«Выдающиеся белорусские политические деятели Средневековья»

Александр Андреев, Максим Андреев Выдающиеся белорусские политические деятели Средневековья

Навечно в памяти потомков

Тысячелетняя история белорусского народа, земли которого находятся на перекрестке важнейших европейских и азиатских путей, никого не может оставить равнодушным. За этот исторический период белорусы пережили столько войн и нашествий, разорений и оккупаций, которых хватило бы, чтобы стереть с лица земли и сам народ, и даже память о нем. Но всегда из народной среды появлялись люди – государи, полководцы, рыцари, побеждавшие в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях, подтверждая, что роль личности в истории – одна из главнейших.

Знаменитый полоцкий князь Всеслав Вещий долгое время боролся за высшую власть в Киевской Руси, был великим киевским князем.

К середине XIII века около двадцати белорусских княжеств стали основной частью Великого княжества Литовского – только совместными усилиями было можно противостоять татаро-монгольской экспансии и нашествию Тевтонского ордена.

Монголо-татары не захватили белорусские земли. Летом 1385 года в замке Крево была заключена династическая уния Короны Польской и Великого княжества Литовского, по которой Ягайло, сын великого князя литовского Ольгерда Гедиминовича, женился на польской королеве Ядвиге и стал польским королем. Великим князем Литовским стал выдающийся сын не менее выдающегося отца – Витовт, сын Кейстута Гедиминовича. В 1410 году объединенное литовско-белорусско-русско-польское войско разгромило в битве под Грюнвальдом войско Тевтонского ордена, чья военная мощь была фактически уничтожена, как и опасность немецкой экспансии крестоносцев, чьим лозунгом было: «Бей, руби, убивай».

Процессы белорусско-русско-литовской интеграции были прерваны недалекой и неумной политикой первого московского царя Ивана IV Васильевича. Бездарно и с большими потерями проигранная им Ливонская война привела к созданию в 1569 году в результате Люблинской унии Речи Посполитой. Во главе нового государства с общим сеймом встал выборный король, он же и великий князь литовский.

Люблинская уния была дополнена религиозной Брестской унией 1596 года.

Белорусские земли занимали разное положение в составе Великого княжества Литовского. Относительную автономию в XIV–XV веках сохраняли Несвижское, Мстиславское, Новогрудское, Слуцкое, Пинское, Кобринское, Кревское княжества, Полоцк и Витебск. Позднее, в середине XVI века белорусские земли входили в воеводства – Брестское (Брестский и Пинский поветы), Витебское (Витебский и Оршанский поветы), Виленское (Браславский, Виленский, Лидский, Ошмянский поветы), Мстиславское, Новогрудское (Волковысский, Новогрудский, Слонимский поветы), Полоцкое, Трокское (Гродненский повет).

В Великом княжестве Литовском номинальным верховным собственником всех земель и фактическим владельцем земли был великий князь. Князья, паны и часть бояр-шляхтичей были его вассалами. Большинство шляхтичей владело небольшими имениями. Привилеи 1387, 1413, 1447 годов, статуты Великого княжества Литовского 1529, 1566, 1588 годов оформили права шляхты на землю. Права были неограниченны, что усилило политическую роль шляхты.

Шляхта появилась в XIII веке в Польше из состава рыцарей – воинов-профессионалов. Польские короли постоянно ссорились с магнатами и привлекали на свою сторону рыцарство, давая льготы, привилегии, расширяя права. Шляхта, как боевая сила, играла важную роль в стране. Уже в XIV–XV веках шляхта стала боевым и привилегированным сословием в Польше, Литве, Беларуси, Украине, Чехии и пробыла им до начала ХХ века. Из девизов рыцарских гербов уже в XIV веке был создан Кодекс шляхетской чести:

Верой и правдой.

Служу Отечеству, отвечаю – Богу.

Добру – награда, злу – возмездие.

Должен – значит можешь.

Достойно и благородно.

Честь дороже жизни.

Ударом на удар.

Победа или смерть.

Слово крепче камня.

У шляхты была феодальная собственность на землю, а между собой шляхтичи общались на принципах иерархии. В Статуте Великого княжества Литовского 1529 года изложены взаимоотношения шляхты и великого князя:

«Великий князь обязуется государство его милости Великое княжество Литовское и панов рад ни в чем не принижать.

Обязуемся своим великокняжеским именем сохранить за всей шляхтой, княжатами, панами хоругвенными и всеми простыми боярами, мещанами и их людьми свободы и вольности, данные им как нашими предками, так и нами.

Мы не должны нешляхтичей возвышать над шляхтичами, а сохранять шляхтичей в их достоинстве».

По привилеям – кодексам XIV и XVI веков и постановлениям сеймов шляхта была освобождена от государственных повинностей. Единственной ее обязанностью была воинская служба. Шляхта также платила маленький налог на землю. Шляхтичи получили имущественную и личную неприкосновенность, освобождались от юрисдикции королевских судей, занимали государственные должности, через сейм участвовали в решении государственных проблем, избирали короля, даже получили право свободного запрета на сейме любых обсуждаемых и принимаемых законов. Шляхта состояла из магнатов, среднего слоя, имевшего поместья, и заградовой шляхты, не имевшей крестьян, шляхты, не имевшей своей земли и служившей магнатам. Стать шляхтичем не по рождению было практически невозможно, необходимы были исключительные заслуги перед государством или усыновление нешляхтича шляхтичем. Безземельная и малоземельная шляхта полностью зависела от магнатов.

Основная масса элиты Великого княжества Литовского в XIII–XVI веках называлась боярами. Литовские и белорусские бояре впервые были названы шляхтой в Городельском привилее 1413 года, и это название окончательно закрепилось к началу XVI века. Права шляхты Великого княжества Литовского были увеличены привилеями 1387, 1413, 1432, 1434, 1447, 1492, 1529, 1566, 1580 годов. Права польской, литовской и белорусской шляхты были уравнены на сейме 1696 года.

С XIV века во главе Великого княжества Литовского стоял великий князь из династии Гедиминовичей – первые князья назначались предшественниками, потом завоевывали престол, позже избирался магнатами и вельможами. Магнаты были самыми крупными землевладельцами в княжестве. Это и были паны – рада, которые составляли совет государя и играли основную роль на сеймах. В руках магнатов находились все важнейшие должности Великого княжества Литовского: гетман был командующим войсками и военным судьей, канцлер хранил королевскую печать и вел государственные дела, маршалок представлял служилое сословие, подскарбий ведал доходами, воеводы управляли регионами и имели военную, судебную и административную власть, каштеляны были заместителями воевод, старосты руководили районами – поветами.

Независимость Великого княжества Литовского после Кревской унии 1386 года от Польши была фактически потеряна. Началась длительная междоусобная война Ягайло-Владислава и его двоюродного брата Витовта. Война закончилась Островским соглашением 1392 года, по которому Великое княжество Литовское во главе с Витовтом Кейстутьевичем стало автономией Польши под верховной властью польского короля.

Великий князь Витовт, правивший с 1392 по 1430 год значительно укрепил свою власть в княжестве, сажая в уделах наместников, усилил фактическую независимость Литвы от Польши, значительно расширил территорию княжества. К тому времени влияние бояр и шляхты значительно возросло. Она стала силой, от которой зависела судьба государства. Магнаты создавали «партии» из шляхтичей, представлявшие большую боевую силу. Шляхтичи из одной общины – повета собиралась на сеймики – собрание всей местной шляхты. Чтобы принять новый закон, или установить новый налог или созвать ополчение, король обращался к сеймикам.

В XV веке шляхта начала ограничивать свободу крестьянских общин – в то время крестьянство было юридически свободно. Имения шляхты населялись холопами – челядью, рожденными в этом состоянии, или попавшими в плен, или преступниками, отданными в рабы – хлопы. Свободных крестьян называли людьми, посполитыми, которые сообща владели землей и на собраниях решали возникающие проблемы. Народное собрание называли громадой, большое – вечем. Повинности шляхте крестьяне платили деньгами и натурой. Крестьянское хозяйство называлось «дымом» и владело до сотней десятин пахотной и сенокосной земли.

В XV веке в Великом княжестве Литовском стали образовываться фольварки – фермы, земля делилась на волоки – каждая из двадцати десятин, волоки состоялись из моргов. Подати и налоги брались с земли. Шляхта во второй половине XV века начала переносить налоги на людей, ограничила свободу крестьянских переходов, установила барщину. В XVI веке сеймы фактически ввели крепостное право в деревнях и селах. Городское сословие также было ограничено в правах, им запрещалось покупать имения, как не участвующим в боевых действиях. Шляхта стала хозяином государства – судила, издавала законы, воевала, заключала мирные договоры, даже избирала королей.

К началу XVI века началось постепенное привлечение белорусской элиты к руководству княжеством. В высшем государственном органе Великого княжества Литовского – Раде – работали белорусские магнаты и шляхтичи – Сапеги, Друцкие, Глебовичи, Вяжевичи, Зеновьевичи. В Передней Раде заседали Острожские, Ходкевичи, Глебовичи. Магнаты становились великими гетманами и великими канцлерами.

Вмешательство Польской Короны и Великого княжества Литовского в Ливонскую войну привело их и к войне с Московским царством, уничтожившим Ливонский орден. Его магистр Г. Кеттлер обратился к королю польскому и великому князю Литовскому Сигизмунду II Августу с просьбой принять Ливонию в состав союзного государства. Часть Ливонии стала литовско-польской провинцией Инфлянты, а образованное из другой части Ливонии Курляндское герцогство признало себя вассалом Великого княжества Литовского.

Военные действия переместились в белорусские земли. В 1563 году московские войска взяли Полоцк, стояли у стен Витебска, Шклова, Орши. С другой, южной стороны, земли Короны и Княжества постоянно атаковали крымские татары – они с начала XVI века около пятидесяти раз нападали на Польшу, разоряли белорусские и литовские земли. Великое княжество Литовское оказалось на грани военно-политической катастрофы. Польша напомнила ему об унии – Польское королевство предложило Великому княжеству Литовскому войти в состав Польши. Княжество предложило союз двух государств и династическую унию.

Общий сейм открылся в январе 1569 года в Люблине и продолжался почти полгода. Не договорившись, в марте послы Великого княжества Литовского покинули Люблин. В ответ поляки заняли половину литовско-белорусских земель. В Великом княжестве практически остались земли, на которых находились московские войска, строившие свои крепости – Козьяны, Туровля, Ула, Ситно, Красная. Литовские послы попытались вести переговоры с Иваном IV, но договориться не смогли. За это время все занятые Польшей у Княжества земли присягнули Польской Короне.

1 июля 1569 года Люблинская уния была подписана. Было создано полуфедеральное государство – Речь Посполитая с одним выборным королем (он же и великий князь Литовский), с общим сеймом и единой внешней политикой, однако единого правительства не было. Предусматривалась единая денежная система. Подтверждалось присоединение к Польше Подляшья, Волыни, Подолии, Киевщины. Великое княжество Литовское сохраняло свое правительство, войско, казну, законодательство, суд. Полякам запрещалось занимать государственные должности в княжестве. До конца XVII века официальным государственным языком в нем оставался белорусский.

Новый глава государства избирался на общем сейме с титулом – король Польский, Великий князь Литовский, Русский, Прусский, Мазовецкий, Жемайтский, Киевский, Волынский, Подляшский и Инфлянтский. Великий князь Литовский отдельно больше не избирался. Права поляков, литовцев и белорусов уравнивались. Сохранялся титул княжества, его печать, княжеству оставлялись некоторые суверенные права. Однако на практике все было совсем не так. Например, в сейме Речи Посполитой из 180 депутатов на литовцев приходилось 46 мест, на белорусов – 34.

Избранный королем Речи Посполитой Стефан Баторий не стал ставить Великое княжество Литовское в подчинение Короне. Это помогло ему свести на нет почти все достижения Московского царства в Ливонской войне, чему, впрочем, сильно способствовала и «деятельность» московского царя Ивана IV.

Люблинская уния была дополнена и религиозной Брестской унией 1596 года, на которой было оформлено новое направление в христианстве – униатство. После 1596 года в Беларуси действовали три религии, три церкви: римско-католическая, греко-католическая (униатская) и православная.

XV, XVI и XVII века стали временем расцвета Великого княжества Литовского. Современный белорусский историк В. Чаропка писал: «Властители Великого княжества…» Так называли себя магнаты средневековой белорусской державы – Великого княжества Литовского. Богатство и политическая власть позволяли им чувствовать себя некоронованными властелинами государства, и делами своими они были равны монархам.

Роль выдающихся политических деятелей XV–XVII веков в белорусской истории очевидна. Все важнейшие события этой эпохи происходили с их прямым участием и вошли в европейскую историю как великие дела, заслуживающие баллад и песен, саг и былин. Героичные деяния героев средневековой белорусской истории всегда формируют героические традиции народа, идущие сквозь века – в будущее.

Всеслав Вещий (1029–1101)

Полоцкая княжеская династия Рогволдовичей и Всеславичей имеет четырехсотлетнюю историю. Рогволд и Всеслав были самыми известными полоцкими князьями. Уже при первом упоминании Полоцка в летописи в 862 году в нем правили местные князья. Само Полоцкое княжество было создано на Западной Двине и занимало земли нынешней Северной Беларуси. Соседями Полоцка были Новгород, Смоленск, Туров, земли литовских племен. Летопись говорит, что первый создатель Древнерусского государства князь Рюрик в 862 году раздал своим видным соратникам-дружинникам города – «тому Полоцк, этому Ростов, другом Белоозеро». В 907 и 911 годах населявшие белорусские земли кривичи и радимичи участвовали в походе великого киевского князя Олега на Царьград – Константинополь.

В 980 году в Полоцке уже княжил Рогволд, а Полоцкое княжество стало фактически независимым государственным образованием. «Повесть временных лет» говорит: «Бо Рогволд пришел и имеше власть свою в Полотске». Судьба Рогволда была трагичной.

Древнерусское государство – Киевскую Русь – создавали князья Олег (882–912 годы), Игорь (912—1946), его жена Ольга (945–964), их сын Святослав (964–972 годы). Вершины своего могущества Киевская Русь достигла во время княжения Владимира Святославича (980—1015 годы). В борьбе за Киевский стол между сыновьями Святослава – киевского князя Ярополка и новгородского князя Владимира – Рогволд занял сторону Ярополка, хотя активных действий не принимал.

Рогволд «держал, владел и княжил в Полоцкой земле», укрепил и закрепил границы княжества, утвердил систему управления, политическую систему. Полоцкое княжество занимало непосредственно полоцкие земли, часть земель дреговичей и финских и литовских племен. Полочане расселились по среднему течению Западной Двины и по Полоте – на юг до верховьев Свислочи и Березины. Летопись говорит, что «Полочане получили свое название реки ради, яже течет в Двину, именем Полота». Полоцкое княжество располагалось почти по всему течению Западной Двины, в бассейнах Березины, Немана; в княжество в течение веков входили города Минск, Витебск, Друцк, Логойск, Усвяты, Борисов, Заславль, Лукомоль, Орша. Развитию Полоцкого княжества способствовал контроль за торговыми путями, приносивший большие доходы и конфликты с Киевом и Новгородом, которые постепенно переросли в кровавые территориальные споры.

В 980 году князь Владимир Святославич, используя отказ дочери Рогволда Рогнеды выйти за него замуж как повод для нападения, взял Полоцк штурмом, убил Рогволда и его сыновей и силой взял Рогнеду в жены. В Полоцке Владимир оставил своего наместника, пошел с новгородским войском на Киев, взял его, убил своего брата Ярополка и стал киевским князем. Автор истории Беларуси И. В. Турчинович писал в середине XIX века в «Обозрении истории Белоруссии с древнейших времен»:

«Брак Владимира с Рогнедою имел великие последствия. Как супруга Владимира она была матерью Изяслава, Ярослава, Всеволода и двух дочерей». По многим историческим источникам Рогнеда родила Владимиру сыновей – Изяслава, впоследствии князя Полоцкого, Ярослава Мудрого, князя Новгородского и Киевского, Мстислава, князя Черниговского, Всеволода, князя Владимир-Волынского, и дочерей – Предславу, впоследствии вышедшую замуж за чешского князя Болеслава III Рыжего, и Премиславу, ставшую женой угорского короля Ласло Лысого».

Владимир Святославич в 988 году передал Полоцкое княжество сыну Изяславу. Сын Рогнеды и Владимира скончался в 1001 году, через год после смерти матери. Один из его сыновей Всеслав умер в 1003 году. Многие историки говорят, что эти смерти были не случайны – киевским князьям не нужны были сильные конкуренты. В 1003 году полоцким князем стал последний представитель рога Рогволда, правивший до 1044 года.

В 1015 году умер великий киевский князь Владимир Святославич. В результате длительной междоусобной резни его сыновей «земля была поделена» между Ярославом Мудрым, Мстиславом Черниговским и Брячиславом Полоцким. Началось длительное противостояние полоцких и киевских князей – за верховенство в восточнославянских землях.

В 1021 году Брячислав с полоцкой дружиной взял и ограбил Новгород. На пути домой его догнал Ярослав Мудрый и разбил его войско. Дядя и племянник помирились, Брячислав получил Витебск и Усвяты. Белорусский историк В. М. Игнатовский писал в конце XIX века в «Кратком очерке истории Белоруссии»:

«Большой конфликт разгорелся из-за Новгорода, который был как бы северным ключом водного пути «из Варягов в Греки». Иметь в руках этот ключ было очень важно. Кто имел этот ключ, тот имел возможность закрывать и открывать путь тогдашних торговли и культуры. Кроме этого, спор шел из-за владения двумя городами – Витебском и Усвятами. Эти города также имели большое экономическое значение. Тот, кто владел ими, владел ключами от верхнего Подвинья и имел очень важную часть великого пути, где были волоки между Днепром, Западной Двиной и Лаватью. Борьба между Полоцком и Киевом кончилась тем, что Киев отказался от претензий на Витебск и Усвяты Что касается Новгорода, то вопрос о нем окончательно не выяснен, все же он был больше под влиянием Киева».

Князь Брячислав тогда же построил город своего имени – современный Браслав, на знаменитых озерах – древние князья хорошо знали, где устраивать свои резиденции. Возможно там, или в Полоцке в 1029 году родился его сын – Всеслав. Об этом годе летописи писали как о «мирном лете». Историки пишут, что в этом году над Восточной Европой «сияние змееподобное появилось на небе так, что его было видно повсюду». Белорусский историк и писатель С. В. Тарасов писал в 1991 году в книге «Чародей Седьмого века Траяна Всеслав Полоцкий»:

«Змей – древнейший языческий образ бога, в первую очередь для балтских народов и белорусов. В позднейшей традиции Змей превратился в ужа, доброго защитника человека и его семьи. Видать недаром в белорусских легендах и преданиях образ змей, в том числе и ужа, по частоте упоминаний соперничает только с волком. Очень популярен образ змея и в белорусских сказах. Кроме этого, образ змея-дракона был широко распространен у всех скандинавских народов. Подтверждают это и многочисленные археологические находки бронзового венка с змееподобными концами, широко распространенные на территории Беларуси и Прибалтики в IX–XII веках. Многие балтские элементы культуры стали естественными и родными для жителей Полоцкой земли.

Таким образом, заметным было уже само появление на свет Всеслава, недаром названного поздней Чародеем. Для его современников оно было, наверное, знаком наступления необычных событий. А впереди было еще 73 года побед и поражений, взлетов и падений».

Полоцким князем Всеслав стал после смерти своего отца Брячислава в 1044 году в возрасте пятнадцати лет. Впереди было двадцать лет мирной жизни. Всеслав занимался строительством и укреплением своего государства.

Город был перенесен с реки Полоты к ее устью, на мыс на правом берегу Западной Двины. В историческом исследовании «Полоцк», вышедшем в 1997 году в Минске, написано:

«Во второй половине X–XI века образовался новый укрепленный центр города на возвышенности площадью 10 гектаров на правом берегу Западной Двины. Позже эта часть города стала называться Верхним замком. На ее южной стороне в середине XI века был построен Софийский собор. Верхний замок являлся детинцем Полоцка XI–XIII веков и в более позднее время. В X–XI веках возле него заселяли территорию, в результате чего образовался обширный посад. Он располагался в трех местах: древнейший – вблизи городища на берегу Полоты, Заполотский и Великий Посад (на его части затем был сооружен Нижний замок). Площадь Великого посада составляла пятьдесят гектаров. Верхний замок с трех сторон был защищен реками, а с четвертой – рвом».

С 1044 по 1066 год в Полоцке строился Софийский собор, ставший украшением города. Всеслав построил собор в честь святой Софии, подчеркнув равенство Полоцка с Новгородом и Киевом, где уже были построены такие соборы. В Софийском соборе шли церковные службы, там принимали послов, заключали договоры о войне и мире, держали архив, библиотеку и казну, вели летопись.

Полоцк обладал большим количеством ремесленников, развивавших и совершенствовавших кузнечное, оружейное, гончарное, кожевенное, сапожное, бондарное, даже ювелирное ремесла. Население активно занималось земледелием, огородничеством, садоводством, скотоводством, рыболовством. Торговля шла между всеми городами восточно-европейских княжеств. С Балтики везли янтарь, из Киева – изделия из стекла, посуду, из Византии – амфоры с вином, с Востока – украшения, ткани; в Полоцк везли соль, металлы. Полочане поставляли на экспорт меха, воск, ремесленные изделия. Подробностей о древнем Полоцке мало – летописи города не сохранились, сгорели в пожарах многочисленных войн, намеренно уничтожались.

Полоцкое княжество стало основным конкурентом Киевского. В 1054 году умер Ярослав Мудрый. В Киеве вокняжился его сын Изяслав, в Чернигове – сын Святослав, в Переяславле – Всеволод, отец Владимира Мономаха, во Владимире – сын Игорь, в Смоленске – сын Вячеслав. Триумвират Изяслава, Святослава и Всеволода правил Киевской Русью. Полоцк укрепляется в Прибалтике, кроме Лукомля, Браслава, Друцка, Витебска, Усвят, Заславля, Логойска, Копыси, Орши, Минска были построены прибалтийские Кукейнос и Герсика. С. В. Тарасов писал:

«Перед Всеславом стояла очень сложная задача: необходимо было не просто объединить силой окружающие земли (что, вообще-то, в то время было мало перспективным), а создать такие условия, чтобы эти земли и народы жили в едином неразрывном братском сообществе. Чем мощнее были бы между ними добровольные связи, тем мощнее была бы и вся держава. Всеслав не стремился объединить Полоцкую землю огнем и мечом, как это делал его пращур Владимир, потому что понимал, что империи, основанные на силе, долго не живут. Он проводил другую, мирную политику, строил и укреплял новые города».

Уже в период княжения Владимира Святославича появилась проблема управления территориями, которые киевский князь раздавал в уделы своим двенадцати сыновьям, платившим дань со своих городов в Киев. После смерти великого киевского князя его дети, враждуя из-за наследства, начали истреблять друг друга. В результате междоусобной войны к власти в Киеве пришел Ярослав Мудрый, поддержанный новгородцами, не хотевшими платить большую дань Киеву. Дети и внуки Ярослава продолжали резаться за великий стол. Выдающийся российский историк С. Ф. Платонов писал в начале ХХ века:

«В политической жизни киевского периода признавался правильным родовой порядок наследования и владения – от брата к брату и от дяди к племяннику; этот порядок в первое же время своего существования терпел нарушения. События времени внуков и правнуков Ярослава ясно показывают, что эти нарушения были чрезвычайно часты, и что наследование столов запутывалось до чрезвычайности.

Родовой порядок наследования столов, как идеальная законная норма, несомненно существовал. Но рядом с ним существовали и условия, подрывавшие правильность этого порядка. Политическое устройство Киевской Руси было неустойчиво. Составленное из многих племенных и городских миров это княжество не могло сложиться в единое государство в нашем смысле слова и в XII веке распалось.

Политическая связь киевского общества была слабее всех других его связей, что и было одной из самых видных причин падения Киевской Руси».

Феодальная раздробленность X–XI веков усиливалась быстрым разветвлением Рюриковичей, продолжавших оставаться главами княжеств, номинально подчиненных великому князю. Именно в руках Рюриковичей оставалось право на государственную власть. Деление династии началось с сына великого князя Святослава Игоревича, с отделения линии князей Полоцких. Из детей Ярослава Мудрого выделилась линия сыновей Святослава и Всеволода. И. В. Турчанович писал:

«Князь Полоцкие, Изяславичи, основываясь на своем происхождении от первой супруги Владимировой и его старшего сына, как старшие в роде, считали себя законными наследниками Великокняжеского престола. Зато Ярославичи всеми силами души ненавидели их, Изяславичей».

В Древнерусском государстве существовало две формы власти – княжеская и вечевая. Князья пришли в уже сложившиеся города и области.

Слово «вече» от «вещать» – «говорить», впервые упоминается в русских летописях под 997 годом. Вече – форма коллективного волеизъявления, высшая власть в Древней Руси, народное собрание, обсуждавшее важные общие дела. Ведению вече подлежали вопросы войны и мира, призвания и изгнания князей, выборы и смещение представителей администрации – посадников, тысяцких судей и воевод, заключение договоров с другими землями и княжествами, наделение земле и привилегиями, принятие законов. Вечевые собрания обычно созывались по звону вечевого колокола по инициативе властей или населения, они не были регламентированы. Князья, захватывающие чужие княжества, в знак победы в свой стольный город увозили вечевой колокол. Решения на вече принимались без голосования, путем одобрения того или иного предложения всех присутствующих криком. В последний период своего существования на вече часто побеждали не здравомыслящие, а громкокричащие, что позволяло манипулировать народным собранием. Вече имело постоянное место сбора. В моменты безвластия и смуты вече становилось единственным органом власти. Право голоса на вече имели лично свободные мужчины, способные носить оружие. Вече просуществовали до XV века и были вытеснены сформировавшимися сословиями. С. Ф. Платонов писал:

«У славян князем издавна называли вождя племени и главу государственного образования. Первоначально князь был выборным, а потом наследственным правителем, исполнял военные, административные, религиозные функции, проводил важнейшие государственные реформы. Именно князь проводил и упорядочивал сборы дани – натурального или денежного налога – побора с покоренных племен и подвластных территорий. Древнерусские летописи употребляют этот термин прежде всего в смысле военной контрибуции. Собранная дань распределялась между князьями, дружинниками, шла на городские нужды. Позднее дань потеряла значение контрибуции и стала податью, платимой населением государству.

В связи с увеличением числа княжеских уделов в XI веке князья стремились закрепить их за собой в наследственное владение. По мере создания великого княжения внутри его создавались наследственные владения князей – уделы, со сложной системой взаимоотношений удельных и великих князей. Переходя на службу к великому князю, удельные князья сохраняли удел, как свою вотчину, назначались наместниками в свою землю, получали звание служилых князей.

Звание старшего князя дома Рюриковичей появилось в Х веке – великий князь. В его компетенцию входили издание распоряжений законодательного характера, право назначения на высшие государственные должности, ведение великокняжеского суда – высшей судебной инстанции. Великими князьями возглавлялись наиболее значительные военные походы. Формально он считался «первым среди равных». Традиции настолько довлели над великим князем, что, не имея возможности прекращения выделения уделов своим детям, он одновременно вел борьбу с самовластием удельных князей – своих братьев».

Высшую политическую власть князя олицетворяли его обязанности – законодательствовать, воевать, судить, управлять, собирать дань. Управлять государством князю помогала дружина – вооруженный конный отряд, находившийся на его содержании. Дружина состояла из опытных воинов – мужей и молодых дружинников – отроков. В дружинном товариществе князь выступал первым по крови среди равных по доблести. Дружина великого киевского князя и князей Рюрикова дома делилась обычно на «старейшую», «большую», «переднюю», состоявшую из мужей «думающих», и «младшую» – мужей «хоробрствующих». Эти два слоя отличались один от другого возрастом, знатностью, богатством, а соответственно и влиянием на князя.

С Х века дружины делились на гридей – отроков и бояр, занимавших ведущее место после князя в государственном управлении. Звание боярина имели потомки родоплеменной знати, крупные землевладельцы и известные воины – «сильнейшие люди страны». Земские бояре назывались по именам городов – черниговские, киевские, полоцкие. Княжеские бояре за свою службу князю – поручения по суду и управлению – получали в «кормление» села и города. Кормление – способ содержания должностных лиц за счет местного населения, обязанного содержать их – «кормить» в течение всей службы. Система кормлений просуществовала несколько веков.

Князья, получая свой стол, обычно соединяли собственную дружину с дружиной отца и братьев. С пятилетнего возраста князя обучали военному делу, тогда же к нему «прикрепляли» таких же пятилетних ребят – детей бояр и отцовских дружинников – обычно их было несколько сотен.

Вполне возможно, что вступление в дружину сопровождалось магическими ритуалами. Дружина постоянно находилась при князе и разделяла с ним все тяготы. Между дружиной и князем существовало нерасторжимое единство, и за содеянное «ближними мужами» князь отвечал, как за собственные поступки. Связанные взаимными обязательствами князь и дружина составляли основу древнерусской государственности. Князь совещался, «думал» с дружиной и принимал решения о походах, сборе дани, строительстве городов, по важным общественным делам, обращался к народу, предавался увеселениям. Дружина существовала за счет добычи от завоевательных походов, отчислений от дани, судебных сборов, доходов от волостей. Члены старшей дружины постепенно получали землю, создавали собственное хозяйство, ослабляя свои связи с княжеским двором.

Княжеский двор являлся центром княжеской вотчины, и состоял из хором, в которых периодически жил князь, домов его слуг высшего ранга, помещений для второстепенных слуг, жилищ смердов, рядовичей и холопов, охотничьего дома, конюшен, скотных и птичьих дворов. Во главе княжеской вотчины стоял боярин-огнищанин («огнище» – очаг), обычно младший княжеский дружинник, «княжеский муж». На его ответственности лежало все хозяйство двора и его сохранность. При огнищанине имелся штат тиунов – управляющих.

Княжеский двор в X–XI веках считался сакральным местом, поскольку сам князь – носитель божественного начала, был наделен жреческими функциями. Княжеский двор являлся политическим, религиозным, административным центром, в котором князя «сажали на стол», проходили престижные пиры. Многие члены младшей дружины, находившейся при князе, становились слугами княжеского двора. Вся государственная жизнь находилась под контролем дружинной администрации – «серебром и золотом дружины не приобретешь, а с дружиной можно достать и золота и серебро».

Занятие дружинниками хозяйственными и административными делами ослабляло боеспособность дружины, и во второй половине XII века на смену дружине пришел Государев двор со штатом военных слуг. Именно тогда началось образование дворянства.

Старшие дружинники занимали наиболее ответственные должности в княжеской администрации посадников, наместников, воевод, тысяцких. Они имели собственные отряды военных отроков, а свои должности передавали по наследству. В IX–XII веках дружинником мог стать любой человек, даже иностранец, и из младших дружинников дослужиться до княжего мужа или боярина. Княжеские бояре получали в награду за службу землю и сближались с земскими боярами, которые поступали на княжескую службу и сближались с княжеским двором.

Древнерусское городское ополчение – «тысячу» – возглавлял тысяцкий, выбиравшийся вечем или назначался князем из числа знатных бояр.

В X–XII веках в земли, входившие в состав Древнерусского государства, из числа бояр князьями назначались посадники, представлявшие княжескую власть.

В Древнерусском государстве существовали три общественные группы, позднее получившие название сословий: высший, привилегированный слой земской аристократии и боярства; основная масса населения, называвшаяся люди – мужи, соединенные в общины, включая и смердов; лишенные прав рабы – холопы. На самом верху общества находилась дружина, из которой назначалась княжеская администрация и судьи. Существовал и церковный слой, не подчинявшийся князю, со своей иерархией.

Слой людей разделялся на горожан – посадских, купцов, ремесленников и сельчан – смердов и закупов. Холопы подчинялись не князю, а своему господину.

Люди – лично свободные члены общества в Древней Руси, не состояли на службе князя, но платили ему дань. Посадские люди составляли торгово-промышленное население городов, платившее налоги, торговые пошлины, несшие натуральные повинности. Сельчане жили в деревнях – небольших поселениях без церкви, и селах – административно-хозяйственных и церковно-приходских центрах боярского землевладения. Первоначально деревней называли место, очищенное от леса для нивы; слово происходило от корня «дар, драти» – пахать лесную новину.

Смердами в Древней Руси называлось все свободное сельское население, жившее на княжеской земле, государственные крестьяне.

Холопами являлись «домашние рабы», считавшиеся собственностью владельца и не имевшие ни гражданских прав, ни государственных повинностей, не платившие налогов. Холопами становились обездоленные люди, в результате преступления, вступления в должность тиуна без договора, женитьбы на холопке, в результате холопства родителей.

Историк С. Ф. Платонов писал о Древнерусском государстве:

«В единой земле, в едином обществе не было единой политической власти, – Русью владел многочисленный княжеский род. При запутанности родовых и семейных счетов из-за старшинства или из-за каких-нибудь обид, князья часто затевали усобицы и втягивали население в междоусобную войну. От этих усобиц страдали люди».

В 1060 году тридцатилетний Всеслав Брячиславич вместе с Изяславом, Святославом, Всеволодом ходил в поход на половцев, торков. Это был единственный совместный поход. Современный белорусский историк П. Г. Чигринов писал в «Очерках истории Беларуси», вышедшей в Минске в 2004 году:

«Современникам Всеслав был известен еще и как князь Чародей. Неуемная энергия Всеслава, проявленная в борьбе с киевскими князьями, его успехи произвели на современников такое сильное впечатление, что появилось предание, будто бы родился он от волховства и что в связи с этим у него на голове было родимое пятно («язвено»), которое имело особую чудодейственную силу. Всеслав считался сверхъестественным человеком, чародеем даже среди образованных людей того времени. Легенды о нем стали распространяться среди народа, попали в письменные памятники – летописи и даже в «Слово о полку Игореве».

Певец «Слова» писал об окутанном легендами Всеславе Чародее:

«Князь Всеслав народу суд давал И рядил князьям города. А сам волком рыскал в ночи. Кидался из Киева к Тмутаракани И перерыскивал волком дорогу великому Хорсу. В Полоцке стольном ему позвонили к заутрене рано В колокола у Софии святой, А он в Киеве слышал благовест тот».

Киевский Изяслав, черниговский Святослав и переяславский Всеволод отстранили от власти династию смоленских князей, посадив там «своих людей». В Новгороде также сел князь, поставленный триумвиратом. Смоленские князья обратились за помощью к Всеславу. Полоцк окружили города, где властвовали Ярославичи – Псков с севера, Новогрудок с киевским наместником – с запада, с юга – Киев, с востока – Смоленск. Всеслав ждал и нападения на Полоцкое княжество. Историки пишут, что он решил «предупредить» Ярославичей – нападением на Псков.

В 1065 году войска Всеслава осадили Псков, но город не взяли или не стали брать. Из Новгорода (или Новогрудка) на помощь Пскову вышел сын Изяслава Киевского Мстислав. Новогородского ополчения он не имел – возможно, новгородцы не очень хотели помогать киевскому наместнику. На реке Чарэсе Всеслав разбил Мстислава и тот ушел в Киев к отцу. Всеслав отошел от Пскова к Копыси, где занимался устройством войска и ждал Ярославичей – здесь был самый короткий путь из Киева в Полоцк. Триумвират не пошел на Всеслава – их войска были заняты войной с Ростиславом Тмутараканским – князем, выбитым ими из Новгорода. Это был сильный, мужественный князь – послу византийского императора в 1066 году удалось его отравить. Некоторые историки пишут, что византийцы «старались» для Ярославичей – смерть Ростислава Тмутараканского лишила Всеслава Полоцкого очень сильного союзника. Тут же после смерти Ростислава триумвират посадил в Тмутаракани сына Святослава Черниговского – Глеба.

Войско Всеслава Вещего двинулось на Новгород – «вонзи стрекала и отвори врата Новуграду». Оставлять город за собой Всеслав не стал, полочане взяли много пленных и ограбили Новгород. Новгородцы наверно вспоминали, как их войско в 980 году во главе с Владимиром Святославичем вырезало Полоцк и почти уничтожило династию полоцких князей – если бы не мужество и самоотверженность дочери убитого князя Рогволда, сумевшей восстановить династию в Полоцке, княжества на Двине давно бы не существовало.

В начале 1067 года дружина Всеслава Брячиславича выбила киевлян из Новогрудка. На Полоцкое княжество двинулись Ярославичи с объединенным войском. Зимой 1067 года ими был уничтожен город Минск:

«Три Ярославича – Изяслав, Святослав, Всеволод, – собравши вместе войско свое, двинулись на Всеслава, когда была великая зима, и пришли до Менска. А менчуки закрылись в городе, и братья взяли Менск, убили мужчин, а женщин и детей забрали как добычу и пошли к Немиге. Всеслав тоже выступил против, и встретились на Немиге месяца марта в третий день, пошли одни против других. И был снег великий, и была сеча лютая, и погибли многие. И перемогли Изяслав, Святослав и Всеволод, а Всеслав ушел».

На реке Немиге при впадении ее в реку Свислочь стоял небольшой детинец – именно там теперь располагается современный Минск. Битва на Немиге произошла именно там. Автор «Слова о полку Игореве» писал:

«На Нямизе снопы стелют головами, молотят чеки харалужные, на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровавее брезе не Бологом бяхуть посеяны, посеяны костьмы русских сынов».

Великий белорусский поэт Янка Купала перевел отрывок о битве на белорусский язык:

«На Нямізе снапы сцелют Галовамі, А малоцяць жа стальнымі Іх цапамі. На таку жыццё кладзецца Неспадзейна, І душу ад цела веюць Безнадзейна. Берагі ў крыві Нямігі Па калені; Не дабро на іх пасеяў Сейбіт жменяй. А былі яны гусценька Ў процьмах вузкіх Там засеяны касцямі Сыноў рускіх».

С. В. Тарасов писал о результатах битвы:

«Полочане отступили. Но они не были побеждены, как не были победителями и Ярославичи. Войска отошли от того места, где встретились. Погибло столько воинов, что ни биться дальше, ни догонять отступивших ни у кого не было сил. Летописное «Всеслав убежал» не что иное, как констатация факта: Всеслав первым «прибежал» к Немиге и первый от нее отошел! Самым ярким доказательством безрезультатности для обеих сторон битвы на Немиге (а в первую очередь для братьев – триумвиров) стало то, что уже через четыре месяца Ярославичи запросили Чародея на переговоры».

Всеслав отступил к Полоцку, Ярославичи отошли к Орше. В июле 1067 года Ярославичи позвали Всеслава на переговоры в Оршу, поклявшись на кресте, что ему гарантирована полная безопасность – «прийди к нам, не сделаем тебе ничего злого». В те суровые времена нарушить крестоцелование считалось клятвопреступлением. 10 июля в шатре Изяслава Киевского Всеслав и его два сына были схвачен, отвезены в Киев и брошены в земляную тюрьму – поруб. В Полоцке братья посадили наместником сына Изяслава Мстислава, незадолго до того разбитого Всеславом на реке Черэсе. Династия полоцких князей могла исчезнуть, а их княжество потеряло бы суверенитет.

Четырнадцать месяцев Всеслав с сыновьями просидел в земляной яме. Ситуация в Киеве к тому времени резко изменилась. Современный белорусский историк В. К. Чаропка писал в работе «Имя в летописи», вышедшей в Минске в конце ХХ века:

«Из бескрайних азиатских степей пришла новая беда – половцы. Как и хазары, и печенеги, и торки, огненным смерчем ворвались они в Южную Русь. В 1068 году Ярославичи выступили против половцев. На реке Альте 15 сентября в жестокой сече братья были разбиты и едва спаслись позорным бегством. Это и вызвало гнев у киевлян. Собравшись на вече, они обратились к Изяславу: «Половцы разошлись по земле; дай, княже, оружие и коней, еще побьемся с ними». Куда более половцев боялся Изяслав своего народа: а вдруг оружие поднимут против него? Тогда не быть ему киевским князем. Князь отказал киевлянам – и как масла в огонь подлил. Киевляне восстали. Этим воспользовались полочане, которые были в городе, и призвали восставших: «Пойдем, освободим дружину свою из поруба».

Киевляне бросились к княжескому двору, где в порубе сидел Всеслав. Бояре сказали Изяславу: «Пошли к Всеславу, пусть его позовут к окну и убьют мечом». Легко было давать совет: убей князя! Всеслав был популярным среди киевлян. Помнят они, как забыв крестоцелование, захватил Изяслав полоцкого князя. За этот грех послал на Русь Бог поганых. Убей князя – и киевляне в гневе самого убьют. Изяслав не отважился осуществить боярский совет, решил сам, пока жив и здоров, унести ноги из Киева. А Всеслава под приветственные крики киевлян вызволили из неволи и объявили великим князем киевским».

«Повесть временных лет» писала:

«Всеслав же сел в Киеве. Этим Бог показал силу креста, ведь Изяслав целовал крест, а после схватил Всеслава, из-за этого и наслал Бог поганых, а Всеслава явно спас святой крест, ведь в день Вознесения Всеслав сказал: «О, святой крест! Я верил в тебя, поэтому ты и вызволил меня из этой ямы».

Через полгода Изяслав Ярославич, Получив войско от польского короля Болеслава Храброго, пошел на Киев. Всеслава, как великого киевского князя, не поддержало киевское боярство, не подчинились и другие князья. Всеслав с дружиной и народным ополчением вышел навстречу Изяславу. До битвы не дошло – Всеслав, очевидно, не захотел крови, а, возможно, понимал, что ополчению не победить кованую рать. Ночью он ушел в Полоцк. Изяслав без боя вошел в Киев. С. В. Тарасов писал:

«Будучи одновременно и киевским и полоцким князем, Всеслав не мог избежать того, против чего выступал всю жизнь – центристской политики. Волей судьбы он оказался перед весьма сложным выбором: как одновременно быть князем двух княжеств, фактичным господином больше, чем половины восточнославянской земли, и вместе с тем не конфликтовать с другими князьями. Он, который защищал независимость Новгорода и Смоленска, Полоцка и Тмутаракани, вдруг стал единоличным хозяином огромных земель. Всеслав имел косвенные права на Киев, оно они были настолько относительные, что он сам никогда не стремился их осуществить. Чародея поддержали киевляне, но этот эмоциональный порыв в значительной степени был подогрет самими полочанами. Где гарантия, что подобное не повторится, и он снова не окажется в порубе?

На протяжении всей истории мы наблюдали у полоцких князей обостренное чувство родины, отчизны. Не могло оно обойти и Всеслава».

Всеслав покинул и Полоцк под давлением войск Изяслава – у него не хватило воинов отбить объединенное киевско-польское войско, а резни он не хотел. В Полоцке сел княжить Мстислав, затем Святополк, брат Мстислава. Они княжили недолго, каждый по году.

Всеслав набрал воинов в финском племени водь, – некоторые историки говорят, что из него происходила мать князя. В октябре 1069 года войско Всеслава встало у стен Новгорода, а не Полоцка – возможно водские воины поставили условием похода на столицу Полоцкого княжества грабеж Новгорода. 26 октября в большом бою новгородцы разбили Всеслава – «воджанам была великая сеча и погибло их без числа». Всеслав Вещий и сам попал в плен, но был сразу же отпущен. Княживший в Новгороде сын Святослава Черниговского Глеб никогда бы этого не сделал. Очевидно, Всеслав пользовался таким авторитетом и уважением народа, что именно новгородцы отпустили его. В. Чаропка писал об этом:

«Еще в 1015 году новгородский князь Ярослав Владимирович отказался платить Киеву дань, однако Киев в этом конфликте сильнее. Мечта же быть независимым и самостоятельным не оставляла Новгород. Только могла бы она осуществиться, если бы Киев захватил Полоцк и реально угрожал наложить руку и на ту призрачную, но все же самостоятельность Новгородской республики. Новгородцам был нужен союз с Полоцком для борьбы с Киевом. Тут интересы новгородского и полоцкого боярства совпали. Поэтому и отпустили новгородцы своего пленного».

Через два года, в 1071 году, Всеслав, во главе войска из варягов, литовцев, эстов, семигалов стоял под Полоцком – «выгнал Всеслав Святополка из Полоцка». Изяслав с войском послал своего сына Ярополка вернуть Полоцк, но сил хватило только на один бой, недалеко от Минска. Войска разошлись по домам. Всеслав вновь вокняжился в Полоцке и стал укреплять и приводить в порядок земли. За четыре года киевские наместники сильно разорили и Полоцк и Полоцкую землю. Историк В. М. Игнатовский писал:

«Усердно работал князь над улучшением Полоцкой земли, охранял ее от натиска соседей, и нападая на соседние, особенно киевские, земли. Не знал он за всю свою долгую жизнь, что такое свободное время и отдых. Откуда только взялось столько политического разума, хитрости и неиссякаемой энергии у этого труженика древней старины? Этот вопрос интересовал и современников Всеслава. Современники не могли этого понять и не могли согласиться с тем, что это обычный, простой человек, как все. Разве может простой человек иметь такую энергию, мощь и быстроту? Народ был уверен в том, что Всеслав имеет необычную силу, что он колдун, чародей, что он, например, может рыскать серым волком через сотни верст. Ходило среди народа предание, что и родился он от волшебства. Своим умом, своим непокорным, сильным духом князь-волшебник надолго остался в народной памяти».

В 1073 году Всеслав участвовал в конфликте триумвиров. К нему с предложениями о союзе обращались и Изяслав Киевский, и Святослав Черниговский. Триумвират распался, «Изяслав же пошел в ляхи с добром многим и с женой, надеясь на богатство великое и говорил: «Этим найду я воинов». Он даже сумел на короткое время через несколько лет занять киевский стол, но почти тут же погиб – в 1078 году. Киевом с 1073 по 1076 год правил ставший великим киевским князем Святослав Ярославич.

Пять лет мирной жизни полностью использовал Всеслав Вещий – его Полоцк, его земля расцветала и хорошела с каждым годом. Современный белорусский историк А. А. Марцинович писал в работе «Зерно к зерну», вышедшей в Минске в 1996 году:

«С силой Всеслава уже не могли не считаться, как и не могли не признавать его власть. Дань ему платили даже предки современных латышей. Породниться с полоцким князем за честь считал византийский император, взявши в жены его дочку. Со всех концов приезжали в город на Полоте купцы. Их привлекало гостеприимство здешних людей, их состоятельность, что в торговле очень важно, поскольку всегда найдутся потенциальные покупатели. Да и сам князь любил встречаться с торговцами, поговорить с ними о жизни, просил привозить больше товаров. Не забывал и про книги.

Само управление в княжестве происходило, используя современные термины, демократическим путем. Князь стоял во главе войска, однако воевать или не воевать, решало городское вече. Вообще, оно имело немалые по тем временам права. Давало разрешение на войну или отказывало в ведении боевых действий. Вече могло спросить у князя, почему он проиграл битву. Интересовалось оно и какой ценой одержана победа. Если большой и дорогой, выясняло, почему… Вече посылало посольства в другие страны, решало многочисленные проблемы повседневной жизни».

Мирная жизнь Полоцкого княжества закончилось в 1076 году. Всеволод Ярославич, ставший великим киевским князем, и его сын, черниговский и смоленский князь Владимир Мономах, объединив военные силы чуть ли не всей Южной Руси, двинулись на Полоцкое княжество. Историк П. Г. Чигринов писал:

«В течение нескольких лет Всеслав, стремясь ограждать свои земли от притязаний со стороны киевских князей, всемерно укреплял могущество Полоцкого княжества. С конца 70-х годов XI века в борьбу с полоцкими князьями включился Владимир Мономах, тогдашний князь черниговский и смоленский, что придало этой борьбе исключительно напряженный и жестокий характер. Много раз под руководством Владимира Мономаха соединялись южнорусские князья, чтобы подчинить центральной, великокняжеской власти полоцкие земли.

Ярославичи стремились любыми средствами обескровить, ослабить Полотчину. Этому способствовал тот факт, что отец Владимира Мономаха, Всеволод, занял в то время киевский престол и этим самым «переемь всю власть русскую», в Новгороде «сидел» Святополк Изяславич – давний враг Всеслава Полоцкого. Как видно, Полоцкое княжество оказалось почти в окружении».

После смерти Святослава Ярославича опять началась стихшая было резня за княжеские столы. Его сыновьям – Роман Святославич княжил в Тмутаракани, а Олег Святославич на Волыни – их дядя Всеволод Ярославич предложил отдать свои столы. Олегу Святославичу, например, было предложено уехать в маленькое Муромское княжество. Все недовольные князья собрались в Тмутаракани, пока Всеволод пытался забрать их родовые земли. Недовольных князей поддержал Всеслав Чародей. Именно поэтому Владимир Мономах в 1077 году попытался взять Полоцк – ему это не удалось. Он, как обычно, разграбил округу. В 1078 году Владимир Всеволодович решил кончать с Полоцким княжеством, впервые в славянской истории позвав в поход извечных врагов Киевской Руси и всего Древнерусского государства – половцев. Однако даже с насильниками, столько лет уничтожавшими мирное население, Мономаха опять постигла неудача – воинское искусство Всеслава и мужество полочан свели на нет весь «союзнический» поход. В. Чаропка писал:

«С Плоцком срочно нужно было кончать. Владимир Мономах собирает громадное войско, какого со времен Святослава Игоревича не было на Руси. Все военные силы Южной Руси, новгородская дружина князя Святополка (которого некогда Всеслав выгнал из Полоцка) и половецкая орда зимой 1078 года пошли на Полоцк. Когда-то с такой силой Олег принудил Византию к покорности, повесил свой щит на ворота Константинополя. Наверно, Мономах тешил себя надеждой, что Полоцк доживает последние дни своей независимости. Однако и на этот раз оказались бессильными против Полоцка Мономаховы рати. Снова Всеслав оборонил столицу своей державы. В гневе Мономах сжег полоцкие предместья, а возвращаясь домой в Чернигов, камня на камне не оставил от Одрска. Этот город так и не возродился к жизни. За такой жестокостью пряталось бессилие Киева. Годы борьбы с непокорным Всеславом не принесли желанной победы. Змей, который был готов проглотить Полотчину, обломал на ней свои зубы».

Весной 1078 года недовольные Святославичи и союзные им князья пошли в поход на Чернигов, владения Мономаха. В сентябре 1078 года в бою на реке Соже они разбили киевские и черниговские войска во главе с Всеволодом Ярославичем. В Чернигове стал княжить Олег Святославич, Мономаху остался Смоленск. С. В. Тарасов писал:

«При всем желании Мономах ничем не мог помочь своему отцу. И единственной силой, которая его в то время сдерживала, мог быть только Всеслав Полоцкий со своим войском. Одновременный удар по Чернигову с севера и юга стал бы концом для всех Всеволодовичей, в результате которого они б уже никогда не поднялись. Поэтому Мономах вынужден был сидеть в Смоленске и сдерживать угрозу со стороны Всеслава Чародея».

Осенью 1078 года должны были произойти решающие события. Святославичи выступили против Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха, Всеслав осадил Смоленск. Смоленск был взят и сожжен, но в битве на Нежатиной ниве в октябре 1078 года Святославичи были разбиты Ярославичами. В битве с обеих сторон погибло несколько князей. Мономах помчался в Смоленск, оттуда на Полоцк, города опять не взял и разорил округу – «пожег землю, повоевав до Лукомля и до Логожска, и на Друцк воюя». Последний поход на Полоцкое княжество Владимир Мономах совершил через шесть лет – в 1084 году, опять наняв половцев, он изгоном взял Минск – форпост полоцкой земли. Позднее, в своем «Поучении» потомкам Мономах сам писал об этом штурме: «На ту осень идохом с черниговцы и с половцы, с чатеевичи, к Менску: изыхахом город, и не оставихом у него ни челядина, ни скотины». После этого Мономах отступился от Полоцкого княжества, понимая, что Всеслава ему не победить. Двадцать лет никто не «трогал» Полоцкие земли.

Княжество росло, сильнело и расцветало. Именно в это время оно достигло вершины своего могущества. По размеру оно равнялось многим европейским государствам, в нем было более десяти городов-крепостей – Минск, Витебск, Заславль, Орша, Копысь, Усвяты, Браслав, Лукомль, Друцк, Логойск, Борисов, Городец, Кривич. Власть Полоцка и Всеслава распространялась на Нижнее Подвинье до Балтийского побережья. Вассалы Полоцка находились в Герсике и Кукейносе. Позднее в полоцких землях была создана даже своя денежная и весовая системы. В 1097 году князья Киевской Руси, по-прежнему резавшиеся между собой, собрались в Любече на съезд, где решили, как обычно ненадолго, что «каждый да держит отчину свою». Всеслав не приехал – он и так всегда охранял и держал свое, Полоцкое княжество. Съезды князей по разделении сфер влияния собирались в 1100 году в Витичеве, в 1103 году, в другие годы – междоусобицы не прекращались.

Князь Всеслав Брячиславич Полоцкий умер в 1101 году – «В лето 6609 (1101) преставился Всеслав, Полоцкий князь, месяца апреля в 14-й день, в 9-й час дня, в среду».

Во время княжения великого киевского князя Владимира Мономаха была написана в Киеве «Повесть о Всеславе Полоцком». Летописям самого Полоцкого княжества сохраниться не дали.

«В год 6529 (1021). Пришел Брячислав, сын Изяслава, внук Владимира, на Новгород, и взял Новгород, и, захвативши новгородцев и их имущество, пошел к Полоцку. И когда пришел он к реке Судомир, Ярослав из Киева на седьмой день тут догнал его. И победил Ярослав Брячислава, и новгородцев вернул в Новгород, а Брячислав побежал к Полоцку.

В год 6552 (1044). В этот год умер Брячислав, сын Изяслава, внук Владимира, отец Всеслава и Всеслав, сын его, сел на его княжеском столе в Полоцке. Мать же его родила от чародейства. Когда мать его родила, на голове его была сорочка. И сказали предсказатели его матери: «Эту сорочку повяжи на него, пусть носит ее до смерти». И носит ее на себе Всеслав и сегодня, потому и немилостив он на кровопролитие.

В год 6574 (1066). Пришел Всеслав и взял Новгород с женщинами и детьми и колокола снял со святой России. О, великая беда была в то время!

В год 6575 (1067). Взял рать в Полоцке Всеслав, сын Брячислава, и занял Новгород. Трое же Ярославичей, Изяслав, Святослав и Всеволод, собравши воинов, пошли на Всеслава в лютый мороз. И подошли они к Менску. И закрылись меняне в городе. Братья же взяли Менск, перебили всех мужчин, а женщин и детей взяли в полон и пошли к Немиге. И пошел Всеслав против их. И встретились противники на Немиге месяца марта в третий день, был снег великий, и пошли один на одного. И была лютая сеча, и многие полегли в ней, и победили Изяслав, Святослав и Всеволод. Всеслав же убежал.

После этого месяца июля в десятый день Изяслав, Святослав и Всеволод, поцеловавши крест святой Всеславу, сказали ему: «Прийди к нам, не сделаем тебе ничего злого». Он же, надеясь на их крестоцелование, переехал к ним в лодке через Днепр. Когда же Изяслав вошел первый в шатер, тут схватили Всеслава, на Орше около Смоленска, преступивши крестоцелование. Изяслав же, приведя Всеслава в Киев, посадил его и двух сыновей в тюрьму.

В год 6576 (1068). Пришли иноплеменники на Русскую землю, множество половцев. Изяслав же, Святослав и Всеволод вышли против их на Альту. И ночью пошли один на оного. За грехи наши наслал Бог на нас поганых, и побежали русские князья и победили половцы.

Когда Изяслав со Всеволодом побежали в Киев, а Святослав в Чернигов, тогда киевляне прибежали в Киев, собрали вече на рынке и послали к князю сказать: «Вот половцы рассеялись по всей Русской земле, дай, княже, оружие и коней, и мы еще повоюем с ними». Однако Изяслав не послушал этого. И начали люди нарекать на воеводу Коснячка, пошли на гору с веча и пришли на двор Коснячка и, не найдя его, встали у двора Брячислава и сказали: «Пойдем вызволим дружину свою из тюрьмы». И разделились они на две части: одна половина пошла к тюрьме, а другая половина пошла по мосту и пришла на княжий двор. Изяслав же в этот час на сенях рядился с дружиной своей. И начали спорить с князем люди, стоя внизу.

Когда князь глядел из окна, а дружина стояла около его, сказал Изяславу Тука, брат Чудина: «Видишь, княже, люди кричат, пошли, пусть Всеслава охраняют». И пока он это говорил, другая половина людей пришла от тюрьмы, открывши ее. И сказал дружина князю: «Злое учинилось; пошли к Всеславу, пусть, подозвавши обманом к окну, проткнут его мечом». И не послушал этого князь. Люди же закричали и пошли к тюрьме Всеслава. Изяслав же, увидев это, побежал с Всеволодом со двора. Люди же вызволили Всеслава из тюрьмы в 15-й день сентября и славили его посреди княжеского двора. Двор же княжеский разграбили, множество золота и серебра, в монетах и слитках. Изяслав же убежал к ляхам.

Всеслав же сел в Киеве. Этим Бог показал силу креста, потому что Изяслав целовал крест, а после схватил Всеслава, из-за этого и наслал Бог поганых. Всеслава же явно спас святой крест, а в день Вознесения Всеслав, вздохнув глубоко, сказал: «О, святой крест! Я верил в тебя, поэтому ты и освободил меня из этой тюрьмы». Бог же показал силу креста для науки земли Русской, чтоб не преступали святого креста, поцеловав его. Когда же кто преступит, то и тут на земле будет покаран, и в будущем примет кару вечную. Велика сила святого креста: крестом бывают побеждены силы дьявольские, крест князьям в битвах помогает, крест оберегает в битвах, верующие побеждают супостатов, крест быстро спасает от напастей тех, кто просит его помощи, веруя. Ничего не боятся черти, только креста. Когда появляются дьявольские привидения, то, перекрестившись, их прогоняют. Всеслав же сидел в Киеве семь месяцев.

В год 6577 (1069). Пошел Изяслав с Болеславом на Всеслава, Всеслав же выступил навстречу. И пришел к Белграду, ночью же он тайно от киевлян ушел из Белграда в Полоцк. Изяслав же выгнал Всеслава из Полоцка и посадил в Полоцке своего сына Мстислава, он же вскоре умер там. И посадил Изяслав в Полоцке на его место брата Святополка. Всеслав же убежал.

В год 6579 (1071). В тот же год выгнал Всеслав Святополка из Полоцка. В тот же год победил Ярополк Всеслава у Галицичаска.

1078. Всеслав Смоленск спалил, и я с черниговцами верхом с повозными конями помчался к Смоленску, и не застали его в Смоленске. В той погоне за Всеславом я сжег землю и повоевал ее до Лукомля и до Логожска, после на Друцк пошел войной и снова вернулся в Чернигов.

1084. В ту же осень ходили с черниговцами и с половцами чытаевичами к Менску, захватили город и не оставили в нем ни челядина, ни животного.

В год 6609 (1101). Умер Всеслав, князь полоцкий, месяца марта в 14-й день, в 9 часов дня, в среду».

Выдающийся белорусский исследователь и писатель С. В. Тарасов писал:

«Всеслав был одним из тех первых князей, при котором Полоцкая земля заявила о себе как о независимой державе. Он был одним из первых во всей Восточной Европе, кто почувствовал перспективность и историческую необходимость развития относительно малых независимых государств. При Всеславе высокого расцвета достигли искусства, образование, зодчество. Христианство начало постепенно мирно входить в повседневную жизнь народа. Развиваются города, ремесла, торговля. Он укрепляет границы своего княжества – державы, но не забывает про насущные потребности разных народов, балтов, угро-финнов. Про полоцкого князя ходили слухи, предания, былины, писал о нем автор «Слова о полку Игореве».

Конечно, не все в жизни Всеслава Полоцкого было безупречным, ведь он жил в противоречивое и героическое время. Это не могло не отразиться и на его судьбе. Весь характер князя был, как клубок запутанных ниток. В нем переплеталось и белое, и черное. Даже такие краски, которые в принципе несовместимы, слились в один цвет. Они ошибался, кидался в крайности, временами утрачивал веру, чувство меры, изменял одной религии во имя другой, и, наоборот, терялся, немел от бессилия. Все было в его жизни. Но никогда Всеслав не изменял своей родине – Полоцкой земле, к ней возвращался из самых далеких походов и путешествий.

Говорят, что в XI веке белорусская народность еще не сформировалась, Полоцкое княжество лучше называть не белорусской державой, а государством на территории Беларуси. Но от этой словесной эквилибристики суть исторического явления не меняется. Полоцкое княжество – могучее и независимое государство, созданное волей народа и разумом князей, – было первое в Беларуси. Главная заслуга Всеслава Чародея в том, что он правильно понял и оценил объективные условия развития белорусских земель уже в XI веке. Его деятельность была направлена прежде всего не на разъединение с Киевом и Новгородом, а на консолидацию земель и народов в границах тогдашней Беларуси.

Политика Всеслава Чародея имела великие последствия. Небольшие княжества, разноэтничные племена, которые не имели больших городов, развитой политической системы, высокоразвитых ремесел, а значит, и торговлю, стремились к союзу с могучим соседом – Полоцком. В фундамент державы, кроме политики, закладывалась и культура.

Когда возводятся один за одним храмы, расцветают монастыри, действуют школы для юношества, растут города, – значит, все это обеспечено державой как политически, так и экономически. Создав государство, Всеслав Брячиславич заложил фундамент, на котором только и могла строиться дальнейшая судьба нашей земли и ее жителей. Фундамент политико-экономический стал фундаментом духовным – целью консолидации любого народа.

Наша история – неисчерпаемый источник вдохновения и духовности. Фигура Всеслава Брячиславича в ней – одна из самых ярких молний, первоначало познания собственного «я». Она привлекательная, она таинственная и благодарная. Так будет ли стоять памятник на улице имени Всеслава Чародея?

Это зависит только от нас».

Древнерусское государство просуществовало совсем недолго после смерти в 1125 году Владимира Мономаха. Его сын Мстислав, прозванный в летописи Великим, носил этот титул всего семь лет. Выдающийся историк С. Ф. Платонов писал:

«При сыновьях и внуках Ярослава Мудрого Киевское государство постепенно утратило свое единство и превратилось в ряд отдельных волостей, объединенных только тем, что у них была одна церковь и один княжеский род. Так как члены княжеского рода находились в постоянной вражде и междоусобии, то и волости, управляемые ими, не хранили мира между собой и чем далее, тем более питали взаимное отчуждение.

Последствием такого политического беспорядка был общий упадок Киевской Руси – и политический и экономический. Только что победившая печенегов Русь не могла собрать достаточно сил для борьбы с новым кочевым народом – половцами, которые появились в южных степях с середины XI века. Отлично пользуясь неурядицами на Руси, половцы «несли резню» в Русскую землю: грабили ее и мешали русской торговле, захватив все пути из Руси на восток и юг. Общее разорение и обеднение было результатом княжеских усобиц и половецкого разбоя, и Киевская Русь понемногу захирела и запустела. Уже к XIII столетию, всего лет 150 спустя после смерти Ярослава, Киевское государство можно считать распавшимся на несколько частей, а самый Киев – запустевшим и обедневшим городом.

Причины политических неурядиц в Киевской Руси заключались в следующем:

Во-первых, установившийся после Ярослава Мудрого порядок княжеского владения и наследования был вообще очень сложен, а кроме того, и несправедлив по отношению к князьям-изгоям; поэтому всегда бывали князья недовольные, обделенные и обиженные.

Во-вторых, сильнейшие князья в отношении слабейших часто допускали прямые обиды и насилия: братья, например, изгнали слабого Изяслава из Киева; дяди обидели своих племянников Святославичей.

В-третьих, население, терпевшее от княжеских ссор, не хотело признавать княжеского старейшинства и не всегда повиновалось князьям: киевляне, например, изгнали от себя Изяслава, не пускали к себе Святославичей. Понятно, что при таких условиях правильное наследование столов стало невозможным и родовой порядок преемства власти должен был пасть.

Утверждение в Киеве Владимира Мономаха мимо его старших родичей повело к падению родового единства в среде киевских князей и обострило вражду между разными ветвями. После смерти Мономаха Киев достался не братьям его, а его сыновьям и обратился таким образом в семейную собственность Мономаховичей. После старшего сына Мономаха, очень способного князя Мстислава (1125–1132), в Киеве один за другим княжили его родные братья. Пока они жили дружно, их власть в Киеве была крепка; когда же у них начался разлад, то против них поднялись сидевшие в Чернигове князья Ольговичи (сыновья и внуки Олега Святославича) и не раз силою завладевали Киевом. Но Мономаховичи, в свою очередь, не желали отказаться от обладания Киевом и тем самым признать над собой старшинство Ольговичей. Разгорелась долгая и упорная борьба за Киев. Победа в ней осталась в конце концов за потомством Мономаха.

Но, побеждая Ольговичей, старшие Мономаховичи должны были бороться и со своею ближайшею роднею – Мономаховичами младшей линии. В конце концов Киев достался Андрею Боголюбскому – в 1169 году. Но к этому времени обстоятельства на Руси так переменились и Киев так явно склонился к упадку, что Андрей не пожелал сам сидеть в Киеве и остался в любимом своем Ростово-Суздальском краю. Киев же, ограбленный и сожженный его войсками, был передан одному из подручных Андрею младших князей.

Таковы были судьбы Киевского великокняжеского стола. Он был жертвою постоянных междоусобий, возникавших вследствие того, что родовые понятия князей не соответствовали правильному государственному порядку. Не умея выработать правильного наследования власти и помирить притязания разных ветвей многолюдного княжеского рода, князья для решения своих споров очень легко обращались к оружию и начинали междоусобия, «которы» и «коромолы», и в них «несли розно» Русскую землю, губили и свои, и земские силы. Во время борьбы за Киев в XII веке обнаружилось ясно, что княжеский единый род распался и что вместо него стало существовать несколько взаимно враждебных его ветвей, обратившихся как бы в особые роды. Все эти ветви желали владеть Киевом как столицей единого когда-то государства и из своих гнезд силой добывали Киев друг у друга. Понятно, что при постоянной общей вражде киевский князь уже не мог быть на самом деле единовластным государем и не мог рассчитывать на общее ему повиновение. Его не слушались ни князья, ни отдельные города. Каждая семья князей имела своего отдельного старшего «великого князя». Каждый большой город, не желая быть жертвой княжеских смут, хотел сам устраивать свои дела и норовил вступить со своим князем в договор с целью охранить себя от княжеского произвола. Государство, словом, разлагалось и потому слабело и беднело. Вместо единой Руси образовалось много «волостей», разрозненных и взаимно враждебных.

Чем больше бывало у князей междоусобий, тем свободнее и удобнее могли половцы проникать на Русь. Иногда сами князья вмешивали «поганых» в свои распри и показывали им путь в Русскую землю, обращаясь к ним за военной помощью и натравливая их на своих врагов – русских же князей.

Князья продолжали ссориться, а половцы продолжали надвигаться на Русь. Наиболее близкое к степям Переяславское княжество во второй половине XII века было почти занято половцами, которые в нем уже «жили», а не только грабили его наездом. Степные дороги оказывались совсем во власти кочевников. Русь потеряла свои владения на Азовском море (Тмутаракань), так как пути к ним были заняты половцами. Только с большим трудом русские купцы могли добираться через степь до Черного моря, и потому торговля Руси с Грецией постепенно падала и, наконец, совсем замерла. А вместе с этим упало и прежнее значение Киева. Отрезанный кочевниками от южных морей, Черного и Каспийского, Киев уже не мог посредничать в торговле Европы с Востоком.

Киев беднел и глох. Население южнорусских княжеств, не находя от постоянных усобиц и разбоев ни безопасности, ни заработка, понемногу оставляло свои места и переселялось подальше от степи или на север, или на запад. Так совершалось постепенное падение Киевского государства, утратившего свое политическое единство и торговое оживление.

Понемногу и связь волостей с Киевом слабела и слабела; в XII веке Киевское государство снова превратилось в ряд волостей, или земель, друг от друга обособленных».

Киевская Русь распалась на Киевское, Черниговское, Переяславское, Смоленское, Галицко-Волынское, Владимиро-Волынское, Владимиро-Суздальское княжества, Новгородскую республику. К началу XIII века княжеств было уже полсотни.

Некоторые современные историки пишут, что существование сравнительно небольших государств эффективнее, чем жизнь больших государственных образований. Существовать могут, и благополучно, любые государства – однако, только если это позволяют соседи. Татаро-монгольское нашествие вполне доказательно объяснило, что бывает с государствами, более слабыми, чем нападающие.

В год смерти Всеслава Вещего у его младшего сына князя Юрия и княгини Софьи родилась дочь, названная Предславой. В историю Беларуси она вошла не только как внучка великого Всеслава – она стала Евфросиньей Полоцкой. «Исторические сведения о жизни преподобной Евфросинии, княжны Полоцкой», вышедшие в Петербургской синодальной типографии в 1841 году, сообщают:

«Узнав, что ее хотят обручить одному из прекрасных молодых князей, она решилась искать от суеты мирской убежища в женской обители, где начальствовала тетка ее, супруга князя Романа Всеславича. Благочестивая игуменья сначала противилась желанию Предславы, видя нежный возраст и опасаясь гнева отца, но уразумев звание ее от Бога, согласилась принять юную княжну, которая была облечена в Ангельский образ под именем Евфросинии».

По благословению епископа Полоцкого Илии Предслава, в 12 лет ставшая монахиней Евфросинией, поселилась в «голубце» Софийского собора – особой келье слева от алтаря Храма. Она стала переписывать церковные книги. Библиотека Софийского собора стала крупнейшим духовно-культурным центром не только Полоцкого княжества, но и всего Древнерусского государства. При соборе работала особая мастерская, переплетавшая и художественно оформлявшая книги. В соборе хранились уникальные документы, архивы княжества. Библиотека, летописи и архивы исчезли в годы Ливонской войны середины XVI века.

Около 1128 года Евфросиния поселилась при храме Преображения. «Исторические сведения» писали: «Вот я дают Евфросинии место святого Спаса на Сельце с тем, чтобы здесь был девичий монастырь, и никто из преемников да не изменяет сего моего деяния» – так сказал епископ Илия».

Евфросиния стала игуменьей Спасо-Преображенского монастыря – «туда приняла она младшую родную сестру свою Градиславу, дав ей имя Евдокии, и двоюродную, Звениславу, дочь князя Бориса, которая была наречена Евпраксиею».

В 1161 году Евфросиния Полоцкая на месте деревянной церкви построила каменный Спасо-Преображенский собор, единственный памятник зодчества XII века в Беларуси, уникальный образец древнебелорусского зодчества. В том же году полоцкий мастер Лазарь Богша для этого храма изготовил знаменитый напрестольный крест, в котором находились святые реликвии – капли крови Христовой, частица древа Животворящего Креста Господня, частица камня от Гроба Пресвятой Богородицы, частицы мощей святых Пантелеймона и Стефана. Этот крест стал символом и реликвией Беларуси.

Спасо-Евфросиниевский Собор дошел до нас почти в первозданном виде – «здесь, из мирного убежища, сквозь маленькое круглое окно, устроенное в толстой стене, открывалось взору игуменьи Евфросинии обширное пространство полей, лугов, отдаленных лесов и вид всего города с его церквями и родительским теремом».

В преклонных годах Евфросиния Полоцкая с братом и сестрой совершила паломничество в Константинополь Иерусалим. Именно в Иерусалиме она скончалась – 23 мая 1173 года и была погребена в русском храме. В 1187 году, при завоевании Иерусалима египетским султаном Саладином, мощи Евфросинии были вывезены русскими паломниками из Палестины. Сейчас мощи преподобной Евфросинии Полоцкой лежат в ее любимом городе. Выдающиеся труда деда и внучки – навечно в памяти белорусского народа.

Витовт Великий (1350–1430)

Часть I. Великое княжество Литовское до Витовта Великого. Гедимин. Ольгерд и Кейстут

К ІХ веку литовцы, впервые упомянутые в летописях в 1009 году, состояли из нескольких племен – литвинов, жмудинов, ятвягов. Пруссы жили над Вислою и Неманом, жмудины – в устье Немана, собственно литовцы – в бассейне Вили, жемгола – на левом берегу Двины, куроны – на полуострове между Балтийским морем и Рижским заливом, летгола – латыши – на южном побережье Двины, ятвяги – между Западным Бугом и верховьями Немана. У литовцев почти не было городов. Выдающийся белорусский историк М. В. Довнар-Запольский писал в начале ХХ века:

«Все литовские племена жили в условиях родового быта, имея многочисленных родовых старейшин. Наша летопись и древнейшие немецкие хроники называют этих старейшин «князьями», насчитывают многие десятки их. Эти князья пользовались почетом и уважением литовцев, остальное население находилось у них в подчинении.

Ни торговлей, ни ремеслами литовцы не занимались и даже не имели поселений городского типа. Они жили в лесах, в бедных хижинах, занимались земледелием или бортничеством. Культурное их развитие стояло очень невысоко. Сведения о религии литовцев сохранились у позднейших писателей. Эти сведения придают литовской религии характер стройно выработанных религиозных представлений. Но в этих сведениях имеется немало домыслов позднейшего характера. Литовская религия отличалась такой же примитивностью, как и весь быт литвы. Они верили в Перкуна, бога грома и молнии. Вообще, они поклонялись силам природы. Они почитали ужей и насекомых, любили гадания, поклонялись духам природы. Литовцы имели жрецов, но рассказы позднейших писателей о значении жреческого элемента Литвы, являются большей частью вымышленными».

О «менном» периоде XI века писали многие исследователи, выдвигая свои версии.

Историк конца XIX века белорус М. И. Коялович писал:

«Литовское племя занимает довольно удобную для жизни, большей частью плодородную страну – принеманскую. Народ этот разделяется на два племени: собственно литвинов и жмудинов. В старину литовский народ занимал большее пространство, чем теперь. В нынешней Пруссии жила особая ветвь литовского народа, пруссы, которых давили немцы. В западной России целая ветвь этого народа, так называемые ятвяги, жили в юго-западной части Гродненской губернии. Малороссийское племя в XIII столетии и польское в то же время и в XIV столетии теснили литовский народ с этой стороны и совершенно истребили ятвягское его племя. Литвины остались только в Принеманской стране до Балтийского моря. Но и здесь они не имели покоя. Их жестоко давили рыцарские ордена: Прусский и Ливонский. Таким образом, с разных сторон сжимали литовский народ. Эти обстоятельства выработали в литвинах ту особенность, что они обыкновенно упираются против всего, часто даже не сознавая, почему они это делают. Стоит утвердить их в какой-либо мысли, и они защищают ее упорно, не давая себе отчета, почему упираются, чего добиваются».

Российский историк конца XIX века А. Барбашев писал:

«Древние летописцы и ученые до начала нынешнего столетия, интересуясь происхождением литовцев, сближали их с самыми различными народами: с герулами, с аланами, с немцами, с римлянами, с гелонами и будинами, со славянами. В настоящее время ученые пришли к тому заключению, что литовцы образуют особую ветвь арийского племени, как славяне, германцы и романские народы. Вместе с другими арийцами литовцы оставили Азию и поселились в восточной Европе, в бассейне реки Немана. Название «Литва» происходит от корня lit (lytus – дождь, lietas – проливной) и означает болотистую, сырую страну.

Населяя болотистую и лесистую страну, литовские племена жили главным образом охотой и рыболовством, занимались пчеловодством. Коневодство составляло видную отрасль домашнего хозяйства; кумыс, как и мед, был любимым напитком литовцев. Земледелием занимались мало, более обращали внимание на разведение овощей и льна. Ремесла находились в первобытном состоянии; как льняные одежды литовцев, так и их хижины или «нумы» были бедны и просты. Городов не было. В обмен на произведения своей страны литовцы получали от соседей медные и железные изделия, – косы, серпы и особенно оружие. Приморские племена имели свои лодки, и племя Корс отличалось не только торговлею, но и морскими разбоями.

По свидетельству средневековых писателей литовцы представляются людьми крепкого сложения, с белой кожей, румяным овальным лицом и голубыми глазами. Были очень воинственны. В домашнем быту отличались гостеприимством; бедный свободно заходил в каждый дом и ел, сколько хотел. Жен себе покупали и обращались с ними, как со служанками. Родовая месть была в полном ходу, – если случалось убийство, то не могло быть никакой сделки, пока родственники убитого не убьют убийцу или его родственников. Верили в загробную жизнь, которую считали продолжением земной; мертвых сжигали с имуществом.

Население Литвы делилось на свободных и рабов. В рабы поступали военнопленные, должники и добровольно продавшие себя из-за голода. Из свободного населения выделялись некоторые роды, владевшие большим количеством земель и рабов. Из таких богатых родов выходили местные князья или кунигасы. Наравне со знатными родами, пользовались большим вниманием жрецы. В политическом отношении литовские племена делились на мелкие волости, во главе которых стояли князья или старейшины. Единство литовского племени выражалось в религии и языке.

Религия литовцев во многом похожа на религию славян. Высочайшим божеством всего литовского племени был Перкунас (Перун); проявление которого – гром (и теперь литовцы говорят о громе: «Perkunas graieja»). Эпитеты его – «дедушка», «старец». Память о нем сохранилась в литовских песнях, пословицах и заговорах (в одной песне говорится, что у батюшки Перкуна девять сыновей: трое ударяют, трое гремят и трое бросают молнию). И в Жмуди, и в Литве, и в Пруссии поддерживались неугасимые огни (зничь) в честь Перкуна.

Над водами вообще и в частности над морем господствовал бог Атримпос. Третье высшее божество – Поклус владычествовал в царстве смерти и мрака. Солнце, луна и звезды тоже служили предметами почитания. Богам посвящались некоторые животные, луга, леса, воды и известные дни в году.

Жрецы или вайделоты были довольно многочисленны, отличались особой одеждой (с белым поясом), но не составляли особой касты; они разделялись на несколько степеней; высшая степень – кревы. Обязанность жрецов – жертвоприношения, гадания, заклинания, лечение; кревы были кроме того смотрителями святилищ и народными судьями. Особенной известностью пользовался у западных летописцев криве, живший в Пруссии, в место Ромове, где стоял идол Перкуна. По мнению некоторых этот криве (или криве – кривейто) был верховным жрецом всех литовских племен, вроде папы.

О древнем литовском языке можно судить только по отдельным словам и выражениям, сохранившимся в летописях немецких и русских; письменности у литовцев не было. С XIII века литовцы усваивают русскую письменность. Письменность на литовском языке появилась только в XVI веке – лютеранский катехизис Мартина Мосвидия в 1547 году и католический Николая Даукши в 1595 году.

В польских и немецких хрониках XVI и XVII веков мы находим литовские мифы о солнце, о богине Лайме (судьба), героические легенды о Полемоне.

Полеймон – римский выходец, который с 500-ми воинами прибыл на берега Немана и здесь основал литовское княжество. Его три сына: Боркус, Кунас и Сперо разделили между собою литовскую землю. Но Боркус и Сперо скоро умерли, а Кунас наследовал их земли. Сын его Керн построил город Кернов, где утвердил столицу; после него литовская земля раздробилась на уделы».

Российский историк П. Н. Батюшков писал о «начале Литвы» в конце XIX века:

«До половины XIII века литовское племя не имело городов и не составляло государства. Оно представляло рассыпанную массу небольших волостей, управлявшихся независимыми вождями, без всякой государственной связи друг с другом. Народы литовские объединялись только единством происхождения, языка и быта, тождеством преданий и языческой веры, общими для всего племени святилищами и общим сословием жрецов, состоявших под управлением одного верховного жреца Кривее – Кривейто. Бедность и дикость Литвы побуждала ее иногда предпринимать мелкие набеги на более зажиточных соседей, то есть Русь и Польшу.

По разделении Руси на уделы борьбу с Литвой вели преимущественно князья волынские и полоцкие. Хотя кривские торговцы и поселенцы продолжали проникать в литовские земли, но сама Полоцкая земля, ослабленная недостатком прочной единой власти, раздроблением Полоцкого княжества на мелкие уделы и внутренней борьбой князей и уделов между собой, во второй половине XII века уже много терпела от литовских набегов и разорений. Литовцы, беспрестанно призываемые русскими князьями на помощь среди их взаимных междоусобий, начинают все чаще и чаще появляться в Полоцкой Руси то как союзники, то как враги отдельных князей. Литовцы постепенно втягиваются во внутренние дела Полоцкой земли, знакомятся с ее положением и военным искусством русских, свыкаются с мыслью о ее слабости и внутреннем неустройстве. С конца XII века они уже не ограничиваются участием в полоцких междоусобиях, но предпринимают походы на Русь с целью приобретения военной добычи, а затем и с целью захвата земель».

Российский историк В. Ф. Воеводский писал в начале ХХ века:

«По наблюдениям ученых, трудно найти народ, который мог бы сравниться с литовцами некоторыми присущими им качествами, как например: ничем невозмутимым спокойствием духа, слепым подчинением фатуму и всем вообще превратностям судьбы, чему лучшей иллюстрацией служит общеизвестный факт, что еще во второй половине XVI века, осужденные на смерть отнимали себе жизнь собственными руками. Средневековые писатели изображали литовцев в домашнем быту общительными и гостеприимными, на войне же суровыми и хищными.

До XI века они преимущественно занимались звероловством и рыболовством и только изредка земледелием и скотоводством, указывающими на более культурный их рост.

До XIII века литовцы не имели городов – как объединяющих центров, так и объединяющей политической власти, отсутствие которой сказалось крайне тяжело, когда на границах литовской земли стали появляться славяне и немцы».

Белорусский историк В. М. Игнатовский писал в начале ХХ века:

«Живя в лесах, отгороженные от соседей болотами и озерами, литвины не могли развить такую культуру, которая была в то время у восточных и западных славян. Городов, как торговых центров, у них не было. Изредка можно было встретить города как стратегические центры, которые мало чем отличаются от деревень. Чаще всего литвины жили в деревнях, патриархальными семьями и родами. Во главе таких семей и родов стояли обычные старейшины, родоначальники или князья, которых литвины называли кунигасами. Летописи говорят, что таких князей у литвинов было много. Нам известно, что власть литвинских князей распространялась на незначительные по территории сельские околицы, однако на своей земле они руководили всем независимо один от другого. Они часто объединялись в союзы, но еще чаще шли междоусобные бои по причинам чисто местным, или родовым; иногда они соединялись для какого-нибудь союзного похода на соседей. Можно думать, что некоторые кунигасы были просто потомками родовых старейшин; другие избирались отдельными патриархальными обществами для того, чтобы встать во главе их в тяжелый час борьбы с другими такими же обществами; третьи пришли со стороны и силой установили свою власть, используя или свою экономическую мощь, или тяжелое положение отдельной литовской группы. Из летописей можно видеть, что отдельные литовские князья собирали вокруг себя охотников до наживы, организовывали нечто похожее на славянскую и германскую дружины и совершали нападения на соседние земли. Даже такой богатый и сильный город, как Рига, не мог считать себя в безопасности от нападений литовских князей.

Мы можем уверенно сказать, что до начала XIII века в Литве не было и не могло быть единой государственной власти».

Литовские племена были окружены польскими, полоцкими землями, чувствовалось влияние Пскова, Новгорода и Смоленска. В конце XIII века в устье Вислы и Западной Двины появились ненцы. По соглашении с полоцким князем Владимиром монах ордена августинцев Мейнгард, посланный в 1185 году бременским архиепископом Гортвигом, начал крестить ливов. Следующий монах Бертольд был убит и на литовские земли пошли крестоносцы – мстить. В 1200 году из Бремена в литовские земли прибыл с большим отрядом крестоносцев епископ Альберт, начавший строить Рижскую крепость. В 1202 году был образован орден Меченосцев, действующий в Прибалтике. Крестоносцы прочно утвердились на эстонских и латышских землях.

Во второй половине XII века в землях бывшего Древнерусского государства существовали Новгород-Псковская земля, Владимиро-Суздальское княжество, Полоцко-Минская и Галицко-Волынская земли. В зоне их влияния на все более широком пространстве увеличивались набеги литовцев и крестоносцев. Если в 1162, 1180, 1198 году полоцкие и минские князья использовали литовскую военную силу в феодальных войнах, то в начале XIII века ситуация изменилась. Выдающийся советский историк В. Т. Пашуто писал в 1959 году в работе «Образование Литовского государства»:

«Утверждение нового общественного строя в Литве происходило в форме борьбы за установление феодальной монархии. Эта борьба, начавшаяся на коренной литовской земле, также распространилась на территорию Латвии, Пруссии, Белоруссии. Захват Белоруссии литовскими феодалами положил начало превращению небольшого Литовского государства в Литовское великое княжество.

Говоря об объединении литовских земель, надо, помимо внутренних, основных предпосылок этого процесса, иметь в виду также и внешнеполитические условия, которые в начале XIII века резко изменились и продолжали меняться с поразительной быстротой.

В 1201 году немецкие крестоносцы, обосновавшись на Двине, приступили к созданию здесь своих феодальных колоний. Разорение немецкими захватчиками Восточной Прибалтики и их вторжения в собственно литовские земли не только лишали значительную часть литовских нобилей выгодных источников дохода, но и создали угрозу их дальнейшему самостоятельному существованию. Литовские князья предпринимали настойчивые попытки уничтожить немецких рыцарей. Хроники полны сообщениями о набегах литовских войск на немецкие опорные пункты, включая и Ригу.

Уже епископ Мейнгард с первых же шагов столкнулся с литовцами: «в ближайшую зиму литовцы, разорив Ливонию, весьма многих увели в рабство». В дальнейшем литовцы, которые распоряжались в Подвинье, совершали походы в союзе с ливами на Ригу (1204 год), перехватывали на Двине немецких рыбаков (1201), послов епископа в Полоцк (1206), вредили рыцарям в Турейде (1206, 1207). Литовские отряды нападали на занятую рыцарями крепость Кокнесе (1210), на Трикатую и Леневарден (1213), угрожали Толове (1214). Во главе этих действий литовцев стояли князья-нобили: это – «богатый и могущественный» Свельгате, это – dux et princes Стексе, и «множество других князей и старейшин (princes as seniors) литовцев».

Не имея необходимых сил и стараясь посеять вражду между народами, Орден до поры терпел походы литовских войск за традиционной данью в земли латышей и эстонцев. Уже в это время Орден не упускал случая нанести урон Литве, столкнуть с ней земгалов и латгалов. Наступление рыцарей на Восточную Прибалтику привело к сближению земгалов с Литвой. Сопротивление, оказанное крестоносцам со стороны эстонцев и латышей, долгое время лишало Орден возможности организовать вторжение в Литву, что имело для нее немаловажное значение.

Получая возрастающую поддержку Германии, Дании, Швеции и особенно папской курии, крестоносцы овладели Юрьевом (1224) и захватили острова Сааремаа и Муху (1227). Отношения с Литвой особенно обострились, когда Орден начал развивать наступление на земли земгалов и куршей».

Орден не успел – отряды крестоносцев встретили войска князя Миндовга.

Объединение литовских племен началось в конце XII века. К 1190 году сформировались племенные территории – Аукшайтия, состоявшая из собственно Литвы, Нальшеная, Дельтувы и Упите, и Жемайтия, включавшая Цеклие, Коршуву, Медининкай, Саулу и Кнетуву. В 1215–1219 годах был создан союз литовских земель, включавший Аукшайтию, Жемайтию, Дзукию и Ятвягию.

Великое княжество Литовское было создано аукшайтским князем Миндовгом в 1236–1242 годах. Волынская летопись впервые упоминает о литовском князе Миндовге – Миндаугасе в 1219 году:

«Бяху же имена литовских князей: се старейший Живинбуд, Давьят, Довспрунк, брат его Миндог, брат Давльялов Виликаил; и жемайтские князья: Ердивил, Выконт и Ружевичев, Кинтибуд, Вонибуд, Бутовит, Вижелк и сын его Вишлий, Китеней, Пликосова. А се Булевичи: Вишимут, его же уби Миндовг и жену его поял и братью его побих, Едивила, Спудейка. А се князи из Дяволтвы: Юдька, Пукеик, Бикши, Ликиик. Сии же вси мир Даша князю Данилову и Васильку – и бе земля покойна».

Волынская и Ипатьевская летописи упоминают о Миндовге начала 30-х годов XIII века:

«Бысть княжащу ему в земли Литовской и нача избивати братью свою и сыновце свои, и другие выгна из земли и нача княжити один во всей земле Литовской и, очень загордившись, никого не считал равным себе».

Российский историк конца XIX века А. Барбашев писал:

«С появлением немецких Орденов, неутомимо теснивших литовцев, последние поняли, что им не устоять без прочной государственной связи. Рыцари и их гости с каждым годом продвигались далее вглубь литовских земель, насильно крестили жителей, за сопротивление или отпадение от христианства обращали в рабство, покоренных же облагали тяжелыми налогами, лишали большей части земли в пользу немецких колонистов и подвергали железным тискам орденской администрации.

Ни полоцкие, ни поморские князья не имели достаточно силы, чтобы создать из разрозненных литовцев прочное государство. В тридцатых годах XIII столетия возвышается Миндовг, владетель области реки Вили, который и считается основателем Литовского государства. Его походы в Черниговскую и Смоленскую область не имели важных результатов, но Полоцкие земли подчинились его власти».

Без белорусской военной силы противостоять Ордену Миндовг не мог. М. И. Коялович сто пятьдесят лет назад так писал о белорусских землях в XII–XIII веках:

«Природа, кажется собрала в стране Белоруссии все неудобные для жизни человека условия, чтобы дать бытие нескольким громадным рекам, благами которых большей частью пользуется не белорусское племя. В тех местностях, где много песков, болот, лесов, белорусы живут как будто на островах, между которыми иногда по несколько месяцев не бывает никакого сообщения.

Вследствие таких особенностей страны, белорусы жили небольшими, редкими группами. Исключение составляли их группы и даже полосы населения по рекам Двине и Днепру. Большую силу показали полочане не только в древние времена и в государственном строении, но и в последствии в области общественной. Полоцкое вече и вообще полоцкая община были из числа самых сильных русских вечей и общем даже в торговой борьбе с иноземными силами.

Белорусы (название от белой сермяги и белых барашковых шапок) – потомки древних кривичей и дреговичей. Кривичи населяли, по нашей древней летописи, пространство от тех местностей, где сближаются верховья Двины и Днепра в нынешней Смоленской губернии, и вниз по этим рекам на значительное пространство. Ими населен был весь треугольник в нынешних губерниях Витебской, Минской и Могилевской, образуемый верховьями этих рек, и немалое пространство по обеим его сторонам в нынешних губерниях – Смоленской, Витебской и Псковской, с одной стороны, и Смоленской и Могилевской – с другой.

На юго-западе в другом углу между Днепром и Припятью кривичи примыкали к дреговичам, у которых в XI веке был особенно известен город Слуцк, был еще и древний Туров. Кривичи и дреговичи, вероятно, не многим разнились и потому скоро слились в одно племя белорусов.

Нет сомнения, что также с древнейших, незапамятных времен кривичи и дреговичи, то есть белорусы, распространялись на запад в пределы верхних литовцев и ятвягов.

Самое раздробление на многие княжества и ослабление Полоцкой земли повели к важным, полезным в будущем последствиям. Белоруссия сильно колонизировалась в Литве и сближалась с ней. Почти до нашествия татар мы видим многочисленные нападения литовцев на псковские, новгородские и даже тверские местности. Забираться так далеко в русские области литвины могли не иначе, как через Белоруссию, следовательно, они здесь были уже свои люди, иначе не могли бы предпринимать через нее таких смелых походов в глубь России. Таким образом мы видим в Белоруссии два направления: одно из них притягивает ее к русскому востоку, к Смоленску, другое тянет ее на запад, в пределы Литвы, и подготовляет к соединению с Литвой.

Позднейшие западнорусские летописи относят к временам татарского нашествия основание литовской государственности в Новогрудке и даже в Полоцке. Современная наука показывает, что эти известия, неверные во многих частностях, не лишены, однако, основания и требуют тем большего внимания, что в наших древних русских летописях несомненен пропуск многих известий и даже имен белорусских князей. Но и в этих летописях есть указание на то, что литовская государственность возникла до татарского нашествия. Еще до татарского нашествия, именно в 1235 году, приобрел большую силу литовский князь Миндовг, столицей которого в начале татарского ига был Новогрудок, где, по позднейшим летописям, княжил в еще более раннее время и отец Миндовга – Рингольд.

Татарское нашествие, поразившее русских в южной половине западной России, придвинуло новые массы их к литовским пределам и явно вызывало Литву двинуться на юго-восток и утвердить свою власть над этими русскими, представлявшими теперь легкую добычу и даже расположенными признать над собой литовскую власть, чтобы иметь в ней защиту от татар.

Объединение между этими новыми силами, литовскими и русскими, и устройство ими новой западно-русской государственности продвигалось очень быстро и легко».

Агрессия крестоносцев с севера и запада, опасность от монголо-татар с востока и юга создала жестокие условия для создания на литовских и белорусских землях нового государства. Свою версию этих событий высказывал один из первых белорусских историков И. В. Турчинович, в середине XIX века:

«Уже внук Полемона Кернус, около 1048 года завладел значительной частью земель Кривских до реки Дзитвы. Владения его простирались до Семигалии, до левого берега Двины и до земель Бреславльских. Завоевание земель Кривских, случившееся почти одновременно с завоеванием земель Литовских россиянами, дало ему возможность основать первое Литовское княжество – Литовско-Завилейское, бывшее, по своему составу жителей, не чем иным, как собственно Литовско-Кривским или Литовско-Русским. Полоцк и Бреславль видели литовских наездников, страшным образом опустошавших эти страны.

Смуты продолжались в России – и Литва усиливалась за счет ее. Внук Гимбутов Ердзивилл, освободив в 1065 году из-под власти князей русских Нерому и Пелузию, основал из них и еще земель литовских княжество, назвавшееся Верхней Литвой, для отличия от Литвы нижней, или Жмуди.

Князья полоцких уделов к началу XIII столетия, низшедшие на степень мелких владетелей, еще некоторое время сохраняли тень самостоятельности, по крайней мере до Рингольда, при котором почти весь Белорусский край, кажется, уже принадлежал Литве.

В 1226 году, при Рингольде Альгимунтовиче Литва образовалась в обширную державу, будущему могуществу которой положил он первый краеугольный камень. Намерение соединить единоплеменные народы в одно целое, заставило его вмешиваться в дела княжества Литовско-Завилейского, Куронии и Семигалии, где уже начали хозяйничать немцы; а с другой стороны, виды политические требовали утверждения власти в Литовско-Полоцком княжестве и прочих ближайших землях кривских. Поэтому Рингольд предпринял поход к странам прилежащим среднему течению Двины и, судя по последующим событиям, вероятно в это время Полоцкое княжество было присоединено к его владениям; ибо, не владея им, он не мог бы предпринимать таких набегов на северную Россию, каким, например, был поход его в январе 1230 года, когда литовцы воевали окрестности Селигерского озера».

Около 1235 года князь Аукшайтии Миндовг – в Новогрудке, стоявшем на окраине белорусских земель. Он сделал его столицей княжества, назвав Новгородом-Литовским. В 1238 году Миндовг уже великий князь Литовский – в стольном городе Кернове в «литовской области» на реке Вили. В течение 1250-х годов к Великому княжению Литовскому были присоединены Гродно, Волковыск и Слоним, в Полоцке и Витебске стали княжить племянники Миндовга. Пинские земли вдоль реки Припять также были подконтрольны Миндовгу. Из этих земель и было создано государство Миндовга. Российский исследователь конца XIX века П. Н. Батюшков писал:

«Способы, которые употреблял Миндовг в деле объединения Литовско-Русского государства под своей властью, состояли в том, что он посредством Литвы удерживал и приобретал русские земли, а, опираясь на ополчения своих русских областей, подчинял себе разрозненные мелкие литовские владения.

С течением времени разрозненные составные части возникавшего государства – Литва и Русь – должны были слиться одна с другой внутренне; но на первых порах они тянули врозь и стремились к обособлению, к отделению одна от другой».

Белорусский историк В. Игнатовский писал о Миндовге:

«На основании летописных данных мы можем судить, что он уже от своего отца Рингольда получил значительные силы для борьбы со своими соперниками. Под 1236 годом в Волынском летописе Миндовг уже считается главным князем и представителем интересов всей Литвы. Ливземская хроника, описывая под 1244 годом один из многих походов литвинов на ливонских рыцарей-крестоносцев, говорит, что землю ливонскую совсем опустошили литовские войска, которые насчитывали до 30 000 человек, и что во главе его стоял Миндовг, «могучий король литовский».

В 1236 году по приказу рижского епископа орденское войско было отправлено на завоевание Жемайтии. 21 сентября 1236 года они были разгромлены литовцами – при Сауле-Шауляе. Сам магистр Винтерштеттен погиб вместе с пятьюдесятью рыцарями, а сотни воинов попали в плен. Орден меченосцев был фактически уничтожен. Этот разгром вызвал панику в Ливонии.

14 мая 1237 года в папской резиденции Витербо под Римом был подписан договор об объединении меченосцев с Тевтонским орденом. Папа Григорий XI утвердил устав нового немецкого ордена, подчинявшегося теперь рижским епископам. Территория ордена во главе с хохмейстером состояла из части Палестины, в которой в Акконе находилась столица ордена, острова Сицилия, Франконии (в Германии), Западной и Восточной Пруссии и Ливонии – Лифляндии, Эстляндии и Курляндии. Основным делом объединенных сил рыцарей в Ливонии, во главе с орденским магистром – гермейстером, стало завоевание новых территорий. Их движение на восток остановил Александр Невский – своей победой на Чудском озере 5 апреля 1242 года.

В 1250 году Миндовг принял крещение от орденского пресвитера Христиана и через год получил от папы римского королевскую корону. В 1251 году папа взял «под опеку святого Петра» Миндовга с владениями, «которые тот имеет или приобретет», и поручил его заботам всех своих прибалтийских епископов.

В 1260 году, после блестящей победы над ливонскими, прусскими и датскими крестоносцами при озере Дурбе князь Миндовг отрекся от крещения. Он почти заключил договор с Александром Невским – Ливонскому ордену грозил полный разгром. К тому времени около двадцати белорусских княжеств стали частью создаваемого Великого княжества Литовского. Современный белорусский историк А. И. Котов писал:

«Существуют разные теоретически-концептуальные подходы к проблеме образования Великого княжества Литовского.

Первый из них – традиционный, или литовский подход. Согласно этой концепции, Великое княжество Литовское есть результат завоевания литовцами западнорусских земель и присоединения их к литовскому государству.

Другой подход – новая («белорусская») концепция. Согласно ей Великое княжество Литовское есть исключительно белорусское государство, основой которого является белорусское Понеменье с центром в городе Новогродке, решающую роль в его создании сыграли белорусские феодалы, господствующими были белорусский язык и культура.

Третий подход (компромиссный по сравнению с двумя предыдущими) или «центристская» концепция. Согласно этой концепции Великое княжество Литовское формировалось на протяжении целого исторического периода (XIII век – 70-е годы XIV века), а не в середине XIII века. В XIII веке при Миндовге и Войшелке сложилось Новогродское княжество (или государство Миндовга, Литовское государство). До середины XV века Великое княжество Литовское – это литовско-белорусское государство, а в другой половине XV–XVI веке Великое княжество Литовское существовало как белорусско-литовское государство.

Четвертый подход высказан современными белорусскими историками в учебном издании «История Беларуси» (под редакцией Я. К. Новика и Г. С. Марцуля, Минск, 1998). Сущность его заключается в том, что Великое княжество Литовское было образовано не только предками современных белорусов и литовцев, поэтому оно не является ни белорусско-литовским, ни литовско-белорусским государством.

Великое княжество Литовское – это полиэтническое государство четырех основных народов: белорусского, русского, украинского и литовского. Славяне занимали в этом государстве 11/12 территории и составляли около 80 % населения. Поэтому Великое княжество Литовское можно назвать русско-литовским государством или литовско-русским («Русь Литовская»), как об этом говорилось в дореволюционной российской и советской историографии. Именно западные земли бывшей Киевской Руси, земли современной Беларуси являлись основой социально-экономического и политического могущества Великого княжества Литовского. Укрепление государства и расширение его территории происходило в одних случаях с помощью военной силы, в других – на основе соглашений между русскими и литовскими князьями, в третьих – путем династических браков».

В 1262 году Миндовг, смертельно оскорбивший своих нобилей, был зарезан. Российский историк В. Ф. Воеводский писал в начале ХХ века:

«В 1262 году, вследствие жестокости и самовластия, Миндовга убивают, что и было поводом к началу неурядиц и партийной борьбы наследников Миндовга – вплоть до воцарения династии жмудских владетельных князей Эйрагола, основателем которой был Лютувер. В 1293 году сменил его сын Витень, при котором литовцы проявляют большие успехи как в администрации, так и современном военном деле».

После Миндовга правил Войшелк (1264–1267), затем Шварн (1267–1282), Витень (1293–1316). В годы правления Гедимина (1316–1341) Великое княжество Литовское стали называть «Гедиминовой державой», а самого князя – «устроителем государства». И. В. Турчинович писал:

«Гедимин был государь выше своего века: дозволял своим сыновьям креститься, старался образовать народ, заключал торговые договоры, призывал купцов, художников, ремесленников. Как мудрый политик, он в покоренных областях не отменял древних уставов, даже потомков Владимира святого не преследовал, не выгонял их из уделов, а оставлял их наместниками, не отнимая и княжеского титула. Русские беспрекословно повиновались ему особенно в Киеве, Чернигове и на Волыни, где видели в нем грозного соперника монголам и избавителя от тягостного рабства».

Брат или сын Витеня, внук или сын Лютовора – Гедимин, стал создателем могущества Великого княжества Литовского. Он реорганизовал войско, заменив ополчения полками, укреплял города и строил новые замки. Гедимин был искусным дипломатом, успешно заключал династические браки. К Новогрудку, Гродно, Волковыску давно были присоединены Полоцкие земли. Уже в начале своего княжения в состав державы Гедимина вошли княжества Минское, Туровское, Пинское, Витебское. В 1325 году Гедимину стало принадлежать Волынское княжество.

Заключив союз с Польшей, выдав свою дочь Альдону за наследника польского престола Казимира, Гедимин несколько раз бил отряды Тевтонского ордена. После разгрома войск крестоносцев под Пловцами в 1331 году Гедимина стали называть «усмирителем Ордена».

Гедимин много сил и средств отдавал совершенствованию военного дела. Именно при нем возникают большие города – крупные торговые и ремесленнические центры. Именно он – основатель знаменитого Тракайского замка и строитель Вильны. Российский историк Д. И. Иловайский писал:

«Однажды Гедимин поехал из древней литовской столицы Кернова на охоту на другую, левую сторону Вилии. Здесь, посреди глухих пущ, понравилось ему одно место, и он заложил город, назвал его Троки и перенес сюда свою столицу.

Но немного времени спустя случилось ему охотиться поблизости, на берегу Вилии. Тут на одной горе, возвышающейся при впадении речки Вильна в Вилию, он убил большого тура. Наступила ночь, было уже поздно возвращаться в Троки, и великий князь расположился со своей свитой на ночлег у подошвы той же Турьей горы на самое луке, образуемой впадением Вильны, в так называемой долине Свинторога, где со времени князя этого имени было устроено языческое святилище и сжигались тела литовских князей при их погребении.

Ночью Гедимину приснился странный сон: на вершине Турьей горы стоял железный волк и издавал такой рев, как будто выло сто волков. Поутру он призвал верховного жреца и гадателя Лиздейко и просил его истолковать сон. Он истолковал сон таким образом: железный волк означает знаменитый, столичный город, который должен возникнуть на том месте, а сто ревущих волков предвещают его будущую всемирную славу. Гедимин поспешил исполнить это толкование и немедленно заложил тут, на Турьей, или Лысой, горе, верхний город, а внизу, в Свинторговой долине, – нижний, и перенес сюда свою столицу, которую назвал Вильной, по имени текущей здесь реки».

Гедимин носил титулы великого князя Литвы и Жмуди, великого князя русского. На севере земли Великого княжества Литовского шли по границам Ливонии, по границам Псковских земель, на востоке – по границам Смоленского княжества, по Днепру до Черниговских земель. На юге граница шла по северу Киевской земли, до Западного Буга. На западе – вдоль Буга, до Гродно, далее Великое княжество Литовское граничило с Польшей и Мазовией, землями Тевтонского ордена. В. Т. Пашуто писал:

«В правление Гедимина большая часть земель Белоруссии оказалась под властью Литвы. Произошло это, как мы видели, далеко не сразу. Вначале здесь появлялись литовские князья – вассалы Руси – со своими дружинами, защищавшие эти земли от немецкого Ордена. Затем, с дальнейшим ослаблением Руси, они оказывались уже вассалами Литвы, содействуя включению в ее состав белорусских земель.

В течение 1200–1340 годов внешнеполитические условия развития Литвы существенно изменились. Вторжение немецкого ордена и захват им земель эстонцев, латышей и пруссов поставили Литву под угрозу с севера и запада. Нашествие войск татаро-монгольских ханов, разорение и подчинение ими земель Владимиро-Суздальской, Галицко-Волынской Руси, установление их верховной власти над Новгородом и Псковом, Смоленском и Брянском и их угроза Полоцко-Минской Руси подвергли Литву опасности с востока и юга. Русско-польские и немецкие походы привели к уничтожению ятвягов и сделали Польшу соседом Литвы. Все эти перемены оказали влияние на политическую историю Литвы. Политическое единство Литвы стало условием дальнейшего существования литовского народа.

Ядро государства – «Литва Миндовга» – стало центром объединения земель Аукшайтии, Жемайтии, части Ятвяги и Земгалии. Это объединение происходило в форме борьбы за литовскую монархию, которая рождалась в условиях неоднократных феодальных войн, осложненных вмешательством правительств Руси, Ордена, Польши, папской курии. Исход борьбы решил литовский народ, его пешие ополчения, действовавшие под руководством князя и дружины.

В состав Литовского государства постепенно включались полоцкие, витебские, минские, чернорусские, полесские и подляшские земли Белоруссии, боярство и князья которых искали в сотрудничестве с Литвой избавления от угрозы со стороны Орды и Ордена. Включение земель Белоруссии в состав Литвы облегчило борьбу литовского народа за независимость; вместе с тем оно положило начало превращению небольшого Литовского государства в Литовское великое княжество.

Укрепление Московского великого княжества при Иване Калите открывает собой начало коренных изменений в политическом положении Восточной Европы. В этих новых условиях насильственное распространение власти литовских феодалов на белорусские, украинские и русские земли постепенно превращалось из источника силы Литвы в источник ее слабости – по мере того, как народы, придавленные Литвой, находили все более надежную опору в братском русском народе, в крепнувшем Русском централизованном государстве.

Литовские великие князья Тройден, Витень, Гедимин были не только крупными государственными деятелями, но и выдающимися полководцами – организаторами вооруженных сил Литвы.

Даже крупные военные предприятия, организованные против Литвы, неизменно кончались неудачей, например, Походы в Жемайтию 1305, 1317 (при участии рыцарей из Германии, Чехии и Польши), 1329 (с привлечением рыцарей Германии, Чехии и даже Англии) и поход 1314 года в «землю кривичей» к Новогородку, когда Давыд Городнеский отобрал у рыцарей 500 коней и весь провиант и они, умирая с голоду и питаясь кореньями, едва выбрались через шесть недель восвояси».

В борьбе с Орденом Гедимин и погиб – после двадцатипятилетнего княжения. Д. И. Иловойский писал:

«Недалеко от западных границ Литвы и Жмуди, на правом берегу Немана, был воздвигнут крепкий литовский замок Веллона для защиты со стороны Тевтонского ордена. Не сумев взять его силой, немцы, чтобы принудить к сдаче продолжительной осадой и голодом без большой потери со своей стороны, построили вблизи два небольших замка. Тогда Гедимин в сопровождении нескольких сыновей явился с войском для освобождения Велоны и, в свою очередь, осадил немецкие замки. Но гарнизоны их были снабжены несколькими огнестрельными орудиями, которые только что входили в употребление в Западной Европе и тоже впервые появились в войске Тевтонского ордена. Еще неизвестные литовцам, эти огнестрельные снаряды казались им громовыми стрелами бога Перкуна. Здесь Гедимин нашел себе смерть, пораженный пулей из неуклюжего, первобытного ружья. Сыновья отвезли его тело в Вильну и там же оно было сожжено на огромном костре в так называемой Кривой долине Свинторога по древнелитовскому обычаю, в парадной одежде и вооружении, вместе с любимым конем и слугой, с частью неприятельской добычи и тремя пленными немцами».

Семь сыновей Гедимина еще при жизни отца получили свои уделы. После его смерти Великое княжество Литовское было разделено на восемь частей. Брат Гедимина Воин владел Полоцким княжеством. Сыновья также получили свои земли: Монтвид владел Керновским княжеством и Слонимом, Наримунт-Глеб – Пинскими и Туровскими землями, Кориат-Михаил – Новогрудское и Волковысское княжество, Ольгерд получил Кревское и Витебское княжество с городом Могилевом, Кейстут получил Жмудь, Троки, Гродно и Берестье – земли, лежащие на границе с крестоносцами, Любарт владел Луцким княжеством на Волыни, Младший сын Гедимина Явнут получил столицу Вильню с округой. Все сыновья считали себя самостоятельными правителями, никто не носил звание великого князя Литовского. В течение пяти лет в Великом княжестве Литовском не было единого государя, чем чуть не успели воспользоваться не только Тевтонский и Ливонские ордена, но и Польша. Государство Гедимина от распада и последующего завоевания соседями спасли два его сына – Ольгерд и Кейстут.

Братья были рождены от одной матери и дружили с детства. П. Н. Батюшков писал:

«Ольгерд превосходил всех своих братьев умом, государственной дальновидностью и чрезвычайно деятельным характером. Осторожный, скрытный характер Ольгерда как нельзя лучше дополнялся характером его друга и брата Кейстута, который, напротив, отличался открытым, добродушным нравом и крайней отвагой. Между тем как Ольгерд, женатый на русской княжне и долго проживавший в своем русском уделе, усвоил себе русской народность и даже втайне исповедовал православие. Кейстут, наоборот, оставался чистым литвином, навсегда сохранил преданность старой языческой вере предков и имел огромное значение среди литовцев и жмудинов. По самому местоположению их уделов внимание и деятельность братьев были направлены в разные стороны. Ольгерда занимали более всего отношения с Восточной Русью, а Кейстут стоял на страже Литвы от тевтонских рыцарей.

В 1341 году умер брат Гедимина Воин. Наследовавший удел его сын Любко погиб в совместном походе с Ольгердом на Псков. Полоцкая земля вошла в состав удела Ольгерда и он стал самым сильным из сыновей Гедимина.

К зиме 1345 года в Тевтонский орден пришли большие подкрепления из Германии, Бургундии, Венгрии, Голландии – крестоносцы готовились к походу на разъединенное Великое княжество Литовское. Ольгерд и Кейстут двинулись на Вильно. Кейстут захватил оба замка и взял брата Явнута в плен. Младшему брату дали Заславльский удел, а Ольгерд, при молчаливом согласии братьев, был возведен Кейстутом на великокняжеский престол – «тебе надлежит быть великим князем в Вильне, ты нам старейший брат, а я с тобой буду вместе».

Ольгерд и Кейстут заключили клятвенный договор:

«А докончали межи себе: князь Кейстутий великий и великий князь Ольгерд волости себе разделили. А что добудут, грады или волости, да то делить на полы, а быти им до живота в любви, в великой милости. А правду межи себе на том дали: не мстить лихом никому же на никого же. Такоже бытии и до живота своего в той правде».

Ольгерд и Кейстут собрали значительные силы и упреждающим ударом в Ливонию сорвали поход крестоносцев. В течение почти пятидесяти лет Кейстут Гедиминович отбивал атаки крестоносцев на Великое княжество Литовское, дав возможность своему брату Ольгерду создавать могущественное государство.

Удел Кейстута представлял собой узкую и длинную полосу вдоль западного рубежа Великого княжества Литовского, примыкавшую к владениям Тевтонского ордена и Мазовии. В своих владениях Кейстут Гедиминович был полновластным господином, в 1342 году от своего имени он заключил торговый договор с Англией, по которому англичане получили свободный доступ в его владения. Он всегда был рядом с Ольгердом, надежно прикрывая его тылы. Д. Иловайский писал:

«У Ольгерда была черта, весьма редкая для князей того времени – великая трезвость, то есть совершенное воздержание от всяких хмельных напитков: вина, пива и меда. Хитрость его выражалась особенно в том, что обыкновенно он никому из приближенных не открывал своих планов и, когда собирал войско, никто не знал, в какую сторону эта рать направится. Осторожный, скрытный характер Ольгерда как нельзя лучше дополнялся характером его друга и брата Кейстута, который, напротив, отличался открытым, добродушным нравом и крайней отвагой».

Ольгерд занимался собиранием под своей властью всех русских земель, Кейстут был предан интересам коренной Литвы и Жмуди. Он был женат на жмудинке Беруте и население любило своего князя, преданного вере и обычаям отцов. Немецкие и польские хронисты называли князя Кейстута безупречным рыцарем, а народ – своим героем и трокским князем.

Слово «Троки» многие историки переводят как слово литовского происхождения «трокас» – «вырубка», «просека». В начале XIV века Троки стали столицей великого князя Литовского Гедимина. Литовская летопись упоминает:

«Однажды великий князь Гедиминас отправился из своей столицы Кярнаве на охоту за пять миль, за реку Нярис, и встретился ему в пуще красивый холм, окруженный дубравами и долинами. Очень по душе пришлось ему это место. Заложил он здесь город и дал ему имя Тракай – там, где был Старый Тракай, и из Кярнаве перевел сюда свою столицу».

На холме у озера Гальве, в тридцати километрах от современного Вильнюса, вырос замок, площадью 150 на 130 метров. Четырехугольная крепость была обнесена рвом шириной до сорока метров и глубиной до 6 метров. При Гедимине крепость была еще деревянной.

В 1321 году Гедимин перенес столицу Княжества в полюбившуюся ему Вильню, а Троки с особым удельным княжеством отдал своему сыну Кейстуту. Историк А. Турцевич писал в историческом очерке «Трокский замок», вышедшем в 1901 году в Вильне:

«Здесь Кейстут женился на Беруте, бывшей жрице богини Прауримы. Здесь у него родился сын Витовт, и отсюда же воинственный князь совершил свои первые походы на немцев.

Но, признавая, подобно своему отцу, положение Старых Трок неудобным для защиты, Кейстут переселился на берега озера Гальве, где впоследствии возник городок Новые Троки. По сооружении здесь замка, литовский герой совершенно оставил Старые Троки, которые с этого времени утратили всякое политическое значение.

Новые Троки, выступившие на смену Старых, окружены обширным озером Гальве, оставившим только небольшой перешеек на западе для сообщения с материком. Озеро это имеет в длину до трех верст, и в ширину – до двух. Воды озера изливаются в Вилию небольшой речкой Бражолью.

В Троках было два замка: один на материке, а другой на острове. Замок на материке был деревянный, а на острове каменный.

Трокский замок на материке был построен Кейстутом после 1348 года, когда немецкие рыцари, под начальством магистра ордена Генриха Дусемера, разбили литовцев на берегу реки Стравы. Замок был деревянный, но окружен был каменной стеной с башнями. Для наблюдения за неприятелем служила высокая гора, которая в значительной степени была насыпана.

Другой Трокский замок был расположен на одном из двенадцати островов озера Гальве, саженях в трехстах от берега, с которым соединялся разводным мостом. Замок несомненно основан был Кейстутом, который окончил его незадолго до смерти. Он занимал своими стенами весь остров, стены были выведены из соединения камня с кирпичом. Все укрепление состояло из двух частей: из каменной стены с четырьмя круглыми башнями по углам и двухэтажного замка, имеющего форму параллелограмма. Вход в замок был проделан в сторожевой башне, которая значительно возвышалась над самим замком и назначалась для помещения стражи.

Трокский замок построен по системе замков средневековой Европы и был, по отзыву специалистов, лучшим произведением искусства того времени. В настоящее время от этого величественного замка уцелели две круглые башни, сторожевая башня и часть стен главного здания.

В исторической жизни Литовско-Русского государства Трокский замок имел весьма важное значение. Находясь между двумя главными коммуникационными дорогами, ведущими из литовской столицы Вильны за границу, он давал возможность собранному у Трок войску действовать по обеим этим дорогам и вместе с тем способствовал быстрому движению навстречу неприятелю, врывающемуся в Литву. На случай же отступления он представлял такое надежное убежище, которым немецкие рыцари никогда не могли овладеть. Так, в 1377 году они впервые напали на Троки под предводительством своего магистра Готфрида Линдена, но только сожгли город, а замка не смогли взять. Через пять лет повторил нападение магистр Конрад Зольнер, но он не взял даже и города, встретив его готовым к отпору. Собственными силами рыцари никогда не могли взять Трокского замка и всякий раз, когда врывались в Литву, иногда даже с очень значительными силами, они обходили трокские твердыни и направлялись прямо к Вильне.

Представляя такую несокрушимую преграду для внешних врагов, Трокский замок не малое значение имел и во внутренней жизни государства, сначала как столица особого удельного княжества, а потом как резиденция великих князей литовских.

Первым трокским князем был сам строитель замка Кейстут. Этот знаменитый герой почти полвека вел ожесточенную борьбу с немцами.

Сделавшись великим князем, Витовт очень часто жил в Троках, куда влекли его и прекрасное местоположение, и обилие дичи, и воспоминания молодости. Он окружил себя здесь необыкновенной пышностью, и если верить французскому путешественнику Жильберту-де-Лануа, посетившему Троки в 1414 году, содержал в этом городе и его окрестностях 10 000 лошадей и огромный зверинец, в котором были всех родов звери, которые только водились в литовских лесах. Витовт не раз устраивал в Троках пышные празднества, на которые ежедневно отпускалось баснословное количество меда, дичи и других припасов. В Троках же Витовт и умер в 1430 году».

Замок на полуострове занимал площадь в четыре гектара и состоял из трех частей. Четырехугольный двор окружали оборонительные стены с башнями и ров с водой. Внизу, у озера Лука, деревянные стены, позже сменившиеся каменными, стояли с башнями на земляном валу. Вверху на пятнадцатиметровом холме стоял каменный дом-дворец. Стены имели толщину до трех метров, площадь башен занимала 15 на 15 метров. Высота стен достигала десяти метров. В конце строительства замок на полуострове имел одиннадцать башен.

Замок на озере Гальбе – уникальный памятник архитектуры, единственная островная крепость в Восточной Европе. Тридцатиметровую башню-донжон окружали здания дворца, охраняемые оборонительными стенами. Выездные ворота в башне были сделаны из мореного дуба, перед ними находилась выдвижная кованая решетка, а с наружной стороны – подъемный мост. Из донжона лестницы вели в здания дворца. На втором ярусе башни располагалась стража, на третьем – механизмы решетки и моста, на четвертом – небольшая часовня, на пятом ярусе донжона у бойниц дежурили воины гарнизона. Центральный дворец состоял из двух трехэтажных корпусов, с глубокими подвалами. На втором этаже литовские князья в большом зале принимали послов и высоких иностранных гостей. Печи отапливали все покои и залы дворца, отдельная большая печь находилась в подвале – от нее по трубам теплый воздух расходился по всему заму. Во дворе замка был колодец с питьевой водой. Сам центральный дворец от замковых стен передней части замка отделял ров длиной 50, шириной 10 метров, глубиной 6 метров. В замковых стенах располагались внушительные казематы. В стенах располагались пятнадцатиметровые пятиярусные башни со стенами пятиметровой толщины и сторонами более десяти метров. На ярусах располагались орудия, бойницы для стрелков. Орудия могли метать ядра размером с голову человека. На передних стенах был свой вход – въездные ворота с подъемным мостом. В казематах хранилось оружие, порох, запасы пищи, корм для лошадей, располагались кухня, пекарня и тюрьма, размещался гарнизон замка. В годы правления Кейстута и Витовта Тракайский замок являлся центром политической жизни Великого княжества Литовского. Именно отсюда велось управление государством, составлялись планы борьбы с крестоносцами – а это был очень серьезный противник.

Устав Тевтонского ордена, созданного для охраны паломников в Палестине, был утвержден римским папой в 1199 году. Орден составляли немецкие рыцари, символами которых стали белый плащ и черный крест. Немецкие рыцари постоянно конфликтовали с орденами иоаннитов и тамплиеров, ведя себя высокомерно и заносчиво. В Палестине рыцарям было тесно и Рим, и император священной Римской империи Фридрих II послали крестоносцев в Прибалтику, покорять и крестить местные языческие племена. Завоеванные земли становились собственностью ордена.

Главную силу тевтонского войска составляли рыцари-всадники, закованные в защитные металлические доспехи. Внешними знаками, говорившими о принадлежности к рыцарскому сословию, были собственный герб, рыцарский пояс и позолоченные шпоры. Рыцари были обязаны нести военную службу до шестидесятилетнего возраста.

Основным оружием рыцаря были колющий и рубящий тяжелый обоюдоострый меч и длинное копье. В бою также использовались боевые топоры, окованные железом палицы, булавы с острыми металлическими шипами, называвшиеся «моргенштерн» – «утренняя звезда». Кинжалы, луки и арбалеты рыцари почти не использовали, считая это ниже собственного достоинства. Рыцарь был защищен шлемом с забралом, кольчужной рубахой, тяжелым панцирем, закрывавшим корпус, металлическими поножами, налокотниками, перчатками и щитом. Без помощи слуг рыцарь не мог ни надеть, ни снять своего защитного снаряжения и, сброшенный с коня, не мог самостоятельно подняться с земли. Лошади рыцарей также имели защитное снаряжение. Рыцарская пехота почти не имела защитного снаряжения и была вооружена копьями, луками, топорами.

Европейский рыцарь с оруженосцами, лучниками и слугами составлял «копье» – самую малую часть рыцарского войска. Несколько «копей» – от 20 до 50 – составляли «знамя». «Знамена» составляли рыцарское войско, в котором обычно было 800—1000 рыцарей.

В сражении рыцари использовали боевой порядок «частокол», выстраиваясь на расстоянии пять и более метров друг от друга в одну линию, чтобы иметь место для поединка. Рыцарей окружали оруженосцы, конные и пешие лучники, пажи и слуги, часто само сражение распадалось на ряд поединков. Часто целью рыцаря было выбить своего противника из седла и захватить его в плен, чтобы овладеть его лошадью и дорогостоящими доспехами для последующего выкупа. Как правило, сражение заканчивалось захватом и грабежом вражеского лагеря – тяжелая рыцарская конница не могла вести длительный бой и долго преследовать противника.

Подобный состав и способ боя не давал возможности эффективного управления сражением. Для повышения дисциплины и боеспособности рыцарского войска появились военно-духовные ордена иоаннитов, тамплиеров, тевтонов, члены которых давали клятву беспрекословно выполнять все приказы начальников ордена. Орденские рыцари жили в принадлежавших ордену замках, получали от ордена вооружение, оруженосцев, слуг, лошадей и все необходимое для жизни.

Рыцари Тевтонского ордена использовали новый вид боевого строя – выстраивались усеченным клином – «железной свиньей», во главе которой стояли отборные воины, и тяжелой массой наносили мощный удар по центру вражеского войска. За рыцарями шла пехота, кнехты, прикрывавшаяся с флангов двумя-тремя шеренгами тяжеловооруженных воинов. После прорыва вражеского фронта пехота довершала разгром опрокинутого строя противника. Управление войском осуществлялось с помощью знамен, штандартов. По статусу ордена – «Привычкам дня» – рыцари не имели права без приказа вступать в бой и выходить из боя.

Недостаток «свиньи» был – узкий фронт при большой глубине строя, – часто использовался в сражении русскими князьями. Если строй противника выдерживал первый удар, то рыцарский клин мог быть сжат с флангов и окружен. Рыцарям клина было трудно развернуться для боя из-за тесноты, а при отступлении они сталкивались с собственными кнехтами.

Боевым кличем тевтонцев было: «бей, грабь, бери». Автор «Хроники Ливонии» Генрих Латвийский писал об одном из орденских походов: «Мы разделили свое войско по всем дорогам, деревням и областям и стали все сжигать и опустошать. Мужского пола всех убили, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней. И возвратилось войско с большой добычей, ведя с собой бесчисленное множество быков и овец».

В 1200 году в устье Двины рыцарями был основан город Рига. В течение двадцати лет воюя с Полоцким княжеством, немцы покорили почти всю Прибалтику. Местные племена – древние балтские народы, эсты, ятвяги, прусы бились до последнего и в плен не сдавались. Рыцарям помогли воинственное племя ливов и союзники – шведы, покорившие финские племена сумь и емь. Выдающийся историк Л. Н. Гумилев писал:

«К русским немцы и шведы относились еще более жестоко, нежели к прибалтам. Если захваченных эстов превращали в крепостное состояние, то русских просто убивали, не делая исключения даже для грудных младенцев. Угроза немецко-шведской агрессии стала для Руси очевидной, ее опасность нарастала день ото дня».

С учетом применяемой тевтонцами тактики выжженной земли у разбитых русских и литовских князей не было бы шансов сохранить не только государственность, но и народ. «Мягкий», орденский вариант для «восточных территорий» крестоносцами даже не рассматривался.

Тевтонский орден действовал в Европе и Палестине. В 1202 году, с целью захвата прибалтийских земель, по благословению папы римского был создан еще один военно-рыцарский орден – меченосцев. Члены ордена имели отличительный знак – красный крест и меч на белом плаще. Изображение меча на плащах и гербе и дало название ордену. Ливонским орден позднее стал по имени завоеванных рыцарями бывших союзников ливов, живших в бассейне Западной Двины.

Ливонский воин – «Братья воинства Христова» – состоял из духовенства – «братьев-священников», воинов – «братьев-рыцарей» и оруженосцев и ремесленников – «служащих братьев». Вступающий в орден давал четыре обета – безусловного послушания орденскому начальству, целомудрия, бедности и обет посвящения всей своей жизни «борьбе с неверными и язычниками». Братьями-рыцарями могли стать только лица дворянского, рыцарского рода, клятвенно удостоверявшие до приема, что они дворяне или рыцари, с удостоверением – когда, где и как они или их предки получили эти звания.

Ливонский орден возглавлял великий магистр, командовавший войском и наделенный неограниченной властью, лишь в особых случаях подчиняясь Совету общего собрания – капитула братьев-рыцарей. Вторым в иерархии ордена был орденский канцлер и хранитель печати, высокое положение занимали казначей и брат, отвечавший за орденское вооружение и снаряжение – всегда высокого качества. Управлением и судом в завоеванных землях Эстонии и Латвии ведали провинциальные орденские магистры – командоры, фогты и попечители – начальники замков. Все рыцари, жившие в одном орденском замке, составляли конвент во главе с попечителем. Ленными властителями ордена были епископы, дававшие ордену земли во владение на правах епископских вассалов. Епископ, подчинявшийся напрямую папе, принимал присягу в верности и послушании орденского магистра, как ленном, так и каноническом. Орден подлежал епископскому суду и находился в его духовной и светской юрисдикции. На эстонских и латвийских землях было создано орденское государство – Ливония. Сами крестоносцы писали о Кейстуте:

«Кейстут более всего любил войну и правду. Если он хотел напасть на прусскую землю, то всегда предупреждал об этом маршалов Ордена, а после предупреждения всегда появлялся. Когда он заключал мир с магистром, то никогда не нарушал его. Если он считал кого-нибудь из братии нашей человеком храбрым и мужественным, то оказывал ему много любви и чести».

Польский хронист Ян Длугош писал:

«Кейстут, хоть и язычник, был доблестным мужем: среди всех сынов Гедимина он отличался добрым разумом и находчивостью, и что более всего делает ему чести, он был образованным, человеколюбивым и правдивым в словах».

Крестоносцы почти ежегодно совершали походы на земли Великого княжества Литовского. За вторую половину XIV и первую треть XV века их было около сотни. Перемирия со стороны Ордена часто не соблюдались. Литовские селения сжигались, часть населения уничтожалась, часть угонялась в плен. В течение одного года могло быть несколько вторжений. Историк XIX века В. Б. Антонович писал о вторжениях крестоносцев:

«Потеряв надежду на быстрый исход войны, крестоносцы отказываются теперь от решительных многолюдных походов, но зато рассчитывают на возможность беспрестанной, мелкой, партизанской войны постепенно исчерпать силы Великого княжества и овладеть его территорий враздробь и исподволь. Вследствие такого плана действий Орден возводит густой ряд крепостей вдоль литовской границы, стараясь выдвинуть каждое новое укрепление по возможности дальше на литовскую территорию. Затем, опираясь на эти крепости, они предпринимают из них беспрестанные набеги на близлежащие литовские округа и волости, стараются опустошить их совершенно, истребить села, стада и жатвы, овладеть движимым имуществом, угнать в плен или предать мечу население, рассчитывая овладеть потом без сопротивления краем, обращенным в пустыню. Так, под 1362, 1375 и 1377 годами летописцы помечают от 4 до 8 походов в год.

На главную причину, по словам крестоносцев, войны с Литвой – на обращение язычников в христианство, на деле рыцари не обращали вовсе внимания. Среди многочисленных перечней перебитых и угнанных в плен литовцев летописи совсем умалчивают об их крещении. Крестоносцы предпочитали стремиться к истреблению язычества путем истребления и угона в рабство язычников.

Для того, чтобы иметь свободный простор для набегов, крестоносцы старались не дозволять литовцам укрепить границу их владений. Они упорно осаждали и старались разрушать все укрепления и замки, воздвигаемые литовцами на порубежной черте.

В борьбе с крестоносцами литовцы заимствовали у них способ ведения войны: за разорение литовской территории и разрушение литовских крепостей они платили разорением прусских областей и разрушением орденских замков. В продолжение времени с 1345 по 1377 год летописи насчитывают только 31 поход литовцев на Пруссию и 11 походов на Ливонию, зато литовские набеги предпринимались обыкновенно с гораздо более значительными силами и охватывали гораздо большие пространства территории.

Указанные подробности борьбы крестоносцев с Литвой во второй половине XIV столетия доказывают в общей сложности, что силы обеих боровшихся сторон находились в данное время в равновесии. Как ни интенсивны были усилия ордена, они не достигали цели и только исчерпывали постепенно силы самого ордена. Ни многочисленные военные гости, ни настойчивое стремление немецкого населения Пруссии раздвинуть свою территорию по направлению к востоку, ни руководство самых энергичных и даровитых магистров не могли осилить стойкого сопротивления литовцев, и порубежная черта орденских владений не подвигалась ни на шаг к востоку от Немана.

Всю тяжесть этой борьбы вынесло на своих плечах исключительно население литовских областей Великого княжества – Жмуди и коренной Литвы. Руководителем этого населения и героем борьбы с крестоносцами в течение почти полстолетия был Кейстут. С удивительной энергией и постоянством он защищал каждую местность угрожаемой территории, отражал на всех пунктах немецкие «рейзы» – набеги, отплатил за них набегами на Пруссию и Ливонию, защищал свои крепости и вел приступы на немецкие замки. Он постоянно подвергался личной опасности и умел с удивительной находчивостью увернуться из самых трудных обстоятельств. Два раза он попадал в плен к крестоносцами и оба раза бежал с решимостью, изумляющей рыцарей до того, что они считали его побеги чудесными».

В 1350 году громадное польско-венгерское войско короля Казимира двинулось на Великое княжество Литовское. Кейстут пообещал креститься. Казимир сообщил об этом римскому папе, который пообещал Кейстуту в случае крещения королевскую корону. Казимир распустил войско, но Кейстут отказался креститься.

В 1360 году Кейстут на охоте попал в засаду крестоносцев. Его привезли в главный орденский замок крестоносцев и посадили в башню. Князь склонил на свою сторону своего охранника, крещеного литвина и с его помощью в течение восьми месяцев долбил стену башни, в дневное время завешенную ковром. Ночью он спустился с башни и со своим охранником в одежде рыцарей и на рыцарских конях ушел в Мазовию, а потом – в Литву.

Борьба Кейстута с Орденом на западе и севере Великого княжества Литовского позволяла Ольгерду активные действия на востоке и юге. Под властью великого князя Литовского Ольгерда Гедиминовича оказались земли смоленские, брянские, калужские, тульские, орловские, тверские, даже часть московских территорий. Он фактически контролировал Псков и Новгород. Его походы на Москву в 1368, 1370 и 1372 годах были отбиты с большим напряжением сил. Граница между Литовским и Московским княжеством была установлена у Можайска и Коломны. Российский историк XIX века А. Барбашев писал о тактике и стратегии великого князя Литовского Ольгерда:

«Во Пскове влияние литовского князя боролось с новгородским влиянием. Ольгерд постоянно вмешивался в распрю смоленских удельных князей и мало-помалу ставил их в зависимость от Литвы. Еще более успеха имел Ольгерд в сношении с черниговско-северскими князьями. Начиная с Брянска, княжества Черниговско-Северской области переходят во власть Ольгерда.

В раздорах с московским великим князем из-за Смоленского и Черниговского княжеств, великий князь Ольгерд старался привлечь на свою сторону Золотую Орду, но потерпел в этом неудачу и должен был примириться с Москвой. Но дружба скоро сменилась открытым столкновением из-за Тверского княжества, князья которого в междоусобных распрях обращались за помощью то к Литве, то к Москве.

Но самое важное приобретение Ольгерда – Подолия и Киевское княжество. Та и другая область зависела от татар. Подольская орда в XIV веке, как кажется, отделилась от Золотой Орды; подольские татары были разбиты Ольгердом, и Подолия перешла под власть Литвы. Занятие Киевского княжества досталось Ольгерду, по-видимому, легко: он сместил киевского князя Федора, подручника Орды и посадил на его место сына своего Владимира. За обладание Волынской землей Ольгерд вел упорную борьбу с Казимиром польским, которая кончилась тем, что уделы берестейский, владимирский и луцкий отошли к Литве, а холмский и бельзский – к Польше».

В 1363 году объединенные войска Великого княжества Литовского во главе с Ольгердом полностью разгромили большое войско Золотой Орды на Синих Водах, левом притоке Южного Буга – татары были отброшены в Крым и за Дон. Именно с этого момента в состав Княжества вошли Киевская, Черниговская, Подольская, Волынская земли, а Ольгерд стал называться великим князем Литовским и Русским. Один из послов Тевтонского ордена оставил описание внешности великого князя Ольгерда Гедиминовича:

«Князь имеет величавый вид, румяное, продолговатое лицо, большой нос, глаза голубые и выразительные, брови густые, светлые, бороду длинную, светло-русую с проседью, такого же цвета волосы на голове, спереди уже выпавшие, чело высокое. Он выше среднего роста, ни толст, ни худощав. Говорит звучным и приятным голосом, отлично сидит на коне, но ходит немного прихрамывая на правую ногу, опирается Яна трость или на отрока. Немецкий язык хорошо понимает и может объясниться, но в беседах с нами всегда имеет при себе переводчика».

Современники и историки называли князя Ольгерда «основателем и распространителем какой-то новой политической силы, нового государства, вступавшего на историческую сцену, искусным, осторожным политиком, неутомимым ратным вождем, умным организатором и ловким дипломатом, непосредственным продолжателем дела Гедимина, собирателем западной Руси под литовской династией, раздвинувшим пределы Литовско-Русского государства от Балтийского моря до Черного и от Западного Буга до верхней Оки».

Белорусский историк писал о взаимоотношениях белорусских, украинских и литовских земель того времени:

«Когда Литва подчинила себе белорусские княжества, то на ее стороне была военная сила. Но литовцы и соседние белорусские княжества были хорошо ознакомлены друг с другом вследствие предшествующих отношений. Отношения эти были более мирного характера, чем враждебного. Поэтому русское население охотно подчинялось власти литовских князей, которые приносили свою защиту от сильных соседей и прекращали междоусобную борьбу. К тому же в обеих западнорусских землях русский княжеский род прекратился (Полоцкая земля), другие же (Турово-Пинская область, Северские княжества) так раздробились, что владетельные князья превратились в простых вотчинников, помещиков; княжества их утеряли характер государства, превратившись в поместья, иногда очень мелкие. В силу этого литовцы являлись не как завоеватели, но как элемент, вносивший известный прочный правопорядок в народную жизнь. Среди громадного большинства литовских язычников было немало и православных. Малокультурные литовцы быстро подчинились белорусскому влиянию. Наглядным доказательством этого служит употребление белорусского языка в государственных актах того времени. Из этого факта ясно, что белорусский язык был в то время языком высших классов в самой Литве».

Восьмидесятилетний великий князь Литовский Ольгерд Гедиминович умер в Вильно в 1377 году. От двух его жен – Марии Витебской и Ульянии Тверской у него осталось много детей, соперничавших между собой. Андрей княжил в Полоцке, Дмитрий – в Брянске, Константин – в Чернигове, Владимир – в Киеве, Ягайло-Владислав стал великим князем Литовским, Скиргайло-Иван княжил в Троках и Полоцке, Корибут-Дмитрий – в Новгороде-Северском, Лингвен-Сименон наместничал в Новгороде Великом, Коригайло-Казимир княжил в Мстиславле, Вигунд-Александр – в Кернове. Своих дочерей Ольгерд выдал за Владимира Серпуховского, Святослава Звенигородского, Ивана Новисильского, Бориса Суздальского, Давида Городецкого, Казимира Штетпинского, князя Мазовецкого. Почти шестьдесят князей Великого княжества Литовского исповедовали православие, почти двадцать русских княжен были замужем за князьями Княжества, столько же литовских княжен были замужем за русскими князьями. В. Б. Антонович составил характеристику великих князей Ольгерда и Кейстута Гедиминовичей:

«Ольгерд и Кейстут выделялись среди многочисленной своей семьи политическим развитием и военными дарованиями и притом соединены были тесной дружбой. По личному характеру, по политическим стремлениям и симпатиям они, тем не менее, представляли совершенно противоположные типы. Впрочем, эта противоположность не только не мешала им состоять в неразрывном единении, но, напротив того, благодаря их высокому политическому такту они как бы дополняли взаимно друг друга, представляя в совокупности все качества, необходимые для управления Литовским государством в том виде, в каком оно осталось после смерти Гедимина.

Ольгерд, по свидетельству современников, отличался преимущественно глубокими политическими дарованиями. Он умел пользоваться обстоятельствами, верно намечал цели своих политических стремлений, выгодно располагал союзы и удачно выбирал время для осуществления своих политических замыслов. Крайне сдержанный и предусмотрительный, Ольгерд отличался умением сохранить в непроницаемой тайне свои политические и военный планы.

По отношению к национальностям, входящим в состав Великого княжества Литовского, все внимание и все симпатии Ольгерда сосредотачивались на интересах русского населения. По вере, по бытовым привычкам, по семейным связям и по воззрениям Ольгерд всецело принадлежал этой народности и служил ее представителем. Вследствие продолжительных и постоянных усилий Ольгерд почти удвоил количество русских земель, принадлежавших Литве, и доставил русскому народному началу и вместе с тем русской культуре преобладающее положение в Литовско-Русском государстве.

По отношению к внутреннему строю Великого княжества, по крайней мере в вопросе о происхождении и распределении верховной власти, Ольгерд является проводником политических понятий, выработанных русским средневековым обществом. Политические начала, которыми руководствовались потомки святого Владимира при распределении между собой верховной власти, Ольгерд стремился всецело применить к роду Гедимина. В силу этих начал право княжения признавалось только за членами одного княжеского рода, но все члены этого рода имели право на княжение, на долю в Русской земле – все они княжили в своих уделах как самостоятельные владетели, но признавали над собою главенство великого князя, подчиняясь ему как старшему члену рода на основании нравственного семейного принципа.

Ольгерд не допускает мысли о возможности вокняжения где бы то ни было лица, не принадлежавшего к княжескому роду. Он отрицает народный выбор как источник власти и в этом отношении расходится с понятиями, развивавшимися среди литовского племени, к которому поэтому и не лежит его сердце.

Насколько Ольгерд чужд был коренной Литве и Жмуди, настолько Кейстут был неразрывно связан с этими странами и всецело предан их интересам. Всю жизнь он провел на рубеже литовских земель, отражая с неисчерпаемой энергий в течение полувека постоянно возраставший напор немцев на его родину. В Кейстуте крестоносцы встретили непреодолимую преграду для своих завоевательных стремлений и в борьбе с ним истратили силы и потеряли время самого большого развития могущества ордена.

Неудивительно поэтому, что в Литве и Жмуди Кейстут как непреклонный борец за независимость страны пользовался безграничным авторитетом и популярностью. Сам Кейстут до конца жизни оставался верен вере отцов. Он был последний литовский князь, похороны которого были совершены по языческому обряду.

Представляя редкое исключение среди грубых средневековых нравов, этот рыцарь-язычник превосходил многих современных ему рыцарей-христиан гуманностью, человеколюбием, мягкосердием, отвращением к жестоким поступкам. Немецкие рыцари среди борьбы с Кейстутом как бы вступают с ним в соревнование относительно превосходства рыцарской доблести и нередко оказываются побежденными в этом состязании.

Вот черты, которыми современные источники рисуют характеры Ольгерда и Кейстута. Очевидно, эти типы совершенно противоположные и потому именно замечательно дополнявшие друг друга во всех отношениях. Неудивительно, если при тесной дружбе и солидарности их между собой, они могли успешно и всесторонне продолжать дело государственного роста и устройства Великого княжества Литовского, начатое мощной рукой Гедимина».

Созданное Гедимином, Ольгердом и Кейстутом Великое княжество Литовское могло бы уже в конце XIV века превратиться в могучее государство, включившее в свой состав все земли Древнерусского государства – Киевской Руси. Возможно, могла быть создана и федерация двух главных государств на восточных славянских землях – Московского государства и Великого княжества Литовского. Не зря же почти весь XVI и начало XVII века велись переговоры о едином государе для двух государств. Этого не произошло, в историю в тысячный раз вмешался «человеческий фактор» – Ягайло. Историк П. Н. Батюшков писал:

«Вопреки естественному ходу дел, один из сыновей Ольгерда – Ягайло – решился повернуть историю Великого княжества Литовского в совершенно другую, противоположную сторону. Получил великокняжеский престол помимо дяди и старших своих братьев и раздражив их против себя, он внес внутренние раздоры в Литовское государство и потерял через то опору для себя в борьбе с внутренними и внешними своими врагами, а потому примкнул к совершенно чуждому по развитию Польскому государству и польско-католической вере, не только сам приняв ее, но и обязавшись ввести ее между своими подданными. Обязательства своего он не исполнил и не мог исполнить и только внес в свое Литовско-Русское государство вероисповедную рознь и вражду между своими подданными, тем самым ослабил его и был причиной совершенного почти подчинения Литовско-Русского государства Польше и отторжения русских областей соседним Московским государством».

Ольгерд оставил вместо себя на великом княжестве сына от Ульяны тверской. Кейстут согласился признать Ягайло в Вильне. Три года они совместно правили Княжеством. Все изменилось в 1380 году. В начале этого года Ягайло втайне от Кейстута заключил мирный договор с крестоносцами, направленный против великого князя Кейстута Гедиминовича. Подписанию договора предшествовало письмо великого командора Ордена Ягайло, в котором «бешеной собаке Кейстуту» приписывалось желание лишить нового великого князя Литовского престола. Властолюбивый Ягайло, окруженный недалекими любимцами-выскочками, начал готовить убийство Кейстута Гедиминовича. На охоте в Довидишках он подписал тайный договор с Орденом, по которому «мир не распространяется на Кейстута; а если Орден вторгнется во владения трокского князя, то Ягайло не должен вступать в бой с крестоносцами».

Ягайло, собрав десятитысячное войско, принял решение участвовать в совместном походе татарского великого Эмира Мамая на Московское государство. Он не участвовал в Куликовской битве 8 сентября 1380 года, только перебил раненых воинов, возвращавшихся с Дона домой. В это же время крестоносцы несколько раз нападали на земли Кейстута, разоряя их. Кто-то из руководителей Ордена предупредил Кейстута о тайном договоре Ягайло – перессорившиеся дядя и племянник давали возможность крестоносцам легко захватывать земли Великого княжества Литовского. В октябре 1380 года Кейстут со своими воинами взял Вильно и у возвратившегося Ягайло нашел договор с крестоносцами. Историк М. П. Смирнов писал в работе «Ягелло – Яков – Владислав»:

«Кейстут внезапно напал на Вильну, захватил Ягайло со всем его двором и поступил с племянником с обычным его великодушием. Он не коснулся его частного имения, его скарбов. Мало того, он не велел сковать его по рукам и ногам и не бросил в мрачную тюрьму, что можно было ожидать, судя духу времени. Ягайло, напротив, остался почти на свободе, за ним только наблюдала небольшая стража, и прошло очень немного времени, когда он был вполне освобожден и получил все то, чем владел его отец, не будучи еще великим князем – Витебск и Крево».

Кейстут стал великим князем Литовским. Ягайло отправился в свой удел, присягнув дяде «что никогда против него не выступит и всегда в его воле будет». Современный белорусский историк П. Г. Чигринов писал:

«Став великим князем, Кейстут с необычайной энергией занялся внутренними и внешними делами государства. Укреплять единство, спасать его от распада на враждующие между собой уделы он начал с того, что резко изменил внешнюю политику государства. На смену враждебности к Московскому княжеству и сотрудничеству с крестоносцами пришли мирное сосуществование с московскими князьями и непримиримая борьба с крестоносцами. Разъяснить новую политику было поручено митрополиту Киприану, который в это время по приглашению Дмитрия Донского находился в Москве. Киприан внес большой личный вклад в примирение и сближение обоих государств на долгие десятилетия. Политика Кейстута устраивала Москву еще и потому, что она вела к разрыву установившихся при Ягайло дружественных отношений Великого княжества Литовского с Золотой Ордой.

Помирившись с Москвой, Кейстут мобилизовал воинов-ополченцев и в начале 1382 года начал поход на крестоносцев. Он нанес им один из самых тяжелых ударов за всю 150-летнюю борьбу Великого княжества Литовского с орденом. Рушились стены замков, горели города, местечки и деревни, на восток пошли пленные и обозы с добром. Кейстут наголову разбил и специальный отряд рыцарей, посланных в Великое княжество Литовское. Тогда крестоносцы употребили обещания, подкуп членов княжеской династии и влиятельных бояр. В результате некоторые потомки Ольгерда стали отказываться от подчинения Кейстуту. Первым заявил об этом князь новгород-северский Корибут-Дмитрий».

Летом 1382 года Кейстут отправился усмирять Корибута. Заговорщики во главе с Ягайло ворвались в полупустой Виленский замок, вырезав всех оставшихся соратников Кейстута. Ягайло, с помощью крестоносцев, объявил себя великим князем Литовским. Началась междоусобная резня. Два войска Кейстута и Ягайло встали друг против друга. Историк М. П. Смирнов писал о восьмидесятилетнем Кейстуте:

«Старый герой не слабел, поспешно собрал значительное войско и, соединившись у Ковно с сыном, пошел к Трокам. Не замедлил и Ягайло со своими и орденскими войсками прибыть на помощь к осажденному городу, но, не отваживаясь на решительный образ действий, он предпочел коварство и измену открытому и честному бою.

По старой дружбе обратился он к Витовту и пригласил его к себе, чтобы уладить ссору к общему удовольствию и предотвратить пролитие крови. По желанию Витовта, к нему должен был приехать Скиргайло и поручиться в его безопасности, после чего, не колеблясь, он отправился в лагерь Ягайло. Последний принял его с радостью, усиленно просил помирить его с Кейстутом и, так как для этого нужно было обсудить много важных вопросов, звал их обоих к себе, честным словом ручаясь в их неприкосновенности. Витовт и Кейстут удовольствовались прибытием Скиргайло и его торжественным ручательством, что они, закончив переговоры, могут свободно возвратиться к своим войскам.

Разочарование наступило слишком скоро: лишь только они показались в лагере Ягайло, их окружили, и Ягайло холодно заметил, что неудобно вести переговоры в поле. Тогда для них сделалось ясно, что они в плену и, действительно, как пленники, в сопровождении значительного отряда они были доставлены в Вильну. Их войско осталось без вождей и даже в неизвестности, что сделалось с князьями. Конечно, нетрудно было уверить воинов в чем бы то ни было: с одной стороны, пришла из Вильны весть, что Кейстут заключил мир с Ягайло, с другой – пронесся слух, что недовольные этим миром рыцари грозят ограбить Литву в вознаграждение своих издержек. Понятно, что при таких слухах войско разошлось, спеша защищать свои дома и семьи. Таким образом, Кейстут и Витовт были вполне во власти Ягайло.

Достигнув изменой торжества над дядей, Ягайло поступил с ним крайне жестоко, как видно, забыв кроткое обращение с ним Кейстута в то время, когда сам был в его руках. 80-летний старик, близкий родственник, посадивший Ягайло на виленском престоле, был закован в тяжелые цепи, отвезен в Кревский замок и там брошен в темное и смрадное подземелье. Четыре ночи провел он в Креве, а на пятую «удавили еко коморники великого князя Ягайло».

Убийцами Кейстута были приближенные Ягайло, и конечно нельзя думать, что они совершили преступление без его согласия. Так открывается новая черта в характере Ягайло, которая часто отличает людей слабых, без твердых убеждений, без определенных нравственных правил. Слабость и жестокость легко уживаются вместе; человек слабый, истощив, как ему кажется, все средства для достижения цели и не добившись ее, приходит в сильное раздражение и прибегает к столь отчаянным мерам, на которые нескоро бы решился бы характер более твердый. В последующей своей жизни Ягайло кажется нам более слабым, чем жестоким, но способность раздражаться и вследствие того поступать с крайней, всегда бесполезной жестокостью также засвидетельствована источниками. Эти соображения и согласное свидетельство источников не оставляют ни малейшего сомнения на счет виновности Ягайло в насильственной смерти дяди, тем более, что умерщвление Кейстута было только первым насилием, за которым последовали другие, совершенные по его приказанию. Многие знатные жмудины были колесованы, виновные только в том, что приходились сродни Кейстуту, даже только через жену Беруту».

Князь Витовт чудом бежал из заключения и ушел собирать силы для борьбы с Ягайло. В 1384 году он «помирился» с убийцей отца и возможно матери и получил в управление Гродно, Брест и Луцк. Вскоре Ягайло стал польским королем, между Польшей и Великим княжеством Литовским была подписана Кревская уния. Литовско-Русское государство постепенно стало превращаться в полувассала Польской Короны. Не согласен с этим был только один человек – Витовт.

Историк XIX века А. Барбашев писал:

«Эпоха литовской истории XIV и XV веков представляет большой интерес и для ученого специалиста, и для читателя. XIV и XV века – время высшего могущества Литовского государства. В это время произошел целый ряд событий, имевших влияние на последующую судьбу не только Литвы и Польши, но и соседних с ними государств, а именно: соединение Литвы с Польшей, введение католичества в Литве, битва на реке Ворскле, Грюнвальдская битва. Главные исторические деятели этой эпохи являются весьма интересными личностями и по своим качествам, и по своему, можно сказать, драматическому положению. Выдающаяся личность Витовта, который из незначительного князька-узника, обреченного на смерть, сумел сделаться могущественным государем. Недалекий Ягелло, соединивший в одно два государства и до конца жизни удерживавший их за собою. Ядвига, волею или неволею приносящая в жертву политическим интересам Польши свои личные симпатии. Магистр Прусского ордена загадочный Конрад Валленрод, неудачная политика которого, гибельная для Ордена, и трагическая смерть, в припадке сумасшествия, давали повод одним видеть в нем помешанного, а другим – литовского выходца, мстившего за свою родину, – все эти лица давно уже обращали на себя внимание историков. Но, несмотря на тщательные исследования и разыскания, в истории Литвы XIV и XV веков встречается еще масса темных и запутанных весьма важных вопросов.

Источники описываемой эпохи – акты, письма и летописи. Актов сохранилось довольно много и они, конечно, представляют самый важный и надежный материал. К сожалению, во-первых, самые акты не все хорошо сохранились, некоторые написаны неразборчивым почерком, а главное – во многих годы обозначены славянскими буквами и очень неясно. Мы уже не говорим о том, что некоторые из них дошли до нас в копиях, а иногда просто в выписках. Во-вторых, составители сборников, определяя дату документа, иногда невнимательно относились к историческим фактам, которые могли бы определить время, когда мог быть выдан тот или другой акт. Случалось даже небрежное отношение к передаче самого акта.

Первое место между сборниками актов и писем занимает «Codex epistolaris Vitoldi», собранный А. Прохазкой и изданный Краковской академией в 1882 году. Достоинства этого сборника – обилие нового материала, исправление известного, обстоятельное описание внешнего вида документов, интересные примечания, и, наконец, самый план – собрать все, относящееся к истории Витовта. Также важны изданные в России Акты Исторические, Акты Западной России, Русско-Ливонские акты.

Второй источник – летописи, которые разделяются на три группы: немецкие, русские, литовские и польские. Летописи немецкие и русские, более или менее современные событиям XIV и XV веков, отличаются безыскусственною и правдивою передачей фактов и заслуживают полного доверия. Нельзя упрекать ни тех, ни других летописцев в какой-нибудь постоянной тенденции: они по большей части ограничиваются передачей фактов, не вдаваясь в рассуждения. Исключение представляет хроника Быховца, которая не отличается ни хронологической точностью, ни верной передачей подробностей.

Совсем другое приходится сказать о польских летописях, уже принадлежавших позднейшему времени: постоянный риторизм (например, выдумывание речей действующих лиц), неуместное патриотическое тщеславие и религиозная нетерпимость, искажающие истину, – вдвойне заставляют сожалеть о большом их объеме. Мы этим вовсе не хотим сказать, чтобы эти летописи не заслуживали внимания. Без них обойтись нельзя: многие подробности в них и верны, и имеют значение, – но необходимо пользоваться ими с большой осторожностью и не слишком доверять. Первое место между польскими летописцами, по значению, принадлежит краковскому канонику и воспитателю детей короля Казимира – Длугошу (1415–1480), который, по своему положению, имел доступ к королевскому архиву. К его достоинствам надо отнести большое количество сведений, извлеченных как из устных рассказов, так и из русских летописей, а также прусских и польских, из которых некоторые не дошли до нас.

Из ученых сочинений, касающихся княжения Витовта, особенно выделяются труды Файгта, Каро, Ярошевича, Даниловича и Стадницкого.

В 1392 году Витовт сделался великим князем Литовским. Это событие вовсе не было простой переменой князя, оно было началом новой эпохи в ее истории: с Витовтом начинает Литва приобретать значение, при нем достигает высшей точки своего могущества и вместе с ним его теряет. Он уничтожает уделы, лишая удельных князей всякого значения, сажает в Смоленске своего наместника, распоряжается Киевским княжеством, смиряет своего соперника Свидригайло. Слабость Литвы обусловливалась не только ее раздроблением на уделы, но и разнородностью населявших ее племен, которые отличались друг от друга не только национальностью, но, что еще было важнее в то время, религией. Чтобы несколько сгладить это различие, чтобы удалить, по возможности, поводы к столкновению между католиками и православными, Витовт старался уравнять их дарованием тем и другим одинаковой свободы и льгот.

Стараясь таким образом упрочить внутренний порядок в Литовском княжестве, Витовт не менее энергично и успешно действовал и во внешних отношениях. Для Москвы, Новгорода и Пскова Витовт был постоянным грозным соседом, который не раз давал чувствовать свою силу. Татары видели его победителем у себя, среди степей, самое его имя пользовалось уважением в южных степях, татарские ханы искали у него защиты друг против друга, и даже победитель его Эдигей заискивал дружбы. Ягелло, собственно повелитель Витовта, не только не держит его в зависимости, но сам от него зависит. Сигизмунд, король венгерский и германский император, в своих грамотах к Витовту не знает, как выразить ему свое расположение и уважение. Прусские и ливонские рыцари с изумлением смотрят на могущество Витовта. Папские послы ставят Витовта выше всех германских государей.

Велико было могущество Витовта, обширны были и его планы: есть некоторые указания на то, что он хотел починить себе Псков, Новгород, даже Москву, иные приписывают ему намерение овладеть Польшей и Пруссией и образовать общеславянское государство.

Может быть, укажут на то, что эта слава, это могущество Литвы при Витовте не имеют особого значения в истории, так как были непрочны и исчезли со смертью Витовта. Но это исчезновение прежде всего еще больше подтверждает значение личности Витовта, а потом вовсе не лишает эпоху Витовта исторической важности. Витовт, создав, хотя и непрочное, могущество Литвы, тем не менее этим могуществом задержал на долгое время более тесное соединение Русско-Литовского княжества с Польшей. Будь Литва слабее, поляки, конечно, не преминули бы закрепить ее вполне за собой.

Польские летописцы все превозносят Витовта. Польские, русские и немецкие ученые единогласно признают важное значение его в истории Русско-Литовского княжества. Нельзя, конечно, согласиться с польскими летописцами и с польскими учеными, которые приписывают Витовту всевозможные добродетели: есть слишком достаточно доказательств его коварства, вероломства и жестокости. Для достижения цели он не затруднялся в выборе средств. Можно только прибавить, что не один он отличался этими качествами: их мы найдем и в Ягелло и в его родных братьях, и в прусских магистрах. Этим только, конечно и можно объяснить странное, теперь на наш взгляд, явление, что Витовт живет в дружбе с Ягелло, убийцей своего отца. Ягелло выказывает большое уважение и расположение к Витовту, убийце своего брата; рыцари, которых Витовт изменнически обманывал несколько раз и при этом вероломно избивал, всегда готовы заключить с ним союз вновь. Но, не признавая за Витовтом нравственных достоинств, нельзя на основании вышеприведенных фактов не признать его князем, вступление которого в управление страной есть новая эра для этой страны».

Часть II. Витовт Великий до Грюнвальдской битвы

Будущий великий князь Литовский Витовт родился в 1350 году в Трокском замке. Некоторые историки считают, что свое имя он получил в честь языческого бога Святавита, или его называли Вит, Витень, по-жемайтски «желанный», «господин». Возможно жемойтский вариант «Вит» и превратился в красивое имя – «Витовт». Историк В. Ф. Воеводский писал:

«Точный год рождения Витовта неизвестен. 1350 год считается лишь приблизительным, но общепринятым у большинства историков. В эпоху самой горячей борьбы Кейстута с Польшей и Русью, в Троках, в тамошнем княжеском замке, родился младенец, известный под именем Витовт. Младенцу этому суждено было в будущем приобрести большую славу и тем возвеличить свое имя.

Трудно предположить, каковы были религиозные убеждения Кейстута, достоверно известно лишь то, что сын его Витовт, рожденный от дочери боярина Видмунта, языческой вайделотки красавицы Бируты, воспитывался в языческой среде, впитывая в себя с детства освященные веками деспотические традиции. Шум вековых лесов, окружающих воды Трокского озера, шесть верст длиною и две шириною, меняющего четыре раза название: собственно Трокское, Гальве, Бражола и Скайсте, и языческая колыбельная песня, распеваемая у берегов этого озера, убаюкивали ко сну младенца, убаюкивали будущего богатыря Литвы, всосавшего с молоком матери своей безграничную любовь к своей древней родине и ее судьбам.

Тогдашняя литовская культура была на самой низкой степени развития и потому неудивительно, что мы так мало осведомлены о детских и юношеских годах жизни Витовта. Трокский главный замок, построенный на одном из островов, окруженный земляным валом и с трех сторон обмываемый волнами большого озера, врезавшегося в густой девственный лес, – вот краткий внешний абрис замка, а что касается его внутреннего убранства, то он, за исключением лишь главного зала, называемого судейским или посольским, и двух-трех лучших комнат, мало отличался от любой хижины зажиточного крестьянина. Все его украшения составляли немецкие трофеи: ружья и сабли, а также очень хорошей работы фрески. Некоторые из них в византийском стиле сохранились до начала ХХ века.

Несомненно также и то, что мать Витовта вайделотка Бирута, обманным образом увезенная Кейстутом – этим последним консерватором древней Литвы, из языческой кумирни в Полангене, не обращала на убранство замка особого внимания, а, наоборот, по призванию вайделотки, любя во всем простоту, применяла ее и в княжеской семье.

Молодые годы своей жизни Витовт провел в обществе пяти родных братьев и двенадцати двоюродных – сыновей Ольгерда, женатого на русской княжне, почему неудивительно, что и двор его в Вильне отличался сравнительно большой популярностью. Расстояние между Вильно и Троками не превышает двух часов езды, поэтому Витовт Кейстутович и Ягайло Ольгердович часто встречались и очень дружили.

Витовт, сын героя, наследовал после отца своего отвагу и храбрость – качества, не покидавшие его до конца жизни, на 24-м году которой Витовт женился. Мифические имена первой его жены Мария-Опрассия. Около 1377 года он сочетался браком с Анной, дочерью князя Святослава Ивановича Смоленского».

Летописи и хроники первый раз упоминают о Витовте, в 1370 году, как участнике битвы с крестоносцами у реки Рудавы. В 1368 и 1372 годах он участвовал в походах на Московское княжество, в 1376 году Витовт, князь Гродненский, участвовал в походе на Польшу. В 1377 году он возглавил поход на земли крестоносцев.

После смерти в 1377 году великого князя Литовского Ольгерда Гедиминовича Кейстут признал новым великим князем его сына Ягайло. Через три года Ягайло попытался уничтожить Кейстута Гедиминовича, проиграл, но фактически не был наказан. Кейстут, ставший великим князем Литовским, отдал ему Витебск и Крево. В междоусобной войне Ягайло, наплевав на свои же клятвы и обещания, обманом взял в плен своих дядю и двоюродного брата. Восьмидесятилетний литовский герой князь Кейстут Гедиминович по приказу Ягайло почти сразу же был задушен в Крево его холуями. Витовта держали в тюрьме в Вильно. После убийства отца в то же подземелье кревского замка тут же был переведен из Вильно и его сын Витовт, которого ждала такая же судьба, как и Кейстута. Фактически за день до своего убийства Витовт чудом бежал из подземной тюрьмы. Летописи сохранили описание побега:

«Переодетый в платье одной из служанок жены, допущенной к нему, Витовт в темную ночь был спущен в корзине во двор, сел в ожидавшую его повозку и ускакал. В ту же ночь выехала из Крево княгиня Анна с дочерью Софией». Погоня князя Витовта не догнала, жена князя Анна очень хорошо организовала побег обессиленного в тюрьме мужа.

Витовт попытался получить помощь у князя Мозовецкого Януша, мужа его сестры. Януш отказал и Витовт ушел к крестоносцам – его с почетом встретил сам великий магистр Конрад Ратенштейн. К Витовту стали стекаться все оставшиеся в живых соратники его великого отца. Сил для борьбы с Ягайло не хватало, а крестоносцы обещали помощь только в случае крещения Витовта. В октябре 1382 года князь-изгой пообещал принять христианство. Великий магистр Тевтонского ордена в Ливонии направил письмо Ягайло – с требованием вернуть земли Кейстута Витовту. В январе 1383 года Ягайло отказался это сделать, но предложил продолжить переговоры – в Княжестве не любили правителя-убийцу, и его положение «государя» было непрочно».

В апреле 1383 года великий магистр Конрад Чольнер должен был встретиться с князем Ягайло на острове реки Дебиссы, правого притока Немана. Встреча сорвалась по вине Ягайло и в июле 1383 года Орден объявил войну Ягайло – «как высокомерному правителю, продававшему пленных рыцарей, присвоившему земли Ордена, неправо начавшему войну с мазовецкими князьями». Отряды рыцарей и Витовт с литовско-жемайтскими полками взяли Ковно, Троки и осадили Вильно. Ягайло сумел отстоять стольный город и Витовт временно отступил в орденские земли. В октябре 1383 года Витовт крестился недалеко от орденского замка Кенигсберге, получив имя «Виганд», – так звали его крестного отца, комтура Ордена. В январе 1384 года Витовт и великий магистр Конрад Чольнер фон Ротенштейн подписали договор, по которому крестоносцы обещали помощь Витовту в «добывании отчины» за территориальные уступки – передача Жемайтии Ордену. Витовт должен был также признать себя вассалом тевтонов.

Весной 1384 года начался новый поход Витовта, поддержанного Орденом, против Ягайло, которому удалось отбиться – многие историки считают, что «Орден, стращая постоянно Ягайлу Витовтом и наоборот, старался эксплуатировать в свою пользу обоих князей». 14 мая 1384 года в построенном рядом с Ковно новом орденском замке Мариенвердене князь Витовт и великий магистр подписали союзный договор. Крестоносцы обещали возвратить сыну Кейстута наследственные земли, а Витовт обещал помогать и служить Ордену; после смерти Витовта и при отсутствии у него наследников его земли переходили к крестоносцам. Рыцари, не давая достаточных войск для победы над Ягайло, потребовали от Витовта очень много. Полки Витовта выступили против крестоносцев через две недели после подписания нового договора – в июле 1384 года литовско-жамойтские отряды взяли штурмом орденские замки Юрбург, Бадернбург и Мариенверден, разграбили их и ушли в Литву. Ягайло уже давно вел переговоры с поляками о союзе и победа над ним была почти невозможна – Витовт, очевидно, понимал бесперспективность этой борьбы.

В 1382 году умер Людовик Венгерский, двенадцать лет сидевший и на польском престоле. Одна из его дочерей Мария была замужем за сыном императора Священной Римской империи маркграфом бранденбургским Сигизмундом. Именно Сигизмунд был прямой наследник Людовика в Польше. Польские магнаты были против кандидата-чужеземца и добились, что вдова короля Людовика Венгерского Елизавета отправила в Польшу другую дочь – Ядвигу. Осенью 1384 года она приехала в Краков. Теперь ее было необходимо выдать замуж – среди кандидатов были жених Ядвиги сын Леопольда Австрийского Вильгельм, польский князь Владислав Пяст, князь Земовит Мазовецкий. Но женихом по призванию поляков стал Ягайло Ольгердович. Российский историк А. Барбашев писал в конце XIX века:

«Поляки сами приглашали Ягайло на польский престол прежде, чем он послал посольство в Краков просить руки Ядвиги. Предпочтение, оказанное польскими панами Ягайло, объясняется отчасти политическими расчетами: полякам нужен был король, который мог бы успешно преследовать главную цель польской политики – борьбу с Орденом и возвращение балтийского поморья. Ягайло казался очень подходящим королем для такой цели: он один владел всей Литвой (Витовт был в изгнании) и был во вражде с Орденом. И действительно, Ягайло, между другими обещаниями, обещал возвратить Польше потерянные земли. Но еще более политического расчета, по всей вероятности, имела значение уверенность панов, что недальновидный, необразованный литвин Ягайло, обязанный своим избранием единственно панам, скорее всех расширит их привилегии и права. И точно – первым действием нового короля было расширение прав польских панов.

Этою надеждою на занятие польского престола и объясняется желание Ягайло-Ягелло скорее примириться с Витовтом: лучше было уступить часть Литвы, чем подвергать опустошениям и даже рисковать потерять всю Литву во время пребывания в Польше. Получив желаемую часть литовской земли, Витовт из опасного неприятеля делался союзником и надежным защитником Литвы против Ордена. Вот почему Ягайло летом и осенью 1384 года (именно в то время, когда Ядвига приехала в Польшу) несколько раз отправляет к Витовту послов с мирными предложениями, обещая ему отцовское наследство».

В июле 1384 года Витовт с соратниками, которых было немного, встретился в Вильно с Ягайло, которого сопровождали верные ему бояре. В. Ф. Воеводский писал:

«Встреча двух братьев была не из приятных. Витовт считал Ягайло убийцей отца и матери своей, тем не менее политические расчеты перевесили: интересы Литвы этого требовали – и презрение к Ягайло уступило место братскому чувству, так как Ягайло исполнил часть обещания, возвратив Витовту Брест, Дрогичин и Гродно, причем последний торжественно обязался самостоятельной политики не вести».

Витовт получил от Ягайло во владение часть бывшего удела своего отца. Уже осенью 1384 года он по поручению Ягайло напал на пограничные земли Ордена. Тогда же, в сентябре 1384 года, в Кракове была коронована двенадцатилетняя Ядвига, ставшая королевой Польши. Через три месяца, в январе 1385 года в Краков прибыли послы Ягайло – он сватался к польской королеве. Польские магнаты выставили многочисленные требования Ягайло – принять христианство, подписать унию Польши и Великого княжества Литовского, заплатить двести тысяч флоринов как залог за выполнение обещаний, возвратить Польской Короне земли, которые она посчитает своими, освободить пленных поляков.

В начале лета 1385 года в Кревском замке собрались все знатные вельможи Великого княжества Литовского, встретившие польское и венгерское посольства. О причинах подписания Кревской унии писали многие белорусские историки. Историк XIX века М. И. Коялович писал в работе 1884 года «Чтения по истории Западной России»:

«В истории соединения Литовского княжества с Польским королевством действовали слишком разнообразные мотивы. Необходимо здесь иногда обращать внимание на самые, по-видимому, не важные обстоятельства.

Ягайло был великим Литовским князем с верховной властью над всеми областями, входившими в состав Литовского княжества. Но под его верховной властью было много удельных князей, управлявших своими областями с большей или меньшей самостоятельностью. Почти все эти князья участвовали в совещаниях о соединении Литвы с Польшей. Были постановлены следующие условия соединения Литвы с Польшей.

В той и другой будет общий верховный государь – Ягайло. Будут общие дипломатические отношения по делам, касающимся обоих государств, и общая защита против всякого врага. Но внутреннее управление обоих государств будет совершенно отдельно. Каждое будет иметь своих должностных лиц, особые финансы, особые войска.

Все эти условия были очень выгодны для удельных князей Литовского княжества. Князья надеялись быть более независимыми, когда Ягайло будет занят польскими делами и будет должен часто жить там. В случае же войны с внешними врагами, они будут пользоваться польской помощью. Последнее соображение, при котором прежде всего имелись в виду рыцари, без всякого сомнения, больше всего побуждало литовских князей сделать следующую уступку в пользу Польши. Они согласились, чтобы Литва была обращена в латинство. Этой уступкой они надеялись уничтожить самую причину существования прусско-рыцарского ордена.

Рыцари поселились здесь для обращения литовских язычников в латинство. Литва, соединяясь с Польшей, соглашалась на то же дело, сама решалась обратить их в латинство. Рыцарям после этого незачем было существовать и можно было рассчитывать на уничтожение их папой. Можно думать, что с этой именно целью многие литовские князья, бывшие уже христианами восточного вероисповедания, согласились принять латинство».

Исследователь В. М. Игнатовский писал в начале ХХ века в «Кратком очерке истории Беларуси»:

«Кревская уния зависела не только от внешних причин, но и от причин внутренних. Объединением с Польшей литовско-белорусское правительство желало не только добыть победу в борьбе с соседями, но и усилить великокняжескую власть в молодом государстве.

Уния 1385 года рассматривалась до нашего времени только как уния династично-персональная. Считалось, что два государства соединились одно с другим только через личность общего для обоих держав монарха и его наследников и потомков; считалось, что уния не меняла юридического содержания других сторон государственной и общественной жизни. Такой взгляд нельзя признать правильным. Нужно отметить, что юридически, в соответствии с текстом договора, уния 1385 года была больше, чем династично-персональная. Она была как бы инкорпорацией Литовско-Белорусского государства в Королевство Польское. Юридически литовско-белорусские земли на вечные времена присоединялись к Польской Короне. В соответствии с текстом договора, с 1385 года как бы совсем приостанавливалось независимое существование великого княжества, и оно делалось вместе с Польшей одним политическим, государственным организмом. Недаром после унии все литовско-белорусские князья должны были принести присягу на верность короне Польской, и литовско-белорусские бояре-католики получили такие же права, которые были и у польских панов».

Современный белорусский историк Н. Ермалович писал в работе «Белорусское государство Великое княжество Литовское»:

«Чем же была вызвана Кревская уния, этот союз? Как показывает весь ход подготовки унии, инициатива ее заключения исходила со стороны Польши. Характернейшей особенностью положения Польши в предсоюзное время была постепенная потеря ею своих территорий, более всего на западе. И уже незадолго перед Кревской унией при Казимире Великом (1333–1370) были уступлены немцам Силезия и Померания. Потеря последней отрезала Польшу от моря. Вот почему польские руководящие круги должны были искать возможность компенсировать потерю своей территории за счет другого государства. И их внимание в этих обстоятельствах было направлено на соседнюю восточную державу – Великое княжество Литовское, как наиболее подходящую цель своих экспансионных стремлений.

Они хорошо взвесили все неблагоприятные внутренние и внешние обстоятельства, которые сложились в то время для Великого княжества Литовского. Главнее всего для поляков была очевидна неизбежность борьбы Витовта с великим князем Ягайло, поскольку последний не хотел отдавать ему Трокское княжество – удел его отца Кейстута. Эта борьба могла угрожать положению Ягайло как великому князю, и поэтому он для укрепления своей власти мог быть более уступчивым при заключении союза с Польшей.

Конечно же, очевидной для поляков была и та угроза, которую несла крестоносная агрессия как для ВКЛ, так и для Польши, и потому они надеялись, что и это подтолкнет Ягайло на объединение их государств. Польша хорошо видела военную силу ВКЛ, она ее перед самой Кревской унией в 1384 году почувствовала на себе, когда Ягайло сделал достаточно болезненный для него поход.

Не менее очевидной для поляков была опасность, которая шла для Великого княжества Литовского со стороны Московского государства, которое все более усиливалось и становилось его главным соперником в собирании восточно-славянских земель. А это также не могло не обнадеживать Польшу в объединении с ВКЛ.

Взвесив все эти обстоятельства, польские верхи и начали энергичную деятельность в нужном им направлении, что и привело к заключению Кревской унии».

Современные белорусские историки Е. К. Новик, И. Л. Качалов и Н. Е. Новик писали в 2008 году в «Истории Беларуси» о значении Кревской унии для Великого княжества Литовского:

«14 августа 1385 года было подписано соглашение ВКЛ с Польшей, которое известно под названием Кревская уния. Текст ее до нас не дошел, однако из некоторых источников известно, что земли литовские и русские присоединялись к Короне Польской.

Условия унии не удовлетворяли ни литовских, ни западнорусских феодалов, так как уния была ничем иным, как инкорпорацией Великого княжества Литовского в Польскую Корону «на все времена». Самостоятельное существование княжества приостанавливалось. Оно сливалось с Польшей. Ягайло поступил, как предатель: отдал Польше независимое Великое княжество Литовское. Со всех литовско-русских князей была взята присяга на верность королю, королеве и Польское Короне. Удельные князья теряли самостоятельность и становились вассалами Польши.

С Кревской унии начинаются окатоличивание языческой Литвы и проникновение католицизма, католическая экспансия на западнорусские православные земли. Ягайло в интересах Ватикана и феодалов Польши проводил прокатолическую политику. Его привилеем от 20 февраля 1387 года литовским феодалам даровались навечно земли, большие имущественные и личные права при условии принятия католичества. На православных привилей не распространялся. Грамотой от 22 февраля 1387 года были обусловлены браки между католиками и православными только в случае перехода последних в католичество. Владения католической церкви освобождались от всех податей и повинностей.

В 1386–1387 годах окатоличиваются языческие феодалы, Которые противостояли православным феодалам. Недовольство Кревской унией вызвало широкое общественно-политическое движение. Ягайло вступает в конфликт с влиятельными общественно-политическими силами – православными западнорусскими феодалами».

14 августа 1385 года в Кревском замке великий князь Литовский Ягайло, его брат Скиргайло, Витовт и другие князья подписали союзный договор, и польское и венгерское посольства отправились с ним в обратный путь. В феврале 1386 года Ягайло во главе пышного посольства прибыл в Польшу – 12 февраля он выехал в Краков, 15-го – крестился, 18 февраля произошло его венчание с королевой Ядвигой. 4 марта Ягайло был коронован польской короной.

После коронации Ягайло-Ягелло остался в польской столице, не назначив в Великое княжество Литовское даже наместника. Скиргайло княжил в троках, Витовт – в Гродно, Андрей Ольгердович – в Полоцке, Дмитрий Ольгердович – в Трубчевске, Дмитрий Корибут – в Брянске, Владимир – в Киеве, Вигунд – в Кернове. В Княжестве начались междоусобицы. Мятеж, поднятый Андреем Полоцким, был подавлен, но Ягелло вынужден был вернуться в Вильно. В феврале 1387 года началось крещение языческой Литвы, на главном языческом капище был погашен священный огонь, разрушены жертвенники. Ягелло лично выступал перед населением, убеждая народ. В течение лета 1387 года Ягелло с католическими священниками объехал почти все земли Великого княжества Литовского. Осенью он вернулся в Краков, оставив наместником в Вильно своего брата Скиргайло. А. Барбашев писал:

«После отъезда Ягелло спокойствие в Литве продолжалось недолго. Витовт был очень недоволен своим положением. Во-первых, он не получил, несмотря на обещания Ягелло, наследство своего отца: Троки были отданы Скиргайло. Во-вторых, и те земли (Гродно, Луцк, Брест), которые он получил, были даны ему как бы из милости, и Ягелло, не обращая внимания на неоднократные просьбы Витовта, не хотел дать никакого документа, который подтверждал бы право Витовта на владение этими землями. Витовт начинает подготовлять средства для тайной борьбы: дает, вероятно за деньги, привилегию евреям, дарит духовенству виленской церкви некоторые земли, без сомнения, с целью расположить к себе католическое духовенство литовской столицы.

Наконец Витовт решился взяться за оружие, но прибегнул при этом к хитрости. В начале 1389 года он выхлопотал себе позволение отпраздновать в Вильне свадьбу своей сестры. Под этим предлогом он отправил в Вильно множество саней, как будто с разными свадебными принадлежностями; на самом же деле эти сани были наполнены вооруженными людьми. Но управлявший в то время Вильной Дмитрий Корибут вовремя узнал об этой хитрости, и вооруженные люди были схвачены еще до прибытия Витовта в Вильну.

Эта неудавшаяся попытка заставила Витовта на время смириться и довольствоваться настоящим положением, оставив в покое и столицу Литвы, и земли соперника – Скиргайло. 29 мая 1389 года в Люблине он дал грамоту, в которой обещает любить Скиргайло, как брата, и помогать ему против всех врагов, кроме короля польского. Но ему уже более не доверяли, наблюдали за ним и притесняли его родственников».

В январе 1390 года Витовт, отдав крестоносцам в заложники жену, брата и сестру, заключил с ними союз, поднял мятеж. Во главе рыцарского войска Витовт осадил Вильно, Ягелло с верными ему князьями взял Брест. Два войска встали друг против друга у Гродненского замка. Войска Ягелло смогли взять и Гродно. Военные действия не прекратились, осенью 1390 года они возобновились на территории Княжества. Позиции Витовта значительно усилил брак его дочери Софьи с великим московским князем Василием, сыном Дмитрия Донского – осенью того же года. Через год Витовт отбил Гродно, Княжество бурлило, недовольное присутствием польских войск, пришедших с Ягелло. Начались мирные переговоры Ордена, Витовта и Ягелло, пообещавшего сыну Кейстута титул великого князя Литовского, – уже был готов план крестового похода против Польши, и противники Ягелло собирались послать его на утверждение римскому папе и императору Священной Римской империи. Число сторонников Витовта в Княжестве быстро увеличивалось. Пятилетняя гражданская война закончилась летом 1392 года. 3 августа в Острове Витовт и Ягелло подписали договор, определивший их дальнейшие взаимоотношения. Витовт стал великим князем Литовским в союзе с Польской Короной и под верховной властью польского короля. Сын Кейстута поклялся «навсегда оставаться в союзе с Польским королевством и Короной польской». Ягелло титуловал себя верховным князем Литвы. Витовт, получивший земли отца, был вынужден отказаться от украинских – киевских и волынских – земель, которые отошли к Польше. Тевтонский орден получил Добржинскую землю. Но все равно – 3 августа 1392 года состоялась большая победа теперь уже великого князя Литовского Витовта – Витольда – Александра. Историк В. Ф. Воеводский писал в начале ХХ века:

«Витовт вышел из борьбы победителем. Погрешности, присущие молодости, и некоторые несимпатичные черты характера уничтожили в пожилом короле Ягайло все братские чувства по отношению к другу юных лет его жизни – Витовту, который с достоинством перенеся массу невзгод и преследований брата и не утратив идеалов молодости, возвратился теперь под лазурное небо боготворимой им Литвы, более могущественным и закаленным в жизненном опыте, дабы имя свое возвеличить не только в родной стране, но и во всем цивилизованном в то время мире.

Литва однако же, управляемая теперь более самостоятельно Витовтом, ничем не отличалась от прежней языческой и варварской Литвы его предшественников.

Укрепление могущества Литвы, явление ее миру, защита от вражеских набегов и, наконец, культурное развитие, одним словом политическое уравновешение цивилизаторского младенчества Литвы сообразно культурному росту других стран, – вполне достаточны для того, чтобы в памяти народной имя Витовта было увековечено навсегда».

За нарушение договора с Орденом, крестоносцы отравили заложников – двух сыновей Витовта – великий князь Литовский знал, что это произойдет, но решения о новом союзе с Ягайло не изменил. Больше у него детей не было.

Нового великого князя Литовского не приняли Ольгердовичи – удельные князья Княжества. Витовт при Лиде разбил отряды Дмитрия Корибута. Через три года он отбил Киев у Владимира Ольгердовича, а до этого вернул в великое княжение Подолию и Волынь. Согнанные князья получили другие уделы, менее значительные. В 1395 году неожиданно умер основной соперник Витовта Скиргайло. Позднее, готовясь к битве с татарами, Витовт вызвал из Венгрии Свидригайло Ольгердовича и поставил его управлять Подолией – великий князь боялся удара в спину, у Свидригайло были тесные контакты с Тевтонским орденом.

За пять лет Витовт, которому постоянно помогал Ягелло, фактически уничтожил удельную систему в Великом княжестве Литовском. Подобно Ольгерду Гедиминовичу он пытался ввести в орбиту своего влияния Новгород и Псков. В 1395 году, используя междоусобицу смоленских князей, великий князь занял Смоленск, со всеми землями. Великий князь Московский и зять Витовта Василий Дмитриевич посетил великого князя Литовского в «новом городе Великого княжества Литовского». Он не протестовал.

В 1398 году, используя тяжелое положение Новгорода Великого и угрожая ему войной, великий князь Витовт даже добился признания у боярской республики своей власти над древним городом, однако поражение от татар в 1399 году на Ворскле остановило его движение на восток.

Королева Ядвига потребовала у Витовта заплатить давний «долг за королеву в пользу Вильгельма» – двести тысяч дукатов. Витовт собрал совет князей, который заявил: «Мы не рабы Польши; предки наши никому не платили дани; мы люди свободные и нашей кровью приобрели нашу землю». Историк В. Ф. Воеводский писал:

«Витовт, как великий князь сделался неограниченным властелином жизни, свободы и имущества всех своих подданных, отличающихся друг от друга лишь тем, что бояре непосредственно подчинялись Великому Князю и зависели исключительно от него, остальные же – и от его подчиненных. Словом сказать, цепь рабства плелась через весь организм тогдашней Литвы, знавшей одну лишь волю и одну власть князя, но эта цепь рабства никого тогда не смущала, так как она практиковалась и у более культурных народов. Простые, патриархальные устои государства, опиравшиеся на абсолютный деспотизм власти князя, нашли верный отпечаток в общественном и домашнем быту тогдашних литовцев – в семье и доме, собственник которых – отец семьи был таким же относительно ее неограниченным властелином, как князь в отношении своих подданных.

Женщина – существо слабое – состояла в рабском подчинении мужчине. Наподобие некоторых варварских австралийских или африканских племен, тогдашние литовцы услащали горечь будней жизни кровавыми зрелищами или излишеством в еде и питье, чего требовал даже от них их религиозный культ, базой которому служил грубый материализм, указывающий им жертвоприношение – как умилостивление богов. В назначенных для тех жертвоприношений святых рощах, посвященных божествам воды, воздуха, земли, огня, телам небесным, молнии, четвероногим животным, пернатым и пресмыкающимся, жрецы сохраняли священный огонь, сообщая народу о разных торжествах и посылая палки, называемые по-литовски «kriva». Во время жертвоприношений, по быстроте течи крови из животных, по здоровому или больному состоянию внутренностей, или по иным каким-либо внешним признакам и приметам, литовцы судили о расположении к ним богов и основывали на этом свои предрешения и предсказания.

Народ, участвуя в подобных торжествах, распивал мед и тут же уничтожал некоторые части принесенных в жертву животных. Все такие нравы и обычаи, энергично искореняемые вместе с идолопоклонничеством, просуществовали однако же весь XV век помимо того, что крещение, как знамя христианства, обязывало литовцев забыть языческие верования.

Витовт, этот верный сын Литвы, хотя вполне отвечал традициям, вкусам и обычаям родной страны, тем не менее стал ее реформатором: он первый внес в нее задаток гения и энергии, он первый порвал связь с верованиями язычников-литовцев. Из глубины дремучих лесов он первый сумел глядеть на весь мир глазами опытного политика и умного администратора. Психологический тип этого необыкновенного во многих отношениях человека, был тайной не только для позднейших историков и вообще ученых, но и для его современников. Эней Сильвий, Ян Длугош, Герберштейн и Иван Посильге разно характеризуют личность Витовта, но все они, одинаково поражаясь его способностям и талантам, сходятся в одном его критическом очерке – как деспота и кровопийцы, забывая лишь об одном, что обе стороны медали в равной мере и степени сложились на величие этого человека, государственный ум которого, в соединении со стойкостью воли и могучим талантом, были необходимы для правителя и реформатора тогдашней Литвы.

Летописец Длугош, в одной из летописей (kronik) говорит, что когда однажды князь Витовт приказал двум преступникам собственноручно лишить его жизни, через повешение – и один из них не мог подвергнуть себя самоубийству, то другой, затягивая петлю, шепнул товарищу: «скорее, не видишь, что князь сердится». В этих словах заключается верная характеристика того, в чем тогдашняя Литва особенно нуждалась. Сильная власть и железный характер Витовта никогда ему не изменяли и были причиной того, что Эней Сильвий дал Витовту прозвание «Carnifex sanguinarius» – «Кровавый резник» – но следует удивляться лишь одному, как этот тиран мог не только свободно и умело вращаться в современном культурном обществе, но извлекать из него даже пользу для своего народа.

Таков был этот великий князь, крепкий духом, но слабый телом. Иван Посильге характеризует его так: «малого роста, худощавый, живой, энергичный и вспыльчивый, усов и бороды не носит. Его умение хозяйничать в связи со щедростью и любовью роскоши, как внешнего признака цивилизации, было известно всем современникам». Щедрость Витовта и деспотическое отношение его даже к жене свидетельствуются, между прочим, следующими словами летописца Длугоша: «Однажды Витовт, в присутствии княгини, пожертвовал сто гривен одному из своих придворных. На замечание, что подарок слишком щедр, князь захохотал – и в ответ добавил еще сто гривен, заставив княгиню замолчать тогда, когда подарок возрос до восьмисот гривен».

Настоящий сын природы, Витовт более всего любил охоту. Приемы, затем зрелища, остроты шутов и некоторые солидные увеселения, а главное игра в шахматы, поглощали у него много времени и этой игре он предавался с наслаждением. Величественная печать Витовта изображает его не в княжеской короне, а в меховой шапке, из-под которой виднеются длинные волнистые волосы; поверх же великокняжеского одеяния надет длинный и широкий горностаевый плащ».

Великий князь Литовский был окружен вельможами и магнатами, происходившими или из удельных князей или являвшимися крупными землевладельцами. Непосредственно в Вильно действовали Совет господ, называвшийся «паны-рада». Для решения главных проблем государства собирались всеобщие собрания – сеймы, на которые съезжались магнаты, бояре, шляхта. Войсками Княжества руководил гетман, он же был военным судьей, канцлер являлся хранителем королевской или великокняжеской печати и вел государственные дела. Маршалок представлял дворянство, подскабрий занимался государственными финансами и доходами, воеводы с помощниками – каштелянами имели военную, административную и судебную власть в областях, старосты руководили районами – поветами. Такой порядок управления страной начал складываться именно при князе Витовте.

Номинальным верховным собственником всех земель и фактическим владельцем государственных земель был великий князь. Князья, паны и часть бояр-шляхтичей были его вассалами. Большинство шляхтичей владело небольшими имениями и поместьями. Государственный строй и права сословий в Княжестве определялись особыми грамотами – привилеями, которые давались всему Княжеству, отдельным областям, сословиям, поветам, шляхтичам, горожанам.

Литовские земли делились на два воеводства – Виленское и Троцкое. Белорусские, украинские и русские земли «находились» в Полоцком, Витебском, Жмудском, Смоленском, Киевском, Волынском, Полесском, Чернигово-Северском воеводствах. Суд «чинили» и управляли воеводствами наместники, которым помогали старосты. Позднее наместников стали называть воеводами.

Шляхта появилась в Польше в XIII–XV веках из сословия рыцарей – воинов-профессионалов. Польские короли постоянно ссорились с магнатами и привлекали на свою сторону рыцарство, давая им льготы, привилегии, расширяли права. Основная масса элиты Великого княжества Литовского в XIII–XV веках назывались боярами, как и в Московском княжестве. Литовские и белорусские бояре впервые были названы шляхтой в Городельском привилее 1413 года. Привилеи и позднейшие статуты оформили права шляхты на землю, которые постоянно увеличивались. Шляхта стала привилегированным сословием в Польше, Литве, Беларуси, Украине, Чехии и была им до начала ХХ века. У шляхты была феодальная собственность на землю, а между собой шляхтичи взаимодействовали на принципах иерархии.

Стать шляхтичем не по рождению было практически невозможно, были необходимы исключительные заслуги перед государством или усыновление нешляхтича шляхтичем. По привилеям XIV–XVI веков шляхта была освобождена от государственных повинностей. Единственной ее обязанностью была воинская. Шляхта также платила маленький налог на землю. Шляхтичи получили имущественную и личную неприкосновенность, освобождались от судебной юрисдикции, занимали государственные должности, через сейм участвовали в решении государственных проблем, избирали короля, позднее получили право свободного запрета на сейме любых обсуждаемых и принимаемых законов и постановлений, что в итоге стало одной из причин развала Речи Посполитой, приведя к шляхетской анархии XVIII века. Шляхта состояла из магнатов, среднего слоя, имевшего поместья, заградовой шляхты, не имевшей крестьян, а также шляхты, не имевшей своей земли и служившей магнатам.

Крестьяне назывались людьми, поспольством, мужиками. Большая их часть была юридически свободна. Они сообща владели землей и собирались на сельские сходы для решения общих дел; эти собрания назывались громадами. Магнатам и шляхте они отбывали повинность – натурой или деньгами, размер которых определялся размерами хозяйства. С XV века в Княжестве стала развиваться система ферм – фольварков, была введена «волочная система» (в одной волоке содержалось около двадцати десятин).

В имениях и поместьях шляхты жили хлопы – рабы, или «невольная челядь». Хлопами становились по рождению, или были пленные преступники, женившиеся или выходившиеся замуж за хлопов. Крепостное право получило развитие уже после княжения Витовта. Землю шляхтичам обрабатывали хлопы, невольная челядь, тяглые люди, существовала и барщина. Военной службой, податями, барщиной облагались земли, а не люди.

Горожане имели статус мещан, с конца XIV века в городах получило развитие магдебургское право – самоуправление.

В 1398 году в Вильно прибыло посольство крестоносцев. Дневник, который вел его руководитель, комтур Конрад Кибург, дошел до нашего времени:

«Около городских ворот нас встретили наместник Альбрехт Монивид и маршалок Ямонт, окруженные рыцарством и городскими чиновниками. Монахи ордена святого Франциска, минориты, стояли перед брамой своего монастыря и, приветствовав нас, пригласили войти в церковь Девы Марии, называемую «На песках». Она построена из камня, но повреждена пожаром, стоит пока без верха. Бедные монахи, которым мы раздавали милостыню, рассказали нам, что великий князь решил за свой счет восстановить монастырь и церковь и что уже ждут для этого мастеров из Луцка.

Около ворот Нижнего замка нас приветствовали бояре великого князя по обычаю с хлебом-солью и кубком пива, поднесенным на золотом блюде. Тут мы сошли с коней и пешком в сопровождении большого количества княжеских приближенных и рыцарей пошли в кафедральный собор. Священники встретили нас с кадилами и святой водой. После короткой молитвы мы отправились в отведенный нам дом, который находился в том же Нижнем замке, или, как обычно его называют, Кривом замке. Дом наш деревянный, недавно построен, стоит над Вилией и называется посольским двором, но он так хорошо укреплен, что лучше назвать его крепостью. Там мы встретили всякие удобства и приятный отдых после дороги, хотя она совсем не была тяжелой. Доводилось нам бывать у многих иноземных государей, но должны признать, что нигде мы не находили таких удобств, такого гостеприимства и такого порядка во всем, как теперь в Литве.

Какое мощное положение у замков! В Вышнем мы не были, так как просить об этом было неудобно, но даже издалека можно было видеть могучие укрепления; между другими строениями мы ясно видели крест и храм, вознесенный вверх. Церковные стены, которые повернуты к реке, имеют на себе брустверы.

В городе дома деревянные, наличие дерева и его дешевизна позволяют отказаться от строительства каменных, а между тем этот материал очень опасен при пожаре. В Нижнем замке, кроме уже давно построенного епископского дома, кафедрального собора, башни и храма, все из дерева; однако стены в порядке и высокие, как и остальные укрепления.

Множество садов разделяют дома, встречаются очень старые плодовые деревья, что доказывает существование селения на этом месте еще до Гедимина. Лучшая часть города занимает его середину, а наиболее населенная находится около Нижнего замка. Когда мы спросили, где дворец великого князя, нам показали широкое место между собором и Верхним замком, на котором валялись куски дерева, обугленные предметы и находился небольшой канал, заросший травой. Тут был дворец Гедимина и Ольгерда. Ягайло и его братья редко жили в Вильне, а великий князь Витовт живет или в Троках где он имеет могучий каменный замок на острове в середине озера, или в Старых Троках, где есть деревянный дворец, или ездит по землях. Таким образом, в Вильне он бывает редким гостем и тогда поселяется над Вилией, ниже замка, в хорошем деревянном доме, небольшом, так что его двор, не имея там помещений, размещается как военный стан. Великий князь не любит шумных увеселений. Великая княгиня, которая часто сопровождает мужа в его поездках по стране, держит при своей особе всего несколько слуг.

Осматривая город внешне мы заметили, что следы штурма еще не исчезли, особенно повреждена местность около церкви Богородицы и в подзамковой части города; однако виленцы быстро строят. Теперь уже обводят город стеною и закладывают много домов, более долговременных и красивых и размещенных в лучшем порядке.

Часа за три до захода солнца пришли за нами великолепно одетые придворные чиновники и рыцари, в сопровождении которых, при звуках военной музыки, мы отправились во дворец великого князя. Около входа нас встретил великий маршал с отрядом бояр; прислуга, богато одетая, стояла в две шеренги по сторонам нашего пути как во дворе, так и в огромных сенях. Когда нам оставалось не более пяти шагов до зала приемов, двери раскрылись настежь и около них мы увидели привратников-великанов, четверых в зале и столько же в передней. Они держали серебряные бердыши, или из полированной стали, на головах их были высокие, в локоть, меховые черные шапки, которые закреплялись под подбородком золотистой рыбьей чешуйкой, торчали большие усища великанов, бороды же были чисто выбриты.

В глубине зала на богато украшенном кресле сидел великий князь Витовт, по бокам его стояли по два молодых пажа в белой одежде. Немного далее за двумя столами, накрытыми богатыми персидскими коврами, сидели на скамейках министры, советники и секретари. Когда мы дошли до середины зала, великий князь и все остальные поднялись, мы низко поклонились, сначала князю, потом направо и налево, на что получили ответные поклоны. Тогда заговорил один из маршалов, громко рассказывая об обстоятельствах нашего приезда и называя наши имена, на что великий князь, уже сидя, кивнул головой. Потом другой маршал попросил нас подойти к подножию трона. Мы подошли, великий князь поднялся, подал нам руку и принял письма великого магистра и некоторых знакомых ему представителей Ордена. После того, как тайный секретарь Николай прочитал о целях нашего посольства и тихо в нескольких словах сообщил об этом Великому князю, нас пригласили в маршальский зал и на этом закончилась публичная аудиенция.

Со среды начались частные встречи, которые проходили в дипломатической канцелярии, которая находилась в большом покое, освещенном с трех сторон окнами. Ее стены оббиты самыми утонченными восточными коврами, лавки обложены подушками. Около главной стены большой парадный стол, накрытый ковром, расшитым золотом и серебром, на нем высокое, в три четверти локтя распятие и рядом великокняжеская корона, меч и золотой жезл или что-то вроде скипетра, не длиннее двух локтей. Над столом между двумя квадратными окнами, что были высоко прорезаны, висел образ какого-то святого в серебряном окладе, выше его – барельеф Богородицы, сделанный из золота и серебра, перед которым в золотом, тонкой работы сундучке горела лампада из римского хрусталя, висевшая на золотой цепи.

В правой стороне второй стол, красиво накрытый красной тканью с шевронами и кистями и заваленный бумагами, перьями, чернильницами, и за ним сидел секретарь. Около входа стоял паж, который следил за песочными часами и при каждом их обороте бил палочкой в стеклянный звоночек. Когда мы вошли, великий князь поднялся из-за секретарского стола, ласково нас приветствовал, посадил на удобные кресла и милостиво разговорился с нами. При упоминании имени святого Отца папы Бенедикта XIII он поднялся и снял шляпу. Когда назывались имена королей, римского или польского, не поднимаясь, обнажал голову, а при упоминании великого магистра только слегка наклонял ее. Его шляпа была похожа на испанское сомбреро. Остальная одежда состояла из желтого шелкового камзола, застегнутого до самой шеи золотыми пуговицами в золотых петлицах, нижняя одежда – розовая, из татарской ткани и красные кожаные сапоги с золотыми шпорами. Поясом служила неширокая лента, шитая золотом и застегнутая дорогой пряжкой, на ней висели крючки для сабли, сверху был накинут плащ гранатового цвета, сшитый по-литовски, только коротко подрезанный; из-за пояса выглядывала рукоятка стилета. Он хорошо говорит по-немецки, и иногда вставляет латинские выражения, как будто желая показать свою образованность, ведь его воспитал брат нашего Ордена Виндитгейм, который поначалу был невольником, потом товарищем Кейстута в Троках, учил его детей и жил там до самой смерти.

Мы разговаривали об этом рыцаре: великий князь очень хвалил его и опровергал давние слухи про его отступничество. При этом удачном случае я просил великого князя объяснить нам тайну четырех наших братьев, которые недавно сбежали в Литву, но он прервал меня, говоря, что ничего о них не знает, за исключением того, что они перешли границу и появлялись в некоторых местах. Кому же верить?

Лицо великого князя моложаво, веселое и спокойное. Витовт почти не изменился с тех времен, когда я видел его в Инстербурге, только тогда он не был таким подвижным. При всей своей мужественности он кажется больным. Его взгляд зачаровывает, что привлекает к нему каждого. Говорят, что он получил этот взгляд от матери; любит окружать более доброжелательством и лаской, чем дарами; относительно последних иной раз чрезмерно щедрый. В отношениях с людьми он строго выполняет договоренности, и его придворные отличаются расторопностью и почтительностью. Витовт никогда через меру не пьет крепких напитков, в еде знает меру. Великий князь много работает, сам занимается управлением страны и желает знать обо всем. Мы сами часто видели его удивительную деятельность – разговаривая с нами о делах, которые требовали полного внимания, он в то же время слушал чтение разных докладов и принимал решение. Народ имеет к нему свободный доступ, но любой, кто хочет приблизиться, перед этим допрашивается боярином, который для этого назначен, а после просьба монарху пишется на бумаге или проситель сам идет с боярином и устно передает ее великому князю. Ежедневно мы видели много людей, которые приходили с просьбами или приезжали из отдаленных мест с каким-нибудь поручением. Сложно понять, как хватает ему времени на столько занятий; ежедневно великий князь слушает литургию, после которой, до обеда, работает в своем кабинете, быстро обедает и потом некоторое время, недолго, остается среди семьи, или забавляется выходками своих придворных шутов, затем верхом на коне он едет осматривать строительство дома или корабля или чего-нибудь, что заслуживает его внимания. Грозный он только в военное время, а обычно полон доброты и справедливости, умеет карать и миловать. Мало спит, мало смеется, более холодный и рассудительный, чем горячий. Хорошую или плохую новость получает он, лицо его не выражает никаких чувств. В этом отношении он весьма мало изменился с того времени, как был в Пруссии».

С 1392 года крестоносцы предпринимали походы на Великое княжество Литовское чуть ли не ежегодно. Они умножились с 1393 года, когда великим магистром стал Конрад Юнинген. В 1394 году крестоносцы сожгли Лиду и Новогрудок, осаждали Вильню. В походах обычно участвовали «европейские гости-рыцари». Витовт отстоял столицу Княжества, рыцари отступили.

Походы прерывались дипломатическими переговорами, перемириями. Историк А. Баркашев писал:

«Вообще рыцарей очень пугала мысль о тесном соединении Литвы с Польшей. Чтобы возбудить на этот счет опасения и в Западной Европе, великий магистр писал курфюрстам германским о намерении Ягайло присоединить к Польше и Литве Венгрию и о переговорах его с Турцией, и старался обратить внимание курфюрстов на опасность, которая будет угрожать Западной Европе в случае соединения в одно целое Польши, Литвы и Венгрии.

Великий магистр не мог заключить мира с Витовтом отдельно от Польши, как он хотел: поляки этому препятствовали всеми силами, и Витовт прямо ответил, что он получил приказание от короля польского не входить ни в какие обязательства с Орденом. Поэтому отношения между Литвой и Пруссией ограничивались перемириями для размена пленных и для предварительных переговоров. Великий магистр составил план условий, на которых должен быть предложен мир Витовту. Кроме требования сохранять и распространять католичество среди литовцев и защиты вообще католических земель, были предъявлены следующие главные условия.

Во-первых, от него требовалось, чтобы он признавал главенство не только папы, но также и Германской империи. Во-вторых, он, как истинный христианин, должен вновь выстроить для Ордена разрушенные им прежде замки для того, чтобы они могли служить опорою христианства против язычников, а пока пусть даст Ордену заложников из знатнейших фамилий. В-третьих, он обязан соблюдать все записи и привилегии, данные Ордену.

Витовт отверг условия Ордена. Так тянулись переговоры до весны 1398 года. С этого же времени происходит большая перемена в политике Витовта. Неуместное напоминание Ядвиги о подчинении Литвы Польше, и требование от Витовта дани отдалили его от Польши, и Витовт заключил отдельный договор с рыцарями.

12 октября 1398 года состоялся на острове Салине съезд великого магистра и Витовта. Подписанный договор, опасный для Польши (хотя о ней прямо из предосторожности и не упоминалось), хранился в тайне, и потому в отношениях Ягелло и Витовта явно не произошло особенных перемен.

Что в это время обе договаривающиеся стороны интересовались особенно польскими делами, видно отчасти из переписки, возникшей после этого договора между великим магистром и Витовтом: с первого же взгляда на условия договора видно, что особенно в нем нуждался Витовт, так как он делает значительные уступки; сверх обоюдных обязательств, он обязуется еще отдать Ордену часть своих владений и кроме того построить для рыцарей три крепости, где они укажут. Такая уступчивость объясняется с одной стороны, как мы видели уже выше, натянутыми отношениями к Польше по поводу требования Ядвиги; с другой стороны несомненно влияли на уступчивость Витовта и его отношения к Востоку: по договору Витовт должен помогать Ордену завоевывать Псков, а Орден должен содействовать Витовту в покорении Великого Новгорода.

Отношения Витовта со времени его вступления на великокняжеский престол к московскому князю Василию Дмитриевичу, который приходился ему зятем, были вполне мирными, несмотря на постоянные захваты Витовтом русских областей. Точно также были дружелюбны отношения Витовта и к Тверскому княжеству. И тверской, и московский князья, особенно часто последний, съезжались с Витовтом для личных объяснений».

В 1396 году к Витовту пришел бывший хан Золотой Орды Тохтамыш, разгромленный «повелителем Азии» Железным Тамерланом. Бывший повелитель Золотой Орды и великий князь Литовский заключили союз: «Витовт рече: я тебя посажу на Орде, и на Сарае, и на Болгарах, и на Астрахани, и на Азове и на Заяицкой Орде, а ты меня посади на Московском великом княжении, и на Новгороде Великом, и на Пскове, а Тверь и Рязань мои и есть». В 1397 и 1398 годах войска Витовта ходили в Крым, помогая Тохтамышу укрепиться в Причерноморье. Польские хроники говорят, что Витовт дошел до самой Волги. В окрестностях Вильны было поселено много пленных татар. Витовт предложил принять участие в походе на татар и великому князю московскому Василию, не рассказав, естественно, о тайном договоре с Тохтамышем, но его зять от похода уклонился.

Новый хан Золотой Орды Темир-Кутлук потребовал у Витовта выдачи Тохтамыша: «Выдай мне беглеца Тохтамыша. Он мой враг, не успокоюсь, пока он жив и находится у тебя, потому что переменчива наша жизнь: сегодня хан, а завтра беглец, сегодня богат, а завтра нищий, сегодня много друзей, а завтра все враги. Я боюсь и своих, а хан Тохтамыш мне чужой и мой весьма злобный враг, выдай его мне, а все, что с ним, можешь взять себе». Витовт ответил, что Тохтамыша не выдаст, а «с Кутлуком увижусь сам».

По просьбе великого князя Литовского Витовта Кейстутовича папа Бонифаций IX распорядился проповедовать в Польше и Княжестве, а также «всех окрестных землях» крестовый поход против татар. Сбор всех войск был назначен в Киеве. Поляки, боясь резкого усиления Витовта, от участия в походе уклонились, прислав, как и Орден, несколько человек.

В середине мая 1399 года объединенное войско Витовта и Тохтамыша в несколько десятков тысяч воинов вышло из Киева – «СОБРа воя много бесчисленно; и царь Тохтамыш со своими, и Литва, и Немцы, и Ляхи, и Жемойть, Татарове, и Волохи, и Поляне, и с ними были пятьдесят князей, и была сила ратная много зело; и всеми полками вооруживься, пошли на царя Тимура». 5 августа два войска встали друг против друга на месте впадения реки Ворсклы в Днепр. Темир-Кутлук, ожидая подхода орды своего союзника хана Эдигея, начал ложные переговоры. Он даже «согласился» признать Витовта своим «отцом», попросив на обдумывание этого несколько дней, чтобы определить размер своей дани. Через три дня подошел Эдигей с войсками и положение сразу изменилось – татар было намного больше. Эдигей передал Витовту, что «было бы справедливо Темир-Кутлуку признать Витовта отцом и господином, как старшего по возрасту; но так как Эдигей старше Витовта, то поэтому и Витовт должен признать хана отцом и господином».

Битва началась утром 12 августа 1399 года – «На Ворскле Литва неожиданно увидела, что на полях стояли татарские войска хана Эдигея. Ужас проел кости витовтовых дружин. Витовт сразу же послал воеводу к татарам на переговоры о мире, на что татары сразу же согласились. Однако же наших охватило желание битвы. Держа в руках обнаженные сабли, они кричали: «Сражаться!» Витовт же к ним весело обратился: «Вижу вашу рыцарскую доблесть и в бою отвагу, и сердце крепкое – покажите только должным образом мужество свое, а я вас не обижу». Татары же разбили наше войско, и растерли его. Мало кто скрылся и то скорее пешо, чем с конем, в траве прячась».

Через несколько часов боя татары Эдвигея и Темир-Кутлука подавили войска Витовта численным преимуществом. Первыми побежали татары Тохтамыша, затем воины Витовта, из пятидесяти князей погибло двадцать. В сражении был смертельно ранен хан Золотой Орды Темир-Кутлук. Битва закончилась полным поражением Витовта. Летописи писали о битве на Ворскле:

«И первым пошел со всей своей силой хан ордынский Эдигей и встретился с Витовтом, и татары и Литва стреляли из самострелов и пищалей. В широком поле пушки и пищали были не очень полезны, но Литва сильно билась, идя на стены, которых было как сильный дождь, и начала побеждать Литва хана Эдигея Ордынского. И тогда поспел царь Темир-Кутлук с великой силой татарской, обошел Литву кругом и пострелял под ними коней. И был лютый бой и очень злая сеча, и начали побеждать татары. И одолел царь Темир-Кутлук и победил Витовта и всю силу Литовскую, и Тохтамыш царь, увидев это, первый побежал и много народа потоптал, убегая, как на жатве колосьев, и много Литовской земли пограбил».

Витовт с отрядом ближних бояр сумел степями все же добраться до Киева и организовать оборону. Подошедшим татарам Эдигея заплатили большой выкуп и они ушли домой с большим полоном, полностью разорив украинские земли. Современный белорусский историк Н. Ермалович писал о последствиях битвы:

«Поражение на реке Ворскле было результатом нескольких просчетов Витовта. Так, это его мнение, которое, кстати, внушил ему Тохтамыш, о слабости Темир-Кутлука. Однако даже если бы победил Витовт, то вряд ли бы Тохтамыш, став ханом Золотой Орды, согласился бы поставить Витовта «над всей Русью», так как в результате этого создалась бы могучая держава, которая вряд ли бы потерпела существование Золотой Орды.

Это катастрофичное поражение Витовта очень дорого обошлось государству, вновь вызвало решение тех проблем, которые уже были решены ранее. Этой неудачи ждали враги со всех сторон».

Витовту пришлось восстанавливать потерянное, на некоторое время отложить реализацию своих планов по строительству и укреплению государства. П. Н. Батюшков писал в конце XIX века:

«Важнейшим последствием поражения Витовта на Ворскле было то, что Московское государство за раз было спасено от двух опасных врагов, от Тохтамыша и Витовта, и породило для последнего такие затруднения, которые заставили его отказаться от дальнейших видов на Северо-Восточную Русь и обратить свое внимание в совершенно другую сторону – на немецкий орден. Пользуясь поражением Витовта и ослаблением сил Литовского государства, начали поднимать голову все обиженные в каком-либо отношении Витовтом и искать восстановления своих попранных прав. Витовт чувствовал беспомощность своего положения и мирился, с кем еще можно было мириться, а против других искал себе союзников. Прежде всего он заключил в 1400 году мир с новгородцами по старине. Затем он постарался сблизиться вновь с Ягайло и для этой цели отправился в Краков».

Перед началом поездки в Краков внешнеполитические обстоятельства резко изменились – умерла королева Ядвига и позиции Ягелло в Польше сильно пошатнулись. Тут же великий магистр отправил Вильгельму Австрийскому предложение предъявить свои права на польский престол, которые будут поддержаны Орденом. Разбитый Витовт и «неустойчивый на троне» Ягелло естественно сблизились. Витовт сразу же отправил великому магистру послание, в котором он заявил о полном согласии с польским королем. Прошло совсем немного времени, и Ягелло удалось укрепить свою власть. Теперь необходимо было отблагодарить Витовта за поддержку. А. Баркашев писал:

«Начинается постепенное официальное прикрепление Литвы к Польше. Начинается с получения от удельных литовских князей присяжных грамот в верности королю и короне польской, в случае смерти Витовта.

В январе 1401 года и сам Витовт подтверждает грамотой обещание сохранять верность и покорность королевству польскому и королю, который дал ему в пожизненное владение Великое княжество Литовское, а также признает, в случае своей смерти, короля Польши и его преемников наследниками Литвы. В тот же день, 18 января в Вильне, литовские прелаты, князья и паны особой грамотой обещают также за себя и за Витовта сохранять верность Польше.

Этот документ не мог быть добровольным актом Витовта и литовцев. Хотя по форме и говорится в документе, что он дан добровольно, но в действительности он, конечно, был вынужден стесненным положением Литвы после татарского разгрома».

Наступательная дипломатическая экспансия фактически вынудила Витовта подтвердить в январе 1401 года свой договор с Ягелло, заключенный в 1392 году, при получении сыном Кейстута титула великого князя Литовского. Несколько лет Витовт боролся с конкурентом Свидригайло, ходил в походы на Орден и Московскую Русь, спорил с князьями, вел дипломатические переговоры. Потеряв влияние на Новгород, он в 1405 году опять подчинил Смоленск. В 1408 году войска Великого княжества Литовского и Московского великого княжества стали друг против друга на реке Угра. Битвы не произошло – зять и тесть договорились и заключили мир. Границей между государствами стала река Угра. Историк А. Баркашев писал:

«Стараясь создать внутреннюю силу великого Русско-Литовского княжества уничтожением уделов и уравнением прав всех подданных без различия народностей и вероисповедования, Витовт стремился также приобрести внешнее могущество и перевес над своими соседями, никогда не допуская их до совместных враждебных действий против Литвы. Он не только успевал вовремя примиряться с одним соседом, чтобы обратиться на другого, но нередко делал из первого усердного себе союзника против второго, а покончив с последним, опять вступал в борьбу с только что помогавшим ему союзником».

Граница Великого княжества Литовского проходила в ста километрах от Москвы. В его составе находились белорусские и литовские земли, Киевская, Черниговская, Волынская, Днепропетровская, Херсонская, Смоленская, Орловская области, даже часть Калужской и Тульской областей. Белорусский историк П. Г. Чигринов писал:

«Великокняжение Витовта – важнейший период в создании Литовско-Белорусского государства. Выделяясь государственным разумом, необыкновенной энергией, Витовт умело ставил свою политику по отношению к отдельным регионам и в связи с этим пользовался широкой популярностью у населения. Он успешно совмещал решение таких важных задач, как укрепление и сохранение хороших взаимоотношений, взаимопонимания между литовцами и белорусами. С целью решения первой из них он удалял князей из уделов, передавая управление местным вече. При нем окончательно лишились своих уделов князья Полоцкой и Витебской земель. Таким же путем он присоединил и Смоленскую землю. Свои распоряжения он сопровождал выдачей особых дарственных грамот, которые являлись местными законами. Они подтверждались преемниками Витовта и составляли до начала XVI века правовую базу Великого княжества Литовского.

Сплочению государства содействовали подтверждение Витовтом вековых прав населения, уважение ко всем народам, недопущение религиозных гонений и даже стремление повысить престиж православной церкви. Все это придавало политике Витовта ореол общенародной и способствовало ее популярности.

Витовт решил закрепить в официальных документах фактическую независимость и самостоятельность Великого княжества Литовского и как первый этап на пути к этой цели – равноправие его с Польским королевском. Став официально великим князем, он подписал в 1401 году так называемую Виленско-Радомскую унию (Паны-рада Великого княжества подписали соглашение и привесили к нему свои печати в Вильно, а Паны-рада Польши – в Радоме). В основном это соглашение придавало Великому княжеству такой же статус, какой имело королевство Польское. Оба государства должны были совместно действовать против врагов, признавались права Витовта на самостоятельное управление.

Была ли это полная независимость Великого княжества от Польши? Очевидно, нет, так как признавались наследственные права Ягайло и его авторитет в управлении общими делами».

Современные белорусские историки Е. К. Новик, И. Л. Качалов, Н. Е. Новик писали о княжении Витовта:

«Витовт, похвалы которому содержатся во многих летописях, внес значительный вклад в создание монолитной централизованной державы – Великого княжества Литовского. Последний централизатор, преодолевая сепаратизм местных князей, силой оружия ликвидировал систему областного наследственного княжения, институт княжения заменил институтом наместничества – назначения в западнорусские княжества представителей центральной власти преимущественно литовского происхождения».

В 1430 году в окружении смоленского православного епископа Герасима была написана «Похвала великому князю Витовту»:

«Тайну царя хранить похвально, а про дела великого государя рассказать похвально. Хочу вам рассказать про великого князя Александра, еще называемого Витовтом, литовских и русских и многих других земель государя. Но сначала по писанию: «Братья, Бога бойтесь, а князя уважайте». Так и я хочу вам рассказать про этого славного государя. Однако невозможно ни рассказать, ни описать дела великого князя Витовта. Если бы было возможно постигнуть высоту неба и глубину моря, то можно бы было показать силу и храбрость этого славного государя.

Великий князь Витовт владел Великим княжеством Литовским и Русским и многими другими землями, проще говоря, всей Русской землей. Да и не только вся Русская земля была ему подвластна. Еще и государь Венгерской земли, так называемый римский цезарь, в великой любви жил с ним.

Как не поражаться славе великого государя Витовта. Нет земель ни на востоке, ни на западе, откуда бы не приходили бы поклониться этому славному государю. Если бы даже был царь над всей землей, и тот бы, придя, кланялся бы славному государю, великому князю Александру, еще называемому Витовтом.

В те же годы брат его Ягайло, по-ляшски названный Владиславом, владел Краковским королевством, и он с ним также в великой любви жил. Когда славный государь Витовт на какую-нибудь землю гневался и хотел покарать, король Владислав всегда давал ему помощь. Служили ему еще и восточные цари.

Также великий князь московский в великой любви жил с ним. Служили ему еще и иные: великие князья немецкие со всеми своими городами и землями, по-немецки называемые магистрами; государь земли Молдавской и Бессарабской, по-валашски называемый воеводой; также и государь земли Болгарской, по-болгарски называемый деспотом. Еще и иные великие князья служили великому князю Витовту: великий князь тверской, великий князь рязанский, великий князь одоевский, и Великий Новгород, и Великий Псков. Проще говоря, не найдется во всем Поморье ни город, ни земля, которые бы не слушались этого славного государя Витовта.

Эти великие государи, великие князья, великие земли, про которые мы тут писали, одни в великой любви жили с ним, а иные сильно служили ему, славному государю, оказывали честь великую и многие дары подносили ему не только каждый год, но и каждый день.

Когда славный государь, великий князь Александр, называемый Витовтом, на какую-то землю гневался и хотел ее сам покарать, или куда хотел своих сильных воевод послать и кому из тех земель приказывал к себе прибыть, они немедленно послушно от своей земли к нему приходили. Когда же какому-то государю из-за какой-нибудь причины нельзя было прибыть к Витовту, то он посылал ему свои войска на помощь и на службу.

Этот великий князь Александр, называемый Витовтом, в великом почете и славе пребывал. Однажды был он в одном из своих городов – великом городе Киеве, и прислали к нему послов великие князья ордынские, присягая верно служить ему, и просили у него царя на царство, так как много великих ордынских царей служили при его дворе. И дал он им царя по имени Салтан. Тот же царь, который был в Орде, услышав, что славный государь Витовт послал своего слугу на царство, не посмел ему противиться, бросил царство и убежал. Салтан же, придя в Орду, сел на царство по воле великого государя Витовта и очень послушно служил ему и вскоре умер. Старейшины же ордынские послали своих послов с великими дарами к славному государю Витовту и просили у него другого царя. Он же дал им другого царя по имени Салтан Малый. Этот Салтан, сев на царство, никак не смел не слушаться славного государя: куда и когда великий князь Витовт ему прикажет, он тогда и туда кочует. Прошло мало времени, и великие князья ордынские, не смея ничем разгневать славного государя, великого князя Витовта, чтобы без его воли не садить на трон царя, прислали к нему с великим почетом и просили другого царя. Он же дал им другого царя по имени Давлет-Берды.

Как река, проплывая через все земли, людей и животных поит, а сама не уменьшается, так и славный государь Витовт много царей отпускал в Орду, а у него царей увеличивалось. Как от моря много воды выходит, так и от этого славного государя, великого князя Витовта, мудрость исходит».

Еще в период правления великих князей Ольгерда и Кейстута Гедиминовичей борьба с Тевтонским орденом шла фактически без перерыва и с переменным успехом. Ситуация изменилась в начале XV века. В 1407 году умер великий магистр Конрад Конинген, понимавший, что большая война с Польшей и Великим княжеством Литовским может закончиться гибелью Ордена. Его брат Ульрих Юнинген, ставший новым великим магистром, начал подготовку к решающей битве, в которой нашел свою смерть. Начались переговоры великого магистра с венгерским королем, германским императором и бранденбургским маркграфом о разделе Польши. Ягайло и Витовта было необходимо поссорить. Летом 1409 года послы Ордена передали Ягайло письмо великого магистра:

«Коль король польский желает помогать великому князю Литовскому в несправедливом деле, пусть рыцари и вельможи Королевства Польского не гневаются на магистра и Орден, если, оскорбленный глубокой несправедливостью, он начнет войну против Польского Королевства».

Белорусский историк Н. Ермалович писал о причинах решающего военного столкновения Тевтонского ордена, Польши и Великого княжества Литовского:

«Закончив расширение государства на востоке, Витовт видел возможность довести это дело и на западе, то есть окончательно и полностью починить себе Жемайтию. Для Витовта это было не только государственным, но и личным делом, так как он смотрел на эту землю как на свое наследственное владение, которое принадлежало его отцу Кейстуту.

И Орден, и Витовт хорошо видели неизбежность конфронтации между ними. Однако одновременно начался конфликт между Тевтонским орденом и Польшей, когда в августе 1409 года войска крестоносцев ворвались в Добрынжскую землю. Все это привело к общим действиям Польши и ВКЛ против Ордена, о чем и договорились Ягайло и Витовт при встрече в Бресте в декабре 1409 года. Орден также стал готовиться к решительной борьбе, собирая со всей Европы опытных рыцарей».

Причины великой битвы под Грюнвальдом подробно описал российский историк А. Баркашов в конце XIX века:

«Грюнвальдская битва имеет крупное мировое значение. Это не было столкновение двух народов; это была борьба германо-романского запада со славянским востоком. На одной стороне стоял Тевтонский орден и рыцари из Германии, Англии, Франции, Италии. Эти пришельцы составляли более трети немецкой армии, бывшей под Грюнвальдом. На другой – русские, поляки, чехи, мораване, силезские славяне, литовцы, татары. Более всего было русских и поляков, тех и других можно считать приблизительно поровну. По значению для славянства Грюнвальдская битва может быть сравнена с Куликовскою. В последней силы восточного центра русского племени – Москвы, отразили татар, грозивших с востока, а в первой силы западного центра русского племени – Вильны, вместе с поляками, отразили врагов, грозивших с запада.

Вместе с тем это была борьба отживающих средних веков с наступающими новыми: представитель первых – рыцарский орден, хранитель средневекового военного искусства, боролся с ополчениями сравнительно молодых еще народов, с ополчениями, чуждыми более или менее рыцарской науки и рыцарского духа. В этом отношении Грюнвальдская битва отчасти может быть поставлена рядом с битвами при Зембахе и при Никополе. Во всех трех битвах рыцари потерпели страшное поражение от противников, которых они презирали за невежество в военном деле; при Зембахе – от грубых швейцарских поселян и горожан, при Никополе – от турок, при Грюнвальде – от славян и литовцев, при которых магистр Ульрих фон Юнгинген выразился, что в их войске более кашеваров, чем воинов.

Не уступая рыцарям в военном искусстве, их противники имели другие преимущества. Убежденный в неотразимости своих приемов, самоуверенный рыцарь и не думал искать благоприятных обстоятельств и пользоваться счастливыми случайностями. Совсем другое дело на противной стороне. Сознавая военное превосходство рыцарей их противники не пренебрегали никакими обстоятельствами для извлечения практических выгод: выбирали и местность удобную, следили и за направлением ветра. Во-вторых, рыцарская армия, состоявшая из представителей разных государств и различных народностей, не имела ни политического, ни национального единства. Их разъединенности еще более способствовал рыцарский дух, который на первый план ставил личные подвиги. Рыцари и совершали подвиги, но совершали их отдельными отрядами и единичными личностями. Противники же их, связанные политическим и национальным единством, действовали сплошной массой, не надеясь на отдельные личные подвиги и не гонясь за ними. Феодально-рыцарская обособленность средних веков побеждалась национально-политическим объединением нового времени.

В Грюнвальдской битве противники рыцарей имели еще одно достоинство, вследствие чего эта битва несколько отличается по своему характеру от Зембахской и Никопольской. Русские, составлявшие очень значительную часть славянской армии, и даже литовцы, были все-таки знакомы с военной наукой того времени. Еще со времен Витеня и в собственно литовских отрядах была введена русская дисциплина и русские военные приемы, о которых немецкие летописцы отзывались с большой похвалой и называли сходными с приемами западных рыцарей. Точно так же, конечно, и поляки, и чехи, и моравяне, ближе стоявшие к Западной Европе, были хорошо знакомы с военной техникой.

Вражда немцев и славян началась очень давно. Уже в IX веке немцы сильно проявляли свой Drang nash Osten. После упорной и продолжительной борьбы исчезли с берегов Эльбы и Одера славянские государства бодричей и лютичей, и на их месте появились маркграфства Саксонское и Бранденбургское. Место Велико-Моравской державы заняли маркграфство Австрийское и Каринтийское. Чехия вошла в состав немецких земель, и чешские князья обратились в немецких вассалов. Утвердясь в Пруссии, Тевтонский Орден отторгнул от Польши целую область – Поморье. Ливония и Эстония были заняты немцами.

Притязания немцев на восточные земли не знали границ. Для достижения своих целей они пользовались самыми разнообразными средствами. Куда не могли проникнуть вооруженною силою, туда они втирались посредством поселений и торговых отношений, как например, в Новгороде и Пскове. Не пренебрегали и разными дарственными грамотами императоров, хотя эти грамоты не имели прямого практического значения, так как от Людовика Баварского рыцари получили грамоту на Литву и Русь. Немецкое духовенство, распространяясь по славянским землям, немало способствовало порабощению славян. Во всех насилиях крестоносцев, например, в захвате Поморья, в нападениях на Польшу при Владиславе Локетке, – им помогали многочисленные рыцари из всех стран Германии.

В захваченных землях рыцари не давали никакой пощады населению. Немецкий же летописец Вигант говорит, что немецкие владетели Эстонии жестоко обходились с народом, бесчестили женщин и девиц, мужей и отцов обращали в рабство, отнимали имения у владельцев.

Не менее угнетала славянские земли и немецкая торговля. Главным центром этой торговли в XIII и XV веках были ганзейские города, лежащие по берегам Эльбы и Балтийского моря, в древних славянских землях. Возросши из славянских корней, Ганза питалась и далее славянскими соками, высасываемыми из отдаленнейших славянских народностей, из Польши, русской Литвы и Руси. Все эти страны постоянно видели над собой рыцарский меч, а у каждой из своих артерий – в стенах Кракова, Гданьска, Вильны, Пскова, Новгорода – толпы ганзейских купцов, которые их высасывали. Собственной промышленностью, искусным выборов товаров не отличались тевтонские города. Единственным источником их благосостояния была выгодная торговля со славянским востоком, остававшаяся долгое время в их исключительном обладании.

За все эти выгоды немцы платили славянам притеснениями и угнетениями. Ганза отняла у славян всякую возможность собственных торговых предприятий, в течение многих лет славяне должны были сбывать свои товары так дешево и покупать заграничные товары так дорого, как угодно было ганзейскому союзу.

В Пруссии и Поморье туземное население могло заниматься только земледелием и было отстранено от всех общественных отношений. Одна из важнейших привилегий – ограничение воинской повинности, на них не распространялось. Немецкие переселенцы несли ограниченную службу, то есть выходили только для защиты своей страны и то в пределах своего округа; туземцы же, по каждому востребованию, должны были нести неограниченную службу, то есть и при обороне страны, и в походах на Литву и Польшу. Туземцам не дозволялось даже учиться ремеслам, не только заниматься ими.

Вместо науки с западными пришельцами проникали в массы народа предрассудки и пороки. Пьянство, волокитство и бесчестная игра в кости были обычным времяпрепровождением тевтонов. Одним из самых пагубных влияний тевтонов было распространение разбойничества, которое от них перешло и в Польшу. Подобные деяния и качества, конечно, возбуждали в притесняемых славянах сильную ненависть к немцам.

Война же 1410 года, кроме упомянутых общих причин имела особые ближайшие поводы. Это – споры за Дрезденко и Жмудь.

Жмудь давно была яблоком раздора между Орденом и Литвою. Приобретение этой страны для Прусского ордена было очень важно: она соединяла его с Ливонским.

Один из рыцарей, бывших в Ковно, узнал, что Витовт очень старается побудить польского короля к войне с Орденом, и что уже условился с ним о месте и времени свидания для обсуждения этого вопроса. Тот же рыцарь сообщал, что в Литве – значительные силы татар, но для чего они собраны, не известно.

Ясно было, что война между Литвой и Орденом неизбежна».

Сбор войск Великого княжества Литовского был назначен зимой 1409–1410 годов в Беловежской пуще, в Гродно. Там заранее собирались большие обозы с продовольствием, оружием, пушками, ядрами, штурмовые приспособления для взятия замков.

Крестоносцы послали диверсионный отряд в Литву с целью уничтожения Витовта, которого заманить в засаду и убить не смогли. Нарушив международный договор не производить военные действия в церковные праздники, крестоносцы в Вербную неделю фактически вырезали беззащитный Волковыск. До великой битвы оставалось несколько месяцев.

Часть III. Витовт Великий в 1410 году и в XV веке

В конце июня 1410 года польские хоругви и войска Великого княжества Литовского встретились и в начале июля выступили на орденскую столицу – Мариенбург. 9 июля союзные войска вошли во владения Ордена и через пять дней, у деревень Грюнвальд и Танненберг крестоносная армия встретила и остановила войска Витовта и Ягелло. Армии стали готовиться к битве, которая произошла 15 июля 1410 года у деревни Грюнвальд. Точное количество воинов и рыцарей с обеих сторон неизвестно. Многие историки называют очень большие цифры, сильно завышенные, объединяя боевые воинские соединения, отряды тылового обеспечения и обоз.

Современный белорусский исследователь В. Чаропка писал в работе о Витовте – «Славный во всех землях», опубликованной в 1994 году в Минске:

«Сколько же воинов участвовало в битве? Тевтоны, желая хоть как-нибудь оправдать свое поражение, называли астрономические цифры своих неприятелей – 500 тысяч, позднее эта цифра уменьшилась до 163 тысяч. А у Ордена – 83 тысячи воинов. Приводились цифры в 100 тысяч – польско-литовское войско (25 тысяч конницы) и соответственно 60 тысяч – крестоносное (15 тысяч конницы). Польский историк С. Кучинский, анализируя мобилизационные возможности обеих сторон, пришел к выводу, что польско-литовское войско насчитывало 31,5 тысяч воинов, из которых 29 тысяч составляли всадники; орденское войско – 32 тысячи, из которых 21 тысячу составляла конница, а 11 тысяч – пехота. Однако, какие бы цифры не приводили бы летописцы и историки, одно ясно без сомнения – Грюнвальдская битва была одной из крупнейших в Средневековье».

О количестве сражающихся под Грюнвальдом писал А. Баркашев:

«Польско-литовское войско на Грюнвальдском поле состояло из 90 знамен – хоругвей. Каждое тогдашнее знамя заключало в себе не более 200 всадников и 800 пехотинцев; обыкновенно же при знамени было около половины этого числа. Следовательно, все польско-литовское войско не могло превышать 100 000 воинов. Из этих 90 знамен 50 составляли польское войско, а 40 – литовское. В числе знамен польского войска кроме собственно польских, были следующие русские (то есть при них стояли отряды из русских областей): Львовское, Перемышльское, Холмское, три Подольских знамени, Галицкое, то есть 7 русских знамен. Затем в литовском войске, если исключить 3 или 4 жмудских и собственно литовских знамен (Ковенское, Трокское, Виленское, отчасти Гродненское, при которых, конечно, были и русские отряды, например, в самой Вильне более половины жителей составляли русские), то все остальные 36 приходятся на русские области, входившие в состав Литовского княжества: Лидское, Медниковское, Смоленское, Полоцкое, Витебское, Киевское, Пинское, Новогрудское, Брестское, Волковысское, Дрогичинское, Мельницкое, Кременецкое, Стародубское, Оршанское, Туровское, Слуцкое, три Слонимских, Волынское, Мстиславское, Новогрудское и другие. Некоторые знамена назывались не по местности, а по имени князя, например, знамя Сигизмунда Корибута (сына Дмитрия Корибута Новгород-Северского), Симеона Лунгвена (из Великого Новгорода). Таким образом, из числа всех 90 знамен польско-литовского войска 43 (7 – в польском и 36 – в литовском) были русские.

Следует еще при этом заметить, что остальные 43 знамени польского войска не состояли исключительно из поляков; тут были и другие народности. Так, при 4-м знамени стояли чехи и мораване под начальством Сокола и Збышлавка; при 13-м, кроме поляков, были еще силезские наемники; при 49-м сражались исключительно мораване. Под 50-м знаменем стояли только наемные войска из чехов, мораван и силезцев. Следовательно, собственно польских знамен, если и не исключать 13-е, было 40, тогда как русских 43.

Длугош говорит, что при знаменах литовского войска (куда входила большая часть русских земель) ряды были реже и что, кроме литовцев, русских и жмудинов, под знаменами Витовта были и татары. Здесь он, вероятно, разумеет только татарских колонистов, поселенных в Литве, которых было, конечно, немного, и которые могли быть распределены при литовско-русских знаменах.

Вернее всего, кажется, брать знамена в обыкновенном составе и тогда получим около 50 000 воинов. Была и артиллерия, уступавшая, впрочем, рыцарской; но вообще пушки при плохом устройстве почти вовсе не имели значения.

Прусское войско было значительно меньше. Обыкновенно считают, что из орденских земель было выставлено 50 000, и 33 000 составляли наемные, преимущественно германские, отряды. Между тем, по Длугошу, в битве всего было 51 знамя (некоторые из них, впрочем, имели при себе необычайно многочисленные отряды). Применяя здесь приблизительно тот же расчет, как в польском войске, будем иметь около 30 000 – цифра наиболее вероятная.

Собственно братьев – рыцарей Ордена, «белых плащей», было в то время в Пруссии около 700, которые все и участвовали в битве, как предводители и хозяева. Черные кресты на белых плащах орденских братьев и кресты на знаменах придавали войску характер крестоносного, тем более что большая часть армии противников считалась неверными. Даже Витовт, которому одиннадцать лет назад сами рыцари помогали, как предводителю крестового похода против татар, теперь выставлялся язычником. Рыцарское войско смотрело на предстоящую битву, как на борьбу с неверными. Такой взгляд поднимал его дух и тем увеличивал его силы».

Войско крестоносцев имело около 30 000 воинов в составе 50 хоругвей – конно-пеших воинских подразделений, в которых вместе с немецкими и французскими рыцарями стояли и швейцарские наемники. Армия конных крестоносцев построилась в две линии фронтом около трех километров между Грюнвальдом и Танненбергом. Правым флангом из двадцати хоругвей-знамен командовал великий комтур Куно фон Лихтенштейн, левым, из пятнадцати знамен, руководил великий маршал Фридрих фон Валенрод. Центром и второй линией-резервом из пятнадцати знамен командовал великий магистр Тевтонского ордена Ульрих фон Юнинген.

Объединенное войско Ягайло и Витовта состояло также из 30 000 воинов в составе 90 хоругвей. Поляки, в составе которых было пять украинских хоругвей, имели 50 хоругвей, литовцы и белорусы – 40 хоругвей. На стороне союзников были чешско-моравские, валашские, венгерские отряды, татарская конница. Тысячи мужиков находились в обозе. Пришел и отряд из Великого Новгорода.

Железный строй хоругвей Тевтонского ордена прямым ударом пробить и потом разгромить было практически невозможно. Это знал и понимал Александр Невский, используя в Ледовом побоище 1242 года мощные фланговые удары, принесшие ему победу. Многие современные историки, включая и авторов этой работы, считают, что Витовт с литовскими и белорусскими рыцарями решил провести имитацию отступления, согласовав этот маневр с поляками. Мнимое запланированное бегство Витовта нарушило боевые порядки тяжеловооруженных рыцарей, разорвало их, что и принесло победу героям Грюнвальда.

Не стало секретом для Витовта и наличие тевтонского резерва – засады у великого магистра – при объезде линии крестоносцев было заметно отсутствие некоторых немецких хоругвей, включая и большую орденскую.

Битва началась залпом бомбард Ордена, не причинившим вреда войскам. Немецкие арбалетчики открыли огонь, и конница Великого княжества Литовского первой атаковала левый фланг крестоносцев. Бой начался по всей линии фронта.

Крестоносцы, смеявшиеся над легкой татарской конницей, получили неожиданный сюрприз. Когда между татарами и тевтонами оставалось около двух десятков метров, почти весь первый ряд рыцарского войска был вырван из строя арканами и мгновенно перерезан скинувшимися с седел татарами. Арканами было вырвано и несколько штандартов немцев, что на некоторое время внесло смятение в их ряды.

Две стены рыцарей яростно рубились друг с другом, поднимаясь на вал павших товарищей. Поляки бились стойко, как и центр войск Витовта. Крестоносцы ударили на литовско-белорусский фланг, и Витовт начал мнимое отступление. Остальные хоругви не прекращали боя, особенно напряженной в центре войск Витовта. Белорусы и смоляне выдержали фронтальную атаку крестоносцев, потеряв половину воинов.

Дуга войск Великого княжества Литовского держалась несмотря ни на что, и наконец крестоносцы совершили ту ошибку, которую так ждал Витовт. Почти уничтожив заслон, тевтонцы пошли в погоню за хоругвями, отходившими к обозу. Рыцари начали грабить обоз, посчитав, что победили.

Немцы разорвали свои железные ряды, завязли в истребительном для них бое. Началось окружение крестоносцев. Не отступавшие польские хоругви, отбившие атаку знамен Валенрода, обошли крестоносцев у Грюнвальда и ударили во фланг рыцарей Лихтенштейна. С другой стороны били тевтонов войска Витовта. Запоздавший резерв, который повел в бой великий магистр, был встречен резервом союзников и ничего не решил. Польско-литовско-белорусско-русское войско полностью окружило армию Тевтонского ордена, прорвав его оборону во многих местах.

На Грюнвальдских холмах крестоносцы были загнаны в котел, окружены непробиваемой стеной хоругвей Ягайло и Витовта. Начался разгром войск Тевтонского ордена, тонувших в собственной крови. Никто из крестоносцев не просил пощады, рыцари умирали молча. Погибли Фридрих фон Валенрод, Куно фон Лихтенштейн, великий магистр Ульрих фон Юнинген, все руководство ордена. Из трех крестоносцев погибло двое.

Из войск Витовта погиб каждый второй воин. Потери поляков были меньше.

Политическое значение Грюнвальдской победы было огромно – в Центральной и Восточной Европе соотношение сил изменилось в пользу славянских государств. Великое княжество Литовское получило много лет мира и стало вровень с другими европейскими государствами.

Откатывающиеся остатки рыцарей Тевтонского ордена преследовали польские хоругви, у Витовта, очевидно, не было сил – слишком велики были потери. Рыцари закрылись в своей столице – Мариенбурге. Историк Н. И. Ермалович писал:

«К сожалению, эта блестящая победа не была доведена до конца, до полного поражения Прусского ордена. Ягайло и Витовт простояли несколько дней на поле боя в бездеятельности. Это дало рыцарям возможность усилиться и не допустить взятия их столицы Мариенбурга. Есть даже сведения, что произошла встреча Витовта с магистром этого ордена Германом, который будто бы убедил великого князя для его державы окончательного уничтожения Ордена, так как это бы привело к возвышению Польши. И действительно, последнее и произошло. Как бы там ни было, а Витовт быстро отказался от осады Мариенбурга и увел свои войска домой. Причиной этого также могло быть и то, что заканчивался срок его мира с ливонцами, и поэтому он мог ожидать их нападения».

Оставшийся в живых после битвы командор Ордена Генрих фон Плауэн, собрал в Мариенбургском замке всех бежавших с поля битвы рыцарей, вызвал подкрепление из других замков Тевтонского ордена. 5000 воинов гарнизона замка стояли насмерть и в конце сентября, после двухмесячной осады, Ягайло увел свои войска домой.

В ноябре 1410 года новым великим магистром Ордена был избран Генрих фон Плауэн. Начались мирные переговоры и в декабре было заключено перемирие. 1 февраля 1411 года на острове реки Вислы у города Торна был подписан мирный договор Польши, Великого княжества Литовского и Тевтонского ордена. По условиям мира пленные и завоеванные земли возвращались противникам. Жемайтия возвращалась Витовту, но только в пожизненное владение, Польша вернула Добржинскую землю. Все спорные проблемы выносились на суд римского папы. Перебежчикам объявлялась амнистия, восстанавливалась свобода торговли. В. Ф. Воеводский писал о результате Грюнвальдской битвы:

«Кровавое побоище должно было разрешить вопрос не только о дальнейшем существовании Польши и Литвы, но и мировой вопрос, так как в случае победы Ордена, ни одно государство не в состоянии было устоять под напором германизма. 15 июля 1410 года состоялся эпилог рыцарской эпопеи: поражение, понесенное Орденом, было полное, от которого он не в силах был уже оправиться. Орден потерял вместе со своим гроссмейстером Ульриком фон Юнингеном весь цвет своего рыцарства, очутился на краю погибели. Польско же Литовская уния получила впервые кровавое крещение, знаменуя тем перед всем миром могущество, храбрость и воинскую доблесть сынов Польши и Литвы. Поражение крестоносцев превзошло самые смелые ожидания Витовта: он, отличившийся на полях Грюнвальда личной храбростью и как главный и достойный выразитель могущества Литвы, занял отныне почетное место в ряду векопомных монархов Европы, преклонявшейся тогда перед военными успехами и мужеством литовцев. При этом, по Торнскому миру, заключенному в 1411 году, Витовт и Ягайло получили в пожизненное владение Жмудь, а одиннадцать лет спустя, рыцари вовсе отказались от нее, после чего состоялся сейм в Гродно, подтвердивший польско-литовскую унию. Блестящий этот период в деятельности князя Витовта длится до самой его кончины, единственно благодаря силе его характера и стойкости убеждений. Могущественным и независимым называет Витовта посол английского короля Генриха V, советник и комергер Бургундского двора Гилберт де Ланнуа. Он описывает тогдашнюю Литву и бытность свою у Великого Князя в следующих словах:

«Выехав из Динабурга, въехал я в непроходимые лесные чащи, составляющие Литовское королевство. Не находя в течение двух дней и двух ночей никакого жилища, проехав семь или восемь озер, прибыл в город Вильно, во двор, именуемый королевством. В этом городе находится замок, построенный на высокой песчаной горе, окруженный землей, камнями и кирпичами, внутри же весь замок построен из дерева. И в этом замке имеет постоянное пребывание князь Витовт.

Близ замка несет свои воды река, называемая Вилия. Город застроен деревянными зданиями и тянется длинной полосой, а некоторые церкви каменные. Народ носит длинные, распущенные по плечам волосы, а женщины одеваются просто. Литву можно назвать страною озер и больших лесов.

Выехав того же дня из Вильны, по дороге в Пруссию, пришлось побывать в одном из самых больших литовских городов, называемом Троки, который плохо застроен деревянными домами. Там имеются два замка: один старинный деревянный, обложен дерном, построен на берегу большого озера; а другой замок кирпичный, построенный на французский манер, посредине другого озера, на расстоянии пушечного выстрела один от другого.

В Троках и вне их, в некоторых деревнях живет масса татар, не исповедывающих веры Иисуса Христа – настоящие сарацины. Говорят, что в этом городе живут немцы, литовцы, русины и много евреев, говорящие каждый своим языком. Князь Витовт завел в Литве порядок, чтобы каждый иностранец, посещающий его страну, не расходовал из своего кармана на путешествие. Князь велит доставлять путешественникам безвозмездно продовольствие и, для безопасности, провожать их до границы.

Князь Витовт, покоривший тринадцать чужестранных земель, очень могуществен. Он имеет 10 000 верховых лошадей, принадлежащих лично ему. В Троках имеется зверинец, в котором находятся дикие быки, называемые зубры, лоси, олени, дикие лошади, свиньи, медведи и другие животные.

Из Трок прибыл я в Посурву, при Немане, очень большой реке. Там имеется большой деревянный замок, обложенный со всех сторон землей. В этом замке застал я князя Витовта, княгиню и дочь их. Князь прибыл сюда, как имеет обыкновение делать раз в год, для охоты в местных лесах и пребывает уже здесь три недели».

В 1411 году земли Польской короны и Великого княжества Литовского простирались от реки Оки до Одера, и от Балтийского моря до Черного. В марте 1412 года в северной Венгрии, в Любовле, съехались германский император и венгерский король Сигизмунд, польский король Ягайло и великий князь Литовский Витовт. Три государя подписали союзный договор, по которому Галиция передавалась Польше, а Подолия – Великому княжеству Литовскому; все три государя обязались совместно выступать против общих врагов. Тогда же впервые Сигизмунд предложил Витовту образовать из своих земель отдельное королевство. Союзный договор подтвердил условия Торнского мира; император Сигизмунд становился посредником между Тевтонским орденом, Польшей и Великим княжеством Литовским. Через два года после Грюнвальдской битвы Польша получила Добржанскую землю и Галицию, Княжество – Жемайтию и Подолию, союзники также контролировали Молдавию. Тевтонский орден пытался помешать юридическому закреплению побед союзного оружия, но не смог. Тогда же Витовт подписал союзные договоры с Псковом и Новгородом – о совместных действиях против Ордена, если он нарушит Торнский мир. Соблюдались мирные договоры с Москвой, Тверью и Рязанью. Витовт вмешивался и в дела Золотой Орды, поддерживая своих претендентов на ханский престол.

В начале октября 1413 года в Городельский замок на реке Буге съехались Ягайло и Витовт, сопровождаемые многочисленными свитами знатнейших вельмож и сановников Польской короны и Великого княжества Литовского. 2 октября две союзные стороны подписали три грамоты – были подтверждены уния-союз двух государств, привилегии католической церкви в Княжестве, знатные литовские вельможи получали права на родовые гербы, паны Княжества получили подтверждение своих прав на имения и поместья, с условием несения военной службы. В Великом княжестве Литовском создавались воеводства, на должности воевод и кастелянов могли назначаться только католики. В Польше и Княжестве вводился институт сеймов и сеймиков – общих и региональных собраний панов и шляхты.

Грамоты были подписаны Ягайло, Витовтом и всеми вельможами и магнатами Польши и Великого княжества Литовского. Городельская уния подтвердила «недопущение» православных к политическим правам, запретила браки между католиками и православными. У историков существуют разные мнения о Городельской унии. Е. К. Новик, И. Л. Качалов и Н. Е. Новик писали о ней в «Истории Беларуси с древнейших времен до 2008 года»:

«В отличие от Островного соглашения Городельская уния юридически оформила политическую самостоятельность Великого княжества Литовского под властью польского короля, даровала новые права той части феодалов, которые приняли католичество и польские гербы: высшие должности предназначались только католикам. Это свидетельствовало о зависимости политики Витовта от Ягайло, а также от Ватикана, было своего рода дискриминацией православных феодалов. Тут находился центр противоречий между католиками и православными. При жизни Витовта три привилеи (грамоты) Городельской унии не выполнялись. Взрыв произошел после смерти Витовта.

В соответствии с Городельскими привилеями впервые создаются подчиненные Витовту воеводства. Первоначально на основе прежних княжеств были созданы Виленское и Трокское воеводства, в дальнейшем – ряд новых воеводств – Берестейское, Новогрудское, Витебское, Минское, Полоцкое, Мстиславское и другие. Все территории государства разделили на 30 поветов.

Витовту принадлежит идея заключения унии между греческой и римской церквями, между православными и католиками. Но эта идея не была осуществлена. Православие и католицизм стояли один против другого, хотя Витовт, как свидетельствуют некоторые исследователи, имел намерение усилить православие. В 1413 году в Новогрудке было принято решение о создании униатской церкви. Однако и с этого ничего не получилось. Между тем при жизни Витовта открытых столкновений между православными и католиками не происходило, несмотря на дискриминацию православных, которая осуществлялась в соответствии с Городельским привилеем 1413 года».

После заключения Городельской унии 1413 года из Великого княжества Литовского начался отъезд в Московское великое княжество православных князей и феодалов, также их переход в католичество. Процесс начавшейся полонизации безусловно мешал Княжеству отделиться от Польской Короны. В результате Великое княжество Литовское так и не стало отдельным, независимым королевством, а стало составной частью Речи Посполитой. Князь Витовт понимал это, но должен был на это пойти, вынужденный обстоятельствами. Витовт организовал самостоятельную православную митрополию с центром в Новогрудке. Вынужденный во внешней и внутренней политике ориентироваться на Польшу, он хотел провести унию православной и католической церквей.

В 1415 году в Констанце была подписана грамота, в которой император Сигизмунд обещал «поддерживать Витовта против всех его врагов», а также быть в союзе с его детьми и наследниками, которых не было.

В 1416 году на Констанцком церковном соборе Польская Корона и Великое княжество Литовское подписали совместный меморандум о действиях Тевтонского ордена:

«Мы просили еще великого магистра Конрада Чольнера, чтобы он из любви к Искупителю вывел нас из мрака к свету, дал бы нам путь от погибели к спасению, крестил бы нас, как распространитель духовного единения, и научил бы правилам божиим и познанию веры. И так как мы слышали от католиков и верили, и теперь верим, что ангелы божии радуются каждому раскаивающемуся, то полагали, что магистр и Орден должны много радоваться нашему обращению. Однако оказалось, что магистр совершенно отступил от примера ангелов и нисколько не разделяет их радости, что обращением нашим и нашего народа был сильно смущен, уподобляясь Ироду, который был сильно встревожен рождением Христа, и хотел препятствовать обращению нашему и нашего народа.

Будучи уже на царстве польском мы послали торжественное посольство к магистру, указывая ему, что мы уже присоединились к католической Церкви через возрождение святого крещения, и просили смиренно его и рыцарей, чтобы установили и держали с нами мир, после того как они уже не имеют повода сражаться с нами и подданными наших земель, ибо мы уже пришли к единению с католической Церковью. Он же не хотел нам уступить даже одного дня мира, но, как мог сильнее, не переставал нападать на нас и на наших подданных.

У рыцарей и на уме не было увеличивать паству божию или распространять католическую веру, и только с жадностью стремились они к чужим владениям. С древнейших времен мы были свободны, владели спокойно нашим наследием и ни у кого не были в рабстве, однако рыцари стремились нас лишить свободы и мучили жестоко, несмотря на наше желание присоединиться к католической Церкви, имея в виду не просвещать наши души познанием истинного Бога, но овладеть нашими землями, наследием и имуществом.

Удивляемся, почему эти рыцари осмелились называть себя врагами христианства, будучи скорее препятствием и преградой».

В 1418 году великий князь Литовский Витовт был утвержден новым римским папой Мартином V в звании викария римской церкви в Пскове, Новгороде, Жемайтии, даже в орденском Дерте.

В 1420 году в Вильно прибыло большое чешское посольство – великий князь Литовский принял от гуситов чешскую корону, пообещав помирить их с католической церковью. В Чехию он не поехал, назначив туда своего наместника.

После Грюнвальдской битвы продолжались и набеги татар на Великое княжество Литовское, хотя они не шли ни в какое сравнение со сражением 1399 года на Ворскле – Золотая Орда уже пережила пик своего могущества. Сохранилось письмо Витовта великому магистру Тевтонского ордена от 1 января 1425 года:

«Достойный возлюбленный господин магистр! Мы не сомневаемся, что Вы, как наш особенный друг, услышите с удовольствием, что нас обрадовало и осчастливило. Поэтому мы Вам сообщаем, что татарское государство раздвоено и разделено, так что теперь там шесть государей, которые и борются за власть. Один из них, Махмет, находится при нас, а другие живут в разных местах, так как их земли велики и обширны. И вот случилось, что один хан, по имени Кудандах, вторгнулся в землю одоевского князя, а этот князь подчинен московскому великому князю, и хан три недели пробыл в одоевской земле, а оттуда двинулся и к нашим границам, где пробыл восемь дней, и увидев, что ничего не может сделать, отправился в землю рязанских князей, которые в настоящее время послушны нам. И тогда наши князья, бояре и люди, которые живут на границе, собрались и пошли за ханом. И нагнавши его, сразились с ним в рязанской земле и выиграли битву, без больших потерь. А язычников было много побито и взято в плен, знатных людей улан, которые княжеского рода, князей, вельмож и добрых людей, так что сам хан едва ушел с немногими слугами. Но его жены и сестры и других князей жены были или убиты или взяты в плен, так как они были одеты в мужские платья.

Это событие нас сильно обрадовало, что милостивый Бог даровал нам и нашим людям такое счастье, что они одержали такую блестящую победу, какой еще никогда не было, хотя и часто случались сражения».

Период после Грюнвальдской битвы – двадцать лет правления с 1410 до 1430 года – были очень насыщены в жизни Витовта. Сохранилось донесение английского посла своему королю Генриху V от 1421 года:

«Проехав всю южную Русь, нашел я Литовского Великого князя и княгиню в Кременце, в обществе одного из татарских князей, некоторых других князей, княгинь и рыцарства. Князю Витовту подано два послания коронованных лиц и драгоценный подарок от Английского короля. Князь принял меня с большим почетом и трижды пригласив обедать, усадил меня за столом между княгиней и татарским князем, имевшим бороду длиною ниже колен.

За одним из торжественных обедов, данных в честь посольства Великого Новгорода и Пскова, видел я, как посольства били челом, целуя землю и подавая шестьдесят подарков, в числе коих было: золото, серебро, шелковые ткани, сукно. Князь Витовт, прощаясь со мною, подарил мне две крытые шелком собольи шубы, 4 куска шелковых тканей, 4 лошади, 4 шапки, лук, стрелы, 100 золотых червонцев, и 25 штук серебра, стоящих 100 червонцев. В приеме золота и серебра я отказался, так как князь Витовт в то время был рьяным последователем Гуса. Затем, жена его княжна Ульяна прислала две золотые цепи, для ношения их на шее, одну обыкновенную, другую татарскую. Герольду моему дал князь лошадь, шубу, шапку, большие куски серебра и 6 червонцев золотом. Писарю моему князь подарил шубу, крытую шелком, и пяти находившимся при мне дворянам – каждому по куску шелковой ткани. А был я у Витовта девять дней».

В 1423 году великий Московский князь Василий Дмитриевич в своем завещании назвал великого князя Литовского Витовта опекуном своего сына и жены. Вступивший в 1425 году на московский стол внук Витовта Юный Василий Васильевич постоянно советовался с дедом.

В 1427 году Витовт, никогда подолгу не сидевший на месте, объехал «с инспекцией» свои русские земли. О своих впечатлениях о поездке в августе он писал руководителю Тевтонского ордена:

«Достойный возлюбленный господин магистр!

Мы уже писали Вам о нашем намерении посетить русские земли. Мы поехали на восток так, что московская земля оставалась у нас влево. Нас встретили великие герцоги из русских земель, которые по их достоинству также называются великими князьями – рязанский, переяславский, пронский, новосильский, одоевский, воротынский, – и обещали нам верность и послушание.

Принимали нас везде с большими почестями и дарили золотом, серебром, конями, соболиными шубами. Когда мы ехали назад, то московская земля была вправо, и мы думали заехать к нашей дочери – великой княгине московской, по ее просьбе, что можно было сделать в три дня; но так как мы замешкались в дороге, и нам оставалось еще много ехать, то мы не могли этого сделать. Как мы уже Вам писали, наша дочь, великая княгиня московская, сама недавно была у нас вместе со своим сыном, с землями и людьми отдалась под нашу защиту».

Сохранилась присяга великого князя рязанского Витовту:

«Государю моему великому князю Витовту я, князь великий Иван Федорович Рязанский добил челом и поддался ему на службу, и меня он принял. Обязуюсь служить ему верно и без хитрости, стоят с ним вместе против всех неприятелей. С кем он в мире, с тем и я должен быть в мире. Витовт должен оборонять меня против всех, а без его воли ни с кем не буду заключать договоров и не окажу помощи.

Если Витовт прикажет мне давать помощь великому князю Василию Васильевичу, своему внуку, тогда я должен его послушать, суд же и исправу с Василием Васильевичем обязан иметь по старому обычаю. Если бы у Витовта произошла ссора с Василием Васильевичем, или его дядьями, или братьями, тогда я должен помогать Витовту, как моему государю.

Князь Витовт не должен вступать в мою отчину, ни в землю, ни в воду. Суд и исправу дам ему во всех делах чисто, без переводу: его и мои судьи, съехавшись, постановят приговор. В чем судьи не сойдутся, разрешает Витовт. Этого присягой подтвержденного приговора никакой хитростью я никогда не должен нарушать относительно Витовта».

О потребностях поездки великого князя Литовского Витовта по русским землям в 1428 году сохранилось интересное письмо его шута Генне, адресованное великому магистру Тевтонского ордена:

«Достойный, возлюбленный милостивый господин!

Во-первых знайте, что мой господин великий князь и его жена, слава Богу, здоровы. Знайте, что я прибыл к великому князю во время его четвертой стоянки на пути от Трок до Смоленска. Доставлено ему во время похода 2700 коней, не считая тех, которые ему еще имеют доставить в Смоленске. Князь Сигизмунд, когда великий князь прибыл в его край, Когда принял его в замке, доставил двести коней, а кроме того поднес в подарок дорогие меха, соболи и много татарских денег. Затем поехали к Свидригайло, этот князь доставил девяносто коней, много мехов, соболей и много денег. Потом поехали в замок Минск, куда прибыло много татар с южных границ Литовского государства, и они привезли в дар коней, верблюдов, стрел и много других подарков.

Далее двинулись к одному замку, где князь посадил своего воеводу; тот доставил сто пятьдесят коней, меха и деньги, жена его и дети поднесли большие подарки. А когда мой господин, великий князь, отправился далее, рязанский великий князь вышел на встречу, вместе с пятью другими князьями, с княгиней и с огромной массой людей. Они принесли ему присягу в подданстве и дали много подарков, коней, соболевые меха и татарские монеты. Затем другие князья и паны, его вассалы, встречали нас, доставляя по 30, по 20, другие по 10 коней, собольих мехов и денег, так что трудно было бы все это записать. А особенно дарили моей госпоже великой княгине.

Знайте еще, что у великого князя были и посольства из Великого Новгорода, Москвы, Смоленска, и постоянно приезжают к нему послы: от татарского царя, от турецкого султана и от многих других христианских и нехристианских князей. Приезжают они с богатыми подарками – трудно было бы их все описать.

Мой господин князь очень доволен, что вы ему пишете о новостях. Знайте, что он сильно оправдывает и защищает Вас перед королем польским. Думаю, что скоро он к Вам напишет; пишите ему чаще, ибо он охотно Вас слушает. Как он был доволен, когда пришло к нему Ваше письмо 10 августа, на третьей стоянке перед Смоленском!

На другой день после праздника Богородицы отъезжаем на лодках от Смоленска до Киева и будем недели две ехать водою. В Киеве не долго пробудем, а через семь недель дороги будем уже в Луцке. Князь имел намерение объездить дальние границы своего государства.

Henne, до полудня рыцарь, пополудни – шут, ваш дворянин».

В этой поездке был заключен и следующий договор Великого княжества Литовского и Тверского великого княжества, дошедший до наших дней:

«Се яз князь великий Борис Александрович Тверский взял есмь любовь такову с своим господином, с дедом, с великим князем Витовтом, литовским и многих русских земель государем. Быты мне с ним за-один, при его стороне, и пособляти ему на всякого, без исключений; а господину моему деду, великому князю Витовту, меня великого князя Бориса Александровича, своего внука, боронити от всякого думою и помощью, а в земли и в воды и во все мое великое княжение тверское моему господину деду, великому князю Витовту не вступатися.

А дядям моим и братьям моим и племени моему, князьям, бытии мне в послушании: я, князь великий Борис Александрович волен, кого жалую, кого казню, а моему господину деду, великому князю Витовту не вступатися. А который захочет к моему господину деду, к великому князю Витовту со отчиной, и моему господину деду, великому князю Витовту со отчиной не принимать; подойдет-ли который к моему господину деду, к великому князю Витовту, и он отчины лишен; а в отчине его волен я, великий князь Борис Александрович, а моему господину, деду, великому князю Витовту не вступатися.

Арубеж отчине моего господина, деда, великого князя Витовта, по старине. А которые места порубежные потягли будут к Литве или к Смоленску, а подать будут давали к Твери, ино им и ныне тягнути по старому. А которые места порубежные потягли будут к Твери, а подать будут давали к Литве или к Смоленску, ино им и нынече тягнути по давнему, а подать давати по давному же.

А что учиниться меж нашими людьми и вашими, и волостели наши, вчинят исправу; а чему наши волостели не вчинят исправы, и нам съехався, да вчинить исправу без перевода; а земли воде и всему обидному делу меж нами суд общий.

А людям нашим гостям гостити меж нами путь чист, без рубежа и без пакости, а пошлины имати с моих тверских людей в моего господина деда, великого князя Витовта отчине, в Смоленске, в Витебске, в Киеве, в Дорогобуже, в Вязьме и по всему его великому княжению, по давнему, а нового не примышляти. А по моей отчине князя великого Бориса Александровича пошлины имати с людей моего господина деда великого князя Витовта в Твери, в Кашине, в Городке, в Зубцове и по всему моему великому княжению, по давнему, а нового не примышляти.

А на сем на всем я князь великий Борис Александрович дал есмь правду своему господину деду, великому князю Витовту, и крест целовал к нему. А по этой мне грамоте править».

В сентябре 1422 года у озера Мельно был заключен новый мирный договор Польши, Великого княжества Литовского и Тевтонского ордена. Крестоносцы навсегда отказались от Жмуди – Жемайтии, за которую боролись 150 лет, и с помощью которой хотели соединить Пруссию и Ливонию. После Мельнинского мира у Витовта больше не было военных конфликтов с Орденом, переговоры шли только об уточнении границ. Великий князь Литовский начал сближение с Тевтонским орденом, видя его своим союзником в отделении от Польши. А. Баркашев писал:

«Витовт не оставлял мысли об освобождении Литвы – мысли, которая проявлялась уже раньше в сношениях с императором Сигизмундом. На случай спора с Польшей по поводу возведения Литвы в королевство, великий князь Литовский рассчитывал опереться не только на императора, но и на рыцарей. В виду таких соображений он и раньше, в войне 1410 года, щадил Орден, а теперь и прямо принял его сторону в дипломатических спорах с Польшей. Витовт в это время усердно хлопотал и в пользу магистра, и в пользу императора; начавшееся через три года открытое домогательство королевской короны, вопреки сопротивлению поляков, достаточно объясняет политику Витовта».

В начале 1429 года в Луцке на съезд собрались великий князь Литовский Витовт, польский король Ягелло, император священной Римской империи Сигизмунд, послы греческого государя, римского папы, Тевтонского ордена, Дании, множество русских и литовских князей. Решение Витовта сделать Великое княжество Литовское королевство, вызвало шумный конфликт литовских князей и польских магнатов. Ягелло покинул Луцк, заявив:

«Я считаю Витовта достойного не только королевской, но даже императорской короны, и готов уступить ему Королевство Польское и отдать ему корону. Невозможно, однако, мне дать согласие на такое важное дело без согласия моих прелатов и панов».

Съезд в Луцке закончился ничем, но Витовт, заявив, что «я все равно сделаю по-своему», объявил о своей коронации 8 сентября 1430 года в Вильне. Ягелло из Кракова прислал ему отказ на данное им ранее согласие на коронацию Витовта, мотивируя его договорами-униями 1386, 1401 и 1413 годов. В феврале 1429 года Витовт отправил длинное письмо Ягелло:

«Светлейший государь и возлюбленный брат!

Когда светлейший император, наш брат и родственник, начал дело о короне, о котором, Бог свидетель, мы ранее ничего не знали и не думали, и ни одного слова не промолвили, и когда он на этом деле настаивал, мы отвечали ему так: Государь, мы никогда не размышляли об этом деле, которое весьма важно. Кроме того, мы с королем польским привыкли пользоваться взаимными советами и ничего не делать без совета друг с другом. Но так как император сказал, что хочет об этом говорить с Вашей Светлостью, мы отвечали, что это в его воле, мы же об этом ничего не думаем.

На следующий день утром, когда мы, по обыкновению, шли к Вашей Светлости, нас встретил император с супругой и сказал, что говорил уже с Вами об этом деле и получил Ваше согласие, и затем пригласил вместе со своею супругой войти к Вам. Когда же мы пришли к Вам в покой, император начал говорить с Вашей Светлостью о вчерашнем деле; Ваша же Светлость тотчас выразили свое согласие и удовольствие. Мы же по-литовски сказали Вам, что не торопиться в таком важном деле, а посоветоваться сначала с прелатами и баронами, Вы же продолжали выражать свою радость, за что император и супруга его Вас благодарили, и затем мы стали уходить в то время, как к Вам входили прелаты и бароны Ваши на совет. Мы же стали советоваться со своими, а затем Ваши советники пригласили нас к себе. Когда мы к ним вошли, они начали нас серьезно упрекать и настойчиво противоречить этому делу. Видя это, наши князья и бароны начали спорить с Вашими советниками, мы же велели им молчать. Наконец, выйдя от них, мы пришли к Вам, рассказали, как советники Ваши противились этому делу, и благодарили много Вас за согласие, хотя никогда не думали этого дела предпринимать.

И опять при отъезде Вашем из Луцка мы выражали друг другу удовольствие по поводу этого дела и Вы, как и прежде, относились к нему с живейшей благосклонностью. Но на днях император прислал нам копию Вашего послания к нему. Эту копию мы велели прочесть в нашем совете, в присутствии виленского епископа, главных наших советников и многих других бояр. Из этой копии мы узнали, что Вы отменили то, на что согласились в Луцке в присутствии императора. Из той же копии усматриваем, как Вы унижаете нас, наше государство и наших вельмож, которые этим очень огорчены. Вы пишете, что, в случае нашей коронации, наши бояре, возгордившись, могли бы после нашей смерти избрать себе государя по собственному усмотрению, не посоветовавшись с баронами Польши, что явно бы нарушало прежние договоры между Литвой и Польшей. Пусть Ваша Светлость хорошенько подумает о том, что хорошо ли Вам посоветовали. Вместо того, чтобы обращаться с такими заявлениями к императору, не лучше ли было бы прямо отнестись к нам и обсудить этот вопрос в собрании наших и Ваших вельмож, не срамя и не унижая наших бояр. Не следовало выносить в чужие государства того, что должно бы быть обсуждаемо между нами.

Возлюбленный брат, какие бы не возникали между нами несогласия, будем их улаживать между нами. Но, если на этот раз Вы не хотели поступить по этому старинному правилу, то следовало, по крайней мере, послать более опытных послов и не вести дело так поспешно.

Что же касается наших прежних договоров, о чем Вы пишете императору, то эти договоры, трактующие об общем избрании литовцами и поляками нового государя в случае нашей или Вашей смерти, не служат препятствием в данном случае. Пока мы живы, нет надобности в избрании государя Вашими баронами, да и после нашей смерти можно обойтись без этого, так как мы уже избраны великим князем и имеем твердую власть над нашим государством и, если бы хотели, то могли бы и окончательно его отделить – не кажется нам, чтобы те, которые дали Вам такие советы, могли нам в этом помешать.

Удивляемся, что Вы прежде говорили и писали нам, что любите нас, как себя, молитесь за нас, как и за себя, желаете нам долгой жизни и так далее, а теперь не желаете даже обращаться к нам по важному делу, а пишете императору, унижаете наших баронов, не считаете их как бы равными польским, и унижаете нас перед императором, утверждая, что мы получили некоторые земли только в пожизненное владение, о чем мы могли бы рассуждать с Вами и постановить правильное заключение».

Дошло до нашего времени и письмо Ягелло Витовту от 23 июня 1429 года из Ленчицы, где проходил сейм польской шляхты по проблеме коронования Витовта:

«Великолепный и знаменитый князь, наш возлюбленный брат!

Приехав в Ленчицу, мы нашли там Ваших послов Гедигольда, виленского палатина, и маршалка Румбольда и Николая Малдржика. На следующий день они изложили цель своего посольства. Посоветовавшись с нашими панами, мы дали им ответ на пункты посольства. Выслушав, они встали и сказали: «Мы слышали ответ на отдельные пункты нашего посольства, но не поняли, желает ли Ваша Светлость согласиться на коронование нашего великого князя или нет, дабы мы могли яснее доложить об этом нашему государю? Но, любезный брат, так как этот вопрос не был написан в донесении послов, то посоветовавшись недолго с нашими панами, мы отвечали, что в деле столь важном, которое касается всего государства, сейчас не можем ничего ответить, не узнав предварительно мнения отсутствовавших советников, а также всего государства. Послы Ваши сказали, что созвание собрания причинит их государю замедление в делах, но просили назначить сроки собрания. Мы же отвечали, что не можем сейчас назначить дня. Послы же возразили, что так как мы не хотим дать ни согласия на коронование, ни окончательного ответа, то великий князь литовский поручил сказать, что решил принять и иметь корону, независимо от того, угодно ли это нам или нет. Ваши советники в этом случае действовали слишком поспешно, не узнав еще окончательной воли нашей и наших советников».

Ягайло совершенно осознанно тянул время, за распрей двух государей внимательно следили во всей Европе, включая императора, Орден и Ватикан. Римский папа был против коронования Витовта, император Сигизмунд настаивал. В конце 1429 года он прислал Витовту орден Дракона, которыми были награждены только несколько выдающихся государей. В марте 1430 года на польском сейме в Едине магнаты и вельможи после смерти Ягелло обязались избрать королем Польши одного из его сыновей. Послы польского короля на сейм немецких князей в Нюренберге привезли послание Ягелло апелляцию против задуманной Витовтом коронации. Польский король рассылал послания по Европе, говоря, что он назначил Витовта великим князем Литовским только пожизненно, с тем, что после его смерти все земли должны быть возвращены Ягелло. Император Сигизмунд прислал Витовту проекты коронационного акта и акта возведения Великого княжества в королевство: «Литовские короли будут независимыми и неподвластными вассалами, ни нашими, ни священной империи, ни чьими иными, служа щитом христианства на этом рубеже – помогая против языческих нападений». Сигизмунд отправил посольство с короной и документами к Витовту – на границах встали польские отряды, для перехвата послов и короны. К середине сентября 1430 года на коронацию в Вильно съехались знатные гости – великий магистр, великий князь московский, князья тверской и рязанский, крымский хан, князь мазовецкий, валашский господарь, посол греческого государя, московско-литовский митрополит Фотий. Корону решили отправить через земли Тевтонского ордена – Ягелло, захвативший посла Витовта, написал великому магистру, что разорвет отношения с Орденом, если это произойдет. Он также направил несколько посланий римскому папе, склонив его на свою сторону. Историк В. Ф. Воеводский писал:

«Витовт, ведя дальнейшие переговоры с императором Сигизмундом, дождался наконец высылки коронных бриллиантов в Литву. Путь, по которому должно было следовать посольство, вел по границам владений Польши и Ордена крестоносцев: посланный подкоморий Иоанн Чарнковский сумел перенять царскую посылку и таким образом помешать коронованию Витовта, назначенному сначала на 8, а потом на 29 сентября 1430 года. Существует легенда, что предназначенная для князя Витовта золотая корона разрезана пополам и сохраняется в Вавельском кафедральном хранилище.

Когда исчезла наконец возможность дождаться в срок царского диплома, «утверждающего на вечные времена независимое Литовское королевство», и коронационных знаков, король Ягайло, исполняя желание своих вельмож, решил отправиться в октябре 1430 года к Витовту, с целью лично передать ему, в виде подарка, свою корону и отдать его попечению своих сыновей. Свита короля Ягайло успела склонить больного уже Витовта к новым переговорам по этому предмету. Он, видимо, не предчувствовал приближающейся кончины, помимо того, что так уже был слаб, что провожая Ягайло 15 октября из Вильно в Троки, должен был оставить верховую лошадь и пересесть в экипаж княгини Ульяны, согласился на отсрочку коронования, но не дождавшись этого торжества, а также ожидаемого им из Польши специального посольства, князь Витовт, чреватый годами жизни и трудами, умер 27 октября 1430 года, имея от роду 80 лет».

8 октября в Вильно прибыл Ягеллло, без короны. В назначенный час коронация не состоялась. Ягелло покинул столицу Великого княжества Литовского. Витовт написал ему последнее письмо:

«Не из-за власти я ищу короны, но весь свет знает про мои поиски ее. Не могу же я теперь отказаться от этого без большого для себя позора. Поэтому сделай мне это утешение в последние минуты моей жизни. Дай мне корону на три дня, на день, на час, клянусь, что сразу ее сниму».

Ягайло не ответил. Великий князь Литовский Витовт Кейстутьевич выехал из Вильно в Трокский замок, по дороге занемог, от слабости упал с лошади, и через несколько дней скончался – 27 октября 1430 года. Российский историк В. Ф. Верковский писал:

«Тело князя Витовта, для поклонения народа, в течение восьми дней выставлено было в главном Трокском замке, а затем с большой торжественностью перенесено в Вильно, где похоронено рядом с княгиней Анной, в склепе несуществующей ныне часовни при католическом кафедральном соборе. Место вечного упокоения литовского богатыря отмечено знамением и изображением на нем Великого князя в виде всадника.

Французский философ Лебон в одном из своих известных сочинений «Психология развития народов» высказал следующую интересную мысль:

«Всем миром управляют идеи, безразлично, каковы бы ни были их основания – верные или нет, причем тот человек остается победителем, кто воплощает в себя известную идею, следует и руководствуется ею».

И действительно, как большая река, несущая хоть стремительно, но плавно свои воды к устью, бурлит по временам волной грозы, так и жизнь человека, во ее просторе светлых и темных проявлений, со всеми радостями и печалями, с пучиной и лишений нашего мира, а редко лишь грез и вожделений, имеет одну исходную цель: быть настоящим толкователем задач человеческого бытия и, так сказать, агитатором его судеб, превратности которых, усугубляя в человеке энергию, воплощают в него идею – и та, путем мирного труда, или обуреваемая волной жизни, побеждает…

Такое воплощение идеалов, совершалось всегда и совершается на наших глазах, причем победителем в жизни остаются люди идеи, люди труда. Теперь мы можем поставить вопрос: остался ли таковым победителем Витовт?

Мы знаем, что перенесясь в лучший мир, он не успел увенчать своего чела символом королевской власти, не успел увенчать идеи, которой с верою в настоящее и надеждой в будущее страстно предавался в течение долговременной и трудовой своей жизни. Мне кажется, явление это – несомненное следствие шаткости религиозных убеждений Витовта. Но это лишь теневая – оборотная сторона медали, – с лицевой же ее стороны что мы видим? Князь Витовт, как правитель, с сердцем, полным не злобы язычника-деспота, а присущим христианину чувством любви к ближнему, пытался осуществить свою идейную мечту – вывести литовцев из мрака в свет – и в этом имел некоторый успех, а в общем сделал много полезного и векопомного для своего народа.

Деяния его давно подлежат суду истории, которая в лице лучших своих представителей, если и изобличила в них общечеловеческие дефекты, оправдываемые мудрым латинским изречением – «errare humanum est» – «человеку свойственно ошибаться»), тем не менее нашла и элементы, необходимые для увековечивания его имени – как политика, администратора и выдающегося полководца. Деятельность Витовта на этом последнем поприще в связи с его политическими идеалами, можно уподобить образу, созданному метким словом Ф. Тютчева:

«Два демона ему служили, Две силы чудно в нем слились: В его главе орлы царили, В его груди змеи вились».

Это, по-моему, верная характеристика Витовта. Следует полагать, и даже надеяться, что и реформаторская деятельность этого Великого Князя, в духе времени носящего на себе оттенок эпохи цивилизаторского движения конца XIV и начала XV веков, получит окончательную верную и умелую оценку у нас, среди родных полей и лугов, нетерпеливо выжидающих достойных тружеников пера, дабы они, взбороздив и вспахав литовскую историко-археологическую ниву, сделали ее урожайной в настоящем и пригодной в будущем».

Выдающийся белорусский историк М. В. Довнар-Запольский писал в начале ХХ века о княжении Витовта:

«Великокняжение Витовта – важнейший период в создании Литовско-Русского государства. Великий князь отличался глубоким государственным умом, необыкновенной энергией и умел поставить свою политику в отношении областей так, что пользовался широкой популярностью среди населения. Это был выдающийся организатор вновь слагающегося государства, обладающий притом достоинством мудрого и храброго полководца. Основной целью его политики было создание самостоятельного Литовско-Русского государства и примирение двух господствующих в нем национальностей. Его деятельность оставила в населении столь глубокий след, что и впоследствии все распоряжения и постановления Витовта пользовались высоким авторитетом. Витовт прежде всего стремился скрепить государство, составленное из разнородных частей. Так, он удаляет князей из уделов даже там, где они играли роль наместников великого князя, и передает управление в этих землях местному вечу, закрепляя свои распоряжения выдачей особых жалованных грамот, которые являются местными конституционными хартиями. Эти уставные грамоты Витовта впоследствии подтверждались его преемниками (подлинники до нас не дошли) и составляли до начала XVI века основные конституционные законы государства.

Подтверждение старинных прав населения, высокое уважение к белорусской национальности, отсутствие религиозных гонений и даже стремление поднять престиж православной церкви утверждением особого от Москвы митрополита в Киеве, – все эти условия в высшей мере способствовали сплочению юного государства и сделало политику Витовта национальной и популярной.

Во внешней политике Витовт окончательно освободил Литву и Русь от надвигавшихся на них врагов. Это была сложная и трудная работа, увенчавшаяся успехом. Прусский орден не удовлетворился принятием Литвой христианства и, забыв об основной задаче своей борьбы – христианской проповеди, готовился к грозным событиям. Витовт соединился с Ягайло и разбил рыцарей при Грюнвальде, или Таннеберге (1410 год). Поражение было настолько сильное, что Орден распался.

Великое княжество Литовское не знало татарского владычества в той мере, в какой его знала Русь восточная. Но татары хозяйничали в южной Руси, составляя силу, с которой нужно было считаться. Витовт сначала довольно умело повел политику с татарами, но понесенное им поражение при Ворскле положило предел его стремлениям на юго-восток. Но и положение орды было не таково, чтобы напирать на южную Русь, почему татары фактически оставили свои нападения на южные пределы государства.

На востоке, в сношениях с Москвой, Витовт продвинул границы государства и даже некоторое время держал в сфере своего влияния Великий Новгород.

Труднее было Витовту установить свои отношения в Польше ввиду тенденции польской дипломатии рассматривать Литву как государство, соединенное с Польшей. Деятельность польской дипломатии была настолько агрессивна, что, воспользовавшись поражением на Ворскле, она побудила Витовта заключить в 1401 году акт унии с Польшей. Правда, этот акт был ослаблен Городельским привилеем 1413 года. Но отношения Польши приводили Витовта к мысли об окончательном отделении Литвы от этого государства.

Но Витовт, занятый сплочением государства, откладывал окончательное решение вопроса о разрыве с Польшей. Витовт вступает в более тесные сношения с императором Сигизмундом и получает от него обещание прислать Витовту королевский венец, что означало бы акт полной самостоятельности. Когда зашла речь о признании Витовта королем, то польские дипломаты начали сильную борьбу. В сентябре 1430 года в Вильне был назначен акт коронования Витовта. Сигизмунд отправил к нему корону, но поляки решили ее перехватить. Посольство Сигизмунда не решилось при таких обстоятельствах пробираться в Литву и вернулось обратно. Престарелый Витовт был чрезвычайно огорчен, заболел и умер в октябре того же года. Так окончилась попытка Витовта.

Витовт стремился создать самостоятельное Литовско-Русское государство, опираясь при этом на русские области, и создал для последних такие условия, которые привлекали к нему русское население, несмотря на то, что он изменил православию и перешел в католичество».

Выдающийся российский историк С. Ф. Платонов писал о княжении Витовта:

«Великим князем Литовским, в ленной зависимости от Ягайло, стал сын Кейстута Витовт – в 1392 году. Ему удалось укрепиться во власти так, что он смирил и забрал в свои руки всех удельных литовских князей и в то же время упразднил совсем свою личную зависимость от Ягайло. На съездах польской и литовской знати в 1401 и 1413 годах была окончательно установлена династическая уния Литвы и Польши, и Витовт признал себя лишь пожизненным владетелем своего княжества. Но это не мешало ему быть полновластным государем и вести самостоятельную политику. Необыкновенные способности и ум Витовта позволили ему стать прямым преемником Гедимина и Ольгерда. Он присоединил к Литве Смоленское княжество (1395). При нем границы Литвы достигли небывалых пределов: они доходили до двух морей: Балтийского и Черного. Литва «от моря до моря» – так обозначался обыкновенно объем государства Витовта. Стремясь расширить свое политическое влияние, Витовт вмешивался в дела всех русских земель: Новгорода и Пскова, Твери, Москвы, Рязани. Московский великий князь Василий Дмитриевич, несмотря на то, что был женат на дочери Витовта Софии, должен был выступать против притязаний своего тестя на восточные и северные русские земли. По уговору между ними, река Угра (левый приток Оки) была назначена границей между московскими и литовскими князьями. Так далеко зашел на восток Витовт!

Он пытался подвести под свою власть даже Золотую Орду, изнывавшую тогда от междоусобий. Но ордынский правитель Едигей нанес Витовту решительное поражение на реке Ворскле (левый приток Днепра) и тем прекратил его притязания.

Подвиги Витовта сделали его народным героем литовцев. Время его считалось эпохой наибольшего расцвета и могущества Литвы. Но в эту же самую эпоху появились первые признаки и внутреннего распада в молодом Литовском государстве.

Усиление Витовта и его вокняжение в Литовском государстве были последствием того недовольства, которое возбудила уния с Польшей среди русского и литовского населения Литвы. Поддерживая Витовта в его борьбе со Скиргалом и Ягайлом, это население показывало, что не желает идти под польско-католическое влияние, а желает самостоятельности и обособленности в своей политической жизни. Казалось бы, что при таких условиях роль Витовта очень проста. Ему следовало бы опереться на сильнейшую часть подвластного ему населения – на православно-русскую народность – и обратить свое государство в такое же русское великое княжество, каким была тогда Москва. Сделав свою политику русской и обратившись к православию, Витовт мог бы стать соперником московских князей и, может быть, скорее объединить под своим скипетром всю Русскую землю. Но Витовт этого не сделал, потому что, с одной стороны, он нуждался в помощи Польши против немцев, а с другой стороны – в самой Литве появились люди, которые видели свою выгоду в унии и толкали Витовта к сближению с Польшей.

У Витовта среди его собственных подданных было уже не два, а три направления: православно-русское, старолитовское и новое – католическо-польское. Все возлагали свои надежды на популярного князя, и он ко всем относился одинаково внимательно. Все его считали своим, но он не становился прямо ни на чью сторону. Держась необходимого ему союза с Польшей, он всего ближе был к тем, кто стоял в Литве за унию с Польшей. Но он понимал, что такие сторонники Польши еще очень малочисленны и слабы, и потому сам не склонен был прямо и решительно примкнуть к Ягайло. В конце своих дней он даже хлопотал о получении от императора из Германии королевского титула и, стало быть, о независимости от Польши. Но это ему не удалось. Витовт умер в 1430 году, оставив политические и национальные партии в своей стране непримиренными, в состоянии взаимного озлобления и недоверия. Борьба этих партий и погубила мало-помалу силу и величие Литовско-Русского княжества».

О княжении Витовта писал белорусский историк Н. И. Ермалович в работе «Белорусская держава Великое княжество Литовское»:

«Деятельность Витовта была многогранной, она охватывала государственное, дипломатическое, военное и религиозное направления.

38-летнее княжение Витовта (1392–1430) было периодом наибольшего государственного подъема Великого княжества Литовского, его военного могущества, наибольшей территории и политической стабильности. Как и в раннее время, так и при Витовте ВКЛ было обозначено как белорусское государство. На это указывает то, что все высшие должности занимали выходцы из Беларуси, из них складывалось окружение Витовта. Как сам Витовт, так и весь его двор пользовались только русинским (т. е. белорусским) языком. На нем же велось и государственное делопроизводство. Все это еще раз свидетельствует, что, как говорил Максим Богданович, государственная жизнь Великого княжества Литовского проходила в белорусских национальных формах».

Исследователь В. Чаропка писал о Витовте в работе «Славный во всех землях»:

«Очень подозрительна эта неожиданная смерть. Тогда никакой экспертизы не было, и лекари не могли установить ее причину, так что можно было сослаться на старость. Но вот такие факты.

13 октября в первом письме к Сигизмунду I Витовт сообщает, что от желания короноваться не отступится, это значит он чувствует себя здоровым. А уже через три дня он настолько ослаб, что не выдержал дорогу в Троки. Перед этим, 15 октября, во втором письме к Сигизмунду I князь высказывает надежду на согласие Ягайло и просит не посылать корону через Пруссию, так как ее можно будет привезти через Польшу. С чего бы вдруг стали такими сговорчивыми польские вельможи, с чего бы они решили не мешать Витовту короноваться. Не потому ли, что великий князь был уже осужден на смерть, и об этом знали те, кто особенно сопротивлялся разрыву унии с Великим княжеством, – Збигнев Олесницкий и его подручные. Время было выиграно. Витовт умер, так и не осуществив свою главную мечту.

Через столетия помнили литвины своего «короля-богатыря» и верили, что в минуту нелегких испытаний он подымется из могилы и поможет им».

Российский историк конца XIX века А. Баркашев подвел итог правления великого князя Литовского:

«Витовт держал великое княжение 38 лет (1392–1430). Много сделано было им для возвышения Литвы. Борьба с Орденом кончилась ослаблением последнего и окончательным укреплением за Литвой Жмуди, которая отделяла прусскую половину Ордена от ливонской. Столкновения с восточной Русью привело к присоединению Смоленского княжества, к зависимости от Витовта рязанских князей, к усилению литовского влияния в Пскове и Новгороде, а близкое родство с московским великим князем Василием Дмитриевич, женатым на дочери Витовта Софии дало Витовту протекторат над Москвой, по малолетству Василия Васильевича. Татарские усобицы, во вторую половину княжения Витовта, дали ему повод вмешиваться в татарские дела, и он назначал ханов, которых и возводил в ханское достоинство в Вильне.

Дипломатическая борьба с Польшей за самостоятельность и отдельность Литвы, которую Витовт вел еще с 1410 года, опираясь на императора Сигизмунда (с которым имел по этому делу тайные сношения), а потом и на Орден, кончилась съездом в 1430 году, в Вильне, на котором Витовт должен был возложить на себя королевскую корону. Только болезнь и смерть Витовта не позволили ему довести до конца свое намерение.

Участие Витовта в делах западной Европы, кроме постоянных сношений с императором Сигизмундом, папою, королем чешским, датским королем, проявилось в посещении литовско-русскими епископами Констанцского собора, одновременно с послами греческого императора Мануила, по вопросу о соединении Церквей, который поднимался потом и на съезде в Луцке, причем опять были сношения и с Византией.

Во внутреннем управлении Витовт возвысил великокняжескую власть, смирив удельных князей. Проведение розни между литовцами-католиками и русскими-православными и введение польского начала в управлении произошло еще до вступления Витовта на великое княжение, в 1387 году, когда собственно литовцы приняли католичество и при этом получили привилегию. При Витовте эта привилегия католикам-литовцам была подтверждена и расширена на Городельском съезде 1413 года, где была вновь подтверждена и уния Литвы с Польшей. Эта Городельская уния, как и уния 1401 года, устроенная через два года после поражения Витовта на Ворскле, идет вразрез с общей политикой Витовта относительно Польши. Сношение его с императором Сигизмундом по поводу возведения Литвы в отдельное королевство, начавшиеся еще с 1410 года и закончившиеся только в 1430 году почти исполнением намерения Витовта, ясно показывают, что Городельская уния была уступкой полякам, почувствовавшим себя особенно сильными после разгрома Ордена. Сам Витовт отнюдь не был католическим фанатиком: он раздавал жалованные грамоты, как католическим, так и православным церквам, учредил отдельную западно-русскую православную митрополию; устроил походную церковь для православного войска. От времени Витовта не сохранилось законодательных памятников, кроме Городельской привилегии, вводившей сеймы панов и шляхты, польские гербы и должности, и жалованных грамот, но позднейшие законодательные памятники (уставные земские грамоты или привилегии) весьма часто упоминают о постановлениях при Витовте, которые обыкновенно и оставляются в силе».

Летописные источники для истории Литвы в средние века

Главные источники для средневековой истории Литвы – летописи Прусского Ордена, собранные в Scriptores rerum prussicarum; русские летописи – в Полном собрании русских летописей; польские – в Monumenta Poloniae historica. Из летописей, не вошедших в эти сборники, первостепенное значение имеют литовские летописи и Длугош и отчасти древнейшие ливонские летописи (Генрих Латыш и рифмованная хроника).

Кроме этих первостепенных источников мы имеем много позднейших компиляций XVI века (например, Кромер, Стрыйковский, Симон Грюнау), не лишенных иногда значения для средневековой истории Литвы, так как некоторые из первоначальных источников, которыми они пользовались, до нас не дошли. Но вообще к известиям этих компиляций нужно относиться с большой осторожностью, потому что они не чужды вымыслов и искажений.

Для истории отношений Литвы к соседним государствам надо иногда обращаться и к летописям чешским, венгерским и германским.

Из русских летописей должны быть упомянуты:

Лаврентьевская (от 859 до 1305 года), Троицкая (1206–1419), Ипатьевская (1111–1292), Густынская (842—1597), Новгородская первая (1016–1442), Новгородская вторая (911—1587), Новгородская третья (1113–1496), Псковская первая (859—1609), Псковская вторая (854—1486), Софийская первая (852—1509), Софийская вторая (1392–1534), Воскресенская (1075–1541), Никоновская (859—1556), Тверская (852—1499), Супральская (859—1515).

Русские летописи – сборники, первоначальные источники которых не дошли до нас в полном виде. Эти сборники сохранились в огромном количестве списков XIV–XVIII веков. Так как они представляют обыкновенно простой, безыскусственный свод современных событий первоисточников, то известия их заслуживают доверия.

Из упомянутых летописей для древнейшей истории Литвы особенно важна Ипатьевская летопись, которая должна быть положена в основу всякого исследования о древнейшем периоде литовской истории.

Первые известия о литовских летописях – у Стрыйковского, который в числе своих источников указывает на летописи литовские и русские. Он же говорит, что литовские летописи были писаны по-русски. Эти литовские летописи, отдельные от русских, начали писаться или, по крайней мере, составляться из прежних древнейших уже в XIV веке. Кроме известных нам литовских летописей (Даниловича и Быховца), Стрыйковский часто упоминает еще две литовские летописи Ходкевича, которые вероятно хранились в библиотеке Александра Ходкевича, бывшего гродненским старостой. Стрыйковский вообще знал двенадцать литовских летописей. К литовским летописям примыкают западно-русские летописи.

Известны несколько ливонских летописей:

Генрих Латыш (начало XIII века), автор Chronicon Livoniae. Генрих был латышский священник, может быть и сам происходил из литовского племени латышей, а может был немец. Он уверяет, что «книга его не содержит ничего, кроме виденного собственными глазами или слышанного от очевидцев». Документами (актами, бумагами, письмами) он почти совсем не пользовался, хотя имел полную возможность. Равнодушие к высшим политическим вопросам, простота и безыскусственность изложения – отличительные его черты; обращает более внимания на внешнюю историю – победы и поражения. Как истинные католик, он по большей части изображает события с религиозной точки зрения. Намеренной лжи у Генриха Латыша нет нигде, но католические увлечения проглядывают часто и ведут иногда к намеренным умалчиваниям о некоторых фактах.

Лифляндская рифмованная хроника – важный источник для истории Лифляндии. Характер хроники – народно-рыцарский: автор, будучи приверженцем Ордена, в то же время отдает справедливость и подвигам туземцев и вообще часто относится к ним с состраданием и сочувствием. Автор верит легендам и чудесным историям.

Герман Вартберг, XIV век, Chronicon Livoniae. Ливонская хроника обнимает период лифляндской истории со времени первого прибытия купцов до 1378 года. Автор – капеллан лифляндского магистра. Очень пристрастен к Ордену, для истории второй половины XIV века – весьма важен, как современник, а иногда и участник событий; особенно подробно останавливается на отдельных эпизодах борьбы Ордена с литовцами и русскими.

Из прусских летописей выделяются Прусская хроника епископа Христиана, Хроника Петра Дуйбургского, Хроника Виганда Марбургского. Торнский летописец составлялся различными авторами (941—1410 годы). Источниками этой летописи служили устные рассказы современников, прежние хроники, документы. Особое достоинство Торнской летописи – точность хронологии.

Из польских летописей наиболее ценна Хроника Яна Длугоша. Длугош принадлежал к гербу Венява, происходившему из Моравии. Отец его участвовал в Грюнвальдской битве и взял в плен командора Маркварта Сульцбаха, которого и привел к Витовту. Длугош родился в 1415 году, сначала учился в школе в Корчине, а затем в коллегиуме при Краковском университете (1428–1431 годы). Потом поступил на службу к краковскому епископу Збигневу Олесницкому, в 25 лет стал священником. Ездил к папе Евгению IV и на БАзельский собор. В 1442 году он уже краковский каноник. Длугошу приходилось много путешествовать, участвовать в переговорах с Прусским орденом. Имя его находится в числе подписавших Торнский договор 1466 года. Вскоре после этого, король Казимир IV, уезжая с королевой в Литву, поручил воспитание и обучение своих шести сыновей Длугошу. В то же время он часто получал дипломатические поручения. Незадолго до своей смерти Длугош был выбран львовским архиепископом; умер в мае 1480 года.

Сочинения Длугоша: «Описание знамен, отбитых у Ордена поляками», «О дворянских фамилиях в Польше», «Жизнеописания епископов» и «История Польши» – «Historia Polonica».

История Польши состоит из двенадцати книг, доведена до 1480 года. Длугош в послесловии говорит, что трудился над своей историей в продолжении двадцати пяти лет, с величайшим прилежанием, и что он не ограничивался историей собственно Польши, а считал необходимым касаться истории и других государств: Чехии, Венгрии, Руси, Пруссии, Саксонии, Литвы, а также истории пап и императоров. Сообразно с этой целью он пользовался летописями не только польскими, но и иностранными. К числу его источников принадлежат: русские летописи, венгерские, далматинский источник, прусские, польские, некоторые анналы, силезский летописец и другие.

Наряду с летописями Длугош пользовался многочисленными документами, из которых некоторые вставил в свое произведение. В последних книгах Длугош часто сам является свидетелем и даже действующим лицом; часто основывается и на рассказах других; иногда ссылается и на народные предания.

Длугош, по обилию материала, частью до нас и не дошедшего в оригинале, и по широте задачи – занимает одно из самых видных мест не только в польской, но вообще во всей средневековой историографии. Историк Литвы без него обойтись не может, хотя должен относиться к его сведениям осторожно.

В свой последний день Великий князь Литовский Витовт Кейстутьевич, династии Гедимина, сказал виленскому епископу Матею:

«Раньше, веруя в иные догмы, этую считал я для веры тяжкой. Но теперь не только уже верой, но и разумом понимаю, что каждый человек воскреснет после смерти, и за поступки свои получит заслуженную им плату».

Константин Острожский (1460–1530)

Представители княжеского рода Острожских, получившие название по названию родового владения на Волыни, происходили из пинских и туровских князей. Первым князем Острожским стал Даниил, живший в середине XIV века – воевал с поляками в 1340 году, за что и получил Острожскую крепость, ныне город в Ровенской области Украины. Один из его сыновей Федор, умерший в 1438 году, подтвердил у Ягайлы привилей на Острог, дослужился до звания луцкого старосты, участвовал в Грюнвальдской битве, в 1420 году освобождал из плена князя Свидригайлу – соперника и конкурента великого князя Литовского Витовта, в 1420 году в войске Сигизмунда Корибутовича ходил в чешские земли. В 1427 году в гостях у Федора Даниловича в Остроге побывал сам Витовт Великий.

Новым князем Острожским стал его сын Василий Федорович (около 1390–1450 годы), дослужившийся до должности наместника туровского. Князь Василий боролся за суверенитет Великого княжества Литовского. Его сын Иван (около 1430–1465 годы) прославился победой над ордой крымских татар в 1454 году под Теребовлем, в которой был отбит и полон почти в десять тысяч человек. Князь Иван Васильевич женился на внучке киевского и Слуцкого князя Владимира, сына знаменитого Ольгерда Гедиминовича. Приблизительно в 1460 году у них родился сын Константин. Через несколько лет не стало его родителей, маленького Константина опекали бояре отца, а потом воевода Мартин Гаштольд. С 1486 года князь Константин стал бывать и при дворе великого князя Литовского Казимира Ягайловича в Вильно. В 1491 году он участвовал в сражении с татарами под Заславлем, когда конница князя Семена Гольшанского разбила орду.

В июле 1492 года умер король Польши и великий князь Великого княжества Литовского Казимир Ягайлович. Началась война с Московским княжеством – войска московского великого князя Ивана III Грозного перешли западную границу и заняли Вязьму. Боевые действия кончились миром 1494 года нового великого князя Литовского Александра и Ивана III. В феврале 1495 года князь Константин Острожский участвовал в составе делегации во встрече под Молодечно невесты великого князя Литовского Александра Казимировича княжны Елены, дочери Ивана III.

Война с набегами крымских татар шла постоянно – только в 1496 году отряды Константина Острожского трижды отбрасывали орду к Перекопу – в сражениях у Мозыря, на реке Уше и под Очаковом. Через год, в 1497, князь Константин стал великим гетманом Литовским – ему не было еще и сорока лет. Великий гетман получил в управление Брацлавское и Винницкое староства, земли и замки в Подолии. Современный белорусский историк А. Грицкевич писал о князе Константине:

«За годы борьбы с крымскими татарами К. Острожский получил боевой опыт (но с противником, слабо организованным и плохо вооруженным). Да и театр военных действий был большой, на широких степных просторах. Опыт был односторонний. Императорский посол С. Герберштейн, который проезжал через Беларусь в Москву, написал в своих записках, что князь К. Острожский много раз громил татар, используя особую тактику. Он не шел навстречу, когда их отряд шел грабить, а нападал, когда они уже набрали добычу. Когда татары доходили до безопасного, как им казалось места, и останавливались на отдых, К. Острожский неожиданно нападал на них. Перед нападением он запрещал своим воинам разжигать костры, а еду приказывал готовить заранее. Все это делалось с большой осторожностью, и нападение всегда было для врага неожиданным. Нападал К. Острожский на рассвете. Такая тактика приводила к полному разгрому врага».

В начале 1500 года на сторону московского царя Ивана III Семен Бельский и несколько других владетельных князей. Князь Александр послал в Москву посольство с нотой, что великий московский князь берет на службу подданных князей Великого княжества Литовского. Иван III отклонил протест, разорвал перемирие и начал военные действия. Посольская изба обвинила великого князя Литовского в преследовании православной веры:

«Только велел поставляти божниц Римского закону в русских городах, в Полоцке и в иных местах, да жон от мужей и детей от отцов с животы отнимаючи, силою окрещивают в Римский закон. Семен Бельский, не хотя быть отступником греческого закона и не хотел своей головы потерять, к нам поехал служить со своей вотчиной. Так какая же его в этом измена?»

Великий князь Литовский Александр Казимирович ответил: «Удивляемся мы тому, что ты тем людям, которые забыли честь и душу свою и жалованье наше, изменив нам, господину своему, к тебе убежали, более, чем нам, веришь. Люди твои начали делать великие кривды в наших землях, водах, и в татьбе, и в разбоях, и в грабежах, и в других многих делах».

Войска Московского царства тремя потоками пошли на Брянск, Вязьму, Торопец. Крымская орда хана Менгли-Гирея двинулась на волынские земли. Создатель «Хроники Литовской и Жамойтской» писал:

«Великий князь Московский, желая великого расширения своего государства, не соблюдая перемирия, нашел такую причину похода на Литву, что Александр, великий князь Литовский, дочери его, Елене, которая была с ним, не построил церкви русской на Виленском замке. Царь московский из-за церкви с Литвой перемирие разорвал, договорился с Менгли-ханом, царем перекопским, и с родичем своим Стефаном волошским, и начал войну против Литовских панов».

В мае 1500 года войско во главе с К. Острожским вышло из Вильно и, пройдя почти четыреста километров, в июне вошло в Смоленск. У Дорогобужа стояло московское войско во главе с талантливым военачальником князем Даниилом Шеней. Историки пишут, что у москвичей было сорок тысяч воинов, у К. Острожского – тридцать тысяч. Некоторые авторы говорят, что у князя Константина было всего пять тысяч воинов, что не представляется реальным. 14 июля на Митьковом поле у деревни Лопатино на реке Ведроше произошла битва. Средневековая «Хроника Быховца» писала о сражении:

«Князь Константин и паны и все люди, которые были с ними, посоветовавшись, решили: мало или много московцев будет – все равно, только, Бога взяв в помощь, биться с ими, а не бившись, назад не возвращаться, и идти в битву, и принять все, что должно случиться и на что будет воля Божья. И так решивши и на том постановивши, пошли они дорогой своей из Лопатина к Ведроши две мили лесом, по глубокой грязи, и с великим трудом едва прошли лес и быстро вышли на поле, где встретились с московцами, и сошлись с ними, и тут начали бой между собой, и с обоих сторон много людей побили, а иных поранили. Московцы назад повернули, и перейдя речку Ведрашу, к своим большим полкам вернулись и там, ополчившись, стали. Литвины ж, как пришли к речке, быстро и спешно за реку перешли и начали сильно биться. Московцы же думали, что литва великой силой на их из лесу идет, и надеясь на свою силу, так смело выходит. И этого боясь, московцы не могли с ними биться и чуть не все побежали. Потом, когда литва вышла на поле, они увидели и поняли, что литвинов не много. Литовского войска было не больше, чем три с половиной тысячи конных, кроме пеших, а московцев было сорок тысяч хорошо вооруженных и справных конников, не считая пеших. И видя, как мужественно и храбро вышло такое небольшое войско литовское, дивились они, а потом, как уже увидели всех, тогда дружно и твердо двинулись на войско литовское. Литвины же, начав биться и увидев, что московцев много, а их самих мало, не могли далее устоять перед их натиском, и побежали. Московцы ж погнались за литвинами, многих побили, а других живых половили. Тогда полонены были гетман князь Константин Иванович Острожский и много других панов. Московцы, вернувшись с побоища, все панов пленных отослали к великому князю в Москву».

В шестичасовой битве победило московское войско – погибло около восьми тысяч воинов Великого княжества Литовского, около пяти тысяч было взято в плен, многие утонули в Ведроши. Ушли несколько сотен конных во главе со смоленским наместником. Артиллерия и весь обоз достались московскому войску.

Из Москвы Константина Острожского перевезли в Вологду. В 1503 году Московское государство и Великое княжество Литовское подписали перемирие на шесть лет – к Москве отошли 20 городов и 70 волостей, Чернигов, Брянск, Гомель, Стародуб. Итальянец А. Гваньини, оставивший мемуары о пребывании в Москве в начале XV века, писал: «за один военный поход и за один год Московин захватил все то, что много годов и с великим трудом добывал великий князь Литовский Витовт».

В 1505 году умер Иван III, на Московский трон сел его сын Василий III. Он вызвал из Вологды К. Острожского и в очередной раз предложил князю службу. Альтернативой было пожизненное заключение в Вологде. 18 октября 1506 года К. Острожский присягнул царю:

«Буду обязан служить Василию и детям его до смерти, никакого зла ему и детям его чинить и даже думать про то не могу. Если от всего этого хоть в чем отступлюся, покарать меня тогда он вольный смертью. И не будет мне милости Божьей ни в этот век, ни в будущий».

К. Острожский был назначен командовать пограничными войсками. В августе 1507 года ему удалось бежать, он ушел от погони и в конце сентября вернулся в Вильно – «Года 1507 князь Константин Острожский, гетман Великого княжества, из заключения московского вышел, а был в заключении семь лет от своего поражения на Ведроши».

Новый великий князь Литовский Сигизмунд дал ему должность старосты Брацлавского, Волынского, Луцкого. Война с Московским царством и Крымом продолжалась, за несколько лет сменилось несколько великих гетманов. Ситуацию усугубила и смена великих князей. Современный белорусский исследователь Н. Багадзяж писал в работе 2002 года «Сыны земли белорусской»:

«Положение страны, власть над которой взвалил на плечи 43-летний король и великий князь, было очень сложным. Шляхта потребовала от князя защиты своих интересов и прав, доходы казны с каждым годом падали. Двадцать шесть магнатских родов, которые владели третьей частью земли государства, не без оснований считали себя не менее могучими, чем Сигизмунд. Ко всему этому добавлялись постоянные кровавые сшибки между шляхетскими группировками. А главное – страну опустошали войны с Московским княжеством и почти не прекращающиеся нападения татар. Дошло до того, что для прекращения агрессии крымских ханов, от них стали откупаться. Для сбора средств на эти ежегодные «поминки» была введена специальная подать, которая так и называлась «ординщина».

Князя Константина Острожского Сигизмунд вновь назначил великим гетманом литовским. Он несколько раз разбил орду крымских татар, успешно воевал против московских войск – в октябре 1508 года Великое княжество Литовское и Московское государство заключили очередное перемирие.

В 1509 году Константин Острожский женился на княжне Татьяне Гольшанской, получив за нее в придание часть Гольшан и Глуска, Смолевичи, Житин, Шашолы, Свираны. Он владел землями на Волыни, в Беларуси, Литве, Туровом, Дятловом, Копысью, Словенском, Лемницами, Тарасовом, Смолянами, Сушей – и стал вторым по значению землевладельцем в Великом княжестве Литовском.

Очередные нападения крымских татар князь Константин опять начал отбивать с 1510 года. Белорусский автор А. Марцинович писал о К. Острожском в работе 1996 года «Ратную славу добыл»:

«В 1510 году отдельные татарские отряды дошли почти до Вильны. В это опасное для Родины время Острожский получил особые полномочия, так называемые «права диктатора». Теперь при ведении боевых действий все князья, воеводы, шляхта и другие представители богатых слоев общества должны были полностью подчиняться ему. В случае их отказа выполнять тот или иной приказ, он мог покарать их «горлом и тюрьмой».

Новая война с Московским государством началась в 1512 году. Против Польской Короны и Великого княжества Литовского совместно выступили Москва, Дания, Саксония, Австрия, Тевтонский орден. Предполагалось захваченные земли разделить между союзниками. В 1514 году войска Василия III штурмом взяли Смоленск – «От пушечного и пищального огня и людского крика и гомона, а также от городских людей супротивного боя земля дрожала, и один другого не видел, не слышал, и весь город в дыму и пламени чуть ли не вверх поднимался».

Московские войска вслед за Смоленском взяли Мстиславль, Дубровно, Кричев. Восьмидесятитысячную армию Василия ІІІ под Оршей у реки Крапивны встретили тридцать тысяч воинов князя и великого гетмана Литовского Константина Острожского. Московские войска возглавляли полководцы И. Челяднин и М. Булгаков-Голица. К. Острожскому помогали Ю. Радзивилл и И. Сапега. Генеральное сражение войны произошло 8 сентября 1514 года в пяти километрах от Орши. Войска К. Острожского без противодействия Московских войск переправились через Днепр – И. Челяднин самоуверенно заявил, что «пусть переправляются, нам будет их легче разбить, сразу».

Русское войско стояло в три линии, фланги прикрывала конница, впереди – сторожевой полк, сзади – резерв. Линия фронта растянулась на пять километров. Артиллерии почти не было. Польско-литовско-белорусские войска стояли в двух линиях, конные и пешие полки чередовались с орудиями и пищалями. Православные священники с одной стороны, православные священники с другой стороны в восемь часов утра отслужили молебен перед войсками.

И. Челяднин, используя численное преимущество, начал окружение противника. Несколько атак было отбито. В контратаку воинов повел сам К. Острожский:

«В бой, сором убегать, лучше на поле лечь со славой; теперь вперед, дети; теперь будьте мужами, шеренги неприятеля закачались; на нашей стороне – Бог, он дает с неба защиту».

Битва шла по всему фронту. К. Острожский сумел применить любимый тактический прием московских войск – ложное отступление. С криком «Литва убегает» конница И. Челяднина пошла в атаку. Н. Багадзяж писал:

«Конница К. Острожского начала отходить. Московские войска бросились вдогонку. Казалось, вот-вот и они врубятся, как ядро из пушки, в спины бегущих от них «панов». Однако они вдруг расступились, и на московитян, что уже почти праздновали победу, глянули жерла пушек. Уничтожающий залп в упор буквально снес передние ряды наступающих. Те, кто остался в живых, начали заворачивать коней, и через несколько минут побежали назад. Прогремели еще залпы, а затем вдогонку им кинулась конница Острожского. Несколько верст гнали они врагов. Острожский полностью рассчитался за поражение у Ведроши.

В московском войске погибли десятки тысяч воинов. Одни источники называют тридцать тысяч, другие – тридцать пять тысяч. Стрыйковский же, вообще насчитывает сорок тысяч. Причем добавляет, что это кроме тех, кто утонул в речке Крапивне. Историки-современники пишут, что река остановила свое течение из-за большого количества московских людей, которые кидались с крутого берега и тонули в ее волнах. В плен попали воеводы Челяднин, Булгаков-Голица и еще шесть воевод, да детей боярских больше пятисот. Захвачен был также весь обоз и артиллерия врага.

Победа над московским войском получила большое международное значение. Пораженные этой победой, руководители государств союзников Василия поняли, что борьба будет очень тяжелой, и их союз начал распадаться».

Белорусский историк А. Грицкевич пишет о результатах Оршанской битвы:

«Потери московского войска пленными превышали пять тысяч человек. В плен попали главные воеводы И. Челяднин и Н. Булгаков-Голица, восемь верховных воевод, 37 начальников более низкого ранга, две тысячи детей боярских и более двух тысяч других воинов. Среди военных трофеев были все московские знамена и огнестрельное оружие.

Потери войска победителей были небольшими. Погибли только четыре знатных пана, а рыцарей – около пятисот человек. Количество погибших простого происхождения не приводится. Зато в этой битве было множество раненых».

В декабре 1514 года великий гетман Литовский с триумфом вернулся в Вильно.

Война Великого княжества Литовского и Московского государства с переменным успехом шла до 1522 года. За два года до этого мирный договор был подписан королем Сигизмундом с крымским ханом, в 1521 году – с Тевтонским орденом. Перемирие в Москве было подписано на пять лет, Смоленск остался Московскому государству.

В 1522 году Константин Острожский стал и трокским воеводой. Грамота Сигизмунда гласила:

«Видя высокие заслуги в славных битвах вельможного князя Константина Ивановича Острожского, воеводы Троцкого, гетмана нашего великого, старосты Брацлавского и Винницкого, не только перед нами, но и в правление славной памяти отца нашего Казимира и брата нашего Александра, что его милость никогда не жалел своих средств, но и в наших службах жизни своей потерять не боялся, и раны в битвах великие и страдания тяжкие от неприятеля жертвенно принимал».

В 1523 году овдовевший князь Константин женился вторично на княжне Александре Омелькович.

Зимой 1526–1527 годов на Волынь ворвалась очередная крымско-татарская орда. 27 января 1527 года недалеко от Киева войска великого гетмана Литовского полностью разгромили татар – князь Константин получил триумф в Кракове. Современный белорусский исследователь Г. Н. Саганович в своей работе 1992 года «Отчизну свою обороняя» писал о К. Острожском:

«Он не имел себе равных в сражениях с татарами и московцами – главными врагами страны при его жизни. Наверное, не было еще такого князя, который бы так неутомимо трудился для достойной защиты государства, который бы так не жалел своих средств на конные хоругви, снаряжая их за свой счет, который бы всю свою жизнь так красиво и достойно отдал Отчизне. Во имя ее он сознательно пошел на нарушение клятвы, данной под именем Бога, за что московские летописцы прозвали его «Божьим врагом и государственным изменником».

Действительно, никто не служил Великому княжеству Литовскому преданней Острожского, «брата россиян по церкви, но их страшного врага в поле» – с грустью воскликнет через столетия российский историк Н. Карамзин. Но никакого противоречия тут нет. Он служил только своей Родине. И больше никому».

О победе над татарами была написана книга и издана в Нюрнберге – о Константине Острожском заговорила Европа.

Славный полководец князь Константин Острожский умер во время эпидемии 1530 года в Вильно и был похоронен в Киево-Печерской лавре. Великий русский историк Н. М. Карамзин написал о нем:

«В самом деле никто не служил Литве и Польше усерднее Острожского, брата россиян в церкви, но страшного врага их в поле. Смелый, бодрый, славолюбивый сей Вождь одушевил слабые полки литовские: знатнейшие паны и рядовые воины охотно шли с ним в битву».

В средневековой Волынской летописи сохранилась

«Похвала пану Виленскому,

старосте Луцкому и Брацлавскому,

маршалку Волынской земли, великому воеводе,

славному и великоразумному гетману

князю Константину Ивановичу Острожскому.

В год 7023 (1515), месяца августа первого дня великий князь московский Василий Иванович, имея ненасытную утробу лихоимца, переступивши договор и крестоцелование, с меньшего на большее зло пошел и начал добывать некоторые города, отчину и дедину наследную великого и славного государя Сигизмунда, короля польского и великого князя литовского, русского, прусского, жамойского и иных. И взял Василий Иванович великий славный город Смоленск, ведь нет худшего для человека, как желать чужой собственности, как кроткому и доброму немилостиво и недобро делать. Этот великославный король Сигизмунд свое слово, данное князю московскому, держал нерушимо и неотступно во всем, но видя его вероломство и желая защищать свою родину, Литовскую землю, позвав Бога на помощь и зная свою правду, со своими князьями и панами и с храбрыми и сильными витязями со своего королевского двора пошел против Василия Ивановича, вспомнив слова пророческие, что Господь заносчивым и надменным не помогает, а смиренным милость и помощь оказывает.

И, пришов, стал в Борисове на большой реке Березине против своего неприятеля, великого князя московского, и отправил своего великого воеводу, славного и многоумного гетмана князя Константина Ивановича Острожского с некоторыми князьями и ратными панами своими и выдающимися и храбрыми воинами литовскими и русскими со своего двора.

А в то время приехали к великому королю Сигизмунду на помощь ляшские паны и славные дворяне, рыцари Короны Польской, и все вместе, позвав Бога на помощь, вооружившись приказом господина своего короля Сигизмунда, дерзко двинулись против великого множества людей князя московского. Когда же те, будучи в то время на Друцких полях, узнали о силе литовской, то отступили за большую реку Днепр.

Вспомним слова великого Нифонта, который пишет верным христианам: «Тайну цареву охранять надлежит», иначе говоря: государево дело тайное не гоже всем раскрывать, но о поступках и мужестве доброго и смелого человека нужно всех оповещать, чтобы потом другие этому мучились и смелость имели. Так и в наше времени случилось нам видеть такого хорошего и смелого стратега – князя Константина Ивановича Острожского, великого гетмана литовского.

Сначала с Божьей помощью, по приказу государя своего, великого короля Сигизмунда, сделал необходимую своему войску подготовку, по-братски заботливо его объединил. И как пришел он, славный и великий гетман Константин Иванович, к реке Днепр, под Оршу, город каменный, и увидел, что нелегко будет перейти водную дорогу, то как богобоязненный муж и военный деятель примчался в церкву животворящей Троицы и к великому чудотворцу Христова святого Николая и, упав на колени, помолился Богу.

Князь Константин передним своим людям приказал плыть, а последние уже как по броду перешли. И так быстро на большом поле Оршанском напротив московцев построились.

О, великие витязи литовские, уподобились вы своим мужеством и храбростью македонцам царя Александра, делом и наукой князя Константина Ивановича, второго Антиоха. И показал себя князь Константин отважным рыцарем и верным слугой своего господина вместе с многосильными воинами литовскими, которые, не жалея себя, пошли на великую силу вражескую, и ударили, и множество людей с войска московского побили, и восемьдесят тысяч умертвили, а иных живыми в полон взяли.

Так своей верной службой своему господину, великому королю Сигизмунду, радость принес, а самое главное – церкву Божью христианскую и многих мужчин и женщин от московского позора освободил. Тут подтвердились слова святого отца Ефрема: «Крепкий занемог, а здоровый расхворался, а радостный заплакал, а богатый потерял». Как мне, грешному, видится, теперь все это произошло с великим князем Московским Василием.

Вспомним слова Исайи, сына Амосова, что пророчил про последние дни, озаренный духом святым, говоря так: «За умножение злости людей и многие их неправды кровь их прольется мощным потоком, храбрые и гордые от мечей погибнут, один справедливый ратник погонит сто несправедливых, а от ста побежит тысяча, и тела их будут на съедение зверям, и кости их на смотрение всем живым».

Теперь же тем пророчеством одарил Бог князя Константина Ивановича, великого гетмана литовского, что благодаря его руководству войском, его смелому сердцу и движению руки – людей князя московского побили, и тела тех убитых звери и птицы едят, кости по земле волочат, а утонувших в воде рыбы клюют.

О, пречесная мудрая голова, как тебя назвать и похвалить? Бедностью языка своего и слабостью разума моего не могу помыслить, какую славу и похвалу вознести его деяниям: мужество твое равно мужеству царя индийского Пора, которому многие цари и князья противиться не могли. Его дела и слава облик и величину славы твоей показывают. Так же милостью Божею и счастьем великославного государя Сигизмунда, короля и великого князя, ты делом рук своих такому сильному и могущественному господину, великому князю московскому, отпор дали, и с храбрыми рыцарями, знаменитыми витязями, с князьями, и с панами, и с дворянами государственными Великого княжества Литовского и Русского, вместе с великославными и шляхетными рыцарями, панами-поляками, со всеми твоими добрыми и верными как один помощниками показал ты мужество добрых воинов, и много замков державных и городов славных Великого княжества Литовского успокоили. За то ты, великославный гетман, достоин великого и высокого почета от своего господина.

Равны вы великим храбрым рыцарям города славного Родоса, которые своим мужеством много замков христианских от языческих рук оборонили. Вашей мужественной стойкостью против такого могущественного господина, заслужил ты славу и почет, этой услугой государю своему, великому королю Сигизмунду, радость принес. За такой поступок достоин ты не то что в этих великих городах державных пановать, но и в самом Божьем городе Иерусалиме володеть. Сила твоего мужества от востока до запада слышна будет, ты не одному себе, но и всему княжеству Литовскому великую славу учинил.

Ты, голова честная и очень мудрая, учинил битву с великим князем московским и побил его людей и самого его с города Смоленска выгнал. И великий князь Василий от тебя убежал в Московскую сторону, в свои города, а с собой и владыку смоленского Варсонофия увел из Смоленска в Москву. Князь же Константин, бывши под Смоленском и оттуда возвращаясь, взяв те города, что уже служили великому князю московскому: Мстиславль, Кричев, Дубровну, и приказал им как и ранее служить Великому княжеству Литовскому, а сам пошел к господину своему, великому королю Сигизмунду.

Услышав, что приехал князь Острожский со всеми своими воинами литовскими и русскими, знаменитыми витязями, король принял их с великим почетом в своем столичном городе Вильно 3 декабря, в день святого пророка Сафония. Да будет честь и слава на веки вечные великославному господину, королю Сигизмунду Казимировичу, который одолел противника своего – великого князя московского Василия, а гетману его знаменитому, князю Константину Ивановичу Острожскому, дай Боже, здоровья и счастья великого, как теперь. Побил он великую силу московскую, и чтобы так ему бить сильную рать татарскую, проливая кровь их басурманскую».

Николай Радзивилл Черный (1515–1565)

Радзивиллы – знаменитый литовский род, о происхождении которого существует несколько легенд, по самой известной из которых род Радзивиллов происходил из высшего жреческого сословия языческой Литвы, – что свидетельствует о его глубокой древности. Исследователь О. Баженова писала в работе «Радзивилловский Несвиж», вышедшей в Минске в 2007 году:

«Согласно семейному преданию, основателем династии был сын верховного литовского языческого жреца Лиздейка, который «радзил» (советовал; отсюда и происходит фамилия) в XIV веке великому князю Гедимину основать город Вильно. Совет оказался судьбоносным. Возникла новая столица Великого княжества Литовского. Все последующие поколения Радзивиллов были достойными наследниками славного прародителя и «радетелями» государственных интересов. Очевидно, сама легенда возникла значительно позже, поскольку в ней употребляется белорусское (оно же и польское) слово «радзить», а не литовское. Известно только, что герб «Трубы» с девизом «Нам советует Бог» («Bόg nam radzi») князья Радзивиллы получили на Гародельском сейме в 1413 году».

Историк К. Я. Шишигина-Полоцкая писала в книге «Несвиж и Радзивиллы», вышедшей в Минске в 2007 году:

«Сын Лиздейки женился на русской княжне из Бельска, а внук взял в жены ярославскую княжну из рода Рюриковичей. Правнук Войшунд женился на витебской княжне. Последний стоял во главе войска Великого княжества. Со времени подписания им унии Литвы и Польши словами Woiszundus cum Filio suo Radivilio в 1401 году начинается «Историчная хроника роду Радзивиллов».

Один из Радзивиллов крестился вместе с Ягайлом в одном храме и взял себе имя Николай. По примеру европейских монархов он называл себя Николаем I. Этот Радзивилл не однажды отличался в битвах против крестоносцев, татар, Московии.

Николай II Радзивилл умер уже как великий канцлер и великий гетман Литовский. Его женой была Слонимская княжна Софья Манивид из рода Гедимина. Старшая дочь вышла замуж за трансильванского князя Стефана Батория, была родной бабкой будущего польского короля и великого князя с таким же именем. Младшая дочь Анна стала женой Конрада III из древней польской династии Пястов, который был мазовецким князем.

Сын Николая II Юрий Радзивилл, прославленный полководец и великий гетман Литовский, основатель биржанской линии Радзивиллов, был отцом знаменитой Барбары Радзивилл, польской королевы и великой княгини. Второй сын Николая Ян Бородатый женился на Анне Кишке и стал родоначальником Несвижской линии Радзивиллов».

На всем протяжении существования Великого княжества Литовского и Речи Посполитой Радзивиллы занимали очень высокое положение в польско-литовско-белорусском государстве. Они владели громадными землями, поместьями, строили крепости, содержали регулярное войско, de facto пользовались правами удельных князей, к одинаковым именам, по обычаю королевских семейств, они прибавляли порядковые номера, с каким-нибудь эпитетом.

Юрий Радзивилл (1480–1541) – гетман польский и Литовский, участник и победитель в 30 битвах, за что был назван «Литовским Геркулесом».

Николай Рыжий (1512–1588) – государственный и военный деятель, как брат королевы приближенный короля Сигизмунда III Августа; в 1553–1566 и с 1577 года великий гетман, в 1566–1579 годах – канцлер Великого княжества Литовского. Именно Николай Рыжий возглавлял литовско-белорусскую оппозицию на Люблинском сейме 1569 года.

Сын Николая Рыжего Криштоф (1547–1603) в 1572–1589 годах великий гетман Литовский, участник всех войн при Стефане Батории; за военные таланты он получил прозвище «Priorum» – «Гром».

Альберт-Станислав Радзивилл (1595–1656), с 1623 года великий канцлер Литовский, отстаивал автономию Великого княжества Литовского в Речи Посполитой; историк, писатель, автор «Короткого изложения событий в Польском королевстве во время правления Сигизмунда III, Владислава IV, Яна Казимира».

Сын Юрия «Литовского Геркулеса» Николай Рыжий и сын Яна Бородатого Николай Черный образовали две самостоятельные ветви рода Радзивиллов. Всего их было три:

1. Радзивиллы – князья из Гонёндзах и Меделях. Эта ветвь в мужском поколении прервалась в 1546 году.

2. Радзивиллы – князья на Биржах и Дубиновах. Из нее происходила Барбара Радзивилл (1520–1551), жена короля Сигизмунда III Августа, ее отцом был «Литовский Грекулес», братом – Николай Рыжий.

3. Радзивиллы – князья на Несвиже и Ольске. Эта ветвь рода также распалась на три линии, из которых старшая – Несвижская – угасла в мужском поколении в 1813 году.

Первый несвижский Радзивилл – Ян Бородатый (1474–1522) молодые годы провел при королевском дворе в Кракове, рядом с королевичем Александром, который в 1492 году был избран Великим князем Литовским. С 1505 года Ян Бородатый был назначен Слонимским старостой, одновременно с управлением княжеством Мазовецким. Через год полководческий талант Яна Радзивилла помог Михаилу Глинскому разгромить татарскую орду под Клецком на реке Лань. Тогда же он оказался в числе тех, кто подписал завещание короля и великого князя Александра. Новый король Сигизмунд I послал Яна Бородатого во главе посольства в Москву. Переговоры о мире между Польшей, Литвой и Москвой не удались. Ян Радзивилл позднее еще раз ездил в Москву. В 1512 году Ян Бородатый женился на Анне из рода Кишек – в приданое она принесла ему Несвиж. Через три года у них родился наследник – Николай Черный. Родился в построенном отцом деревянном Несвижском замке.

Юный Николай получил основательное домашнее образование. В семилетнем возрасте Николай с братьями потеряли отца. Мать вышла замуж второй раз, и опекуном детей Яна Бородатого стал их дядя Юрий Радзивилл, известный военачальник, каштелян трокский и надворный гетман.

В 1529 году Николай воспитывался при королевском дворе в Кракове, в 1534 году поступил учиться в Краковский университет. Современный белорусский историк К. Шишигина-Потоцкая писала в своей работе 2007 года «Несвиж и Радзивиллы»:

«В 1529 году по решению монарха Сигизмунда Старого Николай Чорный некоторое время жил при королевском дворе в Кракове, где вместе с будущим польским королем и великим князем Сигизмундом Августом получал образование. Атмосфера Возрождения при дворе имела большое влияние на его вкусы и привычки. Закончив обучение, он вместе с братом вернулся в Несвиж и активно включился в политическую и экономическую жизнь страны».

В 1534–1537 годах вместе с братом Яном во главе собственной хоругви в двести всадников, участвовал в войне Великого княжества Литовского с Московской державой.

В 1544 году королевич Сигизмунд Август, ставший великим князем Литовским, приехал в Вильно. Двадцатипятилетний князь влюбился в сестру Николая Радзивилла Барбару. Радзивиллы выполняли многочисленные поручения, став самыми влиятельными после короля и великого князя магнатами в Княжестве. В 1544 году Николай Черный, названый так по цвету своей бороды, получил должность великого маршалка земского, возглавив Раду Великого княжества Литовского. Имевший много земель и имений Николай Радзивилл своей резиденцией сделал город Несвиж. Белорусский историк А. Грицкевич писал:

«Николай Радзивилл Черный принадлежал к древнейшему аристократическому роду Радзивиллов, что давало ему возможность, опираясь на богатство семьи, большие имения, семейные связи, довольно быстро продемонстрировать свой талант государственного деятеля, который отстаивал независимость Белорусско-Литовской державы в сложных обстоятельствах того времени.

Военной карьеры Николай Радзивилл не седлал, отдав предпочтение политической, дипломатической и государственной деятельности».

В 1547 году Сигизмунд Август женился на Барбаре Радзивилл – сестра Николая Радзивилла стала королевой и великой княгиней Литовской. В том же году Николай Черный возглавил посольство Великого княжества Литовского в Вену для переговоров с Габсбургами. Император Священной Римской империи Карл V дал Николаю графский титул.

В 1548 году князь Николай женился на представительнице польского аристократического рода Эльжбете Шидловецкой. В том же году умер Сигизмунд Старый. Польским королем и великим князем Литовским стал Сигизмунд Август. Князь Николай Черный уже давно входил в самое близкое окружение молодого короля. В 1550 году воевода Виленский и великий маршалок земской Николай Радзивилл Черный стал великим канцлером литовским. Сигизмунд Август постоянно находился в Польше – князь Николай стал фактическим некоронованным королем Великого княжества Литовского. В 1551 году он получил привилей на хранение в Несвиже Литовской метрики – государственного архива Великого княжества Литовского. Его двоюродный брат Николай Радзивилл стал великим гетманом литовским. А. Грицкевич писал:

«Уже в начале 50-х годов XVII века оба Радзивилла – и Черный и Рыжий – начали борьбу против тех магнатов и шляхты, которые старались заключить более тесный союз с Польшей, чтобы увеличить свое политическое влияние в Польской Короне. Николай Радзивилл Черный проводил твердую политику укрепления государственного суверенитета Белорусско-Литовского государства. Уже осенью 1551 года на сейме в Вильне Николай Радзивилл решительно выступил против переговоров с польской делегацией о государственной унии Великого княжества Литовского и Русского с Польшей. На этом этапе польско-белорусских взаимоотношений его поддерживал сам Сигизмунд Август. Великий князь в своем привилее гарантировал Белорусско-Литовскому государству самостоятельность. В ближайшие два года Николай Черный много занимался вопросами внешней политики на сеймах государств и во время встреч с иностранными монархами».

Ему удалось подготовить союзный договор с королем Фердинандом, наследником Карла V, императора Священной Римской империи. Овдовевший Сигизмунд женился на дочери Фердинанда Екатерине.

Этот союз, а также решение Польши помочь войсками Великому княжеству Литовскому в случае войны с Московским царством. С такой же целью в Швецию было отправлено посольство. В 1555 году он подготовил заключение шестилетнего перемирия между Великим княжеством Литовским и Московским царством.

В 1557 году Николай Черный возглавил государственную комиссию по проведению аграрной реформы в государственных имениях, которая подготовила «Устав на волоки». Новый порядок землепользования стимулировал развитие тогдашнего сельского хозяйства, он даже предусматривал решение экологических проблем.

В 1556 году князь Николай много времени посвящал присоединению к Великому княжеству Литовскому Инфлянтов – прибалтийских земель. В сентябре 1557 года Ливонский магистр В. Фюрстенберг подписал договор с Великим княжеством Литовским, касающийся совместной обороны своих земель от Московского царства. В начале 1558 года царь Иван IV начал Ливонскую войну. Московский царь предложил Великому княжеству Литовскому заключить союз, направленный против Крымского ханства. Николай Черный отказался от союза, полагая, что Иван IV хочет оттянуть внимание Великого княжества Литовского от войны в Прибалтике. В августе 1559 года был подписан в Вильне договор о государственном союзе и протекторате Великого княжества Литовского над Инфлянтами. Войска Княжества вошли на юго-восточные земли Инфлянтов. В сентябре 1561 года Ливонский орден распался. 28 ноября в Вильне был подписан акт о подчинении Инфлянтов Великому княжеству Литовскому и Короне Польской. Последний ливонский магистр стал герцогом Курляндским и вассалом Сигизмунда Августа. Николай Радзивилл Черный стал администратором Инфлянтов и наместником Сигизмунда Августа в Великом княжестве Литовском.

В 1564 году князь Николай провел судебно-административную реформу в Княжестве. Бельский привилей установил создание сословных шляхетских судов и их отделение от великокняжеской администрации. Поветовая реформа привела к созданию поветовых сеймиков – органов местного управления. Князь Николай участвовал и в подготовке Второго Статута Литовского, принятого в 1566 году. А. Грицкевич писал:

«Общественная жизнь в Белорусско-Литовском государстве строилась на юридических принципах национального права. Потеря привилегий магнатов и ограничение власти великого князя привели к консолидации феодального сословия в стране. А это дало возможность государству выстоять в тяжелые годы Ливонской войны. Предусмотрительность Радзивилла проявилась и тут».

Ситуация в Великом княжестве Литовском в связи с продолжавшейся Ливонской войной была сложной. Магнаты Польской Короны давили на короля Сигизмунда Августа – они требовали включения Великого княжества Литовского в состав Польши. Разговоры об унии двух государств не прекращались. В. Чаропка писал о действиях князя Николая Черного в работе «Словом и делом»:

«В 1564 году в Бельске Черный встретился с Сигизмундом Августом и просил его не допустить неволи, к которой поляки через унию намагаются принудить Великое княжество, так же, как и московиты – «через силу». Напомнил и о присяге служить Литве. Сигизмунд Август поддерживал польских сановников. Тем не менее Литва нашла выход и из этого сложного положения. На сейме был утвержден новый статут, который составил Черный. Статья III ликвидировала дедовские права великого князя на Великое княжество, «в котором они, как люди вольные, вольны выбирать из стародавних своих предков себе панов и государей Великих князей Литовских». Таким образом, все дедовские права Сигизмунда Августа на Великое княжество теряли свою законность. Несколько статей были направлены на сохранение независимости и целостности Великого княжества, а значит каждый, кто выступал за присоединение к Польше, нарушал бы государственные законы. 1 июля 1564 года Сигизмунд Август утвердил статут и обязался выполнять его статьи и не разрешать нарушать их никому другому.

Стало известно, что Сигизмунд Август в начале 1565 года на Петроковском сейме под давлением поляков объявил, что в мае созывает общий польско-литовский сейм для заключения унии. Поляки спешили использовать нелегкое положение литвинов. Черный, который сам же признавался, что думает «всегда о мире», который миром побеждал войну, взялся за оружие, чтобы не допустить «негодной унии» Литвы с Польшей. Как сообщал из Литвы польский легат Комендоне, Радзивилл в начале апреля во главе шеститысячного конного войска подошел к Вильне и стал лагерем под городом. Действовал он решительно. В конце апреля «на основании защиты свобод Литвы» Черный занял Вильно. Поляки потеряли воинственный пыл и не отважились напомнить Сигизмунду Августу об унии. Сейм в назначенное время так и не открылся».

Николай Радзивилл Черный отдавал много сил, вкладывая собственные средства в развитие образования и просвещения в государстве. Он открыл типографии в Бресте и Несвиже. При его непосредственном участии была напечатана Брестская библия, получившая известность как радзивилловская. С 1562 года в Несвиже работал выдающийся белорусский просветитель Симон Будный. В том же году в Несвижской типографии были изданы его книги «Катехизис» и «Об оправдании грешного человека перед Богом». При активном содействии Радзивилла во многих белорусских городах были открыты школы, преподавание в которых велось на очень высоком уровне. А. Грицкевич писал:

«Вся деятельность Николая Радзивилла Черного была направлена на сохранение независимости и суверенитета Белорусско-Литовского государства. Благодаря его последовательной независимой позиции наше государство достигло наивысшего расцвета, а общественная жизнь в нем была основана на юридических принципах национального права. На протяжении всей своей деятельности он имел очень большое влияние на решение главных государственных вопросов как во внутренней, так и во внешней политике. Современники называли его «некоронованным королем» Великого княжества Литовского».

В своих землевладениях князь Николай выводил наиболее перспективные достижения сельскохозяйственной науки, использовал новые экономические теории. Его Несвижская резиденция была образцовой, как и все его другие частновладельческие города – на Волыни, в Клецке, Давыд-Городке, под Новогрудком и Слонимом, в Шацке, Узде, Геранянах, Дусятах, Лукишках и многих других.

Николай Радзивилл Черный в 1565 году писал своему брату: «Придет время и буду в каталоге, среди тех граждан, которые хорошо служили своему государству». Он скончался в мае 1565 года в своем имении под Вильной. К. Шишигина-Потоцкая отметила:

«После смерти Николая Черного писали, что умер человек, самый могущественный не только в Литве, но и во всей Речи Посполитой. За день до смерти 27 мая 1565 года несвижский князь приказал написать на белорусском языке свое завещание. Видать, он был для него родным».

Астафий Волович (1520–1587)

Белорусский шляхетский род Воловичи, герба «Багория», триста лет давал Родине государственных деятелей, политиков, военачальников. Родоначальник – гродненский боярин Ходзька, живший в первой половине XV века. Его сын Григорий Ходзькевич служил с 1451 года великим конюшим, с 1488 года – гродненским городничим. Именно он в документах 1499 года назвал Воловичем. Его сын Богдан также служил великим конюшим и гродненским городничим. Богдан Волович пользовался расположением Николая Радзивилла Черного, часто бывал при дворе у королевы Боны, короля Сигизмунда.

В 1520 году у него родился сын Астафий. Учился дома, а в юном возрасте он был послан в лучший в то время европейский университет – Падуанский, где Астафий выучил основные иностранные языки, историю, право, много путешествовал по Европе.

По возвращении домой Астафий был представлен при дворе, выполнял поручения государственной канцелярии в Вильне. В 1546 году Астафий Волович получил должность писаря у виленского воеводы, одного из высших сановников Великого княжества Литовского Яна Глебовича. В 1550 году Астафий Богданович – брестский подстароста, через год – государственный писарь, владетель медницкий, с 1552 года – маршалок дворный. После посольства в Москву в 1553 году, в которое Астафий Волович уже поехал писарем Великого княжества Литовского, должностей и званий было еще много. В 1554 году он стал могилевским старостой, государственным маршалком, в 1561 – подскарбием земским литовским, в 1563 году – старостой озерищанским, в 1566 году – подканцлером Великого княжества Литовского, старостой брестским и Кобринским, в 1569 году – каштеляном трокским. В октябре 1579 года Астафий Богданович Волович стал великим канцлером Княжества, заняв и должность каштеляна виленского.

В середине XVI века внешнеполитическая ситуация Великого княжества Литовского была достаточно сложной. Белорусский современный исследователь Г. Голечанко писал об этом историческом периоде в Европе:

«В середине XVI века геополитическое положение Великого княжества Литовского серьезно усложнилось. Приближалось решающее стратегическое столкновение с московским самодержцем, который претендовал на все старое политическое наследство Руси. С юга Великое княжество Литовское беспокоили крымские татары, которые под покровительством Турецкой империи проводили свои хищницкие набеги на соседние земли в зависимости от своих возможностей, планов своих покровителей, удовлетворенности откупными подарками («упоминками»). Государственная казна Великого княжества Литовского ежегодно посылала крымским ханам большие суммы, дорогую посуду, меха, выносливых «литовских» коней. Деньги были необходимы для содержания гарнизонов на окраинных землях Великого княжества Литовского, укрепления замков, оплаты наемников, другие государственные нужды. Неурегулированными оставались отношения с Польшей, в частности с Прусским герцогством, которое находилось в ленной зависимости от Короны. Господствующие слои Великого княжества Литовского пытались политическим путем разорвать замкнутый круг преимущественно в двух главных направлениях: нормализовать отношения с Московским государством путем заключения мирного или долгосрочного перемирия и пограничного размежевания, и укрепить союзнические, особенно военно-политические связи с Польшей. Астафий Волович активно и на первых ролях участвовал во всех этих планах».

Весной 1553 года Астафий Богданович во главе посольства Великого княжества Литовского приехал в Москву. За шесть лет до этого московский великий князь Иван IV провозгласил себя царем и получал признания своего титула в других странах. Иван IV потребовал официального признания своего царского титула у послов Великого княжества Литовского, но Астафий Волович так и не назвал его царем. Тем не менее было подписано трехлетнее перемирие – до 1556 года.

В начавшейся в 1558 году Ливонской войне союз Великого княжества Литовского и Польши постепенно перерастал в унию. В переговорах 1569 года в Люблине Астафий Волович – один из лидеров противников недавнего объединения – отстаивал суверенные права своего государства и даже с остальными магнатами – противниками унии покинул Люблинский съезд. Жесткая позиция Астафия Воловича и его соратников, разославших воззвания по Княжеству, позволила Великому княжеству Литовскому сохранить свою автономию, добиться определенного государственно-правового равноправия Княжества и Короны.

В течение всей Ливонской войны Астафий Волович вел дипломатические переговоры с Московским царством, ездил с посольствами, занимался решением проблем внешней политики нового государственного образования Речи Посполитой, осуществлял контакты и с Прибалтикой, Швецией, Венгрией, Крымским ханством, Турцией. Его влияние на короля Речи Посполитой Сигизмунда Августа было значительным.

Астафий Волович много сил отдавал развитию просвещения и культуры в Великом княжестве Литовском. Историк и публицист А. Мясников писал о его просветительской деятельности:

«Первым большим и заметным шагом в этом направлении стало открытие в середине XVI века Несвижской типографии. Официальным основателем ее во всех справочниках и учебниках значится некто Кавячинский, хотя историки установили и засвидетельствовали и другое: типография была открыта на собственные средства Астафия Воловича. Уже в 1562 году в ней на белорусском языке были изданы книги Сымона Будного «Катехизис» и «Об оправдании грешного человека перед Богом», другие его произведения. С 1563 года печатником в Несвиже работал Даниэль Лянчицкий, который за относительно короткий отрезок времени издал 11 книг на польском и латинском языках. Слава о типографии пошла по всей Европе».

В 1572 году умер король Сигизмунд Август, с которым закончилось двухсотлетнее правление династии Ягеллонов в Короне Польской и Великом княжестве Литовском. Астафий Волович со своими сторонниками возражал против кандидатуры трансильванского воеводы Стефана Батория, выступая за избрание королем Речи Посполитой австрийского эрцгерцога Эрнеста. Белорусский исследователь П. Г. Чигринов писал в своей работе 2004 года «Очерки истории Беларуси»:

«После смерти в 1572 году Сигизмунда Августа короли стали избираться сеймом, что часто приводило к так называемым бескоролевьям, которые тянулись от смерти одного монарха до избрания другого. Иногда такие периоды продолжались годами и были заполнены безвластием и анархией. Выборность короля лишала его неограниченной власти. Это был не самодержец, а скорее президент, да и название государства – Речь Посполитая (Республика) адекватно отражало существующий государственный строй. Высшая власть принадлежала сейму – шляхетскому парламенту. Посольская палата сейма состояла из местной элиты, ее выбирали на воеводских и поветовых сеймиках. Первое столетие существования Речи Посполитой депутаты от Великого княжества Литовского накануне вального сейма собирались на отдельное собрание в Волковыске или Слониме. Сохранение вековых традиций местного самоуправления, элементов автономии земель, воеводств, поветов было отличительной чертой государственной жизни».

После избрания в 1576 году королем Стефана Батория Астафий Волович стал работать на развитие полуфедерального государства, в 1579 году со своей хоругвей участвовал в осаде Полоцка. Его успешная деятельность была высоко оценена, в том же году он стал канцлером Великого княжества Литовского.

Астафий Богданович был женат на Феодоре Павловне, княжне из знаменитого рода Сапегов. Ему принадлежали многочисленные земельные владения под Гродно и Ковно, в Виленщине, под Оршей.

Астафий Волович принимал активное участие в подготовке Статутов 1566 и 1588 годов Великого княжества Литовского. А. Мясников писал:

«Наиболее всего прославился Астафий Волович как активный организатор и непосредственный участник политической, судебной, административной, аграрной и других реформ в Великом княжестве Литовском в 1550–1570 годах.

Он много сделал для распространения на нашей Родине образования, права, знаний, книгопечатания. В белорусском реформационном движении А. Волович являлся одним из основных попечителей и советников. Гуманистично-христианские заповеди, и среди них основная – любовь к ближнему – он распространял как на великое княжество в целом, так и на своих подданных: челядь и селян – в частности».

Великое княжество Литовское стало, фактически, ограниченной монархией. Высшим органом исполнительной власти государства являлся Совет господ – «паны-рада». Паны-рада из 65 членов состояла из великого канцлера, подканцлера, епископов, воевод, каштелянов, великого гетмана, руководящего финансами подскарбия, дворных и земских маршалков, местных староств, чиновников, приглашенных знатных магнатов. Должность великого канцлера присваивалась пожизненно, что делало ее фактически «независимой» от обстоятельств и группировок. Канцлер руководил государственной канцелярией Великого княжества Литовского, хранил государственную печать, возглавлял контрольно-правовую службу, председательствовал в Совете господ, ведал организацией сеймов, являлся советником великого князя Литовского, возглавлял дипломатическую службу. Непосредственное руководство осуществляла Тайная рада из двенадцати магнатов, и Ближняя рада из пяти вельмож.

Высшим законодательным органом стал сейм – шляхетское собрание. На сейм созывались члены Совета господ, все епископы, поветовые старосты, по два депутата от шляхты из каждого повета. На сейме обговаривались и согласовывались все важнейшие дела Княжества, внутренняя и внешняя политика, законы, налоги, решались правовые проблемы, и, конечно, именно сейм выбирал великого князя Литовского.

Астафий Волович не принимал участие в создании Первого Статута Великого княжества Литовского – в 1529 году ему было девять лет. В Европе в это время фактически не было сводов законов, там пользовались древнейшим римским правом. Первый Статут, состоявший из разделов и параграфов, написанный на понятном населению старобелорусском языке, и стал таким сборником законов, содержащим правовые нормы, фактической конституцией Великого княжества Литовского.

В апреле 1566 года был введен разработанный с участием Астафия Воловича Второй Статут Великого княжества Литовского, дополненный разделами о завещаниях, о презумпции невиновности, о праве владеть и свободно продавать и распоряжаться имениями.

Третий Статут Великого княжества Литовского 1588 года говорил о «золотых шляхетских вольностях», давал равные права всему населению, подтверждал свободу вероисповедания, равноправие церквей, подтверждал неприкосновенность границ и территориальную целостность Великого княжества Литовского.

Безусловной заслугой Астафия Воловича и его ближайшего соратника Льва Сапеги также является создание Главного Трибунала Великого княжества Литовского – высшего апелляционного суда, занимавшегося рассмотрением жалоб на решения всех судов Княжества. Судьи в Трибунал выбирались от каждого повета, дела разбирали коллегии из нескольких человек, во главе суда стоял выбираемый судьями маршал.

К концу XVI века Великое княжество Литовское стало конституционной монархией. Власть в государстве с великим князем Литовским разделяли сейм и Совет господ, в своей деятельности руководствовавшиеся сводом законов – Статутом.

О «периоде золотой свободы» писал в начале ХХ века выдающийся белорусский историк М. Довнар-Запольский:

«Эпоха реформ началась с постановления Виленского сейма 1563 года об уравнении шляхты католического и православного вероисповеданий в правах на получение достоинств и урядов, т. е. почетных и судебно-административных должностей.

Важной составной частью земских реформ было уравнение в правах всей шляхты, как в политическом, так и в судебном отношении. В результате реформы и рядовая шляхта, и родовитые князья, и паны составили одно поветовое шляхетское общество, как судебную, военную и административную единицу и как политический орган и избирательную курию.

Все государство было разделено на поветы и воеводства, причем было увеличено число поветов и воеводств. Все Великое княжество было разделено на 22 повета, собранные в 9 воеводств, а именно: воеводство Виленское – поветы Виленский, Ошмянский, Лидский, Вилькомирский и Браславский; воеводство Трокское – поветы Трокский, Городенский, Ковенский и Унитский; земля Жомойтская; воеводство Полоцкое; воеводство Новогрудское – поветы Новогрудский, Слонимский и Волковысский; воеводство Витебское – поветы Витебский и Оршанский; воеводство Берестейское – поветы Берестейский и Пинский; воеводство Мстиславское; воеводство Минское – поветы Минский, Мозырский и Речицкий.

Повет сделался центром шляхетской жизни и шляхетских интересов – административных, судебных, политических и общественных. В каждом повете появились избы судовые для судебных заседаний. Вся шляхта целого повета представляла собой отдельный отряд войска под особой поветовой хоругвью, хоругви были разных цветов с гербом в центре.

Судебная реформа представляет собой выдающийся интерес. В каждом повете учреждаются три суда: земский, подкоморский, замковый или градский. К компетенции первого относятся все дела гражданские, компетенции второго составляют дела межевые и связанные с поземельными тяжбами, и к третьему относятся дела уголовного характера. Состав земского суда, т. е. судья, подсудок и писарь, избираются шляхтой, причем на каждую должность надо представлять четырех кандидатов, одного из которых утверждает господарь. Поветовый подкоморай первоначально назначался великим князем, с Третьего Статута (1588 г.) шляхта получает право избирать его. Замковый, или градский суд первоначально оставался по-прежнему в компетенции старост, которые получили название гродовых, с тем, что староста был обязан избирать одного шляхтича, который вместе с урядом заседал на суде. Но Статут 1588 года вводит в эту коллегию еще судебного писаря. Большую роль в гродском суде имели ввозные, судебные приставы, которые по Статут 1588 года избираются шляхтой и утверждаются урядами. Но генеральный ввозный при каждом суде утверждается господарем, непременно из числа поветников.

Как общее правило вводится то, что все должности в повете представляются только членам местной поветовой шляхты. Должности эти несменяемы.

В 1565 году на сейме шляхта обратилась к великому князю с представлением о введении в Великом княжестве, по образцу Короны, поветовых семиков и о выдаче привилея на устройство таких сеймиков. По закону на поветовый сеймик собирается вся шляхта данного повета: воеводы, каштеляны, земские урядники, князья, паны и шляхта. Сеймик являлся, с одной стороны, органом, обсуждающим вопросы общественного характера, а с другой стороны – органом местного самоуправления. Сеймики политического значения собирались каждый раз перед великим вальным сеймом.

Сеймик рассматривает себя, как суверена в период бескоролевья и только с избранием короля и великого князя поступается известною долею своих суверенных прав. Таким образом, каждый повет представляет собой федеративную часть всего государства.

В результате земских реформ сейм является основным учреждением Великого княжества. Собирание сейма являлось обязанностью великого князя. Но, с другой стороны, сейм мог быть созван по почину панов-рады и даже по почину самой шляхты.

Период по смерти последнего из Ягеллонов был блестящим периодом развития шляхетской вольности.

Перед нами обширная страна, превосходившая размерами своими Великобританию или Норвегию. Вся Литва и Белоруссия со смоленской восточной частью доходила, вероятно, до 6,5 тысяч кв. миль. Почти совершенно равнинная, покрытая большим количеством рек и озер, громадными болотистыми пространствами и вековыми девственными лесами, это – наша Белоруссия и связанные с нею Литва и Жмудь.

Почва малоплодородная и во многих местах песчаная. Неудобные земли составляли большой процент. Прямого непосредственного общения с морем для Белоруссии не было.

Воды этой страны обладали большим количеством рыбы, о чем говорят источники. Леса при условиях весьма экстенсивного хозяйства доставляли меха пушных зверей, воск и мед. Но уже в половине XVI века уплотняющееся население должно было переходить к более интенсивному типу хозяйства – сельскому.

Предположительно, к концу XVI века население всего государства было не менее одного миллиона.

Основной производственной единицей был панский двор. Сам пан расплачивался со своими слугами так же, как и великий князь со своими, т. е. давал им землю.

Панская местность состоит из весьма разнообразного населения, находящегося в неодинаковых отношениях к своему сюзерену. Во владениях крупных панов имеются местечки. Это небольшие поселения с населением от шести до шестидесяти трех домов. Основную массу населения имений составляют почти в равной доле две группы – людей тяглых отчизных, т. е. уже прикрепленных крестьян, и людей вольных, т. е. свободных арендаторов, дающих землевладельцу четвертый сноп.

Немногим менее 3 % оказалось бояр, которые несли конную военную службу в почтах панов. Бояре пользовались землей за свою службу. Они имели своих отчизных крестьян и огородников в среднем по одному двору на один боярский двор. Был и еще контингент слуг высшего ранга, которые ходили на войну. Они приближались к боярам – шляхте, имели своих людей.

Так, староство Берестейское по ревизии половины XVI века имело один фольварк и три двора. Господарское хозяйство этих дворов давало ничтожный доход. Весь остальной доход слагался из чиншевых платежей, переведенных на деньги. Всего около 30 % всего населения обязано было барщиной, которая выражалась в двух днях в неделю работой и четырех толок в год с одной волоки. Но уже по ревизии в 1588 году доход с фольварков вырос в семь раз».

Из тридцати знаменитых феодальных родов XVI века половина были литовскими, семь – белорусскими, в том числе род Воловичей, Тышковичей, Глебовичей. Служить в войске мог только шляхтич, это была его почетная обязанность. Шляхтич, занимавшийся торговлей или ремеслом, лишался шляхетских прав. Среди магнатов было много меценатов, шляхтичи, составлявшие до 10 % от населения государства, получали хорошее образование, многие учились в европейских университетах. Астафий Богданович Волович сделал все, что мог, для своей Родины. В своем завещании он указал дать свободу всем своим зависимым и несвободным людям:

«Во всех имениях моих всех несвободных, хотя бы и заключенных и должников, может свободно служить или прочь идти».

Ян Ходкевич (1560–1621)

Древнейший белорусско-литовский род Ходкевичей герба «Гриф с мечом» стал известен в XV веке – первым представителем рода стал боярин Ходар-Федор Юрьевич, чьи подписи стоят под государственными документами. Его сын Иван (1430–1484 годы) служил государственным маршалком, наместником лидским и витебским, старостой луцким. Воевода киевский Иван Федорович в сражении с крымскими татарами в 1482 году был взят в плен и умер в Крыму. Его сын Александр Иванович (1457–1549) также служил государственным маршалком, воеводой новогрудским, старостой брестским. Один из его сыновей, Героним, стал основателем средней линии рода и дедом выдающегося полководца Яна Кароля Ходкевича. Второй сын Александра Ивановича, знаменитый Григорий Александрович (1510–1572 годы) стал выдающимся государственным и военным деятелем Великого княжества Литовского.

Григорий Александрович Ходкевич входил в близкое окружение польского короля и великого литовского князя Сигизмунда Августа. После участия в нескольких боях с крымскими татарами Григорий получил должность подкомория Великого княжества Литовского, затем он – витебский воевода, каштелян трокский и виленский. Он постоянно участвовал в боях с крымскими татарами, защищая южные рубежи государства. В 1558 году началась Ливонская война, в которой проявился военный талант Григория Ходкевича. В 1561 году он стал польным гетманом и на следующий год во главе жамойтского ополчения соединился с войском великого гетмана литовского Николая Радзивилла Рудого. Ливонскую войну успешно вел московский царь Иван IV – в феврале 1563 года его войска взяли Полоцк. В январе 1564 года в битве у реки Ула отряды Григория Ходкевича отбросили тридцатитысячную армию Петра Шуйского, шедшую на соединение с пятидесятитысячной армией князя Петра Серебряного. В битве погиб князь Петр Шуйский, в Полоцк пробились только пять тысяч московских воинов.

В 1566 году Григорий Александрович Ходкевич стал великим гетманом литовским. Он организовал войска по лучшим образцам прошлого, укреплял пограничные крепости, занимался снабжением войск. В его подчинении были его племянник и отец Яна Кароля – Ян Геранимович, ставший гетманом инфлянтским, и князь Роман Сангушко.

Княжеский род Сангушек герба «Погоня» выводил свое происхождение от сына Гедимина Любарта. Родоначальником стал сын князя Федора Ольгердовича – Сангушка. Представители рода занимали высшие должности в Великом княжестве Литовском и Короне Польской.

Князь Роман Федорович Сангушко (1537–1571 годы) в 1569 году за победу в Чашницкой битве и взятие крепости Улы получил звание польного гетмана. Белорусский историк А. Грицкевич писал о Романе Сангушко:

«В битве под Улой Роман Сангушко командовал конной ротой, которая насчитывала 200 конников, и был отмечен, как один из командиров среднего ранга, которые отличились во время битвы. Далее в течение 1564 и 1565 годов Роман Сангушко находился в Житомире, чтобы защищать город и замок от крымских татар, которые шли на Волынь во главе с ханом Девлет-Гиреем.

30 марта 1566 года своим привилеем великий князь Сигизмунд Август назначил на должность первого брацлавского воеводы Романа Сангушку.

В своем привилее Сигизмунд Август писал, что Роман Сангушко «бывая многократно в великих битвах, мужественно против неприятеля нашего сражался, не жалел здоровья с пролитием крови своей, делал то, что настоящему рыцарю и роду княжескому надлежало делать».

На театре военных действий в северо-восточной части Беларуси летом 1567 года находился отряд Романа Федоровича Сангушки, который применяя тактику неожиданных учредительных ударов после тщательной и скрытой разведки, в противоположность распространенной тогда тактике дневных битв со всеми признаками открытого выхода войск на боевые позиции в широком поле. Такая тактика Романа Сангушки при меньших, чем у неприятеля, силах начала приносить успехи.

Летом 1568 года Роман Сангушко попробовал блокировать Улу, но осада результатов не дала и он был вынужден через шесть недель отойти от крепости. Когда Р. Сангушка узнал, что туда прибыли из Полоцка дополнительные московские отряды и в гарнизоне Улы начался прием у воевод и общее празднование с водкой, он в ночь с 20 на 21 сентября 1568 года вернулся к Уле и его солдатам удалось подойти к замку, так как охрана на стенах была пьяная и не заметила подхода отряда Р. Сангушки. Имея подробный план замка, сделанный во время прежних осад, Сангушка определил места, которые было легче атаковать. Сначала к замку по реке были отправлены на лодках казаки, которые атаковали Улу со стороны реки. Когда внимание московских воинов было отвлечено первой атакой, он бросил пехоту на штурм палисада. Одновременно солдаты начали выламывать ворота и подожгли деревянные стены замка. Московские воеводы и воины растерялись и бестолково оборонялись. Атаку завершила конница, которая вплавь по реке достигла крепости и ворвалась в нее. Гарнизон Улы был разгромлен, а замок сожжен. Роман Сангушко взял в плен двух воевод Вельяминовых, 300 знатных пленных и 800 стрельцов. Было взято и несколько пушек.

Роман Федорович Сангушко пользовался уважением у современников как «муж здравый и в войсковом деле хорошо осведомленный». Его военные успехи были результатом применения им тактики нерегулярной войны, неожиданных ударов по противнику малыми силами после хорошо проведенной разведки».

Героним Александрович Ходкевич в середине XV века занимал должности подчашия Великого княжества Литовского, генерального старосты жамойтского, каштеляна виленского, старосты Ошмянского. Дед Яна Кароля значительно укрепил положение рода Ходкевичей в Великом княжестве Литовском.

Сын Геронима Александровича Ян (1537–1579 годы) получил звание стольника Княжества, служил генеральным старостой жамойтским, виленским Каштеляном, администратором Инфлянтов, старостой ковенским. Он участвовал в Ливонской войне, отличился в битве у реки Улы. Закончивший Краковский и Лейпцигский университеты, знавший европейские языки, изучавший историю и философию, Ян Геронимович в 1568 году получил графский титул у германского императора Фердинанда I. Противник Люблинской унии 1569 года, князь Ян выступал и против кандидатуры московского царя Ивана IV, прозванного в Великом княжестве Литовском «Ужасным», как претендента на королевский трон Речи Посполитой.

Ян Ходкевич был женат на дочери польского магната Зборовского Кристине. В 1560 году у них родился сын Ян Кароль. Белорусский исследователь В. Чаропка писал:

«Стефан Баторий порочил Яну Каролю Ходкевичу: «Он будет великим воином». А сказал это король в июне 1579 года, когда посетил в Вильне иезуитский коллегиум. Баторий заметил в группе нескольких учеников, которые встречали его, восемнадцатилетнего сына Яна Геронимовича Ходкевича. Пройдут годы и со славой пролетит по всей Европе имя великого воина из Литвы. Его победы на полях сражений поразят современников. И не будет ему равных среди воевод. Но долгий и извилистый путь к победам ждал Яна Кароля. От воина до полководца, от одного похода до другого, от одной битвы до другой и так до последнего своего подвига – разгрома турецкой армии под Хотином».

С детских лет Ян Кароль уже «был в седле». Историк А. Грицкевич писал о юном Ходкевиче:

«Детство Яна Кароля проходило в годы Ливонской войны. Он был свидетелем военных действий в Беларуси и Прибалтике и очень интересовался военным делом. Когда мальчику было несколько лет, отец взял его в поход против московских войск Ивана Грозного, что ворвались в Беларусь. Белорусско-литовским войском командовали гетманы великий Николай Радзивилл и польный Григорий Ходкевич, дядя его отца. Отдельным отрядом командовал и сам Ян Ходкевич, который раньше участвовал в битве под Улой в 1564 году. Таким образом, восьмилетний мальчик увидел, как солдаты ездят во время походов, как становятся на месте лагерем и, главное, как участвуют в боях».

Сначала Яна Кароля учили дома, а в 1573 году его отправили учиться в Вильно, где он успешно окончил иезуитскую коллегию и академию. С 1586 по 1589 год он изучал юриспруденцию и философию в иезуитской академии в Ингольштадте. Затем Ян Кароль слушал лекции в Падуанском университете, побывал у мальтийских рыцарей, где изучал военное дело – огнестрельное оружие, артиллерию, фортификацию и приемы осады крепостей. Везде, где он был, Ян Кароль изучал теорию и практику военного дела.

В 1590 году он вернулся домой и через два года женился на дочери воеводы Подольского Софии Мялецкой. В 1594 году на Украине началось восстание казаков во главе с Северином Наливайко. Казацкие отряды дошли до Полесья. Ян Кароль стал военным – навсегда. Через год он командовал конной ротой, участвовал в боях – под Киевом, под Лубнами. В 1596 году он получил звание подчашия Великого княжества Литовского, в 1599 году стал старостой Жамойтским. В 1600 году он ходил в поход в Молдавию – во главе собственной конной роты, участвовал в сражении под Плоешти. В этом же году Ян Кароль Ходкевич стал польным гетманом.

В 1600 году началась война Речи Посполитой со Швецией, продолжавшаяся тридцать лет. Король Речи Посполитой Сигизмунд Ваза, бывший и шведским королем, потерял вторую корону – война шла за гегемонию в Прибалтике. Гетман польный Ян Ходкевич в войске великого гетмана Литовского Криштофа Радзивилла двинулся в Инфлянты. В 1601 году Ходкевич отличился в сражении под Кокенгаузеном, который был взят. Отряды Яна Кароля брали Венден, защищали Ригу, штурмовали Вольмар, Везенберг, Фелин, Дерпт. Польный гетман в 1604 году отличился при штурме крепости Белый Камень. В 1602 году командование войсками в Прибалтике перешло к Яну Ходкевичу, через год он стал администратором Инфлянтов – при штурме и осаде Дерпта его войска захватили 80 шведских пушек.

В 1604 году королем Швеции стал герцог Карл Судерманландский, бывший королевский регент. Начался новый этап боевых действий. Весной 1605 года Ян Ходкевич стал великим гетманом Литовским. В сентябре 1605 года две армии встретились у Риги. Пятнадцатитысячной шведской армии во главе с Карлом IX противостояла втрое меньшая армия гетмана Яна Ходкевича.

27 сентября в нескольких километрах от Риги, у деревни Кирхгольм-Саласпиле, на берегу Двины, произошло сражение, Ходкевич использовал прием ложного отступления и шведы ушли со своих укрепленных позиций. Шведские войска подвели под убийственный огонь пушек Яна Ходкевича – не зря он учился у мальтийских рыцарей. Шведские боевые порядки смешались и на них двинулись литовские и белорусские конные полки. Через три часа битвы шведская армия была разгромлена, потеряв чуть ли не каждого третьего воина убитыми, сам король чудом ушел с поля боя. В. Чаропка писал о битве под Кирхгольмом:

«Около восьми часов утра битва началась. Шведы ринулись в атаку. Этого и ждал Ходкевич. Вперед полетел ординарец с приказом – убегать. И воины побежали. Увидевши это, шведский король радостно воскликнул: «Разве я не говорил, что литвины побегут». Бегущие навели шведов прямо на шеренги литовских полков. С Божьим именем на устах ударили литвины на неприятеля. Главной силой была конница, которая стремительно ринулась на шведскую пехоту. Шведы ощетинились копьями, но только это не остановило литвинов. Падали, наткнувшись на копья, люди и кони. Несли смерть мушкетные пули. Ходкевич в эту решительную минуту вместе с курляндским герцогом появлялся то в одном месте, то в другом и подбадривал своих воинов.

Посчастливилось литвинам с погодой. Сильные порывы ветра несли прямо в глаза шведам морскую пыль. Литвины даже жгли костры, чтобы и дымом застилать видимость врагу. На левом крыле Томаш Дуброва в бою зарубил начальника шведской пехоты люксембургского герцога Фредерика. И шведы там не выдержали. На правом крыле шведские рейтары бились с панцырными гусарами и казаками Яна Сапеги. Только посланная Ходкевичем помощь дала Сапеге победу. А в центре литвины все же смяли вражеские ряды. Не обращая внимания на опасность, Ходкевич был в самой гуще сечи. Шведский рейтар, приняв за гетмана его адъютанта, застрелил того. Разгневанный Ходкевич, налетев на шведа, рассек его саблей. Сопротивление шведов было сломлено.

Сам Карл был ранен и едва не попал в плен. Спас его один из воинов, который отдал королю своего коня. Доскакав до моря, где его ждали корабли, он приказал эскадре отчаливать от берега».

Войско Яна Ходкевича взяло 60 шведских замен, 10 пушек и весь обоз, было и несколько сотен пленных. Белорусский историк А. Грицкевич писал:

«Победа Яна Кароля Ходкевича под Кирхгольмом над в три раза большим противником была одержана благодаря мастерскому командованию конницей и концентрацией сил на разных этапах битвы на необходимом на этом этапе направлении. Поэтому конница Ходкевича и сумела победить несколько колон противника, которые стояли одна за одной. Битва под Кирхгольмом была наиболее славной среди побед гетмана Я. К. Ходкевича. Кирхгольмская битва 1605 года является одной из славных страниц белорусской военной истории XVII столетия. Быстро вести о ней разлетелись по всей стране и за границей. Ходкевича поздравил не только король Сигизмунд III, но также и германский император Рудольф II, английский король Яков I и даже персидский шах Аббас Великий и турецкий султан Ахмед I. Папа римский Павел V прислал Ходкевичу письмо с поздравлениями».

Боевые действия в Инфлянтах-Прибалтике через четыре года возобновились и только смерть шведского короля Карла IX остановила их – в 1611 году между Швецией и Речью Посполитой было заключено перемирие, продлившееся до 1617 года.

В 1609 году началась война Речи Посполитой и Московского царства, против которой Ян Ходкевич первоначально был против – он понимал, что «проблема Швеции» далеко еще не решена. Однако в польских и литовско-белорусских элитах еще сильно было желание создать славянскую конфедерацию из трех государств – Польши, Великого княжества Литовского и Московского царства.

В сентябре 1609 года объединенное войско Речи Посполитой во главе с королем Сигизмундом III осадило Смоленск, который был взят только почти через два года – в июне 1611 года. Московское правительство «Семибоярщина», постригшее царя Василия Шуйского в монахи, заключило с королем Сигизмундом договор о том, что новым московским царем будет его сын Владислав. Ему принесли присягу жители Москвы и несколько других городов царства. Сам пятнадцатилетний королевич в Москву не поехал, но в столице появился гарнизон во главе со С. Жолковским.

Осенью 1611 года великий гетман Литовский Ян Ходкевич привел в Москву большой обоз с продовольствием, оружием и амуницией для польского гарнизона. Весной 1612 года Ян Ходкевич еще дважды побывал в Москве. В сентябре 1612 года король Речи Посполитой Сигизмунд III с сыном Владиславом в сопровождении отрядов великого гетмана подошли к Москве – там их встретили войска Д. Пожарского и К. Минина. Ян Ходкевич пробился в город через Калужские ворота и рубился на улицах Большая Ордынка и Пятницкая – дальше его не пустили. После нескольких кровопролитных боев великий гетман не смог пробиться к Кремлю и отступил, оставив большой обоз. В ноябре 1612 года в Кремле сдался и польский гарнизон. Король с сыном смог дойти только до Вязьмы. Если бы его войска поддержали Яна Ходкевича, история Московского царства и Великого княжества Литовского могла пойти совершенно по-другому. В феврале 1613 года Земский собор избрал царем юного Михаила Романова.

В 1613–1615 годах Ян Ходкевич охранял границу Речи Посполитой, не пропускал московские войска к Смоленску.

В 1617 году Сигизмунд вновь решил посадить сына на московский трон. В октябре войска великого гетмана Литовского взяли Вязьму. Туда прибыл королевич Владислав. Зиму войска с королевичем простояли в Вязьме, а в июне 1618 года двинулись на Москву. В октябре войска стали в подмосковном Тушине. Штурм Москвы кончился неудачей, в декабре недалеко от Троице-Сергиева монастыря было подписано пятнадцатилетнее Деулинское перемирие Речи Посполитой и Московского царства. Войска Речи Посполитой вернулись домой.

В декабре 1620 года великий гетман Литовский возглавил армию Речи Посполитой в войне с Турцией. За месяц до этого польское коронное войско было разбито турками под Цецорией. В битве был убит великий коронный гетман С. Жолковский. Тридцать пять тысяч воинов Яна Ходкевича, поддержанные тридцатью тысячами украинских казаков Петра Конашевича двинулось на молдавский берег Днестра – к крепости Хотин. Турецкая армия во главе с султаном Османом II насчитывала более ста тысяч человек. Отряды Яна Ходкевича успели занять Хотин. А. Грицкевич писал:

«Лагерь Ходкевича, тылом которого был Днестр, окружал земляной вал восьмикилометровой длины. Казаки окружили свой лагерь рядами закопанных в землю возов. Ходкевич поделил линию обороны на три участка. Правый участок, рядом с казаками, заняли белорусско-литовские полки под непосредственным командованием Ходкевича, в центре командовал королевич Владислав (но он все время болел и фактически не командовал), левым крылом командовал Станислав Любомирский, коронный подчаший, потом краковский воевода. Главнокомандующим был сам Ян Кароль Ходкевич».

В сентябре 1624 года под Хотином начались бои войск Речи Посполитой и Османской империи, продолжавшиеся полтора месяца. Отряды крымских татар перерезали пути снабжения армии Ходкевича. Атаки вдвое большей турецкой армии на укрепленные позиции войск Речи Посполитой успешно отбивались. Успеху способствовали крылатые гусары, постоянно атаковавшие неприятеля во время штурмов. Турецкая армия обложила лагерь Яна Ходкевича. Сохранился текст выступления Яна Ходкевича перед солдатами:

«Храброе рыцарство!

Это поле, на котором стоят два войска, ждет подвигов, а не слов. Я не оратор, жизнь, проведенная в походах, не научила меня цветастому красноречию. Эта минута перед боем, который вот-вот начнется, не очень подходит для выслушивания вами, гражданами дорогой Отчизны и Республики, за славу и величие которой вы приносите в жертву свои жизни. Я благодарю судьбу за то, что среди беспрерывных битв он сохранил меня до этого дня, в который я честно послужу королю и Речи Посполитой.

Если я погибну на неприятельской земле и буду похоронен на неприятельской земле руками моих соотечественников-христиан, я хочу, чтобы вы знали – на справедливость нашего дела и на ваше мужество надеется вся страна.

Пусть вас не тревожат эти шатры, которые расставлены для удовлетворения гордости тирана, и чтобы вызвать у вас ужас. Большинство из них пустые и поставлены только для вас. Не думайте, что слоны и верблюды олицетворяют собой военную силу, они чересчур согнулись под тяжестью груза. Считайте бессильными, никчемными тенями эти толпы азиатов, слабых духом и силой, развращенных роскошью, похожих на толпы женщин. Не выдержать им даже первых звуков наших труб, первых залпов нашего оружия.

Вы настоящие сарматы, питомцы могучего Марса, ваши предки на западе у Эльбы и на востоке у Днепра покрыли себя вечной славой.

По команде ударьте на врага, вспомнив прадедовскую славу. Кроме того, самому трусливому солдату не нужно и некуда убегать, находясь между бурной рекой и турками. Для храброго рыцарства тут лежит поле бессмертной славы. Не думаю и не ожидаю, чтобы среди вас могли быть боязливые. Пусть безвыходность положения заменит мужество слабым, а храбрым пусть поможет любовь к Богу и Родине. А ты, святая справедливость, которая дает власть королям и победу витязям всего мира, подымись против неприятеля, который боится твоего имени, укрепи нас твоей десницей, прости нам наши грехи и покарай по заслугам жестоких людей».

На многочисленные атаки турок воины Ходкевича отвечали ночными вылазками. Сам великий гетман Литовский находился всегда в гуще своих войск. Потери армии Османа составляли десятки тысяч воинов. Старый гетман скончался в Хотинском замке 24 сентября 1621 года, передав свою булаву Станиславу Любомирскому. Турецкие штурмы 25 и 28 сентября были отбиты. Военные действия остановились. 9 октября был подписан мирный договор между Речью Посполитой и Турецкой империей – война закончилась победой, южная угроза союзному государству была надолго ослаблена.

Полководец Ян Кароль Ходкевич был похоронен в городе Остроге. В. Чаропка писал:

«Мирный договор выявил бессилие Турции. Война закончилась поражением Турецкой империи. Желание Османа завоевать половину Европы не осуществилось. Под Хотином султан потерял только убитыми более 80000 человек и около 100000 коней.

Как предвидел перед своей смертью Ходкевич, Осман вместо того, чтобы стать господином всей Европы, стал «посмешищем», осудив себя на «позор и вечное разорение». По Турецкой империи был нанесен сокрушительный удар. Хотинская война стала началом заката могущества Порты.

Великие рождаются весьма редко и не каждой эпохе посчастливилось иметь их».

Лев Сапега (1557–1633)

Знаменитый род Сапегов герба «Лис» вел свое начало от одного из первых литовских князей – Витеня. Его многочисленные представители почти четыреста лет занимали высшие государственные, военные и административные должности в Великом княжестве Литовском. Родословные Сапегов XVI–XVIII веков ведут их начало от сына выдающегося великого литовского князя Гедимина – Наримонта, от его правнука Сунигайлы – Семена, полоцкого боярина, в середине XV века великокняжеского писаря и трокского каштеляна.

В XVI веке Сапеги стали магнатами, становились воеводами, каштелянами, польными и великими гетманами, подканцлерами и канцлерами, дворными и великими маршалками, старостами воеводств и послами. Родоначальник Сапегов Семен имел четырех сыновей, двое из которых – Богдан (около 1450–1512 года) и Иван (около 1450–1517 года) сами стали родоначальниками двух ветвей Сапегов – черейско-ружанской и коданской. Род имел большие земельные владения в Полоцкой и Витебской земле, в XVI–XVII веках владел Череей, Коданью, Свислочью, Дрисвятами, Друей, Ружанами, Бешенковичами, Коханово, Лепелем, Зельвой, Белыничами, Дятловом, Дубровном, Быховом, Горками, Круглым, Толочином, Тетериным, Гольшанами, Ляховичами, Тимковичами, Смиловичами, Косовом, землями в Брестском воеводстве. Представители рода получали в пожизненное владение староства и государственные имения. В своих землях они строили крепости, замки, имели собственные военные отряды, их поддерживала многочисленная шляхта. В 1700 году германский император Леопольд I присвоил членам черейско-ружанской линии Сапегов титул князей Священной Римской империи. Княжеский титул Сапегов был подтвержден в Королевстве Польском, Австрии, России. Архивы и библиотеки Сапегов содержали уникальные материалы, документы и фолианты, их коллекции произведений искусства были известны во всей Европе.

Основатель черейско-ружанской линии Богдан Семенович Сапега в 1471–1488 годах служил главным писарем великого князя Казимира IV Ягелончика. В приданное от брака 1475 года с княжной Феодорой Друцкой-Соколинской он получил Черею, Лепель, купил более десяти имений в Витебщине – именно они стали центром его обширных владений. С 1494 года Богдан Сапега – наместник мценский, Любецкий, высокодворский. Дважды – в 1504 и 1507 годах – он ездил с посольством Великого княжества Литовского в Москву, где в 1507–1508 годах находился в плену, пока не был обменен на семью Михаила Глинского, перешедшего на сторону великого московского князя.

Его сын Иван Богданович (около 1480–1546 год) – государственный Писар в 1507–1516 годах, государственный маршалок в 1520–1541 годах, дрогичинский староста до 1545 года. Ездил с посольствами в Турцию – в 1534 году, в Москву – в 1508, 1532, 1536 годах.

Старший сын Ивана Богдановича Иван, подстароста оршанский и староста дрогичинский женился на княжне Богдане Друцкой-Соколинской. 4 апреля 1557 года в имении Островне на Витебщине у них родился сын Лев.

В семилетнем возрасте Лев был отправлен на учебу в знаменитую Несвижскую школу Николая Радзивилла Черного, где обучался с его сыновьями. За шесть лет учебы Лев овладел основными европейскими иностранными языками, занимался изучением богословия, философии, литературы. Белорусский исследователь И. Саверченко писал в своей работе 1992 года – «Канцлер Великого княжества»:

«В Несвижском замке, куда привезли Л. Сапегу, тогда жили и работали приглашенные хозяином Николаем Радзивиллом Черным известные во всей Европе деятели тогдашней науки и культуры: Ф. Лисманини, Дж. Блендрата, Ф. Станкар, Я. Тенанд, П. Статориус, Р. Шоман, Я. Любельчик и многие другие. Тут они писали свои философско-теологические трактаты, занимались переводом античных и средневековых произведений, готовили к изданию знаменитую Брестскую библию 1563 года. Некоторые из них одновременно преподавали в школе. Именно в Несвиже, центре реформаторского движения в Беларуси, под крышей княжеского замка Радзивиллов примерно в это время также работали белорусские мыслители Симон Будный, Лаврентий Крышковский и Матвей Кавячинский. Тут в 1562 году они издали на белорусском языке «Катехизис», который использовался как учебник в начальных протестантских школах.

Несвижский кружок гуманистов, среди которых воспитывался Л. Сапега, сильно влиял на становление его личности. Незабываемое впечатление на юношу произвела увлеченность гуманистов науками, их культура и эрудиция. Ученые, поэты, художники владели едва ли не всеми европейскими и классическими языками. Они создали при дворе Радзивиллов настоящий культ филологии, преданным сторонником которого стал талантливый юноша.

Много времени юноша проводил в радзивилловской библиотеке, где уже тогда было богатое собрание древних рукописей и европейских изданий последней четверти XV – первой половины XVI века».

В 1570 году Лев со своими товарищами по учебе Юрием и Станиславом Радзивиллами поехал учиться в Лейпцигский университет – одно из лучших учебных заведений в тогдашней Европе. Три года юный Сапега изучал философию и право, историю и литературу.

В 1573 году шестнадцатилетний Лев вернулся домой. В Речи Посполитой умер король Сигизмунд II Август, последний из Ягеллонов. Через три года новым королем стал Стефан Баторий, при дворе которого и был принят Лев Сапега – по рекомендации князя Николая Радзивилла Рыжего. Королевский суд рассматривал хозяйственный спор, в котором адвокатом дела своего отца был Лев Сапега. Его эрудиция и знание юриспруденции обратили на него внимание короля Стефана Батория. В возобновившейся Ливонской войне Речи Посполитой и Московского царства Лев участвовал во главе собственной хоругви – воинского отряда, проявив себя во время осады Велики Лук и Пскова. В феврале 1580 года он получил должность королевского и великокняжеского секретаря, через год стал великим писарем Государственной канцелярии Великого княжества Литовского. Его начальниками и учителями стали подканцлер Крыштоф Николай Радзивилл и знаменитый канцлер Великого княжества Литовского Астафий Волович.

Вместе с ними Лев Сапега занялся разработкой документов, регламентирующих работу создаваемого Высшего апелляционного хозяйственного суда – Главного Трибунала Великого княжества Литовского. Судьями выбирались представители шляхетского сословия, а не назначались королем и великим князем. Трибунал стал авторитетным судебным органом, пользующимся уважением у шляхты.

Осенью 1583 года на Речь Посполитую, воевавшую с Московским царством, напали турецкие войска с татарской конницей. В начале 1584 года посольство во главе с Л. Сапегой было отправлено в Москву – Речи Посполитой очень нужен был мир. 27-летний Сапега двигался во главе 270 членов посольства и 30 купцов, с обозом из 100 телег. Посольство остановили в Можайске – в марте 1584 года в Москве умер царь Иван IV. Участник путешествия Антонио Поссевино писал:

«В лесу едва было можно различить дорогу, поскольку стволы деревьев настолько тесно между собой переплетались, что дорогу все время нужно было прорубать топорами, возы приходилось подталкивать руками и даже перетаскивать на руках, а между тем обессиленным людям нужно было ночевать на мокрой земле».

Посольство довели до Москвы и закрыли на дипломатическом подворье. Л. Сапега писал:

«Приставы сопровождали меня вплоть до посольского двора. Через его забор не только что человека нельзя увидеть, но и ветру повеять некуда. Тут меня держали, как обычного узника, даже дырки в заборы позатыкали и поставили стражу, которая следила за мной день и ночь».

12 апреля 1584 года посла Речи Посполитой принял новый царь Федор Иванович. Переговоры вели бояре Трубецкой, Годунов, дьяки Щелкаловы. Необходимо было переписать грамоты на нового царя. Гонцы поскакали к Стефану Батория. Новые грамоты привезли, перемирие и затем мир на десять лет был подписан. Л. Сапега забирал с собой 900 своих пленных, взятых ранее в ходе боевых действий. Он писал о царе Федоре Ивановиче и боярах:

«Великий князь мал ростом, говорит тихо и очень медленно. Ума у него, кажется, немного, а другие говорят – совсем нет. Когда он сидел во время аудиенции в своих царских одеждах, то глядя на скипетр и державу, все время безумно улыбался.

Ненависть и злоба господствуют между самыми знатными особами, и это свидетельствует об их упадке. Самое время покорить эту державу, и про это тут же думают и открыто говорят, что Ваша королевская милость использует этот случай, и я слышал от местных бояр, что они в мыслях уже присоединяют к вам оба княжество, Смоленское и Северское, а князь Бельский даже предсказывает (дай Бог, что оправдалось), что Ваша милость скоро будет на Москве».

Вернулся домой Лев Сапега известным и удачливым дипломатом. В феврале 1585 года он получил должность подканцлера Великого княжества Литовского, а в июле 1586 года стал пожизненным старостой Слонимского воеводства. В Слониме была организована и главная резиденция Льва Сапеги.

В сентябре 1586 года женился на дочери люблинского каштеляна Андрея Фирлея Дорете. Тогда же в Гродно он участвовал в переговорах с московским посольством о проекте унии Речи Посполитой и Московского царства. В Москву также было направлено посольство Речи Посполитой – «если Бог пошлет по душу короля Стефана, и наследников у него не останется, так Корону Польскую и Великое княжество Литовское соединить с Московским государством под державную руку: Краков против Москвы, Вильно против Новгорода. А пошлет Бог на душу великого царя, так Московской державе быть под рукой нашего государя, а другого господина вам не искать». После долгого размышления московские бояре ответили: «Это дело к доброму делу не приведет». Лев Сапега докладывал Стефану Батория: «Теперь Москва не прежняя: нужно Москвы остерегаться не Полоцку и Ливонской земле, а нужно остерегаться Вильно».

Переговоры были прерваны смертью Стефана Батория – в декабре 1586 года. В Речи Посполитой началась междоусобная борьба за трон. Претендентами на королевский титул враждующие придворные партии «выбрали» австрийского эрцгерцога Максимилиана, сына шведского короля Сигизмунда III Вазу и московского царя Федора Ивановича. Подканцлер Лев Сапега предложил план федерации Великого княжества Литовского, Польши и Московского царства. Современный белорусский автор А. Марцинович писал о Льве Сапеге в конце ХХ века:

«Лев Сапега сначала поддерживал московского царя. И не потому, что очень хотел объединиться с российским государством. Просто не хотел далее мириться с амбициозностью польских панов, боялся за будущую государственность Литовского княжества. Он считал, что опасность от России меньше, чем от Швеции и Австрии. Хотя в этой борьбе проявлял себя тонким дипломатом, учитывал политическую конъюнктуру».

Переговоры об унии Московского царства и Великого княжества Литовского продолжились. В Вильно прибыло московское посольство с посланием царя Федора Ивановича:

«Сами ведаете, что поляки с христианами разной веры, а вы, паны-рада литовские и вся земля литовская с нашей землей одной веры и одного обычая, так вы пожелали себе нашего господина, христианского государя, а когда будет Литовская держава соединена с Московской, так нашему господину как не беречь Литовскую землю? Если будут оба государства заодно на всех недругов, так польская земля поневоле будет присоединена к Московскому и Литовскому государству, а государю то и любо, что Литовское Великое княжество будет вместе с его государствами. И как нашему государю за это не стоять? Начальное государство Киевское от прадедов принадлежит нашему государю, а теперь оно в неволе, от Литовского государства оторвано к Короне Польской, и не одним Киевом польские люди завладели у вас, панов литовских, и насильно присоединили к польской земле: как нашему государю всего этого не отнять у поляков, и к вам и к государству Московскому не присоединиться? Вы б, паны-рада, светские и духовные, посоветовавши между собой и со всеми своими землями, побеспокоились о добре христианском и нас господином на Корону Польскую и Великое Княжество пожелали».

Из Вильно ответили в Москву: «Мы все желаем, чтоб нам с вами быть вместе навек, чтоб государь ваш властвовал и на наших землях» (текст прислали московские послы).

В апреле 1587 года в Москву прибыло посольство Великого княжества Литовского, чтобы продолжить переговоры и обговорить условия унии. Царя пригласили на выборный сейм в Варшаву, но Федор Иванович не поехал, послал своих представителей. И. Саверченко писал:

«4 августа 1587 года на Варшавском выборном Сейма, куда Л. Сапега прибыл со своим вооруженным отрядом (как, кстати, и все остальные, кто готовился отстаивать своих кандидатов), произошла его встреча с московскими послами, которых он вскоре пригласил для разговора со всем «рыцарским кругом». Во время этой встречи царские послы показали полную инфантильность и своими бессмысленными и бестолковыми действиями оттолкнули многих из сторонников кандидатуры Федора, среди которых, кстати, было много и поляков. Приученные слепо, по-лакейски выполнять волю своего господина, бояре, кроме этого, еще и самонадеянно не соглашались чуть ли не со всеми условиями, на которых настаивало рыцарство. Даже совсем не принципиальное требование шляхты, чтобы царь после его избрания королем и великим князем через десять недель, а в случае военной необходимости и раньше, приехал в Речь Посполитую, вызвало противодействие с их стороны. С фанаберией и традиционной надменностью послы ответили: «В Варшаву царь приедет тогда, когда пожелает». При таком необдуманном поведении послам Федора тяжело было рассчитывать на успех, тем более, что он отказывался дать двести тысяч рублей на выплату долгов и оборону Речи Посполитой, ведь другие претенденты, как небеспочвенно ожидалось, по завершении выборов начнут доказывать свои права на престол с помощью оружия».

Уникальный исторический шанс объединения Московского Царства и Великого княжества Литовского был потерян осенью 1587 года. Паны-рада отправили в Москву последнее письмо:

«Замойский выбрал шведского королевича. Збаровские выбрали цесаревого брата, а мы все – литвины и большая часть поляков хотим господина вашего. Но задержка только за верой и приездом. Если бы знали о скором приезде государя вашего, мы бы, избравши его, в тот же час пошли на Краков и не дали бы короны ни шведу, ни брату цесаря».

Царь отказался приехать, не соглашался короноваться в Кракове, а только в Москве, или на худой конец – в Смоленске, не захотел в титуле писать первым «король литовско-польский», не согласился ни с одним из предложений Великого княжества Литовского. В острой борьбе королем Речи Посполитой был выбран Сигизмунд III Ваза. В декабре 1587 года на съезде элит Великого княжества Литовского в Бресте он был признан великим князем Литовским. Лев Сапега писал:

«Бог мне свидетель, что я хотел иметь московского князя за государя, хотя и видел его многочисленные недостатки и изъяны и видел множество помех для осуществления этого плана».

Подканцлер, возможно, хотел в период бескоролевья добиться независимости для Великого княжества Литовского – он понимал, что избранный королем и великим князем Федор Иванович не будет иметь настоящей возможности вмешиваться в дела нового союзника и члена объединенной страны, что, в общем-то, и обещали московские послы – «только выберете себе в государи нашего царя, будете под его царской рукой, а всем руководите сами в Короне Польской и Великом Княжестве на своих правах». Не получилось, хотя все шансы на создание суперимперии были».

Через месяц после признания Сигизмунда III великим князем Литовским Лев Сапега подписал у него в Кракове привилей-указ, который утвердил III Статут Великого княжества Литовского, Русского и Жамойтского, получивший юридическую силу. Грамота 28 января 1588 года подчеркнула самостоятельность Великого княжества Литовского, называя польскую шляхту «соседями» и «чужеземцами» – им было запрещено получать в наследство и в награду за службу, покупать имения и земли, занимать государственные должности в Великом княжестве Литовском. Современный автор А. Мясников в книге «Сто лет белорусской истории» писал:

«Благодаря этому труду Лев Иванович и стал «звездой» нашей отечественной истории. Светлые головы многих государств и тогда и сейчас считали и считают Статут выдающимся памятником европейской юридической мысли.

Статут 1588 года был создан в условиях формирования в княжестве культуры эпохи Возрождения, под большим влиянием ренесансно-гуманистической философии общественно-политической мысли. Хоть этот документ феодально-средневекового права, в нем достаточно выразительно просвечиваются и тенденции нового, раннебуржуазного правового сознания.

Все нормы Статута проникнуты идеей установления правового государства в ВКЛ. В нем, подчеркивал Лев Иванович, деятельность всех государственных органов и служащих должна полностью отвечать праву. Провозглашение этой идеи в период феодализма свидетельствовало о возникновении новой государственно-правовой теории, которая более всего и проявилась в третьем Статуте».

Свод законов, а именно так можно назвать Статут, обеспечивал политическую, экономическую и культурную независимость Великого княжества Литовского. Все внутренние дела княжества решались внутри него. Высшим законодательным органом являлся Общий – Вальный Сейм, собиравшийся в Слониме. Это было очень важным для литовско-белорусского государства, так как Сигизмунд III хорошо помнил о позиции ВКЛ при его выборах. Лев Иванович писал: «Король говорил, что больше обязан полякам, чем литве, ведь ему поляки больше, чем литва, оказали уважения. И он не только так говорит, но и делает. Поляки уже больше имеют, чем сама литва. Литвину откажут, а поляку тотчас дадут. Если только что случится на Литве, то все полякам отдадут.

Не только я, но и весь народ наш королем не уважаем».

Статут вводил такие понятия, как государственный и национально-культурный суверенитет, религиозную толерантность, презумпцию невиновности. Для ввода его в действие, для обязательного исполнения его всеми «гражданами» Великого княжества Литовского, включая короля, Статут необходимо было срочно издать – только это могло остановить возможное беззаконие. Лев Сапега сам подготовил Статут к печати и уже летом 1588 года и за собственные средства издал в виленской типографии Мамоничей. В предисловии Лев Иванович объявил цель издания этого свода законов – создание правового государства, гарантирующего защиту прав всем жителям Великого княжества Литовского. Он официально подтвердил права старобелорусского языка, как государственного для Великого княжества Литовского.

«А писарь земский должен по-русски, буквами и словами русскими все письма, выписки и повестки писать, а не каким-то другим языком и словами».

Над Статутом много лет работала специальная комиссия, в которую входили представители разных конфессий и слоев населения. Статьи и разделы Статута обсуждались на поветовых собраниях – сеймиках. Лев Сапега писал в документе: «А где право или статут во главе, там сам Бог всем владеет. Правовое устройство есть цель и конец всех прав на свете, им все государства стоят и в целости сохранены бывают». Статут сохранял сословные права шляхты, ее привилегии и вольности, утвердил, что власть должна подчиняться закону и единому для всех суду. Лев Иванович ввел ответственность шляхты за убийство крестьянина – этого в прежних сводах законов не было. Вводился институт адвокатов, судьи были обязаны оправдывать людей, чья вина не была доказана. От уголовной ответственности освобождались несовершеннолетние, до 16 лет, психически больные. За преступление против женщины устанавливалась двойная ответственность. Запрещалось держать в неволе свободных людей, ограничивал крепостничество.

Под охрану государства попала и природа, вводился порядок пользования землей, водой, лесами. Статут подтверждал право Великого княжества Литовского чеканить свои деньги, само княжество могло не участвовать в боевых действиях и войнах, которые вела Польша, занятие или захват Польшей земель Великого княжества Литовского считался незаконным. Первенство права, которому подчинялся и король и великий князь, считалось «сокровищем в руках наших, которое ни за какие деньги нельзя купить». Современный белорусский историк В. Чаропка писал о Льве Сапеге в работе 2005 года «Судьбы в истории»:

«Очевидно, что взгляды Сапеги повлияли на гуманистический характер многих артикулов Статута. Для него человек даже простого сословия – «Божье творенье», что требует и соответственного к нему отношения. Так в основу закона были положены христианские принципы».

250 лет Статут Льва Сапеги действовал в Великом княжестве Литовском, считаясь наиболее демократичным и совершенным сводом законов. Лев Сапега дважды совершенствовал его – в 1614 и 1619 годах, Статут был переведен на немецкий, русский, латинский, французский, польский и украинский языки.

В 1589 году Лев Сапега стал канцлером Великого княжества Литовского, главным представителем власти в княжестве. Теперь он полностью отвечал за внутреннюю и внешнюю политику, принимал и отправлял посольства, проводил сеймы всех уровней, отвечал за деятельность местных властей, правоохранительной системы, урегулировал различные конфликты между ветвями власти. Ему подчинялись подканцлер, великий гетман, воеводы, каштеляны, подскарбии, надворные маршалки, Трибунал и даже Всеобщий сейм. Канцлеру не подчинялась только экономическая жизнь княжества, только король и великий князь раздавал земли, подписывал привилеи и грамоты для шляхты. Король назначал и духовных лиц. В 1590 году Сигизмунд III попытался назначить на освободившуюся вакансию виленского епископа поляка, Лев Сапега вынес протест – согласно Статуту. Конфликт короля Речи Посполитой и великого канцлера продолжался десять лет, но виленским епископом стал выходиц из Великого княжества Литовского. Лев Сапега писал, что «покой Отчизны своей до конца жизни охранять буду».

Король был вынужден согласовывать все документы Великого Княжества с его канцлером. Без визы и печати Льва Сапеги документы короля не имели юридической силы на территории Великого княжества Литовского. Великий канцлер постоянно находился в Вильне, периодически выезжал в Краков к королю. Работы у канцлера Великого княжества Литовского всегда было очень много. И. Саверченко писал:

«Преодолевая неимоверные трудности Л. Сапега в это время много сил отдает урегулированию конфликтов между шляхтой, беспрерывно ведет переговоры с протестантами, встречается с лидером белорусских евангелистов – Андреем Воланом, обеспечивает охрану южных рубежей, начинает упорядочение главного архива Княжества, разрешает очень важный вопрос об участии Великого Княжества в антитурецкой коалиции христианских государств (между Портой и Речью Посполитой существовал тогда мирный договор), которая создалась в середине 90-х годов XVI века под эгидой папы римского Климента VIII.

Лев Сапега всегда оставался сторонником сильного правового государства. Канцлер подчеркивал, что ни закон, ни история не дают никому оснований требовать чего-либо от властей с помощью силы».

По приказу великого канцлера в течении 1594–1607 годов были переписаны все книги Метрики Великого княжества Литовского, чтобы при их использовании они не пришли в негодность – именно благодаря этому эти уникальные документы дошли до наших дней.

556 томов Метрики, архива XIV–XVII веков, содержат записанные в хронологическом порядке все важнейшие исторические события в Великом княжестве Литовском.

В 1596 году на церковном соборе в Бресте Лев Сапега в звании королевского комиссара выступил в защиту унии между православием и католичеством. Современный белорусский историк А. Грицкевич писал:

«В октябре 1596 года в Бресте была заключена церковная уния, акт об организационном объединении католического костела и православной церкви на территории Речи Посполитой. Целью унии были необходимость объединения обеих церквей против протестантизма, идейное объединение духовенства и феодалов Речи Посполитой при проведении внутренней и внешней политики, сохранение религиозно-культурной независимой державы, противодействие стремлению русского царя захватить земли Беларуси и Украины. Лев Сапега одержал идею создания униатской церкви. Он выступил на соборе с пламенной речью в защиту церковной унии».

Слияния православной и католической церквей не произошло, возникло новое религиозное направление, усложнив политическую ситуацию в Великом княжестве Литовском. Ожидаемого полного исчезновения конфликтов между католиками и православными на территории Речи Посполитой не произошло. Национальную объединенную церковь в Великом княжестве Литовском также создать не удалось. После 1596 года началась борьба конфессий в Речи Посполитой. Исследователь В. Чаропка писал в работе «Отец Отчизны Лев Сапега»:

«На своем примере Сапега показывал идеал, как он это понимал, межконфессиональных отношений.

В то время, когда увеличивалось в Речи Посполитой вероненавистничество, когда православный Константин Острожский называл папу антихристом и угрожал католикам и униатами войной, когда католик Юрий Радзивилл жег Библию, напечатанную его отцом-протестантом, когда униат Кунцевич закрывал православные церкви, Сапега строит и католические, и униатские, и православные храмы, основывает при них школы, издает православную литературу. Грозно звучит предупреждение Сапеги тем, кто сеял рознь между христианами: «Каждого такого я сейчас вызываю на суд Божий страшный, и с ним о том на страшном суде Христовом судиться хочу, где ему это пусть не будет прощено». И если в Великом Княжестве сохранялся религиозный мир, то только потому, что на его охране стоял канцлер Лев Сапега».

До конца жизни Лев Сапега делал все от него зависящее, чтобы создать новую, единую церковь Великого княжества Литовского. Он старался не выходить «за рамки правового поля» – «Боже, охрани нашу Отчизну от такого ужасного беззакония!» Религиозные конфликты он решал мирным путем. Исключением стал приговор ста могилевским жителям, убившим архиепископа И. Кунцевича, закрывшего православные храмы в Могилеве – их приговорили к смертной казни; имущество конфисковали, Могилев лишили всех привилегий. И. Саверченко писал о Льве Сапеге:

«Униатская церковь, по его мысли, должна была спасти белорусский народ от духовного гнета, стать заслоном на пути польской и московской экспансии».

В 1599 году, через пять лет после смерти первой жены, Лев Сапега женился на княжне Елизавете Радзивилл, дочери великого гетмана литовского.

После смерти московского царя Федора Ивановича в 1598 году Лев Сапега предложил московским боярам кандидатуру Сигизмунда III – царем стал Борис Годунов. Сигизмунд хотел получить и корону Швеции – своей родины. Великое княжество Литовское ждала новая война. Чтобы не воевать на два фронта, необходимо было договориться с Москвой. В начале октября 1600 года во главе посольства из тысячи человек Лев Сапега отправился в Москву. Он вез с собой предложения по созданию унии трех славянских государств. В. Чаропка писал:

«В мире складывались мощные коалиции. Католическая лига, во главе которой стояли папа римский и Габсбурги. Протестантские краины создавали свой протестантский союз. Турецкие султаны объединяли мусульманский мир. Под прикрытием религиозных идей эти союзы прежде всего заботились о расширении своих границ – завоевании новых земель. Лев Сапега хотел создать славянский союз Польши, Литвы и Московии, что позволило бы наконец установить между ними долгожданный мир и защититься общими силами от наступления мусульманской Порты и завоевательных планов Швеции. Великая идея, стоящая того, чтобы посвятить себя ее осуществлению».

Уже началась в Прибалтике война Швеции и Речи Посполитой. Несмотря на это Польская Корона не торопилась объединяться с Москвой. Военные действия вот-вот могли начаться на землях Великого княжества Литовского. Великий канцлер предлагал руководству Московского царства:

«Государи обоих стран должны быть друг с другом «в любви и союзе и в приязни», паны-рада и бояре думные «в союзе и вечной нераздельной любви братской», как люди одной веры христианской, одного языка и народа славянского. Никаких договоров, вредящих обоим государствам, государи не заключают, внешняя политика согласовывается. Государства должны помогать друг другу в случае военной угрозы.

Земли, завоеванные двумя государствами, принадлежат тому государству, которое «имеет на нее права». Если земли ранее были чужие, то их надо поделить или владеть сообща.

Шляхта и дворяне могли служить в обеих странах, жениться без препон, получать земли там, где их «выслужить». Государства могли свободно обмениваться студентами, предлагалась свобода вероисповедания, разрешалось строить в Московском царстве костелы, в Речи Посполитой – православные храмы. Купцы могли свободно торговать в обоих государствах, преступники подлежали экстрадиции. Необходимы две короны – при коронации одна возлагается московским послом на голову государя Речи Посполитой, другая возлагается послом Речи Посполитой на голову московского царя.

Государь Речи Посполитой выбирается с учетом мнения московского царя. Если у Сигизмунда III не будет наследников, Речь Посполитая может выбрать государем царя. После московского государя его сын при вступлении на престол клятвой и присягой подтверждал союз. Если у московского царя не будет наследников, московский трон занимает Сигизмунд».

Предложения были реальными, их можно было обсуждать, можно было договариваться. В середине октября 1600 года великое посольство прибыло в Москву. Через полтора месяца Льва Сапегу в думе принял царь Борис Годунов. Великий канцлер выступил перед московским царем и боярами:

«Мы славяне – единый народ, Бога прославляем единого. Одного этого достаточно, чтобы заключить вечный мир между государствами, установить дружбу между государями, чтобы между собой вечную любовь и согласие имели и против всех поганых выступали».

Переговоры шли всю зиму и были очень усложнены приездом в Москву в феврале 1601 года шведского посольства. Заключить унию Речи Посполитой и Московского царства не удалось, но двадцатилетнее перемирие было подписано и в начале 1602 года ратифицировано. Лев Сапега писал:

«Ничего серьезного с нами заключать не хотели, только требовали князю своему царского титула и возврата земли Инфлянтской». В апреле 1601 года Лев Сапега вернулся домой.

Польша вела войну за шведскую корону. Войска Короны шли в Прибалтику по землям Великого княжества Литовского, которые разорялись почти как во время ведения военных действий. Увещевания поляков не помогали, пришлось приводить войска княжества в боевую готовность и в январе 1603 года на Всеобщем Сейме в Слониме ультимативно потребовать от Польской Короны наказания преступников, грабивших население, а также материальной компенсации для ограбленных жителей».

Великий канцлер Лев Сапега не поддержал Лжедмитрия в его походе на Москву. На сейме 1605 года он осудил попытки переворота претендента на царский трон. Сторонник унии Речи Посполитой и Московского царства и не мог поступить иначе. Лев Иванович заявил, что король и великий князь не отвечает за действия самозванца, а Речь Посполитая сохраняет перемирие с Московским царством. Перемирие, впрочем, продолжалось не двадцать лет. Историк Анатолий Грицкевич писал:

«Лев Сапега обращал большое внимание на события в соседней Московской державе, особенно после убийства в мае 1606 года в Москве Лжедмитрия I. В 1607 году Лев Сапега пришел к выводу, что войны с Россией не избежать. В августе 1607 года с его согласия двоюродный брат Л. Сапеги Ян Петр Сапега поступил на службу Лжедмитрия II. Уже на сейме 1609 года Лев Сапега решительно выступил за вступление в войну с Россией, так как «никогда Речь Посполитая лучшей оказии для расширения границ не имела».

Весной 1609 года войска Сигизмунда III и Лев Сапега с тысячей воинов собственной хоругви пошли на Смоленск. Несмотря на то, что в Московском царстве было двоевластие – в Кремле сидел Василий Шуйский, а в Тушино – Лжедмитрий II, – Смоленск с ходу взять не удалось, город держался полтора года.

Лев Сапега возглавлял не только государственную канцелярию Великого княжества Литовского, но и походную канцелярию короля Сигизмунда III. И. Саверченко писал:

«Канцлер Великого княжества рассчитывал на быстрый и легкий успех, так как Московское государство переживало тогда тяжелейший период в своей истории. Измученное казацкими восстаниями и измученное в войнах с самозванцами, оно, как никогда, было ослаблено. Достаточно вспомнить события, которые произошли в Московской Руси за несколько лет перед этим.

20 июня 1605 года в Москву с триумфом вошел Лжедмитрий I, где хозяйничал до 17 мая 1606 года, пока не был убит дворянскими наемниками. После него трон занял Василий Шуйский (1606–1610 годы), однако до спокойного времени было далеко, потому что в 1607 году снова в Беларуси, в Пропойске, появился очередной самозванец, белорус по происхождению Лжедмитрий II, или, как его позже назвали, «Тушинский вор». В мае 1607 года Лжедмитрий II при поддержке белорусской шляхты, в основном хоругви Будилы из Мозыря и корпуса Яна Сапеги, двинулся на Москву и уже в июне занял Тушино. На протяжении осени 1607 и всего 1608 года между «тушинцами» (фактически, белорусским рыцарством) и царскими войсками велись постоянные жестокие бои. Именно эту ситуацию и намеревался использовать Л. Сапега».

После того, как «Тушинского вора» зарезали в его лагере, 4 июля 1610 года семитысячная армия гетмана Станислава Жолковского под Клушином у Биатска разгромила тридцатипятитысячную армию Василия Шуйского. Царя сбросили с престола, постригли в монахи, было создано новое правительство – «Семибарщина», подписавшее с Жолковским договор о вступлении на московский трон сына короля Сигизмунда, пятнадцатилетнего Владислава. В августе ему принесли присягу жители Москвы и других городов царства, в сентябре в Москву вошли войска Польской Короны и Великого княжества Литовского.

К королю было отправлено большое барское посольство с просьбой прислать в Москву Владислава. У Смоленская Лев Сапега задержал посольство, потребовал у послов, чтобы они заставили смоленского воеводу В. Шеина сдать город. Смоленск не сдали, в апреле 1611 года Л. Сапега арестовал посольство и отправил в Речь Посполитую, задержав их там на семь лет. Через два месяца Смоленск пал и был присоединен к Речи Посполитой. Двухлетняя война и содержание большой армии экономически подрывало Речь Посполитую и войска Короны и Княжества вернулись домой, оставив большой гарнизон в Москве. Был арестован патриарх всея Руси Гермоген, От имени которого и было послано московское посольство за Владиславом, во главе с Филаретом Романовым и Василием Голициным.

Если бы Смоленск остался в составе Московского царства, а король быстро отправил сына на московский трон, возможно история Речи Посполитой и Московского царства пошла бы по-другому и появилась бы федерация двух мощных государств. Захват и присоединение к Польше Смоленска вызвали волну народного гнева в царстве. Осенью 1612 года войска Речи Посполитой во главе со Львом Сапегой и Яном Ходкевичем опять пошли на Москву, но было поздно – второго шанса им уже не дали – народное ополчение во главе с Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым отбросило войска гетмана Ходкевича от Москвы и выбило из Кремля гарнизон Речи Посполитой. Смута на Руси фактически закончилась, хотя отзвуки «вмешательства Речи Посполитой во внутренние дела Московского царства» оказали сильнейшее влияние на дальнейшие взаимоотношения между двумя славянскими государствами. В. Чаропка писал:

«Каждый стремился получить свои выгоды. Королю нужны слава и царский венец. Королевским сенаторам – завоевание Московии. Иезуитам, которые окружали Сигизмунда, власть католической церкви. Шляхте – богатства и новые владения. Сапега остался один со своим проектом. Тяжкая душевная рана отняла у канцлера силы. Он чувствовал себя как человек, потерявший смысл жизни».

Новый поход на Московское царство Лев Сапега начал выступлением на сейме в 1616 году – в Москве к этому времени уже три года правил первый царь из династии Романовых – Михаил, отец которого Федор-Филарет находился в плену у Л. Сапеги. Вместе с войсками королевича Владислава в июле 1617 года Л. Сапега с собственной хоругвей пошли на Москву – для финансирования похода в Великом княжестве Литовском на два года были введены новые налоги. Боевые действия велись больше года – в октябре 1618 года войска Владислава и Л. Сапеги стали в Тушине, под Москвой. Столицу царства, как и Троице-Сергиев монастырь и многие другие города взять не удалось. В декабре 1618 года в деревне Деулино Речь Посполитая и Московское царство заключили перемирие на пятнадцать лет. В состав Польши вошел Чернигов и Новгород-Северский с землями, в Великое княжество Литовское – Смоленск с округой до Вязьмы. В Москву вернулось посольство, арестованное Л. Сапегой в 1611 году. В 1617 году Московское царство с большими территориальными потерями заключило мир и со Швецией. Новая война двоюродных братьев – королей Швеции и Речи Посполитой – не заставила себя долго ждать.

В 1621 году шведские войска взяли Ригу – Великое княжество Литовское потеряло главный порт на Балтийском море. Недолгое перемирие закончилось в 1625 году – Лев Сапега уже два года возглавлял главное в княжестве Виленское воеводство, передав в 1623 году должность великого княжества Альбрехту Радзивиллу. Весной 1625 года шведские войска начали наступление на Вильно и Полоцк. В июле 1625 года Сигизмунд III вручил почти семидесятилетнему Льву Сапеге булаву великого гетмана Литовского. Лев Иванович собирал деньги на войну, вкладывая и свои средства, формировал новые войска. Осенью 1625 года Лев Сапега во главе дивизии двинулся на фронт. Шведское наступление было остановлено. Боевые действия с переменным успехом продолжались четыре года. В сентябре 1629 года было подписано перемирие между Швецией и Речью Посполитой, потерявшей земли в Прибалтике. И. Саверченко писал:

«Благодаря Л. Сапеге, его самоотверженности Великое княжество в 20-е годы XVIII столетия не исчезло с карты Европы, на что рассчитывал шведский король Густав-Адольф.

Сегодня, вглядываясь через толщу столетий в далекое прошлое нашей Отчизны, оценивая место великого канцлера в истории Беларуси последней четверти XVI – 30-х годов XVII века, убеждаешься, что без такой многосторонней и одаренной личности, как Л. Сапега, белорусское средневековое государство, наверное, не смогло бы сохранить свою независимость, не говоря уже о политическом и культурном расцвете, достигнутом в то время, которое с полным правом можно было бы назвать «эпохой Льва Сапеги».

Сделанное этим выдающимся человеком на протяжении всей непростой жизни, бесспорно, заслуживает того, чтобы память о нем во все времена жила в сердцах потомков и имя Льва Сапеги в Беларуси всегда произносилось с почетом».

Осенью 1632 года сорокатысячное московское войско двинулось на Смоленск – в апреле умер король Речи Посполитой Сигизмунд III, правивший почти пятьдесят лет. Лев Сапега сам несколько лет готовил Смоленское воеводство к обороне – осада продолжалась год, московские войска город взять не смогли. В августе 1632 года на выборном сейме в Варшаве великий гетман литовский и воевода виленский поддержал кандидатуру королевича Владислава, ставшего королем Речи Посполитой Владиславом IV. Современный белорусский автор А. Марцинович в работе «Держал знамя государственности» писал о Льве Сапеге:

«Все было в его душе. И государственный размах, когда боролся за Великое княжество Литовское как независимую державу. И желание защитить честь белоруса перед другими народами. И забота по развитию национальной культуры – собрал богатую библиотеку, которую завещал своему внуку, давал много собственных средств на строительство храмов, опекал художников, издателей. И понимание необходимости в повседневном использовании именно своего, родного языка. И ораторское красноречие, когда излагал свои мысли во время обсуждения важнейших вопросов. И прекрасное владение пером, что выявилось в предисловиях к Статуту 1588 года.

Но ни в коем случае нельзя не отметить и другого Л. Сапегу. Того самого, который, придерживаясь, казалось бы, буквы закона, подавлял любое выступление, которое, по его мнению, угрожало безопасности Княжества. Он очень жестоко расправился с горожанами – повстанцами в Могилеве в 1606–1610 годах. В ноябре 1623 года не менее жестоко покарал тех, кто убил в Витебске полоцкого и могилевского архиепископа И. Кунцевича. По закону, как будто, действовал. Однако же из-за одного И. Кунцевича двум бурмистрам и 18 мещанам отрубили голову, к смертной казни были приговорены еще 74 человека, которым удалось, правда, убежать.

В отношении Л. Сапеги можно сказать одно: беспокойство об Отчизне, забота о будущем Беларуси в нем постоянно перевешивали над другими стремлениями. Поэтому не случайно современные Л. Сапеге писатели называли его «отцом Отчизны».

Лев Сапега умер 7 июля 1633 года в Вильно и был похоронен в костеле святого Михаила Архангела. Он вошел в историю Великого княжества Литовского как выдающийся государственный деятель, полководец, дипломат, правовед и создатель знаменитого Статута 1588 года».

Москва – Минск

2009

Оглавление

Навечно в памяти потомков

Всеслав Вещий (1029–1101)

Витовт Великий (1350–1430)

  Часть I. Великое княжество Литовское до Витовта Великого. Гедимин. Ольгерд и Кейстут

  Часть II. Витовт Великий до Грюнвальдской битвы

  Часть III. Витовт Великий в 1410 году и в XV веке

  Летописные источники для истории Литвы в средние века

Константин Острожский (1460–1530)

Николай Радзивилл Черный (1515–1565)

Астафий Волович (1520–1587)

Ян Ходкевич (1560–1621)

Лев Сапега (1557–1633) X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?