«Юлий Цезарь. Жрец Юпитера»

Юлий Цезарь. Жрец Юпитера (fb2) - Юлий Цезарь. Жрец Юпитера (пер. О В Замятина) (Nomen est omen) 10505K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Майкл Грант

Юлий Цезарь. Жрец Юпитера

Предисловие

В XIX веке о Юлии Цезаре писали по-разному, но одно оставалось неизменным. Все и всегда отзывались о нём как об одном из величайших политиков, когда-либо живших на земле. Его считали человеком цельным и почти совершенным. В наше время, когда на политической арене появляется слишком много разнообразных деятелей, энтузиазм по его поводу несколько ослабел. Тем не менее по-прежнему трудно найти личность, подобную Цезарю, соединяющую в себе такое множество ярких и разнообразных талантов.

Цезарь был проницательным политическим деятелем и превосходным пропагандистом, человеком широко и глубоко образованным, прекрасным администратором и исключительно одарённым автором. Гениальный военачальник, он обладал магнетической властью над своими солдатами. Цезарь славился выдающимся обаянием и имел такой успех у женщин, что его древние биографы часто приписывали ему животную мораль. Но это было не совсем точно, поскольку в его сексуальной жизни, даже в его знаменитом романе с Клеопатрой, всегда присутствовал элемент расчёта.

Цезарь проявлял необыкновенную прозорливость почти во всех своих начинаниях. Только в редких случаях, участившихся, правда, в последние годы правления, когда нетерпеливая жажда всё большей власти взяла над ним верх, он допускал просчёты. Его устремления очень часто были связаны с деньгами, и вся его жизнь представляла собой непрерывную погоню за увеличением состояния.

Цезарь не использовал в полной мере всех своих возможностей для сокрушительного разгрома британцев, однако кампания в Галлии сопровождалась ужасными, вызывающими отвращение зверствами, в том числе и массовыми убийствами. Но и это также было следствием расчёта, хотя и вызывает сомнение тот факт, что таким образом Цезарь достиг своей цели, заключавшейся в запугивании противника. Во всяком случае, в ходе последовавших затем гражданских войн была наконец сделана попытка заменить жестокость милосердием. И снова это была политика, базировавшаяся на строгом расчёте. Теперь врагами были не варвары, истребление которых (независимо от того, как эти события трактовались философскими течениями того времени) могло вызвать протест только со стороны отдельных оригиналов. Врагами в этих войнах были собратья-римляне, признания которых Цезарь добивался всю свою жизнь.

В последние годы он напрасно искал популярности, по крайней мере среди представителей правящего класса. В роли диктатора он стал им ненавистен. К вершине пирамиды власти Цезарь шёл постепенно, и каждый его новый шаг неумолимо приводил к ещё более существенным нарушениям закона. Вскоре оказалось, что единственное средство спасения от грядущего возмездия — это деспотическая власть, которая делает её обладателя раз и навсегда недосягаемым для врагов.

Устои аристократической Римской республики, добившейся в прошлом великих целей, расшатывались, предвещая её распад. Олицетворение римских традиций, Цезарь явился также и провозвестником будущего. Он уничтожил руины прошлого и установил единоличное правление, впоследствии увековеченное длинной вереницей римских императоров. Это были правители, смело называвшие себя «цезарями».

Среди множества талантов Юлия Цезаря была также потрясающая способность навязывать окружающим свою волю. Правящие группировки, побеждённые и оттеснённые от власти Цезарем, представляли собой сообщества гордых, бесчеловечных и лживых людей. Их поведение являло собой странную смесь приверженности букве закона и жестокости, но Цезарь часто проявлял себя столь же порочно, как самый порочный из них. Прошло время безоглядной романтизации его неограниченной верховной политической власти. Но изменилась и наша собственная позиция, и теперь кажется объяснимым желание сделать в ряду многочисленных попыток ещё одну и сопоставить сочетавшиеся в этом человеке крайности, его положительные и отрицательные стороны, ведь результаты достижений Цезаря серьёзно повлияли на будущее. Они ощутимы и до сих пор.

На всём Средиземноморье римляне создали государственное имперское образование, подобного которому не существовало ни до, ни после того. Политика Цезаря, агрессивная и жестокая, сопровождалась геноцидом, но в значительной степени именно благодаря ей это многонациональное государство из средиземноморского превратилось в континентальное, то есть в прообраз современной нам Европы. Тот факт, что человек, добившийся таких потрясающих результатов, оказался также фигурой первой величины в области культуры, поражает и кажется неординарным.

Поздняя Республика славилась не только беспрецедентно щедрой материальной, но и превосходной литературной культурой, ни в коем случае не являвшейся чистым подражанием греческой. В этом мире Цезарь мог сохранять свои позиции рядом с Цицероном, Катуллом и Лукрецием. Никто, кроме, возможно, Уинстона Черчилля, не приблизился к вершинам его мастерства в описании глобальных событий, которыми он сам и управлял.

Я выражаю глубокую благодарность моей жене за её помощь при работе над этой книгой. Я также хочу поблагодарить господ Майкла Райберна, Алана Кендалла и мисс Сьюзен Филлпотт, господ Вейденфилда и Николсона.

Глава 1 РИМ И МОЛОДОЙ ЦЕЗАРЬ

Скромный дом, где родился Цезарь, был расположен в шумном и богатом квартале Субура, неподалёку от форума, центра римской общественной жизни.

В те времена во главе государства стояли два консула, которых выбирали на один год. Эта служба считалась высшей честью, доступной гражданину. В течение столетий общественная жизнь Рима управлялась замкнутым кругом лиц, потомков консулов. Считалось, что человек имеет благородное происхождение, если среди его предков был консул. Во всех старейших семействах Рима из поколения в поколение передавались навыки и традиции политической деятельности. Именно эти семейства доминировали на выборах и управляли финансовыми и международными делами Республики. Среди знати, многие представители которой были людьми разносторонне образованными и способными, встречались и самые жестокие и жадные властители, которых когда-либо видел цивилизованный мир. Методы правления в те времена не отличались стерильностью. Взяточничество считалось нормой. Политики щедро оплачивали народные развлечения, заключали брачные союзы, основанные на холодном расчёте, и содержали целые армии «нахлебников», которых можно было каждый день видеть толпящимися вокруг влиятельных персон в их домах и на форуме. Система взаимной зависимости пронизывала всю общественную жизнь. Она связывала патронов, чей характер являлся опасным сплавом средиземноморского темперамента и прусских наклонностей, и их клиентов, которые также имели возможность применять силовые методы борьбы, если этого требовали хозяева. А такая необходимость возникала часто: вокруг царили жестокость и предательство.

Сенат был именно тем местом, где концентрировалась вся власть знатных семейств, хотя с формальной точки зрения декреты сената являлись не законами, а только рекомендациями. В пределах сената огромные полномочия были предоставлены узкому кругу экс-консулов. Эти «консулаты» могли вступать во внутренние споры, но обычно монолитно выступали против внешних сил. Они, как, впрочем, и другие представители знати, стремились, за известными исключениями, быть консерваторами, «добропорядочными людьми» (так они сами себя называли), старались поддерживать статус-кво, стояли на страже права на частную собственность и престижа сената, осенённого блеском мощной античной традиции.

Декреты сената носили рекомендательный характер, поскольку законодательным органом являлась ассамблея народа Рима, народное собрание, которое, помимо этого, назначало главных должностных лиц государства. Эта система весьма отдалённо напоминала представительную демократию. Большинство итальянцев проживали в городах, имевших статус, соответствующий статусу Рима, и официально обладали правом голоса. Но лишь немногие избиратели имели реальную возможность осуществить это право на практике. Кроме того, громоздкая система коллективного голосования неизбежно порождала всевозможные злоупотребления, совершавшиеся по воле знати. Римляне были привержены букве закона, и выборы проходили в соответствии с установленными правилами, однако в последние годы существования Республики, в результате чудовищных интриг, которыми славился сенат, выборная система была извращена и развалена.

В течение III—II веков до н. э. эта безумная, скрипящая политическая структура победила на огромной территории Средиземноморья. В то время, когда Цезарь появился на свет, империя состояла из Италии (которая тогда простиралась до Апеннинских гор), присоединённой к ней Цизальпинской Галлии (Северная Италия), провинций Сицилии, Сардинии — Корсики, Нарбонской Галлии (Южная Франция), Киликии (кольца береговых охранных поселений в Юго-Восточной Анатолии) и исключительно богатых провинций в Африке (Тунис) и Азии (Западная Анатолия). Приобретение этих двух выдающихся доминионов в 146-м и 133 годах до н. э.

привело к тому, что Рим перестал быть расширившимся городом-государством или итальянской федерацией. Однако лишь немногие политические деятели метрополии осознавали свою ответственность за державу. Власть над провинциями давала серьёзные преимущества в непрерывной, всепоглощающей борьбе за главенство в Риме, и провинциалы оказывались в этой борьбе полезными союзниками.

В течение длительного времени политических партий не существовало. В ходе жестоких междоусобиц с помощью чудовищных сделок знать собирала для своей поддержки различные социальные и экономические группы, образуя конфликтующие и переходящие от одной стороны к другой группировки, которые, расширяясь, вовлекали в свой круг состоятельных деятельных граждан. Во времена более поздней Республики наметилась тенденция слияния этих групп, причём определилось два главных направления. Хотя часто между ними трудно обнаружить существенные различия, одно из этих направлений было просенаторским, консервативным и часто реакционным. Другое базировалось на методе непосредственного обращения к собранию граждан в обход сената. Политические деятели, склонные использовать последнюю методику, называли себя «народными людьми» (популярами), хотя их, так называемые, народные интересы заключались отнюдь не в развитии демократии, а в достижении собственных целей. Бессмысленные лозунги и обман были характерны для обеих сторон, различалась только фразеология. Резкое разделение между группами знати, одобряющими эти два типа политического подхода, впервые стало очевидным в 130-м и 120 годах до н. э., когда два молодых представителя знати, Тиберий и Гай Гракхи, не сумев обеспечить сенаторскую поддержку предложенным ими земельным реформам, обратились непосредственно к собранию граждан. Оба брата встретили свой смертный час во время мятежей, и их гибель ознаменовала начало столетия политического насилия. Изменившиеся времена сказались зловещим образом и в другой сфере. Когда Марий, итальянец по происхождению, выходец из среднего класса, несмотря на оппозицию сената поднявшийся к вершинам военной славы, ускорил процесс формирования профессиональных армий в Риме, эти войска вскоре стали ожидать вознаграждения скорее от своих генералов, нежели от государства.

В 90—89 годах до н. э. вспыхнула беспрецедентная гражданская война. Множество итальянских коммун, не обладавших в полной мере римскими привилегиями и правом голоса, восстали против своего исключения из общественной жизни, обвиняя в этом близоруких и твёрдолобых политиков. Рим выстоял в этой войне, но был вынужден уступить выдвинутым требованиям. Затем началась эпоха длительных и кровопролитных гражданских войн между антиконсерватором и популяром Марием и патрицием Суллой. Мария поддерживал Цинна, который стал его преемником. После гибели своих врагов, Мария и Цинны, Сулла одержал решающую победу над их сторонниками. Он возродил древний пост диктатора и занимал его более года, а не в течение шести месяцев, как это полагалось по закону. Впоследствии он отказался от этого поста, но перед этим сделал попытку восстановить разрушенную сенаторскую систему при помощи ряда мер, которые должны были искусственно сохранять консервативное правление.

Когда Цезарю исполнилось 13 лет, его родители всерьёз задумались о будущей карьере сына. Они исходили из древних религиозных традиций, которые были очень сильны в семействе Юлиев. Эти традиции и вдохновили их на создание плана, согласно которому Цезарь должен был занять пост жреца верховного римского божества Юпитера. Эта должность, хотя и казалась архаичной, давала большие социальные преимущества. Всё же, оглядываясь назад, назначение Цезаря следует признать странным завихрением судьбы, так как этот пост был связан с массой экстраординарных, архаичных табу. Например, жрец имел право жениться только один раз (а это вряд ли устроило бы Цезаря, так же как и других влиятельных римлян). В наши дни эти табу представляют собой настоящую сокровищницу для учёных. Пост жреца требовал также практически полного отказа от участия в общественной жизни. Жрец не только сам не должен был выполнять никакой физической работы, он не имел права видеть, как работают другие! Возможно, по этим причинам торжественное посвящение Цезаря отложили до того времени, когда он станет старше, а пока его жизнь никак нельзя было назвать бедной событиями.

Когда Цезарю исполнилось 15 лет, в Пизе умер его отец. Он был претором, то есть занимал вторую по значимости должность после консула, и достиг поста правителя Азии, но консулом никогда не избирался. Однако, поскольку среди его предков были консулы, семейство Цезарей относилось к аристократическим. И даже более того, оно входило в избранный круг наиболее благородных кланов, известных как патриции. Имеются различные интерпретации родового имени Цезарей: возможно, один из древних членов этого семейства был извлечён из утробы матери путём кесарева сечения[1]. Термин «кесарево сечение» уходит корнями в легенду, согласно которой Юлий Цезарь появился на свет в результате этой операции.

Постепенно семейство Юлиев пришло в упадок и потеряло связь с основными центрами власти. Оно не располагало теми огромными средствами, которые были необходимы для того, чтобы добиться высоких постов. Многие аристократические семейства разорялись так же, как и Юлии, а ключевые посты переходили к богатым непатрицианским (плебейским) семействам. Обе сестры Цезаря сделали солидные, хотя и неблестящие партии. Что же касается брака самого Цезаря, то он должен был послужить для семьи козырной картой. Известно, что сестра отца Цезаря вышла замуж за выдающегося человека того времени, дикого и наводящего ужас Мария. В сфере политики он проявлял себя как ребёнок, причём ребёнок кровожадный, и тем не менее прославился как военный гений. Теперь Марий был мёртв, но его соратник и последователь Цинна сохранил связь с домом Юлиев.

Цезарь был уже женат на Коссуции, или, возможно, они были только помолвлены. Коссуция происходила из семейства хотя и богатого, но не игравшего никакой роли на политической или социальной сцене. Более того, супруга жреца Юпитера должна была быть патрицианкой, а Коссуция ею не была. В то время разводы по политическим мотивам, почти всегда инициируемые мужьями, были чрезвычайно часты. И вот молодой человек разводится и женится на Корнелии, дочери Цинны (84 год до н. э.). Мотивы Цинны очевидны: он хотел укрепить дружбу с домом матери Цезаря, Аврелии. Три её кузена, носившие имя Аврелии Котта, были влиятельными представителями либеральной знати, и на них Цинна мог положиться в борьбе против своего заклятого врага Суллы.

Радужные перспективы этого брака быстро рассеялись, поскольку Цинна был убит почти сразу после бракосочетания. Двумя годами позже Сулла стал диктатором в Риме (81 год до н. э.) и поставил Цезаря перед выбором: либо развестись с дочерью Цинны и заключить политически приемлемый для диктатора брак, либо уйти с политической арены. Такое предложение считалось знаком доброжелательности, современники Цезаря, получившие подобные указания, например Помпей, подчинились диктатору. Цезарь же отклонил предложение. Почему он так поступил? Потому ли, что любил Корнелию? Возможно, одним из мотивов этого достаточно смелого поступка были чувства к молодой жене. Однако на протяжении всей жизни Цезаря мы не найдём ни одного другого случая, когда бы он пожертвовал политическим положением ради любви к женщине. Но был ли отказ от предложения Суллы столь невыгоден? В 19 лет Цезарь, возможно, уже обладал какой-то долей той политической проницательности, которой прославился впоследствии. Весьма вероятно, он рассчитал, что Сулла долго у власти не продержится и что союз с партией его противников в конечном итоге может стать более выгодным. Как бы то ни было, переход на сторону беспощадного диктатора представлял собой значительный риск, а выигрыш оказался бы небольшим.

Сулла лишил Цезаря приданого жены и прав на наследство, которое она могла получить в будущем, его также отстранили от должности жреца Юпитера. Молодой Цезарь прекрасно понимал, что ему угрожает опасность, и счёл разумным скрыться подальше от бдительного ока диктатора. Семья матери и коллегия девственных весталок, которая поддерживала священный огонь во славу богов, встали на его защиту. Сулла позволил замять дело, но Цезарю пришлось испытать на себе парализующее воздействие личной беседы со свирепым диктатором. Тот резко отозвался о внешнем виде молодого человека, поскольку ему не понравился его чересчур эксцентричный стиль в одежде: ремень вокруг талии молодого человека был приспущен, а рукава с бахромой доходили до запястья. Кроме того, Цезарь любил вычурные причёски и удалял лишние волосы. Он был довольно высоким, хотя и худощавым юношей, с хорошим цветом лица и живыми тёмными глазами[2].

Казалось весьма разумным удалить Цезаря подальше от пристального внимания Суллы, и на семейном совете было решено, что он отправится в Западную Анатолию и поступит на службу к правителю Азии. По прибытии ему, как сыну сенатора, была поручена достаточно ответственная миссия в Вифинии. Это государство, расположенное на севере области, формально оставаясь независимым, являлось фактически клиентом Рима. Задача Цезаря заключалась в том, чтобы собрать и возвратить некоторые корабли, которые требовались для окончания войны против старого врага Рима, Митридата Понтийского. Царь Вифинии Никомед IV был человеком культурным, но глубоко приверженным греко-азиатским традициям. Многократно, хотя и не всегда добровольно, он выступал в роли союзника Рима. Царь поддался обаянию Цезаря и увлёкся им настолько, что, по-видимому, вступил с ним в гомосексуальные отношения. По крайней мере, в течение последующих тридцати и более лет ходили такие сплетни, и об этом твердили политические противники Цезаря, приводя многочисленные грубые подробности. Так или иначе, но, когда прибывшая из Рима с деловой миссией делегация явилась на обед к монарху, Цезарь находился в группе женоподобных молодых людей, выполнявших обязанности царских виночерпиев. Анализируя этот факт, нужно учитывать, что для представителей молодой римской знати секс с мужчинами был так же привычен, как и секс с женщинами. Цезарь, очевидно, наслаждался своим пребыванием при дворе, поскольку сразу по прибытии в Рим он нашёл предлог для того, чтобы возвратиться в Вифинию. Спустя долгие годы он по самым разнообразным поводам упоминал этот царский дом. Вероятно, царь Никомед оказал решающее влияние на развитие Цезаря в молодости и помог ему приобрести более широкие космополитические взгляды, нежели те, которыми обладало большинство римлян, принадлежащих к его классу.

Последующая деятельность Цезаря носила совершенно другой характер. Ему пришлось принять участие в военных действиях, и за участие в незначительной операции в Митилене (Лесбос) он был награждён дубовым венком, или так называемой гражданской короной. Это была чрезвычайно высокая награда, правда, в ту эпоху её подчас присваивали по причинам достаточно фривольным. Мы не знаем, что, собственно, Цезарь сделал, чтобы заслужить её, хотя весьма возможно, что он совершил геройский поступок. Затем Цезарь отправился в Юго-Восточную Анатолию (Киликию) на службу к тамошнему правителю, воевавшему с наводнившими область пиратами. Пробыл он в Киликии недолго и, узнав о смерти Суллы, решил немедленно возвратиться в Рим (78 год до н. э.). Однако когда консул Марк Лепид выступил против консервативных реформ Суллы, без сомнения пытаясь снискать поддержку со стороны популяров Мария, Цезарь, при всей своей преданности Марию, справедливо счёл это выступление преждевременным и обречённым на провал и отказался присоединиться к нему.

Вместо этого он начал выступать с обвинительными речами, что было обычным для двадцатилетнего молодого человека его круга. В ту эпоху образование римских юношей из высшего класса считалось завершённым, если они имели навыки политической деятельности и ораторского искусства. Цезарь получил прекрасное образование. Его учителем был бывший раб Антоний Ниф, человек простой, умеренный и безразличный к вознаграждению. Сам он учился в Александрии и Риме и был мастером греческой и латинской риторики. Цезарь писал стихи и выработал свой собственный высокоэффективный стиль публичных выступлений, которые отличались ясным и простым языком, несколько высокопарной манерой и сопровождались энергичной жестикуляцией.

Обвинения, о которых шла речь выше, инициировались кандидатами на политические посты и были направлены против предшественников — провинциальных правителей. Их поведение и в самом деле слишком часто делало их уязвимыми для обвинений в вымогательстве, растрате или даже измене. Разумеется, у таких обвинений всегда была скрытая цель, которая состояла в том, чтобы отомстить за нанесённое зло или убрать конкурентов. Эти процессы обеспечивали пробивным молодым людям возможность получить известность и увеличить своё состояние. Например, в 67 году до н. э. обвинитель Марка Котты, кузена матери Цезаря, получил консульскую должность осуждённого, хотя до того был всего лишь трибуном. Такими же были устремления Цезаря, когда он обвинил аристократа Гнея Долабеллу в вымогательстве у находившихся под его правлением македонцев (77 год до н. э.). Этот шаг был полезен также по двум другим причинам. Обвинитель рассчитывал обзавестись в провинции друзьями, которые были бы ему обязаны и могли впоследствии оказаться полезными. Кроме того, обвинение было предъявлено человеку, поддерживавшему Суллу, противнику Мария, дяди Цезаря. Защищаясь, Долабелла злобно прокомментировал отношения Цезаря с царём Вифинии и был оправдан. Однако Цезарь издал свою речь, и это увеличило его популярность. Такую же роль сыграло и второе судебное обвинение, выдвинутое в следующем году против печально известного агента Суллы, Гая Антония Гибриды, который беспощадно грабил греков. Запрос, сделанный претором, ни к чему не привёл, но благодаря своему прекрасному выступлению Цезарь обзавёлся ещё большим количеством друзей в провинции.

Он неплохо провёл оба дела, но его ораторское искусство всё ещё нуждалось в совершенствовании, и поэтому Цезарь объявил о своём намерении продолжить обучение на острове Родос. Там его наставником должен был стать известный греческий ритор, глава родосской школы красноречия Аполлоний Молон. Ранее его лекции посещал Цицерон, который был старше Цезаря на шесть лет и уже успел стать выдающимся оратором. По пути на Родос Цезарь нашёл время, чтобы заняться делами в Вифинии, где только что умер его друг царь Никомед. В соответствии с его завещанием Вифиния должна была присоединиться к Риму, поэтому для Цезаря там имелись потенциальные выгоды. Однако у побережья Анатолии Цезарь был похищен пиратами, представлявшими в то время серьёзную угрозу безопасности и торговле Средиземноморья. Они потребовали большой выкуп. Цезарь уже имел некоторый опыт общения с пиратами и действовал решительно и умело. Он заставил местные общины предложить похитителям сумму большую, чем они требовали, но затем, получив свободу, по собственной инициативе напал на пиратов и значительную часть из них захватил в плен. Цезарю не удалось добиться от правителя Азии решения об их казни. Возможно, тот сам извлекал выгоду из действий пиратов. Но Цезаря это не остановило, и он, не дожидаясь чьих-либо указаний, приказал распять пленных[3]. Затем, снова по своей инициативе, он выступил против Митридата Понтийского. Это была уже третья война между ним и Римом. На этот раз причиной стал отказ царя признать аннексию соседней Вифинии. Цезарь провёл на Востоке два года. Перед возвращением на родину он некоторое время состоял на службе при чиновнике из Рима, в чьи обязанности входила борьба с пиратами. Два года вдали от дома не прошли бесследно. Подверженный посторонним влияниям и податливый юноша превратился в опытного 26-летнего мореплавателя, который за прошедшие семь лет четыре раза проделал путь до Анатолии. Цезарь также проявил себя инициативным деятелем, способным принимать самостоятельные, независимые от воли начальников решения.

Он возвратился в Рим в 73 году до н. э., узнав о смерти кузена своей матери, Гая Котты, поскольку хотел получить его место в совете жрецов. Жрецы (или понтифики) были представителями аристократии и в большинстве своём очень влиятельными людьми. Все официальные действия должны были сопровождаться религиозными обрядами, поэтому принадлежность к совету давала политические преимущества. Хотя Цезарь ещё несколько лет тому назад резко выступал против аристократов экс-правителей, члены совета не считали его противником режима, который Сулла укрепил на их благо. Но теперь Цезарь вновь продемонстрировал свою враждебность системе, с энтузиазмом поддержав движение за отмену одного из существенных элементов общественного устройства, установленного Суллой. Речь шла о народных трибунах, которые с древнейших времён традиционно имели право наложить вето на предложения, сделанные должностными лицами любого ранга. Двери дома трибуна никогда не запирались. Каждый гражданин мог обратиться к нему и днём и ночью с просьбой выступить против любого инкриминируемого нарушения общественной справедливости. Эти античные борцы против нарушений гражданских прав в течение долгого времени находились под контролем сената. Такое положение сохранялось до тех пор, пока братья Гракхи не реанимировали деятельность народных трибунов, выступив против консервативных устоев. Однако оба молодых человека умерли насильственной смертью. В 100 году до н. э. погиб Сатурний, боровшийся за предоставление трибунам почти диктаторских полномочий. Сулла, в чьи намерения входило восстановление сенаторского правления, решил сделать их совершенно беспомощными, строго ограничив их исполнительные и судебные полномочия и право вето. Он ввёл такой порядок, при котором трибуны могли быть лишены своих полномочий. За два года до смерти Гай Котта, славившийся умением вести переговоры, добился отмены последнего положения. Это было первым отступлением от конституции Суллы, которое было в законном порядке проведено в жизнь. Двумя годами позже сам Цезарь поддержал движение за восстановление других прав, которых лишились трибуны. В 70 году до н. э. этот процесс был завершён, а Цезарь поступил на военную службу, что являлось необходимым условием политической карьеры. Когда этот короткий период закончился, Цезарь выступил за принятие мер, гарантировавших амнистию противникам Суллы, жившим в изгнании. Этому он посвятил свою первую речь в народном собрании. Он подчеркнул, что его личный долг — бороться за возвращение находившегося в изгнании брата жены. Примерно в то же самое время он, по-видимому, произнёс ещё одну речь в защиту мало кому известного итальянца, ставшего жертвой гонений Суллы.

Вскоре приверженность молодого политического деятеля направлению Мария и его антиконсервативная направленность стали очевидными. Когда в 69 году до н. э. умерла тётка Цезаря, вдова великого Мария, именно Цезарь произнёс торжественную речь на её похоронах. В нарушение всех установленных Суллой порядков процессия несла изображения Мария и его сына. Это был демонстративный жест, оскорбительный для консерваторов, и Цезарь намеренно усилил его. В своей речи он заявил, что превосходит их всех по благородству происхождения, и сослался на два чрезвычайно претенциозных семейных предания. Первое гласило, что род Юлиев происходил непосредственно от богини Венеры, а второе — что генеалогия умершей восходила по материнской линии к легендарному античному римскому царю Анку Марцию. Вслед за этим Цезарь возобновляет свои связи с популярами, приверженцами Мария. Всё это произошло после смерти его жены Корнелии, родившей ему дочь Юлию, вероятно единственного ребёнка, которого он когда-либо имел. Обычно женщины, умершие в столь раннем возрасте, не удостаивались надгробных речей. Но Цезарь произнёс проникновенную речь в её честь, и его слова произвели сильное впечатление. Он не мог не воспользоваться случаем и не отдать дань уважения её отцу, Цинне, союзнику и помощнику Мария.

В это время Цезарь только что был назначен на низшую должность квестора. Ещё со времён Суллы существовало 20 таких должностей, на которые, так же как и на должности более высокого ранга, кандидаты избирались ежегодно. Квестор, достигший возраста 30 лет, допускался в сенат. На родине квесторы были хранителями государственного казначейства, а за границей помогали правителям провинций. Цезарь не получил ни одного из двух наиболее престижных назначений в метрополии, а был направлен на службу к правителю Дальней Испании. Эта в значительной мере романизированная провинция располагалась в долине Гвадалквивира. Главной обязанностью нового квестора было наблюдение за отправлением правосудия. Такая должность предоставляла молодому политическому деятелю массу возможностей для того, чтобы заслужить признание самых разнообразных групп населения, что могло способствовать его будущей политической деятельности. Цезарь узнал много важных фактов о выдающемся деятеле предыдущего десятилетия Сертории, который восстал против римских консерваторов и успешно продолжал дело Мария в Испании ещё за четыре года до приезда Цезаря. Серторий отличался гибкостью ума и редким обаянием, добился выдающихся успехов в качестве военачальника, славился умением дезориентировать противника при помощи внезапного маневра. Эти качества, несомненно, нашли отклик в душе Цезаря.

Однако он стремился вернуться в Рим. Он желал этого так страстно, что, отслужив всего один год, уехал из провинции раньше назначенного срока, ещё до отъезда правителя. На обратном пути Цезарь остановился в Цизальпинской Галлии (современная Северная Италия). Эта область в то время не являлась частью его родины, а сначала представляла собой некий придаток государства, а затем в течение следующих двадцати лет была римской провинцией. Города Цизальпинской Галлии к югу от реки По пользовались всеми римскими гражданскими правами, которые теперь распространялись на всю Италию, но к северу от По только два города, Акилия и Кремона, обладали этой привилегией. Остальная часть Трансальпийской области получила промежуточный статус согласно латинскому праву. Это означало, что только муниципальные должностные лица и члены совета являлись римскими гражданами. Такое неравенство вызывало негодование, поскольку население провинции, хотя и представляло собой смешение самых различных рас, было сильно романизировано, а сама провинция — густо населена и богата. Римские политические деятели соперничали друг с другом за право обеспечить этой области полные права, и Цезарь на пути из Испании воспользовался возникшими беспорядками в надежде получить благодарных клиентов в этой важной провинции. Действительно, он действовал настолько энергично, что два легиона, предназначенные для отправки на Восток, были задержаны в Италии, что само по себе являлось веским свидетельством всё растущего влияния Цезаря.

Вернувшись в Рим, Цезарь женился на богатой женщине по имени Помпея. Для успешного продвижения по политической лестнице, совершенно невозможного без значительных средств, ему было необходимо её приданое. Помпея была очень дальней роднёй старшего современника Цезаря, Помпея (если вообще состояла с ним в родственных связях), но одним её дедом был Сулла, а другим — консул, последователь Суллы. Цезарь, поддерживая Мария, тем не менее считал удобным иметь ещё одну точку опоры, уже в лагере противника. О чувствах Помпеи мы не имеем достоверных сведений, но, если верить слухам (а они были настолько единодушны, что им приходится верить, учитывая даже возможные преувеличения), Цезарь был исключительно неверным мужем, даже для своего времени и положения. Независимо от правдивости слухов о гомосексуальном прошлом Цезаря теперь у него было множество связей с женщинами. В течение всей его жизни рядом с ним была Сервилия, его возлюбленная и друг, жадная, честолюбивая патрицианка, постоянно находившаяся в самом центре семейных политических интриг. Любовницы Цезаря служили для него неоценимыми источниками информации и помогали продвигаться по политической лестнице. Говорили, что у него были романы с жёнами Помпея и Красса. Трудно сказать, насколько слухи соответствовали действительности, но известно, что он приложил массу усилий, чтобы поддерживать дружественные отношения с жёнами этих двух влиятельных политических деятелей Рима в течение последующих семи лет, и его роль в этих отношениях осталась строго подчинённой.

Глава 2 В ТЕНИ ПОМПЕЯ И КРАССА

Помпей был на шесть лет старше Цезаря и к тому времени, когда тот только вступал на политическую арену, уже успел сделать блестящую карьеру. Отец Помпея, человек жестокий, жадный и ненадёжный, был консулом и одним из главных военачальников Суллы. Он создал собственное феодальное княжество на родине, в Пицене (Марке), и от него Помпей унаследовал огромную власть и умение править с помощью силы. Ещё в юности Помпей продемонстрировал полное безразличие к каким бы то ни было моральным принципам. Он совершенно не ценил человеческую жизнь. Сулла доверил Помпею пост главнокомандующего, когда тому исполнилось всего 25 лет. Но даже этот наводивший ужас правитель с трудом управлял Помпеем. После смерти диктатора Помпей сначала подавил восстание сторонников Мария, поднятое Серторием в Испании, а затем итальянское восстание рабов под предводительством Спартака (71 год до н. э.).

Через год Помпей стал консулом вместе с Крассом, хотя ещё не достиг возраста, установленного законом для такой должности. На этом посту он поддержал движение за восстановление прав трибунов, которое было инициировано родственником Цезаря, Гаем Коттой, и таким образом отрёкся от консервативных традиций Суллы. Тогда же этому «молодому дарованию» представился случай снискать ещё более сенсационные лавры. В то время Средиземноморье находилось во власти пиратов. Действуя в сговоре с врагом Рима, царём Митридатом, они не только похищали с целью получения выкупа римских должностных лиц аристократического происхождения, например Цезаря, но и держали в страхе всю империю. Уже за восемь лет до описываемых событий Гай Котта был вынужден принести свои извинения народу Рима за нехватку продовольствия, вызванную грабежами пиратов. А с тех пор они успели добраться до Делоса, центра торговли в районе Эгейского моря, теперь они совершали набеги на побережье Италии вплоть до Остии, расположенной в самом в устье Тибра. Трибун Авл Габиний, который, подобно Помпею, происходил из Пицена, предложил предоставить своему земляку самые широкие полномочия с тем, чтобы раз и навсегда уничтожить эту угрозу. Было очевидно, что сенаторы подозревают Помпея в радикальных намерениях и стремлении к деспотичной власти и вряд ли согласятся с предложением Габиния. Поэтому он решил прибегнуть к самому эффективному средству «народной» политики Мария и, полностью игнорируя сенат, обратился непосредственно к народному собранию.

Во время народного собрания каждый выступавший сенатор яростно протестовал против предоставления Помпею широких полномочий, и только Цезарь блистательно выступил в его поддержку. Такое решение было разумным само по себе, кроме того, оно обеспечивало возможность нанести удар консерваторам, преуспевшим при Сулле. К тому же одна из многочисленных женщин, с которыми Цезарь поддерживал близкие отношения, была женой Габиния. Но самым важным мотивом было то, что Помпей мог способствовать карьере Цезаря, да и ему самому много позже могли понадобиться такие же экстренные полномочия. Выступление Цезаря было также направлено на завоевание симпатий сословия всадников. Именно эти богатые финансисты и деловые люди, оставаясь вне сената, подобно корреспонденту Цицерона Аттику, предпочитали тайную власть и твёрдый доход личному участию в политической жизни. Всадники должны были иметь доход не менее 20 тысяч фунтов, и это сословие стало влиятельной независимой силой в непрекращающихся кризисах, которые сотрясали государство начиная со II века до н. э. Интересы этих двух классов[4] часто были размыты и перекрывались, но Гай Гракх увековечил эти разногласия, постановив, что всадники должны сменить сенаторов на прибыльных и влиятельных должностях в судах. Сулла, опираясь на поддержку знати, отложил выполнение этого решения. В 70 году до н. э. Луций Котта (брат Гая), при поддержке Помпея и Красса, вернул всадникам право на одну треть мест в коллегии судей, причём фактически они получили две трети, поскольку ещё одна треть мест принадлежала классу, куда входили люди, близкие по положению к всадникам, но обладавшие меньшим состоянием. (Оставшаяся треть мест принадлежала сенаторам.) И вот теперь эти финансисты, крайне заинтересованные в безопасной морской торговле, не согласились с сенатом и поддержали предложение Габиния и Цезаря о предоставлении полномочий Помпею.

Предложение было принято, и, после того как Помпей расправился с пиратами в ходе блестящей трёхмесячной военной кампании, ему была поручена ещё более важная миссия. Он должен был выступить против Митридата Понтийского, остававшегося непобеждённым в течение двадцати лет и всё ещё угрожавшего безопасности Римского государства и торговле на территории всей Анатолии, которая представляла для него жизненно важный интерес. Консерваторы резко выступили против этого назначения, так как оно означало отвод их собственного кандидата, Лукулла. Однако Цицерон успешно выступил в поддержку введения новых полномочий. Он не мог похвастаться тем, что среди его предков были консулы, и получил известность четырьмя годами ранее благодаря своему сенсационному выступлению против одного из правителей-аристократов. Возможно, Цицерона поддержал и Цезарь, поскольку стало очевидным, что закон о новом назначении будет принят, и теперь было разумнее выступить на стороне Помпея, нежели оскорбить его.

Кроме того, целесообразно было удерживать Помпея вдалеке от Рима в течение нескольких лет, потому что его крайне враждебное отношение к Крассу, другому крупному политическому деятелю того времени, создавало серьёзные неудобства для Цезаря. Помпей и Красс сотрудничали, когда были консулами в 70 году до н. э., но Красс был возмущён теми методами, которыми Помпей, сначала во время итальянской кампании Суллы и затем в войне с восставшими рабами Спартака, умудрялся получать почести за те операции, основное бремя которых легло на самого Красса.

Цезарь также считал необходимым поддерживать Красса, поскольку в тот период он был гораздо богаче, чем Помпей. Красс был обходительным, приветливым, но коварным человеком. Отсутствие лидерских качеств мешало ему реализовать свои политические амбиции, и он стремился восполнить этот недостаток при помощи денег. Он обладал редким талантом финансиста. Закон запрещал сенаторам принимать участие в коммерческих предприятиях, но им было разрешено предоставлять денежные ссуды и вкладывать капитал в землю. И при помощи этих, а также некоторых других операций Крассу удалось многократно увеличить своё состояние. Он утверждал, что никто не должен называться лидером, если не может содержать армию за свой счёт. Ходило множество историй относительно искусных спекуляций Красса. Когда в Риме начинался пожар, он скупал за бесценок горящую собственность и затем ликвидировал пожар. Его обвиняли в совращении девственной весталки, но единственное его прегрешение заключалось в том, что он в течение их длительного уединения попытался выторговать у жрицы надел земли за более низкую цену. В политике Красс принадлежал к центристскому направлению. Он нашёл для своих дочерей мужей с превосходной родословной; однако пошёл против интересов знати и был готов помочь Помпею в восстановлении прав трибунов. Он также поддерживал всадников, от которых зависел при осуществлении своих финансовых операций. Теперь Помпей был далеко, и намерения Красса, как всегда скрытые под дымовой завесой тайны, по-видимому, сводились к дальнейшей концентрации власти в своих руках. Однако он не собирался идти на открытый разрыв с Помпеем, который мог бы стать необходимым союзником в случае своего возвращения.

Красс умел заставить людей работать на себя. Он был готов инвестировать огромные суммы, чтобы устроить карьеру честолюбивых молодых политических деятелей, нуждавшихся в такой поддержке, поскольку впоследствии они могли бы помочь ему самому. Цезарь обладал всеми необходимыми качествами, кроме того, он был отчаянно беден. Высокая стоимость участия в политической жизни была в то время основным препятствием. Затраты на организацию общественной жизни стали астрономическими, поскольку следовало поддерживать в хорошем состоянии огромные здания, а также устраивать грандиозные празднества для народа. Повсюду царил дух соперничества, всё дорожало, а неизбежные затраты на подкуп были разнообразны по форме и огромны по суммам. Единственная возможность увеличить своё состояние заключалась в том, чтобы получить должность в Риме, а затем перейти на пост правителя какой-нибудь провинции. У того, кто занимал его хотя бы в течение одного года, появлялись гигантские возможности для получения законных, полузаконных или полностью незаконных доходов. Риск судебного преследования, конечно, существовал, но с ним можно было справиться по мере предъявления обвинений, в случае необходимости поделившись частью добычи. Отсутствие средств приводило к необходимости крупных денежных займов, а законы, регулирующие выплату долга, были, как и в каждом древнем обществе, губительно суровы.

Цезарь начал политическую деятельность, располагая очень скромными средствами. Для того чтобы действительно успешная политическая карьера стала возможной, их следовало многократно приумножить. К тому же Цезарь был поразительно экстравагантен, отчасти потому, что ему это нравилось, а отчасти потому, что было бы неразумно показывать своё затруднительное положение. Цезарь увлечённо коллекционировал предметы искусства и любил покупать привлекательных рабов. Уже в 70-х годах он сам построил дорогой загородный дом на озере Неми, но затем, оставшись недовольным постройкой, приказал её снести. В конце того же десятилетия ходили слухи, что Цезарь серьёзно погряз в долгах. По прошествии пяти лет сумма долга намного возросла, ведь должность квестора в Испании приносила незначительную прибыль. А именно в это время средства были действительно необходимы. Если Цезарь хотел удовлетворить хотя бы одну из своих политических амбиций, ему следовало добиться официального повышения на родине.

Итак, на следующие несколько лет Цезарь стал «стипендиатом» Красса. За хорошую службу финансист предоставлял своим агентам значительную свободу. Цезарь счёл возможным занять должность хранителя Аппиевой дороги, соединявшей Рим с Капуей. Дорогу он восстановил за свой собственный счёт, вернее, за счёт Красса и таким образом заслужил признательность городов, расположенных вдоль неё. Затем, в 65 году до н. э., он стал курульным эдилом. Эта столичная должность была связана с прозаическим надзором за общественным порядком и состоянием зданий, а её важность определялась возможностью завоевать популярность, организуя театральные представления, бои гладиаторов и травлю диких животных. Цезарь, при поддержке Красса, смог заполнить чередой захватывающих гладиаторских поединков в честь своего давно умершего отца все 22 дня, установленные законом для подобных развлечений. Встревоженный сенат поспешным декретом установил ограничение на количество гладиаторов, которые могли участвовать в боях. Несмотря на это, появление 320 пар воинов в доспехах из серебра было незабываемым зрелищем. Здесь сказался необычайный талант Цезаря как организатора публичных зрелищ и мастера саморекламы. Он полностью перехватил инициативу у сварливого, вечно недовольного Бибула, консерватора, который также был эдилом, а кроме того, добавил свои средства к фондам Красса.

Эти вульгарные представления в последующие годы обеспечили Цезарю множество голосов. Для укрепления моральных устоев он вернул народные помыслы на четыре года назад, ко времени траурных церемоний, возвратив на форум трофеи Мария, которые были вынесены оттуда по приказу Суллы. Лидер правого крыла почтенный Катулл был этим весьма недоволен. Да и трудно было ожидать другой реакции, поскольку Марий убил его отца, а он сам испытывал нескрываемое отвращение к новому патрону Цезаря, Крассу. Что касается отношения к самому Цезарю, то Катулл в своих речах постоянно отмечал, что закончился период, когда Цезарь скрытно подрывал устои Республики, теперь он начал совершенно открытую осаду. Цезарь преисполнился ненавистью к своему обвинителю. Он ненавидел Катулла сильнее, чем кого бы то ни было (вторым почти столь же ненавистным ему человеком был Катон).

Красс с помощью Цезаря затеял множество политических интриг, которые, правда, не имели немедленного успеха. Например, галлы проявляли недовольство существующими порядками, и Цезарь начал эксплуатировать их настроения за несколько лет до описываемых событий, а теперь и Красс выразил им своё сочувствие. Он также сделал попытку получить управление над богатым Египтом, представлявшим в то время квазинезависимое государство. Шестнадцатью годами ранее оно якобы было завещано Риму одним из египетских царей, но фактически не было к нему присоединено. Возможно, Красс намеревался использовать в этом деле Цезаря. Так или иначе, но консервативная оппозиция, которая теперь нашла поддержку у Цицерона, надеявшегося получить должность консула, свела идею на нет. Красс и Цезарь также видели массу возможностей в проекте аграрного закона, предложенном трибуном Руллом в декабре 64 года до н. э. Но и в этом случае Цицерон блокировал предложение, а Цезарь, с целью дальнейшего рассмотрения схемы Рулла, предложил назначить обладающую широкими полномочиями комиссию, которая должна была распределять по сельским районам обедневшую часть обширного городского пролетариата, состоящую из паразитирующих бездельников. Цицерон любил представлять такие ситуации как тяжёлые поражения Красса и Цезаря; но они и не ожидали, что все цели будут достигнуты с первого раза. Благодаря своим предложениям они приобрели друзей, вызвали раскол среди врагов и подготовили пути для последующих действий. Все эти очевидные препятствия отнюдь не мешали Цезарю подниматься вверх по политической лестнице. Напротив, теперь он делал это со значительно большей скоростью, чем прежде.

В первые месяцы 63 года до н. э. Цезарь добился, пожалуй, самого большого успеха за все 37 лет своей пока ещё не очень выдающейся жизни. Он был избран на освободившийся пост верховного жреца Римского государства — великого понтифика (pontifex maximus). Он получил титул, который пережил язычество, чтобы стать титулом для римских пап. Этот пост предназначался для представителей знати и отличался от других государственных должностей тем, что был пожизненным, в то время как срок пребывания на других важнейших постах составлял один год — назначали на пост великого понтифика одного человека, а не двоих и не группу лиц. Обладатель этого поста, никоим образом не лишённый возможности занимать другие должности, становился главой жречества и получал полномочия для решения вопросов священного законодательства. Поскольку в Риме они тесно переплетались с политикой, такой пост являлся значимым фактором в достижении политического успеха и источником поддержки.

Удивительным в этом назначении Цезаря было то, что он легко победил двух других, намного более знатных претендентов. Один из них был правителем Киликии. Под его руководством Цезарь служил 15 лет назад. Другой, Катулл, был выдающимся консерватором, резко критиковавшим Цезаря за те почести, которые тот воздавал покойному Марию двумя годами ранее. Оба они своим предшествующим продвижением были обязаны Сулле. Таким образом, назначение Цезаря свидетельствовало о потрясающем успехе его тактики присоединения к сторонникам Мария. Но, как и раньше, Цезарь использовал не только свою репутацию популяра, но и свою снобистскую привлекательность, основанную на древности его семьи. Цезарь повторил или придумал историю о том, что его отдалённый и мифический предок Юлий, основатель Юлианского дома, был верховным жрецом в Альба Лонге, городе — предтече Рима. В то время римляне не могли отнестись к этой басне с неуместным скептицизмом, поскольку подобные патриотические рассказы тогда были очень модны. Она, без сомнения, сыграла значительную роль в победе Цезаря. Он впервые за почти 70 лет отбирал этот пост у низшего нобилитета и возвращал его патрициям. Ни один из его конкурентов не мог похвастаться тем, что имел предка, занимавшего такой же пост.

Великий понтифик назначался в соответствии с довольно любопытной процедурой: путём голосования 17 из 35 избирательных групп (триб) народного собрания. Финансовые приманки, предложенные Цезарем своим потенциальным избирателям, были гораздо весомее тех, что мог предложить Катулл. Он попытался подкупить даже самого Цезаря, чтобы убрать его со своего пути, и таким образом неблагоразумно продемонстрировал, насколько далеко он готов зайти. Инвестиции Цезаря в своё избрание, обеспеченные, без сомнения, главным образом Крассом, были, очевидно, очень велики: уходя из дому на выборы, он предупредил мать, что вернётся назад только в случае победы, поскольку при поражении будет вынужден покинуть страну. Игра была очень рискованна, так как даже в случае успеха Цезарь вряд ли мог поправить свои финансовые дела, в то время как неудача привела бы к катастрофе. Однако он стал победителем. Победа означала смену места жительства, так как теперь Цезарь должен был перебраться из своего дома в тесной Субуре в официальную резиденцию. Этот внушительный дом, в котором он жил до конца своих дней, примыкал к служебному зданию великого понтифика и к архиву, а также был связан со священным храмом Весты, которой служили девственные весталки.

Цезарь был не религиозен, но добросовестно освоил традиционное семейное мастерство выполнения религиозных ритуалов. Как и следовало в соответствии с мифом о Юлии, он постоянно старался показать, что разделяет интерес своих современников к примитивным национальным религиозным службам, который достиг своей кульминации при жизни следующего поколения в патриотической эпопее Виргилия. Кроме того, подобно другим римлянам и грекам, жившим до него, Цезарь полностью осознавал возможности использования государственных культов в политических целях. Идея Карла Маркса о том, что религия является опиумом для народных масс, была отнюдь не нова: политические деятели Рима умело использовали религию в этом качестве.

Вскоре Цезарь продемонстрировал редкую виртуозность и в другой сфере. Он организовал и осуществил сложную юридическую игру, направленную против сенатора по имени Гай Рабирий. В тот год, когда Цезарь только появился на свет, Рабирий подавил восстание против сената народного трибуна Апулея Сатурнина. Теперь в обществе вновь вспыхнул интерес к этому делу, поскольку восстание, во время которого Сатурнина убили, было спровоцировано чрезвычайным декретом сената. Эти декреты, которые представляли собой сомнительные достижения конца II века до н. э., просто предписывали должностным лицам принимать «любые необходимые меры для защиты государства», заставляя их укрепиться в своих намерениях, а не пренебрегать своими обязанностями. Их фактические юридические полномочия в соответствии с этим декретом не расширялись; и всё же результатом такого декрета могла явиться казнь граждан без суда и без возможности обращения к народу, на что они имели право. Гибель Сатурнина была старой историей, но популяры считали, что полезно продемонстрировать, к чему могут приводить подобные декреты. Они хотели таким образом предотвратить возможность их появления и использования консерваторами в качестве оружия. Итак, теперь Рабирий подвергался судебному преследованию за это стародавнее преступление. Его искусный обвинитель, трибун Тит Лабиен, уже подозревался в том, что способствовал избранию Цезаря на пост великого понтифика. При рассмотрении дела Рабирия жребий, в соответствии с которым назначались судьи, с подозрительной точностью пал на Цезаря и одного из его родственников, который раскопал среди документов древнюю процедуру смертной казни за государственную измену. Защитником в этом деле выступил Цицерон. Оно перешло из сената в народное собрание, а там слушание было внезапно прекращено: на Яникульском холме был спущен флаг, что по традиции, уже тогда давно канувшей в вечность, означало приближение захватчиков — этрусков[5].

Вероятно, ключ к этой интриге следует искать в происхождении Лабиена. Он был родом из Пицена и ярым приверженцем Помпея, унаследовавшим от него в провинции многих сторонников. Следовательно, эта предупредительная демонстрация против консерваторов, возможно, была направлена отсутствующим Помпеем, при сотрудничестве с Цезарем и Лабиеном. Но они не были заинтересованы в приведении в исполнение смертного приговора престарелому Рабирию, вот почему флаг и был спущен по сговору с ответственным должностным лицом, городским претором Метеллом Селером. Это был тот самый Селер, офицер Помпея на Востоке, которого Цицерон называл «пустым и легкомысленным расточителем». С 120 года до н. э. доминирующей группой давления в сенате было могущественное, плодовитое и богатое семейство Цецилиев Метеллов. Это семейство, хотя и не патрицианское, а плебейское, всё же являлось самым сильным из всех влиятельных семейств. При помощи родственных браков и другими путями они возвысили сначала Суллу, а затем Помпея. Таким образом, Метеллы ясно показали, что они в большей степени заинтересованы в оппортунистических союзах, какими бы рискованными они ни были, чем в реальной поддержке ненадёжной республиканской структуры государства.

В деле Рабирия Цезарь действовал заодно с Помпеем. Он понимал, что следует сохранять хорошие отношения с человеком, чьи завоевания на Востоке, близившиеся к завершению, должны были сделать его самым влиятельным лицом в государстве. Однако Помпей и другой старший партнёр Цезаря Красс настолько плохо ладили друг с другом, что Цезарь был вынужден обеспечить себе немного больше независимости, добившись поста претора на выборах в 62 году до н. э. Ежегодно этот пост занимало восемь человек, которые были судьями в различных судах. Но в этом случае наиболее важным было то, что каждый претор после исполнения своих должностных обязанностей в течение года получал право на назначение правителем какой-нибудь провинции, со всеми вытекающими возможностями получения прибыли. Поэтому должности претора и следующую за ней должность губернатора Цезарь рассматривал, возможно, в качестве единственного шанса для выплаты своих долгов и обретения собственного могущества и независимости как от Помпея, столь влиятельного на Востоке, так и от Красса, доминирующего в Риме.

Завоевание независимости было особенно желательным, поскольку в столице назревал серьёзный политический кризис. Это был как раз тот случай, когда дипломатическим талантам Цезаря предстояло подвергнуться серьёзному испытанию. Речь идёт о заговоре Каталины, патриция, обременённого разорительными долгами, человека с опасно непостоянным характером, но обладавшего сильным магнетическим обаянием, к которому в равной степени тянулись и женщины из аристократических кругов, и молодёжь, и пролетарии. Его деятельность в качестве агента Суллы была покрыта мраком, его служба в качестве правителя Африки сопровождалась делами достаточно позорными, чтобы гарантировать судебное преследование по суду. Кроме того, имя Каталины связывали с заговором с целью убийства консулов в 65 году до н. э. и замены их подозрительной парой, которая была смещена из-за чрезмерного взяточничества. Неясно, какова была степень участия Каталины в этом деле, если вообще он был к нему причастен. Помпей, возможно, имел некоторое отношение к этому заговору, поскольку один из смещённых консулов был его зятем, но слухи о том, что Красс и Цезарь были вовлечены в этот заговор, можно отвергнуть. Красс не хотел допустить резни, которая была бы роковой для владельцев собственности. Всё же они предоставили некоторую поддержку Каталине, считая его не столько революционером, сколько ещё одним сговорчивым, погрязшим в долгах сторонником.

И вот в 64 году до н. э. суд под председательством Цезаря освободил Каталину от ответственности за злодеяния, совершенные в период правления Суллы, о чём Цезарь впоследствии сожалел, как явствует из его записок. Красс и Цезарь, видимо, поддержали Катилину при выдвижении его на должность консула на следующий год. Но он не прошёл голосования, как и двумя годами ранее, когда его кандидатуру отклонили вследствие приближающегося судебного процесса. Победителями оказались Гай Антоний Гибрида, достойный сожаления аристократ, на которого Цезарь нападал 13 лет назад, и быстро возвышающийся Цицерон. Таким, как он, «новым людям», не имеющим консулов среди предков, было трудно получить должность консула. Тем не менее консерваторы решили, что Цицерон предпочтительней, нежели Катилина, чьё отношение к их традициям, несмотря на его голубую кровь и рекомендацию Суллы, по-видимому, внушало им тревогу. После провала Каталины Красс и Цезарь прекратили его поддерживать, так как он выдвинул отчётливо революционную программу, совершенно не совпадающую с плутократическими целями Красса.

Программа Каталины привлекала отчаявшихся людей, так как предел их терпения был близок, а недовольство ширилось. Гракхи были справедливо встревожены бедственным положением Италии, тяготами, которые легли на плечи крестьян, разорённых войной. Их беспокоило и состояние сельскохозяйственного производства, эффективному развитию которого в Этрурии и на юге мешало наличие крупных пастбищ и плантаций, где трудились рабы. Во многих случаях крупные рабовладельческие хозяйства занимали территории, являющиеся, по сути, общественной землёй. В этих условиях многие итальянцы, всё более озлобленные невозможностью получить привилегии полноправного римского гражданства, подняли национальный мятеж. Разразилась гражданская война 90—89 годов до н. э.

Родственник Цезаря, Луций Юлий Цезарь, предложил закон, согласно которому римское гражданство предлагалось всем латинским (полупривилегированным) и другим городам, которые не приняли участия в восстании; а позже другой закон заполнил пробелы. Теоретически человек мог теперь, оставаясь лояльным жителем своего собственного города, быть также гражданином великого суверенного государства. Римские владения в Италии не были объединены, но статусом гражданина Рима были объединены сами итальянцы. На практике же положение оставалось неудовлетворительным. Это было в значительной степени вызвано тем, что в конце 80-х годов, и особенно в правление Суллы, одна гражданская война следовала за другой. Казалось, полуостров погрузился во мрак. Началась нескончаемая череда массовых убийств, запретов, конфискаций, насильственного расселения отставных солдат в отдалённые районы. Эти разрушительные события привели к пугающим потерям почти всюду, особенно в Этрурии и Центральной Италии. Рим постоянно притягивал мощный поток обездоленных и озлобленных людей, представляющих серьёзную опасность для государства. Среди них было много поселенцев, и неудивительно. Время шло, и бывшие солдаты, так и не сумевшие стать хорошими крестьянами, часто разорялись, поскольку ущерб, нанесённый их собственности, или истощение почвы не позволяли им конкурировать с рабским трудом и дешёвым зерном из провинций. Недовольство росло по всей Италии, а в Риме обанкротившиеся недобросовестные аристократы всегда были готовы использовать эти невзгоды в своих интересах. Среди этих людей не было никого более отчаянного или опасного, чем Катилина, который был к тому же крайне озлоблен из-за постоянного крушения своих планов.

Катилина ввёл в действие план насильственного захвата консульской власти. Как только Красса известили об этом, он и Цезарь порвали с Каталиной, хотя, возможно, фактически они сделали это несколько раньше. Они даже передали информацию о заговоре консулу Цицерону. Это, вероятно, не стало для него неожиданностью, — он был хорошо осведомлен обо всём происходящем благодаря любовнице одного из заговорщиков. Но этот шаг продемонстрировал разрыв Красса и Цезаря с Катилиной, хотя враги Цезаря среди консерваторов, особенно Катулл, утверждали, что серьёзные долги Цезаря со всей очевидностью свидетельствуют об обратном. Красс гневно обвинил Цицерона в том, что он распускает слухи о том, будто и он, Красс, также вовлечён в заговор. Последовательные фазы этой мелодрамы представлены в несравненных красочных речах Цицерона, которые передают нам поток его самовосхвалений в связи с подавлением заговора. Наконец сенат издал чрезвычайный декрет, направленный против Каталины, но он успел сбежать в Этрурию, чтобы готовиться к походу на Рим. В это время в столице арестовали и подвергли домашнему аресту под надзором ведущих сенаторов пять его главных сторонников: их вина была несомненна, так как инкриминируемые им письма были получены от галльской делегации. Заключённые, среди чьих тюремщиков были Цезарь и Красс, занимали высокое положение, среди них были даже сенаторы. Встал вопрос, как следует с ними поступить.

За арестом последовало известное заседание сената 5 декабря 63 года до н. э., на котором Цезарь принял активное участие в обсуждении будущего обвиняемых. Красс предпочёл остаться в стороне, но Цезарь был выборным претором и не мог последовать его примеру.

Выборный консул Силан, на которого конституцией была наложена неприятная обязанность открыть дебаты, предложил казнить заключённых, а также других четверых участников заговора, которые ещё не были схвачены. Ни один из четырнадцати присутствующих экс-консулов не возразил против этого предложения. Вторым должен был выступить Цезарь. Поддержав смертную казнь, он поддержал бы и сомнительную с юридической точки зрения консервативную меру, основанную на чрезвычайном декрете сената, против применения которого сам Цезарь выступил в деле Рабирия. Он также подвёл бы своего недавнего соратника Каталину, у которого по-прежнему было много сторонников, видевших в нём альтернативу старой гвардии. Кроме того, он стал бы причиной смерти нескольких человек, среди которых был его собственный родственник со стороны жены и кровный родственник Габиния, сторонника Помпея. С другой стороны, защищать мятежников было невозможно. Положение становилось критическим для карьеры Цезаря, и произнесённая им речь, дошедшая до нас в, очевидно, точной записи римского историка Саллюстия, была настоящим шедевром. Резко отмежевавшись от содеянного ответчиками, он также выступил против смертной казни, предложив вместо этого приговорить заговорщиков к пожизненному заключению в итальянских провинциальных городах (муниципиях), а их имущество конфисковать, причём любое предложение об их освобождении в будущем должно было расцениваться как государственная измена. Цезарь продемонстрировал, что он умеет на редкость талантливо вводить своих противников в заблуждение, демонстрируя мягкую корректность. Осудив эмоциональные решения, он выразил сомнение в существовании достаточно критического положения для оправдания чрезвычайных мер, так как виновные, в конце концов, находились в заключении. Так или иначе, столь ужасная и беспрецедентная участь, как смертная казнь, привлекла бы слишком много внимания и выглядела бы актом мщения.

Однако за мудрыми словами Цезаря скрывалась и угроза. Люди, сказал он, способны забыть преступление и помнить наказание, и поэтому сенаторы, принявшие на себя ответственность за лишение своих сограждан жизни, не будут забыты.

«В любом случае, — добавил он, приоткрыв завесу со своих собственных философских воззрений, что он делал нечасто, — Эпикур был прав, когда утверждал, что пожизненное заключение хуже смерти, поскольку по ту сторону могилы нет жизни, а значит, невозможно и страдание».

Цезарь обратился непосредственно к избранному консулу Силану, который первым предложил смертную казнь для заключённых. Жена Силана Сервилия была любовницей Цезаря в течение многих лет, и Силан сделал вид, что его предыдущее выступление было неправильно истолковано: он вообще не собирался ратовать за смертный приговор. Фактически он принял точку зрения Цезаря; многие сенаторы сделали то же самое.

Цицерон как председатель произнёс осторожную и довольно двусмысленную речь, надеясь побудить сенаторов взять на себя коллективную ответственность за смертный приговор. Затем уже гораздо более энергично в поддержку смертного приговора выступил самый молодой член сената, 32-летний Марк Порций Катон Младший, чьё выступление оказалось решающим. Остальные сенаторы постоянно меняли свои решения. Катон был таким же твёрдолобым и пугающе грозным, как и его прадед Катон Старший — цензор, чья стоическая несгибаемость стала легендой. Он был пьяницей, но также строгим, убеждённым в своей правоте, бесстрашным политиком. Катон Младший неуклонно защищал свою аристократическую касту, бичуя неправедно разбогатевших коммерсантов, к которым питал самую искреннюю ненависть. Он также презирал бедняков, причём настолько сильно, что смог поступиться своими принципами и подкупить их. С точки зрения Катона, достаточно консервативной, Рим должен был оставаться городом-государством в соответствии с древними образцами, и любое участие остальных итальянцев, не являющихся полноправными гражданами Рима, в общественной жизни просто исключалось. Несмотря на то что во многих случаях Катон проявлял близорукий обструкционизм, ему хватало хитрости, чтобы находиться в более поздних событий. Убедительность выступлений также не являлась одним из достоинств Катона, но в ходе этих исторических дебатов именно он сыграл решающую роль, и заговорщики в тот же вечер были казнены. Выходя из сената, Цезаря едва не лишил жизни телохранитель Цицерона, молодой человек, происходивший из всадников, то есть из имущего класса, для которого Катилина представлял реальную опасность. Зато среди бедноты, которой нечего было терять и которую не страшила революция, популярность Цезаря резко выросла после этой попытки смягчить приговор, хотя она и не увенчалась успехом.

Первые дни пребывания Цезаря на должности претора в 62 году до н. э. оказались беспокойными. В самый первый день нового года он начал яростную атаку на Катулла. Этот старейший государственный деятель согласился с Катоном, обвинившим Цезаря в соучастии в заговоре, и теперь Цезарь дал ответный удар. Он заявил, что при восстановлении храма Юпитера на Капитолийском холме, которое было поручено Катуллу за 16 лет до судебного процесса и всё ещё оставалось незавершённым, имели место факты коррупции, а работы задерживались преднамеренно, с преступными целями. В то же самое время Цезарь стремился возбудить конфликт между правым крылом и Помпеем, чьё возвращение домой было теперь неизбежным, и предложил назначить его на место Катулла.

Цицерон также выступил на стороне Метелла Непота, который представлял влиятельный сицилийский клан, а, кроме того, через жену приходился родственником Помпею. Непот начал свою деятельность в качестве народного трибуна с того, что предложил немедленно вернуть в Италию Помпея и находящуюся под его командованием армию с целью восстановления порядка в стране. Эта идея, с её пугающе диктаторской подоплёкой, вероятно, исходила от последователей Помпея, а не от него самого. Красс встал на сторону знати, категорически протестуя против возвращения Помпея. Цезарь, в свою очередь, считал, что никакой опасности оно не представляет, и приветствовал предложение Метелла, надеясь ещё более оторвать Помпея от консервативной партии. Катон, избранный народным трибуном, выступил против возвращения Помпея и чуть было не расстался с жизнью во время одного из самых ужасных за много лет бунтов в Риме. В этих беспорядках сенат обвинил его и Метелла и временно отстранил их от выполнения обязанностей преторов. Кроме того, сенат постановил, что каждый, кто выступит с критикой казни участников заговора Катилины, будет считаться врагом государства. Однако толпы народа, среди которых были сторонники Катилины, выступили за восстановление полномочий Цезаря. Тогда сенат, получивший заверения в том, что он подобающим государственному деятелю образом сможет успокоить толпу, предпочёл согласиться.

Вслед за этим Катон предпринял весьма успешную попытку резко увеличить свою популярность среди римлян. Он убедил сенат санкционировать ежемесячное распределение по 1,25 бушеля пшеницы 320 тысячам римским нуждающимся гражданам по цене, вдвое меньше рыночной. Подобный порядок Существовал и раньше, и раздачи производились в намного большем масштабе, но такая практика была прекращена при Сулле. Начиная с IV века до н. э. средиземноморский мир принял идею о том, что правительства должны гарантировать народу дешёвое продовольствие в достаточном количестве, и Катон не пускал деньги на ветер; хотя, несмотря на все свои высокие принципы, он, очевидно, открывал дорогу ненавистным для него популярам, которые обошли бы его, выдвинув то же самое предложение. Таким образом Катону удалось опередить Цезаря и Помпея, чья популярность становилась для него опасной.

Распределение пшеницы было одобрено, поскольку над Римом нависла тень Катилины, который начал военные действия против государства и всё ещё держался в Апеннинах. Однако вскоре мятежника загнали в угол, и он был убит в битве при Пистории (Пистойе). Победу одержал военачальник Марк Петрей. Гай Антоний Гибрида, соратник Цицерона, активный участник заговора Катилины, отказался от командования, ссылаясь на приступ подагры, от которой он якобы страдал. Как только Катилины не стало, консерваторы, ничего не опасаясь, начали повальную чистку его сторонников в Риме. Несмотря на то что Цезарь, будучи претором, обладал судебным иммунитетом, печально известный информатор по имени Луций Ветгий донёс на него чиновнику, отвечающему за расследование, а тот возбудил судебное дело. Но Цезарь приказал избить Веттия и устроить погром в его доме, а затем заключил его в тюрьму. Кроме того, он арестовал чиновника, возбудившего судебное дело против высшего должностного лица. Затем он обратился к Цицерону за подтверждением того обстоятельства, что он фактически передал должностным лицам информацию о заговорщиках. Цицерон счёл себя обязанным засвидетельствовать, что так оно и было. Причина такой сговорчивости заключалась в следующем: Цицерон занял у Красса большую сумму денег для покупки нового дома, и это свидетельство было частью процентов, которые он был должен выплатить. В то же время в меморандуме, опубликованном только после его смерти, Цицерон выражал уверенность в том, что и Красс и Цезарь были фактически участниками заговора.

В конце года Цезарь был вовлечён в инцидент, который представил политическую, общественную и религиозную жизнь Рима в гротескном свете. Добрая богиня (Bona Dea) была божеством, которому поклонялись исключительно женщины. Ей воздавали почести в декабре, и празднование проходило обычно в доме одного из высших должностных лиц. В тот год пришла очередь дома Цезаря, претора и великого понтифика. Ритуал включал многочисленные специфические процедуры, сохранившиеся с незапамятной старины. Женщинам, к примеру, подавали вино, поскольку, по преданию, отец Доброй богини напоил её допьяна. Правда, слово «вино» не произносилось. Напиток называли молоком, а подавали его в кувшинах, похожих на горшки для мёда. Было так в действительности или не было, но, судя по слухам, женщины в этих случаях пили слишком много, а самым строгим из всех многочисленных табу, связанных с этими обрядами, был запрет на присутствие мужчин. Более того, картины и мозаики с изображениями мужчин или животных-самцов на время празднества занавешивали.

Утром после празднования наступления нового, 62 года до н. э. благородные семейства Рима с ужасом узнали, что на церемонию пробрался мужчина, переодетый женщиной. Девочка-рабыня, разгадавшая обман, сразу сообщила о злодеянии матери Цезаря Аврелии, которая приказала выставить непрошеного гостя за дверь. Она успела его узнать (по крайней мере, так она утверждала): это был один из самых дерзких развратников Рима Публий Клодий, переваливший уже через 30-летний рубеж. Немедленно было объявлено и принято всеми на веру, что цель его маскарада — заняться любовью с женой Цезаря Помпеей. Цезарь немедленно развёлся с нею. Он преспокойно уклонился от вопроса о виновности жены, отделавшись эпиграммой, суть которой заключалась в том, что члены его семьи, семьи великого понтифика, должны быть свободны не только от вины, но и даже от простого подозрения.

Имеется несколько версий этого высказывания, но наиболее известна версия Плутарха: «Жена Цезаря должна быть выше подозрений». Независимо от того, какие слова в действительности были произнесены, в них, возможно, содержался намёк на существующие инсинуации относительно его собственного прошлого в связи с делом Катилины. Цезарь использовал этот случай как повод для развода. Это говорит о том, что он спешил избавиться от Помпеи, которая не смогла родить ему ребёнка. Да и в любом случае Цезарь не собирался сам исполнять смешную роль рогоносца, которую, как считают, он с удовольствием предоставлял играть другим.

Побывал ли Клодий там на самом деле? Аврелия никогда не выпускала невестку из поля своего зрения и могла с лёгкостью придумать всю эту историю, чтобы оклеветать молодую женщину. С другой стороны, любовная интрига при столь невероятных, сложных и кощунственных обстоятельствах была злой шуткой такого рода, которая, безусловно, могла бы привлечь Клодия. Против него было возбуждено дело об оскорблении святынь, причём основным мотивом судебного разбирательства было, по-видимому, намерение осложнить положение Цезаря. Между Клодием и консерваторами произошёл неистовый обмен обвинениями, причём Клодия обвинили также и в кровосмешении с каждой из его трёх сестёр, а одним из наиболее активных обвинителей стал Цицерон. Его жена считала, что он проявляет чрезмерный интерес к наиболее известной из этих молодых женщин (к той, которая разбила сердце поэта Катулла). Кроме того, Цицерон был сильно задет тем, что Клодий глумился над его назначением на должность консула. Поэтому Цицерон решил лишить ответчика алиби и таким образом нажил себе на долгие годы опасного врага[6]. Цезарь, напротив, вызвал всеобщее удивление, поскольку, выступив в качестве председателя коллегии понтификов, отказался представить какие-либо доказательства против Клодия. Чести Цезаря больше ничто не угрожало, а он сам, не говоря уже о его патроне Крассе, всегда отлично понимал, кто мог стать полезным и на всё готовым политическим союзником. Процесс завершился, и Клодию был вынесен оправдательный приговор. Цицерон назвал судей грязным сбродом, который можно встретить в любом притоне. Он утверждал, что Красс, чтобы выручить Клодия, подкупил их деньгами, женщинами и обещаниями ввести в высшее общество.

Этот скандальный процесс прогремел на всю Италию, но и он померк на фоне действительно значительного события, случившегося в том же месяце. В Риме все с тревогой следили за высадкой в Брундизии вернувшегося с Востока Помпея и почти 40-тысячной армии преданных ему солдат. Его военные успехи были колоссальны и беспрецедентны. Он победил Митридата, который был яростным противником Рима в течение четверти столетия, и аннексировал его огромное царство в Северной Анатолии. Он завоевал Сирию, богатейший центр, осколок древнего эллинского государства Селевкидов, последователей Александра Македонского; он также захватил Иерусалим. Консерваторы могли обвинить Помпея в том, что он только пожинал плоды побед своего предшественника, аристократа Лукулла. Действительно, его лавры были заработаны с меньшими затратами, с помощью простого превосходства силы, которого он всегда старался добиться перед началом военных действий. Он мог ответить консерваторам, что завоевал 1538 городов или крепостей с населением 12 миллионов 178 тысяч человек. 39 новых городов были обязаны ему своим основанием, и благодаря ему рука Рима дотянулась до Кавказа, Азовского и Красного морей. Кульминационным моментом побед римского военачальника был триумф, и Помпей возвращался для того, чтобы принять почести от народа Рима. Он одержал победу по меньшей мере над 15 народами, и триумф для его прославления был внушителен и великолепен. Он ознаменовался шествием 324 захваченных в плен и взятых заложниками коронованных особ и их сыновей. О таком триумфе не мог мечтать ни один из его предшественников-военачальников. Помпей внёс 24 миллиона фунтов в казначейство. Его завоевания и трофеи увеличили ежегодный доход Рима не менее чем на 70 процентов, от 10 до 17 миллионов. Греческие города объявили его «правителем земли и моря». В его зимнем дворце Помпею оказывали почести двенадцать царей одновременно. Он мог хвастаться, что целые страны и их правители являлись его послушными клиентами. При помощи финансовых агентов, среди которых был выдающийся банкир Клувий, Помпей приобрёл огромные богатства, сделавшие его более чем правителем Востока: он стал почти его собственником. Суммы, которые он получал от монархов завоёванных стран, были беспрецедентно высоки в римской истории. Он был теперь настолько богат, что легко мог купить и самого Красса. Поэтому Цезарь, не порывая с Крассом, решил сблизиться с Помпеем. Именно он предложил воздать Помпею те несравненные почести, которыми удостоили его римляне.

Глава 3 ТРЁХГЛАВОЕ ЧУДОВИЩЕ

Цезарь склонился перед силой Помпея и поддерживал его политические интересы в Риме. Но теперь у него появилась возможность восстановить своё финансовое положение, поскольку, как претор, он имел право на получение весьма доходной должности правителя одной из провинций. Он не считал отъезд из Рима обременительным: в столице блеск его славы затмил возвратившийся завоеватель. Имелась ещё одна причина, заставлявшая его уехать подальше от дома. В то время как Помпей воевал на Востоке, у Цезаря, по слухам, была любовная интрига с женой полководца Муцией. Она родила Помпею троих дочерей, но это не помешало ему сразу по возвращении развестись с ней. Он не объяснил своего поступка, но как-то заметил, что Эгист стал возлюбленным Клитемнестры, когда её муж Агамемнон[7] был далеко в Трое, что нетрудно было истолковать как намёк на его собственную ситуацию. Поэтому Цезарю лучше было на некоторое время уехать из Рима.

При распределении провинций ему досталась Дальняя Испания. Перед отъездом он столкнулся с резким противодействием своих заимодавцев, которые требовали гарантий возврата долга и грозили арестом и конфискацией багажа. Говорили, что долговые обязательства Цезаря составляли около 5 миллионов фунтов и что Красс, который всё ещё вкладывал капитал в его будущее, теперь выдал ему почти пятую часть этой суммы. Её хватило, чтобы уплатить самые неотложные долги. Теперь Цезарь мог уехать, и он сделал это настолько быстро, насколько было возможно, не дожидаясь подтверждения своего назначения формальным декретом сената. Предлогом послужила необходимость срочно начать военные операции против бандитов, засевших в горах Лузитании (Португалия и Западная Испания), поскольку правитель был не только верховным судьёй и главным гражданским администратором его области, но и главнокомандующим.

После трёх недель пути Цезарь достиг Кордубы (Кордова), столицы провинции. Обнаружив, что бандиты отказались спуститься на равнины, он завербовал новые отряды и провёл успешную военную операцию между реками Тахо и Дуро, присоединив эту территорию к провинции. Затем он отплыл из Гадеса (Кадис) в Бригантиум (Бетанзос) в северо-западной оконечности полуострова, впервые выведя римских солдат к водам Атлантики. Так или иначе, Цезарю удалось благодаря этим операциям получить значительную сумму денег. Его политические противники утверждали, что он грабил города, которые не могли оказать сопротивления, и принимал чрезмерные подарки. Всё же ему удалось избежать слишком сильной критики в Риме. Это было в значительной степени вызвано тем, что он мог посылать в столицу огромные суммы, включая «добровольные» пожертвования испанских городов. Впоследствии Цезарь был также удостоен триумфа. Но он заботился о том, чтобы хорошо платить солдатам, а те приветствовали его как своего победоносного военачальника (императора). Однако прежде всего он обеспечил себя, и к тому же оплатил значительную часть долгов, которые лежали на нём тяжким бременем. Такое личное обогащение, если оно осуществлялось с некоторой осмотрительностью, являлось вполне законным, потому что правитель не только получал официальное денежное содержание, значительно превышавшее расходы, но и при распределении добычи между казначейством и войсками имел право оставлять себе часть захваченных ценностей.

И всё же, когда Цезаря обвиняли в том, что он пренебрёг своими гражданскими обязанностями, целиком посвятив себя войне и увеличению своего благосостояния, его противники были не совсем справедливы. За тот короткий период, когда он был правителем Испании, Цезарь сделал практическую попытку решить важные общественные проблемы. Одной из них была проблема долгов, с которой он был прекрасно знаком. Население Испании было истощено войнами, а экономическое неравноправие и долговые зависимости достигли огромных размеров. Существующее законодательство давало возможность кредиторам фактически полностью присваивать все доходы своих должников. Цезарь изменил это положение и снизил долю, полагающуюся кредиторам, до двух третей. Такое положение вещей, кажущееся нам достаточно суровым, в то время явилось значительным смягчением порядков по сравнению с теми, к которым люди привыкли. В результате реформы у Цезаря появилось много благодарных клиентов, ставших ему весьма полезными в будущем. Эти реформы предвещали изменения в римском законодательстве, их будущий диктатор проведёт в Риме позднее и в намного большем масштабе.

Назначение на должность правителя явилось поворотным моментом в карьере Цезаря со всех точек зрения. Оно не только спасло его от банкротства, но и изменило весь его жизненный путь. Это был его первый опыт командующего, который ведёт отряды в сражение, и этот опыт Цезарь получил в стране, где ещё недавно сражался Серторий, друг его дяди Мария. И хотя операция была сама по себе незначительной, именно благодаря ей Цезарь понял, что ему хочется делать и что у него получается лучше всего.

Однако он сможет реализовать это только что осознанное призвание значительно позднее. Дальнейший карьерный рост был возможен только в Риме, что вызвало некоторые осложнения. Подобно любому другому успешному римскому политическому деятелю, Цезарь нацелился на должность консула, которой не добились его предки и которая была кульминацией амбиций всех политиков. Кроме того, было важно и почётно получить этот пост в «его год», то есть в первый же год, когда он получал на него право. Согласно обычной практике, право на пост консула получали по достижении 43 лет. Но патрициям разрешалось получить это назначение на два года раньше. А это означало, что Цезарь, родившийся 13 июля 100 года до н. э., мог стать консулом в году до н. э., а баллотироваться на эту должность в июле предыдущего года.

Однако должности консула ему было мало. Он страстно желал триумфа в свою честь и обеспечил его себе значительными суммами, которые посылал из Испании. Военачальник, заслуживший триумф, по римским законам не должен был входить в город до празднования. С другой стороны, недавно принятый закон предписывал каждому кандидату на должность консула лично явиться в столицу и подать прошение в точно определённый день, за месяц до июльских выборов. Цезарь срочно выехал из Испании в 60 году до н. э. и прибыл в Рим не ранее июня, поэтому его график был очень напряжённым. Сенат имел право в виде исключения разрешить кандидату баллотироваться на должность консула заочно, и Цезарь потребовал такой льготы для себя. Но при обсуждении его прошения выступил Катон. Он произносил речи в течение целого дня, и весьма результативно: Цезарь разрешения не получил. Катон применил поистине пиратский метод — одним ударом разбил все надежды на гармоничное сотрудничество Республики и Цезаря. В письмах Аттику Цицерон не раз писал о своих упованиях на то, что Цезарь, «которому сейчас ветер надувает паруса», станет самым совершенным гражданином. Трудно сказать, возможно ли было превратить Цезаря в добросовестного консерватора, но если такая перспектива и имелась, то Катон своим выступлением уничтожил её.

Более того, сенат, кажется, позволил себе акт недружелюбия по отношению к Цезарю. В то время консулы после окончания срока их службы назначались правителями провинций, причём это были более важные назначения, чем те, которые получали преторы. Обычно провинции, куда предстояло отправиться будущим консулам, были известны ещё до баллотировки. Но в данном случае сенат, предчувствуя, что Цезарь будет избран, решил ослабить его позицию, и для консулов 59 года до н. э. была выделена провинция, которую назвали «местом, где много лесов и зверья». Возможно, это была область на юго-востоке Италии, обычно контролируемая одним из квесторов, то есть должностных лиц, занимающих более скромное положение. В любом случае для консула такое назначение было достаточно нелепым. Говорили, что оно было вызвано неспокойной обстановкой в Италии или, напротив, что провинции распределялись чисто символически. Провинции, представляющие интерес, якобы будут распределяться позднее, в зависимости от обстановки на границах. Но всё-таки распределение в эту забытую богом лесную провинцию очень походило на преднамеренное оскорбление со стороны консерваторов.

Тем временем Цезарь, выбирая между триумфом и постом консула, остановился на последнем и был избран консулом на 59 год до н. э. Получить и то и другое оказалось невозможно. Одновременно с Цезарем консулом стал несгибаемый реакционер Бибул, который уже тянул вместе с ним, и весьма неохотно, ярмо эдила, а затем и претора. Чтобы стать консулом, Бибул отступился от своих принципов и предложил Цезарю деньги в обмен за поддержку на выборах. Но Цезарь отказался. Он уже наполовину разорил Бибула, когда помогал ему стать эдилом, да и не был уверен, что тот имел достаточно средств. Кроме того, Цезарь прекрасно понимал, что Бибул ненавидит его. Да и у самого Цезаря было недостаточно средств, чтобы стать консулом. Ещё недавно он обратился бы к Крассу за помощью, но на сей раз, насколько мы знаем, он этого не сделал. Причина, вероятно, заключалась в расхождении во мнениях относительно Помпея. Для ревностно стремящегося к славе Красса громкие победы Помпея на Востоке, очевидно, были как нож острый, и он не мог отнестись к ним с хладнокровием. Цезарь реагировал на них гораздо спокойней и всё ещё считал себя обязанным оказать поддержку завоевателю. Естественно, финансовая помощь на сей раз поступила не от Красса, а от третьего кандидата на должность консула, богача Луция. Однако сам Луций не сумел получить пост консула, поскольку против него объединились все консерваторы, включая Катона, которые при помощи организованных ими крупных взяток протащили Бибула на второе место.

Перспектива работы с таким коллегой отнюдь не радовала Цезаря, но произошедшее послужило дополнительным стимулом для приведения в жизнь важного плана, который он в то время составлял. Это был ни больше ни меньше план объединения двух наиболее важных в Риме персон, а также самого Цезаря. Объединившись, они втроём смогли бы подавить традиционалистскую республиканскую фракцию, которая упорно препятствовала их амбициям. Время оказалось подходящим, потому что консерваторы пренебрежительно обходились не только с Цезарем, но также, что было намного более серьёзно, с Помпеем и, ещё в большой степени, с Крассом. Отчуждение Помпея от знати уже предвещало её враждебное отношение к его военным успехам, а его развод с Муцией только ускорил этот процесс. Дело заключалось в том, что единокровные братья Муции со стороны матери, Метелл Селер и Метелл Непот, принадлежали к могущественному римскому роду. Муция помогла своему мужу Помпею и, как предполагали, любовнику Цезарю добиться поддержки Селера в деле Рабирия в 63 году до н. э. Без сомнения, отчасти благодаря ей Непот, работавший с Цезарем, поддержал интересы Помпея, когда тот уже был на пути домой. Но после развода Селер, негодовавший по поводу того, что никак не мог получить должность консула, отказал ему в поддержке. Так же поступил и Непот. Союз Помпея с великим Цецилием Метеллом, который продолжался с переменным успехом в течение 15 лет, был разорван.

В это время Помпей, который обожал заключать браки и за свою жизнь успел жениться пять раз, причём каждый раз по политическим соображениям, искал себе новую жену. Его первая идея состояла в том, чтобы восстановить своё положение среди консерваторов, и он устремил свой взгляд на племянниц Катона, сделал предложение одной из них, а второй предложил выйти замуж за своего младшего брата. Катон, однако, отверг это предложение, не желая быть связанным с ним через женщин. По слухам, дамы сначала горько сетовали на его решение, но потом, когда стало очевидным, что Помпей просто ищет себе союзников, поняли правоту Катона. Но самое тяжёлое поражение Помпей, всегда действовавший совершенно независимо на Востоке, понёс в сенате. Ему не удалось убедить сенаторов ратифицировать свои действия и провести аграрный закон, который позволил бы обеспечить землёй его победоносных воинов. Селер теперь был против него, Катон, естественно, тоже, и к лету года до н. э. Помпей прекратил попытки протолкнуть свой земельный проект. Консерваторы отвернулись от него, опасаясь его диктаторских устремлений, которых тот, по существу, не имел.

Возвратившись из Италии, Помпей покорно расформировал свою армию, ясно демонстрируя своё желание остаться в рамках закона. Помпей был человеком изворотливым, неблагодарным, эгоистичным и неискренним. Восемь раз в течение своей жизни он переходил из одной партии в другую. Но он был искренне заинтересован в том, чтобы римляне получили достойное правление, для себя же хотел не высшей власти, а аплодисментов. Помпей был не тем человеком, который мог бы нанести удар республиканцам, повторив поход Суллы на Рим. В действительности он желал только одного — чтобы каждый благородный римлянин восхищался им и восхвалял его. И теперь, в 46 лет, когда его созидательная жизнь закончилась, когда его способность разрешать сложные проблемы ухудшалась, а неумение вникать в тонкости политических процедур оказалось непреодолимым препятствием, он был безжалостно выброшен теми самыми реакционными силами, которые хотел возглавить.

Красс, чья давнишняя неприязнь была только усилена победами Помпея, рьяно участвовал в блокировании аграрного закона, предложенного Помпеем. И всё же у Красса было кое-что общее с этим полководцем: его, так же как и Помпея, оскорбляло отношение твёрдолобых сенаторов. Вопрос, по существу, был чисто финансовым. Всадники, находившиеся под особым покровительством Красса, являлись патронами крупных компаний, которые скупили у правительства право собирать налоги в богатейшей провинции Рима, Азии. К тому времени они поняли, что переплатили, — другими словами, они ошиблись при расчётах в своей сделке с правительством и теперь просили о кардинальном изменении существующего контракта и о заключении нового, в котором была бы значительно снижена их ответственность по долговым обязательствам. Красс поддержал их. Цицерон считал это предложение возмутительным, но, придавая большое значение сотрудничеству между сенатом и всадниками, так же оказал им поддержку. Катон, однако, добился отклонения этого предложения, обвинив этих финансистов, которые обычно были на ножах с его приятелями-аристократами в провинциях, в серьёзных злоупотреблениях. Консерваторы были, очевидно, готовы пойти как угодно далеко и заплатить любую цену, лишь бы обезвредить того, кто представлял опасность для их клики. Но на сей раз они сами себя перехитрили. Действительно, следующая инициатива Катона, не проявившего достаточной гибкости, привела к краху всего того, что они больше всего хотели сохранить.

В этом же году, важность которого для дальнейшего развития событий несомненна, Помпей и Красс отбросили свои разногласия и, объединившись с Цезарем, который также был отторгнут лагерем традиционалистов, заключили частный, но всесильный и диктаторский по устремлениям союз, известный как первый триумвират. Из троих триумвиров Цезарь был всё ещё намного менее влиятелен, но он гораздо лучше умел вести переговоры, кроме того, он принадлежал к лагерю Мария, что привлекало к нему новых сторонников, опасавшихся Помпея — командующего у Суллы и Красса, занимавшегося для него же финансовыми махинациями. К тому же именно Цезарь взялся за сложнейшую задачу объединения этих двоих. Вероятно, Цезарь и Помпей уже достигли ограниченного соглашения перед выборами (в июле 60 года до н. э.), благодаря которому Цезарь сохранил за собой должность консула в течение следующего года. Привлечь Красса к их союзу удалось позднее. Это не вызывает сомнения, поскольку если бы соглашение было достигнуто ещё до выборов, то Цезарь едва ли искал бы финансирование проведения своей кампании в другом месте. Во всяком случае, к концу года трёхсторонний союз был заключён, хотя в то время это всё ещё оставалось секретом.

Цицерон узнал о планах Цезаря урегулировать отношения Помпея и Красса от Луция Корнелия Бальба, который сыграл важную роль как в этом соглашении, так и в большинстве основных событий в течение ряда следующих лет. Бальб был одним из наиболее важных, одарённых и колоритных сотрудников Цезаря. Он родился в Гадесе, и среди его предков, без сомнения, были семиты (финикийцы), основавшие этот город. Бальб начал свою политическую карьеру как клиент Помпея во время его испанских кампаний против Сертория в 70-х годах. Услуги Бальба имели настолько большую ценность, что позволили ему получить римское гражданство. В то время Бальб был исключительно привлекательным юношей, одарённым литературным и философским талантами. Ему покровительствовал историк и богач Теофилан из Метилена, доверенное лицо Помпея в Греции. Он усыновил Бальба во время заключения первого триумвирата, а позже оставил ему всё своё состояние. Но наиболее ценной для Бальба оказалась дружба с Цезарем. За время двух своих сроков службы в Испании тот сблизился с наиболее значительными людьми Гадеса, там же познакомился и с Бальбом, неоценимым организатором, вдохновителем новых предприятий и посредником.

Весьма полезным в этом свете оказалось и то, что Бальб был близок как к Помпею, так и к Цезарю, который и поручил Бальбу привлечь в триумвират четвёртого участника, Цицерона. Это должно было придать союзу более представительный вид. Общественное положение и несравненное красноречие Цицерона были бы значительным вкладом в общее дело, несмотря на суетность и нерешительность оратора. Итак, приблизительно в декабре 60 года до н. э. Бальб посетил Цицерона, и его дипломатические усилия едва не увенчались успехом. Цицерон был погружен в горестные размышления. Его возмущало то, что консерваторы столь бескомпромиссно оттолкнули Помпея, Красса и Цезаря и тем самым разрушили национальное единство, установившееся, по его «оптимистичному» утверждению, в период эпопеи с Каталиной. Но эти трое раздражали его ещё больше. Красс, по общему признанию, похвально отзывался о выполнении Цицероном своих консульских обязанностей, но Красса небезосновательно подозревали в соучастии в заговоре Катилины, кроме того, он помешал Цицерону преследовать Клодия по суду за осквернение святынь. В отношении Помпея Цицерон вёл себя достаточно бестактно, направив ему объёмистый документ, в котором его достижения на Востоке сравнивал со своим участием в деле Катилины. Помпей, разумеется, холодно встретил предложенный труд, а это привело к тому, что обычного восхищения, которое Помпей вызывал у Цицерона, поубавилось, а «идеальный Помпей» на время перестал для него существовать.

Что касается Цезаря, то заключительные версии речей Цицерона, посвящённых Каталине, были вежливыми, а колкости тщательно обдуманными. Впрочем, следует учесть, что они готовились к изданию в то время, когда Цезарь должен был стать консулом. Но Цицерон никогда не мог преодолеть своего глубокого отвращения к этому человеку. Он утверждал, что первым понял, что в действительности представляет собой Цезарь, и страшился его, как можно страшиться спокойного в штиль, но устрашающего во время шторма моря. Язвительные суждения оратора относительно людей и ситуаций непрерывно менялись, но в одном он сохранял постоянство: Цицерон всегда поддерживал республиканскую форму правления и в самые критические, поворотные моменты своей жизни, а это как раз был один из них, он сопротивлялся давлению извне и жил ради своего идеала. Цицерон отказался присоединиться к вызывающему у него отвращение союзу, независимо от того, во что мог обойтись его отказ, а расплата оказалась тяжёлой.

В течение последующих десяти лет триумвират оставался доминирующим фактором управления в римской политике. Это не было поражением демократии, хотя иногда именно так и оценивалось. Борьба шла не между сенаторским правительством и демократией, которой в Риме, по существу, никогда и не существовало, а между надменной, реакционной, коррумпированной олигархией и не менее безжалостной тиранией, проводимой в жизнь триумвирами. Победила тирания. Позже Катон и его последователи рассматривали этот момент как критический, который привёл консервативную партию к краху. Вовсе не вражда между Помпеем и Цезарем, возникшая много позже, а их зловещий союз разрушил основу, на которой базировались учреждения Республики.

Когда несовместимая пара, Цезарь и Бибул, приняла консульские полномочия в канун нового года, Цезарь первым делом представил на рассмотрение закон о перераспределении сельскохозяйственных земель в Италии. В число бенефициариев, то есть лиц, которые получали бесплатную землю, должны были войти представители столичных люмпенов, обременённых долговыми обязательствами. Но в основном бенефиции предназначались для отставных солдат, в первую очередь для ветеранов Помпея, чьё предложение было блокировано в предыдущем году. На первом этапе предполагалось использовать для распределения то небольшое количество общественных земель, которые ещё оставались в Италии, за исключением Кампании, области к юго-востоку от Рима, где такие земли были особенно обширны и представляли большой интерес. В проекте также предполагалась возможность дополнительной закупки частных имений и их раздел на небольшие участки при условии согласия владельцев. При этом гарантировалось, что цены закупки будут не ниже рыночных. Планировалось создать специальную земельную комиссию, состоящую из двадцати членов и возглавляемую внутренним исполнительным комитетом из пяти человек.

Хотя предложенный закон под влиянием внешних обстоятельств оказался достаточно противоречивым, полномочия комиссии были гораздо более ограниченными, чем в отклонённом четырьмя годами ранее законопроекте Красса и Цезаря, да и вообще предложения были достаточно умеренны и вполне разумны. Таким же был и способ представления законопроекта. На этот раз Цезарь не пытался обойти сенат, напротив, перед тем как подать проект на рассмотрение, он направил его сенаторам для комментариев. Цезарь, без сомнения, предвидел яростное сопротивление своих противников во главе с Катоном, рассматривавшим эту инициативу как опасный заговор, в котором одинаково активно участвовали и революционеры, и их исконные враги финансисты. Катон также был уверен в том, что консул, выдвинувший такое провокационное предложение, которое традиционно выдвигали народные трибуны, злоупотребил своими полномочиями. Цезарь обычно сохранял внешне непроницаемое спокойствие, но Катону иногда удавалось проникать за эту завесу. В данном случае Цезарь допустил редкую для него ошибку — он потерял самообладание и отправил Катона в тюрьму, положив таким образом конец его попыткам заблокировать закон. Он вскоре отменил своё решение, но дело было сделано, и этот шаг отозвался в будущем самым зловещим образом. Сенат потерял последний в его истории шанс действовать разумно и конструктивно.

Вслед за этим Цезарь должен был вынести свой законопроект на рассмотрение народного собрания, другого пути у него не оставалось. Там оно встретило отпор со стороны трибунов, трое из них наложили на него вето, однако вмешательство трибунов было проигнорировано в обход закона, а трое непокорных жестоко наказаны. Консул Бибул также попытался блокировать законопроект, но безуспешно. Внезапно мощь триумвирата стала для всех очевидной. К общему изумлению, не только Помпей, но и Красс выступил в защиту предложения. Кроме того, Цезарь позаимствовал у Помпея солдат, и те ворвались на собрание. Цезарь не желал сам применять силу и сделал это руками своего союзника. Кто-то из солдат опрокинул корзину экскрементов на голову консула Бибула, и символы его консульской власти были безнадёжно испорчены. Таким образом, часть оппозиции была выведена из строя, а другая просто парализована фактом существования нового, неожиданного союза, и в результате закон был принят. Но нарушение законов и традиций было слишком явным, и римляне не забыли об этом, ведь, как ни парадоксально, они по-прежнему оставались сторонниками закона, хотя им и приходилось нарушать его в отдельных случаях. Так что память об этом событии стала для Цезаря чем-то вроде камня на шее на все последующие годы.

Цезарь принял все возможные предосторожности, добавив к проекту новое положение, принуждающее сенаторов и кандидатов на официальные посты приносить клятву в том, что они будут соблюдать принятый закон. Сенат к тому времени был настолько запуган, что уступил принуждению: даже Катон, по просьбе Цицерона, пошёл на компромисс с собственной совестью, чтобы спасти свою жизнь. Итак, земельная комиссия приступила к работе. В неё вошли эксперты по сельскому хозяйству, такие, как энциклопедист Варрон, и даже один специалист по свиньям, а кроме того, сам Помпей и шурин Цезаря.

Бибул взял на вооружение тактику, не имеющую аналога в современной политике. Она была основана на вере в сверхъестественные силы и базировалась на исторических и даже доисторических римских конституционных и религиозных традициях. Существовало старинное священное право так называемого доброго предзнаменования, которое было основано на следующей теории. Согласно поверьям, боги располагали средствами, чтобы оповестить людей о том, соответствуют ли их действия божественной воле. Цезарь, разумеется, не верил ни в какие чудеса, так же как и большинство его образованных современников. Но такая практика опоры на небесное знамение считалась уважаемой и патриотичной, к тому же, как заметил Цицерон, иногда она оказывалась удобным средством для того, чтобы положить конец опасным предприятиям. На практике ни одно официальное мероприятие не начиналось до тех пор, пока председательствующий консул или претор не обращал взор на небо, чтобы посмотреть, не появилась ли там вспышка молнии или какой-то иной неблагоприятный знак. Если же какое-то знамение было замечено, все запланированные мероприятия отменялись. Более того, любые действия или собрания могли быть приостановлены после того, как одно из должностных лиц, или авгуров (жрецы, чьей обязанностью было наблюдать за этими явлениями природы), сообщал о том, что заметил неблагоприятное знамение.

Бибул открыто объявил, что он воспользуется этим. Он заявил, что в его намерения входит предотвратить саму возможность проведения законодательных собраний с тем, чтобы процесс принятия новых законов стал невозможным. Цезарь полностью игнорировал всё сказанное его коллегой, продолжая созывать законодательные собрания и собрания сената, поскольку это соответствовало его планам. Понятно, что у него были для этого чисто формальные, юридические основания: даже для самых опытных и высокопоставленных специалистов по религиозному юридическому праву того времени оценка правомочности действий Бибула представляла собой сложную головоломку. Тем не менее в разгар своей неконституционной деятельности по проведению в жизнь нового аграрного закона Цезарь потерял репутацию одного из наиболее стойких приверженцев традиционных римских религиозных обрядов. Бибул в ответ устроил Цезарю обструкцию, приложив все возможные усилия, чтобы помешать ему созывать сенат. Существовало правило, согласно которому консул не мог созвать сенат без согласия своего коллеги — второго консула.

И Бибул ни разу не дал своего согласия. В течение всех последующих восьми месяцев своего консульского правления Бибул не покидал стен своего собственного дома. Оттуда он распространял «эдикты», содержавшие грубые и ядовитые выпады против Цезаря, его политики и морального, а вернее, аморального облика. Эти листовки, отличавшиеся грубым остроумием, привлекали такое внимание, что на улицах, в тех местах, где их раздавали, возникали самые настоящие заторы. Критики триумвиров, поощряемые ростом их непопулярности, называли Помпея царём, а Цезаря — царицей. Бибул не преминул вернуться к стародавнему, но по-прежнему не забытому скандалу, написав в одной из брошюр, что царица Вифинии, которая раньше охотно ложилась под царя, теперь вознамерилась стать царём сама.

Тем временем Цезарь, игнорируя обвинения в незаконности своих действий, продолжал осуществлять мероприятия в интересах всех троих триумвиров. Финансисты Красса в Азии освобождались от части договорных обязательств и теперь должны были выплачивать не более 33 процентов, чего они и добивались. Эту уступку Цезарь сопроводил предупреждением о том, что впредь такое не должно повторяться. Сам он был непосредственно заинтересован в операциях откупщиков, нажив на этом деле большие суммы. Восточное поселение Помпея также было ратифицировано.

И вот теперь и Помпей, и Цезарь сочли, что пришла пора укрепить их союз более прочными узами, нежели случайное и временное совпадение интересов. Они решили зацементировать его родственными узами. Помпею нужно было жениться, поскольку с Муцией он развёлся, а племянницы Катона заполучить не смог. И если ранее Цезарь помог Помпею разрушить брак, то теперь был готов помочь ему заключить новый, предложив в качестве невесты свою собственную дочь Юлию. Правда, она уже была обещана родственнику любовницы Цезаря Сервилии. Цезарь нарушил своё обещание, чему Сервилия отнюдь не обрадовалась, поскольку Помпей убил её первого мужа.

Возможно чтобы смягчить удар, Цезарь подарил своей даме сердца потрясающие жемчуга, стоящие целого состояния. Так или иначе, в апреле 47-летний Помпей женился на 17-летней Юлии. Любопытно, что брак оказался весьма удачным. Помпей, который, по отзывам некоей гетеры Флоры, был совершенно неутомим в любви, не раз возил свою юную супругу на отдых к морю. Цицерон полагал, что предложение об этом брачном союзе исходило от Помпея, который нуждался в политическом таланте Цезаря. Цезаря, в свою очередь, этот брак также устраивал, поскольку те противозаконные или, по крайней мере, сомнительные операции, которые он осуществил как во имя собственных интересов, так и ради интересов двух других триумвиров, сделали его весьма уязвимым, и, страшась будущего возмездия, он искал поддержки Помпея.

Новая ситуация отразилась в изменении протокола. Согласно традиции на заседании сената консул предоставлял слово должностным лицам в одном и том же порядке в течение всего года, и до настоящего времени Цезарь начинал с Красса. Но теперь, независимо от того, как отнёсся к этому Красс, он начинал с Помпея.

В то же самое время и Цезарь, не состоящий в браке после небезызвестного скандала с Доброй богиней, вновь женился. Его выбор пал на Кальпурнию. Её отец, литератор Луций Пизон, был необходим Цезарю как послушный кандидат на должность консула на следующий год, чтобы сбалансировать ставленника Помпея, Габиния. Тесть Цезаря был смугл, бородат, сутул, а также имел гнилые зубы — вот и всё, что о нём известно. Катон с возмущением писал о том, что для народа Рима невыносимо находиться под управлением «брачной конторы»[8]. Ещё больший гнев Катона вызвало вторжение Цезаря в его собственную семью. Болтливый тесть Катона Луций Марций Филипп взял в жены племянницу Цезаря и занял благодаря этому нейтральную позицию, а следовательно, стал для Катона совершенно бесполезен.

Укрепив своё положение при помощи супружеских уз, Цезарь предпринял более энергичные действия по продвижению своего второго аграрного закона. Первый закон, по-видимому, не привёл к желаемым результатам. Вероятно, спекулянты захватили все земли, предназначенные для распределения, и установили чрезмерно высокие цены. Теперь приходилось пускать в оборот для перераспределения принадлежащие государству территории в Центральной и Северной Кампании, которые прежде не использовались. Это была последняя подлежащая обработке земля, всё ещё остающаяся государственной собственностью. Большая её часть была отдана в аренду состоятельным людям и приносила в казну регулярный доход, составлявший основу национального бюджета. И вот в мае эти земли были перераспределены между двадцатью тысячами ветеранов Помпея и неимущими гражданами, причём предпочтение отдавалось, во всяком случае на словах, большим семействам. На этот раз компенсационные методы оказались намного более суровыми, чем те, что применялись ранее. Многие мелкие хозяева остались без земли либо как субарендаторы оказались вынуждены платить огромную ренту. Катон использовал все свои возможности, чтобы не допустить принятия закона, но вновь потерпел поражение. Он неоднократно был избит, и однажды его даже столкнули с трибуны.

В обширную программу Цезаря также входил превосходный закон, целью которого было пресечь произвол провинциальных правителей, которые обирали подведомственных им сограждан. Сам закон был, безусловно, хорош, но его выполнение сталкивалось с трудностями, кроме того, согласно этому закону санкции были направлены только против правителей и не касались финансистов, которые в этом отношении ничем от них не отличались. Специальный указ Цезаря предусматривал публикацию всех законодательных актов народного собрания и декретов сената. Ранее их публиковали только в особых случаях, и данная мера была направлена на формирование просвещённого общественного мнения, хотя, возможно, и была несколько запоздалой. К тому же обнародование всех этих документов явилось эффективным оружием, направленным против знати, поскольку народу Рима наглядно демонстрировалось, кто выступает против популярных законов.

В течение исторического 59 года до н. э., когда Цезарь занимал должность консула, он сделал больше для своих товарищей-триумвиров, чем для себя. Безусловно, он извлёк выгоду как из снижения процентов по азиатским контрактам, так и из раздачи земель в Кампании и в других местах. Но он хотел намного большего, чем просто получить прибыль. Ходили слухи, будто Цезарь позаимствовал в казначействе три тысячи фунтов золота и подменил их позолоченной бронзой, но, скорее всего, эта информация не соответствовала действительности, поскольку такая операция наделала бы слишком много шуму. Тем не менее Цезарь и Помпей неплохо нагрели руки на другой золотой жиле. Речь идёт о Египетском царстве, которое в то время почти полностью потеряло прежнюю независимость, но по-прежнему оставалось богатейшим государством. Ресурсы Египта, намного превосходившие азиатские или сирийские, оказали серьёзное влияние на финансовое состояние Римского государства. В 80 году до н. э. царь Египта в своём завещании, подлинность которого, правда, подвергалась сомнению, выразил желание присоединить свою страну к Риму. Красс проявил крайний интерес к этому внушительному наследству, но его усилия пока оставались напрасными. И вот теперь Цезарь и Помпей решили подвигнуть римский сенат и народное собрание на следующий шаг: предложить официальное признание находившемуся тогда на престоле египетскому царю Птолемею XII, прозванному Авлетом[9], за невероятно высокую плату. Даже у царя возникли трудности с выплатой этой огромной суммы, и ему пришлось занять деньги у римского ростовщика Рабирия Постума.

А для Рима это был настоящий золотой дождь. Однако решимость Цезаря получить в управление первоклассную провинцию, где можно добыть и славу, и богатство, оставалась неизменной. Каждый римский консул стремился к этой цели. Цезаря вовсе не устраивала территория, покрытая лесами, по которым бегали дикие звери, — именно такую область он получил в управление перед тем, как был создан триумвират. Для этой цели Цезарь призвал одного из своих наиболее ценных агентов, Публия Ватиния, весёлого, всеми любимого, бесстрашного выскочку совершенно ужасного вида: всё его лицо и шея были покрыты омерзительными наростами. Цезарь добился назначения Ватиния трибуном, и впоследствии именно Ватиний обеспечил утверждение указов Помпея и решения о снижении налогов, необходимого Крассу. Ватиний был щедро вознаграждён Цезарем. Правда, когда этот чрезмерно ретивый трибун попробовал ворваться в дом Бибула и отправить того в темницу, Цезарь удержал его. Зато два месяца спустя, в мае, Ватиний сделал именно то, что от него требовалось: он без согласия сената провёл через народное собрание указ о назначении Цезаря правителем Цизальпинской Галлии (север Италии) и Иллирии (Иллирик), и не на год или два, как это было принято, а на пять лет, причём в течение этого периода он имел право сам назначать командующих войсками, находившимися в его подчинении.

Противники Цезаря объявили указ незаконным, потому что Бибул именно в это время наблюдал знамение, о которых говорилось выше. Но Цезарь, потеряв на мгновение выдержку и утратив никогда ему не изменявшую учтивость, опустился до уровня Бибула и прокричал, что оседлает сенат и овладеет им, несмотря на вопли и стенания. Кто-то из сенаторов ответил грубостью на грубость. «Женщине, — крикнул он, — трудновато будет это сделать».

Но Цезарь уже взял себя в руки и возразил вполне в духе этой басни двадцатилетней давности[10]: «Амазонкам и Семирамиде, царице Сирии, неплохо это удавалось, несмотря на их пол».

Из 14 легионов, которые составляли постоянную армию, предназначенную для 8 римских провинций, 3 отдали Цезарю; они были размещены в Аквилее на Адриатике. Большая часть оставшегося войска благодаря усилиям триумвиров оказалась под управлением сторонников Помпея. Цизальпинская Галлия, преуспевающая, густонаселённая территория, представляла для Цезаря огромную ценность, поскольку была прекрасным и не слишком удалённым регионом, где можно было вербовать солдат. Помпея, в свою очередь, вполне устраивало то, что его союзник получил эту провинцию, поскольку ему самому могли бы понадобиться войска для того, чтобы держать в страхе столицу. Помпей мог доверять цизальпинским коммунам, ведь именно его отец добился предоставления им избирательных прав. Благодаря дополнительному указу Ватиния Цезарь получил возможность усилить новыми поселенцами один из городов на этой территории, Ком (Комо), и он организовал переселение туда 5 тысяч колонистов. Строго говоря, этот город, подобно большинству других городов по ту сторону реки По, обладал только половинным статусом латинских городов, согласно которому лишь должностные лица и члены совета были полноправными римскими гражданами. Однако Цезарь, несмотря на сомнительность своих действий с точки зрения закона, рассматривал всех свободных жителей как этих граждан, а Ком — как полноправное объединение римских граждан. Действительно, он без лишних слов присвоил такой же статус всем другим поселениям Трансальпийской Галлии.

Враги Цезаря, которые объявили его новые указы незаконными, поскольку Бибул заметил неодобрение богов, отказались выполнять их. Однако Цезарю это давало возможность сохранить группу благодарных иждивенцев, которых можно было время от времени доставлять в Рим, чтобы помочь своим ставленникам победить на выборах. Кроме того, только римских граждан можно было вербовать в легионеры, и Цезарь теперь мог с полным основанием утверждать, что два новых легиона, которые он начал формировать, состояли из мужчин, имеющих статус граждан. Это ободряло новобранцев: они были уверены, что Цезарь обеспечит им полноправное гражданство и надел земли после ухода в отставку. Помимо Цизальпинской Галлии Цезарь получил в управление Иллирию, район на восточном побережье Адриатики, который также был расположен достаточно близко от Италии. Управление этой областью давало Цезарю возможность поставить победную точку в длинном списке незавершённых военных походов его предшественников против варварских племён, селившихся вдоль границы. Это было нетрудно сделать, имея в распоряжении гарнизон Аквилеи. Кроме того, к северу и к востоку от границы этой провинции назревал конфликт с мощной империей варваров, которой правил король Буребистас из Дакии. Возможно, Цезарь считал весьма перспективным с точки зрения укрепления границ, получения доходов и повышения собственного престижа расширить границы Римского государства вплоть до Карникских Альп и реки Савы или даже до Дуная, куда фактически граница была перенесена только при жизни следующего поколения.

При этом начальном распределении провинций Цезарь не получил Нарбонской Галлии, богатой провинции, расположенной на западе, за Альпами, в южной части Франции, между Севеннами и Средиземноморским побережьем. Эта территория была аннексирована у местных племён в 121 году до н. э. по просьбе союзника Рима, греческого порта Массилии (Марсель), и в течение последующих лет стала одной из наиболее доходных римских провинций. Волнения вблизи северных границ открывали значительные возможности для честолюбивого римского военачальника. Они заставили сенат передать управление этими двумя областями, Нарбонской и Цизальпинской Галлией, консулам 60 года до н. э. Такой шаг свидетельствовал о том, что эти территории считались в то время наиболее проблемными областями империи. Один из этих консулов, ставленник Помпея Афраний, уступил Цезарю правление Цизальпинской Галлией, но его коллега, Метелл Селер, конфликтовал с Помпеем и, стремясь завоевать в Нарбонской Галлии собственные лавры, не собирался сдавать позиции. Однако отъезд Селера в провинцию был отложен, и он вскоре умер, так и не успев покинуть Рим.

Это была большая удача для Цезаря — он получил управление этой провинцией, что оказало огромное влияние на последующий ход мировой истории. Триумвир не терял ни минуты. Сразу после смерти Селера (или, возможно, ещё во время его болезни) он поручил своему тестю Пизону и зятю Помпею добиться в сенате и в народном собрании передачи этой провинции ему. Тогда же Цезарь выступил против оказания почестей одному из военачальников за победы в Нарбонской Галлии. Цель была очевидной — показать, что военные действия далеко не закончены. Ватиний и другие сторонники Цезаря в день празднований в честь этого военачальника демонстративно воздержались от участия в церемонии и вместо этого отправились на похороны какого-то частного лица. При этом они были чрезвычайно скромно одеты, демонстрируя, что время для празднований и торжеств совершенно неподходящее. Однако к моменту выхода указа Ватиния подготовка общественного мнения относительно Нарбонской Галлии ещё не была завершена, и эту провинцию не включили в указ. Позже, вероятно в июне, Помпей предложил сенату присоединить Нарбонскую Галлию вместе с расположенным там легионом к провинциям Цезаря. Но если другие области были переданы на пятилетний срок, то Нарбонская Галлия только на один год. Хотя объединение двух Галлий под одним правлением не было чем-то совершенно новым, Катон заявил, что «сенат сам устраивает тирана в своей цитадели». Однако сенаторы вынуждены были согласиться с предложением Помпея, так как в противном случае рассмотрение вопроса было бы вынесено на народное собрание и там наверняка получило бы поддержку. Некоторые сенаторы, возможно, также утешали себя мыслью, что отъезд в провинции, по крайней мере, предотвратит вмешательство Цезаря в дела в столице. Возможно, у них также теплилась надежда на то, что при возникновении военных действий (а варвары действительно угрожали границам Галлии) триумвир сложит там голову.

Попытка избавиться от Цезаря уже была сделана — какой-то раб, действовавший, несомненно, по чьему-то наущению, пытался убить Цезаря в 59 году до н. э. В июле того же года был организован ещё один таинственный заговор, центральной фигурой которого был информатор Веттий, тремя годами ранее пытавшийся инкриминировать Цезарю участие в заговоре Катилины. На сей раз Веттий на допросе заявил, что группа консерваторов готовилась убить Помпея. В угоду Цезарю Веттий тогда же изменил список участников заговора, убрав оттуда имя молодого Брута, сына любовницы триумвира Сервилии. Этот случай прокомментировал Цицерон с обычной для него язвительностью: «Ночь отделяла второе свидетельство от первого, а ночью поступила особая, ночная апелляция». Веттий скоропостижно умер в темнице, и, возможно, именно Ватиний помог ему отправиться в мир иной, что, без сомнения, не вызвало никаких возражений Цезаря. Поначалу возникший скандал даже порадовал Цезаря, ведь это был отличный способ дискредитации консерваторов, но затем кто-то убедил Веттия включить в списки имя сына Сервилии. После этого отношение Цезаря к происходящему резко переменилось, и Веттия убрали. Инцидент никак не способствовал улучшению настроения Помпея, который был чрезвычайно расстроен сложившейся тяжёлой критической обстановкой и публично выразил своё беспокойство по поводу необходимости применения насильственных методов. Но Цезарь разумно держался в тени, и, когда Цицерон язвительно назвал римских правителей восточной властью, его ирония была отнесена на счёт Помпея. Тем временем Бибул своими заявлениями пытался посеять подозрения в искренности Цезаря. Он уверял, что, пока Помпей будет на Востоке, Цезарь сумеет обойти его. Кампания оппозиционеров шла неплохо. Даже если триумвиры и не были столь непопулярны, как уверял своих соратников Цицерон, против них были организованы демонстрации в театре, и Бибулу пришлось отложить консульские выборы до осени. Тем не менее, когда они наконец состоялись, триумвирату удалось получить должности консулов для своих ставленников Пизона и Габиния.

Итак, слишком богатый событиями год консульства Цезаря подошёл к концу. Ему удалось многого добиться, но главное — он сумел завязать множество связей, которые оказались ему весьма полезными в будущем. Такой путь Цезарь использовал всегда. Катон сетовал на то, что Цезарь, будучи консулом, а не простым трибуном, использовал революционные методы популяров Гракхов: игнорируя сенат, он проводил большинство своих законов через народное собрание. Не вызывает сомнения, что сенаторы были непримиримы. Но и Цезарь, со своей стороны, с готовностью переходил к насильственным методам. Его самые первые указы были незаконны, поскольку они игнорировали вето, наложенное трибунами. Законность последующих указов была сомнительной, потому что они были приняты, несмотря на дурные предзнаменования. С другой стороны, можно сказать, что ни вето трибунов, ни предзнаменования никогда не использовались для такой полной обструкции. Кроме того, сенаторы с самого начала подорвали свою собственную позицию, когда согласились присягнуть аграрному закону, хотя, по общему признанию, это было сделано по принуждению, а затем — когда почти добровольно подтвердили право Цезаря на Нарбонскую Галлию. Однако нарушения законности, которые Цезарь допустил в течение года, как фактические, так и предполагаемые, привели к тому, что он оказался под угрозой преследования по обвинению в государственной измене, начиная с того момента, когда он лишится иммунитета должностного лица.

Эта ситуация стала очевидной сразу по окончании срока консульских полномочий. В первые же дни нового, 58 года до н. э. двое вновь назначенных преторов выступили в сенате с предложением объявить все акты Цезаря не имеющими законной силы. Одним из них был Луций Домиций Агенобарб. Враги отзывались о нём как о крайне реакционном консерваторе, ненадёжном, кровожадном и трусливом человеке. Говорили, что «каждый элемент его тела отмечен каким-нибудь дефектом или связан с преступлением». Его записки демонстрируют нам человека, выделявшегося глупостью и необычным высокомерием даже среди римских твёрдолобых аристократов. Однако этот человек (кстати, прапрадед императора Нерона) управлял огромным наследственным состоянием, на него работали целые армии земледельцев и столичных клиентов. У него не было никаких оснований любить Помпея, который в молодости убил его брата. Кроме того, он испытывал непреодолимое отвращение к Цезарю, отчасти из-за его противоречивой политики, но главным образом потому, что его отец имел собственные интересы в Нарбонской Галлии и с нетерпением ждал поста правителя этой провинции. Вторым претором, осудившим Цезаря в сенате, был Гай Меммий. Это ему Лукреций посвятил свою изумительную поэму «О природе вещей», что, безусловно, свидетельствует о признании значимости великим поэтом литературного таланта Меммия. Но поэзия самого Меммия была эротической настолько, насколько это приличествовало человеку, чьей богиней-патронессой была, как и у Цезаря, Венера. Подобно Цезарю, он знал толк в адюльтере и однажды даже направил к дочери самого Цезаря, в то время уже ставшей женой Помпея, посыльного с непристойными предложениями. Меммий также был склонен к гомосексуальным связям — если верить фактам, приводимым поэтом Катуллом. Но Катулл вряд ли был объективен, так как он служил у Меммия и ровно ничего не смог из этого извлечь. Все доходы шли непосредственно Меммию, у которого позже возникли серьёзные неприятности из-за злоупотреблений и морального разложения, чрезмерных даже для тех нравов.

Эта любопытная пара должностных лиц инициировала трёхдневные дебаты, во время которых, несмотря на то что сам Меммий был далеко не безгрешен, они вытащили на свет божий все давние прегрешения Цезаря. Сюда же они добавили и новые, связанные с его пребыванием на должности консула, особенно всё относящееся к аграрным законам. К сожалению, ни одна из трёх речей, которые Цезарь произнёс в ответ, а затем издал, не дошли до нас. Дебаты не кончились ничем. И, не дожидаясь приговора, Цезарь решил, что самое разумное — покинуть Рим, поскольку, оказавшись вне столицы, он приобретал иммунитет против судебного преследования в качестве правителя Галлии. В течение этих трёх месяцев, которые Цезарь провёл в окрестностях города, один из его подчинённых подвергся судебному преследованию в Риме, и Цезарь не смог его спасти. Но когда один из трибунов потребовал доставить самого Цезаря в Рим, чтобы тот предстал перед судом, Цезарю удалось блокировать это предложение. Он также справился с угрозой отмены закона, согласно которому лица, отсутствующие в связи с выполнением служебных обязанностей, не могли быть преданы суду. Отмены этого закона пытались добиться несколько трибунов, но под угрозой нападения солдат Цезаря отступили от своего намерения.

Всё происходящее недвусмысленно свидетельствовало о том, что на то время, пока Цезарь будет править в Галлии, в Риме ему необходимо огромное число сторонников, которым за поддержку придётся платить, и немало. Кроме того, следовало убрать из Рима его наиболее влиятельных противников и критиков. Именно с этой целью он и выбрал себе представителя в Риме на время своего отсутствия. Это был не кто иной, как Клодий, тот самый Клодий, из-за которого была скомпрометирована жена Цезаря и рядом с которым Ватиний казался просто робкой овечкой. Несмотря ни на что, Цезарь всегда терпимо относился к Клодию. Клодий, красавец и наглец, любимец женщин и гроза их влиятельных мужей, был именно тем человеком, который был ему нужен. Клодий безбожно эксплуатировал и разорял мужей своих сестёр. Одна из них, Клодия, та самая, в которую был безнадёжно и страстно влюблён Катулл, слыла одной из наиболее известных нимфоманок Рима. Конечно, можно предположить, что такой человек посвятил себя борьбе за интересы непривилегированных граждан. Ему доставляло истинное наслаждение подрывать основы власти и третировать власть имущих. Однако Цезарь полагал, что сможет управлять этим своенравным и непредсказуемым человеком, вероятно, у него были для этого серьёзные основания — финансовая поддержка остальных триумвиров. Они решили использовать Клодия для того, чтобы отвлечь внимание консерваторов от себя. Цезарь знал, что его новый ставленник обладает необыкновенной способностью обращать любое конституционное установление в свою пользу. Кроме того, Клодий мог в нужный момент организовать вспышку гнева и негодования народных масс. Головорезов Клодия можно было встретить по всему городу. Обычно они слегка маскировались под мастеров какой-нибудь гильдии, но не очень усердствовали в этом. В Риме отсутствовали регулярные силы правопорядка, и противостоять им было некому.

Триумвиры решили поддерживать Клодия на выборах трибунов в 58 году до н. э. Правда, существовало одно серьёзное затруднение: трибуном мог стать только плебей. Это правило должно было гарантировать защиту прав народа.

Клодий плебеем отнюдь не был. Он принадлежал к старинному патрицианскому роду. Но это препятствие можно было легко преодолеть, поскольку существовала так называемая процедура усыновления: усыновлённый плебеем патриций становился по закону плебеем. Обычно усыновление было фиктивным, и процедура использовалась с политическими целями. Многие мужчины имели по два отца — настоящего и приёмного, причём ни возраст приёмного отца, ни возраст приёмного сына не принимались в расчёт. Тем не менее усыновление Клодия многих шокировало. Его приёмному отцу было 19 лет — ровно столько же, сколько и родному сыну самого Клодия! Стандартная процедура усыновления была сложной и запутанной. Но в случае с Клодием приходилось спешить — до начала выборов оставалось совсем немного времени. Цезарь участвовал в обряде в качестве великого понтифика, а Помпей был авгуром и, вглядываясь в небеса, напрасно искал там какой-либо знак недовольства богов. Клодий тоже достаточно вольно обошёлся с традиционным обрядом. Он и не подумал взять родовое имя своего приёмного отца, вместо этого просто изменил окончание своего имени — теперь он назывался «Клодион», что свидетельствовало о его переходе в класс плебеев.

Свою деятельность в качестве трибуна Клодий начал весьма эффектно. Сначала он положил конец прощальной речи Бибула простым и незатейливым способом — он в самом прямом смысле заткнул консулу рот. Затем, вместо продажи зерна народу Рима по низким ценам, как это следовало делать согласно закону Катона, он добился бесплатной раздачи зерна. Это сенсационное и весьма популярное предложение обошлось в огромную сумму. На его реализацию ушло более половины дохода от восточной кампании Помпея и одна пятая годового государственного дохода. Затем Клодий выполнил свой долг перед триумвиратом. Он убрал с пути триумвиров Цицерона и Катона. Клодий потребовал изгнать Цицерона из Рима, ссылаясь на противозаконную казнь участников заговора Катилины четырьмя годами ранее, во время пребывания Цицерона на посту консула. Не последнюю роль в этом обвинении сыграло и желание Клодия отомстить Цицерону за то, что тот свидетельствовал против него в деле Доброй богини. В те времена желание отомстить считалось естественным и правомочным.

В этом деле триумвиры повели себя уклончиво. Помпей и Цезарь утверждали, что они якобы убеждали Клодия не выступать против оратора. Но, даже если это и соответствовало истине, они сделали это только для формы. Ещё недавно Цицерон публично критиковал Цезаря, который, конечно, не хотел оставить оратора в Риме во избежание повторения прошлогодних событий. Однако он попытался смягчить удар, последовательно предлагая Цицерону ряд постов за границей: сначала дипломатическую службу в Египте, затем должность в его собственном штате в Галлии и, наконец, должность в комиссии по перераспределению земли. Но от всех этих выгодных предложений Цицерон отказался. Помпей ввёл оратора в заблуждение, уверив его в том, что Клодий не причинит ему вреда, а затем коварно посоветовал ему остаться в Риме, уверяя, что все предложения Цезаря навеяны отнюдь не благородными мотивами. Но когда Цицерон попросил о следующей встрече с полководцем, его просто не пустили на порог. Красс также больше не собирался помогать Цицерону, и в марте 58 года до н. э. ему пришлось отправиться в изгнание на Балканы и провести там 16 месяцев, самых мрачных и тяжких за всю его жизнь.

Как ни странно, убрать с дороги Катона Младшего оказалось намного проще. Ему поручили возглавить захват Кипра, и он предпочёл борьбу с братом царя Египта, который тогда правил островом, схватке с хулиганами Клодия в Риме. Цезарь был доволен уже тем, что Катона длительное время не будет в Риме, а Клодий воспользовался случаем, чтобы отомстить кипрскому монарху, который в своё время не удосужился послать за Клодия достаточного выкупа, когда того захватили пираты. Царь Кипра предпочёл покончить с собой, нежели вступать в борьбу с Катоном. Говорили, что условия договора о присоединении острова были достаточно жёсткими, хотя текст договора не дошёл до наших дней. Он был утерян через два года после подписания, на обратном пути Катона в Рим.

Глава 4 ЗЛОДЕЯНИЯ ПРОТИВ ГАЛЛОВ И ГЕРМАНЦЕВ

Пребывая в полной уверенности, что любые действия консервативной оппозиции будут полностью парализованы головорезами Клодия, Цезарь отправился на север, где ему пришлось провести последующие 8 лет — ровно столько, сколько длилась Галльская война. Об этой войне мы располагаем гораздо более полными сведениями, нежели о какой-либо другой военной операции античных времён, поскольку до наших времён дошли все семь книг о Галльской войне, написанные самим Цезарем. Это «Комментарии к Галльской войне», по-латыни «De Bella Gallico»[11]. Таким образом, у нас есть подробное описание самой важной войны из тех, что вёл Рим, причём составленное очевидцем и главным действующим лицом изложенных событий. Величайший специалист по истории Рима Теодор Моммзен утверждал, что «невозможно даже представить, какие огромные различия существуют между этими «Комментариями» и всеми остальными работами, которые можно назвать историей Рима».

Неудивительно, что все великие полководцы, от Тюренна до Наполеона и Веллингтона, рекомендовали изучать «Комментарии» тем, кто хочет побеждать на войне. «Комментарии» выдержаны в мастерском аттическом стиле, написаны чистым, простым и точным языком, хотя было бы странным ожидать, что это смогут оценить школьники, которым приходится изучать их на уроках латыни и истории. Латинское слово commentary (комментарий) означает «памятная записка», или «записная книжка», или даже нечто среднее между официальными хрониками и «историческим комментарием» — донесения командиров, дополненные содержанием бесед и кратким экскурсом в прошлое. Такова модель, которой мог пользоваться Цезарь и которую впервые мы находим у греческого политика Арата из Сициона (271—213 годы до н. э.), чьи мемуары дошли до наших дней.

И всё же книгу Цезаря можно считать в значительной степени новым по жанру произведением, поскольку он сознательно создавал и новый литературный жанр, и новый стиль, не опасаясь нежелательных сравнений с самыми великими литераторами прошлого. Он, как и многие римские авторы, а до них и афиняне, принял участие и активно отстаивал свою позицию в борьбе двух исторических направлений, зародившихся ещё четыре или пять веков тому назад в Афинах. Сам Цезарь провозглашал себя сторонником практичного метода Фукидида, основанного на использовании проверенных фактов, полученных из первых рук. Фукидид и сам был человеком действия, и в этом он походил на Цезаря. Он выступал против витиеватого риторического дидактизма историков, находившихся под влиянием учёного Исократа, чей подход как раз начинал входить в моду в Риме. Позже это цветистое направление возглавил Ливий. Цицерон также склонялся к его мелодраматичности и неопределённости, и, возможно, именно приверженностью этому направлению и объясняется его не слишком благоприятный отзыв о «Комментариях» Цезаря. Цицерон называл их не законченной работой, а всего лишь сырым материалом, хотя, правда, и добавлял, что ясность, краткость и чёткость «Комментариев» будет трудно превзойти.

Гирций, друг и полководец Цезаря, на долю которого выпал нелёгкий труд — завершить работу своего патрона и составить восьмую, заключительную книгу, отмечал не только совершенство стиля Цезаря, но также лёгкость и быстроту, с которыми он писал. Эти качества передались и всему произведеннию, поэтому читать «Комментарии» лучше всего с такой же быстротой, вполне соответствующей нашему веку, когда многословные повествования больше не в цене. Деяния Цезаря, в равной степени вдохновляющие и чудовищные, сами говорят за себя, так же чётко и живо, как и тогда, когда они были описаны им самим. Повествование сжато и сведено к минимуму, кроме тех случаев, когда автор хотел сделать акцент на каком-нибудь определённом моменте. Похвалы и обвинения также сведены к минимуму, дана минимальная информация о конкретных людях. Но иногда приземлённый и грубый рассказ неожиданно прерывается, повествование возносится до потрясающих литературных высот, и перед нами предстаёт портрет человека, талантливо выполненный несколькими точными и резкими мазками.

Приближенный Цезаря Поллий, автор не дошедшего до наших дней труда по истории того времени, считал, что «Комментарии» содержат сознательные искажения, а это ставит под сомнение достоверность всей изложенной в них информации. Мы живём уже в другом, постфрейдистском и постгитлеровском мире, и прекрасно осознаем, что ни одно произведение по истории не может быть свободным от целенаправленных или невольных искажений. Опасность таких искажений только возрастает, когда автор является одним из главных действующих лиц описываемых событий, и нам не следует обольщаться кажущейся объективностью, с которой Цезарь описывает себя самого в третьем лице.

Книга, конечно, была написана и для грядущих поколений, но в основном автор обращался к своим современникам, к правящему классу Рима, к политикам, которых он в течение всего длительного пребывания в Галлии всегда держал в поле своего зрения. Цезарь отправлялся на войну под шквалом критики и негодования, и в его отсутствие враждебность только нарастала. Поэтому главной задачей «Комментариев» был ответный удар. Конечно, было бы чересчур оптимистично ожидать, что этот труд заставит замолчать наиболее яростных оппонентов Цезаря, но существовала вполне реальная возможность привлечь на свою сторону колеблющихся избирателей. Именно ради этого Цезарь использовал один из своих многочисленных талантов — выдающийся талант писателя. Поставив противников в сложное положение, он неопровержимо доказал свой патриотизм, насущную необходимость всех предпринятых им действий и их абсолютную совместимость с мандатом, выданным ему Римом. Для этих целей ложь не годилась. Случайное искажение фактов или преувеличение могло пройти незамеченным, но откровенная ложь с лёгкостью была бы разоблачена. Цезарь был отнюдь не единственным римлянином, который писал письма домой, кроме того, солдаты время от времени возвращались с полей сражений Галльской войны в столицу и многое могли порассказать.

Тексты речей, вставленные в «Комментарии», вовсе не являются дословным изложением того, что говорилось перед широкой аудиторией, обычно состоящей из солдат. Тем не менее такой метод подачи материала вовсе не был попыткой вешать читателям, что называется, «лапшу на уши». Это была просто условность, которая позволяла сделать экскурс в прошлое, объяснить мотивы своих поступков и которую, кстати, прекрасно понимали современники Цезаря. Более того, иногда Цезарь вкладывает эти речи в уста своих наиболее яростных противников. Этот классический приём одобрил бы любой адвокат, ведь без показаний другой стороны невозможно составить полную картину происходящего. Что касается самокритики, то её в «Комментариях» очень мало, что вовсе не кажется противоестественным. Самокритика отнюдь не является характерной чертой любых военных мемуаров, странно было бы ожидать её от Цезаря в работе, специально предназначенной для оправдания своих действий перед оставшимися дома римлянами, чьё мнение было очень важно для него. Хорошая пропаганда, отвечающая такой цели, — это тщательно подобранная и умело представленная информация. И «Комментарии» можно, безусловно, отнести к одному из наиболее совершенных образцов пропагандистской литературы. Пропагандистский, побудительный мотив кажется особенно сильным в первых разделах, относящихся к тому времени, когда формирование общественного мнения было особенно необходимо Цезарю. Создаётся впечатление, что эта часть работы и каждый из ежегодных отчётов, следующих за ней, были закончены к концу описываемого года. Другой вопрос — когда эти части «Комментариев» были изданы. Возможно, они публиковались поочерёдно из года в год, поскольку были написаны Цезарем именно для того, чтобы получить поддержку на очередных выборах или во время кризисных ситуаций. Впоследствии, когда война была завершена или уже близилась к концу, «Комментарии» были опубликованы как одна книжка.

Все военные действия происходили на территориях, находящихся к северу от Нарбонской Галлии. Иными словами, война велась вне пределов Римской державы, как это и было установлено до настоящего времени. Целая область между реками Гаронной и Сеной (то есть современная Франция без её приграничных юго-западных и северо-восточных областей) была населена приблизительно двумя сотнями разрозненных племён кельтских галлов. Это были потомки тех, кто переселился за Рейн приблизительно за 700 или 800 лет до описываемых событий и подчинил себе менее развитые племена, жившие там ранее. Общая численность населения на этой территории составляла от 10 до 15 миллионов человек. Чрезвычайная слабость системы управления не только мешала племенам объединиться, но и сделала крайне неустойчивой централизацию каждого отдельного племени. Обычно власть в племени находилась в руках двух избранных должностных лиц, чьи полномочия были сходны с полномочиями римских консулов, хотя известны примеры более ранней системы передачи власти по наследству. Эти племена представляли собой более или менее компактные скопления мелких сообществ, связанных друг с другом кровным родством или географической близостью. Наиболее перспективным признаком возможности объединения являлась существующая среди этих племён хорошо развитая клиентская система, подобная той, которая существовала в Риме, объединявшая богатых патронов с их несостоятельными иждивенцами или более слабые государства с их более сильными соседями.

Если не принимать во внимание чрезвычайную слабость системы управления, благодаря которой Галлия становилась лакомым куском для захватчиков, галльскую цивилизацию можно считать высокоразвитой. Галлия славилась процветающим сельским хозяйством, скотоводством. Галлы вывезли из-за границы породистых лошадей и свиней и занимались их разведением. Больших высот галлы достигли в металлургии. Их мечи славились повсюду и уступали разве что испанским. На галльских равнинах было разбросано множество деревень, а на холмах стояли маленькие, но хорошо укреплённые города. Полноводные реки Галлии способствовали развитию торговли, о чём свидетельствует большое количество монет, отчеканенных галльскими племенами и дошедших до наших дней. Галлы не только успешно копировали греческие и римские монеты, они чеканили собственные, представляющие собой прекрасные образцы живого кельтского стиля. Они изготавливали цветную керамическую посуду, зеркала и конскую сбрую. Галлы любили баллады и высоко ценили умение вести умную беседу, важнее этого для них было, пожалуй, только воинское мастерство.

Правда, на войне их воины были скорее эффектными, нежели действительно опасными противниками. Репутация прекрасных воинов закрепилась за ними ещё с древних времён, когда они вторглись в Италию. Действительно, атака галльских пехотинцев, одетых в штаны[12] и рубахи из клетчатой ткани, вооружённых острыми длинными мечами и деревянными или плетёными щитами, производила пугающее впечатление. Но стоило им получить достойный отпор, как они тут же превращались в неуправляемую толпу: «В первой яростной атаке они опаснее мужчин, при первом отпоре — слабее женщин». Галльские воины не были ни столь свирепы, как варвары, ни столь организованны, как римляне. Кроме того, галлы никогда не считали службу в пехоте достаточно престижной, поэтому пехотинцами становились представители завоёванных ими ранее отсталых племён. Сами галлы предпочитали кавалерию. Их воины, сверкающие золотыми браслетами и кольцами, блестящими шлемами и кольчугами, на лошадях в золочёной сбруе представляли внушительное зрелище, но вряд ли могли эффективно противостоять хорошо организованному противнику.

Из всех галльских племён римляне более всего были заинтересованы в союзе с секванами из Франш-Конте и эдуями из Бургундии. Эти племена населяли территории, соответственно, на северо-восток и на север от принадлежавшей Риму Нарбонской Галлии. Своим существованием эта провинция была обязана угрозе, которую представляли арверны (Овернь) во II веке до н. э. для союзника Рима, населённой греками Массилии. В то время арверны распространились далеко за пределы своей столицы — крепости Герговии, они добрались до Пиренеев и вышли к Атлантике. Римляне не допустили их выхода к Средиземноморью и добились того, что власть империи арвернов распространялась только на небольшие племена, обитавшие в непосредственной близости от её границ. Одновременно с Массилией за помощью к Риму обратились и эдуи; в будущем эти два государства и стали главными союзниками Рима в Галлии. Излюбленной политикой Рима во все времена была организация вдоль своих границ так называемого «санитарного кордона» из зависимых государств, которые фактически являлись клиентами Рима. Между странами создавались такие же отношения «патрон — клиент», которые играли столь важную роль в социальной и политической жизни Рима и Галлии. Столица эдуев, Бибракт (Мон-Бевре), была расположена на холме над Огустодуном (позже Отуном). Бибракт славился высокоразвитой городской инфраструктурой и промышленностью. Как показали раскопки, в столице строили прямоугольные каменные дома, каменная кладка скреплялась глиной, здания были оборудованы внутренними двориками и внутренними лестницами, существовала даже система центрального отопления.

Существование двух сильных галльских государств, государства секванов и государства эдуев, каждое из которых, в свою очередь, было окружено кольцом малых вассальных государств, увековечивая раздробленность Галлии, создавало при этом некоторое, правда не очень устойчивое, равновесие. Однако этому равновесию с востока угрожало одно из кельтских племён, племя гельветов. Вытесняемые германцами, гельветы постепенно перемещались с юга Германии в Швейцарию. Но и на новых землях они по-прежнему находились под постоянным давлением со стороны германцев, и в 61 году до н. э. они решили двинуться на запад через Галлию, чтобы основать новые поселения на Атлантическом побережье. Гельветы были давними врагами Рима — прапрадед жены Цезаря погиб в сражении с гельветами. Тем не менее предполагаемая миграция этого племени из Швейцарии была невыгодна Риму, так как гельветы служили барьером между Италией и дикими германскими племенами. Кроме того, наиболее удобный маршрут гельветов проходил через северные регионы Нарбонской провинции, и населявшие эти территории племена, недовольные репрессивным правлением Рима, могли при их поддержке поднять восстание. Римляне также были обеспокоены необычной для кельтских племён мощью пехоты гельветов.

В течение ряда лет, непосредственно предшествовавших правлению Цезаря, несколько раз возникала опасность миграции гельветов. Именно поэтому Цезарь хотел получить в управление эту область. Теперь, в марте 58 года до н. э., он спешил в направлении Геновы (Женева). Весь путь ему удалось преодолеть за восемь дней, при этом его войско проходило по девяносто миль в день. Сразу же по прибытии он разрушил мост через Рону и заблокировал все возможные выходы на запад. Обнаружив, что проход через Нарбонскую Галлию закрыт, гельветы решили двинуться в сторону Атлантики северным путём, который не пролегал через зависимые от Рима области. Казалось бы, это лишало Цезаря предлога воспрепятствовать гельветам. Но он не желал терять возможность сникать лавры победителя и заявил, что передвижение гельветов по этому маршруту также угрожает римским провинциям. Кроме того, согласно принятой в то время политической доктрине, Рим брал на себя обязательства в случае необходимости применять силу в квазинезависимых приграничных государствах. Затем, после молниеносного перемещения своих отрядов с севера Италии, Цезарь получил более основательное оправдание своей агрессии против гельветов: проримски настроенные эдуи официально обратились к нему с просьбой о помощи против угрозы со стороны гельветов.

Прикрываясь этим оправданием, Цезарь напал на гельветов при переправе через Саону и перерезал почти четвертую их часть. После неудачной попытки провести переговоры гельветы, которым, в отличие от менее удачливых соплеменников, удалось переправиться через реку, продолжили путь на север. В течение двух недель преследовавшая их конница римлян отставала от них не менее чем на пять миль. Атака четырёхтысячной конницы Цезаря, в которую вошли и всадники-эдуи, захлебнулась. Кроме того, прекратились поставки зерна, которые должны были обеспечивать галлы. Это, очевидно, явилось результатом предательства антиримской партии, существовавшей среди эдуев, и теперь Цезарю пришлось повернуть назад и проделать лишних 17 миль, чтобы получить продовольствие в Бибракте, столице эдуев.

Гельветы приняли передвижение войск Цезаря за отступление и, вдохновлённые мнимой победой, напали на его арьергард. В последовавшем жестоком сражении гельветы были разбиты, их обозы захвачены, а оставшиеся в живых вынуждены были сдаться и вернуться в свои покинутые дома.

По оценкам Цезаря, назад возвратилось около 110 тысяч гельветов, а число погибших составило приблизительно 258 тысяч человек. Трудно сказать, насколько точна эта цифра; возможно, в целях саморекламы Цезарь преувеличил число погибших. Если это действительно имело место, то, видимо, он полагал, что римское общество хотело бы услышать о гибели как можно большего числа варваров. Но хуже всего, холодно констатирует Цезарь, не пытаясь скрыть правду, то, что большинство погибших составляли старики, женщины и дети. Эта «деталь», очевидно, являлась для него только ещё одним живописным мазком на картине его растущей воинской славы, который должен был заставить замолкнуть его врагов. Прочие галльские племена, обеспокоенные массовым перемещением гельветов через их территории, также были удовлетворены.

Вторая победа в 58 году до н. э. была одержана уже не над галлами, а над германцами. В Риме ещё не забыли страшное вторжение, обрушившееся на Италию полстолетия назад, когда несметные орды германцев проникли в Южную Францию и даже спустились вниз в Италию, разбив наголову несколько римских армий, прежде чем Марий смог наконец уничтожить их самих. Возможно, Цезарь сгустил краски, противопоставляя дикую свирепость германцев относительно высокой культуре галлов, поскольку хотел подчеркнуть, насколько серьёзна угроза нового германского нашествия. Рейн вовсе не был той драматической границей цивилизации и варварства, как это может показаться читателю «Комментариев». Ведь по обоим берегам Рейна жили и кельты, и народы, воспринявшие кельтскую культуру. Фактически ещё недавно о германцах говорили как о нации, подобной галлам. В данном случае, противопоставляя германцев и галлов, Цезарь следовал за греко-сирийским учёным предыдущего поколения Посидонием, так что оба, Цезарь и Посидоний, могут считаться авторами модели, согласно которой с одной стороны Рейна обитают цивилизованные галлы, а с другой — дикие германцы.

Действительно, германские кочевники, известные нам как племя свевов, которые в начале I века до н. э. мигрировали из Восточной Германии к Марне и Рейну, находились на низком уровне развития, а их основными занятиями были война и охота, хотя они также начали проявлять всё больше интереса к земле. В конце 70-х годов или немного позже вождь свевов или родственного им племени, Ариовист, возобновил передвижение племён и начал оказывать давление на кельтов в Восточной Франции и Швейцарии. Это давление испытали на себе и секваны, большое племя, расселившееся на землях между эдуями и Альзасом: Ариовист вторгся на значительную часть их территории. Однако секваны достаточно быстро поняли, что германцы значительно превосходят их по военной мощи, и использовали Ариовиста как союзника в борьбе против эдуев, с которыми воевали за земли в долине Саоны. Это позволило секванам одержать важную победу над эдуями в 61 году до н. э. Но после победы ладить с Ариовистом стало ещё трудней, так как он требовал от секванов всё новых и новых земель. Хотя все эти события происходили в регионах, значительно удалённых от границ римских провинций, они не могли не беспокоить римских политиков. Было решено, очевидно по инициативе Цезаря, признать Ариовиста законным правителем и другом народа Рима.

Это случилось в 59 году до н. э., а на следующий год, после того как Цезарь справился с гельветами, ему представилась новая возможность для ещё одной захватывающей военной кампании. Союзники Рима, эдуи, вновь и весьма своевременно обратились за помощью; кроме того, всегда существовала возможность запугать Рим угрозой нового вторжения германцев в Италию. Переговоры с Ариовистом закончились предъявлением ультиматума, который тот, очевидно, не мог принять. Ариовист двинулся на запад, к столице секванов Везонтио (Безансон), которая представляла собой крепость, с трёх сторон окружённую водой. Цезарь прибыл туда первым и занял крепость, но затем он был вынужден временно приостановиться. Задержка произошла из-за того, что резко упал боевой дух в рядах его войск[13].

Цезарь достаточно иронически отзывался о юношах из хороших семейств, которых римские командиры обычно принимали в свой штат. Он утверждал, будто их испугали физическая мощь и военное мастерство германцев, однако весьма вероятно, что эти настроения провоцировались политическими врагами Цезаря в Риме, пытавшимися сыграть на том, что данная военная кампания вовсе не была необходима.

Война с германцами не была, по-видимому, полностью незаконной, поскольку помимо правила, категорически запрещавшего правителям провинций вести боевые действия за пределами вверенных им территорий, за два или три года до описываемых событий были узаконены любые меры, которые могли бы потребоваться для содействия союзникам Рима, эдуям. И всё же следует отметить, что столкновение с Ариовистом главным образом было нацелено на укрепление военной славы и престижа самого Цезаря. В «Комментариях» ничего не сказано о том, как он обошёлся с потерявшими мужество соратниками, но память у него была длинная, и они, без сомнения, позже испытали это на себе. Однако Цезарь сообщает, что собрал своих испытанных воинов, тоже частично поддавшихся панике, и произнёс речь, в которой предсказал скорую победу.

Затем Цезарь отправился на встречу с Ариовистом. Не доверяя галльской коннице, он пересадил своих легионеров на их лошадей и взял с собой в качестве эскорта. После того как Ариовист имел неосторожность с насмешкой сообщить, что знает всё о врагах Цезаря в Риме, разговор зашёл в тупик. Именно этого и добивался Цезарь. Надо было спешить: приближалась осень. Предлог был найден незамедлительно, перемирие нарушено, и Цезарь возобновил военные действия против германцев. Сражение, которое, скорее всего, произошло около Кернея или Бельфора, было выиграно римлянами главным образом благодаря юному Публию, младшему сыну Красса. Действуя чётко и быстро и целиком по собственной инициативе, он бросил последние резервы войск Цезаря на защиту левого крыла его армии. Армия германцев, насчитывавшая около 120 тысяч человек, была почти полностью уничтожена. Среди убитых и взятых в плен галльской конницей Цезаря были и две жены Ариовиста. А он сам спасся в маленькой лодке, но вскоре умер. Трём германским племенам было разрешено остаться на западном берегу Рейна, и там, на землях, защищённых плотной стеной лесов, они и прожили в мире в течение многих лет.

Когда тесть Цезаря, консул, прибыл в Рим с известием о победе, его ждал довольно холодный приём. Столица была охвачена войной между бандами Клодия, терроризировавшими город, и его врагами, действовавшими якобы в защиту общества, которые также организовали мощные отряды в противовес.

Тем временем для Цезаря начался новый период его галльской кампании. Как только армия римлян стала на зимние квартиры на землях секванов, те тут же поняли, что добились только одного — сменили одного иностранного завоевателя на другого. Популярность римлян, достигшая апогея после побед над гельветами и германцами, начала быстро падать. Зимой Цезарь узнал, что эти враждебные Риму настроения распространилось и среди северных кельтских племён — белгов. Белги расселились в Северо-Восточной Франции и Бельгии около полутораста лет до описываемых событий. Наиболее цивилизованные среди этих племён, населявшие ближние склоны Арденнских гор, гордились своим германским происхождением и придерживались обычаев германцев, например кремации. Тем не менее они смешались с кельтами, во многом переняли кельтскую культуру, а язык, на котором они говорили, лишь слегка отличался от языка соседей-кельтов.

Теперь Цезарю противостояли огромные силы, равные приблизительно 300 тысячам воинов, но для него эта новость была скорее вдохновляющей, нежели тревожной. Ему представлялась потрясающая возможность захватить весь регион Трансальпийской Галлии, расположенной к северу от Нарбонской Галлии, которая уже стала провинцией Рима. Цезарь уже предвидел свои победы, не менее значительные, чем победы Помпея. Он понимал, что у него появился шанс превзойти великого полководца и оказать соответствующее влияние на Рим. Итак, к началу следующего года Цезарь вербует на территории Цизальпинской Галлии, находившейся под его управлением, два новых легиона и удваивает таким образом численность своей армии, причём всё это делается с согласия Рима.

Белги поручали верховное командование своими объединёнными силами королю суиссонов (Суассон). Однако их соседи реми (Реймс), недовольные тем, что попадают в зависимость от суиссонов, заключили союз с Цезарем. Несмотря на то что надежды суиссонов избежать участия в борьбе оказались тщетными, они остались наиболее лояльными союзниками Цезаря в Галлии, или, если смотреть на это с другой стороны, самыми гнусными предателями своей страны. Эдуи также должны были стать на сторону римлян. После того как Цезарь продвинулся на север и стал лагерем на Эсне, вероятно в Берри-о-Бак, потребовались совсем незначительные военные действия для того, чтобы со смехотворной лёгкостью разгромить огромную армию противника. Основной причиной такой лёгкой победы явилось полное отсутствие или разрушение системы снабжения продовольствием войск белгов. Племенам была дарована жизнь, но они становились данниками Рима, Цезарь же устремился на северо-восток. Теперь его противниками были наиболее сильные и многочисленные племена белгов, которые ещё не участвовали в войне, нервии. Их страна была изрезана оврагами и реками и покрыта лесами, поэтому конница становилась здесь бесполезной, и нервии славились первоклассной пехотой. Она и ожидала Цезаря на другом берегу мелкой речки Самбр, около Неф-Мензиля (Мобеж) на франкобельгийской границе. Здесь состоялось одно из наиболее рискованных сражений Цезаря. Армия нервиев появилась совершенно неожиданно для римлян, так как их конный разведывательный отряд не смог её обнаружить в густом лесу. Потери римлян были огромны — одна когорта потеряла все шесть центурий[14], но Цезарю удалось спасти положение. Как обычно в критических ситуациях, он продемонстрировал потрясающий героизм и решительность. В «Комментариях» он записывает: «Само имя нервиев было стёрто с лица земли». Старики племени, которые скрывались вместе с женщинами и детьми на болотах, сказали ему, что из 60 тысяч мужчин, способных носить оружие, в живых осталось не более пятисот. На основании последующих событий можно предположить, что резня была не столь кровопролитной, но Цезарь был горд, что может сообщить в Рим о таком огромном числе жертв.

Завершающим актом кампании стало нападение на восточных соседей побеждённых нервиев, атуатуков. Они насмехались над римлянами, считая их малорослыми и слабыми, и сделали попытку присоединиться к нервиям, но, узнав об их сокрушительном поражении, вернулись домой, в Намюр. Там, устрашённые римскими машинами для осады крепостей, они капитулировали, но затем неблагоразумно нарушили перемирие, предоставив Цезарю удобный предлог для возмездия. Цезарь решительно подавил выступление атуатуков и продал в рабство всех жителей, 53 тысячи человек, с аукциона, одной партией. Об этом он сообщает сам, будучи, без сомнения, в полной уверенности, что подобный пример необходим и атуатуки слишком варвары, чтобы им можно было доверять.

Тем временем молодой Публий Красс прошёл в Северо-Западную Галлию и подчинил прибрежные племена в Нормандии и Бретани. Это вторжение было совершенно неспровоцированным и с очевидностью указывает на то, что Цезарь твёрдо решил аннексировать всю страну целиком или, по крайней мере, создать на её месте сеть зависимых государств, подобных тем, которые Помпей основал по границам своих завоеваний в Азии. В течение зимы, которую Цезарь провёл в Иллирии, чтобы наконец заняться делами этой части провинции, установленный порядок в Галлии поддерживали римские гарнизоны, стоявшие на севере на берегу Луары, около Анжера, Тура и Орлена (древний Сенаб) и в западных областях современной Швейцарии.

Цезарь считал войну фактически завершённой. Его достижения вызвали удивление и восторг в Риме. Они открывали новые грандиозные перспективы, а часть огромной добычи уже поступила в столицу. Большинство сенаторов понимали, что такой громкий успех сотрёт всю память о прежних нарушениях закона, которые допускал Цезарь. Помпей предложил устроить в честь победителя самые длительные благодарственные богослужения, которые когда-либо проводились, и Цицерон согласился поддержать это предложение. Он выбрал эту линию поведения из чувства благодарности к Помпею, который недавно возвратил его из ссылки. Давний враг оратора, Клодий, показал себя ненадёжным партнёром, нападая с критикой не только Цезаря, но и на самого Помпея. И вот теперь Клодий стал не нужен, он терял свою популярность, в значительной степени вызванную организованным им распределением бесплатного продовольствия. Но в результате плохого урожая, а также интриг спекулянтов в Риме возникла серьёзная нехватка зерна. Клодий утверждал, хотя, вероятно, без оснований, что нехватка зерна организована Помпеем преднамеренно. В результате Помпею были предоставлены специальные полномочия для исправления ситуации. Один из трибунов предложил снабдить Помпея универсальными властными военными полномочиями. Маловероятно, что инициировал эту идею сам Помпей, и никаких специальных полномочий к назначению не было добавлено[15]. Но срок полномочий Помпея должен был составить пять лет, что было на два года дольше срока полномочий Цезаря в провинциях. Взаимное доверие между триумвирами было не настолько полным, чтобы Цезарь мог спокойно отнестись к такому положению вещей. Уже существовало подозрение, что неудачи Помпея в наведении порядка в Риме и плохое снабжение города продовольствием могли быть им спровоцированы в надежде, что его призовут как спасителя и диктатора. Более того, несмотря на все его предложения, касающиеся прославления побед Цезаря в Галлии, очевидно, что даже человек менее тщеславный, чем Помпей, не мог бы не чувствовать уколов ревности, поскольку последние успехи Цезаря не уступали его собственным восточным победам. Не по этой ли причине Помпей частенько не успевал зачитать донесения Цезаря в сенате? Помпею даже предложили развестись с Юлией и присоединиться к консервативной партии. Он отказался, но испортил отношения с Крассом, которого считал ответственным за оскорбления, наносимые ему Клодием, и даже обвинил Красса в покушении на его жизнь.

Естественно, всё это было очень выгодно «твёрдолобым». Кроме того, им удалось добиться того, что консулом 56 года до н. э. стал политик, ненавидевший триумвиров. Они также надеялись, что в следующем году должность консула перейдёт к Агенобарбу, который страстно жаждал заполучить нарбонские области, управляемые Цезарем. При этих обстоятельствах Цицерон вновь завоевал доверие. Считалось, что по возвращении из изгнания Цицерон поддержит триумвиров, но вместо этого он начал вбивать клин между Помпеем и Цезарем. Он написал закон, согласно которому деятельность Цезаря признавалась нарушением наследственной конституции. Кроме того, весной 56 года до н. э. он объявил о своём намерении поддержать трибуна, который был известен своими нападками на пресловутый аграрный закон Цезаря.

В этом случае, однако, Цицерон переиграл сам себя, и единственным результатом его усилий стало то, что триумвиры поняли, что всё ещё нуждаются в помощи друг друга. Хотя, как полагали, народный трибун, нападавший на земельное законодательство Цезаря, был приверженцем Помпея, его инициатива противоречила интересам последнего, поскольку они были жизненно связаны с расселением ветеранов в соответствии с этим законом. Красс также, очевидно, пришёл к выводу, что его инвестиции в триумвират были слишком значительны, чтобы расстаться с ними без сожаления. Он всё ещё нуждался в дружбе обоих своих товарищей, чтобы добиться своей главной цели: командования войсками, которое принесло бы ему не меньшую славу, чем слава Цезаря и Помпея, а также удвоила бы его богатства.

В связи с этим в апреле 56 года до н. э. Красс прибыл в Равенну, находившуюся на территории Цизальпинской Галлии, там он встретил Цезаря и предупредил его о враждебных намерениях Цицерона. Следующим шагом была встреча всех троих триумвиров, и в середине месяца они собрались вместе в Луке (Лукка), подобно Равенне находившейся на границе Цизальпинской провинции. Все разногласия были урегулированы, а обширные планы, составленные на этой встрече, триумвиры решили хранить в глубокой тайне. Правда, в течение следующего года эти планы постепенно стали всем очевидны. Лозунг CONCORDIA[16], который появился на монете приблизительно в это время, свидетельствовал о том, что Республика должна была оставаться во временном бездействии, а примерно 120 сенаторам, собравшимся в небольшом городке Луке, следует ждать, наблюдать и повиноваться.

Сначала было решено утвердить все действия Цезаря, а его четыре новых легиона оплатить из римской казны — несколько злонамеренный жест с точки зрения его критиков, так как Цезарь был теперь богат, а казна пуста. Ему предоставлялось время для того, чтобы закончить дела в провинции, Помпей один оставался управлять Римом, а Красс получал то назначение, о котором мечтал. Даже Клодий понял, что необходимо поддержать кандидатуру Помпея, хотя, конечно, положиться на Клодия было нельзя. Что касается Цицерона, то его привели в полное повиновение. Дело в том, что его брат, Квинт, служил в Сардинии и подчинялся Помпею, практически сделавшему его заложником покорности оратора. Затем Квинта перевели на службу к Цезарю, и отношение к нему опять-таки прямо зависело от повиновения брата. В конфиденциальной переписке оратор сообщал, что стыдится своего поведения; тем не менее он теперь сделался заправским подхалимом, отрёкся от своих прежних высказываний и произнёс речь, в которой перечислил все возможные основания, подтверждающие, что Цезарь по-прежнему именно тот человек, который нужен стране в Галлии, подчёркивая её важное геополитическое значение для Рима. Цезарь, возможно, иронически приподнял бровь, слушая Цицерона, восхвалявшего его как антиконсерватора, который теперь увидел свет истины и перешёл в консервативный лагерь. В качестве награды Цезарь разрешил оратору обрушиться на своего тестя, отца Кальпурнии, с оскорбительными обвинениями: Цицерон от души ненавидел его за то, что тот, будучи консулом, не защитил его от изгнания.

Карт-бланш на операции в Галлии, полученный Цезарем, очень скоро ему понадобился: несмотря на грандиозные планы, которые Цезарь строил на 56 год до н. э., их пришлось отложить, как только выяснилось, что Галлия вовсе не смирилась со своим положением. Зимой в племенах, населявших Бретань, начались волнения. Зачинщиками стали воинственные венеты — племя, населявшее Атлантическое побережье, которого едва коснулась кельтская культура. Они пошли на рискованный шаг и задержали римские отряды, собиравшие налоги. Соседи венетов на юге и на востоке предложили им свою поддержку, и теперь римлянам предстояло отражать удары противника в различных областях. Прибрежные города венетов располагались на выдающихся далеко в море полуостровах, которые во время приливов полностью отрезало от суши. У Цезаря не было средств, чтобы захватить их, поэтому он устроил свою штаб-квартиру в Анжере и контролировал оттуда строительство военных кораблей на Луаре и ход мобилизации в других племенах, занимавшихся судоходством и селившихся между Луарой и Гаронной.

Венеты не только занимали первое место в области морских торговых перевозок — они обладали фактической монополией на импорт олова из Британии, и, самое главное, их военные корабли контролировали галльское Атлантическое побережье. Сначала относительно лёгкие военные корабли римлян оказались бессильны против тяжёлых дубовых барж венетов. Суда венетов отличались малой осадкой, поэтому легко могли передвигаться по мелководью, куда не могли зайти корабли римлян. Кроме того, они были оснащены кожаными парусами, легко противостоящими атлантическим бурям. Но на судах венетов не было ни гребцов, ни стрелков, и изобретательные римляне стали применять длинные шесты с острыми крюками, при помощи которых разрубали снасти на кораблях венетов и лишали их возможности двигаться. В решающей битве в Киберонском заливе удача внезапно отвернулась от венетов, установился мёртвый штиль, и дрейфующие баржи стали лёгкой добычей римлян. Венеты капитулировали, и Цезарь сообщает, что он приказал казнить всех членов совета племени, а остальную часть населения продал в рабство. Этот ужасный акт был, без сомнения, вызван желанием указать всем галльским племенам на недопустимость какого бы то ни было сопротивления. Предпринятая Цезарем попытка оправдать свою жестокость тем, что венеты нарушили дипломатические права римлян, не выдерживает никакой критики, поскольку задержанные ими римляне не имели дипломатических полномочий, а занимались сбором зерна и других налогов, кроме того, при задержании им не было причинено никакого вреда.

В то время как в Нормандии Цезарь успешно подавил восстание венетов, молодой Публий Красс с триумфом заканчивал неспровоцированные военные действия в Иберийской Аквитании, между Гаронной и Пиренеями. Из поколения в поколение школьники учат первую фразу из «Комментариев к Галльской войне»: «Вся Галлия разделена на три части...» Здесь речь идёт о галлах (кельтах), белгах и аквитанах. Дальше на север Цезаря, как и всех, кто шёл за ним следом, ожидали дожди и слякоть. Таков был финал победной кампании.

Видимо, именно результаты кампании 56 года до н. э. побудили Цезаря принять решение о необходимости и неизбежности постоянного военного присутствия римлян в Северной и Центральной Галлии. В течение этого периода ему приходилось сравнительно немного заниматься политическими делами Рима, поскольку оппозиция была подавлена благодаря воцарившемуся между триумвирами взаимопониманию. Было решено, что Помпей и Красс станут консулами 55 года до н. э., хотя враждебно настроенный предшественник пытался снять их кандидатуры на основании несвоевременного выдвижения. Результатом этого явилась отсрочка выборов, которая оказалась на руку триумвирам. Младший сын Красса, получивший у Цезаря «отпуск» для себя и тысячи легионеров, успел привести их в Рим. Это и обеспечило успех выборов, которые не прошли бескровно, — среди прочих был ранен и Катон.

Получив власть, новые консулы сразу же блокировали кандидатуру Катона, который добивался должности претора. Для этого использовались и подкуп, и спекуляция на неблагоприятных знамениях. Затем они быстро перешли к созидательным действиям и добились принятия законопроекта, предложенного трибуном Гаем Требонием, гарантировавшего, что по окончании срока консулата Помпей получит в управление Испанию, а Красс — Сирию сроком на пять лет. Кроме того, обоим триумвирам были предоставлены самые широкие полномочия: они получали право набирать новые отряды, вести войну и заключать мир. Новые консулы тут же провели мобилизацию и направили своих представителей принять управление в предназначенных им провинциях. Принятие этого закона встретило яростное и длительное сопротивление Катона и сопровождалось волнениями, были и жертвы: сам Красс пролил кровь сенатора.

Поначалу друзья Цезаря были обеспокоены принятым законом, но они, видимо, были неправильно проинформированы относительно намерений консулов, потому что сразу вслед за первым законом они провели и второй, который возобновил полномочия Цезаря в Галлии ещё на пять лет, до конца 50 года до н. э. или начала 49 года до н. э. Таким образом, на обозримое будущее между триумвирами установился паритет. Сотрудничество было им особенно необходимо, потому что консерваторы оставались всё ещё достаточно сильными, и на выборах следующего года они могли провести Агенобарба и Катона на должность консула и претора, которых те так нетерпеливо ждали. Помпей остался в окрестностях Рима «для поддержания порядка». Это не шло вразрез с конституцией, однако такой поступок являлся нетрадиционным и спорным для вновь назначенного правителя Испании (подобную тактику позже использовали римские императоры в качестве средства, гарантирующего их властные полномочия под республиканским фасадом). Что касается Красса, то он отбыл на Восток в ноябре. Перед отъездом Красс, понимая, что его престиж недостаточно высок, чтобы гарантировать длительную популярность, распределил между всеми гражданами Рима денежные суммы, которых должно было хватить каждому на безбедное проживание в течение трёх месяцев.

Триумвиры были теперь чрезвычайно богаты. Но они по-прежнему нуждались в гигантских суммах, чтобы удерживать свои позиции и расширять влияние, направленное как против внешнего мира, так и против друг друга. Красс надеялся найти «золотое дно» в Парфии, а взоры Помпея и Цезаря были устремлены к богатейшей стране Древнего мира — Египетскому царству. Четырьмя годами ранее они взяли на себя обязательство обеспечить официальное признание Римом египетского царя Птолемея XII Авлета в обмен на абсолютно непомерную оплату. Птолемею, несмотря на огромные богатства, не хватило необходимых средств, и ему пришлось обратиться за займом к римскому богачу и финансисту Рабирию Постуму, непревзойдённому мастеру различных спекулятивных операций и размещения подобных ссуд по всему Средиземноморью. Правда, ссуду такого масштаба он выдавал впервые. Но Птолемей был выдворен своими подданными из Александрии в 58 году до н. э. сразу же после того, как он оплатил услуги Помпея и Цезаря из этого источника. Поэтому теперь восстановление Птолемея на престоле, сулящее огромные выгоды, вновь ставилось на повестку дня. Друзья Помпея и Красса намекнули, что их патроны могли бы приняться за это дело; враги Помпея даже предполагали, что именно он организовал изгнание царя, чтобы затем с выгодой для себя вновь восстановить его на троне. Однако Красс теперь был занят, добывая средства в другом месте, и в Луке было решено, что этим делом займутся его товарищи-триумвиры. Они не собирались участвовать в этом лично: восстановлением царя на престоле предстояло заняться известному стороннику Помпея Авлу Габинию, правителю Сирии, а затем он и его патрон должны были разделить эту должность с Цезарем. Рабирий, ещё не получивший с Птолемея причитающихся ему сумм, был уполномочен сопровождать Габиния, чтобы возместить старую ссуду и ухватить кусок нового пирога. В случае неплатёжеспособности Птолемея Рабирий должен был стать его министром финансов и таким образом истребовать причитающиеся ему деньги самыми различными средствами, включая торговлю тканями и стеклом.

Однако Габиний совершил серьёзную ошибку и вызвал опасное неудовольствие сословия римских всадников, державших Сирию в финансовых тисках. Он пошёл на слишком серьёзные уступки коренному населению Сирии, в результате чего был обвинён в получении взяток, в том числе и от царя Египта. Вернувшись в Рим, Рабирий во всеуслышание заявил, что он человек бедный; но поверить в это было чрезвычайно трудно. И его, и Габиния подвергли судебному преследованию за получение незаконной прибыли. Цицерон ненавидел Габиния, так же как его товарища, консула Пизона, за то, что они не захотели предотвратить его высылку; ещё недавно он называл Габиния «предателем и вором, женоподобным танцором в кудряшках». Но теперь обязательства перед триумвирами вынуждали его забыть свою давнюю ненависть и выступить в защиту Габиния, правда безуспешно. Рабирий, которого Цицерон защищал с большим успехом, очевидно, передал Цезарю свои неудовлетворённые долговые леки к Египту. Вполне естественно, что Цезарь поддержал Рабирия, поскольку причиной его долгов было то, что пятью годами ранее именно Цезарь приложил руку к расходованию полученных в Египте сумм. Кроме того, если Рабирий обеднел не настолько, как хотел представить, а это вполне вероятно, он мог передать Цезарю не только невостребованный долг, но и значительную сумму денег сверх того.

Тем временем Цезарь возвратился из Цизальпинской в Нарбонскую Галлию раньше, чем обычно. Это было вызвано угрозой вторжения с Востока, которая давала ему возможность снова схватиться с германцами. Два многочисленных германских племени, усипеты и тенктеры, при содействии нескольких галльских племён пересекли Рейн в районе Вестфалии и, перемещаясь на запад и на юг, направили Цезарю просьбу предоставить им земли на левом берегу реки. Вместо этого он предложил им территорию на правом берегу, якобы забыв о том, что эти земли уже заняты другими племенами, союзниками Рима. Перемирие, заключённое для ведения дальнейших переговоров, было прервано атакой конницы. Цезарь, справедливо или несправедливо, обвинил в этом германцев. Кроме того, германцы разбили галльскую конницу, хотя численный перевес (шесть к одному) был на стороне римлян. Когда же вожди и военные командиры германцев в полном составе явились к Цезарю с извинениями, он приказал арестовать их всех, напал на их лагерь и полностью уничтожил все два племени.

«В лагере было также множество женщин и детей, — отмечал Цезарь, — так как, оставив дом и перейдя Рейн, германцы взяли с собой свои семьи. Они бросились бежать во всех направлениях, но их настигла конница, направленная специально для этой цели».

Оказавшись в тупике у слияния Рейна и Мозеля, истощённые люди были убиты или утоплены. Это был настоящий геноцид, число погибших приближалось к 430 тысячам. Утверждали, что римляне потеряли только одного человека.

Впоследствии претор-элект Катон заявил в сенате, что Цезарь за учинённую резню заслуживает не благодарственных богослужений, а сурового наказания. Он настаивал на том, чтобы выдать Цезаря врагу в качестве акта искупления. Негодование Катона было вызвано причинами не столько чисто гуманитарного характера, сколько политическими. Одна из них — традиционная ненависть консерваторов к Цезарю, а вторая — приверженность старой политике, направленной против аннексий новых территорий. Но главным поводом для своих обвинений Катон выбрал чисто религиозный аспект. Он утверждал, что Цезарь нарушил основы веры и это навлечёт на страну проклятие, и настаивал на необходимости сделать всё возможное, чтобы проклятие пало не на Рим в целом, а только на виновника событий.

«Если и нужно благодарить богов, — говорил он, — так это за то, что они не дали безумию, охватившему командира, заразить его солдат, и за то, что спасли Рим от возмездия».

Предложение о выдаче правителя врагам на основании причин религиозного характера было внесено не впервые: совсем недавно с подобным предложением относительно тестя Цезаря выступил Цицерон. Разумеется, ни одно из этих предложений сенат не принял. Такая же участь постигла требование о создании комиссии для проверки необходимости непрерывной военной экспансии, которую осуществлял Цезарь. Но Катон был одним из немногих людей, чьи оскорбления ранили Цезаря, и он написал сенату письмо, в котором яростно опровергал доводы Катона.

«Несомненно, что без устрашающего примера расправы над германскими ордами, — утверждал Цезарь, — восстания в Галлии никогда бы не прекратились и достигнуть стабильности на завоёванных римлянами территориях было бы невозможно».

Катон опроверг его аргументы, и соответствующий пассаж в «Комментариях» Цезаря, в котором вина за учинённый произвол целиком возлагается на германцев, возможно, явился результатом этой словесной борьбы.

Глава 5 НАБЕГИ НА БРИТАНИЮ И ГЕРМАНИЮ

Не успели ещё римляне обсудить и осудить зверства, сопровождавшие военные действия армии Цезаря против германцев, как он значительно усилил свои позиции, совершив ещё два весьма впечатляющих подвига. Первый — наведение моста и переправы через через Рейн. Предлогом для этого эффектного броска явилось бегство остатков конницы усипетов и тенктеров на восточный берег. Бежавшие отряды не принимали участия в битве, поскольку занимались фуражировкой. Они перебрались на восточный берег и спаслись бегством. Тем временем Цезарю за 10 дней удалось заготовить древесину и построить мост длиной около 1,5 тысячи футов и шириной 40 футов. Мост был наведён в окрестностях одного из современных городов — Кобленца, Андернаха, Кёльна или Ксантена. Впервые берега такой широкой, быстрой и глубокой реки были соединены мостом. Но, перебравшись на другой берег, Цезарь добился довольно скромных результатов. Он не нашёл там противника и после 18 дней пути повернул назад, перешёл на западный берег по мосту, а затем разрушил его. Тем не менее переход через Рейн сослужил Цезарю хорошую службу: он достойно конкурировал с подвигами Помпея в неразведанных странах и привёл римлян в неописуемый восторг. Кроме того, он стал хорошим предостережением соседям галлов — Рим ожидал от них такой же покорности, как и от недавно завоёванных народов. Поход Цезаря доказал, что римскую мощь не сможет остановить никакая естественная преграда.

В том же 55 году до н. э. произошло ещё более сенсационное событие: Цезарь преодолел не просто реку, пусть широкую и быструю, а, по словам Цезаря, океан, омывающий всю известную римлянам землю. Цезарь уже плавал во внешних морях, когда правил Дальней Испанией. Идея экспедиции в Британию могла зародиться у него и тогда, и позже, когда он строил суда на Луаре, чтобы использовать их против венетов в Бретани. Венеты обладали монополией на торговлю с Британией, но Цезарь не смог получить у них никакой надёжной информации об этой земле. Он также не добился никакого успеха, засылая туда шпионов и посредников. Когда король галлов и один из союзников Цезаря, Коммий из Атребата (Аррас), по его настоянию пересёк пролив, он был задержан местными жителями. Римский разведчик, направленный Цезарем за достоверными сведениями, в течение пяти дней пытался высадиться на неприветливом британском берегу, но потерпел неудачу. Существовали самые разные мнения об этой неизвестной стране. Некоторые считали её просто плодом фантазии, другие же признавали её существование и уверяли, что богатства Британии неисчислимы. Сам Цезарь, подобно многим другим, надеялся, что оттуда можно будет неограниченно черпать золото, серебро и даже жемчуг. В 70-х годах до н. э. территории на юго-востоке Британии постепенно заселялись перебравшимися с континента белгами, племена которых в то время только начали объединяться в большие союзы. Цезарь обвинил белгов в том, что они помогали его врагам — восставшим галлам. Трудно сказать, насколько это соответствовало действительности, но убежище бежавшим галлам они предоставляли.

Фактор времени являлся доминирующим для предстоящей операции, так как римляне не должны были вернуться до наступления зимы. Цезарь сообщает нам, что его экспедиция не взяла на борт зерна, поскольку предполагалось снабжать армию за счёт британского зерна и рогатого скота и закончить операцию до наступления холодов. Однако после событий на Рейне Цезарь не смог выступить до конца августа по принятому тогда календарю, что соответствовало середине июля, если следовать реальным временам года. Не дожидаясь отставшей конницы, он на 80 кораблях с двумя легионами после полуночи вышел из порта Ития (Булонь или Виссан). Флот прибыл в Дувр около девяти утра, но на берегу их встретили отряды британцев, расположившиеся в такой позиции, которая позволяла им обстреливать весь берег копьями. У британцев была также сильная конница, а Цезарь взял с собой только 30 всадников. Кроме того, в отличие от галлов британцы всё ещё использовали военные колесницы. Тогда римляне поплыли дальше вдоль берега и с большим трудом высадились около полудня неподалёку от Вальмера или Дила. Устрашённые видом римских легионеров, окрестные британские племена подчинились римлянам, но затем возобновили сопротивление, заметив, что военные корабли римлян и стоявшие на якоре транспорты сильно повреждены бурей. Этой опасности Цезарь не предусмотрел. Однако римляне успешно справились с засадой, выставленной против их фуражиров, и Цезарь удвоил число заложников-британцев, а затем, через 18 дней после высадки, без потерь вернулся в Галлию.

В результате операции Цезарь взял небольшое количество заложников и произвёл беглую разведку сил противника, других практических результатов он не достиг. Тем не менее это была первая высадка римской армии на легендарных землях, отделённых от континента. Как говорили, Помпей не раз повторял, что пролив — это вовсе не океан, а просто полоска грязной воды. Но фантастический характер экспедиции поразил воображение большинства римлян. Именно в этот момент Катон напомнил своим коллегам-сенаторам о жестокости Цезаря по отношению к германцам. Но его выступление оказалось совершенно несвоевременным, и сенат решил отметить победы Цезаря благодарственными богослужениями, которые длились целых 20 дней, что не имело прецедента.

Цезарь и его военачальники провели уже целый год за пределами провинции. В «Комментариях» Цезарь очень мало места уделяет своим высшим командирам, на чей профессионализм он постоянно опирался, хотя никогда не забывает отдать дань храбрости солдат и младших командиров. Главной опорой Цезаря был Лабиен, на которого каждую зиму, в то время как сам отправлялся в Цизальпинскую провинцию, он оставлял армию. Лабиен, как и Помпей, у которого он начинал свою службу, был родом из Пицена. Впервые Лабиен встретился с Цезарем в 78 году до н. э. во время его краткосрочного пребывания на Сицилии, затем он служил у Цезаря в 63 году до н. э. Этот человек внушал скорее страх, чем преданность. Более поздние события показали, что, хотя Цезарь обогатил Лабиена, показная субординация, возможно, скрывала подавляемую ревность или ненависть. Но он был талантливым военачальником. Несмотря на отдельные просчёты, его разведывательная служба работала превосходно. Кроме того, Лабиен прекрасно адаптировался к изменению планов и ситуаций. И самое главное, он лучше всех своих современников умел использовать конницу, которой до того времени римляне пренебрегали, но стали набирать в свою армию галльские и германские конные отряды.

Руководителем штаба Цезаря был Мамурра Формэ, вероятно, тот самый, который ранее сражался в войсках Помпея на Востоке; затем он служил у Цезаря в Испании. Подобно Лабиену, он был первоклассным военачальником и умел делать на войне большие деньги. Цицерон пишет, что городской дом Мамурры поражал своей роскошью. И он, и его патрон Цезарь вызывали острое отвращение у блестящего молодого поэта Катулла, который писал, что они «два сапога пара» и вечные конкуренты на «женском рынке». В другой поэме, вероятно написанной осенью 55 года до н. э., он называет Цезаря «римским гомиком», а Мамурру грубо обвиняет в том, что тот сделал на своём патроне миллионы. Ещё резче была следующая эпиграмма Катулла:

Откуда б ни взялось твоё богатство, Цезарь, Ты всё равно — ничто.

Вполне естественно, что Цезарь рассердился, но отец Катулла был ему другом и, кроме того, фактическим хозяином Вероны — города, которому предстояло сыграть важную роль в планах Цезаря относительно Цизальпинской Галлии. Так или иначе, Катулла вынудили принести извинения, и Цезарь пригласил его в тот же день на обед. Другой юный поэт, Кальв, преуспевший в нападках не только на триумвиров, но и на известного своим развратным поведением Ватиния, по ходатайству друзей был вызван к Цезарю для объяснений. Великий человек сам сделал первый шаг для примирения. Если поэты дружно упражнялись по поводу гомосексуальных похождений Цезаря, то его собственные солдаты делали упор на другом аспекте его сексуальной жизни в Галлии, распевая:

Прячьте жён! Ведём мы в город лысого развратника! Деньги, занятые в Риме, Проблудил он в Галлии![17]

Даже через 100 лет в Галлии встречались люди, считавшие себя потомками Цезаря, как, скажем, один человек из Дижона, утверждавший, что его прапрабабка была любовницей Цезаря, а в нём самом течёт кровь Юлиев.

Критики игнорировали тот факт, что подчинённые Цезаря, такие, как Мамурра, эффективно выполняли огромные объёмы работы. Это, без сомнения, относилось и к штабу Цезаря, которым руководил Помпей Трог, галл из Воконтия (Вэзон) и большой специалист во всём, что касалось кельтов. Около 54 года до н. э. его сменил Авл Гирций, учёный, не имевший военного знания, на которого позже набросился с нападками Цицерон, называя его женоподобным бездельником. Тем не менее именно Гирцию Цезарь поручил написать последнюю, восьмую часть «Комментариев». Гирций был известным гурманом, его повар славился своими изысканными соусами, и попасть к нему на обед считалось большой удачей. Поэтому маловероятно, что жизнь в штаб-квартире могла прийтись ему по вкусу, ведь сам Цезарь пил очень умеренно и был совершенно равнодушен к еде.

Однажды на званом обеде в Милане, где присутствовал Цезарь, подали спаржу, которая вместо оливкового масла была полита укусом. Цезарь совершенно спокойно съел предложенное блюдо, упрекнув своих подчинённых, которые не могли заставить себя проглотить ни кусочка. На обедах у самого Цезаря столы накрывали в двух отдельных комнатах, позволяя тем самым ему избавиться от общества нежелательных гостей.

Гирций и его сотрудники, так же как и их властелин, с неослабевающим вниманием следили за всем, что делалось в Риме, поскольку целью галльских завоеваний было не только и не столько покорение Галлии, сколько удовлетворение амбиций Цезаря в столице. В Рим постоянно летели письма: Цезарь назначал выборы, вербовал сторонников, льстил или угрожал врагам, нейтралам и колеблющимся. Связь не прерывалась даже тогда, когда Цезарь был в Британии и на доставку писем уходило от трёх до четырёх недель; а зимой, когда Цезарь возвращался в Цизальпинскую Галлию и расстояния сокращались, информационный поток резко возрастал. Даже во время переходов, сидя верхом на лошади, Цезарь продолжал диктовать письма своим постоянно занятым секретарям, которых у него было, как минимум, двое. Неудивительно, что молодой римский юрист, поступивший служить к Цезарю, жаловался Цицерону, рекомендовавшему его на эту должность, на то, насколько трудно добиться приёма у самого Цезаря.

Огромный поток сообщений шёл не только из штаб-квартиры Цезаря в Италию, но и в обратном направлении. Цицерон предупреждал Аттика, что необходимо соблюдать осторожность даже в частной переписке, так как нет никаких гарантий, что содержание письма не станет известным Цезарю. Его люди в Риме контролировали этот поток интеллектуальной информации, подбирая кандидатов для выполнения заданий Цезаря. Руководили этой работой Бальб и его неутомимый коллега Оппий, принадлежавший к влиятельному семейству всадников и преуспевающих финансистов. Он также был известен тем, что в свободное от работы на Цезаря время писал биографии известных современников.

Цицерон тем временем принимал лестные знаки внимания от Цезаря и его приближенных. В течение всего пяти недель насыщенного событиями 54 года до н. э. он получил от Цезаря не менее трёх сообщений. Всё это помогало удерживать оратора в жёстких рамках. Он был всё ещё связан своими обязательствами по отношению к триумвирам, что подтверждал в своих письмах. Кроме того, Цицерон надеялся (как выяснилось впоследствии, напрасно), что такая лояльность поможет стать консулом его брату, служившему теперь у Цезаря. Поэтому Цицерон выступил в суде в защиту Ватиния и Габиния, на которых он так яростно нападал двумя годами ранее. И Цезарь щедро отблагодарил его за содействие. Он предоставил Цицерону значительную денежную сумму и назначил его на прибыльную должность — Цицерон стал одним из руководителей строительства нового форума Юлия, который Оппий планировал возвести около старого Римского форума. Земля, предназначенная для нового комплекса, стоила очень дорого, а при движении таких больших сумм кое-что всегда оставалось и для руководства.

И всё же, каким бы дружественным ни было обращение Цезаря с Цицероном — у Помпея оратор никогда не встречал подобного отношения, — Цицерон всегда чувствовал себя неловко во всём, что касалось политики Цезаря. Цезарь мог делать вид, что причиной изгнания оратора были ошибки консерваторов, тем не менее Цицерон вёл себя уклончиво и сдержанно и делал отчаянные попытки сохранить последние остатки своей личной независимости. Для культурного обмена между Цицероном и Цезарем никогда не существовало никаких препятствий. Цезарь был не только оратором, способным достойно соперничать с Цицероном, они имели много общего на литературном поприще. Какой другой политик и военачальник, чья жизнь была так же насыщена событиями, как жизнь Цезаря, мог написать объёмистый трактат по латинской грамматике в разгар Галльской войны, пересекая Альпы в тряской повозке?

Эта работа, отрывки из которой сохранились до наших дней, была посвящена Цицерону. Цезарь и Цицерон могли прийти к согласию по многим вопросам, касающимся ораторского искусства и литературы. К примеру, Цицерон понимал, почему Цезарь так настойчиво избегает редких и отживших слов. Они могли цивилизованно обсуждать разногласия между историческими школами, к которым принадлежали, и контрасты между стилистическими идеалами Цезаря, приверженца простоты и ясности изложения материала, и стилем Цицерона, отличавшимся резонансной дикцией и более обтекаемой манерой подачи материала. Возможно, и другие поэтические произведения Цезаря, отрывки из которых также дошли до наших дней, включая литературный критический анализ другого пуриста, талантливого поэта Теренция, также являлись частью его эпистолярных дискуссий с Цицероном. Цицерон, в свою очередь, послал Цезарю поэму, восхваляющую его собственную деятельность на должности консула. Впоследствии он с некоторой нервозностью пытался выяснить у брата, который служил у Цезаря, «...что подразумевал великий человек, когда, расхвалив первую часть, он затем отмечает, что вторая часть значительно выиграет после дальнейшей доработки? Он имел в виду предмет изложения или стиль?». Вероятно, взаимоотношения этих двоих на литературном поприще были действительно простыми и приятными для обоих, если Цезарю удавалось избегать резкостей, когда он разбирал стихи Цицерона. Очевидно, ему это удавалось: Цицерон писал брату, что, каким бы ни был ответ, он не станет ценить свою поэму меньше.

Тем временем Цезарь уже не мог считать ситуацию в Риме такой же безоблачной, как раньше. Без сомнения, он и Помпей поддерживали постоянную связь через приближенного Помпея Луция Бибуллия Руфа, однако влияние Помпея в Италии становилось слишком сильным, а это не способствовало росту доверия среди его конкурентов. Он должным образом отклонил предложение стать диктатором. Однако, получив официальное назначение в Испанию, Помпей остался в окрестностях столицы под предлогом того, что отсюда ему удобнее организовывать поставки зерна в Рим. Помпей старался держаться подальше от столичных дел, если не считать его рассчитанного на завоевание популярности жеста, — он открыл новый театр, где на первом же представлении зрителей развлекали борьбой слонов и охотой на львов, причём 500 львов было убито. Но такое поведение само по себе вредило Помпею. Создавалось впечатление, что он преднамеренно допускал анархию и способствовал расшатыванию устоев Республики, чтобы в критический момент его призвали навести порядок.

Лето 54 года до н. э. было настолько жарким, что Катон появился в суде без туники, только в накинутой тоге и набедренной повязке, уверяя окружающих, что именно так и одевались римляне в древности. Но даже этот комический эпизод не разрядил зловещую атмосферу. Цицерон записал в отчаянии, что конституция, сенат и суды превратились просто в жалкий балаган. В августе при родах умерла Юлия, дочь Цезаря и жена Помпея. За год или два до описываемых событий у неё случился выкидыш. Это произошло после того, как слуга показал ей обрызганный кровью плащ мужа, не объяснив, что Помпей жив и невредим. Вторая попытка родить стоила Юлии жизни. Её младенец умер несколько дней спустя. Помпей намеревался похоронить жену в своём имении, но огромные толпы народа, собравшиеся на погребальную церемонию, воспрепятствовали этому. Они на руках отнесли тело Юлии на Марсово поле, где торжественно предали огню. Так народ Рима отдал дань великим победам её отца в дальних странах. Возможно, римляне смутно догадывались, что смерть Юлии была национальным бедствием, поскольку она являлась неоценимой и уникальной посредницей между этими двумя властителями.

Первые несколько месяцев нового года Цезарь посвятил делам не только в Цизальпинской Галлии, но и в Иллирии, где ему пришлось отразить набег племён с юго-востока. Тем временем полным ходом шло строительство судов для второй экспедиции в Британию. Лишь в конце весны Цезарь смог пересечь Альпы и двинуться на север, но тогда ему пришлось во главе четырёх легионов выступить против мощного белгского племени тревиров (Триер). Они избегали союза с Цезарем, а он никак не мог проигнорировать такое поведение, поскольку у тревиров была самая мощная в Галлии конница. Вождь племени Индутиомар был настроен враждебно по отношению к Цезарю, но его действия сковывал соперник. Индутиомару пришлось покориться, прислать 300 заложников и отказаться от главенства в племени. Затем экспедиция была отложена из-за инцидента с Думнориксом, лидером националистического движения среди эдуев. Думнорикс отказался сотрудничать с Цезарем, когда тот потребовал, чтобы вожди галльских племён сопровождали римлян в экспедиции в Британию. Он пробовал бежать, но был схвачен римской конницей и погиб с криком «Я — свободный гражданин свободной страны!». Это был первый случай открытого неповиновения Цезарю со стороны вождя племени, считавшегося союзником римлян.

Из-за подобных инцидентов, а также из-за неблагоприятных ветров, которые уже задержали отплытие на три недели, поход в Британию опять начался довольно поздно, хотя и на месяц ранее, чем в предыдущем году. На этот раз, однако, были задействованы гораздо большие силы. Цезарь брал с собой 5 легионов и 2 тысячи конницы, караван, состоявший из 600 транспортов, сопровождали 28 военных кораблей, кроме того, ещё 200 морских судов были пожертвованы Цезарю римскими финансистами в обмен на долю в будущих трофеях. Суда для транспортировки лошадей были сделаны необычно широкими, а остальные имели более низкие борта, чем ранее. Это делалось для того, чтобы ускорить разгрузку и высадку на берег. Суда были снабжены вёслами, парусами и такелажем, разработанными специально для британских погодных условий.

Выйдя из того же самого порта, что и в прошлом году, захватчики высадились около Сэндвича в Восточном Кенте. Высадка отняла у них целый день, и после полуночи при свете полной луны они выступили вглубь страны. Их проводником был Мандубраций Тринобант (Эссекс), союзник Цезаря, который должен был возглавить проримскую федерацию. К рассвету армия римлян, двигаясь на запад, достигла Стури на реке Грейт-Стур. Британцы под командованием Кассивеллана не смогли остановить Цезаря. Однако Цезарю всё-таки пришлось прервать свой победный марш. Он получил известия о резком ухудшении погоды, которое, как и во время прошлой экспедиции, имело тяжёлые последствия: 40 судов было уничтожено, остальные получили повреждения. Несмотря на предыдущий печальный опыт, Цезарь не смог выбрать для высадки подходящую гавань и снова потерпел неудачу.

Больше нельзя было слепо полагаться на удачу. Цезарь приказал вытащить на берег то, что осталось от флота, и построить защитные укрепления. Из всех легионов отозвали плотников, которые занялись ремонтом кораблей. Цезарь потребовал от Лабиена прислать из Галлии новые корабли и материалы. Затем Цезарь, отбиваясь от мелких групп британцев, форсировал Темзу и штурмовал столицу Кассивеллана, которая, по-видимому, находилась в Уитхэмпстеде, к северу от Сент-Олбани. Кентские принцы не сумели напасть на Цезаря с тыла, Кассивеллан капитулировал И прислал заложников. В конце сентября Цезарь вернулся в Галлию.

Перед отплытием он принял ряд мер, которые должны были держать британские племена на различных стадиях зависимости от Рима. Но все они оказались неэффективными, и остров оставался независимым ещё в течение сотни лет. Однако, вернувшись в Рим, Цезарь смог извлечь немало пользы из того факта, что властители таких отдалённых и экзотических регионов якобы подчинились ему и Республике. И всё же ему пришлось расстаться с идеей захвата Британии, которую он, возможно, лелеял в противовес ожидаемым завоеваниям Красса на Востоке. Когда в 54 году до н. э. Цезарь во второй раз высадился в Британии, он, очевидно, ещё надеялся завоевать эти земли, иначе вряд ли затеял бы повторную экспедицию. Но, пройдя маршем по землям Британии, он в какой-то момент понял, что постоянная оккупация этих территорий была бы, скорее всего, невыполнима. Он достаточно реалистически оценивал ситуацию и понимал: как только его армия уйдёт из Британии, местные племена выйдут из повиновения. Однако, как всегда, он умело использовал экспедицию в пропагандистских целях, что было очень важно для Рима. Но и в столице наблюдалось некоторое разочарование. В первые дни после высадки, когда все были преисполнены радужных надежд, Цицерон в письме просил своего брата, сопровождавшего Цезаря, прислать ему материал для эпического описания побеждённого острова. Но вскоре оратор вынужден был признаться Аттику, что ожидаемые груды серебра, которые планировалось доставить из Британии, существовали только в воображении римлян. Цицерон также ожидал, что в Рим привезут британских рабов, хотя, как он писал Аттику, он и не предполагал, «что среди них можно будет найти кого-то с литературными или музыкальными талантами». Но вскоре и эта надежда была разбита. Ни Цезарь, ни кто-либо другой не смог извлечь из Британии никакой выгоды. Британия осталась свободной и превратилась в римскую провинцию только после завоевания её южной части сто лет спустя.

Глава 6 КРИЗИС В ГАЛЛИИ И РИМЕ

Цезарь вернулся из Британии в Галлию осенью 54 года до н. э., и сразу же стало ясно, что антиримское движение среди галлов усилилось. Волнения начались среди карнутов. Они обитали в мрачных и непроходимых лесах, окружавших Сенаб (Орлеан). Здесь проводились ежегодные встречи друидов, и здесь была их основная база. Друиды являлись привилегированной жреческой кастой, по всей Галлии они монополизировали религиозные и судебные функции, осуществляли административное управление и отвечали за образование, только они имели письменность, в основе которой лежал греческий алфавит. Друиды освобождались от уплаты налогов и несения воинской службы. Ходили слухи (вряд ли достоверные), что именно друиды поддерживали традиции человеческих жертвоприношений, которые хотя и редко, но всё ещё происходили.

За три года до описываемых событий Цезарь добился избрания вождём племени карнутов своего ставленника; но теперь тот был убит. Цезарь немедленно направил войска для подавления волнений, однако не отказался от своего ранее разработанного плана расквартировать армию на зиму по всей Галлии, разбив войско на гарнизоны. Это было удобно с точки зрения снабжения отрядов продовольствием, потому что в тот год выдался плохой урожай. Кроме того, такое решение было продиктовано необходимостью предупредительных мер: большинство отрядов предполагалось расположить в северо-восточных районах Галлии, на родине многочисленных белгских племён. Катастрофа разразилась внезапно. В Адаутуке (Тонгерен, около Меза, на север от Льежа) были наголову разбиты полтора легиона Цезаря, которые составляли местный гарнизон и состояли по большей части из новобранцев[18]. Это было настоящим бедствием. Такой беспрецедентный удар Цезарю нанёс Амбиорикс, вождь эбуронов, небольшого белгского племени, населявшего холмы и леса Арденнских гор.

«Как смеют жалкие существа, подобные тебе, мечтать о том, чтобы править такими людьми, как мы?! — воскликнул Амбиорикс, срывая доспехи с римского военачальника, прежде чем вонзить в него своё копьё»[19].

Весть о поражении римлян достигла нервиев, которые тремя годами ранее пережили римскую резню. Квинт Цицерон, брат знаменитого оратора, командовавший гарнизоном в Намюре, был окружён галлами. Наверное, самым прекрасным моментом в жизни этого воина было возвращение его верного раба, которому удалось через все преграды добраться до Цезаря и вернуться обратно[20]. Когда Цезарь приблизился к осаждённому лагерю, он был ошеломлён зрелищем, представшим перед его взором. Галлы были хорошими учениками, и Амбиорикс уже использовал такие же мощные машины для осады стен, какие были у римлян.

Восстание ширилось. Лагерь Лабиена около Седана был окружён тревирами. Их вождь Индутиомар не смирился с властью римлян и вдохновил на восстание Амбиорикса. Индутиомар погиб, настигнутый галльской кавалерией Лабиена, но теперь стало очевидным, что «замирённой» Галлии более не существует. Цезарь мог полагаться только на эдуев и ремов. Поэтому зимой 54/53 года до н. э. он не стал, как обычно, переходить Альпы, а вместо этого остался в окрестностях Амьена и набрал два новых легиона в Цизальпинской Галлии. Помпей передал ему ещё один легион, который завербовал, но ещё не успел призвать.

После поражения Цезарь отпустил длинные волосы и бороду и объявил, что не будет ни стричься, ни бриться до тех пор, пока не свершится месть. Это заявление предназначалось для галлов, которые собрались на очередной ежегодный съезд. Вожди многих племён из северных и центральных районов на этот раз не явились. Цезарь перенёс свою штаб-квартиру и место проведения съезда вождей в Лютецию (Париж), чтобы быть ближе к опасным регионам. Благодаря этому карнуты и сеноны (сены) быстро покорились Риму. Тревиры, лишившиеся своего вождя, были разбиты Лабиеном. Цезарь вновь перешёл через Рейн и подробно описал этот переход в «Комментариях», противопоставив свои подвиги достижениям Помпея на Востоке. Первым делом он изолировал эбуронов, а затем начал методично добивать их, предоставив такую же возможность их ближайшим соседям. Цезарь объяснил свои действия желанием уберечь римских легионеров от опасностей, которыми чреваты военные действия на покрытых лесом территориях[21].

Главной своей цели, однако, Цезарь не достиг. Амбиориксу удалось спастись. Вслед за ним были посланы конные отряды, которые прочесали всю страну, но он сам и четверо его верных соратников ушли от преследования. Тем не менее Цезарь считал необходимым устрашить его земляков. Нужна была жертва, и, поскольку Амбиорикс был вне пределов досягаемости, страшный жребий пал на Аккона, вождя сенонов, которые также присоединились к восстанию. Когда в 53 году до н. э. вожди галльских племён собрались для встречи с Цезарем в Реймсе (Дурокорторуме), столице ремов, им пришлось стать свидетелями жестокой казни Аккона. Это была казнь по древним римским традициям: сначала с вождя сорвали одежду, привязали его за голову к рогатине, затем избили до смерти розгами и отрубили голову. Войска римлян были построены, и легионеры наблюдали за казнью с чувством удовлетворения, несмотря на то что главному противнику удалось скрыться. Но галльские вожди, вынужденно присутствовавшие на этой жуткой церемонии, были даже не напуганы, а глубоко подавлены.

Дело было сделано, и Цезарь, как обычно с наступлением зимы, перешёл через Альпы и с удвоенным вниманием занялся интригами в Риме. Огромные богатства, награбленные им в Галлии, давали возможность подкупать римских чиновников и кандидатов на важные должности. Цезарь компенсировал их расходы и, как говорили, делал дорогие подарки их жёнам. Как ни странно, одним из объектов внимания Цезаря при подготовке консульских выборов 53 года до н. э. оказался Меммий. За пять лет до выборов Меммий вместе с Агенобарбом рьяно критиковал Цезаря, у которого закончился срок консульских полномочий. Теперь же Цезарь щедро снабжал Меммия деньгами. Цезарь и консерваторы, конкурируя друг с другом, раздавали взятки с таким размахом, что процентная ставка внезапно выросла с четырёх до восьми процентов. Помпей открыто признал, что сложившаяся ситуация его ужаснула, и призвал Меммия к ответу. На заседании сената Меммий был вынужден признать существование сговора между ним, вторым кандидатом, и консулами, чьи полномочия заканчивались в текущем году. Одним из этих двух консулов был небезызвестный враг Цезаря, Агенобарб, который, как выяснилось, прямо или косвенно получал от него огромные суммы.

Против всех четверых были выдвинуты судебные обвинения, и выборы не состоялись.

В том же 53 году до н. э. существовавшее равновесие сил было нарушено. 60-летний и почти оглохший Красс выступил из Сирии и отправился на покорение Парфянского царства. Ему не давали покоя лавры великих полководцев, которых добились Помпей и Цезарь. Кроме того, он надеялся добраться до вавилонского золота и шелка. Парфянское царство подчинило себе Ирак и Персию, но его попытки выйти к берегам Средиземного моря были пресечены успешными военными действиями Помпея. Красс стремительно, без объявления войны вторгся в Месопотамию и получил сокрушительный отпор. Вот уже полтора века римская армия не видела такого поражения. Парфянские воины применили новую, эффективную тактику массированного обстрела противника. На верблюдах подвозили огромное количество стрел, лучники выпускали стрелы непрерывно и по двойной траектории. При таком обстреле щиты римлян были бесполезны. Красс не смог противостоять парфянам. Его младший сын Публий, которого Цезарь прислал из Галлии на помощь отцу, и 44 тысячи римских солдат героически пали на поле боя[22]. Со смертью Юлии, дочери Цезаря и жены Помпея, исчезло главное связующее звено между этими двумя лидерами. Но до сих пор от прямых столкновений их удерживал Красс. Недаром его сравнивали с Коринфским перешейком, который разделял два великих моря и препятствовал волнам одного накатить на воды другого. Но теперь Красса не было, и уже никто не мог удержать Цезаря и Помпея от схватки.

В столице продолжались беспорядки, и всё больше римлян приходило к выводу о необходимости диктатуры. На роль диктатора, по их мнению, наилучшим образом подходил Помпей. Он был особенно удобен для врагов Цезаря, опасавшихся его претензий на роль диктатора по возвращении из Галлии, которое неминуемо приближалось. Даже Цицерон в своём трактате «О Республике», который он писал как раз в то тревожное время, указывал на необходимость какой-то формы единоличного правления как средства для восстановления попранной конституции Римского государства.

Наступил 52 год до н. э., но выборы консулов опять не состоялись. Кульминацией стало столкновение Милона, ставленника правых, и Клодия, в результате которого Клодий был убит[23].

Для прекращения беспорядков сенат предоставил Помпею экстраординарные полномочия, куда входило и право проводить мобилизацию. Затем его избрали в третий раз консулом, причём единственным. Второго консула не избирали. Власть, которую получил Помпей, правда ограниченная определённым сроком и не диктаторская, была огромна и несравнима с той, которой он обладал в качестве правителя Испании. Он почти уподобился императорам будущего. Предложение о предоставлении Помпею полномочий выдвинул представитель «твёрдолобых» Бибул, и даже Катон, хотя и скрепя сердце, поддержал его.

Как только Помпей стал набирать новые отряды, Цезарь начал мобилизацию в Цизальпинской Галлии под предлогом выполнения мобилизационного плана, который сенат утвердил ранее. Ситуация становилась крайне напряжённой. У Помпея был свой круг сторонников без политических амбиций — литераторы и другие известные люди. Именно этого круга он и старался держаться, избегая участия в столкновениях между Цезарем и его недругами из консервативного лагеря, а такая позиция мешала ему принять твёрдое решение. Тем не менее решать надо было. И Помпей, что было для него характерно, сделал один шаг навстречу Цезарю и один — в противоположном направлении.

Желая поддержать усилия Помпея в деле наведения порядка в Риме, Цезарь предложил возобновить их сотрудничество. Во-первых, заключить новые политические брачные союзы. Сам Цезарь выразил готовность развестись со своей бездетной женой Кальпурнией и жениться на дочери Помпея, а Помпею предлагал жениться на своей внучатой племяннице Октавии. Обе невесты были уже замужем (по крайней мере, одна была замужем, а другая — помолвлена), но в политике это не имело никакого значения. Однако Помпей отказался от сделки и взял в жёны Корнелию, дочь Метелла Сципиона, одного из виднейших римских аристократов. Благодаря Сципиону, Корнелию по рождению и Цецилию Метеллу по усыновлению, Помпею удалось восстановить связи с семейством Метеллов, которые были нарушены после его развода с одной из представительниц этого рода за восемь лет до описываемых событий. Одарённая множеством талантов, Корнелия являла собой полную противоположность добродетельной, но бесцветной Октавии. Вдова молодого Публия Красса, Корнелия была не только прекрасной музыкантшей, она разбиралась в геометрии и философии, и в то же время, как писали современники, «рядом с ней никогда не приходилось скучно, чего нельзя было сказать о большинстве интеллектуальных дам из общества». Её отец был одним из наиболее высокомерных, твёрдолобых и глубоко коррумпированных политиков. Ходили слухи, что в его честь был устроен роскошный приём в борделе, причём перед гостями выступали дамы из благородных семейств. Меммий тоже славился своей коррумпированностью, причём взятки давал в огромных масштабах. Он решил спастись от обвинений, выдвинув встречный иск к Метеллу Сципиону, но за него вступился Помпей. Он пригласил всех членов суда в количестве 360 человек к себе домой и потребовал оправдать Сципиона. Метелл Сципион терпеть не мог Цезаря, поэтому, когда Помпей, не довольствуясь тем, что женился на дочери Сципиона, выбрал его в качестве второго консула на время выполнения своих консульских полномочий, — это можно было считать демонстративным поступком. Правда, потом консульский пост Помпей занимал один.

В то же время Помпей, великий мастер мистификации, выступил с инициативами, которые могли бы помочь Цезарю осуществить свои самые заветные желания. Согласно конституции Цезарь не имел права претендовать на консульскую должность до истечения десятилетнего срока с момента окончания полномочий предыдущего консульства, то есть до наступления 48 года до н. э. Таким образом, если срок полномочий Цезаря в Галлии истекал ранее его вступления в должность консула, он оказывался совершенно незащищённым — против него можно было выдвинуть судебное обвинение. Это означало по меньшей мере полный крах всей карьеры, а может быть, и угрозу для жизни. Помпей предложил внести в законодательство такие изменения, которые позволили бы Цезарю баллотироваться на консульскую должность заочно, находясь в Галлии. В этом случае сроки полномочий должны были перекрываться. Дата перехода полномочий не устанавливалась. При скором окончании Галльской войны Цезарю понадобилось бы специальное разрешение для избрания на должность консула до наступления 48 года до н. э. Затем Помпей принял ряд других законопроектов, которые вносили путаницу. С юридической точки зрения это можно было трактовать как попытку отобрать у Цезаря то, что он сам ему предложил. Одновременно Помпей продлил срок своих полномочий в Испании ещё на пять лет. Правда, это нельзя было расценивать как акцию, направленную против Цезаря, поскольку он не требовал параллельных полномочий. И всё же вряд ли такое поведение соответствовало духу и букве соглашений, принятых в Луке.

Помпей по меньшей мере вёл себя непредусмотрительно, поддавшись давлению со стороны консерваторов. Кроме того, он, так же как и все в Риме, очень чутко реагировал на события в Галлии. Год был сложным. Сначала Цезарь терпел поражения, и, казалось, полный разгром был близок, но затем ему удалось переломить ситуацию и добиться почти триумфального успеха. А в Риме маятник качался в точном соответствии с успехами и поражениями в Галлии. Галльские вожди внимательно следили за событиями в метрополии. Они успешно извлекали уроки из всего происходящего в других частях мира. Поражение Красса на Востоке вдохновило галлов. Они поняли, что также смогут избавиться от ненавистных агрессоров. Хорошим примером была и стойкость британцев, которым удалось избежать аннексии. Однако Цезарь считал и записал в «Комментариях», что решающую роль сыграло убийство Клодия и последующие волнения в Риме в январе 52 года до н. э. Именно эти события послужили детонатором восстания: галлы были уверены, что Цезарь будет слишком занят событиями в Италии и не сможет присоединиться к своей армии в Трансальпийской Галлии, особенно зимой.

Новое восстание спровоцировали карнуты. В Сенабе, столице карнутов, были убиты сборщик налогов из Рима и несколько римских граждан. Но главными инициаторами на этот раз были не они, а арверны, племя, обитавшее южнее карнутов. Арверны никогда не сталкивались с проявлениями жестокости римлян, и тот факт, что они всё-таки восстали, был весьма показательным. Недовольство охватило всю Галлию. Население страдало от недостатка продовольствия; жестокость завоевателей, которая, по мнению Цезаря, должна была устрашить галлов, привела к прямо противоположным результатам. Стало очевидным, что римляне смогут удержать Галлию только при помощи постоянной аннексии и оккупации. Во главе восстания стал юный, но талантливый вождь арверков Верцингеториг. Этот галльский герой, вызывавший восторг французских патриотов от Тьери до де Голля, начал с того, что служил в кавалерии Цезаря как «друг Рима». К тому моменту, когда Верцингеториг возглавил борьбу за независимость, он обладал неоценимыми навыками стратега, администратора и дипломата, которые почерпнул в римской армии. В Галлии Цезарь ещё не сталкивался с таким серьёзным противником.

Арверны объединились с другими племенами. Впервые в рядах галльской армии сражались те, кого мы могли бы назвать пролетарским элементом и кого Цезарь называл сбродом, ворами и бандитами. На пути к месту событий колонны римлян под командованием Цезаря были не раз атакованы отрядами галлов. Под угрозой оказалась даже столица провинции Нарбон (Нарбонн). В разгар зимы Цезарь перешёл через Севенны. Когда в течение 24 часов он проложил путь через снега глубиной в шесть футов и с небольшим отрядом неожиданно появился на северной границе территории арвернов, стало очевидным, что восставшим быстрой победы не добиться. Как и планировал Цезарь, его появление заставило Верцингеторига повернуть к дому, а Цезарь тем временем стремительно двинулся в центральную часть Галлии. Его солдаты шли без сна и отдыха, питаясь только вяленым мясом. На землях битуригов (Шер), также поддержавших восстание, галльская кавалерия была наголову разбита отрядами наёмной германской конницы, недавно поступившей на службу к Цезарю. Тогда Верцингеториг решил применить тактику выжженной земли и предать уничтожению все галльские города, которые римляне могли бы использовать для пополнения запасов продовольствия. Только битуриги сожгли 20 своих поселений. Свою столицу Аварик (Бурж) они хотели сохранить. Город был прекрасно укреплён, а подойти к нему можно было бы только по узкому проходу между болотом и рекой, и Верцингеториг неохотно принял решение сохранить Аварик. Тем не менее на 25-й день после начала осады римляне построили огромную террасу, шириной 330 футов и высотой 80 футов, и, несмотря на упорное сопротивление и попытки сделать подкопы и разрушить постройку, город был взят. Легионеры, озлобленные, уставшие от проливных дождей и однообразной пищи, вступили в Аварик. Они, как писал Цезарь, «не думали о том, чтобы нажиться на продаже пленников». Желая отомстить за своих товарищей, погибших в Сенабе, и за свои лишения, они устроили в городе настоящую бойню и не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. Население этого ещё недавно процветавшего города составляло около 40 тысяч человек. После взятия города римлянами в живых осталось не более 800 человек. Это были те жители, которые ушли из города при первом известии о приближении римлян и благополучно добрались до Верцингеторига. Ночью они скрытно подошли к линиям его укреплений, и Верцингеториг перехватил их и рассредоточил по своей территории, чтобы не допустить панических настроений в войсках.

Падение Аварика, несмотря на весь ужас произошедшего, сплотило галлов вокруг своего вождя. Доверие к нему возросло, ведь он заранее предсказывал возможность такого кровавого исхода. Теперь Цезарь не мог положиться даже на эдуев, традиционных союзников Рима. Эдуи, всегда получавшие массу выгод от сотрудничества с римлянами, разделились на два лагеря, возглавляемых враждующими вождями. Цезарь собрал совет старейшин племени эдуев, назначил вождя и перенёс свою основную базу в их столицу Новиодун (Невер) на Луаре. Но восстание разгоралось с новой силой, и Цезарь вынужден был разделить свои войска. Лабиен со своими отрядами двинулся к северу, в направлении современного Парижа, а сам Цезарь с более многочисленным войском — вверх по долине Аллие, к столице арвернов Герговии, одному из наиболее влиятельных городов Галлии, который располагался в четырёх милях от современного Клермон-Феррана. Этот город-крепость, стоявший на неприступном плато на высоте 1200 футов над уровнем моря, был главным опорным пунктом Верцингеторига. Он не мог пожертвовать Герговией.

Без особой жестокости подавив восстание эдуев, Цезарь продолжил осаду Герговии. Но защитники города отбросили римлян от стен города. Цезарь потерял 46 центурионов и около 700 воинов других званий. Это поражение было одним из самых серьёзных в его карьере, и он обвинил в нём своих командиров, которые превысили полномочия. Получив приказ захватить лагерь галлов за пределами города, они, движимые жаждой славы и наживы, повели солдат на штурм самой крепости. Но вполне вероятно, что это утверждение было просто попыткой обелить себя в глазах римлян и свести к минимуму собственную ответственность за случившееся. Так или иначе, но теперь Цезарь был вынужден снять осаду с Герговии.

Эдуи, несмотря на сравнительно мягкое отношение Цезаря, наконец присоединились к национальному восстанию. Они истребили римлян в Невере, захватили их склады, уничтожили всё то зерно, которое не смогли унести с собой, и подожгли город, чтобы Цезарь не мог воспользоваться его складами. За исключением тревиров и преданных ремов, у Рима в Галлии не осталось союзников. Почти все племена признавали Верцингеторига своим лидером, и движение сопротивления охватило всю Галлию. В сложившейся ситуации Цезарь считал крайне необходимым соединиться с отрядом Лабиена, передвигавшимся в направлении современного Парижа. Паризии сожгли свою столицу, чтобы не допустить капитуляции. После напряжённого перехода, не делая остановок ни днём ни ночью, Цезарь догнал Лабиена. Он вызвал дополнительные отряды германской конницы для замены перебежчиков-эдуев и пересадил германцев с их маленьких лошадок на крупных галльских лошадей. Это подкрепление было особенно необходимо, поскольку Цезарь не мог получить помощи из Италии, откуда даже письма доставлялись с трудом, окольными путями. Нарбонская провинция была полностью отрезана, её границы были под угрозой, поэтому в марте Цезарь с объединёнными силами выступил в южном направлении. В этот момент Верцингеториг решил повести своих солдат против римлян. Где-то в окрестностях Лэна (Кот-д’Ор), воспользовавшись нерасторопностью римской разведки, Верцингеториг напал на отряды Цезаря одновременно с трёх сторон. Но германская конница оказалась сильнее кавалерии галлов, и они с большими потерями отошли.

Верцингеторигу пришлось отступить назад, к своему укреплённому лагерю на изолированном, возвышенном плато Алезии (Ализ-Сент-Рен на горе Оксуа). Эта небольшая крепость принадлежала племени, находившемуся в вассальной зависимости от эдуев. Ещё до того как Цезарь окружил крепость, Верцингеториг ввёл туда все свои войска, за исключением большей части кавалерийских отрядов, которым он приказал рассеяться как можно дальше по окрестным территориям, возвратиться в свои племена. Это служило двойной цели: во-первых, уменьшалась потребность в продовольствии внутри крепости, а во-вторых, небольшие кавалерийские отряды получали возможность пополнять запасы и вербовать подкрепление. Был и другой способ решения этой задачи, возможно более целесообразный. Верцингеториг мог бы оставить в крепости небольшой конный отряд для вылазок, кавалерийские отряды преобразовать в пехоту, а остальных лошадей использовать для пропитания войск и жителей города. 5 тысяч лошадей могло бы хватить для прокорма 8 тысяч человек, как минимум, в течение месяца. Но в те времена галлы испытывали непреодолимое отвращение к конскому мясу, и Верцингеториг не мог переломить этих настроений даже в такой критический момент[24].

Римские легионеры были великими строителями. Они были приучены к тому, чтобы ежедневно строить большие укреплённые лагеря, и ни один полководец не использовал земляные работы так часто и с такой пользой, как Цезарь. Поскольку Алезию было невозможно взять штурмом с ходу, он организовал осаду, окружив город непрерывными круговыми укреплениями длиной в 10 миль. Это укрепление, в свою очередь, было окружено тремя линиями внешних укреплений, длиной 14 миль по окружности. Это позволяло организовать двустороннюю оборону в случае нападения эдуев извне. Кроме того, Цезарь решил ещё одну сложную задачу — обеспечил свои 10 легионов продовольствием и фуражом для лошадей на тридцатидневный срок.

Напротив, в осаждённой крепости продовольствия катастрофически не хватало. Оттуда были высланы все, кто не мог носить оружия. Но римляне не пустили их в свой лагерь, и несчастные встретили печальный конец[25]. Тем временем на помощь осаждённым приближались галльские отряды. Число их было огромно, хотя, возможно, цифры, приведённые Цезарем (четверть миллиона пехоты и 8 тысяч кавалерии, поставленные 43 племенами галлов), преувеличены. Римская армия подверглась массированному нападению сразу с двух сторон, бой продолжался четыре дня. Лабиен предотвратил прорыв внешней линии обороны, а конные отряды германцев под командованием Цезаря, которые базировались за линией укреплений, ударили галлов с тыла. И это решило исход сражения. Огромная, но плохо организованная армия галлов испытывала трудности со снабжением продовольствием. Большая её часть отрядов так и не вступила в сражение и под руководством двух вождей-эдуев отступила и рассеялась по просторам Галлии.

Верцингеториг сдался. Цезарь сохранил ему жизнь, но лишь для того, чтобы казнить через шесть лет во время триумфа. Остальных пленников Цезарь распределил между своими солдатами в качестве рабов — по одному на каждого солдата. Племена эдуев и арвернов нанесли Цезарю наибольший урон, тем не менее он их не истребил — эти племена были ему ещё нужны. Они являлись неотъемлемой и важной составляющей политической системы Центральной Галлии. Приговор эдуям и арвернам был отсрочен — это должно было послужить хорошим уроком их соплеменникам и в то же время не лишать их надежды. Такую политику нельзя назвать милосердной, но, по крайней мере, она свидетельствовала о том, что Цезарь осознал бесперспективность кровавого террора, результаты которого оказались прямо противоположны его ожиданиям.

Галльская война ещё далеко не завершилась, но Великое восстание было подавлено. Галлы не смогли скоординировать свои действия и добиться национального единства. Их вождю, несмотря на все его таланты, не удалось преодолеть галльское неприятие строгой дисциплины и организовать чёткое снабжение своей армии. Верцингеториг начал восстание в момент наивысшего национального подъёма, и всё же время было выбрано неудачно. Всего лишь два года спустя результаты могли быть совершенно другими: Рим стоял на пороге гражданской войны.

Племена белгов, в прежние годы первыми атаковавшие римлян, во время восстания отказались присоединиться к Верцингеторигу. Их вожди высокомерно заявили, что будут воевать с Римом сами. Возможно, решение о помощи восставшим и было принято, но слишком поздно. К примеру, белловаки (бовэ), которых Цезарь считал самыми лучшими стрелками среди галлов, должны были прислать более 2 тысяч солдат на подмогу осаждённой Алезии. Тогда они отказались это сделать, а теперь вступили в схватку с римлянами без поддержки и слишком поздно. Противники Цезаря в Риме, например Агенобарб, надеялись, что это новое восстание будет для Цезаря гибельным, но они ошиблись. Римские войска неожиданно настигли отряды белловаков.

Силы были неравны, героический вождь восставших Коррей погиб в бою, и белловаки были вынуждены сдаться на милость победителю. «Замирив» белловаков, Цезарь двинулся на северо-восток, чтобы обрушить всю свою мощь на эбуронов, но их вождь Амбиорикс успешно избегал столкновений с римлянами.

Тогда Цезарь повёл свои войска к противоположной границе Галлии. Это был стремительный марш-бросок, который завершился решающей кровавой битвой. Даже когда восстание уже было подавлено, среди галлов нашлись 2 тысячи отчаянных голов из разных племён, которые, объединившись, решили напасть на римлян в Нарбонской провинции. Но под напором римлян им пришлось отступить и занять оборону в крепости Укселлодун (Пюи-д’Иссолю, Дордонь). Крепость была практически неприступна, но Цезарь отрезал её от источников воды, и, кляня своих богов, галлы капитулировали. Финал этой драмы был описан Гирцием. По его словам, Цезарь считал необходимым пресечь подобные выступления раз и навсегда, поскольку в противном случае мир в Галлии был бы невозможен. И он показал на деле, что политика милосердия пока ещё не стояла на повестке дня. По приказу Цезаря всем взятым в плен галлам, участвовавшим в боях, отрубили руки и отправили их восвояси. Они должны были наглядно продемонстрировать своим соплеменникам, что их ждёт в случае неповиновения.

Но волнения продолжались. В другом конце Галлии, откуда Цезарь только недавно ушёл, один из вождей, Коммий из Атребата (Аррас), решил сражаться до конца. Ещё в 57 году до н. э. он был одним из самых лояльных сторонников Цезаря. Он был освобождён от уплаты дани и получил в вассальное владение соседнее прибрежное государство. Это он участвовал в экспедиции Цезаря в Британию и был одним из лучших командующих кавалерийским отрядом. Но затем позиция Коммия резко изменилась. Возможно, он осознал, в чём заключались далеко идущие намерения Цезаря, а может быть, его оттолкнула жестокость римлян по отношению к галлам. Так или иначе, во время Великого восстания Коммий пришёл на помощь осаждённым в Алезии. Даже когда восстание было подавлено, он не терял надежды и, отступив в Германию, начал набирать новое войско. Тогда Лабиен, под предлогом переговоров, подослал к Коммию центуриона, который должен был убить его. Но то ли центурион не привык к таким заданиям и его нервы в последний момент сдали, то ли соратники Коммия оказались проворнее, но покушение сорвалось. Коммий был ранен в голову, но остался на свободе.

Даже после подавления восстания Коммий продолжал нападать на римские конвои. На него вновь организовали покушение, и ему вновь удалось спастись. Нападавший, тот же самый центурион Лабиена, был тяжело ранен в бедро. После второй неудачной попытки римлян устранить его Коммий решил, что честь его спасена и он может оставить борьбу. На следующий год ему удалось переправиться в Британию, где он основал маленькое графство в Беркшире. Коммий оказался одним из немногих противников Цезаря, избежавшим гибели.

И вот наконец Галльская война была закончена. Утверждалось, возможно с некоторой долей преувеличения, что Цезарь выиграл 30 баталий, захватил больше 800 городов, сражался против 3 или 4 миллионов солдат, взял миллион пленных и убил около миллиона противников. Сам победоносный полководец оценивал потери противника в 1 миллион 192 тысячи человек. Что же касается чудовищно жестокого обращения с непокорными галлами на завершающем этапе восстания, то, по словам Хиртия, Цезарь хотел, чтобы его образ действий был правильно понят: всё, что он делал, было вызвано исключительно суровой необходимостью, ведь его гуманность была всем известна. Маколей[26] и Бьюкенен[27] восхищались Цезарем и соглашались с его трактовкой событий, разумеется с некоторыми оговорками. Буало[28] и Руссо[29] делали акцент на повторявшихся отвратительных актах насилия и вероломстве, которые не были оправданы поставленными целями и часто приводили к противоположным результатам. Сам же Цезарь всегда настаивал на том, что в результате его политики Галлия была завоёвана и на многие годы покорилась Риму.

Завоевание Галлии, так же как и завоевание Британской Индии, стало возможным только благодаря внутренним раздорам. Племена не прекратили враждовать, а в том мире, где они жили, ничто не могло остановить агрессию сильнейшего. Каждое племя в отдельности было слишком слабо, чтобы самостоятельно отстаивать свою независимость. И галлы стояли перед выбором: чьей власти покориться — более сильному галльскому племени или Риму? Для многих покориться кельтам было унизительней, чем склонить голову перед римлянами. Кроме того, существовала ещё и германская угроза, и, если бы римляне не вошли в Галлию, набеги германцев продолжались бы. Рим всегда умело маскировал свою агрессивную политику, прикрываясь союзническими обязательствами и оправдывая, таким образом, каждый отдельный акт вторжения. Но Галльская война в целом представляла собой неприкрытую агрессию, начатую Цезарем с одной целью — стяжать славу в Риме.

Однако последствия завоеваний Цезаря выходили далеко за рамки его личной карьеры. Площадь аннексированной им территории вдвое превосходила размеры современной Цезарю Италии, а население Галлии было намного больше населения Испании. Завоевания Цезаря оказали значительно более важное влияние на формирование концепции и саму природу римских доминионов, чем все завоевания Помпея, вместе взятые. Если раньше Римское государство представляло собой небольшую прибрежную полосу в Средиземноморье, то теперь оно стало континентальной империей, и поворотным моментом явилось завоевание Галлии. На мечах своих воинов Цезарь принёс в континентальную Европу римскую цивилизацию и заложил основы современной Франции. Именно он перевернул последнюю страницу предыстории Западной Европы и открыл первую страницу её истории, наследниками которой мы являемся.

Зимой 51/52 года до н. э. в Неметакуме (Аррас) Цезарь учредил в только что завоёванной Галлии новую систему правления, обязав ежегодно выплачивать контрибуцию в размере около 2 миллионов фунтов. Эта сумма может показаться незначительной, если её сравнить с выплатами, поступавшими из восточных регионов. Но Цезарь ограничился этим, поскольку ему нужна была поддержка или, по крайней мере, спокойствие в Галлии. Тем не менее эта сумма не так уж мала. Завоёванная страна была обескровлена и истощена, однако выплачивала приблизительно одну восьмую часть контрибуции, которые Рим получал из всех десяти провинций двадцатью годами ранее.

Добившись выплаты необходимых сумм, Цезарь не планировал серьёзно вмешиваться во внутренние дела завоёванных стран. Правда, он собирался использовать также и людские ресурсы и провёл мобилизацию галлов в пехоту и кавалерию, сформировав «легион жаворонков» в Нарбонской Галлии. Следуя примеру Помпея, который не менял системы правления в завоёванных им на Востоке странах, Цезарь отказался от политики неразумного и грубого давления, приведшей к столь печальным результатам в Нарбонской Галлии. Племенам было позволено сохранить свою структуру правления, но под бдительным надзором римского наместника, которого поддерживали местные проримские режимы. Независимо от того, как можно было расценивать результаты чудовищных кровавых акций последних лет, они больше не повторялись. Правление становилось более гуманным.

Вся кампания заняла два года. Продолжительность военных действий можно было бы сократить, но Цезарь хотел не только подавить восстание, но и эффектно продемонстрировать Риму свои подвиги. Несмотря на это, два года — не такой уж большой срок для аннексии 200 тысяч квадратных километров территории, население которой, несмотря на относительную слабость в военном отношении, решительно встало на защиту своего отечества.

Цезарь был величайшим полководцем всех времён и народов, именно в этом причина его победы в Галлии. Байрон, Констан и Стендаль сравнивали его с Наполеоном. Сам Наполеон в книге о Цезаре, которую он написал в ссылке на острове Святой Елены, отмечал, что между ним и великим полководцем древности так много общего, что можно даже говорить об идентичности личностей. Тем не менее этим полководцам приходилось решать совершенно разные задачи. Римская армия состояла из многочисленной тяжёлой пехоты (лёгкая пехота использовалась как вспомогательные подразделения, туда входили лучники, метатели из пращи, копьеносцы — недисциплинированные и часто плохо вооружённые солдаты). В легионе обычно имелось не более 300 лошадей, и, несмотря на успешный опыт Лабиена, понадобилось ещё три столетия, прежде чем кавалерия стала серьёзной силой в римской армии. Немалую роль тут сыграл груз традиций, поскольку кавалерия была настоятельно необходима римлянам.

Когда же оказалось, что на конницу эдуев нельзя рассчитывать, Риму пришлось обратиться к германцам, которые и нанесли несколько решающих ударов.

Когда армия состоит в основном из полностью вооружённой пехоты, битву может выиграть любой грамотный командир, не обладающий никакими выдающимися военными талантами, кроме разве что личной храбрости, навыков хорошего снабженца и умения муштровать солдат. Любой человек, способный хорошо подготовить своих солдат, мог стать прекрасным командующим. А Цезарь мастерски муштровал своих легионеров, он прекрасно понимал важность хорошей и постоянной подготовки солдата, он был знаком со всеми тонкостями солдатской жизни и всегда подчинял средства выбранной цели. Однако Цезарь умел не только планировать операции, но и мгновенно корректировать свои планы при изменении обстановки. Именно это позволяло ему неожиданно наносить смертельные удары противнику. Способность стремительно принимать верные решения была доминирующей чертой Цезаря-полководца, он в полной мере обладал тем качеством, которое немецкие стратеги называли «чувство кончика пальца».

Скорость — вот наиболее характерная черта тактики Цезаря. Согласно традиции, существовавшей в римской армии, каждый вечер, располагаясь на стоянку, солдаты строили прекрасно укреплённый лагерь. Это отнимало много времени, и войска теряли по три-четыре часа в день. Противники знали об этом и обычно не ожидали слишком скорого прибытия римлян. Тем не менее в случае необходимости Цезарь мог стремительно и неожиданно привести свои отряды туда, где их меньше всего ждали. Несколько сражений ему удалось выиграть, даже не начав. Он сам был очень выносливым путешественником. Спал он обычно в повозке или лёгкой коляске, прыгавшей по ужасной дороге. Двигаясь с невероятной скоростью, мог проделать до сотни миль в день, то есть вдвое больше, чем любой из его современников. Эта способность к быстроте передвижения сочеталась у Цезаря со стремительностью мысли.

Цицерон писал: «Осторожность и энергия этого чудовища — ужасающи!» Стремительность — вот в чём состоял секрет его успеха, хотя иногда она оборачивалась излишней торопливостью. Так было во время высадки в Британии, когда суда дважды не смогли пристать к берегу, так было и в Герговии, когда удар был нанесён слишком рано. Но не было случая, когда удар был нанесён слишком поздно.

Цезарь неоднократно ставил всё на одну карту. Он верил в свою удачу. В те времена фортуна для растерявших идеалы римлян являлась главным божеством. Сулла превратил благосклонность фортуны в своего рода мистическую личную характеристику, прочно связанную с поведением человека. Теперь, по прошествии многих лет, когда Цезарь одерживал одну победу за другой, стали говорить об особом расположении фортуны, которое обеспечило его успехи. Об этом писал Шекспир: «Опасность знает, что Цезарь поопаснее её»[30].

Цезарь не был ни философом, ни мистиком — он был интуитивным игроком, который не боится случайностей, а, напротив, умеет обратить их в свою пользу. В «Комментариях» Цезарь не забывает о роли судьбы, для него удача — это движение малых величин, которое может привести к большим переменам. Действительно, он часто представляет исторический процесс как драму внезапных капризов фортуны. И всё же это не фатализм, так как он не оставляет у читателя сомнения в том, что именно его, Цезаря, выдающиеся таланты, приумноженные усилиями его подчинённых, и придают капризам фортуны нужную ему форму.

Из рассказа Цезаря мы практически ничего не можем узнать о той важной роли, которую в его армии играли высшие командиры. Ещё меньше информации там содержится о командующих конкретными легионами, хотя Цезарь придавал большое значение этому посту и многое сделал для изменения его статуса и профессиональных функций. В «Комментариях» он изредка упоминает о действиях командующих легионами, оценивая их положительно или отрицательно. Цезарь очень редко ссылается на то, что проводил совещания со старшими командирами. Относительную свободу действий они получали только в случае кризисных ситуаций, обычно им нужно было только чётко следовать инструкциям. Также почти нет упоминаний о том, что Цезарь обращался к ним за советом.

С другой стороны, Цезарь подробно информирует читателя о том, как много зависело от храбрости, преданности и инициативы младших командиров, центурионов, которые и составляли основной костяк его армии.

В каждой когорте было по шесть центурионов плюс один командир. К ним Цезарь испытывал глубокое чувство признательности. Вероятно, это чувство было не только самым сильным в его жизни, но и единственным, которое ему удалось сохранить после опустошительных лет политической борьбы. О Цезаре, как и о Роммеле, можно было бы сказать, что «между ним и его отрядами существовало такое взаимопонимание, которое нельзя ни объяснять, ни проанализировать, это был дар богов». Недаром отмечалось, что Цезарь считал длинную линию легионов продолжением и неразрывной частью себя самого. В «Комментариях» эту эмоциональную связь можно проследить по текстам речей, которые Цезарь произносил перед своими легионами и которые предназначались в основном для младших командиров. Огромную роль играло и то, что он всегда был вместе со своими солдатами. Он шёл рядом с ними, с непокрытой головой, под солнцем и дождём, а при необходимости бесстрашно бросался в самое пекло боя. Каждый центурион или знаменосец мог рассчитывать на внимание Цезаря и на то, что его подвиг будет упомянут в «Комментариях». Такое упоминание было наградой и сохранило имена солдат Цезаря на тысячелетия.

Один из командиров Цезаря попытался объяснить эту магическую, почти чувственную связь, существовавшую между ним и его солдатами. Он писал, что, когда Цезарь был вынужден на короткое время оставить своих солдат, они чувствовали себя осиротевшими, «им не хватало его взгляда, его энергии и той уверенности и прекрасного настроя, которые он передавал окружающим». В наши дни, оценивая такой стиль руководства, мы можем сказать, что он вёл себя не столько как военачальник, сколько как хороший хозяин промышленного предприятия. Он требовал от своих подчинённых беспрекословного подчинения и дисциплины, но только тогда, когда надо было выполнять поставленную задачу. Когда же дело было сделано, он закрывал глаза на любые нарушения. Не прощались только измена, дезертирство и подстрекательство к неповиновению.

Виновных в таких преступлениях обычно сурово карали немедленно, но, если ситуация складывалась таким образом, что наказание откладывалось, виновный мог быть уверен, что о нём не забудут и рано или поздно карающая рука Цезаря до него доберётся. Система управления армией представляла собой сплав суровости и послаблений, который показался бы совершенно неприемлемым в современной армии. После победоносного завершения очередной битвы Цезарь давал своим солдатам полную волю. «Мои солдаты — великолепные бойцы, — говорил он, — даже когда от них разит перегаром». Описывая одну из последних побед над галлами, когда при взятии города солдаты обнаружили огромные винные запасы и вино полилось рекой, Цезарь отмечает, что его воины стали только здоровее, когда после многодневных возлияний снова встали в строй.

Но солдатам была необходима более существенная плата. История недавних лет ясно продемонстрировала, что важнейшим условием успешного функционирования существовавших в то время армий являлось хорошее вознаграждение для солдат. Большинство из них были добровольцами. В ходе войн II века до н. э. начало складываться какое-то подобие добровольной системы воинской повинности. Постепенно стал снижаться имущественный ценз для вступавших в армию добровольцев, который поначалу составлял 2 тысячи фунтов. Во время кризиса 80-х годов Гай Марий провёл военную реформу, открывшую двери для безземельного пролетариата, представителей которого стали зачислять на воинскую службу. Количество добровольцев было настолько велико, что, за исключением периода гражданской войны, не возникало никакой необходимости в принудительной мобилизации. Это означало, что служба в армии превратилась в один из способов сделать карьеру, и поэтому солдаты ожидали вознаграждения как во время службы, так и после отставки. Но кто мог дать гарантии, что их тяжёлая служба будет вознаграждена? Уж конечно, не римский сенат, который всегда был крайне оппозиционно настроен по отношению к крупным военачальникам. Именно от них, от своих непосредственных работодателей, и ждали солдаты достойного вознаграждения. Военачальники, в свою очередь, вели себя всё более независимо, постепенно превращаясь в полноправных хозяев своих армий и оказывая всё возможное давление на римские власти. Это был ответ на новую ситуацию, когда традиционная верность идеалам Республики постепенно уступала место более высокооплачиваемой верности и повиновению конкретному командующему. Солдаты становились личными иждивенцами или клиентами командующего. Клиентские отношения представляли собой двустороннюю связь, когда патрон не только ожидает от клиента хорошей службы, но и следит за тем, чтобы клиент был хорошо вознаграждён.

Лукулл, сражавшийся против понтийского царя Митридата, прежде чем командование было передано Помпею, являл собой печальный пример превосходного военачальника, потерпевшего неудачу только из-за своей преданности идеалам прошлого. Лукулл не мог ни оценить, ни принять такой точки зрения. Именно поэтому он оставил свою армию и свой пост командующего. Цезарь такой ошибки не совершил. Правда, что гигантское количество награбленных трофеев он взял себе. Он действительно получил огромное количество золота и продавал его в Италии по 150 фунтов за фунт веса, что составляло всего две трети от обычной цены. Это сверхизобилие трофеев означало, что большие средства достались также и тем, кто ему служил. Во-первых, это нашло отражение в жалованье легионеров. По всем стандартам того времени он платил хорошо. В какой-то момент, возможно в конце Галльской войны, он удвоил их крошечное ежегодное жалованье, которое теперь составило немного более 22 фунтов. Тем не менее даже после этого повышения легионер получал столько же, сколько самый низкооплачиваемый рабочий, и Цезарю предстояло сделать ещё многое. Благодаря трофеям младшие командиры становились богатыми людьми, старшие командиры — миллионерами. Но и легионерам перепало также огромное количество рабов и другой добычи, включая разграбленные богатые галльские святыни. Уходя в отставку, легионеры получали наделы земли. Герцог Веллингтон[31] отмечал, что «желание власти вознаградить» солдата становилось серьёзным препятствием для полководца. Цезарь всегда знал, что его солдаты, подобно солдатам других командующих, могли в определённый момент потребовать вознаграждения и выйти из-под контроля. Это относилось не столько к ветеранам, сколько к тем новым легионам, которые он сформировал специально для ведения войны.

«Если вам не хватает солдат, у вас не будет и денег, — говорил он, — но если у вас нет денег, то не будет и солдат». Цезарь потратил большую часть своей жизни на добывание средств, но теперь он не испытывал в них никакого недостатка. Неограниченные средства плюс умелая режиссура, при помощи которой Цезарь поддерживал свой образ «отца солдатам», позволили ему сохранить преданность легионеров.

Именно они, эти маленькие люди, и составляли основу одной из мощнейших военных машин, когда-либо существовавших в истории человечества и наводивших ужас на противника. Ещё со времён Мария легион состоял из 6 тысяч воинов, а основной войсковой единицей была когорта, которая и обеспечивала беспрецедентную линию обороны. В ходе сражения легионы обычно формировали три ряда: первый ряд состоял из четырёх когорт, а второй и третий — из трёх. Таким образом получалось формирование, состоящее из трёх частей: непосредственные участники боя, поддержка и резерв, и на протяжении всего боя две трети легионеров находились вне зоны досягаемости противника. В то время сражения проходили как поединки отдельных воинов, и основное бремя борьбы ложилось на передний ряд. Потери в первом ряду были очень велики, поскольку возможности римских легионеров, несмотря на их выносливость и профессионализм, были всё-таки ограниченными. Поэтому очень многое зависело от быстроты и чёткости, с которой производилась замена убитых и раненых бойцов свежими силами из подкрепления.

Легионеры носили шерстяные рубашки без рукавов и иногда обматывали бедра и ноги полосами шерстяной ткани. Сверху они надевали кожаные кирасы с металлическими рёбрами. Голову легионера защищал шлем, в бою он использовал прямоугольный или овальный щит. Вплоть до II века до н. э. основным оружием легионера было колющее копьё. Затем, в значительной степени под влиянием галлов, его сменило шестифутовое метательное копьё. Оно представляло собой твёрдый заострённый наконечник, прикреплённый к мягкому железному лезвию. При ударе о щит оно легко гнулось, поэтому противник не мог быстро извлечь его из щита.

Теперь представим себе, что легионер должен был нести с собой два таких копья, а также испанский меч или кинжал. Когда наступали холода, он надевал тёплый и тяжёлый плащ. В то же время историк Райс Холмс уверяет нас, «что на марше легионер должен был нести на левом плече шест, на котором в связке был закреплён его рацион зерна, котелок, кружка, пила, корзина, топор, серп, кирка и лопата». Это кажется малоправдоподобным, скорее всего, когда колонна выступала в поход, большую часть войскового снаряжения перевозили на вьючных животных, ведь имущество легионера состояло не только из снаряжения и запасов продовольствия, но и из трофеев.

Вероятнее всего, каждый солдат нёс с собой котелок или, по крайней мере, ручную мельницу. Он использовал эту утварь, как только заканчивался переход. Основным довольствием солдата была пшеница, которую ему выдавали в виде неразмолотого зерна. Он сам должен был смолоть его в муку и испечь грубый хлеб на горячих камнях или на углях. Получалось, видимо, что-то вроде индийского чапатти. Обеспечение армии необходимыми запасами зерна являлось сложнейшей и часто доминирующей проблемой. В «Комментариях» Цезарь нередко упоминает о том, что озабочен её решением, но никогда не вдаётся в детали организации снабжения. В «Комментариях» мы находим редкие упоминания об армейских запасах и складах зерна, гораздо чаще встречаются намёки на то, что продовольствие добывали путём реквизиций. Создаётся впечатление, что римская армия добывала себе пропитание у племён, населявших завоёванную территорию.

Также несовместимы с духом и буквой «Комментариев» такие прозаические вопросы, как поставки обмундирования в армию. Очевидно, что, набрав два новых легиона, Цезарь должен был снабдить их обувью. Также очевидно, что необходимые 12 тысяч пар сапог были поставлены сразу же, а это возможно только при условии функционирования эффективной административной службы. За снабжение армии обмундированием, по-видимому, отвечал Публий Вентид, когда-то взятый в плен отцом Помпея. Роль этого человека в армии Цезаря была жизненно важной — он обеспечивал поставки, тем не менее над ним всячески глумились, называли выскочкой и погонщиком мулов. Безымянными и безликими остались также армейские инженеры. Вместе с кузнецами и другими ремесленниками они шли на марше рядом с солдатами и сражались бок о бок с ними, пока не возникало нужды в их знаниях и мастерстве. Именно они строили такие неприступные военные лагеря, как Нантел близ Клермона на Уазе, именно они перекинули мост через Рейн, именно они проектировали и сооружали стенобитные орудия, катапульты, специальные машины для метания камней. Эти орудия явились прообразом гаубиц, осадных пушек и полевых ружей. Мы также ничего не знаем о судостроителях, благодаря которым Цезарь получил новые суда, смог победить венетов и высадиться в Британии. Можно только предположить, что все эти работы проводились под бдительным оком «заведующего кадрами инженерно-технического персонала», Мамурры, чья должность называлась «префект кузнецов или инженеров». Но эти организационные вопросы в «Комментариях» даже не затронуты.

Эта замечательная работа была полностью опубликована в конце 51 года до н. э., хотя к тому времени она, вероятно, уже была известна ограниченному кругу лиц по отрывкам. В ней давалась оценка войны в целом: Цезарь делал упор на грандиозность достигнутых им целей. Читатель должен был проникнуться мыслью, что ныне Цезарь не знает себе равных ни в славе, ни в могуществе. И всё же, когда он предложил продлить срок своих полномочий в Галлии (это произошло в самом начале года, именно тогда, когда вышли в свет «Комментарии», и вряд ли это было случайным совпадением), сенат ему в этом отказал. Цезарь и Гирций объявили, что решение принято под давлением небольшой враждебной клики, которая помешала сенату изъявить его истинную волю. В то время когда разгоравшийся кризис требовал от политиков самой искусной дипломатии, лидером правого крыла оппозиции стал консул Марк Клавдий Марцелл, и сам Катон должен был теперь ему подчиняться. Марцелл принадлежал к вышедшему из тени семейству Клавдиев Марцеллов, давшему Риму одного за другим троих консулов — яростных поборников войны, которых в наши дни называли бы «ястребами».

Наступали трудные времена, когда большинство римлян молили небеса о том, чтобы один из двоих соперников, а ещё лучше оба одновременно, отправились на Восток мстить за Красса и вышли из игры. Но этого не произошло. Марцелл методично провоцировал протест против политики Цезаря, а Помпей слабо протестовал против этого, но при каждом удобном случае выражал своё недовольство Цезарем. Марк Марцелл объявил, что война в Галлии закончилась, и галльские провинции больше не нуждаются в верховном командующем. Он также подверг резкой критике политику Цезаря в Цизальпинской Галлии. В частности, в городе Ком один из римских граждан был обвинён в том, что призывал население к неповиновению. По приказу Цезаря его подвергли порке розгами — наказанию, недопустимому для римских граждан. Помпей, считавший себя, как и Цезарь, патроном Цизальпинской Галлии, страшно разгневался. Однако он согласился вынести на обсуждение сената распределение галльских провинций между экс-консулами (то есть фактически вопрос о преемнике Цезаря) 1 марта наступающего 50 года до н. э. Когда Помпея спросили, какова будет его реакция на попытку заблокировать решение при помощи права вето, он ответил, что такая попытка будет равносильна восстанию и действовать он будет соответственно.

Помпею был задан ещё один вопрос: что случится, если Цезарь захочет сохранить командование армией, уже став консулом? От ответа Помпей уклонился, заметив только: «А что бы я сделал, если мой сын пригрозил мне палкой?» Он, вероятно, всё ещё надеялся, что Цезарь не будет настаивать на сохранении поста наместника до тех пор, пока не получит консульской должности. Хотя, если такие надежды у Помпея оставались, это означало, что он просто потерял чувство реальности, — ведь для Цезаря отказ от полномочий означал либо изгнание, либо смерть.

Тем временем Цезарь с удвоенной энергией начал добиваться поддержки в Риме. Одним из консулов 50 года до н. э. был его злейший враг Гай Марцелл, который не мог простить Цезарю попыток развести с ним его жену Октавию и выдать её замуж за Помпея. Но Цезарю удалось купить ценой огромной взятки расположение другого консула, Луция Эмилия Павела. Денег, потраченных Цезарем, хватило на реконструкцию базилики, развалины которой можно увидеть в форуме и в наши дни. Но самым существенным приобретением Цезаря стал народный трибун Курион, блестящий оратор и беспринципный молодой политик[32]. Курион прекрасно владел пропагандистскими приёмами и завоевал широкую популярность среди римлян. Поначалу он был ярым противником Цезаря, который, будучи консулом, позволил информатору Веттию обвинить Куриона в заговоре против Помпея. Но затем благодаря своему разнузданному образу жизни и расходам на экстравагантные погребальные церемонии, которые он устроил в честь своего не менее разнузданного, а возможно, и психически больного отца, Курион оказался в долговой западне. Цезарю удалось, правда, не сразу, а со второй попытки и за огромную сумму, купить услуги этого молодого политика. У Куриона имелись и другие основания переметнуться в лагерь Цезаря. Он был женат на интриганке Фульвии, а та была благодарна Цезарю за поддержку её погибшего мужа Клодия. Курион имел друзей в лагере Цезаря и заклятых врагов среди консерваторов. Помпея он не любил и обвинял его в проталкивании законов карательного характера. Цицерон, по принуждению оставивший Рим, чтобы управлять Сицилией, писал, что он был единственным человеком, предвидевшим изменение ориентации Куриона. В то время фразу Цицерона восприняли просто как забавную шутку, но прошло сто лет, и поэт Лукан, оглядываясь назад из недр одного из наиболее репрессивных режимов, отметил, что приобретение этого союзника было жизненно важным не только для Цезаря. Оно явилось зловещим поворотным пунктом в истории.

Курион не терял времени и последовательно добивался своих целей. В период между мартом и маем 50 года до н. э. в сенате проходили жаркие дебаты по вопросу продления полномочий Цезаря в провинциях. Благодаря яростным атакам молодого трибуна на Помпея и успешно применённой им тактике вето в Галлию не был назначен новый правитель. Тогда Курион выступил с новым предложением: Цезарь должен, как и требовали его противники, передать свои провинции и армии тому, кого назначит сенат, но одновременно и Помпей должен передать преемнику правление Испанией. Это предложение, по крайней мере, казалось простым и разумным, хотя и несправедливым по отношению к Помпею, поскольку срок его правления в Испании ещё не закончился. Даже люди, совершенно неосведомлённые в тонкостях и уловках римского права, могли оценить выгоды такого предложения. Вполне возможно, идея действительно принадлежала Куриону, но очень скоро она была одобрена Цезарем. Инициатива Куриона нашла широкую поддержку в сенате. Большинству сенаторов пришлось по вкусу такое двойное отстранение от дел. Но предложение было блокировано небольшой группой ультраконсерваторов, обнаруживших в нём западню. Под давлением Помпея сенат начал подыгрывать сразу обеим сторонам. Когда Марцелл предложил подвергнуть трибуна Куриона наказанию за его провокационное поведение, сенат отклонил это предложение. Но когда в связи с тревожным положением на восточной границе возникла необходимость направить два легиона в Сирию, сенат постановил, что Цезарь должен вернуть Помпею легион, полученный от него тремя годами ранее, и предоставить ещё один, свой. Цезарь подчинился, но направил Помпею легион, только что сформированный и состоявший из необученных солдат. Причём каждый из отбывающих легионеров получил от Цезаря личный подарок, стоимость которого вдвое превышала годовое жалованье.

В мае, находясь в Неаполе, Помпей серьёзно заболел. Будучи прикованным к постели, он предложил сложить с себя полномочия до истечения срока их действия; чуть позже он предложил Цезарю также отказаться от полномочий в Галлии. Однако даты не были определены, и предложение Помпея скорее напоминало уловку, чем желание прийти к соглашению. Как только Помпею стало лучше, он начал получать множество дружеских посланий с выражением солидарности. Обещания поддержки, усиленные информацией о падении боевого духа в армии Цезаря, которая, правда, оказалась ошибочной, придали Помпею совершенно необоснованную уверенность в том, что перевес сил находится на его стороне. Он позволил двум «твёрдолобым» консерваторам занять консульские должности на 49 год до н. э. Цезарю, в свою очередь, удалось провести своего ставленника, Марка Антония, на должность трибуна. Юношеский энтузиазм Антония привёл в восторг Куриона, и он рекомендовал молодого политика в качестве преемника на пост, который должен был оставить. Имя Марка Антония, распущенного, порывистого, храброго и интеллектуального молодого римлянина благородного происхождения, вошло в историю в основном благодаря Шекспиру. Его мать приходилась Цезарю дальней родственницей.

Курион передал свой пост молодому преемнику 10 декабря 50 года до н. э., но перед этим сделал один из своих наиболее успешных политических ходов. Консул Гай Марцелл не сумел убедить сенат предоставить ему место Куриона, но зато другое его предложение получило одобрение сената. Оно заключалось в том, что Цезарь должен был оставить свой пост, а Помпей — сохранить свой. Без промедления Курион предложил сенату одновременно лишить полномочий Цезаря и Помпея. И сенат принял этот декрет, проявив поразительную непоследовательность. Решение было принято 370 голосами против 22. Эти результаты подтверждали мнение Цицерона: он считал, что почти все известные ему политики скорее уступят Цезарю, чем вступят с ним в борьбу. «Атаковать этого человека нужно было тогда, когда он был слаб, — добавлял оратор, — теперь он слишком силён».

Это была эпитафия. Цицерон признавал неэффективность республиканской формы правления. На следующий день в городе вспыхнула паника.

Ходили слухи, что Цезарь со своими легионами уже приближается к Риму. Гай Марцелл в сопровождении двух избранных консулов стремительно покинул сенат, выехал из города и на свой страх и риск, без каких-либо официальных полномочий, приказал Помпею принять все необходимые меры для защиты отечества. Помпей согласился, правда с оговоркой, что возьмёт на себя всю полноту власти только в том случае, если другого выхода не будет найдено. Он начал вербовать дополнительные отряды. Два легиона, которые Цезарь послал для укрепления контингента в Сирии, были задержаны в Италии и также переданы Помпею.

В связи с этим сенат повёл себя более жёстко. Цезарь предполагал, что сенаторы напуганы проведённой мобилизацией. 9 или 10 декабря Цицерон беседовал с Помпеем наедине в течение двух часов. Результатом этих переговоров стало заявление о том, что Помпей убеждён в неизбежности разрыва отношений с Цезарем, поскольку прибывший из Галлии Гирций уехал, так и не посетив его, Помпея. Неудача Гирция была вызвана тем, что по прибытии в Рим он получил новые указания от Цезаря, которые делали встречу с Помпеем бесполезной. Тем не менее через Метелла Сципиона Гирций передал предложение Цезаря, которое заключалось в следующем. Ожидая должности консула, Цезарь оставляет за собой только Цизальпинскую Галлию и Иллирию и два легиона или только Иллирию и один легион. Помпей отклонил это предложение, а также саму возможность какой бы то ни было частной договорённости между ним и Цезарем. Безусловно, Помпей испытывал на себе сильное давление партии войны, но его собственное отношение к сложившейся ситуации также изменилось. У него состоялась ещё одна беседа с Цицероном 25 или 26 декабря, и оратор писал, что Помпея оскорбила резкая речь Антония и он больше не стремился к сохранению мира, который, по его предчувствию, теперь невозможен. Предложения Цезаря он считал предательским маневром, направленным как против Республики, так и против лично Помпея.

Курион спешно отправился в новый лагерь Цезаря в Равенне, в Цизальпинской Галлии, а затем ещё более стремительно вернулся в Рим, проделав весь обратный путь, 140 миль, за три дня. Он привёз в столицу письмо, в котором Цезарь, напомнив о тех услугах, которые он оказал отечеству, заявлял, что готов сложить полномочия только в том случае, если Помпей сделает то же самое. Но Помпей дал понять сенаторам, что ожидает от них жёсткого курса. Поэтому на заседании сената 1 января 49 года до н. э. народным трибунам Марку Антонию и Квинту Кассию с трудом удалось заставить сенаторов выслушать текст письма Цезаря. Подавляющее большинство поддержало Метелла Сципиона, потребовавшего, чтобы Цезарь сложил полномочия к определённой дате. В случае отказа он объявлялся врагом народа. Два трибуна наложили вето на это предложение, и затем в течение четырёх дней в сенате не затихали дебаты (в значительной степени связанные с вопросами законности). Цицерон в это время вёл тайные переговоры о мире, используя компромиссный вариант Цезаря: он оставляет за собой только Иллирию.

Переговоры не увенчались успехом, и 7 января сенат вынес чрезвычайное постановление, которым подтверждались и легализовались полномочия Помпея, причём всем главным должностным лицам ставилась в обязанность защита отечества. Ещё до того как постановление вступило в силу, Марк Антоний и Квинт Кассий получили предупреждение о неминуемом суровом наказании в том случае, если они останутся на заседании или просто в Риме.

Квинт Кассий и Марк Антоний заявили о нарушении своих прав как народных трибунов. В сопровождении Целия, юного корреспондента Куриона и Цицерона, они срочно направились в лагерь Цезаря в Галлии. Сенат назначил новых правителей в провинции. Метелл Сципион получил в управление Сирию. Были также приняты формальные меры для смещения Цезаря: в Цизальпинскую Галлию был назначен экс-претор, а Нарбонская Галлия досталась Агенобарбу, который много лет домогался этой провинции.

Глава 7 ВОЙНА ПРОТИВ ПОМПЕЯ

Как только известие о роковом решении сенаторов достигло Цезаря, он понял, что никакие дальнейшие дипломатические приёмы не принесут результата, если не продемонстрировать силу. Тогда, тайно покинув званый обед, ночью 10 января 49 года до н. э. (календарь того времени на семь недель опережал реальную смену времён года), Цезарь перешёл Рубикон (Фиумицино) — небольшую реку, отделявшую Цизальпинскую Галлию от Италии. Цезарь приказал выпустить лошадей. Это был дар богам, призванный успокоить солдат. Он не хотел, чтобы они считали себя захватчиками, совершающими кощунственный, неконституционный и, следовательно, богохульный акт вторжения на родину. Цезаря сопровождал один легион — единственное подразделение, которое он брал с собой в Цизальпинскую провинцию, так как не хотел провоцировать мобилизацию противника к югу от Альп. Однако он в конце концов принял необходимые предосторожности. Два легиона, расквартированные на недавно захваченных галльских территориях, а также 22 недавно завербованные когорты получили приказ присоединиться к нему. Кроме того, он разместил три легиона в Нарбонской Галлии, которые должны были противостоять возможной угрозе со стороны испанской армии Помпея.

Цезарь разделил свои небольшие силы в две равные колонны. Одна из них двинулась на Аримин (Римини) и другая — в направлении Арреция (Аррецо). В Аримине Цезарь представил своим отрядам народных трибунов Марка Антония и Квинта Кассия. Эти двое прибыли из Рима, переодетые рабами, якобы в целях безопасности; в таком драматичном виде они и предстали перед легионерами. Хотя, по существу, этот протест против грубого нарушения прав трибунов был предназначен для граждан Рима.

А в столице всё замерло в страхе. Сенаторы подсчитали, что подкрепление из Галлии сможет присоединиться к легиону Цезаря только через две недели, и пребывали в уверенности, что он не начнёт никаких действий, пока его не дождётся. Но он обманул ожидания сенаторов, и страшная угроза гражданской войны, давно маячившая перед консерваторами, перестала быть угрозой, теперь она стала реальностью. С точки зрения консерваторов Цезарь поднял восстание против сената, но на деле это было столкновением личных армий — армии Цезаря и армии Помпея. Несмотря на значительное превосходство на море и огромную численность армии, которую Помпей мог призвать в восточных провинциях, чрезмерный оптимизм помешал ему встретить врага достойно. Именно Помпей убедил сенаторов, что Цезарь не начнёт вторжения с единственным легионом. К тому же Помпей совершенно безосновательно заявлял, что в его распоряжении находятся десять легионов. Такое количество можно было насчитать только с учётом армии, стоявшей в Испании, но ей ещё надо было добраться до Рима. Кроме того, как только Цезарь начал продвигаться на юг, стало очевидным, что Помпей серьёзно переоценил ту поддержку, которую ему могли оказать города Италии. Ещё одно серьёзное обстоятельство мешало Помпею: его собственные союзники-республиканцы, которым сейчас он был нужен для борьбы против общего врага, не доверяли ему, поскольку прекрасно помнили, как он обращался с ними в недавнем прошлом, и не верили в его приверженность конституции. Тем временем здоровье Помпея резко ухудшилось. Это усиливало его растущую нерешительность и превращало этого великого полководца, со всеми его армиями, в игрушку в руках некомпетентного сената, который, в свою очередь, отнюдь не собирался автоматически выполнять указания Помпея.

Поэтому сенаторы не назначили Помпея верховным главнокомандующим; хотя даже такой убеждённый республиканец, как Катон, понимал, что это было бы единственно разумным решением. Катон не доверял Помпею, но Цезарю он не доверял гораздо больше. Много лет он люто ненавидел Цезаря, а теперь это чувство разгорелось с новой силой: Катон не получил поста консула, и в основном благодаря Цезарю. И всё же даже в этом случае Катон готов был поддерживать Помпея только до того момента, пока враг не будет разбит, поскольку, уважая его как человека, он разделял общее недоверие относительно его устремлений:

К чему войны гражданской пламя, Когда никто не рвётся к власти?[33]

Катон чётко представлял себе собственную участь в случае победы каждого из противников. Цезарь в случае победы вряд ли оставит его в живых, а если победителем окажется Помпей, то ему, скорее всего, грозит изгнание. Целью Катона была победа Республики, а не одного из них. Он резко критиковал всё происходившее во время войны, но при этом также выступал против любого мирного предложения, презирая тех, кого называл «голубями», и поощряя «ястребов». Однако в то время, когда всеобщей целью стало обогащение любой ценой, Катон оставался одним из немногих, кто мог чётко сформулировать собственные принципы и придерживаться их.

Большинство консервативных лидеров были слишком аморальны, чтобы оставаться верными союзниками. Лентул Крус, консул 49 года до н. э., который в январе руководил дебатами относительно войны и мира, был умелым парламентарием, но человеком грубым и лживым, вёл жизнь праздную и претенциозную, благодаря чему его семейство стало притчей во языцех. Чудовищная расточительность этого консула погрузила его в долговую пропасть. Друзья Лентула, видя столь неприкрытую продажность и алчность, всерьёз опасались, что Цезарь мог подкупить его с помощью Бальба. Действительно, Бальб был связан с домом Лентула, носил, так же как и он, имя Корнелиев и, возможно, даже был обязан ему статусом гражданина Рима. Но это подозрение было, по-видимому, совершенно несправедливым. Лентул меньше всего был заинтересован в том, чтобы предотвратить гражданскую войну, которая давала ему прекрасную возможность поживиться в провинциях самыми различными способами, и в том числе добывая за огромное вознаграждение царские престолы для азиатских принцев. Даже тесть Помпея, высокородный Метелл Сципион, в чьих жилах текла голубая, без малейшей примеси, кровь, питал подобные надежды. Многочисленные неудачные начинания сделали Лентула безнадёжным должником. Сумма задолженности была чудовищно велика, и всерьёз поговаривали о том, что кредиторы собирались продать его[34]. Ходили слухи, что двое других родственников Помпея, тесть его младшего сына и муж его дочери, находились в таком же бедственном положении. Именно долги побуждали многих экс-консулов и благородных римлян жаждать войны, которая, как они надеялись, даст им возможность нажиться.

Цезарь был взбешён. Несмотря на его огромный престиж и упорные и хорошо финансируемые усилия, направленные на привлечение сторонников, почти все экс-консулы, чьё влияние было жизненно важным для Цезаря, выбрали лагерь его противника. Цезарь объяснил это тем, что унаследовал всех врагов Помпея, которых тот имел во время их союза. Тем не менее это всё создавало впечатление, что в намерениях Цезаря крылось нечто зловещее и отталкивающее.

Цезаря ждал ещё более серьёзный, хотя и не совсем неожиданный, удар: отступничество его ближайшего соратника Лабиена. Собственно, его поступок можно назвать не отступничеством, а возвращением в свой лагерь, поскольку Лабиен был выходцем из Пицена, родины Помпея, и именно с его помощью сделал блестящую карьеру, несмотря на своё скромное происхождение. Однако Лабиен являлся ближайшим соратником и доверенным лицом Цезаря и был рядом с ним в течение всех долгих лет Галльской войны. Так или иначе, магическое притяжение Цезаря в конце концов перестало действовать. Будучи исключительно способным военачальником, Лабиен считался резким и довольно трудным человеком, плохо переносившим бездействие в мирное время и не склонным к принятию хитроумных и мирных политических решений. Возможно, личности этих двоих, Цезаря и Лабиена, были несовместимы; сюда, по-видимому, примешивалась и разница в социальном происхождении. Лабиена могли раздражать превосходство и аристократизм Цезаря. Кроме того, возвышение блестящих молодых людей благородного происхождения, таких как Курион и Марк Антоний, могло вызвать негативную реакцию Лабиена. Вполне вероятно, он решил, что его собственный вклад в победы Цезаря, который должным образом оценивается в «Комментариях», неадекватно вознаграждён, а огромное богатство, попавшее в его руки в результате войны, было ещё недостаточной компенсацией. А может быть, Лабиен перебежал к Помпею, считая, что тот победит. Но, как ни странно, он в каком-то смысле оказал Цезарю хорошую услугу. Лабиен знал буквально обо всех событиях, происходивших в армии Цезаря, и пришёл к выводу о её низком моральном духе. Он передал эту не соответствующую действительности информацию своим новым хозяевам, в результате чего те приняли ряд ошибочных решений.

Тем временем Цицерон с восторгом прокомментировал новость об отступничестве Лабиена, хотя и посетовал на его неблагородное происхождение. И действительно, за исключением Помпея, Лабиен был единственным первоклассным военачальником у республиканцев. Сообщение об ожидающемся прибытии перебежчика оказалось хорошей поддержкой для сторонников войны, но впоследствии консерваторы отплатили Лабиену явной недооценкой его военных знаний и опыта, что отчасти было вызвано происхождением полководца и его трудным характером. Ни один из высокопоставленных соратников Цезаря не покинул своего вождя во время гражданской войны, за исключением Лабиена и брата Цицерона, на которого было наложено взыскание.

При этом Цезарь не испытывал недостатка в сторонниках благородного происхождения. Все они были очень молоды, а их карьеры — настолько стремительны, что событий не хватило бы даже для справочника «Кто есть кто». Часто это были отпрыски разоряющихся патрицианских семейств, которым в последнее время становилось всё труднее получить место на государственной службе. Поддерживаемые Цезарем, они сплотились против теснивших их мощных и влиятельных плебеев. Кроме того, крупные собственники и финансисты, которые были отнюдь не в восторге от обременённого долгами Метелла Сципиона или Лентула, поддержали Цезаря, так же поступили и их сателлиты. «Сборщики налогов, — заявил Цицерон, — никогда не были лояльны, и теперь очень дружны с Цезарем».

От Цезаря отвернулись экс-консулы, но он нашёл сторонников в самых широких кругах итальянского общества. Среди них, как с тревогой отмечал Цицерон и его корреспонденты, были и банкроты, и авантюристы, и люди с тёмным прошлым, и те, кто поставил под угрозу своё будущее, люди, внушающие страх и не оставляющие надежды. Это были те, кого Аттик описывал как пришельцев из царства мёртвых, явившихся в мир, чтобы обескровить римлян. Цезарь же был готов вербовать даже отбросы общества и не ограничивал расходы на эти цели. Об этом свидетельствовал, в частности, молодой Целий, который, в отличие от Лабиена, встал на сторону Цезаря, потому что был уверен в его победе.

Но не стоит думать, что Цезарь опирался на молодых искателей счастья или захудалых мошенников. Ядро его армии составляли профессиональные воины. Центурионы и легионеры Цезаря были выходцами из среднего класса из обедневших районов Италии. Население этих районов сильно пострадало во времена правления Суллы, поэтому поддержало Цезаря как продолжателя дела Мария. Цезарю приходилось работать больше, чем когда-либо прежде, и его усилия не пропали даром. Ему удалось привлечь на свою сторону тех, от кого зависела жизнь провинциальных итальянских городов, то есть финансистов, банкиров, просто состоятельных людей по всему полуострову. Цезарь первым начал опираться на эту категорию населения в политической борьбе. Эти люди, так же как и простые солдаты, не забыли о притеснениях, бедствиях и разорении, которые принёс им Сулла и его приспешники, и ненависть по-прежнему переполняла их сердца. Кроме того, они были благодарны Цезарю за то, что, подобно Марию, он сокрушил их традиционных врагов на северных границах.

Сторонники Помпея поняли это с мучительной ясностью только после того, как Цезарь неожиданно быстро начал продвигаться по Италии. К 14 января, всего через три дня после начала военных действий, уже пали Арреций и Анкона. Жители многих городов выгоняли отряды Помпея за городские стены, открывали ворота войскам Цезаря. В Игувии (Губбио) и Оксиме (Осимо) под влиянием местных жителей гарнизоны Помпея перешли на сторону Цезаря.

Хотя Цезарь был всё ещё далеко, Помпей (который как проконсул не мог войти в столицу) решил отступить на юг к Капуе, в Кампанию. Это решение привело в ужас и консулов, и многих римлян. Но они последовали за ним — и с такой поспешностью, что Лентул не успел отдать необходимых приказов, чтобы вывезти государственную казну, хранившуюся в храме Сатурна. Цицерон вспоминал, что ещё задолго до начала военных действий Помпей, несмотря на всю свою самоуверенность, говорил о том, что столицу невозможно будет удержать. Он был обеспокоен тем впечатлением, которое производили мирные инициативы Цезаря на римлян. Кроме того, Помпей не был уверен в преданности двух своих легионов, которые недавно послал ему Цезарь. Итак, Помпей не собирался защищать город. Его решение было главным образом стратегическим, и с этой точки зрения, несмотря на тяжёлое впечатление, которое оно произвело на римлян, да и на всю Италию, его можно считать оправданным и, по существу, неизбежным.

Исключительно тревожные сведения поступили с родины Помпея, из Пицена. Очевидно, здесь имел место смешанный тип ленного правления, а возвышение отца Помпея сопровождалось трениями и расколом среди влиятельных граждан. Во всяком случае, город сдался Цезарю без всякого сопротивления. Другой итальянский город, Сингул (Синголи), который был вновь отстроен Лабением и содержался за его счёт, сразу же предложил Цезарю свою поддержку. Когда Цезарь приблизился к мощному укреплённому пункту Аскулу, к нему присоединился ещё один из легионов, перешедший по его приказу Альпы. Аскул сдался практически без сопротивления. Уже в начале февраля весь район Пицена оказался в руках Цезаря.

Ещё один легион из Галлии и 22 вновь сформированные когорты присоединились к нему на подходе к крепости Корфиний, около Пентима в Абрицци, к востоку от Рима. В этом городе, который за 40 лет до описываемых событий был центром восставших против Рима итальянцев, правил Агенобарб, ненавидевший Цезаря больше, чем кто бы то ни было. Несмотря на приказ следовать в Галлию, он всё ещё находился в Италии и решил организовать оборону крепости. Под его командованием было почти 20 тысяч солдат — легионеров и работников из его собственных обширных поместий, которых он привлекал в армию обещаниями раздать наделы земли. Помпей к этому времени уже был в Луцерии (Луцера), в 130 милях к юго-востоку. Он потребовал от Агенобарба, чтобы тот присоединился к нему и не делал попыток оказать сопротивление Цезарю. Но тот отказался повиноваться: он был избранным главой провинции (правитель-элект) и фактически не зависел от Помпея. Агенобарб опасался, что Помпей собирается совсем оставить Италию. Его поддержали пятеро сенаторов, которые также пришли к выводу, что решение увести армию из Италии будет гибельным для неё (кроме того, само по себе морское путешествие в зимнее время года представляло серьёзную опасность). Помпей, очевидно зная упрямство Агенобарба, и не рассчитывал на него. Оборона Корфиния продержалась недолго, не более недели. Осаждённые с трудом смогли отразить первое нападение. Агенобарба схватили собственные командиры и солдаты, заподозрившие его в том, что он уйдёт из крепости без них; а за этим последовала общая капитуляция.

После капитуляции армия Цезаря с напряжённым ожиданием следила за тем, как он себя поведёт по отношению к пленённым врагам. Когда Цезарю, находившемуся за стенами города, привели сенаторов, всадников и командиров, а также высших должностных лиц, он защитил их от своих же солдат, которые хотели продать в рабство всех, кто поднял против него оружие. Мягко указав пленникам на их неблагодарность, Цезарь отпустил всех на свободу, даже Агенобарба, которому, кроме того, разрешил забрать с собой свои сбережения (300 тысяч фунтов), хранившиеся в городской сокровищнице.

Новая политика Цезаря, политика мягкости и терпимости, стала настоящей сенсацией, ведь все прекрасно помнили, какие зверства совершал Цезарь по отношению к галлам. Он сам чрезвычайно гордился принятым решением, и в письмах Бальбу и Оппию в Рим отмечал, что оно являлось частью тщательно обдуманной программы. «Давайте посмотрим, сможем ли мы при помощи сдержанности завоевать сердца и гарантировать себе убедительную победу. Ведь мы знаем, что жестокость не приносила ничего, кроме ненависти и непрочного успеха, никому, кроме Суллы, чьему примеру я не собираюсь следовать. Это новый путь победителя — усилить свою позицию добротой и великодушием».

Это был действительно новый путь. Цезарь впоследствии писал, что воспоминания о жестокостях — плохое утешение на старости лет. Он также, без сомнения, заметил, что его жестокость по отношению к галлам скорее замедлила, нежели ускорила окончательное решение проблемы. Кроме того, галлов считали варварами, а его нынешними противниками были аристократы и граждане Рима, люди, принадлежавшие к тем классам общества, в которых он всегда был заинтересован. Курион, хотя и был сторонником Цезаря, несколько нелояльно заметил, что Цезарь по характеру не испытывал отвращения к жестокости и готов проявить её снова, если начнёт терять поддержку. Но в тот момент Цезарь считал, что как раз умеренная политика поможет ему завоевать популярность. Тактика милосердия традиционно играла определённую роль в римской политике. Военачальник часто отпускал пленных в пропагандистских целях, и, даже если после того они вели себя неблагодарно (тот же Агенобарб, к примеру, немедленно возобновил военные действия против Цезаря в другом месте), милосердный победитель пробуждал в массах сочувствие, демонстрируя неблагодарность своих противников. Катона такая политика Цезаря привела в бешенство, он утверждал, что Цезарь не имел никакого права «прощать» тех, кто не является его подчинённым. И всё же милосердие Цезаря стало легендарным, и сразу же после смерти диктатора его сторонники построили храм для его прославления и отчеканили специальную монету.

Тем временем Цезарь начал работать над новым литературным произведением, используя свой несравненный талант для того, чтобы представить в выгодном свете свои действия и побудительные причины. Этот труд явился продолжением описания кампаний в Галлии, второй частью «Комментариев», и был посвящён гражданской войне, но охватывал только первые два года военных действий. Так же как и в случае «Комментариев к Галльской войне», дата выпуска окончательного издания точно не известна, но весьма вероятно, что влиятельные римляне получали очередную книгу вскоре после описанных в ней событий. Это предположение подтверждается необычно энергичным стремлением к самооправданию при описании первых кампаний гражданской войны, которым пронизана вся книга. Красной нитью проходит тезис о том, что враги Цезаря, преследуя личные цели и желая отомстить ему, вынудили его начать войну, которой он всеми силами стремился избежать. Его противники, конечно, могли бы столь же убедительно представить на всеобщее рассмотрение сомнительное прошлое Цезаря и раскрыть его тайные цели, если бы имели литератора, обладающего равным талантом. Но такого мастера среди противников Цезаря не нашлось. В одном Цезарь был, по крайней мере, прав. Он справедливо охарактеризовал своих врагов как небольшую группу реакционных сенаторов, вынудивших большинство уступить своим желаниям.

Хотя гнев и презрение и угадываются при описании гражданской войны, ясное, сжатое и спокойное изложение её событий рассчитано на то, чтобы составить выразительный контраст с бушующими вокруг автора полными ненависти слухами. С лихорадочным упорством Цезарь пишет о своём миролюбии. Он настаивает на том, что боролся не во имя уничтожения своих врагов, а для того, чтобы при минимальном кровопролитии разрешить, насколько возможно, существующие противоречия. Именно поэтому приблизительно за три недели до перехода через Рубикон он отказался от предложенного Курионом внезапного нападения. Цезарь стремился убедить всех и каждого, что сделал всё возможное для предотвращения военных действий. Он просто обязан был вести с собой своих солдат. То было время личных армий, и задача полководца заключалась в том, чтобы поддерживать у солдат уверенность в своём командире и в том, что их усилия будут соответствующим образом вознаграждены. Солдаты, в свою очередь, были связаны присягой и не могли допустить, чтобы их лидер подвергался несправедливому преследованию. Как и обычно, целью пропагандистских обращений Цезаря, в которых коварно перемешивались юридические и эмоциональные доводы, был Рим. В феврале 49 года до н. э. Цезарь определил три цели своей войны: освобождение народа Рима от притеснений со стороны небольшой клики, восстановление прав народных трибунов, незаконно изгнанных из города, и защита его самого, Цезаря, от незаслуженного оскорбления со стороны врагов. Он считал абсурдным противопоставление своей якобы революционности конституционализму Помпея. Вся карьера Помпея свидетельствовала о противоположном, а совершенные им в юности убийства требовали отмщения. Это, возможно, и не растопило лёд между Цезарем и теми, кто высоко ценил Помпея, достойного, законопослушного гражданина, каким он считался ко времени начала военных действий, однако грубое нарушение законных прав трибунов позволило Цезарю объявить себя стойким защитником римской конституции.

Лицемерная пропаганда Цезаря оказалась гораздо эффективнее пропагандистских мероприятий Помпея. Цезарю удалось подтвердить на деле свои заявления, кроме того, его агенты по всей Италии были гораздо искусней в создании убедительного образа своего патрона. За первые месяцы гражданской войны он обрушил на противника шквал мирных инициатив, направляя своих послов и неофициальные мирные миссии. Но из тенденциозного текста «Гражданской войны» мы вряд ли получим достоверную информацию об их деятельности. Возможно, в тот момент стремление Цезаря к миру было подлинным. Он даже поговаривал о признании символического превосходства Помпея, которое не помешало бы Цезарю, после его недавних побед, играть ведущую роль в управлении страной.

Осуществление одной из мирных инициатив Цезарь поручил племяннику Бальба, такому же колоритному и активному политику, как и его дядя. Ему нужно было склонить на свою сторону благородного патрона и несостоятельного должника, консула Лентула. Но молодой человек прибыл слишком поздно: Лентул уже успел покинуть Италию. После того как Агенобарб лишился своих отрядов, численный перевес оказался на стороне Цезаря, и Помпей поспешно выступил в Брундизий; а затем 4 марта оба консула с частью армии и сенаторов пересекли Адриатику.

Для Цезаря это стало серьёзным ударом, так как отъезд консулов из Италии лишал его деятельность даже видимости законности и создавал серьёзные осложнения при организации консульских выборов на следующий срок, а выборы по-прежнему оставались неотъемлемой частью его политической программы. Однако Помпей был всё ещё в Брундизии. Цезарь с шестью легионами подошёл к городу несколькими днями позже и, после того как все его многочисленные попытки договориться о мире потерпели неудачу, попробовал блокировать Помпея в гавани. Но Цезарю не хватило необходимой поддержки с моря, и 17 марта Помпей искусно прорвал блокаду, вынудил корабли Цезаря уйти в открытое море и со своей флотилией направился в сторону Балканского побережья.

Цицерон, а впоследствии и Наполеон расценивали решение Помпея оставить Италию как ошибочное, но трудно себе представить, что ещё он мог тогда предпринять. Армии и клиенты Помпея в Италии продемонстрировали свою ненадёжность. С другой стороны, в его распоряжении по-прежнему оставались обширные ресурсы Испании и восточных провинций. Причём восточные провинции казались более предпочтительными, поскольку были богаче, а кроме того, Испании угрожали отряды Цезаря, расквартированные в Галлии. Помпей доминировал на море и планировал возвратиться с Востока так же победоносно, как он это сделал тринадцатью годами ранее.

Итак, Помпей оставил Италию, а Цезарь вынужден был отложить, как это уже случалось неоднократно, свои планы разрушить его сомнительный союз с консервативным блоком. Будущее в тот момент казалось неопределённым и тревожным. Однако Цезарь мог благодарить судьбу. Он завоевал всю Италию за 65 дней, не встретив серьёзного сопротивления и не нанеся ни одного серьёзного удара. Теперь он продемонстрировал, что для него Италия не только сам Апеннинский полуостров, но и север, который до настоящего времени не считался частью страны. Цезарь прекрасно понимал, что своим успехом он в значительной степени обязан неограниченным ресурсам Цизальпинской Галлии и превосходным отрядам, которые он там завербовал. Поэтому следовало скорее положить конец оскорбительному положению, в котором находились города, расположенные за рекой По, где можно было получить только половину прав граждан Рима. Не прошло и недели после того, а Помпей уже отплыл от берегов Италии, а Цезарь отдал распоряжение претору предоставить этим городам всю полноту прав римского гражданства.

Затем Цезарь оставил Брундизий и направился в столицу. По пути в Рим он настоял на встрече с Цицероном, и они действительно встретились, впервые за десять лет. Цезарь считал абсолютно необходимым либо привлечь этого златоуста экс-консула на свою сторону, либо, по крайней мере, добиться его нейтралитета. Бальб и другие посредники уже подготавливали почву, а сам Цезарь написал ему учтивое письмо, напомнив о том, что они связаны через Долабеллу, зятя Цицерона (правда, Долабелла ужасно обращался с дочерью Цицерона Туллией). Цезарь поздравил оратора с благодарственной церемонией, организованной в честь победы Цицерона над бандитами во время правления на Сицилии, что было достаточно смехотворным, поскольку, кроме незначительной перестрелки, там ничего не произошло. Цезарь, разумеется, не мог удержаться и напомнил Цицерону о том, как вёл себя его союзник, Катон, выступивший против организации церемонии. Цицерон, со своей стороны, ответил многословно и изящно, продемонстрировав такую же неискренность, как и Цезарь. Направив Цезарю наполненное грубой лестью приветствие в связи с проявленным им в Корфинии милосердием, Цицерон в это же время писал Аттику, что этой мягкости ни в коем случае нельзя доверять, что Цезарь — не кто иной, как преступник, не заслуживающий ничего, кроме отвращения, и что, придя к власти, он оставит в живых лишь немногих представителей высших классов.

Помимо самого обыкновенного страха имелось ещё несколько причин, которые заставляли Цицерона не выказывать своей враждебности к Цезарю открыто. Во-первых, он был уверен, что победа «твёрдолобых» будет сопровождаться едва ли меньшим кровопролитием, чем победа Цезаря, о чём они сами неоднократно говорили с нескрываемым злорадством. Во-вторых, подобно Катону, да и многим другим, Цицерон не сомневался, что Помпей стремится к единоличной власти ничуть не менее Цезаря. Кроме того, Цицерону частенько напоминали, что именно Помпей отправил его в изгнание. В то же время Цезарь был щедрым кредитором Цицерона. Оратор неоднократно убеждал многострадального Аттика выплатить за него долг, указывая на то, что довольно гадко быть в долгу у политика, с которым враждуешь. Существовала ещё одна причина финансового характера, которая удерживала Цицерона. За время своего правления ему удалось сделать значительные накопления, составляющие около 110 тысяч фунтов, и при этом не вызвать в свой адрес сколько-нибудь серьёзной критики. Эти суммы Цицерон оставил в Анатолии и теперь справедливо опасался, что сторонники Помпея (или даже оставшиеся без средств хваткие консервативные лидеры) приберут к рукам его богатство.

Эти двое, Цезарь и Цицерон, встретились в городе Формэ, очевидно, 28 марта. Но успеха их беседа не принесла. Цезарь пытался убедить Цицерона вернуться в Рим и присутствовать на заседании сената, которое он собирался провести. Красноречие Цицерона и его пример могли оказать Цезарю неоценимую услугу. Цицерон писал, что, отвечая Цезарю, он открыто заявил о своём намерении выразить сожаление в связи с бегством Помпея из Италии, а также выступить против любого плана Цезаря относительно вторжения в Испанию или Грецию.

«Это совсем не то, чего я хочу», — ответил Цезарь, который предлагал Цицерону только одно — занять нейтральную позицию. В его ближайшие планы входило вторжение в обе эти страны поочерёдно. Было решено, что Цицерон обдумает предложения Цезаря ещё раз, но его заключительные слова ясно показывали, что под тонким покровом учтивости скрыта жёсткая решимость.

«Если я не получу поддержки от Цицерона, — заявил он, — я добьюсь её там, где это будет возможно, и приму те меры, которые сочту необходимыми».

Цицерон твёрдо придерживался принятого решения и не появился в сенате 1 апреля.

Народные трибуны Марк Антоний и Квинт Кассий, вновь приступившие к своим служебным обязанностям, приняли меры, чтобы уведомить всех сенаторов о том, что они обязаны быть в сенате 1 апреля. Но когда Цезарь прибыл на заседание, организованное за пределами Рима, поскольку по своей должности правителя Галлии он не имел права находиться в городе, выяснилось, что лишь немногие сенаторы явились по его требованию. Особенно мало было представителей нобилитета. Прибыли только два экс-консула, и один из них, выдающийся юрист, не занимавшийся политикой, Сервий Сульпиций Руф, сделал то самое совершенно ненужное Цезарю заявление, о котором говорил Цицерон. Отвечая на длинную торжественную пропагандистскую речь победоносного военачальника, Руф обратился к нему с просьбой не начинать войну в Испании. В ответ Цезарь предложил послать к Помпею ещё одну депутацию с предложениями мира. Это был не более чем красивый жест: после того как Помпей объявил всех оставшихся в Италии сенаторов своими врагами, было весьма маловероятно, что среди них объявятся добровольцы, готовые выполнить такое поручение[35]. Тогда Цезарь, согласно его собственным записям, сделал заявление, которое было смесью призыва к сотрудничеству и угрозы. «Я искренне призываю вас присоединиться ко мне в деле управления Римом, — произнёс он. — Однако если робость заставит вас уклониться от выполнения этой задачи, я больше не потревожу вас. В этом случае я буду управлять один».

«Этот человек больше не отказывается от звания тирана, — писал Цицерон Аттику, — он фактически требует этого, и в этом вся его сущность». Известно, что Цицерон ненавидел вялых и безвольных сенаторов.

Цезарь выступил перед народным собранием Рима, пообещав раздачу бесплатного продовольствия и денег. Затем он занялся выбиванием средств для содержания своей армии. За время кризиса он израсходовал все богатства, захваченные им в Галлии. Цезарю крайне не хватало наличных денег, и довольно часто он занимал деньги у своих ближайших соратников. Таким образом он, что называется, одним камнем убивал двух птиц, получая при этом дополнительные гарантии их лояльности. Сенат послушно предложил разрешить Цезарю использовать резервные запасы государственной казны, хранившиеся в храме Сатурна, поскольку панически бежавшие сторонники Помпея не сумели их вывезти. Последовавшие события не упомянуты в «Комментариях». Цезарь только достаточно неопределённо говорит о препятствиях и заговоре трибуна, Луция Цецилия Метелла, подкупленного враждебными элементами, на что ему пришлось потратить впустую несколько дней. Очевидно, Метелл наложил вето на предложение сената, и, когда его запрет был проигнорирован, он забаррикадировал собой дверь храма. Этот дерзкий и храбрый поступок, предпринятый человеком, принадлежащим к одному из самых уважаемых семейств Рима, вынудил Цезаря войти в Рим. Он не был в столице уже девять лет и в качестве правителя Галлии по закону не имел права там появляться. Никогда ещё великие завоеватели не возвращались в Рим так странно и без официальных церемоний. Метелл заявил, что согласно традиции резервные запасы казны могут использоваться только для борьбы против галлов. Цезарь попытался убедить Метелла, что он не нарушит заветов старины, поскольку использует деньги именно для этой цели. Но терпения Цезаря хватило ненадолго, и он заявил: «Мне проще убить вас, молодой человек, чем тратить время на угрозы». Метелла оттеснили от дверей, после того как убедились, что добровольно он сопротивления не прекратит. Как сказал один из трибунов, «только тиран может избавить своих подданных от всех финансовых забот». Цезарь смог вывезти на телеге 4135 фунтов золота, 900 тысяч фунтов серебра и 1,5 миллиона фунтов в наличных деньгах. Но дело чуть не дошло до кровопролития, и этот инцидент был чрезвычайно неудобен для Цезаря, поскольку одним из его основных конституционных требований была защита свободы и неприкосновенности трибунов. Действия Цезаря вызвали такое возмущение среди римлян, что ему пришлось отказаться от своей прощальной речи. Он покинул столицу в состоянии чрезвычайного раздражения.

Цезарь прекрасно понимал, что существовал единственный способ удержать нарастающее недовольство в определённых границах — гарантировать бесперебойные поставки продовольствия в Рим, и тут серьёзную угрозу представляло превосходство Помпея на море. Следовало захватить острова Сардинию и Сицилию, которые были основными производителями зерна. Кроме того, господство над Сицилией открывало путь к огромному зернохранилищу Помпея на севере Африки. Цезарь быстро справился с этой задачей. На Сардинии ещё до высадки войск Цезаря началось восстание против Помпея, а Сицилия была стремительно захвачена Курионом. Правивший там Катон в начале мая вывел с острова войска, упрекая Помпея в бездеятельности.

Несмотря на потерю Сардинии и Сицилии, Цицерон наконец сделал свой выбор, остановившись на Помпее. Сложная смесь принципов, личных отношений и финансовых соображений преобразовалась в единый сплав, и он смог принять окончательное решение. Плохой приём, оказанный Цезарю в Риме, казалось, предвещал его скорое поражение.

Кроме того, Цицерон считал Цезаря своим личным врагом. Он писал Аттику 2 мая: «Он должен пасть либо под ударами врагов, либо сам». Поэтому, когда Помпей призвал всех сенаторов присоединиться к нему в Фессалониках (Салоники), Цицерон, собрав волю в кулак, оставил сомнения и повиновался. Но даже теперь, отплыв из Кайеты и обогнув сапог полуострова, чтобы пересечь Адриатику, он намеревался держаться в стороне от борьбы.

На решение Цицерона отчасти повлияли слухи о высадке Помпея в Африке, которые оказались ложными, и сообщения о трудностях Цезаря в Массилии (Марсель), что было правдой. После короткого и не принёсшего ему удовлетворения посещения Рима Цезарь по суше направился в Испанию. Его настроение улучшилось. Он шутил, что собирается сначала сразиться с армией без командующего, а затем с командующим без армии. Когда во второй половине апреля Цезарь подошёл к Массилии, оказалось, что жители этого древнего и богатого города-государства не собирались сотрудничать с ним. Агенобарб, получивший прощение после поражения в Корфинии, собирался возобновить союз с гражданами Массилии, а они, в свою очередь, направили к Помпею послов. Но и Цезарь после Галльской войны был великодушен к этому городу, поэтому местные власти дипломатично информировали его, что имеют равные обязательства перед обеими сторонами и обязаны придерживаться нейтралитета. Правда, это заявление едва ли было искренним, поскольку, стоило Агенобарбу приплыть в Массилию, ему тут же доверили организацию обороны города.

Массилия стала серьёзным препятствием на пути Цезаря, поскольку через этот город проходили важные пути сообщения. Если бы он оставался во враждебном лагере, то испанские города, скорее всего, не смогли бы открыто стать на сторону Цезаря. Это относилось и к Дальней Испании, где за два срока пребывания у Цезаря появилось много клиентов и союзников. Покорить Массилию со стороны суши было невозможно. И Цезарь начал строить в Арелате (Овен) военные суда, чтобы атаковать город с моря. В июне корабли были готовы, и Цезарь чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы продолжать движение на запад.

22 июня 49 года до н. э. Цезарь соединился со своими шестью легионами, которые пришли в Испанию из Галлии. Им противостояли пять легионов Помпея, стоявшие в Илерде (Лерида), на северном притоке реки Эбро. Эта армия, как писал Цезарь, была настолько многочисленна, что предназначалась, очевидно, не для того, чтобы обеспечивать порядок в Испании, а для ведения военных действий против его легионов. Командовали этой армией Луций Афраний и Марк Петрей. Афраний, так же как и Помпей, был родом из Пицена. Политикой он не занимался. Единственное, чем он прославился в гражданской жизни, — это умением хорошо танцевать. За 11 лет до описываемых событий Афраний был смехотворно плохим консулом, причём получил эту должность только благодаря огромным взяткам, которые раздавал его земляк Помпей. Зато военачальником он был опытным и долго служил под командованием Помпея в Испании и других местах. Петрей, по-видимому, был сыном центуриона с юга Италии. Именно Петрей победил Каталину и убил его в бою. Именно Петрей позже, когда консул Цезарь приказал посадить Катона в тюрьму, отправился туда вместе с ним, заявив, что предпочитает общество Катона в тюрьме соседству Цезаря в сенате.

Обе стороны обладали значительными вспомогательными силами, включая конницу, прибывшую к Цезарю из Галлии. Цезарю надо было действовать стремительно, потому что от Италии, в которой осталось недостаточное количество войск, его отделяла занятая противником Массилия. Он боялся также появления Помпея в Испании. Но действовать быстро оказалось делом достаточно трудным. Илерда обладала хорошей естественной защитой, а сторонники Помпея прекрасно освоили тактику партизанской войны. Отряды Помпея сосредоточивались вместе, наносили удар и тут же рассредоточивались и перегруппировывались. Кроме того, погода не благоприятствовала Цезарю. Согласно календарю был конец июня, но в тот период календарь значительно опережал смену времён года, и на самом деле ещё стояла весна. В горах продолжалось таяние снегов, половодье было в разгаре. Течением снесло две переправы Цезаря, и его армия оказалась зажатой на полуострове между двумя разлившимися реками. Общественное мнение в Риме было чрезвычайно чувствительно к каждому успеху или поражению враждующих сторон. Поэтому, когда эти новости достигли столицы, многие сенаторы, которые до настоящего времени ещё колебались, теперь решили, что пришло время последовать за Цицероном и присоединяться к Помпею в Греции.

Однако сенаторы в очередной раз недооценили Цезаря. Он сумел переправиться через один из протоков на лодках, которые приказал сплести из ивняка и обтянуть кожей. Цезарь видел такие лодки в Британии. Войска Цезаря избежали западни на суше, а его корабли одержали победу в сражении у побережья Массилии. Эти новости привлекли на его сторону несколько крупных испанских городов к северу от Эбро. В их число входил и город Оска, жители которого гордились тем, что у них располагался штаб вдохновителя антиконсервативного движения Сертория, когда тот боролся против наследников Суллы, в число которых входил и Помпей. Столкнувшись с враждебностью местного населения и приближением конницы Цезаря, Афраний и Петрей решили отойти в горы, к югу от Эбро, туда, где Помпей в течение тех же самых кампаний одерживал сокрушительные победы. Во время перехода к реке они попали в окружение и вынуждены были остановиться. Цезарь не стал атаковать. Его отряды рвались в бой, предвидя возможность захватить богатые трофеи, но их командующий понимал, что нехватка продовольствия сыграет свою роль и боевые действия, возможно, не понадобятся. Через некоторое время началось братание солдат обеих армий. В этот момент Петрей проявил большую решимость, чем его соратник Афраний, и положил конец разложению в рядах своей армии, приказав казнить пленных солдат Цезаря. Это решение оказалось ошибочным, так как дало врагу сильное пропагандистское оружие.

Сторонникам Помпея пришлось повернуть назад к Илерде. Цезарь продолжал непрерывно преследовать их, а когда они наконец остановились и разбили лагерь, отрезал их от источников воды. Это означало поражение, и 27 августа они сдались. В соответствии с политикой милосердия по отношению к согражданам-римлянам Цезарь даровал свободу Афранию и Петрею и выслал их из Испании. Их солдаты в Испании и Галлии были отправлены в отставку. Сдался Цезарю и Варрон, ведущий учёный того времени, чьи упорные, но безуспешные попытки сохранить Дальнюю Испанию для Помпея с мягкой иронией были отражены в «Комментариях». На место Варрона Цезарь назначил Квинта Кассия, который успешно служил ему, занимая пост народного трибуна.

После получения больших сумм Цезарь вернулся в Массилию. Город был вынужден капитулировать, Агенобарбу удалось скрыться, чтобы вновь вступить в борьбу с Цезарем, и вновь неудачно. Хотя защитники города нарушили перемирие, Цезарь пощадил их и не стал распространять на них те жестокие меры возмездия, которым подвергались варвары Галлии в аналогичных ситуациях. Но Массилия, древний город, традиционно в течение столетий хранивший верность Риму, была лишена независимости и значительной части своей территории.

На пути назад в Рим Цезарь должен был свернуть в сторону, чтобы подавить опасный мятеж в Плацентии (Пияценза), но в «Комментариях» он об этом не говорит ни слова. Если не считать незначительного возмущения среди его легионеров в начале Галльской войны, это был первый случай мятежа в военной карьере Цезаря. Лидеры восставших принадлежали к легиону, который понёс серьёзные потери в Испании. Солдаты, участвовавшие в испанской кампании, плохо питались и были возмущены тем, что Цезарь откладывал решающее сражение и таким образом растягивал кампанию. Во время военных действий были захвачены огромные богатства, но доля, перепавшая легионерам, оказалась весьма скромной, а теперь ещё Цезарь объявил новый политический курс — милосердие к побеждённому противнику, то есть возможность захватить ценности практически свелась к нулю, а жалованье выплачивали с большим опозданием. Легионеры прекрасно понимали, что Цезарь, который, так или иначе, был мятежником против законной власти, не мог обойтись без них. Но и они нуждались в Цезаре не меньше, ведь без него у них не было возможности ни захватить добычу во время службы, ни получить землю после выхода в отставку. Прибыв в мятежный легион, Цезарь сначала напомнил своим воинам, что они были самыми высокооплачиваемыми солдатами за всю историю Рима. Затем он решил продемонстрировать солдатам, что он оскорблён их поведением и шутить не намерен. Восставший легион был приговорён к древнему наказанию — децимации, обряду, при котором казнили каждого десятого по жребию. Разумеется, Цезарь всерьёз не собирался осуществлять столь непопулярную меру. Он смягчил наказание: затребовав имена ста двадцати главарей, приказал казнить двенадцать из них, а остальных взял на заметку. Считалось, что эти двенадцать выбраны по жребию, но Цезарь был слишком опытным политиком, чтобы не организовать эту случайность в своих интересах. Ни одного легионера не казнили случайно. Кроме того, даже эта непопулярная мера сопровождалась актом милосердия. Когда один из осуждённых на смерть пожаловался, что он невиновен и обвинён своим центурионом ложно, Цезарь приказал вместо солдата казнить оговорившего его центуриона.

Однако испанский успех был омрачён поражениями военачальников Цезаря в других местах. Долабелла был оттеснён к побережью и разбит флотом Помпея, доминировавшим в Адриатическом море. Брат Антония был вынужден капитулировать. И хуже того, Курион, после победы над Катоном и взятия Сицилии, был наголову разбит на севере Африки, а оба его легиона уничтожены. Победителем оказался царь Юба, правивший обширной страной Нумидией (Алжир). Он унаследовал от отца обязательства дружбы с Помпеем. Кроме того, однажды во время заседаний в сенате за 13 лет до описываемых событий Юба, тогда ещё принц, позволил себе издевательски пошутить по поводу экстравагантного костюма Цезаря, который не остался в долгу и оттаскал Юбу за бороду.

Юба также копил злобу против Куриона, недавно предложившего римлянам оккупировать его царство. Царя не обескуражило известие о победе Цезаря в Испании, и он атаковал Куриона, что стало для римлянина полной неожиданностью. Передвигаясь слишком быстро и оказавшись в западне в долине реки Меджерде (Баградас), Курион, подобно Крассу в Парфии, был окружён конницей. Многие римляне пали в этой битве, и среди них сам Курион; большинство оставшихся было захвачено в плен и казнено царём Юбой. Таким образом, Северная Африка, важный поставщик зерна, по-прежнему оставалась в руках сторонников Помпея. Но Цезарь извлёк из этого события чисто пропагандистскую выгоду: он успешно эксплуатировал тот факт, что судьба противника во многом зависела от такого сомнительного иностранца, как злодей Юба.

Римляне, что за безумье, что за страсть к убийству Толкает варваров латинской крови жаждать?[36]

Цезарь вторично в течение года посетил Рим. Его решение стать консулом 48 года до н. э. конституционным способом оставалось неизменным, но, так как находившиеся на посту консулы уехали из Рима, обычная процедура выборов становилась невозможной. Для их проведения Цезарю потребовалось использовать чрезвычайный пост диктатора. Он был назначен диктатором в соответствии с законом, предложенным Марком Эмилием Лепидом, женатым на дочери Сервилии, многолетней подруги Цезаря. Хотя Лепид был напыщенным и легковесным молодым человеком, именно его назначил Цезарь в качестве своего заместителя в Италии. Лепид принадлежал к одному из самых древних благородных семейств Рима, этим и определялся выбор Цезаря, поскольку среди высших должностных лиц Цезаря мало кто мог похвастаться таким происхождением. Кроме того, отец Лепида выступал против Суллы и в 78 году до н. э. возглавил первое движение против его наследия.

Цезарь использовал период своего первого пребывания на посту диктатора только для того, чтобы провести консульские выборы, он не преследовал более широких целей, дискредитированных тираническим режимом Суллы. Он также вернулся к наболевшей проблеме, усиленной гражданской войной и представлявшей серьёзную угрозу самому устройству общества. Это была проблема долгов, которая так или иначе оказывала влияние на огромное большинство римлян. Цезарь на себе испытал, что это такое, будучи одним из самых крупных должников своего времени, и приобрёл серьёзный опыт в её решении, проводя реформы в Испании перед Галльской войной. Ещё в 80-х годах политические деятели пытались осуществить ряд мер для спасения бесчисленных должников, которых суровые законы делали полностью беззащитными перед ростовщиками. Но эти усилия были ограниченны, поскольку отсутствовали гарантии, что предпринятые действия не превратятся в атаку на частную собственность и на систему кредитования как таковую, чего небезосновательно опасались собственники по всей стране.

Проблема долгов, которая в своё время вынесла на гребень политической жизни Катилину, вновь обрела остроту. Теперь, в условиях гражданской войны, разразился катастрофический кризис кредита. Одной из главных проблем, по-видимому, стала нехватка наличных денег. Огромное количество наличности было израсходовано на содержание армий сражающихся, а из-за общей нестабильности обстановки большие денежные суммы просто исчезли из обращения. В обращении осталось настолько мало денег, что их уже не хватало на возмещение долгов. Кредиторы делали отчаянные попытки вернуть выданные ссуды, но несостоятельным должникам лишь оставалось в уплату долга отдать всю свою собственность. Кредиторы были в этом не заинтересованы, поскольку цены на недвижимость и землю резко падали. А сами законы, направленные против должников, не менялись с незапамятных времён и отличались дикостью и жестокостью.

Цезарь осуществил меры, которые препятствовали накоплению наличных денег, но в то же самое время обязывали кредиторов принимать землю и товары в уплату долга[37]. Чтобы избежать споров относительно стоимости собственности, её полагалось оценивать по довоенным ценам, устанавливаемым специальными официальными оценщиками, которых назначал городской претор. Процент, уже выплаченный в форме наличных денег или ценных бумаг, следовало вычитать из общей суммы долга. В Риме процентная ставка обычно составляла около 4 процентов. Повальное взяточничество при выборах привело к росту ставки до 8 процентов, а к моменту описываемых событий она приблизилась к 12 процентам. Поэтому принятое решение об учёте процента явилось бы существенной уступкой. Однако, вполне вероятно, тогда эти меры ещё не были проведены в жизнь, поскольку Цезарь в течение всех оставшихся ему лет продолжал предпринимать различные шаги для предотвращения финансового кризиса, что создаёт трудности при выяснении хронологии. Но уже в 49 году до н. э. стало очевидным, каким образом Цезарь собирался решать эту проблему.

Его намерения вызывали большую тревогу среди представителей более состоятельных классов. Один из оставшихся в Италии экс-консулов, Сервий Сульпиций Руф, писал Цицерону, что, какая бы сторона ни победила, финансовые трудности неизбежно повлекут за собой нарушение права частной собственности. Отмена долгов была наиболее популярным пунктом в антиконсервативной программе, приверженцем которой долгое время объявлял себя Цезарь. Римляне верили, что он поможет стать на ноги тем должникам, которые в гражданской войне выступят на его стороне. Но, так как среди его сторонников было много финансистов, возможно, он и не давал никаких обещаний на этот счёт. А если и давал, то теперь поведение Цезаря противоречило его словам, и он явно не собирался в революционном порядке отменять долги, чего многие так опасались. Фактически закон Цезаря о должниках и кредиторах означал, что кредиторы теряют в среднем одну четверть сумм, на которые они имели ранее законное право. Разумеется, сумма складывалась весьма значительная, но кредиторы не выражали сильного недовольства — эти потери были значительно меньше тех, которых они опасались. Кроме того, Цезарь настоял на принятии закона о том, что раб не может получать вознаграждение за донос на хозяина. Успокоенные финансисты быстро поняли, что предоставлять кредиты по-прежнему выгодно, и активно продолжали эту деятельность.

Цезарь продемонстрировал, что не отстаивает интересы какого-то определённого класса. Его беспокоила возможность того, что его злоупотребления будут раскрыты, и в этих условиях он не имел ни малейшего желания содействовать полной отмене долгов. В конце концов, ему было гораздо выгоднее, чтобы большинство денег вернулось кредиторам. Это были весьма влиятельные люди, и именно от них Цезарю было легче получить финансовую поддержку. Фактически они были его сторонниками, и Цезарь значительно увеличил их число, добившись возвращения многих из ссылки, куда те были отправлены по приговору республиканцев.

Затем после чрезвычайно активных одиннадцати дней своего диктаторства в Риме Цезарь двинулся на юг, в направлении Брундизия.

Существовали опасения, что Помпей в любой момент может высадиться в Италии. На самом деле эти страхи, подобно распространявшимся ранее слухам о том, будто он собирается в Испанию или в Африку, не имели под собой оснований. Любимая стратегия Помпея, подобно стратегии генерала Гранта и лорда Монтгомери, состояла в том, чтобы воевать только при условии значительного превосходства в силе. Поэтому, вместо того чтобы эффектно атаковать противника. Помпей предпочёл действовать медленно, но верно и, перед тем как начать какие бы то ни было военные действия, занялся мобилизацией. Проведя зиму в Фессалониках и услышав о прибытии Цезаря в Брундизий, Помпей начал двигаться на запад. Но он никак не ожидал, что Цезарю удастся пересечь Ионическое море, поскольку в это время года навигация обычно приостанавливалась.

В этом, однако, Помпей ошибся. По общему признанию, Цезарь также испытал серьёзное разочарование — количество кораблей, которые он обнаружил в Брундизии, было совершенно недостаточно для того, чтобы переправить его армию через Адриатику. Несмотря на это, 4 января 48 года до н. э. (или в начале ноября, согласно современному календарю), воспользовавшись кратким периодом затишья на море и благоприятными ветрами, Цезарь посадил на корабли 20 тысяч своих пехотинцев и 600 кавалеристов, спешно пересёк море и высадился в Палесте (Палисса) на открытом побережье Эпира, к югу от Вайоны (Валона) в тех местах, которые ныне теперь принадлежат Албании. Командующий морскими силами Помпея на Адриатике Бибул, в чьём распоряжении находилось 110 кораблей, базировавшихся на Коркире (Корфу), пришёл в бешенство, поняв, что не смог перехватить конвой ненавистного врага. Правда, ему удалось всё-таки захватить 30 кораблей Цезаря на пути назад, в Италию, и тут он отвёл душу, подвергнув их экипажи жестокой казни и разрушив сами корабли. Затем он возвратился на Адриатическое побережье, чтобы блокировать с моря вновь прибывшие отряды Цезаря, а тот, в свою очередь, лишил Бибула пресной воды. Бибул вскоре умер от холода и перенапряжения, не выдержав тяжёлых условий. Его суда, подобно всей древней военной технике, были плохо приспособлены для длительного патрулирования или осады, так как не могли оставаться в море значительное время. В своей «Гражданской войне» Цезарь посвятил Бибулу несколько кратких, но уважительных строк.

Наполеон утверждал, что Цезарь должен был вторгнуться на Балканы по суше, а не морским путём, поскольку на море он значительно уступал Помпею. Но маловероятно, что даже Цезарь смог бы осуществить такой длительный переход, потому что, добравшись до Брундизия, он нашёл своих солдат истощёнными, больными и склонными дезертировать. Кроме того, если бы он решился на такой длительный переход, Помпей, конечно, воспользовался бы этим случаем для вторжения в Италию и с лёгкостью преодолел бы пролив. В то же время внезапное появление Цезаря, прибывшего морским путём, произвело сильное впечатление и вызвало нечто вроде паники во вражеской армии, которая теперь делала всё возможное, чтобы ускорить бросок на запад. Заметив волнение в рядах противника, Цезарь вновь использовал свой любимый маневр — предпринял ряд шагов, способствующих установлению мира. Он даже отпустил высокопоставленного командира Помпея, Бибулия Руфа (ранее осуществлявшего связь между Цезарем и Помпеем), захваченного его солдатами.

Конечно, это неизбежно привело к раскрытию информации о передвижениях Цезаря, но этот урон вполне компенсировался неизбежным ослаблением морального духа в войсках Помпея.

Две армии стали лицом к лицу на противоположных берегах реки Семани (Апс): Цезарь на юг по течению, а Помпей — на север. Цезарь был настолько озабочен неудачей, постигшей шедшее к нему из Италии подкрепление, что сам попытался добраться туда на маленьком судне, чтобы ускорить его прибытие. Но ему пришлось повернуть обратно из-за плохой погоды. 10 апреля (согласно современному календарю, это конец февраля) закончился томительный период ожидания. К Цезарю присоединился Антоний с четырьмя легионами и 800-тысячной конницей, которому удалось наконец пересечь пролив. Чрезвычайно удачное изменение направления ветра позволило ему уклониться от вражеского флота и высадиться около Лисса (Леш), в 75 милях к северу от того места, где его ожидал Цезарь. Антоний благополучно преодолел это расстояние и присоединился к нему.

Обе армии теперь стремились в Диррахий (Дуррес, Дураззо), где хранились запасы продовольствия и боеприпасы Помпея. Дальнейшее ожидание противоречило интересам Цезаря, поскольку его враг мог рассчитывать на поддержку всей Азии, в то время как его собственные надежды на подкрепление были теперь невелики. Несколько транспортов Цезаря погибли в море; Габиний (который бросил Помпея и перешёл на сторону Цезаря) не сумел добраться до него сухопутным маршрутом, заболел и умер в пути, в осаждённой Иллирии. Поэтому Цезарь решил вынудить Помпея принять бой, угрожая жизненно важному для него Диррахию. Однако эта попытка в последний момент сорвалась, Помпея ещё рано было списывать со счетов, он по-прежнему оставался блестящим полководцем: выиграв у Цезаря несколько часов, он захватил возвышенность в шести милях к югу от города. Цезарь выдвинул свои войска на участок между армией Помпея и Диррахием, и теперь обе стороны оказались отрезанными от своих баз — Цезарь от Италии флотом Помпея, а Помпей от Диррахия армией Цезаря.

Вражеские войска были слишком близко, чтобы Цезарь мог начать осаду города. Вместо этого он окружил 14-мильную линию городских укреплений с его собственным 17-мильным земляным валом. Были проведены гигантские по масштабам земляные работы. Аналогичные укрепления возводились ещё только один раз, спустя сотни лет, во время Гражданской войны в США. Такое решение было очень эффективно, поскольку численность армий противников соотносилась как четыре к трём. Цезарь объясняет своё решение необходимостью гарантировать беспрепятственное снабжение своей армии, оградить её от возможных вылазок конницы врага, сделать из Помпея посмешище и получить преимущество в пропагандистских попытках добиться мира, которые он не прекращал. Наполеон критиковал действия Цезаря, и, хотя он писал об этом в то время, когда крупномасштабная траншейная война была не в моде, безусловно верно то, что эта блокада не могла привести к успеху: Помпей сохранял доступ к морю. По этой причине Диррахий едва ли мог стать второй Алезией, и, кроме того, у Цезаря заканчивались запасы продовольствия, а до следующего урожая было ещё далеко (согласно римскому календарю тех лет, наступил июль, что соответствовало началу мая по современному календарю).

8 июля Цезарь напал одновременно на вражеские линии в шести различных пунктах, но не сумел прорваться. Приблизительно девятью днями позже Помпей нанёс ответный удар. Получив информацию от дезертиров-галлов, он послал шесть легионов и отряды наёмников морским путём, чтобы прорвать линию обороны Цезаря на южной оконечности побережья. Этим отрядам удалось укрепиться на занятых позициях и свести на нет всё, чего добился Цезарь. Контрнаступление Цезаря провалилось, причём по меньшей мере тысяча человек погибли. Лабиен подверг пленных унизительным процедурам и казнил, всё только для того, чтобы убедить своих новых консервативных союзников в собственной лояльности. Но по каким-то причинам Помпей не сумел развить его успех. Вероятно, он просто не понял, насколько важна его победа. Помпей едва ли верил тем, кто утверждал, что война уже фактически закончена, хотя, по словам Цезаря, война была бы закончена в тот же день, если среди его противников нашёлся бы человек, сумевший воспользоваться ситуацией.

Однако блокада была прорвана, и Цезарь стремительно двинулся в глубь страны. Он уже разместил свои отряды в Фессалии и в других регионах Северной Греции, с тем чтобы обеспечить поставки продовольствия в свою армию. Он везде поддерживал местные группировки, настроенные против Помпея и сформированные до некоторой степени из тех, чьим семействам Цезарь в своё время оказал поддержку. Теперь он проводил подобную политику в Фессалии, где его армия успешно пополнилась двумя легионами под командованием бывшего консула Кальвина. В то же время силы Помпея также возросли за счёт войск Метелла Сципиона, прибывшего из Сирии и присоединившегося к нему в столице Фессалии Лариссе. Если бы Помпей после Диррахия решил возвращаться в Италию морским путём, Цезарь был бы вынужден, несмотря на опасность, следовать за ним сухопутным маршрутом. Но он предположил, и совершенно справедливо, что его враг не сможет покинуть Метелла Сципиона. Помпей также стоял в Фессалии, вдалеке от своих морских баз, а значит, имелись надежды на решающее сражение. После того как Цезарь позволил своим хорошо потрудившимся, но плохо питающимся солдатам устроить оргию грабежей, насилия и убийств в маленьком непокорном городе Гомфи, две армии стали друг против друга на равнине Фарсала. Силы Помпея теперь превосходили силы Цезаря более чем вдвое, и они были размещены на возвышенности. И всё-таки на следующий день меньшие силы, несмотря на неблагоприятную диспозицию, начали и выиграли сражение, не понеся серьёзного урона. Действительно, Цезарь собирался переломить сложившуюся ситуацию в надежде, что подвижность его армии, значительно превосходившая подвижность противника, могла бы дать ему некоторое преимущество. Но когда, к своей огромной радости, Цезарь увидел, что противостоящая армия готовится к сражению, он отменил приказ о выступлении и сформировал линию обороны.

Цезарь предполагал, что Помпей решил наконец вступить в битву под давлением консервативных политических деятелей в его лагере. Это были вздорные и злобные люди, которых интересовали только месть, нажива и прибыльные должности. Они яростно ссорились из-за того, кому достанется должность великого понтифика, занимаемая Цезарем. И что самое главное, они отказывались признавать Помпея своим командующим и главой. Он счёл необходимым предоставить Метеллу Сципиону полномочия независимого командующего. Тем не менее Агенобарб, подобно многим другим, глумился над Помпеем, называя его «царём царей», от которого он собирался избавиться, как только решающее сражение будет выиграно. Сам же Помпей пребывал в радужных надеждах на лёгкую победу и низкий боевой дух армии противника.

Эта ошибочная точка зрения сформировалась под влиянием Лабиена, лучшего военачальника Помпея. Это он добился принятия плана, в соответствии с которым добыть победу предстояло его стремительной 7-тысячной коннице. Конные отряды должны были напасть с фланга на правое крыло армии Цезаря после того, как легионы с обеих сторон вступят в бой. Цезарь, однако, предвидел эту опасность и сформировал запасной корпус из 3 или 4 тысяч пехотинцев (по одной когорте от третьей линии каждого легиона), который был направлен для поддержки правого фланга. Опыт Галльской войны научил Цезаря учитывать в планах сражений нападения с тыла. Хотя резервы Цезаря находились вне поля зрения, кажется странным, что Помпей не предвидел этой довольно очевидной стратегии: возможно, мы просто не располагаем какой-то информацией о подготовке битвы. Но, так или иначе, когда 9 августа 48 года до н. э. произошло сражение, уловка Цезаря полностью себя оправдала. Внезапно натолкнувшись на заграждения с колючими шипами, выставленные резервной линией, и на активное сопротивление пехоты Цезаря, которой был отдан приказ не метать копья, а наносить ими колющие удары, конница Помпея, вместо того чтобы окружить это неожиданно возникшее формирование, в панике отступила. После этого Цезарю было легко окружить противника с фланга и оттеснить его легионы. Солдаты Цезаря, несмотря на усталость и изнуряющую жару, двинулись вперёд и захватили вражеский лагерь, только что оставленный Помпеем, который бежал с поля битвы и скрылся в Греции. 15 тысяч его солдат были убиты, 6 тысяч из них были римскими гражданами. Потери Цезаря были незначительны. На следующее утро более чем 20 тысяч оставшихся в живых солдат Помпея капитулировали. Армия Помпея перестала существовать.

Помпеем овладел страх — его кавалерийские отряды, на которые он привык безраздельно полагаться, были разбиты. Помпей подозревал предательство, но в действительности он просто принял неправильное решение, хотя инициатива находилась в его руках. Цезарь, напротив, принял верное решение. Подавить такую неустрашимую пехоту Цезаря могла только такая конница, значительно превосходившая её по численности. Численность конницы Помпея была недостаточной. Кроме того, состав его армии был смешанным, и, хотя галлы и испанцы сражались стойко, рекруты из восточных провинций не оправдали его надежд.

Сражение при Фарсале началось неожиданно, разворачивалось стремительно и закончилось полным разгромом противника Цезаря. Правда, большинству соратников Помпея, не считая Агенобарба, который был убит в бою, удалось бежать, чтобы впоследствии продолжать борьбу. Однако сокрушительный разгром армии Помпея уничтожил равновесие сил в империи и явился переломным моментом истории.

Нет, не Фортуна запоздала на поле битвы, То трубный глас судьбы раздался, И печаль окутала руины мира[38].

Эта битва была самой кровопролитной из всех, которые когда-либо вели римляне между собой. Цезарь не упоминает о ней ни в одном официальном документе, и он не устраивал триумфа в честь этой пирровой победы. Тем не менее даже сейчас, помимо военного успеха, ему удалось нажить и политический капитал. Сражение ещё не было закончено, а Цезарю уже удалось набрать пропагандистские очки: он приказал своим солдатам сохранять жизнь своим землякам, и это лишило легионеров Помпея возможности сплотиться. Затем, достигнув вражеского лагеря, где Цезарь отобедал тем, что было приготовлено для его противника, он привлёк внимание приближенных к непристойной роскоши палаток Лентула и других военачальников — палаток, окружённых искусственными беседками и свежим дёрном, украшенных плющом и набитых серебряной посудой. Захватив корреспонденцию Помпея и Метелла Сципиона, он сжёг её не читая. Наконец, осматривая поле битвы, он произнёс слова, которые в дальнейшем часто повторялись в пропагандистских целях. Цезарь заявил, что если бы он не обратился к своей армии за помощью, то даже все его заслуги перед Римом не спасли бы его от народных проклятий.

Пристально глядя на груды мёртвых тел, Цезарь произнёс сакраментальную фразу: «Они этого хотели».

Глава 8 БОГАТСТВО И ОБАЯНИЕ КЛЕОПАТРЫ

После бегства Помпея из Греции Цезарь захватил 10 вражеских военных кораблей в Геллеспонте (Дарданеллы) и высадился в Анатолии — необходимо было оплатить весьма дорогостоящее содержание его армий. К счастью, страна была достаточно богата, чтобы выдержать тяжкий груз наложенных контрибуций. Цезарь приказал передать ему все деньги, собранные для Помпея, кроме того, общинам рекомендовали делать добровольные взносы в золотых монетах. Чтобы это не выглядело вымогательством (Цезарь стремился дистанцироваться от печально известной репрессивной политики Метелла Сципиона во время похода на запад через эти территории), Цезарь сопровождал свои поборы мероприятиями, в значительной степени облегчавшими положение жителей провинций. Хотя средства были Цезарю крайне необходимы, он освободил провинцию в Азии от римских налоговых сборов, а вместо этого дал местным властям разрешение самим собирать фиксированный земельный налог. Таким образом, налоговое бремя было уменьшено на треть. Реформа ущемляла римских финансистов, но Цезарь пошёл и на это. Он считал, что принятый по его инициативе закон о долгах был достаточно большой уступкой финансистам и теперь можно было выдержать некоторое недовольство с их стороны.

В «Комментариях» также сообщается о том, как сокровищница храма Артемиды в Эфесе, которую не успел захватить Метелл Сципион, спешно покидая страну, была сохранена Цезарем. В благодарственном послании от горожан Цезаря называют «провозвестником бога» и «спасителем человечества». В «Комментариях» об этом ничего не говорится, поскольку такое обращение плохо согласуется с тонкостями римского конституционализма. Но азиатские города с лёгкостью приравнивали Цезаря, так же как и Помпея и даже Метелла Сципиона, к эллинским монархам, которые были для них привычными. Кроме того, Цезарь спровоцировал сравнение его с Александром Македонским, когда, следуя примеру великого полководца, посетил Трою.

Но паломничество Цезаря носило более личный характер, поскольку, по преданию, семейство Юлиев происходило от богини Венеры через троянского принца Энея.

Тем временем Помпей, покинув поле битвы у Фарсала, высадился в Македонии. Не заходя в Анатолию, он направился прямо к острову Лесбос, где забрал свою жену и младшего сына. Он мог бы отправиться в Африку, в Нумидию, в ту провинцию, которая оставалась ему верной и обладала большими запасами продовольствия. Наполеон считал, что именно так и нужно было сделать, поскольку там собирались многие из главных сторонников Помпея. Но он, возможно, не был уверен в том, что они продолжат сопротивление, а кроме того, Помпея вряд ли устраивала зависимость от иностранца, да ещё столь малосимпатичного, как нумидийский царь Юба. Наилучшим решением казалось искать опору на Востоке, где не только можно было мобилизовать новые ресурсы, но и сделать это без вмешательства «твёрдолобых» консерваторов. Однако определённая иностранная помощь была необходима, потому что поддержка римских провинций оказалась не очень существенной. Например, из Сирии Помпею достаточно быстро предложили уехать. Поговаривали, что поначалу Помпей думал о союзе с давним врагом Рима, Парфией, но ему якобы пришлось отказаться от этой идеи, поскольку его жена Корнелия приходилась невесткой Крассу, который в своё время вторгся в Парфию и навлёк на себя ненависть её жителей. Однако эти слухи следует рассматривать не иначе как пропаганду Цезаря, поскольку Помпей прекрасно понимал, что в Парфии не забывали о его обмане. Действительно, Крассу недвусмысленно напомнили об этом факте после его поражения, а посланника Помпея в Парфии задержали. Так или иначе, но Помпей внял совету своего приближенного, грека Теофанеса, и решил, что самым лучшим прибежищем ему может стать Египетское царство. Помпей в своё время сыграл ведущую роль в восстановлении на престоле царя, таким образом сохранив у власти правящую династию и предотвратив аннексию Египта Римом. Годом прежде, когда старший сын Помпея посетил Египет, он получил в качестве дара 50 судов и 500 рабов. Кроме того, многие ветераны, когда-то служившие Помпею, жили теперь в Египте, куда они попали вместе с Габинием во время его вторжения. Теперь их можно было использовать в качестве ядра новой армии для продолжения борьбы против Цезаря.

Однако больше всего Помпея влекли в Египет неисчислимые богатства этой страны. Египет обладал мировой монополией на папирус, он вёл успешную торговлю стеклом, полотном и драгоценными металлами. Очень высоко ценились египетские изумруды, топазы, аметисты и ониксы. Широко экспортировались египетские ароматические масла, мази и духи. Кроме того, Египет успешно конкурировал с Нумидией по производству зерна; египетские житницы могли поставить достаточно зерна, чтобы ежегодно кормить Рим в течение четырёх месяцев. Вот почему ненасытный взор Рима так часто в последние годы обращался в сторону Египта, этим же объясняется и тот факт, что Помпей после своего поражения решил направиться именно туда. За одиннадцать лет до описываемых событий в Египте ему удалось прибрать к рукам огромные суммы. Теперь его будущее зависело от того, удастся ли ему повторить своё достижение.

Итак, Помпей держал путь в Египет. Несчастливый монарх этой страны, Птолемей XII Авлет, умер тремя годами ранее, а правящая группировка распалась на два враждебных лагеря, поддерживавшие двух соперничающих преемников царя. Это были его 15-летний сын Птолемей XIII и его сестра-невеста Клеопатра VII, 21 года. Их армии стояли лагерем друг против друга около Пелузия — города на Средиземноморском побережье к юго-востоку от современного Порт-Саида. Александрия была в руках Птолемея, или, скорее, его первого министра евнуха Потиния и военачальника Помпея по имени Ахилл. 28 сентября 48 года до н. э., когда судно Помпея приблизилось к чужому берегу неподалёку от храма Юпитера в Касиуме, на восточной границе Египта, Ахилл и два римских чиновника вышли ему навстречу и передали дружественное письмо от царя. Тогда, оставив свою супругу на борту корабля, Помпей ступил в лодку в сопровождении одного вольноотпущенника и трёх рабов. Как только гребцы направили лодку к берегу, один из римлян, некий Септимий, служивший под командованием Помпея во время войны с пиратами, нанёс ему удар кинжалом в спину. Тот упал на дно лодки и умер. Так власти Египта дали понять Риму, что они прекрасно понимают, кто стал победителем в гражданской войне, и продемонстрировали, что, хотя в своё время и снабдили Помпея кораблями, теперь они перешли на сторону победителя.

Всего четыре дня спустя Цезарь прибыл с острова Родос в Александрийскую гавань во главе небольшой армии, насчитывавшей 3200 пехотинцев и 800 всадников. Наставник царя Теодот, профессор риторики из Чиоса, вышел навстречу флагманскому судну. Он приветствовал Цезаря от имени Птолемея и преподнёс ему дары — кольцо с печаткой, ещё недавно принадлежавшее Помпею, и его голову, забальзамированную по приказу юного царя.

Сам Цезарь об этом эпизоде высказался достаточно сдержанно. Он написал только, что «узнал о смерти Помпея». Однако этот ужасный инцидент предоставил широкое поле для фантазии многочисленным авторам, которые красочно изображали благородное отвращение, охватившее Цезаря. На самом деле, скорее всего, им владели смешанные чувства. То, что произошло, было плохим прецедентом, ведь знатный римский лидер и военачальник был убит не римлянами, а чужестранцами, к тому же смерть Помпея могла привести к возобновлению военных действий на полях гражданской войны и повлечь за собой месть его сторонников.

Дотоле не отмщён ещё Помпей великий, покуда сердце Цезаря не пронзено клинками всех римских воинов[39].

Кроме того, Цезарь спешил в Египет, надеясь захватить Помпея живым. Помилование врага должно было стать кульминацией его хорошо продуманной программы милосердия, хотя для самого Помпея ничто не могло быть более оскорбительным. С другой стороны, смерть самого опасного врага, жизнь которого, как и жизнь Лентула, он не сумел спасти, если не прекращала гражданскую войну в целом, то значительно приближала её конец.

Однако преследование Помпея было не единственной причиной, заставившей Цезаря прибыть в Египет. Он по-прежнему нуждался в деньгах. Умеренная финансовая политика по отношению к восточным областям, которую он осуществлял после Фарсала, только обострила его желание прибрать к рукам сокровища Египта. Неисчислимые богатства Египетского царства были тем магнитом, который притягивал к себе не только Помпея, но и Цезаря. В частности, он утверждал, что страна задолжала Риму чрезвычайно большую сумму. Долг этот имел довольно странное происхождение. Цезарь и Помпей потребовали от Птолемея XII огромной компенсации за восстановление на престоле. Не располагая такой суммой, тот вынужден был обратиться за займом к богачу и финансисту Рабирию Постуму, которого впоследствии назначил министром финансов. Но, даже занимая этот пост, Рабирий утверждал, что царь не возвратил ему занятые деньги. Хотя существовали серьёзные сомнения относительно справедливости подобного заявления, Цезарь твёрдо решил истребовать у Египта эту сумму. После смерти Птолемея XII Цезарь снизил сумму долга примерно на половину, якобы проявляя милосердие по отношению к его наследникам, но такой шаг можно было считать просто насмешкой, потому что, даже уменьшенная вдвое, сумма оставалась непомерной. И именно за ней Цезарь теперь и прибыл. Он заявил, что нуждается в деньгах для содержания армии, не преминув напомнить египтянам, что, перед тем как убить Помпея, они оказывали ему существенную материальную поддержку.

Кроме того, Цезарь настаивал на том, что его вмешательство во внутренние дела этого якобы независимого государства обусловлено высокими моральными обязательствами. Он утверждал, что покойный египетский царь обращался в Рим с просьбой обеспечить гарантии выполнения его завещания, которое заключалось в том, чтобы на престол взошли двое его старших наследников. Это утверждение нельзя безоговорочно считать невероятным, поскольку, возможно, царь предчувствовал, что такой шаг будет лучшим способом избежать присоединения Египта к Риму. Цезарь, как он сам довольно лицемерно заявил, «более всего, как друг обеих сторон и как третейский судья, желал уладить споры в царском семействе». Выполнение этой задачи помогло бы с лёгкостью и вполне официальным путём извлечь необходимые деньги из египетской казны. То, что Цезарь вообще остался в Египте, вызывает удивление, хотя это легко объяснить. Он, безусловно, намеревался задержаться достаточно долго, чтобы получить деньги. Кроме того, гражданская война ещё не закончилась. Да и в любом случае Цезарь просто физически не имел возможности покинуть Египет в то время. Он прибыл туда в июле, если считать по современному календарю, а значит, впереди было два месяца, в течение которых выходить в море с этого побережья было чрезвычайно опасно из-за сильных северных ветров.

Итак, официально Цезарь прибыл в качестве третейского судьи в ответ на предполагаемую просьбу умершего царя. Для того чтобы продемонстрировать мирный и деловой характер своего визита, он сошёл на берег в сопровождении двенадцати ликторов, которые несли знаки отличия римского консула.

Но сценарий Цезаря оказался неподходящим для Александрии. Её жители сочли оскорбительным такое поведение иностранца в их независимом государстве. Высадившись на берег с таким крошечным отрядом и беспечно не скрывая своих намерений вмешаться в дела страны и истребовать долг, Цезарь вновь, уже в который раз, искушал судьбу. Тем не менее в ответ на его запрос юный царь направил к нему для переговоров первого министра Потиния. В ответ на требования Цезаря министр заявил, что у Цезаря, безусловно, найдутся более неотложные дела в других странах. Такой ответ был принят весьма враждебно, и Потиний предпринял ответный шаг — он устроил так, что стол монарха сервировали самым скромным образом. Теперь для всех должно было стать очевидным, что Цезарь не останавливается ни перед чем и даже на царскую посуду наложил руки.

Не прошло и нескольких недель, как Цезаря, обосновавшегося в Александрии в царском дворце, посетил ещё один визитёр. Это была сама Клеопатра, которая тайно пробралась через весь город. Согласно преданию, её пронесли, завернув в ковёр, — сюжет, который успешно эксплуатируется при производстве кинофильмов. Визит Клеопатры вполне объясним — Цезарь собирался выступить в роли третейского судьи, следовательно, он должен был видеть и её. Ещё когда Цезарь находился в Анатолии, Клеопатра направила ему письмо, а теперь, по словам историка Диона Кассия, «она считала, что очень важно встретиться с Цезарем лицом к лицу, так как свою внешность она рассматривала как самый серьёзный козырь в своей игре». Нельзя сказать, что Клеопатра была совсем незнакома с римскими лидерами. Она уже успела заинтриговать старшего сына Помпея, когда год назад тот прибыл в Египет за помощью. Цезарь, хотя и был значительно старше, представлял для царицы гораздо больший интерес и как мужчина, и как влиятельный римский политик. Цезарь также был очарован царицей. Хотя Клеопатра была отпрыском семейства, где браки между братьями и сёстрами стали традицией, её успех у Цезаря, безусловно, свидетельствует о несравненном обаянии царицы. Говоря словами Шекспира:

В то время как другие пресыщают, Она тем больше возбуждает голод, Чем меньше заставляет голодать[40].

Её интеллект и решимость также сыграли немалую роль в отношениях с Цезарем. Царица всю свою красоту, интеллект и вдохновение направила на то, чтобы возродить славу Египта. Клеопатра, единственная из своей происходившей из Македонии династии, знала язык страны, которой управляла. Она говорила и читала также на многих азиатских и африканских языках. Клеопатра, как и все македонцы, не могла не испытывать враждебных чувств к Риму, тем не менее союз с Цезарем был наилучшим доступным ей способом добиться своих целей.

Впечатление, произведённое царицей на Цезаря, было настолько сильным, что она немедленно водворилась во дворце как полноправная хозяйка. Рассказ Лукана о том, что первый званый обед в обществе Клеопатры Цезарь посвятил беседе со своим египетским коллегой, верховным жрецом богини Исиды, кажется маловероятным. Скорее, события развивались согласно этим его строкам:

Среди безумия и гнева, во дворце, Где дух Помпея бродит по покоям, Фарсала кровью обагрённый, Любил он, все заботы позабыв.

Поэт также писал о том, насколько трудно было завоевать сердце такого сурового человека, как Цезарь. Конечно, Клеопатра очаровала диктатора, но в отношение к ней примешивался также элемент политики. Можно спорить с тем, что наиболее эффективный способ урегулировать спор — принять сторону одного из противников, хотя таким образом Цезарь получал власть по крайней мере над одним из них. Во всяком случае, Цезарь получил в союзники партию, враждебную Потинию, который в своё время активно помогал Помпею, да и по отношению к самому Цезарю вёл себя достаточно дерзко. Мы не сможем найти ни одного случая, когда бы Цезарь из-за безумного увлечения Клеопатрой действовал в ущерб своим интересам. Как говорил Брут у Шекспира в «Юлии Цезаре»:

Я не замечал, чтоб в Цезаре Его пристрастья были сильнее разума.

Цезаря восхищало, что Клеопатра находилась рядом с ним, это было прекрасно. Но ведь он всё равно не мог бы покинуть Александрию, сначала вследствие неблагоприятных ветров и надобности получить необходимые средства, затем потому, что был втянут в короткую, но жестокую войну.

Естественно, юному царю Птолемею пришлась не по вкусу связь ненавидящей его жены и сестры с Цезарем. Он в гневе покинул дворец и начал разжигать у городской толпы, и без того склонной к насилию, ненависть к римлянам. Цезарь пытался смягчить атмосферу, посещая достопримечательности Александрии и смешиваясь с толпой, чтобы послушать университетские лекции. Но вот пришло время выносить третейское решение, и ввиду чрезвычайной сложности положения Цезарь решился предоставить Египту широкие права, сулящие большие выгоды. Подтвердив, что во главе Египта должны стоять два монарха, Птолемей XIII и Клеопатра, он в то же время даровал их младшему брату и младшей сестре Арсиное остров Кипр. Прошло всего десять лет с тех пор, как Кипр стал римской провинцией, и сделано это было в основном благодаря усилиям Катона.

Полная отмена аннексии острова была не чем иным, как преднамеренным оскорблением, брошенным ему в лицо. У нас нет достаточной информации, чтобы оценить, насколько серьёзным было намерение Цезаря передать Кипр наследникам Птолемея не на словах, а на деле. Мы не знаем, собирался ли Цезарь передать его окончательно, на какой-то определённый срок или не собирался передавать вообще. Но в любом случае подобное заявление о передаче части римской территории иностранному государству не могло не повлечь за собой потока критики со стороны его соотечественников-римлян. Позже, когда его враги планировали осуществить нечто подобное в других регионах, он никогда не допускал этого. Но в данном случае, очевидно, Цезарь решил, что сложившаяся сложная ситуация требовала этой экстраординарной уступки.

Когда Цезарь прибыл в Александрию, командующий армией Птолемея Ахилл покинул столицу и уехал в армию, стоявшую в Пелузии. Теперь Потиний вызвал его обратно в столицу. Ахилл привёл с собой 20-тысячное войско, состоявшее из ветеранов-легионеров, объявленных вне закона, пиратов, бандитов и беглых рабов, а также 2-тысячную конницу. Таким образом, Цезарь оказался лицом к лицу с противником, в пять раз превосходившим его по численности. Он обратился за подкреплением к своим соратникам и союзникам в Леванте и Анатолии. Тем временем Ахилл заблокировал Цезаря внутри дворцового квартала, и между ними началась жестокая схватка, в ходе которой сгорело 400 тысяч (а возможно, и 700 тысяч) томов, сложенных на причалах[41]. По-видимому, сама Александрийская библиотека всё же не пострадала, хотя некоторые авторы утверждают обратное. Цезарь не стал обвинять царя в организации беспорядков, он хотел создать впечатление, что его враги — простые мятежники, никак не связанные с режимом. Он также счёл целесообразным избавиться от Потиния, который был казнён по его приказанию. Юной Арсиное, которая в своей ненависти к сестре Клеопатре могла поспорить с Птолемеем, удалось бежать из дворца вместе с её управляющим, евнухом Ганимедом, и присоединиться к Ахиллу. Ганимед расчистил себе путь, убив Ахилла, и показал себя его достойным преемником. Это он приказал пустить морскую воду в колодцы, откуда римляне брали воду для питья, он привёл в действие флот, он блокировал Цезаря и поставил вооружённые посты вдоль дороги. Об этом и о многом другом мы узнаем от анонимного, но, по-видимому, достаточно осведомленного автора «Александрийской войны».

Цезарь счёл возможным предпринять решительные наступательные действия только после прибытия из Азии легиона Помпея, который перешёл на сторону Цезаря и значительно укрепил его крошечную армию. Сначала всё шло благополучно. Евфранор, талантливый морской командир Цезаря с острова Родос, захватил остров Фарос, на котором располагался знаменитый фаросский маяк[42]. Местоположение острова — прямо против Александрийской гавани — позволяло тому, кто его захватил, контролировать движение кораблей в акватории гавани. Однако когда в феврале 47 года до н. э. Цезарь предпринял попытку полностью взять под свой контроль сообщение между гаванью и островом, он потерпел сокрушительную неудачу. Пожалуй, именно тогда Цезарь испытал самое необычное и одно из самых опасных из всех приключений, которыми изобиловала его жизнь. Ему пришлось прыгнуть в море из перегруженной лодки, преодолеть вплавь около 200 ярдов и взобраться на другое судно, и всё это под градом метательных снарядов. Некоторые авторы писали, что Цезарь плыл, держа в зубах свою пурпурную тогу, чтобы его враги не получили такого ценного трофея. Но более вероятной кажется другая версия: перебираясь вплавь с корабля на корабль, Цезарь держал в зубах важные документы, которые хотел сохранить сухими.

Затем Цезарь сделал попытку нанести удар пропагандистского характера. Жители Александрии, уставшие от Ганимеда и подстрекавшей его юной принцессы Арсинои, обратились к Цезарю с прошением об освобождении царя Птолемея, и Цезарь пошёл им навстречу. Исторические источники свидетельствуют о том, что даже приближенные Цезаря расценили этот поступок как романтическую выходку простодушного влюблённого. Однако с этим трудно согласиться. Соратники Цезаря слишком хорошо знали своего командующего, чтобы заподозрить его в подобном грехе. Фактически эта акция, продемонстрировавшая великодушие Цезаря, преследовала вполне определённые цели. Во-первых, Цезарь надеялся подорвать единство врага, поскольку появление Птолемея в лагере Арсинои и Ганимеда должно было неизбежно вызвать разногласия между их советниками. Здесь Цезарь потерпел неудачу. Египтяне продолжали сопротивление с прежней энергией и яростью. Но Цезарь преследовал и другую цель. Переход Птолемея на сторону Арсинои развязывал римлянам руки; теперь, победив, они имели полное моральное право принять сторону союзника Цезаря Клеопатры.

В самом начале марта на восточных границах египетской пустыни появилась армия, которую Цезарь вызвал сразу же по прибытии в Александрию. Критическая ситуация, в которую он попал, заставила его обратиться к вассалам Рима, и теперь ему на помощь пришли отряды из Азии, Сирии и Аравии под командованием Митридата Пергамского, сына принцессы Галатии[43]. Его отцом считался царь Митридат Понтийский, давний враг Рима и Помпея, что, правда, вызывает некоторые сомнения. Из иудейских исторических источников мы знаем, что под Аскалоном[44] войско Митридата Пергамского соединилось с 3-тысячной армией Антипатра (впоследствии основателя династии в Палестине), умного и инициативного первого министра у Гиркана, иудейского первосвященника, который перешёл на сторону Цезаря после битвы при Фарсале[45]. Известия о приближении этих войск способствовали тому, что соотечественники союзников Цезаря в городах Египта переходили на сторону Цезаря. Вскоре Митридат взял город Пелузий, причём решающую роль в военных действиях сыграл иудейский контингент. Затем Митридат обогнул дельту Нила и оказался неподалёку от Каира. Птолемей вывел свою армию из Александрии и направился вверх по течению, чтобы остановить Митридата. Тем временем Цезарь также вывел свои отряды из города. Сначала он переправил их морским путём на запад от Александрии, а затем ускоренным маршем двинулся на юг, и вскоре его войско соединилось с армией Митридата. 27 марта 47 года до н. э. состоялось короткое яростное сражение, во время которого войска египтян были взяты в клещи и разбиты. Цезарь вернулся в Александрию в тот же вечер. Его ожидал торжественный приём: навстречу победителю вышла процессия с изображениями священных египетских божеств. Цезарь привёз Клеопатре известие, которое вряд ли могло её сильно огорчить. Он сообщил, что её юный брат и официальный муж утонул. Его тело, всё ещё закованное в золотую броню, было спешно извлечено из Нила и погребено согласно обычаям, чтобы на корню пресечь идею об обожествлении Птолемея, поскольку считалось, что погибшие в Ниле становятся божествами.

Вот наступает момент, когда сентиментальные или похотливые древние историки дарят Цезарю и Клеопатре романтический двух- или даже трёхмесячный круиз по Нилу в обстановке совершенно немыслимой экзотической роскоши. В действительности, вероятно, всё обстояло совсем иначе. Если такая поездка и имела место, она была, во-первых, гораздо менее продолжительной, а во-вторых, не такой радостной и безоблачной, поскольку Клеопатра, вероятно, была уже на последних месяцах беременности, так как, судя по историческим источникам, уже в июне она родила сына, названного Цезарионом (она утверждала, что его отцом был Цезарь). Однако демонстрацию политической и военной силы на Ниле ни в коем случае нельзя было считать неуместной. Но Цезаря уже ждали другие дела и страны, и, скорее всего, не позднее чем через две недели после сражения он покинул Египет.

Перед отъездом Цезарь успел устроить ближайшее будущее страны. Его союз с Клеопатрой спас Египет от постоянной угрозы со стороны Рима, от аннексии, которая была совершенно невыгодна Цезарю, так как он не мог бы доверять ни одному из своих предполагаемых наместников, слишком уж лакомый кусочек представляло собой это царство. Египтяне не были приучены к тому, что ими самостоятельно правит женщина, поэтому Цезарь устроил формальный брак Клеопатры с её младшим братом, двенадцатилетним Птолемеем XIV. Это был тот самый мальчик, которому вместе с Арсиноей недавно был дарован остров Кипр. Теперь подарок можно было отобрать, ведь кризис благополучно разрешился, и подобная щедрость становилась неуместной. Саму же Арсиною, которая была совершенно неприемлема для царицы, удалили с политической сцены; её ожидала печальная участь: вскоре она прошествует в цепях по улицам Рима во время триумфа Цезаря.

Можно предположить, что Цезарь получил свой долг у советников Клеопатры. Затем в благодарность за содействие, оказанное Антипатром, он, по-видимому, осуществил ряд мер, призванных улучшить положение евреев в Александрии. Эти меры вряд ли оказались популярными, поэтому для гарантии их выполнения и сохранения мира в Египте Цезарь оставил здесь три римских легиона. Страна по-прежнему оставалась псевдонезависимой, но трудно было ожидать, что народ с радостью примет новый режим. Оставляя в Египте римский гарнизон, Цезарь преследовал и другую цель. Он хотел, чтобы ни у советников Клеопатры, ни у самой царицы не возникало даже мысли о возможности нелояльного поведения по отношению к Риму или о приобретении независимости. С другой стороны, если нельзя было доверять ни одному из возможных правителей Египта, то же самое можно было сказать и о командующем римским гарнизоном в Египте. Когда через 17 лет произошла полная аннексия страны, ответственность за командование гарнизоном и управление страной никогда не доверяли римским сенаторам, а прецедент был установлен ещё Цезарем. Он поступил очень предусмотрительно и осторожно, назначив командующим легионами в Египте не авторитетного военачальника, а некоего Руфиона, одного из своих любимых вольноотпущенников. Поэтому он не мог заниматься политической деятельностью, кроме того, никогда ранее представителям этого слоя общества не приходилось командовать легионами.

Итак, закончился необычный и неуместный перерыв между войной против Помпея и войной против его сыновей и сторонников, которая должна была вот-вот разразиться. Наполеона, имевшего, как известно, свои основания для изучения истории Египта, поразило то, что Цезарь потратил столько времени на развлечения. Однако при сложившемся положении вещей трудно представить, каким образом он мог бы оставить страну раньше. Тем не менее миссия, предназначенная для пополнения казны и замаскированная под благочестивое дело — третейский суд, заняла восемь месяцев, то есть больше любой из кампаний гражданской войны. Эта дарованная небесами отсрочка позволила врагам Цезаря восстановить свои силы, восполнить потери и снова стать опасными противниками. Кроме того, как следует из переписки Цицерона, начиная с декабря Цезарь был полностью лишён каких бы то ни было контактов с Италией.

Но даже теперь Цезарь не думает о возвращении на родину, где возникло столько проблем, требующих немедленного решения. Перед ним стоял трудный выбор, и он пришёл к выводу, что раз уж он уже на Востоке, то было бы ошибкой возвратиться домой, не получив всех возможных денежных сумм из Сирии и Восточной Анатолии и не распутав всех политических узлов, существовавших на территориях, управлявшихся Помпеем. В сопровождении всего одной тысячи солдат он отплыл из Александрии в Туз, порт Птолемеев (Акр, север Хайфы). Там Цезарю под разными предлогами удалось собрать огромные суммы, причём наибольшим поборам подвергались те, кто поддержал Помпея. В то же самое время он подтвердил незыблемость режима Гиркана и Антипатра. Иудеям было позволено восстановить Иерусалим, им также был возвращён морской порт Йоппа (Яффа). Они были освобождены от обеспечения римских легионов зимним постоем и, по крайней мере на некоторое время, от всякого рода поборов. Цезарь планировал, что Иудейское государство станет противовесом Египту и будет доминировать над значительной частью Леванта. Такое устройство региона должно было поставить все точки над «i» и утихомирить Клеопатру, у которой также были виды на Палестину. Теперь Цезарь получил поддержку многочисленного еврейского сообщества, в том числе и в Риме.

Продвигаясь в направлении Антиохии (древнего города в Сирии), он передал управление жизненно важной для Рима пограничной провинцией Сирией своему молодому родственнику Сексту Цезарю. Затем Цезарь прибыл в Таре и собрал представителей местных общин. Всем было даровано прощение, включая видного молодого соратника Помпея Гая Кассия Логина, благодаря содействию сына Сервилии Брута, который сам перешёл на сторону Цезаря после битвы при Фарсале. Теперь у Цезаря на Востоке оставалась одна серьёзная задача — подавление Фарнака II, сына давнего врага Рима Митридата VI Понтийского. Помпей сделал Фарнака правителем богатейшего Боспорского царства (Крым), а тот, видя, что римляне поглощены гражданской войной, пересёк Чёрное море и, подражая отцу, захватил огромную территорию в Северной Анатолии. За год до описываемых событий он выиграл битву при Никополе, разбив наголову соратника Цезаря Нея Домиция Кальвина. (Войско Кальвина было ослаблено, поскольку ему пришлось бросить большую часть своих отрядов в Египет, на помощь Цезарю. Он надеялся отправить на подкрепление Цезарю и оставшуюся часть своих легионов после сражения, но после поражения посылать было уже нечего.) Вдохновлённый успехом, Фарнак взял в рабство и кастрировал пленных римлян и греков, а римских сборщиков налогов безжалостно истребил, и только восстание в Киммерии (Крыму) заставило его на время приостановить свою «деятельность».

Приближение Цезаря не очень встревожило Фарнака, он пребывал в полной уверенности, что противник не сможет задержаться здесь надолго из-за проблем в Риме. Поэтому он избрал тактику оттяжек. Сначала Фарнак предложил Цезарю взять в жёны свою дочь, но получил отказ. Тогда он преподнёс в дар своему врагу массивную золотую корону и заверил его, что в будущем будет вести себя примерно, но и этот шаг не имел успеха. Цезарь заявил, что ничто не сможет искупить чудовищные преступления, которые Фарнак совершил на римских территориях, и выдвинул войска в направлении Зелы (Зайл) в южной части Понтийского царства.

Это было то самое место, где когда-то отец Фарнака одержал победу над римлянами, и теперь сам Фарнак был уверен, что история повторится. Он применил замечательную стратегию, бросив в атаку скифские колесницы и пехоту, когда римские легионы, расположившиеся на склоне холма, ещё не закончили строительство укреплений. Как и ожидал Фарнак, это произвело на римлян ожидаемое действие — Цезарь едва мог поверить своим глазам. Однако римляне быстро оправились от первого удара, и через четыре часа ожесточённой борьбы армия Фарнака была разгромлена. Это сражение состоялось 1 августа 47 года до н. э., именно эту победу имел в виду Цезарь, когда в письме своему римскому корреспонденту, перефразировав одного из греческих авторов, по-видимому философа Демокрита, написал: «Пришёл, увидел, победил» («Veni, vidi, vici»). Эти слова должны были, очевидно, подчеркнуть тот факт, что Цезарь превзошёл Помпея, который при аналогичных обстоятельствах вынужден был вести длительную восточную кампанию[46]. Император Карл V позже также перефразировал это высказывание, придав ему более скромную форму: «Я пришёл, я увидел, Господь победил».

Фарнак бежал в Пантикапей, где был убит собственным подданным. Вслед за этим Цезарь кардинально перекроил границы вассальных царств. Свою долю в этом переделе, а также прощение за помощь Помпею получил старый правитель Галатии Дейтару, за которого вступился Брут. В отличие от длительной, но небольшой по масштабам египетской кампании, кампания в Азии продолжалась едва ли более двух месяцев. Тем не менее со времени битвы при Фарсале прошёл уже целый год, который Цезарю пришлось потратить на две кампании, мало связанные с главной войной, которую он вёл, — гражданской. На пути домой он указал афинянам, что только великие предки спасли их от тяжких последствий сотрудничества с его врагами. Тем временем Ватиний очистил Адриатическое море от кораблей Помпея, и Цезарь наконец смог возвратиться в Италию.

Глава 9 ПОСЛЕДНИЕ КАМПАНИИ: СЕВЕРНАЯ АФРИКА И ИСПАНИЯ

24 сентября 47 года до н. э. Цезарь высадился в Таренте (Таранто). Одной из его важнейших целей была встреча с Цицероном на юге Италии. Во время их прошлого столкновения более двух лет назад оратор бросил Цезарю вызов и затем, в ответ на обращение к сенаторам, присоединился к Помпею на Балканах. Однако Цицерон не принимал никакого участия в военных действиях; он находился на Коркире (Корфу), когда до него дошла весть об исходе битвы при Фарсале. Оратор решил сдаться на милость победителю, он направил Цезарю письмо о капитуляции и возвратился в Италию. Но Марк Антоний, вернувшийся на родину после сражения как представитель Цезаря, не позволил ему выехать из Брундизия, где оратору пришлось провести 11 тяжких месяцев. Наконец Цезарь написал Цицерону примирительное письмо, и после нескольких учтивых, неискренних бесед, вести которые оба умели мастерски, Цезарь снял свой запрет, но, видимо, не бескорыстно. Цицерону пришлось передать большую сумму денег «теневому» секретарю Цезаря Фаберию. Из отчаянных писем Цицерона становится ясно, насколько сложно ему было достать такую сумму.

Цезарь пробыл вдали от Италии слишком долго и не мог влиять на ход событий на родине, а положение там складывалось достаточно сложное. Серьёзные проблемы возникали из-за законов о долгах и должниках, которые были приняты перед самым отъездом Цезаря. Эти законы лишь частично разрешали ту отчаянную ситуацию, которая складывалась между заимодавцами и должниками. Кроме того, принятые меры были слишком умеренны для многих честолюбивых молодых должников. Один из них, Марк Целий Руф, состоявший в переписке с Цицероном, вёл себя так, будто Цезаря больше не было на свете. Будучи претором, он выступил за полную отмену долгов. Когда эта попытка завоевать популярность и поправить собственное финансовое положение была заблокирована, Целий вступил в союз с Милоном, возвратившимся без разрешения из изгнания в Массилии. Эти двое прославились тем, что совершали ужасные зверства, и сами встретили в конце концов страшную смерть. Однако с аналогичным предложением выступил и юный народный трибун Публий Долабелла, погрязший в долгах ещё глубже, чем Целий. Антоний жёстко пресёк вызванные этим предложением беспорядки, причём было убито около 800 человек. Жена Антония Фульвия, видимо, страдала, и сердце её рвалось на части, ведь она была любовницей Долабеллы. Прежде чем выйти замуж за Антония, она была супругой Клодия, а затем Куриона.

Возвратившись в Рим, Цезарь обнаружил, что за время его отсутствия сенат принял не менее трёх чрезвычайных законов, и он прохладно встретил своих соратников, остававшихся в столице. Антоний был фактически понижен в должности на два года. На это время Цезарь вновь назначил Лепида своим заместителем. Отстранённый от дел Антоний в свободное от военной службы и многочисленных дебошей время занимался тем, что скупал за бесценок собственность политических изгнанников[47] и погибших граждан, продаваемую с молотка. Ему удалось приобрести в числе прочего и дворец Помпея, и его рабов. Несмотря на весьма выгодные условия, Антоний вообще не собирался платить, но Цезарь настоял на том, чтобы Антоний внёс в казну по крайней мере ту сумму, которую сам же и предложил. Долабеллу принудили поступить так же. Единственным покупателем, для которого было сделано исключение, стала Сервилия, чья дочь Юния Терция, как намекал Цицерон, пользовалась особенным вниманием диктатора, давнего друга её матери.

Однако должники всё глубже погружались в пучину нищеты. Вследствие этого давление на власть становилось настолько сильным, что его нельзя было далее игнорировать. Цезарь заметил эту опасность и принял необходимые меры. Он полностью отменил выплаты процентов по кредитам, которые наросли за время гражданской войны (или начиная с 48 года до н. э. включительно), и отложил арендные выплаты на один год. Это несколько смягчило существующее недовольство. Разумеется, это были всего лишь полумеры, но Цезарь всё ещё считал, что ему хватит сил для того, чтобы избежать отмены долгов.

Затем возникла ещё более серьёзная проблема. Легионеры, как и два года назад, взбунтовались, но на сей раз вспышка оказалась намного сильнее. Мятежники сражались под командованием Цезаря на Востоке, а теперь стояли лагерем в Кампании. Они выступили под руководством офицера Гая Авения, который служил вместе с Лабиеном и был, вероятно, его земляком. Солдаты отказались от продолжения службы за границей до тех пор, пока им не выплатят обещанного вознаграждения, а в случае отказа грозились уйти в отставку. Они выдворили из своего лагеря направленного Цезарем претора-электа историка Саллюстия и двинулись на Рим[48]. Цезарь немедленно согласился на их отставку, а это вовсе не входило в планы легионеров. Затем, обратившись к ним, как к обычным гражданам, что было для ветеранов крайне оскорбительно, Цезарь заявил, что им выплатят жалованье, но, поскольку они сами сняли с себя свои полномочия, они не получат причитающейся им доли трофеев во время очередного триумфа. Мятеж немедленно прекратился. Имена подстрекателей были занесены в чёрный список, и с этого момента их постоянно направляли на передовую, особенно когда планировались опасные операции.

Успех был полным и весьма своевременным, поскольку неизбежно приближалась новая военная кампания. Цицерон, чей энтузиазм по отношению к Помпею развеялся сразу после гибели последнего, теперь был озабочен теми трудностями, которые легли на плечи Цезаря.

Диктатора слишком занимали дела на Востоке, и это дало возможность сыновьям Помпея, Гнею и Сексту, вместе с Метеллом Сципионом, Лабиеном, Афранием и Петреем, собрать большое войско в Северной Африке. Они заключили союз с мрачным нумидийским царём Юбой, затем после своего эпохального марша из Киренаики к ним присоединился и Катон.

Лабиен был наиболее компетентным из этих военачальников, хотя иногда и он неверно оценивал ситуацию. Но скромное социальное происхождение Лабиена и недоверие, вызванное его жёсткостью, лишили его возможности занять пост главнокомандующего, а когда начались конфликты, связанные с этим назначением, Катон предпочёл Метелла Сципиона, который если и проигрывал Лабиену в интеллекте или характере, то превосходил его по социальному происхождению. В отличие от Цицерона Катон после смерти Помпея с большим энтузиазмом и с чистой совестью был готов продолжить борьбу в защиту Республики. Чтобы избегать конфликтов из-за поста главнокомандующего, сам он удовлетворился постом командующего гарнизоном в Утике, к северу от мыса Бон.

Армия Помпея в Африке состояла из десяти легионов (а если учитывать четыре легиона царя Юбы, то из четырнадцати) и 15 тысяч конницы. Это были значительные силы, не намного уступающие участвующим в битве при Фарсале. Но когда во главе армии противника стоял сам Цезарь, эти силы могли оказаться недостаточными. Поэтому у Катона были серьёзные основания для того, чтобы посоветовать Метеллу Сципиону принять стратегию уклонения, которая могла создать у противника трудности со снабжением и «поглотить всю энергию тирании».

Об африканской войне нам рассказал восторженный сторонник Цезаря, возможно занимавший низкое положение на социальной лестнице, поскольку он не был осведомлен о причинах принятия тех или иных политических решений. Пока Цезарь занимался подавлением итальянского мятежа, наступила осень, и теперь ему следовало немедленно начинать военные действия, поскольку приближалась зима с её штормами. Чтобы избежать дальнейших задержек, он даже не стал дожидаться необходимого количества кораблей, продовольствия и воды, а также четырёх преданных легионов, которые были в пути, и 25 декабря отплыл из Лилибея (Марсалы) в Западной Сицилии, где он продавал с торгов состояние Помпея. Цезарь взял с собой шесть легионов, причём пять из них состояли из новичков, и 2 тысячи лошадей. Большую часть кораблей отнесло штормом к северу, но после трёхдневного перехода Цезарю удалось высадиться на северном побережье Африки с примерно 3 тысячами солдат. Для высадки он выбрал Гадрумет (современный Сус в Тунисе), к югу от мыса Бон, поскольку главные силы врага расположились не здесь, а на севере провинции.

Однако жители Гадрумета не открыли перед Цезарем ворота города, так что ему пришлось двинуться на юго-восток и пройти приблизительно 25 миль, чтобы попасть в более гостеприимный Малый Лептис (Лемту). Здесь к Цезарю присоединились некоторые из его отставших транспортов. Он построил укрепления на прибрежном плато Руспины к северу от города. Главная проблема состояла в том, чтобы обеспечить войска провиантом. Военным действиям уделялось меньше времени, чем охоте за продовольствием, были моменты, когда лошадей кормили обессоленными водорослями. Наконец в тот день, когда к Цезарю присоединилась последняя часть его армии, началась основная часть экспедиции. Войска Цезаря едва не были разбиты вражеской конницей, состоявшей из нумидийцев, галлов и германцев, которой командовал Лабиен. Одновременно с тыла Цезаря атаковал Петрей. Ситуация была критической, но Цезаря спасла его вошедшая в анналы военной истории операция, когда чередующиеся когорты разворачивались одновременно. Только под покровом темноты он сумел вернуться в свой лагерь.

Цезарь никогда не упускал возможности разложить противника, и на этот раз запустил сплетню, будто у Метелла Сципиона настолько сдали нервы, что он не решается носить свой пурпурный плащ в присутствии царя Юбы. Сципион принял ответные меры и во всеуслышание заявил, что Цезарь спит с Евноей, женой Богудеса, одного из двух мавританских принцев, его союзников. Ещё одним соратником Цезаря стал бывший солдат Катилины из Кампании по имени Ситтий, сбежавший от своих итальянских кредиторов и оказавшийся в Мавритании. Там он собирал вооружённые банды авантюристов и с большой прибылью предоставлял их в качестве наёмников местным правителям. Теперь он передал своё войско в распоряжение Цезаря и присоединился к мавританцам, наступавшим на земли царя Юбы, которого люто ненавидел.

Это выступление в тылу вынудило царя Юбу покинуть Метелла Сципиона, но он вскоре возвратился, соблазнённый, как предполагали его враги, хотя, скорее всего, безосновательно, предложением Метелла Сципиона стать властелином всей Римской Африки. Царь Юба привёл с собой 30 боевых слонов.

Но Цезарь всё ещё не мог начать основную схватку с врагами. Теперь, когда подоспело подкрепление и численность его армии достигла почти 30 тысяч, потребность в пополнении запасов продовольствия заставляла его постоянно находиться на марше, и так, всё время отбиваясь от конницы Лабиена, он продвинулся на 7 миль в глубь страны. Теперь у обеих сторон возникли проблемы дисциплинарного характера. Бывшие мятежные легионеры Цезаря из Кампании прибыли в его лагерь после ужасного, голодного перехода. Они горько сетовали на то, что их командующий Авений путешествовал в роскоши, тогда как они несли все тяготы долгого пути. Цезарь сразу же воспользовался возможностью отправить обратно этого военачальника, причинявшего ему только беспокойство. Метелл Сципион также страдал от дезертирства. Его неразумная речь, обращённая к войскам, в которой он много говорил об «освобождении» римского народа и сената и ничего не сказал о вознаграждении для солдат, отнюдь не исправила положение.

Тем временем Цезарь после продолжительного и быстрого передвижения с места на место наконец нашёл способ заставить противника вступить в бой. Он добился этого блокадой одного из важных для противника городов, Тапса (на мысе Рас-Димас). Цезарь уже установил блокаду города с моря, поскольку, как он и ожидал, Метелл Сципион понимал, что не может себе позволить потерять находившийся там значительный гарнизон и склады. Тапс был расположен на участке суши шириной от полутора до трёх миль, между морем и заболоченным озером. Когда Цезарь выдвинулся на эту полосу, воины Помпея, забыв о совете Катона следовать тактике Фабия, решили, что смогут спасти Тапс и в то же время загнать врага в угол. Поэтому они поспешили блокировать мыс с обоих концов: Юба и Афраний — с юга, а Метелл Сципион — с севера.

Цезарь выбрал такое поле битвы, на котором силы врага были разделены, а возможности вражеской конницы строго ограничены, и вынудил Метелла Сципиона вступить в сражение. Вероятно, он получил необходимую ему секретную информацию о присутствии своих отрядов в тылу врага.

Битва, происходившая 6 апреля 46 года до н. э., началась не так, как планировал Цезарь. По его собственным словам, он был нездоров, и его голодные, оборванные солдаты, возбуждённые рассказами о богатстве врага и признаками паники в его рядах, пошли в атаку прежде, чем получили приказ от Цезаря. Однако диктатор смог извлечь выгоду и из этой ситуации, ринувшись в бой вместе с ними. Боевые слоны царя Юбы испугались лучников и солдат, стрелявших из пращи, и бросились в панике назад, топча пехотинцев, попадающихся на пути. Африканская конница также панически отступила. Через несколько минут целое войско было разбито, а Юба и Афраний бежали, как только услышали эти страшные известия.

Ещё одна кампания гражданской войны закончилась. Причём её завершение было более тяжёлым, чем когда-либо прежде, поскольку голодающие ветераны Цезаря вышли из повиновения. Они уничтожили более 10 тысяч солдат Помпея, которые хотели сдаться в плен, а затем резко выступили против римских сенаторов и даже против собственных командиров, которых они обвиняли в мягкости к врагу. Лабиену и сыновьям Помпея снова удалось скрыться. Катон решил, что для него настал час расстаться с жизнью, поскольку единственно возможным путём к спасению было сдаться на милость Цезаря. В Утике он покончил самоубийством, создав, таким образом, легенду, которая впоследствии оказалась очень неудобной для Цезаря. Метелл Сципион, загнанный Ситтием в море, закололся кинжалом. Его кончина была героической, чего никак нельзя было сказать о его жизни. Нумидийский царь Юба планировал совершить самоубийство, сопровождаемое гигантским жертвоприношеним, во время которого вся его столица должна была превратиться в огромный костёр, но жители города отказались участвовать в этом представлении и не допустили его. Тогда Юба и Марк Петрей после прощального обеда начали смертельный поединок. Юба убил своего римского союзника, а затем приказал рабу добить себя.

Список убитых расширялся. Цезарь приказал казнить Афрания, одного из командующих противника, который, возможно, был сыном Суллы. Однажды Цезарь уже проявил милосердие и во второй раз не собирался распространять его даже на такого человека, как Афраний, который был в своё время консулом. Милосердие диктатора иссякло. Он продемонстрировал это в случае со своим собственным родственником, которого обвинили в жестоком обращении с рабами и свободными гражданами, а также в не менее серьёзном преступлении — в истреблении животных, предназначенных для погребальных игр, запланированных в память о дочери Цезаря Юлии. Заключённый умер при таинственных обстоятельствах в ожидании суда. Возможно, он был убит по указанию своего могущественного родственника, которому демонстрировал постоянную враждебность.

Тем временем шёл оживлённый передел Северной Африки. Ситтий и мавританцы получили часть царства Юбы, а всё остальное, включая нумидийскую конницу, перешло к Риму. Была образована новая римская провинция Африка Нова (Africanova), управление которой Цезарь поручил историку Саллюстию. Сокровища Юбы и собственность римских граждан, выступивших против Цезаря, были проданы с аукциона, а на нумидийские города была наложена тяжёлая контрибуция в виде наличных денег, пшеницы и оливкового масла. Возобновились огромные ежегодные поставки из Африки зерна и масла, предназначенные для Рима. Сто лет спустя африканские провинции к западу от Египта ежегодно посылали в Рим достаточно зерна, чтобы кормить город в течение восьми месяцев.

Цезарь проплыл мимо Сардинии («единственной из принадлежащих ему территорий, которых он ещё не посетил», как с горечью заметил Цицерон) и 24 июля 46 года до н. э. вернулся в столицу. После всех жестокостей, которыми сопровождались завершающие стадии африканской войны, Цезарь попытался восстановить свою репутацию милосердного правителя. Он даже амнистировал Марка Клавдия Марцелла, который пятью годами ранее, будучи консулом, возглавил врагов диктатора и теперь жил в изгнании. В сенате Цицерон произнёс речь, в которой умело совмещалось множество неискренних поздравлений и осторожные предложения избегать автократии и восстанавливать Республику под защитой Цезаря, а также пожелания здоровья и активной деятельности. Вскоре Цицерон произнёс ещё одну речь, в которой сослался на Фарсал, и она настолько поразила диктатора, что, согласно свидетельству очевидцев, он уронил документы, которые держал в руках. Цель речи состояла в том, чтобы добиться возвращения из ссылки некоего Лигария, и Цезарь, хотя и чувствовал сильное отвращение к этому человеку, подчинился. В потоке лести, который вслед за этим Цицерон излил на Цезаря во время следующей торжественной речи, оратор сумел, однако, указать на то, что народ чтит память Помпея. В то время Цицерон работал над эссе, которое стало прекрасным образцом римского ораторского искусства и известно нам под названием «Брут». В этом произведении автор утверждает, что искусство может процветать только в свободной стране, и неоднократно ссылается на необходимость хранить наследие предков.

Однако Цезарь не предпринял никаких шагов, чтобы восстановить Республику. Несмотря на то что силы сыновей Помпея были всё ещё многочисленны, он решил, что пришло время порадовать народ Рима очередными празднованиям, прославляющими его достижения. И вскоре после амнистии Марцелла последовала череда триумфов, сопровождаемая впечатляющими и дорогостоящими ритуалами, празднествами и банкетами. Благодарственные торжества должны были длиться 40 дней, вдвое дольше, чем когда-либо прежде, а между 20 сентября и 1 октября (согласно современному календарю, В июле) было проведено четыре триумфа в честь побед Цезаря. Так как ни один из них не должен был напоминать о победах над соотечественниками-римлянами, в качестве побеждённых были названы Галлия, Египет, Азия и Африка.

Эти четыре церемонии отличались священными атрибутами, сделанными из древесины цитрусовых, аканта, черепахового панциря и слоновой кости. Цезаря сопровождала беспрецедентно большая свита — 72 человека, полный штат для всех трёх сроков его диктаторского правления. Галльский триумф, который открывал празднества, начался с шествия. Сначала несли вазы, в которых горели благовония (хорошее начало в жаркий день, когда улицы переполнены народом), а музыканты играли на авлосах и цитрах. На одной из передвижных платформ была установлена золотая статуя, в символической форме изображающая океан в цепях. Всё шло прекрасно, до тех пор пока не появился сам Цезарь на колеснице, с тяжёлой золотой короной Юпитера на голове. Ось колесницы с треском разломилась надвое, что послужило поводом для проявления забавных архаичных суеверий. Рим стал свидетелем удивительного зрелища: один из военачальников на коленях поднимался вверх по ступеням Капитолия, чтобы отвести дурное знамение. Это был не единственный эпизод, испортивший Цезарю праздник. Раздражение Цезаря вызвали грубые песни его славных легионеров, в которых прославлялись сексуальные похождения диктатора и упоминалась стародавняя история его безнравственных отношений с царём Вифинии. Подобное пение было давней традицией легионеров, и Цезарь обычно относился к ней вполне снисходительно, но на сей раз он на мгновение потерял терпение.

Помпей после своего триумфа пощадил своих главных противников, теперь же всё было по-другому. Римляне не выразили никаких сожалений, когда героический Верцингеториг, которого шесть долгих лет держали в заточении специально для этого случая, был задушен в наказание за мятеж и предательство. Вторая, египетская, процессия была несколько менее удачна. Сцены гибели Ахилла и Потиния[49] были приняты хорошо, но вид живой принцессы в цепях, молодой Арсинои, закованной по желанию Клеопатры, заставил содрогнуться и ощутить жалость даже обычно жестокосердных римлян. Однако Арсиноя избежала ужасной судьбы Верцингеторига, ей сохранили жизнь. Понтийский триумф увековечил всем известное изречение Цезаря «Пришёл, увидел, победил» и внёс юмористическую струю в празднество, когда была представлена картина фарнасского бегства. Во время заключительного, африканского триумфа народу Рима продемонстрировали четырёхлетнего сына царя Юбы, который носил то же имя, что и его отец. Мальчик пережил тяжкие испытания и впоследствии стал под покровительством Рима образованнейшим царём Мавритании и супругом дочери Клеопатры. Его участие в триумфе должно было продемонстрировать то, что африканская кампания была войной с чужеземцами, а не братоубийственной бойней. Однако эффект от появления царевича был разрушен демонстрацией картин, с ужасающей точностью изображающих гибель Катона, Сципиона и Петрея. Всегда, когда дело касалось Катона, Цезарь делал неверные шаги, вот и теперь он не рассматривал больше этих людей как римских граждан, считая, что они потеряли права гражданства, поскольку служили царю враждебного государства и, возможно, обещали ему окраинные области державы. Скорее всего, в этом они не были виновны, во всяком случае, у Цезаря не было в тот момент объективных доказательств. Однако намёк на победы над римскими военачальниками произвёл тяжёлое впечатление на римлян, по крайней мере на сенаторов.

Триумфы сопровождались театральными постановками, военно-морскими представлениями, битвами между военнопленными и преступниками, находившимися в заключении, и кровавой охотой, не только на львов, которых было около четырёхсот, но и на жирафов. Этих диковинных животных доставил в Рим из только что присоединённой африканской провинции Саллюстий, её новоиспечённый правитель. В ознаменование памяти дочери Цезаря Юлии были организованы жертвоприношения, для чего понадобилось множество животных. Дополнительную привлекательность триумфам придавала серия гладиаторских поединков, оживлённых появлением на арене представителей высшего класса. Один из римлян благородного происхождения, Децим Лаберий, выдающийся комедиограф, за пренебрежительный отзыв о диктаторе был подвергнут позорному наказанию. Он должен был принять участие в своей собственной пьесе в качестве актёра. Однако ему удалось отомстить за это оскорбление, вставляя по ходу представления множество реплик, слишком ясно намекавших на существующую ситуацию в Риме. «Человек, которого столь многие боятся, — продекламировал он, — также должен бояться очень многих».

Поздравлений Цезарю произносилось более чем достаточно, это правда, но многие из них содержали колючие намёки на то, что свободы в Риме больше нет:

Видишь, каким смиренно-услужливым становится старик, Как раболепно хвалебные он речи произносит, Всё для того, чтоб благосклонный взгляд правителя поймать.

Огромные толпы, наблюдавшие за этими грандиозными действами, укрывались от солнца под тентами из роскошной ткани, заменяющей шёлк и изготовляемой теперь в Косе. Для народа Рима был устроен настоящий пир, для которого было изготовлено 22 тысячи кушеток. Фалернское вино лилось рекой, столы были уставлены блюдами с 6 тысячами морских угрей, которых доставил Цезарю богатый родственник Помпея, Луцилий, чьё поместье славилось рыбными прудами. Гостей угощали также и мясом. Высокопоставленные военные разбогатели, хотя многие из них и раньше были достаточно богатыми людьми. Каждый центурион получил по 2 тысячи фунтов, а легионер — по крайней мере по тысяче, что было в три раза больше тех сумм, которые выплатил Помпей. Но тем не менее некоторые солдаты жаловались, что они могли бы получить больше, если бы триумфы не стоили так дорого. Одного из этих недовольных Цезарь собственноручно схватил за шиворот и отправил на казнь. Затем, охваченный зловещим приступом жестокости, он приказал совершить чудовищный обряд человеческого жертвоприношения. Жертвами, принесёнными на алтарь Марса, стали двое других ветеранов. В финале этого страшного спектакля головы несчастных были вывешены на фронтоне здания, который занимал Цезарь в качестве великого понтифика.

Добыча, которая дала возможность оплатить эту оргию трат, составляла 2822 золотые кроны. Эти суммы поступили из различных общин страны; их вес равнялся в целом 20 414 фунтам. Соответственно, многие из пожертвований, которые теперь распределял диктатор, выплачивались золотом. Основной монетой в Римской империи в течение долгого времени был серебряный денарий, но тем не менее золотые монеты эпохи Цезаря дошли до нашего времени в большом количестве. Один из изобретательных государственных деятелей на севере Италии начал чеканить монеты не из традиционной бронзы, дискредитированной выпуском неполновесных монет, а из ярко-жёлтой латуни. Они выглядели очень привлекательно и были внове, поэтому их можно было выпускать в больших количествах, что было весьма выгодно как для того, кто чеканил монеты, так и для его хозяина. Когда Цезарь возвратился в Рим, кто-то спросил его, на что он собирается тратить свои гигантские накопления денег и ценностей. Его ответ, очевидно, должен был успокоить собеседника: «Я делаю всё, что могу, чтобы богатеть вместе с вами, — вместо того чтобы отнимать у кого-то его имущество».

Подобно многим диктаторам, Цезарь желал, по крайней мере, часть своего величия воплотить в монументальной формы огромные сооружения, которые украсили бы его город. В течение прошедших восьми лет продолжилась работа на форуме Юлия, которой занимался Цицерон, причём с немалой пользой для себя. Это роскошное продолжение Римского форума, предназначенное для того, чтобы уменьшить скопление народа в центре Рима, не было ещё завершено, но формальной церемонии его открытия предстояло стать частью празднования победы. В соответствии с течениями моды, уже охватившими другие итальянские города, огромная огороженная территория, прилегающая к форуму, предназначалась для священного храма. Первоначально предполагалось, что этот храм будет посвящён Венере Победоносной (Victrix), — с её именем шли в бой солдаты Цезаря при Фарсале. Но Помпей уже построил храм в честь этой богини подле своего театра, и теперь Цезарь хотел посвятить своё здание Венере Родительнице (Genetrix), основательнице рода Юлиев, которому богиня-покровительница даровала победу. Статуя, над которой работал греческий скульптор Арцесилай, была ещё не готова, и её временно заменили моделью из глины; но, когда наконец сам шедевр был установлен в храме, грудь Венеры украшал британский жемчуг (который был большой редкостью), а алтарь был богато украшен шестью коллекциями камей и гемм. Перед храмом установили конную статую диктатора, которую изваял греческий скульптор Лисипп, причём он использовал разрушенный памятник Александру Великому.

Сооружались и другие большие здания. По диагонали от старого форума к форуму Юлия строилась, хотя и не была закончена Юлиева базилика. Базилика представляла собой огромное прямоугольное помещение, окружённое портиками, в ней должны были проходить слушания четырёх судов, но на каменном полу остались также следы детских игр, эхо которых когда-то отзывалось в этом зале. В другом месте проектировались обширные библиотеки. Собрать книги для них поручили Варрону, поскольку он был наиболее известным энциклопедистом того времени, а кроме того, во время гражданской войны не воевал против Цезаря. Планировалось разместить в этих зданиях полные собрания греческой и латинской литературы. Цезарь также собирался построить новое здание для выборов, чтобы защитить избирателей от солнца и отвлечь их внимание от того факта, что выборы стали мошенничеством. Это сооружение, опоясанное высоким портиком, который в окружности составлял целую милю, было построено уже после его смерти. Он также намеревался возвести самый большой в мире храм, самый гигантский театр — около Тарпиевой скалы на Капитолийском холме. Это стремление к гигантизму было скорее в традициях Востока, нежели Греции или раннего Рима. Но в предыдущем столетии в Республике уже возводилось много зданий, архитектура которых отличалась новым великолепием и свободой, и то, что их всё чаще изображали на монетах, доказывает, какое большое значение придавалось такому строительству с пропагандистской точки зрения. При восстановлении храма Юпитера на Капитолии Цезарь отомстил одному из тех двоих, кого действительно ненавидел, — Катуллу. Он приказал убрать его имя с фронтона и на том же месте написать своё.

Наряду с этими мелочными делами Цезарь также осуществил мероприятие, которое имело долговременные результаты. Это была его реформа календаря. В течение нескольких лет, предшествующих реформе, календарь всё больше и больше расходился с реальным солнечным годом. В старом лунном календаре год состоял из 355 дней. Теперь он увеличивался благодаря введению дополнительного (вставленного) месяца, состоящего из 22 или 23 дней в каждом следующем году. В результате среднее число дней в году составило 366,25. Это было слишком много, но этот недостаток можно было устранить, если вводить дополнительный месяц через каждые двадцать лет. Ответственность за то, чтобы необходимые изменения в календаре вносились вовремя, лежала на коллегии понтификов. Но в течение бурных 50-х годов (до н. э.), когда великий понтифик Цезарь был вдалеке от Рима, жрецы перестали выполнять эту обязанность, надлежащие добавления не производились, что вызвало гнев среди молодых честолюбивых политических деятелей. Их вполне устраивал дополнительный месяц, в течение которого они могли бы занимать свой пост и предложить большее количество законов. Отказ консерваторов от изменений в календаре был фактически одной из причин, по которой Курион оставил эту партию. С другой стороны, жрецы опасались, что их обвинят (как это бывало ранее) в том, что они меняют календарь произвольно, для своих собственных политических нужд и махинаций. Календарный год, таким образом, почти на два месяца опережал реальные времена года.

По совету астронома Сосигена из Александрии Цезарь теперь заменил существовавший в то время календарь на солнечный, согласно которому год состоял из 365,25 дней. То есть год должен был обычно составлять 365 дней, а каждые четыре года прибавлялся один день (теперь каждый четвёртый год называется високосным). Чтобы ввести новый календарь в действие, между ноябрём и декабрём 46 года до н. э. были «вставлены» два месяца по 29 и 28 дней соответственно. Таким образом, этот год, куда уже ранее был добавлен один месяц, достиг peкордной продолжительности — 445 дней. Юлианский календарь получил широкое распространение, хотя и потребовал незначительных модификаций, которые были сделаны Августом, а затем римским папой Григорием XIII в 1582 году. Этот же календарь действует и в наши дни, и поэтому его можно считать наиболее значительным из всего того, что привнёс Цезарь в наш мир.

Цицерон и другие республиканцы часто убеждали Цезаря использовать свои огромные полномочия для того, чтобы вернуть в Рим чистоту старого республиканского образа жизни, надеясь, что рано или поздно он отпустит бразды правления. Цезарь мог бы сказать, что выполнил это требование, поскольку он взял на себя обязательство в течение трёх лет наблюдать за общественной моралью. В те времена расточительность достигла фантастических размеров, тем не менее даже наиболее прозорливые римляне считали возможным обуздать её соответствующим законодательством, что, несомненно, было заблуждением. Сулла издал множество неэффективных законов с целью сокращения частных расходов, и Цезарь, несмотря на фантастические траты на Организацию собственных триумфов, теперь попытался уменьшить издержки граждан на продовольствие, надгробные памятники, проезд на носилках, драгоценности. За выполнением новых ценовых правил следили специальные инспекторы, которые проверяли рынки. Говорили (хотя, возможно, это и было преувеличением), что они вторгались даже в частные гостиные, иногда в сопровождении солдат, и даже сбрасывали запрещённые дорогостоящие яства со столов под горестными взглядами гостей.

Разумеется, римляне старались обойти запреты, призванные регулировать расходы, об этом мы знаем от одного из корреспондентов Цицерона. Цезарь также очень скоро понял это, но маловероятно, что его сильно беспокоил результат. Роль надзирателя за общественной моралью, с её довольно неопределённым, старомодным статусом, была, очевидно, удобна для Цезаря, поскольку предоставляла ему возможность проталкивать нужные законы и расправляться с теми, кто не спешил им подчиняться. По форме забота об общественной морали была гораздо более приемлема, нежели диктатура. Роль блюстителя нравов также позволила ему получить права, которые традиционно принадлежали цензорам, обычно назначаемым каждые пять лет, и особенно это было полезно для контроля за доступом в сенат.

Цезарю пришлось надолго отложить свои реформы, когда стало ясно, что гражданская война ещё не закончена. Вновь возродилось движение помпеянцев, на сей раз в Испании, всего через четыре года после завершения там победной военной кампании Цезаря. В значительной степени это было вызвано жестокостью и некомпетентностью Квинта Кассия Лонгина, должностного лица, которого диктатор оставил в качестве своего представителя в Дальней Испании. Квинт Кассий Лонгин показал себя хорошим трибуном, но администратором оказался никуда не годным. Когда он пытался присоединиться к Цезарю во время африканской кампании, испанцы попытались убить его, потерпели неудачу и были жестоко наказаны. Тем не менее два легиона ветеранов, которые Квинт Кассий принял под своё управление после мятежа Помпея, и столица Испании Кордуба (Кордова) отказались подчиниться Риму. Эти известия обеспокоили Цезаря, и он приказал отозвать Кассия. Но по пути в Италию неудачливый правитель потерпел кораблекрушение в устье реки Эрбо и утонул, при этом на дно ушли несметные сокровища, которые ему удалось собрать. На место Кассия был назначен новый правитель, Требоний, но к тому времени авторитету Цезаря был уже нанесён значительный урон, и Требонию не удалось склонить настроения в его пользу. Мятежные легионы вышли из повиновения, когда услышали перед сражением при Тапсе, что старший сын Помпея, Гней, пересёк Африку с севера и занял Балеарские острова. Гней быстро передвигался по Испании, где после Тапса он соединился со своим младшим братом, Секстом, а также с Лабиеном. Хотя Гней отнюдь не был выдающейся личностью, постоянно ошибался и подменял храбрость жестокостью, имя его прославленного отца привлекло на его сторону почти всю Южную Испанию. Он собрал большую армию из 13 легионов, главным образом состоящих из местных жителей, хотя в неё вошли также два легиона ветеранов и множество отставных легионеров Помпея. У него также была 6-тысячная конница.

Вполне вероятно, что Цезарь устраивал свои триумфы в твёрдой уверенности, что война закончена, но теперь стало очевидным, что он ошибался. Двое военачальников были направлены против армии Гнея ещё в конце африканской кампании, один из них, племянник Цезаря, показал полную несостоятельность и не смог добиться никакого прогресса. Становилось очевидным, что никто, кроме самого Цезаря, не способен справиться с полководцем такого уровня, как Лабиен. И вот в начале ноября 46 года до н. э. Цезарь в четвёртый раз отправляется в Испанию.

На семнадцатый день пути он достиг Сагунта, к северу от Валенсии, и десятью днями позже прибыл со своими отрядами в Обико (Поркуна) в окрестностях враждебной Кордубы. Для человека в возрасте 54 лет путешествие в повозке без рессор, когда ежедневный переход составлял 50 или 60 миль, должно быть, казалось настоящей пыткой. Однако у Цезаря в пути хватило сил даже на то, чтобы писать, но на сей раз это был не трактат по грамматике, подобно тому, который он однажды составил при пересечении Альп. По дороге в Испанию он сочинил поэму, описывающую его путевые впечатления.

По прибытии в Южную Испанию Цезарь понял, что его первостепенная задача состояла в том, чтобы заставить помпеянцев вступить с ним в открытый бой. В таком бою четыре легиона его ветеранов и четыре других легиона, не говоря уже о 8 тысячах всадников, давали ему существенное превосходство. Этого было более чем достаточно для победы над менее опытным врагом, не имевшим общего лидера. Хотя сторонники Помпея должны были держать в Кордубе два легиона, поскольку существовала опасность, что неприятель возьмёт город, им удалось избегать столкновений с войсками Цезаря в течение двух месяцев. Эта тактика поставила Цезаря перед необходимостью постоянного пополнения запасов продовольствия, кроме того, ему понадобилось строить зимние укрытия. Но 19 февраля 45 года до н. э. ему удалось захватить богатый город Атегу, находившийся в одном дне пути от самой Кордубы. Это угнетающе подействовало на настроения во вражеской армии, а также на моральный дух жителей ближайших городов, где разумная тактика отсрочки, применяемая Гнеем Помпеем, рассматривалась как ненужное продление войны.

Итак, Гней, отступивший на юг под напором Цезаря, в конце концов вынужден был принять бой, чтобы не потерять доверия своего войска и населения. 17 марта в Мунде, в 40 милях к востоку от Гиспалиса (Севилья), он нашёл удобную позицию и повернул к заливу. Затем последовала яростная рукопашная битва, которая была неумело описана её свидетелем, автором «Испанской войны». Цезарь никогда прежде не водил своих солдат в бой против римлян. Помпеянцы сражались отчаянно, потому что в этой войне, которая и ранее изобиловала проявлениями дикой жестокости, их перспективы в случае поражения были весьма мрачными. Цезарь на этот раз чувствовал необычную депрессию перед сражением, позже он писал, что впервые ему пришлось бороться за свою жизнь. Был момент, когда ему пришлось схватить щит одного из своих солдат и выбежать на передовую линию с криком: «Не стыдно ли вам сдавать меня этим мальчишкам?»

Однако окончательно исход битвы решился после того, как Цезарь послал своего мавританского союзника Богудеса с эскадроном конницы наперерез противнику, на его левое крыло для атаки с фланга и с тыла. Лабений предвидел этот удар, так как хорошо знал тактику Цезаря, и начал быстро перемещать свои отряды от противоположного крыла, чтобы защитить левый фланг. Но этот ход был истолкован его сторонниками как начало отступления, что, в свою очередь, привело к катастрофе.

Недоразумения, которые так часто случались между Лабением и другими сторонниками Помпея, достигли кульминации, их линия обороны ослабла и сломалась. Армия обратилась в бегство, сам Лабений и 30 тысяч его солдат погибли во время панического отступления, — это в тридцать раз больше, чем потери Цезаря, несмотря на то что бой был рукопашным.

Короткая кампания закончилась. Но зверства, которые характеризовали её на более ранних стадиях, отнюдь не прекратились. При подавлении длительного сопротивления Кордубы Цезарь уничтожил от 20 до 30 тысяч человек. На мятежные города были наложены огромные контрибуции, и даже в Гадесе, на родине ближайшего соратника Цезаря Бальба, были конфискованы сокровища из храма. Цезарь не мог простить этим городам их неблагодарность, это касалось в особенности тех мест, покровителем которых он себя считал после того, как правил Испанией.

Младшему сыну Помпея Сексту вновь удалось скрыться, и он ещё долго служил пугалом для преемников Цезаря. Его старший брат, тяжко страдая от раны и вывиха лодыжки, не сумел уйти морским путём, был предан, загнан в угол и убит. Его голову показали толпе в Гиспалисе и доставили Цезарю.

Теперь он видел обезглавленными обоих — и отца, и сына.

Вслед за этим Цезарь занялся решением обычных проблем реорганизации управления, оставшись для этого в Испании на несколько месяцев. В середине сентября он вернулся в Италию.

Глава 10 ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ - ГОДЫ ДЕСПОТИИ

Прошло ещё более четырёх лет, прежде чем наконец закончилась гражданская война. Это время было страшным периодом непрерывных волнений, охвативших многие провинции. И вот теперь, чтобы не допустить беспорядков среди ветеранов, следовало немедленно раздать им пенсии и к тому же как можно лучше обеспечить остающихся в строю солдат. В распоряжении Цезаря имелось по крайней мере 35 действующих легионов. Какие бы рискованные предприятия за пределами Италии он ни планировал, такая армия вряд ли могла понадобиться в будущем. Это означало, что необходимо было изыскать средства на выплату пособий для огромного числа людей. Однако они хотели получить земельные наделы, а не деньги, которые не имели такой ценности, как гарантии собственности на землю. Следовательно, требовалось новое распределение земель, которое уже сыграло весьма важную роль в законодательной деятельности Цезаря четырнадцатью годами ранее, когда он впервые занял пост консула, но теперь в значительно большем масштабе.

Но землю в Италии уже неоднократно использовали во время таких же мероприятий, и она была фактически истощена, а тяготы, которые несло местное население, и без того были непомерны. Вот почему Цезарь начал широко проводить в жизнь план, который с большой осторожностью уже осуществлялся Римом начиная с конца предыдущего столетия. План заключался в создании новых поселений римских граждан, причём не только в Италии, то есть на территории, на которую распространялись римские привилегии, но и в провинциях Римской империи. Как и в 59 году до н. э., процесс переселения приобретал двойственный характер: поселенцами становились не только бывшие легионеры, но и многочисленные представители безработных, паразитирующих пролетариев Рима. По-видимому, около 80 тысяч горожан было переселено в провинции. Точно не известно, сколько ветеранов Цезаря успело обосноваться на новых землях за тот небольшой срок, который осталось ему прожить. По-видимому, их было не меньше 20 тысяч, а возможно, и вдвое больше. Число новых городов в провинциях увеличилось во много раз, теперь их было уже около сорока. Сюда входили как совершенно новые города, так и города, поглотившие уже существовавшие на данной территории поселения или основанные рядом с ними. Эти центры должны были служить не только интересам торговли, они создавались также с оборонными целями, поскольку ветераны представляли собой сильный военный резерв. Некоторые из этих поселений стали предшественниками современных больших городов.

Это лучше всего видно на примере Иберийского полуострова, где новые города были основаны переселенцами из Рима. Это Севилья (прежде Гиспалис), Новый Карфаген (Картахена) и Таррако (Таррагон). В Галлии Арелат (Ариес) получил часть территории Массилии, а другое поселение стало военно-морским портом, получившим название форум Юлиев (Фреджус). Цезарю удалось сломить предубеждение против возрождения зловещего Карфагена на севере Африки, и сто лет спустя после разрушения города туда были отправлены колонисты. На месте Коринфа, разрушенного римлянами в том же 146 году до н. э., также было создано поселение, чему особенно способствовали планы сооружения канала, которые так и остались невыполненными вплоть до 1893 года. Коринф стал результатом совершенно нового направления колонизации, которое предусматривало учреждение нескольких гражданских поселений не только на Западе, где латынь была хорошо известна, но и в ключевых точках греческого Востока. Ещё одним таким поселением стал Синоп на южном побережье Чёрного моря, а следующим должно было стать новое поселение в Батротуме, около греко-албанской границы, напротив Корфу. Но друг Цицерона Аттик, правитель этой провинции, пожаловался Цезарю на конфискации, которых требовала организация нового поселения. Цезарь согласился отказаться от реализации своего плана на условиях, весьма для него показательных. За отказ богач Аттик должен был выплатить Цезарю компенсацию наличными деньгами. Однако, несмотря на эту сделку, будущие поселенцы отправились в путь, ничего не зная о том, что ехать им, по сути, некуда. Цицерон был чрезвычайно удивлён этим фактом. Цезарь, как говорили, в ответ на его упрёки по этому поводу объяснил, что не хотел расстраивать переселенцев, пока они оставались в Риме, — ведь, как мы знаем, он стремился к популярности. Цезарь, по его словам, собирался проследить за тем, чтобы им сообщили обо всём уже в пути, посреди Адриатики, и направили на какую-нибудь другую территорию.

Если на Востоке греческая цивилизация не оставила никакого пространства для латинян, и вопрос о романизации просто не стоял, то на Западе расселение римлян по огромной территории явилось решающим шагом в этом направлении. Этому также способствовало продуманное отношение к организации и составу новых поселений, а также к системе управления, которая была учреждена ещё при Цезаре, а результаты этого процесса проявились намного позже.

Романизация также ускорялась, хотя и менее заметно, благодаря предоставлению латинских прав городам, где жили коренные жители. Это подразумевало получение римского гражданства главными должностными лицами и городскими советами. Такая привилегия была сделана всеобщей на Сицилии и в Южной Франции (Нарбонская Галлия). Таким образом, эти провинции теперь получили частичные права, такие же, какими обладали итальянские города к северу от реки По до их полного объединения с полуостровом четырьмя годами ранее. Городам Южной Испании, которая также была сильно романизирована, были предоставлены обширные права римского гражданства. Такой статус был не чем иным, как обещанием полноправного гражданства в будущем для всего населения. Это обещание редко выполнялось, поскольку было чревато ненужными конфликтами, которые могли возникнуть при уравнивании в правах верхушки коренного населения и римских колонистов. Сам Цезарь довольно щедро раздавал права гражданства провинциальным богачам, учёным и врачам, многие из которых были выходцами с Востока. Тем не менее он положил конец бурной деятельности своего секретаря Фабения, который настолько успешно торговал правами гражданства, что смог купить себе дворец на Авентинском холме.

Следует отметить, что именно Цезарь, с его широчайшим кругозором и опытом, имел более полное представление о Римской империи в целом, чем любой римлянин до него. Он пробил первую брешь в барьере, существовавшем между итальянцами и жителями провинций, в барьере, который его последователи начали всерьёз разрушать только спустя два столетия. Благодаря политике Цезаря в колониях теперь жили не только ветераны, но и безработные пролетарии из столицы. Можно смело утверждать, что он был единственным государственным деятелем Рима, который с успехом решил проблему переизбытка столичного пролетариата. Многие бедняки уехали за границу, к тому же численность населения уменьшилась в результате гражданской войны. Всё это, вместе взятое, позволило Цезарю уменьшить количество получателей бесплатного зерна от 320 до 150 тысяч человек. Цезарь очень внимательно относился к своим обязанностям законодателя, он даже планировал разработать кодекс римского гражданского права, то есть поставил задачу, которая ещё не была полностью решена и через 600 лет после него. По-видимому, Цезарь вновь вернулся к проблеме долговых обязательств, и благодаря его санкциям должники получили возможность признавать свою некредитоспособность перед уполномоченным должностным лицом и вместо наличных денег уступать в счёт долга землю или товары, оставляя себе достаточно имущества для собственного пропитания. Вполне вероятно, что эта мера была принята именно в течение последних месяцев правления Цезаря, а это означает, что именно он сделал попытку гуманизации очень жестокой системы отношений должника и заимодавца. Согласно римским законам последний обладал неограниченной властью над несостоятельным должником. По-видимому, именно Цезарь разработал систему прав должника, на которой основано современное законодательство о банкротстве. Эти меры оказались благотворными как для всей Италии, так и для Рима, а в сельских районах полуострова Цезарь попытался осуществить ещё несколько реформ. Он сделал ряд шагов по борьбе с бандитизмом и попытался уменьшить безработицу, установив следующее правило: по крайней мере третья часть всех работников в латифундиях должны быть свободными людьми, а не рабами. Цезарю принадлежат широкие проекты увеличения пахотных земель, осушение озера Фуцино, расположенного в горах к востоку от Рима, и Понтинских болот, лежащих к юго-востоку от города. Об этих проектах впервые заговорили более чем за сто лет до Цезаря, затем они были реанимированы римскими императорами, но и по сей день они не осуществлены в полной мере. Множество проектов Цезаря, не осуществлённых им при жизни, принесли свои плоды в течение одного или двух столетий после его смерти. Например, он собирался углубить гавань в Остии, чтобы Рим имел свой собственный порт, подобный Пирею в Греции, и больше не зависел от удалённого Путеоли (Поззуоли) как от основного порта.

В течение своего краткого пребывания в Риме диктатор был занят весьма важной административной и законодательной работой, но ни одно из его мероприятий не выходило за рамки традиционной рутины. Он не делал серьёзных попыток решать какие-либо перспективные проблемы, сосредоточившись на текущих задачах. Его способность эффективно и быстро находить их решение вызывает восхищение. Действительно, многим казались чрезмерными его зоркость, когда дело касалось выявления злоупотреблений, и быстрота реакции при принятии решений об их устранении. Законы и декреты сената вырабатывались с необыкновенной скоростью; Цицерон даже жаловался на то, что иностранные правители не раз выражали ему свою благодарность за почётные награждения от Римского государства, о которых он, Цицерон, слышал впервые. Когда кто-то заметил в ходе беседы, что одно из созвездий должно взойти следующей ночью, Цицерон не преминул злобно пошутить. «Без сомнения, — заявил оратор, — оно получило на это специальное распоряжение свыше!»

Сенат, которому было поручено выполнение программы Цезаря, значительно изменился в своём составе. Число сенаторов возросло от 500 или 600 до 900 человек, и почти половина из вновь прибывших приехали из провинции. Большинство новых членов сената были итальянскими банкирами, промышленниками и землевладельцами. Многие приехали из тех районов полуострова, которые до настоящего времени были оторваны от Рима гражданской войной и политическими преградами. Не составляло труда высмеять этих «твёрдолобых» политиков, которые наконец-то вошли в национальный орган управления, к тому же это вводило в заблуждение консерваторов. Ещё легче было иронизировать над экзотическим видом нескольких сенаторов-галлов, которые на самом деле являлись влиятельнейшими, почтенными гражданами романизированных провинций Цизальпинской и Нарбонской Галлии. Ведь Цезарь ввёл в сенат тех, кто мог предложить большие суммы, а также был его сторонником.

«Если для защиты моего положения мне придётся призвать на помощь бандитов и головорезов, я буду считать себя обязанным наградить их», — повторял он неоднократно.

В период диктатуры Цезаря консулы отнюдь не были революционно настроены. Из их числа пятеро были представителями знати, включая троих патрициев, и четверо «новыми римлянами», доказавшими свою преданность в Галлии. Новшество заключалось в том, что своим избранием они были целиком обязаны Цезарю, и только ему одному. Его единственная уступка электорату заключалась в отмене политических гильдий, благодаря которым, при попустительстве самого Цезаря, в 50-х годах выборы превратились в кровавые разборки. Но он высмеял и само народное собрание, все достижения которого, по его мнению, являли собой всего лишь жалкую, неудавшуюся попытку выразить желания народа Рима. Впредь задачи собрания должны были состоять исключительно в том, чтобы исполнять волю диктатора.

Не было ничего нового в том, чтобы назначать своих ставленников на высшие должности, но Цезарь делал это совершенно открыто, и действительно, в конце концов законодательно ему было дано право «рекомендовать» большую часть от общего количества кандидатов на высшие должности, причём это право предоставлялось на много лет вперёд. Вызывали нарекания также отсрочки выборов, которые иногда приводили к тому, что консулы осуществляли свои полномочия только в течение нескольких месяцев; итак, когда один из консулов умер в последний день 45 года до н. э., Цезарь заменял его в течение нескольких часов, оставшихся до конца года. Цицерон с горечью заметил, что это был особый срок службы, когда ни у кого и крошки во рту не было, а сам консул не сомкнул глаз. Намерение диктатора, однако, состояло в том, чтобы использовать все возможности консульского статуса, проводя на эти должности лояльных ему лиц. С той же самой целью, а также в интересах более эффективной работы он увеличил число преторов от восьми до шестнадцати, число эдилов — от четырёх до шести и число квесторов — от двадцати до сорока. Что касается народных трибунов, один из которых попытался не допустить Цезаря в казначейство в 49 году до н. э., то он по-прежнему испытывал сильное раздражение от их булавочных уколов. Когда трибуны не встали с мест во время его испанского триумфа, он пришёл в бешенство и не мог успокоиться в течение нескольких дней. А двое трибунов, демонстративно прекративших приветствия в честь Цезаря, были на время отстранены от выполнения своих обязанностей. А ведь в своё время Цезарь начал войну под лозунгом защиты неприкосновенности народных трибунов и демократических прав. Однако он допустил и более серьёзный просчёт. Он не учёл интересов высших должностных лиц, бывших высших должностных лиц и потенциальных должностных лиц. Он не сумел найти компромисса между республиканскими формами и аристократической гордостью, с одной стороны, и своим собственным режимом правления — с другой, да он и не пробовал этого сделать. Цезарь никогда не заботился об интересах знати и всерьёз не относился к конституции, стоявшей на защите этих интересов. «Для меня нет ничего важнее, чем быть правдивым с самим собой, — заявил он однажды, — а другие пусть будут честны перед собой».

Теперь интеллектуальная гордость Цезаря становилась всё более очевидной, а жажда абсолютной власти — всё более нетерпеливой.

Наиболее опасным противником Цезаря стал отошедший в лучший мир Катон. Вскоре после его самоубийства в Африке в народе начал создаваться его легендарный образ настоящего республиканца. Возвеличивание Катона приняло такие размеры, что даже Виргилий спустя целое поколение представлял его как благородного учредителя законов для простого люда, а Лукан, вступив в противоречие с Нероном, видел в нём саму основу оппозиции имперским тиранам.

Правосудие и неподкупная честь — Вот кумиры, которым Катон поклонялся, С достоинством миру служа, Забыв об отдыхе и благах земных.

Эти строки были написаны через сто лет после его гибели, однако панегирики в честь Катона появились уже в первые месяцы после его ухода из жизни. Одна такая работа была написана Цицероном. Хотя при жизни Катона он и считал его слишком уж «твёрдолобым», в июле 46 года до н. э. оратор уже работал над хвалебным некрологом. Годом позже он задавался вопросом, насколько разумно было писать такую работу в условиях диктатуры. В августе 45 года до н. э. Цезарь вежливо похвалил эссе, но, зная, какую ненависть он всегда испытывал к Катону, нетрудно догадаться, что поступок Цицерона привёл его в бешенство. После кровавой битвы при Мунде он с помощью Гирция, подготовившего черновой вариант, начал писать своё сочинение «Анти-Катон». Целиком эта работа не сохранилась, до нашего времени дошёл только текст обращения к Цицерону, в котором Цезарь красноречиво уверяет, что он ни в коей мере не может сравняться с Цицероном по изяществу стиля. Затем Цезарь переходил к ядовитым насмешкам над жадностью Катона, над его склонностью к кровосмешению и пьянству, он упрекает Катона в чудовищном стяжательстве, описывая, как тот продал и затем вновь купил собственную жену. Цицерон выразил надежду, что книга Цезаря будет издана. Это было сделано отчасти из-за добрых слов в свой адрес, а отчасти также и потому, что грубое оскорбление Катона должно было вызвать всплеск негодования и таким образом пойти на пользу Республике. Кроме того, Цицерон был вынужден хвалить труд Цезаря, поскольку Цезарь похвалил его собственный — и с равной неискренностью.

По возвращении из Испании Цезарь отпраздновал очередной триумф, который он разделил с двумя офицерами (одним из них был его собственный племянник), и ведущей темой стала тема освобождения. Празднования пользовались теперь не такой популярностью, как раньше, поскольку было невозможно скрыть тот факт, что побеждённые враги были собратьями-римлянами. Однако эта тема упорно муссировалась, было запланировано строительство храма Свободы, а на монетах появилось слово «Свобода». Тем не менее с политической точки зрения идея была легковесна и бессмысленна. Ещё до битвы при Фарсале, в ходе мирных переговоров с Метеллом Сципионом, Цезарь предложил нечто подобное политической программе: спокойствие для Италии, мир для провинций, безопасность для всей страны. Но в этой формуле отсутствовало само понятие конституционных традиций. Цезарь находился вдали от центра в течение одиннадцати лет, и в то время, когда Республика была настолько ослаблена, что он мог подчинить её полностью, его взгляд устремлялся к более широким горизонтам. Тем временем он издал указ, предписывающий заново устанавливать снятые ранее статуи Помпея, и это было, возможно, хорошим знаком, если только не случайной прихотью.

В начале лета 45 года до н. э. Цицерон сформулировал идею подачи меморандума, в котором указывалось бы, как под руководством Цезаря можно восстановить Республику. Но Бальб и Оппий советовали ему не включать в этот документ каких бы то ни было рекомендаций, которые не совпадали бы с фактическими намерениями диктатора. Они также выражали беспокойство по поводу того, что проект слишком походил на протест против деспотизма, и серьёзные опасения, что деспотизм только усилится, если Цезарь не достигнет конституционного урегулирования перед отъездом на следующую военную кампанию. В результате Цицерон вообще отказался от своей идеи. «Вовсе не постыдность темы мешает мне, — писал он Аттику, — хотя и это имеет место. Но я не могу придумать, о чём можно было бы написать».

Тем временем Цезарь проявлял свою обычную любезность. Он просил Гирция и Долабеллу собрать для него все остроты Цицерона. При этом Цезарь преследовал двойную цель: он получал возможность дать свою оценку и следить за тем, чтобы колючий язык оратора не завёл его слишком далеко, поскольку отношение Цицерона к Цезарю вновь быстро ухудшалось. Глубоко подавленный отменой республиканского правления и подкошенный смертью любимой дочери, он написал Аттику: «Для пользы небес отбросим лесть, и будем по крайней мере наполовину свободными».

Брут высказал мнение, что Цезарь меняется в лучшую сторону, но Цицерон считал его оптимизм смехотворным, хотя он и был тронут дружеским письмом Цезаря с выражением соболезнований. И всё же деятельность, в которую он погрузился, сражаясь с несчастьем, имела неоценимую важность для мира, поскольку именно в то время он писал свои трактаты, давшие латинской мысли целостную систему моральных ценностей и способствующие превращению этого периода отмирания республиканских традиций в эру бурного расцвета литературы.

Именно на этой почве, когда не находилось других точек соприкосновения, Цицерон и Цезарь могли с удовольствием общаться, испытывая обоюдное уважение и интерес. Благодаря перу Цицерона перед нами предстаёт удивительная и уникальная картина визита диктатора в Путеоли в декабре 45 года до н. э.

«Великий гость грядёт, прочь сожаления! Всё действительно прошло очень приятно. Однако когда он добрался до Луция Марция Филиппа вечером 18-го, дом был настолько переполнен солдатами, что с трудом удалось найти свободную комнату для того, чтобы угостить обедом самого Цезаря. Две тысячи человек! Я был сильно встревожен тем, что могло произойти на следующий день, но меня выручил Кассий Барба, предоставивший мне охрану и слуг. На моей земле был разбит лагерь для солдат Цезаря, а дом поставлен под охрану.

19-го он оставался с Филиппом до часу дня и никого не принимал — я полагаю, что он составлял счета с Бальбом. Затем он вышел на прогулку вдоль берега. После двух он принял ванну. Тогда ему сообщили о Мамурре; но выражение его лица не изменилось при этом известии. Ему сделали масляный массаж, и затем он сел обедать.

Он принимал курс рвотных лекарств, так что мог есть и пить без неприятных последствий и к собственному удовольствию. Прислуживали превосходно. Это был роскошный обед, и более того, прекрасно приготовленный и приправленный, сопровождавшийся милой беседой, одним словом, приятный. Сопровождавшие его, как свободные римляне, так и рабы, были заботливо размещены в трёх соседних комнатах. Даже самые незначительные из сопровождающих и рабы ни в чём не испытывали недостатка; наиболее важных лиц из окружения я развлекал сам.

Другими словами, мы были людьми среди людей. Однако он не тот гость, которому вы можете сказать: «Пожалуйста, загляните ещё раз на обратном пути». Одного раза — достаточно! Мы не говорили о серьёзной политике, но зато обсудили множество литературных вопросов. Короче говоря, ему понравилось, и он провёл время с удовольствием. Он сказал, что собирался провести один день в Путеоли, а следующий — в окрестностях Байе. Вот вам история о том, как я развлекал его, — или как он был у меня на постое; мне показалось это хлопотным, но, как я уже сказал, не лишённым приятности».

Но относительно доброе расположение Цицерона по отношению к Цезарю, вызванное этим незабываемым случаем и огромным обаянием гостя, было только мимолётным лучом солнечного света в мрачной бездне его отчаяния в связи с тем, что творилось в стране. И он, конечно, был не одинок в своих чувствах. Всё, что было столь же дорого человеку, как собственные дети, — страна, честь, уважение и положение в обществе, — всё было потеряно. Это написал ему в конфиденциальном письме юрист Сервий Сульпиций Руф. Видимо, Цезарь не осознавал, насколько сильно люди сочувствовали республиканским традициям, или не считал нужным принимать это во внимание. Для них была предназначена бутафория. Он сказал так и был абсолютно уверен, что для всех это слово — закон. Личное обаяние Цезаря, умение очаровать аудиторию, его тактичная любезность и тонкое остроумие иногда ещё оказывали своё воздействие, но теперь это были скорее судорожные попытки, чем норма поведения. Бархатная перчатка на железной руке порядком поизносилась, как писал об этом Шекспир.

Он, человек, шагнул над целым миром, Возвысясь как Колосс; А мы, людишки, Снуём у ног его и смотрим — где бы Найти себе бесславную могилу... Рим, ты утратил благородство крови, В какой же век великого потопа Ты славился одним лишь человеком? Кто слышал, чтоб в обширных стенах Рима Один лишь признан был достойным мужем. И это прежний Рим, необозримый, Когда в нём место лишь для одного!

Теперь ситуация принимала новые формы, где личное преобладало над конституционным. Например, Цезарь стал «главой государства» (императором), и этот термин получил специальное и полуофициальное значение, и вскоре после его смерти стал официальным обозначением носителя деспотической власти, таким образом в истории появился титул «император». Уже при жизни Цезаря постоянно говорилось о необходимости его пожизненного назначения великим понтификом. Это было необходимо народу, подверженному суевериям, поскольку такое назначение отразило бы его близость к богам и роль исполнителя божественной воли. Греки уже объявили Цезаря богом, поскольку они привыкли называть так своих собственных монархов. Тот же процесс шёл и в Риме, но с использованием других чисто технических нюансов и разнообразных сложных религиозных процедур. Правда, в Риме процесс обожествления Цезаря никогда не носил полностью официального характера, и никаких официальных решений по этому поводу не принималось. Мало-помалу статуи Цезаря, под ехидные насмешки Цицерона, были установлены в храмах. Были учреждены специальные культы, хотя и не прямого поклонения Цезарю, но в его честь. Постепенно стиралась привычная грань между человеческим существом и божеством. В начале 44 года до н. э., когда Цезарь был диктатором уже четыре срока, его профиль стал появляться на римских монетах. Это было бы естественно для греческих монархов, и в восточных провинциях вскоре после победы при Фарсале на монетах местной чеканки появились изображения, сходство которых с Цезарем трудно отрицать. Но в столице до того времени на монетах изображали только умерших деятелей. Так что последнее нововведение стало ещё одним доказательством — если какие-то доказательства вообще необходимы — того, что Цезарь не был обычным гражданином.

Наиболее резким напоминанием об этом факте явилось назначение Цезаря в феврале 44 года до н. э. пожизненным, «вечным» диктатором. Новый зловещий титул пожизненного диктатора (dictator in perpetuum) появляется рядом с его портретом на монетах. По крайней мере некоторые из них появились до его смерти (уже 9 февраля он стал пожизненным диктатором). Но даже если они были отчеканены после смерти Цезаря, он сам, несомненно, утвердил эту надпись о своём вечном диктаторстве. Это, очевидно, действительно стало сильным ударом. Вся сущность диктатуры, согласно римской конституционной практике, заключалась в её временном характере, и ни один из предыдущих диктаторов, а их было 83, ни разу не рискнул выступить против этого принципа. Когда после битвы при Тапсе Цезарь получил диктатуру на 10 лет, это уже было серьёзным нарушением традиций. И вот теперь, после того как он в течение 24 месяцев оставался диктатором, сенат объявил о пожизненном назначении, которое являлось явным отрицанием тех чрезвычайных полномочий, которыми этот пост всегда ограничивался. До настоящего времени большинство нововведений Цезаря скорее базировалось на традициях прошлого, чем на их отрицании. Образ Цезаря, созданный в XIX веке, — образ супермена, строителя нового мира и государства, — не соответствует реальности. Этот образ связан в основном с именем немецкого историка Теодора Моммзена, который, создавая именно такой образ Цезаря, имел в виду подчинение современного ему и люто ненавидимого им юнкерства прусской монархии. Но зачаток правды в таком представлении всё же был, он заключался в доведении до абсурда древних конституционных форм. Когда Цезарь отметил, что Сулла продемонстрировал свою полную политическую безграмотность, освободив пост диктатора, он имел в виду именно то, что сказал.

Пожизненная диктатура несла очевидные черты царского правления. Последнее нововведение переполнило чашу терпения римлян, вызвав у них сильное отвращение. Настроения были такими же, как почти 500 лет тому назад, в те легендарные дни, когда был сброшен тиран Тарквиний. Среди знати и других оппозиционеров распространялись слухи о том, что Цезарь вступил на тот же зловещий путь. Действительно, поклонники Цезаря провели демонстрации, призывающие его сделать заключительный шаг и стать монархом. Возможно, тут не обошлось без самого диктатора. Но после того как два подобных выступления встретили резкий отпор враждебно настроенных трибунов, Цезарь счёл необходимым организовать демонстрацию, которая свидетельствовала бы о том, что у него не было подобных планов. И не далее чем 15 февраля 44 года до н. э. во время древнего религиозного праздника Луперкалий в театре перед огромной толпой Антоний, который вновь вошёл в фавор и был назначен консулом, хотел надеть на Цезаря царскую диадему, но тот демонстративно отстранил её, посвятив истинному и единственно возможному для Рима монарху — богу Юпитеру.

Цицерон мог конфиденциально писать Цезарю, называя его царём; диктатор мог сидеть на позолоченном стуле; он мог хвастать своей легендарной родословной и носить высокие красные сапоги, подобно древним правителям Альба Лонги. Но в Риме постоянная власть достигалась другим средством, и этим средством была непрерывная диктатура. Цезарь точно просчитал, что такое положение вещей если и вступало в противоречие с конституцией, то, по крайней мере, не порывало с ней. Так какие же преимущества мог дать Цезарю статус монарха, который был столь непопулярен среди римлян и ничего не мог добавить к его фактической власти? Понадобилось ещё четверть столетия кровопролитных войн, прежде чем официальная монархия стала реальностью, но и тогда она была скрыта, хотя и крайне неловко, позади сложного и замысловатого фасада. Эту задачу пришлось решать внучатому племяннику Цезаря Августу, а тот постарался забыть обо всех неудачах своего предшественника и включил имя Цезарь в свой титул. Таким образом он передал грядущим поколениям термин «цезаризм», поднятый на щит при описании династий Бонапартов и Гогенцоллернов. Цезарь не был заинтересован ни в звании монарха, ни в том, чтобы привить на своей родине, в Италии, греческие идеи монархии, которые применяли на Востоке и он сам, и другие римские властители, правившие до него.

Самым, пожалуй, очаровательным воплощением идеи монархии была Клеопатра. Она, и это несомненный факт, последовала за Цезарем в Рим, опасаясь, что может потерять влияние на Цезаря, если окажется вдали от него, и Рим, вместо того чтобы заключить союз с её цветущей богатой страной, просто аннексирует её. Обаяние царицы не подействовало на Цицерона, который нашёл её просто отвратительной. Но Цезарь гостеприимно разместил Клеопатру и её юного мужа-брата в своём поместье, расположенном на противоположном берегу Тибра, и даже украсил свой новый храм Венеры её статуей, отлитой из чистого золота. Клеопатра, возможно, до некоторой степени и повлияла на его политические взгляды. Но Цезарь был настолько занят, что не смог слишком много времени проводить в её приятном обществе. Кроме того, его здоровье, которое раньше редко его подводило, начало ухудшаться. Дважды в течение недавних кампаний, в Тапсе и Кордубе, он, как сообщали, заболел при критическом стечении обстоятельств; возможно, это были припадки эпилепсии. Нам не стоит строить необоснованные предположения о преследовавших его кошмарах, которые традиционно приписывались древними историками ему и другим тиранам. Но он, несомненно, страдал от сильных головных болей и обмороков, по крайней мере в течение последних лет жизни. Он всегда перегружал себя работой. Скульптурные портреты Цезаря вряд ли помогут нам достоверно представить его внешность, ведь мы не знаем, когда они были выполнены. Что же касается изображений на монетах, отчеканенных при его жизни, то тут он выглядит намного старше, чем на свои 56 лет. Кроме того, сам Цезарь начал уже в 46 году до н. э. поговаривать о возможности своей ранней смерти. «Если посмотреть на мою жизнь с точки зрения естественного развития или достижения славы, — говорил он, — я прожил достаточно долго».

При таком положении вещей было, несомненно, разумным шагом посвятить часть своего времени мыслям о будущем, и сразу же по возвращении из Испании в сентябре 45 года до н. э. Цезарь отправился в своё поместье Лавикум (Лабичи), к юго-востоку от Рима, чтобы составить завещание. Однако этот документ, который не обнародовали до смерти диктатора, свидетельствует о том, что Цезарь отдал распоряжения только относительно своей частной собственности, а вовсе не будущего Римского государства. Действительно, этот вопрос даже не подлежал обсуждению, поскольку полномочия Цезаря были основаны на его статусе диктатора и не могли быть переданы наследнику или преемнику. Завещание Цезаря имело большую важность, поскольку его состояние составляло 5 миллионов фунтов, то есть седьмую часть всей казны Римского государства. Кроме того, это завещание позволяет нам представить процесс умственной работы Цезаря.

Он оставлял три четверти всего своего состояния юному Гаю Октавию (Октавиану), в будущем Августу, которому не было ещё и 18 лет. Этот юноша, внук одной из сестёр Цезаря, сопровождал его в Испании. Несмотря на своё несколько хилое телосложение, он проявил исключительные таланты и редкое хладнокровие, чем привлёк внимание диктатора. В конце завещания он оговаривал статус Октавия, которого предлагал считать своим приёмным сыном, если только его жена Кальпурния не подарит ему наследника-мальчика. Оставшаяся часть была разделена между племянником, которого Цезарь брал с собой в испанские походы (и который был награждён не совсем заслуженным триумфом), и другим малоизвестным наследником, то ли племянником, то ли внучатым племянником. Причём эта часть завещания также находилась в зависимости от появления на свет прямого наследника Цезаря, и, возможно, речь шла о ребёнке, который был уже зачат в момент составления завещания. Среди других наследников, которые вступали в свои права, если первые трое не смогли бы принять наследство, был очень способный полководец Цезаря Децим Брут Альбин, а также не менее ценимый Цезарем Марк Антоний. Эти двое, таким образом, уступали только наследникам первой очереди, представителям семейства Цезаря. О сыне Клеопатры, Цезарионе, не было ни слова. Царица утверждала, что его отцом был Цезарь, и после смерти своего младшего брата усыновила ребёнка как наследного принца под именем Птолемея XV Цезаря. Диктатор, однако, никак не упомянул об этой ситуации в своём завещании. И действительно, вопрос о том, кто же отец этого мальчика, который обсуждался уже и в то время, остаётся открытым, тем более что Цезарь, при всей своей сексуальной активности, только однажды, очевидно, стал отцом — дочери Юлии, — и это случилось более чем за 30 лет до появления на свет Цезариона.

Так или иначе, в завещании Цезаря нет даже намёка на какие-либо указания относительно руководства Римской империей после его смерти. Возможно, он надеялся обратиться к этой проблеме на более поздней стадии. Но может быть, подобно многим правителям, включая и наших современников, Цезарь попросту отгонял от себя эту мысль, несмотря на опасности, которые такое поведение навлекало на его страну. У нас есть свидетельство одного из его самых близких друзей, Гая Матия, который утверждал, что Цезарь никогда не думал о решении этой проблемы; он не изобрёл формулы политической стабильности государства.

Действительно, если бы Римское государство тогда распалось, что вполне могло произойти, другие народы вряд ли пролили много слёз. Если бы не превосходная литература этих лет и политические успехи отдалённого прошлого, основные достижения Рима были ещё впереди, в отдалённом будущем, хотя косвенно они во многом базировались на достижениях Цезаря.

Тем временем диктатор пришёл к потрясающему и, как оказалось, последнему решению. Цезарь не собирался далее тратить время и силы на борьбу с озлобленной и недовольной римской знатью, на попытки справиться с трудной ситуацией, которую породила его единоличная власть. Вместо этого он решил развязать новую войну, более грандиозную, чем любая из тех, которые он вёл прежде. А в качестве противника он выбрал Парфянское царство — извечного врага Римского государства на Востоке.

То был зов к борьбе, Зов нетерпеливый и беспокойный, Его не мог насытить никакой успех, И он не ведал ни пределов, ни границ.[50]

Согласно Плутарху, Цезарь страстно жаждал всё большей славы, словно он истощил все прежние запасы и теперь начинал своего рода конкуренцию с самим собой. К тому времени ему уже было 56 лет. Гитлер был почти его ровесником, когда решил, что мировую войну больше нельзя откладывать. Паскаль отмечал, что стремление Александра к завоеванию мира можно ещё списать на избыток юных сил, но что Цезарю следовало бы быть мудрее. Однако имелись и веские психологические причины для ухода из Рима. Походная жизнь оказывала на Цезаря укрепляющее воздействие. В лагере Цезарь мог упрочить свою власть и свой дух, в отличие от Рима, которым он наслаждался в молодости и где теперь, облечённый властью, он задыхался. Кроме того, следовало снова использовать легионеров — самую мощную и совершенную военную машину тех древних времён, прежде чем они, так же как и сам Цезарь, станут слишком стары для войны. Для Цезаря отклик легионеров на его приказы являлся наиболее сильным стимулятором, который возбуждал и удовлетворял его сильнее, нежели что-либо ещё.

К тому же, если бы понадобился более убедительный предлог, то на сцену следовало бы выпустить публицистов. Очевидно, что диктатор Рима был обязан отомстить за оскорбительное поражение и смерть Красса в Парфянском царстве девятью годами ранее. Было готово и объяснение тому, почему карательное выступление против иностранного противника было отложено: шла гражданская война.

Взгляните, призрак Красса бродит неотмщённый, Доколе же вы будете вести ту бойню, которая триумфа вам не даст?[51]

Кроме того, в Парфии произошли события, которые провоцировали военные действия со стороны Рима. После битвы при Фарсале один римский всадник и авантюрист, утверждая, возможно безосновательно, что он был назначен Метеллом Сципионом, изгнал из Сирии родственника и представителя Цезаря, а новый правитель, направленный диктатором, не мог подавить мятеж из-за набегов парфян на провинцию.

Итак, Цезарь теперь располагал 16 легионами и 10 тысячами конницы и пехоты, чтобы организовать новое мощное вторжение в Парфянское царство. Война должна была начаться с севера, по руслу Верхнего Евфрата. И никто не мог предвидеть итоги военных действий, особенно если вспомнить, как расширялись галльские кампании Цезаря и как далеко он уходил от своих первоначальных намерений.

Тем временем ближе к дому Ватиний, успешно действовавший в Иллирии четырьмя годами ранее, вёл жёсткую борьбу за полное покорение приграничных земель; он жаловался Цицерону, что Цезарь ожидает от него невозможного. Миссия Ватиния была особенно важна, потому что именно на его фланге возникло мощное варварское государство, во главе которого стоял Буребистас, а фактически правил его советник, знакомый со всеми тайными пружинами власти в стране. Центром царства Буребистаса была Дакия (Трансильвания), но он покорил также племена в западных районах, граничащих с римской провинцией. Его власть распространялась и в другом направлении, вплоть до самого Чёрного моря, и, хотя он пропускал на свои территории купцов из империи, его власть над греческими прибрежными городами можно было интерпретировать как вторжение в сферу влияния Рима. Хуже всего было то, что ещё до Фарсала Буребистас начал переговоры с Помпеем. Именно этим и объяснялась значимость поставленной перед Ватинием задачи. Ходили настойчивые слухи, что, одержав победу в Парфии, Цезарь ударит на север, через Кавказ, а затем повернёт на запад, по пути разгромив Буребистаса, и, следуя вдоль Дуная, вернётся обратно в Галлию. Без сомнения, даже Цезарь ещё не знал, будут ли столь масштабными эти походы, так явно конкурирующие с походами Александра. Но какие-то попытки осуществить хотя бы часть этого захватывающего плана могли быть предприняты.

Цезарь решил оставить Рим не позже 18 марта, чтобы позволить себе необычную роскошь — начать военную кампанию во время удобного весеннего сезона. Последние фрагменты республиканской конституции были сведены на нет тем упорством, с которым он назначал всех должностных лиц как дома, так и за границей на два года вперёд. Марк Эмилий Лепид должен был стать его заместителем, а затем править Ближней Испанией и Южной Галлией; Марк Антоний и Публий Корнелий Долабелла были предназначены в Македонию и Сирию. За время пребывания Цезаря в Испании в предыдущем году обычный механизм управления Римским государством был изменён, были созданы должности восьми новых префектов города, в распоряжении которых находились вооружённые когорты. Такие меры, явно свидетельствовавшие об отсутствии диктатора, были достаточно обременительны даже в течение краткой испанской кампании, а во время предстоящего длительного отсутствия их воздействие на римлян несомненно оказалось бы гораздо более раздражающим. Истинными правителями Рима в то время предстояло стать Бальбу, с его обширными римскими парками и садами удовольствий в Тускулуме, и финансисту Оппию. Эти люди не были даже сенаторами, и всё же любому сенатору пришлось бы стоять в очереди в их приёмных.

Диктатор с пожизненными полномочиями внушал ужас. Странно, что Цезарь, при всей глубине понимания ситуации, не смог осознать, что пожизненное диктаторское правление, которое усугублялось отсутствием диктатора в столице и управлением на расстоянии, могло переполнить чашу терпения. А поскольку возможность такого правления становилась всё более реальной, был составлен заговор. Покушения на жизнь Цезаря были и прежде. Например, как-то на него напал раб, подосланный неизвестными лицами, возможно, были и другие подобные случаи. Требоний, покинувший Цезаря в Испании, намекнул Антонию, что замена правителя может стать необходимой. Антоний не откликнулся на этот намёк, но и не сообщил о нём. Главным инициатором заговора стал Гай Кассий Лонгин, который перешёл на сторону Цезаря после Фарсала. Ещё в январе 45 года до н. э. он мог сказать Цицерону, что предпочтёт старого и снисходительного диктатора молодому и жестокому Гнею Помпею. Но после того как Кассий был избран претором в 44 году, Цезарь не назначил его на высшую должность, а затем не дал никакого важного поста в армии, когда планировалась экспедиция в Парфию, хотя Кассий был отличным солдатом, прекрасно знал страну, где предстояло воевать, и врага, поскольку сражался вместе с Крассом при Каррах (тогда он вышел сухим из воды, правда, при сомнительных обстоятельствах). Лонгин обладал сильным характером, и проявления беспрецедентного деспотизма, который теперь принимал столь явную форму, были невыносимы для этого гордого человека. В начале года он в числе небольшой группы сенаторов воздержался от приветствия в честь диктатора. Лонгин присоединился к Антонию во время его тщательно планировавшегося выступления во время Луперкалий, когда Цезарь отказался от царской диадемы, хотя, в отличие от Антония, вовсе не собирался помогать Цезарю, а надеялся на то, что диктатор потеряет уважение народа Рима.

Жена Кассия Лонгина Юния Терция была дочерью Сервилии и сестрой Марка Юния Брута, который также перешёл в лагерь Цезаря после Фарсала, присоединившись к Кассию в Анатолии. Это, без сомнения, понравилось Сервилии, ради которой диктатор оказывал особое покровительство Бруту, назначив его правителем Цизальпинской Галлии. Без сомнения, она была ещё больше удовлетворена, когда Брут в ответ на это заявил, что Цезарь стал теперь фактически республиканцем. Но ситуация с Брутом была достаточно сложной, поскольку он, как выяснилось, был привязан не столько к Цезарю, сколько к памяти его дяди, Катона. Он был среди соратников Катона на Кипре, где жестоко преследовал своих кипрских должников, а вскоре после смерти Катона женился на его дочери Порции. Кроме того, Брут написал посмертный панегирик в его честь. Бальб утверждал, что хотя он был гораздо менее выразительным, чем написанный Цицероном, но зато в нём в полной мере чувствовалась искренность.

Брут был энергичен, эмоционален и действовал на окружающих подавляюще. Его родственные связи достаточно запутанны. Какие бы симпатии он ни выражал по отношению к Цезарю, не следует забывать, что его жена, первым мужем которой был Бальб, происходила из двух семейств, где о Цезаре в течение многих лет говорилось с исключительной злобой. Возможно, именно Порция, спекулируя на том, 4что давнишний роман Цезаря с матерью Брута был позором для семьи, способствовала резкой перемене мнения мужа о диктаторе. Но на самом деле существовала и другая веская причина, заставившая Брута отвернуться от диктатора; и теперь её эксплуатировал Кассий, который (хотя Цезарь продвигал Брута через его голову) видел в нём лидера будущего заговора. Брут был охвачен навязчивой идеей, которая касалась его предков. В среде римской знати это было обычным явлением, но среди предков Брута особо почитались две легендарные фигуры — Луций Юний Брут и Сервилий Ахала. Один из них, согласно преданию, изгнал тирана Тарквиния, а другой вскоре после этого убил Спурия Маэлия, который метил в тираны. Получив официальное назначение на Римский монетный двор, Брут дал распоряжение чеканить портреты обоих этих героев на монетах. В течение долгого времени многие молодые римские аристократы воспитывались в том духе, что убийство тиранов — их священная обязанность. Что же касается Брута, то и его родословная, и характер, и образование (он всерьёз изучал греческую историю, которая изобиловала преданиями о прославленных убийцах тиранов) — всё это, вместе взятое, привело к тому, что он стал считать убийство тирана своим долгом. По преданию, даже основатель Рима Ромул был приговорён сенаторами к смерти за тиранию. И вот теперь Цезаря называли вторым Ромулом или вторым Тарквинием, и, конечно, благородная идея убийства тирана нашла бы поддержку. Кассий упорно внушал эту идею Бруту, и его расчёты оправдались. Брут не только вступил в заговор — он стал его знаменем и одним из руководителей.

Под руководством Кассия и Брута недовольные существующей ситуацией сенаторы, собиравшиеся, чтобы обсудить свои возможные действия, быстро объединились в единый круг из 60 заговорщиков. Мы знаем имена 20 участников заговора. Девятеро из них ранее сражались на стороне Помпея. Двести лет спустя непреклонный римский император, читая историю заговора, заметил, что именно политика милосердия привела к фатальным результатам. Но зато семеро других в течение всей гражданской войны демонстрировали верность Цезарю, а четверо из этих семерых были его лейтенантами в Галлии. Некоторые из них имели основания для недовольства. Требоний чувствовал свою вину за испанский поход, хотя теперь он и должен был получить прибыльную провинцию в Азии. Базилий был раздражён, потому что ему не позволили стать правителем, хотя он и получил большую сумму денег в качестве компенсации. Тиллия Кимбера Цезарь назначил правителем Вифинии, но тот, возможно, был обижен за изгнание своего брата. Братья Каски оба вошли в заговор; один из них, Публий, был обедневшим сторонником Кассия.

Но часто трудно обнаружить какой-либо личный мотив или причину для недовольства. Например, дальний родственник Брута, Децим Юний Брут Альбин, стал одним из главных заговорщиков, несмотря на то что долго и успешно служил Цезарю. Он был указан в завещании диктатора в качестве наследника имущества, очищенного от долгов и отказов, а в тот момент назначен на должность правителя Цизальпинской Галлии с тем, чтобы впоследствии стать консулом на двухлетний срок. И всё же этот человек готов был рискнуть всеми этими великолепными перспективами, приняв участие в заговоре. Возможно, он находился под влиянием семейства Клодия Марцелла, который несколькими годами ранее возглавлял движение плебса против Цезаря, но был впоследствии прощён. Или он надеялся на большую долю в завещании диктатора? Более вероятно, однако, что он руководствовался исключительно своим неприятием вызывавшей его отвращение природы тиранической власти Цезаря. Старая республиканская система, при всех её едва ли менее нелепых недостатках, всё ещё казалась намного лучшей альтернативой. Для личности, подобной Дециму, продвижение по службе не имело никакой ценности, если оно зависело от прихотей одного человека. Как писал Уильям Блейк:

Сильнейший яд из тех, что знали люди, Сочился из его лаврового венка.

Данте совсем по-другому рассматривал эту проблему. Видя в Цезаре предшественника восхищавшей его Германской, или Священной Римской, империи, он помещает Брута и Кассия в ад вместе с Иудой Искариотом. Как бы то ни было, заговорщики совершенно неверно оценили возможные последствия своих действий, полагая, что, едва дело будет сделано, Республика автоматически восстановится, причём в своей изначальной классической форме. Фактически знать в течение последних десятилетий теряла бразды правления, и теперь этот процесс был уже необратим. Брут и Кассий были разбиты в сражении при Филиппах в 42 году до н. э. вторым триумвиратом, в который входили Антоний, Лепид и Октавиан. Лепид был вынужден уйти в отставку в 36 году до н. э., а в 31 году до н. э. при Акции Антоний и Клеопатра были побеждены Октавианом, который тремя годами позже принял имя Август.

Каким же просчётом было предположение, что убийство Цезаря будет эффективно, если его сторонники, например Антоний, останутся в живых! Идея убийства Антония была отклонена самим Брутом — простой акт устранения тирана не должен быть запятнан. Позже Цицерон, приветствуя убийство человека, которому ещё недавно льстил, глубоко сожалел о решении сохранить жизнь Антонию. Но самого Цицерона не посвятили в тайну заговора, поскольку он не был силён в принятии решений, зато слишком хорошо и много говорил. Фактически годом позже за свою болтливость он поплатится жизнью по приказу Антония или его жены Фульвии, которая раньше была замужем за врагом Цицерона Клодием.

Цезарь, со своей стороны, прекрасно знал, что у людей есть повод ненавидеть его; он сказал об этом, когда заставил Цицерона дожидаться встречи с ним. Он также осознавал ту опасность, которая могла исходить от правителей римских провинций, располагавших собственными армиями, поскольку он ограничил сроки их полномочий в соответствии с законом. Но маловероятно, что Цезарь осознавал, в какой степени его усиливающаяся автократия стала ненавистна римлянам. Он не понял, что талант агитатора, который и раньше не всегда выручал его, когда речь шла о знати, уже покинул его. Возможно, Цезарь также вообразил, что никто не посмеет покуситься на его жизнь, поскольку всем очевидно, в какой хаос ввергнет страну его смерть. Он даже обходился без своей испанской стражи, и напрасно Гирций и другие рекомендовали ему возродить её. Вместо этого Цезарь разработал систему безопасности, базирующуюся скорее на психологических, нежели на физических мерах. Он планировал, что все римские граждане должны будут приносить ему клятву личной верности, такую же, возможно, какую приносили клиенты своим патронам. Патрон считался отцом своего клиента; и не случайно в это время Цезарь был провозглашён «отцом отечества», что при всём недостатке конституционных оснований, как оценил Август впоследствии, имело огромное значение в рамках социального контекста Древнего Рима. Клиенты должны защитить своего патрона, поскольку обязанность сына — защитить своего отца. Уже не оставалось времени, чтобы каждый гражданин смог присягнуть на верность Цезарю, но сенаторам это было предписано.

Тем фактом, что сенаторы принесли клятву на верность диктатору и тем самым становились по отношению к нему клиентами, можно объяснять любопытный инцидент, который произошёл в конце января или в начале февраля 44 года до н. э. Сенат, пресмыкающийся перед Цезарем, большинством голосов решил выказать ему дань уважения. Цезарь работал над своими планами для форума перед храмом Венеры, и, когда прибыли сенаторы, он даже не встал, чтобы поприветствовать их. Это вызвало удивление и поток резких критических замечаний. Друзья Цезаря объясняли этот факт его слабым здоровьем. Возможно, это был заранее продуманный акт, но он не сработал. Или Цезарь решил показать всем, что он патрон, принимающий своих клиентов, что было своеобразным эмоциональным основанием, на котором предстояло базироваться будущей монархии. В качестве клиента каждый сенатор становился, причём не только метафорически, телохранителем Цезаря. Кроме того, формально он обладал неприкосновенностью пожизненного трибуна. Весьма очевидно, что эти меры, чисто теоретически, были неадекватными мерами предосторожности. Но аристократическая гордость Цезаря и его беспечность не давали ему всерьёз позаботиться о своей безопасности. Без сомнения, он предвидел возможность убийства и относился к ней со смесью фатализма и презрения.

15 марта, всего за три дня до запланированного отъезда на Восток, сенат собрался в курии Помпея. Было бы удивительно, если бы заговор, в котором участвовало столько народу, остался бы в полной тайне, и какая-то утечка информации, по-видимому, произошла. При входе в курию какой-то грек, ранее служивший наставником Брута, попытался заговорить с диктатором и передал ему письмо с предупреждением о заговоре. Но письмо так и осталось нераспечатанным. Согласно плану заговорщиков отряд гладиаторов Децима Брута, которые участвовали в представлении в тот день, расположился в соседнем здании на случай, если заговор потерпит неудачу. Кроме того, Требоний должен был заговорить с Антонием и задержать его в дверях, поскольку его физическая сила могла представлять опасность для заговорщиков.

Приблизившись к диктатору, Тиллий Кимбер упал перед ним на колени, якобы собираясь подать прошение об амнистии своего брата. Цезарь отодвинул Тиллия в сторону, но тот схватил его за тогу. Это был сигнал. И тогда Каск нанёс диктатору удар кинжалом сбоку чуть ниже горла. Кинжал соскользнул, и Цезарь, вырвав тогу, отпрыгнул и ударил Каска по руке своим металлическим пером. Но в этот момент другой кинжал ударил его сбоку, и теперь на него нападали со всех сторон. В кровавом жертвоприношении предстояло принять участие всем заговорщикам — так было запланировано заранее. Цезарь с криком метался из стороны в сторону, Кассий нанёс ему кинжальный удар в лицо, Брут ранил в пах. Пронзённый ударами 23 кинжалов, из которых только второй, как позже констатировал врач, был смертельным, Цезарь закрыл голову тогой и упал мёртвым у статуи Помпея. Из всех сенаторов, которые ещё недавно поклялись защищать диктатора, только двое попробовали вмешаться, но безуспешно. Остальные оставались на своих местах, словно замороженные. Когда дело было сделано, сенаторы бросились прочь из здания, вслед за ними бежали заговорщики, а Цезарь остался лежать неподвижно там, где упал. Позже трое рабов положили его тело на носилки и понесли домой; одна рука диктатора безжизненно свисала вниз.

ДРЕВНИЕ ИСТОЧНИКИ

Не существует надёжной прижизненной биографии Цезаря. Попытка составить его жизнеописание в наши дни означает необходимость анализа массы не всегда точных и не всегда надёжных свидетельств из различных источников информации.

Римские писатели

Цезарь Гай Юлий. Галльская война. Ч. 1—7; Гражданская война. Ч. 1—3. Эти классические произведения, созданные Цезарем в равной степени для оправдания своих действий и для того, чтобы проинформировать читателя, подробно описаны в книге. 8-ю книгу «Галльской войны» написал Авл Гирций. Неизвестный автор дополнил «Гражданскую войну» книгами об александрийской, африканской и испанской войнах. Сведения, содержащиеся в последней из этих книг, недостоверны, а сама она плохо сохранилась.

Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.). Потрясающе интересная и огромная переписка Цицерона включает около 700 писем (16 книг переписки с Аттиком и 16 книг переписки с различными людьми). Письма Цицерона дают наиболее полную картину описываемого периода истории. В них представлена эволюция отношений Цицерона и Цезаря. Ценным источником информации являются также сохранившиеся письма корреспондентов Цицерона. Дошедшие до нашего времени 58 речей Цицерона, его философские труды и работы по риторике добавляют много красочных мазков к созданной картине. Памфлет, известный под названием «Commentariolum petitionis» — «Предвыборное наставление», приписываемый брату Цицерона Квинту, возможно, является образцом прозы имперского периода.

Саллюстий Крисп Гай (86—43 до н. э.). В блестящем эссе Саллюстия «Заговор Катилины» дан портрет Цезаря. Автор относится к нему не так благостно, как к Катону, но так же, как и Катон, Цезарь предстаёт в описании совершенно лишённым индивидуальности в соответствии с основной задачей автора — пригвоздить к позорному столбу вырождающуюся аристократию. В сохранившихся фрагментах «Историй» (78—67 гг. до н. э.) мы находим портрет Помпея, который представлен злейшим врагом и разрушителем Республики. Два так называемых письма к Цезарю, приписываемые Саллюстию, датируются предположительно 51—50-м и 48—46 годами, но скорее всего были написаны в эпохе империи.

Веллей Патеркул (19 до н. э. — после 30 н. э.) — автор «Римской истории» в двух книгах, включающих краткое описание жизни Цезаря, скорее восторженное, чем критичное. Тем не менее его работа содержит полезные биографические данные.

Лукан Марк Анний (39 до н. э. — 65 н. э.). Эпическая поэма Лукана «О гражданской войне», более известная под названием «Фарсалия» — это риторический и мелодраматический рассказ о войне между Цезарем и Помпеем. Отторгнутый режимом Нерона, Лукан искренне ненавидел цезаризм и его основателя.

Светоний Гай Транквилл (69—140 н. э.). Его труд «Жизнь двенадцати цезарей» начинается с части, посвящённой Юлию (несколько глав утеряны). Биография Цезаря, как и другие биографии, изобилует массой интересных подробностей, часто скандальных, но представленных в совершенно беспристрастной манере. Таким образом, в работе отсутствуют как критицизм, так и свойственная древним авторам субъективность и патетика.

Греческие авторы

Плутарх из Керонии (46 — после 120 н. э.). В его труде «Сравнительные жизнеописания», который вызывает восхищение на протяжении многих веков, есть и жизнеописание Цезаря, данное в сравнении с жизнеописанием Александра Македонского. Эта работа, основанная на большом количестве информации, тем не менее построена по довольно примитивной схеме: рождение, юность, характер, деяния, смерть; она обильно украшена рассуждениями на темы морали и выражением благородных чувств, а также анекдотами. Плутарха не интересовали исторические взаимосвязи, его задачей было создать портрет человека. «Герой там, на портрете», — писал он. Доминирующей чертой Цезаря его биограф считает амбициозность.

Аппиан Александрийский (ок. 100 — ок. 170 н. э.) — автор «Истории Рима» в 24 книгах. До наших дней дошло предисловие, 11 полностью сохранившихся книг и отрывки из остальных. Аппиана интересовали войны, и он собирал материал о завоёванных римлянами территориях. Его подход нагляден и психологичен, но изложение часто запутанно и перегружено фактами. Он добавляет ряд деталей для сравнительной характеристики Александра Македонского и Цезаря. Аппиан пользовался самыми различными источниками информации, одним из них была, очевидно, «Латинская история гражданских войн» Поллия, ныне утерянная. Поллий служил в армии Цезаря во время гражданской войны.

Дион Кассий из Никеи (ок. 160—235 н. э.) написал римскую историю от древнейших времён до своих дней в 80 книгах. Книги с 36-й по 54-ю (68—10 гг. до н. э.) сохранились полностью, остальные дошли до нас в отрывках или сокращённом виде. По сравнению с Аппианом Дион обладает более критичным и независимым взглядом на материал, но он пренебрегает деталями, и его никак нельзя назвать хорошим рассказчиком. Основным источником информации для Диона служили труды Ливия, ныне утерянные в той части, которая относится к эпохе Цезаря. В институтах республиканской власти Дион разбирался хуже, чем имперской, а его восторженное отношение к автократии наложило отпечаток на созданный им портрет Цезаря.

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

Летоисчисление до н. э.

100 год — рождение Юлия Цезаря.

87 год — посвящение в сан жреца Юпитера.

84 год — женитьба на Корнелии.

80 год — служба у правителя Азии. Посещение Вифинии. Награждение дубовым венком.

78 год — служба у правителя Киликии.

77—76 годы — автор обличительных речей в сенате.

76 год — рождение дочери Юлии.

75 год — в плену у пиратов. Учёба на Родосе.

73 год — член коллегии понтификов.

72 год — военная служба в Риме.

69 год — надгробные речи на похоронах Мария и Корнелии.

69—68 годы — квестор в Дальней Испании.

67 год — брак с Помпеей.

67—66 годы — речь или речи в защиту отрядов Помпея. Объединение с Крассом. Хранитель Аппиевой дороги.

65 год — Цезарь — эдил.

63 год — избрание великим понтификом. Речь против смертной казни для сторонников Каталины.

62 год — претор. Развод с Помпеей.

61—60 годы — правитель Дальней Испании.

60 год — первый триумвират.

59 год — консульство Цезаря. Женитьба на Кальпурнии. Брак Юлии с Помпеем.

58 год — правитель Цизальпинской Галлии, Нарбонской Галлии и Иллирии. Военные кампании против Гельвеции и Ариовиста.

57 год — военные кампании против белгов (нервиев).

56 год — встреча триумвиров в Луке. Поход против венетов.

55 год — поход против усипетов и тенктеров. Пересечение Рейна. Первая экспедиция в Британию.

54 год — вторая экспедиция в Британию. Трагедия в Адуатуке. Смерть Юлии.

53 год — кампания против эбуронов. Гибель Красса после поражения при Каррах.

52 год — Помпей — единственный консул. Подавление восстания Верцингеторига.

51 год — осада Укселлодуга. Конец Галльской войны.

50 год — трибун Курион в Риме.

49 год — начало гражданской войны. Цезарь занимает Италию. Сражение под Илердой. Победа над помпеянцами в Ближней Испании. Капитуляция Массилии. Первое избрание диктатором.

48 год — Помпей наносит поражение Цезарю при Диррахии, но затем побеждён им в битве при Фарсале. Гибель Помпея. Александрийская война Цезаря.

47 год — конец александрийских войн. Победа Цезаря над Фарнаком.

46 год — разгром сыновей Помпея в Тасусе (Северная Африка). Цезарь — диктатор на 10 лет.

45 год — испанская война и победа над сыновьями Помпея при Мунде.

44 год — Цезарь — пожизненный диктатор (февраль). Убийство Цезаря (март).

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

1

Имя Цезарь, по-видимому, происходит от «caesus», что по-латыни означает «матка». (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Благодаря Светонию мы знаем, что Цезарь тщательно следил за своей внешностью и одевался достаточно вычурно. Будущий диктатор не только брился и стриг волосы, он выщипывал волоски, которые считал лишними. Он носил тунику с бахромой на рукавах, обязательно подпоясывался, но не плотно. Именно поэтому Сулла не раз советовал оптиматам опасаться плохо подпоясанного юнца.

(обратно)

3

Светоний упоминает, что в данном случае Цезарь проявил некоторое милосердие. Он приказал заколоть приговоренных к казни, и им не пришлось испытывать адских мук на крестах — они были уже мертвы.

(обратно)

4

Имеются в виду всадники и патриции.

(обратно)

5

При спуске флага слушание дела должно было прекращаться, а гражданам следовало готовиться к защите города.

(обратно)

6

Клодий привел свидетелей, утверждавших, что в ту ночь он находился очень далеко от Рима. Цицерон, в свою очередь, заявил, что Клодий навестил его в Риме незадолго до известных событий.

(обратно)

7

Агамемнон — царь Микен и герой в Древней Греции, старший брат царя Менелая, мужа прекрасной Елены.

(обратно)

8

Согласно Плутарху, Катон заявил, что «...нет сил терпеть этих людей, которые брачными союзами добывают себе высшую власть в государстве и с помощью женщин передают друг другу войска, провинции и должности».

(обратно)

9

У автора — Гобоистом. Прозвище происходит от названия духового музыкального инструмента авлос, на котором играл царь.

(обратно)

10

Речь шла всё о той же пресловутой связи Цезаря с царём Никомедом.

(обратно)

11

На русском языке существуют две равноправные версии названия этой книги — «Комментарии...» и «Записки о Галльской войне».

(обратно)

12

Для римлян этот атрибут одежды был в те времена совершенно непривычен, они носили туники и плащи.

(обратно)

13

Это произошло в значительной степени в результате общения солдат с местным населением, напуганным войском Ариовиста, которому приписывали сверхъестественную силу. Многие солдаты стали готовиться к смерти; армией овладели ужас и отчаяние.

(обратно)

14

Легион состоял из 10 когорт, в первой когорте было 10 центурий, в остальных — по 6, одна центурия состояла из 80 воинов.

(обратно)

15

Теперь Помпей должен был в течение пяти лет отвечать за поставки продовольствия в Рим, ему был подчинен транспорт, в том числе морской, и поручено управление теми районами, откуда продовольствие поступало. За короткий срок Помпею удалось наладить бесперебойное снабжение Рима.

(обратно)

16

Конкордия — богиня согласия в Древнем Риме.

(обратно)

17

Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Божественный Юлий, 51. Пер. с лат. М.Л. Гаспарова. М.: Правда, 1988.

(обратно)

18

Это 15 когорт, или 7840 человек, под командованием Титурия Сабина и Аврункулея Котты.

(обратно)

19

Амбиорикс хитростью вынудил Титурия вывести войска из укрепленного лагеря, пообещав обеспечить беспрепятственный проход через территорию, которую занимало его племя. Римляне вышли на рассвете растянутой колонной с большим обозом. Эбуроны напали из засады. Титурий, понимая, что не сможет оказать сопротивления, попробовал договориться с Амбиориксом. Тот вновь проявил вероломство и, заманив Титурия на переговоры, убил его. Котта погиб в бою. Остатки римских когорт вернулись в укреплённый лагерь и сражались до глубокой ночи. Но перевес был на стороне галлов, и оставшиеся в живых римские воины покончили собой.

(обратно)

20

После легкой победы над Титурием Амбиорикс двинулся дальше, вместе с адуатуками и нервиями осадил зимний лагерь Квинта Цицерона и во второй раз попробовал хитростью выманить римлян из-за укреплений. Но Цицерон проявил мудрость и стойкость. Его отряды героически оборонялись до прихода Цезаря, который разбил 7-тысячное войско галлов.

(обратно)

21

В нашествии на страну эбуронов принимали участие 9 легионов Цезаря, соседние галльские племена и даже племя германцев из-за Рейна. Страна эбуронов была беспощадно разграблена, а население истреблено. Племя эбуронов исчезло с лица земли.

(обратно)

22

Сам Красс был предательски убит при попытке договориться о мире. Его отрубленную голову доставили парфянскому царю Ороду. Знамена римских легионов достались врагу.

(обратно)

23

И Милон, и Клодий претендовали на высшие выборные должности в 52 году до н. э., у каждого из них были отряды наемников — люмпен-пролетариев и рабов, и между ними постоянно возникали столкновения. В результате этого волнения в Риме не прекращались.

(обратно)

24

Автор недооценивает галлов, дело было не в отвращении к вкусу конского мяса, а в том, что для них убить лошадь и употребить ее в пищу являлось просто кощунством — лошадь была другом и надёжным помощником воина.

(обратно)

25

Из крепости вышли старики, женщины и дети, находившиеся на грани голодной смерти. Они просили Цезаря принять их в качестве рабов, но Цезарь не впустил их в лагерь, и большинство умерло от истощения.

(обратно)

26

Маколей Томас Бабингтон (1800—1859) — английский политический деятель и историк.

(обратно)

27

Бьюкенен Джордж (1506—1582) — шотландский историк, церковный реформатор, публицист.

(обратно)

28

Буало Никола (1636—1711) — французский поэт, теоретик классицизма.

(обратно)

29

Руссо Жан-Жак (1712—1778) — французский просветитель, философ, писатель.

(обратно)

30

Шекспир У. Юлий Цезарь // Поли. собр. соч.: В 8 т. / Пер. с англ. М.А. Зенкевича. М.: Искусство, 1959. Т. 5. С. 256.

(обратно)

31

Веллингтон Артур Уэсли (1769—1852) — герцог, английский полководец, победитель Наполеона при Ватерлоо.

(обратно)

32

Современники считали Гая Скрибония Куриона Младшего одним из самых энергичных поджигателей гражданской войны, «беспутным гением, наделенным даром слова на погибель Республике».

(обратно)

33

Лукан. Гражданская война. II, 63—64 / Пер. Дж. Уайт Дафф. Эрнст Бенн. = Lucan. Civil War, II, 63—64 / Trans. J. Wight Duff. Ernest Benn.

(обратно)

34

Несостоятельного должника можно было продать в рабство.

(обратно)

35

Предложение Цезаря было принято, но добровольцев, готовых отправиться к Помпею, действительно не нашлось.

(обратно)

36

Лукан. Гражданская война. I, 8—9 / Пер. Кристофера Марло = Ibid. I, 8—9 / Trans. Christopher Marlowe.

(обратно)

37

Согласно закону Цезаря в случае невыполнения долговых обязательств назначались третейские судьи, которые оценивали имущество должника по довоенным ценам. И в соответствии с проведённой оценкой часть имущества переходила кредитору. Кроме того, для оживления денежного обращения был введён запрет держать кому-либо наличными более определенной суммы (15 тысяч денариев).

(обратно)

38

Лукан. Гражданская война. VII, 504—505 / Пер. Е. Ридли = Ibid. VII, 504-505 / Trans. Е. Ridley.

(обратно)

39

Лукан. Гражданская война. X, 528—529 / Пер. Дж. Уайт Дафф = Ibid. X, 528-529 / Trans. J. Wight Duff.

(обратно)

40

Шекспир У. Антоний и Клеопатра // Полн. собр. соч.: В 8 т. / Пер. с англ. М. Донского. М.: Искусство, 1959. Т. 7. С. 140.

(обратно)

41

Цезарю пришлось вести бои на два фронта. Он оборонял и дворец, и вход в гавань, где стояло несколько прекрасно оборудованных и готовых к бою кораблей противника. Там же на причалах были сложены книги, дожидавшиеся отправки в знаменитую Александрийскую библиотеку. Когда Цезарь понял, что гавань ему не удержать, он поджёг корабли. Начался чудовищный пожар, в котором погибли и корабли, и книги.

(обратно)

42

Фаросский маяк — одно из семи чудес света.

(обратно)

43

Галатия — в древности область в Анатолии, в современной Турции.

(обратно)

44

Аскалон – древний город в Палестине.

(обратно)

45

Речь идёт об Ионанне Гиркане II, умершем в 30 году до н. э.

(обратно)

46

По свидетельству Светония, Цезарь впоследствии часто повторял, что Помпей стяжал себе славу великого полководца в войне с неприятелем, который не умел воевать.

(обратно)

47

Имеется в виду конфискованное в пользу государства движимое и недвижимое имущество.

(обратно)

48

Цезарь разрешил легионерам войти в Рим и расположиться на Марсовом поле. Город оцепенел от ужаса: взбунтовались ветераны галльских войн, которых справедливо считали превосходными, но свирепыми и безжалостными воинами. Цезарь прекрасно знал своих легионеров и умел с ними обращаться — ему хватило одной встречи, чтобы привести их в полное повиновение.

(обратно)

49

Ахилл и Потиний — убийцы Помпея.

(обратно)

50

Лукан. Гражданская война. I, 160—161 / Пер. Н. Роу = Lucan. Civil War. 1, 160—161 / Trans. N. Rowe.

(обратно)

51

Лукан. Гражданская война. I, 11—12.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 РИМ И МОЛОДОЙ ЦЕЗАРЬ

Глава 2 В ТЕНИ ПОМПЕЯ И КРАССА

Глава 3 ТРЁХГЛАВОЕ ЧУДОВИЩЕ

Глава 4 ЗЛОДЕЯНИЯ ПРОТИВ ГАЛЛОВ И ГЕРМАНЦЕВ

Глава 5 НАБЕГИ НА БРИТАНИЮ И ГЕРМАНИЮ

Глава 6 КРИЗИС В ГАЛЛИИ И РИМЕ

Глава 7 ВОЙНА ПРОТИВ ПОМПЕЯ

Глава 8 БОГАТСТВО И ОБАЯНИЕ КЛЕОПАТРЫ

Глава 9 ПОСЛЕДНИЕ КАМПАНИИ: СЕВЕРНАЯ АФРИКА И ИСПАНИЯ

Глава 10 ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ - ГОДЫ ДЕСПОТИИ

ДРЕВНИЕ ИСТОЧНИКИ

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg