и он атаковал своего вероломного шурина первым. Победа осталась за ним, но решающего разгрома противника все же не произошло. Через непродолжительное время Асаи и Асакура снова начали военные действия, когда Нобунага отвоевывал район современного города Осака, захваченный Токэем Мисси и фанатиками из «прямодушных».

Когда же Нобунага выступил против старых противников, оставив пока что сектантов, против него выступили еще и монахи из обители Энрякудзи. Положение крайне осложнилось, и пришлось вновь отступать к Киото. Тем временем Сингэн Такэда заключил союз с Ходзе против Нобунаги. Пока что их сдерживали армии Иэясу Токугавы, но момент оказался критическим. Линия обороны растягивалась, монахи шли в наступление.

В этот момент Нобунага принял решение атаковать монастырь Энрякудзи.

Конечно, эта обитель обладала освященным веками авторитетом и особым почитанием. Но монахи приговорили себя сами. «Это не я уничтожаю монастырь, — заявил полководец, монастырь сам себя уничтожает».

Нобунага, выполнив отвлекающий маневр, новел войска на обитель. Штурм оказался крайне жестоким, армия убивала всех, кто находился на горе Хиэй. «Он поджег храм бога Кванион, который стоил невероятно дорого, и сжег все прочие храмы и монастыри; одним словом, он посылал своих людей в каждую щель или пещеру, как будто охотился на каких-то диких зверей, и там перебил этих несчастных. Так Господь наказал этих врагов Его славы в день св. Михаила в 1571 году», — писал об этих событиях европейский миссионер отец Фруа.

Энрякудзи был сожжен, но куда более грозным противником выглядели «прямодушные» буддийские фундаменталисты. И их ликвидация сделалась задачей на будущее. Пока что гораздо важнее оказались Ходзё и Сингэн Такэда. Союз этих врагов Нобунаги привел к тому, что Сингэн направил армию на Киото. Иэясу Токугава с гораздо меньшими силами должен был воспрепятствовать этому продвижению. Но даже подкрепление, присланное Нобунагой в крепость Хамамацу, не создавало равенства в численности войск.

Иэясу Токугава вывел войска из крепости, армии выстроились в боевые порядки. В это время погода ухудшилась — пошел снегопад. Иэясу поднял на возвышенности свой штандарт с золотым веером, чтобы облегчить перегруппировку сил — сто правый фланг оказался смят. На всякий случай он применил военную хитрость для своих — отрубив голову вражеском воину, велел отнести ее в крепость Хамамацу и объявить, что это голова Сингэна.

Тем не менее, битва продолжалась не в его пользу. Но, вместо того, чтобы совершить обряд самоубийства, Иэясу Токугава решил отступить в замок, едва спасшись от стрел. Он приказал оставить ворота крепости открытыми. Возможно, враг был смущен этим, но, во всяком случае, он не решился пойти на штурм той ночью.

В то же время небольшой отряд Токугавы атаковал с тыла лагерь Сингэна Такэды, подойдя на близкое расстояние.

Утром Сингэн Такэда принял решение о снятии осады. Однако общее наступление на силы Нобунаги продолжалось. Но, как часто бывало в истории, исход кампании решил случай.

В начале 1573 г. Сингэн Такэда осадил крепость Нода. У осажденных быстро закончилось пропитание, зато обнаружилось немало сакэ. Перед неизбежной гибелью было принято решение расправиться с напитком, дабы тот не достался противнику. В крепости был устроен шумный пир, и сам Сингэн Такэда приблизился на опасное расстояние, дабы расслышать приятную мелодию, которую играл на флейте один из пирующих. Кто-то из часовых, еще не окончательно упившийся, умел вые трелить из аркебузы и попасть в голову вражескому вождю. Вскоре Сингэн скончался от тяжкого ранения.

Это, в конечном счете, решило исход кампании. Сын Сингэна отличался храбростью, но организаторскими способностями не обладал. По преданию, даже заклятые враги оплакивали гибель талантливого полководца. Но для Нобунаги известие стало праздником.

Именно после этого он изгнал из столицы сёгуна Асикагу. Так бесславно завершился исторический период Муромати. Правда, Нобунага Ода не принял сёгунского поста. Титул оставался вакантным еще долгое время.

Глава 31. От объединения провинций — к империи

Кто смел, тот и съел, а кто не успел, тому куковать без пайки.

Метет ли метель, цветет ли сирень — оружие чистит взвод.

В двенадцать обед, в тринадцать расстрел, затянем потуже гайки,

На каждый патрон найдется мишень, на каждый сапог — живот.

Ю. Нестеренко, «Имперский рай»

После ликвидации уже ничего не значащего сёгуната походы ради присоединения очередных провинций проводились с еще большей интенсивностью. Но, нисколько не приуменьшая роли Нобунаги в деле объединения страны, нужно отметить и участие его ближайших сподвижников. Особенно важен опыт Хидэёси Тоётоми, который происходил из простолюдинов. Люди его типа разрушили привычное для средневековья понимание роли каждого, определенной при рождении. Именно они приближали ту эпоху, когда положение человека в обществе станут определять его личные заслуги, а не родство. Что же до самого Нобунаги, то многие исследователи подчеркивают: он действовал крайне жестко, норой — жестоко. Но ни он, ни его приближенные не были садистами, желающими страданий ради страданий.

Походы сухопутные и морские

Летом 1574 г. Нобунага продолжал атаковать сильно прореженных противников. Он захватил крепость Нагасима, принадлежавшую «прямодушным». Теперь можно было взяться за основную их цитадель.

В следующем году полководец успешно провел битву при Нагасино, которая стала вершиной его славы.

Нагасино — замок при слиянии рек Такигава и Оногава. Он считался неприступным благодаря удачному расположению. Тем не менее, его несколько раз брали и войска Нобунаги, и его противники. 16 нюня 1575 г. Нагасино осадил Кацуёри Такэда, сын Сингэна. В это время гарнизоном командовал один из сподвижников Токугавы, который, видя, что дело оборачивается осадой, попросил подкреплении у господина. Тот, в свою очередь, обратился к Нобунаге.

Осажденные проявляли чудеса героизма. Это видно из эпизода с гонцом Сунэмоном Тории. Он сумел незаметно проскользнуть мимо часовых Такэды, добраться до Нобунаги и передать просьбу о помощи. Но, когда возвращался назад, был схвачен. Кацуери Такэда обещал ему жизнь, если оп вместе с врагами подойдет к стенам замка и выкрикнет, что помощи ждать неоткуда, и надо лишь сдать Нагасино. Тем не менее, гонца привязали к деревянному кресту, а несколько самураев Кацуёри направили на него копья. И тогда, вместо того, чтобы сообщить ложные сведения, Тории успел прокричать, что помощь будет. Его немедленно пронзили копьями.

Тории вызвал восхищение и своих, и противника. Сам Кацуёри Такэда велел изобразить мужественного врага, распятого на кресте, на своем знамени.

Подкрепление и в самом деле подошло. Нобунага решил сокрушить своего противника в этой битве. Полководцы, которые прежде служили Снпгэну, советовали Кацуёри Такэде оставить осаду и отступить или, хотя бы, штурмовать Нагасино до подхода сил Нобунаги. Но юноша намеревался дать бой.

Теперь перевес сил оказался уже за Нобунагой. Но войска Такэды (благодаря заботе его отца) оказались очень хорошо обученными. И пришлось использовать против него технические достижения.

Нобунага Ода был настоящим мастером боя с использованием аркебуз. Он велел построить временные укрепления, разместив войско за частоколом. Три тысячи солдат с аркебузами выстроились в три ряда, получив приказ: стрелять залпами и по очереди, чтобы следующие могли перезарядить оружие.

Небольшой отряд Нобунаги тем временем зашел в тыл войску Такэды.

Рано утром 29 июня 1575 г. началось сражение при Нагасино. Кацуёри развернул силы своих опытных воевод на фланги, сам же ударил но центру, защищенному частоколом. Его кавалерия продвигалась медленно, и задолго до столкновения ее настиг залп аркебуз. Огонь продолжался и дальше, пока было в кого стрелять. Кацуёри ввел резервы, но их ждала та же судьба. А осажденные из крепости начали вылазку, ударив неприятелю в тыл.

Бой подкосил могущество клана Такэда. Верность самураев приказу неопытного хозяина определила их гибель. Все воеводы Сингэна Такэды погибли, хотя Кацуёри смог бежать и даже продолжить воину. Но это уже ничему не могло помочь, и в 1582 г. он погиб.

Следующей жертвой Нобунаги оказался Мотонари Мори. Точнее, не он сам (мстительный слуга, не защитивший своего господина, скончался в 1571 г.), а его внук. Достояние клана Мори теперь сильно расширилось — за ним было около десятка провинции на юго-западе. И сидели они там спокойно… пока внуку «благородного слуги» Тэрумото Мори не пришло в голову создать коалицию против Нобунаги. В этой коалиции отказался участвовать лишь юный гордец Кацуёри Такэда.

Действия коалиции начались с прорыва морской блокады цитадели «прямодушных», что достаточно легко выполнил Мори. Действия против сил юго-запада были поручены одним из самых способных полководцев Нобунаги — Хидэёси Мори и Мицухидэ Акэти. Кампания обещала стать весьма непростой, поскольку теперь войска Нобунаги действовали на очень отдаленной и незнакомой территории.

Гибель первого из мушкетеров

В 1578 г. скончался один из самых давних противников Нобунаги Кэнсин Уэсуги. Апоплексический удар пришелся настолько кстати, что даже в то время появились слухи и предположения, которые читатель сумеет повторить без труда. Но ни тогда, ни сейчас факт участия ниндзя доказан не был. Нобунага Ода хорошо скрывал свои секреты.

Крепость «прямодушных» Исияма Хонгандзи атаковали и с моря, и суши. К 1580 г. неистовые монахи вынуждены были отказаться от обещанного райского блаженства и сложить оружие. А через некоторое время Иэясу Токугава ликвидировал и силы Кацуёри Такэды.

Теперь можно было сосредоточиться на кампании против Мори, поскольку первые удары по нему победы не принесли. Хидэёси Тоётоми потребовалось пять лет, чтобы медленно давить силы противника на юго-западе. К счастью для него, коалиция Мори оказалась довольно шаткой, и один из сторонников внука «верного слуги» переметнулся на сторону Нобунаги.

В апреле 1582 г. Хидэёси начал осаду замка Такамацу, который стоял на болотистой равнине. Осаждающим пришлось прорыть канаву в полтора километра длиной — и долина стала озером. Вода поднималась, а в замке, который обстреливали из аркебуз, царило уныние. На помощь пришли все силы клана Мори.

Но Судьба на сей раз повернулась против Нобунаги. Самые верные его сподвижники оказались вне столицы, а личная «гвардия» последовала на юго-запад. Полководец остался под охраной в 100 человек.

В это время один из его военачальников, Мицухидэ Акэти, неожиданно развернул свою армию, заявив: «Враг в Хоннодзи!» (Так назывался дворец Нобунаги в Киото). Солдаты Мицухидэ атаковали столицу 21 нюня 1582 г., окружив резиденцию Нобунаги.

Произошел яростный бой в залах и коридорах дворца. Нобунага, взяв копье, бился с предателями до тех пор, пока выстрелом ему не раздробило руку. Он бросился во внутренние покои, заперев дверь и, вероятно, ритуально покончил с собой. (Но доказать это нельзя — дворец подожгли).

Не вполне понятно, что стало причиной мятежа Мнцухидэ. С. Тернбулл говорит о неприязненных личных отношениях между великим полководцем и его подчиненным. Есть мнение, что Нобунаге не нравились его стихи (вероятно, столь же посредственные, как полководческие таланты Мнцухидэ). Говорится и о том, что Нобунага называл Мицухидэ Акэти «Плешивым», что издевался над ним… Все это так, но нужно отметить, что наиболее властолюбивого из «птенцов гнезда Нобунаги» отчего-то не оказалось в Киото в самый нужный момент. Иэясу Токугава покинул столицу крайне вовремя. Но заговор, как и многое, что относится к тому беспокойному времени, может оставаться лишь предположительным.

О названии периода

И вновь период после свержения сёгуната назван по резиденции фактических правителей. Еще в 1576 г. Нобунага начал постройку замка Адзути на озере Бипа. Это прежде всего военное сооружение, но Адзути все же являлся и дворцом. Замок, «спроектированный Нива Нагахидэ, одним из военачальников Нобунага, удивительным образом отразил и характер своего хозяина, и дух эпохи. Его размеры были огромны. Он был возведен на каменном останце, поднимавшемся из озера на высоту почти двести метров. Каменная стена, окружавшая замок, имела несколько тысяч метров в длину и более двадцати в высоту, внутреннее пространство делилось на четыре круглых двора. Центральная башня состояла из семи этажей; помимо складских помещений и арсенала, в ней были устроены роскошные жилые апартаменты и приемные залы. Отец Фруа посетил ее и оценил так: «Его дворец и замок, если говорить об архитектуре, мощи, богатстве и великолепии, может сравниться с величайшими строениями Европы». Место для замка Адзути было тщательно выбрано. Его построили в окрестностях Киото, подальше от пожаров, от которых периодически страдал город, и он господствовал над дорогой, ведущей на восток. Использование камня и наличие амбразур в степах говорят о внимании, которое Нобунага уделял огнестрельному оружию, но прежде всего замок Адзути был важен как символ. Он лучше, чем любая армия, демонстрировал могущество Нобунага», — утверждает С. Тёрнбулл.

Но его хозяину пришлось погибнуть не там, а именно в столице, от которой он планировал держаться на некотором расстоянии.

Страна в руках крестьянского сына

Хидэёси Тоётоми быстро выяснил. Что произошло в Киото. Требовалось немедленно действовать, оставив в покое юго-запад.

Известие о смерти Нобунаги держалось в секрете. Хидэёси быстро предложил клану Мори перемирие на хороших для того условиях. Войска были направлены в Киото, где Мицухидэ Акэти старался истребить все родичей Нобунаги. Во всяком случае, одного из них, старшего сына Нобутаду Ода, удалось убить в столице. Затем Мицухидэ двинулся на замок Адзути, оставшийся без хозяина и творца, быстро взял его и разграбил, одарив награбленным воинов. Еще через несколько дней замок Адзути сгорел.

Есть история и о том, как самураи Мицухидэ разыскивали Иэясу Токугава. Тем не менее, это не полностью отменяет предположение о заговоре против Нобунаги: в те дни союзы заключались и рушились со скоростью мысли. Будущему сёгуну Иэясу пришлось спрятаться на барже под тюками с рисом. Солдаты Мицухидэ протыкали тюки копьями, подозревая, что Иэясу может находиться там. Копье задело йогу беглеца, но он, не издав ни звука, осторожным и быстрым движением снял головную повязку и вытер кровь на конце копья.

Хидэёси свершил месть очень быстро. Самураи Мицухидэ были полностью разбиты в окрестностях Киото, сам «Плешивый» бежал через рисовые поли, но его узнали крестьяне, которые забили узурпатора насмерть. После этого у Акэти Мицухидэ появилось посмертное прозвание — «тринадцатидневный сёгун» (ровно столько времени он и мнил себя главным в столице).

Хидэёси Тоётоми сумел отомстить за господина, что было весьма хорошо для начала самостоятельной карьеры бывшего крестьянина. Теперь этот сутуловатый человек был готов взять под свое крыло все владения Нобунаги.

Правда, для этого требовалось каким-то образом обойти семью полководца. (Тех, кого не успел истребить Мицухидэ). К тому же, преданных вассалов у Нобунаги было достаточно много, и всем хотелось что-нибудь да получить «на память» о сюзерене.

И Хидэёси оставалось понадеяться лишь на крестьянскую хитрость. Она его не подвела.

Он принял решение провозгласить наследником Нобунаги внука господина… которому как раз исполнился год!

Конечно, нашлись те, кто стал аргументировано возражать Тоётоми Хидэёси. Следующие несколько месяцев состояли из непрерывных дискуссий с применением аркебуз. Выяснилось, что три основных противника Хидэёси не смогут действовать согласованно. Нобутака Ода (cine один сын Нобунаги) объявил войну, когда остальные противники не сумели бы прийти ему на помощь. И пришлось ему быстро сдаться на милость победителю. (Милость была оказана: Хидэёси отпустил Нобутаку, взяв заложников, что совсем не соответствовало характеру его бывшего господина — Нобунага наверняка прикончил бы всех).

Теперь оставались менее «легитимные», зато куда более сильные наследники: вассалы Нобунаги, из числа которых происходил и сам Хидэёси. Важным стратегическим пунктом стал замок Нагахама, находившийся в руках противника. Хидэёси Тоётоми взял его без выстрелов, просто перекупив и гарнизон, и командующего. Следующий противник Кадзумаса Такнгава (не путать с будущим сёгуном!) сдался, когда рухнул его осажденный замок — там, где не помогали деньги, с работой отлично справлялись военные инженеры XVI века.

Теперь из бывших товарищей по оружию и нынешних злейших врагов у Хидэёси оставался только один — Кацунэ Сибата. Его кампания в провинции Этидзэн затянулась до весны следующего года, когда Хидэёси получил известие: Нобутака Ода снова начал военные действия. Благородство крестьянского сына могло сослужить очень дурную службу.

Войска Сибаты осадили форт Сидзугатакэ, что, как ни странно, обрадовало Хидэёси. Он решил атаковать, пока не подошли основные силы врага, и для этого пришлось совершить невиданный быстрый бросок через горные провинции. Опыт битвы при Нагасино был проверен еще раз: противника разгромили и преследовали до самого замка Сибаты. Тот сдаваться не пожелал и, запалив башню замка, покончил с собой. Нобутака Ода, узнав о поражении союзника, проделал то же самое.

И центральная Япония оказалась в руках крестьянина Хидэёси, который, надо заметить, продвигал своих людей за их талант, а не за происхождение. И его полководцем мог оказаться сын кузнеца, а не потомственный военный.

Битва железных полководцев

Оставался еще один соперник из числа сыновей Нобунаги — Нобуо Ода. Он заключил союз с Токугавой. Это, конечно, серьезно обогатило историю войн, поскольку друг против друга выступили на сей раз полководцы-гиганты, к тому же, двое близких друзей.

Иэясу Токугава оказался бы невероятно серьезным противником, тем более что он владел золотоносными провинциями Сингэна. Посему пришлось загодя вербовать союзников. Для Хидэёси таковыми стали кланы Мори и Уэсуги. Для Иэясу Токугавы — недобитый Нобунагой дом Ходзё и кланы острова Сикоку.

Казалось, война Гэмпэй должна теперь повториться, но ее масштабы многократно увеличатся. Оба уже не очень молодых противника не спешили выступать, уделяя гораздо больше внимания не атаке, а обороне (хотя это, конечно, противоречило принципам самурайской доблести).

Кампания все же началась. Союзник Хидэёси, Нобутэру Икэда, занял замок Инуяма, оказавшись невдалеке от позиций Иэясу Токугавы. Продвижение неприятельских войск пришлось останавливать. Далее, после того, как неудачно для себя в дело вмешался клан Мори, началась длительная позиционная война и строительство оборонных сооружений. В этом преуспели и Хидэёси, и Токугава. Окопная война чем-то напоминает Западный фронт Первой Мировой, поскольку долгое время серьезных перемен не происходило. Но полководцы XVI века оказались куда нетерпеливее, чем их коллеги из XX столетия.

Уже через неделю Хидэёси стал готовиться к лобовой атаке на самураев Иэясу, тогда как большая часть его армии должна была провести внезапный удар в тылу Токугавы.

Первое из крупных сражений этой войны завершилось гибелью Мори, союзника Хидэёси, и победой дела Токугавы. Перед ним выложили 2 800 отрубленных голов, а войска будущего сёгуна потеряли лишь 600 человек. Эта битва известна как сражение при Нагакутэ. После него «позиционная война» возобновилась. Иэясу Токугава и Хидэёси Тоётоми предоставили свои союзникам биться друге другом в различных провинциях страны, а сами спокойно выжидали за линиями обороны.

А с 1584 г. отношения между Иэясу и Хидэёси понемногу нормализовались. Оба соперника вспомнили и о старой дружбе, и талантах каждого, и о том, что эти таланты гораздо уместнее использовать в союзе, чем просто ликвидировать друг друга в ненужной борьбе. К тому же Иэясу Токугава рассчитывал (и это оказалось совершенно верно), что Хидэёси Тоётоми не вечен; а сам он несколько моложе. Помощь Хидэёси нужна в захвате всей территории страны, но впоследствии получится, что он работал ради Токугавы.

В любом случае, политическое партнерство друзей-соперников оказалось весьма разумным в те безумные десятилетия.

Завоевание островов

Новой официальной резиденцией некоронованного правителя Японии стал замок Осака. Хидэёси не стал отстраивать заново сгоревший замок Адзути, а утвердил могущество на развалинах поверженной крепости религиозных фанатиков «прямодушных». Кстати сказать, монахи выбрали это место из стратегических соображений, их замысел был оценен и противником. Город Осака — идеальный наблюдательный пункт, если надо контролировать и столицу, и юго-запад.

Теперь Хидэёси Тоётоми мог приступить к завоеванию контроля над всей страной. Пока что ему не подчинялись только острова Сикоку и Кюсю, а на острове Хонсю оставались непокоренные, но блокированные противником кланы Ходзё и Дата.

Оказалось, что остров Сикоку подчинить достаточно просто: военная кампания оказалась весьма короткой. Клан Тосакабэ сдался быстро, за ним даже сохранилась провинция Тоса. Все прочее было поделено полководцами Хидэёси, перепало кое-что и союзнику — Мори.

В 1587 г. стало возможным и покорение острова Кюсю. Он пострадал лишь во время войны Гэмпэй и отчасти — в ходе высадки войск Хубилая. Что же касается борьбы «южного» и «северного» дворов, то на Кюсю этим воспользовались для выяснения главенства местные кланы.

Наиболее влиятельным оказался клан Симадзу. Он же первым воспользовался и огнестрельным оружием, предложенным португальцами. Вскоре начались и контакты Кюсю с иезуитами-миссионерами.

С одной стороны, остров Кюсю был на периферии, поскольку основные политические события происходили вне его. С другой — он стал основным международным торговым центром и «законодателем мод». Особенно выделялся город Кагосима, столица провинции Сацума. Там и правили Симадзу.

Пока шла почти бесконечная череда войн за остров Хонсю, клан Симадзу в 1556 г. начал собственную войну за полное подчинение острова. Вначале оказалась присоединенной провинция Осуми, затем семь лет длилась война за Хюга. Глава дома Ито, владетель Хюга, бежал в 1578 г. просить помощи у своего коллеги Сорина Отомо. который уже успел принять христианство. 10 декабря того же года объединенные силы противников Симадзу были полностью разбиты. Отомо вернулся к себе, поклявшись отомстить. (Истинных буддистов мы уже наблюдал» не раз, этот оказался столь же истинным христианином).

Провинция Хюга оказалась окончательно захваченной домом Симадзу, теперь же удар был нанесен по Хиго. После краткой войны и эту территорию удалось присоединить. Оставалось два сильных непокоренных клана — Рюдодзи и все те же Отомо. Военное столкновение назрело к весне 1584 г. Небольшой независимый дом Арнма в провинции Хидзэм оказался на пути Рюдодзи, и Арима пришлось обращаться за помощью к Симадзу.

24 апреля 1584 г. объединенное войско Симадзу и Арима приняло бой. Далее — наблюдения миссионера отца Фруа, приведенные в работе С. Тернбулла о самурайстве: «…Обычай, которого они придерживались, был весьма примечателен: прежде всего, благочестиво преклонив колени и воздев руки к Небу, они стали молиться: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…» Выполнив таким образом первую часть своего стратегического плана и с нетерпением приступив к заряжанию пушек ядрами… Тут они вновь опустились на колени. Последовали молитвы воскресной проповеди, и они, таким образом, нанесли тяжелые потери язычникам, которые не имели мужества продолжать наступление. Одна часть отступила, а другие присоединились к третьей колонне».

Судя по всему, здесь уже вполне видны взаимоотношения христиан и язычников, а не просто воюющих феодалов. В итоге Таканобу Рюдодзи пал. (Весьма «христианский» обычай, связанный с отрубленными головами, был исполнен неукоснительно).

Теперь оставались Отомо. Но тут коса нашла на камень. Клан Симадзу изрядно постарался для дела объединения Японии, поскольку теперь остров Кюсю можно было завоевать практически в одной кампании. А Отомо и в самом деле отомстил: он попросил помощи у Хидаёси Тоётоми. А тому подобный повод для вторжения как раз и был нужен! Ведь гораздо лучше выглядеть не оккупантом, а союзником одного из местных владетелей. Видимо, политика «разделяй и властвуй» в тогдашней Японии уже укоренилась.

Хидэёси Тоётоми именем императора приказа'! клану Симадзу прекратить действия против Отомо и вывести войска в Санума. Ёсихиса Симадзу не счел некоронованного властителя Японии гением политики и войны. Поэтому он отбросил последнее предупреждение, зато ответил именно так, чтобы создать для Хидэёси еще и личный повод к действиям: он не преминул подчеркнуть крестьянское происхождение адресата и свою собственную родовитость. А за такие слова приходится отвечать…

Атака Симадзу на провинцию Бунго началось в 1586 г. Судя по всему, эти события знаменовали начало религиозных войн. С. Тёрнбулл сообщает о жалобах иезуитов на антихристианские погромы, которыми занимался отряд боевых монахов.

Вот в это время и высадился десант — первая волна армии Хидэёси. Он отправил отвоевывать остров своих союзников из клана Мори. Дому Симадзу все же удалось взять штурмом один из вражеских замков, Татибана, и даже дать отпор самураям с острова Сикоку, союзникам объединителя Японии. Как ни странно, Симадзу даже дали спокойно уйти обратно, хотя вполне могли уничтожить при преследовании. Видимо, несмотря на погромы, некоторые самурайские законы они все же соблюдали.

24 января 1587 г. клан Симадзу взял столицу провинции Бунго — город Фунаи. Только это оказалось пирровой победой.

Еще до занятия Фунаи Хидэнага Хасиба, двоюродный Хидэёси, высадился на Кюсю с армией в 60 000 солдат. Он соединился с самураями клана Мори, и огромное войско продвинулось к Фунаи. Клан Симадзу отступил.

Бой у крепости Такасиро был выигран пришельцами с острова Хонсю, хотя Иэхаса Симадзу выполнил одну из уловок, на которую «клюнул» противник. Основной огонь союзники Хидэёси направили на человека в роскошных доспехах, который, сидя на походном стуле, вероятно, руководил сражением. Его пять раз сбивали мушкетным огнем со стула, пока не стало ясно, что это — всего лишь соломенное чучело, а не Симадзу.

А пока они продолжали расстреливать «полководца», войска Симадзу проделали брешь для кавалерии в их укреплениях.

Но клан Симадзу и сам попался на уловку, которая стоила им победы. Разведка сообщила, что большая армия идет на их базу в Садовара. Пришлось отступать, но, как выяснилось впоследствии, «армия» оказалась из старых копий, флагов и бумажных плакатов. Симадзу отступали, а самураи из Сацумы вели тяжелейший арьергардный бой против сил Хидэёси.

Но на сей раз гибель миновала островной клан. Однако 22 февраля 1587 г. на Кюсю прибыл сам Хидэёси, который был намного лучшим полководцем, чем его двоюродный брат. Всего в его войсках оказалось до 250 000 человек как минимум из 37 провинций. Уже операция по переброске десанта (и огромного обоза с провиантом) стала выдающимся военным достижением. При этом высадка была хорошо профинансирована торговцами из Сакаи.

Кое с кем из южных кланов Хидэёси был намерен решить дело миром и договором. Он не раз ломал вынужденные союзы, и это следовало применить и на Кюсю. Танэдзанэ Акидзуки стал первым из тех, кто перешел на его сторону. Хидэёси занял замок Огура, который удерживал Акидзуки, не пожелавший даже принять бой. Сооружение явно строили в такой спешке, что даже забыли оштукатурить стены. Хидэёси распорядился оклеить бумагой внешние стены, что и было сделано за одну ночь. Разведка доложила Акидзуки, что «некоронованный монарх» настолько могущественен, что сумел за кратчайший срок привести в порядок и оштукатурить крепость. И с этим человеком лучше договориться… Что Акидзуки и выполнил.

План по умножению союзников за счет вассалов Снмадзу выполнялся неукоснительно.

Даймё небольших островов оказались на его стороне. Хидэёси утвердился на острове и направил удар на город Кагосима с двух сторон — с суши и с моря.

Армия Симадзу преградила дорогу силам Хидэёси, оставив за спиной реку Сэндайгава. Им даже удалось, не дожидаясь, пока противник построится, подобраться к штандарту Хидэёси «золотому ковшу». Но это стало последним успехом самураев из Сацума. Им пришлось отступать к реке.

Любопытно, что и в эти годы еще существовала традиция поединков. В этом сражении сошлись два командира конницы — Нииро Тадамото, вассал Симадзу, и Киёмаса Ката. Нииро поединок проиграл, но его противник не стал убивать его, подарив жизнь.

Засада с дымовой завесой на подступах к Кагосиме не дала результатов для Симадзу: ее использовали слишком рано. Но самый тяжелый удар нанесли, как это не странно, монахи из «прямодушных». Оказывается, в распоряжении разведки Хидэёси были и они. Эти монахи оказались проводниками по дикой местности.

Двухсторонний улар «имперских экспедиционных сил» поставил клан Симадзу в безнадежное положение. И тут оказалось, что дипломатия — это продолжение воины иными средствами. «Симадзу Ёсихнса, глава клана Сацума… первый раз встретился лицом к лицу с Хидэёси. Он увидел человека небольшого роста, с морщинистым обезьяньим лицом, но в манерах великого полководца было такое врожденное благородство, что Ёсихиса исполнился благоговейным страхом. Условия, предложенные Хидэёси, были просты. Ёсихиса должен был отправиться в Киото как заложник, а управление Сацума переходило к его брату Ёсихиро. Симадзу сохраняли контроль над Сацума, Осуми и половиной провинции Хюга», — сообщает С. Тёрнбулл.

Это было из разряда тех самых предложений, от которых невозможно отказаться. Военная кампания на том и завершилась. Самым последним сложил оружие отряд недобитого Нииро Тадамото, который уже готовился к партизанской войне.

Полное покорение Японии

Север острова Хонсю, как всегда, представлял особую проблему. Клан Ходзё владел этой территорией, но, как часто и случается, если Соун Ходзё был весьма талантливым политиком и полководцем, то его правнук Удзимаса таким умом не обладал. Конечно, «низшие» победили, но в те годы они могли только копировать систему правления «благородных». Наследственность правления в очередной раз дала сбой.

Горы, судя по всему, оказались препятствием и для технических, и для культурных новшеств. Удзимаса рассчитывал на допотопные луки со стрелами и холодное оружие, а не на аркебузы. Да и обычаи на его территории оставались допотопными.

На 1590 г. Хидэёси Тоётоми запланировал нанеси удар по Ходзё. На сей раз боевые задачи касались Иэясу Токугавы. Ему волей-неволей пришлось готовить кампанию против северного соседа своих владений.

В апреле 1590 г. в столице состоялся великолепный военный парад, и армия Хидэёси отправилась на севе]). А Токугава был уже готов начать осаду владений Ходзё.

С. Тёрнбулл приводит приказы Иаясу Токугавы в бытность того полевым командиром. Времена менялись, и прежняя война, основанная на личной доблести, окончательно уступила войне массовой.

«Если кто-либо отправится на разведку без приказа, он будет наказан.

Если кто-либо вырвется вперед, даже для того, чтобы совершить подвиг… он и вся его семья будут наказаны.

Всякий, кто окажется в другом отряде [на марше] без уважительной причины, будет лишен коня и оружия.

Все войска на марше должны держаться главных дорог…

…Да будут все боги Японии, большие и малые, наблюдать за нами! Да поразят они без жалости всякого, кто нарушит эти приказы! Да будет так».

Наполеон наверняка справедливо заметил бы на это, что боги, как правило, оказываются на стороне больших батальонов. А «строгое наказание» могло означать многое — от выговора до укорачивания на голову.

Война быстро перешла в фазу осады. Иэясу Токугава занял приграничные укрепления, после чего можно было дожидаться, когда Ходзё капитулирует из-за недостатка продовольствия. Обстановка у осаждающих оказалась вполне мирной, напоминающей загородную прогулку — с танцовщицами, чайными церемониями и пирами. Попытку штурма предприняли одни раз, да и то, вероятно, от скуки.

Удзимаса Ходзё, в конце концов, совершил самоубийство, а его самураи сочли за благо покориться (или же им не терпелось присоединиться к веселью и узнать о новостях столичной моды?) Во всяком случае, с ними обошлись хорошо, хотя территорию все же отняли. Между прочим, тогда же Хидэёси вознаградил старания Токугавы — он подарил ему земли, где можно было основать столицу. Это место поблизости от Камакуры и впрямь стало столицей. Когда-то город назывался Эдо, но мы с вами знаем его, как Токио.

Последний северный лайме, Масамурэ Датэ, прозванный Одноглазым Драконом (он потерял часть зрения в бою, мало того, отрезал недовыбитый глаз, повисший на щеке, дабы противник не ухватился за него во время поединка), решил покориться сам. Теперь Япония стала единой, а «собирателем земель» оказался человек крестьянского рода. Он по праву мог бы стать сёгуном, но был провозглашен лишь кампаку (регентом).

И в единой Японии оказалось слишком много людей, хорошо умеющих воевать…

Глава 32. Возвращение в Миману 

Когда во всем права война, природа виновата.

Колонны стынут на ветру, знамена шелестят.

Устало тянутся полки.

Идут войска диктата.

Текут века. Никто не прав. Никто не виноват.

М. Щербаков

Мы уже успели порядком подзабыть некое княжество Мимана на Корейском полуострове, которое в свое время покорилось древней японской морской экспедиции. Но вот Хидэёси Тоётоми помнил о нем. Как оказалось, очень хорошо.

Понятно, что объединением Японии дело не ограничилось бы. В свое время (кстати, примерно в те же годы) Южная Америка очень хорошо ощутила, что такое идальго — люди, посвятившие всю жизнь войне с маврами, выбившие их из Испании и… оставшиеся «безработными». Дело для них нашлось с открытием Нового Света.

Примерно то же произошло и с самураями. Но в Японии процесс развивался быстрее. И первым среди жаждавших битв был сам военный диктатор.

Наполеоновские планы

Некий корсиканец, проявивший себя в XVIII веке, мог бы лишь позавидовать планам сына японского крестьянина. Они, пожалуй, превосходили наполеоновские. Хидэёси надеялся завоевать не только Японию, но и Китай. Неясно, чего здесь оказалось больше — безумия или трезвого расчета. Диктатор сравнивал Китай с циновкой, которая может быть широкой, но ее вполне возможно свернуть и унести.

Есть свидетельства, что во время кампании против Ходзё полководец посетил святилище бога войны Хатимана под Камакурой. Там оказалась и статуя великого Ёритомо Минамото. О дальнейшем рассказывает С. Тёрнбулл: «Хидэёси подошел к статус великого сёгуна и, похлопав ее по спине, обратился к изображению своего славного предшественника с такими словами: «Ты обрел всевластие под небесами, ты и я — единственные, кто смог это сделать. Но ты происходишь из благородного рода, а я вышел из крестьян. Но что до меня, как только я завоюю всю империю, я намереваюсь покорить Китай. Что ты об этом думаешь?»

Не вполне ясно, что Минамото ответил на такое панибратство. Вероятно, ответ крестьянскому сыну со стороны главы рода, происходящего от императоров, мог оказаться не совсем тем, на который тот рассчитывал.

Но ближайшей целью должен был оказаться не Китай, а Корея, которая к тому времени все же смогла из множества княжеств превратиться в нечто целостное. Эта страна признавала китайский сюзеренитет, но считала себя самостоятельной. К тому же, если Японию донимали корейские пираты, то на Корею нападали их японские коллеги. (И они действовали не сами но себе с разрешения и под контролем различных даймё). В 1587 г. Хидэёси попытался восстановить дипломатические отношения с корейским двором. Эта страна должна либо выступить на стороне Японии, либо оказаться завоеванной территорией.

«Первый японский посол, посланный Хидэёси в Корею, вернулся, так и не увидев корейского правителя, и Хидэёси велел его обезглавить «для воодушевления прочих», — сообщает С. Тёрнбулл. Наконец, корейский ван ответил, что готов пойти на возобновление отношений, если ему привезут пойманных корейских пиратов. Таковые быстро нашлись. Заодно японская делегация доставила вану несколько мушкетов — первые образцы огнестрельного оружия в этой стране. Подарок был с намеком: государству, обладающему таким вооружением, лучше лишний раз не перечить.

В апреле 1590 г. в Японию направили послов из Корен. Хидэёси принял их лично, после чего сообщил о намерениях. «… Я соберу могучую армию и вторгнусь в Великую Мин. Холод моих мечей заполнит все небо над четырьмястами провинциями. Если я приступлю к исполнению этого замысла, то надеюсь, что Корея станет моим авангардом. Пусть она преуспеет в этом, ибо моя дружба с вашей почтенной страной целиком зависит от того, как вы себя поведете, когда я поведу свою армию против Китая».

Теперь стало понятно: войны не избежать. Послы заявили, что мысль о военной экспедиции в Китай абсурдна. Хидэёси разгневался, а предупреждение о готовящемся событии дошло и до Пекина. Корейцы подтвердили: угроза реальна.

«Если нападение иа Китай можно уподобить пчеле, досаждающей черепахе, то завоевание Кореи следовало бы сравнить с собакой, дерущейся с зайцем, к тому же слепым, хромым и глупым. Несмотря на решительность ее дипломатов, ни одна страна не была хуже подготовлена для противостояния военной мощи Японии, чем Корея в 1594 г. Это было общество, состоящее только из двух классов — аристократии и рабов. Первые вели жизнь, во многом подобную изнеженному существованию знати эпохи Хэнан, только без самураев, способных защитить их от агрессоров, поскольку последние их почти не беспокоили. Двор был заражен завистью, политическое соперничество приобрело столь дикие и безжалостные формы, что по сравнению с корейской знатью даже деспоты Фудзивара показались бы афинскими демократами. Крестьяне, которые составляли ряды корейской армии, были не более чем толпой, чьи понятия о патриотизме обычно сводились к уплате определенной суммы денег, избавлявшей их от военной службы. Все, кто мог откупиться, так и поступали, так что защита страны ложилась на плечи беднейших из бедных. По своему вооружению корейская армия значительно уступала японской. Особенно жалко выглядели в сравнении с японскими их мечи — короткие обоюдоострые колющие клинки. Использовались также лук и стрелы, несколько разновидностей прямых и изогнутых копий, а также любопытный корейский цеп. Это было что-то типа палицы с длинным древком и соединенным с ним на цепочке из трех звеньев билом, усеянным шипами — оружие корейской кавалерии, в эффективность которого корейцы очень верили. «Об отсутствии аркебуз мы уже говорили, при том что пушки у корейцев имелись, но они даже не попытались скопировать те образцы, которые привезли японские послы, — говорит С. Тёрнбулл. — И эта нация, без того уже изнуренная нищетой и злоупотреблениями правителей, должна была противостоять военной мощи страны, профессиональная армия которой могла бы сравниться с любой армией Европы».

Но для корейцев это был «матч на своем поле». А «поле» это горы. Природа отлично оборудовала эту страну для партизанской войны.

Корея имеет гористый неровный ландшафт со множеством скрытых ущелий и долин. Кроме того, агрессор мог натолкнуться на враждебность, которая моментально превратилась бы в невозможность добыть продовольствие и снаряжение. Все оказалось бы сожжено, все пришлось бы везти через море. И любой флот мог покончить с японскими коммуникациями.

Впоследствии и Наполеон столкнулся с тем же феноменом в России: народ, находящийся в жестоком рабстве, оказывает сопротивление иностранному агрессору, который несет куда более мягкую систему правления.

Для Тоётоми Хидэёси Корея оказалась тем же, чем для Бонапарта заснеженная Россия. Он пренебрег опасностью, за что и поплатился.

«Блицкриг» на континенте

В 1591 г. на северо-западном побережье острова Кюсю Хидэёси создал базу для подготовки флота вторжения. Организация оказалась отличной, а финансирование диктатор возложил на своих даймё.

Первая армия должна была сосредоточиться на острове Цусима, а затем нанести удар по Корее, полностью захватив страну. Вторую волну планировалось высадить позднее, эта армия соединялась с первой и, как надеялся Хидэёси, вместе со ставшей дружественной корейской армией начинает наступление на Китай.

Но, судя по всему, Хидэёси Тоётоми был отличным полководцем, но весьма посредственным психологом. Отношения между командующими первыми подразделениями армии вторжения не сложились сразу же. Первым из них был Юкпиага Копией (он же — дон Антонио), ставший христианином и нетерпимый к буддистам. Киёмаса Като, второй полководец, оставался буддистом, притом — сторонником той самой школы, которая не терпела даже прочие буддийские направления (что уж говорит о христианах!) Он даже приказал начертать на знаменах девиз «Слава Лотосу Божественного Закона».

Даже то, что оба были выходцами из низов, не могло примирить этих людей.

Большая часть подразделения Антонио-Юкинаги состояла из христиан, как и третье подразделение. Его командиры звались теперь сложными для японца именами Константин и Дамиан. А четвертой руководил… аристократ из Симадзу. Судьба странно распоряжается людьми, особенно когда закапчиваются гражданские войны.

Вряд ли Хидэёси отправил в авангард наиболее опасных из возможных противников ради их уничтожения. Это означало бы срыв всей кампании. К тому же, Иэясу Токугава. старинный друг-противник, мог представлять куда большую опасность, чем Симадзу.

Хидэёси смог снарядить 300 000 человек, полностью обеспеченных и подготовленных. (На недоуменный вопрос, почему такие цифры внушают сомнения, если мы говорим о предыдущих временах, можно ответить: раньше подготовка такого числа солдат была бы гораздо сложнее; огнестрельное оружие сделало возможным создание крупных армий). Однако даже в этом случае флот оставлял желать лучшего — квадратный парус и весла нельзя было посчитать достижениями в мореплавании. В основном, японцы располагали транспортными судами. Тоётоми Хидэёси моряком не был и считал: хороший флот — это множество военных (реквизированных) судов со множеством солдат на них.

Единственной силой, которая могла включиться в организацию нормального флота, могли стать пираты, но их-то Хидэёси и уничтожил.

Неприязнь между доном Антонио-Юкинагой Кониси и Киёмасой Като становилось все более явной еще на японском берегу. Каждому хотелось первым вступить в сражение, что почиталось наиболее почетным. Первым не выдержал христианский командир, и 24 мая 1592 г. произошла преждевременная высадка. Десант дона Антонио наверняка постигла бы катастрофа, но, к его счастью, у корейского вала армия оказалась никудышной. Като прибыл через четыре дня, и был весьма недоволен произошедшим.

Отряды дона Антонио немедленно углубились в позиции противника. Город Пусан, стоящий как раз в том месте, где располагалось некогда княжество Мимана, все же оказал сопротивление благодаря действиям сто губернатора. Сам командир-христианин принял участие в штурме крепости Тоннэ вблизи Пусана. Буддийский командующий повел свои войска восточнее, третьи (христианские) силы направились еще одной дорогой. И все они двигались на север. Целью была столица, Сеул, точнее — слава, которую стяжает тот, кто первым ее захватит.

5 июня буддистам и христианам пришлось все же объединиться при проходе Чорюн, который мог бы стать капканом для завоевателей, если бы корейцы решили его охранять. Почему-то они решили, что надо встретить «гостей» с архипелага севернее, в долине, где смогла бы развернуться кавалерия. Естественно, ее смели мушкетным огнем.

Теперь Като отошел к западу, а дон Антонио шел все тем же путем к Сеулу. Казалось, удача теперь на стороне буддистов, их силы вышли к реке Ханган, за которой располагалась столица. Но оказалось, что христиане уже прибыли в город. (А если бы десант действовал согласованно, он мог бы захватить и корейского вана, и его богатства).

Наконец-то у армии появился главнокомандующий, присланный Хидэёси. Это был Хидэнэ Укита, который немедленно приступил к приведению Кореи к покорности. Христианские и буддийские формирования должны были двигаться раздельно — к границе с Манчжурией и к реке Ялуцзян, за которой начинался Китай. Войска Укиты оставались в столице, остальные армии должны были выполнять оккупационные задачи.

Между прочим, для войск Укиты поход оказался сложным, их атаковал один из корейских полководцев, который, правда, вскоре погиб. Не от мушкетной нули японцев, а от доноса своего же коллеги. Тот обвинил более удачливого военачальника в предательстве, а ван немедленно вынес смертный приговор.

Хидэёси стал предполагать, что завоевание много времени не займет, он уже надеялся управлять Китаем и пригласить императора прибыть в эту страну.

Действительность оказалась не столь романтичной.

27 июня армия дона Антонио вышла на север. Оборона была занята корейцами примерно в том месте, где сейчас проходит демаркационная линия между Республикой Корея и коммунистической частью страны. Корейские лучники держали под обстрелом единственную переправу через реку Имчжинган, но сломить наступление не удалось. Японцы и в самом деле остановились. А потом они совершили старую как мир уловку: подожгли свой лагерь и сделали вид, что отступают. Корейские полководцы бросились вдогонку, и их армия попала в засаду и была перебита. Те же воеводы, что оставались на северном берегу, вместо того, чтобы охранять переправу, скомандовали общее отступление, чем отлично помогли завоевателям (да и сами бежали в первых рядах).

Теперь буддисты и христиане вновь шли разными колоннами, причем перед Като была поставлена боевая задача не допустить атаку с флангов на основные силы, заняв северо-восток Кореи. Кампания растянулась на зиму, но больше пришлось сражаться со снежными заносами, чем с корейской армией. Нашелся и еще один противник, более достойный, чем бездарные полководцы вана — уссурийский тигр. В то время еще не существовало «Гринписа», и японские самураи могли безнаказанно охотиться на этих красавцев. Даже убежденный буддист Като убил одного из них. Но, к чести этого самурая, он вышел на огромного зверя с копьем, а не с мушкетом, и это был честный поединок.

Перед доном Антонио была лишь одна важная крепость до китайской границы. Это Пхеньян (ныне — столица коммунистической Кореи). Уже 15 июня он достиг водного препятствия перед Пхеньяном — реки Тэдонган. Теперь он решил начать переговоры о перемирии. Японцы потребовали открыть путь на Китай, и переговоры кончились ничем.

Корейцы решили переправиться и внезапно атаковать ночью, но из-за плохой организации удар по захватчикам случился лишь на рассвете. Корейцев пошали через реку, при этом было важно, чтобы некоторые из них ушли. Теперь местоположение бродов оказалось раскрытым, и на следующее утро по следам бегущих прошла вся японская армия. Пхеньян был взят слету, на остриях копий. Все продовольствие города оказалось в распоряжении завоевательной армии. И китайская граница оказалась совсем рядом.

Но для вторжения в Китай требовалась армия второй волны. И она уже готовилась пересечь море. Но ситуацию для Кореи (а возможно, и для Китая) спас лишь один человек.

Флотоводец Ли Сун Син спасает Корею

Коммунистическая Корея еще во время войны 1950–53 гг. ввела наградную систему, в основном, заимствованную в СССР. Среди наград был и флотоводческая, весьма напоминающая советский орден Нахимова. Но изображен там совершенно иной человек — Ли Сун Син.

Первая флотилия десанта не встретила ни одного корейского корабля. Некий флотоводец Вон Гюн, который отвечал за охрану берегов провинции Кёнсан-Намдо (бывшего княжества Мимана), увидев японские корабли, долго не мог решить, что лучше: затопить суда сразу пли удрать. К счастью для Кореи, Вон Гюн — алкоголик и аристократ в самом худшем понимании этого слова — выбрал все же бегство. Он запросил подкреплений у флотоводца другой провинции, Чолла-Намдо, которого звали Ли Сун Син.

Удивительно, что флотоводец Ли Сун Син родился в 1545 г., как и гениальный адмирал королевы Елизаветы сэр Френсис Дрейк. И это был совсем иной человек, чем Вон Гюн. Конечно, остановить уже прибывший десант он был не в силах, зато сделал все, чтобы вторая волна не пришла.

Корейские корабли были не чета японским. Эти военные парусники, пожалуй, были гордостью страны, имевшей слабую армию. Если согласиться с корейскими исследователями, флотоводец Ли обладал даже несколькими «кораблями-черепахами» — фактически, броненосцами, опережавшими эпоху. К тому же, хотя у корейцев не имелось аркебуз, они прекрасно применяли пушки и огненные стрелы.

Тактика Ли Сун Сина включала и создание дымовой завесы (дым выбрасывался из драконьей пасти — это было не просто носовое украшение корабля), и построение в кильватерную колонну (такой прием применял и Дрейк).

К счастью для Ли Сун Сина, он оказался единственным командующим флота. Это единоначалие и спасло положение.

Уже 16 июня 1592 г. флотилия Ли Сун Сина атаковала японцев у Пусана. Флотилия завоевателей насчитывала 50 судов, и 40 из них пустил ко дну корейский флотоводец.

Следующий бой произошел у Сунчхона. И там Ли Сун Син применил против японцев тактику, которую они столь успешно использовали сами против корейских сухопутных сил. Он совершил ложное отступление, и японская флотилия погналась за его судами. Японцы даже сумели захватить один из «броненосцев». И после этого на флот завоевателей обрушились огненные стрелы, и неподготовленные к такой атаке суда самураев загорелись. Правда, сам флотоводец пострадал от пули, и, если бы она прошла чуть ниже, можно было бы смело переходить к разделу альтернативной истории.

Корейский ван уже бежал в Китай, японцы взяли Пхеньян, но флотоводца Ли это не смущало — он продолжал сражаться.

Все, что случилось дальше, вполне достойно постановок пхеньянского оперного театра и картин в небезызвестном журнале «Корея».

Японские флотоводцы оказались вполне подобными Вон Гюну. Как поведала Ли Суп Сипу корейская девушка, захваченная японцами и спасенная флотоводцев в бою при Танханхо, японский начальник флота Курусима роскошно обставил свой корабль. Он отдавал приказы капитанам других судов, как абсолютный монарх, а малейшее возражение вело к казни. (Правда, Курусима сумел достойно встретить смерть: смертельно раненый корейскими стрелами, он смог совершить ритуальное самоубийство).

Пока это не было решающей битвой, но действия Ли Сун Сина сильно встревожили японцев. Наконец, его патрули сообщили о приближении крупного флота.

Так 14 августа 1492 г. началась битва при острове Хан-Сан, решившая судьбу кампании. Часть самурайских судов рванулась вперед, вслед за «отступавшим» Ли Сун Сином. В итоге только четырнадцать японских кораблей уцелело. Личная самурайская доблесть, противоположная командному духу, вновь оказала дурную услугу японцам.

Остальные корабли были атакованы в гавани Анголь. Ли Сун Син оказался готов и к таким действиям. Теперь можно было начать морскую блокаду Пусана, окончательно перерезав японские коммуникации. И вторжение в Китай пришлось отложить…

…А дон Антонио накрепко застрял в Пхеньяне. Он ожидал подкреплений, без которых при всей самурайской доблести было бы безумием начинать атаку через реку Ялуцзян. А подкреплений все не было.

На юге, тем временем, разгоралась партизанская воина. Корейцы словно бы ждали, когда их придворные генералы удерут в Китай. Для них это оказалось наилучшим вариантом: теперь стало можно воевать по-настоящему. Нападения по системе «набег — отход» не прекращались. Использовались оставшиеся замки и укрепления. Корейцы уже ничего не потеряли бы, а вот выиграть, как выяснилось, могли. В том и разгадка «загадочной души» завоеванных, но не смирившихся с этим народов. На дне ямы падать уже некуда, можно только попытаться выбраться из нее.

А осенью дозорные дона Антонио заметили и кое-что новенькое — с севера приближались вооруженные отряды, и было это отнюдь не подкрепление. На захватчиков шли войска Китая.

Впрочем, первый отряд был уничтожен: капканом стали открытые городские ворота Пхеньяна. Но теперь китайцы, удивленные скорой сдачей Кореи, поняли, с чем имеют дело. Правда, вскоре было заключено пятидесятидневное перемирие с китайской стороной, и японцы попытались хоть как-то справиться с партизанами. А китайцы собрали крупную армию и начали зимнюю кампанию. В феврале 1593 г. их многотысячная армия оказалась под Пхеньяном.

Дон Антонио все же решил сражаться. Огонь из аркебуз выкашивал китайцев, те с трудом преодолевали укрепления — но давили массой. Китайский военачальник отправил посланника с предложением о сдаче, парламентеру отрубили голову и сбросили с городской стены. Тем не менее, штурма не последовало, японцы сумели под покровом ночи уйти из города. Им пришлось идти на юг, преодолевая засады партизан, холод, а заодно — и предательство собственных бежавших командиров, бросивших форты и склады с провиантом.

Буддийская армия оказалась отрезанной. Ей тоже предложили сдачу, но Като отказался. Мало того, этот религиозный фанатик даже самолично убил при китайском посланнике захваченную в плен девушку, считавшуюся перкой красавицей Кореи. Но и ему вскоре пришлось отступать, хотя во время своей зимней кампании он уже успел пересечь реку Туманган и зайти на территорию Манчжурии.

С кампанией против Като и захваченных им крепостей связано еще одно корейское изобретение, опередившее время. По одному из замков выстрелили из пушки снарядом, который придумал некий Ли Чо Сон. Снаряд приземлился во дворе, и любознательные японцы выбежали посмотреть на него. Медленно горящий порох превратил это чудо техники в бомбу замедленного действия — и она разорвалась…

Христиане и буддисты соединили силы к северу от Сеула. Они решили не оставлять корейскую столицу. 25 февраля 1593 г. произошла кровавая битва при Пёкчжэ. Старейший из командиров самураев, Кобаякава, не пожелавший отступать, принял арьергардный бой. И вновь аркебузы не дали эффекта против массовости китайцев, японцам пришлось отступать, их начали преследовать. Но большая часть самураев Кобаякавы оказалась в засаде и совершила неожиданную атаку. В рукопашной схватке, как и во время вторжения Хубилая, континентальные мечи быстро уступили катанам. И китайское наступление было остановлено, но это уже не могло спасти общей ситуации. Сеул дал приют самураям, но лишь до весны. Теперь требовалось обсудить условия мира. Пришлось освободить захваченных армией Като царственных заложников и покинуть столицу Кореи 6 мая 1593 г.

Местное население оказалось во власти эпидемии и голода, вдоль дорог лежали трупы.

Японцы довольно долго удерживали небольшие районы на юге. Это продолжалось все время, пока шли переговоры о мире. Они тянулись до 1596 г., а сама кампания захлебнулась.

Посольство Китая 21 октября 1596 г., как счел дон Антонио, уполномоченный по переговорам, было готово удовлетворить все претензии Хидэёси Тоётоми. Но оказалось, что китайцы выдвинули свои требования — ликвидировать укрепления на континенте и покинуть Корею. А жалованная грамота (японский диктатор всерьез решил, что его провозглашают императором Китая) оказалась его возведением в ранг правителя Японии.

Дон Антонио и послы лишь чудом сохранили головы…

Вторая корейская кампания

Если первая корейская война готовилась расчетливым и честолюбивым человеком, то вторая — фанатичным безумцем. Речь идет об одном человеке, о Хидэёси Тоётоми. После неудачи на континенте стало ясно, что диктатор сошел с ума. Он помешался на честолюбии и желании отомстить.

На сей раз было решено придать пушечное вооружение всем кораблям. Сухопутными силами должен был командовать буддист Като.

Гарнизоны на юге Кореи пока оставались на месте, а численность десанта составляла с ними 149 000 солдат. Флот Кореи теперь оказался иным: к счастью, Ли Сун Син не лишился головы, но его сместили, и главным флотоводцем стал… трус Вон Гюн. Естественно, в 1597 г. японцы быстро разгромили его, потопив 160 судов.

Като направил удар против города Намвон, усиленного китайскими подразделениями. Дон Антонио высадил подкрепления с моря, блокировав крепость, которую удалось взять. (Стены, казавшиеся неприступными, завалили снопами свежесрезанного риса с корейских полей, и но этому «инженерному сооружению» забрались ни них). Гарнизон перебили, головы отправили Хидэёси в бочках с солью и известью — для отчетности.

Армия завоевателей вновь направилась к Сеулу, но тут выяснилась некая интересная подробность: Ли Сун Син вновь командовал флотом противника! Действия замедлились, дело кончилось взятием до наступления зимы крепости Ульсан. Китайская армия провела зимой атаку на замок, и на сей раз японцы обманулись ложным отступлением. Те, кто бросился в вылазку, были окружены и перебиты. Гарнизон таял на глазах, провизия закончилась, обороняющиеся были похожи на скелеты, а мясо, срезанное с лошадиных трупов, считалось деликатесом. Но и теперь самураи, ставшие похожими на чертей-тэнгу, отклонили предложение китайцев о переговорах.

Все же свежие японские силы, прорвав морскую блокаду, организованную Ли Сун Сином, смогли освободить остатки гарнизона.

Последние залпы этой воны прогремели в 1598 г. В битве при Сочхоне произошло столкновение лоб в лоб, в котором особо отличились самураи из Сацума. Хидэёси мог бы получить последний кровавый урожай — 38 700 отрезанных пар ушей. (Эту «отчетность» захоронили в Киото). Мог — но не получил. Трудно пересчитать отрезанные уши. если ты уже ушел в круг перерождений…

Жутковатая империя Хидэёси Тоётоми рассыпалась с его смертью в прах, а солдаты в Корее приветствовали новость об отправке в Японию. Известие о смерти диктатора стало известно корейцам, и Ли Сун Син надеялся помешать спокойной переправе. И, кстати, помешал, хотя сам получил пулю. Японцы отступили, а жизнь величайшего из флотоводцев Дальнего Востока трагически оборвалась.

Никаких выгод (кроме, разве что, сокращения слишком энергичного и воинственного сословия) две воины не принесли. Корейцев хорошо пограбили еще и китайские войска, которые, правда, сотворили меньше варварства, зато оставили на полуострове свой многотысячный гарнизон. Две нации выясняли отношения друге другом, топча небольшую страну. Это — судьба Кореи, такое случится еще и в XX веке. Впрочем, Хидэёси все же отомстил китайцам, но, как в свое время и Хубилай, он не дождался результатов. Северные границы Китая оказались ослабленными, и династия Мин через некоторое время рухнула под маньчжурским ударом.

«Кампания с головой дракона и хвостом змеи», — так окрестили эти войны японцы. Русские сказали бы по-другому: «Начали за здравие, кончили за упокой».

Суть от этого не меняется.

Глава 33. Духовная жизнь в период войн

Ну, так смейся, если можешь, и все позабудь;

Что кровь, что вино — лей под ноги в грязь!

То ли тризна, то ли пир, то ли — древняя жуть —

Это шабаш упырей — над трупами в пляс…

Н. Васильева, «Пир победителей»

Как-то странно после всего, сказанного в прошлой главе о варварстве, рассуждать теперь о духовной жизни и культуре. С другой стороны, мы знаем много примеров расцвета искусств при режимах, которые не назовешь образцом для подражания.

Приход христианства в Японию

Понятно, что приход европейцев не ограничивался торговлей и вооружением японских владык. Kpaiiiie важным оказалось внедрение христианства на японской земле. За дело взялся только что созданный орден иезуитов. И, как ни странно, новая религия начала приживаться.

Как ни странно, у иезуитов и самураев имелось немало общих черт. Повиновение и жесткая армейская дисциплина отличали орден, созданный Игнатием Лойолой, который до деятельности духовной был солдатом. Полувоенная организация первых христианских миссионеров в Японии казалась вполне естественной для самураев. «В какой-то мере те требования, которые в смысле духовном предъявляли к себе иезуиты, были бы понятны самураям, воспитанным в строгости учения дзэн. Призыв отказаться от всего мирского, избавить сознание от привязанностей этого непостоянного мира, может с той же легкостью быть применен как к поиску просветления, так и к подготовке к трудам во славу Божью», — утверждает С. Тёрнбулл.

Не вполне ясно, насколько японцы могли понять догматы христианской веры. Очень вероятно, что для них это был еще один культ наподобие амидаизма. Сделав очередной подарок сторонникам гипотез Носовского и Фоменко, сообщу то, что подчеркивал Дж.Б. Сэнсом: в одном из японских документов XVI в. прямо говорится, что европейские миссионеры проповедуют учение Будды.

Конечно, читая о том, что творили самураи (и «христианские рыцари» в их числе) в Корее, можно спросить: как же они собирались соблюдать заповеди Господни? Да никак не собирались, но ведь их не соблюдали ни европейские рыцари (за очень малыми исключениями), ни отцы-инквизиторы, которую в ту пору уже вовсю вершили свою работу. И буддизм запрещает то, что творили участники гражданских войн в Японии.

Просто «духовность» была подогнана под задачи сегодняшнего дня. Насколько подогнана, говорит такой пример. Один из полководцев Нобунаги преследовал убийц сёгуна Ёситэру. Сражение в канут Рождества произошло у торгового города Сакаи. Миссионер отец Луи Фруа призвал христиан-самураев отслужить мессу. Они прибыли на службу с одной и с другой сторон, приняли святое причастие и считали себя братьями во Христе. На следующий день (в Рождество!) произошло жестокое сражение между этими самураями-христианами.

Пока христианские миссии ограничивались островом Кюсю, работа иезуитов была успешной. Местным владыкам требовалось оружие, а религия оказалась дополнением. Вскоре появились и христиане-даймё, и даже христианские войска. Нобунага христианство не принял, но некоторую поддержку миссионерам оказал (особенно, когда у него начались проблемы с буддистами).

Ситуация уже начала меняться во время диктатуры Хидэёси. Первая волна европейской колонизации Востока уже шла. И диктатор не мог о том не знать. Японцы уже путешествовали в Рим и, видимо, кое-что знали и о методах инквизиции, и о зверствах эпохи Возрождения, и о войнах с протестантами. Во всяком случае, в 1597 г. последовали репрессии, и вряд ли их можно списать на безумие Хидэёси. Нескольких францисканцев, иезуитов и японских христиан казнили, но многие скрылись во владениях союзных им даймё. Особо жестоких дальнейших гонений не последовало.

Но в XVII веке ситуация с христианством в Японии резко изменилась.

Чайная церемония

Объяснять, что означает чайная церемония — это все равно что пытаться выразить словами суть дзэн. Лучше один раз увидеть, но и этого мало. Нужно прочувствовать умиротворенное настроение, получить наслаждение от эстетики кажущейся простоты, вежливости и почти магического ритуала. А потом в очередной раз удивиться: как такой ритуал мог сопутствовать эпохе гражданских войн?

Чай появился в Японии в IX веке, но культура чаепития стала развиваться позже. Считается, что некий сёгун выяснил (на личном опыте): чай снимает похмелье. С этого и началась его популярность. До периода объединения чай стоил дорого, кувшином с ним могли наградить отличившегося самурая, и тот, как правило, разделял драгоценный напиток с друзьями. Возможно, так и зародилась чайная церемония. Но окончательно ее сформировал дзэн-буддизм — культ внутреннего спокойствия и сосредоточения на простых проявлениях мира.

Сегун Ёсимаса Асикага, тот самый жизнелюбивый правитель, спокойно наблюдавший за пожарами в столице, окончательно сформировал ритуал, дошедший до нас.

В середине XVI века культ чайной церемонии с ran популярен у «новых даймё». Тогда же появились и «чайные анекдоты» истории о великих мира сего, связанные с чайной церемонией. Особыми любителями этого ритуала были Нобунага и Хидэёси. Последний старался как можно чаще предаваться этому занятию (что, без сомнения, намного здоровее, чем поглощение большого количества сакэ).

Особенно ценились (даже больше, чем хорошая катана) чайники, сделанные известными мастерами. Дж.Б. Сэнсом упоминает, что Дандзё Мацунага, один из управителей провинций при Нобунаге, предпочел перед ритуальным самоубийством разбить вдребезги драгоценный чайник, чтобы тот не достался конкуренту, соревнующемуся с ним в роскоши.

В принципе, все принадлежности чайного ритуала стоили недешево. Рассказывают, что некий самурай Сигэясу Уэда скакал на коне под огнем аркебуз, но остановился и спешился, невзирая на летящие вокруг пули, когда увидел у дороги отличный ствол бамбука. Из него он сделал вазочку для чайной церемонии. Похожая история произошла и позже, при осаде замка Осака Иэясу Токугавой. Но в этом случае самурай, срезавший бамбук, все же был задет пулей (к счастью, не смертельно).

Чайная церемония устраивала не всех. Кое-кто считал, что не дело, когда хозяин и гости сидят близко друг к другу. Но Ёситака Курода, заявивший это, был приглашен Хидэёси на чайную церемонию, во время которой стал спокойно обсуждать военные проблемы. Только тут Курода оцепил благотворное действие обстановки на решения.

Но, конечно, обсуждать насущные вопросы на чайной церемонии — это весьма нехорошо. И хозяина, и гостей должно заботить вечное.

Однако это еще не самое страшное извращение церемонии. Гораздо хуже то, в чем обвиняли и Нобунагу, и победителя уссурийских тигров Като. Они замышляли убийства во время этого мирного ритуала. Однако Итэцу Инаба, предполагаемая жертва Нобунаги, сочинил столь прекрасное стихотворение во время церемонии, что жестокий завоеватель немедленно раскаялся в своем умысле и попросил прощения.

Като хотел убить самого мастера чайной церемонии, когда тот сосредоточится на приготовлении напитка. Но мастер не пожелал в тот момент отвлекаться от происходящего, и убийство сорвалось.

Хидэёси, ярому поклоннику ритуала, принадлежит идея организации в 1587 г. величайшей из чанных церемоний. Приглашены были все — и богатейшие даймё, и беднейшие крестьяне. От последних требовались лишь котелок, чашка и циновка. Празднество затянулось на десять дней. Размах доходил до мании величия (а она потихоньку вызревала в голове у диктатора). Но это был отнюдь не единственный грандиозный прием, они устраивались регулярно.

Многие истории о чайной церемонии похожи на дзэнские притчи-коаны. Одним из их героев стал осмотрительный и осторожный Масамунэ Дата, одноглазый даймё севера. С. Тёрнбулл передает такую историю: «Однажды, рассматривая одну особо ценную чайную чашку, он едва не уронил ее и невольно вскрикнул. Это так устыдило его, человека, который мог не дрогнув вступить в любое сражение и тем не менее вскрикнул, опасаясь за чашку, что он схватил ее и бросил о камень, разбив на тысячу осколков. Невозможно постичь образ мысли самурая, не учитывая того влияния, которое оказывало на пего чаепитие и связанные с ним ритуалы».

«Охота за мечами»

Хидэёси Тоётоми был, как известно, выдвинувшимся до высот власти сыном крестьянина. Но, как и многим из подобных ему «новых господ», диктатору вовсе не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь сумел повторить его путь. И для этого были приняты все меры.

Известно, что самым худшим из рабовладельцев становится «выбившийся в люди» раб. История Японии лишний раз это подтвердила. Кстати, могильщиком созданной Хидэёси жесткой аристократической системы стал не просто высший аристократ, а сам император. Но это случилось позднее.

И в годы диктатуры Хидэёси началась «охота за мечами». Предполагалось разоружить крестьян, поскольку в «асигару» теперь, вроде бы, надобность отпала. Проект был создан под благочестивыми лозунгами: диктатор собирался создать еще одну статую Великого Будды, а мечи пошли бы на о глинку крепежных деталей для статуи.

Будду возводили восточнее столицы, 50 000 человек было задействовано в проекте, но в 1596 г. она рухнула в результате землетрясения. Однако свое дело Будда выполнил. 29 августа 1588 г., когда был издан указ об «охоте за мечами», стало черным днем для японского крестьянства. «Обладание ненужными орудиями [войны] затрудняет сбор налогов и пошлин и способствует зарождению бунтов…» — достаточно справедливо говорилось в документе. Оружие отобрали и у монахов.

Был принят целый комплекс мер. Никто не мог оставить своего занятия без разрешения господина.

Теперь самурайство становилось особым сословием: только такой человек имел право на ношение оружие. Но надо помнить: государство без социальной мобильности рано или поздно будет обречено на катастрофу. Этого Хидэёси, конечно, не предполагал.

Однако нет худа без добра. Те, кто изучает восточные (японские) единоборства, порой плохо представляют, отчего именно в этой стране они получили наибольшее развитие или откуда пошел обычаи виртуозного фехтования деревянным оружием. Немалую роль в этом сыграло разоружение народа, который остался беззащитным перед вооруженными самураями.

И еще раз о названии периода

Краткий, но более чем насыщенный исторический период до сёгуната Токугавы носит двойное название: Адзути — Момояма. О первой части названия мы уже говорили. Момояма это еще один дворец, принадлежавший, на сей раз, Хидэёси. Крестьянский сын, между прочим, был вовсе не чужд изысканной роскоши. А замок в городе Осака, где располагалась резиденция диктатора, считается самым масштабным из подобных сооружении.

Как ни странно, беспрерывные войны (если не считать гибель Киото в войне Онин) не стали крушением ни культуры, ни архитектуры. Более того, культура распространялась по стране именно в это время, и период Адзути — Момояма можно назвать временем расцвета. Впрочем, и Возрождение в Европе пришлось далеко не на самый спокойный и мирный период.

Размах строительства во времена Хидэёси просто поражает. Замок в городе Осака по скорости его постройки и масштабам может соперничать с любым западным собором того времени. Что же до канонов красоты, то их просто нельзя сравнивать с Западом.

Особенно интересными деталями, украшавшими дворцы «новой» знати, стали расписные ширмы и настенные роспись. До нас дошло далеко не все, но и то, что есть, поражает красотой.

Это уже далеко не подражание китайской живописи: художники Японии нашли свой стиль, создали собственные школы и направления. Масштабные композиции передают представления той поры. Очень часто сюжетами служили мифические существа. Тигры, драконы, странно выглядящие львы, — все это во множестве представлено на сохранившихся ширмах. Изображались и сцены из придворной жизни, и древние герои, и герои современные (например, известен сюжет о поединке полководца Като с тигром).

Мастерство живописи могло вполне соперничать с мастерством резьбы. Ворота из Момоямы называются Хигураси («Целый день»). И в самом деле, можно потратить целый день, разглядывая причудливые детали. Впрочем, и обстановка замка была невероятно роскошной (вплоть до украшений в уборных).

Вероятно, «новые» господа современности, тоже не чуждающиеся роскоши, но редко обладающие вкусом, очень удивились бы, узнав, для чего Хидэёси позволял себе все это. Конечно, он и сам любил «пожить красиво». Но он стал законодателем мод, установил собственные стандарты — и даймё волей-неволей вынуждены были следовать им. Соревнование в роскоши разоряло — и отвращало от междоусобных «разборок».

«Португальская наука» и торговля

Пока в России книгопечатание только зарождалось благодаря Федорову и Мстиславцу (кстати, оба они были связаны с Великим Княжеством Литовским), в Европе оно уже процветало. (К слову сказать, они не первые начали печатать книги на русском языке, эта честь принадлежит Франциску Скорине, мало известному у нас, зато весьма почитаемому в Белоруссии). В Японии имелись примитивные печатные формы, а с XVI в. распространилось книгопечатание по «португальской науке». Тогда же возникли и первые переводы европейских произведений на японский. Естественно, иезуиты стремились распространять религиозную литературу, но некоторое место отводилось и светской. Например, в 1593 г. отпечатали тираж перевода басен Эзопа.

Но философия Европы в то время воспринята не была. И нельзя сказать, что Япония бросилась жадно овладевать «португальской наукой» (ну, если не считать производства аркебуз).

И португальский след остался даже в японском языке. «Плащ» — «каппа», «хлеб» — «пан», «карута» — «игральные карты» (как видно, после чайной церемонии японцы состязались не только в игре го), «биндоро» — «стекло», «фурасоко» — «фляжка», — все это португальские заимствованные слова, еще больше было воспринято религиозных терминов, связанных с христианством.

Не следует забывать и другого: за военными экспедициями мы несколько позабыли торговые связи. А они со времен сёгуната Асикага были немалыми. И португальцы, выброшенные на остров Танэгасима (между прочим, этим словом обозначался и мушкет), вероятно, были не первыми европейцами, которых видели японцы. Их суда плавали и в Китай, и даже в Сиам, Малайю и Камбоджу. А в начале XVII в. японцы (купцы пли пираты, что, пожалуй, было одним и тем же) даже успешно сражались в Юго-восточной Азии с себе подобными, а норой — и с европейцами.

А те, кто возвращался, привозили замечательные товары. Это и табак, и картофель, и тыквы (они называются «каботя» — от слова «Камбоджа»), и даже европейские костюмы. (Впрочем, в то время их не умели как следует и со вкусом носить, выглядело это довольно забавно. Европейская одежда и военная форма это все же достояние эпохи Мэндзи. Но такая мода была и в конце XVI века).

Интерес вызывали и прикладные науки — астрономия, география, судостроение и судовождение, металлургия. Но гуманитарные европейские науки прививались, к счастью или к несчастью, плохо.

Нужно особо сказать о керамике. Ее расцвет случился после корейских войн, когда некоторые японские полководцы привезли корейских мастеров керамики. Эти пленные не были рабами, с ними обращались хорошо, часть родов гончаров смешалась с японцами, часть предпочла жизнь в своем кругу. Знаменитый японский фарфор берет свое начало во многом из тех кровавых экспедиций.

В небольшой по объему книге сложно уместить слишком много сведений. Поэтому о многом здесь не сказано — исключительно из-за нехватки места. Но любознательный читатель сможет и самостоятельно познакомиться ближе с культурой и литературой Японии того неспокойного времени.

История не знает «если бы», но все же…

Альтернативный путь № 7. Европейцы пришли в мирное время.

Предположим, что воина всех со всеми, которая продолжалась весь XVI век, в действительности закончилась достаточно быстро. И португальцы прибыли в Японию в том же 1542 г., но их оружие не особенно заинтересовало даймё. Куда ценнее показались предметы роскоши, которыми европейцы и стали торговать.

Что могло последовать дальше? На первых порах — ничего особенного. Зато впоследствии… «Остров Кюсю в конце XVI в. перешел во владение Португалии, в 1754 г. уступлен Голландии, а в начале XIX в. его приобрела Англия. Независимость получил в 1966 г. Аграрная страна с высоким уровнем неграмотности… Средняя продолжительность жизни — 50 лет… В политической жизни отмечены государственные перевороты и вспышки насилия…»

Это бред? Нет, это возможный результат — строчки из справочника «Страны мира», который мог бы возникнуть в нашем случае. Такое часто случается: как раз когда я работал над этой главой, пришло сообщение о «вспышке насилия» на Восточном Тиморе, бывшей португальской колонии…

Видимо, нация все же должна переболеть милитаризмом в виде войны всех против всех «в подростковом возрасте». Если этого не произойдет, то дальше будет гораздо хуже. Здесь Россия и Япония идут почти вровень — у нас Великая Смута закончилась чуть позже японской.

Альтернативный путь № 8. Япония при сёгунах Такэда.

Такая альтернатива была бы возможна лишь при одном условии: потомки Сингэна Такэды окажутся столь же порядочными и талантливыми людьми, как он сам.

Вероятно, они не стали бы применять слишком жесткие меры, добиваясь объединения страны миром и дипломатией. В конце концов, единство во многих случаях могло бы оказаться выгодным для большинства даймё. Процесс оказался бы растянут по времени, зато обошелся бы меньшей кровью. Возможно, не было бы гонений на христиан, как это случилось в XVII веке. Вероятно, эти люди не стали бы ни закрываться от остального мира, ни устанавливать сверхжесткий контроль над «низшими» сословиями. И технические новшества Япония восприняла бы гораздо раньше.

Но главное — можно было бы обойтись без кровавой авантюры в Корее. Растянутость процесса объединения означала бы плавный переход самурайского сословия к другим видам деятельности, и не потребовалось бы сбрасывания излишней энергии в континентальной войне. Зато для страны мог бы наступить период великих географических открытии.

Альтернативный путь № 9. Японская династия в Китае.

Китай завоевывали не раз. Кончалось это одним и тем же: завоеватели становились китайцами, растворялись в этом океане.

Итак, Хидэёси Тоётоми завоевал Поднебесную. Из его писем не вполне ясно, подарил бы он эту страну японскому императору, или сделался бы императором Китая сам. Последний соблазн слишком велик, чтобы устоять.

Что стало бы со страной потом? А тут все зависит от того, как стали бы реально управлять этой страной. Весьма возможно, что несколько поколении талантливых правителей могли бы создать армию, невиданную во всегда считавшем себя самодостаточным Китае. Такая армия была бы сильна не столько количеством, сколько качеством подготовки и вооружения. Самурайские принципы тоже можно было бы внедрить. При этом, конечно, династия китаизировалась бы. А народный менталитет… Это ведь не нечто данное раз и навсегда, его можно и поменять, если действовать не спеша и разумно. (Кстати, судя по корейской кампании, разумности в отношении к мирному населению японцам явно не хватало…)

Куда была бы направлена такая мощная армия, сказать сложно. Но для европейцев такая страна сделалась бы головной болью. Вероятно, в XIX веке ни у кого не возникло бы и мысли об опиумных войнах. А Великая Японо-Китайская Империя была бы ограничена в расширении лишь коммуникациями.

Но могло бы все произойти и совсем по-другому (такой вариант представляется более реальным). У Александра Македонского возникла империя, едва ли пережившая его самого. У Наполеона не было и этого. Не забудем, чем часто кончалась ситуация, когда наследников среди японских аристократов имелось более одного…

Часть VIII. Период Эдо — эпоха Токугава (1602–1867 гг.). Начало распада феодальных отношений 

Глава 34. Установление сёгуната Токугава

Утех, кто обедает с чертом, должен быть ясный рассудок, тот, кто обедает с чертом, не может не быть оптимистом…

Т. Шильен

Честно говоря, Хидэёси Тостоми не предполагал, что его друг соперник окажется сёгуном. А предполагать следовало бы. Он завещал завоеванное своему малолетнему сыну. Пожалуй, это даже больше, чем авантюра в Корее, говорит в пользу версии о безумии. Ведь Хидэёси не мог не знать, чем уже завершались подобные диктатуры. Тем не менее, именно так он и поступил. Кроме того, чтобы обеспечить пятилетнему Хидэёри Тоётоми хорошую будущность, был создан регентский совет. Среди пяти регентов оказался и знакомый нам Иэясу Токугава.

Выигранное сражение — еще не победа в войне

Все пошло примерно так, как было и при захвате власти со стороны Хидэёси Тоётоми. Самым богатым на данмё Японии был Иэясу Токугава. Его доход равнялся 2 557 000 коку риса в год (1 коку хватало, чтобы прокормить одного человека, и это «валютное» исчисление еще долго было в Японии). «Олигарх» сказали бы сейчас, и были бы совершенно правы.

Но к остальные «олигархи» из регентского совета обладали и серьезным влиянием, и богатством. И, что характерно, армиями. К тому же, Иэясу Токугава был уже весьма немолод (ему исполнилось пятьдесят шесть лет). Его боевая юность закончилась, теперь это был зрелый полководец и государственный деятель. В корейской кампании и прочих битвах последних лет он не участвовал, наращивая богатство и влияние. Токугава отлично использовал мировую, заключенную с Хидэёси.

Стало понятно, что планы этого человека простираются гораздо дальше регентства при малолетнем внуке крестьянина.

Как ни странно, более всего ему метали не коллеги-соправители, а некий даймё Мицунари Исида. Он был отмечен Хидэёси после того, как проявил себя не в бою, а на чайной церемонии. Ему довелось участвовать в корейской кампании, но при штабе.

Иэясу Токугава строил на него свои планы, надеясь, что Исида устроит необходимую ссору регентов и даст возможность начать войну на той пли иной стороне. Так оно и произошло.

Пока время было мирным, Иэясу разместился в замке города Осака, где встретился с первым англичанином, прибывшим в Японию. Капитан Уилл Адамс показался неплохим собеседником, а груз его корабля (конфискованный Токугавой) — очень неплохим дополнением к арсеналу (там были пушки и ружья европейского образца, а заодно — боеприпасы к ним).

Тем временем даймё «делали ставки» — Исида заявлял, что представляет интересы малолетнего наследника и вербовал союзников. Иэясу занимался тем же. Многие полководцы из «старой гвардии» оказались на его стороне, полуштатского штабиста Исиду они не очень-то жаловали.

Ветераны корейских войн вновь, как и в ходе экспедиции, поделились на два лагеря. Дон Антонио оказался среди сторонников Исиды, Като поддерживал Токугаву. Пожалуй, это решение оказалось роковым для христианства в Японии. А сам Иэясу Токугава ждал, когда противник сделает первый ход в игре. И вновь он не просчитался.

Союзник Исида Кагэкацу Уэсуги начал строительство крепостей в своей провинции. В 1600 г. Токугава пригласил его в свою ставку, дабы тот объяснил, зачем это в мирное время потребовались такие военные усилия. Сам Кагакацу не явился, но заявил через советника, что городские самураи вроде Токугавы могут сколько душе угодно коллекционировать предметы для чанной церемонии, а вот провинциалы коллекционируют вооружение.

Иэясу понял, в чем истинная подоплека дела: «коллекционеры оружия» намеревались вынудить его двинуть войска на восток, на провинцию Кагакацу, а в это время Осака будет захвачена. План сорвался, но самым любопытным образом: Токугава и впрямь двинул армию на восток, якобы намереваясь ударить по Кагакацу, носам отлично контролировал и ставку, и столицу. На самом деле, на «коллекционера» вполне нашел бы управу Одноглазый Дракон Дато со своим северным войском.

1 сентября 1600 г. Иэясу получил сведения о мятеже Исиды. Тот попался на уловку и перешел свои Рубикон. Первый удар Исида нанес по замку Фусими, расположенному вблизи Киото.

Штурм Фусими начался еще 27 августа, и командующий, хороший друг Иэясу Мототада Торин сделал все, чтобы затянуть время, зная: силы Токугавы на подходе. Но Исида проявил коварство: человек, жену и детей которого пригрозили распять, поджег башню замка. Тории отказался сдаваться или совершать сёпуку, вместо этого он предпринял несколько вылазок из крепости. После этого от его гарнизона осталось десять человек, и враг уже готовился праздновать победу. Пекин самурай хотел отсечь ему голову, но старый командующий назвался, и противник великодушно подождал, пока тот все же покончит с собой.

Затягивание времени сработало, к тому же Исида потерял при штурме много солдат.

Захват Фусими означал подкрепления для армии Исиды. Пока что с ним находились солдаты дома Симадзу и небезызвестного покорителя Пхеньяна Кониен (Антонио).

Иэясу выступил на запад. Среди его полководцев едва не возник поединок из-за тот, кому атаковать первым, но, к счастью, был вовремя заключен компромисс. И стратегические замки благополучно перешли в руки Токугавы.

Теперь противники оказались почти рядом. Исида вынужден был принять меры, дабы не оказаться запертым не в самой удобной крепости Огаки, не зная, что на это Иэясу Токугава и рассчитывал. Он надеялся втянуть Исиду в открытый бой, поэтому использовал все, что в его силах. А Исида твердо вознамерился задержать продвижение армии Токугавы, уйдя из крепости. Один из его союзников занял позиции у деревни Сэкигахара, туда же направились и основные силы Исиды. Погода им не благоприятствовала: дождь сменялся туманом, доставил неприятности и резкий ветер.

В свою очередь, Токугава повел свои войска, когда буря уже стихла. Но проблемы с погодой затронули и его. Утром 21 октября 1600 г. последовало сражение, решившее судьбу страны и персонально Иэясу Токугавы. Силы были не вполне равны: у Токугавы имелось 74 000 солдат, у Исиды — 80 000.

Историки говорят, что будущий сёгун не надел шлем. Токугава сохранял спокойствие. Несколько фраз для приближенных показали — он нисколько не сомневается в успехе. Лаконизм Токугавы достоин спартанцев: есть две вероятности, — сказал он, — или вернуться с окровавленной вражеской головой в руках, или тоже вернуться, но без головы.

Иэясу надеялся на подход армии его сына. Тогда преимущество было бы полностью на их стороне.

Туман рассеялся около восьми утра. Первой ударила армия Токугавы. Атака перешла в рукопашный бой, и силы Токугавы сильно потеснили армию западных провинций. Исида был готов рискнуть резервом. Его армия все же сумела потеснить атакующих, и все могло обернуться в его пользу. Но истоки поражения следовало искать в прошлом.

В свое время Исида возражал против назначения Хидэаки Кобаякавы командующим во время второй корейской экспедиции. Теперь они примирились, Кобаякава даже оказался на его стороне. Но прежняя обида, как поздно выяснил Исида, оказалась не забыта. На его приказ о наступлении на фланг противника Кобаякава никак не отреагировал. Мало того, Исиде пришлось выделить дополнительные силы на случай, если самураи Кобаякавы пойдут против него. Но эта мера вновь запоздала: такая атака была предпринята.

Иэясу Токугава, понимавший лучше прочих, что произошло, скомандовал общее наступление. Кроме того, на его сторону перешел еще один из союзников Исилы.

Теперь армии западных провинций оказались по власти самого худшего врага любой армии на ноле битвы — истерического вопля: «Нас предали!»

Исиде пришлось бежать. Иэясу Токугава понял, что битва выиграна, и лишь тогда надел шлем с забралом. Он торжественно приступил к выслушиванию рапортов, осмотру голов. Одного из раненых сподвижников перевязал самолично. Принял предателя Кобаякаву. Упрекнул сына, подошедшего, наконец, со своей армией, за опоздание…

Создается впечатление, что этот человек уже с самого утра действовал ради историков, которые подробно распишут все его поступки. Правда, в битве при Сэкигахаре не было уничтожено главное препятствие — слишком юный и слишком опасный Хидэёри Тоётоми, сын друга-врага.

Война шла не только в центре, но и по всей стране. Ревностный буддист Като, сторонник Токугавы, не упустил случая пограбить владения дона Антонио, очень по-буддийски сведя с ним счеты, пока тот был в битве. Старый владетель Хосокава, тоже симпатизировавший делу Токугавы, был осажден в своем замке. Но из-за уважения к его годам и поэтическому творчеству противники стреляли холостыми залпами из своих орудий. В ряде провинций даймё провели рекрутские наборы, отбросив все указы о владении оружием.

Сам Юкинага Кониси, он же дон Антонио, принял не самурайскую смерть, а кончину христианского рыцаря. Он бежал после битвы, был схвачен, ему приказали покончить с собой. Антонио заявил, что не сможет этого сделать, поскольку лишь по воле Бога можно прервать жизнь. Его провезли по Киото и предали казни в Рокудзё. А узнавший об этом Като немедленно устроил массовое преследование христиан на Кюсю.

У пяти нянек…

Теперь предстояло разобраться с «дитем пяти нянек» — Хидэёри Тоётоми. Но с этим, как всегда, Токугава решил не спешить. К тому же, отец юного «диктатора» не провозгласил себя сёгуном. Зато это сделал Иэясу Токугава. В конце концов, у него было на это больше нрав: Нобунага и Хидэёси не были потомками Минамото, а Иэясу состоял и родстве с первым сёгуном.

И в 1603 г. сёгуном стал Иэясу. Соответственно, правительство стало вполне соответствовать понятию «военная хунта». Он возобновил многие традиции — например, правление из достаточно отдаленного от столицы города. Таким городом стал Эдо. Соответственно назван и период (хотя очень часто его обозначают еще четче — период Токугава).

Правительство самураев, действовавшее в интересах этого сословия, существовало более двух с половиной веков.

Токугава приступил к «раздаче слонов». Владения кланов даймё, которые выступили на стороне противника в битве при Сэкпгахарс, уменьшились. Владения сторонников Иэясу Токугавы увеличились. Некоторые из владетелей разорились. Некоторые выстроили крупные замки, которые сохранились и сейчас. Самый важный из них — это замок Эдо, где сейчас располагается резиденция его величества императора Акпхито.

Увы, Хидэёри Тоётоми разоряться добровольно не пожелал. С «дитем пяти нянек» новому сёгуну пришлось серьезно поработать. И гут очень хорошо помогли кое-какие проекты, которые Хидэёри унаследовал от уже ощущавшего безумие отца.

Как известно, Хидэёси хотел обеспечить сыну хорошее будущее. Для этого, собственно, и устраивалась «охота за мечами». Для этого и перековывали их если не на орала, то на столь мирную продукцию, как гвозди и болты для гигантской статуи Будды. Хотя землетрясение уничтожило суперстатую, о гневе высших сил отчего-то не говорилось. (Хотя, право, им было на что разгневаться). Хидэёси намеревался восстановить этот памятник своей эпохи. И заняться этим (естественно, профинансировав проект) Иэясу Токугава предложил юному наследнику диктатора. В 1602 г. статуя была почти что восстановлена, но огромный пожар уничтожил ее целиком. (Конечно, и на сей раз все можно списать на высшие силы, но вот вопрос — не располагались ли эти силы гораздо ближе, например, в замке Эдо?) В 1608 г. работу над статуей возобновили, 100 000 человек трудились на «стройке века», а из казны Хидэёри текли финансы. Текли они в никуда.

Тем временем Иэясу Токугава совершил то, что обыкновенно проделывали императоры: отказался от титула сёгуна в пользу сына, Хидэёри Токугавы. Но это прошло фактически незаметно: власть оставалась за отцом до самой его смерти.

Неприятности для дома Тоётоми начались, когда в 1614 г. был отлит гигантский колокол для статуи. Надпись на 72-тоннном бронзовом варианте «царь-колокола» — вещь, безусловно, ответственная. Но чтобы она привела к крушении) клана всесильного диктатора… Тут нельзя не оцепить способности Иэясу Токугавы и его отличное знание исторических прецедентов. А прецедент такого рода, который привел к ссылке министра Митидзанэ, был в период Хэйан. И Токугава наверняка хорошо помнил о нем.

Итак, перевод надписи не вызовет у нас никакого удивления: «Да будет государство мирным и процветающим». И к чему тут, скажите, можно придраться? Но нужно помнить — иероглифы в Японии, как правило, имеют два прочтения: собственно японское и «китайское» (которое вряд ли поймет не сведущий в японском языке китаец). Звучало это в «китайском» варианте, как «кокка анко». Знаки «ка» и «ко» можно прочесть еще и как «нэ» и «ясу». Имя бывшего сёгуна оказалось разорванным! Какой позор! А нет ли тут, случайно или не очень, какого-то заговора?! В любом случае, это не просто ошибка…

Еще одна оскорбительная фраза в этой злосчастной надписи переводится так: «На востоке оно приветствует бледную луну, а на западе прощается с заходящим солнцем». Это что еще за «бледная луна» на востоке? Случайно, не сёгун ли в Эдо? А на западе, стало быть, Хидэёри… И он посмел сравнивать себя с солнцем и намекать, что его ранг выше?

Повода вполне хватило. А дальше появился слух, будто бы Хидэёри набирает самураев для дополнительной охраны замка Осака… Якобы он зачем-то делает большие запасы продовольствия в резиденции…

Все это было совершеннейшей ложью. Сам юноша совершенно не думал о войне и даже не стал закупать большую партию пороха из провинции Хирадо (зато ее купил Иэясу Токугава). Но к октябрю 1614 г. ему пришлось предпринимать определенные меры для защиты — и подтвердить пущенные ранее слухи.

Экс-сёгун закупал орудия и боеприпасы. Но ведь это были превентивные меры! Хидэёри пришлось осенью 1614 г. включиться в «гонку вооружений».

Хидэёри пытался заключить союз с крупными даймё, но все они или были на стороне бывшего сёгуна, или предпочли на всякий случай отмолчаться. Он остался почти что в одиночестве.

Самураи, пришедшие в замок Осака, были, в основном, ронинами — неким аналогом европейских странствующих рыцарей. Буквально это означает «человек-волна» (а в России сказали бы — «перекати-поле»). Хотя, в отличие от Европы, становились ими иначе: их прежние господа были казнены, а сами они оказались безработными. И могли получить в случае победы все, а терять им, кроме своих жизней, было уже нечего. Среди этого сословия оказалось довольно много христиан. Это впоследствии усилило катастрофу для католичества в Японии.

Тем не менее, у Хидэёри собралась внушительная армия почти в 100 000 человек. К тому же, замок Осака считался мощнейшей крепостью страны. Рельеф местности тоже благоприятствовал защитникам. Имелась и неплохая по тем временам артиллерия.

В начале ноября 1614 г. Иэясу Токугава отмобилизовал войска в Эдо и его окрестностях. Он двинул армию на резиденцию Хидэёри.

Форпосты на окраинах города были захвачены к концу года. Токугава вновь проявил неторопливость и тщательно готовил штурм. Первые попытки прорвать оборону замка оказались неудачными, но это была лишь разведка боем. Сын «грозного старца», Хидэтада Токугава, высказался за общий штурм, но отец приказал начать артподготовку. Увеселительной поездкой взятие замка не стала, однажды сам Иэясу Токугава чудом избежал гибели от аркебузных пуль.

Произошло еще несколько стычек. Время было на стороне Хидэёри, поскольку теперь из войск экс-сёгуна вполне могло начаться бегство вынужденных союзников. Но хороших дипломатов среди защитников замка, видимо, не нашлось. Зато нашелся предатель в собственном замке. Правда, заговор был раскрыт, и подкупленный человек поплатился головой.

Попытки подкупа не удавались, и тогда Иэясу Токугава, будучи неплохим психологом, обратил внимание на то, что в замке находится Ёдогими, вдова диктатора и мать Хидэёри. И мирные переговоры было решено провести с ней. А для начала следовало заставить Ёдогими задуматься, а так ли уж нужно выдерживать эту осаду? Для этого артобстрел был специально сконцентрирован по женской половине дворца, и несколько слуг погибло. Кроме того, войска поднимали жуткий крик у стен замка, разве что не использовали те трубы, которые прославили осаду Иерихона. А дама по имени Цубонэ Ата вела переговоры. И Ёдогими начала просить сына пойти на мировую. Единство в осажденном замке рушилось.

Кое-кто из защитников замка понимал, сколь коварен Иэясу Токугава. В свое время он уже вел переговоры с монахами из «прямодушных». Одной из статей договора стало возвращение храмов в первозданный вид. Когда же самураи Токугавы сожгли эти храмы дотла, Иэясу сообщил разгневанным монахам, что договор выполнен буквально: ведь первоначально никаких храмов здесь не стояло.

Такое можно сравнить лишь с попыткой заключения договоров с самим чертом!

Наконец, мать и ее свита убедили юношу. Иэясу Токугава торжественно подписал собственной кровью договор, который вовсе не собирался выполнять. Хидэёри мог свободно выбрать место жительства, ронины получали помилование, давалась клятва не поднимать мятежей против сёгуната. Между прочим, Иэясу намекнул, что если война закончилась, то надо засыпать внешний ров замка. Но в текст договора это пожелание не вошло.

21 января 1615 г. договор был заключен. А 22 января армия Иэясу (вроде бы, распущенная, но на самом деле большая ее часть просто отошла) стала засыпать рвы и сносить укрепления. Командиры в замке протестовали, им объяснялось, что это, вероятно, досадное недоразумение. А работа продолжалась.

Теперь укреплений в замке не стало, поскольку восстановить их оказалось бы весьма сложно. «Пацифизм», как правило, не доводит до добра. И весной Иэясу Токугава вновь оказался под стенами замка Осака. Предлогом для начало войны стали слухи о восстановлении укреплений и нарушении договора.

Хидэёри и в самом деле удалось спешно набрать армию в 120 000 человек. И среди них снова оказалось много христиан. Они перешли в наступление на Пару, попутно сожгли торговый город Сакан, надеясь разбить войска Токугавы но отдельности, прежде чем те сумеют начать осаду.

2 июня, ясным летним днем, войска сошлись у реки Хирано. Все понимали, что это — последняя битва перед долгим миром, кто бы не победил. Сам Хидэёри оставался в замке.

Битва оказалась весьма нелегкой. Иэясу Токугава был столь обеспокоен исходом, что самолично бросился в схватку и получил тяжелое ранение копьем. В войсках экс-сёгуна раздался даже вопль: «Нас предали!» Все могло кончиться самоубийством Иэясу. Но этого не произошло, и армия Хидэёри была оттеснена.

Превосходящие силы Токугавы отбросили «мятежников» к замку Осака и ворвались в сам замок. Хидэёри и сто мать покончили с собой в горящей цитадели. Последним из клана Тоётоми был обезглавленный восьмилетний мальчик, сын Хидэёрн. Казнили и огромное число ронинов.

Так и завершилась история дружбы-вражды Иэясу Токугавы из клана Тоётоми. Должен был остаться кто-то одни. Он и остался — правда, всего лишь на два года. Но его династия задержалась на сёгунском посту надолго.

Иэясу Токугава участвовал в своей первой битве в семнадцать лет, а последнюю выиграл, когда ему было уже за семьдесят. Зловещий и грозный политик и герои был похоронен в храме Никко и обожествлен. Тосё-гу — так назван этот ками, солнечный бог Востока. Даже этим он посмертно ответил на оскорбительную надпись на колоколе.

Глава 35. Гонения на христиан

Погребальных костров стелился сизый дым.

Мимо полых холмов, по дорогам пустым,

По равнинам седым в ожиданье снегов —

Ответь мне, чем был твои кров?

Чем была наша цель средь бурлящих котлов.

Среди скованных тел, среди плотской тюрьмы?

Мы ошиблись дверьми, я здесь быть не хотел!

Очнись же, сорван покров! В небесах плавят медь —

Это Смерть.

Л. Бочарова

Прежде чем перейти к одной из самых неприятных страниц японской истории, нужно чуть подробнее рассказать о социальной системе, установленной в стране стараниями двух заклятых друзей — Хидэёси Тоётоми и Иэясу Токугавы. Система эта оказалась незыблемой и могла бы привести к самым отвратительным последствиям, если бы не революция-реставрация Мэйдзи.

Подобная система возникла в Сиаме в конце XVIII века, когда династия выходцев из простонародья, правившая около века, расплодила такое количество знати, связанной кровными узами с царствующим домом, что, когда страну атаковал внешний враг, защищать ее оказалось просто некому. Бездарный король после захвата столицы погиб, скитаясь в мире, который видел разве что из окон дворца. К счастью, в конце концов отыскался военный гений вроде Ли Сун Сина, который смог остановить катастрофу — но лишь после того, как блестящие аристократы ушли — кто в бега, а кто и в круг перерождений. После этого ему уже никто не смог помешать воевать. Но это уже совсем иная история…

Кому при сёгунате было жить хорошо (а кому — не очень)

Понятно, что во главе Японии стоял император. Но он был верховным жрецом и символом — да таким, что его почти никто не видел. Император оставался в Киото, время бедствий для династии миновало. Но власть его была такова, что европейские посланники обращались в XIX веке к сёгуну, как к «его величеству», и были очень удивлены, что в Японии есть еще какой-то государь.

А реальной властью и полномочиями обладал клан Токугава. Экономической властью — тоже, ему принадлежала пятая честь всех земель страны. Высшими даймё были владетели трех провинций — Овари, Кии и Мито. Они происходили непосредственно от Иэясу Токугавы.

Даймё гокамон тоже принадлежали к клану Токугава, к младшей линии наследования, за которой сохранялась фамилия Мацудайра. Ниже следовали даймё — удельные князья. У них тоже имелись свои ранги.

Фудай-даймё — это наиболее верные вассалы Токугавы, союзники Иэясу в битве при Сэкигахара. Хотя владетелями они были не самыми крупными, но посты в правительстве бакуфу оказались, естественно, за ними. В среднем их доходы составляли до 50 000 коку риса в год, что немало — но у иных было и побольше. Таких семейств было приблизительно 150.

Тодзама-даймё («посторонние») могли обладать гораздо большим достатком. Но это были те, кто замирен уже после битвы при Сэкигахаре, а значит, и на высокие посты им рассчитывать не приходилось. У иных был доход и до 2,5 миллионов коку риса. Этим и приходилось утешаться, — и не рыпаться, поскольку владения их находились в отдалении от Эдо, а рядом располагались земли фудай. Под негласным надзором союзников клана Токугава они и находились. И не дай им Будда возвести хотя бы второй замок в своей провинции! А если он уже был, его следовало срыть. Даже ремонт замка не обходился без разрешения сёгунской ставки.

Хатамото («знаменнные») — это уже не даймё (для которых нормой дохода было 10 000 коку риса). Эти наследственные вассалы сёгуна, которых было около 5 тысяч, имели меньше доходов, но все же были феодалами.

Гокэнин («домашние») тоже считались вассалами сёгуна, но они служили ему за жалование и жили, в основном, около его замков.

О ронинах — безземельных самураях — мы уже говорили.

Существовала и разнарядка на случай мобилизации: сколько солдат должен выставить тот или иной феодал. Это определялось в зависимости от его доходов.

Эта система вполне сходна с европейской феодальной лестницей, хотя и имеет несколько отличий. Все перечисленные категории и составляли высшее сословие (естественно, вместе с вассалами крупных феодалов).

Все же остальные жители Японии оказались людьми низшего сорта, простонародьем. Ниже крестьян были только «эта» наследственная каста париев. Крестьяне уже потеряли право на свободное ношение оружия. Пожалуй, это можно сравнить с маниакальным желанием властей совсем другой страны не дать людям права на самооборону после 1917 г. Понятно, что и в одном, и в другом случае речь идет о страхе тех самых властей перед вооруженным народом. Но право на ношение оружие (естественно, не для сумасшедшего) — это право быть человеком. Не забудем: история процветания США началась с того, что правительство предоставило народу право на оружие — и на самозащиту. И до сих пор революций там как-то не случалось…

Вместе с оружием японские «простолюдины» теряли и остатки самоуважения. Если крестьянин оскорбил самурая (или если тому показалось, что его оскорбили), он мог смело убить безоружного. Притчу о самурае, оскорбленном простолюдином и взявшемся за меч, мы уже приводили. Конечно, можно счесть ее дзэнским коаном, повествующим об остроте катаны. Но сюжет очень не случаен. Катана породила власть.

И вполне понятно, что наследственная неограниченная власть рано пли поздно ведет к процветанию разного рода Салтычих — проще говоря, патологических личностей. В Японии таковые появились даже раньше, чем их российские аналоги. О полулегендарном императоре Бурэцу мы уже знаем. С той поры правящая династия стала намного мягче и добрее нравом. Но о феодалах этого, увы, не скажешь.

Нужно сказать и о преследованиях христиан. Политика, которую в последние годы жизни проводил Хидэёси, продолжалась с новой силой при сёгунах из клана Токугава. Нужно сказать, что христиан в Японии к тому времени было около 300 000, многие из них имели право ношения оружия, а поэтому могли расцениваться, как потенциальная угроза. Но создастся впечатление, что дело оказалось не только в этом. Христианство — это личная ответственность перед Господом за свои деяния, добрые и злые. А значит, христианство фактически отменяет ответственность коллективную. Новая религия — это и равноправие братьев во Христе. (Конечно, все эти понятия гораздо ярче высвечены в протестантизме, но и католичество вызвало неприязнь тех, кто стремился к удержанию на вершине власти своих родов, взлетевших туда благодаря деяниям предков).

Восстание на Симабара

Обычно считается, что восстание на полуострове Симабара это, прежде всего, религиозное выступление. Однако такое утверждение не совсем полно. «Мятеж» начался в 1638 г. как бунт крестьян, которых возглавили несколько ронинов. Бунт был очень даже обоснован: как раз тамошний даймё, Сигэхару Манукура, был бы вполне понят и оценен но достоинству российской помещицей Дарьей Салтыковой, жившей через сто с лишним лет после пего, во времена, которые отчего-то принято называть «золотыми екатерининскими». Проще говоря, было у Сигэхару хобби — он любил пытать людей, самозабвенно предаваясь этому гнусному занятию.

Кстати говоря, вопреки распространенному мнению об «изощренной азиатской жестокости», в Японии по части пыток и казней не изобрели ничего, что не было бы известно в тогдашней Европе. Скорее уж, намечалось некоторое отставание. Это не аргумент в пользу Японии, но доказательство «цивилизованности» Европы на излете средневековья и даже в начале Нового времени. И если жители европейских монархических стран рванулись в Новый Свет (хотя и там поначалу не обошлось без чудовищных жестокостей), то на это имелись очень веские причины.

Запад острова Кюсю всегда считался бедным районом, как и прилегающие острова. После окончательной победы дела Токугавы туда бежали многие ронины, спасаясь от преследований. Они оказывались в христианских деревнях, где находили приют. Но эти общины не оставляли в покое. Еще один род даймё, Тэрадзава, глава которого сам, вероятно, какое-то время был приверженцем христианства, устроил настоящую охоту на христиан. Было введено и такое наказание для не желавших отрекаться и топтать ногами иконы, как сожжение. (А в Европе в это время вовсю горели еретики). Но верующие, несмотря на подписание клятв, оставались тайными христианами.

Клятва в лояльности, приведенная в книге А. Морриса «Благородство поражения», потрясает тем, что основана как раз на якобы отвергаемой религии. «На протяжении многих лет мы были верующими христианами. И все же, мы поняли, что христианская религия есть религия зла….Таким образом, мы подтверждаем это заявление в письменном виде перед вами… Никогда более не отойдем мы от нашего отречения, даже в самом тайном уголке сердца. Если же когда-нибудь нас посетит пусть самая ничтожная мысль, да покарает нас Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой, Святая Мария, все ангелы и святые. Да откажемся мы ото всей милости Божьей, отринем все надежды, подобно Иуде Искариоту, став посмешищем для всех людей, не вызывая ни у кого ни малейшей жалости и умерев наконец жестокой смертью и претерпев все муки адовы без надежды на спасение. Такова наша христианская клятва».

1637 год выдался неурожайным, а владетели, вместо снижения налогов, подняли их. Очередные зверства феодалов и стали искрой, из которой разгорелось восстание. Сигэхару творил то, что на Руси называлось «поставить на правеж» — иными словами, взыскивал недоимки, пытая, а то и сжигая заживо людей. Методы были примерно теми же, которые приписывают римскому императору Нерону — даже то, что зверская казнь проводилась ночью ради зрелищности. Кроме того, он практиковал захват заложников из числа собственных же подданных — как правило, это были жены и дети крестьян. Когда в очередной раз была схвачена дочь старосты деревни, обезумевший отец убил представителя местных властей.

В соседнем владении, где правил дом Тэрадзава, дела обстояли не лучше. Тайно верующий крестьянин обнаружил, что старая икона, которую он хранил в сундуке, обрела оклад. Весть о чуде дошла не только до единомышленников, но и до врагов. Людей схватили прямо во время литургии, после чего казнили. Жители деревни после объявления о казни вывесили в день Вознесения флаги с христианскими символами, а управляющего, решившего помешать празднованию, они убили. Теперь иного выхода, кроме восстания, не оставалось.

Так что «мятеж» разразился отнюдь не из-за религиозного фанатизма.

Восстание началось 17 декабря 1637 г. Как правило, его участники были почти безоружны. Но оружие быстро добывалось в бою, поскольку руководили действиями люди военные. Порой в повстанческую армию уходили целыми деревнями. Первыми откликались на призывы старосты деревень, многие из которых служили под началом таких людей, как дон Антонио.

Вскоре появился и лидер, о котором следует сказать отдельно — а заодно и о всей непохожести японского христианства на наше современное понимание этой религии.

Лидер

Известно, что Амакуса Сиро (он был крещен, как Иероним (Жером), собственно, это и есть имя «Сиро», а его японское имя — Масуда Токисада) происходил из тех же кругов, что и остальные лидеры восставших — его отек был самураем-христианином. Его биография не вполне ясна, поскольку впоследствии многим хотелось ввести в эту историю элемент чуда. Так, утверждалось, что писать и читать он начал в четыре года, уже в детстве обладал сверхъестественными способностями.

Не вполне понятно главное: почему юноша, не будучи военным-профессионалом, стал вождем восставших? Он оказался во главе армии в 40 000 человек. Возможно, что он был «символом» в полном соответствии с традициями императорской Японии, а регентами оказались люди вроде его отца. Тем не менее, это был явно весьма образованный и талантливый человек.

И вот тут появляется еще одно обстоятельство: юноша был провозглашен «тэндо» («ребенком Неба», что можно перевести и как «мессия» или даже «Сын Божий»), явившимся, чтобы дать свободу угнетенным.

Вскоре в заложниках оказались родные Амакуса Сиро. Их допросили и принудили написать послания в лагерь восставших, в которых они умоляли лидера отречься от Христа и оставить повстанческий лагерь. Ответа не последовало.

Первые атаки были связаны с захватом оружия. Постепенно крестьянское воинство училось противостоять регулярной армии, имелись планы взятия замка Симабара.

Эффективные меры против восставших приняты не были. Отчасти это связано и с указом бакуфу о том, что ни один даймё не должен предпринимать военных мероприятий без согласования с центральной властью. К тому же, феодалы поначалу приуменьшали масштаб «мятежа», полагая, что крестьяне разбегутся при появлении самураев. (И это более чем странно, поскольку в XVI веке о крестьянах думали иначе). Отваги, доходящей до фанатизма, не ждал никто.

Карательная экспедиция в Симабара собралась без всякой спешки.

Осада и гибель восстания

Тем временем восстание распространялось, им были охвачены острова Амакуса. Вот тогда сёгунат разволновался не на шутку, подозревая, что «мятежникам» оказывают помощь португальцы (что было неверно). Восставшие разгромили войска Сигэхары и карателей, после чего были готовы захватить город Нагасаки. Но все же взять замок Симабара им не удалось, и тогда было принято решение создать укрепления в покинутом замке Хара. Лодки, перевозившие повстанцев с островов, несли символ Распятия.

Тем временем по приказу командующего карателями покинутые деревни на островах были сожжены. Те, кто остался, погибли, командующий Итакура приказал сжечь их, включая детей.

Войска восставших в замке Хаара были организованы по принципам, принятым в армии. Имелись главнокомандующий (его провозгласили сёгуном), штаб, своя артиллерия и саперы, полевые командиры. Конечно, вооружение было не из лучших, а нехватка боеприпасов приводила в отчаяние и командующего, и штаб. Но даже то, что имелось, прореживало ряды самураев, которые больше были знакомы с боем на мечах. В ход шли и крупные камни, летевшие на атакующих карателей с катапульт.

Боевой дух, конечно, не может заменить боеприпасы, но позволяет продержаться какое-то время. А у восставших он был. Они шли в бой и именем Иасу (Иисуса) и Сантияго (святого Иакова). Проповеди читал им сам Амакуса Сиро.

Использовались и «письма-стрелы», в которых заявлялось о целях восстания. Главным было прекращение преследований христиан. Ими говорилось, что цели выступления — не от мира сего, а земная жизнь их не заботит, что они были бы готовы прийти на помощь правительству, подавляющему своих врагов, в любое другое время. Но теперь пришло время сражаться под руководством «посланника Небес», и земные цели мало значат.

Для разгрома восстания теперь выделили войско в 100 000 человек. Но, невзирая на их отличное вооружение, моральный дух оказался низок, а руководство — достаточно бестолково. Обстрелы оказывались неудачными, а среди самураев различных кланов вспыхивали ссоры, доходившие до открытых столкновений.

План подкопа сорвался, обороняющиеся быстро превратили тоннель в забитую канализацию. Атакующими использовались и шпионы-ниндзюцудзукаи. Их сведения несколько облегчили атаку. Но в бакуфу понимали, что «мятеж» может перекинуться и на иные регионы. Новым командующим карателей стал Нобуцуна Мацудайра, особо доверенный даймё. До этого Итакура дважды предпринял штурм, надеясь избежать бесчестия и был разбит, сам же погиб.

Мацудайра решил не повторять бесплодных попыток, а хорошо блокировать замок Хара. Первым делом он пообещал помилование всем, кто добровольно сдастся, посулил им даже освобождение от податей. Но это не прошло, требования восставших о разрешении христианства оставались неизменными.

Тогда японское правительство привлекло голландцев и китайцев в Нагасаки к подавлению «мятежа». Европейцы были вынуждены действовать, хотя и с неохотой (хотя восстание, христианское или какое-либо другое, могло помешать их торговым интересам) Обстрел, выполненный голландскими кораблями с моря, оказался достаточно эффективным.

Мацудайра объяснил желание призвать голландцев желанием испытать их. Оказалось, что распоряжение японских властей для них важнее жизней братьев во Христе. В «письмах-стрелах» самураев высмеивали за трусость: выяснилось, что простолюдины воюют лучше.

Командующий вновь пообещал прошение всем, кто захочет уйти, предлагая взамен отправить в замок семью Сиро. К тому же, как заявлял он, сам «сёгун» восставших — практически мальчик, кто-то распоряжается за него. И если он покинет замок Хара, его не станут преследовать.

В качестве парламентера использовали малолетнего племянника Амакусы Сиро (тоже заложника). Он вернулся из замка, принеся даже сверток с продовольствием для заложников. Атакующие должны были понять, что ситуация с провизией в замке не столь страшна.

Но ответ был один: восставшие действуют но воле Бога. Любой компромисс нереален.

А припасы в действительности истощались, и трагический финал оказался близок. Дерзкая вылазка, возглавляемая самим «сёгуном», нанесла немалый ущерб осаждающим, но путем к победе не стала. Зато выяснилось, что многие из убитых при этом восставших находились в крайней степени истощения. Теперь подошло время общего штурма. Правда, планы Мацудайры несколько нарушились, атака началась раньше, но вполне сытые самураи не могли расправиться с сопротивлением еще два дня.

Многие из защитников крепости сами бросались в огонь, чтобы не попасть в плен. Такой поступок сравним разве что с «гарями» русских раскольников в том же XVII веке. Некий даймё, присутствовавший при этом, в своих воспоминаниях восхищался столь героической смертью людей низкого звания.

Оставшихся в живых убивали, как водится, считали отрезанные головы. «Один алчный самурай из отряда Набэсима так жаждал произвести впечатление на свое начальство, что купил у другого солдата несколько носов и представил их в качестве собственных трофеев. Уловка, однако, стала известной, и ему приказали взрезать себе живот, — так внезапно окончилась его жизнь», — сообщает А. Моррис. Сам Амакуса Сиро погиб именно так.

Стоит сказать и о некоем Эмоносаку Ямаде, который (единственный среди восставших!) уцелел. «Военный художник» «сёгуна» и его приближенный предал своего вождя. Он отправил «стрелу-письмо» с предложением поджечь замок и дезертировать, а лидера сдать властям. Но план сорвался, а Ямада был приговорен к смерти обороняющимися. Но атака освободила этого человека. Если Амакуса Сиро был для восставших мессией, то Ямада оказался Иудой. Видимо, добро не всегда побеждает зло, ибо он был взят Мацудайрой в качестве слуги.

Все родственники вождя были казнены, а замок Хара снесен до основания, дабы он не служил местом паломничества.

Неутешительные результаты

Восстание не только окончилось провалом, но и ухудшило положение крестьян. Оно оказалось весьма удобным лишь для бакуфу. Большинство христиан-самураев погибло. Правда, самые жуткие методы правления в провинциях все же отменили, но снижения налогов не последовало.

Но самое страшное — еще большее ужесточение политики в отношении христиан. Области, где произошло восстание, заселялись крестьянами из других частей страны. Отступников заставляли повторять ритуальное попрание икон. В случае обнаружения приверженцев христианства проводились самые жесточайшие репрессии. Бакуфу действовало точно теми же методами, что и инквизиция в Европе. (Любопытно, что в те годы некоторые из европейских инквизиторов, направленные в Японию, сами оказались под угрозой «милосердного наказания без пролития крови»).

Япония постепенно становилась «сакоку» — закрытой от внешнего мира страной. Торговля с Португалией теперь оказалась под запретом. Лишь «проверенные» голландцы могли в ограниченном количестве прибывать в определенные порты. И так продолжалось двести лет.

Кроме того, японцам запретили покидать страну, а тем, кто был в это время вне архипелага, запретили возвращаться. Последний указ чем-то напоминает законы, принятые большевистским правительством в СССР, когда возвращение без разрешения стало преступным. (Другие подобные прецеденты автору неизвестны).

В 1640 г. правительство бакуфу «милостиво» предало легкой смерти через отсечение головы португальских посланников, просивших о смягчении запрета. При этом посланник сёгуна пригрозил смертью за подобное нарушение и королю, и христианскому Богу, и даже самому Будде!..

Еще одним весьма странным результатом оказался крах невероятно странного проекта. Еще в 1624 г. несколько кораблей Сигамасы Мацукуры (отца извращенца Сигэхары) оказались занесенными на Филиппины. Он обратился к сёгуну с предложением о подготовке экспедиции вторжения. Голландцы надеялись, что это нанесет удар интересам враждебной им Испании и помогли бакуфу в организации предприятия. Но после восстания от него отказались. (Проект был реанимирован лишь во время Второй Мировой).

Сёгунат вновь заинтересовался европейской военной техникой, в частности, мортирами. В 1639 г. голландцы провели демонстрацию этого оружия. Все было обставлено, как и в XX веке: с полигона выселили жителей, и на рисовых полях прогремели взрывы. Еще несколько снарядов произвели внушительное впечатление (хотя один разорвался в стволе), но домов они так и не достигли. Пришлось заложить один из снарядов в качестве мины. Разрушение крестьянской хижины восхитило представителей сёгуната.

И все же, хотя восставшие добились лишь ухудшения ситуации, помнят как раз их. Героем восстания на Симабара все же стал проигравший.

Глава 36. Долгий мир

Строгий собачий ошейник с металлическими шипами впивался в нежную кожу на ее горле, едва только она делала одно неловкое движение, поэтому ей приходилось заботиться о том, чтобы поводок всегда был ослаблен.

А. Дашков, «Домашнее животное»

Когда отгремело восстание на полуострове Симабара, оказалось, что самурайство окончательно сделалось армией мирного времени. Но в этой главе мы еще не прощаемся с удивительным и овеянным легендами сословием. В эпоху Мэйдзи самураи скажут свое последнее слово, прежде чем исчезнуть из истории.

Долговая яма

Ядром армии сёгуна стала его «великая гвардия» — «о-бан». Там имелись воинские звания, вполне аналогичные европейским. Но имелись еще и «лейб-гвардейцы» («сонн-бан»), занятые непосредственно охраной сёгуна. «Внутренняя гвардия» («косо-бан») охраняла замок Эдо. Затем, в 1643 г., сформировали еще и «новую гвардию» («косо-бан»). Перед последней особых задач не ставилось, просто у третьего сёгуна Токугава, Иэмицу, появилось много наложниц, а значит, и большое число родственников, которых надо било пристроить на хорошие посты.

Но все это — элитные отряды. Впрочем, и она уделяло слишком мало внимания военной подготовке.

Уже к концу XVI в. правительству бакуфу стало ясно, что армия мирного времени не вполне боеспособна. Вышел даже закон о военной подготовке для самураев. А мы-то, европейцы, считаем теперь, что практически любой самурай всегда был величайшим знатоком всяческих боевых искусств. Действительность подчас выглядела совершенно иначе, чем сказка, которую преподносит нам кино (как ни странно, не только американское, но порой и японское).

Но иногда военное искусство требовалось, и настолько, что в середине XVI в. вышел указ о запрете поединков и кровной мести для гвардейцев. Как видно, нрав японских «мушкетеров» мало чем отличался от их французских собратьев.

Но большинству самураев в ту пору (и в последующие времена) было не до совершенствования в воинских искусствах и не до дуэлей. Основной задачей оказалось одно — хоть как-то свести концы с концами. Конечно, фиксированный годовой доход, основанный на рисе, мог помочь выжить в провинции. Но в столице статус определялся определенным набором роскоши, да и просто необходимых благ. И за них требовалось платить. А еще, например, «знаменный» должен выставить определенное количество людей с амуницией. И как тут быть? Приходилось идти в лавку ростовщика…

Жалование повышалось, но его все равно не хватало. И бюджет самураев продолжал оставаться дефицитным: расходы превышали их доходы. С. Тёрнбулл сообщает о характерных ситуациях. В конце XVIII века один самурай продал свое жалованье в рисе, чтобы заплатить за жилье. «Самый яркий пример все большего обнищания самурайского сословия относится к 1856 г., к самому концу правления Токугава, когда один самурай вынужден был занимать деньги у тех самых крестьян, которые обрабатывали его земли. Крестьяне, над которыми в теории он имел право жизни и смерти, грозили оставить должности сельских старост, если он не сократит свои расходы; для начала, предложили они, ему неплохо было бы выгнать собственного брата, бездельника и транжира».

Военное сословие могло носить оружие, но торговлей заправляло иное сословие. Оно, конечно, было пока на обочине феодального общества. Но в недрах феодализма постепенно вызревали иные отношения, и реальная власть медленно, но верно перетекала в руки иных людей. Ведь понятно, что имеющий собственность рано или поздно получает и власть. И она уходила из рук сильных в руки богатых.

Можно было пытаться продвинуться но службе и тем самым увеличить жалование. Для нас, современных людей, этот способ является самым простым. Но в обществе, где каждому предопределено его место, от рождения до самой смерти, это оказывалось чрезвычайно затруднительно. Раньше, даже в начале XVII века, можно было получить повышение, участвуя в войнах. Теперь и такой карьерный взлет оказался недоступным.

Наступала стагнация, эпоха полного застоя. И продолжалась она очень долго — до насильственного «открытия» Японии Западом и до реставрации Мэйдзи.

Судя по сказанному выше, может показаться, что больше всего пострадала от застоя средняя прослойка самураев, ведь низшие не обязаны были содержать еще кого-то. Но это не так. «Домашние» самураи получали около 100 коку риса в год. Вроде бы, доход вполне приличный. Но это — только в теории. А на практике платили им куда меньше. К тому же, приходилось соответствовать своему званию, а это означало большие проблемы.

Увы, если крестьяне после «охоты за мечами» вынуждены были фехтовать на палках, то и некоторым самураям вскорости пришлось перейти со стального оружия на бамбуковое. Иногда мечи продавались целиком, иногда — только клинки. Сразу вспоминается древнее предание о Ямато-Такэру и деревянном мече, с помощью которого он победил противника. Теперь в положении того самого противника оказались многие «сыны Ямато».

Иногда самурай мог работать. На острове Кюсю сохранилась прослойка полусамураев-полувоенных. Остальные могли заниматься вот чем: делать доспехи (что вполне понятно), бумажные фонари и зонтики, выращивать сверчков, торговать побегами бамбука. Сверчки считались приемлемым для военного сословия занятием, а торговля, скажем, маслом — нет. Работать могла и жена, что немного улучшало ситуацию с деньгами.

В крайнем случае, оставался еще один не очень-то законный выход. Нет, не ритуальное самоубийство. Просто обладатели экономической власти уже почувствовали, что значит получить власть реальную. И «презренные торговцы» уже хотели получить самурайское звание. Это было возможно для их сыновей, если таковых фиктивно усыновит (не за бесплатно) какой-нибудь мелкий разорившийся самурай.

Иногда самураи становились в ту эпоху гражданскими служащими. Собственно, гражданских чиновников в тогдашней Японии просто не было. И свиту им так или иначе тоже приходилось содержать. А значит, и проблемы были схожими.

Страна, которая в военной области еще в начале XVI века была если и не передовой в сравнении с европейскими государствами, то вовсе не отсталой, уже в XIX веке почувствовала на себе, насколько гибельно уклониться от пути цивилизации. Это — хороший пример тем, кто «ради блага» хочет изоляции своей страны. Это же — отличное доказательство того, куда приводит кривая дорожка подчинения принципу «каждый знай свое место» в виде возрождений всякого рода «обычаев патриархальной старины» или установления «управляемых демократий» при безмолвствующем народе. Япония дорого заплатила за «особый путь». В конце тупика оказалась Хиросима… Помните об этом, господа!

Положение даймё

Можно подумать, что уж у «элиты элит» эпохи Токугава особых проблем не было. Как бы не так! «Олигархам» тоже приходилось плакать.

Даймё приходилось регулярно посещать столицу, дабы выразить лояльность сёгуну, а заодно — побыть у него на глазах. Правительство бакуфу не желало оставлять своих подданных без контроля. Нововведение появилось ради одного: если высшие владетели станут тратить побольше средств в столице, у них не останется возможностей для организации мятежа. Соответственно, дополнительные расходы ложились и на самураев из свиты. Даймё из центральных провинций переселялись в Эдо на полгода, а прочие — на год (а год могли жить у себя в вотчине). Но дорога во время пребывания при дворе сёгуна не включалась, что для феодалов, живших в отдалении, оказалось дополнительным бедствием. А женам и детям нужно было жить в столице постоянно — как не вполне явным, Fro все-таки заложникам.

Конечно, имелись и исключения — даймё наиболее стратегически важных областей. Но они все равно не избегли подобной системы. Так что дороги постоянно видели чей-нибудь богатый выезд, притом расчет центральных властей оправдался: высшие феодалы соперничали друг с другом даже в расходах на выезд. А денежки потихоньку оседали у тех, кому их выкидывали на такое «удовольствие». Мной раз богатого владетеля могли сопровождать до 4 000 человек. Феодализм медленно совершал медленное, растянутое на века харакири.

А чтобы не обанкротиться, приходилось сокращать жалование своим служащим. Зато иногда даймё позволяли им идти против обычаев. Случалось и такое, что самураи были вынуждены торговать или даже сами становились ростовщиками. Где уж тут помнить о былом достоинстве! Даже мечи на поясе оказывались фикцией.

Конечно, иные самураи из последних сил сопротивлялись «новым веяниям». Кое-кто еще упражнялся в фехтовании и военном искусстве. Но порой они вызывали, мягко говоря, странное отношение коллег.

Самурайская верность и честь не всегда становилась потерей мирного времени. Совершенно особняком стоит «дело 47 ронинов». Надо отметить, что философ Ямага Соко, учеником которого был лидер ронинов, сделал многое, чтобы осмыслить историю самурайства и не дать высоким идеалам потерпеть окончательный крах. Он считал, что самураем должен подтверждать свой статус в обществе, совершенствуя воинское искусство, к которому надо относиться почти как к религии. Тот же, кто не осознает этого, достоин пополнить ряды низших сословий.

Дело ронинов само по себе просто. После гибели своего господина они некоторое время предавались попойкам, делая вид, что месть их нисколько не интересует. Под видом пирушек зрел заговор. В 1702 г. они ворвались в дом врага своего господина, убили его, отсекли ему голову и установили на могиле хозяина.

Важнее то, как должны были реагировать на все это власти? С одной стороны, совершен явно геройский поступок: он вполне соответствует понятию доблести самурая. Но он же — и преступление. В конце концов, перевесило второе мнение, и ронинов обязали совершить ритуальное самоубийство (что и было выполнено). Властям Японии доблесть, видимо, была не слишком-то нужна… (Но закон законом, а поступок ронинов сохранился и в преданиях и театральных пьесах. Мораль в те времена разошлась с законодательством).

Так что, увы, популяризация кодекса чести «бусидо» в XVIII начале XIX вв. несколько запоздала. Или, напротив, опередила свою эпоху, что доказали последующие события революции-реставрации Мэйдзи, когда именно самурайство стало опорой начала реформ.

Нужно сказать, что самураи были наиболее образованным классом общества. Поэтому впоследствии, когда они остались без работы, многие нашли себя в ученых профессиях (хотя, конечно, полицию укомплектовали из них почти полностью).

Особо выдающиеся…

Конечно, не все сёгуны семейства Токугава обладали талантами и хитростью Иэясу. Но некоторые все же не были бездарями. Пожалуй, они достойны некоторого упоминания при описании этой «застойной» эпохи.

Если кто-то думает, что фанатичные защитники животных это черта нашего времени, то он глубоко заблуждается. Госпожа Бриджит Бардо, которая из киноактрисы превратилась в ярую защитницу обездоленных «братьев наших меньших», — далеко не самая крупная фигура в их рядах. В Японии эпохи Токугава политика защиты животных проводилась одно время на самом высшем государственном уровне. Нельзя сказать, что жители страны были этим очень довольны. Произошедшее в конце XVIII века можно отнести к курьезам, можно даже попытаться списать на неполное соответствие разума сёгуна занимаемой должности… Но почему-то лично мне сёгун Цунаёси Токугава представляется человеком порядочным и вызывающим симпатию.

Собственно, все началось не с сёгуна, а с буддийского монаха, который все и предсказал правителю. Как выяснилось, Цунаёси, этот современник нашего Петра Великого, в прошлых жизнях натворил немало бед. Главным образом, он обижал животных. Поэтому в его правление его самого и страну могут ждать всевозможные неприятности. В частности, у него не родится наследник.

Цунаёси воспринял предсказание очень серьезно. И еще серьезнее приступил к исправлению своих прошлых неблаговидных деяний.

В 1687 г. он издал указ, согласно которому необходимо возлюбить животных, особенно — собак. (Дело в том, что он родился в год Собаки). Теперь человек, бросивший камень в собаку, должен был подвергнуться суровому наказанию. Больше того, впоследствии вышло строго распоряжение: обращаться к собаке не как-нибудь, а ласково и уважительно: «о-ину-сама» («госпожа собака»). И не важно, хозяйская ли это «госпожа» или бродячая.

А в сёгунской столице, между прочим, было полно бродячих животных, и теперь они словно бы почувствовали свою силу и безнаказанность. Все же, в 1695 г., когда от бродячих собак не стало житья, власти Эдо распорядились выделить особый питомник для «госпожей» за городом, чем спасли столицу. Собак там насчитывалось около 50 000 — целая крупная армия. Конечно, преемники Цунаёси отменили его указы, а сам он получил в народе не слишком уважительное прозвание «собачий сёгун». Но именно он положил начало делу защиты животных. Лишь во второй половине XIX века в Англии была создана организация по защите, да и то в самом начале она занималась, в основном, лошадьми, а не собаками и кошками. Впрочем, что касается последних, то их очень даже защищали еще в древнем Египте.

Кстати, преемником Цунаёси стал все же не сын, а племянник. Старая тяжкая карма, видимо, перевесила…

Сёгун Ёсимунэ, правивший в первой половине XVIII века, считается крупным политиком, фактически наравне с Иэясу Токугавой. Между прочим, именно он ввел некоторые послабления. Ранее простолюдина, направившего жалобу или петицию на имя сёгуна, должно было схватить, пытать и казнить. (Даже в крепостнической России во время запрета на подачи жалоб крестьян на своих хозяев, до такого не доходило). Ёсимунэ отменил это позорище, теперь на его имя стало можно подавать петиции.

Он пытался, как мог, заставить самураев все же заняться военной подготовкой, а не ходьбой но лавкам ростовщиков. Пришлось сократить армию мирного времени, в частности, некоторое количество «знаменных». Но оставшиеся получили лишь снижение жалования, и процесс обнищания продолжился.

Зато Ёсимунэ укрепил личную власть. Поскольку сам он происходил из боковой линии клана Токугава, то пришлось позаботиться о том, чтобы пост занимали его прямые потомки. Что же до других ветвей дома Токугава (Овари и Мито), то за ними пришлось весьма внимательно приглядывать. Родственные взаимоотношения порой приводили к кровавым сварам в стране, и Ёсимунэ хорошо об этом знал.

Он создал новые линии клана, за которыми и должен был оставаться пост, если у действующего сёгуна не оказывалось потомков мужского пола. Новые кланы Таясу, Симидзу и Хитоцубаси происходили он его младших сыновей.

Ёсимунэ даже проявил себя в науке и культуре, особый интерес у него был к астрономии. Даже при том, что страна оставалась закрытой, он сумел организовать образование, сняв запрет на ввоз голландских книг и поручив нескольким придворным выучить голландский язык (чуть раньше изучал «голландскую науку» и Петр Великий). Впоследствии интерес к научным знаниям только возрастал.

Мы недаром заговорили о Петре. Именно в начале XVIII века произошло то, что можно назвать первым зафиксированным контактом между Россией и Японией. И любознательный русский государь принял в нем некоторое участие.

Контакт оказался весьма каток. Некий японец Дэмбэй потерпел кораблекрушение, но выжил, сумев добраться до берегов уже осваиваемой русскими Камчатки. Оттуда его провезли через всю Сибирь и европейскую Россию в Москву, к государю Петру. Царь хорошо принял гостя, а тому нашлось дело в России: Петр повелел учредить в Москве и Иркутске специальные школы для изучения японского языка. Следы всех этих проектах теряются в веках, но востоковедение берет свое начало именно оттуда.

Случилось все это в 1702 г., за год до основания Санкт-Петербурга.

Впоследствии возникла идея о том, как добраться до Японии через Камчатку, Курилы и Сахалин. Так, между прочим, началась история проблемы, не решенной до конца и в наши дни.

Лишь в 1739 г. морская экспедиция России под командованием капитана Шпанберга появилась у острова Хонсю. Русские моряки, несмотря на запреты, сошли на берег. Встреча с японцами, которые даже побывали на русских кораблях, завершилась вполне мирно.

Тем временем в самой Японии было относительно мирно, но не вполне спокойно, добраться до Японии через Камчатку, Курилы и Сахалин.

В 1732 г. страну постиг голод из-за нашествия саранчи. Цены на рис были взвинчены. Порой такое закапчивалось восстаниями (которые, конечно, безжалостно подавлялись — самураи наконец-то получали возможность проверить себя в деле).

Голод, восстания и эпидемии преследовали страну и дальше. Особо страшным стал неурожай 1783–1787 гг. От голода скончались миллионы людей, распространилась столь страшная вещь, как детоубийство. Огромный «рисовый бунт» в столице полностью ликвидировал запасы продовольствия на складах и в торговых лавках. Сегуну Иэнари (точнее, фактическому правителю Саданобу Мацудайре) пришлось принимать срочные меры, ибо стало понятно: репрессиями голодных не прокормить. «Реформы периода Кансэй», которые должны были ликвидировать этот кризис, касались государственных расходов (их сильно урезали) и коррупции (усилилось наказание для чиновников за взяточничество). Даймё обложили налогом в пользу правительства, их обязали создавать «стратегические» запасы риса в своих провинциях. Частично отменялась трудовая повинность для крестьян. Но полного улучшения ситуации все же не произошло.

Хэйан, но без взлета мысли

Теперь обратимся к самому высшему слою жителей архипелага.

Конечно, положение императора и его двора нельзя было и сравнивать с тем, что было в период Муромати. Государь жил во дворце в Киото, не видя ни своих подданных, ни символа Японии — горы Фудзи, ни даже собственной столицы. Он исполнял многочисленные обрядово-жреческие функции (очень часто обряды синто были связаны с возлияниями, и, хотя обычно использовались чарки сакэ крохотных размеров, это даже приводило к алкоголизму).

Высшие аристократы, которые могли видеть государя, напоминали хэйанских. За одним лишь исключением: если прежде горстка приближенных императора создавала высокую культуру, то теперь это было совсем не так. Перед нами возникают лишь бледные тени Хэйана. Накрашенные и напомаженные, напоминающие женщин подведенными бровями, сложными прическами и напудренными лицами, отлично знающие «китайскую науку» и даже слагающие стихи… и напрочь лишенные обаяния прежних времен.

Вслед за монархом они тоже старались не покидать дворца. О том, что такое природа и ее красота, эти люди знали только понаслышке. Они были прекрасно знакомы с поэзией древности, но их творчество утратило живость, а придворные должности давно уже превратились в ничего не значащие названия.

Постепенно Киото переставал быть главным городом страны. Центр власти сместился (как оказалось, навсегда) в Эдо. Жизнь текла именно там.

Но без соблюдения ритуала, без формального назначения сёгуна императором, правительство бакуфу оказалось бы ничем.

Ритуал и обряд стал восприниматься как важнейшее действо, от которого зависит порядок в стране и сама ее жизнь. В годы войн, когда император жил хуже, чем средний крестьянин, правила многих обрядов оказались утерянными. Вполне понятно, что это ведет к хаосу в стране.

К счастью для императоров, к ним теперь не относились столь пренебрежительно, как во время сёгуната Асикага. Но и фактическими правителями страны их ни в коем случае нельзя было назвать. Что же до хаоса в государстве, то причины видятся все же не в нарушении синтоистской обрядности двора, а кое в чем другом.

«Рисовый бунт» 1837 г.

В 1837 г. в городе Осака произошло очередное восстание из тех, на которые власти реагировали весьма быстро и эффективно. (На проблемы, которые вызывали такие «бунты» они порой не реагировали никак). Но важно то, что возглавил это восстание самурай и, как ни странно, конфуцианский философ.

Хэйхатиро Осио был из числа «гражданских» самураев (хотя, конечно, это не отменяло некоторого владения фехтованием). кое-кто готов считать, что он был едва ли не предвестником идей социалистов, однако это неверно.

Конфуцианство дало самые различные побеги еще в Китае, эти направления философской мысли были известны и в Японии. Но если идеи Чжу Си старались популяризовать (они вполне соответствовали мысли о преданности государству), то философия Ван Янмина (по-японски — «Ёмэй») оставалась малопопулярной и почти запретной. Вероятно, на нее оказал влияние дзэн-буддизм. Важнейшая ее составляющая: обязательность действия во имя людей. Ради этого, кстати, можно было даже отвергнуть ряд сословных ограничений.

«Что есть то, что называют смертью?.. Вероятно, мы не можем жалеть о смерти тела, но смерть духа — поистине этого надо страшиться», — заявлял Осио позднее в своих лекциях. Согласно его философии, истинного героя заботит спасение людей, он не страшится гибели, его задача — исправление несправедливости, укоренившейся в существовании людей, которые, согласно конфуцианской доктрине, изначально добры.

Все это он попытался (неудачно) воплотить на практике.

Сам Осио женился на девушке из крестьянского рода, что тогда мало практиковалось. Однако он прослыл домашним тираном, а вспыльчивость характера отмечали даже его сторонники. Возможно, определенные черты его натуры и стали одной из причин быстрого поражения восстания.

Свой пост, равнозначный городскому полицейскому инспектору, Осио унаследовал от отца, что вполне типично для того времени. А карьера началась с раскрытия и ареста тайной общины христиан (удивительно, но почти через двести лет после восстания на Симабара в Японии еще оставались христиане). Впоследствии его работа не раз приводила к наказанию коррумпированных чиновников. А. Моррис рассказывает об этом периоде его жизни: «Услыхав, что делом теперь будет заниматься Осио, истец навестил его поздно ночью и принес в подарок коробку засахаренных фруктов. На следующий день Осио, тщательно исследовав вес документы (а также коробку), объявил, что истец виновен, и его иск отклонен. При очередной встрече со своими коллегами он продемонстрировал им коробку с засахаренными фруктами и заметил с саркастической улыбкой: «Именно из-за того, уважаемые, что ваши зубы столь привыкли к сладкому, понадобилось столь много времени, чтобы решить это дело». Затем он поднял крышку, открыв взглядам всех присутствовавших блестящую груду золотых монет. Рассказывали, что чиновники зарделись и не промолвили ни слова».

Если и не коррумпированные коллеги, то, но крайней мере, начальство было довольно деятельностью Осип. Однако он ушел со своего поста, передав его сыну, и создал философскую школу с красочным названием «Академия очищения сердца для достижения внутреннего видения» («Сэнсиндо Дзюку»).

Тем временем ситуация в стране продолжала ухудшаться (хотя в эпоху Токугава она, надо сказать, хорошей не была никогда). Из крестьян старались выжать все соки, оставляя им минимум, достаточный для того, чтобы не умереть с голоду. Но так было лишь в урожайные годы. С 1832 г. в Японии случилось несколько неурожайных сезонов подряд. И это, конечно, вновь стало причиной подъема цен на рис.

Особо важной причиной оказался демографический кризис. Но если сейчас так называется сокращение населения, то для Японии XVIII–XIX вв., достигшей предела производительности труда и находящейся в изоляции, рост населения оказывался чрезвычайно опасен. Кризисы, восстания и «рисовые бунты», которые происходили в эпоху Токугава, случались с определенной периодичностью: с той же периодичностью росли «лишние рты». Голод поразил не только село, но и крупные города.

Каждое восстание порождало жестокую расправу (обычной казнью для лидеров становилось распятие) и новые указы, закабалявшие беднейшие слои общества. Не стало исключением и то, которым руководил Осио.

Общий ход событий таков. Назначенный руководить городом Атобэ распорядился (в полном соответствии с требованиями сёгуната) в 1837 г. отправить по морю рис из городских закромов в столицу. При этом в Осаке почти не остаюсь запасов. (Как и в случаях с казнями, нельзя обвинить японцев в том, что они устроили нечто особо жестокое, неизвестное «цивилизованной» Европе. Как раз в XIX в. подобные же меры (и с похожими последствиями) предпринимала Британия в отношении Ирландии). Население города было поставлено на грань гибели. Осио подавал петиции, но они лишь вызвали раздражение Атобэ: с чего бы это отставнику заботиться о голодающих и отрывать его от дел?!

Для сбора средств в помощь голодающим ученый продал свою библиотеку — примерно 50 000 книг. Но он не только раздавал средства голодным. Осио и его последователи приобрели пушку, небольшое количество ружей и мечи. Ну, а после того, как он стал распространять свои требования среди жителей в виде синтоистского амулета с подписью «послано Небом», вызов власти был брошен. Правда, требования были написаны на китайском языке и мало кто сумел их прочесть. Составлены они были в конфуцианской форме: присутствовали указания о гневе Небес в виде природных бедствий. Указан был и выход вооруженное восстание против коррумпированных чиновников бакуфу, уничтожение документов о налогах в учреждениях власти и наказание виновных в голоде. Восстание он был готов вести до полного очищения от несправедливости.

Планировалось атаковать городских управителей, поджечь дома торговцев рисом, взвинтивших цены, взломать амбары и начать раздачу продовольствия. После того, как весть о том дойдет до села, и там начнется мощное крестьянское движение…

Излишняя вспыльчивость сослужила дурную услугу Осио. Один из его сторонников был по его приказу убит (якобы он готовил предательство, хотя на самом деле это не так), зато настоящий предатель уцелел и спокойно донес Атобэ о предстоящем «мятеже». Но тот поначалу даже не пожелал действовать, и лишь при повторном доносе начал принимать меры. Один из чинов городской стражи, замешанный в подготовке выступления, погиб, но другой добрался до дома Осио. И восстание пришлось начинать раньше.

Выступление началось утром — Осио поджег собственный дом, понимая, что обратной дороги у него нет. После этого «мятежники» со знаменами, на которых был начертан девиз «Спасти людей!» начали поджигать дома спекулянтов рисом. Все строения были деревянными, хороших пожарных команд в Осаке не имелось — и к завершению восстания сгорела четверть города. (Не вполне понятно, сколько при этом погибло тех, кого требовалось «спасти»). Дальнейшие «освободительные» события напоминали больше всего то, что мы видели по телевидению после взятия Багдада. Голодные люди, вместо того, чтобы заняться справедливым распределением продуктов из взломанных амбаров, хватали серебро, рис, прочие продукты, какие могли унести — и старались бежать подальше. (Видимо, они-то понимали, чем вскоре кончится восстание, а вот конфуцианец Осио насчет «доброй природы человека» несколько переборщил). А когда вслед за запасами риса последовали и запасы сакэ, все переросло в самый обыкновенный пьяный погром.

Наконец, последовала и атака. Выяснилось, что с огнестрельным оружием и пушкой оставшиеся бойцы Осио не совладают. Правда, городские управители полетели с лошадей в грязь из-за артиллерийской перестрелки — но этим дело почти что ограничилось. Крестьянская армия в город не вошла, и еще до захода солнца стало ясно, что все потеряно.

Оставшиеся участники восстания бежали, многие покончили с собой. Осио скрывался в доме торговца полотенцами еще почти месяц, когда же о нем донесли, он поджег дом и в пламени покончил с собой. Тела погибших все равно предали «посмертной казни» — распяли.

Такова, собственно, вся эта история. Правда, как и в случае с Ёсицунэ, говорилось, что Осио бежал в Китай, где стал Хун Сючжуанем и возглавил «восстание тайпинов». Конечно, это не так, но если бы китайская версия и была правдой, то нашего героя постигла бы еще более страшная неудача.

Честно говоря, становится сложно попять, кто же все-таки страшнее — власти эпохи Токугава или такие «спасители людей»? Похоже, здесь уместно знаменитое булгаковское «обе вы хороши!» К счастью или несчастью, Осио хоть и был самураем, но оставался гражданским человеком. Поэтому бунт был обречен на провал. К тому же, Осака — не Эдо, здесь свергать сёгунат значительно сложнее.

Но если представить, чем могло бы обернуться свержение сёгуната таким вот «спасителем», волосы от ужаса поднимаются дыбом. Более кровавая резня, чем та, что последовала бы, была, наверное, лишь при «красных кхмерах» в Камбодже. Кстати, все эти попытки создания крестьянских армий, погромы против горожан как раз в Камбодже и происходили. Япония, в которой победило такое восстание, вряд ли смогла бы даже спасти Россию и другие страны от губительных экспериментов «спасителей» начала XX века.

Но все когда-то заканчивается. Диктатура клана Токугава тоже вечной не оказалось. Пройдет еще пятнадцать лет с момента Осакского «рисового бунта» — и в императорском дворце Киото случится радостное событие. У императора Комэя родится сын, которого назовут Сатиномия — что в переводе означает «счастливый принц». Истории он известен под иными именами, но принц и в самом деле оказался счастливым: он благополучно дожил до восшествия на престол. И остался в истории, как один из самых масштабных и удачливых реформаторов мира.

Ну, а конфуцианский ученый Осио получал посмертные хвалы, ему посвящались литературные произведения и даже телефильмы. Он стал неудачливым героем — и уже хотя бы поэтому вызывает сочувствие. По крайней мере, в Японии.

Глава 37. Культура периода Токугава

Над водопадом сосны притаились,

В разрывах облаков сияет день.

И кажется, что это лишь приснилось

Мне в городской привычной суете.

У водопада отцветает слива,

И с ветром опадают лепестки,

И журавли летят неторопливо,

А краски мира — ярки и легки.

И вновь покоем душу наполняет

Далекий мир, что часто снится мне…

А в темноте заманчиво сияет

Японский иероглиф на стене.

М. Астахова

Хочется быть предельно честным перед читателем: для более полного обзора культуры Японии периода Токугава потребуется весь объем этой книги. Поэтому слегка задержимся лишь на нескольких выдающихся явлениях.

Может показаться, что во время застойной диктатуры культура вообще не имеет права на существование: в лучшем случае ее заменяет прославление режима. Но это совсем не так, культура периода Хэйан вызревала в дворцовой теплице. Культура времен правления клана Токугава стала куда более народной. Если что-то и губит ее, так это безграничный рыночный либерализм, погоня за вкусами большинства (когда восприятие этого самого большинства опускается до самых глубин пошлости и глупости). Еще культуру может убить (пли ввести в состояние застоя) унылое интеллигентское восприятие действительности: «все уже сказано, все уже написано, нет ничего нового в этом мире». (А если и будет что-то «повое», то оно почти наверняка окажется сродни то ли «черному квадрату», то ли голому королю).

Ничего подобного при диктатуре клана Токугава не произошло и не могло произойти (скорее, гибель культуры или значительной ее части могла бы успешно обеспечить победа одного из восстаний).

Во-первых, японская культура тесно связана с традицией, и эту традицию волей-неволей поддерживало и правление сёгунов. Во-вторых, именно диктатура, не желая того, вызывает взлет мысли (как правило, это достаточно оппозиционные идеи). Ведь человека искусства, как правило, закаляет вечная борьба с сопротивлением окружающего мира. Отметим, что и лидер «рисового бунта» был все же философом. Имелась и третья причина: рост городов и городской культуры. Япония к моменту революции Мэндзи оказалось одной из самых урбанизированных стран, намного обойдя Россию.

Гравюры «укиё-э»

Печать с деревянных досок по «китайской науке» была известна в Японии едва ли не с периода Пара. Но в то время вряд ли кто-то мог предположить, что такая техника не только станет базой для особого вида искусства, но и принесет стране всемирную славу.

Лишь в XVII в. появилось особое направление в живописи под названием «укиё-э». Это буддийский религиозный термин, им может обозначаться и «суетный мир наслаждений», и «бренный мир». Иными словами, «укиё-э» — это отнюдь не вечная истина вроде Будды Русяны, а некий быстротечный уловленный художником момент. Тем интересней такое искусство.

А впоследствии значение даже расширилось: от «юдоли страданий» — к «повседневности», «земному миру», «миру любви и красоты» и даже к «моде».

Гравюры «укиё-э» отвечали не столько интересам аристократии, сколько городским сословиям, идущим ей на смену. Это как раз часть городской культуры времен правления клана Токугава. Но для нас это «популярное» и даже «приземленное» искусство выглядит загадочным и манящим.

Одним из наиболее выдающихся художников той поры был Кацусика Хокусай. Он прославлен прежде всего своими пейзажами. Наблюдение красоты природы свойственно японскому характеру. Серия «36 видов Фудзи» и сегодня видится едва ли не визитной карточкой Японии.

Впоследствии Хокусай работал и над произведениями историко-героического жанра.

Не меньшую известность получил и другой великий пейзажист Андо Хиросигэ. Он родился в самом конце XVIII в. в семье самурая, служащего пожарной команды сёгуна. После смерти отца и ему пришлось принять наследственный пост, хотя он хотел совершенно иного — рисования. И ему это, в конечном счете, удалось.

В XIX в. считалось, что работы Хиросигэ искажают реальный ландшафт, но здесь, скорее, можно увидеть дань авторскому воображению. Его гравюры передают не просто впечатление от посещения местности, но и настрой природы, эмоции. Хотя наиболее известны его городские пейзажи (чаще всего — виды Эдо), природа присутствует и в них. Холмы или река Сумидагава вписываются в столичное бытие в его «Ста знаменитых видах Эдо».

Есть великое число жанров гравюр «укиё-э», многие из которых получили развитие и в период Мэйдзи. Широко известны «театральные гравюры», изображения птиц и животных, портреты красавиц. Уже в самом конце XIX в., после возобновления войн на континенте, получил развитие батальный жанр. Важно и то, что в искусстве «укиё-э» огромная роль отводится жанровым сценам, повседневной жизни народа — крестьян, рыболовов или ремесленников. Здесь отнюдь не всегда присутствует героическая составляющая.

Есть в гравюрах «укиё-э» и порой шокирующий европейца своей откровенностью элемент эротики. Такие проявления считались вполне естественными, а поэтому — и небезобразными.

Гравюры «укиё-э» дали возможность и быстрому развитию газет в эпоху Мэйдзи. Собственно, нечто подобное газетам можно было наблюдать уже до Мэйдзи. Это листовки с описанием событий и рисунком. Правда, делались они на некачественной бумаге и с глиняных, а не деревянных форм.

В «укиё-э» есть несколько особенностей. Портреты европейцев мы, чаще всего, назвали бы шаржем (и не всегда — дружеским). Но таково было видение японских художников, ведь и портреты японцев весьма стилизованы. Скорее, изображение человека сравнимо с египетскими фресками (особенно ярко это проявляется в батальных гравюрах, правда, там низкорослость врагов определяется перспективой — зато присутствует очень часто), а не с классической живописью Старого Света. Конечно, в конце XIX в. наметился иной подход — в направлении большей реалистичности. Но и в этом случае отдается дань традиции: некоторое нарушение пропорций лишь подчеркивает действие.

Как правило, на рисунке мы видим название серии, краткое описание событий или местности, подпись автора и печать издателя. Встречается и отметка о проверке цензурой.

Безусловно, и сейчас есть художники, работающие в русле этой японской традиции. Но технологии изменились, сильное влияние Европы и США все же заметно. Но именно гравюры «укиё-э» дали богатейшую базу для создания уже в XX веке комиксов «манга» и удивительной японской мультипликации (аниме), резко отличающейся от этого жанра в других странах.

Развитие японского традиционного театра

Японский театр уходит корнями в глубокую древность, хотя расцвет его тоже связан с эпохой Токугава. Н.И. Конрад предполагал, что японский театр отражает ту традицию, которая пришла на Дальний Восток, проделав невероятный путь из эллинского мира через Малую Азию, Индию, Китай. В принципе, такой путь представляется не столь уж невозможным. Связи государств древности — вещь, ясная далеко не вполне (как и происхождение самого японского народа).

Считается, что театральная традиция занесена в Японию вместе с буддизмом. Но маски и танцы использовались и в синто (обряд «кагура»). Но театральное искусство обычно считают заимствованным с континента. Это пантомима («гигаку», «актерское искусство») и танцы («бугаку», «искусство танца»). Танцевальный жанр «бугаку» получил развитие и даже второе рождение после революции Мэйдзи.

Собственно театр уже к эпохе Токугава делился на несколько направлений.

Театр Но насчитывает более 600 лет. Он быстро заинтересовал самурайское сословие, но считался недоступным для простолюдинов. Обычно считается, что и для европейца он малопонятен, поскольку здесь очень важно понять малейшие оттенки того, что происходит на сцене.

Повествование ведет «Ситэ» (основной персонаж). Как правило, сюжеты связаны со смертными, героями и богами, буддийскими праведниками. Чаще всего, язык архаичен даже для японца, что еще более затрудняет восприятие.

Отличительная особенность театра Но — использование масок. Как правило, они не привязаны к конкретным персонажам, а связаны с эмоциями, которые нужно передать. При этом человеку несведущему они могут показаться схожими или лишенными эмоций, что далеко не гак Чувства отображаются и хором, и музыкой (используются флейты и барабаны), и освещением.

Эмоциональная составляющая («чистые эмоции») — главное в представлении Но.

Если разновидностей масок около 200, то декораций либо нет вообще, либо они представлены очень бедно. Упор делается на воображение самого зрителя. Маски, одежды, но, самое главное, жесты служат одной цели — передаче чувств. Некоторые из жестов «расшифровываются» определенным образом, некоторые — служат для гармоничности действия.

Театр Кёгэн возник приблизительно в XIV в. Однако он стал как раз «театром для простолюдинов». Высокая трагедия со времен эллинского мира соседствовала с грубоватым фарсом, японский театр — не исключение. Иногда пьесы и миниатюры для театра Кёгэн идут в виде интермедии в театре Но. Так обстояли дела и в европейском искусстве Средних веков и начала Нового времени. Так «высокое» и «низкое» искусство сосуществовали в гармонии и некотором единстве.

Однако, пожалуй, самое знаменитое из театральных направлений Японии — это Кабуки. Он «моложе» двух классических школ, и, как и гравюры «укиё-э», демократичен. Считается, что основательницей Кабуки стала Окуни Идзумо, храмовая танцовщица, участвовавшая в ритуальных представлениях в синтоистском храме. В начале XVII века она Окуни поселилась в Киото. Говорят, что она завоевала симпатии не только простого народа, но ей покровительствовали и князья из рода Токугава. Со временем Окуни сделалась самой популярной актрисой императорской столицы. Сочетание традиционных и народных танцев, песен и импровизированных сцен дало начало театру Кабуки (что означает «искусство пения и танца»).

В дальнейшем это направление развивалось, добавилось музыкальное сопровождение на сямпсэне (инструменте, отдаленно напоминающем мандолину) и обязательная пантомима. Сама Окуни исполняла не только женские, но и мужские роли. И, хотя к ней относились с почитанием, ко многим иным актерам Кабуки существовало пренебрежение и предубеждение в безнравственности. Впрочем, такова была эпоха — профессия актера считалась чем-то малодостойным и в Европе.

Чуть позже представления Кабуки стали модными и в сёгунской столице. Популярность их росла, знатные самураи даже устраивали дуэли из-за симпатий к той или иной актрисе. Посему на театр вскоре наложили запрет (хотя следовало бы запретить именно дуэли). Но, судя по всему, запрет оказался не очень-то действенным, и, увы, слухи о безнравственности актрис получили некоторые основания. И тогда, не желая уничтожать Кабуки, но, заботясь об «общественной нравственности», бакуфу издала несколько указов, запрещавших участие в представлении женщин. Так правительство сёгуната, само не отдавая в том отчета, заложило известнейшую японскую театральную традицию. Театр Онна Кабуки (женский) скончался, зато Вакасю Кабуки (где все роли играли юноши) процветал.

Однако правительство Токугава не могло не понимать: все эти запреты — всего лишь полумеры. Театр с актерами-юношами тоже неплохо подрывал «моральные устои общества» (а порой — и устои аристократических семей). Были сделаны попытки если и не закрыть театры полностью, то хотя бы запретить аристократии посещать их или приглашать актеров в усадьбы даймё.

Но после падения режима Токугава, когда на сцене могли вновь появиться актрисы, традиция «оннагата» (юношей, исполняющих женские роли) уже сложилась. Они уже смогли достигнуть совершенства, а посему Кабуки так и остается «мужским театром».

Еще одно важное достижение Японии — кукольный театр Дзёрури. Считается, что он восходит к профессиональным охотникам («кугуцуси»), которые в свободное время устраивали простенькие кукольные представления. Впоследствии их опыт переняли сторонники буддийской школы «Чистой Земли». Бродячие монахи стали первыми профессиональными актерами-кукловодами. Очень часто такое представление устраивалось как часть проповеди, что вполне сравнимо со средневековыми европейскими мистериями. Позднее представления театра кукол шли с музыкальным сопровождением, буддийский сюжет рассказывался в форме песен. Ну, а когда выяснилось, что куклы более чем подходят и для вполне мирских представлений, кукольный театр стал популярным развлечением.

Музыкальные пьесы «дзёрури» существовали еще до эпохи Токугава. Название произошло от одной из легенд о Ёсицунэ, который (в отличие от канонической версии предания, где присутствует Сидзука) был влюблен в Дзёрури, дочь торговца. Заметим, и здесь мы видим трагичность представления, столь свойственную японскому искусству — и прошлому, и современному. Считается, что некий Дзёкэй стал основателем театра, ему, простолюдину, покровительствовал незабвенный крестьянский сын Хидэёси Тоётоми. Пьесы вызвали большой интерес в Киото.

Но расцвет театра Дзёрури связан с Эдо и Осакой. Это намного более серьёзное представление, чем Кёгэн. Пьесы и постановка отличались утонченностью. Интересно, что в Осаке актерами и кукловодами стали самураи, которым уже в мирное время была проучена довольно скучная служба — охрана замка.

Куклы для представлений изготавливаются примерно в половину человеческого роста. Кукловоды могут управлять ее движениями, они одеты в черные балахоны, и зритель полностью сосредоточен на движениях «персонажа», не замечая операторов.

С развитием театра Дзёрури связаны и выдающиеся пьесы Тикамацу Мондзаэмона, великого японского драматурга конца XVII века. Драмы Тикамацу отличаются демократичностью и вполне понятны и его простолюдинам-современникам, и даже европейцам XXI века. Так, в петербургском театре им. Комиссаржевской уже в 90-е гг. прошлого века огромным успехом пользовалась постановка по пьесе «Самоубийство влюбленных на Острове Небесных Сетей». Конечно, пьеса была переработана, и заняты в ней были живые актеры, а не куклы, но постановщики попытались (и успешно) воссоздать атмосферу Японии той далекой от нас эпохи. Для этого пришлось даже реорганизовать пространство сцены и зрительного зала. Среди персонажей мы видим не героев минувшего, а обнищавших самураев, гейш, ремесленников и торговцев, даже контрабандистов, прочно связанных своим бизнесом с «заморскими дьяволами».

Театр Ёсэ — комедийный. Самый простой аналог, который можно найти у нас — это выступления авторов-сатириков, например, Задорнова или Жванецкого. Этот жанр («ракуго») восходит к периоду Токугава. Тикамацу писал на злобу дня, рассказчики («ракугока») тоже старались говорить зрителю о насущном. Но героям Тикамацу переживаешь и сегодня, а вот классические монологи «ракуго» утратили не только большую часть обаяния, но и понятность. Поэтому нынешним японским продолжателям традиции приходится делать то же самое, что и их предшественникам из эпохи Токугава — сочинять то, что соответствует моменту.

Еще один жанр Ёсэ — это комические диалоги («мандзай»). Они быстрее, чем «ракуго», адаптировались к современности, с 30-х гг. XX века актеры стали появляться не в традиционных кимоно, а в европейских костюмах. «Мандзай» быстро нашли место и в телевизионных шоу.

Другие направления театра Ёсэ — это «кодан» (художественное чтение) и «рокёку» (повествовательная баллада). «Кодан» произошел от народных сказаний, и это вовсе необязательно юмористический жанр. Иной раз рассказчики («коданиси») повествовали о мрачных проблемах, порой — связанных с высокой политикой. В XVIII веке одного из лучших рассказчиков даже обезглавили по приказу бакуфу.

Мастер слова

Можно написать десятки томов о развитии поэзии в эпоху Токугава. Но пришлось выбрать лишь один пример, известный и тем, кто мало интересовался Японией. Мечтательные и задумчивые трехстишья-хайку видели многие. Некоторые даже пытались складывать их. Иногда получались пародии. Приведу пару примеров таких пародий авторства Юрия Нестеренко.

* * *

Болен мой тамагочи. Должно быть, на днях подцепил Компьютерный вирус.

* * *

Мудры терапевт и хирург. Но патологоанатом мудрее — Не спорит с ним пациент.

Как видим, японский жанр легко и весело превращается в нечто смешное — и нечто не вполне японское. Не говоря уж о том, что начертание стихов не менее важно для японского языка, чем их звучание, фиксированное количество слогов здесь не соблюдается (что отметил и сам автор пародий).

Но наш рассказ — о первоисточнике, пусть мы и не сможем отобразить иероглифами его суть.

Имя поэта Басе стало столь же известным символом всего японского, как гора Фудзи или самурайский меч. На самом деле, автора, который жил в XVII веке, звали Мацуо Тюдзаэмон Мунэфуса, да и творческих псевдонимов у пего было много.

После смерти своего сюзерена он стал профессиональным поэтом. Несколько лет он странствовал но Японии, затем оказался в Эдо. Поэзия во времена начала правления клана Токугава пришла в упадок. Жанр «хайкай» был, в основном, связан с комическими каламбурами (напомню, что создавать их на японском языке, в котором есть великое число слов-омонимов, весьма легко). Так что те, кто пародирует «хайку» в России, не слишком далеко ушли от предшественников Басе.

Стихи, посвященные странствиям — это картинка, словно бы выхваченная вспышкой молнии.

* * *

В воде рыбешки Играют, а поймаешь — В руке растают.

* * *

Для чайных кустов Сборщица листа — словно Ветер осени. (Здесь и далее стихи Басе — в переводе В. Соколова)

Он же попытался (успешно) создать вполне серьезный жанр, в котором слышатся отголоски философии дзэн.

Поэт не навсегда задержался в сёгунской столице. Видимо, атмосфера Эдо оказалась душной для Басе.

Пируют в праздник, Но мутно мое вино И черен мои рис.

Вскоре Басе вновь ушел в странствия. В последний период жизни он пишет хайку отнюдь не для аристократов. В стихах, кратких и лаконичных, используются обороты народной речи, понятия, которые присутствуют в жизни крестьян или ремесленников.

В деревне приют Всем хорош для бродяги. Озимые взошли.

Поэт возвратился к простой жизни. Возможно, поэтому его стихи воспринимаются отнюдь не как «китайская наука» — удел высших аристократов. Но именно они и стали самой популярной из японских стихотворных форм.

В жару крестьянин Прилег на цветы вьюнка. Так же прост наш мир.

Но «вульгаризация» стихов не значила для него снижения требовательности к себе. Каждое из стихотворений — плод серьезного и напряженного труда. Чем-то эти стихи похожи на пейзажи Хиросигэ — в них не меньше и светлой грусти, и ярких деталей, и чувств, понятных нам, хоть и дошедших из седой старины.

Трепещут цветы, Но не гнется ветвь вишни Под гнетом ветра.

* * *

Верь в лучшие дни! Деревце сливы верит: Весной зацветет.

История не знает «если бы», но все же…

Альтернативный путь № 10. Симабарское восстание победило.

Такое, конечно, сложно вообразить. Но, предположим, харизма Сиро (или Жерома) сыграла некую особую роль. А среди его свиты нашелся решительный полководец, мыслящий более чем масштабно. И, напротив, на месте Мацудайры оказался тупой садист, который всеми силами позаботился о том, чтобы в повстанческую армию вступили все еще живущие крестьяне Кюсю. (А вот такое было вполне вероятно). Неважно, чем бы воспользовалась эта армия, пускай даже португальской поддержкой — важно то, что Сиро оказался в Киото. (Его звание «сёгуна» говорит о том, что такие планы могли возникнуть).

Одна отнюдь не японская пословица гласит: «Не дай Бог свинье роги, а мужику — панства». Хидэёси Тостом и подтвердил это для Японии. Восставшие крестьяне исключением наверняка не стали бы.

То, что владыку из династии солнечной богини заставили бы принять чуждую ему религию — это еще не беда. (К тому же, японское христианство в те годы невероятно отличалось даже от тогдашнего католичества, и вопрос как-нибудь утрясли бы). Гораздо хуже, что в страну прибыли бы в большом числе миссионеры — и инквизиторы в их числе. Как расправлялись с языческими пережитками в Европе, мы отлично знаем. Вероятно, Японию не минула бы чаша сия.

Конечно, ни один «окатоличенный» парод не потерял своего национального своеобразия (хотя кое-кто голословно утверждает именно это). Однако раннее проникновение европейцев в больших количествах означало бы зависимость. Как минимум экономическую, но, вероятно, и духовную.

Но даже это — не самое страшное. Восставшие показали, что такое религиозный фанатизм. Мученики-фанатики вызывают сочувствие и даже восхищение, победители-фанатики — ужас. Какие меры были бы приняты в конце концов против синто и буддизма, остается только гадать. Но они были бы введены наверняка — если и не самим Сиро, то его потомками…

А еще — не забудем, что такое сын крестьянина, получивший власть в стране аристократов. Это чревато рабством, гораздо худшим, чем то, что возникло при правлении дома Токугава.

В самом лучшем случае Япония могла бы сейчас в XXI веке стать развивающейся страной (без приставки «не-»), как Таиланд или Сингапур, неким «азиатским экономическим тигром». Возможно, не было бы и этого: «тигры» возникли во многом благодаря японскому примеру. Впрочем, свято место пусто не бывает, и «пост» лидера Дальнего Востока оказался бы за какой-либо иной страной.

Часть IX. Начало эры Мэйдзи (1867–1894 гг.) Буржуазно-демократические реформы 

Глава 38. «Открытие» Японии

Налицо были все признаки первобытно-пасторальной цивилизации, и Ян Маартен постарался освежить в памяти инструкции, напечатанные в четвертом томе «Рекомендуемой методики по осуществлению Первого Контакта с так называемыми первобытно-пасторальными мирами», выпущенном Департаментом психологии инопланетян.

Р. Шекли, «Что в нас заложено»

Официально эра Мэйдзи началась со вступления на трон нового императора Муцухито, чьим девизом и стало «Светлое правление» («Мэйдзи»). Но перемены стали происходить намного раньше. Поэтому наш рассказ коснется и последних лет существования режима Токугава.

Недаром в самом начале правления клана Токугава страна была закрыта для внешнего мира. Оказалось, что при соприкосновении с ним этот режим должен рухнуть. Вопросы заключались в следующем: насколько болезненным окажется этот процесс и что будет с Японией дальше? А вот лучший ответ на них сумел дать человек, от которого можно было ожидать лишь четкого исполнения главных синтоистских ритуалов. Но это произошло не сразу, и строительство новой Японии оказалось очень трудным делом.

Россия и Америка: просто дипломатия и «дипломатия канонерок»

Как Япония представляла себе весь остальной мир, отлично понятно из трактата Сэйсисая Асидзавы «Синрон», созданного в 1825 г. Отрывок из него приводится в работе А.Н. Мещерякова, посвященной императору Мэйдзи. «Земля пребывает в своей твердости, она совершенно круглая, без граней и углов….И наша Божественная Земля расположена на самом верху земли. Хотя она не отличается обширностью, она управляет каждым уголком в этом мире, поскольку там никогда не менялась ни династия, ни форма верховной власти. Различные страны на Западе соответствуют ступням и ногам тела. Вот почему их корабли изредка приплывают в Японию. Что до страны, расположенной среди морей, которую западные варвары называют Америкой, то она расположена в самом дальнем уголке земли; поэтому-то ее люди глупы и просты, они не умеют ничего делать…»

Неясно, чего здесь больше — глупости или наивного самодовольства. Через очень короткое время американцы доказали, насколько они «глупы и просты».

Но не будем судить японского автора слишком строго. Во-первых, давно ли минули времена, когда европейцы утверждали еще большие глупости, а несогласные с утверждениями попадали на костер. Больше того, но части самодовольства и помещения себя в центр планеты всей Асидзава даже проигрывает иным историкам и идеологам XXI века. (Особенно в странах, едва получивших независимость. Там историки то производят генеалогию своего народа непосредственно от потомков Ноя, то возводят свой род к римским императорам, а иной раз скатываются до утверждений, из коих следует: первая обезьяна, которая слезла с дерева и взяла в руки палку, уже обладала паспортом с указанием соответствующей национальности. И все это — вполне серьезно, иногда такую чушь преподают детям). Так что японцы, конечно, совершали глупости, но не больше, чем те же европейцы.

Во-вторых, при всей наивности утверждений Асидзавы в них чувствуется немалый страх. В Японии было прекрасно известно, что гигантский Китай понемногу покоряется европейским христианским «варварам». Пока что Япония интересовала их в не самой значительной степени, но времена быстро меняются.

Природные ресурсы Японии «варваров» не интересовали. Но развивающийся капитализм был весьма заинтересован в рынках сбыта. Уже много раз европейцы (а в их числе ближайшая соседка Японии — Россия) искали контактов. Но их пока что не было. Летом 1852 г. русский корабль «Князь Меньшиков», принадлежавший российско-американской компании, доставил в страну рыбаков, потерпевших кораблекрушение. Быстро выяснилось, что простые японцы проявляют огромный интерес и к пришельцам, и к их судну. Но чиновники отказались принять репатриантов, их пришлось высаживать подальше от гавани.

В Японию могли прибывать лишь голландцы, но и их принимали со многими ограничениями. Самой страны голландские торговцы не видели. Но именно ими и была передана ошеломляющая новость — на следующий год ожидается визит американских судов. Сторонники свободной торговли не могли упустить Японию из виду. Спокойствию и размеренному существованию наступал конец.

Во флотилию коммодора Мэтью Перри, которая показалась вблизи Эдо летом 1853 г., входило два невиданных в Японии судна — колесные пароходы. Они могли показаться монстрами. На кораблях было установлено свыше 60 крупных пушек. «Политика канонерок» — это вещь, с которой странам, отставшим в развитии, нельзя не считаться.

У Перри были все основания требовать открытия страны, и дело здесь не только в свободе торговли. Американцы развивали китобойный промысел в северной части Тихого океана. Их суда порой нуждались в пополнении запасов, а для этого необходимы открытые порты. Пароходы требовали угля, а запасы топлива можно было отыскать в Японии.

Коммодор Пери не желал говорить с мелкими чиновниками сёгуната. К него имелось послание президента Филмора к «великому и хорошему другу» — так он титуловал императора, хотя документ попал к сёгуну.

Правительство бакуфу решило тянуть время, но американец оказался слишком настырным. Было заявлено, что следует ждать ответа через год, поскольку сёгун Иэёси тяжело болен.

Но это Пери ответил: на первый раз он подтверждает дружеские намерения своего правительства, поэтому прибыл с малой эскадрой. А через год флотилия окажется куда больше…

Американцы ушли, а сёгун Иэёси Токугава, который и в самом деле был болен, вскоре скончался. Правительство бакуфу оказалось в очень тяжелой ситуации — нужно назначить наследника и одновременно понять, что делать с американцами.

Была проведена невиданная доселе работа: опрос даймё, их вассалов и даже простых жителей Эдо. Им предстояло высказаться о том, как избавиться от опасности.

«Разброд и шатание» не позволили создать ничего, похожего на народное ополчение или национальную гвардию. Что же до «умных советов», то попадались и предложения перегородить залив или добраться до арсеналов кораблей под видом мирных торговцев.

Тем временем корабли пожаловали быстрее, чем предполагалось, — но это были на сей раз русские, а не американцы.

Эскадра вице-адмирала Е.В. Путятина тоже получила дипломатическую миссию. Но плавание заняло еще больше времени пришлось отбывать из Кронштадта.

Русские оказались куда более дружелюбными, и четыре судна, среди которых оказался и знаменитый фрегат «Паллада», пришли в бухту Нагасаки, а не в Эдо. Путятин тоже передал послание сёгуну. То, что оно было переведено на голландский и китайский языки, а не на японский, говорило об одном: с организацией изучения японского языка, предпринятой еще Петром, ничего пока что не вышло.

Русские сообщили о желании открытия портов. Но не менее важной стала идея территориального раздела по проливу Лаперуза. Четкой территориальной принадлежности Сахалина и Курил в то время установлено не было. Но вполне понятно, что сёгунского ответа пришлось подождать. И русская эскадра ушла в Шанхай.

Осенью император утвердил нового сёгуна. Им стал Иэсада Токугава, явно компромиссная фигура, человек, не обладающий достоинствами политика и абсолютно непохожий на первого сёгуна из своего рода.

Путятин вернулся в декабре. Он убеждал принять предложенный им план, демонстрировал японским чиновником выгодность контактов. В новинку было все — от стульев, которые вице-адмирал приказывал выносить с корабля для своей делегации (сидеть на циновках считалось странноватым делом для европейца) до карманных часов и действующей модели паровоза. Кстати, с этой моделью японцы поступили, как когда-то с мушкетами: они разобрали ее, провели осмотр и даже сделали копию.

Русский писатель И.А. Гончаров находился с Путятиным на борту фрегата «Паллада». По его мнению, японцы боялись «вещизма», который принесут с собой европейцы. За свои странные вещи они потребуют действительно важные материалы.

Что ж, мнение японских чиновников в какой-то мере можно посчитать оправданным. Такое и в самом деле случалось много раз, случается и сейчас в странах, ставших «сырьевыми придатками». Но у любого народа есть выбор — быть таким сырьевым придатком или нет. Японцы сделали свой выбор еще при сёгуне.

Перри вернулся в январе 1854 г. Он-то не стал соблюдать этикета — и появился в заливе Эдо. Ему требовался ответ. Русские старались уговорить сёгунат, американцы угрожали государству. Но оказалось, что угрозы действеннее.

Японцы, скрепя сердце, разрешили американским судам заходить в порт для пополнения запасов. Но предложение о «свободной торговле» получило решительный отказ. Что же до нескольких самураев, которые захотели переправиться через океан, то власти арестовали их и для острастки выставили в клетке на берегу.

На сей раз Перри тоже демонстрировал преимущества цивилизации. Кроме второй модели паровоза он подарил еще и аппарат Морзе, множество книг и… большое количество виски. Как и во многих случаях, американцы намеревались победить аборигенов с помощью «огненной воды».

Теперь правительство бакуфу поняло, сколь ошибочно было запрещать строительство больших судов. Ведь даже после столкновения с Ли Сун Сином не было сделано надлежащих выводов, жители морской страны оставались, в основном, сухопутными. В Голландии спешно заказали несколько пароходов, а заодно и выбрали флаг — красный круг в белом ноле. Как правило, торговый флаг становился в то время и государственным.

В ноябре вновь прибыл Путятин. Его экспедиция выдалась крайне несчастливой: в этот день произошло землетрясение и цунами, его флагман — фрегат «Диана» — затонул. К счастью, удалось по чертежам построить небольшую шхуну «Хэда». При этом русским помогли японцы.

Выбраться оказалось весьма сложно: началась Крымская война.

Русские все же нарушили законы чужой страны. Если американцы высадили на берег чересчур любознательных самураев, то наши моряки тайно провели на «Хэду» еще одного любопытного самурая — Косая Татибану. Он считался объявленным вне закона и, возможно, уже до встречи с моряками Путятина был христианином. Это имело некоторые последствия в дальнейшем.

Договор о дружбе с Россией все же заключили чуть позже. Предусматривалось открытие для русских судов трех портов, размежевание между островами Итуруп и Уруп, совместное проживание японцев и русских на Сахалине, работа консульства. Было прописано и право экстерриториальности для русских. Вот на нем стоило бы остановиться поподробнее, ибо даже само это слово понятно не всем.

Право экстерриториальности — это право неподсудности. Русских (а также, после заключения договоров, и иных иностранцев) нельзя было судить но японским законам. Их передавали русскому (британскому, американскому и т.д.) консулу.

Можно истолковать это право «политкорректно» — как орудие колониальной политики. Но есть и иные соображения.

Понятно, что законы стран мира не унифицированы. То, что в одной стране считается тяжким преступлением, в другой не подпадает даже под административное правонарушение. Иной раз дело происходит в абсолютно неправовом государстве, и о независимости судебного разбирательства остается лишь мечтать. Увы, права экстерриториальности теперь нет.

Широко распространено мнение, что правительство США защищает своих граждан по всему миру. Но в действительности это совершенно не так. Нам известны случаи, когда русского человека сажают в тюрьму с немыслимыми условиями за мелкое браконьерство на Мадагаскаре или когда американец подвергается жестокому и унизительному наказанию в Сингапуре или в Саудовской Аравии за то, что считается вполне нормальным у него на родине. И делается вид, что ничего не происходит — в мире царит равноправие, господа…

Великим цивилизованным державам стоило бы подумать, нужно ли им это равноправие. И не следует ли вернуться к практике экстерриториальности, принятой в XIX в. (Возможные возражения «равноправных» развивающихся (и неразвивающихся) стран вряд ли могут быть подкреплены хоть чем-то серьезным). В конце концов, свои граждане должны быть для собственных властей предпочтительнее, чем чьи-то еще…

…Итак, японцами были подписаны (но не от имени императора) договоры с Россией, США, а впоследствии — с Англией и Голландией. Но русские добились своего без нацеленных на берег пушек.

Император не бездействует

Что же император, о существовании которого европейцы если и знали, то не считали главой государства? А он начал свою работу но исправлению ситуации со смены девиза правления. Напомним: эти девизы могли меняться, и лишь с правлением Мэйдзи с ними наступила некоторая ясность. Девиз — это не просто несколько иероглифов, в нем заключена некая магия, под защитой которой жил и сам монарх, и страна. По ним же отсчитывалось время. Если государство терпело бедствия, девиз меняли.

Насей раз был избран девиз «Ансэй» — «Спокойное правление». Его утвердил сёгунат, без разрешения которого император не только не мог ступить и шагу, но даже не смел умереть. Так, поскольку было принято, что монарх должен оставить престол и уйти в монахи, а государь Нинко позволил себе такую вольность, как кончину без отречения, пришлось все сделать посмертно. В сёгунскую столицу направили просьбу о дозволении покойному отречься от престола. И сёгун милостиво согласился…

Смена девиза не помогла, в 1855 г. страну потрясло крупное землетрясение, удар пришелся на район Эдо. К тому же, и чужеземцы не собирались исчезать. И многие истолковали происходящее так, что сёгунат утратил божественный мандат на правление (мы сказали бы — «кредит доверия Небес»).

Сёгунат пытался усилить береговую оборону, но было ясно, что нет ни достаточных средств, ни нужных технологий.

В 1856 г. в Японию прибыл американский консул Т. Гаррис. Лишь на следующий год сёгун дал аудиенцию Гаррису в Эдо. Консул передал новому сёгуну Иэсаде послание президента США. А главе администрации бакуфу Масаёси Хотта он намекнул: если в страну вторгнется Англия, то последствия будут куда хуже. Американцы могут запретить ввоз опия в Японию, и она не превратится в новый Китай…

Даймё, тем временем, высказывали недовольство сёгунатом, который не в состоянии изгнать чужеземцев и плохо управляет державой. Требовалось реформа, которая, хотя бы, могла затронуть всех князей. Но эти рассуждения не получили поддержки. Высшие феодалы возражали против торгового договора с Америкой, и Масаеси решил сделать немыслимое в прежние времена: он отправился в Киото, дабы император (как казалось, это просто очень важная формальность) одобрил заключение трактата.

Но Комэй трактат не одобрил, и это тоже произошло впервые. Решения принимались сёгунатом, но император исходил из иных логических построений, хотя и очень мало связанных с реальностью. «Жители страны облагодетельствованы уже одним тем, что находятся в сфере действия сакрального и всеблагого энергетического поля императора, поля, которое из дикарей превращает их в «настоящих» и полноценных людей. Варварами же являются существа, находящиеся за пределами этого поля», говорится в книге А.Н. Мещерякова «Император Мэйдзи и его Япония». Если логика такова, то ксенофобия оправдана, хотя и не связана с обычным для нас понятием национализма.

Безусловно, подобные построения кажутся нам безумием. Но мы живем в совершенно ином обществе, и уж, конечно, показались бы и Комэю, и японцам того времени закоснелыми варварами.

Посему император поставил перед собой задачу изгнать чужаков. И воспользовался своим главным правом — возможностью прямого обращения к богам. Среди прочих вспомнили и о боге войны Хатимане — том самом, чья «словоохотливость» в древности едва не довела династию до беды. Комэй звал на помощь «божественный ветер»… но договор с США все же заключили. Он предусматривал открытие портов Иокогама, Нагасаки, Ниигаты, Кобе. Американским торговцам разрешалась даже деятельность в Эдо.

Договор все же был неравноправным: его заключала одна сторона, выкрутив руки другой, он не имел определенного срока действия, а Япония не могла пересмотреть его условия. Кроме того, территории портов становились «государством вне государства».

Новым переговорщиком стал Наосукэ Ии. Он-то и сконцентрировал на себе недовольство. Конечно, неприятности от договора для нас почти не видны, зато мы способны понять несомненную пользу. Но японцы эпохи Токугава воспринимали его очень болезненно. «Варвары» навязывают условия самой окультуренной стране!

Император хотел отречься немедленно, но его все же убедили не делать этого. Да и основной наследник пока был слишком мал.

А договоры с упоминанием статуса наибольшего благоприятствования продолжали заключаться — теперь уже с Британией, Голландией, Россией, Францией… Все получали льготы. Мало того, впервые информация свободно циркулировала в обществе.

Тем временем скончался сёгун Иэсада Токугава, и встал вопрос об избрании нового. Даже смерть диктатора старались держать в секрете от императора. Как только Комэй узнал о том, он сместил канцлера — сторонника контактов с «варварами» — и заменил его новым, не посоветовавшись с бакуфу. Тут же последовали меры: в Киото полномочный представитель сёгуната начал репрессии против самураев и придворных, слишком горячо желавших прогнать иноземцев. Комэю очень четко намекали, где его место.

Новым сёгуном сделали Иэмоти Токугаву — двенадцатилетнего подростка, который нисколько не походил на грозного основателя сёгунской династии, и которым можно было легко управлять. Вопрос был решен отнюдь не добрым согласием: имелась и кандидатура вполне взрослого сторонника закрытия портов — Ёсинобу из княжества Мито. Его поражение стало роковым для ситуации.

В 1860 г. появилась надежда примирить двор и сёгунат при помощи «политического бракосочетания». За сёгуна Иэмоти было решено выдать принцессу Кадзуномия, младшую сестру Комэя. Брак был выгоден, но ни сама принцесса, ни император этого не хотели. Государя убеждали, что брак позволит влиять на бакуфу, — и убедили. Но было заявлено: Кадзуномия выйдет замуж лишь в семнадцать лет (пока что ей было пятнадцать), она будет жить в Эдо в той же обстановке, что и в Киото, но главное — соблюсти интересы всей страны, а не только клана Токугава. А это означает закрытие страны.

А страна как раз только-только открывалась. Для России открытым портом был Хакодатэ, и вскоре там появилось и консульство, и православная миссия, которую возглавлял отец Николай (Касаткин). В тот момент, вероятно, никто еще не предполагал, что в центре бывшей сёгунской столицы появится православный храм.

Открылась и Иокогама. Бывшая деревня очень быстро превратилась в город — притом, не лучший. «Государство вне государства» оказалось сродни публичным домам, а впоследствии и притонам для не самых лучших представителей японцев и европейцев.

Глава 39. От японского терроризма — к гражданской войне

Любовь к свободе не позволяет кошачьим солдатам прожить хотя бы три дня без убийства, но война с иностранцами для них вещь совершенно невозможная. Большой Скорпион прибавил с удовлетворением, что «способность к взаимной резне день ото дня возрастает и методы убийства стали почти такими же утонченными, как законы стихосложения».

Лао Шэ, «Записки о Кошачьем городе»

Увы, решение вопросов при помощи терактов возникло не сегодня. Хорошо бы, чтоб эта традиция все же умерла при нашей жизни, но такая надежда кажется слишком радужной.

В Японии терроризм набрал силу вскоре после открытия портов. Нам известен самый яркий пример японского терроризма в отношении русских (но о нем будет сказано позднее). Но все дело в том, что это — всего лишь звено в огромной цепи событий. И первыми жертвами оказались не иностранцы, а свои. Видимо, привычка бить своих, чтобы чужие боялись, свойственна фанатикам независимо от национальности.

Меч против «варваров»

В марте 1860 г. был убит Наосукэ Ии — человек, с которым связывалось заключение договоров. Убийцами стали самураи, притом — не из самых высших кругов, а как раз те, кто был лишен даже совещательного голоса при принятии решений. Большинство террористов оказались из княжества Мито — того самого, из которого происходил и отвергнутый (не без влияния Наосукэ) претендент на пост сёгуна.

Террористы сочли, что Наосукэ не оказывал почтения императору и нарушал его волю — за что и должен поплатиться. Головой.

Паланкин Наосукэ охранялся хорошо, но самураи использовали эффект неожиданности. Охраняемую персону убийцы вытащили из паланкина, после чего привели свои намерения в действие. Разве что голову не смогли утащить.

Уже тогда террористы использовали способ сообщения о намерениях — конечно, это был не телефонный звонок, а подметное письмо. Было заявлено, что вельможу покарало Небо — за договоры, за неверную внутреннюю политику.

Понятно, что следующими мишенями должны были стать чужие. Впрочем, как выяснилось, террор начался еще раньше. В Канагаве под Иокогамой был убит русский мичман и матрос. Самураев отловить не удалось, а японские власти заявляли, что убийца был один — и он уже покончил с собой.

Вот теперь стало можно понять все блага экстерриториальности для иностранцев.

В следующие годы убийства продолжались. В 1862 г. погиб переводчик американского консула. Примерно в это же время едва не погиб Нобумаса Андо, член совета старейшин сёгуната, сторонник «политической женитьбы» принцессы и сёгуна Иэмоти. Лишь благодаря охране он сохранил жизнь. Считается, что Нобумаса был наиболее способным человеком бакуфу.

В августе того же года произошло событие, которое привело к боевым действиям. Британский торговец Чарльз Ричардсон был зарублен во время конной прогулки неподалеку от Иокогамы. На сей раз это оказался не спланированный теракт. Ричардсон не спешился, когда оказался рядом с процессией даймё Хисамнцу Симадзу, и его самураи разделались с «нахальным иноземцем».

Инцидент оказался крайне серьезным, поскольку Хисамицу был фактическим хозяином княжества Сацума и незадолго до того фактически открыто выразил поддержку императору. Более того — он направил в Киото тысячный отряд самураев, решив, что государя плохо охраняют. (Комэя охраняли сёгунские войска).

«Охранники» прямо заявляли, что сановники, не желающие изгнания иноземцев, должны лишиться должностей. Поскольку это требование никто не выполнял, тех сановников стали лишать голов, и Комэю пришлось приказать даймё хоть как-то управиться со своим воинством.

А «воинство» теперь вознамерилось действовать на свой страх и риск, и гибель торговца Ричардсона была лишь одним эпизодом в развернувшейся кампании террора. К тому же, англичанин нарушил японские законы. Поэтому Хисамицу отказался выдать своих охранников британской стороне.

Англичане потребовали не извинений, а крупной компенсации в 25 000 фунтов стерлингов. И пришлось на это, в конце концов, согласиться. Конечно, нельзя сказать, что гибель Ричардсона вызвала такое уж жгучее желание разобраться с проблемой. Просто британцы использовали ее, как предлог, чтобы показать, кто на самом деле в доме хозяин.

Англичане старались оказать давление не только на японцев, но и на своих же партнеров но «вскрытию» страны. Так, в 1861 г. русские предприняли попытку создать свой порт и военно-морскую базу на Цусиме. Это можно было сделать и обход сёгуната при договоренности с местным даймё. Однако тут же был спровоцирован ряд инцидентов, а затем английская эскадра все же выдавила Россию с острова. Правда, и сами англичане ничего там не построили, не желая слишком серьезно портить отношения с другими европейскими странами. Цусима не стала открытым портом. Но если бы нашим морякам удалось их предприятие, и база просуществовала бы до начала XX века, история вполне могла сложиться иначе…

…Свадьба сёгуна с принцессой Кадзуномия все же состоялась. Император велел любимой сестре сделать все возможное, чтобы ее будущий супруг выполнил программу но изгнанию иноземцев. Десять тысяч самураев из лояльных императору княжеств сопровождали ее свадебную процессию от Киото до Эдо. Сколько всего человек участвовало в этой процессии, сложно и вообразить. Боялись, что в последний момент невесту могут похитить, пришлось предпринять невероятные меры предосторожности и против террористов, и против дурных примет и предсказаний — так что путешествие выдалось долгим, а маршрут оказался весьма извилистым.

Дипломатические миссии

В обществе шел процесс брожения. Не все боялись иностранцев, как юная принцесса. У большинства японцев проснулось вполне нормальное человеческое любопытство. Особенно — в Иокогаме, где даже открылся особый вид бизнеса: там стали брать деньги за то, чтобы в ресторане можно было поглазеть на чужаков. Стоит ли говорить, как хорошо расходились гравюры «укиё-э», посвященные жизни пришельцев!

Правда, надо сказать, художники часто проявляли незнание: увидеть удавалось не все, кое-где включалось авторское воображение — и скрипка в руках иностранца становилась неуловимо похожей на японский сямисэн, а лица торговцев — совершенно одинаковыми.

Но любопытство — это одно, важнее было освоиться и изучить привычки друг друга. Например, перестать удивляться огромному (для японцев) количеству мяса, которое поглощают европейцы.

Были дела и куда серьезнее — обучение «европейской науке». С этой целью в 1860 г. большая делегация, представлявшая бакуфу, впервые отправилась в плавание в Америку. К счастью, мучившиеся страхами и сомнениями дипломаты припомнили прецеденты периода Нара и Хэйан, когда японские посольства плавали в Китай.

Первым государством, которое посетила миссия, стали, однако, не США, а относительно независимые Гавайские острова, где они японцы даже получили аудиенцию с королем. И лишь в дальнейшем им пришлось поражаться американцам и их привычкам: ходить в присутственном месте в уличной обуви, есть вилкой и ножом, совершать рукопожатия — все это виделось каким-то невероятным искажением привычных нравов. А женщины, которым уступают место, которые смеют говорить с гостями в присутствии мужей! А мэр Сан-Франциско, который появляется без многочисленной приличествующей случаю свиты! Конгресс США, похожий не на государственный орган, а на сборище перекрикивающих друг друга рыночных торговцев! И, наконец, президент Джеймс Бьюкенен, вышедший к гостям даже без сабли!

Вот таким варварским видели японцы Запад.

Конечно, кое-что показалось нужным и важным. Например, транспорт или книги, которые дипломаты приобретали в огромном количестве — но научные и практические. В отличие от хэйанских аристократов, бывавших в Китае, художественную литературу не брали.

Посольство возвратилось, и отчеты убрали с глаз долой: того главного, что отличает цивилизованную страну от варварской, свободы информации, в Японии тогда не было.

В 1862 г. еще одно посольство во главе с Симоцукэ Такэноути отправилось в Европу. Визит представлялся масштабным, следовало посетить Лиссабон, Париж, Лондон, Амстердам и Санкт-Петербург. Больше того, целью стало не только ознакомление, но и отсрочка открытия ряда портов. Дело было уже не в нежелании открываться миру, причина оказалось иной: правительство бакуфу не могло обуздать терроризм, порты оказались бы опасными для иностранных граждан.

Плавание оказалось не вполне безопасным: в США разразилась гражданская война, и к Британии (ей принадлежало судно, на котором находилась делегация) ощущалась враждебность. Самураям из посольства даже пришлось однажды подготовить мечи к бою, поскольку ожидалась атака на британский корабль.

Европейцы пошли навстречу в вопросе об открытии портов, правда, при этом настояли на снижении импортных пошлин.

В Париже послов принял император Наполеон III. И вновь японцы поразились скромности: свита у государя была, но очень малочисленная, что соответствовало бы небольшому рангу в феодальной иерархии Японии.

В Лондоне, совершенно независимо от делегации, шла всемирная выставка, где стараниями английского посланника Олкока были богато представлены и экспонаты из Японии. Именно это стало началом открытия японской культуры в Европе.

Произошла встреча и с прусским королем. Но самым интересным оказалось посещение Санкт-Петербурга. Здесь японцев приветствовали по принципу «чувствуйте себя, как дома». Палочки для еды, деревянные чурбачки вместо подушек, японская еда… Все это было почти подозрительно.

А подозрения оказались вполне уместными. Косай Татибана, самурай или даже ронин, бежавший не без помощи русских моряков посмотреть на белый свет, звался теперь иначе — Владимиром Яматовым. И был он сотрудником российского МИДа.

Император дал аудиенцию главе посольства. Но важнее было решить территориальный вопрос — об острове Сахалин. Россия хотела заполучить его целиком (кстати, о том, что это именно остров, русские узнали сравнительно недавно, а японцы — в самом начале XIX века). И название его вовсе не японское — настолько, что на просьбу начертать иероглифами название глава посольства Такэноути не смог этого сделать, слишком новой оказалась осваиваемая территория. Но Япония надеялась получить его южную часть. Однако пока что вопрос об острове был не экономическим, он связывался лишь с государственным престижем. Борьба вокруг «северных территорий» начнется значительно позднее.

Боевые действия в ограниченном масштабе

Все когда-то делается впервые. Вот и сёгун впервые отправился с визитом в императорскую столицу в марте 1863 г. Естественно, Комэй убеждал его изгнать иностранцев, естественно, их двоих убеждали в том же придворные. Кстати, придворным в те дни жилось отнюдь не весело. Еще одной жертвой терроризма пал конфуцианец Дайгаку Икэути. Террористы отрезали его уши и отправили страшноватые «подарки» двоим сановникам, один из которых был воспитателем наследника престола. Оба предпочли не испытывать судьбу, спешно заболеть и уйти в отставку.

Террористы строго наказывали от имени Неба даже статуи сёгунов из клана Асикага, которые не захотели обеспечить нормальной жизни императорам. Их ритуально казнили (намекнув и нынешнему сёгуну, что его ждет, если он не подчинится воле государя).

Все случается когда-то впервые. И император Комэй, узник дворца, отправился помолиться в синтоистские святилища. Такого передвижения монарха не знали в Киото с начала XVII в.

Государь не хотел отпускать сёгуна, который вполне изъявил покорность, обратно в Эдо. Они планировали вместе посетить храм Хатимана. Но Тадамицу Накаяма, дядя наследника престола, известный своей ненавистью к чужеземцам и подозреваемый в «акциях небесного возмездия», исчез из столицы. Посчитали, что он готовит покушение на жизнь сёгуна, и император отказался от своих планов. А в Эдо шел переговорный процесс по делу Чарльза Ричардсона. И англичане перешли от требований к угрозам обстрела.

Все же в апреле того года паломничество состоялось. Предполагалось, что в храме император пожалует сёгуну меч. Это станет не только символом будущего изгнания иностранцев, но и обозначит вассальное подчинение сёгуна императору.

Но планы сорвались. Иэмоти Токугава неожиданно простудился и разболелся, у Ёсинобу (того самого неудачливого претендента в сёгуны) вдруг расстроился желудок. Никто вассалитета не хотел.

Пришлось пообещать, что иностранцы будут изгнаны к 10 мая 1863 г. Как Иэмоти Токугава намеревался уложиться в этот срок, было загадкой не только для последующих поколений историков, но, вероятно, и для него самого.

Как раз за день до предполагаемого срока британцам передали средства в уплату за гибель Ричардсона. Но сёгун и впрямь решился исполнить обещание, данное императору: правительство бакуфу заявило о закрытии портов. 10 мая береговые орудия юго-занадного княжества Тёсю обстреляли американский корабль, затем были атакованы голландцы и французы.

Увы, самураи не представляли, что причина свалившегося на них успеха — не бог Хатиман и не «божественный ветер». Просто быстрого сообщения с Европой тогда не было, а связываться с аборигенами на свой страх и риск в обход рекомендаций от правительств никто не жаждал. К тому же, это не сёгунат вел боевые действия, а некое княжество… Так в Иокогаме появились британские и французские солдаты — и пришлось разрешить их пребывание, стерпеть этот удар.

Англичане получили компенсацию от центрального правительства, но требовали денег и от лаймё Сацумы. Мотихиса Симадзу не собирался ни выдавать якобы скрывшихся убийц, ни платить. И в заливе у Кагосимы, центра княжества, появились английские боевые корабли.

По англичанам с берега открыли огонь. Они ответили. Погибло 11 европейцев, но в Кагосиме начался пожар. Однако там праздновали победу, хотя англичане удалились просто потому, что выполнили миссию устрашения.

Комэй поздравил сацумцев. Воодушевившись, он даже провел военный смотр и лично на нем присутствовал, что тоже было отходом от традиций. На радостях государь заявил, что возможно сам возглавит поход против «варваров», а заодно решил испросить на то благословения Дзимму-тэнно и других родовых божеств в их святилищах.

Боевые действия, однако, быстро прекратились. Стало понятно — «варвары» пришельцы или нет, их технологии пока неодолимы. И нужно учиться у них. Поэтому все то же ксенофобское княжество Тёсю первым направило студентов на обучение в Англию.

В то же время в 1864 г. самураи из Тёсю предприняли попытку ликвидировать сёгунат. Не слишком большой их отряд расположился в Киото, чтобы уже там составить план дальнейших действий. Например, как перевезти государя в Тёсю. Сёгунский отряд арестовал некоторых из них, остальных перебили. И это лишь спровоцировало появление в императорской столице тысячи самураев, которых было трудно остановить. Они намеревались поджечь город, убить губернатора, поставленного бакуфу, забрать под свою защиту императора и заставить сёгуна, наконец, выполнить задуманное — выгнать иностранцев. Как водится, первым погиб от их рук еще один конфуцианец — сторонник открытия Японии.

Императору пришлось отдать приказ подавить мятеж люден, фактически выступавших за него. Ведь «царь» для этих самураев был неизменно хорошим, а вот «бояре» из сёгуната — не слишком-то…

19 июля войска княжества Тёсю атаковали дворец. Но сделать они ничего не смогли. Особо отличился в подавлении восстания сацумский самурай Такамори Сайго со своим отрядом.

Все же натворить до разгрома мятежники смогли немало: 28 тысяч домов Киото стали жертвой ненависти ко всему иностранному. Их все же сожгли…

А 5 августа англо-франко-американо-голландская эскадра обстреляла Симоносэки — центр Тёсю. Атака на этот город стала акцией возмездия за атаки на иностранные суда. Времени прошло немало, указания от своих правительств были на сей раз получены.

Пришлось даймё соглашаться на контрибуцию (формально — за то, что гуманные европейцы не сожгли Симоносэки, хотя могли это сделать!) Заодно были конфискованы береговые орудия.

А.Н. Мещеряков указывает, как относились к событиям мирные жители — крестьяне. «Они грузили конфискованные европейцами пушки, пребывая во вполне радостном настроении. Ничего похожего на чувство «национального» или же «княжеского» позора они, похоже, не испытывали».

И не надо осуждать крестьян за непатриотизм. Просто народ, жестко разделенный по сословному признаку или по признаку обладания богатством, когда одним достается все, а другим — ничего, — это не нация. Ни о каком единстве речи в таком случае не идет.

После этого княжество Тёсю надумал покарать и сёгунат. По крайней мере, он пригрозил крупной армией, которая подступила к территории княжества. Но даймё принес извинения. Не простые, а материальные — головы трех зачинщиков мятежа, которых господин приговорил к почетному ритуальному самоубийству.

А иностранцы получили финансовый рычаг власти: мы вам уменьшим контрибуцию, вы нам — откроете очередной порт (Хёго, в будущем — Кобе). При этом дать согласие должны были и сёгун, и император. А если ответ не последует через неделю… в общем, лучше, чтобы он последовал.

Двое сановников правительства бакуфу решили, что надо выполнить требования. Император же лишил их рангов и отправил под арест. Заодно иноземцы поняли окончательно, что в стране есть кто-то поважнее сёгуна. Теперь пришлось и Комэю участвовать в переговорах. Он, скрепя сердце, одобрил неравноправные договоры, но Кобэ все-таки не открыл.

Контакты разного рода

Будет несправедливым говорить о том, что вся Япония относилась к иностранцам, как к варварам. Это было совершенно не так. Пока двор раздумывал, как выставить иностранцев, некоторые князья уже решились самостоятельно отменить запреты на выезд за границу — по крайней мере, для своих подданных. И сёгунат этому уже не мог никак воспротивиться. Мало того — он сам посылал людей за рубеж.

В 1866 г. в Америку и Европу отправилась труппа из восемнадцати бродячих актеров. И это произошло впервые. Более того, практически впервые из страны выехали простолюдины.

А вот учиться русскому языку отправились юноши из знатных семейств, обосновавшихся на еще весьма слабо колонизированном Хоккайдо. Их образование стало заботой сёгуната. Между прочим, во флотилии, уходившей из Хакодатэ, присутствовал и русский корабль с названием «Варяг».

Сацума уже без ведома бакуфу отправляло студентов в Англию. Именно эти люди с европейским образованием стали впоследствии теми, кто успешно провел реформы, на кого мог опереться император Мэйдзи. Так выковывалась новая элита страны.

Привычный мир рухнул, революция уже произошла, и теперь, как ни цепляйся за обломки старого, придется идти в цивилизацию. А иначе судьба может и потащить, как Камбоджу, Бирму, Индию, десятки мелких и известных ныне лишь специалистам государств Африки. Но сохранить лицо и встать вровень с западными державами сумели только Япония при Мэйдзи и, пожалуй, Турция при Ататюрке. (Конечно, я не имею в виду нынешние времена, когда среди массы (не)развивающихся стран попадаются довольно часто и вполне развивающиеся).

В Японии происходили серьезные перемены в расстановке сил. Княжества Сацума и Тёсю едва не дошли до войны, однако теперь они заключили союз. Вместе с ними оказались и еще два владения — Хидзэн и Тоса. Кстати, эти провинции отнюдь не были бедными: Сацума занимала втрое место по производству риса в стране. И, вне всякого сомнения, первое место по контрабанде.

Поскольку последнее утверждение нуждается в пояснениях, нам придется ненадолго прервать повествование. И вернуться к островам, которые мы «позабыли» в периоде Дзёмон.

Окинава — тоже Япония. Но не вполне

Сейчас Окинава является составной частью Японии. Но так было не всегда. В последний раз она была присоединена в середине 70-х гг. прошлого века. Но это присоединение первым не было. Так что провинцией Японии острова Рюкю (или, но главному из них — Окинава) стали сравнительно недавно.

А вот государственность там развивается очень даже давно.

Начнем с жителей. Конечно, они — потомки людей культуры Дзёмон. Но на главные острова архипелага мигрировали люди с Корейского полуострова, а Окинава лежала чуть в стороне. Вероятно, население было родственно японским кумасо, либо аустронезийским народам. Не было там и культуры Яёй, а соответствующие сосуды, которые все же найдены там, могут говорить лишь о путешествиях между островами. Но главное — в это время на Рюкю не развивалось рисоводство.

По всей видимости, каждый из островов был самостоятельным протогосударством во главе с вождем. Об этом же говорят и китайские хроники. Китайцы, кстати, и окрестили острова Лю-Цю — «изумрудной драгоценностью (по-японски — «Рюкю»). Японцы вскоре тоже «открыли» острова, даже попробовали присоединить их, но в то время это, вероятно, не завершилось удачей.

Скорее всего, путь к государственности был пройден жителями Рюкю так, как это было на Японском архипелаге: возникали союзы кланов, происходила их борьба, образовывались маленькие княжества, объединенные впоследствии государем (в западной литературе его обычно именуют королем, это неверно, но придется следовать такой традиции).

Первым королем Окинавы стал Сюнтэн (1187–1237). Считается, что его матерью стала дочь одного из князей-адзи, а отец Сюнтэна — великий японский полководец Тамэтомо Минамото. Но эта версия появилась уже после признания Окинавой сюзеренов из Сацумы. По заказу даймё летопись и была написана. Вполне понятно, что в таком случае монархи Рюкю — лишь «младшие братики» императоров Японии. Клан Минамото происходит, как известно, от императора Сэйва.

В любом случае, после Сюнтэна говорить о развитии без постороннего влияния не приходится: даже азбука, которую ввел новый король, Сюмба-Дзюнки, основана на японском фонетическом письме. С тех пор на Окинаве стоит и королевский замокдворец Сюри.

В XIV в. островная страна оказалась данником Китая. Традиция вассалитета продолжалась 500 лет, до присоединения к Японии. Она возникла во времена раздробленности, когда на острове Окинава появилось три самостоятельных государства — Тюдзан (Центральное нагорье), Нанизан (Южное нагорье) и Хокудзан (Северное нагорье). Сатто, король Тюдзан, и сделался вассалом Китая. Раз в два года королевство направляло корабль с данью, а китайские императоры давали разрешение занимать трон местным правителям. Появились на Рюкю и китайские колонии, так что с освоением «китайской науки» дела обстояли весьма неплохо.

Следующий глава Тюдзан, Хаси, захвативший престол, объединил к 1429 г. всю Окинаву. Так возникла династия Сё, правившая до 1872 г. (Правда, это была «вторая Сё». Первая оказалась недолговечной, и власть вскоре захватил дворцовый казначей, совершивший переворот, но пожелавший оставить название династии).

Безусловно, Хидэёси Тоётоми было у кого поучиться обращению с простолюдинами, в частности, «охоте за мечами». Дело в том, что Сё Хаси выполнил эту задачу куда раньше — мечи были отобраны у всех, кроме дружины короля и высших сановников. Люди оказались беззащитны не только перед королевскими чиновниками и солдатами, но и перед разбойниками. Дело в том, что преступникам меньше всего нужен закон о свободе ношения оружия, они и так вооружены.

И тогда (учитывая, что китайские боевые искусства были явно знакомы жителям Рюкю и прежде) началось развитие борьбы кэмпо. То, что получилось в итоге, мы знаем под названием каратэ. Уже в XX в. это понятие стало записываться иероглифами, обозначающими «пустую руку».

Любопытна и религия, существовавшая на островах. Это языческий культ, отличный от синто. Возможно, похожая религия, в которой весьма сильны отголоски матриархата (существование жриц («норо»), шаманок («юта»), обычай инициации девушек, вступающих во взрослую жизнь — татуировка на тыльной стороне ладони) существовала на юго-западе Японских островов до миграции переселенцев с Корейского полуострова.

XV–XVI вв. — время стабилизации и процветания для Рюкю. С внутренними распрями было покончено, а расцвет экономики позволил процветать и культуре морского королевства. Почти все, что необходимо, давала внешняя торговля. Страна жила спокойно под защитой китайских сюзеренов. Окинава оказалась на перекрестке торговых путей всего Дальнего Востока. Корабли с Окинавы путешествовали даже до Бирмы и Явы. Посредничество приносило гигантские барыши, а чужие традиции вплавлялись в культуру островов. Наследие народа-мореплавателя признано и японским правительством.

В 1609 г. наступила эпоха двойного данничества. Власть на архипелаге захватил клан Симадзу из Сацумы. Внешняя торговля оказалась в руках японцев, но король Рюкю стал вассалом не японского императора, а лишь даймё Сацумы. Главным для завоевателей была стабильность — и стабильные поступления в бюджет. Кроме того, острова Рюкю были неким «черным ходом» из закрытой Японии. И этим ходом сацумские князья и подконтрольные им контрабандисты успешно пользовались.

Что же до культуры островов, то двойной вассалитет давал и двойные возможности для заимствований и развития. В конце XVIII в. ситуация значительно ухудшилась из-за природных бедствий. Эпидемии и голод стали обычным явлением, как и повышение податей сацумскими даймё.

В середине XIX в. уже знакомый нам коммодор Перри подписал с королевством договор, как и с Японией. Впоследствии договоры заключили и западные страны. Вскоре стало ясно, что острова Рюкю идут к потере своей «полунезависимости».

Если взглянуть на ситуацию в исторической перспективе, то окажется, что союз Сацума — Тёсю — Тоса не является чем-то необычным. Даймё этих территорий противостояли Иэясу Токугаве в битве при Сэкигахаре. Против них были приняты мягкие репрессивные меры: урезали владения. Хотя прошли столетия, обиды не забылись, к тому же, сёгунат делал все, чтобы они вспоминались почаще — например, установил раз и навсегда властителен на своих и «внешних», свел на нет надежды последних когда-либо реально участвовать в управлении страной.

Смена действующих лиц

Но самые важные перемены не ожидались никем. Однако же они произошли. Притом — с двух конфликтующих сторон и почти одновременно.

Сёгун Иэмоти, решив оправдать свой титул хотя бы по принципу «бей своих, чтоб чужие боялись», последовал приказу императора «строго наказать» княжество Тёсю. Он сам повел войска, в которых не оказалось ни самураев из Сацумы, ни подданных многих других даймё. Воевать против тех, кто хотя бы попытался прогнать «варваров», желали очень немногие.

Армия сёгуна терпела поражения, а сам он серьезно заболел.

В то же время в Тёсю сделали все ради сплочения нации. Именно так: местный даймё отменил традицию вооружения одних только самураев. Теперь оружие могли носить и крестьяне, и ремесленники и даже каста «эта», выполнявшая грязную работу и считавшаяся «низшей». Нации и народные армии появляются не сразу, но народное ополчение уже успело возникнуть.

Соперничество между Англией и Францией за сферы влияния проявилось и в Японии: англичане продавали вооружение Тёсю, французы — бакуфу. Но моральный дух имел в этой войне большее значение, чем оружие.

Кончилось тем, что Иэмоти Токугава, не оставив наследника, скончался. Ему было всего лишь 20 лет.

Теперь ничто не помешало его сопернику, Ёсинобу, занять пост сёгуна. Правда, он еще не знал, что после него в Японии сёгунов не станет (как и бакуфу).

Комэй по-прежнему требовал атаковать Тёсю — княжество, выступавшее против сёгуната и за его прямое правление. Возможно, он и помыслить-то не мог о единоличной монархии. Никто его к такому не приучил. А возможно, государь уже просто не мог контролировать ситуацию.

Не бывать бы прекращению бездарной и никому не нужной войны, но тут несчастье помогло — был объявлен траур по сёгуну Иэмоти, предлог вполне уважительный, чтобы остановить военные действия.

В декабре того же года император Комэй неожиданно почувствовал себя плохо. Вначале недомогание было списано на простуду, затем выяснилось, что у императора оспа, и он даже запретил навещать себя принцу, который уже поменял имя на взрослое и звался не Сатиномия, а Муцухито.

Через две недели император Комэй скончался. Были слухи, что его отравили мышьяком (симптомы и в самом деле могут оказаться схожими), говорилось даже, что ядом был пропитан конец кисти для письма, поскольку государь имел обыкновение грызть его в процессе письма. Называлось имя убийцы. Называлась и причина — непримиримость государя к Западу…

Никто ничего наверняка сказать не сможет. Кроме одного -9 января 1867 г. пятнадцатилетний принц Муцухито вошел в тронный зал дворца в Киото в качестве нового императора Японии. Его девиз «Мэйдзи» («Светлое правление») был принят позже. Под этим девизом, ставшим именем, он и вошел в историю.

Глава 40. Пятнадцатилетний император

Порядок навести в родной своей стране

Труднее, чем мечом грозить иным державам,

И вы свой трудный долг исполните вполне,

Коль вас не нарекут ни Грозным, ни Кровавым.

Ю. Нестеренко

То, что пятнадцатилетний подросток стал государем — случай далеко не редкий, а в Японии подобное случалось сплошь и рядом. Но чтобы такой юноша, почти мальчик, обладал еще и непреклонной политической волей — вот такое бывает весьма нечасто. Но даже и при этом условии он может оказаться никчемным правителем — только потому, что живет не в той эпохе.

Юный правитель, взошедший на трон в нужный момент и обладающий политической волей — это случай уникальный. И жизнеописание Мэйдзи (мы все же станем называть его так по сложившейся традиции, хотя его внука, ныне уже покойного, в России по-прежнему называют прижизненным именем), вне всякого сомнения, должно занять самое почетное место среди биографий великих людей Японии.

Начало жизни государя-реформатора

И рождение, и жизнь, и смерть японских властителей были обставлены массой ритуалов. Когда Ёсико, наложница императора Комэя, разрешилась от бремени, на дворцовой кухни потушили огонь. Рождение считалось ритуально оскверняющим (как и смерть, о которой император должен был говорить лишь иносказательно). Борьба со всевозможными порчами и сглазами при дворе Киото способна вызвать удивление, если не подозрения во вменяемости. Но нужно понимать ситуацию: суеверия возникают там, где человек неспособен справиться с судьбой. А это и в самом деле так.

Отец ребенка пребывал «по долгу службы» в неподвижности, поэтому выход в город и паломничество к святилищу (сидя в паланкине) был событием, выходящим за все рамки обыденного. Опять же «по долгу службы» он употреблял большое количество алкоголя. И скончался Комэй в 36 лет — даже по тем временам он был еще вполне молод.

Дворцовые дамы отличались изнеженностью, а значит, тоже были не вполне здоровы. К тому же, не надо забывать о степенях родства в придворных кланах. Этот круг был очень узок. Поэтому было большим везением, когда принц доживал до взрослого возраста. У меня нет статистики детской смертности в тогдашних крестьянских семьях Японии. Но сомнительно, что в более или менее сытые годы она могла быть больше, чем в семьях высшей аристократии страны. А младенческая смертность — показатель весьма грозный…

Вот поэтому ничего не оставалось делать, как обращаться к высшим силам и обеспечивать магическую защиту. Новорожденного принца охраняли собаки из папье-маше, на его лбу выводили иероглиф «собака» — все с теми же охранными целями. Поэтому при каждом перемещении младенца в комнате разбрасывались рисовые зерна из ведра с двумя белыми шнурами, на которых завязывали узел, когда ребенок чихал. Узлы заменяли нашу кукушку — считалось, что чем больше дитя чихнет в первую неделю, тем дольше будет жить.

Ну, а про астрологические предсказания и говорить не приходится — без них нельзя было ступить и шагу.

Императору показали принца только по прошествии месяца. Визит от дома матери (где родился младенец) ко дворцу был нелегок: паланкин несли особым маршрутом.

Если в Японии было принято, чтобы покойные императоры просили разрешения об отставке, если там награждали придворными рангами министров, умерших десятки и сотни лет назад, а то и жаловали ими богов, то нет ничего удивительного и в другом. А.Н. Мещеряков упоминает о записи в летописи «Мэйдзи тэнноки»: «Комэй одарил сына амулетами и игрушками. Принц не остался в долгу — от его имени император получил 100 золотых монет, превосходную бумагу, водоросли, сушеного леща, бутылку сакэ и свежую рыбу, которая была возложена на алтарь во дворцовом синтоистском святилище».

Такой вот младенец, отлично знающий ритуал…

Воспитывался принц в материнском доме, окруженный сотнями ритуалов, традиций и предписаний. Обычным подданным показываться на глаза было нельзя — страшно опасались самого банального сглаза. Если он и передвигался по улице, то в закрытом паланкине. Когда же трехлетнее дитя наотрез отказалось от паланкина, пришлось взять его на руки, а весь путь от дома до дворца перегородить занавесками.

Считалось, что материнские права принадлежат главной жене императора — Тёси, — но роль биологической матери отнюдь не отрицалось. На самом деле, все это можно объяснить очень просто: никто в этом обществе не мог принадлежать самому себе. Даже мать наследного принца. Даже сам принц. Даже император.

На восьмой год жизни мальчик приступил к обучению — естественно, с ним занимались во дворце, не вполне ясно, каковы были его успехи, но, суля по всему, он не смог бы стяжать славы императоров периода Хэйан, заслуженно считавшихся первыми каллиграфами в стране. Известно о том, что излишней усидчивостью принц тоже не страдал. Впоследствии Мэйдзи жалел об этом, уже на склоне дней он сложил вполне самокритичное стихотворение (его приводит А.Н. Мещеряков):

Жаль мне теперь, Что ленился тогда Учиться писать. Думал только

О лошадке из бамбука.

Известно и другое: сей юноша рос довольно вспыльчивым и драчливым. Очевидцы повествуют и о таких малоприятных эпизодах: «Сатиномия играл возле пруда. Он окликнул своего престарелого воспитателя, призывая посмотреть на резвящегося карпа. Тот все глаза проглядел, но никакого карпа увидеть не мог. В это время Сатиномия подобрался к нему сзади и столкнул в воду. Пока воспитатель барахтался в пруду, принц кричал: «Смотрите скорее, старик превратился в карпа!»

Эта история, приведенная А.Н. Мещеряковым, откровенно некрасивая уж никак не конфуцианская. Интересно, а с чего бы авторам придворных мемуаров, где тщательно редактировалось каждое слово, писать подобные вещи? Возможно, они хотели показать некую решительность и мужественность, неосознанное желание порвать с традицией? Да было ли все это так?

Вероятно, было. Оставим эти случаи на совести придворных хронистов и заметим только, что перед нами — вполне живой ребенок (иногда — даже слишком живой). В конце концов, и дерзость пошла на благо. А хорошие манеры были привиты впоследствии.

В одиннадцать лет принц вместе с. отцом наблюдал за маневрами войск. (В будущем парады станут частью его жизни). К этому времени мальчик уже сменил имя на взрослое. Муцухито — это «мирный». Его посвятили в подростки, обрезав кончики волос и дав право носить пояс вместо шнура. Теперь принц считался официальным наследником престола — третьим человеком в стране (то есть, во дворце в Киото) после Комэя и императрицы.

Тяжелым испытанием для Муцухито стал погром, учиненный самураями из Тёсю в Киото. Мальчик даже лишился сознания от переживаний того дня. (Конечно, Петру Великому в детстве пришлось пережить куда худшие потрясения такого рода).

И, что бы там ни было в детстве, Муцухито предстает перед нами заботливым сыном, готовым навещать смертельно больного отца. И если бы не приказ Комэя, болезнь могла не миновать и принца (конечно, если это была оспа, а не отравление).

Пятнадцатилетний юноша, занявший престол, еще даже не прошел церемонию посвящения во взрослые. И первое, что он должен был сделать — это принять предложение сёгуна Ёсинобу об окончательном прекращении воины с Тесю. На сей раз из-за траура по императору Комэю. Сам же Муцухито не мог участвовать в похоронах отца — все из-за той же ритуальной скверны.

Возраст государя не смущал ни сёгуна, ни придворных. Ведь императорам ничего не нужно было предпринимать. Или так казалось…

Дела семейные и международные

Пока юный император продолжал образование в классическом конфуцианском духе, в стране шли дальнейшие события, связанные с кризисом власти. Перемена действующих лиц сказалась на политике, но недостаточно для того, чтобы навсегда оставить мысли о гражданской войне.

Французские военные советники обучали солдат бакуфу. Голландцы наконец-то предоставили военный корабль «Кайёмару», заказанный сёгунатом ранее. Россия пыталась разрешить зависший в воздухе «Сахалинский вопрос», но он так и не был решен — остров открыли для подданных двух государей. Англичане оказывали поддержку императору и двору. Сегуну требовалась мощная армия, для этого нужна была не менее мощная казна, которой не было. Ёсинобу обратился к французскому посланнику с просьбой о кредите, создали даже экспортно-импортную компанию. По нестабильность отпугивала возможных инвесторов, и средства изыскать не удавалось.

А императору предстояло еще одно важное событие — свадьба. Без супруги и без наследников он стал бы весьма проблемным монархом. Для ответственной миссии была избрана Харуко, сестра старшего государственного советника Санэёси Итидзё. Ее происхождение было достаточно высоким, девушка получила отличное (для высшей аристократки) образование: могла слагать стихи, читать китайские книги, петь, играть на музыкальных инструментах, проводить чайную церемонию. Правда, Харуко была старше императора на три года, но придворные тут же припомнили исторические прецеденты, а заодно — скостили невесте год.

Смотрины прошли на высшем уровне. Теперь и на Харуко распространялась защита от сглаза. Как ни странно, среди подарков императора невесте упомянута трубка для курения. Девушка, судя по всему, не курила, но табак считался еще и благовонием, отпугивающим нечистую силу. Теперь осталось подождать, пока закончится траур по Комэю.

Тем временем княжество Сацума проявило инициативу на международной арене. В Париже проводилась Всемирная выставка, сёгунат отрядил туда юного брата Ёсинобу, Акитакэ Токугаву. Но оказалось, что княжества Сацума и Сага участвуют в выставке самостоятельно. Мало того, в Сацуме ввели (впервые в истории Японии) орден, которым был награжден Наполеон III. Делалось это на том основании, что даймё якобы является королем Рюкю (что не вполне соответствовало действительности).

Своей цели мятежный юго-запад добился — сёгунат был дискредитирован в глазах международной общественности. Но для истории культуры (уже далеко не только японской) важно совсем другое: тот бешеный успех, которым пользовались и на выставке, и после нее гравюры «укиё-э». Они пришлись как нельзя более кстати — французские художники искали новые направления, классическая живопись («академизм») не устраивали их. Теперь появился некий эталон, точка отсчета, от которой берет свое начало импрессионизм.

Если политика сёгуната производила удручающее впечатление, то японское искусство и сами японцы получили высшую оценку европейского общества. Правда, для этого пришлось сделать еще кое-что — освободить арестованных не столь давно в тех же юго-западных княжествах «тайных» христиан, которые захотели стать открытыми, для чего пришли в храм в Нагасаки. О судьбе узников совести позаботился Наполеон III самолично.

Шаги к войне

Вся страна жила в это время в ожидании перемен, пусть даже не вполне понятных. Еще до смерти Комэя произошли массовые крестьянские выступления, в том числе — в районах, где шла война сёгуната с княжествами. Страдали от этого, как всегда в подобных случаях, ростовщики. Теперь же среди простолюдинов распространялись самые невероятные слухи — то ли о том, что вернется древний «золотой век», то ли о помощи высших сил им и стране. Как именно должны произойти благоприятные перемены, никто не знал. Говорили об амулетах из храма Аматэрасу, падающих с небес. Разумеется, от толп ожидающих вновь доставалось ростовщикам — теперь уже городским.

Юго-западные даймё знали о переменах гораздо больше. Княжества заключили договоренность: Ёсинобу Токугава должен оставить пост сёгуна, став обычным феодалом. Если откажется уходить — следует применить силу. Ёсинобу собрал совещание даймё 14 октября 1867 г. Князья из владений Сацума, Фукуока, Тоса и Хиросима высказались за его отречение, прочие же воздержались. Однозначно в пользу сёгуната не выступил никто. В этот же день император издал секретные указы о свержении Ёсинобу силами княжеств Сацума и Тёсю, поскольку бакуфу не подчиняется приказам. Не вполне понятно, чем были эти указы. Возможно, лишь подстраховкой при незнании результатов совещания. Вполне вероятно, что сам император имел к ним малое отношение.

Так или иначе, но Ёсинобу Токугава подал прошение об отречении. Впрочем, он вряд ли предполагал, что власть и в самом деле придется упустить. Пока что это было лишь жестом.

Император отречение принял. Нового сёгуна не назначили. Был выпущен указ с требованием ко всем даймё явиться в Киото (но лишь 16 из них выполнили его, а прочие же решили подождать, к чему все это придет).

Правительство бакуфу еще действовало, подключившись к волне терроризма. Жертвами стали деятели, выступавшие за союз Сацумы и Тёсю.

Страна сползала к анархии, император и его двор не имели ни собственности, ни опыта, ни четко установленных полномочий — ничего, что требуется для поддержания верховной власти. Зато были преданные даймё и их солдаты.

В конце ноября император устроил парад войск из союзных ему княжеств. В начале декабря воины юго-запада приступили к усиленной охране императорского дворца. Было создано новое правительство во главе с принцем Арисугава. 9 декабря император ознакомился с указом, где говорилось о том, что ему дается полнота власти в Японии, как это завещано Дзиммутэнно.

Теперь речь шла и о том, чтобы Ёсниобу перестал быть самым крупным владетелем земель страны. Это решение вызвало споры, но Такамори Сайго (его имя будет все чаще звучать в исторических хрониках) заметил, что вопрос можно решить и иначе: парой ударов кинжалом… И решение о конфискации собственности было принято.

При этом двор имел наглость обратиться к Ёсинобу за средствами на службы в память об императоре Комэе (исполнялся год со дня смерти). Требовали два миллиона рё, Есинобу выделил всего тысячу. А его вассалы потребовали сокрушить мятежные княжества. Уже 25 декабря в Эдо произошел штурм резиденции Сацумы.

Теперь гражданской войны было не избежать.

Глава 41. Война, революция, реставрация

Много слухов и слов. То одно, то другое…

И в бессмысленной панике гаснет надежда

И на то, что удастся остаться собою,

И на то, что, возможно, все будет, как прежде…

Н. Мазова, «19 августа 1991 г.»

К началу 1868 г. Такамори Сайго стал фактическим руководителем военных операций сил мятежных княжеств — новых имперских войск. Войска Ёсинобу направлялись к Киото. 3 января превосходящие силы сёгуната начали сражение, которое, однако, проиграли. На всякий случай Сайго распорядился при возникновении опасности переодеть подростка-императора в платье придворной дамы и эвакуировать его.

Английские винтовки, имевшиеся у сил юго-запада, принесли победу. Обучение самураев тоже не прошло даром. Но одним из главных факторов побед стали императорские штандарты: теперь юго-западные войска сражались не сами за себя, а за государя. Это во многом меняло дело.

Четырехдневное сражение завершилось переходом части войск сёгуната на сторону юго-запала и бегством Ёсинобу на гордости флота бакуфу — «Кайё-мару» — в Эдо.

Так начались масштабные боевые действия.

Главный герой дня

Как ни странно. Такамори Саиго, хотя, естественно, был самураем, не принадлежал к профессиональным военным. Он служил гражданским чиновником на острове Кюсю, с чего и началась великая карьера. А происходил оп из клана сацумских самураев, чье положение едва ли сильно отличалось от того, в каком находились крестьяне. Бедность сопровождала его детство, бедность перекочевала и в юность. Но вместе с тем детям в таких кланах прививали основные самурайские добродетели храбрость, решительность, чувство долга и ответственности.

Любопытен и внешний вид героя. Он весьма нехарактерен для наших представлений о японцах: огромный рост, грузность, граничащая с тучностью, невероятно широкие плечи. Впрочем, для сумоистов это вполне обычно, а многие поколения Сайго были борцами сумо. Впечатление некоторой медлительности оказалось обманчивым — самым важным качеством будущего полководца императора оказалась невероятная энергия. С детства он отличался и дерзостью, став, в конце концов, вожаком мальчишек из самурайских семейств (в будущем некоторые из них окажутся вовлеченными в революционные события).

О таких, как он, говорят — «харизматическая личность». Не вполне ясно, как расшифровать это понятие на языке логики и материализма, но оно явно присутствует. Без этого магнетизма самураю из захудалого рода было бы невозможно выдвинуться на ведущую роль в предстоящих событиях. Присутствовала и мстительность. А. Моррис уделяет большое внимание гибели его друга, несправедливо приговоренного к ритуальному самоубийству. Возможно, именно тогда Сайго поклялся отомстить за несправедливость. И отомстил, выбрав жертвой не только продажных владетелей, но и саму систему.

В 1849 г. в клане владетелей Симадзу, которому он служил, произошел раскол из-за наследования. Молодой кандидат в главы дома, Нариакира Симадзу, стремился реформировать свои владения. Он был весьма критично настроен к правлению бакуфу. Сайго помог Нариакире получить высшее положение в княжестве, став доверенным лицом данмё в Эло. Но вскоре Нариакира умер, и Сайго едва не совершил самоубийство из-за смерти друга и господина. Считается, что его разубедил и спас монах Гэссё — горячий сторонник правления императора, которого преследовал сёгунат.

Новый правитель Сацумы Хисамицу Симадзу подверг Сайго ссылке. Именно там он воочию увидел труд крестьян, напоминающий то, что творилось в рабских штатах Северной Америки. Надзиратели и чиновники пытали людей только по подозрению в сокрытии налогов.

Сайго с его нетерпимостью к несправедливости решительно вмешался, пообещав отправить владетелю отчет о делах, задевающих честь клана Симадзу — и сумел добиться некоторого улучшения положения.

Известно, что в годы ссылки Сайго сочинял стихи и совершенствовался в искусстве каллиграфии. А после возвращения он немедленно включился в политические события, организовав союз юго-западных княжеств, а заодно — убедив англичан в том, что бакуфу не выполнит своих обязательств, и будет лучше всего поддержать императорскую коалицию.

Но звездный час Такамори Сайго — это боевые действия 1868 г.

Европейцы видят сакральное

Ёсинобу Токугава после разгрома и бегства сопротивлялся недолго. Он решил, что гораздо разумнее распустить армию и укрыться в монастыре в районе Уэно в городе Эдо. Это позволило бы если и не спасти лицо, то, во всяком случае, сохранить жизнь. Он решил даже согласиться с конфискацией земель.

Принцесса Кадзуномия, вдова предыдущего сёгуна, немедленно стала просить императора простить Ёсинобу, угрожая самоубийством. Но до прощения нужно было покончить с сёгунатом.

Посланцы двора известили гробницы предыдущих императоров о том, что Муцухито проводит церемонию посвящения во взрослые. Сама церемония состоялась 15 января, и в тот же день посланникам иностранных держав было направлено уведомление: Ёсинобу даровано разрешение вернуть управление государством императору. Так одновременно решались две задачи — устранить сёгунат и сообщить европейцам, что преемственность власти соблюдена, и договоры не будут расторгнуты. Заодно пригрозили карами за недружественное отношение к иностранцам. Международная изоляция окончательно уходила в прошлое. Теперь официальная идеология развернулась на сто восемьдесят градусов: утверждалось, что император Комэй всегда выступал за дружбу с иностранными державами, но ничего не мог предпринять из-за действии бакуфу!

Но не все ли равно, что думал покойный Комэй? Жизнь-то продолжается. К тому же, мало кто слышал реальные слова государя, а те, кто слышал, могут и промолчать.

На самом деле, ситуация с иностранцами выглядела не столь радужной. 11 января иностранцы были обстреляны в Кобэ (из американских, кстати сказать, винтовок). Был только один раненый, но Дзэнсабуро Таки, отдавшего приказ о нападении, приговорили к самоубийству в присутствии иностранцев. Что и было выполнено.

А.Н. Мещеряков приводит фрагмент письма сотрудника английской миссии Митфорда. «Нас пригласили последовать вслед за японскими представителями в хондо, пли главную залу храма, где и должна была состояться церемония… Перед высоким алтарем, где пол, покрытый превосходными белыми циновками, был приподнят на три или четыре инча, лежал коврик из ярко-красного войлока. Длинные свечи, поставленные через равные интервалы, отбрасывали неяркий загадочный свет…

После нескольких секунд напряженного ожидания Таки Дзэнсабуро, крепкий мужчина благородной внешности, 32 лет от роду, вошел в залу; на нем была церемониальная одежда, надеваемая по поводу важных событии — своеобразной формы плечики из конопляной ткани. Его сопровождал кайсяку и три офицера… Следует заметить, что слово «кайсяку» не соответствует нашему «палачу»….Отношения между ними вовсе не те, что между жертвой и палачом — скорее это отношения между главным и второстепенным действующими лицами.

Таки Дзэнсабуро и находившийся слева от него кайсяку медленно подошли к японским свидетелям и поклонились им; затем приблизились к европейцам и поприветствовали их таким же образом, возможно, даже с большим почтением… Медленно и с замечательным достоинством осужденный взошел на платформу, дважды распростерся перед высоким алтарем, уселся на войлочный коврик. Кайсяку присел слева от него. Один из офицеров-помощников вышел вперед подставкой… на ней лежал завернутый в бумагу викидзаси — короткий японский меч, или кинжал… Помощник распростерся и передал кинжал осужденному, который почтительно принял его, поднял на уровень головы обеими руками и затем положил перед собой.

После следующего глубокого поклона Таки Дзэнсабуро… произнес следующее: «Я и только я один, 11 дня прошлого месяца отдал нарушающий закон приказ открыть огонь по иностранцам в Кобэ и повторил его еще раз, когда они попытались спастись бегством. За это преступление я вспарываю себе живот и прошу присутствующих оказать мне честь, наблюдая за этим».

Поклонившись еще раз, говоривший сбросил верхнюю часть одежды и остался голым по пояс. В соответствии с обычаем он тщательно подоткнул рукава под колени, чтобы не позволить своему телу упасть назад…

Неспешно, недрогнувшей рукой он взял лежавший перед ним кинжал — он смотрел на него мечтательно, почти любовно; секунду, казалось, он собирался с мыслями в последний раз, потом глубоко вонзил кинжал в левую нижнюю часть живота, медленно повел его в правую сторону и, поворачивая кинжал в ране, слегка подал его наверх. Во время этой ужасающе болезненной операции ни один мускул не дрогнул на его лице. Он вынул кинжал, наклонился вперед и вытянул шею, и тогда чувство боли впервые отразилось на его лице, но он не издал ни звука. В этот момент кайсяку, который все это время находился рядом и зорко наблюдал за каждым движением, вспрыгнул на ноги, задержал на секунду свой меч в воздухе — вспышка, тяжелый отвратительный глухой звук, грохот падения — одним ударом голова была отделена от туловища.

Установилась мертвая тишина, — прерываемая только мерзким звуком крови, извергающейся из обездвиженной кучи перед нами — того, что секунду назад было мужественным рыцарем. Это было чудовищно».

Впрочем, такая процедура террористов не успокоила. 15 февраля в Сакам самураи из Тоса атаковали французских моряков.

На сей раз погибло 11 человек. Самураев приговорили к смерти через самоубийство, никто из них не раскаялся, но французский посланник остановил казнь, когда погибли 11 убийц. Такой принцип означал справедливость — по крайней мере, для французов тех времен, лишенных нынешних «политкорректных» предрассудков.

После этого произошло еще одно «впервые» — император лично встретился с иностранными посланниками, чего не наблюдалось уже тысячу лет. Придворные, воспитанные на Понтиях сглаза, пытались протестовать, но аудиенцию не отменили. Быть может, некую роль сыграла мальчишеская любознательность самого императора?

Но все же император располагался пока за занавесками — таков был компромиссный вариант. К тому же, встреча не обошлась без эксцессов: британскую делегацию атаковали двое террористов, хотя ее охранял огромный отряд. Раненых оказалось около десятка. Один из схваченных террористов был впоследствии казнен, притом — уже не почетно. Его, к тому же, еще и сфотографировали перед казнью, что могло быть воспринято, как дополнительный позор.

Аудиенцию с англичанами отложили, Муцухито выразил сожаления. Через три дня встреча все же состоялась, и именно в этот день император появился уже без занавесок. Все тот же Митфорд отметил, что держался он очень благородно, как и должно любому монарху. Но не обошлось без косметики, принятой при дворе: сбритые брови, нарумяненные щеки, напомаженные губы создавали несколько женственный облик. Муцухито произносил слова едва ли слышно: виной тому была не застенчивость, как полагали европейцы, а божественная сакральность. Ками не могут говорить в полный голос, но передают свои слова через посредничество жреца.

«Высочайшая клятва»

Война все еще продолжалась: императорские войска двигались к Эдо. Важным было даже не столько взятие сёгунской столицы, сколько разъяснение новой ситуации даймё, которые находились в вассальных отношениях с домом Токугава. Заодно (впервые!) положение разъясняли и простолюдинам. Поход превратился в то, что сейчас в России на «английско-нижегородском новоязе» называется «пиар-акцией». Особое подразделении армии «Отряд красной вести», куда входили ронины, крестьяне и простые горожане, проводило пропаганду. Они обещали снижение налогов в землях клана Токугава. Но когда пропагандисты перестарались, посулив едва ли не отмену налогообложения, власти репрессировали отряд, обезглавив его и в фигуральном, и в буквальном смысле. Революция не должна была перехлестывать через край.

Сторонники Ёсинобу готовились к сдаче Эдо, а император предпринял невероятно длинное путешествие до уже освобожденного города Осака. Естественно, он ехал в закрытом паланкине. Во время путешествия произошло поистине невероятное событие — правитель морской державы впервые увидел море!

В начале марта императорские войска вошли в Эдо без сопротивления. Ёсинобу не казнили, оказалось гораздо уместнее достичь компромисса. Новый глава клана Токугава, Ёсиёри, приветствовал прибывших. Он уже не был сёгуном. Бакуфу не стало.

Но оставались еще те даймё, которые не признали новых порядков. Они бежали на север. Теперь туда же переместилась и война.

Как ни странно, обе стороны заявляли, что борются за императора. Повстанцы выступали не против Муцухито, а против «предателей» с юго-запада. Но более никто не требовал восстановления сёгуната. Реставрация императорской власти стала свершившимся фактом.

14 марта в Киото, еще до сдачи Эдо, была проведена церемония с участием большинства видных сановников страны. Для начала в зале провели синтоистскую церемонию освящения. Место Муцухито обустроили на севере, ширмы с изображением четырех времен года символизировали роль императора, как божества урожая и благосостояния. Но если уж государь не был скрыт от европейцев, к чему скрываться от собственных подданных? И обычного в подобных случаях занавеса не поставили.

Церемония стала не только политическим, но и религиозным ритуалом. Заместитель главного министра Санэтоми Сандзё прочел молитву, совершил приношения красной и белой материей на алтарь и лишь после этого огласил от имени Муцухито текст «Высочайшей клятвы в пяти статьях».

Император обещал учитывать мнение общества при принятии решений, используя коллегиальность. И знать, и простой народ должны были сплотиться ради управления Японией. Но для военных и гражданских чиновников, а также и для «простолюдинов» предоставлялось и право на проявление инициативы. Муцухито заявил о том, что дурные обычаи будут ликвидироваться, а управление страной станет проводиться по закону. Кроме того, в клятве содержался и пункт о «приобретении знаний по всему миру» ради укрепления государства.

Император клялся перед богами, что будет соблюдать эти принципы правления.

Клятва была подписана 832 свидетелями, представлявшими высшую знать страны. Но в дело управления страной стали вовлекаться и простые люди, прежде и не помышлявшие о подобном праве.

Остается сообщить о судьбе Ёсинобу Токугавы, последнего сёгуна. Ему и в самом деле оставили жизнь. Мало того, даже выделили богатое содержание. Он не захотел становиться поверженным героем — и хорошо провел оставшееся до естественной кончины время, удалившись «в глухую провинцию у моря», совершенствуясь в «европейской науке» (фотографии), охотясь и выращивая новые сорта чая.

Но последняя битва с войсками сёгуната в столице состоялась 15 мая 1868 г. уже без всякого его участия. На холме Уэно мятежные вассалы бывшего сёгуна оказались полностью разгромленными после артподготовки. Исход гражданской войны был предрешен.

Глава 42. От революционной войны — к революционной реставрации

Мы взлетим в ночное небо — вы любовь зовете «крылья».

Мы очистимся от сора — все ненужное сгорит.

Видишь — огненные двери Храмы Света нам открыли!

Путеводные узоры начертала кисть зари…

Э.Р. Транк

Действовать предстояло по всем направлениям: менять административную систему, развивать связи с зарубежными странами, вводить новые технологии. И нужно было выбрать правильную идеологию, чтобы страна от головокружения времени перемен не слетела в хаос. В этом-то и состоит основная заслуга императора — он сумел сделать правильный выбор. В конце концов, все остальное делали те, кто верно служил ему, в том их немалая заслуга. Но без идейного стержня ничего бы возникнуть не смогло.

Возможно, юный государь воспользовался чьи-то советом, может быть, поступил так, как подсказывало сердце. Но он обратился к истории. Притом не к истории времен сёгунатов, а к более ранней, начиная с Дзимму-тэнно.

Дело в том, что любая революция, предлагающая сломать старый порядок и построить нечто совершенно новое, рано или поздно будет обречена, какими бы справедливыми ни были ее цели. Но если мы рушим нечто наносное, возвращаясь к истокам и вспоминая родные традиции, то дело принимает совершенно иной оборот. При этом не столь уж важно, насколько соответствует исторической правде год начала правления Дзимму или чудовищно длинные сроки царствования первых императоров. В конце концов, традицию можно и выдумать — главное, чтобы она работала во благо.

А уж потом историки, не связанные с идеологией, расставят все по местам…

Полное завершение гражданской войны

После сдачи бывшего сёгуна на милость победителям и взятия Эдо события на севере страны выглядели заурядным мятежом. Тем не менее, его пришлось подавлять довольно долго. В Хакодатэ бывший заместитель командующего флотом бакуфу, видя, что восстановить власть сёгуната уже нельзя, совершил нечто едва ли не более невероятное, чем революция Мэйдзи. Такэаки Эномото создал на слабо колонизированном острове Хоккайдо сепаратистскую республику, став ее первым (и последним) президентом. Больше никто в Японии такого не творил. Впрочем, это «независимое государство» прожило примерно четыре месяца, а вот президент оказался гораздо удачливее. Побежденных самураев наказали не слишком строго, и Эномото, отсидев три года в тюрьме, служил видным чиновником все на том же острове Хоккайдо.

Остальных мятежников отправляли в ссылку, брали контрибуцию с их владений, держали под домашним арестом. Одно из их княжеств — Айдзу — ликвидировали полностью. Но репрессии не выглядели чрезмерно жестокими.

Гражданская война унесла множество жизней, хотя, конечно, количество жертв вряд ли сопоставимо с гражданскими войнами в России или даже в США. Но и сказать, что дело обошлось малой кровью, нельзя.

Департамент истории и государственная символика

Есть великое искушение сравнить Департамент истории, созданный еще до полной и окончательной победы, с министерством правды в романе Дж. Оруэлла «1984». Но это сравнение верно, только если говорить о методах. Цели оказались принципиально различными: Мэйдзи и начальник департамента Санэтоми Сандзё вытаскивали свою страну из феодализма к цивилизации, а герои Оруэлла погружали людей в пучину нового феодализма, стремясь сделать это навсегда.

Император в своем указе сожалел о том, что при сёгунах хроники не составлялись, и что необходимо начать работу по публикации древних документов. Проще говоря, восхвалить тех, кто способствовал процветанию правления императоров и сурово осудить изменников (иными словами, сёгунов). Правление Мэйдзи крайне нуждалось в обосновании собственной деятельности. Чиновники-историки этому и послужили.

Кого именно стали теперь возвеличивать, проницательный читатель уже догадался. Почти со всеми этими людьми мы уже знакомы по предыдущим главам. Это Каматари Накатоми, свергнувший власть клана Сога, это честный чиновник Киёмаро Вакэ, не позволивший занять трон самозванцу-монаху, это трагический герой Масасигэ. Сюда же попали Нобунага и Хидэёси, которые объединяли страну и все же не сделались сёгунами (а заодно — обеспечили нормальные условия жизни императорам). В почетный список вошел Тикафуса Китабатакэ, создавший в XIV в. «Записи о прямом наследовании императоров», заявляющие о непрерывности династии.

Конечно, без внимания не оставили и императоров начиная с Дзимму. Синтоистские святилища возводили в честь тех, кто выступал за самостоятельность правления: Сутоку, Го-Тоба, Цутимикадо, Дзюнтоку и, в особенности, непреклонного Го-Дайго.

Чуть позже прибавилось и особое почитание регентши Дзннго, но это уже связано с новыми континентальными войнами. Кстати, что касается войн и их героев, то и они оказались не забыты: восточнее Киото возвели храм в честь тех, кто отдал жизнь за императора в гражданской войне. Еще один подобный храм появился и в Токио. Это «Святилище сбора покойных душ» (Сёконся) было впоследствии переименовано в Ясукуни («Святилище умиротворения страны»). Несмотря на столь миролюбивое название, у храма Ясукуни оказалась весьма впечатляющая военная судьба. Там стали почитать и тех, кто погиб в континентальных войнах — с Китаем, Россией, с Германией в Первой Мировой, вновь с Китаем и т.д.

Храм действует и сегодня. Прибытие туда официального лица Японии во времена СССР, а иногда и сейчас трактовалось однозначно: это якобы говорит о реваншистских настроениях. На самом деле, все обстоит несколько иначе. Высшие государственные чиновники бывали в Ясукуни с частными визитами. Не надо забывать, что в Японии, вероятно, в большинстве современных семей есть хоть один павший. Их почитание — это отдание долга памяти, а не что-то еще. Между тем, реваншистские настроения тоже нельзя полностью сбрасывать со счетов особенно в те времена, когда живых свидетелей ужасов войны остается все меньше и меньше…

И еще одна характерная деталь японской революции-реставрации: с прошлыми «врагами императоров» поступили примерно так, как с последним сёгуном. Их отправили в «историческую ссылку», но не вычеркнули из истории напрочь. Это «вычеркивание врагов», характерное для нашей страны (особенно — в годы самых серьезных репрессий), в Японии не проводилось вообще. В принципе, столь нездравый подход (им как раз отличалось оруэлловское министерство правды), характерен не для интеллектуалов, а для интеллигентов. Последние с пылом, достойным религиозных фанатиков, следят за «нравственной чистотой», боясь «замараться» (о «космополитические», «националистические», «атеистические», «левацкие» (нужное подставить) идеи и произведения). Так вот, таких фанатиков в революционно-императорской Японии не нашлось.

В 1870 г. торговый флаг — красный круг в белом поле — стал императорским и официальным государственным. Белый и красный цвета — важнейшие символы синто, красный круг одновременно символизирует солнце, солнечное божество богиню Аматэрасу, а заодно и ее земного потомка — императора.

Слова государственного гимна, как уже говорилось, заимствованы из антологии «Кокинсю». Но парадокс здесь в том, что японский гимн был положен на музыку не японцем, а иностранцем. Инструктор японской армии по музыке (заимствования распространились уже и на это священное для истинных конфуцианцев понятие) англичанин Джон Фентон стал творцом государственного гимна Японии. В 1870 г. гимн стал официальным. (Через десять лет гимн переложил на новую музыку японец Хиромори Хаяси, но без иностранца все равно не обошлось — немецкий музыкальный инструктор Ф. Эккерт сделал оранжировку для духового оркестра).

И, наконец, о гербе, который, в отличие от европейских, не имеет ни щита, ни его держателей (животных, богатырей и пр.) Этот герб не поход и на ту форму изображений, обрамленных венками, которая была в ходу в СССР и странах-сателлитах, да и ныне не окончательно забыта (например, в Таджикистане, Белоруссии, Лаосе или коммунистической части Кореи). Гербом императорской династии и Японии сделалась хризантема с 16-ю лепестками. Правда, европейцу, впервые видящему этот герб, трудно понять, что это именно хризантема и вообще цветок — настолько она стилизована.

Создание национальной религии

В Японии, как известно, ныне есть ученые, утверждающие довольно странные вещи — будто бы синтоизма до революции Мэйдзи не было вообще. Мол, все появилось в ходе революционно-реставрационного процесса, а до этого существовала своя форма буддизма, смешанная с местными верованиями и тем, что было заимствовано из Китая.

Похоже, это нее же чересчур смело и не вполне верно. Здесь бесспорно лишь одно утверждение — «смешанная форма». И в самом деле, японский император — синтоистский бог — отрекаясь от трона, становился буддийским монахом. Можно было всю жизнь прожить по обычаям синто, но умирать пришлось бы все равно по-буддийски — похоронным обрядом занимались именно буддисты.

В Японии до Мэйдзи практически невозможно отделить одну религию от другой. Но так было не всегда. И теперь так не стало. Революции потребовалась религиозная реформа.

В самом начале 1870 г. был опубликован указ о пропаганде «великого Пути» (впоследствии — «великого Учения»). Речь шла о почитании богов и императора.

Палата небесных и земных божеств («Дзёнгикан») была восстановлена еще раньше. У этого идеологического органа — своеобразного синтоистского синода — имелся огромный «фронт работ». Как мы знаем, божеств в Японии великое множество, храмов и жрецов тоже вполне хватает, и за всем этим нужен присмотр. Но все дело в том, что буддийские и синтоистские святилища не разделялись. Религии международная и национальная сплетались в тугой узел, а сейчас остро требовалось сплотить нацию. Буддизм, пришедший когда-то с континента, для этой роли едва ли подходил. К тому же, сёгунат активно использовал эту религию.

Уже через две недели после принесения «клятвы пяти статей» вышел указ о разделении культов: теперь буддийские обряды не могли проводиться в храмах синто. Вот только, как и всегда бывает при революции, перегибы оказались неизбежными. Синтоистских жрецов на все «очищенные» от буддистов храмы пока что не хватало. Случалось, что буддийские монахи подавали прошения об их «переквалификации» в жрецов синто.

Кстати, для них это стало бы неплохим выходом. Дело в том, что правительство серьезно ополчилось на буддизм. О расправах но образцу гонений на христиан речи не шло (в этом все же проявили мудрость), но число монахов было решено серьезно сократить. В конце концов, стране нужно увеличение население, и монашеский обет безбрачия этому сильно мешает. (Кстати сказать, японские власти в XIX веке пытались решить демографические вопросы гораздо более разумным путем, чем парламентарии в некой иной стране в XXI столетии. Тс самые депутаты говорят просто о количественном приросте. В Японии сразу же делался акцент на возрастание трудового населения, способного производить материальные блага. Проще говоря, российские думцы твердят о количестве, японцы изначально поставили целью качество).

Теперь монахи не могли просить подаяния, а монастыри перестали быть административным органом государства. Но в 1872 г. процесс гонений на буддизм приостановился. Культ синто оставался, безусловно, стержневым, но и прочих традиций решили не отбрасывать напрочь.

Однако без революционных перегибов на местах дело не обошлось. «Проявлениями инициативы» стали поджоги монастырей и пагод, погромы. Даже одну из великих статуй Будды хотели сдать на металлолом.

Христианство пока что разрешено не было, предстояли долгие годы борьбы, притом борьбы абсолютно безоружной и ненасильственной. Летом 1868 г. были брошены в тюрьмы 2 400 последователей христианского учения. Но все же на Хоккайдо отец Николай в русской миссии смог тайно окрестить трех человек. Это первые японцы (за исключением Владимира Яматова), принявшие православие. Пока что — тайно… Отец Николай был убежден, как и всякий истинный христианин, что спасение души гораздо важнее невзгод и гонений в этом мире.

И он оказался абсолютно прав. Прошло несколько революционных лет — и гонения прекратились сами собой. Ведь, как ни странно это теперь выглядит, творцов религиозной реформы в Японии вдохновлял опыт государственного православия в России. (Правда, в Российской империи государь все же не был ни первосвященником, ни, тем более, воплощением божества).

Началось с того, что убрали запретительный указ XVII века, который прежде вывешивали в общественных местах. Было заявлено, что он и без того хорошо известен народу. (И не надо забывать: указ-то исходил от ныне ненавистного правительства бакуфу). Постепенно прекратились преследования. Запрет вроде бы и не отменили (очень не хотелось, чтобы кто-то мог сказать, будто это сделано под давлением иностранных (христианских) держав). Он скончался сам собой, а синтоистские власти «сохранили лицо». В 1872 г. с гонениями на христианство было покончено, поскольку связи с Европой потребовали новой религиозной политики.

И отец Николай смог открыто создать православную семинарию в Токио! Правда, ему пришлось письменно заявить: православие учит повиновению властям (а значит, императору). Этого было достаточно.

Уже позже, во время русско-японской войны, это приведет к некоторым странным коллизиям. Но, к чести японцев, нужно сказать: православных людей не стали преследовать и в то время.

Итак, гонений со стороны властей почти не стало. Но вот преследования на бытовом уровне… С ними оказалось гораздо сложнее. Правда, пострадавшие, как правило, христианами как раз не были (а правительственных чиновников-синтоистов, случалось, и убивали — как распространителей учения Христа, о котором в глухих уголках Японии, где происходили столь кровавые события, и понятия-то не имели).

Опасность, как всегда во время модернизации, представляли люди невежественные. А таких в Японии оказалось достаточно. Если уж императорский двор при сёгунате жил суевериями, что можно сказать о темных и забитых слоях крестьянства! Для них и буддийские молитвы до сих пор звучали как магические заклинания, а христианство и вовсе казалось чем-то непонятным — и оттого еще более страшным. «Варвары-христиане» должны были непременно нить кровь у и без того несчастных полуголодных людей. Их дочерей наверняка отнимут, а самим бедным труженикам не станет спасения от грабителей, которых, конечно же, расплодят подлые «варвары»!

Оснований для беспокойства, конечно, не было, но слухи о «питье крови» циркулировали и позднее, при введении всеобщей воинской обязанности.

Оснований, конечно, не было никаких (если говорить о христианах). Но вот сами власти… Кровь простых японцев они, конечно, не пили — но, в конце концов, заставили проливать ее в войнах. И пролили немало.

Крестьянских девушек никто, конечно, насильно у родителей не отбирал. Но те, что позже прибывали из глухой провинции в большие города, нередко «трудоустраивались» в публичные дома.

А если говорить о грабителях, то цены во время революции подскочили в шесть с лишним раз.

Видимо, изнанка реформ бывает одинаковой во всех странах. Но это — не повод для того, чтобы не проводить их. Просто нужно обратить внимание на весьма важную вещь — просвещение. От него-то, в конце концов, и зависит, успешными ли будут реформы.

Народное просвещение

Без обучения никакая модернизация невозможна. И сам юный император дал пример всей стране. Муцухито приходилось прослушивать лекции по конфуцианскому учению, но древней истории. Позднее он, увидев некоторую схожесть развития Германии и Японии, засядет за немецкий язык. Но, увы, ceii предмет оказался слишком труден. Да и вообще надо заметить, императора, при всем огромном к нему уважении, прирожденным гуманитарием, как многих его предшественников, назвать нельзя.

Тем не менее, его образование было вполне традиционным. Но сейчас, после революции, требовалось обучать людей на новый манер. Вопрос — чему именно? Моральным ценностям? Но здесь-то все обстояло вполне благополучно (по крайней мере, так считали преобразователи). Вот естественные науки, технологии — это другое дело. Призыв изучать «западную науку», не теряя японской души, оказался весьма актуальным.

Но и сам император позаимствовал с запада одну аристократическую науку. Он совершил неслыханное, сев на лошадь — к ужасу придворного окружения и на радость людям вроде Такамори Сайго!

И, между прочим, эти упражнения не только для души, но и для тела некоторым образом воздействовали на историю. Время правления императора Муцухито значительно увеличилось, подвижный образ жизни оказал на него самое наилучшее воздействие.

Впрочем, придворное окружение к тому времени сильно поменялось: теперь в нем было больше самураев, чем особо родовитых аристократов. Чистку начали едва ли не сразу после смерти Комэя — без особого сожаления, поскольку по распущенности прежний двор мог бы оставить далеко позади даже Версаль, приблизившись к «веселым кварталам» Иокогамы. Теперь все было куда строже — и ближе к Европе.

Указ о всеобщем начальном четырехлетнем образовании был введен в августе 1872 г. Но эти слова не слишком быстро стали практикой. Лишь 28% детей обучалось на следующий год. Но, надо отметить, что грамотность в Японии была весьма высокой для стран Востока еще при правлении сёгунов. К тому же, важно само намерение: творцы реформ интуитивно поняли, с чего надо начинать. С ликбеза, с той цели, которую даже советское правительство поставит далеко не сразу после революции. Японский император действовал гораздо четче. Было сочтено: важнее всего — начальное образование. Будущая элита страны должна пополняться из всех слоев общества. Введение университетов с преподаванием на западный манер — без сомнения, хорошая мера. Но кто станет в них учиться? Сыновья аристократов? Но пока люди будут разделены барьерами, истинную нацию создать не удастся.

Но вот вопрос — чему учить? Японский реформатор Юкити Фукудзава, побывавший и в Америке, и в Европе еще при Комэе, был горячим сторонником ликвидации конфуцианских принципов. Он верил, что Востоку необходимы не только естественные и точные науки, но и воспитание «чувства независимости».

Не всех обрадовали нововведения, часть крестьян не понимала, зачем их детям нужно какое-то образование, когда они должны поскорей начать работать на земле, как отцы и деды.

В этой работе редко вспоминаются вопросы экономики, но сейчас просто нельзя не сказать: расходы правительства Японии на образование равнялись оборонному бюджету. В то время так обстояло дело только в США. А теперь остается, отрешившись от наших нынешних стереотипов, посмотреть, в каких уголках мира экономика в следующем столетии развивалась успешнее всего. И сделать выводы.

И это при том, что образование на новый манер Япония начала практически с нуля. Раньше существовали школы при монастырях, отсюда и относительная грамотность. Теперь же требовались гражданские школы. Не было учебников, пособий, даже зданий. Учителя довольно часто жили едва ли не беднее крестьян. И это — не говоря уже о трудностях самого японского языка.

Но «западная наука» упорно пробивала дорогу. Часто в качестве пособий использовались переводные книги. Японские мальчики (и девочки, что характерно — образование и впрямь становилось всеобщим) узнавали о жизни тех стран, которые их родители еще совсем недавно считали «варварскими». Они сидели за партами, как и положено школьникам. И никто не догадался ввести крайне вредных предписаний о раздельном обучении мальчиков и девочек (страшно подумать, что такие вопросы могли кем-то серьезно обсуждаться в России в начале XXI века).

Впервые в японском обществе начал закладываться конфликт отцов и детей, немыслимый при соблюдении конфуцианских ценностей. Но конфликт оказался лишь разрывом между представлениями о мире у одних и вторых. Вполне понятно, что при продолжении реформ он исчез сам собой. Конструирование сплоченной нации и государственности не обострило, а сняло эту проблему. Собственно, государственнические задачи перед школой и ставились.

Использовались школы и для того, что у нас получило название политинформации». И ученикам, и, что еще важнее, взрослым сообщали тот или иной указ. Конечно, незнание никого и нигде от ответственности не освобождало, но теперь незнание ликвидировалось в корне.

Интронизация и перенос столицы

Мы уже называли императора по девизу его правления, но сам девиз появился после официальной церемонии вступления на трон. О японских владыках было бы неправильно говорить: «император был коронован». Для этого, как минимум, нужны корона, скипетр и держава (последняя, кстати, появилась, о чем будет сказано чуть ниже). А в Японии их роль выполняют меч, зеркало и яшмовые подвески. И сама процедура состоит из нескольких частей. Первое — это как раз вручение преемнику регалий. А 27 августа 1868 г. прошла вторая часть церемония «сокуи».

Обычно возведение императоров на трон устраивалось в согласии с китайскими канонами. По теперь были сделаны нововведения. Синтоистские здравицы, молитвы и символы должны были вернуть собравшихся к истокам, ко временам Дзимму-тэнно.

Но самое главное нововведение как раз заключалось в присутствии «державы». Не в руке императора — ее трудно было бы удержать. Большой глобус стоял там, где прежде полагалось поместить буддийскую курильницу для благовоний.

Глобус (кстати, держава — это и есть символ земного шара) должен был продемонстрировать две вещи. Во-первых, то, что Япония становится открытой для мира. Во-вторых, его положение к югу от трона, как и у подданных императора, говорило о том, что государь Поднебесной по-прежнему считается владыкой мира. И сторонникам новых веянии, и их скрытым противникам было чем гордиться.

В сентябре 1868 г. приняли девиз «Мэйдзи». Тогда же было заявлено: одно правление — один девиз. Никакие неудаче не должны приводить к его смене. Впрочем, государю и не могут сопутствовать неудачи — это нововведение нужно было трактовать именно так.

Выбор проходил так: было предложено несколько вариантов, и император отдал девиз на суд богов, вытянув жребий во время церемонии в дворцовом святилище. С этого же года день рождения государя стал общенациональным праздником. Традиция была позаимствована из древних времен, как и многое другое.

Теперь требовалось отказаться и от самой киотоской жизни с ее церемонностью и суевериями.

Вот этот вопрос вызвал нешуточные дискуссии. Некоторые требовали многостоличья (Киото — Осака — Эдо). Многие полагали, что Осака станет лучшим выбором. В любом случае, требовалась ссылка на историю. На месте города Осака располагалась Нанива, которая в свое время была резиденцией добродетельного императора Нинтоку. Друг и соратник Такамори Сайго, Тосимити Окубо, который стал одним из идеологов перемен, высказался за этот вариант.

Был еще один проект: император станет переезжать из Киото в Эдо и обратно. А сами города переименуют в Сайке (Восточная Столица) и Токе (Токио, Западная Столица).

Все же выбрали Эдо — как раз, когда завершился период, названный именем города. Его переименовали, забыв о Киото (а заодно — «забыв» отменить функции императорской столицы, поскольку император не желал ущемлять жителей города, где он родился).

Для начала потребовалось организовать путешествие монарха, за что взялись еще двое идеологов — Симпэй Это и Томоми Ивакура. Последний прославлен еще и тем, что был рьяным поклонником русского императора Петра Великого и его реформ.

Императорский паланкин двинулся из Киото 20 сентября, еще до полного разгрома противника на острове Хонсю. Требовалось спешно продемонстрировать людям: «вакуума власти» после краха сёгуната нет, в Японии правит энергичный монарх, который возродит жизнь после тонны. И у бывшего Эдо появится великая судьба, так что покидать его не следует.

Многокилометровая процессия оказалась куда внушительнее, чем прежние «караваны» даймё и сёгунов. Этот поход означал перемены и триумф победы. Императору поклонялись, как божеству, а сам он молился курганам предков.

Киотосцы попытались повернуть дело вспять, уже во время путешествия придворные аристократы сообщили: обвалились ворота-торин в святилище в Исэ, императору нужно вернуться, ибо это дурной знак. Прежде суеверия действовали безотказно, теперь же было заявлено, что по поводу обвалившихся ворот устроят специальное богослужение, а государь продолжит путь, и волноваться тут не о чем.

Дорога произвела невероятное впечатление на Мэйдзи. Он видел своих подданных-крестьян, впервые смог полюбоваться Фудзи, и был поражен красотой этой горы. Юноша, почти подросток, открывал для себя новый мир. Правда, пока что он был закрыт для мира, сидя в паланкине. Но и это было не навсегда.

И новая столица, которая оказалась крупнее Киото, и замок, и японский военный корабль в гавани, на который юноша, невзирая на ужас и протесты, все же поднялся — все казалось невероятным. И все было впервые.

Правда, в Киото он все же ненадолго вернулся, успев на поминальную службу к окончанию срока траура по Комэю. Там же состоялась и свадьба с Харуко — отныне императрицей. Но третья часть возведения на трои — церемония Великого праздника урожая — состоялась все-таки в Токио. На этом празднике император-тэнно, вкушая жертвенный рис, пирует с божествами, делаясь одним из камн.

Именно тогда вопрос о столице оказался решенным до нынешних дней.

Глава 43. Уничтожить как класс

Завтра снова солнце встанет,

Возвратит надежду людям,

Мы мудрей и тверже станем,

Только прежними не будем…

Э.Р. Транк

Название главы не случайно. Самурайство и в самом деле было уничтожено как класс. Но это совсем не значит, что его ликвидировали физически, как это случалось при других революциях. Нет, слова полностью отражают действительность. Феодальные классы должны были умереть, а те, кто принадлежал к ним — стать частью единой японской нации.

Ликвидация вотчин по «инициативе снизу»

20 января 1869 г. даймё четырех княжеств, которые начали войну задело императора — Сацумы, Тоса, Тесю и Хидзэн — подали императору обращение, которое стало не менее важным шагом революционной реставрации, чем «Клятва пяти статей». Было заявлено: все в Японии принадлежит императору. Значит, это касается и земли. При сёгунах этот исторический обычай пребывал в забвении, земли перешли к даймё. И это — несправедливость, которую следует устранить. Поэтому четверо князей ее и устраняют: они передают свои земельные реестры и реестры людей, проживающих в княжествах, императору. К чему и призывают всех прочих даймё.

И все прочие последовали, не передали реестров лишь двенадцать князей.

Подобные перевороты редко проходят столь мирно. Одно дело — символы власти, и совсем другое — власть реальная, то есть, собственность. Но тогда уже стало попятно: главная задача — стать одной из великих держав. А для этого стране необходим порядок. И «хозяин», который этот порядок наведет.

К тому же, силовое решение проблем состоялось только что, и лучше с сацумцами и их союзниками не спорить.

К тому же, регистрация земельных реестров не была чем-то из ряда вон выходящим. Она проводилась и при сёгунах: князья отдавали им реестры, после чего милостиво получали их обратно. Правда, тогда все обходилось без громких заявлений.

Летом того же года 262 даймё, подавшие обращение, получили милостивое разрешение на совсем иную процедуру — на возвращение реестров (и, соответственно, владений) императору. (А тем, кто к обращению союзных княжеств присоединиться не захотел, пришлось все равно это сделать, но по приказу). Они назначались губернаторами вотчин, то есть, становились обычными чиновниками, пусть и крупного ранга. Управлять им позволили, но уже не от себя лично, а от имени Мэйдзи.

Сразу же были предприняты и меры но формированию сплоченной нации. Прежнее сложное деление на фактические касты сводилось к «кадзоку» («знати» — бывшим даймё), «сидзоку» (так обозначили самураев) и «хэймин» (простолюдинам). Впоследствии уровняли в нравах с простолюдинами и париев, что вызвало протесты и неприязнь многих крестьян: как же, теперь не станет тех, кто был ниже их и кого можно презирать! (Чем и было лишний раз доказано: победившее восстание простолюдинов куда страшнее, чем «революция сверху»). Презрение к «эта» на бытовом уровне все же осталось надолго.

В 1871 г. произошла административная реформа: упразднили княжества. Естественно, и в этом случае важную роль сыграла юго-западная коалиция. Теперь создавалось деление на префектуры. Мелкие княжества объединялись. Получилось 72 префектуры, особый округ (Хоккайдо) и три города, приравненных к префектурам — Токио, Киото и Осака. Названия префектур, как правило, не повторяли названий княжеств. Затем административное деление меняли, а 1888 г. оно приняло фактически известный сегодня вид — 47 префектур.

Бывших владетелей переселили в Токио. Им было к этому не привыкать. Но теперь огромное число самураев, ранее подчиненных даймё, оказались не у дел. И началось то, что в другой стране и в другую эпоху назвали «вписыванием в рыночные отношения». На том, правда, сходство и заканчивалось: никто никого не бросал «на волю волн».

Конец самурайского сословия

Первое, что было четко проделано — это выплата содержания бывшим даймё и самураям. Для этого требовалось финансовое обеспечение, и оно было получено в виде займов у Англии. Заметим, никто и не подумал эти займы растащить.

Самураям и князьям выплачивались пенсии. Можно было обеспечить средний уровень пожизненно, но существовала и возможность получить более крупную выплату за несколько лет вперед, отказавшись от пожизненного содержания. Те, кто сделал так, не прогадал: в 1876 г. выплаты отменили, средства перевели в долгосрочные государственные облигации. На проценты от них могли прожить разве что экс-даймё.

Особо серьезных протестов такая продуманная политика не вызвала. Многие даймё действительно заботились о благе императора и Японии (хотя это утверждение может прозвучать странно в наши дни), часть из них была готова служить государю в качестве прямых вассалов в создаваемой армии. Господином теперь считался император Мэйдзи, а значит, мир для этих людей не утратил целостности и смысла.

Разумность не привела к крупным конфликтам. Но самураям высшему сословию, наиболее образованному классу населения, — нужно было найти достойное занятие. Конечно, многие из них уже попробовали, что значит мир рыночных отношений, хотя это было и неправильно с точки зрения бусидо. Другим же пришлось менять обычаи во всем, начиная с внешнего вида. Бывшим самураям для начала пришлось поменять прическу: отказаться от бритья лба и ношения косицы. Все это напоминает реформу Петра I с бородами и костюмами. Оба случая вполне естественны: внешность и символы — это далеко не пустые вещи. Перемены в названиях, цветах флагов или внешнем виде не менее важны, чем экономические реформы. Это то, с чем человек сталкивается ежедневно, то, что определяет сам стиль мышления. Символы — своего рода бытовая магия. Правильно поменяв их, можно достичь успеха и в экономике. Если же такие перемены не были продуманы и выверены, реформы могут затормозиться по вроде бы не вполне ясным причинам.

Поэтому «мелочи» — требование к ношению одежды европейского стиля для чиновников, распространившееся постепенно на все слои общества — помогли переменить облик страны и, в конечном счете, сделать ее великой держаной.

Почему-то особенной популярностью пользовался европейский цилиндр. Возможно, именно эта деталь одежды казалась наиболее непривычной — а значит, и необходимой в новой системе «европеизации». Во всяком случае, уже гораздо позже, при подписании капитуляции в 1945 г., японская официальная делегация была именно в цилиндрах.

Трудоустройство самураев оказалось выполнимой задачей. Государство формировало армию, но особенной популярностью среди бывшего феодального сословия пользовалась полиция, которую и комплектовали из них (по крайней мере, высшее звено). Образованность самураев дала стране врачей, ученых, преподавателей. Так что, при разумной политике, эти люди вписались в эпоху. Что же до чиновников, вышедших из среды небогатых самураев, то среди них было распространено такое странное понятие, как честность (а вот о чиновниках из богатой аристократии подобного сказать нельзя). Это полностью противоречит иллюзиям, распространенным даже и сейчас в России и никак не подтвержденным на практике: мол, если дать госслужащему огромное содержание, то ему не захочется совершать ничего противоправного. Аппетит, как известно, приходит во время еды, а честность не зависит от оклада чиновника (в конце концов, при любом раскладе его не заставят голодать, ему не придется брать взятки, чтобы выжить). Все гораздо сложнее, воспитание и образование, ценности, привитые с детских лет, значат куда больше.

Вообще же, в ранние годы правления Мэйдзи верхний эшелон власти остался за юго-западными княжествами, что вполне понятно: именно они сыграли выдающуюся роль в революционной войне. Но чиновничество среднего звена — это бывшие вассалы даймё из клана Токугава. Они были наилучшими практиками-исполнителями. Их не отвергли, а спокойно предложили свою роль в процессе.

Безболезненность процессов революции Мэйдзи все же не оказалась полной. Если продолжить аналогии с современной Россией, то в Японии не обошлось и без своего трагического «октябрьского путча». Но об этом будет сказано в следующей главе.

Удар по терроризму

Авторы реформ времен Мэйдзи еще в XIX веке поняли то, что в современных державах, страдающих от терроризма, выяснили только что. Любой фанатик-террорист остается таковым, только пока понимает, что он станет героем, пусть даже и мертвым. А если на посмертный героизм рассчитывать не приходится, то фанатизм начинает потихоньку испаряться. К тому же, он не может быть вечным: как правило, этот «герой» достаточно молод, и, если он не имеет серьезного психического заболевания, молодой организм волей-неволей «проголосует» за любовь к жизни.

С самурайским терроризмом расправились без массовых репрессий. Просто теперь почетная казнь через ритуальное самоубийство отменялась. Уголовный кодекс предусматривал совсем иные меры наказания — притом как для самураев, так и для простолюдинов. За терроризм их ждала каторга или, в случае совершения особо тяжкого преступления — позорная казнь через повешение.

Теперь атаковать иностранных подданных стало легким путем не к посмертной славе, а к петле. А рядом могут повесить выходца из крестьян или даже человека из париев, совершившего разбой или убийство…

И терроризм пошел на спад. Хотя проблема решилась и не полностью — оставались еще люди с больной психикой, и один из них впоследствии даже вошел в русскую присказку… Но торопить события мы не станем.

Кодекс не только ввели, но и применили, отправив на виселицу одного из самураев, напавших на иностранцев в Токио (остальные попали на каторгу).

Реформаторы надеялись, что теперь иностранное военное присутствие на японской земле окончится. Но англичане и французы, державшие войска в Иокогаме, уходить не торопились, и этот город все больше напоминал отторгнутый от Китая Гонконг.

Дела международные

В 1869 г. впервые в истории состоялся официальный визит представителя чужеземной правящей династии в Японию. Им оказался герцог Эдинбургский. Восточные международные отношения не признавали принципов равенства, и «братское» общение европейских монархов показалось бы непонятным. Теперь же в Японии спешно разработали достойные правила. Правда, несмотря на вполне европейский артиллерийский салют, провели и очистительный ритуал, обмахав бумажными метелочками (вероятно, герцог понял, что это часть традиций гостеприимства, а не нечто не вполне достойное).

Император побеседовал с гостем в павильонах дворца, и разговор особо содержательным не оказался. Они продемонстрировали добрые намерения — это и было главным достижением. Британский принц подарил табакерку со своим портретом, что было странным для Японии. Император сделал ответный подарок, а заодно передал стихотворение, написанное для королевы Викторин. Его перевод приведен А.Н. Мещеряковым:

Если правишь С думой о людях, Небо с Землею Вместе пребудут Веки вечные.

Вскоре Япония впервые приняла участие вопросах, касавшихся войн великих держав. Во время франко-прусской войны она объявила нейтралитет. Позднее прусский король, сделавшись кайзером, сообщил об этом не только Европе, но и Японии. Закрытая прежде страна становилась частью мира.

В 1871 г. Япония попыталась самостоятельно заключить… неравноправный договор в свою пользу! Жертвой избрали Китай. Но пока «дипломатию канонерок» применить оказалось невозможным, и договор оказался как раз равноправным.

Теперь посольства Японии были куда более подготовленными. Нужно было точно выяснить политическую организацию стран Запада, после чего пересмотреть неравноправные договоры, навязанные стране. В ноябре 1872 г. началась длительная поездка по США и Европе миссии во главе с министром иностранных дел Томоми Ивакурои.

Камнем преткновения оказался режим наибольшего благоприятствования, данный иностранным державам. Любые льготы немедленно получали все страны, подписавшие соглашения. Но сама Япония режимом благоприятствования не пользовалась. Увы, пока пересмотр договоров оказался делом бесполезным, его требовалось подтвердить более весомыми аргументами — армией и флотом, например.

Уже во время поездки обнаружилось, что необходима одна деталь, о которой в Японии не помышляли: портрет императора. Изображать государей до сей поры запрещалось, даже на гравюрах, посвященных поездкам Мэйдзи но стране, запечатлен лишь паланкин с фениксом.

В 1872 г. сакральный запрет пришлось снять. Императора сфотографировали в одеянии, принятом при дворе. Увы, это не соответствовало ни мужественности и решительности, ни модернизации.

Хотя Германия с еще не до конца изжитым феодализмом и могущественным монархом показалась более похожей на тогдашнюю Японию, особо существенной стала поездка Томоми Ивакуры и его делегации в Санкт-Петербург. На сей раз Владимир Яматов уже безбоязненно появился перед посольством со своей родины и даже принял решение возвратиться. Все происходящее напоминало Великое посольство Петра в Европу (хотя Мэйдзи так и сделал официальных визитов за рубеж).

А пока Томоми Ивакура с помощью Владимира Яматова приобретает портреты своего русского кумира — Петра Великого, нам нужно решить небольшую филологическую русско-японскую проблему. Правда, «решить» — это слишком громкое слово. Достаточно хотя бы ее обозначить. 

Итак, «суси» или «суши»? 

Что такое «киридзи»?

«Киридзи» — это запись японских слов по-русски (кириллицей, отсюда и название). Но появляется вопрос — как правильно записать те самые японские слоги, которые звучат не в соответствии с русским произношением? Ну, к примеру, «ши» или, все-таки, «си»? В японском языке может слышаться и то и другое, смысл остается тем же.

Есть и другие проблемы: иногда в японской речи «глотается» гласный звук, но в записи он есть («Аска» или «Асука»). В последнем случае, кстати, важно еще и ударение; в русской версии одного из многочисленных фильмов о звонках из потустороннего мира диктор напирал на неверное ударение, хотя голос актера за кадром передавал японский (вполне нормально звучащий для русского человека) вариант. В исторической драме об эпохе правления Комэя в названии «Чжошу» уже почти невозможно узнать знакомое нам княжество Тёсю.

Заменять ли в некоторых случаях «т» на «ч»? Правильнее ли всегда писать «э» вместо «е»?

Все это не имеет однозначного решения: на нас слишком сильно влияет традиция. Но в России есть и те, кто уверен, что названия надо передавать максимально близко к оригиналу (особенно яркий пример — уже упоминавшийся Ю.Л. Нестеренко, убежденный даже в необходимости использования слова «Дойчланд» вместо «Германия» и т.д.)

Я стараюсь следовать одновременно двум принципам. С одной стороны, это следование сложившейся в Российской Империи и СССР традиции. Поэтому «Токио» и «камикадзе» пишутся именно так, а не иначе, хотя правильнее были бы варианты «Токе» и «камикадзэ». Но жизнь меняет традиции. Если в советских книгах о Японии можно было встретить слово «суси», то теперь, когда мы познакомились с этим блюдом японской кухни, вариант «суши» стал общераспространенным. (Обратим внимание: новая традиция добавила слово «аниме» без «э»). Ну, а там, где традиция отсутствует, я придерживаюсь написания «киридзи» (Комэй, Гэмпэй, Бэнкэй и т.д.)

Метод транслитерации («киридзи») разработан в 1917 г. русским востоковедом Е.Д. Поливановым, позднее незаконно репрессированным.

Да здравствуют перемены, большие и маленькие!

Казалось бы, совсем недавно японские вельможи смотрели на модель паровоза, как… Пожалуй, обидные для них эпитеты здесь будут неуместны — такое впечатление первое знакомство с железной дорогой производило и в цивилизованных странах. Но вот в 1872 г. состоялось открытие японской железной дороги между Токио и Иокогамой. Конечно, японской назвать ее можно лишь с определенными оговорками: и оборудование, и инженеры прибыли из Европы, а вокзал на месте, где когда-то стояли представительства княжеств, более прочих мешавших новому порядку, возвели но американскому проекту. Но все же это было гигантским достижением!

Тогда же, под влиянием Англии, было избрано левостороннее движение (доставившее в наши дни столько головной боли российским владельцам импортных японских автомобилей). Больше на такое не решился добровольно никто, «левосторонность» принята лишь в британских колониях. Железную дорогу открыл сам император. Сам Мэйдзи и сделался первым пассажиром. Как видно, юношеская любознательность не была им потеряна.

Но для точного движения составов нужна четкость по времени. А владыкой времени в Японии является государь. И здесь реформы не обошлись без него. Мы с удивлением и недоверием читаем у авторов XIX века (например, у В. Крестовского) сетования по поводу японской неточности. Но, видимо, это было так: страна, прославленная в XX в. производством электронных часов, жила по полусонному времени. Но лишь до реформ.

С начала 1870-х в Японии все больше распространяется европейское измерение времени, которое, в конце концов, сменило прежнее деление суток на 12 страж. Менялся и календарь, прежний лунный, заимствованный из Китая, уходил в прошлое. Новый год стал начинаться по европейской традиции, 1 января. Но отсчет по девизам — традиция, связанная с императорским правлением — продолжается и по сию пору. По крайней мере, он используется в официальных документах, так что сейчас идет 19-й год эры Хэнсэй. Кроме того, можно отсчитывать время и от основания Японии императором Дзимму. И эта система с главным праздником 29 января получила распространение.

Словом, если исторических традиций нет или они уже забыты, их можно изобрести. А заодно — совместить свой «особый» путь с путем цивилизации.

Японцы хорошо усвоили, что «время — деньги» — это не просто лозунг западной цивилизации. Это — ее суть. Чтобы войти в число победителей (западных стран), необходимо сделаться время-ориентированным народом, другого пути просто нет, остальное — опасные иллюзии. В мире развитых народов все решают скорость и точность.

Вспомнили теперь и о забытом телеграфном оборудовании. Первая телеграфная линия тоже соединила Иокогаму и Токио.

В городах, тем временем, росли каменные здания. Широкая улица Гиндза в квартале, который «расчистил» пожар 1872 г., стала смелым архитектурным экспериментом — и символом повой Японии. Этим зданиям был не столь страшен и огонь. К тому же, и мостовая с тротуаром стали нововведениями. К сожалению, большая часть тех зданий не пережила 1945 г.

Нововведения касались всего: национальных праздников, одежды и причесок, банкнот. В 1873 г. появились купюры национального банка нового образца. Между прочим, рисунки были с прозрачными намеками — регентша Дзинго на коне во главе войска, бог Сусаноо, опоивший чудовище (кстати, это было нечто новенькое — синтоистский бог, изображенный в человеческом обличии). Все говорило о том, что Япония отнюдь не забыла эпопею Тоётоми Хидэёси, и рано или поздно начнется континентальная война. Но пока сильная армия лишь создавалась, и стране не была готова к боевым действиям.

Вскоре появилось и еще одно новшество — почтовые марки. Но здесь великая островная страна поступила ровно наоборот в сравнении с той, что расположена у другой оконечности Евразии. Если в Британии (ей принадлежит честь создания первых почтовых марок) портрет монарха заменяет даже название страны, то в Японии таких портретов не было. И нет до сих пор (хотя ситуация может поменяться). Сегодня представлены все возможные сюжеты — от спутников олимпийских видов спорта до традиционной живописи и героев фильмов-аниме. А императоров Японии изображают, но на марках других стран.

Новинкой стали государственные награды — ордена, учрежденные на западный манер — со множеством степеней, звездами и лентами. Но если приглядеться к ним внимательнее, окажется, что все награды имеют национальный колорит: и орден Восходящего Солнца, и орден Сокола, и прочие.

Особе место заняла аграрная реформа. Правительство решилось на куплю-продажу земли, а затем потребовало сдачи крестьянами налогов не продукцией, как было раньше, а деньгами. Налог на землю формировал, в основном, бюджет. А вот займов за границей старались брать как можно меньше. Но самым главным достижением земельной реформы стало то, что проявилось куда позже, уже в наши дни — развитие индивидуализма и личной ответственности. Не европейские костюмы и манеры, не религия или высокие технологии, а именно это и отличает человека цивилизованного от варвара.

В те годы вошло в оборот еще одно японское слово. Конечно, железная дорога — это отлично, но сеть таких дорог еще предстояло создать. К тому же, они удобны далеко не всегда, а до появления обычного городского транспорта оставалось много времени. Низкорослые приземистые лошадки (европейца назвали их «пони») грунтовые дороги не разрушат, но они не всегда удобны в использовании на узких улочках. Паланкины «вышли из моды», к тому же, это медленный способ передвижения, пригодный для важных вельмож и придворных дам. А вот людям попроще требовалась замена. — и она не замедлила появиться. Известен даже изобретатель — Ёсуки Идзумн. Он и стал первым рикшей в истории. Первое название было «дзинрикися» — «человек-коляска». Впоследствии они стали для европейцев «дженерикшами», а потом слово приобрело современное звучание. Труд рикш, конечно же, был убийственным для их здоровья. Но для тех, кто оставался не у дел (даже для некоторых самураев) он стал выходом.

А вскоре это изобретение стало популярным на всем Дальнем Востоке.

Происходили и вещи, строящие новую Японию на ритуальной основе. Император самолично освятил ликвидацию феодальных границ и создание единой страны. Поездки по стране теперь были открытыми. Он не выходил с речами к народу, но людям было достаточно лицезрение его величества Мало того на нем был не положенный традициями костюм, а мундир европейского покроя, черный с золотым шитьем, на голове красовалась шляпа-треуголка. Уходило в историю поверье насчет потомка солнечной богини: посмотрен на него, никто не ослеп. Но сердца людей переполнялись радостью — и это никакое не преувеличение. Японцы искренне любили своего императора, почитая его, как бога. Иногда амулетами считали камешки с дороги, но которой проехал император. Гравюрам с изображением процессии поклонялись, словно иконам. Люди стояли в очередь, чтобы посетить здание, где останавливался государь.

В нашей стране, пережившей культ личности, все сказанное может вызвать неприязнь, даже отвращение читателя. Но нельзя судить другую эпоху и другой народ по своим представлениям. Для японцев того времени Мэйдзи был самым настоящим земным богом, притом не грозным и жестоким, а несущим благо. Они и поклонялись богу, как умели. И он, как умел, платил добром своим подданным. И вот здесь разговоры о «варварстве» неуместны. Тем более что Япония сделала еще один важнейший шаг к цивилизованности. Императорское министерство юстиции торжественно запретило в 1872 г. работорговлю — такого даже «самые свободные» Соединенные Штаты Америки добились через десятилетия после возникновения, причем — ценой большой кропи.

А дело было так. Перуанское судно «Мария Луз» зашло в Иокогаму, следуя из Макао. На борту находились сотни рабочих-кули из Китая. (Вот только не надо обманываться словом «рабочие» — это были самые настоящие рабы, которых вывозили на плантации латиноамериканских скоробогачей. Конечно, республики Южной Америки восприняли идеалы свободы равенства и братства, на них повлияли идеи Великой Французской революции. Но это «братство» распространялось далеко не на всех).

Один из китайцев бежал на стоящий поблизости британский корабль, а британцы передали его Японии. Он сообщил о зверствах капитана-рабовладельца. Японцы передали его капитану с условием не наказывать. Но вскоре проследили, как исполняются их предписания. Когда же выяснилось, что никак, судно задержали, а рабов освободили. Перуанцы потребовали японскую сторону к ответу, и те нашли международного арбитра — русского царя-освободителя Александра II. И он, избавивший Россию от рабства, признал, что японская сторона действовала справедливо. Перуанцы, хорошо информированные о ситуации, заявляли, что и сама Япония не избавлена от греха работорговли. Что ж, было решено управиться и с этим.

И продажа девушек из необеспеченных семей под залог в публичные дома, хотя и не прекратилась совсем, сделалась в Японии незаконной. Их долги простили, рабыни смогли уйти от хозяев. А страна получила заслуженные аплодисменты от цивилизованных государств.

Глава 44. Опальные триумфаторы

Для людей, подобных «другу народа», революция — это миллионный выигрыш в лотерее, — иногда, как в анекдоте, и без выигрышного билета. Говорю, разумеется, о «славе»: личные практические последствия могут быть неприятные…

М. Алданов, «Ванна Марата»

И все же, период Мэйдзи — это, прежде всего, революция. И ее путь, как и всегда в таких случаях, тернист и извилист. Прежний герой может в одночасье стать врагом и отправиться на эшафот или возглавить контрреволюционный мятеж. Так стало с истинным героем революции Мэйдзи — первым маршалом страны Такамори Сайго. И войны на континенте начались уже без этого, вне всякого сомнения, выдающегося полководца.

Оппозиция и пресса

Пошедший было на спад японский терроризм вновь оживился в 1874 г. Причиной недовольства уже бывших самураев стал отказ правительства от немедленной воины в Корее. (Заметим недовольство высказывалось не в отношении императора).

Террористов, напавших на министра Томоми Ивакуру (тот уцелел) изловили и повесили. Это были самураи из бывшего союзного княжества Тоса. И на свои действия они решились как раз из-за «корейского вопроса». (Точнее, из-за страстного желания «маленькой победоносной войны»).

Можно сколько угодно осуждать развитые страны того времени за желание передела собственности на земном шаре. А можно и не осуждать, а посмотреть на вещи здраво.

Народы, к сожалению, не развиваются одинаково быстро. У одних происходит машинная революция, другие продолжают охотиться с луком и стрелами. А то и движутся по нисходящему пути. И почему бы не взять «шефство» над территорией и природными богатствами, которые обладателям стрел и копий без надобности. Конечно, такая вещь, как рабовладение и работорговля, достойна всяческого осуждения. Но этим занимались далеко не все колонизаторы. К тому же, представим себе на секунду, как бы развивались события, если бы не белый человек открыл Америку, а, скажем, быстро развившиеся ацтеки вторглись бы в средневековую Европу… Вероятно, это стало бы кошмаром.

Так что «проклятый колониализм» — это, на самом деле, в большинстве случаев разумный способ хозяйствования и управления. Насколько разумны и, показывают события последних пятидесяти лет: так называемые «развивающиеся» страны получили независимость, но многие из них развиваются? И сколько таких государств погрязло в бесчисленных войнах всех против всех, в переворотах и такой коррупции, которая не снилась белым колонизаторам. Право на независимость мало получить, его надо доказать. Японцы при Мэйдзи доказывали его ежедневно. Но так хотелось большего!

Ведь все западные страны занимались дележкой собственности. Россия осваивала пространства азиатской части, завоевала Кавказ и внимательно посматривала в сторону Константинополя. Британия прочно (как казалось) укрепилась в Индии. Французы поглощали но частям Индокитай. США с боем взяли «дикий запад». Даже португальцы, голландцы и бельгийцы получили но империи. Только что объединившаяся Германия рассчитывала на приращение за счет Африки. А что же Япония? На земном шаре пока еще было поделено не все. Но это — пока.

Ну как тут не вспомнить крестьянского сына Хидэёси и его дерзкий континентальный проект! К тому же, бывшие самураи застоялись без дела. Но сейчас надо было решить внутренние проблемы.

В стране появилась и вполне легальная оппозиция. Поступило предложение о созыве Народного собрания, фактически возникла первая политическая партия — Движение за свободу и права народа. И в качестве примера неверных действий власти приводилась отмена корейского похода.

Предложение оппозиции не стало кулуарным, оно появилось в газетах, которых в то время становилось все больше. Простой народ оказался свидетелем политической борьбы, хотя об участии пока все же говорить не приходилось.

Газеты того времени должны были выполнять другие функции — помогать в цивилизаторской работе и воспитывать людей (как правило, на языке конфуцианской морали, понятном и привычном). Зато цивилизаторство периода реформ весьма отличалось от того, к которому привыкли жители другой страны и другой эпохи. В этой другой эпохе и стране ведущее место по тиражам заняла «желтая пресса» с объявлениями от гадателей и потомственных колдунов в сотом поколении, газеты помогали (а многие — помогают до сих пор) делу регресса и всеобщего оглупления. В Японии при Мэйдзи газеты играли принципиально иную роль: они способствовали всеобщей грамотности и громили всяческих шаманов, колдунов и прочих мошенников, высмеивали тех, кто верит им. Рационализм и научное сознание — вот что стало предметом пропаганды.

А.Н. Мещеряков приводит характерный пример публикаций о необходимости грамотности: «Некий человек отправился в Токио и послал своей неграмотной жене денежный чек. Та ничего не могла понять и отправилась к монаху, который сказал, что муж прислал подношение божеству, и она действительно положила чек в домашнюю божницу. Письмо кончалось бранью по поводу жены-бестолочи. Здесь был урок для всех — и для женихов, и для невест. Будешь неграмотной — никто тебя замуж не возьмет…»

Не надо недооценивать ни прямых моральных выводов, ни азбучных истин, высказанных в лоб. Отказ от них в России во время реформ 1990-х — одна из причин того, почему эти годы видятся нам теперь, как «безумные». Что же до Японии Мэйдзи, то так эта технология действовала вдвойне хорошо. Японцы — весьма совестливая нация, боязнь «потерять лицо» прививалась им с детства. Там журналист и впрямь стал «четвертой властью».

Заметим, Интернета в то время не было, телевизионных ток-шоу — тоже, зато имелись разделы писем. Вопросы, ответы, обмен мнениями — все выносилось на страницы газет. Письма в газеты доставлялись бесплатно: правительство поддерживало тягу народа к информированности. В процесс вовлекли даже синтоистских жрецов, а потом и буддийских монахов: те должны были читать не только проповеди, но и газеты тем, кто еще был неграмотен. Страна объединялась благодаря информации. Родной становилась не привычная деревня, а вся страна.

Вот в это время и случился «корейский вопрос». И не просто случился, а расколол общество.

Первое восстание против нового режима

Юго-запад Японии считался опорой революционной реставрации. Как выяснилось, до поры. В феврале 1874 г. в префектуре Сага на юго-западе началось восстание самураев. Экономических требований восставшие не выдвинули, главными же политическими стали — восстановление самурайского статуса и Корея.

Главой восставших был Симпэй Это, бывший член правительства, а ныне — оппозиционер. Он даже просил помощи у Такамори Сайго, но тот отказал — правительственную экспедицию возглавил Цугумити Сайго, его младший брат.

Восставших разгромили почти мгновенно — не в последнюю очередь благодаря новым технологиям. Симпэя Это арестовали, попытались судить по им же разработанному уголовному кодексу, но, поскольку в нем не оказалось статьи о мятеже, обратились к китайским прецедентам — и, лишив званий, отрубили голову, выставив ее на обозрение людей…

Звучит, конечно, варварски. Но, господа, в цивилизованной Франции того времени имелся сходный обычай. И что бы ни говорилось о «японских зверствах» в тот или иной исторический период, европейцев в этом они не превзошли никогда.

Территориальные приобретения

Суть «корейского вопроса», что и понятно, состояла в желании «вскрыть» страну, находящуюся в изоляции — так, как это сделал Запад с Японией. Корея «вскрываться» добровольно не пожелала (там, видимо, еще не до конца забыли Хидэёси и дона Антонио), к тому же, осмелилась критиковать Японию за разрушение обычаев старины. Она имела контакты лишь с княжеством Цусима и его представительством в Пусане (все в той же Мимане под новым названием). Но княжества исчезли, и представительство стало общеяпонским. Корейцы воспротивились такому повороту, японцы решили вести переговоры. Такамори Сайго, романтик революции, предложил направить в качестве посланника его лично. Он прекрасно понимал, что дипломат из него никакой, да и не к тому стремился: он полагал, что посланника убьют, и это станет нужным предлогом для войны.

Теперь понятно, как отсрочка военной экспедиции могла подействовать на таких людей.

Что делать, если интересы развития требовали расширять территорию, бывшие герои революции рисковали за то же самое головой, а Корея оказалась пока не по зубам? Ответ — расширять территорию за иной счет. Что и было проделано.

Еще при Комэе Япония начала потихоньку прибирать к рукам архипелаги мелких островков к югу от страны. Первой «жертвой» стали в 1863 г. острова Огасавара. Завоевание прошло мирно: до этой территории не было никому дела, а японцы просто подобрали то, что плохо лежало, мирно договорившись с островитянами. Вся эта экспансия была лишь поддержкой престижа, южные острова приобрели важное стратегическое значение лишь в XX веке.

Теперь было решено отхватить больший кусок. В 1871 г. рыбаки с островов Рюкю потерпели крушение у острова Тайвань. Аборигены из местных аустронезийских племен убили большинство из них.

Это случай стал тем несчастьем, которое сильно помогло японцам. Теперь, после отмены княжеств, статус Рюкю должен был измениться. Король оставался данником и вассалом Китая, но его королевство оказалось зависимым от префектуры Кагосима. И, если Япония хотела «защиты своих подданных» на Тайване, принадлежность Рюкю следовало поменять.

Ее и поменяли, объявив архипелаг княжеством и запретив королю (князю) несанкционированные контакты с заграницей. Теперь следовало «разъяснить» Тайвань. Оказалось, что на острове есть граница, и преступление совершено за ее пределами — во всяком случае, так заявил Китай. Да и оставшихся рыбаков вернули на Окинаву именно китайцы, так что инцидент исчерпан. Но только не для Японии.

Стало быть, на острове нет хозяина? Значит, теперь хозяйкой станет Япония. Акцию возмездия выполняли войска Цугумити Сайго, хотя план был поддержан далеко не всеми в Токио. Цугумити даже не послушался приказа об отсрочке, который поступил после объявления Британией и США нейтралитета.

7 мая 1874 г. десант высадился на бесхозном острове, и японцы захватили территорию без сопротивления. Что же до китайцев, то они узнали о событиях… от британского посланника. Враждебное племя было наказано (догадайтесь, какими методами). Остальным это, было, видимо, лишь на руку, поскольку с ними японцы установили дружбу, одаривая японскими флагами (она еще не понимали, к чему все это) и фотографируясь с вождями.

Для цивилизаторов итог оказался таков: 12 человек убито, 1 утонул, 525 умерли от малярии (и это — из 3 600 человек). «Малая победоносная война» на Тайване оказалась предшественницей больших бедоносных азиатских кампаний XX века, где обе стороны выкашивали не столько пули, сколько болезни. Но в тот момент печальный опыт ничему не научил торжествующих победителей.

Теперь можно было начинать переговоры. Итог оказался неутешителен: японцы не смогли получить даже «заброшенную» часть острова, а китайская компенсация окупила 10% расходов на экспедицию. Зато теперь появился опыт боевых действий в новых условиях, а острова Рюкю фактически перешли под японский контроль.

Уже в 1879 г. короля Сё Тая поставили в известность: он обязан признать, что Япония — единственный его сюзерен. Срок на размышления — неделя.

Какова была тогдашняя ситуация на Рюкю, понятно, если учесть, что с крестьян на этих островах сдирали две трети урожая в виде налогов. Так что никто от японских агрессоров защищать такое государство не жаждал.

Поскольку Сё Тай проявлял медлительность, на Окинаву прислали свыше 500 военных и полицейских. А заодно и указ императора Мэйдзи: отныне никакого княжества Рюкю нет, а есть префектура Окинава. Сё Таю и королевской семье приказано прибыть в Токио.

Король подхватил политическую болезнь, не желая покидать ограбленную им и его окружением вотчину. Японцы спокойно дождались врачей и освидетельствования Сё Тая. Выхода у него не осталось. Мэйдзи пожаловал экс-монарху третий младший придворный ранг. На том дело и кончилось.

Не вполне ясно, понял ли Сё Тай свое везение, или нет — иные короли за то, что делал он, запросто расставались с головами. Мало того, когда его сын уже в конце XIX века посетил Окинаву, ни один из аристократов не захотел его видеть. А вот крестьяне, которым досталось от правления его династии, проявили сочувствие к свергнутой династии.

Что же до протестов Китая по поводу потери вассальных островов, то японцы махнули на них рукой.

Но ведь Рюкю было так недостаточно!

Последние всплески энергии самурайства

В 1875 г. произошел новый прорыв в международных отношениях. Британия и Франция вывели войска из Иокогамы, а на севере произошло долгожданное территориальное размежевание: Россия получила Сахалин (и сделала его место ссылки), а Япония — Курилы. Японскую делегацию в Петербурге возглавил экс-президент сепаратистской республики Хоккайдо Эномото. После договора Мэйдзи даже попросил у Александра II чертежи и фотографии Зимнего дворца — ему хотелось построить новую резиденцию на русский манер. И российский государь просьбу выполнил.

В этом же году произошло и еще одно эпохальное событие: разделение законодательной, исполнительной и судебной властей. Предполагалась, что вскоре появится и парламент. Народу пояснили: указ императора служит благу Японии. Народ это принял.

Нельзя было принять другого: не все самураи вписались в новый мир. Многие полученные выплаты промотали, газеты, которые подчас издавались теми, кто несколько лет назад мог поплатиться головой за оскорбление самурая, теперь называли их едва ли не нищими. За что им платить? — спрашивали журналисты.

Даймё не пропали, почти все они стали крупными предпринимателями. А вот их вассалы остались без господ. Прежняя солидарность рухнула, люди отчаялись.

В Кумамото возникла «Лига божественного ветра», основатель которой надеялся на великое очищение — все западная наносная жизнь должна исчезнуть, как флот Хубилая. Даже человек в одежде европейского покроя вызывал у этих людей желание разбросать вокруг очистительную соль. Добро бы все солью и ограничивалось…

24 октября 1874 г. Лига устроила восстание в Кумамото: захватили телеграф (не из-за революционной тактики, просто он был ненавистным символом всего западного), подожгли казарму, зарубили губернатора и зазевавшихся чиновников управления префектуры. Они даже огнестрельным оружием не воспользовались, считая его «нечистым».

Наилучшей пропагандой всего западного стал залп по обезумевшим дикарям со стороны правительственных войск, быстро пришедших в себя после внезапной атаки. Лидеры Лиги все же успели вспороть себе животы, не дожидаясь петли. (Хотя, на мой взгляд, более гуманным выходом стала бы психолечебница).

Еще одни смертники восстали в префектуре Фукуока. Надо ли говорить, что и у них все кончилось быстро — и примерно тем же. Но восстания самураев и выступления крестьян (к счастью, они не дошли до того, чтобы действовать совместно) подрывали имидж страны, да и модернизация без обеспечения безопасности могла захлебнуться. Но то, что период реформ отмечен лишь терроризмом, но не ростом банальной преступности — больше достижение Японии. Видимо, здесь все дело в национальном характере.

В том же году начался настоящий вихрь постановлений об административных наказаниях (штрафах). Надо было восстанавливать имидж, хотя некоторые меры могут показаться разумными, а некоторые — неадекватными. Штрафы взимались за нахождение на улице в раздетом или полураздетом (а тэнгу его знает, что может означать последнее — полиции было виднее), за устроение фейерверков вблизи домов, за ношение женщинами мужской одежды (предтечи феминисток, видимо, уже появились, но им предстояла долгая борьба), за хождение но нужде в неположенных местах, за перевозку нечистот без крышки, за драки и шумные ссоры, за продажу порнографических гравюр (а мы-то, варвары, причисляем их сейчас к произведениям искусства). Кое-какие пункты говорят о том, что имидж Японии некоторые отдельно взятые жители действительно портили, иначе такие постановления просто не появились бы.

И полиция (из бывших самураев) активно принялась за дело.

Все шло пусть и не слишком гладко, но вполне нормально. Однако ход событий нарушился в 1877 г. самым крупным самурайским восстанием. И случилось оно в Кагосиме, столице бывшего княжества Сацума. А лидером восставших, ко всеобщей печали, оказался отнюдь не безумный темный дикарь, а человек, с которым связаны и революция, и модернизация — Такамори Сайго!

Герой или предатель?

Иногда революционные перемены могут подмять самого преданного идеалам революционера. Это и произошло. Сайго претила мирная жизнь. Когда стало ясно, что его не пошлют на убой в Корею, что сама война отменяется, он не выдержал — и удалился от двора в родную Кагосиму. Удалился не один — за ним последовали многие из тех, кто считали «маршала революции» своим старшим соратником или даже господином.

Если в чем-то и можно упрекнуть Сайго, то не в алчности. Пока другие революционеры становились предпринимателями и наживали капиталы, он жил на 15 иен в месяц (весьма скромные деньги по тем временам). Как пишет в своей работе А. Моррис, девизом этого человека было «Почитать Небеса, любить людей («кэйтэй айдзин»). Это и стало лозунгом восставших.

При этом под «людьми» понимались крестьяне. Он четко различал тех, кто должен трудиться физически и умственно крестьянство и самурайство. Самураи обязаны любить крестьян, защищать их, проявлять милосердие и сострадание. Сайго и сам так поступал, находясь в ссылке на острове, даже отдавал часть своего рисового пайка голодным. И со слугами он общался вполне по-человечески. Но уравнять крестьян и самураев в правах… Вот это уже было против «почитания Небес».

Философия Сайго Такамори не лишена разумности. Если бы не одно «но» — наследственный отбор в оба сословия и непреодолимость границ между ними. Но Сайго, если угодно, японский вариант автора-деревенщика (он и в самом деле оставил потомкам немало поэм), этого понимать не хотел. Как и необходимости индустриализации страны.

«Находясь в зените славы, Сайго продолжал носить обычную деревенскую одежду, презирая пальто и высокие шляпы, которые так нравились многим его коллегам. Даже когда он бывал и императорском дворце, он был одет в обычную хлопчатую накидку из Сацума с крапчатыми шнурами (сацумагасури), а на свои огромные ступни надевал пару сандалий, или деревянных башмаков. Однажды, покидая дворец во время дождя, он снял свои башмаки и пошел босиком; такое беспрецедентное отсутствие всяких декораций возбудило подозрение охранника, который задержал его до тех пор, пока рядом не проехал в карете принц Ивакура, узнавший в неизвестном полевого маршала и государственного канцлера», — говорит А. Моррис. В этом видно презрение к роскоши, но не ко всему западному — вряд ли нашелся бы более горячий сторонник новшеств.

Понятно, что такие люди при дворе надолго не задерживаются. Тем более что правительство все же нанесло удар по самурайской гордости — теперь даже ношение мечей было запрещено.

Трагичность Сайго видна и в его отношениях с тогдашним лидером Окубо (напомним, что они были друзьями детства).

Последний старался убедить старого приятеля: отмена феодальных вотчин и сословных рамок будет в интересах страны.

Окубо отодвинул решение «корейского вопроса» на неопределенное время. Видимо, этим он подвел черту и под старой дружбой.

Сайго не просто удалился от дел. Конечно, он отдыхал у себя в родных краях, часто ходил на охоту. Даже на гравюрах, а позднее и на памятнике рядом с ним мы видим собак. Но кроме этого открыл несколько частных школ, где готовили «истинных самураев». В весьма военизированной провинции (она таковой и осталась после упразднения княжества Сацума) это было вполне понятно. Никаких подозрений такая инициатива героя революции поначалу не вызвала.

Конечно, идеи свержения императора Мэйдзи не возникло ни тогда, ни потом. Ведь вполне понятно: император — он всегда хороший, вот бояре…

Только когда число «учеников» (или же — «курсантов») Сайго перевалило за 10 тысяч, власти в Токио забеспокоились. В Кагосиму прислали секретных агентов, одного из них немедленно «вычислили». Конечно, сам Сайго Такамори отличался состраданием, но его «ученики» — не всегда. Посему агента стали пытать, добиваясь признания в умыслах покушения на Сайго. Он, естественно, сознался (хотя позднее, оставшись в живых, свои показания совершенно справедливо отверг, чем в который уж раз подтвердил: личное признание — отнюдь не «царица доказательств»).

Примерно в это же время власти намеревались вывезти из Кагосимы оружие и боеприпасы. Но «курсанты», узнав об этом, к ужасу Сайго, узнавшего обо всем позднее, атаковали арсенал. Теперь назад дороги не было, а лидер вскоре успокоился, и, как несколько лет назад перед несостоявшимся посольством в Корею, понял: он должен погибнуть смертью воина.

Тогда война и началась. Сайго Такамори заявил, что выступает во главе правительственных (то есть собственных) формирований. Он движется в Токио, чтобы выяснить все о заговоре и несколько нелицеприятно поговорить с бывшим приятелем.

Понятно, что Сайго пользовался любовью и уважением. Понятно, что по дороге «правительственные войска» обрастали все новыми и новыми добровольцами.

17 февраля 1877 г. войска Сайго в снежную погоду выступили из Кагосимы, а 20 февраля начался открытый военный конфликт: он начал штурм замка Кумамото, что оказалось стратегическим просчетом.

Вероятно, император более всего желал покончить дело миром. Во всяком случае, Сайго Такамори был лишен звании и должностей лишь 9 марта. В любом случае, никакой ненависти к человеку, укрепившему его власть, он не испытывал. Историки говорят о периоде тяжелой депрессии у Мэйдзи. К тому же, у государя случился приступ болезни бери-бери, возникающей от нехватки витаминов (но в то время, как и в древности, когда от бери-бери, судя по описаниям, погиб Ямато-Такэру, об этом ничего не знали). Примерно тогда же бери-бери заболела принцесса Кадзуномия, вдова сёгуна Иэмоти. Если Мэйдзи поправился, то ей доктора помочь не сумели.

В ходе боев замок взять Сайго так и не сумел, зато город Кумамото обе стороны успешно спалили. Не отправились его войска и на Токио. Все, что случилось дальше — это благородная гибель обреченных. Страшно то, что теперь бились друг с другом бывшие товарищи по оружию.

Войска мятежников отступили из Кумамото с огромными потерями. Они вернулись в Кагосиму, но уже почти полностью разгромленными. Оставаться в городе было невозможно, и Сайго принял решение укрыться в небольшой пещере у залива.

23 сентября в расположение мятежников доставили документ от имперского генерала Аритомо Ямагаты, бывшего соратника. Письмо было адресовано не просто коллеге, возглавившему восстание. Оно начиналось так: «Ямагата Аритомо, ваш друг, имеет честь писать вам, Сайго Такамори-кун». Так могут обращаться только очень близкие друзья.

«…Сколь заслуживает сострадания ваше положение! Я, тем более, горюю над постигшим вас несчастьем, так как понимаю и симпатизирую вам…. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как началось враждебное противостояние. Ежедневно мы несли большие потери. Подчиненные убивают друг друга. Сражаются друг против друга товарищи. Никогда ранее не было столь кровопролитных столкновение!, противных устремлениям человечества. И ни один из солдат но обе стороны не имеет ничего против другого…

…Я серьезно прошу вас найти лучший выход из этой прискорбной ситуации как можно скорее, чтобы, с одной стороны, доказать, что настоящая смута не есть ваша истинная цель, а с другой — немедленно прекратить убийства с обеих сторон…»

Кровопролития командующий императорскими войсками не желал. Вероятно, Ямагата прекрасно знал: на компромисс Сайго не пойдет. Письмо было тоже своего рода жестом отчаяния. Ответа на него не последовало.

«В ночь на двадцать третье стояла ясная луна. Соратники Сайго воспользовались ее светом для игры на сацумской лютне, исполнения кэнбу (старинного танца с мечами) и сочинения прощальных стихотворений… В заключение Сайго обменялся прощальными чашечками сакэ со своими старшими офицерами и другими соратниками», — сообщает А. Моррис.

Атаку Ямагата начал с утра 24 сентября. Сайго был тяжело ранен. Идти и, тем более, сражаться он не мог. Отряд уменьшился до 40 человек и таял на глазах. Революционный маршал поклонился в сторону Токио — и совершил ритуальное самоубийство. Его кайсяку Синскэ Бэнну удалось после завершения обряда спуститься к подножию горы — но лишь затем, чтобы объявить о гибели господина и кинуться под ружейный огонь солдат Ямагаты…

Приказ теперь был один: никакого неуважения к поверженному врагу. Сам Ямагата поклонился голове Сайго, а солдаты, предположительно ранившие его, пребывали в глубоком горе.

Монумент в Кагосиме появился еще до того, как власти реабилитировали героя революции. Ему была суждена та же посмертная слава, что и Ёсицунэ, и другим подобным героям. Народ сомневался в том, что непобедимый Сайго может вот просто так умереть, даже столь благородно. И появились уже вполне близкие но времени легенды. Например, Марс, находившийся той осенью в противостоянии Земле, некоторые почитатели Сайго истолковали по-своему: герой не умер, а превратился в звезду.

Имелась и другая, куда более рациональная версия: Сайго не погиб, а смог скрыться на русском корабле, и теперь он находится в России. Эта легенда позднее едва не получила фатального продолжения.

Попутно замечу, что именно Такамори Сайго послужил прототипом лидера мятежников Кацумото в американском фильме «Последний самурай» — очень красивом, но почти не имеющим отношения к реальной истории.

Уже в 1882 г. отец Николай, осмотрев «мемориал» в Кагосиме, писал: «Знать, за ним есть польза, и эта польза несомненно есть, это — кровопускание, чрез которое избыток беспокойных сил Японии испарился…»

Этими словами, приведенными А.Н. Мещеряковым, и хотелось бы закончить часть книги, посвященную революционной реставрации. Но до континентальных войн, о которых так мечтал Сайго, осталось еще несколько лет. И не вся «беспокойная кровь» Японии будет растрачена даже в них, кое-что останется и для XX века.

Глава 45. Путь к конституционной монархии и континентальным войнам

Береженого хранит Будда.

А если бы не было нас,

Кто бы небереженых стерег?

Юрий Нестеренко, из хайку «Японский городовой»

Уделять большое место в повествовании инциденту с будущим императором Николаем II я бы не стал. Тем более что сразу признаюсь: никаких монархических симпатий у меня нет и в помине. Но дело заключается в другом…

Еще в СССР некий популярный беллетрист, писавший на исторические темы, дал свое видение этого инцидента. Книга вышла бойкой, хотя и с несколько передернутыми фактами. Давать здесь название тон давней книги и даже приводить фамилию автора я считаю неуместным, тем более что этот человек уже давно скончался. Но вот его измышления, как я установил, умирать не собираются. И ощутимо портят имидж страны, но уже не Японии, а России (дело тут вовсе не и самом Николае II). У нас в истории достаточно реальных неприятностей и малосимпатичных личностей, чтобы умножать их число ложью.

Пусть читатель простит меня за многословные объяснения, теперь постараюсь излагать именно факты. Впрочем, глава будет далеко не только о деле городового. И начнем мы с обшей исторической картины.

Перемены продолжаются

Восстание Сайго Такамори не затормозило перемен. Теперь Япония была кое в чем если и не впереди планеты всей, то вровень с теми, кто впереди. В том же злосчастном 1877 г. страну посетил Александр Белл, изобретатель телефона и вероятный прототип Шерлока Холмса у Конан-Дойля. И не просто посетил, а создал телефонную линию Токио — Иокогама. А ведь телефон был создан всего лишь год назад!

Еще во время войны власти озаботились созданием Токийского университета. Для преподавания были избраны западные науки, но создатели не забыли и о национальной культуре, изучению которой было отведено немало времени студентов.

Огромное внимание привлекли Промышленные выставки 1877 и 1881 гг. Целью было не увеселение, а знакомство с передовыми технологиями промышленности и сельского хозяйства.

Но и рыболовство, которое раньше казалось низким занятием, не избегло внимания императора. В 1883 г. он отправил обращение к участникам выставки морских промыслов, что прежде было бы невероятным. Возможно, тут сказалась интуиция. Ведь рыба и морепродукты — основа поступления белков в меню японцев. Мясо могли позволить себе далеко не все, а потребление обрушенного риса «для богатых» (лишенного витаминов) вело к болезни бери-бери.

В 1881 г. началось систематическое исследование японской древности. Именно в это время американский ученый Э.Морс открыл «раковинные кучи» и «веревочную керамику» культуры Дзёмон.

Япония продолжала не только смотреть на Запад и учиться у него, но и показывать свои достижения. Организация школьного дела в стране получило первую премию Всемирной выставки в Париже. Все шире гремела слава японских художников, особенно известным оказался Кацусика Хокусай и его серия гравюр под ласкающим слух любого любителя современной японской культуры — «Манга». Парижские салоны стали признанными законодателями моды — и уже в 1880-х Ван Гог создал свой знаменитый автопортрет в образе буддийского монаха.

Но многим японцам в то время не нравилось такое отношение к «экзотичности»: они-то полагали, что культура прежних эпох отражает феодализм, она просто недостойна интереса. А ведь у страны теперь есть чем гордиться по-настоящему: фабрики, заводы, железные дороги! Японские острова — это вовсе не музей древностей!

Время расставило все акценты в этом споре.

Если говорить об искусстве, то постепенно уходил в прошлое запрет на изображение императора. Теперь и портреты, выполненные в западной манере, и изображения на гравюрах перестали быть редкостью. Они использовались теперь для пропаганды государственности. Появляются во множестве и такие работы, как «Зерцало японской знати» (император, императрица и престолонаследник, родившийся в 1880 г.), «Мэйдзи в окружении иноземных монархов» (почему-то президента США назвали «королем» — тем самым титулом, от которого с презрением открестился Вашингтон), «Мэйдзи и Харуко на спектакле артистов Кабуки», «Император Мэйдзи наблюдает за соревнованиями по сумо», «Придворные дамы за шитьем европейской одежды» (в центре — ее величество, уже сменившая национальный костюм на европейское платье).

Последнее нужно подчеркнуть особо: императрица Харуко обратилась через газету к женщинам Японии, призвав их последовать примеру. Ее идеи прямо соответствовали течению революции — оказывается, национальный женский костюм в древности очень даже напоминал европейский. А уж потом пришел черед кимоно.

Даже европейцы, например, германский церемониймейстер Оттмар фон Моль, работавший по контракту в министерстве императорского двора с целью обучения европейским манерам, были куда менее радикальны…

Соответствие древним устоям иногда принимало совсем уж крайние формы, удивительные для западного человека. Императрица стала инициатором издания книги «Женщин примерное зерцало» — биографий великих женщин стран Запада, которые могли бы послужить примером для японских аристократок. Оказалось, что заветам Конфуция следовали матери Джорджа Вашингтона, Гёте, а также… Жанна д'Арк. А вот рассказ о некоей бедной девушке из города Нью-Йорк (его приводит в книге об эпохе Мэйдзи А.Н. Мещеряков: «Ее родители были старыми, больными и бедными. В холодную зиму им не хватало денег, чтобы купить дров и согреться. Их юная дочь не могла прокормить их. И вот она увидела объявление дантиста: тем, кто согласится продать свои здоровые передние зубы, он обещал по 15 иен за штуку… Бедная девушка отправилась к врачу, но после того, как она поведала ему свою печальную историю, он настолько поразился ее дочерней преданности, что отказался рвать у нее зубы и, обливаясь слезами, дал ей 15 иен просто так».

Комментировать тут нечего, даже сравнение со знаменитым рассказом О’Генри «Дары волхвов» окажется бледным. Жаль, конечно, что нет и его пересказа на конфуцианский манер.

…В конце XIX в. японцы начали массово открывать для себя западную литературу. А на Западе, в свою очередь, читатель познакомился с такими авторами, как Мурасаки Сикибу. Но и тут некоторая разница подходов все же имелась: хэйанскую культуру при сёгунате Токугава считали безнравственной, и это представление оказалось устойчивым. К тому же, писательство вообще считалось прежде неким «низким» уделом. Только в середине эпохи Мэйдзи положение стало меняться.

Изменились и развлечения. В 1887 г. премьер Хиробуми Ито устроил даже вполне европейский бал-маскарад для новой японской знати и иностранцев, и вот там-то японские костюмы пригодились — наряжались не только европейскими персонажами, но и героями японских легенд. Не обошлось и без последующих газетных скандалов — тоже, в общем-то, в западной традиции. Правда, сторонники традиций обиделись не столько на возможность фривольности, прикрытой масками, сколько на лицедейство и актерство людей из высшего эшелона власти.

И император вновь подавал пример, посещая представления Кабуки и намекая — не следует отбрасывать родную культуру и традиции в погоне за Америкой и Европой.

Еще одна важная черта того времени — эмиграция. Нам слишком хорошо знакома подобная картина: люди уезжали из страны туда, где им, «дешевой рабочей силе», платили во много раз больше, чем у себя дома. Так в США и Южной Америке стали формироваться японские диаспоры.

В свое время десятки тысяч японцев оказались в американских концлагерях в годы Второй Мировой. Теперь же японская диаспора приносит славу Америке. Оттуда вышло немало знаменитых спортсменов, ученых, есть даже астронавты. В Перу японская диаспора дала в 1990-е гг. главу государства. Впрочем, управление Альберто Фухимори считается жестким и связано с трагическим для его исторической родины эпизодом, которого мы еще коснемся.

С историей болезней и борьбы с ними в те годы оказалось неважно. То, что открытые порты вели к заражению сифилисом, который до открытия антибиотиков толком не лечили — это вполне ясно. Но крестьянство, больше надеявшееся на обряды, становилось жертвой холеры. Как сообщает А.Н. Мещеряков, люди призывали заразу «уйти в соседние деревни, что, естественно, вызывало недовольство тамошних жителей и даже столкновения». Болезнь уходила в означенные пункты и так. Вот только оставляла после себя трупы…

В 1886 г. от холеры скончалось 110 000 человек. По крайней мере, тогда японцы уже уяснили, что источник заражения грязная вода. Пригодился и буддийский способ захоронения кремация.

Страшной оказалась и эпидемия гриппа в 1891 г., затронувшая даже тяжело переболевшего императора. Некоторые из придворных, которые весьма помогли революции-реставрации, скончались.

Во внутренней политике Японии все было отнюдь не радужно. Самое неприятное — полностью терроризм все же не преодолели. Но страна все же двигалась к полноценной конституции.

Гибель Тосимити Окубо

Бывший друг детства и юности ненадолго пережил Сайго Такамори. Приятельские отношения грубоватого романтика и придворного бюрократа давно закончились. Если Окубо и празднован победу, то недолго — до 14 мая 1878 г.

Самурай из Канадзавы Итиро Симада стал во главе заговора. Он же отправил незадолго до покушения письмо самому Окубо с предупреждением об опасности. Симада сообщил о причинах теракта: прозападнические настроения, игнорирование требований самурайства, отказ от войны с Кореей. Об этом хотел поговорить со старым товарищем и Сайго.

Предупреждение было, но министр ему не внял. Даже пистолета с собой на следующий день Тосимити Окубо не захватил. Его захватили на пути к дворцу. Самураи остановили экипаж, покалечив лошадей, убили кучера, а затем изъяли из кареты министра и зарубили катанами. После чего пошли сдаваться сами, назвав сообщниками весь японский народ.

Убийц казнили, но их голов на обозрение больше не выставляли. Теперь в отношении смертной казни Япония оказалась даже более цивилизованной, чем Франция. Министру устроили государственные похороны и, как ни удивительно, на синтоистский манер. В этом тоже видны перемены: прежде заупокойные службы возлагались на буддийских монахов.

После только что закончившейся гражданской войны, гибели Окубо и локального мятежа в столице император подал пример бесстрашия. В том же году он отправился в очередную поездку по стране, несмотря на попытки отговорить. Охрана Мэйдзи по нынешним временам может вызвать лишь улыбку: 400 солдат при 300 человек свиты.

Именно во время этой поездки император впервые увидел нищету деревень, где подчас не находилось ни одного человека, знающего грамоту. Он покидал паланкин, когда оказывалось, что только что отремонтированные дороги размыло после дождей. Приходилось двигаться через горные перевалы, ночевать в строениях, полных комаров. Государю хотелось понять, сколь тяжело приходится его подданным, изучить их жизнь. Каково было воспитаннику двора Киото, нам невозможно себе вообразить.

…Если японцы сегодня гордятся своим уровнем жизни, то они во многом должны быть обязаны тем, кто не захотел строить на пути императора Мэйдзи «потемкинские деревни». И ему лично — за то, что не признавал подобной лжи.

Движение к политической реформе

В 1881 г. стало заметно, что разгул либерализма вводится в определенные рамки. В школах большее предпочтение отдавалось конфуцианским принципам послушания. Но Движение за свободу и права народа продолжало действовать. Основной его мишенью стало засилье в правительстве выходцев из бывших княжеств юго-запада — Сацумы и Тёсю. Существовал запрет на митинги, но можно было проводить лекции, чем активисты движения и пользовались. Заявила о себе и Либеральная партия («дзию-то», или же «партия свободы»). Но восстание 1885 г. в районе Татибу, в котором участвовали крестьяне и много рядовых активистов движения, на время положило конец такой форме политической деятельности.

Именно антимонархическое меньшинство из их рядов запустило идею о том, что первый император Дзимму-тэнно прибыл из Китая, завоевав Японию. Таких лекторов арестовывали, а собрания разгоняли.

12 октября того года Мэйдзи пообещал принятие конституции через девять лет. Но следующий год ознаменовало нечто противоположное, ведущее к милитаризму — указ императора, обращенный к военным. Документ считался важнейшим и в годы Второй Мировой. Основное для воина — верность императору и Японии, скромность, честность. Государи древних времен были главнокомандующими армии, но императорский двор утратил мужественность на определенном этапе — и военные стали править страной вопреки воле владык, а крестьяне утратили право на оружие. Теперь же все возвращается на круги своя.

Проще говоря, император должен стать единственным господином для любого солдата, у которого есть начальство, но сюзерена, кроме государя, нет. Любопытно, что автором этого указа был идеолог, поддерживавший в свое время клан Токугава — Гэнъитиро Фукути.

Антилиберальная кампания набирала обороты. Быть может, на это повлияла гибель от рук террористов русского императора Александра II, после чего японский государь объявил траур в своей стране, в 1885 г. прекратились поездки Мэйдзи по Японии.

С японцами стали разговаривать почти на равных. Первый иноземный монарх, ступивший на японскую землю — это король тогда еще не потерявших остатки независимости Гавайев. Но орденами награждали Мэйдзи и Германия, и Италия, его посетил экс-президент США Грант, соратник Линкольна.

Быть может, самое важное международное событие тех лет попытка отмены неравноправных договоров. Японцы требовали пересмотра статей об экстерриториальности и таможенных тарифах, взамен обещая разрешить иностранцам свободу передвижения, а затем и торговли.

Большинство западных государств (и Россия в их числе) были готовы дать согласие. Лишь Британия оказалась против, и вопрос отложили.

Незадолго до принятия конституции был заключен вполне равноправный договор. Пока что — с Мексикой. Главной особенностью стал режим наибольшего благоприятствования и право владения недвижимостью. Британцы и французы потребовали того же права — теперь уже можно было и проигнорировать их настойчивость.

В 1882 г. едва не исполнилась мечта Такамори Сайго. В корейской столице вспыхнуло восстание, вызванное внутренними причинами, но заодно мятежники убили японского военного атташе, и разгромили миссию. Китай усмирил восстание в вассальной стране, но Япония заставила корейцев платить, а заодно заявила, что намерена добиваться независимости Кореи.

Прежний высший руководящий орган — Дадзёкан — упразднили в конце 1885 г. Власть переходила к кабинету министров европейского образца, первым премьером стал Хиробуми Ито.

Конституция

Император полностью выполнил свое обещание относительно конституции станы. 30 апреля 1888 г. был созван Тайный совет — из старших членов императорской фамилии и главных министров. Основной задачей нового органа стала подготовка конституции.

В столице заканчивалось строительство императорского дворца, в котором предполагалось принятие конституции. Несмотря на чертежи Зимнего дворца, фасад больше напоминал японский стиль. Но интерьеры различались. Апартаменты Мэйдзи были выдержаны в национальном духе, там не провели даже электричества (государь предпочитал свечи). Зато помещения для церемоний государственного характера выполнили на западный лад — с коврами и вполне европейской мебелью. Резиденция сама по себе стала символом двуединого развития. Новшеством оказалась и большая площадь перед дворцом — прежде такого в японских городах не было. Теперь люди, видящие императора, должны были не безмолвствовать, как прежде, а скандировать: «Тэнно банзай!» («Десять тысяч лет жизни — императору!»)

Понятно, что конституция узаконила императорскую власть правление «извечной династической линии», как сказано в документе. Неприкосновенность, неподотчетность, право издания законов, созыва парламента и его роспуска, ноет верховного главнокомандующего — все это было оставлено для Мэйдзи. Трон передавался прямым потомкам по мужской линии (так происходило и в XX веке), Киото отводилась роль Реймса в королевской Франции — город становился церемониальной столицей.

Политические партии признавались. Парламент созывался на британский манер — из назначаемой государем верхней палаты пэров и избираемой нижней палаты.

Выборы состоялись на следующий год. Право голоса получили мужчины, которым исполнилось 25 лет, платящие налоги не менее 15 иен (в то время — довольно большая сумма для налогообложения). То есть, из почти 40-миллионного населения избирателей оказалось чуть более 450 000. Палата пэров оказалась проправительственной, нижняя палата — оппозиционной.

Права и свободы граждан прописали, однако всюду имелись оговорки, позволяющие их отменять.

Абсолютизм абсолютизмом, но традиции коллегиальности для Японии были важны практически всегда. Встречались в стране в прежние времена и диктаторы, но им тоже приходилось блюсти баланс интересов. Заметим, что даже фашистский режим не дал единоличного вождя, хоть сколько-нибудь подобного Гитлеру или Муссолини.

11 февраля 1889 г. конституцию утвердили на торжественной церемонии в императорском дворце. Перед ее началом император не забыл испросить благословения у богов синто, дабы они оказали поддержку окончательному вступлению его страны в цивилизацию. Оповестили и богов в главных храмах — Ясукуни и Исэ, могилы Дзимму-тэнно, Комэя, скончавшихся ранее выдающихся деятелей революции. Император объявил амнистию политическим преступникам, был посмертно помилован и Такамори Сайго.

Десятиминутная светская процедура завершилась приемом из рук императора текста конституции новым премьером, которым стал Киётака Курода. После этого Мэйдзи появился и перед праздничным народом. Последовавший военный смотр явно намекал на будущее. Но пока народ и в Токио, и во всей стране веселился, даже не всегда осознавая, что произошло. По крайней мере, многие восприняли это торжество, как праздник в честь богов синто (и недалеко ушли от истины).

Увы, печальным знамением стало убийство в этот день министра просвещения Аринори Мори. Он пал жертвой фанатика-террориста, который, в свою очередь, был убит. Правда, при нем нашли письмо с пояснением: этот человек поверил в версию осквернения святых символов прозападным министром (что оказалось абсолютно неверным). 18 октября того же года еще один террорист воспользовался западным (увы, российским) методом: он швырнул бомбу в экипаж министра иностранных дел Сигэнобу Окумы, тяжело ранив его. Любопытно хладнокровие и преступника, и жертвы. Террорист лишил себя жизни на месте взрыва, перерезав себе горло. Окума же после ампутации ноги велел заспиртовать ее и преподнес Красному Кресту Японии.

Теперь общество вновь качнулось в сторону ксенофобии, и это было слишком заметно… Но ведь и Запад не пошел на уступки.

«Японский городовой»

Вот мы и добрались до эпизода, ставшего первой (и, увы, далеко не последней) мрачной тенью на отношениях наших стран. Но, прежде чем говорить о визите российского престолонаследника, нужно сказать и о другом.

Православие, пусть не в таких масштабах, как протестантизм и католичество, привилось в Японии, смогло пустить корни на этой земле. Уже в 1970 г. Русская Православная Церковь признала отца Николая святым — равноапостольным (т.е. распространявшим веру среди язычников).

Хотя он смог получить разрешение на строительство в Токио на пожертвования из России Воскресенского собора, путь его не был гладким. Еще в 1890 г. отца Николая предупреждали о возможности покушения террористов. К счастью, этого не случилось. Собор был построен, но погиб при землетрясении 1923 г. Его восстановили, но теперь он отнюдь не может считаться одним из самых высоких зданий столицы. Высотные здания победили ландшафт.

А на весну 1891 г. был намечен визит русского цесаревича. Подобного рода визиты уже проводились принцами иных государств, но к России имелось особое отношение: наши страны — соседи. Император Японии прекрасно понимал, кто и как заключал соглашения, кто и как на самом деле относится к его стране. И Россия не зря пользовалась уважением, хотя ее амбиций могли и побаиваться. Но все визиты в нашу страну принцев из японской династии проходили на высшем уровне, хотя в других странах чувствовалось некоторое пренебрежение.

27 апреля престолонаследник вместе с двоюродным братом Георгом Греческим прибыл в Нагасаки на фрегате «Память Азова». Цесаревич покупал сувениры, прокатился на рикше, даже, к удивлению японцев, сделал цветную татуировку — изображение дракона на правой руке. Во всем мире японские мастера татуировок считались лучшими в мире, но в самой Японии татуировки считались принадлежностью низших сословий, а то и преступников, татуировщики порой работали полулегально.

В Страстную неделю будущий российский император посетил русское кладбище в Инаса. При этом он не мог дождаться, пока откроют ворота, а просто перепрыгнул через забор.

После Пасхи цесаревич Николай уже официально осмотрел синтоистский храм, выставку керамики. Имелась и «неофициальная часть» программы: вечером после застолья в ресторане он и Георг Греческий провели ночь с японскими девушками легкого поведения. (Вот тут, конечно, можно и воспылать гневом, и осудить — но, честно говоря, цесаревич не сделал ничего, за что можно было бы упрекнуть молодого, вполне здорового и свободного человека 23 лет от роду; более того, он показал себя приверженцем православия, поскольку не стал развлекаться в Страстную неделю).

Престолонаследник посетил и Кагосиму, чего не делалось никем из официальных лиц ранее. И тут поползли самые темные слухи, оживилось предание более чем десятилетней давности. Мол, на самом деле визит не случаен, ведь ходили же слухи, что Такамори Сайго не погиб, а был вывезен в Россию. А сейчас русский цесаревич его вернул. И теперь…

Относительно этого «теперь» мнения разделились. Одни говорили, что Сайго приехал, чтобы навести порядок в стране: помочь беднякам, стать во главе экспедиционного корпуса в Корее, заставить, наконец, поменять навязчивые неравноправные статьи договоров. Ведь недаром не так давно его реабилитировали…

В этом варианте легенды России отводилась самая положительная роль. Была выпущена даже гравюра: цесаревича и стоящего рядом с ним Сайго приветствуют в Кагосиме.

Но предполагалось и кое-что иное: прибытие Сайго означает новую гражданскую войну. Русского престолонаследника сопровождает крупная флотилия. Дело может кончиться очень плохо.

На беду (собственную и международную) некий бывший самурай, плохо вписавшийся в новую жизнь и страдавший расстройством психики, воспринял именно вторую версию слухов.

На самом деле, Николай и Георг прибыли без Сайго. Они встретились с самым консервативным из бывших даймё — Тадаёси Симадзу, который так и не отказался ни от старой прически, ни от одежды. На сей раз русский престолонаследник мог увидеть настоящие самурайские традиции: боевые танцы, стрельбу из лука по движущейся мишени. Цесаревич и сам был не чужд консерватизма, поэтому прием пришелся ему по душе.

Побывал престолонаследник и в Кобэ, а затем прибыл на поезде в Киото. Он посетил императорский дворец, осмотрел буддийские храмы, сделал пожертвование в 200 иен в помощь бедным (а это — двадцать-двадцать пять месячных зарплат тогдашних японских полицейских).

Дальнейшее путешествие должно было проходить в компании принца Арнсугавы в колясках, которые везли рикши. Целью был город Оцу на берегу озера Бива — того самого озера, чья красота в свое время отвлекла полководцев клана Тайра от войны. 11 мая путешественники прибыли в город Оцу, где японцы, как и повсюду, приветствовали их.

Увы, японские традиции весьма поспособствовали тому, что случилось дальше. Дело в том, что к императорам или принцам нельзя поворачиваться спиной. Никому нельзя, даже охранникам. А уж при императоре вообще следует пятиться, уходя после аудиенции. Кроме того, надо было отследить, чтобы горожане сняли шляпы, закрыли зонты и т.д. Разорваться, требуя соблюдения приличий и одновременно следя за появлением возможной опасности, полиция не смогла. Пожалуй, это стало хорошим уроком для будущих охранников, хотя киносъемка еще не была изобретена, и нам известно обо всем со слов очевидцев.

Один из полицейских на узкой улочке бросился к пятой коляске процессии, в которой ехал русский цесаревич, и нанес удар клинком, целясь в голову. Николая отчасти спасла шляпа-котелок, удар оказался чуть скользящим. Террорист сделал и еще одну попытку — и вновь прямой удар не получился, помешал один из рикш. Сам цесаревич выпрыгнул из коляски и бросился бежать. Первым опомнился Георг Греческий, попытавшись догнать преступника и салить ударом трости. Но сделать этого о» не смог, хотя и задержал нападавшего, после чего подоспел рикша. Несостоявшегося убийцу взяли живым.

Японское правительство пребывало в панике, первое сообщение от принца Арисугавы было страшным: цесаревич ранен крайне тяжело (вероятно, было много крови, что и вводило в заблуждение). Боялись, что Россия потребует огромной компенсации или уступок территории, что разразится война. Император Мэйдзи самолично выехал в Киото, на следующий день он уже навестил раненого. Прибыл туда и отец Николай.

Раны и в самом деле оказались тяжелыми, но не столь жуткими, как показалось Арисугаве. Позднее Николай II страдал головными болями, которые связывают с травмой.

Но вот скороспелые гравюры, на которых изображены взаимные приветствия русского цесаревича и японского императора на вокзале в Токио, оказались теперь неуместными. Престолонаследник отказался от продолжения путешествия.

Его можно вполне понять: он отлично знал, что такое терроризм. Его царственный дед погиб от рук бомбистов.

Император Мэйдзи все же встретился с Николаем, но совсем не так, как предполагалось. Их встреча прошла вполне дружественно, русский престолонаследник продемонстрировал: он относится к Японии дружелюбно, а сумасшедшие есть в любой стране.

И это было так: один психически больной человек едва не разрушил сложившиеся связи двух стран. Сандзо Цуда происходил из самураев, в свое время он участвовал в ликвидации мятежа Сайго, а затем поступил в полицию. Судя по его показаниям, этот человек страдал комплексом Герострата, к тому же, всерьез поверил в возвращение Сайго, который, конечно же, отомстит тем, кто расправился с восстанием (и ему, Цуде, персонально). Мало того, ему показалось, что цесаревич находится в Японии со шпионской миссией.

«Японского городового» судили и обошлись довольно гуманно: приговорили к пожизненному заключению. Впрочем, пожизненный срок закончился в том же году. Есть версия, что причиной стала болезнь, есть и другая — этот глубоко больной человек уморил себя голодом. В любом случае, обращались с ним хорошо.

Заметим, что в Японии никто не выразил ему сочувствия. Семье Цуды в его родной деревне фактически объявили бойкот (что, разумеется, совсем не хорошо). Престолонаследнику слали телеграммы сочувствия. Некая женщина 27 лет (возможно, и она не была вполне здоровой) закололась кинжалом в Киото из-за национального позора. Ведь престолонаследник прибыл по приглашению императора, а значит, удар по нему — это удар и по Мэйдзи.

Рикши были награждены японскими (знаком листьев павлонии ордена Восходящего Солнца) и русскими (св. Анны) орденами, а Россия платила им большую ежегодную пенсию. Трость, которой Георг Греческий ударил террориста, отвезли в Петербург, украсили драгоценными камнями и отправили в Афины. Японцы заменили министра иностранных дел, и кто же был вновь назначен? Все тот же первый и последний президент республики Хоккайдо Такэаки Эномото, известный своими симпатиями к России.

Жизнь постепенно восстановилась. Но восстановилась ли поколебленная дружба?

Конечно, вряд ли можно серьезно утверждать, что русско-японская война стала следствием инцидента в городе Оцу. Но личности значат в политике гораздо больше, чем говорилось нам на уроках истории в советское время. В любом случае, ясно одно — русский цесаревич вряд ли мог забыть случившееся.

История не знает «если бы», но все же…

Альтернативный путь № 11. Православная Япония.

Конечно, вряд ли можно вообразить обстоятельства, при которых отец Николай мог исполнить свою самую заветную мечту — крестить самого императора Мэйдзи. Но ситуация, когда православная община становится более влиятельной в Японии, чем это случилось в действительности, выглядит вполне реальной. При этом синтоистские храмы, конечно, никуда не денутся. А японские подданные православного вероисповедания станут молиться за языческого императора (так оно, впрочем, и было).

Есть большое искушение сказать: вот тогда было бы возможно избежать русско-японской войны, ведь два государства, между которыми имеется духовное единство…

Но это — вряд ли. История знает совсем иные примеры: в 1912 г. в кратких, но жестоких балканских войнах православные болгары воевали против православных греков. Во время Второй Мировой эта ситуация повторилась. А войн между католическими странами Европы было такое множество, что перечислять их нет смысла.

Поэтому Япония с крупной и влиятельной православной общиной — это лишь возможность для принятия большего числа белых эмигрантов после гражданской войны. Возможно, это усилило бы проблемы во взаимоотношениях между Японией и Советской Россией.

Часть X. Завершение эры Мэйдзи (1894–1912 гг.). Империалистические войны в Азии в начале XX века (до 1922 г.) 

Глава 46. «Японская наука» для китайцев

Каким быть должен идеальный житель Империи?

Ему немного нужно:

Всегда покорствовать центральной власти,

Высокомерно презирать все то,

Что не в Империи на свет явилось,

Уметь кричать и к месту, и не к месту:

«Да здравствует Империя! Ура!»

Не думать слишком много — это вредно,

И трезвостью не подрывать бюджет.

Пожалуй, все. Да, и еще, когда

Прикажут — жизнь отдать за Государство.

Ю. Нестеренко, «Империя»

При всей симпатии к японскому народу надо твердо сказать: политические перекосы и революционные перегибы никому еще не принесли счастья. Для Японии они оказались особенно трагичными — миллионы и миллионы солдат расстались с жизнями на полях сражений во имя великой империи. Выражаясь словами отца Николая, «кровопускание» оказалось несравнимым с тем, что провел в свое время опальный герой Сайго.

Но даром ли пропали эти жизни? Я не сторонник теории пассионарности, однако ясно — Японии пришлось заплатить огромную цену за то, чтобы понять: доброта может принести куда большую выгоду, чем агрессия, а интенсивное развитие намного лучше, чем расширение империи до невероятных размеров. При всем при том, японцы опровергли популярную в кругах интеллигенции идею о том, что высокая культура — принадлежность «мирных» нации. Оказалось, что все далеко не так.

Японская агрессивность — лишь обратная сторона изоляции при режиме клана Токугава, «премудрого незнанья иноземцев». Поворот в сторону ксенофобии начался еще при Мэйдзи. В дальнейшем это усилится. Но истоки берут начало не в его эпохе.

Как правило, движение в сторону реакционности происходит через поколение, как генетическая болезнь, от которой: не страдают сыновья, но не избавлены внуки. Правда, двое императоров Японии — Мэйдзи и Хирохито — правили очень длительно, и на их долю выпало самые разные политические повороты — и к разумности, индивидуализму, признанию прав личности, — и к вещам прямо противоположным.

Но нам-то, теперешним людям, важен не столько путь, сколько результат — Япония XXI века. А этот результат не может не радовать. Но если какая-то страна прошла столь тяжелый путь, то не грех поучиться у нес и не заходить на то же самое минное поле.

На «минном поле» самолюбования

Если Япония к середине 1890-х не стала родиной слонов, то лишь по недосмотру. Все прочее представляет до боли знакомую отвратительную картину: страна, стремившаяся открыть мир, начала превозносить себя — и скатываться к глухой провинциальности.

К примеру, в 1892 г. вышел в свет учебник истории для школ, где утверждалось: Япония — самая лучшая страна, Климат в ней самый лучший. Почвы — самые лучшие. Верноподданный народ — понятно, самый лучший. «Будучи осчастливлен тем, что родился здесь, ты должен хорошенько выучить события, произошедшие в этой стране», — обращались авторы к ученикам.

Конечно, наивная вера в «самое лучшее» характерна для подростков, ее даже можно до какой-то степени поддерживать. Но по этим учебникам учились те, кто захочет расширить «самую лучшую страну» на половину Азии — и приведет ее к огненным торнадо и атомным бомбардировкам.

Но одно дело — подростки. Взрослым вбивалось в головы то же самое. Большинству японцев мир представлялся виртуальным, несуществующим, они не видели его, ни разу не говорили с европейцами или американцами, не посещали чужих стран. Приходилось принимать на веру то, что повторялось пять, десять, сто раз. Великое счастье японского парода заключалось лишь в одном — в те времена не было телевидения. Иначе картина оказалась бы еще более знакомой — достаточно поменять название «Япония» на другое…

Как всегда, дело доходило до абсурда. Так, утверждалось, что поэзия Японии — лучшая в мире, и это происходит оттого, что в стране четко выражены все четыре сезона.

В ходу была идея о «загадочной душе» — она тоже не уникальна. Самолюбование сменило прежнюю здравую мысль мы такие же, как все цивилизованные народы, а если в чем-то и нет, то мы стремимся к цивилизации. Теперь подчеркивались не сходства, а различия, уникальность японцев в сравнении со всем прочим миром. Как только доводы разума начинают уступать иррациональным аргументам о «душе», можно смело считать, что страна движется к катастрофе.

Ну, а раз страна — самая лучшая, — то ее надо как можно лучше защищать. (А неявно внедрялась и иная мысль: не только защищать, но и распространять «самые лучшие» порядки. Недаром и военный флаг представлял собой все тот же солнечный символ, но со «взрывными» лучами, покрывающими все пространство).

А ведь Японии было чем и в самом деле гордиться — без ложного энтузиазма. Страну покрывала сеть в 12 000 километров железных дорог. Годовой тираж газет достиг ста миллионов экземпляров, росла грамотность. Объем торговли увеличивался, экономика становилась на ноги. За рубеж продавалось сырье но и не только, тем более что сырьевые ресурсы в Японии были невелики. Но все это делалось за счет подданных — прежде всего, трудового народа. Конечно, даже Мэйдзи сократил свои расходы на 10%, передав средства на развитие флота. Но это же в приказном порядке заставили делать и всех госслужащих.

Демократия слегка пробуксовывала, роспуск нижней палаты парламента и очередные выборы оказались в порядке вещей. Можно подумать, что у оппозиции были иные представления о месте Японии на земном шаре… Но нет, и оппозиция, и правительство в этом вопросе как раз оказались солидарны.

Страна уже имела армию в 150 000 солдат, 40 достаточно современных боевых кораблей. Но вооружение продолжали наращивать. И договоры уже готовили к пересмотру.

Новорожденный тоталитаризм сунулся и в те области, где практически все было в порядке даже при правлении сёгунов в личную жизнь людей. В Японии до того времени такое понятие, как «сексуальная революция» оказалось бы непонятным и совершенно ненужным. Брак императора был фактически полигамным, и никто ничего плохого в том не видел. Да и на отношения между мужчинами и женщинами, распространенные едва ли не со времен Хэйана, смотрели достаточно здраво и просто. Теперь менялось все. Государство должно представлять крепкую семью, притом — моногамную. Императорских наложниц прекратили изображать на гравюрах среди придворных еще раньше, теперь на портретах имела право присутствовать лишь Харуко. (При этом Мэйдзи от полигамности все же не отказался, но вот наследника воспитал в понятиях европейско-моногамной нравственности и строгости). В пропагандистский праздник превратили даже «серебряную свадьбу» императорской четы. Для всех японцев Мэйдзи делался отцом, а Харуко матерью. Правда, кое-что в плане «сексуальных революций» произошло и во время празднования: на банкет священная чета прибыла, держась рука об руку, что прежде было совершенно не принято.

В празднование «серебряной свадьбы» был включен и столь странный элемент, как смотр войск. Наконец-то мечта Такамори Сайго получала зримое воплощение. Впереди лежал огромный, но беззащитный Китай. Однако первой, как водится, пострадала Корея…

За желание получить кусок добычи хищника нельзя упрекать, даже если этот хищник — нарождающееся империалистическое государство с неудовлетворенными амбициями. (Тем более что Япония вышла на интеллектуальный и экономический уровень, который в то время не мог и присниться другим странам «сонной Азии»). Но делалось это ценой обнищания народных масс и создания полурелигиозной веры в «самое лучшее», и вполне достойно осуждения.

Военный психоз — первая волна

На тот момент Корея была крайне несамостоятельной страной, оставшейся на очень низком уровне развития. Фактически она принадлежала Китаю, будучи вассалом. К тому же, в 1894 г. там разразилось восстание «тонхаков» (что означает «восточное учение»). Мятежники выступали против всего западного — и продавшихся чужеземцам вельмож, японцев, христиан, даже Китая (не иначе, из-за его западного расположения по отношению к Корее, больше было просто не из-за чего). «Тонхаки» были не только социальным, но и религиозным явлением, притом обладали фанатизмом. Иностранные миссии в Сеуле оказались под угрозой, как и во времена Сайго. Было отчего обрадоваться: предлог для войны дадут сами корейцы.

В июле 1894 г. японцы начали «акцию ради защиты граждан и восстановления мира» (теперь это так называется, и в конце XIX века фразеология была весьма схожей). Правда, корейский ван звал на помощь китайцев (они тоже вошли в Корею), о японцах речи не шло. Они «проявили инициативу» сами.

Теперь армия тонхаков и ван заключили мир. Но японцы с китайцами уходить и не подумали. Япония предложила китайской стороне провести в оккупированной стране реформы под общим наблюдением, китайцы отказались, предложив совместно вывести войска. Японцы выставили требование прекращения вассалитета и независимости Кореи.

Японскую сторону поддержала Британия, так будет на протяжении всего первого периода континентальных войн. Англичан окончательно отрезвит лишь потеря Гонконга и Сингапура. Как раз летом 1894 г. был подписан новый договор о торговле, который почти полностью устранял неравноправие.

23 июля японский батальон занял позиции во дворце вана в Сеуле, и тот, как это ни странно, тут же стал очень сговорчивым: отменил договор о вассалитете с Китаем. Теперь «независимые» корейские правители были готовы советоваться с японским посланником по всем вопросам.

Китай такого оборота событий не признал и войска не вывел. Чтобы китайцам было сподручнее действовать побыстрее, японцы атаковали 25 июля два китайских корабля у корейского побережья. Заодно потопили британский транспорт, перевозивший китайских солдат. Действовали четко: англичан спасли, китайцев оставили тонуть.

29 июля начались первые сухопутные бои, а 1 августа Мэйдзи объявил о том, что его страна находится в состоянии войны с благородными целями — добиться независимости Кореи и реформировать «дурное управление». Но решение вступало в силу лишь при коллегиальности — за подписями всех членов кабинета министров. Только после этого императорские посланники по традиции сообщили обо всем происходящем могилам предков Мэйдзи.

Европа предпочла нейтралитет, Япония же не сомневалась в справедливости происходящего и в конечной победе. Страну охватил ура-патриотический подъем, кто-то кончал с собой из-за того, что его не взяли в армию (по крайней мере, так писали в газетах, а разве можно усомниться в печатном слове?) Еще поразительнее другой пример, который приводит А.Н. Мещеряков: «Одиноким кормильцам фронт не грозил. Но чтобы поучаствовать в сражениях, один лейтенант убил свою малолетнюю дочь — потому что с ней некого было оставить. Он помнил о древних заветах самурая, который должен забыть о своем доме, родных и собственном теле».

Как хотелось бы, чтобы это оказалось лишь измышлением японских газетчиков!

Сам император отправился в августе в Хиросиму, откуда отбывали японские транспорты. Его апартаменты были теперь донельзя скромны и обставлены по-спартански. Государь хотел показать, что он разделяет тяготы вместе с солдатами. Увы, то, что в его молодости выглядело подвигом, теперь таковым могло показаться разве что тогдашним японцам. Так и Николай II примерил солдатскую «полную выкладку» в Первую Мировую. Но было и отличие — японская армия стала победительницей.

Парламент (собравшийся в Хиросиме) одобрил военный бюджет, а поэты, перешедшие на военную тематику, прозрачно намекали на создание очередного холма из отрезанных ушей — подобного тому, что сделали самураи Хидэёси. Многотиражные гравюры («нисики-э») передают военный энтузиазм тех лет. Достаточно вспомнить знаменитый «Подвиг горниста», который погиб, не выпустив инструмента из рук. Героями делали теперь не только полководцев, но и солдат. Но все это напоминает понятие «разнарядки»: к примеру, выяснилось, что тот самый горнист вообще не участвовал в бою, а подвиг совершил другой человек. Японские солдаты-победители на батальных «нисики-э» напоминают, несмотря на мундиры, самураев прежних времен, а то и дружину регентши Дзинго. Появилась и весьма характерная для тоталитарного искусства черта — демонизация образа врага.

15 сентября японцы, пройдя но стопам дона Антонио, взяли Пхеньян, 22 ноября — Люйшунькоу, город, который более известен под иным названием — Порт-Артур.

Нынешние потомки самураев не слишком далеко ушли от предков, и отрезанные уши, видимо, были более чем поэтической метафорой: в Порт-Артуре началась резня. Сообщила об этом «Таймс». Но как раз в то время японцы открыли столь знакомый нам принцип информационной войны и зачистки информационного пространства: проще говоря, агентство «Рейтер» и некоторые американские СМИ сообщили об ином (как можно догадаться, информацию они предавали не по соображениям бескорыстного журналистского рыцарства). Ну, а японские журналисты заявили об еще более явных вещах: видите ли, китайские солдаты переоделись в гражданское, готовясь то ли к партизанской войне, то ли к терактам против освободителей. Вот и пришлось перебить этих «бешеных собак». (И перебили — 60 000 человек).

«Освободители» даже не брали пленных. Впрочем, впоследствии отношение к японцам, попавшим в плен, в самой Японии вряд ли будет намного лучше, чем в сталинском СССР.

Военные корреспонденты врали, как могли, в Японии стали популярными папиросы «Герой» (почти по Оруэллу, только в «1984» товары назывались «Победа»), японские писатели не отставали в славословиях. А китайцы отступали, хотя и в храме Ясукуни появлялись все новые и новые поминальные таблички…

Пока мужчины были на фронте, женщины работали на фабриках. Работали на износ — по 14–16 часов в день, а зарплата и проживание оказались схожими с содержанием заключенных. В основном, туда шли девушки из полуголодных регионов, оттуда же пополнялся и «персонал» публичных домов. Процветание текстильной промышленности Японии было омыто слезами и кровью, как и военные успехи.

20 марта начались переговоры о прекращении огня. Японцы уже взяли порты Далянь и Вэйхавэй, большая часть флота Китая оказалась затопленной.

Переговоры шли на японской территории, что было еще большим унижением для китайской стороны. Главный министр Ли Хунчжан предстает на гравюрах в традиционном костюме, со столь же традиционной длинной косой. А делегация Японии выглядит вполне современно. По-западному.

Ли Хунчжану пришлось оказаться вторым видным иностранным деятелем, на которого совершили покушение. Выстреливший в него террорист (рана оказалась небольшой) добивался срыва переговоров и продолжения войны. Видимо, он слишком близко к сердцу воспринял мысли Хидэёси Тоётоми относительно Китая.

И — о, чудо! — японское общество стало соболезновать Ли Хунчжану, как в случае с цесаревичем Николаем. Правда, первым соболезнования выразил обеспокоенный имиджем Японии Мэйдзи, это и стало сигналом.

Переговорщики сочувствия китайцам не выказали (разве только на словах). Они поставили крайне жесткие условия. Правда, Мэйдзи предоставил китайской стороне трехнедельное прекращение огня.

Итог воны оказался таким: Корея становилась «независимой», Япония получала Тайвань, Пескадорские острова и юг Ляодунского полуострова (на котором расположен Порт-Артур). Китай должен был выплатить огромные средства, и, что самое главное, заключался неравноправный договор о торговле. Правда, Россия, Германия и Франция все же потребовали от японской стороны вывести войска с Ляодунского полуострова, что пришлось выполнить. (Было заявлено, что это делается «добровольно»).

Триумф есть триумф. Японцы творчески использовали метод королевы Виктории, изготовив медали для участников войны из трофейных китайских пушек. Но главным итогом стала идея о том, что теперь именно Япония стала носителем китайского древнего наследия, а сам Китай его утратил. От былого преклонения не осталось ничего. Теперь даже божеств счастья, заимствованных у китайцев, изображали в японской военной форме: на фронт призвали и высшие силы.

Япония выполнила свои мечты. Но удовлетворилась ли этим? Конечно, нет. Аппетит приходит во время еды. А «трапеза» хищника только-только началась.

Глава 47. От добрососедства — к войне

Весь мир собою меряя,

Вытягивала фронт

Российская Империя —

Кровавый мастодонт.

Твердили обыватели

Набор трескучих фраз,

И шли завоеватели

На Польшу и Кавказ,

На Турцию, Японию

Ощерились клыки,

И корчились в агонии

Разбитые полки.

Имперское величие,

Терзающее слух —

Холуйство и двуличие,

Казенный спертый дух…

Ю. Нестеренко

Бои продолжались и после заключения мирного договора — уже на Тайване. В середине 1895 г. там объявили республику, а племена аборигенов устроили партизанское восстание. В боях погибло свыше 500 японцев, от болезней — свыше 4 000. Вообще, за все время войны с Китаем боевые потри японцев составили 1,5 тысячи солдат. Но болезни выкосили 12 тысяч. В числе умерших оказался и командующий армией на Тайване принц Ёсихаса Кнтасиракава.

Конечно, теперь Запад считался с сильной Японией. Ее боялись. А вот насчет уважения — еще большой вопрос. Дворового хулигана, поигрывающего мускулами, лучше обходить лишний раз и не провоцировать на драку. Но никто, кроме него, не думает, что его уважают.

В Европе стали поговаривать о «желтой опасности». 400 миллионов китайцев под водительством Японии представлялись грозной и жутковатой силой. Появилась даже картина «Желтая опасность» по эскизу, созданному самолично кайзером Вильгельмом II, который прислал ее русскому императору. Но тот, увы, не сумел понять всей важности предупреждения.

А в Японии картину расценили, как проявление «белого нашествия», там началась антигерманская кампания. Двум молодым хищникам, Японии и Германии, еще предстояло сцепиться в драке за добычу, прежде чем череда войн завершилась их провальным союзом.

Решение «корейского вопроса»

В Японии прекрасно понимали, что одержали победу над достаточно мирной нацией, и уж никак не над «хищником». Некоторые китайские отряды были вооружены луками и стрелами, а их холодное оружие хранилось, вероятно, со времен Хубилая — настолько оно было неподготовленным.

Антизападные кампании не улеглись окончательно, но в достаточной мере схлынули. Главным была открытость для новых технологий и наук. И все шло, попятное дело, на модернизацию армии. Неравноправные договоры постепенно уходили в прошлое. Иностранцы приезжали и страну, как туристы. Климат, хотя и не «самый лучший в мире», вполне способствовал даже развитию курортов. Туда стали приезжать русские, пусть не из Петербурга, но с Дальнего Востока. Конечно, до поры…

Неприятности для японской дипломатии состояли в урегулировании «корейского вопроса». Теперь корейский ван считал себя независимым от Китая, и склонялся… в сторону дружбы с Россией, а вовсе не с Японией. Супруга пана Мин была настроена именно так, и фактической правительницей страны оказалась она.

Японскому послу Горо, который расценивал себя как военный, а вовсе не дипломат, потребовался некий выход. Выход и был найден — «нет человека, нет проблемы». Он не использовал для этого даже интриги и яд, а решил действовать с убийственной солдатской прямотой.

8 октября 1895 г. отряд японцев и корейских мятежников захватил дворец Кёнбоккун в Сеуле. Пока они искали королеву, которая, в отличие от Харуко, никогда не показывалась на публике, зарубили нескольких безвинных придворных дам. Потом все же обнаружили королеву Мин, пустили в ход мечи, а тело выволокли в сад и сожгли (не забыв снять драгоценности).

Худший вариант бандитизма трудно себе и вообразить. Японцы заранее расписались в том, как будут действовать в Корее впоследствии. Вскоре Миура Горо был отозван и отправлен под суд, но участие в деле корейцев позволило его оправдан. Так что вряд ли он действовал на свой страх и риск. Сам же король Коджон заявил, что его убитая супруга вносила хаос в управление страной. Видимо, больше ему ничего не оставалось делать.

Реальной властью в Корее обладали теперь сторонники Японии во главе с отцом вана Коджона Тэвонгуном. В свое время Мин добилась отстранения его от власти, так что случившееся его лишь обрадовало. А «независимый» корейский ван оказался под домашним арестом, подписывая любые бумаги, принесенные посланником Японии.

Все это привело к террору против японцев в Корее. А 11 февраля 1896 г., в праздничную для Японии дату основания империи, ван Коджон бежал из дворца вместе с наследником. Арестованный владыка переоделся в женское платье и выехал на паланкине вместе с плакальщицами, которые должным образом справляли траур по королеве Мин. Но паланкин отправился не к могиле королевы, а к российскому посольству.

Оттуда и стал руководить. А реакция японцев вполне понятна… Но это еще не привело к войне.

Коджон в 1898 г. провозгласил себя императором, и Россия это признала. Тогда же начались и первые недружественные действия двух действительно великих империй. Русские корабли подошли к Порт-Артуру, заняв проход на внутренний рейд. Японцы заминировали бухту Сасэбо. В начале 1899 г. Россия арендовала Порт-Артур и Кванту не кий полуостров благодаря сговорчивости китайских вельмож. Предполагалось строительство железной дороги до Порт-Артура и Даляня.

Но и это еще не стало войной. Япония и Россия признали баланс интересов, Корея фактически находилась под совместным управлением, хотя в Японии уже бушевала антироссийская кампания.

Россия утверждалась в новой сфере влияния, но для Японии она была куда важнее. Да и в сам Порт-Артур приходилось доставлять продовольствие и питьевую воду… из Японии. Было похоже, что военная угроза миновала — России не удастся серьезно закрепиться в регионе.

А неравноправие становилось историей. С июля 1899 г. была отменена экстерриториальность для иностранных подданных в Японии. Заодно вступало в действие право на свободу передвижения. Больше всего беспокоились об этом, как ни странно японцы. Вроде бы, почти полвека положили на то, чтобы прийти к этому — и в последний момент испугались: а вдруг теперь европейцы развратят целомудренных японских женщин или распространят в стране свои традиции, разрушив прежние? Похоже, тогдашние газеты лукавили — ничего страшно европейцы не принесли, порчи не навели. Просто нужен был образ врага…

Зато новые европейские достижения приживались в Японии с поразительной скоростью. «Прибытие поезда» братьев Люмьер стало выдающейся сенсацией 1895 г. А в 1898 г. в Японии появились два первых собственных фильма. Интересна их тематика: один — история оборотня, второй — воскрешение покойника. Прекрасное начало для страны, которая через сто с лишним лет будет выпускать фильмы о звонках из потустороннего мира, о живых мертвецах в метро, а для перечисления тех оборотней и прочих мистических существ, что появляются в мультфильмах-аниме, не хватит, вероятно, всего объема этой книги. Мир меняется, но кое-что в нем все-таки поражает постоянством.

Мир менялся и в те далекие годы, жизнь продолжалась. И те, кто не хочет воспринять перемен, заранее обрекали себя на поражение.

Преступная халатность

В делах военных мелочен не бывает, прежде несостоятельный противник может оказаться грозной силой. Истины эти очень просты. Но окружение императора Николая II о них позабыло. Да ладно бы только царь Николай — его ошибку полностью повторили хитроумные англичане в 1941 г.

Несчастьем России стало желание все новых и новых территорий (при этом даже сегодня говорится о неосвоенности того, что у нас есть). Это безумие привело в итоге к втягиванию в империалистические войны, к революции, свержению монархии, установлению правления большевиков. Хотелось бы верить, что болезненное желание новых и новых территорий хотя бы сейчас прошло окончательно. В этом — основной урок русско-японской войны.

Отец Николай выражал свои мысли насчет геополитики емко и простонародно, но, похоже, он разбирался в предмете намного более четко, чем идеологи петербургской империи. О господствовавших тогда идеях насчет «взятия» Кореи он писал: «Избави Бог от этого! Вот тогда бы Россия точно навсегда бы поссорилась с Японией, да и с Кореей тоже, ибо четырнадцатимиллионный народ нельзя проглотить без того, чтобы не стало пучить брюхо, как бы просторно оно ни было».

К человеку, который позднее войдет в число святых Русской Православной Церкви, прислушаться не пожелали (хотя о православии — самодержавии — народности разглагольствовали с большим удовольствием).

Но отец Николай — человек сугубо мирный. Однако капитан В.М. Головин еще в самом начале XIX столетия пророчески утверждал: «…Если над сим многочисленным, умным, тонким, переимчивым, терпеливым, трудолюбивым и ко всему способным народом будет царствовать государь, подобный великому нашему Петру… он приведет ее в состояние, через малое число лет, владычествовать над всем Восточным океаном».

Забыли и Головина.

Была и вторая ошибка из тех, что сродни преступлению шапкозакидательство. Японцы казались безобидными (и это после того, что они уже успели натворить в Китае, после убийства корейской королевы). Никто и не подумал попытаться заглянуть в глубину японской истории — и увидеть там бесчисленные войны. И почти никто не захотел увидеть, что означают военные приготовления дальневосточного соседа.

Разумные люди находились и здесь. Русский генерал Д.И. Гурко, посетив Японию, разглядел, сколь боеспособны ее вооруженные силы. Одного из его единомышленников лишили поста, а публикации статей самого Гурко «завернул» военный министр Куропаткин, который обвинил сто в запугивании. Некомпетентные генералы уверяли себя и российского императора — это будет «маленькая победоносная война».

У Николая II на тот момент нашелся свой «сёгун» — экс-ротмистр А.М. Безобразов, ставший статс-секретарем и окруживший императора столь же «умными» и «компетентными» советниками. Присоединение Манчжурии, Кореи, Тибета, Персии, и, конечно же, проливов из Черного моря в Средиземное встало на повестку дня. Нам этот план кажется сплошным безумием, но и в ту пору находились люди, считавшие его таковым. Беда в том, что права голоса они не имели.

Уже перед самой войной император Николай II был твердо уверен — против России не посмеют выступить. И даже после начала иные военные чины считали: да что ждать от этого кажущегося чахлым и хрупким парода, да разве это — солдаты?!

Физическая мощь и умение красиво ходить строем уже почти ничего не значили в XX веке. Важнее оказались разумность и новые военные технологии — связь, четкое управление войсками, само вооружение. Мысль Суворова о победе не числом, а умением оставалась в силе (хотя как раз к ней на родине генералиссимуса, увы, не всегда прислушивались). Но вот залихватское «пуля — дура, штык — молодец!» осталось в прошлом уже в эпоху пулеметов. Но этого так и не поняли те, кто довел дело до войны и поражения.

Последние упущенные возможности

А ведь в самом конце XIX века и даже в начале XX можно было повернуть весь процесс вспять. Мало того, у России возник бы очень надежный союзник на Дальнем Востоке. (К слову сказать, мог появиться такой союзник и на западе — это Германия, которая в те годы относилась к России с большой симпатией. Такая прочная стена устранила бы саму возможность возникновения Первой Мировой).

В 1900 г. Япония впервые участвовала в боевых действиях не сама по себе, а в составе крупной международной коалиции. И одной из стран-союзниц оказалась Россия. Момент был чрезвычайно удобен, хотя и вызван крайне тяжелыми событиями.

В Китае разразилось восстание ихэтуаней (его называют «боксерским восстанием»). Был отправлен международный «миротворческий» контингент — из войск стран, имевших в Китае сферы влияния и даже оторвавших куски территории.

Что бы ни говорилось о восстании в последующие времена, оно было реакционным: мятежники потребовали изгнания из страны иностранцев и христиан. 23 000 китайских христиан и сотни миссионеров были убиты. И пришлось спасать мир от «варваров» (правда, варварскими же методами). В Японии много говорилось о том, как русские казаки топили в Амуре китайцев, не жалея ни женщин, ни детей. (Недавняя история с Порт-Артуром и слова о «бешеных собаках» видимо, как-то позабылись. Да и теперь японцы вряд ли лучше относились к китайскому населению).

Но в Нагасаки проходили лечение раненые русские солдаты. Император Мэйдзи даже направил своего посланника для их посещения. А русский посол изъявил благодарность японскому государю.

Момент был благоприятен, но никто и не подумал им воспользоваться. Главным партнером Японии по коалиции стала Британия. (Создается впечатление, что на тот момент японцы уже успели забыть, кто именно и как заключал с ними договоры). В 1902 г. был заключен японо-британский договор о подтверждении независимости Китая и Кореи и о нейтралитете при вовлечении в войну. Но — лишь в том случае, пока врагам не придет на помощь другая страна.

Иными словами, Англия будет нейтральной при войне России и Японии, пока России не придет на помощь Франция, связанная с ней союзом. Как видим, о прочных искренних отношениях речи тогда не шло; в 1914 г. Россия, Англия и Франция окажутся в одной коалиции, к ней присоединится и Япония. Каждый старался урвать куски с теми подельниками (извините, конечно — с союзниками), которые представлялись на данный момент наиболее удобными.

Британцам казалось, что продвижение России на юг может угрожать их интересам в Китае и даже в Индии. Япония должна была «укрыть» их владения от угрозы. Известно, как часто Британия меняла союзников при неизменных интересах. Сегодня — Япония, завтра — Россия…

Потери японского экспедиционного корпуса при подавлении восстания были небольшими. Теперь же России пришлось признать британо-японский договор и пообещать вывести войска из Манчжурии.

Уже перед самой войной наметилась нормализация отношений России с Японией. Страну посетили великие князья Борис Владимирович и Кирилл Владимирович. Казалось, даже инцидент в Оцу изглажен из памяти. Япония успешно решила династический вопрос: престолонаследник Ёсихито сыграл свадьбу (на сей раз брак было решено сделать исключительно моногамным), у Мэйдзи появился внук — принц Хирохито, которому будет суждено принять на себя ответственность за капитуляцию 1945 г. и стать одним из самых известных монархов XX века. Шли на лад и дела с нововведениями — в Токио появился первый телефон-автомат (конечно, не автоматический, а с «телефонной барышней» у коммутатора), страна активно осваивала остров Хоккайдо. В 1903 г. в Токио открылся первый трамвайный маршрут (вот тут Япония слегка запоздала, самые первые трамваи в Азии появились в Сиаме). Примерно в то же время в столице открыли и первый кинотеатр.

Но мы слегка удалились от главной темы повествования.

…Россия в 1902 г. начала вывод войск из Манчжурии. Но в 1903 г. приостановила. Советники Николая II сделали все, чтобы накалить обстановку на Дальнем Востоке. В Японии они спокойно подставили под удар православных людей — и русских, и японцев. Газетная кампания затронула отца Николая, утверждалось, что он занимается шпионажем, что в процедуру крещения входит попирание ногами портрета императора. Но все это, естественно, было чутью. Власти страны не только не обрушили репрессий на православие, но и усилили охрану православной миссии, опасаясь террористов-безумцев.

Японское общество все больше склонялось к войне.

Но даже и теперь можно было приостановить сползание к кошмару. Япония намеревалась провести раздел сфер влияния: России достается Манчжурия, ей самой — Корея. (И даже с точки зрения геополитики Корея булла куда нужнее Японии, чем России). Но российской стороне очень не хотелось покидать Корейский полуостров. Переговоры сорвались в начале 1904 г.

Выхода больше не оставалось.

Глава 48. Путь к поражениям, близким и дальним

В светлых дворцах — приемы, пиры, балы,

Золото отражается в хрустале…

Здесь — облевали землю свинцом стволы,

Красное солнце прячется в дымной мгле.

С пеплом смешалась, с кровью ушла в песок

Вера в людей и прочая дребедень.

Тех, из дворцов, сюда бы на месяцок,

Даже на день — по только на этот день…

Ю. Нестеренко

Замечу: в X части не будет раздела, посвященного альтернативам. И совсем не потому, что они не существовали. Мы уже убедились, что их имелось множество. И каждая вела к нормальному развитию и России, и Японии. Но — не сложилось…

Альтернатив не будет, потому что писать об этом горько и тяжело. Каждый читатель может представить все самостоятельно. И поразиться глупости российских политиков, втянувших свою страну в череду поражении, которые уже не за горами. А заодно — удивиться недальновидности японских политиков, заложивших мину под будущее Японии. Мину, которая рванет в Хиросиме…

Как видится теперь, обе стороны потерпели поражение, пусть одна из них и славила победу своего оружия.

Первые сражения

Дело шло к войне. 5 февраля 1904 г. была перерезана телеграфная линия к северу от Сеула. 6 февраля японский посол в Санкт-Петербурге заявил о том, что его страна разрывает дипломатические отношения. 8 февраля японская эскадра блокировала гавань корейского порта Чемульпо, где находились крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец», служившие для охраны российских миссий.

А что же российская сторона, ратовавшая за территориальное расширение? Генерал Алексеев, представлявший Россию на Дальнем Востоке, решил «не волновать общество» и не передал информацию в Порт-Артур.

Японцам не удался бы эффект внезапности, если бы российские власти не проявили «эффект некомпетентности».

Лишь 9 февраля русская эскадра в Порт-Артуре была подвергнута атаке. Японцы нанесли удар по неподготовленным к боевым действиям судам.

Тем временем на рейде Чемульпо «Кореец» был взорван, а «Варяг» затоплен собственной командой, не пожелавшей сдаваться. Нам очень хорошо известен этот подвиг благодаря песни «Варяг», которая звучала и в советское время, да и сейчас ее знает каждый (в слегка отредактированном варианте, откуда убраны совсем уж расистские обороты про «желтолицых чертей»).

Но далеко не каждый знает, что эта народная песня имеет автора, к тому же — иностранного.

Подвиг «Варяга» произвел огромное впечатление на европейские страны, особенно — на Германию. «Желтая опасность» сделалась зримой. В германском журнале «Югенд» («Юность») в феврале 1904 г. появилось стихотворение Р. Грейтса «Памяти “Варяга”». Его перевела на русский язык Е. Студенская (ее тоже забыли, как и автора). Так появилась русская народная песня. Заметим, что она в то время отражала не только человеческое сочувствие немецкого автора, но и официальную политику Германии — если и не открыто дружить с Россией, как Франция, то, но крайней мере, хранить нейтралитет. (И эту возможность упустили!) Тем временем в поддержку Японии высказывалась не только Англия, к ней присоединились США. Не пройдет и сорока лет, и американские корабли вспыхнут в Перл-Харборе. Не пройдет и сорока лет, и британцы покинут Сингапур, Гонконг, Малайю, Бирму, под угрозой окажется восток Индии. Мины под свое будущее закладывали в начале века все…

11 февраля император Мэйдзи объявил, наконец, войну. Это совпало с празднованием дня восхождения на престол Дзимму-тэнно. Похоже, в тот момент японский тоталитаризм уже пришел к идее, которая позднее станет притчей во языцех в СССР: великие свершения приурочиваются к памятным датам. Поэтому вряд ли правы те, кто утверждал, что при атаке на Порт-Артур все офицеры находились на приеме, который устраивала супруга адмирала Старка, командующего эскадрой, а японцы отлично знали распорядок. Дело совсем в ином: российская сторона не выучила национальные праздники Японии.

После гибели русских кораблей в Чемульпо там высадились японские войска — как раз в то время, когда Корея просила прислать дополнительный российский контингент.

Удар по Порт-Артуру был, безусловно, вероломным, хотя японцы заявляли, что объявили войну именно в этот день. Но ведь боевые действия уже шли, а русские в Порт-Артуре о том не знали.

Агрессия Японии, безусловно, нанесла удар по православию в этой стране. Но здесь японские власти проявили завидное благоразумие: вновь усилили охрану миссии от террористов. Не был закрыт и Воскресенский собор. Однако преследований и фактических гонений на бытовом уровне избежать не удалось, а распространители слухов оказывали в том поддержку.

Отец Николай был вынужден обратиться с призывом к православным японцам молиться за победу японского оружия. Сам же он молился за победу России, но не на людях.

Русских военнопленных (их было около 80 000 человек) доставляли в Японию. С ними поступали вполне хорошо, издевательств не случалось, и от голода они не страдали. Им разрешалось даже выходить в город, посещать общественные места.

Отца Николая не допустили в концлагеря, но японские православные священники проводили духовное окормление русских людей. На Пасху даже раздобыли яйца, что в стране, живущей почти впроголодь, стало своего рода подвигом. Император Мэйдзи не только не препятствовал работе православного Общества духовного утешения военнопленных, но и прислал дар, высоко оценив его деятельность. В концлагере на острове Сикоку начальник лагеря, с ужасом видя, что половина русских солдат неграмотны и не могут даже поставить подпись, учредил нечто вроде курсов ликбеза. Буквари и евангелия отправляли из православной миссии.

Но и Россия обращалась с пленными японцами вполне гуманно, согласно конвенции, подписанной двумя странами еще в 1899 г.

Конечно, нельзя сказать, что этими поступками двигало только рыцарство и бескорыстие. Японцам очень хотелось предстать цивилизованными даже в глазах врага. Но было, было и рыцарство.

Поэт-националист Такубоку Исикава, славивший ценности милитаристского общества, отдал дань и противнику. Его стихотворение «Памяти адмирала Макарова» — это, пожалуй, пример истинно самурайского отношения к поверженному, но доблестному врагу.

Друзья и недруги, отбросьте прочь мечи, Не наносите яростных ударов, Замрите со склоненной головой При звуках имени его: Макаров! Его я славлю в час вражды слепой Сквозь грозный рев потопа и пожаров. В морской пучине, там, где вал кипит, Защитник Порт-Артура ныне спит. (Перевод В.Н. Марковой)

В самой Японии шпиономания приобрела безумные размеры. А.Н. Мещеряков сообщает о женщине, заявившей в полицию о том, что ее муж — русский шпион. На самом деле все выглядело иначе: он просто сбежал от нее, и дама решила, что уж теперь-то полиция отыщет беглеца. В перечень иностранных шпионов попал даже доктор Э. Бёльц, лечащий врач престолонаследника и двора. Правда, сообщение тут же опровергли. «Министерство правды» работало с устрашающей силой, даже слегка опережая события.

Если в прошлой войне под ружье поставили богов счастья (как сказали бы сейчас, это были лица китайской национальности), то теперь настал черед для истинно японской сакуры. Настоящий патриот Японии обязан любить сакуру: «Мы не способны разделить с европейцами их любовь к розам, которым недостает простоты нашего цветка. Кроме того, шипы, скрытые за сладостным ароматом розы; та стойкость, с которой она цепляется за жизнь, как если бы она не желала или боялась умирать… ее эффектные цвета и насыщенный запах — все эти черты столь отличны от нашего цветка, который не несет в своей красоте ни острия, ни яда; он готов в любую минуту расстаться с жизнью но призыву природы…» В этой цитате из книги «Бусидо» Инадзо Нитобэ, приводимой А.Н. Мещеряковым, следует обратить особое внимание именно на последние слова, позднее самолеты для летчиков-камикадзе прозвали «цветками сакуры»…

Тем временем началась длительная осада Порт-Артура, а японская армия по-хозяйски распоряжалась в Корее. Войска Японии к маю 1904 г. дошли до реки Ялуцзян. Дальше лежала Манчжурия. Маршрут, намеченный еще Хидэёси Тоётоми, начал приобретать реальные черты. Ляодунский полуостров за исключением Порт-Артура тоже был захвачен, японские войска наступали на Ляоян. Сражение под Ляояном окончилось печально для российских войск, они были вынуждены отойти к Мукдену.

И теперь японцы пользовались в «информационном войне» теми же терминами, что и в войне с Китаем. Говорилось, что это — война цивилизации с варварством. Увы, формально они были правы: Россия оставалась самодержавной монархией, Япония уже успела стать конституционной и парламентской. Да и симпатии США к Японии были основаны на неприязни к России из-за еврейских погромов. Но, но сути, варварство воевало с варварством — западное с восточным. (А если кто-то считает варварской только японскую сторону, пусть на минутку представит себе, что случилось бы с храмом синто и синтоистской общиной в Санкт-Петербурге во время войны, если бы таковые существовали).

Однако здесь нужно четко различать героизм русских солдат и офицеров — и всю бездарность российских властей и полководцев (такие, как Гурко или адмирал Макаров, оказались в меньшинстве). Говоря о войнах будущего, это различие тоже следует всегда делать.

В Японии вспыхнула милитаристская кампания, в России началась антивоенная (правда, весьма ограниченная — многие, как Валерий Брюсов, встали на официальную сторону). И опять же, те, кто радовался японским победам и клял «своих», хотя и представляли, в основном, интеллигенцию, не должны записываться нами в оголтелые антипатриоты. Японцев они не знали, для них это был некий «виртуальный» народ. Зато российские власти были рядом, и вот их как раз знали даже слишком хорошо…

В стране назревала революция. Но, если бы на то не было реальных причин, никакие японские агенты (которые, конечно же, использовались) ничего не смогли бы предпринять.

Лишь немногие японцы критиковали войну, в России движение протеста оказалось куда шире. У нас известен писатель Сосэки Нацуми. В своей сатирической повести «Ваш покорный слуга кот» он писал от лица домашнего зверя: «Я кот японский, а поэтому, конечно, японофил. Если бы мне представилась возможность, то я даже хотел бы сформировать кошачью бригаду и отправиться на фронт царапать русских солдат…» Но столь масштабной фигуры, как Л.Н. Толстой, критиковавший власти за захватническую политику, в Японии не возникло.

Падение Порт-Артура, Цусима и Сахалин

2 января 1905 г., за несколько дней до «кровавого воскресенья», Порт-Артур пал. И в этом случае командовавший осадой генерал Морэсукэ Ноги проявил рыцарство: многие из пленных русских офицеров были отпущены, дав расписку, что не станут более принимать участие в военных действиях. Генерал Ноги на поздравления отвечал: он не заслуживает их, слишком много его солдат погибло.

Это было действительно так: Япония за время войны потеряла больше людей, чем Россия (86 000 убитых японцев и 50 000 русских). Впрочем, подобное естественно: атакующая сторона всегда несет большие потери, чем обороняющаяся.

В марте 1905 г. сражение под Мукденом окончилось в пользу японцев, российская армия под командованием генерала Куропаткина была вынуждена отступать. В мае 1905 г. эскадра Балтийского флота прибыла на Дальний Восток, и 27 мая произошло знаменитое Цусимское сражение. Российские силы были разбиты. В числе других кораблей в битве участвовал знаменитый позднее крейсер «Аврора», получивший серьезные повреждения.

Теперь боевые действия со стороны России могли быть лишь сухопутными. Но весь героизм простых солдат бездарно растрачивался командованием.

Любопытный случай связан с российской медалью в память о войне. Ее проект поступил к Николаю II еще в тот момент, когда боевые действия вовсю продолжались. И продолжались они так, что медаль с выбитым текстом «Да вознесетъ васъ Господь» оказалась бы несвоевременной. Поэтому император начертал на проекте резолюцию: «В свое время». Однако же было решено, что он одобрил проект. Медаль появилась с несколько странноватым текстом: «Да вознесетъ васъ Господь въ свое время»…

В июне президент США Теодор Рузвельт (не нужно путать его с Франклином Рузвельтом — хотя, как сказали бы в Японии, они принадлежали «к одному дому», но преемственности, как в случае с Бушами, не было) выдвинул мирную инициативу. Впоследствии он стал одним из первых лауреатов Нобелевской премии мира именно за это.

К тому времени выдохлись обе стороны. В России набирала обороты революция под лозунгами ликвидации самодержавия. Японцы оказывали помощь в финансировании революционной борьбы. И российские социалисты не брезговали средствами от японских монархистов.

Но и Япония «чувствовала себя» не лучшим образом. Военный потенциал России все равно был несопоставим с японским, а экономика находилась и плачевном состоянии. Россия ответила положительно на предложение Рузвельта 12 июня, но, поскольку перемирия не наступило, войска Японии вторглись на слабо защищенный Сахалин. Там пришлось вооружить каторжан, и произошло то, что уже творилось в Китае — резня. Погибли не только каторжнее, выступившие с оружием в руках, но и мирные люди. Там японцы не стеснялись: военных фотографов и корреспондентов не было, сообщить миру о произволе и бессудных расстрелах оказалось некому.

Т. Рузвельт, конечно, не действовал только из благородных побуждений. Если ни Япония, ни Россия не получат больших преимуществ в регионе, то реальный выигрыш останется за США — ведь обе воюющих были империалистическими хищниками. К тому же, в самой Америки отношение к японцам несколько изменилось. Если еврейские погромы в России были далеко, то «дешевая рабочая сила» из Японии трудилась рядом. Японцы работали за гроши, а простые американцы не без оснований считали, что это отнимет у них рабочие места. К тому же, эмигранты жили своими общинами, не смешиваясь с основным населением. И, наконец, они были «желтыми»…

Переговоры и взрыв недовольства в Японии

Глава японских переговорщиков министр иностранных дел Дзютаро Комура прекрасно понимал, как его встретят после заключения мира. И ничего хорошего он не предполагал: слишком больших уступок от России не ожидалось.

Переговоры шли двадцать дней, Россию представлял председатель совета министров С.Ю. Витте. боевых действий во время, предшествовавшее заключению соглашения в Портсмуте, не велось.

Витте заявлял, что в войне не было победителя, значит, нет и побежденной стороны. Ему удалось добиться того, что Россия не будет выплачивать контрибуцию, что Тихоокеанский флот сокращаться не станет. Но эти требования Япония выставила лишь для того, чтобы их снять. Ей куда важнее были истинные цели: Манчжурия и Корея. Россия отдала Южно-Манчжурскую железную дорогу, согласилась уйти с Ляодунского полуострова, граница между двумя странами пролегала теперь но суше — юг Сахалина отходил Японии.

Теперь народные волнения ждали уже Японию, а не Россию, хотя Комура с честью справился с дипломатической миссией. Удивительно, что он вообще остался в живых.

Людям говорили, что японская армия способна гнать противника до Байкала, захватить всю Сибирь и даже добраться до самого Санкт-Петербурга. Теперь ожидания оказались обманутыми. После подписания 5 сентября Портсмутского мирного договора Лига борьбы с мирным договором наметила проведение антиправительственного митинга в парке Хибия в Токио. Многотысячная толпа снесла полицейский кордон, затем направилась ко дворцу императора, попыталась штурмовать резиденцию министра внутренних дел. Только прибытие подразделений армии, которую поддерживали эти люди, привело к некоторому спокойствию. Но полицейские участки ночью все равно громили. Заодно к огню всенародного негодования приобщили 15 трамваев (вероятно, это сделали рикши, не желавшие конкуренции). Жгли и христианские церкви, попытались разгромить православную миссию, но ее хорошо защищали (как и американское посольство, на которое едва не обрушился удар).

Кончилось тем, что власти ввели чрезвычайное положение и заявили о том, что применят оружие против погромщиков. А до этого на митингах было принято 230 резолюций за продолжение войны по просьбам трудящихся. Всего погибло 17 демонстрантов.

А в октябре все же устроили триумф адмиралу Хэйхатиро Того, победителю при Цусиме. Но смотр прошел не вполне гладко — флагманский корабль «Микаса» взорвался, стоя на рейде 11 сентября. И русские были тут ни при чем: считается, что матросы, устроившие попойку, проявили неосторожность с огнем.

Стране и в самом деле требовался отдых. Налоги резко возросли, пришлось оплачивать займы у иностранных государств (а когда-то американский президент Грант не советовал залезать в долги). Цена территориальных приобретений оказалась слишком велика.

А приобретения были: японо-корейский договор во дворце, окруженном японскими солдатами, подписали в ноябре. Теперь Корея становилась протекторатом Японии.

Победы Японии признал и Китай. Уже в 1906 г. китайская делегация прибыла в Токио, дабы ознакомиться с образованием, промышленностью и политикой. А китайские студенты уже изучали там… «японскую науку». Так что судьба порой играет не только людьми, но и с целыми странами.

В апреле 1906 г. состоялся парад победы на Дворцовой площади Токио. К триумфу хорошо подготовились, даже выпустили специальные открытки и почтовые марки. Но главный триумфатор, генерал Морэсукэ Ноги, не чувствовал себя победителем. Он сожалел о жертвах и просил императора об одном: о позволении совершить ритуальное самоубийство. Император позволил, но лишь с условием — после его собственного ухода. «Сгораю со стыда: как взгляну в глаза старым родителям?» — спрашивал себя вчерашний победитель. Печалился и сам Мэйдзи:

В этой битве, Что не знает Примеров, Так много людей С жизнью расстались… (перевод А.Н. Мещерякова)

Нужно отметить: в русско-японской войне погибли два сына генерала Ноги. Это характерно не только для Японии. Посылать сыновей в «горячие точки» в те времена не стеснялись полководцы во многих странах мира. Это сейчас можно требовать с парламентской трибуны войны до победного конца, не стесняясь заранее списать жизни сотен и тысяч солдат — а нагуливающий жирок и не нюхавший пороха сын может спокойно позировать для папарацци под ручку со «светскими львицами»…

Война произвела сдвиги в политике (теперь Россия, наконец, отказывалась от самодержавия в пользу парламентской монархии). Поменялась карта мира (независимая Корея вскоре исчезла с них). Но вот с комплексом национальной неполноценности японцев (который нам из сегодняшнего времени кажется совершенно излишним) она ничего не смогла поделать. У Японии был «японский Боккаччо» — Сайкаку Ихара, «японский Шекспир» — Тикамацу, горные хребты назвали «японскими Альпами», реку Кисо — «японским Рейном»… Как-то несерьезно это звучало.

Глава 49. Перед Великой войной

Чтобы золотым спокойнее

Было в кошельках тугих.

Охраняют их разбойники

От разбойников других…

Э. Шклярский

Никто в годы после окончания русско-японской войны не смог бы представить, что вскоре Япония окажется в одной союзнической коалиции с Россией (хотя Портсмутский договор и начинался словами: «Мир и дружба пребудут отныне между их величествами императором всероссийским и императором Японии…») Но военный союз состоялся. Правда, «дружба» с Россией здесь ни при чем — куда серьезнее оказалась дружба с Британией (ну, а уж у той приоритеты менялись быстро) и желание отхватить куски германских колоний. Ведь Германия не зря говорила о «желтой опасности»: в некотором смысле она тоже была соседкой Японии, как и Россия. Ее владения простирались на тысячи миль в Тихом океане, и не беда, что это небольшие и совершенно неразвитые острова. Получив их и вступив в войну в 1941 г., Япония доказала, сколь полезны они могут быть.

Последние годы эпохи Мэйдзи

Заканчивался исторический период, когда каждый год можно было считать за десятилетие. Япония прошла путь от закрытого медвежьего уголка мира до мировой державы. И проблемы у нее появлялись такие же, как и у прочих мировых держав. Например, рабочее движение. В феврале 1907 г. восстали горняки на медной шахте. Мало того, что зарплата у них была низкой, но и сама ситуация в местности Асио определялась, как экологическая катастрофа (пусть этот термин и изобрели позже).

Восстание подавила армия, но вопрос никуда не исчез: как известно, пулями голодных не кормят…

Имелись и собственные проблемы, которые пришлось решать. Например, восстановить в правах буддистов. Только теперь это произошло: император поблагодарил буддийских монахов за духовную поддержку японских солдат.

А вот пострадали после войны, хотя это и звучит странно, синтоистские боги. Мало того, их просто-напросто безвинно репрессировали. Конечно, не главных, а второстепенных ками, которым поклонялся простои народ. Слишком много оказалось в стране всевозможных святилищ, слишком плохо они поддавались учеты и контролю. А ведь известно, что тоталитарные государства тяготеют к укрупнению.

Вот главную религию страны и «укрупнили» — в каждой деревне и в каждом районе должен быть один храм. Полностью подконтрольный.

И ками, а точнее, паланкины с ковчежцами, перевезли. При этом мнение самих божеств чиновники не спрашивали. Мнения крестьян, почитавших их столетиями — тоже.

Чуть позже изменился и порядок приветствия живых богов синто. Так, на вокзале за десять шагов до приближения императорского вагона учащимся, стоящим в положении «смирно», следовало кланяться, при этом угол наклона должен был составлять около 30 градусов. Предписывалась тишина, петь государственный гимн при встрече теперь было нельзя.

В отношении христианства гонений не было, но и христианской страной Япония не стала. Рассуждения были типичны для язычников: если японцы сумели победить христианскую страну, значит, христианский бог слабее богов спито. Тем не менее, православная община с японскими священниками сохранилась и до нашего времени.

Реально обидев крестьян, бюрократия в то же время положила немало труда на то, чтобы возвеличить «образ простого сельского труженика». Идеологи «почвенников» говорили о развращенности, холодности, бездушии и алчности горожан. И о добрых, трудолюбивых, скромных и неиспорченных крестьянах. (А им бы родного ками вернуть, а там — говорите, что хотите!..)

Деревенские парни меньше рассуждают, они послушны командирам, попав в армию. А значит, да здравствует родная деревня! Появилась даже теория «ногёдо» — «путь крестьянина» (в дополнение к бусидо).

Такое тоже свойственно тоталитарным режимам, их идеологи нутром понимают, что именно города были и будут оплотом свободы. И, раз уж города нельзя ликвидировать (хотя, как минимум, в одном тоталитарном государстве в конце XX в. это проделали — я имею в виду Камбоджу, но там «эксперимент» оказался не только особо кровавым, но и особо провальным), то, но крайней мере, стоит их принизить.

Появились «образцовые деревни» и передовики сельского хозяйства, которых награждал престолонаследник в ходе своих поездок по стране.

Еще одна черта, характерная для тоталитаризма — это атака на секс и на чувство любви между мужчиной и женщиной. (Не от этой ли противоестественности им отведен столь малый срок жизни, этим волнам несвободного прошлого, захлестывающим время от времени страны, освобождающие личность? Насколько мне известно, одна лишь Куба отказалась от этого, но и режим Кастро вряд ли можно счесть тоталитарным). Государство, которое держит своих подданных (граждан в нем нет) под контролем, обязательно постарается засунуть свой нос в замочную скважину — естественно, под «благородным» предлогом защиты нравственности и охраны семьи. Теперь гравюры «с клубничкой» приобрести было сложно. «Любовь и отчаяние с легкостью сопутствуют друг другу… Люди чувствительные безвольны… они безо всяких на то оснований утверждают, что любовь — свята, с жаром говорят про звезды и фиалки. [Заметим — сакуру не помянули. — Э.Д.] …Взаимная привязанность супругов не может именоваться «любовью», «любовь» — это то, что происходит с мужчиной и женщиной вне брака, она не имеет никакого отношения к святости, а есть разновидность психического расстройства…» Эти милые высказывания, которые цитирует А.Н. Мещеряков в своей работе, взяты из японского журнала «Мир женщины» за 1908 г. В них есть доля правды, если говорить о слишком сильной эмоциональности. Но они очень напоминают идеи времен «культурной революции» в Китае. Нынешним сторонникам «интеллократии», «государства разума», которые повторяют подобные вещи едва ли не слово в слово, следовало бы помнить такую малоприятную аналогию. Здесь они — далеко не первооткрыватели.

Впрочем, в этом случае нельзя все списывать на тоталитаризм. Прежние традиции тоже давали о себе знать. Отец Николай писал, сколь трудно было привить даже православным японцам, вступающим в брак, мысль о взаимном поцелуе: «… Молодые, не понимая, чего от них хотят, наивно пятились один от другого. У японцев ведь нет поцелуев, даже родители не целуют своих детей». Можно лишь вообразить, сколь страшной и варварской показалась бы им советская традиция приветствий, принятых между государственными деятелями!

Постепенно в Японии активизировались не только буржуазные партии, но и группы анархистов и социалистов. Впрочем, многочисленными они не были. Однако социалисты еще во время войны стали авторами воззвания к российским «братьям и сестрам», которое перепечатали в «Искре». В революционной России оно оказалось куда более популярным, чем в Японии.

В 1907 г. скончалась Ёсико Накаяма, биологическая мать императора. Увы, тогдашние законы не позволяли считать ее матерью реальной, сын даже не мог навещать ее, хотя она сама бывала у Мэйдзи. К слову сказать, и Харуко не стала реальной матерью престолонаследника Ёсихито, с задачей продления династии справилась одна из наложниц императора. Но вот в дальнейшем императорские браки стали моногамными…

Япония старалась закрепить свой имидж на международной арене. Так, в 1909 г. Дзигоро Кано стал членом Международного олимпийского комитета. Впоследствии он сумел добиться того, что Токио назвали столицей Олимпиады-1940. Но Олимпийским Играм помешала война. Кано не дожил до исполнения своей мечты: Олимпиада все же прошла в японской столице в 1964 г. После этого в стране еще дважды прошли зимние Олимпийские Игры. В 1964 г. произошел посмертный триумф Дзигоро Кано — борьба дзюдо, которую он фактически создал, стала олимпийским видом спорта. Кстати, тогда же, в начале XX века, Кано стал не только создателем правил дзюдо, как спортивной борьбы, но и философии этого восточного боевого искусства. Он считал, что это — средство воспитания морального духа истинного воина, он был учителем привилегированных школ столицы, где учились дети элиты нации. Дзюдо было популярным видом спорта и в этих кругах. Как известно, истории иногда свойственно повторяться…

Окончательное (почти) решение «корейского вопроса»

Россия и Япония заключили в 1907 г. договор о нерушимости границ. При этом Россия стремилась модернизировать армию и инфраструктуру на Дальнем Востоке, а Япония тоже готовилась к войне (на всякий случай). В сфере влияния Японии осталась Корея, в сфере влияния России северная Манчжурия и Внешняя Монголия (мы видим ее на картах под нынешним названием Монголия (Монгол Улс), а Внутренняя Монголия принадлежит Китаю).

Еще до подписания договора «очень независимый» император Кореи Коджон отрекся от престола. Его сменил Сунджон, поставленный японцами (и, очевидно, еще более «независимый»). Он страдал тяжелым заболеванием, не наследственным, а приобретенным — несколько лет тому назад ему положили яд в кофе. Убить не убили, но инвалидом сделали.

Свержение Коджона прошло некрасиво. В Гааге открылась II мирная конференция, и корейский император все же решил проявить независимость, тайно направив туда своих посланников, которые заявили, что японская протекция навязана их стране силой. Конференция запросила мнения самого Коджона, телеграмма, адресованная ему, попала прямиком к Хиробуми Ито. А уж он-то поговорил с Коджоном по-свойски. И тому пришлось сказать, что в Гааге нет его представителей. Конференция тем и удовлетворилась, а монарха за строптивость лишили трона (как и бывает при тоталитарных режимах, «добровольно и с песней»).

Принц Ёсихито посетил протекторат, а десятилетний принц Ли Юн, наследник корейского престола, прибыл в Японию. По официальной версии — для обучения. Реально — в качестве заложника.

Ли Юн впоследствии так и не сделайся монархом — ни послушным, ни строптивым. А вот обучение и в самом деле прошел, а после стал успешным генералом, командовал крупным подразделением ВВС.

В 1908 г. в Порт-Артуре генерал Ноги открыл два мемориала — памяти японских и русских солдат. Страна, где еще с древности умели ценить «благородство поражения», отдавала дань и своим героям, и героям побежденного противника. Тем временем появился новый «вероятный противник» — США. Но война с Америкой если и намечалась, то очень нескоро. Однако можно предположить — уже в то время многие представители японской диаспоры начали невидимую постороннему глазу работу.

Еще до полного присоединения Корен произошло событие, вполне ясно показавшее, как массы корейского народа будут относиться к «освобождению». В захваченной стране началась повстанческая война. В русско-японской войне погибло свыше 80 000 японских солдат. В 1908 г. — 245 японцев стали жертвами партизанской войны (сравним это с 15 000 корейцев). Силы оказались слишком неравными, но корейцы станут прибавлять поминальные таблички в храме Ясукуни до самого окончания оккупации.

26 октября 1909 г. в Харбин на встречу с российским министром финансов В.Н. Коковцевым прибыл Хиробуми Ито, занимавший должность председателя Тайного совета. Должен был обсуждаться «корейский вопрос», но этого не случилось. После смотра почетного караула из толпы приветствующих двух политиков жителей города отделился человек, который «поприветствовал» японского деятеля революции совершенно иным образом — пулями из пистолета. Умирая, Ито произнес в адрес террориста: «Какой идиот!»

Ан Чун Гыну суждено было стать национальным героем Кореи. Хотя многое свидетельствует в пользу того, что Хиробуми Ито был кое в чем прав. Он был уверен, что император Мэйдзи действительно хотел достичь независимости Кореи, но проклятые политики обманули его. Словом, в этом он мало чем отличался от японца: император — он всегда хороший, а «бояре» враги и ему, и народу…

Он даже заявил на допросе, что Хиробуми Ито виновен в смерти императора Комэя (это было физически невозможно, будущий политики находился в тот момент в княжестве Тёсю). И что главное — довести его мысли до Мэйдзи, а тот уж примет надлежащие меры. Но Ан Чун Гын был приговорен к повешению, как заурядный убийца. Приговор исполнили быстро…

Японцы сочли истинным патриотом Ито, корейцы — Ана. История противостояния началась.

Постепенно уходили первые соратники императора по революционной реставрации. И сам он далеко не молодел, хотя порой посещал военные маневры и появлялся на смотрах.

А следующий год поставил Японию в ряд развитых стран далеко не по тому показателю, к которому стремились. В большинстве западных государств уже произошли случаи покушений на глав государств, а в России, США, Сербии, Италии, Португалии террористы выполнили задуманное. В Японии, к счастью, до этого все же не дошло.25 мая 1910 г. был арестован Таикити Миясита, который планировал бросить бомбу в экипаж императора в день своего рождения, 3 ноября. Полиция провела дальнейшие аресты, в числе схваченных оказался и Сюсюй Котоку, который в свое время перевел на японский язык «Манифест коммунистической партии». Суд приговорил к высшей мере наказания 24 человека, но Мэйдзи смягчил приговор 12 из них. По делу строительства в Японии социалистического движения был нанесен удар.

«Корейский вопрос», между тем, решался. 22 августа подписали договор, но которому монарх Кореи просил японского императора присоединить страну. Мэйдзи эту просьбу удовлетворил. Говорилось, что это — «взятие под защиту» страны и народа. Конечно, гробницам императоров и святилищам богов сообщили об этом.

С корейской знатью поступили неплохо, дав дворянские титулы (к тому времени в Японии уже давно была принята европейская система с титулами графов, баронов и виконтов). С корейским народом — несколько иначе…

Захват Кореи сказался на состоянии исторической науки в Японии. Борьбу устроили сторонники двух версий. Одни считали, что корейцы и японцы — родственные народы, поэтому аннексия вполне оправдана этим. Другие утверждали, что это — совершенно разные нации, при этом японцы цивилизованнее и культурнее. А значит, присоединение — дело хорошее.

Японская мафия

Нужно сказать несколько слов и о преступном мире Японии, хотя, конечно, более знамениты китайские «триады». Но и слово «якудза» попало в иные языки мира, что о чем-то да говорит.

Как известно, часть самураев спокойно вписалась в общество реформ. Многие поступили на службу в армию и полицию. Но некоторым путь оказался перекрыт, и они предпочли уйти в то, что можно назвать «теневой экономикой». Проще говоря, в набиравшую силу мафию. Воинские искусства и моральный кодекс бусидо очень пригодились «оябунам» — главарям подразделений преступного мира.

Новый мир был во многом непонятен, принять его могли далеко не все. Зато в криминальном подполье все оставалось прежним: жесткая дисциплина с полным подчинением господам, предпочтение холодного оружия, моральный дух.

При становлении «якудза» банды соблюдали кодекс бусидо, а зачастую и были готовы поделиться награбленным с бедным людом. Конечно, не только из-за благих намерений, которые отличают Робин Гудов всех стран и народов. Важнее было предоставление укрытия от полицейских, среди которых вполне могли оказаться прежние коллеги по службе.

Постепенно сфера деятельности «якудза» росла. В начале XX в. под контроль мафии попали кино и шоу-бизнес. Это сказалось не только на бюджете продюсеров, но и на тематике — самый первый полнометражный фильм был посвящен подвигу 47 ронинов.

Источники доходов расширялись со временем, и старому поколению «якудза» они могли показаться грязными: торговля оружием и наркотиками, рэкет, даже ростовщичество. Но прежнее поколение уже давно было в могилах, а новое постепенно забывало о бусидо. В 1960 г. «якудза», сотрудничая с полицией, разгоняли демонстрантов в Токио. Впрочем, к тому времени японский криминал мало чем отличался от бандитов любой национальности. Впрочем, этот «криминалитет», как и во многих странах мира, старается теперь выглядеть респектабельнее.

Как и всякая организованная преступность, «якудза» представляет опасность далеко не для всех. Например, для России куда страшнее преступность уличная, а вот в Японии ее куда меньше.

Время перемен

Революционное время уходило. Уходили из жизни и его герои и очевидцы. В начале 1912 г. скончался отец Николай. И он удостоился японских легенд и преданий (похоже, первый из иностранцев). Ему, русскому человеку, приписали невероятную историю. Согласно ей, он был японцем, бежавшим в Россию от власти сёгунов. Затем он принял православие и вернулся на родину. Биография Владимира Яматова, о котором уже успели к тому времени порядком позабыть, теперь сплелась в преданиях с житием проповедника православия на японской земле. Император Мэйдзи прислал венок на его похороны, император Николай II этого не сделал…

Но и сам Мэйдзи уже был весьма нездоров. Жаркая погода в июле 1812 г. и очередные посещения церемоний способствовали ускорению его кончины. 10 июля император заболел, но не перестал появляться на людях. 19 июля он потерял сознание…

Вся страна молилась за здоровье Мэйдзи. Казалось, столица ходит на цыпочках, чтобы не потревожить больного императора: трамваи замедляли ход около дворца, запретили церемонию полуденного выстрела из пушки и колокола, сигналы горна дворцовой охраны…

Но помочь уже ничто не могло. 29 июля 1912 г. земная жизнь императора Мэйдзи прервалась. Новым государем стал наследный принц Ёсихито. Передача регалий прошла почти мгновенно, новый девиз («Тайсё» — «великая справедливость») был принят на следующий же день. А в сентябре, после длительной организации похорон, траурный поезд отправился в Киото. Саркофаг предали земле по синтоистскому обычаю в районе Фусими-Момояма. Не забыли возродить древний ритуал со статуэткамн-ханива. Впоследствии появилось и святилище Мэйдзи-дзингу, где поклоняются императору и императрице Харуко, которая лишь ненадолго пережила супруга. (Есть и храм в честь генерала Ноги).

А после смерти Мэйдзи герой войны Морэсукэ Ноги, впервые прославившийся в дни войны с Такамори Сайго, выполнил то, что разрешил ему покойный император. Он совершил самоубийство вместе с супругой, не желая продолжать жить после господина. Столик с портретом Мэйдзи генерал поставил у окна, выходящего в сторону дворца. Еще утром его и супругу запечатлел фотограф. А затем было написано предсмертное стихотворение:

Горюя О божестве божественном, Что покинул Сей бренный мир, Отправляюсь за ним. (перевод А.Н. Мещерякова)

Вначале самоубийство (обычай ухода вслед за господином был запрещен еще при правлении клана Токугава) расценивалось как анахронизм и едва ли не безответственность. Затем тон публикаций резко (по команде) поменялся: генерал Ноги стал героем. Его смерть была признана и «красивой», и достойной. Милитаристской Японии требовалось возродить мораль кодекса бусидо.

Эпоха Мэйдзи, возможно, останется самой великой в истории Японии. И весьма неоднозначной. Это черно-белая эпоха, связанная и с освобождением людей, которые впервые узнали о том, что есть некие права личности, и с созданием тоталитарного государства, и с невероятной полувековой модернизацией страны.

Но развитие, которое отличает нынешнюю свободную Японию, берет начало именно в эпохе Мэйдзи.

Конечно, император не принимал лично и самодержавно многих решений, определивших путь революции-реставрации, он лишь освящал своим присутствием происходящие события, стал символом перемен. Но, полагаю, без любознательности и пытливого ума государя из процесса модернизации и создания новой Японии не получилось бы ничего.

Глава 50. Первая Мировая в Азии

— А вы думали, сударь, что герцог и в самом деле намеревается повернуть Звездный Круг и разрушить Ойкумену? Вы наивны, сударь… Кем он тогда будет управлять, где будет его империя? Нет, сударь, герцогу нужна власть и только власть — люди, насекомые, — ему все едино…

А. Столяров, «Альбом идиота»

Нам сложно — даже сейчас — вынести четкие суждения о Первой Мировой войне. И это при том, что литературы — и художественной, и документальной — имеется огромное количество. Были ли и в самом деле некий заговор, уничтоживший глобальные империи? Сказать о том сложно, но результаты налицо: Германская и Австро-Венгерская империи прекратили свое существование после первой войны, Британская и Французская колониальные империи самоликвидировались после Второй. Японская империя была сокрушена в 1945 г. и более не возрождалась. Российской выпала не менее мучительная судьба: стремительный и жестокий распад в ходе событий 1917–1918 гг., возрождение в новой, коммунистической форме, развал и этого государства в 1991 г.

Жестокие игры политиков тех дней продолжают уносить жизни людей в сегодняшних «горячих точках» — вот это можно сказать с полной уверенностью.

Наша цель гораздо уже, чем написание полного отчета об истории Мировых войн. Это лишь очерк по истории одного государства. В 1914 г. оно стало союзником России, в 1945-м противником СССР.

Идеи Хидэёси живут и побеждают

Главной причиной вступления Японии в войну стало желание овладеть новой территорией — Китаем. Мысль, как мы знаем, была весьма не нова — еще Хидэёси Тоётоми хотелось того же самого. Первую часть его замыслов уже исполнили, Япония «защитила независимость» Кореи, да так, что та на картах теперь закрашивалась в японские цвета. Теперь настал черед следующего этапа.

Исторически уже сложилось сотрудничество Японии и Британии. Если бы события повернулись иначе, то союзником Японии оказалась бы Германия. Там мысли о «желтой опасности» не помешали надеждам на присоединение Японии к ее блоку. Такие идеи возникали и в Японии, более того, даже после разрыва дипломатических отношений подданные кайзера могли продолжать жить в Японии, свободно передвигаться по ее территории и не потерять свой бизнес.

В принципе, страна вполне могла сохранять нейтралитет: согласно договору с Британией, она должна была предоставить помощь только в том случае, если бы сложилась угроза интересам Англии в Индии. (Договор-то был, но сути, антироссийским, призванным сдержать продвижение России в Средней Азии).

В любом случае, причиной вступления в войну на стороне блока «Антанта» стала выгода. А повод… Он в таких случаях всегда очень легко обнаруживается.

Между прочим, Британия не слишком-то хотела видеть Японию в числе союзников. Японское правительство в августе 1914 г. убеждали хорошенько подумать, поскольку при сложившейся обстановке договор не требует от Японии столь решительных действий. (Проще говоря, англичанам очень не хотелось пускать глубже в Китай конкурентов). И когда вступление Японии в войну все же состоялось, британская сторона надеялась, что действия не расширятся за пределы германских владений в Азии и защиты тихоокеанских торговых путей.

15 августа Япония предъявила фактический ультиматум Германии. Корейской независимостью она в свое время уже озаботилась, теперь настала очередь побеспокоиться о территориальной целостности Китая. Япония требовала от кайзера вывода вооруженных судов из китайских и японских вод и передачи Японии арендованную у Китая территорию Цзяочжоу для последующей передачи Китаю.

Япония сообщила об ультиматуме не ожидавшей такой прыти британской стороне только после его предъявления. 23 августа срок ультиматума истек (конечно, требований не выполнили), и Япония получила хороший предлог для вступления в войну. Заодно она постаралась успокоить США, премьер-министр Окума заявил, что у его страны нет желания территориальных приобретении, и это торжественное обещание Япония сдержит, как сдерживала их всегда. (И тут Америка могла бы вспомнить про обещания «независимой» Корее).

Штурм Циндао и взятие островов Микронезии

Нужно сказать, что к тому времени и в Китае произошли определенные изменения. У власти находилось уже не императорское правительство, а военная клика Юань Шикая, Последний не слишком хорошо понимал разницу между монархией и республикой и явно шел к основанию повой династии. Он объявил Китай нейтральным, но это не помогло. 23 августа японские суда появились у бухты Циндао, после чего начался основной этап участия Японии в Первой Мировой.

Сама крепость Циндао была хороню укрепленной, но ее гарнизон насчитывал лишь 1 500 немецких солдат и 3 000 резервистов. Однако, помня опыт Порт-Артура, японцы поняли, что при атаке могут понести значительные потери.

Была поведена высадка в тылу немецких позиций на суше, то есть, фактически, уже на китайской, а не на принадлежащей Германии территории. Китай объявлял протесты, их игнорировали.

Японские войска, участвующие в операции, насчитывали 30 000 человек. Но даже при таком численном превосходстве японцы не торопились. 14 сентября началась планомерная осада крепости, и лишь 7 ноября гарнизон сдался. К тому времени уже были захвачены железная дорога и предприятия, принадлежавшие немцам. А фактически оккупация распространилась на всю китайскую провинцию Шаньдун.

Гораздо быстрее удалось управиться с германскими колониями в Тихом океане. Маршалловы, Каролинские, Марианские острова, острова Палау были взяты с огромной скоростью. Япония направила туда свои корабли еще до истечения срока ультиматума. Торопились японцы недаром: еще чуть-чуть — и острова попали бы в руки Британии.

Вот, фактически, и весь первый этап операции. Отправлять своих людей на Западный фронт Япония не стала, хотя союзники предлагали и это. Гораздо важнее оказалась оккупация провинции Шаньдун и начало того, чего очень хотелось японским империалистам — превращения Китая в колонию.

Надо ли говорить, что обещания относительно передачи захваченных у Германии территорий Китаю выполнены не были?

«21 требование» к Китаю

Удивительно одно: Юань Шикай начал в январе 1915 г. что-то требовать. В частности, удаления японских войск с территории, которая ранее принадлежала Китаю, а не Германии. Японцы обиделась — ведь они пришли защищать Китай, а теперь китайское правительство нагло просит их солдат убираться восвояси! Это после того, что они уже сделали.

И 18 января 1915 г. японский посланник в Китае вручил президенту Юань Шикаю требования из 21 пункта.

Их можно разбить на пять групп. Во-первых, захваченные германские владения Япония и не собиралась возвращать, она требовала официальной передачи прав на них. Мало того, китайская сторона не должна была сдавать никому иному побережье провинции Шаньдун.

Во-вторых, японцы намеревались прочнее закрепиться уже не только в южной Маньчжурии, но и на востоке Внутренней Монголии.

Кроме того, Япония требовала участия в ряде крупных предприятий в самом Китае.

Но самой поразительной оказалась пятая группа требований: Китай должен пригласить политических, экономических и военных советников из Японии, в ключевых городах следует создать объединенную японо-китайскую полицию, китайская сторона должна закупить в Японии половину необходимого ей вооружения, Япония намеревается строить в стране подконтрольные ей железные дороги и т.д. Не забыли даже о праве японцев на миссионерскую деятельность в Китае. (Не вполне ясно, чего добивалось в этом случае японское правительство: то ли отправить в Китай своих христиан, то ли пропагандировать в чужой стране синто, что выглядит, но меньшей мере, странным).

Требования были куда более жесткими, чем в тех пресловутых неравноправных договорах, которые заключали в свое время с Японией страны Запада. При этом пятая группа требований была скрыта даже от Британии, когда же обо всем стало известно, японцы заявили, что это лишь «пожелания» (а Юань Шикаю сообщили, что этим «пожеланиям» следовать все-таки придется).

И в феврале 1915 г. начались японо-китайские переговоры о «требованиях». А чтобы китайцы думали быстрее, в Манчжурию и Шаньдун прибыли дополнительные континенты японских войск.

И пока союзные державы бросали солдат под огонь на Западном и Восточном фронтах, японцы принялись за решение своих проблем за счет нейтрального государства.

Все же китайцы думали слишком долго, даже заставили Японию снять пятую группу требований. И в мае японцы провели мобилизацию, одновременно объявив ультиматум Китаю. И пришлось требования принимать…

США лишь потребовали для себя все тех же выторгованных прав. Ситуация с неравноправными договорами XIX в. повторялась в точности, но теперь Япония и Запад совместно «вскрывали» третью страну.

В самом японском парламенте эти действия вызвали лишь спор о тактических задачах. Идею о том, что Япония рано или поздно станет господствовать на китайской земле, в той или иной мере поддерживали все.

Теперь возник вопрос о заключении сепаратного (т.е. независимом от мнения других союзников) мира с Германией. Этого не произошло, но к Лондонской декларации о незаключении сепаратного мира Япония присоединилась лишь в октябре 1915 г.

Как видим, Британия, Франция и Россия заполучили необычайно надежного союзника. Впрочем, ведь рыцарские нормы кодекса бусидо распространялись на «своих», а не на остальных. А.Н. Мещеряков приводит такой тест для обучения юных самураев: «Враг убил твоего отца, после долгих поисков ты наконец настиг его в открытом море. Но твоя лодка начинает тонуть, убийца протягивает тебе руку. Что делать? Правильный ответ: принять помощь, поблагодарить, а потом нанести ему смертельный удар».

Считать ли это признаком некоего особого коварства? Каждый ответит на вопрос сам. Но тогда придется вспомнить и кое-какие эпизоды из европейской истории, когда происходили случаи не меньшего коварства. (В тесте, но крайней мере, речь идет о реальном враге, который отлично знает, что натворил и что ему за это причитается).

К счастью для всего остального мира, во Второй Мировой войне Гитлер получил от Японии примерно такую же степень надежности.

Германское правительство несколько раз предлагало заключение сепаратного мира уже после присоединения Японии к Лондонской декларации. Японцы раздумывали, потом отказывались — и держали в напряжении остальных союзников.

Российское правительство в 1916 г. заключило особый тайный договор со своим бывшим противником и теперешним союзником. В нем говорилось о действиях в случае попыток некоей третьей державы, враждебной и России, и Японии, подчинить Китай. «Третьей державой» могли стать США.

Тем временем положение союзных держав на Западном и Восточном фронтах Европы ухудшалось, и Япония выторговала право на сохранение за собой уже захваченных германских владений. И ей позволили. А в 1941 г. долго раскаивались.

Новая смена обстановки

К тому времени в мире начались существенные изменения. То, что в Японии было создано новое правительство под руководством фельдмаршала Тэраути, — это лишь небольшая часть перемен. Теперь к Китаю начали относиться еще жестче.

По сравнению с тогдашним Китаем даже Япония периода последних лет правления Комэя выглядит вполне единым государством. Если и возможна какая-то аналогия, то разве что из XVI в. Собственно, «Китай» применительно к тогдашней территории страны — это лишь название. Во многих областях правили военные губернаторы, которые, как правило, действовали независимо от центрального правительства и обладали возможностями монархов. И это — не говоря уже о племенах в отдаленных уголках страны, полностью неподконтрольных Пекину (они стали проблемой даже для начального этапа правления председателя Мао).

Военные губернаторы вели перманентные боевые действия между собой. Японское правительство предоставляло займы и Пекину, и отдельным местным царькам, которые закупали оружие и продолжали азартную драку друг с другом.

В феврале 1917 г. США разорвали отношения с Германией. Наступал новый этап войны. Теперь Япония не была против включения Китая в коалицию союзников: слабая страна, зависимая от нее, вряд ли смогла бы претендовать на что-либо по итогам мирной конференции.

Китай объявил войну Германии и Австро-Венгрии в августе 1917 г. Но еще до этого в России начали происходить события, о которых нет особого смысла рассказывать на страницах книги по истории Японии.

Япония, зорко приглядываясь к событиям революции февраля 1917 г. в России, вынуждена была и вступить в дипломатическую борьбу с США. В итоге было заключено «соглашения Лансинг-Исии» (по фамилиям подписавших его госсекретаря США и министра иностранных дел Японии). В итоге Америка признала «специальные нрава» Японии в Китае. Но и Япония вынуждена была пойти на некоторые уступки. А очередное китайское правительство во главе с Дуань Цижуем признало себя фактическим военным вассалом Японии.

В начале 1919 г. на Версальской мирной конференции барон Макино, лидер японской делегации, повторил требования относительно Шаньдуна и островов в Тихом океане. Требования удовлетворили, на острова передали мандат от имени создаваемой Лиги Наций. Подмандатная территория фактически оставалась колонией. Ни одна из них не получила независимости в период между войнами.

Внес барон Макино и вполне современно звучащее предложение о равноправии во всех странах иностранцев — подданных государств Лиги Наций. Звучало это весьма политкорректно. На деле же имелись в виду японские диаспоры в США, Австралии, Канаде и т.д., где их хотели ограничить. Япония позиционировала себя, как главный защитник азиатских народов от расовой дискриминации. Правда, эти предложения приняты не были.

Решение Версальской конференции было направлено фактически против государства, которое оказалось союзником против Китая. Это вызвало многочисленные янтияпонские протесты, получившие название «движение 4 мая». Китайская делегация отказалась от подписания мирного договора, а по стране прокатилась волна демонстраций протеста.

Но еще до Версальской конференции Япония ввязалась в новую войну. В военную интервенцию против Советской России.

Глава 51. Антибольшевистская интервенция

Ах, белая романтика,

Красивая мечта!

Ярка обертка фантика,

Внутри же — пустота.

Теперь мы стали взрослыми.

Мы мыслим широко,

И хитрыми вопросами

Смутить нас нелегко.

И мы глядим скептически,

Как в n+1-ый раз

Держава патетически

Меняет свой окрас…

Ю. Нестеренко

Уже позднее произошедшие события объясняли на Западе однозначно: после революции февраля 1917 г. к власти в России пришли силы, которые ратовали за продолжение войны до победного конца (невзирая на то, сколь тягостной эта война была для русского народа и сколь мало отвечала его целям). Октябрьский переворот произошел успешно едва ли не в первую очередь потому, что большевики пообещали мир. И обещание, надо сказать, выполнили: Брестский мирный договор 1918 г., безусловно, унижал национальное достоинство, но сейчас, сидя у компьютера в теплой комнате, очень просто заявлять о том, сколь «предательским» он был на самом деле. Можно сколько угодно говорить о том, как В.И.Ленин и его «команда» прибыли в пломбированном вагоне, будучи агентами влияния германского кайзера.

И самое главное — все это может быть чистейшей правдой.

Но чистейшая правда заключается еще и в другом: никто иной, как В.И. Ленин, смог уже в начале 1918 г. четко понять, какой именно исторический срок отведен германскому кайзеру. А следовательно — и сколь долго будет длиться действие унизительного Брестского мира.

Да, Россия ничего не получила от Первой Мировой войны. Спасибо, что вышла из безумной авантюры израненной, но живой (Австро-Венгрия, например, не выжила вообще). Разве нужно было еще больше раздувать территорию, разве война с Японией никого ничему не научила? Представьте, каким грузом легла бы на СССР еще одна зарубежная колония в 1991 г. Региональных конфликтов хватило и без этого. Неосвоенных территорий, которые еще предстоит разрабатывать — тоже.

Итак, большевики пришли к власти, провозгласили сепаратный выход из войны, а затем заключили сепаратный мирный договор. Правительство Советской России проявило нежелание сотрудничать с бывшими союзниками — странами «Антанты». И те поняли, что это отличный предлог для вторжения. Оно началось даже до подписания Брестского договора.

Сдается мне, что тренировки сродни тому тесту, что приводился в предыдущей главе, проходили далеко не только японцы, а все союзные страны…

Пункт назначения — Владивосток

Те, кто изучал войну по советским школьным учебникам, могут предположить, что это была война «красных» против «белых» (ну, и разного рода «зеленых» банд), отягощенная военной интервенцией под не вполне попятными нам предлогами.

Действительность гораздо страшнее. Читатель, уже просмотревший главы, посвященные Японии XVI века, может получить некоторое представление о масштабности катастрофы. Но при этом на вооружении состояли далеко не мушкеты и аркебузы и луки со стрелами, а война охватила территории, о которых средневековые японцы и подозревать не могли.

Итак, это было войной всех против всех. Создавались и исчезали карликовые псевдогосударства, бывшие депутаты Учредительного Собрания формировали «независимые» правительства, соседи сводили друг с другом счеты. А страдал русский народ и другие народы России.

В таких условиях интервенты могли говорить о себе едва ли не как о «спасителях», в действительности преследуя совсем иные цели — половить рыбку в мутной воде. Иными словами, попытаться взять то, что, но их мнению, плохо лежало. И Япония эпохи Тайсё проявила на этом поприще большие старания. Достаточно сказать, что на промышленно-сельскохозяйственных выставках в своей стране японцы устраивали «колониальные» павильоны. Сначала — павильон айнов на Хоккайдо, затем — павильоны Тайваня, Корен, Сахалина, Маньчжурии, а в 1922 г. — павильон Сибири.

Комментарии излишни. Теперь становится попятным, почему так много искренних патриотов России перешло на сторону большевиков, видя, что они, но крайней мере, пытаются реально обуздать весь происходящий безумный кошмар.

Итак, 12 января 1918 г. стало днем начала японской военной интервенции на российском Дальнем Востоке. Японский броненосец «Ивами» первым вошел в гавань Владивостока. За ним последовал крейсер «Асахи» и британский крейсер. И в дальнейшем союзники из «Антанты» будут использовать японскую армию, как ледокол против Советской России, предпочитая воевать по возможности чужими руками.

Вторжение готовилось заранее, даже до прихода к власти большевиков. Имелась надежда, что страна, ведущая войну в европейской части, окажется бессильной перед ударом с востока. Еще летом 1917 г. Япония концентрировала войска на севере Кореи. Против кого? Не иначе, как против своего пока что еще союзника — России.

Япония заявила, что суда прибыли со стандартными целями защиты японских подданных на Дальнем Востоке и войска не станут вмешиваться в политическое устройство России.

Вменились они уже в конце января, когда из Манчжурии перешли границу отряды атамана Семенова — само собой, не без ведома хозяев региона. Поход на Забайкалье провалился, как мятеж атамана Гамова в Приамурье. После этого стало ясно, что японцам придется действовать самим.

В.И. Ленин весной 1918 г. заявил, что японцы наверняка начнут наступление при содействии «Антанты». Так и получилось: японское правительство намеревалось овладеть Сибирской дорогой вплоть до Иркутска. Одновременно не оставлялись попытки помощи интервентам со стороны белогвардейцев.

В мае 1918 г. чехословацкие солдаты и офицеры, которые возвращались из плена в свою страну кружным путем через Сибирь (в дальнейшем предполагалась их отправка в Америку и возвращение в Европу), начали восстание против советской власти, захватив несколько городов на Дальнем Востоке. Жертвой мятежа стал и Владивосток. Теперь был получен предлог для широкой интервенции.

В августе 1918 г. японское правительство заявило, что для помощи чехословацким легионерам во Владивосток будут направлены японские войска. 2 августа японцы захватили и Николаевск-на-Амуре, где помогать, вроде бы, было некому — чехословацких солдат там не имелось.

А во Владивостоке высаживались американцы, британцы и французы, которые отправлялись «умиротворять» Сибирь, но при этом предпочитали идти все же позади передовых отрядов японцев. Командующему японским экспедиционным корпусом генералу Отани была предоставлена сомнительная честь возглавить интервенцию.

В октябре 1918 г. на российском Дальнем Востоке оказалось уже 70 000 японских солдат. И они продолжали прибывать.

Первым делом захватывались коммуникации, в частности железные дороги. За интервентами следовали антибольшевистские армии Калмыкова и все того же Семёнова. (Полагаю, вспомнить об этом будет очень полезно тем патриотам, которые до сих пор считают белогвардейцев освободителями России). Север Манчжурии, бывшая зона влияния императорской России, превратился в плацдарм для войны.

И японские интервенты, и белогвардейцы не стеснялись в обращении с мирным населением. Пытки и убийства без суда стали обычной практикой. Впоследствии многие сибиряки склонились к большевизму не из симпатий к коммунистической идее, а просто увидев то, что творилось в ходе интервенции. Даже те, кто склонялся к монархизму, шли в партизанские отряды — иного выхода, чтобы отстоять свою жизнь и честь, если уж не удалось спасти имущество, не оставалось. Японцы распоряжались на захваченной ими территории, как в собственной колонии.

Сейчас невозможно подсчитать точное число замученных, расстрелянных людей, нельзя сказать, сколько зверских физических расправ с русскими крестьянами сотворили белогвардейские бандиты. И среди «красных» оказалось достаточно тех, кто «наводил порядок» зверскими методами — все старались, как могли. «Красный» террор — такая же жестокая реальность, как и «белый», вряд ли в истории найдутся примеры больших зверств по отношению друг к другу. Но адмирала Колчака, чьи войска прошли через половину территории России при поддержке японских интервентов, в «безумные» 1990-е годы бывшие советские идеологи, вдруг ставшие «либералами», попытались представить и как крупного ученого, и как едва ли не спасителя страны. Они решили перевернуть все с ног на голову: «белые» стали хорошими, «красные» — сплошными извергами. Такие «перестроечники» правильно рассчитывали на то, что и у нас, а не только у японцев, есть такая черта, как сочувствие благородному поражению. Недаром «белогвардейская романтика» нашла столько последователей в те же 90-е.

О самой же интервенции перестроечные идеологи старались лишний раз не поминать, отлично отдавая себе отчет: полная история покажет очень некрасивую сторону событий, а превозносить окажется просто некого. Другие мнения — например, о зверских расправах над людьми со стороны «белых» — просто не учитывались в то время.

Разгром армий Колчака, Деникина и Юденича в 1919 г. фактически подвел черту под гражданской войной в России. Но не на Дальнем Востоке.

Партизанское движение вынуждало японцев и их белогвардейских союзников отступать. Партизанские отряды очистили Верхнеудинск, но атаман Семенов все еще занимал Читу. Интервенты все еще находились в Приморье — и убираться оттуда не собирались.

31 января 1920 г. во Владивостоке произошло восстание, власть захватило большевистское временное правительство Приморья во главе с С. Лазо. Советское правительство обратилось к Японии с предложением о переговорах, но ответа не было.

В марте того же года японские солдаты вступили в столкновение с партизанами в Николаевске-на-Амуре, при этом партизаны смогли разгромить их силы. Но «николаевские события» послужили предлогом для возобновления войны. В качестве компенсации Япония заняла север Сахалина, принадлежавший России. Там они намеревались обосноваться достаточно плотно, даже приступив к переименованию городов и улиц.

2 апреля 1920 г. японцы прибегли к своему излюбленному дипломатическому методу — выставили требования приморскому временному правительству. Они требовали обеспечения жильем, довольствием, транспортом, прекращения «угроз безопасности» Манчжурии и Корее и т.д. Переговоры оказались лишь прикрытием прямых военных действий: через несколько дней японские войска заняли ключевые пункты Владивостока и свергли правительство Приморья. С. Лазо и его товарищи были сожжены в паровозной топке, а в Приморском крае за волной «красного» террора последовал «белый».

Однако нового расширения интервенции не последовало. Советское правительство создало буферное независимое государство — Дальневосточную Республику (ДВР), отделявшую Советскую Россию от Японии.

Действия против ДВР

ДВР должна была включать территорию от Забайкалья до Владивостока. Правительство находилось в Верхнеудинске, и интервенты отказались считать его центральным для Дальнего Востока России, заявив, что это — всего лишь местная власть.

Первой задачей стала ликвидация белогвардейцев в Чите. Приморье и Амурская область все же объявили себя в составе ДВР. В апреле 1920 г. Народно-революционная армия ДВР начала наступление на Читу, где японцы открыто оказывали помощь белогвардейцам. Тогдашний командующий японской экспедицией прямо заявил, что он сотрудничает с семеновскими войсками. Но летом 1920 г. японским силам пришлось эвакуироваться из Забайкалья. Но они оставались во Владивостоке.

Семенов умолял японские власти отсрочить эвакуацию. Видимо, он плохо представлял, что означает «бусидо для своих», сам не будучи «своим». Его поблагодарили за деятельность по «наведению порядка». Больше человеческое спасибо было, собственно, всей оказанной ему помощью. Х.Т. Эйдус в работе по новой и новейшей истории Японии цитирует ответ японских властей: «Ваше влияние среди русского населения становится с каждым днем все слабее, и ненависть, которую оно питает к Вам, не поможет нам в нашей политике…»

Вот здесь японцы были полностью правы! Самую настоящую ненависть питали люди и к белогвардейцам, которые вели себя, как оккупанты, и к интервентам, которые оказались не лучше бандитов.

Япония приняла решение сворачивать операцию. 4 августа японское правительство приняло решение: «Настоящее положение вынуждает нас отказаться на некоторое время от оккупационных планов в Сибири….»

В октябре был освобожден Хабаровск, семеновцев отбросили в Манчжурию и в Монголию. В последней в 1921 г. началась революция, в результате которой Советская Россия получила союзную ей Монгольскую Народную Республику. Вскоре появилась и Танну-Тувинская Народная Республика, которая окончательно вошла в состав СССР лишь в 1940-е гг.

Весной 1921 г. ситуация вновь обострилась. С помощью интервентов во Владивостоке произошел очередной переворот, власть захватило белогвардейское правительство Приморья. Летом должно было начаться широкое наступление белогвардейских частей на ДВР, но планы были сорваны. В самой Японии ситуация стремительно ухудшалась и из-за продолжающейся войны, и из-за мирового экономического кризиса, который ударил по ней. Настало время уходить…

В конце августа 1921 г. в Дайрене начались переговоры между Японией и ДВР. Требования японцев оказались велики, но сейчас-то они имели дело не с Юань Шикаем. И мирная конференция затянулась до апреля 1922 г.

В ноябре 1921 г. при содействии японцев была предпринята последняя попытка решить «сибирский вопрос». «Белоповстанческая армия» при содействии интервентов смогла начать действия и даже занять Хабаровск, но к 22 декабря наступление приостановилось, а в феврале 1922 г. «красные» перешли в контрнаступление. Решающее сражение произошло 12 февраля под прославленной в песне станицей Волочаевка. А 14 февраля освободили Хабаровск. Последним правителем Приморья стал генерал Дитерихс, сподвижник Колчака. Но он уже ничего не мог сделать: 19 октября 1922 г. войска ДВР подошли к Владивостоку. И японцам оставалось лишь подписать соглашение об уходе 25 октября. Иностранная интервенция завершилась бесславно, но за север Сахалина оккупанты держались до 1925 г. — до момента установления дипломатических отношений между возникшим в том же 1922 г. СССР и Японией.

Ухудшение внутренней ситуации в годы Тайсё

Конечно, старые пособия приписывают любое народное выступление в Японии или других государствах в 1918–1925 гг. «влиянию Великого Октября». Влияние и в самом деле имелось, но ire столь выдающееся, как принято считать. Социалисты, анархисты и образовавшаяся впоследствии Компартия Японии, выступавшая за отмену монархии, вряд ли могли иметь широкий успех в стране, где правил потомок солнечной богини.

Зато разорение широких масс народа, а заодно то, что довольно много японцев к тому времени посмотрели на мир (даже из числа тех самых «послушных крестьянских парней») не могло не сказаться на ситуации.

Вот лишь некоторые примеры. В 1918 г. в стране начались широкие «рисовые бунты», которыми столь печально прославилась эпоха правление клана Токугава. Причина, как следует из названия — чрезвычайная дороговизна основного продукта питания — риса. Как всегда, жертвами стали рисовые спекулянты и ростовщики. Но в сравнении с эпохой Токугава появилось и нечто новое. В годы Мэидзи в Японии появились крупные монополии — дзайбацу. Такие концерны мы знаем по именам: «Мицубиси», «Судзуки», «Ясуда» и т.д. Конторы некоторых их них, тоже участвовавших в спекуляции рисом (например, «Судзуки») тоже подверглись разгрому. «Рисовые бунты» даже привели к отставке правительства Тэраути. Заметим: при «ценовых сговорах» простые японцы, невзирая на все послушание, не собирались отсиживаться по домам. Не в этом ли кроется одна из причин процветания их страны в конце XX века?

Усилились и забастовки рабочих. Правительству даже пришлось создавать «Общество гармонизации труда и капитала». Его председателем стал спикер палаты пэров с характерной фамилией Токугава. Против рабочего движения использовался и полумафиозный террор.

Еще одна важная деталь тех лет — широкая освободительная борьба в Корее. Там оппозиция была лишена возможностей политической борьбы, она объединялась под религиозными знаменами (например, христианских течений или мистической школы «чхондогё»). В Сеуле в 1919 г. прошли массовые демонстрации, на которых даже была принята декларация независимости. Дальше декларирования дело не пошло, все кончилось восстанием, крайне жестоким его подавлением и массовыми репрессиями. Х.Т. Эйдус приводит данные, что было убито до 40 тысяч человек. Однако пришлось спешно принимать «либеральные» меры, названные корейцами «политикой бархатной кошачьей лапы». Был даже создан совещательный орган из корейцев при генерал-губернаторе.

Происходили и солдатские бунты в рядах интервентов в России. Имелись случаи, когда японские солдаты срезали погоны и надевали красные банты, происходили расстрелы за неповиновение. Были и переходы (не массовые) на сторону партизан и армии ДВР.

Конечно, вряд ли эти люди хоть сколько-то прониклись духом коммунизма. Дело было совсем в другом: в ежедневных зверствах, свидетелями которых они становились, в общей мрачной ситуации, царившей в рядах интервентов.

Кстати, судьба перебежчиков ясна не вполне. Остались ли они в России, коснулись ли их репрессии 1937 г. и последующих лет, — все это могло бы послужить темой отдельной работы, если факты начнут обнаруживаться.

А в целом первая волна японских завоеваний на континенте, хотя она и оказалась более удачной, чем продвижение войск Хидэёси Тоётоми, привела ко вполне мрачным последствиям. Во всяком случае, уровень жизни японского народа оставался весьма низким, разрыв между бедным меньшинством и богатым большинством — огромным, а боевые действия все более увеличивали число поминальных табличек в храме Ясукуни.

Часть XI. Подготовка к новой империалистической войне и ее ход (до 1945 г.) 

Глава 52. Завершение «эры Тайсё»

Рисую кровью

Апокалипсис сейчас.

На дворе средневековье,

Мракобесие и джаз,

Мракобесие и джаз.

Истуканы себя вводят

В электрический экстаз.

Мракобесие и джаз…

Не поверишь —

Все украдено до нас…

Э. Шклярский

Годы Тайсё оказались несчастливыми для японского народа. Конечно, происходили территориальные приобретения, империя расширялась, Китай казался близкой целью, которая уже почти находится в руках. Но японские милитаристы вряд ли отдавали себе отчет, что может означать для 40-миллионного народа захватить государство с 400-миллионным населением.

Китай захватывали и прежде, устанавливались оккупационные династии. А после этого завоеватели очень быстро растворялись в массе китайского населения.

На сей же раз небольшая Корея уже показала, что станет с завоевателями: их ждет тяжелая партизанская воина. В случае с небольшой Кореей оказалось возможным эту воину пока что не проиграть. В случае с российским Дальним Востоком война уже оказалась проигранной. В случае с Китаем длительно вести войну было возможно лишь до тех пор, пока не появится мощная сила, которая объединила бы весь огромный народ против захватчиков.

Но голосу разума агрессоры не вняли. Не вняли они и здравой мысли о том, что у Японии имеется достаточно внутренних проблем, которые решить за счет захвата все новых и новых территорий будет невозможно.

Не вняли даже голосу природы. 1 сентября 1923 г. в районе Канто (Иокогама — Токио) произошло катастрофическое землетрясение, унесшее жизни свыше 170 тысяч человек. В руинах оказалось многое из того, что было построено при Мэйдзи.

Землетрясение сопровождалось катастрофой иного рода. Был распущен слух, что корейские рабочие, находящиеся в этом районе, воспользовались землетрясением, чтобы поджигать дома мирных граждан, что они готовят восстание против Японии. Начались корейские погромы.

Заодно полиция арестовывала остающихся на свободе участников левых оппозиционных группировок. Некоторые из них были убиты без суда.

К этому времени действующие лица вновь фактически сменились. Внук Мэйдзи Хирохито был назначен принцем-регентом при тяжело больном императоре Ёсихито. В конце декабря 1923 г. произошло покушение на его жизнь (к счастью, неудачное). За пару лет до этого был убит премьер-министр.

И все события сопровождались еще и обострением международной обстановки. Было о чем задуматься…

Закон «об опасных мыслях»

Когда мы читаем «1984» Джорджа Оруэлла, нам все же представляется, что это — некая антиутопия, фантастика, мир, который не мог возникнуть — и слава Богу, что не мог! Считается, что великий британский автор утрировал черты многих тоталитарных режимов, но чтобы именно так… Да не может того быть!

Большинство читателей не жило в тоталитарном государстве. Поэтому воспринять то, что Оруэлл очертил вполне реальный путь такого общества, мы не в состоянии. В том — наше с вами счастье, дамы и господа.

Развитию тоталитаризма в Японии не препятствовала даже парламентская демократия. Мы-то теперь полагаем (насмотревшись телекомментаторов), что всеобщее избирательное право — едва ли не панацея от тоталитарного режима, а всенародное волеизъявление непременно ведет к государству, где уважаются права личности. И ведь так считают не только у нас, но и на Западе.

Это хуже, чем просто наивность. Если у большинства народа нет понятия о необходимости прав личности, всеобщие выборы и парламентская демократия не помоет ничему. В Японии появился тоталитаризм с парламентским лицом.

Закон о всеобщем избирательном праве для мужчин появился в Японии в 1925 г. Он отменял прежний, где избирательное право становилось в зависимость от собственности подданных (имущественный ценз). Оставалось несколько иных ограничений, например, ценз оседлости — избиратель должен был проживать в соответствующем округе не менее года. Каждый кандидат должен был вносить в казну залог в размере 2 000 иен — весьма крупную сумму (зато не требовались подписи).

И вместе с новым, более «либеральным» законом о выборах, появился и закон «об опасных мыслях». Естественно, тоталитарное правительство с удовольствием контролировало бы мысли людей. К счастью. Сделать это технически невозможно. Поэтому закон с характерным оруэлловским названием был направлен все же против участия в организациях, ставящих целью изменение образа правления, конституции, отвергающих понятие частной собственности.

Но, таким образом, наказывались не действия, а именно образ мышления или высказывания. Наказывались жестоко — десятилетним тюремным заключением.

Конечно, есть такие идеи, политические и даже религиозные, носителям которых лучше не давать прав на свободную агитацию (тоталитаризм в разных вариантах как раз принадлежит к их числу). Но законы такого рода можно толковать весьма расширенно. Чем милитаристская клика и воспользовалась.

Отношения с СССР

Общая черта таких режимов, как тогдашний японский — нежелание даже при народном бедствии принять вполне искреннюю помощь от «потенциального противника»: пусть лучше «свои» умрут, чем им помогут «чужие». Кое-какие примеры в этом плане мы можем, наверное, припомнить…

Официальная Япония отнеслась с подозрением к советской помощи в 1923 г. СССР сам находился в состоянии послевоенной разрухи (и не в последнюю очередь — по вине японских интервентов). Но когда произошло разрушительное землетрясение, советское правительство направило в Иокогаму пароход «Ленин» (для нас удивительно, что это название было дано при жизни вождя) с санитарным отрядом и продовольствием — гуманитарной помощью, как сказали бы сейчас.

Но санитарному отряду было не суждено ступить на берег, пароходу запретили заходить в территориальные воды Японии, что же касается помощи, то все должно быть передано властям Японии для распределения среди пострадавших.

Все же советское правительство перечислило в помощь пострадавшей Японии 200 тысяч рублей золотом — сумму, но тем временам огромную. Естественно, делалось это ради расположения японского народа и к СССР, и к коммунистическим идеям. Ну и что с того! Мы считаем, что в этом случае важнее жизни людей. Японское правительство придерживалось, судя но всему, иного мнения…

В 1925 г. японские власти вынуждены были установить с СССР, чье влияние в этот момент возрастало, дипломатические отношения. Был урегулирован вопрос о северной части Сахалина, заключена конвенция о рыболовстве.

«Маньчжурский вопрос» и «меморандум Танаки»

К тому времени Манчжурия была фактически отделенным от Китая регионом. Назревал вопрос о некоем законодательном оформлении такого положения. Кстати сказать, Манчжурия стала опорой белой эмиграции, и до 1945 г. многие участники «белого движения» смогли проживать там — в основном, в городе Харбин.

В 1925 г. ситуация в Манчжурии, как и во всем Китае, накалилась. Против правившего там генерала Чжан Цзолина, ставленника Японии, началось восстание. Японские войска фактически вмешались в подавление восстания.

В 1927 г. японские войска вошли в уже известную нам провинцию Шаньдун, чтобы предотвратить продвижение из южного Китая войск лидера партии «гоминьдан» Чан Кайши, стремившегося объединить страну.

Однако все действия японских империалистов наталкивались на сопротивление другой империалистической державы — США.

Премьер-министр Японии Танака, созвавший в Токио конференцию дипломатов и военных, работавших в Китае, приступил к выработке плана действий. Это привело к выработке любопытного документа, названного но фамилии премьера. Там, между прочим, говорилось: «Если мы в будущем захотим захватить в своп руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить США, т.е. поступить с ними гак, как мы поступили в русско-японской воине. Но для того, чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Манчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские страны и страны Южного моря будут нас бояться и капитулируют перед нами….Имея в своем распоряжении все ресурсы Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, Архипелага [вероятно, имелась в виду территория нынешней Индонезии тогдашней Нидерландской Ост-Индии. — Э.Д.], Малой Азии, Центральной Азии и даже Европы… В программу нашего национального роста входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить паши мечи с Россией на нолях Монголии в целях овладения богатствами Северной Манчжурии».

Как сказал иной политический деятель, цели ясны, задачи определены… Идея завоевать мир не приходила в голову даже Хидэёси Тоётоми в период его болезни (но крайней мере, нет тому свидетельств). Он ограничивался лишь Китаем. Японские милитаристы (фактически, это уже был реакционный фашистский режим) хотели гораздо большего.

Со страниц «меморандума Танаки» на читателя сегодняшнего дня, будь он русским, американцем пли японцем, откровенно веет безумием. К сожалению, этот документ был принят не в палате № 6, а на конференции в Токио. К счастью, безумные генералы все же совершили массу стратегических просчетов, и их идеи не исполнились. Что же касается самого меморандума, то заявлялось, что он носит рекомендательный и необязательный характер.

К тому времени завершились годы Тайсё. Новым императором Японии стал Хирохито, его девиз правления — «Сева» («просвещенный мир»). Годы Сева — это время величайшей национальной катастрофы для Японии, связанной с претворением в жизнь «меморандума Танаки». Но имя императора Хирохито связано и с величайшим расцветом его страны в послевоенное время.

Пожалуй, не в оправдание Танаки и тех, кто составил меморандум, но лишь ради любви к фактам, нужно сказать: захватнические идеи будоражили в период между войнами далеко не только японцев. В Италии Бенито Муссолини уже бредил созданием новой Римской империи. Через несколько лет жертвой «римлян» станет независимая Абиссиния (Эфиопия). В Германии так называемая «Веймарская республика» доживала последние годы, и нам отлично известно, что случилось потом. В СССР идея о «мировой революции» вроде бы, была отставлена вместе с падением Л.Д. Троцкого — но так лишь казалось. Страны поменьше выдвигали друг к другу территориальные претензии, иногда подкрепленные винтовками и пушками. Региональная война произошла между Грецией и Турцией, а в конфликте Парагвая и Боливии впервые использовалось оружие нового типа — автомат. Британская империя (над которой никогда не заходит солнце) стремилась охранять свои владения от слишком настырного американского капитала и от революционного влияния СССР (правда, о прочих конкурентах британские власти позабыли, за что и поплатились). Чан Кайши пытался объединить Китай — и делал это свинцом и кровью.

Для нас, людей XXI века, все это может показаться гигантской палатой дома умалишенных, где оказался в итоге весь мир, недоделивший добычу в первой большой схватке. Но мало кто выражал свои мысли столь ясно, как это сделали японские фашисты. Их целью был весь земной шар — не больше и не меньше.

Глава 53. Поступь новой Великой войны

Скажем, в какой-нибудь Америке, где-нибудь на тротуаре между горящей витриной и припаркованным «Плимутом», не было и нет места подвигу… А у нас — хоть и можно оказаться у такой же внешне витрины, и на таком же тротуаре — но произойти это может только в послевоенное или предвоенное время, и именно здесь приоткрывается ведущая к подвигу дверь, но не где-то снаружи, а внутри, в самой глубине души.

В. Пелевин, «Омон Ра»

Все же Японии пришлось временно сокращать армию в середине 1920-х гг. При этом армия становилась более сильной технически. Побеждать не числом, а умением японцам так или иначе приходилось, учитывая характер «вероятного противника». Перевооружение армии связано с деятельностью военного министра генерала Угаки. При нем же вооруженные силы стали более соответствовать понятию «национальные»: были отправлены в отставку многие кадровые офицеры самурайского происхождения, их места заняли выходцы из городской среды и крестьянства.

Вашингтонская конференция 1921–1922 гг. ограничила тоннаж линкоров и авианосцев. Тем не менее, США, Британия, Япония строили эсминцы, крейсера, подводные лодки, на которые ограничений не имелось.

В январе 1930 г. в Лондоне была созвана конференция, на которой крупные империалистические державы попытались договориться о дальнейших ограничениях. Япония требовала 70-процентного соотношения своего флота по крейсерам и эсминцам к флотам США и Британии. Делегация США настаивала на снижении доли японских тяжелых крейсеров. Японское правительство приняло требования США, и это стоило жизни премьер-министру Хамагути. 14 ноября 1930 г. он был тяжело (как оказалось — смертельно) ранен участником одной из милитаристских группировок.

Великая депрессия

Мировой экономический кризис 1929–1933 гг. прошелся по всем странам Западного мира, Япония не стала исключением. Число безработных в стране выросло до 3 миллионов человек. Особо сильный удар получило крестьянство в связи с падением цен на рис и шелк-сырец. Возросло количество забастовок, сократился объем внешней торговли.

Очень часто вслед за кризисом наступает время реакции той самой «волны прошлого», которая предстает перед медленно освобождающимся обществом под самыми различными вывесками — фашизма, национал-социализма, религиозного фундаментализма, «особого пути»…. Этот ряд легко можно продолжить на примерах уже из XXI века. Японию реакция не миновала: в армии усилилась группировка «молодых офицеров», требовавших установления диктатуры под лозунгом «императорского пути». Они добивались роспуска парламента, отставки правительства из политических партий и начала немедленной войны для окончательного захвата Манчжурии.

Очень быстро эта группировка перешла к террору. 15 мая 1932 г. ею был убит прямо в резиденции премьер Инукаи — четвертый по счету, если считать от Окубо. И, невзирая на «закон о мыслях», некоторые газеты славили террористов, как патриотов. Даже премьер, который вел дело к захватнической войне в Китае, не устраивал лидеров фашистов. Но дело тут, вероятно, во внутренней политике, точнее — в схватке за собственность между «старыми» (возникшими еще при Мэйдзи) и «новыми» концернами.

Пока Европа и США были заняты внутренними проблемами в связи с мировым кризисом экономики, Япония решила использовать момент для захвата Маньчжурии, а по возможности — большего пространства в Китае.

Практика создания «инцидентов»

Для агрессии поводом был избран «мукденский инцидент»: якобы отряд китайской армии взорвал рельсы на Южно-Маньчжурской железной дороге 18 сентября 1931 г. С этого момента и до 2 сентября 1945 г. Япония будет постоянно находиться фактически в состоянии войны, хотя дипломатия этого и не признает.

Квантунская армия была уже отмобилизована, и 18 сентября началось наступление. Были заняты города Чанчунь, Даньдун, Инкоу, Гирин.

Китайские войска фактически не оказали сопротивления на юге Маньчжурии, хотя на севере местами агрессору все же давали отпор. Но в ноябре вся Маньчжурия оказалась в руках японцев. Однако в тылу — как в самой Маньчжурии, так и в Корее — их ждало партизанское сопротивление.

В январе 1932 г. японцы высадили войска в Шанхае. Конечно, не обошлось без «инцидента» и тут. Для начала было спровоцирована столкновение с китайцами у ворот одной из фабрик, а уж затем японский флот выставил ультиматум и начал обстрел города. Правда, в этом случае агрессор получил неожиданно сильное сопротивление ополчения, и начались уличные бои. Борьба шла несколько месяцев, и 5 мая японцам пришлось вывести войска за исключением гарнизона в международной части города.

Лига Наций… О, не дай Господь, чтобы о нынешней ООН пришлось когда-нибудь говорить то же самое, что об ее предтече! Сия организация, не имея реальных сил для наведения международного порядка, к тому времени уже фактически превратилась в говорильню. Лига не воспрепятствовала (да и не могла) ни японской агрессии, ни милитаризации Германии. Впоследствии агрессоры вполне безнаказанно выходили из Лиги — и отлично чувствовали себя и дальше.

Итак, Китай обратился с жалобой в Лигу Наций — и, фактически, безрезультатно. Вероятно, одним странам не было дела до агрессии, другие же могли всерьез надеяться, что захват Маньчжурии повлечет за собой войну Японии против СССР и два конкурента намертво в ней увязнут. Так или иначе, США не признали территориальных изменений в Маньчжурии, но и не воспрепятствовали им, поскольку хранили верность политике невмешательства. В принципе, в те годы в США было весьма сильное тяготение к изоляционизму: в конце концов, они — Новый Свет, и вмешиваться в очередные конфликты в Старом представлялось ненужным. Лишь удар по Перл-Харбору буквально выжег изоляционизм.

Япония не стала немедленно присоединять Маньчжурию к собственной территории. В захваченных областях было создано государство, полностью подчиненное японским властям. Оно известно под названием «Маньчжоу-го», что, собственно, и означает «Маньчжурское государство». Оно провозглашено 1 марта 1932 г. Главой государства (а впоследствии — императором) стал ранее свергнутый последний император маньчжурской династии Китая Пу И.

Этому человеку, ставшему императором Китая фактически в младенческом возрасте, свергнутому, бежавшему, тайно перевезенному японцами в Маньчжурию, посвящен замечательный фильм Р. Бертолуччи «Последний император». Во всяком случае, его подчиненное по отношению к японским властям положение хорошо продемонстрировано в этом кинофильме. Впоследствии Пу И был взят в плен советскими войсками, передан китайской стороне. Его судили, но приговорили не к казни, а к заключению. Он был выпущен на свободу и скончался во время «культурной революции» (но, вероятно, «революционная молодежь» пощадила уже весьма немолодого человека, и умер он от естественных причин).

Это был первый опыт создания Японией новых «независимых» государств в Азии — и не последний.

В 1932 г. Япония заявила о своих обязательствах по защите Маньчжоу-го силами, расположенными в пределах Маньчжурии. Плацдарм для выполнения «меморандума» начал складываться.

Все же Лига Наций и назначенная ею комиссия для изучения «маньчжурского вопроса» под руководством британца Литтона попыталась противодействовать агрессии. В докладе комиссии говорилось о том, что японские войска действовали не в порядке самообороны, а по «домашним заготовкам», что население региона не поддерживает правительство Маньчжоу-го. Но заявлялось и о неких особых интересах Японии в Маньчжурии.

Японская делегация выступила против подобного решения, а когда Лига приняла доклад комиссии Литтона, просто покинула Лигу Наций.

Дальнейшие завоевания

Еще до выхода из Лиги Наций японские войска 25 февраля 1933 г. вступили в китайскую провинцию Жэхэ (ныне — часть провинции КНР Хэбэй). Они быстро управились с этой территорией, продвигаясь в район Внутренней Монголии. Захваченные территории присоединяли к Маньчжоу-го. К апрелю 1933 г. японцы стояли у Великой Стены — под Пекином.

Правительство Чан Кайши, понимая, что силы (и это — несмотря на многомиллионную численность населения) не на его стороне, вынуждено было идти на уступки. Территория к северу от Пекина и Тяньцзиня была превращена в демилитаризованную зону согласно очередному яноно-китайскому соглашению.

Маньчжоу-го становилось плацдармом для нападения на СССР и Монгольскую Народную Республику (МНР). Правительство СССР еще в 1931 г. предложило Японии пакт о ненападении, но японская сторона на это не согласилась.

В начале 1930-х гг. усилились провокации на принадлежавшей СССР Китайской Восточной железной дороге (КВЖД), проходившей через территорию Маньчжурии. Эта железная дорога досталась Советской России в наследство от царских времен. СССР попытался организовать переговоры по продаже КВЖД Японии, но их сорвали. Только в 1935 г. соглашение о КВЖД было, наконец, подписано.

Японские войска продвигались к югу. Части китайских провинций захватывались под предлогом их автономии, затем аккуратно присоединялись к уже завоеванному — и вторжение на континент продвигалось дальше. В частности, в провинцию Внутренней Монголии Чахар. Здесь использовались и местные феодалы, настроенные против центрального правительства Китая.

В мае 1935 г., как всегда перед вторжением, произошел «инцидент» в важном китайском портовом городе Тяньцзине были убиты двое китайцев, работавших в газете, издававшейся на территории, находившейся в японской концессии. Кончилось тем, что японская сторона выставила требования уже не только относительно Тяньцзнна, но и всей провинции Хэбэй. Они потребовали роспуска правящей партии «гоминьдан» в этой провинции, демилитаризацию и подавление антияпонских выступлений. И, пока китайские власти не удовлетворили требований, японские войска промаршировали уже южнее Великой Стены.

И при этом японские дипломаты многократно заверяли Китай в своей дружбе!

В те годы или чуть позже в СССР была популярной сатирическая песенка в исполнении Леонида и Эдит Утесовых о злодейке-акуле, которой вздумалось напасть на кита:

Отъем половину Кита-я — И буду, наверно, сыта я!

В песенке для акулы все кончилось плохо (она просто лопнула). Для Японии увязание в Китае тоже ни к чему хорошему не привело.

Однако в те дни японские милитаристы продвигались не только на юг. Они внимательно приглядывались и к северу, с которого довольно позорно ушли в 1922 г.

Провокации на границе с СССР и МНР

Японские и маньчжурские войска не раз устраивали провокации на советской границе и после продажи КВЖД. (Но справедливости ради надо сказать, что и СССР не дремал, он стремился помочь Китаю. Очень многие китайские политические и военные деятели проходили обучение в Советской России, оказывалась помощь и Компартии Китая).

В январе 1935 г. произошло несколько провокаций и на границе с МНР. Летом 1935 г. на пограничной станции Маньчжурия начались переговоры МНР и Маньчжоу-го. Делегация последнего потребовала допустить в МНР японскую военную миссию. После этого переговоры прервали. В начале 1936 г. началась неприкрытая агрессия, но войска Японии и Маньчжоу-го были отброшены. СССР и МНР заключили соглашение и взаимопомощи. И с этим пришлось считаться.

Отказ от ограничений морских вооружений. Фашистский путч

В декабре 1934 г. японская сторона отказалась от соблюдения вашингтонских договоренностей об ограничении морских вооружений. В 1935–36 гг. она участвовала в Лондонской конференции по данному вопросу, но когда требование об уравнивании ее ВМФ с флотами Британии и США было отклонено, японская делегация просто покинула зал.

В феврале 1936 г. состоялись новые выборы в парламент. Большинство оказалось за более либеральными партиями, которые были более склонны решать внутренние проблемы, связанные с обнищанием значительных масс населения, чем внешние вопросы расширения территории.

После выборов, 26 февраля 1936 г., «молодые офицеры» вывели около 1 500 солдат на улицы Токио, устроив фашистский путч. Уже пятый премьер (правда, бывший) стал жертвой террора. Погибли министр финансов, главный инспектор военных училищ. Лишь но счастливой случайности уцелел действующий премьер Окада — он успел скрыться.

Переворот, как в свое время и выступление Такамори Сайго, происходил во время густого снегопада, что почему-то часто ассоциируется в Японии с героизмом. Путчисты удерживали здания парламента и военного министерства, они заняли и несколько других ключевых офисов в столице. Власти пытались вести переговоры, понимая, что правительственная армия может оказаться в этих условиях ненадежной. Но народной поддержки переворот не получил, а другие воинские части его не поддержали. Мятеж захлебнулся, а многие из его участников покончили с собой либо были казнены. (Этим событиям посвящен замечательный рассказ последнего романтика самурайства Юкио Мисимы).

Но мятеж все же кое в чем достиг целей. Новое правительство премьера Хироты перешло к более жесткому подавлению левой оппозиции. Фактически оно было правительством не связанной с парламентом военной и чиновной бюрократии.

Дальнейшие действия в Китае

Теперь Япония стремилась подорвать Китай экономическими методами. А поскольку китайское правительство этому противилось, было решено подтолкнуть его к мерам «наибольшего благоприятствования» японским товарам. В частности, была усилена японская флотилия вблизи Шанхая.

На переговорах требования не сводились только к экономике: тут было все — и совместные военные операции Японии и Китая против позиций китайской Красной армии, и создание автономии Северного Китая в составе пяти провинций (исключая флаг, это было бы отдельным государством), признание независимости Маньчжоу-го, приглашение японских советников…

Оказалось, что никакие уступки японскую сторону удовлетворить не смогут, ее требования станут только возрастать. В свою очередь, правительство Чан Кайши выставило свои требования — прекратить контрабанду японских товаров, уничтожить демилитаризованную зону вокруг Шанхая, ликвидировать уже созданные «автономии».

Переговоры были сорваны из-за дальнейшего продвижения японских войск. Но в ноябре 1936 г. им оказали серьезный отпор, и с этого времени Китай более не шел на добровольно-принудительные уступки.

В том же ноябре 1936 г. японские войска нанесли удар по советской территории в районе озера Ханка — и получили вполне достойную отповедь от красноармейцев.

25 ноября 1936 г. японское правительство заключило с Германией «антикоминтерновский пакт», направленный, прежде всего, против интересов СССР. Позднее к пакту присоединилась фашистская Италия.

Новое правительство Хаяси в 1937 г. было готово начать против Китая широкомасштабную агрессию.

«Маньчжурский инцидент»

Новая воина началась 7 июля 1937 г. еще одним так называемым «инцидентом». В действительности, китайские войска были обстреляны японцами неподалеку от Пекина. Однако «крупной, но победоносной» войны не получилось — к удивлению японцев, китайская сторона усилила отпор. Но несколько районов удалось занять довольно скоро, в их числе — и территорию Пекина.

Особо серьезное сопротивление встретила японская армия в Шанхае. Взять город штурмом не удалось, в ноябре 1937 г. пришлось отступать.

Партии «гоминьдан» пришлось согласиться на союз с Компартией Китая о создании единого фронта против агрессии. Особенно отличились в ходе боев с захватчиками войска коммунистов под руководством Чжу Дэ, позднее — маршала КНР.

Но в декабре 1937 г. японские войска все же заняли Нанкин, где до того располагалась временная резиденция Чан Кайши. В городе начались погромы и резня, массовые изнасилования.

Теперь Япония была согласна заключить с Китаем мир — на собственных условиях, разумеется. Но правительство Чан Кайши более не собиралось уступать.

Японская сторона намеревалась создать в Китае «дружественные режимы», свергнув правительство Чан Кайши. Об этом заявлялось напрямую. Однако войной боевые действия не назывались — их именовали «инцидентом».

Войска Японии продвигались дальше, но не без потерь. Уже в тылу у них возникали партизанские очаги сопротивления, создавались даже районы, неподконтрольные новой власти.

Атака на СССР у озера Хасан

В ходе агрессии против Китая японская сторона не упускала возможности устроить и «инцидент», направленный против СССР. 1 августа 1937 г. было совершено нападение белогвардейских эмигрантов на генконсульство СССР в Тяньцзине (японская сторона «держала нейтралитет»). В том же году Япония отказалась вносить последний взнос за проданную КВЖД. В июле 1938 г. японские власти заявили, что необходимо изменение границ в районе озера Хасан вблизи Владивостока высота Заозерная должна быть передана в их руки. Советское правительство сослалась на договоры, где было прописано, что Заозерная принадлежит СССР. Япония пригрозила силой, на что ей было указано: Советский Союз не боится угроз.

Тогда началась «разведка боем». В июле 1938 г. японцы вторглись на советскую территорию для захвата Заозерной, проведя артподготовку. Сейчас эти события расцениваются по-разному: в нынешней печати высказывались мнения, что советские войска, несмотря на героизм солдат и выдворение агрессора, проявили слабость в руководстве. Вскоре после этого маршал Советского Союза В.К. Блюхер был арестован и казнен. Высказывалось предположение, что причиной тому послужили Хасанские события. В любом случае, арест и ликвидация Блюхера произошли тайно, и в 1941 г. британский дайджест «Война в иллюстрациях» упоминал в качестве командующего Красной Армией на Дальнем Востоке Блюхера (хотя его уже давно не было в живых).

События на Халхин-Голе

Еще более крупная провокация против СССР и МНР произошла в мае 1939 г. в районе реки Халхин-Гол. Японские полководцы планировали не ограничиться территорией Монголии, а прорваться дальше, в район Сибирской железной дороги, фактически отрезав Дальний Восток от остальной России. Собственно говоря, события на Халхин-Голе можно считать уже не пограничным инцидентом, а самой настоящей войной.

11 мая погранзаставы МНР подверглись нападению, появились убитые и ранены с двух сторон. 22 мая японо-маньчжурские войска получили подкрепления, но к тому времени им противостояли далеко не только монголы. Попытки углубиться на территорию МНР предпринимались 22, 28, 29 мая при поддержке танков, бронетехники и авиации. Приграничные бои продолжались все лето. 17–19 августа произошло новое обострение обстановки: агрессоры потеснили обороняющихся. Но это продолжалось недолго: 20 августа началось советское контрнаступление при поддержке монгольских сил.

21–28 августа японо-маньчжурская армия, которую практически окружали с флангов, оказалась разгромленной. Потери японцев были сопоставимы с теми, которые понесла русская армия в русско-японской войне. И не нашлось в Японии нового генерала Ноги, чтобы взять на себя ответственность за гибель своих людей.

Однако события стали хорошим уроком для Японии — больше таких попыток не делалось, даже в годы Великой Отечественной войны. К тому же, как раз в августе 1939 г. бил подписан пакт Молотов — Риббентропп (названный по фамилиям советского наркома и гитлеровского министра иностранных дел). Вероятно, это событие стало для японской стороны некоторой неожиданностью. Во всяком случае, правительство Хиранумы, прежде чем уйти в отставку, подало Германии ноту, в которой говорилось: соглашение Молотов — Риббентропп противоречит «антикоминтерновскому пакту».

В мире назревала новая Великая война. Япония в это время вела войну «локальную», которую до сих пор не называла таковой. При этом японские войска все дальше углублялись на территорию Китая.

Вскоре правительство Чан Кайши перебралось вглубь страны, в Чунцин, а японцы продолжали провозглашение «автономий» в захваченных провинциях.

А заодно недружественные действия уже коснулись и бывших японских союзников — британцев. В июле 1939 г. в Токио у британского посольства прошли «стихийные» (н очень хорошо организованные) демонстрации: протестовали против британской помощи правительству Чан Кайши. Японская сторона требовала контроля над международной частью Шанхая и признания результатов своих «подвигов» в Китае. В июле 1939 г. в Токио было заключено японо-британское соглашение с хитрыми формулировками: каждая сторона хотела одного — «сохранить лицо».

Тем не менее, с началом войны стало ясно: Японии рано или поздно предстоит полностью ввязаться в нее.

Вторая Мировая: Япония — «нейтральный» участник инцидента

Пока шла «странная война» в Европе, когда англо-французская и британская армии оставались практически на границах Германии и Франции, ВМФ и ВВС пробовали друг друга на прочность, а Гитлер и присоединившийся Сталин проводили новый раздел Полыни, Япония предприняла новое наступление в Китае — в рамках «инцидента», конечно. Теперь ее войска действовали на юге, в регионе, который сейчас называется Гуанси-Чжуанским автономным районом. Попытка наступления в провинции Хунань провалилась (и принесла 30 000 поминальных табличек в храме Ясукуни), но захват Гуанси оказался успешным. Вообще, за это время Япония, как атакующая сторона, уже понесла огромный урон, и конца войне не было видно.

Отсюда возник еще один инцидент, но уже не в Китае, а в японском парламенте. Один из депутатов подверг резкой критике военную политику в Азии, и его речь тотчас же изъяли из стенограммы заседаний. А дальше, как происходит в тоталитарных странах, началась бурная реакция на тему: мы этой злостной речи не читали, но мы с нею не согласны, и требуем исключить двурушника из числа депутатов! В конце концов, это и было сделано.

К этому времени Япония уже практически окончательно стала тоталитарным государством, но некоторые отголоски демократии там все еще имелись. Но теперь и их решено было искоренить.

В Китае же применялись вес виды орудий истребления, придуманные человеком. Миллионы людей пострадали от бомбардировок. Об этом стоит помнить, когда мы будем говорить об «огненных торнадо» над самой Японией.

Глава 54. Перл-Харбор, Гонконг, Сингапур, Филиппины…

«Самая увлекательная охота — охота на человека». В боевиках нередко можно встретить эту фразу. И большинство Охотников считают, что это и в самом деле так. И лишь немногие, подобно мне, понимают, что самая увлекательная охота — охота на Охотника!..

Ю. Нестеренко, «Ночной Охотник»

Сами названия «Первая Мировая война» и «Вторая Мировая война» появились не сразу и не сразу стали официальными. В британских источниках до 1941 г. чаще можно встретить выражение «Великая война» и «Вторая Великая война». Еще чаще использовались слова «новая» и «прошлая». Именно после разгрома Перл-Харбора и вступления США в войну появился термин «Мировая».

Война и в самом деле охватила весь мир. И крупные битвы, где сражались и гибли миллионы людей, и сравнительно небольшие сражения с участием десятков тысяч — все они имели крайне важное значение. Если бы немцам удалось добиться успеха на Африканском театре военных действий и сделать его Ближневосточным, это серьезно осложнило бы положение советских войск под Сталинградом. Если бы Японии удалось быстро и без крупных потерь одолеть австралийцев, Советский Союз мог оказаться перед лицом второго противника в самое тяжелое для себя время. Но если бы дрогнули советские войска под Сталинградом, дело союзников оказалось бы потерянным.

В апреле 1941 г. Япония и СССР подписали пакт о нейтралитете. И затем, несмотря на требования Германии начать войну на Дальнем Востоке, японская сторона так ее и не начала, хотя и сосредоточила у советских границ миллионную армию, заставив оттянуть столь необходимые силы от полей сражений. Однако противник, к счастью всего человечества, действовал достаточно разобщено. Когда Германия втянула Японию в союз, там, видимо, не слишком хорошо проанализировали ее союз с Британией в 1914 г.

К Пёрл-Харбору

Создание «инцидентов» стало для японской стороны обычной практикой и в отношении держав-союзников. После Халхин-Гола ударить по советской территории японские военачальники не решались. Но уже в 1940 г. обострились британо-японские отношения в связи с задержанием британцами парохода «Асама-мару», на котором находились граждане Германии. Впрочем, нужно сказать, что японские корабли становились жертвами и немецких подлодок. Положение нейтрала в мировой войне обычно приводит именно к этому: морской транспорт начинают топить обе стороны.

1940 г. принес окончание «странной войны» на Западном фронте и быстрое падение Бельгии, Нидерландов и Франции. Японскую сторону интересовали две последних: у них имелись колонии в Юго-восточной Азии. Но, если Италия открыла против Франции «второй фронт» на юго-западе, то Япония пока воздержалась от объявления войны.

Но японская сторона добилась от французских пораженцев во главе с маршалом Петэном прекращение поставок оружия и военных материалов для Чан Кайши через границу Французского Индокитая. В сентябре 1940 г. произошел конфликт между Сиамом (Таиландом) и Французским Индокитаем. На сей раз «инцидент» создавался чужими руками. Обе стороны начали боевые действия из-за территориальных вопросов. Япония же в 1941 г. выступила посредником в конфликте, фактически приняв сторону Таиланда. 19 июля 1941 г. Япония выставила властям Французского Индокитая требования о передаче военно-морских и военно-воздушных баз в бухте Камрань и в Сайгоне, о предоставлении права содержать там войска. И французские колониальные власти, присоединившиеся к пораженцу Петэну, а не к единственному законному представителю французского народа — движению «Свободная Франция» генерала де Голля, — выполнили все. Договор о совместной защите Индокитая фактически заменил колонизаторов, теперь это были японцы. И первым делом они нанесли удар по Китаю с юга. Но это оказалось далеко не единственной целью.

В Юго-восточной Азии европейские колонизаторы — британцы, французы и англичане — захватили в свое время территории народов, имевших и государственность, и собственную высокую культуру. Мы помним, сколько труда пришлось приложить японцам в XIX веке, чтобы не разделить судьбу бирманцев, вьетнамцев или кхмеров. Понятно, что «белый человек» не вызывал там особо добрых чувств (поскольку от варварской старины он избавить эти народы не спешил, а новый гнет сказывался достаточно сильно). Поэтому японцы позиционировали себя, как освободители. И, надо сказать, успеха они добились не в последнюю очередь благодаря этому.

Теперь можно было предъявить требования и Таиланду. В августе 1941 г. это и было сделано. Произошла даже война, которая длилась несколько часов. После этого Таиланд стал фактически японским сателлитом, не утратив формальной независимости.

И японские войска оказались рядом с британскими колониями.

В это же время резко обострились отношения с США.

Сейчас существует достаточно много литературы, доказывающей: американские власти были и сами неплохими создателями «инцидентов», их жесткая позиция провоцировала Японию на агрессию.

«Рузвельт должен был сломить сопротивление «изоляционистов», традиционно сильных в конгрессе. Единственным способом сделать это, не расколов страну, было заставить противника напасть первым», — считает российский историк и социолог С.Б. Переслегин.

Однозначно сказать об этом сложно, подробное обсуждение вопроса не входит в задачи данной книги. Но надо отметить: налет на Перл-Харбор погубил морально и технически устаревшие корабли ВМФ США. В то же время он вызвал всплеск энергии американцев и заставил их отбросить политику изоляции. И в этом случае получается, что японские фашисты, принявшие решение о налете, сами подготовили себе могилу…

Японцы выставили американской стороне ряд требований, которые касались признания Маньчжоу-го, согласия на продолжение дальнейших действий в Китае, снабжения Японии сырьевыми ресурсами — прежде всего, нефтью. В июне 1941 г. госдепартамент США выступил с просьбой уточнить ряд вопросов (хотя Америка, вроде бы, соглашалась на признание «независимости» Маньчжоу-го). Отношения пока что продолжались, хотя и были затруднены.

16 октября 1941 г. японское правительство ушло в отставку, премьером был сделан ярый сторонник «партии войны», генерал Хидэки Тодзио. В начале ноября мощная флотилия японского ВМФ вышла на базы на Курильских островах. Переговоры с США продолжались.

Американская сторона теперь не шла ни на какие уступки. США потребовали от Японии признания правительства Чан Кайши в качестве единственного законного представителя китайского народа, вывода японских войск из Китая и Индокитая. Отношения обострились до предела, когда 7 декабря 1941 г. японские переговорщики, специальный посол Курусю и адмирал Номура, явились в госдепартамент с ответом на японскую ноту, где говорилось об унижении престижа их страны выставленными требованиями. Но еще за час до этого японские самолеты с авианосцев нанесли удар по базе Перл-Харбор на Гавайских островах.

Перл-Харбор — весьма необычное событие и с точки зрения массированного использования авианосцев. Большинство флотов тех лет делали все же упор на линкоры. Японцы фактически использовали новую стратегию.

Соединенные Штаты понесли огромные потери. Была уничтожена большая часть американских линкоров на Тихом океане. Но, надо отметить, что огромные линкоры к моменту начала Второй Мировой войны уже утратили былое значение, ставка делалась теперь на эсминцы и крейсера, но прежде всего — на авианосцы и подводные лодки.

Одновременно Япония атаковала другие владения США, Америка вступила в войну (за что проголосовало абсолютное большинство конгрессменов) не только с Японией. Италия и Германия объявили вону им. Британия оказалась в состоянии войны с Японией. Это же произошло и с Китаем — теперь война, наконец-то, перестала считаться «инцидентом».

Первоначальное продвижение

Теперь удары наносились по британским колониям в Азии. Но не избегли атак и американские базы, которые протянулись по всему Тихому океану от Сан-Франциско до Манилы. Острова Гуам, Мидуэй и Уэйк подверглись авианалетам.

Главными целями сухопутных операций сделались на первом этапе Гонконг, Малайя, а далее — Сингапур. Вторжение в Малайю началось 8 декабря 1941 г., тем временем Гонконг, отрезанный от союзников, пришлось сдать. 10 декабря Британия направила в район боевых действий линкор «Принц Уэльский» и линейный крейсер «Рипалс». Оба они были уничтожены, даже не успев вступить в бой с японской эскадрой — их потопили бомбами и авиаторпедами. Корабли-гиганты вновь доказали свою несостоятельность.

Сингапур казался защитникам неприступной крепостью, однако это оказалось совершенно не так. В это же время японские войска захватывали британские территории на острове Борнео (ныне — Калимантан) и вступили в тяжелые бои с американскими силами на Филиппинах. Сингапур оказался практически окруженным. 15 февраля 1942 г., после тяжелых бомбардировок и попыток организовать сопротивление, Сингапур пал.

«Нас уверили, что у них нет необходимой военной техники. Нам давали понять, что их авиация построена неосновательно, а пилоты — ненадежны. Сколько же всего нам пришлось узнать столь болезненно с тех пор!..

Они пригласили немцев для обучения полетам на пикирующих бомбардировщиках, практиковались они на китайцах. Они поняли важность высказывания Наполеона «имейте на одного солдата больше, чем ваш противник», и решили использовать огромное количество войск, не считаясь с потерями. В наших сообщениях постоянно говорилось: «При огромном численном превосходстве противника». В Малайе они копировали методы партизанских отрядов Китая, которые проникали в тыл противника, атаковавшего их, и никогда не наносили фронтальных ударов… Они на практике применили тактику «пятой колонны» задолго до Гитлера, задолго до Испанской гражданской войны, в которой и появилось это выражение… Теперь мы понимаем, почему японцы, которые осели в таком большом количестве городов, которых домогалось их правительство, были парикмахерами, дантистами, садовниками и домашней прислугой…»

Так с горечью писал британский журналист Гамильтон Файф на страницах «Войны в иллюстрациях».

Американские войска под руководством Д. МакАртура героически отбивали атаки на Филиппинах. Но и они были вынуждены эвакуироваться и сдать эту страну, фактически являвшуюся колонией США.

Теперь настала очередь Голландской Ост-Индии (она уже с 1940 г. оставалась без метрополии) и Бирмы, где антибританские настроения были весьма сильны. Японские войска продвинулись до границы Индии, Бирманская трасса, соединяющая Китай и Индию, служившая «дорогой жизни» для войск Чан Кайши, оказалась перерезанной. На востоке же японские войска захватывали тихоокеанские острова, недвусмысленно намереваясь атаковать и Австралию.

Момент оказался критическим. Потребовалось сделать все возможное, чтобы не допустить расширения атак на Индийский океан и полного захвата японцами острова Новая Гвинея.

Глава 55. Второй этап войны: от Мидуэя и Таравы — до десантов на острова метрополии

Тем, кто сгинул во мраке, не поможет посмертный почет.

В самой яростной драке вся надежда на трезвый расчет.

Здесь не место морали, глупым чувствам, высоким словам.

Если вы проиграли, здесь никто не заплачет по вам.

Бой идет не за славу, а за шанс оттянуть приговор…

Откатившись в канаву, не забудь передернуть затвор.

Не поможет витийство там, где смерть собирает долги.

Мы — машины убийства, точно так же, как наши враги…

Ю. Нестеренко, «Из песен Последней Войны»

Вероятно, вскоре после взятия столь огромной территории было принято решение «переварить» доставшееся. В Индии к этому времени фактически происходила позиционная война — часть территории нынешнего штата Манипур оказалась захваченной Японией, после чего установилось шаткое равновесие сил. К тому же, для японцев, как и для европейцев, война в тропиках сопровождалась многочисленными трудностями — от змей и опасных насекомых до тяжелого климата и непроходимых дорог.

Опыт первой японской экспедиции на Тайвань, осуществленной еще в XIX веке братом Такамори Сайго, не подвел. Потери от заболеваний превысили боевые.

Действия в Юго-Восточной Азии и Китае

Как уже говорилось, европейские колонизаторы прибрали к рукам отсталые страны. Но это не значит, что там не было развитой государственности и даже воинского духа. Теперь народы этих стран воочию убедились: «белый человек» далеко не всесилен, ему приходится отступать, а то и бежать. И от кого? От почти таких же, как они сами, но более технически подготовленных людей.

Это послужило причиной позднейшего распада колониальных империй. Однако создание на их месте независимых государств было сопряжено со множеством региональных конфликтов. О некоторых (например, о войне во Вьетнаме) нам известно достаточно хорошо. О других (в Бирме, в Малайе и т.д.) мы не знаем практически ничего.

Японцы надеялись, наводя «новый порядок в Азии», встретить понимание со стороны захваченных ими народов. Они даже провозгласили два государства — Бирму и Филиппины столь же «независимые», как и Маньчжоу-го.

Но дальше дело не пошло: новые колонизаторы оказались точно такими же, как прежние. И постепенно в захваченных странах нарастала волна сопротивления.

Этому поспособствовали и британцы. Бригадир (позднее генерал-майор) британской армии Орд Уингейт, уже имевший большой опыт организации восстаний в Эфиопии, когда британские войска совместно с партизанами свергли итальянский оккупационный режим, применил подобную тактику и в Бирме. Отряды, названные «чиндитами» (по имени бирманского геральдического зверя) вторгались из Индии далеко вглубь территории, оккупированной противником. Их десантно-диверсионная работа вошла в легенды войны. Целями становились железные дороги и укрепленные пункты. С партизанской тактикой «набег — отход» японцы в сложных для себя условиях ничего поделать не могли.

Известно и о том, что японские оккупационные власти жестоко обращались с военнопленными из стран Запада. Их использовали при строительстве объектов в самых чудовищных условиях, многие из них погибли от болезней и плохого обращения. Токийская клика могла не стесняться: на карту было поставлено все.

Справедливости ради надо заметить, что американцы зачастую относились к японским военнопленным, как к «низшей расе». Даже в дайджесте «Война в иллюстрациях», куда попадали прошедшие специальный отбор фотоснимки, публиковались фотографии, свидетельствующие: с японскими военнопленными поступали жестоко, даже если они были ранены.

Кстати, пленных японцев было сравнительно немного. Зачастую они либо бились до последнего, либо кончали с собой.

В Китае продолжались боевые действия в крупных масштабах. Однако союзники начали строительство обходной дороги из Индии в Бирму, проходящей через районы, твердо удерживаемые правительством Чан Кайши.

Тихоокеанская война: Мидуэй и Соломоновы острова

Первой крупной проблемой, с которой столкнулись США в начале войны, стала японская диаспора. Ее «американизация» — это, в основном, достижение послевоенной поры. Но в те годы это было, в основном, нечто отдельное — фактически, государство в государстве. Можно сколько угодно укорять правительство Рузвельта в создании концлагерей, сравнивать его меры с теми, которые проводились Сталиным в отношении кавказских народов (хотя меры в США оказались неизмеримо мягче), — но нужно отдать должное: это было отнюдь не перестраховкой. Акции саботажа начались сразу вслед за Перл-Харбором, возможностей справиться с этими действиями у федерального правительства было крайне мало. Пришлось даже обратиться к главарям мафии, закрыв глаза на некоторые криминальные операции. Однако такое обращение оказалось действенным.

Решающее значение имели сражения за Коралловое море (май 1942 г.) и атолл Мидуэй. 4 июня японский флот начал атаку на Мидуэй — базу ВМФ США — силами бомбардировщиков с авианосцев. Затем подошел японский флот. Атака американских самолетов-торпедоносцев не имела успеха, они были уничтожены. Однако действия американского ВМФ позволили одержать, в конечном итоге, победу. Это можно считать переломным моментом в войне на Тихом океане.

Однако японцы предприняли ряд действий уже фактически на территории США. На Алеутских островах был высажен десант, острова Кыска, Атту, и ряд других оказались временно оккупированными. Поэтому, когда российским школьникам на уроках истории заявляется, что Соединенные Штаты не вели войну на своей территории (после чего, обычно, подчеркивается их якобы незначительная роль в войне) — это не вполне верно с формальной точки зрения.

Еще до сражения за Мидуэй американский авианосный флот показал свою мощь: Однако первый авианалет на Японию был, скорее, акцией психологического давления. Бомбардировке подверглись Токио, Иокогама, Нагоя, Кобе.

В 1942 г. началась американская операция на Соломоновых островах, в качестве объекта был избран остров Гуадалканал. В это же время австралийские и американские силы стремились не допустить полного захвата острова Новая Гвинея, который мог послужить плацдармом для атаки на Австралию.

В начале 1943 г. операция на Гуадалканале была успешно завершена американцами, правда, с многочисленными потерями. В это же время японские войска потерпели поражение на острове Атту. Наступление не только не расширилось, но и затормозилось по всем направлениям. Остров Мадагаскар был оккупирован британскими войсками, с боем сместившими администрацию, верную маршалу Петэну.

Расширившаяся территория, захваченная Японией, оказалась весьма ненадежной в стратегическом отношении.

«Семимильные шаги» — от Таравы до Окинавы

В конце 1943 г. в Каире состоялась конференция лидеров трех держав — Британии, США и Китая. На ней была принята декларация о целях союзников: ликвидации японского владычества на всех островах Тихого океана, которые были оккупированы с 1914 г. Все территории, отнятые у Китая, предполагалось возвратить этой стране. В декларации говорилось и о предстоящем освобождении Кореи.

Относительно островных территорий вопрос к тому времени уже начал решаться: американцы провели успешную высадку на острове Тарава (ныне — принадлежит государству Кирибати). Дальнейшими целями американцев стали базы на Тихом океане, с которых стало возможно «дотянуться» до территории японской метрополии.

Стратегия определялась подлетным временем, необходимым для бомбардировщиков. Японские войска делали все возможное, чтобы не допустить ударов американских самолетов с территории Китая. Они даже добились успехов в этом направлении, тесня китайские войска. Но с падением баз на Тихом океане их усилия сделались тщетными.

Вторая половина 1944 г. — время «семимильных шагов» американских сил под командованием Д. МакАртура по просторам Тихого океана. При этом многие базы Японии не брали штурмом, а изолировали. Японские аналитики утверждали, что для взятия каждой из них потребовалось бы огромное время. Американцы использовали иную стратегию: отрезанные от центра японские базы становились фактически небоеспособными и не могли влиять на ход событий.

Острова Сайпан, Тициан, Пелелну американцам удалось взять — но лишь после тяжелейших боев. Со взятия острова Лейте (Филиппины) наступил черед освобождения Юго-Восточной Азии. Базы ВВС на островах позволили начать непрерывные бомбардировки основной территории Японии.

«В сражении за сражением, от Алеутских островов до Гуадал канала японские солдаты избегали пленения, участвуя в яростных самоубийственных атаках, которые американцы называли «нападениями банзай». Вероятно, самые жуткие события происходили на острове Сайпан в июле 1944 года, — сообщает А. Моррис. — Когда организованное военное сопротивление стало невозможным, приблизительно три тысячи солдат, большинство из них вооруженные лишь штыками и палками, бросились против концентрированного пулеметного огня американских морских пехотинцев и были скошены до последнего человека. Временами тела японских солдат громоздились так высоко, что морским пехотинцам приходилось переносить пулеметы на новую линию огня — а уже приближалась новая волна наступавших. Особое тяжелое впечатление производила группа раненных солдат, большинство из которых было обмотано бинтами и опиралось на плечи товарищей, выползавших из госпитальных палаток, чтобы принять участие в последней самоубийственной атаке. Иногда целые подразделения японских солдат становилось в ряд на колени, и их обезглавливали командиры, которые затем по очереди совершали харакири; сотни других солдат убивали себя выстрелом в голову, или — чаще — подрывали себя ручными гранатами. Продвигаясь по залитому кровью острову, морские пехотинцы становились свидетелями все новых сцен массовых самоубийств, кульминация наступала, когда сотни японцев гражданских лиц, включая большое количество женщин с детьми на руках, бросались вниз со скал, или выбегали из прибрежных пещер и топились в море, только бы не подвергнуться унижению плена. Эта «саморезня», вероятно, самая ужасная в мировой истории со времен массового самоубийства евреев в Масаде, продолжалась три дня и три ночи; когда наконец адмирал Спруэнс смог объявить, что на острове «безопасно», в живых осталось менее тысячи японцев из первоначальных тридцати двух, и вряд ли хотя бы один солдат стал военнопленным».

Кровавые события на Сайпане стали причиной ухода правительства генерала Тодзио. Его место занял еще один премьер-военный — генерал Коисо. Но война продолжалась. Теперь не только Японии, но и союзникам могли угрожать слишком растянутые линии коммуникаций. На это японское руководство и понадеялось.

19 февраля 1945 г. американские войска начали операцию против базы на острове Иводзима. Эта территория из группы островов Волкано фактически уже входила в японскую метрополию. Японский гарнизон на острове сражался отчаянно, и недаром символом Победы для Америки стало водружение флага США над вулканическими скалами (для американцев это столь же значимо, как для нас Красное знамя над поверженным рейхстагом).

Глава 56. Агония милитаризма

Вот янки — ценят жизнь своих парней,

У них мозги не только для бейсбола,

И потому-то груз «Энолы Гэй»

Не различал ни возраста, ни пола,

Зато война окончилась в момент,

Что и японцам сослужило службу,

И это был отличный прецедент,

А мы всю жизнь твердим про мир и дружбу…

Ю. Нестеренко, «Из разговора, или Этюд о геноциде»

1 апреля началось еще более отчаянное сражение за остров Окинава. Но еще до этого японцы начали применять «оружие», название которого известно нам из времен атаки флота Хубилая на архипелаг.

Камикадзе

Самолет, предназначавшийся для полета в один конец, был весьма простой конструкции. Он крепился к бомбардировщику и имел лишь реактивные двигатели для управления полетом в последней фазе (для этого и требовался человек на борту). Целью было первое и последнее пике на вражеский объект.

Таким оказалось самое известное «оружие возмездия» в войне на Тихом океане.

Даже для немцев такое представлялось бы немыслимым: их самолеты-снаряды «Фау» были все же беспилотными. Американцы дали обидное японское прозвище оружию камикадзе: бака-бомба (в переводе — «дурацкая», если не хуже). Но эти пилотируемые торпеды вселяли немалое беспокойство и даже ужас.

Ко времени применения камикадзе потери авиации Японии уже стали слишком тяжелыми. Летательные аппараты камикадзе позволяли атаковать американские авианосцы, после чего японские самолеты могли возвратиться на базу. Скорость пикирования при использовании реактивных двигателей оказывалась огромной, летательный аппарат было сложно уничтожить при помощи заградительного зенитного огня.

Впервые «живые торпеды» были опробованы 21 марта 1945 г. Шестнадцать управляемых снарядов располагались на самолетах «Мицубиси», их эскортировали истребители. Известно, что среди пилотов, готовых пожертвовать собой, разгорелся спор о том, кто войдет в первую группу. Ее возглавил лейтенант Нонака.

Самолеты провожали под барабанный бой, каждый из пилотов надел белый шарф — знак чистоты и искренности. Но в этот день атака полностью сорвалась: американских сил оказалось больше, чем рассчитывали, бомбардировщикам и истребителям был оказан «горячий прием» со стороны американских самолетов. Никто из «живых торпед» не сумел даже приблизиться к объекту. Но начало было положено.

Новая операция отчаяния была проведена уже после высадки американцев на Окинаве. 12 апреля еще восемь «живых торпед» нанесли удар. Но очень часто пилоты промахивались.

Творцом стратегии «камикадзе» называют вице-адмирала Такадзиро Ониси — талантливого полководца, который в свое время стал первым японцем, испытавшим парашют. Вероятно, он предложил и название «божественный ветер».

Предложение было сформулировано еще в октябре 1944 г. Тогда же было сформировано подразделение истребителей, оснащенных бомбами, которые должны были таранить американские суда, жертвуя собой. Так что реактивные «живые торпеды» — это лишь развитие техники «камикадзе».

25 октября 1944 г. в битве за Филиппины японские «камикадзе» впервые сумели уничтожить американский авианосец. При этом использовали добровольцев. А. Моррис в работе «благородство поражения приводит воспоминания японского капитана Иногути о том, как появился первый из таких добровольцев. «Ночь на, Филиппинах была темной и тихой. Мы сидели в шезлонгах в комнате для офицеров; звук шагов человека, поднимавшегося по ступеням, постепенно утих. Я думал о Сэки, который крепко спал, о том, что ему могло сниться. Раздались быстрые шаги по ступенькам, и в проеме дверей появилась высокая фигура лейтенанта. Он явно спешил — его куртка была не до конца застегнута. Он обратился к командующему Тамаи: «Вы меня вызывали?»

Молодого человека пригласили сесть, и он опустился на стул лицом к нам. Тамаи похлопал его но плечу и сказал: «Сэки, адмирал Ониси лично посетил 201-е авиасоединение, чтобы представить план, имеющий громадное значение для Японии. План состоит в том, чтобы обрушить наши истребители «Зеро», нагруженные 250-килограммовыми бомбами, на палубы вражеских авианосцев. Ваша кандидатура предложена в качестве командира атакующего подразделения. Что вы об этом думаете?»

Когда командующий Тамаи закончил, на глазах его были слезы.

Какое-то время ответа не поступало. Уперев локти в стол, зажав голову в руках, сжав губы и закрыв глаза, Сэки сидел без движения в глубокой задумчивости. Одна секунда, две секунды, три, четыре, пять… Наконец он пошевелился, медленно провел пальцами по своим длинным волосам. Затем он спокойно поднял голову и заговорил: «Вы обязательно должны разрешить мне это». В его голосе не было и малейшей дрожи.

«Благодарю вас», — сказал Тамаи».

Именно лейтенант Сэки и участвовал в уничтожении авианосца «Сент-Ло».

Конечно, могут прийти на ум сравнения с советскими летчиками, использовавшими технику таранов, которые уничтожали самолеты и даже наземную технику противника. Но сравнения неуместны: в их случае никто не отдавал соответствующих приказов и уж тем более никто из командования не делал ставку на подобные действия. Решения принимались самими летчиками, в большинстве случаев — после того, как их машина уже не могла вести воздушный бой.

Любопытно, что слово «камикадзе» (ранее его употребляли в адрес горнолыжников или водителей-лихачей) не сразу вошло в оборот. Ранее их называли «симпу», что тоже означает «божественный ветер», но на «высоком» (китайском) наречии. Впрочем, и термин «харакири», как мы знаем, встречался гораздо реже.

Чуть позже младший лейтенант Хэйити Окабэ написал знаменитое предсмертное стихотворение:

Нам бы только упасть, Словно весенняя сакура — Лепестки так чисты и сияющи! (перевод А.Н. Мещерякова)

Теперь цветок сакуры мобилизовали для самоубийственных атак. И название реактивной торпеды тоже переводилось, как «цветок сакуры».

Известно, что пилоты-самоубийцы, как и в случае с лейтенантом Сэки, гордились своей ролью, те, кого обошел очередной приказ, были полны сожалений. О какой-то недобровольности не могло быть и речи. (Однако впоследствии, после сражения за Окинаву, все чаще использовался добровольно-приказной метод, и, соответственно, энтузиазм самоубийц заметно ослаб). Как правило, на задание не назначались летчики, у которых были жены и дети, так что последние письма отправляли родителям, братьям и сестрам. Нехитрое лично имущество дарили друзьям по отряду. В этих людях жила не столько понятная для европейца ненависть к врагу или желание отмстить за погибших товарищей, — всего больше было желание выполнить долг, отплатить добром за все, что сделала для них страна, защитить возвышенное и прекрасное.

Вот отрывок из предсмертного письма Исао Мацуо (его тоже приводит А. Моррис): «Как благодарен я за эту возможность умереть по-мужски! От всего сердца я благодарю своих родителей, заботившихся обо мне постоянными молитвами и сердечной любовью. Я благодарен также командиру нашей эскадрильи и старшим офицерам, присматривавшим за мной, как если бы я был их собственным сыном, и обучавшим меня столь тщательно. Благодарю вас, мои родители, за те двадцать три года, в течение которых вы заботились и направляли меня. Надеюсь, что то, что я совершу, в какой-то мере воздаст за то, что вы для меня сделали».

А. Моррис приводит множество иных, поражающих воображение примеров.

«Во время сбора на авиабазе Сёбу один из пилотов спросил командующего Накадзима, существует ли в Ясукуни какая-либо субординация в соответствии со званием.

«В святилище Ясукуни нет никакой субординации, — ответил я. — Первенство определяется лишь по времени прибытия».

«Тогда я буду выше вас, командующий, потому что вам придется послать много летчиков до собственного вылета».

«Послушайте, что мы сделаем с командующим, когда он доложит о прибытии в Ясукуни?»

«Давайте назначим его сержантом — дежурным по кухне!»

Это предложение было встречено одобрительным хохотом.

«Неужели вы не можете подыскать для меня ничего получше?» — спросил я.

«Ну, хорошо, тогда — офицером, дежурным по кухне», — сказал предлагавший, и они снова разразились хохотом».

Важной оказывалась даже не победа. Рискну привести еще один крупный отрывок из книги А. Морриса — только лишь для того, чтобы мы могли ощутить грань, навсегда отделяющую не европейца от японца, а старый мир, который упорно не желал уходить без боя, от нового — мира западного индивидуализма, свободы и рационального разума — наивысших ценностей, когда-либо выработанных человечеством на всем протяжении истории. На самом деле, не надо считать камикадзе явлением чисто японским, и уж, тем более, связанным с религией синто или буддизмом (были среди них и атеисты). Русские белогвардейцы, идущие в «психическую атаку», встав в полный рост, Дон-Кихот, сражающийся с ветряными мельницами, южноамериканские индейцы, готовые умереть от голода, но не идти на сговор с «белым человеком» — все они принадлежали уходящему миру, все они сродни камикадзе. Снимем перед нашими противниками шляпы — они сделали все, что могли. Нам бы научиться защищать свой мир и свои ценности хотя бы с долей их упорства…

«Когда лейтенант Нагацука решается выразить некоторые сомнения относительно предложения одного из своих коллег таранить американские «В-29» своими истребителями «Ki-27» по причине минимальных шансов на успех, молодой человек вспоминает о самурайском принципе чести: «Ты придаешь слишком большое значение жизни. Представь, что исчез весь мир, кроме тебя. Неужели ты действительно продолжал бы жить? Если у человеческой жизни и есть какое-то важное предназначение, то это только из-за определенных отношений с другими живыми существами. Отсюда возникает принцип чести. На этой идее основана жизнь, примером чего служит поведение наших древних самураев. В этом суть Бусидо (Пути Воина)… Если мы будем цепляться за свои жизни, мы в конце концов потеряем самоуважение. В этом мире есть два типа существования: у животных, которые просто следуют своим инстинктам, и у людей, которые сознательно посвящают свои жизни служению чему-то вне их… Если бы человек просто существовал, каким бы тягостным это было! Вовсе не разум может подсказать нам значение жизни или смерти…»

Чаще всего, камикадзе становились студенты, призванные в армию, притом, как правило — студенты гуманитарных, а не технических факультетов. Особых технических знаний от них и не требовалось — нужно было лишь правильно упасть.

Белый шарф, повязка на лбу с символом восходящего солнца таковы были особые отличия их формы. Иногда под одеждой носили магический оберег «сэннинбари» («пояс с тысячью стежков»). Эти пояса готовили матери воинов: молодые девушки, соседки и просто проходившие по улице, должны были сделать по стежку. Проводы обставляли скромно, в последнюю трапезу непременно включалась небольшая порция сакэ — скорее, не в качестве «ста грамм для храбрости», это больше походило на ритуальное возлияние.

История о последнем завтраке камикадзе приведена в книге А. Морриса по воспоминаниям лейтенанта Нагацуки: «По словам офицера, нами командовавшего, в тот год император отказался праздновать Новый год обычным способом. Правительственные лица и высшие военные командующие, которые обычно появлялись в своих пышных парадных одеждах, чтобы засвидетельствовать свое почтение по этому случаю, не были приглашены. В полдень адъютант принес Его Величеству белый деревянный поднос с чашей сваренного риса и красными бобами, кусочком жаренного морского леща и фляжкой сакэ. Весьма скудно! «Ваше Величество!- почтительно сказал он. — Вот то, что дается нашим пилотам-камикадзе перед моментом их славного отправления».

Император взглянул на него глазами, полными слез. Затем он резко встал и вышел из комнаты, не притронувшись ни к одному из блюд. Около часа он бродил в одиночестве по саду, который в то время пришел в запустение и покрылся сорной травой. Без сомнений, он размышлял о будущем своей страны, а также — об искренности и патриотизме пилотов-камикадзе. «В этом году, — сказал нам наш командир, — свое почтение Его Величеству выразили только бойцы камикадзе…»

Командующий выступал с коротким напутствием, били барабаны, наземная команда отдавала честь — и самолет взлетал для своей последней атаки. Самоубийственными эмоциями были заражены все. В книге «Благородство поражения» приводится такой случай из воспоминаний капитана Накадзимы: «Был один ремонтник, который непременно тщательнейшим образом чистил и полировал кресло пилота в каждом самолете камикадзе, какой ни обслуживал. По его суждению, кресло было для пилота гробом, и в этом смысле на нем не должно было быть ни пятнышка. Один из тех, кому была оказана эта услуга, так приятно удивился, что позвал и поблагодарил своего благодетеля, сказав, что чистота в самолете очень много для него значит. Глаза ремонтника помутнели от слез и, не будучи в состоянии что-либо сказать, он бежал рядом с самолетом, выруливавшим на дорожку, держась рукой за плоскость крыла».

«Никогда не уклоняйся пред лицом смерти. Если сомневаешься — жить или умереть, — всегда лучше умереть…» — такова философия лейтенанта Садао Фудзимары. Но смерть есть смерть, и на американских кораблях, которые остались на плаву после атак камикадзе, находили разорванные взрывами останки нилотов…

О воздушных камикадзе знают все, о морских — немногие. Были, однако, и такие. Небольшие лодки с моторами, нагруженные взрывчаткой, назывались громко — «Потрясатели океана». Как правило, их атаки кончались провалом. Имелись и «живые торпеды» «Кайтэн», которые запускали с подводных лодок.

Было сформировано и еще одно подразделение — сухопутное, предназначенное для обороны самой метрополии. Аппараты со взрывчаткой намеревались катапультировать с гор на войска союзников. Но оказалось, что высадки не будет.

При высадке на Окинаву в апреле 1945 г. война приняла для японской стороны самоубийственный характер. Там, как и на Сайпане, солдаты старались подорвать себя, а по возможности, и противника, дабы не оказаться в плену. Сами командующие совершили ритуальное самоубийство 22 июня 1945 г. А до этого, после взятия города Наха, японские парламентеры попросили американцев временно приостановить действия, чтобы офицеры смогли выполнить обряд сэппуку.

В последнем крупном морском сражении американцы потеряли лишь 12 человек, японцы — крупный линкор «Ямато», погибший со всей командой.

«Если же, но какому-то странному совпадению, — писал младший лейтенант Окабэ, автор знаменитого стихотворения, отразившего дух камикадзе. — Япония внезапно выиграет эту войну, для будущего нации это станет фатальной неудачей. Для нашей нации и народа лучше было бы пройти через тяжкие испытания, которые их только усилили бы».

Такое пораженчество вряд ли могло приветствоваться, но, видимо, схожие мысли (оказавшиеся пророческими) посещали многих.

Те, кто пережил войну, сохранили чувство вины и ностальгии.

«Я плакал и чувствовал себя оскорбленным. Меня лишили смерти», — вспоминал Сэй Ватанабэ. Многие из этих людей были бы готовы повторить подвиг, став камикадзе, и не стоит называть их «реваншистами». Те, кто по невероятной случайности выжил в атаке и попал в плен, просили американцев убить их или дать совершить самоубийство. Жизнь делалась для таких людей пыткой.

Конечно, самоубийства уже не могли спасти положения. Конечно, в самой Японии о них говорилось с преувеличениями, но война все равно заканчивалась — по крайней мере, для империи. Американцы вынесли из столкновений с камикадзе серьезный урок. И выучили его. И применили собственные знания…

Хиросима

Интеллигенты любят говорить: «Математикой нельзя измерить человеческую жизнь!» Это во многом и отличает их от интеллектуалов.

Так вот — жизнь человеческая математикой как раз очень даже измеряется, как и все прочее в этом мире. И Хиросима это вполне доказала. Но это совсем не значит, что мы не должны сочувствовать тем, кто погиб или остался инвалидом после бомбардировки.

Я прекрасно помню одну из песен пионерского детства — о японской девочке, умиравшей от лучевой болезни и надеявшейся выжить, если сможет сделать тысячу бумажных журавликов-оригами. Ей было не суждено ни того, ни другого…

Вернувшись из Японии, пройдя немало верст, Бумажного журавлика товарищ мне привез. С ним связана история, история одна — Про девочку, которая была облучена. Когда увижу солнышко, спросила у врача. А жизнь такая тонкая, как по ветру свеча. И врач ответил девочке — когда придет весна. И тысячу журавликов ты сделаешь сама…

Честно говоря, тогда у меня на глаза наворачивались слезы, да я и теперь их нисколько не стыжусь. И сочувствие к тем, кто погиб или пострадал в японских городах — вполне справедливо и необходимо. А песня о девочке Садако, которая погибла уже через десять лет после бомбардировки, стала народной (наверное, столь же «народной», как «Варяг», но выяснить авторство я не смог). Памятник Садако, держащей в руке журавлика, стоит сейчас в Хиросиме. И дети Японии приносят туда сделанных ими бумажных журавликов — пусть и наивный, но символ надежды на мир без войн…

Однако имелась и совершенно иная сторона происходящего.

В Советском Союзе о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки говорилось так, будто американцы уничтожили города, как минимум, нашего лучшего союзника. Но в этот момент шла война, и СССР был на стороне Америки — а не наоборот.

Камикадзе окончательно доказали: японцы будут сопротивляться с невероятным упорством. К тому же, их армия располагалась и в Китае, и в Корее. Страна была еще сильна, война могла продлиться еще несколько лет.

Россия должна быть благодарна и разработчикам бомбы, и экипажу Тиббетса, исполнившему свой долг, рискуя жизнями. Если бы это было не так, на полях сражений остались бы сотни тысяч, если не миллионы советских солдат — тех, что смогли вернуться с войны с медалью, на которой был выбит профиль Сталина, глядящего на Восток. Тех, что смогли стать нашими дедами и прадедами. (Это же касается и иных американских «борцов за мир», которые могли бы и не появиться на свет, не будь ядерной бомбардировки).

Жертвы Хиросимы и Нагасаки исчисляются сотнями тысяч. Но от «обычных» бомбардировок, вызывавших «огненные торнадо», подобные хиросимскому, погибло больше народа. Сколько миллионов было бы положено за идеалы прошлого, если бы бомбардировки продолжились, трудно даже подсчитать.

Ни Хиросима, ни Нагасаки не были «мирными» городами. Таковых и быть не могло в воюющей стране. «Мирного населения» — тоже. В Японии существовали отряды, подобные черчиллевской Тыловой Гвардии Британии или немецкому «фольксштурму». И эти «мирные люди» собирались сражаться до конца.

Нас заверяли, что американцы спешили, прекрасно зная, что СССР вот-вот вступит в войну — мол, в этом случае необходимости в бомбах не было. Во-первых, отмобилизованная армия не означает немедленного начала военных действии, те же японцы держали миллион солдат у советской границы — но так ее и не перешагнули. И Сталин мог выждать, не спеша на помощь американскому десанту. Во-вторых, он мог бы и направить войска на взятие севера Японии — и установить там столь кровавый режим, что японские фашисты показались бы ангелами. В-третьих, зная коварство тогдашнего советского лидера, некоторые авторы полагают (и пусть предположения остаются на их совести, но отбрасывать их полностью нельзя), что СССР вполне мог в одночасье разорвать союз с Западом и заключить союз с японцами, в коих было больше от феодализма, чем от западной капиталистической демократии… Чем бы это закончилось, сказать вообще невозможно.

Что касается Пола Тиббетса и его экипажа, то можно совершенно четко сказать: они были не злодеями, а солдатами, людьми приказа. И поступи им приказ спасать жизни японцев, они выполнили бы его столь же тщательно, а вероятно — и с большим энтузиазмом. Считать их выродками могут лишь очень недалекие люди, незнакомые с понятием армии. Не был кровавым убийцей и американский президент Гарри Трумэн, отдавший приказ.

Наконец, сейчас имеются свидетельства: японская сторона тоже трудилась над созданием атомной бомбы. Работы были далеки от завершения, но представим на секунду, что могло произойти, если бы в руках токийской клики оказалось бы такое оружие!

Итак, нужно четко понять: атомная бомбардировка погубила множество жизней. Спасла — гораздо больше. Это — математика, господа!..

…Вся остальная история вполне известна. Первое испытание бомбы, над которой трудились американские (в том числе — и вывезенные из оккупированных нацистами стран) ученые, произошло в пустыне, в штате Нью-Мексико в июле 1945 г.

26 июля союзные страны выдвинули Японии ультиматум со смягченными условиями капитуляции. В частности, американцы учли особую роль императора. Можно было завершить войну на почетных условиях. Однако токийская клика вместо этого решила, что противник проявляет слабость. Военный министр Анами и премьер Судзуки сделали все, чтобы приговорить жителей Хиросимы и Нагасаки к мучительной смерти. Именно на них — кровь убитых японцев, не на Трумэне и не на ученых, разработавших оружие массового поражения. Судзуки проигнорировал решения Потсдамской конференции относительно Японии.

«Особый груз» был перевезен из Сан-Франциско на атолл Тиниан на борту корабля «Индианаполис». Были определены четыре возможные цели — Ниигата, Кокура, Нагасаки и… Киото. Однако американцы — не варвары, как можно подумать, наслушавшись по телевидению пропагандистских передач. И Киото вычеркнули из списка объектов.

Для выполнения задания был избран экипаж ветерана Западного фронта Тиббетса. Командиру принадлежит мысль назвать самолет, в честь своей матери «Энола Гэй». И этот поступок не более «нечеловеческий», чем гордость японских родителей за сына-камикадзе.

5 августа 1945 г. на Тиниане произошла катастрофа самолета «В-29». На подобной же машине бомбу намеревались доставить в Хиросиму. Это изменило планы: специалист по вооружению Парсонс принял решение не загружать бомбу в полной готовности, а вытащить взрыватели. Иначе они могли сработать при возможной катастрофе — и острова просто не стало бы. Момент старта представлялся самой опасной частью миссии, и взлет экипаж Тиббетса выполнил ювелирно. Парсонс подготовил бомбу в сложнейших условиях, уже в полете.

6 августа в Хиросиме при появлении самолета (это был разведчик) объявили воздушную тревогу. Чем все это завершится, не знал никто. Разведчик улетел, и было заявлено: все чисто. Люди возвращались к своим обычным делам. Это увеличило число жертв.

Бомба была сброшена, превратилась в трехсотметровый огненный шар, зависший над городом. Позднее шар принял грибовидную форму. Первыми поражающими факторами стали мощное тепловое излучение от взрыва, буквально испарившее людей в эпицентре, и ударная волна, разрушившая город. Произошло возникновение «огненного торнадо». Одновременно произошел и выброс радиоактивного излучения. Именно это убило очень многих из тех, кто уцелел при взрыве. Излучение поражает клетки человеческого организма, что имеет самые гибельные последствия.

Казалось, ад закончился, когда через некоторое время с неба полился черный дождь. Измученные люди пили эту воду, даже не представляя, что она заражена…

9 августа, поскольку японская сторона все еще не дала согласия на капитуляцию (невзирая на еще одно заявление Трумэна и вступление СССР в войну с Японией), был нанесен еще один удар — по Нагасаки. На сей раз применили бомбу несколько иной конструкции. «Огненного торнадо» не было, но взрыв унес многие десятки тысяч жизней.

«Я сознаю трагическое значение атомной бомбы, — заявил президент Трумэн. — Создав атомную бомбу, мы воспользовались ею. Мы воспользовались ею против тех, кто без предупреждения напал на нас в Перл-Харборе, против тех, кто морил голодом, пытал и казнил американских военнопленных, против тех, кто нагло попирал международные правила ведения войны. Мы применили бомбу, чтобы сократить агонию войны…»

Капитуляция

После второго взрыва судьба Японии была предрешена. Премьер Судзуки обратился к императору с просьбой о принятии решения. Государь Хирохито ответил, что готов прекратить страдания своего народа.

Через несколько дней произошла провальная попытка военного путча — до сих пор находились те, кто был готов бороться до конца и предпочесть смерть. Военный министр Аннами, готовый биться до конца, покончил с собой. В предсмертном письме он говорил, что самоубийство — искупление вины за преступления.

15 августа произошло нечто, чего до сих пор не случалось в Японии, даже при реформах Мэйдзи. Император выступил с обращением по радио, японцы впервые услышали голос своего государя.

Император Хирохито взял на себя ответственность за капитуляцию. Он признал и другое — отныне граждане могли не рассматривать его в качестве живого бога. Государь Сева сделался символом нации.

Дальнейшее известно. 2 сентября 1945 г. на борту американского линкора «Миссури» японская делегация официально капитулировала. Так состоялось то, что на Западе называется «VJ-Day» — день победы над Японией. Вторая Мировая война завершилась.

Началась долгая оккупация страны войсками США. И начался путь к «золотому веку» Японии, процветанию и миру. Рецидивы прошлого случались, и на этих страницах будет рассказано об одном из них, — но теперь они стали редкостью.

Что же до Хиросимы… Смею выразить надежду: когда-нибудь, пусть не в XXI веке, землянам придется уничтожать космические объекты, которые могут столкнуться с нашей планетой. Вот тогда и русские, и японцы, и американцы наверняка вспомнят с благодарностью создателей ядерного оружия. Но будут они помнить и людей, ставших жертвами бомбардировки.

Но нам надо благодарить погибших еще и за то, что кошмар бомбардировок, ставший очевидным для человечества, не позволил ядерной войне разразится вновь. А еще это напоминание о том, куда может привести (и непременно приведет!) скользкая дорожка «особых путей» и тоталитарных режимов путь несвободы. Ни одно государство не избавилось от этого безболезненно. У нас возникли огромные экономические неурядицы, в других странах слово было предоставлено автоматам… В Японии была трагедия двух городов.

Каждый год в Хиросиме — процветающем деловом центре проводится церемония памяти. Люди приходят к оставленным навсегда руинам «атомного дома», чтобы вспомнить погибших. Тысячи свечей каждый год плывут по реке к морю, и каждая из них зажжена в знак поминовения о погибшем — солдате или гражданском человеке, старике или ребенке. На памятнике в Хиросиме есть надпись: «Спите спокойно, это не повторится».

История не знает «если бы», но все же…

Альтернативный путь № 12. Мир по Оруэллу.

И вновь приходится говорить о роли «второстепенных» театров военных действий. Дело в том, что в мировой войне их попросту нет. Казалось бы, Цейлон, Мадагаскар и Аден находятся вдали от основных полей сражений (но отчего-то именно их Дж. Оруэлл включил в основную военную зону в романе «1984»).

Предположим, что после захвата Юго-восточной Азии японцы не стали бы долго и упорно прорываться в Индию и даже сократили бы масштабы операций в Китае. Все силы оказались бы направленными на Индийский океан.

Высадка на Цейлоне неминуемо заставила бы британские силы заняться защитой острова. Тем временем японцы могли бы безбоязненно вторгнуться на Мадагаскар (его французские колониальные власти были верны правительству Петэна, и слишком серьезных проблем тут не возникло бы). Далее десант обратился бы к северу, к британскому протекторату Аден на Аравийском полуострове. После этого британцы не смогли бы держать фронт в Африке, германские войска Эрвина Роммеля усилили бы напор… И Германия оказалась бы у месторождений нефти в Аравии.

Катастрофа была бы в этом случае неминуемой. Вряд ли Германия, Япония и Италия получили бы в этом случае полное преимущество и разгромили бы союзников. Но ситуация могла осложниться и «зависнуть» на долгие годы. Собственно, именно такой могла бы оказаться предыстория романа Оруэлла. В любом случае, британский автор отлично разбирался в стратегических вопросах.

Альтернативный путь № 13. Взрыв на острове Тиниан.

«Катастрофа на острове Тиниан унесла жизни тысяч американских солдат. По всей видимости, произошла атака одиночного самолета противника с пилотом-самоубийцей. Взрыв на складе боеприпасов…»

Такие газетные заголовки были бы вполне возможны, если бы бомба, предназначенная для Хиросимы, взорвалась в момент, когда «Энола Гэй» находилась на аэродроме.

Выживших бы не оказалось, сам взрыв утаить было бы нельзя, о причине не сообщалось бы… Что дальше?

А дальше работа над бомбой вряд ли была бы приостановлена, последующую гонку вооружений это не отменило бы. Но союзники оказались бы перед проблемой высадки десанта — и десант оказался бы гораздо тяжелее, чем высадка в Нормандии. Тысячи, а возможно, и миллионы солдат союзников оказались бы перемолоты в последовавшей мясорубке. Если СССР вступил бы в войну в это время, в их числе оказалось бы и огромное число наших солдат — возможно, счет тоже шел бы на миллионы.

Для Японии и ее народа это стало бы невероятной катастрофой. Десанту наверняка предшествовала бы бомбовая подготовка, и в числе полностью разрушенных городов оказалась бы и Хиросима. Сколько миллионов японцев унесла бы высадка, понять невозможно. Есть такое числительное — «много».

Но и это еще не все. Если бы сталинский Советский Союз предпринял высадку и занятие одного или нескольких островов, это впоследствии привело бы к «коренным социально-экономическим преобразованиям». Проще говоря, к созданию в северной части островов Японской Народно-Демократической Республики. Чем такие «республики» отличаются, нам отлично известно: Японский архипелаг наверняка превратился бы в филиал «архипелага ГУЛАГ». Волна прошлого вернулась бы в Японию вновь, только стала бы еще более устрашающей. Сколько человек умерло бы в лагерях, скольким поколениям пришлось бы прожить ненормальную жизнь — судить сейчас невозможно. Многим…

Часть XII. Послевоенное время 

Глава 57. Дефашизация и демократизация

…А в пламени синем ракет

Сгорают осколки того,

Что было две тысячи лет

Причиной и смыслом всего…

Но день наступил на Земле,

И в прошлом мистический страх,

И взрывами ядерных бомб

От ада оставлен лишь прах.

А мир оказался мудрей,

Чем сотни вчерашних идей,

И Землю увидев в окне,

Мы стали сравнимыми с ней.

Из песни группы «Complex Numbers» «Пробуждение»

Здесь уже говорилось: историческое время — это очень небольшой отрезок жизни человечества. Его можно сравнить с детством цивилизации. Не с той романтизированной порой, о которой вспоминают на старости лет — а с детской жестокостью, с побоями и драками, со страхами и немыслимым нагромождением самых невероятных представлений о чести и мужестве, смелости и осторожности. С несвободой. А еще — с обучением…

Человечество проходит этот этап, который не может оказаться безболезненным: ни для подростка, становящегося взрослым и начинающего понимать, что такое ответственность, ни для цивилизации. Японский народ «повзрослел» за несколько августовских дней 1945 года.

Впрочем, ничего хорошего из относящегося к «подростковому возрасту» утрачено не было. Возможно, это лишь личное мнение, продиктованное кинофильмами и симпатией к культуре Японии, но нынешние японцы напоминают подростков правда, весьма вежливых, разумных, ответственных, готовых прийти на помощь. Но не утративших привычки радоваться каждому дню, не растерявших способности удивляться, пожалуй, намного острее, чем европейцы, воспринимающих действительность.

Пожалуй, с такими размышлениями мы и приступим к завершающей части повествования: обзору второй половины эры Сева и годов Хэйсэй, в которые, как известно, живет и сегодняшняя Япония.

Но начать придется все же с вещей весьма невеселых.

Оккупация и разруха

Японской империи не стало. Советская армия заняла Маньчжурию, завершив существование «независимого» Маньчжоу-го, СССР и США заняли север и юг Кореи. Даже острова Рюкю оказались занятыми американскими войсками — и лишь в начале 1970-х вновь стали частью Японии. Курильские острова и Сахалин оказались в советских руках. В Юго-Восточной Азии народ изгнал оккупантов и начал оказывать противодействие уже европейским колонизаторам.

Фактическим правителем Японии (если угодно звать его так, то «сёгуном») сделался генерал Дуглас МакАртур. А его «бакуфу» — это Союзный совет для Японии в Токио.

Но кому-то надо было проводить решения в жизнь. И госаппарат продолжал трудиться — теперь уже на новых основаниях. Разумеется, остался на престоле и император Хирохито.

Основной целью МакАртура было не только уничтожить военную машину, которая привела Японию к катастрофе, а также накормить полуголодную страну. Важно было и не допустить создания на японских островах просоветского режима: начиналась долгая и изматывающая «холодная война».

Существенную роль сыграли меры по дефашизации Японии. Двадцать восемь главных военных преступников были отправлены под суд международного военного трибунала, созданного по примеру Нюрнбергского. Постепенно перед мировой общественностью раскрылась чудовищная картина геноцида, который творился на захваченных территориях. В частности, в Китае над заключенными проводились изощренные опыты, целью которых было создание биологического оружия.

Семеро преступников, и в их числе — два премьера, Тодзио и Хирота — получили в 1948 г. вполне заслуженную петлю. Их могло быть гораздо больше, но часть тех, кто не пощадил ни чужих, ни своего народа, предпочли уйти из жизни добровольно.

Что же касается политических узников токийского фашистского режима, то они были освобождены из тюрем согласно директиве союзников сразу после капитуляции.

Оккупационные власти в первые же месяцы постарались демократизировать жизнь Японии. Был принят новый закон о выборах, началась разработка новой конституции.

Но на быструю ликвидацию последствий разрушения экономики у оккупационных властей не хватило ни энергии, ни сил. Инвестиции (прежде всего — американские) пришли позже.

Новая конституция страны

К сожалению, в те годы в СССР уже вовсю шла кампания ненависти к бывшим союзникам. А поскольку Японией управляли они — то и японский народ не минула эта неприязнь. Впрочем, о народе-то как раз говорилось в возвышенных словах, Сталин незадолго перед смертью даже выступил с обращением, пожелав «свободы и счастья… освобождения от безработицы и низкой заработной платы, ликвидации высоких цен на товары массового потребления и успеха в борьбе за сохранение мира».

Нельзя сказать, что ничего из перечисленного в Японии тех лет не было — как раз было, да еще как! и жестокие цены, и нищенское существование большинства людей, и разруха… А сверх того — имелась и Коммунистическая партия, весьма вдохновленная созданием КНР, коммунистических режимов на севере Кореи и Вьетнама. А еще больше она вдохновлялась помощью и поддержкой с севера. СССР, судя по всему, неплохо отдавал Японии «долги» за революцию 1905 г. Но на сей раз революции не получилось.

Вместо этого страна получила возможности для мирного развития. (Не этого ли желал на словах и Сталин, который, однако, явно не был доволен развитием событий?)

Конституцию опубликовали 3 ноября 1946 г. Она вступила в действие через полгода. И у нас этот текст (как и реальная ситуация в Японии) долгое время известен не был. И уж совсем мало кто знает, что, даже в отличие от США, в основной закон Японии с тех нор поправок не вносили.

Напомним — прежняя конституция, принятая при Мэйдзи, обеспечивала права не граждан, но подданных императора, которым эти права были милостиво дарованы. И все они могли быть ограничены властями.

Союзники, оккупировавшие Японию, намеревались утвердить ответственное и миролюбивое правительство, которое возродит демократию. Так что первой «жертвой» союзников, еще до осуждения преступников, стал «закон о преступных мыслях».

13 февраля 1946 г. японскому правительству Сидэхары был передан «проект МакАртура», разработанный союзниками. Некоторые идеи вызвали вопросы — например, о суверенитете и высшей власти императора. Японская сторона считала, что союзники намерены добиваться суверенитета народа.

Был создан согласительный комитет под руководством министра Сёдзи Мацумото.

Комитет постарался сохранить за императором верховную власть, но при этом расширить полномочия парламента, перед которым должен быть ответственным кабинет министров. Кроме того, права и свободы граждан должны были получить серьезные гарантии.

Однако и это союзники расценили, как слишком консервативное решение. МакАртур предложил замечания, которые оставляли пост главы государства за императором, но лишали его суверенитета: его полномочия выполнялись бы по конституции, и он нес ответственность перед волеизъявлением народа. Полностью отменялись привилегии титулованных особ (кроме императора и императорской семьи).

Но самым важным в замечаниях стал отказ от войны, как способа решения межгосударственных вопросом. Имелась в виду и оборонительная война, проект предполагал полный пацифизм.

Японцы не ожидали столь резкого поворота событий, но МакАртур настаивая: его замечания должны быть внесены в окончательный текст. И волей-неволей пришлось работать над исправленным проектом.

10 апреля 1946 г. в Японии прошли парламентские выборы. На основе нового закона в них могли участвовать и женщины, имущественный ценз отменялся. Затем парламент принял новую конституцию.

Сложно сказать, в какой мере существовала преемственность конституции Мэйдзи и послевоенного основного закона. Теперь суверенитетом обладал народ, поэтому и установление конституции зависело от него.

Отказ от войны

И условия принятия, и само содержание конституции вызывали споры и желание внести поправки. Ведь теперь император фактически становился символом государства и единства Японии. К тому же, отказ от войны произошел в тот момент, когда «холодная война» обострилась. Начало 1950-х стало временем кровавой Корейской войны, уже далеко не холодной. И шла она рядом с оккупированной Японией.

Принцип абсолютного пацифизма не имеет прецедентов в истории иных государств. Иное дело — отказ от агрессии. Он уже применялся.

Возможно, здесь сказалось потрясение от поражений и ядерной бомбардировки, а также личные убеждения премьера. Но уже Корейская война 1950–1953 гг. поставила пацифизм под сомнение. Если бы Республика Корея следовала пацифизму, ее просто-напросто сбросили бы в море.

И в 1950 г. в Японии был создан Резервный полицейский корпус в 75 000 человек. Это сделано на основе постановления МакАртура. Постепенно корпус трансформировался в Силы самообороны — фактически, в небольшую профессиональную армию. Можно подумать, что их существование противоречит конституции. Однако это не так: с 1954 г. японское правительство подтверждает, что Силы самообороны — это минимальное средство для пассивной обороны государства, они и количественно, и качественно отличается от армии.

Япония, как и Германия, принесла извинения странам, пострадавшим от агрессии. И это — далеко не просто слова. Их подтвердило мирное развитие страны.

Поэтому, окончательно закрывая обзор военной темы, нам нельзя не вспомнить человека, который в самый разгар кровавых событий смог сделать для чести своей страны гораздо больше, чем кто не счел «варварским».

Это — Дзюине Сугихара, дипломат, который служил в представительстве Японии в захваченном немцами Каунасе. Видя, как оккупанты и их местные пособники уничтожают прибалтийских евреев, этот дипломат, пользуясь своей неприкосновенностью и постом, сумел обеспечить японские паспорта сотням преследуемых. Он признан одним из «праведников мира» тех не-евреев, которые в дни расправы с этим народом протянул евреям руку помощи.

Именно по таким людям, как Сугихара, а не по токийской клике, и нужно судить о японском народе.

Сан-Францисскский мирный договор

Проект мирного договора с Японией вызвал ожесточенные споры среди бывших союзников. С одной стороны, Советский Союз в лице министра иностранных дел А.Я. Вышинского (до войны получившего печальную известность, как один из организаторов «московских процессов» и автор «юридического принципа», ставшего основой массовых репрессий) торопил подписание договора. С другой же, всячески пытался затормозить этот процесс, поскольку проект договора, созданный американцами, был невыгоден тогдашнему советскому режиму.

Основной вопрос заключался в принадлежности островов Тайвань, Пескадорских, Южного Сахалина, Курил, Рюкю и Волкано. С последними двумя предлагалось поступить, как с островами Микронезии, бывшими германскими колониями, а затем «подопечными территориями» Японии: передать их под опеку США. Что же до Тайваня, то после завершения гражданской войны в Китае и создания КНР этот остров был фактически отторгнут сторонниками Чан Кайши. (И СССР, и Россия всегда рассматривали его, как часть китайской территории).

Наконец, в 1951 г. была созвана конференция в Сан-Франциско по поводу заключения мирного договора. Советская делегация оказалась в меньшинстве и к соглашению не присоединилась. С этого момента берет свое начало спор по «северным территориям» — четырем островам Курильской гряды. Япония считает их своими утраченными владениями, а СССР (и Россия, как его правопреемница) рассматривает как часть своей территории. Но напомним — острова Шикотан, Кунашир, Итуруп и гряда Хабомаи ранее не входили в состав какого-либо другого государства, кроме Японии. Именно они и есть те самые «северные территории». Однако заметим: и для Японии это приобретение — весьма недавнее и не являющееся исконным. И названия островов (хотя в Японии они подчеркнуто называются по-своему) — не японского происхождения. А их коренные жители — не японцы (по и не русские). Это айны, первые аборигены Японских островов (по крайней мере, их северной части).

В 1960-е гг., во время хрущевской «оттепели», дискутировался вопрос о передаче Японии хотя бы части этих островов. Но дело не пошло дальше. Однако известно: каким бы долгим не был территориальный спор, рано или поздно он решится. Не в XX, так в XXI веке. Но можно высказать твердую уверенность решаться он будет мирными средствами…

В апреле 1952 г. японо-американский договор вступил в силу. Американская оккупация завершилась. Правда, осталась еще территория островов Рюкю, неподконтрольная японскому правительству; США разместили там военную базу.

Мак-Артур децентрализовал экономику, раздробив финансовые группы и другие крупные компании, реформировал систему образования и полицию. Земельная реформа устранила крупное землевладение. Еще в 1948 г. США приняли программу экономической стабилизации Японии. Было необходимо достижение стабильности в области цен, зарплат и финансов, максимальное ускорение налаживания производства. Экономические реформы вели не к снижению жизненного уровня граждан, как писала о том советская пресса (он и без того был крайне низок), а к нормальному развитию экономики. Они заложили основы «японского экономического чуда», о котором заговорили уже в 1960-е гг.

18 декабря 1956 г. Япония была принята в состав Организации Объединенных Наций. Мир убедился в том, что эта страна следует по мирному пути.

Глава 58. От разрухи — к золотому веку цивилизации

Выносливость лошади познается в пути, нрав человека — с течением времени.

Японская пословица

Общеизвестно, что Япония смогла сравнительно быстро возродиться после войны и стать великой (но мирной!) Причиной тому стал упор на новейшие технологии. В Японии нет крупных запасов ресурсов, поэтому она никак не могла бы послужить в качестве «сырьевого придатка». Ситуация буквально вынудила японское правительство к иным мерам но подъему экономики.

Подъем экономики быстро укрепил и позиции правящей Либерально-демократической партии. Политическая система Японии на протяжении долгих десятилетии оставалась стабильной.

Этика трудоголизма — выдающееся достижение послевоенной Японии

К сожалению, в России в полном объеме японский опыт не удалось бы внедрить. И дело тут не в какой-либо мифической неспособности. Просто в Японии поколениями было принято полностью посвящать себя служению господину. А с ликвидацией самурайства и милитаризма «господином» стал босс. Точнее, даже не он, а та компания, к которой принадлежит сотрудник.

Известно, что в Японии очень короткий оплачиваемый отпуск — в среднем, 18 дней. Известно и то, что средний японец использует его примерно наполовину, не без оснований считая рабочее место своим настоящим домом.

Вероятно, это и было величайшим достижением страны. Заметим, что в Японии фактически не используется труд работников из третьих стран, который уже дал такие жуткие последствия в Европе (в виде погромов и сожженных автомобилей, разгула хулиганства и нежелания новых «граждан» становиться французами, немцами или британцами).

Кодекс бусидо сохранился, но теперь он стал использоваться в мирных целях. Ранее люди были готовы умереть ради сохранения лояльности. Теперь ради этого живут.

При этом нельзя сказать, что слишком много японцев «сгорают на работе». Таких вряд ли больше, чем русских, и наверняка меньше, чем было в коммунистической ГДР. Больше того: трудоголизм отчего-то не помешал увеличению продолжительности жизни японцев (ныне — примерно 78 лет для мужчин и 84 года для женщин). Скорее, помог. Теперь она такова, что нам пока что остается лишь завидовать.

Но уже в наши дни находятся те, кто готов кричать о необходимости ввести «просвещенную корпоративную культуру», запретить переработку сотрудников, сократить фактический рабочий день. Главным аргументом этих людей стало сокращение уровня рождаемости.

В Японии, как и во всех цивилизованных странах (и Россия принадлежит к их числу) в настоящее время падает уровень рождаемости. (В Японии он составляет примерно 1,28 ребенка на семью). Причины этого понять просто: прежде, в феодальной семье, ребенок быстро становился работником, он же обеспечивал старость родителей. Теперь же, при цивилизованных нормах жизни, эти задачи просто отмерли сами собой.

В то же время люди прекрасно понимают, какой нагрузкой могут сделаться дети. Мир открыл много прекрасных граней и помимо счастья создания многодетной семьи. Да и женщины стремятся к самосовершенствованию, к образованию и карьерному росту, а не к материнству.

И все это — совершенно нормальные явления. Так оно и должно быть. Но демагогам всех цивилизованных стран (за спинами которых вполне различимы те, кто хотел бы вновь вернуть в какой-то форме прежний мир несвободы) эта ситуация кажется едва ли не «катастрофой». Говорится, например, о том, что сокращающееся население будет не в состоянии обеспечить стариков, что будет сложно поддерживать высокий уровень развития и благосостояния. Подобные речи мы слышим даже в российском парламенте, говорится о подобном и в Японии. (Любопытно, что точно такие же разговоры в тех же самых выражениях звучали в парламенте Британии в 1944 г. Дайджест «Война в иллюстрациях» затрагивает и этот вопрос: речи депутатов парламента о том, что Британия к 1970 г. превратится в страну немощных стариков. Из этого уже видно, сколь много правды содержится в таких речах). Те, кто говорит о «старении нации» и о «невозможности прокормить стариков», очень не любят учитывать такую вещь, как автоматизация и повышение производительности труда. Именно они становятся причиной ненужности слишком большого числа работников для того, чтобы обеспечить и прокормить.

А наработки корпоративной культуры, которая позволила Японии покончить с разрухой и занять лидирующее положение, можно убить в одночасье…

Но развитие и перемены необходимы и в этой области. Япония позднее, чем иные страны, приняла положение о равенстве мужчин и женщин. Если возможность равного участия в выборах была предоставлена только после американской оккупации, то равенство прав при найме на работу еще долгое время оставалась требованием японских феминисток. И лишь в 1985 г. появился соответствующий закон. Поистине, пути неисповедимы — это произошло в стране, где воинственная императрица-регентша Дзинго вошла в предания! (А сейчас есть, например, женщины, специализирующиеся во вполне мирной профессии космонавта).

Достижения 1950–60-х

Инвестиции в экономику Японии и размещение в стране американских военных заказов постепенно выправили положение в экономике. Страна достигла довоенного уровня производства к 1951 г. К концу 1950-х Япония вышла на первое место в мире по темпам роста промышленного производства. Однако экономика развивалась за счет простых людей, положение которых было практически нищенским.

Правительствам Икэды и Сато в 1960-е гг. пришлось немало потрудиться ради создания высокого уровня жизни населения. Делалось это за счет отсутствия интересов страны в военной сфере и расширения экономического влияния в мире.

Вне всякого сомнения, выдающимся достижением и символом послевоенных десятилетий стал скоростной экспресс на железной дороге Токайдо. Прошло чуть более века с тех пор, как японские сановники внимательно изучали макет железной дороги — и Япония стала передовой в области развития скоростного железнодорожного транспорта.

Но этим, конечно же, достижения не исчерпываются. Еще в 1958 г. был построен другой символ развития — токийская телебашня высотой 333 метра.

Еще до окончания оккупации в Японии появился свой лауреат Нобелевской премии в области физики. Им стал Хидэки Юкава. Его исследования элементарных частиц во многом заложили основы сегодняшней квантовой физики.

Впоследствии, в 1965 г., физик Синъитиро Томонага тоже был удостоен Нобелевской премии по физике за развитие квантовой теории. В 1973 г. еще один физик японского происхождения — Лео Эсаки — стал лауреатом Нобелевской премии по физике. В 1981 г. Нобелевской премии удостоен химик Тэнъити Фукуи.

В 1970 г. Япония запустила свой первый спутник — «Осуми». До этого многие западные страны уже имели свои спутники. Но Британия, Канада, Италия использовали для запуска американские ракеты-носители. Япония пошла дальше: спутник был запущен собственной ракетой с собственного же космодрома.

Что же касается успехов в области электроники, то здесь Япония встала вполне вровень с Соединенными Штатами. Как и в производстве автомобилей, что сделалось причиной «экономической войны» (впрочем, никоим образом не распространившуюся ни на политику, ни на культурную сферу).

1964 г. ознаменовался не только открытием скоростной магистрали. В октябре с огромным успехом прошли уже давно ожидаемые Олимпийские Игры. Впервые в программе была представлена борьба дзюдо, завоевавшая популярность не только на родине, но и во многих других странах (в том числе — в СССР).

Обзор изобретений и товаров из Японии, завоевавших популярность на мировом рынке, можно продолжать до бесконечности. Но наша задача куда более узкая. Поэтому пока что мы прервем список успехов — и рассмотрим биографии лишь двоих японцев, живших в то время. Один из них весьма известен у нас, его произведения считаются если не столь же модными, как романы Мураками, то, как минимум, входящими «джентльменский набор образованного человека» (неясно, кем и с какими целями созданный). Второй, его современник, популярен далеко не настолько, он известен, пожалуй, лишь политологам и специалистам по Японии. Но первый защищал прошлое — и погиб. Второй — жил во имя будущего.

Последний романтик самурайства

В СССР Юкио Мисиму считали (на сей раз — имея все основания) махровым реакционером. А потому и не издавали (чему оснований быть в принципе не может). Сегодня его издают, он пользуется определенной популярностью. (На мой взгляд, популярность эта вызвана натуралистическими описаниями и гомосексуальными страницами его произведений — впрочем, каждый может судить об этом авторе сам).

Недовольных политикой демилитаризации в послевоенной Японии осталось вполне достаточно: оккупационный режим МакАртура, как бы его не клеймили в советской прессе, массовых репрессий не проводил. Но недовольство превращалось в демонстрации и посещения храма Ясукуни, пар выпускался — а новая жизнь тем временем завоевывала этих завоевателей. Человек, каких бы он политических взглядов ни придерживался, должен что-то есть, должен иметь крышу над головой. А для всего этого надо вписаться в систему.

Кем был Юкио Мисима? Писателем, интеллигентом, вроде бы, далеким от военной сферы. Но именно эта «интеллигентность» (ничего общего не имеющая ни со знаниями, ни с хорошими манерами) толкает людей на следование «возвышенным идеям». А уж какими эти идеи окажутся — покушением ли на царя-освободителя, организацией акций по спасению животных со скотобоен или возрождением величия империи — подсказывает каждая конкретная ситуация и каждое конкретное время. Суть всегда остается одинаковой (хотя форма, порой, бывает и довольно безобидной). Мисима выбрал реваншизм. Ностальгию по прошлому.

Большинству из нас, вероятно, сложно хотя бы просто понять мотивацию таких людей (об искренней симпатии к их делу и речи быть не может). Тогдашний премьер Японии Сато дал четкую и ясную оценку тому, что сотворил Мисима, назвав его сумасшедшим («китигаи»). Из этого видно, что тяга к саморазрушению вовсе не свойственна японцам. Конечно, у нас в России могут найтись философы, считающие такие поступки тягой к максимальному действию, возможному для человека. Но люди, как правило, совершают (или пытаются совершить) максимальное действие, оставаясь в живых. Даже если речь идет о войне, то, в отличие от камикадзе, победителям чаще всего свойственна иная философия: «Не мы должны гибнуть за свои идеи, а враг — за свои…» На то они и победители.

Юкио Мисима, сожалевший, что дожил до сорокалетнего возраста, но так и не сделался героем, выбрал для себя ответ: уходить. Но уходя — хорошенько хлопнуть дверью.

Поэтому писатель стал создавать тайную армию из таких же, как он сам. Разумеется, сторонники нашлись, хотя их было немного. Конечно, можно говорить об их стойкости и мужестве но ведь и революционерам, бросавшим бомбы в царя (а заодно и в ни в чем не повинных людей) в мужестве не откажешь. И религиозным фундаменталистам — тоже. (Сиоко Асахара, о котором еще будет сказано, — это исключение из правил).

Любопытно, что примером для его «Общества Щита» стали герои из числа ультралевых организаций, участвовавшие в терактах. Естественно, взгляды «леваков» Мисима и его сподвижники не разделяли. Но ведь важнее для них оказалось другое — и они сами, и ультралевые не щадили ни своих, ни чужих жизней во имя идеалов, они были готовы к немедленному действию. А по сути (хотя и обе группировки наверняка обиделись бы на подобное высказывание), и те, и другие представляли несвободный прошлый мир.

О чем же писал Мисима? В России хороню известен его рассказ о молодом офицере, участнике фашистского путча 1930-х. Путч провалился, и он должен покончить с собой. Вслед за ним самоубийство совершает его супруга.

В рассказе почти не затрагивается предыстория. Основной его сюжет — это долгая и обстоятельная подготовка к обряду сэппуку и его совершение. Натурализм описания способен вызвать омерзение. Но для Мисимы человек, совершающий ритуальное самоубийство, был образцом чести и долга.

А. Моррис, лично знавший Мисиму, пишет о том, в чем был убежден японский националист: «Со времени окончания войны на Тихом океане, японцы решили «играть только наверняка», придавая особое значение безопасности и материальной обустроенности и игнорируя то, что является наиболее уникальным и драгоценным в наследии страны. Вследствие этого их тела живут дольше, чем прежде, но дух умирает ранней смертью».

Безусловно, такое отношение как минимум, неверно. За идеи надо жить. Даже в фильме «Последний самурай», который вызвал немалый интерес к бусидо и на Западе, и в России, и даже (как это ни странно звучит) в самой Японии, главный герой говорит императору Мэйдзи на вопрос о героической гибели мятежника Кацумото: «Я расскажу вам, как он жил…»

Юкио Мисима и его сподвижники из «Общества Щита» этого учитывать не захотели. 25 ноября 1970 г. в Токио произошел путч, который по всем параметрам должен бы называться «опереточным». Если бы не одно обстоятельство — смерть оказалась вполне реальной.

Мятежники сумели захватить штаб-квартиру Сил самообороны. На этом, собственно, путч и завершился — Мисиму не поддержал никто. Дело было проигрышным с самого начала.

Выбор оказался невелик — либо сдаться и идти под суд, либо… Юкио Мисима выбрал иной вариант — и совершил ритуальное самоубийство по всем канонам самурайской этики.

И вошел в историю. Не надо навешивать на него ярлыков, называть «фашистом» — это будет не вполне верно. Но Мисима был человеком прошлого — это очевидно.

«Презрение Мисимы к «безопасной жизни» напоминает мне об одном путешествий в такси, которое я пережил несколько лет назад в Токио, — пишет Айван Моррис. — Шофером был молодой человек того типа, который известен под названием «водитель-камикадзе». Подобно средневековому самураю, штурмующему вражескую крепость, он ворвался в центр города на безумной скорости, виляя зигзагами между машинами, автобусами и прохожими, полностью игнорируя светофоры и прочие мелкие помехи. Через десять минут такой самоубийственной езды я попросил водителя остановиться и выпустить меня из такси, объяснив, что вот только что вспомнил об одном важном деле, которое мне нужно сделать по пути. Продолжая ехать на полной скорости, он повернулся ко мне и спросил с презрением: «Неужто так жалко жизни?» Сейчас я понимаю, что, но крайней мере в одном отношении, молодой водитель принадлежал к укоренившейся в Японии героической традиции…»

Сложно сказать, насколько такая традиция действительно укоренилась в Японии. Конечно, воспоминания о былом величии были сильны даже в 1970-е гг., когда в страну стали доставлять бывших воинов императора, которые едва ли не по 30 лет охраняли отдаленные острова Индонезии и Филиппин, не зная, что война давно завершилась. (Этим людям уже в 1980-е годы была посвящена замечательная песня русской рок-певицы Насти Полевой «Тацу», собственно, с нее и началась популярность группы «Настя»).

А японские «леваки» тем временем вполне подтвердили репутацию «людей прошлого». В 1972 г. японская организация «Ячейки красной армии» напали на аэропорт города Тель-Авив «Лод», действуя заодно с палестинскими террористами. Напомним, что 1972 г. стал особенно трагическим для Израиля: на Олимпиаде в Мюнхене были убиты спортсмены из этой страны.

Но рационализм, который отмечал еще отец Николай, все же дал себя знать. И Мисима остался лишь эпизодом в истории. А следующий наш герой, тот самый, который поставил точный диагноз и писателю-самоубийце, и «Обществу Щита», гораздо симпатичнее. И. можно надеяться, гораздо типичнее для Японии.

Премьер-миротворец

Можно сколько угодно рассуждать об ангажированности лауреатов Нобелевской премии мира (в их числе, как мы знаем, были и А.Д. Сахаров, и М.С. Горбачев). Но все же, заметим: просто так Нобелевская премия мира не вручается, для этого существуют серьезнейшие основания. И то, что ее был удостоен премьер-министр Японии, говорит о многом. Например, о том, что его страна окончательно отказалась от гибельного пути в прошлое — к несвободе, бесправию, новым войнам и уничтожению нации.

Японский премьер-министр Эйсаку Сато — тоже из числа лауреатов Нобелевской премии. Его биография вполне типичная для политика послевоенной поры. Он занимал высокий чиновный пост в годы войны, работая на железной дороге. Но пост этот был «мирным» (конечно, постольку поскольку в Японии тех лет могло существовать хоть какое-то «мирное население»). Во всяком случае, Сато был гражданским чиновником, и происходящее со страной вполне могло и не вызывать у него каких-то патриотических чувств.

В послевоенные годы он оказался в Либерально-демократической партии, стал одним из соратников премьера Сигеру Ёсиды, своего одноклассника. В начале 1960-х очередной премьер, Хиято Икэда, был вынужден уйти в отставку по состоянию здоровья. Его преемником на посту лидера Либерально-демократической партии (и премьер-министра) стал Сато.

«Я думаю, что невооруженные и безъядерные государства, такие, как Япония, должны играть более значительную роль в сохранении мира», — сказал Эйсаку Сато после вступления в должность. Премьер продолжал сотрудничество с США и подтвердил верность конституции, которая провозглашала принцип пацифизма.

Сато старался улучшить отношения Японии со странами, которые стали жертвами ее агрессии. Он установил дипломатические отношения с Республикой Корея, совершил визит в Юго-восточную Азию и даже попытался стать посредником во время расширения партизанской войны в южной части Вьетнама, в которую вмешались США. Однако он фактически одобрил американские бомбардировки Северного Вьетнама, что, безусловно, сказалось на его имидже среди «левых» у себя на родине. Но давайте не будем забывать: в те годы хорошо помнили, что именно остановило войну в 1945 г.

Сато добился возвращения Японии суверенитета над «южными территориями», оккупированными США. Флаг над Иводзимой вновь поменялся, теперь на нем сиял символ восходящего солнца. Но это произошло мирным путем. Сато даже пытался наладить отношения с Советским Союзом и КНР, но эти попытки не имели особого успеха. Однако важно то, что он определил твердый курс Японии на антимилитаризм. Это и учел Нобелевский комитет.

«Блокировав тенденцию к возрождению националистической политики в послевоенной Японии, постоянно подчеркивая, потребность в международном сотрудничестве, играя роль арбитра и тем самым помогая сгладить разногласия, С. сделал свой главный вклад в дело мира», — заявила представитель комитета Осе Лионес. Ведь Япония — единственная великая держава, твердо осудившая использование ядерного оружия.

Контакты руководителей и «северные территории»

Несмотря на отсутствие мирного договора, отношения СССР с Японией развивались в области экономики и культуры. Правда, они были далеки от того, чего можно было бы пожелать. Но такие отношения были — и это самое главное. Состояние войны между СССР и Японией официально закончилось в 1956 г., после издания Совместной декларации двух стран.

В 1964 г. страну посетил один из членов Политбюро ЦК КПСС Анастас Микоян. В 1965 г. создано Общество японо-советской дружбы. И важно отметить, что оно появилось благодаря усилиям японских социалистов, а не Компартии.

В 1971 г. генеральное консульство Японии стало работать в Ленинграде, а генконсульство СССР открылось в городе Осака.

Однако холодность в отношениях продолжалась. В 1980 г. японские спортсмены не поехали на Олимпиаду в Москву, поскольку Япония присоединилась к протесту других стран против советской оккупации Афганистана.

«Перестройка» вселила новые надежды на полную нормализацию отношений. В 1985 г. японский премьер Ясухиро Накасонэ встретился в Москве с генеральным секретарем ЦК КПСС М.С.Горбачевым, а в 1991 г. состоялся его визит в Японию. Если раньше советская сторона настаивала на том, что никакого территориального вопроса между СССР и Японией не существует вообще, то М.С.Горбачев признал ее наличие. Но при нем решения не было принято. (Характерно, что М.С.Горбачев улучшил отношения практически со всеми соседями СССР, включая Японию. И именно за это очень часто получает весьма злобную критику со страниц нынешних газет и с трибун псевдопатриотических митингов. Иные, не разбираясь в сути вопроса, обвиняют его в намерении «продать японцам Курилы», что не соответствует действительности. Но вряд ли стоит относить всех его недоброжелателей к «людям прошлого». Просто очень часто за их резкими высказываниями стоит совсем иное ненависть к бывшему советскому руководителю из-за антиалкогольной кампании, которая, кстати, существенно снизила смертность от самоубийств в СССР).

Не вполне ясно, когда будет разрешена проблема «северных территорий», доставшаяся России по наследству от СССР. И большинству наших граждан не совсем ясно, зачем Японии так нужны Курилы? Важны ли здесь какие-то геополитические или стратегические соображения? Учтем, что Южные Курильские острова, достанься они Японии, станут дотационной территорией, которая потребует огромных финансовых затрат.

Если считать понятие территориальной целостности «священным», то и для Японии и ее народа оно не менее священно. Но не забудем и тех, о ком часто забывают политики — об аборигенах островов…

Глубоко анализировать вопрос на этих страницах трудно, да и попросту невозможно. Отметим одно: решение должно быть мирным и удовлетворить все стороны. А идеи «холодной войны» должны навсегда остаться в прошлом. К этому же призывает и подписание в 1998 г. президентом России Б.Н. Ельциным и премьер-министром Японии Кэйдзо Обути декларации «Об установлении созидательного партнерства между Российской Федерацией и Японией».

Глава 59. Горизонты «эры Хэйсэй»

Нам представляется, что будущее должно стать не столько предметом анализа, сколько объектом конструирования. «Техническим заданием» должно быть не написание очередной «программы выхода из кризиса», не поиск спасающей политической и/или экономической комбинации, не выбор меньшего из двух или нескольких зол, но всего лишь создание в стране условий для реализации варианта будущего, оптимизированного с точки зрения личностного роста ее граждан.

С. Переслегин, «Из дебюта в миттельшпиль»

Мы подошли к завершению книги — но отнюдь не к завершению самой истории Японии. Просто история — такая вещь, которая нарабатывается ежедневно, даже если в этот день «не бысть ничтоже». А если считать, что она только лишь началась, то даже сложно представить, сколько ярких и славных ее страниц будет создано Японией в дальнейшем.

Императорский дом и XXI век

Династия, чье начало уходи в глубину тысячелетий, и сегодня является символом Японии и японского народа. Но императору Хирохито, которого можно назвать почти что ровесником XX века, не пришлось жить в XXI-м. Он скончался в 1989 г., накануне великих перемен в мире, в которых советская «перестройка» была лишь частью событий. События эти затронули едва ли не четверть стран мира, но для Японии они означали лишь некоторое потепление в международных отношениях. Страна давно приучилась жить без революций и войн.

Новым императором стал Акихито, а девиз его правления («Хэйсэй» — «мир и спокойствие») вполне отражает саму суть политики Японии.

Хотя, естественно, традиции остались, нынешние японские монархи вполне вписываются в динамичную жизнь страны. Еще император Хирохито совершил то, на что так и не решился император Мэйдзи: в начале 1970-х он провел серию визитов в столицы стран Запада. Император Акихито и его супруга, императрица Митико, продолжили эту традицию. Их официальный визит в Китай символизировал укрепление отношений между двумя государствами.

Интересно, что день рождения императора, который фактически превратился из бога в человека, не был забыт. До 1989 г. он праздновался, как день рождения государя Хирохито, сейчас 29 апреля — это «День зелени». Для японцев, для которых, согласно общим представлениям, защита окружающей среды вопрос крайне важный — такой праздник вполне характерен. К тому же, именно при императоре Хирохито экологическая деятельность в Японии приобрела огромные размеры, и теперь вопрос о знаменитом смоге над Токио все же урегулирован.

Однако японцы не забыли прежнего императора, который делил с ними и горечь поражения, и радость мирных побед послевоенного времени. Поэтому уже в 2007 г. праздник переименовали в День Сева. А «День зелени» не отменили, а перенесли на другую дату.

В середине 1990-х торжественно состоялась свадьба наследника престола — принца Нарухито — с госпожой Масако Овада. Их первенцем оказалась девочка, и возможно, когда-нибудь в будущем на японском троне появится императрица. Но не стоит заглядывать в будущее так далеко. Пока что скажем лишь одно: японская императорская династия уверено вошла в XXI век.

Космические высоты

В 1990 г. состоялся полет первого японского космонавта Тоёхиро Акиямы. Хотя Акияма не был официально признан «космическим туристом», он обладал редкой для космонавта профессией журналиста. Его задачей было всемерное освещение космического полета, телекамеры установили даже в стартовой шахте. К тому же, полет на советском космическом корабле «Союз ТМ-11» на советскую станцию «Мир» символизировал добрые отношения между двумя народами.

Но «первый космонавт Японии» не означает «первый японец в космосе». Таковым сделался за пять лет до Акиямы Эллисон Онизука, гражданин США. Он же стал одним из героев, отдавшим жизнь за право летать: в 1986 г. при втором его полете произошел взрыв космического корабля «Чэлленджер».

Что же до космонавтов-граждан Японии, то теперь их уже несколько. Как раз в момент написания книги на Международной космической станции работал японский космонавт Такао Дои, а экипаж корабля посещения устанавливал японский модуль на МКС.

Но нужно сказать и о другом: в последнее десятилетие XX века развитие пилотируемой космонавтики в Японии несколько затормозилось (как, впрочем, и во всех странах мира, занятых в космических программах). До сих пор у этой страны нет своего космического корабля, о котором много говорилось еще в конце 1980-х. Возможно, он появится в ближайшие годы.

Зато в области беспилотной космонавтики Япония — на третьем месте (после СССР/России и США). Еще в 1986 г. был успешно выполнен полет двух зондов («Суисей» и «Сакигакэ») к комете Галлея. В последние годы японские автоматические аппараты исследовали Марс, Луну и другие небесные тела нашей Солнечной системы. Что же касается полезности космонавтики, то японские спутники связи, аппараты для метеонаблюдений и навигации используются уже давно.

Но, быть может, в ближайшие годы нас ждут и иные сюрпризы из Страны Восходящего Солнца. Я имею в виду искусственный интеллект и нанотехнологии, которые стали приоритетом для всех крупных держав мира. Очень может быть, что именно они станут действенным средством и для лечения считающихся ныне смертельными заболеваний, и для продления жизни человека. Полагаю, эффектов осталось ждать не так уж и долго.

Диаспора и президент Фухимори

Сейчас, в век смешения народов и рас, человека с японскими корнями можно встретить почти в любой развитой стране мира. В России нам известна лидер оппозиции Ирина Хакамада. Президент небольшого островного государства Палау (созданного на месте бывшей подмандатной территории Японии, перешедшей под опеку США) носит фамилию Накамура. Но наибольшую известность получил президент Перу Альберто Фухимори.

В середине 1990-х, когда он пришел к власти, ожидались резкие перемены. К тому же, Перу было необходимо покончить с длительной партизанской войной, которую вели ультралевые группировки (наибольшую известность получила организация «Сендеро люминосо» — «Светлый путь», расстрелявшая немало попавших в плен граждан США). Поэтому ответной реакции на действия президента ожидали именно от «сендеристов», по которым был нанесен удар. Она и последовала — но, как ни странно, со стороны чуть более умеренного движения «Тупак Амару». Группа боевиков во главе с лидером движения захватила посольство Японии в Перу, сделав заложниками всех, кто находился там в тот момент (включая мать президента, присутствовавшую на приеме).

Дальнейшие события развивались достаточно медленно: «Тупак Амару» не принадлежали к фанатикам, поэтому сотрудникам и гостям посольства позволили уцелеть. Ситуация разворачивалась месяц за месяцем, и, когда боевики потеряли бдительность, в посольство ворвался спецназ. При молниеносной операции все террористы были убиты, но имелись пострадавшие и из числа заложников.

Дело «Аум Синрикё»

Прежде чем мы перейдем к культуре нынешней Японии, придется сказать еще об одном малоприятном эпизоде. Это дело «Аум Синрикё» («Учение истины Аум»).

Как известно, развитие буддизма в Японии переживало и взлеты, и падения. Но нужно четко отделять основные школы и направления буддизма от тоталитарной секты, возглавляемой религиозным фанатиком. (Уже впоследствии выяснилось, что Асахара был поклонником Гитлера). В секте велась психологическая обработка адептов, направленная на полное подчинение лидеру, есть данные о применении для этого психотропных средств.

В России начала 1990-х многие люди оказались без духовной опоры, которой ранее худо-бедно служила коммунистическая идеология. Периоды неразберихи и полной неуверенности в завтрашнем дне очень часто используются тоталитарными сектами. Проникла в Россию и учения Сиоко Асахары. К счастью, слишком многочисленными ряды его сторонников не были и ничего особо трагичного не произошло. В Японии дело приняло иной оборот: от пропаганды Асахара перешел к террористической деятельности.

Весной 1995 г. в токийском метро был распылен отравляющий газ. Погибло двенадцать человек, пострадало гораздо больше — до пяти тысяч пассажиров. В итоге секта была запрещена, а ее лидеры арестованы.

События в Токио в 1995 г. и в Киеве в 1993 г. (беспорядки, устроенные так называемым «Белым братством»), самоубийственная тактика, примененная в США сектой «Ветвь Давидова» и другие подобные события заставляют власти пересмотреть отношение к нетрадиционным религиям. Это коснулось не только Японии, но и других стран. Однако в Японии (как и в других цивилизованных государствах) соблюдается право личности на свободу вероисповедания (если эта свобода не используется против других людей и если в религии не присутствует элемент изуверства).

Охрана окружающей среды

Любовь японцев к природе общеизвестна, ее поощряет и религия синто. Поэтому то, что 1950–60-е гг. были временем развития промышленности без должного обеспечения охраны окружающей среды, многие японцы считают трагичным. Во всяком случае, речи о смоге над крупными городами сейчас уже не идет.

Однако очень часто экологические идеи и основанные на них движения принимают форму, которую можно характеризовать словами «назад — в прошлое!» Подобных эксцессов было много и в России, есть они и во всем мире. Здесь Япония опять же стоит вровень с другими государствами.

Особо важным в этом случае представляется так называемый Киотский протокол, связанный с борьбой с «глобальным потеплением». Ряд ученых, пользуясь своим положением, пытается раздуть проблему, хотя четких и ясных доказательств катастрофических последствий потепления нет. Зато есть конвенция, которая подписана и российской стороной, связанная с ограничением выбросов в атмосферу промышленных газов.

Сложно сказать, насколько Земле в действительности угрожает экологическая катастрофа. Очень вероятно, что это — очередное измышление тех, кто не желает смириться с развитием человечества. Схожая тенденция связана и с торможением развития космонавтики, с которым столкнулась каждая страна, где бюджет формируется парламентом. (Возникает желание потратить средства на социальные нужды, разговоры о том, что «главное — на Земле», хотя исследование космоса могут принести ощутимую выгоду).

Но в целом экологические движения Японии не мешают прогрессу. Об этом свидетельствует и расширение транспортной высокоскоростной сети, и опережающее развитие промышленности.

Восточные единоборства

Распространение японских единоборств в мире началось еще в эпоху Мэйдзи, когда Япония не только открылась для всего мира, но и стала пропагандировать свою культуру. Но нужно отметить: в какой-то мере в момент возникновения они были первоначально «китайской», а то и «окинавской наукой». Однако впоследствии, как и многое другое, все эти виды борьбы были творчески переработаны и стали визитной карточкой самой Японии.

Нельзя сказать, что все японцы знакомы с национальными видами борьбы. Конечно, на уроках физкультуры еще во время начала милитаризации страны применялись некоторые элементы восточных единоборств. Применяются они и по сей день. Но к серьезным занятиям спортом это не относится. В Японии, как и везде в мире, хорошее знание восточных единоборств — удел лишь немногих. 

Особого внимания заслуживают каратэ и айкидо.

Мы уже говорили, что каратэ пришло с Окинавы. Особый интерес к нему был проявлен в 1970–1980-е гг. Однако в СССР в начале 1980-х этот вид спорта попал в разряд запрещенных, секции были разогнаны, а некоторые из мастеров карате даже были брошены в тюрьмы. Сложно сказать, в чем тут дело. Вероятно, власти опасались карате, как и свободного ношения оружия. Возможно, причиной запрета стал испуг перед распространением «чуждой идеологии» — бусидо.

Но время шло, запреты были сняты. Однако такой популярности, как дзюдо (а эта борьба никогда не находилась под запретом), развитие карате все же пока не получило.

Еще одно своеобразное проявление японской культуры в наши дни — борьба айкидо. Собственно говоря, это комплекс оборонительных мер. Человек, который «сконструировал» это единоборство, Морихэй Уэсиба, рассматривал айкидо как возможность возрождения истинно японского боевого духа и ценности без милитаризации, при условии разоружения страны.

В айкидо крайне важна правильная техника движений, при этом нападающий (даже имеющий холодное оружие) получит отпор столь сильный, как и энергия, затраченная им на нападение. Это — в случае «боевого применения». При занятиях айкидо вырабатывается слаженность и содружество с партнером, но это не борьба в том виде, как обычно представляем мы (когда имеются побежденный и победитель).

Культурные достижения — аниме и манга

Говоря о Японии, нельзя не затронуть историю создания аниме — особого направления мультипликационных фильмов, столь популярных в России. Сейчас создаются клубы любителей аниме, юные художники-иллюстраторы пытаются подражать японским образцам, и для многих поклонников этого жанра знакомство с Японией и ее культурой началось именно с мультфильмов.

Манга (японский комикс) и аниме (мультфильмы) — тесно связанные друг с другом жанры, имеющие глубокие корни в искусстве Японии. Однако первоначально японские мультипликаторы копировали зарубежные (как правило, американские) образцы. Первый анимационный фильм — «Новый альбом набросков» — появился в 1917 г. Но вскоре и появились первые национальные сюжеты (как правило, сказочные).

В 1930-е гг. анимационные фильмы, как и искусство в принципе, были поставлены на службу милитаризации страны. Сюжеты сказок и легенд уступили место сюжетам вроде «Ефрейтор Норакуро» (о приключениях пса в армии животных, самый близкий диснеевский аналог — мультфильмы «на армейскую тему» о Дональде Даке). Однако «Норакуро» — это аниме, созданное по мотивам комикса. Подобное практиковалось и в дальнейшем.

«Звериные» сюжеты использовались и в других пропагандистских мультфильмах той поры (в серии полнометражных фильмов о Момотаро звери освобождают Азию от незадачливых демонов, в которых, конечно же, угадываются американцы и британцы). Естественно, такие пропагандистские фильмы делались по заданию властей.

В 1950-е гг. в страну хлынул широкий поток диснеевской и прочей американской мультипликации. Конечно, это оказало влияние на национальное искусство аниме, стало ясно, что для успешной конкуренции необходимы крупные студии. Постепенно они и появились.

Первые конкурентоспособные фильмы-аниме начали выходить в конце 1950-х. Это черно-белый фильм «Каракули котенка» и цветная полнометражная лента «Легенда о Белой Змее». Однако конкуренция если и создавалась, то в самой Японии, но не в США, где японские мультфильмы ожидал провал.

1960-е гг. — начало творчества известного мультипликатора Осаму Тэдзуки. Его манга «Похождения Гоку» стала сюжетом одноименного фильма. Впоследствии сказочные сюжеты не исчезли напрочь, но, согласно веяниям времени, уступили место научной фантастике. Уже в то время появляются и роботы, и космические пришельцы, и космолетчики.

Иногда американское влияние все же давало о себе знать. Так, манга «Ведьма Салли» была основана американском телесериале. Собственно, она стала предтечей необычайно популярного уже в 1990-х фильма о Сейлор Мун. Появился и канон различных жанров. Так, сериалы о девочках-волшебницах это рассказ об обыкновенных школьницах, которые получают магическую власть и могут становиться добрыми оборотнями, помогающими людям и защищающими мир от демонов.

С 1969 г. Япония ставит рекорд — выпуск самого долгого аниме-сериала «Садзаэ-сан» (он выходит и по сию пору, став любимым для нескольких поколений!) А в конце 1980-х появились такие направления, как фэнтези (сказочные сюжеты, с которых все началось, никуда не делись) и альтернативная история. На мой взгляд, наиболее интересны из последней категории два фильма — «Королевские космические силы — Крылья Хоннеамиз» (о полете первого космонавта в мире, который весьма непохож на наш) и «Волчья стая» (трагический сюжет о послевоенной Японии о любви полицейского-спецназовца и террористки из «левацкой» организации).

Назову и некоторые аниме из тех, что популярны ныне. Это «Хеллсинг» (как можно заключить из названия, сюжет посвящен вампирам, но действие разворачивается в современной Англии), «Отчет о буйстве духов» (а здесь сюжет основан, как ни странно, на конфуцианской мифологии), «Берсерк» (кровавая война, чем-то похожая на то, что творилось в Японии в XVI веке, повесть о дружбе и вероломстве).

Все интересные фильмы трудно даже перечислить. Что же касается кино, предназначенного для детей, то еще в СССР с успехом демонстрировались «ужастик» «Джек в Стране Чудес», «Дикие лебеди» и «Русалочка» (оба — по мотивам сказок Г.-Х. Андерсена), был сделан фильм и на сюжет сказки С.Я. Маршака.

Имеется огромный пласт «фильмов для взрослых» — с эротическим содержанием. На мой взгляд, часто они таковы, что могут не только популяризировать Японию, но и нанести некоторый вред ее имиджу за рубежом. (Недаром слово «хентай» (первоначально обозначающее извращение, а затем — и аниме о «хентае») приобрело в некоторых молодежных кругах в России новое значение — как «хороший» и приличный заменитель ненормативной лексики).

В любом случае, производство комиксов манга, а затем и аниме, выросшее из «старых добрых» гравюр XVIII–XIX вв., ныне стало прибыльной и процветающей индустрией. Индустрией, которая завоевывает сердца не только японцев, но и всех, кто с ней соприкоснулся. В любом случае, это шанс глубже понять психологию японского народа. Как и в театре Кабуки и, в особенности, Но, нужно научиться различать глубинные символы, скрытые в сюжете и деталях фильма.

Образование и культурное развитие

Важность образования для последующего быстрого развития страны была осознана японцами еще в ходе революции Мэйдзи. Роль образования лишь возрастала в связи с послевоенными реформами и выводом страны из разрухи и нищеты. И, как и сто лет назад, реформа началась с начальной и средней школы, и только затем были затронуты и университеты. Правящая Либерально-демократическая партия создала и программу нравственного воспитания, успешно заменившую прежние милитаристские проекты, «новый патриотизм» не заставлял людей убивать и умирать на поле боя, его основное содержание это вкладывание души в свою работу, преданность обществу, ставшая обязательной.

В настоящее время университеты работают практически во всех префектурах страны, а качество образования японцев и их восприимчивость к новой, мирной трактовке бусидо сделали возможным «экономическое чудо».

Было бы крайне несправедливым сказать в этой работе о Юкио Мисиме, не упомянув других видных писателей XX века. После войны у японского общества появилась настоятельная потребность в развлекательной литературе. Ни в коем случае не следует осуждать ни сам «легкий жанр», ни авторов, ни читателей. Тем, кто считает иначе, следовало бы посмотреть, какие авторы пользуются наибольшей популярностью в мире (а это — Дюма, Толкиен, Агата Кристи т.д.) и понять одну очень нехитрую истину: народ всегда прав. А какое-то четкое деление на «великие» и «низкосортные» жанры существует лишь в головах определенной части интеллигенции. На самом деле, любой жанр может стать и высоким искусством, и десятисортной халтурой — все зависит от личности и таланта автора. Кстати говоря, если СССР называли «самой читающей страной» (хорошо бы нынешней России побороться за такой титул), то и Япония в этом не уступала советским людям, если не сказать, что она в этом опередила нас.

В 1950-х наибольшей популярностью в Японии пользовались автор детективных романов Сэйтё Мацумото и Сохати Ямаока, писавший романы из истории страны (самый известный из них посвящен Иэясу Токугаве).

Японская литература постепенно получала международное признание. Писатель философского направления Ясунари Кавабата стал лауреатом Нобелевской премии в области литературы. В 1994 г. успех был повторен Кэндзабуро Оэ.

Из японских авторов, писавших в философские, притчевые произведения наиболее популярным еще в Советском Союзе стал Кобо Абэ. Его романы «Женщина в песках», «Западня», «Сожженная карта» получили еще большее признание после экранизации.

Говоря о японской культуре, нельзя не упомянуть о Акира Куросавы. Фильмы «Семь самураев», «Жить» и многие другие следуют не только общемировым идеям развития кино, но и особой, уникальной японской эстетике.

Но не надо забывать и о развлекательном жанре. Сейчас мы связываем японское кино с многочисленными версиями исторических или мистических фильмов. В отличие от КНР и Гонконга, в японском кино гораздо уделяется меньшее внимание «боевым искусствам с нарушением законов гравитации». Упор делается на психологию, такие фильмы, как «Звонок» и его многочисленные продолжения держат зрителя в напряжении с первой до последней минуты. Напомню — традиция мистики существует в японском кинематографе с самого начала его развития.

Удивительно, что в век развития кино, фотографии и комиксов выжила и традиционная гравюра. И не только выжила, но и смогла получить «второе дыхание». Вскоре после войны было создано «Общество японской гравюры». Здесь важной стала социальная и антивоенная тематика. Широкую известность получили работы Тадасигэ Оно «Черный дождь», «Хиросима», «Воды Хиросимы».

Японская музыка не завоевала слишком большой аудитории в России, хотя еще в 1960-х имелись песни, переведенные и оранжированные в СССР. Вообще, японская эстрада (по крайней мере, то, что довелось слышать) слегка напоминает лучшие советские образцы 1960-х — песни, звучавшие в исполнении Лидии Клемент и Майи Кристалинской. Япония и, как ни странно, Франция произвели самый настоящий прорыв в области электронной музыки. Удивительно хорошо и работать, и отдыхать, вслушиваясь в композиции Китаро, японского исполнителя, использующего и синтезатор, и национальные музыкальные традиции.

Естественно, на Японии, как и на всем мире, отразилась популярность рок-музыки. Но исполнителей, подобных исландке Бьорк, германским группам «Лакримоза» и «Раммштайн» или финской «Найт Виш», которые сумели потеснить англо-американский рок, пока не видно…

Японская кухня — традиции и современность

Быть может, такая тема покажется не слишком необходимой для работы по истории. Но, как известно, человек во многом «есть то, что он ест». Добавим — важно, и как он ест. Так, для итальянцев, которых обыкновенно представляют суетливыми и крайне эмоциональными, традиция неторопливых семейных обедов освящена веками. Французская кухня разнообразна не меньше, чем парижские моды (к тому же, но ней можно проследить историю Франции, даже то, что русские однажды дошли до Парижа, отслеживается в понятии «бистро»).

Для японца особо важной является эстетическая сторона процесса приема пищи. Для того, чтобы еда вызывала правильные эмоции, ее нужно не только хорошо приготовить, но и правильно оформить. От культуры этой страны в равной мере далеки и общее русское застолье, и американские вечеринки с непременным «шведским столом» и гостеприимным хозяином, но очереди уделяющим внимание гостям. Зато пикник на природе может быть одинаково близок и русскому, и японцу, и жителю американского Среднего Запада.

Национальные блюда могут вызвать некоторую оторопь у людей, незнакомых с морепродуктами. Не забудем, что Япония — морская страна, рыбе и морепродуктам японский народ в значительной степени обязан даже своим выживанием, поскольку они стали источником столь необходимых белков.

Лапша из медуз или ломтики морского ежа с побегами бамбука — это достаточно вкусно. Конечно, европейцу трудно свыкнуться с тем, что есть полагается палочками. Но научиться работать ими можно за один-два дня. Наиболее распространенные одноразовые палочки готовят из бамбука. Но есть и металлические варианты, и даже палочки, вырезанные из слоновой кости — такие, скорее, могут послужить экзотическим украшением гостиной.

Обыденный стол японцев включает, конечно же, рис во всех возможных вариантах приготовления. Рассыпчатый отварной рис («гохан») используется чаще всего. Популярны фасолевый суп, чечевица, блюда из рыбы.

Конечно, из последних в России наиболее популярны суши. Используется очень много специй. В Японии издавна важное значение уделяется бобовым. Бобовый творог («тофу») и соевая паста («мисо») занимают большое место в рационе японцев. А.Н. Мещеряков приводит слова японского автора Токо Канадзавы, жившего еще во времена правления клана Токугавы, который, вздыхая об упадке Киото, пишет, что «тофу», сделанный в этом городе и считавшийся лучшим, уступает в качестве «тофу» из Осаки.

И конечно, японская кухня не обходится без традиционного зеленого чая. Пьют его обычно несладким, и для японцев очень существенно наслаждение тонким ароматом этого напитка.

Развенчание мифов (вместо заключения)

Мы твердо знаем: в этом мире

Для фатализма места нет.

Его законы оказались шире,

Сложнее, чем движение планет.

Мы можем знать лишь вероятность,

Лишь случай — полный господин.

Из всех сценариев возможных

Он представляет нам один.

Средь множества потенциальных

Есть лишь один реальный путь,

И то, что реализовалось,

Уже не смыть, не зачеркнуть…

В. Аргонов, группа «Complex Numbers», из «Легенд о несбывшемся грядущем»

Перевернута последняя страница книги. Увы, автору пришлось быть слишком лаконичным. Очень сложно написать «краткий путеводитель» по истории целого мира. А то, что Япония — это целый мир, читатель смог убедиться сам.

Задача такого «путеводителя» — это знакомство не только с историей, но и с характером японского народа, его традициями, культурой, стилем мышления. Поэтому параллели со знакомыми нам событиями из нашей собственной истории просто необходимы. Книга получилась о Японии — и не только о ней.

Это и попытка развенчания некоторых глубоко укоренившихся мифов о Японии. Часто можно услышать о каком-то немыслимом «азиатском коварстве», даже вежливые манеры большинства японцев вызывают некоторое недоумение (если не сказать — отторжение). Но вежливый и хорошо воспитанный русский может вызвать точно такое же непонимание со стороны тех, кому привычнее «трамвайное хамство».

Что же до «азиатской жестокости», то в Японии не сотворилось ничего, чем бы не была отмечена история почти любой страны. Путь к цивилизации оказался долгим (по крайней мере, если сравнивать его с жизнью одного поколения людей). Япония прошла тернистый путь к зрелости и мудрости, пережив свои «детские болезни» общества.

А вот путь культуры, жадного поглощения вначале «китайской науки», а потом и передовых технологий европейской и американской цивилизации, создание на их основе собственной уникальной культуры, сохранение традиций при развитии цивилизации — такой путь вызывает глубокое уважение и интерес.

Не менее важен и жизненный путь выдающихся представителей японского народа, понимание религии и мировоззрения. Конечно, в одной работе невозможно отразить все эти грани истории. Но, но крайней мере, такая попытка сделана.

Не менее важна, на мой взгляд, попытка представить (пусть в весьма ограниченных масштабах) альтернативную историю. В конце концов, она весьма распространена и в научной фантастике, и в японских фильмах-аниме, это «если бы…» — еще одна грань мира, над которой человечество задумалось сравнительно недавно.

Конечно, книга получилась личностной, но сухое изложение фактов, пусть самых интересных, может оттолкнуть даже от самой живой темы. С некоторыми утверждениями можно не соглашаться, но на то и существует свобода мнений…

Наша «машина времени», стартовав в загадочный палеолит Японского архипелага, который еще ждет своих дотошных исследователей, финиширует в нынешнем времени, в 19-м году «эры Хэйсэй», «годов мира и спокойствия». И остается лишь пожелать, чтобы мир, спокойствие и прогресс определили дальнейшую историю японского народа.

Краткая библиография 

1. Арутюнов С.А. и Светлов Г.Е. Старые новые боги Японии. М: Наука, 1968.

2. Воробьев М.В. Япония в 3–7 вв.: Этнос, общество, культура и окружающий мир. М.: Наука, 1980.

3. Гаджиева Е.А. Страна Восходящего Солнца. История и культура Японии. Ростов-на-Дону: Феникс, 2006.

4. Гальперин А.Л. Некоторые вопросы объединения и изоляции Японии при первых Токугава. М.: Издательство восточной литературы, 1960.

5. Конрад Н.И. Лекции по истории Японии (1936/1937 уч. год.) М.: Московский институт Востоковедения им. Нариманова при ЦИК СССР, 1937.

6. Конрад Н.И. Япония. Народ и государство. Исторический очерк. Петроград, 1923.

7. Куланов А. Самураи: столетия на пути смерти. «Япония сегодня». М., 1998 (июнь).

8. Мещеряков А.Н. Герои, творцы и хранители японской старины. М.: Наука, 1988.

9. Мещеряков А.Н. Древняя Япония: культура и текст. М.: Наука, 1991.

10. Мещеряков А.Н. Император Мэйдзи и его Япония. М.: Наталис, Рипол классик, 2006.

11. Мещеряков А.Н. Японский император и русский царь. Элементарная база. М.: Наталис, Рипол классик, 2006.

12. Спеваковский А.Б. Самураи — военное сословие Японии. М.: Наука, 1981

13. Эйдус Х.Т. Очерки новой и новейшей истории Япония. М.: Госполитиздат, 1955.

14. Буддизм в Японии. М.: Наука, 1993.

15. Вещь в японской культуре. М.: Восточная литература, 2003.

16. Нихон секи — анналы Японии (перевод Л.М.Ермаковой и А.Н. Мещерякова). М.: Гиперион, 1997.

17. Свод законов «Тайхорё» (перевод К.А.Попова). М.: Наука, 1984–1985.

18. Синто. Путь японских богов. СПб.: Гиперион, 2002.

19. Указы японских правителей VII–VIII вв. из летописи «Секу нихонги» (перевод Л.М. Ермаковой). «Восток», № 5, 1990.

20. Японская литература. От «Кодзики до Токутоми». М., 1974.

21. Хроника «Секу Нихонги» (перевод А.Н. Мещерякова). «Восток», № 1,2006.

22. Иэнага Сабуро. История японской литературы. М., 1972.

23. Моррис А. Благородство поражения. Трагический герой в японской истории. М.: Серебряные нити, 2001.

24. Сэнсом Д. Япония: краткая история культуры. СПб., Евразия, 1999.

25. Тёрнбулл С. Самураи. Военная История (перевод с английского А.Б. Никитина). СПб.: Евразия, 1999.

* * * 

Оглавление

Вместо долгих предисловий

Часть I. Япония в древнейшие времена. Образование народа и государства (до IV в. н.э.)

  Глава 1. Японские острова без японцев

    Эпоха палеолита (300–10 тыс. лет назад)

    Загадка Окинавы

    Эпоха неолита, период Дзёмон (приблизительно XIII–I тысячелетие до н.э.)

    Климатические условия, формы хозяйствования. «Раковинные кучи»

    Поселения периода Дзёмон

    Кризис хозяйства периода Дзёмон. Первые следы земледелия

    Керамика

    Религия периода Дзёмон

    «Дзёмонцы» — кто они?

  Глава 2. Формирование японского народа

    Период Яёй (300 г. до н.э. — 250 г. н.э.)

    Юго-Запад: новые условия хозяйствования, распад родового строя

    Развитие племенного союза (II–IV вв.)

    Происхождение протояпонцев

    Упоминания о Японии периода Яёй

    Перечень правителей Японии

  Глава 3. Век богов

    Миф о сотворении мира

    Как поссорились брат с сестрой и что из этого вышло

    «Идем на Восток»: правление Дзимму-тэнно

  Глава 4. Синтоизм — не только мифология 

    Любование цветущей сакурой и горой Фудзи — дело вполне благочестивое

    Религия простая, но не примитивная

    Храмы синто

    О ритуалах

    Народные верования

Часть II. От легендарных времен — к централизованному государству (приблизительно 300–592 г.) 

  Глава 5. Начало периода курганов

    Япония при императоре Судзине

    Начало войн в Корее

    Почему период — «курганный»?

  Глава 6. Время заимствований, войн и смуты

    Правление наследников Суйнина

    Война с государством Силла и внутренние распри

    Правление Нинтоку и наступление смутных времен

    Правление Юряку. Внутренняя смута и походы в Корею

  Глава 7. Религии, заимствованные с континента

    Жизнь Будды Гаутамы Шакья-Муни (Сиддхартхи)

    Истины буддизма. «Малая» и «великая» колесницы

    Конфуцианство в Японии

  Глава 8. Начало политики централизации власти

    «Смутное время» для архипелага

    Смена власти в стране

    История не знает «если бы», но все же…

Часть III. Окончательное оформление государственности Нихон (592–710 гг.) 

  Глава 9. Буддисты у власти. Законодательство Сётоку Тайси

    Клан Сога у власти

    Законодательство Сётоку Тайси

    Книжная ученость

  Глава 10. Свержение клана Сога. Годы реформ Тайка и последующие правления

    «Великие перемены»

    Возвращение императрицы. Заговор Аримы

    Отношения с континентом. Правление Тэнти

    «Заговор», принявший характер гражданской войны («смута годов Дзинсин»)

    Завершение периода Асука. Кодекс «Тайхорё»

  Глава 11. О чем говорят и о чем молчат летописи

    О персонажах исторических хроник

    Женщины на троне

    Семейные традиции

    Памятники периода Асука

Часть IV. Развитие феодального государства в период Нара (710–794 гг.) 

  Глава 12. Укрепление позиций буддизма

    Практика отречений от власти

    Политическое устройство Японии начала периода Нара

    Столица — жители и общество

    Буддийские школы в жизни общества

  Глава 13. «Боги-буддисты»

    «Раб Будды»

    И боги заговорили…

    «Оживление» великого Будды

  Глава 14. Монах и императрица

    Властный духовный врачеватель

    Годы чудес

    Слово предоставляется придворному 1-го ранга богу Хатиману

  Глава 15. Литература эпохи Нара

    Источник вдохновения на века

    «Кодзики» и «Нихон сёки»

    История не знает «если бы», но все же…

Часть V. Период Хэйан (794–1185 гг.)

  Глава 16. Время перемены столиц

    Причины смены столиц: мистика и реальность

    Гадатели вместо монахов?

    Из Нары — в Нагаоку, из Нагаоки — в Хэйан

    Военные предприятия начала периода Хэйан

  Глава 17. «Рисунки на воде»

    Юность книжника

    Жизнь аскета

    Хождение за море

    Ученый-энциклопедист

  Глава 18. Развитие событий в IX — начале Х вв.

    Сложные взаимодействия кланов

    Режим Фудзивара — милосердная жесткость

  Глава 19. Произвести в боги (посмертно)

    «Властолюбивый» император

    Интеллигент при власти

    Несостоявшаяся поездка в Китай

    Время для мести

    Нет человека, но есть проблемы

  Глава 20. Расцвет клана Фудзивара и бедствия страны

    Непрекращающиеся военные действия

    Самураи и их вооружение

    Время монахов-императоров

    Девятилетняя и Трехлетняя войны

  Глава 21. Культура «японского Версаля»

    Дальнейшее развитие буддизма

    Литературные достижения

    Живопись

Часть VI. Война Гэмпэй и Камакурский сёгунат (1185–1333 гг.) 

  Глава 22. Время меча, лука и лошади

    Самураи и бусидо

    Кровавое завершение хэйанской эпохи

    Мятеж годов Хэйдзи

    Дети на престоле

    Развитие внешней и внутренней политики при владычестве Тайра

  Глава 23. Падение дома Тайра

    Начало войны

    Сожженные монастыри

    Рождение полководца

    Несчастливые герои

  Глава 24. Сказание о Ёсицунэ

    Братская любовь

    Окончательный разгром Тайра

    Прославленный и оклеветанный

    Бегство и смерть героя

    Видоизменяющаяся легенда

  Глава 25. Явление Хубилая

    Упадок клана Минамото

    «Император — правителю»

    Морской десант Хубилая

    «Божественный ветер»

    История не знает «если бы», но все же…

Часть VII. Периоды Муромати (1333–1573 гг.) и Адзути — Момояма (1573–1602 гг.)

  Глава 26. Свержение Камакурского сёгуната

    Упрямый император

    Не числом, а умением

    Возвращение монарха

  Глава 27. Продолжение гражданской войны

    Операция «Перебежчик» Такаудзи Асикаги

    Крах дела роялистов

    Период двоецарствия

  Глава 28. Летопись безумия

    Крестьянские восстания

    Начало войны Онин

    Продолжение катастрофы

    Победа ужаса развала над кошмаром войн

  Глава 29. Век войны всех против всех

    Новые полководцы — новые битвы

    «Троянский остров»

  Глава 30. Мушкетеры Японского архипелага

    «Европейская наука» начинается с оружия

    «Собиратели земель японских»

    Дальнейшее объединение

  Глава 31. От объединения провинций — к империи

    Походы сухопутные и морские

    Гибель первого из мушкетеров

    О названии периода

    Страна в руках крестьянского сына

    Битва железных полководцев

    Завоевание островов

    Полное покорение Японии

  Глава 32. Возвращение в Миману 

    Наполеоновские планы

    «Блицкриг» на континенте

    Флотоводец Ли Сун Син спасает Корею

    Вторая корейская кампания

  Глава 33. Духовная жизнь в период войн

    Приход христианства в Японию

    Чайная церемония

    «Охота за мечами»

    И еще раз о названии периода

    «Португальская наука» и торговля

    История не знает «если бы», но все же…

Часть VIII. Период Эдо — эпоха Токугава (1602–1867 гг.). Начало распада феодальных отношений 

  Глава 34. Установление сёгуната Токугава

    Выигранное сражение — еще не победа в войне

    У пяти нянек…

  Глава 35. Гонения на христиан

    Кому при сёгунате было жить хорошо (а кому — не очень)

    Восстание на Симабара

    Лидер

    Осада и гибель восстания

    Неутешительные результаты

  Глава 36. Долгий мир

    Долговая яма

    Положение даймё

    Особо выдающиеся…

    Хэйан, но без взлета мысли

    «Рисовый бунт» 1837 г.

  Глава 37. Культура периода Токугава

    Гравюры «укиё-э»

    Развитие японского традиционного театра

    Мастер слова

    История не знает «если бы», но все же…

Часть IX. Начало эры Мэйдзи (1867–1894 гг.) Буржуазно-демократические реформы 

  Глава 38. «Открытие» Японии

    Россия и Америка: просто дипломатия и «дипломатия канонерок»

    Император не бездействует

  Глава 39. От японского терроризма — к гражданской войне

    Меч против «варваров»

    Дипломатические миссии

    Боевые действия в ограниченном масштабе

    Контакты разного рода

    Смена действующих лиц

  Глава 40. Пятнадцатилетний император

    Начало жизни государя-реформатора

    О лошадке из бамбука.

    Дела семейные и международные

    Шаги к войне

  Глава 41. Война, революция, реставрация

    Главный герой дня

    Европейцы видят сакральное

    «Высочайшая клятва»

  Глава 42. От революционной войны — к революционной реставрации

    Полное завершение гражданской войны

    Департамент истории и государственная символика

    Создание национальной религии

    Народное просвещение

    Интронизация и перенос столицы

  Глава 43. Уничтожить как класс

    Ликвидация вотчин по «инициативе снизу»

    Конец самурайского сословия

    Удар по терроризму

    Дела международные

    Да здравствуют перемены, большие и маленькие!

  Глава 44. Опальные триумфаторы

    Оппозиция и пресса

    Первое восстание против нового режима

    Территориальные приобретения

    Последние всплески энергии самурайства

    Герой или предатель?

  Глава 45. Путь к конституционной монархии и континентальным войнам

    Перемены продолжаются

    Гибель Тосимити Окубо

    Движение к политической реформе

    Конституция

    «Японский городовой»

    История не знает «если бы», но все же…

Часть X. Завершение эры Мэйдзи (1894–1912 гг.). Империалистические войны в Азии в начале XX века (до 1922 г.) 

  Глава 46. «Японская наука» для китайцев

    На «минном поле» самолюбования

    Военный психоз — первая волна

  Глава 47. От добрососедства — к войне

    Решение «корейского вопроса»

    Преступная халатность

    Последние упущенные возможности

  Глава 48. Путь к поражениям, близким и дальним

    Первые сражения

    Падение Порт-Артура, Цусима и Сахалин

    Переговоры и взрыв недовольства в Японии

  Глава 49. Перед Великой войной

    Последние годы эпохи Мэйдзи

    Окончательное (почти) решение «корейского вопроса»

    Японская мафия

    Время перемен

  Глава 50. Первая Мировая в Азии

    Идеи Хидэёси живут и побеждают

    Штурм Циндао и взятие островов Микронезии

    «21 требование» к Китаю

    Новая смена обстановки

  Глава 51. Антибольшевистская интервенция

    Пункт назначения — Владивосток

    Действия против ДВР

    Ухудшение внутренней ситуации в годы Тайсё

Часть XI. Подготовка к новой империалистической войне и ее ход (до 1945 г.) 

  Глава 52. Завершение «эры Тайсё»

    Закон «об опасных мыслях»

    Отношения с СССР

    «Маньчжурский вопрос» и «меморандум Танаки»

  Глава 53. Поступь новой Великой войны

    Великая депрессия

    Практика создания «инцидентов»

    Дальнейшие завоевания

    Провокации на границе с СССР и МНР

    Отказ от ограничений морских вооружений. Фашистский путч

    Дальнейшие действия в Китае

    «Маньчжурский инцидент»

    Атака на СССР у озера Хасан

    События на Халхин-Голе

    Вторая Мировая: Япония — «нейтральный» участник инцидента

  Глава 54. Перл-Харбор, Гонконг, Сингапур, Филиппины…

    К Пёрл-Харбору

    Первоначальное продвижение

  Глава 55. Второй этап войны: от Мидуэя и Таравы — до десантов на острова метрополии

    Действия в Юго-Восточной Азии и Китае

    Тихоокеанская война: Мидуэй и Соломоновы острова

    «Семимильные шаги» — от Таравы до Окинавы

  Глава 56. Агония милитаризма

    Камикадзе

    Хиросима

    Капитуляция

    История не знает «если бы», но все же…

Часть XII. Послевоенное время 

  Глава 57. Дефашизация и демократизация

    Оккупация и разруха

    Новая конституция страны

    Отказ от войны

    Сан-Францисскский мирный договор

  Глава 58. От разрухи — к золотому веку цивилизации

    Этика трудоголизма — выдающееся достижение послевоенной Японии

    Достижения 1950–60-х

    Последний романтик самурайства

    Премьер-миротворец

    Контакты руководителей и «северные территории»

  Глава 59. Горизонты «эры Хэйсэй»

    Императорский дом и XXI век

    Космические высоты

    Диаспора и президент Фухимори

    Дело «Аум Синрикё»

    Охрана окружающей среды

    Восточные единоборства

    Культурные достижения — аниме и манга

    Образование и культурное развитие

    Японская кухня — традиции и современность

Развенчание мифов (вместо заключения)

Краткая библиография  Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg