«Потерпевшие победу. Немцы в Корсуньском «котле»»

Гельмут Фогель Потерпевшие победу Немцы в Корсуньском «котле»

Пролог

Во второй половине дня 8 февраля 1944 года полковник Ганс Фибиг, командир немецкого 258-го пехотного полка, поднял телефонную трубку и попытался связаться с кем-либо из вышестоящего командования. Он только что получил важную информацию, которую было необходимо немедленно передать наверх. Вскоре на другом конце линии Фибигу ответил Йоханнес Сапаушке, начальник штаба XXXXII армейского корпуса. Сапаушке было доложено, что советский легковой автомобиль с большим белым флагом под звуки трубы приблизился к линии обороны 258-го пехотного полка. Очевидно, это был парламентер, и Сапаушке не удивился этому.

XXXXII армейский корпус был вместе с XI армейским корпусом уже почти две недели окружен советскими войсками. Они отрезали выступ, удерживавшийся двумя немецкими корпусами, и образовали «мешок» около Днепра, примерно в 130 километрах к юго-востоку от Киева. К настоящему моменту окруженные немецкие части испытывали нехватку боеприпасов и могли продержаться еще очень недолго. Многие солдаты, раненые и больные, были собраны под городком Корсунь, где врачи и медсестры прикладывали все усилия к их спасению, но недостаток лекарств и прочего затруднял их борьбу. Несколько тысяч раненых были эвакуированы в тыл по воздуху, но еще более 50 000 человек оставались в «мешке», образованном 1-м и 2-м Украинскими фронтами под командованием генералов Николая Федоровича Ватутина и Ивана Степановича Конева.

Судьба окруженных немецких сил висела на волоске, до сих пор они поддерживались лишь ненадежным снабжением по воздуху, эффективность которого была ограничена маленьким аэродромом около Корсуня. Бедствие, постигшее 6-ю немецкую армию в Сталинграде почти ровно годом раньше, еще очень отчетливо помнилось многим немцам в «мешке». Сапаушке в нынешнем положении не видел реальной альтернативы приему парламентеров. Сапаушке сказал Вибигу, что пришлет переводчика, и затем маленькую советскую группу доставят в штаб XXXXII армейского корпуса, конечно, со всеми надлежащими предосторожностями, чтобы не раскрывать расположение штаба.

Русские, возглавляемые генералом М.И. Савельевым, были с завязанными глазами отправлены в штаб корпуса, где их привели в небольшую крестьянскую избу. Сапаушке отметил, что советский переводчик носил необычную меховую шапку, позволявшую предположить, что он происходит из кавказского региона. В начале войны в Красной армии преобладали уроженцы России, но большие потери привели к увеличению доли солдат из других областей Советского Союза. Немцы тоже были вынуждены вводить призыв в новых областях для восполнения живой силы, истощившейся за годы тяжелых сражений.

Генерал Савельев начал переговоры с жалобы на то, что они были обстреляны, приближаясь к немецким позициям, несмотря на ясно различимый белый флаг. Сапаушке был убежден, что это лишь уловка для улучшения начальных позиций в переговорах, так что сказал, что ошибка, вероятно, была связана с неудачным направлением ветра, которое не позволило разглядеть флаг.

Савельев попросил, чтобы его представили командирам двух окруженных немецких корпусов, генералам Вильгельму Штеммерману и Теобальду Лиебу. Когда эту просьбу отвергли, Савельев пожелал узнать, кем является Сапаушке. Последний ответил, что он начальник штаба немецкой части, в которую приехал Савельев. Савельев, сохраняя самообладание, передал два письма, — по одному для Штеммермана и Лиеба.

Было ясно, что Сапаушке нужно связаться с обоими командирами корпусов, и маленькую советскую делегацию вывели из избы. Сапаушке быстро связался с Лиебом и коротко описал ему произошедшее, после чего Лиеб попросил Сапаушке распечатать и прочесть письма. Их содержание было достаточно ясным и не стало большим сюрпризом. Советская сторона предлагала немецкому офицеру, наделенному необходимыми полномочиями, прибыть до 10:00 следующего дня для подписания условий сдачи. Таким образом, немецкие войска разделили бы судьбу своих товарищей в Сталинграде. В случае сдачи всем немецким офицерам разрешалось оставить при себе личное оружие, а каждый немецкий солдат, сдавшийся согласно предлагаемым условиям, получал право после окончания войны выехать в любую страну по своему усмотрению. Письма были подписаны тремя наиболее известными советскими командующими: Жуковым, Коневым и Ватутиным.

Сапаушке предложил притвориться, что эти условия принимаются. Немецкие танковые дивизии, наступающие снаружи «мешка», были все ближе к окруженным корпусам. Возможно, предварительное принятие условий с просьбой о некоторых изменениях позволило бы выиграть время. Лиеб отклонил это предложение, поскольку он посчитал это опасной игрой, к тому же вряд ли сулящей успех.

Советская делегация во второй раз вошла в избу. Они безучастно слушали, как Сапаушке рассказывает им, что Лиеб и Штеммерман проинформированы о содержании писем и ответят, когда сочтут нужным. Савельев едва ли был удивлен. Немцы редко сдавались. В Сталинграде они отказывались капитулировать месяцами, пока окончательно не ослабли от голода, болезней и советских атак, которые начали дробить котел. Ни он, ни высокопоставленные офицеры, подписывавшие письма, не питали иллюзий о желании немцев сдаться. А так как он, видимо, преувеличивал силу окруженных немецких войск, то понимал, что предстоят тяжелые бои на ближайшие дни, а то и недели.

Предмет переговоров был исчерпан, но Сапаушке хотел вместе с проявлением гостеприимства произвести впечатление сравнительно хорошей обеспеченности немцев запасами. Он спросил советского генерала, не желает ли он французского коньяка. Савельев согласился без колебаний. У Сапаушке не нашлось рюмок для вина или коньяка, но у него было несколько стаканов для чистки зубов, которые он и наполнил до краев. Сапаушке поднялся и предложил генералу Савельеву произнести тост. Советский офицер, конечно, не стал отказываться. Они осушили стаканы, и Савельев спросил, нельзя ли налить еще один.

Сначала Сапаушке решил дать русскому генералу выпить столько, чтобы он непроизвольно раскрыл бы какую-нибудь ценную информацию. Однако, поскольку не было возможности проверить правдивость его слов, немец отказался от этой идеи. Когда стаканы снова оказались пусты, два офицера пожали друг другу руки, и советская делегация отбыла тем же путем, по которому приехала.

Корсуньской битве суждено было продолжиться.

Глава 1 Предыстория: война на востоке

Когда Адольф Гитлер начал операцию «Барбаросса», нападение на Советский Союз 22 июня 1941 года, он ожидал быстрого успеха. Вначале казалось, что его надежды сбываются. Немецкие армии стремительно продвигались в глубь советской территории и по мере продвижения брали в плен сотни тысяч солдат Красной армии. Однако в августе советское сопротивление усилилось, а трудности с подвозом нарастали с увеличением расстояния от баз снабжения. Тем не менее германское высшее командование сохраняло оптимизм. В конце августа немецкие группы армий «Центр» и «Юг» провели операцию по окружению советских армий в районе Киева, захватив в итоге 665 000 советских солдат пленными. Это был крупный успех, и за ним последовала еще одна грандиозная операция на окружение.

В начале октября группа армий «Центр» начала операцию «Тайфун», генеральное наступление на Москву. Германские танковые клинья быстро прорвали советскую оборону западнее Вязьмы и Брянска. Германские клещи сомкнулись позади советских оборонительных линий, что в результате привело, возможно, к крупнейшим потерям, когда либо причинявшимся врагу. Немцы сообщили о 673 000 человек, взятых в плен, но время истекало. На второй неделе октября проливные дожди превратили землю в болото, дав Красной армии время подтянуть подкрепления к рассыпавшемуся фронту западнее Москвы. Немцы предприняли еще одну попытку захватить советскую столицу, но и она провалилась в начале декабря. Тем временем Сталин начал контрнаступление, которое позволило отбросить немцев далеко от ворот Москвы.

Неудачной попыткой вывести Советский Союз из игры за кампанию 1941 года Гитлер обрек свою страну на продолжительную войну, исход которой в конечном счете определялся объемом промышленных и демографических ресурсов. Война на Востоке оказалась неслыханно дорогостоящим предприятием и отличалась беспримерной жестокостью, в том числе по отношению к мирному населению и военнопленным. С самого начала Гитлер решил, что эта война будет войной на уничтожение, советская сторона приняла этот вызов, и результаты были страшными.

При взгляде из сегодняшнего дня кажется очевидным, что если Гитлер имел шансы на победу над Советским Союзом, то он лишился его к декабрю 1941 года. К тому времени, когда немцы сумели остановить зимнее наступление Красной армии, Гитлер решил ответить генеральным наступлением летом 1942 года. Однако на этот раз его ресурсы оказались недостаточны для наступления по всему фронту, такого, как летом 1941 года. Теперь его усилия были направлены на овладение нефтяными полями Кавказа и на захват Сталинграда. Ни одной из этих целей полностью достичь не удалось, и в ноябре 1942-го Красная армия начала контрнаступление, в результате которого немецкая 6-я армия оказалась отрезанной в Сталинграде. Этот успех впоследствии рассматривался как поворотная точка во всей войне, но вероятно, что преимущество к тому времени уже было у советской стороны.

Удача отворачивается от Германии

Усилия немцев по вызволению 6-й армии не увенчались успехом, и в начале февраля 1943 года умирающие от голода и холода остатки окруженной 6-й армии сдались. Около 100 000 немецких солдат попало в советский плен. Но Сталин не удовлетворился уничтожением 6-й армии. Было проведено несколько наступательных операций, угрожавших обрушить весь немецкий фронт на Восточной Украине. В это же время немецкие войска теряли инициативу и на других фронтах. В Северной Африке битва за Эль-Аламейн в октябре 1942 года стала началом конца для сил Оси на южном побережье Средиземного моря. Англо-американское вторжение в Алжир и Марокко 8 ноября 1942 года ознаменовало вступление в войну против Германии сухопутных сил Соединенных Штатов Америки.

Продвижение союзников продолжилось в первой половине 1943 года. Силы Оси в Северной Африке были прижаты к морю в Тунисе, где они в итоге и сдались в мае. В Атлантике была преодолена угроза немецких субмарин, неумолимо продолжалось накопление сил в Великобритании. На Восточном фронте продолжались советские наступления. Были перерезаны и Дон, и Донец, и немцам пришлось отступить с Кавказа. Хотя немецкое контрнаступление под руководством фельдмаршала фон Манштейна дало Гитлеру повод для хвастовства, но приход весны положил конец активным операциям, и стало ясно, что положение немецкой армии куда хуже, чем год назад.

Несмотря на последние неудачи, на лето 1943 года немецкое командование запланировало операцию, которая должна была вернуть в его руки инициативу на Восточном фронте, но ее масштаб был гораздо скромнее летних наступлений предыдущих лет. Она получила кодовое название «Цитадель». После многократного переноса сроков начала наступления немцы начали операцию «Цитадель» 5 июля 1943 года, преследуя цель отрезать удерживаемый советскими войсками выступ у Курска. Северная ударная группировка имела незначительный успех и после недели боев остановилась. Южная группировка действовала более успешно, и Красная армия сумела остановить ее высокой ценой и лишь после последовательной переброски подкреплений. Тем не менее операция «Цитадель», которой суждено было стать последним генеральным наступлением немецкой армии на Восточном фронте, со всей очевидностью провалилась[1].

Кроме того, Красная армия, воспользовавшись успехами разведки, не только организовала мощную оборону на основных направлениях немецких атак, но и создала ударные группировки, которые должны были быть задействованы, как только немецкое наступление будет остановлено. Первое из этих советских контрнаступлений было направлено против удерживаемого немцами выступа в районе Орла. Фактически в орловском выступе находилась северная ударная группировка немцев. Три советских фронта: Западный, Брянский и Центральный — получили задачу разгромить немецкие войска в орловском выступе и нанесли удар 12 июля. Центральный фронт не достиг больших успехов, поскольку принял на себя основной удар во время немецкого наступления. Но два других советских фронта составляли свежие части. Западный фронт достиг заметных результатов вначале, но на его действия быстро последовала реакция немецких сил. Контрмеры, принятые немцами, были недостаточны для удержания орловского выступа, но они позволили немцам отвести войска и потребовали от Красной армии больших жертв даже ради медленного продвижения. Хотя советское наступление на орловский выступ принесло менее значительные результаты, чем ожидалось вначале, битва в районе Курск — Орел показала, что ход войны определенно повернулся в направлении, благоприятном для Советского Союза и неудачном для Германии[2].

В начале лета 1943 года никому еще не было очевидно, что немцы проигрывают войну, хотя при взгляде из нынешнего времени ясно, что война повернулась против них. Когда операция «Цитадель» остановилась и началось советское наступление, стало понятно, что Красная армия перехватил а инициативу и не потеряет ее. В то же время английские и американские войска вторглись на Сицилию, вскоре после чего последовала сдача Италии. Кроме того, интенсивность бомбардировок союзниками немецких городов нарастала, наиболее ярким примером стало разрушение Гамбурга. На всех фронтах Германия была вынуждена перейти к обороне, и на Восточном фронте это проявилось с особенной очевидностью.

Битва за Орел потребовала большего времени и принесла менее значительные результаты, чем рассчитывало советское командование, но были подготовлены и другие наступления. 17 июля Южный фронт начал наступление на немецкую 6-ю армию (заново сформированную), стоявшую в обороне по реке Миус. Немцы были вынуждены отправить туда II танковый корпус СС и другие подкрепления. Это позволило отбросить наступающие советские части, но ослабило оборону в районе Белгорода, который оказался целью следующего советского удара.

В соответствии с изначальными советскими планами немецкие силы, предназначенные для наступления, будут контратакованы, когда начнется операция «Цитадель». Однако из-за существенных потерь, понесенных при отражении немецкого удара, эти планы пришлось изменить. Немцев отбросили лишь на их исходные позиции, а советские фронты начали подготовку к следующему удару.

3 августа Красная армия начала наступление силами Воронежского и Степного фронтов, и поначалу оно проходило довольно успешно. Немцам пришлось перебросить в район Белгород — Харьков дивизии «Великая Германия», «Рейх» и «Мертвая голова». Им удалось справиться с наиболее опасными советскими прорывами, однако пришлось смириться со сдачей Харькова 23 августа. Но в очередной раз Красная армия заплатила за свои успехи немалую цену[3].

Эти операции стали образцом для дальнейших боевых действий в 1943 году. Красная армия на определенном участке фронта наносила удар, вынуждавший немцев подтягивать на угрожаемый участок механизированные соединения. Одновременно советское высшее командование формировало ударный кулак для наступления на другом участке фронта, который оголялся, когда немецкие части привлекались к отражению предыдущего наступления. Таким способом Красная армия наносила по немецкому фронту удар за ударом, а немцы перебрасывали свои части то туда, то сюда. Немцы постоянно опаздывали на один шаг, и, хотя в конечном счете им удавалось отбить все советские атаки, они постепенно оттеснялись назад почти по всему фронту.

У советских операций второй половины 1943 года было два основных недостатка: немцы не потерпели ни одного серьезного поражения, а потери Красной армии каждый раз оказывались очень высокими. В промежутке между 1 июля и 30 сентября 1943 года Красная армия понесла чудовищный ущерб, потеряв около трех миллионов человек[4]. При этом немецкие потери за тот же период составили 530 000 человек[5]. Кроме того, почти 180 000 солдат были эвакуированы в связи с болезнями или покинули Восточный фронт по другим причинам.

Прибывающее пополнение было совершенно недостаточным для покрытия немецких потерь, поскольку всего прибыло в качестве пополнения или вернулось из госпиталей менее 280 000 человек. Кроме того, небольшие размеры пополнения выглядели еще меньше по сравнению с притоком сил в Красную армию, которая, по всей видимости, получила более двух миллионов человек новобранцев и вернувшихся из госпиталей. Если бы Красная армия не получила такого преимущества, она едва ли смогла бы проводить дальнейшие наступления[6].

Евгений Бессонов на Брянском фронте

Статистику потерь определяли не только огромные жертвы, понесенные Красной армией в ходе проводимых ею наступлений. Опасность была высока и для тех, кто сидел в окопах в обороне. Можно пройти много дней в относительном покое, чтобы затем погибнуть в кровопролитном бою. Евгений Бессонов провел более года на военной службе, занимаясь в основном боевой подготовкой, пока его не направили на Брянский фронт в июле 1943 года на должность командира взвода в 4-й танковой армии. Трудности с транспортом заставили его и солдат, с которыми он ехал, добираться на попутных машинах, а часть пути от Москвы до фронта пройти пешком[7].

В начале августа Бессонов прибыл в штаб Брянского фронта, откуда отправился в 4-ю танковую армию, нуждавшуюся в пополнении. Бессонов провел две недели, не побывав ни в одном бою, но в середине августа роту, в которой он служил, послали в атаку. Бессонов получил под начало 2-й взвод, и до начала боя у него почти не осталось времени познакомиться со своими подчиненными[8].

Выйдя на исходные позиции вечером, Бессонов и его подразделение были готовы утром пойти в атаку. Рота Бессонова растянулась в цепь, чтобы вместе с остальными двумя ротами батальона наступать на высоту. Они не знали, есть ли на высоте немецкая оборона или она не занята противником, но истинное положение дел вскоре прояснилось. Вражеские пулеметы открыли огонь по наступающей советской пехоте, затем немцы открыли заградительный огонь из минометов. Бессонов, как его учили, крикнул: «Вперед, бегом!»

Никто не выполнил приказ Бессонова, кроме него самого. Он оглянулся и увидел, что его люди укрылись в овраге и начали окапываться. Бессонов решил последовать их примеру, но понял, что у него нет инструмента для этого. К счастью, ему удалось взять лопатку взаймы у солдата, который уже успел выкопать себе ячейку[9].

День прошел, а ночью была проведена вторая атака, но она тоже прошла неудачно. На следующий день готовилась еще одна атака, и на этот раз Бессонов предупредил некоторых своих солдат, что если они не пойдут в атаку, их сурово накажут за трусость. Он даже пригрозил своему помкомвзвода, который перед этим не участвовал в атаке, сославшись на больной живот, что расстреляет его, если такое повторится еще раз. Но от таких угроз было немного толку, потому что на второй день атака опять была отбита. Даже поддержка тремя танками Т-34 не дала эффекта[10].

На третий день атаку организовать не удалось, поскольку позиции, занятые Бессоновым и его людьми, подверглись многократным ударам с воздуха и артиллерийским обстрелам. Советские солдаты откатились назад в свои окопы, где снаряд за снарядом, бомба за бомбой взрывались вокруг них, со свистом разлетались осколки. Позже Бессонов вспоминал, что в таком аду, в который они угодили, время течет страшно медленно. К концу дня немецкий огонь прекратился, и подразделение Бессонова смогло подсчитать потери[11].

Боевое крещение Бессонова не было чем-то необычным для людей, воевавших на Восточном фронте. Большие потери приводили к необходимости направлять на передовую многочисленные необстрелянные пополнения. Особенно это было характерно для Красной армии. Миллионы людей во второй половине 1943 года пошли в свой первый год войны и лицом к лицу столкнулись с ужасами войны. Бессонов стал одним из тех счастливцев, кому удалось выжить и рассказать о выпавших на их долю испытаниях.

Война на Восточном фронте, август — ноябрь 1943 года

В течение последних трех месяцев 1943 года кровопролитные сражения продолжались, шли бои вдоль Днепра. Потери советской стороны немного сократились, но все равно оставались высокими. Немецкие потери также несколько уменьшились, но по-прежнему превосходили возможности Рейха по их восполнению.

По сути, во второй половине 1943 года на советско-германском фронте шла война на истощение. Красная армия не могла добиться краха немецкой обороны в оперативном масштабе и больше преуспела в постепенном вытеснении немцев назад, оказывая на них достаточное давление. Немцам же удалось заставить атакующих платить непропорционально большую цену, и, как уже говорилось выше, Красная армия была в силах поддерживать давление лишь благодаря исключительно большому преимуществу в объемах подкреплений и смене ослабленных частей. Важным фактором, объясняющим такое неудачное соотношение потерь, явилось отсутствие больших окружений немецких сил. Если бы немецкие части окружались, у Красной армии появились бы гораздо большие шансы улучшить соотношение потерь. Однако операции на окружение давались Красной армии с трудом, поскольку до тех пор советские силы не были способны продвигаться так быстро, что немцы не успевали бы отводить войска в относительном порядке.

Хотя было затрачено чрезвычайно большое количество людских ресурсов, Красная армия добилась важных результатов. Была освобождена значительная часть Украины с ее богатыми экономическими, сельскохозяйственными и промышленными ресурсами. Но в какой степени их можно было эксплуатировать, было еще неясно, поскольку немцы предпринимали значительные усилия, чтобы уничтожить промышленность и инфраструктуру, увести или истребить домашний скот и вывезти часть населения, в частности трудоспособных людей, которых можно было использовать как рабочую силу или на военной службе.

До сих пор среди советских побед Сталинград выделялся как наиболее завершенная операция. Немцы не просто несли урон, их потери распределены по всем родам войск. В этом заключалось главное отличие от сражений второй половины 1943 года, в которых несла потери главным образом пехота. Это облегчало немцам задачу восполнения потерь. К тому же, пока немецкие войска не попадали в окружения, доля раненых обычно составляла 70–80 % потерь[12]. Почти половина из них возвращалась в действующую армию в разумные сроки, но иногда могло пройти несколько лет, прежде чем поправившийся солдат возвращался на фронт. Антон Мейзер служил в 79-й пехотной дивизии в 1940 году, когда получил серьезное ранение. После пяти месяцев в госпиталях его признали годным к гарнизонной службе. Прошло почти три года, в которые он служил в основном в Метце и Нанси в восточной Франции. За это время он выполнял различные кабинетные задачи, но ухудшение ситуации на Восточном фронте дало ему шанс вернуться на фронт[13].

389-я пехотная дивизия была уничтожена под Сталинградом, но было принято решение заново сформировать ее, и остатки ее личного состава собрали в западной Франции. От прежней дивизии осталось совсем немного людей.

Большая часть солдат нового формирования не были ветеранами старой дивизии. Мейзер стал одним из солдат, направленных на укомплектование новой 389-й дивизии. Он получил назначение в 389-й артиллерийский полк и в конце августа 1943 года прибыл на базу своей части в западной Франции[14].

Осень во Франции — довольно приятное время, но Мейзеру не суждено было ею насладиться. Через месяц пребывания в своей новой части Мейзера и его товарищей посадили в эшелоны, как и лошадей и военное имущество дивизии. Они могли только догадываться, какое им уготовано будущее, но когда они благополучно добрались до Советского Союза, их поезд остановили, потому что станцию, через которую они должны были следовать, незадолго до того атаковали партизаны. Партизаны уже исчезли, но трупы железнодорожного персонала остались как мрачное напоминание о том, что может случиться с несущими службу на Восточном фронте[15].

Три года, прошедшие со дня ранения Мейзера в 1940 году до его возвращения на фронт, вероятно, были более долгим сроком, чем у большинства раненых немецких солдат. Однако его пример показывает, по всей вероятности, типичную ситуацию: чем дольше оказывался период выздоровления, тем меньше оставалось шансов вернуться в свою часть.

Когда немцев выдавили с Восточной Украины, а советские армии подошли к восточному берегу Днепра, стало ясно, что Германия проигрывает битву за обладание Востоком. К тому же в сентябре силы союзников вторглись в материковую часть Италии. Муссолини уже был арестован под влиянием высадки союзников на Сицилии, а высадка союзных сил в Салерно заставила Италию перейти на другую сторону в этой войне. Другие сателлиты немцев тоже последовали примеру Италии и стали искать способ выйти из войны или сменить сторону, но эти неудачи не поколебали решимости Гитлера продолжать борьбу. Немецкие войска стремительно оккупировали большую часть Италии, и, поскольку ненастная погода в районе Ла-Манша обещала предотвратить операцию по высадке союзников во Франции, Гитлер решил отправить несколько танковых дивизий из Западной Европы на Украину, где продолжалось советское наступление.

Глава 2 Битва за Днепр

В конце сентября четыре советских фронта вышли на восточный берег широкого Днепра, одной из самых больших рек Европы. Фельдмаршал Эрих фон Манштейн, который как командир группы армий «Юг» отвечал за оборону Украины, понимал, что на реке можно было бы организовать практически непреодолимый оборонительный рубеж, если бы у немцев было достаточно ресурсов для его обороны. Но войск для обеспечения устойчивой обороны на всем протяжении реки под рукой было недостаточно. К тому же немецкое отступление на днепровский рубеж проходило трудно, потому что лишь в пяти местах имелись условия для переправы через реку, и в них скапливалось большое количество войск.

Лейтенант Фриц Халь, двадцатитрехлетний офицер, занимал должность командира роты в моторизованном полку «Вестланд» 5-й танковой дивизии СС «Викинг». Он успел поучаствовать в сражениях на Миусе и вместе со своей дивизией отступал после кровопролитных боев на Восточной Украине. Отступление за Днепр означало, что напряженность боев спадет, но ситуация была вовсе не благополучной. Впоследствии он вспоминал:

«27 сентября мы переправились через Днепр по мосту возле Черкасс и выбрались на западный берег. Из-за неправильной оценки ситуации высшие штабы не смогли обеспечить достаточно мостов в полосе 8-й армии. У немногих переправ выстраивались длинные, в несколько километров, очереди из машин боевых частей, танков, артиллерии и обозов. Кажется невероятным, что это грандиозное скопление людей и техники не подверглось бомбовым ударам Красной армии. Мы были оставлены без всякого воздушного прикрытия, так как ни один немецкий истребитель так и не появился в небе, зенитное прикрытие переправы также не было развернуто».

Поскольку немцы отступали к реке, советские войска энергично наступали, чтобы захватить плацдармы на ее западном берегу. Немцы придерживались тактики выжженной земли, так что советские части испытывали большие трудности с добыванием лодок, паромов и прочих переправочных средств. Но каждый в Красной армии понимал, как важно зацепиться за западный берег Днепра. Вначале попытки переправиться через реку сильно ограничивались недостатком имевшихся средств. Но скоро саперы навели новые мосты, начали действовать паромы. Немецкие воздушные силы и артиллерия не давали покоя отрядам на плацдармах, но были не в силах остановить поток советских войск.

Освобождение Киева

К 1 октября 1943 года Красная армия захватила и удерживала несколько плацдармов на Днепре, правда, все попытки использовать воздушно-десантные силы обернулись неудачей. В течение первой недели октября советское командование усиливало войска перед решающим наступлением. Этот удар положил начало нескольким месяцам тяжелых боев на восточном берегу Днепра. В октябре 2-й Украинский фронт под командованием генерала Конева очистил от немцев западный берег на участке от Днепропетровска до Черкасс. Его части надежно закрепились на западном берегу, образовав большой плацдарм глубиной до 100 километров.

В ноябре заявил о себе 1-й Украинский фронт под командованием генерала Ватутина. Его части удерживали два сравнительно небольших плацдарма — один в районе Букрина к югу от Киева, а второй у Лютежа, севернее Киева.

3-я гвардейская танковая армия под командованием генерала Рыбалко была выведена с букринского плацдарма со всеми мерами предосторожности, чтобы ввести немцев в заблуждение относительно ее действительного расположения. Фактически Красная армия предприняла все возможные усилия, чтобы убедить немцев, что 3-я гвардейская танковая армия все еще находится на букринском плацдарме. На немецких картах, отражающих обстановку 3 ноября, отмечено, что гвардейцы-танкисты все еще находятся у Букрина. По словам маршала Жукова в его мемуарах, погода благоприятствовала советской перегруппировке. «На наше счастье, погода была нелетная, и авиационная разведка противника во время перегруппировки почти не действовала»[16].

Чтобы достичь нужного места, танкам пришлось дважды пересекать Днепр, но не они одни перемещались на лютежский плацдарм. Как обычно, было подтянуто огромное количество советской артиллерии, позволившее достичь плотности в 400 артиллерийских и минометных стволов на километр фронта. Большая часть пехоты на плацдарме входила в состав 38-й армии генерала Москаленко, и, как он вспоминал после войны, концентрация артиллерии в полосе его армии была к тому моменту самой высокой за всю войну[17].

Ватутину, который переправился со своим штабом на лютежский плацдарм, было очень важно, чтобы немцы все еще считали, что главный удар будет нанесен из района Букрина. Он уже дважды пробовал наступать оттуда, но оба раза неудачно. Ватутину требовался быстрый успех, потому что Сталин требовал освободить Киев до 7 ноября, к годовщине Октябрьской революции 1917 года. Вдобавок командующие другими фронтами, Иван Степанович Конев, Родион Яковлевич Малиновский и Федор Иванович Толбухин, уже добились различных успехов в течение октября, тогда как его фронт по-прежнему вел бои на своем плацдарме. Ватутин понимал, что ему нужно как-то перехитрить фон Манштейна, командовавшего противостоящими ему войсками. В результате 1 ноября он начал сильные атаки с букринского плацдарма в попытке отвлечь внимание немцев, пока проводились последние приготовления к главному удару из-под Лютежа.

Ватутин начал наступление с лютежского плацдарма 3 ноября и, в отличие от предыдущих попыток, на этот раз добился успеха. 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко получила задачу прорвать немецкий фронт. К утру 5 ноября танкисты Рыбалко добрались до Святошина (к западу от Киева) и блокировали основную дорогу, ведущую на запад из Киева. Рыбалко разместил свой командный пункт в маленьком доме за пределами Святошина и приказал подчиненным ему командирам прибыть на совещание. Полковник Якубовский, командир 91-й отдельной танковой бригады, приехал первым. Рыбалко казался необычайно взволнованным и возбужденным.

Он спросил Якубовского: «Вы знаете, чей это дом?»

Якубовский не заметил ничего особенного в этом доме. Дом показался вполне обычным. Он ответил, что не знает. Рыбалко сказал: «Я с семьей перед войной жил в этом доме»[18].

Советские войска продолжали наступать на Киев и вошли в него 6 ноября, как раз к торжествам в Москве, которые проходили на следующий день. Сталин получил возможность объявить, что третий по величине город в Советском Союзе был освобожден от захватчиков.

Однако наступление Ватутина не закончилось с освобождением Киева. Его армии наступали дальше на запад, отбросив немцев более чем на 60 километров от Киева. В результате немецкие части были на широком участке выбиты с днепровского оборонительного рубежа. Но им удалось удержаться на стокилометровом отрезке реки под Каневом, к югу от Киева[19]. Образовавшийся в немецком фронте выступ скоро предстояло срезать. Ватутин и Конев планировали дальнейшие наступления, которые заставят фон Манштейна реагировать.

Сражение за Киев стоило 1-му Украинскому фронту больших потерь, причем не только в пехоте и танках, но и в коммунистах, бывших в рядах бойцов. Константин Васильевич Крайнюков, политработник из состава 1-го Украинского фронта, писал в своих мемуарах:

«Нас очень беспокоили потери в личном составе, а также уменьшение численности коммунистов и комсомольцев. Входе длительного наступления и тяжелых оборонительных боев на киевском направлении некоторые первичные и низовые партийные и комсомольские организации стали малочисленными. Чтобы восполнить потери, пришлось изыскивать резервы непосредственно в ходе операции, даже прибегнуть к своеобразной мобилизации членов ВКП(б) — перебросить значительную их часть из тыловых учреждений в полки, сражавшиеся на главных участках и направлениях»[20].

Несмотря на понесенные потери, Ватутин продолжил подготовку к следующему наступлению, которая завершилась во второй половине декабря 1943 года.

Ватутин использует свое преимущество

Командующий группой армий «Юг» фельдмаршал фон Манштейн намеревался праздновать Рождество с 20-й моторизованной дивизией. Однако его визит был сорван угрожающими докладами, в которых предполагалось, что началось советское наступление. Когда фон Манштейн вернулся в свой штаб, он понял, что Ватутин устроил не ложную атаку. Наоборот, это было большое наступление. Ватутин наступал при существенном численном преимуществе, и немцы не смогли устоять перед его натиском[21].

Ватутин начал наступление рядом атак на разных участках, поскольку он хотел полностью использовать возможности артиллерии и авиации на каждом участке прорыва. Когда началось наступление, Константин Крайнюков из штаба 1-го Украинского фронта находился в штабе 18-й армии. Генерал-полковник Леселидзе напряженно посмотрел на свои наручные часы и тихо произнес: «Ну, бог войны, тебе первому слово».

Артиллерия открыла огонь, загрохотали залпы «Катюш». Леселидзе продолжил громким радостным голосом: «Хороша боевая музыка! Две сотни стволов на каждый километр фронта прорыва!»[22]

Красная армия наращивала свои возможности по концентрации артиллерии. В Сталинграде, например, число артиллерийских и минометных стволов на каждый километр участков прорыва было менее 80. На Днепре оно выросло более чем в два раза.

Когда удалось прорвать немецкую оборону, танки ввели в прорыв, но атака проходила не гладко. Полковник Якубовский, командир 91-й отдельной танковой бригады в составе 3-й танковой армии, вспоминал:

«Второй день Житомирско-Бердичевской операции начался в неблагоприятных условиях. С утра 25 декабря 1943 года погода резко ухудшилась. Снова начались дожди. Грунтовые дороги превратились в сплошное месиво. Все это затрудняло подтягивание вторых эшелонов и резервов, подвоз боеприпасов и горючего».

Несмотря на плохую погоду, советское наступление продвигалось вперед. Ватутин умело руководил войсками, и они отбросили немцев еще на 100 километров. Однако ему приходилось заниматься и другими делами.

Вечером 6 января в Киев прибыла с визитом делегация военных из США во главе с генерал-майором Д.Х. Конноли, командующим группировкой в Персидском заливе. Делегация покинула Москву 3 января и по пути делала остановки в Орле и Курске. Перед возвращением в Москву 16 января она также посетила Житомир и его окрестности. Целью этой поездки было изучение советских возможностей по снабжению войск, поэтому о самих операциях было собрано совсем немного данных. Среди прочего в отчете обсуждалась степень разорения, причиненного войной советскому народу. Например, в январе 1944 года численность населения Орла составляла 55 000 человек при довоенном значении 110 000. Более того, когда Красная армия освободила Орел в августе 1944 года, в городе оставалось всего 25 000 жителей. Основные железнодорожные сооружения и инфраструктура были полностью уничтожены немцами при отступлении, но к январю 1944 года уже около 60 % было восстановлено. Похожие данные приводились о Курске, который был освобожден в феврале 1943 года. Хотя город был в советских руках уже почти год, воздушные налеты во время летних сражений вокруг города повредили наиболее важные его части, такие, как железнодорожная система. В январе 1944-го, пропускная способность железных дорог в Курске составляла 60 % от довоенного уровня. Сам город не был так разрушен, как Орел, но количество его жителей уменьшилось со 120 000 до войны до 60 000.

Киеву тоже был нанесен серьезный ущерб. Когда делегация США прибыла в город, там только начинали снова работать троллейбусные линии. Члены делегации на автомашинах отправились в Житомир и приехали туда всего лишь через десять дней после того, как город был освобожден частями Красной армии. По их оценкам, 30–40 % города было разрушено, но электростанция и пивная фабрика до сих пор работали. На городских зданиях были развешаны сообщения о том, что все мужчины в возрасте от 17 до 35 лет должны пройти регистрацию у коменданта города. Их цель заключалась в том, чтобы выловить всех потенциальных новобранцев в Красную армию. Освобожденные районы были важным источником пополнения армии. Например, в феврале — марте 1944 года 1-й Украинский и 1-й Белорусский фронты призвали 76 000 человек в районах своего нового расположения[23].

14 января, как раз перед тем, как делегация США отправилась обратно в Москву, Ватутин приказал своим армиям перейти к обороне. Наступление стоило ему около 100 000 человек, но немцы еще не были разбиты. Фельдмаршал фон Манштейн приказал начать контрнаступление, получившее ироническое наименование «операция „Ватутин“». В нем должны были принять участие два танковых корпуса из состава 1-й танковой армии генерала Ганса Валентина Хубе. Хубе намеревался отрезать советских танкистов ударами с двух направлений.

Конев наступает на Кировоград. 5 января

Тем временем генерал Конев готовил большое наступление дальше на юго-восток. Его целью было освобождение Кировограда. На бумаге Отто Вёлер, командующий немецкой 8-й армией, которой предстояло принять на себя главный удар наступления войск Конева, имел впечатляющие боевые порядки. Под его началом находились 16 дивизий, из них 5 танковых. Хотя дивизии находились в неважном положении, потому что многие из них были в бою почти непрерывно начиная с июля 1943 года, их не удалось застать врасплох. 3 января фон Манштейн и Вёлер обсудили угрозу предстоящего советского удара и меры, которые могут его остановить. В журнале боевых действий 8-й армии от 4 января было отмечено, что советское наступление неизбежно.

Насколько хорошо советское командование представляло себе обстановку у немцев, неясно, но оно адекватно оценивало сложность поставленной задачи. Рано утром 5 января маршал Г.К. Жуков приехал в штаб 5-й гвардейской армии. Генерал Жадов доложил об обстановке в его армии. После доклада Жуков заметил[24]:

«Кировоград может оказаться крепким орешком, успех его штурма будет зависеть от быстрого выхода соединений генерала Родимцева (32-й гвардейский стрелковый корпус) на его подступы с востока, а 33-го корпуса — с северо-запада. Следите за событиями на флангах армии, не упустите момент ввода 7-го механизированного корпуса. Может статься, что именно в полосе действий 5-й гвардейской армии будет решена судьба всей Кировоградской операции».

Соображения Жукова не были беспочвенными. Несмотря на трудности, которые испытывали немцы, ничего не обещало советской стороне легкой победы. Предшествующий опыт также заставлял командование Красной армии не допускать излишне оптимистичных прогнозов.

Когда утром 5 января артиллерия Конева открыла огонь, это стало сигналом к началу еще одного кровопролитного сражения. После получасовой артиллерийской подготовки стрелковые части при поддержке танков и самоходок двинулись вперед. Генерал Ротмистров, подчиненная которому 5-я гвардейская танковая армия должна была пробить брешь в немецкой обороне, описывал ход атаки:

«Наступал холодный рассвет 5 января. Густой туман плотной пеленой стлался над землей. С моего наблюдательного пункта едва просматривались ближние траншеи и ходы сообщения, контуры танков, покрашенных белилами. Туман и радовал нас, и огорчал. Радовал потому, что противник не мог вести прицельный огонь с дальних дистанций. Огорчал и вызывал озабоченность тем, что наша авиация в этих условиях не сможет выполнить свои задачи, и мы лишались авиационной поддержки»[25].

В течение первого дня войскам Ротмистрова сопутствовал успех, хотя и неполный. 6 января маршал Жуков приехал к Ротмистрову и начал беседу с самого обычного вопроса:

«Как идут дела?»

«Теперь, можно сказать, хорошо».

Маршал внимательно слушал доклад Ротмистрова, рассматривая положение войск, отмеченное на оперативной карте. Ротмистров докладывал, что с первых же минут боя противник оказал 7-й гвардейской армии яростное сопротивление, и поэтому пришлось усилить пехоту двумя танковыми бригадами, а затем вводить в сражение и оба танковых корпуса. Жуков оторвал взгляд от карты:

«А вам известно, что Конев передает восьмой мехкорпус Хасина в армию Жадова?»

Ротмистров сказал, что знает об этом, так как его проинформировал начальник штаба. Он добавил: «Только не понимаю, для чего отбирать у меня второй эшелон, предназначенный для развития успеха и главным образом для отражения контратак противника при обходе Кировограда».

Жуков лукаво улыбнулся: «Вот и докажите, что ваша армия справится с задачей и без восьмого мехкорпуса. Кстати, решительное наступление армии Жадова будет содействовать вашему успеху, поскольку противник так или иначе должен оттянуть часть своих сил с южного и юго-западного участков на северо-запад».

Жуков доброжелательно посмотрел на Ротмистрова. Суровые черты его лица смягчились и снова озарились улыбкой:

«Плохой тот командир или солдат, который не стремится добиться победы первым. Мне нравится это здоровое честолюбие»[26].

Сражение разгорелось в следующие дни, атаки сменяли контратаки. Однако было ясно, что немцы борются за свою жизнь. Вскоре советские силы достигли предместий Кировограда. Немцы приступили к разрушению наиболее важных городских объектов перед тем, как окончательно покинуть город 8 января. Конев не удовлетворился освобождением Кировограда. Он продолжал давить на немецкие части, и постепенно его войска продвигались вперед. Однако Конев двигался медленно. Когда к 19 января наступление окончательно выдохлось, линия фронта отодвинулась не более чем на 40 километров.

Результаты сражения за Кировоград, возможно, были неудовлетворительны, но в сочетании с успехами 1-го Украинского фронта они давали Красной армии шанс окружить основные немецкие силы, чего ни разу не происходило с тех пор, как 6-я армия Паулюса была окружена в Сталинграде. Фактически уже в ходе сражения за Кировоград была начата разработка операции на окружение. Однако было неясно, успеет ли советское наступление начаться до того, как фон Манштейн будет готов к контрнаступлению, которое он планировал под кодовым названием «Ватутин».

Глава 3 Планирование, подготовка, готовность

Наступательные операции Ватутина в районе Киева вместе с атаками Конева под Кировоградом сформировали в линии фронта выступ с немецкой стороны с городком Корсунь посередине, примерно в 120 километрах на юг от Киева. Это была заманчивая цель для командования Красной армии. Ударами, нанесенными с обеих сторон выступа по двум сходящимся направлениям, можно было окружить два немецких армейских корпуса. 1-й Украинский фронт Ватутина должен был атаковать с северо-запада, а 2-й Украинский фронт Конева — с юго-востока. 12 января Ставка издала директиву для двух фронтов, поставив им задачу подготовить операцию по окружению в районе Корсуня немецких войск, все еще удерживавших участок Днепра между Каневом и Черкассами.

1-я танковая армия удерживает позиции, 6 января

Вполне естественно, немцы тоже знали, что выступающий участок фронта очень уязвим. Уже в полдень 6 января командующий 1-й танковой армией генерал Ганс Валентин Хубе обсуждал сложившуюся обстановку с фельдмаршалом фон Манштейном, командующим группы армий «Юг». Хубе предложил отвести правое крыло, XXXXII армейский корпус, на реку Россаву. Таким образом, корпус оказался бы в менее уязвимом положении, что позволило бы армии высвободить войска для контратаки западнее. В своем ответе Манштейн отметил, что 1-й танковой армии не следует рассчитывать на какое-либо одобрение отвода своих частей. Тем не менее Хубе приказал и VII, и XXXXII армейским корпусам подготовиться к отступлению. Позже в тот же день Хубе снова обсудил обстановку с фон Манштейном. Фельдмаршал сказал Хубе, что до того он получил приказ сверху удерживать позиции при любых обстоятельствах.

Однако фон Манштейн обговорил этот вопрос с главным командованием сухопутных войск (ОКХ), а Хубе тем временем подгонял два своих корпуса в подготовке к отходу. Перед обедом 1-я танковая армия была уведомлена, что ОКХ не разрешает отход, но продолжает обсуждение этого вопроса. Хубе выглядел вполне оптимистичным, но в 14:00 из ОКХ пришел ясный ответ, что любой отход запрещается. Это решение поставило 1-ю танковую армию в затруднительное положение. Советские атаки создали брешь между VII армейским корпусом и III танковым корпусом, а обещанные им подкрепления были отправлены в другие армии. У Хубе не оставалось других вариантов, кроме отвода войск, который высвободит силы для проведения контратаки прорвавшихся советских частей.

Очевидно, это был рискованный ход, но в данное время он мог сработать. Но если бы командование Красной армии узнало, что фронт был ослаблен, оно в свою очередь могло бы использовать это в своих интересах. К несчастью для Хубе, он мог выбирать только из неопределенных вариантов, так как лучшее из возможных решений было запрещено ОКХ. Немецкие документы не говорят, исходил ли приказ от Гитлера, но если так, то, вероятнее всего, он все равно прошел через ОКХ. Кажется, для Гитлера было обычным делом отдавать лишь очень немногие приказы от своего имени. Но поскольку Гитлер следил за событиями на Восточном фронте очень пристально, ему, если бы он только пожелал, было бы легко обеспечить правому флангу 1-й танковой армии возможность отойти.

Раз пришлось отказаться от варианта с отходом, Хубе оставалось надеяться, что предстоящая операция «Ватутин» нарушит советские планы. Однако оставалось неясным, начнется ли операция вовремя, чтобы предотвратить или ослабить советские атаки. Это был вопрос особой важности, поскольку угроза правому флангу вырисовывалась все отчетливее. Фактически уже 8 января советские атаки создали немцам серьезные проблемы на стыке VII и XXXXII армейских корпусов. 10 января и воздушная разведка, и наблюдение с земли обнаружили направлявшиеся на этот участок советские подкрепления с танками и моторизованными частями. Немцы посчитали, что это наблюдение свидетельствует о смещении направления главного удара советских войск, предположительно на Умань. Следующие шесть дней прошли без существенных действий советской стороны против двух правофланговых корпусов 1-й танковой армии.

Первые признаки наращивания советских сил проявились 17 января, когда перед VII армейским корпусом были обнаружены две новые стрелковые дивизии и танковая часть, имевшая на вооружении американские танки. Немцы не сочли эти силы достаточными для создания серьезной угрозы, но тем не менее VII армейский корпус был вынужден перейти к обороне.

Дополнительной проблемой VII армейского корпуса стала отдельная группа советских частей в районе Рубаный Мост и Багва[27]. Немцы пытались уничтожить эти части, но советская атака 18 января не позволила привлечь необходимые для этого силы. Советские войска отбросили 82-ю пехотную дивизию и заняли Тыновку. Дальнейшее наблюдение за перемещением советских подкреплений в район Тыновка — Веселый Кут прибавило немцам тревог. На следующий день советские атаки в районе Тыновка — Баштечки оказывали сильное давление на немецкий VII корпус.

Еще серьезнее оказалось положение на северном фланге корпуса, где Красная армия атаковала между Крутыми Горбами и Антоновкой. Немецкая оборона была нарушена, и советские части почти добрались до Красногородки. 1-я танковая армия посчитала эту атаку очевидной попыткой прорвать немецкую оборону. Плохая погода не позволила Люфтваффе наносить удары по районам сосредоточения советских войск и вести воздушную разведку. Тем не менее части 82-й пехотной дивизии начали сосредотачиваться с целью ликвидировать советские части в районе Рубаного Моста и Багвы. Атака была назначена на 21 января.

20 и 21 января серьезных советских атак на позиции VII и XXXXII армейских корпусов не последовало, а сами немцы продолжали подготовку атак силами III и XXXXVI танковых корпусов. Одновременно советские подкрепления продолжали прибывать в район напротив VII армейского корпуса. Температура немного поднялась, и началась оттепель. Вывод 82-й пехотной дивизии с передовых позиций для переброски на юго-запад продолжался, но на прежнем месте была оставлена боевая группа из ее состава для нанесения удара по окруженным советским войскам под Тихоновкой.

22 января немцы снова наблюдали перемещение советских подкреплений в полосу VII армейского корпуса. Были выявлены три или четыре зенитные батареи, что дало немцам повод предполагать, что Красная армия готовит наступление более серьезное, чем ряд атак с ограниченными задачами, которые предпринимались всю последнюю неделю. В частности, немецкие наблюдатели подозревали, что новоприбывшие советские силы, возможно, стягиваются для участия в атаке с двух направлений — в предположении, что второй удар будет нанесен из района Кировограда — с целью срезать корсуньский выступ. Так как вывод войск из выступа был запрещен решениями ОКХ или более высокой инстанции, 1-я танковая армия могла лишь надеяться, что ее предстоящие атаки ослабят советские силы настолько, что ударную группировку достаточной силы для ликвидации выступа создать уже не удастся.

У XXXXII армейского корпуса предыдущие дни прошли спокойно, но 23 января советские войска предприняли мощную атаку на позиции 88-й пехотной дивизии, вдоль шоссе от Таращи на Звенигородку. Тяжелый бой разгорелся у села Ковшеватая, которое было занято советскими силами в результате кровопролитного боя. Они стремились к Луке, и немцам пришлось выделить один батальон из корпусной группы «Б» для укрепления обороны. Кроме того, советские войска провели четыре атаки на Крутые Горбы, примерно в четырех километрах южнее, но там немцам удалось удержать свои позиции.

Основная причина неспособности XXXXII армейского корпуса отразить советские атаки заключалась в его слабости. 22 января в его составе было две дивизии, ни одну из которых нельзя было назвать регулярной. 88-я дивизия имела в своем составе только пять пехотных батальонов, а корпусная группа «Б» — шесть[28]. Этого было очень мало для удержания участка фронта протяженностью более 100 километров.

Помимо этих двух дивизий XXXXII армейский корпус располагал крайне небольшими силами: охранный полк из двух батальонов, пехотный батальон и дивизион легких полевых гаубиц. Охранные батальоны планировалось использовать для охраны тыловых районов и операций против партизан, но растянутая линия фронта заставила Лиеба, командира XXXXII армейского корпуса, использовать их на передовой, на участке 88-й дивизии. Возможно, положение могло бы быть несколько лучше, если бы в распоряжении обороняющихся имелось большое количество артиллерии, но и в этом отношении корпус был слабым. 88-я дивизия и корпусная группа «Б» располагали лишь восемью и одиннадцатью артиллерийскими батареями соответственно. Этого было катастрофически мало для прикрытия фронта такой протяженности.

Немецкий VII армейский корпус, расположенный дальше к югу, обладал большими силами при более коротком обороняемом участке. Тем не менее и у него не все шло гладко. Навстречу советскому наступлению, казавшемуся неотвратимым, Люфтваффе направило пикирующие бомбардировщики, которые нанесли удары по частям, сосредотачивавшимся в районе Тыновки. Однако еще одну проблему создавала отрезанная советская группировка под Тихоновкой. 23 января боевая группа 82-й пехотной дивизии удалось сжать кольцо вокруг них, таким образом, вернув ситуацию под контроль. Но было неясно, удастся ли ликвидировать эту группировку до начала советского наступления, которое теперь представлялось неизбежным. Район должен был быть безоговорочно очищен от ее частей до утра 25 января, поскольку именно в этот день 82-ю дивизию планировалось направить в III танковый корпус, который готовился начать операцию «Ватутин» совместно с XXXXVI танковым корпусом.

Советские войска сосредотачиваются, 24–26 января

24 января значительных атак на позиции VII и XXXXII армейских корпусов не проводилось. Однако немцы наблюдали дальнейшее наращивание советских сил в районе Ты- новка — Баштечки, а также вокруг Ковшеватой. Поскольку на основании допросов пленных было установлено, что в районе Тыновки сосредотачиваются 5-й гвардейский танковый корпус и 5-й механизированный корпус, немцы сделали вывод, что основной советский удар будет направлен на 34-ю пехотную дивизию, и в срочном порядке направили подкрепления на этот участок фронта. По их оценке, советские приготовления почти завершены, и большое наступление следует ожидать очень скоро.

Признаки наращивания сил были подтверждены советским перебежчиком, лейтенантом из противотанкового батальона 359-й стрелковой дивизии, который заявил, что видел в Тыновке около 70 танков. Он также сообщил, что наступление должно начаться 25 или 26 февраля, и его начальной целью является село Виноград. Намерения врага становились для немцев все яснее.

Тем временем боевая группа 82-й пехотной дивизии продолжала атаки отрезанных советских частей, оттесненных в Тихоновку. Боевая группа сама по себе имела недостаточно сил, но ее поддерживали семь артиллерийских батарей, а Люфтваффе прикладывало усилия для обеспечения воздушной поддержки. И все-таки немцам не хватило сил, чтобы полностью уничтожить советскую группировку, которая снабжалась по воздуху.

24 января немецкий XXXXVI танковый корпус атаковал советскую 1-ю танковую армию. Хубе мог лишь надеяться, что этот удар будет достаточно эффективен, чтобы 1-й Украинский фронт отложил запланированную наступательную операцию или уменьшил ее размах.

XXXXVI танковый корпус продолжал атаки и 25 января, когда к нему присоединился III танковый корпус. Однако командование немецкой 1-й танковой армии отмечало, что было сильно обеспокоено угрозой VII и XXXXII армейским корпусам и торопило два танковых корпуса атаковать с предельной скоростью и решительностью, чтобы как можно скорее закончить наступление и начать перемещение частей на правый фланг армии. Против атакующих немецких войск были брошены два советских танковых корпуса, что угрожало успеху операции.

При взгляде из сегодняшнего дня ясно, что командование немецкой 1-й танковой армией верно определило основные участки советского наступления, также оказалось правильным предположение о том, что основной удар будет нанесен на юге, из района Тыновки. К тому же немцы точно предсказали дату начала советского наступления и определили, что главная его цель — отрезать немецкие войска в районе Корсуня.

К несчастью для немцев, общее положение на Восточном фронте напоминало плотину с множеством дыр и небольшим запасом пробок, способных остановить потоки воды. Но в отличие от воды, которая продолжает давить на стенки, даже если ее выдавить назад, войскам может потребоваться время, перед тем как они снова смогут оказывать давление на противника. Если бы XXXXII армейский корпус был отведен в более выгодный для обороны район по реке Россава, Красной армии понадобилось бы некоторое время, чтобы подтянуть силы и наладить снабжение. Но поскольку Хубе было приказано удерживать позиции, у него оставалось лишь два варианта действий: он мог либо использовать свои танковые дивизии для наступления на 1-й Украинский фронт, либо оставить их в резерве для проведения контратак после начала советского наступления. В реальности последний вариант едва ли можно было рассматривать всерьез. Любой командующий армией, имевший в своем распоряжении танковые дивизии, находящиеся в резерве, имел все шансы получить приказ отправить их куда- либо еще, поскольку в танковых дивизиях всегда имелась нужда на многих участках Восточного фронта.

Положение 8-й армии, 22–23 января

На участке фронта, оборонявшемся 8-й армией, восточным соседом немецкой 1-й танковой армии, XI армейский корпус занимал положение, чем-то похожее на положение XXXXII армейского корпуса. XI армейский корпус был значительно сильнее, но оборонял более протяженный участок. Северная часть его фронта не располагала к проведению широкомасштабных операций, так как этот район был заболочен, а большие лесные массивы затрудняли передвижение частей. Река Тясмин тоже могла быть использована как выгодный оборонительный рубеж. Но участок фронта к югу от Тясмина проходил по более открытой местности. Здесь занимала позиции 389-я пехотная дивизия, заново сформированная после уничтожения в сталинградском котле годом раньше. Переформирование прошло в Бретани, и осенью дивизию отправили на Украину. Фактически XI армейский корпус тоже попал в окружение под Сталинградом, а его командир, генерал пехоты Карл Штрекер, стал одним из многих, оказавшихся в советском плену.

22 января XI армейский корпус вел бои местного значения в районе Смела — Березняки, но не они тревожили командование корпуса. Напротив участка фронта, обороняемого 389-й пехотной дивизией, утром было установлено интенсивное движение техники, в том числе танков, особенно в районе Баландино — Красноселка. В тот же день, спустя некоторое время, 389-я дивизия была атакована к югу от Баландина, но атаки были отбиты. Поскольку в этом районе по-прежнему наблюдались перемещения частей противника, был открыт артиллерийский огонь, направленный на срыв советской подготовки. Командир XI армейского корпуса генерал Штеммерман решил, что советские атаки на его корпус преследовали цель нащупать слабые места в его обороне перед тем, как начнется основное наступление. Воздушная разведка установила, что Красная армия концентрирует силы у села Красноселка, что подтверждало предположения командира XI армейского корпуса. Сложнее было определить направление советской атаки, ожидаемой из этого исходного района, но в качестве меры предосторожности командование 8-й армии приняло решение вывести с передовой 11-ю и 14-ю танковые дивизии для создания резерва.

Перемещения советских войск в районе Баландино — Красноселка продолжались весь вечер, и артиллерия XI армейского корпуса подвергла обстрелу советские силы, сосредоточившиеся к востоку от сел Буртки и Вербовка. Картину наращивания сил 23 января дополнили подразделения зенитной артиллерии и истребители, осуществлявшие прикрытие района Баландино — Бандурово с воздуха. Несмотря на это, немцы наметили нанесение авиационных ударов по району сосредоточения советских войск. Также удалось обнаружить прибытие советских подкреплений в зону к югу от района Баландино — Красноселка.

В течение 23 января появлялись все новые и новые признаки неизбежного наступления. Штурмовые подразделения Красной армии пытались уничтожить колючую проволоку и прочие полевые заграждения, а артиллерия начала пристрелку целей. В ответ немецкая артиллерия вела обстрел советских войск, авиация наносила удары с воздуха. В 19:30 23 января немецкое командование отмечало, что предположение о концентрации крупных советских сил в районе Баландино — Красноселка полностью подтвердилось. Согласно последним сведениям разведки группировка противника вытягивалась дальше на юг, между селами Красноселка и Пенькино.

Советские предварительные атаки, 24 января

24 января положение немцев становилось все более шатким. Утром начались сильные атаки Красной армии на позиции 389-й пехотной дивизии. Дивизия была растянута по фронту, имея всего 1500 человек на участок длиной 21 километр. Чтобы исправить положение, небольшая группа танков из дивизии СС «Викинг» была отправлена в контратаку под Буртками, но без решительного результата. И все же немцы не были до конца уверены, в каком именно месте ждать основного удара. До сих пор атаки на 389-ю дивизию проводились без поддержки танков и, казалось, имели целью улучшение позиций и разведку построения немецкой обороны перед главным ударом.

Антон Мейзер служил сержантом в артиллерийском полку 389-й дивизии. Его батарея развернулась севернее, около села Олянино. Чуть позже, в 10 часов утра, к ним приехал командир дивизии генерал Крузе. Мейзер влез на машину Крузе, и водитель повел ее на наблюдательный пункт артиллеристов. Когда они добрались до позиции, на которой Мейзер уже бывал раньше, произошедшие перемены устрашили его. Недавний бой полностью изменил ландшафт, снег был «опален» и усыпан землей. Но у Мейзера не было времени разглядывать открывшуюся им картину, потому что он должен был быстро подготовить все необходимое для отражения предстоящей советской атаки[29].

Ему не пришлось долго ждать. Реактивные минометы «Катюша» (известные немцам как «сталинский орган»), минометы и гаубицы открыли убийственный огонь. Мейзер вызвал ответный огонь своей батареи. Было сделано лишь несколько залпов, но их хватило, чтобы убедиться, что огонь скорректирован верно. Вдруг советская артиллерия замолкла, и вперед бросилась пехота. Вначале Мейзеру показалось, что немецкие пехотинцы оцепенели от страха, но тут послышался характерный звук скорострельных пулеметов MG-42. Крики боли перемешались с криками «Ура!». Мейзер, не теряя времени, корректировал заградительный огонь своей артиллерии. В разрывах снарядов атака захлебнулась. Советская пехота отступила, но местность не давала возможности укрыться, и отступление стоило дорого[30].

Генерал-майор Крузе был доволен, что атаку удалось отбить, но не понимал, почему подготовка к такой серьезной атаке не была выявлена заранее. Мейзер ответил, что он видел признаки готовящейся атаки и сообщил об этом своему командиру дивизиона, который отверг возможность атаки. Но едва Крузе и Мейзер заговорили на эту тему, советская артиллерия снова открыла огонь. Через свою оптику они видели надвигающуюся советскую пехоту. В этот момент прибыл посыльный с плохой новостью: батареи на правом фланге израсходовали свой боезапас. Это значило, что у советской пехоты появилась возможность преодолеть оборону батальона, а позади пехоты уже двигались моторизованные подразделения[31].

Сперва Крузе направил на угрожаемый участок танки, но советская противотанковая артиллерия остановила их продвижение. Тогда генерал повернулся к Мейзеру и приказал ему вызвать артиллерийский огонь. Мейзер немедленно взялся за дело и стал спешно, без подготовки распределять цели для артиллерии. Крузе, стоявший позади него, казался несколько испуганным, но позволил Мейзеру сделать все на свое усмотрение. А когда Крузе увидел, что все идет гладко, и нужный результат получен, он произнес: «Сынок, это не соответствует никаким полевым наставлениям, но вышло хорошо! Отлично, продолжай!»[32]

Артиллерийским огнем советские противотанковые пушки были выбиты, и немецкие танки, атака которых застопорилась, снова двинулись вперед, пытаясь вернуть высоту, за которую шел бой. Однако на батарее, огонь которой корректировал Мейзера, тоже подходили к концу снаряды. К счастью для находившейся под сильным давлением противника немецкой пехоты, на подходе были немецкие пикирующие бомбардировщики, как сообщили Крузе по рации в его автомобиле. Лишь только Крузе получил это сообщение, огонь всех наличных огневых средств советских войск снова обрушился на немецкие позиции. Мейзер снова вызвал заградительный огонь, но он был слабым и вскоре прекратился, потому что закончились снаряды. Русская пехота снова бросилась вперед, но в самый последний момент была атакована пикировщиками[33].

Крузе и Мейзер ликовали, видя самолеты, которые сметали наступающие советские подразделения. После первого удара пикировщики улетели и вернулись для повторной бомбардировки. Но на этот раз они совершили серьезную ошибку, ударив по собственным оборонявшимся войскам. Крузе приказал Мейзеру пустить сигнальную ракету, чтобы обозначить немецкие позиции. Но у Мейзера их не осталось. Самолеты сбросили бомбы и улетели. Советская пехота не теряла времени зря и, увидев, как немецкие бомбардировщики бомбят свои же позиции, возобновила атаку[34].

Поредевшая немецкая пехота, ошеломленная атакой собственных самолетов, больше не могла сопротивляться противнику. Вскоре некоторые солдаты побежали назад. Крузе отдал приказ прекратить бегство и бросился к своей машине, собираясь направить танки в контратаку на том участке, где пехота оставила позиции. Красноармейцы преследовали отступающих немецких солдат, но Мейзеру казалось, что продвигались они не слишком быстро. Он понял, что, возможно, они так же изнурены, как и немцы[35].

Командир батальона, солдаты которого начали отступать, приказывал им остановиться и занять новые позиции, но тщетно. Никто не подчинялся его приказам. Мейзер закричал: «Господин майор, что-то нужно сделать. Если Иван займет высоту, наши гаубицы окажутся перед ним как на ладони!» Майор откликнулся и приказал Мейзеру помочь ему. Майор и сержант достали пистолеты и направили их на убегающих с криком «Вернитесь на позиции, или я постреляю вас!». Мейзер был уверен, что ни майор, ни сержант — оба очень славные люди — никогда не выстрелили бы по своим солдатам, но, к счастью, им и не пришлось этого делать. Убегающие солдаты остановились, залегли и открыли огонь по приближающейся советской пехоте. Было восстановлено какое-то подобие обороны, и советский натиск временно удалось сдержать. Пока разворачивались эти драматические события, Крузе пытался добиться поддержки танков на угрожаемом участке. Выигранного времени, когда майору удалось заставить своих людей отразить советскую атаку, оказалось достаточно, чтобы танки успели организовать контратаку и стабилизировать этот участок фронта. К вечеру немцы справились со сложным положением, и бой утих. Но хотя Крузе и удалось с трудом восстановить оборону, дальше к югу стояла зловещая тишина[36].

Даже эти атаки, считавшиеся лишь подготовительными действиями, заставили XI армейский корпус использовать последние резервы. 228-й батальон штурмовых орудий был брошен в бой между Радвановкой и Кохановкой. Чтобы создать дополнительные резервы, 57-й пехотной дивизии было приказано отправить один полк на юг, к селу Пастырскому, где он должен был поступить в распоряжение XI армейского корпуса. Однако подкрепления следовало ждать не раньше середины дня 25 января.

Серьезность ситуации была ясна и командованию группы армий «Юг». Вечером начальники штабов группы армий и 8-й армии обсуждали эту проблему. Они единодушно заключили, что боевые действия 24 января являлись прелюдией к большому наступлению, начала которого нужно было ждать 25 января или, самое позднее, 26 января, и противник будет атаковать между селами Баландино и Пенькино. Немцы могли сделать немногое. Атаки с воздуха районов сосредоточения советских частей были проведены, но они могли в лучшем случае затянуть подготовку советских войск к наступлению, но не остановить ее. 11-я и 14-я танковые дивизии уже находились в пути. 14-я танковая дивизия должна была выйти к Новомиргороду утром 25 января, а 11-я — немного позже. Один дивизион артиллерии РГК — 1-й дивизион 108-го артиллерийского полка — получил приказ выйти из подчинения дивизии «Великая Германия» и двигаться к Капитановке на поддержку 389-й дивизии, но было неясно, успеет ли он вовремя.

Очевидно, 8-я армия, как и ее сосед слева, осознавали намерения и приготовления советской стороны. Было точно определено место главного удара Красной армии. Немцы действительно пытались сорвать подготовку советского наступления, но средства, которыми располагала 8-я армия, были явно недостаточны для решения этой задачи. Вёлер попытался выбить две танковые дивизии для создания резерва, но силы этих дивизий были истощены, к тому же не приходилось надеяться, что обе они успеют на опасный участок вовремя.

Красная армия планирует операцию на окружение

Для Красной армии процесс планирования был несколько проще. Полное превосходство в силах на Восточном фронте позволяло Сталину и его генералам планировать операцию крупного масштаба. Локальные немецкие контратаки могли осложнить ситуацию, но если только Ставка не распорядилась бы своими силами совсем уж бездарно, немцам не стоило надеяться создать Красной армии серьезные проблемы. Конечно, можно было ожидать с их стороны упорного сопротивления, которое заставит Красную армию заплатить высокую цену за любые успехи, но в целом советские войска на тот момент владели инициативой, как и в предыдущие пять месяцев.

Основные трудности Корсунь-Шевченковской операции были связаны с тем, что она должна была иметь гораздо больший размах, чем любые прочие боевые действия на Восточном фронте на тот момент, хотя в это время проводились и другие важные операции. В результате возникало несоответствие поставленных задач имевшимся средствам. Но такое положение не стоит рассматривать как исключительное. Наоборот, это общая проблема войск, имеющих перед собой сильного или опытного противника. Еще одна проблема заключалась в том, что боевые возможности многих советских частей были практически исчерпаны. Однако немецкие части тоже были истощены.

Ставка приказала 1-му и 2-му Украинским фронтам окружить и уничтожить немецкие силы в районе Корсуня. В качестве точки встречи двух «клешней» была выбрана Звенигородка. Поскольку это означало, что 2-му Украинскому фронту придется пройти 70 километров, а 2-му Украинскому фронту — только 40 километров, начало наступление 2-го Украинского фронта было назначено на день раньше, на 25 января[37].

15 января генерал Конев провел совещание в своем штабе в Болтушках. На совещании присутствовали подчиненные ему командиры и их заместители по политической части, а также несколько офицеров собственно из штаба Конева. Конев открыл совещание описанием приказа, полученного фронтом, и своего предварительного мнения о том, что следует предпринять для его выполнения. Он считал, что лучше будет нанести главный удар из района севернее Кировограда, поскольку считалось, что у немцев там более слабая оборона. Это значило, что значительную часть сил фронта, в том числе 5-ю гвардейскую танковую армию Ротмистрова, придется переместить к северу. Основной ударной силой исходного наступления станут войска 53-й армии и 4-й гвардейской армии[38].

Поскольку оба фронта проводили операции в расходящихся направлениях с Рождества 1943 года, они были вынуждены произвести перегруппировку своих сил. На 1-м Украинском фронте 21 января была сформирована новая армия, 6-я танковая. 6-я танковая армия не имела полноценного штаба и управления. Напротив, командиру 5-го гвардейского танкового корпуса в дополнение к уже имеющимся обязанностям передали в подчинение еще и 5-й механизированный корпус. Советские источники не дают единой цифры по количеству танков, имевшихся в двух корпусах на начало советского наступления. 6-я танковая армия имела в своем составе 190 танков и САУ[39]. Интересно, что 5-й механизированный корпус имел значительное число танков «Шерман», поставленных по ленд-лизу[40].

Хотя 6-я танковая армия имела не все положенные по штату танки, 5-й механизированный корпус был полностью укомплектован личным составом, стрелковым оружием и артиллерией. 5-й гвардейский танковый корпус, напротив, испытывал нехватку личного состава в мотострелковых и артиллерийских частях. Корпус получил пополнение непосредственно перед началом наступления, но новые бойцы не имели боевого опыта и были очень слабо обучены. Многие из них были призваны с недавно освобожденных территорий. Они стремились в бой против ненавистного врага, но не прошли достаточного обучения[41].

Кроме 6-й танковой армии, в наступление также должны были перейти 27-я и 40-я армии. В качестве целей их главных ударов были выбраны соответственно районы Ковшеватой и Тыновки[42] — в точности там немцы их и ожидали. 6-я танковая армия развертывалась позади ударных групп 40-й армии, в готовности использовать любой достигнутый ими прорыв[43].

В отличие от фронта Ватутина, 2-й Украинский фронт не формировал новых соединений для предстоящей операции. 4-я гвардейская и 53-я армии получили задачу по прорыву немецкой обороны, с тем чтобы ввести в пробитые в ней бреши 5-я гвардейскую танковую армию. Однако считалось необходимым использовать некоторое количество танков танковой армии и в исходных атаках. В связи с этим подразделения двух танковых корпусов были подчинены 53-й армии, которая была очень слабой в части бронетехники, имея лишь 21 танк[44].

Хотя в 53-й армии не хватало танков, она обладала мощной артиллерией. Помимо дивизионной артиллерии в ее состав входили пять артиллерийских бригад, одна минометная бригада, один артиллерийский и один минометный полк. Армия имела 611 артиллерийских стволов калибром выше 45 мм и 467 минометов калибром выше 82 мм, а также более 300 установок реактивных минометов. 4-я гвардейская армия была немного хуже оснащена артиллерией, но тем не менее две армии обладали значительной огневой мощью, большая часть которой была направлена против 389-й пехотной дивизии[45].

5-ю гвардейскую танковую армию предполагалось ввести в прорыв, который должна была создать 53-я армия, и направить ее на Шполу и Звенигородку. Сражение вокруг Кировограда дорого стоило армии. На текущий момент она состояла из трех танковых корпусов: 18-го, 20-го и 29-го. Число танков в армии известно неточно. 21 января танковая армия располагала 156 танками и самоходными орудиями плюс 91 единица бронетехники нуждалась в ремонте. На восстановление этой техники были затрачены немалые усилия, вероятно, около половины из них к началу операции были уже отремонтированы[46].

На самом деле Конев хотел задействовать в операции по окружению немецкой группировки свои наиболее опытные армии — 5-ю гвардейскую армию Жадова и 7-ю гвардейскую армию Шумилова, но вывести их с занимаемых под Кировоградом позиций и перебросить на западное крыло фронта за время, отведенное на подготовку к операции, оказалось невозможно[47].

Важной частью советского планирования стала операция по дезинформированию противника, проведенная силами 2-го Украинского фронта. Использование макетов танков, ложных артиллерийских позиций и складов вместе с ложным радиообменом имели целью создать иллюзию сосредоточения существенных сил к западу от Кировограда. К этому следует добавить демонстрацию шума двигателей, полевых работ, следов от танковых гусениц и прочие меры, призванные усилить впечатление. В то же время реальное сосредоточение сил тщательно скрывалось. Все эти мероприятия проводились между 19 и 24 января[48] в надежде побудить немцев сместить свои силы, в частности резервы, слишком далеко на юг.

Неудивительно, что советские источники признают этот обман удавшимся. Кажется, это верно лишь отчасти. Например, исследование советского Генерального штаба утверждает, что «немцы держали все свои танковые дивизии вдоль кировоградского направления»[49]. Однако и 11-я, и 14-я танковые дивизии были выведены оттуда и отправлены в район Новомиргорода, находившийся на действительном направлении советских атак.

Журнал боевых действий 8-й армии также ясно показывает, что командование армии больше волновала реальная угроза, а не демонстративная. 22 января оно обсуждало «сосредоточение главных сил противника и подготовку к наступлению» в районе Красноселки, рассматривая их как подтвержденный факт. Советские ложные приготовления были замечены, но они упоминаются лишь в предложении: «Масштаб происходящей перегруппировки противника на южном крыле пока не определен».

В 8:20 утра 23 января из LII армейского корпуса (на южном крыле армии) сообщили: ведут артиллерийский обстрел мест сосредоточения противника на прямой наводке. Возможно, это было вызвано советскими ложными приготовлениями. Также сообщалось об интенсивном движении техники перед фронтом LII армейского корпуса. Однако, подводя итоги дня 23 января, можно сказать, что 8-я армия ожидала главного удара советских войск в районе Красноселка — Баландино.

Утром 24 января XXXVII танковый корпус сообщил об интенсивном движении на дорогах, ведущих на север, с советской стороны фронта, в районе Пенькино — Владимирова к северо-западу от Кировограда. Это наблюдение также могло быть связано с советскими демонстративными мероприятиями, но в целом внимание немцев было сфокусировано на районе восточнее Капитановки.

Воздушные силы на Восточном фронте

Не только советские мероприятия по введению противника в заблуждение давали гораздо меньшие результаты, чем от них ожидали. В начале войны на востоке Люфтваффе быстро завоевало господство в воздухе. Однако число самолетов, которыми располагали немцы на Восточном фронте, было небольшим, и Люфтваффе не давало того эффекта, который был достигнут в кампании 1940 года на Западе. Меньшее число самолетов, задействованных в операции «Барбаросса» вместе с большим размахом наземных операций, не позволило Люфтваффе достичь большего, чем местные успехи. Изначально это компенсировалось слабостью авиации Красной армии, но со временем советская воздушная мощь возрастала. Тем не менее даже к началу операции «Цитадель» немцам удалось добиться местного превосходства в воздухе. Но усиливающиеся бомбардировки со стороны союзников вынудили Люфтваффе задействовать все больше частей истребительной авиации для защиты территории Германии, оставляя на Восточном фронте все меньше истребителей. Тем временем советские военно-воздушные силы крепли.

В начале 1944 года основной задачей воздушных сил обеих сторон на Восточном фронте стала поддержка наземных сил всевозможными способами. И тактика, и самолеты приспосабливались к такому роду боевых действий. В преддверии наступления Ротмистров настаивал на организации эффективных действий авиации на стадии прорыва немецкой обороны. Была запланирована короткая артподготовка, а по выявленным огневым позициям противника должны были наносить удары группы, включающие от четырех до восьми самолетов. Замысел Ротмистрова был хорош, но существенную неопределенность в него вносил один фактор: погода. Туманы легко могли закрыть важные участки поля боя, что сделало бы невозможной поддержку с воздуха. Низкая облачность могла иметь такие же последствия. При планировании приходилось учитывать вероятность полного отсутствия воздушной поддержки[50].

Тыл и снабжение

При формировании стратегии готовящегося наступления советскому командованию приходилось принимать во внимание важность грамотной организации снабжения. Ожидавшееся упорное сопротивление немцев потребовало бы повышенного расхода боеприпасов, а сопутствующее замедление продвижения привело бы к увеличению потребления топлива. Также могло оказаться необходимо перенаправить подкрепления в ключевые точки немецкой обороны. Дороги на территории России и Украины обычно были немногочисленны и плохи, поэтому важные операции часто требовали существенных усилий по улучшению дорожной сети. Корсунь-Шевченковская операция не была исключением, и советские инженерные войска трудились над улучшением дорог до уровня, позволяющего пропускать интенсивные транспортные потоки. В частности, в районе, который занимал 2-й Украинский фронт, было сконцентрировано большое количество войск, вызвавшее большую нагрузку на дорожную сеть. У саперов фронта было всего несколько дней, чтобы укрепить и расширить имеющиеся дороги и проложить новые. Например, 35-километровую дорогу для нужд 5-й гвардейской танковой армии пришлось построить за четыре дня[51].

Работы по развитию дорожной сети влекли за собой несколько проблем. Во-первых, такие работы могли легко демаскировать приготовления к операции. Дороги, как правило, хорошо просматриваются, и любые дорожные работы становятся для противника очевидным признаком подготовки к активным действиям. Другая трудность заключалась в том, что эта местность совсем недавно была полем боя. Имеющиеся дороги могли оказаться заминированными, а разрушения дорожного полотна добавляли саперам работы. Обнаруживать мины саперам в Красной армии помогали собаки[52].

Альтернативой автодорогам, обладающей большой пропускной способностью, конечно, служили железные дороги. Но они были еще чувствительнее к повреждениям, и для того чтобы использовать их для перевозки войск, сначала требовалось затратить много усилий. Шпалы были редкостью, и вместо них использовали бревна от разобранных домов. Крепеж часто приходилось доставлять самолетами По-2[53].

Оставалось очень много вещей, требовавших внимания, и очень мало времени. Планирование и приготовления двух советских фронтов во многом стали импровизацией, но, видимо, это было неизбежно. Затратить на подготовку большее время означало дать немцам шанс на укрепление обороны. Поэтому стоило попытаться начать наступление как можно скорее. Тем временем Хубе продолжал готовить операцию «Ватутин», и 24 января XXXXVI танковый корпус атаковал советские части, а днем позже за ним последовал III танковый корпус. Два корпуса добились неплохих, но не слишком впечатляющих результатов. Оставалось увидеть, удалось ли немецким атакам повлиять на предстоящее советское наступление.

Глава 4 Состояние армий

Советские и немецкие потери к 1944 году

Шла третья зима войны между Германией и Советским Союзом. Для обеих воюющих сторон прошедшие годы принесли значительные изменения состава войск. Война на Востоке обходилась им необычайно дорого. В одном лишь 1941 году Красная армия понесла громадные потери. Скорее всего, имеющиеся по потерям данные неполны[54]. В течение этого года потери были представлены преимущественно попавшими в плен и убитыми, что в обоих случаях означало безвозвратные потери. В течение 1942 и 1943 годов советские потери по-прежнему оставались очень высокими, но большую часть из них составляли раненые. Значительное число солдат, учтенных в потерях, со временем возвращалось в строй. Но несмотря на это, к 1944 году безвозвратные потери, очевидно, составляли по меньшей мере 12 миллионов советских солдат[55].

Хотя немецкие потери были и не столь ошеломляющими, как советские, они все равно были достаточно тяжелыми. До 31 декабря 1943 года более миллиона человек были записаны как убитые в бою или пропавшие без вести[56]. Но к этому числу необходимо добавить 25–30 тысяч умерших от болезней и погибших в результате несчастных случаев[57]. Также почти два с половиной миллиона были записаны как раненные в боевых действиях и эвакуированные в тыл[58]. Можно было ожидать возвращения в строевые части Восточного фронта не более половины раненых. К тому же примерно 80 тысяч раненых умерли в госпиталях от осложнений или болезней. Еще 100 тысяч армия потеряла раненными в несчастных случаях или пострадавшими от болезней. Таким образом, немецкие войска на Востоке должны были лишиться как минимум около двух с половиной миллионов солдат. Учитывая, что это число почти точно соответствовало исходной численности армии, вторгшейся в СССР 22 июня 1941 года, потери были весьма велики.

Как всегда, наиболее серьезные потери несла пехота. Старая поговорка «Артиллерия — для того, чтобы убивать, пехота — для того, чтобы умирать» до сих пор была актуальна. В соответствии с советскими расчетами в 1943–1945 годах на пехоту пришлось 86 % потерь[59]. Похожую цифру дают немецкие источники. Текучесть (заменим этим эвфемизмом «кровопролитие») в пехоте была во много раз выше, чем в армии в среднем. В результате многие дивизии имели в своем составе гораздо меньше стрелков, чем можно был о ожидать исходя из их полной численности. К тому же огромное напряжение окопной жизни приводило к учащавшимся болезням. Сведения о численности немецких частей часто учитывают число солдат, заболевших, но не эвакуированных. Как следствие, дивизия могла оказаться слабее, чем она представляется в документах.

Организация и снабжение

Большинство дивизий, принимавших участие в сражении за Корсунь, до этого участвовали в длительных боевых действиях, в результате чего были заметно ослаблены. Примером этого является немецкая корпусная группа «Б», удерживавшая северную часть корсуньского выступа. Корпусная группа представляла собой объединение трех ослабленных дивизий. В случае корпусной группы «Б» основой для формирования корпусного управления послужил штаб 112-й пехотной дивизии. Группа была сформирована из частей 112-й, 255-й и 332-й пехотных дивизий[60]. Формирование корпусной группы отражало тот факт, что пехота несла наибольшие потери. Когда группа была сформирована, избыточные тыловые службы, личный состав артиллерийских частей и прочие специалисты освободились и были направлены в распоряжение ОКХ. Новая корпусная группа имела более сбалансированный состав, чем любая из трех дивизий, пошедших на ее формирование.

Но армии испытывали дефицит не только в людях. Советский Союз и до войны не изобиловал продовольствием и прочей продукцией. В Германии положение было гораздо лучше до 1939 года, но чем дольше шла война, тем более заметной становилась проблема дефицита. Нехватка транспорта могла приводить к локальному дефициту продовольствия, даже если в целом наблюдался его избыток. Наконец, почти любая большая организация сталкивалась с проблемами в распределении продукции именно в те места, где она была необходима. Особенно это касалось военных организаций, задействованных в войне с сильными противниками, где ситуация подчас менялась стремительно и радикально.

Проблемы обеспечения также влияли на важное вооружение, например на танки «Пантера». 11-я танковая дивизия докладывала, что около трети наличных «Пантер» оставались в ремонтных мастерских в течение длительного времени из-за отсутствия запасных частей. Ситуация с запчастями была несколько лучше у танков Pz-IV и самоходных орудий StuG-III, но они испытывали нехватку боеприпасов, что едва ли было лучше.

Поставки новых танков для восполнения потерь могли сильно различаться от месяца к месяцу. Так, в начале февраля 1944 года 13-я танковая дивизия отправляла жалобу на то, что она не получила ни одного нового танка за последние три месяца. В ее составе накопилось такое количество экипажей без машин, что дивизия была готова принять сразу 30 танков Pz-IV и направить их в бой, если бы только удалось их получить. Нехватка запчастей также вынуждала держать многие из имеющихся танков в ремонтных мастерских.

Помимо личного состава наиболее острый недостаток немцы испытывали в автомашинах. В частности, сообщалось о том, что тягачи имеются в крайне малом количестве, что приводит к многочисленным проблемам как при перегруппировке, так и при эвакуации поврежденной техники. Даже немецкие танковые дивизии, являвшиеся вершиной маневренной войны, испытывали серьезные трудности из-за нехватки автотранспорта. В результате терялась не только мобильность, но и гибкость. Пока подразделения танковой дивизии были полностью моторизованы и обеспечены достаточным количеством горючего, им можно было просто приказывать перемещаться, атаковать или обороняться там, где и когда этого требовала обстановка или замыслы командования. Но при недостатке автотранспорта машины приходилось отправлять в те подразделения, где они были особенно нужны, и много времени уходило на то, чтобы установить, где им следует находиться.

Красная армия сталкивалась с похожими трудностями. В действительности, если бы не существенные поставки машин из США по ленд-лизу, советским войскам пришлось бы гораздо тяжелее, чем немцам. Однако на этом этапе войны Красная армия благодаря лучшему обеспечению владела инициативой. В связи с этим советское командование имело больше возможностей для выбора места и времени проведения своих операций, чем немцы.

Лишения в повседневной жизни на Восточном фронте

Трудности обеспечения ощущались и в повседневной жизни солдат. 3-я танковая дивизия испытывала острую нехватку мыла, в особенности мыла для бритья. Мыло не поставлялось с октября 1943 года, что, конечно, вело к ухудшению санитарной обстановки и все большему распространению вшей. На это накладывались суровые погодные условия, с чередующимися морозами, дождями и распутицей, которая делала гигиену важной, как никогда. В то же время дивизии участвовали в непрерывных боях. Со временем солдаты все больше изнурялись. Почта доставлялась солдатам нерегулярно, из-за чего переносить трудности было еще сложнее. Из 14-й танковой дивизии докладывали, что письма от родных не доставлялись солдатам уже в течение продолжительного времени, что отрицательно сказывалось на состоянии людей особенно потому, что они беспокоились о своих семьях в связи с растущей жестокостью бомбардировок германской территории союзниками.

Мотивация солдат

Солдаты, которые жили в окопах на передовой, безусловно, находились в наихудшем положении, и поскольку боевые действия на Восточном фронте продолжались уже более 30 месяцев, возникает законный вопрос: что заставляло их сражаться? Очевидно, мотивы разных людей различались, и то, что одному позволяло преодолевать ужасы и трудности войны, могло не иметь значения для кого-то другого, находившегося в ином положении. Тем, кто служил в тыловых подразделениях, редко приходилось сталкиваться с врагом лицом к лицу, и они несли гораздо меньшие потери, чем пехота на передовой. У них было больше возможностей мыться, отдыхать, получать письма, находить укрытие от непогоды и готовить горячую пищу. С другой стороны, тот факт, что тыловики с меньшей вероятностью оказывались в списках потерь, означал, что в среднем они служили более длительное время. Длительная служба имела свои отрицательные стороны.

Высказывались предположения, что солдат побуждали идти в бой и держаться такие факторы, как сплоченность первичных групп личного состава, чувство долга, грамотное руководство, дисциплина, идеология, пропаганда и героизм. Но при этом определить степень важности каждого из этих факторов оказалось довольно трудно. Например, до войны и в ее ходе считалось, что главную роль в мотивации солдат играли пропаганда и идеология. Вскоре после войны эта теория стала терять сторонников, но четверть века назад исследователи вновь стали выдвигать идеи о центральной роли идеологии и пропаганды в мотивации немецких солдат на Восточном фронте. Эта теория принижает значение сплоченности первичных групп солдат, которая часто рассматривалась как наиболее правдоподобное объяснение мотивации поведения в бою[61].

Аргументация против важности первичных групп строилась вокруг осознания того, что пребывание на Восточном фронте гораздо опаснее, чем на других фронтах, что подавалось как доказательство неудовлетворительности объяснения мотивации сплоченностью первичных групп. Напротив, делалось заключение, что ответственны за стойкость солдат Восточного фронта были прежде всего идеология и пропаганда. Однако в действительности количество потерь на одну дивизию за месяц на Востоке оказывалось ниже, чем, например, в Нормандии в 1944 году, и это верно не только для немецких, но и для английских и американских дивизий. Даже советские дивизии в среднем несли месячные потери не более высокие, чем дивизии в Нормандии[62]. Конечно, полное число потерь на Востоке было много больше, чем на других фронтах, но это явилось результатом гораздо большего количества дивизий, участвовавших в боевых действиях в течение гораздо более продолжительного времени.

Если высокий уровень потерь весьма негативно сказывался на моральном состоянии солдат, что кажется вполне правдоподобным, он должен определяться числом потерь, понесенных данной частью за рассматриваемый промежуток времени, а не полными потерями на всем театре военных действий. В этом отношении война на Востоке не была исключительной. И не только в сравнении с более кровопролитными боями в Нормандии (в расчете на дивизию в месяц). К примеру, в операциях в войне между Финляндией и Советским Союзом в 1939–1940,1941 и 1944 годах уровень потерь был выше, чем в операциях на советско-германском фронте с июля по декабрь 1943 года, периоде, ставшем для этого фронта одним из наиболее кровопролитных за всю войну. К тому же в течение войны Судного дня в октябре 1973 года уровень потерь был сопоставим с показателями Второй мировой войны на Восточном фронте. Доводов в пользу исключительности Восточного фронта по уровню потерь на одну часть не находится.

Неоспоримо, что солдаты на Восточном фронте испытывали большие лишения, трудности и чрезвычайные моральные нагрузки, но нет оснований полагать, что причины побуждения солдат к преодолению этих трудностей в чем-либо отличались от факторов, определенных на других театрах военных действий. Проводились исследования финских, израильских и американских солдат на войне, так же как и немецких солдат, воевавших в Западной Европе в 1944–1945 годах[63]. Это позволяет предположить, что за сплоченность и мотивацию главным образом отвечали социальные факторы внутри боевых единиц, хотя роль других факторов, таких как обсуждавшиеся выше, нельзя полностью сбрасывать со счетов. Тем не менее связи между людьми в отделениях и взводах, кажется, давали наибольший вклад в устойчивость солдат в бою и способность переносить лишения и преодолевать трудности.

В большинстве военных организаций грамотное руководство считается важным для поддержания единства личного состава. Однако влияние руководства на моральное состояние оценить сложно. Данные ряда вопросников, распространявшихся среди американских солдат и офицеров, принимавших участие во Второй мировой войне, показали, что офицеры придавали гораздо больше значения хорошему руководству личным составом, чем солдаты[64]. Отчасти это отражает их разные роли в бою, но возможно и другое объяснение. Дело может быть и в том, что солдаты не особенно задумывались о качестве руководства, пока оно было сравнительно хорошим. Когда же оно оказывалось плохим, для них это могло быть более очевидно. Опыт Антона Мейзера, очевидно, согласуется с этим предположением. В основном он находил, что большинство офицеров, под чьим командованием ему приходилось служить, были смелые, самоотверженные и компетентные люди, но несколько исключений из этого правила, кажется, оказывают преобладающее влияние на его воспоминания о Корсуньской битве[65].

Руководство и героизм

Слово «герой», похоже, широко использовалось во время войны. Во многих немецких документах говорилось о том, что некто «fand den Heldentot» («нашел смерть героя»). Аналогично и советские отчеты часто говорят о героизме среди солдат. Однако кажется, что сами солдаты не тратили много времени на размышления о героизме. Вместо этого они просто старались выжить, а их свободное время занимали мысли о родных, любимых, друзьях и прочих людях, имевших для них значение. Конечно, случались исключения, такие как Олаф Элерс, который служил в артиллерийском полку 13-й танковой дивизии. В своем дневнике, имевшем теологические наклонности, он размышлял о различных темах, включая героизм, о котором он писал в районе 27 января, когда его дивизии выпал перерыв в боях:

«Героизм как средство и самоуважение.

Все, что я прочел, заставляет меня задуматься о человеческой жизни и вопросах бытия. Время от времени я вспоминаю опыт, которым делился профессор Шоттл в Одессе, и его строгие вопросы, преследующие меня.

Сегодня я не могу удержаться от мыслей о понятии „героизм“. Что на самом деле значит „идея героизма“? Является ли героизм необходимым средством, когда политики стараются выполнить свою неизбежную миссию? Оправдывает ли таким образом цель средства? Может ли он служить для наставника примером силы, которую люди не могут открыть для себя иначе как в виде модели? Не является ли задачей наставника высвобождение всей внутренней энергии в людях, чтобы дать им возможность преуспеть в борьбе с другими людьми?

Но когда идеал полностью становится средством, его ценность уже нельзя найти в нем одном, и возникает противоречие между концепцией идеалистического как ценности самой по себе. Оправдывает ли цель убеждение? Где провести границу между ободрением и убеждением, если не обсуждать цель?

Является ли героизм чем-либо кроме чувства жизни? Не окажется ли он ужасным заблуждением, жестоким разрушением, бессердечным прославлением опустошения, чтобы навсегда пасть до бессмысленности?

Нет, нам нужна теология, которая отнимет у человечества идеи его автономности и вернет ему осознание себя как орудия в руках Господа в человеческой истории. В Нем мы сможем найти границы.

Следовательно, героизму должна сопутствовать скромность в делах, с внутренней гордостью на службе Богу и со сдержанностью, которую должна сохранять героическая личность по отношению к себе. В противном случае героизм станет просто инстинктивным и некритичным отрицанием притязаний на оправдание других, он будет находиться в наивном противоречии с самопожертвованием других».

Пусть это, возможно, и пример образа мыслей, не являвшегося типичным, но он позволяет оценить обширность вариантов объяснения того, как солдаты вели себя на поле боя и почему.

Зверства на войне

Война на востоке чрезвычайно изобиловала зверствами и жестокостью, и, вероятно, этот фактор тоже влиял на некоторое количество солдат. Разумеется, некоторым солдатам повезло ни разу не оказаться свидетелями зверств; другие видели, но не участвовали; и все же остальные принимали в этом активное участие. Реакция тех, кто видел, или по доброй воле, или по принуждению стал участником зверств, варьировалась от отвращения до принятия таких мер как неизбежных, и даже до готовности и стремления совершать их. Во многих случаях зверства совершались по приказу и по плану верховного руководства или же происходили как результат решений полиции и в этих случаях становились делом солдатского долга. В других случаях они совершались в ходе «добровольных» действий. В январе 1944 года Антон Мейзер стал свидетелем события, причина которого осталась ему неизвестна, поскольку он лишь проезжал на коне через деревню, в которой оно происходило. Он увидел, как солдаты в немецкой форме собрали всех мужчин старше четырнадцати лет. Другие солдаты сгоняли домашний скот. Когда мужчины и скот были выведены за пределы деревни, женщины и дети оставались у своих домов и молили о пощаде. В этом было мало прока, поскольку соломенные крыши уже запылали от факелов немцев[66].

Деревня сгорала, а женщины смотрели, как их мужчин угоняют прочь под прицелом винтовок. Женщин и детей оставили на лютом холоде, почти без всякого имущества, поскольку их дома догорали. Некоторые из них пытались спасти пожитки из горящих домов, не думая об опасности серьезных ранений.

Такие сцены были обычны.

Оплата солдатской службы

Обычный солдат на Восточном фронте служил по призыву. Таким образом, считалось, что он исполняет долг перед своей страной, и он не получал значительных денег. Базовое жалованье в немецкой армии составляло примерно одну восьмую часть от тех денег, которые зарабатывал рабочий на производстве, но за службу на фронте полагалась ежедневная надбавка, что увеличивало жалованье до одной третьей от заработка рабочего. Офицеры обеспечивались существенно лучше. Капитан получал примерно в десять раз больше, чем солдат, служивший на фронте по призыву, а в целом — в 20–30 раз больше. До некоторой степени маленькое жалованье солдата компенсировалось тем, что ему не приходилось платить за еду, проживание, одежду и т. д., что он, скорее всего, вынужден был бы делать дома.

На фронте у солдата было немного возможностей потратить деньги. Какие-то товары обычно имелись в продаже в столовой, а кроме того, всегда существовал черный рынок, но для солдат на передовой, которым требовался пропуск для того, чтобы попасть в тыл, пользоваться услугами черного рынка было затруднительно. Кажется более вероятным, что на продукты, предлагаемые черным рынком, тратили свои деньги солдаты из тыловых служб и частей, не участвующих в боевых действиях.

Для многих солдат существовала альтернатива трате денег по месту службы — они отправляли деньги домой, зная, что там ими распорядятся лучше, чем на фронте. В письмах иногда встречаются упоминания о том, что деньги были или скоро будут отправлены семье. Во время, когда уровень жизни сильно понизился, даже небольшие суммы, которые мог отправить домой солдат, оказывались ценными.

Большая разница в жалованье офицера и рядового может быть интерпретирована как признак неравенства, и, вероятно, до определенной степени так и было. С другой стороны, ясно, что офицер — это профессия и в мирное время, и было бы странно понижать ему жалованье во время войны. К тому же кажется, что в немецкой армии уровень потерь среди офицеров был выше, чем среди рядовых, так что более высокая оплата их службы служила для компенсации повышенной опасности. О том, несли ли офицеры Красной армии настолько же более высокие по сравнению с рядовыми потери, определенных данных нет.

Заключение

Соотношение сил противостоящих армий на советско-германском фронте существенно изменилось с тех пор, как в июне 1941 года началось немецкое вторжение в Советский Союз. Вначале силы были приблизительно равны, но в течение 1941 года Красная армия получала такой обильный приток пополнений, что к сопоставимому уровню немцы даже не могли приблизиться. Однако в течение лета и первой половины осени немцы нанесли советским войскам столь огромный урон, что, несмотря на советские пополнения, приблизительное равенство численности армий сохранялось. С приходом осенней распутицы и последовавшей за ней зимы уровень советских потерь понизился, а новые пополнения постепенно обеспечивали Красной армии растущее численное преимущество[67].

Когда 5 июля 1943 года немцы начали операцию «Цитадель», их армия на Восточном фронте все еще была столь же многочисленной, как и в июне 1941 года. Но с этого момента ее численность почти неизменно сокращалась, поскольку потери были выше, чем поступавшие пополнения и подкрепления. В начале 1944 года германские сухопутные силы на Востоке сократились уже до 2 528 000 человек. Красной армии тоже было сложно поддерживать свою численность, но благодаря гораздо более многочисленным подкреплениям в ней все еще насчитывалось 6,1 миллиона человек. Таким образом, советские войска имели численное превосходство в 2,4 раза[68]. Советское превосходство в бронетехнике было еще больше. В целом оно составляло 3:1, но в связи с тем, что много немецких танков находилось в ремонте, фактическое советское превосходство оказывалось по меньшей мере, 4:1, если учитывать только боеспособную бронетехнику[69].

Одним из возможных объяснений высокого процента неисправных танков в немецких частях является уже упоминавшаяся нехватка запасных частей. Другой фактор, который необходимо учитывать, состоит в более быстром обновлении танкового парка из-за высоких потерь, в связи с чем процент машин с большим пробегом был меньше, чем в немецких частях. Кроме того, процент безвозвратно уничтоженных машин в общем числе потерь в советских танковых частях, видимо, был выше, чем у немцев.

В условиях полного численного превосходства советское командование имело возможность собрать превосходящие силы в районе Корсуня. Исходная группировка, вводившаяся в бой, включала 451 танк и 62 САУ. Это давало почти четырехкратное превосходство над боеспособными немецкими танками и штурмовыми орудиями. Сравнивать артиллерию сложнее, поскольку противостоящие армии вели учет артиллерии различным образом. К тому же в Советской армии тяжелые минометы составляли гораздо большую долю, чем в немецкой. Однако можно заключить, что советские силы, сосредоточенные для проведения операции, насчитывали 2677 артиллерийских орудий и 2222 миномета. Первое число включает и противотанковые пушки и может быть сопоставлено с данными по немецким войскам, имевшим в распоряжении немногим менее 500 артиллерийских орудий и 178 противотанковых пушек. Следовательно, два советских фронта превосходили немецкие войска в районе Корсуня примерно в четыре раза, если сравнивать гаубицы и пушки. Немцы также располагали определенным количеством пехотных гаубиц калибром 75 мм и 150 мм с небольшой дальностью огня, которые входили в пехотные полки. Несколько затруднительно определить истинное число минометов и пехотных гаубиц в немецких частях, потому что это оружие включалось не во все отчеты. Однако три танковые дивизии XXXXVII танкового корпуса на 22 января имели в среднем по 12 минометов и 13 пехотных гаубиц. В то же время три пехотные дивизии корпуса имели в среднем по 15 минометов и 12 пехотных гаубиц. Если эти цифры типичны для всех немецких частей в районе Корсуня, можно сделать вывод, что у немцев было около 400 минометов и пехотных гаубиц. Это будет значить, что два советских фронта, вероятно, имели пятикратное превосходство в оружии этого класса[70].

Таким образом, в целом Красная армия имела примерно четырехкратное превосходство по основным видам тяжелого оружия. Сложнее оценить советское превосходство в людях. Во-первых, уцелевшие немецкие документы дают подробное описание численности ряда дивизий, но по многим другим не имеется никакой информации. Едва ли возможно установить полную численность немецких войск. В советских источниках приводятся значения численности всех сил, задействованных в начальной фазе операции. Однако они заметно различаются. Например, один источник называет число 254 965 человек[71], тогда как другой дает гораздо большее значение — 336 700 человек[72]. Возможно, эта разница происходит из использования различных категорий численности — например когда небоевые подразделения включаются в число бойцов или нет, включаются или не включаются все эшелоны обеспечения.

Последний фактор особенно важен при сравнении советских и немецких сил. Немецкие дивизии на бумаге были больше, чем советские, но, с другой стороны, советские части имели значительно большую поддержку за счет армейских и фронтовых средств усиления. Необходимо проводить сравнение таким образом, чтобы учитывались все значимые факторы.

По всей видимости, число дивизий дает достаточно точную картину соотношения сил[73]. В Корсунь-Шевченковской операции 40 советским дивизиям противостояли 15 немецких, что дает соотношение сил 2,7:1. Это, по крайней мере, является косвенным показателем советского численного превосходства[74].

С настолько превосходящими противника силами в районе, в котором планировалась операция, неудивительно, что два советских фронта сумели сосредоточить на направлениях главных ударов огромные силы по сравнению с силами обороняющихся. Даже в исследовании советского Генерального штаба говорилось о семикратном численном превосходстве в пехоте и тринадцатикратном — в танках на направлении, на котором 2-й Украинский фронт собирался нанести удар. Тот факт, что советское командование обычно имело в своем распоряжении больше людей и материальной части, позволяло ему концентрировать силы там, где это было нужно[75].

ТЯЖЕЛОЕ ВООРУЖЕНИЕ НЕМЕЦКИХ ЧАСТЕЙ В РАЙОНЕ КОРСУНЯ НА 25 ЯНВАРЯ

Танки и штурмовые орудия / Артиллерийские стволы / Противотанковые пушки

Корпусная группа «Б»

/ 0 / 41 / 11

88-я пехотная дивизия

/ 0 / 22 / 14

Управление XXXXII армейского корпуса

/ 0 / 0 / 0

198-я пехотная дивизия

/ 0 / 36(примерно) / 14

34-я пехотная дивизия

/ 0 / 33(примерно) / 14

Управление VII армейского корпуса

/ 23 / 10(примерно) / 0

Дивизия СС «Викинг»

/ 20(примерно) / 52 / 12 (включая 7 самоходных)

Бригада СС «Валлония»

/ 10 / 0 / 9

57-я пехотная дивизия

/ 0 / 50 / 8

72-я пехотная дивизия

/ 0 / 33 / 14

389-я пехотная дивизия

/ 0 / 26 / 12

Управление XI армейского корпуса

/ 9(примерно) / 16 / 0

3-я танковая дивизия

/ 20(примерно) / 22 / 10 (включая 5 самоходных)

106-я пехотная дивизия

/ 0 / 31 / 7

320-я пехотная дивизия

/ 0 / 24 / 17

282-я пехотная дивизия

/ 0 / 36 / 10

14-я танковая дивизия

/ 15 / 24 / 15

11-я танковая дивизия

/ 25(примерно) / 26 / 11 (включая 5 самоходных)

Управление XXXXVII танкового корпуса

/20(примерно) / 11(примерно) / 0

Всего / 142 / 493 / 178

Глава 5 Наступает Конев

Ранним утром 25 января советская артиллерия усилила огонь по позициям немецкой 389-й пехотной дивизии. Не менее семи стрелковых дивизий[76] при мощной поддержке бронетехники были готовы перейти в атаку на участок, обороняемый немецкой 389-й дивизией, которая имела лишь 1500 человек пехоты для прикрытия фронта протяженностью 21 километр. Другие советские части, включая две стрелковые дивизии и большую часть 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрова, были приведены в боевую готовность в качестве резервов.

Не менее 270 советских танков были задействованы против 389-й дивизии и ее южного соседа, 3-й танковой дивизии[77].

Вскоре пехота 53-й армии и 4-й гвардейской армии, подержанная танками 5-й гвардейской танковой армии, пошла в атаку. 389-я дивизия к тому моменту уже была ослаблена. У нее было слишком мало людей для создания сплошного фронта обороны, так что вместо этого она удерживала ряд опорных пунктов. Советские силы быстро пробили бреши в немецкой обороне. В частности, стремительно ухудшалось положение в Оситняжке, вынуждая немецкий XI армейский корпус искать возможность выделить подкрепления из других частей. Небольшая боевая группа с бронетехникой была направлена на Оситняжку из дивизии СС «Викинг»; гуда же был направлен 676-й полк из 57-й пехотной дивизии, уже находившийся на марше.

Скоро стало ясно, что этих сил недостаточно, и тогда было принято решение снять с позиций всю 57-ю дивизию и направить ее на юг[78].

Советское наступление на 3-ю армию

Советские атаки на северном фланге XXXXVI танкового корпуса имели меньший успех. Четыре стрелковые дивизии: 14-я гвардейская, 138-я, 213-я и 233-я — при поддержке танков были брошены против немецких 3-й танковой и 106-й пехотной дивизий. 106-я дивизия, на участке которой атаки были не особенно сильными, сумела удержать свои позиции, но ее северный сосед, 3-я танковая дивизия, вела более тяжелый бой. Наиболее мощные советские атаки были направлены на село Буртки. К югу от села разведывательный батальон 3-й танковой дивизии пытался удержать оборону, но вскоре был отброшен. В 10:00 поступил приказ оборонять позиции вдоль высот северо-восточнее Рейментаровки, в то время как танки дивизии выводились вперед для контратаки[79].

Контратака временно стабилизировала положение, но во второй половине дня советская 53-я армия под командованием Галанина нанесла решительный удар под Рейментаровкой. После мощной артиллерийской подготовки советская пехота устремилась вперед. В немецкой обороне была пробита брешь, что вынудило командование XXXXVII танкового корпуса отдать приказ на отход подразделений, оборонявшихся северо-восточнее Рейментаровки. Наступающие советские войска проникли в лес юго-восточнее Рейментаровки и разорвали связь между 3-й танковой дивизией и ее южным соседом. Немцам не удавалось взять ситуацию под контроль до 20:00, когда вклинение было ликвидировано, а связь между двумя дивизиями восстановлена.

Контратака 14-й танковой дивизии

Таким образом, 3-я танковой и 106-й пехотной дивизиям с трудом удалось удержать оборонительный рубеж, но к северу от позиций XXXXVII танкового корпуса события развивались совершенно иначе. Давление советских сил на южный фланг 389-й дивизии было очень сильным. Оборона дивизии была практически сокрушена, нарушилась связь между XI армейским корпусом и XXXXVII танковым корпусом. Но подкрепления уже подходили. 14-я танковая дивизия двигалась всю ночь, чтобы организовать контратаку, и немногим позже 9 часов утра командиру дивизии доложили, что его часть будет готова к атаке около полудня. Генерал Вёлер, командующий 8-й армией, хотел, чтобы 14-я дивизия провела разведку района, через который прорывались советские войска. Мартин Унрейн, командир 14-й танковой дивизии, отвечал, что он уже отдал приказ об этом и разведка уже проводится.

В связи с неожиданно упорным немецким сопротивлением Красной армии не удалось к полудню достичь намеченных результатов. Однако основные силы 5-й танковой армии были введены в бой во второй половине дня, и скоро стало очевидно, что немецкой 389-й дивизий уже не устоять[80].

В 13:00 14-я танковая дивизия перешла в контратаку на советские войска, которые вклинились между XI армейским и XXXXVII танковым корпусами. Дивизия была разделена на две группы, одна из которых действовала в районе Капитановки, а другая — в районе Россоховатки. Первая, боевая группа фон Брезе состояла из моторизованного полка, разведывательного батальона, самоходно-артиллерийского дивизиона и небольшого зенитного подразделения[81]. Вторая группа состояла из танковых подразделений, но была очень слабой. В 14-й танковой дивизии оставались исправными только семь Pz-IV, четыре StuG-III и четыре огнеметных танка. Вместе с батальоном мотопехоты и батальоном самоходной артиллерии они находились под командованием полковника Лангкейта[82].

Боевая группа Лангкейта выдвинулась из восточной части Златополя, вдоль дороги на Каменоватку, намереваясь повернуть на север через несколько километров. Стоял очень плотный туман, осложнявший поиски противника. Ни одна из сторон не могла получить поддержку с воздуха. Незадолго до 16:00 немцы услышали выстрелы из района севернее Россоховатки и сразу повернули на север. Неожиданно колонна грузовиков выскочила прямо на немецкие танки, которые сразу открыли огонь и уничтожили две машины, прежде чем остальные успели выйти из-под обстрела и скрыться.

Видимость все больше ухудшалась, делая боестолкновения крайне непредсказуемыми. Из-за шума танковых двигателей было практически невозможно что-либо услышать, и совершенно неожиданно советские и немецкие танки натолкнулись друг на друга. С дистанции всего 50 метров фельфебель Циглер выстрелом из своего танка поджег Т-34. В остальном этот бой не имел продолжения, и обе стороны, похоже, остались довольны, что с наступлением вечера вышли из боя. Танки 14-й танковой дивизии собрались в Россоховатке в ожидании подвоза горючего и боеприпасов, прибывших в 20:30.

Танкисты, должно быть, надеялись провести спокойную ночь в Россоховатке, но их ждало разочарование. В 21:30 противник атаковал силами до батальона, и северная часть села оказалась в руках красноармейцев. Реакция немцев последовала быстро. Часом позже немецкие танки вместе с мотопехотой из 1-го батальона 103-го моторизованного полка вернули северную часть Россоховатки.

Боевая группа фон Брезе вначале добилась несколько большего успеха. Она достигла холмов западнее Остиняжки. Однако это была опасная позиция, поскольку фон Брезе оказывался прямо на пути советского наступления, не имея надежной связи с соседями на обоих флангах.

Советские передовые части достигают Екатериновки, 25 января

Пока 14-я танковая дивизия предпринимала усилия, которые не выглядели особенно впечатляющими, советские войска продолжали продвигаться вдоль линии Буртки — Капитановка. Генерал Ротмистров решил наступать двумя танковыми корпусами в один ряд, 20-й двигался севернее, а 29-й — южнее. Поначалу 18-й танковый корпус оставался позади них. Генерал Лазарев, командовавший 20-м танковым корпусом, направил одну танковую бригаду на охват Оситняжки. К 12:00 советские танки достигли высоты 222,0 в четырех километрах к югу от Оситняжки[83].

Немцы попытались стянуть подкрепления в этот район, но под рукой были лишь очень ограниченные силы. Одновременно с занятием высоты 222,0 советскими частями один немецкий пехотный батальон дошел до Оситняжки. Группа танков из дивизии СС «Викинг» тоже была направлена на Оситняжку, но было неясно, успеет ли она прибыть вовремя, чтобы предотвратить кризис, и хватит ли ей сил для этого — группа состояла менее чем из 30 танков[84].

Тем временем советские части развивали наступление. 20-й танковый корпус двигался через Писаревку на Капитановку. Одновременно 29-й танковый корпус продвинулся дальше к югу, где ему удалось дойти до Тишковки. Из всех советских соединений эти два корпуса в течение 25 января продвинулись дальше всех, но вклинение это отнюдь не было глубоким. В течение дня два танковых корпуса прошли 10 километров[85]. Само по себе это было бы преодолимо для немецких войск, но давление советских сил на 3-ю танковую дивизию помешало ей преградить путь передовым частям 5-й танковой армии. Однако по сравнению со своим соседом с севера 3-я танковая дивизия оказалась не в особенно тяжелом положении. 389-й пехотная дивизия приняла на себя главный удар советского наступления, и ее оборона практически развалилась под давлением 4-й гвардейской армии. На самом деле 389-я дивизия оказалась в рискованной ситуации уже 24 января, когда Красная армия проводила разведку боем, но с началом основного наступления положение ее сделалось безнадежным.

Наибольшую опасность представлял собой южный участок обороны 389-й дивизии, где оборонялся и вскоре был разбит ее фузилерский батальон. К вечеру 25 января дивизия потеряла контроль над ситуацией на южном участке. В центре она была отброшена к Олянину и Радивановке, но еще удерживала сплошной фронт между северными окраинами Оситняжки и Екатериновки. Севернее Екатериновки 4-я гвардейская армия вклинилась в ее оборону и отвлекла один пехотный батальон от основных сил 389-й дивизии. Было принято решение немедленно подчинить этот батальон 72-й пехотной дивизии. Расширяя разрыв в немецкой обороне, передовые группы 4-й гвардейской армии заняли Телепино и подошли к восточным окраинам Екатериновки, отрезав фланг 72-й пехотной дивизии от остальных немецких частей[86].

Советская оценка боя

Хотя атаки 4-й гвардейской армии создали большие трудности для 389-й и 72-й пехотных дивизий, Конев ожидал, что созданный перевес в силах позволит достичь лучших результатов. Вечером 26 января он подписал приказ, в котором подчеркивал, что части 4-й гвардейской армии 24 и 25 января действовали чрезвычайно плохо. Вместо осуществления смелого и решительного маневра они остановились перед слабо обороняемыми селами. Они не применяли артиллерийского и минометного огня с закрытых позиций по вражеским опорным пунктам[87].

В приказе 4-й гвардейской армии подчиненным ей частям, изданном в тот же день, были подробно повторены все упреки Конева, а также были перечислены меры, необходимые для улучшения ситуации. К наиболее важным среди них относились улучшение руководства войсками, более активное использование артиллерии, ночные операции и применение маневра для охвата флангов противника. Сильная артиллерийская поддержка — до 121 ствола на километр фронта на участке наступления — использовалась неэффективно и была плохо организована. Артиллерия располагалась недостаточно близко к пехоте, а отсутствие хорошей связи препятствовало организации взаимодействия между ними. Во многих случаях огонь артиллерии был плохо согласован по времени, особенно в решающие моменты, такие как поддержка атак своих войск или отражение контратак пехоты и танков противника. Командиры дивизий при отражении немецких танковых атак неэффективно использовали возможности своих противотанковых подразделений, впустую расходовали боеприпасы.

К тому же было неудовлетворительно организовано командование войсками, особенно связь между штабами дивизий и полков. Например, штаб 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии не имел связи со своими полками в течение дня 25 января и предшествующей ночи. Из-за нарушения связи командиры 31-й и 69-й гвардейских стрелковых дивизий не могли руководить своими частями и влиять на ход событий. Не использовались ни основные, ни вспомогательные средства связи. Несмотря на личное указание командующего армией, не использовались связные. Наконец, штабы и наблюдательные пункты располагались слишком далеко от боевых порядков пехоты, особенно в 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии и в 20-м гвардейской корпусе. Некоторые командиры во время боя не находились со своими частями, а вместо этого оставались в убежищах или в селах[88].

Вёлер укрепляет оборону

Подводя итог событиям, произошедшим 25 января, обе стороны имели причины для разочарования достигнутыми результатами. Хотя 2-й Украинский фронт добился заметного продвижения, еще рано было говорить о полноценном прорыве, несмотря на ввод в бой 5-й гвардейской танковой армии, главного подвижного соединения фронта. Немецкая 389-я дивизия подверглась мощному удару и отчаянно сражалась за сохранение фронта. Однако клин, вбитый в немецкую оборону танками Ротмистрова, был сравнительно узким и неглубоким. Если бы у немцев поблизости были подвижные резервы, они могли бы закрыть разрыв в своей обороне у Капитановки и Тишковки. Второй день наступления мог оказаться решающим.

Если Конев и был обеспокоен, его бремя тем не менее было легче, чем у Вёлера. Под давлением советских войск 3-я танковая дивизия была втянута в бой целиком и не могла послать на север ни одного подразделения. 14-я танковая дивизия согласно приказу выдвинулась вперед, но ее истощенных сил не хватило для остановки советского наступления. В связи с серьезностью положения XI армейский корпус задействовал все свои резервы, но их было недостаточно. Приходилось идти на риск. На участках, оборонявшихся 72-й и 57-й пехотными дивизиями, активность советских войск была сравнительно невысокой. Дивизию СС «Викинг» противник также практически не беспокоил. Имелась возможность отвести с занимаемых позиций и отправить на юг какие-то из этих частей. Уже в 8:45 Вёлер решил, что следует направить на юг всю 57-ю дивизию, 676-й полк которой уже был отправлен на поддержку 389-й дивизии. Спустя пятнадцать минут вышел приказ об исполнении этого решения.

Решиться на такой шаг было трудно, поскольку дивизии XI армейского корпуса и так были сильно растянуты, но, учитывая серьезность положения, сложившегося на правом фланге корпуса, смещение сил на юг, видимо, было неизбежно. Дивизия СС «Викинг» получила приказ принять у 57-й дивизии ее сектор фронта, но на то, чтобы сменить 57-ю дивизию на ее позициях, требовалось время. В лучшем случае это могло быть выполнено к 27 января.

В сложившейся ситуации большего XI армейский корпус сделать не мог, если только не оголять позиции вдоль Днепра, но эта возможность уже была исключена. Однако у 8-й армии еще был один козырь в запасе: 11-я танковая дивизия была готова вступить в бой к утру 26 января, на подходе были и другие подкрепления.

Пока Вёлер прикладывал усилия, чтобы стянуть как можно больше сил на угрожаемый участок фронта, Конев ввел в бой большую часть своих резервов. Теперь он мог только призвать своих людей завершить прорыв 26 января.

В течение дня важную роль сыграла погода. Температура колебалась около нуля, но дороги все еще были хорошо проходимы. Плотный туман закрыл большую часть поля боя и сделал воздушную поддержку совершенно неэффективной, несмотря на попытки обеих сторон поднять самолеты в воздух. Туман также затруднял управление участвующими в бою частями. Согласно прогнозу погоды в дальнейшем следовало ждать ухудшения проходимости территории. Действительно, утром 26 января началась оттепель, и дождевые облака накрыли поле боя. В некоторые моменты дороги местами обледеневали, но эти участки быстро оттаивали.

Немцы обороняются, 25–26 января

Бой продолжился ночью 25 января, хотя и с несколько меньшей интенсивностью. Немецкой 3-й танковой дивизии пришлось создавать новый рубеж обороны, чтобы иметь возможность сопротивляться ожидавшимся советским атакам. Немецкие солдаты работали в темноте и сумели выстроить цельную оборонительную линию на участке, который удерживала дивизия полковника Ланга. Положение было менее определенным на северном фланге 3-й танковой дивизии, где советские части атаковали в западном направлении, прощупывая немецкую оборону, но не имели существенных успехов. 4-я гвардейская армия не ослабляла нажим на северный фланг 389-й пехотной дивизии, угрожая ее стыку с 72-й пехотной дивизией. Вечером 72-я дивизия была вынуждена отвести назад свой южный фланг для восстановления связи с 389-й дивизией, закончив этот маневр к утру 26 января.

Цель Ротмистрова на 26 января была ясна: окончательно прорвать немецкую оборону, чтобы обеспечить продвижение своих танков на Звенигородку. Он отдал корпусу приказ продолжать атаки в западном направлении. Было очевидно, что любая заминка даст немцам возможность подтянуть подкрепления на пути его частей. Время решало все, а вчерашние успехи были не особенно впечатляющими. Нужно было продолжать наступление[89].

Возможно, советскому командованию было не вполне ясно, что немецкая оборона на пути 5-й гвардейской танковой армии очень неглубокая[90]. Когда утром 20-й танковый корпус, имея на острие удара 8-ю гвардейскую танковую бригаду, двинулся в атаку, она принесла хорошие результаты. Бригада под командованием полковника Орлова, поддержанная двумя самоходно-артиллерийскими полками, выбила немцев из Капитановки и двинулась дальше на Журавку. Таким образом, между передовыми группами армии Ротмистрова и Звенигородкой больше не осталось значительных немецких сил[91].

В 8:25 полковник Гедке и генерал-майор Шпейдель, начальники штабов XI армейского корпуса и 8-й армии соответственно, обсудили положение по телефону. 14-я танковая дивизия, очевидно, была не в силах закрыть разрыв на южном фланге XI армейского корпуса, и Гедке сообщил Шпейделю, что на одной из высот севернее Россоховатки сосредоточились многочисленные советские танки и подкрепления противника продолжают прибывать. Бой продолжался возле моста у Тишковки. Гедке подчеркивал, что происходит прорыв на Капитановку. Положение на северном фланге 389-й дивизии тоже было серьезным. Гедке заключил свое описание ситуации упоминанием о том, что танковая боевая группа дивизии СС «Викинг» была направлена в район Телепино — Екатериновка, чтобы помочь стабилизировать там положение.

Шпейдель не сомневался в серьезности ситуации и спрашивал: «Какие у вас имеются резервы? Когда можно будет ввести в бой 57-ю дивизию?»

«57-ю дивизию не удастся высвободить до полуночи, — отвечал Гедке. — На данный момент у нас нет резервов.»

«Есть ли намеченные или подготовленные позиции в тылу?»

«Да, это рубеж от Ротмистровки через Степок, высоту в полутора километрах на востоко-юго-восток от Ташлыка, железнодорожную станцию в Сердюковке и фермы севернее Пастырского. Его потребуется связать с рубежом Ирдынь, идущим через Березник и Западную. Однако подготовлен только северный участок, между Ротмистровкой и станцией в Сердюковке».

«Мне придется поговорить с командующим армией, чтобы подготовить его для будущих решений», — ответил Шпейдель.

Гедке продолжил описание обстановки в черном цвете: «Что касается положения западнее Оситняжки, есть большие сомнения, что корпус сможет сдержать врага до подхода подкреплений. Также кажется сомнительным, что 57-я дивизия прибудет вовремя».

«Армия не может помочь вам на северном фланге обороны 389-й дивизии», — сказал Шпейдель.

«Если так, мы, конечно, должны иметь в виду тыловые позиции, которые я описал».

«Возможно, вы правы. Я могу добавить, что командующий армией хочет использовать 11-ю танковую дивизию для атаки под Капитановкой».

Спустя полтора часа Гедке и Шпейдель вновь говорили по телефону. Гедке предложил за один марш в течение ночи отвести 72-ю пехотную дивизию на тыловые позиции. Это позволило бы высвободить 57-ю дивизию, не дожидаясь ее смены частями дивизии СС «Викинг». Однако Гедке настаивал, что этого нельзя делать без согласия командования группы армий.

Согласно старым военным традициям Германии такая процедура необязательна, и решение лучше принимать командиру на месте. Однако с зимы 1941–1942 года Гитлер обычно требовал от военных следовать установке «ни шагу назад», обязывающей командиров полевых частей перед отступлением получать разрешение на него у ОКХ. Необходимость обращаться с просьбой к высшему командованию имело много неудобств, среди которых особенно значимой была потеря времени.

Пока Гедке и Шпейдель обсуждали варианты действия, бой продолжался. Около 09:00 11-я танковая дивизия получила приказ на атаку через Писаревку. Однако дивизия еще не вышла в исходный район, и для перехода в атаку ей требовалось еще несколько часов. Тем временем Красная армия продолжала продвигаться вперед. Пока 11-я танковая дивизия получала приказы, советские танки достигли района в полутора километрах севернее Златополя. Это было серьезно, поскольку там находились несколько мостов через реку Большая Высь. Наиболее важные из них были в Новомиргороде, и в 09:45 из 14-й танковой дивизии доложили, что к городу приближаются десять Т-34. Если немцы собирались закрыть разрыв между XXXXVII танковым корпусом и XI армейским корпусом, то необходимо было твердо держаться на северном берегу Большой Выси. Все подкрепления должны были прибывать с юга, и если бы им пришлось форсировать реку, преодолевая сопротивление врага, положение сильно осложнилось бы. Чтобы не допустить такого развития событий, 8-му дивизиону штурмовых орудий было приказано отбросить назад приближающиеся советские танки.

Златополь и Новомиргород располагались в стороне от направления главного удара 5-й гвардейской танковой армии. 155-я танковая бригада прошла межу Тишковкой и Капитановкой и далее двинулась на Журавку. К середине дня она добралась до окраин Журавки[92]. Таким образом, советские войска продвинулись на 14 километров за последние 48 часов[93].

В этот момент генерал-майор Венк, начальник штаба 1-й танковой армии, позвонил Шпейделю и сообщил ему: 1-й Украинский фронт перешел в наступление на внутренние фланги VII и XXXXII армейских корпусов. Красная армия ввела в бой большие силы пехоты и танков. Шпейдель немедленно ответил, что эта атака связана с атакой на южном фланге XI армейского корпуса, которая, видимо, была нацелена в общем направлении на Шполу. Их цель состояла в соединении 1-го и 2-го Украинских фронтов.

Эта новость добавила Шпейделю волнений, поскольку за полчаса до этого полковник Гедке снова позвонил ему и доложил, что Капитановка занята противником, а от 389-й дивизии не поступает никаких донесений. К тому же Гедке сообщил Шпейделю, что никакой информации о ситуации в районе Златополь — Журавка до сих пор не поступало. Но худшее было впереди.

Как Гедке и просил перед этим, Шпейдель запросил у командования группы армий «Юг» разрешение на предложенный отвод 72-й дивизии. Поскольку вопрос об отступлениях обсуждался до начала советского наступления и такая возможность была отвергнута, возможно, Гитлером, понятно, почему Гедке и Шпейдель обратились с этим вопросом к командованию группы армий «Юг». Однако позже они, возможно, пожалели о том, что не стали действовать без лишнего шума по собственному разумению, поскольку незадолго до полудня Теодор Буссе, начальник штаба группы армий «Юг», ответил, что отход 72-й дивизии не был одобрен и что, напротив, будет лучше дождаться результатов атаки 11-й танковой дивизии.

Буссе не принимал решения сам, но знал, что это острый вопрос, и он просто не хотел, чтобы что-то произошло, пока он будет консультироваться с ОКХ. В течение нескольких часов он получил отрицательный ответ: 72-й дивизии запрещалось отступать. В 15:50 он сообщил Шпейделю это решение. Вёлер, видимо, ожидал, что решение будет отрицательным, судя по тому, что около полудня он дал указания 72-й дивизии выводить подразделения с передовых позиций на тыловые позиции до того, как получил приказ держать 72-ю дивизию на оборонительном рубеже.

Советское наступление продолжается, 26 января

Конев и командующие подчиненных ему соединений не имели таких проблем. Они беспокоились о том, как еще ускорить продвижение своих частей, а не как замедлить их перемещения. Плотные боевые порядки позволяли прикрыть фланги наступающих танковых частей в предположении, что последние обеспечат достаточное пространство для следующих за ними сил. Фактически так и происходило. К 15:00 село Журавка было очищено от противника частями 20-го танкового корпуса, который теперь мог двигаться на Лебедин[94]. Наступление шло беспрепятственно, но было неясно, достаточна ли его скорость, поскольку медленное продвижение могло создать другую проблему. Поскольку передовые танковые группы уже продвинулись более чем на 10 километров, советская артиллерия уже не могла обеспечить им огневую поддержку, пока орудия не перевезут вперед, на новые огневые позиции. Учитывая большое количество войск, заполонивших дороги, было бы сложно перебросить вперед существенное количество артиллерии, по крайней мере за такое время, чтобы они успели оказать поддержку передовым частям.

Поскольку XI армейский корпус не располагал значительными резервами, немцы возлагали надежды на 11-ю и 14-ю танковые дивизии. Боевые действия 25 января были несколько нерешительными, что, возможно, определялось осознанием слабости 14-й танковой дивизии, в которой оставалось очень мало танков. 11-я танковая дивизия была несколько сильнее, имея в составе около 20 «Пантер» и некоторое количество Pz-IV и Pz-III. И все-таки это было гораздо меньше, чем 200 танков, с которыми начала наступление 5-я гвардейская танковая армия[95].

25 января 14-я танковая дивизия была разделена на две боевые группы. Танковая группа под командованием полковника Лангкейта утром 26 января располагалась в Россоховатке и в 8:00 получила приказ перейти в атаку в направлении Оситняжки. Туман ограничивал видимость до 40–60 метров, так что в 10:00 немецкие танки уперлись в советский противотанковый рубеж, и началась перестрелка. Вскоре подошли советские танки. Один командир танка, лейтенант Бауэр, был ранен 11 февраля, но остался со своей ротой. Когда советские танки пошли в контратаку, его танк получил три прямых попадания, и он был убит. Возможности эвакуировать танк не было, поэтому командир батальона приказал штурмовым орудиям расстрелять подбитую машину, чтобы уничтожить ее. Немцы заявили об уничтожении одного Т-34 и трех противотанковых пушек.

Пока шел этот бой, советские войска атаковали юго-восточнее Россоховатки, грозя отрезать 14-ю танковую дивизию от 3-й танковой дивизии. Танки полковника Лангкейта были вынуждены развернуться и попытаться восстановить связь с 3-й танковой дивизией, чья танковая группа также была направлена для восстановления положения юго-восточнее Россоховатки. Ближе к вечеру это удалось осуществить, но тем временем советские войска заняли Россоховатку.

Утром 26 января боевая группа фон Брезе из 14-й танковой дивизии заняла позиции на высотах западнее кладбища в Оситняжке, но была окружена советскими войсками. Вместо того чтобы останавливать советское наступление, фон Брезе пришлось занять круговую оборону. В течение дня ему удалось продвинуться несколько севернее, но ему оставалось только наблюдать, как 5-я гвардейская танковая армия продолжает наступление на Тишковку и Капитановку.

14-я танковая дивизия сражалась за удержание своих позиций, так что единственной надеждой немцев осталась 11-я танковая дивизия. Однако дивизия получила приказ поздно и к тому же для выхода на исходные позиции вынуждена была двигаться по плохим дорогам. В 13:00 она перешла в атаку из района Каменоватки силами танковой группы справа и 111-го моторизованного полка слева. Танковая группа нанесла удар по высоте 205,4 западнее Писаревки, а 111-й моторизованный полк до сумерек захватил южную половину Тишковки.

Хотя 11-я танковая дивизия и заняла определенную территорию, выглядевшую ценной на карте, в действительности она не оказала особого влияния на советское наступление. С высоты 205,4 имелась возможность корректировать артиллерийский огонь по советским колоннам, стремящимся на запад, но наступившая темнота не позволила этого сделать. Кроме того, последние два дня стояли густые туманы, особенно по утрам. Если бы утром 27 января сохранилась такая погода, ценность высоты оказалась бы ограничена. Казалось вполне вероятным, что на следующий день 11-й танковой дивизии придется наступать дальше, но были сомнения, хватит ли ей для этого сил, несмотря на прибытие вечером в качестве подкрепления 905-го дивизиона штурмовых орудий.

Действия 11-й танковой дивизии на южном фланге 5-й гвардейской армии доставили ей хлопоты, но не стали решающими. Как только подошли части второго эшелона, 20-й танковый корпус смог продолжить наступление после очистки Журавки от противника во второй половине дня. Силами двух танковых бригад он двигался по равнине дальше, на северо-запад от Журавки, и к 23:00 советские передовые группы достигли окраин Лебедина. 29-й танковый корпус, действовавший южнее 20-го танкового корпуса, добился несколько меньших успехов, но к концу дня освободил Турию.

Для немецкого XI армейского корпуса с каждым часом складывалась все более и более угрожающая ситуация. 389-я дивизия сумела удержать сплошной фронт на протяжении дня, но была серьезно ослаблена и совершенно не могла что-либо противопоставить прорыву советских частей на своем южном фланге. Положение на северном фланге складывалось лучше, поскольку удалось восстановить локтевую связь между 389-й и 72-й дивизиями. В течение вечера подразделения дивизии СС «Викинг» начали сменять 57-ю дивизию, которая сосредотачивалась около Ташлыка, таким образом увеличивая возможности генерала Штеммермана, но в целом корпус по-прежнему находился в очень опасном положении.

Фактически 389-я дивизия рассыпалась. Уже днем раньше батарея Мейзера потеряла связь с дивизионом и отступила к Пастырскому по инициативе командира батареи. Утром 26 января примерно 12 гаубиц из разных дивизионов 389-го артиллерийского полка собрались в Пастырском, и командир батареи Мейзера, лейтенант Сораевски, принял командование над пестрой группой артиллеристов и их материальной частью[96].

Пока Сораевски пытался связаться с командиром своего дивизиона по радио, его подчиненные оставались наготове к скорому отбытию, поскольку никто не знал, насколько близко находятся советские силы. Возможно, они уже были окружены — страх, который, видимо, разделяли многие солдаты из группы. В предшествующие дни различные советские листовки, расхваливающие выгоды сдачи, дождем сыпались на немецких солдат, но, похоже, не оказывали на них серьезного влияния. Солдаты боялись, что попасть в советский плен означает погибнуть или отправиться в Сибирь. Последнее было кошмаром немецких солдат, которые были решительно настроены избежать плена[97].

26 января XI армейский корпус получил некоторые подкрепления. Тот факт, что 11-я и 14-я танковые дивизии перешли в подчинение корпуса, возможно, не выглядел как подкрепление, поскольку дополнительные части означали дополнительную ответственность по ликвидации советского вклинения. Однако прибыл и артиллерийский дивизион 10,5-см орудий, а также 905-й дивизион штурмовых орудий был переброшен из XXXXVII танкового корпуса и направлен в 11-ю танковую дивизию[98].

В свою очередь, 2-й Украинский фронт выдвинул вперед существенные подкрепления, наиболее важным из которых был 5-й гвардейский кавалерийский корпус. В течение дня он получал приказы двигаться на рубеж Телепино — Буртки. Корпус был также усилен истребительно-противотанковой бригадой. 18-й танковый корпус придерживался Ротмистровым в резерве, но был готов наступать 27 января. Он мог очень пригодиться, если бы немцы усилили контратаки с юга[99].

Глава 6 Советский прорыв

Советские войска достигают немецкого тыла

Окончание 26 января очень напоминало предыдущий день. Танки Ротмистрова продвинулись дальше на запад, но все еще не добились полноценного прорыва. Наступление по-прежнему развивалось сравнительно медленно: от начала наступления 25 января и до 23:00 26 января 5-я гвардейская танковая армия продвинулась лишь на расстояние от 20 до 25 километров. Однако немцы не имели серьезной обороны к западу от советских передовых групп. Если бы 5-я гвардейская танковая армия могла справиться с угрозами своим флангам, дорога на запад была бы открыта. Этой возможностью воспользовался 20-й танковый корпус. После полуночи 8-я гвардейская и 155-я танковые бригады, выдвинув вперед разведывательные подразделения, начали движение на Шполу. Город оборонялся лишь слабыми немецкими силами, и к 10:00 27 января он был очищен советскими войсками от противника.

Этот удар вывел советские передовые группы в тыл к немцам, где ожидалось лишь незначительное сопротивление немецких частей. Потеря Шполы, возможно, не удивила немцев. В конце концов, они подозревали, что это — главное направление операции 2-го Украинского фронта, а слабость обороны говорила в пользу того, что она с большой вероятностью будет быстро сокрушена.

8-я армия не имела в своем распоряжении сил, которыми можно было блокировать советский удар на запад, так что Вёл еру оставалось лишь надеяться, что атаки во фланг советского наступления окажутся успешными и отрежут советские передовые части.

11-я танковая дивизия сдерживает советское наступление

Наиболее сильной из участвующих в бою немецких частей была 11-я танковая дивизия, которая возобновила атаку в 05:30 27 января. Туман стелился над полем боя и существенно ограничивал видимость. Несмотря на это, танкам дивизии вначале сопутствовал успех. Наступая от высот восточнее Тишковки, которые были захвачены 26 января, танки сумели занять возвышенность к востоку от Капитановки. Вскоре после этого, в 9:10, танки установили связь с боевой группой фон Брезе, которая была отрезана уже почти два дня и была вынуждена отступить в лес северо-восточнее Капитановки.

Это означало, что 11-я танковая дивизия оседлала все дороги, ведущие с востока на запад, по которым осуществлялось снабжение советских передовых групп, и подтягивались подкрепления. Однако, учитывая небольшое количество танков в дивизии, нельзя было рассчитывать на то, что ключевые дороги перерезаны надежно. Советские части второго эшелона наверняка должны были как можно скорее попытаться пробить коридор на запад. Несколько позже, в тот же день, 11-я танковая дивизия докладывала, что в наличии имеются 12 боеспособных «Пантер» и три Pz-IV, а также 15 StuG-III в трех дивизионах штурмовых орудий, подчиненных дивизии[100].

Едва это количество бронетехники можно назвать впечатляющим, но все-таки это было гораздо больше, чем могла выставить 14-я танковая дивизия. Вечером из нее докладывали всего лишь о трех Pz-IV и двух StuG-III, оставшихся боеспособными. Таким образом, у немцев было очень мало бронетехники, и они крайне нуждались в подкреплениях. В полдень батальон «Пантер», 1-й батальон 26-го полка, который был временно подчинен дивизии «Великая Германия», начал выдвижение к 11-й танковой дивизии, но ожидалось, что он будет готов атаковать противника не раньше следующего дня.

Когда 11-я танковая дивизия перерезала советские коммуникации, Ротмистров оказался в щекотливой ситуации. Он мог либо развернуть передовые группы 20-го и 29-го танковых корпусов назад, чтобы восстановить связь с тылами, либо приказать им продолжать двигаться на запад и рассчитывать, что идущие следом части пробьют коридор. Сложившаяся обстановка благоприятствовала последнему варианту. Ротмистров еще не ввел в бой 18-й танковый корпус, а в нескольких километрах восточнее позиций 11-й танковой дивизии сосредоточился и был готов к бою 5-й гвардейский кавалерийский корпус. К тому же 4-я гвардейская армия продолжала теснить немецкую 389-ю дивизию, а 53-я армия оказывала давление на 3-ю танковую дивизию. Эти обстоятельства позволяли Ротмистрову направить 20-й и 29-й танковые корпуса дальше на запад, вместо того чтобы разворачивать их, а задачу по восстановлению коммуникаций возложить на 18-й танковый корпус и 5-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию[101].

Возможно, Вёлер был уверен в намерениях 1-го и 2-го Украинских фронтов окружить XI и XXXXII армейские корпуса. Шансы предотвратить это, заблокировав 20-й и 29-й танковые корпуса, были действительно невелики. Все имеющиеся части действовали на флангах советского наступления, а с началом оттепели дороги стали оттаивать и размягчаться, быстро делаясь непроходимыми. В этих условиях сдвиг войск к западу требовал очень много времени. Единственный реалистичный шанс заключался в том чтобы отрезать советские передовые группы, что фактически и удалось выполнить 11-й танковой дивизии. Однако 4-я гвардейская армия атаковала южный фланг немецкой 389-й дивизии, нанеся удар на Пастырское. Если бы атака удалась, это дало бы 2-му Украинскому фронту возможность восстановить коммуникации со своими передовыми частями, даже при удержании 11-й танковой дивизии занятых ею утром 27 января позиций на ключевых дорогах на запад.

На южном фланге 389-й дивизии действительно сложилась критическая обстановка, и в район Пастырского были направлены имевшиеся в распоряжении подразделения 57-й дивизии. 4-я гвардейская армия достигла железнодорожной станции в Сердюковке, создав угрозу стыку 72-й и 389-й дивизий, где им перед этим с таким трудом удалось восстановить локтевую связь. Во второй половине дня полк 57-й дивизии и подразделения 4-й гвардейской армии столкнулись в лесу севернее Пастырского. Бой не имел решающего значения, но, во всяком случае, советское наступление было временно сдержано.

Антон Мейзер в разведке

Вместе со многими другими солдатами Антон Мейзер из 389-й дивизии оказался около Пастырского. В течение ночи на 27 января ничего примечательного не случилось, но разнородная группа артиллеристов еще не имела связи с другими частями и имела слабое представление о противнике. Ранним утром 27 января было принято решение послать трех унтер-офицеров на разведку, и одним из них стал Мейзер. Каждый получил свое направление и двух человек в поддержку. Мейзеру было поручено вести разведку в северо-западном направлении.

На подготовку и выполнение задания было выделено немного времени, и Мейзер решил ехать верхом. Кадет Дамет вызвался сопровождать Мейзера, к радости последнего. Вторым спутником Мейзера стал солдат, бывший хорошим наездником. Всем им сообщили, что если они не вернутся к назначенному сроку, их будут считать погибшими[102].

Взяв с собой личное оружие, пулемет, несколько ручных гранат и продовольствие на санях, трое разведчиков выступили в путь. Лейтенант Сораевски и несколько солдат напутствовали их добрыми пожеланиями. Как можно тише они прошли через небольшой лес, через который, если понадобится, можно было провезти гаубицы. Вскоре они вышли к квадратной поляне в лесу. Толстый снег не позволял определить, для чего она предназначена, но Мейзер предположил, что это могла быть спортивная площадка[103].

Разведчики направились дальше по дороге, ведущей на запад, отметив, что падающий снег скроет их следы. Мейзер старался двигаться с постоянной скоростью, чтобы можно было верно судить о пройденном пути. До сих пор дорога шла в западном направлении, но когда она стала изгибаться, оценивать пройденное расстояние стало сложнее. Приблизительно в 11:00 разведчики выбрались на западный край леса и примерно в 300 метрах от себя увидели маленький хутор, который был их целью[104].

До сих пор они не замечали признаков присутствия врага. Трое немцев, замаскировавшись, лежали на опушке леса и наблюдали за хутором, но ничего не происходило. Мейзер решил, что они скрытно подберутся к ближайшим домам. Впечатление покинутой деревни сохранилось, и когда они оказались у домов. Однако, когда Мейзер зашел в один из них, он обнаружил плачущую женщину, которая сказала ему, что советские войска недавно забрали всех мужчин с хутора. На данный момент советских солдат там не было. Когда Мейзер понял, что вряд ли столкнется с противником, он сказал женщине приготовить яиц для него и его спутников. После быстрой еды они продолжили путь на запад[105].

Признаки активности противника все еще были редки, но на глаза попадались следы валенок, которые зимой носили советские солдаты. К тому моменту Мейзер и его товарищи вышли на рубеж, до которого следовало произвести разведку, они больше ничего не обнаружили. Мейзер решил, что они будут возвращаться по основной дороге на Пастырское. Выбор был удачным, потому что они так и не встретили врага. Однако, входя во вторую покинутую деревню, разведчики столкнулись с противником иного рода. На нескольких домах они увидели знаки, предупреждающие, что этот район опустошен сыпным тифом. Из предосторожности, прежде чем поспешить в Пастырское, они закрыли рты носовыми платками и даже закрыли морды своих лошадей[106].

Около 15:30 группа Мейзера вернулась в Пастырское, а скоро возвратились и обе другие группы. Мейзер доложил, что разведанный им маршрут свободен от войск противника, и, если срубить несколько деревьев, он может быть использован для транспортировки гаубиц. Мейзеру было приказано еще раз пройти вдоль маршрута и оставить метки, но в этот раз ему не повезло. Когда он и его люди доехали до деревни, покинутой из-за тифа, поблизости начали рваться минометные мины. Незамедлительно за этим последовал огонь стрелкового оружия, и Мейзер с товарищами галопом поскакали назад в Пастырское. Несчастья Мейзера продолжались. После доклада о том, что маршрут перекрыт противником, он получил приказ принять под командование взвод в северной части Пастырского. Он едва сумел добраться туда, потому что столкнулся с автомобилем и получил травму ноги, в результате чего лишился возможности ходить — очень опасное положение для солдата, который, возможно, находится в окружении. Сумеет ли он теперь выбраться из ловушки, зависело от других[107].

Бои вокруг Капитановки и Тишковки

Тем временем на других участках продолжались бои, в том числе в районе Капитановки. Генерал-майор фон Витерсхейм, командир 11-й танковой дивизии, приказал одному пехотному батальону при поддержке штурмовых орудий захватить Писаревку[108]. Скоро солдаты пошли в атаку, но она потерпела неудачу. После некоторых перегруппировок была предпринята еще одна попытка взять деревню, на этот раз при поддержке реактивных минометов, но и она провалилась. Танковая боевая группа дивизии действовала более успешно. К середине дня 27 января ей удалось захватить южную половину Капитановки. Вдобавок когда дивизия Витерсхейма установила контакт с 14-й танковой дивизией, район Тишковки был взят под контроль.

До сих пор 11-я танковая дивизия имела только успехи. На самом деле при ее ограниченной силе она вряд ли могла рассчитывать на то, что так будет продолжаться и дальше. Но ее соседи справа, 14-я и 3-я танковые дивизии, имели гораздо меньшие достижения. 52-я армия начала беспокоящие атаки на позиции 3-й танковой дивизии, но та сумела их сдержать и направила свою танковую группу на помощь 14-й танковой дивизии, пытавшейся вернуть контроль над Россоховаткой. Вначале 103-й пехотный полк 14-й танковой дивизии при поддержке четырех танков сумел захватить центр Россоховатки, несмотря на столкновение с ленд-лизовскими танками. Однако в результате советской контратаки немцы были выбиты из Россоховатки, а две немецкие атаки во второй половине дня не принесли успеха. Безрезультатные бои вокруг Россоховатки обошлись дорого. Например, с утра 26 января по вечер 27 января 14-я танковая дивизия потеряла 310 человек. Это составило более четверти всех потерь, понесенных дивизией за январь.

Возможно, нарушенные коммуникации повлияли на советское наступление, так как после занятия Шполы 20-й танковый корпус на запад пока не продвигался, хотя он привлек свою стрелковую бригаду для обороны района Шполы. 29-й танковый корпус добился больших успехов юго-восточнее Шполы, где он освободил Водяное, Липянку и Межигорку[109].

Восстановить связь с двумя передовыми корпусами было крайне важно, и Ротмистров не мог ждать, пока его сосед с севера проложит новый маршрут. Поскольку 18-й танковый корпус и 5-й гвардейский кавалерийский корпус были наготове, он приказал им пробить коридор на запад. Эти усилия поначалу не принесли успеха, но во второй половине дня советские войска, атаковавшие с запада, воспользовавшись густым туманом, проскользнули через позиции 11-й танковой дивизии и наладили очень слабую связь с советскими силами в Оситняжке[110].

Беспорядочные боевые действия в районе Капитановка — Тишковка продолжались в течение вечера. В исследовании советского Генерального штаба, посвященном битве, утверждается, что к концу дня немецкая группировка с 70 танками и 30 штурмовыми орудиями окружила Тишковку. Это утверждение абсолютно безосновательно. В распоряжении немцев и близко не было такого количества бронетехники в окрестностях Тишковки. Трудно сказать с определенностью, является ли это примером путаницы, вызванной туманом и темнотой, или же заведомым искажением, но, конечно, одно объяснение не исключает другого[111].

В конце дня ни одна из сторон не имела полного контроля над районом Капитановка — Писаревка — Тишковка. Напротив, каждая сторона удерживала ряд рассеянных позиций. 2-й Украинский фронт в течение дня задействовал существенные подкрепления, среди которых наиболее важными были, конечно, танковый и кавалерийский корпуса, но последний также был усилен противотанковой бригадой. Немецкие подкрепления были гораздо скромнее. В 16:00 майор Глесген, командир 1-го батальона 26-го танкового полка (батальон «Пантер», который находился в пути), прибыл в штаб XXXXVII танкового корпуса, его батальон еще не добрался до исходных позиций. Пятнадцать минут спустя с таким же сообщением в штаб прибыл и командир артиллерийского дивизиона РГК[112].

72-я дивизия начинает отход

К вечеру у немцев произошли некоторые изменения в структуре командования. Поскольку 11-я и 14-я танковые дивизии были введены в бой, они находились в подчинении XI армейского корпуса. С вечера 27 января они были переподчинены XXXXVII танковому корпусу. Учитывая советский прорыв, это решение должно было повысить эффективность управления, позволив командованию XI армейского корпуса сосредоточиться на ситуации севернее советского вклинения, а командованию XXXXVII танкового корпуса — на ситуации на юге.

Обстановка в районе севернее вклинения частей Красной армии действительно давала командованию XI армейского корпуса много поводов для размышления. В первой половине дня в Сердюковке и Красном Хуторе бой перекатывался то туда, то обратно через железную дорогу. Хотя 72-й дивизии удавалось удерживать фронт обороны, положение становилось критическим. Полк из 57-й дивизии получил приказ контратаковать во второй половине дня. Когда полк был подтянут на исходные позиции, советские войска продолжили наступление на запад, и вскоре стало ясно, что 72-й дивизии не удержать железнодорожную линию.

Гедке понял, что активные действия советских войск на участке Сердюковки связывают немецкие части, которые нужнее в других местах. В 17:40 в телефонном разговоре со Шпейделем он снова поднял вопрос, об отводе 72-й дивизии на тыловые позиции. И снова Шпейдель отвечал, что ему нужно разрешение командования группой армий и ему придется перезвонить позже. Шпейдель незамедлительно обсудил вопрос с Вёлером, который тотчас же позвонил в управление группы армий «Юг». В 19:20 Шпейдель вновь говорил с Гедке и передал ему, что разрешение получено.

Конечно, нельзя определенно говорить, что положение немцев заметно улучшилось бы при более раннем отводе дивизии на тыловую линию, но удержание дивизии в выступе вокруг Смелы, находясь в котором она не играла важной роли, конечно, не шло на пользу делу. Если бы дивизия отступила, это сделало бы возможным отправку 57-й дивизии на юг в более ранние сроки. Следует помнить, что наиболее важные действия немцев разворачивались на южном фланге советского наступления, где контратаковали 11-я и 14-я танковые дивизии. Эти дивизии были слишком слабы по количеству танков, чтобы иметь хорошие шансы решительно повлиять на обстановку. Не представляется возможным точно установить их силы в начале советского наступления, но, по-видимому, они располагали самое большее 40–50 боеспособными танками и штурмовыми орудиями. Это было совсем немного по сравнению с 323 танками и САУ введенными в бой 2-м Украинским фронтом в операции 25 января. Конечно, Конев не мог использовать их все против двух немецких танковых дивизий, но имеющиеся цифры все равно оказывались не в пользу немцев[113].

Прибывающий батальон «Пантер» в этих условиях был значительным подкреплением. На самом деле батальон предполагалось ввести в состав 26-й танковой дивизии, которая в это время вела бои в Италии, но он так никогда и не добрался до своей дивизии. Он провел 1943 год в ожидании танков и в конце концов был отправлен на Восточный фронт в январе 1944 года. Изначально батальон был придан дивизии «Великая Германия», но, видимо, не успел поучаствовать ни в одном бою в ее составе. 27 января он начал выдвигаться в расположение XXXXVII танкового корпуса. Он был почти полностью укомплектован и, покидая «Великую Германию», имел в своем составе 67 боеспособных «Пантер». На марше в XXXXVII танковый корпус у одной из «Пантер» возник пожар в моторном отделении, и она была потеряна безвозвратно. Прочие танки тоже имели поломки различных механизмов, но утром 28 января батальон все еще мог отправить в бой 61 «Пантеру»[114].

Советские части соединяются в Звенигородке, 28 января

До сих пор до конца неясно, как Конев, Ротмистров, Галанин и Рыжов оценивали перспективы разворачивающейся операции. Исследование советского Генерального штаба, написанное по горячим следам в том же 1944 году, изображает немецкие войска в Капитановке весьма сильными. Последующая советская литература также придерживается этой точки зрения. Однако цифры немецкой боевой мощи сильно раздуты, возможно, в результате сознательных манипуляций после окончания битвы, но также возможно, что они действительно отражают представления советского командования об истинных силах противника. Если советские командиры действительно верили этим раздутым цифрам, то им было о чем побеспокоиться, но действительность была такова, что немцы находились в отчаянном положении. Советская операция могла оказаться под угрозой, лишь если бы командование потеряло самообладание, но этого не случилось.

Утром 28 января передовые бригады 20-го танкового корпуса начали наступление из Шполы на Звенигородку. Продвигаясь к своей цели через Лозоватку, они встречали только разрозненные очаги сопротивления. Для немцев город был уже практически потерян. В 10:00 Шпейдель позвонил Буссе и прямо сообщил ему, что если не будет принято немедленных мер, Звенигородку удержать не удастся. В Звенигородке находилось всего около сотни казаков, и не приходилось надеяться, что они отобьют удар приближающихся советских танковых бригад. Буссе и Шпейдель ясно осознавали, что окружение XI и XXXXII армейских корпусов — дело нескольких часов[115].

Незадолго до полудня советские 8-я и 155-я танковые бригады вышли к Звенигородке с востока и юго-востока. Признаков организованной обороны не наблюдалось, но благоразумие заставляло быть осторожными всякий раз, наступая на населенные места танковыми частями. Однако город был легко очищен от противника, и вскоре с северо-запада к городу тоже подошли советские войска. Это были передовые части 6-й танковой армии. Фронты Конева и Ватутина встретились в Звенигородке[116].

Пока 20-й танковый корпус продолжал наступление на запад, немцы не прекращали попытки взять под контроль район Капитановки. Как упоминалось выше, 1-й батальон 26-го танкового полка, укомплектованный «Пантерами», был наиболее сильным немецким подразделением, принимавшим участие в этих попытках. Поскольку для батальона эти бои стали боевым крещением, стоит рассмотреть его действия 28 января подробнее, чтобы получить некоторое представление о трудностях, с которыми неопытное формирование могло столкнуться в бою.

1-й батальон «Пантер» 26-го танкового полка, 28 января

В течение лета и осени 1943 года 1-й батальон 26-го танкового полка формировался и проходил подготовку во Франции в ожидании своих танков. Пришлось ждать до начала декабря, когда батальону наконец были поставлены по железной дороге все положенные по штату 76 танков, а также две бронированные ремонтно-эвакуационные машины на базе «Пантеры». А скоро пришел приказ на отправление на Восточный фронт.

Вечером 5 января 1944 года батальон приступил к погрузке танков на эшелоны на шести небольших железнодорожных станциях в Северной Франции. Всего для переброски на Восточный фронт батальону потребовалось 12 поездов. Подача поездов и погрузка заняли три дня. К середине дня 6 января в двигателе одной из «Пантер», уже погруженной на поезд, возник пожар. Несмотря на яростные усилия людей по спасению машины, пожар потушить не удалось, и танк стал первой безвозвратной потерей батальона, даже не успев выехать на фронт.

Первые подразделения батальона прибыли в украинский город Помошная 14 января, и командир батальона майор Глесген связался с дивизией «Великая Германия», которой придавался батальон. За две недели пребывания в «Великой Германии» танкисты батальона не видели боев, хотя его 2-я рота занимала оборонительные позиции на передовой. В 11:17 27 января батальон получил приказ следовать в расположение XXXXVII танкового корпуса и к 12:30 выступил в путь, имея 63 боеспособных танка. Расстояние было не особенно большим, примерно 75 километров, но без потерь все равно не обошлось. Когда батальон подходил к Малой Виске, у одной из «Пантер» самопроизвольно загорелось моторное отделение, в результате чего она полностью сгорела. Загорелась и одна из ремонтно-эвакуационных машин, но пламя было потушено прежде, чем танк получил серьезные повреждения. Тем не менее, поскольку в батальоне было только две ремонтно-эвакуационные машины, временный выход из строя одной из них стал серьезной потерей. В ближайшие дни ожидалось много поврежденных танков, которым потребуется ремонт. Еще одна «Пантера» провалилась на мосту, но была отремонтирована. Еще у четырех танков случились поломки механизмов, но в течение ночи остальная часть батальона прибыла в район Златополя.

Когда 28 января танкисты готовились к атаке, Глесген и командиры рот его батальона получали информацию о своих и вражеских войсках, находящихся в этом районе. Они узнали, что боевая группа фон Брезе была расположена в в двух-трех километрах к северо-востоку от Капитановки. Несколько дальше на юго-восток, на высоте восточнее Капитановки, стояли в обороне несколько «Пантер» 11-й танковой дивизии под командованием майора Сиверса. Южная часть Тишковки была занята немецкой пехотой, тогда как северная и центральная часть была в советских руках. Писаревка контролировалась Красной армией, но немцы удерживали позиции южнее этого села. К тому же перехваченные радиопереговоры давали повод думать, что советские войска, прорвавшиеся на запад, страдали от недостатка боеприпасов и горючего. Анализируя результаты радиоперехвата, немцы полагали, что советские части развернутся на восток, чтобы обеспечить путь для снабжения.

Обстоятельства заставили полковника Бюзинга, несшего ответственность за использование 1-го батальона 26-го танкового полка, приказать батальону организовать атаку, чтобы соединиться с боевой группой фон Брезе и «Пантерами» майора Сиверса, после чего занять позиции для отражения советского удара, ожидавшегося со стороны развернувшихся на восток передовых частей. Было решено, что для выполнения этой задачи батальону следует выдвинуться из района Златополя по дороге на Каменоватку, а затем повернуть на север приблизительно в двух километрах западнее города. Командование надеялось, что, наступая между Тишковкой и Писаревкой, батальон сумеет достичь района, занятого фон Брезе и Сиверсом. Майор Глесген приказал 2-й роте идти впереди, 1-й и 4-й ротам — на левом и правом флангах соответственно, а 3-й роте двигаться сзади в качестве резерва.

Когда план атаки был составлен, танки продолжили движение к месту сбора. В 19:45 первые подразделения достигли Малой Виски, а это означало, что пройдено уже около двух третей пути до района Златополя. Был отдан приказ остановиться, чтобы проверить состояние машин и дать экипажам шанс на короткий отдых. В 22:30 батальон возобновил марш, и в 01:00 28 января первые танки вышли к Златополю. Поскольку на следующий день батальон должен был идти в атаку, люди крайне нуждались в сне, но до рассвета 28 января оставалось всего несколько часов. Хуже того, часть этого времени нужно было потратить на техническое обслуживание и заправку танков, загрузку боекомплекта. Было жизненно важно обеспечить по возможности лучшее техническое состояние машин, поскольку поломки на поле боя могли оказаться фатальными под огнем врага как для танков, так и для экипажей. Командирам тоже не пришлось выспаться. В 02:45 Глесген вызвал к себе командиров рот: капитана Майера (1-я рота), капитана Леммера (2-я рота), лейтенанта Вартмана (3-я рота) и лейтенанта Кирхгофа (4-я рота), чтобы дать им более подробные указания по проведению атаки, которая должна была начаться в пределах трех часов.

В 06:00 28 января из Златополя вывели свои танки усталые экипажи, которые наверняка испытывали смешанное чувство волнения и страха, глядя на дорогу на Каменоватку. Механики трудились всю ночь, и утром к бою была готова 61 «Пантера», в том числе два командирских танка — внушительная сила для немцев в этот период войны. Скоро головная группа достигла точки в двух километрах западнее Каменоватки, и танкисты развернули свои машины на север. Они еще не знали, что дальше к северу сильные части 18-го танкового корпуса выполняли приказ восстановить коридор к частям 5-й гвардейской танковой армии, наступающим на Звенигородку, и обеспечить его безопасность.

Лейтенант Кирхгоф вспоминал, что батальон сделал короткую остановку вскоре после поворота на север, чтобы из походной колонны развернуться в боевой порядок для атаки. Остановка оказалась слишком короткой для такого перестроения, а по радио поступали яростные приказы ускорить темп движения, хотя танки и так ехали на высокой скорости.

Во главе с майором Глесгеном и капитаном Леммером батальон шел к своей цели. Он миновал немецкие позиции южнее Писаревки и вышел на ничейную территорию, точнее, на территорию, которая считалась незанятой противником. Скоро стало ясно, что наблюдатели Красной армии обнаружили немецкие танки, потому что вокруг них стали рваться артиллерийские снаряды. Не имея потерь, «Пантеры» на высокой скорости проследовали на север. Заградительный огонь прекратился, и майор Глесген приказал сделать короткую остановку, чтобы дать дальнейшие указания.

Лейтенант тен Бринк, командовавший танковым взводом, вспоминал, что его рота в сравнительно плотном построении пересекла небольшую высоту в километре к юго-востоку от Тишковки и въехала в низину. Когда он увидел это, то испугался, что его танки будет легко обнаружить из Тишковки. Его страх имел основания. Когда танки дошли до середины низины, советские противотанковые пушки открыли по его взводу огонь с фланга. Без промедления «Пантеры» тен Бринка повернули на девяносто градусов влево, чтобы подставить огню толстую лобовую броню, и открыли огонь по советским пушкам.

Тем временем другие два взвода его роты продолжали двигаться вперед, и скоро тен Бринк получил приказ догнать роту. Он снова направил свои танки на север, за исключением одного, который пришлось временно оставить позади, поскольку он не мог выйти из-под огня противотанковых пушек, не подставив им свой сравнительно слабо бронированный борт. Когда все пушки были подавлены, он догнал танки своего взвода.

В то время как взвод тен Бринка вел бой против противотанковых пушек около Тишковки, остальные два взвода 2-й роты продолжали двигаться к высоте 205,4 между Тишковкой и Писаревкой, к которой они вышли в 09:00. Вдруг тен Бринк услышал по радио, что справа сзади них появились вражеские танки. Рота остановилась и атаковала приближавшиеся машины противника. Советские танки были подбиты, но тен Бринк увидел, что несколько немецких танков тоже получили попадания. Короткий огневой бой скоро закончился, и тен Бринк ожидал, что вот-вот поступит приказ двигаться дальше на север, но от командира роты капитана Леммера не поступало никаких указаний.

Пока 2-я рота шла в голове батальона, 4-я и 1-я роты шли вплотную к ней на флангах. Капитан Майер вел свою роту и видел, как советские танки атаковали вторую роту во фланг. Он оценил численность атакующей группы примерно в дюжину Т-34 и немедленно приказал своей роте атаковать их. В течение нескольких минут, по словам Майера, все советские танки были подбиты. Вскоре после этого лейтенант Кирхгоф, возглавлявший 4-ю роту, приблизился к месту боя достаточно, чтобы разглядеть 10–12 подбитых Т-34, а также несколько «Пантер».

Фактически после разворота «Пантер» 2-й роты и вступления в бой 1-й роты советские танки оказались атакованы с двух направлений. Конечно, это сделало их положение очень уязвимым, но это также означало, что неопытные немецкие экипажи рисковали получить попадание друг от друга. К счастью для них, силуэты «Пантер» и Т-34 сильно различались, но в пылу боя легко могли случиться ошибки. Мы не нашли ни одного свидетельства, что кто-то в этом бою пострадал от огня своих танков, но кажется, что ни 1-я, ни 2-я роты не имели полного представления о действиях друг друга.

Как только скоротечный бой завершился, капитан Майер получил приказ повернуть свою роту налево. Едва радио замолкло, по его роте открыли огонь советские противотанковые пушки. Майер увидел, что хорошо окопанные пушки занимают позиции и на севере, и на востоке. Если бы он повернул роту на запад, как ему только что было приказано, его танки были бы открыты для огня в борт и в корму, где броня «Пантер» была тоньше, чем в лобовой части. Часы Майера показывали несколько минут десятого, когда он по радио доложил обстановку командиру батальона. Прием его сообщения был подтвержден, но дальше радио замолчало.

После некоторых колебаний Майер решил последовать приказу и начал разворачивать свой танк. Вдруг машина содрогнулась от попадания бронебойного снаряда. Водитель и радист получили ранения, и за несколько следующих секунд в танк угодили еще три снаряда. Один из них заклинил башню, не оставив Майеру выбора кроме приказа покинуть танк. Он добежал до другой «Пантеры» и влез на нее под усиливающимся огнем противотанковых пушек. Тем временем танки его роты открыли ответный огонь и, видимо, заставили замолчать две или три пушки противника, но стоит отметить, что верно оценить это в пылу боя очень сложно. Когда Майер сел в новый танк, он прокричал по радио, что рота должна пройти задним ходом 200 метров, чтобы воспользоваться гребнем высоты 205,4, где он также нашел танки 2-й и 4-й роты. Однако связи с командиром батальона не было. Майер решил вернуться на командный пункт полковника Бюзинга, чтобы попытаться получить какую-либо информацию о нем.

3-я рота под командованием лейтенанта Вартмана вначале пыталась догнать батальон, но так и не сумела этого сделать к тому моменту, как в юго-восточной части Тишковки засверкали вспышки противотанковых орудий. «Пантеры» почти в тот же момент ответили снарядами и пулеметным огнем. Скоро юго-восточная часть Тишковки была в огне, и советским солдатам пришлось отступить на север. Наблюдая за этим, Вартман увидел, что у 2-й роты имеется отличная возможность атаковать их во фланг. Он попытался связаться с Глесгеном и Леммером по радио, но тщетно. Несколько позже в тот же день Вартман узнал, что к этому времени и Глесген и Леммер погибли.

На самом деле о смерти Леммера стало известно довольно быстро, поскольку его танк с номером 201 вспыхнул от попадания бронебойного снаряда. Вскоре после этого лейтенант тен Бринк принял командование 2-й ротой. Судьба Глесгена некоторое время оставалась невыясненной. Возможно, его танк вышел из строя из-за аварии двигателя, и он пересел на другую машину. Его адъютант вернулся назад, чтобы проконтролировать продвижение третьей роты, так что он не видел, что случилось с командиром батальона[117].

Возможно, быстрая смерть командира батальона, о которой какое-то время не было известно, послужила одной из причин нерешительных действий батальона после выхода на высоту 205,4 примерно в 9 часов утра. Лейтенант Кирхгоф видел, что помимо его 4-й роты 1-я и 2-я роты также заняли оборонительные позиции на холме, оказавшись, таким образом, в тупиковой ситуации. Спустя немного времени капитан Майер, вернувшись с командного пункта полковника Бюзинга, сообщил батальону, что и майор Глесген, и капитан Леммер убиты. Несмотря на это, атаку на север нужно было продолжать. Задача оставалась той же, что и несколько часов назад. Майер как старший по званию офицер из оставшихся в живых должен был принять командование батальоном.

И Майер, и Кирхгоф видели, что советские войска занимают хорошо укрепленные позиции севернее высоты 205,4, а также по окраинам сел Писаревка и Тишковка. Идти дальше вперед было бы очень трудно в немалой мере потому, что туман и падающий снег практически не давали возможности разглядеть противотанковые пушки, которые открыли огонь в тот же момент, как «Пантеры» Кирхгофа двинулись вперед. Ему казалось, что каждый снаряд находил цель, но ни один немецкий танк не был подбит. Однако, находясь под огнем противотанковых пушек, местонахождение которых он не мог определить, чтобы, в свою очередь, обстрелять, Кирхгоф не был склонен продолжать атаку. Вместо этого он приказал роте дать задний ход и укрыться за гребнем холма позади. Он надеялся использовать превосходство пушек «Пантер» на больших дальностях, чтобы расстрелять противотанковые пушки по одной.

В этот момент появился полковник Бюзинг и сказал, что батальоном будет командовать он, а не капитан Майер.

Роль полковника Бюзинга в структуре управления была не вполне ясна. На самом деле он служил в дивизии «Великая Германия», но сопровождал 1-й батальон 26-го танкового полка, когда тот покидал дивизию. Так как майор фон Сиверс, командовавший танковым полком в 11-й танковой дивизии, был окружен советскими частями, Бюзинг пытался соединиться с ним. Однако единственным подразделением в распоряжении Бюзинга был 1-й батальон 26-го танкового полка. Таким образом, он просто осуществлял связь между командиром 11-й танковой дивизии и Глесгеном, пока последний не погиб. В любом случае, Бюзинг быстро пришел к выводу, что обстановка требовала иного, чем выбранный батальоном, способа атаки. До сих пор танки атаковали без всякой поддержки пехоты, артиллерии или с воздуха. Бюзинг намеревался организовать артиллерийскую поддержку, прежде чем танки снова пойдут вперед.

К несчастью, артиллерии, готовой немедленно открыть огонь, не было. Фактически ее не стоило ждать раньше 14:00. Бюзинг и командиры 3-й и 4-й рот решили лично провести разведку вражеских позиций. Стало ясно, что впереди, на высоте 209,4, а также на дороге между высотой и Тишковкой, Красная армия оборудовала мощные позиции, прикрытые противотанковыми пушками. К тому же на западной окраине Писаревки тоже была организована сильная противотанковая оборона, которую до того уже наблюдал Кирхгоф. На этот раз немецкие командиры также разглядели около десятка Т-34 на восточном и западном склонах высоты 209,4. Неожиданно на немецких офицеров обрушился огонь советской артиллерии. Лейтенант Вартман был ранен осколком снаряда в голову, и его пришлось эвакуировать. Его заменил лейтенант Мут. Так, за несколько часов батальон потерял своего командира и двух из четырех командиров рот.

С нетерпением танкисты ждали обещанного артиллерийского огня. Сами они сейчас мало что могли сделать кроме бдительного наблюдения за окрестностями. Поскольку с ними не было пехоты, им приходилось самим обеспечивать, чтобы группы истребителей танков не подобрались слишком близко к их «Пантерам». Наверное, они проводили время и в раздумьях о том, что происходило с ними за первый день боев. Они начали день с 61 машиной, а теперь осталось лишь 35 танков. На самом деле большую часть «Пантер» можно было отремонтировать, но неясно, осознавали ли это танкисты в тот момент[118].

Артиллерийской поддержки пришлось ждать дольше, дольше, чем хотелось бы. Пока немецкие танкисты ждали, советские солдаты укрепляли свои оборонительные позиции. Наконец около 14:50 немецкая артиллерия открыла огонь, затем по Писаревке нанесли удар пикирующие бомбардировщики. В результате задержка между ударами артиллерии и авиации и атакой «Пантер» вышла слишком большой, предоставив противнику достаточно времени для восстановления обороны. К тому же артиллерия начала обстрел первой, до удара пикировщиков по Писаревке. Таким образом, у оборонявшихся к северу и западу от расположения «Пантер» получили еще больше времени для приведения позиций в порядок. Наконец, огонь артиллерии был не особенно сильным, так же как и эффект от атаки бомбардировщиков, поскольку их встретило мощное зенитное прикрытие, и бомбы пришлось сбрасывать с большой высоты.

Когда в 15:35 «Пантеры» двинулись вперед, имея 3-ю роту посередине, 1-ю и 4-ю роты — слева и справа, они натолкнулись на оборону, которая вовсе не была уничтоженной или нарушенной. Им была поставлена задача занять высоту 209,4 и ожидать там подхода немецкой пехоты, сразу после чего «Пантеры» должны были продолжить наступление. Лейтенант Мут, командовавший 3-й ротой с тех пор, как Вартман получил ранение, особенно беспокоился за фланговый огонь из Писаревки, где, скорее всего, стояли в засаде противотанковые пушки. Его опасения полностью оправдались. Когда «Пантеры» поехали вперед, два танка из 4-й роты вспыхнули от попаданий в борт. Скоро начали получать попадания и танки 3-й роты, и Мут приказал своим танкам открыть огонь по советским пушкам. Но только «Пантеры» Мута заняли позиции для ведения огня по позициям противника, полковник Бюзинг приказал командирам рот прибыть на его командный пункт.

В сумерках Мут и Кирхгоф явились на командный пункт Бюзинга на южном склоне высоты 205,4. Вместо приветствия Бюзинг встретил их обвинениями в медленном выступлении батальона после артиллерийской подготовки. Он даже угрожал военно-полевым судом, если их подразделения не будут действовать более решительно. Угрозы Бюзинга относились не только к прибывшим командирам рот, но и к двум другим. Адъютант батальона был послан на поиски капитана Майера, поскольку он был одним из двух, до сих пор не прибывших на командный пункт.

Мут и Кирхгоф вернулись в свои подразделения, и неизвестно, что они думали об угрозах Бюзинга. В отчетах о боевых действиях, составленных командирами рот спустя несколько дней, ни один из них не оставил лестных отзывов о командовании Бюзинга. Напротив, отчеты были весьма критическими. Среди прочих жалоб отмечался факт, что командирам не сообщили о времени и длительности артиллерийской подготовки и удара бомбардировщиков. Эта критика выглядит справедливой, поскольку было действительно невозможно воспользоваться результатами ударов, о которых они не были уведомлены. Еще более прямая критика действий Бюзинга просматривается в комментарии о времени, потерянном на вызов командиров на командный пункт. Световой день подходил к концу, и каждая минута была дорога. В темноте «Пантеры» лишались преимущества, заключавшегося в большой дальности эффективного огня своих пушек.

Атака продолжилась, но 1-я рота прошла едва ли больше 800 метров, когда адъютант батальона нашел Майера и приказал ему прибыть к Бюзингу. Так в разгар атаки старший ротный командир был вынужден вернуться назад на командный пункт. Когда Майер добрался до Бюзинга, тот обвинил его в задержке атаки. Бюзинг грубо сказал ему: «Батальоном командую я, вам вообще некому давать приказы». Снова Бюзинг требовал безотлагательных действий, но, как писал Майер через три дня, к тому времени, как он возвратился в роту, уже стемнело. Он разглядел танки в свете осветительных ракет, вспышках выстрелов из пушек и пулеметов, но казалось, что большая часть машин при попытке выполнить приказ и занять высоту 209,4 сбились с пути.

Рота Майера наступала вместе с 3-й и 4-й ротами, в то время как рота тен Бринка прикрывала левый фланг батальона. Как и ожидалось исходя из дневных наблюдений, фланговый огонь советских противотанковых пушек оказался очень сильным. Почти сразу же танк лейтенанта Ноймеера, возглавлявшего один из взводов в роте Кирхгофа, получил попадание и загорелся. Танкисты Кирхгофа обнаружили, что в темноте они не могут определить местоположение вражеских пушек с точностью, достаточной для их уничтожения. Хотя вспышки пушечных выстрелов были видны, по ним невозможно было оценить расстояние до цели.

Тем не менее Кирхгоф и Мут решили двигаться вперед. Запустив осветительную ракету, они увидели советские машины на дороге между Тишковкой и высотой 209,4. По радио Кирхгоф отдал приказ открыть огонь по этим машинам, но почти сразу же Бюзинг скомандовал по радио: «Прекратить огонь по машинам и продолжить движение к цели». По сути, приказ Бюзинга кажется оправданным, поскольку «Пантеры» достигли высоты 209,4, где были подбиты один или два Т-34, остальные отступили.

Добравшись до северного края высоты, немецкие танкисты получили короткую передышку. В этот момент Кирхгоф услышал, как Бюзинг по радио приказывает не пересекать дорогу севернее высоты 209,4 до того, как он сам прибудет на высоту. После этого от Бюзинга долго не поступало никаких команд. Тем временем советские противотанковые пушки открыли огонь по «Пантерам» с фланга, заставив немцев отойти на 50–100 метров назад в поисках менее уязвимой позиции. Однако за счет этого маневра советская пехота сумела подобраться вплотную к немецким танкам. Кирхгоф, высунувшись из люка по грудь, стрелял по советским пехотинцам из пистолета, но в темноте было очень трудно попасть в них. Позади своей машины он увидел два немецких танка, экипажи которых готовили один из танков к буксировке другим. К тому же он обнаружил очень близко к ним пехоту и запряженные лошадьми повозки противника. Шум двигателей «Пантер» заглушил звуки приближения русских. Кирхгоф немедленно приказал экипажу развернуть башню, но было слишком поздно. Советская противотанковая пушка на прямой наводке подбила один из танков, готовившихся к буксировке. Кирхгоф в ярости потребовал от своих танков прекращать движения и все время маневрировать.

Кирхгоф несколько раз пытался связаться с Бюзингом по радио, чтобы сообщить ему о сложившейся обстановке. Но все попытки были безрезультатны, и капитан Майер принял командование батальоном. Поскольку у танкистов не имелось ясной задачи, а танки не получили пехотного прикрытия, даже когда советская пехота и противотанковые пушки стали просачиваться на их позиции, капитан Майер приказал батальону переместиться восточнее, в частности чтобы выйти из зоны, освещаемой горящими машинами. Немецкие танки выстроились «ежом» и вскоре услышали Бюзинга по радио. Он приказал пустить зеленую и белую ракеты, чтобы обозначить свою позицию. Майер не стал пускать ракеты, потому что опасался осветить свои танки, сделав их легкими целями для советских артиллеристов. Вместо этого Кирхгоф взял ракетницу и, прежде чем выстрелить, отбежал от танков. Через некоторое время показались две немецкие полугусеничные машины, что обеспечило «Пантерам» некоторое пехотное прикрытие в темноте. Однако скоро Бюзинг по радио приказал батальону отойти обратно на высоту 205,4, что, после некоторых колебаний, было выполнено.

Поскольку между основными силами батальона и командным пунктом Бюзинга были советские подразделения, этот маневр был не таким простым, как могло показаться. Однако капитан Майер дал своим танкистам указание сформировать колонны и неуклонно двигаться на юг. В ночной темноте советской пехоте было трудно различить «Пантеры». Поскольку они двигались в колоннах, их, видимо, ошибочно приняли за советские танки. Немцы отступили на юг и без единого выстрела вышли к командному пункту Бюзинга.

У нескольких «Пантер» подходило к концу горючее и боеприпасы, и их экипажи ожидали найти их запасы за высотой 205,4, но когда они добрались до ее южного склона, там ничего не нашлось. Им сообщили, что колонна службы снабжения попала под обстрел советской артиллерии и понесла потери. Кроме того, на этой высоте «Пантеры» оставались в зоне досягаемости огня противотанковых пушек противника. Лучшим решением казалось продолжить путь навстречу колонне снабжения, оставив заслон на высоте 205,4.

Таким образом, закончился для танкистов 1-го батальона 26-го танкового полка длинный первый день боев. Утром 28 января они вступили в бой, имея 61 «Пантеру», а спустя сутки в батальоне осталось 17 машин — потери составили 44 танка. Из них десять подлежали списанию, а остальные нужно было эвакуировать и отремонтировать. Значительное число машин просто вышло из строя из-за поломок. Шестнадцать лишились хода из-за повреждений двигателя. Во многих случаях повреждались подшипники шатунов. Механикам стоило больших усилий увеличить число боеспособных танков батальона.

Результаты первого дня боев батальона произвели тяжелое впечатление, и его действия обсуждались в высших штабах. Командование 11-й танковой дивизии, которой был подчинен батальон, была крайне недовольна его действиями в бою, и Витерсхейм высказывал свое мнение об этом в разговорах с XXXXVII танковым корпусом и 8-й армией.

Бюзинг, что неудивительно, тоже критиковал действия батальона, и утром 29 января он освободил капитана Майера от командования 1-й ротой, хотя угроза военно-полевого суда так и не сбылась. Таким образом, в течение 24 часов батальон потерял своего командира и одного командира роты убитыми, одного командира роты раненым и одного командира роты смещенным с должности. Единственным оставшимся командиром был лейтенант Кирхгоф.

Вызывает сомнения, было ли оправданным такое суровое решение, учитывая реальный ход боя. Возможно и так, но возможно, что неудача была преувеличена. Например, в 11:00 29 января в журнале боевых действий 8-й армии было отмечено, что в батальоне осталось только 17 танков из первоначальных 61, а безвозвратные потери составили 20 машин. Однако более детальное расследование показало, что лишь 10 танков были потеряны безвозвратно. Тем не менее это были значительные потери. В последующих боях под Корсунем батальон потерял всего лишь еще три «Пантеры», и это позволяет предположить, что батальон быстро учился на своих ошибках.

Не следует забывать, что батальон столкнулся с рядом неблагоприятных обстоятельств. 28 января батальон пошел в бой без всякой поддержки или взаимодействия с пехотой, артиллерией, авиацией или какими-либо другими войсками. Кроме того, когда батальону была обещана поддержка пехотой, артиллерией и авиацией, на ожидание этой помощи было потеряно значительное время. Еще одной проблемой была разведка, которая проводилась, но не была доскональной. Силы обороняющегося противника оценивали лишь офицеры, которым был подчинен батальон Глесгена. Складывается впечатление, что батальону необдуманно поставили задачу, которая оказалась сложнее, чем предполагалось.

Действия Бюзинга по руководству батальоном тоже вызывают вопросы. Если он посчитал действия Майера на посту командира батальона после гибели Глесгена ошибочными, то ему следовало самому возглавить батальон, вместо того чтобы пытаться управлять им с тыловой позиции, как он делал 28 января.

В ходе боя 28 января было много примеров неудовлетворительного использования радиосвязи, поэтому кажется особенно важным, чтобы командир не оставался позади. Фактически командование с передовой, а не из тыла было одной из прочно утвердившихся традиций немецкой армии. То, что Бюзинг уклонялся от этого, выглядит несколько странно, ведь он был весьма опытный командир. Угрозы полковника Бюзинга не внушали его подчиненным доверия к нему как к командиру, что необходимо тем, кто сталкивается с ужасами и хаосом боя. С другой стороны, командиры, которым он угрожал, видимо, не принимали его всерьез и не боялись критиковать его в своих отчетах.

Капитана Майера можно обвинять в нерешительности в бою. Например, он отправился на командный пункт Бюзинга в 9 утра вместо того, чтобы остаться впереди и обеспечить возобновление атаки. Также он колебался в принятии решения, когда батальон должен был перейти в атаку после артиллерийской подготовки чуть раньше до трех часов дня. Хотя справедливым будет замечание, что у него отсутствовала информация о времени завершения артиллерийского обстрела, немецкая доктрина подчеркивала, что в неясных ситуациях лучше действовать, чем оставаться пассивным. В той конкретной ситуации Майер действовал вразрез с этой традицией.

К несчастью, Бюзинг был убит через три недели после окончания Корсуньской битвы и не оставил никаких комментариев к этому бою. Сохранившиеся журналы боевых действий 8-й армии и XXXXVII танкового корпуса в резких выражениях отмечают неудовлетворительные действия 1-го батальона 26-го танкового полка 28 января. Насколько мы имели возможность ознакомиться с этими документами, ничего подобного в отношении других подразделений в уцелевших записях не встречается.

Окружение завершилось

Каковы бы ни были причины неудавшейся атаки, немцы лишились последнего шанса помешать Коневу в достижении его первой цели. После неудачи единственного свежего подразделения XXXXVII танковый корпус был вынужден бороться за сохранение своих позиций. К концу атаки положение мало чем отличалось от сложившегося за 24 часа до того. Обе стороны занимали разрозненные позиции в районе Капитановки, и ни одна из них не имела полного контроля над ситуацией. Цена, которую заплатил за это 18-й танковый корпус, по всей видимости, ставший главным противником батальона «Пантер», была высока — сообщалось о потере 29 Т-34 и восьми ленд-лизовских танков, сожженных и уничтоженных вражеским огнем. Однако корпус, по крайней мере, получил некоторое утешение в виде поставки пополнения из 22 танков, в отличие от немецких частей, которые, похоже, не получили в качестве пополнения ни одного танка[119].

До 28 января у немцев не было значительных перестановок в руководстве, но советский прорыв к Звенигородке имел для немецкого командования более серьезные последствия. Когда советские клещи сомкнулись, немцы объединили XI и XXXXII армейские корпуса в группу Штеммермана, которая была подчинена 8-й армии. Формирование группы Штеммермана было, по сути, не более чем признание случившегося. Поскольку генерал Штеммерман был старшим по званию офицером в окруженной немецкой группировке, он принял над ней командование. Также этот шаг рассматривался как путь к упрощению руководства окруженными войсками за счет создания единого управления и штаба вместо двух, имевшихся на тот момент.

Было ясно, что и XXXXVII танковый корпус слишком слаб, чтобы справиться с ситуацией на своем левом фланге. Было принято решение передвинуть 320-ю пехотную дивизию к западу, но корпус также требовал существенных подкреплений. 13-я танковая дивизия была немедленно высвобождена и направлена на левый фланг XXXXVII танкового корпуса. 376-ю пехотную дивизию тоже планировалось вывести с занимаемых позиций и направить в тот же район, хотя не имелось возможности выполнить это так же быстро, как с 13-й танковой дивизией. Эти части уже входили в состав 8-й армии, но армии также было обещано подкрепление в виде 24-й танковой дивизии, находившейся южнее в составе 6-й армии.

Учитывая расстояния, которые необходимо преодолеть, и погоду, угрожавшую превратить все дороги в сплошную грязь, этим частям требовалось по меньшей мере несколько дней, чтобы выйти в район боевых действий. До их прибытия XXXXVII танковому корпусу предстояло обороняться собственными силами.

После тяжелых боев 2-й Украинский фронт сумел обеспечить коридор к Звенигородке. Однако операция на окружения требовала удара второй «клешни». Фронт Конева наступал с юго-востока. Тем временем 1-й Украинский фронт Ватутина перешел в наступление с северо-запада.

Глава 7 Наступает Ватутин

Атака Тыновки и Ковшеватой, 26 января

В отличие от 2-го Украинского фронта 1-й Украинский фронт Николая Федоровича Ватутина не наступал 25 января. Он был вынужден начать операцию на день позже, потому что сосредоточение войск не удалось закончить раньше. Это не сулило особенных осложнений. Если бы 25 января 2-й Украинский фронт продвинулся бы достаточно далеко, немцы могли бы не догадаться, что запланировано наступление по двум направлениям.

Ватутин и его штаб планировали атаки на довольно широком фронте, но основные усилия должны были быть сконцентрированы на двух участках: у Тыновки и у Ковшеватой. Южная атакующая группировка — в окрестностях Тыновки — была наиболее сильной, но и немецкая оборона на этом участке была мощнее. Советская 6-я танковая армия сосредоточилась в районе Тыновка — Красиловка — Беседка — Баштечка. Из двух корпусов, входивших в состав армии, самым сильным был 5-й механизированный корпус, имевший 106 танков и 46 САУ, тогда как в 5-м гвардейском танковом корпусе было всего 54 танка и четыре САУ. К началу наступления 5-й механизированный корпус был почти полностью укомплектован, а 5-й гвардейский танковый корпус испытывал значительную нехватку личного состава. В процессе подготовки и сосредоточения корпус получал пополнения, но многие из новоприбывших солдат не имели боевого опыта и были слабо обучены[120].

Предполагалось, что 5-й механизированный корпус нанесет удар непосредственно к югу от Тыновки во взаимодействии со 104-м стрелковым корпусом, прорвется к Шубиным Ставам, а оттуда двинется на Звенигородку. Планировалось занять Шубины Ставы к концу первого дня операции, а в течение второго дня выйти в район Шполы. Танковая бригада и самоходно-артиллерийский полк из 5-го механизированного корпуса оставлялись в качестве армейского резерва[121].

После сорокаминутной артиллерийской подготовки 1-й Украинский фронт перешел в наступление[122]. Дивизии 104- го стрелкового корпуса, поддержанные основными силами 5-го механизированного корпуса, столкнулись с упорным сопротивлением немцев и добились лишь ограниченных успехов. После того как 58-я стрелковая дивизия не сумела прорвать немецкую оборону в течение первой половины дня, командир 5-го гвардейского танкового корпуса приказал своим бригадам «завершить прорыв» первой линии немецкой обороны и развивать успех самостоятельно. Однако из этого вышло мало толку, потому что атака застопорилась с большими потерями для атакующих. Немецкий VII корпус заявил об уничтожении 82 танков в течение 26 января. К концу дня советским частям удалось преодолеть только первую линию немецкой обороны[123].

По сути, главный удар 1-го Украинского фронта оказался почти безуспешным. Он нанес ущерб немецкой 34-й пехотной дивизии, входившей в состав VII корпуса, но командование корпуса больше волновали повторные советские атаки. Незначительное продвижение советских войск под Тыновкой было сдержано, но давление на северного соседа 34-й дивизии, 198-ю пехотную дивизию, создавало много проблем. Ее левый фланг был оттеснен к Вотылевке и Репкам, где он едва сумел удержаться. Положение правого, северного фланга дивизии было еще хуже.

Капитан Георг Гроссйохан командовал 2-м батальоном 308-го пехотного полка (198-я дивизия). Позже он вспоминал ожесточенные бои, в которых участвовал его батальон[124]:

«Утром 26 января огонь советской тяжелой артиллерии обрушился не только на Вотылевку, но и на позиции вдоль всей линии фронта. Русские, должно быть, задействовали сотни батарей для поддержки своего наступления на нас. Снаряды всех возможных калибров падали вокруг нас. Волны 132-мм реактивных снарядов дополняли эту какофонию своим воющим звуком, прежде чем разорваться на наших позициях. Особенно сильный огонь враг сосредоточил на нашем стыке с северным соседом, 88-й пехотной дивизией. Было ясно, что начинается большое наступление.

У нас было всего несколько секунд, чтобы похватать наше оружие и одежду и спрыгнуть в узкие щели, которые мы в свое время вырыли и укрыли бревнами, землей и сеном. Несколько минут спустя от избы, из которой мы только что выскочили, остались лишь жалкие обломки. Прежде чем наш лейтенант Амбрустер спрыгнул в щель, он успел прихватить бутылку бренди, которую мы пустили по кругу, когда прошел первый шок. Она облегчала нам травмы, причиненные ударными волнами от огня тяжелой артиллерии, который все не ослабевал.

Точно в 6:00 чудовищный артиллерийский обстрел, продолжавшийся ровно 80 минут, прекратился. Наступила мертвая тишина.

Солдаты Красной армии пошли в атаку согласно с правилами тактики, сразу после прекращения артиллерийского огня. Мы вылезли из наших укрытий и увидели, что за немногими исключениями все в Вотылевке полностью разрушено. Даже от деревьев остались только ободранные скелеты. Лишь несколько печных труб торчали на дымящемся лунном пейзаже среди многочисленных воронок».

Немцы считали положение на участке 88-й пехотной дивизии, входившей в состав VII армейского корпуса, наиболее угрожающим. Дивизия была растянута в такую тонкую линию, что не имела возможности сдерживать советские атаки в районе села Баранье Поле, которое было взято советской пехотой силой до полка при поддержке танков. После этого успеха войска Ватутина могли продвигаться по дороге Ковшеватая — Медвин — Лысянка — Звенигородка, которая была одной из лучших дорог в этой местности. Фронт между 88-й и 198-й дивизиями, а значит, между XXXXII и VII армейскими корпусами, был прорван. Немцам необходимо было что-то предпринять, но свободных частей имелось очень мало. Несмотря на непрекращающиеся советские атаки на позиции VII армейского корпуса, ему было приказано отправить 239-й дивизион штурмовых орудий в расположение 88-й пехотной дивизии. Других подкреплений для усиления XXXXII армейского корпуса просто не было.

Генерала Ватутина, командующего 1-го Украинского фронта, результаты атаки на главном направлении, должно быть, разочаровали, но, с другой стороны, атака на второстепенном направлении, в районе Бараньего Поля, оказалась гораздо результативнее. Таким образом, у него появился вариант продолжать атаки на немецкую 34-ю дивизию, а тем временем перебросить подвижные части на северный участок наступления. Подвижная группа была сформирована на основе 233-й танковой бригады, которая до того находилась в резерве. Генерал-майор М.И. Савельев получил указание возглавить оперативную группу, состоящую из танковой бригады, усиленной самоходно-артиллерийским полком, мотострелковым батальоном и противотанковой батареей. Всего в ее составе было 55 танков и САУ, а также четыре противотанковые пушки. Группа была задействована вдоль дороги Медвин — Лысянка, но не показывала своего присутствия до конца дня.

Советская атака 26 января, очевидно, и была тем наступлением, которого ожидала немецкая 1-я танковая армия. Единственная неясность для немцев была в том, преследует ли это наступление цель деблокировать окруженные под Тихоновкой советские войска или же отрезать XXXXII армейский корпус. В любом случае, ситуация была достаточно серьезной. Единственное, что могла сделать армия, — это завершить операцию «Ватутин», наступление в западном направлении силами XXXXVI и III танковых корпусов, причем как можно скорее. Но даже если это наступление остановить немедленно, несколько дней потребуется для переброски частей на угрожаемый участок фронта, а возможно, значит, что они появятся там слишком поздно для предотвращения окружения XXXXII армейского корпуса.

Наступление продолжается, 27–28 января

27 января штаб 1-й танковой армии и ее командующий генерал Ганс Хубе продумывали действия по скорейшему высвобождению 17-й танковой дивизии и отправке ее в VII корпус. Это было единственное, что можно было сделать, чтобы не подвергать опасности «операцию Ватутин». Хубе также повторил свои требования по отводу северного фланга XXXXII армейского корпуса, который, освободив силы для отправки на юг, даст хотя бы небольшой шанс овладеть ситуацией.

Советские успехи на южном фланге XXXXII армейского корпуса привели к почти полному окружению северного фланга VII армейского корпуса у Чесновки, и казалось неминуемым, что Красная армия переправится через реку Гнилой Тикич у Лысянки, освободив, таким образом, окруженные советские войска в районе Тихоновки. Немцы ожидали, что это случился не позже 28 января. Угроза правому флангу VII армейского корпуса наносила ущерб возможностям корпуса по отражению атак в центре, на участке 34-й пехотной дивизии. Поскольку немецкий корпус был вынужден сконцентрировать усилия на борьбе с угрозой северному флангу, натиск советских войск в центре становился все более опасным. Чтобы овладеть ситуацией, корпусу было приказано отвести свои части на правом фланге за Гнилой Тикич. 40-я армия отбросила немцев от Тыновки к Винограду, который был взят вечером.

26 января Красная армия атаковала XXXXII армейский корпус лишь в южной части его сектора обороны, но на следующий день последовали атаки и на северном фланге корпуса. Это затруднило немцам высвобождение частей для отправки на юг, на участок прорыва. Еще одним фактором, с которым приходилось считаться, стала погода — наступало потепление. Морозы стояли до 27 января, когда температура поднялась до 0 °C. При сохранении этой тенденции оттепель могла наступить в любое время, быстро ухудшив проходимость дорог и тем самым еще больше затруднив переброску войск.

28 января погода все еще колебалась между морозом и оттепелью и почти не препятствовала продвижению советских передовых групп, которым местами мешали только снежные наносы. Танки Кравченко продолжали наступление на Звенигородку, где во второй половине дня они соединились с наступающими частями 5-й гвардейской танковой армии. Так окружение двух немецких корпусов было завершено[125].

Пока передовые группы 1-го Украинского фронта приближались к Звенигородке, прочие части наносили удары по немецким 198-й и 34-й дивизиям. Все это вместе с угрозой открытому флангу немецкого VII армейского корпуса вынудило немцев отступить далеко на юг по Гнилому Тикичу. Советские войска у Тихоновки, окруженные уже долгое время, наконец, были деблокированы[126].

1-й Украинский фронт не удовольствовался оттеснением VII армейского корпуса к югу и соединением с 5-й гвардейской танковой армией. Он также продвинулся к реке Россаве и создал угрозу тылу XXXXII армейского корпуса, весь левый фланг которого оказался открыт. Однако после освобождения советской группировки под Тихоновкой давление на немецкий VII армейский корпус ослабло. Часть 198-й дивизии попала в окружение в районе Босовка — Дашуковка, но эти подразделения сумели прорваться к югу, что спасло немцев от еще большего разгрома, чем тот, который уже наметился.

Возможно, Ватутин надеялся перехватить немецкую 198-ю дивизию, но хотя сделать это не удалось, до сих пор он все-таки мог быть доволен результатами операции. Но в этот момент его, кажется, больше всего беспокоило развитие событий на западе, где немцы проводили операцию под его собственным именем, вынудив его отдать Кравченко приказ на переброску большей части 5-го механизированного корпуса на запад.

Немецкая операция «Ватутин» также замышлялась с целью окружения, но гораздо меньшего, чем «мешок», образовавшийся в результате действий 1-го и 2-го Украинских фронтов. Она имела успех — советская 1-я танковая армия понесла серьезные потери. Немцы заявляли об уничтожении и захвате 701 танка и САУ. Когда 30 января операция «Ватутин» завершилась, стало ясно, что она дала заметные результаты, хотя и недостаточные для срыва всей советской операции — когда Ватутин приказал 5-му механизированному корпусу выйти из боя и сдвинуться к западу, окружение уже было свершившимся фактом.

Глава 8 Корсунь-Шевченковский «мешок»

Когда 26 января 1-й Украинский фронт начал наступление, угроза окружения была очевидна немецким командирам, включая Лиеба и Штеммермана. Положение быстро ухудшалось, особенно у XXXXII армейского корпуса Лиеба. Обе его дивизии — 88-я пехотная дивизия и корпусная группа «Б» — были растянуты на очень широком фронте. Корпусу приходилось оборонять сектор шириной более 100 километров, что делало затруднительным высвобождение войск для создания резервов, а также приводило к большим затратам времени на их переброску туда, где они были нужны. Когда советские 180-я и 227-я дивизии атаковали южный фланг немецкой 88-й дивизии, Лиеб мало чем мог помочь ей, во всяком случае, в короткие сроки, особенно с учетом того, что корпусной группе «Б» также приходилось отражать атаки противника.

Стремительно ухудшающееся положение на южном фланге оставляло Лиебу небогатый выбор. Ему приходилось передвигать части к югу, несмотря на ослабление оборонительных возможностей на севере. Две артиллерийские батареи были отправлены из корпусной группы «Б» на усиление 88-й дивизии, а кроме этого, один артиллерийский дивизион из корпусной группы «Б» и один пехотный батальон из 88-й дивизии приходилось отправлять в район Богуслава, где при приближении советских частей под угрозой оказались важные мосты через Россаву. Наконец Лиеб приказал корпусной группе «Б» отправить два батальона в Ольховец в качестве резерва.

В течение ночи на 27 января Лиеб решил сформировать «заградительный отряд Фокет», задуманный как объединение переменного состава из различных подразделений под командованием полковника Фокета. Его главная задача заключалась в том, чтобы защитить южный фланг XXXXII армейского корпуса, который опасно оголился. К счастью для него, Россава представляла собой выгодный оборонительный рубеж, и к концу дня 27 января вдоль реки были оборудованы слабые позиции от Стеблева до Дубниц. На тот момент это был очень слабо укрепленный рубеж, не позволявший противостоять решительной советской атаке, но основной удар 1-го Украинского фронта был направлен на Медвин и Звенигородку, то есть гораздо южнее позиций Фокета.

28 января советская 27-я армия продолжала оказывать давление на северную часть фронта, одновременно угрожая южному флангу XXXXII армейского корпуса атаками на Николаевку и Сидоровку. Эти деревни находились по пути к Стеблеву, важному городу на реке Роси, который немцам никак нельзя было терять. Дивизионная группа 255 из корпусной группы «Б», по силе соответствующая полку, а также недавно прибывший 239-й дивизион штурмовых орудий получили приказ удерживать район Стеблева. 88-й дивизии было приказано в течение ночи на 29 января провести отход и занять новые позиции вдоль Роси к востоку и северу от Богуслава.

Немцы обороняют Ольшану

Восточный сосед Лиеба, XI армейский корпус Штеммермана, оказался в несколько иной ситуации. Имея в своем составе четыре дивизии, он был сильнее корпуса Лиеба. Кроме того, поскольку ему были подчинены 11-я и 14-я танковые дивизии, он мог контратаковать прорвавшиеся советские части в отличие от корпуса Лиеба, который мог лишь корректировать линию фронта, пытаясь предотвратить обход противником своих тылов. Однако с потерей Шполы южный фланг XI армейского корпуса требовал защиты, иначе оказывался опасно открытым. Когда советские клещи сомкнулись в Звенигородке, советские части повернули на северо-восток, подтверждая опасения немцев. Советский 20-й танковый корпус отправил часть своих сил через Ольшану, важный дорожный узел на реке Ольшане. Обозначилась возможность занятия Ольшаны Красной армией до того, как немцы успеют что-либо предпринять[127].

Дивизия СС «Викинг» с начала советского наступления и до 27 января почти не участвовала в боях. Она отправила свои немногочисленные танки и штурмовые орудия на поддержку других частей, но сама располагалась на спокойном участке, имеющем большую протяженность. 27 января до дивизии дошли вести о занятии Шполы советскими войсками. Была организована разведка в район Шпола — Ольшана, но скоро пришли и другие тревожные новости. Под угрозой оказался район Стеблева. Это непосредственно касалось дивизии СС «Викинг», потому что в Стеблеве находились два ее подразделения: запасной батальон и школа саперов. В Олыиане из солдат тыловых служб дивизии были сформированы боевые подразделения. Их боевая ценность была невысокой, но они, по крайней мере, могли обеспечить некоторую оборону города. Их ожидало скорое испытание боем.

Подполковник Герберт Гилле, командир дивизии СС «Викинг», не рассчитывал, что имеющихся в Ольшане сил будет достаточно для обороны города. 28 января он лично дал указание лейтенанту Гейну направить четыре штурмовых орудия для усиления обороны Ольшаны. Вечером маленький отряд лейтенанта Гейна добрался до места назначения и узнал, что советские части уже вошли на городские окраины. В темноте было сложно точно оценить положение, но уже было ясно, что импровизированной обороне очень нужны его самоходки. По дороге в Ольшану в его машине вышла из строя рация, но он собрал экипажи и приказал им контратаковать, что позволило выбить советские войска из города. Позже той же ночью Гейн отправил два штурмовых орудия в соседнее село, Кирилловку, где они спасли запасы горючего, которые удалось переправить в Ольшану.

Отряд Гейна был единственным подкреплением, отправленным в Ольшану. Бригада СС «Валлония» имела в своем составе батарею штурмовых орудий, которая попала в бригаду несколько необычным путем. Осенью 1943 года в учебном центре в Дебице для бригады была сформирована батарея штурмовых орудий. Одновременно проходила формирование батарея штурмовых орудий для 4-й полицейской танковой дивизии СС. Подготовка второй батареи шла быстрее, и в середине ноября было принято решение поменять эти батареи местами и отправить батарею, предназначенную для 4-й полицейской танковой дивизии СС в бригаду СС «Валлония», куда она и прибыла в конце ноября. Батарее не пришлось принять участие в тяжелых боях сразу — ее личному составу дали время ознакомиться с частью, в которую они попали. Поскольку солдаты в «Валлонии» происходили из Бельгии, между ними и немецкими солдатами из батареи штурмовых орудий существовал языковой барьер[128].

Период относительного покоя подошел к концу 28 января, когда командир батареи капитан Планитцер, офицер со значительным опытом, получил приказ взять два из своих взводов в Ольшану, чтобы помочь защитить важный транспортный узел. Его силы вскоре были объединены с силами еще одного необычного подразделения, батальона СС «Нарва» — пехотного формирования, состоявшего из эстонцев и ожидавшегося в Ольшане вечером[129].

Окружение завершилось, 28 января

Бедствия 389-й дивизии продолжались, и Антон Мейер был среди солдат дивизии, которые полностью отдавали себе отчет в опасности их положения. Ранним утром 28 января окруженная группа артиллеристов, примерно соответствовавшая батальону, к которой он принадлежал, подверглась советской атаке с востока, которую удалось отбить. Артиллеристы начали отходить на запад. Мейзер принял командование над двумя гаубицами с расчетами и некоторым количеством пехоты. Его отряду поручалось выступить первым и занять позиции, с которых будет возможно прикрывать огнем отступление остальной части группы[130].

Из-за полученного ранее ранения Мейзер не мог ходить и был вынужден командовать из седла. Вначале все шло по плану. Он мог рассчитывать на указания, полученные от одной из разведывательных групп, высылавшихся днем раньше, но через некоторое время отряд вышел к оврагу, и его обледеневшие склоны сделали спуск очень скользким. Мейзер понял, что спуск потребует серьезных усилий. Он приказал собрать местных жителей. С помощью веревок, привязанных к повозкам и лафетам гаубиц, удалось спустить их медленно, и вскоре отряд занял назначенную позицию. Мейзер отправил по рации сообщение о том, что остальная часть их группы может отправляться в путь. Он отдельно отметил трудности, которые создал обледеневший овраг.

Не встречаясь с советскими частями, разнородная группа начала движение на запад. Путь прошел гладко для всех, кроме одной упряжки. Возница не принял мер предосторожности, предписанных Мейзером, и орудие заскользило, подталкивая запряженных в нее лошадей, и раздавило их, когда они упали на дно оврага. С большими усилиями орудие удалось спасти, но лошади были мертвы. В итоге все гаубицы были спасены, но немцы не могли понять, почему их не беспокоит Красная армия. Возможно, советское командование знало, что маленькая немецкая группа движется в новое окружение, но Мейзер и его товарищи об этом не догадывались.

Вечером Мейзер начал подозревать о том, что ждет их впереди. Он провел вечер и ночь в маленьком доме, хозяин которого, пожилой русский, хорошо говорил по-немецки. Старик рассказал Мейзеру, что Красная армия сформировала большой котел, и даже показал обстановку на карте. Он даже сравнил их положение со Сталинградом и сказал, что им лучше было бы сдаться. Мейзер изумился и подумал, что старик слишком много выпил. И хотя подозрения некоторое время не покидали его, Мейзер не хотел верить, что угроза окружения оказалась правдой[131].

Мейзер и его товарищи были не единственными, кто не представлял себе общую обстановку. Кажется, что мало кто из рядовых солдат знал больше, особенно в таком критическом положении, в котором они сейчас находились. Арне Хансен был норвежцем, добровольно вступившим в Ваффен-СС и длительное время служившим в дивизии СС «Викинг». В августе 1943 он был в отпуске у себя дома в Норвегии, но вернулся в дивизию в сентябре и с этого момента был в непрерывных боях, до тех пор пока дивизия не оказалась в районе Корсуня. Когда советские клещи сомкнулись, зенитная батарея, в которой он служил, занимала позиции у Городища. До Хансена и его товарищей доходило мало новостей, но, видя большое количество транспортных самолетов, постоянно приземляющихся и взлетающих с аэродрома в Корсуне, они понимали, что, вероятно, происходило что-то серьезное[132].

Для Хубе и его штаба было очевидно, что окружение, которого они так долго опасались, произошло. Вечером 28 января Хубе получил приказ, предписывавший XXXXII армейскому корпусу покинуть 1-ю танковую армию и перейти в подчинение 8-й армии. Он передал своим частям и закончил свое сообщение уходящему корпусу словами: «Я вытащу вас».

Количество окруженных войск

Если бы генерал Хубе не сумел выполнить своего обещания, результат стал бы для немцев катастрофой, подобной сталинградской, хотя и меньшего масштаба. Хубе хорошо представлял себе происходившее в Сталинграде. Он сам был среди оказавшихся в окружении, но его вывезли по воздуху перед уничтожением 6-й армии. В Сталинграде попали в окружение пять корпусов, под Корсунем — два. Однако число корпусов не дает точной информации количества окруженных людей. Как и со Сталинградом, количество окруженных войск являлось предметом споров. Советские источники утверждают, что в окружение под Корсунем попали 10 немецких дивизий, а также бригада СС «Валлония», но это явно неверно. Только о шести дивизиях можно говорить как об окруженных[133]. Если бы такая группировка была бы полностью укомплектована личным составом, в ней должно было бы насчитываться около 100 000 человек, включая корпусные и армейские управления.

Возможно к счастью, оказавшиеся в ловушке дивизии по разным причинам были далеко не полностью укомплектованы. Каждая из дивизий понесла потери в предыдущих боях, а кроме того, значительное число солдат находилось в отпуске за пределами своих частей. Точное их число неизвестно, но имеется информация о количестве возвращавшихся в части солдат, собиравшихся вне котла (см. таблицу).

Эти цифры следует считать нижним пределом числа солдат в отпусках, поскольку какая-то их доля могла еще не вернуться из отпуска к концу сражения.

Солдаты, возвращавшиеся из увольнений и отпусков

Дивизия / Количество солдат

57-я пехотная / 1851

72-я / 984

389-я / 352

88-я / 630

Корпусная группа «Б» / 1597

Кроме этого, всегда имели место случаи госпитализации солдат по болезни или ранению в результате несчастного случая. Эти госпитали могли находиться за пределами окруженной территории. К тому же дивизия, даже свежая, могла недосчитываться части солдат, отправленных на различные курсы и в школы, которые тоже могли располагаться глубоко в тылу. Таким образом, даже если дивизия была полностью укомплектована в том смысле, что на каждой штатной позиции был записан человек, в ней часто могли отсутствовать 10–20 % личного состава в отпусках и на обучении, а также в госпиталях из-за болезней и несчастных случаев.

Капрал Йозеф Эйзнер представляет собой пример одной из двух причин, по которым солдат мог находиться за пределами своей части. Он был австрийцем, служившим в музыкантском взводе полка «Вестланд», одного из моторизованных полков 5-й танковой дивизии СС «Викинг». Вместе с шестью другими музыкантами и еще несколькими солдатами он отбыл из дивизии в конце сентября 1943 года, чтобы в Мюнхене получить оборудование для капитального ремонта. Завершив свою миссию, они получили длительный отпуск, перед тем как отправиться в Варшаву, чтобы в декабре забрать четыре самоходные артиллерийские установки «Веспе». В канун Нового года Эйзнер и его товарищи выгрузили четыре «Веспе» с поезда в Бердичеве, но скоро узнали о проходящем неподалеку советском наступлении. Было принято решение о необходимости использовать «Веспе» немедленно, и их пришлось передать в 1-ю танковую дивизию СС. Эйзнеру и его группе ничего не оставалось, кроме как попытаться добраться до своей дивизии, которая в это время находилась более чем в 200 километрах оттуда. Поезда шли кружными путями, чтобы избежать встречи с наступавшими советскими войсками, но, в конце концов, солдаты добрались до своей цели. Через день или два советские клещи сомкнулись в Звенигородке, и Эйзнер с товарищами оказались в окружении[134].

В случае Корсуньской битвы нужно также принимать во внимание, что окружение было сравнительно неглубоким. Это означало, что некоторым подразделениям окруженных частей, особенно тыловым службам, посчастливилось остаться за пределами «мешка». Например, не менее 1858 солдат из состава тыловых служб 88-й пехотной дивизии оказались вне окруженной территории. Суммарный эффект от всех перечисленных факторов приводил к тому, что окруженная немецкая группировка насчитывала чуть меньше 59 000 человек.

Но тем не менее это была значительная сила и первое крупное окружение немецких войск после окружения в Сталинграде в 1943 году. Помимо количественных потерь в случае уничтожения окруженных под Корсунем войск частями Красной армии потеря такого числа товарищей наверняка существенно ухудшила моральное состояние остальных немецких солдат на Восточном фронте. Следовательно, у немецких командиров помимо некоторого чувства моральной ответственности за освобождение войск из «мешка» должно было возникнуть осознание важности активных попыток спасения окруженных сил для боевого духа солдат на всем фронте.

Однако попытка спасения, которую нужно было предпринять, не была сама собой разумеющейся. Фельдмаршал фон Манштейн, командующий группы армий «Юг», решил, что ее план в случае успеха должен не только позволить вызволить немецкие войска, но также привести к окружению и уничтожению советских передовых частей, окруживших два немецких корпуса. Этот план требовал объединенных действий нескольких танковых дивизий, как из 1-й танковой армии, так и из 8-й армии. Им следовало вначале атаковать в северном направлении, а затем развернуться к окруженным корпусам. Таким образом, два корпуса будут спасены, а 5-я гвардейская и 6-я танковые армии с рядом других частей сами окажутся в окружении[135].

Это был амбициозный план, но группа армий «Юг» была обеспечена танковыми дивизиями гораздо лучше, чем любое другое крупное немецкое объединение. Из 26 боеготовых на тот момент танковых дивизий немцев не менее 20 находились в подчинении группы армий «Юг»[136]. Главным фактором неопределенности оставалась погода.

Окружение как стратегический прием

Для армии успешное окружение сил противника долгое время рассматривалось как одна из вершин военного искусства. Битва между римлянами и карфагенянами при Каннах в 216 году до н. э. стала классическим образцом окружения и уничтожения армии врага. Однако, несмотря на заманчивые перспективы этого приема, две тысячи лет, прошедших со времен победы Ганнибала, показали, что его успех сложно повторить. Преимущество окружения заключается в том, что оно позволяет разгромить армию противника полностью, а не просто заставить ее отступить, оставив возможность вступить в бой в другой день. Однако армия, пытающаяся провести окружение, сталкивается с риском самой оказаться в окружении, что, по всей видимости, стало главной причиной, по которой полководцы воздерживались от подобных попыток. Другое правдоподобное объяснение состоит в том, что альтернативой окружению для командира, желающего разгромить своего противника, служит решительное преследование. Наполеон часто подчеркивал важность преследования, позволяющего эффективно использовать результаты победы в сражении.

И все-таки идея битвы на окружение не утратила своей соблазнительности. План Шлиффена испытывал сильное влияние концепции окружения, но очень немногие сражения Первой мировой могут действительно считаться окружениями. Отчасти это было связано с низкой подвижностью войск, за исключением перебросок по железным дорогам. Однако железные дороги гораздо лучше подходили для перемещения резервов позади линии фронта, чем для введения войск в прорыв, а так как они были единственным средством быстрого передвижения войск, организовать окружение противника было затруднительно, особенно на Западном фронте.

В межвоенный период идея сражения на окружение оставалась для немцев крайне привлекательной, поскольку они понимали, что продолжительная война едва ли закончится немецкой победой. Поэтому быстрая и решительная победа на поле боя рассматривалась как обязательный элемент будущих конфликтов. Простое оттеснение противника в глубь его территории дало бы ему возможность со временем собрать превосходящие силы. На пике блицкрига немцы проводили многочисленные операции на окружение, в которых, в частности, немецкие танковые дивизии прорывались через вражескую оборону и стремительно обходили силы противника, чтобы отрезать их от баз снабжения и сделать их положение безнадежным. Операции на окружение не раз имели место на Восточном фронте в 1941 году, но хотя они наносили чрезвычайно большие потери Красной армии, с их помощью так и не удалось полностью одолеть Советский Союз.

Но хотя немцам и не удалось достичь их цели, это не означает, что операции на окружение имели концептуальные изъяны или неумело применялись. Оценка военной операции в зависимости от достижения поставленной цели — обычный подход, но он представляется ошибочным. В конце концов, исход операции зависит не только от ее планирования и проведения. Например, неудача в достижении желаемого результата может быть последствием нереалистичных замыслов. И наоборот, неудачно разработанная или проведенная операция может привести к успеху, если ее цель достаточно скромна или сопротивление противника незначительно. Таким образом, даже если операция не позволила решить поставленные задачи, она вполне могла являться лучшим из возможных способов их решения, но имеющихся средств могло быть просто недостаточно. Противоположный сценарий, в котором плохо спланированная и организованная операция позволяет достичь цели благодаря подавляющему превосходству в силах и средствах, также можно себе представить[137].

Операции на окружение на советско-германском фронте

Немецкие окружения, безусловно, наносили врагу огромные потери, удерживая при этом потери немцев на достаточно низком уровне. Тот факт, что Германия не сумела разгромить Советский Союз, скорее объясняется непосильностью задачи, а не принципиальным недостаткам концепции или ее посредственным воплощением. Очевидно, что Красная армия, по крайней мере, пыталась использовать тот же принцип ведения боевых действий против немцев в ходе контрнаступления зимой 1941–1942 годов, но результаты в основном оказались неутешительными.

Во многих отношениях немецкие операции на окружение в период 1939–1942 годов представляют собой вершину этого способа ведения войны. Множество факторов было направлено на достижение результата. Один из наиболее важных факторов заключался в большой разнице в подвижности между сравнительно немногочисленными механизированными силами и основной частью армии, которая полагалась на лошадей и свои собственные ноги. Поскольку немецкие танковые клинья развивали скорость наступления до 80 километров в сутки, более медленным частям врага было практически невозможно избежать окружения, даже если они вовремя получали приказ на отступление. Однако когда Красная армия пыталась использовать тот же метод против немцев, ей никогда не удавалось достичь особенно высоких скоростей продвижения[138]. В связи с этим у немецких частей обычно имелось время на принятие контрмер. Еще одним важным фактором являлось снабжение по воздуху. Немцам часто удавалось наладить эффективное снабжение своих отрезанных частей силами Люфтваффе. Зимой 1941–1942 годов воздушные мосты позволили поддерживать несколько групп войск. Еще одним примером важности роли снабжения по воздуху стал Сталинград, хотя у Люфтваффе и не оказалось потенциала, достаточного для поддержания такой огромной группировки, как 6-я армия. Но немцы использовали авиацию не только для снабжения окруженных частей. Передовые группы, ушедшие далеко вперед, также могли обеспечиваться по воздуху. Подобным примером, наиболее близким к описываемым событиям, является наступление 1-й танковой дивизии СС под Липовцем 27 января, за день до того, как советские войска соединились в Звенигородке.

Хотя до того Красная армия не раз предпринимала попытки окружать немецкие силы, лишь Сталинградскую битву можно считать бесспорным успехом.

Начиная с 1944 года немецкая армия постепенно теряла подвижность из-за нехватки автотранспорта и горючего. К тому же положение усугублял принцип «ни шагу назад». Вследствие этого в течение последних 11 месяцев Второй мировой войны немецкие силы все чаще оказывались в окружениях, причем на том этапе войны, на котором уже нельзя было рассчитывать на эффективные операции снабжения по воздуху, поскольку к тому времени Люфтваффе утратило свою былую мощь.

Окружение становилось драматическим опытом для современной армии, поскольку военная доктрина обычно предполагала, что тыл армии находится в безопасности. Войска на передовой сильно зависят от постоянного снабжения боеприпасами, горючим, продовольствием, запасными частями и множеством других вещей. Иногда эти запасы могли накапливаться на будущее, так что, оказавшись в окружении, войска имели полноценное обеспечение всем необходимым, но такие случаи были редкостью. Чаще окруженным войскам приходилось действовать при острой нехватке средств, что сильно ограничивало их боевые возможности. Сомнительно, что немецкой топливной промышленности — несмотря на импорт из Румынии и производство синтетического бензина — было по силам обеспечивать достаточные объемы горючего для современной войны. Войска испытывали периодическую нехватку горючего, которая делала невозможным создание его сколько-нибудь значительных резервов поблизости от фронта. Снабжение боеприпасами было налажено лучше, но ненамного. Несколько дней интенсивных боев могли истощить их запасы поблизости от передовой. А если окружение длилось дольше, наступала нехватка продовольствия.

Но не только подвоз различных запасов к боевым частям становился трудным или невозможным, когда части оказывались отрезаны от основных сил. С передовой в тыл тоже направлялся важный транспортный поток, с которым эвакуировались все раненые, нуждавшиеся в госпитализации. Хотя в дивизиях имелись свои собственные средства неотложной помощи раненым, солдат, получивших серьезные ранения, предполагалось отправлять в тыловые лечебные учреждения, где они могли бы получить надлежащий уход.

Снабжение окруженных войск

Под Корсунем два окруженных корпуса столкнулись с дополнительными трудностями, поскольку медицинские части дивизий остались за пределами «мешка», из-за небольшого масштаба окружения. В связи с этим даже легкораненым было сложно организовать надлежащее лечение.

У немцев было только два возможных варианта облегчения положения окруженных войск. Первый состоял в попытке вызволить их. Однако это требовало нескольких дней, необходимых для стягивания танковых дивизий, а окруженные солдаты нуждались в быстрой помощи. Вторым вариантом было обеспечение быстрой, но ограниченной по объему поддержки с помощью организации снабжения по воздуху, необходимость которой сразу осознало немецкое командование. Когда советские танковые армии встретились в Звенигородке, немцы уже готовили операцию по организации снабжения силами авиации, и в первой половине дня 29 января 14 транспортных самолетов поднялись в воздух с аэродрома в Умани с 30 тоннами боеприпасов на борту. Они приземлились на взлетно-посадочной площадке в Корсуне, которой суждено было сыграть важную роль в последующие недели.

Глава 9 Красная армия сжимает кольцо

Когда передовые части двух советских фронтов встретились 28 января, первая фаза операции успешно завершилась. Советские генералы, должно быть, отпраздновали успех, но впереди предстояло много тяжелых боев до того, как можно было бы заявить об окончательной победе. Красная армия могла бы сжимать кольцо до полного разгрома окруженной группировки или попытаться принудить немецкие войска к сдаче от голода и лишений. В обоих случаях было необходимо предотвратить немецкие попытки разорвать кольцо окружения снаружи. В целях изоляции окруженных войск противника был создан внешний фронт окружения, от Панчева на востоке до Константиновки на западе. Около двух третей этого рубежа обороняли войска 2-го Украинского фронта. 5-я гвардейская танковая армия отвечала за участок фронта между Звенигородкой и Водяным, а прикрытие района к востоку от Водяного было поручено 53-й армии[139].

Изначально танковая армия Павла Алексеевича Ротмистрова имела в своем составе только три танковых корпуса, но потом она была усилена 49-м стрелковым корпусом, состоящим из трех стрелковых дивизий, и саперной бригады. Танковые корпуса не предназначались для создания фронта обороны, и поэтому Ротмистров был рад получить стрелковые дивизии. Протяженность линии фронта вынуждала его держать танковые части и в обороне, но прибытие пехоты позволило ему выделить танковому корпусу узкий сектор обороны и даже создать резервы[140].

Андрей Григорьевич Кравченко, командующий 6-й танковой армией, оказался в гораздо более шатком положении. 28 января он получил приказ вывести из боя наиболее мощное свое соединение, 5-й механизированный корпус, и отправить его на 100 километров к западу. Причиной этому послужила критическая ситуация, сложившаяся в результате проведения немцами операции «Ватутин» в районе Балабановки. Кравченко лишился оперативной группы, сформированной на основе 233-й танковой бригады из частей 5-го механизированного корпуса[141].

5-й механизированный корпус с приданными частями временно переходил в подчинение 40-й армии. В тяжелых погодных условиях корпус проделал стокилометровый марш. Снег с дождем и отсутствие машин в стрелковых бригадах заставляли многих солдат идти пешком. Людям приходилось двигаться с полной выкладкой и в валенках. Несмотря на сложные условия, корпус прибыл в назначенный район под Старым Животовом и занял оборону. Немцы обнаружили появление корпуса и воздержались от атак на его позиции. 5-й механизированный корпус провел несколько атак местного значения. Однако на третий день после прибытия корпус получил приказ вернуться в 6-ю танковую армию[142].

Поскольку механизированные бригады имели гораздо более сильную пехотную составляющую, нежели танковые корпуса, утрата 5-го механизированного корпуса тяжело сказалась на положении Кравченко. Некоторым утешением для него стала передача армии 47-го стрелкового корпуса в составе двух стрелковых дивизий, на подходе были и другие подкрепления. В пределах нескольких дней должна была прибыть и занять оборону в районе Рыжановки 2-я гвардейская воздушно-десантная дивизия. Но окажется ли оборона Кравченко достаточно устойчивой, зависело прежде всего от того, какие подкрепления сможет направить против его танковой армии немецкое командование. Он уже знал о прибытии передовых отрядов немецкой 17-й танковой дивизии. На подходе могли быть и другие танковые дивизии[143].

40-й армии генерала Филиппа Федосеевича Жмаченко был выделен сектор обороны справа от 6-й танковой армии, к западу от села Кобыляки. Его дивизии были сильно растянуты: четыре из них, прикрывавшие район восточнее Охматова, имели в среднем по 11 километров обороняемого фронта, хотя Жмаченко был воодушевлен тем, что каждой дивизии немцев, противостоявшей ему, приходится оборонять примерно вдвое больший участок[144].

Ватутин и Конев решили организовать оборону фронтом на юг, несмотря на то что недалеко находились заманчивые цели для наступления. В частности, всего 55 километров от позиций 6-й танковой армии оставалось до Умани, в которой практически не было немецких частей, способных остановить советский удар. Умань была весьма важным для немцев транспортным узлом, а кроме того, в ней находилась важная авиабаза. Эта авиабаза играла первостепенную роль в организации снабжения окруженных под Корсунем частей по воздуху. Это была очень заманчивая цель, и может показаться удивительным, что советские войска не воспользовались возможностью овладеть Уманью. Но не следует забывать, что за исключением Сталинграда операции на окружение никогда не были сильной стороной Красной армии. Поэтому начни она наступление на Умань, скорее всего, либо немцы прорвали бы фронт окружения, либо советские наступающие части были бы остановлены. В некоторых подобных случаях вырвавшиеся вперед советские танковые части оказывались уничтожены. Зная о подобном опыте, советские генералы имели веские причины для осторожности в своих действиях.

Имелись и другие факторы, которые могли повлиять на их решения. И 5-я гвардейская, и 6-я танковые армии уже 28 января были растянуты на обширном пространстве. Советские командующие просто не имели под рукой значительных сил, чтобы продолжить наступление в направлении Умани, и, кроме того, не могли быть уверены, что у немцев не имеется в распоряжении достаточно сил для остановки их продвижения.

Изменчивая погода, череда снегопадов, дождей и оттепелей, должна быть тоже принята во внимание как аргумент против советского наступления на Умань. Могло оказаться, что войска завязнут на дорогах именно тогда, когда они будут отчаянно нужны на каком-либо участке. Учитывая все эти факторы, решение советского командования оставить войска в обороне фронтом на юг было осторожным, но разумным, особенно если оно основывалось на преувеличении численности окруженной немецкой группировки. Таким образом, Ватутин и Конев выделили силы, которые считали достаточными для удержания внешнего фронта окружения, и постарались как можно скорее сократить размеры «мешка».

Имея 40-ю, 53-ю, 5-ю гвардейскую танковую и 6-ю танковую армии на внешнем фронте окружения, для сжатия кольца Ватутин мог задействовать 27-ю армию, а Конев — 4-ю гвардейскую и 52-ю армии. Изначально ни 27-я, ни 52-я армия не были особенно сильными. 4-я гвардейская армия, безусловно, была самой многочисленной — она 29 января имела в своем составе семь дивизий, тогда как в двух других армиях было по три дивизии[145].

Но сам по себе факт наличия дивизий — совсем не то же самое, что наличие дивизий в нужном месте. Утром 29 января основные силы 4-й гвардейской армии продвинулись недалеко от исходных позиций, которые она занимала 25 января, а 52-я армия вообще не имела продвижения. Район, в котором наступала 5-я гвардейская танковая армия, все еще не был полностью взят Красной армией под контроль, а это, по сути, означало, что большей части войск, выделенных для организации внутреннего фронта окружения, придется с боями создавать требуемый контур «мешка».

Войска Ватутина добились большего успеха. 27-я армия вышла к окраинам Стеблева и Шендеровки, а следовательно, почти треть расстояния, разделявшего 1-й и 2-й Украинские фронты, уже была позади. Однако трудности снабжения наступающих частей горючим, боеприпасами и другими необходимыми материальными средствами, а также тот факт, что 27-я армия в это время располагала только двумя дивизиями в этом секторе, исключали для 1-го Украинского фронта возможность глубокого продвижения на юго-восток. Поэтому армии Конева обязаны были развивать наступление.

Как мы уже видели, 27 января немецкая 11-я танковая дивизия сумела отрезать 20-й и 29-й танковые корпуса от основных сил фронта на востоке. Ротмистров приказал обоим корпусам продолжать наступление на Звенигородку и направил на восстановление коммуникаций с ними 18-й танковый и 5-й гвардейский кавалерийский корпуса. Первую попытку двух советских корпусов выполнить это задание 28 января вряд ли можно назвать успешной. Им удалось пробить бреши в немецкой обороне, но, конечно, было бы преувеличением говорить, что им удалось восстановить коммуникации.

Прибытие существенных советских подкреплений в итоге изменило баланс сил[146]. 29 января советский нажим на район Турия — Писаревка усилился, даже хотя 1-й батальон 26-го танкового полка удержался на высоте 205,4 западнее Писаревки и вел огонь по советским танкам и другим подразделениям, стремившимся пробиться на запад. Немецкие танки нанесли им существенные потери, но и «Пантеры» получили много попаданий, хотя лишь один танк был потерян безвозвратно. В конце концов немецкому командованию пришлось признать, что советская оборона в районе Капитановки стала слишком сильной. В разговоре с Вёлером фон Форман предложил временно разделить 14-ю танковую. Ее 108-й моторизованный полк был уже отрезан севернее Капитановки, и фон Форман считал целесообразным подчинить другой моторизованный полк 3-й танковой дивизии, которая расширила бы свой фронт на запад. Танковая боевая группа 14-й танковой дивизии должна была занять место 11-й танковой дивизии, которая, в свою очередь, смещалась дальше на запад, пытаясь отрезать советские передовые части ударом западнее Турии. Вёлер согласился с фон Форманом, который быстро направил соответствующие указания командирам дивизий. Немцы также отвели танки 11-й танковой дивизии, занимавшие позиции между 1-м батальоном 26-го танкового полка и боевой группой фон Брезе.

Постепенно расчищая под Капитановкой коридор к своим передовым группам, Конев размышлял, как эффективнее использовать имеющиеся силы. 18-й танковый корпус, который сражался на южной стороне коридора, должен был продвигаться вперед, чтобы соединиться с остальными частями 5-й гвардейской танковой армии. 5-й гвардейский кавалерийский корпус был направлен на северо-запад для создания плотного кольца вокруг двух окруженных немецких корпусов. Этот маневр был важным шагом к сжатию отрезанных немецких войск[147].

Когда «бутылочное горлышко» было прикрыто, гвардейцы-кавалеристы должны были двигаться на Шполу, чтобы, достигнув города, повернуть на север. Между Капитановкой и Шендеровкой существовал большой промежуток, где у каждой из сторон были лишь разрозненные группы. Это создавало одновременно и проблемы, и возможности. Если бы немцам удалось собрать сильный кулак из боеспособных сил двух окруженных корпусов, они могли бы прорвать кольцо. С другой стороны, если бы советские войска воспользовались слабостью немецкой обороны на этом участке, они могли бы ударить на Корсунь и, возможно, рассечь окруженную группировку на части, что было подходящей задачей для кавалерии. У гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора Селиванова марш до Шполы занял бы два дня, но, учитывая почти не меняющуюся обстановку, рассечение котла было заманчивой целью для советского командования[148].

Перегруппировка немецких сил

Штаб XXXXVII танкового корпуса не имел особых оснований для радости во второй половине дня 29 января. В полдень рубеж Россоховатка — Рейментаровка был оставлен, и части корпуса заняли новые позиции южнее. Все же немцы имели некоторое представление о районе, через который Красная армия наступала на запад. В 14:20 были замечены приблизительно 1500 всадников в сопровождении танков Т-34, двигавшихся на запад от Писаревки. Немецкие наблюдатели нацелили на колонну огонь артиллерии, но ничего больше сделать не могли. Несколько позже немцы обнаружили интенсивное движение транспорта служб снабжения на западе, в районе Оситняжка — Писаревка, но не могли ничего предпринять в сгущающихся сумерках. Очевидно, 2-й Украинский фронт восстановил снабжение своих передовых частей в Звенигородке. Другой причиной для беспокойства стала боевая группа фон Брезе, отрезанная пару дней назад. Она получила приказ попытаться пробиться к Журавке, чтобы иметь возможность взаимодействовать с 11-й танковой дивизией, которая имела задачу по преследованию советских войск северо-западнее Новомиргорода. Едва ли лучше было настроение в штабе 8-й армии. Уже в 00:35 29 января XI армейский корпус доложил, что советские части ворвались в Ташлык, на стыке 389-й и 72-й дивизий. Утром бой продолжился, но до полудня немцы были выбиты из Ташлыка. Майор Норберт Биттл, офицер штаба 8-й армии, получил приказ вылететь в Корсунь, чтобы получить отчет о текущем положении немецких войск. Плотная облачность и периодические дожди позволили самолету благополучно добраться до Корсуня. Полет майора Биттла, вероятно, воодушевил офицеров, находившихся в «мешке», но это был не единственный самолет, прилетевший в Корсунь. В первой половине дня 23 Ju-52 приземлились в Корсуне, доставив крайне необходимые припасы и ознаменовав начало операции по снабжению окруженных войск по воздуху, что позволило эффективно обеспечивать их боеприпасами и горючим.

Для Биттла и командующих XI и XXXXII армейских корпусов было совершенно ясно, что XXXXII армейский корпус был слишком сильно растянут. Советский прорыв на южном фланге корпуса дополнительно увеличивал и без того длинный фронт корпуса, по мере того как Красная армия наступала по южному берегу Роси. Создать что-то похожее на оборону вдоль Роси можно было, лишь оголив северный участок фронта. К вечеру 29 января оборонять северный участок фронта корпуса длиной более 75 километров остались лишь три батальона из корпусной группы «Б». Хотя советские войска, атаковавшие позиции корпусной группы «Б», были слабыми, положение немцев все равно было непригодно для обороны, особенно с учетом того, что оборона южного участка фронта представляла собой не более чем заслоны. Оборона XXXXII армейского корпуса с перемещением батальонов напоминала тришкин кафтан.

Главным приоритетом немецкого командования в отношении окруженных войск было соединение 1-й танковой и 8-й армий. Южная сторона кольца была, безусловно, более важной, и войска в «мешке» приходилось перемещать на юг.

Наиболее мощной частью в «мешке» была дивизия СС «Викинг», которая в последнее время мало участвовала в боях, за исключением танков из ее состава. Она находилась далеко на севере, на участке, где советские войска практически не проявляли активности, так что это был подходящий вариант для переброски на юг, где дивизия даже могла бы быть передана XXXXII армейскому корпусу, поскольку XI армейский корпус находился в более стабильном положении.

Майор Биггл вернулся из «мешка» в 16:00 и сделал доклад, но еще до его возвращения Вёлер и Шпейдель обсуждали дальнейшие планы с командованием группы армий «Юг». Все были согласны, что наиболее важным районом является южная часть «мешка», что было подтверждено информацией Битгла. Командование группы армий «Юг» подчеркнуло, что район Богуслава жизненно важен в связи с запланированным контрнаступлением, и Стеблев тоже необходимо удерживать до последней возможности.

Генерал Лиеб был убежден, что необходимо отвести сильно растянутый северный фронт, но не получил четкого согласия вышестоящего командования. Несмотря на это, во второй половине дня он начал отвод своих частей на рубеж Россавы. Он доложил об этом в штаб 8-й армии, но передача сообщения задержалась, и штаб получил эту информацию только в 23:10.

Отступление было важным маневром, одним из немногих принципиальных изменений в расстановке немецких сил во второй половине дня и вечером. Как мы уже видели, 11-я танковая дивизия была усилена танковой группой из состава 14-й танковой дивизии и еще несколькими подразделениями танков и штурмовых орудий[149]. Эти войска перемещались к западу, а 8-я армия тем временем проводила еще более важные перемещения. Вечером 320-я дивизия прибыла для прикрытия сектора, занимаемого 11-й и 14-й танковыми дивизиями. Ее предыдущие позиции заняла 10-я моторизованная дивизия. К тому же 13-я танковая и 376-я пехотная дивизии уже были в пути, и их прибытия можно было ожидать в течение дня или двух. 24-я танковая дивизия также двигалась в район расположения XXXXVII танкового корпуса, но до прибытия в район Корсуня ей предстояло преодолеть длинные раскисшие дороги.

Перемещения частей производились и внутри «мешка». Дивизия СС «Викинг» была в основном переброшена из XI в XXXXII армейский корпус. Одиннадцать танков из дивизии СС «Викинг» были переданы 72-й дивизии, все еще остававшейся в XI армейском корпусе, и направлены в село Матусов. Тем не менее это решение также являлось вкладом в смещение сил в южную часть «мешка».

Антон Мейзер отступает, 29 января

Перемешивание подразделений в ходе боев все усугублялось. Иногда это являлось результатом обдуманных приказов, иногда — следствием нажима противника, а иногда оно возникало в отрезанных группах, как это случилось в группе артиллеристов, в которой оказался Антон Мейзер.

Утром 29 января эта группа продолжала двигаться на запад, и поначалу действия противника этому не препятствовали. Через некоторое время артиллеристы вышли в холмистый район. Дорога уходила на южный склон холма, затем поворачивала направо, но лишь для того, чтобы снова завернуть налево, перед тем как вывести к мосту через реку. Оттуда она уводила на южный склон следующего холма. Продвигаясь вверх по склону первого холма, немцы услышали взрывы артиллерийских снарядов и поняли, что их целью, видимо, является мост, но шрапнельные снаряды с ударными взрывателями не причиняли мосту никакого вреда, лишь немного повредив дорогу[150].

Отряд мог пересечь реку южнее, для артиллерии и повозок другой возможности, кроме переправы по мосту, просто не было, поэтому пришлось принять рискованное решение. Гаубицы были оставлены в укрытии, пока лейтенант Сораевски занимал позицию юго-западнее моста, откуда он мог направлять лошадей, тянущих орудия. Он заметил, что советские артиллеристы стреляли через равные промежутки времени. Одна за другой упряжки с орудиями и повозками подъезжали к его позиции, а он, глядя на часы в руке, отдавал приказ на стремительный проезд через мост одной упряжке зараз. Задача ездовых была непростой, поскольку миновать мост нужно было очень быстро, успев до следующего залпа советских пушек, но не настолько быстро, чтобы лошади и орудия начали скользить на обледенелой дороге.

Вначале все шло по плану, и несколько упряжек благополучно переехали через мост и добрались до точки, в которой их ждал Мейзер, чтобы направить в место, скрытое от советских наблюдателей. Однако, когда легкая повозка, запряженная двумя лошадьми, готовилась въехать на мост, советские пушки выстрелили спустя более короткий промежуток времени. Шрапнель из разорвавшегося снаряда оторвала одной из лошадей две ноги. Она сделала еще несколько шагов на обрубках ног и упала возле моста, утянув в придорожную канаву вторую лошадь. Повозка осталась стоять на дороге, но поперек нее, перекрыв все дорожное полотно. Ездовой не растерялся и догадался распрячь невредимую лошадь, прежде чем укрыться самому.

К счастью, лейтенант Сораевский был достаточно дальновиден и оставил с Мейзером группу из одного унтер-офицера и шести солдат. Они немедленно кинулись к поврежденной повозке. Когда они добрались до моста, то сразу же спрятались в укрытие. После того как артиллерийский залп обрушился на место вокруг моста, солдаты выскочили из укрытия, распрягли мертвую лошадь и столкнули повозку в сторону, прежде чем снова укрыться, как раз перед очередным залпом. Переждав взрывы, они снова бросились к повозке, а еще один солдат прискакал на лошади, ведя за собой другую лошадь. Лихорадочно работая, они сумели запрячь лошадей в повозку, и ездовой стал понукать их тянуть как можно скорее. Вскоре разорвалась следующая серия снарядов, шрапнель свистела вокруг, но никто не был ранен. После этого драматического эпизода остальные орудия и повозки пересекли реку без происшествий. Группа артиллеристов двинулась дальше на запад, переправилась через еще одну реку и встала на ночлег. Мейзер получил небольшую группу пехотинцев под начало и задание оборонять мост, по которому они только что переправились. Помимо небольшой перестрелки ночь прошла спокойно.

Дальше на запад, где советская 40-я армия и 6-я танковая армия схватились с немецким VII армейским корпусом, обе стороны прекратили активные боевые действия, относительно удовлетворенные достигнутыми позициями, и начали готовиться к дальнейшим боям. По всей видимости, боевые действия в полосе XXXXVII танкового корпуса также стали стихать, и обе стороны занялись перегруппировкой своих частей, но внутри кольца обстановка оставалась неопределенной.

Нажим советских войск усиливается

Когда 2-й Украинский фронт наладил коммуникации со своими передовыми частями в Звенигородке, он сконцентрировался на окруженных немецких войсках. Достигнув Шполы, 5-й гвардейский кавалерийский корпус был направлен на Бурты и Ольшану, тогда как стрелковые дивизии пытались удержаться на его правом фланге. Селиванов решил задействовать 63-ю кавалерийскую дивизию слева, 12-я гвардейская кавалерийская дивизия наступала справа, а 11-я кавалерийская дивизия — в центре. Было важно захватить территорию. Коридор, удерживаемый 2-м Украинским фронтом, был чуть шире 20 километров, гораздо уже, чем в секторе 1-го Украинского фронта.

Немецкие атаки южной стороны коридора прекратились, но если бы они возобновились с участием значительных подкреплений, такая небольшая ширина коридора представляла бы большую опасность. Было бы разумно попытаться отбросить немцев к Городищу[151].

30 января кавалеристы Селиванова продвигались к Буртам и к концу дня увидели окраины села. Однако расстояние до Ольшаны было больше, и к вечеру 30 января передовые группы 63-й кавалерийской дивизии дошли только до Зеленой Дубровы. До Ольшаны все еще оставалось 8 километров. Бой за Ольшану пришлось отложить до следующего дня[152].

Дальше к востоку Антон Мейзер проснулся утром и обнаружил, что советские части переправились через реку в двух километрах южнее моста, за оборону которого он отвечал. Его раненая нога постепенно заживала, что было большой удачей, поскольку он не видел альтернативы отступлению и решил избегать дорог. Его маленькая группа с трудом пробиралась по снегу, покрывавшему местность, пока не дошла до села, оборонявшегося пехотой из того же батальона, что и нынешние подчиненные Мейзера. Во второй половине дня деревня была оставлена, и отступление продолжилось. В ходе этого отступления двое из товарищей Мейзера были убиты: один — выстрелом в голову, другой — выстрелом в грудь. В темноте решено было остановиться на ночлег на заснеженном холме. Для обеспечения его круговой обороны были отрыты окопы. Голодные солдаты, мокрая одежда которых не могла защитить от непогоды, приготовились к холодной ночи[153].

Утром 30 января Вёлер решил посетить некоторых из своих командиров дивизий. Он вылетел в 320-ю дивизию, а затем и в 11-ю и 14-ю танковые дивизии. Он выяснил, что 320-я дивизия сменила 11-ю танковую согласно плану и что танки фон Витерсхейма готовы наступать на Журавку и Межигорку. Однако у него имелся ряд жалоб. 1-й батальон 26-го танкового полка, укомплектованный «Пантерами», оказался очень неопытным, а командир батальона был убит. Его следовало заменить более опытным офицером из дивизии «Великая Германия», который, как можно было надеяться, будет командовать батальоном более эффективно. Фон Витерсхейм также жаловался на плохую воздушную поддержку, заявляя, что разведка, проводившаяся Люфтваффе, была недостаточна и привела к случаям открытия огня по своим, например когда его собственные войска подверглись бомбардировке немецкими самолетами. Но фон Витерсхейм не только жаловался, он также хвалил советскую кавалерию, которую, как он считал, составляли очень хорошие части.

На командном пункте 14-й танковой дивизии Вёлеру сообщили, что боевая группа фон Брезе, с которой не было связи уже несколько дней, сумела пробиться в северо-западном направлении и достигла Вязовки. Таким образом, боевой группе удалось лишь вырваться из своего собственного окружения в большой «мешок», в котором находились XI и XXXXII армейские корпуса. После выхода боевой группы фон Брезе из состава 14-й танковой дивизии последняя оказалась слабой и в пехоте, и в танках.

Вёлер уехал до того, как танки фон Витерсхейма пошли в наступление в середине дня. Встретив лишь слабое сопротивление, они прошли через Межигорку дальше на Журавку, где стали сюрпризом для советских частей, марширующих на запад. В смятении, вызванном внезапным появлением вражеских танков, советские колонны понесли потери, прежде чем немецкие танкисты повернули обратно на Межигорку. Отсутствие пехоты для их защиты делало слишком рискованным удержание завоеванных позиций в темное время суток.

Пока Вёлер советовался с командирами из XXXXVII танкового корпуса, Лиеб был занят сосредоточением возле Стеблева различных войск для атаки. Она началась в 1:00 в направлении на Шендеровку. Помимо очевидной выгоды от приближения к основным немецким силам снаружи «мешка» целью этой атаки было ослабить нажим советских частей на слабые немецкие силы, оборонявшие район Ольшана — Бурты. Вначале немцы добились заметного успеха, выйдя на окраины Шендеровки за три часа. Но в этот момент прибыли советские подкрепления и остановили продвижение растянувшихся к тому времени немецких сил.

Информацию о результатах боя у Стеблева штаб 8-й армии получил в 16:30, и Вёлер заключил, что северный фронт окруженной группировки следует сократить в целях высвобождения дополнительных подразделений, которые можно было бы отправить под Стеблев. В 18:00 Вёлер позвонил Буссе в управление группы армий «Юг», чтобы обсудить эту идею, но получил жесткий ответ. Фельдмаршал фон Манштейн считал, что об отходе не может быть и речи, поскольку группа армий была связана приказами ОКХ. Два часа спустя штаб 8-й армии получил приказ командования группой армий «Юг», что позиции в северной части «мешка» необходимо удерживать.

Почти одновременно Лиеб по радиосвязи отправил 8-й армии сообщение о том, что ему придется вывести один батальон из группировки под Стеблевом, чтобы удержать линию обороны на севере. Возможно, именно это заставило фон Манштейна и Буссе задуматься. В 22:15 Лиеб получил указание как можно скорее сообщить, сколько войск удастся высвободить, если отвести назад войска, обороняющие северный фронт «мешка».

Пока генералы тратили время на споры, все острее вставали вопросы, не терпящие отлагательств. В «мешке» оставалось более тысячи раненых. Вначале была надежда, что удастся вывезти их по воздуху из Матусова, но продвижение советских частей лишило немцев возможности использовать аэродром в Матусове. Теперь вместо этого для эвакуации из окружения раненых нужно было везти к взлетно-посадочной площадке в Корсуне.

Погода по-прежнему была непредсказуемой, но, по всей видимости, стоило ожидать продолжения оттепели. За ночь 29 января дороги замерзли, но когда на следующий день температура поднялась, они снова оттаяли. Некоторые проселочные дороги вовсе стали непроходимыми для любого транспорта, кроме гусеничного. 31 января погода по-прежнему создавала много трудностей. Утром небо было затянуто облаками, но к середине дня начало проясняться. И снова температура опустилась почти до нуля. Дороги становились все хуже.

После полудня снова наползли зловещие тучи, и скоро шквалистый ветер, ливни и снегопад сделали положение солдат невыносимым. Немецкая пехота на передовой страдала больше всего. В изношенном обмундировании и плащ-палатках пехотинцы 14-й танковой дивизии мало чем могли прикрыться от осадков. Они промокали днем и замерзали ночью. Покрытые грязью, они вскоре стали напоминать ходячие комья глины. Неудивительно, что число больных солдат резко возросло. Единственное, чем можно было бы облегчить жизнь солдатам, — это предоставить им возможность достаточно частого отдыха в лучших условиях. Однако очень низкий процент активных штыков в результате продолжительных боев означал, что все боеспособные солдаты были нужны на фронте. Таким образом, возникал порочный круг. Высокие потери вынуждали строить оборону на меньшем количестве солдат, которым из-за этого приходилось проводить большее время в окопах. Это, в свою очередь, означало, что нагрузка на каждого из солдат возрастала, делая их более подверженными болезням, а также несчастным случаям, которые из-за изнуренного состояния людей случались чаще. В связи с этим приходилось эвакуировать с передовой все больше солдат, и нагрузка на оставшихся в строю увеличивалась еще больше. И в этом 14-я танковая дивизия никоим образом не отличалась от остальных немецких частей, сражавшихся под Корсунем, и, скорее всего, положение солдат обоих советских фронтов мало отличалось от описанного выше.

Даже если днем наступала оттепель, ночью могло быть очень холодно. Проснувшись утром 31 января, Антон Мейзер увидел, что двое из его товарищей не двигались. Один из них за ночь замерз насмерть. Второй был еще жив, но из-за сильного переохлаждения не мог пошевелить ногами. Обоих положили на сани и отправили на север, где, по их представлению, должен был находиться перевязочный пункт.

Мейзер так никогда и не узнал, сумели ли они добраться до цели.

На протяжении ночи Лиеб и его штаб продумывали, сколько подразделений удастся высвободить, сократив фронт на севере. В результате в 3:40 они сообщили в штаб 8-й армии о двух батальонах и трех артиллерийских батареях. Не слишком впечатляющие цифры, но, учитывая общие силы XXXXII армейского корпуса на тот момент, они кое- что значили. Немедленной реакции высшего командования на эту информацию не последовало.

Тем не менее Лиеб был не единственным, кто осознавал необходимость отступления от Днепра. В 09:00 Шпейдель и Буссе говорили по телефону, и в этом разговоре Буссе подчеркнул, что приказ удерживать позиции на Днепре исходил из ОКХ. Буссе отметил, что следует говорить не об отводе войск, а об оттеснении фронта силами противника. Было очевидно, что ни один из немецких командиров на Украине не желал держаться за Днепр до последней возможности. Они рассчитывали лишь на то, что нажим советских войск будет достаточно сильным, чтобы послужить предлогом к отступлению, но все же не настолько, чтобы представлять серьезную угрозу. Учитывая проводившийся Гитлером курс, отступления были допустимы только для войск, находившихся под ударом противника.

Несмотря на нехватку людей, немецкие силы, наступавшие южнее Стеблева 31 января, сумели добиться успеха, хотя и гораздо более скромного, чем в предыдущий день. Были захвачены Тараща, Туркенцы и Петрушки, но продвинуться удалось всего на два или три километра.

Подготовка немецкой контратаки на Шполу

Положение в Ольшане было критическим уже несколько дней, а 31 января советские войска, скорее всего, из 63-й кавалерийской дивизии генерал-майора Белошниченко перешли в атаку под Вербовкой, находившейся непосредственно к востоку от Ольшаны. Этот маневр угрожал отрезать Ольшану от остальной части окруженной территории, оборонявшейся XI и XXXXII армейскими корпусами. Коридор между основными силами XI армейского корпуса и Ольшаной, в котором ключевое место занимала Вербовка, удерживался очень слабыми подразделениями дивизии СС «Викинг». К счастью для обороняющихся, для их усиления прибыла боевая группа фон Брезе.

Очень интересно было бы узнать, что думал о сложившейся ситуации фон Брезе. Первый раз его боевая группа была окружена и отрезана от основных сил в течение нескольких дней у Капитановки. Лишь только вытащив оттуда почти всю свою группу, теперь он получил приказ лезть в новую западню, где угроза оказаться отрезанными казалась неотвратимой. Если у фон Брезе были подобные опасения, то события, происходившие восточнее, вероятно, усилили его беспокойство. Ранним утром 31 января Красная армия атаковала Матусов с запада и добилась заметного продвижения, достигнув Носачева в 10 километрах к северу от Матусова, где немцы все еще оборонялись. Введя в бой свои последние резервы, XI армейский корпус сумел организовать что-то, напоминающее оборонительную линию, но они могли лишь держаться и надеяться, что советское командование не пришлет новые подкрепления. Немцам повезло в том, что командование 2-го Украинского фронта в это время все еще продвигало основные силы 4-й гвардейской армии вперед, но Штеммерману это было неизвестно.

В западной части «мешка», где держала оборону немецкая 88-я дивизия, после отступления к Россаве боевые действия несколько утихли. Одна из причин этого заключалась в том, что в этом районе 1-й Украинский фронт располагал малым количеством частей, способных наступать. Этот участок в основном прикрывали подразделения 54-го и 159-го укрепленных районов, предназначенных главным образом для оборонительных действий. Большинство подвижных частей 27-й армии было направлено в прорыв, но 31 января она смогла возобновить атаки на участок немецкой обороны западнее Богуслава, имевший форму носа. Прежде чем немцы сумели остановить продвижение советских войск, они оказались отброшены на рубеж Хутора — Богуслав.

В штабе XXXVII танкового корпуса появился повод для определенного оптимизма. 13-я танковая дивизия была на подходе, и в 15:00 генерал-майор Ганс Микош, командир дивизии, вошел в штабной кабинет Рейнгарда, чтобы обсудить предстоящие операции. Его дивизия была не особенно сильной, поскольку имела лишь 18 боеготовых танков и пока прибыло менее половины из них. В дивизии также не хватало 4152 офицеров и солдат. К тому же размокшие дороги сильно задерживали продвижение, и фон Форман подозревал, что лишь сотня пехотинцев из дивизии сможет принять участие в атаке на рассвете 1 февраля. Тем не менее это было первое существенное подкрепление, которое фон Форман мог бросить в Корсуньскую битву по своему усмотрению, а не танцуя под дудку Конева.

Дополнительным утешением для него стал успешный рейд, проведенный 11-й танковой дивизией, которая снова послала свои танки под Межигорку. В этой атаке, которая стала прелюдией к наступлению, запланированному на 1 февраля, танкисты фон Витерсхейма заявили о 15 уничтоженных танках противника. 11-й танковая дивизия намеревалась нанести удар из своего района сосредоточения северо-западнее Новомиргорода, а 13-я танковая дивизия должна была атаковать со своего плацдарма на Большой Выси в Петроострове. Дивизии должны были сойтись вместе и форсировать реку Шполку западнее Шполы. Немцы надеялись, что советский нажим на группу Штеммермана, таким образом, будет ослаблен.

И все-таки фон Форман скептически относился к возможности успеха и в 16:00 обсуждал этот вопрос со Шпейделем. Фон Форман полагал, что 13-я танковая дивизия сможет направить в атаку только танковую группу и слабый пехотный полк всего из сотни пехотинцев, и сомневался, имеет ли смысл эта атака.

«При любых обстоятельствах танковая группа и пехотный полк 13-й танковой дивизии завтра утром должны пойти в атаку», — отвечал Шпейдель.

«Задача неясна, — сказал фон Форман. — Направление нашего удара проходит через Шполу или западнее Шполы?»

«Ваша первая задача — нанести удар во фланг и тыл вражеской группировки в Шполе, но войска должны быть готовы и к атаке западнее Шполы».

«Но в таком случае нам требуется более подробная информация о противнике и наших силах западнее Шполы».

«Атакующим частям самим предстоит установить положение противника. XI армейский корпус находится в Матусове, и 8-я армия не может ждать еще сутки. Завтра 11-я и 13-я дивизия должны атаковать».

«Но 11-я танковая дивизия задействована под Турией и Тишковкой, — возражал фон Форман, — и ее танковая группа ведет бой в Лебедине, где ее силами подбито 15 вражеских танков».

«Завтрашняя атака должна быть проведена. Мы не можем оставить в беде XI армейский корпус».

«Но, имея всего сотню пехотинцев, я не могу наступать на север с неопределенной целью».

«Цель ограниченна. Цель — южное крыло XI армейского корпуса».

Так закончился этот спор, но через полтора часа Вёлер позвонил фон Форману и снова подчеркнул необходимость атаковать на следующий день, и как можно раньше, всеми имеющимися под рукой подразделениями 11-й и 13-й танковых дивизий, не заботясь о флангах, чтобы установить связь с XI армейским корпусом. Фон Форман снова имел возражения.

«Я вполне понимаю необходимость атаки, но что мне делать, если враг ударит на юго-запад от Шполы?»

«Прикройте фланг батальоном», — отвечал Вёлер.

«Но у меня нет свободного батальона».

«Приказ на атаку отдан, и я требую, чтобы она началась как можно раньше завтра утром. Я также прошу вас по возможности быстрее оказать помощь 3-й танковой дивизии и 376-й пехотной дивизии. Кажется, противник на этом участке ослаблен».

Без сомнений, Вёлеру пришлось принять трудное решение. Возможно, он еще раз убедился, что оно было верным, когда несколько минут спустя ему позвонил Венк. 1-я танковая армия провела разведку дорог к югу от Звенигородки и ни на одной из них не обнаружила советских войск. Кроме того, Красная армия окапывалась на участке VII армейского корпуса. Это позволяло предположить, что угроза западному флангу фон Формана была незначительной или вовсе отсутствовала. Наступление фон Формана, по крайней мере, давало неплохой шанс уменьшить давление противника на группу Штеммермана и, возможно, даже позволило бы установить с ней связь.

Штеммерман нуждался в любой передышке. Еще чуть-чуть, и войска в юго-восточной части «мешка» оказались бы отрезанными от остальных сил. По размокшим, разъезженным дорогам удалось перевезти в Корсунь 750 раненых из приблизительно тысячи собранных под Матусовом. Однако их еще требовалось вывезти по воздуху, а на погоду рассчитывать не приходилось. Нужно было предпринять все, что могло предотвратить приближение Красной армии к аэродрому.

Глава 10 Контратака фон Формана

В 6:00 1 февраля машины 11-й танковой дивизии, которая с учетом приданных подразделений имела в своем составе 35 танков и штурмовых орудий[154], двинулись в атаку на Межигорку. Встречая лишь слабое сопротивление, дивизия быстро продвигалась вперед. Вёлер вылетел в штаб XXXXVII танкового корпуса в 9:30 и получил там хорошие новости о развитии атаки. Однако он также узнал, что корпус срочно нуждался в дополнительной пехоте. В дивизиях наблюдался хронический недостаток пехотинцев, но Вёлер почти ничем не мог помочь в этом вопросе.

К 11:30 дивизия фон Витерсхейма вышла к селу Скотарево, почти в 20 километрах от своих исходных позиций. Продвигаясь дальше на Капустино, она столкнулась с ожесточенным сопротивлением, но танки заняли село и двинулись на Искренное, где во второй половине дня захватили плацдарм на реке Шполке. До этого момента Витерсхейм мог быть вполне доволен развитием событий, но скоро проявились трудности.

В Искренном был только один мост через Шполку, но он казался достаточно крепким. Первая «Пантера» въехала на мост и благополучно выехала на северный берег Шполки, но под тяжестью второй «Пантеры» мост рухнул.

13-я танковая дивизия выступила на два часа позже, чем 11-я, но также имела хороший темп продвижения и смогла прикрыть левый фланг дивизии фон Витерсхейма, уже когда та приближалась к Капустину. Однако, поскольку ни одна из дивизий не обладала необходимыми средствами для постройки нового моста вместо рухнувшего, потребовалось подвезти нужные материалы, на что должно было уйти немало времени.

1 февраля фон Форман, Микош и фон Витерсхейм развернули свои командные пункты в Мокрой Калигорке, примерно в 15 километрах к югу от плацдарма в Искренном. В первой половине дня командир 55-го полка реактивных минометов прибыл на командный пункт XXXXVII танкового корпуса. Его полк находился неподалеку, за исключением одного дивизиона, который забрали из полка ранее. Было принято решение подчинить его 11-й танковой дивизии.

Немного позже начались первые советские контратаки. Ротмистров направил танки из 29-го танкового корпуса, который действовал из Василькова и прощупывал восточный фланг 11-й танковой дивизии, особенно в Скотареве. Немецкие командиры вполне представляли себе незащищенное положение восточного фланга. Для его прикрытия они планировали использовать 3-ю танковую дивизию, как только ее сменит на прежних позициях 376-я пехотная дивизия. Этот процесс начался с приходом сумерек. План боевых действий на 2 февраля состоял в возобновлении наступления на север с плацдарма в Искренном.

Продолжение наступления XXXXVII танкового корпуса было необходимо, поскольку атаки, проводившиеся XXXXII армейским корпусом на юг от Стеблева, не принесли заметных результатов. Выступив в 08:00, сборные немецкие силы мало продвинулись в течение дня и к вечеру вошли в Селище и Квитки, где уже в сумерках разгорались уличные бои.

Лиеб имел все причины для беспокойства о медленном продвижении войск южнее Стеблева, поскольку Красная армия, конечно, не собиралась пассивно ждать развития событий. Утром 27-я армия возобновила атаки на северном секторе кольца окружения, имея целью прощупать немецкую оборону в Масловке и Козине. Однако Лиеб был воодушевлен успехом немецкой группировки под Стеблевом, которой удалось удвоить расстояние между советскими войсками и жизненно важным аэродромом в Корсуне. Теперь Красная армия могла нарушить работу аэродрома только с помощью дальнобойной артиллерии.

Но оставалась еще одна серьезная угроза снабжению по воздуху: советская авиация. 1 февраля некоторое количество раненых удалось вывезти из «мешка», но после полудня два Ju-52 с ранеными на борту были сбиты советскими истребителями сразу после взлета. На борт «Юнкерса» попал один офицер, Гейнц Моритц, командир 1-й роты танкового батальона дивизии СС «Викинг», который заболел и должен был быть эвакуирован из «мешка». Возможно, кто-то из его товарищей считал, что Моритцу повезло оказаться среди вывезенных из «мешка». Однако он попал на борт одного из «Юнкерсов», которые были сбиты, и погиб при падении самолета на землю вместе с экипажем и другими ранеными.

Из остальных одиннадцати самолетов, вылетевших из Корсуня, два совершили вынужденную посадку сразу после взлета, а один был задержан, предположительно из-за высокой активности советских истребителей. Остальным восьми самолетам, по всей видимости, удалось добраться до своих баз вне пределов кольца окружения. Лиеб потребовал, чтобы Люфтваффе организовало постоянное истребительное прикрытие аэродрома. Требовать было легко, гораздо сложнее было осуществить это требование, поскольку погода оставалась переменчивой. Туман неожиданно окружил авиабазу, а взлетно-посадочные полосы раскисли из-за оттепели. Обе стороны имели повод жаловаться на трудности в организации планомерной и своевременной воздушной поддержки.

Группа Штеммермана имела в своем распоряжении мало противовоздушных средств. Ни у одного из двух корпусов не было отдельных зенитных частей. Вся имеющаяся зенитная артиллерия входила в состав дивизий. Пехотные дивизии обычно имели только одну батарею легкой зенитной артиллерии. Дивизия СС «Викинг» имела в своем составе 88 зенитных орудий, но поскольку всем частям требовалась какая-либо противовоздушная оборона, сконцентрировать большое количество зенитной артиллерии на аэродроме было трудно. Для защиты аэродрома в Корсуне была направлена зенитная батарея корпусной группы «Б», и 1 февраля ей удалось сбить Як-7.

Поскольку в ночь на 30 января Антон Мейзер охранял мост, он оказался далеко от своей артиллерийской батареи. Он нашел ее вновь утром 1 февраля. Марш на запад продолжался, иногда проходя по дорогам, заваленным уничтоженными машинами и мертвыми лошадьми. В середине дня возникла новая угроза, которую в их тяжелом отступлении до сих пор удавалось избегать. Советские истребители с бреющего полета атаковали немецкие орудия, когда они подошли к небольшому хутору. Благодаря мужеству, инициативе лейтенанта Сораевски колонне удалось проехать через хутор без потерь. Маленький отряд продолжил путь на Вязовок и в конце концов добрался до своего корпуса. Однако артиллеристы всего лишь попали из маленького «мешка» в большой.

Помимо наступления частей Ватутина на северной стороне кольца, которое было скорее попыткой получить представления о немецкой обороне, единственным действием 2-го Украинского фронта Конева против окруженной немецкой группировки стали повторные атаки в районе села Буртки. Однако они не привели к успеху, хотя XI армейский корпус был сильно растянут. Штеммерман докладывал, что потери составляли около 300 человек в день, и пополнений, перебрасываемых в «мешок» по воздуху, было недостаточно для их восполнения. Потери главным образом приходились на боевые подразделения, в которых укомлектованность личным составом была низкой еще до начала битвы.

Пока группа Штеммермана находилась под угрозой, 8-я армия продолжала оказывать давление на фон Формана. Незадолго до полуночи Шпейдель и фон Форман говорили по телефону, и фон Форман сказал, что не сможет продолжать наступление на север на следующий день. Растянутый фланг нечем было прикрыть, а разрушенный мост в Искренном стал серьезным препятствием для продвижения техники, усугубленным задержкой в пути необходимых для наведения моста материалов.

Однако Шпейдель настаивал: «Армия хорошо осведомлена о вашем положении, но атака для установления связи с группой Штеммермана должна быть продолжена при любых обстоятельствах. 3-я танковая дивизия продвигается вперед. Выбора нет».

«Я, конечно, могу нанести удар в направлении XI армейского корпуса моими танками, но потом их придется возвращать обратно, потому что у меня нет пехоты для обороны длинного коридора, который возникнет в результате атаки, а танки нельзя будет оставить в чистом поле без пехоты».

«Нам это известно, но если связь будет установлена, то это будет важным результатом и позволит отправить в „мешок“ конвой снабжения. Также это будет значить, что тыловые коммуникации врага окажутся нарушены. К тому же это положительно скажется на моральном состоянии окруженных солдат».

Шпейдель подчеркивал, что задача, возложенная 8-й армией, остается прежней и что он рассматривает ее как последнюю возможность помочь XI армейскому корпусу. Фон Форман потребовал, чтобы 3-я танковая дивизия прикрыла его восточный фланг, и Шпейдель ответил, что 3-я танковая дивизия будет применена в соответствии с решением фон Формана. Фон Форман сказал, что примет окончательное решение рано утром.

Время поджимало, но 2 февраля фон Форману ничего не оставалось, кроме как наблюдать за восстановлением рухнувшего моста в Искренном. Эта задержка означала не только то, что группа Штеммермана подвергнется новым ударам противника, но и что у советской 5-й гвардейской танковой армии появится больше времени для нанесения удара по немецкому плацдарму, оборонявшемуся слабыми силами. Эта угроза отчасти реализовалась еще до полудня. Ротмистров начал атаку на восточный фланг 11-й танковой дивизии, на южной стороне от Шполки. Дивизия фон Витерсхейма отразила атаку, но это был зловещий признак того, что могло вскоре произойти.

Для того чтобы начать наступление на север с плацдарма в Искренном в 14:00 согласно плану, фон Витерсхейму нужны были подкрепления. Они уже были в пути. 3-я танковая дивизия была сменена на прежних позициях 376-й пехотной дивизией и с 5:00 двигалась к месту сосредоточения, но раскисшие дороги замедляли продвижение. Но возможно, еще важнее для фон Формана была 24-я танковая дивизия, которая находилась под Никополем, в 300 километрах от Корсуня, когда получила приказ выдвинуться на усиление XXXXVII танкового корпуса. Борясь с плохими дорогами, ставшими почти непроходимыми из-за оттепели, она не только потратила много времени, но и израсходовала неоправданно большое количество горючего, а кроме того, много ее техники застряло или вышло из строя. Фон Форман вылетел на «Физелере-Шторхе» узнать, как обстоят дела у дивизии. Но ничего обнадеживающего он не увидел. Марш проходил трудно с самого начала, но чем ближе к Корсуню подходили колонны, тем хуже было их положение. Вечером дивизия вышла на последний участок своего тяжелого пути — от Новоархангельска до Ямполя.

Из 192 единиц техники в одном из мотопехотных полков 40 были брошены по обочинам дорог на пути полка, тогда как ремонтной службе приходилось тратить много времени и сил только на то, чтобы добраться до машин, требовавших ремонта. Пока танки преодолевали грязь, угрожающе возрастал расход горючего, заставляя тратить время в ожидании его подвоза[155].

В 12:00 Вёлер прибыл по воздуху на командный пункт фон Формана, где он также встретил Ганса Микоша и Венда фон Витерсхейма. Они обсудили сложившееся положение, и Вёлер узнал, что до сих пор был наведен только временный мост грузоподъемностью до 10 тонн. Оборудование для устройства моста типа «К» должно было скоро прибыть, но такой мост допускал нагрузку 24 тонны, а значит, не позволял пропускать «Пантеры». По сути, во всей полосе армии не оказалось моста типа «J», имевшего грузоподъемность до 60 тонн.

Жалобы фон Формана на неприкрытые фланги также оказались обоснованными. 1 февраля советские войска быстро поняли, что началось немецкое наступление, и скоро были приняты контрмеры. В частности, они касались флангов немецкой атакующей группировки. Тем не менее Вёлер все-таки настоял на том, что продвижение к окруженному корпусу должно быть продолжено.

Прежде чем вылететь назад, Вёлер объявил фон Форману выговор. Вёлер был сильно расстроен вчерашними спорами и потребовал от фон Формана, чтобы его доклады об обстановке были четкими и точными и не должны оборачиваться обсуждением приказов. Армия была не в том положении, чтобы давать на выполнение поставленных задач несколько дней. Фон Форман должен был не жаловаться на полученные задания, а сосредоточиться на соединении дивизий в единый кулак вместо того, чтобы делить их на части. Сейчас все возможные силы должны были быть устремлены на прорыв к Штеммерману, а на защиту флангов следовало оставить минимум войск.

Очевидно, Вёлер был крайне разочарован фон Форманом, но справедливости ради следует отметить, что все проблемы, о которых говорил командир XXXXVII танкового корпуса, действительно имели место. В то же время Вёлер, видимо, чувствовал ответственность за оказание помощи группе Штеммермана любыми доступными средствами.

На следующий день Вёлер признал, что атака с плацдарма на север была бесполезной. К этому времени мост типа «К» был построен, позволив переправить на северный берег танки Pz-IV и штурмовые орудия StuG-III, но так как «Пантеры» составляли до половины танков фон Формана, этого моста было недостаточно. Тот факт, что в наличии не оказалось оборудования для наведения моста типа «J», едва ли можно ставить в вину фон Форману, поскольку такого оборудования не было во всей армии Вёлера.

Около полудня 3-я танковая дивизия начала сосредоточение юго-восточнее Искренного, но одновременно, еще находясь на марше, ей пришлось отражать контратаки на своем правом фланге. В любом случае наведение моста в Искренном требовало больше времени, чем ожидалось, отчасти и потому, что по району мостовых работ вела огонь советская артиллерия. Фон Форману пришлось ждать еще день, прежде чем начать наступление с плацдарма.

376-я пехотная дивизия 2 февраля получила два батальона пополнения. Часто именно недостаток пехоты ограничивал длину фронта, который могла оборонять та или иная дивизия. Получив новых солдат, 376-я дивизия смогла удлинить обороняемый участок, тем самым дав возможность 320-й дивизии принять участок, удерживаемый 14-й танковой дивизией, которая, в свою очередь, освободилась для усиления войск фон Формана. 14-я танковая дивизия была слабой, но все-таки это была дополнительная сила.

На внутреннем фронте окружения в течение 2 февраля не происходило ничего значительного. В Квитках немцы продолжали оказывать давление на советские части, но продвигались медленно. Аналогично попытки советских частей отрезать Ольшану имели место, но не привели к решительному успеху, хотя тяжелый бой продолжался около сахарной фабрики между Ольшаной и Вербовкой, где в подвалах и домах укрывалось мирное население. Мирные жители, как правило, с большой неохотой покидали свои дома, что вполне объяснимо, но часто приводило к их ранениям или гибели от огня, направленного на солдат.

Далеко на севере советская 27-я армия, прощупав оборону немцев днем раньше, наращивала атаки. Самая северная точка «мешка» находилась в Синявке, и оттуда до Пилявы на юго-востоке советские войска форсировали Россаву и захватили плацдарм длиной более 10 километров и несколько километров в глубину. Эта угроза снова заставила Лиеба собирать силы с разных участков. Поздно вечером он решил, что на некоторых участках фронта войска придется отвести, прежде всего отступив от Днепра.

Моральное состояние окруженных войск

Основная идея окружения заключается в том, чтобы поставить войска противника в невыгодное положение, тем самым вынудив их сражаться менее эффективно, скажем, из-за ограниченного снабжения. В идеальном случае попавший в окружение солдат должен признать положение безнадежным и сдаться после недолгого сопротивления или вообще без него. В действительности моральное состояние вражеских солдат было заманчивой целью задолго до сражений на окружение. В межвоенный период, по всей видимости, довольно сильной была вера в эффективность пропаганды, как для решения задач мирного времени, так и на войне. Войска, находящиеся в окружении, могли бы стать особенно восприимчивыми к подобному воздействию, и Красная армия пыталась убеждать окруженных немецких солдат, что им лучше сдаться, а не продолжать сопротивление.

В Сталинграде в плен попало большое число высокопоставленных немецких офицеров, и некоторых из них удалось убедить пойти на сотрудничество с врагом. Первым признаком их деятельности в Корсуне была коробка от противогаза, найденная немецкими солдатами в ходе контратаки местного значения. В ней находилось письмо от генерала Корфеса, который командовал 76-й пехотной дивизией, когда она была уничтожена в Сталинграде. За этой находкой скоро последовали агитационные снаряды советских пушек, содержавшие призыв к сдаче от имени комитета «Свободная Германия», в состав которого входили немецкие офицеры, плененные в Сталинграде. До сих пор усилия пропагандистов были незначительными, но вскоре немцы столкнулись с новыми попытками убедить их в тщетности сопротивления.

В любом случае окружение само по себе было очевидной опасностью для немцев, и в сложившемся положении были приняты серьезные меры предосторожности. Мейзер получил приказ собрать дневники, письма и деньги и сжечь их, удостоверившись, что все полностью уничтожено. Он порадовался, что успел отправить свой собственный дневник домой до того, как стало поздно, но все же сохранил маленькую записную книжку, чтобы записать хотя бы что-то о том, что произойдет в следующие дни. На самом деле вести подобные записи в окружении было запрещено, но Мейзер пренебрег запретом. Вместо этого он с особой энергией собирал деньги и в конце концов имел на руках более 60 000 рейхсмарок. Впечатляющая сумма, бесполезная в окружении, была надлежащим образом сожжена.

Из-за того, что в дивизионе, в состав которого входил Мейзер, не осталось боеприпасов к гаубицам, его наименование было изменено с 4-го дивизиона 389-го артиллерийского полка на боевую группу Штельцнера, по имени командира дивизиона майора Штельцнера. Отсутствие боеприпасов означало, что значительную часть личного состава собрали в пехотные подразделения, а оставшиеся солдаты получили задание охранять и обслуживать гаубицы.

Поскольку к рядовым солдатам окруженных войск просачивалось совсем мало информации, господствовали сплетни и фантастические домыслы. Солдаты надеялись, что будут предприняты попытки прорвать кольцо окружения снаружи, но данных о том, как с этим обстояло дело, практически не поступало. Некоторые товарищи Мейзера предлагали лейтенанту Сораевски пробиваться самим навстречу войскам, идущим на помощь окруженным с юга.

Сораевски отверг их предложения, заявив, что такие попытки не имеют шансов на успех и лишь ухудшат положение окруженных войск.

Контрнаступление фон Формана продолжается

Оттепель продолжалась, и земля раскисала все больше, и это замедляло все запланированные действия. Лиеб настаивал на том, чтобы атаковать Квитки 3 февраля, но сначала ему пришлось доложить, что атака откладывается по крайней мере до 13:00, затем пришлось отложить ее до следующего дня. Перегруппировка сил потребовала гораздо больше времени, чем предполагалось изначально.

Естественно, атаку было бы проще начать, если бы войска уже были на исходных позициях, но в этом случае задача была отнюдь не легкой. На севере 27-я армия продолжала расширять захваченный 2 февраля плацдарм, достигнув Копиеватого и Мартыновки. Затягивались и бои за сахарную фабрику между Ольшаной и Вербовкой. И все-таки немцы сумели удержать Ольшану и коридор к основной части группы Штеммермана, но их позиции оставались открытыми для ударов противника, особенно с учетом того, что советским войскам удалось войти в Вербовку.

Воздушное снабжение окруженных сил продолжалось, как и попытки советских истребителей сбивать медленные транспортные самолеты немцев. Ефрейтор Гротйохан 3 февраля летал сопровождающим в транспортном самолете из Умани в Корсунь. Первый полет прошел хорошо. Самолет приземлился в Корсуне, выгрузил груз, взял на борт раненых и благополучно вернулся в Умань. Скоро он снова был загружен и вылетел в Корсунь. На этот раз появились советские истребители, но немецкий пилот ускользнул от них и успешно сел на аэродроме Корсуня. Гротйохана направили помочь в ремонте другого самолета, но в густой грязи добраться до него было непросто. Гротйохан вспоминал, как по пути на другой край аэродрома при каждом шаге ему приходилось выдергивать ботинки из липкой грязи. Когда он почти дошел до цели, аэродром с бреющего полета атаковал советский штурмовик Ил-2. На плоском летном поле негде было укрыться от многочисленных мелких бомб. Многие из них не разрывались, и Гротйохан остался невредимым. Когда штурмовики исчезли, он вернулся к своему самолету и обнаружил, что экипаж насчитал в нем 80 пробоин от пулеметного огня. Левое колесо шасси было прострелено, а в Корсуне не оказалось сменного колеса. Ничего не оставалось, как ожидать, когда новое колесо доставят по воздуху.

Гротйохану и остальным членам экипажа предложили провести ночь в госпитале, где их накормили и выдали соломенные тюфяки для сна. Все они прекрасно выспались, кроме фельдфебеля, который провел ночь в охоте на вшей. Утром он заявил о 96 убитых. Гротйохану и его товарищам пришлось прождать еще сутки, пока новое колесо наконец не доставили. Грязь очень затрудняла работу по замене колеса, но нелетная погода защитила их от ударов советской авиации на то время, пока они ремонтировали самолет. Наконец все было готово к возвращению в Умань, и экипаж с облегчением вылетел и благополучно вернулся на свою основную базу.

3 февраля части фон Формана начали атаки с плацдарма в Искренном, но наверстать упущенное из-за задержки с рухнувшим мостом оказалось нелегко. Температура держалась около 5 °C, и оттепель продолжалась, но небо было относительно чистым. Грязь не слишком мешала самолетам взлетать, и когда немцы обнаружили сосредоточение советских войск у плацдарма, по ним начали наносить удары с воздуха.

Ротмистров решил продолжить прощупывающие атаки на восточном фланге немецкого выступа в Искренном. Используя пехоту 49-го стрелкового корпуса и танки 29-го танкового корпуса, Красная армия беспокоила 11-ю танковую дивизию. Интенсивность боевых действий была низкой, и фон Форман понял, что лучше будет подождать с решительными действиями до 4 февраля, чтобы начать наступление одновременно с III танковым корпусом. 24-я танковая дивизия сосредотачивалась в Ямполе, примерно в 30 километрах южнее Звенигородки, и могла приступить к выполнению поставленных фон Форманом задач 4 февраля, что давало ему в руки серьезный козырь. На самом деле без 24-й дивизии его задача, вероятно, была бы невыполнима. До сих пор атаки частей фон Формана были весьма слабыми, но тем временем более мощные контратаки подготавливались западнее, на участке 1-й танковой армии.

Глава 11 Хубе собирает силы

Подготовка к операции «Ванда»

Первой существенной боевой частью 1-й танковой армии, направленной на исходные позиции для попытки прорыва к окруженной группировке, стала 17-я танковая дивизия. Решение было принято 28 января, и ожидалось, что дивизия будет готова к выполнению задачи в районе расположения VII армейского корпуса утром 31 января. За ней должны были последовать 16-я танковая дивизия, 1-я танковая дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и тяжелый танковый полк Беке[156]. Эти части следовало высвободить в течение ночи на 1 февраля, чтобы они смогли быть готовы к наступлению 3 февраля.

29 января командование 1-й танковой армии приказало 16-й танковой дивизии и частям III танкового корпуса Брейта сниматься с позиций первыми, за ними должна была последовать дивизия СС «Лейбштандарт». Тем временем погода ухудшалась. Оттепель губила дороги. Необходимо было принимать меры для их укрепления и усиления мостов, чтобы справиться с потоком транспорта, вызванным передвижением нескольких танковых дивизий. Поскольку в наступлении должны были принять участие много 45-тонных «Пантер» и 57-тонных «Тигров», требовалось построить новые или усилить существующие мосты, доведя их грузоподъемность до 60 тонн.

Саперные и строительные части, подчиненные 1-й танковой армии, получили приказ прекратить выполнение текущих заданий и начать сосредоточения в районе расположения VII армейского корпуса. Командир саперных частей армии был направлен в VII армейский корпус, чтобы координировать их работу. Требовалось обеспечить, по крайней мере, две дороги, которые могли бы выдержать тяжелые танки, выдвигающиеся в исходный район. Большая часть колесной техники должна была быть переброшена по рельсам, но поскольку железные дороги покрывали расстояние до исходного района не полностью, преодоление части пути по дорогам было неизбежно.

В дополнение к собственным силам 1-я танковая армия должна была быть усилена 1-й танковой дивизией под командованием генерал-майора Ричарда Коля. Дивизия уже участвовала в боевых действиях в составе 4-й танковой армии, но еще не утратила боевого потенциала. Однако 3 февраля, в день, на который была запланирована операция, она еще не могла быть введена в бой, потому что для этого ей нужно было пройти значительное расстояние. Кроме того, дивизию не удалось высвободить всю сразу. В связи с этим в дивизии была сформирована ударная группа, которая могла выступить немедленно и была направлена в расположение VII армейского корпуса. Брейт, должно быть, осознавал, что не может рассчитывать на использование 1-й танковой дивизии целиком и что придется вводить ее в бой по частям.

Тем временем XXXXVI и III танковые корпуса окончательно ликвидировали советские силы, окруженные в районе Балабановки. Немцы заявили о существенном успехе, достигнутом в операции «Ватутин». Сообщалось об уничтожении или захвате 701 советских танков и САУ, 213 орудий, 468 противотанковых пушек. Поскольку такие цифры на поверку часто оказываются завышенными, следует отметить, что немецкие отчеты, как правило, содержали близкие к истине цифры[157], так что, очевидно, советские потери в материальной части действительно оказались значительными.

Разработанная операция по вызволению окруженных сил 30 января получила кодовое имя «Ванда». В III танковый корпус были отправлены официальные приказы, в которых он получал задачу наступать в направлении Медвин — Кощеватое с целью установить связь с окруженными немецкими частями и уничтожить советские части в районе между VII армейским корпусом и 8-й армией. Корпус должен был начать наступление на рассвете 3 февраля силами 16-й и 17-й танковых дивизий, а также тяжелого танкового полка Беке. Ожидалось, что дивизия СС «Лейбштандарт» будет готова к вводу в бой через день. 198-я пехотная дивизия была временно подчинена корпусу Брейта, как, возможно, и 34-я пехотная дивизия.

В журнале боевых действий 1-й танковой армии за 30 января отмечалось, что оперативный отдел штаба собрался в отдельной комнате для короткого празднования 12-й годовщины прихода Гитлера к власти в Германии, через который «Рейх вновь обрел свободу. Высшая миссия каждого солдата — всеми силами защищать эту свободу с чувством гордости от единства со всем сражающимся народом Германии». Следует сказать, что такая фраза в журнале боевых действий — крайне редкий пример текста с политическим содержанием в документах подобного рода.

Пока планирование и подготовка продолжались, обстановка на участке фронта, который занимал VII армейский корпус, оставалась относительно спокойной. Красная армия не предпринимала ничего серьезнее местных атак силой до батальона, а немцы довольствовались обороной своих позиций. В это время фронт проходил по линии Побойная— Шубины Ставы.

Ухудшившееся из-за теплой погоды состояние дорог затруднило завершение сосредоточения III танкового корпуса в предписанное время. Утром 2 февраля командование 1-й танковой армии предложило отложить начало наступления на один день, и это предложение было охотно поддержано в III танковом корпусе. После обеда фельдмаршал фон Манштейн прибыл в штаб 1-й танковой армии и согласился с предложением. III танковый корпус предложил использовать свои силы, главным образом руководствуясь не тактическими и оперативными факторами, а плачевным состоянием раскисшей от тающего снега местности. Было необходимо выбирать направления атак таким образом, чтобы не завязнуть в грязи. Корпус получил полную свободу в выборе маршрутов наступления.

3 февраля оттепель продолжалась. На фронте 1-й танковой армии боевые действия не велись, за исключением действий разведгрупп и единичных артиллерийских обстрелов. Пока III танковый корпус изо всех сил старался вывести части на исходные позиции для наступления, которое должно было быть начато менее чем через 24 часа, погода и нажим советских войск на два окруженных корпуса заставили изменить первоначальные планы. Изначально планировалось, что III танковый корпус должен будет атаковать в северном направлении, через реку Гнилой Тикич, далее двигаться на Медвин, а затем повернуть к востоку, навстречу окруженным корпусам. Но из-за раскисшей земли, которая замедлила бы расчетный темп продвижения, и из-за того, что «мешок» сжался, было решено, что III танковый корпус должен повернуть направо почти сразу после пересечения Гнилого Тикича.

В грязи и снежной каше солдаты III танкового корпуса силились доставить свою технику и имущество на позиции. Силы, которые удалось собрать для наступления, были довольно большими. Хотя 17-я танковая дивизия имела только 15 боеспособных Pz-IV, их дополнили восемь «Пантер» и восемь «Тигров» из тяжелого танкового полка Беке. Все они были готовы к атаке в назначенное время утром 4 февраля. В 16-й танковой дивизии были готовы к бою 40 «Пантер», 16 Pz-IV и 18 StuG-III. Кроме того, 16-й танковой дивизии был придан 506-й тяжелый танковый батальон с восемью боеготовыми «Тиграми», а 17-й танковой дивизии — 249-й дивизион штурмовых орудий. Этот дивизион был очень слабым — на 1 февраля он располагал всего лишь тремя боеспособными StuG-III. Таким образом, к началу операции «Ванда» в корпусе насчитывалось боеготовых 126 танков.

Для немцев в 1944 году это была впечатляющая сила, особенно если учесть, что более половины танков составляли «Пантеры» и «Тигры». К тому же в корпусе знали, что для прикрытия его флангов скоро прибудут 1-я танковая дивизия СС и 1-я танковая дивизия. Это означало, что корпус мог сосредоточиться на наступлении.

Как уже отмечалось, вторая «клешня» немецкой операции по вызволению окруженных войск, XXXXVII танковый корпус находился не в том положении, чтобы собрать такие значительные силы. По сути, фон Форман почти не занимался специальными приготовлениями, а, наоборот, попытался создать атакующую группу в ходе оборонительного боя. Эта группа уже была задействована 1 февраля и основательно увязла в боях. Фон Форман возлагал большие надежды на 24-ю танковую дивизию, поскольку это было единственное подкрепление, которое он мог отправить в бой. Однако 24-ю танковую дивизию нельзя было рассматривать как свежую полнокровную часть. В ней не хватало 4168 офицеров и солдат, а из боеспособной бронетехники имелось лишь 17 Pz-IV, 14 StuG-III, а также несколько командирских танков.

В результате немецкий план спасения окруженной группировки зависел прежде всего от корпуса Брейта, который не только обладал гораздо более сильным танковым кулаком, но и недавно завершил успешную операцию по окружению противника, что, должно быть, сильно повысило боевой дух личного состава. Вдобавок его части получили несколько дней передышки между боями. Конечно, солдатам приходилось преодолевать грязь, чтобы выйти в район сосредоточения, но, скорее всего, это было предпочтительнее ужасов боя. В сравнении с этим корпусом фон Форман имел лишь одно преимущество — он был ближе к окруженным частям. Но это не имело значения, если его сил оказалось недостаточно для прорыва советской обороны.

Глава 12 III танковый корпус Брейта наступает

Герман Брейт был очень опытным командиром-танкистом. В октябре 1941 года он принял командование над 3-й танковой дивизией и руководил ее действиями в боях под Москвой суровой зимой 1941–1942 годов. Он продолжал командовать дивизией в битве под Харьковом в мае 1941 года, где попало в плен до четверти миллиона советских солдат. В последовавшем затем летнем наступлении Брейт вел 3-ю танковую дивизию на Кавказ, пока 1 октября не был снят со своего поста. Три месяца спустя он получил под командование III танковый корпус и, за исключением нескольких коротких периодов, занимал эту должность до конца войны. На своем боевом пути он прошел через много трудных боев, среди которых особо стоит отметить отступление с Кавказа и выход через ростовское «бутылочное горло» в январе — феврале 1943 года. Все эти бои имели большое значение, но задание, которое он получил в феврале 1944 года, было самым важным и сложным из всех, что ему приходилось выполнять до тех пор, и подтверждением этому служат силы, которые он получил в свое распоряжение. В начале наступления его части насчитывали 105 танков, 64 из которых составляли «Пантеры» и «Тигры» и 21 штурмовое орудие.

Для армии Германии на этом этапе войны число имевшихся к началу наступления танков было впечатляющим.

Брейт также знал, что и 1-я танковая дивизия, и 1-я танковая дивизия СС уже двигались на усиление его корпуса. С учетом этих дивизий его силы увеличивались более чем на 150 боеспособных танков и штурмовых орудий, из которых было больше половины «Тигров» и «Пантер». Фактически в руках Брейта были уже сосредоточены или находились на подходе более половины всех «Тигров» и «Пантер» на советско-германском фронте. Эти силы разительно отличались в лучшую сторону от того, что было у фон Формана, чей XXXXVII танковый корпус на 4 февраля насчитывал лишь 58 исправных танков и штурмовых орудий без особых надежд на получение подкреплений. Если бы Брейт не сумел пробиться к окруженным силам, никто другой тем более не смог бы этого сделать.

Согласно плану операции 16-я танковая дивизия, которой командовал генерал-майор Ганс Ульрих Бек, должна была атаковать с рубежа Червоная Зирка — Побойная через Тыновку и захватить плацдарм на Гнилом Тикиче в районе Косяковка — Веселый Кут. Оттуда она должна была наступать южнее Медвина на Моринцы. 17-я танковая дивизия под командованием генерал-майора Карла Фридриха фон дер Медена должна была стартовать из района севернее Роскошевки через Павловку и Вотылевку и захватить плацдарм на Гнилом Тикиче между Семеновкой и Бояркой. Оттуда она должна была продвигаться на Моринцы через район Лысянки.

Советские войска, противостоящие силам Брейта

Основным советским соединением, стоящим на пути запланированного немецкого наступления, был 104-й стрелковый корпус в составе 58-й и 133-й стрелковых дивизий. Однако имелись и резервы. 6-я танковая армия находилась между Виноградом и Звенигородкой, имея многие из своих частей во втором эшелоне. Это означало, что армия располагалась восточнее направления, по которому собирались наступать немцы[158].

Мы уже отмечали, что командование забрало 5-й механизированный корпус у 6-й танковой армии после того, как была освобождена Звенигородка. Вечером 3 февраля он вернулся обратно в армию и занял позиции между Жабинкой и Яблоновкой. 5-й механизированный корпус был не только ценной поддержкой, которая могла очень пригодиться, если немцы начнут наступать. Вернувшись после недельного отсутствия, корпус сильно укрепил этим моральное состояние солдат 6-й танковой армии[159].

Неясно, почему советская танковая армия была развернута восточнее оси немецкого наступления. Возможно, она просто была оставлена там, где остановилась в итоге наступления на Звенигородку. Непонятно, сумела ли советская разведка определить направление немецкого удара или нет. Расположение 6-й танковой армии можно интерпретировать и иначе. Она могла быть развернута вдоль оси Виноград — Звенигородка, чтобы блокировать продвижение немцев вдоль кратчайшего пути к двум окруженным корпусам. Но также возможно, что армия находилась в этом районе для организации контрудара во фланг немецкому наступлению вдоль оси Роскошевка — Боярка. Однако и последняя интерпретация имеет свои недостатки — в частности, тот факт, что раскисшие дороги не дали бы 6-й танковой быстро продвигаться на запад, если бы она получила задачу на удар во фланг немцам.

Немцам казалось, что наступление 4 февраля стало неожиданностью для Красной армии и что, во всяком случае, 1-й Украинский фронт ожидал атак с другого направления. Но возможно также, что советские командующие считали, что их сдерживающие атаки не дадут немцам сконцентрировать сильную ударную группировку, но эти надежды не оправдались. В исследовании советского Генерального штаба заявляется, что уже 31 января командование 1-го Украинского фронта пришло к выводу, что немцы планируют удар в северо-восточном направлении с участка Русаловка — Рубаный Мост — Павловка[160]. К таким утверждениям стоит относиться осторожно, но если это так, то неудивительно, что 6-я танковая армия оказалась восточнее действительного направления немецкого удара.

Немцы продвигаются к Гнилому Тикичу, 4–5 февраля

Утро 4 февраля было солнечным, на небе виднелись лишь редкие облака. Температура была заметно выше нуля, оттепель продолжалась. Это не предвещало немцам ничего хорошего, но наступление больше нельзя было откладывать, особенно с учетом того, что похолодания в ближайшие день-два не ожидалось. При этих условиях единственным вариантом было начать атаку в соответствии с планом операции.

В 6:00 17-я танковая дивизия, включая тяжелые «Тигры» и «Пантеры» танкового полка Беке, двинулась в наступление. Советская оборона состояла в основном из пехоты и противотанковых пушек, прикрытых минными полями. Несмотря на советский фланговый огонь, немцы прорвали первую и вторую линии советской обороны. Танковый полк Беке был сосредоточен на левом фланге. Ему удалось пересечь железную дорогу и к 10:00 войти в Павловку. На правом фланге, где через частично покрытую лесом местность наступала пехота, темп продвижения был ниже, и там бой продолжался во второй половине дня. После овладения Павловкой Беке продвинулся в северо-восточном направлении и объединился с 39-м танковым полком, который наступал западнее Винограда. Вместе две танковые части в 12:45 прорвались в Вотылевку.

В 06:30, на полчаса позже 17-й танковой дивизии, пошла в атаку 16-я танковая дивизия. Вначале дивизия столкнулась с сильным советским сопротивлением, особенно когда дивизия преодолела железнодорожную насыпь в нескольких километрах к югу от Тыновки. Но, несмотря на сопротивление противника и раскисшую землю, танки пробились вперед, захватили Тыновку и к 13:00 вышли к высоте 229,8 (в двух километрах юго-восточнее Станиславчика).

До сих пор две немецкие танковые дивизии добились заметных успехов, но фланговая атака 198-й пехотной дивизии была менее результативна. Ей не удалось воспользоваться брешью, пробитой в советской обороне 17-й танковой дивизией. Сильное советское сопротивление по фронту было поддержано фланговым огнем из Шубиных Ставов и с высоты 243,4. Жаркий бой шел еще несколько часов после полудня, когда советские обороняющиеся части начали покидать свои позиции. Они отступили в район Виноград — Босовка — Яблоновка, и немцы заняли невысокие холмы между Виноградом и Шубиными Ставами (240,6 и 239,9).

Хотя 17-я танковая дивизия добилась значительных успехов в первой половине дня, после полудня ее результаты были куда скромнее. Пехоте было трудно следовать за танками, и танкам пришлось остановиться у Вотылевки. Не раньше 15:00 пехота начала очищать от противника Павловку, а 17-й разведывательный батальон начал прокладывать путь для танков в Вотылевке. 107-й пехотный полк из 34-й пехотной дивизии подошел к южной окраине Винограда, имея задачу прикрыть правый фланг 17-й танковой дивизии.

16-я танковая дивизия во второй половине дня добилась большего успеха. После короткой передышки танки, добравшиеся до высоты 229,8, повернули на Федюковку, которую скоро удалось занять. Это открыло путь на Косяковку на Гнилом Тикиче, и в сумерках танки ворвались в южную часть Косяковки. В отличие от 17-й танковой дивизии пехота дивизии Бека наступала гораздо быстрее. К концу дня она продвинулась почти так же далеко, как танки. Возможно, это было связано с тем, что пехота 16-й танковой дивизии была значительно лучше оснащена полугусеничными бронетранспортерами.

Ватутин отреагировал на немецкое наступление выдвижением частей 6-й танковой армии на запад. Они неудачно действовали в обороне Павловки, но с большим успехом вели бой с немецкой 198-й пехотной дивизией. К тому же 2-я танковая армия, которая до того находилась в резерве 1-го Украинского фронта, также выдвигалась для нанесения контрудара по III танковому корпусу. 2-я танковая армия не успела подойти к бою 4 февраля, но в ночь на 5 февраля сосредоточилась в районе Гейсиха — Разумница.

Немцы тоже подтягивали подкрепления. Ожидалось, что боевая группа Хупперта прибудет первой из состава 1-й танковой дивизии. Было принято решение о том, что эта группа соединится со 198-й пехотной дивизией и попытается занять возвышенность между Шубиными Ставами и Босовкой. Цель заключалась в организации маршрута снабжения через Франковку — Бужанку, который предполагалось использовать на последующих этапах операции «Ванда». Западнее подразделения 1-й танковой дивизии СС в начале дня вышли в район Новая Гребля — Красный, но едва ли могли быть готовы к бою раньше 10 часов 5 февраля.

Командование 1-й танковой армии было разочаровано тем, что 17-я танковая дивизия не вышла к Гнилому Тикичу, и потребовало, чтобы дивизия провела ночную атаку. Также было предложено организовать снабжение дивизии по воздуху. Приказ 17-й танковой дивизии был подписан в 22:00. Однако генерал фон дер Меден, командир 17-й танковой дивизии, не согласился с ним, поскольку район, через который должна была идти в атаку дивизия, был покрыт минными полями, и атаковать через них в темноте значило понести большие потери. К тому же из-за катастрофического состояния дорог снабжение дивизии уже оказалось недостаточным. Фон дер Меден рекомендовал выдвинуть дивизию, как только начнет светать, и попытаться захватить плацдарм на Гнилом Тикиче к полудню 5 февраля. Командир III танкового корпуса согласился.

Пока шли эти споры, 16-я танковая дивизия очистила от врага Косяковку, но обнаружила, что мосты через Гнилой Тикич взорваны. Колонна с мостовым оборудованием увязла в грязи южнее Тыновки и до заката не успевала прибыть в Косяковку. 16-я танковая дивизия получила приказ удерживать занятые ею позиции в Косяковке, но при этом атаковать в восточном направлении большей частью своих сил. Оставалась надежда, что ей удастся найти переправу в Боярке. Тем не менее усилия по организации переправы в Косяковке продолжались.

Дорожные условия становились вопросом первостепенной важности. Ночью на 5 февраля тяжелый танковый полк Беке смог лишь частично пополниться горючим и боеприпасами. Серьезное наступление стало немыслимым для полка. Кроме того, в течение ночи пришлось отвести подразделения полка из Вотылевки, поскольку у них кончались боеприпасы, что позволило советским войскам вернуть часть Вотылевки под свой контроль. 17-й разведывательный батальон контратаковал с запада и сумел остановить советское продвижение.

Частичная потеря Вотылевки рассердила Брейта, и он потребовал от командира 17-й танковой дивизии объяснить, почему Беке без приказа вывел свои танки из Вотылевки. Фон дер Меден отвечал, что разъезженные дороги сделали невозможным снабжение передовых групп и других вариантов просто не было. Эрнст Мерк, начальник штаба III танкового корпуса, приказал фон дер Медену максимально использовать возможности местного населения, подводы и лошадей, чтобы наладить надежное снабжение. 1-я танковая дивизия СС тоже получила указание «безжалостно» использовать мирных жителей для улучшения дорог.

Насколько сложно было продвигаться по грязи, помогает представить тот факт, что даже передовые группы 1-й танковой дивизии СС, еще не вошедшие в соприкосновение с противником, не могли получить снабжение. Только гусеничные машины могли относительно успешно продвигаться вперед, но большая часть техники дивизии была колесной и глубоко увязала в раскисшей земле. Аналогично из 17-й танковой дивизии докладывали, что только гусеничные машины способны преодолевать дороги. На текущий момент Хубе почти ничего не мог предпринять для улучшения ситуации, но из 1-й танковой армии, по крайней мере, прислали строительный батальон для укрепления дорог в полосе III танкового корпуса. Если бы туман не делал полеты невозможными, снабжение корпуса Брейта горючим и боеприпасами могло бы осуществляться силами Люфтваффе, но на тот момент от этого решения пришлось отказаться. Хубе оставалось только призывать III танковый корпус сделать все возможное для продолжения наступления.

«Пантеры», имевшие широкие гусеницы, оказывали очень малое давление на грунт, несмотря на свой значительный вес. Из всей немецкой техники они были одними из наиболее приспособленных к преодолению грязи машин. Тем не менее на дороге к западу от Кривца, где пыталась двигаться вперед большая часть дивизии СС «Лейбштандарт», грязь была настолько глубокой, что застревали даже «Пантеры». Когда двигатель мощностью 700 лошадиных сил не мог заставить 45-тонный танк двигаться вперед, людям приходилось работать с особенным напряжением. Кажется, 1-я танковая дивизия СС была единственной частью, сумевшей отправить свою боевую группу (боевую группу Гейнмана) в бой 5 февраля. Она состояла из 12 штурмовых орудий с ехавшей на них пехотой из 1-го мотопехотного полка СС. В середине дня она выдвинулась из Новой Гребли в район Тыновки, где разгорался тяжелый бой.

Ватутин намеревался добавить немцам хлопот. В течение ночи 40-я армия, 6-я танковая армия и недавно прибывшая 2-я танковая армия сосредоточились на исходных позициях для контратаки. 40-я армия атаковала в юго-восточном направлении с рубежа Гейсиха — Ольшана — Конела, имея задачу занять Куты, Антоновку и Крачковку. 6-я танковая армия получила приказ атаковать из района Рыжановка — Поповка и занять Крачковку, Папужинцы, Лащовую и Соколовочку. План явно был чересчур амбициозным, и атака не привела к существенному продвижению.

Поскольку наладить снабжение передовых групп 16-й танковой дивизии не удалось, запланированное продвижение к Боярке пришлось отложить и провести день 5 февраля на занятых позициях. Напротив, Красная армия в этот день начала контратаки. Части 6-й танковой армии на востоке и 40-й армии на западе нанесли удары по флангам 16-й танковой дивизии, чьи позиции вдавались далеко в территорию, занятую советскими войсками. Советские атаки имели некоторый успех, и немецкая передовая группа в Косяковке оказалась отрезана. Затем последовали сильные советские атаки на Тыновку.

Трудности со снабжением преследовали и тяжелый танковый полк Беке, и 17-ю танковую дивизию. Разведывательный батальон и противотанковый дивизион дивизии уже вели бой на окраинах Вотылевки. Когда саперный батальон прибыл в Павловку, дивизия направила в Вотылевку боевую группу Финка (1-й батальон 40-го мотопехотного полка и 2-й батальон 63-го мотопехотного полка) при поддержке нескольких «Тигров» Беке. В результате боя большая часть Вотылевки была вновь занята немцами, но советские войска все еще держались в восточной части села.

В первой половине дня 198-я дивизия послала один батальон при мощной поддержке артиллерии и реактивных минометов в атаку на Виноград. Ему удалось войти в город и очистить от врага его южную часть. Остальные силы дивизии столкнулись с сильным советским сопротивлением и практически не имели продвижения.

Около 16:00 танковый полк Беке пополнился достаточным количеством горючего и боеприпасов, чтобы направить подразделение для восстановления связи с передовой группой 16-й танковой дивизии. В. результате завязался большой танковый бой. По немецким оценкам, в этом бою участвовало больше 40 советских танков. Немцы заявили об уничтожении 31 из них.

Переработанные планы, 6–7 февраля

Немцам было ясно, что, хотя наступление началось удачно, на второй день оно начинало стопориться. Примерно в 18:00 5 февраля полковник Эрнст Мерк, начальник штаба III танкового корпуса, обсуждал этот вопрос с генерал-майором Вальтером Венком, начальником штаба 1-й танковой армии. Мерк убеждал Венка, что корпус может рассчитывать на успешное наступление на Бужанку, то есть в восточном направлении, а не в северном, в котором стремились продвигаться до сих пор. Недостатком этого решения было образование еще одного узкого выступа линии фронта, для прекрытия которого потребуется больше ценных войск. Тем не менее Мерк одобрил этот вариант и решил использовать боевую группу Хуберта и 17-ю танковую дивизию, чтобы атаковать Репки. Это позволило бы корпусу занять более широкий и безопасный район, откуда можно будет продолжать наступление, независимо от того, продолжится ли оно по исходному плану или же его направление изменится почти на девяносто градусов. Венк пообещал, что он как можно скорее обсудит этот вопрос с Хубе, и меньше чем через час сообщил, что Хубе согласен.

Хубе также поддерживал связь с фон Манштейном. Когда разрабатывался изначальный план, дорожные условия были гораздо лучше, а с оттепелью в начале февраля немцы в Советском Союзе до сих пор не сталкивались. Хубе был совершенно уверен, что его танк сможет раздавить любую советскую оборону, состоящую из пехоты и противотанковых пушек. Учитывая опыт боев, которые вели его части во второй половине января и в первый день операции «Ванда», эта уверенность, вероятно, была оправданна.

Однако предельно затрудненное снабжение и почти полная непроходимость дорог для колесного транспорта, составлявшего большую часть техники танковых частей и в немецкой, и в Советской армии, означали, что от удара танков будет мало пользы. Фон Манштейн считал, что имело бы смысл попытаться атаковать в другом направлении, поскольку медленное продвижение 5 февраля дало Красной армии возможность переместить свои танковый и механизированный корпуса для отражения немецких атак на нынешнем направлении. Хубе ответил, что 1-я танковая армия уже рассматривала этот вариант, но потеря времени на перегруппировку была неприемлема. При нынешнем состоянии дорог перегруппировка, которая в обычных условиях заняла бы несколько часов, потребует дни.

Предположение фон Манштейна о том, что советское командование подтягивает подкрепления, было верно. Как мы уже видели, Ватутин направил 2-ю танковую армию Богданова в наступление на западную сторону клина, который образовал III танковый корпус в обороне 1-го Украинского фронта. 6 февраля прибывали новые части. 202-я и 340-я стрелковые дивизии подтягивались к району расположения передовых групп III танкового корпуса, а 32-я противотанковая бригада занимала оборонительные позиции на северной стороне Гнилого Тикича. Ватутин торопил подкрепления, хотя две стрелковые дивизии не были готовы идти в бой немедленно. Напротив, 2-я танковая армия была готова к бою и получила задачу контратаковать в районе Тыновки утром 6 февраля, но атака не имела успеха.

Еще одной стороной дела, которую нужно было учитывать Хубе и фон Манштейну, было медленное продвижение XXXXVII корпуса. Его слабые силы не давали фон Форману серьезных шансов на успех. Следовательно, изначальный план, предусматривавший окружение советских 5-й гвардейской и 6-й танковой армий в окрестностях Звенигородки с одновременным освобождением двух окруженных немецких корпусов, имел плохие перспективы. Возможно, было бы правильнее использовать III танковый корпус для наступления по кратчайшему пути для соединения с группой Штеммермана. Учитывая трудности со снабжением передовых групп III и XXXXVII танковых корпусов, наступление по возможно более короткому маршруту оказывалось более выгодным вариантом.

Пока в высших эшелонах немецкого командования разгорались споры о дальнейшем наступлении, на фронте продолжались бои. Большую часть дня 6 февраля тяжелый танковый пункт Беке осуществлял прикрытие узкого коридора к передовой группе 16-й танковой дивизии в Косяковке. Было сделано все возможное для подвоза горючего и боеприпасов в Косяковку, где перед этим немцы некоторое время испытывали их острую нехватку, лишившись снабжения. Грязь была очень глубокой. 17-я танковая дивизия докладывала, что дороги еле-еле могли преодолеть даже гусеничные машины. Даже полугусеничная техника застревала.

Грязь не только препятствовала продвижению к полю боя, она затрудняла и эвакуацию раненых. На передовой ни одна из сторон не имела возможности оказать надлежащую помощь тяжелораненым, которых полагалось вывозить в тыл. Санитарные машины вели неравную борьбу с грязью, добираясь в медицинские пункты. Раненых ждал долгий мучительный путь, большая продолжительность поездок означала, что за день удастся вывести меньше раненых. Некоторые раненые умирали раньше, чем их успевали эвакуировать с передовой[161].

6 февраля боевая группа Хупперта, передовая группа 1-й танковой дивизии, присоединилась к немецкому наступлению. Усиленная саперами и штурмовыми орудиями, а также батальоном пехоты из 198-й пехотной дивизии, боевая группа пошла в атаку из Павловки в 09:45 и прорвала советские позиции под Виноградом. Скоро немцы достигли церкви в Винограде, и в течение второй половины дня город был очищен от советских войск. Последовала советская контратака, но она была отбита.

34-я пехотная дивизия и подразделения из «Лейбштандарта» несли ответственность за оборону Тыновки, вокруг которой шли жаркие бои. Советские войска пробились в северо-восточную часть Тыновки, но подразделения 16-й танковой дивизии восстановили положение. Дивизия также сумела отправить один из своих мотопехотных полков на Татьяновку, и северная половина села оказалась в руках немцев, несмотря на упорное сопротивление советских солдат.

Прибывали остальные силы 1-й танковой дивизии. Сначала их использовали для прикрытия фланга 1-й танковой армии с юго-востока. Подразделениям не удавалось поддерживать одинаковую скорость продвижения по разъезженным дорогам, поэтому дивизия прибывала по частям. Например, прибыли многие танки из батальона «Пантер», но мало кто кроме них. Таким образом, батальон как единое целое не был готов к бою, хотя 51 «Пантера» с технической точки зрения была боеспособна.

Начальники штабов немецких частей и соединений принимали активное участие в принятии решений, как на этапе планирования, так и в ходе операций. 6 февраля генерал-лейтенант Ганс Шпейдель, начальник штаба 8-й армии, посетил штаб 1-й танковой армии для обсуждения текущего положения. И Венк, и Шпейдель были согласны, что две армии должны прилагать основные усилия вблизи стыка между ними, в общем направлении на Моринцы. Время поджимало, по предварительным оценкам, 9 февраля у окруженной группировки должны были подойти к концу запасы.

Выводы, сделанные по результатам обсуждения, были немедленно направлены в группу армий «Юг», и очень скоро 1-я танковая армия и 8-я армия получили новые приказы. По сути, они отражали предложения Венка и Шпейделя. III танковый корпус должен был уничтожить советские танковые части перед Гнилым Тикичем, а затем продвигаться на север вдоль дороги Бужанка — Лысянка — Моринцы для соединения с группой Штеммермана. 8-я армия должна была нанести удар не менее чем двумя танковыми дивизиями через рубеж Искренное-Йерки — Ольшана, чтобы не дать силам противника в районе Звенигородка — Казацкое помешать продвижению III танкового корпуса. Группа Штеммермана должна была подготовиться к прорыву на запад и юго-запад.

Эти приказы показали, что первоначальный масштабный замысел был пересмотрен. От него осталась ограниченная, но тем не менее жизненно важная задача спасения группы Штеммермана. С учетом превратившейся в болото местности, нелетной погоды и небольших сил у XXXXVII танкового корпуса других вариантов, наверное, просто не было.

Большую часть дня 7 февраля советские атаки вынуждали III танковый корпус находиться в положении обороняющейся стороны. 34-я пехотная дивизия сумела удержать свои позиции южнее Тыновки. Советский нажим на передовую группу 16-й танковой дивизии в Косяковке был очень силен и заставил немцев отступить. С другой стороны, 16-я танковая дивизия полностью овладела Татьяновкой, которая была частично занята в предыдущий день. Подразделениям «Лейбшандарта» удалось продвинуться вперед и организовать прикрытие между Тыновкой и Косяковкой, которое обеспечивало снабжение 16-й танковой дивизии на следующий день.

В ночь на 7 февраля советские войска проникли в Вотылевку, вынудив 17-ю танковую дивизию вместе с танковым полком Беке провести утро следующего дня, очищая от них село. В середине дня Беке начал атаку на Репки, но его танки вскоре столкнулись с советской танковой частью, и ни одна сторона не смогла продвинуться вперед.

На восточном фланге выступа III танковый корпус вклинился в советскую оборону. 198-я пехотная дивизия и боевая группа Хупперта пытались вытеснить противника из Винограда и занять находившуюся на возвышенности восточную часть села. Между III танковым корпусом и 198-й пехотной дивизией возникли разногласия относительно использования боевой группы Хупперта. Командование корпуса хотело, чтобы группа Хупперта обошла Виноград с юга и продолжала наступление на возвышенность на востоке деревни. Однако в 09:20 из 198-й дивизии пришло предложение направить боевую группу в атаку через Виноград и далее на восток. На перегруппировку сил Хупперта ушло бы слишком много времени. Венк с неохотой дал свое согласие, но дал понять, что это нецелесообразное применение механизированной части. Однако из-за советского давления ни 198-я дивизия, ни боевая группа Хупперта не начали атаку в первой половине дня. В 13:55 из III танкового корпуса снова пришел приказ перейти в наступление в восточном направлении. Наконец атака была начата в 16:45 силами двух пехотных батальонов, одной пехотной и одной танковой роты, но спустя час 198-я дивизия докладывала, что танки застряли в 500 метрах восточнее Винограда, а пехота натолкнулась на упорное сопротивление советских сил. Немцы не смогли заметно продвинуться на этом участке.

В течение 7 февраля распутица продолжала играть доминирующую роль в боевых действиях. На немецкой стороне дороги стали настолько плохи, что во многих местах их могла преодолеть лишь гусеничная техника. Местность превратилась в болото. Танки из батальона «Пантер» 1-й танковой дивизии оставались в районе Черная Каменка — Иванки, поскольку не удавалось подвезти к ним горючее и боеприпасы. Иногда солдатам приходилось снимать обувь и продолжать путь босиком. Однако вечером температура немного опустилась, а ночью был небольшой мороз. Если бы мороз продолжился, дороги улучшились бы.

Красная армия тоже испытывала существенные трудности, связанные с распутицей. Младший лейтенант Мурашкин был на фронте с 1941 года, но в конце 1942 года был направлен в танковое училище в Рыбинске, где находился более года. В декабре 1943 года его послали в Челябинск, центр советского танкостроения. Мурашкину не дали взглянуть на заводы по производству танков. Он должен был сопровождать на фронт пополнение для танковой части. 25 января вместе с необстрелянными танковыми экипажами и новыми танками Т-34 поезд повез его в сторону Киева. Наконец 4 февраля состав разгрузился под Белой Церковью, где их ожидал офицер из 21-й гвардейской танковой бригады, который сообщил, что из прибывших экипажей и их танков формируется 2-й батальон его бригады. Подразделение получило приказ следовать по дороге на село Толстые Роги, путь до которого занимал приблизительно 80 километров.

Т-34 имел хорошую репутацию за высокую проходимость в сложной местности, но это относительно короткое путешествие оказалось непростой задачей. Из 32 танков не меньше 19 завязли в грязи или вышли из строя из-за поломок. Утром 8 февраля на фронт прибыли 13 Т-34 и были немедленно направлены в бой. Мурашкин и другие танкисты фактически не получили информации об обстановке, противнике и соседних частях. Единственный совет, который они получили, заключался в том, что, поскольку некоторые части имели на вооружении американские танки, следует быть осторожными при открытии огня по бронетехнике. При таком удручающем руководстве неудивительно, что Мурашкин попал в плен в тот же день, когда прибыл на фронт.

Последствия трудностей со снабжением

Боевая группа Хупперта утром 9 февраля достигла большего успеха, чем в предыдущий день. К 08:45 она заняла Толстые Роги, что позволило 308-му пехотному полку 198-й дивизии занять местность между Виноградом и Шубиными Ставами. Однако это было все, чего им удалось достичь, поскольку советские контратаки заставили их перейти к обороне.

Для 17-я танковой дивизии и тяжелого танкового полка Беке день начался с советской атаки на Вотылевку около семи часов утра. Ее удалось отбить, и три часа спустя немцы сами пошли в атаку. В 11:30 немецкие солдаты вошли в Репки, но овладение всем селом заняло больше двух часов. Атака должна была обеспечить продвижение к Харченкову на Гнилом Тикиче, но от этого пришлось отказаться из-за недостатка топлива.

Подобным же образом 16-й танковой дивизии пришлось прекратить атаку на Петровскую из-за отсутствия горючего. Нехватка горючего в эти дни была для немцев обычным явлением, практически всегда из-за непроходимых дорог. Вечером Венк запросил и 16-ю, и 17-ю танковые дивизии, стало ли отсутствие заметных результатов за день следствием сопротивления противника или недостаточного снабжения. Он также хотел, чтобы в дивизиях оценили, дал ли низкий темп продвижения возможность Красной армии подтянуть подкрепления, достаточные для того, чтобы дальнейшее немецкое наступление не имело смысла. Наконец, Венк спрашивал, лучше ли будет перегруппироваться и из района Ризино наступать на Лысянку, даже если эта перегруппировка займет два дня из-за плохого состояния дорог.

И в 16-й, и в 17-й танковых дивизиях считали, что отсутствие продвижения за день было вызвано катастрофическим состоянием дорог, и полагали, что новое предложение командования корпуса являлось наилучшим решением.

Основные силы, которые должны были быть нацелены на новое направление, составляли 16-я и 17-я танковые дивизии, а также тяжелый танковый полк Беке, который, как и 4 февраля, являлся основной ударной силой. Кроме того, основные силы 1-й танковой дивизии должны были находиться на исходных позициях для перехода в наступление, а «Лейбштандарт» должен был прикрывать северный фланг группировки.

По мнению немецких командиров, новое направление имело четыре преимущества. Во-первых, северный фланг оказывался короче, и его прикрытие могло частично опираться на реки и ручьи, что позволяло задействовать для этого меньшие силы. Во-вторых, пути подвоза сокращались. В-третьих, три дивизии должны были наступать по направлениям, сходящимся на Гнилом Тикиче, где ожидалось сильное советское сопротивление. В-четвертых, упрощалась защита южного фланга, поскольку три танковые дивизии должны были наступать через порядки 198-й пехотной дивизии, которая, таким образом, освободится для организации прикрытия с юга.

Тем не менее основная проблема сохранялась. Штабы дивизий и корпуса по-прежнему единогласно считали наиболее слабым местом операции трудные дорожные условия и вытекающие отсюда проблемы снабжения, а не сопротивление врага. Однако было принято решение посмотреть, как будут развиваться события 9 февраля, прежде чем окончательно переходить к реализации нового плана.

Надежды на существенное продвижение 9 февраля скоро рухнули. В течение ночи на 9 февраля Красная армия провела несколько атак против боевой группы 79 (сформированной на основе 79-го мотопехотного полка 16-й танковой дивизии) в Татьяновке. Немцам удалось удержать село в своих руках, несмотря на нехватку боеприпасов и потерю мобильности из-за отсутствия горючего. После 8 часов утра 17-я танковая дивизия докладывала, что не может перейти в наступление из-за проблем со снабжением, а вскоре и 16-я танковая дивизия сообщила, что атаку пришлось отложить. В сущности, это решило вопрос, и в 12:35 обе дивизии получили приказ как можно скорее сосредоточиться в районе Рубаного Моста.

Начиналась последняя фаза операции по освобождению окруженной группировки. Но пока Брейт прилагал усилия к тому, чтобы преодолеть Гнилой Тикич, внутри кольца окружения и на участке корпуса фон Формана разворачивались драматические события.

Глава 13 8-я армия, 4–10 февраля

Гитлер вмешивается в планирование, 4 февраля

В 20:00 3 февраля Николаус фон Форман получил приказ переместить 11-ю танковую дивизию западнее, чтобы иметь возможность объединить усилия 11-й и 24-й танковых дивизий для совместной атаки 5 февраля. Таким образом, две наиболее сильные дивизии XXXXVII танкового корпуса должны были действовать сообща на одном направлении, что, возможно, было лучшим решением для корпуса, учитывая задачу пробить кольцо окружения.

Однако далеко наверху было принято решение, похоронившее замысел объединения сил 11-й и 24-й танковых дивизий. Гитлер неожиданно решил отправить 24-ю танковую дивизию на юг, в группу армий «А». После тяжелой длительной борьбы с грязью и раскисшими дорогами дивизия добралась до запланированного района сосредоточения в 30 километрах южнее Звенигородки лишь для того, чтобы развернуться на 180 градусов и двинуться в путь на южную Украину. Эта новость дошла до штаба 8-й армии в 02:50 4 февраля вместе с приказом из группы армий «Юг». Помимо решения Гитлера новый приказ содержал указания по использованию корпуса фон Формана для сковывания советских танковых сил, чтобы предотвратить их перемещение для блокирования наступления Брейта.

Во всяком случае, в новом приказе группы армий «Юг» была некоторая логика. С потерей основной ударной силы запланированной атаки было вполне разумно снизить уровень притязаний. Вёлер и Шпейдель, однако, не пожелали смириться со сложившимся положением. В 09:00 Шпейдель в разговоре с Буссе заявил, что ни он, ни Вёлер не понимали смысла решения отправить 24-ю танковую дивизию обратно на юг, учитывая боевую обстановку, погоду и состояние дорог. Буссе не требовалось убеждать, поскольку его мнение было точно таким же. По сути, группа армий «Юг» уже пыталась оспорить этот приказ, но безрезультатно. Через несколько минут Вёлеру пришлось сообщить фон Форману о решении Гитлера.

Фон Манштейн и Буссе все еще прикладывали усилия к тому, чтобы изменить это решение. 6-я армия должна была получить 24-ю танковую дивизию согласно приказу Гитлера, но после короткого обсуждения командование армии объявило, что армия испытывает нужду не в танковой дивизии, а прежде всего в пехоте. Фон Манштейн и Буссе предложили идею об отправке 2-й парашютной дивизии, на данный момент задействованной в составе 8-й армии под Кировоградом, в распоряжение 6-й армии. В 10:50 Буссе позвонил Шпейделю, чтобы выяснить, как к этому предложению отнесутся в 8-й армии. Через несколько минут Шпейдель снова говорил с Буссе и сообщил ему, что 8-я армия не имеет возражений. Приходилось идти на риск, связанный с выводом с фронта 2-й парашютной дивизии, чтобы сохранить 24-ю танковую дивизию в корпусе фон Формана.

Фон Манштейн и Буссе немедленно направили соответствующее предложение в ОКХ и с беспокойством ждали ответа. Предложение выглядело вполне разумным, особенно принимая во внимание заявление 6-й армии о том, что ей не требовалась 24-я танковая дивизия. Однако около 13:00 они получили сообщение о том, что их предложение было отвергнуто. 24-ю танковую дивизию следовало отправить в 6-ю армию. Очевидно, фон Манштейн и Буссе были сильно расстроены, но теперь им ничего не оставалось, как сообщить неутешительные новости командованию 8-й армии.

После окончания Второй мировой войны роль Гитлера в немецких военных операциях стала предметом оживленных дискуссий. Утверждалось, в частности, что его влияние, прямое или косвенное, наносило серьезный ущерб, приведя ко многим ненужным бедствиям немецкой армии. Неудивительно, что немецкие боевые генералы в своих послевоенных мемуарах активно поддерживали эту позицию. С другой стороны, находились и те, кто утверждал, что генералы неоправданно преувеличивали негативную роль Гитлера, дабы снять с себя ответственность за собственные поражения. В случае Корсуньской битвы документы явно подтверждают, что генералам мешали неудачные решения, которые принимал Гитлер. Перемещение 24-й танковой дивизии туда и обратно является ярким примером этому. После выхода в район сосредоточения для наступления 4 февраля дивизии понадобилась еще почти неделя, чтобы вернуться обратно в Никополь, где к моменту ее прибытия боевые действия уже практически завершились. Большую часть времени дивизия провела, преодолевая грязь на дорогах туда и обратно между двумя сражениями, не поучаствовав ни в одном из них. Документы свидетельствуют о том, что немецкие генералы осознавали, что перемещения 24-й танковой дивизии займут слишком много ценного времени, но их предложения были отвергнуты.

В кольце, 4 февраля

Что бы фон Манштейн, Вёлер, фон Форман и другие офицеры ни думали об этом, им пришлось подстраивать свои планы под новую обстановку, созданную с уходом 24-й танковой дивизии. На тот момент, возможно, нечего было предпринять, кроме приказа фон Форману действиями своего корпуса предотвратить отправку советских танковых соединений, в частности 5-й гвардейской танковой армии, на направление наступления III танкового корпуса Брейта.

Вёлер пытался сделать все возможное для того, чтобы помочь двум окруженным корпусам, но с расставанием с 24-й танковой дивизией его возможности по оказанию этой помощи существенно уменьшились. Возможно, именно это послужило одной из причин его решения вылететь в «мешок» вместе с майором Биттлом, который уже несколько раз летал туда. Вёлер сообщил командирам, что приземлится в Корсуне около 16:30, и попросил Штеммермана и Лиеба встретить его там.

Внутри кольца окружения XXXXII армейский корпус продолжал атаки на Квитки, но продвижение было медленным. Одна из ударных групп достигла юго-восточной части Квитков, но основные события разворачивались непосредственно в Квитках, где шли яростные бои за каждый дом. Хотя проходившее здесь наступление с целью воссоединения корпусов с главными силами немецкой армии и не было решающим, оно лишний раз показывало, что каждый этап атаки требовал большего времени, чем ожидалось изначально, что в сложившемся трудном положении, конечно, было очень серьезно. По оценке на 11:20 предыдущего дня, запасов XI армейского корпуса должно было хватить лишь еще на два дня.

XXXXII армейский корпус находился в несколько лучшем положении, обладая запасами на три или четыре дня. Группа Штеммермана полностью зависела от снабжения по воздуху, но плохая погода могла легко сделать полеты невозможными. Однако на 3 февраля Люфтваффе сумело доставить на аэродром или сбросить 160 тонн грузов, а 2800 раненых были эвакуированы из «мешка» за период с 27 января по 3 февраля. Тем не менее положение со снабжением оставалось шатким. В 10:50 4 февраля Штеммерман докладывал, что дневной расход боеприпасов составлял 180 тонн, несмотря на строгие ограничения.

Вместе с исчерпанием запасов истекало время, отведенное немцам на освобождение окруженной группировки. Но не только проблема запасов вынуждала немецкие войска действовать как можно быстрее. Советское командование тоже не сидело сложа руки в ожидании реакции немцев. В район Корсуня перебрасывались подкрепления. Сражение за Кировоград дорого обошлось 2-му Украинскому фронту, но за минувшие с тех пор две недели его части удалось пополнить. Часть новых подкреплений Конев отправил под Корсунь. 4 февраля прибыли танки, пехота и артиллерия из 5-й и 7-й гвардейских армий. Танки и средства для борьбы с танками были особенно важны как для сжатия кольца, так и для пресечения немецких попыток прорвать его снаружи. Среди частей, прибывших 4 февраля, были 27-я танковая бригада из 7-й гвардейской армии и 34-я противотанковая бригада из 5-й гвардейской армии.

Во второй половине дня Вёлер и Биттл сели в самолет, который должен был доставить их в Корсунь. Небо закрывали облака, но это не помешало взлету. Пилот взял курс на аэродром Корсуня, и вначале полет шел без приключений. Но с приближением к Корсуню обстановка изменилась. Вспышки и грохот разрывов снарядов советских зенитных орудий заставили самолет развернуться. Вёлер был раздосадован, но было решено, что майор Биттл попытается прорваться еще раз вечером.

Немцы обороняют плацдарм в Искренном, 4 февраля

После получения приказа о возвращении 24-й танковой дивизии на юг у фон Формана оставалось немного вариантов действий. Его танковые силы были невелики. 11-я танковая дивизия была наиболее сильной, располагая 21 «Пантерой» (включая танки приданного 1-го батальона 26-го танкового полка) и восемью штурмовыми орудиями (включая штурмовые орудия приданных частей). 3-я танковая дивизия имела 12 Pz-IV, а 14-я танковая дивизия — 5 Pz-IV и четыре StuG-III. В 13-й танковой дивизии было всего четыре Pz-IV и один Pz-III. В частях имелись также четыре командирских танка и танки артиллерийских наблюдателей. Таким образом, весь корпус, имея в своем составе четыре номинальных танковых дивизии, располагал всего 59 танками и штурмовыми орудиями, что составляло примерно треть сил полностью укомплектованной танковой дивизии.

На самом деле части имели гораздо большее количество танков и штурмовых орудий, но те либо застряли в грязи, либо находились в мастерских в ожидании ремонта, и было мало надежды на то, что число боеспособных машин удастся быстро увеличить. На самом деле немцы, вероятно, были довольны, если число боеспособных танков удавалось удерживать на нынешнем уровне.

Положение с пехотой было не сильно лучше, чем с танковыми дивизиями. Даже если в дивизиях значилось много людей, это еще не означало существенную силу в пехоте. Полная численность варьировалась от 8942 человек в 14-й танковой дивизии, чья боевая группа фон Брезе находилась внутри кольца и не могла доложить о своей численности, до 12 464 в 11-й танковой дивизии. Однако число пехоты в боевых подразделениях 3-й танковой дивизии составляло лишь 724 человека. Для других трех танковых дивизий: 11-й, 13-й и 14-й — эта цифра равнялась соответственно 1100, 1420 и 551 человек.

Такими незначительными силами фон Форман не только должен был удерживать участок протяженностью почти 40 километров, — от Листопадова севернее Новомиргорода до плацдарма в Искренном, но и атаковать кольцо окружения. И даже когда масштаб поставленных задач уменьшился, их все равно было непросто выполнить. Возможно, Вёлер думал примерно так же, потому что претензии, которые он предъявлял фон Форману в предыдущие дни, кажется, были забыты, по крайней мере на время.

Погодные условия оставались сложными. Олаф Элерс в своем дневнике за 4 февраля отмечал: «После вчерашнего дождя сегодня солнечно и так тепло, что можно лечь на быстро сохнущую солому и спать под открытым небом. Ночью было немного холодно. Снежный покров стал тонким, и во многих местах обнажилась земля. В поле мы находили майских жуков и видели, как зацветают первые фиалки». Первые признаки весны радовали глаз, но, несомненно, препятствовали проведению операций и в действительности оказались лишь временными.

Несмотря на слабость своих дивизий и слякотную погоду, фон Форман решил атаковать Водяное и Липянку силами 3-й и 11-й танковых дивизий. Пока дивизия Витерсхейма атаковала Водяное с северо-запада, Ланг направил часть своей дивизии на Водяное с юго-западной стороны. Ошеломив врага, 11-я танковая дивизия захватила Водяное. Одновременно остальная часть 3-й танковой дивизии вышла к Липянке. Однако прикрытые минные полями советские войска сумели удержать оборону по реке, протекающей через Липянку.

13-я танковая дивизия обороняла плацдарм в Искренном, но во второй половине дня было обнаружено сосредоточение советских войск на востоке и северо-востоке от Искренного. Было похоже, что они готовятся к атаке на плацдарм. Немцы вызвали пикирующие бомбардировщики, чтобы атаковать эти силы. По немецким оценкам, удары пикировщиков оказались весьма эффективны, но не следует забывать, что такие оценки всегда очень приблизительны. В любом случае, для XXXXVII танкового корпуса было жизненно важно удержать плацдарм. Наступление на север согласно приказу 8-й армии все еще готовилось, и грузоподъемность моста через Шполку следовало как можно скорее довести до 60 тонн.

Изначальные планы на прорыв, 4 февраля

Вечером майор Биттл снова попытался долететь до Корсуня. В этот раз ему повезло больше, возможно за счет помощи радиомаяка в Корсуне, и около 19:00 его самолет благополучно совершил посадку на аэродром. Вскоре он встретился с генералом Лиебом и полковником Гедке и передал им указания командования. Они включали два варианта прорыва. Первый, обозначенный кодовым словом «Fruhlingsglaube», требовал сосредоточиться юго-восточнее Городища и прорываться к плацдарму в Искренном.

Второй вариант, по которому следовало действовать при получении кодового слова «Betriebausflug», включал в себя сосредоточение XI армейского корпуса в районе Квитки — Глушки — Деренковец. Из этого исходного района совместно с XXXXII армейским корпусом ему следовало нанести удар на Моринцы для соединения с III танковым корпусом. В обоих случаях следовало получить разрешение у Гитлера.

Приготовления к двум вариантам действий можно было бы начать сейчас же, в надежде что Гитлера удастся склонить к одному из них. Проблемы со снабжением требовали принятия немедленного решения. Майору Биттлу удалось добраться до Корсуня по воздуху. Однако 19 Ju-52, нагруженные боеприпасами, вынуждены были развернуться в воздухе во избежание встречи с советскими истребителями. Еще одна попытка ввезти в Корсунь боеприпасы по воздуху должна была быть предпринята ночью, но Биттл отбыл слишком рано и не успел узнать, увенчалась ли она успехом.

Этим вечером XXXXVII танковый корпус получил приказ поддержать действия III танкового корпуса и группы Штеммермана. Используя тактику подвижных действий, фон Форман должен был оттянуть на себя советские войска. Он должен был проявлять особую активность на своем западном фланге, но не следовало пренебрегать и возможностью удара из Искренного на Вязовок. Мост в Искренном следовало усилить до грузоподъемности 60 тонн.

В течение ночи 4 февраля продолжалась операция по воздушному снабжению окруженных сил. VIII авиакорпус докладывал о доставке в котел 81 тонны грузов и эвакуации из него 259 раненых. Этого едва ли хватало для обеспечения группы Штеммермана. Этой ночью в Корсунь летал начальник тыла 8-й армии. Он подтвердил, что имеющихся боеприпасов хватит в лучшем случае на три дня. Некоторым утешением служил тот факт, что уже около 3000 раненых к этому времени было вывезено из «мешка», но в «мешке» каждый день появлялось примерно 300 новых раненых. Для продолжения операции снабжения по воздуху имелись все причины, но погода угрожала остановить ее. Взлетно-посадочная полоса аэродрома в Корсуне не имела твердого покрытия и из-за оттепелей сильно раскисла и размягчилась. Взлет и посадка на этой полосе скоро могли стать невозможными. Парашютов для сброса грузов под рукой не имелось, и их требовалось каким-то образом получить.

Фон Манштейну и его начальнику штаба Буссе была ясна вся сложность сложившегося положения. В 9:05 Буссе проинформировал Вёлера о том, что, возможно, командованию группы армий «Юг» придется под свою ответственность отдать приказ на прорыв группе Штеммермана. О том, чтобы дать двум корпусам остаться в «мешке» и стать жертвой советских ударов, не могло быть и речи. Однако сперва была предпринята попытка добиться разрешения ОКХ. Такие решения обычно принимались трудно, и ждать их приходилось часами, а то и днями. Когда 1-я танковая армия доложила, что III танковый корпус увяз в грязи и не получал даже жизненно важных видов снабжения, необходимость быстрого принятия решения встала еще острее.

Фон Форман наступает на Липянку, 5 февраля

На участке XXXXVII танкового корпуса не велось серьезных боевых действий, поскольку обе стороны были скованы распутицей, но упорно продолжались местные атаки. 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова провела несколько атак на немецкий плацдарм в Искренном, но все они были отбиты. Похоже, что они и не преследовали иных целей, кроме изматывания немецких войск. С другой стороны, фон Форман сосредоточил свои усилия на районе Липянки, где подразделения 3-й и 14-й танковых дивизий получили задание по овладению этим городом.

Группу, атакующую с востока, возглавлял командир 36-го танкового полка. Он командовал боевой группой, включающей танковый батальон, мотопехотный батальон и дивизион самоходных гаубиц — довольно обычный состав для немецких боевых групп. Задача была получена в 6:00 и состояла в очистке Липянки от противника и захвате возвышенности севернее села. Мотопехота задерживалась, увязая в грязи, но в конце концов атака началась, и около 10:00 были достигнуты советские передовые позиции. Вначале на поле боя была очень плохая видимость, но к этому моменту прояснилось, и за наступающими немецкими танками появилось солнце. Неожиданно под одним из штурмовых орудий взорвалась мина, выведя его из строя, хотя никто из экипажа не был ранен.

Мотопехота отстала от танков и штурмовых орудий, и некоторым экипажам приходилось выскакивать из своих машин и вести бой пистолетами и гранатами. Передовые позиции советской пехоты были очищены в ближнем бою. Скоро из-за высоты 205,2 открыли огонь советские противотанковые пушки, но солнце, всходившее позади немецких танков, слепило советских артиллеристов. Командир 3-го батальона 36-го танкового полка майор Бернау решил воспользоваться этим преимуществом и приказал раздавить их позиции, что удалось выполнить, не понеся потерь.

К полудню немцы достигли окраины Липянки. Пехота получила приказ войти в село, чтобы очистить его от врага, тогда как танкисты должны были прикрыть их огнем. Однако атака застопорилась, и майор Бернау решил продолжить атаку силами танков и штурмовых орудий. Они вошли в село через фруктовые сады, и вскоре завязался ожесточенный бой. Минометная мина попала в танк лейтенанта Рейнбабена, который получил серьезное ранение. Скоро майор Бернау также был ранен, и в командование батальоном вступил лейтенант Мюллер. Несмотря на потери, немцы заняли южную часть села и организовали оборону на ночное время. Вечером своевременно поступило снабжение, а два поврежденных днем танка Pz-IV были отремонтированы.

С запада наступали части 3-й танковой дивизии. Встречая лишь слабое сопротивление, немцы вошли в Липянку с запада, но уже не успели предотвратить взрыв обороняющимися советскими войсками моста через речку в северной части села. В связи с этим 3-я танковая дивизия не имела возможности оказать помощь боевой группе 14-й танковой дивизии в овладении северо-восточной частью Липянки. И все-таки большая часть села оказалась в руках немцев, а среди захваченных трофеев были девять 122-мм орудий, 10 противотанковых пушек и два Т-34.

В 17:15 Шпейдель и Венк обсуждали сложившееся положение по телефону. Венк подчеркивал, что трудности со снабжением были вызваны грязью. III танковый корпус беспомощно торчал на одном месте, одновременно ведя бой с сильными танковыми частями противника. Шпейдель также сосредоточился на снабжении, отмечая, что доставка грузов в «мешок» по воздуху едва ли была достаточной для того, чтобы дать возможность группе Штеммермана продолжать борьбу, а с учетом раскисшей взлетно-посадочной полосы аэродрома в Корсуне ситуация, видимо, будет лишь ухудшаться.

Боевая группа Хаака

Ни у 1-й танковой армии, ни у 8-й армии не было никаких оснований рассчитывать на подкрепления. 1-я танковая армия все еще прикладывала усилия к выведению 1-й танковой дивизии и 1-й танковой дивизии СС на передовую, но после того, как эти части прибыли, ничего большего не планировалось. 8-й армии не приходилось ничего ожидать, но это не имело большого значения, поскольку новые части только усугубили бы и без того трудное положение с организацией перевозок. С другой стороны, если бы погода изменилась и земля снова замерзла, любые подкрепления оказались бы ценными. Однако в 1944 году немцы подвергались сильным ударам советских войск на многих участках Восточного фронта, и изыскать резервы для организации подкреплений было непросто. И наоборот, командованию Красной армии благодаря повсеместному численному превосходству было сравнительно легче перебрасывать войска в нужные места. Конев продолжал стягивать части с прочих участков его фронта в район боев вокруг Корсуня. 5 февраля приказ выдвинуться в район окружения получила 41-я гвардейская стрелковая дивизия[162].

Не имея в своем распоряжении подобных резервов, немцы были вынуждены прибегать к отчаянным способам поиска подкреплений. Многие солдаты из окруженных частей были в отпусках и командировках, когда сомкнулись советские клещи. Некоторые из них прибыли из отпусков и узнали, что их части оказались в «мешке». Эти солдаты стали ядром новой боевой группы, которую предстояло возглавить генерал-майору Вернеру Хааку.

Хааку предложили использовать штаб своей артиллерийской дивизии[163], который получил в подчинение ряд различных подразделений в дополнение к вернувшимся из отпусков солдатам из 57-й, 72-й, 88-й, 389-й пехотных дивизий и корпусной группы «Б». Он также получил указание включить в боевую группу три артиллерийских дивизиона, три батальона реактивных минометов «Небельверфер» и один саперный батальон. Хааку были приданы также пять штурмовых орудий из состава 228-го дивизиона штурмовых орудий. Эта часть фактически входила в состав групп Штеммермана, но некоторые из ее поврежденных машин находились в ремонте за пределами кольца окружения, и пять из них к этому времени удалось починить[164].

Формирование такого рода, которым пришлось командовать Хааку, не было сколоченным, поскольку для этого требовалось предварительное обучение. Это было особенно очевидно в пехотных подразделениях, составленных из солдат, до того незнакомых друг с другом. Один из наиболее важных факторов, определявших солдатскую стойкость и сплоченность в бою, были установившиеся внутри малых подразделений связи между солдатами. А если солдат сразу бросали в бой, как в данном случае, на создание подобных связей не было времени. По сути, отправлять такие импровизированные группы в бой противоречило немецким принципам построения эффективных боевых частей. Но положение становилось отчаянным[165].

Задача, поставленная Хааку, по крайней мере, частично учитывала недостатки его группы. Он получил приказ охранять переправы через Шполку юго-восточнее Звенигородки и прикрыть промежуток между 1-й танковой армией и 8-й армией. Его боевая группа должна была подготовиться к встрече XI и XXXXII армейских корпусов, если они прорвутся из окружения. Поскольку в районе южнее Звенигородки находилось немного советских войск, задача не казалась непосильной и не обещала тяжелых боев, во всяком случае в ближайшее время.

Майор Биттл продолжал летать в «мешок» и обратно. Во второй половине дня он доложил в штаб 8-й армии о положении группы Штеммермана. Существенных изменений линии фронта не произошло. Из выступа у Буртков войска были выведены, но из-за грязи войска перемещались крайне медленно. Немцам было так же сложно отступать, как советским солдатам — преследовать их. Штеммерман доложил, что из-за громадного напряжения подчиненных ему войск приближался кризис. Изнуренность солдат вместе с большими потерями среди офицеров сильно замедляла как подготовку к боевым действиям, так и их ведение. Светлое время суток занимали бои, ночное — перегруппировки, так что у солдат и офицеров оставалось немного времени для сна.

Вывод войск из Ольшаны

Солдаты, сражавшиеся в Ольшане, отчаянно нуждались в сне, но надеяться на то, что наступающая ночь оставит время для отдыха, не приходилось. Обороняющиеся, большую часть которых составляли эстонцы из батальона «Нарва», оказались в положении, когда дальнейшая оборона была невозможна, и отступление стало единственным вариантом. В 23:00 был подписан приказ на эвакуацию из Ольшаны. Для встречи гарнизона были направлены танки. Поздно вечером солдаты гарнизона действительно увидели танки, и войска начали покидать Ольшану. К несчастью, под тяжело нагруженным грузовиком рухнул мост. Мост находился на единственной доступной для немцев дороге, и отступление застопорилось. Была сделана попытка перетащить из грузовика на другой конец рухнувшего моста наиболее ценные грузы, но едва работа началась, по колонне был открыт пулеметный огонь. Грузовики были видны на фоне более светлой западной части неба, а советских солдат скрывала темнота. Вскоре некоторые грузовики загорелись, еще лучше осветив немецкую колонну.

Единственным выходом для немецких солдат было как можно скорее отбежать от грузовиков и укрыться в придорожных канавах. В темноте этого не было видно заранее, но как только солдаты оказались в канавах, выяснилось, что те заполнены тающим снегом, грязью и водой. Медленно пробираясь по этой жиже, немецкие солдаты в конце концов добрались до цели и оказались под защитой других частей XI армейского корпуса. Им удалось вынести много раненых, но гаубицы, минометы и прочую тяжелую технику пришлось бросить.

Советские войска пытаются рассечь «мешок», 5–6 февраля

К утру 6 февраля два немецких корпуса находились в окружении более недели, но все еще занимали довольно большую территорию. Поскольку окруженные войска имели возможность получать снабжение по воздуху, советское командование имели причины опасаться, что операция может затянуться. Возможно, они вспоминали Сталинградскую операцию, проведенную годом раньше, когда немецкая 6-я армия продержалась в окружении почти два с половиной месяца, прежде чем окончательно сложила оружие. Затягивания операции следовало избежать, поскольку это, скорее всего, привело бы к значительно большим потерям.

Кроме того, окруженная группировка сковывала важные соединения Красной армии, которые могли быть эффективнее использованы в других местах. Прежде всего это касалось танковых армий Ротмистрова и Кравченко, которые были заняты на обороне части внешнего фронта кольца окружения. Танковые армии по своему устройству не были предназначены для решения подобных задач, но у Ватутина и Конева не было другого выбора. И если бы «мешок» удалось бы сжать, а то и рассечь на части, то битва, скорее всего, быстро завершилась бы. И даже если бы финал не удалось приблизить, меньшая окруженная территория требовала меньше сил для ее удержания кольца окружения, что позволило бы высвободить часть находившихся на внутреннем фронте окружения сил и заменить ими танковые армии на внешнем фронте окружения. Это были веские аргументы в пользу продолжения и наращивания атак на группу Штеммермана. В конечном итоге Коневу и Ватутину приходилось учитывать попытки немцев вызволить окруженные войска, особенно действия III танкового корпуса. Если бы кольцо окружения удалось сместить к северу, расстояние, которое требовалось пройти силам корпуса, увеличилось бы.

В соответствии с этим в течение ночи на 6 февраля Конев подписал приказы 4-й гвардейской армии и 5-му гвардейскому кавалерийскому корпусу занять Городище в 20 километрах к юго-востоку от Корсуня. Генерал-майор Селиванов, командир 5-го гвардейского кавалерийского корпуса, решил атаковать село Валяву, расположенное на дороге между Городищем и Корсунем. Если бы Валява была захвачена, немцам стало бы труднее отступить из Городища, особенно с тяжелым вооружением. Таким образом, появилась бы возможность не только освободить Городище, но и нанести серьезный урон в людях немецкому XI армейскому корпусу[166].

После захода солнца казаки Селиванова и части четырех стрелковых дивизий нанесли удар по стыку между XI и XXXXII армейскими корпусами. Начался жаркий бой, поскольку Лиеб приказал удерживать дорогу между Городищем и Корсунем любой ценой. Он запросил возвращение танков дивизии СС «Викинг» для оказания помощи 72-й дивизии в отражении советской атаки. Штеммерману было ясно, что советское командование рассчитывает рассечь «мешок» на две части. 6 февраля упорное сопротивление немецких солдат не дало этому произойти. Войска продвигались гораздо медленнее, чем рассчитывали советские командиры.

Вопрос был в том, как долго удастся сдерживать советские войска. Тяжелый бой привел к большому расходу боеприпасов, а 6 февраля ввезти в «мешок» по воздуху удалось очень немного. Из 19 взлетевших «Юнкерсов» лишь один приземлился в Корсуне. Двадцать «Хейнкелей» вылетели к окруженным войскам, неся на борту груз из канистр для сброса над их позициями. Но ни одному не удалось выполнить это. Начальник штаба 4-го воздушного флота генерал-майор Карл-Генрих Шульц сделал заявление на этот счет, что для поддержки двух окруженных корпусов было сделано все возможное, но ужасная погода сделала снабжение по воздуху почти невозможным. Действительно, генерал-лейтенант Зейдеман, командир VIII авиакорпуса, встретившись со Шпейделем во второй половине дня, сказал, что не стоит ожидать регулярного снабжения, несмотря на все усилия экипажей самолетов.

Разрыв между командирами воюющих войск и людьми, принимающими решения в Берлине, становился все больше. Утром Буссе сообщил Шпейделю по телефону, что ОКХ не дало разрешения на прорыв из «мешка». В любом случае III танковый корпус находился еще в 30 километрах от внутреннего фронта окружения, слишком далеко для успешного прорыва. Если это расстояние не сократить, любая попытка прорыва обернулась бы несчастьем. Тем не менее командование группы армий «Юг» направило в ОКХ письменный запрос на разрешение прорыва. Хотя Буссе и Шпейдель считали, что начинать прорыв все еще преждевременно, их предыдущий опыт говорил о том, что ОКХ потребуется заметное время для принятия решения. Лучше было сначала получить разрешение, а затем уже в подходящий момент отдать приказ.

Тем временем распутица создавала трудности для снабжения и в Красной армии. В 8:20 полковник Рейнгард, начальник штаба XXXXVII танкового корпуса, сообщил в 8-ю армию, что враг молчит на большей части фронта корпуса. На участках, обороняемых 106-й и 376-й дивизиями, активности противника не отмечалось. 320-я дивизия подверглась нескольким атакам местного значения, которые были относительно легко отбиты. 11-я и 13-я танковые дивизии также не ощущали активности противника. Немцам было ясно, что действия советских войск сдерживает отсутствие боеприпасов. Лишь в Липянке шел серьезный бой, продолжение атак 3-й и 14-й танковых дивизий 5 февраля. Но даже в Липянке боевые действия были не слишком интенсивными. Советские солдаты уже подорвали большинство мостов, затруднив немцам атаки северной части села.

Несмотря на то что для переброски подкреплений в район боев потребовалось бы несколько дней, Вёлер решил постараться найти дополнительные силы. Ослабив оборону Кировограда, можно было высвободить 2-ю парашютную дивизию. Забирать 2-ю парашютную дивизию у LII армейского корпуса было рискованно, но Вёлеру пришлось пойти на этот риск. Он приказал командиру корпуса вывести дивизию с передовой и подготовить ее для выполнения дальнейших указаний.

Антон Мейзер: бой за хутор

В ненастную погоду населенные пункты представляли особую важность. Дома могли укрыть солдат от непогоды и дать им возможность просушить одежду, которая, намокнув, почти не защищала от холода. Бои часто разгорались в селах или в непосредственной близости от них. Не был исключением и бой, в котором довелось участвовать Антону Мейзеру, оказавшемуся в пехоте после того, как его батарея израсходовала боеприпасы. Ранним утром 6 февраля посыльный доставил приказ майора Штельцнера, командовавшего батальоном, в который попал Мейзер. Батальону ставилась задача взять маленький хутор. Мейзер не доверял Штельцеру, считая его плохим командиром, большую часть времени отсиживающимся в теплом доме в нескольких километрах от передовой[167].

Напротив, лейтенант Сораевски, который по-прежнему командовал батареей Мейзера, был офицером, к которому Мейзер питал глубочайшее уважение, поскольку тот обладал компетентностью, личным мужеством и умело руководил подчиненным ему подразделением. Сораевски разработал план захвата хутора, который на самом деле представлял собой всего несколько домов по обе стороны дороги. План Сораевски был хорошим примером взаимодействия огня и маневра, и вначале все шло удачно. Огневое прикрытие обеспечивал вынесенный вперед пулемет, а также огонь из захваченных в ходе атаки домов. Один за другим пехота атаковала дома, забрасывая в окна ручные гранаты. Однако, захватив четыре дома, лейтенант Сораевски получил ранение в грудь, как раз когда он почти ворвался в пятый. Мейзер увидел это и приказал пулеметчикам прекратить огонь. Он бросился к Сораевски и увидел, что его жизнь уже не удастся спасти. Последние слова Сораевски были: «Скажите моей матери и передайте ей мои часы. А теперь, пожалуйста, захватите оставшиеся дома». Через несколько минут все дома были захвачены, но потеря лейтенанта Сораевски, командира, которого так уважали и любили подчиненные, омрачила этот успех. Однако горевать времени не было, поскольку выяснилось, что в погребах некоторых домов вместе с мирными жителями прячутся советские солдаты. Эти солдаты застрелили двух немцев.

Ответом на немецкие призывы к сдаче было молчание. Мейзер решил, что один из домов с погребом нужно поджечь, что вскоре заставило пятерых человек вылезти с высоко поднятыми руками. Все они были одеты в штатское, но после этого стреляли в нарушение Женевской конвенции. Но в войне на Восточном фронте нарушения случались очень часто. Никого не удивило бы, если бы советских «солдат» расстреляли на месте, но Мейзер отправил их в соседний дом и приставил к ним охрану.

Люди, прятавшиеся еще в одном погребе, отказывались сдаваться. Мейзер слышал, что в погребе находятся женщины и дети. Тут из погреба раздался выстрел по приближавшемуся к входу фельдфебелю. В ответ тот немедленно забросил в погреб гранату. За взрывом последовали стоны. Наружу вылезла женщина с раненым ребенком, следом вышли два солдата. В погребе люди Мейзера обнаружили трупы еще двух солдат и одной женщины.

Бой закончился, и Мейзер принялся быстро писать донесение. Он решил написать отдельное донесение о смерти лейтенанта Сораевски, но перед этим нужно было закончить донесение о бое. Он выяснил, что кроме лейтенанта Сораевски было убито двое и еще один солдат получил ранение. Как раз когда Мейзер закончил свое донесение, раздались винтовочные выстрелы. Оба пулеметчика, которые из любопытства высунули головы из укрытия, были поражены в голову. Мейзеру пришлось добавить в отчет еще двоих убитых. Цена, заплаченная за взятие хутора, показалась ему слишком высокой, а потери — бессмысленными, поскольку Красная армия занимала высоту, господствующую над местностью. Сомнения Мейзера в Штельцнере усилились еще больше, когда во второй половине дня, похоронив убитых, он получил приказ оставить большую часть захваченного хутора. К тому же приказ Штельцнера включал детальный план устройства обороны и расположения ротного командного пункта. Мейзер, как и находившиеся с ним пехотинцы, нашел этот план совершенно непригодным. Они составили сообщение с протестом против приказа и отправили его Штельцнеру с посыльным.

Вскоре прибыл лейтенант с приказом Мейзеру сдать ему роту, которой Мейзер командовал после гибели Сораевски. Мейзер пожал плечами и предоставил новому офицеру возможность взять на себя ответственность за выполнение приказов Штельцнера, хотя и отметил недостатки, присущие построению обороны, которое приказал организовать командир батальона. Однако приказ оставался в силе, и Мейзеру оставалось только ждать развития событий.

Советские попытки рассечь «мешок», 7–10 февраля

Утром 7 февраля в штабе 8-й армии начальник снабжения внимательно изучал ситуацию со снабжением группы Штеммермана. Он пришел к выводу, что запасов корпусов хватит в лучшем случае до 9 февраля, но не больше. Критическим фактором были боеприпасы. Положение с продовольствием было лучше. 7 февраля генерал Лиеб посетил свое прежнее соединение, корпусную группу «Б», чтобы посмотреть, как питаются солдаты. Впоследствии он отмечал в своем дневнике, что в наличии было много сосисок, хлеба, сахара и сигарет — этих запасов хватило бы, по крайней мере, еще на 10 дней. Положение с продовольствием служило утешением, но оно не могло отпугнуть Красную армию.

Перемещаться по глубокой грязи на автомобиле было очень сложно, и даже на маленьком самолете «Шторх» сейчас было очень рискованно приземляться где-либо, кроме поверхностей с твердым покрытием. В связи с этим командирам было сложно встречаться друг с другом. Но железные дороги не страдали от распутицы, и Вёлер решил ехать в штаб фон Формана на поезде. Вёлер хотел вывести с передовой две из своих танковых дивизий, направить их на левый фланг корпуса и атаковать в северном направлении. Как обычно, фон Форман видел много трудностей в осуществлении этого замысла, но обещал сделать все возможное, чтобы перебросить танки в намеченный район.

Селиванов надеялся, что его казаки возьмут Валяву 6 февраля, но упорное сопротивление немцев не позволило им сделать это в срок, на который рассчитывал их командир. Утром 7 февраля Валява наконец была занята после тяжелых уличных боев. Вскоре немцы организовали контратаку, чтобы вернуть село, но к наступлению темноты не имели решительного успеха. Ожесточенные бои за село продолжались в течение ночи, а затем еще несколько дней. Немецким командирам было ясно, что пока Валява в руках Красной армии, угроза разрыва связи между XI и XXXXII армейскими корпусами сохраняется. Существовал вариант отвести войска из окрестностей Городища и района к юго- востоку от него и сосредоточить части XI армейского корпуса в районе, который в данный момент удерживал XXXXII армейский корпус. Поскольку было гораздо вероятнее, что ближе всего к окруженной группировке продвинется III танковый корпус, а не куда более слабый XXXXVII танковый корпус, наиболее реалистичной выглядела организация прорыва из района Шендеровки. Однако сдача позиции по реке Ольшанке раскрыла бы замысел немцев их противникам. Ни фон Манштейн, ни Вёлер не хотели ставить Конева и Ватутина в известность относительно своих планов.

На этом этапе битвы многие советские части тоже испытывали трудности со снабжением. Распутица была не единственной причиной. С тех пор как III танковый корпус достиг Гнилого Тикича, маршруты снабжения ключевых советских соединений, таких, как 6-я танковая армия, оказались гораздо протяженнее, чем прежде. 6 февраля 2-я воздушная армия начала подготовку операции по снабжению наземных войск, и 8 февраля 2-я и 6-я танковые армии, а также 40-я армия начали получать снабжение самолетами По-2. Операция снабжения по воздуху продолжалась до самого конца битвы. И хотя объем доставленных по воздуху грузов был не так велик, как у немцев, его вклад оказался весьма ценным.

В 9:30 8 февраля Шпейдель направился в Малую Виску, где встретился с начальниками штабов XXXXVII танкового корпуса, 10-й моторизованной, 14-й танковой, 106-й пехотной и 320-й пехотной дивизий. Шпейдель в общих чертах описал предстоящие операции, которые требовали некоторых перегруппировок. Основное направление удара находилось на левом фланге XXXXVII танкового корпуса, где планировалось задействовать 11-ю танковую дивизию. Чтобы высвободить дивизию Витерсхейма, дивизии, представители которых собрались в Малой Виске, должны были занять более протяженные участки обороны. Предстояли существенные перегруппировки, которые неминуемо влекли за собой дальнейшую борьбу с грязью.

Примеры трудностей, вызванных распутицей, можно найти в журнале боевых действий танкового батальона 14-й танковой дивизии. Задачи посыльного в батальоне пришлось возложить на огнеметный танк. Для доставки запасных частей к нескольким танкам, оставшимся в батальоне, использовались шасси танков Pz-IV. Изначально предназначенные для тренировки механиков-водителей, они до окончания оттепели оставались главным средством для обеспечения снабжения батальона. С тех пор, как немцы впервые столкнулись с русской распутицей осенью 1941 года, им было ясно, что надежно преодолевать ее могут только гусеничные машины. Помимо танков и полугусеничной техники немцы разработали ряд оснащенных гусеницами транспортных машин, таких как «Молтье» (Maultier) и гусеничный тягач «Восток» (Raupenschlepper Ost), но производство и обслуживание таких машин обходились дорого, а кроме того, они потребляли больше горючего, чем обычные грузовики. В связи с этим их всегда не хватало. И тем не менее дело у немцев обстояло лучше, чем у советской стороны, которая вообще не имела собственного производства таких машин.

8 февраля XXXXII армейский корпус ожидали два сюрприза. Первым из них было советское предложение о сдаче (описанное в прологе книги), а вторым стала советская атака через реку Рось, выше по течению от Стеблева. Переправившись у Николаевки, несколько советских рот вошли в лес к востоку от реки, прежде чем спешно собранные немецкие войска сумели временно сбить советский плацдарм. Восточнее, у Валявы, сложилось тупиковое положение, но ситуация у Городища оставалась сложной. Лиеб отмечал в своем дневнике, что «машины, артиллерия, тяжелое вооружение 72-й, 389-й дивизий и дивизии СС „Викинг“, как и сотни раненых, застряли в Городище. Отход на прежние позиции привел бы к неприемлемым потерям в личном составе и материальной части. Позиции требовалось удержать в течение еще 24 часов».

Антон Мейзер отступает

Рота, в которую был зачислен Мейзер, состоявшая из артиллеристов из его батареи и солдат из пехотной роты, в предыдущий день не участвовала в серьезных боях. Однако Мейзер и сержант из пехоты видели, как советские войска подтягивались на фланги немцев. Оба были уверены, что их позиция была совершенно непригодна для обороны, и постарались убедить командира роты проигнорировать приказ Штельцнера. Но лейтенант Рудель, командовавший их ротой, был направлен на фронт до окончания учебы и практически не имел боевого опыта. В результате он не стал пытаться идти наперекор принятому решению, а вместо этого в точности следовал приказам, полученным от Штельцнера[168].

8 февраля советские войска перешли в атаку, создав угрозу обхода немецких позиций. Как и предсказывали Мейзер и пехотный сержант, немцы оказались слишком слабы, чтобы отбить советскую атаку, особенно с учетом сильно растянутой линии обороны. Немецкие солдаты стали отступать, но сержанту удалось превратить беспорядочное бегство в управляемый отход, хотя потери были значительны. Когда он и его люди встретили пехотного лейтенанта с тридцатью солдатами, то сразу же влились в его отряд. Им было достаточно сидения на безнадежной позиции по приказу окопавшегося в тылу майора-артиллериста.

Мейзер двинулся дальше в сторону командного пункта Штельцнера, где он нашел майора, и доложил ему о случившемся. Мейзер не поскупился на критику приказов Штельцнера, так что прежде, чем он успел закончить доклад, Штельцнер побагровел от злости и закричал, выхватывая пистолет: «Вы с ума сошли! Немедленно назад в роту!»

«Господин майор, вам следует знать, что не можете так обращаться со мной, — отвечал Мейзер. — Господин майор, вы, кажется, не поняли моего доклада. Рота больше не существует. Удостоверьтесь у других подразделений. А теперь, господин майор, сообщаю вам, что я болен! У меня сильно разболелась старая рана».

Штельцнер, казалось, был на грани потери самообладания, но Мейзер направился в ближайший дом, не упуская из вида майора. Как и ожидалось, в доме Мейзер нашел батальонного врача, который сказал, что Мейзер поступил совершенно правильно. В этот момент врача прервал телефонный звонок. Звонил Штельцнер, который потребовал, чтобы Мейзера проверили очень критически, чтобы получить медицинское свидетельство, что он пытался уклониться от боя. Доктор спокойно ответил, что Мейзер не пытался уклониться от боя, а его рана безусловно оправдывает его нахождение в тылу. К тому же Мейзер настолько ослаблен, что нуждается в недельном отдыхе от боя.

Штельцнер сердито бросил трубку, ничего больше не сказав. Мейзер был внесен в список больных, но недолго оставался в доме-госпитале. Не ставя Штельцнера в известность, Мейзер объявил себя здоровым. Доктор назвал Мейзера сумасшедшим, но отпустил его, снабдив болеутоляющими средствами. Мейзер присоединился к наспех собранному пехотному подразделению. Как и многие другие подобные формирования, оно не имело успеха в бою, и вскоре Мейзеру вновь пришлось разыскивать свою дивизию.

Снабжение окруженных сил по воздуху

Кое в чем события развивались для группы Штеммермана благоприятно. Наиболее важным из таких моментов было весьма успешное снабжение по воздуху 8 февраля. В течение дня согласно первоначальным докладам на аэродром Корсуня было доставлено 20 тонн боеприпасов и 14 кубометров горючего, а кроме этого, в «мешок» были сброшены 127 контейнеров с различными грузами. К тому же в течение ночи на 9 февраля было доставлено еще 100 тонн боеприпасов и 32 кубометра горючего, а 566 раненых обратными рейсами были вывезены в тыл. Фактически позже обнаружилось, что эти первоначальные доклады давали весьма скромную оценку — впоследствии сообщалось, что в промежуток между утром 8 февраля и утром 9 февраля в группу Штеммермана было доставлено по воздуху 150 тонн боеприпасов и 60 кубометров горючего. Это было наибольшее количество, которое до сих пор удавалось ввезти по воздуху за 24-часовой интервал.

Прибытие такого количество необходимых грузов, прежде всего боеприпасов, дало группе Штеммермана некоторую передышку. Она действительно случилась в самый последний момент — начальник снабжения 8-й армии предсказывал, что имеющиеся запасы боеприпасов будут исчерпаны 9 февраля. И все же, когда Шпейдель и Буссе утром 9 февраля обсуждали сложившееся положение, они единогласно пришли к выводу, что группе Штеммермана следует идти на прорыв не позднее 11 февраля.

Хотя значительное количество раненых и вывезли в тыл, многие еще остались в окружении. Поздним вечером 8 февраля сообщалось, что в Корсуне остаются приблизительно 1400 раненых. Некоторые из них были эвакуированы следующей ночью, но, вероятно, оставалось еще около 1000 человек.

Потери, понесенные за две недели, прошедших со дня, когда два советских фронта начали наступление, были немалыми. 389-я дивизия была ослаблена уже к началу битвы, а к текущему моменту ее силы настолько истощились, что входившие в ее состав боевые подразделения были распределены между другими частями, а штаб дивизии использовался для управления движением транспорта в «мешке». Для окруженных солдат в этом, видимо, не было ничего примечательного. Почти с самого начала части перемещались туда и обратно. И хотя каждой дивизии выделялся свой участок обороны, подразделения разных дивизий были в значительной степени перемешаны.

Антон Мейзер присоединяется к валлонцам

Немецкие части перемешивались не только в результате перемещений согласно приказам вышестоящих командиров. Во многих случаях солдаты оказывались отрезаны от своих частей и блуждали по окруженной территории — кто-то в поисках своей части, а кто-то в попытке уклониться от участия в боевых действиях. Вместе с еще четырьмя солдатами Антон Мейзер добрался до Городища, где, поев и отдохнув, они стали искать свою дивизию. Двое из солдат не очень-то хотели «быть принесенными в жертву», как они называли это. Мейзер пытался убедить их, что если все будут думать подобным образом, то никто не вырвется из «мешка». Но этот аргумент не подействовал, и тогда Мейзер напомнил, что раньше или позже, но дезертирам придется несладко. Однако ему так и не удалось произвести впечатление на солдат. Мейзер оставил их, но двое других солдат последовали за ним и продолжили поиски своей дивизии. Вскоре они встретили унтер-офицера, который сказал им, что видел машины с эмблемой 389-й дивизии к северу от Городища. Мейзер отнесся к этой информации с сомнением, но не стал исключать возможности, что унтер-офицер был прав. В конце концов, их оттесняли на северо-запад.

Земля уже успела замерзнуть, и идти по ней было гораздо легче по сравнению с днями оттепели, когда каждый шаг по глубокой грязи казался подвигом. Пройдя долгий путь, Мейзер и его спутники вышли в расположение бригады «Валлония». Вопрос о том, чтобы вернуться назад, не обсуждался. Ни Мейзер, ни двое других солдат не хотели бродить туда-сюда без необходимости. Вместо этого они решили доложить о своем прибытии в одной из рот бригады, где их сразу накормили. Мейзер и его товарищи были зачислены в «Валлонию» без лишних формальностей. Мейзер не мог не задумываться о том, как выглядел он и двое его товарищей. Ни один из них не брился уже несколько дней, а одежда больше напоминала лохмотья, чем форму. Хорошо обмундированные валлонцы, похоже, были изумлены, увидев троих оборванных ветеранов из 389-й дивизии. И все же новичкам выдали пайки, боеприпасы к личному оружию, по две ручные гранаты каждому. Их новый командир пообещал, что отправит их в 389-ю дивизию, как только получит информацию о ее местоположении. А пока Мейзер и двое солдат остались в бригаде «Валлония», встретив там очень хороший прием.

Штеммерман отступает из восточной части «мешка»

Наступление в районе Валявы продвигалось гораздо медленнее, чем было запланировано, поэтому Конев приказал Селиванову силами 63-й кавалерийской дивизии прикрыть участок от Валявы до Кличкова, а остальными силами атаковать в направлении Завадовки. Одновременно с северо-востока на Завадовку должна была наступать 52-я армия, таким образом, отрезая немецкую группировку в районе Городища[169].

Штеммерман тоже имел план действий на ближайшие дни, который он обрисовал в радиограмме в адрес 8-й армии в 4:45 9 февраля. Занимаемые рубежи следовало удерживать до ночи на 10 февраля, даже с учетом того, что из района Городища уже были частично отведены войска. Под прикрытием темноты силы на юго-восточном участок фронта следовало отвести на рубеж Глушки — Деренковец. 10 февраля 72-я дивизия и подразделения дивизии СС «Викинг» должны были быть перемещены в район Шендеровки, чтобы подготовиться к атаке 11 февраля, имеющей целью наступление по дороге из Шендеровки на Моринцы. Таким образом, группе Штеммермана предстояло наступать в направлении III танкового корпуса.

Планы Штеммермана невозможно было выполнить в точности. Нажим советских войск и плохое состояние дорог грозили сорвать расписание. Однако к концу дня 9 февраля положение было близко к запланированному. Части Конева вошли в Городище, оставленное немецкими войсками. На этот момент имевшихся запасов продовольствия немцам должно было хватить на пять дней, но в качестве меры предосторожности Лиеб приказал уменьшить дневную порцию хлеба для солдат корпуса до 500 граммов. Число раненых оставалось большим. 8 февраля группа Штеммермана потеряла 350 человек, а в Корсуне оставались примерно 1100 раненых.

Как это часто бывало на войне, где достоверная информация редкость, по «мешку» ходили разнообразные слухи. Некоторые из них имели отношение к реальным событиям, другие же не лезли ни в какие ворота. Например, появлялись предположения о разладе между немецкими командующими. Такие догадки, возможно, и содержали зерна истины, но истории преувеличивались каждым следующим расказчиком. Ходил слух о том, что немецкие генералы вели переговоры с советским командованием. Откуда происходил этот слух, неясно, но, возможно, его появление объясняется тем, что какие-то солдаты корпусной группы «Б» могли увидеть высокопоставленного советского офицера, направлявшегося к их начальнику штаба. Домыслы об исходе их переговоров, должно быть, распространялись быстро. Рассказывали также, что генерал Штеммерман был арестован и командование принял генерал Гилле. Найти основание для этого слуха еще сложнее.

Возможно, слухами жили не только рядовые солдаты. Принимавшие решения офицеры гораздо более высокого ранга тоже слышали странные сказки. Среди прочих дел, которыми был вынужден заниматься Штеммерман, его попросили отправить более подробный отчет о советском призыве к капитуляции и обстоятельствах, при которых он имел место. Ему также сообщили, что человек, заинтересованный в этом, — сам Гитлер. Отчет был отправлен, как положено, но загадкой остается интерес Гитлера к этому вопросу. Неясно, достигли ли его ушей какие-то слухи или же это было просто проявление подозрительности.

Фон Форману не нужно было беспокоиться о странных вопросах фюрера, и он сосредоточился на перемещении своих частей западнее. 106-я дивизия находилась в пути на смену 14-й танковой дивизии, которая вместе с 13-й танковой дивизией должна была наступать из Вербовца в направлении Звенигородки. Как обычно, не обошлось без задержек, но поздним вечером 9 февраля фон Форман доложил, что к утру 11 февраля будет готова к наступлению вся 11-я танковая дивизия, а 13-я танковая дивизия — лишь частично. В это же время боевая группа Хаака сосредотачивалась вокруг Ямполя, готовясь прикрыть фланг атакующих войск 11-й и 13-й танковых дивизий.

В 01:45 10 февраля в штаб 8-й армии пришел еще один странный вопрос Гитлера. Фюрер услышал про сообщение зарубежных газет о том, что Красная армия взяла в плен Леона Дегреля. В связи с этим фюрер хотел знать, где находится Дегрель. На самом деле тот оставался адъютантом у Липперта, командира штурмовой бригады СС «Валлония». Остается неизвестным, была ли информация, достигшая ушей Гитлера одним из многочисленных слухов, которые рождались на войне, или это была уловка советской пропаганды.

Больше беспокойств доставляла ситуация с запасами, но немецкой транспортной авиации удалось доставить окруженным войскам значительное их количество. С утра 9 февраля и до утра 10 февраля 190 тонн боеприпасов и 68 кубометров горючего были доставлены посадочным способом или сброшены с воздуха; 442 раненых были вывезены в тыл. Кризис с запасами был отсрочен, но Штеммерман, как и остальные командиры, вполне осознавал, что несколько дней нелетной погоды могут снова поставить два корпуса на грань гибели из-за отсутствия боеприпасов и горючего.

Отступление частей Штеммермана из восточной части «мешка» продолжалось, но нажим советских войск приводил к тому, что этот отход сопровождался боями. 1-й Украинский фронт Ватутина на восточной стороне «мешка» имел довольно слабые силы: 27-ю армию в составе двух дивизий и двух укрепрайонов. Их было достаточно для того, чтобы удерживать фронт окружения, но их ударной силы хватало лишь на неглубокие вклинения в позиции, которые удерживал немецкий XXXXII армейский корпус. Конев имел гораздо больше силы, — две армии, имевшие в своем составе девять дивизий, а кроме этого, 5-й гвардейский кавалерийский корпус. Бои в Валяве и ее окрестностях шли несколько дней, и утром 10 февраля 5-й гвардейский кавкорпус окончательно занял село. Но это случилось слишком поздно, чтобы отрезать немецкие войска, отходившие из района Городища.

Фон Форман наступает на Моринцы

И все-таки Штеммерману и Лиебу хватало трудностей, над которыми следовало задуматься. По какой-то причине подразделения полка СС «Вестланд» бросили свои позиции, вынудив немецкие войска отступить дальше, чем было запланировано. Однако еще хуже было то, что приходилось задействовать 72-ю дивизию, чтобы ликвидировать вклинение советских войск. Прежде 72-ю дивизию планировалось использовать для атаки из Шендеровки на Моринцы. Но теперь ее сил могло оказаться недостаточно для намеченной атаки. Другая опасность, которую таил отвод войск, заключалась в сокращении расстояния между советскими войсками и аэродромом в Корсуне. Несмотря на это, летчики VIII авиакорпуса были полны решимости продолжать ночные полеты для снабжения группы Штеммермана.

Вёлер приехал на дрезине на командный пункт фон Формана, чтобы обсудить атаку, запланированную на следующий день, 11 февраля. Вёлер убедился, что командиры и солдаты XXXXVII танкового корпуса сделали все, что было в их силах, чтобы сосредоточиться для наступления. К сожалению, их техника была сильно изношена из-за крайне сложных дорожных условий. В грязи нагрузка на машины повышалась в несколько раз.

Все имевшиеся в наличии танки корпуса были подчинены 11-й танковой дивизии, которая должна была сыграть главную роль в атаке. Может показаться, что все танки корпуса, собранные вместе, должны были представлять собой грозную силу, но на деле эта сила была не особенно впечатляющей. Подразделением, заметно превосходившим по силам остальные, был 1-й батальон «Пантер» 26-го танкового полка, который 10 февраля докладывал о 17 боеспособных танках. Скорее всего, это была по меньшей мере половина боеспособных танков, имевшихся у фон Формана[170].

В соответствии с планом дивизия фон Витерсхейма с подчиненными ей подразделениями 13-й танковой дивизии и при поддержке боевой группы Хаака должна была захватить плацдарм на реке Шполке у Ерков, после чего продолжать продвижение в северном направлении для поддержки наступления III танкового корпуса на Моринцы. Было решено удерживать плацдарм в Искренном по крайней мере 11 февраля, но позже вывести с него войска. Высвободившиеся силы следует передать для усиления 11-й танковой дивизии. Причина, по которой плацдарм не был покинут немедленно, заключалась в желании как можно дольше держать советских генералов в неведении относительно места главного удара немцев.

Наибольшее беспокойство, конечно, вызывала погода. 10 февраля дожди усилились, и земля раскисла еще больше. Тем не менее о том, чтобы отложить наступление, не было и речи. В окружении все еще находилось около 54 000 немцев, и Красная армия подходила все ближе к жизненно важному аэродрому, поэтому запаса времени не было. Последняя немецкая попытка спасти два окруженных корпуса должна была начаться на рассвете 11 февраля.

Конев размышлял о дальнейших действиях немцев. В отличие от Ватутина, которому приходилось учитывать угрозу со стороны немецкого III танкового корпуса, который был гораздо сильнее, чем XXXXVII танковый корпус, Конев мог сосредоточиться над тем, что делать с двумя окруженными корпусами противника. Было очевидно, что немцы оттягивали войска из восточной части «мешка». Было также очевидно, что основная угроза прорыва окружения исходит от танкового корпуса Брейта. Таким образом, представлялось более вероятным, что немцы попытаются пробиваться вдоль направления Медвин — Звенигородка. В 4:30 утра 11 февраля Конев приказал Селиванову подготовить свои кавалерийские дивизии к смещению дальше на запад, чтобы иметь возможность блокировать немецкие атаки из района Стеблева на юго-запад. Однако приказа на выполнение самого маневра все еще не было. Конев колебался. Немецкие планы еще не были ему до конца ясны.

Кавалеристы Селиванова составляли лишь одну из частей 2-го Украинского фронта, которые сдвигались к западу. 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова имела в своем составе 160 танков, которые делали ее многократно сильнее по сравнению с противостоящими ей силами XXXXVII танкового корпуса. Один из ее танковых корпусов, 18-й, был переброшен в район в нескольких километрах восточнее Звенигородки. 20-й танковый корпус был задействован на западном фланге 5-й гвардейской танковой армии, как только достиг Звенигородки. Таким образом, армия Ротмистрова занимала рубеж, который позволял организовать эффективное сопротивление намеченному наступлению корпуса фон Формана.

Глава 14 Еще одна попытка Брейта

Дни между 4 и 10 февраля стоили III танковому корпусу заметных потерь. Боевые потери танков были незначительны, но гораздо больше танков потеряли боеспособность из-за технических неполадок и крайне плохого состояния дорог. Однако была надежда в скором времени вернуть их в строй. Например, 10 февраля тяжелый танковый полк Беке имел в строю 10 «Тигров» и 16 «Пантер», но к 11 февраля количество боеспособных машин полка рассчитывали довести до 40.

Хуже складывались дела у 17-й танковой дивизии, которая на 10 февраля имела только 5 боеспособных танков (1 Pz- III и 4 Pz-IV). С другой стороны, на то же число 16-я танковая дивизия докладывала о наличии 16 «Пантер», 16 Pz-IV и 10 StuG-III. Здесь тоже предполагалось, что 11 февраля будут введены в строй еще несколько танков. 16-я танковая дивизия была усилена ротой в составе 10 Pz-IV из дивизии СС «Лейбштандарт». В 506-м тяжелом танковом батальоне на 10 февраля было только два боеспособных «Тигра», а в 249-м дивизионе штурмовых орудий — 4 StuG-III.

Это означало, что в частях, которые начинали операцию «Ванда», теперь оставалось 79 танков и штурмовых орудий, потери бронетехники с начала операции составили 39 %. Для пополнения этих частей из 1-й танковой дивизии прибыло несколько подразделений, включавших 18 Pz-IV и 48 «Пантер». Таким образом, вечером 10 февраля III танковый корпус имел вместе с танками из «Лейбштандарта» 155 боеспособных танков и штурмовых орудий, которым предстояло идти в атаку на рассвете следующего дня. Более половины из них составляли тяжелые «Пантеры» и «Тигры».

Прежде Хубе уже утверждал, что его танки могут раскатать любую советскую оборону, состоящую из пехоты и противотанковых пушек. Для атаки 11 февраля он собрал впечатляющие для немецких войск в 1994 году силы, намного превосходящие все, что мог выставить фон Форман. Оставалось посмотреть, оправдается ли уверенность Хубе в своих танковых частях. Ведь земля оставалась сильно раскисшей и мягкой, а противостоящая Хубе советская 6-я танковая армия имела несколько дней для подготовки оборонительного рубежа.

Брейт решил поставить 16-ю танковую дивизию вместе с тяжелым танковым полком Беке и 2-м дивизионом 67-го артиллерийского полка в центре своего боевого порядка, непосредственно с запада от Шубиных Ставов. Дивизия сосредоточилась в полном составе, за исключением одного пехотного батальона, который оставался с дивизией СС «Лейбштандарт», прикрывая фланг III танкового корпуса с запада и севера. Слабая 17-я танковая дивизия была направлена на левый фланг. Ряд подразделений 1-й танковой дивизии все еще оставались южнее, увязнув в грязи, но дивизия получила задачу атаковать бок о бок с 16-й танковой дивизией на рассвете 11 февраля всеми доступными к этому моменту силами.

План атаки был очень прост. Танки, прежде всего танковый полк Беке и боевая группа Франка — последняя состояла из батальона «Пантер» и батальона пехоты на бронетранспортерах из состава 1-й танковой дивизии, — должны были сокрушить оборону противника между Рыжановкой и Шубиными Ставами. 16-ю и 17-ю танковые дивизии должны были поддерживать два полка «Небельверферов». После прорыва советской обороны танки должны были стремительно двигаться к Гнилому Тикичу, чтобы захватить перекрестки между Каменным Бродом и Лысянкой, таким образом обеспечив III танковому корпусу возможность продвижения к группе Штеммермана.

Ганс Валентин Хубе провел большую часть четверга 10 февраля, отмеченного туманами, снегопадами и оттепелью, в 3-м танковом корпусе. Дивизия СС «Лейбштандарт», имевшая задачу удерживать рубеж на западном фланге III танкового корпуса, располагала очень небольшим количеством пехоты. За день до того насчитывалось 180 человек, слишком мало для дивизии, которой поручено оборонять фронт протяженностью около 15 километров. 2-й батальон 79-го моторизованного полка, моторизованный пехотный батальон из состава 16-й танковой дивизии пришлось оставить вместе с «Лейбштандартом». В противном случае не приходилось рассчитывать на то, что дивизия сумеет удержать свои позиции.

Грязь доставляла Хубе много беспокойства. В ней оставалось много увязшей и вышедшей из строя техники. Например, один из артиллерийских дивизионов 1-й танковой дивизии лишился 11 из 15 своих тягачей для орудий и застрял в грязи южнее места назначения. Штаб III танкового корпуса сохранил лишь три машины на ходу и был неспособен организовать даже свою работу в обычном режиме. В случае продолжения оттепели прочие войска вряд ли смогли бы двигаться за танками после начала наступления.

Несмотря на грязь, 4 февраля разворачивались весьма интенсивные боевые действия. III танковый корпус заявил об уничтожении 300 танков противника с начала операции «Ванда». Утвержалось, что заявленная цифра подтверждена и считается достоверной. Хубе продемонстрировали кладбище танков около Павловки, с бесчисленными американскими танками, поставленными по ленд-лизу, и советскими Т-34. К тому же архивные документы показывают, что части Ватутина безвозвратно потеряли 337 танков и САУ в течение первых 10 дней февраля1. Поскольку в эти дни большая часть его сил была задействована против III танкового корпуса, а в остальных местах имели место лишь незначительные бои, кажется, что число, заявленное немцами, не так уж далеко от истины. Но каким бы ни было истинное количество уничтоженных советских танков, оно было существенным и служило достаточным свидетельством ожесточенности боев. Напротив, потери немецких танков от вражеского огня были невелики.

III ТАНКОВЫЙ КОРПУС ПО СОСТОЯНИЮ НАУТРО 11 ФЕВРАЛЯ 1944 ГОДА

1-я танковая дивизия СС

Придано: 2-й батальон 79-го моторизованного полка (из 16-й танковой дивизии)

Изъято: Рота из 2-го батальона 1-го танкового полка СС

17-я танковая дивизия

Придано: 249-й дивизион штурмовых орудий, 506-й тяжелый танковый батальон, 2-й дивизион 62-го артиллерийского полка

Сформированы боевые группы: Финк: 1-й батальон 40-го моторизованного полка, 2-й батальон 63-го моторизованного полка; Питш: 2-й батальон 39-го моторизованного полка, 506-й тяжелый танковый батальон; Франк II: 27-й саперный батальон, подразделения из 17-го разведывательного батальона.

16-я танковая дивизия

Придано: 2-й батальон 23-го танкового полка, 503-й тяжелый танковый батальон, 2-й дивизион 67-го артиллерийского полка, одна рота из 2-го батальона 1-го танкового полка СС

Сформированы боевые группы: Беке: 1-й батальон 2-го танкового полка, 2-й батальон 23-го танкового полка, 503-й тяжелый танковый батальон, 2-й батальон 64-го моторизованного полка, 3-я рота 16-го саперного батальона; Блёмеке: 64-й моторизованный полк (исключая 2-й батальон), 2-я рота 16-го самоходно-артиллерийского полка, 2-й батальон 2-го танкового полка, рота из 2-го батальона 1-го танкового полка СС

1-я танковая дивизия (еще не полностью прибывшая)

Придано: 127-й моторизованный саперный батальон

Сформированы боевые группы: Франк I: 1-й танковый полк (исключая 2-й батальон), 2-й батальон 113-го моторизованного полка, батальон из 326-го пехотного полка (198-я пехотная дивизия); Хупперт: 2-й батальон 1-го танкового полка, 2-й батальон 1-го моторизованного полка, 1-й разведывательный батальон

198-я пехотная дивизия

Придано: Одна рота 471-го истребительно- противотанкового дивизиона

Вероятно, Хубе был полностью уверен в боевых качествах своих танковых частей, но совсем другой вопрос был — хватит ли этого для спасения группы Штеммермана. Однако не было иных вариантов, кроме как попытаться выполнить эту задачу, чего бы это ни стоило.

Плацдарм на Бужанке

Когда боевая группа Франца Беке начала сосредотачиваться на передовой, он поместил 503-й батальон «Тигров» в центре своего построения, 2-й батальон «Пантер» 23-го танкового полка — слева, а 1-й батальон «Пантер» 2-го танкового полка (из состава 16-й танковой дивизии) — справа. Ночной мороз сделал передвижение по местности несколько легче, но не было никакой надежды, что в течение дня земля останется замерзшей. В 07:00 Беке дал команду к наступлению, и не менее 10 «Тигров» и 32 «Пантер» пошли в атаку на советские оборонительные позиции. За ними следовала пехота боевой группы Блёмеке из 16-й танковой дивизии, но капитан Блёмеке решил двигаться, имея танки впереди себя[171].

Решение Блёмеке идти в атаку, имея впереди себя танки, оказалось весьма разумным, поскольку танки продвигались очень быстро. За два часа была достигнута высота 239,1, находившаяся в 8 километрах от исходных позиций атакующих. Танки Беке поддерживали темп атаки. «Тигры» вышли к Бужанке в 10:00, и тут обнаружилось, что все мосты, пригодные для переправы танков, уже взорваны. Маленький мост, позволявший перейти реку пехоте, остался нетронутым, но больше целых мостов не осталось. Однако 2-й батальон «Пантер» 23-го танкового полка был более удачлив. Пока «Тигры» выходили к Бужанке, «Пантеры» ворвались во Франковку, штурмовали подготовленный к взрыву мост через Гнилой Тикич и обезвредили заряды взрывчатки прежде, чем красноармейцы успели подорвать мост. Экипаж танка, первым переехавшего через Гнилой Тикич, в награду получил дополнительных 8 дней к отпуску[172].

Гнилой Тикич был главным препятствием для наступающих немецких войск, и с захватом моста шансы прорваться к группе Штеммермана существенно возросли. В штабе III танкового корпуса новость об успехе во Франковке вызвала ликование, и генералу Штеммерману была отправлена следующая радиограмма: «Мы приближаемся, плацдарм и мост во Франковке 11:00».

Южная часть боевой группы Беке, 1-я танковая дивизия, перешла в атаку вместе с боевой группой Франка. В 06:30, при поддержке одного артиллерийского дивизиона из состава 1-й танковой дивизии и артиллерией 198-й пехотной дивизии, Франк двинул свои танки вперед. Во главе шла рота «Пантер» под командованием лейтенанта Зеемана. На броне его танков пехотинцев не было, но в ротах, следующих позади, пехота ехала на танках. Поскольку мотопехотные подразделения дивизии на бронетранспортерах еще не прибыли, другого способа провезти солдат через грязь просто не было. Успех не заставил себя ждать. Через два часа была занята Чижковка, танки взяли влево и зажали советский стрелковый батальон между 1-й и 16-й танковыми дивизиями. Советский батальон был быстро уничтожен[173].

Танки Франка продолжали двигаться на север, опасаясь минных полей, но все еще продвигаясь в хорошем темпе. Стояла теплая ясная погода, подходящая больше весне, а не началу февраля. Когда танки вышли к окраинам Яблоновки, появились несколько Т-34, но огнем «Пантер» они были быстро подбиты или принуждены к отступлению. Не теряя времени, немецкие танки двинулись на Жабинку, миновали ее и продолжили путь к Гнилому Тикичу. К реке удалось выйти в середине дня в Бужанке. Танки не могли переправиться через Гнилой Тикич, но пехота захватила плацдарм на другом берегу.

За шесть часов боевая группа Франка продвинулась через грязь, минные поля и заранее подготовленную оборону противника на 15 километров. Была проведена подготовка к дальнейшему наступлению и установлена связь с 16-й танковой дивизией, которая тоже вышла к Бужанке. Мосты через Гнилой Тикич имели чрезвычайное значение, но лишь один мост, позволяющий пропускать танки, был захвачен неповрежденным. Было решено целиком направить полк Беке на плацдарм у моста во Франковке.

В 7:15, несколько позже, чем боевая группа Беке и боевая группа Франка, перешла в наступление 17-я танковая дивизия фон дер Медена. Так как в ее составе осталось мало танков, она была направлена на прикрытие северного фланга атакующей группировки Брейта. Боевая группа Финка наступала севернее 2-го батальона «Пантер» 23-го танкового полка из группы Беке. Она добилась неплохого темпа продвижения, но все равно не успевала за «Пантерами», особенно столкнувшись с сильным сопротивлением у Степка. 305-й пехотный полк (из состава 198-й пехотной дивизии) и несколько танков из боевой группы Питша получили приказ взять хутор Толстые Роги, что и было выполнено к полудню. Перед выдвижением к Босовке танки пополнились боеприпасами, горючим. Боевая группа Финка, преодолевшая сопротивление противника у Степка, также вышла к Босовке во второй половине дня. Совместно с танками боевой группы Питша южная часть Босовки была захвачена, но бой в северной части продолжался до наступления сумерек.

Прежде чем Беке переместил свои танки во Франковку, возникла неожиданная угроза. Многие из его танков собрались на южном берегу Гнилого Тикича, вблизи уничтоженного моста в Бужанке. Внезапно на другом берегу этой не слишком широкой реки появились несколько советских САУ. Немецкие танкисты оценили их число в 17 машин и немедленно открыли по ним огонь. Согласно немецким заявкам все 17 самоходок были подбиты.

Наконец Беке получил возможность отправить оставшуюся часть своей боевой группы на плацдарм во Франковке, удерживавшийся 2-м батальоном 23-го танкового полка. Однако трудности со снабжением снова начали преследовать его подразделения. Советские силы в Босовке беспокоили путь снабжения его боевой группы. Не организовали ему и снабжения по воздуху, которое он запрашивал. В результате Беке был вынужден отправить часть своих танков назад, чтобы обеспечить доставку хотя бы части необходимых запасов к своим передовым подразделениям.

Еще одна проблема заключалась в том, что мост во Франковке, возможно, не обладал достаточной грузоподъемностью, чтобы по нему могли проехать «Тигры». Рисковать же единственным большим мостом через Гнилой Тикич, оставшимся неповрежденным, было немыслимо. Более тщательный осмотр реки и ее берегов показал, что, может быть, удастся найти брод. Когда были найдены следы гусениц в месте, где раньше советские танки вброд переправлялись через реку, было решено предпринять попытку воспользоваться бродом. Под огнем советской артиллерии первый «Тигр» выбрался на другой берег Гнилого Тикича, а вскоре за ним последовали и остальные. Вместе с уже переправившимися по мосту «Пантерами» им удалось создать на плацдарме достаточно сильную оборону.

Тем временем боевая группа Франка усиливала свои позиции в Бужанке. Франк и Беке встретились в Бужанке и обсудили сложившееся положение. Было решено, что боевая группа Беке продолжит наступление с плацдарма во Франковке, а боевая группа Франка проведет атаку вдоль южного берега Гнилого Тикича в направлении Лысянки. Рота пехоты должна была в течение ночи оборонять плацдарм за маленьким мостом при огневой поддержке роты «Пантер», поскольку ожидалось, что к утру 12 февраля 16-я танковая дивизия займет северный берег. Остальные подразделения боевой группы Франка продолжат двигаться на восток в надежде захватить мост в Лысянке внезапной ночной атакой.

В Бужанке была организована база снабжения, там же немцы нашли перевязочный пункт, поспешно покинутый советскими солдатами. Он был хорошо обеспечен медикаментами и различным медицинским оборудованием. Захваченные к этому моменту пленные были помещены в полуразрушенную церковь под охраной десяти немецких солдат.

Срочно требовалось горючее и боеприпасы. Уже к 15:40 Франк отправил радиограмму о том, что ему срочно необходимо еще горючее, но оттепель вместе с сохраняющимися очагами сопротивления в тылу у танкистов делали снабжение трудной задачей. Возможно, положение со снабжением стало одной из причин решения Франка атаковать Лысянку ночью, а не немедленно.

В темноте Франк развернул свои «Пантеры» для атаки на Лысянку, городок, далеко растянувшийся вдоль Гнилого Тикича, который делил его на две половины. Ориентиром для движения в темноте служила дорога, ведущая из Бужанки в Лысянку. Не встречая сопротивления противника, немецкие танки вышли на расстояние в несколько сотен метров до юго-восточной окраины Лысянки. Подполковник Франк выехал вперед на своей «Пантере» с опознавательным знаком «R01» и дал команду начать атаку: «Боевая группа захватывает Лысянку с ходу; 1-я рота — левее основной дороги, 2-я рота — правее. 3-я рота следует за ними, пехота остается на танках по возможности дольше, боевой порядок правым углом вперед для защиты фланга».

«Пантеры» быстро выстроились в линию для атаки и понеслись вперед, стремительно сокращая расстояние до деревни. Когда до крайних домов оставалось 30 метров, они встретили советскую оборону, состоявшую из танков и противотанковых пушек. Однако за немцами было преимущество внезапного удара, и «Пантеры» 1-й роты быстро опрокинули советскую оборону. Только одна или две советские пушки успели открыть огонь. Несколько позже 2-я рота столкнулась с такой же обороной, которая была подавлена с той же легкостью. Немецкие потери были незначительны, но при дальнейшем продвижении в Лысянку, когда пехотинцы уже попрыгали с танков, «Пантеры» въехали на минное поле. Танк фельдфебеля Болькена был выведен из строя, а за ним и танк фельдфебеля Шеффера. Танки капитана фон Люттихау, адъютанта Франка, также получили повреждения, подорвавшись на минах. Темп атаки был потерян, начались ожесточенные уличные бои.

Франк хорошо понимал, что если в Лысянке не удастся захватить невредимые мосты, то при нынешнем состоянии почвы постройка нового моста потребует слишком много времени. Он дал приказ по рации: «Цилиокс — быстро к мосту!» Лейтенант Цилиокс со своими танками двинулся к мосту, но обороняющиеся, уже пришедшие в себя после внезапного начала атаки, открыли огонь из танков, противотанковых пушек, полевых орудий, противотанковых ружей и прочих видов оружия. Тем не менее Цилиокс пробивался вперед, но сопротивление советских войск замедляло ход его танков. Наконец, он разглядел мост и немедленно повернул к нему. Его «Пантера» как раз готовилась въехать на мост, когда тот взлетел на воздух. Теперь нужно было искать другой способ перебраться через реку.

Немецкое наступление 11 февраля, которое продолжалось и ночью, должно быть, стало потрясением для Красной армии. Советские источники настаивают на том, что наступление ожидалось, но это утверждение плохо согласуется со стремительностью продвижения немецких танков. За пять часов танки Брейта преодолели приблизительно третью часть расстояния до окруженной группировки и сумели обеспечить переправу через наиболее серьезную преграду. Такое развитие событий едва ли ожидали на советской стороне. Возможно, само по себе наступление не стало сюрпризом, но, во всяком случае, едва ли советские командиры рассчитывали на такую интенсивность атак и скорость продвижения, судя по отсутствию своевременных адекватных контрмер[174].

В течение дня 2-я танковая армия Богданова была сменена на своих позициях стрелковыми частями и переброшена в район Чесновка — Писаревка. Ватутин также направил в район Писаревки 206-ю стрелковую дивизию, входившую в состав 27-й армии. Он приказал атаковать позиции, занимаемые 34-й дивизией и 1-й танковой дивизией СС, но у атакующих не хватило сил на большее, чем создать местные трудности для немецких войск. 1-й Украинский фронт оказался неспособен создать серьезную угрозу тылам наступающих немецких частей, направленных Брейтом к Гнилому Тикичу[175].

Немцы наступают на Ерки и Новую Буду, 11–12 февраля

У Конева также имелись в резерве некоторые силы. Он направил 5-ю гвардейскую воздушно-десантную и 62-ю стрелковую дивизии в район Моринцы — Майдановка, расположенный в 10 километрах восточнее Лысянки. Перед этим он приказал Селиванову подготовить свой кавалерийский корпус к продвижению на запад. Части Селиванова уже провели большую часть ночи, двигаясь по раскисшим дорогам, бойцы и кони были изнурены. Селиванов отправил разведывательные отряды в район Селище — Шендеровка — Новая Буда, пока основные силы корпуса остановились на отдых в районе Квитки — Валява перед вечерним выступлением в направлении Новой Буды[176].

У Конева были все основания для беспокойства об обстановке в районе Новой Буды. Сокращая протяженность фронта, Штеммерман и Лиеб стремились собрать силы, достаточные для атаки из района южнее Стеблева в направлении Шендеровки и Новой Буды. Эти силы состояли из подразделений различных дивизий. Полк «Германия» из дивизии СС «Викинг», похоже, прибыл в район сбора первым и скоро получил приказ наступать на Шендеровку, которую удалось захватить в тот же день. В остальном основные атакующие силы составляли главным образом подразделения 72-й дивизии, выведенной из восточной части «мешка» 10 февраля. Майор Кестнер, командовавший 105-м пехотным полком 72-й дивизии, провел рекогносцировку района между Таращей и Шендеровкой и установил, что его полку придется идти в атаку вниз по склону, который прекрасно просматривался и простреливался со стороны противника. На нем не было укрытий, кроме нескольких небольших впадин. К тому же, несмотря на грузы, недавно доставленные самолетами Люфтваффе, боеприпасов для артиллерии оставалось совсем немного. Атакующим не приходилось надеяться на постоянную поддержку артиллерии. Самое большее, на что они могли рассчитывать, была короткая артподготовка непосредственно перед началом атаки.

Кестнер заключил, что при атаке в светлое время суток у полка будет мало шансов на успех. Он предложил организовать внезапную ночную атаку, и его вариант был принят. Майор Зигель, командир соседнего 266-го пехотного полка, также должен был отправить свой полк в атаку в темноте и в связи с этим в течение дня сосредоточивал его на исходных позициях. К своему удивлению, Зигель обнаружил мощеную дорогу, которая могла существенно облегчить продвижение вперед, но радовался он недолго, поскольку дорога вскоре перешла в обычную грунтовую дорогу, превратившуюся в поток грязи. Тем не менее к закату полк Зигеля был готов идти в атаку[177].

Как уже упоминалось ранее, в течение нескольких предшествующих дней фон Форман перебрасывал свои части в район к югу от Звенигородки. Наиболее важная роль отводилась 11-й танковой дивизии, и в 20:00 10 февраля фон Витерсхейм подписал приказ на наступление 11 февраля. Он был особенно обеспокоен отсутствием мостов, достаточно грузоподъемных для прохождения по ним «Пантер», поэтому он отделил их от остальных танков и штурмовых орудий, способных переправляться через реки по менее крепким мостам. В соответствии с этим было сформировано несколько боевых групп. Наиболее сильной стала боевая группа под командованием майора фон Сиверса, командира танкового полка дивизии. Боевая группа состояла из «Пантер» 11-й танковой дивизии и 1-го батальона 26-го танкового полка, одного или двух батальонов пехоты, одного артиллерийского дивизиона и подразделения саперов. Часть сил 11-й танковой дивизии все еще находилась в районе Искренного, поскольку их не успели вовремя сменить, но в атаке должны были принять участие боевая группа Хаака и части 13-й танковой дивизии[178].

В полночь фон Витерсхейм собрал командиров боевых групп и отдал последние приказы перед атакой, Боевая группа фон Сиверса должна была наступать из района Окнино на Ерки, где следовало создать плацдарм на другом берегу реки Шполки. 110-й и 111-й пехотные полки должны были следовать за боевой группой фон Сиверса, охраняя ее фланги и занятую территорию, чтобы обеспечить боевой группе возможность движения вперед без лишних задержек. Боевая группа Герига из 13-й танковой дивизии, усиленная несколькими танками Pz-IV из 8-го танкового батальона, должна была наступать из района колхоза в Грушковке и двигаться на правом фланге боевой группы фон Сиверса. Саперный батальон дивизии должен был следовать позади боевой группы фон Сиверса и обеспечивать сооружение или содержание в исправности мостов грузоподъемностью не менее 60 тонн. Разные части должны были выступать в назначенное каждой из них время между 4:30 и 5:30 утра.

Боевая группа Хаака, сосредоточенная у Бродецкого, не обладала такой же мобильностью, как остальные части Витерсхейма. В связи с этим ей следовало перейти в наступление в полночь, когда Витерсхейм отдавал приказы командирам своих боевых групп. Вначале это был непримечательный марш через темноту и грязь. Не встречая заметного сопротивления, немцы к 7:00 заняли Романовку. К этому времени части фон Витерсхейма уже пошли в наступление.

Основную ударную силу, которой располагал фон Сиверс, составляли 18 боеспособных «Пантер» 1-го батальона 26-го танкового полка, которые с пехотой на броне в 6:30 проехали через Окнино и двинулись на Ерки. Дороги, как обычно, были размокшими, и танки в основном шли вне дорог. Однако на болотистой местности танки с трудом пробирались на второй или третьей передаче (у «Пантер» была семиступенчатая коробка переключения передач). Не встретив практически никакого сопротивления, они выехали к перекрестку в 2–3 километрах к юго-востоку от Ерков. Немецкие танки попыталась остановить советская пехота, но у нее были только противотанковые ружья. «Пантеры» легко смяли их оборону и продолжили движение на Ерки. В этот момент слева показались передовые силы боевой группы Хаака.

Нельзя было терять время, и под низкими облаками, лишавшими надежд на поддержку с воздуха, наступление на Ерки немедленно было продолжено. Когда танки вышли к окраинам городка, пехотинцы попрыгали с танков и сопровождали их пешком. Фон Сиверс направил свои силы в северо-восточную часть Ерков, где находился мост через Шполку. Танки поехали к мосту с максимальной скоростью, которую позволяла обстановка, но, приблизившись, обнаружили, что мост взорван. Немцы повернули налево и двинулись вниз по течению Шполки. Вскоре они нашли еще один мост, тоже уже уничтоженный, но еще южнее танкистам повезло: они нашли невредимый мост. Он был недостаточно грузоподъемен для «Пантер», но оставалась надежда найти брод неподалеку от моста. Лейтенант Вартман осмотрел реку и ее берега в окрестности моста и решил попробовать. Удача улыбнулась немцам, и все «Пантеры» сумели переехать реку вброд. Первая задача XXXXVII танкового корпуса — создать плацдарм на Шполке — была выполнена.

Восточнее боевая группа Герига выступила из исходного района у колхоза в Рушовке. К полудню она без происшествий добралась до возвышенности в трех километрах юго-восточнее Юрковки. Гериг преследовал сразу две цели. Этот маневр служил как для защиты правого фланга 11-й танковой дивизии, так и для захвата исходных позиции для развития наступления к северу. Ожидалось, что 12 февраля прибудут дополнительные войска после того, как смена 11-й и 13-й танковых дивизий другими частями будет завершена.

После захвата плацдарма в Ерках боевые группы фон Сиверса и Хаака продолжили наступление. 1-й батальон 26-го танкового полка имел в своем составе 15 боеспособных «Пантер» (три танка получили технические повреждения), на которые забрались пехотинцы боевой группы Хаака. Танки разделили на две группы, одна из которых, под командованием лейтенанта Вейдингера, наступала вдоль дороги на Звенигородку, а другая во главе с лейтенантом Мутом продвигалась восточнее, в направлении Скалеватки. Скоро «Пантеры» попали под обстрел советских минометов, и пехота была вынуждена спрыгнуть с танков и укрыться. Почти сразу же в бой вступили советские противотанковые пушки. «Пантеры» открыли ответный огонь и подавили пушки, не потеряв ни одного танка. Группа Вейдингера атаковала дальше в северном направлении и заняла высоту 161,2 восточнее Стебного. Тем временем Мут со своими танками приближался к цели, перекрестку автодороги и железной дороги севернее Скалеватки. Неожиданно по танкам Мута открыла огонь замаскированная противотанковая пушка, уже после того как они миновали ее. Но прежде, чем пушка успела подбить хотя бы один танк, ее заставил замолчать огонь группы Вейдингера. Вместе с пехотой из боевой группы Хаака перекресток был взят под контроль.

Низкая облачность исключала возможность воздушной поддержки, но когда танки Мута вышли к Скалеватке, появился низко летящий небольшой советский самолет-разведчик. Мут приказал своему экипажу открыть по нему огонь. Огнем пулеметов и бризантных снарядов самолет был сбит. В остальном главным противником «Пантер» 11 февраля были противотанковые пушки. Советские танки так и не появились, несмотря на то что этот район оборонялся 20-м и 29-м танковыми корпусами. Саперы Ротмистрова в течение дня проявляли больше активности, установив севернее Ерков более 5000 мин.

До сих пор эффект от минирования был незначительный, но все могло измениться на следующий день. Хотя немцы могли продвигаться вперед, несмотря на раскисшую землю, фон Форман и его штаб были обеспокоены подвозом горючего, поскольку уже стало очевидно, что потребление горючего примерно в пять раз превышало норму. Условия местности были и одним из главных факторов, заставивших фон Формана предложить основное направление удара западнее, а не восточнее Тарасовки. Было критически важно по возможности не допустить пересечения речных долин, что делало местность к западу от Тарасовки более привлекательной для наступления. Предложение фон Формана было одобрено, но до выхода к Тарасовке нужно было дождаться результатов за 12 февраля.

Как обычно, горючее было необходимым условием достижения успеха, и фон Форман хотел, чтобы горючее к его передовым группам доставляли самолеты Люфтваффе. Конечно, Вёлер согласился. Вечером пришло подтверждение, что Люфтваффе подготовило к отправке фон Форману 35 кубометров горючего. Требовались также подкрепления, но единственной заметной силой, на которую можно было рассчитывать, была 2-я парашютная дивизия, но для ее выхода на передовую требовалось несколько дней.

Группа Штеммермана готовилась к наступлению в юго-западном направлении. 105-й пехотный полк должен был идти в атаку на Новую Буду во главе 72-й дивизии. Майор Кестнер решил поставить впереди автоматчиков и пулеметчиков, чтобы фронт атакующих обладал максимальной огневой мощью. Поскольку атака была рассчитана прежде всего на внезапность, артподготовка не планировалась, что, видимо, и послужило одной из причин решения Кестнера выставить вперед солдат с автоматическим оружием.

В течение дня силы Кестнера скрывались на некотором удалении от передовой, но после заката они выдвинулись вперед на исходные позиции для атаки. С учетом приданных подразделений силы Кестнера составляли 689 солдат и офицеров. Ночь была безлунной, но из-за снега, покрывавшего землю, она не была абсолютно темной. Было достаточно светло, чтобы солдаты смогли найти свои позиции, не выдавая себя советским наблюдателям. Без шума и разговоров немцы ждали начала атаки, назначенного на 20:30. В белом зимнем камуфляже они медленно подкрадывались ближе и ближе к советской обороне, заранее выявленной наблюдателями. Немцы не открывали огня до последней возможности. Не было заметно никаких признаков того, что их обнаружили, пока они не подобрались совсем близко к советским позициям, но тут советские солдаты, кажется, заметили, что что-то происходит. Немцы немедленно открыли огонь и бросились на советскую оборону, которая после короткого боя была смята.

Нужно было, не теряя времени зря, использовать этот успех. Передовые подразделения продолжили движение вперед, прочие прикрывали фланги. К полуночи удалось выйти к окраинам Новой Буды, и в этот момент послышался шум моторов техники, находившейся где-то в районе Сухины. Немецкая передовая группа остановилась и обнаружила колонну примерно из 30 машин, а также одну реактивную установку. При подготовке к атаке Кестнер приказал расчетам 2-см зенитных пушек следовать со своими пушками непосредственно за передовыми подразделениями. Нелегко было везти их через сугробы, но теперь они оказались очень кстати. Когда эти скорострельные пушки открыли огонь с расстояния всего в 200 метров, их снаряды быстро превратили грузовики в решето. Некоторые машины, видимо, были загружены горючим и теперь ярко полыхали, освещая то, что осталось от колонны. Реактивная установка открыла по немцам огонь, но поскольку ее расчет стрелял в темноту, он не мог точно прицелиться, и, пустив несколько реактивных снарядов, установка была разбита. После уничтожения силы Кестнера быстро перегруппировались и продолжили атаку на Новую Буду, которая была занята без боя около полтретьего ночи.

Полк Кестнера шел впереди, но не был единственным участником атаки. Два других полка 72-й дивизии, а также подразделения «Викинга» и «Валлонии» также приняли участие в атаке. К утру немцы захватили Новую Буду, Комаровку и северную часть Хильков. Теперь менее 20 километров отделяли группу Штеммермана от передовых частей III танкового корпуса.

Глава 15 Сталин вмешивается

Успехи немецких войск 11 февраля и следующей ночью, похоже, напугали советское Верховное командование. Жуков координировал действия двух советских фронтов, но утром 12 февраля у него начался жар, и он заснул. Он не помнил, как долго проспал, когда его адъютант, Леонид Федорович Минюк, разбудил его и сказал, что звонит Сталин. Верховный главнокомандующий узнал о прорыве Брейта и о недавней атаке группы Штеммермана, которая смела советскую оборону в Новой Буде и Хильках. Когда Сталин спросил Жукова, знал ли тот об этом, Жукову пришлось признать, что у него не было такой информации. Сталин приказал ему проверить эти известия и затем доложить обстановку[179].

Жуков тут же позвонил Ватутину, и тот рассказал ему, как развивались события в течение ночи. После короткого обсуждения Жуков позвонил Сталину и передал ему все, что удалось выяснить. Согласно Жукову как раз перед этим со Сталиным говорил Конев и предложил подчинить 2-му Украинскому фронту все советские силы по периметру окружения, включая 27-ю армию Трофименко, на тот момент входившую в состав 1-го Украинского фронта Ватутина. Кроме того, Конев предлагал сосредоточить руководство силами, образующими внешний фронт окружения и обороняющимися от атак Брейта и фон Формана, в руках Ватутина. Жуков отвечал, что разгром окруженных немецких сил — дело трех-четырех дней, а перемены в структуре командования лишь затянут дело[180].

Сталин не прислушался к возражениям Жукова и, прежде чем повесить трубку, сказал: «Пусть Ватутин лично займется операцией 13-й и 60-й армий в районе Ровно — Луцк — Дубно, а вы возьмите на себя ответственность не допустить прорыва противника из района Лысянки». Через несколько часов пришло подтверждение в виде письменной директивы, которая также включала в себя приказ о передаче 27-й армии в составе 80-й, 337-й и 202-й стрелковых дивизий, 54-го и 159-го укрепленных районов и всех имеющихся частей усиления в подчинение командующего 2-м Украинским фронтом. Конечно, сложно оценить, в какой степени приказ Сталина повлиял на ход операции, но по сравнению с соотношением сил, погодными условиями, снабжением и прочими факторами его значение, вероятно, оказалось невелико. Приказ означал, что фронт Ватутина не удостоится славы победителя окруженной немецкой группировки[181].

Конев в своих мемуарах дал несколько другое описание событий. По его словам, Сталин сам предложил передать 27-ю армию 2-му Украинскому фронту, Конев же, по собственному утверждению, пытался отговорить его от этого. Конев ценил Трофименко как командующего, но считал, что ему будет трудно управлять армией, находящейся на другой стороне кольца окружения. Однако Сталин не изменил своего решения, и 27-я армия была переподчинена Коневу[182].

Выполняя директиву Сталина по подчинению 27-й армии 2-му Украинскому фронту, Конев решил организовать передовой командный пункт в месте расположения штаба 4-й гвардейской армии. Ему сказали, что для посадки самолета По-2 земля слишком раскисла, но ехать на машине через грязь потребует слишком много времени. Тогда Конев приказал устроить временную взлетно-посадочную полосу. Наконец два По-2 вылетели из расположения штаба 2-го Украинского фронта: один из них вез Конева, в другом летел его адъютант. Самолет с адъютантом был атакован немецким истребителем и не долетел до места назначения, но Конев благополучно прибыл на свой передовой командный пункт.

Немецкие передовые группы наступают, 11–12 февраля

Для немцев было очень важно как можно скорее воспользоваться выгодами, которые давал плацдарм во Франковке. Поздно вечером Беке получил приказ провести ночную атаку с плацдарма в направлении дороги Лука — Лысянка. Однако из-за трудностей со снабжением атаку не удалось начать до рассвета. Цель атаки состояла в том, чтобы при помощи 10 «Пантер» 23-го танкового полка и подразделений разведывательного батальона 16-й танковой дивизии овладеть районом южнее Дашуковки и Чесновки. Однако южнее Дашуковки в условиях плохой видимости из-за сильного тумана несколько «Пантер» были подбиты огнем советских противотанковых орудий из засад. Четыре из них, по всей видимости, были потеряны безвозвратно. Атака была остановлена.

Нехватка боеприпасов и горючего была сдерживающим фактором для боевой группы Беке, которая в течение 12 февраля практически бездействовала. Боевая группа Блёмеке тоже почти не вела боев. Была предпринята попытка наступления на Каменный Брод, но, добившись некоторого продвижения, немецкие войска вернулись на утренние позиции. Не проявляла особой активности и 17-я танковая дивизия. Она лишь продвинулась немного вперед, заняв более выгодные позиции для прикрытия левого фланга 16-й танковой дивизии, поскольку та должна была как можно скорее продолжить наступление в северо-восточном направлении[183].

Остальные три дивизии III танкового корпуса 12 февраля вели более серьезные бои. В Винограде советская 3-я воздушно-десантная дивизия провела несколько атак силами до батальона, вошла в Виноград и продолжала продвижение к центру села. Силы оборонявшихся составляли всего 35 стрелков, четыре пулемета и взвод противотанковой обороны из 198-й дивизии, и их явно не хватало, чтобы отразить атаку. Немцам пришлось отойти в южную часть Винограда. Для восстановления положения 326-й пехотный полк, один пехотный батальон и один артиллерийский дивизион из 198-й дивизии были направлены в Виноград. Брейт также послал в Виноград на усиление 198-й дивизии две батареи из 202-го дивизиона штурмовых орудий, который только что был передан из VII армейского корпуса. Наконец приказ провести атаку по дороге из Вотылевки на Виноград получила боевая группа из дивизии СС «Лейбштандарт». В состав этой группы входила одна «Пантера» и 12 пехотинцев. К наступлению сумерек еще рано было говорить о том, окажутся ли контрмеры Брейта эффективными.

Советская 58-й дивизия усилила нажим на 1-ю танковую дивизию СС «Лейбштандарт», особенно в Репках, где ее силы перешли в атаку рано утром. Разведывательный батальон дивизии СС скоро был вынужден оставить Репки. Кроме того, «Лейбштандарт», как и практически любая из участвующих в наступлении частей, имел проблемы с подвозом. Из-за плохого состояния дорог его полевые кухни все еще не прибыли. Солдаты получили мясные консервы, которые нужно было разогревать собственными силами, но дивизионный врач опасался, что несбалансированное питание скажется на здоровье личного состава. Боеприпасов тоже почти не осталось. Подполковник Штольц искал средства, которые облегчили бы транспортные проблемы. Как часто случалось на этой войне, было использовано местное население и его имущество. Примерно 150 повозок на конной тяге были принудительно изъяты у населения и направлены на передовую. Каждая везла 200 литров горючего. Была обнаружена ветка узкоколейной железной дороги, ведущая к кирпичному заводу, которую тоже решено было использовать. Началась работа по соединению ее с передовой так, чтобы вагонетки по путям могли тащить лошади. На тот момент еще не было уверенности, что эти меры окажутся полезными, но они хотя бы давали надежду на улучшение ситуации со снабжением.

1-я танковая дивизия на другой стороне клина, который был вбит III танковым корпусом в советские оборонительные линии, тоже провела 12 февраля в заботах об обеспечении подвоза. У боевой группы Франка в Лысянке оставалось крайне мало горючего и боеприпасов. Как уже отмечалось, одна рота «Пантер» и некоторое количество пехоты под командованием лейтенанта Валля были оставлены в Бужанке. Было решено перебросить их в Лысянку, что дало бы Франку свежие силы, лучше обеспеченные боеприпасами и горючим. Когда рота «Пантер» выступила в путь, она не встретила почти никакого сопротивления.

Расстояние между Бужанкой и Лысянкой было всего около шести километров. При наличии хорошей дороги «Пантерам» Валля понадобилось бы менее четверти часа, чтобы пройти его, но утром этого дня ему не приходилось рассчитывать на благоприятные условия, и Валль, вероятно, ожидал, что дорога займет большее время. Серьезного сопротивления противника не ожидалось, и танки лейтенанта Валля двигались без происшествий до того момента, когда показалась Лысянка. Однако, когда до окраины городка оставалось 300 метров, в его «Пантеру» попал снаряд советской противотанковой пушки, ранив или убив пехотинцев, сидевших на ее броне. Командир следующего танка обер-фельдфебель Штриппель увидел это и передал экипажам остальных танков по рации, чтобы те остановились, не доезжая до зоны обстрела советских пушек.

Прикрытый огнем «Пантеры» лейтенанта Валля, Штриппель приказал водителю на предельной скорости вести танк через открытое пространство в Лысянку. Это был дерзкий маневр, но Штриппель был опытным танкистом и имел на своем счету впечатляющее количество подбитых танков противника. «Пантера» Штриппеля добралась до Лысянки, не пострадав от огня противотанковых пушек, и укрылась за домами. Обнаружить советские пушки было непросто, поэтому Штриппель решил вылезти из танка, пока тот находился в укрытии, и дальше двинулся пешком. Успешно разведав позиции пушек противника, он вернулся в танк. Его «Пантера» выехала вперед и огнем своей пушки подавила советские противотанковые пушки, после чего остальные машины роты Валля благополучно доехали до Лысянки.

Во всем остальном подполковнику Франку не за что было порадоваться. 40 самолетов доставили горючее III танковому корпусу. Все горючее сбрасывалось в канистрах, и Франку досталось совсем немного, поскольку лишь два самолета сбросили свой груз в районе, который занимала его боевая группа. Он разочарованно наблюдал за тем, как много других канистр падали в лес южнее Лысянки, чтобы попасть в руки советским войскам. Связь между его боевой группой и остальными силами дивизии Коля была очень слабой, так как дороги на запад и юго-запад из Лысянки находились под огнем противника. Одна колонна немецких машин уже сильно пострадала от него в ночь на 12 февраля. Когда колонна въехала в район между Яблоновкой и Тихоновкой, она была расстреляна советскими противотанковыми пушками и самоходными орудиями. Все это сулило боевой группе Франка большие неприятности, поскольку она срочно нуждалась в пополнении запасов. К тому же, пока не был пробит надежный коридор, по которому могли бы выйти окруженные войска Штеммермана, в прорыве танковых передовых групп немцев в «мешок» не было никакого смысла.

Но и танковый корпус Брейта еще не исчерпал свои возможности. В течение ночи колонны снабжения добрались до боевой группы Беке, доставив драгоценные боеприпасы и горючее для «Пантер» и «Тигров», сделав возможным продолжение наступления. Соответствующий приказ Брейт отдал своим частям на 13 февраля. 16-я танковая дивизия с полком Беке должны были прорвать советскую оборону под Дашуковкой и выйти к Хижинцам, чтобы любой ценой установить соединение с группой Штеммермана. Боевая группа Франка должна была вброд переправиться через Гнилой Тикич в Лысянке и при необходимости оставить южную часть городка. Приказы Брейта были пронизаны идеей о том, что либо попытка прорыва увенчается успехом здесь, либо провалится вообще, поскольку группа Штеммермана могла продержаться в «мешке» еще считаные дни.

Одной из причин ощущения крайней срочности было положение на корсуньском аэдродроме, к которому все ближе подходила линия фронта. В группе Штеммермана было около 2000 раненых, которые еще не были эвакуированы самолетами в тыл, и большинство из них находились вблизи аэродрома. Поскольку операция по их эвакуации сейчас подошла к концу, их необходимо было переправить в Стеблев. С этого момента единственным, что давало надежду выбраться из «мешка», было продвижение на юго-запад. Лиеб побывал в Хильках, которые только что были отбиты у противника. Это был важный шаг на пути к соединению с III танковым корпусом, но Лиеб не мог не видеть, насколько изнурены солдаты. Поняв, что нет никакой уверенности в том, что им хватит собственных сил, чтобы завершить прорыв, Лиеб отправил радиограмму, сообщавшую о том, что «крайне необходимо, чтобы Брейт как можно скорее вышел к Петровскому». Это село располагалось в трех километрах к западу от Хильков, и если бы III танковый корпус сумел так близко подойти к окруженным, у них появились бы неплохие шансы на успешный прорыв. Лиеб поручил своему ординарцу сжечь бумаги и распределить одежду и прочее имущество между офицерами штаба. Возможно, в ходе прорыва они пригодились бы им больше.

Возможность осуществления прорыва зависела от того, насколько далеко сможет продвинуться III танковый корпус, но все же и корпус фон Формана должен был продолжать наступление. В противном случае Конев получил бы возможность перебросить часть сил 2-го Украинского фронта на участок между группой Штеммермана и танковым корпусом Брейта. В соответствии с прежними планами плацдарм в Искренном был оставлен до рассвета. Оставшиеся подразделения 13-й танковой дивизии были наконец сменены 14-й танковой дивизией и отправлены на запад, чтобы присоединиться к наступающим силам фон Витерсхейма.

В первой половине дня 11-я танковая дивизия очистила от противника Скалеватку, занятую днем раньше. Из Скалеватки боевая группа фон Сиверса должна была наступать в направлении Звенигородки, хотя целью этой атаки была высота 204,8, расположенная в четырех километрах к северо-западу от Скалеватки, на полпути до Звенигородки. «Пантеры» из 15-го танкового полка и 1-й батальон 26-го танкового полка с пехотой на броне должен был продолжить атаку в 12:15. Непосредственно перед началом атаки было решено продолжать ее без пехоты на танках, что, по всей видимости, было удачным решением, поскольку советские минометы начали обстрел «Пантер», как только те двинулись на север. Пехота, скорее всего, понесла бы серьезные потери, если бы осталась на броне танков под минометным огнем.

Танки без ущерба для себя продолжили атаку на запад в обход высоты 204,8, но вскоре к минометам присоединились советские противотанковые пушки. Немцы оказались под перекрестным огнем, и лейтенант Вартман, командовавший 1-м батальоном 26-го танкового полка в составе 10 боеспособных «Пантер», направил сержанта Фангерова с несколькими «Пантерами» на позиции противника на востоке, а лейтенанта Вейдингера с еще несколькими танками — атаковать позиции врага на западе. Сам Вартман двигался на острие атаки с целью обойти высоту 204,8 и атаковать ее с севера.

Как было принято в немецких танковых войсках, Вартман шел в бой, высунув голову из командирской башенки на башне «Пантеры». Это давало лучший обзор по сравнению со смотровыми приборами танка, но, конечно, означало гораздо больший риск. При движении мимо высоты, которую Вартман внимательно изучал через бинокль, высматривая вражеские войска, рядом с танками вдруг стали рваться советские снаряды. Осколком Вартман был ранен в запястье и больше не мог командовать батальоном.

Лейтенант Вейдингер принял командование и продолжил атаку, которая завершилась успешным захватом высоты 204,8 около 14:30. «Пантеры» выполнили задачу, но и понесли потери. Один танк был потерян безвозвратно, хотя экипажу удалось выбраться из него невредимым. Еще один танк был подбит, но не получил значительных повреждений. Его экипажу повезло меньше, хотя обошлось без погибших. Кроме того, бензобаки «Пантер» к концу дня были почти пусты. Горючее передовым танкам доставлено не было, и даже несколько танков, отправленных назад в Ерки, ничего не сумели добыть. Танкам Вейдингера пришлось провести ночь практически обездвиженными, ожидая, что на следующий день им будет доставлено горючее.

Утром 12 февраля Вёлер отправился в 11-ю танковую дивизию и боевую группу Хаака, но сумел добраться лишь до точки в двух километрах севернее Ямполя, где пришлось развернуться, потому что дальше дорога оказалась непроходимой. Таким образом, он не сумел приблизиться к передовым группам фон Витерсхейма даже на 25 километров.

Севернее 13-я танковая дивизия пыталась взять под контроль переправу через Шполку в Юрковке. 11 февраля подразделения 13-й, 11-й танковых дивизий заняли возвышенность южнее Юрковки. В 13:00 группа при поддержке 911-го дивизиона штурмовых орудий возобновила атаки на

Юрковку и через полтора часа вошла в село. Советской контратакой немцы были выбиты обратно, но к наступлению темноты им все еще удавалось удерживать небольшой плацдарм. Оставалась надежда, что с прибытием в район прочих подразделений 13-й танковой дивизии плацдарм удастся расширить.

Внутри «мешка»

Антон Мейзер был направлен оборонять Корсунь, получил под начало 20 солдат и поступил с ними в подчинение пехотному подполковнику. Он принял участие в имевших критическое значение оборонительных боях за высоту, позади которой располагался аэродром. Многим раненым оказывалась медицинская помощь в Корсуне, и в перерывах между боями Мейзер ходил повидаться с некоторыми из них. Раненые солдаты, часто сильно страдающие от боли, теснились на полу дома. Многие из них пребывали в апатии, другие — в отчаянии. У медицинского персонала было много работы, но силы были ограниченны. Пробираясь между раненых, Мейзер нашел лежавшего в жару курсанта Дамена, у которого была прострелена рука. Рядом с ним лежал еще один человек из его батареи, унтер-офицер, раненный в шею. К счастью, пуля прошла насквозь, не задев трахеи, артерий и других жизненно важных органов. Оба товарища Мейзера получили «авиабилеты», удостоверения за подписью врача, разрешавшие им эвакуацию по воздуху. Через некоторое время Мейзер увидел, что многие солдаты крепко сжимали свои «авиабилеты». Он спросил, в чем дело, и услышал, что находились люди, которые бродили вокруг в попытках украсть удостоверения у тяжелораненых. Ни раненые, ни воры не знали, что к этому времени эвакуация по воздуху уже была прекращена.

В течение дня советская авиация действовала активнее, чем Люфтваффе. Советские истребители с бреющего полета обстреливали дороги между Корсунем, Стеблевом и Шендеровкой, заставив Штеммермана в 13:30 отправить радиограмму с вопросом о том, куда делись самолеты Люфтваффе. Советские истребители, не встречая противодействия немецкой авиации, продолжали атаковать наземные цели на окруженной территории. В 14:45 Штеммерман вновь выяснял по радио, почему не предпринимается никаких действий, чтобы помешать авиации противника. Меньше чем через час представитель Люфтваффе в штабе 8-й армии ответил, что лишь несколько истребителей могли быть подняты в воздух для сопровождения транспортных самолетов и патрулирования в районе Стеблева. Он также сообщил, что две группы пикировщиков, включающие 40 и 15 самолетов соответственно, нанесли удар северо-западнее Юрковки для поддержки XXXXVII танкового корпуса.

Люфтваффе продолжало сосредотачивать усилия на доставке жизненно необходимых грузов передовым группам III и XXXXVII танковых корпусов, поскольку состояние местности не позволяло подвозить их по дорогам. Гейнц Лампе служил бортрадистом на Ju-52, который 12 февраля вылетел в направлении Лысянки, чтобы сбросить груз горючего для боевой группы Франка. После короткого инструктажа Лампе и остальные члены экипажа забрались в самолет. Еще один «Юнкерс», за штурвалом которого сидел штабс-фельдфебель Керн, возглавил группу, когда они вылетели на задание. Пилоты вели самолеты низко над землей, надеясь таким образом избежать обнаружения советскими истребителями. Имея по 10 бочек с бензином на борту, стоило опасаться любой встречи с противником. Лампе легко различал признаки недавних боев на земле: он видел сгоревшие дома, танки и прочую технику. Никаких радиомаяков и прочих навигационных знаков не было, и в поиске места сброса грузов экипажам приходилось рассчитывать лишь на свой опыт.

Экипажи внимательно следили за небом, высматривая вражеские истребители, но не забывали смотреть и на землю. Ни своих, ни чужих истребителей в воздухе заметить не удалось, но вскоре удалось различить войска на земле.

Лампе увидел немецкие танки, ведущие бой с советскими силами. К счастью, «Юнкерсы» не были обнаружены советскими войсками. Было ясно, что достигнута линия фронта, что подтвердила белая сигнальная ракета, пущенная с немецкого танка. Однако экипажи самолетов осознавали, что пока они добрались только до фланга III танкового корпуса. До Лысянки оставалось лететь лишь несколько минут.

«Юнкерсы» продолжали держаться на высоте всего около 150 метров над землей, и Лампе отчетливо видел трупы советских солдат, убитых лошадей и сожженные машины, беспорядочно разбросанные по земле внизу. Вскоре появились три или четыре немецких танка. Они пустили белую ракету, и на этот раз транспортный самолет оказался над целью. Лампе лихорадочно принялся отвязывать бочки с горючим, но в этот момент самолет задрожал. В него попала пулеметная очередь. Бортмеханик фельдфебель Эрлих поспешил на помощь к Лампе. Они подтянули две бочки к люку и стали ждать звукового сигнала, оповещающего о том, что они находятся точно над целью. Лампе ругался на пулеметный огонь, который все еще задевал самолет, и тут наконец послышался сигнал, и они вытолкнули бочки наружу. Лампе увидел, что парашюты сработали как положено и бочки благополучно приземлились неподалеку от танков.

Однако оставалось еще несколько бочек, и самолет пошел на следующий круг над местом сброса. Как раз когда они должны были сбрасывать бочки, стрелок кормового пулемета был ранен в спину, но все еще мог ходить и прошел в переднюю часть самолета. Лампе и Эрлих взмокли, борясь с тяжелыми бочками, и Лампе думал, насколько тяжелая и неблагодарная это работа — стаскивать бочки к люку. На втором круге им удалось сбросить три бочки, но советский огонь становился все сильнее. Далеко в носовой части машины оставались еще две бочки. Лампе побежал вперед к пилоту, штабс-фельдфебелю Голбику, и закричал ему в ухо: «Еще один круг, как можно ниже». У последних двух бочек отсутствовали парашюты, из-за чего приходилось сбрасывать их с предельно низкой высоты. К радости экипажа, врагу, похоже, было труднее целиться в «Юнкерс» на бреющем полете, и Лампе с Эрлцхом успешно сбросили оставшиеся бочки с самолета.

Лампе схватил аптечку первой помощи и бросился к раненому стрелку. Пока пули все еще стучали по самолету, он начал перевязывать стрелка, чье ранение оказалось легким. На всякий случай Лампе радировал на базу, что к их приземлению должна быть подготовлена санитарная машина. Позаботившись о стрелке, Лампе осмотрел самолет, чтобы оценить повреждения, нанесенные пулеметным огнем. Единственным серьезным повреждением был пробитый бензобак. Один из бензобаков самолета оставлял в воздухе тонкую струю горючего. Остальные «Юнкерсы» получили похожие повреждения. Однако, поскольку они уже вышли из зоны советского огня, а расстояние до базы было не слишком значительным, причин для серьезного беспокойства не было. Оба Ju-52 благополучно приземлились, а раненого стрелка уже поджидала санитарная машина. В обшивке самолета было много пробоин, но уже на следующий день Лампе и его товарищи снова были в воздухе, сбрасывая грузы войскам.

В ходе операции по воздушному снабжению III танкового корпуса было сброшено с самолетов почти семь тонн боеприпасов для «Тигров» и «Пантер», а также 37 кубометров горючего. С учетом того, что один выстрел «Тигра» и «Пантеры» весил от 10 до 20 килограммов, а емкость топливных баков была немного меньше одного кубометра, это был существенный вклад.

В 18:35 Венк и Шпейдель обсуждали сложившееся положение по телефону. Венк объяснял, что из-за уничтожения мостов в Лысянке не было возможности добиться серьезных успехов в течение дня и что завтра будет предпринята попытка наступления на Журжинцы. Шпейдель подчеркивал, что если бы была доступна 24-я танковая дивизия, которая по необъяснимым причинам была отведена, ее можно было бы использовать для расширения плацдарма в Ерках. Отсутствие этой дивизии ощущалось очень остро. По крайней мере, продолжал Шпейдель, ограниченные атаки, предпринимавшиеся в течение дня, приковывали к месту их проведения дополнительные подкрепления противника. Таким образом, был достигнут некоторый успех.

Из-за немецкой атаки на Хильки и Новую Буду Конев решил ввести в бой кавалерийский корпус Селиванова, который испытывал существенную нехватку горючего. Многие машины стояли по обочинам раскисших дорог и не могли принять участие в намеченных действиях. Лишь постепенно корпус сумел выйти на исходные позиции для контратаки на Новую Буду, Хильки и Шендеровку. В остальном заметных перемен в положении советских сил 12 февраля, по всей видимости, не случилось. Возможно, высшее командование было занято реорганизацией согласно приказу Сталина о распределении зон ответственности командующих[184].

Глава 16 «Сейчас или никогда»

Как отмечалось выше, 13 февраля Брейт отдал приказ «сейчас или никогда». Танковый полк Беке играл наиболее важную роль в атаке, и утром он выдвинулся вперед, имея батальон «Тигров» слева и батальон «Пантер» справа. Войска из 16-й танковой дивизии наступали на левом фланге полка Беке. Изначальной целью был перекресток восточнее Чесновки, но прежде нужно было захватить Дашуковку, где в южной части села организовали оборону части 2-й танковой армии[185].

Почти сразу же немцы заметили два мелькнувших на миг Т-34, прежде чем те исчезли в небольшой низине. Чувствуя, что противник, возможно, к чему-то готовится, Беке вызвал воздушную поддержку. В Умане уже поднялось в воздух подразделение пикирующих бомбардировщиков, и Беке имел возможность наводить их на цель по рации в своем командирском танке. Он приказал 503-му батальону «Тигров» следовать вперед сразу, как только закончится атака пикировщиков, в то время как правее «Пантеры» должны были производить фланговый маневр.

Вальтер Шерф, командовавший «Тиграми», отдал приказ при появлении бомбардировщиков немедленно пустить белые сигнальные ракеты. Танкисты удостоверились, что легко доступны как бронебойные, так и осколочно-фугасные снаряды, поскольку можно было ожидать встречи и с танками, и с противотанковыми пушками противника. Шерф приказал экипажам начать движение вперед, как только первые пикировщики сбросят свои бомбы, но все получилось не так, как было задумано. Когда бомбардировщики начали бомбить позиции врага, советские танки двинулись вперед, вероятно, потому, что их позиции позволяли устроить засаду перед наступающими немецкими танками, но не обеспечивало прикрытия от ударов с воздуха. Вместо этого Т-34 выехали прямо под орудия «Тигров». С расстояния 1800 метров «Тигры» открыли огонь и уничтожили все Т-34, кроме немногих, которые вовремя успели уйти назад.

Когда танки противника отступили, Шерф приказал своим «Тиграм» двигаться вперед, и вскоре они вступили в бой не на жизнь, а на смерть с советскими танками и противотанковыми пушками. К счастью для немцев, фланговый маневр «Пантер» окупился сполна, поскольку теперь они получили возможность эффективно действовать против советских танков. Однако у советской стороны еще оставались козыри, возникла угроза, что враг обойдет левый фланг полка Беке. Но вновь Шерфу повезло, поскольку рота «Пантер» из 16-й танковой дивизии подошла вовремя и ликвидировала угрозу левому флангу. Тем временем бомбардировщики продолжали наносить удары с воздуха, которые оказались особенно эффективны для подавления советских противотанковых пушек. Наконец немцы взяли верх, а когда бой закончился, они насчитали 70 подбитых танков и 40 уничтоженных противотанковых пушек. С немецкой стороны были выведены из строя пять «Тигров» и четыре «Пантеры».

После ликвидации сильных советских оборонительных позиций подразделения 16-й танковой дивизии около 10 часов утра заняли Дашуковку. На отдых времени не было, потому что необходимо было с максимальным эффектом использовать этот с трудом завоеванный успех. Продираясь через грязь, танки и бронетранспортеры теснили противника и в 11:20 захватили Чесновку. Спустя полтора часа полк Беке занял позиции на высоте 239,8, расположенной в пяти километрах севернее Лысянки, на дороге из Лысянки в Баранье Поле. Это была та самая дорога, которой воспользовались танки Кравченко, когда первый раз шли на Звенигородку, окружая XI и XXXXII корпуса.

«Тигры» перекрыли дорогу, а четыре «Пантеры» вместе с 12 бронетранспортерами из разведывательного батальона 16-й танковой дивизии продолжили наступление на Хижинцы, которые были взяты во второй половине дня. Таким образом, 16-я танковая дивизия и тяжелый танковый полк Беке прошли еще 12 километров. Лишь 10 километров оставалось до соединения с группой Штеммермана. Это было впечатляющее достижение, и фон Манштейн отправил в III танковый корпус, 1-ю, 16-ю и 17-ю дивизии радиограмму следующего содержания: «Браво — несмотря на грязь и русских, многое уже сделано. Теперь остался последний шаг. Сожмите зубы — и вперед. Сейчас или никогда. Этот шаг тоже будет удачным».

Немцы обороняют Лысянку

Южнее, в Лысянке, боевая группа Франка искала способ переправиться через Гнилой Тикич. Из-за оттепели вода поднялась и скорость течения повысилась. Берега были крутыми, состояние дна было неизвестно. В то утро внимание немцев отвлекали советские атаки, но в середине дня обер-фельдфебель Штриппель нашел место, где, возможно, удалось бы переправиться через реку вброд. Вместе с солдатами, добровольно вызвавшимися выполнить это задание, он переправился через реку несколько западнее моста, взорванного перед «Пантерами» лейтенанта Цилиокса позапрошлой ночью. Были собраны еще шесть «Пантер», все с добровольно вызвавшимися экипажами, и при поддержке пикирующих бомбардировщиков им удалось благополучно переправиться через реку.

Во главе с «Пантерой» Штриппеля немцы с боем захватили плацдарм. Было важно перебросить туда и пехоту, и под прикрытием огня «Пантер», уже перебравшихся на другой берег, солдаты из 6-й роты 113-го моторизованного полка начали переправляться. Солдаты то шагали по броду, то плыли, борясь с ледяной водой и быстрым течением, но без потерь выбрались на берег. Там им пришлось вступить в тяжелый бой, но к полуночи немцы овладели западной частью Лысянки. Саперы приступили к восстановлению моста, но говорить о том, сможет ли он выдержать «Пантеры», было еще слишком рано. Раскисшая земля затрудняла доставку необходимого ремонтного оборудования.

Несмотря на неопределенность с возможностями моста в Лысянке, события 13 февраля можно было считать большим успехом III танкового корпуса, дававшим надежду на близкое спасение группы Штеммермана. Основной проблемой по-прежнему оставалось снабжение передовых групп корпуса. К вечеру у Франка оставалось 22 боеспособные «Пантеры» и шесть танков, требовавших ремонта. К тому же в распоряжении Франка в Лысянке была большая часть 113-го моторизованного полка и подразделения 37-го саперного батальона (обе части входили в состав 1-й танковой дивизии).

Обеспечение путей подвоза

Это было все, что могла предоставить для использования в наступлении навстречу группе Штеммермана 1-я танковая дивизия, поскольку остальные силы дивизии были задействованы на перевозке боеприпасов и горючего, прикрытии восточного фланга или просто еще не прибыли. В районе Ризино занимал позиции противовоздушный дивизион дивизии, но он не имел средств для передвижения. Его полугусеничники были изъяты для подвоза грузов передовым частям. Маршрут подвоза находился под постоянной угрозой атак советских войск, так что для охраны колонн с грузами на пути из Тихоновки в Лысянку Коль использовал некоторые свои танки Pz-IV и самоходки «Веспе» и «Хуммель», а также роту саперов и подразделения из моторизованного батальона на бронетранспортерах. Для прикрытия фланга от Кобыляк до Тихоновки Коль использовал разведывательный батальон, батальон танков Pz-IV, противотанковую роту, роту пехоты и три артиллерийские батареи. Остальная часть дивизии засела в грязи южнее.

Таким образом, Коль мог использовать в наступлении лишь часть своей дивизии. Особенно обращает на себя внимание низведение танков Pz-IV на роль машин охраны линий снабжения для наступающих «Пантер». Когда в немецкой армии было принято решение иметь в каждой танковой дивизии один батальон на «Пантерах» и один — на Pz-IV, на это решение повлияли несколько факторов. Одна из наиболее важных причин заключалась в том, что полностью перейти на выпуск «Пантер» было невозможно без серьезной перестройки производственных линий и сокращения объемов производства танков, и это как раз в то время, когда наращивание их выпуска имело критическое значение. Поэтому танк Pz-IV, старый, но не устаревший, сохранил свое место в немецких танковых дивизиях. Фактически его производство продолжалось до конца войны, что было весьма важно, учитывая, что к февралю 1944 года на фронт были отправлены лишь семь батальонов «Пантер». Все они, кроме одного, были задействованы для вызволения группы Штеммермана.

Идея ставить «Пантеры» на острие атаки, а старые Pz-IV использовать для прикрытия флангов часто не могла быть реализована на практике, поскольку большая часть танковых дивизии имели в своем составе Pz-IV и StuG-III. Но под Корсунем немецкие войска имели в своем распоряжении необычно большое количество «Пантер» и «Тигров», и действительно почти вся территория, захваченная III танковым корпусом, была завоевана с «Тиграми» и «Пантерами» во главе. Более легкие Pz-IV и StuG-III в основном использовались для защиты флангов. Вероятно, никто заранее не мог представить себе, что более легкие танки следует задействовать так далеко от передовой, как использовал их Коль на этом этапе операции, но реальная обстановка — гораздо более сильный фактор определения боевого порядка, чем доктрина, и сложно сказать, какие еще варианты были у Коля в сложившихся обстоятельствах.

Среди основных поводов для беспокойства командования III танкового корпуса были растянутые фланги и протяженные пути снабжения. Севернее 1-й танковой дивизии атакующая группировка включала в себя лишь танковый полк Беке, 506-й батальон «Тигров» и батальон «Пантер», батальон пехоты на бронетранспортерах и разведывательный батальон 16-й танковой дивизии. Остальные силы 16-й танковой дивизии, так же как и вся 17-я танковая дивизия, и вся танковая дивизия СС «Лейбштандарт» решали задачу прикрытия флангов и охраны коммуникаций корпуса. Последней составляющей III танкового корпуса была 198-я дивизия, которая сражалась у основания выступа, образовавшегося в результате вклинения корпуса во фронт Ватутина, и сумела вернуть контроль над Виноградом и восстановить связь с «Лейбштандартом».

Растянувшиеся фланги требовали подкреплений, и в течение 13 февраля Хубе дал указание командованию XXXXVI танкового корпуса составить план, показывающий, в какие сроки может быть высвобождена и отправлена в III танковый корпус 4-я горно-егерская дивизия. Вначале 4-ю горно-егерскую дивизию было решено сменить на позициях 6-й танковой дивизией, но Хубе потребовал, чтобы последняя затем была выведена в резерв.

Причина беспокойства Хубе, вероятно, заключалась в присутствии 40-й армии Жмаченко, атаковавшей 34-ю пехотную дивизию под Тыновкой. После интенсивного обстрела минометами и реактивными минометами пошла в наступление пехота при поддержке танков. Атакующие ворвались в Тыновку, и завязались уличные бои. Тем временем значительную часть обороняющихся оттеснили на высоту 235 западнее села. В конце концов, 34-й дивизии удалось остановить советскую атаку, но все равно положение немцев стало бы более уверенным, если бы под рукой находились некоторые резервы. Если бы войскам Жмаченко удалось бы прорвать немецкую оборону, последствия для немцев были весьма плачевными. При таком развитии событий не только стала бы невозможной попытка освобождения группы Штеммермана, но и оказался бы отрезан весь III танковый корпус.

Немецкая разведка считала, что в данное время в руках у Жмаченко достаточно сил для проведения такой операции, а состояние дорог препятствовали маневрам советских войск не меньше, чем немецких. Но в дальнейшем обстановка могла измениться. Поэтому разумно было не откладывать переброску 4-й горно-егерской дивизии. Кроме того, разрыв между 1-й танковой армией и 8-й армией все еще не был прикрыт. Для того чтобы не дать Красной армией воспользоваться им, требовались дополнительные войска[186].

Оборона плацдармов

В течение 13 февраля XXXXVII танковый корпус фон Формана добился очень незначительного продвижения. Почти все танки 11-й танковой дивизии стояли без горючего, поскольку состояние местности не позволяло продвигаться даже гусеничным машинам, предназначенным для буксировки тяжелой техники. В 1-м батальоне «Пантер» 26-го танкового полка оставалось на ходу лишь три танка. Один из них, танк лейтенанта Фиша, выехал в направлении, где предположительно появились советские танки. За короткое время танк получил несколько попаданий, а лейтенант был поражен осколками в спину и голову. Фиш умер почти сразу, но его экипажу удалось вывести танк назад в безопасное место. Несколько иная ситуация сложилась на участке 11-й танковой дивизии. Экипажи пытались обегчить проблему нехватки боеприпасов, перераспределяя их скудные запасы между своими танками, чтобы обеспечить наличие в каждой машине хотя бы по нескольку штук и бронебойных, и осколочно-фугасных снарядов. На данный момент отсутствие снабжения являлось основным фактором, ограничивающим боеготовность танков. 1-й батальон 26-го танкового полка имел на ходу 20 «Пантер», но большая часть из них не были готовы к бою из-за отсутствия горючего или боеприпасов.

Несколько лучшие результаты были достигнуты 13-й танковой дивизией под Юрковкой, но и ее успехи были достаточно скромными и ограничивались небольшим расширением плацдарма. С точки зрения кабинетного генерала, можно было бы утверждать, что было бы лучше послать 13-ю танковую дивизию в качестве подкрепления на плацдарм, уже захваченный 11-й танковой дивизией. Однако это означало бы, что на дорогах находятся уже две дивизии, а ведь дорожная сеть была и так перегружена, учитывая ее нынешнее плачевное состояние. Полковник Рейнгард, начальник штаба XXXXVII танкового корпуса, вынужден был одолжить самолет «Шторх», чтобы вылететь к фронту и добраться до командного пункта 11-й танковой дивизии. Этот визит вряд ли воодушевил Рейнгарда, поскольку с очевидностью показал, что по местности могут ехать только танки и лишь при предельной нагрузке на двигатели и трансмиссии, расходуя при этом скудные остатки топлива. К тому же многие немецкие солдаты были поражены «волынской лихорадкой», разновидностью тифозного заболевания. Было похоже, что фон Витерсхейм и его начальник штаба тоже заразились ею.

Еще более драматичные события разворачивались внутри кольца окружения, поскольку по всему периметру окруженной территории разгорались тяжелые бои. В течение ночи не утихали бои в Комаровке, Шендеровке и Новой Буде. Борьба за эти населенные пункты продолжалась и утром 13 февраля. Немцы просочились на окраины Комаровки около восьми часов утра, но вскоре последовал ответ с советской стороны. В 9:10 огонь тяжелой советской артиллерии обрушился на немецкие позиции вокруг Новой Буды. Штеммерман запросил авиацию, рассчитывая ударом с воздуха подавить советскую артиллерию, поскольку недостаток боеприпасов не позволял его батареям эффективно противодействовать советскому артиллерийскому огню. Тем временем немецким солдатам оставалось лишь укрыться в окопах и ожидать мощной советской атаки, которая, казалось, неминуемо начнется в ближайшее время.

Опасения немцев полностью оправдались. В течение ночи конники Селиванова заняли исходные позиции для атаки 13 февраля. 11-я и 12-я кавалерийские дивизии были готовы наступать на Новую Буду и Шендеровку, а 63-я кавалерийская дивизия при поддержке 19 танков атаковала Комаровку. Было жизненно важно не дать немцам из окруженной группировки продвигаться на юго-запад, где находился III танковый корпус, представлявший наибольшую угрозу среди всех немецких соединений на внешнем фронте окружения.

После длившейся более часа артиллерийской подготовки советские войска при поддержке танков пошли в атаку и ворвались в Новую Буду, где бригада СС «Валлония» только что сменила 266-й пехотный полк. Командир 266-го полка майор Зигель все еще находился в Новой Буде, когда советские танки понеслись по ее улицам. Он беспомощно наблюдал за тем, как советский танк замедлил ход и остановился совсем близко к нему. Его ординарец только что ушел с единственным оставшимся фаустпатроном, чтобы вступить в бой с другим танком, так что Зигелю оставалось только ждать, соблюдая тишину. К счастью для Зигеля, неподалеку оказался лейтенант Петерс, который подкрался к танку и подбил его с помощью еще одного фаустпатрона.

266-й пехотный полк, не успевший отойти далеко от Новой Буды, немедленно был развернут и брошен в контратаку, в ходе которой сумел отбить село. Валлонцы снова заняли оборонительные позиции в селе, но советские солдаты оставались неподалеку. Майор Липперт, командовавший бригадой СС «Валлония», как раз собирался направить своих солдат на прежние позиции, но при выходе из дома был ранен в грудь. Ранение оказалось смертельным, и Липперт вскоре скончался. Командование принял его адъютант Леон Дегрель. Тем временем советская артиллерия возобновила обстрел Новой Буды. Тело Липперта положили в гроб, который потом был закреплен на самоходном орудии, чтобы вывезти труп из «мешка» и похоронить.

Бой за Новую Буду оказался лишь прелюдией к большому сражению. Штеммерман снова и снова требовал воздушную поддержку, а советские пушки продолжали методично обстреливать село. Офицер по связи с Люфтваффе в штабе 8-й армии отвечал, что он уже направил в I авиакорпус запрос на поддержку наземных частей в районе Шендеровки — Стеблева. Тем временем части 2-го Украинского фронта продолжал атаковать Комаровку, но пока все атаки удавалось отразить. Примерно дюжина советских танков двинулась в атаку на Новую Буду и Комаровку по дороге из Моринцев, но эта атака также была отбита. В самих селах начались ожесточенные уличные бои, но ни одна из сторон не могла добиться решительного успеха. Однако главная цель Конева заключалась в том, чтобы не дать немцам двигаться дальше на запад или юг. Эта задача, во всяком случае, временно была решена.

Из группы Штеммермана по-прежнему шли жалобы на отсутствие воздушной поддержки, и ближе к вечеру Штеммерман получил сообщение, что силы Люфтваффе направлены на поддержку передовых танковых групп, прорывающихся к окруженным войскам. Все имеющиеся в наличии самолеты задействованы в том районе, и группе Штеммермана помочь уже нечем. Возможно, это было разумное решение. В конце концов, следовало расставить приоритеты, и вполне возможно, что судьба окруженных войск больше зависела от успешного наступления III и XXXXVII танковых корпусов, чем от воздушных ударов по целям на внутреннем фронте окружения. Быстрое продвижение III танкового корпуса в течение 13 февраля, по крайней мере, отчасти определялось предоставленной воздушной поддержкой.

А на окруженные немецкие войска продолжали сыпаться с неба листовки национального комитета «Свободная Германия». В целом они редко производили ожидаемый эффект, но на тот день все изменилось. Одну из листовок принесли генералу Лиебу, и тот увидел, что в ней указывается численность окруженной немецкой группировки. Лиеб с облегчением узнал, что вражеская оценка окруженных сил была сильно преувеличена, а значит, Красная армия будет действовать осторожнее, чем следует.

Потеря корсуньского аэродрома, 13 февраля

Две недели аэродром под Корсунем обеспечивал единственную связь группы Штеммермана с немецкой армией за пределами кольца окружения, но 13 февраля войска Конева наконец заняли его. Хотя снабжение все еще можно было осуществлять, сбрасывая грузы с самолетов, но возможности вывезти раненых по воздуху больше не было. Однако за предыдущие дни удалось вывезти очень небольшое количество раненых, потому что взлетно-посадочная полоса раскисла настолько, что самолеты могли ею пользоваться с большим трудом. Потеря аэродрома ожидалась, поскольку немцы оттягивали войска из северо-восточной части «мешка» к юго-западу. Оставалась надежда только на успех III танкового корпуса Штеммермана.

Казалось маловероятным, что окруженные войска смогут продержаться долго. Группа Штеммермана едва сводила концы с концами уже не первый день, а 13 февраля она получила очень небольшое количество грузов, поскольку не работал радиомаяк. В ненастную погоду радиомаяк был незаменим для экипажей самолетов, поскольку в этих условиях ориентироваться в воздухе над окруженной территорией без него почти не представлялось возможным. Несмотря на плохую погоду, 50 Не-111 сбросили 39 кубометров горючего и 25 контейнеров с боеприпасами, но сколько из этих грузов сумели найти солдаты Штеммермана, неясно.

Несколько лучше была погода в районе действий III танкового корпуса, и он получил 61 кубометр горючего и 34 тонны боеприпасов для «Тигров» и «Пантер». Однако, по всей видимости, самолетам не удалось сбросить грузы точно в места расположения танков. Во-первых, сбрасывать грузы точно на позиции войск было опасно, и, во-вторых, не всегда легко было определить местоположение танков, которые старались маскировать и размещать в укрытиях. И наконец, нелегко было сбросить груз точно в назначенное место. Лейтенант Лапе, адъютант Беке, вспоминал, как горючее добиралось до танков:

«Наконец 13 февраля мы вышли к небольшому городку Хижинцы. Нам сообщали, что именно здесь мы встретим внешний фронт окружения. К сожалению, это была ошибка! К тому моменту в ходе наступления почти все наши танки вышли из строя. Последние танки метр за метром пробирались по грязи, доходившей до крыльев. Расход топлива был огромным. „Пантера“ могла израсходовать полный бак за 3,5–4 километра. Самолеты Ju-52 с бреющего полета сбрасывали нам бочки с горючим, которые часто приземлялись в 200–300 метрах от танков. К бочкам приходилось привязывать стальную проволоку, за которую танки, у которых еще оставалось горючее, подтягивали их поближе».

Немцы соединяются в Лысянке, 14–15 февраля

Хотя горючего и боеприпасов постоянно не хватало, некоторое их количество все же достигало передовой. В передовых танковых группах стала остро ощущаться и нехватка продовольствия. В отличие от группы Штеммермана, которая до некоторой степени могла прокормиться со складов, оставшихся на еще удерживаемой территории, солдаты III танкового корпуса наступали через районы, которые противник занимал уже две недели. Там не приходилось рассчитывать на склады, кроме захваченных случайно. Поскольку ограниченные возможности снабжения по воздуху использовались прежде всего для доставки горючего и боеприпасов, танкистам приходилось воевать, не получая продовольствия. Когда имевшиеся с собой пайки израсходовались, сражаться приходилось на голодный желудок.

Солдаты, которые добрались до Хижинцев, были вынуждены не только мириться с голодом, им пришлось узнать обескураживающую новость: местность к востоку от городка оказалась совершенно непроходимой для танков, о чем вышестоящим командирам стало известно где-то к вечеру. Для всех это стало большим разочарованием. Получилось, что короткое расстояние, отделяющее передовую группу от окруженных войск, вдруг стало гораздо длиннее. Существовала возможность, заключавшаяся в том, что группа Штеммермана могла бы преодолеть район восточнее Хижинцев, поскольку пехоте было бы легче пройти через трудный участок местности. Венк спросил об этом у Шпейделя тем же вечером, но командование 8-й армии не предложило окруженным корпусам сконцентрировать усилия на том, чтобы пробиться к III танковому корпусу.

К этому моменту Жукову уже, должно быть, стало ясно, что основная угроза исходила не от корпуса фон Формана, но от сил Брейта. Вследствие этого Ротмистров получил приказ переместить свои силы из сектора юго-восточнее Звенигородки в район между Журжинцами и Комаровкой. Ослабление обороны на участке наступления XXXXVII танкового корпуса таило в себе некоторый риск, но не меньше был риск прорыва корпуса Брейта к окруженным немецким войскам. Эта возможность казалась советскому командованию гораздо более угрожающей, и, глядя на эту ситуацию из сегодняшнего дня, нельзя с ним не согласиться.

Плохие дороги, конечно, создавали советским войскам не меньше трудностей, чем немцам. Помимо непомерно больших затрат времени и горючего при передвижении по дорогам механизмы машин работали с предельным напряжением и часто выходили из строя. Кажется, что 18-й танковый корпус, до этого находившийся в резерве, был первым соединением, прибывшим в новый район. Имея в своем составе 30 боеспособных танков, он вышел к Журжинцам с целью организовать оборону на следующий день. Из 20-го танкового корпуса две танковые бригады были направлены в Лысянку, одна танковая бригада была отправлена в 4-ю гвардейскую армию, а стрелковая бригада осталась в районе юго-восточнее Лысянки. Наконец, 29-й танковый корпус был направлен в район Комаровки[187].

Перемещения частей и их снабжение по грязи потребовали большого труда от солдат, но танковые части также использовали для перевозки грузов волов и лошадей. Местное население тоже было призвано на помощь войскам. Несмотря на эти меры, у танков и машин Ротмистрова на новом месте была лишь треть нормы горючего. Конечно, это было серьезное препятствие, но у их противников дело обстояло не лучше. Следующий день должен был показать, достаточно ли оказалось советских контрмер[188].

14 февраля Брейт решил вылететь на «Физелере-Шторхе» в Лысянку. Пилоту обычно удавалось найти подходящее место для посадки такого маленького самолета близко к расположению посещаемой части. В этот раз пилот приземлился в Лысянке, где Брейт встретил и Коля, и Франка у моста. Командир III танкового корпуса увидел, что севернее Гнилого Тикича, где солдаты Франка наступали в направлении Октября, хутора северо-восточнее Лысянки, идет тяжелый бой. За атакой следовала контратака, и успех легко превращался в неудачу. Граница между жизнью и смертью тоже была тонка, ярким примером чего стал командир немецкого танка, который, как было принято, вел бой, высунув голову из командирской башенки. По какой-то причине он решил залезть в танк, но только он убрал голову в башню, как бронебойный снаряд снес люк, который он еще не успел закрыть[189]. От Лысянки Октябрь отделял ручей, текущий в Гнилой Тикич. Ручей был неширок, но все же труднопреодолим для танков. Однако, когда наступила темнота, взвод под командованием обер-фельдфебеля Штриппеля захватил мост через ручей грузоподъемностью 40 тонн. Мост был невредим, и танк Штриппеля подбил два Т-34, охранявших его. Теперь Штриппель имел на своем счету 60 уничтоженных танков противника.

Захват нового пути на северо-восток был важным достижением. До сих пор 16-я танковая дивизия с приданным ей танковым полком Беке наступала на направлении главного удара, тогда как 1-я танковая дивизия обеспечивала прикрытие ее фланга. Но 14 февраля было принято решение о том, что основной удар будет нанесен из района Лысянки в связи с непроходимой местностью восточнее Хижинцев и упорным сопротивлением советских войск.

Чтобы закрыть промежуток между 1-й и 16-й танковыми дивизиями, боевая группа Питша из 17-й танковой дивизии получила приказ перейти в наступление севернее Гнилого Тикича вечером 13 февраля и подойти к Лысянке с северо-востока. Незадолго до полуночи боевая группа начала выдвигаться из Франковки в составе одного Pz-IV, трех StuG-III из 249-го дивизиона штурмовых орудий и нескольких бронетранспортеров с пехотой. Однако скоро одно штурмовое орудие и все бронетранспортеры вышли из строя. Пехоте — одному офицеру, двум фельдфебелям и 27 солдатам — пришлось забраться на броню Pz-IV и двух оставшихся штурмовых орудий. Через 10 часов движения на Чесновку, до которой было всего-то 10 километров, первая цель была наконец достигнута. Три «Тигра» из 506-го тяжелого танкового батальона присоединились к боевой группе Питша перед тем, как она продолжила путь по дороге на Лысянку.

На полпути между Чесновкой и Лысянкой маленький немецкий отряд попал под обстрел небольшой группой советских пехотинцев. Прежде чем противник отступил, командир одного из «Тигров» был ранен в голову. Когда боевой группе осталось всего два или три километра до Лысянки, сопротивление ей оказали более значительные силы советской пехоты, но и их заслон был легко преодолен. В перестрелке башню Pz-IV заклинило, и танк уже не мог принять участие в дальнейших боевых действиях. Кроме того, выстрелом советской самоходки был подбит один из «Тигров», но всем членам экипажа удалось выбраться из танка невредимыми. После короткого боя боевая группа Питша продолжила тяжелый путь через грязь, и в сумерках ее танки были обнаружены солдатами боевой группы Франка. К этому моменту отряд Питша выбрался к высоте северо-восточнее Лысянки. Однако Питш и Франк соединили свои силы только на следующий день.

Хотя боевая группа Питша была не особенно сильной, это было желанное подкрепление к небольшим силам боевой группы Франка. Как уже отмечалось, многие его танки были небоеспособны, пехоты тоже было очень мало. Потери были не особенно высокими, но отмечалось много случаев обморожений, «траншейной стопы» и болезней, вызванных плохими условиями пребывания. Больше всего страдала пехота, и ее боевые возможности существенно уменьшились. Боевая группа Беке страдала от тех же проблем, и вскоре различные отряды им на помощь пришлось собирать среди войск, находившихся западнее.

Но изъятие сил у частей, прикрывавших фланги, ставило их в опасное положение, хотя, как отмечалось выше, 13 февраля Хубе дал XXXXVI танковому корпусу указание подготовить одну дивизию к отправке на усиление частей на передовой. Этот вопрос вновь обсуждался Хубе и фон Манштейном 14 февраля. Фон Манштейн предлагал отправить на усиление III танкового корпуса 6-ю танковую дивизию. В принципе это был логичный выбор, но Хубе считал 4-ю горно-егерскую дивизию более подходящим кандидатом. В 6-й танковой дивизии оставалось не слишком много танков. В ее составе имелось 15 боеспособных Pz-IV, и без сомнения часть из них вышли бы из строя в ходе маршей по раскисшим дорогам. С другой стороны, в дивизии имелись значительные силы пехоты. Однако Хубе не верил, что 6-я танковая дивизия, чью подвижность вне хороших дорог ограничивали ее грузовики, сможет достаточно быстро добраться до передовой через море грязи, которое представляли собой дороги. Тот факт, что значительная часть сил 1-й танковой дивизии все еще находилась на дорогах, пробиваясь через грязь, служил достаточно красноречивым подтверждением его мнения. Вместо этого Хубе предлагал вывести с занимаемых позиций 4-ю горно-егерскую дивизию и направить ее в корпус Брейта. Фон Манштейн попросил Хубе более пристально изучить этот вопрос.

Посоветовавшись с начальником штаба XXXXVI танкового корпуса (в состав которого входили обе дивизии) и с начальником транспортной службы 1-й танковой армии, Хубе еще раз позвонил фон Манштейну, и вопрос был решен в пользу 4-й горно-егерской дивизии. Ее предполагалось перебросить в III танковый корпус главным образом по железной дороге. Было не очевидно, успеет ли она прибыть вовремя, чтобы помочь в спасении группы Штеммермана.

Глава 17 Время истекает

14 февраля III танковый корпус Брейта продвинулся незначительно, таким образом увеличив объем грузов, который необходимо было доставить группе Штеммермана в «мешок». Чтобы помочь самолетам найти место сброса грузов, были разожжены три костра в форме треугольника. Люфтваффе просило, чтобы район сброса освещали фары автомобилей, но им было так трудно преодолевать грязь, что правильно расположить машины не удалось. Костры, вероятно, оказали некоторую помощь экипажам самолетов, поскольку 44 самолета из 74 выделенных для решения этой задачи сбросили свой груз, состоявший из 20 тонн боеприпасов и 18 кубометров горючего. Эти запасы были очень кстати, но если учесть, что лишь одна дивизия могла легко истратить за день боев в два раза больше боеприпасов, становится понятнее, насколько шатким было положение окруженных войск. В окружении находились шесть дивизий, пусть и гораздо меньшей численности, чем предусматривалось их штатами. В течение ночи погода все больше ухудшалась, сделав невозможным полеты остальных самолетов, готовившихся сбрасывать грузы для группы Штеммермана[190].

Грязь также не позволила XXXXVII танковому корпусу оказывать серьезное давление на войска 2-го Украинского фронта. Фон Форман видел, что расход горючего у его танков из-за распутицы в пять раз превышает норму. При нынешнем состоянии местности танки расходовали одну полную заправку на 18 километров. Прочие машины вообще практически не могли сдвинуться с места, и на организацию серьезной атаки просто не хватало горючего. В связи с этим XXXXVII танковый корпус просто не мог воспользоваться ослаблением советской обороны, вызванным переброской большей части танков Ротмистрова в район между III танковым корпусом и группой Штеммермана.

Уже утром солдаты Штеммермана предполагали, что им понадобятся все боеприпасы, которые были в их распоряжении. Шум приближающихся советских танков слышался южнее и восточнее Новой Буды. Возможно, они принадлежали 29-му танковому корпусу, который был направлен на поддержку 202-й, 254-й и 62-й стрелковых дивизий, уже сражавшихся в районе Комаровка — Новая Буда.

Советские танки скоро были брошены в бой за важные села в юго-западной части внутреннего фронта окружения, где немцы пытались прорваться на юго-запад. Ни одна из сторон за этот день не добилась решительного успеха, потери все росли. Лиеб докладывал, что в окружении находилось около 2000 раненых. С ними нужно было что-то делать, поскольку кольцо окружения постепенно сдвигалось на юго-запад, и его восточный и северный участки обороны окруженных войск оттягивались назад. Поначалу была надежда, что это позволит высвободить дополнительные части для наращивания атак навстречу III танковому корпусу, но к нынешнему моменту подошедшие силы лишь компенсировали потери, понесенные частями, уже введенными в бой. Нехватка боеприпасов заметно сдерживали немцев. Атака Хильков была запланирована на полдень, но ее пришлось отложить из-за недостатка боеприпасов. Таким образом, к концу дня немцы занимали практически те же позиции, что и в начале, и этот результат, вероятно, радовал Конева гораздо больше, чем его противников.

Командование группы армий «Юг» было чрезвычайно обеспокоено положением группы Штеммермана, и в 18:05 Вёлер позвонил фон Манштейну, чтобы кратко описать обстановку. Фон Манштейн ответил: «Это первый день, когда группа Штеммермана не продвинулась ни на шаг».

Вёлер сказал: «Во второй половине дня я приказал Штеммерману собрать вместе все силы, чтобы нарастить атакующую группировку, и что все войска севернее Роси должны быть отведены на ее южный берег. Из-за недостатка горючего и боеприпасов, вызванного невозможностью подвоза по воздуху из-за плохих погодных условий, передвижения войск в „мешке“ затруднены».

«Отвод войск на южный берег Роси — это последний маневр, который сможет выполнить Штеммерман, — сказал Манштейн. — После этого он безоговорочно должен идти на прорыв».

«Я уже несколько раз приказывал Штеммерману прорываться. Возможно, Лиеб более активен», — ответил Вёлер.

«Хорошо, в таком случае, возможно, будет лучше передать командование над всеми силами Лиебу. Группе Штеммермана нужно дать ясно понять, что она должна прорываться на Журжинцы своими силами. Сколько людей сейчас находятся в котле?»

«Пятьдесят четыре тысячи».

«Нельзя ли усилить 11-ю танковую дивизию?» — спросил фон Манштейн.

«К сожалению, нет, и в настоящий момент практически невозможно осуществлять снабжение 11-й танковой дивизии».

«Я хотел бы попросить вас рассмотреть вопрос о том, можно ли высвободить 3-ю танковую дивизию».

«Увы, на данный момент это невозможно», — ответил Вёлер.

На этом разговор закончился, и, кажется, Вёлер был прав, когда он говорил о невозможности высвобождения 3-й танковой дивизии. Даже если бы это было сделано, при имеющемся состоянии дорог на это потребовалось бы несколько дней. К тому времени судьба группы Штеммермана в любом случае уже была бы решена. Есть некоторая усмешка судьбы в том, что Вёлера, который еще недавно заставлял наступать сопротивлявшегося фон Формана, теперь понукал его собственный начальник, возможно считавший, что Вёлеру не хватает энергичности. Однако распутица была очень весомой помехой, и чем ближе командир оказывался к передовым войскам и их борьбе с грязью, тем более реалистично он начинал смотреть на ситуацию.

Прочие подкрепления уже рассматривались и обсуждались ранее, прежде всего 2-я парашютная дивизия. Позже тем же вечером Буссе позвонил Шпейделю и предложил, чтобы эта дивизия была использована для смены 3-й танковой дивизии. Поскольку создавалось впечатление, что советский 20-й танковый корпус был выведен со своих позиций и переброшен северо-западнее, было бы желательно освободить 3-ю танковую дивизию для решения других задач. Шпейдель ответил, что для прибытия 3-й парашютной дивизии понадобится около 10 дней. Единственное, что можно было сделать в данное время, — отправить два батальона с резервами в боевую группу Хаака.

Отсутствие продвижения 14 февраля стало большим разочарованием для всех солдат окруженной группировки. К этому времени сведения о потере корсуньского аэродрома, должно быть, уже были хорошо известны, выводы были очевидны. Если спасение не последует в ближайшее время, все будет потеряно. Генерал Штеммерман хорошо осознавал серьезность положения и понимал, что если танки III танкового не прорвут кольцо 15 февраля, нужно будет ожидать кризиса. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы прийти к подобному заключению. XI и XXXXII армейские корпуса были сжаты на небольшой продолговатой территории с неразвитой дорожной сетью, ослабленной распутицей и заполненной автомобилями и повозками. На многих из них везли раненых, которым приходилось по нескольку часов проводить в пробках, но доставить их в Шендеровку было необходимо, так как днем позже немцы должны были покинуть Стеблев.

Боевые действия тоже шли не слишком успешно для окруженных войск. 72-я дивизия продолжала наступать из района Хильков, но в итоге не имела продвижения, поскольку советские войска проводили контратаки. Советская атака под Новой Будой угрожала отрезать один из батальонов полка «Германия» дивизии СС «Викинг», который только что сменил бригаду СС «Валлония». Поскольку советскую пехоту сопровождали танки, у нее имелись неплохие шансы выбить немцев из села. Однако оставшиеся танки Pz-IV дивизии СС «Викинг» были поблизости и предотвратили эту угрозу.

И снова ни одна из сторон не имела явного преимущества, но так как время работало против немцев, Конев мог оставаться вполне удовлетворен сложившимся положением. Возможно, он не слишком беспокоился и об обстановке на внешнем фронте окружения, хотя части фон Формана утром возобновили атаки. На этот раз атаковала боевая группа Хаака, поддержанная танками 11-й танковой дивизии, захватившей территорию юго-западнее Звенигородки неподалеку от высоты 204,8, к которой танки дивизии вышли 12 февраля. Впрочем, успехи немцев были скромными, к тому же активные действия затруднила начавшаяся пурга. В любом случае, количество немецких танков в этом районе было очень небольшим. На бумаге они могли выглядеть впечатляюще, поскольку в этом районе действовали два танковых полка, 4-й танковый полк из 13-й танковой дивизии и 15-й танковый полк из 11-й танковой дивизии, усиленные одним батальоном «Пантер» (1-й батальон 26-го танкового полка) и двумя частями штурмовых орудий (8-й танковый батальон и 911-й дивизион штурмовых орудий). Однако все эти части вместе насчитывали шесть танков и три штурмовых орудия, готовых к бою. А если бы эти части были полностью укомплектованы, в сумме они располагали бы 500 танками и штурмовыми орудиями.

При столь незначительной численности бронетехники у немецкой стороны становится ясным, что Конев не слишком рисковал, принимая решение на переброску 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрова. К тому же увеличения количества немецких танков в ближайшее время ожидать не приходилось. Отсутствие запасных частей делало невозможным восстановление многих поврежденных танков в ремонтных мастерских, а поставки новых танков с заводов в сложившихся условиях были невозможны. Но не только машины работали на пределе своих возможностей. Солдаты тоже были изнурены. Они были крайне переутомлены, и многие впадали в апатию. По сути, силы войск фон Формана были исчерпаны, а сам фон Форман подумывал о перемещении своего командного пункта глубже в тыл, против чего резко возражал Вёлер. Учитывая слабость XXXXVII танкового корпуса и огромные трудности с организацией снабжения, представляется сомнительным, что фон Форман мог внести существенный вклад в спасение группы Штеммермана независимо от того, где он находился.

Как отмечалось выше, III танковый корпус 14 февраля продвинулся относительно недалеко. Температура упала, и начался мороз, что давало надежду на улучшение состояния дорог для проезда колесного транспорта. Однако во второй половине дня 14 февраля начались сильные снегопады, и продвигаться по дорогам было по-прежнему так же трудно для большинства машин немецких дивизий. Поэтому задача пробиваться к группе Штеммермана лежала на плечах экипажей немногочисленных боеспособных танков 1-й танковой дивизии, полка Беке и боевой группы Питша, конечно, при условии, что на передовую удастся доставить боеприпасы и горючее.

Ранним утром 15 февраля Брейт и Бак, вылетевшие на «Физилере-Шторхе», прибыли на командный пункт Беке. Генералы передали приказание, требовавшее перемещение полка Беке южнее с целью организации атаки в районе Лысянки. Это решение вряд ли удивило Беке, он и сам уже выяснил, что территория восточнее Чесновки непроходима для танков. Имея очень небольшое количество машин — шесть «Тигров» и восемь «Пантер», он не мог отправить на юг много танков. Было решено, что «Пантеры» останутся в районе Чесновка — Хижинцы, но уйдут из Хижинцев, чтобы связать боем советские танки южнее Медвина, а «Тигры» направятся на юг, к Лысянке.

В первой половине дня «Тигры» под командованием Шерфа двинулись в путь на Лысянку. Почти сразу же один «Тигр» получил попадание в корму, снаряд пробил броню и попал в моторный отсек. Остальные «Тигры» приняли бой в условиях плохой видимости и заявили об уничтожении четырех Т-34 в течение короткого времени. На этом бой не кончился, поскольку советские танкисты попытались скрыться в складках местности. Однако им все же не удалось выйти из-под огня «Тигров», и экипажи немецких танков заявили еще о семи подбитых Т-34. Но и немцы понесли потери. У одного танка снаряд снес ленивец, а у другого была перебита гусеница. Оба эти танка оказались обездвижены. Танк Шерфа тоже получил попадание — советский снаряд сорвал запасные траки, закрепленные на боку башни, но в броню он ударил под таким углом, что не причинил больше никакого ущерба. Кроме того, в «Тигре», который был подбит в начале боя, двое членов экипажа были убиты и один был ранен.

Тем временем батальон «Пантер» танкового полка Беке также вступил в жаркий бой, когда примерно дюжина советских танков, по оценке немцев, атаковала их с севера. Атака была отбита, и немцы заявили об уничтожении восьми танков, но и сами имели потери. Три «Пантеры» были выведены из строя. У одной из них снаряд, срикошетив от маски пушки, вошел между башней и корпусом и заклинил башню.

Вдобавок к выведенным из строя танкам у немцев появилось несколько раненых. Их необходимо было вывезти в тыл, но выполнить это оказалось нелегко. Учитывая присутствие в районе советских танков, отправлять их на бронетранспортере без охраны танков было рискованно. А пока раненым приходилось ждать, на холоде и без пищи, наравне с солдатами, которые продолжали вести бой. С тех пор как полк Беке покинул Франковку, танкисты не получали пищи, кроме неприкосновенного запаса, хранившегося в танках. Они воевали, не имея возможности хотя бы раз выспаться многие недели, но все понимали, что их товарищи в окружении находятся в еще более тяжелых условиях.

В течение ночи саперы боевой группы Франка усилили мост в Лысянке. Теперь силам Франка было проще продолжить путь к окруженной группировке, но лишь если были бы доставлены боеприпасы и горючее. Во второй половине дня колонне со снабжением с сильным охранением, возглавляемой майором Фейгом, удалось пройти к Лысянке. Пока Фейг вел колонну к передовой, в Лысянке продолжался бой. К концу дня солдатам Франка удалось взять под контроль все село. Ночью боевая группа готовилась к атаке на хутор Октябрь.

Конечно, на планируемую атаку из Лысянки через Октябрь на Комаровку возлагались определенные надежды, но немецким командирам было ясно, что имеющиеся в наличии силы очень слабы. Боевая группа Питша усилила немецкую группировку в районе Лысянки лишь незначительно. Утром 15 февраля она насчитывала один танк Pz-IV и одно штурмовое орудие StuG-III, а также некоторое количество пехоты из 17-го разведывательного батальона. Эта боевая группа поддерживала боевую группу Франка в бою за северную часть Лысянки, но определенно требовались дополнительные силы. Обстановка на участке, занимаемом дивизией СС «Лейбштандарт», была уже не столь напряженной, как несколько дней назад, поэтому было принято решение направить часть ее сил в качестве подкрепления в район основного удара навстречу окруженным немецким войскам. Однако поредевший «Лейбштандарт» смог выделить только четыре единицы бронетехники: один StuG-III, один Pz-IV, одну «Пантеру» и один «Тигр». На броне танков поехали несколько пехотинцев. Труднопроходимая местность и дороги сильно осложнили их путь. Ближе к вечеру боевая группа добралась лишь до Шубиных Ставов. Она смогла бы принять участие в боевых действиях в районе Лысянки не раньше следующего дня. Фактически весь путь протяженностью всего 21 километр занял 36 часов.

При таких скудных подкреплениях для удара навстречу группе Штеммермана было ясно, что время, отведенное немцам на вызволение окруженных сил, подходит к концу. В то же время попытка прорыва изнутри была бы очень рискованной. Кроме того, она означала бы, что множество раненых придется оставить врагу, и, скорее всего, будет потеряно много тяжелого вооружения и техники, даже если все пройдет успешно. Если же прорыв из «мешка» не увенчается успехом, он может обернуться массовой кровавой бойней. Бои последних дней позволяли предположить, что советские силы по периметру кольца были усилены, что могло сделать прорыв крайне сложным. Тем не менее какой-либо реальной альтернативы прорыву больше не предвиделось.

Планы на прорыв, 15 февраля

Утром 15 февраля Штеммерман и Лиеб встретились, чтобы обсудить возможность прорыва. Ряд мер по подготовке к прорыву уже был принят. Были сожжены секретные бумаги, были уничтожены машины, которые не смогли бы сопровождать прорывающиеся войска из-за условий местности или отсутствия горючего. Было также уничтожено значительное количество тяжелого вооружения.

Вероятно, наиболее трудно далось решение оставить раненых. В Шендеровке скопилось около 2100 раненых, из которых состояние 1450 человек было таково, что они могли лишь лежать либо сидеть. Лиеб и Штеммерман согласились, что их придется оставить. Взять их с собой означало подвергать их риску быть брошенными без помощи, потому что машины, которые могли их принять, скорее всего, должны были застрять на пересеченной местности, особенно при преобладающей в эти дни плохой погоде. Поэтому было принято решение, что те, кто не мог идти самостоятельно, будут оставлены во временном госпитале вместе с медицинским персоналом. По одному врачу из каждой дивизии должны были остаться с ранеными. Оставалось надеяться лишь на то, что советские солдаты будут обращаться с ними достаточно гуманно.

Планом прорыва было предусмотрено, что корпус Лиеба в составе корпусной группы «Б», 72-й дивизии и дивизии СС «Викинг» пойдут впереди, а корпус Штеммермана в составе 57-й и 88-й дивизий будут двигаться сзади. Из района Комаровка — Хильки авангард будет прорываться через вражескую оборону по кратчайшему пути на Октябрь, где его должен будет ждать III танковый корпус. Прорыв будет начат 23:00 16 февраля в расчете на темноту и внезапность.

В принципе план выглядел простым, но, конечно, реализовать его было весьма трудно. Во второй половине дня Лиеб провел некоторое время в доме, занятом под его командный пункт. Оттуда он мог обозревать весь «мешок», если только видимость не ухудшали снегопады. На небольшой территории скопилось около 50 000 человек. Нелегко было перемещать такую массу войск, не раскрывая свои намерения противнику. Однако советскому командованию и так должно было быть очевидно, что немцам едва ли имеет смысл пытаться соединиться с основными силами иначе, чем по кратчайшему пути.

Солдаты Красной армии, попавшие в плен к немцам и пошедшие на сотрудничество с ними, известные как «хильфсвиллиге» — «желающие помогать», или сокращенно: «хиви» (Hilfswillige — HiWi), вызывали особое беспокойство. Сотни тысяч «хиви» служили в немецких частях на Восточном фронте. Неудивительно, что, попадая в руки к советским войскам, они рассматривались как предатели, поэтому у них было еще больше причин, чем у немцев, бояться советского плена. В батарее Антона Мейзера служили десять «хиви», но в начале февраля все они исчезли. Они неплохо несли свою службу у немцев, но, осознав, что два немецких корпуса окружены, они, по всей видимости, дезертировали. Мейзер понимал, что их наверняка расстреляют, попади они в плен, и предполагал, что они попытаются разыскать партизанские отряды и присоединиться к ним.

Общеизвестно, что война на советско-германском фронте сопровождалась многочисленными случаями жестокости и зверств против солдат и мирного населения. Возможно, это нашло свое отражение в заключительном абзаце приказа Штеммермана на прорыв: «Нарушения норм международного права не должны допускаться ни при каких обстоятельствах, иначе можно будет ожидать жестокого обращения противника с нашими ранеными».

Наличие боеприпасов, в особенности для стрелкового оружия, конечно, было важным предварительным условием для осуществления прорыва. Ночной бой с расчетом на внезапность не предусматривал широкого использования артиллерии, но если бы попытка прорыва пошла бы вразрез с планом, артиллерийская поддержка могла бы оказаться необходимой. К тому же, скорее всего, до начала прорыва еще предстояли бои, а войска Штеммермана уже испытывали острую нехватку боеприпасов и крайне нуждались в дополнительных поставках по воздуху.

Снаружи кольца окружения тоже принимались различные меры, чтобы встретить группу Штеммермана. Если бы в полосу III танкового корпуса удалось выйти всем 50 000 человек, то разместить их всех стало бы непростой задачей. Местное население было эвакуировано из сел вблизи линии фронта, чтобы обеспечить кров прорвавшимся солдатам. Для того чтобы справиться с ожидавшимся большим количеством раненых, были развернуты перевязочные пункты.

Возле передовой раненые должны были получить только первую помощь. Дальше их следовало как можно скорее отправить в тыл, где уже были подготовлены поезда, которые должны были развезти их по госпиталям. Проводилась также подготовка к эвакуации раненых по воздуху.

Советские силы накануне прорыва

Окажутся ли принятые немцами меры полезны, по крайней мере отчасти, зависело от советских войск. У Конева было три армии — 4-я гвардейская, 27-я и 52-я, задействованные на окружении двух немецких корпусов. 5-й гвардейский кавалерийский корпус вел боевые действия совместно с этими армиями уже более двух недель, а части 5-й гвардейской танковой армии только что прибыли в этот район. Однако эти части были истощены в результате продолжительных боев, в особенности корпуса танковой армии Ротмистрова. На вечер 15 февраля 20-й танковый корпус Лазарева насчитывал лишь шесть боеспособных танков. 29-й танковый корпус Кириченко был лишь немногим лучше, имея в своем составе 15 боеспособных танков.

И все же Конев располагал большим количеством сил, чем Штеммерман и Лиеб. Три армии по периметру окружения насчитывали 11 дивизий и поддерживались кавалерийским корпусом Селиванова и танковым корпусом Кириченко. Хотя сравнение, основанное на числе дивизий, всегда следует проводить с осторожностью, представляется несомненным, что советские силы вокруг «мешка» были сильнее окруженной группировки. К тому же, по всей видимости, наиболее сильные советские части, в частности танковые, находились между группой Штеммермана и III танковым корпусом. Шансы были не в пользу запланированного немцами прорыва, что, должно быть, понимали Конев и Жуков.

Сосредоточение для прорыва

До начала прорыва оставалось еще двадцать четыре часа. При лучших погодных условиях за это время могло произойти многое, но при имеющейся распутице, нехватке запасов и крайней усталости личного состава не приходилось ожидать существенных изменений сложившегося положения. С другой стороны, расстояние между группой Штеммермана и III танковым корпусом было настолько малым, что даже небольшие изменения могли иметь решающее значение. Особую важность представляли села Хильки, Комаровка и Новая Буда на юго-западном участке кольца окружения. Для каждой из сторон было важно взять их под контроль, что предвещало тяжелые бои, которые наверняка сократят запасы боеприпасов до опасно низкого уровня.

К счастью для немцев, Люфтваффе прикладывало значительные усилия для обеспечения доставки как можно большего количества грузов окруженным войскам. За 15 часов, с 15:00 15 февраля до 6:00 16 февраля, самолеты Ju-52 и Не-111 совершали многократные полеты для сброса грузов группе Штеммермана. Некоторые экипажи за этот короткий промежуток времени выполнили до семи вылетов. Их усилия не пропали даром — было сброшено 140 тонн боеприпасов, 57 кубометров горючего и другие ценные грузы. Генерал Лиеб записал в своем дневнике 16 февраля, что в результате действий Люфтваффе предыдущей ночью его корпус теперь гораздо лучше обеспечен боеприпасами.

Вероятно, немцы получили боеприпасы как раз вовремя. Вечером 15 февраля 105-й пехотный полк сосредоточился для ночной атаки на Хильки. Солдаты были изнурены, но важность атаки была ясна каждому, кто хотел выбраться из «мешка», и подразделения вышли на исходные позиции в назначенное время. После атаки Новой Буды четыре дня назад полк приобрел опыт ночных боев и сумел и этой ночью решить поставленную задачу, благо село обороняли не особенно большие силы противника. Утром началась советская контратака при поддержке бронетехники, но ее удалось отбить. Однако в 16:00 советские войска атаковали с большей решимостью и вновь при поддержке танков. Они проникли в юго-западную часть Хильков, но дальше им продвинуться не удалось. Майор Кестнер, командир 105-го полка, ввел в бой свой резерв, включая штурмовые орудия, и организовал контратаку. Вечером село снова было в руках немцев.

Южнее, в Комаровке, противники поменялись ролями. На рассвете 16 февраля село занимали немцы, но в середине дня из немецкого XI армейского корпуса докладывали, что советская пехота и танки вошли в село. Развернулись тяжелые бои за каждый дом, и во второй половине дня западная часть Комаровки оказалась занята советскими солдатами, а восточная все еще находилась под контролем немцев. В Новой Буде тоже шел серьезный бой, но солдаты из бригады СС «Валлония» и дивизии СС «Викинг» сумели удержать село в своих руках.

Таким образом, очертания критически важного юго-западного участка кольца окружения несколько изменились, но не настолько, чтобы это повлияло на немецкие планы организации прорыва. Однако Штеммерман не сомневался в том, что III танковому корпусу придется разбить советские войска, обороняющиеся северо-восточнее Лысянки. Самое большее, чего он рассчитывал добиться силами своей группы, — это прорвать внутренний фронт окружения, но не внешний. Его скептицизм, должно быть, усилил сомнения некоторых немецких командиров относительно способности Штеммермана руководить своей группой в таком исключительно трудном положении. В 10:00 фон Манштейн снова заявил Шпейделю, что он сомневается, хватит ли Штеммерману необходимой энергии и воли для проведения прорыва. Шпейдель ответил, что Вёлер уже приказал Лиебу возглавить немецкие войска при прорыве.

Как отмечалось выше, Вёлер испытывал сомнения и относительно прочих командиров. Утром он вылетел в Вербовец и оттуда продолжил путь в «Кюбельвагене», направившись в Ерки, где располагались командные пункты боевой группы Хаака и 11-й танковой дивизии. Там также присутствовали фон Форман и командиры 13-й и 14-й танковых дивизий, Микош и Унрейн. Собравшиеся офицеры сообщали, что их части испытывают острую нехватку не только боеприпасов и горючего, но и хлеба, ботинок, носков и прочего жизненно важного имущества. Солдаты просто полностью износились и измучились и сильно страдали от вшей, поскольку очередным последствием отсутствия нормального снабжения была невозможность соблюдать личную гигиену. К тому же число танков и тягачей, вышедших из строя из-за распутицы и отсутствия технического обслуживания и ремонта, было больше, чем когда-либо прежде. Вместе с инфекциями все эти факторы понизили боевые возможности до предельно низкого уровня.

Как мы уже видели, болезни сражали и командиров. Фон Витерсхейм, страдавший от «волынской лихорадки», держался на уколах, не оставляя поста командира 11-й танковой дивизии. Его начальник штаба майор Древе был поражен тем же заболеванием и переведен на постельный режим. Мартин Унрейн заболел какой-то разновидностью желудочной инфекции, но оставался на посту командира 14-й танковой дивизии, хотя был заметно ослаблен болезнью. Фон Формана миновали серьезные болезни, но он был простужен и, похоже, находился в состоянии крайнего нервного истощения, во всяком случае, такое впечатление сложилось у Вёлера. Несмотря на все трудности, Вёлер требовал, чтобы XXXXVII танковый корпус не прекращал атаки. В частности, необходимо было выбить противника с высоты 208,9 восточнее Звенигородки. Также следовало проводить ложные атаки в целях предотвращения дальнейшей переброски сил 2-го Украинского фронта в другие районы.

Олаф Элерс: происшествие под Юрковкой, 16 февраля

16 февраля интенсивность боев на участке XXXXVII танкового корпуса была низкой. На большей части линии фронта стояла тишина, но некоторые столкновения произошли в районе небольших холмов северо-западнее Юрковки. Немцы задействовали там сборные силы из остатков различных подразделений. Олаф Элерс был среди солдат 13-й танковой дивизии, принимавших участие в этом бою, и описал это событие в своем дневнике. Рано утром была сформирована боевая группа примерно из 60 человек, в которую вошел и он. Элерса как артиллерийского корректировщика сопровождал радист с радиооборудованием. Однако на немногих оставшихся машинах для Элерса и радиста места не хватило. Оба ящика с рациями удалось погрузить в бронетранспортер, но помимо этого в нем оставалось лишь одно место, которое мог занять либо Элерс, либо радист. Элерс решил, что будет лучше, если радист останется при своих рациях, а сам он пойдет пешком.

Вооруженный пистолетом, Элерс двигался по следам боевой группы, пробиваясь через снег, покрывавший вязкую грязь. Машины уже исчезли из вида, когда он услышал несомненные звуки боя. Это, должно быть, был очень короткий бой, потому что скоро наступила тишина. Элерс прошел еще некоторое расстояние и наткнулся на трупы советских солдат, убитых совсем недавно. Немецкие машины уехали вперед и уже скрылись за гребнем холма.

Элерс с утра ничего не ел, но рядом с одним из убитых солдат он нашел сумку с хлебом и сыром и захватил ее с собой. Прежде чем пойти дальше, он вооружился советским пистолетом-пулеметом, так как свой потерял несколько дней тому назад. Через несколько шагов он увидел тела еще двух советских солдат, но выглядели они странно — на снегу вокруг них не было никаких следов крови. Элерс ткнул один из трупов в ботинок своим новым оружием, и вдруг советский солдат вскочил с поднятыми руками, встал и второй «труп». Элерс понял, что эти молоденькие мальчики не собирались убивать его, хотя легко могли бы это сделать, пока он подходил к ним. Вместо этого они отбросили свое оружие и притворились мертвыми.

Неожиданно Элерс получил двух пленных и решил взять их с собой, поскольку он был нужен впереди. Оставить их было немыслимо, поскольку они могли вернуться в свою часть и сообщить о встреченной немецкой группе. Элерс понимал, что они могли бы его застрелить, но сам он не собирался этого делать, хотя раньше уже видел, как советские солдаты убивали сдавшихся немцев.

В сопровождении двух пленных Элерс продолжил трудный путь вперед. Прошагав еще полчаса, они встретили немецкий танк, загруженный убитыми и ранеными солдатами и не имевший места для двоих пленных. Элерсу со своими пленниками пришлось двигаться дальше.

После утомительного пути через снег, занявшего два с половиной часа, Элерс нашел свою боевую группу, которая занималась укреплением окопов, захваченных у советских войск, которые еще недавно держали здесь оборону, но ко времени прихода Элерса уже отошли. Пока Элерс шел к командному пункту, немцы с изумлением смотрели на двух советских солдат, которых Элерс привел с собой. Командный пункт находился в маленькой хате со снесенной крышей. Элерс передал пленных под охрану пехотинцу и подошел с докладом к лейтенанту, командовавшему боевой группой. Офицер сказал ему, что им придется подготовить круговую оборону, и наблюдательный пункт Элерса будет составной частью оборонительного периметра, поскольку на счету был каждый человек.

Элерс согласился и сказал, что мог бы использовать пленных для рытья окопов. Лейтенант не возражал и попросил Элерса поторопиться, поскольку контратаки противника можно было ожидать в любой момент. Когда Элерс попросил, чтобы пленных забрали в тыл, как только прибудет подходящая машина, лейтенант ответил, что, вероятно, это будет затруднительно, так как единственный доступный танк находился на пути в боевую группу, загруженный боеприпасами и пайками для личного состава, и после разгрузки должен был забрать раненых немецких солдат на перевязочный пункт.

Элерс, радист и двое пленных взялись за работу и успели уже немало, когда во второй половине дня началась пурга. Надеясь подойти незаметно под прикрытием снегопада, советские войска пошли в атаку против немецкой боевой группы, но Элерс наладил связь со своей батареей и вызвал артиллерийский огонь по приближающемуся врагу. Атака противника была остановлена огнем немецких гаубиц и пулеметов.

Хотя советскую атаку и удалось успешно отразить, скоро стало очевидно, что немецкие позиции практически отрезаны, поскольку противник простреливал местность позади высотки, которую занимали немцы. Танку, который должен был подвезти боеприпасы и продовольствие, пришлось ждать темноты, чтобы добраться до передовых позиций. Когда он приехал, стало ясно, что еды доставлено совсем немного, и пленники Элерса получили лишь немного хлеба. Надежды Элерса на то, что двоих пленных танк заберет в тыл, не оправдались, потому что места в нем не хватило даже на всех раненых немцев.

Примерно часом позже танк отправился назад с ранеными, а Элерса разыскал связной, который передал ему приказ лейтенанта о том, что пленных следует расстрелять. Элерс отправил связного назад, не дав ответа. У него не было намерения убивать пленных, и вместо этого он связался по рации со своим командиром капитаном Ивоном и описал ему ситуацию. Ивон ответил, что он лично добьется того, чтобы танк съездил к передовым позициям еще раз, или же найдет другую машину, которая вывезет пленных.

Ободренный обещанием командира, Элерс отправился на командный пункт к лейтенанту. Элерс сообщил ему, что двое советских солдат — его личные пленные и он сам несет ответственность за то, чтобы обеспечить им обращение в соответствии с международными конвенциями.

«Вы только послушайте! — воскликнул лейтенант, красуясь перед двумя унтер-офицерами, находившимися рядом с ним: — Но в соответствии с международными конвенциями запрещается и использовать военнопленных на земляных работах. — Лейтенант повернулся к Элерсу и сказал: — Господин обер-фенрих, я дал вам ясный приказ расстрелять пленных».

«Господин обер-лейтенант, — резко ответил Элерс, — вы не имеете права приказывать мне. Я направлен обеспечивать ваше взаимодействие с артиллерией, но я не ваш подчиненный».

«Вы слышали это? — обратился лейтенант к унтер-офицерам и снова повернулся к Элерсу: — Вы пока еще обер-фенрих, а не офицер, и вы отказываетесь подчиниться приказу офицера? Я доложу о вас, чтобы вы понесли наказание».

Однако Элерс не сдавался.

«Я нахожусь здесь в качестве офицера-наблюдателя, и на мне такой же Железный крест, как и на вас. А что касается артиллерийского огня, то здесь решаю не я. Каждый снаряд на счету, решение принимает только мой командир на батарее».

«Мы окружены, — ответил лейтенант. — И как командир опорного пункта я могу отдавать приказы любому, кто на нем находится, включая и вас, войти в состав его гарнизона. И я еще раз приказываю вам расстрелять пленных».

Элерс вернулся обратно в свой окоп и снова связался с капитаном Ивоном по рации. Выслушав рассказ Элерса о только что произошедшем, Ивон ответил, что он не имеет права препятствовать тому, чтобы Элерс вошел в состав гарнизона, но строго приказывает Элерсу и радисту ни при каких обстоятельствах не расстреливать пленных. В ходе этого разговора Элерс обратил внимание, что его пленники побледнели. Возможно, они что-то понимали по-немецки. К облегчению Элерса, оказалось, что командир полка, полковник Дауде, запретил расстреливать пленных, и с этой новостью Элерс вернулся в дом, где лейтенант ждал его донесения о выполнении расстрела.

Когда Элерс сообщил ему о приказе полковника Дауде, лейтенант сменил тактику: «Хорошо, я понимаю вашу проблему, но подумайте сами. Здесь, в этом доме, для пленных места нет. Даже если все раненые будут вывезены, освободившееся место нужно будет предоставить моим солдатам, чтобы они смогли передохнуть. Пока они могут только скрючиться в своих окопах, а о том, чтобы отправить пленных назад к русским, не может быть и речи. Кроме того, у нас слишком мало людей, чтобы приглядывать за пленными ночью. А что, если нас атакуют русские? Нас всего 42 человека, в бою будет нужен каждый солдат, ни одного нельзя будет выделить для охраны пленных».

«Мы можем связать пленных, чтобы не дать им сбежать».

«Что ж, если их связать, им придется лежать на земле. В этом случае к утру они замерзнут до смерти. Впрочем, я отменяю свой приказ о расстреле пленных. Вместо этого я приказываю вам передать их мне».

Элерс пошел к своему окопу, где застал радиста за разговором с капитаном Ивоном, который сказал, что пленных следует передать командиру опорного пункта, но командир полка занимается организацией их вывоза в тыл. Скрепя сердце Элерс повел пленных на командный пункт. Они вошли в дом, и Элерс, несколько приукрасив картину, доложил, что командир полка лично обеспечит машину, которая заберет пленных. Лейтенант сухо ответил, что так он и предполагал. Он приказал одному из унтер-офицеров позаботиться о пленных и вывести их наружу. Вскоре раздались два пистолетных выстрела. С тяжелым сердцем Элерс побрел назад, и, едва он дошел до своего окопа, начался минометный обстрел. Элерс приказал радисту запросить заградительный огонь по обе стороны их позиций.

Судьба попавших в плен на Восточном фронте очень часто была незавидной. В данной конкретной ситуации, кажется, изначально с пленными намеревались обращаться согласно требованиям международных конвенций, но все же в итоге они были расстреляны. Возможно, подобные обстоятельства повлияли на приказ Штеммермана на прорыв, в котором он подчеркивал, что нормы международного права не должны нарушаться. Во время прорыва было бы трудно вести пленных с собой. С другой стороны, не было особого риска в том, чтобы отпускать их, забрав их оружие. Едва ли они могли бы сообщить что-то ценное, выйдя к своим.

До начала прорыва дело обстояло совсем иначе, поскольку требовалось сохранить планы в секрете, но пока войска не пошли на прорыв, охранять пленных было сравнительно легко.

Немцы атакуют хутор Октябрь, 16 февраля

Штеммерман полагал необходимым, чтобы 1-я танковая дивизия разбила советские части, обороняющиеся северо-восточнее Лысянки. Конечно, и Брейт понимал важность занятия местности к северо-востоку от Лысянки и рано утром вылетел в село с намерением оставаться там до тех пор, пока солдаты группы Штеммермана не выйдут в место, где они будут в безопасности. «Физилер-Шторх» Брейта приземлился как раз, когда боевая группа Франка перешла в атаку в направлении хутора Октябрь.

Как мог видеть Брейт, атака началась не блестяще. Боевая группа Питша, которая должна была поддерживать Франка, состояла из одного танка Pz-IV, одного штурмового орудия StuG-III и 19 офицеров и солдат из 17-го разведывательного батальона. Однако StuG-III вышел из строя, даже не дойдя от исходной позиции до атаки, вдвое уменьшив силы боевой группы. К тому же начавшуюся атаку танков Т-34 пришлось отражать роте «Пантер», но в ходе боя две «Пантеры» провалились в небольшие овраги, укрытые снегом и потому невидимые для водителей танков. Оба танка в конце концов были возвращены в строй, но это потребовало немалых усилий.

Вскоре последовала еще одна советская атака. Немцы оценили силы атакующих примерно в три десятка Т-34. Обер-фельдфебель Штриппель с тремя «Пантерами» был направлен в контратаку. К счастью для него, к нему на подмогу подоспели подкрепления: сперва ему были приданы еще два танка, а через некоторое время еще два. С семью «Пантерами» Штриппель отбил атаку советских танков, заявив о не менее чем 27 подбитых в ходе этого боя Т-34 при лишь одной потерянной «Пантере». Каковы бы ни были реальные потери советских танкистов, этот успех позволил немцам организовать атаку Октября, что и было сделано после полудня[191].

Пока боевая группа Франка наступала на Октябрь, еще один немецкий отряд приближался с севера. Это был тяжелый танковый полк Беке, который атаковал высоту 239,0, находившуюся примерно в двух километрах северо-восточнее Октября. Силы полка Беке существенно уменьшились. На данный момент он состоял из двух взводов «Пантер» и двух взводов «Тигров» вместо прежних двух батальонов, по одному на каждый тип танков. В ходе атаки на высоту 239,0 «Пантеры» действовали справа, «Тигры» — слева.

Когда танки вышли в точку примерно в двух километрах севернее высоты 239,0, маленький отряд остановился, поскольку пикирующие бомбардировщики из эскадры «Иммельман» начали налет восточнее Октября. Самолеты также нанесли удар по лесополосе юго-восточнее Журжинцев. Оба эти района были удобны для скрытного размещения советских противотанковых пушек. Через 15 минут удары Люфтваффе завершились, и танки Беке пошли вперед. Вальтер Шерф, командовавший «Тиграми», почти сразу же услышал выстрелы пушек. Оказалось, что несколько Т-34 были обнаружены немцами и попали под огонь «Пантер», которые отразили атаку советских танков, после чего вступили в бой с противотанковыми пушками возле Октября.

«Тигры» Шерфа продвигались без происшествий, пока не приблизились к месту, которое недавно бомбили пикировщики. В нескольких местах было видно пламя, и Шерф сделал вывод, что пикировщики справились с поставленной задачей. Однако скоро выяснилось, что советские солдаты выдержали их удар. На опушке леса восточнее Октября уцелели несколько противотанковых пушек, и при приближении «Тигров» расчеты стали спешно разворачивать орудия в их сторону. К несчастью для артиллеристов, экипажи «Тигров» уже обнаружили пушки противника и имели явное преимущество в скорости поворота своих орудий. Немцы открыли огонь первыми и уничтожили противотанковые пушки. Началась огневая дуэль с Т-34, в которой один из «Тигров» получил попадание в моторный отсек и вспыхнул. Экипаж успел вовремя выскочить наружу, и почти сразу после этого в танке взорвались боеприпасы. После еще нескольких стычек с советскими танками «Тигры» достигли цели и организовали оборону на высоте 239,0.

Тем временем боевая группа Франка, получив от Люфтваффе горючее и боеприпасы, с боем продвигалась к Октябрю. Вместо того чтобы атаковать из Лысянки по прямой, Франк решил послать свои немногие танки и малочисленную пехоту в обход слева, чтобы взять Октябрь с севера. Несмотря на то что три «Пантеры» в ходе выполнения этого маневра увязли в болотах, прикрытых недавно выпавшим снегом, солдаты Франка упорно продвигались к Октябрю. Им удалось организовать слабый заслон на запад от Журжинцев, но очистить от противника лес восточнее Октября оказалось им не по силам.

К концу дня в боевой группе Франка оставалась едва ли дюжина боеспособных «Пантер». В пехотных ротах 2-го батальона 113-го моторизованного полка оставалось лишь по двенадцать человек. В Лысянке и вблизи нее также оставалось много танков, имевших незначительные повреждения или просто застрявших. Поскольку было очевидно, что позиции боевой группы Франка опасно обнажились, а состояние местности не оставляло надежды на быстрый ввод в строй поврежденных танков, многие обездвиженные танки были подготовлены к взрыву.

Существенно ослаблены были не только боевые группы Беке и Франка, были исчерпаны силы всего III танкового корпуса. В районе Лысянки требовалось больше сил, но единственным источником подкреплений могла стать только 1-я танковая дивизия СС. Однако, как отмечалось выше, хотя первые подразделения этой дивизии начали свой тяжелый путь 15 февраля, в назначенный район они стали прибывать только к вечеру 16 февраля. Несмотря на то что еще некоторые небольшие силы 1-й танковой дивизии СС находились в пути, их не стоило ждать быстро, учитывая состояние дорог.

Немецкие войска в районе Лысянки были не только очень малочисленны. Солдаты были изнурены напряжением боев, отсутствием сна и недостатком продовольствия. Передовые группы не видели горячей пищи уже половину недели, но в этот день Вальтера Шерфа ждал сюрприз. Беке попросил Шерфа прийти на свой полковой командный пункт и доложить о последнем бое. «Тигр» Шерфа находился всего в 400–500 метрах от командного пункта Беке. Механик-водитель Шерфа проехал в его сторону около 80 метров, дальше Шерф пошел пешком. Он прибыл на командный пункт, и разговор о боевых действиях занял всего несколько минут. Неожиданно перед Шерфом поставили тарелку жареной картошки с салом, и Беке предложил ему поесть. Оказалось, что картошка и сало были обнаружены в погребе.

Глава 18 Прорыв из Корсуньского «мешка»

К ночи на 16 февраля III танковый корпус продвинулся еще немного ближе к «мешку», но от окруженных войск Штеммермана его передовую группу, танковый полк Беке, все же отделяли семь километров. Одной из причин этого стала советская атака, в результате которой советским войскам удалось захватить западную часть Комаровки. Часть села, удерживаемая солдатами 2-го Украинского фронта, была единственным важным пунктом на кратчайшем пути между группой Штеммермана и передовыми подразделениями III танкового корпуса.

После броска вперед, выполненного III танковым корпусом 13 февраля, надежды немцев на спасение были высоки, но оптимизм иссякал по мере того, как становилось ясно, что усталость, потери, поломки, трудности со снабжением и растянувшаяся линия фронта постепенно свели на нет наступательные возможности корпуса. Утром 16 февраля было очевидно, что шансы на успешный прорыв группы Штеммермана действительно невелики. В Шендеровке Штеммерман обсудил сложившееся положение с Лиебом и командирами дивизий.

«Господа, все вы знаете наше положение, — сказал Штеммерман, прежде чем дать краткое описание обстановки, после чего продолжил: — У нас не будет другого шанса. Сейчас или никогда. Нам придется действовать следующим образом: все окруженные силы двинутся на Лысянку. За прорыв будет отвечать генерал Лиеб. Мы пойдем тремя колоннами, имея армейские части справа, войска СС слева и 72-ю дивизию в центре. 576-я и 88-я дивизии составят наш арьергард. Я останусь с теми, кто будет покидать „мешок“ последними. Начало операции назначаю на 23:00 сегодня, 16 февраля. Ваши вопросы?»

«Как мы поступим с машинами?» — спросил генерал Лиеб.

«Мы не можем взять их с собой. Всю колесную технику придется уничтожить. В прорыв пойдут только танки и прочие гусеничные машины», — ответил Штеммерман.

«А раненые?»

«Все раненые, которых можно транспортировать, будут погружены на повозки и сани, остальных придется оставить в Шендеровке с медиками-добровольцами».

В этот момент командир дивизии СС «Викинг» генерал-лейтенант Гилле спросил: «Кто будет обеспечивать прорыв советской обороны?»

«Это будет ваша задача, Гилле», — ответил Штеммерман.

«Я и сам хотел это предложить, господин генерал», — немедленно ответил Гилле, и на этом совещание закончилось.

Наконец жребий был брошен. Командиры отправились в свои части через Шендеровку, где на каждом шагу виднелись указатели на расположение немецких частей. Маленькие домики с соломенными крышами были переполнены ранеными. Между ними боролись за место различные штабы и подразделения связи. Солдаты, получившие короткий отдых, пытались найти в домах какой-нибудь теплый уголок, чтобы хотя бы просушить промокшую одежду. У большинства из них за последние дни одежда почти не бывала сухой.

В Шендеровке царила небывалая активность. Штабные офицеры жгли документы, которые нельзя было ни забрать с собой, ни оставить в руках противника. Все же некоторые бумаги впоследствии уцелели, например приказ на прорыв, изданный в 112-й дивизионной группе, одной из частей корпусной группы «Б». В приказе отразилась вся шаткость положения. Входя в первый эшелон, 112-я дивизионная группа должна была атаковать в 23:00 16 февраля. Исходные позиции ей следовало занять, по крайней мере, за час до этого, отчасти потому, что остальные войска группы Штеммермана тоже должны были успеть выдвинуться вперед.

Внезапность имела чрезвычайное значение для успеха прорыва. Примечательно, что солдаты 112-й дивизионной группы должны были идти в атаку с незаряженными винтовками. Приказ на атаку гласил: «Любая ненужная стрельба — это преступление, ставящее под угрозу прорыв в целом. Каждого солдата, который увидит перед собой противника и немедленно не атакует и не убьет его, следует самого бесшумно убить. Это должно быть доведено до каждого. На кон поставлены более серьезные вещи, чем жизнь отдельного человека».

Несомненно, это был очень жестокий приказ, но следует помнить, что положение было угрожающим. В окружение попали большие силы, которые через три недели состояли из изможденных людей, большей частью находившихся в отчаянии или в апатии. Сколько человек оставалось в группе Штеммермана, точно неизвестно. Штаб XI армейского корпуса оценивал число находившихся в котле солдат, которые еще были в состоянии идти в бой, в 45 000 человек. Число раненых оценивалось в 2100. Однако к этому времени аккуратный учет личного состава был невозможен, и вполне возможно, что силы Штеммермана были немного больше. Но какова бы ни была истинная цифра, последний шанс для них заключался во внезапности, поэтому кроме уже упомянутых выше указаний были приняты и другие меры сохранения планов на прорыв в тайне до последнего момента. Например, вблизи передовой было запрещено разжигать костры, курить, разговаривать и создавать ненужный шум. Машины следовало уничтожать способами, не приводящими к взрыву или возгоранию. Радиообмен до последней минуты поддерживался в обычном режиме.

Делая все, чтобы соблюсти эти меры предосторожности, немцы готовились к прорыву. Тем не менее какую-то стрельбу слышал Антон Мейзер во время ожидания приказа на прорыв, но, возможно, полная тишина в полосе готовящегося прорыва могла бы показаться советским солдатам еще подозрительнее. Мейзер находился не с передовыми частями, которые должны были прорывать советскую оборону. Части, которые готовились к выполнению этого приказа, должно быть, имели более веские основания сохранять тишину.

Одной из частей, находившихся в первом эшелоне, был 105-й пехотный полк майора Кестнера. Для прорыва обороны противника его полк был усилен солдатами из разных разбитых или рассеявшихся частей. Однако он считал, что эти подкрепления обладают низкой боевой ценностью, и надеялся прежде всего на собственных солдат. Поскольку за предшествующие дни его полк уже провел несколько успешных ночных атак, Кестнер рассчитывал на полученный опыт и в ходе прорыва намеревался использовать такие же тактические приемы.

105-й пехотный полк, будучи частью 72-й пехотной дивизии, был помещен в середине первого эшелона, имея с севера от себя корпусную группу «Б», а с юга — дивизию СС «Викинг». Расположение 72-й пехотной дивизии в центре боевого порядка позволяло надеяться, что ее фланги будут защищены. Однако в темноте легко было потерять ориентацию. Конечной целью была Лысянка, но маленький городок не был похож на сияющий маяк. Наоборот, его поиски будут осложнены тем, что войскам придется искать дорогу на местности, покрытой снегом. Карты были редкостью. Кестнеру повезло раздобыть карту масштаба 1:10000, найденную у взятого в плен советского офицера, но, учитывая все трудности, присущие ночным боевым действиям, имелась немалая вероятность сбиться с пути и перемешать боевые порядки. К тому же, если бы начался тяжелый бой, офицерам было бы очень сложно вести людей кроме тех, кто находился в непосредственной близости от них.

Прорыв: 72-я пехотная дивизия

Последние часы перед началом прорыва были проведены в нервозном ожидании. Невозможно было предсказать, насколько упорным окажется сопротивление Красной армии в районе между «мешком» и Лысянкой. Все немцы знали, что они неминуемо столкнутся с двумя линиями обороны. Но, возможно, советское командование разместило дополнительные части на запланированном маршруте немцев. Никто не мог с уверенностью сказать этого, но это уже было не так важно. В 23:00 в строгом соответствии с планом немцы двинулись на прорыв.

Полк майора Кестнера был среди частей, выступивших первыми. Как можно незаметнее его солдаты, тяжело нагруженные боеприпасами, начали продвигаться вперед с исходных позиций у Хильков. Было темно, свет луны и звезд скрывали плотные облака. Создались все условия для того, чтобы советские солдаты не обнаружили немцев до последнего момента. Солдаты Кестнера беззвучно приблизились к советским оборонительным позициям и с кратчайшего расстояния атаковали первую линию обороны, используя стрелковое и холодное оружие. Внезапность дала немцам преимущество, и первая линия обороны была сразу же прорвана. Вторую линию советской обороны тоже удалось прорвать быстро, а вплотную за передовыми подразделениями шли основные силы полка.

Лишь в двух местах полк Кестнера был втянут в несколько более интенсивные бои. В обоих случаях его солдаты наткнулись на позиции советских батарей, которые были захвачены в ближнем бою. Используя особенности местности, 105-й полк продолжал движение в юго-западном направлении и около 3:30 достиг дороги из Журжинцев на Почапинцы. К Журжинцам были отправлены небольшие разведотряды, которые обнаружили там пять танков Т-34, охраняющих въезд в село. Примерно в двух километрах южнее Журжинцев также были различимы силуэты нескольких танков. Доложив о них по рации в дивизию, разведчики проскользнули позади машин врага, используя неровности местности. Ничего не указывало на то, что русские что-то подозревают. Немцы пересекли дорогу и продолжили движение на запад. Неожиданно они наткнулись на очередные советские позиции. На этот раз они были явно ориентированы в западном направлении. Внешний фронт окружения был достигнут. Советские солдаты спали в своих окопах, и немцы бросились на них, действуя ножами и прикладами винтовок.

Бой был коротким, поскольку внезапность позволила немцам быстро справиться с обороняющимися. Однако последние успели выстрелить несколько очередей, и это привлекло внимание экипажа советского танка. Он включил фары, и хотя он не заметил солдат Кестнера, части следовавшей за 105-м полком 72-й дивизии были обнаружены и втянуты в бой. Люди Кестнера продолжили путь вперед и юго-восточнее Хижинцев снова встретили танки. Вперед были посланы разведчики, и, подобравшись поближе, они, к своему великому восторгу, увидели знакомые кресты, которые несли на своей броне все немецкие танки. Они вышли на позиции передовой группы III танкового корпуса.

Полк Кестнера провел прорыв практически по учебнику. Вероятно, все сложилось лучше, чем осмеливался надеяться кто-либо из состава полка, в основном благодаря скрытности и внезапности. Однако не всем частям повезло так же, как полку Кестнера. Вскоре после начала прорыва управление большей частью колонн нарушилось. До какой степени это имело значение, неясно, поскольку и у командиров не было ясной картины советской обороны, намерений и возможностей противника. Вероятно, невозможно было избежать того, что боевой порядок прорывающихся войск рассыпался на движущиеся в одном направлении отдельные группы, каждую из которых ждали свои бои и своя судьба.

266-й полк майора Зигеля следовал за 105-м полком майора Кестнера. Вначале все шло хорошо, но как только была достигнута первая высота, на полк Зигеля обрушился огонь советских минометов и пулеметов. В темноте точность огня была невысокой, и пострадали от него лишь несколько солдат. Зигель слышал, как кричал раненый: «Заберите меня с собой! Заберите меня с собой!» Возможно, это был фельдфебель Рейш. Зигель приказал ему дождаться, когда проедут санитары, которые подберут его.

Солдаты Зигеля двигались дальше, не встречая сопротивления, пока не оказались перед дорогой между Журжинцами и Почапинцами. Поскольку вдоль дороги были расставлены советские танки, Зигель решил, что у них нет шансов прорваться через заслон противника, поскольку у них отсутствовали средства борьбы с танками. Зигель отправил лейтенанта Олендорфа на разведку, и вскоре тот возвратился и сообщил, что со стороны Журжинцев подходят советские танки, чтобы усилить заслон на дороге. Не было других вариантов, кроме как взять южнее. Зигель сверился с компасом и давал необходимые указания, когда к нему подошел полковник Хуммель из 124-го полка. Как и Зигель, он не видел альтернатив обходному маневру с юга.

Вскоре после поворота на юг солдаты Зигеля снова были обстреляны, на этот раз из леса между Почапинцами и Октябрем. Зигель громко крикнул: «Я майор Зигель! 266-й полк — ко мне!» Показались солдаты из разных частей 72-й дивизии. Поскольку нельзя было терять ни минуты, Зигель инструктировал подходивших людей, и продвижение на юг продолжилось вдоль края леса. Однако капитан Кностманн собрал небольшую боевую группу и, атаковав советских пулеметчиков в лесу, отбросил их, а затем продолжил путь через лес. Его боевая группа, хотя и понесла потери, сумела нагнать 105-й полк, как раз когда тот соединился с III танковым корпусом. Среди потерь был лейтенант Олендорф, который получил ранение и впоследствии попал в плен.

Ни Зигель, ни кто-либо другой не знали об успехе капитана Кностманна и его солдат. Вместо этого они продолжали двигаться на юг и дошли до юго-восточного угла леса. Уже начало светлеть, и на некотором расстоянии показались двое саней. Видимо, это везли завтрак советским солдатам, занимавшим позиции где-то неподалеку. Зигель и его люди пережидали, сохраняя тишину, и возницы, похоже, не заметили немцев. Зигель послал небольшую боевую группу, чтобы захватить сани, но, пробираясь вперед, вместо саней они обнаружили советскую артиллерийскую батарею. Ее стремительно захватили и вывели из строя орудия, прежде чем немцы двинулись дальше на юг.

Через некоторое время солдаты Зигеля вышли на расстояние броска камня к Гнилому Тикичу, где Зигель устроил плацдарм. Сам он не пошел на берег реки, поскольку хотел удостовериться, что его пехотинцы надежно обороняют периметр плацдарма. К тому же он заметил пять советских танков и уже опасался худшего, но танки не двигались. Зигель собрал людей своего полка, а также из 124-го полка и частей СС, которые вышли в этот район. Он объяснил, что им придется оборонять плацдарм, чтобы дать возможность солдатам, следующим за ними, переправиться через реку и выйти в безопасное место.

Большинство солдат были «стреляными воробьями», ветеранами, понимавшими, что нужно делать. Они быстро принялись за дело. Лейтенант Гроссе из 124-го полка принял под командование восточный фланг, а Зигель остался командовать на западной стороне. Офицеру СС он поручил соорудить временную переправу через Гнилой Тикич. Дальше он обошел свой фланг, а затем и восточный фланг, проверяя, все ли в порядке. Тем временем на плацдарм выходили из окружения все новые и новые солдаты. Сквозь ветви деревьев, росших по берегам, Зигель видел немецких солдат на другой стороне реки. Таким образом, казалось, что все идет хорошо.

Кроме беспокоящего огня, советские войска не предпринимали попыток нарушить ход переправы через Гнилой Тикич. Примерно через час появились бронемашины из дивизии СС «Викинг», преследуемые советским танком, который въехал на плацдарм, обстреливая немецкие машины. Вскоре он попал в глубокий овраг и потерял возможность двигаться. Примерно в 8:30 Зигель отдал приказ своим людям переправляться через реку, поскольку поток солдат, выходивших из окружения, все рос, а никакого намека на вражеские атаки по-прежнему не было.

Когда Зигель вышел к реке, которая в этом месте имела ширину около 20–30 метров, он не увидел ни моста, ни каких-либо других средств для переправы. Попытки столкнуть в воду повозки, чтобы сделать импровизированный мост, не увенчались успехом из-за слишком сильного течения. Солдаты пытались рубить деревья для постройки моста, но тщетно. Не было иного выхода, кроме преодоления реки вплавь в ледяной воде. Около 9:15 Зигель переплыл реку, перебраться на другой берег удалось и большей части его людей, хотя многие не справились с холодной водой и быстрым течением и утонули.

Солдаты, выбравшиеся на южный берег Гнилого Тикича, не вынесли с собой почти ничего, кроме своей мокрой одежды. Было потеряно много стрелкового оружия, а также все тяжелое вооружение и техника. Решительная советская атака была бы убийственна для промокших и замерзающих солдат Зигеля. Они прошли два или три километра и вышли к Лысянке, понеся по дороге незначительные потери, хотя все это время находились под обстрелом противника. Возможно, глубокий снег уменьшал эффект от разрыва снарядов. Зигель вспоминал, что одному из солдат, раненному недалеко от Лысянки, помогла советская женщина, которая служила в качестве «хиви» при полевой кухне и выходила из окружения вместе с немецкими войсками. Она получила награду за мужество.

В Лысянке Зигель узнал, что о нем уже доложили как об убитом. Он мог доказать, что жив, но его случай был совсем не уникален. Прошло много дней до того, как немцы собрали точные данные о количестве и состоянии вышедших из окружения.

Большая часть 72-й дивизии, перед прорывом насчитывавшей около 4000 человек, добралась до Лысянки. Вероятно, около 90 % из ее состава вышли из окружения, несмотря на то что большинство из них было вынуждено отклониться от намеченного маршрута. Была потеряна практически вся материальная часть дивизии, в основном восточнее дороги между Журжинцами и Почапинцами, где была сильно пересеченная, труднопроходимая местность[192].

Некоторые немецкие солдаты успели уйти недалеко. Одним из примеров является фельдфебель Петер Рейш, служивший в 4-й роте 266-го пехотного полка. Он успел отойти лишь на километр к востоку от Шендеровки, когда был тяжело ранен в ногу осколком мины при минометном обстреле. Он не мог идти и быстро осознал, что может спастись лишь с помощью просьб или угроз. После того как с ним поговорили капитан Октен и майор Зигель, появился санитар, отрезал ему штанину, сделал перевязку и сказал: позаботься о себе самостоятельно, пока санитар найдет кого-нибудь, кто сможет помочь ему нести раненого. Санитар больше не вернулся.

Рейш беспомощно лежал на снегу, наблюдая, как мимо него на юго-восток движется поток машин, повозок и солдат. Никто не пытался помочь ему, пока какое-то подразделение связи не остановилось рядом с ним из-за возникшей впереди пробки. После короткого обсуждения Рейша погрузили на одну из повозок. Он замерз и мучился от сильной боли, но, во всяком случае, он приближался к III танковому корпусу. В темноте колонна ехала медленно, но верно, что на рассвете путь ей преградила пробка. Рейша перенесли на крытую повозку, ехать в которой было удобнее, но терялась возможность видеть происходящее. В этой повозке вместе с ним ехали еще двое раненых.

Долгое время повозка не двигалась, и Рейш начал беспокоиться. Забитая дорога не вызвала бы полной остановки колонны на такое долгое время. Он и его соседи по повозке начали кричать, но не получили ответа. Рейш прополз вперед и прорезал дырку в ткани, закрывавшей повозку, чтобы посмотреть, что происходит. К своему ужасу, он увидел, что в повозку не впряжена лошадь.

Мимо повозки Рейша, находившейся в низине, проходило артиллерийское подразделение из войск СС. Ее орудия застряли, и, к облегчению Рейша, некоторых из лошадей запрягли в их повозку. Однако спустя некоторое время ездовые попытались убедить Рейша сдаться красноармейцам. Но Рейш не слушал их. Он твердо решил либо выбраться из окружения, либо умереть, даже если придется застрелиться из своего пистолета. Столкнувшись с такой решимостью, солдаты СС сняли Рейша с повозки и положили его на снег.

Но больше никто не собирался помогать ему, и вскоре Рейш остался один. Остальные немецкие солдаты бежали с поля, спасаясь от артиллерийского обстрела. Раненая нога лишила Рейша возможности идти, поэтому он решил ползти к лесу. По пути он встретил еще одного раненого немца, тоже пытавшегося доползти до леса. Какое-то время они ползли вместе, но потом раненый отстал, и Рейш больше его не видел. Наконец Рейш добрался до леса, куда беспорядочно набился немецкий транспорт, пытаясь избежать встречи с советскими танками.

К своему счастью, Рейш нашел запряженную лошадьми штабную повозку, с которой он мог ехать, взобравшись на одну из лошадей. Выбраться из леса было нелегко, так как неподалеку находились танки противника, но когда они все же выехали из него, Рейш попросил командира встреченного им подразделения разрешить поместить на повозку больше раненых. Вместе с другими ранеными Рейша устроили в повозке. При езде по неровной местности их сильно трясло, и раненые кричали от боли. Когда повозка выехала к дороге, ведущей на юг из Журжинцев, то попала под обстрел советских минометов, и взрывом ее сбросило в канаву. Возница распряг лошадей и уехал, бросив раненых на произвол судьбы.

Рейшу помогли несколько солдат СС, которые положили его на свою телегу рядом с другими ранеными, но уехали они недалеко. Дорогу перегородили разбитые повозки, и вновь у возницы не выдержали нервы, и он уехал на лошади. Через некоторое время мимо телеги прошли два врача, и Рейш попросил их запрячь лошадей в телегу. Спеша поскорее уйти дальше, они отказались, но Рейш достал пистолет, навел его на врачей и сказал: «Если мы не уедем отсюда, не уйдете и вы». Угроза произвела желаемый эффект, и врачи позвали на помощь идущих мимо солдат. Те расчистили дорогу и заново запрягли лошадей.

Рейх и остальные раненые продолжили свой путь. Неподалеку от высоты 239,0 Рейш увидел какого-то генерала, возможно, генерал-майора Крузе, который направлял солдат в сторону леса южнее высоты 239,0. Рейш поехал на юг, но вскоре повозка застряла в болоте. Рейша перенесли на другую повозку, но там ему хватило места только чтобы сесть, а не лечь. Поскольку повозку трясло на неровностях, езда причиняла ему ужасные мучения. Когда показалась Лысянка, Рейш даже попросил положить его на землю, чтобы проползти остаток пути, но никто его не слушал. Ему пришлось остаться в повозке, но, к своему величайшему облегчению, в Лысянку его довезли живым.

Прорыв: корпусная группа «Б»

На северном фланге группы Штеммермана вечером 16 февраля к прорыву готовилась корпусная группа «Б». В ее составе насчитывалось 6257 немецких офицеров, а также 1155 «хиви», что делало ее одним из наиболее сильных формирований, принимавших участие в прорыве. Ее первый эшелон под командованием полковника Фибига включал в себя 112-ю дивизионную группу в составе 110-й полковой группы, 258-й полковой группы, 112-го запасного батальона, 112-го саперного батальона и 112-го противотанкового дивизиона. Артиллерию корпусной группы «Б» возглавлял полковник Бём. По его распоряжению перед тем, как двинуться на восток, батарея подготовилась к обстрелу района Петровское — Журжицы. По одной батарее легких полевых гаубиц должны были сопровождать каждую волну пехоты и вести огонь прямой наводкой. Спасти тяжелые гаубицы полагали невозможным, и все они должны были быть приведены в негодность, после того как выпустят последние снаряды.

Несмотря на большое скопление войск на ограниченной территории, части заняли назначенные им позиции вовремя, и в 23:00 258-я полковая группа бесшумно пошла вперед, а через десять минут за ней двинулась и 110-я полковая группа. Как и полк Кестнера, солдаты 258-й полковой группы добились внезапности и, подойдя вплотную к советским позициям, бросились на противника с холодным оружием. Это обеспечило практически полный успех, и продвижение продолжилось в юго-западном направлении, где была преодолена еще одна советская оборонительная линия к югу от Петровского. Дальше передовые батальоны корпусной группы «Б» прошли южнее Журжинцев, пересекли дорогу и примерно в 5 часов утра вышли к Октябрю.

Частям корпусной группы «Б», которые следовали за людьми Фибига, повезло меньше. В нескольких километрах юго-западнее Хильков обнаружилось, что гаубицы не смогут пройти по пересеченной местности, и их пришлось привести в негодность. Когда они двинулись дальше и вышли к дороге, то обнаружили там заслон из советских танков и вынуждены были отклониться от кратчайшего маршрута на юг. По пути они перемешались с солдатами 72-й дивизии и дивизии СС «Викинг» и через некоторое время вышли к Гнилому Тикичу, через который им пришлось переправляться.

В некоторых случаях солдаты отбивались от своих частей даже до начала прорыва. Николаус Ромес служил в корпусной группе «Б», но оказался в Новой Буде вместе с людьми из бригады СС «Валлония». Ее солдаты все еще занимали оборону в Новой Буде утром 17 февраля, когда началась советская атака. Примерно в 10 часов утра немецкая оборона была преодолена, и позиции пришлось оставить. Ромес отступал через долину, в которой находилась Шендеровка. Перед ним предстало печальное зрелище. Длинные колонны повозок с ранеными немцами стояли в надежде, что их удастся вывести из котла. Однако их мечты о спасении были сокрушены в буквальном смысле слова, когда в колонны врезались советские танки. Ромесу ничего не оставалось, кроме как спасаться бегством в западном направлении, а немецкие солдаты вокруг него, похоже, думали лишь о спасении своей шкуры.

Все немцы, еще способные самостоятельно идти, двигались на запад, надеясь дойти до Октября. Ромес был захвачен людским потоком. Трупы людей и лошадей были беспорядочно разбросаны на снегу. Лошади скакали с мертвыми или полумертвыми людьми, висящими в стременах, а советский огонь прореживал плотный поток немецких солдат. Около 11 часов мимо проехал генерал Штеммерман на полугусеничном вездеходе, но всего в нескольких метрах от Ромеса в машину попал бронебойный снаряд. Он не видел, чтобы кто-то живой вылез из вездехода, но на этом этапе уже никто не беспокоился о мертвых. Каждый спасал свою собственную жизнь.

Ромес, как и прочие, обнаружил, что путь к спасению перекрыт между Журжинцами и Почапинцами. Вместе с валлонцами он свернул на юг, к Гнилому Тикичу. Он остановился в лесу южнее высоты 239,0, где Леон Дегрель собрал множество солдат из рассеявшихся частей. К этому времени уже стемнело, и собравшиеся солдаты не тронулись к берегу Гнилого Тикича до раннего утра 18 февраля. Ромес все еще был на своей лошади, и, выйдя к реке, он попытался переправиться через нее в седле. Во время переправы лошадь утонула, возможно, из-за остановки сердца в ледяной воде, но Ромес сумел проплыть несколько оставшихся метров и продолжил путь в Лысянку в мокрой одежде, только усиливающей ощущение холода.

Ромес, наверное, надеялся, что его пешее путешествие закончится, когда он дойдет до Лысянки. Но село теперь оказалось в очень уязвимом положении. Почти без передышки ему и тысячам других солдат пришлось продолжить путь пешком и в конце концов дойти до Умани, где Ромес нашел некоторых выживших из его эскадрона. Остатки корпусной группы «Б» вскоре были использованы для пополнения других частей, и спустя короткое время Ромес был направлен в 88-ю дивизию[193].

Прорыв: дивизия СС «Викинг»

Дивизия СС «Викинг» была наиболее сильной частью группы Штеммермана и согласно донесению ее командира перед прорывом насчитывала около 11 500 человек. В ней также оставалось больше тяжелого вооружения и техники, чем в прочих частях. Например, она все еще располагала семью танками и тремя штурмовыми орудиями, а ее артиллерия состояла из девяти самоходных установок «Веспе» и трех самоходных установок «Хуммель», а также 25 легких полевых гаубиц, шести тяжелых полевых гаубиц и четырех 10-см пушек.

Подготовку к прорыву замедляло скопление транспорта, но в 23:30, примерно на полчаса позже корпусной группы «Б» и 72-й дивизии, эсэсовцы «Викинга» двинулись на прорыв из окружения. Изначально сопротивление противника отсутствовало. Силы дивизии вышли к холмистой местности примерно в двух километрах южнее Петровского, где были подавлены несколько советских пулеметных точек. Когда советские противотанковые пушки открыли огонь на фланге «Викинга», самоходные гаубицы «Веспе» быстро подавили их, и продвижение продолжилось. Однако советская оборона в лесу севернее Почапинцев оказалась слишком прочной, и немцам пришлось обходить лес с севера.

Фриц Халь получил для своей роты особое задание. В батальоне он был единственным офицером среди командиров рот, поскольку высокий уровень потерь среди офицеров привел к тому, что всеми остальными ротами стали командовать унтер-офицеры. Возможно, эта ситуация повлияла на то, что именно ему было поручено захватить высоту юго- западнее Шендеровки и удерживать ее, пока не пройдут все остальные части. Халю эта задание показалось самоубийственным. Тем не менее, когда прорыв начался, он добросовестно выполнил его. Высота была легко занята, и, кроме одного взятого в плен советского солдата, враг так и не показался. Халь не наблюдал никакой угрозы с советской стороны и через некоторое время начал задаваться вопросом, есть ли смысл держаться за эту позицию. Он смотрел, как мимо проходили на запад солдаты его дивизии, и тактическая ценность этой позиции казалась ему минимальной, но приказ нужно было выполнять. К его счастью, в расположении роты появился командир батальона. Халь доложил об обстановке и спросил, сколько еще нужно удерживать высоту. Командир машинально ответил: «Юноша, я оставляю это решать вам», — и отправился дальше на запад. Халь вспомнил слова генерала Хаусера, которые слышал в юнкерской школе СС в Бад-Тёльце: «Прусская дисциплина — это дисциплина независимого принятия решений, не связанного с услужливостью». Без долгих колебаний Халь скомандовал: «Рота, шагом марш в Лысянку, пароль: „свобода“»[194].

Солдаты дивизии СС «Викинг» шли на запад, где они были встречены советским огнем из Журжинцев. Один батальон из полка «Вестланд» атаковал село и дошел до церкви в Журжинцах. До сих пор прорыв дивизии проходил вполне успешно, но через некоторое время сильно пересеченная местность стала непроходимой для техники и тяжелого вооружения, которое пришлось привести в негодность. Как и многие другие немецкие части, эсэсовцев заставил отклониться к югу советский танковый заслон.

Чем дольше продолжался их марш через снега и темноту, тем сильнее перемешивались части. Офицеры могли командовать лишь теми, кто находился в непосредственной близости от них, но это уже не имело особого значения, поскольку все стремились к Лысянке. Солдаты «Викинга» обошли по краю лес южнее высоты 239,0 и дальше направились к Гнилому Тикичу. На этом участке пути завязла последняя техника. Эсэсовцы приближались к реке, Фриц Халь нашел некоторых солдат своей роты. Примерно в это же время окрестности осветило восходящее солнце.

С наступлением утра немцам больше не приходилось рассчитывать на внезапность и темноту. Советские контрмеры проявлялись все отчетливее, хотя их и нельзя было назвать энергичными. Халь вспоминал, что по прорывающимся немецким солдатам вела огонь артиллерия, против них также были задействованы несколько Т-34. Последние представляли собой особенно серьезную угрозу, потому что у немцев практически не осталось противотанковых средств. Немецкие потери росли, Халь тоже был ранен в спину осколками снаряда Т-34. Ему повезло, что ранение было легким, поскольку он уже видел, как советские танки давили машины с ранеными. Не особенно замедляясь из-за раны, Халь дошел до небольшой рощи, где обнаружил остатки своей роты. Неожиданно всего в 30 метрах от них появилась небольшая группа советских пехотинцев. Люди Халя, не раздумывая, бросились на советских солдат и в короткой, но ожесточенной рукопашной схватке взяли верх.

До Гнилого Тикича оставалось совсем немного, но, выйдя к реке, Халь, как и остальные немцы, не обнаружил ни моста, ни других средств для переправы. Холодная быстрая вода выглядела угрожающе, но огонь Т-34 с гребня холма в 500 метрах от берега развеял всяческие сомнения в необходимости немедленно переправляться, не тратя времени на поиски более удобного места. Рота разбрелась по берегу, и Халь, потеряв над ней контроль, решился самостоятельно пуститься вплавь, несмотря на то что температура воздуха за ночь опустилась почти до –10 °C. Он прыгнул в воду и поплыл так быстро, как только мог. Обмундирование намокло и отяжелело, угрожая утянуть хозяина на дно. Но, несмотря на мокрую одежду, ледяную воду и стремительное течение, Халь добрался до противоположного берега, где ненадолго остановился перевести дыхание в прибрежном кустарнике[195].

Вместе с офицером из полка «Германия», который переплыл Гнилой Тикич сразу за ним, Халь пошел в сторону Лысянки. На южном берегу угроза со стороны противника была гораздо меньше, и вдвоем они шли без происшествий, пока не увидели немецкий танк рядом с сельским домом. Когда они приблизились, Халь заметил, что командир танка, высунувшись из башни, смотрит на них с удивлением. С некоторой неуверенностью они спросили танкиста: «Мы выбрались?» Тот радостно ответил «Да!» Халь и его спутник бросились обнимать друг друга. Все обошлось. Кроме трех патронов в обойме пистолета и одной ручной гранаты, Халь не имел оружия[196].

Два дня спустя Халь написал короткое письмо родителям:

«Дорогие родители! Долгие недели я не имел возможности писать вам, так как связь с остальным миром у нас отсутствовала. Два дня назад мы прорвались из котла. Нам пришлось перенести множество трудностей, и часто наше положение было незавидным. Однако теперь все хорошо. Во время прорыва я был ранен в пятый раз, но все равно выбрался. Позже я напишу вам подробнее»[197].

Еще один раненый солдат из дивизии СС «Викинг», От- то Бригер, служил в 11-й батарее артиллерийского полка дивизии и за некоторое время до описываемых событий был ранен в ступню, что сильно снижало его шансы вырваться из «мешка». Он вспоминал:

«Все началось утром. Поскольку мы не могли взять с собой ношу, ее пришлось вывести из строя. На прорыв мне предложили место на танке. Я взобрался на него, но не испытывал от этого особой радости. Когда мы проехали несколько сот метров, с нами поравнялась полугусеничная машина, и я быстро пересел на нее. Однако мы ушли недалеко, потому что машина застряла в заболоченной долине. Она пыталась выбраться, но соскальзывала обратно. У нас не оставалось выбора, пришлось бросить машину и дальше идти пешком. Примерно через километр мы наткнулись на майора СС Дорра, собравшего небольшую боевую группу. Мы присоединились к этой группе, но, поскольку мне не позволяла быстро идти раненая нога, я вскоре остался один. Когда я вышел на гребень холма, я уже не увидел остальных. Я дошел до леса. То здесь, то там сквозь ветки были видны спешащие группы немецких солдат. Но из-за моей небольшой скорости через некоторое время я снова оказался в одиночестве. Но не совсем так! Впереди обнаружились позиции русских, которые нужно было преодолеть. В этой атаке я присоединился к группе, которой командовал капитан СС Дегрель. Я бросил мою последнюю гранату и расстрелял последние патроны.

Скоро я снова остался один и постепенно дошел до края леса. Вдруг справа раздалась автоматная очередь. Я увидел, как пули врезаются в землю слева от меня. Несомненно, стреляли по мне, но я так устал, что смотрел на это, как будто наблюдая со стороны. Каким-то образом мне удалось уйти невредимым. После этого я пробежал довольно большое расстояние, пока не увидел стог сена, маскирующий танк. В первый момент я сильно испугался, но потом понял, что передо мной немецкий танк. Я прорвался»[198].

Прорыв: 57-я и 88-я дивизии

Части, составлявшие арьергард группы Штеммермана, имели более трудную задачу, поскольку к моменту начала движения уже не располагали преимуществом внезапности. Дневной свет также усиливал угрозу со стороны советской артиллерии и танков. К тому же если можно было рассчитывать на замешательство и беспорядок у советских солдат на начальном этапе прорыва, то по ходу прорыва росла вероятность, что перемешаются сами немецкие войска.

Генерал Штеммерман решил, что 57-я и 88-я дивизии составят основные силы арьергарда. 88-я дивизия графа фон Риттберга находилась на северном конце «мешка», и от передовых групп III танкового корпуса ее отделяло наибольшее расстояние. Этой дивизии предстояло выступить позже, чем частям первого эшелона.

Однако предусматривалось, что солдаты, которые не требовались для прикрытия тыла группы Штеммермана, смогут пойти на прорыв с другими частями, которые выступят раньше. Неясно, насколько успешным был этот план, поскольку забитые повозками и машинами дороги задерживали части, находившиеся ближе к западному краю «мешка».

Прорыв начался в 23:00 но уже к вечеру 16 февраля некоторые подразделения 88-й дивизии начали отходить с северо-восточного участка периметра «мешка». В 17:00 323-я и 332-я дивизионные группы отступили в Шендеровку. В течение ночи 88-я дивизия оставалась на своих позициях, но в 5:15 утра 17 февраля в дивизию пришел приказ Штеммермана начать прорыв.

Когда близящийся рассвет обеспечил некоторую видимость, 88-я дивизия пришла в движение, а советские войска открыли огонь по ее северному флангу. Перед собой дивизия практически не встречала сопротивления, вероятно, потому, что шла вслед за другими немецкими частями. На дороге между Журжинцами и Почапинцами передовые подразделения 88-й дивизии встретили все тот же танковый заслон, который преградил дорогу многим частям, проходившим здесь раньше. Солдаты 88-й дивизии также оказались в лесу южнее высоты 239,0, занятой советскими войсками. Однако наспех собранный отряд из солдат 88-й дивизии атаковал советскую оборону в лесу, прорвал ее и вышел к Лысянке. Не все немцы из 88-й дивизии узнали о событиях в лесу. Вместо того чтобы воспользоваться этим успехом, они продолжали двигаться на юг и выходили к Гнилому Тикичу. Группа солдат пыталась навести переправу, но работе помешал огонь советских танков и противотанковых пушек. Началась паника, но вскоре порядок был восстановлен, и через некоторое время удалось построить пешеходный мост, который позволил перебраться на южный берег Гнилого Тикича даже раненым.

Таким образом, передовые группы 88-й дивизии прорвались успешно, а подразделения, двигавшиеся позади, столкнулись с гораздо большими трудностями. На западной окраине Шендеровки продвижение замедлилось из-за пробок на дорогах. На выезде из села находился единственный мост, который обладал недостаточной грузоподъемностью для тяжелой техники. Эта техника уже должна была быть приведена в негодность, но вопреки приказам несколько машин подошли к мосту. Когда они не смогли проехать по мосту, он оказался заблокирован, а технику пришлось бросить в Шендеровке.

Солдаты сумели обойти заблокированный мост, поэтому, несмотря на свое положение позади прочих частей, 88-я дивизия сумела сохранить значительную часть своих солдат, возможно даже больше, чем ожидалось.

В 13:00 16 февраля генерал Тровитц, командовавший 57-й пехотной дивизией, лично отдавал приказы командирам полков. Изначальные приказы на прорыв пришлось несколько изменить, потому что советские войска проникли в Комаровку в южной части «мешка». В результате части 57-й дивизии должны были двигаться немного севернее намеченных прежде маршрутов. В 17:00 пехотные полки, оборонявшие восточную часть «мешка», должны были оторваться от противника и двигаться на Шендеровку. После этого 676-й полк должен был занять оборону, чтобы прикрыть прорывающиеся части от советских сил в районе Комаровки.

Вечером 16 февраля части дивизии приступили к выполнению поставленных им задач, но прошло много часов, а дивизия все не получала от командования XI армейского корпуса финального приказа на прорыв. Этот приказ запрашивался неоднократно, но так и не был получен до тех пор, пока его не передала 88-я дивизия. Лишь в 6:15 утра 17 февраля дивизия Тровитца наконец начала прорыв. Несмотря на такую задержку, сопротивление противника сперва не мешало движению, и основным препятствием стал затор на западном выезде из Шендеровки. Только одна из артиллерийских батарей 57-й дивизии сумела переправиться по мосту, сразу после чего заняла намеченные позиции.

Оторваться от советских войск в восточной части «мешка» не составило особого труда немцам, но южную часть Шендеровки атаковали советские танки, угрожая частям 57-й дивизии с южного фланга. Советское командование перебросило пехоту, минометы, противотанковые орудия и танки на высоты на флангах немецкого прорыва. Советские войска оправились от внезапности немецкого удара, и три основных маршрута прорыва уже были недоступны, поэтому дивизия Тровитца шла по пятам за дивизией СС «Викинг».

Сильный советский огонь из района Хильков не позволил многим машинам и повозкам, запряженным лошадьми, уйти далеко от Шендеровки. Советские танки атаковали колонны с обеих сторон, нанося жестокие потери и вызывая всеобщее смятение и беспорядок. Марш немцев на запад еще больше осложнялся множеством оврагов и болотистых мест, лежавших на этом пути. Много машин было потеряно, и Тровитц укрепился во мнении, что и без советского огня местность сама по себе была непроходима для техники.

Несмотря на трудности, немецкие солдаты продолжали идти на юго-запад. На самом деле у них не было выбора. Следуя за дивизией СС «Викинг», солдаты 57-й дивизии тоже столкнулись с советской обороной в лесу южнее высоты 239,0. Некоторые подразделения дивизии упорно шли через лес, что позволило им выйти к Лысянке, почти не подвергаясь воздействию противника. Прочие части 57-й дивизии ушли дальше на юг и были вынуждены переправляться через Гнилой Тикич восточнее Лысянки. Этот путь оказался более трудным, поскольку советские войска держали под обстрелом немцев, скопившихся у речного берега. Мост найти не удалось, и многие солдаты утонули из-за переохлаждения в стремительном ледяном потоке. Тровиц указывал, что основные потери, понесенные при прорыве, имели место при переправе через Гнилой Тикич. К утру 18 февраля были построены временные мосты, которые даже позволили перевезти через реку 20 повозок с ранеными. Таким образом, вместе с прорвавшимися войсками были вывезены около 600 раненых.

Несмотря на трудность поставленной задачи, большая часть личного состава 57-й дивизии сумела спастись, но, как и в остальных дивизиях, все тяжелое снаряжение и техника были потеряны. Немцам казалось, что советское сопротивление было слабее, чем ожидалось. Основным препятствием, по всей видимости, стали танковый заслон южнее Журжинцев и пехота в лесу южнее высоты 239,0. В остальном лишь обстрелы на флангах беспокоили немецкие колонны, но они не привели к значительным потерям. При взгляде из сегодняшнего дня ясно, что лучший маршрут проходил через советскую оборону вдоль дороги Журжинцы — Почапинцы и через лес южнее высоты 239,0. Те же немецкие солдаты, которые ушли к Гнилому Тикичу, подвергались как опасности утонуть при переправе, так и угрозе стать жертвой советского огня по скопившимся на берегу войскам.

Прорыв: Антон Мейзер

Хотя пять дивизий сыграли основную роль в ходе прорыва, в окруженной группировке имелось большое количество солдат, не входивших ни в одну из этих частей. Например, 389-я дивизия практически растворилась в других частях. Ее солдаты в основной массе были распределены по разным дивизиям, а у командира дивизии, генерал-майора Крузе, под началом не осталось почти никаких сил, кроме дивизионного штаба. Тем не менее он сумел собрать около 2500–3000 человек из разных частей около леса южнее высоты 239,0, откуда вывел их в Лысянку вдоль железной дороги, идущей севернее Гнилого Тикича. Таким образом, многие раненые на повозках оказались в относительной безопасности в Лысянке.

Поскольку на момент прорыва в «мешке» находилось около 50 000 человек, судьбы отдельных солдат могли сильно различаться. Когда в 23:00 16 февраля начался прорыв, Антон Мейзер находился в Новой Буде. Он входил в состав подразделения, которое должно было прикрывать фланг группы Штеммермана до утра, после чего оставить свои позиции и присоединиться к прорывающимся войскам. В течение беспокойной ночи едва ли кто-то сомкнул глаза. Солдаты с волнением ждали, когда можно будет выступить на прорыв. Наконец на рассвете прискакал посыльный на коне с приказом для отряда Мейзера. «Прорыв начался согласно плану. Передовые группы продвигаются успешно. Однако врага необходимо оттеснять дальше. Всем следует наступать по плану».

Ободренные, солдаты выступили на запад. Мейзер мерз на морозном воздухе, так как его тонкая шинель плохо спасала от холода. С холма он видел колонны машины, движущиеся на запад на остатках горючего, и лошадей, тянущих повозки с ранеными. Глубокий снег сильно затруднял движение, и многие машины останавливались из-за плохого состояния дороги, снега и заторов. Неожиданно послышался шум танковых моторов. Из-за снегопада видимость была плохой, но на мгновение порыв ветра унес снежную завесу, и Мейзер увидел советские танки, приближавшиеся сразу и с юга, и с востока. На девять солдат его отряда приходилось лишь шесть винтовок, три пистолета-пулемета, два пистолета и несколько ручных гранат. Едва ли что-то из этого годилось для борьбы с танками. Не оставалось ничего другого, кроме как спасаться бегством в юго-западном направлении[199].

Перед Мейзером раскинулась плоская, покрытая снегом равнина. Вместе со многими другими немцами он бросился бежать через поле, но оказалось, что это небольшое озеро, прикрытое тонким слоем льда под снежным покрывалом. Не выдержав веса множества людей, лед начал трескаться и ломаться, и Мейзер, как и многие вокруг него, погрузился в воду по грудь. Некоторые солдаты утонули, но другие были полны решимости выжить. Мейзер двигался вперед, пока наконец не почувствовал под ногами твердую почву. Он потерял свой пистолет-пулемет в воде, но снова как можно быстрее побежал на юго-запад, замерзая в промокшей одежде[200].

Всякое подобие порядка исчезло. Те, кто получил ранения, были брошены позади и забыты, а те, кого еще слушались ноги, продолжали быстро, насколько хватало сил, двигаться вперед, подгоняемые огнем советских войск, находившихся по обе стороны коридора прорыва. Иногда Мейзер спотыкался о трупы, в одном месте над снегом еще поднималась рука умирающего. Страшные крики раненых дополняли ужасающую картину. Лейтенант из бригады СС «Валлония» горестно покачал головой и сказал: «Во что превратилась немецкая армия?» Он, Мейзер и фельдфебель собрались, чтобы обсудить, как навести хотя бы минимальный порядок среди бегущих солдат. Но едва они заговорили, как услышали странные звуки, исходящие от человека, которого они до того приняли за труп. Подойдя ближе, они увидели майора, который находился в состоянии полного нервного срыва. Они просили его встать, принять командование и остановить беспорядочное бегство, но не помогли даже удары. Вероятнее всего, он скоро замерз насмерть[201].

Вместе с двумя спутниками Мейзер пошел дальше на юго-запад, но вскоре они встретили солдат, спешащих на восток. Те сообщили, что за холмом находятся советские танки. С большим трудом солдат удалось убедить, что они бегут в неверном направлении. На самом деле советские танки были уже давно подбиты. Увеличившаяся группа вновь устремилась к Лысянке и через некоторое время наткнулась на несколько брошенных немецких машин, две из которых оказались загружены продовольствием и одеждой. Мейзер воспользовался возможностью перекусить и сменить мокрую одежду. Несколько банок консервов взяли и для остальных солдат.

После короткой передышки у машин бегство продолжилось. Мейзер успел уйти недалеко, когда пуля ударила его в один из карманов брюк. Боль заставила его согнуться, и он схватился за пистолет. Мейзер успел повидать достаточно людей, которые истекали кровью в снегу, пока не умирали. Для себя он решил, что лучше застрелится сразу, чем будет испытывать подобные страдания. Но прежде чем Мейзер успел нажать на спусковой крючок, он понял, что пока не видел и не чувствовал никакой крови. Он присмотрелся к брюкам и не различил на них следов крови. Тогда он стянул с себя брюки и убедился, что на теле нет ничего, кроме синяка. В кармане брюк виднелась дырка от пули. Внутри кармана он нашел пулю, чью энергию принял на себя запасной магазин от пистолета-пулемета. Тогда Мейзер убрал пистолет обратно в кобуру.

Фельдфебелю рядом с ним повезло меньше — его ранило в ступню. Мейзер перевязал рану, но скоро стало ясно, что раненый не сможет идти, даже если Мейзер будет поддерживать его. Фельдфебель, отец двоих детей, испугался за свою жизнь. Он осознавал, что у тех, кто был ранен, практически не было шансов выбраться самостоятельно. Единственными правдоподобными вариантами оставались смерть или плен. Мейзер заверил его, что найдет помощь.

Фельдфебель едва ли поверил ему, но Мейзер ушел и вскоре встретил русского на немецком коне, вероятно, «хиви» или казака, перешедшего к немцам. Угрожая ему пистолетом, Мейзер забрал коня, привел его к раненому фельдфебелю и помог тому взобраться в седло[202].

Спустя недолгое время Мейзер был уже всего в четырех километрах к северу от Гнилого Тикича, имея справа от себя высоту 239,0, а слева — Почапинцы. За исключением короткой стычки маленькая группа солдат, в которую он временно входил, беспрепятственно и сравнительно быстро вышла к Гнилому Тикичу. На берегу реки собралось довольно много солдат, совещавшихся, как действовать дальше. Мейзер вспомнил, что, как говорили, прорыв должен был осуществляться тремя колоннами и что они входили в левую колонну. Таким образом, он решил, что разумнее будет пойти вдоль берега на запад. Не всех удалось убедить в этом, и Мейзер с несколькими солдатами отправился на запад[203].

Проходя мимо мертвых солдат и лошадей, Мейзер с горсткой людей пробивался на запад, в основном не встречая препятствий, кроме заболоченных участков местности. Внезапно вокруг засвистели пули, заставив Мейзера и его спутников броситься на землю. Скоро они поняли, что обстреливающие их советские солдаты находились очень далеко и не могли стрелять точно. Перебежками от укрытия к укрытию, не пострадав от огня противника, немцы вскоре выбрались в лесистую местность, протянувшуюся вдоль реки, где они оказались в безопасности. Они осторожно пробирались дальше на запад, пока вдруг не услышали окрик: «Пароль!» Все люди из группы Мейзера тут же ответили: «Свобода!» Это было кодовое слово, которое использовалось, чтобы идентифицировать вырвавшихся из окружения. Они наконец вышли в расположение III танкового корпуса — для этих солдат прорыв завершился, и они все еще были живы[204].

Прорыв: фельдфебель Фибелькорн

Как мы уже видели, когда в 23:00 16 февраля начался прорыв, общий контроль и управление войсками были практически сразу утеряны. И все же большей части людей удалось спастись, а основной причиной потери техники и снаряжения, по всей видимости, явилась труднопроходимая, сильно пересеченная местность. На пути немцев были разбросаны многочисленные овраги, крутые склоны, болота и другие относительно небольшие препятствия. На них было потеряно большое количество машин, повозок и прочего тяжелого снаряжения. Последним и основным препятствием стал Гнилой Тикич, на берегу которого была брошена большая часть еще оставшейся техники и военного имущества. Хотя при более твердом руководстве эту преграду, возможно, удалось бы преодолеть с меньшими потерями. Похоже значительное число солдат и снаряжения удалось вывести на запад к Лысянке по северному берегу реки. Вероятно, прорыв дался бы не такой дорогой ценой, если бы за ними пошли остальные группы, вышедшие к Гнилому Тикичу. Однако следует подчеркнуть, что нет оснований полагать, что у немецких высших командиров была достаточно ясная картина местности и расположения сил противника, необходимая для правильного выбора направления движения. Наоборот, судя по всему, каждый командир независимо от звания и занимаемой должности знал лишь о том, что происходило в непосредственной близости от него. Силой, обеспечившей прорыв, было стремление каждого отдельного солдата избежать попадания в плен и сохранить шанс увидеть свою семью.

Примером исключительной силы воли стала судьба фельдфебеля Фибелькорна. Он служил в 1-й роте 5-го танкового батальона СС из состава дивизии СС «Викинг». 14 февраля его танк получил попадание в моторное отделение и загорелся. Экипаж успел вовремя покинуть машину, но, спрыгнув с танка, Фибелькорн сломал ногу. Он оставался вместе со своим батальоном до начала прорыва, когда ему выделили место в тягаче. К несчастью, отъехав примерно на семь километров от Новой Буды, тягач был подбит огнем советских противотанковых пушек. Фибелькорн выжил, и его пересадили на повозку. Вскоре его часть добралась до леса юго-восточнее Журжинцев.

Внезапно на холме появились несколько Т-34 и начали обстрел. Немецкие танки открыли ответный огонь, завязался бой, который, впрочем, продолжался недолго. Советские танки отступили, и немцы продолжили свой путь. Однако во время боя Фибелькорна укрыли в маленькой роще, где он остался с возницей на повозке, запряженной четырьмя лошадьми. Ему сказали добираться до Лысянки самостоятельно, поскольку казалось, что ехать осталось совсем недолго. Когда бой стих, возница вывел повозку из леса, и они поехали дальше. Но примерно через километр пути начался сильный обстрел противника, и возница впал в панику и убежал, бросив Фибелькорна одного.

Через некоторое время призывы Фибелькорна о помощи услышал какой-то офицер из частей СС и помог ему слезть с повозки. Через несколько секунд повозка была разбита прямым попаданием, а офицер СС — убит. В ожидании заката Фибелькорн несколько часов пролежал в укрытии. Под покровом темноты он пополз вперед и через некоторое время встретил двоих солдат, тоже ползущих к своим. Конечно, такой способ передвижения был медленным и очень мучительным, поэтому, несмотря на то что немцы ползли всю ночь, к рассвету они так и не добрались до Лысянки. Когда поднялось солнце, Фибелькорн обнаружил, что они находятся в неприятной близости от вражеских позиций. Немцы зарылись в снег и стали ждать, когда солнце закатится вновь.

В сумерках трое солдат продолжили свой невероятно трудный путь в Лысянку. Однако один из них вскоре умер от переохлаждения. Через несколько минут замерз и второй солдат, и Фибелькорн остался один. Несмотря на свое ужасное положение, он продолжал бороться со смертью, вспоминая семью, чтобы найти в себе силы двигаться дальше, пока наконец не дополз до одного из передовых постов III танкового корпуса.

К тому моменту, как Фибелькорн добрался до своих, он был совершенно изнурен и потерял сознание. Он не пришел в себя до тех пор, пока его не погрузили в самолет. Там он обнаружил, что вдобавок к ране, полученной до прорыва, обе кисти рук, обе ступни и одно колено были обморожены. И все же он выжил, а значит, получил шанс снова увидеть свою семью, в том числе жену, носившую их второго ребенка.

Успех прорыва

Солдаты выходили к своим в разном состоянии в течение нескольких дней после начала прорыва, поэтому установить точное число спасшихся для командования III танкового корпуса оказалось непростой задачей. Генерал-лейтенант Маттенклотт, командир XXXXII армейского корпуса, который находился в отпуске, когда три недели тому назад советские клещи сомкнулись в Звенигородке, получил задание собрать и пересчитать всех выживших из группы Штеммермана, прежде чем отправить их по воздуху или железной дороге в тыл. У Маттенклотта это заняло почти две недели. Окончательный подсчет показал, что из прорыва вышли невредимыми 27 703 немецких солдата и 1063 «хиви». До расположения III танкового корпуса добрались и 7496 раненых. К ним относились как те, кто был ранен в ходе прорыва, так и ранненые раньше, но вывезенные из окружения. Таким образом, всего из окружения смогли вырваться 36 262 человека. Кроме того, до начала прорыва по воздуху был вывезен в тыл 4161 раненый и больной. Следовательно, общее количество спасшихся из окружения, минуя плен, составило 40 423 человека.

Поскольку численность войск, 28 января оказавшихся в окружении, оценивается примерно в 59 000 человек, около 19 000 из них, видимо, были убиты или захвачены в плен. Около 11 000 были ранены, что дает цифру общих потерь около 30 000 человек. Конечно, это были серьезные потери, но, во всяком случае, много меньшие, чем понесенные под Сталинградом, призрак которого участникам Корсуньской битвы с каждым днем виделся все отчетливее, и в солдатских окопах, и в штабах высшего командования[205].

Страх немцев перед новым Сталинградом ясно просматривается и в советских архивных документах. Например, взятый в плен немецкий солдат на допросе в 4-й гвардейской армии показал, что немецкие солдаты считали это окружение «вторым Сталинградом». Они не хотели сдаваться из-за страха перед Сибирью[206].

Потери военного имущества, конечно, были велики. По оценкам штаба Маттенклотта, на момент окружения в «мешке» оказались 141 10,5-см гаубица, 33 15-см гаубиц, восемь 10-см пушек, три 17-см пушки, 41 7,62-см полевая пушка, 51 7,5-см противотанковая пушка и 13 прочих буксируемых противотанковых пушек. Там также оказались 12 самоходных артиллерийских установок «Веспе», четыре «Хуммеля» и семь самоходных противотанковых пушек. Таким образом, в окружении оказались 313 пушек и гаубиц, и ни одна из них не вышла из «мешка».

Советские источники дают сильно преувеличенные цифры немецких потерь. Они, во-первых, раздувают численность группы Штеммермана и, во-вторых, занижают число солдат, вышедших из окружения. В советских источниках указывается, что в окружении оказались 75 000 немцев с 270 танками и штурмовыми орудиями и 1100 артиллерийскими орудиями. Далее утверждается, что 52 000 человек были убиты, 11 000 — взяты в плен, а вся материальная часть захвачена советскими войсками. Единственная из этих цифр, которая кажется правдоподобной, — это число пленных. Все остальные грубо завышены. Следует отметить, что эти цифры появились сразу после окончания битвы в официальной информационной сводке и в приказе Верховного Главнокомандующего. Представляется совершенно невероятным, что к тому моменту уже имелась полная картина немецких потерь. Эта цифра годилась для пропагандистских целей, но она не изменилась и в последующей советской историографии[207].

В своих мемуарах Конев утверждает, что окруженная немецкая группировка включала в себя 57-ю, 72-ю, 82-ю, 88-ю, 167-ю, 168-ю и 332-ю пехотные дивизии, а также танковую дивизию СС «Викинг» и 213-ю охранную дивизию. Среди окруженных частей он также называет бригаду СС «Валлония», отдельный кавалерийский полк и по одному полку из 389-й и 198-й дивизий, а также полк 14-й танковой дивизии и несколько частей обеспечения. По сравнению с перечнем действительно попавших в окружение частей утверждения Конева содержат несколько ошибок, а некоторые из частей, им упомянутых, к тому моменту уже не существовали[208].

Сомнительность сведений о немецких дивизиях, которыми располагала Красная армия, не должна вызывать удивление. После высадки союзников в Нормандии между ними и Советским Союзом был произведен обмен разведданными. Западные союзники были, несомненно, разочарованы сведениями, которые передали их советские товарищи по оружию. Выяснилось, что Красная армия имела слабое представление о том, какие именно немецкие дивизии действительно находятся на советско-германском фронте.

Меньше противоречий вызывает вопрос обладания высотой 239,0 северо-восточнее Лысянки. III танковый корпус докладывал, что занял эту высоту, но многие офицеры, вырвавшиеся из «мешка», утверждали, что высоту занимали советские войска. Их огонь послужил одной из основных причин, по которым многие немцы заворачивали на юг, к Гнилому Тикичу. Однако за этим расхождением во мнениях, скорее всего, стоит тот важный факт, что высота 239,0 — не холм в полном смысле слова, а просто точка на медленно меняющейся по высоте местности. Эту точку было сложно идентифицировать, что и могло послужить причиной такого несоответствия сведений в различных донесениях[209].

Согласно мемуарам Конева он приказал командиру 27-й армии оборонять высоту 239,0 силами 438-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка РГК, чтобы предотвратить прорыв немецких танков к окруженным. Приказ был подписан 14 февраля. Таким образом, представляется вполне вероятным, что оборона высоты 239,0 в первую очередь была направлена на отражение атак с запада, а не с востока[210].

Советское сопротивление в районе высоты 239,0 не было типичным по немецким впечатлениям о советской обороне. В немецких отчетах часто явно или неявно выражается удивление по поводу слабости советского сопротивления при прорыве. Одна из причин этого могла заключаться в том, что Конев сосредоточил силы на юго-восточном и северо-западном флангах «мешка» и, например, перебросил 5-й гвардейский кавалерийский корпус в район немецкого прорыва лишь 17 февраля, когда тот уже шел полным ходом[211].

Истинные причины слабой советской обороны, возможно, удалось бы установить более основательным поиском в советских архивах. Советские вторичные источники настаивают на том, что практически никому из немецких солдат не удалось прорваться из окружения к своим, но это явная неправда, видимо, служащая прикрытием неудачи с уничтожением группы Штеммермана.

Еще одной причиной, по которой немцы не встретили серьезного сопротивления, стала метель, сильно ухудшившая видимость. В 4-й гвардейской армии отмечали, что интенсивная февральская оттепель закончилась 14 февраля, когда упала температура и пошел снег. К 16 февраля усилился ветер, и снегопад постепенно превратился в метель, которая набрала особую силу ночью 18 февраля. Дороги, которые и до этого были в ужасном состоянии, стали еще более труднопроходимы, поскольку снег укрыл их во многих местах. Перемещения советских войск с целью блокирования немецкого прорыва оказались сильно затруднены.

Хотя два советских фронта не сумели нанести смертельный удар группе Штеммермана, неоспорим тот факт, что два немецких корпуса потерпели полное поражение.

Практически вся техника и снаряжение были потеряны, почти треть личного состава погибла или попала в плен. К тому же многие из тех, кому удалось прорваться, находились в очень плохом состоянии. Еще до начала прорыва солдаты были изнурены непрерывными боями, перегруппировками, земляными работами и прочей деятельностью, которая оставляла совсем мало времени на отдых. Суровая зимняя погода еще больше усиливала напряжение солдат, как и осознание себя отрезанными от основных сил неделями, порождающее страх перед пленом и неопределенность судьбы раненых. Наконец, ужасы и трагедии прорыва полностью исчерпали силы многих солдат. Вальтер Венк отмечал, что солдаты действовали превосходно, но лишь немногие, наиболее закаленные из них, смогли бы выдержать такие испытания еще раз.

Значительное число раненых вызвало повышенную нагрузку на медицинский персонал, ожидавший их. Профессор Штроль служил в санитарной части, в которую поступали раненые, где им оказывалась первая помощь и проводились неотложные хирургические операции. Он вспоминал, что их санитарная часть располагалась в большом фабричном корпусе[212]:

«Мы получали около тысячи человек каждый день. Часто для хирургических операций не оставалось возможностей, мы лишь перевязывали и дезинсектировали раненых. Иногда мы не могли сделать и этого. Я работал хирургом. Мы проводили операции на трех операционных столах в заводском цеху, там же, где делали перевязки. У каждого стола работал врач и санитар, часто им ассистировал и третий человек. Еще два человека клали раненых на операционный стол и снимали их со стола.

Рулоны крепированной бумаги служили вместо бинтов и отличались отличной впитывающей способностью. Пол вскоре был покрыт снятыми бинтами, их груды все росли. Стояло ужасное зловоние. Мы обернули верхнюю часть наших ботинок бинтами, смоченными лизолом, чтобы вши не забрались на нашу одежду, поскольку бинты раненых кишели вшами. Раненые, должно быть, испытывали нестерпимый зуд. Во всяком случае, многие из них скребли себя под бинтами с помощью маленьких палочек. Число раненых, которые к нам поступали, было столь велико, что мы не могли с ними справиться. Вскрывались абсцессы, иногда извлекались винтовочные пули — если входное отверстие было чистым, и пуля находилась неглубоко под кожей. Несмотря на все трудности, мы по восемь часов стояли у операционных столов, еще восемь часов осматривали раненых, ухаживали за ними и готовили уже прошедших через наши руки солдат к эвакуации. Оставшиеся восемь часов можно было использовать на отдых и сон. Мы постоянно пили кофе и много курили. Алкоголь не допускался.

Мы не имели возможности лечить раны головы, поэтому мы прилагали все усилия к тому, чтобы отправить их в госпитали по воздуху. Раненные в живот — мне придется об этом сказать — размещались в углу и получали дозу морфина, чтобы умереть. Такова была реальность, потому что мы не могли оперировать раны брюшной полости. Такие операции занимали бы по два-три часа, в то время как другие раненые, которым можно было бы помочь быстро, лежали бы необработанные и без какого-либо ухода. У нас просто не было времени».

При таком большом количестве раненых и изможденных людей, — среди выживших из группы Штеммермана, — потребовались бы месяцы отдыха, тренировок и восстановления, прежде чем эти войска снова можно было бы использовать в боевых действиях. Их будет сильно не хватать на Восточном фронте, но прежде чем начинать другие операции, солдат группы Штеммермана нужно было отправить в тыл. 1-я танковая армия подготовилась к тому, чтобы принять и быстро перевезти измученных солдат, но погода по-прежнему затрудняла перевозки.

Тем, кто еще мог ходить самостоятельно, как правило, приходилось идти пешком через слабо защищенный выступ, который обороняли передовые группы III танкового корпуса. Транспорт в основном был задействован для перевозки раненых, а времени было мало. III танковый корпус был опасно растянут, и 19 февраля он начал отход из Лысянки и выступа. К этому времени считалось, что из группы Штеммермана больше не удастся спасти никого.

Глава 19 Последствия

Немецкие потери

После окончания Корсуньской битвы обе стороны постарались изобразить ее своей победой. Очевидно, прежде всего это делалось в целях пропаганды. В любом случае, у Красной армии имелись некоторые основания считать исход этих тяжелых боев победой. Немцы были окончательно отброшены от Днепра на территории Украины, а два вражеских корпуса были разбиты. Но реальный успех был меньше заявленного. Советская пропаганда утверждала, что ни один немецкий солдат не вырвался из окружения. Утверждалось также, что группа Штеммермана потеряла 52 000 убитыми и 11 000 взятыми в плен, что было чрезвычайным преувеличением, во всяком случае, в части числа убитых. К тому же заявлялось, что немецкие силы, брошенные на освобождение окруженной группировки — III и XXXXVII танковые корпуса, — потеряли 20 000 солдат и офицеров убитыми и более 600 танков, что тоже являлось грубым преувеличением. Советские источники ничего не говорили о потерях, понесенных своими войсками, поскольку упоминание количества потерь, которые Красная армия несла в отдельных битвах, было практически запрещено до 1990 года. Согласно Кривошееву советские потери в Корсунь-Шевченковской операции (24 января — 17 февраля) составили 80 188 человек, из которых 24 286 погибли или пропали без вести[213].

Донесения двух советских фронтов подтверждают уровень потерь, приведенных Кривошеевым. 1-й Украинский фронт Ватутина докладывал о 16 545 убитых, 46 410 раненых и 14 997 пропавших без вести между 20 января и 20 февраля. За тот же период 2-й Украинский фронт Конева имел 10 669 убитых, 34 613 раненых и 1886 пропавших без вести. Материальные потери составляли 1711 орудий и 512 минометов у 1-го Украинского фронта и 221 орудие и 154 миномета у 2-го Украинского фронта[214].

Для сражений на советско-германском фронте советские потери, понесенные в Корсунь-Шевченковской операции, были не особенно велики, а с учетом достигнутых результатов их можно считать низкими по стандартам Красной армии. Однако потери в танках ни по каким стандартам нельзя было считать низкими.

В Москве 18 февраля был дан салют в 20 залпов из 224 орудий, но последствия решения Сталина переложить ответственность за уничтожение окруженных сил немцев на 2-й Украинский фронт были заметны и в этом случае. В поздравлении Сталина 1-й Украинский фронт не упоминался вообще. Военный совет фронта Ватутина слушал сообщение о салюте и приказ Верховного Главнокомандующего по радио. Член военного совета фронта Крайнюков впоследствии вспоминал, что, выслушав приказ по радио, они очень огорчились. Тогда им казалось, что кто-то не совсем объективно доложил Верховному Главнокомандующему о вкладе войск 1-го Украинского фронта в разгром окруженной группировки. Немного успокоившись, Ватутин сказал: «Главное — разбить врага, а историки потом разберутся во всем»[215].

Как мы уже видели, потери, понесенные группой Штеммермана, составили приблизительно 19 000 убитыми и пропавшими без вести и около 11 000 ранеными. Немецкие части, действовавшие против внешнего фронта окружения, тоже понесли потери, но гораздо меньшие, чем у двух окруженных корпусов. За время попыток освобождения окруженных войск 1-я танковая армия потеряла около 3300 солдат, более 70 % из которых составили раненые. Части танковой армии, которые не принимали участия в ударах навстречу окруженным, за первые двадцать дней февраля потеряли менее 900 человек, что красноречиво свидетельствует о низкой интенсивности боев за пределами участков III и VII танковых корпусов.

Несколько удивляет, что дивизии, сражавшиеся у основания выступа, созданного III танковым корпусом, — 34-я и 198-я пехотные дивизии, а также 1-я танковая дивизия СС, — понесли заметно большие потери, чем три танковые дивизии, пробивавшиеся к группе Штеммермана. Фактически 1-я, 16-я и 17-я танковые дивизии потеряли около половины от количества потерь 34-й и 198-й дивизий и 1-й танковой дивизии СС, несмотря на то что первые вели преимущественно наступательные действия, тогда как последние в основном держали оборону. Есть несколько правдоподобных объяснений этого обстоятельства. Во-первых, следует отметить, что, как правило, наступление дается более высокой ценой, чем оборона. Обычно наступающий обладает какими-либо важными преимуществами, такими как превосходство в огневых средствах, внезапность, численное превосходство, местное господство в воздухе, большие запасы боеприпасов или резервы. Эти факторы часто перекрывают преимущества положения обороняющихся[216].

ПОТЕРИ 1-й ТАНКОВОЙ АРМИИ 1-20 ФЕВРАЛЯ 1944 ГОДА

Часть

Убито / Ранено / Пропало без вести

1-я танковая дивизия

35 / 212 / 3

1-я танковая дивизия СС

82 / 219 / 17

16-я танковая дивизия

90 / 380 / 50

17-я танковая дивизия

77 / 225 / 25

34-я пехотная дивизия

170 / 707 / 105

75-я пехотная дивизия

23 / 64 / 6

198-я пехотная дивизия

105 / 509 / 147

1-я бригада реактивных минометов

17 / 32 / 0

Другие части 1-й танковой армии

205 / 637 / 39

Всего

804 / 2985 / 392

В случае наступления III танкового корпуса навстречу группе Штеммермана не следует забывать, что основную тяжесть советских ударов на острие наступления принимали на себя танкисты, а у основания выступа — пехота. Поэтому вполне можно было ожидать, что немецкие части у основания вбитого в советскую оборону клина понесут большие потери в людях, но меньшие потери в бронетехнике. Действительно, передовые танковые группы имели гораздо большие потери в танках, но откуда брались эти потери, возможно, не является очевидным и требует дополнительных комментариев.

ПОТЕРИ 1-й ТАНКОВОЙ АРМИИ В КОРСУНЬСКОЙ БИТВЕ. ФЕВРАЛЬ 1944 ГОДА

Примечание: Таблица не включает все части 1-й танковой армии. Более подробные данные приведены в тексте.

В целом танковые части потеряли 138 танков, но лишь 35 из них были потеряны от вражеского огня. К тому же не все танки, подбитые противником, были потеряны безвозвратно: отсутствие ремонтных и эвакуационных средств и плохая погода не дали немцам спасти эти машины до начала отступления. Вместо этого их пришлось взорвать. Трудности с восстановлением поврежденных танков также послужили причиной их потери из-за технических неисправностей. Кроме этого, были танки, которые также имели механические повреждения, но были отремонтированы.

Девять случаев самовозгорания имели место у восьми «Пантер» и одного «Тигра», в чьих моторных отделениях возникли пожары. Ни один из них не удалось потушить вовремя, чтобы спасти танки от полного выгорания. Таким образом, самоуничтожение составило заметную долю в безвозвратных потерях «Пантер». Однако главной причиной потерь все же стали трудности с ремонтом поврежденных танков. В начале операции «Ванда» в частях III танкового корпуса на ходу была лишь половина от положенных по штату ремонтных и эвакуационных машин, а поломки чаще всего возникали в глубокой грязи, по которой танкам приходилось двигаться большую часть операции. Грязь и снег создавали дополнительные сложности для ремонтных бригад, а отход из выступа вокруг Лысянки был проведен слишком быстро, не позволив вернуть в строй значительное количество ремонтопригодных танков[217].

1-я танковая дивизия СС, по всей видимости, тоже потеряла восемь танков и десять штурмовых орудий, что увеличивает общую цифру потерь 1-й танковой армии до 156. Но было и много танков, нуждавшихся в ремонте. Например, из 187 «Пантер» 1-й танковой армии на 29 февраля не менее 171 находились в ремонте. Чтобы восстановить их, требовалось определенное время, а если бы части были втянуты в тяжелые бои, то оказалось бы просто невозможным вернуть все танки в строй, прежде чем другие танки потребуют ремонта.

Люди также нуждались в отдыхе вдали от передовой. 24 февраля из III танкового корпуса докладывали, что непрерывные тяжелые бои в грязи и снегу истощили силы его людей до такой степени, что они полностью исчерпали свои возможности. Скудное питание усугубляло эту ситуацию — полевые кухни пока так и не могли проехать ближе к солдатам на передовой, которые были лишены горячей пищи и питались сухим пайком. Солдаты по-настоящему не спали уже несколько недель, что, конечно, тоже подрывало их силы. Теплых укрытий для отдыха не имелось, обмундирование, особенно обувь, износилось. В дивизии СС «Лейбштандарт» и 16-й танковой дивизии были подразделения, в которых до 70 % личного состава страдало от различных ножных инфекций. Многие также страдали от «траншейной стопы» и обморожений. Например, в одном из подразделений 1-й танковой дивизии за один день были зафиксированы 20 случаев обморожения — весьма значительная цифра, учитывая, что в подразделении на тот момент было всего 70 человек. Наконец, плохие погодные условия и отсутствие полноценного снабжения самым отрицательным образом сказывались на личной гигиене. Почти у всех были вши, а из 16-й танковой дивизии докладывали, что 50–60 % ее личного состава страдает от чесотки.

Между 1 и 20 февраля дивизии 1-й танковой армии получили пополнение из 8505 человек, почти в два раза больше понесенных потерь. Однако не следует забывать, что в потери включались лишь те солдаты, которые были убиты, ранены или пропали без вести в ходе боевых действий. Солдаты, выбывшие по причине истощения сил, обморожений, болезней, травм и других небоевых причин, не включались в это число. Таким образом, вполне возможно, что дивизии 1-й танковой армии к концу операции по освобождению группы Штеммермана имели гораздо более скромные силы по сравнению с началом операции, тем более что, по всей видимости, дивизии III танкового корпуса получили относительно меньшие пополнения.

Сложнее точно указать потери, понесенные VII армейским корпусом за время оборонительных боев 26–31 января. Оценку сверху дает тот факт, что 34-я и 198-я дивизии потеряли 692 человека убитыми, 1907 ранеными и 316 пропавшими без вести за весь январь. Поскольку обе дивизии принимали участие в боях большую часть месяца, естественно предположить, что в оборонительных боях в период советского наступления было потеряно около 1000 человек, из которых большинство составляли раненые. Потери немцев в танках в этот промежуток времени должны были быть очень незначительными, потому что в боях участвовало небольшое количество штурмовых орудий и ни одного танка. Таким образом, потери 1-й танковой армии в боях, не относящихся к действиям против внешнего фронта окружения под Корсунем, можно оценить приблизительно в 4000–4500 человек, около двух третей из которых было ранено, и примерно в 160 танков и штурмовых орудий, потерянных безвозвратно.

Таблица 6

ПОТЕРИ 1-й ТАНКОВОЙ АРМИИ И 8-й АРМИИ СОГЛАСНО НЕМЕЦКИМ ДЕСЯТИДНЕВНЫМ ОТЧЕТАМ

Примечание: Десятидневные отчеты иногда страдали запаздыванием. В данном случае мы сравнили потери 1-й танковой армии с данными источников, по которым составлялась таблица 1. Общие потери за период 1 января — 20 февраля различались не более чем на 3 %, но, по-видимому, часть потерь оказалась перенесена с периода 21–31 января на период 1—10 февраля в связи с задержкой донесений. Весьма высокая цифра потерь 1-я танковой армии между 21 и 29 февраля, скорее всего, обусловлена предварительными отчетами по потерям, понесенным группой Штеммермана.

Если не учитывать части, оказавшиеся в «мешке», потери 8-й армии в феврале были существенно ниже, чем в январе, особенно если сравнивать с потерями, понесенными в боях под Кировоградом. Цифры потерь в боях по освобождению окруженной под Корсунем группировки оценить трудно, главным образом потому, что не так очевидно, какие именно части XXXXVII танкового корпуса принимали в них участие. В этих боях определенно участвовали 3-я, 11-я, 13-я и 14-я танковые дивизии, но нет ясности в том, какие пехотные на правом фланге корпуса следует причислить к задействованным в этой операции. Также не совсем ясно, какие части Кривошеев включил в свои данные по советским потерям, указанным выше. Однако в связи с невысокой интенсивностью боев на правом фланге XXXXVII танкового корпуса влияние этого фактора на точность оценки общих потерь незначительно. Если предположить, что на части, участвовавшие в Корсуньской битве, приходится около половины общих потерь 8-й армии за период с 20 января по 20 февраля, это составит примерно 4500 человек.

Хотя понесенные потери были не слишком высокими, части корпуса были сильно измотаны продолжительными боями в крайне тяжелых погодных условиях. 11-я танковая дивизия, которая вела практически непрерывные боевые действия с начала Курской битвы в июле 1943 года, была настолько обессилена, что было принято решение отправить ее в южную Францию на отдых и доукомплектование. В 13-й танковой дивизии осталось очень мало боеспособных танков, но в остальном ее состояние было неплохим. Напротив, 376-я дивизия посылала жалобы на нехватку индивидуального снаряжения солдат, в том числе палаток, фляг, котелков, ботинок, носков, обмундирования и средств личной гигиены. К тому же часть ее пополнений призывалась в Словении и Хорватии, и эти солдаты, похоже, имели склонность к оставлению передовой без приказа. Среди них имелись даже случаи членовредительства с целью избежать участия в боях.

И все же основной причиной переутомления личного состава частей XXXXVII танкового корпуса были несколько месяцев боев до начала Корсуньской битвы.

К сожалению, установить потери XXXXVII танкового корпуса в танках оказалось гораздо труднее, чем для III танкового корпуса. Ясно одно: число боеспособных танков в XXXXVII танковом корпусе в основном было гораздо ниже. Фактически в течение большей части операции число боеспособных машин было столь мало, что большие боевые потери в танках были просто невозможны. Доступны отчеты по некоторым частям. Например, 1-й батальон «Пантер» 26-го танкового полка потерял десять «Пантер» 28 января, но за все последующее время Корсуньской битвы — только пять танков. Соответственно низкими оказались и потери в личном составе, за февраль составившие всего десять солдат и офицеров.

3-я танковая дивизия имела более высокий уровень потерь бронетехники. Согласно отчету в период Корсуньской битвы дивизия потеряла 26 танков. В значительной мере это произошло из-за нехватки тягачей и эвакуационных машин, из-за чего приходилось бросать и машины с незначительными повреждениями или даже просто завязшие в грязи.

Хуже поддаются учету потери в танках для прочих частей XXXXVII танкового корпуса, задействованных в Корсуньской битве, но, похоже, они были малы, на что указывает численность танков в частях корпуса на 1 марта, приведенная в таблице 6. Среди танковых дивизий наибольшим числом машин располагала 11-я танковая дивизия фон Витерсхейма, причем большинство ее танков составляли «Пантеры». 20 января в ее составе было 8 «Пантер», готовых к бою, и 39 — в ремонте. Таким образом, количество «Пантер» в дивизии к 1 марта выросло не менее чем на 17 машин, а возможно и больше, потому что некоторые из командирских танков вполне могли быть «Пантерами». Однако так как 1-й батальон 31-го танкового полка получил приказ передать свои «Пантеры» в 11-ю танковую дивизию, следует учитывать, что 20 января в этом батальоне было 39 «Пантер».

Сколько своих танков 1-й батальон 31-го танкового полка передал на самом деле, неясно. Хотя приказ и требовал передать все его «Пантеры», вероятно, в батальоне действительно не оставалось «Пантер», когда его вывели с Восточного фронта, из этого не следует, что все его танки попали в 11-ю танковую дивизию (например, машины, требовавшие серьезного ремонта, могли быть отправлены обратно в Германию). Но большинство из них наверняка действительно получила 11-я танковая дивизия. Таким образом, естественно предположить, что 11-я танковая дивизия потеряла около 20 «Пантер» между 20 января и 1 марта, и, вероятно, около 15 из них были потеряны в ходе Корсуньской битвы[218].

Таблица 7

ЧИСЛЕННОСТЬ ТАНКОВ В XXXXVII ТАНКОВОМ КОРПУСЕ 1 МАРТА 1944 ГОДА

Примечание: К машинам, требовавшим мелкого ремонта, относились те, которые можно было вернуть в строй не более чем за 14 дней.

Журнал боевых действий 3-то батальона 36-го танкового полка, единственного танкового батальона 14-й танковой дивизии, содержит сведения о потере одного танка 26 февраля и одного штурмового орудия днем позже. Следующий танк был потерян 1 февраля. Из этих трех машин штурмовое орудие было сожжено и уничтожено, а танки получили повреждения от вражеского огня и не могли быть отремонтированы из-за противодействия противника. 16 февраля батальон потерял два танка при несколько необычных обстоятельствах. Они пытались отбуксировать в тыл бронетранспортер, но все три машины застряли в грязи, и все попытки их вытащить потерпели неудачу, отчасти потому что этот район находился под обстрелом противника.

По остальным танковым частям XXXXVII танкового корпуса полезной информации в немецких архивах найти не удалось. Однако, так как в частях, обсуждавшихся выше, находилась основная масса бронетехники, задействованной в боях, оценка потерь всего XXXXVII танкового корпуса в 80 танков и штурмовых орудий представляется близкой к истине. Таким образом, немецкие войска за пределами кольца окружения, вероятно, потеряли около 240 танков и штурмовых орудий. Танковая дивизия СС «Викинг», по-видимому, имела в своем составе около 25 танков и штурмовых орудий, в бригаде СС «Валлония» было примерно 10 штурмовых орудий, а два дивизиона штурмовых орудий армейского подчинения, оказавшиеся в окружении — 228-й и 239-й, — вероятно, насчитывали около 15 штурмовых орудий. Следовательно, группа Штеммермана потеряла приблизительно 50 танков и штурмовых орудий. В целом потери немецких войск, участвовавших в Корсуньской битве, в бронетехнике приближались 300 танкам и штурмовым орудиям[219].

Советские потери

Советские источники утверждают, что немцы потеряли все свои танки, оказавшиеся в окружении, что соответствует действительности, но ошибочно оценивают их количество в не менее чем 270 танков. К тому же в них утверждается, что немецкие войска, действовавшие снаружи кольца окружения — главным образом III и XXXXVII танковые корпуса, — потеряли более 600 танков. Получается, что в сумме немцы должны были потерять около 900 танков, то есть примерно втрое больше действительных потерь[220].

К сожалению, советские источники гораздо меньше говорят о собственных потерях в бронетехнике. Согласно утверждениям немцев было уничтожено значительное количество советских танков. Например, III танковый корпус заявил об уничтожении или захвате 606 танков и штурмовых орудий в период с 4 по 18 февраля. Насколько тщательно проверялись эти данные, сказать сложно, но и из имеющихся цифр можно сделать некоторые оценки.

Для начала советские войска, принимавшие участие в освобождении Украины в период между 24 января 1943 года и 17 апреля 1944 года, теряли в среднем по 40 танков и самоходных артиллерийских установок в день. Если эту цифру считать верной и для периода Корсуньской битвы, то с 25 января по 17 февраля должно было быть безвозвратно потеряно около 920 единиц бронетехники. Конечно, эта цифра будет включать и потери на других участках фронта, но, по всей видимости, основные бои в течение этого периода происходили вокруг корсуньского «мешка». Тем не менее эта цифра, конечно, дает лишь очень грубую оценку. К счастью, доступны и более информативные данные, приведенные в таблице 7[221].

За период с 1 по 20 февраля 1-й Украинский фронт не участвовал в каких-либо тяжелых боях, кроме Корсуньской битвы. Во всяком случае, это верно для танковых частей. Следовательно, почти все потери 1–20 февраля, 569 танков и САУ, указанные в таблице 7, пришлись на Корсунь-Шевченковскую операцию, и прежде всего на бои с немецким III танковым корпусом[222].

Таблица 8

ПОТЕРИ 1-го УКРАИНСКОГО ФРОНТА В БРОНЕТЕХНИКЕ

Примечание: В таблице приводятся только безвозвратные потери.

По-видимому, заявки III танкового корпуса о численности уничтоженной советской бронетехники не слишком искажают общую картину. Правда, не все танки, потерянные 1-м Украинским фронтом, были уничтожены в боях с III танковым корпусом, но, с другой стороны, III танковый корпус сражался еще и с 5-й гвардейской танковой армией, входившей в состав 2-го Украинского фронта. Тем не менее кажется, что данные III танкового корпуса завышены, но не слишком и, конечно, раздуты гораздо меньше, чем советские утверждения об уничтоженных немецких танках[223].

Оценить потери бронетехники, понесенные 1-м Украинским фронтом в течение первой фазы битвы, с 26 января по 31 января, не так просто. Пока части Ватутина атаковали на своем восточном фланге, немцы проводили наступательные операции против его центра. Эти операции, скорее всего, привели к значительно большим потерям в танках, чем бои, в которых участвовали 5-я танковая, 27-я и 40-я армии, но, учитывая архивные данные из таблицы 5, оценка безвозвратных потерь 1-го Украинского фронта приблизительно в 600 машин представляется корректной.

Количество бронетехники, потерянной 2-м Украинским фронтом, установить сложнее. Не вызывает сомнений, что они были меньше, чем у 1-го Украинского фронта, поскольку последнему пришлось сдерживать наступление III танкового корпуса. Угроза со стороны XXXXVII танкового корпуса была гораздо менее значительной, в пользу чего свидетельствует факт переброски частей 5-й гвардейской танковой армии в район, на который наступал III танковый корпус. Известно, что фронт Конева в период с 20 января по 20 февраля безвозвратно потерял 324 танка и САУ. Подавляющая часть этих потерь приходится на период Корсуньской битвы. Если предположить, что в Корсунь-Шевченковской операции было потеряно порядка 250 танков, общие количество советских танков и САУ, потерянных в ходе нее, можно оценить приблизительно в 850 машин[224].

Очевидно, что у нас не было возможности определить как немецкие, так и советские потери, не прибегая к условным оценкам. Однако представляется несомненным, что советские потери в личном составе примерно в два раза превышали потери немецкой армии. Советские потери в бронетехнике, по всей видимости, были в три раза выше немецких. Кроме того, не следует забывать, что немецкие данные о потерях танков, возможно, включают и машины, потерянные в боях между 20 и 29 февраля. Соответствующие потери советской стороны не включались в приведенные оценки, потому что у нас вообще не было данных по этому периоду.

Двукратное превышение советских потерь над немецкими в людях и трехкратное — в танках, с учетом соотношения сил и благоприятной для Красной Амии стратегической обстановки, не позволяет считать Корсунь-Шевченковскую операцию особенно выдающимся достижением, но все же она выглядит шагом вперед по сравнению с уровнем действий Красной армии летом и осенью 1943 года. К тому же немецкие потери в Корсуньской битве обнаруживают необычно высокое отношение числа убитых и пропавших без вести к числу раненых, что заметно затрудняло восполнение этих потерь в будущем. Значительная доля раненых, в конце концов, возвращалась на службу, но едва ли кто-то из попавших в плен смог снова пополнить ряды Вермахта.

Остатки XI и XXXXII армейских корпусов на несколько месяцев выбыли из строя. Таким образом, ближайшие последствия битвы оказались более благоприятны для Красной армии, чем это может показаться при простом сравнении цифр потерь. То же до определенной степени было верно для бронетехники. Как показано выше, в немецких танковых частях к концу битвы сохранилось очень мало боеспособных танков, значительно большее количество находилось в ремонте. На несколько недель личный состав немецких ремонтных подразделений был обеспечен большим объемом работы, но без запасных частей вернуть в строй значительное число танков не представлялось возможным.

После битвы

1-й и 2-й Украинские фронты в марте возобновили наступательные операции, в итоге приведшие к еще одному окружению, в которое на этот раз попала вся немецкая 1-я танковая армия. В конце концов немцам удалось вырваться, но вновь пришлось бросить большое количество техники и снаряжения. Ганс Валентин Хубе, командовавший 1-й танковой армией с 29 октября 1943 года, 20 апреля 1944 года был произведен в генерал-полковники и награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами в знак признания его заслуг в двух трудных операциях. По иронии судьбы днем позже он погиб в авиакатастрофе близ Оберзальцберга.

Долгое время противником Хубе был Ватутин, и ему тоже было суждено прожить недолго. 29 февраля 1944 года он ехал на машине в расположение 60-й и 13-й армий на северном крыле своего фронта. Украинские националисты, воевавшие с восстановлением советской власти, устроили на его пути засаду, и в ходе завязавшейся перестрелки Ватутин получил тяжелое ранение. Несмотря на все усилия медиков, Николай Федорович Ватутин умер от ран 15 апреля, меньше чем за неделю до авиакатастрофы, оборвавшей жизнь Хубе.

Большинство прочих военачальников, принимавших участие в Корсуньской битве, пережили войну, в том числе Конев, Жуков, Ротмистров, Кравченко, Галанин, а также Вёлер, фон Форман, Брейт и фон Манштейн. Даже такому командиру, как Франц Беке, всегда находившемуся впереди, посчастливилось остаться живым.

Многие другие солдаты, пережившие Корсуньскую битву, не дожили до конца войны. Советским армиям предстояло пройти через многие тяжелые сражения до самого падения Берлина. Вероятно, еще около девяти миллионов солдат Красной армии было убито, ранено или взято в плен до конца войны, яркое свидетельство того, что предстоящий путь до Берлина ни в коей мере не был легким маршем на запад. Корсуньская битва была только одной из череды многих битв, казавшейся почти бесконечной. На Западе размах сражений на территории Восточной Европы легко забывается, что при суммарных немецких и советских потерях от пяти до десяти миллионов каждый год войны бледнеет даже ужас боев на Западном фронте Первой мировой войны[225].

Большинство немецких дивизий, сражавшихся снаружи кольца окружения, остались на Восточном фронте, но выжившие солдаты из окруженных корпусов были отправлены в различные учебные и формировочные пункты, на переформирование или чтобы влиться в состав других частей. 57-я дивизия была отправлена на переформирование в Дебицу в Польше. Она провела там более трех месяцев, после чего была отправлена в немецкую 4-ю армию в Белоруссии, но, как оказалось, лишь для того, чтобы снова попасть в окружение, когда развернулось большое летнее наступление Красной армии — операция «Багратион». В результате этой катастрофы 57-я дивизия была расформирована. 72-я дивизия была отправлена на переформирование в Хрубешув в Польше, но в апреле ее перебросили в район Ковеля, после чего она вела кровопролитные бои до конца войны. 88-я дивизия прошла переформирование в Дебе в Польше, а затем была брошена в бой под Баранувом летом 1944 года. Она оставалась в районе Баранува до советского зимнего наступления на Висле, в ходе которого 88-я дивизия была уничтожена.

389-я дивизия провела два месяца в Венгрии, после чего в мае была переброшена в Латвию. Несколько месяцев спустя она оказалась заперта в Курляндии. В феврале 1945 года ее перевезли по морю в Восточную Пруссию, где она вновь была отрезана и ее солдаты в основном сдались частям Красной армии. Корпусная группа «Б» после Корсуньской битвы была распущена, и большая часть ее личного состава была использована при переформировании 57-й и 88-й дивизий и впоследствии разделила их судьбу. Напротив, части СС, «Викинг» и «Валлония» сохранялись до конца войны. «Валлония» впоследствии была развернута в дивизию, 28-ю дивизию СС, и в 1945 году сражалась в Померании и у Бран- денбурга. Дивизия СС «Викинг» закончила свой боевой путь в Австрии.

Хотя немцы старались сохранять личный состав каждой части вместе, это удавалось не всегда и с течением войны было все труднее осуществимо. Это иллюстрирует судьба Антона Мейзера. Как и многие его товарищи, он стал жертвой «волынской лихорадки», которая в его случае наложилась на приступ аппендицита, в связи с чем его отправили в госпиталь в Праге. Поскольку он провел в Праге восемь месяцев, переформированная 389-я дивизия отправилась в северный сектор Восточного фронта без него. По выздоровлении он был направлен в учебную часть под Штеттином в Германии и в конце концов попал в артиллерийскую часть на Западном фронте, где был взят в плен американцами в конце войны.

Мейзер провел в плену около 15 месяцев и был освобожден в сентябре 1946 года. Это был гораздо более короткий срок, чем достался большинству немецких солдат, взятых в плен Красной армией. Многим из них не разрешено было вернуться до истечения 10 лет с конца войны, и, конечно, многие не вернулись домой вообще. С пленными часто обращались плохо, и война на советско-германском фронте не была исключением. Однако уровень смертности среди немецких солдат, взятых в плен под Корсунем, похоже, был заметно ниже, чем у плененных под Сталинградом.

В контексте Второй мировой войны Корсуньская битва не попала в число наиболее заметных эпизодов, но отличалась особенной драматичностью. Советское командование воспользовалось существенным численным превосходством Красной армии на советско-германском фронте и решило нанести удар по слабо защищенному участку немецкой обороны, который Гитлер упрямо требовал удержать, несмотря на многие возражения. Исходная фаза советской операции прошла очень хорошо. Как обычно и бывает с планами боевых действий, наступление прошло несколько иначе, чем задумывалось, но первая задача — взять немецкую группировку в кольцо — была решена. Но уничтожение окруженных войск пошло вразрез с планами командования. Немецкие удары, направленные на освобождение окруженных войск, также не удалось отразить надлежащим образом. Тем не менее положение Красной армии относительно немецкой армии после битвы улучшилось, поэтому Корсунь можно рассматривать как советскую победу, хотя и давшуюся гораздо дороже, чем планировалось.

Приложения

Боевой состав

Командиры соединений, принимавших участие в Корсунь-Шевченковской операции в январе — феврале 1944 года

СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА

НЕМЕЦКИЕ ВОЙСКА

Примечания

1. Формально командир корпусной группы «Б», но фактически исполняющий обязанности командира XXXXII армейского корпуса, с момента убытия генерал-лейтенанта Маттенклотта в отпуск.

2. Замещал Фрица Байерляйна на посту после боев за Кировоград.

3. Произведен в генерал-майоры 1 февраля 1944 года.

4. Исполнял обязанности командира в период, когда Лиеб временно командовал XXXXII армейским корпусом.

Боевой состав советского 2-го Украинского фронта на 1 января 1944 года

Командующий — И.С. Конев

4-я гвардейская армия

Командующий — И.В. Галанин (с 6.1.1944- А.И. Рыжов)

20-й гвардейский стрелковый корпус (5-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, 66-я гвардейская и 375-я стрелковые дивизии), 21-й гвардейский стрелковый корпус (69-я гвардейская и 138-я стрелковые дивизии)

Части армейского подчинения

27-я зенитно-артиллерийская дивизия, 33-я истребительно-противотанковая артиллерийская бригада, 452-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 466-й минометный полк, 48-й инженерный батальон

5-я гвардейская армия

Командующий — А.С. Жадов

32-й гвардейский стрелковый корпус (6-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, 95-я, 97-я и 110-я гвардейские, 214-я стрелковые дивизии), 33-й гвардейский стрелковый корпус (9-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, 13-я гвардейская и 111-я стрелковые дивизии), 35-й гвардейский стрелковый корпус (93-я и 94-я гвардейские, 78-я и 84-я стрелковые дивизии)

Части армейского подчинения

57-й гвардейский отдельный танковый полк, 49-я легкая артиллерийская бригада (из состава 16-й артиллерийской дивизии прорыва), 91-я тяжелая гаубичная артиллерийская бригада (из состава 13-й артиллерийской дивизии прорыва), 29-я зенитно-артиллерийская дивизия, 11-я и 34-я истребительно-противотанковые артиллерийские бригады, 8-я и 27-я гвардейские минометные бригады, 265-й гвардейский и 1327-й пушечные артиллерийские полки, 301-й и 444-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 469-й минометный полк, 308-й гвардейский минометный полк, 225-й гвардейский зенитно-артиллерийский полк, 256-й, 328-й и 431-й инженерные батальоны

7-я гвардейская армия

Командующий — М.С. Шумилов

24-й гвардейский стрелковый корпус (36-я и 41-я гвардейские стрелковые дивизии, 8-я гвардейская воздушно-десантная дивизия), 25-й гвардейский стрелковый корпус (72-я и 81-я гвардейские, 409-я стрелковые дивизии), 303-я стрелковые дивизии, 27 — я гвардейская танковая бригада, 34-й и 38-й отдельные дивизионы бронепоездов

Части армейского подчинения

11-я артиллерийская дивизия (45-я пушечная артиллерийская бригада, 40-я гаубичная артиллерийская бригада), 5-я зенитно-артиллерийская дивизия, 30-я истребительно-противотанковая артиллерийская бригада, 161-й гвардейский и 1110-й пушечные артиллерийские полки, 114-й и 115-й гвардейские, 1661-й и 1669-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 263-й и 290-й минометные полки, 97-й, 302-й и 309-й гвардейские минометные полки, 162-й гвардейский зенитно-артиллерийский полк, 175-й, 329-й инженерные батальоны

37-я армия

Командующий — М.Н. Шарохин

27-й гвардейский стрелковый корпус (48-я и 58-я гвардейские стрелковые дивизии), 57-й стрелковый корпус (15-я и 29-я гвардейские, 228-я стрелковые дивизии), 82-й стрелковый корпус (28-я гвардейская, 188-я стрелковые дивизии, 10-я гвардейская воздушно-десантная дивизия), 1-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, 61-й отдельный дивизион бронепоездов

Части армейского подчинения

42-я легкая артиллерийская бригада (из состава 13-й артиллерийской дивизии прорыва), 35-я зенитно-артиллерийская дивизия, 10-я истребительно-противотанковая артиллерийская бригада, 381-й пушечный артиллерийский полк, 324-й и 1008-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 562-й минометный полк, 315-й гвардейский минометный полк, 8-я инженерно-саперная бригада, 112-й и 116-й инженерные батальоны

52-я армия

Командующий — К.А. Коротеев

73-й стрелковый корпус (62-я гвардейская стрелковая дивизия, 7-я гвардейская воздушно-десантная дивизия), 78-й стрелковый корпус (254-я и 373-я стрелковые дивизии), 294-я стрелковая дивизия

Части армейского подчинения

173-я танковая бригада, 378-й и 379-й отдельные танковые батальоны, 38-я зенитно- артиллерийская дивизия, 568-й пушечный артиллерийский полк, 438-й и 1322-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 490-й минометный полк, 17-й гвардейский минометный полк, 366-й инженерный батальон, 32-й и 40-й понтонно-мостовые батальоны

53-я армия

Командующий — Г. Тарасов (с 5.1.1994- И.В. Галанин)

48-й стрелковый корпус (14-я гвардейская, 252-я и 299-я стрелковые дивизии), 75-й стрелковый корпус (116-я, 213-я и 233-я стрелковые дивизии)

Части армейского подчинения

34-й отдельный танковый полк, 16-я артиллерийская дивизия прорыва (61-я пушечная артиллерийская бригада, 52-я гаубичная артиллерийская бригада, 90-я тяжелая гаубичная артиллерийская бригада, 14-я минометная бригада), 31-я легкая артиллерийская бригада (11-я артиллерийская дивизия), 30-я зенитно-артиллерийская дивизия, 6-я истребительно-противотанковая артиллерийская бригада, 1328-й пушечный артиллерийский полк, 232-й и 1316-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 461-й минометный полк, 89-й и 96-й гвардейские минометные полки, 11-й и 17-й инженерные батальоны

57-я армия

Командующий — Н.А. Гаген

49-й стрелковый корпус (19-я и 223-я стрелковые дивизии), 64-й стрелковый корпус (73-я и 78-я гвардейские, 52-я стрелковые дивизии), 68-й стрелковый корпус (80-я гвардейская, 93-я и 113-я стрелковые дивизии), 53-я стрелковая дивизия

Части усиления

96-я танковая бригада, 374-й и 595-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 523-й минометный полк, 80-й гвардейский минометный полк, 258-й гвардейский и 71-й зенитно-артиллерийские полки, 227-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, 251-й и 252-й инженерные батальоны

5-я гвардейская танковая армия

Командующий — П.А. Ротмистров

18 танковый корпус (110-я, 170-я, и 181-я танковые бригады, 32-я мотострелковая бригада, 1438-й и 1543-й самоходно-артиллерийские полки, 1000-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 292-й минометный полк, 1694-й зенитно-артиллерийский полк, 78-й мотоциклетный батальон, 736-й истребительно- противотанковый дивизион, 106-й гвардейский минометный дивизион), 29-й танковый корпус (25-я, 31-я и 32-я танковые бригады, 53-я мотострелковая бригада, 1446-й и 1549-й самоходно-артиллерийские полки, 108-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 271-й минометный полк, 75-й мотоциклетный батальон, 11-й гвардейский минометный дивизион), 8-й механизированный корпус (66-я, 67-я, 68-я механизированные бригады, 116-я танковая бригада, 69-й танковый полк, 69-й и 1822-й самоходно-артиллерийские полки, 114-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 615-й минометный полк, 1716-й зенитно- артиллерийский полк, 97-й мотоциклетный батальон, 395-й истребительно-противотанковый дивизион, 205-й гвардейский минометный дивизион)

Части армейского подчинения

53-й отдельный гвардейский танковый полк, 1-й гвардейский мотоциклетный полк, 6-я зенитно- артиллерийская дивизия, 678-й гаубичный артиллерийский полк, 689-й истребительно- противотанковый артиллерийский полк, 76-й гвардейский минометный полк, 377-й инженерный батальон

Соединения и части фронтового подчинения

26-й гвардейский стрелковый корпус (25-я гвардейская, 6-я и 31-я стрелковые дивизии), 33-й стрелковый корпус (50-я и 297-я стрелковые дивизии), 89-я гвардейская стрелковая дивизия, 5-й гвардейский механизированный корпус (24 — я гвардейская танковая бригада, 10-я, 11-я и 12-я гвардейские механизированные бригады, 104-й гвардейский, 1447-й и 1529-й самоходно-артиллерийские полки, 285-й минометный полк, 21-й гвардейский мотоциклетный батальон, 737-й истребительно-противотанковый дивизион, 409-й гвардейский минометный дивизион), 1-й механизированный корпус (19-я, 35-я и 37-я механизированные бригады, 219-я танковая бригада, 75-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 294-й минометный полк, 1382-й зенитно-артиллерийский полк, 57-й мотоциклетный батальон, 751-й истребительно- противотанковый дивизион, 41-й гвардейский минометный дивизион), 7-й механизированный корпус (16-я, 34-я и 64-я механизированные бригады, 41-я гвардейская танковая бригада, 1440-й и 1821-й самоходно-артиллерийские полки, 109-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 614-й минометный полк, 1713-й зенитно-артиллерийский полк, 94-й мотоциклетный батальон, 392-й истребительно- противотанковый дивизион, 40 гвардейский минометный дивизион), 20-й танковый корпус (8-й гвардейская, 80-я и 155-я танковая бригада, 7-я гвардейская мотострелковая бригада, 1834-й и 1895-й самоходно-артиллерийские полки, 1505-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 291-й минометный полк, 1711-й зенитно-артиллерийский полк, 69-й мотоциклетный батальон, 735-й истребительно-противотанковый дивизион, 406-й гвардейский минометный дивизион), 5-й гвардейский кавалерийский корпус (11-я и 12-я гвардейские, 63-я кавалерийские дивизии)

Части усиления

167-й отдельный танковый полк, 10-й отдельный дивизион бронепоездов, 109-я гаубичная артиллерийская бригада большой мощности (из состава 16-й артиллерийской дивизии прорыва), 11-я и 26-я зенитно-артиллерийские дивизии, 27-я армейская пушечная артиллерийская бригада, 1073-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 303-й гвардейский минометный полк, 5-я и 60-я инженерно-саперные бригады, 14-я штурмовая инженерно-саперная бригада, 27-я инженерная бригада специального назначения, 1-я понтонно-мостовая бригада, 1-й и 8-й понтонно-мостовые полки, 6-й, 7-й, 19-й и 125-й понтонно-мостовые батальоны, 69-й, 246-й, 247-й, 248-й и 250-й инженерные батальоны

Боевой состав немецкой 8-й армии на 5 января 1944 года

Командующий — Отто Вёлер

LII армейский корпус. Командир — Э. Бушенхаген

Дивизии

13-я танковая дивизия, 2-я парашютная дивизия, 76-я и 384-я пехотные дивизии

Части корпусного подчинения

Артиллерийское командование 137, 612-й моторизованный артиллерийский полковой штаб особого назначения, 2-й моторизованный дивизион 52-го артиллерийского полка (в составе двух батарей 10-см пушек и одной батареи тяжелых полевых гаубиц), 1-й моторизованный дивизион 735-го артиллерийского полка (без 2-й батареи), 1-й моторизованный дивизион (легких полевых гаубиц) 77-го артиллерийского полка, 934-й и 935-й моторизованные артиллерийские дивизионы (легких полевых гаубиц), 1-я батарея 731-го моторизованного артиллерийского дивизиона (15-см пушек), 3-й дивизион 55-го полка реактивных минометов, 21-я батарея реактивных минометов (на бронетранспортерах), 203-й и 286-й дивизионы штурмовых орудий, 52-й батальон разведки легкой артиллерии, 66-й батальон разведки позиционной артиллерии, 107-й строительный полк, 620-й моторизованный горный саперный батальон, 255-й и 651-й моторизованные саперные батальоны, 246-й строительный батальон, 2-й дивизион 43-го зенитно-артиллерийского полка, 669-й тяжелый противотанковый батальон, 662-й тяжелый противотанковый батальон (без одной роты)

XXXXVII танковый корпус. Командир — Н. фон Форман

Дивизии

3-я и 11-я танковые дивизии, 14-я танковая дивизия (со сборной группой из состава 167-й пехотной дивизии), 10-я моторизованная дивизия, 376-я и 106-я пехотные дивизии, 320-я пехотная дивизия (с частью сил 15-го кавалерийского полка СС), 167-я пехотная дивизия (только штаб и службы снабжения)

Части корпусного подчинения

Артиллерийское командование 130, 781-й моторизованный артиллерийский полковой штаб особого назначения, 1-й дивизион 108-го моторизованного артиллерийского полка (легких полевых гаубиц), 2-й и 3-й дивизионы 818-го моторизованного артиллерийского полка (легких полевых гаубиц), 1-й дивизион артиллерийского полка кавалерийской дивизии СС, 3-я батарея 857-го тяжелого артиллерийского дивизиона (21-см мортир), 7-я батарея 52-го полка реактивных минометов, 228-й и 911-й дивизионы штурмовых орудий, 8-й истребительно-противотанковый дивизион (штурмовых орудий), 13-й легкий полк артиллерийской разведки, 1-й батальон 31-го танкового полка («Пантер»), 678-й моторизованный саперный полк, 217-й строительный батальон, 127-й моторизованный саперный батальон, 18-й штрафной батальон

XI армейский корпус. Командир — В. Штеммерман

Дивизии

5-я танковая дивизия СС «Викинг», 75-я и 389-я пехотные дивизии, 72-я пехотная дивизия (в составе 331-го пехотного полка и 2-го дивизиона 238-го артиллерийского полка), 282-я пехотная дивизия (в составе 315-го и 329-го пехотных полков, 167-го разведывательного батальона и 1-го дивизиона 40-го артиллерийского полка)

Части корпусного подчинения

Артиллерийское командование 411, 842-й моторизованный артиллерийский дивизион (10-см пушек), 8-я батарея 139-го моторизованного артиллерийского полка (тяжелых пехотных гаубиц), 2-я батарея 800-го тяжелого моторизованного артиллерийского дивизиона (15-см пушек), 2-й дивизион 52-го полка реактивных минометов, 261-й и 905-й дивизионы штурмовых орудий, 44-й батальон разведки легкой артиллерии, 67-й батальон разведки позиционной артиллерии, 601-й моторизованный саперный полк, 666-й моторизованный саперный батальон, 155-й строительный батальон (военнопленных), 410-й строительный батальон, 444-я охранная дивизия, высшее артиллерийское командование 310, 52-й полк реактивных минометов (только штаб), 31-й батальон разведки легкой артиллерии, 68-й батальон разведки позиционной артиллерии, 857-й тяжелый артиллерийский дивизион (без 3-й батареи), 3-й дивизион 139-го артиллерийского полка (без 8-й батареи), 472-й истребительно-противотанковый батальон («Панцершреков»), 300-й и 616-й зенитно- артиллерийские дивизионы, 545-й строительный полк особого назначения, 52-й моторизованный саперный батальон, 923-я понтонно-мостовая колонна, 41-й и 531-й мостостроительные батальоны, 112-й строительный батальон, 676-й дорожно-строительный батальон, 10-й штрафной батальон, 17-я зенитно-артиллерийская дивизия (12-й зенитно-артиллерийский полк в составе 541-го, 251-го и 775-го легкого зенитно-артиллерийских дивизионов и 1-го дивизиона 38-го зенитно- артиллерийского полка)

Боевой состав советских войск, участвовавших в Корсунь-Шевченковской операции

Войска из состава 1-го Украинского фронта на 25 января 1944 года

27-я армия

180-я, 206-я и 337-я стрелковые дивизии, 54-й и 159-й укрепрайоны

Части усиления

298-й гвардейский, 713-й и 1892-й самоходно-артиллерийские полки,881-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 480-й и 492-й минометные полки, 329-й гвардейский минометный полк, 38-я зенитно-артиллерийская дивизия (1401-й, 1405-й, 1409-й и 1712-й зенитно-артиллерийские полки), 25-й и 38-й инженерные батальоны, 21-й понтонно-мостовой батальон

40-я армия (50-й и 51-й стрелковые корпуса прикрывали правый фланг армии)

47-й гвардейский стрелковый корпус

167-я и 359-я стрелковые дивизии, 104-й стрелковый корпус, 58-я и 133-я стрелковые дивизии

50-й стрелковый корпус

4-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, 38-я, 240-я и 340-я стрелковые дивизии

51-й стрелковый корпус

42-я гвардейская, 163-я и 232-я стрелковые дивизии, 74-я и 136-я стрелковые дивизии

Части усиления

1898-й самоходно-артиллерийский полк, 33-й пушечный артиллерийский полк, 11-й гвардейский и 1528-й гаубичный артиллерийский полк, 28-я истребительно-противотанковая артиллерийская бригада, 4-й и 317-й гвардейские и 690-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 9-й и 10-й горные минометные полки, 493-й минометный полк, 9-я зенитно-артиллерийская дивизия (800-й, 974-й, 981-й и 993-й зенитно- артиллерийские полки)

6-я танковая армия

5-й механизированный корпус

2-я, 9-я и 45-я механизированные бригады, 233-я танковая бригада, 745-й и 1228-й самоходно-артиллерийские полки, 64-й мотоциклетный батальон, 458-й минометный полк, 35-й гвардейский минометный дивизион, 1700-й зенитно-артиллерийский полк

5-й гвардейский танковый корпус

20-я, 21-я и 22-я гвардейские танковые бригады, 6-я гвардейская мотострелковая бригада, 1416-й, 1458-й 1462-й самоходно-артиллерийские полки, 80-й мотоциклетный батальон, 1667-й истребительно- противотанковый артиллерийский полк, 754-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион, 454-й минометный полк, 1696-й зенитно-артиллерийский полк

Части усиления

156-й отдельный танковый полк, 57-й гвардейский минометный полк, 181-й инженерный батальон

Войска из состава 2-го Украинского фронта на 25 января 1944 года

52-я армия

73-й стрелковый корпус

254-я и 294-я стрелковые дивизии

78-й стрелковый корпус

373-я стрелковая дивизия

Части усиления

1322-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 38-я зенитно-артиллерийская дивизия (1401-й, 1405-й, 1409-й и 1712-й зенитно- артиллерийские полки), 366-й инженерный батальон

53-я армия

26-й гвардейский стрелковый корпус

1-я гвардейская воздушно-десантная, 25-я гвардейская и 6-я стрелковые дивизии

48-й стрелковый корпус

14-я, 66-я и 89-я гвардейские стрелковые дивизии

75-й стрелковый корпус

138-я, 213-я, 233-я и 214-я стрелковые дивизии

Части усиления

189-й отдельный танковый полк, 63-й и 122-й батальоны противотанковых ружей, 16-я артиллерийская дивизия прорыва (61 — я пушечная артиллерийская бригада, 52-я гаубичная артиллерийская бригада, 90-я тяжелая гаубичная артиллерийская бригада, 109-я гаубичная артиллерийская бригада большой мощности, 14-я минометная бригада), 31-я легкая артиллерийская бригада (из 11-й артиллерийской дивизии), 1327-й пушечный артиллерийский полк, 33-я истребительно-противотанковая артиллерийская бригада, 1316-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 461-й минометный полк, 30-я зенитно-артиллерийская дивизия (1361-й, 1367-й, 1373-й и 1375-й зенитно-артиллерийские полки), 11-й и 13-й инженерные батальоны

4-я гвардейская армия

20-й гвардейский стрелковый корпус

5-я и 7-я гвардейские воздушно-десантные дивизии, 66-я гвардейская и 31-я стрелковые дивизии

21-й гвардейский

стрелковый корпус

69-я гвардейская, 252-я и 375-я стрелковые дивизии

Части усиления

175-я танковая бригада, 57-й и 60-й отдельные танковые полки, 42-я легкая артиллерийская бригада (из состава 13-й артиллерийской дивизии прорыва), 97-я и 98-я тяжелые гаубичные артиллерийские бригады, 568-й и 1328-й пушечные артиллерийские полки, 438-й и 452-й истребительно- противотанковые артиллерийские полки, 466-й минометный полк, 27-я зенитно-артиллерийская дивизия (1354-й, 1358-й, 1364-й и 1370-й зенитно- артиллерийские полки), 27-й штурмовой инженерно-саперный батальон (из состава 14-й штурмовой инженерно-саперной бригады), 48-й и 69-й инженерные батальоны

5-я гвардейская танковая армия

18-й танковый корпус

110-я, 170-я и 181-я танковые бригады, 32-я мотострелковая бригада, 1438-й самоходно- артиллерийский полк, 1543-й тяжелый самоходно-артиллерийский полк, 78-й мотоциклетный батальон, 1000-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 736-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион, 292-й минометный полк, 106-й гвардейский минометный дивизион, 1694-й зенитно-артиллерийский полк

20-й танковый корпус

8-я гвардейская, 80-я и 155-я танковые бригады, 7-я гвардейская мотострелковая бригада, 1895-й самоходно-артиллерийский полк, 1505-й тяжелый самоходно-артиллерийский полк, 75-й мотоциклетный батальон, 735-й отдельный истребительно- противотанковый дивизион, 291-й минометный полк, 406-й гвардейский минометный дивизион, 1711-й зенитно-артиллерийский полк

29-й танковый корпус

25-я, 31-я и 32-я танковые бригады, 53-я мотострелковая бригада, 1446-й самоходно-артиллерийский полк, 1549-й тяжелый самоходно-артиллерийский полк, 75-й мотоциклетный батальон, 108-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 271-й минометный полк, 11-й гвардейский минометный дивизион

Части усиления

53-й отдельный гвардейский танковый полк, 1-й гвардейский мотоциклетный полк, 678-й гаубичный артиллерийский полк, 689-й истребительно- противотанковый артиллерийский полк, 6-я зенитно-артиллерийская дивизия (146-й, 366-й, 516-й и 1062-й зенитно-артиллерийские полки), 377-й инженерный батальон

Фронтовые резервы

5-й гвардейский кавалерийский корпус (11-я и 12-я гвардейские, 63-я кавалерийские дивизии, 1896-й самоходно-артиллерийский полк, 150-й гвардейский истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 5-й гвардейский истребительно-противотанковый дивизион, 72-й гвардейский минометный дивизион, 9-й гвардейский минометный полк, 150-й зенитно-артиллерийский полк), 2-я истребительно-противотанковая артиллерийская бригада, 804-й зенитно-артиллерийский полк

Боевой состав 2-й танковой армии на 1 февраля 1944 года

2-я танковая армия

3-й танковый корпус

50-я, 51-я, и 103-я танковые бригады, 57-я мотострелковая бригада, самоходно-артиллерийский полк (без номера), 1540-й и 1818-й самоходно-артиллерийские полки, 74-й мотоциклетный батальон, 728-й отдельный истребительно- противотанковый дивизион, 234-й минометный полк, 126-й гвардейский минометный дивизион, 121-й зенитно-артиллерийский полк

16-й танковый корпус

107-я, 109-я и 164-я танковые бригады, 15-я мотострелковая бригада, 1441-й и 1542-й самоходно-артиллерийские полки, 51-й мотоциклетный батальон, 298-й гвардейский истребительно-противотанковый артиллерийский полк, 729-й отдельный истребительно- противотанковый дивизион, 226-й минометный полк, 89-й гвардейский минометный дивизион, 1721-й зенитно-артиллерийский полк

Части усиления

11-я гвардейская танковая бригада, 87-й мотоциклетный полк, 86-й гвардейский минометный дивизион, 357-й инженерный батальон

Боевой состав немецких войск на 25 января 1944 года

Левый фланг 8-й армии

Командир армии — Отто Вёлер

XI армейский корпус

Дивизии

5-я танковая дивизия СС «Викинг» (включая бригаду СС «Валлония»), 57-я, 75-я и 389-я пехотные дивизии (включая часть 167-й пехотной дивизии)

Части усиления

Артиллерийское командование 411, 842-й артиллерийский дивизион, 1-й дивизион 108-го артиллерийского полка, 2-я батарея 800-го артиллерийского дивизиона, 228-й дивизион штурмовых орудий, штаб 601-го моторизованного саперного полка, 155-й строительный батальон (военнопленных), 410-й строительный батальон

XXXXVII танковый корпус

Дивизии

3-я, 11-я и 14-я танковые дивизии, 106-я и 320-я пехотные дивизии, 167-я пехотная дивизия (только штаб и службы снабжения)

Части усиления

Артиллерийское командование 130, 2-й дивизион 818-го артиллерийского полка, 3-й дивизион 140-го артиллерийского полка (без 7-й батареи), 3-я батарея 735-го артиллерийского дивизиона, 8-я батарея 139-го артиллерийского дивизиона, 3-я батарея 857-го артиллерийского дивизиона, 203-й, 905-й и 911-й дивизионы штурмовых орудий, 8-й истребительно-противотанковый дивизион (штурмовых орудий Stug-III), штаб 678-го саперного полка, 217-й строительный батальон, 18-й штрафной батальон

Правый фланг 1-й танковой армии

Командир армии — Ганс Хубе

XXXXII армейский корпус

Дивизии

Корпусная группа «Б», 88-я пехотная дивизия

Части усиления

Артиллерийское командование 107, 1-й дивизион 248-го артиллерийского полка (из состава 168-й пехотной дивизии), 417-й пехотный батальон (из состава 168-й пехотной дивизии), 318-й охранный полк, штаб 4-го моторизованного саперного полка

VII армейский корпус

Дивизии

34-я, 75-я, 82-я и 198-я пехотные дивизии

Части усиления

Артиллерийское командование 124, 617-й артиллерийский полк особого назначения, 1-й дивизион 84-го артиллерийского полка, 625-я артиллерийская батарея, 2-й дивизион 62-го артиллерийского полка, 202-й и 239-й дивизионы штурмовых орудий, штаб 685-го моторизованного саперного полка, 215-й саперный батальон, 135-й строительный батальон, 677-й пехотный батальон (из состава корпусной группы «Б»)

Боевой состав окруженных немецких войск на 3 февраля 1944 года

XXXXII армейский корпус

Дивизии

5-я танковая дивизия СС «Викинг» (включая бригаду СС «Валлония»), корпусная группа «Б», 88-я пехотная дивизия (с двумя батальонами из состава 213-й охранной дивизии и одним батальоном из состава 168-й пехотной дивизии)

Части усиления

Артиллерийское командование 107, 239-й дивизион штурмовых орудий, штаб 26-го моторизованного саперного полка, 213-й саперный батальон

XI армейский корпус

Дивизии

57-я, 75-я и 389-я пехотные дивизии

Части усиления

Артиллерийское командование 411, 842-й артиллерийский дивизион (10-см пушек), 1-й дивизион 108-го артиллерийского полка (10,5-см гаубиц), 2-я батарея 800-го артиллерийского дивизиона (15-см пушек), 228-й дивизион штурмовых орудий, штаб 601-го моторизованного саперного полка, 666-й моторизованный саперный батальон, 155-й строительный батальон (военнопленных), 410-й строительный батальон

Боевой состав III танкового корпуса на 2 февраля 1944 года

Дивизии

16-я танковая дивизия с приданными 506-м тяжелым танковым батальоном, 848-й мостовой колонной (мосты типа «J») и 34-й пехотной дивизией (без 1-го дивизиона 34-й артиллерийского полка)

17-я танковая дивизия с приданными 198-й пехотной дивизией, 249-м дивизионом штурмовых орудий, 843-й мостовой колонной (мосты типа «J») и двумя батареями из корпусной группы «Б» (8-я и 11-я батареи 86-го артиллерийского полка)

В непосредственном подчинении III танкового корпуса

617-й артиллерийский полковой штаб особого назначения! 107, 2-й дивизион 62-го артиллерийского полка (10-см пушек), 2-й дивизион 67-го артиллерийского полка (тяжелых полевых гаубиц), 1-й дивизион 34-го артиллерийского полка, 2-й дивизион 182-го артиллерийского полка, 2-й дивизион 84-го артиллерийского полка (17-cм пушек), 1-я минометная бригада (в составе 1-го тяжелого минометного полка, 54-го и 57-го минометных полков), штаб 674-го моторизованного саперного полка, 127-й моторизованный саперный батальон, 627-й моторизованный саперный батальон, бронепоезд № 62.

Части корпусного подчинения

Артиллерийское командование 3, 43-й корпусной батальон связи, 403-й отряд полевой жандармерии, казачий эскадрон

Примечание: 34-я и 198-я дивизии были подчинены танковым дивизиям на время прорыва.

Боевой состав III танкового корпуса на 5 февраля 1944 года

Дивизии

16-я танковая дивизия с приданными 506-м тяжелым танковым батальоном, 848-й мостовой колонной (мосты типа «J») и 2-м дивизионом 67-го артиллерийского полка (тяжелых полевых гаубиц); 17-я танковая дивизия с приданными тяжелым танковым полком Беке (в составе 503-го тяжелого танкового батальона и 2-го батальона 23-го танкового толка) 249-м дивизионом штурмовых орудий, 843-й мостовой колонной (мосты типа «J») и 2-м дивизионом 62-го артиллерийского полка (10-см пушек); 1-я танковая дивизия СС; 198-я пехотная дивизия с приданными 8-й и 11-й батареями 8(6-го артиллерийского полка (из состава корпусной группы «Б»); 34-м и 75-м полевыми запасными батальонами; 34-я пехотная дивизия с приданными 1-й батальоном 168-го моторизованного полка, 2-м дивизионом 182-го артиллерийского полка; боевая группа Хупперта (из 1-й танковой дивизии) в составе 2-го батальона 1-го танкового полка, 2-го батальона 1-го моторизованного полка, 1-го разведывательного батальона (кроме 3-й роты) и 1-го дивизиона 73-го артиллерийского полка.

В непосредственном подчинении III танкового корпуса

617-й артиллерийский полковой штаб особого назначения, 62-й тяжелый артиллерийский дивизион (21-см мортир), 2-й дивизион 84-го артиллерийского полка (17-см пушек), 1-я минометная бригада (в составе 1-го тяжелого минометного полка, 54-го и 57-го минометных полков), штаб 674-го моторизованного саперного полка, 127-й моторизованный саперный батальон, 627-й моторизованный саперный батальон, бронепоезд № 62.

Части корпусного подчинения

Артиллерийское командование 3,43-й корпусной батальон связи, 403-й отряд полевой жандармерии, казачий эскадрон

Немецкие части, принимавшие участие в битве

В данном приложении сведена вся доступная информация по состоянию и организации немецких частей, принимавших участие в Корсуньской битве.

Для описания состояния батальонов используется следующий набор терминов:

сильный батальон: более 400 человек

умеренно сильный батальон: 300–400 человек

средний батальон: 200–300 человек

слабый батальон: 100–200 человек

истощенный батальон: менее 100 человек

Дивизии и бригады

Корпусная группа «Б»

Корпусная группа «Б» была сформирована на основе штаба 112-й пехотной дивизии. Ему были переданы войска 112-й, 255-й и 332-й пехотных дивизий. Из них были в составе корпусной группы образованы дивизионные группы: 112-я дивизионная группа, включавшая 110-ю и 258-ю полковые группы, 258-я дивизионная группа, включавшая 465-ю и 475-ю полковые группы, и 332-я дивизионная группа, включавшая 677-ю и 678-ю полковые группы. Нужно отметить, что полковые группы тоже рассматривались как батальоны, образовывавшие большую часть его сил:

— 110-я полковая группа: 3-й батальон 110-го пехотного полка;

— 258-я полковая группа: 2-й батальон 258-го пехотного полка;

— 465-я полковая группа: 1-й батальон 465-го пехотного полка;

— 475-я полковая группа: 3-й батальон 475-го пехотного полка;

— 677-я полковая группа: 1-й батальон 677-го пехотного полка;

— 678-я полковая группа: 2-й батальон 678-го пехотного полка.

Когда битва началась, 677-я полковая группа была передана 34-й

пехотной дивизии. Остальные пять остались в корпусной группе «Б». Четыре из них оценивались как умеренно сильные, а один — как средний.

В состав корпусной группы также входил фузилерский батальон (из состава 112-й пехотной дивизии), оценивавшийся как сильный.

Саперный батальон оценивался как слабый, а запасной батальон — как умеренно сильный.

Кроме 677-й полковой группы корпусная группа «Б» отдала часть своей артиллерии и противотанковых пушек. В группе осталось пять батарей 10,5-см гаубиц, три батареи трофейных советских 7,62-мм пушек и две батареи 15-см гаубиц. Она также сохранила 11 средних и пять тяжелых (самоходных) противотанковых пушек.

В начале битвы корпусная группа «Б» находилась в подчинении у командования XXXXII армейского корпуса, но вскоре была вынуждена передать часть своих сил специально созданному «заградительному отряду Фокета» (Sperrverband Foquet). По всей видимости, из «мешка» сумели вырваться 4831 солдата и офицера, а также 382 «хиви» из состава корпусной группы «Б». Кроме того, в Новоукраинке, Новоархангельске и Умани собрались 1597 солдат, вернувшихся из отпусков. Возможно, еще какое-то количество служивших в группе оказалось вне окруженной территории, когда сомкнулись советские клещи.

Моторизованная дивизия «Великая Германия»

В некоторых исследованиях утверждается, что какие-то части дивизии «Великая Германия» принимали участие в Корсуньской битве. Однако, по всей видимости, это ошибка, вызванная тем, что в ней принимали участие отдельные офицеры дивизии «Великая Германия», например Бюзинг и Вальрот. Но, очевидно, ни одно боевое подразделение дивизии не было задействовано в этих боях.

Штурмовая бригада СС «Валлония»

Командир — подполковник Люсьен Липперт (убит в бою), майор Леон Дергель

Сформирована из «добровольческого легиона „Валлония“» (усиленный 3-й (егерский) батальон 373-го пехотного полка 97-й егерской дивизии) летом 1943 года. Бригада прибыла на Восточный фронт в группу армий «Юг» в ноябре 1943 года. Она состояла из одного пехотного батальона с несколькими ротами усиления. Пехотный батальон имел в своем составе три пехотных роты (в каждой 18 легких пулеметов, два тяжелых пулемета и два миномета) и одну роту тяжелого оружия (восемь тяжелых пулеметов и шесть минометов). Подразделения усиления включали роту пехотных гаубиц (четыре 7,5-см пехотных гаубицы и две 15-см пехотные гаубицы), роту противотанковой обороны (девять 7,5-см противотанковых пушек Рак 40), легкую зенитно- артиллерийскую роту (12 легких зенитных пушек), тяжелую зенитно-артиллерийскую роту (четыре 8,8-см зенитных пушки), а также роту штурмовых орудий (10 штурмовых орудий StuG-III). Бригада имела штатную численность 1967 человек, а на 1 января 1944 года в ней недоставало 199 человек по сравнению со штатной численностью.

Вероятно, в «мешок» попала большая часть бригады. Похоже, что около 650 человек из ее состава вышли из окружения в ходе прорыва.

1-я танковая дивизия

Командир — генерал-майор Ричард Коль

1-я танковая дивизия была сформирована в 1935 году. На Восточный фронт она вернулась в ноябре 1943 года после выполнения боевых задач в Греции. С этого момента она входила в состав группы армий «Юг». К началу Корсунь-Шевченковской операции дивизия входила в состав 4-й танковой армии. Вскоре было принято решение передать ее в III танковый корпус для участия в вызволении группы Штеммермана из окружения. Однако для ее высвобождения потребовалось значительное время, и она прибывала в район боевых действий по частям. Это отразилось и на указывавшемся в отчетах количестве танков в дивизии за разные дни, приведенном ниже. 5 февраля в дивизии имелось 33 боеспособных танка Pz-IV и 51 «Пантера».

Первой прибыла боевая группа Хупперта, состоявшая из одного батальона танков Pz-IV (2-й батальон 1-го танкового полка), одного батальона мотопехоты (2-й батальон 1-го моторизованного полка), разведывательного батальона без одной роты (1-й разведывательный батальон без 3-й роты) и дивизиона самоходных орудий (1-й дивизион 73-го артиллерийского полка). 6 февраля подразделения дивизии вошли в соприкосновение с противником.

Дивизия была весьма сильной. Согласно ее ежемесячным отчетам генерал-инспектору танковых войск на 1 февраля она имела боеспособными 39 танков Pz-IV и 29 «Пантер», а также один Pz-IV и девять «Пантер» в краткосрочном ремонте.

Количество боеспособных танков в ходе операции

6 февраля (утро)

30 Pz-IV

7 февраля

18 Pz-IV, 2 Pz-III (командирских)

9 февраля (утро)

18 Pz-IV, 2 Pz-III (командирских), 48 «Пантер», 1 командирская «Пантера»

9 февраля (вечер)

18 Pz-IV, 48 «Пантер»

10 февраля

18 Pz-IV, 48 «Пантер»

13 февраля (утро)

12 Pz-IV, 18 «Пантер»

15 февраля (утро)

11 Pz-IV, 9 полностью боеспособных «Пантер», 3 условно боеспособных «Пантеры» и 4 «Пантеры» только с пулеметами (возможно, из-за нехватки боеприпасов из-за сложностей со снабжением)

В ходе операции по освобождению группы Штеммермана дивизия не понесла чрезмерных потерь. В период с 1 по 20 февраля 1944 года она потеряла 35 человек убитыми в бою, 212 ранеными и троих пропавшими без вести.

Потери в танках выглядят более впечатляющими. В отчете по состоянию на 24 февраля говорится о потере 27 «Пантер» и 9 Pz-IV. Из них 9 «Пантер» и четыре Pz-IV были подбиты огнем противника. Еще один Pz-IV подорвался на мине, загорелся и также был потерян безвозвратно, а еще три «Пантеры» получили повреждения в результате подрыва на минах и впоследствии были взорваны из-за невозможности их эвакуации. 12 «Пантер» и четыре Pz-IV имели механические поломки и впоследствии также были взорваны из-за сложностей с ремонтом и эвакуацией в распутицу. Наконец, две «Пантеры» и один Pz-III застряли в грязи в броде у Лысянки и не могли быть эвакуированы. Их также пришлось взорвать.

Однако, поскольку III танковый корпус оставил позиции, которые удерживал в ходе наступления, пришлось взорвать еще несколько поврежденных танков, которые не удалось вовремя эвакуировать. В конечном итоге в сумме со взорванными при приближении советских войск машинами безвозвратные потери дивизии составили 51 танк.

1-я танковая дивизия СС «Лейбштандарт „Адольф Гитлер“»

Дивизия LSAAH («Leibstandarte SS Adolf Hitler») была сформирована на основе одноименного полка летом 1942 года. После участия в операции «Цитадель» летом 1943 года дивизия была на короткий период направлена в Италию, а затем возвращена на Восточный фронт, в октябре 1943 года войдя в состав группы армий «Юг». С момента возвращения дивизия почти непрерывно была в боях. 1-я танковая дивизия СС не успела прибыть вовремя, чтобы принять участие в начальном этапе наступления III танкового корпуса 4 февраля, но отдельные подразделения дивизии сразу по прибытии были использованы для прикрытия левого фланга наступающих 16-й и 17-я танковых дивизий. Бронетехника дивизии включала батальон «Пантер», батальон Pz-IV, дивизион штурмовых орудий и роту, имеющую в своем составе «Тигры».

Количество боеспособных танков в ходе операции:

2 февраля

16 Pz-IV, 29 «Пантер», 3 «Тигра», 22 StuG-III

3 февраля

В районе сбора: 13 Pz-IV, 11 «Пантер», 3 «Тигра», 18 StuG-III, 1 StuH-III В пути: 9 Pz-IV, 18 «Пантер», 3 «Тигра»

6 февраля (утро)

22 Pz-IV, 29 «Пантер», 6 «Тигров», 27 StuG-III, 3 StuH-III

6 февраля (вечер)

7 Pz-IV, 8 «Пантер», 4 «Тигра», 12 StuG-III, 1 StuH-III

7 февраля

? Pz-IV, 8 «Пантер», 4 «Тигра», 10 StuG-III, 1 StuH-III

9 февраля (вечер)

3 Pz-IV, 3 «Пантеры», 1 «Тигр», 6 штурмовых орудий

10 февраля

3 Pz-IV, 3 «Пантеры», 1 «Тигр», 6 штурмовых орудий

13 февраля (утро)

4 Pz-IV, 3 «Пантеры», 1 «Тигр», 5 StuG-III

15 февраля (утро)

4 Pz-IV, 4 «Пантеры», 1 «Тигр», 5 StuG-III

В ходе попытки освобождения группы Штеммермана дивизия понесла незначительные потери. В период с 1 по 20 февраля 1944 года было потеряно 82 человека убитыми в бою, 219 ранеными и 17 пропавшими без вести.

Как и у многих других частей, грязь нанесла по технике «Лейбштандарта» серьезный удар. На 7 февраля из дивизии докладывали, что 1-й разведывательный батальон СС и 3-й батальон 1-го моторизованного полка СС пришлось использовать в качестве обычной пехоты, поскольку все машины этих двух батальонов вышли из строя. С течением времени положение не улучшилось. 25 февраля в отчете дивизии указывалось, что серьезного ремонта требовали 1392 грузовика, 457 автомобилей, 376 мотоциклов и 115 тягачей дивизии.

В ходе операции дивизия потеряла шесть «Пантер», один Pz-IV, десять StuG-III и два «Мардера». Помимо этого была потеряна одна САУ «Веспе», одна средняя противотанковая пушка и один бронеавтомобиль. Из потерянных «Пантер» ни одна не была уничтожена вражеским огнем. Две «Пантеры» были повреждены артиллерийским огнем противника (в Тыновке и Лысянке), а еще одна подорвалась на мине в Октябре, но все их пришлось взорвать при отступлении, поскольку не имелось возможностей для их эвакуации. У двух «Пантер» (в Лысянке и Рубаном Мосте) возник пожар в моторном отделении, и их тоже впоследствии пришлось взорвать. Наконец, одна из «Пантер» вышла из строя в Лысянке из-за поломки коробки передач и также была взорвана. На 22 января боеспособная бронетехника «Лейбштандарта» включала три «Пантеры», четыре штурмовых орудия и один Pz-IV, но кроме того 8 «Тигров», 42 «Пантеры», 32 Pz-IV и 13 StuG-III находились в ремонте.

3-я танковая дивизия

Командир — генерал-лейтенант Фриц Байерляйн (по 4 января 1944), полковник Рудольф Ланг

3-я танковая дивизия была сформирована в 1935 году. С 22 июня 1941 года дивизия принимала участие в операции «Барбаросса» и с тех пор оставалась на Восточном фронте.

Из-за нехватки пехотинцев 3-я танковая дивизия на 22 января имела лишь три боеготовых пехотных батальона. По силе два из них оценивались как средние, а третий — как слабый. Однако нехватка личного состава не была для дивизии чем-то новым. Ее сравнительно скромные потери составили за январь 183 убитых в бою, 539 раненых и 31 пропавшего без вести. Следовательно, недокомплект личного состава должен был иметься же в конце 1943 года. Дивизия получила всего 360 человек пополнения, к которым добавились 173 вернувшихся в дивизию после ранений.

Дивизию можно считать моторизованной лишь частично. Немцы оценивали подвижность в процентах от штатного количества автотранспорта. На 22 января подвижность дивизии в среднем оценивалась всего в 36 %, но в ее боевых подразделениях дело обстояло несколько лучше. Для этого были две причины: во-первых, недостаток транспортных средств и, во-вторых, недостаток запасных частей, который делал невозможным ремонт многих поврежденных машин своими силами.

Количество танков в дивизии также было невелико, и все они были сведены всего в один танковый батальон. На 1 января в его составе имелось в боеспособном состоянии 4 Pz-IV и 4 Pz-III, но других данных о его численности до 25 января нет. К 1 февраля количество боеспособных танков батальона составляло 18 Pz-IV и 2 Pz-III, а кроме того, 10 Pz-IV и 3 Pz-III находились в ремонте с расчетом вернуть их в строй в течение трех недель. Согласно другим источникам на 1 января батальон имел 10 Pz-IV и 2 Pz-III в строю, а также 22 Pz-IV и 4 Pz-III, которые находились в ремонте и должны были быть восстановлены в течение трех недель. Кроме того, 21 декабря 1943 года в дивизию отправили двадцать новых Pz-IV, но, возможно, они прибыли до 1 января 1944 года.

Количество тяжелого вооружения, имевшегося в дивизии

22 января

6 «Веспе», 3 «Хуммеля», 10 10,5-см гаубиц, 3 15-см гаубицы, 5 8,8 зенитных орудий, 5 «Мардеров», 4 7,7-см противотанковых пушки, 1 5-см противотанковая пушка

4 февраля

12 Pz-IV и 2 командирских танка в боеспособном состоянии

13 февраля

1 Pz-III (7,5-см), 14 Pz-IV и 1 командирских танка в боеспособном состоянии

Потери вооружения дивизии в ходе битвы составили 26 танков, 8 истребителей танков, 4 8,8-см зенитных орудия, 4 «Веспе», 3 «Хуммеля», 12 10,5-см гаубиц, 8 15-см гаубиц. В значительной степени эти потери были обусловлены недостатком тягачей и буксировочных средств, что заставляло бросать технику с небольшими повреждениями или даже просто застрявшую в грязи.

5-я танковая дивизия СС «Викинг»

Командир — бригадефюрер СС Гилле

Дивизия была сформирована в конце 1940 года как моторизованная пехотная дивизия. Дивизия «Викинг» сражалась на Восточном фронте с 22 июня 1941 года, при этом дивизия лишилась одного из своих пехотных полков («Нордланд») и получила в свой состав танковый батальон. К октябрю 1943 года ее официальное наименование было: 5-я танковая дивизия СС.

Дивизия была в боях большую часть лета и осени 1943 года, и к началу 1944 года ее численность сильно сократилась в связи с потерями. 1 января 1944 года дивизия имела 15 танков Pz-III, 11 Pz-IV и 4 StuG-III в боеспособном состоянии. Помимо этого 4 Pz-III и 2 Pz-IV находились в ремонте. Поскольку в январе дивизия не получала новых танков, эти цифры ограничивают количество ее танков на 25 января сверху.

К 16 февраля дивизия все еще была сравнительно сильной. В ее составе было пять боеспособных Pz-III, два Pz-IV и три StuG-III. Артиллерия дивизии была по-прежнему сильной: 25 легких гаубиц le.FH 18, 6 тяжелых гаубиц s.FH 18, 4 10-см пушек К 18, 9 «Веспе» и 3 «Хуммеля», всего 47 стволов.

Едва ли что-то из тяжелого вооружения и техники дивизии удалось вывести из окружения, но 8253 офицера и солдата, а также 25 «хиви» сумели вырваться из «мешка». Кроме того, около 1500 солдат находились в распоряжении дивизии СС «Мертвая голова» восточнее. Возможно, к моменту окружения еще сколько-то человек из состава дивизии оказались вне кольца.

11-я танковая дивизия

Командир — генерал-майор Венд фон Витерсхейм

Дивизия была сформирована в 1940 году после падения Франции. Танковый полк был передан в новую дивизию из состава 5-й танковой дивизии. Дивизия находилась на Восточном фронте с 22 июня 1941 года.

20 января 1-й батальон 15-го танкового полка имел 8 боеспособных «Пантер» и еще 39 — в ремонте. На тот же момент 1-й батальон 31-го танкового полка имел 11 «Пантер» в строю и 28 — в ремонте. Этому батальону было приказано передать его «Пантеры» в 11-ю танковую дивизию. Благодаря этому общее количество «Пантер» увеличилось до 8, но большинство из них находились в ремонте. Сомнительно, что к началу советского наступления удалось восстановить заметное количество танков, потому что дивизия испытывала острую нехватку запасных частей и ремонтных машин.

2-й батальон 15-го танкового полка, по-видимому, был слабым. Согласно отчету от 1 января в дивизии было пять Pz-III и два Pz-IV в боеспособном состоянии, а еще десять Pz-IV находились в краткосрочном ремонте, то есть должны были вернуться в строй в течение трех недель. В январе дивизия не получала ни Pz-III, ни Pz-IV, поэтому едва ли на 25 января в дивизии оставалось заметное количество боеспособных танков этих типов, особенно с учетом участия дивизии в боях под Кировоградом в середине января.

Дивизия имела довольно большую численность. На 22 января в ней числилось 12 305 солдат и офицеров, но в это число входили некоторые подразделения, не принадлежавшие дивизии. В пехотных полках дивизии числилось примерно по 1100–1200 человек, при этом количество активных штыков составляло 605 и 412 соответственно.

Положение с личным составом к 1 февраля практически не изменилось — при штатной численности дивизии 16 250 человек недостаток людей составлял 3786. Потери в течение января составили 220 убитых в бою, 704 раненых и 77 пропавших без вести. Кроме того, 11 офицеров и 419 солдат были вывезены в тыл из-за болезней, а еще 490 человек покинули дивизию по другим причинам. 276 человек пополнения и 34 вернувшихся из госпиталей за этот же период не компенсировали понесенных потерь.

К 1 февраля в дивизии оставалось пять боеспособных «Пантер».

На 22 января дивизия имела 14 10,5-см гаубиц, 6 15-см гаубиц, 6 10-см пушек и 4 8,8-см зенитных орудия.

Количество боеспособных танков в ходе операции

27 января

15 «Пантер», 3 Pz-IV

4 февраля

21 «Пантера», 8 StuG-III

(цифры по 1-му батальону 26-го танкового полка и, возможно, 911-му дивизиону штурмовых орудий)

13 февраля

8 «Пантер», 1 Pz-IV, 1 StuG-III

(цифры по 1-му батальону 26-го танкового полка, 8-му танковому батальону, 911 — му дивизиону штурмовых орудий)

14 февраля

3 боеспособных танка

15 февраля

6 боеспособных танков

1 марта

10 «Пантер», 4 Pz-III и 3 командирских танка (а также 54 «Пантеры», 7 Pz-IV, 2 Pz-III и 1 командирский танк в ремонте)

13-я танковая дивизия

Командир — генерал-майор Ганс Микош

После окончания кампании во Франции Гитлер потребовал создать дополнительные танковые дивизии, в связи с чем 13-я Магдебургская моторизованная пехотная дивизия получила танковый полк из состава 2-й танковой дивизии и была переформирована в 13-ю танковую дивизию. Дивизия находилась на Восточном фронте с начала операции «Барбаросса».

28 января было принято решение направить 13-ю танковую дивизию в XXXXVII танковый корпус, и 1 февраля дивизия вступила в бой.

13-я танковая дивизия имела очень мало танков. На 1 февраля в ней было в строю только семь Pz-III и одиннадцать Pz-IV. В ремонте находились еще три Pz-III и один Pz-IV, которые должны были быть восстановлены в течение трех недель. Дивизия располагала примерно таким же количеством САУ: 17 боеспособных «Мардеров» и еще два — в ремонте.

По части укомплектованности личным составом дело обстояло немногим лучше. При штатной численности 15 373 человека, включая 1214 «хиви», недокомплект составлял 4152 офицера и солдата (в том числе 191 «хиви»).

Лучше было положение с артиллерией. Дивизия имела шесть «Хуммелей» (15-см самоходное орудие) в строю и два в ремонте. Также в наличии были девять боеспособных «Веспе» (10,5-см самоходное орудие) и одно в ремонте. В целом в дивизии имелось 27 стволов, готовых к бою, и 8 — в ремонте.

Количество боеспособных танков в ходе операции

27 января

5 Pz-IV, 1 Pz-III, 1 командирский танк

4 февраля

3 Pz-IV, 2 командирских танка

13 февраля

8 «Пантер», 1 Pz-IV, 1 StuG-III (цифры по 1-му батальону 26-го танкового полка, 8-му танковому батальону, 911-му дивизиону штурмовых орудий)

1 марта

5 Pz-IV, 1 Pz-III и 1 командирский танк (а также 7 Pz-IV, 3 Pz-III и 2 командирских танка в ремонте)

14-я танковая дивизия

Командир — генерал-майор Мартин Унрейн

14-я танковая дивизия была сформирована путем пополнения и реорганизации 4-й пехотной дивизии. Дивизия была уничтожена в Сталинграде, но из ее остатков (раненные вне Сталинградского окружения, находившиеся в отпусках, и т. д.) была сформирована новая 14-я танковая дивизия. Эта дивизия прибыла на Восточный фронт (в группу армий «Юг») в октябре 1943 года.

14-я танковая дивизия на утро 25 января находилась в резерве в районе Златополь — Новомиргород, но к полудню ее подчинили XI армейскому корпусу. Как и многие другие танковые дивизии, участвовавшие в этой операции, 14-я располагала очень небольшим количеством танков. В танковом полку был лишь один батальон, 3-й батальон 36-го танкового полка. На 21 января батальон имел в строю семь Pz-IV и пять StuG-III. В нем также было несколько танков Pz-III, но их точное количество выяснить не удалось.

Согласно истории дивизии на 25 января в ней было в строю семь Pz-IV, четыре огнеметных танка и четыре StuG-III, и эти цифры хорошо согласуются с архивными документами.

На 1 февраля дивизия при штатной численности 11 890 человек (включая 707 «хиви») имела недокомплект 2948 человек, и ее общая численность, таким образом, оказывалась менее 9000. Потери за январь составили 354 убитых, 692 раненых и 130 пропавших без вести. На смену им пришли 240 человек пополнения и 64 человека, вернувшиеся из госпиталей. В строю оставалось четыре Pz-IV и четыре StuG-III.

Нехватка личного состава отразилась на состоянии двух моторизованных полков дивизии. Их численность на 22 января была соответственно 1097 и 1042 человека, и все их батальоны оценивались по силе как средние. Численность разведывательного и саперного батальонов составляла 557 и 504 человека соответственно. Танковый полк насчитывал 838 человек. Вся дивизия имела численность 8831 человек.

Артиллерия дивизии на 22 января включала 5 «Веспе», 3 «Хуммеля», 10 10,5-см гаубиц и 6 15-см гаубиц. Дивизия также могла использовать три 8,8-см зенитных пушки, и еще одна 8,8-см зенитная пушка имелась в составе зенитного подразделения. Дивизия имела 3 средних и 12 тяжелых противотанковых пушек.

Количество боеспособных танков в ходе операции

27 января

3 Pz-IV, 2 StuG-III

1 февраля

4 Pz-IV, 4 StuG-III

4 февраля

5 Pz-IV, 4 StuG-III

13 февраля

4 Pz-IV, 2 StuG-III

1 марта

6 Pz-IV, 2 огнеметных танка, 4 StuG-III, 6 командирских танков (а также 4 Pz-IV, 1 Pz-III, 2 огнеметных танка, 3 StuG-III и 2 командирских танка в ремонте)

Из состава боевой группы фон Брезе, которая оказалась внутри «мешка», сумели прорваться к своим 467 человек.

16-я танковая дивизия

Командир — полковник Бак (1 февраля произведен в генерал- майоры)

16-я танковая дивизия была сформирована на основе 16-й пехотной дивизии во второй половине 1940 года. Дивизия понесла большие потери под Сталинградом и была заново сформирована вокруг ядра из выживших ветеранов дивизии. Вновь сформированная дивизия в мае 1943 года была направлена в Италию, но в конце 1943 года вернулась на Восточный фронт. Дивизия недолгое время сражалась в составе группы армий «Центр», после чего была передана в группу армий «Юг».

В первые дни февраля 16-я танковая дивизия сосредотачивалась для участия в операции «Ванда». Наряду с 1-й танковой дивизией это была наиболее сильная из немецких дивизий, принимавших участие в Корсуньской битве. В отличие от многих танковых дивизий ее танковый полк состоял из трех батальонов, один из которых был вооружен «Пантерами», другой — танками Pz-IV, а третий — штурмовыми орудиями StuG-III. Штатная численность дивизии составляла 15 790 человек. На 1 февраля она имела недокомплект в 2144 человека. В течение января дивизия вела тяжелые бои, но потери в 305 убитых, 751 раненых и 58 пропавших без вести за месяц можно считать не особенно высокими.

На 1 февраля в дивизии были боеготовы 38 «Пантер», 24 Pz-IV, 2 Pz-III и 18 StuG-III, а еще 15 «Пантер», 30 Pz-IV, 10 Pz-III и 12 StuG-III находились в ремонте и должны были, быть восстановлены в течение трех недель.

На 2 февраля дивизия докладывала о следующем количестве боеспособных танков: 40 «Пантер» (включая два командирских танка), 26 Pz-IV, 2 Pz-III (оба — командирские танки) и 18 StuG-III. Кроме этого, дивизии был придан 506-й тяжелый танковый батальон, имевший в строю 8 «Тигров».

Дивизия имела 267 боеготовых бронетранспортеров, которые очень ей пригодились в этот период. На 1 февраля в ней также было 30 артиллерийских стволов, среди них семь 15-см пехотных гаубиц, восемь 8,8-см зенитных орудий и 9 тяжелых противотанковых пушек.

3 февраля артиллерийский полк дивизии насчитывал 8 10,5-см гаубиц, 4 15-см гаубицы, 4 «Веспе» и 4 «Хуммеля». В дополнение к этому в приданном дивизии 3-м дивизионе 34-го артиллерийского полка было 8 10,5-см гаубиц.

В ходе наступления навстречу группе Штеммермана дивизия не понесла особо высоких потерь. В период с 1 по 20 февраля 1944 года она потеряла 90 человек убитыми в бою, 380 — ранеными и 50 — пропавшими без вести.

Количество боеспособных танков в ходе операции

2 февраля

40 «Пантер», 26 Pz-IV, 18 StuG-III, 2 командирских танка

5 февраля (утро)

16 «Пантер», 21 Pz-IV,? StuG-III, 2 командирских танка

5 февраля (вечер)

16 «Пантер», 27 Pz-IV,? StuG-III, 2 командирских танка

6 февраля

18 «Пантер», 17 Pz-IV, 14 StuG-III, 2 командирских танка

7 февраля

12 «Пантер», 17 Pz-IV, 8 StuG-III, 2 командирских танка

8 февраля

11 «Пантер», 6 Pz-IV, 8 StuG-III, 2 командирских танка

9 февраля (утро)

11 «Пантер», 6 Pz-IV, 8 StuG-III, 2 командирских танка

9 февраля

16 «Пантер», 16 Pz-IV, 10 StuG-III, 2 командирских танка

10 февраля

16 «Пантер», 15 Pz-IV, 10 StuG-III,? командирских танков

15 февраля

4 Pz-IV

17 февраля

2 «Пантеры», 4 Pz-IV, 1 StuG-III

По окончании операции дивизия вначале доложила о потере четырех «Пантер» (в том числе одной командирской), трех Pz-IV, двух StuG-III и одного командирского танка. Также были потеряны четыре бронетранспортера и один «Гриле» (15-см тяжелое пехотное орудие на самоходном шасси). 22 февраля в строю оставалось пять «Пантер» и два Pz-IV, но кроме них, в ремонте находилось 49 «Пантер», 52 Pz-IV и 22 StuG-III. Из числа потерянных танков три машины были взорваны немцами, а четыре — уничтожены советским огнем, как и два штурмовых орудия.

Однако в связи тем, что немцы отступали, стало ясно, что гораздо большее число танков, зачастую не имевших серьезных повреждений, придется взорвать из-за невозможности своевременно их эвакуировать. Таким образом, общие потери в танках выросли до 32 машин.

Танкисты 16-й танковой дивизии заявляли о впечатляющем количестве уничтоженных танков противника в период боев под Корсунем и в районе «мешка» у Балабановки. Дивизия докладывала о 559 вражеских танках и САУ, уничтоженных и захваченных за этот период. Более 250 из них были уничтожены батальоном «Пантер». Как обычно, к подобным заявкам следует относиться с осторожностью, но, во всяком случае, можно сделать вывод, что 16-я танковая дивизия участвовала в больших танковых сражениях.

После Корсуньской битвы боевой потенциал дивизии сильно уменьшился, хотя и сохранилась высокая численность личного состава.

Часть / Количество активных штыков / Общая численность

2-й танковый полк

31 /1950

64-й моторизованный полк

141 / 1740

79-й моторизованный полк

332 / 1500

16-й разведывательный батальон

210 / 900

16-й саперный батальон

140 / 1000

16-й артиллерийский полк

511 / 1350

16-й зенитно-артиллерийский дивизион

43 / 560

Естественно предположить, что такая большая разница между количеством активных штыков (не включавшим больных, страдающих от «окопной стопы», истощенных настолько, что не могли сражаться, и т. д.) и общей численностью (включавшей весь личный состав части, кроме эвакуированных в тыл) была обусловлена трудностями и лишениями, выпавшими на долю солдат в ходе битвы.

17-я танковая дивизия

Командир — генерал-майор фон дер Меден

16-я танковая дивизия была сформирована на базе Баварской 27-й пехотной дивизии осенью 1940 года. Дивизия находилась на Восточном фронте с лета 1941 года.

29 января 17-я танковая дивизия начала сосредотачиваться в районе нахождения VII армейского корпуса. К этому времени дивизия была довольно слабой. В ней имелся лишь один танковый батальон. На 29 января дивизия имела в строю 11 Pz-IV и 1 Pz-III. Спустя два дня в ней насчитывалось 13 боеспособных Pz-IV и ни одного Pz-III, при этом в ремонте находилось 11 Pz-IV и 5 Pz-III, которые должны были вернуться в строй в течение трех недель. На 2 февраля дивизия имела 15 боеспособных Pz-IV.

Номинально два пехотных полка дивизии имели по два батальона каждый. Один пехотный батальон оценивался как истощенный, два — как слабые, а еще один — как умеренно сильный. Однако к боям операции «Ванда» пехота была слита в два батальона: 1-й батальон 40-го моторизованного полка и 2-й батальон 63-го моторизованного полка, которые были объединены в боевую группу Финка. Разведывательный батальон считался средним по силе, а саперный батальон — слабым.

1 февраля дивизия располагала 28 артиллерийскими стволами, готовыми к бою, и еще 8 — в ремонте. Они включали 5 боеготовых 15-см пехотных гаубиц и 6 — в ремонте. Из 8,8-см зенитных орудий имелось два в строю и два в ремонте.

На 3 февраля артиллерийский полк дивизии имел 10 10,5-см гаубиц, 6 15-см гаубиц, 3 10-см пушки, 6 «Веспе» и 4 «Хуммеля». Кроме того, дивизии был придан 34-й артиллерийский полк (без 3-го дивизиона), имевший 15 10,5-см гаубиц, 3 15-см гаубицы и 1 7,62-см пушку.

При штатной численности дивизии 14 474 человека имелся недокомплект 4376 солдат и офицеров. Январские потери составляли 188 убитых, 559 раненых и 304 пропавших без вести. Таким образом, дивизия долгое время действовала в существенно неполном составе.

Количество боеспособных танков в ходе операции

2 февраля

15 Pz-IV, 1 Pz-III

5 февраля (утро)

5 Pz-IV, 1 Pz-III

6 февраля (утро)

5 Pz-IV, 1 Pz-III

7 февраля (утро)

5 Pz-IV, 1 Pz-III

8 февраля

3 Pz-IV, 1 Pz-III

9 февраля (утро)

3 Pz-IV, 1 Pz-III

10 февраля

4 Pz-IV, 1 Pz-III

12 февраля

1 Pz-IV

13 февраля

1 Pz-IV

15 февраля

1 Pz-IV

В ходе наступления навстречу группе Штеммермана дивизия не понесла больших потерь. В период с 1 по 20 февраля она потеряла 77 убитыми, 225 ранеными и 25 пропавшими без вести.

Отчеты показывают, что в ходе операции дивизия потеряла один Pz-IV и один StuG-III (оба взорваны немцами), а также два «Хуммеля» и одну самоходную противотанковую пушку. На 15 февраля в дивизии оставался в строю один Pz-IV, а еще 23 Pz-IV находились в ремонте.

Однако последовавшее затем отступление вынудило немцев взорвать несколько танков, которые не удалось вовремя эвакуировать. При этом общее число безвозвратных потерь составило 16 танков.

34-я пехотная дивизия

Ожидалось, что эта дивизия примет на себя главный удар советского наступления, в связи с чем она была усилена 677-й полковой группой из состава корпусной группы «Б». К сожалению, доступные донесения не дают информации о состоянии 677-й полковой группы. Корпусная группа «Б» также передала в VII армейский корпус одну батарею 10,5-см гаубиц, одну батарею 15-см гаубиц и четыре тяжелых противотанковых орудия. Вероятно, все они использовались в полосе 34-й пехотной дивизии.

Артиллейрийский полк 34-й дивизии располагал десятью батареями 10,5-см гаубиц и одной батареей 15-см гаубиц. Противотанковая оборона дивизии опиралась на 14 тяжелых противотанковых пушек, из них пять буксируемых и пять на самоходном шасси. В дивизии имелись фузилерский батальон (слабый) и саперный батальон (средний по силе).

57-я пехотная дивизия

Командир — генерал-майор Адольф Тровитц

В состав дивизии входили три пехотных полка: 199-й, 217-й и 676-й. 676-й пехотный полк утром 25 января направлялся на усиление 389-й пехотной дивизии. Остальная часть дивизии занимала позиции между Смелой и Будой Орловецкой. В дивизии отсутствовал истребительно-противотанковый дивизион, вместо этого была истребительно-противотанковая рота, имевшая на вооружении буксируемые пушки. Остальные составляющие: артиллерийский полк, фузилерский батальон, саперный батальон, по всей видимости, имели обычную организацию по штатам пехотной дивизии. Однако их реальное состояние неясно. Известно, что на 1 февраля в дивизии имелось 29 10,5-см гаубиц, 3 15-см гаубицы, 15 трофейных советских 76,2-мм пушек, 6 7,5-см противотанковых пушек и 2 трофейных советских 76,2-мм противотанковых пушек.

По-видимому, из корсуньского «мешка» сумели выйти 2697 солдат и офицеров 57-й пехотной дивизии, а также 253 «хиви». Кроме того, в Новоукраинке и Новоархангельске собралось 1851 вернувшихся из отпусков. К тому же значительная часть тыловых служб дивизии оказалась вне кольца окружения, когда 28 февраля войска 1-го и 2-го Украинских фронтов встретились в Звенигородке. В основном тыловые подразделения располагались в районе Новоархангельска.

72-я пехотная дивизия

По-видимому, дивизия имела стандартную организацию и состояла из трех пехотных полков (105-го, 124-го и 266-го), фузилерского батальона, батальона истребителей танков, саперного батальона и артиллерийского полка. Артиллерийский полк имел номер 172, а все батальоны дивизионного подчинения — номер 72. На 1 февраля в дивизии насчитывалось 29 10,5-см гаубиц, 4 15-см гаубицы, 12 7,5-см противотанковых пушек и две трофейные французские 7,5-см противотанковые пушки.

Из «мешка» выбрались 3615 солдат и офицеров 72-й пехотной дивизии, а также 200 «хиви». 984 человека, вернувшихся из отпусков, были собраны в Новоукраинке. Помимо этого, значительная часть тыловых подразделений дивизии не попала в корсуньский «мешок». Главным образом они были сосредоточены в районе Липняшки.

75-я пехотная дивизия

В связи с тем, что Красная армия действовала на участке обороны этой дивизии не слишком активно, в ходе битвы дивизия участвовала в немногих боях. В основном она обеспечивала оборону фланга немецкой группировки. На самом деле можно поставить под вопрос участие дивизии в Корсуньской битве. Ответ на него зависит от того, как определять эту битву. Поскольку в период с 1 по 20 февраля дивизия потеряла всего 93 человека, ясно, что она практически не вела боев в ходе немецкого наступления, а когда в январе наступали войска Ватутина, они продвигались севернее расположения 75-й пехотной дивизии. Тем не менее она присутствует в нашем списке, чтобы и о ней читатель имел некоторое представление. На 22 января в ее составе было лишь три пехотных батальона, все они оценивались по силе как средние. Как упоминалось выше, один ее батальон был передан 34-й дивизии. Кроме того, один ее батальон находился в подчинении XIII армейского корпуса, организационно входившего в состав 4-й танковой армии.

Фузилерский батальон оценивался как истощенный, саперный батальон — как средний. В дивизии было 9 батарей легких полевых гаубиц и две батареи тяжелых гаубиц. В дивизии насчитывалось всего семь тяжелых противотанковых пушек на автомобильной тяге.

88-я пехотная дивизия

Командир — Георг граф фон Риттберг

Осенью 1943 года дивизия была реорганизована, и в нее влились некоторые подразделения 323-й пехотной дивизии. Во время Корсуньской битвы в ее составе были и подразделения из 213-й охранной и 168-й пехотной дивизий. Собственные пехотные полки дивизии были реструктурированы, и организационная структура дивизии оказалась несколько нарушена. 245-й пехотный полк был единственной пехотной частью дивизии, сохранившей штатную организационную структуру, но он был отправлен в 68-ю пехотную дивизию и не принимал участия в операции. 246-й пехотный полк был распущен, а из его остатков был сформирован батальон в 248-м пехотном полку, чей 2-й батальон стал фузилерским батальоном дивизии. Поглощенная дивизией 323-я пехотная дивизия стала 323-й дивизионной группой в составе двух пехотных батальонов (591-я и 593-я полковые группы). Таким образом, к началу советского наступления в дивизии имелось всего четыре пехотных батальона, а также один фузилерский батальон. Один из пехотных батальонов оценивался как умеренно сильный, остальные — как средние. Дивизии был придан 417-й пехотный полк — часть, эквивалентная батальону, из 168-й пехотной дивизии. Он также оценивался как средний. Также дивизии были приданы два батальона из 318-й охранной дивизии, оценивавшиеся как средний и истощенный (эти батальоны включали остатки 1-го батальона 177-го охранного полка).

Артиллерийский полк состоял из трех дивизионов, принадлежавших дивизии изначально, а также одного дивизиона из 323-й пехотной дивизии. Всего в дивизии насчитывалось семь батарей 10,5-см гаубиц и одна батарея 15-см гаубиц.

Противотанковые средства были представлены одиннадцатью средними противотанковыми пушками (вероятно, калибра 5 см) на конной тяге и восемью тяжелыми противотанковыми пушками, из которых две имели конную тягу, прочие — автомобильную.

Из окружения вышли 3163 солдата и офицера и 200 «хиви» 88-й пехотной дивизии. Помимо этого, вырвались 442 человека из приданных подразделений 318-го и 177-го охранных полков. Еще 984 человека, вернувшихся из отпусков, были собраны в Новоукраинке. К тому же многие тыловые службы дивизии не попали в окружение. В основном они располагались в районе Липняшки.

Из «мешка» также вышли 632 человека из 168-й дивизии. Они входили в состав 168-й дивизионной группы, приданной 88-й дивизии к началу битвы, и 1-го батальона 248-го артиллерийского полка, к началу битвы находившегося в распоряжении XXXXII армейского корпуса.

106-я пехотная дивизия

Командир — генерал-лейтенант Форст

Это была одна из самых слабых дивизий в данном районе, имевшая на 22 января лишь 6028 человек личного состава. Недокомплект людей был особенно очевиден в ее пехотных полках: численность 239- го полка составляла 534 человека, а 240-й полк был еще слабее, имея 457 человек. В качестве третьего пехотного полка в состав дивизии входила 39-я дивизионная группа, насчитывавшая 520 человек. Состояние остальной части дивизии было немногим лучше. В фузилерском батальоне оставалось 199 человек, а в саперном батальоне — 295.

Эти проблемы отражались на оценке боеспособности подразделений. Немногочисленная пехота была сведена в четыре батальона, но два из них все же оценивались как истощенные, а два других — как слабые.

Несколько лучше обстояло дело с артиллерией: на 22 января в дивизии имелось 27 10,5-см гаубиц и 4 15-см гаубицы. Хуже было с противотанковыми средствами, поскольку в дивизии оставались лишь одна 5-см противотанковая пушка и пять 7,5-см противотанковых пушек, а также одна трофейная советская 45-мм пушка.

25 января дивизия подверглась советским атакам, но основной удар пришелся севернее ее полосы.

Согласно отчету о состоянии дивизии на 1 февраля она оставалась слабой. При штатной численности 13 300 человек дивизия имела недокомплект в 5243 человека, то есть действительная численность дивизии равнялась 8057 человек. Однако в это число были включены находившиеся в отпусках и в госпиталях, а на обе эти категории приходились совсем немалые доли личного состава. В течение января в дивизии были подписаны 1250 увольнительных для отправлявшихся в отпуск солдат.

Низкая численность дивизии была обусловлена месяцами непрерывных боев. Потери в январе составили 254 убитых, 1081 раненых и 193 пропавших без вести. Кроме того, 8 офицеров и 353 солдата были эвакуированы в тыл из-за болезней. Для возмещения этих потерь дивизия получила за январь 199 человек пополнения. За этот же период в дивизию вернулись 733 человека из госпиталей.

Как и следовало ожидать, наиболее острым недокомплект личного состава был в пехотных подразделениях. Дивизия имела 2699 пехотинцев, считая находившихся в отпусках, а также раненых или больных, оставшихся в части. Но дивизия испытывала нехватку не только пехоты. Не хватало различных специалистов, например радистов. Оставалось всего двенадцать боеготовых противотанковых пушек. Лучше был оснащен артиллерийский полк, имевший в строю на 1 февраля 37 гаубиц.

Большую часть битвы 106-я пехотная дивизия была задействована на восточном фланге.

198-я пехотная дивизия

Организационная структура дивизии сравнительно хорошо соответствовала штатной. В дивизии было три пехотных полка двух- батальонного состава. Три батальона оценивались как средние, а три других — как слабые. Фузилерский батальон дивизии оценивался как слабый, а саперный батальон — как средний.

Дивизион истребителей танков имел в своем составе только одну роту, поскольку две другие роты еще не были сформированы, и был вооружен буксируемыми противотанковыми пушками.

Дивизионная артиллерия включала две батареи 15-см гаубиц и десять батарей 10,5-см гаубиц. В дивизии имелись четыре средних противотанковых пушки и десять тяжелых, все на автомобильной тяге.

Потери дивизии в январе составили 211 убитых в бою, 887 раненых и 211 пропавших без вести. В период с 1 по 20 февраля она потеряла 105 убитыми, 509 ранеными и 147 пропавшими без вести. Эти цифры не включают небоевые потери.

320-я пехотная дивизия

25 января, когда началась Корсуньская битва, 320-я дивизия находилась вне зоны активных боевых действий, но через несколько дней ее перебросили, чтобы сменить на позициях некоторые танковые дивизии XXXXVII танкового корпуса.

На 1 февраля дивизия при штатной численности 12 791 человек, в том числе 2154 «хиви», сообщала о недокомплекте в 3580 человек. Почти весь недокомплект приходился на три пехотных полка и фузилерский батальон — все они имели около 50 % активных штыков. К тому же в дивизии отсутствовал истребительно-противотанковый дивизион.

Потери за январь составили 163 человека убитыми в бою, 594 — ранеными и 272 — пропавшими без вести. Кроме того, 303 солдата были эвакуированы в тыл из-за болезней. Пополнения были совершенно несопоставимы с потерями. В дивизию прибыли 12 офицеров, и ни одного унтер-офицера или солдата. Правда, за это время в нее вернулись 315 человек из госпиталей, но все же потери были значительно выше.

Артиллерия часто становилась оплотом немецких пехотных дивизий, особенно в тех случаях, когда основные потери приходились на пехотные полки. Однако артиллерийский полк 320-й пехотной дивизии был не слишком сильным, так как в нем имелось лишь 24 гаубицы.

Дивизию преследовали проблемы и другого рода. Весьма существенным был недокомплект автотранспорта. Ни один из командиров полков не имел личной машины, что затрудняло им эффективное управление своими частями. Серьезную нехватку автомобилей испытывали также штаб и подразделения связи.

376-я пехотная дивизия

376-я пехотная дивизия годом раньше была уничтожена под Сталинградом. Впоследствии она была сформирована заново и отправлена на Восточный фронт осенью 1943 года, где практически сразу была втянута в непрерывные боевые действия. Понеся серьезные потери, 376-я дивизия получила в январе 1944 года существенное пополнение в количестве 63 офицеров и 3460 унтер-офицеров и солдат, а также пополнилась 115 вернувшимися из госпиталей ветеранами дивизии. Это значит, что на 1 февраля в дивизии все еще не хватало 2278 офицеров и солдат с учетом штатной численности в 12 295 человек, в том числе 2154 «хиви». К тому же значительную часть пополнения на самом деле составляли солдаты из 167-й пехотной дивизии, которая находилась в процессе расформирования. Получив много солдат другой дивизии, смешавшихся с имеющимися подразделениями, 376-я дивизия нуждалась в некотором времени для приведения себя в порядок в тылу, тем более что ее состояние усугублялось четырьмя месяцами непрерывных боев. Однако развитие событий на фронте не позволило дать дивизии времени на отдых.

Процесс вливания бывших подразделений 167-й дивизии в состав 376-й дивизии требовал нескольких недель, и к 22 января еще не завершился.

389-я пехотная дивизия

389-я пехотная дивизия также относилась к дивизиям, разбитым под Сталинградом, была заново сформирована летом 1943 года и впоследствии отправлена на Восточный фронт. В ее составе было три пехотных полка (544-й, 545-й и 546-й), в каждом из которых изначально было по три батальона (1-й, 2-й и 3-й в каждом полку). Однако, прежде чем дивизия оказалась в бою, 2-й батальон 544-го полка и 3-й батальон 546-го полка забрали у дивизии на формирование новых частей. Кроме того, 2-й батальон 545-го полка был превращен в фузилерский батальон. Таким образом, в итоге дивизия имела три пехотных полка двухбатальонного состава. Но при этом изначальная нумерация батальонов и рот была сохранена. Так, 544-й пехотный полк состоял из 1-го батальона (роты с 1-й по 4-ю) и 3-го батальона (роты с 9-й по 12-ю), аналогичную нумерацию имели подразделения 545-го полка. В состав дивизии также входили артиллерийский полк, дивизион истребителей танков и саперный батальон.

На 1 февраля в дивизии было 6 10,5-см гаубиц, 5 15-см гаубиц, 15 трофейных советских 76,2-мм пушек и 12 7,5-см противотанковых пушек.

К началу советских атак дивизия имело малое количество пехоты. Во второй половине дня 24 января из дивизии докладывали, что количество ее активных штыков не превышает 1500. Этими силами требовалось прикрыть 21 километр фронта. 8 февраля боевые подразделения дивизии были распределены между другими частями, а штаб дивизии был использован для управления транспортными потоками.

По всей видимости, из «мешка» вырвались 1899 солдат и офицеров 389-й дивизии, а также 33 «хиви». В Новоукраинке были собраны 352 солдата дивизии, вернувшиеся из отпусков. К тому же значительная часть тыловых служб 28 января оказалась вне кольца окружения.

Прочие боевые части

Тяжелый танковый полк Беке

Это была спонтанно созданная часть. 21 января поступил приказ сформировать танковый полк на основе штаба 11-го танкового полка (из состава 6-й танковой дивизии) и двух танковых батальонов: 503-го тяжелого танкового батальона, укомплектованного «Тиграми», и 2-го батальона 23-го танкового полка, укомплектованного «Пантерами».

Первый раз полк принял участие в бою в ходе наступления, проводившегося XXXXVI танковым корпусом на последней неделе января. Полк действовал очень хорошо и заявил об уничтожении 268 танков противника за неделю боев.

На 31 января полк имел в строю 15 «Пантер» и 18 «Тигров». После этого он двинулся через грязь и снег в исходный район для участия в операции «Ванда», и, по-видимому, к началу этой операции в строю оставалось 11 «Тигров» и 14 «Пантер».

Из них лишь 8 «Тигров» и 8 «Пантер» достигли линии фронта, когда началось наступление.

Количество боеспособных танков в ходе операции

5 февраля

12 «Тигров», 4 «Пантеры»

6 февраля (утро)

12 «Тигров», 4 «Пантеры»

6 февраля (вечер)

11 «Тигров», 3 «Пантеры»

7 февраля (утро)

11 «Тигров», 3 «Пантеры»

9 февраля (утро)

11 «Тигров», 15 «Пантер»

10 февраля

10 «Тигров», 16 «Пантер»

15 февраля (утро)

16 «Тигров», 8 «Пантер»

В ходе операции полк потерял семь «Тигров» и 23 «Пантеры».

Обращает на себя внимание, что все потерянные «Тигры», как и 17 из «Пантер», были взорваны немцами. Кроме этого, две «Пантеры» были безвозвратно потеряны из-за пожаров в моторном отделении, возникших на марше. Таким образом, из 30 танков, потерянных полком, лишь четыре были потеряны от советского огня.

Похоже, что все они стали жертвами одного боя под Дашуковкой 12 февраля.

На 22 февраля 34 «Тигра» из состава полка находились в ремонте.

Боевая группа Хаака

Приказ на формирование боевой группы Хаака был издан 8-й армией 5 февраля. Генерал-майор Хаак на самом деле командовал «артиллерийской дивизией особого назначения», которая фактически представляла собой штаб. Хаак получил в распоряжение следующие части и подразделения:

— подразделения 389-го батальона связи (из состава 389-й пехотной дивизии);

— подразделение полевой жандармерии 72-й пехотной дивизии;

— полк отпускников Баке (состоявший из солдат 57-й, 72-й, 88-й и 389-й пехотных дивизий, находившихся в отпусках к началу Корсуньской битвы);

— батальон отпускников корпусной группы «Б» (состоявший из солдат корпусной группы «Б», находившихся в отпусках к началу Корсуньской битвы);

— 472-й батальон истребителей танков;

— 2-й дивизион 818-го артиллерийского полка;

— 3-й дивизион 818-го артиллерийского полка;

— 3-й дивизион 140-го артиллерийского полка;

— 228-й дивизион штурмовых орудий (5 штурмовых орудий на 5 февраля, ниже по этой части приводится более подробная информация);

— 55-й минометный полк;

— 1-я рота 389-го дивизиона истребителей танков (из состава 389-й пехотной дивизии, вооружена тремя противотанковыми пушками);

— 666-й саперный батальон;

— 676-й дорожно-строительный батальон (без одной роты);

— различные тыловые службы из состава 389-й пехотной дивизии;

— сборные подразделения, сформированные из тыловых охранных подразделений (около 450 человек)

На 13 февраля боевая группа имела 4 боеготовых StuG-III. По завершении битвы боевая группа была распущена.

Боевая группа Ренца

Боевая группа Ренца состояла из одного пехотного батальона (1-го батальона 168-го пехотного полка) и одного артиллерийского дивизиона (2-го дивизиона 182-го артиллерийского полка 82-й пехотной дивизии).

Эта группа сражалась с советскими войсками, окруженными под Тихоновкой. На 3 февраля артиллерийский дивизион имел 10,5-см гаубиц и был временно подчинен 17-й танковой дивизии.

1-й тяжелый минометный полк

Полк прибыл в феврале для поддержки наступления III танкового корпуса навстречу группе Штеммермана. На 3 февраля, когда полк поступил в распоряжение III танкового корпуса, в 1-м дивизионе насчитывалось восемь пусковых установок 15-см реактивных снарядов, во 2-м и 3-м — по двенадцать пусковых установок 30-см реактивных снарядов.

8-й танковый батальон

Батальон входил в состав 20-й моторизованной дивизии и имел на вооружении штурмовые орудия. В ходе Корсуньской битвы он действовал отдельно от своей дивизии. В сентябре и октябре 1943 года он получил 42 StuG-III (и, возможно, 3 командирских машины). Помимо этого, он не получал новых штурмовых орудий до марта 1944 года. А 23 января батальон действовал совместно с 11-й танковой дивизией и имел общую численность личного состава 516 человек.

Количество боеспособных штурмовых орудий в ходе операции

27 января

1 StuG-III

1 февраля

8 StuG-III в строю и 10 StuG-III в краткосрочном ремонте (до трех недель)

1-й батальон 23-го танкового полка

См. раздел «Тяжелый танковый полк Беке».

1-й батальон 26-го танкового полка

Батальон прибыл на Восточный фронт незадолго до начала Корсуньской битвы и не имел боевого опыта. По-видимому, личный состав был плохо обучен, командование также было плохим. Командир батальона, майор Глесген, был убит в день, когда батальон получил боевое крещение, и его заменил капитан Вальрот из дивизии «Великая Германия», прибывший 20 января. Он тоже не задержался на посту командира батальона и был сражен винтовочной пулей 3 февраля.

Командование принял лейтенант Вартман, но 12 февраля он тоже был ранен в правое запястье шрапнелью. Батальон временно возглавлял лейтенант Вейдингер, пока 14 февраля не прибыл назначенный на пост командира батальона майор фон Вагнер.

Вначале батальон был придан дивизии «Великая Германия» и в этот период не участвовал в боях. 26 января он имел 67 боеготовых «Пантер». 27 января он был передан в XXXXVII танковый корпус и 28 января пошел в бой под Писаревкой и Тишковкой. Большую часть битвы он находился в распоряжении 11-й танковой дивизии. «Пантеры» 1-го батальона 26-го танкового полка включены во многие отчеты 11-й танковой дивизии.

Количество боеспособных танков в ходе операции

21 января

67 (включая 2 командирские «Пантеры»)

26 января

67 (включая 2 командирские «Пантеры»)

28 января (06:00)

61 (включая 2 командирские «Пантеры»)

28 января (15:25)

35 (приблизительно)

29 января (утро)

17

31 января (вероятно, вечер)

30

1 февраля (утро)

32 (включая 2 командирские «Пантеры»), а также 10 в краткосрочном ремонте и 20 в длительном ремонте

1 февраля (18:00)

21

3 февраля (17:00)

16 (включая 2 командирские «Пантеры»)

6 февраля (20:00)

13

7 февраля

14

8 февраля

14

9 февраля

15

10 февраля (13:00)

17

10 февраля

15 (включая 0 командирских «Пантер»), а также 13 в краткосрочном ремонте и 33 в длительном ремонте

11 февраля (12:00)

15

12 февраля (12:15)

10

13 февраля (вечер)

6

14 февраля (вечер)

6

15 февраля

6

16 февраля

5

17 февраля

8

20 февраля

2 (включая 0 командирских «Пантер»), а также 11 в краткосрочном ремонте и 46 в длительном ремонте

1 марта

6 (включая 0 командирских «Пантер»), а также 23 в краткосрочном ремонте и 29 в длительном ремонте

Потери (безвозвратные) в январе и феврале 1944 года:

6 февраля — 1 «Пантера» из-за пожара в моторном отделении во время погрузки на поезд.

27 января — 1 «Пантера» из-за пожара в моторном отделении на марше.

28 января — 10 «Пантер» (одна из них из штаба батальона), в том числе: четыре уничтожены от огня противника, пять повреждены огнем противника и не подлежали восстановлению, судьба одной неизвестна.

29 января — 2 «Пантеры»: одна уничтожена огнем противника (была отремонтирована и поездом отправлена в Германию, но тем не менее ее двигатель был отнесен к списанным), одна в темноте сорвалась с крутого обрыва и не подлежала восстановлению.

1 февраля — 1 «Пантера» из-за пожара в моторном отделении на марше.

5 февраля — 1 «Пантера» уничтожена огнем противника.

12 февраля — 1 «Пантера» уничтожена огнем противника.

1 поврежденная «Пантера» была разобрана на запчасти и списана 23 февраля.

Гораздо большее число танков получили повреждения или из- за возгораний, или в результате механических поломок. Это хорошо иллюстрирует работа ремонтной службы батальона. В период с 27 по 31 января были отремонтированы восемь танков. Работы были ускорены в период с 1 по 11 февраля, за который были возвращены в строй не менее 57 «Пантер». С 12 по 20 февраля были отремонтированы еще 40 танков. Очевидно, танки попадали в ремонт и возвращались в строй очень часто.

Общая численность батальона на 21 января составляла 907 солдат и офицеров. В ходе битвы она несколько изменилась: на 1, 11 и 21 февраля численность батальона равнялась 1051, 1028 и 964 соответственно.

На 1 марта в батальоне имелось 58 «Пантер», 52 из которых находились в ремонте. Потери в личном составе за февраль 1944 года составили шесть убитых и четыре раненых.

54-й минометный полк

Полк прибыл в феврале для поддержки наступления III танкового корпуса навстречу группе Штеммермана. На 3 февраля, когда полк поступил в распоряжение III танкового корпуса, во 2-м дивизионе насчитывалось десять пусковых установок 15-см реактивных снарядов, во 1-ми 3-м — по двенадцать пусковых установок 15-см реактивных снарядов. Полк также имел в своем составе батарею реактивных минометов на шасси полугусеничного грузовика Maultier.

55-й минометный полк

Полк прибыл в XXXXVII танковый корпус 1 февраля и был направлен на совместные действия с 11-й танковой дивизией. По-видимому, 1-й дивизион в полку отсутствовал, но 21-я батарея (самоходных бронированных пусковых установок) в составе полка имелась. 5 февраля было принято решение послать этот полк в боевую группу Хаака. К этому времени 1-й дивизион был включен в состав полка.

57-й минометный полк

Полк прибыл в феврале для поддержки наступления III танкового корпуса. В полку было только два дивизиона. Когда полк поступил в распоряжение III танкового корпуса, во 1-м и 2-м дивизионах было по 18 пусковых установок 15-см реактивных снарядов.

2-й дивизион 62-го артиллерийского полка

2-й дивизион 62-го артиллерийского полка был подчинен VII армейскому корпусу в начале битвы. Он был укомплектован 10-см пушками. На 3 февраля в дивизионе имелось шесть боеспособных 10-см пушек. К этому моменту батальон был переподчинен III танковому корпусу.

2-й дивизион 67-го артиллерийского полка

В конце января дивизион сражался в составе III танкового корпуса и вместе с корпусом принял участие в операции по освобождению окруженной группировки. На 3 февраля в нем было две батареи с общей силой в шесть боеспособных 15-см гаубиц.

7 февраля дивизион был задействован для поддержки 34-й пехотной дивизии.

1-й дивизион 84-го артиллерийского полка

Дивизион был представлен только штабом и одной из своих батарей (2-й батареей). Он был вооружен 17-см пушками. В начале битвы он находился в подчинении у VII армейского корпуса, но 3 февраля он был передан в III танковый корпус, имея две боеспособные 17-см гаубицы.

1-й дивизион 108-го артиллерийского полка

24 января 1-й дивизион 108-го артиллерийского полка получил приказ немедленно отправляться в XI армейский корпус и прибыл туда как раз вовремя, чтобы оказаться в окружении. По всей видимости, в нем имелось девять 10,5-см гаубиц. Сколько людей из личного состава дивизиона сумели выйти из окружения, неизвестно.

127-й моторизованный саперный батальон

22 января батальон находился в пути в 1-ю танковую армию. Неделей позже он, очевидно, действовал вместе с XXXXVI танковым корпусом. Перед началом операции «Ванда» он был передан III танковому корпусу. 8 февраля батальон находился в подчинении у 1-й танковой дивизии.

3-й дивизион 140-го артиллерийского полка

Вечером 24 января этот дивизион получил приказ оставить дивизию «Великая Германия», которой он был временно подчинен, и сосредоточиться у Капитановки, чтобы перейти в подчинение XI армейского корпуса. По-видимому, немедленно это выполнить не удалось, так как 26 января 1944 года вышел приказ передать дивизион из LII армейского корпуса в XXXXVII танковый корпус. В XXXXVII танковый корпус дивизион прибыл вечером 27 января. Дивизион имел в своем составе две батареи 15-см гаубиц и одну батарею 10-см пушек. Одна из батарей, 7-я батарея 140-го артиллерийского полка, не участвовала в действиях дивизиона в Корсуньской битве. Вместо нее дивизиону была подчинена другая батарея, 3-я батарея 735-го тяжелого артиллерийского полка, имевшая на вооружении 21-см гаубицы.

6 февраля дивизион, включая приданную батарею, получил приказ присоединиться к боевой группе Хаака.

1-й батальон 168-го пехотного полка

См. раздел «Боевая группа Ренца».

2-й дивизион 182-го пехотного полка

См. раздел «Боевая группа Ренца».

202-й дивизион штурмовых орудий

25 января VII армейский корпус, в подчинении у которого находился 202-й дивизион штурмовых орудий, докладывал, что в нем имеется 15 боеготовых штурмовых орудий. 8 февраля дивизион действовал совместно с 34-й пехотной дивизией.

203-й дивизион штурмовых орудий

25 января дивизион входил в состав боевой группы Шмидта. Вечером он получил приказ выдвинуться в Панчево и поступить в распоряжение XXXXVII танкового корпуса. На 31 января в дивизионе было 6 штурмовых орудий в строю и еще 12 — в ремонте.

На 1 февраля дивизион располагал 8 боеготовыми StuG-III и, очевидно, находился в подчинении у 106-й пехотной дивизии. На 13 февраля в дивизионе оставался один боеспособный StuG-III. На 1 марта дивизион имел в строю четыре StuG-III и еще семь — в ремонте.

213-й саперный батальон (на конной тяге)

9 февраля батальон находился в Умани, на пути в III танковый корпус.

215-й саперный батальон

Когда началась битва, батальон был в подчинении у VII армейского корпуса. Вероятно, он оставался в VII армейском корпусе до конца битвы.

228-й дивизион штурмовых орудий

На утро 25 января 228-й дивизион штурмовых орудий был придан 389-й пехотной дивизии. Сколько орудий в нем было на 25 января, неизвестно. На 1 января дивизион располагал 19 боеспособными штурмовыми орудиями. На 31 января дивизион имел 6 самоходок в строю и 11 — в ремонте. Возможно, машины, требовавшие ремонта, находились вне «мешка» на момент его образования. В пользу этого также говорит тот факт, что часть дивизиона (с пятью боеспособными штурмовыми орудиями) 6 февраля находилась в составе боевой группы Хаака.

239-й дивизион штурмовых орудий

На 20 января в составе дивизиона имелось 17 StuG-III, но, по- видимому, эта цифра включала машины, находившиеся в ремонте. 25 января VII армейский корпус, в подчинении у которого находился 239-й дивизион штурмовых орудий, докладывал о наличии 8 боеготовых штурмовых орудий.

Когда началось советское наступление, дивизион был подчинен VII армейскому корпусу, но уже 26 января получил приказ перейти в распоряжение XXXXII, выйдя в его расположение через Моринцы. Кажется, он добрался до корпуса Лиеба, как раз когда кольцо окружения замкнулось. Таким образом, весьма вероятно, что его машины, находившиеся в ремонте, не попали в окружение.

На 28 января дивизион докладывал о наличии шести боеспособных штурмовых орудий. На 29 января в нем оставалось в строю семь штурмовых орудий.

Согласно отчетам из окружения сумели вырваться 150 человек из состава дивизиона. Скорее всего, немало людей из дивизиона 28 января осталось снаружи кольца окружения.

1-й дивизион 248-го артиллерийского полка

Изначально дивизион являлся частью 168-й пехотной дивизии, но когда началась Корсуньская битва, был подчинен XXXXII армейскому корпусу, имея на тот момент три батареи 10,5-см гаубиц.

В битве участвовали два подразделения из состава 168-й дивизии: 1-й дивизион 248-го артиллерийского полка и 417-я полковая группа (см. раздел «88-я пехотная дивизия»). Оба они оказались в «мешке». Всего из их состава 632 человека вырвались из окружения.

249-й дивизион штурмовых орудий

На 31 января дивизион имел 6 боеспособных StuG-III и еще 21 — в ремонте. Однако на следующий день сообщалось, что в батальоне осталось только три боеспособных StuG-III. 6 февраля в строю снова было 6 StuG-III.

Количество боеспособных штурмовых орудий в ходе операции

5 февраля

6 StuG-III

6 февраля (утро)

6 StuG-III

7 февраля (утро)

6 StuG-III

8 февраля

6 StuG-III

9 февраля

6 StuG-III

10 февраля

4 StuG-III

12 февраля

2 StuG-III

13 февраля

5 StuG-III

15 февраля (утро)

3 StuG-III

На 22 февраля в дивизионе оставалось всего одно боеспособное орудие и еще 22 находились в ремонте.

Батальон истребителей танков

За несколько дней до начала советского наступления VII армейский корпус был усилен 471-м батальоном истребителей танков. Батальон был придан 34-й пехотной дивизии, на участке которой ожидался основной удар противника. На 5 февраля батальон действовал в основном на участках 34-й и 198-й пехотных дивизий.

503-й тяжелый танковый батальон

См. раздел «Тяжелый танковый полк Беке».

506-й тяжелый танковый батальон

Батальон был сформирован на основе 3-го батальона 33-го танкового полка из состава 9-й танковой дивизии в июле 1943 года. В сентябре 1943 года батальон прибыл в группу армий «Юг», имея на вооружении новые танки «Тигр» (Tiger I E).

4 февраля батальон был направлен в III танковый корпус для участия в операции «Ванда». На 1 февраля в его составе было 10 боеспособных «Тигров», а еще 13 должны были быть восстановлены в течение трех недель.

Днем позже батальон докладывал о наличии 8 боеспособных «Тигров», а на 5 февраля их уже имелось 12. К началу операции «Ванда» батальон вошел в подчинение 16-й танковой дивизии.

Количество боеспособных танков в ходе операции

5 февраля

12 «Тигров»

6 февраля (утро)

12 «Тигров»

6 февраля (вечер)

12 «Тигров»

7 февраля

4 «Тигра»

8 февраля

4 «Тигра»

9 февраля

2 «Тигра»

10 февраля

2 «Тигра»

12 февраля

6 «Тигров»

13 февраля

4 «Тигра»

15 февраля (утро)

4 «Тигра»

В ходе операции батальон потерял семь «Тигров». Все они вышли из строя из-за поломок и были подорваны немцами при отступлении из выступа, образованного III танковым корпусом. На 22 февраля в батальоне остался единственный боеспособный «Тигр», еще 19 машин находились в ремонте.

625-я артиллерийская батарея

В начале битвы батарея была укомплектована 17-см пушками и входила в состав VII армейского корпуса.

627-й моторизованный саперный батальон

На 29 января батальон входил в состав III танкового корпуса и, по всей видимости, оставался в корпусе, когда тот выдвигался в исходный район для проведения операции «Ванда».

1-я батарея 628-го тяжелого артиллерийского дивизиона

В конце января батарея действовала в составе III танкового корпуса и вместе с ним проследовала в исходный район для проведения операции по освобождению окруженной группировки. На 3 февраля в ней имелось три боеспособных 21-см гаубицы.

3-я батарея 735-го тяжелого артиллерийского дивизиона

См. раздел «3-й дивизион 140-го артиллерийского полка»

2-й дивизион 818-го артиллерийского полка

Моторизованный дивизион был вооружен буксируемыми 10,5-см гаубицами и, вероятно, входил в состав XXXXVII танкового корпуса с начала Корсуньской битвы. На 6 февраля дивизион, включая приданную батарею, получил приказ войти в состав боевой группы Хаака.

3-й дивизион 818-го артиллерийского полка

6 февраля этот дивизион, включая приданную батарею, получил приказ войти в состав боевой группы Хаака. До этого он действовал в составе дивизии «Великая Германия».

842-й тяжелый артиллерийский дивизион

Батальон, вооруженный 10-см пушками, в начале Корсуньской битвы находился в подчинении у XI армейского корпуса.

905-й дивизион штурмовых орудий

Этот дивизион утром 25 января находился в районе расположения 3-й танковой дивизии. В 16:10 26 января батальон был направлен в 11-ю танковую дивизию. На 31 января в его составе было 14 боеспособных StuG-III и еще 3 — в ремонте. На 1 февраля дивизион имел 8 боеспособных StuG-III и, по-видимому, был подчинен 320-й пехотной дивизии.

На 13 февраля в батальоне насчитывалось 13 боеспособных StuG-III, четыре из которых были подчинены 106-й пехотной дивизии. На 1 марта число боеспособных штурмовых орудий батальона составляло 11 машин, восемь машин находились в ремонте.

911-й дивизион штурмовых орудий

Командир — генерал-майор Адольф Тровитц В ходе Корсуньской битвы 911-й дивизион штурмовых орудий находился в распоряжении 11-й танковой дивизии. Дивизион был весьма слабым, имея небольшое количество штурмовых орудий и испытывая нехватку прочих машин. При этом батальон был почти полностью укомплектован личным составом и при штатной численности 464 солдата, офицера и «хиви» имел недокомлект лишь в 9 «хиви».

Количество боеспособных штурмовых орудий в ходе операции

27 января

4 StuG-III

1 февраля

6 StuG-III в строю и 7 StuG-III в ремонте

1 марта

8 StuG-III в строю и 10 StuG-III в ремонте

Источники и литература

National Archives of America (NARA). Национальный архив США.

Bundesarchiv — Militararchiv (BA-MA). Федеральный архив — Военный архив ФРГ.

Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО РФ).

1. U. von Alvensleben. Lauter Abschiede. - Ullstein, Frankfurt ат Main, 1971.

2. Richard Armstrong. Red Army Tank commanders, The Armored Guards. - Shiffer Military/Aviation History, ArgIеп, 1994.

3. Оmег Bartov. The Eastern Front 1941–1945: German Troops and the Barbarisation of Warfare and Hitler's Army. - Houndmills, Palgrave, 1986.

4. Оmег Bartov. Hitler's Army. — Oxford, Oxford University Press, 1992.

5. Gunter Веrnau. SS-Panzer-Artillerie-Regiment 5 in der Panzer-Division Wiking. — Eigenverlag Кameradschaft ehem.Pz.Art Rgt. 5, Wuppertal 1990.

6. The Combat History of schwere Panzer-Abteilung 503. — Bassum, privately published 1990.

7. М. Connelly and W. Мillеr. «The BEF and the Issue of Surrender on the Western Front in 1940», War in History 2004, vol.11, по.4.

8. Gerhard Donat. Der Munitionverbrauch im Zweiten Weltkrieg im operativen und taktischen Rahmen. - Biblio Verlag, Osnabruck 1992.

9. J. Erickson. The Road to Berlin. - London: Grafton, 1985.

10. J. Erickson and D. Di/ks (eds.). Barbarossa — The Axis and the Allies. - Edinburgh University Press, Edinburgh, 1994

11. А. Frankson. «Summer 1941», Journal of Slavic Military Studies, vol.13, no.3 (September 2000).

12. R. Graтs. Die 14. PZ.Div. 1940–1945. - Podzun, Bad Nauheim, 1957.

13. G. Grossjohann. Five Years, Four Fronts, The War Years of Georg Grossjohann. - Aegis Consulting Group, Bedford 1999.

14. F. Halle. Fra Finnland till Kaukasus — Nordmenn ре Шstfroпtеn 1941–1945. Dreyers Forlag, Oslo 1972.

15. Gunther Jahnke, Bemd Lerch. Der Kessel уоп Tscherkassy 1944. DonauwOrth, Merk1e Druck, 1996.

16. R. Lehmann & R. Тiemann. The Leibstandarte, vol IV/1. - Winnipeg, Fedorowicz, 1993.

17. Anton Meiser. Die Holle von Tscherkassy. — Schnellbach, Verlag S. BubIies, 2000.

18. Studies оп Soviet Combat Performance: а report: Historical Evaluation and Research Organization, 1977.

19. Knut Pipping. Kompaniet som samhalle. -ЕЬо Academi, ЕЬо, 1947.

20. N.M. Rekkedal, N. Zetterling. Grundbok I operatioonskonst. Fоrsvаrshogskоlаn, Stockholm, 2004.

21. Edgar Rohгiсht. ProbIeme der Kesselschlacht. — Condor Verlag, Karlsruhe 1958.

22. Karl-Heinz Schneider-Janessen. Azt im Кrieg. — Lichentwys, Frankfurt аm Main 1993.

23. Веn Shalit. Konfliktens och stridens psykologi. — Liber, Stockholm, 1983.

24. Е.А. Shils and М. Janowitz. «Cohesion and Desintegration in the Wehrmacht in World War II», PubIic Opinion Quarterly (summer 1948).

25. S.A. Stouffer. The Атеnсап Soldier, vol.1&2. - Princeton University Press, 1997.

26. Rolf Stoves. I Panzer Division 1935–1945. - Bad Nauheim, Podzun Verlag, 1961.

27. G. Tessin. Verbande und Truppen der deutschen Wehrmacht und Waffеn-SS. Mittler & Sohn, Frankfurt аm Main and ВibIio Verlag, Osnabruck, 1966–1975.

28. N. von Vormann. Tscherkassy. — Schamhorst Buchkameradschaft, Heidelberg, 1954.

29. N. Zetterling & A. Frankson. «Analysing World War II East Front Battles», Journal of Slavic Military Studies, vol.11, no.1 (March 1998).

30. N. Zetterling and А. Frankson. Kursk 1943. А Statistical Analysis. Frank Cass, London, 2000.

31. Е.Р. Ziemke. Stalingrad to Berlin. - New York: Military Heritage Press, 1985.

32. Бессонов Е. На Берлин! — М.: Эксмо, Яуза, 2005.

33. Грылев А.Н. Днепр-Карпаты-Крым. — М.: Наука, 1970.

34. Жадов А.С. Четыре года войны. — М.: Воениздат, 1978.

35. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Том 3. М.: Новости, 1986.

36. 3авизион Г.Т., Корнюшин П.А. И на Тихом океане. М.: Воениздат, 1967.

37. История Великой Отечественной войны Советского Союза. М., 1964.

38. Конев И.С. Записки командующего фронтом. — М.: Воениздат. 1982

39. Корсунь-Шевченковская операция. Исследование советского Генерального штаба. М. 1944.

40. Кривошеев Г.Ф. Гриф секретности снят. М.: Воениздат. 1993.

41. Крайнюков К.В. Оружие особого рода. М.: Мысль, 1984.

42. Москаленко К.С. На юго-западном направлении 1943–1945. Книга 2. М.: Наука, 1973.

43. Ротмистров П.А. Стальная гвардия. — М.: Воениздат, 1984.

44. Терещенко Н. «Документы и материалы. Корсунь-Шевченковская операция в цифрах», Военно-исторический журнал, 1969, № 7, с. 45–52.

Примечания

1

Подробнее об этом в книге: N. Zetterling and A. Frankson, Kursk 1943. A Statistical Analysis. — Frank Cass, London, 2000.

(обратно)

2

Советские потери в боях под Орлом (12 июля — 18 августа) составили 429 890 человек и 2586 танков (Кривошеев Г.Ф. Гриф секретности снят. — М.: Воениздат. 1993, с. 189, 370). Две немецкие армии, сражавшиеся в орловском выступе — 9-я армия и 2-я танковая армия — в период с 11 июля и 20 августа потеряли 89 688 человек (N. Zetterling and A. Frankson, Kursk 1943, с. 200). Потери немецких войск в танках установить не удалось, но все танковые части и части штурмовой артиллерии в течение июля 1943 года безвозвратно потеряли в орловском выступе 371 танк и штурмовое орудие. Поскольку в эту цифру включены и машины, потерянные в ходе немецкого наступления, и с учетом гораздо более низкой интенсивности боев в августе естественно предположить, что немецкие потери не превышали 400 единиц бронетехники.

(обратно)

3

В ходе Белгородско-Харьковской операции Красная армия потеряла 255 566 человек (Кривошеев Г.Ф. Гриф секретности снят, с. 190). Эту цифру можно сравнить с потерями оборонявшихся на этом направлении немецких армий (4-й танковой армии и армейской группы Кемпфа) — 51 724 человека в период с 1 по 31 августа (N. Zetterling and A. Frankson, Kursk 1943, с. 200).

(обратно)

4

Точное количество потерь — 2 864 661 человек, из них 1 829 666 раненых, а 231 139 госпитализированных из-за болезней (Кривошеев. Гриф секретности снят, примечания на с. 146).

(обратно)

5

Немецкие боевые потери составляли 533 025, 72 % из них — раненые. Остальные были убиты в бою или пропали без вести.

(обратно)

6

На 1 июля 1943 года соотношение численности Советской армии (6 856 800) и немецких войск на Восточном фронте (3 138 000) составляло 2,2:1. Если бы ни одна из сторон не получала подкреплений, к середине осени 1943 года соотношение сил уменьшилось бы до 4 миллионов к 2,4 миллиона, т. е. 1,67:1. На деле в октябре Красная армия насчитывала 6,6 миллиона человек против 2,68 миллиона немецких солдат, т. е. реальное соотношение сил составляло примерно 2,5:1.

(обратно)

7

Е. Бессонов. На Берлин! — М.: Эксмо, Яуза, 2005, с. 31.

(обратно)

8

Там же, с. 32–33.

(обратно)

9

Е. Бессонов. На Берлин! С. 33–34.

(обратно)

10

Там же, с. 34–35.

(обратно)

11

Там же, с. 36–38.

(обратно)

12

К 31 мая 1944 года немецкие потери на советско-германском фронте составляли 751 237 убитых в боях, 2 824 807 раненых в боях и 541 043 пропавших без вести. Следовательно, раненые составляли 69 % потерь. Однако, поскольку эта цифра учитывает случаи, когда немецкие войска попадали в окружение, раненые, должно быть, составляли большую долю потерь, чем в ситуациях, когда немецкие части не были окружены.

(обратно)

13

Anton Meiser. Die Holle von Tscherkassy. — Schnellbach, Verlag S. Bublies 2000, c. 12–37.

(обратно)

14

Anton Meiser. Die Holle von Tscherkassy. — Schnellbach, Verlag S. Bublies 2000, c. 12–37.

(обратно)

15

Там же, с. 12–37.

(обратно)

16

Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. Том 3. — М.: Новости, 1986, с. 83.

(обратно)

17

К.С. Москаленко. На юго-западном направлении 1943–1945. Книга 2. — М.: Наука, 1973,с. 162.

(обратно)

18

Richard Armstrong. Red Army Tank commanders, The Armored Guards. — Shiffer Military/Aviation History, Arglen 1994, c. 201.

(обратно)

19

Немцы также удерживали участок западного берега Днепра между Никополем и устьем.

(обратно)

20

К.В. Крайнюков. Оружие особого рода. — М.: Мысль, 1984, с. 76–77.

(обратно)

21

У Ватутина были готовы к бою 831 000 солдат, почти 11 400 орудий и минометов, 297 реактивных минометов и более 1100 танков и САУ (А.Н. Грылев. Днепр — Карпаты — Крым. — М.: Наука, 1970, с. 40–41). Немецкая 4-я танковая армия насчитывала 360 000 человек, стоявших на довольствии. Поскольку численность стоявшего на довольствии личного состава немецких войск включала в себя большое количество людей из категорий, не учитывавшихся в советских цифрах, действительное соотношение сил было еще более благоприятным для Ватутина, чем дает простое сравнение цифр.

(обратно)

22

Крайнюков. Оружие особого рода, с. 93.

(обратно)

23

Донесение составил подполковник Роберт Е. Маккабе.

(обратно)

24

А.С. Жадов. Четыре года войны. — М.: Воениздат, 1978, с. 157.

(обратно)

25

П.А. Ротмистров. Стальная гвардия. — М.: Воениздат, 1984, с. 254.

(обратно)

26

П.А. Ротмистров. Стальная гвардия, с. 256.

(обратно)

27

Эти части, согласно данным немецкой разведки состоявшие из подразделений 32-й, 136-й и 167-й стрелковых дивизий, были не особенно сильны, но тем не менее далеки от разгрома. Кажется, немецкая разведка предоставила не совсем точные данные, поскольку исследование советского Генерального штаба утверждает, что в этом окружении находились войска из 136-й и 167-й стрелковых дивизий, а также 6-й мотострелковой бригады. (Корсунь-Шевченковская операция. Исследование советского Генерального штаба, М. 1944.)

(обратно)

28

На самом деле обе дивизии имели в своем составе семь пехотных батальонов (включая фузилерские батальоны), но два из них были переданы из 88-й дивизии в 68-ю дивизию, а один был передан из корпусной группы «Б» в VII армейский корпус.

(обратно)

29

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 181.

(обратно)

30

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 181–182.

(обратно)

31

Там же, с. 182.

(обратно)

32

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 182–183.

(обратно)

33

Там же, с. 183–184.

(обратно)

34

Там же.

(обратно)

35

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 184–185.

(обратно)

36

Там же.

(обратно)

37

Корсунь-Шевченковская операция, с. 7. Следует отметить, что этот источник дает несколько большие расстояние, чем указаны в этой книге. Кажется, что общей практикой в советских источниках было преувеличение расстояний, чтобы показать более впечатляющие скорости продвижения.

(обратно)

38

Studies on Soviet Combat Performance: a report: Historical Evaluation and Research Organization, 1977, c. 20–22.

(обратно)

39

Фактически исследование советского Генерального штаба (с. 10), изданное в 1944 году, говорит, что армия имела 91 танк и 16 САУ, тогда как в статье из «Военно-исторического журнала» в 1969 году утверждалось, что в армии было 168 танков и 22 САУ («Документы и материалы. Корсунь-Шевченковская операция в цифрах». Военно-исторический журнал, 1969, № 7, с. 45–52.). Последние цифры кажутся более вероятными. Наиболее вероятное объяснение этого несоответствия заключается в том, что в исследовании советского Генерального штаба на самом деле использованы цифры, относящиеся к положению за несколько дней до начала наступления, но за эти дни танки, возвращенные в строй из ремонта, увеличили цифры до указанных в статье.

(обратно)

40

Корсунь-Шевченковская операция, с. 104.

(обратно)

41

Завизион Г. Т., Корнюшин П.Л. И на Тихом океане… — М.: Воениздат, 1967, с. 16.

(обратно)

42

Корсунь-Шевченковская операция, с. 10.

(обратно)

43

Там же, карта 4, с. 19.

(обратно)

44

Корсунь-Шевченковская операция, с. 8, 18, 172; Studies on Soviet Combat Performance, с. 28–30.

(обратно)

45

Корсунь-Шевченковская операция, с. 172.

(обратно)

46

Корсунь-Шевченковская операция, с. 126, 127, 172.

(обратно)

47

И.С. Конев. Записки командующего фронтом. — М.: Воениздат. 1982, с. 98.

(обратно)

48

Корсунь-Шевченковская операция, с. 15–17.

(обратно)

49

Корсунь-Шевченковская операция, с. 15.

(обратно)

50

Корсунь-Шевченковская операция, с. 127.

(обратно)

51

Корсунь-Шевченковская операция, с. 147.

(обратно)

52

Там же, с. 147–148, 159.

(обратно)

53

Корсунь-Шевченковская операция, с. 147–148, 159.

(обратно)

54

Этот вопрос подробно рассматривается в статье N. Zettterling & A. Frankson, «Analysing World War II East Front Battles», Journal of Slavic Military Studies, vol.11, no.l (March 1998), c. 176–203.

(обратно)

55

Здесь использованы цифры Кривошеева (Кривошеев Г.Ф. Гриф секретности снят. — М.: Воениздат. 1993, с. 98), которые следует рассматривать как минимальные. Кривошеее утверждает, что в период с 22 июня 1941 по 31 декабря 1943 года были убиты, умерли от ран или пропали без вести 8 708 318 солдат. Кроме того, 10 992 283 солдата были ранены или отправлены в тыл из-за болезней и обморожений. Здесь сделано предположение, что треть из них не вернулась в армию (в отличие от немецких цифр цифры Кривошеева по погибшим включают умерших от ран в госпиталях). Таким образом, общее число потерь должно составить 12 374 412 человек. Однако, скорее всего, цифры Кривошеева для 1941 года занижены не менее чем на один миллион. Он указывает число пропавших без вести 2 334 482, тогда как немцы взяли в плен более трех миллионов человек.

(обратно)

56

Докладывалось о 1 075 773 убитых в бою с 22 июня 1941 по 31 декабря 1944 года.

(обратно)

57

Это число — оценка. К 20 февраля 1944 года немецкая армия потеряла 795 698 убитыми и 32 728 погибшими в результате несчастных случаев и умерших от болезней. Это дает отношение 24:1, использованное для расчета числа убитых на Восточном фронте к 31 декабря 1943 года (655 164 человек). Конечно, это только оценка, но поскольку более 80 % всех смертей относятся к Восточному фронту, эту оценку можно считать достаточно правдоподобной.

(обратно)

58

Докладывалось о 2 438 198 раненых и эвакуированных в тыл с 22 июня 1941 по 31 декабря 1944 года.

(обратно)

59

J. Erickson & D. Dilks (eds.), Barbarossa — The Axis and the Allies. — Edinburgh University Press, Edinburgh, 1994, c. 261.

(обратно)

60

G. Tessin. Verbande und Truppen der deutschen Wehrmacht und Waffen-SS. — Mittler & Sohn, Frankfurt am Main and Biblio Verlag, Osnabruck 1966–1975, раздел с частями, начинающимися на букву В (лат.).

(обратно)

61

Омер Бартов (Omer Bartov) привел этот аргумент в 1983 году в своей диссертации и последующих книгах, например: The Eastern Front 1941–1945: German Troops and the Barbarisation of Warfare and Hitler's Army. — Houndmills, Palgrave, 1986; Hitler's Army. — Oxford, Oxford University Press, 1992.

(обратно)

62

N. Zetterling. German ground forces in Normandy. — Fedorowicz, Winnipeg, 2000, c. 434–436 и примечания на с. 437.

(обратно)

63

Knut Pipping. Kompaniet som samhalle. — Ebo Academi, Ebo, 1947; Ben Shalit. Konfliktens och stridens psykologi. — Liber, Stockholm, 1983; S.A. Stouffer. The American Soldier, vol.l&2. — Princeton University Press, 1997; E.A. Shils & M. Janowitz. «Cohesion and Desintegration in the Wehrmacht in World War II», Public Opinion Quarterly, Summer 1948. Дальнейшее развитие дискуссии по этой теме можно найти, например, в Bruce Newsome. «The Myth of Intrinsic Combat Motivation», Journal of Strategic Studies, vol.26, no.4 (December 2003). Примеры реакций солдат в неблагоприятных боевых ситуациях см. в М. Connelly & W. Miller, «The BEF and the Issue of Surrender on the Western Front in 1940», War in History 2004, 11(4).

(обратно)

64

Дополнительный материал по этой теме можно найти в Stouffer, The American Soldier, vol.l&2.

(обратно)

65

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, c. 229–240.

(обратно)

66

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 164.

(обратно)

67

A. Frankson. «Summer 1941», Journal of Slavic Military Studies, vol.13, no.3 (September 2000); N.M. Rekkedal & N. Zetterling. Grundbok I operatioonskonst. — Forsvarshogskolan, Stockholm, 2004, c. 281–284.

(обратно)

68

История Великой Отечественной войны Советского Союза. — М., 1964. Цифра включает резервы Ставки, но не учитывает личный состав военно-воздушных сил и военно-морского флота.

(обратно)

69

Красная армия имела 7753 танков и самоходных орудий в частях на передовой и 2232 — в оперативном резерве. Немецкие войска на Восточном фронте в этот период имели 3356 танков и штурмовых орудий. Из них лишь 1285 были боеспособны, прочие находились в ремонте. Конечно, часть советской бронетехники также находилась в ремонте. По всей видимости, в советских частях на фронте имелось 5357 боеспособных танков, а также неизвестное число боеспособных машин в оперативном резерве. Таким образом, Красная армия имела трехкратное превосходство в танках и САУ, если учитывать все наличные машины, и более чем четырехкратное, если учитывать лишь боеспособную технику.

(обратно)

70

Цифры для советских войск приводятся по статье: Н. Терещенко «Документы и материалы. Корсунь-Шевченковская операция в цифрах», Военно-исторический журнал, 1969, № 7, с. 45–52.

(обратно)

71

Терещенко, «Корсунь-Шевченковская операция в цифрах».

(обратно)

72

Кривошеев. Гриф секретности снят, с. 227.

(обратно)

73

Полезной оказывается концепция «дивизионной доли», предполагающая, что средства фронта, армии и корпуса распределяются по дивизиям равномерно. Конечно, это абстракция, но она показывает, насколько сильной в среднем была дивизия с учетом средств усиления из вышестоящих эшелонов. На границе 1943 и 1944 годов немецкие сухопутные силы на востоке имели примерно 15 000 человек на дивизию. Следует отметить, что эта цифра включает весь личный состав, и, на самом деле, в нее входят убывшие в отпуска, госпитализированные (за исключением тех, кто был эвакуирован из своей части) и находящиеся на обучении. Реальная дивизионная доля, вероятно, была менее 14 000 (168 дивизий и 2 528 000 человек на Восточном фронте на 26 декабря 1943 года). В Красной армии дивизионная доля составляла около 12 500 человек на дивизию (расчеты основаны на данных, взятых из книги: История Великой Отечественной войны Советского Союза. — М., 1964). Эта цифра включает резервы Ставки, но не учитывает личный состав военно-воздушных сил и военно-морского флота. Советские танковые, механизированные и кавалерийские корпуса приравнены к дивизиям. Таким образом, этот расчет дает вполне обоснованную картину соотношения численности частей.

(обратно)

74

Нужно подчеркнуть, что число задействованных дивизий отчасти является определяющим показателем, потому что ни одна из сторон не задействовала в этих боях корпуса или армии целиком. Напротив, границы полос проведения операций не совпадали с границами корпусов и полосами действия армий.

(обратно)

75

Корсунь-Шевченковская операция, с. 9. Однако поскольку в этом исследовании численность немецких войск, как правило, преувеличивается, возможно, что действительное превосходство советских войск было еще больше.

(обратно)

76

Советские дивизии с севера на юг: 31 — я, 375-я, 69-я гвардейская, 25-я гвардейская стрелковые дивизии, 1-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, 66-я и 14-я гвардейские стрелковые дивизии. См. Корсунь-Шевченковская операция, карты на с. 184–185.

(обратно)

77

Упомянутые две стрелковые дивизии — 252-я и 214-я стрелковые дивизии (см. Корсунь-Шевченковская операция, с. 9, 185).

(обратно)

78

Корсунь-Шевченковская операция, с. 127.

(обратно)

79

Там же, с. 18, 185.

(обратно)

80

Корсунь-Шевченковская операция, с. 127 и карта на с. 185. Как ни странно, исследование советского Генерального штаба утверждает, что «танковый корпус продвинулся на 18–20 километров за 5–6 часов боя» (с. 127). Это не может быть правдой. Когда были введены в бой два танковых корпуса, советские войска уже сражались на рубеже Рейментаровка — Оситняжка, который отстоит от рубежа Капитановка — Тишковка всего на 6–8 километров.

(обратно)

81

Точный состав боевой группы: 108-й моторизованный полк, 14-й разведывательный батальон, 2-й батальон 4-го самоходно-артиллерийского полка и подразделение зенитной артиллерии.

(обратно)

82

Группа Лангкейта состояла из 36-го танкового полка, 1-го батальона 103-го моторизованного полка и 1-го батальона 4-го самоходно- артиллерийского полка. R. Grams. Die 14. Pz.Div. 1940–1945. — Podzun, Bad Nauheim, 1957, c. 164–166.

(обратно)

83

Корсунь-Шевченковская операция, с. 127 (примечания), 185.

(обратно)

84

Пехотный батальон, прибывший в Оситняжку в 11:15, был 2-й батальон 676-го пехотного полка.

(обратно)

85

В советских источниках имеется странное утверждение, что два танковых корпуса за 5–6 часов боя 25 января продвинулись на 18–20 километров (Корсунь-Шевченковская операция, с. 127). Это утверждение находится в очевидном противоречии с достигнутыми рубежами, указанными в советских документах и подтвержденными немецкими журналами боевых действий.

(обратно)

86

От 389-й дивизии был отрезан 3-й батальон 545-го пехотного полка.

(обратно)

87

ЦАМО РФ, фонд 4-й гвардейской армии (320), опись 4522, дело 114.

(обратно)

88

ЦАМО РФ, фонд 4-й гвардейской армии (320), оп. 4522, д. 114.

(обратно)

89

Корсунь-Шевченковская операция, с. 128.

(обратно)

90

Некоторые советские источники упоминают о немецком «втором оборонительном поясе». Это позволяет изобразить немецкую оборону гораздо более сильной, чем она была на самом деле. Фактически между Златополем и Оситняжкой не имелось согласованной немецкой обороны.

(обратно)

91

Корсунь-Шевченковская операция, с. 128.

(обратно)

92

Корсунь-Шевченковская операция, с. 128.

(обратно)

93

Обратите внимание, что советские источники часто давали более высокие темпы наступления. Мы предпочитаем проверять темпы наступления самостоятельно, используя географические ориентиры, приведенные в источниках, и измеряя расстояния по карте. Это позволяет получить надежные, непротиворечивые цифры, полезные для любого, кто захочет сравнить темпы наступления.

(обратно)

94

Корсунь-Шевченковская операция, с. 128.

(обратно)

95

Число танков в 11-й танковой дивизии обсуждается в Приложении 2. Количество советских танков указано по: «Корсунь-Шевченковская операция», с. 126, 127, 172.

(обратно)

96

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 186–190.

(обратно)

97

Там же.

(обратно)

98

Этим артиллерийским дивизионом был 1-й дивизион 108-го артиллерийского полка, прежде поддерживавший дивизию «Великая Германия».

(обратно)

99

Корсунь-Шевченковская операция, с. 54–55.

(обратно)

100

Три дивизиона штурмовых орудий, о которых идет речь, — 8-й танковый батальон (один StuG-III), 905-й дивизион штурмовых орудий (десять StuG-III) и 911-й дивизион штурмовых орудий (четыре StuG-III). В исследовании советского Генерального штаба численность немецких танков сильно преувеличена: утверждается, что дивизия СС «Викинг» атаковала с севера силами 50 танков, а 14-я танковая дивизия — силами 70 танков (см. «Корсунь-Шевченковская операция», с. 56). Ни одна из дивизий не имела такого количества танков перед началом операции и с тех не получала подкреплений. Даже если предположить, что в этом исследовании под танками 14-й танковой дивизии подразумеваются все немецкие танки, действовавшие против 5-й гвардейской танковой армии, их число будет значительно меньше 70. К тому же дивизия СС «Викинг» не участвовала в боях в этом районе, ее танки находились севернее.

(обратно)

101

Корсунъ-Шевченковская операция, с. 18–20,56-58,128–130.

(обратно)

102

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 191–192.

(обратно)

103

Там же, с. 192.

(обратно)

104

Там же, с. 192–193.

(обратно)

105

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 192–193.

(обратно)

106

Там же, с. 193–194.

(обратно)

107

Там же, с. 194–195.

(обратно)

108

Этим батальоном был 2-й батальон 110-го моторизованного полка, а штурмовые орудия принадлежали 905-му дивизиону штурмовых орудий.

(обратно)

109

Корсунь-Шевченковская операция, с. 18–20, 56–58, 128–130.

(обратно)

110

Там же.

(обратно)

111

Корсунь-Шевченковская операция, с. 58. Из немецких войск в этом районе действовали только 11-я и 14-я танковые дивизии, а также три дивизиона штурмовых орудий. В их составе насчитывалось лишь 18 танков и 17 штурмовых орудий. Кроме того, не все из них были задействованы на окружении советских войск у Тишковки.

(обратно)

112

Корсунь-Шевченковская операция, с. 18–20, 54–58, 128–130. Дивизион, о котором идет речь, — 3-й дивизион 140-го артиллерийского полка.

(обратно)

113

Информация о немецких дивизиях приведена в Приложении 2. Данные по советским войскам взяты из статьи: Н. Терещенко. «Документы и материалы. Корсунь-Шевченковская операция в цифрах», Военно-исторический журнал, 1969, № 7, с. 45–52.

(обратно)

114

Более подробно о 1-м батальоне 26-го танкового полка см. Приложение 2.

(обратно)

115

Корсунь-Шевченковская операция, с. 20–21, 130.

(обратно)

116

Там же, 20–21, 130, 188.

(обратно)

117

Известно, что танк командира батальона, имевший бортовой номер 101, получил повреждение двигателя, и его пришлось отбуксировать в ремонт. Когда точно это произошло, неизвестно.

(обратно)

118

Всего батальон потерял 10 танков, уничтоженных 28 января. Некоторые из этих потерь случились после 15:00.

(обратно)

119

Корсунь-Шевченковская операция, с. 20–21, 58,130

(обратно)

120

Корсунь-Шевченковская операция, с. 108.

(обратно)

121

Там же, с. 109.

(обратно)

122

Там же, с. 110. Журнал боевых действий немецкой 1-й танковой армии упоминает о получасовой артиллерийской подготовке.

(обратно)

123

Там же, с. 110.

(обратно)

124

G. Grossjohann. Five Years, Four Fronts, The War Years of Georg Grossjohann. — Aegis Consulting Group, Bedford 1999, c. 70–71.

(обратно)

125

Корсунь-Шевченковская операция, с. 113, 130.

(обратно)

126

Там же, с. 22–23.

(обратно)

127

Там же, с. 133. Отряд, сформированный из войск 20-го танкового корпуса, был усилен 1-м гвардейским мотострелковым полком, а также частями из состава 5-го гвардейского кавалерийского корпуса.

(обратно)

128

Gunther Jahnke & Bernd Lerch. Der Kessel von Tscherkassy 1944. — Donauworth, Merkle Druck, 1996.

(обратно)

129

Там же, с. 52–54.

(обратно)

130

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 195–196.

(обратно)

131

Там же, с. 200.

(обратно)

132

F. Halle. Fra Finnland till Kaukasus — Nordmenn pe LLIstfronten 1941–1945. - Dreyers Forlag, Oslo 1972, c. 47–57.

(обратно)

133

Например, в «Корсунь-Шевченковской операции» утверждается, что окруженные немецкие войска насчитывали 75 000 солдат и офицеров, 1700 пулеметов, 1100 артиллерийских орудий (включая 108 самоходных), 540 минометов и 270 танков и штурмовых орудий (с. 41). Однако немецкие документы показывают, что окруженная группировка состояла из примерно 55 000 человек, 313 артиллерийских орудий (включая 23 самоходных) и менее 70 танков и штурмовых орудий. Такие преувеличения обычны для советских источников. Неясно, отражают они неточные оценки времен войны или сознательные послевоенные искажения. Однако две эти возможности не исключают друг друга. Не следует забывать, что в советских источниках немецкие силы неизменно завышаются, ошибки в сторону уменьшения не встречаются.

(обратно)

134

Jahnke & Lerch. Der Kessel von Tscherkassy 1944, с. 28–29.

(обратно)

135

Edgar Rohricht. Probleme der Kesselschlacht. — Condor Verlag, Karlsruhe 1958, c. 147–149.

(обратно)

136

В группу армий «Юг» входили следующие танковые дивизии: 1-я, 3-я, 6-я, 7-я, 8-я, 9-я, 11-я, 13-я, 14-я, 16-я, 17-я, 19-я, 23-я, 24-я, 25-я, «Великая Германия», «Лейбштандарт», «Рейх», «Мертвая голова», «Викинг». 4-я, 5-я, 12-я и 20-я танковые дивизии входили в состав группы армий «Центр», 26-я танковая дивизия, как и дивизия «Герман Геринг», находилась в Италии. Остальные немецкие танковые дивизии находились в стадии формирования или переформирования.

(обратно)

137

Хорошим примером служит советская победа в зимней войне 1939–1940 годов. Кажется очевидным, что Красная армия победила лишь благодаря подавляющему превосходству в силах и средствах, но эффективность их использования была низкой.

(обратно)

138

Более подробно о темпах наступления см. N. Zetterling and A. Frankson. «Analysing World War II Eastern Front Battles». Journal of Slavic Military Studies, vol. 11, №. 1 (March 1998), pp. 192–198.

(обратно)

139

Корсунь-Шевченковская операция, с. 21

(обратно)

140

Корсунь-Шевченковская операция, с. 21, 133. Этими тремя дивизиями были 84-я стрелковая, 94-я гвардейская стрелковая и 6-я гвардейская воздушно-десантная.

(обратно)

141

Корсунь-Шевченковская операция, с. 112ф.

(обратно)

142

Завизион Г. Т., Корнюшин П. А. И на Тихом океане… — М.: Воениздат, 1967, с. 22.

(обратно)

143

Корсунь-Шевченковская операция, с. 116 и 189.

(обратно)

144

Там же, с. 116.

(обратно)

145

Корсунь-Шевченковская операция, с. 189.

(обратно)

146

В книге «Корсунь-Шевченковская операция» заявляется, что 29 января немцы подтянули к Капитановке большие танковые силы, части, включавшие значительное количество «Тигров», «Пантер» и «Фердинандов», в результате чего соотношение сил изменилось в пользу немцев (с. 132). С этим трудно согласиться. Во-первых, немецкая 8-я армия не использовала в боях под Корсунем никаких «Фердинандов» или «Тигров». Во-вторых, кажется невероятным, что немцы имели численное превосходство в технике.

(обратно)

147

Корсунь-Шевченковская операция, с. 56–62, 131–133.

(обратно)

148

Корсунь-Шевченковская операция, с. 21–22

(обратно)

149

Это были 1-й батальон «Пантер» 26-го танкового полка, 8-й танковый батальон (со штурмовыми орудиями StuG-III), 905-й и 911-й дивизионы штурмовых орудий.

(обратно)

150

Meiser. Die Нollе von Tscherkassy, с. 200–201.

(обратно)

151

Корсунь-Шевченковская операция, с. 60–61, 90.

(обратно)

152

Там же, с. 61.

(обратно)

153

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 205–206.

(обратно)

154

В дивизии было пять боеспособных «Пантер» плюс некоторое количество танков в приданных подразделениях: 1-й батальон 26-го танкового полка имел 17 «Пантер»; 8-й танковый батальон — семь штурмовых орудий; 911-й дивизион штурмовых орудий — шесть штурмовых орудий. Во всех этих подразделениях значительно большее количество бронетехники находилось в ремонте.

(обратно)

155

N. von Vormann. Tscherkassy. — Scharnhorst Buchkameradschaft, Heidelberg, 1954, c. 76.

(обратно)

156

См. описание тяжелого танкового полка Беке в Приложении 2.

(обратно)

157

Zetterlling & Frankson. Kursk 1943, с. 125–127.

(обратно)

158

Корсунь-Шевченковская операция, с. 116, 194.

(обратно)

159

Завизион Г. Т., Корнюшин П. А. И на Тихом океане… — М.: Воениздат, 1967, с. 23.

(обратно)

160

Корсунь-Шевченковская операция, с. 24. Следует отметить, что исследование ставит этот факт в заслугу прозорливости советского командования. В ретроспективе это оказалось верным. Немцы, в конце концов, начали атаки в этом направлении, но не менее чем неделей позже. К тому времени советские войска перемещались туда и обратно так много, что их изначальное положение уже нельзя было определить.

(обратно)

161

U. von Alvensleben. Lauter Abschiede. — Ullstein, Frankfurt am Main, 1971, p.379.

(обратно)

162

Корсунь-Шевченковская операция, с. 35.

(обратно)

163

Хаак был командиром 310-й артиллерийской дивизии особого назначения. Изначально это был полковой штаб, использованный для координации артиллерии различных частей, но, по всей видимости, осенью 1943 года его ранг был повышен. Однако он так и остался штабом без реальных артиллерийских подразделений.

(обратно)

164

Дополнительная информация о группе Хаака приведена в Приложении 2.

(обратно)

165

Этот тезис впервые выдвинули Шилс и Яновиц (Е.А. Shils & М. Janomtz, «Cohesion and Disintegration in the Wehrmacht in World War II», Public Opinion Quarterly, 1948), но он подвергся критике, например Омеpa Бартова. Однако методология Бартова имеет ряд принципиальных недостатков. Следует отметить, что исследования как по израильским (Ben Shalit, Konfliktens och stridens psykologi. Liber, Stockholm 1983), так и по американским солдатам (Stouffer, The American Soldier, vol. 1&2), привели к выводам, сходным со сделанными Шилсом и Яновицем.

(обратно)

166

Корсунь-Шевченковская операция, с. 65–67.

(обратно)

167

Meiser. Die Ноlle von Tscherkassy, с. 221.

(обратно)

168

Meiser. Die Ноllе von Tscherkassy, с. 229.

(обратно)

169

Корсунь-Шевченковская операция, с. 67–68.

(обратно)

170

Установить число танков в остальных частях не представлялось возможным. Однако, учитывая небольшое исходное количество танков и тяжелые марши по раскисшим дорогам, возможно, приведшие к новым поломкам, кажется маловероятным, что в их составе оставалось более 15 танков и штурмовых орудий.

(обратно)

171

Капитан Блёмеке принял командование 64-го моторизованного полка 6 февраля, когда полковник Гессе заболел.

(обратно)

172

The Combat History of schwere Panzer-Abteilung 503. — Bassum, privately published 1990, c. 132.

(обратно)

173

Rolf Stoves. I Panzer Division 1935–1945. — Bad Nauheim, Podzun Verlag, 1961, c. 499–500.

(обратно)

174

Например, исследование советского Генерального штаба «Корсунь-Шевченковская операция» (с. 29–30) утверждает, что атака ожидалась. Однако, поскольку оно дает полностью неверную информацию об атакующих немецких силах, сильно преувеличивая численность танков и смешивая дивизии III танкового корпуса, нельзя исключать, что это утверждение есть результат объяснения, придуманного задним числом.

(обратно)

175

Корсунь-Шевченковская операция, с. 29–32; R. Lehmann & R. Tiemаnn. The Liebstandarte, vol IV/1. — Winnipeg, Fedorowicz, 1993, c. 29–30.

(обратно)

176

Корсунь-Шевченковская операция, с. 29–32.

(обратно)

177

Jahnke & Lerch. Der Kessel von Tscherkassy 1944, c. 42.

(обратно)

178

В боевую группу фон Сиверса входили следующие части: 15-й танковый полк (кроме танков Pz-IV), 1-й батальон 26-го танкового полка, 2-й батальон 110-го моторизованного полка, 1-й батальон 119-го самоходно-артиллерийского полка и подразделения 209-го танкового саперного батальона. Если бы 1-й батальон 110-го моторизованного полка был вовремя сменен на своих позициях, то тоже вошел бы в боевую группу фон Сиверса. Среди подразделений 11-й танковой дивизии, которые еще не были высвобождены, были батальон бронетранспортеров (1-й батальон 110-го моторизованного полка) и разведывательный батальон, которые все еще находились возле Скоторева, более чем в 10 километрах к востоку.

(обратно)

179

Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления. — М., 2002, т. 3, с. 205.

(обратно)

180

Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления, с. 205.

(обратно)

181

Там же, с. 205–207.

(обратно)

182

И.С. Конев. Записки командующего фронтом. — М.: Воениздат. 1982, с. 118.

(обратно)

183

Некоторые источники описывают большой танковый бой 12 февраля, в котором тяжелый танковый полк Беке играл главную роль. Однако согласно журналу боевых действий III танкового корпуса бой имел место 13 февраля, информация о чем также прослеживается по донесениям, отправленным в III танковый корпус в течение боя, а также по журналу боевых действий 64-го моторизованного полка.

(обратно)

184

Корсунь-Шевченковская операция, с. 70.

(обратно)

185

В некоторых источниках указывается, что бой имел место 12 февраля. Однако журналы боевых действий, записи радиопереговоров и другие документы III танкового корпуса и 1-й танковой армии ясно показывают, что бой произошел 13 февраля.

(обратно)

186

Немцы, конечно, отслеживали передвижения советских войск со всей возможной тщательностью.

(обратно)

187

Корсунь-Шевченковская операция, с. 138–140.

(обратно)

188

Там же, с. 140–141.

(обратно)

189

Stoves. I Panzer Division, с. 510–512.

(обратно)

190

Gerhard Donat. Der Munitionverbrauch im Zweiten Weltkrieg im operativen und taktischen Rahmen. — Biblio Verlag, Osnabriick 1992, c. 67–73.

(обратно)

191

Stoves. I Panzer Division, с. 518.

(обратно)

192

Следует отметить, что с учетом количества прорвавшихся солдат кажется, что указанная в донесении численность 72-й дивизии 4000 человек слишком мала или же она учитывает лишь тех, кто входил в боевые подразделения.

(обратно)

193

G. Tessin. Verbande und Truppen der deutschen Wfehrmacht und Waffen- SS. — Mittler & Sohn, Frankfurt am Main and Biblio Verlag, Osnabruck 1966–1975, Namensverbande, запись «В».

(обратно)

194

Fritz Hahl. Mit «Westland» im Osten. — Woltersdorf, Munin 2001, с. 132—

(обратно)

195

Fritz Hahl. Mit «Westland» im Osten, c. 133–134.

(обратно)

196

Там же, с. 134.

(обратно)

197

Там же.

(обратно)

198

Gunter Bernau. SS-Panzer-Artillerie — Regiment 5 in der Panzer-Division Wiking. — Eigenverlag Kameradschaft ehem.Pz.Art Rgt. 5, Wuppertal 1990, c. 112.

(обратно)

199

Meiser. Die Нollе von Tscherkassy, с. 268–269.

(обратно)

200

Там же, с. 269–270.

(обратно)

201

Там же, с. 270–271.

(обратно)

202

Meiser. Die Нollе von Tscherkassy, с. 272–273.

(обратно)

203

Там же, с. 273–274.

(обратно)

204

Там же, с. 274–275.

(обратно)

205

Документы согласуются не до конца. В записи в журнале боевых действий немецкой 8-й армии за 11 февраля утверждается, что группа Штеммермана насчитывала 56 000 человек всех званий. Однако в другой записи, за 14 февраля, указывается цифра 54 000 человек. На первый взгляд эта разница может быть обусловлена ранеными, вывезенными из «мешка» по воздуху. Однако это практически невероятно, поскольку в период 11–14 февраля эвакуация по воздуху уже прекратилась. Также кажется невероятным, что потери убитыми и пропавшими без вести за этот период могли превысить несколько сот человек. Или цифра «56 000» относится ко времени гораздо раньше 11 февраля, или же цифра «54 000» является результатом более тщательного учета личного состава. Последняя цифра подтверждается еще одним донесением, в котором также указывается, что с 29 января из «мешка» были эвакуированы 3904 раненых и больных. Таким образом, общее число окруженных немцев на момент, когда кольцо замкнулось, должно было составлять 58 000. Однако к этому числу следует прибавить убитых и взятых в плен с момента образования «мешка». Это число можно приблизительно оценить в 1000 человек. Следовательно, мы получаем общую численность окруженных 59 000 человек.

(обратно)

206

ЦАМО РФ, фонд 4-й гвардейской армии (320), оп. 4522, д. 120, л. 52.

(обратно)

207

Корсунь-Шевченковская операция, с. 41, 52.

(обратно)

208

Конев. Записки командующего фронтом, с. 105.

(обратно)

209

Jahnke & Lerch. Der Kessel von Tscherkassy 1944, c. 71.

(обратно)

210

Конев. Записки командующего фронтом, с. 125.

(обратно)

211

Корсунь-Шевченковская операция, с. 31–32, 71, 141–143.

(обратно)

212

Karl-Heinz Schneider-Janessen. Azt im Krieg. — Lichentwys, Frankfurt am Main 1993, c. 222.

(обратно)

213

Корсунь-Шевченковская операция, с. 41, 52; Кривошеев. Гриф секретности снят, с. 227.

(обратно)

214

ЦАМО РФ, фонд 240, опись 2795, дело 173.

(обратно)

215

Крайнюков. Оружие особого рода, с. 126.

(обратно)

216

Подробнее на эту тему: N. ZetterlingandA. Frankson, Kursk 1943, с. 136–137.

(обратно)

217

Следует отметить, что немецкие донесения вызывают некоторые сомнения относительно нехватки ремонтных средств как причины высоких потерь. Но в них только указывается, что число имеющихся в распоряжении ремонтных машин (в 1-й, 16-й и 17-й танковых дивизиях, а также во 2-м батальоне 23-го танкового полка, 503-м и 506-м батальонах) составляло 66, что лишь незначительно ниже штатной численности в 71 машину. Однако только 37 машин были на ходу, и некоторые из них принадлежали 503-му тяжелому танковому батальону, чьи ремонтные машины остались далеко позади в XXXXVI танковом корпусе. На самом деле 24 февраля в распоряжении имелось 67 ремонтных машин, но в донесениях не указывается, сколько из них было на ходу. Учитывая тяжелые погодные условия, представляется вполне вероятным, что ремонтные возможности были очень ограниченны.

(обратно)

218

В течение весны 31-й танковый полк получил 79 «Пантер», таким образом, доведя свою численность до штатной, и летом 1944 года был отправлен на Восточный фронт. Согласно документам 11-я танковая дивизия не получала новых танков из Германии за описываемый в книге период.

(обратно)

219

Подробности об этих частях даются в Приложении 2.

(обратно)

220

Корсунь-Шевченковская операция, с. 41, 52.

(обратно)

221

Кривошеев. Гриф секретности снят, с. 371, со ссылкой на ЦАМО РФ, ф. 236, оп. 2673, д. 311, л. 12, 39, 64, 85.

(обратно)

222

См., например, E.F. Ziemke. Stalingrad to Berlin. — New York: Military Heritage Press, 1985, c. 218–247; J. Erickson. The Road to Berlin. — London: Grafton 1985, c. 234–240; Жуков. Воспоминания и размышления. Том 3. М. 2002, с. 199–209.

(обратно)

223

Например, 18-й и 20-й танковые корпуса были переброшены в район Журжинцы — Лысянка 14 февраля. Корсунь-Шевченковская операция, с. 140.

(обратно)

224

ЦАМО РФ, ф. 240, оп. 2795, д. 173; Корсунь-Шевченковская операция, с. 140.

(обратно)

225

Кривошеев. Гриф секретности снят, с. 146.

(обратно)

Оглавление

.

Пролог

Глава 1 . Предыстория: война на востоке

Глава 2 . Битва за Днепр

Глава 3 . Планирование, подготовка, готовность

Глава 4 . Состояние армий

Глава 5 . Наступает Конев

Глава 6 . Советский прорыв

Глава 7 . Наступает Ватутин

Глава 8 . Корсунь-Шевченковский «мешок»

Глава 9 . Красная армия сжимает кольцо

Глава 10 . Контратака фон Формана

Глава 11 . Хубе собирает силы

Глава 12 . III танковый корпус Брейта наступает

Глава 13 . 8-я армия, 4–10 февраля

Глава 14 . Еще одна попытка Брейта

Глава 15 . Сталин вмешивается

Глава 16 . «Сейчас или никогда»

Глава 17 . Время истекает

Глава 18 . Прорыв из Корсуньского «мешка»

Глава 19 . Последствия

Приложения

Источники и литература . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте