«Тайны древних бриттов»

Тайны древних бриттов (fb2) - Тайны древних бриттов (пер. Никита Маркович Забилоцкий) 6533K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Льюис Спенс

Льюис Спенс ТАЙНЫ ДРЕВНИХ БРИТТОВ

ПРЕДИСЛОВИЕ

То что Британия была местом зарождения и развития культа и тайной традиции, отличавшихся необычайной жизнестойкостью и оригинальностью, не новый тезис, который, впрочем, до сих пор не рассматривался в научном аспекте; свидетельства, относящиеся к нему, не изучались в свете современных научных изысканий. Работая над данной книгой, я лишь попытался собрать соответствующие данные и как-то систематизировать их, с намерением доказать их подлинность, а также указать на их значение для британских мистиков и оккультистов, поскольку здесь обозначается сфера присутствия исконного отечественного священного знания и соответствующих практик; достаточно обратить внимание на продолжительность существования этих оккультных традиций на наших островах — в некоторых регионах они просуществовали вплоть до недавнего времени.

Утверждение, что культ, известный нам как «друидизм», обладал гораздо большей мистической наполненностью, чем то представляется большинству британцев, выдвигалось неоднократно.

Но поскольку эта гипотеза ранее преподносилась достаточно эксцентричным образом, ее позиции были серьезно подорваны. Я попытался представить ее в более «кафолической» манере, задействовать только те источники, которые представляются мне абсолютно заслуживающими доверия, и исключить все, на чем лежит оттенок гиперболизации, «экстремизма», а также голого эмпиризма, — одним словом, я стремился дать возможность историческим свидетельствам защищать теорию самой их самоочевидностью и полнотой. В то же самое время я старался скомпилировать их так, чтобы моя теория не страдала от чрезмерного «эмпирического» веса данных и возможного неверного их толкования. Осмысление исторического материала, помимо прочего, имело своей целью приостановить наступление тех, кто вообще отрицает присутствие в прошлом развитого интеллектуального культа и мистической традиции на наших островах, либо оспаривает факт их существования в более или менее официальной форме вплоть до недавнего времени.

Основу доказательств, естественно, следует искать в Уэльсе, последнем прибежище официального друидизма, где до сих пор существует удивительная сокровищница манускриптов, имеющих отношение к этому культу. Достаточно широко утвердилось мнение о сомнительном или сравнительно недавнем происхождении древних валлийских литературных источников. Но собранные мною свидетельства убедительно доказывают, что этот огромный массив материалов не только является подлинным по своей сути, но и обладает весомым значением, которое едва ли можно переоценить. Я убежден в том, что писания, сохраненные Иоло Морганугом в «Барддас», пришли к нам из незапамятной древности, как это и утверждали их редакторы, и что в них содержатся верования, идеи и описание практик тайной традиции Британии, я не сомневаюсь в том, что беспристрастный читатель после внимательного изучения относящихся к ним свидетельств согласится с моей точкой зрения.

Свидетельства, касающиеся ритуалов и церемоний инициации, являются, я думаю, яркими и убедительными, они должны раз и навсегда устранить все сомнения по этому вопросу. Особое значение они имеют для британских мистиков — в плане общего описания системы или кода поведения, с помощью которых их предки пытались обрести знание того высшего типа существования, которого стремились достичь, и у меня есть определенная надежда, что все это может побудить нынешних искателей проводить дальнейшие самостоятельные исследования и, может быть, попытаться найти контактные точки «философии души» и нашей национальной психологии, что гораздо плодотворнее, чем пытаться приспособить к последней какую-либо экзотическую систему

Мы, британцы, к сожалению, слишком склонны отыскивать драгоценные камни в чужих эстетических и философских системах, они нам кажутся значительно ценнее, чем те, что имеют наше национальное происхождение. Что касается мистической философии, то у нас, пожалуй, до сих пор еще не было реальной возможности оценить настоящее значение философской традиции, которая развивалась в соответствии с западной, особенно с британской ментальностью. Но я чувствую, что с учетом того огромного количества фактов, которые я предлагаю британским мистикам, они не будут уже более чувствовать себя связанными необходимостью вести поиск скрытых источников в восточных культах и философиях, но смогут обрести духовное наставление и просвещение, обратившись к благородной и почтенной традиции предков, где они, несомненно, найдут идеалы и верования, которые должны затронуть в них струну сыновнего чувства и привести к укреплению, воодушевлению и конечному просветлению. Я тщательно выписал все источники, из которых они могут получить более полное знание.

Не могу завершить предисловие, не выразив свою искреннюю благодарность своей дочери Роде за ее неустанную помощь в сборе и оформлении материалов, послуживших основанием для этой попытки восстановления здания нашей приходящей в упадок британской традиции, — в каковом деле, я убежден, британские мистики окажут свою посильную помощь!

ГЛАВА I Введение

Для народов древности Британия представлялась таинственной, священной территорией, проникнуть на которую было все равно, что вторгнуться в зачарованную область, обиталище богов, хранилище культа особой святости и мистической силы. Британия действительно являлась insula sacra[1] Запада, таинственным островом, Египтом Запада. Легенды о ее странных и опасных чудесах были широко распространены среди полуцивилизованных рас, живших неподалеку от ее призрачных белых утесов; она считалась местом прибежища гигантов, демонов и духов; для некоторых она даже представлялась раем и местом отдохновения мертвых. Ранние описания ее ужасов показывают, сколь различными были те чудеса, что приписывались ей. Возможно, эта сверхъестественная репутация была связана с охранительным инстинктом или политикой секретности, которая побуждала заморских купцов стародавнего времени окружать область своей торговой монополии разными «страшилками». Но при всем этом слава Британии, как весьма закрытой и оккультной территории, не может быть объяснена такой теорией.

Цель данной книги — дать представление о почти уникальном священном статусе Британии в древнем мире и продемонстрировать стойкость мистицизма и оккультной традиции, получивших развитие у наших предков-бриттов до степени, не имеющей себе равной на европейском континенте. Я попытаюсь наглядно показать с помощью убедительных ссылок и источников, что традиция мистицизма, хранившаяся на нашем острове, по своей древности и авторитетности сравнима с традициями, развившимися в Египте и на Востоке, но в том, что касается ее корней, она никак не выводится из двух последних.

Здесь ждут таинственные грезы и волшебные приключения 

Вообще, романтика расстояния сыграла злую роль по отношению к нашей отечественной оккультной философии. Наверное, Восток уже по привычке представляется нам более лучезарным, чем наша родная среда, так что мы уже утвердились во мнении, что он является отцом всего чудесного, что древние цивилизации — Египет, Вавилон и Индия — были единственными в мире источниками тайного знания. Однако несложно показать, что на нашей изолированной земле возникла духовная традиция, по своей мощи и величию не уступающая ни одной из подобных систем, взращенных Востоком; помимо этого наша традиция, естественно, приспособлена к нашей национальной психологии.

Хотя невозможно делать абсолютно точные утверждения о происхождении и родственных связях британской традиции, мы можем с уверенностью сказать, что в течение ее долгой островной сегрегации она развилась в совершенно самостоятельную систему, которая передавалась из поколения в поколение в течение веков, и до сих пор еще ее можно восстановить с большой точностью. Как в первые века нашей эры (и до нашей эры), Британию считали священным местом, отмеченным богами, так в век романтизма о ней думали, как об острове волшебных грез и чарующих приключений. Этот следующий этап был, по сути, преемником гораздо более почетного периода веры в ее религиозную святость. Но если Британия более не является магическим прибежищем для испанских и французских романсеро, то более древнее представление о ней, как колыбели определенной оккультной системы, должно сохранять постоянный живой интерес для тех сынов и дочерей этой традиции, что продолжают чувствовать себя вдохновленными ее мистическим значением. На этих страницах будет предпринята попытка восстановить фрагменты древней британской эзотерической философии таким образом, чтобы проявились хотя бы контуры ее здания и чтобы эта система смогла перейти в распоряжение британских мистиков как более подходящая по сути своего гения для отечественной ментальности, чем экзотические культы, столь долго бывшие в моде.

Легко находятся свидетельства, касающиеся веры в священный и мистический характер Британских островов в стародавние времена.

Юлий Цезарь, который почти наверняка получил информацию от эдуанского друида Дивициака, друга Цицерона, говорит о друидическом культе так: «Считается, что это верование впервые возникло в Британии и оттуда было передано в Галлию, поскольку даже сегодня те, кто желает стать настоящими адептами своего искусства, едут туда для обучения»{1}. Из свидетельства Цезаря видно, что галльские друиды видели в Британии не только место зарождения их культа, но в некотором отношении и свой официальный центр, свой Тибет. Каждая религия смотрит с почтительностью на место своего появления, и один тот факт, что галльские друиды не только считали Британские острова первым домом своей веры, но и посылали своих неофитов для обучения в британских духовных школах, служит наилучшим свидетельством истоков друидизма на нашем острове для людей, профессионально занимающихся религиозной наукой.

Прокопий, византийский историк, живший в 500–565 гг., в своей книге «О войне с готами»{2}, безусловно, рассказывает о поздней форме веры в мистическую репутацию Британии. Говоря об острове Бриттий, под которым подразумевается Британия, он утверждает, что она разделена стеной. Туда рыбаки с бретонского побережья должны в самую темную ночь переправлять тени мертвых, которые невидимы, но которых выстраивает их таинственный предводитель. Рыбаки, которым предстоит перевезти в лодке умерших на британский берег, должны рано лечь спать, в полночь же их должен будет разбудить легкий стук в дверь, и некто должен позвать их низким голосом. Они встают и спускаются к берегу, влекомые некоей необъяснимой силой. Лодки стоят, по всей видимости, пустые, однако вода поднимается до фальшбортов, словно в них находится много людей. Когда рыбаки пускаются в путь, их суда начинают с огромной скоростью рассекать волны, за один час одолевая расстояние, на которое обычно уходит полтора дня. Когда британский берег достигнут, души мертвых покидают судно, которое при этом резко поднимается, словно оно опустело. Потом на берегу слышится громкий голос, называющий имена и титулы сошедших на берег. Насколько живуче кельтское поверье, показывает тот факт, что до сих пор в местечке Трегье в Бретани сохраняется обычай перевозить мертвых на кладбище в лодке через определенную часть реки, которая называется «Passage de l'Enfer»[2], вместо того, чтобы проделывать более короткий путь по суше{3}.

Гай Юлий Цезарь 

Как уже говорилось, на страницах этой книги будет поддерживаться тезис о существовании изначального единого центра европейской цивилизации, как восточной, так и западной. Из этого следует, что религиозные и мистические идеи, которые вытекали из этого общего источника, имели единое происхождение. Культ мертвых, заключавший в себе первичный религиозный импульс этой ранней культуры, повлиял на формирование определенных мифотворческих тенденций в Египте и на Востоке; существуют надежные свидетельства, что схожим образом этот культ развивался в Британии. Здесь культ мертвых принял особую островную окраску и оказал влияние на формирование оккультной традиции, не уступающей по своей мощи и авторитетности восточным учениям и способной развернуть перед нами мистерию, столь же величественную и входящую в больший резонанс с нашей отечественной психологией.

С этой теорией неразрывно связаны вопросы возникновения нашей расы, которые столь долго вызывали яростные дебаты. Однако современной археологии удалось разрешить большинство из них. Бедой тех течений мистицизма, что опирались на чужие источники, явилось то, что их самые влиятельные апологеты были не знакомы с открытиями археологии и антропологии и что они признавали источники сомнительного характера и происхождения, при этом пренебрегая заключениями науки. Однако эти идеи были полностью повержены недавними археологическими свидетельствами, и они не должны нас более задерживать.

Раса, обычно называемая антропологами «иберийской» или «средиземноморской», возможно, представляла собой последнюю волну, которую исторгла из себя более древняя раса, происходившая из северо-западной Африки, в течение тысяч лет посылавшая подобные импульсы и на восток, и на запад. Точное место ее происхождения мы не знаем, но Серджи, возможно, самый компетентный из исследователей, считал, что оно должно располагаться в районе Сахары, которая не всегда была пустыней. Я надеюсь показать здесь, что эта раса дала египетской цивилизации первый толчок, и то, что она обрела свой наивысший расцвет именно в долине Нила, целиком связано с благоприятными природными условиями.

Она приобрела специфические черты в Британии. Культ мертвых, который эта раса принесла на наш остров, точно так же, как и в Египет, вырос здесь в величественную, весьма интеллектуальную систему друидизма. Друидизм продолжал существовать в Британии много лет после того, как он исчез практически во всех других местах. Он повлиял на всю историю развития британской мистической мысли вплоть до нашего времени.

Кроманьонец

Чтобы подтвердить сделанные выше заявления, нам необходимо обратиться к археологии и этнологии. Мы попытаемся найти подтверждение своим аргументам в работах крупнейших археологов, исследовавших в последние годы страны Европы и Ближнего Востока. Можно сказать, в Европе история цивилизации началась с Ориньякской (или Кроманьонской) расы, которая появилась на нашем континенте примерно за 23 000 лет до н. э. Некоторые ученые считают, что она имела африканское происхождение. Капсийцы, которые появились вслед за ними, примерно за 10 000 лет до н. э., были, предположительно, африканского происхождения, и их культура превосходила по своему уровню культуру их предшественников, в частности, в таких деталях, как одомашнение собаки и использование лука. Как и люди периода Ориньяк, капсийцы владели техникой рисования. Наскальные рисунки капсийцев в центральных частях Испании в большей степени приближены к канонам отображения предмета, утвердившимся ныне. Почти все они носят религиозный или магический характер.

Бош Химпера, опытный испанский археолог{4}, высказал мнение, что капсийцы являлись смешанной расой, включавшей в себя «средиземноморские», или «иберийские», элементы, негроидные и «арменоидные» черты. Их культура, характерной деталью которой явились дошедшие до нас тонко сработанные металлические «чешуйки», была увязана некоторыми авторитетными учеными с тарденоизийской (ок. 6000 лет до н. э.), которая обнаруживает определенное поверхностное сходство с культурой капсийцев (предполагаемое родство пока стоит под вопросом). Следы азилийской цивилизации, в определенной степени представляющей собой выродившуюся культуру Ориньяк, обнаружены в Британии, в пещере Кейв около Сеттла, на острове Оронсей и в пещере Мак-Артура около Обана. Если мы обратимся к кампиньянской культуре (характерной ее чертой являются неотшлифованные кремниевые включения), датирующейся 4000 лет до н. э., имевшей многочисленные центры на территории нынешних Франции, Бельгии, Германии и частично Италии, то увидим ее следы также в Британии. Все эти культуры ассоциируются с периодом «низкого развития» — между палеолитом и неолитом.

Со времени окончания войны в Британии имел место активный процесс восстановления и перестройки археологии. В течение первого десятилетия в плане решения проблемных вопросов было достигнуто больше, чем за все предшествующее столетие; энтузиазм в деле возрождения археологических изысканий во Франции, Испании и Скандинавии вылился в целый поток новых убедительных данных, обогативших и британских ученых. Неясности, относящиеся к доисторической эпохе Британии, в основном были обусловлены скудостью аналогий с континентальными примитивными культурами, но сравнение с результатами недавних раскопок позволило не только с точностью указать континентальные районы зарождения ряда примитивных культур, чьи артефакты обнаруживались на британской почве, но и установить в ряде случаев конкретные местности в Испании, Галлии и других областях, откуда эти предметы должны были доставляться к нашим берегам двадцать или сорок веков назад. Поначалу консервативные археологи сдержанно отнеслись к таким новым, столь далеко идущим в своих последствиях для британской истории заключениям. Но свидетельства по своему характеру были настолько для всех убедительными, что оставалось только согласиться с выводами, которые из них вытекали.

Эти поразительные результаты были получены во многом благодаря кропотливому сравнению между британскими и континентальными каменными и бронзовыми артефактами — мегалитами (грубыми каменными архитектурными формами), керамикой и др. Особо следует сказать и об удивительной европейской журналистике, занимающейся археологическими вопросами, до сих пор не имеющей себе равных по точности и оригинальности освещения. Этими замечательными результатами наука во многом обязана первопроходческой работе, осуществленной в Испании Обермайером и Бошем Химперой, а в Великобритании — Дж. С. Кроуфордом, Э.Х. Стоуном и профессором В. Гордоном Чайльдом.

Сосредоточение на истории торговых путей, проложенных древними народами средиземноморской и атлантической областей в неолитическую и «бронзовую» эпохи, по сути, революционизировало наше понимание западного мира, каким он был четыре тысячи лет назад, и позволило заключить, что торговцы Испании и Бретани уже в тот далекий от нас период осуществляли хорошо организованную торговлю с нашими островами. Они не только привозили с собой товары, которые могли обменять на золото, янтарь и гагат, но также занимались обучением наших грубых предков в возведении каменных построек, результатом чего явилось появление в Британии строений, практически идентичных обнаруженным на континенте.

От местечка Лос Миярес в Альмерии (южная Испания) до уединенного Ринейра в Кейтнессе — большое расстояние. Однако было установлено, что увенчанная «рогом» пирамида из камней в Шотландии по своему строению практически в точности воспроизводит тип конструкции некоторых древних надгробий альмерийских поселений, где представлена точно такая же система выступов. Четыре тысячи лет назад люди из южной Испании в больших челноках, выдолбленных из бревен и законопаченных испанской пробкой, пускались в плавание вдоль Иберийского побережья, огибая бретонские мысы, и под кожаными парусами медленно прокладывали путь к западным берегам Шотландии, а оттуда через Пентланд Форс шли в Данию с целью найти там золото и янтарь. Некоторые из этих древних судов были найдены на намывных полосах Шотландии, в них были обнаружены зеленокаменные струги, которые моряки брали с собой. Прямоугольные камеры с боковыми нишами, обнаруженные на Оркнейских островах, напоминают подземные помещения в Ангелу Руджу в Сардинии; броки, или круглые башни, сложенные без раствора, которыми усеяны берега Шотландии, практически идентичны нурагам Сардинии, хотя первые появились несколько позднее; примечательные ряды могильников, разбросанные по западному и северному побережьям Шотландии, отмечают торговый путь, проложенный из южной Испании в Данию. С другой стороны, в могилах Л ос Мияреса обнаружены датский янтарь и английский гагат, и они показывают, что больше всего ценили древние.

Похоже, эти торговцы, приплывавшие в Британию, ввели «дольменовый» тип могилы, представлявший собой большой камень, уложенный на три или четыре монолита. Более поздние формы (разделенный на камеры длинный курган и пирамида из камней) проникли и во внутренние районы Британии, их можно найти также во многих других странах. Длинные курганы использовались как коллективные склепы для захоронения мертвых, однако в Йоркшире и некоторых областях Шотландии обнаруживаются несомненные свидетельства кремации.

Люди, возведшие длинные курганы, имели удлиненные черепа и маленький рост. Несомненно, они приплыли морем с юго-запада, на что указывает географическое распределение захоронений, кроме того, эти курганы могут быть соотнесены только с подобными сооружениями в Испании и западном Средиземноморье, особенно Альмерии.

Эти люди были торговцами, совершавшими путешествие из Испании в Данию вдоль северного побережья Шотландии, на что указывают группы захоронений, а датский янтарь и британский гагат, найденные в испанских могильниках, красноречиво свидетельствуют об обширной торговле, которой занимались эти мореплаватели. Но мало существует свидетельств о какой-либо широкомасштабной колонизации, которая бы осуществлялась этой предприимчивой расой купцов-мореходов, деятельность которых может быть датирована приблизительно 2000 г. до н. э. и соотнесена по времени с существовавшей тогда на Крите средней минойской цивилизацией. Но культура «длинных курганов» не проникла на наше восточное побережье и не оказала существенного влияния на внутренние области.

И представляется невероятным утверждение профессора Чайльда относительно того, что эти типы захоронений «были переняты местными жителями у торговцев, пристававших к берегу». Имей такое заимствование место, едва ли могло бы существовать столь точное подобие курганов тем иберийским моделям, о которых упоминает профессор.

Жизнь строителей длинных курганов почти полностью определялась культом мертвых. Сейчас очевидно, что эти люди имели африканское происхождение{5}. В Испании было найдено огромное количество религиозных предметов, связанных с этим культом, они были сделаны, в основном из кости — идолы плоской и дискообразной формы, «жезлы» из аспидного сланца. Эти предметы, добытые из могил, показывают нам, насколько тщательно проработанным стал культ мертвых на иберийском полуострове в этот ранний период.

Не возникает вопросов относительно того, народ какой расы и культуры сменил в Британии строителей длинных курганов. В долине Рейна имело место слияние народа «колоколообразного кубка» и тюрингского народа «боевого топора». Первый был, вероятно, италийского происхождения, он проложил переход Бреннер из Италии для осуществления походов за янтарем, связав долину Эльбы с Адриатикой приблизительно за 2000 лет до н. э. Это была раса изыскателей и торговцев. «Народ боевого топора» представлял собой изготовителей и пользователей бронзовых изделий, его представители были родом из Венгрии и Трансильвании. В некоторой степени они были смешаны с «альпийцами» — народом, отличавшимся укороченным черепом. Эта раса вторглась и быстро распространилась по всей Британии. Вместе с ней на остров впервые была принесена культура обработки металла и производства золотых предметов в довольно больших масштабах, одной из отличительных ее особенностей было изготовление пищевых и питьевых сосудов особой формы, с колоколообразным горлышком. Вклад этого народа в британскую культуру был, конечно, более значительным, чем их атлантических предшественников. Культуры в разных местах перекрывали друг друга и смешивались. Существует достаточно свидетельств того, что религиозные и мистические идеи первоприбывших иберийских народов восторжествовали, под конец полностью подавив культурное влияние центральноевропейских пришельцев и на все последующее время сообщив преимущественно «иберийский» характер британской религиозной и мистической мысли. Британии было действительно суждено остаться в религиозном смысле иберийской — уже много позднее того, как иберийский культ мертвых исчез в своей собственной изначальной среде. Будучи однажды привнесенной, иберийская форма оказала мощное влияние на воображение исконных британских племен и их преемников, и даже пришедшие позднее кельтские завоеватели, по-видимому, усвоили основные черты иберийской мифологии и привили к ней свои собственные религиозные представления. Все это сделало британскую мистическую мысль уникальной в Европе, и народы континента в начале христианской эры смотрели на нее как образец и прототип древней веры Запада.

Иберийская бронзовая фигурка

Бушуют яростные споры по вопросу о приоритете цивилизаций Востока и Запада. Те, кто утверждает, что восточная цивилизация носит более почтенный характер, рассматривают иберийскую культуру Испании как отражение восточно-средиземноморской или, по крайней мере, как переносчик ее ценностей в более северные земли. Но один тот факт, что на мегалитах Испании сохранились рисунки, по своей технике и характеру почти идентичные (может, лишь более условные) рисункам, относящимся к более древней капсийской культуре, появившейся в северо-западной Африке, должно повергнуть защитников приоритета восточной цивилизации в замешательство. С точностью можно заключить, что крупные центры мегалитической архитектуры в Европе имеют теснейшее родство по восходящей с памятниками палеолита — эры, которая предшествовала зарождению культур в долине Нила и в Месопотамии.

Нам очевидно не только то, что палеолит в Испании и Франции связан с культурой Запада, превосходящей по древности культуры Востока, но и то, что этот период демонстрирует нам самые ранние из известных зачатки великого культа мертвых. Поздние захоронения периода Ориньяк свидетельствуют о первых шагах в развитии мумификации — они относятся, как минимум, к 14 000 лет до н. э. Плоть отделялась от костей, и последние раскрашивались красным, цветом жизни. «Умерший должен был прожить еще один раз в собственном теле, кости которого являлись остовом», — говорит профессор Макалистер. «Раскрашивание его в цвет жизни было процессом, наиболее близко приближавшимся к мумификации из числа известных людям палеолита; это была попытка сделать тело вновь пригодным для его владельца». Исследования, проводившиеся на микроскопическом уровне, показали, что кости, раскрашенные таким образом, в ряде случаев оборачивались кожей, это было первым грубым прототипом бинтования мумий. Достаточно указать на тот факт, что Египет не знает столь древних попыток производить бальзамирование.

Несколько одаренных ученых из числа «ориенталистов» попытались доказать наличие восточного влияния в мегалитической культуре Запада, указывая, что структура, известная как «дольмен», была смоделирована по образцу египетской мастабы. Среди них Эллиот Смит{6} и Перри являются наиболее выдающимися сторонниками этой теории. Но египетская мастаба радикально отличается от дольмена тем, что представляет собой надгробную молельню, построенную над могилой, высеченной в скале, тогда как дольмен являл собой основание могильного кургана. Эллиот Смит, Перри и профессор Пик, рассматривая связь между европейскими мегалитическими постройками и использованием золота, пришли к заключению, что эти памятники были возведены восточными старателями. Пик считает, что это были шумеры, тогда как Эллиот Смит и его школа выдвигают тезис об их египетском происхождении. По мысли последнего, религиозные потребности в Египте, нужда в животворящей субстанции, предполагаемой культом мертвых, пробудили в стране исследовательский дух и стимулировали путешествия на дальние расстояния. Но в мегалитических памятниках не было обнаружено никаких следов обработанных металлов, а рассуждения относительно того, что восточные путешественники отказывались посвящать туземцев в секреты искусства обработки металла, при этом обучая их искусству возведения дольменов (по Смиту и Перри, идентичных мастабам), едва ли можно счесть хорошо обоснованными и разумными. Почему «старатели» должны были обучать грубые народы Испании и Бретани начаткам своей религии и искусству копирования мастаб, но при этом отказывать им в благе обучения ремеслу обработки руды — это недостаточно ясно. Нет причины настаивать на том, что дольмены не являлись изобретением поздних «осколков» цивилизации палеолита атлантического или западного регионов. «Крупные центры мегалитической архитектуры в Европе — это как раз те области, где очаги цивилизации старого каменного века наиболее заметны», — отмечает профессор Чайльд. Он при этом замечает, что с этим тезисом тоже есть свои сложности. «Каким образом мегалитическая архитектура распространилась от атлантического побережья до Кавказа, не говоря об Индии и островах Тихого океана? Если проведенное (в предыдущих главах) сравнение между ранними цивилизациями Ближнего Востока и Запада имеет какой-то вес, то не абсурдно ли было бы утверждать, что западные варвары обучили египтян и критян культу мертвых?»

Так, конечно, должно представляться каждому, кто не вооружен третьей, альтернативной теорией — тезисом о том, что и Запад, и Восток почерпнули идею культа мертвых из общего источника — северо-африканского. Мое собственное убеждение заключается в том, этот великий древний культ, появившись во времена позднего палеолита, начал свое продвижение из какого-то центра в Северо-западной Африке, с одной стороны, в Египет, с другой — в Испанию, Галлию и Британию. Мы уже видели, что это культовое течение начало развиваться в позднюю часть периода Ориньяк в Испании; также представляется очевидным, что оно проникло в Британию около 2000 г. до н. э. посредством «испанского» влияния и начало распространяться в Египте во времена Первой династии.

Мое мнение таково, что именно этот очень древний культ принес в Британию элементы той веры, что позднее оформилась как друидизм — религия, обретшая особое влияние и полномочия на нашем острове и явившаяся, по сути, источником и первоосновой британского мистицизма. Британия, как нам известно из работ Цезаря, считалась официальной резиденцией друидизма. Давайте теперь посмотрим, какими точными свидетельствами северо-африканского происхождения культа мертвых мы располагаем.

Египетское изображение Осириса на троне 

Мумификация, сохранение человеческого тела после смерти, с тем чтобы оно могло быть потом оживлено путем возвращения ему духа, по-видимому, появилась в Египте как следствие культа Осириса, бога мертвых и подземного царства. Осирис не появляется в Египте до периода Первой династии, приблизительно 3400 гг. до н. э. — именно этим периодом датируется сооружение центра поклонения ему в Абидосе. Известно, что так называемая Книга Мертвых (или ее ранние фрагменты) появилась в Египте в ранний период Осириса.

Сейчас очевидно, что Книга Мертвых в ранних вариантах является письменным выражением гораздо более древнего ритуала, идущего из доисторических времен. Он обрел письменную форму в ранний династический или поздний додинастический период. Это также книга Осириса и его культа. Д-р Бадж говорит об Осирисе, «что его происхождение, возможно, ливийское», то есть он явился с запада.

Санхониатон, карфагенский писатель, пишет, что таинственный «кабирийский культ» возник в северо-западной Африке и был передан, среди прочих, «египетскому Осирису». Санхониатон указывает, что приверженцы этого культа являлись изобретателями лодок, искусств рыбной ловли, строительства, письма и медицины. Мало сомнений в том, что они представляли собой древнюю цивилизованную расу Запада, которая достигала британских берегов на своих выдолбленных из дерева челноках. Если Осирис был одним из ее богов, то нетрудно установить, что религией кабирийцев был культ мертвых, на что указывает и Санхониатон. Цицерон называет кабирийцев «сыновьями Прозерпины», богини подземного царства, что уже говорит о многом. Дионисий из Геликарнаса, Макробий, Варрон и другие писатели считали кабирийцев Пенатами Рима, то есть, душами умерших, ставших покровителями домашнего очага, а Воссий писал о них, как о посланцах богов, которые были обожествлены после своей смерти. Страбон считал их посланцами Гекаты, а Бохарт распознавал в них «инфернальных божеств»{7}.

Кабирийский культ, возникнув на северо-западе Африки, очевидно, представляет собой лишь тусклый осколок древней цивилизованной расы этого региона, которая переместилась в Испанию, где прошла ряд этапов становления от палеолита до неолита, а потом стала постепенно прокладывать себе дорогу (или распространять свое учение культа мертвых), с одной стороны — в Египет, а с другой — в Британию. Эта теория дает объяснение всем свидетельствам египетского влияния в Британии, очевидным схожим чертам у египетского и британского мистицизма и народных верований.

Но с некоторым основанием можно сказать, что все это едва ли можно счесть настоящими свидетельствами. Кто-нибудь может задаться вопросом, кем вообще был Санкониатон, сомнительный карфагенский образчик писателя позднего римского периода? Однако было давно выявлено, что повествование Санкониатона, по всей вероятности, достаточно подлинное. Однако давайте встанем на более твердую почву. Мы имеем достовернейшие источники свидетельств того, что не одна раса африканского происхождения совершила переход в Европу во времена палеолита и неолита. Это утверждение способно дать опору одним масштабным теориям и повергнуть в прах другие. Капсийская культура, которая, как мы это видели, пришла извне в Европу, имела своим происхождением Северо-Западную Африку; она была поименована так по названию местности Капса или Гафса в Тунисе. Азилийская культура также, бесспорно, африканская. «Именно с капсийской культурой, — говорит профессор Макалистер, — несомненно, должны ассоциироваться испанские наскальные рисунки в Алпере, Косуле и других местах… капсийское кремниевое производство дало начало обработке кремния в азилийско-тарденоизийской культуре». Азилийскую культуру в ее первичной фазе следует искать на северо-западе Африки.

Моя точка зрения такова, что эти древние культуры процветали в Северо-Западной Африке и Испании в период около 10 000 лет до н. э., когда у Египта еще не было какой-либо явно выраженной культуры, за исключением бадарийской (ок. 9000 лет до н. э.), которая представляла собой лишь эхо солутреанской или поздней Ориньякской. Североафриканским культам предшествовали культы гораздо более древней расы — кроманьонцев, — которая появилась в Испании около 20 000 лет назад и которая, несомненно, заложила основы искусства мумификации. И перед лицом этих фактов «ориенталисты» настаивают на том, что цивилизация Египта и Востока имеет более древнее происхождение! Таким образом, утверждается, что ранние культуры ориньякцев, капсийцев и азилийцев, пусть и примитивные, не предшествовали египетской, что все они исчезли без следа и не передали никаких традиций народам, которые стали их преемниками, либо на Восток? Разве представляется совсем невозможным, что их культурные и религиозные идеи, пусть и элементарные, постепенно, в течение веков могли прокладывать себе путь в Египет (где их развитие шло в более благоприятных условиях), как это, несомненно, имело место в отношении Британии в более поздний период гораздо более сложным и опасным путем? Или наши оппоненты настаивают на том, что сходство между ранними фазами этих культур и культуры Египта является случайным?

Профессор Макалистер в своем «Справочнике по европейской археологии» высказывает мнение, что ориньякская раса появилась в Центральной Африке. Все авторитетные ученые соглашаются с тем, что капсийская и азилийская культуры развивались в Северо-Западной Африке. То, что эта культура достигла Востока и в более поздний период могла отсылать культурные плоды более высокого порядка назад в Западную Европу, я ни секунды не отрицаю. Но это несколько другой вопрос, и в любом случае «ориенталисты» сильно преувеличили значение «возвращения». Дело в том, что самые ранние признаки цивилизации появляются в Северо-Западной Африке и Западной Европе, и ничего аналогичного в Египте не появляется вплоть до 9000 лет до н. э., и даже эта дата представляется сомнительной.

Сейчас не может быть поставлен под вопрос тот факт, что самые древние цивилизованные обитатели Египта принадлежали к иберийскому роду. Х.Р. Холл, крупнейший специалист в этом вопросе, говоря о самых первых обитателях Египта, отмечает: «Мы видим Египет изначально населенным хамитской расой (иберами), родственной живущим в смежных областях семитам, ливийцам и средиземноморцам». Он также указывает: «В дельте они (пришлые арменоиды), возможно, основали цивилизацию примитивного средиземноморского типа, которая, однако, была гораздо более высокого уровня, чем цивилизация в верховье… Иероглифическая система и вся сопутствующая ей культура, возможно, была их собственной, но скорее все же средиземноморской»{8}.

Никто еще не предпринимал более тщательного и более объемного изучения истоков средиземноморской, или иберийской, расы, чем покойный римский профессор Серджи. Он пишет: «Но этот изначальный род не мог иметь свои истоки в Средиземноморье, эта область, скорее, подходила бы для слияния народов и для их активного развития; колыбель, где произошло его зарождение и откуда он начал свое рассеяние по всем направлениям, находилась, скорее всего, в Африке».

Далее он говорит, что изучение хамитской расы помогло ему прийти к такому заключению. Под словом «хамиты» он подразумевает древних и современных египтян, нубийцев, абиссинцев, галлов, сомалийцев, берберов, фулахов и гуанчей с Канарских островов. Физические характеристики всех этих народов он находит, в целом, похожими и занимается поиском их общих истоков в Африке. Сначала он проделал это в Восточной Африке, в районе крупных озер, вблизи истоков Нила, и в Сомали. Его на это вдохновлял, в основном, тот факт, что изображения представителей расы столь часто встречались на очень древних египетских памятниках, а также факт обнаружения кремниевых орудий эпохи палеолита в долине Нила. Но обработанный кремний в обширных количествах обнаруживался также в Северной Африке и Сахаре. «Таким образом, возникла идея, что, скорее, Западная Африка, чем Восточная, была колыбелью этих народов». Таким образом, представляется более чем вероятным то, что иберы Северо-Западной Африки принесли свою культуру в Египет. Западные очаги цивилизации превосходят по своей древности египетские, и один этот факт должен свидетельствовать в пользу нашего тезиса о том, что иберы, по сути, являлись культурными преемниками капсийцев и азилийцев. Более того, как я покажу позднее, что некоторые из обрядов и обычаев древних иберийских народов Британии до сих пор могут быть обнаружены во всей своей исконной целостности среди их иберийских родственников в Северо-Западной Африке. Так, ритуал белтейна (праздника костров), заимствованный у британских иберов кельтами, до сих пор сохранился в Марокко, и это, возможно, служит лучшим доказательством не только иберийского происхождения друидизма, но и того факта, что именно иберы принесли его на наш остров.

Самые ранние письменные свидетельства, в которых говорится о религии в Британии, упоминают о странном культе, называемом «друидизм», относительно которого, как мы это видели, галлы имели мнение, что он возник в нашей стране. В течение веков была накоплена огромная масса скучной чепухи относительно природы и характера этого культа, и лишь недавно современные методы исследования были применены для изучения относящихся к нему фрагментарных материалов, которые дошли до нас и которые достойны внимания. В замечательной книге «Друиды, изучение их кельтского доисторического периода[3] сотруднику Британского музея Т.Д. Кендрику удалось представить весь вопрос в гораздо более удовлетворительном освещении, чем это делалось ранее, и он смог сформулировать более или менее окончательные выводы, касающиеся происхождения и природы друидизма.

По его мнению, вторжение саксов стерло все воспоминания о друидах в Британии, и они начали постепенно восстанавливаться лишь благодаря усилиям ученых XVI века, — утверждение, которое можно оспорить, что, я надеюсь показать позднее. Но он совершенно прав, заявляя, что это романтическое возрождение довольно смешным образом преувеличило роль традиции друидизма, представив ее достаточно соблазнительно, но в неестественной и театральной манере, распространяя при этом лживую легенду, что именно друиды являлись строителями памятников из каменных глыб в предыдущую эпоху.

Кем же тогда были друиды? Каковы были истоки друидизма и его культовые формы? На эти вопросы, которые волновали британскую археологию почти четыре столетия, еще невозможно дать определенные, исчерпывающие ответы, но по ним уже можно высказаться достаточно удовлетворительно в общем смысле.

Хотя на рассвете британской истории мы обнаруживаем, что друидизм практиковался официально народом кельтской расы, есть все основания считать, что этот культ имел не кельтское происхождение, но был заимствован кельтскими завоевателями Британии у более древнего коренного народа. Но г-н Кендрик отказывается обсуждать происхождение друидизма в Британии иначе как в свете того, что мы знаем о развитии друидизма в Галлии, поскольку в Британии «это слишком смутное, неясное явление, чтобы о нем можно было вести рациональную дискуссию». Он также не может увязать факт доминирующего влияния друидов в Галлии с заявлением Цезаря, что этот культ возник на нашем острове, на который кельты проникли лишь после их прибытия в Галлию. Он считает, что со стороны Цезаря это было лишь высказанное мнение, а не констатация факта, хотя далее шла информация, что серьезные приверженцы друидизма отправлялись в Британию, для того чтобы там более серьезно изучать его.

Далее г-н Кендрик не без основания заключает, что если друидизм возник в Британии, то он должен был обосноваться там задолго до того, как о том написал Цезарь. У Диогена Лаэртского (Жизнеописания знаменитых философов, введ. I) мы читаем, что Сотион Александрийский упоминал о существовании друидизма уже во II веке до н. э. в двадцать третьей книге своей Преемственности философов, ныне утерянной. Его зарождение в Галлии и, само собой, Британии, если она была его колыбелью, должно, таким образом, относиться к еще более далекой поре и, принимая слова Цезаря как выражение общего мнения, г-н Кендрик находит, что «трудно что-либо противопоставить утверждению, что в ранний период железного века, во времена первого торгового пересечения кельтов с Англией, в нашей стране существовал некий новый для той поры религиозный элемент, который после кельтского вторжения был привит к кельтской вере и распространился по всей Галлии, дав начало тому, что позднее было названо друидизмом».

Он задается вопросом: каков был собственно британский элемент в друидизме? Идет ли здесь речь о самом священстве, о друидической теологии или догмах? Не похоже, чтобы английский элемент был первым по значению, поскольку это подразумевало бы полное подчинение захватчиков-кельтов поверженной расе. На римских завоевателей друидическая гегемония в Британии также не произвела особого впечатления, они удостоили ее лишь беглым упоминанием.

Но в ряде кельтских областей друидов не было, похоже, что последние ограничивались территориями Галлии и Британии. Самая изначальная кельтская обметь, лежащая между Швейцарией и Венгрией, где возникла культура обработки железа Ла Тен, конечно, была населена людьми не гомогенной расы, хотя она и объединялась общей культурой и языком, и когда она, наконец, распалась, то в рассеянии ее разнородные элементы не могли сохранить в целостности свои прежние религиозные идеи. По этой и другим причинам г-н Кендрик считает, что друидизм в Галлии имел кельтское происхождение, и он не может найти в его системе верований ничего такого, что не было известно другим индогерманским народам. При этом он признает, что мало есть «воодушевляющих стимулов для тщательного исследования этих моментов» и что «пришло время прибегнуть к другому методу изучения».

Также г-н Кендрик признает, что «все это лишь гипотетическая реконструкция событий». В целом она сводится к следующему: в течение бронзового века Галлия и Британия достигли известного культурного единства, и между ними существовали обширные торговые связи. Это подразумевает и определенное религиозное единство. В этой области могут быть выделены две отчетливо различающиеся культурные территории: первая включает в себя западную Галлию, Ирландию, западную и юго-западную Англию, ко второй, более значительной, относятся северная Галлия, юго-восточная и восточная Англия. Общая религиозная связь, объединившая всех, должна восходить к очень отдаленным векам, поскольку гомогенная культура обработки кремния преобладала в этом регионе тысячи лет.

Но в начале железного века Британия стала относительно более изолированной ввиду начала действий Лигурийского и восточногерманского влияний, постепенно изменявших континентальную цивилизацию, и таким образом у британцев появились более благоприятные возможности для сохранения своей древней религии в чистой форме. Это привело к выявлению «отчетливых форм религиозной обособленности» на континенте, а «британская предприимчивость» могла довершить остальное. В этот период кельты появились в восточной и северо-восточной Галлии, развив особую культуру обработки железа типа Л а Тен в области Марны. Было установлено, что художественные традиции каменного века именно в этом регионе сохранялись вплоть до римского периода, и, судя по всему, «с не меньшей вероятностью там наличествовала и местная религиозная традиция». Потом произошло кельтское вторжение в Британию. Но это было вторжение тех кельтов, чье сознание уже было изощрено доисторическими религиозными идеями, господствовавшими в долине Марны. В Британии они обнаруживают ту же самую веру в исконной чистоте и, таким образом, не испытывают трудностей с ее принятием.

В ранний период проживания кельтов в альпийских землях и в Центральной Европе они еще не организовали свой собственный священнический класс, по мнению г-на Кендрика, это было сделано ими лишь в Галлии где-то в IV или III веке до н. э. Таким образом, происхождение друидов и происхождение друидизма — это разные вещи ввиду разных причин, породивших их. Друидизм в Галлии, по мнению г-на Кендрика, это кельтская религия после произошедшего смешения с местной верой, обнаруженной кельтами в Галлии. Друидизм в Британии представляет собой включение в окельтизированную веру древней исконной британской религии, которая являет собой более чистую форму исконного континентального элемента в друидизме.

Тогда как в Галлии друидизм управлялся жреческой кастой, в Британии он находился, скорее, под властью королей и вождей, чем жречества. Во время кельтского вторжения на наш остров континентальные галльские кельты еще не разработали собственную религиозную систему. Те, кто называл себя «друидами» (тогда это слово было, наконец, введено в оборот), «являлись лишь заклинателями и прорицателями в среде беглого, обездоленного народа», рассеянного бельгийской оккупацией и вторжением римлян. Ввиду свидетельств, указывающих нам на прямо противоположное, трудно согласиться с гном Кендриком по этому пункту, его позиция здесь представляется мне явно волюнтаристской, что я надеюсь показать, хотя он, по-видимому, более благосклонен к теории существования официально оформленного друидического жречества в Ирландии — «бледного отражения» галльской системы.

Если я столь подробно пересказывал заключения г-на Кендрика, то делал это потому, что они в подавляющем большинстве согласуются с моими. При внимательном изучении его превосходной книги я не только увидел почти полное совпадение его взглядов с теми, что я разделял на протяжении многих лет, но обнаружил столь убедительный анализ предмета и при этом столь свободный от догматизма, что он мог послужить мне наиболее удобной отправной точкой для того исследования, которое я вознамерился предпринять в этой книге. Конечно же г-н Кендрик ни в коей мере не ответствен за ту надстройку, которую я надеюсь возвести на основании его идей, в сравнении с которыми те, что я имел до чтения его работы, были лишь туманными, размытыми копиями. Но отдельные второстепенные положения его книги кажутся мне довольно неоправданными, и в своем предварительном рассмотрении друидического вопроса мне следовало бы, как я чувствую, высказать свои взгляды, прежде чем браться за другие вопросы.

Прежде всего, несколько удивляет то, что г-н Кендрик почти полностью игнорирует факт традиционных народных пережитков и осколков друидической веры. Ввиду огромного внимания, которое уделялось этому вопросу исследователями фольклора, сколько-нибудь серьезно подходящими к теме, такой настрой г-на Кендрика кажется нам несколько немотивированным, но, очевидно, дело в выраженном гном Кендриком намерении придерживаться только тех материалов, которые могут быть отнесены к «историческим»; а поскольку по своему характеру настоящая книга четко соотносится с народной традицией, то нет необходимости лишний раз подчеркивать или выделять тот предмет, к которому нам так или иначе пришлось многократно прибегать на всем протяжении нашего повествования. Но надо сказать, что почти полное пренебрежение традиционным народным аспектом этой темы со стороны г-на Кендрика принимает гораздо более отчетливую форму, когда он высказывается в том смысле, что вторжение саксов стерло все воспоминания о друидах в Британии и что восстановление их произошло лишь значительно позднее благодаря научной реконструкции. Правда заключается в том, что, сотни обычаев, в основном, местного характера, множество незначительных ритуалов и празднеств продолжают сохраняться, вопреки этому утверждению, и они почти столь же многочисленны в условно саксонской Англии, как и в кельтских Шотландии и Ирландии. Однако их не обязательно запомнили как «друидические». Поскольку в данной главе я оперирую лишь утверждениями общего характера, я воздерживаюсь от ссылки на конкретные примеры и на некоторое время оставляю вопрос о друидическом происхождении этих ритуалов, но в дальнейшем надеюсь привести свидетельство того, что не только какие-то отдельные воспоминания о друидизме пережили саксонское нашествие, но что из поколения в поколение передавалась очень мощная народная традиция, и что сам факт наличия очень зрелой кельтской учености служит опровержением теории о том, что лишь отдельные географические названия фрагментарно запечатлели память об этом предмете, как то утверждает г-н Кендрик.

Карта острова Англси 

Утверждение, что в Британии не существовало никакой официально оформленной касты друидов и что последние в период прихода римлян были лишь магами и чародеями в среде «беглого обездоленного народа», представляется не только неубедительным, но и прямо противоречащим всем свидетельствам. Сам факт того, что галлы посылали своих неофитов на наш остров для обучения, является почти достаточным для опровержения этого заявления. К чьей помощи они прибегали в плане обучения секретам жреческого искусства? К помощи королей и вождей, которые, как полагает г-н Кендрик, занимали в Британии то место, которое в Галлии занимает священство? Помимо этого соображения, также факт существования большой и мощной касты друидов на острове Мона (Англси) подтверждает беспочвенность утверждений г-на Кендрика. Тацит явно указывает на Мону как на последнее прибежище друидизма в Британии («insulam incolis validam et perfugarum receptaculum»[4]), и это служит объяснением отсутствия друидов в других частях Британии на протяжении определенного периода. Я лишь отмечу здесь, что наилучшим из возможных свидетельств является присутствие в Шотландии в гораздо более поздние времена касты пиктских друидов, которые ничего не позаимствовали из ирландской культуры и которые враждебно отнеслись к вторжению ирландских христианских миссионеров. Как сейчас хорошо известно, пикты представляли собой древний британский народ, смешавшийся с аборигенами, — тот самый народ, в среде которого друидизм (по крайней мере, его туземная фаза) расцвел наиболее мощно и просуществовал дольше, чем где бы то ни было еще, как это указывает и г-н Кендрик, и существование друидизма и друидического священства в Пиктавии уже в позднейшие времена не вызывает сомнения.

Но помимо всего сказанного следует также указать на тот момент, что если Цезарь не упомянул о существовании друидов в юго-восточной Британии, то это объясняется политическими причинами. Отправлявшимся на обучение в Британию галлам не приходилось для этого проделывать длинный путь в Англси. Иногда приходится сожалеть о недостатке здравого смысла в современной археологии, тогда как он здесь очень нужен. Г-жа КамиллаЖюлиан ясно показала, что галльские друиды приняли ведущее участие в восстании Верцингеторикса, но Цезарь проигнорировал это обстоятельство{9}, а профессор Хаверфилд увидел в этом обдуманном пренебрежении желание римского императора никак не затрагивать религиозную касту{10}. Г-н Т. Райе Холмс, рассматривая этот вопрос с сугубо человеческой точки зрения, посчитал, что «Цезарь, возможно, подкупил архидруида»{11} и, таким образом, счел себя связанным установками секретности.

Как бы то ни было, представляется невероятным, чтобы никакая друидическая каста не посредничала между друидической северной Галлией и друидическим Англси. Историческая память о друидах оказалась целиком отдана на откуп их римским врагам, и Цезарь, конечно, не был великодушно расположен к неприятелю. Я полагаю, что это как раз тот случай, когда отсутствие каких-либо записей является более красноречивым, чем их наличие. Мы также должны иметь в виду, что Цезарь имел очень ограниченные знания о Британии. Так, он утверждал, что только юго-восточное побережье было населено не исповедующими друидизм белгами.

Г-н Т. Райе Холмс резонно заключает: «Именно британский друидизм оказывал поддержку и являлся источником обновления для галльского друидизма, он представлял собой одно из звеньев, соединяющих две кельтские земли»{12}. В любом случае для нашей цели достаточно того, что Цезарь четко указывает, что Британия была Меккой для изучающих друидизм, а также то, что Тацит определенно высказался относительно того, что Англси являлся важным друидическим центром. Двух этих фактов достаточно для того, чтобы продемонстрировать мощное влияние друидизма на острове. Остается показать, что это влияние друидизма не было уничтожено во времена римского правления и что оно сохранялось на правах побочной, засекреченной веры во многих частях страны уже много лет после установления христианства, внеся большой вклад в тайную мистическую традицию британского острова.

Покойный сэр Джон Рис первоначально придерживался того мнения, что друидизм достиг Галлии «безусловно, посредством белгов, давно осевших в Британии». Но в позднейшей своей публикации он высказался в том смысле, что другой народ бретонской ветви предшествовал появлению белгов на нашем острове. Отсюда он вывел, что дата первого упоминания о друидизме никак не проливала свет на место его зарождения. Он также считал, что «ни белги, ни бретонцы в ранний свой период не имели в своей среде друидов», но что они получили эту веру от более древних обитателей острова некельтского происхождения.

То что друиды использовали каменные круги для религиозных целей, отрицается почти всем современным археологическим сообществом. Оккультная традиция столь же единодушно увязывает возведение большинства наших каменных монументов с религиозными нуждами, но эта традиция, как считают современные археологи, — «ослиная». Автор официального правительственного справочника и путеводителя по Стоунхенджу низвергает теорию в нескольких едких выражениях{13}, как это делает и г-н Т. Райе Холмс, который согласен с тем, «что в этой стране постепенно росло убеждение в том, что друидизм имел некельтское происхождение»{14}. Однако Соломон Рейнак{15} приписывает возведение мегалитических памятников в Галлии друидическому влиянию.

Правда заключается в том, что каменные памятники, по крайней мере большинство из них, были возведены в столь далекий от нас период, что крайне трудно что-либо положительно утверждать о религии людей, создавших их. Г-н Стивене полагает, что «не будет не сообразным с существующими свидетельствами датировать возведение Стоунхенджа приблизительно 1700–1800 гг. до н. э.». Это как раз тот период, когда выходцы из Испании, чья культура соотносится с гораздо более древними североафриканскими источниками, достигли берегов Британии и, по-видимому, обосновались здесь. Являлся ли тот культ «друидизмом» или нет, но он несомненно содержал в зародыше ту иберийскую веру, из которой позднее возник друидизм, так что если Стоунхендж и другие подобные ему круги и не были «сложены» друидами, то, по крайней мере, их возведение можно приписать протодруидам, что, как я уверен, будет обнаружено последующими поколениями. Это должно было быть сделано людьми, которые если еще не развили во всей целостности и полноте веру друидизма, которой они уже обладали во времена Цезаря, примерно семнадцать столетий спустя, то уже начинали строить ее принципы.

Стоунхендж 

Во многом жизнеспособность теории, которую я выдвигаю в этой книге, зависит от того, насколько будет доказана связь друидизма с нашими мегалитическими памятниками. Друидизм был, прежде всего, иберийским явлением, таковыми же являлись и они. Стоунхендж был построен в период, когда культура обработки бронзы начала уже местами перекрывать культуру шлифования камня. Г-н Кендрик, исходя из технических соображений, считает, что он был возведен в железный век. «Если, — говорит он, — Стоунхендж не являлся друидическим храмом, то он должен был являть собой уже заброшенные развалины в железный век, когда друидизм распространялся по всей земле». Он также указывает на тот факт, что на территории Стоунхенджа было обнаружено захоронение человека, жившего в железный век, и он считает, что «окельтизированное население Уессекса воспользовалось древним национальным каменным святилищем на равнине Солсбери для сооружения там храма своей веры, который должен был служить местом собраний и, более того, стимулирующим знаком для друидизма после произошедшего падения традиционного порядка в Галлии, то есть в I в. до н. э. Однако он не ставит другие британские мегалитические памятники в один ряд со Стоунхенджем, который он считает, по сравнению с средиземноморскими архитектурными моделями, слишком «классическим» и изощренным. Но он мудро заключает, что настоящими храмами друидов были в первую очередь обычные рощи, и лишь постепенно растущее влияние цивилизации «побуждало превращать рощи в строения», такие как Стоунхендж. Этим соображением вычеркивается возможность того, что мегалитические алтари и круги из грубого камня могли быть друидическими. Но, как я уже говорил, они могли быть протодруидическими.

ГЛАВА II Культ мертвых

Когда мы занимаемся поиском корней древнего мистицизма Британии, нас почти сразу же останавливает настойчивый вопрос о друидизме, который, как огромный лес, похоже, стягивает все дороги к себе. Как я уже показал, были предприняты попытки доказать, что друидизм на нашем острове едва ли когда-либо достигал такого расцвета, как в Галлии, и что в любом случае римское вторжение быстро уничтожило его. Но ученые, которые выдвигали такую точку зрения, упустили из виду его реликтовые формы, — все те празднества и народные ритуалы, которые несомненно имели своим источником друидизм и которые не только служат отсылкой к его былому влиянию в Британии, но и свидетельствуют о его продолжительной жизни на окольных путях народного исповедания — в течение многих веков после саксонского вторжения в Англию.

Как уже говорилось, я считаю, что друидизм возник из культа мертвых, который постепенно образовывался в период палеолита и который в период неолита начал распространяться в своей обобщенной форме на восток и запад из некоей области в Северо-Западной Африке. С одной стороны, он достиг Испании, с другой — Египта. Постепенно он проложил себе пути — прямой и окольный, через Галлию — в Британию. В начале железного века он обрел более обособленную форму на нашем острове, который в тот период стал более удален в культурном отношении от континента, чем в бронзовый век. Едва ли удивительно, что этот культ обрел черты своей среды — как в Египте, так и в Британии, однако бесспорно то, что в обеих странах он остался именно культом мертвых.

Это утверждение относительно египетской религии стало таким общепризнанным, что нет необходимости приводить здесь еще какие-то доказательства. Но в отношении ранней британской веры доказательство необходимо, поскольку до сих пор этот вопрос получал лишь поверхностное освещение. Давайте посмотрим, какие свидетельства существуют относительно того, что друидизм действительно представлял собой ответвление великого иберийского или средиземноморского культа мертвых.

«Галлы, — утверждает Цезарь{16}, — происходят от общего отца, Диса, и, по их словам, это традиция друидов». Дис представляет собой фактически латинский вариант Плутона или Гадеса, бога мертвых, повелителя призрачной области почивших. Ему приписывается изобретение ритуала похоронной процессии, это он схватил Прозерпину и уволок ее в свою мрачную подземную обитель. Черные быки приносились ему в жертву, и следовало пересечь реку Стикс, чтобы достичь его царства. Согласно Рису, он является кельтским богом Ллиром, или Браном.

«С великим презрением к смертному жребию, — говорит Аммиан Марцеллин{17}, — они исповедовали бессмертие души». «Одна из их догм, — пишет Помпоний Мела{18}, — утверждает то, что стало общепринятым убеждением в позднейшее время, а именно, что души вечны и что есть другая жизнь в адских областях… И по этой тоже причине они сжигают или погребают вместе со своими умершими вещи, принадлежавшие им при жизни, а в более далекие времена у них даже был обычай откладывать завершение своих дел и выплату долгов вплоть до прибытия в другой мир. Были среди них и такие, кто добровольно бросался на погребальный костер, где лежали тела их родственников, с тем чтобы разделить новую жизнь с ними».

Валерий Максим{19}, описывая друидов южной Франции, указывает: «О них говорят, что они одалживают друг другу суммы, которые можно вернуть в последующем мире, настолько сильно они уверены в том, что души людей бессмертны».

Тот факт, что друиды приносили преступников и даже невинных в жертву мертвым или богам мертвых, очевидно из указаний Цезаря, Диона Кассия, Тацита, Диодора Сикула и других классических авторов. Это та практика, которая может иметь своим источником только одну идею — идею ублаготворения мертвых. Порой за этим можно усмотреть подношения силам роста, ритуал воскрешения из мертвых, но ранняя история и происхождение этого обычая определенно указывают, в первую очередь, на идею умилостивления умерших. Следы этого ритуала можно найти как в древнем Египте, так и в других областях. Цезарь{20} указывает, что среди галлов было принято возлагать любимых животных умершего человека на его погребальный костер, он также добавляет, что незадолго до его времени правления приносились в жертву рабы и слуги. Он говорит, что «их похороны были очень пышными и величественными, торжественность похорон была пропорциональна положению умершего в обществе. Все, чему покойный придавал при жизни наибольшее значение, бросалось в костер, даже животные, а в более давние времена зависящие от патрона вольноотпущенные и плебеи, которых он числил самыми для себя дорогими, должны были сопровождать его в другой мир». Они также считали, что «богов можно было умилостивить не иначе как принесением жизни одного человека в жертву за жизнь другого, отсюда следовало, что боги учредили публичные приношения такого рода, которые поручались заботе друидов. У последних имеются большие полые идолы, обвязанные лозами, в них они помещают живых людей и, предавая идолов огню, удушают их. Они считают, что воры, разбойники и другие нарушители закона являются самыми приятными приношениями для богов, но когда возрастающий уровень честности в обществе создает недостаток в преступниках, то их место должны занимать невинные».

Существует много свидетельств того, что культ мертвых был высоко развит среди кельтов. Барды пели хвалы умершим героям, а могилы некоторых из них считались священными местами. Считалось, что некоторые ирландские боги имеют свое обиталище в погребальных каменных пирамидах. В некоторых случаях мертвые хоронились в пределах домашнего очага, в том месте, где имели обыкновение собираться домашние лары, или духи. До сих пор накануне праздника Всех Душ кельты Бретани имеют обыкновение устраивать пир, в том числе для голодных умерших, как это периодически делали египтяне. Овен и змея в виде статуэток — кельтские символы подземного мира — обнаруживаются в галльских захоронениях.

Кэнон Мак-Каллох, описывая культ мертвых в своей небольшой работе «Религия древних кельтов», говорит:

Мертвых также кормили в местах захоронений и в домах. При захоронении ребенка до пяти лет на кладбище Килранелагха в углубление кладбищенской стены помещали чашки, наполненные водой, и предполагалось, что дух ребенка должен был поить ею других духов. В Ирландии после смерти человека для духов выставляется еда, а на похоронах иногда кладут орехи в гроб. В некоторых частях Франции на могилу выливается молоко, а в Бретани и Шотландии предполагается, что мертвые принимают участие в похоронном пире. Это реликты языческих времен, и они соотносятся с ритуалами, которые в ходу у тех, кто почитает предков. В кельтских областях на том месте, где произошла насильственная или жестокая смерть, устанавливается каменная пирамида или крест с целью ублаготворить дух, и прохожие часто добавляют к этой пирамиде по камню{21}.

Практика проведения похоронных игр и празднеств также представляла собой кельтский ритуал, связанный с культом мертвых, и она напоминает троянские обряды погребений. Мертвых почитали на некоторых празднествах плодородия, таких как Лугназад и Самхайн, которые символизировали рождение и смерть растительности и возникли из представления, что некоторые убитые личности являли собой духи плодородия. «Именно в период оскудения земли, — говорит Кэнон Мак-Каллох, — совершались ритуалы почитания мертвых, ее детей»{22}. Сэр Джеймс Фрейзер считает, что праздник Всех Святых (1 ноября) должен был занять место языческого культа мертвых{23}.

Этот тип культа мертвых, как он проявлен в друидизме, не должен быть прямо идентифицирован с пифагорейской доктриной перерождения, или метемпсихоза, согласно которой душа принимает другую форму тела после смерти. Очевидно, что в друидизме мы имеем более древнюю и консервативную форму культа мертвых, являющую собой более раннюю его стадию, чем та, что была представлена в Египте. Г-н Кендрик показал, что хотя Цезарь идентифицировал веру друидов в бессмертие с пифагорейской доктриной, в чем за ним следовали Ипполит, Климент, Валерий Максим и другие, — поскольку, они, видимо, знали об этом вопросе лишь со слов самого Цезаря, — все же представляется невозможным, чтобы имела место какая-то связь между Пифагором или его учениками и кельтами — настолько короткой была популярность его доктрины и настолько ограниченной была ее сфера влияния. С другой стороны, «зафиксированные примеры сходства между друидической и пифагорейской системами недостаточно отчетливы для того, чтобы оправдать заявление об их близком родстве; а кроме того, в каждом случае рост систем может быть обусловлен спецификой местных условий, без прибегания к таким далеким заимствованиям». Он также замечает, что взгляды галлов по вопросу бессмертия души никак не соотносились с учением Пифагора, «согласно которому, такое продленное наслаждение пользованием своим имуществом или перенесение дел на период после смерти были невозможны. Ясно, что они не могли верить в немедленное переселение души в животное или человеческое тело, но они, скорее, верили в сохранение идентичности умершего в опознаваемой форме»{24}.

Жители волшебных холмов 

Г-н Кендрик далее переходит к анализу кельтской литературы с целью поиска примеров веры в метемпсихоз и отыскивает ряд аллегорий, которые, как он показывает, хотя порой и соотносятся с теорией переселения, едва ли могут всецело служить подтверждением такой веры.

Но можно гораздо более надежным образом установить истинное значение друидического или древнего британского культа мертвых с его верой в то, что души могут возвращаться в тело, — благодаря одной идее, которая легко может быть увязана с древними кельтскими догмами. Кельтская вера в расу сидхе, или эльфов, до сих пор еще не упраздненная, представляет собой наиболее явный реликт великого культа мертвых, каким он был в друидический период, и служит достаточным свидетельством того, что друидизм был, по сути, таинством, обращенным к другому миру и связанным с верой в процесс реинкарнации, но реинкарнации, происходящей в период, достаточно удаленный от момента смерти, так что имеет место более или менее продленное существование в ином мире.

Джеймс Арчер. Смерть короля Артура 

Исследования показали, что кельтские сидхе, или эльфы (а в женском роде феи), как достаточно вольно может быть переведено слово, представляют собой не более и не менее как духов смерти. Как и эльфы более позднего фольклора, они, что достаточно очевидно, являются духами умерших.

Тому, что во многих странах эльфов и фей считали связанными с мертвыми, существует множество доказательств. Полагали, что они обитают в тусклой подземной сфере, могильных курганах или в далеком раю, как те феи, что были обнаружены Ожье Датчанином и Томасом Рифмачом. Королева эльфов в старой балладе предупреждает Томаса, чтобы он не ел яблок и груш, которые висели в ее садах, поскольку отведать пищи мертвых означало никогда уже не вернуться. Это волшебное место, похоже, идентично острову Авалон (Место Яблок) или кельтскому Тир-нан-Ог (Земля сердечного желания и возобновляемой молодости). О фее, что обучала колдовству шотландских ведьм, было известно, что она была убита за тридцать лет до того в битве при Пинки[5]. Я думаю, что в том факте, что феи в народных сказках носят крылья бабочек, можно усмотреть наследие кельтского убеждения в том, что бабочки являлись душами умерших. У некоторых народов до сих пор сохраняется вера в посмертное существование человека, когда душа обретает тело новорожденного ребенка. Феи же — это души, ожидающие в тусклом раю своей очереди получить возможность возобновления земной жизни.

Идея о том, что феи принадлежали к виду гномов, по-видимому, была позднее заимствована у тевтонов, в фольклоре которых присутствовали маленькие, роящиеся эльфы. Феи кельтского фольклора имеют нормальный человеческий рост. Ирландская сидхе, Морган ле Фэй, валлийская И Мамау, — или «матери» — все были человеческого размера. Таковы были и бретонские феи, и те шотландские эльфы, которые похитили Тамлина и обучили ведьм искусству колдовства. Все они были в какой-то мере связаны с царством мертвых.

Вера в то, что эльфы оставляют ребенка взамен похищенного, по-видимому, восходит к идее о том, что души умерших возвращаются и поселяются в телах младенцев. Волшебное царство в этих мифах напоминает меланезийскую ману, огромный резервуар душевной силы, куда возвращается разрушенное или изношенное человеческое тело. И это хранилище всегда готово излить свою психическую энергию в новорожденное человеческое тело.

Фея Моргана 

Вера в сидхе — представление о мертвых, ожидающих возвращения в земную жизнь, была характерной чертой друидической веры, на что указывает ранняя ирландская и более поздняя валлийская литература, и одного этого достаточно, чтобы продемонстрировать, что друидизм представлял собой культ мертвых. Чтобы ответить на вопрос, насколько идея сидхе была кельтской и насколько иберийской, не надо далеко искать, поскольку мы постоянно обнаруживаем сыдхе, связанных с могильными камерами в Ирландии и Шотландии, которые изначально имели иберийское происхождение. Можно с достаточной уверенностью сказать, что впоследствии они стали использоваться для кельтских и друидических захоронений. Часто они использовались на протяжении веков и последующими поколениями, жившими в Британии и Ирландии, что показали многочисленные раскопки.

Но если друидизм, как и религия Египта, представлял собой культ мертвых, то между двумя системами было и некоторое различие. Культ получил быстрое развитие на ранних стадиях египетской культуры, что было в основном обусловлено исключительно жарким и сухим климатом региона, который очень способствовал процессу мумификации. В Британии культ мертвых прошел через те же самые ранние фазы, что наличествовали и в Египте, то есть окрашивание костей красным пигментом, возможное оборачивание их кожей и захоронение в каменные пирамиды, сопровождавшееся возложением туда предметов усопшего. Повсюду вырастали большие монолитные храмы, напоминавшие столбовые структуры Египта.

Но когда кельты пришли в Британию, принеся с собой культуру железного века, то вместе с ними установилась форма мышления, в определенной степени противостоящая древней иберийской или средиземноморской вере в необходимость сохранения останков умерших. Похоже, имело место столкновение идей кельтских завоевателей и иберийских туземцев, которое, в конце концов, привело к их слиянию, принятию каждой стороной части религиозных верований другой стороны. Кельты, по-видимому, сначала относились с опаской или неприязнью к культу мертвых, каким они его нашли в Галлии и Британии. В отличие от иберов Египта и Британии, которые рассматривали жизнь как некую предварительную стоянку перед смертью, как подготовку к загробному существованию, кельты считали одной из основных целей религии сохранять жизнь во плоти и удерживать мир духов на расстоянии путем их умилостивления и других средств, как это делали и продолжают делать и многие другие примитивные народы. Это объясняет их пристрастие к омеле — растению, являющемуся символом жизни, — интерес к некоей чудесной жизненной субстанции или протоплазме, их отвращение к ворам, разбойникам и убийцам, которых они сжигали на священных кострах наряду с хищными животными, сокращавшими поголовье их овец и рогатого скота. Одним словом, любой силе, подрывающей основы жизни и отнимающей средства к существованию, они объявляли беспощадную войну, и этот взгляд на вещи, как ранее, так и сейчас, остаются существенным для британской народной философии и для самоощущения британцев. Кельты отнеслись с ужасом к сидхе, духам мертвых, которым египтяне и вавилоняне воздавали такие скрупулезно выверенные почести. Восток всегда был относительно безразличен или уступчив к идее смерти; Запад же почти с самого начала страшился и не любил ее; и в этом различии наклонностей мы, возможно, обнаружим основание известного отторжения раннего британского наследия в позднейшие времена.

Однако кельты не смогли преодолеть склонность иберов почитать умерших и были вынуждены смириться с ней. Это объясняет, к примеру, их доктрину о возможности выплаты долга в ином мире. Время от времени мы обнаруживаем, что культ мертвых прорывает структуру друидизма, или иберо-кельтской религии, чтобы, слившись с ней, по крайней мере, в окончательном рисунке, создать совершенно особый тип британского мистицизма.

Если допустить подобные заключения, то мы сможем получить более ясный взгляд на друидизм и внести поправку, уже в этом новом свете, в старые теории, касающиеся доктрин и практики культа. Это также может помочь нам увязать народные верования позднейших времен, традиционные празднества с наследием друидизма — в той степени, в какой все эти проявления согласуются с известными фактами.

Как классические, так и неклассические источники указывают на то, что друиды представляли собой вполне отчетливо очерченный священнический класс со своими структурными группами, наделенными различными функциями: религиозной, пророческой, магической, административной и бардовской. В своих работах Диодор, Страбон, Тимаген, Цицерон и Тацит упоминают об этих классах. Ирландские источники дают нам свидетельства об их существовании. Галльские друиды, пророки и барды соотносятся с ирландскими друидами, ватес и филидами (т. е. поэтами). В Уэльсе обнаружены и друиды, и барды; и уже много после того, как друидизм исчез в своих внешних формах на этой земле, там сохранились дервидд-варды, или друиды-барды, донесшие до нас наследие друидической философии и верований. Абсолютно ясно, что обе ветви кельтской расы, гойдельская и бриттская, находились под властью друидов. То, что кельтская религия и друидизм — это взаимозаменимые названия, не вызывает сомнений. Надо также сказать, что происходило не голое прибавление чего-то иберийского, туземного к кельтской вере, но имело место длительное, сложное слияние ранней кельтской веры с иберийской верой, происходившее по аналогии с процессом выплавки кельтско-иберийской расы в Испании и южной Галлии, и, таким образом, являвшее собой психологическое подкрепление физическому и расовому смешиванию. В Британии имел место тот же самый процесс, что и на континенте: иберийская и кельтская расы смешивались на островах тем же самым образом, с тем же религиозным результатом. Только благодаря изолированности от континента друидизм в Британии принял особую островную окраску и просуществовал гораздо дольше в удаленных частях британского архипелага.

Те, кто превозносят знание и философию друидов до вершин магического и мистического искусства, очевидно, также ошибаются, как и их оппоненты, низводящие их до уровня обычных знахарей. С определенной вероятностью можно приравнять их ученость к знаниям египетского священства в завершающие века последнего дохристианского тысячелетия. Помпоний Мела называет их «учителями мудрости», говорит о них, как об обладающих знанием о размере и форме мира и о движении неба и звезд. Он говорит, что они занимались обучением галльской аристократии.

Цезарь описывает друидов как верховных учителей, которым воздавались большие почести; они заучивали наизусть огромное количество стихов, входивших составной частью в их таинства, использовали греческие буквы и были сведущи в астрономической науке. Цезарь говорит о Дивициаке, эдуанском друиде, что он обладал «тем знанием о природе, которое греки называют физиологией».

Г-н Кендрик указывает: «Это, в сочетании со свидетельством Цезаря, бросает луч света на суть священства в I вех до н. э., при этом прослеживается та идея, что все члены священнической касты являли собой ведущих уединенное существование старцев, сторонящихся обычного мира, живущих в мрачной атмосфере эзотерических ритуалов и жреческих табу. Сам Дивициак был человеком дела, известным правителем Эдуи, политиком и дипломатом с репутацией, чтившейся во всей Галлии».

* * *

Диодор Сицилийский говорит о друидах как о «философах и теологах», а Аммиан Марцеллин указывает, что «поиски возносили их к таинственным и возвышенным материям». Дион Хризостом говорит, что «они занимаются гаданием и практикуют во всех областях человеческой мудрости».

Я полагаю, что все это должно показать, что если друиды и не являлись обладателями обширного корпуса знаний на ниве отечества, то они, по крайней мере, далеко отстояли от того статуса обычных врачевателей, который им приписывают некоторые достаточно циничные ученые. Многозначителен тот факт, что друиды использовали письменность, известно, что они обладали собственной системой письма. Их алфавит, известный как Огам, названный так по имени Огмиоса, кельтского бога учености и красноречия, видимо, существовал лишь в границах четырех морей Британии. Вырезанные надписи на этом алфавите были обнаружены на каменных памятниках, кромлехах, а также на древесине в Корнуэлле, Южном Уэльсе, Северной и Южной Шотландии и Ирландии. Антикварам был известен ключ к этим символам где-то до XIX века (в некоторых областях он не утрачен до сих пор), и было легко установлено, что они относились к старокельтскому языку, предшественнику языка, ныне известного как Q-кельтский, или гаэльский.

Его буквы имеют простейшую, самую примитивную форму. Было бы крайне сложно указать на шрифт более безыскусный или более практичный по своему рисунку и простоте использования. Он состоит из рядов черточек, написанных или вырезанных по одну или по обе стороны разделительной линии. Если мы возьмем гласные, то буква А представляет собой одинарную прямую черту, пересекающую линию под прямым углом. О состоит из двух таких черточек, U — из трех, Е — из четырех и I — из пяти.

Н представляет собой прямую черточку под линией, a D, Т, С и Q, или К, представлены группами с числом таких черточек от двух до пяти. В, L, W, S и N включают в себя от одной до пяти черточек над линией, тогда как М, G, NG, F и R представлены косыми черточками, пересекающими линию справа налево. Эту алфавитную систему можно освоить менее чем за четверть часа, она имеет близкое сходство с элементарными упражнениями в учебнике по стенографии Питмана.

Другая разновидность алфавита известна как Виргулар Огам, в ней присутствуют серии стрелок. В этой системе ни одна из черточек не пересекает срединную линию. Линией часто служила кромка или угол камня или палки, на которой вырезалась надпись; например, буквы высекались на обеих сторонах камня, а кромка служила им разделительной линией. Большинство надписей на Огаме датируются первыми дохристианскими веками, и то, что именно этот шрифт использовался друидами в Ирландии, Корнуэлле и Шотландии, не вызывает сомнений.

Но помимо Огама друиды Британии также пользовались еще более интересной и гораздо более сложной системой письма. Эта система, имеющая британское название «Бобилет», которое может быть переведено как «письмо деревьями», состояла из тридцати четырех букв, на старокельтском, или гаэльском, она была известна как «Бетлуиснион», — по названиям первых трех букв: «Бет» — береза, «Луис» — рябина и «Нион» — ясень. В этом алфавите каждая буква имела название какого-то дерева. Письмена на нем записывались на гладких березовых дощечках, которые на гаэльском языке носили название «Тэйбл Филеадх», или «Дощечки поэтов», а сами буквы назывались «веточки» и «ветви-буквы». Именно этот вид письма имел в виду бард Талиесин, когда пел: «Я знаю каждый тростник и прут в пещере верховного жреца». Шрифт Бобилет мог использоваться таким образом, что сообщение составлялось из листьев соответствующих деревьев, определенным образом обвязанных веревкой, — способом, напоминающим «кипу», символический тип сообщений с помощью заузленных веревок, которым пользовались древние инки Перу. Очень может быть, что это был изначальный — или, по крайней мере, один из самых ранних — метод коммуникации, широко распространенный в Британии еще до того, как друидическим завоевателям пришло в голову, что создавать иероглифы или рисунки с помощью самих деревьев гораздо проще и эффективнее, и мы едва ли можем сомневаться в том, что примерно из такого типа пиктографии позднее развился алфавит Бобилет; в любом случае, названия деревьев до сих пор присутствуют в алфавите кельтских языков Британии.

Бард Талиесин

Страбон 

В период римских преследований друиды исчезли или, по всей видимости, исчезли. Страбон указывает: «По словам их ожесточенных жертв, римляне пытались уничтожить все предрассудки друидов, но напрасно». Друиды являлись поборниками свободы страны, патриотами острова, кельтского по своей культуре и самоощущению, что бы ни говорили и ни писали в противоположность этому. Они видели свой любимый остров оккупированным, разоренным и ограбленным грубейшими из материалистов, людьми, чьим единственным желанием было унести с этой земли золото и жемчуг, как они сами то заявляли. В первую очередь здесь надо назвать Юлия Цезаря, апостола упадка римского общества, «неизменного соответчика на каждом модном бракоразводном процессе», как его называли; во-вторых, это Агрикола, льстивый слуга жалкого тирана. Разве друиды не могли правильно оценить характер своих врагов? При том, что нам известно о культуре Британии, ее превосходном мастерстве в таких областях, как эмалирование, ювелирное дело и чеканка монет, о красноречии ее священства, о профессионализме ее моряков, чьи суда по тоннажу и мореходным качествам неизмеримо превосходили достаточно примитивные галеры римлян, — предположение, что наши предки были обычными варварами, является проявлением редкой близорукости.

Друиды перед лицом своих беспощадных врагов ушли в свои цитадели и леса{25}. Но после отступления италийских захватчиков и их достаточно жалких местных приспешников они вернулись в годы правления Вортигерна{26}, как об этом говорит ирландская версия Ненния. Некоторые из них бунтовали против Рима после смерти Нерона в 68 г. н. э. — лучшее доказательство того, что более ста лет римского присутствия на нашем острове друидическая система не была уничтожена. В 70 г. н. э. собралась друидическая «конференция», и там было объявлено пророчество о будущей мировой империи кельтов{27}. Авзоний указывает, что даже в IV веке жители Галлии были склонны хвастаться своим друидическим происхождением{28}. И если традиция столь долго процветала в Галлии, то насколько более продолжительной она должна была быть в отдаленных нероманизированных районах Британии, в Уэльсе, Шотландии и Ирландии? В VI веке друиды противостояли св. Колумбе в Шотландии, как в Ирландии они противостояли св. Патрику, используя свою магию против магии христианских миссионеров.

Я полагаю, есть вероятность того, что друиды в течение веков процветали как культ под именем кульдеев. Кульдеев обычно считают орденом христианских священников или монахов британского происхождения, недружественно настроенных к римской власти. Но есть ряд обстоятельств, которые указывают на то, что если они и практиковали христианство, то их доктрина при этом сохраняла в значительной мере наследие друидической философии, и что они фактически являлись прямыми наследниками друидической касты.

Святой Патрик

Мы обнаруживаем кульдеев еще до появления Августина в 597 г. в различных частях Англии, Шотландии и Ирландии, по своим взглядам они значительно отличались от римского священства, иначе они бы не подвергались с его стороны такому преследованию, на что обращает внимание Беда Достопочтенный. Они женились, их аббаты получали должности по праву наследования: так, в Армагхе епископат последовательно находился в руках пятнадцати поколений. Кульдеи жили в колледжах, занимаясь музыкой и практикуя ремесла. Они отмечали Пасху в иной период, чем римское духовенство (на месяц раньше). Кульдеи выбривали тонзуру на голове особым образом: со лба — назад, в форме полукруга, детей они крестили погружением, без помазания освященным елеем, они не принимали доктрину об истинном присутствии и отвергали почитание святых и ангелов. Кроме того, они были против мессы, не выказывали почитания святым останкам и отказывались возносить молитвы об умерших. Фактически, едва ли можно представить себе что-либо менее напоминающее римскую церковную практику. Многие ранние христианские писатели с осуждением высказывались о грубых, неотшлифованных формах их культа и о неправомочном характере их церковного управления. Второй церковный собор, собравшийся в 813 г. в Шалоне, обвинил их в ереси, а пятым каноном Сил-Хитского собора они были запрещены в священническом служении в Англии.

В монастыре Св. Андрея в Файфе кульдеи «продолжали служение в определенном углу церкви на свой собственный лад, — указывается в монастырской книге записей, — и это зло не могло быть изгнано вплоть до того, как благословенной памяти Александр пришел в 1124 году», так что кульдеи и римские священники осуществляли свою службу в одной церкви на протяжении почти трехсот лет!

Только в тех областях, где друидизм сохранялся особенно долго, наблюдалась передача священнических должностей по наследству. В Бретани это было распространено до тех пор, пока Хильдеберт, Архиепископ Турский, не упразднил такое наследование в 1127 г. В конце того века Гиральд Камбрийский сказал, что несчастьем для Уэльса является то, что его сыны должны непременно следовать за своими отцами в священнических обязанностях.

Более того, именно в тех местах, где друидизм был сильнее укоренен, мы находим самые крупные сосредоточения кульдеев. В Райпоне и Йорке они процветали во времена Беды. В Йорке они совершали службу в церкви Св. Петра аж в 936 году. Их главным центром в Шотландии был остров Айона, древнее название которого — «Инис Друйнич», или «остров друидов».

С монастырем Св. Колумбы на Айоне связана необычная легенда, повествующая о том, как святой не мог основать там церковь из-за козней злого духа, который обрушивал стены, как только они возводились, до тех пор, пока человек не был принесен в жертву и не был похоронен под фундаментом{29}. Очень может быть, что эта история была унаследована от друидических предшественников Колумбы. Хиггинс указывает, что под каждой из двенадцати колонн одного круглого храма Айоны было обнаружено по одному захороненному человеческому телу

Джеймисон замечает, что кульдеи в чем-то были близки друидам. Когда Колумба явился на Айону, то против него выступил Бройхан — друид, а по словам Одонелла, по прибытии святого на остров его встретили друиды, которые переоделись в платье монахов. Они сказали ему, что приехали сюда проповедовать Евангелие, но он раскрыл их обман, и они уступили ему{30}. Все указывает на то, что кульдеи, жившие на Айоне и следовавшие правилам Колумбы, были на деле христианизированными друидами, примешивавшими к своей вере значительный элемент древнего друидического культа.

Крест святого Патрика и святого Колумбы

Рассказ о приходе Колумбы в «Жизнеописании» святого, написанном Адамнаном, очень ясно показывает, что он был отчасти знаком с друидическим учением. Напротив, он противопоставил друидам искусство, похожее на их собственное.

Я приведу впечатляющий отрывок из работы Кэнона Мак-Каллоха: Поскольку христианские авторы твердо верили в магическую силу друидов, которым, однако, помогал дьявол, они высказывались в том смысле, что христианские святые побеждали друидов их собственным оружием. Святой Патрик разгонял буран и мрак, наведенные друидами. Он уничтожал друидов, низвергавших огонь с небес. Подобные деяния приписываются также Колумбе и другим христианским подвижникам. Моральная победа христианства позднее стала считаться и магической победой. Также и жизнеописания кельтских святых полны чудес, которые просто повторяют друидическую магию — управление стихиями, исцеления, перенесение горящих углей без боли, наведение всяческих смущений с помощью проклятий, возможность делать людей и предметы невидимыми или изменять их форму, превращение ледяной воды реки в горячую через нахождение в ней во время молитвы или прохождение невредимым сквозь жесточайшие штормы. Вскоре их стали считать магами, превосходящими в своем искусстве друидов. Возможно, они обращались к магическим силам либо использовали природную проницательность, заставлявшую предположить присутствие здесь мистических сил. Но всю свою силу они приписывали Христу. «Христос — мой друид», — сказал истинный чудотворец Святой Колумба. Однако эти люди были полны предрассудков своего века. Так, Св. Колумба послал белый камень королю Бруду в Инвернесс для излечения его подданного друида Бройхана, который полил на камень водой и исцелился. Подобные же свойства стали приписывать останкам святых, а в позднейшие времена, когда большинство шотландцев перестали верить в святых, они полагали, что служители шотландской церкви обладают той же силой, что язычники-друиды и католические святые. Служители церкви могли парить в воздухе, они сияли небесным светом, были наделены даром ясновидения, могли проклясть неверующего или заключившего сделку со злыми силами прелата с самыми худшими для них последствиями. Они пророчествовали, в трансовом состоянии изрекали то, что им удалось узнать о будущем, демонстрировали свой дар исцеления. Ангелы благоволили им: так, когда Сэмюель Разерфорд, еще будучи ребенком, упал в колодец, то его достал оттуда ангел. Субстрат примитивной веры переживает всевозможные изменения вероучения. Так, народ непредвзято наделял магической силой язычников-друидов, кельтских святых, ведьм, старух и пресвитерианских священников{31}.

Однако люди не стали бы верить в подобные вещи, если бы не сохранившееся сильное влияние старых верований. Их отголоски еще не исчезли даже в крупных городах Шотландии, не говоря уже о ее северных областях и островах.

Я думаю, что привел значительное число свидетельств и аргументов, доказывающих, что друидизм не исчезал в Шотландии, по крайней мере, до VI века. Я мог бы еще говорить о магической войне Колумбы с друидами Инвернесса, приводить доказательства того, что друиды сохранились в других районах севера, но приведенных свидетельств достаточно.

По многим признакам, друидическое жречество в Ирландии продолжало сохраняться вплоть до сравнительно недавнего времени. В этой стране они являлись не только сподвижниками, но и наставниками королей и принцев, они заседали в судах по уголовным делам, точно так же, как это делали филиды, их потомки и преемники. Мы знаем, что они писали книги, поскольку известно, что король Лаогхэйр повелел, чтобы книги св. Патрика и друидов были подвержены испытанию водой, чтобы выяснить, какие из них обладают большей силой. О них известно, что они занимались крещением детей, — об одном герое говорится, что, когда он был младенцем, друиды пели над ним крестильную песню. Жрецы также принимали участие в похоронных обрядах, они руководили жертвоприношениями, совершавшимися при погребении. Друиды практиковали целительство, и о Кухулине говорилось, что когда Фергус был болен, то «он не успокоился до тех пор, пока не нашел друида, способного обнаружить причину этой болезни». О них известно, что они носили белые мантии, а в некоторых случаях, бычьи шкуры, предположительно, после жертвоприношения. У них также выбривалась тонзура, что, по-видимому, как-то связано более поздним обычаем у кульдеев. Древние ирландские тексты, похоже, были отредактированы и переизданы с целью опустить все места, связанные с друидами, но в большинстве сообщений о выдающихся событиях в ирландской истории они упоминаются настолько явно, что невозможно сомневаться в их огромном влиянии на политические и общественные дела. Ирландские божества, известные как Туатха Де Данаан, упоминаются как обладатели друидической мудрости и знаний. Женщины-друиды исполняли роль жриц или хранительниц священного огня в Килдаре и других местах, в последующий период на их место пришли христианские монахини.

В ирландских народных сказаниях и сагах друидизм упоминается настолько часто, что не остается сомнений в том, что это была древняя религия Ирландии. В них друидизм означает магию. Частое выражение — слат на драойхта, или «жезл друидизма», то есть «волшебная палочка». Саги очень много говорят о владении друидами магическими искусствами. Они затопляли равнины, организовывали снежные бури и огненный град, переворачивали горы и превращали камни в вооруженных людей. Друиды могли принимать любое обличье и также могли видоизменять облик других людей. Они могли сварить такое зелье, один глоток которого вызывал беспамятство; похоже, что они обладали гипнотической силой. Их подготовка включала в себя заучивание наизусть длинных магических формул и заклинаний, которые потом перешли по наследству к филидам, или поэтам, — их преемникам. Самые ранние записи об Ирландии упоминают об «искусстве Гоибниу», мастера друидической магии, и о «целительском искусстве Дианцехта», — их можно найти в рукописях VIII и IX веков, удивительным образом созданных в эти христианские времена.

«Когда мы вспомним тот факт, — говорит г-н Кендрик, — что в Ирландии через определенные интервалы времени проводились важные встречи, собиравшие представителей из далеких областей, то убедимся в несправедливости утверждения, что в среде приверженцев ирландского друидизма отсутствовала та координация действий, что наличествовала в Галлии». И еще одно замечание: «Представляется важным то, что друиды Ирландии придерживались первичного кельтского распорядка празднеств и собраний, но в центральноевропейской форме».

Валлийское побережье 

Свидетельства существования друидизма в Уэльсе представлены еще в большем количестве и являют собой еще более убедительные доказательства сохранения культа вплоть до относительно недавнего времени. Есть все основания полагать, что после вторжения саксов и последующего ухода кельтов из южной Британии в ту область, которая сейчас называется Уэльс, где они искали себе прибежище, именно среди валлийских гор нашел себе пристанище друидический культ. Я знаю, что некоторые авторитетные ученые подвергли сомнению и этот исход, и сопровождавшее его религиозное возрождение, но они это сделали, опираясь не на приемлемые исторические свидетельства, а лишь на «разумные» доводы. Однако никакие аргументы не являются резонными, если нет веских доказательств, чего об этих доводах никак нельзя сказать.

То, что друидизм не исчез в Уэльсе после римского правления — достаточно очевидно, хотя это утверждение неоднократно горячо оспаривалось. Не только «Триады» хранят записи о том, что он продолжал существовать почти до VI века н. э., но и фольклорные свидетельства показывают, что его жизнь длилась еще дольше, хотя и в более или менее искаженной форме. Так, барды Уэльса претендовали на знание мистической традиции друидов. Бард Гвалхмай (1150–1190) говорит в своей элегии на смерть Мадога, принца Повисского: «Видно, роковой день пришел для Бога, раз друиды приносят скорбные вести».

О положении барда достаточно красноречиво говорят слова Киндделва, современника Гвалхмая, в его панегирике, обращенном к Овену Гвинедду, в котором он говорит: «Барды — это законные судьи высшего уровня, и барды славят тебя, даже друиды круга, говорящие на четырех наречиях, происходящие из четырех областей». В одной поэме, процитированной на поэтическом состязании, он говорит о «друидах блистательной расы, владельцах золотых цепей», словно в тот период они еще существовали.

В другой поэме, адресованной Овену Кивейлкаугу, принцу Повисскому, он вновь упоминает друидов: «Это было приказано друидами этой земли… да будут подготовлены песни», а в своей элегии на смерть Ририда он называет себя «бардом Керридвен, мистической богини» и упоминает о стихотворениях Талиесина следующим образом: «Из уст Талиесина исходит бардовская мистерия, о которой барды умалчивают». Лливарх аб Ллевелин (1160–1220) также говорит о «порядке самых первых бардов» и упоминает о пророчествах друидов так, словно они, его современники. Филип Бридидд, Верховный бард (1200–1250), рассказывает о состязаниях бардов и о претендентах на его место, говоря, что никто в присутствии важных друидов Британии не мог претендовать на это место при отсутствии ярких черт в своем искусстве, таким образом упоминая о друидах как о своих современниках.

Фактически, мало сомнений в том, что какие-то более или менее искаженные формы друидизма были известны в Уэльсе даже в XIII веке, как мы это увидим в следующих главах.

* * *

Замечание: Дэйвис в своей «Мифологии британских друидов»{32} довольно скрупулезно описывает свидетельства существования друидизма в Северной Британии в VI веке н. э. Рассказывая историю Колла, «великого мистагога» Корнуолла, он замечает, что этот маг, как утверждают, преподнес в подарок Бринаху, князю северных гвидделов Стрэтклайда (Шотландия), орленка, которого снесла некая мистическая свинья, чье символическое потомство разошлось по всей Британии. У этого орла появились два темных птенца, перешедших во владение Гвенддолеу, князя стрейтклайдских бриттов, жившего около 593 г., который был разгромлен и убит саксонским князем Дейры и Берниции, то есть, как считает Дэйвис, речь идет о поражении друидического князя и мистика, нанесенном христианским саксонским правителем. Мерлин был жрецом Гвенддолеу, как об этом упоминается в поэме «Авалленау», и ему князь подарил сто сорок семь яблонь, которые, как полагает Дэйвис, являлись мистическими посланиями, содержащими секреты друидизма. «Гвенддолеу, — пишет он, — возглавлял древнюю друидическую церковь в Северной Британии».

Могила Мерлина 

Продолжая рассказывать о Мерлине, он пишет: «Мирддина величали верховным судьей Севера, то есть областей, лежавших за пределами маленького королевства Стрэт Клуйд, его также называли Сивом, или прорицателем этой земли, и в силу этих своих качеств и положения он являлся Серддглудом Клидом Ллиантом, верховным обладателем знания бардов долины реки Клайд. Он был сподвижником Канавона Кинллайта, потомка богини кровопролития, которую Анейрин таким образом поминает в песнях о Гододине: “Если на пиру с медом и вином саксы приносили жертву Кровопролитию, матери Грабежа, то энергичный Эйдиол также чествовал ее у подножия горы, в присутствии бога победы, короля, который восходит в свете и возносится в небо”. И эта связь между божествами кровопролития и победы отмечена в чертах характера Мирддина, или Мерлина, которого величают Аллведдом биддин Бадд Нером — глашатаем или посланцем армии бога победы.

Он был братом Гвенддидд Вен, Аддлам Серддеу — прекрасной госпожи дня, прибежища бардовского знания — мифологического персонажа; и эта леди обращается к почтенному священнику со следующими словами: “Восстань из потаенного места и раскрой книги Авена (Бардовского духа), предмета общего ужаса, и речь Бан (Прозерпины), и видения сна”».

Таковы некоторые из характеристик Мирддина, как они были описаны одним неизвестным северным бардом, который писал от его имени около 948 г. Он был верховным судьей, священником и пророком и хорошо был знаком с мистериями, в которых действовали те же самые божества — Кинллайт, Бадд, Авен и Бан, — почитавшиеся в великом храме Стоунхенджа.

Однако Стивенс в своей «Литературе Уэльса»{33} считает, что эти поэмы не могли быть написаны ранее периода правления Овена Гвинедда (1160), и указывает на факт анахронизма, заключающегося в том, что поэт сделал из Мерлина набожного христианина! Таким образом, трудно расценивать эти «свидетельства» серьезно, и я привел их здесь только для полноты картины. В то же самое время эти повествования частично подтверждаются другими, гораздо более авторитетными источниками, и уже не может оставаться сомнений в том, что друидизм продолжал существовать в валлийской части южной Шотландии на протяжении веков.

ГЛАВА III Тайна кельтской философии

Тайна кельтской философии приводила в отчаяние поколения философов и культурологов. Полемика по этому поводу едва ли отличалась меньшей страстностью, чем смежная с ней дискуссий по вопросу о происхождении кельтской расы. Совершенно очевидно, что Ренан и Арнольд пытались разрешить эту тайну таким же примитивным образом, каким астрологи Халдеи пытались проникнуть в секреты звезд. Но такая глубокая пропасть едва ли может быть одолена проницательностью политического эссеиста или измерена логическим мышлением специалиста в области сравнительного религиоведения. Это задача для пророка или провидца, для Блейка или Брахана. Для человека, в крови которого нет магического состава, кельтские глубины остаются навсегда запечатанными. Я думаю, что тот, кто приближается к ним, должен не только принадлежать к древней расе первых носителей культуры на этом острове, но он должен также с детства слышать настойчивый зов голосов рода, которые бы побуждали его к решению задачи исследования тайн своей страны.

Кельты, эта нация художников, поэтов и аристократов, первоначально располагалась в области между Францией и Венгрией, вероятнее всего, на южно-германской равнине между Швейцарией и Богемией. Нация медленно образовывалась из расы, известной как «народ Могильного поля», относящейся к бронзовому веку. На протяжении поколений эти люди сплавлялись в единую народность, и в этом качестве они были известны грекам, по меньшей мере, за 500 лет до н. э., греческие писатели называли их страну Кельтикой. Они принесли культуру обработки железа Ла Тен в Галлию и Британию, при этом они смешивались с расами, издавна проживавшими на этой земле. Возможно, в ходе этого процесса они теряли некоторые свои этнические характеристики. Но своих культурных и эстетических приоритетов они не теряли, при всем том, что на них должны были оказывать мощное влияние верования и обычаи народов, с которыми они смешивались.

Сакральный кельтский камень плодородия. Латенская культура 

И хотя сегодня название «кельты» несколько неупорядоченно применяют к смешанным расам, имеющим иной физический облик, — к валлийцам, ирландцам, шотландцам и бретонцам, все же среди этих несхожих этнических типов еще сохраняется некая единая ментальность и сходство во взглядах на мир, которые указывают на существование в прошлом общей философии и традиции. Кельтов, высоких или низкорослых, с удлиненной или округлой формой головы, темноволосых, светлых или рыжих, едва ли можно спутать с кем-то еще в том, что касается ментальных характеристик. Старая школа антропологов — Брока и другие — определила их как «сангвиников желчного типа», и вряд ли найдутся причины сомневаться или отвергать это психологическое определение. Кельт часто предстает мрачным и раздражительным, склонным иногда зажигаться энтузиазмом. Это человек, подолгу пребывающий в молчании, неожиданно становящийся словоохотливым, мечтательный, но переходящий от неподвижности к яростным, однако непродолжительным действиям. Консервативный и суеверный, фаталистичный, бесстрашный — это все он. Однако по отдельности это такие же различные индивидуумы, как и представители других наций и рас — в одних случаях, высоко эмоциональные, в других — необычно пассивные. По всей вероятности, общий тип человека, которого мы называем кельтом, демонстрирует психологические грани разных рас, с которыми смешалась первоначальная раса, и, согласно закону смешанных браков, этнические формы различаются в каждом индивидуальном случае, поскольку имеет место та или иная отсылка к иберийским, тевтонским или иным предкам. Но при всем этом смешении протянувшееся из далеких времен влияние триумфального величия кельтицизма и особого рода гений расы — столь сильный, поскольку очень древний, и настолько хорошо отформованный в своей изначальной матрице — просвечивают с почти нечеловеческой мощью сквозь все покровы чужих наслоений, которые порой даже, казалось, могли стереть их. Часто приходится долго и терпеливо ждать, чтобы заметить это свечение. Но однажды под влиянием страсти, триумфа или несчастья оно проявится настолько явно, что в этом нельзя будет ошибиться, — в печальном, сдержанном характерном смехе, в мрачном и зловещем виде, в быстром озлоблении и яростном негодовании, которые удивят или позабавят человека с более медленно текущей кровью, или в гордом и высокомерном презрении, к которому более тонко организованные и более чисто выращенные побеги этой расы европейской аристократии столь обескураживающе склонны.

В чем мистический секрет кельта — поэта, пророка, воина, аристократа среди аристократов? Это память, воспоминание души о былом моральном и интеллектуальном превосходстве, которое он не утратил, поскольку его дары остаются внутри него, но путь к ним он не может отыскать. Он подобен человеку с сундуком сокровищ, ключ к которому потерян.

В этом хранилище находятся «Книги тайн Британии», — те самые древние и загадочные тома, что содержат знания цивилизаторской расы этого острова ее изначального периода. Эти секреты имеют бесценное духовное значение для народа этой земли, продолжающего оставаться преимущественно кельтским по своей ментальности и характеру. И если эта страна, на которую весь мир смотрит как на лидера в научной и политической мысли, которая правит почти четвертью земного шара, которая добилась триумфов, не имеющих себе равных, в областях науки, изобретательства и форм государственного правления, при всем при этом не будет иметь возможности гордиться собственным национальным мистицизмом, но будет вынуждена заимствовать из восточных источников, чтобы покрыть этот предполагаемый недостаток, то это будет по-настоящему унизительно. Неправомерно говорить, что национальной мистической традиции не существует. Она сокрыта почти нетронутой в пещере кельтского прошлого, откуда ее еще можно добыть для пользы нашей расы.

Первая стоящая перед нами задача в плане отыскания секрета кельтского Грааля заключается, естественно, в том, чтобы бегло рассмотреть материалы, документальные и иные, которые могут помочь нам верно понять мистическую литературу британских кельтов. Именно в этой области, а также в области наследия ранней британской веры и философии, как они проявлены в народных ритуалах незапамятной традиции, мы надеемся собрать черепки расколотого сосуда отечественного мистицизма и склеить их в одно целое.

Мистическая и оккультная литература кельтов южной Британии отчасти имеет своим источником собрание сказаний, известное как «Мабиногион», которое, хотя и существовало в рукописи, написанной в XIV веке, очевидно, было создано в гораздо более ранний период, на что указывает его мифологический характер. Валлийские триады хранят схожий материал, датированный, вероятно, XII веком, но заключенное в них мистическое знание — гораздо более древнее. По своему характеру близко к ним стоит так называемая «Книга Талиесина», написанная или, скорее переписанная где-то в XV веке. Множество попыток опровергнуть подлинный, древний характер мифологического материала, содержащегося в этих рукописях, провалились, они были предприняты литераторами, в большинстве своем не знакомыми с наукой, занимающейся мифологиями.

Вопрос о сохранении друидического знания в бардовской поэзии Уэльса — из числа тех, что обсуждался с необычайным жаром. Одним из самых первых сторонников наличия здесь преемственности был о. Эдвард Дэйвис, который в своей книге «Мифология британских друидов» бескомпромиссно и беззаветно отстаивал эту точку зрения. Было достаточно убедительно доказано Нэшем и его соавторами{34}, что сделанные Дэйвисом переводы древних валлийских поэм — несколько неточные и искаженные, а его заключение о существовании до недавнего времени «Гелио-Аркитской» религии[6] в Уэльсе — достаточно абсурдно. Но учитывая, что «переводы» его критиков равно плохи, а их взгляды равно необоснованны, ему следует сделать скидки. Его теории были позднее развиты достопочтенным Алджерноном Хербертом в его анонимных работах «Британия после римлян» (1836) и «Неодруидическая ересь» (1838), в которых он выразил мнение, что приверженность друидов старому язычеству вызвала раскол в британской церкви и послужила оформлению неодруидической ереси.

Их оппоненты указали не только на то, что большинство этих переводов неточны, но также на то, что многие места в источниках, которые, как считалось, имеют мистическую или мифологическую природу, на самом деле — христианского происхождения. Но при этом они зашли слишком далеко — по сути, настолько далеко, насколько Дэйвис и Херберт зашли в противоположном направлении. Правда заключается в том, что после методологического просеивания и тщательного научного исследования валлийских поэм в «Книге Талиесина», «Красной Книге Хергеста» и «Черной Книге Каермартена», а также в сказаниях Мабиногиона, там еще сохраняется остаток мистического и мифологического материала, который невозможно объяснить методами упомянутых критиков.

Но это не были настоящие специалисты в области мифологии и критики, и большинство из них (в частности, Нэш, как указал Скин) почти упустили из виду свидетельства, которые шли вразрез с их идеями. Они указывали на то, что барды Уэльса — Талиесин, Лливарх Хен и Анейрин — воспринимали божеств древней Британии в чисто эстетическом плане, в точности так же, как могли относиться к богам античной мифологии поэты века неоклассической литературы. Но прямой и личностный характер, который носили эти ссылки и упоминания, делает подобную идею весьма уязвимой.

Более того, как это будет далее показано, — нет ничего невозможного в той идее, что древняя британская религия и мистицизм задержались в Уэльсе и других отдаленных частях острова еще на много веков после ухода римлян. Те, кто занимают противоположную позицию, должны объяснить присутствие сотен сохранившихся в Британии языческих суеверий в настоящий период, а также такие факты, как сожжение валлийского друидического идола вместе с его жрецом в Лондоне в период правления Генри VIII, относительно недавнее приношение в жертву быков в высокогорных районах Шотландии, сопровождавшееся примитивными ритуалами, существование таких древних чествований, как почитание Шони на севере Шотландии, и множество других подобных празднеств, о которых будет рассказано отдельно, еще недавняя практика колдовства, отсылающая нас к иберо-кельтской религии, и очень много других свидетельств. Они также должны будут дать удовлетворительное объяснение сохранению древних верований в иных землях, где язычество на. протяжении столетий фактически выкорчевывалось, — нагвализма в Мексике и Центральной Америке, античных религий или культа Дианы в современной Италии и подобных им верований и духовных практик на Балканах и в России.

Тут не приходится начинать серьезную дискуссию по вопросу подлинности древней валлийской литературы в целом. Однако современный писатель не может не воздать ей должное за то, что она в известной мере засвидетельствовала отдаленную от нас реальность и сохранила в значительном объеме подлинные британские оккультные знания друидического и кельтского происхождения, и воспользоваться ими. При этом необходимо будет использовать только такие свидетельства, которые представятся автору безупречными и разумными, и делать ссылки на эти свидетельства, кроме тех случаев, когда это будет необходимо для разъяснений.

Прежде чем перейти к изучению того мистического материала, который они содержат, следовало бы кратко подытожить ту информацию, которой мы обладаем относительно основных божеств, о чьих подвигах и похождениях повествуют эти сказания и поэмы. Некоторые из них отождествлялись с богами гэлов, но большинство носит местный, строго «уэльский» характер. Однако можно с уверенностью сказать, что они имеют и бриттское, и гойдельское происхождение — результат смешения вер и преданий у двух ветвей кельтской семьи, с чем соглашается большинство авторитетных ученых.

Первая группа, которая привлекает наше внимание, возможно, наиболее выдающаяся, — та, что связана с Ллиром. Она упоминается в «Мабыногыоне». Ллир — это бог моря, и о похождениях его сыновей Брана и Манавидана, его дочери Бранвен и единокровных братьев Нисиена и Эвнисиена рассказывается в историях о Бранвен и Манавидане. В этих сказаниях упоминается о вторжении в Ирландию, за правителем которой была замужем Бранвен.

Манавидан — Повелитель Элизиума, был ремесленником и земледельцем. Бран в основном известен как обладатель магической головы, которая после его смерти пророчествовала и защитила Британию от вторжения врагов. Он покровительствовал поэзии и бардовской музыке и был героем титанического склада. Его, по-видимому, связывали с потусторонним миром или, скорее, с подземным миром плодородия, как и его сестру Бранвен, — на что указывает обладание ею магическим котлом.

Другая бриттская группа связана с богиней Дон. Ее дети — Гвидион, Гилваэтви, Амаэтон, Гофаннон и Арианрод, сыновья последней — Дилан и Ллеу. Они напоминают ирландских Туатха Де Данаан, их приключения описаны в «Мабиноги Мэта», где рассказывается о страсти Гилфаэтви к служанке Мэта Гоэвин и о том, каким образом Гвидион раздобыл волшебную свинью, принадлежавшую Придери, которая была подарена тому Арауном, королем Аннуа, или Гадеса. Мэт — это, очевидно, местный бог Гвинедда, что в Уэльсе, маг par excellence[7], «бог друидизма». Гвидион — покровитель поэзии, искусства гадания и пророчествования, идеальный бард, носитель высокого культурного начала. Амаэтон — земледелец, а Гофаннон — «кузнец» или ремесленник, что-то родственное кельтскому фулкану. Арианрод, или «Серебряное Колесо», представляла собой созвездие Северный Венец, но ее также связывали с земным плодородием.

Еще одна группа, обнаруженная в «Мабиногионе», связана с Пуй-ллом, князем Диведа. Она включает его жену Рианнон и их сына Придери. Пуйлл на год меняется местами с Арауном, королем Аннуна, и сражается с его противником Хафганом. Еще одна группа включает Бели и его сыновей Ллуда, Касваллауна и Ллевелиса.

В «Книге Талиесина» мы обнаруживаем группу, с мистической точки зрения, представляющуюся еще более важной. Имеются в виду Керридвен, ее страшный сын Авагдду, его сестра Крирви и брат Морвран. Уродливость Авагдду могла быть компенсирована обладанием сверхъестественными знаниями, так что Керридвен стала готовить в волшебном котле магический напиток вдохновения. Он должен был вариться год, и в нем должны были появиться три капли божественной жидкости. Керридвен приказала слуге Гвиону следить за этим процессом. Когда он наблюдал за приготовлением, ему на палец упали эти три капли, он их попробовал и исполнился вдохновения и всеведения. Началось преследование слуги разъяренной Керридвен. В ходе бегства Гвион принимал различные обличья: зайца, рыбы и пшеничного зерна, она же принимала обличья борзой, выдры и, наконец, курицы, которая проглотила зерно, после чего она выносила Гвиона как своего сына. После того как он появился на свет, она оставила его в открытом море в ивовой рыбачьей лодке. Как мы увидим, этот миф является ключевым для понимания британского мистического знания. Ребенок, которого Керридвен оставила в море, стал позднее Талиесином, магическим бардом.

Друидические барды, жившие при валлийских князьях, единодушно говорят о Керридвен как о владеющей скрытыми тайнами их древнего культа. Киндделу, который жил примерно в середине XII века, говорит в своей песне: «Сколь загадочными были пути песен Керридвен! Сколь необходимо понимать их в истинном смысле!» Лливарх ап Лливелин, который творил между 1160 и 1220 г., просит «вдохновения, словно оно исходит из котла Керридвен», и заявляет, что он будет обращаться к своему господину «с творческим приданым Керридвен, покровительницы бардизма». Для тех бардов, кто стремился к Песенной Вершине, было важно испробовать воды вдохновения из ее котла, быть посвященным в ее мистерии. То, что миф о Керридвен, обитавшей близ озера Тегида (бог, или гений, этого озера, являвшийся мужем этой богини), является ключевым для наших поисков, может быть видно из следующего отрывка из «Книги Талиесина».

Сноудон

Тогда она (Керридвен) решила, в соответствии с тайнами книг фериллтов, приготовить для своего сына котел воды вдохновения и всезнания… Между тем Керридвен, уделяя надлежащее внимание книгам по астрономии и наблюдая часы появления планет, ежедневно занималась сбором растений разных видов, которые обладали какими-то редкими свойствами… Она указала Гвиону Малому, сыну Гуреани, герольда Лланвайра, что в Повисе, — наблюдать за приготовлением напитка.

* * *

Фериллты, согласно ритуалу которых действовала Керридвен, часто упоминаются бардами Уэльса, а старая хроника, процитированная д-ром Томасом Уильямсом, указывает, что у фериллтов было учебное заведение в Оксфорде еще до основания там университета. Эти фериллты представляли собой ветвь друидического братства. Это были учителя и ученые, искусные во всем том, что касалось применения огня, так что их самоназвание часто переводилось как «алхимики» или «металлурги». И действительно, химия и металлургия известны как Селвиддидан Фериллт, или «искусства фериллтов». Их центр, по-видимому, находился в городе Эмрис в районе Сноудона, который часто ассоциировали с магическими силами, его называли городом драконов Бели{35}.

В окрестностях Сноудона находятся руины древнего британского города Эмриса, или «города амброзии», также известного в валлийской традиции как Динас Аффараон, или город «высших сил». Об этой мистической общине поэмы валлийских бардов упоминают так часто, что факт ее действительного существования не вызывает никаких сомнений. Этот город упоминается не только в «Черной книге Каермартена» и других валлийских рукописях как центр мистических ритуалов, но о нем говорит и один из ученых Кэмдена, указывая, что он находится на вершине «вознесшегося на головокружительную высоту утеса» — на самом Сноудоне. Дэйвис указывает, что он находился «на дороге, ведшей от мыса Ллейна к той части побережья, что находится напротив Моны (Англси), а Джибсон идентифицирует его с руинами исключительно сильного укрепления, окруженного тройной стеной на возвышенности Бройх и Ддинас, — «горный кряж по-над городом», — образующей часть вершины Пенмаена. На внутреннем пространстве, окруженном этими стенами, мы находим основания по меньшей мере ста башен диаметром примерно в шесть ярдов, сами оборонительные сооружения имели толщину не менее шести футов. «Колоссальность этой работы, — заключает он, — показывает, что это были великолепные фортификации, укрепленные природой и человеческим мастерством, расположенные на вершине одной из самых высоких гор той части Сноудона, что обращена к морю».

В Эмрисе во времена Биле, солнечного божества, и во времена Придейна — сына Аэда Великого, по преданию, скрывались драконы, которых впрягала в свою упряжь Керридвен, так что не представляется невероятным, что город был каким-то образом связан с ее таинствами. Дэйвис считал, что фериллты являлись жрецами этих таинств в «амброзийном» городе Эмрис.

В чем же именно значение богини Керридвен и ее мистического котла? Согласно мифу, этот сосуд был создан для приготовления напитка, который бы наделял человека особого рода вдохновением и пробуждал в нем пророческие и бардовские способности. Миф, очевидно, является аллегорией обряда инициации, в котором проба воды была исключительно важной составляющей.

В поэме, известной как «Трон Талиесина» в «Книге Талиесина», перечислен ряд ингредиентов, которые должны войти в волшебный эликсир, который следует варить в котле Керридвен, Пэйр Памвидд, то есть «котле пяти деревьев», — в названии имеются в виду пять особых деревьев или растений, необходимых для приготовления. Некоторые валлийские легенды представляют этот «Пэйр» в виде ванны, вода которой даровала бессмертие, но лишала купальщика дара речи — возможная аллюзия на клятву сохранения тайны, которая давалась перед инициацией. Еще в одном месте Талиесин называет его «котлом правителя глубин» и заявляет, что этот котел не будет готовить еду для того, кто не связан клятвой.

Таким образом, достаточно очевидно, что валлийские барды использовали для своих обрядов посвящения отвар из растений и трав, который, как они считали, может наделить испробовавшего его определенными силами вдохновения, красноречия, прорицания, а также певческим даром. Использование такой очистительной воды имело место и в мистериях Греции и Рима. В ходе обрядов, связанных с таинствами Цереры, использовался напиток, в который входили лавр, соль, ячмень, морская вода и цветы, сплетенные в венки. Это напоминает ингредиенты напитка Керридвен, который, по словам Талиесина, включал ягоды, океанскую пену, кресс-салат, сусло и вербену, которую собирали на высокогорье, в местах, защищенных от лунного света. Часть этого зелья также добавлялась в Гвин, или Брагвод — священный напиток, обычно использовавшийся в обрядах инициации. Его делали из вина, меда, воды и солода, он имеет сходство с напитком, потреблявшимся приверженцами Цереры, — отваром из вина, ячменя, воды и муки крупного помола.

Богиня Керридвен с котлом

Осадок воды в котле Керридвен был ядовитым, зловонным, символически это означало, что он содержал грехи и скверну посвящаемых, поэтому он выливался — точно так же, как осадок воды, использовавшейся в мистериях Цереры{36}.

О волшебном котле упоминает Талиесин; по его словам, он был введен в обращение девятью девами, которые «согревали его своим дыханием». Дэйвис{37} считает, что это были Гвиллион, или «феи», — девы-пророчицы, имевшие сходство с девятью античными музами. Талиесин рассказывает, что они готовили свои отвары в котле, находясь в «четырехугольном каэре», или святилище, на «острове сильной двери». Похоже, здесь имеется в виду остров Сеон, упоминаемый в той же поэме; очевидно, он тождествен Сене, или Иль де Сейн, находящемуся недалеко от Бреста, его упоминает Помпоний Мела{38} как «прибежище жриц, святых в своей вечной девственности, числом девять. Их, — продолжает он, — называли галльскими ведьмами, и считалось, что они наделены исключительными способностями. Своими чарами они способны поднимать ветры и моря, превращаться в любых животных, излечивать раны и болезни, неисцеленные другими, знать и предсказывать будущее». Одним словом, это были друидессы, с чем соглашаются современные авторитетные ученые. Раз в году они сносили соломенную крышу своего храма, и если в процессе ее обновления одна из них оступалась на скользкой соломе, остальные немедленно разрывали ее на части.

Страбон также упоминает этих жриц Сены, он говорит о них как о поклонницах «Бахуса», «одержимых Дионисием». Это, конечно, лишь иной способ указать, что эти женщины были верховными жрицами кельтского божества, ритуалы и мистерии, связанные с ним, напоминали те, что были посвящаемы Бахусу. Оргиастические празднования предваряли получение от божества даров вдохновения и прорицания. М. Салмон Рейнах отвергает истории Страбона и Мелы как сказки, основанные на мифе о Цирцее, но, как резонно замечает Кэнон Мак-Каллох, «даже если имеет место искажение фактов, эти описания, по-видимому, основаны на реальных наблюдениях. Такие действа находят себе аналогии и в других регионах… Именование обрядов дионисийскими, еще не служит основанием для отрицания того факта, что имели место оргиастические ритуалы. Античные авторы обычно определяли все варварские обряды в терминах своей собственной религии»{39}.

Г-н Кендрик замечает: «Хотя вполне возможно, что античные авторы соблазнились описать характер внутриобщинных коммуникаций на кельтских островах в терминах классической мифологии, со всеми этими сказаниями об острове Цирцеи и т. д., однако, поскольку существуют многочисленные свидетельства того, что галлы, как и многие другие древние народы, чувствовали, что с этими уединенными островами связан особый род святости, то практически неизбежным следствием этого должно явиться то, что священнический характер этих общин должен описываться в словах и терминах, адекватных этой среде».

Очевидно, что именно такую оргиастическую церемонию описывал бард Анейрин в поэме, процитированной Дэйвисом{40}.

«В присутствии благословенных, перед большим собранием, перед хозяевами речного острова, когда дом поднялся из болота, окруженный изогнутыми рогами и искривленными мечами, в честь могущественного короля равнин, короля с открытым лицом, я увидел темную кровь, выступающую на стеблях растений, на застежке цепи, на знаках отличия короля, на кусте и на копье. Красным был морской берег. В это время присутствующие совершали круговые движения, в воздухе летали белые ленты, все это имело очаровательно причудливый вид.

Вся процессия танцевала и пела ритмично, на лбу у людей были диадемы; громок был лязг щитов вокруг древнего котла, сопровождавшийся неистовым весельем, и очень живо смотрелся один, в своей удали перегнувшийся над водным потоком, где крутился шар, отбрасывавший свои лучи на далекое расстояние, — блестящий плод гадюки, исторгнутый чревом змеи.

Но ранен ты, серьезно ранен, ты, очарование принцесс, ты, который любил живое стадо! Моим горячим желанием было, чтобы ты мог жить, о ты, человек победоносной энергии! Увы, ты, Бык, несправедливо угнетен, твою смерть я оплакиваю. Ты был другом спокойствия и тишины.

У моря, перед собравшимися мужами, рядом с ямой раздора, ворон проткнул тебя в ярости».

* * *

Тот факт, что друидесс Сены отождествляли с девятью хранительницами котла Керридвен, указывает на то, что они являлись наследными жрицами ее культа, — как и жрицы галатийской Артемиды или богинь Галлии с их приверженцами из числа женщин. Но упоминание Анейрином «крутящегося шара» подводит нас к следующему этапу кельтских мистерий.

Этот шар конечно же является змеиным яйцом друидического знания. Locus classicus[8] упоминания о нем — это известный рассказ Плиния{41}: Есть также другой вид яйца, пользующийся большой славой в галльских провинциях, но неизвестный грекам. Летом бессчетное число змей сплетается в клубок, и они удерживаются вместе секретом их тел и слюной. Результатом этого является anguinum[9]. Друиды говорят, что шипящие змеи выбрасывают это яйцо вверх в воздух, и его следует поймать в накидку, не дав ему коснуться земли; после этого следует немедленно мчаться прочь на лошади, поскольку змеи будут преследовать тебя до тех пор, пока какой-нибудь поток не перережет им путь. Они утверждают, что яйцо может быть проверено на подлинность: надо посмотреть, сможет ли оно плыть против течения реки. Если оно настоящее, то оно будет в состоянии это сделать, даже будучи оправленным в золото. Но поскольку обычным делом магов является набрасывать разукрашенную вуаль на свои обманы, то они заявляют, что эти яйца можно забирать лишь в определенную ночь лунного стояния, так что всем остальным людям остается лишь совмещать присутствие Луны и змей в момент операции. Я сам, однако, видел одно такое яйцо; оно было круглым, размером с маленькое яблочко; скорлупа была хрящеватой, утыканной щербинами, как конечности полипа. Друиды высоко его ценят. О нем известно, что оно обеспечивает успех в судебных делах и благорасположение князей; но это неверно, поскольку один человек из Воконции, являвшийся также римским всадником, держал это яйцо у груди во время суда и был приговорен к смерти императором Клавдием, насколько я мог видеть, — по одной этой причине».

В том, что касается подлинной природы этого «змеиного яйца», существуют значительные расхождения во мнениях. Доисторического происхождения шарики из синего и зеленого стекла, иногда имеющие вырезы и проложенные внутри белой пастой, известны в Корнуолле, Уэльсе и Шотландии как «змеиные камни», а в Ирландии как «друидическое стекло». Время их появления — первые века до нашей эры, и поскольку друиды должны были быть знакомы с ними, не представляется вероятным, чтобы они считали их природными образованиями. Не подходят они и под описание Плиния, который представляет anguinum размером с яблоко, а его скорлупу — ороговевшей.

Некоторые ученые полагают, что «змеиное яйцо» на самом деле являлось окаменевшей ехидной или аммонитом. Но если мы вспомним то обстоятельство, что друиды были известны валлийским бардам под именем Наддред, или гадюки, — по-видимому, аллюзия на их предполагаемое духовное возрождение в процессе инициации, «регенерацию», аллегорическая отсылка к змее, которая сбрасывает свою кожу, — то можно увидеть, что слова Плиния представляют собой не совсем верное, сбившееся с правильного пути описание того способа, каким друиды, или «змеи», производили и собирали свои эмблемы, которыми, видимо, служили стеклянные шарики, покрытые кожей, известные валлийцам как Глейняу Наддред. Тот факт, что их считали обеспечивающими удачу в судебных делах, похоже, указывает на их роль амулетов, излучающих «справедливость» и, возможно, наделяющих человека даром красноречия во время своей защиты.

Мы сейчас подходим к другому, более значительному доказательству того, что философские идеи друидов смогли сохраниться в Уэльсе с помощью бардов. Прежде всего, может вызвать особый интерес цитата из «Рецензии» на «Поэмы, лирические и пасторальные», опубликованные в 1794 г. Эдуардом Уильямсом, который позднее редактировал «Мивирийскую археологию».

Он утверждал (по словам Скина){42}, что в ранний период, когда бардизм процветал как социальное учреждение страны, существовали четыре кафедры, или школы бардов, и что одна из этих кафедр до сих пор сохранялась — кафедра Гламоргана… что весь последовательный ряд бардов и их лидеров можно проследить вплоть до 1300 г…. что Ллевелин Сион, который был верховным бардом в 1580 г. и умер в 1616 г., свел всю эту систему к пополнению «Книги бардизма, или друидизма бардов британского острова», которую, по его признанию, он скомпилировал из старых книг — из коллекции рукописей в замке Рэглэн.

В «Анонсе» говорится:

«Патриархальная религия древней Британии, называемая друидизмом, — но в Уэльсе известная в основном как Барддас, бардизм, хотя ее также называют Дервиддониет, друидизм, — не более враждебна христианству, чем религия Ноя, Иова или Авраама; вопреки тому, что некоторые полагают, она никогда не угасала в Британии полностью; на протяжении всех веков вплоть до нынешнего валлийские барды сохраняли ее живой. В моем распоряжении имеется ее краткое описание, сделанное Ллевелином Сионом, бардом, писавшим около 1560 г.: его правдивость и точность подтверждаются бесчисленными замечаниями и ссылками в наших бардовских рукописях всех периодов, вплоть до VI века, когда творил Талиесин, чьи поэмы представляют нам целостную систему друидизма. Эти (несомненно подлинные) писания показывают нам, что к древнему британскому христианству был в значительной мере примешан друидизм».

Шерон Тернер, известный антиквар, дал свою оценку представляемой Уильямсом работе Сиона. Он писал:

«Конечно, эти триады еще раз доказывают, что барды Средних веков имели подобные взгляды и идеи, но очень возможно, что свои представления в этой области они переняли у своих предшественников.

Они говорят о трех кругах существования: 1. Килхи Сеугант, или всезамыкающий круг, который содержит лишь божество. 2. Круг Гуинвидда, или счастья, — обиталище добрых людей, которые прошли сквозь ряд своих земных изменений. 3. Круг Абреда, или зла, — в нем люди проходят ряд ступеней существования, прежде чем им будет дана оценка и они получат право вступить в круг счастья.

Все одушевленные существа должны пройти через три ступени существования: состояние Абред, или зла, — в Аннуне, или великой бездне, далее следуют состояние свободы в человеческой форме и состояние любви, которая есть счастье в Неф, или небе. Все существа, кроме бога, должны пройти три анген, или необходимости; они имеют свое начало в Аннуне, или великой бездне, возрастание в Абред, или состоянии зла, и свое завершение и полноту в круге счастья на небе.

Проходя через изменения бытия, привязанный к состоянию Абред, человек в результате своего неправильного, дурного поведения может скатиться назад в самое низшее состояние, в котором он возник. Есть три вещи, которые неизбежно будут выталкивать его назад, к обратным изменениям на стадии Абред: 1. Гордость, из-за нее он упадет в Аннун, которая является низшей точкой, на которой начинается существование. 2. Лживость, которая будет выталкивать его в Обрин, или переселение в какую-то более низкую форму. 3. Жестокость, которая перенесет его в Кидвил, или переселение в какого-нибудь свирепого зверя. С этих ступеней ему придется опять двигаться в должном направлении через изменения форм бытия — к человеческому состоянию.

Человеческое состояние — это тот предельный уровень, за которым прекращаются переселения в более низкие состояния; все изменения выше человеческого уровня обогащают и осчастливливают, они по своей природе вечны, их сопровождают все увеличивающиеся приобретения в познаниях и счастье».

Нэш, в точности следуя своему тезису о сомнительном характере всей валлийской бардовской литературы, пытается вылить на читателя ушат холодной воды, рассуждая о подлинности писаний Сиона. Он говорит:

«Согласно указанию д-ра Оуэна Пагхи, рукопись Лливелина Сиона была в последний раз расшифрована, переписана и отредактирована Эдуардом Дэвиддом из Маргема, который умер в 1690 г. Последний говорит в предисловии, что он скомпилировал материалы из книг бардов и компетентных учителей, с тем чтобы ничего не было утеряно. В первую очередь он использовал книги Мейрига Дэвидда, Дэвидда Ллвида Мэтью, Дэвидда Бенвина и Лливелина Сиона, которые являлись главами бардовской кафедры Гламоргана с 1560 по 1580 г….Лливелин Сион, который умер в 1616 г., говорит, что авторы, учителя и судьи, которые санкционировали эту систему и кодекс, были друидами и бардами, уже пришедшими к вере в Христа».

«Оригинальная рукопись Эдуарда Дэвидда (писал Тернер в 1803 г.) до сих пор еще сохраняется в библиотеке Ллан Харана, в Гламорганшире».

Можно задаться вопросом, что здесь может быть неправдоподобным и невероятным? «Это ни из чего не следует, — говорит Скин, — поскольку поэмы по сути являются не тем, чем пытаются представить их Дэйвис и Херберт, стараясь доказать, что они неподлинные». Разве литературы других стран не передавались из поколения в поколение путями более окольными, чем те, которыми проходили записи Сиона? Что можно сказать насчет центральноамериканской книги «Пополь Вух», Каббалы, самого Святого Писания и работ античности? Разве свидетельства их древности более весомые?

И разве Лливелин действительно изобрел те мистические циклы, о которых он рассказывает? Если это так, то это вызывает большое удивление, поскольку циклы очень похожи на те, что описаны в других мифологиях, и, по крайней мере, один из них упоминается в нескольких старых балладах и в Мабиногионе. Мне представляется в высшей степени невероятным, чтобы Сион «изобрел» эту мистическую последовательность, по следующим причинам: 1) она, как я это покажу позднее, хорошо коррелирует с другими похожими системами; 2) подобные мистические космологии пришли к нам в неповрежденном виде из еще более далекой древности, чем та, с которой мы имеем дело; и, наконец, 3) эта система несет на себе отпечаток мощной древней традиции.

Но Дэйвис, яростный поборник неодруидизма, не склонен верить в «систему Сиона» и приписывает ей позднейшее французское происхождение. «Это не есть исторический друидизм или друидизм британских бардов», — заявляет он. В этой оценке Нэш согласен с ним. Но для него, похоже, очень важен тот факт, что сын Эдуарда Уильямса — Талиесин Уильяме — опубликовал вариант «Книги бардизма», в которой не было никаких упоминаний о мистериях, а также то, что «Книга», содержащая материалы Сиона, осталась неопубликованной на момент смерти Уильямса, хотя она была опубликована позднее под названием «Барддас», под эгидой Валлийского общества по изучению рукописей в 1862 г.

Прежде чем перейти к совершенно поразительному материалу, содержащемуся в «Барддас», — материалу, который разбивает вдребезги утверждения ученых, не верящих в аутентичный характер друидической традиции в Уэльсе, — позвольте мне заметить: для того, кто в наше время занят изучением мифов и фольклора, будет интересно узнать, что оспаривающие существование бардовской и друидической традиции точно так же отрицали аутентичность мифологических поэм и даже ряда эпизодов в «Мабиногионе». А они, — особенно последняя, — в наше время полностью признаны крупнейшими научными авторитетами в качестве подлинных памятников британского мифа. И если мифология кельтской расы, чьими жрецами были друиды, дошла до нас в почти неповрежденном виде, то почему философия друидов не могла быть сохранена подобными же методами? В следующей главе я постараюсь показать, что именно это и было достигнуто.

ГЛАВА IV «Барддас»

«Барддас», книга, содержащая материалы, существование которых Нэш отрицал, была опубликована под эгидой Валлийского общества по изучению рукописей в Лландовери в 1862 г., с соответствующими переводами и примечаниями, сделанными Дж. Уильямсом аб Итхелом, приходским священником Лланиомоуддви в Мерионетшире. В заглавии указывалось, что это «коллекция оригинальных документов, освещающих теологию, мудрость и характер применения бардо-друидической системы на британском острове»[10].

В предисловии говорится, что патроны Национального фестиваля бардов в Уэльсе, проводившегося в Лланголлене в 1858 г., желая уберечь традиции бардов от забвения, учредили приз за «наиболее полное описание теологии, системы порядка и характера исповедания бардо-друидизма на острове Британия, которое было бы почерпнуто из оригинальных документов». Было принято только одно сочинение — за анонимной подписью «Пленнидда». Что касается его аутентичности, то жюри заявило, что рукописные материалы, содержавшиеся в нем, подлинные, «хотя их авторы в ряде случаев не могут быть установлены, точно так же, как мы не можем назвать авторов общего права Англии, однако факт существования ряда описанных догм и их воплощения в жизнь может быть подтвержден произведениями бардов — от времени Талиесина вплоть до наших дней… среди наследия бардизма… мы можем надеяться отыскать тот надежно сокрытый от нас золотой ключик, который откроет таинства или эзотерическую доктрину древних наций».

Было сказано, что, за некоторым исключением, документы этого собрания имели своим источником рукописи покойного Иоло Моргануга, часто упоминаемого в предыдущей главе как Эдуард Уильяме. Рукописи были сделаны его рукой, и жюри имело все основания полагать, что это были копии древних манускриптов. Чаще всего он писал на оборотной стороне старых писем и счетов. Говоря о них, редактор указывает: «Мы имели возможность тщательно и полно изучить эти документы… и без колебаний мы признаем его не способным совершить литературный обман или подлог». Действительно, стиль в целом слишком архаичен для XVIII века, и очевидно, что Иоло Моргануг сам не вполне разобрал некоторые из документов, и он также не исправил ошибки, которые там были. Ясно также, что при копировании он часто должен был опираться более чем на один оригинал, и отсутствие единообразия в ряде деталей убедительно доказывает, что он был лишь копиист и не более того.

Он упоминает о реальном существовании некоторых документов, которые он копировал, и с большой точностью указывает имена и адреса их владельцев. Далее он указывает: «Триады, подобранные здесь, взяты из собрания рукописей, созданного около 1560 г. Лливелином Сионом, бардом Гламоргана. У меня есть копия этой рукописи; оригиналом владеет г-н Ричард Брэдфорд из Беттуса, что около Бридженда, в Гламоргане, сын покойного г-на Джона Брэдфорда, который по своей учености в области древнего британского бардизма не имел себе равных». Это заявление было написано примерно за столетие до публикации «Барддас», и оно появилось в книге Уильямса «Поэмы, лирические и пасторальные», о которой уже упоминалось. Если бы эта ссылка являлась ложной, то ее, конечно, сразу же бы опровергли.

Мегалит в Гламоргане

Другие критики пытались увязать материалы «Барддас» с ежегодным фестивалем бардов в Уэльсе, проводившимся регулярно, начиная с XV века, когда была получена санкция на некоторые бардовские ритуалы. Распространению этих ритуалов способствовала бардовская кафедра Гламоргана. Говорилось, что эта обрядовая система была изобретением бардов XV, XVI и XVII веков — дело в том, что к тому времени бардовский кодекс еще не был урезан настолько, чтобы подразумевать лишь создание текстов. Некоторые даже высказывались в том смысле, что «Барддас» была позаимствована бардами у браминов Индии! Однако книга несет на себе печать подлинности — это видно в каждой строчке, и утверждение, что она чужеродна и является результатом «алхимии» валлийских бардов, живших столетия вдали от индусов и не имевших и крупицы знаний, связанных с брахманизмом или какой-то другой эзотерической религией, не выдерживает никакой критики. Мы должны согласиться с редактором «Барддас», когда он говорит: «Мы считаем, что барды XV и XVI веков были до некоторой степени знакомы с поэтическими произведениями своих предшественников», даже если они и не объединялись на основе какой-то общей системы, которая была бы почерпнута из тех сочинений. Многим местам в книге можно найти параллели в работах валлийских бардов. Материалы «Барддас», как считал ее редактор, были собраны Лливелином Сионом в основном из работ бардов, творивших в период с XIV по XVII в. Сион переписывал их в библиотеке замка Рэглэн.

«Не приходится сомневаться, — указывает редактор, — в том, что эти барды рассматривали традиции Горседда[11] как подлинное наследие древнего друидизма; и есть все основания считать, что в своих основных чертах они таковым и являлись[12]. Расхождения, наблюдаемые по незначительным вопросам, должны показать, в каком направлении и до какой степени происходило изменение этих традиций с установлением христианства».

То, что появление христианства не означало исчезновения друидической философии, явствует из ряда мест в работах валлийских бардов. В одной из триад это особенно явно просматривается: «Есть три особые доктрины, полученные народом Уэльса: первая, идущая из глубины веков, связана с Гвиддониаидом, властвовавшим до прихода Придеина, сына Аэдда Великого; второй был бардизм, преподанный нам бардами, а третьей была вера в Христа, и это была ЛУЧШАЯ ИЗ ТРЕХ».

Христианство, по-видимому, считалось кельтами претворением друидизма, окончательным его свершением, — кредо, настолько полно отвечавшее благородным устремлениям кельтского духа, что не вставало вопроса о его принятии. То, что говорилось о касте кульдеев, очевидно, согласуется с этой точкой зрения; известно также, что множество друидов стали христианскими священниками. Известная булла папы Григория I (540–604) позволяла слияние кельтской и христианской вер, что способствовало всеобщему принятию последней без разрушения первой.

Мы теперь подходим непосредственно к содержанию «Барддас».

Первая книга озаглавлена «Символ», и в ней рассказывается о происхождении букв, алфавита и тайного писания бардов. Буквы, — говорит бардовская традиция, — были изобретены Эйнигедом Гигантским, сыном Алсера, с целью запечатления достославных деяний, а деревянные дощечки, на которых они вырезались, были известны как коэлбрены[13]. Бран Благословенный привез из Рима искусство использования пергамента. Три изначальные буквы были получены Менвом Старым от самого Бога, который проявился в лучах света, так что появились три линии:

Первая линия была названа буквой О, вторая — буквой I, а третья — V, откуда получилось слово OIV, которое можно не произносить. Как говорит бардовская поэма:

Вечный, Изначальный, Самосуществующий Даритель. Блаженны губы, которые канонически верно произносят их; Другое название, заключенное в целом слове — Это OI, а само слово — OIV, — его пел Иеуан Рудд.

Этим именем Вселенная про себя называет Бога — море, землю и воздух, и все видимое и невидимое в мире, все миры всех небесных и земных пространств, все одушевленное и неодушевленное сущее. Три мистические буквы означают три свойства Бога: любовь, знание и истину. Именно по этому принципу бардам британского острова присваивались три степени.

Эти три изначальные буквы служили отправным пунктом, на их основе были образованы шестнадцать букв; все буквы, используемые бардами, развились из них и образовали Абседилрос — слово, составленное из десяти первых букв. Позднее появились другие буквы, — числом до двадцати четырех.

Но лишь бард, посвященный в глубины тайны, знает, как произносится имя Бога, составляемое из трех букв-черточек, поскольку лишь он может знать их значение, произношение и силу Эта тайна не может быть поведана никому, кроме него, которому дарован Авен[14] самим Богом, — ведь лишь Бог может произносить Свое имя верно. Тот, кто способен мыслить, осознает значение первичной системы из шестнадцати букв и поймет имя Бога, и исполнится должного благоговения по отношению к Нему

Из тройки букв О. I. V. возник обычай запечатлевать знание в «триадах», а три луча света были расценены как три основных знака наук. Эти знаки явили собой устойчивую основу для развития искусств и наук.

Изучая традиции, на основе которых происходило становление бардизма и Горседда, мы получаем знание о первоэлементах вещей. Это власть, вещество и способ. Первоэлементами науки являются жизнь, ум и привязанность, мудрости — предмет, способ и польза и воспоминаний — понимание, проистекающее из привязанности, отличительные знаки и чувство благоговения перед лучшим (миром).

Авен от Бога покоится на трех основаниях: понимать истину, любить истину и поддерживать истину.

Далее следует длинное описание валлийской арифметики и технических основ создания книг, или коэлбренов, но все это не является предметом нашего исследования. Однако мы можем процитировать следующий отрывок:

«Таинства бардов сохраняются в потайных коэлбренах. Это маленькие эбиллионы, с палец длиной, имеющие выемки, так что ими могут пользоваться двое и более посвященных людей. Соединяя их вместе особым секретным образом, получают слова и фразы; таким образом составляются официальные послания и тайные книги, содержания которых не знает никто, кроме посвященных; согласно обычаю и данному слову, нельзя разглашать эти сведения. Их называют Чарами бардов, или Бардовскими мистериями.

Подобным же образом устроены секретные коэлвайны, составленные из маленьких камней, имеющих потайные отметки; располагая их определенным образом, дается изложение тех или иных знаний и наук. Когда же такие коэлбрены являют число букв исторически важного коэлбрена, то их особенно засекречивают, меняя одну букву на другую, так что трудно установить порядок; следят за тем, чтобы одна и та же буква не выступала в одном и том же значении и с одной и той же силой».

Речь идет о том, что они создавались в зашифрованном виде.

Книга Символов заканчивается следующим диалогом:

Вопрос: Что такое Дэсгабелл Родд[15]? Ответ: Ключ к первичному коэлбрену. В.: А что может объяснить первичный коэлбрен? О.: Дэсгабелл Родд. В.: А что еще?

О.: Секрет Дэсгабелл Родда. В.: Какой секрет?

О.: Секрет бардов британского острова.

В.: А в каком случае может быть разглашен секрет бардов британского острова?

О.: В случае разрешения учителя, на основании обета.

В.: Какого обета?

О.: Обета, заключенного с Богом.

Для нас вторая книга, носящая название «Двиффиддиет», или «Теология», имеет гораздо большее значение, поскольку в ней заключены мистические учения бардизма. Ее открывает большое число теологических триад, которые здесь нет нужды цитировать. Но далее мы встречаем раздел «Друидизм», где говорится о друидических идеях относительно природы божества. Бог — это добро и сила, Он дуально противопоставлен Китраул — тьме и бессильной немощи. Бог милосердно соединил Себя с этой безжизненностью, или злом, с намерением подчинить его жизни, или добру, и отсюда возникли разумные формы жизни и вообще все живое.

Они возникли в глубинах Аннуна, или бездны (низшего уровня), поскольку не может быть разумного существования без постепенного перехода, а этого перехода нельзя представить без начала, середины и оконечности — первой, связанной с возрастанием, и последней, завершающей. «Таким образом, все оживляющие начала в Аннуне связаны с жизнью и добром в наименьшей степени, а со смертью и злом — в наивысшей. Продолжительность их существования неизбежно короткая, но после расщепления и смерти они постепенно перемещаются на более высокий уровень, где у них происходит накопление жизни и доброго начала: так они совершают восхождение с уровня на уровень, все ближе и ближе к наивысшей оконечности жизни и добра, Бога, его милосердной любви к живым созданиям. Бог приготовляет для них пути на протяжении всего Абреда, из чистой любви к ним, пока они не достигнут человеческого состояния, где добро и зло уравновешены, и ни одно, ни другое не достигает перевеса. Отсюда возникли свобода и способность человека делать выбор, так что он может выбирать добро или зло; таким образом, видно, что человеческое состояние — это состояние испытания и обучения, где добро и зло уравновешены, и живые существа предоставлены своей воле и удовольствию».

Существуют три круга духовной эволюции: круг Абреда, где находятся все наделенные телом, смертные создания, круг Гвинуида, в котором существуют все одушевленные, бессмертные создания, и круг Сеуганта, где находится только Бог. Таким образом, Абред включает человечество и все, что находится ниже его. Но существование зла обусловлено необходимостью, и Бог не ненавидит низшие создания, заключенные в нем, зная, что иначе они не могут. Но когда жизнь в Абреде достигает человеческой стадии, где добро и зло уравновешены, то человек становится свободен от всех обязательств. Его состояние — это состояние воли, свободы и способности, где каждое действие является результатом согласия и выбора. Что бы он ни делал — он мог поступить и иначе, поэтому справедливо, что он должен будет получить наказание или вознаграждение, как того потребуют его деяния. Загадка бардов формулируется так:

Нет ничего действительно сокрытого, кроме того, что непостижимо.

Нет ничего непостижимого, кроме того, что неизмеримо.

Нет ничего неизмеримого, кроме Бога.

Нет Бога иного, кроме Того, что непостижим.

Нет ничего непостижимого, кроме того, что действительно сокрыто.

Нет ничего действительно сокрытого, кроме Бога».

Ее разгадка следующая:

Что непостижимо и неизмеримо — превыше всего, как то, что не имеет своего места.

Бог превыше всего и неизмерим в плане разума.

Ничто не может брать свое существование, кроме как от разума;

Несуществование всех вещей исходит от того, что не имеет места.

Нам известно, что Бога Отца некоторые называли Хеном Ддихениддом, то есть «древним и безначальным», «первым источником жизни, или произрастанием в жизнь, начиная с низшей точки существования, или из хаотической массы вещества в наивысшем состоянии распада», — согласно замечанию Иоло Моргануга. Бога Сына называли Иау, то есть Младшим, это последняя манифестация Божества в конечной, материальной форме. «И когда Он приял образ человека в этом мире, его назвали Иисусом Христом», или Богом Довиддом, то есть, «Богом Башней». У него были и другие имена, такие как Перидд, или «Первопричина», Бог Hep, или «Энергия», и Бог Нав, или «Создатель». Его также называли «Ха Могущественным», или «Всепроницающим».

Следующая рукопись в «Книге Теологии», как может быть назван этот раздел «Барддас», — «Книга бардизма» самого Лливелина Сиона. Он признается, что почерпнул материалы для нее из старых книг, «а именно, из книг Эйниона жреца, Талиесина — главы бардов, Дэвидда Дду из Хираддуга, Кутты Киварвидда, Джонаса из Меневии, Эдерина Златоязыкого, Сиона Сента, Риса Гоха и других источников из библиотеки Рэглэна, с разрешения лорда Уильяма Херберта, графа Пемброкского, которому да воздаст Бог за его помощь и которому я останусь благодарен до конца своих дней. Первая — это трактат в форме беседы, состоящей из вопросов и ответов, которую ведут бард и его ученик, — я говорю о работе Сиона Сента, в которой содержится много важнейших посылок, составляющих первозданную мудрость, какой она была в среде бардов британского острова с начала времен»[16].

Книга имеет форму беседы вопросов, задаваемых учеником барду, и ответов последнего. Бард сначала говорит новичку, что он «пришел из Великого мира», и его первоначало находится в Аннуне, но сейчас он в Маленьком мире, — после того как прошел круг Абреда. В данный момент он — человек у своего завершения, у крайних пределов. До этого он был в Аннуне — «месте, где в наименьшей степени способна поддерживаться жизнь», и он прошел по кругу Абреда через все возможные формы тела и жизни к нынешнему состоянию человека.

Гвинуид, — уверяет он, — «не может быть достигнут без видения и знания всего, но невозможно видеть и знать все без проживания страданий всего. И не может быть полной и совершенной любви, которая бы не создавала все те вещи, которые необходимы для приведения к знанию, вызывающему Гвинуид, поскольку не может быть Гвинуида без полного знания каждой формы существования, и всего добра, и всего зла, и каждого действия, и силы. И это знание не может быть получено без опыта в каждой форме жизни, в каждом событии, каждом страдании, во всяком зле и во всяком добре, так, чтобы было известно, в каком отношении они находятся друг по отношению к другу. Все это необходимо прежде, чем может быть достигнут Гвинуид, и есть необходимость во всех этих состояниях, прежде чем появится совершенная любовь Бога, и эта совершенная любовь Бога должна появиться прежде, чем будет достигнут Гвинуид».

Каждое живое существо придет, наконец, к кругу Гвинуида, сойдя с круга Абреда, к которому оно поднялось из Аннуна. Пройдя через смерть, сможет оно войти в круг Гвинуида, так что, наконец, Абред закончится, наконец, «и после этого не будет уже переселений из одной формы существования в другую». Но лишь один Бог может войти в круг Сеуганта. Но не направится после смерти в Гвинуид тот, кто при жизни не связал себя с добром и благочестием, с деяниями мудрости, справедливости и любви. Именно преобладание этих качеств откроет человеческой душе врата Гвинуида. А тот, кто не последует путем благочестия, «упадет в Абред, приобретя тот тип и форму существования, которые будут соответствовать его натуре, оттуда он вернется в то же человеческое состояние, в котором пребывал прежде… И так он будет падать постоянно до тех пор, пока не начнет поиск благочестия». Человек может падать в Абред много раз, и пути переселений, которые связаны с этим кругом, у большинства людей долгие и длинные. Даже ангелы, которые достигали Гвинуида, падали потом снова в Абред, когда пытались достичь Сеуганта — сферы, где обитает лишь Бог.

Сион говорит, что когда валлийцы были обращены в веру в Христа, то их барды получили более чистый Авен, или вдохновенное видение, от Бога. Авен может быть получен через приучение себя к святой жизни, к любви, справедливости и милосердию, через занятия полезными науками и уход от всяческой ненависти и жестокости.

Переселение такого рода упоминается в бардовских писаниях. Это видно из следующего отрывка: «Когда злой человек умирает и его душа вселяется в мерзейшего из существующих червяка, то он становится лучше и вступает на восходящий путь переселений, связанный с Абредом». Бард Каснодин (1290–1340), похоже, имел в виду эту веру, когда говорил:

Ты приготовил топь ада, пригодную для сатаны, Обиталище для червей, где они сойдутся в смертельной борьбе.

Далее следует необычный миф о творении, в котором причудливо переплелись еврейские и валлийские идеи. Он говорит, что первым человеком был Менив Престарелый[17]. В мифе говорится, что мир был создан из манреда — атомов, собранных на бесконечном пространстве в круге Сеуганта и расположенных в определенном порядке в круге Гвинуида, «как миры и жизни, и творения, без числа, веса и меры. И Аннун — бездна — был создан на границах круга Гвинуида».

Затем мы встречаем огромный раздел, содержащий длинные, довольно сентенциозные триады, такие как «Три необходимых черты благочестия: любовь, истина и благоразумие», которые, однако, не должны нас задерживать. Мы опять находим сущностно важное, когда читаем доктрину энейдваддеу.

В законах Диунвала Моэлмуда мы читаем: «Существует три сильных наказания: энейдваддеу, отрезание конечности и изгнание из страны, сопровождаемое преследованиями и травлей собаками; король определяет, кого следует наказывать». Комментатор «Барддас» указывает, что эта доктрина создана не позднее 430 г. до н. э., и очевидно, что значение слова энейдваддеу — возмещение. Поскольку связанные с этим понятием места не совсем ясны, я предпочитаю процитировать их:

«В трех случаях человек может пройти через энейдваддеу. В первом случае — в результате наказания, по вердикту страны и закона за причиненный вред — вред, выразившийся в убийстве, поджоге, устраивании засады и предательстве страны и народа. То есть тот, кто совершает это зло, должен быть казнен; и каждая казнь происходит либо по решению суда, либо, если ведется война, — по вердикту народа. Во втором случае человек сам идет на казнь, — по требованию справедливости, которое он ощущает в себе, — за совершенное зло, в котором он признается и которое он не может компенсировать иначе, как добровольно предав себя наказанию за то, что он сделал. В третьем случае человек подвергает себя опасности и возможности быть казненным во имя правды, справедливости и милосердия. Такого человека приговаривают к смерти за то добро, которое он сделал; и благодаря этому он поднимается в круг Гвинуида. Во всех иных случаях, кроме указанных трех, человек не может быть приговорен к энейдваддеу другим человеком, поскольку лишь Бог один знает, как судить иные случаи. В первом из означенных случаев человек останется в Абреде, на положении человека — не падая ниже; в двух других случаях человек поднимется в круг Гвинуида.

Существуют три обстоятельства, способные ускорить конец Абреда: это болезни, ведение борьбы и прохождение через энейдваддеу — справедливым, разумным путем, через совершение благого деяния; без этих факторов освобождение от Абреда сможет произойти лишь в гораздо более поздний период. Тут мы видим, что как раз на благо и из милосердия к живым созданиям Бог установил взаимную борьбу и взаимное убийство, происходящие между ними».

Мы теперь подходим к третьей книге — «Книге Мудрости», — в которой в первый раз мы встречаемся с теорией элементов: «Манред — изначальная форма вещества или всех составляющих, то есть пяти элементов, из которых четыре были неживые, а именно: калас, текучесть, дыхание и огонь, таковыми они оставались, пока Бог не пробудил их произнесением Своего Имени; тогда они тотчас ожили и в победной песне заявили о своем состоянии.

Три начала всякого бытия и существования: калас, а значит — всякое неподвижное тело и твердость, и всякая плотность и сгущение; текучесть, а значит — всякое замирание, перемещение и возвращение; и нуйире, а значит — всякое оживление, и всякая сила, понимание и знание, и то же самое есть Бог, без Которого не может быть жизни и энергии.

Другие говорят:

Есть три начала, из которых состоит все, а именно: калас, а значит — всякая вещественность; текучесть, а значит, — всякий цвет и форма, каждое течение и возвращение; и нуйире, а значит — всякая жизнь, бытие Бога, из Которого произрастает всякая душа, живость, сила и понимание, поскольку там, где Его нет, ни то ни другое не может существовать».

Есть и другой вариант космогонического порядка, который давали древние учителя:

Земля, вода, небесный свод, огонь и нив; нив — это Бог, и жизнь, и разум. Первые четыре начала являют собой смерть и смертность, пятое связано с жизнью и оживлением, переполнением энергией, знанием и движением.

Далее мы переходим к описаниям, касающимся материалов, из которых составлен человек. Эти описания приписываются барду Талиесину, они взяты из «Книги Лланурста». В них говорится:

«В человеке присутствуют восемь частей: первая — земля, которая инертна и тяжела, и из нее проистекает плоть; вторая — камни, которые тверды, и это субстанция костей; третья — вода, которая влажная и холодная, и это субстанция крови; четвертая — соль, которая соленая и острая, и из нее образованы нервы и накал чувств (имеются в виду телесные ощущения и способности); пятая — небесный свод, или ветер, из которого проистекает дыхание; шестая — солнце, которое ясное и светлое, и из него проистекает огонь, телесное тепло, свет и цвет; седьмая — Святой Дух, из которого истекают душа и жизнь; а восьмая — Христос, который есть разум, мудрость и свет души и жизни.

Если преобладающая часть человека — из земли, то он будет глупым, медлительным, тяжелым по своему духу, также может получиться маленький слабый карлик, уровень развития таких свойств будет определяться степенью преобладания земного начала. Если преобладающая часть его будет из небесного свода, то он будет легким, неустойчивым, болтливым, увлекающимся сплетнями. Если она будет из камней, то его сердце, понимание и суждения будут твердыми и жесткими, и он будет скупцом и вором. Если она будет из солнца, то он будет гениальным, чувствительным, активным, понятливым и поэтичным. Если она — из Святого Духа, то он будет благочестивым, дружелюбным и сострадательным, имеющим справедливые и мягкие суждения, с большим талантом в самых различных искусствах. В этом своем качестве он может быть приравнен лишь Христу, Сыну Божьему».

Различные человеческие способности располагаются в определенных частях человеческого тела, и порядок здесь следующий:

1. В лобной части располагаются чувства и интеллект;

2. В затылочной части находится память;

3. В области макушки — осторожность и рассудительность;

4. В груди — вожделение;

5. В сердце — любовь;

6. В желчи — гнев и ярость;

7. В легких — дыхание;

8. В селезенке— чувство радости;

9. В туловище — кровь;

10. В печени — жар;

11. В духе — сознание;

12. В душе — вера.

Далее мы подходим к длинной серии трактатов о цикле года, о месяцах, а затем следует «Книга привилегий и обхождения», в которой говорится о законах и уставе бардизма.

Удивительное сходство идей, обнаруженных в «Барддас», с определенными системами восточной философии и теологи и должно поразить читателя. Действительно, становится очевидным, что книга содержит осколки мировой системы мысли, возможно, гораздо более древней, чем сам друидизм, и идеи, общие с идеями египетской, браминской и буддистской философий.

Но смешно было бы предполагать, что здесь имело место непосредственное копирование и заимствование из этих систем. У валлийских бардов, начиная с XIII и кончая XVII веком, не было никакой возможности производить такое заимствование из священных систем Востока. Действительно, в римский период восточная философия проложила себе путь в Британию, и, возможно, это придало какую-то дополнительную окраску бардизму. Но еще до того об основных верованиях, составляющих систему, представленную в «Барддас», говорили, хоть и бегло, Цезарь и другие античные авторы, когда они касались темы друидизма.

Гораздо более вероятно, что система, представленная в «Барддас», зародилась не на Востоке, а в северо-западной Африке, откуда вышла иберийская раса. Очевидно, что она восприняла также и христианские элементы, но невозможно представить, чтобы в христианском мире могло быть иначе. Но это делает их не более христианскими, чем стали таковыми индейские легенды на протяжении их соприкосновения с европейским опытом.

Давайте коротко рассмотрим тот «теологический» материал, что может быть почерпнут из «Барддас». Прежде всего, мы имеем в Боге и Китрауле — свете и тьме — свидетельство той дуальности, что прослеживается в большинстве религий, которые прошли первичную стадию развития. Однако мы не находим в Китрауле, описываемом как «тьма» и «бессильная немощь», той активной силы зла, которая была бы подобна Сатане или персидскому Ариману. Эта «немощь» в настолько малой степени губительна, что Бог, по сути, соединяется с ней, чтобы «подчинить ее жизни».

Богиня Керридвен 

Аннун, бездна, — это область, ни в малой степени не экзотическая, поскольку она входит в мабиноги «Пушт, князя Дифеда». Его правитель — Аравн, он заступает на место Пуйлла, тогда как Князь Дифеда приводит в порядок дела темного царства Аравна. Аннун также упоминался в древней поэме, названной «Добыча из Анну на» в «Книге Талиесина», и это название, возможно, даже применялось в насмешливом смысле к той части Британии, что лежит к северу от Стены[18].

Но в самом раннем варианте Аннун представлял собой, скорее, род Элизиума, чем смертельную бездну, или, может быть, наоборот: сначала существовала идея мрачной пропасти, которая затем трансформировалась в представление о месте удовольствий. В любом случае ранние идеи о потустороннем мире были обычно достаточно нечеткими, но очевидно, что слово «Аннун» использовалось в бардовских писаниях для обозначения ямы, заполненной материей, ожидающей некоей духовной силы, которая бы вдохнула в нее жизнь.

Тут есть сходство с некоторыми мифологическими сюжетами у американских индейцев, особенно у зуни в Нью-Мексико, а также с тем состоянием, о котором говорится в одном гимне в индийской Ригведе, — это было состояние, когда не было ни бытия, ни небытия, когда Вселенная являлась неразличимой водой, заключенной в темноту. «Желание (карма) возникло в ней, это был первый зародыш сознания… связь между бытием и небытием». Это, конечно, наиболее любопытное соответствие, но утверждать, что те, из чьих писаний были составлены «Барддас», знали этот несколько темный по смыслу гимн, — просто абсурдно. Много похожего мы находим и в египетском мифе, связанном с богом Ра, когда тот имел образ Хепри. «Неба, — говорит Ра, — не существовало, и земля еще не появилась, и все предметы земли и пресмыкающиеся еще не вышли на свет, и я поднял их из Ну — состояния бездействия». Это Ну представляло собой водную бездну, схожую с Аннуном. Когда миф вошел составной частью в религию Осириса, стало потом считаться, что Осирис дал изначальной бездне свою собственную душу.

Из Аннуна жизнь постепенно поднимается в Абред, кольцо испытаний, — материальный мир. Абред это, по сути, — земной план, который не может не управляться злом, но после которого непременно — рано или поздно — следует подъем в Гвинуид, хотя порой приходится неоднократно проходить Абред, прежде чем наступит его завершение. Но мы вернемся к рассмотрению теологии «Барддас» в следующей главе, после того как поговорим о предметах, которые смогут пролить на нее достаточный свет.

ГЛАВА V Тайная традиция в британской средневековой литературе

Теперь нам следует продолжить искать свидетельства сохранения тайных отечественных верований в средневековой литературе Британии. О книге Джеффри Монмутского «История Британского королевства» велось столько дебатов, что я не собираюсь погружаться в эти запутанные споры относительно подлинности ее источников. Я лишь скажу, что с самого начала почти инстинктивно принял версию о том, что в основе книги лежат древние валлийские и бретонские источники. Последующее изучение работы не поколебало этого моего первого впечатления, но я, наверное, постараюсь коротко прокомментировать эту теорию.

Настоящим именем валлийца Джеффри было Груфидд аб Артур, он был архидиаконом Монмутским, поэтому имел исключительные возможности для разысканий свидетельств относительно традиций его народа, каковые имелись на XII век. Он указывает в предисловии к одному из ранних рукописных вариантов своей работы, что он «перевел эту книгу с валлийского на латынь и уже в престарелом возрасте перевел обратно с латыни на валлийский язык». Так что сначала произведение было написано на валлийском языке. Позднейшая версия того, как создавалась книга, гласит, что Уолтер Мэйпс, архидиакон Оксфордский, привез книгу из Бретани. Она была написана на английском языке, и было очевидно, что перевести ее мог только тот, кто владел валлийским, и что она послужила основой для всей истории Джеффри.

В этих двух заявлениях нет ничего несогласованного. Джеффри мог почерпнуть материалы для своей истории из валлийской традиции и из некоей бретонской книги, и я и минуты никогда не считал, что его работа представляет собой «величайшую литературную уловку в истории». Факты, приводимые им, значительно отличаются от тех, что представлены в записях Ненния и других валлийских летописях — местами Джеффри более многословен, местами его повествование провисает, а в целом оно менее обстоятельное. Я абсолютно не склонен утверждать, что книга не содержит изрядной доли вымысла, но это совсем не уменьшает вероятность того, что она опирается на определенные источники. Ряд замечаний об истории Артура носит такой характер, что позволяет со значительной степенью уверенности утверждать, что они были почерпнуты из бретонского источника. Местопребыванием Артура неизменно называется Керлеон, между тем как британские хроники постоянно указывают на Корнуолл. Более того, римские походы этого героя совсем не упоминаются в отечественных легендах, а описания Парижа, Бургундии, Альп и Италии, конечно же, не могли быть сделаны современником-бриттом. Кроме того, Джеффри демонстрирует почти полное неведение относительно валлийских событий в биографии Артура, и расхождения в сведениях относительно британской истории того периода — как они даются в его работе и в книге Ненния — столь значительны, что можно с уверенностью утверждать, что Джеффри в целом опирался на какой-то чужой источник. Одного того факта, что бретонская книга связана с именем Уолтера Мэйпса — человека, которому валлийский роман обязан тем, что был введен в обиход «норманн» и облачился в норманнское одеяние, — достаточно, чтобы подтвердить заявление Джеффри, что он получил его от Мэйпса, который сам никогда это обстоятельство не отрицал.

Но нельзя сказать и того, что Джеффри не имел доступа к некоторым валлийским рукописям и не знал валлийские традиции, или что он не использовал эти знания. То, что он имел доступ к этим источникам, достаточно очевидно уже из одного того факта, что он являлся автором «Vita Merlini»[19] — пророчеств Мерлина.

Г-н Кендрик заявляет, что в своем историческом исследовании и своей «Vita» Джеффри ни слова не говорит о друидической подготовке или практике. Но это, конечно, не так. Например, он говорит о Мерлине: «rex erat et vates» — «он был король и прорицатель». Но поскольку мы не располагаем вариантом книги на валлийском языке, то мы не можем сказать, переводом какого слова является слово «vates».

В книге Джеффри мы находим смешение британской и армориканской традиций. Проливается ли здесь какой-то свет на ранний период британской оккультной традиции, и если да, то какой?

Мерлин забирает младенца Артура 

В главе десятой мы читаем о том, как Бладуд поддерживал огонь в храме Минервы, который никогда не угасал, он также обучал некромантии в своем королевстве, «он продолжал практиковать свои магические операции до тех пор, пока однажды не попытался вознестись в верхние слои атмосферы на искусственных крыльях, которые он сам сконструировал, но упал на храм Аполлона в городе Триновантуме, разбившись насмерть». Мы иногда встречаем подобные вещи у ирландских друидов.

Далее мы читаем о короле Лейре, который поделил части своего королевства между дочерьми, и о том, каким образом был захоронен в гробнице, располагавшейся под рекой Сор в Лейчестере, — «первоначально там находилось подземное святилище бога Януса». «Янус» означает здесь Брана Благословенного, чья трехликая голова — как и у римского бога — обладала магическими свойствами защиты, а сам Лейр — это, по сути, британский морской бог Ллир, отец Мананнана. Белинус, о котором далее говорится в хронике, это еще один друидический бог, маскируемый под британского короля.

Пытаясь найти воспоминания о сохранившихся следах друидических верований, мы обнаруживаем упоминание о Луде, который восстановил стены Триновантума, или Лондона, — речь идет о кельтском боге Ллуге, или Ноденсе. Чуть ниже мы читаем о великом принесении в жертву животных Кассибелауном «богам-хранителям» в честь победы. «На этом празднестве они заклали сорок тысяч коров, сто тысяч овец и домашней птицы разных видов без числа, кроме того, тридцать тысяч диких зверей разных видов. Как только они закончили совершать эти торжественные приношения своим богам, они принялись угощаться сами оставшимся, как то было принято на таких жертвоприношениях». Описание заклания животных в точности укладывается в правила друидической практики, особенно в том, что касается диких зверей, которых многими тысячами приносили в жертву на ежегодных друидических фестивалях.

В девятнадцатой главе четвертой книги дается описание того, как Луциус, король Британии, принял христианство. Там говорится:

«Святые врачеватели, после того как почти истребили язычество на всем острове, стали обращать храмы, которые основывались в честь многих богов, для служения одному-единственному Богу и Его святым и наполнили их собраниями христиан. В Британии было тогда двадцать восемь жрецов и три архижреца, им подчинялось множество других судей, распорядителей и служек. Согласно апостольской заповеди, они удалились от идолопоклонства; те, кто были жрецами, стали епископами, те, кто были архижрецами, стали архиепископами. Местопребыванием архижрецов являлись три благороднейших города, а именно Лондон, Йорк и Город Легионов, старые стены и здания которого были расположены над рекой Уске в Гламорганшире. Этим трем, теперь очищенным от предрассудков, были переданы двадцать восемь епископов с их епархиями».

Это описание обычно считается целиком вымышленным. Но если вспомнить то, что уже говорилось о кульдеях и о существовании в британской церкви на протяжении многих веков касты, которая во многих отношениях отличалась от ортодоксального клира, то не покажется совсем уж невозможным, чтобы этот рассказ основывался на реальных фактах, пусть и не совсем точно приведенных.

Далее нас интересует упоминание о Мерлине, у которого Вортигерн спрашивал совет относительно строительства башни, в которой он мог бы успешно защищаться от ярости саксов. Услышав, что Мерлин — это человек, у которого никогда не было отца, и, будучи наущенным магами отыскать как раз такого человека и окропить фундамент башни его кровью, с тем чтобы получить защиту от землетрясения, которое башню постоянно опрокидывало, — Вортигерн посылает за ним. Он идет вразрез с наущениями магов и говорит королю, что его башня не выстоит из-за двух драконов, красного и белого, которые лежат под ней в подземном озере. Потом Мерлин пророчествует относительно будущего Британии в таком тоне, который, должно быть, был позаимствован из валлийских источников.

Позднее Аврелий, король Британии, желая возвести памятник тем британским аристократам, что были убиты саксами, спросил совета у Мерлина относительно того, какого рода должен был быть монумент. Чародей посоветовал ему послать в Ирландию за «Танцем Гигантов» (Стоунхенджем), который должен был стать долговечным памятником. На это Аврелий рассмеялся, и Мерлин, упрекая его, сказал: «Я прошу Ваше Величество воздержаться от напрасного смеха, поскольку то, что я говорю, не вздор. Это мистические камни, они имеют лечебное значение. Древние гиганты привезли их с самого отдаленного берега Африки и установили в Ирландии. Они были составлены так, чтобы в них можно было устраивать купальни в случае болезни. Методика этих людей заключалась в том, что вода омывала камни, а больных помещали в эту воду, которая служила надежным средством лечения. С таким же успехом они излечивали и раны, лишь добавляя в этом случае определенные травы. Нет такого камня, который не имел бы каких-либо лечебных свойств».

«Танец Гигантов» 

Так что камни были взяты в указанном месте и переправлены в Британию для новой установки.

Я считаю, что этот рассказ доносит до нас в несколько искаженном и туманном виде предание о действительно имевшем место переносе ряда камней, составляющих Стоунхендж, на равнину Солсбери. У меня и в мыслях нет полагать, что Стоунхендж мог быть возведен друидами, поскольку существуют абсолютно достоверные свидетельства того, что он был построен в 1700–1800 гг. до н. э., хотя он, конечно, использовался друидами в их время. Но я хотел бы указать здесь на африканские корни культа, с которым связан Стоунхендж, — о чем упоминает легенда, — и обратить внимание на то, что некоторые из камней, а именно подпорки меньшего размера, имеют неместное происхождение, — по словам д-ра Томаса, занимающего пост в Геологической службе Ее Величества, — они из горной цепи Присцилли в Пемброкшире. То, что они были установлены несколько позднее, чем большие внешние камни, это несомненно. Их «чужое» происхождение, таким образом, совершенно доказано, и я полагаю, что повествование Джеффри об этом событии — это несколько искаженные, траченные временем воспоминания о том, как эти мегалиты доставлялись с запада на восток. Таким образом, его история в значительной степени имеет под собой реальные основания, как исключительно важная и заслуживающая уважения фиксация преданий{43}.

Но был ли Мерлин действительно друидом? Есть ли какие-либо основания полагать, что он вообще существовал?

Г-н Кендрик замечает по этому поводу: по сути, истории о Мерлине увязываются с двумя различными людьми: один — это живший в VI веке валлийский князь Мирддин аб Морфрин, а второй — пророк при Вортигерне Амброзии, который фигурирует в Historia Britonum[20] Ненния. Джеффри употреблял имя Мерлина по отношению к обоим этим людям, а потом стал строить истории о них так, словно они относились к одному человеку. Валлийский князь, конечно, является героем его позднейшей «Vita Merlini», тогда как в более ранней Истории Британского Королевства в его сознании в первую очередь присутствует Амброзии; кроме того, в своей первой работе он ясно говорит о том, что Амброзии являлось еще одним именем Мерлина.

Однако другие авторитетные исследователи иначе определяют фигуру Мерлина. Кэнон Мак-Каллох считает его «абсолютным магом, возможно, древним богом, наподобие ирландского бога друидизма». Рис считал, что он представлял собой вариант кельтского Зевса, которому поклонялись в Стоунхендже.

Некоторые ученые, в числе которых граф де Вилльмарке, считали фигуру Мирддина аб Морфрина отличной от Мерлина-Амброзия, или Мерлина Эмриса, как его иногда называли. Но оба жили в Стрейтклайде, оба были чародеями и предсказывали одни и те же события. Мерлина-Амброзия мы обнаруживаем молодым человеком, жившим примерно в 480 г. при Вортигерне, а Мерлина аб Морфрина мы встречаем при дворе Риддерха Хаэла около 570 г. Мерлин аб Морфрин являл собой личность, чей характер составил ядро, из которого позднее выкристаллизовался романический герой. При дворе Риддерха Хаэла он был известен как Лалокин, или «близнец», и в диалоге между ним и его сестрой Гвенддидд она называет его «моим всемирно известным братом-близнецом». Валлийские барды XII века вкладывали предсказания Мерлина-Амброзия в уста Мерлина аб Морфрина, и это было столетие спустя после того, как была написана история Джеффри, так что, они, должно быть, считали две эти фигуры идентичными. Вероятно, Мерлина-Амброзия так называли потому, что ему покровительствовал Аврелий Амброзии, брат Утера Пендрагона, который, как считалось, уничтожил непатриотичного Вортигерна и перенес на другое место Стоунхендж. По всей вероятности, Мерлин-Амброзий — это мифологический персонаж, увязанный с реальной фигурой Мерлина аб Морфрина, имя которого в его молодости, видимо, как-то увязывали с Аврелием Амброзием. Ряд валлийских поэм приписывается Мерлину, и нет веских причин не считать его реально существовавшей личностью, «верховным бардом долины реки Клайд», — как называет его сестра, — известным как чародей и мудрец, живший в VI веке. Мне известно, что ученое мнение последних лет абсолютно отвергает реальность существования Мерлина, но то, что Мерлин действительно существовал, доказуемо, и я не могу присоединиться к суждениям, очевидным образом основанным скорее на чувстве презрения к преданию и даже фактическим данным, чем на логике и исторических свидетельствах. Видеть, как отвергается целый корпус литературы об Артуре — наподобие того как археолог, принадлежащий к школе «мерной ленты», мог бы отвергнуть некий артефакт, поскольку у него нет «определяющего горизонта» — весьма болезненно. Когда же эти критики поймут, что предание, если к нему отнестись должным образом, не менее ценно, чем письменное свидетельство? Однако валлийские поэмы, которые, по предположению, написаны Мерлином, несомненно относятся к гораздо более позднему времени, чем период его жизни.

То, что валлийская традиция признавала Мерлина друидом, может быть видно из следующих стихов бретонского автора, приводимых Вилльмарке:

Мерлин! Мерлин! куда ты направляешься Так рано со своей черной собакой? Ой! ой! ой! ой! ой! Йой! ой! ой! йой! ой! Я пришел сюда искать путь, Найти красное яйцо; Красное яйцо морской змеи, У моря, в полости камня. Я иду искать в долине Зеленый кресс-салат и золотую траву, И верхнюю ветку дуба В лесу рядом с источником. Мерлин! Мерлин! проследи свои следы; Оставь ветку на дубе И зеленый водный кресс в долине, Как и золотую траву; И оставь красное яйцо морской змеи В пене рядом с полостью камня. Мерлин! Мерлин! проследи свои следы, Нет прорицателя, кроме Бога.

Вилльмарке, говоря об этой поэме, указывает: «Это (Herbe d'or, золотая трава) является лечебным растением, к которому бретонские крестьяне относились с большим почтением. Они считали, что даже на значительном расстоянии можно заметить его блеск — как у золота; поэтому они дали ему это название. Если кому-то случится наступить на него, то он заснет и потом начнет понимать язык птиц, собак и волков. Редко его удается встретить — и лишь рано утром; чтобы собрать его, следует идти в лес босым и в рубахе, растение следует не срезать, но вырывать с корнем. Говорится, что лишь святые люди способны находить его. Это не что иное, как плавун. Таким образом, следует идти босым, в белой рубахе, натощак, и нельзя применять никаких железных приспособлений. Правая рука должна проходить под левой рукой, и полотно для сбора должно использоваться лишь единожды»[21].

Таким образом, можно видеть, что работы Джеффри, по-видимому, гораздо в большей степени указывают на следы друидизма, чем то привыкли считать некоторые ученые, и если он и не упоминает слово «друидизм», то его страницы содержат значительный объем материалов из области преданий, отсылающих к друидическим обрядам и персоналиям, доказывая, что традиция друидизма, даже если о ней умалчивает орден бардов, ни в коей мере не угасла в народе в тот период, как мы это действительно узнаем из сведений, касающихся князя Хивела.

Значение литературы об Артуре в плане сохранения наследия древнего британского мистицизма очень велико. Эта литература для упорядочения может быть разделена на две части: та, что вышла из-под пера валлийских бардов и выросла из валлийских преданий, и та, что, по-видимому, появилась на ее основе и была написана на норманно-французском и английском языках.

Удивительно то, что влияние саги об Артуре оказывало такое всеохватное влияние на британское сознание, и это, по моему мнению, может быть объяснено не только тем обстоятельством, что она имела отечественное происхождение или что она была обращена к тем поколениям, что являлись современниками «рыцарства, выступившего с пиками наперевес», но и тем фактом, что непосредственным, инстинктивным образом читатель ощущал, что в этих древних британских сказаниях сохранялись не только воспоминания о храбрых людях и их романтических деяниях, но и залегавшая гораздо глубже мистическая традиция и взывание к национальной мысли.

Эта оккультная традиция гораздо четче прослеживалась в литературе о Граале, которая в каком-то смысле служила дополнением к саге об Артуре. Но на настоящий момент нас интересует последняя в своей автономной форме.

Было бы бесполезно сколько-нибудь пространно рассуждать здесь об источниках происхождения саги об Артуре. Нет никаких оснований сомневаться в том, что это были кельтские, британские источники. Это следует из результатов сравнительного изучения обеих ветвей кельтской расы в Британии. Норманны познакомились с сагой после предпринятых ими завоеваний в южном Уэльсе. Как указывает Рис, имена Артур и Айрем происходят от общего глагольного корня. Согласно ирландской легенде, Айрем и Эмер были сыновьями Голама, или Мила, — это кельтский вариант Ромула и Рема, сынов Марса. Эмер, по-видимому, являлся эпонимическим пращуром обитателей Ирландии докельтского периода, он был убит Айремом, прародителем завоевателей-кельтов. Айрем вступил в брак с Этэйн, дочерью Этара — короля Эхраиди (Волшебного царства), — которую унес Мидер, — точно так же, как Гиневра была похищена Модредом. Этэйн и Гиневра обе были дочерьми сказочных королей. «Чем пристальней будет рассмотрение двух историй, тем большее сходство обнаружится между ними, — указывает Рис, — при том что будет сделана скидка на различные социальные установки, представленные в них». Что касается имен обеих королев, то тут также прослеживается общая этимология, восходящая к одному корню, означающему «призрачный» или «смутный». Таким образом, не только канва легенд, но и наблюдающееся сходство имен их основных персонажей указывает на то, что у северо-гойдельских кельтов был миф, почти точно воспроизводивший бриттскую историю об Артуре. Высокие литературные достоинства и более искусно построенная форма предания об Артуре, пришедшего с юга, возможно, повлекла ассимиляцию схожего гойдельского мифа и вылилась в окончательное соединение двух легенд, у которых должны были быть родственные источники в туманном прошлом, когда гойделы и валлийцы еще не были разделены между собой. Существование мощного британо- или валлийскоязычного государства в Стрэтклайде на юго-западе Шотландии и Камберленда, видимо, оказало значительное влияние на слияние двух кельтских легенд в одну, а позднейшая миграция большого числа жителей этой области в Северный Уэльс должна была способствовать этому процессу.

«Изначальный, так сказать, механизм валлийских сказаний, — говорит Рис{44}, — был магической, сверхъестественной природы… Возможно, это же имело место и в отношении легенд об Артуре, — как они передавались из уст в уста британскими кельтами». Нет сомнений в том, что они имели своим источником мифологические идеи, связанные с религией друидов. Кэнон Мак-Каллох указывает: «Мы обнаруживаем в местной саге об Артуре слияние образа древнего бриттского бога с исторической фигурой VI века. Из этого источника, либо из его позднейшей обработки Джеффри, возник великий романтический цикл. В IX веке у Ненния Артур предстает крупным военачальником, возможно графом Англии, но когда заходит речь о его охоте на короля вепрей Турха Труйта[22], то сразу же появляется мифологический Артур. Артур Джеффри отличается от позднейшего Артура романов. Джеффри, возможно, отчасти рационализировал сагу, созданную по отношению к тому периоду недавно и имевшую еще сугубо местный, иногда невнятный характер, — следует отметить, что в “Мабиногионе“ нет никаких упоминаний об Артуре… У Джеффри Артур является плодом любви Игерны и Утера, которому Мерлин придал облик ее мужа. Артур одерживает победу над множеством вражеских войск, а также над гигантами, его двор становится прибежищем для всех достойных людей. Но, в конце концов, его ранит соблазнитель его жены, Артура увозят на остров Аваллон, чтобы исцелить там его раны, более о нем ничего уже не слышно. Некоторые из этих событий имеют место также в историях о Фионне и Монгане и тех сказаниях, где говорится о чудесном появлении необыкновенного ребенка — с финальным исчезновением героя в волшебной стране. Все это местные варианты одной легенды, встречающейся во всех родах и ветвях кельтов. Все это было увязано с историей местного бога или героя Артура, что привело к появлению саги, в которую впоследствии были вплетены события из жизни исторического Артура. Эта сложносоставная сага, по всей видимости, приобрела широкую славу задолго до того, как появился романический цикл, — достаточно взглянуть на чисто валлийские по своему духу и характеру сказания о Куллохе, а также на произведение “Мечта Ронабви“. В сказаниях о Куллохе в свите Артура мы встречаем персонажей (богов), которые фигурируют в “Мабиногионе”, хотя Артур в этих сказаниях еще далек от главного персонажа средневекового романтического цикла. Спорадические упоминания об Артуре встречаются также в валлийской литературе, а в саге раннего периода мы встречаем Артура, похищающего котел в Элизиуме, — об этом повествуетТалиесин… Возможно, он являлся объектом культа, каковыми, видимо, были эти герои (Фионн и Кухулин), или, может быть, он был богом, все более и более идеализировавшимся и превращавшимся в героя. Ранней формой его имени была “Артор”, то есть “пахарь”, но, возможно, с расширительным толкованием. Аналогичной фигурой был Артаюс, галльский бог, приравнивавшийся к Меркурию. Артур мог быть богом сельского хозяйства, позднее становившимся богом войны. Но он также являлся мифологическим героем, похищающим котел, а потом и свиней из земли богов, — последний случай позднее получил трактовку, в которой говорится о неудачном похищении их у Марха, сына Мей-рхиона. Как и другие мифологические герои, Артур является бардом».

Здесь довольно хорошо освещен вопрос о происхождении Артура. В саге об Артуре почти все персонажи представляют собой реминисценции древних британских божеств: Кая, Передура и других. Нам остается точно установить, в какой мере обнаруживаются отголоски мистической традиции: 1) в валлийских поэмах, упоминающих об Артуре, и 2) в норманнских и английских романах, повествующих о нем.

Мы уже в достаточной мере обсудили предание об Артуре, как оно представлено на страницах работ Джеффри и Ненния. Ранние валлийские поэмы содержат несколько упоминаний об Артуре — фактически, о нем говорится лишь в пяти, и это, скорее, «исторический», чем мифологический Артур. Но есть одна поэма, которая заслуживает нашего особого внимания. Эта поэма в основном известна как «Добыча изАннуна», она приписывается барду Талиеси-ну Ввиду ее важности для разрешения нашего основного вопроса она приводится здесь полностью. Перевод на английский выполнен Томасом Стифенсом{45}.

Пою благого Сюзерена, Владыку сей страны, Что власть высокую свою по всей земле простер. Мрачна была темница Гвейра[23], угрюмый Кэр Сиди, Страшась коварной мести Пуйлла и злобы Придери, Никто на свете до него в нее не проникал. Тяжелая синела цепь на шее у него, Средь воплей Аннуна горькой скорбью напев его звучал, Но даже там великим бардом сумел остаться он. Нас было втрое больше тех, что могут сесть в Придвен[24], Но только семеро вернуться смогли из Кэр Сиди. О, я ль не стою громкой славы, и песен, и хвалы За то, что сам четыре раза бывал в Кэр Педриван?[25] Когда впервые слово правды послышалось в котле? Когда его своим дыханьем согрели девять дев. А разве он владыка Аннуна встарь не принадлежал? По краю этого котла жемчужины блестят. Он никогда не сварит пищи для труса и лжеца. Но меч сверкающий над ним взметнется к небесам И в крепкой длани Ллеминауга изведает покой. У тяжеленных врат Уфферна чуть теплился огонь, Когда мы прибыли с Артуром — вот славный был денек! Нас только семеро вернулось домой из Кэр Ведвид![26] Я ль не достоин громкой славы, и песен, и хвалы, Чтоб пели их в Кэр Педриван, на Острове Дверей, Там, где рассвет и тьма ночная встречаются всегда, Там, где хозяин дорогим вином поит гостей?! Нас вышло в море втрое больше тех, что вместит Придвен, Но только семеро вернулись домой из Кэр Ригор![27] Я не позволю славным бардам восторги расточать: Не зрели подвигов доблести Артура они у Кэр Видир![28] На стенах там пять дюжин сотен стояло день и ночь, И было очень трудно их дозорных обмануть. Ушло с Артуром втрое больше, чем мог вместить Придвен, Но только семеро вернулись назад из Кэр Колур![29] Нет, бездарям я не позволю пустой хвалой бряцать. Они не видели той сечи и тех, кто бились в ней, Неведом им тот ясный день, когда родился Гви, Они не знают, кто его не отпускал в Девви. Они не видели быка с повязкою на лбу: Ярмо его — сто сорок ровно ладоней в ширину О, много нас ушло с Артуром! Печально вспоминать… Но только семеро вернулись домой из Кэр Вандви![30] Я не позволю петь хвалы трусливым болтунам: Они не знают дня, когда герой наш в мир пришел, Ни часа славного, когда на свет родился он, Ни среброглавого быка, который был у них. О, много нас ушло с Артуром на славные дела, Но только семеро вернулись назад из Кэр Охрен[31]. Монахи сбились, как собаки, в группу хоровую После встречи с ведьмами; Один лишь курс есть, обращенный по ветру, один, Ведущий к морю, Одна лишь искра зажигает огонь волнений безграничных? Монахи сбились в группу, словно волки после встречи с ведьмами, Они не знают, когда разделятся рассвет и сумерки, Не знают также направления ветра и того, кто пробуждает ветер, И где он умирает, и район, где он ревет и буйствует. Могила святого стирается и исчезает у подножья алтаря. Я буду молиться Богу Всевышнему, Чтоб не был обездолен я — да будет путь Христов моим уделом.

Последняя строка, по предположению Дэйвиса, почти наверняка является позднейшим добавлением. Критики отвернулись от этой крайне непонятной поэмы в отчаянии. Каков ее смысл? Тернер задается вопросом: «Могли Ликофон, сивиллы или какой-либо древний оракул представать более замысловатым?» Дэйвис считал, что дело в «мифологии ковчега». Однако очевидно, что Артур, с которым мы имеем дело здесь, это Артур не романический, не литературный, но мифологический, и что целью экспедиции, в которую он отправился, было исследование областей ада. Поэма написана в том же духе, что и «Разграбление ада», — описывается схождение в бездну, предпринятое, чтобы усмирить его злых обитателей и унести его секреты и сокровища. Это, по сути, часть ритуала для кандидата в адепты в британских мистериях, напоминающая ритуалы для инициатов в осирисских, кабирийских или орфических мистериях.

Если заняться анализом поэмы, то мы увидим, что в первом стихе речь идет о подземной области Аннуна. «Темница Гвейра, угрюмый Кэр Сиди» может быть интерпретирована следующим образом: Гвейр ап Гейрсин предпринял некое путешествие, попытался стать адептом, потерпел неудачу, после чего был заключен в Кэр Сиди, что иногда означает «зодиак», а иногда — сам «Аннун». Он был известен как «один из трех знатнейших узников британского острова» и содержался в рабстве у Пуйлла, князя Аннуна, и Придери, его сына. Возможно, намерением Артура было освободить Гвейpa или позволить ему завершить инициацию, и для этой цели втрое большее число людей, чем то мог вместить корабль Артура «Придаем», предприняли эту задачу Аннун описывается в «Мабиногионе» Пуйлла скорее как роскошное обиталище, полное всяческой роскоши, чем как мрачная бездна, и это показывает, что представление о данном месте к тому времени стало тривиальным.

Во втором стихе речь идет о волшебном котле Керридвен, согретом дыханием девяти дев, — уже описывавшемся котле вдохновения, а упоминаемый в четвертом стихе «Остров Дверей» указывает на некий мистический остров вроде Сены, где обитали девять дев, или друидесс. Кэр Видир, о котором говорится в пятом стихе, является стеклянным сосудом Артура, созданным специально ради исследования пространств Аннуна, и бард говорит, что он «не позволит славным бардам восторги расточать: не зрели подвигов доблести Артура они у Кэр Видир», то есть, после того как он вошел в этот стеклянный «замок», или сосуд. Мерлин проделал схожее путешествие в подобном же водолазном колоколе, — как и Александр Великий, — о последнем случае упоминает Талиесин. Слова о «быке с повязкою на лбу», очевидно, указывают на священное животное, присутствующее во всех подобных мистериях, в частности осирисской и митрийской, равно как и исконно британской, в которой фигурирует Белый Бык Солнца. Названия мест, стоящие в конце большинства строф, указывают на различные области Аннуна.

Последний стих мог быть добавлен позднее, но в любом случае, тут, похоже, содержится клевета на знание церковников, сравниваемое со знанием друидических бардов, особенно здесь делается упор на неведение первых относительно областей, или планов друидической космогонии.

В целом эта мистическая поэма, по-видимому, рассказывает о предпринятой попытке нескольких посвященных некоего тайного общества исследовать подземную область Аннуна. Некоторые ученые пытались доказать, что тут имеется в виду экспедиция Артура в Каледонию, которая была известна под эвфемистическим названием «Аннун», или «Гадес», возможно, в силу древнего предания, упоминаемого Прокопием, в котором говорилось о том, что к северу от Римской стены находятся губительные места. Мистические аллюзии в поэме вполне дают почву для такой гипотезы.

Рис по этому вопросу замечает{46}:

«Главным сокровищем, которое он и его люди вынесли оттуда, был котел хозяина Гадеса, то есть Пуйлла. В этой поэме[32], Пуйлл и Придери объединены в одну фигуру, а котел находится в месте, называемом Кэр Педриван, — четырехрогом или четырехугольном замке на Инис Пибирдор, или Острове Мощной Двери, обитатели которого представлены осушающими бокалы игристого вина, находясь в такой атмосфере, которая смешивает серые сумерки вечера со смолянистой темнотой ночи; так что перед воротами Уфферна, или Ада, горят лампы. Помимо названий Кэр Педриван и Уфферн есть и другие: это Кэр Ведвид, означающий, вероятно, Замок Разгула, намекая на распитие там вина; Кэр Колуд, или Замок Богачей; Кэр Охрен, Кэр Ригор и Кэр Вандви — все три неизвестного значения».

В песне Талиесина говорится:

Прекрасно мое место в Кэр Сиди: Не властны чума и возраст над сидящим здесь — То знают Манавидан и Придери. И три органа вкруг огня выводят песню, Над остриями башен проносятся потоки океана, Колодец богатейший над замком возвышается — Питье в нем слаще белого вина.

Рис приводит аналогичные отрывки из валлийской легенды «Сейнт Греаль» и замечает в отношении Гвейра, что «он вернулся лишь после ужасного заточения там (в Кэр Сиди), после инициации, которая окончательно сделала из него барда». Далее, еще раз касаясь темы котла, он указывает:

«В отношении этого сосуда Талиесин в поэме «Добыча из Аннуна» упоминает следуюее: котел повелителя Гадеса имел оправу с жемчугами, украшавшими его; огонь под ним воспламенялся с помощью дыхания девяти дев, позже могли быть слышны голоса, доносившиеся из него; он никогда не готовил еду для труса. Другая поэма не упоминает о присутствии котла в Кэр Сиди, но говорит о том, что тот, кто пребывал там, не должен был опасаться бедствий, чумы или старения. Сравните это с тем, что говорится о Граале в романах, где фигурируют Пеллес и его брат. Когда появляется Грааль, то он кормит всех сидящих за столом любой едой, какую бы кто ни пожелал. Но тем, кто недостоин, он не позволяет безнаказанно оставаться за столом или приближаться к нему слишком близко. И те, кто молятся в Часовне Грааля во владениях короля Пелеура, остаются молодыми и не замечают течения времени. Добавьте к этому, что Грааль исцеляет больных и раненых. С помощью тех историй, где не идет речь о принадлежности Грааля Пеллесу или Пелеуру, могла бы быть обнаружена еще более наглядная связь между Граалем и котлом Пуйлла, повелителя Гадеса; но и представленной здесь истории вполне достаточно для нашей цели. Теперь, когда была продемонстрирована вероятность изначальной идентичности Пеллеса и Пелеура, с одной стороны, и Пуйлла и Придери — с другой, равно как и идентичности Карбонека, где хранился Святой Грааль, и Кэр Педривана, где Артуром и его спутниками был найден котел Пуйлла, практически неизбежным будет заключение, что этот котел послужил прототипом гораздо более известного Грааля».

Таким образом, мы видим, что посещение Аннуна, «астрального плана», — как мы могли бы его назвать, — имело своей целью захват его богатства — котла мистической мудрости или вдохновения. Очевидно, что должен быть пройден определенный ритуал, серьезная инициация, прежде чем будут достигнуты заветные врата, — и существовал риск провала и «заточения», и даже уничтожения. Наградой был Грааль, или котел пророчеств, который обновлял жизнь и приносил душе здоровье. То, что к культу, который открывал дорогу к секретам, были причастны избранные посвященные, очевидно из упоминания о бездарях, которые «не видели» ритуалов мистерий.

Гор и Осирис 

Но что можно сказать о связи Артура с этим мифом или описанием инициации, а также о разграблении Гадеса? Очевидно, что Артур, как и Осирис, является богом мистического культа, который должен периодически совершать путешествие в подземный мир — не только с целью покорения его злых обитателей, но и для выведывания их секретов и заветных слов, с тем чтобы души заслуживших награду, прошедших облагораживающий путь посвященных, могли путешествовать по этой области без вреда для себя. Так поступал и Осирис. При его посредничестве, с помощью заклинаний и заветных слов, умерший осириец беспрепятственно проводился через мрачную область Аменти — египетский Аннун — в золотое царство божественности, где он мог жить вечно.

То, что Артур и Осирис, по сути, являются фигурами, берущими начало в общем источнике, должно быть достаточно ясно постигающему мифологию. Друидизм — это лишь культ Осириса в иной форме, а Артур, по-видимому, имеет единый источнике Аусаром, или Осирисом. Когда Артура в битве при Камелоне убивает его вероломный племянник Модред, то сестра Артура увозит его на барке на таинственный остров Аваллах, или Аваллон, — заморская или подземная область, «Яблочное место». Там он остается ни жив ни мертв, ожидая судьбоносного дня, когда Британии потребуется его меч.

История Осириса по многим пунктам напоминает историю Артура. После того как Осириса убивает его брат Сет, тело египетского бога перевозят на священном корабле по Нилу, в сопровождении траурной свиты, сестер Исиды и Нефтиды, — в область Аалу на Западе, место обильных фруктов и зерна. Предполагалось, что там Осирис будет властвовать как бог неумирающих, ожидая славного воскресения.

Имена и Артура, и Осириса ассоциировались с культом быка. Осириса, по сути, отождествляли с быком, бык Апис являлся одной из его форм, а в поэме Талиесина, процитированной ранее, священный бык упоминается в связи со схождением Артура в Аннун.

Гор, возможно, являет собой возрожденную форму Осириса, и миф о нем имеет тесное сходство с мифом об Артуре. Как и этот монарх, он собирает отряд воинов, посвятивших себя делу уничтожения злых чудовищ. Хорус часто представляется образом ястреба, а Артур — образом вороны, в связи с этим следует отметить, что в древние времена ни один англичанин не решался убить ворону, поскольку она могла иметь душу героя. Имя племянника Артура — Гвалхмей — также означает «ястреб».

Поклонение Апису в Египте 

Таким образом, можно видеть, что существует немало схожих черт в образах Артура и Осириса, и они представляют отнюдь не второстепенное значение. Также очевидно, что мифы об этих фигурах возникли из единого источника. С достаточной серьезностью можно говорить о том, что Артур был богом, вокруг которого возник мистический культ, один из ритуалов которого был связан с реальным или аллегорическим прохождением через низший план бытия, на котором могли быть похищены мистические секреты и сокровища. Существуют ли какие либо свидетельства сохранения этого верования в британской литературе или преданиях?

Давайте сперва рассмотрим шотландскую легенду о Томасе Рифмаче, которая дошла до нас из далекой древности в форме баллады. Томас встречает королеву волшебного царства рядом с деревом Эйлдон, вблизи Эркилдуна, и заходит в ее мистический холм. После продолжительного путешествия через весь кельтский подземный мир они достигают сферы, которая, фактически, идентична Аннуну из валлийской легенды. Это, по сути, Аваллон, поскольку там множество яблонь, с которых, однако, нельзя срывать яблоки. То, что Томас вошел туда как инициат, ясно из того факта, что королева обучает его искусству пророчествования — тому самому искусству, которое стремились обрести в Аннуне, или Аваллоне, Артур и его спутники. Тут следует сказать, что та область, в которой Томас действительно жил, еще задолго до его появления на свет являлась частью кельтского валлийскоязычного королевства Стрейтклайда либо находилась в тесном культурном контакте с ним. Кельтские импликации мифа не надо далеко искать. В его фамилии Лирмонт, если она действительно присутствовала в истории, можно отыскать отсылку к горе Лер или Ллиру — древнему британскому морскому богу, отцу Мананнана, от имени которого образованы названия острова Мэн и Клэкмэннена. Но все это лишь блуждания по зыбучим пескам предположений, тогда как гораздо более прочным основанием для наших утверждений является тот факт, что расцвет жизни Томаса имел место в той области и том историческом окружении, которые никоим образом нельзя отделить от кельтской традиции, опорой нам служит и безусловно кельтская окраска мифа, в котором фигурирует герой. Не только имя Томаса Рифмача традиционно связывается с пророчествами, содержащими множество кельтских аллюзий. Нечто большее, чем обычное предание, связывает его с романом, все построение и все персонажи которого по своему характеру чисто кельтские — речь идет о «Сэре Тристраме», произведении, которое позднее было залатано и довершено магом, гораздо более могущественным, чем он. Также существуют все основания полагать, что даже в XIV веке его родной край еще не стер воспоминания о той бриттской цивилизации, которая прежде процветала здесь. Этимологическое объяснение, согласно которому его прозвище «Верный Томас» следует интерпретировать как «Друид Томас», может показаться притянутым, но за ним стоит такое древнее влияние, которое по своему весу по меньшей мере не уступает свидетельствам, предоставляемым нам тому преданию о пророческой деятельности, которое, как известно, и дало ему этот титул.

Но еще более ценное указание на кельтский характер легенды Томаса содержится в той ее части, где описывается его заточение в подземелье, — все это напоминает подземные холмы-крепости сидхе, или эльфов, Шотландии, Ирландии и Бретани. Дело не только в том, что появляется настоящая королева эльфов, уносящая с собой Томаса, но приводимое описание ее облика, вида и характера ее владений, а также возникающих вокруг нее событий — все это указывает на ее кельтское происхождение. Характер ее нарядов таков, что он во многом подпадает под описания одежды сидхе Ирландии, ее сопровождают неизменные борзые, столь любимые этими живописными обитателями холмов. Как и Омерзительная Леди из истории об Артуре, королева принимает облик ведьмы, будучи поцелованной. Под холмом Эйлдон Томас видит фруктовый сад, столь характерный для кельтского потустороннего мира, но его предупреждают, что он не должен пробовать его плодов — явное свидетельство того, что это не что иное, как пища мертвых, и если живой человек отведает ее, то он может распроститься со всяческой надеждой попасть снова в верхний мир. Он также слышит течение великих вод, которые обычно отделяют кельтский подземный мир от земли живых.

Можно также обратить внимание на то, что имена, упоминаемые в пророчествах Томаса, принадлежат почти исключительно кельтским магам и книжникам. В основном упоминаются и цитируются Мерлин и Гилдас, легенды, связанные с первым, можно черпать там в изрядном количестве.

О личности Артура говорится во многих пророчествах, и она слишком отчетливо там обозначена, чтобы ее можно было проигнорировать, и Скотт под впечатлением этого обстоятельства высказал мнение в своем предисловии к «Сэру Тристраму», что Томас собирал этот материал из имевших широкое распространение преданий британско- и валлийскоязычных обитателей Стрэйтклайда. Эти предания еще сохранялись в XIV веке в южных графствах.

Сейчас очевидно, хотя об этом и не упоминалось до сих пор ни в одной научной работе по данной теме, что легенда о Томасе во многих отношениях напоминает легенду о Мерлине, особенно как последняя представлена в бретонском фольклоре. Как и Томас, Мерлин был прорицателем, павшим жертвой хитрости сказочной колдуньи Вивьен, которую, согласно одной из бретонских версий легенды, он повстречал на поляне Бросельянда. Он обитал вместе с ней в Саду наслаждений, и далее один только герой (но не «веселая леди») начал проявлять признаки старения сразу после того, как дал слово при обручении. «Давнее предвидение говорит о том, — предрекает Мерлин, — что эта леди возьмет надо мной верх и что я окажусь ее узником навеки». На некоторое время он покидает Сад наслаждений, — как и Томас, и Танхаузер оставляли места своего заточения. Но Вивьен узнает от него магический ритуал, который может позволить ей удерживать его рядом с собой вечно, и задействует его, чтобы продолжать держать его в своей власти. Размахивая своей мантией вокруг головы, она погружает Мерлина в глубокий сон и снова перемещает его в Сад наслаждений, где он обречен навеки остаться узником ее любви.

Но для нас важно то, что миф Томаса рассказывает о приключениях человека (который действительно когда-то существовал), стремящегося пройти инициацию в Подземном мире. Тут мы имеем дело с шотландцем XIII века, на практике преодолевавшим все те препятствия в Подземном мире или на астральном плане, которые преодолевали Артур и его спутники.

И это лишь одна из многих историй, в которых говорится о живых людях, исследовавших секреты сверхъестественного мира и проникавших в подземную сферу в поисках сокрытого знания — явное свидетельство того, что культ друидической инициации сохранялся на протяжении многих веков, вплоть до современности.

Будет уместным рассмотреть одну или две работы, относящиеся к более позднему периоду. Давайте обратимся к книге «Секретное содружество эльфов, фавнов и фей», написанной в 1691 г. преподобным Робертом Кирком, магистром гуманитарных наук, священником шотландского города Аберфойле и изданной покойным Эндрю Лэнгом в 1893 г. Рукописью, по-видимому, владел Колин Кирк, эдинбургский присяжный стряпчий. Книга, похоже, не печаталась до ее выпуска в 1815 г. г-ми Лонгманами, несмотря на заявления Скотта об обратном.

Обстоятельства жизни Кирка достаточно известны. Он изучал теологию в университете Сент-Эндрюс, но получил степень магистра гуманитарных наук в Эдинбурге. Он был седьмым, и самым младшим, сыном Джеймса Кирка, у которого также была должность в Аберфойле, изначально же он служил в Балквиддере. Кельтский ученый, он перевел Библию и Псалтирь на гаэльский язык — последняя книга была издана в 1684 г. Он был дважды женат: первый раз — на Изобель, дочери сэра Колина Кэмпбелла из Мочестера, а второй раз — на дочери Кэмпбелла из Фордея, который пережил его. Я упоминаю эти факты лишь для того, чтобы показать, что Кирк не был апокрифической фигурой. Он умер в 1692 г. в возрасте 51 года, на его надгробии начертано: «Robertas Kirk, В.М., Linguae Hiberniae Lumen»[33]. «Во времена Скотта, — замечает Л энг, — могила находилась в восточном конце кладбища в Аберфойле; но праха г-на Кирка там нет. Его преемник преп. д-р Кохрэйн в своих «Зарисовках живописного пейзажа» сообщает нам, что г-н Кирк во время прогулки по данши, или мистическому холму, находившемуся поблизости от его жилища, упал в обморок, который был принят за смерть». «После церемонии мнимых похорон, — пишет Скотт, — образ преп. Роберта Кирка явился его родственнику и указал ему отправляться к Грэхему оф Дахрею. “Скажи Дахрею, являющемуся моим двоюродным братом, равно как и твоим, что я не умер, но что я нахожусь в плену в Волшебной стране, и у меня есть только один шанс освободиться. Когда ребенок, которым моя жена разрешилась после моего исчезновения, будет крещен, то я появлюсь в комнате, и если в этот момент Дахрей метнет над моей головой нож или кинжал, который будет у него в руке, то я смогу полностью восстановиться и вернуться в общество, но если этим указанием пренебрегут, то я погибну уже окончательно”». Как им и было обещано, г-н Кирк появился на крестинах и «был обнаруживаем визуально, но Дахрей был так удивлен этим обстоятельством, что не метнул кинжал поверх головы видения, — таким образом, г-н Кирк не был возвращен миру». В тех местах до сих пор верят, что Кирк был похищен ведьмами.

Кирк, как отмечает Лэнг, воспринимал волшебный мир как «реальную естественную вещь», несмотря на свое пресвитерианство. Он считал, что обитатели Волшебного царства — это не умершие люди, но эфирные духи, «сокрытый в недрах народ», являющийся предшественником нашей более субстанциональной расы. Действительно, он говорит об эльфах, как если бы он описывал обитателей астрального плана, а их королевство у него уподобляется самому этому плану. Но для нас важно то, что для того, чтобы вступить в контакт с этими сущностями, человеку требуется пройти специальную церемонию инициации — посвящения в ясновидение.

«Существуют особые, весьма необычные торжества, облекающие человека привилегиями таинства ясновидения [пишет Кирк][34]. Он должен обвести шерстеворошилкой (которой труп привязывается к похоронным дрогам) по спирали (?) вокруг своего стана — целиком; потом ему следует нагнуть голову вниз, как это делал Илия (1 Цар. 18:42), и внимательно смотреть в направлении ног, пока он не увидит похоронную процессию — пока люди не пройдут две границы; или следует посмотреть назад через отверстие, где находился еловый сучок. Но если ветер изменит свой румб, в то время как его тело обвязано шерстеворошилкой, то его жизнь в опасности. Для любопытствующего человека обычный способ мимолетно увидеть эту группу подземных обитателей, иным образом не видимую (если разыскания ведутся без должной энергии или слишком поспешно), — это правильно установить свою ногу (левая нога под правой чародея), рука же прорицателя кладется на голову познающего, который должен посмотреть поверх правого плеча чародея (который имеет болезненный вид, так как церемонией подразумевается возникающая невозможность согласованности движений ноги чародея с движениями его руки, прежде чем человек будет допущен к секретам этого искусства); потом он увидит множество существ, похожих на яростных, дерзких людей, стремительно стекающихся к нему со всех сторон, создающих очень плотную среду — словно атомы в воздухе; и все это не пустые места и не призраки, не создания, проистекающие из напуганного разума, смущенного или помраченного сознания, но реальность, являющаяся уверенному, находящемуся в бодрствующем сознании человеку и демонстрирующему рациональный образ поведения. Возникающий абсолютный страх заставляет человека онеметь. Чародей, оправдывая законность и истинность своего искусства, устраняет этот ужас и успокаивает своего подопечного словами о Захарии, который остался безмолвен после явления ему видения (Лк. 1: 20). Далее он отстаивает свое искусство, указывая на Елисея, который имел подобный дар ясновидения и открыл своему слуге глаза на происходящее в Четвертой Книге Царств (6: 17), когда он ослепил сирийцев; точно так же Петр в Деяниях (5: 9) предвидел смерть Сапфиры; и Павел во Втором послании к коринфянам (12: 4) говорит о человеке, который обрел такое видение, о котором не следует и невозможно рассказывать… Эти люди, обладающие ясновидением (которое в своем механизме имеет предохранители, препятствующие незаконному доступу), превышают по своей способности к видению обычный уровень людей. У одних это естественная способность, передавшаяся им от предков, у других это приобретенное умение, искусственное улучшение их естественного зрения; в своем роде это напоминает искусственные оптические устройства (такие, как телескопы и микроскопы), но в данном случае люди, о которых идет здесь речь, без этих приспособлений постигают вещи, которые из-за своей малости, утонченности и потаенности невидимы для остальных, хотя последним и приходится соприкасаться с ними каждый день. Ясновидцы постоянно имеют рядом с собой некий луч, напоминающий солнечный, — лишь когда он ярко светит, он позволяет обычному глазу видеть атомы в воздухе, которые без этих лучей были бы для него неразличимы; некоторые приобретают дар ясновидения, когда он передается от отца к сыну — и так всем членам семьи, когда не идет речь о предварительном согласии и обучении, когда источником, по-видимому, является лишь щедрость Провидения; порой же передаче предшествует соглашение или наличие незаурядных способностей первого приобретающего».

Я полагаю, что это описание не воображаемых способностей, но давно существовавшего ритуала, который передавался по наследству, члены этого культа действительно могли входить в контакт с иным планом мира, напоминающим тот Аннун, о котором говорит мистическая поэма Талиесина, — речь идет об идущем из глубины веков кельтском ритуале оккультного свойства, который практиковался людьми, жившими не далее как 137 лет назад.

Я так долго вел речь о Кирке, поскольку хотел указать на сохранение того, что являлось настоящей традицией контакта с иным планом посредством культа, который восходит к практикам древних британских мистиков. Прежде чем закончить разговор об этом человеке, я бы хотел еще детально осветить один-два вопроса, связанных с этой фигурой, но позднее я вернусь к общему вопросу о сохранении древних культов в Британии. Он говорит нам, что «эти собеседники, будучи настойчиво приглашаемыми, выявляют себя перед людьми; в противном же случае, находясь в совершенно ином состоянии и иной среде, они не могут и не хотят беседовать с ними». Это указывает на то обстоятельство, что использовались определенные заклинания, чтобы вступить en rapport[35] с «волшебным» миром. Также указывается, что люди зачастую использовали уловки «для обеспечения секретности этих мистерий». Это должно указывать на то, что эти мистерии имели место, что они вели свое происхождение от древних британских ритуалов и что в них принимали участие и поддерживали их люди, которые действительно являлись (или считали, что являются) инициатами. Такое состояние упадка мистицизма или его задействование для злых целей, безусловно, находилось в неразрывной связи с практикой колдовства, как мы это увидим позднее.

Наконец, что касается мест, где могли проводиться эти ритуалы, — некоторые авторы считают, что это были Волшебные холмы, или «хоуи» в разных частях Шотландии. Покойный г-н Дэвид Мак-Ритчи в своем «Свидетельстве о Традиции» выдвинул теорию о том, что пикты представляли собой расу карликов, которая обитала в подобных холмах и земляных домах, а Кирк и некоторые другие ученые ошибочно принимали их за эльфов и домовых. В отношении Волшебного холма в Аберфойле — городе, где жил Кирк, г-н Мак-Ритчи пишет: «В какой степени этот “хоуи” был искусственным и был ли он таковым хоть в какой-то степени, — этот вопрос остается открытым»{47}. Предположительно, в гораздо большей степени, чем явно искусственные могильные курганы. Сказания и легенды о проникновении людей в Волшебные холмы, где происходило их обучение сверхъестественным секретам, столь многочисленны, что не поддаются перечислению.

Но вернемся к литературе об Артуре. Ее более современная фаза — англо-норманнская — заключает в себе значительное число доказательств сохранения веры ранней британской мистической традиции, ее тайноведческая часть заключена в легендах о Святом Граале, о которых пойдет речь в следующей главе.

ГЛАВА VI Мистерия Грааля

Некоторые ученые нашего времени, среди которых пользующаяся значительным авторитетом Мисс Джесси Л. Вестон, высказали мнение относительно того, что легенда о Святом Граале хотя и имеет британское происхождение, несомненно, испытала влияние восточных или иных чужеземных идей. Возможно, это так — в том, что касается ее позднейших составляющих, но в своей ранней форме это произведение отчетливо британского происхождения, — что я надеюсь доказать в этой главе. Я также намереваюсь показать, что легенда непосредственным образом связана с тайной мистической традицией нашего острова, относительно существования которой я уже представил значительное число доказательств. Она находится в кровной связи со всем целокупным корпусом оккультных верований, который, как я верю, сможет когда-нибудь раскрыться и проявиться перед нами во всей полноте на благо наших британских мистиков.

Как я уже рассказывал, поэма Талиесина «Добыча из Аннуна» описывает нисхождение инициатов (или мистиков) на самый низший план или круг бытия с намерением добыть там котел Пуйлла, повелителя Аннуна. В этой поэме Пуйлл и Придери, его сын, объединены в одну фигуру; котел находится в месте, именуемом Кэр Сиди, или Кэр Педриван, — четырехугольном замке на Острове Дверей.

Гундеструпский котел 

В норманнских романах на эту тему говорится, что им владеет Пеллес, или Пелеур, — это норманизированные формы имени Пуйлла. Грааль находится в замке Карбонек, — по сути, это Кэр Баннаук, «остроконечный» или «рогоглавый» замок, — имеются в виду вершины или углы Кэр Сиди[36].

О Граале говорится, что он был привезен в Британию Иосифом Аримафейским, который собрал кровь Христа в сосуд и перевез его на Запад или же отдал его Брону (или Бронсу), с тем, чтобы он перевез сосуд туда. Броне — это, по сути, Бран Благословенный из валлийской литературы. О Бронсе, отправившемся в плавание из Палестины, говорится, что он плыл на рубахе, одолженной им у сына Иосифа. Но это не что иное, как переделка на новый лад рассказа о путешествии Брана в Ирландию, куда, как известно, он был перенесен. Бран, или, точнее, его мистическая голова, которая в этой легенде занимает место Грааля, обеспечивает пир и веселье в течение восьми лет для всех участвовавших в похоронной процессии, сопровождавшей тело Брана. Рис, говоря об обоснованности сравнения, замечает: «Мы на самом деле должны пойти еще дальше: речь идет не столько о сходстве, сколько об идентичности. Путешествие Брона — это не что иное, как христианская версия путешествия Брана, и не приходится удивляться, когда в одном из романов о поисках Святого Грааля обнаруживаешь слова о том, что сосуд находился в руках Брона, о котором известно, что он жил “на этих ирландских островах”».

В «Мабиногионе» есть история о Куллохе и Олвен. Куллвху великан Испаддаден повелевает добыть Муйс, или блюдо Гвиддно Гаранхира. Это блюдо (или тарелка) могло накормить весь мир — девять человек за один раз, относительно него полагали, что оно исчезло вместе с Мерлином, наряду с другими сокровищами Британии, «когда он вошел в Стеклянный дом в Бердси».

Иосиф Аримафейский 

Но я хочу дать понять, что меня интересуют романы о Граале лишь в той степени, в какой они раскрывают нам свидетельства сохранения исконно британской мистической традиции. То, что предание о Граале было видоизменено для христианских нужд и, таким образом, все проникнуто христианскими и восточными влияниями, — общеизвестно, но эта сторона исследования, меня не заботит, — даже в части теории, гласящей, что кельтская церковь в Уэльсе использовала легенду о Граале для того, чтобы дать отпор претензиям римского понтифика на церковную гегемонию в Британии. Я же ищу свидетельства сохранения изначальной отечественной оккультной традиции, связанной с Граалем, присутствующим в форме котла вдохновения, располагающегося в иной сфере, для достижения которой необходимо было посвящение в мистическое, или друидическое, братство.

Мы видели, что существует неразрывная связь между поэмой Талиесина «Добыча из Аннуна» и легендами о Граале, что одно возникло из другого, что сначала Грааль представлял собой котел вдохновения в друидическом культе, прежде чем его стали считать сосудом, содержавшим кровь Спасителя. В одном из позднейших романов он описывается как поднос, на котором находится голова, в другом же — как рака, опять же в виде блюда или чаши. Для нас не важно, какую форму Грааль может принимать в христианской символике, поскольку, несомненно, он сохраняет здесь евхаристическое содержание, несмотря на самые явные свидетельства его «языческих» или друидических корней — речь идет о кельтском котле вдохновения и изобилия, котле Дагды, Керридвен, Пуйлла. Даже его англо-норманнское название — Грааль, блюдо, сделанное из дорогостоящих материалов и используемое во время праздников, — является переводом кельтского слова mwys — муйс, мовис или миас.

В книге г-на А. Е. Уэйти есть одно впечатляющее место о фольклорных предшественниках Грааля:{48}

«Реалии фольклора перешли в литературу о Граале, претерпев значительные трансмутации, то же самое произошло и с определенными элементами древнего друидизма, которые смешались с христианством; ритуал, миф и доктрина обрели облик Традиции, Доктрины и Ритуала, поскольку предметы, которые сосуществуют, имеют тенденцию к совмещению, по крайней мере в том, что касается их внешних контуров; и существуют, как я полагаю, признаки существования периода, когда священник, читавший мессу у алтаря, не только был друидом лишь в своем сердце, но и не находил в этом сердце причин, которые бы не позволяли настоящему друиду быть священником. Уже много времени спустя после того, как произошло обращение кельтов, загадочные сказания и мистические ритуалы продолжали сохраняться в Галлии и Британии, и если и можно было сказать, что котел Керридвен был сосудом, относящимся к языческому учению, то в равном же символическом значении он представал и сосудом тутти-кванти, находясь под странной эгидой кельтской церкви. Тогда существовали мастера чудес и тайных наук, чье искусство проявлялось в тени церковных стен и даже в их пределах. Бардовское святилище, по утверждению ряда тех, кто выступал от его имени, не оказывало противодействия древним священным таинствам, церковь же, со своей стороны, видимо, принимала в свой перегонный куб многое такое, что по своему составу было ей чужим, ожидая осуществить там его превращение и вылить в новую форму. В IV веке в Бордо было значительное число христиан, которые являлись ранее друидами, и, возможно, в отношении позднейших доктрин их закаленное старым опытом сердце также служило перегонным кубом. Известно, что святой Бейно в последние мгновения своей жизни воскликнул: Я вижу Троицу и Петра, и Павла, и друидов, и святых! — невидимый небесный хор. И если бы тогда этот факт получил огласку, то это послужило бы препятствием к канонизации Бейно, учитывая, что решение принималось в Риме. Уже в гораздо более позднем периоде, в XII веке, мы еще обнаруживаем запечатленное присутствие мистерий, и нет сомнений в том, что вера в них сохранялась в основном благодаря усилиям бардов. В XII веке также началось великое возрождение литературы в Уэльсе. Существует ряд манускриптов Иоло, которые относятся к позднему периоду и являются сомнительными в плане подлинности. Но принимая заключенные в них свидетельства, — со всеми необходимыми оговорками, — мы обнаруживаем там воскресшую фигуру Риса ап Тудура, который взял в свои руки верховную власть в Южном Уэльсе, принеся с собой «систему Круглого Стола, какой мы ее знаем со слов менестрелей и бардов». И когда пришло время последней битвы между кельтским и латинским обрядами за независимость британской церкви, то, я уверен, все, что уцелело, после многочисленных трансформаций, от древней разнородной мудрости Запада, также вступило в борьбу за свою жизнь. Когда псевдо-Талиесин пророчествовал о возвращении Кадваладра, который перешел в невидимую сферу, в точности как и Артур, и, как и Артуру, ему было суждено вернуться, то эта аллегория о воскрешении, как я считаю, если и относится к чаяниям кельтской церкви, не в меньшей степени воплощает желанную идею второго расцвета мистерий, которые когда-то существовали в Уэльсе и которые даже спустя много столетий были скорее интернированы, чем умерщвлены».

* * *

Но вернемся к самим сказаниям. С фигурой валлийского Персиваля, или Передура, связан первый тип легенды о Граале. Нас здесь интересует не сама история, но лишь те детали в ней, которые иллюстрируют наш тезис о сохранении британской традиции.

В валлийском «Сейнт Греале» говорится, что у матери Передура было два брата: Пелес и Пелеур, которые представляют собой аналог Пуйлла и Придери, присутствующих в древнем предании. Передур уничтожает озерное чудовище по имени Адданк, или Аванк. Это был могучий бобр, о котором в другом валлийском сказании говорится, что он был извлечен из вод озера богом или героем Ху. В древней валлийской поэме «Кадайр Керридвен», или «Трон Керридвен»{49}, богиня упоминает это животное следующим образом:

«Я видела яростную ссору в долине Бобра, в день Солнца, в рассветный час между птицами Гнева и Гвидионом. В день Юпитера они (птицы Гнева) спокойно отправились к Моне потребовать града волшебников; но богиня Серебряного колеса[37], добродетельных людей, безмятежного рассвета, величайшая усмирительница печали во имя бриттов мгновенно пускает вокруг своего чертога поток радуги — поток, который отпугивает и устраняет жестокость с земли и заставляет проклятие, бывшее на ней, простертое по всему миру, исчезнуть. Книги правительницы холма не содержат никакой фальши. Трон хранительницы остается там; и до смертного часа будет он пребывать в Европе».

Персиваль в поисках Святого Грааля 

Таким образом связаны между собой Аванк и Керридвен, богиня кувшина, и весь этот отрывок, безусловно, представляет часть церемонии инициации и ритуала Керридвен, богини котла вдохновения; отрывок отсылает нас к борьбе между солнцем и бурей, порядком и хаосом — подобную борьбу мы можем обнаружить не в одной тайной традиции.

Далее обратим внимание на замок, который посещает Передур, это, очевидно, замок Грааля, а Король-рыбак (в валлийской версии он появляется достаточно поздно, и, возможно, характер этой фигуры во многом заимствован из норманнских источников) — это, по сути, дух дворца Кэр Сиди, или Кэр Баннаук, королевского престола Аннуна, центра мистерий астрального плана, где хранился котел вдохновения (или Грааль). Тут он встречает владельца замка, своего дядю (Короля-рыбака в версиях о Граале), который наблюдал за своими людьми, ловящими рыбу в озере. Он говорит Передуру (подлинным языком человека, обладающего тайным знанием), что какие бы странные вещи он ни увидел в замке, — Передур не должен никому о них рассказывать.

Покойный г-н Альфред Натт считал, что в изначальном кельтском предании имя (точнее, фамилия) Короля-рыбака имело значение, ныне утраченное{50}. В норманно-французских романах о Граале Короля-рыбака называют Гуном Дезертом, Горнумантом и Гонемансом — все это, как указал Рис{51}, по сути, искаженные формы имени Гвина, сына Нудда, короля демонов потустороннего мира. В валлийском мифе у Гвина был брат или товарищ Гвидно, чье имя, по-видимому, означало «Высокий журавль» или «Гордо вышагивающий человек», он был известен как хозяин запруды, в которой каждый год накануне первого мая вылавливалась рыба, общая стоимость которой доходила до ста фунтов. В тесной связи с этой историей находится легенда об обнаружении младенца Талиесина в этой запруде. Как уже говорилось ранее, этот Талиесин был сыном Керридвен, рожденным ею после того, как она проглотила Гвиона, присматривавшего за ее котлом. Именно Талиесин являлся «официальным» бардом, воссоздававшим мистерии Кэр Сиди, или Аннуна, и хвалившимся, что он присутствовал рядом с Артуром, когда тот похитил из Аннуна котел вдохновения; Кэнон Мак-Кал-лох остро подмечает, что «воскрешение» этого героя «связано именно с этим обретением вдохновения»{52}.

Таким образом, ясно, что миф о Граале строится вокруг центральной идеи котла вдохновения, находящегося в Аннуне, мистическом плане, — это, по сути, ступица, из которой выходят все спицы колеса. «Красная книга Хергеста», частью которой являются истории о валлийском Передуре или Персивале, была обнаружена в виде рукописи на валлийском языке в конце XIII века, именно этим достаточно поздним временем датируется описанная нами история об инициации, происходящей в сфере Аннуна, — история, возможно, заключающая в себе определенные искажения, но все еще на тот период очень популярная, хоть и представленная в христианской интерпретации.

“Роман о Граале Робера” де Борона и его последователей, начатый примерно в третьей четверти XII века, по словам Риса{53}, «является сочинением, которое не может не поразить изучающего валлийскую литературу и мифологию, как один из старейших образцов в рамках всего цикла романов о Граале». О богатом рыбаке в ней говорится: «Многое знал он из черной магии, более сотни раз менял он свой облик».

Ключевой пункт в «Романе о Граале» связан с мистическим вопросом, который Персивалю не удается задать Королю-рыбаку. Речь идет об определенном «подспудном слове», как его называет г-н Уэйти. «В Романе о Граале, — пишет он{54}, — законом поисков предопределено, чтобы Персиваль задал вопрос о значении всех тех чудес, которые он наблюдает в роскошном замке. Прежде всего он должен был спросить больного Короля-рыбака: “Кому служит все это чудо Грааля?” И этот вопрос должен был освободить короля от его зачарованной немоты и позволить ему дать перевод секретных слов, предоставить ключи к тайне, которые он хранил, и таким образом рассеять чары над Британией. Поскольку Персиваль не задал этот вопрос, он был осыпан градом упреков».

Если мы чуть более внимательно посмотрим на историю увечного Короля-рыбака и его брата, то мы обнаружим там множество свидетельств того, что это люди подземного царства, которые отчетливо прорисованы в мифе. Прежде всего, повелитель Гадеса часто предстает увечным, а также Вулкан, Вейланд-Кузнец и даже средневековый Сатана являют свое уродство. Пуйлл, или Король-рыбак, по сути, является великим черным магом подземного мира, который, однако, владеет источником плодородия, вдохновения и обновления, который находится в его магическом котле.

«Три свойства котла — неисчерпаемость, способность придавать вдохновение и обновляющая сила — могут быть подытожены одним словом — плодородие; представляется важным, что (ирландский) бог Дагда, с которым ассоциировался котел, являлся богом плодородия. Но мы только что видели, как его прямо или косвенно ассоциировали с богинями — Керридвен, Бранвен, озерными женщинами, — и возможно, это указывает на ранний культ богинь плодородия, который позднее стал относиться к богам. В этом свете представляется важной сила котла восстанавливать жизнь, поскольку в ранних верованиях жизнь связывали с чем-то женским… Опять же убой животных и приготовление их мяса в первобытной жизни обычно считались священными действиями. Мясо животных приготовлялось в огромных котлах, которые составляли неизменную часть утвари в каждом кельтском доме. Большие количества мяса, находившиеся там, могли наводить людей (для которых котел уже являлся символом плодородия) на мысль о неисчерпаемости. Таким образом, символический образ котла, входивший составной частью в культ плодородия, сливался с фигурой котла, использовавшегося для религиозного убоя скота и приготовления еды. Котел также использовался для ритуалов. Валлийцы приносили человеческие жертвоприношения над котлом и наполняли его кровью людей…

Дагда 

Кухулин в бою 

Как пища людей порой считалась пищей богов, так и котел этого мира превратился в чудесный котел иного мира, и когда возникла необходимость объяснить появление таких котлов на земле, появились мифы, рассказывающие, как они похищались в божественной области предприимчивыми героями — Кухулином, Артуром и другими. В других случаях вместо котла мы встречаем магический сосуд или чашу, которая похищается у сверхъестественных существ в саге о Фионне или в мархене. Тут также можно заметить, что Грааль из романа об Артуре имеет сродство с кельтским котлом. <…> Тут имело место слияние образов магического котла кельтского язычества и священного потира христианства, — результатом чего явился мистический и славный символ Грааля{55}.

Фактически миф указывает на принесение мистической традиции, — квинтэссенции божественной жизни и всего того, что она подразумевает, — с другого плана бытия, точно также, как домашние животные, такие, как свинья, собака и олень, были принесены с этого же плана, или как огонь, относительно которого считалось, что он был добыт с неба Прометеем, или котел, захваченный в Волшебной стране. И много времени спустя, в чем нас уверяют фольклорные сказания, сохранялось представление, что все добрые дары исходят из подземного мира, и существовало множество историй о мужчинах и женщинах, которые проникали внутрь волшебного холма, чтобы добыть там сокрытое знание или магические предметы, — как мы это увидим, когда приступим к рассмотрению темы в фольклорном аспекте. В ряде случаев они должны были сначала потерять сознание или заснуть, прежде чем получить доступ к Волшебному царству. Легенды о Граале — это, по сути, христианизированные версии этого сюжета, возвеличенного и освященного, с тем чтобы он соответствовал возвышенной цели. Они хранят следы древнего британского кодекса инициации, пусть и в искаженном варианте, ориентированном на позднейшие христианские установки.

Мы видели, что в некоторых версиях легенды о Граале Король-рыбак говорит Передуру (или Персивалю), что тот не должен задавать вопросы о сути того, что он созерцает, тогда как в других версиях героя осуждают за воздержание от задавания вопроса. Вторые явно представляют собой искаженные варианты первых, очевидно созданные позднее в религиозных целях. Задавать вопросы о подоснове каких-либо чудес в земле или вопрошать зачарованного человека — значит, вскорости столкнуться с каким-нибудь несчастьем. Это следы древней системы табу. Передур не должен спрашивать короля Аннуна о вещах, связанных с тайнами подземного мира, — просто потому, что ответы на них будут означать немедленную передачу оккультной власти правителя в руки другого человека.

Грааль в ипостаси котла может на некоторое время привлечь наше внимание. Котел представляет собой символ магического варева, его позднейшим аналогом является котел ведьм. С определенной точки зрения, котел, помимо того, что он является символом вдохновения, изобилия и плодородия, подразумевает также и сам Аннун — область, в которой кипит и клокочет низшая жизнь, стремясь рано или поздно перелиться в Абред — земной план. Это символ жизни — духовной, как и физической, порождающей и становящейся. Более того, миф о путешествии Артура в Аннун — это и аллегория восхождения из Аннуна посредством инициации в область Абред. «Жизнь», которая кипит в котле Пуйлла, возносится инициатами на более высокий план. Это, очевидно, миф об эволюции жизни и духа, их поднятии из низкой в более возвышенную сферу Отсюда вытекает, что, возможно, существовала подобная история — ныне утерянная — об эволюции жизни души из Абреда в Гвинуид, сферу обитания бессмертных сущностей, что целокупно составляло бы аллегорию о странствиях души.

ГЛАВА VII Оккультная традиция в ритуалах и легендах

Древняя оккультная традиция Британии сохраняется фрагментарно в многочисленных легендах, местных обычаях и празднествах, в необычных ритуалах, привязанных к таким местам, как святые источники, а также в других формах. Конечно, под вопросом находится связь их с древней оккультной традицией острова, многие из этих форм могут представлять собой сохранившиеся варианты народных верований, которые являли низший слой традиции, находясь в таком же отношении к ее философской составляющей, так сказать, официальному культу, в каком находятся ритуалы, практикуемые кастой шудр в Индии, к брахманизму. Ведь то, что было сохранено благодаря одному лишь народному предпочтению, едва ли могло обладать большим мистическим значением в высшем смысле или пользоваться большим сочувствием со стороны верхов. В то же самое время народные ритуалы и празднества могли сохранить отголоски определенных идей, способных пролить свет на оккультную традицию, особенно если в основе их лежали иберийские источники. Конечно, те, которые не имеют отношения к оккультной традиции, мы не рассматриваем.

Прежде всего, примечательно то, что идея Аннуна — мистической сферы, в которую рассчитывали проникнуть Артур и его спутники — до сих пор продолжает оставаться составной частью современного валлийского фольклора. Покойный сэр Джон Рис в своем «Кельтском фольклоре» представляет много преданий об Аннуне, в которых рассказывается о том, как обитатели этого царства имели обыкновение проникать в верхний мир и охотиться там с собаками на обреченных людей, которые умерли, не приняв крещения или не исполнив епитимью. Они входили в такой тесный контакт с сыновьями человеческого рода, что последние даже могли забирать у них что-нибудь из поголовья их молочно-белого рогатого скота!

Это может показаться странным, но мы не обнаруживаем в современном кельтском фольклоре никаких упоминаний о других планах мистической сферы. Но это лишь означает, что считалось, что круг Аннуна находился гораздо ближе к Абреду — месту обитания человека, чем другие круги, и таким образом, сообщение с ним было гораздо более доступным.

Есть некоторые свидетельства, указывающие на то, что фигура Артура, в ее мифологическом аспекте, заняла место или явилась «суррогатом» образа Ху Гадарна, который, как мы помним, известен тем, что вытащил озерное чудище Аванка из его водной бездны при помощи крупного рогатого скота. По-видимому, некогда существовала полная, законченная сага о разграблении Ада этим Ху, в которой такие события, как захват Аванка и путешествие за котлом, выступали на втором плане; а тот способ, каким секреты мистического плана Аннуна были заполучены оккультным жречеством, был запечатлен в письменных текстах или в тех мнемонических поэмах, к созданию которых были так склонны британские друиды. В своем «Кельтском фольклоре» сэр Джон Рис ясно показывает, что современные валлийские крестьяне считают скорее Артура, чем могущественного Ху, победителем Аванка. Отсюда явствует, что Артур должен был позаимствовать много черт и деталей биографии Ху.

Но то, что ритуалы, связанные с образом Ху Гадарна или Артура — поскольку оба имени, как мы увидим, относятся к одной и той же персоне, — сохранялись по меньшей мере до середины XVI века, видно из ряда мест в английских и валлийских источниках. Одним из мест паломничества в уэльском княжестве в период до реформации была епархия Сент-Эйзефа, где объектом поклонения служил образ Дарвелла Гадарна. В письме Эллиса Прайса Кромвеллу, секретарю Генриха VIII, датированном 6 апреля 1538 г., описывается следующее:

«В указанной епархии находится образ Дарвеллгадарна, с которым люди связывают большие надежды и веру, так что ежедневно тянутся к нему паломники — одни с быками, другие с лошадьми, остальные с деньгами. Их так много, что, например, пятого дня настоящего месяца апреля было насчитано пять или шесть сотен паломников, возлагавших приношения к указанному образу. Невинные люди были соблазнены и завлечены к почитанию этого образа, так что среди них даже бытует мнение, что тот, кто принесет какую-нибудь вещь к образу Дарвелла Гадерна, получит силу, позволяющую спасти из Ада взывающих о помощи».

В том же году этот идол был увезен в Смитфилд и сожжен. Конечно же очевидно, что Дарвелл Гадарн и Ху Гадарн являются одним и тем же лицом. Следует сказать, что именно Ху Гадарну было свойственно вызволять души из Аннуна, или «Ада». Он являлся верховным божеством, силой своей испускаемой энергии (принимавшей образ солнечных быков) достававшим Аванка или бобра (солнце) из озера, — аллегория его способности вызволять жизнь из тьмы бездны.

Все это указывает на существование древней британской традиции в XVI веке (как минимум), ведь почитание такого божества, как Дарвелл Гадарн, не могло бы иметь места, не будь к нему причастно мистическое жречество, без которого поклонение не имело бы никакого статуса или санкции, никакой связующей силы. В значительной степени это подтверждается тем фактом, что вместе с идолом в Смитфилд был привезен и «монах», который носил то же самое имя и который также был предан огню. Если бы это был монах, относившийся к официальному священству, то, конечно, ему бы не было назначено такое наказание; кроме того, он не мог бы носить такое имя. Отсюда следует, что он должен был являться не только живым представителем бога, но и хранителем тайн этого бога и древней британской оккультной традиции, к которому являлись сотни паломников, поклонявшихся идолу как близкому, хорошо знакомому им божеству[38].

Также следует обратить внимание на то, что в жертву этому идолу приносился рогатый скот. Очевидно, скот ассоциировался со священным солярным быком, символизировавшим это божество, — последний, как мы видели, упоминался не в одной британской мистической поэме.

В суевериях, связанных с идеей о подмененных детях, мы также находим отчетливые следы веры в возвращение души в мрачную область Аннуна. Согласно этим верованиям, эльфы часто совершали подмену: они оставляли сморщенного, зачастую слабоумного эльфа взамен похищаемого ими здорового человеческого ребенка. Как мы уже говорили, вера в эльфов, видимо, возникла из культа мертвых. То есть считалось, что это мертвые, ожидающие своего нового рождения, и определенно их увязывали с Аннуном. Подмененное существо, таким образом, оказывалось душой т Аннуна, стремящейся укрепиться на Абреде — земном плане, а вера в то, что эльфы могли похищать детей, по-видимому, возникла из представления о том, что человеческая душа, чье земное путешествие оказывается неудачным, может снова упасть в бездны Аннуна.

Одним словом, суеверие, связанное с идеей о подменах, несомненно является наследием культа, в котором существовала вера скорее в продвижение души наверх — или ее скатывание назад, — чем в переселение душ. Существует не много признаков того, что наши предки верили в идею переселения душ в ее общепринятой форме, при том, что имеется обильное число свидетельств того, что в основе их теологии лежало представление о душевной эволюции. Существует празднество, имеющее явную связь с верованием в план Аннуна, демонстрирующее следы мистических ритуалов, связанных с древним жречеством, стоявшим во главе этого культа, — речь идет о Хэллоуине.

В своем описании жизни бардов Оуэн рассказывает, что в Северном Уэльсе 1 ноября проводилось множество ритуальных обрядов, таких, как зажигание большого костра и перепрыгивание через него, «убегание от черной короткохвостой свиньи» и т. д. Он говорит:

«Основные искажения, прежде всего, относятся к сведениям о великом Хуоне, или высшем сущем, — его подлинная природа была затемнена иероглифами или эмблемами его различных атрибутов, так что пресмыкающиеся умы толпы чаще всего не стремились проникать за эти репрезентации. Это открыло дорогу множеству более мелких заблуждений; много суеверий возникло вокруг периодических празднеств, особенно вокруг зажигания огня и празднования появления растительности весной и сбора урожая осенью».

Хуон — это, конечно, тотже Ху Гадарн, и здесь мы снова обнаруживаем его образ увязанным с ритуалами, отсылающими к подземному миру, поскольку костер Хэллоуина — это не более и не менее, как символ костра Аннуна, на что явно указывает упоминание о «черной короткохвостой свинье». Читатель, наверное, помнит, что свинья была одной из «добыч Аннуна», принесенной на землю Пуйллом. Священник в Керкмайкле, что в Пертшире, в своем статистическом отчете указывает: «Ранее священный вечерний огонь, реликт друидизма, зажигался в Бухане, там проводились различные магические церемонии, призванные нейтрализовать влияние ведьм и демонов… Образовывались группы, которые из-за ссор или же из игровых целей начинали расшвыривать чужие костры, эти нападения и их отражения часто исполнялись с мастерством и эмоциональным воспламенением». Очевидно, что этот ритуал, в отличие от более невинных развлечений позднейших времен, связанных с Хэллоуином, служил отголоском очень древнего мифа, в основе которого лежал набег на огненную подземную сферу братства мистиков. Драмы такого рода неизменно присутствовали в мистериях древнего мира, особенно в Греции и Египте. На то, что в народе бытовало убеждение, что эти празднества пришли от друидов, указывает не только кермайклский священник, но и священник в Калландере, который в подобном же отчете говорит: «Люди получали священный огонь от друидических жрецов на следующее утро, и считалось, что сила его будет сохраняться до конца года».

Без сомнения, непросто проследить протравленный контур мистической традиции Британии в народных верованиях и легендах, а во многих случаях профессиональные истолкователи фольклора сделали задачу еще более трудной своим упорным стремлением увязать все древние верования с природными явлениями, такими, как появление растительности, пренебрегая при этом более глубоким смыслом, лежащим в основе всех этих сказаний. Чтобы доказать, что на памяти даже нынешнего поколения существовала признанная священническая каста оккультного толка, я обращусь к ряду свидетельств ее присутствия, по крайней мере в Уэльсе. В «Топологическом словаре Уэльса» Льюиса мы читаем, что источник Финнона Элиана «даже в настоящее время часто посещается суеверными… обряды совершает инициат, стоящий в определенном месте рядом с источником, в то время как его владелец читает отрывки из священных писаний, после чего он зачерпывает небольшое количество воды и дает инициату выпить, а остаток он выплескивает через свою голову, — это повторяется трижды». Фаулкс в своей книге «Enwogion Cymru», изданной в 1870 г., говорит, что последним человеком, на котором лежало попечение об источнике, был некий Джон Ивенс. До него эти обязанности исполняла женщина, и о ее прозорливости существовало множество занимательных историй. Рис в своем «Кельтском фольклоре» пишет:

«В 1861 г. появился ряд статей об источнике, мне говорили, что впоследствии они были отдельной книжкой за один шиллинг, которую мне не довелось видеть. В них рассказывается о суевериях, о истории Джона Ивенса и его признаниях и трансформациях[39].

Я напрасно искал описания (на валлийском языке) ритуалов, проводившихся вблизи источника. Когда г-жа Силвен Ивенс посетила это место, она нашла, что источник находится на попечении одной женщины, а Питер Роберте в своей книге «Валлийские народные древности», изданной в Лондоне в 1815 г., отзывается о ней или о ее предшественнице в следующих выражениях: «Рядом с источником проживала некая никчемная, пакостная особа, исполнявшая обязанности жрицы…» Я думаю, мало сомнений в том, что хозяином или блюстителем источника был представитель древней жреческой группы, концентрировавшейся вокруг этого места. Это жречество возникло, вероятно, за много столетий до того, как вблизи источника была воздвигнута христианская церковь; к сожалению, у нас недостаточно данных, чтобы четко представлять себе, чем обретались права на вступление в жреческую касту: передавались ли они по наследству или существовали иные пути; но мы знаем, что женщина могла осуществлять попечение источника Святого Элиана.

Сэр Джон также оставил сведения, касающиеся подобного места в Пемброкшире, в церкви Святого Тейло. Здание, — говорит он, — находится в развалинах, но кладбище еще используется, там имеются два надгробия, относящиеся к числу самых древних постримских надгробий в уэльском княжестве. Там находится источник, который, как считалось, излечивает коклюш. Когда сэр Джон начал наводить справки относительно того, должен ли был совершаться какой-либо обряд, для того чтобы извлечь пользу из использования воды, то ему сказали, что забирать воду из источника и давать ее пить больному должен был кто-нибудь, рожденный в соседнем доме, — предпочтительно наследник семейства. Оказалось, что вода из источника забиралась черепом, который, по преданию, принадлежал святому Тейло, и сэру Джону действительно показали череп. Сэр Джон узнал позднее, что этот источник был известен как Бычий источник и что семья, которой принадлежал соседний фермерский дом, проживала в нем столетиями из рода в род. Их имя было — Мельхиор, отнюдь не обычное имя в княжестве, имеющее поистине жреческое звучание. Ходила также легенда, рассказывающая о том, как череп стали использовать в качестве сосуда для питья. «В этом конкретном случае, — говорит сэр Джон Рис, — мы имеем дело с фамильной преемственностью, которая, похоже, явно указывает на присутствие древнего священнического рода».

Теперь обратите внимание на то, что этот источник был известен как Бычий источник, то есть он каким-то образом был связан с культом Ху Гадарна, мистического божества бриттов, которые, по преданию, с помощью своих священных быков одержали победу над силами зла. Рис, очень влиятельный ученый, был убежден в том, что тут мы имеем случай, свидетельствующий о сохранении наследственного жречества в Уэльсе с дохристианских времен вплоть до начала XX века. Похоже, мы имеем здесь явное свидетельство не только того, что подобный культ действительно существовал, но и того, что он определенным образом был связан с мистическим быком и, таким образом, с оккультным братством, которое вел Артур в мрачную бездну Аннуна.

И в других местах на британской земле находятся свидетельства существования людей, которые оказались вовлечены в загадочное магическое общество, чьи писания они бережно хранили. Женщина, лишенная имущественных и гражданских прав пресвитерией Перта за колдовство в 1626 г., заявила, что у нее была книга, заключавшая в себе магические знания, которая ранее принадлежала ее «доброму отцу, ее деду, и ей была тысяча лет». Ее сын Адам Белл читал ей эту книгу. Как мы это увидим позднее, когда будем обсуждать тему колдовского культа, существует множество свидетельств того, как люди посвящались в ритуалы этого культа либо их родственниками, либо друзьями.

Здесь нужно будет сказать несколько слов о стеклянном корабле Артура, упоминаемом в легенде о схождении в Аннун. Это судно было сконструировано известными умельцами в виде водолазного колокола, по сути, его можно приравнять к стеклянному судну, присутствующему в ирландском мифе, — там Кондла Красный похищался и увозился на этом корабле в Землю Вечноживых волшебной принцессой. Я думаю, что это судно имеет скорее идеалистическое, чем материальное значение, что оно скорее напоминает корабль египетского Осириса, который продвигался по водам Аменти — египетского подземного мира. Оба мифа, по сути, представляют собой один и тот же миф, и, вероятно, исходят из общего источника.

Судно Артура — это корабль душ, в точности как и барка Осириса, и в этой связи мы можем вспомнить миф, приведенный греческим писателем Прокопием, о котором говорилось в начале этой книги, — в этом мифе описывается путешествие мертвых душ на корабле к берегам Британии. Это доказывает, что действительно существовал очень древний миф об унесении душ умерших на магическом судне в землю тьмы. Магическое судно являло собой перевозочное средство, на котором астральные формы переправлялись на соответствующий их природе план, а в случае с Артуром и его товарищами оно, очевидно, могло также переправлять астральные формы живых людей во внеземную сферу. Какова же был а природа этого судна?

Мы можем быть вполне уверены, что корабль имел солярную природу. Подобная египетская барка, которая проникала в глубины Аменти, имела, безусловно, солярное происхождение. Ее символическим значением был свет, проникающий во тьму, это был корабль бога Солнца, углубляющийся во мрак мира смерти или небытия.

По мнению Риса, Кэр Сиди — составная часть Аннуна, — возможно, произошел от Кэр Ши, «города эльфов». Следует обратить внимание на то, что вокруг огня там играют четыре органа. Этот инструмент издавна ассоциировали с мистериями, начиная с византийских до нынешних масонских.

Пытаясь отыскать среди щебня фольклора свидетельства существования тайной традиции, мы должны определить, каковы были ее связи, если они вообще имели место, с культом, известным как колдовство или ведьмовство. Что в точности представляло собой ведьмовство, и было ли оно тесно связано с древней оккультной традицией Британии? Мы сейчас знаем, что колдовство никоим образом не было предметом галлюцинации, что оно не возникло в воспаленном воображении раздраженных старух. Исследования наглядно показали, что это было распространенным явлением в XVI–XVII веках, представляющим собой сохранившиеся фрагменты очень древнего культа, вероятно, берущего свое начало в доисторическом периоде. Я думаю, что истоки его связаны с существованием в далекие времена касты женщин, занимавшихся коневодством или скотоводством, или тем и другим, поскольку весь фольклор, связанный с колдовством, проникнут упоминаниями о лошадях и домашнем скоте. Мне кажется, что некая каста, подобная амазонкам, о которых нам рассказывают классические источники, могла явиться прототипом ведьмовского культа. Склонность ведьмы заговаривать скот, ее явная власть над овцами и рогатым скотом и ее традиционный образ колдуньи с лошадью — все это заставляет меня полагать, что где-то в северо-западной части Африки зародилась женская религия вокруг группы женщин, объединенных общим родом занятий, которые я уже описал. Позднее эта религия утратила свое значение в том, что касается сельскохозяйственного обихода, так что от нее осталась чисто магическая, оккультная составляющая. Также высока вероятность того, что эта религия имела «иберийское» происхождение, и, таким образом, она должна была быть связана с тем основным стволом веры и суеверий, на котором возник друидизм; до Британии дошли лишь фрагменты культа, но где-то в других местах это было исконное ядро веры.

Хотя мы и не так много слышим о ведьмовстве в британской истории, нет сомнений в том, что оно на правах более или менее секретного культа существовало в Британии на протяжении веков, но я не считаю, что оно являлось составной частью друидизма или тайной традиции. Скорее, оно представляло собой выродившийся пережиток древней иберийской магии, которую до некоторой степени включал в себя друидизм, но которую позднее он вытеснил и, возможно, постарался уничтожить. Как показал сэр Джеймс Фрейзер в своей «Золотой ветви», друиды, по-видимому, сжигали животных, которых они считали замаскированными ведьмами, и уж подавно они имели обыкновение сжигать колдунов мужского или женского пола. Не похоже на то, чтобы друидические жрицы, о которых говорилось ранее, например, с острова Сены или Англси, являлись колдуньями, хотя они и представляли собой отдельную женскую касту. Однако есть нечто, объединяющее девять музоподобных дев, подогревавших котел Керридвен, которых идентифицировал и со жрицами Сены, и культ позднейшего колдовства, и это фигура самого котла.

Но был ли котел ведьм идентичен котлу Керридвен? Котел Керридвен являлся сосудом вдохновения, а котел ведьм служил для приготовления ядовитых отваров. Однако вспомним, что содержимое котла Керридвен было ядовитым, за исключением первых трех капель, которые выплеснулись из него, и, похоже, как раз это объединяет его с магическим котлом ведьм. Но я не считаю, что котел изначально был неотъемлемой частью магического инструментария колдуний. Я скорее склонен полагать, что он был заимствован членами колдовского культа из арсенала древней оккультной традиции, на что указывает ряд свидетельств.

По этим и иным причинам я полагаю, что колдовской культ не имел каких-либо связей — официальных или иных — с культами друидизма или основополагающей оккультной традиции. Я скорее склонен полагать, — о чем уже говорил, — что он возник из древнего туземного или иберийского свода грубых предрассудков, существовавшего некогда в Британии, Галлии и Испании. Но мне кажется очень вероятным, что он многое позаимствовал из оккультной традиции, особенно в том, что касается отдельных ритуальных практик, которые колдовской культ опошлил и обратил для злых целей.

Многие из магических деяний колдунов идентичны тем, о которых известно, что их практиковали друиды, — такие, как левитация, вызывание бурь, использование трав, превращение в животных и так далее; возможно, что низшие касты официального друидизма действительно использовали уловки такого рода, которые они позаимствовали у местного населения, практикующего свою систему верований, с целью держать людей в благоговейном страхе, точно так же, как самые первые христианские миссионеры в Британии и иных местах, по-видимому, использовали определенный набор магических средств низших сословий с подобными же целями.

Теперь мы займемся свидетельствами, ясно показывающими, что сильное влияние старого друидического культа, проводника тайной традиции, сохранялось до относительно недавнего времени в Шотландии. В столь поздний период, как 1649–1678 гг., согласно записям пресвитерии Дингуолла, в приходе Гайрлох в Россшире приносились в жертву быки и совершалось жертвенное возлияние молока на холмы.

Преподобный Джеймс Раст, священник в Слейнсе, в своем «Эксгумированном друидизме», изданном в 1871 г., представляет следующие ценные свидетельства, касающиеся сохранения друидической веры в Шотландии XVIII века{56}.

«Поскольку в XVII веке в Шотландии, как и в Англии, было распространено значительное число суеверий, которые появились в папские времена (а часть их существовала и в допапский период), относясь к ранней религиозной системе — друидической, и которые долгое время терпели, смотрели на них сквозь пальцы или, по меньшей мере, не искореняли, то Генеральная ассамблея церкви Шотландии занялась этим вопросом и решила принять против них меры. Было заявлено, что большинство этих суеверий возникли в результате невежества, и было решено, что по всей Шотландии будут предприняты самые энергичные усилия по повышению образования населения, даже самых беднейших его слоев, путем воздвижения и расширения приходских школ, предполагалось также проследить за тем, чтобы в каждой семье имелась Библия и все домочадцы были приобщены к ней. Но кроме этого, была назначена комиссия. Генеральная ассамблея 1649 г., утвердив рекомендации ассамблеи 1647 г., назначила большую комиссию из числа своих членов. Наряду с принятыми в ее состав священниками там были: сэр Арчибальд Джонстон из Уорристауна — канцелярский регистратор; г-н Томас Николсон — адвокат Его Величества; г-н Александр Пирсон — один из обычных лордов-заседателей; сэр Льюис Стюарт, г-н Александр Колвилл и г-н Джеймс Робертсон — уполномоченные по правовым вопросам; г-да Роджер Моуэт, Джон Гилмойр и Джон Нисбет — юристы, а также доктора Сиббальд, Каннингхейм и Первес — лекари. И “указанной братии было предписано делать отчеты, освещающие их продвигающуюся работу, отражающие результаты их совещаний и конференций, для представления в Комиссию по общественным делам. А указанная комиссия должна будет сделать доклад на следующей Генеральной ассамблее”. Среди прочих предметов, на которые они обратили свое внимание, были друидические обряды, совершаемые у костров в праздники: Белтейн (первомайский кельтский праздник костров), Иоаннов день, Хэллоуин и святки. Все эти обряды и костры было приказано запретить. Они лишь внешне преуспели в среде людей старшего возраста. Молодежь же страны до сих пор устраивает те же костры и совершает те же обряды, хотя они и забыли, на что изначально были направлены эти ритуалы и, конечно, забыли саму систему суеверий. Они обращали свое внимание на пережитки друидических суеверий и колдовства, практикуемых в древних культовых местах, посвящаемых не только великим, но и малым богам, семейным духам, домашним божествам или полубогам древности, у которых, как считалось, можно было просить совета, и которые могли одарить своих приверженцев чародейскими силами, — в этих местах друиды выделяли своим богам участки земли, которые не возделывались тысячелетиями. Власти приказали возделать эти участки, все это осуществлялось под строгим церковным присмотром и под страхом гражданских наказаний — в этом деле церковь и государство действовали рука об руку. Один из результатов работы этой комиссии обнаруживается нами в нескольких крайне важных записях в регистрационной книге церковных заседаний города Слейнса, где говорится, что священником и старейшинами Слейнса было проведено расследование, — как оно должно было быть проведено и священниками других мест, — относительно сохранения друидических практик и мест собрания в приходском округе. Из результатов этого расследования мы узнаем, что в Слейнсе наличествовал ряд участков земли, выделенных и посвященных полубогам друидов — тем чертятам, которые предстали мелкими эльфообразными ловкими полубесами в христианской системе представлений; эти места получили свое название по имени тех вымышленных созданий, при этом использовались слова и южных шотландцев, и гаэлов северной части Шотландии, а именно: 1) Гуйдманес фаулд и 2) Гарлет, или Гарлеахд, что указывает на Гарлаоха, эльфа».

Из записей в регистрационной книге церковных заседаний прихода Слейнса мы узнаем, что несколько человек было вызвано в суд за практикование языческих обрядов вокруг священных костров и отказ возделывать древние друидические поля.

Таким образом, мы видим, что члены Генеральной ассамблеи церкви Шотландии, проходившей всего лишь 280 лет назад, или за четыре «жизненных срока» до нашего времени, были полностью проникнуты убеждением в том, что друидизм практиковался по всей Шотландии, ввиду чего они приняли меры по его подавлению. То, как эти меры были восприняты их паствой, хорошо иллюстрирует крайне интересная книга Джона Бухана «Лес ведьм».

Говоря далее о реликтах минувших времен в своем приходском округе, г-н Раст упоминает о вере в то, что духи кельтского прошлого имели склонность являть себя людям в старые времена, при этом нередко случалось, что люди заманивались ими в глухие места. В приходе Слейнса было по меньшей мере три места, посвященных «добрым людям», они оставались невозделанными посреди возделанных земель вплоть до начала XIX века. «Они также продолжали использоваться на протяжении столетий для магических, суеверных целей, после того, как другие «эльфийские места» были разрушены, осквернены или возделаны по распоряжению властей. Я знал женщину, Мэри Финдлей, умершую несколько лет назад в престарелом возрасте, которая была последним человеком, которого в детстве поместили в каменную пирамиду, поскольку считали, что она являлась подмененным эльфовым детенышем».

Давайте теперь посмотрим, что он говорит о каменной пирамиде Ликар:

«Каменная пирамида Ликар находилась в восьмистах ярдах к северо-востоку от приходской церкви, в южном углу развилки, образованной Замковой дорогой, ответвляющейся от дороги Терн-зенеук, в маленькой долине, окруженной естественными возвышенностями или холмами, самый впечатляющий из которых тот, что расположен ближе всего к пирамиде, он называется Майдсемаагхе, что означает «Холм величайшего котла». В основе этого названия лежат следующие слова: майдсе — “холм, глыба или бугор”» (жен. р.); ма — превосходная степень слова мор, “великий”; и айгхе — родительный падеж слова агханн, означающего “котел” (жен. р.). Как мы увидим, это слово, по сути, имеет то же значение, что и Беннахи, и это с очень интересной стороны осветит друидическую религиозную систему. Мы пока отложим рассмотрение этого вопроса, а в следующем разделе остановимся на таком предмете быта, как “котел”, столь почитаемом в валлийской мифологии, но совершенно не описанном в шотландских источниках, хотя по небольшом размышлении нам следовало бы рассчитывать на то, что нечто, преобладавшее в одном месте, должно было бы изначально иметь место и в другом».

* * *

Существуют свидетельства присутствия в сознании людей образа котла Керридвен, непосредственно связанного с друидической верой, даже в конце XVII века! Г-н Раст указывает, что слово «котел» присутствует в названиях многих географических мест в Абердине (Кадхал, или котел) в Шотландии, — именно в этой области, согласно местному преданию, котел «был изготовлен пиктами», и большие массы людей использовали его «в религиозных целях». В тех городах и деревнях, в названиях которых присутствует слово Аден, Эден или Эдин, как в «Эдинбурге», по мнению Раста, присутствовал культ котла, — на гаэльском языке Айдхеанн означает «котел» или «кубок».

«Выпивание воды из этого котла, — говорит г-н Раст, — было одним из ритуалов инициации послушника в друидические мистерии и искусство — после двадцати лет тяжелой учебы. В первую очередь — сложная учеба, а не отвар из котла делала человека настоящим адептом друидического искусства и науки и открывала перед ним будущее. В темные часы ночи инициат обещал посвящавшему его верховному жрецу и трем сопровождавшим его друидам, что он будет верен друидической касте. И им принимались самые страшные клятвы, после чего он проходил через самые ужасные оргии».

«В Беннахи, друидическом местечке, — рассказывает Раст, — есть “Майден Касай” — «Великое котловое возвышение», и есть “Майден Стене”, или “Великий котловый камень”, — котел оттуда был убран, видимо, тогда, когда там строилась современная дорога». Но на этом камне вырезана фигура, которая, по мнению Раста, служит изображением самого котла. «Сооружение, как показывает эта фигура, позволяло пламени подогревать котел снизу и со всех сторон, так что в нем непрерывно бурлило его таинственное, чудодейственное содержимое». «Это, — говорит Раст, — святой котел, котел знаний и инициации, поскольку он обозначен фигурой Z. Эту фигуру порой ошибочно называли Сломанным копьем, а иногда Сломанным скипетром, но поскольку ни одно из этих именований не признавалось удовлетворительным, ее зачастую называли просто фигурой Z, поскольку она напоминает эту букву алфавита, а ничего иного никому уже не приходило в голову. Но эта фигура — не что иное, как зигзаг молнии с неба, вызванной друидами, которые претендовали на то, что они обладают этой божественной силой. Предполагалось, что с помощью этой силы они добывали настоящий небесный огонь, который продавали своим приверженцам — для его использования в домашних нуждах — по весьма высокой цене, хотя, по их вере и их рассказам, товар того стоил. Эта вера в создаваемый небом огонь была прочной, глубокой и всеобщей».

То, что языческие ритуалы в Шотландии считались «обычным делом», достаточно ясно видно из одного места в «ХроникахЛамеркоста» (кн. II, ч. VIII), откуда явствует, что Джон, приходский священник Инверкейтинга, что в Файфе, должен был отчитываться перед своим епископом в 1282 г. зато, что праздновал пасхальную неделю «согласно ритуалам Приапа», собрав девушек из города и заставив их петь и танцевать вокруг фаллической фигуры божества. В свое оправдание он сказал, что это «обычное дело для всей страны», и ему было дозволено сохранить свой приход. Точно то же самое в этот же период делал жрец Дарвела Гадарна в Уэльсе, который совершал подобные ритуалы 5 апреля, в пасхальный день. Нет сомнений в том, что та упорная борьба, которую вела кельтская церковь в свой ранний период за свой отдельный праздник Пасхи, возникла из особого почитания кельтского сезонного празднества, восходящего к древности.

Для нас, несомненно, было бы интересно коротко рассмотреть систему подобных друидических ритуалов, о которых мы имеем какую-то информацию, — это помогло бы нам выяснить, в какой мере они способны пролить свет на тайную традицию. Ритуал, который, возможно, описывался чаще, чем любой другой, — это сбор омелы. Из рассказов Плиния и Максима Тирского мы знаем, что дуб являлся священным деревом для кельтов, отсюда следует, что сбор омелы был явно связан с основами их веры. Могилы друидов были выложены дубовыми бревнами, а их священные церемонии неизменно украшали дубовые ветки. Одним словом, сам дуб являлся их божеством.

Омела не часто встречается на дубе, она, скорее, склонна паразитически произрастать на тополе и иве. Я считаю, что большинство писавших о ней в аспекте культового поклонения прошли мимо ее подлинного значения. Ее считали знаком особого расположения бога, символом бессмертия, света с неба и т. д.! Но я полагаю, что она была символом сущности жизни, древние рассматривали ее как протоплазмцческий материал существования.

Ее собирали в шестой день лунного стояния. Плиний указывает, что особые приготовления к празднеству и жертвоприношению проводились поддеревом, на котором росла омела, туда приводились два белых быка, чьи рога никогда не были связаны. Одетый во все белое друид забирался на дерево и срезал омелу золотым серпом. Она падала на растянутую внизу белую ткань. В том месте приносились в жертву быки, и возносились молитвы богу. Среди кельтов омела была известна как «всеисцеляющее» средство, бытовало мнение, что отвар, приготовленный из нее, делает бесплодных животных плодовитыми, что поддерживает мое мнение о том, что это растение считалось протоплазмой жизни. Кэнон Мак-Каллох мудро видит в рассказе Плиния описание ритуала, который «представлял собой смягченный вариант, реликт того, что когда-то было очень важным, но, скорее всего, дело в том, что Плиний приводит здесь лишь несколько живописных деталей и проходит мимо основного смысла ритуала. Он не говорит нам, кем был тот бог, о котором он упоминает, — может быть, это был бог солнца иди бог растительности… быки, возможно, были воплощениями бога растительности». Я думаю, что бог омелы и бык были как раз тем Ху, о котором я уже говорил. Вспомним о том, что изображению Дарвела Гадарна (сожженному в Смитфилде в 1538 г.) приносились в жертву быки. Я полагаю, что этим образом являлся дуб антропоморфной формы. Очевидно, речь шла именно о деревянной фигуре, и мы ведь, конечно, знаем, что «Дарвел Гадарн» было, по сути, другим именем Ху Гадарна, бога изобилия, неизменно ассоциировавшегося в кельтском фольклоре с быком, — бык фактически был его символическим изображением.

Кельтский наконечник железной подставки вертела в виде головы быка из Уэльса 

По-видимому, омела в качестве символа сущности жизни вошла в ритуал инициации в тайной традиции точно так же, как пшеница присутствовала в элевсинских мистериях. Она рассматривалась в качестве целебного средства от многих расстройств. Очевидно, на нее смотрели как на изначальную силу самой жизни. Являлись ли «жемчужинами» на оправе котла вдохновения ягоды омелы? Такое предположение может показаться притянутым, но я считаю, что подобная версия вполне вероятна. Может быть, Ху или Артур принесли из Аннуна не только лишь котел вдохновения, но и секрет самой жизни, эмблемой которой служила омела?

Много писалось о приносимых друидами человеческих жертвах. Какому богу или богам приносились эти жертвы? Нам известно, что сооружались огромные плетеные фигуры, и они наполнялись жертвами — преступниками или рабами. Единственными известными мне изображениями британских богов, воспроизведенными методом плетения, являются фигуры Гога и Магога — гиганты в лондонской Ратуше. В любопытной анонимной работе «Гиганты в Ратуше», изданной в 1741 г. и представляющей сейчас большую редкость, говорится, что те фигуры, которые были заменены нынешними в 1708 году, были созданы плетением. Теперь немного поговорим о генеалогии Гога и Магога.

В течение почти двухтысячелетий своего существования имперский Лондон сохранил такой объем сказаний и легенд, который вполне соразмерен его величию и знаменитости. Однако для изучающего эти предания должен представляться исключительно важным тот факт, что, по меньшей мере, восемьдесят процентов этого наследия имеет кельтские и докельтские, причем исключительно благородные источники. Римские, саксонские и норманнские вторжения едва ли в какой-то степени повлияли на окраску исконной лондонской мифологии, по своему характеру столь же всецело бриттской, как и народные сказания Уэльса.

И действительно, географические названия, относящиеся к Лондону, по всей видимости, отсылают к определенным бриттским богам, его покровителям. Доктор Генри Брэдли, известный авторитет в этом вопросе, говорит, что «Лондон» является притяжательной формой названия «Лондинос», образованного от старокельтского прилагательного, означающего «свирепый», а г-н Гордон Хоум, специалист по римскому периоду Лондона, высказывает мнение, что «единственное заключение, к которому можно прийти, это то, что сдвоенные холмы вблизи Темзы составили в отдаленный период владение и, несомненно, укрепление человека или семьи, носящей имя Лондинос».

Все это здраво и достаточно ясно, но все же кто были те «свирепые» на сдвоенных холмах вблизи Темзы? Если обратить взгляд на другие города, близкие по своему возрасту к Лондону, то сразу бросится в глаза тот факт, что значительная часть их получила свои названия по именам их богов-хранителей. Камулодунум, или Кол-честер, — это не что иное, как крепость или холм Камулуса, кельтского бога войны, название «Эборакум», или «Йорк», берет свое начало в имени иберийского божества Ипора, или Гипериона, а Кориниум, или Сиренсестер, являлся городом Коринеуса, эпонимического божества острова. Существует множество подобных примеров. Поэтому представляется весьма вероятным, что Лондон был так назван не по названию племени или клана, но по имени богов, властвовавших над этой областью.

Немало присутствует в преданиях богов, чьи имена заслуживают увековечения во внушительных названиях географических мест. Почти с незапамятных времен имена Гога и Магога ассоциировали с этой областью. Ее легендарное название Кокайгне, столь же неотъемлемое для нее, сколь неотъемлемы название Лионесс для Корнуолла или Альба для Шотландии, порой интерпретировалось как «земля или область Гога», приятное место или рай кельтского бога Огмиоса. Нет никаких сомнений в истинно британском характере титанов-богов Гога и Магога. В давние времена их изображения были высечены на склоне плимутской скалы, холмы Гог-Магог в Кэмбриджшире до сих пор хранят в своей памяти их имена. Высеченные и раскрашенные статуи Гога и Магога, возвышающиеся в дальнем конце Ратуши, являются преемниками фигур, которые носили по улицам столицы в Михайлов день, а также на празднованиях в честь вступления в должность лондонского лорд-мэра.

В своей книге «Новый взгляд на Лондон» (1708) Хэттон уверяет нас, что извозчики в городе имели обыкновение божиться «Гогом и Магогом», и далее из текста следует, что даже в такой поздний исторический период отдельных лондонцев охватывал настоящий ужас при одном упоминании этих имен. «Некоторые подмастерья, — замечает он, — настолько пугались имен Гога и Магога, насколько малые дети пугаются упоминания об ужасных черепе с костями». Эти имена должны были вызывать гораздо более сильный страх, чем перспектива быть представленным пред очи лорда-мэра или управляющего двором короля. Конечно, такой укоренившийся ужас мог сохраниться только на основе исключительно сильной народной памяти о древних жертвоприношениях указанным божествам, и изучающий традицию, вероятно, не ошибется, приравняв гигантов Лондона к Огмиосу, свирепому кельтскому богу красноречия, который, облачившись в львиную шкуру, с булавой в руке, тащил за собой людей в цепях и раз за разом требовал чинить человеческую бойню. Магог, «Мать Гог», это, очевидно, его женский двойник, и замена этого образа мужской фигурой Коринеуса, очевидно, является результатом относящихся к более позднему периоду нерешительных уступок в приглаженной британской мифологии Джеффри Монмутского и Джона Мильтона. Возможно, также, что имя Ог, или Огмиос, в позднейшие времена некие «авторитеты» спутали с именами Гога и Магога, библейских царей страны Васан. Вообще представляется вполне вероятным, что холмы-близнецы по обе стороны реки Уолбрук могли считаться местом обитания Ога и его супруги, точно так же, как сдвоенные скалы на самом краю земли когда-то считались их цитаделью.

Нет сомнений в том, что Гог и Магог были божествами плодородия, но также очевидно, что был, по сути, идентичен кельтскому Огмиосу, богу поэзии и вдохновения. Фигура Магог, насколько можно судить, также была связана с даром вдохновения. Это должно приравнивать ее к Керридвен, и я не вижу оснований считать, что она и эта богиня не представляли собой одну и ту же фигуру, описываемую в одном месте как «старая великанша». Но для нас важно то, что в столице Англии в доримский период действительно совершались ритуалы в честь этих монструозных божеств и что память о них сохранялась столь долго. Не от одного писателя нам известно, что лондонцы в XVIII веке почти что поклонялись им и, похоже, в каком-то смысле считали их оплотом нации. Даже сейчас, если предположить, что их изображения будут изъяты из Ратуши, можно представить себе, какой гнев это вызовет.

Не слишком ли мы уверены в том, что течение времени совершенно стирает древнюю веру и что те предполагаемые успехи, которых мы в минувшем веке добились в области мышления и культурного продвижения, совершенно обесценивают то, что мы именуем «суевериями» прежних веков? Действительно, возможно, за последние шестьдесят или семьдесят лет имел место гораздо более масштабный отход от древней традиции, чем когда-либо ранее, но очевидно и то, что всего лишь несколько поколений тому назад британцы находились в гораздо более тесной связи с наследием веры, определяемой тайной традицией, чем многие люди сейчас могут себе это представить. Такие празднества, как масленица и святки, несомненно, наследуют друидическим обрядам, но также очевидно, что они отсылают и к докельтской культовой практике. Мартынов день, к примеру, связан с именем святого Мартина, который, как считается, находясь в образе быка, был разрезан на части и съеден. Очевидно, что святой Мартин просто занял место бога Ху, символом которого было это животное. Ирландские Таилтиунские игры до сих пор хранят память о Таилтиу — приемной матери Луга, умершего в календы[40] августа, а Ламмас был древним кельтским праздником самого Луга. Другим до сих пор сохранившимся древним британским ритуалом, по всей видимости, связанным с Тайной традицией, является ежегодно празднование в Ковентри фестиваля Годивы. Что представляла собой эта Годива?

Историческое существование Годивы не вызывает ни у кого никаких сомнений. Она была матерью не только саксонских князей Эдвина и Моркара, но и другой героини сказаний, вызывающей еще более романтические ассоциации, чем она сама, — Эдит Лебединой шеи, жены Гарольда, павшего в битве при Сенлаке или Хастингсе. Но при всем этом история о ее благородной жертве явно носит характер легенды. Роджер Уэндоверский, первым упомянувший о ней, писал свои труды в начале XIII века или примерно через сто пятьдесят лет после смерти этой героини. Ни один летописец до него не упоминает о ее самоотверженном деянии, фольклористу же бросается в глаза то, что эта история включает в себя такое количество деталей, очевидным образом связанных с древним британским культом, что становится ясно: сама героиня и история о ней вышли из лона этой традиции.

Крест Святого Мартина

При этом нет особой необходимости специально доказывать, что Ковентри к моменту знаменитого выезда графини представляла собой деревню, населенную примерно тремястами крестьянами, обитавшими в деревянных хижинах, что там не было рыночной площади и не стонало это поселение от пошлин и сборов, о которых говорится в легенде. Но важно то, что Годгифа, или Годива, и ее муж Леофрик, граф Мерсийский, явились восстановителями, если не основателями монастыря Св. Осбурга. Ведь именно с момента восстановления этого культового сооружения начинается процветание Ковентри как рыночного города. Годива стала считаться благодетельницей этого города, и не удивительно, что впоследствии история о ней смешалась с мифом о древней британской богине этих мест Бригантии, или Бригит, который в ранние века христианства сам постепенно затуманился и приобрел в народном представлении неопределенный вид. В кельтский период эта богиня (или ее человеческое воплощение) промчалась на коне по деревне Ковентри во время летнего празднества в конце мая. Но с течением времени воспоминания о ней оказались в тени и под конец были поглощены легендой о златокудрой саксонской графине.

Годива 

Существует процесс, с которым хорошо знаком любой специалист в области мифологии. Воспоминания о боге тают, и легенда о нем присваивается позднейшим героям или святым, с учетом модификаций времени и места. В Ирландии богиня Бригантия, окоторой мы здесь еще поговорим, стала христианской святой Бригиттой (Бригит), и нет оснований сомневаться в том, что в Ковентри имел место подобный процесс и что образ Бригантии, или Бригидду, смешался с образом святой Годгифу — «Богом данной» на саксонском языке.

Для нас в легенде представляет интерес то место, где рассказывается о проезде Годивы верхом через Ковентри не прикрытой ничем, кроме ее пышных золотых волос, при этом за ней подсмотрел один человек. Существуют веские доказательства того, что древняя кельтская богиня или женщина, представлявшая ее, появлялась в таком виде на ежегодных празднованиях в ее честь; подсматривать же за богиней или ее наместницей было, конечно, непростительным грехом, каравшимся лишением зрения.

То, что в давние времена в районе Ковентри практиковались друидические обряды, общепризнанно. В деревне Саутхэм, располагавшейся неподалеку, праздничные шествия в честь Годивы проводились с таким рвением и восторгом, какие обычно характерны для крупных городов. Но в той местности существовали любопытные разновидности церемонии, более ярко свидетельствующие о друидическом характере празднества, чем ритуалы, проводимые в самой Ковентри. Впереди пышной процессии шествовал персонаж, известный как «Старый меднолицый», на котором была маска быка, увенчивающаяся рогами. Известно, что на некоторых празднествах друидические жрецы надевали на себя шкуру и голову принесенного в жертву быка, так что «Старого меднолицего» можно было бы считать их выродившимся наследником. Его имя, конечно, указывает на кельтского бога солнца, чей пылающий лик, окруженный колыхающимися лучами, часто отливался в форме медных дисков. Слово «старый» часто стоит перед именами дискредитированных божеств, например: «Старая насечка», «Старый Гарри»[41]. Потом шла Годива в кружевной мантии, за ней следовала вторая Годива, чье тело было все выкрашено в черный цвет. Плиний говорит, что у древних бриттов женщины именно таким образом украшали себя во время религиозных празднеств, намазывая свои тела вайдой, «так что они начинали напоминать смуглых эфиопок».

В Фенни Комптоне, недалеко от Саутхэма, где проводятся эти празднования в честь Годивы, находится ферма по выращиванию вайды — возможно, то самое место, где ранее собирались растения, из которых потом получалась краска. Несколько поколений археологов сходилось в том, что именно в Уорвикшире сохранялись преимущественно британские основы уклада, так что нет ничего невероятного в том, что именно там продолжались древние ритуалы, христианская же сторона замирялась уверениями в том, что они обращены к святому образу достойной дочери матери-Церкви.

Деревня Ковентри ранее располагалась вблизи южных границ проживания великого британского племени бригантов, покровительницей которого была богиня Бригантия, или Бригидду, — тождественная, как уже указывалось, ирландской Бригит, позднее в христианской версии представшая святой Бригиттой. Она была также известна, как Дану или Ану; она, несомненно, идентична той Черной Аннис, которая, по рассказам, пряталась в районе холмов Дэйн (или Дану) в Лейсестершире и уносила чужих детей и овец в свою пещеру — напоминание о человеческих и животных жертвоприношениях. Она была божеством земли, богиней плодородия, ее почитали почти исключительно женщины. Имя «Черная Аннис», очевидно, указывает на ее лицо и тело, накрашенные вайдой, отсюда же происходит и «Черная Годива». Но как можно объяснить имя «Подсматривающий Том»? Усыпальница Бригидду в ирландском Килдаре была окружена оградой, сквозь которую никто не мог ни проникнуть внутрь, ни подсмотреть, никому не было дозволено бросить взгляд на священных дев, посвящаемых богине. Когда одна из них или несколько проносились верхом по улицам Ковентри во время проведения празднований в честь богини, ни один «Подсматривающий Том» не осмеливался нарушить это правило, в противном случае разгневанная богиня лишила бы его зрения. Именно с этим обычаем мы можем связать появление легенды о Годиве.

Мало есть сомнений в том, что эти ритуалы имели определенное отношение к тайной традиции. Они не только демонстрируют ее мощь и способность к выживанию, но, как я полагаю, и проливают определенный свет на то представление, которое имело место на церемонии инициации, или, по крайней мере, они связаны с обрядовой частью верования, вспомогательного по отношению к традиции. Бригинда была богиней знания, ее почитали поэты. У нее было две сестры, носящих то же имя, они покровительствовали лекарскому искусству и кузнечному ремеслу. Бригинда была также богиней культуры и поэзии, она тождественна галльской богине Бригиндо. Ее имя, по-видимому, происходит от валлийского корня «бри», означающего «честь» или «слава». До недавнего времени был известен ее культ на Гебридах, где в День Св. Брид, в канун Сретения, женщины обряжали сноп овса в женское платье и помещали его вместе с палкой в корзину, называвшуюся «Кровать Брид», — под возгласы: «Брид идет! Да здравствует Брид!» Кэнон Мак-Каллох указывает, что она считалась «одним из первых светочей цивилизации, покровительницей художественных, поэтических и инженерных способностей, а также богиней огня и плодородия».

Я полагаю, что Бригинда (или Брид), как и Керридвен, верховенствовала над женским «сектором» древних мистерий, в то время как Ху главенствовал над мужской их частью. По всей видимости, ее культ получил наибольшее распространение в северной и центральной частях того, что сейчас является Англией и Шотландией, а также в Ирландии. Но тот факт, что ее имя ассоциировали с родниками, с вдохновением и сельским хозяйством, похоже, позволяет почти полностью приравнять ее к Керридвен, богине Священного котла.

ГЛАВА VIII Высшая философия британского мистицизма

Теперь необходимо будет обратиться к высшим аспектам тайной традиции Британии, как они явлены в ее самом выдающемся документе — «Барддас», хотя ранее мы касались лишь поверхностного слоя его философии. Прежде всего, нам надо составить общее впечатление о божестве, как оно представлено там.

В книге говорится, что Бог триедин и не может быть иным: он одного возраста со временем; он единосущ со всем существующим; и он соположен с любой устремленностью сознания. Он непостижим и необъясним, он превыше всего и безмернее всего на свете.

Но о каком боге говорится во всех этих заявлениях? Похоже, что валлийские барды позднего времени признали Бога христианства как высшее божество, но немало упоминаний и о фигуре Ху, чьей природы мы уже касались.

В отношении Ху есть значительный разброс мнений. «Значение Ху, — говорится в примечании к “Барддас”, — состоит в том, что он способен широко распространяться. Слово “Ху” это эпитет божества, указание на его всеведение, оно нередко встречается в работах бардов». Бард Киндделу идентифицирует его с Иисусом, а автор примечаний к книге высказывает мнение, что он был тождествен Хэусу[42] Лактанция и Езусу Лукана — у этих римских авторов под близкими именами выступает бог галлов.

Кэнон Мак-Каллох{57} считает, что это был «древний богцивилизатор у некоторых племен», и добавляет, что триады, упоминающие о нем, относятся к более позднему периоду. Рис{58} говорит о Ху как о «британском Геркулесе» и полагает, что его место позднее занял Артур. Однако очень мало наблюдений о нем оставлено признанными специалистами в области мифологии. Но из постоянных упоминаний о Ху в триадах явствует, что он был значительным персонажем, богомцивилизатором, искусным в земледелии, законотворчестве; возможно, он имел солярное происхождение. Он упоминается как «наивысший хозяин британского острова» и как «бык, обитающий в священном стойле» — последнее определение, похоже, приравнивает его к фигуре Осириса. Несомненно, он присутствует в поэме «Добыча из Аннуна» в виде «быка с повязкою на лбу: ярмо его — сто сорок ровно ладоней в ширину». На то, что друиды держали это животное в качестве символа своего божества, точно так же, как жрецы Египта держали у себя быка Аписа, представлявшего Осириса, указывает следующее место в этой же поэме: «Они не знают… среброглавого быка, который был у них». Имя этого быка или вола, по-видимому, было Элзен, судя по поэме Мерлина; убийство быка язычниками-саксонцами оплакивается этим магом.

Все это не только до некоторой степени приравнивает Ху к Осирису, но и протягивает связи между его культом и митраизмом, а также культами быков в Средиземноморье. Упоминавшийся галльский бог Эзус, или Хэзус, о котором писал Лукан, изображен на одном алтаре, обнаруженном в Париже, — в виде лесоруба, рубящего дерево. На этом же алтаре представлен и бык. Подобный алтарь есть и в Треве. Бронзовые быки доримского периода были обнаружены в Халлштадте в Австрии и в окрестностях Ла Тен. «Много географических названий, в которых присутствует слово taurus[43], встречается в северной Италии, Пиренеях, Шотландии, Ирландии и других местах, — говорит Кэнон Мак-Каллох, — это заставляет предположить, что в местах, носящих эти названия, имел место культ быка». Он добавляет, что, возможно, была тенденция представить это животное символом бога, чему должно было способствовать распространение митраизма, и указывает, что «позднейший реликт культа быка мог быть обнаружен в карнавальной процессии Boeuf Gras[44] в Париже»{59}. Мы можем также вспомнить жертвенное приношение быков в Гайрлохе и других местах в Британии в позднейшие времена.

Езус 

Таким образом, достаточно очевидно, что Ху являлся богом-цивилизатором, символизировавшимся фигурой быка (как и Осирис), и также весьма вероятно, что он и египетский бог имели единые корни, находившиеся в Северо-Западной Африке. Фрезер в одном примечании в своей книге «Золотая Ветвь» упоминает об обнаружении в Северной Африке друидической могилы, наполненной принадлежностями покойного, а Уэстермарк приводит много свидетельств сохранения в Марокко ритуала Билтейнн — ежегодной церемонии очищения рогатого скота путем провождения его сквозь священный огонь или дым.

В «Барддас» говорится, что один лишь Бог может выдерживать испытание вечностью в Сеуганте; нам же известно три круга возвышения души, изображаемых кельтами в солярной форме, как это демонстрируют нам древние британские монеты и, согласно некоторым сообщениям, каменные круги в Эйвбери и других местах: это Сеугант, обиталище Высочайшего Ху, который, вероятно, считался самим Солнцем; Гвинуид, счастливая обитель бессмертных, представляющая собой внешний обод, и Абред — внешняя тьма. Но изображение этой духовной структуры в «Барддас» представляет Абред центральной фигурой, Гвинуид — внешней, а Сеугант — соответствующим лучам светила. Может быть так, что Абред, или Аннун, считался пылающей солнечной бездной, порождающей все тела, жарким и огнедышащим перегонным кубом жизни. Но поскольку Абред— это, очевидно, земной план, то, возможно, дело в том, что в сознании чертившего эту схему могли перепутаться понятия Абреда и Аннуна. По всей вероятности, тремя психическими сферами человека являлись: Аннун — место зародышевого существования, Абред — земной план и Гвинуид — сфера пребывания получивших оправдание в своем последующем существовании духов. Сеугант, сфера Бога, была недостижима и сохранялась для одного лишь божества. То, что, безусловно, существовала определенная путаница в этом вопросе, видно из двух высказываний в «Книге Дуйвиддиэта», расположенных рядом. В одном утверждается, что три состояния существования живых существ — это «состояние Абреда в Аннуне, состояние свободы в человеческом кругу и состояние любви, то есть Гвинуид на небе». В другом же говорится о трех неотъемлемых стадиях всего живого: «Начало в Аннуне; продвижение вверх в Абреде и обретение полноты в Гвинуиде».

Перед человеком выдвигаются три основные обязанности: страдать, меняться и выбирать; в равных пропорциях перед ним находятся Абред и Гвинуид, необходимость и свобода, зло и добро, и ему предоставлены полномочия присоединяться к тому, к чему он пожелает. Тут нет философии фатализма, и это отличает данное учение от восточных систем и свидетельствует об утверждении западной доктрины свободы человеческой воли, — на этом делается особый упор. Однако тут прослеживаются явные ассоциации с доктриной бегства, избавления, присутствующей в восточных системах. Так, здесь говорится, что человек «бежит» от Абреда и Китраула (зла) в Гвинуид, проходя при этом через забытье и смерть. Таким образом, находясь в более счастливой сфере, уже нельзя вспомнить предыдущие состояния, хотя в других версиях настоятельно подчеркивается, что исключительно важно оставить их в памяти с целью совершенствования личности.

Таким образом, в древней британской мистической философии присутствуют лишь три плана, а не семь, как в восточной. Также, по-видимому, не идет речь о том, что человек имеет последовательно несколько физических тел, как это преподносится в восточных философиях, хотя предполагается, что он состоит из различных «материалов», или элементов.

В триадах бардизма присутствует диалог в виде вопросов и ответов, который проливает значительный свет на ранние британские представления о свойствах души. На вопрос «что есть сознание?» следует ответ: «Глаз Бога в сердце человека, который видит все, что различимо — с точным определением формы, места, времени, причины и цели». Рассудок интерпретируется как обращение сознания, во время которого оно созерцает посредством зрения, слуха и опыта все, что предстает перед ним, а понимание описывается как работа сознания, при которой оно расходует свои энергии и мощь с целью приобретения знаний.

В этом диалоге Бог показан как жизнь всех жизней, дух Бога — как сила всех сил, а провидение Бога — как порядок порядков и система систем. Истина — это наука мудрости, сохраненная в памяти сознанием, душа — это дыхание Бога в теле человека, тогда как жизнь — это мощь Бога.

Бык — священное животное и символ божества

В «Изречениях бардизма», написанных Йеуаном аб Хивелом Сурдвалом, поэтом, творившим около 1450 г., демонстрируется глубокое постижение бардовской философии существования. Удивительно обнаружить в Уэльсе в ту эпоху столь глубокий тип мышления, запечатленный в этих изречениях. Если бы эти сентенции были известны профессорам елизаветинского Лондона, то, возможно, они бы заставили их пересмотреть свое мнение относительно современной им кельтской цивилизации! Давайте бегло взглянем на некоторые из афоризмов.

Говорится, что не может не существовать то, что вырабатывает большее количество добра, чем зла, потому что иначе не бывает — в силу власти Бога, его мудрости и любви. Доброе оно или злое, бытие или небытие — в том не может быть уверен человек, поскольку разум ничего об этом знать не может. Другие говорят, что это есть материя всего. Однако лишь только Бог знает добро и зло его, полезность и бесполезность, и то, чего будет больше — добра или зла. Опознаваемое великое добро для всех без вреда для кого бы то ни было не может не существовать, поскольку в противном случае три главных атрибута Бога, а именно: знание, мудрость и милосердие, не могли бы пребывать без столкновения с бедой и нуждой, «поэтому бардизм верен».

Истина не может явиться из того, что не хранится в истине и что не заключает в себе всякую истину, поскольку истина не может прийти из того, что противоречит или противостоит тому, что истинно. Далее говорится, что сила Бога — это гарантия того, что лучшие из вещей существуют.

«Десять заповедей бардов», обнаруженные в «Синей книге», очевидно, были проникнуты христианским мышлением. Например, нам предписывается соблюдать воскресенье и воздерживаться от почитания идолов, что показывает, что такая тенденция почитания действительно существовала. Но определенные места обнаруживают кельтскую ментальность. Это, например, касается трех «избавлений»: «не будет никакого проступка, который не будет выправлен, не будет никакого неудовольствия, которое не будет прощено, и не будет никакого гнева, который не будет усмирен, отсюда следуют три главных вердикта: первый — не будет ничего некрасивого, что не будет украшено; второй — не будет никакого зла, которое не будет изъято; третий — не будет никакого желания, которое не будет исполнено. И по достижении этой черты: во-первых, не может быть ничего, что не будет узнано; во-вторых, не может быть утраты чего-либо любимого без обретения вновь; в-третьих, не может быть конца Гвинуиду, раз достигнутому. И не может быть никакой иной понимающей силы и любви, кроме как все это — с бережным исполнением того, что возможно».

Эти последние заключения особенно отражают кельтский настрой. По всей видимости, в них нет ничего библейского и уж конечно их меланхолическая красота не имеет ничего общего с жесткой, сухой теологией тевтонов. Ядро их философии, по-видимому, составляет мысль, что, несмотря на все перипетии борьбы души, в конце все оказывается хорошо. Они повторяют вековечное восклицание поэта о том, что красота не может умереть, что где-то, пусть скрытый за облаками, ожидает дух — в самом конце путешествия души, и что, несмотря на все человеческие мучения, есть явный выигрыш по окончании борьбы. Это не фатализм, эти верования не имеют ничего общего с неприятной философией наказания, которая особенно характерна для иудейского мировосприятия и которая также тесно связана с ранними варварскими воззрениями. Это настоящая философия радости, просвечивающей сквозь все кельтское искусство, пусть порой и затененной тучами.

Откуда же тогда исходит идея борьбы человека? Мне представляется, что в нашем национальном мистицизме представление о борьбе, об эволюции предусматривает, скорее, естественный, самообусловленный курс, чем серию фаз, через которые должна пройти человеческая душа. Речь идет, скорее, о процессе роста души, чем об определенных правилах, которые она должна соблюдать. Восточные философии говорят, что человеку, вставшему на путь развития, следует двигаться по определенной дороге, строгим образом выложенной для него, — дороге, путь по которой может занять целые эры, прежде чем приведет его к последней ступени. Практически на каждом шагу этого пути человеку предлагается выбор: следовать верной или неверной дорогой; но мистицизм наших отцов делает меньший акцент на выборе, или, по крайней мере, мне это так представляется. Человек должен двигаться вверх, хочет он того или нет. Порой он может скатываться в Абред, но, в конечном счете, он должен достичь Гвинуида. На Востоке действительно есть представление, что в конце жизни любая душа должна возвратиться к Богу, но там этот процесс не только видится гораздо более длительным, но и не представляется столь автоматическим. По моему мнению, в «Барддас» выдвигается, скорее, идея определенной эволюционной машины, в которой происходит медленный рост души от низкой формы существования к высотам Гвинуида, чем некой схемы, в рамках которой крайне важен образ действий человека. Не то чтобы в британской системе он не был важен, но здесь человек, опираясь на него, получает основную помощь от сверхъестественных сил. Как я уже говорил, здесь речь, скорее, идет о том, что через серию рождений человек медленно проходит через планы бытия к свету Гвинуида, чем о том, что он достигает его всецело благодаря своему волению и образу поведения.

Признается также огромная важность научного знания для души человека, знания, являющегося, по сути, рычагом, с помощью которого человек поднимает себя с одного плана на другой. Одно это прагматическое указание свидетельствует о западном происхождении этих идей. Добрые дела, безусловно, помогают человеку, но отсутствие знаний оккультных наук может затормозить его продвижение. Продвижение должно ускоряться благодаря последним, в связи с чем столь важное значение уделяется инициации. Все выглядит так, как будто через инициацию человек получает гарантированную возможность попасть в план Гвинуида, тогда как без нее он может скатиться назад в Абред. Такой расклад явно напоминает египетскую идею о том, что без знания «Книги Мертвых» человеческая душа не может надеяться обрести рай.

Доктрины нашего древнего мистицизма подаются в такой свободной форме, что трудно как-то систематизировать их. Большей частью они разбиты на триады (или группы из трех высказываний), зачастую они расположены в произвольном, но не бессвязном порядке. Порой взаимное расположение некоторых афоризмов кажется неуместным. Поэтому необходимо выделить из общей массы то, что представляется особенно важным и уместно расположенным.

Указывается, что кругом Гвинуида навечно определены три закона человеческих действий: необходимость, выбор и суждение. Говорится, что три вещи можно найти повсюду: Бога, истину и круг Гвинуида, и знать это — значит, быть связанными с ними и получить освобождение от Абреда. Также есть три вещи, величина которых не может быть познана: это круг Сеуганта — сфера существования одного только Бога, — протяженность вечности и любовь Бога.

Говорится о трех основных силах человека: это Авен, привязанность и интеллект. Из этой триады проистекает все наличное благо. Все усилия человека должны протекать в унисон с тем, что пребывает в круге Гвинуида. Существует три уровня одухотворения: Бог в Сеуганте, одушевленности в Гвинуиде, то есть на небе, и телесности в Абреде, то есть в воде и на земле. Тут мы имеем круг Гвинуида, полностью отождествляемый с христианскими небесами, и Абред, скорее отождествляемый с землей, чем с Аннуном. В примечании к этому месту говорится: «Некоторые утверждают, что обнаруживают указания на доктрину Абреда или метемпсихоза в Священном Писании, так они говорят, что отрывок в Книге Иова (33: 29–30): «Вот, все это делает Бог два, три раза с человеком, чтобы отвесть душу его от могилы и просветить его светом живых» при правильном переводе с еврейского должен звучать следующим образом: «Вот, все это делает Бог с человеком, чтобы трижды отвесть душу его от могилы»». Все это может быть так, однако, как я уже замечал, я не нахожу никакой доктрины о переселении душ в нашем древнем мистицизме, скорее речь идет об эволюции, или совершенствовании, души.

Далее мы подходим к трем условиям, которым подчинены природа существования и одушевленность, они следующие: осуществляющее, как в случае с Богом и его силами; осуществляемое, как в случае с конечными жизненными формами, а также в случае со смешанными формами бытия; и неосуществляемое, то есть то, что не было создано «и не будет создавать», а именно пространство, абсолютное время, смертность и тьма. Любопытно обнаружить присутствие теории относительности в этих древних триадах, где существование абсолютного времени и пространства отрицается, — как я полагаю, еще один пример того, сколь значительно опережали валлийские барды мышление современной Европы.

Говорится о трех устойчивостях тождества: это всеобщность, поскольку не может быть двух видов всеобщности; бесконечность, поскольку не может быть пределов целому, равно как не может быть целого, которое бы не было всеобщим или вездесущим, потому что не есть целое то, что не всеобъемлюще; и неизменность, поскольку невозможно, чтобы одно связующее универсальное целое было иным, чем данное; таким образом, не может быть Бога, кроме как происходящего из фундаментального и универсального тождества.

В данном учении мысль об ускорении конца Абреда, или земного плана, преподносится не столько в пророческом виде, сколько наукообразно. Говорится, что три вещи должны ускорить его финал: это болезни, борьба и энейдваддеу, которое уже интерпретировалось как состояние законного наказания за нанесение вреда. «Энейдваддеу» в данном случае подразумевает наказание, осуществленное справедливо и разумно, например, как результат военных действий или столкновения, вызванных справедливым поводом. Указывается, что ради блага и из милосердия к живым созданиям Бог учиняет между ними взаимную борьбу и убийства — доктрина, которую, как мы помним, весьма убедительно отстаивал Вордсворт. Однако современное сознание отшатывается от такого убеждения, оно словно вверяет себя нашим британским предкам, оставляя за скобками вопрос о невзгодах на плане Абреда. Все это укрепляет мою теорию относительно того, что философия, изложенная в «Барддас», никак не связана ни с одной из восточных систем, которые не только запрещают убийства и рассматривают отнятие чужой жизни как богохульство, но и вообще смотрят на жизнь как на тягостный опыт, который можно преодолеть, скорее, правильной тренировкой сознания, чем каким-либо иным способом. Более того, указанная доктрина несомненно обнаруживает свое друидическое происхождение, поскольку при всем том, что друиды вмешивались в племенные войны с целью замирения сторон, зачастую они же вдохновляли свой народ на сражения. Но прежде, чем обвинять их в создании доктрины, которая кажется нам варварской и негуманной, вспомним, что даже в наше время все это проповедовалось, и не без успеха.

Далее говорится, что основы Абреда таковы: это преобладание раздора и Китраула над благоденствием и духовным исправлением, так что беззаконие и смерть с необходимостью вытекают из мастерства Китраула и из принципов системы освобождения, определяемой любовью и милосердием Бога. Тут состояние Абреда подается как ужасная необходимость, как часть душевной эволюции, которая должна быть пройдена. Ясно, что в соответствии с этой философией, человеку следует осознать, что жизнь на земном плане никогда не может быть счастливым опытом, что он должен смириться с ней. На первый взгляд, это напоминает восточную идею о принятии существования со смирением, но надо сделать поправку на то, что наша система, как уже говорилось, предусматривает возможность укорочения текущего состояния в результате борьбы и убийства.

В состоянии Гвинуида, на духовном плане, существуют три необходимости: 1) преобладание добра над злом; 2) память, простирающаяся из Аннуна, и, как следствие, безупречные суждения и совершенное понимание при отсутствии сомнений или расхождений, и, наконец, 3) победа над смертью. Тем, кто комментировал эту древнюю концепцию, зачастую казалось странным, что идее сохранения памяти на последней стадии существования души придается столь большое значение. И действительно, можно было бы поставить под вопрос ценность подобных воспоминаний, если бы не имелось в виду еще большее совершенствование души через обогащение ее опытом ада. Я склонен полагать, что дело в том, что не может быть подлинного счастья без совершенного знания и опыта, что счастье на его высшей ступени действительно связано со страданием на низших фазах существования. Опять же заклинания, с помощью которых человек избегает смерти и торжествует над ней, заключаются в той силе, которая черпается из знания целого в его первооснове. То есть следует проникнуть в тайны смерти и верно понять их, прежде чем душа сможет одержать над ней победу. Это проливает некоторый свет на аллегорию о схождении Ху, или другой его ипостаси — Артура, в глубины Аннуна. Он проник туда не только с целью отыскать там котел вдохновения, источник жизни, который, естественно, находился в мрачной бездне, где, как предполагалось, брала свое начало жизнь в ее первых формах, но он также стремился выведать секреты смерти, противоположности жизни; и мы едва ли можем сомневаться в том, что обретение этого знания было частью посвящения в братство тайной традиции.

Мы имеем мало данных, которые бы позволяли нам считать, что вера в подобные секреты имелась и у других древних братств. Что касается осирисской традиции, то Осирис, конечно, являлся повелителем мертвых, но я не могу обнаружить никаких свидетельств того, чтобы жрецы его культа считали необходимым проникать в тайны смерти. То же относится к элевсинским и иным мистериям. Место смерти, подземный мир, был для верховных жрецов этих культов также местом зарождения жизни, по крайней мере хлебно-злаковой жизни, которой они уподобляли человеческую. Также инициаты должны были проходить через место смерти, чтобы достичь жизни. Бальзамировщики Египта стремились придавать трупу оттенки и краски жизни — раскрашивая его лицо красным и украшая его искусственными глазами. Есть данные, что осирисская алхимия измыслила особую систему, посредством которой из «мертвых» металлов и почв вырабатывался род духовного эликсира. И в некоторых других религиях мы обнаруживаем идею происхождения жизни из смерти. Идея воскрешения была известна египтянам, и она до сих пор поддерживается христианской религией, и хотя это отнюдь не то же, что победа над смертью путем обнаружения ее секретов, это тем не менее притязание на то, что смерть может быть одолена.

Но мы обнаруживаем и в египетской, и в христианской религиях силы смерти, определенно побеждаемые Осирисом и Христом, и есть, по крайней мере, одна центрально-американская религия — у гватемальского народа киче, где существует подобная аллегория. Подразумевается, что смерть и ад одолеваются этими подвижниками — с помощью либо материального, либо духовного оружия. В аллегории, повествующей о схождении Артура в Аннун, мы находим подобный же сюжет об опустошении ада. Герои спускаются в Аннун, и некоторые даже не возвращаются. В этой аллегории Аннун также завоевывался силой оружия, материального или духовного, и это действо составляло часть театральной пантомимы инициации, через которую неофит должен был проходить, становясь членом братства тайной традиции.

Таким образом, мы никак не можем отрицать доподлинно британский характер философии, изложенной в «Барддас». Хотя некоторые из ее принципов, по всей видимости, имеют много общего с мистическими философиями Востока, там несомненно содержится сильная закваска западного мышления и идеализма, которые делают эту систему достойной рассмотрения британскими мистиками как заключающую в себе нечто такое, что имеет исключительное значение для расы с духовной и психологической точек зрения и что не может быть легко отодвинуто в сторону.

Почему бы нам не стремиться к тому, чтобы изучать и сохранять мистическую традицию наших предков, вместо того чтобы руководствоваться восточными писаниями в поиске тайн? Разве те принципы, что изложены в записях и хрониках нашего острова, менее величественны или менее достойны внимания, разве они не более согласуются с тенденциями и гением британской ментальности, чем мистические системы Востока? Не уводит ли нас в сторону призрак ложного восточного очарования, преувеличенный обманчивым воображением и поддельным чувством романтики? Это тенденция того же порядка, что и бытующая склонность предпочитать континентальный музыкальный гений нашему отечественному, что привело к упадку и почти гибели британской музыки, когда-то процветавшей. Не обнаруживается ли нечто болезненное, вялое и страдающее отсутствием воображения в этом стремлении искать далекую магию — при отсутствии сил обнаружить что-либо у собственных дверей? Почему было позволено, чтобы британский мистицизм на протяжении многих поколений чахнул к вящей пользе экзотической традиции, которая по своему весу не превосходит его собственную?

Давайте же избавим себя от этого позора, давайте приступим к серьезному рассмотрению и реабилитации, спасению и восстановлению благородной традиции наших отцов. Это не значит, что мы должны совершенно пренебречь чужими традициями. Это было бы также глупо, как презирать свои собственные. Но я абсолютно уверен в том, что было бы крайне важным делом для нашего духовного продвижения — отстроить разрушенное здание британского мистицизма как оно было оставлено подчиненными христианской вере бардами, хранителями древней тайной традиции. В доктринах этого мистицизма, четко обозначенных бардами, мало варварских влияний, которые как раз явно обнаруживают себя в системах Востока, что делает последние неприемлемыми для тысяч британцев как предполагающие присутствие дьяволизма и ужасов низших культов, которые несомненно пристали к ним. Уже по книге «Барддас» видно, что в нашем отечественном мистицизме нет ничего такого, что не мог бы принять самый ортодоксальный христианин. Одним словом, речь идет о национальном мистическом мышлении, приспособленном к христианскому идеалу. Разбросанные камни ждут наших рук. Некоторые действительно утеряны, но направленный поиск может позволить найти их. Давайте займемся их раскопками, и Храм британской тайной традиции будет обретен вновь. Сейчас дни восстановления, когда люди во всех землях, уставшие от космополитизма с его надоевшими аффектациями, ищут оснований и истоков тех вещей, которые участвовали в создании их культурной среды. «У далекой птицы — красивое оперение», — гласит старая пословица, указывая на человеческую немощь, которую только просвещенные люди начинают сейчас хорошо осознавать.

Феникс 

Как патриотически настроенный шотландец и британец, я бы обратился к английским, шотландским и валлийским мистикам с призывом не дать легко умереть тому, что должно иметь для нас основополагающее значение. Мы, британцы, являемся «специфическим народом», отъединенным от наших континентальных соседей принципиально иными, чем у них, совершенно оригинальными тенденциями мышления. В этом заключается наше величие. Также обстояло дело и в самом начале. Этот священный остров заключал в себе лабораторию мысли и таинств, которую народы континента считали окруженной священным ореолом и полной загадок. Можем ли мы, восприняв и дав ход чужеземным, вне всякого сомнения, небезобидным эзотерическим системам, не нанести при этом несказанный вред духовному единству нашего острова? Конечно же нет. Суть не только в том, что мы держим в руках систему британского происхождения, но важно также учесть, что она в гораздо большей степени отвечает британской ментальности, чем какая-либо экзотическая система, она содержит в себе такое количество ключей к нашему прошлому и настоящему, что она в гораздо большей мере может послужить британским мистикам в качестве врат в область универсальных знаний, чем какие-либо чужеземные доктрины, — именно в силу своей отечественной природы, большей дружественности к британцам и более знакомому для них характеру

Может так быть, что в высшей форме существования нет ни эллина, ни иудея, ни сирийца, ни эфиопа, ни связанного, ни свободного. Но в этой сфере Абреда мы пока являемся порождениями нашего ближайшего окружения, и лишь через осознание этого и согласие с его свойствами мы можем надеяться исполнить что-либо, будь то материальное или духовное. И, конечно, та система, которая исследовала и поняла эти свойства, является наиболее подходящей и естественной для нас в плане принятия за основу духовного продвижения.

«Тайная традиция Британии!» Разве сами эти слова не волнуют сердце и не взывают к воображению истинного сына Альбиона, будя в его душе такое романтическое чувство, которого не добиться никакими упоминаниями о магии Египта или Индии? Мне не нужны ни Фивы, ни Бенарес, ни ведические гимны, ни «Книга Мертвых», поскольку я являюсь наследником знания столь возвышенного, столь благородного, как учение, унаследованное нами от наших друидических предков, в основных чертах уже восстановленное в результате кропотливого поиска. И я верю, что в этой возрожденной традиции появится новый зачаток будущего великого британского мистицизма, так что из пепла и золы восстанет чудесная птица Феникс:

Как та самопорожденная птица, Что затравлена в арабских лесах, Которой второй такой нет, И резня пришла в этот край, Но из пепельного чрева Вышла, воспарила в своей высшей силе Та, которую бездвижной уж мнили, И хоть ее тело мертво, ее слава живет. Вечная птица, во веки веков!

ГЛАВА IX Пути инициации

На основе уже представленных читателю свидетельств можно мысленно воссоздать ритуалы инициации в тайной традиции. Я не утверждаю, что можно представить их со всей полнотой, поскольку в свидетельствах очевидным образом присутствуют лакуны, но, по крайней мере, общий контур может быть очерчен. И нет сомнений в том, что должным образом проведенные исследования позволят обрести недостающие свидетельства — потерянные звенья в цепочке.

Цезарь указывает, что у друидов инициаты обычно должны были проходить очень длинный курс подготовки, прежде чем они достигали того, что можно было бы назвать уровнем адептов. Он также говорит, что они очень ревностно следили за тем, чтобы их обряды и церемонии были скрыты от глаз черни. Сейчас такое положение, конечно, никоим образом не может сохраняться в отношении публичных ритуалов. Оно может касаться лишь тех более засекреченных церемоний, которые связаны с магией или инициацией. Мы уже вели речь о тайном братстве Фериллт, и несомненно, что на него возлагалось дело инициации. То, что посвящение было увязано с фигурой котла, явствует не только из многочисленных валлийских поэм, но на это ясно указывает и сама аллегория, подразумевающая, что глоток вдохновения был последним или одним из последних шагов в этой инициационной церемонии.

Мы имеем такой авторитетный источник, как поэма Талиеси-\на, озаглавленная «Трон Талиесина», в которой дается описание антуража и церемоний, связанных с инициацией. Это место представляет важное значение, поэтому я приведу его целиком в переводе Дэйвиса:

«Я тот, кто возжигает огонь, в честь бога Дувидда, во славу собрания, призванного решить вопрос о мистериях, — бард, знавший Сиведидда, декламировавшего вдохновенную песню западного Купца в тихую ночь среди камней.

Что касается говорливых, блистающих бардов, то их панегирики не привлекают меня; восторг слушателей — их главная цель.

Я же молчаливый знаток, обращающийся к бардам этой земли; моя цель — одушевлять героя, убеждать неразумного, пробуждать молчаливого зрителя — ведь я смелый просветитель королей!

Я не пустой артист, приветствующий бардов и втирающийся к ним в доверие, как хитрый паразит — океан имеет должную глубину!

Человек должной дисциплины получает почетные награды на благородных собраниях, где Диен умилостивляется подношениями пшеницы, а также продукта трудолюбия пчел, и фимиама, и мирры, и алоэ заморского, и золотых волынок Ллеу, и яркого драгоценного серебра, и красноватого самоцвета, и ягод, и океанской пены, и кресс-салата очищающего свойства, омытого в источнике, и выработанного сусла — основы спиртных напитков, а также обильно выращенной в укрытом от луны месте безмятежной радостной вербены.

С мудрыми жрецами проводится служение во имя Луны, и всюду стечение людей под открытым ветреным небом, с омовением и окроплением раз за разом, и стеклянная лодка в руках странника, и отважная молодежь, и прославленный Сегириффиг, и лекарственные растения из заговоренных мест.

И барды с цветами и прекрасными завитками, и первоцветами, и листьями Брива, с верхушками деревьев намерений и разрешения сомнений, и частых обоюдных даров; а также с вином, которое течет к краю, из Рима в Роседд, и тут же глубокая стоячая вода, разлив, который имеет дар Довидда — на дереве из чистого золота, которое становится плодоносящим, когда варщик, смотрящий за котлом с пятью растениями, начинает кипячение.

Отсюда и поток Гвиона, и царствование безмятежности, и мед, и клевер, и рога, в которых течет мед: встреча монарха — вот что составляет знание друидов».

* * *

Каким бы временем ни было датировано это описание, невозможно счесть его чем-то иным, кроме как свидетельством существования в былые времена древней системы инициации. С какой еще целью могло бы оно быть создано? Приводимые здесь детали слишком явно напоминают то, что мы уже знаем о друидической практике и о ритуалах различных мистерий, чтобы не иметь под собой реальную основу. Давайте посмотрим на них чуть более внимательно. Первые четыре абзаца, очевидно, являются вводными. Имя Сиведидд — это первое указание на то, что мы имеем дело с чем-то из ряда вон выходящим, чем-то оккультным и мистическим. Оно означает мистагога, или распорядителя мистерий, а слово Кудд означает «место темного хранилища».

«Кресс Талиесина»

Вербена 

В следующем за этими четырьмя абзаце идет речь о травах и других материалах, которые варятся в котле вдохновения. Под «золотыми волынками Ллеу», очевидно, подразумевается какой-то желтый цветок, а «яркое драгоценное серебро», по-видимому, означает fluxwort, который в Уэльсе известен как ариант Гвион, или «серебро Гвиона», в валлийском оккультном знании он тесно увязан с образом мистического котла. «Красноватый самородок» — это, возможно, hedge-berry, который также был известен какэйрин Гвион, The Borues of Gwion. Под кресс-салатом имеется в виду Fabaria, называвшаяся также берур Талиесин, или «Кресс Талиесина». Вербене же друиды отводили особое значение: она присутствовала в ритуалах бросания жребия и гадания. Ее обычно собирали при восходе Сириуса — «так, чтобы она была скрыта от взора солнца или луны». При сборе трав земля умилостивлялась возлиянием меда, растения выдергивались левой рукой.

«Дар Дувидда» 

«Стеклянной лодкой», по всей видимости, являлся сосуд в форме полумесяца, из которого отпивался «глоток вдохновения». Первоцветам отводилось весьма высокое место в мистическом арсенале, а бривом, вероятно, была вербена, известная также под названием брив'р Марх.

В поэме говорится, что такой ритуал возлияний был распространен от Рима до Роседда. Это, по-видимому, служит указанием на время создания поэмы — когда бритты были знакомы с римлянами, а сам Рим был еще языческим. «Глубокая вода», видимо, означает купальню для погружения неофитов, а «дар Дувидда» — это баранец или авран, который на современном валлийском языке называется грае Дув. Плиний говорит об этом растении: «Растение, называющееся баранец, подобно можжевельнику казачьему.

Оно собирается без использования железных приспособлений, правой рукой, продетой в левый рукав туники — как при совершении воровства. Одежда должна быть белой, ноги вымыты и босы, и перед сбором следует совершить приношение вина и хлеба. Друиды Галлии говорят, что растение служит амулетом против любых видов зла и что дым от него помогает при лечении глаз».

Таковы мистические растения, ингредиенты варева в котле Керридвен, из которого выходил поток Гвиона, с которым связывается зарождение гения, власть вдохновения и царство безмятежности.

Мы обнаруживаем, что в столь поздний период, как XII столетие, эти ритуалы еще отнюдь не канули в Лету — так, Хивел, князь Северного Уэльса, был посвящен в мистерии меньшего круга Керридвен в 1171 г., и он сильно желал получить доступ к мистериям большего круга, проводимым Гвидднавом и его сыном. В песне, которую, как полагают, пел Хивел, он обращается к Керридвен как к Луне, величественной и прекрасной, медленной и утонченной в ее нисходящем движении, и просит ее посетить его обрядовую службу в мистической могиле. «Я люблю дом знаменитой леди, вблизи чудесного берега, — поет Хивел, — в возмещение суровой дисциплины, которой я придерживался в зале таинственного бога, я получил ее обещание — сокровище высокого статуса… Я буду стремиться к выкованному из гордости месту в Гивилхи, пока я не получу туда доступ. Лишь знаменитый и предприимчивый входит туда». «Насколько мы можем судить по этим стихам Хивела, — говорит Дэйвис, — и по многим другим подобным пассажам в работах его современников, валлийские барды ревностно почитали Керридвен… в XII веке, точно так же, как и в VI или в еще более ранние периоды языческих суеверий».

«Выкованным из гордости местом в Гивилхи, в пустыне Арвона в Эрири», то есть на Сноудоне, было Кэр — или святилище — Керридвен и ее дочери Лливи. «Топография этого храма настолько детально описана, — говорит Дэйвис, — что не может быть сомнений в точном местоположении… Название Дви-Гивилхи до сих пор носит приход, находящийся в том самом месте, где валлийский князь заложил свой Кэр Вен Глэр, или святилище именитой дамы, — в пустынях Арвона в Эрири, поблизости от моря: там и сейчас еще можно найти развалины Кэр». Кэмденский ученый Джибсон описывает мощную крепость, «находящуюся на вершине одной из высочайших гор, выходящей к морю». Он дает следующее описание древнего храма: «Примерно в миле от этой фортификации находится самый замечательный памятник во всей области Сноудона, называющийся И Мейнеу Хирион. Он стоит на Плоской горе (Plain Mountain), в пределах прихода Дви-Гивихеу — над Гудду Гласом. Это округлое укрепление диаметром примерно двадцать шесть ярдов; рядом расположены грубые каменные колонны, к настоящему времени их сохранилось около двенадцати, некоторые имеют два ярда в высоту, другие — пять футов: и они окружены каменной стеной. Чтобы обнаружить это укрепление, надо подняться на небольшую высоту на Плоской горе; недалеко оттуда три огромных камня поставлены стоймя, образуя вместе треугольную форму».

Джибсон также сообщает нам, что на расстоянии примерно в три фарлонга от памятника находятся несколько огромных каменных пирамид, а также ряд камер или келий, сооруженных из крупных камней, закрепленных на земле, верхним покрытием каждой кельи служат один или два камня гигантского размера.

Помня слова Хивела о местоположении, можно с абсолютной уверенностью заключить, что эти камни представляют собой руины храма Керридвен, а те кельи, о которых упоминает Джибсон, являлись раньше тайными местами, где неофиты готовились к инициации. Я не собираюсь ввязываться в неразбериху противоречий, существующую вокруг вопроса о том, действительно ли друиды использовали каменные круги острова для культовых целей или нет. То, что они не причастны к возведению большинства конструкций — это очевидно, но странно, что те, кто столь яростно оспаривал возможность их использования друидами, не сумели обнаружить хоть сколько-то из огромного числа свидетельств в литературе, где ясно указывается, что члены этого культа именно использовали их в религиозных целях, — и об этом я еще немного расскажу в конце главы.

Читатель должен вспомнить, что у фериллтов, или жрецов Фараона, в окрестностях горы Сноудон был свой город или храм, известный как Динас Эмрис, — он уже описывался ранее. Мне не представляется столь уж невероятной мысль, что этот храм Керридвен, отстоявший всего лишь в миле от указанного места Динас Эмрис, мог находиться под покровительством фериллтов, и это ведет к предположению, что последние процветали во времена Хивела — то есть в XII веке.

В древней поэме в «Валлийской археологии» приводится особый ритуальный диалог, довольно темный по смыслу, который, по-видимому, использовался при инициации — в качестве предварения к вхождению во врата святилища. Артур и Кай приближаются к заветным вратам, охраняемым верховным жрецом, и между ними имеет место следующий диалог:

«Артур: Что за человек охраняет эти врата?

Верховный жрец: Суровый седой муж с огромной властью. А кто спрашивает?

Артур: Артур и благословенный Кай.

Верховный жрец: А что хорошее несешь ты, благословенный, лучший человек в мире? В мой дом не можешь ты войти, если не желаешь сохранять.

Кай: Я сохраню это и то, что ты видишь; пусть даже птицы гнева отправятся в путь, а три присутствующих клирика заснут, а именно: сын создателя Мабона, сын Мидрона — служитель при замечательном Верховном правителе, и Гвин — Повелитель тех, кто спускается свыше.

Верховный жрец: Строги были мои слуги в сохранении законов. Манавидан, сын Ллира, был серьезен в своих намерениях, Манавид принес продырявленный щит из Треврида, Мабон, сын Молнии, окрасил солому запекшейся кровью, также Анвас крылатый и Ллух Ллавинауг (правитель озер) были верными хранителями окруженной горы. Господь хранил их, и я сделал их совершенными. Кай! Я торжественно объявляю, что будь даже все трое убиты, если честь рощи будет поругана — опасность придет».

В остальной части этого туманного по смыслу диалога описываются приключения Артура и Кая после их инициации, но из того отрывка, что я процитировал, ясно, что речь идет об обязательстве неофита перед верховным жрецом сохранять законы святилища, даже в случае нападения врагов или ухода друзей. Верховный жрец в свою очередь предрекает судьбу тех, кто нарушает священное обязательство. Также из текста ясно, что верховного жреца окружали три помощника-клирика, каждый из которых, по-видимому, олицетворял бога, и такой расклад в точности напоминает композицию Элевсинских мистерий, где присутствовали четыре жреца, совершавших службу, верховный жрец, представлявший Создателя, факельщик, олицетворявший Солнце, герольд, исполнявший роль Меркурия, и жрец у алтаря, который символизировал Луну.

Теперь нам надо получше уяснить для себя миф о Керридвен и ее котле. Этот котел не может не быть тем же самым котлом вдохновения, о котором говорилось в мифах об Аннуне, куда проникал Артур или Ху. Это тот же самый образ, и описывается он точно так же, и когда мы узнаем, что Керридвен была богиней подземного мира, то идентичность сосудов представляется полной. Ее также порой именуют Огирвен Амхад, «богиней различных семян», что приравнивает ее к Церере, и она действительно предстает британской Церерой.

Вергилий 

Вспомним, что когда Гвион невольно испробовал напиток из котла вдохновения Керридвен, то она начала его преследовать. Он превратился в зайца, тогда она стала борзой и погнала к его реке. Он прыгнул в реку и превратился в рыбу, но она преследовала его в образе выдры, тогда он принял облик птицы. Приняв обличье ястреба-перепелятника, она было настигла его, когда он заметил небольшую кучу пшеничного зерна на земле, зарылся в него и принял форму зернышка. Тогда Керридвен превратилась в черную курицу с высоким гребнем, она спустилась на кучу зерна, вырыла оттуда Гвиона и проглотила, после чего, как повествует история, он в должный срок родился из ее чрева в виде красивого младенца Талиесина, который после ряда перипетий был обнаружен в рыбачьей запруде Эльфина.

Конечно же весь миф содержит отсылки к ритуалу инициации. Керридвен сначала превращается в собаку. Вергилий в шестой книге своей «Энеиды», описывая то, что дозволено раскрывать из элевсинских мистерий, говорит, что первое, что увидел герой, приведенный жрицами к мистической реке, были собаки. А Плифон в своих записях о магических оракулах Зороастра указывает, что во время празднования мистерий обычным делом было демонстрировать инициату условные призрачные фигуры в образе собак. Собака являлась хранительницей подземного мира, и возможно, во время прохождения инициатом сурового испытания: когда он вступал в мрачные пределы, присутствие собак при этом являлось необходимой символической составляющей церемонии. Диодор, рассказывая о мистериях Изиды, указывает, что перед торжественной церемонией появлялись собаки, и он даже называет жрецов, участвовавших в этих мистериях «собаками», хотя он сам полагает, что греки спутали еврейское слово коэн, священник, со своим собственным словом кюне — собака. Собаку Гвина ап Нудда, британского Платона, звали Дормартх, что значит «врата скорби», так что может создаться впечатление, что животные, представленные в британских мистериях, где-то напоминали классического Цербера и имели подобное же мифологическое значение — исполняли ту же роль, что и порог Прозерпины, к которому приблизился Апулей в ходе своей инициации.

Мы читаем далее, что претендент превращался в зайца — священное животное у бриттов, как это нам известно со слов Цезаря, но возможно, здесь он символизирует великую робость инициата. Этого зайца гонят к реке. Первым обрядом в греческих мистериях было очищение, которое проводилось на берегах рек. Афиняне, к примеру, проводили эту церемонию в Агре на Илиссе — реке Аттики, чьи берега назывались мистическими, а само ее течение — божественным.

Согласно мифу, инициат погружается в реку; выдра здесь, по-видимому, представляет жреца, присутствующего при этих омовениях. Затем преследуемый принимает форму птицы, очевидно дрива — это слово означает одновременно и крапивника, и друида, кстати, в одной из своих книг Талиесин сообщает нам, что однажды он принял образ этой птицы. Его противник принимает образ ястреба, что служит отсылкой к египетской мифологии. Наконец, Гвион превращается в пшеничное зернышко, смешавшись с кучей подобных ему, — именно этот священный образ в наибольшей мере отвечает культу Цереры, или Керридвен, последняя как раз и принимает его в свои недра, откуда впоследствии рождается на свет герой. Смысл этого отрывка, видимо, в том, что инициат пребывал значительное время в одной из оккультных келий или пещер друидического культа, где он должен был следовать строгому дисциплинарному порядку и где он изучал ритуалы и усваивал тайные доктрины Керридвен, в итоге появляясь «возрожденным» во внешнем мире.

Заяц — священное животное у бриттов

Выдра 

Но это описание, вероятно, относится к начальным или малым мистериям. Большие мистерии следовали позднее. После того как инициат заканчивал свое послушничество в келье и снова появлялся на свет из чрева Керридвен, богиня сажала его в рыбачью лодку из ивняка, обтянутую кожей, и пускала в море. Если мы сравним эту процедуру с тем, что имело место в греческих мистериях, то мы обнаружим здесь явное сходство. После того как инициаты проходили через круг малых мистерий, герольд созывал их на морской берег. День, когда это происходило, так и назывался «послушники на море». Послушники усаживались в предназначенные для них суда и отправлялись в море, и как раз в этих мистериях им должна была открыться вся истина. Вспомним, что в мифе о Талиесине говорится, что он, будучи еще младенцем, был отправлен Керридвен в ивовой лодке в плаванье, в результате чего достиг запруды Гвиддно, где был обнаружен сыном Гвиддно Эльфином. Он предсказал будущую славу Эльфина, а также и свою собственную судьбу. Эльфин принес ребенка в замок, где Гвиддно спросил Талиесина, был ли тот человеческим существом или духом. Младенец Талиесин ответил ему мистической песней, в которой описал себя как величайшего барда, существовавшего во все века, в чем-то приравненного к солнцу. «Трижды был я рожден, — пел Талиесин, обращенный к светилу, — я могу проникать взглядом все вещи. Жаль, что люди не обратятся ко всем тем знаниям мира, что заключены во мне, ведь я знаю все, что было, и все, что будет».

Дэйвис (он во многом повлиял на мою интерпретацию этого мифа и был значительно более компетентен, чем некоторые современные специалисты-мифологи, довольно жестоко насмехавшиеся над ним, имея в виду его действительно весьма скучную теорию о том, что все британские мифы следует отнести к «теологии Ковчега») считал, что Гвидднои его сын были соответственно мужем и сыном Керридвен. Это не покажется невероятным, если мы вспомним, что Гвиддно являлся повелителем, а Керридвен — хозяйкой Аннуна. Фамилия Гвиддно была Гаранхир, что означает «высокий журавль» или «гордо вышагивающий человек», о чем упоминалось в главе о Граале, а также еще в одном месте, где указывалось, что бога-быка континентальных кельтов звали Тригаранос, поскольку он носил на себе трех журавлей. В другом месте Талиесин называет Эльфина «повелителем тех, кто носит пшеничные колосья», в более поздний период своей жизни ему пришлось вызволять Эльфина из мощной каменной башни, куда тот был заключен Маэлгуном. Эльфин, несомненно, имеет в какой-то степени солярную природу.

Одна из поэм, приписываемых Гвиддно, рассказывает о ситуации, близкой к описанной. Послушнику предстоит погрузиться в волны, и он поет: «Хотя я и люблю морской берег, я страшусь открытого моря. Вал может накрыть камень». На это верховный жрец отвечает: «Храброму, великодушному, приветливому, щедрому человеку, смело садящемуся в лодку, высящиеся камни бардов станут прибежищем». Именно это утверждал гимн Хейлина, таинственного движителя неба — «до самой смерти этот знак будет в силе». Однако послушник не убежден. «Хоть я и люблю берег, — кричит он, — я страшусь волны. Велика была ее ярость — угрюм наступательный ход. Даже тому, кто выживет, будет о чем сожалеть». Еще раз пытаясь уверить его, Гвиддно говорит: «Приятно пребывать в лоне прекрасной воды. Хотя она и заполняет вместилище, она не потревожит сердце. Моя свита не считает ее наступательной и подавляющей. Если кто пожалел о предпринятом шаге — величественная волна ускорила смерть пустомели; но храбрый, великодушный найдет свою награду в благополучном прибытии к камням. Поведение воды скажет все о твоих заслугах».

Ястреб 

Далее к робкому или отверженному соискателю он обращается так: «Твое явление сюда при отсутствии у тебя внешней чистоты есть залог того, что я не приму тебя. Прочь отсюда, унылый! Со своей территории удалил я жалкого мерина. Моей местью клубку земляных червей будет их безнадежное томление по спокойному, приятному месту. Из того же вместилища, которое стало для тебя предметом отвращения, я получил радугу».

Дэйвис считал, что эта церемония проводилась на берегу залива Кардиган, в устье Иствита. В ходе этих ритуалов должны были быть постоянство и чистота сознания неофита. «Древние барды, — замечает он, — в превосходных словах описывают те блага, которые приносят эти обряды. Они считались исключительно важными для человеческой жизни. Через них сообщались священные знания в их величайшей чистоте и совершенстве; того, кто проходил испытание, называли Дедвиддом — «человеком, вновь обретшим разум» или, точнее будет сказать, человеком, возвращенным в реальность. Это почти равнозначно греческому слову Эпоптес, которое означает человека, посвященного в великие мистерии». По направлению прилива и отлива определяли, достоин ли посвящаемый выжить или нет — как было в случае с самим Талиесином.

Залив Кардиган 

Талиесин в поэме, прочитанной им сразу же после заключительной церемонии, описывает себя как «трижды рожденного»: первый раз его рождение было связано с его земной матерью, второй — с Керридвен, а последний — с мистической ивовой лодкой. Он говорит, что следствием этого возрождения явилось то, что «он узнал, как верно думать о Боге», а также то, что он стал хранить в себе все священное знание мира.

Далее Талиесин говорит в поэме: «Я принял сначала образ совершенно чистого человека, меня перенесли в зал Керридвен, которая там назначила мне форму искупления. Хотя в груди я ощущал сдавленность и чувствовал скованность в осанке, я все же был велик. Святилище подняло меня над поверхностью земли. Пока я был заключен между ребер этого оккультного места, милый Авен одарил меня совершенством; мой закон (без единого звука речи) был вручен мне старой великаншей, мрачно улыбавшейся в своем гневе». В заключительном стихе он говорит: «Я бежал в образе светлого зернышка чистой пшеницы. На краю покрывающей материи она схватила меня своими клыками. По своему виду и размерам она напоминала гордую кобылицу, она раздувалась, как паруса на корабле. В темное хранилище она бросила меня. Затем она отнесла меня назад в море Дилана. Для меня то был благоприятный знак — когда она счастливым образом задушила меня, Господь освободил меня». Это, очевидно, был процесс искупления, особой дисциплины и оккультного обучения, проходившийся инициатом, и он должен был заключаться в символической пантомиме, поскольку язык здесь не использовался. Все это, по-видимому, происходило в храме Керридвен, и богиня принимала различные образы, точно так же, как Диана в мистериях, описанных автором «Орфической Аргонавтики». Она последовательно принимала облик собаки, лошади и льва — в соответствии с тем определенным знанием, которое желала преподнести.

Одной из самых примечательных поэм, в которых говорится о Керридвен, является та, где жрец рассказывает некоторые моменты ее истории. «Глухой ночью и на рассвете светились огни» инициатов, и как раз тогда бог, «искусный в исправлениях, пересоздал Авагдду, ее сына, для нового счастья». Между Авагдду и его матерью существовало соперничество на уровне создания мистерий — и здесь он превосходил ее своей мудростью. Со временем он стал самым совершенным из живущих. Его невеста — женщина, созданная из цветов. Силой изысканного искусства ее сотворил Гвидион.

«Когда будет выноситься решение о том, чьи достоинства заслуживают верховного статуса, — говорит Керридвен устами своего жреца, — мои сочтут наивысшими среди всех, — мой трон, мой котел, мои законы и мое красноречие обеспечивают мне главенство». «Очевидно, предполагалось, — указывает Дэйвис, — что эту поэму будет петь или читать жрец или жрица, олицетворяющая Керридвен».

Дэйвис завершает свой достаточно бессвязно построенный критический анализ этих церемониальных поэм рядом замечаний, которые, что бы там ни думать о его общем методе, представляются весьма убедительными. Он говорит, что едва ли следует удивляться тому, что древние бритты упорно придерживались ритуалов британской Цереры даже в VI веке, особенно в период между властвованием римлян и приходом саксов. «По-видимому, — указывает он, — в Уэльсе было несколько областей, куда христианство еще не проникло или где оно, по крайней мере, еще не доминировало. Поэтому Брихан получает похвалу “за воспитание своих детей и внуков в должном духе, поскольку необходимо продемонстрировать Христову веру тем валлийцам, которые живут без оной”». Далее он говорит, что валлийские князья в самый поздний период своего правления не только допускали, но и покровительствовали древним обрядам и что мистерии Керридвен праздновались в Уэльсе в его время, как в середине XII века. Дух этих мистерий оказал значительное влияние на творения бардов, князья же под влиянием национальных предрассудков склонялись к тому, чтобы не видеть за приверженцами этих обрядов никакой вины и полагать, что они вполне могут быть добрыми христианами даже без полного отказа от их языческих суеверий. Христианские священники считали иначе и порой отказывали в христианском погребении этим языческим жрецам. Известны случаи, когда барды незадолго до смерти публично отрекались от своей обрядовой системы.

Теперь нам надо рассмотреть вопрос, были ли каменные круги, обычно приписываемые друидам, когда-либо используемы ими для религиозных или мистических целей. И речи не может быть о том, чтобы они их первыми возводили (именно в качестве членов оккультного братства). Культ, который их создал, возможно, был протодруидическим, то есть мог содержать в себе зародыш друидизма, однако мы не располагаем фактами в пользу этой теории. Но то, что эти сооружения позднее использовались друидами несомненно, какие бы аргументы ни приводили сейчас против этой точки зрения.

Прежде всего, мы располагаем свидетельствами христиан на сей счет. Папа Григорий в свой знаменитой булле, а также в наставлениях аббату Мелитусу, отправляемому им в Британию, указывает на необходимость уничтожать традиционные британские храмы и святилища. Но уничтожению должны подвергаться лишь находящиеся там идолы, поскольку сами храмы могут послужить почитанию истинного Бога. Уильям Торн, монах из Кентербери, упоминает об одном храме к востоку от города, где король Этельберт обычно справлял языческое богослужение[45]. Другой летописец сообщает, что этот храм был построен «в традиционном британском стиле». Двенадцатый канон Нантского собора, провозглашенный примерно в 658 г., предписывает уничтожать те камни в губительных местах, которые установлены для почитания демонов, о подобном же намерении в отношении установленных камней идет речь в постановлении Liber Poenitentialis[46] Архиепископа Кентерберийского Теодора (602–690). «…Там, где могли совершать молитву вблизи деревьев или источников, или камней, или у балюстрад, или где-либо еще, кроме как в Церкви Господа». Под «балюстрадой» здесь имеется в виду особый род каменных ограждений. Известно, что в Ирландии, на равнине Магх Слехт, святой Патрик высек имя Христа на трех огромных камнях, которые связывали с языческими ритуалами.

Известно также, что св. Самсон, епископ города Доля в Бретани, путешествуя по Британии, основательно удивил ряд «вакхантов», которые проводили культовое служение, обращенное к идолу, стоящему на вершине холма в центре каменного круга. Он попытался разубедить их, они же начали спорить с ним, когда один юноша, находившийся в коляске, свалился и сломал себе шею. Это было воспринято как знак того, что Бог не одобряет идолопоклонничество, и языческое сообщество распалось.

Существует множество свидетельств того, что в Шотландии даже в XIV веке в пределах каменных кругов проводились судебные заседания. Одно состоялось в 1349 г., когда судьей был Уильям, граф Росский, чиновник из Шотландии, у каменного сооружения в местечке Райне в Гариохе. Другое было организовано Александром Стюартом, лордом Баденохским, лейтенантом Его Величества, — в 1380 г. у возведенных каменных глыб в Истер Кингуси, что в Баденохе. Это красноречивые свидетельства сохранения древних обычаев. Дэйвис приводит длинные и порой представляющие интерес результаты изысканий по вопросу об истории друидических кругов. Он полагает, что круг Кэр Сиди являлся храмом Керридвен, а его прототипом было место Кэр Сиди в Аннуне. На троне восседал Талиесин. «Мой трон не защищен котлом Керридвен, — поет Талиесин, — тогда да будет мой язык свободен в святилище богини». Дэйвис считал, что оно было создано по образу великого круга Зодиака. «Я правил на моем многотрудном месте всем кругом Сидин, когда он непрерывно вращался между трех элементов. Не чудо ли для мира, что люди остались не просвещены?» Эти слова Талиесина Дэйвис интерпретирует в том смысле, что солнце является видимым правителем. Талиесин, или «Лик светила», был его земным представителем в этом святилище, являвшем собой образ обители Бога.

Дэйвис считал, что эти Кэр Сиди были не чем иным, как каменными кругами. Он опять притягивает в свои объяснения «ковчег», но если мы опустим это, то обнаружим достаточно разумные заключения, поскольку, несмотря на свои идеи относительно «ковчеговой философии», Дэйвис был весьма рассудительным человеком.

Он, например, показывает, что когда барды-мистики говорят об истории и ритуалах Керридвен, то они почти неизменно упоминают о завершении года и возвращении определенного дня. Он считал, что камни в кругах представляли различные созвездия, с Солнцем и Луной в центре. Что касается Кэр Сиди, то он представляет круг обращения. Дэйвис замечает, что, по меньшей мере, одна друидическая каменная «роща»— Килх Балх Нейви — была известна как «величественный небесный круг». Он также доказывает, что Анейрин, Талиесин и Мерлин в своих мистических поэмах упоминают определенные камни в тех или иных кругах.

Далее он возвращается к поэме князя Хивела — к упоминаемому там местечку Арвон на Сноудоне, где находилось святилище Керридвен. Посещение этого места князем датируется XII веком. В центре святилища находился круг из двенадцати камней. Как и другие круги, обнаруженные в Британии, он, — по мнению Дэйвиса, — «был сложен в соответствии с астрономическими законами: представлял собой или сам Зодиак, или какие-то циклы и траектории, определенные в результате астрономических наблюдений. Отсюда частое повторение чисел камней: двенадцать, девятнадцать, тридцать или шестьдесят, — отмечавшееся при изучении этих кругов. Он указывает, что число двенадцать дважды повторяется в кругах, обнаруженных в Эйвбери, в Классернише, а также на западных островах Шотландии и в некоторых памятниках Корнуолла.

Далее у Дэйвиса после пространных рассуждений о Стоунхендже (которые на настоящий момент выглядят уже устаревшими) следует заявление, что персонажа, известного как Сейтхин Саиди, называли «стражем ворот Годо», — последнее слово означает «открытое святилище», что, как считает Дэйвис, подразумевает типичный каменный круг.

Теперь, если мы вспомним философию, изложенную в «Барддас», с ее космографией, описываемой кругами, то не покажется столь уж невероятным то, что каменные круги могут иметь ко всему этому определенное отношение. Похоже на то, что друидизм на наших островах смешался с гораздо более древней религией, в основе которой лежала циркулярная космография, уже упоминавшаяся выше. С другой стороны, каменные круги могли быть увязаны с подобной космографией: к примеру, внешний круг был уподоблен Абреду, а внутренний — Гвинуиду. Я спешу сказать, что не догматизирую эти положения, поскольку там, где все настолько туманно, было бы опрометчиво это делать. Более того, полезно было бы найти доказательства того, что подобный ход вещей имел место в Галлии и иных местах. Мы знаем, что некоторые культы в других странах использовали древние каменные круги, сооруженные их предшественниками. Так, лишь во времена Зороастра, примерно за пятьсот лет до начала нашей эры, персы освоили крытые храмы — ранее они молились в циркулярных сооружениях открытого типа. И если верить Павсанию, то даже греков можно заподозрить в том, что они поступали так на заре античного культа. Мы знаем, что друиды проводили культовые служения в циркулярных садах камней. Но разве не выглядит правдоподобным предположение, что, обнаружив уже возведенные каменные сооружения циркулярного типа, они приспособили их для своих богослужений, которые имели много общего с тем культом, который изначально отправлялся там? Этот вопрос я оставляю открытым. Требуется узнать много больше о культовой системе тех, кто возвел эти круги, прежде чем мы сможем утверждать что-то определенное на сей счет. Однако г-н Кендрик высказал мнение, что при всем том, что друиды, конечно, не причастны к строительству Стоунхенджа, они использовали его в качестве своего храма, и в целом, я согласен с ним.

Одной из самых содержательных работ о характере использования подобных каменных памятников стала книга г-на Х.Спрингетта «Следы митраизма и ряд характерных черт, напоминающих масонские, в каменных памятниках Южной Бретани», экземпляр которой он любезно прислал мне в 1924 г. Замечания, приводимые в ней, с равным основанием могут быть отнесены к каменным памятникам Британии. Многие из бретонских сооружений поразили г-на Спрингетта: создавалось впечатление, что они возводились с некой целью, выходящей за рамки обычных намерений, определяемых для этих построек, таких, как отправление культа солнца и тому подобное. При изучении дольменов — так бретонцы называют эти каменные строения, перекрытые сверху огромной глыбой — он обратил внимание, что зачастую они располагались в центральной части кургана, при этом каменные камеры или кельи неизменно находились под землей. Он так описывает эти подземные помещения:

«Вы спускаетесь по ступенькам ко входу в коридор: ступеньки сделаны с определенным изгибом или наклоном, так что невозможно с первого шага обозреть весь проход. Он достаточно грубо выложен вертикально стоящими плоскими глыбами — как и сами камеры, — создается впечатление, что щели здесь затыкались щебнем или просто землей. Этот центральный проход… ведет прямо к самой большой из трех камер, две другие находятся справа от прохода: можно войти в них прямо из него, но камеры не сообщаются друг с другом. Слева от центрального прохода находится длинный, более узкий проход, тянущийся параллельно первому до конечной камеры, так что можно достичь этой конечной камеры, не пересекая основной проход, кроме как в обоих концах».

Священные камни Карнака 

Г-н Спрингетт спросил сопровождавшего его друга масона, не напоминает ли ему что-либо конфигурация этих камер. И тот ответил, что они напомнили ему комнаты, использующиеся в степени посвящения «Розовый Крест». «Потом, — пишет г-н Спрингетт, — мы воссоздали вместе, пусть и в приблизительном виде, всю церемонию: вероятно, создавалась атмосфера, повергавшая в трепет древних инициатов, младший жрец вел их по ступенькам, затем по центральному коридору — подводя сначала к первой камере, где, видимо, находилось что-то крайне пугающее, затем — ко второй камере. Наконец, они заходили в большую последнюю камеру, несомненно, предназначенную для произнесения клятвы и последующего принятия в члены. По ходу всего этого жрецы-распорядители, находившиеся по ту сторону левой стены центрального прохода, по-видимому, производили “сценические эффекты”».

Г-н Спрингетт полагает, что культ, задействовавший эти подземные инициационные камеры, был митраическим. Он говорит, что в Бретани было два легендарных периода, связанных с возведением этих каменных сооружений. Одно предание утверждает, что они были созданы друидами, которые приплыли из Британии именно с этой целью — друиды копировали те строения, что использовались ими для религиозных церемоний в их собственной стране. Другое предание говорит, что они возводились людьми, прибывшими с Востока.

Однако мне представляется, что эти инициационные кельи были друидическими. Г-н Спрингетт приводит в качестве свидетельства существования митраизма в Бретани легенду о св. Корнелии, покровителе Карнака, которого всегда представляли в сопровождении двух быков — символических животных в митраизме. Но как мы видели, это животное являлось символическим и в друидизме. Г-н Спрингетт считает, что малые подземные камеры использовались для церемоний невысоких степеней, тогда как внутренние помещения-курганы отводились под тайные ритуалы высокого уровня. Во многих курганах не производились захоронения, но там были обнаружены кости сожженного рогатого скота. Более того, на стенах их камер имеются грубо вырезанные изображения змей и пшеничных колосьев — образов, присутствующих как в друидизме, так и в митраизме. В Плаухэрнеле на древнем надгробном камне, приставленном к южной стене церкви, г-н Спрингетт обнаружил высеченный рисунок, который, как ему показалось, изображает инициата перед алтарем с лежащей на нем книгой. За алтарем виден Свет Господень, основой которого, как и потира, находящегося за спиной посвящаемого, служат выходящие один из другого опорные конусы, размер которых увеличивается книзу, — они символизируют три стадии, через которые следует пройти, прежде чем достигнешь склепа, откуда надлежит добыть краеугольный камень. Внизу изображены череп, перекрещенные кости, уровень и двадцатичетырехдюймовое лекало. Г-н Спрингетт также указывает, что некоторые каменные сооружения в Британии во многом напомнили ему памятники Бретани. Мне лично кажется, что кельи, присутствующие в этих сооружениях, имеют внешнее сходство, если не идентичность, с теми, что изображает кэмденский ученый, когда он описывает Кольцо Керридвен в Арвоне.

ГЛАВА X Работы Мориена

К концу прошлого столетия состоялось фактическое возрождение друидизма в Уэльсе благодаря организации, называющейся «Друиды Понтипридда», которой удалось набрать скромное число приверженцев в Уэльсе, но значительно большее — в Америке. Мивир Моргануг, архидруид, публично заявил о своей приверженности вере предков после тридцати лет проповедования христианского учения, а Джеймс Бонвик в своей книге «Ирландские друиды» заявил, что абсолютно верит во все те догматы, что излагает. Он распознал друидические принципы в иудейской, индуистской и буддистской религиях, точно так же, как и в античной мифологии. За ним последовал Овен Морган, более известный как Мориен. Его версию валлийского друидизма можно найти в книге «Свет Великобритании», изданной в 1894 г. Он полагал, что друидизм превосходит по своей древности любую из мировых религий. Указанная, а также последовавшая за ней работа «Окрыленный королевский сын Стоунхенджа и Эйвбери», несомненно, являют собой исключительные хранилища друидического знания, но сведения, содержащиеся там, настолько смешаны с античными и восточными реалиями, что зачастую их трудно распутать. Более того, источники, из которых Морган черпал свои материалы по друидизму, лишь изредка указываются в книгах, и хотя относительно одних мы сразу устанавливаем их происхождение, относительно других остаемся в полном неведении. При всем этом они представляют исключительную важность в наших изысканиях, ввиду их исключительно правдивой трактовки основ веры и мифологии, лежащих в основании британской тайной традиции, и далее я попытаюсь кратко изложить ту систему, которую они преподносят.

Создателю мира друиды дали имя Сели (Утаивающий), а его супруге — Сед (Аид), или Керридвен. Они считали, что небесный свод был громадным колесом, и на этом колесе, сидя на троне, солнце совершало свой ежедневный оборот. Сели и Керридвен были непостигаемыми духами, при этом о них было известно, что они — создатели изначальной материи, которая явилась в зародышевом состоянии из океана, из источника всех элементов. Эта сущность по своей природе — женская и пассивная, каждую весну она перевозится через моря в священной лодке, имеющей вид полумесяца. Лодку направляет Керридвен, подавая ей снизу сильный жар, так что лодка становится чем-то вроде котла. По окончании путешествия судно возвращается к источнику за новым грузом.

Активную энергию мужского начала, Сели, друиды персонифицировали именем Гвиона Баха — кельтского Бахуса, а вино использовали в мистериях в качестве символа жизненного сока растений (фруктов); эти представления потом были увязаны с образом котла (вспомним в этой связи о трех каплях, упоминаемых в сюжетах о нем). Друиды считали, что Солнце и Земля вышли из двух отдельных яиц в лодке Керридвен, но относительно Солнца полагали, что оно появилось позже земли. Вообще, Солнце было известно под именем Талиесин, но определенную путаницу вызывал тот факт, что в различные периоды годового обращения Солнца оно называлось по-разному: Ху Гадарн, Артур и Талиесин. Ранее друиды считали быка символом Солнца, а символом Земли была корова, но позднее Солнце приобрело мистический образ Талиесина, или верховного Хэзуса. Как и Артур, он был возделывателем земли-сада.

Все имена Солнца, за исключением «Ху Гадарн», представлены в «Триадах» под названием Пленидд, Алаун и Гурон. Землю же представляли три королевы Артура: весна, лето и зима. Негативными или злыми были три мужских начала: Авагдду, Китраул и Атраис, означавшие Тьму, Распылитель и Размочитель, и три женских начала: Аннхрас, Мален и Маллт, или Бесстыдная, Точильщица и Размочилыцица.

Понимание природной системы у друидов было следующим. Они считали, что Солнце пересекает небосвод начиная с первого дня солнечного нового года (22 декабря) вплоть до весеннего равноденствия (21 марта), этому периоду соответствует наполнение божьего царства злым влиянием, пока они не будут удалены наступающим солнечным божеством. Человек, по их представлению, занимает в течение своей жизни срединное место этой системы (линию равноденствия морального мира). Он наделяется свободной волей, он свободный деятель; пространство от линии равноденствия этой космогонической системы вниз — к тому месту, где старое Солнце исчезает 20 (25) декабря, — подразумевает наполнение представителями всевозможных видов животного царства. Они не могут вводить новшества, меняться, улучшать свои условия, они связаны правилами неуклонной судьбы или закона, который называется инстинктом — Гредди на языке друидов. Но чем ближе находятся отдельные виды животных к линии свободы, занимаемой в этой системе человеком, тем в большей степени они демонстрируют наличие у себя разума. Это пространство животных называется в друидизме Килхау Ир Абред, или в классических работах — круги превращения.

Бытовало представление, что когда Солнце «вновь рождается», как ребенок у Керридвен, — 22 декабря, — то мириады жизней, не имеющих отношения к физическому существованию, выходят при этом из Керридвен. Они движутся силой Солнца из области Аннуна и проходят становление через животную стадию — к человеческой. В интеллектуальном отношении они бездейственны без Авена — вдохновения или мыслительной способности, — которым их должен одарить бог через Солнце. Нижняя спица круга находилась в Аннуне, на юге, — оттуда начиналось все развитие. Злой человек отсылался в эту глубину, поскольку он сам заслужил это, когда пребывал в состоянии свободной воли в течение жизни, которая считалась испытательным периодом. По северную сторону от линии равноденствия, на которой располагалось человеческое существование, находился Гвинуид, небеса друидов. Он, очевидно, находился в точке, достигаемой Солнцем во время летнего солнцестояния, — в тропике Рака.

Друиды верили в вечность материи в ее атомном состоянии, в вечность воды, а также в то, что пассивное (или женское) начало божественной природы заполняло собой обе среды. Они считали, что в какое-то непостижимо далекое время активное начало Сели сконцентрировало свою энергию на пассивном начале Сед, или Керридвен, и результатом этого взаимодействия явилось появление Солнца. Под его влиянием атомные элементы приняли твердую форму и образовали пластичный хаос, получивший название Кален.

Друиды имели свой собственный зодиак, а зодиакальными знаками являлись различные эманации божества, которые приходили на Землю через Солнце. Так, они назвали весеннее равноденствие Эйлиром («второе порождение»), летнее солнцестояние — Хавхином («солнечная температура»), осеннее равноденствие — Элведом («урожай»), а зимнее солнцестояние Артханом («сезон Артура») — период, когда Артур дрался с силами тьмы. В последнем случае речь идет о Солнце в образе Стрельца, вооруженного луком и стрелой, сражающегося с тьмой зимы.

Вся земля носила название Буартх Бейрдд, или Бардовский бычий загон. Дело в том, что символом плодородия земли была белая корова, а символом порождающего Солнца — белый бык. Об Аванке, или Бобре, было известно то, что его вытащил на берег Ху Гадарн. Аванк олицетворял Солнце, исчезающее каждый вечер в западных морях. В священном загоне друидов символически присутствовали три коровы и три быка. Три быка — это упоминавшиеся Пленнидд, Алаун и Гурон, а три коровы — это Морвин, Блодвен и Тинхедвен-Диррайтх, которые позднее стали считаться сестрами-супругами Артура, воплощениями земли в три периода года.

Белый бык

Друидическая троица, чья сущность изображалась в виде трех лучей, представляла собой эманации великого Творца, а не самого Солнца. Солнце изначально порождалось Керридвен, женским, или пассивным, началом и становилось помощником Всемогущего в его работе по сотворению мира. Оно аллегорически умирало 20 декабря, падая в море у Головы Св. Давида. Три его свойства, связанные с плодородием, символизировались тремя яблоками, чей сок содержал божественную эссенцию. Когда друиды сочли, что оно является тем самым бобром, которого вытащили из озера быки Ху Гадарна, подразумевалось, что это Создатель вытащил его силой своих эманации и что, когда солнце ослабело, Творец должен был прийти ему на помощь.

У друидов божественную природу Солнца олицетворяла птица крапивник. В Уэльсе на Рождество практиковался такой способ взимания налогов: сборщик нес через всю деревню крапивника в маленькой коробке или бумажном домике и пел при этом песню о его нищете. На острове Мэн было принято охотиться на крапивника в период зимнего солнцестояния, потом птица привязывалась к длинному шесту, крылья ее растягивались, и так ее хоронили. Тут имеет место символическое представление смерти старого Солнца. Талиесин в одной из своих поэм называет себя крапивником, и очевидно, что бард сравнивает себя здесь с Солнцем.

Бобр — еще один символ Солнца

Крапивник

Если посмотреть на легенду о самом Талиесине, то может создаться впечатление, что бард VII века получил свое имя от солярного божества, называвшегося также. В мифе говорится, что герой был помещен в ивовую лодку, она же являлась и судном Солнца. Друиды полагали, что оно было спущено в воды канала Сент-Джордж в Арклоу — на ирландском побережье и достигло Борта в заливе Кардиган. К востоку от Борта находится обширное болото, на краю его есть место, которое называется Могила Талиесина, поблизости стоит деревня, носящая название Талие-син. До того как была сооружена железнодорожная насыпь, эта топь заливалась водой во время приливов. Маленькая бухта в этом месте залива Кардиган в древние друидические времена являлась священным местом, отводившимся под мистерии, посвященные Талиесину, или Солнцу, — точно так же, как город Библ в Финикии считался мистическим местом, где проводились мистерии, связанные со смертью и воскрешением младенца Адониса, который приплыл сюда в камышовом ковчеге. Таким же образом Талиесин в своей ивовой лодке достиг заводи Гвиддно. Ивовая лодка — один из символов Керридвен.

У Мориена персонажи мифа о Керридвен разыгрывают солярную и космическую аллегорию, все они являются действующими лицами древней солярной драмы друидов. Авагдду — это ночь, первенец Керридвен, Солнце — Талиесин — было еще не создано, и котел, который должен был способствовать его появлению, кипятился год и один день: то есть, с 22 декабря до 20-го числа следующего декабря и плюс еще сорок часов. Округлая половина шара над горизонтом, вместилище женской божественной сущности, — это котел, две половины которого являют собой северное и южное полушария, разделенные линией равноденствия.

Северная половина, где солнце располагается между востоком и северной частью неба, находится под властью Талиесина, Солнца. А на южную половину, где Солнце находится между восточной точкой и самым коротким днем, претендует Авагдду. Здесь происходит соперничество между летом и зимой.

Три капли, которые вдохновили Гвиона, — это триединое Слово, или Логос Создателя, три золотых яблока и три быка. Гвиона называют повелителем воды, это друидический титул для Создателя, творящего порядок из хаоса. Местность между Понтиприддом и Тонирефайлом связана к этой мифологической системой; несомненно, соответствующие ритуалы проводились на общинной земле Понтипридда — качающийся камень в этих мистериях символизировал ивовую лодку.

Что касается Артура, то у Мориена он уподобляется Осирису, так как имеется ряд параллелей между мифами об Артуре и Осирисе. Затем идет речь о яйце как символе земли и эмблеме ивовой лодки Керридвен. Предполагалось, что инертность земли и солнца в зимний период обусловливалась действием закона зла, но Керридвен через высиживание мира-яйца должна была наделить его новой жизненной силой.

В друидизме (согласно Мориену) считается, что все души порождаются Керридвен и Авеном в Гвенидуа, или Элизиуме, и что для явления в этот мир они должны пересечь Гвиллионви, или кельтский Стикс, пройти через Аннун и совершить спуск в свите Солнца, возвращающегося к моменту начала нового солярного года. Внутри Солнца находится Старец дней, Ху Гадарн, и тело светила — это порождение его и Керридвен. Ху Гадарн — сын создателя Сели, который является одновременно его отцом и матерью. Схождение — это постепенное спускание Солнца до точки самого короткого дня. Слева и справа от траектории схождения располагаются Аннун и Гвенидуа, с рекой Гвиллионви, протекающей между ними. В друидизме души не возвращаются при распаде их тел ни в Аннун, ни в Гвенидуа, — они либо поднимаются на небо, либо возвращаются на животные круги превращения.

Таков общий смысловой вектор сюжетов Мориена, которые представляют значительную ценность ввиду его обширных сведений, касающихся друидизма. При всем этом характер изложения несколько несвязный, кроме того, приводится слишком много библейских и античных параллелей, присутствие которых здесь не столь уж необходимо. Мориену есть что сказать о божественном имени, о сходстве между еврейской и валлийской мифологиями, а также о символическом значении каменных кругов, но лишь в отдельных местах мы находим ценный материал, касающийся собственно теологии друидов, хотя в книгах приводится обширное число материалов, связанных с их мифологией.

ГЛАВА XI Друидизм и Тайная традиция в Ирландии

Часто указывалось, что друидизм в Ирландии не имел такого официального статуса, что был у него в Британии. При все этом не может быть сомнений в том, что он здесь по-настоящему процветал. Существует множество упоминаний о друидах и друидизме в ирландской литературе, и на них мы сначала остановимся.

О друидах говорится, что они сопровождали Парталона, первого колонизатора Ирландии. Известно, что люди Немеда и фоморы привозили с собой друидов в Ирландию, которые выставляли там свои заклинания против заклинаний коренных обитателей. В этом случае «друид» может просто означать жреца или лекаря. О немедийцах говорится, что они прибыли в северные области Европы, где в совершенстве овладели искусствами прорицания, друидизма и философии. Через несколько поколений они вернулись в Ирландию под именем клана Туатха Де Данаан.

Главным божеством Туатха Де Данаан был Дагда, который, как считалось, был идентичен фигуре Кромма Круаха, великого идола, низверженного св. Патриком. То, что его культ был по своему характеру друидическим, не вызывает сомнений. Дагда обладал котлом, который несколько отличался от котла Керридвен, поскольку представлял собой лишь источник обильной еды. Народ клана Данаан имел трех главных друидов: Бриана, Иухара и Иухарбу, и двух главных друидесс: Бекуилл и Дананн, и еще ряд жрецов и жриц меньшего ранга. Существует множество сказаний о магических состязаниях друидов кланов Данаан и Фир Болг. В одном таком случае друиды Данаан приготовили магическую купель во время битвы при Маг Туиред, что сильно напоминает купель инициатов.

Мы читаем, что друиды сопровождали колонию милезийцев, которая, как известно, вышла из Греции, прошла через Скифию и Египет и затем добралась до Испании, откуда отправилась в Ирландию. Друид Кайхер вел их от Иберийского полуострова до Ирландии. Когда они пристали к берегу, друиды Данаан подняли такую бурю, что она выбросила прибывших назад в море, но тут один друид милезийцев спел такую мощную песню, что буря сразу же стихла.

Самое раннее упоминание в древних ирландских писаниях о друидической церемонии — слова об огне, зажженном Мидхе на холме Уиснех в Уэст Мите, который продолжал гореть в течение семи лет. Однако друиды Ирландии сказали, что для них является оскорблением возжигание огня в их стране, после чего Мидхе отрезал им всем языки и сжег их на земле Уиснеха. Легенда об Этэйн, королеве Эохидха, которая была похищена таинственным незнакомцем и унесена в волшебную страну, проливает некоторый свет на ирландскую друидическую практику. Поисками ее занялся главный друид короля Даллан, который странствовал по всей Ирландии в течение года, но не мог отыскать ее. Наконец, он пришел к горе Даллан, там он отломал четыре прутика тиса и вырезал на них несколько слов на Огаме, после чего ему открылось, что Этэйн спрятана во дворце волшебного короля Мидира на холме Бри Лейт, в графстве Лонгфорд. Ее муж раскопал холм, и тогда волшебный король выслал ему пятьдесят женщин, которые настолько были похожи на королеву, что Эохидх не мог ее узнать, пока она сама ему не открылась. Эта сказка ясно показывает, что в ирландском друидизме использовались магические письмена.

Мы также читаем, что друиды давали некоторым своим героям «напиток забвения». Они наводили пророческие сны, устраивая пиры, для которых приготавливался бык: ели и мясо животных, и суп. И после этой обильной трапезы во время сна приходили пророческие видения. Имеется великое множество упоминаний о Кэтбеде, знаменитом ирландском друиде. Многочисленны сказания о спорах и столкновениях друидов со св. Патриком, носивших магический характер. Известно, что св. Патрик обратил в христианство часть из них. В «Либхер Брик» есть удивительное упоминание о том, что друид являлся первым наставником св. Колумбы.

О ритуалах ирландских друидов постоянно говорится в древних ирландских писаниях. Практиковавшийся ими способ «просветления» был известен как Имбас Фороснай — «просветление с помощью ладоней». Он описан в «Словаре Кормака мак Куллинана, короля и епископа Кэйшела», составленном примерно в 890 г. Тот, кто хочет, чтобы ему открылась истина, должен прожевать красное сырое мясо, после этого взять кусок мяса к себе в постель, где произнести над ним определенное заклинание, после чего принести его своим идолам. Если он не обретает озарения до следующего дня, то произносит магическую формулу над своими ладонями, потом забирает своих идолов к себе в кровать, с тем чтобы его сон не прерывался. Потом он закрывает ладонями свои щеки и засыпает. Предмет поклонения в этом обряде должен был превратить ладони в просветляющую силу, которая позволяла сновидцу увидеть все то, чего он искал.

Известно, что когда друид Сиотхруад зажег свой друидический костер, направленный против народа Мюнстера, то его враги отплатили ему таким же костром, результатом чего явились потоки крови. Жрец противной стороны Могруит приказал доставить ему «коня серой масти, бычью шкуру без рогов, птичью голову с белым пятнышком» и прочий друидический инструментарий, после ряда соответствующих манипуляций он взлетел в воздух, чтобы погасить пламя. Сиотхруад также поднялся в воздух, но друид Мюнстера возобладал, и тот упал на землю. Затем Могруит понесся на колеснице, запряженной дикими быками и обратил друидов Кормака в камни, «которые до сих пор представлены на флагах Райгхне». Этот друид упоминается в документах, считающихся исторически достоверными. Могруит признается предком ряда древних родов в Корке, таких как О'Дуганс, О'Кронинс и других.

Ирландские друиды практиковали гадание по пению птиц, карканью воронов и щебету крапивников. Они наблюдали за звездами и облаками в поисках знамений, занимались предсказаниями, которые облекали в поэтическую форму. В своих обрядах они использовали тис, рябину и терн, которые относили к числу священных растений. Друиды часто являлись наставниками князей и зачастую выступали законодателями. Но, по-видимому, их организация никогда не была настолько тщательно разработанной и дисциплинированной, как у друидов Галлии и Британии. В тоже самое время следует помнить, что практически все, что мы знаем о них, пришло из источников, относящихся к периоду после введения христианства.

Ворон

Ветка тиса 

Предполагается, что ряд древних женских монастырей служил прибежищем друидесс, особенно это касается монастыря Св. Бри-гит в Килдаре, который, почти несомненно, являл собой общину такого рода. В этом месте Ингхеав Андагха, или «Дочери огня», поддерживали священный огонь древней богини Бригинды, или Бригантии. Территория была обнесена ограждением, через которое никто не мог перелезть снаружи, и даже не было никакой возможности подсмотреть сквозь решетку. Видимо, подобная же община существовала в Туаме — О'Коннор упоминает Клуанфирт, или святое пристанище друидических монахинь. Синод Драмсита в 590 г. наложил определенные ограничения на деятельность друидов, они были официально запрещены после битвы при Мойрате в 637 г. В Ирландии было обнаружено такое количество украшений и орудий, связанных с друидизмом, что очевидно, что число жрецов на острове должно было быть значительным. Абсолютно ясно, что св. Патрик сделал прививку христианства к языческим суевериям, преобладавшим в те времена в Ирландии. О'Брайен в своей книге, посвященной круглым башням Ирландии, замечает:

«Сами церковные праздники в нашем христианском календаре — это всего лишь заимствования из обрядовой системы клана Туатха Де Данаан. Сами их названия на ирландском — фактически те же, под которыми они отмечались более ранним периодом».

Массей говорит, что «ирландским названием был Маитхис, и здесь содержится указание на египетского бога дуальной природы Тота, носившего также имя Мати, его природа, связанная со временем, называлась Терин, или Два времени». Но этимологии, которые он приводит в своей «Книге начал», мягко говоря, сомнительны.

То, что в Ирландии, как и в Уэльсе, друидизм или, по крайней мере, его традиции сохранялись на протяжении веков достаточно, очевидно. Уокер в своей книге «Ирландские барды» утверждает, что «порядок, введенный бардами, сохранялся в неизменном виде на протяжении многих последующих веков», а Буханан, шотландский историк (ум. в 1580) обнаружил, что «многие из этих древних обрядов еще сохраняются; да, в этом заведенном порядке почти ничего не изменилось, за исключением отдельных церемоний и религиозных ритуалов».

В Ирландии, как и в Британии, мы обнаруживаем в качестве культовых символов образы быка, вола или коровы. Крестьянство до сих пор помнит о полях или местечках Серой Коровы Данаа-на. Король Диармуид Максеарбхайл, который описывается как «полудруид-полухристианин», убил своего сына за то, что тот уничтожил священную корову. Овен Коннелан, который перевел «труды великого бардовского установления», рассказывает о корове, которая удовлетворяла ежедневные потребности ста восьмидесяти монахинь или друидесс. Относительно этого рассказа Хэкетт замечает: «Есть вероятность того, что это были языческие друидессы, а коровы в этом случае являлись живыми идолами, как Апис, или же в каком-то смысле считались священными животными». Это свидетельствует о подобии ирландского и британского друидизма, здесь также указывается на существование в Ирландии такого же культа быка, каковым был культ Ху в Британии. То, что ирландские друидические суеверия продолжали сохраняться в течение длительного времени и даже к настоящему времени отнюдь не исчезли, — хорошо известно. Существует множество примеров народной веры в особую силу определенных камней, например Камней Размышления, из которых, как считалось, мог добываться огонь. В графстве Корк и в Глендалоке стоят Обломочные, или Бычьи камни, в них выдолблены углубления, куда молящийся может ставить колени, свои приношения он опускает в чашу, стоящую перед камнем, — такой род поклонения призван излечивать от ревматизма. Миллиган видел в Иннисмуррее женщин, которые в благоговении преклоняли колени перед возвышающимися камнями. Спенсер, который творил во времена королевы Елизаветы, свидетельствует, что он видел, как ирландцы пили кровь в связи с определенными оккультными церемониями.

Друидический памятник, Нью-Грейндж, Дрогхеда, Ирландия 

Все это наследие друидической веры или, по меньшей мере, той низшей культовой формы, которая смешалась с ней. Во многих частях Ирландии лишь недавно крестьяне перестали верить в превращение человека в животных. День Всех Святых явился лишь формой увековечения языческого Самхейна, который был посвящен духам мертвых. Вечером в этот праздник считалось опасным выходить на улицу, и все забавы, в которых обыгрывал-ся мотив похорон — наследие культа мертвых, — проводились в доме. Ирландская практика особого оплакивания покойника считалась пережитком языческих времен. Г-жа Харрингтон писала в 1818 г., что она была уверена, что плакальщики являлись последователями язычников. Как и в других странах, поклонение у источников в Ирландии не могло быть искоренено, и даже в наше время нередко можно встретить паломников у ключей, особенно утех, которым покровительствует св. Бригит. Полагали, что в них обитают мистические рыбы, по предположению, являвшиеся духами, охранявшими эти источники. Духу источника и его жрице делались подношения. Сейчас этот обычай присутствует исключительно в тех областях, где имеются мегалитические памятники, и этот факт подтверждает мысль о том, что эти ритуалы конечно же имеют друидическое происхождение.

Святая Бригит 

Как в Британии, так и в Ирландии друидизм сменился кульдейским культом. Ранние христианские священники явно были «плохими» христианами. В рукописи Мак-Фирбиса мы читаем, что «священники Ирландии имели множество синодов и имели свойство являться в эти синоды с оружием, так что между ними зачастую завязывались ожесточенные схватки, и немало человек при этом бывало убито». Это наследие друидов, которые, как пишет Цезарь, порой разрешали свои споры мечом. В Ирландии кульдеи носили белые рясы, пришедшие из друидизма. Они, несомненно, селились в местах, имеющих друидическую репутацию.

Д-р Дж. Мур указывает: «Кульдеи, по-видимому, заимствовали почти всю языческую символику тех мест, где они селились». Они упоминаются под именем Сейле Де в «Анналах четырех мастеров», в связи с событиями 806 г. Преп. У. Дж. Тодд в своей работе о Церкви св. Патрика говорит, что «самые первые христианские миссионеры обнаружили местную религию угасшей и взяли себе имя кульдеев — по названию друидических келий, которые они заселили». Аж в 1595 г. упоминаются некие монахи в Слиго под именем Сейле-н-Де, и часты упоминания о «келедеях» в XIII веке. В их среде существовал институт брака, и аббатский сан у них часто передавался по наследству. То, что их подозревали в язычестве, видно из слов Беды, который говорит, что они «в такой же мере общались с язычниками, что и с саксами». Архиепископ Асшер утверждал, что северные ирландцы «коснели в своей старой традиции, несмотря на всевозможные папские буллы».

Архиепископ Кентерберийский Ланфранк ужаснулся, когда услышал, что кульдеи не молятся святым, не посвящают церквей Пресвятой Деве и не следуют римскому обряду, и даже св. Бернард в своей далекой обители был сильно опечален тем, что он услышал об ирландских кульдеях. В своем праведном гневе он назвал их «зверьем, абсолютными варварами, упрямым, жестоким, непокорным и отвратительным родом; христианами по названию, но по сути, язычниками». Генрих II склонился к тому, чтобы совершить завоевание Ирландии, в результате просьбы папы создать возможность того, чтобы ирландцы были приведены в лоно христианской церкви.

Страшные истории рассказывали о совершаемых кульдеями тайных обрядах, ходили слухи, что, подобно их отцам-друидам, они хоронили людей живыми под храмами, где совершали службу, с тем чтобы умилостивить силы тьмы. Св. Бернард в своей книге «Жизнь Малахия, архиепископа Армагхского» указывает, что до 1130 г. не было ничего почетного или достойного в том, чтобы называться христианским монахом на территории Ирландии. На болоте Монинка находятся два острова. На одном из них был мужской монастырь, их жены населяли соседний «женский» остров.

Ирландская круглая башня 

Джеральд Уэльский, говоря об этой общине XII века, назвал ее «церковью древней религии», а ее насельников — «демонами».

Круглые башни Ирландии предание связывает с кульдеями. То, что они не являются «христианскими» в современном смысле этого слова, достаточно наглядно доказывает тот факт, что только в трех из всех шестидесяти трех башен была обнаружена христианская символика, но и она была расценена как современные привнесения. Кроме того, они не упоминаются в ирландской агиографии. Их архитектурные корни, вероятно, то же, что и у нурагов Сардинии и броков Шотландии, хотя, возможно, башни относятся к более позднему периоду. То есть почти несомненно, что они имеют не близкое по расстоянию средиземноморское происхождение. Не представляется невероятным и то, что они могли иметь позднее друидическое, то есть кульдейское происхождение.

На протяжении многих веков медицинские знания друидов сохранялись в Ирландии. Друидическая медицина в основном известна по ее ирландскому воплощению. Едва ли вызывает удивление тот факт, что древние кельты считали все лекарственные вещества дарами богов. В ранней ирландской литературе мы встречаем образ бога Диансехта, наделенного всеми способностями и возможностями кельтского эскулапа, — эта репутация сохранилась у него и в христианские времена. Его имя означает «скорый в силе», о его целительских способностях ходит множество легенд. Заклинания, написанные в VIII веке, представляют его богом, который на протяжении долгого времени считался источником медицинской и «травной» мудрости, а его сын и дочь, Мидох и Аирмида, по-видимому, даже превзошли его в лекарском искусстве.

Но зависть Диансехта преследовала их. Наконец Диансехт убил Мидоха, настоящего новатора в своем деле. На могиле молодого целителя выросло 365 трав — они появились из 365 суставов и сухожилий, и каждая обладала мощной способностью исцелять недуги той части тела, откуда она выросла. Его сестра Аирмида собрала травы, рассортировала их и спрятала в своей накидке. Но Диансехт нашел их и все перемешал так, что никакой лекарь уже не мог бы определить, какими свойствами обладает каждая.

Нураг в Сардинии 

Фигура хирурга заметно выделяется в романтических сказаниях об ирландских красных рыцарях. Во время войны каждую ирландскую армию сопровождал целый медицинский корпус, возглавляемый ведущим врачом. Каждый лекарь нес за поясом лес, или сумку, с бальзамами и травами.

Хотя лекарское искусство, по-видимому, признавалось в Ирландии, начиная с самых отдаленных веков, мы не встречаем никаких упоминаний о конкретных фигурах врачей вплоть до 860 г., года смерти Мелодара О'Тиннри, «лучшего лекаря в Ирландии». Однако после этого письменные упоминания об ирландских лекарях начинают часто встречаться, немалое число этих медиков может похвастаться как национальной, так и европейской репутацией.

Ван Хелмонт, брюссельский медик, говоря о состоянии европейской медицины на начало XVII века, указывает, что каждая ирландская аристократическая фамилия имела своего домашнего врача, причем при назначении на эту должность имела значение не его ученость, а умение излечивать недуги. Эти доктора, говорит он, набирались знаний в основном из записей, унаследованных ими от предков. Они использовали лишь те лечебные средства, что производились в их стране. «Ирландцы, — заключает он, — лучше разумеют в болезнях, чем итальянцы, при том, что у последних есть лекарь в каждой деревне».

До нас дошло большое число ирландских рукописей на тему медицины. Вообще если брать весь корпус древних медицинских книг, то литература на ирландском языке будет самой объемной. «Книга О'Ли», хранящаяся в Королевской ирландской академии, была написана в 1443 г. частично на латыни, частично на ирландском. «Книга О'Хики» еще более солидна, она была переведена на ирландский с латыни в 1303 г. Бернардом Гордоном.

В этих и других книгах упоминаются практически все основные болезни и эпидемии, известные нам сейчас, и даются указания по их лечению. Бубонная чума, чахотка, именующаяся здесь серг («иссушающая»), — в словаре Кормака она описывается как болезнь «тех, у кого нет жира», рожа, или тейне-бурр, — «огонь опухоли» — и тутхле, или рак, — все они приводятся здесь; упоминаются также паралич и малярия.

Подготовка врача в древней Ирландии, по-видимому, была делом продолжительным и трудным. Он должен был проходить длительную стадию ученичества под руководством опытного практикующего медика, прежде чем ему выдавалась лицензия «убивать или лечить».

Несомненно, что медицинская система древней Ирландии, как и Уэльса, имела друидические корни, и она должна была способствовать сохранению и поддержанию тайной традиции: ведь очевидно, что одно не могло успешно развиваться без некоторого количества другого.

ГЛАВА XII Заключение

Мы наконец достигли такого этапа, когда излагаемый материал накапливается в такой степени и таком объеме, что из него неизбежно следуют какие-то заключения. Поэтому уже можно попытаться суммировать изложенные факты и сделать из них выводы, которые помогут обосновать гипотезу о том, что действительно существовала особая британская форма тайной традиции и, самое главное, что она способна возродиться.

В самом начале мы указали, что Британский остров обладал почти уникальным сакральным характером в глазах народов древнего мира — в качестве земли мистической и оккультной традиции, и одно это служит опорой теории, выдвигаемой в данной книге. Конечно, нельзя было бы ожидать такого благоговейного отношения, не обладай наш остров особым священным статусом. Также мы настаивали на том, что хранимая здесь традиция имеет почти исключительно отечественные корни — имеется в виду, что ее доктрины обрели полный расцвет именно на нашей почве.

То, что иберы Северо-Западной Африки были первоначально проводниками этой традиции, принеся ее, с одной стороны, в Британию, а с другой, в Египет в обличье культа мертвых, было здесь показано в историческом аспекте: имея в виду связь традиции с «иберийской» неолитической культурой и ее позднейшую доставку на британские острова. Факт путешествий, совершаемых к нашим берегам людьми, жившими в ранний период неолита и бронзовый век, и возведения ими каменных сооружений ведет к предположению, что переселенцы также должны были привозить с собой свои религиозные и оккультные учения. Люди, принадлежавшие к культуре, связанной с возведением длинных курганов, были торговцами, приплывавшими в Британию из Испании в период, датируемый примерно 2000 гг. до н. э., и то, что среди них был распространен культ мертвых, доказывается их погребальными обычаями. Другие народы приходили вслед за ними, но хотя их религиозные доктрины и оставили определенный след, исконный культ мертвых остался на правах официального вероучения и поглотил все остальные позднейшие верования. Кельтский народ воспринял его принципы, и в значительной степени ему удалось приспособить к нему свою мифологию. Все это сделало британскую веру уникальной по своему характеру и заставило народы Европы смотреть на нее, как на прототип исконной веры Запада.

Тезису об «абсурдности утверждения, что западные варвары обучили египтян и критян культу мертвых», была противопоставлена теория о том, что этот культ вышел из общего для всех этих народов центра цивилизации, находящегося в иберийской области Северо-Западной Африки. И были приведены доказательства в подкрепление этого утверждения: в частности, указывалось на колонизацию Египта иберийского народа и на сохранение по сей день реликтов всех этих процессов — таких, как праздник Белтейн в Марокко.

Потом были рассмотрены идеи г-на Т.Д. Кендрика относительно культа мертвых, и мы пытались обосновать утверждение, что друидические традиции сохранились. Более того, был оспорен его тезис о том, что в Британии не существовало никакой официальной касты друидов. В то же самое время мы согласились с Кендриком в том, что каменные круги в Британии не были возведены друидами, хотя развитие друидизма протекало в тесной связи с ними.

Было сделано заключение, что друидизм возник из культа мертвых, который постепенно создавался на протяжении палеолита и который распространился из Северо-Западной Африки, с одной стороны, в Британию, а с другой, в Египет. В начале железного века он уединенно закрепился на острове и принял окраску своего окружения. Приводились отрывки из классических работ, призванные обосновать теорию о том, что друидизм являлся лишь особой формой культа мертвых, и также давались примеры кельтских верований, связанных с этим культом. Особый упор делался на тот факт, что здесь не столько воплощалась пифагорейская доктрина о переселении душ, сколько подразумевалось прямое перерождение, как это видно на примере древней веры в то, что эльфы — это души умерших, ожидающие обретения нового смертного существования.

Друидический культ мертвых возник как результат прививки кельтской религии и других древних верований к иберийской религии, которая установилась в Британии раньше их. Одним словом, это был локализованный, а позднее кельтизированный северо-африканский культ мертвых. Здесь он прошел те же ранние стадии, что и в Египте, но позднее начал приобретать окраску местного окружения.

Друиды являли собой четко обозначенную жреческую структуру со своими подразделениями, выполнявшими различные функции: магическую, административную и бардовскую. Несомненно, что культ, практиковавшийся этими клириками, по своему уровню развития располагался весьма высоко на шкале религий. Друиды обладали системой письма, которую они, по-видимому, сами разработали. Она была известна как огам. В период преследования римлянами друиды лишь на первый взгляд исчезли. В Уэльсе, Ирландии и Шотландии существуют явные свидетельства того, что они противостояли христианским миссионерам. Не представляется невероятным предположение, что после этого они могли существовать в течение веков под именем кульдеев.

Рассматривая вещественные, документальные и иные свидетельства, помогающие нам верно оценить мистическую литературу древних кельтов, в отношении валлийской литературы мы приходим к заключению, что она вышла из «Мабиногиона» — валлийских триад, датируемых, вероятно, XII веком, но содержащих знание куда более древнее. Среди важнейших источников также следует упомянуть так называемую «Книгу Талиесина». Я полагаю, что мне удалось показать, что критика в отношении bona fides[47] этих работ была явно натянутой, и что нет ничего невероятного в идее, что они заключали в себе фрагменты древней британской мистической системы. Этим критикам следовало бы попытаться объяснить факт сохранения в настоящее время в Британии сотен суеверий, имеющих явно друидическое происхождение.

В «Книге Талиесина» мы встречаем мифологических персонажей: Керридвен, ее сына Авагдду и слугу Гвиона. Эта аллегорическая группа упоминалась настолько часто, что нет необходимости снова на ней останавливаться. Друидические барды, которые жили и творили во времена правления валлийских князей, единодушно представляют Керридвен, стоящую во главе мистерий их древнего культа. Этот культ, по-видимому, также был связан с кастой фериллтов, которые жили в городе Эмрис в области Сноудон. Ритуалы Керридвен, несомненно, являлись инициационными, а миф о ней — аллегория церемонии инициации. Об этих ритуалах есть много упоминаний в валлийской литературе и в классических работах о кельтах.

Далее, мы подходим к рассмотрению сборника, известного под названием «Барддас», составленного Иоло Морганугом и изданного Валлийским обществом по изучению рукописей в 1862 г., — это собрание оригинальных документов, иллюстрирующих теологию друидов. Его редактор, преп. Дж. Уильяме аб Итхел, высказывает мнение, что барды с XIV по XVII век рассматривали традиции Горседда как подлинное наследие древнего бардизма, и есть все основания полагать, что в своих основных чертах они таковыми и являлись. Редактор сборника считал, что здесь представлены работы тех бардов, которые рассматривали христианство как исполнение заветов друидизма.

В первой книге «Барддас» говорится о происхождении букв и тайного учения бардов, а также об имени бога. Вторая книга касается теологических идей и мистического учения бардов, здесь указывается, что Бог, или добро, противопоставлено Китраулу, или злу. Бог связал себя с намерением жизни и добра, которое зародилось в глубинах Аннуна, прошло через Абред, откуда появилась возможность достичь круга Гвинуид, где обитают бессмертные, выше располагается только круг Сеуганта, предназначенный для одного Бога.

В раздел о теологии друидов включена «Книга бардизма» Лливелина Сиона, в которую вошли материалы из более древних писаний. Она представлена в форме диалога (вопросов и ответов), ведущегося между бардом и его учеником. В ней содержится аллегория процесса продвижения жизни из Аннуна вверх. Здесь также показана природа авена, или вдохновенного божественного видения.

В «Книге бардизма» мы находим доктрины о первоэлементах, о частях, из которых состоит человек, и о циклах лет и месяцев. За ней идет «Книга привилегий и обхождения», где говорится о законах и установлениях бардизма. Поверхностное сходство идей, представленных в Барддас, с идеями некоторых систем восточной философии не должно наводить нас на мысль, что они на самом деле имеют восточные корни.

Обращаясь к средневековой британской литературе в поисках свидетельств сохранения национальных тайных верований, мы обнаруживаем некоторое их количество в работе Джеффри Монмутского. Он ни слова не говорит о друидической подготовке или практике, но в его книге есть упоминания о языческих священниках или жрецах, которые, как мне представляется, относятся к кульдеям. Также представляет интерес то, что на страницах книги мы впервые встречаем легенду, повествующую о том, что камни для Стоунхенджа были привезены из Африки древними великанами.

Я полагаю, что этот рассказ в перелицованном виде воспроизводит воспоминания о том, каким образом эти камни доставлялись с запада на восток.

Средневековая иллюстрация к артуровскому циклу легенд 

Литература об Артуре может быть разделена на две части: это творения валлийских бардов, выросшие из валлийской традиции, и произведения, написанные на английском и норманно-французском языках. Оккультная традиция, которая тут присутствует, явно обозначена в литературе о Граале. Ее персонажи — кельты, и сама она происходит из бриттских и гойдельских источников. Достаточно очевидно, что Артур был богом героического типа. Пытаясь отыскать следы мистической традиции в древних валлийских поэмах, мы обнаруживаем упоминание его по имени в пяти произведениях. Особенно здесь следует указать на «Добычу из Аннуна» — поэму такого же типа, что и «Разграбление Ада». Возможно, что здесь частично представлен ритуал посвящения инициата в адепты мистерий. Котел, захватываемый экспедицией, спустившейся в Аннун, очевидно, равнозначен котлу богини Керридвен и сосуду Грааля. Из этого явствует, что Артур, как и Осирис, был богом мистического культа, который должен был периодически совершать путешествие в подземный мир с целью усмирения его злых обитателей и выпытывания у них магических секретов. В британской мифологии и литературе мы находим свидетельства сохранения верования, связанного с ритуалами, подразумевавшими реальное или аллегорическое прохождение через низший план, откуда могли похищаться мистические секреты и сокровища. Упоминания об этом имеются в легенде о Томасе Рифмаче, о самом Мерлине и в книге преп. Роберта Кирка, священника в Аберфойле в 1691 г.

Литература о Граале также содержит ряд свидетельств сохранения этой традиции в Британии в течение веков. Ее персонажи, фактически те же, что и в кельтском мифе, только в ином обличье. Котел Аннуна это, по сути, сам Грааль. Вся легенда о Граале, хотя и будучи перелицованной в угоду христианским интересам, фактически целиком почерпнута из источников, которые могут быть определены как друидические. И есть подлинная преемственность между поэмой «Добыча из Аннуна» и легендой о Граале. В последней присутствует большое число тех же персонажей, что и в валлийском мифе. Замок Грааля — это, по сути, Кэр Сиди в Аннуне.

Рассматривая затем британские легенды, обычаи и празднества в поисках свидетельств сохранения древнего культа, мы действительно обнаруживаем большое количество интересующего нас материала. Идея Аннуна, к примеру, до сих пор сохраняется в современном валлийском фольклоре, хотя, как ни странно, в нем не содержится никаких упоминаний о других планах мистической космогонии. Есть явные свидетельства того, что Артур в мифологическом аспекте занял место Ху Гадарна, героя, известного тем, что он вытащил Аванка из озера с помощью своих быков. Образ Артура смешался с образом Ху и заимствовал его характерные черты и детали героической биографии; оба являли собой ипостаси и «имена» солярного божества. Ритуалы, связанные с их фигурами, существовали до середины XVI века. Образ Дарвела Гадарна почитался в епархии Сент-Эйзафа аж в 1538 г., — в этом году его идола и жреца отвезли в Смитфилд в Лондон и сожгли. В суевериях, связанных с детьми, подмененными эльфами, мы, по-видимому, обнаруживаем следы верования в возвращение души вАннун, подменыш же — это душа, стремящаяся укрепиться на Абреде, земном плане.

В народных суевериях, связанных со священными источниками, мы обнаруживаем явное свидетельство того, что признанная каста священников или жрецов действительно существовала, и воспоминания о ней еще свежи — это ясно показывают в своих работах Льюис, Фалки и Рис. Также вероятно, что культ ведьм был как-то связан с местными верованиями, с которыми когда-то давно переплелась до определенной степени тайная традиция. Существует значительное число свидетельств того, что сильное влияние древнего культа Ху сохранялось в некоторых частях Шотландии до относительно позднего периода. Котел Керридвен, по-видимому, был известен в тех местах, где были распространены эти идеи.

Священный дуб 

Многие из друидических ритуалов, детали которых нам известны, проливают свет на природу тайной традиции. Представляется вероятным, что Ху был богом культа дуба и омелы. По-видимому, идол Дарвела Гадарна, сожженный в Смитфилде, представлял собой дуб антропоморфной формы. В друидические времена быки приносились в жертву дубам, на которых росла омела, а они, как мы знаем, являлись символами Ху. Также представляется вероятным, что омела, как символ сущности жизни, ее, так сказать, протоплазмы служила атрибутом ритуалов инициации в Тайной традиции, точно также, как пшеница играла важную роль в Элевсинских мистериях, и возможно, что «жемчужины» на оправе котла вдохновения являлись ягодами омелы. Таким образом, может быть, что Ху принес из Анну на секрет жизни, символизированный омелой.

Мы обнаруживаем в ритуалах, связанных с празднеством Гога и Магога определенные реминисценции Тайной традиции, то же можно сказать о праздниках, связанных с именем Годивы, поскольку Огмиос и Бригинда были божествами знания, а последняя, возможно, покровительствовала женской части мистерий.

Если мы обратимся теперь к глубинной философии британского мистицизма, как она представлена в «Барддас», то мы найдем там описание высшей силы — как необъяснимой и непостижимой. Это, по-видимому, аллюзия на Ху, который оказывается идентичен Хэусу и Хэзусу галлов, валлийские мифы говорят о нем как о верховном хозяине британского острова. Его символизировал бык, точно так же, как бык Апис представлял Осириса. То, что Хэус также был представлен образом быка, практически несомненно, и ряд кельтских географических названий наводит на мысль, что в этих местах имел место культ быка. Его обиталище находилось в Сеуганте, который, вероятно, считался самим Солнцем.

Ягоды омелы 

Перед человеком выдвигаются три основные обязанности: страдать, меняться и выбирать; в равных пропорциях перед ним находятся Абред и Гвинуид, необходимость и свобода, зло и добро, и ему предоставлены полномочия присоединяться к тому, к чему он пожелает. Тут есть связь с западной доктриной о свободе воли человека, хотя, вероятно, можно усмотреть и определенные ассоциации с «доктриной бегства», как она представлена в восточных системах. В «Изречениях бардов» и «Десяти заповедях бардов» в «Синей книге» налицо влияние христианской мысли, но в то же самое время видно, что в основе здесь лежит наследие более древней теологии. В нашем национальном мистицизме представление о борьбе, об эволюции предусматривает скорее естественный, самообусловленный процесс роста души, чем определенный философский путь, как он представлен в восточных философиях. В британской системе меньший упор делается на выбор человека, вся космическая машинерия выступает здесь более императивной, хотя большое значение придается качеству и свойствам души человека в ходе этого накопления и развития научных знаний — она призвана ускорять процесс духовного роста, и, возможно, по этой причине желание людей пройти инициацию было столь сильно.

В то же самое время мы обнаруживаем, что содействующие этому процессы усилия со стороны человека также крайне необходимы, они должны идти синхронно с действиями круга Гвинуида.

Основы Абреда, или земного плана, таковы: это преобладание определяемого Китраулом раздора над благоденствием и духовным исправлением, так что беззаконие и смерть являются естественными следствиями деяний Китраула. Таким образом, положение в Абреде расценивается как мучительная повинность, жизнь на земном плане никогда не может быть счастливым опытом. В Гвинуиде, счастливом плане духов, добро преобладает над злом, и память простирается всеохватно вплоть до точки начала эволюции души в Аннуне, так что там царят совершенное суждение и понимание. Здесь речь идет о том, что сначала следует проникнуть в секреты смерти и понять их, прежде чем душа сможет восторжествовать над ними. Это проливает свет на аллегорию схождения Ху (или Артура) в глубины Аннуна: он ведь не только искал котел вдохновения, но стремился выявить тайны смерти — эти знания являлись неотъемлемой частью стадии инициации в братстве тайной традиции. И в египетской, и в христианской религиях силы смерти явно одолеваются Осирисом и Христом; весьма вероятно, что аллегория схождения Ху, или Артура, в Аннун разыгрывалась неофитом в ходе его инициации.

Затем была сделана попытка мысленно реконструировать ритуалы инициации тайной традиции. Цезарь указывает, что друидические инициаты проходили очень длительный курс подготовки, прежде чем достигали уровня адептов, — это может говорить только о том, что все эти обряды были очень засекречены. Тайное братство — Фериллт — действительно существовало, и очевидно, что они практиковали ритуалы, связанные с образом котла. Поэма «Трон Талиесина» описывает обрядовую сторону и аксессуары, связанные с инициацией. Мы обнаруживаем, что эти ритуалы использовались в столь позднее время, как XII век, — именно тогда Хивел, князь Северного Уэльса, прошел посвятительный обряд, указанное в поэме место церемонии говорит о том, что это была именно инициация.

Поднимался вопрос о том, действительно ли друиды использовали каменные круги, сооруженные на территории Британии. Затем упоминалась древняя поэма, которая, видимо, использовалась в ходе инициации — в качестве предварения ко вхождению во врата святилища. Здесь наблюдается сходство с обычаями Элевсинских мистерий. Далее был проанализирован миф о котле Керридвен. Были рассмотрены те места, где шла речь о превращениях богини, и обозначены аллегорические параллели с теми или иными сторонами мистерий. То место, где говорится о погружении героя, находящегося в ивовой лодке, в пучину моря, было указанием на последнее испытание инициата.

Что касается вопроса о том, были ли каменные круги, обычно приписываемые друидам, действительно когда-либо используемы ими для религиозных или мистических целей, то мы обнаруживаем, что, хотя эти сооружения и не были возведены ими в так называемый друидический период, они могут считаться протодруидическими, и существует значительное число свидетельств того, что друиды использовали их в период своего расцвета в контексте своей тайной традиции. Дэйвис полагал, что каменные круги были созданы как модель зодиака и что Талиесин, или Солнце, был представлен центральным камнем, тогда как окружающие его монолиты обозначали созвездия. Кэр Сиди, — говорит он, — означает круг обращений в астрологическом смысле. Также он замечает, что, по меньшей мере, один друидический каменный сад — Килх Балх Нейви — был известен как «величественный небесный круг». Из поэмы князя Хивела явствует, что он проходил обряд в каменном кругу в Арвоне, который, по мнению Дэйвиса, был сооружен в соответствии с астрономическими принципами.

Руины кельтского храма 

Каменные круги имели определенное отношение к философии, изложенной в «Барддас», — с ее космографией Вселенной, представленной кругами, и похоже на то, что друидизм на наших островах смешался с гораздо более древней религией, в основе которой лежала циркулярная космография, или, с другой стороны, каменные круги могли быть увязаны с подобной космогонической системой: к примеру, внешний круг был уподоблен Абреду, а внутренний — Гвинуиду. В любом случае нам известно, что друиды совершали службы в циркулярных рощах, — обнаружив уже сооруженные каменные «рощи», они вполне могли их приспособить к своим культовым нуждам.

В том, что касается работ Овена Моргана, или Мориена, то они демонстрируют поразительное владение друидическими знаниями. Но сведения, содержащиеся там, крайне запутанно смешаны с античными и восточными реалиями. Мориен говорит, что друиды считали небесный свод огромным колесом, на тронном месте которого восседает Ху Гадарна. Однако основные духи Вселенной — это Сели и Керридвен. Зародышевая материя пересекала океан в священной лодке, имеющей форму полумесяца, — лодке Керридвен. Солнце было известно под именем Талиесин, но определенную путаницу вызывал тот факт, что в различные периоды годового обращения Солнца оно называлось по-разному. «Талиесин» значит «Верховный Хэзус». Далее дается топография Земли и Неба и описывается эволюция живых существ. Друиды имели свой собственный зодиак, а названиями зодиакальных знаков являлись названия различных эманации божества. Вся земля носила название «бардовский бычий загон», ее символом была белая корова, а символом порождающего Солнца — белый бык. Друидическая троица, чья сущность изображалась в виде трех лучей, представляла собой эманации великого Творца, а не самого Солнца, которое, как считалось, аллегорически умирало каждый год двенадцатого (25-го) декабря. У друидов символом солнечного божества считалась птица крапивник.

У Мориена миф о Керридвен являет солярную и космическую аллегорию; три капли, которые вдохновили Гвиона, — это триединое слово Творца, три золотых яблока и три быка. В друидизме считается, что все души получают свое рождение от Керридвен и Авена. На пути к этому миру они должны пересечь кельтский Стикс, пройти через Аннун и совершить спуск в свите Солнца, возвращающегося к началу нового солярного года. После смерти своих тел души не возвращаются в Аннун, или Элизиум. Они или поднимаются на небо, то есть в Гвинуид, или возвращаются на животные круги превращений.

Пытаясь теперь вывести заключение из собранной в этой книге массы фактов, мы едва ли сможем удержаться от признания той идеи, что британские острова явились пристанищем тайной традиции, возникшей в доисторические времена, вероятно, в северо-западной Африке. По-видимому, между 200 и 600 гг. в Британии процветала иберийская религия, связанная с культом Солнца, жрецы которой установили огромные каменные круги в относительно безлюдных частях острова. После вторжения кельтов примерно в 600-х годах эта религия была в значительной степени приспособлена к их психологическим потребностям.

Если мы посмотрим на пантеон фигур, священных для друидов, то увидим, что он не во всем совпадает с пантеоном бриттской мифологии. Вообще есть большие трудности в определении их корней и источников. В этом культе мы мало или ничего не слышим о детях Дона, о Ллире, Мананнане и других более известных богах бриттов, многие из которых имеют, видимо, лишь довольно локальное значение. Ху Гадарн, несомненно, идентичен европейскому богу Эзусу, но Керридвен, Гвион, или Талиесин, Артур, Авагдду и остальные не находят родственных себе фигур на континенте. Они, по-видимому, также локализованы в пределах Уэльса, хотя, мы, конечно, находим значительные черты подобия между Керридвен и богиней Бригантией, культ которой существует в центральных и северных графствах Англии, а также ирландской богиней Дану. Но пантеон этого культа в некоторых отношениях соответствует пантеону ирландской Дагды, которая также обладала магическим котлом и миф о которой, как и миф о Бране, послужил отправным моментом для создания истории о Граале. Нет никаких сомнений в том, что литература о Граале или, по крайней мере, значительная ее часть являет собой аллегорические сочинения ряда поэтов, которые были членами оккультного общества. У них должны были быть источники, из которых они черпали свой материал; часть из них ныне утеряна, часть нам известна. Итак, я не вижу ничего невероятного в том, что культ, к которому они принадлежали, был именно друидическим, хотя и несколько видоизмененным в результате христианского влияния.

Мы можем с уверенностью заключить, что материалы, содержащиеся в «Барддас», несомненно, пришли из очень древних источников. У нас есть свидетельства того, что рукописные материалы и предания передавались потомству из века в век при гораздо менее цивилизованном историческом порядке, чем тот, что установился в Уэльсе с VI века, так что у нас нет никаких оснований с сомнением относиться к сборнику Барддас. Он представляет собой именно то, что можно ожидать от собрания рукописей, связанных с национальным культом и передающихся по наследству век за веком, то есть он являет собой странную смесь «периодизированных» идей. Он несет на себе отпечаток многих столетий, и проницательный исследователь обратит внимание на то, что здесь обнаруживаются следы не только частого переписывания, но и различных стилей, связанных с теми или иными эпохами.

Определенное сходство между философией, изложенной в «Барддас», и некоторыми системами Востока едва ли можно объяснить какими-то притянутыми теориями о древних восточных влияниях в Британии. Мы, конечно, имеем сведения о митраизме, о культе Сераписа и о проникновении других восточных культов в римскую Британию, и нет ничего невероятного в том, что друидизм мог до определенной степени окраситься этими идеями. Более того, друиды Марселя, несомненно, соприкасались с греческой мыслью, которую несли дальше, своим галльским и британским братьям. Но от этого еще далеко до утверждения, что подобные культы имели мощное или продолжительное воздействие на все здание друидической веры. Друиды никоим образом не были варварами, возможно, они были столь же сведущи в религиозных науках, что и жрецы митраизма или любого иного современного им культа. Исходя из этого, мне представляется абсолютно невероятной мысль, что они могли воспринять догматы чужой веры, предпочтя ее своей собственной. Конечно, здесь присутствуют и черты сходства, но что касается меня, то я ни в коем случае не подпишусь под мнением, что друидическая религия представляла собой нечто текучее, непостоянное в своей обрядовой стороне и расплывчатое в плане мифологии. Все свидетельства, несомненно, указывают на иное положение вещей. Действенность ритуалов заключалась именно в национальной традиционной манере их проведения. И для меня невозможно и помыслить, что друиды могли намеренно заимствовать митраические, серапические или какие-то иные экзотические ритуалы. «Заморские» влияния имели место за столетия до прихода римлян, и сходство между друидизмом и некоторыми другими религиозными системами, очевидно, объясняется наличием у них очень древнего общего источника.

Возможно, реконструировать основные аспекты древнего британского мистического культа можно по следующей схеме: Солнце считалось престолом божества — Ху, Езуса или Талиесина, — который, как считалось, восседал на троне в ступице золотого колеса. Его демиурги, Сели и Керридвен, были ответственны за тяжелую работу по созданию материального мира. Земля была котлом Керридвен, маткой божественной матери, в которую вливалась оплодотворяющая эссенция Сели. В других своих аспектах этот котел представлял собой священную ивовую лодку, луну, переносившую зародышевую материю к земле через океан. Символично также, что солнце представлялось белым быком, а земля — белой коровой. Весь этот спектр идей ясно показывает изучающему мифологию, что культ, вобравший их в себя, должен был проделать это на длительной исторической дистанции, включавшей в себя различные периоды, что все эти мифы были смонтированы талантливым и очень компетентным жречеством так, чтобы один соответствовал другому. Подобные феномены можно высмотреть почти во всех ранних традициях. Миф о быке, вероятнее всего, является северо-африканским или ориньякским, он носит вполне первобытный характер. Образ луны-лодки находит себе соответствие в египетской и англосаксонской мифологиях, но это не значит, что последние были источником наших мифологических мотивов, хотя, возможно, имели общее с друидизмом происхождение. Начало истории о котле неоднократно связывалось кельтскими учеными с норвежским влиянием, имевшим место в прибрежных районах Уэльса. Но существует не одно серьезное возражение против подобной теории, главное из которых заключается в том, что эта теория никак не объясняет существование подобного же мифа в Ирландии, появившегося там задолго до норвежского вторжения в Ирландию и Уэльс.

Что касается «топографии» различных циклов, сфер или планов, упоминаемых в бриттских мистических писаниях, то мы полагаем, что в самом начале она ориентировалась на траекторию продвижения солнца по небу. Считалось, что человек на этой траектории занимает равноденственную линию; Солнце поднимается из Аннуна, который имеет большое сходство с египетской бездной Ну, через которую Pa-Осирис, бог-Солнце, проходил ночью. Оно пересекало Абред, или физический мир, и погружалось ночью в Гвинуид. Возможно, это был самый ранний и самый материалистический вариант мифа, позднее эти области, или планы, приобрели более размытый характер. Более того, в последующие века Аннун стал располагаться на юге, а Гвинуид — на севере. Это прямо противоположно представлению скандинавов о расположении мест вознаграждения и наказания. Почти несомненно, что в еще более поздний период Аннун и Гвинуид были локализованы не более, чем рай или ад в викторианской теологии, хотя уже в период заката мифа фольклор помещал Гвинуид в различные валлийские местечки.

Все это лишь грубые наметки нашей британской мистической системы, к каковым относится и концепция земли как «бардовского бычьего загона». Ученые жрецы тайной традиции друидизма к XII веку, несомненно, поднялись много выше таких примитивных представлений и пришли к заключению, что вся мистическая топография их предшественников имеет смысл лишь в аллегорическом аспекте. Все эти сферы, скорее, стали обозначать состояния души, психологические планы, чем точно определенные космографические области. Если представить эту космогонию коротко, то все выглядело так, что жизнь начинает развиваться из низших форм на плане Аннуна — великого котла, или бездны стихийных сил, — и потом материализуется на земном плане Абреда, сферы испытаний и эксперимента. На этом плане разыгрывалась вся драма материальной эволюции: от животной к человеческой форме. Если эволюция считалась успешной, то душа переходила в Гвинуид — сферу сознательного, высокоразвитого духа.

Схема, лежащая в основе всей этой концепции, достаточно очевидна. Аннун — это сфера, в которой хранится и создается сырой материал души, или сила души, в Абреде происходит ее физическое оформление, на этой стадии она, в результате довольного грубого выковывания, обретает форму, а Гвинуид — это план, на котором она достигает совершенства. Таким образом, видно, что первые две сферы не являются предельными, они лишь способствуют достижению последней. Друидическая философия не считала, что человек — венец творения, но рассматривала его лишь как фазу в процессе духовного созидания и совершенствования. Целью Творца было оформить и облагородить дух человека в ходе различных тяжелых испытаний. Это был процесс духовного совершенствования, осуществлявшийся в руках умелого и знающего художника-создателя, человек мог поспособствовать этому, приобретая тайные знания.

Из сказанного выше видно, что все значение инициационных церемоний наших британских предков должно было заключаться в попытке помочь душе пройти через родовые муки на земном плане Абреда и вырваться в Гвинуид. Также очевидно, что необходимо было подготовить человеческий дух к прохождению в Гвинуид еще во время жизни; и из того, что мы знаем о друидическом курсе обучения, который часто растягивался на двадцать лет, можно заключить, что эта инициация зачастую могла происходить на довольно позднем сроке жизни. И действительно, точно так же, как барду не дозволялся вход в высшие круги общества, пока у него «не отрастала длинная борода» — и религиозная инициация, по всей вероятности, не осуществлялась до тех пор, пока человек не достигал достаточно зрелого возраста. Инициационная церемония, по сути, обозначала конец длинного духовного пути обучения и медитации, который подготавливал неофита к высшей жизни в духе.

Как мы уже видели, аллегория схождения в Аннун разыгрывалась во время празднования малых мистерий, и можно предположить, хотя у нас нет этому доказательств, что высшие мистерии открывали адепту духовные врата Гвинуида. Мы должны иметь в виду, что котел вдохновения хоть и находился в Аннуне, содержал три капли, которые достались от творящего божества; позднее, благодаря искусной жреческой интерпретации мифа, эти капли были определены как три золотых яблока и три священных быка. Эти капли содержали логос, или Слово бога, позднее преобразованное христианской системой символики в сакраментальные яства Грааля. Именно мистическое влияние этой божественной эссенции, принимаемой во время ритуала инициации, делало инициата свободным в передвижении по сферам.

Я полагаю, что эти капли символизировались ягодой омелы, которая считалась эссенцией не только материальной, а в основном и духовной жизни. Однажды они упали из сферы Сеуганта и затем попали в Аннун, котел энергии души, — и лишь там их можно было добыть. Извлеченные оттуда, они становились явным мистическим средством соединения с Творцом, поскольку отведать его сущности означало оказаться в его свите. Это акт причастия в иной форме, в основе здесь лежит идея, что если отведать тела бога, то обретешь с ним духовное единство.

Конечно, очевидно, что было много путаницы с различными планами валлийской мистической системы. К примеру, в некоторых источниках Аннун называется ужасной бездной, родом Шеола, в других — это просто место, порождающее жизнь, в третьих — некая тусклая территория, не сильно отличающаяся от этого мира, а порой — что-то вроде Аваллона. Различные представления и определения этого места, конечно, обусловлены различными периодами, на которые они приходятся. И, наконец, Аннун предстает обиталищем фольклорных эльфов. Но его подлинная сущность — это род духовного горнила, некая матка душ, и все легенды, окутавшие его, по сути, являются приращениями к этому первоначальному представлению. Аннун — это котел самой Керридвен. Одним словом, это сама Керридвен, великая многородная мать природы.

В этот котел, или матку, падают три оплодотворяющие капли Сели — мужского аналога Керридвен. Теперь, я полагаю, даже человеку, знающему мифологию на уровне подмастерья, подлинная природа мифа должна сталь совершенно ясной. Это еще один миф о Небе-Отце и Земле-Матери, тот же самый миф, который мы обнаруживаем в древнеегипетской, как и во многих других мистических системах. Это, по сути, тот же самый миф о сотворении мира. Во многих космологиях Земля образуется из останков некоего великана или чудовища, в других — это просто результат «расширения» божественной силы. В третьих Земля восстает из первобытной бездны. Креационистская космология друидов наиболее точно напоминает космогонию индусов, представленную в Ригведе: там карма, первичный зачаток сознания, мост между бытием и небытием, перекидывает свой зажигательный луч через мрачную вселенскую пустоту, и его энергия, или желание, начинает воздействовать на хаотическое вещество. Индийские брамины очень быстро разукрасили эту простую историю, оплетя ее всевозможными теориями и рассуждениями, — точно так же сделали и друиды со своим собственным мифом. Возможно, лучшим доводом, доказывающим, что друиды ничем не обязаны египетским или индийским источникам, является то, что мы находим практически такую же историю в японских «Нихонги»[48]: там изначально присутствует яйцо хаоса, из его прозрачной части появилось небо, а из желтка (скорлупы?) появилась Земля, между Небом и Землей возникло нечто вроде ростка тростника, и так началась жизнь. Мы обнаруживаем подобные представления среди некоторых американских племен, в Перу, среди индейцев зуни и во многих других этнических группах, что убедительно доказывает, что подобный тип креационистского мифа исключительно популярен. Весьма опасно произвольно постулировать наличие взаимных связей и заимствований в древних мифологических системах. Есть вероятность того, что они возникли из очень удаленного от нас по времени единого источника. Как я уже указывал, мы обнаруживаем, что идея первобытной бездны является общей для Египта, Вавилона, Индии, Скандинавии, кельтов и некоторых индейских племен Северной Америки; представление о создании жизни или материи в результате произнесения некоего слова или проливания оплодотворяющей субстанции распространено среди египтян, евреев, кельтов и центрально-американских народов. Но всегда есть определенное отличие, и кельтский миф имеет в своих чертах явную индивидуальность, в его позднейших версиях присутствуют оригинальные разработки, которых мы не находим более нигде.

Изучение материалов, представленных в «Барддас», показывает, что эта философия должна была развиваться в течение многих веков и поколений на сугубо кельтских путях. И нет смысла постоянно говорить о том, что доктрины об элементах, о материалах, составляющих человеческую сущность, являются реминисценциями египетской и восточной мистики. С тем же успехом можно утверждать, что кельтская мистика проникла в египетскую теологию. Все эти подобия обнаруживаются исключительно ввиду наличия у этих систем общего источника, и ничто иное не может служить здесь объяснением. Идея о том, что египетская мысль оказала влияние на весь земной шар, не только крайне незрела, но и совершенно беспочвенна. Вне всякого сомнения, фрагментарно египетские верования проникли в Британию, как и в другие места, но полагать, что они пришли сюда в тот период, когда могли серьезно воздействовать на британское религиозное мышление, — во время его первоначального становления, — было бы несколько странно. Одного того факта, что подобная теория о египетских влияниях оказалась приложена и к американским религиям, достаточно, чтобы выявить ее абсурдность, при всем том, что определенное соприкосновение имело место, но в относительно поздний период. Дело не только в том, что египетской философии пришлось бы столкнуться здесь с самыми мощными предубеждениями. Следует учитывать и то, что она могла проникнуть сюда через вторые и третьи руки, так что ее влияние должно было бы оказаться совершенно беспомощным перед эшелонированной обороной отечественной веры. Друиды, которые столь упорно сражались против римских захватчиков и протодруидов, их предшественников, конечно, не поддались бы столь легко новым идеям. Все указывает на то, что друиды встретили римлян как интеллектуально равные им — об этом существует множество свидетельств Цезаря, Цицерона и других видных авторов.

Абарис, жрец гипербореев, — о котором упоминают Диодор и Гекатей, — путешествовавший в Грецию и подружившийся там с Пифагором, несомненно, был друидом. И очень вероятно, — как указывает Свида в «Пифагорейских беседах», — что греки научились у бриттов гораздо большему, чем те у них, и что так называемая пифагорейская доктрина была не чем иным, как адаптированной версией британской философии.

Гимн пифагорейцев восходящему Солнцу

Мы, британцы, чрезмерно склонны искать великое вне границ нашего собственного острова и приписывать чужим источникам происхождение нашей альма-матер. На предыдущих страницах я попытался продемонстрировать ход развития национального мистицизма исключительно оригинального типа, насколько мне это позволили исключительные трудности, связанные с данным предметом. И я полагаю, что даже самый пристрастный сторонник идеи превосходства восточных и иных мистических систем согласится с тем, что в пользу того тезиса, что выдвинул я, имеется много аргументов. Я не могу утверждать, что представленный мной тезис имеет законченный вид, но убежден, что надежное основание было заложено и что последующие исследования не только подтвердят правоту моих методов, но и помогут восстановлению всего здания национального британского мистицизма. Отсутствующие камни этого здания лежат прямо у нас под ногами, на земле нашего острова, и все зависит исключительно от нашего патриотизма, нашей внимательности и предусмотрительности — лягут ли они снова на свое место, заполнив бреши и щели в древнем строении британской оккультной мудрости. То что мы столь беспомощно пытаемся опираться на чужие системы мышления, при том, что имеем возможность восстанавливать свою собственную, — это, конечно, жалкая ситуация. Нет ни одного человека, рожденного на этих островах, в ком не текла бы кровь друидических жрецов и прорицателей, и я уверенно полагаюсь на британских мистиков в том, что, при всем различии их предпочтений, они объединятся в величайшем из всех возможных деяний — в восстановлении нашей национальной Тайной традиции. И сбудется пророчество:

На белом тайном острове друид воцарится вновь, И бард, слуга арфы, произнесет речь богов.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Стоунхендж

Современные друиды в Стоунхендже

Друид в облачении судьи

Гай Юлий Цезарь

Монеты в память побед Гая Юлия Цезаря в Галльских войнах

Пьющий из рога всадник. Изображение на пиктском камне. Шотландия

Пиктские символы на каменной стеле IX в.

«Клятвенный камень». Ирландия

Божество плодородия Шила-на-Гиг. Детали декора церкви в Килпеке

Тростниковый крест Святой Бригиты

Кельтское трехликое божество

Одно из ранних изображений кельтского солнечного креста. Ирландия

Крест со змееобразными существами, закрученными в спираль. VIII в. Ирландия

Мистический кельтский символ «лабиринт жизни», восходящий к бронзовому веку, связанный также с Артуровским циклом легенд

Церковь Святого Колумбы на острове Льюис. Шотландия

Крест Святого Патрика с символическим изображением Древа Жизни

Святой Патрик — покровитель Ирландии. Изображение в кельтском стиле

Мерлин и Артур. Средневековая миниатюра

Камень друидов. Дортмур

Один из многочисленных мегалитов Уэльса

Кельтская по происхождению фигура «зеленого человека», символизирующая единение с землей, часто встречается в декоре церквей в Европе

Кабан-волынщик — элемент декора церкви в аббатстве Мелроуз. Шотландия

Вотивная фигурка вепря

Бронзовое украшение с конскими головами. Романо-кельтский период

Символ порождающего Солнца — белый бык

Ирландские друиды практиковали гадание по пению птиц, карканью воронов

Крапивник считался у друидов символом солнечного божества

Дуб был у кельтов священным деревом

Омела в друидической традиции — символ сущности жизни

Примечания

1

Священный остров (лат.).

(обратно)

2

Проход ада (фр.).

(обратно)

3

Книга вышла в 1927 г.

(обратно)

4

«Остров, обильный жителями, пристанище беженцев» (лат.).

(обратно)

5

Мизинец (шотл.).

(обратно)

6

Религии, в центре которой стоят образы Солнца и ковчега.

(обратно)

7

По преимуществу (фр.).

(обратно)

8

Классический вариант (лат.).

(обратно)

9

Змеиное яйцо (лат.).

(обратно)

10

Слово «Барддас» означает «бардизм».

(обратно)

11

Бардовский круг (валлийск.) — криптодруидическая организация, в состав которой входили поэты и музыканты.

(обратно)

12

Курсив мой. — Л. С.

(обратно)

13

По меньшей мере в дюжине мест в бардовских поэмах, созданных между 1160 и 1600 гг., упоминается эта традиция.

(обратно)

14

Гений, или вдохновение.

(обратно)

15

Дэсгабелл Родд — это «дареная метла», которая, как предполагается, должна вымести все то, что скрывает истину.

(обратно)

16

Здесь следует указать, что существование каждого из указанных здесь бардов было удостоверено и что работы большинства из них увидели свет в «Мивирийской археологии».

(обратно)

17

Ср. с египетским Меной, или Менесом.

(обратно)

18

Стена, построенная во II веке римскими легионерами через всю Британию.

(обратно)

19

Жизнь Мерлина (лат.).

(обратно)

20

История бриттов (лат.).

(обратно)

21

Следует заметить, что для сбора этого растения применяется такой же ритуал, что и для сбора мандрагоры.

(обратно)

22

Белый Клык (валлийск.).

(обратно)

23

Гвейр — один из вариантов имени Гвидион.

(обратно)

24

«Придвен» — название корабля Артура.

(обратно)

25

Кэр Педриван — вращающийся замок.

(обратно)

26

Кэр Ведвид — замок веселья.

(обратно)

27

Кэр Ригор — королевский замок.

(обратно)

28

Кэр Видир — стеклянный замок.

(обратно)

29

Кэр Колур — замок богачей.

(обратно)

30

Кэр Вандви — замок на большой высоте.

(обратно)

31

Кэр Охрен — замок, расположенный на уступе.

(обратно)

32

«Добыча из Аннуна».

(обратно)

33

Светило ирландского языка (лат.).

(обратно)

34

Текст составлен на староанглийском, поэтому в нем присутствуют неясности. — Примеч. перев.

(обратно)

35

В связь (фр.).

(обратно)

36

Некоторые ученые выводят это название из Кор-арбениг, «державное место».

(обратно)

37

Арианрод.

(обратно)

38

Факт почитания Ху Гадарна в Уэльсе, относящегося к такому позднему времени, как 1538 г., служит достаточным основанием, чтобы сокрушить аргументы сторонников теории, что друидизм исчез в римский период.

(обратно)

39

Курсив мой. — Л. С.

(обратно)

40

Первый день месяца у римлян.

(обратно)

41

Варианты названий Сатаны в английском языке.

(обратно)

42

Ху на валлийском языке произносится как Хэ или Хе.

(обратно)

43

Бык (лат.).

(обратно)

44

Тучный бык (фр.).

(обратно)

45

Пока книга готовилась к печати, мы получили известие о том, что этот «храм» был обнаружен при раскопках. — Л. С.

(обратно)

46

Покаянная книга (лат.).

(обратно)

47

Здесь — подлинность (лат.).

(обратно)

48

Национальные хроники.

(обратно)

Ссылки

1

De Bello Gallico,Bk.VI, 13.

(обратно)

2

Dindorff s edition, Vol. II, p. 559.

(обратно)

3

См. мою книгу Legends and Romances of Brittany, p. 383.

(обратно)

4

См. его Ensayo de una reconstruction de la etnologie pre-historia de la Peninsula Iberia.

(обратно)

5

См. Childe, Dawn of European Civilization, p. 136.

(обратно)

6

См. его Evolution of the Rock-cut Tomb and Dolmen, in Essays Presented to Sir William Ridgeway.

(обратно)

7

См. Rich, Occult Sciences, p. 160 ff.

(обратно)

8

Cambridge Ancient History, Vol. I, p. 264.

(обратно)

9

Vercingetorix, pp. 107-11, 1902.

(обратно)

10

Eng. Hist. Review, 18, p. 336, 1903.

(обратно)

11

Ancient Britain, p.298, note.

(обратно)

12

Ancient Britain, p. 298.

(обратно)

13

Н. Sumner, Stonehendge, pp. 66, ff.

(обратно)

14

Ancient Britain, p. 115.

(обратно)

15

Revue Celtique, XIII, p. 194, 1892.

(обратно)

16

VI, 18, 1.

(обратно)

17

XV, 9, 4.

(обратно)

18

De Situ Orbis, 111,2, 18, 19.

(обратно)

19

II, 6, 10.

(обратно)

20

VI, 19,4.

(обратно)

21

Р. 167.

(обратно)

22

Op. cit. pp. 169–170.

(обратно)

23

Adonis, p. 253 ff.

(обратно)

24

Op.cit. p. 108.

(обратно)

25

D'Arbois, Les Druides, p. 73.

(обратно)

26

P. 238; и Hist. Britonum, p. 40.

(обратно)

27

Tacitus, IV, 54, 4.

(обратно)

28

V, 12; XI, 17.

(обратно)

29

Jamieson, Hist, of the Culdees, p. 21.

(обратно)

30

Higgins, p. 204; Smith, Life of Columba, p. 92.

(обратно)

31

Op.cit. pp. 331–332.

(обратно)

32

Р. 462 ff.

(обратно)

33

Р. 233 ff.

(обратно)

34

См. его Taliesin, 1858.

(обратно)

35

Myvyrian Archaeology, II, p. 59.

(обратно)

36

«Athenaeus, Lib. XI, Ch. 15.

(обратно)

37

British Druids, p. 223.

(обратно)

38

Op. cit. p. 317.

(обратно)

39

Op. cit. р. 139.

(обратно)

40

Op. cit. Appendix, p. 574.

(обратно)

41

Nat. Hist., XXIX, 52.

(обратно)

42

Four Ancient Books of Wales, I, 29.

(обратно)

43

В целом о Стоунхендже см. книгу Ф. Стивенса «Стоунхендж сегодня и вчера», изданную Государственной канцелярией.

(обратно)

44

Arthurian Legend, p. 2.

(обратно)

45

См. его Literature of the Kymry, p. 192 ff.

(обратно)

46

The Arthurian Legend, p. 300.

(обратно)

47

См. также его книгу «Подземная жизнь», выпущенную частным издательством Эдинбурга в 1892 г.

(обратно)

48

The Hidden Church of the Holy Grail, pp. 176 ff.

(обратно)

49

Welsh Archaeology, p. 66.

(обратно)

50

Holy Grail, р. 123.

(обратно)

51

Arthurian Legend, pp. 315—16.

(обратно)

52

Op. cit. p. 118.

(обратно)

53

Op. cit. p. 117.

(обратно)

54

Op. cit. p. 153.

(обратно)

55

MacCulloch, op. cit. pp. 382–383.

(обратно)

56

Pp. 38 ff.

(обратно)

57

Op. cit. p. 124, примечание.

(обратно)

58

Celtic Folklore, p. 142.

(обратно)

59

Op. cit. p. 209.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА I Введение

ГЛАВА II Культ мертвых

ГЛАВА III Тайна кельтской философии

ГЛАВА IV «Барддас»

ГЛАВА V Тайная традиция в британской средневековой литературе

ГЛАВА VI Мистерия Грааля

ГЛАВА VII Оккультная традиция в ритуалах и легендах

ГЛАВА VIII Высшая философия британского мистицизма

ГЛАВА IX Пути инициации

ГЛАВА X Работы Мориена

ГЛАВА XI Друидизм и Тайная традиция в Ирландии

ГЛАВА XII Заключение

ИЛЛЮСТРАЦИИ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg