«История Бразилии»

С.А. Шумов ИСТОРИЯ БРАЗИЛИИ

А.Р. Андреев

История. Страна, известная ныне под именем Б., была случайно открыта португальцем Педро Альваресом Кабралем, унесенным морским течением на запад во время его пути в Ост-Индию. 21 апреля 1500 г. Кабрал увидал берег и, высадившись спустя четыре дня в Порто-Сегуро, торжественно объявил вновь открытую землю собственностью португальского короля, дав ей название Терра-де-Вера Крус (земля Истинного Креста). В 1501-1502 и 1503-1504 гг. были две португальские экспедиции; во второй принял участие Америго Веспуччи. В первую же экспедицию португальское правительство отправило в новую страну преступников, а позднее, в 1548 году, инквизиция стала ссылать туда евреев. Настоящая колонизация Б. началась с 1531 года, стране было дано губернатором Васко де Суза административное устройство, основанное на ленной системе, по повелению короля Иоганна III, за которым папа окончательно утвердил владение вновь открытой страной. В 1549 г. Суза основал Бахию, которую назначил столицей Б.; он же вызвал из Португалии иезуитов для просвещения туземцев. Около этого времени появились французы, которые, в союзе с туземцами, старались устроить колонии на побережье. В 1557 г. французы были разбиты; но, с переходом Португалии под испанское владычество (в 1580 г.), Б. попеременно подвергалась вторжениям англичан, французов и голландцев. Последним, под предводительством Мориса Нассауского, удалось прочно утвердиться в стране, и в 1630 г. они овладели Бахией. Хотя вступивший вновь на португальский престол Браганцский дом и признал за голландцами в 1640 г. занятые ими места, однако, счастье им изменило и в 1648 г. они были изгнаны. Пернамбуко, последнее голландское владение, перешло к португальцам в 1654 г. С тех пор вплоть до 1822 г. Б. оставалась под властью португальцев. В 1807 г. Браганцский дом был лишен португальского престола по воле Наполеона. Король Жуан VI бежал с семьей в Б., где 1 мая 1888 г. в Рио-де-Жанейро (ставшей теперь столицей) был приветствован в качестве бразильского императора. Начавшееся около этого времени во всей Южной Америке революционное движение не миновало и Б., и вспыхнувшее в 1817 г. республиканское восстание являлось предвестником дальнейших событий. Вследствие восстания в Рио-де-Жанейро (26 февраля 1821 г.), Жуан должен был обещать бразильцам желаемую ими конституцию и, при своем отъезде в Португалию (26 апреля), оставить наследного принца Педро регентом. Когда же португальские кортесы, невзирая на обещание, данное их королем, не только не допустили бразильских депутатов в свое заседание, но требовали возвращения к старым порядкам, принц-регент примкнул к национальному движению и учредил первое бразильское министерство. Благодарная страна преподнесла принцу-регенту титул "постоянного защитника Бразилии" (defensor perpetuo do Brazil). Во время поездки по провинции Сан-Пауло, принц-регент 7 сент. 1822 г. провозгласил независимость Бразилии и, прибыв в Рио-де-Жанейро, был избран, 12 октября, конституционным императором Б. под именем Педро I. При содействии английского адмирала Кокрена с его эскадрой, новый император разбил посланные португальским правительством войска; последние, не имея возможности бороться с отпавшей колонией, признали 15 ноября 1825 г, независимость Бразильской империи под властью Педро I. В том же самом году вспыхнула война с штатами Ла-Платы (Буэнос-Айрес и Монтевидео), предъявлявшими притязания на так называемую «Банду-Ориенталь», широкую полосу, расположенную от устья реки Кнарейка, впадающего в Уругвай, вверх по реке, до южного озера Мини. Военные действия бразильцев не были удачны, и 18 августа 1828 г. пришлось признать слияние Монтевидео с Бандою в республику Уругвай. Новые затруднения возникли, когда после смерти португальского короля Жуана VI (10 марта 1826 г.), император дон Педро отрекся от предлагаемой португальской короны в пользу своей дочери Марии-Глории и объявил, что желает оружием защитить ее права против пытавшегося захватить престол дона Мигеля Браганцского (своего младшего брата), для чего, однако, требовалось согласие кортесов. Кортесы наотрез отказали Педро I в средствах для преследования его личных династических целей. Роспуск министерства и составление нового не привели ни к чему и только ухудшили положение дел, и когда вся армия, под начальством генерала Франсиско Лима перешла в ряды недовольных, император, совсем упавший духом, отрекся 1 апреля 1831 года от престола в пользу своего шестилетнего сына, принца Педро д'Алькантара; 13 апреля он покинул навсегда Бразилию с императрицей Амалией и малолетними дочерьми. До провозглашения пятнадцатилетнего принца Педро д'Алькантара в 1840 г. императором Педро II, страной управляло регентство, сначала в составе трех лиц (до 12 октября 1835), после чего власть была сосредоточена в руках одного регента (Диего Антонио Фейхо и за ним, с 19 ноября 1837 г., Педро де Араугэро Лима). Во все время регентства Бразилия страдала от междоусобных войн, восстаний, военных мятежей. Борьба партий была самая ожесточенная: монархисты, стоявшие за провинциальную автономию, федералисты, мечтавшие об устройстве государства наподобие Соединенных Штатов Северной Америки, и реакционеры, требовавшие возвращения императора Педро I – все спорили о власти; в провинции Рио-Гранде-до-Сул обнаружились сепаратистские стремления. Со смертью герцога Браганцского (Педро I), последовавшей в Лиссабоне, реакционеры слились с парламентской оппозицией, образовавшей среди монархистов, консервативную партию. Вся дальнейшая история Б., начиная с 1836 года, сводится к борьбе двух больших конституционных партий, консервативной и либеральной. Со вступлением на престол молодого императора (короновался 18 июля 1841 г.) в положении дел на первых порах не замечалось поворота к лучшему. Несколько раз еще вспыхивали восстания и мятежи, и только усмирением в 1848 г. бунта негров-рабов, в Пернамбуко, был положен конец внутренним междоусобиям. Возникшие непосредственно вслед за окончательным умиротворением страны разногласия с Англией из-за присвоенного этой державой права обыска бразильских кораблей для прекращения торговли невольниками были улажены договором 1850 г. В следующем году Б., в союзе с аргентинским генералом Урквисой, пришлось выступать против аргентинского диктатора Хуана Розаса. Союзники одержали при Монте-Казерос (3 февраля 1854 г.) победу над Розасом. Последствием победы было признание Педро II верховным правителем Уругвая. После почти двенадцати лет мирного периода, посвященного внутренним реформам, Педро II пришлось двинуть войска к Уругваю, где начались враждебные действия под предводительством генерала Венансио Делореса. Едва окончились распри с Делоресом, как для Б. явился новый враг в лице парагвайского диктатора Франсиско Солено Лoпeca, который захватил бразильское судно и вторгся в провинцию Матто Грассо. Бразилия в союзе с Аргентинской республикой и Уругваем вступила с ним (в 1865 г.) в продолжительную и разорительную войну, окончившуюся только со смертью Лoпeca (в 1870 г.). С прекращением военных действий императору опять представилась возможность вернуться к задуманным внутренним реформам, главным образом к вопросу об отмене рабства. За отсутствием императора, находившегося в то время в Европе, 28 сентября 1876 г. был санкционирован принцессой Изабеллой закон, которым все родившиеся в Б. дети рабов объявлялись свободными, облегчалось отпущение рабов на волю и учреждался особый фонд для ежегодного выкупа известного числа рабов. Но это был только первый шаг к эмансипации рабов, а император всеми силами стремился даровать своим подданным полную и неограниченную свободу, чему, однако, ввиду сильного противодействия защитников рабства, не суждено было осуществиться ранее 1888 г. (закон 13 мая). В начале семидесятых годов клерикализм значительно усилился, находя поддержку и сочувствие не только среди народных масс, но и среди членом императорской семьи. Фанатическое духовенство усердно занималось пропагандой своих идей и тормозило разрешение стоящих на очереди важных вопросов о народном образовании, предоставлении эмигрантам-иноверцам права гражданства и др. Больной Педро II проживал все Польше в Европе, а остававшаяся регентшей дочь его, принцесса Изабелла, явно покровительствовала клерикалам. С другой стороны, эмансипации рабов создала массу недовольных. Все это вместе образовало почву для антимонархической агитации, которая велась не только в народе, но и среди войска. Главным вождем республиканцев явился Бенжамен Кон- стан, директор Института слепых, но опасения внушал также и маршал Маноэль-Теодоро да Фонсека, энергичный и способный республиканец, считавший себя вправе занять пост военного министра, на который, однако, не был призван при сформировании министерства Уро-Прето. Удаление некоторых полков, заподозренных в революционных идеях, от столицы, показалось Бенжамену Констану удобным случаем для осуществления своих замыслов. Вместе с маршалом Фонсекой он вечером 14 ноября 1889 г. выработал план восстания, которое решено было начать на следующий день. Правительство знало, какого опасного врага оно имеет в лице да Фонсеки, и утром 15 ноября в здании военного министерства происходило тайное совещание о том, должно ли арестовать маршала. Пока происходило совещание, маршал, во главе части 10-го егерского полка, направился прямо в министерство, где находившиеся внутри здания сейчас перешли на его сторону. Все собравшиеся на совет министры были объявлены пленными, причем морской министр, прибывший несколько позже и оказавший сопротивление, был ранен. Император, находившийся в то время в Петрополисе, близ Рио-де-Жанейро, был извещен о случившемся и поспешно прибыл в столицу. Немедленно было приступлено к образованию нового министерства, но в военном клубе тем временем была уже провозглашена республика, с президентом маршалом да Фонсека. Утром 16 ноября двум офицерам было поручено объявить Педро II о его низложении, а также, что он должен покинуть Бразилию в 24 часа со всем семейством. Вскоре вся императорская семья была привезена во дворец, оцепленный войсками. Мирясь со совершившимся фактом, император, однако, отказывался ехать добровольно. В час ночи на 17 ноября император был отправлен под конвоем к морскому берегу, где стояла канонерка; вся императорская семья была доставлена на остров Илья- Гранде, где высадилась с тем, чтобы оттуда перейти на английский пароход «Alagoas», отправлявшийся в Европу. Предоставленных в его распоряжение 5000600 мильрейсов император не принял. Первыми мероприятиями нового правительства были увеличение состава армий в мирное время с 15 до 20000 человек и признание поселившихся в Бразилия до переворота иностранцев полными гражданами, при предоставлении этих же прав позднее поселившимся через два года. Европейским державам было объявлено, что новое правительство берет на себя внешний государственный долг. 8 янв. 1890 г. последовало отделение церкви от государства и провозглашение свободы совести. 22 июня 1890 г. временное правительство опубликовало проект конституции Соединенных Штатов Бразилии (каждая из прежних провинций будет составлять штат). Новая республика была признана Парагваем 15 декабря 1889 г., Соединенными Штатами Северной Америки – 28 янв. 1890 г., Францией – 18 июня 1890 г., Швейцарией – 26 ноября 1890 года.

Государственное устройство. По конституции 1891 г., образцом для которой послужила конституция США, Б. представляет из себя федеративную республику, далеко, однако, не такую демократическую, как Соед. Штаты. Она состоит из 20 штатов и 1-го федерального округа, которым, до избрания новой столицы на нейтральной территории, является Рио-Жанейро. Политическими правами пользуются только граждане, умеющие читать и писать; лишены политических прав также нищие, солдаты, матросы, члены духовных орденов. За этими исключениями, каждый бразилец, достигший 21 года и не лишенный прав в силу судебного приговора, пользуется правом участия в выборах как законодательного собрания своего штата, так и конгресса и президента федеративной республики. В ведение федерации отнесены иностранные дела, армия и флот, почта и телеграф, таможня (отдельным штатам предоставлено право обложения товаров вывозными пошлинами, но с тем, чтобы торговый оборот между штатами оставался свободным), меры и весы, монета, учреждение эмиссионных банков, финансы, поскольку это необходимо в видах сохранения федерации, и суд, поскольку дело идет о преступлениях против законов федерации и споров между различными штатами. В остальном штаты совершенно самостоятельны. Союз имеет право вмешиваться в их внутреннюю жизнь только с целью отразить иностранное нашествия или столкновение между двумя штатами, поддержать республиканскую форму правления, восстановить спокойствие в штате по требованию правительства этого штата или соседних, заинтересованных в том, и обеспечить исполнение федеральных законов и решений федерального суда. Союзу предоставлено право пользоваться таможенными пошлинами, штемпельным сбором, доходами от почты и телеграфа, акцизами. Союз не может облагать налогами недвижимых городских и сельских имуществ, перехода имуществ по наследству, завещанию или отчуждению, фабрики, заводы или вообще занятия промышленной деятельностью: все это предоставлено исключительно отдельным штатам. Церковь отделена от государства; штатам запрещается в какой бы то ни было форме покровительствовать тому или другому отдельному культу. Законодательная власть в Соединенных Штатах Б, принадлежит конгрессу, состоящему из 2 палат – палаты депутатов и сената. Первая состоит из числа депутатов, по одному на 70000 жителей (в настоящее время 212 депутатов), избираемых на трехлетний срок прямой подачей голосов всех полноправных граждан. Сенат состоит из сенаторов, избираемых по 3 от каждого из 20 штатов и от федерального округа на 9-летний срок, с обновлением по третям каждые три года (всего 63 сенатора); выборы тоже прямые, производимые тем же самым корпусом избирателей. Члены обеих палат получают вознаграждение. Сенатором может быть только лицо, достигшее 35-летнего возраста, депутатом – каждый пользующийся политическими правами гражданин Б. Все правительственные законопроекты вносятся обязательно сперва в палату депутатов; только ей принадлежит инициатива финансовых законопроектов и проектов, касающихся организации вооруженной силы. Одной палате депутатов принадлежит право предания суду президента республики и министров за должностные преступления. Суд над ними принадлежит сенату. Исполнительная власть принадлежит президенту, избираемому прямою подачею голосов всех пользующихся политическими правами граждан на 4-летний срок; при отсутствии абсолютного большинства голосов выбор между двумя получившими наибольшее число голосов кандидатами производится конгрессом в совместном заседании обеих палат. В случае смерти или выхода в отставку президента его замещает вице-президент, избираемый одновременно с ним и в том же порядке. Вице-президент является президентом сената ex officio. Ни президент, ни вице-прези- дент не могут быть переизбраны на второе 4-летие непосредственно после истечения первого; бывший президент не может быть избран вице-президентом, или обратно. Президент назначает и смещает всех должностных лиц, но по отношению к судьям федерального суда правом смещения не пользуется: они сменяемы только по суду. Каждый штат пользуется своею собственною конституцией и управляется избираемым его населением законодательным собранием и исполнительной властью. В действительности, однако, конституция Б. остается больше на бумаге: во всех выборах принимает участие крайне ничтожное число граждан, и выборы обыкновенно делаются армией, которая на бумага лишена права голоса. Президенты, в случае столкновения с палатами, распускают их, на что не имеют права по конституции. Во время беспрестанных бунтов страна объявляется на военном положении и действие конституционных гарантий временно отменяется. С конца XIX в., впрочем, в этом отношении замечается поворот в сторону более нормального конституционного порядка. После низвержения империи в 1889 г. власть принадлежала маршалу Фонсека, опиравшемуся на послушную ему армию и правившему на правах диктатора (временное правительство). Революция была произведена коалицией сторонников рабовладения и противников католического духовенства. Чтобы упрочить международное и финансовое положение страны, правительство Фонсеки объявило, что оно берет на себя государственный долг Б., созданный империей; но это не помешало сильному падению курсов. Одною из важнейших политических мер временного правительства было отделение церкви от государства, сопровождавшееся секуляризацией в широких размерах духовных имуществ. Следующее десятилетие, в особенности первая его половина, было непревращающимся рядом восстаний и пронунциаменто. 24 февраля 1891 г. была подписана конституция Б. На пост президента был выбран маршал Фонсека, на пост вице-президента – генерал Пейхото. Весьма скоро начались столкновения между президентом и конгрессом; президент систематически налагал свое вето на большую часть решений конгресса. 4 ноября 1891 г. он незаконно распустил конгресс и провозгласил себя диктатором. Это дало толчок к революционному движению, особенно сильному в штате Рио-Гранде-до-Суль, провозгласившем себя самостоятельной республикой. Фонсека отказался от власти; в отправление президентской должности вступил Пейхото, продолжавший действовать в качестве диктатора. В 1893 г. восстал флот, под командой адмирала Мелло, и бомбардировал Рио-Жанейро. Правительство, однако, восторжествовало, и выборы нового президента произошли в 1894 г. с внешним соблюдением законных форм. Избранным оказался адвокат д-р Мораес Баррос. Восстание к этому времени продолжалось только в штате Гранде-до-Суль, но и там оно было подавлено к июлю 1895 г. Восстание это стоило 20 ООО человеческих жизней и 80000 контос издержек (1 контос равняется 1000 мильрейсов, номинально почти 3000 франков, по курсу вдвое менее). Баррос попытался положить конец господству военщины, но это ему плохо удалось. В 1897 г. правительству пришлось иметь дело с очень серьезным религиозным движением фанатической секты, стремившейся к своего рода теократическому коммунизму. Вокруг ее главы, Масиеля Конселэро, сплотилось более десятка тысяч фанатиков, умевших владеть оружием, и только после упорной борьбы правительству удалось разбить его, взять в плен и казнить. Во все время этого восстания в значительной части страны были приостановлены конституционные гарантии и действовало военное право. Отголоском восстания было покушение на жизнь президента республики (5 ноября 1897 г.), при чем погиб военный министр Биттенкур. По обвинению в участии в заговоре было арестовано большое число политических деятелей, в том числе и членов конгресса; подозрение падало на самого вице-президента. В 1898 г. место президента занял другой адвокат, д-р Кампос-Саллес. Посредством усиленного повышения налогов ему удалось до некоторой степени восстановить равновесие бюджета и сократить количество бумажных денег; но крах эмиссионного банка в 1900 г. вновь привел финансы в расстройство. Переписью 1900 г. было обнаружено значительное уменьшение населения, но она была официально признана ошибочной, окончательные итоги ее не были опубликованы и не были приняты ни для каких расчетов. Между тем, перепись была произведена при помощи тех же самых статистических приемов и организаций, как и предыдущая. По всей вероятности, она правильно регистрировала убыль населения, объясняемую общим упадком благосостояния страны. В 1900 г. давний пограничный спор Б. с Францией из-за небольшой территории, по мнению Франции принадлежавшей еще в силу Утрехтского договора к Французской Гвиане, был решен третейским судом (швейцарским союзным советом) почти целиком в пользу Б. В 1904 г. такой же спор между Б. и Великобританией из- за территории, лежащей между Британской Гвианой и Б. был решен итальянским королем в качестве третейского судьи так, что приблизительно половина спорной территории была присуждена Б., половина – Великобритании. В 1902 г. президентом республики избран д-р Родригес Альвес.

Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь. СПб., 1880

Бразилия была открыта в 1500 году португальским мореплавателем Педро Кабралем, давшим ей название Санта-Крус и завладевшем ею от имени португальского короля. Так как в стране не было обнаружено драгоценных металлов, Португалия в первое время не проявляла к ней особого интереса, превратив новую колонию в место ссылки. К берегам Бразилии подходили португальские и другие суда за ценным красным деревом, называемым бразильским, – отсюда страна и получила свое название.

В 1531 году при короле Хуане III Бразилия была разделена на 15 т.н. капитанств, простиравшихся полосами от побережья в глубь материка на неустановленное расстояние. Эти капитанства передавались во владение выходцам из португальской знати, которые осуществляли политическую и военную власть в пределах своих территорий.

С 1549 года политическая и военная власть была сосредоточена в руках назначаемого королем генерал-губернатора. Первый генерал-губернатор Бразилии, Томас Суза, прибыл из Португалии со значительными вооруженными силами и обосновался в основанном им городе Сан-Сальвадоре (Байа), который оставался столицей до 1763 года. Во главе капитанств были поставлены подчиненные генерал-губернатору генерал-капитаны, которые осуществляли административные функции.

Вскоре после основания колонии португальцам пришлось выдержать борьбу с французами, которые в 1555 году захватили бухту Рио-де-Жанейро и построили там укрепления. В 1567 году французы были изгнаны, а на берегу бухты португальцы основали город Рио-де-Хаанейро. В 1710-1712 годах французы предприняли вторую попытку захватить Рио- де-Жанейро, но не имели успеха.

После того, как в 1578 году Филипп II Испанский захватил Португалию, Бразилия стала колонией Испании. Однако кроме Испании, Бразилию пытались захватить Голландия, Англия и Франция. Особенно длительную борьбу пришлось вести с голландской Вест-Индской компанией, которая захватила 7 капитанств в крайней восточной части Бразилии. Голландцы построили там целый ряд крепостей и содержали значительную армию и флот.

В 1640 году португальцы свергли испанское господство и восстановили свою власть над Бразилией. В 1642 году начала войну против голландцев, которые в январе 1654 года были изгнаны из последней оставшейся в их руках крепости – Ресифе. В 1661 году был заключен договор между Португалией и Голландией, по которому последняя отказывалась от всяких притязаний на Бразилию за денежное вознаграждение и некоторые торговые концессии.

В экономике Бразилии с ранних пор ее колонизации ведущую роль играло земледелие. В прибрежных районах возникли крупные плантации сахарного тростника и табака. После того, как в Бразилии, начиная с 1574 года, распространилась торговля неграми, которые оказались выносливее индейцев, спрос на них постепенно уменьшался. Однако рабство индейцев было отменено только в 1758 году. Негров в большом количестве ввозили из Африки, главным образом для работы на плантациях.

К концу XVIII века в Бразилии начало распространяться движение за независимость. В 80-х годах в провинции Минаш Жераиш была создана тайная организация, ставившая себе целью борьбу за независимость Бразилии и преобразования ее в республику по образцу США. Организация возглавлял лейтенант Хоаким Хосе да Сильва Ксавье, известный под именем Тирадентис. В 1789 году заговор был раскрыт и Тирадентис казнен.

В 1807 году Бразилия была временно оккупирована войсками Наполеона Бонапарта.

16 декабря 1815 года декретом регента Бразилия была объявлена составной частью «Объединенного королевства Португалии и Альгарвы», т. е. формально она перестала быть колонией. В 1816 году регент стал королем Хуаном IV.

После португальской революции 1820 года кортесы предложили королю вернуться в Португалию. В апреле 1821 года он покинул Бразилию в сопровождении нескольких тысяч португальских дворян, захватив с собою значительную часть казны. Наместником Бразилии он оставил своего сына Педро.

Опасаясь революции и стремясь сохранить в своих руках власть, Педро сам объявил независимость Бразилии: «Независимость или смерть! Мы отделились от Португалии». В октябре 1822 года Педро был провозглашен конституционным императором Бразилии. Сформированная им армия окончательно изгнала португальские войска из Бразилии в 1823 году.

В результате посредничества Англии в 1825 году Португалия признала независимость Бразилии при условии, что последняя возьмет на себя часть португальского государственного долга.

В 1824 году была объявлена конституция, формально не ограничивающая власти императора. Законодательные функции передавались генеральной ассамблее из двух палат. Император имел право налагать вето на решения генеральной ассамблеи и распускать палату депутатов. В апреле 1831 года в результате недовольствия его политикой в стране Педро отрекся от престола в пользу своего малолетнего сына Педро II и уехал в Португалию.

С середины 50-х годов XIX века Бразилия из «сахарной» страны стала «кофейной» – в 1870 году она давала уже половину мировой продукции кофе.

В 1852 году бразильское правительство запретило работорговлю. Значительно усилилось антимонархическое движение. 15 ноября 1889 года воинские части под началом генерала Деодоро да Фонсека захватили ряд правительственных зданий. В тот же день остальная часть армии перешла на сторону восставших. Правительство подало в отставку, император был свергнут с престола и через несколько дней уехал в Европу. Да Фонсека обнародовал манифест о свержении Педро II и установлении федеративной республики.

В 1891 году была опубликована конституция, при составлении которой была взята за образец конституция США. Эта конституция действовала до 1930 года. Бразилия была объявлена федеративной республикой – Соединенные Штаты Бразилии, – состоящей из 20 штатов и 1 федерального округа. Исполнительная власть принадлежала президенту, избираемому прямым голосованием на 4 года. Особый закон устанавливал отделение церкви от государства.

В первой мировой войне Бразилия участвовала на стороне Антанты. В 1919 году Бразилия участвовала в подписании Версальского договора и вступила в Лигу Наций, из которой вышла в 1926 году. В результате ожесточенной внутриполитической борьбы Учредительное собрание обнародовало в июле 1934 года новую конституцию, являвшуюся в основном повторением конституции 1891 года.

О. Клесмит. Бразилия. М. 1943

Р. ПОМБУ. ОТКРЫТИЕ БРАЗИЛИИ. ТУЗЕМЦЫ

МИР, КАКИМ ЕГО ПРЕДСТАВЛЯЛИ В XV ВЕКЕ

XV и XVI века знаменовали собой великую эпоху перехода от древних времен к новому времени.

Рамки известного до того мира эпохи классической почти не выходили за пределы Европы.

Помимо сведений о Европе, имелись лишь некоторые представления об Азии (до Инда), Египте (видимо, только о нижнем течении Нила) и побережье Северной Африки.

Даже в самой Европе имелись еще страны, сведения об истории которых появились значительно позднее.

Таковы были границы западного мира в ту эпоху. Что же касается сведений о других землях и странах земного шара, то все оставалось неизменным со времен античной эпохи. Более того, оказались преданными забвению даже некоторые открытия финикийцев и греков.

В тот период географическая наука как таковая еще не существовала; те немногие лица, которые изучали географию, оставили в наследство лишь свои преимущественно неверные представления и абсурдные гипотезы.

И если крайне мало было известно о самой Европе, то легко себе представить, сколь ничтожными были в то время сведения об остальных частях нашей планеты.

Сама мысль о шарообразности Земли, в тех случаях, когда она не опровергалась с абсолютной уверенностью, становилась объектом страстных споров между учеными.

Идея существования антиподов не признавалась, вызывая возмущение среди самых передовых людей.

Хорошо известен инцидент между Колумбом и преподавателями одной знаменитой в то время школы.

Когда Колумбу предложили изложить свою теорию, основанную на идее шарообразности Земли, перед светилами университета Саламанки (пользовавшегося тогда наибольшей известностью после Сорбонны), то он окупится в страшном затруднении, пытаясь опровергнуть их возражения против сделанных им выводов.

Эти ученые говорили: «Согласиться с тем, что Земля круглая, как ты этого хочешь, значит допустить существование антиподов, а это явная нелепость». И чтобы подкрепить свои доводы, они призвали к себе на помощь всю эрудицию древних. Вывод, к которому они в конечном счете пришли, заключался в том, что отстаивать подобную «несуразность» (то есть идею шарообразности земли) – значит «отрицать библию и соглашаться с тем, что «существуют народы, происходящие не от Адама, ибо эти народы не могли, бы пересечь океан, отделяющий нас от них…»

Борясь с безумием самонадеянного, «ослепленного бредовой идеей» человека, они завершили спор следующим наивным вопросом: «Хорошо, допустим, что Земля круглая… Но скажи на милость, каким же образом сможешь ты вернуться назад после того, как спустишься вниз по океану? По какой же стороне ты возвратишься: по противоположной или по той же самой? Если по той же самой, то как же сможешь ты подняться наверх… снизу вверх?»

Согласно научным канонам того времени, Земля была разделена на три зоны, но единственно обитаемой из них считалась умеренная зона. За ее пределами, как полагали, живых существ не было.

В северной зоне наличие полярного холода не вязалось с представлением о жизни, а в южной предполагался неведомый океан – «страшное полуночное, или мрачное, море», недоступное для судоходства.

Самой древней и наиболее употребительной из сохранившихся карт была карта Агатодема, составленная во II веке на основе сведений, содержащихся в «Альмагесте» Птолемея.

На этой карте, помимо многих внутренних морей и островов, обозначена еще весьма приблизительно очерченная Европа; массив Азии резко обрывается на 180° восточной долготы; Индийский полуостров (Индостан) изображен в усеченном виде, причем к югу от него дан непропорционально огромный остров Тапробапа (Цейлон), а Золотой Херсонес (Индокитай) сильно вытянут к востоку. Территория Африки на карте простирается до указанных местностей и расположена между 20° северной и южной широт.

На границе с южным берегом Азии изображена «неведомая южная земля», являющаяся продолжением Африки (не выходя за пределы 20-й параллели) и сливающаяся с другой землей на 180° восточной долготы.

В конце ХIII века появилась карта, составленная Марко Поло, которая в основном лишь воспроизводит карту Птолемея с некоторыми дополнениями в части, касающейся Китая и тех мест Азии, которые посетил путешественник. Но и на этой карте (11 столетий спустя после «Альмагеста»!) территория Африки по-прежнему обрывается на 20-й параллели.

Мадагаскар расположен на ней очень близко от Цейлона, и между этими большими островами обозначено более 12 700 мелких островов.

В том месте на 180° долготы, где Птолемей показывает сушу, протянувшуюся с севера на юг, Марко Поло помещает Острова Пряностей (1448), причем к северу от них изображен уже отделенный от континента большой остров Сипанго (Япония).

Почти через сто лет после Марко Поло в Испании была составлена карта, известная под названием Каталонской карты.

На ней даны лишь очертания берегов Иберийского полуострова (указан только Лисабон, что уже само по себе весьма знаменательно) и африканского берега до мыса Буйседор (Бохадор), причем к югу от него изображен «мыс на оконечности африканской земли".

Таким образом, уже был достигнут 30° южной широты, а богатый перечень географических открытий свидетельствует, что к XIV веку португальцы были уже знакомы с побережьем Африки по крайней мере до этих мест.

Венецианский географ первой половины XV века Андреа Бьянко составил карту мира, которая, возможно, является самым любопытным научным документом того времени.

На этой карте суша изображена в виде единственного древнего континента, который разделен на три части (Европу, Азию и Африку) и омывается океаном.

Африка уже продолжена к югу от мыса Бохадор и простирается затем к востоку, параллельно азиатскому берегу, до 180° восточной долготы.

Азия завершается на востоке двумя огромными полуостровами.

Помимо Европы, Африки и Азии, указаны лишь бесчисленные острова (даже в местах, где до этого предполагалось наличие суши).

Среди географических трудов того времени (конец XV века) следует также упомянуть о глобусе Мартина Бегайма, немецкого космографа и мореплавателя из Нюрнберга.

Создатель этого самого раннего из всех известных нам глобусов уже проявляет стремление найти западный путь в Индию.

Между Европой, Африкой (Африка еще усечена) и восточной окраиной Азии указаны многочисленные острова, самым большим из которых является остров Сипанго.

Однако эти ошибочные представления, выдаваемые за истину, являлись все же не самым большим препятствием для мореходов.

Глубоко укоренившиеся предрассудки, суеверия, легенды и нелепейшие выдумки, наполнявшие воображение всех людей того времени, и в первую очередь моряков и ученых, – вот что более всего подавляло разум и отвагу тогдашних поколений.

Считалось, что необъятное море, которое нужно было исследовать, насолено чудовищами, что оно завершается бездной, поглощающей корабли, что на каждом шагу оно таит в себе опасности и препятствия, которые человек не в состоянии преодолеть.

Нужна была поэтому сверхчеловеческая отвага или исключительный героизм, чтобы решиться на разведку тайн «моря-океана».

Вот почему мы считаем необходимым прежде всего дать читателю представление о том, каков был дух человека, ограниченного тесными

Рамками тогдашнего мира. Это поможет читателю по достоинству оценить примечательное возрождение и великое духовное обновление этого человека, а также грандиозность изумительных открытий, свершенных им в XV веке.

И в момент, когда после почти целого столетия усилий и жертв со стороны португальцев перед страждущим взором изнуренной и упорствующей в своем неверии Европы открылись новые горизонты, мы должны особенно отметить, что последующий этап истории (с конца XV века) чудом своего рождения обязан вере и мужеству тех поколений, которые начали эпопею морских странствий.

Не следует также забывать, что, в то время как португальцы сперва задались целью предпринять свои великие морские путешествия, а затем вплотную занялись их осуществленном, все остальные народы Европы стояли далеко в стороне от этих начинаний. Одни старались добиться политической интеграции на развалинах феодального строя, другие путем самоотречения пытались примириться с условиями всеобщей нищеты. Многие, кроме того, вели воины вследствие внутренних неурядиц. И все они жили в гнетущей обстановке взаимной подозрительности и недоверия.

Франция и Англия в то время были заняты разрешением своего столетнего спора.

С утратой надежды на установление своего господства на континенте Англия вступила в период междоусобиц, которые принесли ей гораздо больше бедствий, чем сто лет воины. В то же время Франция пытается использовать все выгоды, полученные в результате победы для устройства своих внутренних дел.

Испания с целью добиться внутриполитического единства стремится завершить борьбу с маврами. Голландские же провинции предусмотрительно заботятся о своем будущем.

В небольших государствах Италии, выходящих из полосы средневековой анархии, укрепляются экономические и политические позиции родовитых семейств.

Если даже в приморских странах Европы никто не замечал тех усилий, которые предпринимали португальцы, то от континентальных стран и подавно нельзя было ожидать большего интереса к начинаниям, результаты которых начали сказываться лишь после открытия великих морских путей к неизведанным землям.

ВЕЛИКИЕ МОРСКИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ

Народы, закрепившиеся в естественном прямоугольнике на западе Иберийского полуострова, издавна связали свою жизнедеятельность с морем.

Первые их попытки выйти на просторы океана можно отнести к далеким временам финикийского господства.

Вскоре после своего отделения от Кастилии Португалия создала военный флот. Его основное назначение заключалось в охране торговых кораблей, которые покидали прибрежные воды в целях расширения торговых связей в бассейнах Северного и Средиземного морей.

Таким образом, вдохновителями «морского гения» нации явились короли Бургундской династии, и в первую очередь Дон Динис.

Однако лишь при следующей династии эти едва зародившиеся тенденции усиливаются и консолидируются в одном великом порыве экспансии, направленной на заморские земли.

Вдохновителем высоких идеалов, которыми проникся этот небольшой народ, стал великий магистр Ависский, решительно взявшийся за осуществление благородной задачи сближения между собой жителей нашей планеты.

Победа при Алжубарроте в 1385 году еще более подняла национальный дух, и Дон Жуан I воспользовался этим моментом всеобщего воодушевления и взлетом рыцарского тщеславия для предпринятого им крупного начинания.

Следует сразу же заметить, что многочисленные проявления инициативы и мужества в эту эпоху объяснялись не только необходимостью расширить пределы ставшей тесной земли и развивать торговлю, но в значительной мере также и духом христианского прозелитизма и в особенности стремлением противостоять жестокости ислама.

Сразить неверных и добиться успеха! Таковы были стремления, овладевшие умами португальцев к началу эпохи выдающихся заморских экспедиций.

В соответствии с решением кортесов в Коимбре Дон Жуан I тщательно готовит экспедицию против африканских мавров, которые находятся весьма близко от Португалии и угрожают покончить с христианством, утвердившимся на полуострове.

Эта первая экспедиция, снаряженная королевством с указанной целью, была подлинным крестовым походом. На парусах кораблей, на знаменах и доспехах – повсюду были изображены кресты.

В экспедиции принял участие сын Дон Жуана, инфант Дон Энрике, твердо понадеявшийся извлечь из этого предприятия выгоду для осуществления тех обширных планов, которые отражали чаяния монархии.

В 1415 году португальцы овладели Сеутой. Ими руководили Дон Энрике в рыцарских доспехах, а также двое его братьев. Дон Энрике не терял даром времени. Можно сказать, что именно так он прошел свою боевую выучку.

С помощью образованных арабов, которых Дон Энрике привлек на свою сторону, он приобрел познания в области древней арабской литературы.

Говорят, что он даже изучил арабский язык и приобрел копии многих карт, описания путешествий и ценные книги, нужные ему для дел, которые он намеревался совершить.

По возвращении в Лисабон Дон Энрике в 1420 году начал строительство замка на высоком, выдающемся далеко в море мысе Сагриш, которому вскоре суждено было стать очагом новых рыцарских подвигов.

Рядом с замком с возведенной вокруг него крепостной стеной он строит арсенал, верфь, конторы и помещения для своих помощников, приглашает туда лоцманов и мореходов из многих стран и даже известных знатоков космографии и морского дела.

Именно отсюда, с этого скалистого мыса отправились в свои заморские странствия пионеры этих новых героических деяний.

Так началось продвижение вниз, вдоль африканского побережья. В 1419 году Сарку и Тристан Вас открыли о. Порту-Санту и о. Мадейра.

В 1434 году Жиль Эаниш уже огибает мыс Бохадор.

Затем выходят в море Антан Гонсалвиш, Нуну Тристан, Кадамосту и многие, многие другие. Отмечается постепенное, но решительное продвижение вперед.

Пройдены уже Кабо-Бланко, Сенегал и Зеленый Мыс.

Ко времени смерти великого инфанта в 1460 году португальцы уже достигли Гвинейского залива.

В неведомые дали их влечет не только желание дойти до Индии, обогнув Африку. Эта главная цель, достижение которой сулит наибольшие выгоды, не мешает отважным плаваниям по Атлантике и в других направлениях.

В то время как одни пытаются пройти в Азию южным путем, другие исследуют океан в западном направлении.

В 1432 году Гонсалу Велью открывает Азорские острова.

Многие пересекают в разных направлениях необъятное морское пространство, которое словно расширяется по мере ознакомления с ним.

Этими мореплавателями были Диегу де Тейви, Гонсалу Фернандиш, Жуан Вогаду, братья Корти Реал, Фернан Телиш, Антониу Леми, Висен- ти Диас, Афонзу Саншис и ряд других, причем в отношении многих из них до сих пор точно неизвестно, каких успехов они добились в результате своих путешествий. Несомненно, что это произошло в значительной мере благодаря скрытности португальского двора, которую он был вынужден проявлять, когда эти открытия стали привлекать к себе внимание правительств других стран.

Но именно эти успешные плавания португальских мореходов подготовили почву для великого подвига генуэзского мореплавателя и увлекли в морские дали представителей других народов.

Колумб был последователем школы Сагриша. В Лисабоне он изучил все то, что должно было навести его на мысль о деянии, которое не явилось новостью или неожиданностью для португальцев, свыше семидесяти лет бороздивших воды Атлантики.

Со времен Дон Энрике в Португалии обсуждалась проблема возможности использования двух путей в Азию – вдоль африканского побережья и на запад. Как мы видим, движение осуществлялось в обоих направлениях.

Долгое время Колумб жил среди этого народа мореплавателей, где собрал все нужные ему сведения и вооружился весьма точными данными, намереваясь осуществить свой замысел прежде, чем португальцы смогут ознакомить с ним своего монарха.

Лисабонский двор вел осторожную политику. Он гордился своими деяниями, но тщательно скрывал их от правителей других стран до того времени, когда стало возможным продемонстрировать грандиозность этих достижений без опасения утратить их плоды. Впрочем, позднее Лисабон часть своих завоеваний все же потерял.

Хотя успех Колумба и вызвал сильную досаду у тех, кто в результате предпринятых усилии находился уже тогда на пути к решению поставленной ими проблемы, он все же не помешал выполнению основной задачи, стоявшей перед португальцами. Стремясь наверстать упущенное, они ускорили поиски южного пути, не теряя надежды воспользоваться, насколько это было возможно, своими открытиями в Атлантике.

Для этого они в первую очередь попытались договориться с Испанией, которая неожиданно стала их крупным соперником в океане.

Лишь после урегулирования в Тордесильясе вопроса о сферах влияния португальцы смогли, теперь уже без всякого риска, возместить понесенные ими потери.

Движение вдоль берегов Африки продолжалось тем временем без перерыва. Каждый новый король удваивал усилия в этом направлении.

Дон Жуан II в значительной мере содействовал развитию достижений своих предшественников, дошедших до Конго: Дьогу Кан достигает Анголы, а затем страны готентотов (1485).

В 1488 году Бартоломеу Диас огибает южную оконечность Африки, однако экипаж вынудил его вернуться, когда он уже достиг Мозамбика.

Таким образом, была открыта южная оконечность Африки; восточный берег (приблизительно до 20° южной широты) к этому времени был уже известен.

Это событие имело решающее значение. Одновременно с экспедицией Бартоломеу Диаса другая экспедиция исследовала средиземноморское побережье и значительную часть восточного побережья Африки. Обо экспедиции почти повстречались друг с другом в пути.

Один из двух эмиссаров Дон Жуана II, Ковилья, продвинулся на значительное расстояние по Индийскому океану и достиг западного берега Индостана. Оттуда он направился к Египту, а затем, спустившись вдоль берега, достиг, как полагают, Занзибара, а по утверждениям некоторых авторов, дошел чуть ли не до Сафалы.

Известный исследователь Прести Жуан, возвращавшийся на север, был захвачен негусом в Абиссинии. Хотя он и не смог более выбраться из этой страны, жертвы, принесенные этим мужественным посланцем Ко- вильи, не пропали даром, так как последний на всем пути своего следования вел записи и успевал направлять информацию королю. Он даже содействовал установлению весьма сердечных отношений этой легендарной африканской империи с лисабонским двором.

Именно Ковилья направил Дон Жуану II положительные известия об Индии, проложив заодно путь для Васко да Гамы.

Можно было уже считать, таким образом, что исследование берегов Африки почти завершено и что открыты широкие пути в фантастический мир Азии.

Победа, одержанная благодаря мужеству и настойчивости представителей стольких поколений, приобретала еще большее значение в связи с непосредственными выгодами, которые принесли эти открытия. За теми, кто прокладывал пути к неведомым землям, следовали торговые корабли и караваны авантюристов, жаждавших обрести и славу, и деньги.

Благодаря сделанным открытиям стало известно, что, следуя путями, проложенными в южных морях, можно добраться до точки, достигнутой Ковильей на восточном берегу Африки.

Не хватало одного: еще не появился мореплаватель, который, выйдя из Лисабона, обогнул бы Африку и прибыл в Малабар, или Канара, или в любой другой пункт на западном побережье Индостана. Такое плавание должно было бы завершить усилия португальцев.

Дон Жуан II, которого путешествия Колумба застали врасплох и который не был расположен отказаться от сделанных его мореходами открытий, обратился непосредственно к королю Испании с требованием отодвинуть на 370 лиг [1] от островов Зеленого Мыса линию меридиана, проходившую в 100 лигах к западу от островов Азорских и Зеленого Мыса.

В 1494 году оба королевства заключили в Тордесильясе договор, устанавливающий новую линию раздела владений обоих государств [2].

Этим путем португальцы надеялись спасти все, что удастся, из открытии, сделанных ими в Атлантике.

Дон Жуан стал готовить флот для первого морского путешествия из Лисабона в Индию, но в это время (1495) его постигла смерть.

Его дело продолжил его наследник Дон Мануэл, и 8 июля из устья Тежу вышла небольшая флотилия Васко да Гамы.

Она спустилась вниз, вдоль африканского берега, обогнула южную оконечность материка и без особых приключений после десяти месяцев плавания достигла порта Каликут на побережье Индостана. Извечная проблема была, таким образом, успешно решена.

Возвращение Васко да Гамы взбудоражило все королевство, и не только потому, что корабли были нагружены богатствами, приобретенными во время экспедиции, но и потому, что все участники собрали сведения, представлявшие величайший интерес для будущих открытии в «море-океане».

ОТКРЫТИЕ БРАЗИЛИИ

После того как была решена проблема морского пути и Индию вокруг Африки, перед португальским двором встали две другие задачи, продиктованные той осмотрительной политикой, которой он неуклонно придерживался: первая – вступить во владение всеми территориями, расположенными и Атлантике в пределах установленных для Португалии границ; вторая – основать в Азии португальскую империю.

Дои Мануэл и был поглощен преимущественно решением второй задачи, однако не настолько, чтобы целиком оставить в стороне первую.

Хотя экспедиция Васко да Гамы увенчалась успехом как коммерческое предприятие, она не привела к утверждению влияния Португалии на Востоке. Там были арабы, ожесточенно ставившие христианам всяческие препятствия, которые надо было преодолевать лишь с помощью военной силы.

Именно с этой целью Дон Мануэл спешно снарядил сильный военный флот, командование которым было поручено Педру Алварис Кабралу.

В состав эскадры вошли одномачтовые парусные корабли, каравеллы и одно транспортное судно, к которым присоединились еще два торговых корабля. Всего было тринадцать судов.

Всеми кораблями командовали люди, любившие морскую службу и уже прославившиеся своими подвигами.

В походе участвовали лоцманы и опытные моряки, принимавшие до этого участие в плавании Васко да Ганы.

В состав экспедиции входили также Перу Вас де Каминья, секретарь фактории, которую намечалось основать в Каликуте, ставший впоследствии автором знаменитого письма, отправленного Дон Мануэлу с острова Вера-Крус; местри (бакалавр) Жуаниш, он же медик, физик и астроном, которому мы также обязаны письмом с точным указанием местоположения открытой земли; хронист Дуарти Пашеку Перейра, автор «Esmeraldo de situ Orbis» [3]; восемь миссионеров-францисканцев во главе с настоятелем Энрике де Коимбра; несколько священников и викарий, назначенный в Каликут.

Всего в составе экспедиции на всех кораблях насчитывалось более тысячи человек «отборного и хорошо вооруженного люда», снабженных всеми необходимыми съестными и боевыми припасами на полтора года.

Начальнику экспедиции были даны подробные инструкции, записанные в специальном руководстве. Помимо этого, он получил в устной форме от самого короля и наиболее авторитетных королевских советников множество конфиденциальных указаний, а также советов относительно случайностей, могущих произойти во время экспедиции.

В первые дни марта 1500 года на улицах и площадях Лисабона царило необычайное оживление, вызванное большим стечением народа из всех провинций, как это всегда происходило при объявлении об отплытии в дальние моря более или менее крупной экспедиции.

В прежние времена сцены прощания носили волнующий характер и походили на похороны. Ведь никто не мог предугадать, суждено ли путешественникам вернуться благополучно домой. Не все выходили победителями из мужественной схватки со стариком океаном. Прощание могло быть и последним.

Но затем положение стало меняться. Герои стали мало-помалу привыкать к морю. И тогда радость и надежда стали преобладать над страхом.

Наконец, после того как все тайны морей были окончательно раскрыты, отплытие больших экспедиции превратилось в праздник для всех жителей королевства.

И вот теперь одно из таких событий взбудоражило весь Лисабон.

8 марта из дворца Алкасова вышли члены экспедиции во главе с капитан-мором [4] и, окруженные рукоплещущей им толпой, двинулись к берегу Тежу.

Река походила на лес из мачт. Корабли были украшены флагами и множеством гордо реявших ярких вымпелов.

Под шум приветствий и звуки фанфар люди поднялись на борт, и корабли приготовились к отплытию под восторженные овации многотысячной толпы. В три часа дня были подняты якоря, и суда медленно спустились к Белену.

На следующее утро члены экспедиции явились на торжественную мессу, устроенную в часовне Рестелу. На мессе присутствовал король и весь его двор.

Во время церемонии капитан-мор стоял рядом с Дон Мануэлем на королевской трибуне.

После мессы и проповеди епископа дон Дьогу де Ортиса король собственноручно вручил Кабралу знамя ордена Христа, славный символ нового-героизма, который повергал в изумление мир.

Вновь выстроился кортеж, который направился затем к берегу.

Кабрал шел рядом с королем. Впереди шагали офицеры-знаменосцы и распевающие гимны монахи с поднятыми крестами в руках.

По прибытии на берег капитан-мор и командиры кораблей стали прощаться с Дон Мануэлем, прикладываясь к его руке, а затем поднялись на борт, провожаемые последними напутствиями и пожеланиями всех собравшихся на берегу люден.

Выйдя из устья Тежу, эскадра взяла курс на юг.

Утром 14 марта она подошла к Канарским островам, где простояла целый день, ожидая окончания штиля.

Отойдя от Канарских островов и избегая штиля, Кабрал все время стремится по мере возможности удалиться от африканского берега, следуя предостережениям Васко да Гамы.

Неделю спустя все корабли вновь собрались на стоянке у острова Сан-Николау (острова Зеленого Мыса).

Отсюда флот стал уходить все дальше в открытое море. Из прежнего опыта было известно, что мыс Доброй Надежды следует огибать в наибольшем от него отдалении.

В середине апреля эскадра находилась приблизительно на широте 17°, примерно в трехстах милях от Африки, после чего был взят курс на запад, словно в поисках какого-то известного уже пункта.

Поиски эти носили все более уверенный характер, и вскоре начали появляться признаки близости земли. 21 апреля число этих признаков стало увеличиваться.

На следующий день, 22 апреля перед глазами мореплавателей открылась линия земли, простиравшейся с севера на юг. Вскоре из темной береговой полосы показались очертания горы, которой дали имя Паскуал. Корабли бросили якоря и провели здесь ночь.

На следующий день исследователям удалось лишь установить, что земля населена дикарями. В связи с ухудшением погоды путешественники стали искать убежища и 24 апреля нашли расположенную нисколько севернее закрытую бухту, достаточную по своим размерам для размещения всей эскадры.

Корабли поднялись вверх до этого места и бросили якоря у нескольких островков в длинной бухте, которая была названа Порту-Сегуру (ныне – Кабралия в Санта-Крус).

В воскресенье 26 апреля на одном из островов (Короа Вермелья) был сооружен импровизированный алтарь, у которого была совершена месса, первая на бразильской земле.

Несколько дней спустя эта церемония была проведена с большей торжественностью уже на самом материке, на вершине холма, где был водружен большой деревянный крест. Напротив был сооружен алтарь, у которого монах Энрике де Коимбра совершил официальную мессу.

Впервые в этих краях, рождавшихся для истории, раздались пушечные залпы: от имени своего повелителя Кабрал официально вступил во владение землей, дав ей название «Остров Вера-Крус» [5]. Было это 1 мая 1500 года.

Расскажем, кстати, как развивались события со времени отплытия с Канарских островов.

Сначала эскадра направилась в открытое море. В какой-то точке она повернула на запад, почти под прямым углом к первоначальной линии следования.

Через несколько дней и была обнаружена земля, которую искали. Там высадились, отслужили мессу; рядом с крестом был установлен символ владычества короны [6].

На следующий день после этой церемонии, то есть 2 мая, флот снова вышел в море, направляясь теперь уже по заданному курсу исторической науки. Поэтому различные народы, к моменту завоевания населявшие все территории западного полушария, следует считать лишь потомками племен периода древних миграций.

Что касается происхождения этих народов и их проникновения в Америку, то существует несколько традиционных версий, достоверность которых еще нуждается в проверке.

В числе выдвигаемых гипотез наиболее популярной и признанной среди историков является версия о том, что люди, которые здесь обитают, пришли из Азии.

Действительно, само местонахождение этих народов уже свидетельствует о пройденном ими пути и о том, каким образом они обосновались затем в различных частях континента.

Проникнув через крайний север, эти люди начали спускаться по побережью Тихого океана, обосновываясь в местах, где условия существования были наилучшими.

Так начали складываться уже цивилизованные объединения людей и даже нации со значительно развитой культурой (это в первую очередь две древние империи на территории Мексики и Перу).

Из этих обширных центров цивилизации сразу же выделились родовые группы, полностью заселившие восточную часть двух огромных полуостровов [7].

Таким образом для южноамериканцев высшим исходным типом туземной расы является население Перу.

Южноамериканский дикарь – это выродившийся аймора [8], который в силу превратностей кочевой жизни утратил многие черты породившей его цивилизации, но который в то же время сохранил многое из того, что позволяет установить его происхождение.

Перевалив на крайнем юге через Анды, люди, пришедшие в восточную часть Южной Америки, разделились на два основных потока: один из них шел к северу по берегу Атлантики, другой двигался в том же направлении через бассейн Ла-Платы.

Эти две ветви заселили весь континент, лежащий к востоку от Кордильер; в течение многих веков кочевой жизни, сохраняя более или менее тесные связи, этот людской поток раздробился на множество племен, которые в момент завоевания оказались в состоянии значительного упадка в сравнении с культурным уровнем центра происхождения их цивилизации.

Итак, в общих чертах произошло выделение двух групп индейцев: тапуйя (те, что первыми прошли через Анды и поднялись вверх через внутренние районы) и тупи, (поднявшиеся по побережью).

Эти народы, оторвавшиеся от Перу, пережили здесь стадию значительного упадка культуры, или деградации. Однако благодаря собственным усилиям тупи уже начали решительно выходить из состояния упадка.

И именно поэтому у тупи обнаружились очевидные признаки начала новой фазы развития расы, в то время как у тапуйя можно еще проследить более определенные следы исходной цивилизации.

Все племена тапуйя обожествляли солнце и луну, причем некоторые авторитетные исследователи считают, что солнце было главным божеством в общей системе верований индейцев Южной Америки.

Кроме того, именно в группе тапуйя обнаруживаются наиболее живучие пережитки религии инков.

Среди племен тапуйя были распространены еще колдовство и бесчисленные суеверия, характерные для древних перуанцев.

Некоторые другие важные свидетельства указывают на их близость к культуре кичуа [9]. Сюда относятся: искусство керамики, не соответствующее уровню их интеллектуального развития; изготовление предметов домашнего обихода, как деревянных, так и костяных или терракотовых; культ камня; тщательность, с которой сберегается огонь (пережиток культа домашнего очага); культ предков; обязанность воина самому изготовлять свое оружие, орудия и принадлежности для охоты, рыбной ловли и т. д. Как уже указывалось, тупи (или тупи-гуарани) в момент завоевания выходили из полосы пережитого ими упадка и сделали в своем развитии шаг вперед.

Тапуйя представляли собой прошлое этой ветви, которая выделилась из общего потока и вновь возродилась. Тапуйя (тамуйя или тамой) в переводе означает дальний родственник, дед. Тупи из Баии (тупинамба), как и все мигрировавшие на север племена, называли тамуйя (дедами) тупи, живших на юге.

Ко времени завоевания наиболее значительными группами рода тупи были гояны (на плато Пиратининга) и тамойо (на побережье между Сан- Висенти и Кабу-Фриу).

Характерной их чертой становится стремление к героическим деяниям, порожденное превратностями кочевой жизни, ибо в Перу это стремление у них не наблюдалось.

Тупи жили войной. Они необычайно гордились своей силой и удалью, которая отвечала их страстным стремлениям к славе. Наивысшей радостью для воина была победа над врагом.

Все это произошло без малейших осложнений и выражений страха или удивления, как будто все, что делалось, было занятием, ставшим уже привычным и обыденным.

Кабрал сообщил о своем открытии королю. Каминья написал Док Мануэлу свое известное послание. Местри Жуаниш также отправил письмо королю. Однако никто из них не ставил восклицательных знаков и не употребил ни единого слова, свидетельствовавшего о тщеславии по поводу столь большой удачи.

Эти люди писали так, словно докладывали королю о выполнении данного им поручения.

И для того, чтобы король не напугал Европу, полностью приоткрыв завесу, вновь открытую землю назвали пока «островом», как это делалось всегда и как, несомненно, было условленно перед отплытием из Лисабона.

Если это был только «остров», то почему же в следующем году первая исследовательская экспедиция, вместо того чтобы идти по широте Порту-Сегуру, отправилась открывать землю в двухстах лигах к северу?

Португальцы, несомненно, знали, что «остров» Вера-Крус был на самом деле огромной территорией…

Прежде чем продолжить свой путь, капитан-мор направил в Лиссабон капитана Гаспара де Лемуш, поручив ему уведомить короля об открытии. С этим же капитаном были отправлены Дон Мануэлу сообщение главы экспедиции, а также письма Перу Вас де Каминья и бакалавра Жуаниша.

Указанное известие не вызвало в Лиссабоне никакого удивления. Дон Мануэл поспешил только уведомить об этом событии монархов других стран. И это было сделано с умыслом. Не показывая вида, что к нему пришла большая удача, он сообщал лишь: найден остров, являющийся удобной стоянкой для мореплавателей, идущих в Азию…

Еще и теперь ведется немало споров относительно некоторых вопросов, связанных с экспедицией Кабрала; говорят, например, что неясно, был ли он первым, кто прибыл в эту часть Нового света, и имелось ли у него намерение открывать земли в этой части Атлантики.

Что касается указанного вопроса, то дискуссия по этому поводу излишня, поскольку открытие португальского мореплавателя является единственным исторически достоверным фактом открытия Бразилии.

Если же разногласия усилятся и затронут все стороны вопроса, то приоритет португальцев, несомненно, найдет обоснование в тех выдающихся заморских экспедициях, которые впервые были предприняты ими и в которых они не имели соперников среди других народов, вплоть до того времени, когда великие морские пути были окончательно разведаны.

А если будет выдвинуто имя какого-либо другого мореплавателя – предшественника Кабрала в Бразилии, то португальцы смогут противопоставить ему многих своих мореплавателей, которые знали о существовании американского континента даже до Колумба.

Разве могут иметь какую-нибудь действительную ценность в свете этого путешествия Жана Кузена, Висенте Пинсона и Дього де Лепе?

Другой предмет спора был еще более сомнительным.

До определенного времени все хронисты и даже известные отечественные и иностранные историки считали, что открытие Бразилии было чистой случайностью.

В начале прошлого века возникли некоторые сомнения в этом, и вскоре прежняя версия, господствовавшая в течение трех столетий, стала опровергаться сначала робко, а затем весьма рьяно.

Ныне можно считать полностью опровергнутой старую легенду о буре и морских течениях.

Открывая южный путь в Азию, португальцы никогда не отказывались от мысли одновременно исследовать и западную часть Атлантики.

Начиная с Васко да Гамы, перед португальцами возникла насущная задача закрепить за собой владение землями, открытыми ими в Атлантике.

И лишь после установления обоими иберийскими королевствами соответствующих зон владения португальцы сумели достигнуть того, на что прежде не решались, стремясь не подвергать риску свое огромное достояние.

Ясно, что Кабрал вышел из устья Тежу не для открытия Бразилии. Об этом не могло быть и речи ввиду неизменной осторожности лисабонс- кого двора. Последний постоянно стремился представить открытие Бразилии лишь как явление случайного характера.

Вот почему вместо того, чтобы направить одну из каравелл прямо к земле Вера-Крус, снаряжается большая экспедиция, перед которой ставится другая цель и лишь попутно ей поручается найти эту землю.

Кабрал, собственно говоря, пропел всего лишь предварительную рекогносцировку.

ТУЗЕМНОЕ НАСЕЛЕНИЕ

Португальцы встретили в Порту-Сегуру людей, находившихся в состоянии совершенной дикости, а экспедиции, пришедшие сюда после Набрала, установили, что вся эта земля была населена людьми, по-видимому принадлежавшими к одной расе.

Вопрос о том, коренное это население континента или это пришельцы, является основным при изучении этой проблемы. Однако вопроса о местном происхождении обитателей Америки уже не существует для… (отсутствуют страницы. Прим. OCR)

Безудержная удаль и мстительность тупи доводили их до людоедства. При оценке этого изуверства тупи не следует, однако, впадать в преувеличения. Тупи не приносили врага просто в жертву своему обжорству. Жертвенные праздники были для них не просто кощунственными пиршествами, а культовыми обрядами. Поедая врага, они тем самым выказывали свое презрение к нему и делали это из чувства мести за оскорбление, нанесенное племени.

Такое людоедство почиталось даже своего рода геройством, резко отличаясь в этом отношении от людоедства бытового или религиозно-ритуального, которое имело место среди тапуйя.

Сам образ жизни тупи, их самобытная мораль, их более открытый характер и более широкий кругозор – все это представляло собой явный контраст тому состоянию деградации, в котором находились в то время все племена восточной Бразилии. От тех форм общественной организации, которые древние эллины называли «фратриями», они переходили к более широким союзам племен и даже к племенным конфедерациям.

К моменту европейского вторжения наиболее передовые представители этих племен уже возвысились до подлинного понимания идеи родины или, во всяком случае, проявляли уже какие-то национальные чувства.

Чтобы более наглядно представить себе, на какой стадии развития находились тупи, сравним их с древними германцами.

Как и германские племена, индейцы Бразилии не оставили собственно исторических памятников; все, что сохранилось у них от старины, сводилось к мифам, легендам, обычаям и песням, воспевающим битвы, высокие чувства, героические подвиги и великие деяния, или относящимся к божественным культам.

Религиозные церемонии тупи переплетались с воинственными ритуалами.

Единственным признаком родства, например, между батавами и фенами являлось некоторое родовое сходство, которое сохранялось, несмотря на все изменения, вызывавшиеся переменой среды и превратностями судьбы.

То же самое происходило в Бразилии. Разница между тупи, стоявшими на более высокой ступени развития, и менее развитыми тапуйя была весьма заметной; однако эти различия не смогли стереть ни у одной из этих двух ветвей основных признаков их происхождения.

Как и германцы, тупи не знали денег (как не знали их и в Перу). Хотя железо, возможно, и было известно некоторым германским племенам, однако повсеместно для изготовления орудий и оружия служили камень и кость, точно так же как и у тупи.

Германцы, утверждает Тацит, ходили нагими или прикрывались одними лишь шкурками (sagum). На войне они всегда сражались строем. Их стратегия состояла во внезапном нападении на врага, а их тактика – в отступлении, которое дало бы возможность вновь организовать нападение с большими силами.

В пылу битвы, даже и в тех случаях, когда им грозило неминуемое поражение, германцы никогда не забывали подобрать и отнести в безопасное место своих убитых и раненых.

Все это можно сказать и о тупи.

Если германцы и не были людоедами, подобно бразильским индейцам, они тем не менее приносили человеческие жертвы, что имело место и в Мексике.

У германцев и у тупи воин никогда не расставался с оружием; у тех и у других наивысшей добродетелью почиталась воинская доблесть, нормой брачных отношений считалась моногамия; традиционной чертой каждой семьи было гостеприимство; частная собственность отсутствовала.

Как у тех, так и у других наказуемыми преступлениями считались убийство, нарушение супружеской верности, ложь, предательство, дезертирство и воровство; точно установлены были нормы правовых отношении между отцом и сыном, господином и рабом, между семьями внутри «табы» [10], отдельными табами одного племени и даже между различными племенами.

Помимо законов, закрепленных в обычаях, которые соблюдались по традиции, следует отметить как у тупи, так и у германцев наличие судебного права, то есть определение меры наказания судьей в тех случаях, когда преступление было чрезвычайно серьезным или выходило за рамки нанесения личного ущерба.

Индейцы уже имели к тому времени собственную культуру, основанную на преклонении перед силами природы и ее непосредственном изучении.

Следует отметить в особенности их познания в области ботаники и географии. Общие представления туземцев о местности столь обширны и любопытны, что свидетельствуют о глубокой наблюдательности и необычайной тонкости инстинкта, позволяющих им распознавать особенности той или иной области, речного бассейна, бухты или горы.

Познания в области ботаники и зоологии, вероятно, и еще большей степени свидетельствуют об интеллектуальном развитии индейцев. Система знании у них ясная, определенная и точная.

Индейцы уверенно применяли некоторые растении и качестве лекарственных средств.

Сходство представлений о видах животных и растении в отдаленных друг от друга пунктах континента свидетельствует, что приобретенные знания являлись достоянием всей индейской расы и переходили от поколения к поколению. Некоторые растения и животные имеют одинаковые названия на Амазонке и на Риу-Гранди-ду-Сул и даже в Парагвае.

Индейцы пришли к представлению о видах растении и животных не только в силу простой интуиции. Того, что оставил нам их язык (как в области практической зоологии и ботаники, так и в области номенклатуры многих лекарственных средств), достаточно, чтобы убедиться, что, познавая окружавшую их природу, индейцы приобретали опыт, который полностью соответствовал процессу развития классической науки и заключался в выделении наиболее характерных особенностей или основных черт данного растения, плода, животного или местности, реки, залива и горы, которые им приходилось как-то обозначать.

После установления основных видов растений, говорит наш натуралист Барбоза Родригис, произошло разделение на их разновидности, причем каждой из них давалось название растения, казавшегося наиболее типичным. Отдельные разновидности объединялись в разделы или семейства, составлявшие группы, которые в свою очередь объединялись в различные классы. Например: «иба» – это большие деревья, строевой лес, «ибира» – дерево, кустарник, «каа» – травы, «сипо» – вьющиеся растения, лианы. Наблюдения индейцев настолько верны, что отдельные разновидности в пределах одного и того же семейства устанавливались с такой точностью, словно они классифицировались настоящим ботаником. Части растения и плода различались очень правильно и удивительно точно.

Туземная терапевтика была до такой степени надежной, что многие лекарственные средства, которые употреблялись индейцами, получили применение и в нашей фармацевтической практике, причем они назначаются в тех же случаях, что и у них.

Не следует забывать также и о туземной хирургии, влияние которой ощущается во всех внутренних районах нашей страны.

Верования индейцев Южной Америки систематически еще не изучались, но и то, что известно, позволяет судить о духовной культуре индейской расы.

Теперь не остается больше сомнений, что символ «Тупа» в сознании язычника означал то же самое, что понятие «Бог» в сознании цивилизованного человека. Как Бог для последнего, так и Тупа для дикаря – существо высшее, абсолютное, таинственное, сущность которого непостижима и которое проявляется в наличии света, в ясности неба, в блеске молнии, в пламени, в солнце – источнике всей жизни.

Сознание дикаря постоянно создавало множество божеств или духов, подчиненных этим великим проявлениям божественной силы или, вернее, выражающих в конкретных явлениях идею невидимого могущества.

Эти явления также можно привести в систему: явления природы (гром, дождь, буря и т.д.); антропоморфные или традиционные божества, изображенные в мифах и представленные и идолах; наконец, множество духов, привидений и домовых. Все это составляло своего рода основу суеверий, накопленных индейцами в течение многих веков кочевой жизни.

Таким образом, ясно, что в основе психологического облика наших индейцев находился обширный натуралистический пантеон, поскольку вся туземная мифология основана на непосредственном восприятии природы как выражении великого таинства.

Духи почитались добрыми, если они оберегали жизнь, и злыми, если оказывали враждебное влияние на людей.

Наивысшими видимыми божествами были Солнце, Луна и Звезды.

Весьма любопытным, вымышленным, как и Тупа, божеством являлся Руда, бог любви, который имел своих духов.

Он жил в рощах и родниках, на вершинах гор и в глухой чаще лесов. Он приходил как с легким ветерком, так и с сильными порывами ветра и царил в сердцах людей.

Вот почему случалось порой, что группа индейцев, проходившая по лесу, замирала неожиданно в страхе, ожидая, пока не пронесется мимо неугомонное божество.

ЕЩЕ О ТУЗЕМНОМ НАСЕЛЕНИИ

Один из историков пишет, что наиболее трогательным и поэтическим верованием этих племен была уверенность в том, что меланхоличные звуки птиц – это призыв или весточка, посылаемые душами близких людей.

Именно поэтому индейцы были преисполнены почти суеверного уважения к безмолвию, сумеркам и одиночеству.

Ночью они не осмеливались даже выйти из шалаша, так как считали, что поблизости бродят грозные существа, и даже внутри своего жилья боялись темноты.

Поэтому повсеместно всю ночь внутри их «ока» [11] не угасало пламя костра.

В душе индейца никогда не стиралось представление о синих горах на западе, где, как он думал, должны собираться души умерших.

Некоторые индейцы, например гуайкуру, верили в то, что души великих людей после их смерти странствуют среди звезд; что касается души простого человека, то она, как они думали, бродит по кладбищам или вокруг жилья.

Почти все племена верили также, что с наступлением ночи среди погруженных в сон жилищ раздается плач душ усопших детей.

В той части побережья, где преобладали наиболее знатные роды тупи, некоторые великие вожди уже превратились в патриархов. Они постоянно пребывали в больших табах.

С этими первыми признаками оседлого образа жизни пришла и любовь к земле, появилось чувство собственности, которое, постепенно укрепляясь, нашло свое выражение в праве собственности.

Торговля между племенами осуществлялась путем прямого обмена.

Индейцы научились строить по всем правилам свои «табы», изготовлять оружие и разные орудия.

Оружием служили им луки, стрелы, палицы, копья, щиты, стрело-метательные трубки – сарбаканы [12], были у них также топоры, дротики, ножи, жернова, бороны ит.д., сделанные из камня, дерева или кости.

Они умели строить суда для плавания по рекам и заливам. Это – уба (иба), игара [13] и плоты, которыми до сих пор пользуются на севере страны. Индейцы с ловкостью и изобретательностью усовершенствовали свое искусство рыбной ловли и охоты, до сих пор широко распространенное.

«Таба» состояла из длинных навесов (ока), обычно расположенных в виде пятиугольника внутри круглой изгороди (кайсара). Под каждым навесом висели два гамака для супругов. Остальные члены семьи спали на циновках (пири) вокруг гамаков.

Укладывались спать индейцы очень рано и вставали до восхода солнца. Поднявшись, прежде всего купались, после чего приступали к еде, причем имели привычку все свободное от работы время что-нибудь жевать.

В трапезе участвовали все. Члены семьи, каждый со своей «куйя» [14] садились на корточки вокруг вождя, который раздавал пищу равными для всех порциями. Во время еды соблюдалась полная тишина. Пища состояла из муки, лепешек, мяса, рыбы и фруктов. Ели очень медленно, тщательно пережевывая пищу. Почти всегда много пили. Напитки приготовлялись из фруктов, злаков и овощей.

При врачевании болезней индейцы, помимо применения трав и масел, прибегали к кровопусканию.

Любопытно, что при врачевании пользовались музыкой, пением и даже внушением.

Жизнь индейца в период мира сопровождалась непрерывными празднествами. Отмечались рождения, свадьбы, половая зрелость девушек, приобщение юношей к военному искусству. Кроме того, отмечались еще религиозные и военные праздники племени. Праздновались времена года, сбор урожая, окончание рыбной ловли, крупные победы над врагами.

Вообще сохранялись пережитки культовых церемоний, соблюдались обычаи, устраивались празднества и игрища и отмечались разные памятные события перуанцев.

Например, праздник, именуемый «бурити», напоминал праздник молодости «уарака», ежегодно отмечавшийся в Куско.

Состязания в беге, стрельбе из лука по мишени, борьбе и испытания, которые должен был проходить юноша, вступавший в жизнь,- все это было наследием исходной цивилизации.

Семейные и кровно-родовые связи у наших туземцев были очень прочны.

Как правило, при вступлении молодых людей в брачный союз предпочтение отдавалось родственникам начиная с двоюродных.

Холостой мужчина должен был вступать в брак с вдовой брата. Дядя по отношению к племяннику исполнял обязанности отца (особенно это соблюдалось в отношении сына сестры). У некоторых племен сын сестры, по-видимому, имел по меньшей мере равные права с собственным сыном данного индейца, что распространялось даже на право наследования главы племени.

Моногамия была правилом; когда же в исключительных случаях какой-нибудь из вождей имел более одной жены, главенство в доме принадлежало первой жене и она регулировала наследование по отцовской линии.

Как правило, к 25 годам мужчина должен был вступать в брак; до этого времени соблюдалось целомудрие. Девушка могла выйти замуж лишь после того, как она становилась женщиной.

Претендент на руку дочери вождя племени, своего или чужого (но дружественного), должен был договариваться с ее отцом.

Если ему не давали согласия на брак, он покорно удалялся и часто изгонялся даже из «табы».

Когда юноша влюблялся в свою избранницу, он должен был в течение двух и более лет служить родителям этой девушки, как это имело место у евреев.

Брачная церемония сводилась к торжественной передаче девушки жениху; это событие отмечалось большими празднествами и сопровождалось «обильными возлияниями».

Вступивший в брак юноша обычно должен был оставить отчий дом и войти в семью тестя.

Муж был полновластным господином своей жены и детей. Однако женщина подчинялась не просто силе, а скорее чувству понимания священности семьи, укоренившемуся в ее сознании. Она подчинялась из чувства уважения и почитания к мужу. В нем она видела не всесильного властелина, а патриарха, носителя семейной традиции, через посредство которого она и дети участвовали в жизни племени.

Неопровержимым доказательством того, что одной из основ духовного облика индейцев был культ предков, служила торжественность, с которой хоронили умерших.

Пока родственник или друг болен, члены семьи проявляют безразличие или, во всяком случае, не такую озабоченность, чтобы забросить свои обычные дела.

Но когда больной умирал, душа индейца разрывалась от горя: вся «таба» предавалась безудержной скорби.

Любопытна иерархия, соблюдавшаяся при похоронах. Рядовые покойники оплакивались обычно лишь членами своей семьи. Знаменитому воину, соразмерно его славе, почести воздавала вся таба, или племя, или даже весь народ, если умерший был великим вождем.

После кончины кого-либо из знатных людей ко всем воинам по все окрестности рассылались гонцы с этим печальным известием, и воины стекались к «оке», где лежал покойник.

Сначала тело обмывали; затем его смазывали медом и покрывали слоем из хлопка или перьев. Рядом с мертвецом, подготовленным таким образом к погребению и положенным в «окара» [15] (прибежище среди «ока»), складывались оружие и предметы, которые умерший больше всего любил.

Затем начиналась церемония, посвященная памяти усопшего героя, произносились речи, в которых вспоминались самые блестящие его деяния и подвиги, а также случаи, когда он менял свое имя.

Пока одни говорили, другие оплакивали покойного индейца, и за пределами «окара» весь осиротевший народ выражал свое горе.

Затем покойника укладывали в большой глиняный сосуд (игасаба), придав телу положение человека, сидящего на корточках, после чего похоронная процессия несла урну на кладбище (тибикоэра), где уже была вырыта могила, которая должна была принять умершего.

И там, рядом с могилой, покойника оплакивали в течение многих еще дней.

Женщины при этом срезали свои волосы, а мужчины их отпускали; и те и другие проводили весь срок траура в уединении, пока не наступал день окончания траура.

По истечении месяца траура справлялся праздник освобождения от печали, когда люди вновь собирались вместе, но уже с превеликой радостью и шумным весельем.

Переходя к вопросу о языках племен восточной части Южной Америки, следует указать, что ознакомление с ними указывает на изменчивость диалектов, что препятствует фиксации наиболее характерных явлений и затрудняет само изучение этих языков.

Язык тупи до сих пор еще недостаточно изучен, и о нем можно сказать лишь следующее.

Звуковой состав языка тупи является, пожалуй, самым бедным по сравнению с другими диалектами данной группы племен. В нем нет согласных «р» (твердого), «с», «л» и «ф», «д» встречается очень редко, лишь в сочетании с «м», вслед за ним. Нет ни одного примера употребления «д» в начале слова. То же самое происходит с «б», известным лишь в сочетании «нб», «р» мягкое встречается часто и наряду с "т" играет заметную роль в деле придания благозвучности языку.

Гласные те же, что и в португальском языке.

Наиболее значительной из словообразовательных частиц является частица «мо». Пожалуй, ни в одном из языков не найти односложного слова со столь обширными функциями в роли словообразовательного префикса. В словаре Батисты Кантану мы находим более тысячи слов с этой частицей. Достаточно сказать, что нет существительного или прилагательного, от которого бы не образовывался глагол с помощью этого элемента. Например от «кату» (красивый) образуется «мокату» (украшать).

Аналогичную функцию выполняют частицы «аба» и «ара» в качестве суффиксов для обозначения субстантивизации. Глагол "монгати- рон» (снаряжать) образует «монгатиронсаба» (снаряжение) и "монгатиронсара» (снаряжающий). Прилагательное «кату» (добрый или красивый) – «катусаба» (доброта).

Что касается надежных окончаний, то тупи уже имели явно свойственный им родительный падеж (в виде окончания «суи», превращавшегося в целях благозвучия и «си», «ри» и «ти») и винительный надеж (в виде суффикса «эбо»).

Винительный падеж часто смешивается с дательным и предложным, точно так же как родительный с творительным.

Что касается чисто грамматических категории, то тупи была свойственна только категория числа («эта» для множественного числа).

Остальные грамматические значения выражались вспомогательными средствами.

Личные местоимения, сливаясь с существительными, приобретают функцию притяжательного местоимения.

Времена глагола также выражаются дополнительными формами: «оаэ» – для настоящего времени; «оэра» – для прошедшего; «рам» – для будущего.

Различные степени как у существительных, так и у прилагательных и наречий также выражаются с помощью дополнительных форм: увеличительной «этэ» или «гуасу» и уменьшительной «мирим» или просто «им». Сравнительная степень выражается частицей «бе». Дополнение при сравнении управляется с помощью «суи». Превосходная степень образуется наречием «этэ», как, например, в слове «кату-этэ», которое в развитом тупи сократилось до «кат-этэ» (с неударной формой степени сравнения).

Что касается словообразования, то в языках тупи имеются весьма любопытные особенности. Например, числительные сами по себе могут привести к весьма важной мысли о необходимости, даже с общей точки зрения сравнительного языкознания, провести исследование бразильских языков. Достаточно указать на тот факт, что тогда были бы установлены точные аналогии между формами тупи и соответствующими формами древнего санскрита. Числительное «мосопир» (три) состоит из слова «мосои» (два), к которому добавлена частиц «пир» (более, помимо, сверх). Только два первых числительных имеют собственные непроизводные названия. Остальные являются составными, точно так же как и в прародителе арийских языков.

Следует упомянуть еще об одном факте из морфологии языка тупи: это образование личных местоимении. Множественное число «жэндэ» (мы) образовано из «жэ» (я) и «ндэ» (ты), как и в санскрите.

То же самое происходит со множественным числом других лиц.

Остается заметить еще, что в языке кичуа, культурном языке инков, отмечено более двух тысяч слов, происходящих от древнего языка вед.

Можем ли мы, таким образом, не найти в языках наших индейцев никаких достойных изучения явлений, имеющих столь большое значение для решения проблемы возникновения американской цивилизации?

Помимо всего того, что относится к собственно этническим факторам, касающимся наших индейцев, было бы целесообразно исследовать и вопрос о влиянии, оказанном последними на позднейшие общественные формации, в частности об их влиянии на колонизаторов наших земель.

Именно в языке можно обнаружить наиболее заметные следы этого влияния, особенно в общей топонимии. Однако со времени начала завоевания географические названия на языке тупи редко фигурируют наравне с португальскими.

До начала XVIII века язык тупи преобладал над португальским языком в отношении два к одному. В некоторых капитаниях, как, например, Риу-Гранди-ди-Сан-Педру, Сан-Паулу, Гран-Пара, язык тупи преобладал и в более позднее время и имел более широкое распространение.

Все сказанное о туземном влиянии на язык относится и к последствиям, которые имели столкновение, а затем и сосуществование с индейцами для обычаев, ремесел, а также для многих других сторон жизни колонизаторов: эти последствия еще и сейчас сказываются повсюду в Бразилии, и особенно в местах, расположенных близ зон городов.

Необходимо, вне всякого сомнения, отдать должное и большому вкладу, внесенному индейцами в дело колонизации континента.

Так, в развитии земледелия, в исследовании внутренних районов страны индейцы были деятельными помощниками, бeз которых колонисты никогда не добились бы того, что уже сделано. Ни одно отражение нападения пиратов или корсаров, ни одна война против чужеземцев, ни одна экспедиция по исследованию континента не обходилась без индейцев, как главных действующих лиц, как людей неоценимых достоинств, приносивших успех, чьими славными подвигами полна вся история колонии.

Наконец, еще более красноречиво то величие, с которым они выражали свой героический протест, освобождаясь от насилий завоевателей, Восстания и подлинные войны против злоупотребления силой ярко свидетельствуют о том, что это людское племя обладало глубокой моральной стойкостью, которая делала его достойными самым активным участником жизни данного континента.

Печатается по изданию: Роша Помбу. История Бразилии. М.,1962.

А. ДЕБЕРЛЬ. БРАЗИЛИЯ до 1876 года

I

Разрыв Бразилии с Португалией. – Конституция 1824 г. – Царствование Педро I. – Восстание в Рио-де-Жанейро. – Педро отрекается от престола в пользу своего сына Педро II. – Царствование Педро II. – Война против Розаса (1851 г.) и против парагвайского президента Лoпeca (1865-869 гг.). – Борьба в парламенте. – Внутреннее состояние страны к 1876 г.

Бразильская конституционная империя, и по своей политической организации, и по нравам, и по обычаям, и по языку во многом отличалась от старых испанских колоний, но в отношении экономических задач, которые ей приходится решать, она имеет с ними много общего. И здесь, как и там, та же непропорциональность между продуктивным трудом человека и поразительным богатством почвы. Если в политическом отношении Бразилия перед большинством из них имеет преимущество правильной, определенной и устойчивой системы правления, то это еще не значит, чтобы лузитанская империя совсем не знала никаких волнений, кризисов и столкновений. Вся разница в том, что ее волнения, как во внутренней, так и во внешней жизни, всегда носят правильный характер, даже тогда, когда они достигают довольно значительной степени. Борьба партий никогда не имела в ней иных последствий, кроме смены министерств.

Отчет бразильского Главного управления статистики за 1874 г. определяет пространство поверхности в 12 672 742 км2. Это государство, одно из самых обширных на всем свете, занимает почти целую половину южной Америки; Франция легко поместилась бы на одной восьмой части его, а между тем, население его едва ли равняется трети населения Франции. Будучи прекрасно расположена в отношении распределения естественных богатств, Бразилия находится также в наилучших условиях для того, чтобы принимать участие в умственном и торговом движении Европы. Она имеет 8.500 км береговой линии по Атлантическому океану и при этом множеством островов, из которых одни довольно значительны по площади и чрезвычайно плодородны, тогда как другие очень важны

как по своему географическому, так и политическому положению. Некоторые из ее заливов, как, например, Байа, Ангра-дос-Рейс, Рио-де-Жайнеро, могли бы вместить соединенные флоты всего мира.

Понятно, что границы столь обширной территории не могут быть определены со строгой точностью. Их не могли определить двухсотлетние споры между Испанией и Португалией, и они долго еще будут предметом раздора между Бразилией и окружающими ее странами. Эти последние суть: на севере французская, голландская и английская Гвианы, республика Венесуэла и Колумбийские Соединенные штаты; на юге Уругвайская республика и Аргентинская конфедерация, на западе те же конфедерация, Парагвай, Боливия, Перу и Эквадор [16].

Бразилия, которая могла бы прокормить население в 300 миллионов, имела по переписи 1874 г. всего 10 196 327 жителей, в числе которых полтора миллиона рабов. 500 000 индейцев еще находятся в совершено диком состоянии. Все это население, крайне рассеянное, распределяется в двадцати провинциях, к которым нужно прибавить нейтральную муниципию, т. е. город Рио-де-Жанейро и его пригороды. В 1876 г. имелось в виду образование нового административного округа, составленного из частей провинций Пернамбуко, Байа и Минос-Гераес; в него входят плодородные берега р. Сан-Франциско, именем которой он и должен называться.

Такое обширное пространство, как Бразильская империя, не может, конечно, иметь однообразного климата. Усеянная озерами и прорезанная бесчисленными реками, между которыми находится громаднейшая и глубочайшая из всех известных рек, великолепная Амазонка, протекающая по Бразильской территории на протяжении более 2 600 километров и представляющая для навигации вместе со своими многочисленными притоками около 30 000 километров, водного пути; испещренная горами, из которых некоторые достигают значительной высоты, Бразилия, в общем, отличается очень жарким климатом; но в то время как этот жар очень силен в провинции Пара, на экваторе, – в центральных провинциях он гораздо умереннее. В прибрежных местностях он умеряется правильными свежими морскими ветрами и, чем дальше к югу, тем климат становится мягче и здоровее, в особенности на необозримых равнинах Рио-Гранде, где он пользуется славой лучшего климата изо всех стран света и которые представляют собой для американского материка то же, что Италия для Европы. По крайней мере, такое мнение высказывает доктор Сего, автор сочинения «О климате и болезнях Бразилии». Несмотря на то, что Бразилию еще совсем недавно, в 1873 г., посетила одна из тех страшных эпидемий желтой лихорадки, которые отчасти обязаны своим происхождением дурным условием жизни южноамериканских народов, тем не менее, статистика этой страны показывает, что в наиболее населенных городах и в Рио-де-Жанейро смертность ниже смертности наиболее цивилизованных столиц Европы.

Что касается растительности Бразилии, то посещавшие ее путешественники не могут найти слов для достойного описания всего ее великолепия. Невозможно передать красоту и роскошь ее лесов. Минеральное царство не мене богато. После Мексики, Перу и Боливии Бразилия более всех других стран мира доставляет Европе драгоценных металлов. Но здесь, как и во всей остальной Южной Америке, не хватает достаточно рук и достаточной энергии. Бразильское общество, родившееся из колоний, воспиталось на рабстве. Белый оттеснил индейца с леса и при помощи кнута держал негра на положении раба. Far niente (безделье), как основное правило жизни, принесенное сюда его предками, слишком гармонирует с мягкостью климата и плодородием почвы и слишком свойственно его ленивой и чувственной природе, чтобы он нашел нужным изменить ему. В последние годы старый свет, к счастью, стал посылать в эту благословенную и так мало еще изведанную страну новый контингент работников, которые, будучи колонистами, несомненно, явятся наиболее сильными двигателями страны на пути прогресса и благосостояния. В Бразилии ежегодно высаживаются двадцать пять тысяч европейцев и расселяются часть по городам, частью отправляются внутрь страны для обработки земли. За недостатком женщин они вступают в браки с негритянками и индианками и дают потомство, вполне одаренное всеми необходимыми качествами для борьбы со знойной и суровой тропической природой. Таким образом цивилизация проложит свой путь и постепенно завоюет эти громадные пространства, еще вполне находящиеся во власти одних природных сил, но лишь при помощи непрестанного притока европейской крови, реабилитация труда в понятиях и нравах жителей и посредством железных дорог, всюду несущих свое животворное действие. Следует прибавить, что презрение, с которым относится цвет- нокожий ко всякого рода труду, происходит не только от влияния климата; причина его лежит главным образом в предрассудке об унизительности труда, который так распространен во всех странах, где существует рабство, и который может исчезнуть лишь вместе с последним.

В 1808 г. португальский двор, бежав от французской армии, явился искать убежища в своей богатой колонии Нового Света. Пребывание Жуана

VI в Бразильской земле, находившейся до тех пор под игом самой варварской и нелепой колониальной системы управления, имело своим последствием открытие ее портов для иностранцев. Бразилия перестала быть колонией; семь лет спустя, декретом от 15 декабря 1815 г., она была сделана королевством. Идеи, волновавшие Европу, проникали в нее теперь открыто, а не контрабандой, как прежде, что стало вполне очевидным когда, в 1817 г., вспыхнула революция в Пернамбуко, как первое проявление стремления к независимости. Один образованный священник Жуан Рибейро, воспламененный чтением сочинений Кондорсе, жизнь которого, по его собственным словам, «была лишь одним стремлением к свободе», сделался президентом временного правительства. Желая дать пример, как следует переносить лишения, он босой прошел весь путь, следуя за армией повстанцев, которой командовал негоциант Доминго- Хосе Мартинс. Этот опыт республики просуществовал два с половиной месяца. По примеру своего учителя Кондорсе Рибейро кончил жизнь самоубийством; роялисты надели его голову на пику и носили ее по улицам Пернамбуко. Остальные вожди подверглись смертной казни. Репрессии, руководимые графом дос Аркосом, сопровождалась неумолимой жестокостью и беспощадностью.

Тем не мене, начало было положено. Вопрос о правах страны был поднят, и с тех пор пребывание Жуана VI в Бразилии не переставало быть волнуемо повстанческими движениями, которые к тому же вызывались еще увеличением налогов, плачевным состоянием судов, безмерными расходами и требованиями короля и его пристрастием к португальским подданным, бессовестно наделяемым синекурами. Антагонизм между бразильцами и португальцами проявлял себя ежеминутно и по всякому поводу. Тщетно Жуан VI короновался 5 февраля 1818 г. королем Португалии, Бразилии и Альгарве; разлад продолжал существовать. Тем временем в Европе совершились важные события. Португалия, нуждающаяся и обираемая для удовлетворения роскоши двора в Рио-де-Жанейро, недовольная тем, что она как бы превратилась в колонию, а Бразилия в метрополию, что ее богатства поглощаются Америкой, которая ничего не дает ей взамен, требовала возвращения двора в Лиссабон. За это она поплатилась Бразилией. Когда в 1820 г. в Порто произошла революция, имевшая целью установление в Португалии конституционного образа правления в Пернамбуко тоже снова поднялось восстание. Багиа и провинция Пара провозгласили конституцию подобную той, которую провозгласили кортесы. При Рио-де-Жанейрском дворе начали даже помышлять об англо-бразильском походе против Португалии. Слабохарактерный и всегда мрачно настроенный Жуан, имея у себя с одной стороны свою безобразную и честолюбивую жену Шарлотту, которая была душой абсолютистской партии и имела свой отдельный двор, бывший центром оппозиции против правительства ее мужа, а с другой – своего старшего сына Педро, советовавшего ему идти на уступки, с радостью согласился на них, лишь бы только утишить народное волнение. Формальным декретом он признал основы будущей конституции, и этот декрет был прочитан доном Педро народу, собравшемуся в соборе Св. Иоанна. После этого, жалкий король с удовольствием покинул страну, которую он никогда не любил, и 26 апреля 1821 г. выехал в Португалию, оставив регентство наследному принцу, юному Педро, которому было в то время 22 года. Его отъезду предшествовало очень печальное событие. За пять дней до того, избиратели, собравшиеся на бирже Рио-де-Жанейро для выбора депутатов в португальские кортесы, выразили намерение протестовать против отъезда короля; по крайней мере они хотели добиться от него обещания в том, что Бразилия всегда останется равноправной с Португалией. На них тут же напал армейский отряд и начал прямо в упор расстреливать их, а затем предался грабежу. Тридцать человек пало на месте.

Пребывание и правление Жуана VI в Бразилии ознаменовалось несколькими удачными попытками колонизации, цивилизации диких племен, исследованием больших рек и открытием рудников. Земледелие и промышленность получали поощрения, были основаны академия математических и военных наук, госпиталь, школы анатомии, хирургии и медицины. Выписана была труппа французских артистов с Лебретоном, Дебре и Тоне во главе, а также итальянские музыканты; была основана школа изящных искусств, выстроено множество замечательных зданий и театр.

Непроницательные и недальновидные кортесы снова хотели подчинить Бразилию прежнему игу метрополии. Рассчитывая на оставленные в ее городах войска, они посылали самые неполитичные и даже вызывающие декреты и вскоре присоединили к этому требование о возвращении принца-регента в Европу. 9 января 1822 г. Педро объявил, что он останется в Бразилии. Рио, Пернамбуко, Сан-Пауло, Багиа взялись за оружие и выгнали португальские гарнизоны. Сам регент, с фитилем в правой руке, а левой опираясь на лафет, объявил, что он первый будет стрелять в португальский отряд, засевший в своих траншеях, если тот немедленно не покинет Бразилию. Затем Педро отправился усмирять роялистское восстание в Минас-Героэс. В это время в Рио-де-Жанейро сторонники прежнего режима пытались снова взять верх; поэтому возвращение Педро приветствовалось с громадным энтузиазмом. 13 мая он получил от созванных в столицу представителей провинций титул постоянного защитника Бразилии; 12 октября национальное собрание провозгласило его конституционным императором, а декретом от 1 августа был признан окончательный разрыв колониальных отношений к Португалии.

В своем нетерпении скорее овладеть престолом, юный принц охотно принимал все последствия революции, которая удовлетворяла его честолюбию. Уезжая из Бразилии, отец сказал ему: «Сохраняй Бразилию для Португальской короны, пока тебе это будет возможно; когда же станет невозможным, возьми ее для себя». Этот совет слишком согласовался с собственными желаниями дона Педро, чтобы он не поспешил воспользоваться ошибками Лиссабонского кабинета, – ошибками, которые только усиливали его популярность в Бразилии. Он написал своему отцу, что принимает титул конституционного императора только ради того, чтобы сохранить Бразилию Браганцскому дому. Был ли он искренен или нет, достоверно одно, что Бразилия, при том недовольстве португальским владычеством, которое в ней накипело, если бы она не была превращена в независимую монархию, несомненно сделалась бы федеративной республикой; гак или иначе, она непременно сбросила бы с себя иго, В этом деле несомненно принимали участие Англия. Лорд Кохрэн был назначен командующим императорским флотом и при его содействии Сент- Джеймский кабинет убедил Жуана примириться с фактом, доказывая ому, что после его смерти Бразилия снова естественным образом будет присоединена к Португалии. Действительно, Педро, став императором Бразилии, не отказался, как это полагали, от Португальского престола.

Но сын Жуана VI не был тем человеком, который при данных обстоятельствах мог бы создать империю. Воспитанный в духе и предрассудках старых европейских дворов, пылкий и необузданный, послушный всякому движению своего чувства и без всякой устойчивости в намерениях, бесхарактерный и нерешительный, он совсем не подходил к роли конституционного монарха. В начале, желая привлечь к себе народные симпатии, он показывал склонность к свободным учреждениям и даже объявил себя великим магистром франкмасонов; но как только он получил власть, так тотчас же вернулся к своим прежним абсолютистским понятиям, закрыл все масонские ложи, окружил себя фаворитами и скомпрометировал все свое царствование роспуском первого бразильского национального собрания (ноябрь 1823 г.). Конституция, которую он обнародовал (в марте 1823 г.) и которую он сам составил, не могла, несмотря на свою либеральность, победить оскорбленного чувства страны. Пернамбуко и пара не захотели признать ее, после того как была попрана верховная власть народа. Пернамбуко провозгласило у себя республику и призывало северные провинции присоединиться к нему для образования Экваториальной конфедерации. Парагиба, Сеара и северная Рио-Гранде выразили свое сочувствие. Это возмущение было подавлено с варварской жестокостью; императорское правительство прибегло к террору и подвергло виновных самым ужасным казням. Тогда недовольство сделалось

всеобщим, и положение осложнилось еще восстанием цисплатинской провинции, объявившей себя независимой. Участие правительства Ла-Платы не подлежало сомнению. В конце 1825 г. дон Педро объявил войну Аргентинской республике; Англия, со своей стороны, подливала масла в огонь. Эта война была лишь рядом бесполезных действий и унизительных неудач.

Ко всем этим затруднениям и смутам, производимым могущественной и многочисленной федералистской республиканской партией, присоединились еще требования и угрозы со стороны Португалии. Последняя не могла так легко примириться с потерей богатой колонии, доходы с которой ей были нужнее, чем когда-либо при тогдашнем состоянии ее финансов Жуан VI, которому изменили и его жена и его сын Мигель, окруженный заговорами, утомленный раздорами в министерстве, удрученный горем и болезнью, влачил самое жалкое существование; предполагали, что он страдает эпилепсией. 13 мая 1825 г., по настояниям британского посла в Лиссабоне, сэра Чарльза Стюарта, он подписал в промежутке между двумя нервными припадками, грамоты, которыми признавалась независимость Бразилии и отделение ее от Португалии. Менее чем десять месяцев спустя после этого, его смерть снова соединила португальскую и бразильскую короны на голове дона Педро. После нескольких недель этого соединения, бразильский император отказался от португальского престола в пользу своей дочери донны Марии, которой было в то время семь лет с тем, что она должна выйти замуж за своего дядю Мигеля. В этом опять сказалось английское влияние; для английской политики было выгодно убедить пылкого дона Педро отказаться от наиболее блестящей из своих корон, но для него самого это было горьким разочарованием, и с этого дня он понял свое жалкое положение. Он избрал свою сестру, инфанту Изабеллу-Марию для регентства над малолетней донной Марией; Англия потребовала, чтобы регентом был дон Мигель. Он покорился. Мигель, отправляясь в Португалию, заехал в Лондон. Он присягнул хартии, дарованной доном Педро, но, подпав под влияние клерикальной и абсолютистской партий, сам захватил престол и наотрез отказался от брака с юной королевой, которой не дали даже высадиться в Португалии, так что она принуждена была вернуться в Бразилию под защитой Англии. Мигель подчинялся более или менее открыто высказываемым указаниям этой державы, которая, продолжая заявлять о своем нейтралитете, тем не менее распорядилась стрелять из пушек по 600-м эмигрантам, сторонникам Педро, в тот момент, когда они пытались войти в Терцепру, единственный пункт всего королевства, еще остававшийся верным донне Марии. Уменьшить шансы воссоединения Португалии и Бразилии, которого она всегда опасалась, отдалив на возможно долгое время воцарение донны Марии, – такова была политика Англии.

Несмотря на царствующую в его стране анархию и все возраставшую затруднительность своего положения, Педро I объявил о своем намерении защищать попранные права своей дочери с помощью оружия. Бразильцы же боялись, что средства страны будут растрачены из-за династических интересов, к которым они были совершенно равнодушны. В это самое время был подписан договор, который, признавая независимость Монтевидео, положил конец несчастной южной войне. Теперь дон Педро Пыл обвинен в том, что он пожертвовал лучшим портом Ла-Платы, пунктом чрезвычайной важности, как для безопасности границ, так и для распространения бразильской торговли. Вторичный брак императора дал повод к новому недовольству. Дон Педро, потеряв в 1826 г. свою жену Леопольдину Австрийскую, вступил в новый брак с Марией-Амелией Лойхтенбергской, дочерью Евгения Богарнэ (1829 г.). Страна встретила этот союз очень несочувственно, предвидя новый наплыв ко двору иностранцев и занятие ими общественных должностей. Конгресс, являясь выразителем общественного мнения, высказал недовольство и был немедленно распущен (сентябрь 1829 г.). Население взволновалось; положение грозило возмущением и император был принужден принять какое-нибудь решение. После многих колебаний, он избрал министерство из рядов республиканцев, составив его почти всецело из бразильцев; но уже было поздно. Быстро переменив тактику, он в самом начале законодательной сессии, в мае 1830 г., представил законопроект об ограничении свободы печати. Таково уж обычное явление, что погибающие правительства всегда обрушиваются своей местью на печать, которая их предостерегает. Правительство Карла X погибло после изданных им ордонансов и отзвук революции почувствовался в Бразилии. Гроза, наконец, разразилась. 6 апреля 1831 г. столица взялась за оружие; на улицах появились вооруженные толпы, и войска, которые должны были охранять императорский дворец, присоединились к восставшим гражданам. Педро I попил, что его роль в Америке окончена навсегда. Он хотел по крайней мере не дать восторжествовать республиканцам и спасти монархический принцип. На другой же день он отрекся от престола в пользу своего сына Педро II, которому шел в то время шестой год, и 13 марта того же месяца покинул Бразилию, чтобы лично вести войска против узурпатора Мигеля и с оружием в руках оспаривать у него португальскую корону.

Воспитателем своего преемника дон Педро назначил изгнанного в 1823 г. во Францию бывшего вождя республиканской партии, Бонифачио-Жозе де Андрада Сильва, автора замечательного памфлета «Пробуждение Бразилии». Андрада, находившийся в то время в Бордо, согласился принять на себя эту ответственную и трудную обязанность, но хотя такой выбор мог служить достаточной гарантией для дела свободы, тем не менее прежний революционер вскоре возбудил против себя подозрение народной партии. В 1833 г. он был лишен своей должности и насильственно удален из императорского дворца. Педро II перешел прямо на попечение регентского совета.

Конгресс 1834 г. внес важные изменения в конституцию, даровав каждой провинции свои особые законы и предоставив каждой из них полную независимость в ведении ее внутренних, административных, судебных, финансовых и муниципальных дел. Эта смелая реформа спасла единство Бразилии и императорский трон в тот самый момент, когда целая могущественная партия хотела разделения империи на известное число федеральных штатов наподобие Соединенных Штатов Северной Америки. Реформа была большей частью принята хорошо, хотя в некоторых округах она подала повод к неудовольствию и беспорядкам, которые, впрочем, были легко подавлены, за исключением южного Рио-Гранде, где гражданская война приняла громадные размеры и продолжалась в течение десяти лет. В рядах риограндцев одно время сражался Гарибальди. Благоразумно Даная амнистия прекратила наконец эту борьбу, стоившую многих жертв.

В 1835 г. палата депутатов избрала регентом Антонио Фейхо, епископа Марианы и сенатора, который уже раньше был министром юстиции; весте с тем, палата отрешила от престолонаследия португальскую королеву Марию и назначила наследницей, в случае смерти Педро II, его сестру, донну Жануарию. Видя невозможность примирить требования различных партий, Фейхо, после двухлетней борьбы, подал в отставку. Избранный на его место прежний военный министр Педро Араухо де Лима оставался регентом до 1840 г.; когда же он захотел распустить палату, то последняя провозгласила пятнадцатилетнего Педро II совершеннолетним и уничтожила регентство.

Юный император торжественно короновался 18 июля 1841 г. последовавший вслед за тем роспуск палат вызвал восстания в провинциях Сан-Пауло и Минас-Гераес, где число республиканцев было очень велико. Генерал Каксиас овладел Сан-Пауло, но война еще продолжалась в Минас-Гераесе, где сенатор Феличиано собрал вокруг себя шесть тысяч войска. В 1842 г. решительная победа Каксиаса при Сан-Лучии нанесла окончательный удар партии федеративной республики, лишив ее последних сил. Шесть лет спустя, гордая и пылкая провинция Пернамбуко попробовала сделать еще одну, последнюю попытку. Всякие следы всех этих волнений были уничтожены амнистиями, так что усмирение и успокоение совершались без всякого ограничения свободы. Эта политика забвения, мудрости и великодушия создала величие Бразилии, тогда как военные суды, массовые казни и жестокие акты мщения 1817 и 1824 гг., при Жуане VI и Педро I, приводили ее, напротив, к новым катастрофам.

Мягкий, добрый, либеральный и просвещенный Педро II правил страной чрезвычайно разумно. И ретроградная, и передовая партии поочередно ставили его в очень затруднительное положение, чем он, однако, ни разу не воспользовался, чтобы превратить свое правительство в военную диктатуру. Его прекрасное понимание дел, возвышенность характера, его такт и умеренность дали ему возможность счастливо избежать тех подводных камней, которые погубили стольких правителей. Военное положение сделалось неизвестным в Бразилии; право думать и писать было неприкосновенно; многие республиканские журналы издавались там, не страшась преследования. Педро II понял, что свобода есть самое лучшее и верное средство для укрепления его власти и упрочения престола. Заботливость, с которой император охранял парламентский режим, завоевала ему уважение бразильцев. Он царствовал, но не правил. Однако, если в чисто политической сфере он и не выходил из своей, указанной ему по конституционному договору, роли первого представителя «политической ассоциации всех бразильских граждан», то влияние его на дела тем не менее было очень значительно. Его старания были направлены главным образом на развитие земледелия, торговли и мореходства Бразилии и на укрепление за ней первенствующего значения среди южноамериканских стран.

Конституция, которой Педро II оставался верен, была до последнего времени одной из старейших конституций всего цивилизованного мира. Она зиждилась на тех же основных законах, которые были изданы Педро I 25 марта 1824 г., и затем исправлены дополнительными актами 12 августа 1834 г. и 12 мая 1840 г. глава государства именовался в ней конституционным императором и постоянным защитником Бразилии. Он являлся первым представителем нации, которой принадлежит верховная власть. Законодательная власть находилась в руках палаты депутатов из ста двадцати двух членов, избираемых двухстепенным голосованием на четыре года, и сената из пятидесяти восьми пожизненных членов; но право инициативы в деле установления новых налогов, рекрутского набора, предания суду министров и выбора новой династии в случае прекращения императорской фамилии принадлежало одной палате депутатов. Выборы не прямые. Все население выбирает выборщиков, которые избирают депутатов; что же касается сенаторов, то избиратели составляют списки из трех лиц, из которых император указывает одного. Принцы императорской фамилии становятся по праву рождения сенаторами в двадцать пять лет. Соединение обеих палат составляет общее собрание, которое обладает особыми функциями и правами, отличными от функций и прав каждого из этих учреждений в отдельности. Ни один акт палат не имел силы закона без императорского утверждения. Судебная власть принадлежала судьям и присяжным; судьи применяли закон, присяжные высказывались относительно факта. Ни один процесс не мог быть начат без того, чтобы прежде не были испробованы все средства к примирению тяжущихся. Для этого в каждом приходе имелись мировые судьи, избираемые народом. Право императора миловать, созывать палаты в промежутках между сессиями и санкционировать законы составляло его право, как правителя. Исполнительная власть принадлежала главе государства. Министры были ответственны. Конституция гарантировала гражданам личную свободу и свободу вероисповедания, неприкосновенность собственности, свободу промышленных предприятий и абсолютную свободу печати. Дворянское достоинство не наследственно. Обучение детей в общественных школах бесплатное. Конституция вовсе не касалась невольничества. Оно было терпимо лишь как право собственности, приобретенной еще в колониальные времена.

Провинции на которые делится вся бразильская территория, имели каждая свои законодательные собрания, избираемые на два года, в компетенцию которых входило учреждение, уничтожение, перемещение и изменения границ приходов, бургов и округов. Главой этих собраний являлся президент, назначаемый центральным правительством; он приводил в исполнение решения провинциального собрания. Каждый приход разделялся на комаркасы или округа, имеющие свои муниципальные палаты, свои административные, судебные и полицейские трибуналы. Муниципальные палаты, избираемые на четыре года, состояли из девяти членов или эшевенов в городах и из семи в бургах; получивший при выборах наибольшее число голосов, считался президентом. Эти палаты ведали муниципальное хозяйство и полицию и имели свои особые доходы. Все провинции и комаркасы были связаны со столицей, которая представляла нейтральную муниципию, – местопребывание центрального правительства, – и управлялась сенатом и министерством империи. Центральное правительство имело под своим специальным заведыванием высшее образование, почтовое ведомство, администрацию и общую финансовую систему, дипломатические и консульские дела, полицию и, наконец, военные силы. В духовных делах на нем лежало назначение столичного архиепископа и епископов.

Результатом этой системы являлась большая политическая централизация, благодетельным коррективом которой служила громадная административная децентрализация, так как каждая провинция, кроме общегосударственных налогов, поступающих в центральную казну, взимала еще и свои особые налоги, которыми она сама и распоряжалась. В сущности это та же федеративная система Северо-Американских Штатов, соединенная с конституционной монархией, наследственной в мужской потомстве.

В царствование Педро II Бразилия вела две войны, одну против Роза- са, который вооружал и поддерживал Орибе с очевидным намерением включить Уругвай в Аргентинскую Конфедерацию и другую (1865- 1869) против Парагвая и его президента Лопеса. Все, что мы говорили об этом раньше, позволяет нам не входить в дальнейшие подробности этих войн. Достаточно будет констатировать, что об этом вмешательстве лузитанской империи в дела Ла-Платы судили различно. Бразилию всегда подозревали в желании следовать традициям Португалии времен колонизации и в намерениях расширять свои пределы за счет соседних республик. В этом отношении опасения Лопеса, по-видимому, до некоторой степени оправдываются одной секретной бумагой, вышедшей из канцелярии министерства Монтевидео. Португальские писатели стараются опровергнуть эти обвинения. «Бразилия, говорят они, обладает слишком обширной территорией и, желая сохранить ее, она вполне сознает до какой степени эта обширность составляет ее слабую сторону, до тех пор, пока она не будет в состоянии населить свои пустыни, усеять цветущими огородами свои необозримые равнины, провести дороги через необитаемые леса, пустить по прорезывающим их во всех направлениях рекам пароходы и внести, таким образом, цивилизацию, жизнь и промышленное движение в свои пустынные центральные области и некультурные земли» (Перейра да Сильва).

Тем не мене не подлежит сомнению, что завоевательное честолюбие государственных людей Бразилии было постоянно направлено в сторону Ла-Платы. Но они сознают, какие громадные затруднения встают перед ними и выжидают. То, что они думают про себя, то громко высказывается некоторыми публицистами. Известные территориальные изменения кажутся этим кабинетным завоевателям роковой необходимостью, вытекающей из антагонизма англосаксонской и испанопортугальской рас. «Эти изменения необходимы», объявляют они, так как Бразилия до тех нор не будет в состоянии оказывать успешного противодействия Соединенным Штатам, пока она не установится в своих естественных границах. А так как эти границы простираются к западу далее реки Парагвай, то государство, носящее имя Парагвай, должно исчезнуть, точно так же, как и штаты Корриентес, Энтре-Риос и Банда-Ориентале, отделяющие империю от ее естественной границы, реки Парана. Об этой необходимости заявлялось много раз, но бразильское правительство всякий раз отвечало на это энергичными протестами. Несмотря на очевидную искренность этих протестов и на наилучшие обещания, которыми они сопровождаются, все же они, поскольку касаются самой Бразилии, доказывают лишь крайнее нежелание монарха и его советников приступить к выполнению, быть может трудной, но тем не менее необходимой, задачи» (Дюто). Все это легко говорить; но весьма может быть, что это «крайнее нежелание» есть ни что иное, как благоразумие и, во всяком случае, честность.

А вот и другое мнение: «Быть может в целом мире нет страны, которая имела бы более прав простереть свои границы в сторону Ла-Платы, нежели Бразилия. Это более чем политическая потребность, – это безусловно необходимо для блага страны. Все реки, образующие р. Рио-де- ла-Плата, т. е. Парана, Уругвай, Парагвай и т. д., находятся время эти реки представляют и долго еще будет представлять единственные водные пути для продуктов провинции Матто-Гроссо к океану и для сообщения этой провинции со столицей. Стоит только вспыхнуть войне между людьми, живущими по берегам этих рек, и одна из обширнейших провинций империи будет немедленно лишена возможности сообщения и отрезана от всего остального мира» (д'Ассье). Автор эти строк спешит, правда, прибавить, что он не думает, чтобы «к Бразилии был бы применим тот исторический закон, по которому большие государства живут, разрастаются и обновляются на счет мелких». Если бы это случилось с Бразилией, то ей пришлось бы иметь дело с гораздо более могущественным соседом – англосаксами. «Препятствия, остановившие Педро I в его попытке завладеть Монтевидео, остались все те же, прибавляет он вполне основательно. Громадность пространств, недостаток путей сообщения, болота, затопляющие страну и, наконец, самое важное, различия в национальностях населения, – испанцы в Банда-Ориентале, индейцы в Парагвае, – все это делает завоевание почти невозможным». В Бразилии вероятно думали тоже, когда, после столь дорого стоившей победы, она оставила существовать Парагвайскую республику. Правда, при этом она получила некоторые территориальные приобретения; но на этих пустынных землях такие расширения границ совсем не имеют того значения, какое они имели бы в Европе. В данном случае победитель уже давно заявлял требования на эти земли и даже после того, как границы неприятельской страны были отодвинуты и заключены между р. Парагвай и р. Парана; победившая сторона все еще считала себя вправе оправдывать свои действия обычным в таком случае предлогом, – интересами цивилизации и свободы, но в этом случае императорское правительство поступило наилучшим образом с точки зрения международной политики и собственных интересов, не злоупотребив победой.

Вообще насилие было чуждо бразильскому правительству, с чем его можно было приветствовать. Как во внешних, так и во внутренних делах, оно, одерживая победы, умело быть великодушным. Результатом этого явился тот внутренний мир, который представляет столь разительный контраст со слишком частыми и бесплодными волнениями некоторых соседних стран. Значит ли это, что Бразилия не переживала у себя волнений? Если она не переходила от революции к революции, как Боливия, то конечно, она, не менее Чили, переживала различные кризисы. Лишь мертвые народы пребывают в неподвижности. Несмотря на некоторые перемены в распределении партий, несмотря на то, что разбившиеся мнения образовывали новые комбинации, трудность установить равновесие между либеральными стремлениями и консервативным противодействием вызывала тем не мене такие парламентские бури и такие министерские кризисы, которые доходили в некоторых случаях до роспуска палат. Педро II вообще далеко не охотно давал свое согласие на подобные серьезные меры. Бурный 1862 г. прошел среди множества перипетий. Различные министерства, которым приходилось распутывать последствия столкновения с Англией, имевшего место в июне предыдущего года, несколько раз свергались почти немедленно после сформирования. При открытии сессии в мае 1853 г. оппозиционные элементы оказались в значительном большинстве. В виду серьезных внешних осложнений, император дал, наконец, свое согласие на то, в чем он отказал двум предыдущим министерствам, и 12 мая, до открытия заседаний палат, они были распущены.

Эта мера нанесла сильнейший удар консервативной партии, которая препятствовала политике министерства, оказывавшего при данных обстоятельствах некоторую склонность к либеральной партии. Началась избирательная борьба; консерваторы были разбиты; либералы, которые соединились ради сиюминутных с министрами и вместе с ними составляли партию liqueiros'oв, победили при окончательной подаче голосов 8 сентября. Но министерство Олинды, с которым его временные союзники немедленно же начали войну, пало в январе 1864 г. и 15 числа того же месяца был составлен новый кабинет под председательством Закариаса де Гоэса и Васконселлоса. Закариас был главой прежнего министерства, предшествовавшего министерству Олинды и просуществовавшего всего несколько дней. Составленный из самых разнородных элементов, кабинет Закариаса тем самым уже не обладал никакой силой, необходимой для влияния в стране. В сентябре он пал в свою очередь и составить новый кабинет, и при этом чисто либеральный, взялся Фуртадо.

Положение дел было чрезвычайно запутанное. Казна была близка к дефициту. Были израсходованы значительные суммы на армию сначала в виду опасений, порожденных столкновением с Великобританией, а затем вследствие раздоров с Монтевидео и Парагваем. Крушение одного из главных банкирских домов Рио-де-Жанейро и многих других финансистов вызвало панику. Торговля приостановилась. На вооружение армии и на увеличение военного флота уходили последние ресурсы государства. К счастью, недоразумение с Англией получило мирное разрешение. Заключение договора о тройственном союзе 8 мая 1865 г. было встречено всеобщей радостью. Народ воинственными манифестациями заявлял свое сочувствие войне с Парагваем, в надежде на территориальные приобретения и на усиление своего могущества; никто не высказывал недовольства ни на расходы, ни на такие чрезвычайные меры, как насильственный набор. Тем не менее кабинет Фуртадо пал. Причиной его падения был вотум недовериям по поводу вопросов внутреннего управления, выраженный палатой 24 мая 1865 г., и власть снова перешла к маркизу де Олин- да, который на этот раз составил кабинет из обоих оттенков либеральной партии, умеренных и радикалов. Дальнейший ход дел только усиливал финансовые затруднения и всеобщее недовольство. С 1866 г. правительству уже не хватало ни людей, ни денег. Что можно было придумать, чтобы спасти положение? Так как белых уже не хватало для пополнения армии, то пришлось брать в нее негров; освобождение рабов для превращения их в солдат было первым шагом к их освобождению. Свобода навигации явилась результатом такой же настоятельной нужды. Попытка сделать заем в Лондоне не имела успеха; внутренний заем в самой Бразилии был почти столь же неудачен. Безденежье было полное. В кабинете царило несогласие; поражение при Гумаите вызвало отставку всех его членов. Закариас снова явился на сцену и взял в свои руки финансы.

Таково было положение дел, когда наступил 1867 г. В стране происходили выборы. Министерство получило лишь очень незначительное большинство. Ему ставили в вину, как и его предшественникам, медленный ход войны. Когда же она окончится? Чем окупятся вся пролитая кровь и все израсходованные деньги? Консерваторы нападали на него за преждевременное возбуждение вопроса об освобождении негров, а с другой стороны ему приходилось вызывать народное недовольство, вводя новые налоги. В июле 1868 г. император назначил консервативное министерство. Это вызвало бурю в парламенте. Педро II и на этот раз прибег к роспуску палаты. Избрана была новая, но прежние инциденты должны были повториться в ней, так как они являлись лишь прямым последствием того положения, в которое поставила себя Бразилия, бросившись в далеки и слишком смелые предприятия. Несмотря ни на что, правительство твердо держалось намерения продолжать начатую с Парагваем войну. Оно упорно отвергало всякие предложения посредничества и не останавливалось ни перед какими жертвами. Наконец, смерть Лопеса даровала Бразилии победу. Эта тягостная пятилетняя война стоила ей 1.278.000.000 франков, не говоря уже о пролитой крови и тысячах людей, павших вдали от родины.

Министерство, вступившее в это время управление делами, обещало реформы, на первом месте которых стояло освобождение рабов; то же самое обещалось и в тронной речи, сказанной при открытии парламентской сессии в мае 1871 г., и в том же году закон об освобождении был вотирован. Но недалеко было время, когда стране пришлось переживать другого рода испытания. Поведение высшего духовенства, открыто поддерживаемого римским двором в его сопротивлении конституционным законам, вызвало одно из тех религиозных волнений, которые всегда сопровождаются крайним возбуждением умов порождающим нетерпимость и ненависть. Дело дошло до того, что правительство принуждено было принять строгие меры против ультрамонтанских интриг и в марте 1874 г. верховный суд приговорил епископа города Пернамбуко к заключению в тюрьме на четыре года. Епископы городов Олинда и Пара были также арестованы и отданы под суд, а иезуиты были изгнаны из провинции Пернамбуко, чего, конечно, было более чем достаточно, чтобы вызвать страшный гнев клерикальной партии. В заседании парламента 2 сентября 1874 г. министерство Рио-Бранко подверглось яростным нападкам нафанатизированных депутатов, которые доходили до того, что требовали немедленного предания его суду за измену и заговор против государственной религии. Министерству, между прочим, приходилось подавлять восстание в округе Сан-Леопольд. Духовенство метало громы против него, называя его «министерством отлученных» и «франкмасонским». Император не выдержал характера и, к прискорбию либералов, министерство пало; оно мужественно боролась с требованиями и посягательствами невежественной и тиранической секты, владычество которой висит постоянной угрозой над молодыми американскими народами.

На империи еще оставалось позорное пятно рабовладельчества, которое она теперь отчасти смыла. В 1852 г. торговля неграми были уничтожена. Бразилия была в то время единственной страной южно-американского континента, где она еще существовала. В похвалу Педро II следует сказать, что он не раз высказывался за освобождение рабов. Ему принадлежит заслуга понуждения к тому крупных землевладельцев, причем для устранения того сопротивления, которое он встречал в них и доставления рабочих рук для земледелия, он содействовал найму шести тысяч китайских кули. Ему принадлежит инициатива проекта закона, долженствовавшего в принципе уничтожить рабовладении, сохраняя его временно и устанавливая способ постепенного освобождения рабов. Со дня издания этого закона, 28 сентября 1871 г., все, рождавшиеся от рабынь дети признавались свободными. Это был акт громадной важности, но истинная гуманность требовала большего. Освобождать дитя, не освобождая тех, кто дал ему жизнь, далеко не достаточно и, во всяком случае, безнравственно и противно законам природы и семьи. Как бы то ни было, этот важный акт 28 сентября был единогласно принят плантаторами и приведение его в исполнение совершилось вполне мирно; случаи добровольного освобождения всех рабов были очень многочисленны. Бенедиктинский орден освободил своих рабов в числе 1.600 человек. Император в то время путешествовал по Европе и закон утвердила принцесса-регентша. Громадный энтузиазм охватил Рио-де-Жанейро: по окончании голосования, трибуна сената была усыпана цветами и дипломатический корпус принес свои поздравления женщине, подписавшей свое имя под этим актом справедливости и гуманности.

Мы только что говорили об уничтожении торговли неграми; результатом его было направление спекуляции к более достойному и законному употреблению капиталов. С того самого времени, как прекратилась эта преступная торговля, начинаются те важные улучшения в стране, которыми Бразилия пользуется в настоящее время. Железные дороги, эти животворные артерии промышленности, земледелия и торговли, проложили свое первые рельсы и начали вскоре работать, придавая этому делу патриотический характер; электрические телеграфы протянули свои цивилизаторские нити от крупных побережных рынков к плодородным землям внутри страны; в это же время подводный кабель установил постоянное сообщение между Бразилией и Европой. Было проложено множество дорог; перевозка товаров сделалась быстрее и удобнее. Города осветились газом. В 1867 г. Амазонка открылась для всемирной торговли; свободный пропуск торговых кораблей всех национальностей в бразильские воды великой реки имел громадное влияние на развитие цивилизации в этих еще пустынных странах. Пароходное движение сблизило провинции с крупными городами, как приморскими, так и стоящими на берегах больших рек. Число предприятий растет и среди всей этой борьбы и частных интересов и погони за наживой много выигрывает и всеобщее благосостояние. Народное образование получило могучий толчок и свобода обучения постепенно вступает в свои права. Провинциальное собрание Рио-де-Жанейро в 1871 г. ввело декретом обязательное обучение детей от 7 до 14 лет. Бедные ученики одеваются за счет провинциальных сумм. Из высших учебных заведений имеются: два медицинских факультета, два факультета правоведения, военное училище, центральное и морское. В 1874 г. одному французскому астроному, Лиэ, было поручено организовать в Рио-де-Жанейро обсерваторию. Сознавая, что все будущее Бразилии всецело зависит от развития ее земледелия, Педро II во время своего путешествия по обширным провинциям империи учредил два агрономических института, один в Багие, другой в Пернамбуко; третий был основан в самой столице в 1860 г. По мнению Одиганна, на всемирной выставке 1867 г. ни чьи отделы не были представлены в лучшем порядке, чем бразильские. Там было выставлено 3,558 предметов, принадлежащих 684 экспонентам и выбранных на выставке в Рио-де-Жанейро в 1866 г. из числа более 20.000. В 1873 г. Бразилия получила 202 награды на Венской выставке. Национальная выставка, открывшаяся в Рио-де-Жанейро 2 декабря 1875 г., дала прекрасные результаты. В 1876 г. император и императрица присутствовали на открытии выставки в Филадельфии, на которой Бразилия была представлен также очень блестяще. Главные продукт Бразилии с точки зрения международного обмена составляют кофе, хлопок, культура которого с 1860 г. необычайно возросла, сахар, какао, табак, тапиока, кожа и сафьян. Дерево всевозможных родов в изобилии имеется внутри страны и по близости водных путей.

Педро II, пожелавший сам составить себе ясное понятие о нуждах края и объехавший его в 1860 г., захотел также ознакомиться и с европейской цивилизацией; этим путем он мог выяснить себе, какие нововведения еще нужны для Бразилии. В декабре 1871 г. он довольно долго пробыл в Париже, внимательно изучая все научные, литературные и промышленные учреждения; по возвращение в Рио-де-Жанейро он предложил на рассмотрение палат проекты законов относительно развития первоначального обучения, устройства новых железных дорог и преобразования избирательного закона с целью сделать его «подлинным выражением народной воли». В своем послании к палатам в 1873 г. он говорит: «Избирательная реформа должна обеспечит первое условие нашей формы правления, главная сила которой должна заключаться в общественном мнении и в авторитете закона». В настоящее время наиболее просвещенные умы требуют более широкой и более жизненной децентрализации провинций. К тем законодательным мерам, которые должны быть приняты в этом направлении, следовало бы присоединить еще и некоторые меры для обеспечения прав иммигрантов. От правильного решения этих двух вопросов, административной децентрализации и европейской иммиграции, зависит, можно сказать, все богатство и все будущее страны. Надо сознаться, что свободное туземное население мало занимается промышленностью. Все работы этого рода почти всецело находятся в руках европейцев. К сожалению, низкая заработная плата делает положение иностранных рабочих чрезвычайно затруднительным. Хорошие рабочие земледельцы, иммигрирующие с семьями, также очень плохо обеспечены; колонист находится почти всецело в руках нанимателя. Однако же, правительство всячески содействовало всем мерам, принимаемым для того, чтобы едущие в Америку эмигранты направлялись в Бразилию. В 1872 г. в Рио-де-Жанейро был устроен большой отель, называющийся Hospedaria do Governo. В этом отеле могут поместиться и питаться пятьсот человек и туда принимаются неимущие приезжие, которым приходится ждать заработка. Всякий взрослый, не моложе восемнадцати лет, может обратиться с просьбой к правительству и получить безвозмездно от 20 до 80 гектаров земли. Скот, необходимый для фермерского хозяйства, баснословно дешев. Лошадь стоит 175 фр., корова 100 фр., откормленная свинья 10 фр., курица 50 сантимов. Разведение скота все более развивается, в особенности между шотландцами, которые особенно искусны в этом. Множество групп английских, швейцарских и немецких колонистов образовали отдельные колонии, которые находятся в самом цветущем состоянии. Жители этих колоний выстроили удобные жилища; одни из них устроили фабрики, другие занимаются земледелием и эксплуатацией лесов. Множество английских рудокопов заняты извлечением, хранящихся в земле.

Все это свидетельствует, что мы были правы, сказав в самом начале, что с точки зрения тех экономических задач, которые ей приходилось решать. Бразильская империя, бывшая португальская колония, имеет много общего с республиками Нового Света, бывшими испанскими колониями.

II

Вопрос о невольниках. – Уничтожение последней монархии. – Республика. – Конституция. – Перемены правительств до настоящего времени.

В последние двадцать пять лет в истории Бразилии преимущественное значение имеют три главных факта: постепенное уничтожение рабства, поощрение, оказываемые европейской колонизации, и наконец объявление республиканской формы правления.

Вопрос о невольничестве был поставлен еще с 1850 г., но разрешился только в 1888 г. Гуманный император Педро был сторонником уничтожения рабства, но, в качестве конституционного государя, он должен был считаться с могущественными интересами и только постепенно португальская Америка избавилась от позора быть в середине XIX века страной, в которой существует рабство. В 1852 г. была отменена торговля рабами и министр Эйсебио де Квиерос принял меры для ее уничтожения. Тем не менее торговля неграми, хотя официально и была запрещена, все-таки продолжалась до 1858 г. с португальскими африканскими колониями, но с этого времени она прекратилась совершенно.

Однако аболиционистская партия, которой в действительности помогал сам император, не удовольствовалась только отменой одного из источников пополнения рабства. Начиная с 1864 г. были приняты и другие меры в пользу рабов. По инициативе дона Педро возник проект закона, имеющего целью отмену рабства в принципе, но с временным сохранением его, причем были определены условия. Посредством которых рабы постепенно должны были перейти к освобождению; однако этот проект был временно отложен (в апреле 1866 г.), вследствие войны с Парагваем.

Несмотря на свое желание уничтожить рабство, император Педро не решался принять на себя всю ответственность за освобождение невольников; быть может, он опасался за свой престол. Но тем не менее во время его пребывания в Европе были приняты три меры к освобождению негров. В июле 1866 года, когда французское общество уничтожения рабства обратилось к императору с адресом, Педро отвечал, что его правительство займется, как только позволят обстоятельства, делом «которого требует дух христианства».

В 1871 г. правительство добилось первого успеха. Главный министр Ж. М. да Сильва Парангос, виконт де Рио-Бранко, провел 21 сентября закон, отменявший рабство в принципе и устанавливавший некоторые налоги в видах освобождения негров. Этот закон, закон Рио-Бранко, был назван также законом «свободной утробы», так как на основании его все дети, рожденные после его издания от негритянок, объявлялись свободными; но при этом устанавливалось, что до двадцать первого года они должны оставаться во власти хозяина их матери для возмещения расходов стоимости их воспитания.

Таким образом с этого времени два источника рабства – торговля и рождение – были уничтожены; но в Бразилии нашлось много людей, полагавших, что сохранение в негритянских семьях различия между родителями-невольниками и детьми-свободными несправедливо. Большое число собственников освободило принадлежавших им негров, две провинции совершенно уничтожили рабство и окрестные, еще неосвобожденные негры убегали от хозяев при рукоплесканиях аболиционистов и, несмотря на сопротивление властей. Затем в 1885 г. правительство объявило, что все невольники, не достигшие шестидесятилетнего возраста, будут освобождены. Оставалось сделать последний шаг и в 1888 г. при произнесении 13 мая тронной речи принцесса-регентша, заявив, что он будет сделан, прибавила: «К чести Бразилии, под влиянием национального чувства и бескорыстия частных лиц, исчезновение рабства так продвинулось, что оно теперь стало общим желанием всех классов народа, сопровождающимся примерами удивительного самопожертвования со стороны собственников». В палате депутатов Жоаким Набуко со своей стороны сказал: «Современное поколение не знало никогда такого подъема духа; оно подобно тому, которое испытывали наши отцы при объявлении независимости. Для нас, бразильцев, 1888 год является событием боле важным, чем 1789 год для Франции. Это, действительно, как бы возникновение нового отечества». Такое мнение, конечно, не лишено преувеличений.

13 мая, вслед за палатой депутатов, вотировал освобождение сенат и принцесса подписала акт золотым пером, поднесенным ей по общественной подписке. Аргентина, вся Америка во всех больших города, подобно населению Рио, выражала сочувствие решению. Со своей стороны, Франция присоединилась к манифестации по поводу этого акта прогресса цивилизации.

Уничтожение рабства не имело таких важных экономических последствий, каких можно было ожидать. Правда, во время самого освобождения замечался наплыв негров в городах и сбор кофе был прекращен, но из опасения конкуренции белых рабочих, бывшие рабы уже вскоре возвратились, в качестве вольнонаемных, к своим прежним хозяевам.

Вследствие уничтожения рабства бразильское правительство стало содействовать иностранной иммиграции; в особенности большие колонии немцы и итальянцы.

Итальянское эмиграционное движение очень значительно. В 1887 г. в Бразилию прибыло 31 445 итальянцев, в 1888 – 97 730, а в 1889 – 65 ООО. Число их в Рио-де-Жанейро в настоящее время доходит до 30 ООО человек, из которых большое число просто авантюристы. Кроме того, до 20 ООО их живет в штате Рио-де-Жанейро и главным образом в Петрополисе, от 20 до 35 ООО в Минас-Гераес и в Эсперито Санто. Они не образуют, подобно немцам, густо населенных земледельческих колоний, но живут отдельными семьями и обыкновенно занимаются промыслами. Только в провинции Сан-Паоло они живут совместно, обрабатывают землю и представляют колонию в 150 000 человек. Итальянская иммиграция пополняется жителями Ломбардии, Венеции, Тосканы, Калабрии и Сицилии. Далек не все иммигранты находятся в одинаковых экономических условиях. Некоторые из них, вследствие заключенных контрактов с бразильскими землевладельцами, находятся в полной зависимости от последних; они бедны, дурно помещены и дурно питаются. Другие поселились в колониях, основанных по соглашению с правительством. Эти относительно счастливы, получают в надел землю в количестве от 18 до 25 гектаров, стоимостью от 300 до 500 франков. Теперь Римское статистическое бюро направляет эмиграцию своих соотечественников в южные государства Америки.

Имеющая в последнее время столь великое значение немецкая колонизация возникла еще в начале столетия. Немецкие офицеры и солдаты, помогавшие Педро I в его борьбе с Португалией, остались в стране после освобождения ее. С 1820 по 1830 гг. прибыло 7.000 эмигрантов, но эмиграция усилилась со времени предоставления гражданских прав не католикам (1861 г.) и когда стало колебаться, а затем и было совершенно отменено рабство. В Гамбурге (1853) и в Рио (1855) уже раньше образовались общества для облегчения эмиграция. В 1857-58 гг. 33.000 немцев из Померании, Пруссии и Рейнских провинций прибыли в Америку; но компании эксплуатировали иммигрантов, установив тягостную круговую поруку между членами семейств немецких переселенцев, что вызвало вмешательство прусского и бразильского правительств для прекращения этого нового вида торговли белыми людьми.

С этих пор иммиграция стала усиливаться. В 1864, 1865, 1866 гг. ежегодно прибывало от 1 500 до 1 800 человек. В 1862 году в Бразилии проживало 45 000 чел. немецкого происхождения, в 1876 г. их было 110 000, а в 1892 г. уже 240 000 (на половину католиков, на половину протестантов).

Эта группа живет довольно сплочено; колонии учреждены:

1) В Рио-Гранде-до-Соль, в области со средней температурой от 18° до 20°, легко переносимой европейцами. Тут издается два журнала на немецком языке. В одной этой провинции насчитывается 160 ООО немцев, образующих колонию; площадь земли, отведенной ей на основании договора, равняется по своим размерам средней величине одного из французских департаментов. Вестфальцы разрабатывают каменный уголь в Сан- Жеронимо.

2) В Парана, Сан-Паоло, Минас-Гераес и в Манто Гроссо живут около 30 000 немцев, рассеянных среди бразильцев, испанцев, португальцев и итальянцев. Бразильские немцы способствуют коммерческим связям с Германией и находятся в постоянных сношениях с отечеством.

Этот современный этнический элемент, совершенно новый в истории Бразилии, может в будущем сделаться элементом сепаратизма. В 1890 г. «Кельнская Газета» заявляла, что было бы хорошо образовать со временем независимый бразило-германский штат, тем более, что и в Уругвае живет еще около 25.000 собратьев, которым можно будет протянуть руку.

В конце концов Бразилия находилась в цветущем состоянии. Несмотря на то, что во время освобождения она приняла на себя часть португальского долга, финансовое положение ее было хорошо, издержки умеренны, армия и флот, в отношении, как численного состава, так и вооружения, не было чрезмерны. Просвещение и общественные работы были неразорительны, а хорошо сбалансированный бюджет сводился с профицитом. Заграничные рынки открывали свой кредит этому наиболее спокойному и несомненно наилучше управляемому южному государству.

Таково было положение Бразилии, когда в 1889 году в ней внезапно вспыхнула революция, изменившая образ правления.

Старый либеральный император пользовался популярностью, но чувствовалось, что после него существующая правительственная форм может принять более стеснительный характер. К тому же, Педро, в каком- то ослеплении, почти не занимался делами, которые вследствие этого приостановились. Появились недовольные; они сгруппировались. Офицеры, на которых император не обращал внимания, были не в ладах с графом д'Э [17], предполагавшимся наследником престола, провинциалы, сторонники децентрализации, большое число собственников, недовольных отменой рабства, наконец, поклонники республиканских идей и федералисты, – все одинаково опасались вступления на престол графа д'Э.

Либеральные идеи приобрели в империи много сторонников; они уже проявились во времен вопроса о рабстве и в то же время особой популярностью пользовались идеи позитивистской школы Огюста Конта. Главным пропагандистом контизма был Бенжамен Констан.

Либеральная доктрина распространялась в военных школах и влияние ее можно распознать в декретах, изданных тотчас после революции и касающихся отделения церкви от государства, учреждения национального праздника 14 июля, принятия девизов на знаменах «порядок и прогресс» и «привет и братство» в официальной корреспонденции.

Революции предшествовала парламентская борьба. Консервативное министерство под председательством Жоао Альфредо заведывало делами с 1889 года. За год до революции оно добилось отмены рабства. Это министерство подвергалось сильным нападкам со стороны либералов; дон Педро отказал министрам в роспуске палаты и тогда для консерваторов сделалось невозможным составить министерство. Власть перешла к либералам, которым удалось освободиться от консервативной оппозиции, склонив императора дать согласие на роспуск палаты.

Этими обстоятельствами воспользовалась республиканская партия; она развивалась под руководством двух журналистов Рюи Барбоза и Квинтино Бакайува, которые вместе вели журналы Diario и О Pans. На улицах стали происходить республиканские манифестации, вследствие чего префект Рио-де-Жанейро должен был издать постановление, воспрещающее публичные возгласы «Да здравствует республика! Долой монархию»! Выборы окончились торжеством либералов; в палате, кроме их, заседало только семь консерваторов и два республиканца.

Казалось, что императора нельзя было винить ни в чем, так как он был на стороне либералов и согласно желанию страны предоставил им власть; но армия была одушевлена крайне враждебными чувствами к династии. Она находилась как бы в подозрении, между тем как сама она гордилась своими успехами во время парагвайской войны; император к ней не благоволил и его побудили принять гибельную меру в виде отправки в отдаленные и иногда нездоровые провинции Матто-Гроссо и на верховья Амазонки недовольных полков, офицеры которых проявляли оппозиционные наклонности.

Республиканцы воспользовались таким настроением армии и заключили союз с высшими офицерами. Уже ранее было сослано большое число генералов, потом пришла очередь адмирала ван ден Колька и наконец маршала Деодоро да Фонсека, бывшего уже с некоторого времени в оппозиции и долженствовавшего отправиться вместе с несколькими батальонами, состоявшими под его командой, в отдаленные части государства.

Как только состоялось соглашение, дело было поведено очень решительно. Маршал да Фонсека, Бенжамен Констан и республиканцы арестовали министров и принудили дона Педро, прибывшего из Петрополиса, подписать акт отречения. Императорская фамилия была посажена на корабль и отправлена в Лиссабон, куда и прибыла 17 декабря. Население оставалось спокойным.

Временное правительство, составившееся из маршала Деодоро да Фонсека (президент), Бенжамена Констана (военный министр), адмирала ван ден Колька (морской министр), Р. Барбоза (финансов) и Г. Бокайува (иностранных дел), провозгласило федеративную республику.

Одной из первых забот нового правительства было удаление из административного аппарата чиновников времен империи. В 1893 году большая половина губернаторов провинций состояла уже из военных и страна управлялась солдатами или вернее сказать офицерами, единственно серьезными элементами армии, главным образом состоявшей из цветных. Правительство озаботилось также поднять жалование армии; чтоб успокоить республиканцев, было провозглашено всеобщее избирательное право и объявлено о созыве учредительного собрания. Правительство, состоявшее из солдат и людей, пропитанных революционными идеями, приняло энергичное, быстро приводимые в исполнение, меры. Как всякое новое правительство, оно встречало сопротивление, но таковое уничтожалось арестами, изгнаниями, запрещением журналов и учреждением военного суда. Оно декретировало гражданский брак и отделение церкви от государства.

22-го июня временное правительство, объявлявшее себя «происшедшим из армии и флота во имя всего народа», обнародовало конституцию, составленную в подражание конституции североамериканских Соединенных Штатов.

Глава государства – ответственен; министры избираются им не из членов палат; президент выбирается на пять лет посредством двухстепенных выборов, палаты – всеобщей подачей голосов на три и на девять лет. Палата депутатов составляется из депутатов, избираемых по одному на 70000 жителей; сенат образуется из представителей штатов, по три от каждого. Депутаты и сенаторы получают жалованье.

Конгресс 1890 г. работал над составлением конституции; хотя он состоял из депутатов, указанных правительством, но постановил, что президент не может быть переизбираем и что ни один член его семейства не имеет права домогаться этого звания. Судебная власть вверена верховному суду.

Конституция построена на федеративных демократических и светских началах официальное название государства – Соединенные Штаты Бразилии (в союзе состоит 21 штат, считая в том числе федеральный округ Рио-де-Жанейро). Законодательные собрания и губернаторы штатов избираются штатами; каждый из них организуется в наиболее соответствующую ему демократическую форму. Для устранения негров от участия в голосовании при всеобщей подаче голосов решено, что для получения права вотировать необходимо умение читать и писать.

Маршал да Фонсека не долго оставался у власти. 15 июня он открыл заседания конгресса и очень скоро после этого возникли разногласия между ним и законодательной властью. 4 ноября он объявил конгресс распущенным и провозгласил военное положение. Провинции были этим недовольны, а Рио-Гранде-да-Суль, воспользовавшись случаем, заявила о своей независимости. В виду столь серьезных обстоятельств, маршал да Фонсека вышел в отставку (1891 г.).

В силу конституции в управление страной вступил вице-президент республики – президент сената, генерал Флориано Пейксото. Он принадлежал к партии временного правительства и был избран депутатом от провинции Алагоас. В 1891 г. он сделался вице-президентом республики.

В течение трех лет Пейксото управлял, как настоящий диктатор, и во все это время в стране происходили постоянные раздоры, причем восстания подавлялись беспощадно. В своем последнем послании президент должен был объясниться по поводу своей политики произвола и насилия; он старался оправдать ее «исключительными обстоятельствами, в которых находилось его правительство, необходимостью бороться со всякого рода противниками, внутренними и внешними, что не всегда давало возможность точного определения степени виновности или даже невиновности людей, замешанных в восстании, и компрометированных или только подозреваемых в содействии ему». Финансы и торговля страдали и приходилось сознаться, как это сделал в октябре 1894 г. министр финансов, «в плачевном состоянии экономической жизни, в застое производительности и бедности всех классов общества».

Новые замешательства заставили Пейксото выйти в отставку, но раньше он добился от конгресса одобрения своей политики большинством 188 голосов против 12. Власть перешла в руки доктора Г. Пруденте де Мораес Баррос.

Печатается по изданию: Альфред Деберль. История Южной Америки от завоевания до нашего времени. СПб., 1899.

КАЙО ПРАДО ЖУНИОР. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ БРАЗИЛИИ

Часть I. НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД 1509-1530 гг.

Глава 1. ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

Бразилия занимает компактную территорию площадью несколько более 8,5 млн. км2. На востоке она ограничена чрезвычайно правильной береговой линией без значительных выступов и углублений и, следовательно, мало благоприятной для каботажного судоходства и связи. На западе Бразилии вдоль подножия горной цепи Анд тянутся девственные земли, трудный доступ к которым обусловливает их скудную заселенность и препятствует связи между континентом и тихоокеанским побережьем.

Первоначальная территория Бразилии, исторически наиболее важная, образована длинной полосой побережья Атлантического океана, не превышающей нескольких десятков километров в ширину. На всем протяжении этой полосы сохраняется единство природных условий, начиная с крайней северной точки и приблизительно до 26-й параллели. Это равнина с ярко выраженным тропическим климатом, с постоянными высокими температурами и обильными дождями. Ее плодоносная почва очень благоприятна для тропического земледелия, что не только давало ей возможность служить подходящей экономической базой для заселения пришельцами из Европы, но делало ее также и отправным пунктом для распространения колонизации по всей стране.

За прибрежной полосой расстилаются остальные бразильские земли, которые, за исключением бассейна Амазонки на крайнем севере, с географической точки зрения резко отличны от территории побережья. Oт северо-восточной оконечности в глубь материка тянутся огромные полузасушливые территории, не пригодные для обычного земледелия. Это обстоятельство задержало заселение внутренних районов материка. Первые колонисты сосредоточились в пунктах прибрежной зоны, оставив почти совершенно незанятой внутреннюю часть страны, где встречались лишь редко разбросанные скотоводческие фазенды [18].

Препятствием к проникновению колонистов вглубь страны (к югу от 15-1 параллели) являлся также рельеф местности. Вдоль береговой линии простирается на юг обрывистая горная цепь Серрадо-Мар, образующая восточную границу плоскогорья, средняя высота которого колеблется от 600 до 1000 м. своими пологими склонами плоскогорье обращено вглубь континента. По этой причине большая часть рек, включая самые многоводные, течет не к океанскому побережью, а к бассейну реки Парагвай.

Неблагоприятные природные условия являются серьезным препятствием для связи этих территорией с приморской зоной. В противоположность северо-восточной внутренней части центральная часть южного бразильского плоскогорья отличается великолепными природными условиями для жизни человека. Умеренный климат, плодородная почва, хорошо орошаемая регулярно выпадающими дождями, нормальная гидрографическая система (в северо-восточной части большинство рек периодически высыхает), богатые залежи минералов – все это привлекало колонизаторов на бразильское плоскогорье уже с самого начала колонизации. Массовый приток их, однако, начался с XVIII в. В настоящее время здесь сосредоточена большая часть бразильского населения.

Бразильское плоскогорье занимает территории нескольких штатов современной Бразилии: западную часть штата Рио-де-Жанейро, Минас-Жераис, большую часть Гойяс (меньшая его часть относится к бассейну Амазонки), юг Мато-Гроссо и большие части (за исключением лишь побережья) Сан-Пауло, Параны, Санта-Катарины и Рио-Гранде-до-Сул. По своему географическому характеру оно может быть разделено на три сектора: северный, южный и западный. Северный сектор, расположенный высоко над уровнем моря (1000 м и выше), отличается неровным рельефом. Сюда относится, главным образом, штат Минас-Жераис, где в прошлом добывалось золото и алмазы, а теперь – преимущественно железо. Южный сектор простирается на юг от Сан-Пауло. Здесь исчезают возвышенности с крутыми склонами, характерные для Минас-Жераис. Их сменяет более ровный и однообразный рельеф с субтропическими лесами и степями. В тех местах, где почва более плодородна, развито земледелие, причем благоприятные климатические условия позволяют выращивать здесь самые различные сельскохозяйственные культуры, начиная от тропических и кончая культурами умеренных зон. Западный сектор плоскогорья, спускающийся к реке Парагвай, уровень которой на 300 м ниже уровня океана, представляет собой обильно поросшие травой долины и болотистые участки. Трудно доступный, сравнительно бедный ископаемыми, этот сектор был колонизован по-настоящему лишь в XIX в.; главным и почти единственным занятием его населения было скотоводство.

Чтобы закончить этот беглый обзор географических условий Бразилии, нам остается рассмотреть крайний север. Здесь, в отличие от других районов страны, внутренние территории как бы открываются к морю через дельту Амазонки – устье исполинской гидрографической системы, не имеющей себе подобных во всем мире, с бассейном в 6400 тыс. км2 (из них 3 800 тыс. на территории Бразилии); эта система состоит из многоводных потоков, большая часть которых вполне пригодна для плавания самых крупных судов. Последнему обстоятельству лузитано-бразильская колонизация была обязана своим господством над огромными внутренними территориями южноамериканского континента, которые достались латиноамериканцам согласно первым договорам, заключенным между обеими иберийскими коронами (испанской и португальской). Но испанцы, продвигаясь с запада, натолкнулись на мощное препятствие в виде горной цепи Анд, где, кроме самих гор, их удержали залежи драгоценных металлов и обилие туземной рабочей силы. Поэтому они не препятствовали продвижению своих конкурентов, которым так благоприятствовали географические условия. Реки бассейна Амазонки служили великолепными путями сообщения для проникновения в глубь материка и, таким образом, способствовали распространению колонизации. На густые и полузатопленные тропические леса, росшие на их берегах (в периоды разливов воды Амазонки затопляли огромные пространства), создавали серьезные препятствия для заселения этих районов и преуспевания в них человека, особенно европейца, привыкшего к умеренному климату и беспомощного в суровой девственной чаще. Колонизаторы лишь в очень скромных размерах вели наступление на девственные заросли и ограничивались заселением берегов рек, остающихся и по сей день единственными путями сообщения.

Таковы природные условия, с которыми встретились европейские колонизаторы на территории Бразилии. Коренное население, проживавшее на бразильской территории до прихода европейцев, было очень немногочисленно, поэтому колонисты вынуждены были черпать рабочую силу из Африки. Бразильских туземцев, полукочевников, живших почти исключительно охотой, рыбной ловлей и собирательством, не легко было заставить работать так, как того хотелось бы колонизаторам. В течение долгого времени они оказывали упорное сопротивление и подверглись почти полному истреблению.

Глава 2. ОБЩИЙ ХАРАКТЕР ФОРМИРОВАНИЯ БРАЗИЛЬСКОЙ ЭКОНОМИКИ В НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД

Что понять характер колонизации Бразилии, необходимо возвратиться к временам, предшествовавшим ее возникновению, и рассмотреть причины, вызвавшие эту колонизацию. Морская экспансия европейских стран началась в XV в. с торговых путешествий, предпринимавшихся мореплавателями-европейцами. Она явилась следствием развития торговли европейских стран, бывшей до XIV в. почти исключительно сухопутной. Морская торговля ограничивалась лишь скромным плаванием у берегов и каботажем. Как известно, великий торговый путь, возникший после распада Римской империи, связывал по суше Средиземное море с Северным. Он пролегал от итальянских республик через Альпы, через швейцарские кантоны и крупные торговые центры на Рейне, до устья этой реки, где находились цветущие торговые города Фландрии. В XIV в. благодаря настоящему революционному перевороту в области мореходства новый морской путь, огибавший европейский материк через Гибралтарский пролив, связи эти два полюса европейской торговли. Новый путь в конце концов сменил старый сухопутный. Первым последствием этой перемены, вначале мало заметным, но в дальнейшем обнаружившим всю свою значимость и нарушившим европейское экономическое равновесие, было перемещение торгового пути с центральных территорий континента на территории, омываемые океанскими водами: Голландию, Англию, Нормандию, Бретань и Иберийский (Пиренейский) полуостров.

Это новое соотношение сил установилось сначала XV в. Оно повлекло за собой как одно из своих отдаленных следствий европейскую заокеанскую экспансию. Первый шаг был сделан – Европа повернулась лицом к океану. Роль застрельщиков на этом новом этапе развития выпала обитателям Португалии, географически расположенной наиболее выгодным образом – на западной оконечности выступающего в океан полуострова. В то время как голландцы, англичане, нормандцы и бретонцы осваивали новый морской торговый путь, пролегавший вдоль западных берегов европейского континента, португальцы устремились дальше, предприняли путешествия, в которых у них не было ни предшественников, ни конкурентов, используя для этого важные географические преимущества своей страны. Они плавали к западным берегам Африки и торговали с господствовавшими там маврами, открыли острова Зеленого мыса, Мадейру, Азорские и продвигались дальше на юг вдоль черного континента. Все это происходило еще в первой половине XV в. К середине этого века у португальцев начал вырисовываться еще более смелый план; достигнуть Востока, обогнув берега Африки. Это означало проложить путь к Индии – обладательнице драгоценных пряностей, торговля которыми обогатила итальянские республики и мавров, через чьи руки эти товары шли в страны Средиземного моря. В результате упорных и настойчивых усилий португальцы в конце концов осуществили свой план.

За португальцами последовали испанцы, избравшие иной путь: на Восток через Запад. Они открыли Америку. Португальцы последовали за ними и также достигли Нового Света.

Вслед за мореплавателями с Пиренейского полуострова на американском материке появились французы, англичане, голландцы и даже датчане и шведы. Великая океанская навигация была открыта, и все старались извлечь из нее для себя выгоду. Отстали лишь Германия и Италия.

Все значительные события этого периода, по праву называемого «эпохой великих открытий могут рассматриваться в целом как глава в истории европейской торговли. Все происходившее можно назвать гигантским торговым предприятием, которым занялись, начиная с XV в. страны Европы и которое раскрыло перед ними океан с таящимися за ним возможностями. Именно таков смысл исследования африканского побережья, открытия и колонизации португальцами островов, плавания в Индию, открытия Америки, исследования и заселения ее различных частей.

Говоря о колонизации применительно к той эпохе, под ней следует понимать не больше как основание коммерческих факторий, подобных тем, какие итальянцы издавна создавали на Средиземном море, Ганзейская Лига – на Балтийском, а несколько позже англичане, голландцы и другие – на крайнем севере Европы и на Ближнем Востоке, португальцы-в Африке и в Индии.

Но Америка с ее неисследованной территорией и редким туземным населением не представляла собой базы, подходящей для обыкновенных факторий с ограниченным персоналом – администрацией и военным гарнизоном. Здесь необходимо было широкое заселение людьми, способными организовать и поддерживать в дальнейшем производство товаров, представляющих интерес для европейской торговли.

Португалия и в этом оказалась пионером. Первые шаги были ею сделаны в XV в. на островах Атлантического океана, на аванпостах, сходных по условиям с американским континентом. Португалия блестяще справилась с задачей заселения новых земель и налаживания производства на этих островах. Она повторила это и в Америке.

Новая система колонизации выдвинула задачу заселения почти пустынных и неисследованных земель. В различных районах разрешать эту задачу приходилось по-разному, в зависимости прежде всего от того, какие полезные продукты поставлял каждый данный район. Вначале, естественно, думали лишь о тех продуктах, которые можно было собирать непосредственно. Сюда входили в первую очередь различные сорта строительной древесины, среди них так называемое «пау-бразил» – бразильское красное дерево, на крайнем севере – пушнина и рыба. Счастливее всех оказались испанцы: они с первых же шагов попали в области, которые обогатили их драгоценными металлами (серебро и золото в Мексике и Перу). Но добыча металлов занимает относительно небольшое место в первоначальном формировании Америки: не так их было много и далеко не повсеместно были они рассеяны, как этого ждали. На больше части американской территории вначале все сводилось к добыче древесин, пушнины и к рыбной ловле. Успехи и срывы в деле заселения новых территорий в течение длительного времени в большей или меньшей степени обусловливались успехами и срывами этих промыслов. Позже появилась другая, более устойчивая и широкая экономическая база – земледелие.

Я не собираюсь прослеживать все подробности европейской колонизации Америки. Но за пределами тех районов, где были обнаружены драгоценные металлы, очень важно различать две области, в которых колонизация развивалась своими особыми путями. Эти области соответствуют по климату одна – умеренной зоне, а другая – тропической и субтропической. На территории первой, простирающейся к северу от залива Делавар, на протяжении большого отрезка времени развивались лишь примитивные промыслы; добыча древесины, пушнины и рыбная ловля.

В своем подавляющем большинстве эмигранты из Европы (главным образом с Британских островов) в силу религиозных и политических соображений направлялись в умеренную зону, где природные условия ближе к европейским и потому более приемлемы для всех, кто стремился здесь обосновать свой домашний очаг, разрушенный или подвергавшийся опасности быть разрушенным у него на родине.

Еще один экономический фактор способствовал такого рода эмиграции. Этим фактором были глубокие экономические сдвиги, происшедшие на протяжении XVI в. в Англии, в корне изменившие внутреннее отношение сил в экономике стране страны и в распределении ее населения.

Зарождавшаяся в Англии текстильная промышленность дала толчок к развитию овцеводства. Начинается процесс «огораживания». Люди массами сгонялись с обрабатываемой ими земли, которая отводилась лендлордами под пастбища для овец. Возникает источник для потоков эмигрантов, покидающих свою страну и устремляющихся, как к притягательному центру, к недавно открытой Америке. Эти элементы направляются преимущественно в умеренную зону колонии.

Таковы особые обстоятельства, не находившиеся в прямой связи с интересами торговцев и авантюристов, способствовавшие интенсивному заселению умеренной зоны Америки.

В тропической и субтропической зонах Америки колонизация и заселение шли иными путями. В первую очередь природные условия, столь отличные от условий на родине колонизаторов, поставили перед ними задачи, которых не приходилось разрешать тем, кто заселял зону умеренную. Неспособность белого человека примениться к тропикам сильно преувеличена. Факты бесчисленное количество раз доказали, что люди живущие в более холодном климате и потому более к нему привычные способны тем не менее переносить тропический климат.

Первые европейские переселенцы нашли в Америке враждебную природу, подавляющую собой человека, полную бесчисленных непредвиденных препятствий, к которым выходец из Европы совершенно не был подготовлен и против которых он оказывался беспомощным. Чтобы обосноваться в тропиках, колонисты должны были иметь иные и более стимулы, нежели те, которые способствовали переселению в умеренную зону.

Европа, до XVI в. отрезанная от тропиков, была почти совершенно лишена продуктов, которые в ту эпоху считались предметами роскоши. Сахар, например, производившийся лишь в ограниченном количестве в Сицилии, был продуктом большой редкости и большого спроса, даже в приданных принцесс он фигурировал как драгоценный предмет. К такого же рода продуктам можно отнести перец, импортировавшийся с Востока и на протяжении многих веков составлявший главную отрасль торговли итальянских республик, табак, до открытия Америки не известный европейцам, позднее хлопок, рис, индиго и другие тропические продукты.

По этим примерам можно заключить, до какой степени привлекательны были тропики для холодной Европы, расположенной столь далеко от них. Это и стимулировало заселение американских тропиков. Но пришелец из Европы претендовал на то, чтобы быть организатором добычи и производства продуктов большой товарной ценности, руководителем высокорентабельных предприятий. Роль простого работника была ему не по душе, работать за него должны были другие. В тропики европеец охотно направлялся лишь в тех случаях, когда у него была возможность и средства играть там роль руководителя и когда в его распоряжении были люди, которые могли на него работать. Еще один фактор усиливал такие тенденции: характер тропического земледелия. Последнее осуществлялось в широких масштабах: создавались крупные производительные единицы – фазенды, энженьо, плантации, на которых было занято довольно большое количество рабочих. Иными словами, каждый землевладелец (фазендейру [владелец фазенды], сеньор или плантатор) имел в своем распоряжении значительное число людей, всецело ему подчиненных и не обладавших никакой собственностью. Подавляющее большинство поселенцев в тропиках оказывалось обреченным на зависимое положение и жалкое существование. Они работали ради чужой выгоды, а себе едва лишь обеспечивали нищенский прожиточный минимум. Разумеется, не за этим эмигрировали люди из Европы в Америку. Но пока в американских тропиках не начал повсеместно применяться рабский труд туземцев или импортированных из Африки негров, многим переселенцам, явившимся из Европы, приходилось мириться с таким зависимым положением. Жадно стремившиеся в Америку, часто плохо представлявшие, что их там ждет, или готовые лишь на временные жертвы, они, прибыв туда, зачастую бывали вынуждены наниматься на плантации простыми рабочими. Так протекала эмиграция, главным образом и в очень широких размерах, в английские колонии: Виргинию, Мериленд, Каролину. В оплату за переезд люди отдавали на известный период времени собственный труд. Других отправляли в Америку в качестве ссыльных. Большинство из этих неудачливых по началу переселенцев обычно дожидалась благоприятного момента, чтобы выйти из положения, которое им было навязано, и если человеку не удавалось самому стать плантатором или землевладельцем, то он при первой же возможности перебирался из тропиков в умеренную зону. Там, по крайней мере, он находил более подходящие для себя природные условия и больше возможностей для устройства собственного благополучия. Неустойчивое положение с рабочей силой на южных плантациях держалось до окончательного и повсеместного введения рабского труда африканских негров (в середине XVII в.). После этого за европейским колонистом закрепилась роль руководителя и крупного землевладельца.

В остальных (не английских) тропических колониях, в том числе и в Бразилии, даже и не пытались применять труд белого рабочего. Это объясняется тем, что ни Испания, ни Португалия, которым принадлежала большая часть таких колоний, не располагали населением, готовым эмигрировать в любой момент, как это имело место в Англии. Население Португалии до середины XVI в. было невелико, и большая часть земли находилась в заброшенном состоянии и не обрабатывалась. Нехватка рабочих рук давала себя чувствовать в Португалии повсеместно, вследствие чего широко применялся труд рабов. В 1550 г. около 10% населения Лиссабона составляли чернокожие рабы. Известно также, насколько обезлюдели Португалию экспедиции на Восток. Следовательно, ничто не благоприятствовало эмиграции населения из страны.

Кроме того, португальцы и испанцы нашли в своих заокеанских колониях туземцев, которых можно было использовать в качестве рабочей силы. Наконец, португальцы владели в Африке территориями, поставлявшими негров. Поэтому они ввели в своих колониях рабский негритянский труд с самого же начала и опередили в этом отношении почти на целое столетие англичан [19].

Из всего сказанного видно, что колонии, расположенные в тропической зоне, развивались иными путями, нежели колони в умеренной зоне. В то время как в этой последней создавался общественный уклад по образцу европейской родины, в тропиках возникал совершенно новый тип общественной формации.

Колонизация тропиков представляется в виде широкого коммерческого предприятия, значительно более сложного, чем старинная фактория, предприятия, ставящего целью. Использовать природные богатства девственных земель в интересах европейской торговли. Таков истинный смысл колонизации тропиков. Как одно из следствий этой колонизации возникла Бразилия.

Поселенцы Бразилии поставляли на европейские рынки сахар, табак, позднее – золото и алмазы, затем хлопок и, наконец, кофе. На этой основе возникло и образовалось бразильское общество и бразильская национальная экономика. Европеец явился в Америку, чтобы торговать. Он вложил свой капитал в коммерческое дело и обеспечил себя нужной ему рабочей силой – местными индейцами и импортированными неграми. Из этих элементов, скомбинированных в целях производства тропических продуктов и торговли ими, и возникла бразильская колония.

Такой характер развития сохранялся на протяжении веков бразильской истории и глубоко отразился на жизни страны, в особенности на ее экономической структуре.

Глава 3. НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. ДОБЫЧА ДЕРЕВА «ПАУ-БРАЗИЛ»

С конца XV в. на бразильском побережье начинают появляться португальские и испанские мореплаватели.

Эти первые посещения бразильских берегов не преследовали исследовательских целей. Решалась географическая задача огромной практической важности: найти путь в Индию. Португальцы искали решения этой задачи на востоке, пытаясь обогнуть Африку, испанцы, исходя из предпосылки, что земля имеет шарообразную форму, направились на запад. И те и другие наткнулись на Америку. Испанцы в своих поисках морского пути в Индию достигли бразильских берегов. Португальцы, ревниво следившие за достижениями испанцев, отклонились далеко на запад от своего африканского маршрута и также добрались до Америки.

Таким образом была открыта территория будущей Бразилии. Вскоре начали производиться попытки использовать ее. Перспективы были не из блестящих. Знаменитый Америго Веспуччи, плававший попеременно то с испанцами, то с португальцами и оставивший нам в своих письмах одно из первых описаний Нового Света, говорит по этому поводу: «Можно сказать, что там нет ничего полезного». Но тем не менее предприимчивые мореходы-купцы сумели разглядеть там нечто, что смогло удовлетворить их коммерческие интересы. На большей части бразильского побережья распространен вид дерева, из которого извлекалось красящее вещество, применявшееся в красильном деле. Речь идет о так называемом «пау-бразил» – бразильском красном дереве, позже получившем научное наименование Caesalpinia echinata. Первые посещения европейцами территорий, ныне составляющих Бразилию, делались именно в целях получения этой древесины, от которого произошло и само название страны.

Первыми занялись добычей пау-бразил португальцы. Испанцы, хотя и соперничали с ними в первых изыскательных экспедициях, позже уступили им это поле деятельности согласно договору в Тордесильясе (1494 г.) и папской булле, которая воображаемой линией поделила между испанской и португальской монархиями Новый Свет, подлежавший дальнейшему исследованию. Бразильское побережье досталось по этому соглашению португальцам, и испанцы признали их права. Но не так вели себя французы, король которых, Франциск I, не пожелал считаться с пунктом Аданского договора, предоставлявшим Новый Свет исключительно португальцам и испанцам. Французы тоже устремились сюда, и спор мог быть решен только силой оружия.

Почти до середины XV в. португальцы и французы энергично занимались добычей красного дерева на бразильском побережье. Это была примитивная форма эксплуатации, являвшаяся не чем иным, как безжалостным, производимым в широких масштабах уничтожением девственных лесов, где добывалась драгоценная древесина.

Постоянных и определенных мест разработки не существовало. Европейцы приставали к берегу, выбирая места поближе к лесу, и погружали на корабли древесину, которую им поставляли туземцы. Благодаря наличию сравнительно многочисленных туземных племен на бразильском побережье этот вид экономической деятельности достиг значительного развития. Но команды судов, занимавшихся этим промыслом, лишь очень скупо сообщали о трудностях, с которыми были сопряжена рубка таких огромных деревьев, как пау-бразил (диаметр ствола у основания – около метра, а высота – 10-15 м), доставка их на берег и погрузка на суда. Туземцев нетрудно было заставить выполнять эту тяжелую работу за такое вознаграждение, как стеклянные безделушки, ткани, предметы одежды, реже – ножи и т. п. Для облегчения и ускорения процесса труда индейцы снабжались также и более важными орудиями – пилами и топорами. Выгода оказывалась очень значительной, так как этот вид древесины был в Европе в большой цене.

Добыча пау-бразил привела к основанию ряда колониальных поселений. Соперничество между французами и португальцами, неизменно приводившее к вооруженной борьбе, заставило обе стороны заняться укреплением наиболее важных для получения этой древесины пунктов на побережье. Для этого воздвигались небольшие форты, где можно было укрыться в случае нападения. Эти форты, служившие также местами склада для пау-бразил перед погрузкой на корабли, были хорошей защитой и от нападений воинственных племен индейцев.

Однако эти военные форты не получили своего дальнейшего развития. Их воздвигали лишь на время, пока торговцы соответствующей нации занимались заготовкой своего товара, что иногда длилось месяцами. Таким образом, добыча пау-бразил не способствовала основанию сколько-нибудь крупных населенных пунктов в стране. Да этого нельзя было и ожидать. Не было никакого смысла оставаться долго на одном месте, когда нужная древесина была рассеяна по прихоти природы на огромных пространствах, а на каждом отдельном участке быстро иссякала из-за интенсивности вырубки.

Мы располагаем скудными сведениями об этой первой форме экономической деятельности в Бразилии. Нам известно только, что португальцами с самого начала добыча пау-бразил рассматривалась как королевская монополия: право на добычу давалось с санкции монарха. Первая концессия на разработку и торговлю пау-бразил была предоставлена в 1501 г. некоему Фернандо де Норонья, связанному с еврейскими торговыми кругами. Концессия была исключительной (т. е. предоставлялась лишь одному лицу), и срок ее действия длился до 1504 г. после 1504 г. исключительных концессий больше никому не предоставлялось, и добыча бразильского красного дерева производилась уже не одним, а несколькими торговцами.

Добыча древесины красного дерева пришла в упадок очень быстро. В течение нескольких десятилетий были вырублены лучшие прибрежные рощи, где росло драгоценное дерево, и эта отрасли бразильской экономики утратила свое прежнее крупное значение.

Часть II . ЗАСЕЛЕНИЕ БРАЗИЛИИ 1530-1640 гг.Глава 4. НАЧАЛО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ

В 30-х годах XVI в. португальский король окончательно убедился в том, что ни его право на бразильские земли, пусть даже опирающееся на папский авторитет, ни система подвижной береговой охраны не были достаточными, чтобы противостоять французам, все увереннее закреплявшимся в его американских владениях. Король решил применить в целях защиты этих владений более надежную меру – занять всю территорию посредством колонизации. Но здесь возникла трудность: Бразилия решительно никого в Португалии не интересовала. За исключением торговцев пау-бразил (и даже эти последние уже начинали остывать к делу, приносившему все меньше и меньше барышей), никто до того времени серьезно не интересовался вновь открытыми землями и никто не был склонен поселиться на них. Все внимание Португалии было обращено на Восток, торговля с которым в этот период достигла своего расцвета. Кроме того, королевство не располагало достаточным количеством населения. Его немногочисленным жителей, которых не насчитывалось и двух миллионов, слишком больших жертв стоили восточные экспедиции. При таком положении заселение огромного побережья Бразилии оказывалось совсем не легкой задачей. Эту трудность правительство попыталось преодолеть путем предоставления значительных выгод тем, кто изъявлял готовность отправиться колонизировать Бразилию. Такие лица облекались полномочиями, делающими их полновластными хозяевами земли и туземцев. Но и при таком условии охотников находилось мало. Об этом можно судить по социальному положению лиц (кстати сказать, всего лишь двенадцати человек), пожелавших отправиться в Бразилию: среди них не было ни одного представителя высшей знати или богатого купечества. Большинство из них потерпело неудачу в этом предприятии, а некоторые даже поплатились жизнью. Посчастливилось всего лишь двоим, причем одному из них оказал большую поддержку король.

В общих чертах план состоял в следующем: бразильское побережье разделялось (внутренние районы страны, совершенно неисследованные, в расчет не принимались) на 12 продольных секторов, протяжением от 30 до 100 лиг [20]. Эти секторы назывались капитанствами и отдавались наместникам, так называемым донатариям [21], облеченным большими полномочиями и почти королевской властью. Они имели право назначать на подвластных им территориях администрацию и судей, взимать налоги пошлины, раздавать земли и т. д. За королем оставались лишь номинальные права суверена, наподобие тех, какие имели короли в феодальной Европе. Но зато на донатариев капитанств падали все расходы по перевозке и устройству на месте переселенцев из Европы.

На эти первые колонизаторские попытки в Бразилии государственная казна затратила сравнительно крупные суммы. Донатарии, как правило, не располагавшие собственными денежными ресурсами, черпали средства как в самой Португалии, так и в Голландии, у еврейских банкиров и негоциантов. Главные надежды возлагались на торговлю саха- ром. Он являлся продуктом большой коммерческой важности для Европы. До открытия Америки его поставляли в незначительном количестве Сицилия и острова Атлантического океана, еще в прошлом веке занятые и эксплуатируемые португальцами (Мадейра, острова Зеленого мыса). Кроме того, он поступал с Востока через арабов и итальянских купцов. Объем этих поставок был настолько велик, что сахар продавался в лавках на граммы.

Бразильское побережье отличается жарким и влажным климатом, необычайно благоприятным для произрастания сахарного тростника. Что же касается рабочей силы, то сначала рассчитывали на туземцев, которые в прибрежной полосе были относительно многочисленны и миролюбивы. Эти надежды вполне оправдались на практике, а единственный фактор, неизвестный до первых попыток культивирования сахарного тростника, – качество почвы – оказался также в высшей степени благоприятным. Особенно плодородными оказались почвы на крайнем северо- востоке, на прибрежной равнине, ныне Тодосос-Сантос (бухта Всех Святых). В общем можно сказать, что все бразильское побережье по своей почве было пригодным для культивирования сахарного тростника.

На этой основе и началось действительное заселение и колонизация Бразилии. Не входя в подробное описание чередования успехов и неудач, через которые прошли первые колонисты, остановимся лишь на том, как было организовано их хозяйство. Принцип владения землей был принципом абсолютной на нее собственности. Среди прав, предоставленных донатарием капитанств, имелось, как было уже указано, право распределять земли между поселенцами по своему усмотрению. Дарованные земли, как правило, были очень велики, и участки, их составлявшие, измерялись многими лигами. Это вполне понятно: земли хватало с излишком, а аппетит на нее у этих пионеров, завербованных с таким трудом, не удовлетворялся малыми долями. Они искали в Новом Свете положения не скромных землевладельцев-крестьян, а крупных земельных магнатов, владельцев обширных латифундий. Кроме того, еще один фактор предопределял возникновение здесь крупного землевладения. Культивирование сахарного тростника с хозяйственной точки зрения было осуществимо только на крупных плантациях. Уже до того, чтобы расчистить и должным образом подготовить почву в этой тропического девственной среде, требовались соединенные усилия многих работников. Далее, работы по посадке тростника, сбору урожая и доставке его на заводы, где вырабатывался сахар, оказывались рентабельными лишь при осуществлении их в крупных масштабах. Все это было бы не по плечу мелким изолированным землевладельцам.

Таковы обстоятельства, предопределившие преобладание в Бразилии крупной земельной собственности.

Возникновение в Бразилии крупной земельной собственности и сопровождавшего ее монокультурного хозяйства было вызвано одними и теми же причинами. Тропическое земледелие имело своей единственной целью производство определенных продуктов большой коммерческой ценности. Лишь ради этой цели оно предпринималось, и без нее, его бы или совсем не начинали, или же оно тотчас бы погибло.

С развитием монокультурного земледелия в Бразилии начинает использоваться рабский труд. Португалия не располагала населением, достаточным для обеспечения своих колоний рабочей силой. Кроме того, португальцы не были склонны, как и переселенцы из других европейских стран, эмигрировать в тропики, чтобы наниматься там в батраки. В английских колониях сначала пробовали применить иные формы труда – нечто вроде полурабства белых рабочих, так называемых «работников по договору». Замена этих последних неграми не заставила себя долго ждать. Применение рабского труда в колониях американских тропиков способствовало возрождению в западной цивилизации рабства – общественной формы, почти прекратившей свое существование с момента крушения Римской империи.

Я указывал, что уже в первоначальный период колонизации в Бразилии использовался труд туземцев на добыче красного дерева. Теперь, с большим или меньшим успехом, туземцев начали использовать на плантациях сахарного тростника. Но такое положение существовало недолго. По мере того как прибывало все больше переселенцев из Старого Света и возрастал спрос на рабочую силу, падал интерес индейцев к тем безделушкам, которыми оплачивался их труд. Они становились более требовательными. Кроме того, если индеец, кочевник по своей природе, более или менее удачно справлялся со спорадической и относительно свободной работой по добыванию красного дерева, то совсем иначе получалось у него с дисциплинированным, строго организованным и оседлым видом деятельности, каким являлось земледелие. Чтобы заставить индейцев работать, начали применять силу, следить за ними самым строжайшим образом в целях предотвращения их ухода или бегства. До неприкрытого и полного превращения туземного населения в рабов оставался лишь один шаг. Еще не прошло и 30 лет с начала заселения Бразилии и возникновения там земледелия, а рабство индейцев уже успело сделаться повсеместным и прочно укоренившимся явлением.

Покорение свободолюбивых туземцев произошло не без длительной борьбы. Вначале индейские плена отходили подальше от центров колонизации, но затем, когда европейцы начали преследование индейцев, последние, в свою очередь, стали нападать на поселки белых, и когда им удавалось одержать победу, что благодаря их численному превосходству над колонистами происходило нередко, они не оставляли камня на камне в этих поселках, истребляя людей и уничтожая все попадавшее им в руки.

Это был бурный период в истории Бразилии. Между колонизаторами и туземцами происходили частые войны. Пленников, захваченных на войне, продавали, что было очень выгодным делом. Кроме того, белые всячески поддерживали и разжигали распри между отдельными индейскими племенами, и вражда между последними становилась все более ожесточенной. От всего этого, разумеется, больше всего страдали сами же индейцы, но и белым доставалось изрядно. Известно огромное количество случаев полного уничтожения только что возникших колониальных поселков. Некоторые части бразильского побережья так сильно страдали от набегов туземцев, что там совершенно не было нормально организованных поселений. Колонисты в этих областях влачили жалкое существование, периодически подвергаясь нападениям индейцев, уничтожавших плоды их труда и жилища. Такой была обстановка на территории современных штатов Баия и Эспирито-Санто, которые продолжали жестоко страдать от набегов индейцев вплоть до начала прошлого века.

Метрополия попыталась принять меры против такого положения вещей. Первый королевский указ по данному вопросу (carta regia) датируется 1570 г. Он санкционировал обращение в рабство индейцев, но лишь тех из них, которые брались в плен в «справедливой» войне. Под «справедливой» войной понималась война, ведущаяся с племенами, не желавшими подчиняться колонизаторам и вступать с ними в какие бы то ни было соглашения. За этим первым законом последовал целый ряд других. Все они исходили из принципа утверждения рабства индейцев, которое было окончательно упразднено только в середине XVIII в. Однако пережитки его в более или менее завуалированной форме сохранялись и после.

Индейский вопрос в Бразилии и связанные с ним трудности могли быть разрешены только посредством использования каких-то иных источников рабочей силы. Но и после того как стала применяться эта новая рабочая сила, колонисты никогда не прекращали попыток эксплуатировать индейцев, особенно в бедных районах, где труднее было приобрести дорого стоивших черных рабов, ввозимых из Африки. Индейцы, в свою очередь, не переставали оказывать упорное сопротивление. Например, в Сан-Висенте (ныне штат Сан-Пауло) начиная с XVII в. кипела ожесточенная борьба. Белые преследовали беглых индейцев в самых отдаленных и диких местах, где те пытались укрыться. Так возникли экспедиции, известные под названием «бандейра» (т. е. экспедиция за пределы заселенных районов). Бандейранты проникали в самую глубь континента, значительно расширяя таким образом границы португальских владений. Среди жертв этих бандейр наряду с индейцами оказались и иезуиты миссионерских пунктов, расположенных непрерывной цепью через сердце материка от реки Уругвай на юге до верховьев Амазонки на севере. Этим иезуитам удалось приручить индейцев, которые жили в пунктах, основанных «святыми отцами», и работали на них. Бандейранты периодически совершали налеты на эти поселки, отбивали у иезуитов индейцев и уводили последних в плен. Патеры, вспугнутые с насиженных мест, уступали в неравной борьбе. Территория, занятая раньше ими и потому включенная в кастильские владения, так как патеры были по происхождению испанцами, освобождалась для португальской колонизации. Охота на индейцев оказалась одним из главных факторов, обусловивших обширность территории современной Бразилии.

Однако как рабочая сила индейцы не могли удовлетворить европейцев не только по причине своего нежелания работать на белых пришельцев, но и вследствие своей недостаточной выносливости и малочисленности.

Только использование труда африканских негров разрешило для белых завоевателей проблему рабочей силы. Уже с середины XV в. португальцы вели торговлю черными рабами, приобретаемыми на африканском побережье и ввозимыми в королевство, где они использовались в качестве домашней прислуги, как чернорабочие в городском хозяйстве и даже в земледелии. Их труд применяли также на островах Мадейра и Зеленого мыса, колонизированных португальцами во второй половине XV в. Достоверно неизвестно, когда негры появились впервые в Бразилии, по некоторым сведениям их привезли туда с первой официальной партией переселенцев в 1532 г. Во второй половине XVI в. их было там уже много.

Процесс замены индейцев неграми продолжался до конца колониального периода. В таких районах, как Пернамбуко и Баия, он протекал очень быстро. В самых бедных районах, как, например, на крайнем севере (Амазония), этот процесс шел очень медленным темпом. У черных рабов имелся один очень существенный недостаток: они дорого стоили. Причиной этого была прежде всего большая смертность негров при перевозке на кораблях. Плохое питание, страшная скученность в интересах полного использования грузоподъемности судна, долгие недели, проводимые в чудовищных антисанитарных условиях, – все это приводило к тому, что только часть рабов достигала места назначения. В среднем до Бразилии добирались живыми едва 50%, причем большинство из них – больными и инвалидами. Поэтому в Бразилии цена на здорового раба всегда была очень высокой и доступной только для колонистов богатых и процветающих областей.

Организация крупных сахарнотростниковых хозяйств колонии самого начала носила один и тот же характер, независимо от того, применялся ли труд африканских рабов или полурабов индейцев. Это были крупные хозяйственные единицы со значительным количеством рабочих под непосредственным начальством хозяина или же назначенного им управляющего. Производственный процесс достигал широкого размаха благодаря обширности территории и многочисленности рабочих. Своими масштабами он резко отличался от работы на мелких земельных парцеллах, где трудился сам владелец земли или арендатор.

Центральным элементом являлось «энженьо» – нечто вроде завода, где сосредоточены приспособления для обработки тростника и изготовления сахара. Со временем наименование «энженьо» стало пониматься в более широком смысле и распространилось на все хозяйство с его землями и плантациями. «Энженьо» и «сахарнотростниковое хозяйство» стали синонимами. Нередко владелец сдавал часть своей земли мелким арендаторам, которые выращивали тростник самостоятельно, но обязывались обрабатывать его на энженьо землевладельца. Это так называемая «обязательная работа». Арендатор получал половину сахара, выработанного из его тростника, и определенный процент из полученного отдавал в уплату за арендованную землю, причем размеры этой уплаты менялись в зависимости от сезона и места и колебались между 5 и 30%. Бывали и вольные арендаторы, имевшие право обрабатывать выращенный ими тростник на любом энженьо по собственному выбору. Хотя такие мелкие производители на социальной лестнице стояли и ниже сеньоров – крупных землевладельцев, но их нельзя все же приравнять к обыкновенным крестьянам. У них тоже имелись рабы, и, независимо от того, работали ли они на собственной земле или на арендованной, их хозяйства являлись вполне самостоятельными.

Не все сахарные хозяйства располагали собственным энженьо. Это объяснялось дороговизной необходимого оборудования. Энженьо – сложное целое, состоящее из многочисленных элементов и механических приспособлений. Его составными частями были молотилка, выжималка, котел, подававший тепло, необходимое для очистки сока, и специальное помещение для перегонки, где завершался процесс получения сахара из тростника. Кроме того, при каждом энженьо имелись «главный дом», где жил владелец, «сензала» – жилище черных рабов, конторы, конюшни и другие служебные помещения вспомогательного характера. Земли энженьо использовались не только под тростниковые плантации, но и под посевы пищевых культур для пропитания многочисленного персонала, а также под лес, дававший древесину для построек.

Число рабочих, занятых в каждом отдельном энженьо, различно. Обычно в среднем энженьо было занято от 80 до 100 рабов, но бывало и значительно больше. Сохранились сведения об энженьо, хотя это относится уже к XVIII в., где было свыше тысячи рабов. Вольнонаемные работники – явление редкое, они встречались только на руководящих и специальных должностях надсмотрщиков, дистиллировщиков, изготовителей ящиков для упаковки сахара и т. д. Чаще всего это были бывшие рабы, получившие свободу.

Кроме сахара, из тростника вырабатывалась еще и водка, которая, хотя и была продуктом второстепенного значения, все же широко потреблялась в колонии и экспортировалась на африканское побережье в обмен на рабов. Наряду с перегонными камерами для водки при энженьо, существовали еще специальные заведения, предназначенные исключительно для водочного производства. Эти так называемые «малые энженьо», или «мельнички», как правило гораздо примитивнее и скромнее обычных энженьо, так как одна только перегонка водки требовала приспособлений значительно более простых и дешевых. Существовали водочные заводы, на которых было занято не больше 10 рабов.

* * *

На протяжении более чем полутора веков производство сахара в том виде, как мы его описали, составляло единственную базу бразильской экономики. Это производство имело и большое международное значение. Бразилия долгое время оставалась главным поставщиком сахара на мировой рынок, и только с середины XVII в. у нее начали появляться серьезные конкуренты – колонии Центральной Америки и Антильских островов.

Бразильская колонизация, разрешив задачи и преодолев трудности первого периода, стремительно развивалась, распространяясь на новые территории. Захват же новых территорий приводил к увеличению площадей под сахарным тростником. Как уже указывалось, Баия и Пернамбуко были главными исходными пунктами колонизации, откуда она распространялась к северу и югу, постоянно придерживаясь прибрежной полосы. Проникновению в глубь материка препятствовали климатические условия внутренних районов страны – полузасушливая зона северо-восточного «сертана» («сертан» – девственные земли и непроходимые леса). В северном направлении колонизаторская экспансия достигла Рио-Граде-до-Норте. Там плодородные земли исчезают и сменяются обширными песчаными пространствами, непригодными для какого-либо вида земледелия. Только мелкие поселения, совершенно ничтожные по значению, возникли в северной части прибрежной зоны – в Мараньяне и в устье Амазонки.

В Баие движение остановилось у залива Тодосос-Сантос и приняло здесь масштабы, которые не были превзойдены ни в каком другом районе колонии. Здесь образовался главный центр сахарного производства. На южной границе Баии (Порто-Сегуро, Ильеус) тоже возникали небольшие сахарные центры. Но враждебность индейцев, плохая почва и ряд других неблагоприятных обстоятельств помешали их развитию. В Эспи- рито-Санто произошло приблизительно то же самое. Сахарное хозяйство на юге сконцентрировалось в Рио-де-Жанейро и в Сан-Висенте. Но и эти центры в силу своей отдаленности от европейских рынков, потреблявших бразильских сахар, не достигли особенного процветания в этот первоначальный период бразильской истории. До XVIII в. они играли второстепенную роль.

Помимо сахарного тростника, с начала XVII в. началось, хотя и в меньших размерах, выращивание табака – туземного американского растения. Табак культивировался в Бразилии не только для экспорта в Европу, но и как средство для приобретения рабов на африканском побережье. Это второе его назначение было для Бразилии даже важнее первого. Когда в начале XIX в. вступили в силу ограничения торговли рабами, начался кризис табачной культуры. Но до того момента табак играл важную роль в бразильской экономике, хотя, конечно, и не мог сравниться по своему значению с сахаром.

Главный центр табачного производства находился в Баие, второстепенные табачные районы – в Сержине и в Алагоас.

Глава 5. ПОДСОБНЫЕ ВИДЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

В бразильской экономике, особенно в первой фазе ее развития, необходимо различать две формы производства. Первая форма – производство продуктов, вырабатываемых в крупных масштабах и предназначенных для экспорта (сахар и табак), вторая форма – как бы вспомогательные виды производства, назначение которых заключается в поддержании экспортного хозяйства. Сюда относится в первую очередь все, что служит для снабжения жизненными припасами населения, занятого в экспортных отраслях хозяйства. Эти продукты первой необходимости вырабатывались на месте – в фазендах, на плантациях, в энженьо. Как правило, производство их представляло самостоятельный вид хозяйства и служило исключительно для нужд работников, занятых в перечисленных хозяйственных единицах. Землевладелец применял для производства этих продуктов труд тех же самых рабов, которые были заняты в основной отрасли хозяйства. Рабам для этой цели выделялся один день в неделю, обычно воскресенье. Таким образом, рабочее население колони, занятое на крупных работах, почти целиком поглощавших его время и силы, вынуждено было заниматься, кроме того, производством продуктов питания для собственных нужд.

Городские центры в первые полтора века колонизации были очень малы. Их население состояло главным образом из чиновником административного аппарата и торговцев. Все же число городских жителей было достаточно велико для того, чтобы проблема их снабжения приобрела большую важность. Частично их снабжали своими излишками крупные землевладения, но этого было недостаточно. Производство сахара находилось в фазе процветания, цены держались на высоком уровне, и, следовательно, все усилия крупных хозяйств прежде всего были направлены на выработку этого вида сельскохозяйственной продукции. Поэтому были созданы вспомогательные виды хозяйства, продукция которых предназначалась исключительно на удовлетворение спроса местного населения. Это были мелкие хозяйственные единицы, по типу приближающиеся к европейским фермам, где работал сам владелец и члены его семьи. Очень редко в таком хозяйстве имелся раб. Большей частью мелкие самостоятельные производители происходили из туземных слоев населения. Первые поселенцы, естественно, были вынуждены в самом начале прибегнуть к помощи индейцев для удовлетворения своих насущных потребностей. Индейцы хотя и находились на низкой ступени культурного развития, все же были знакомы с земледелием в зачаточной и полукочевнической форме. В снабжении белых пришельцев предметами первой необходимости они видели средство для приобретения европейских товаров и различных предметов ничтожной ценности, но имевших для индейцев большую притягательную силу. Вследствие этого многие из них поселились близ колониальных центров, сменив свой кочевой образ жизни на оседлый. Смешавшись постепенно с европейцами, переняв их обычаи и бытовые особенности, хотя и преломленные сквозь призму их собственных традиций, эти индейцы положили начало образованию промежуточного слоя бразильского населения, далеко отстоявшего как от крупных земельных собственников, так и от рабов и получившего впоследствии наименование «кабокло».

Продукты вспомогательного вида земледелия, обслуживавшего нужды населения, были по большей части туземного происхождения. В этих мелких вспомогательных хозяйствах возделывались различные виды злаков и в первую очередь маниок – растение, которое было основным видом питания в колонии и культивировалось в ней повсеместно. За маниоком следовал маис, особенно ценный потому, что мог быть использован в качестве великолепного корма для скота, а также рис и фасоль. Овощи никогда не имели широкого распространения в колонии. Их заменяло изобилие фруктов очень высокой питательности. Местная флора Бразилии насчитывает большое количество съедобных и сочных видов фруктов, кроме того, и европейцы завезли туда и успешно культивировали много видов фруктов, в особенности бананы и апельсины.

Подсобные виды хозяйства, производившие сельскохозяйственную продукцию для внутренних нужд, должны были разрешить одну из самых трудных задач, стоявших перед населением колоний, – обеспечить снабжение жизненными припасами наиболее густо населенных центров, где недостаток в продуктах питания давал себя чувствовать почти постоянно. Положение стало особенно серьезным с XVIII в., когда городские центры значительно развились. Но трудности в этом отношении существовали с самого начала колонизации, и законодательство уделяло им много внимания. Были изданы специальные указы, обязывавшие землевладельцев выращивать маниок и другие виды пищевых растений. Земли предоставлялись лишь при условии, что получавшие их во владение лица будут с самого первого года концессии производить продукты питания. Применялся и еще целый ряд различных мер. Однако все эти указы не дали ощутимых результатов. Всеобщее внимание было устремлено на производство сахара, экспорт которого приносил высокие барыши. Некий сеньор, владелец крупного энженьо, дошел даже до того, что бросил прямой вызов правительству. «Я не засею ни одной пяди моей земли маниоком, – писал он, обращаясь к властям. – Я не буду делать такой глупости – отнимать землю из-под лучшей сельскохозяйственной культуры нашей страны, чтобы отдать ее под худшую…» Такая позиция крупных землевладельцев и хозяев энженьо вполне понятна. Производство продуктов питания их не интересовало, им было гораздо выгоднее приобретать эти продукты, пусть даже по высоким ценам, а на собственных землях выращивать сахарный тростник, приносящий большой доход. Так как сеньорам принадлежала большая и лучшая часть пригодных для обработки земель, то проблема питания так и не могла никогда быть удовлетворительно разрешена. Население колонии, исключая только самые обеспеченные его слои, всегда жило в состоянии хронического недоедания. Особенно страдали городские жители.

Важные последствия, к которым это в конце концов привело, в достаточной мере оправдывает необходимость проводить строгое различие между этими двумя сферами бразильского хозяйства: крупным, работающим на экспорт, и мелким, вспомогательным, работающим на удовлетворение нужд населения. Не уяснив себе этого различия, нельзя понять основной черта жизни колонии: с одной стороны, изобилие, процветание и интенсивная хозяйственная деятельность, а с другой – отсутствие удовлетворения самых элементарных потребностей широких слоев населения и голод.

К вспомогательным видам сельского хозяйства относилось и скотоводство. Говядина была одним из основных продуктов питания колонии. Но несмотря на значительную роль, которую скотоводство играло при колонизации и заселении новых территорией, оно осталось второстепенным и подсобным видом хозяйства. Им пренебрегали ради основных видов хозяйства. Культура сахарного тростника занимала плодородные и цветущие прибрежные земли, и для скотоводства оставались лишь значительно менее удобные земли внутри страны, использование которых оказывалось очень затруднительным. На землях северо-востока осадки выпадали нерегулярно и в малом количестве. Большая часть осадков выпадала обычно на протяжении двух или трех месяцев. Нередко случались продолжительные засухи, когда в течение нескольких лет совершенно не было дождей. Все это создавало чрезвычайно неблагоприятные условия для скотоводства. За исключением очень немногих крупных рек, все остальные в этой огромной северо-восточной области, площадью более 1 млн. км2, носят непостоянный характер: бывают периоды полного и длительного отсутствия воды, сменяющиеся очень краткими периодами, когда клокочут бурные потоки. Растительность состоит из гидрофильных растений, среди которых преобладают кактусовые. Только в очень редких случаях, когда выпадает достаточно дождей, там появляется более пригодная для корма скота растительность, которая, однако, очень скоро гибнет от засух, приходящих на смену дождям.

Нетрудно понять, каково должно быть в таких условиях качество и количество скота. Достаточно сказать, что число голов скота на 1 млн. км2 никогда не превышало 2 млн., т. е. в среднем две головы на один километр. Качество скота тоже очень невысоко, в среднем каждое животное дает не больше 120 кг мяса и притом очень низкого качества.

Невзирая на неблагоприятные условия, а частично даже благодаря им, так как они способствовали до некоторой степени распространению скотоводства на большие территории, скотоводческие фазенды возникали и умножались очень быстро. Исходными пунктами этого распространения были Баия и Пернамбуко. Из Баии они распространялись в северном и северо-восточном направлениях, к реке Сан-Франсиско, на берегах которой они образовались уже в течение XVII в. Из Пернамбуко это движение также направлялось к северу и северо-востоку; там фазенды заняли места, где теперь находятся штаты Параиба и Рио-Гранде-до-Норте. Пунктом второстепенного значения, тоже послужившим исходной точкой распространения скотоводческих фазенд, был Мараньян, где фазенды располагались по берегам реки Итапикуру.

Быстрота, с которой такие фазенды возникали и распространялись в северо-восточной глуши, частично объясняется все возраставшим потреблением мяса жителями побережья, где увеличивалось количество плантаций сахарного тростника и возрастало в связи с этим население. Но главным образом она объясняется той легкостью, с которой подобные фазенды можно было основать: построить хижину, обычно покрываемую соломой или листьями пальмы карнаубейры (дерева, растущего в тех краях в изобилии); соорудить примитивные загоны, ввести в них несколько сот голов скота – и все готово. Десять-двенадцать человек составляли вполне достаточный персонал; их набирали среди индейцев и метисов, пригодны для этого были и лица, вынужденные избегать встреч с полицией прибрежных районов: беглые рабы, преступники, бежавшие от правосудия, всякого рода проходимцы, которыми кишели эти глухие места, всем предоставлявшие убежище и обеспечивавшие сохранение свободы.

Фазенды обычно располагались по берегам рек и занимали площадь не менее трех лиг. Отсюда общее название «рибейра» (побережье) для многих населенных пунктов на северо-востоке страны, восходящее к этим прибрежным фазендам. Между двумя фазендами всегда сохранялась нейтральная зона размером не менее одной лиги, где владельцы смежных фазенд не имели права возводить строений или каким-либо другим способом использовать эту землю. Такие промежуточные участки были нужны в качестве разграничительных вех для предотвращения смешения животных двух различных стад и для того, чтобы одно стадо не заходило на пастбище, предназначенное для другого.

Пастухи пользовались большой свободой. На этих огромных пространствах, скудно заселенных, без представителей властей, трудно было уследить за работавшими рабами. Фазендой заведовал управляющий, так называемый «скотник», сам же владелец, обычно обладавший многими фазендами, предпочитал, как правило, жить в крупных центрах морского побережья.

Для снабжения колониальных поселений на юге (Рио-де-Жанейро, Сан-Висенте) создаются другие скотоводческие хозяйства. В эту первую фазу колонизации Рио-де-Жанейро снабжалось мясом главным образом с Гойтаказских полей, расположенных к востоку от современной бразильской столицы. Сан-Висенте, а частично и Рио-де-Жанейро получали скот с полей Кампос-Жераис («Общие поля»), простирающихся к югу от нынешних штатов Сан-Пауло и Парана. В этих областях природные условия значительно благоприятнее, чем на северо-востоке. Качество скота поэтому выше, численность его больше. Как следствие, фазенды здесь не были разбросаны на таких больших расстояниях, как на северо-востоке. Впрочем, последнее обстоятельство объясняется еще и тем, что в течение двух первых веков колонизации как Рио-де-Жанейро, так и Сан-Висенте были второстепенными центрами, менее заселенными, чем северные районы страны, и поэтому нуждались в меньшем количестве мяса.

Часть III . РАСШИРЕНИЕ КОЛОНИЗАЦИИ 1640-1770 гг.Глава 6. НОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ И АДМИНИСТРАТИВНАЯ СИСТЕМА В КОЛОНИИ

С 1580 по 1640 г. португальская корона была соединена с испанской. Находясь под владычеством испанского монарха, Португалия управлялась вице-королем. Это был мрачный период португальской истории. Интересами Португалии совершенно пренебрегали. Королевство было вынуждено принимать участие в гибельной военной политике Габсбургов в Европе, поставляя для них людей и накопленные богатства. Испанское владычество привело Португалию к разорению. Ее флот был разрушен, ее колониальная империя сведена на нет. Нидерланды и Англия, с которыми Испания находилась в состоянии почти непрерывной войны, заняли значительную часть португальских владений. Для Португалии окончательно прекратилась ее торговля с Азией. Мелкие колонии, которые ей все же удалось сохранить на Востоке, не имели большого значения. От прежней заморской империи у нее остались лишь Бразилия и кое-какие владения в Африке. Последние имели значение только как поставщики рабов для Бразилии. Но и в Бразилии португальскому владычеству угрожала опасность. Англичанам и голландцам удалось прочно захватить на долгие годы большую часть колонии. В 1630 г. они укрепляются в Пернамбуко и оттуда распространяют свои завоевания на юг от Алагоас и на север до Мараньяна. Только после восстановления португальской независимости голландцы были окончательно изгнаны из Бразилии (1654 г.).

Все эти обстоятельства предопределили коренное изменение колониальной политики Португалии. Существование европейского королевства и его процветание становились в зависимость от колоний. Надо было извлекать из них максимальную выгоду. С другой стороны, обеднение Португалии. Лишившейся своей азиатской торговли, которая на протяжении более ста лет являлась основным источником ее доходов, породило широкую эмиграцию португальцев. Они устремились в американскую колонию на поиски средств к существованию, которых уже нельзя было добыть в метрополии. С середины XVII в. португальская эмиграция в Бразилию достигает значительных размеров. Временами она грозит совершенно обезлюдеть такие важные области Португалии, как, например, Миньо; это вызывает энергичные меры для приостановления эмиграции. В течение века издаются один за другим ограничивающие ее законы, но само обилие их свидетельствует о том, что они оказывались недостаточно эффективными.

Естественно, что для Бразилии эти обстоятельства имели очень важные последствия. Они предопределили быстрый рост ее населения и расширение колонизаторского движения, которое до первой половины XVII в. ограничивалось узкой полосой побережья лишь с отдельными небольшими островками за пределами этой полосы. Но со второй половины XVII в. колонизация распространяется шире и захватывает территории, официально принадлежащие Испании. За одно столетие с 1650 г. португальцы заняли, хотя и не сплошь, всю территорию, составляющую нынешнюю Бразилию. Когда в 1750 г. и позже формулировались договоры, окончательно разграничившие португальские и испанские владения на американском континенте, Испания была вынуждена признать господство Португалии над всей той частью Южной Америки, которая составляет теперь Бразилию. Португальский колонизатор твердо и окончательно занял эти земли. Упадок португальского королевства повлек за собой заселение и развитие этой страны.

Непрерывный приток в Бразилию многочисленных поселенцев не сразу дал себя ощутить как положительный фактор. Соперничество новых колонистов с теми, которые уже обосновались до них, приводило вначале к столкновениям, нередко выливавшимся в форму вооруженной борьбы. Последние годы XVII в. и первые годы XVIII в. отмечены рядом более или менее серьезных столкновений между ранее обосновавшимися колонистами и новыми пришельцами. Усиление государственного управления в середине XVIII в. положило конец этой вражде. Однако соперничество продолжало существовать в скрытой форме и в начале XIX в. вылилось в открытую борьбу за отделение Бразилии от европейской метрополии.

По мере того как возрастал приток новых поселенцев, усиливалось и совершенствовалось колониальное управление, начиная с системы губернаторства. В начале колонизации в Португалии еще не существовало специального государственного аппарата, предназначенного для управления колониями. Вопросы, касавшиеся колоний, разрешались органами управления самой метрополии. Во время испанского владычества в Португалии в 1604 г. был создан по образцу севильского совета «Совет по делам Индий». Но после восстановления португальской монархи (1640 г.) делами колонии опять занялись органы управления метрополии.

Что касается местного управления в Бразилии, то централизация и усиление королевской власти дали себя здесь почувствовать весьма ощутимо. Старинные дарованные капитанства все более и более ставятся в зависимость от губернаторов, назначаемых королем. Уже в 1548 г., накануне упразднения большей части дарованных капитанств, образуется общее правление, которое хотя и считается с правами феодальных сеньоров, стоящих во главе капитанств, тем не менее берет в свои руки общее над ними руководство. Начиная с конца XVII в. правомочия и юрисдикция донатариев все больше ограничиваются и поглощаются королевскими губернаторами.

Постепенно эти правомочия сводятся исключительно к финансовым функциям, управление же осуществляют представители короля. В конце концов донатарии исчезают совершенно, так как их лишают покупки наследственных прав, которой они до того времени пользовались. В середине XVIII в. все капитанства возвращаются под непосредственную власть короля и впредь управляются его ставленниками.

Еще большую роль сыграл в усилении управления Бразилией со стороны метрополии упадок местных органов власти – так называемы «муниципальных палат». По типу институтов королевства здесь были созданы избирательные органы местного управления. В самой Португалии муниципальные палаты к моменту начала колонизации Бразилии уже утратили в значительной мере свое значение. Но это не помешало органам, созданным в колонии по их образцу, играть очень важную роль. Объясняется это тем обстоятельством, что колонисты жили довольно изолированно, а местное управление недостаточно хорошо осуществлялось донатариями, безразличными ко всему, что не касалось непосредственно их финансовых интересов. Значительная часть общественных дел разбиралась и разрешалась «камерами», которые на определенном коротком отрезке истории Бразилии являлись почти единственным законодательным и исполнительным органом.

Все резко изменилось в середине XVII в. Прямые представители королевской власти не замедлили прибрать к своим рукам все рычаги управления и свести в конечном итоге «камеры» к роли простых исполнителей своих распоряжений. Одним из самых сильных ударов, нанесенных местной власти, было введение так называемых «судей извне» (juizes de fora) вместо «судей обыкновенных» (juizes ordinaries), выбираемых по принципу народного голосования и являвшихся председателями и камерах. В 1696 г. «судьи извне» были назначены самим королем в Баие, Рио-де-Жанейро и Пернамбуко, т. е. в трех самых важных населенных пунктах колонии. Таким образом, в самой столице (в то время столицей была Баия) принцип всенародного избрания заменялся королевским назначением.

Кроме названых мероприятий, можно указать еще ряд других, свидетельствующих о прогрессирующей централизации общественного управления в интересах королевской власти и в прямой ущерб местной автономии. До определенного момента политика метрополии характеризовалась широким либерализмом. За исключением монополии определенных промыслов, как, например, разработки пау-бразил, труд колонистов и их торговля как в пределах колонии, так и с заграницей были абсолютно свободны.

Одним из проявлений этого либерализма было отношение к иностранцам. Последние могли совершенно свободно обосновываться в колонии, заниматься любой деятельностью и свободно вести торговлю между Бразилией и иностранными государствами, не подвергаясь никаким ограничениям. В первый век колонизации мы встречаем много чужеземцев, оседающих в Бразилии для подержания прямой торговой связи с иностранными государствами, например с Англией. С установлением испанского владычества вводится уже ряд ограничений. Испания распространяет на попавшие под ее власть португальские колони характерные черты своей экономической политики. Но не так-то легко было сломить укоренившиеся навыки. Несмотря на законодательные постановления, в Бразилии еще долгое время сохраняется свобода сношений с другими государствами, выливающаяся иногда в форму прямой контрабанды. Об этом свидетельствует, в частности, повторное издание предостерегающих постановлений.

Португалия, вновь обретя свою независимость, стала не только придерживаться испанской политики, но и проводить ее еще более жестко. В 1661 г. устанавливается ряд карательных мер в отношении тех, кто способствовал нелегальной торговле иностранных кораблей в водах Бразилии. Уступки делались только несколькими иностранным державам, находившимся в дружественных отношениях с португальским монархом, только что вступившим на трое и чувствовавшим себя на нем не особенно твердо. К числу таких держав относились Англия, Голландия и Франция. Им разрешалось посылать свои корабли в Бразилию, но только при условии, чтобы эти суда вливались в состав флотилий, отправлявшихся из Португалии. Уже в конце XVII и в начале XVIII вв. мы находим иностранных купцов, обосновавшихся в Бразилии. До сегодняшнего дня один из главных кварталов Рио-де-Жанейро сохраняет название Фламандского – напоминание о колонии некогда обосновавшихся там нидерландских коммерсантов. В главных населенных пунктах даже учреждаются иностранные консульства. Однако на протяжении XVIII в. все это постепенно исчезает. К середине XVIII в. бразильская торговля и право обоснования в стране сохраняются исключительно за представителями португальской нации.

Но не только иностранцев коснулся новый курс экономической политики. Ограничения распространялись также и на португальских подданных, особенно на бразильских колонистов. В 1660 г. были запрещены отдельные плавания как в Бразилию, так и из нее. Корабли должны были курсировать в составе флотилий по заранее установленному маршруту. Это было введено для избежания нападений корсаров, которыми в ту эпоху кишели моря, а также в целях облегчения фискального контроля над торговлей и для борьбы с контрабандой.

Еще до введения этих ограничений были применена широкая система торговых монополий. Только строго определенному контингенту лиц предоставлялось исключительное право осуществлять внешнюю торговлю колонии. Первая такая компания была учреждена в Бразилии в 1647 г. Ей была предоставлена торговая привилегия сроком на 20 лет. В сферу деятельности компании входило все побережье от Рио-Гранде-до-Норте до Сан-Висенте, т. е. самые богатые районы колонии. По желанию компании эта привилегия могла быть продлена еще на 10 лет. Помимо многочисленных преимуществ в области торговли, компания получала в свою монополию вино, уксус, рожь и овощи, необходимые для потребления в Бразилии. Предоставление этой привилегии вызвало многочисленные протесты. В конечном итоге оно повредило интересам колонистов, серьезно расстроив снабжение населения указанными продуктами. Двенадцать лет спустя, в 1659 г., привилегия была аннулирована, но члены компании получили щедрое возмещение за понесенный ущерб.

Территория колонии, оставшаяся вне пределов привилегии – Пара и Мараньян – в 1682 г. была также отдана в руки компании. В результате в Мараньяне началось волнение (так называемый «бунт Бекмана), имевшее очень серьезные последствия.

Политику привилегий и монополий можно наблюдать и в других секторах. Особенно сильно ударила по интересам населения колонии соля- ная монополия. Право продажи соли в Бразилии было предоставлено исключительно ограниченному числу коммерсантов. Добыча же соли на территории Бразилии была запрещена (1665 г.) во избежание подрыва монополии. Начиная с 1647 г. проводился также ряд мероприятий, направленных против выработки водки, чтобы защитить от конкуренции производителей виноградных вин в Португалии.

По мере того как вместе с ростом населения в колонии усиливались и развивались стремления к самостоятельной хозяйственной деятельности, политика экономических ограничений усиливалась. Старались воспрепятствовать изготовлению любого продукта, в котором метрополия и ее торговля не были непосредственно заинтересованы и который мог бы конкурировать с продукцией самой метрополии. Так было покончено с культурами оливы и винограда, принадлежащими к числу главных бо- гатств Португалии, с пряностями (в особенности с перцем и канелой), которые могли повредить интересам метрополии в азиатской торговле. Когда в 1688 г. распространилось известие (оно оказалось ложным) об обнаружении в Мараньяне залежей железа, королевский декрет воспретил их разработку, так как последняя нанесла бы существенный ущерб торговле королевства, поскольку железо являлось самым ходким товаром, которым метрополия снабжала колонию [22].

Сказанного вполне достаточно для характеристики новой экономической политики Португалии, заменившей либерализм прежних времен режимом монополий и ограничений, имевших своей целью широкое использование колонии в интересах метрополии. Таким путем королевство старалось компенсировать все то, что им было утрачено на Востоке, откуда голландцы, англичане, а позднее и французы вытесняли португальцев. Португальцы хотели сделать свою американскую колонию простым производителем и поставщиком продуктов, которые можно было бы с большой прибылью продавать на европейских рынках. Эта цель Португалией была достигнута путем проведения в Бразилии сурового режима экономических ограничений и административного давления.

Глава 7. ДОБЫЧА ЗОЛОТА И АЛМАЗОВ. ЗАНЯТИЕ ЦЕНТРАЛЬНЫХ ЮЖНЫХ ОБЛАСТЕЙ

Интерес метрополии к Бразилии и вытекающая из него последовательная политика экономических ограничительных мер и административного давления особенно усилились с начала XVIII в., когда в колонии были открыты первые месторождения золота. В течение почти всего века добыча золота в Бразилии находилась в центре внимания Португалии. Все остальные промыслы приходят в упадок; районы, где они были ранее развиты, беднеют, и население этих районов быстро уменьшается. Все меркнет перед новым светилом, взошедшим на горизонте; даже сахар, бывший на протяжении полутора веков главным стимулом колонизации, уступает свое первое место.

Драгоценные металлы интересовали португальцев с самого начала колонизации. Ранние открытия испанцев в Мексике и Перу разожгли воображение обитателей Португалии и вселили в них уверенность, что в любой части Америки обязательно должны находиться драгоценные металлы. Нашлось немало предприимчивых авантюристов, которые, в твердой надежде обнаружить такие залежи, уже с самых первых времен занятия бразильского побережья проникали на неисследованные территории. Об их попытках сохранились лишь скудные сведения. Почти все эти люди погибли: те из них, кому удалось преодолеть опасности дикой природы, пали от рук туземцев.

Надежды не оправдались – залежей драгоценных металлов обнаружено не было. В противоположность коренным жителям Мексики и Перу бразильские туземцы, стоявшие на очень низком уровне культуры, золотом не интересовались. Колонисты безуспешно искали его в течение почти двух веков.

Только в последние годы XVII в. были произведены первые значительные находки. Они явились результатом упоминавшихся нами выше экспедиций бандейрантов вглубь страны. В 1696 г. золото было найдено в районе, который теперь составляет центральную часть штата Минас-Жераис, около города Оуро-Прето – город «Черного Золота». За этой первой находкой последовал целый ряд других. К середине XVIII в. разработки золота в Бразилии достигли своего максимального территориального распространения и наивысшего уровня добычи.

В отличие от земледелия и других видов деятельности в колонии золотодобывающая промышленность с самого начала была строго регламентирована. Уже в связи с первыми скромными находками в Сан-Висенте был установлен подробный регламент. Основные положения этого регламента сохранили свою силу и в дальнейшем, хотя в него и были внесены некоторые изменения: была допущена свободная добыча метала, но под контролем правительства – королевство в виде пошлины неизменно удерживало за собой пятую часть добываемого золота. После находок в Минас- Жераис старый закон был заменен «Регламентом суперинтендантов гуарда-морес [23] и государственных уполномоченных по золотым приискам», изданным в 1702 г. Этот регламент с некоторыми незначительными изменениями сохранялся в силе до самого конца колониального периода.

В общих чертах установленная система сводилась к следующему: для того чтобы руководить добычей золота и взимать пошлину (так называемый «кинто» – пятая часть), было создано специальное управление – Интендантство приисков» с суперинтендантом во главе. Такие интендантства организовывались в каждом капитанстве, где обнаруживали полото. Они были совершенно независимыми от губернаторов или каких- либо иных колониальных властей и подчинялись непосредственно правительству метрополии в Лиссабоне.

О всяком новом нахождении золота надлежало под страхом тяжких наказаний сообщать в местное интендантство. Специальные компетентные чиновники (гуарда-морес) немедленно отправлялись на новый золотоносный участок, производили его демаркацию и в заранее назначенный день совершили распределение частей этого участка между добытчиками. В этом распределении участвовали все желающие. Производилось оно пропорционально числу рабов, которых мог выставить каждый претендент. До начала распределения тот, кто обнаружил залежи, имел право выбрать «дату» (датами назывались части золотоносных участков). После него выбиралась для себя «королевская фазенда», причем сама она никогда не разрабатывала своих участков, а продавала их с аукциона.

Как упоминалось выше, «королевская фазенда» облагала добываемое молото высокой пошлиной, равной пятой части всей добычи. Взимание этой пятой части имеет длинную и бурную историю. Золотоискатели, естественно, стремились как-либо избегнуть столь значительного изъятия из своей добычи. На приисках кипела постоянная борьба: казна требовала ей положенное, а золотоискатели всячески старались скрыть истинные размеры своей добычи. Применялись косвенные меры для обеспечения поступлений пошлины в золоте за каждого занятого на приисках работника. Но эта система не дала положительных результатов, так как пошлина взималась и в тех случаях, когда производились еще только предварительные изыскательные работы, которые часто оказывались безуспешными. В конце концов после многих колебаний и изменений была установлена следующая окончательная форма взимания пошлины: были созданы специальные плавильни, куда в обязательном порядке сдавалось все добытое золото; там оно расплавлялось, из расплавленной массы изымалась пятая часть – кинто, а остальное золото, отмеченное королевской чеканкой (возникло даже выражение «кинтировать» золото), возвращалось добытчику. Только слитки с королевским знаком (их много сохранилось и до наших дней) имели свободное обращение в стране. Продажа золота в виде песка, пластинок или слитков без королевского клейма была строжайше запрещена [24]. Лица, у которых находили такое «нелегальное» золото, приговаривались к конфискации всего имущества и бессрочной ссылке в португальские колонии в Африке.

Но королевская фазенда не остановилась на этих мерах для защиты своих интересов. Так как даже небольшие, могущие быть легко спрятанными количества золота обладают большой ценностью, то, чтобы помешать такой форме злоупотребления, правительство установило ежегодный минимум, которого обязательно должно было достигать кинто. Этот минимум составлял 100 арроба (около 1500 кг). Когда кинто оказывалось меньше 100 арроба, производилось насильственное взимание недостающего количества с населения. Каждый человек, независимо то того, золотодобытчик он или нет, должен был что-нибудь внести. Устанавливались специальные налоги на товары, на рабов, на средства транспорта и т. д. Правительство могло обложить налогом любую форму собственности. Нетрудно представить, к каким актам насилия и злоупотреблений это приводило. Когда объявлялся такой насильственный сбор, капитанство, которому предстояло стать его жертвой, приходило в неописуемое волнение. Мобилизовывались воинские части, население жило в постоянном страхе: частные дома могли подвергнуться в любой час дня и ночи этому узаконенному ограблению, тюрьмы переполнялись. Проведение сбора часто растягивалось на месяцы. На это время исчезали всякие гарантии неприкосновенности личности и частной собственности. Любой человек мог за один час лишиться всего своего имущества, свободы, а иногда и жизни. Эти поборы вызывали такое раздражение у населения, что производить их можно было только в период расцвета золотодобывающей промышленности, когда на фоне всеобщего благоденствия взимание налогов не влекло за собой разорения жертв, а лишь наносило ущерб их материальному благополучию. После того как начался упадок золотых приисков, поборы производились все реже, несмотря на то, что с 1762 г. кинто никогда уже больше не достигало назначенных 100 арроба золота. В последний раз насильственный побор был объявлен в 1788 г., но его пришлось экстренно отменить, так как власти получили достоверные сведения о готовившемся в Минас-Жераисе всеобщем восстании, которое должно было вспыхнуть в момент начала побора (заговор Тираденте- са). Таким образом, решительность и воля народа оказались сильнее правительственной власти.

Теперь рассмотрим, как была организована и как производилась разработка золота. Существовало два типа разработок. Первый – прииски – применялся там, где залежи были достаточно велики. Прииски были довольно крупными предприятиями, оснащенными специальной техникой, со значительным количеством занятых рабочих под руководством владельца или назначенного им управляющего. Рабочие почти все состояли из африканских рабов; вольнонаемный труд являлся исключением и начал появляться лишь к концу XVIII в.

Индейцы не использовались вовсе. Система приисков соответствовала периоду расцвета золотых промыслов, когда золото имелось в изобилии и добыча производилась в широких масштабах. Вторым типом разработок была добыча, осуществляемая отдельными золотоискателями, располагающими очень примитивным оснащением. Добытчики золотого песка обычно ведут разработку не в каком-нибудь определенном пункте, как это имеет место на приисках, а переходят с места на место и добывают золото там, где его обнаружат и где место еще не занято другими. Иногда они объединяются в довольно большие группы, но все же каждый из них действует самостоятельно. Часть таких индивидуальных добытчиков – свободные люди, и добываемое ими золото – их собственность; часть же – рабы, с которых их господа требуют определенное количество золота; все, что остается сверх этого количества, они имеют права сохранить для себя. Наиболее счастливым из таких добытчиков- рабов удается в конце концов купить себе на добытое золото свободу. Золотоискатели-одиночки всегда существовали на золотых приисках в колонии. Но число их, естественно, возрастает по мере того, как залежи истощаются и скудная добыча не окупает затрат на сложное и дорогостоящее оснащение приисков. Система индивидуальных добытчиков процветала в конце XVIII в., когда золотодобывающая промышленность Бразилии находилась уже в состоянии упадка.

Сокращение добычи золота становится заметным уже с середины века. Оно было вызвано несколькими причинами, главная из которых – истощение залежей. Бразильское золото в большей своей части наносное и встречается по преимуществу в руслах рек и по их берегам. Это результат геологического процесса тысячелетней давности: вода размыла первоначальные компактные массы золота и распылила их по поверхности на большие расстояния. Отсюда – малая концентрация золотого песка в одном пункте и быстрое истощение даже самых богатых из таких месторождений. В конечном итоге золота осталось так мало, что оно не могло больше окупать содержание крупных приисков. Его едва хватало для того, чтобы скромные золотодобытчики-одиночки могли обеспечить себе средства к существованию. Такое положение сохраняется и по сегодняшний день. По всей центральной Бразилии (в штатах Мато-Гроссо и Баия) золото еще встречается на берегах почти всех рек, но в таких ничтожных количествах, что добыча его была бы предприятием явно убыточным.

Естественные скопления золота, которые устояли против геологического процесса выветривания, в Бразилии чрезвычайно редки и отличаются малым процентным содержанием золота. Самая крупная и богатая золотая жила страны, разрабатываемая и поныне, находится в Морро- Вельо в штате Минас-Жераис. Она дает 10,4 г золота на тонну руды, в то время как в современных крупных центрах золотодобычи (например, в Австралии) хорошей считается жила, приносящая вдвое больше этого количества. Но и эти редкие и бедные золотые россыпи золотоискатели XVIII в. не в состоянии были разрабатывать должным образом из-за несовершенства техники. Добыча наносного золота, находящего на небольшой глубине, не представляла особых трудностей. Но когда пришлось углубляться в недра земли, производить изыскания, бразильские золотоискатели оказались беспомощными как в силу своего технического невежества, так и из-за отсутствия необходимого оборудования. Пытались выйти из положения путем объединений усилий нескольких предпринимателей, организовавших различные лиги и общества. Но для успеха таких коллективных начинаний недоставало необходимого духа товарищества среди их участников. Что же касается отсутствия технических знаний, то здесь главная вина ложилась на власти. Они держали колонию в полной культурной изоляции, не позаботились ввести хотя бы самое элементарное обучение, закрыв, таким образом, колонистам всякий доступ к техническим знаниям, которые могли бы помочь им в их деятельности.

Колониальные власти тормозили развитие золотодобывающей промышленности и ускорили ее закат не только тем, что препятствовали распространению технического образования. Вся система регулирования этой промышленности имела губительные последствия. Власти проявляли повышенный интерес лишь к взиманию кинто, которое должны были им выплачивать золотоискатели. Однако, не взирая на применение насильственных поборов и других драконовских мер, полное кинто обеспечить не удавалось на протяжении полувека, когда золотое кинто в Минас-Жераис со 118 арроба в 1754 г. упало к началу XIX в. до 35, управителям ни разу не пришло на ум иного объяснения этому факту, кроме мошенничества со стороны золотоискателей. Отсюда – репрессии, о которых мы рассказывали выше. Не было сделано никакой попытки внести какие-либо усовершенствования в самый процесс золотодобычи. Вместо того чтобы прибегнуть к помощи специалистов в области техники, посылались сборщики специалистов в области техники, посылались сборщики пошлин, опирающиеся на вооруженную силу. Персонал интендантов состоял из жадных к наживе бюрократов, заинтересованных только в получении наибольших материальных выгод для казны и для себя. На протяжении целого столетия среди них не было людей, обладавших техническими знаниями в области золотодобычи. Если золотоискатели, изпытавшие под тяжестью непосильных пошлин, осмеливались выразить свое недовольство, на них сейчас же обрушивалась суровая кара.

При таких условиях не приходится удивляться преждевременному упадку золотодобывающей промышленности в Бразилии. К концу XVIII в. все до той поры разрабатывавшиеся поверхностные залежи золота оказались исчерпанными на всем обширном пространстве их нахождения. Истощение легко доступных поверхностных залежей предрешало крушение золотопромышленности. В период ее расцвета ничего не было сделано для предотвращения могущих возникнуть затруднений. Невежество, рутина, организационная беспомощность царили на приисках. Средства, необходимые для восстановления промышленности, для реорганизации ее на новых основах, продиктованных истощением разработок, отсутствовали. Все, что собиралось при помощи системы непосильных пошлин, государственная казна растрачивала на мишурное великолепие португальского двора, на дорогостоящий паразитический правительственный аппарат и на обогащение ловких авантюристов. Всего этого было вполне достаточно, чтобы завершить крушение золотодобывающей промышленности в колонии.

* * *

Кроме золота, в описываемую эпоху в колонии добывались алмазы. Бразилия явилась первым крупным поставщиком этого драгоценного камня на европейские рынки. До этого алмазы в ограниченном количестве поступали в Европу из Индии, а крупные южноафриканские месторождения были открыты только в последней четверти прошлого века. Таким образом, добыча алмазов в XVIII в. была монополией Бразилии. Первые находки, произведенные золотоискателями (алмазы встречаются в Бразилии в золотоносных района), относятся к 1729 г. Вначале добыча алмазов, так же как и золота, была свободной, с обязательной выплатой кинто. Но в силу того, что было очень трудно вычислить и определить кинто для камней, весьма отличающихся один от другого по величине и по качеству и, кроме того, встречавшихся на очень ограниченной территории, от этой системы взыскания пошлины отказались и применили другую. Португалия во всех делах, касавшихся ее колонии, неизменно преследовала в первую очередь интересы собственной казны. Так поступила она и на этот раз.

Территория, на которой встречались алмазы, была тщательно демаркирована и полностью изолирована от внешнего мира. Эта территория, получившая название «Бриллиантового округа», позднее выросла в современный город Диамантина (Бриллиантовый горд) в штате Минас-Жераис. Право на разработку предоставлялось ограниченному числу избранных лиц, принимавших на себя обязательство выплачивать определенный процент за это право. В 1771 г. королевская казна монополизировала право на разработку алмазов. Было создано «Главное алмазное управление» под руководством специального интенданта. Это управление, так же как и «Золотое управление», было совершенно независимо от каких-либо органов колониальных властей и отчитывалось в своей деятельности непосредственно перед королевским правительством в Лиссабоне. Автономия Главного алмазного управления простиралась на всю демаркированную территорию. Бриллиантовый округ жил своей собственной жизнью, полностью изолированный от остальной части страны, как некое чужеродное тело в организме колонии. Организация его была весьма своеобразна: здесь отсутствовали губернаторы, муниципальные палаты, судьи и все, что характерно для обычных органов управления. Полновластным правителем являлся интендант со своим штатом подчиненных, руководствовавшихся регламентом, предоставлявшим им неограниченные права. Никто не имел права не только селиться на территории округа, но даже и посещать ее; покинуть ее можно было лишь по специальному разрешению интенданта. Под его властью были все жители округа (к концу XVIII в. их число достигало 5 тыс.), он мог распоряжаться ими по своему усмотрению он имел право без каких-либо судебных процедур конфисковать все имущество и предать провинившегося «гражданской смерти» [25]. Один немецкий естествоиспытатель, посетивший Бриллиантовый округ в начале XIX в., отозвался о нем так: «Единственный в своем роде опыт в современной истории – изолирование внутри страны целой территории, вся жизнь и деятельность населения которой служат лишь для обработки богатств в интересах королевского правительства».

Изолированные территории, подобные Бриллиантовому округу, существовали и в других пунктах: река Жекитиньонья (Минас-Жераис), реки Кларо и Пильонес (Гойяс), юго-запад Баии, верхний Парагвай (Мато-Гроссо). Но эти районы не были использованы в должной степени и остались незаселенными.

Сокращение добычи алмазов, происходившее параллельно с упадком золотодобывающей промышленности, было вызвано теми же причинами. Но здесь сыграл свою отрицательную роль еще один фактор – обесценение камней, вызванное слишком большим наплывом их на европейские рынки. Португальское правительство пыталось помешать понижению цен на алмазы посредством ограничения их добычи и торговли ими. Однако хронические денежные затруднения часто заставляли его отказываться от проведения таких ограничительных мер и неосмотрительно выбрасывать на рынок большие количества алмазов. Цена на этот камень до начала XIX в. непрерывно понижалась. Дело закончилось полным крахом, и добыча алмазов перестала иметь экономическое значение уже с конца XVIII в.

* * *

Добыча золота и алмазов сыграла свою роль в жизни колонии. В течение трех четвертей века она являлась основным занятием в стране и развивалась за счет других видов экономической деятельности. С начала XVIII в. наблюдался значительный прилив населения на прииски, превосходивший по своим размерам и стремительности аналогичное явление, имевшее место в Калифорнии в XIX в. Одного этого уже было достаточно, чтобы нарушить равновесие в хозяйственной жизни страны и совершенно видоизменить ее облик. В течение нескольких десятилетий была заселена огромная территория, занимавшая около 2 млн. км2. В начале XIX в. здесь жило 600 тыс. человек, или пятая часть всего населения тогдашней Бразилии. Население было разбросано небольшими группами, отделенными друг от друга громадными пустынными пространствами. Такой принцип заселения очень характерен для центрально- южной части Бразилии, он сохранился и до наших дней. Ему можно дать правильную оценку, если уяснить себе, как трудно наладить связь и транспорт на огромных территориях, заселенных лишь на отдельных участках. Проблема связи и транспорта – одна из главнейших трудностей, с которым пришлось столкнуться золотодобывающей промышленности XVIII в.

Добыча золота и алмазов способствовала распространению португальской колонизации на всю центральную часть южноамериканского континента. Этим частично объясняются огромные размеры территории современной Бразилии.

Изменения, вызванные открытием в стране золота, привели к перемещению главной экономической оси колонии, прежде находившейся в крупных сахаропроизводящих центрах северо-востока (Пернамбуко и Баия). Столица колонии в 1763 г. переносится из Баии в Рио-де-Жанейро, так как связь золотоносных районов с заграницей было легче осуществлять именно через этот порт.

Центрально-южный сектор, главным образом благодаря наличию золотых приисков, становится на первое место среди других районов страны и сохраняет за собой это место по сегодняшний день. Необходимость снабжать продовольствием население, занятое на приисках, а также население новой столицы стимулировала экономическую деятельность на очень больших пространствах, на которых находились не только капитанства Минас-Жераис и Рио-де-Жанейро, но также и Сан-Пауло. Земледелие в особенности скотоводство получили в этих районах широкое развитие. Следует отметить, что территория приисков (особенно наиболее важных из них, расположенных в центре провинции Минас-Жераис) неблагоприятна для занятия сельским хозяйством. Почва там бедна, рельеф местности чрезвычайно неровный. При таком положении золотоискатели были вынуждены снабжаться пищевыми продуктами из других районов, и в первую очередь – из южной части Минас-Жераис, где сельское хозяйство достигло более или менее высокого уровня развития.

Глава 8. СКОТОВОДСТВО И ЗАСЕЛЕНИЕ СЕВЕРО-ВОСТОКА

Заселение северо-восточных внутренних районов страны (в главе 5 мы рассмотрели начало этого процесса) продолжалось и в последующий период. Его экономической базой являлось скотоводство, а отправными пунктами для распространения скотоводческих фазенд продолжали ос таваться Баия и Пернамбуко.

Распространение скотоводческих фазенд от Баии, достигнув в сере дине XVIII в. берегов реки Сан-Франсиско, продолжалось и в дальнейшем по двумя направлениям. Один путь шел вверх по реке. Здесь скотоводство стало особенно быстро развиваться, когда началось заселение при исков, ставших отличными рынками для сбыта мяса. Фазендам на берегах реки Сан-Франсиско пришлось выдерживать конкуренцию фазенд, расположенных в гораздо более благоприятных для скотоводства областях, к югу от приисков, о которых мы говорили в предыдущей главе. Кроме того, власти, постоянно стремившиеся воспрепятствовать возможной утечке золота, старались мешать сообщению с севером: контролировать дороги, ведущие в Рио-де-Жанейро и являвшиеся единственными путями сообщения с золотыми приисками. Такая деятельность властей сильно затрудняла налаживание коммерческих связей с севером и мешала расположенным там скотоводческим фазендам сбывать мясо.

Второй путь, по которому распространялись фазенды, после того как они достигли берегов реки Сан-Франсиско, шел на север. Река была удоб- ным средством сообщения. К концу XVIII в. началось заселение территории современного штата Пиауи, где природные условия значительно лучше, чем в ранее заселенных областях: осадков здесь выпадает больше, распределение их регулярнее, реки и ручьи не пересыхают – отсюда высокое качество кормовых трав. Фазенды Пиауи вскоре стали самыми лучшими на всем северо-востоке и, несмотря на дальность расстояния, доставляли в Баию большую часть потреблявшегося там мяса.

Распространение фазенд не остановилось в Пиауи, они пересекли реку Паранаиба и, достигнув Мараньяна, встретились там с фазендами, распространявшимися со стороны побережья по реке Итапикуру. На востоке; они достигли Сеарб, куда двигались им навстречу вдоль океанского побережья фазенды из Пернамбуко. Так было завершено заселение всей внутренней части северо-востока страны. Заселение это было неравномерным и скудным. Торговля скотом не отличалась большой интенсивностью, поэтому возникавшие поселения городского типа были малы и лежали на больших расстояниях одно от другого. Наличие воды, имеющее столь важное значение в этих засушливых областях, играло решающую роль при выборе места для основания населенного пункта. Население этих огромных районов не распространялось повсеместно, а группировалось на отдельных участках, где природные условия были наиболее благоприятны, – преимущественно по берегам немногих непересыхающих рек (река Сан-Франсиско и несколько рек в Пиауи и в верхнем Мараньяне). Эти заселенные области перемежаются с огромными пустынями, где поселения изредка встречаются лишь вдоль путей сообщения. Жизненным нервом поселков, расположенных вдали от рек, были «касимбы» – разновидность колодца. В тех местах, где эти источники подземных вод не иссякали во время длительных засух, возникали и разрастались поселения.

Скотоводство было главным и почти единственным занятием населения этой огромной территории. Земледелие практиковалось лишь в очень ограниченных размерах, необходимых для удовлетворения нужд жителей фазенд. Районов, в которых оно являлось основным занятием, было чрезвычайно мало. Среди них выделялся район к северу от Шапада-до-Арарипе в Сеара, где воды стремительно стекают со склонов гор и создают настоящий оазис в этой сухой пустыне. Другой земледельческий район был расположен по берегам Парнаибы и ее главных притоков, район еще меньших размеров – в Жагаурибе. В этих редких и далеко отстоящих друг от друга земледельческих центрах сосредоточивалось большое население и была значительно развита торговля, так как все они были транзитными пунктами.

Кроме скотоводства, на берегах реки Сан-Франсиско были развиты и некоторые промыслы, так, например, в среднем течении этой реки были обнаружены залежи соли, которой хватало на снабжение большей части Баии и Гойяс.

К середине XVIII в. северо-восточные районы (так называемый «сертан») достигают апогея своего развития. Они снабжают скотом вне всякой конкуренции все населенные центры океанского побережья от Мараньяна до Баии. Скот гонят по необозримым пространствам огромными стадами. Когда такое стадо перегоняется через сухие степи, где мало, а то и совсем нет воды (в последнем случае и людям и животным приходится утолять жажду соком некоторых гидрофильных растений), то естественно, что места назначения оно достигает в самом плачевном состоянии. В результате – низкое качество мяса. Только полным отсутствием других возможностей снабжения мясом объясняется использование столь отдаленных и столь неблагоприятных для разведения скота районов.

В конце века скотоводство сильно пострадало от затяжных засух, которые следовали одна за другой, вызывая сильный падеж скота и лишая скотоводов возможности удовлетворить спрос их постоянных рынков [26]. Эти рынки вынуждены были обходиться сушеным мясом, доставляемым из южного сектора колонии, носящего название подробно остановимся на характеристике этой части страны, которая в ту эпоху как бы оставалась за пределами жизни колонии.

Глава 9. КОЛОНИЗАЦИЯ ДОЛИНЫ АМАЗОНКИ И ЭКСПЛУТАЦИЯ ПРИРОДНЫХ БОГАТСТВ В ЕЕ ЛЕСАХ

В то время как процесс заселения районов, где добывались полезные ископаемые и драгоценные металлы, протекал в стремительном темпе, проникновение колонизаторов в бассейн Амазонки происходило медленно. Мы видели, что уже в первоначальный период истории Бразилии португальские колонизаторы заняли устье огромной реки, где в 1616 г. был заложен нынешний город Белемдо-Пара. Основание этого города прежде всего было вызвано соображениями политического порядка. Голландцы и англичане еще до португальцев пытались закрепиться в этих областях. К моменту основания города и те и другие были уже окончательно изгнаны, и португальцы утвердились там, не имея больше никаких соперников. Экономическим мотивом для колонизации послужила, как и в остальных пунктах океанского побережья, добыча сахарного тростника. Однако земледелие здесь никогда не процветало. Густые заросли вдоль берегов исполинской реки, обильные воды, затопляющие низменность иногда в масштабах поистине катастрофических, открывающие громадные пласты прибрежной почвы и уносящие их в своем течении, – все это препятствовало человеку создать что-либо устойчивое. Кроме того, борьба с мощным ростом экваториальной флоры требовала огромных усилий для того, чтобы человек мог подчинить себе враждебные силы природы. Такого рода усилия были не по плечу первым колонизаторам. Земледелие, для которого необходимо известное господство человека над природными условиями, не могло здесь успешно развиваться.

Однако ряд факторов, способствовавших освоению долины Амазонки. Первые колонизаторы нашли в ее лесах большое количество естественных продуктов, пригодных и выгодных для торговли: гвоздику, имбирь, каштаны, корицу, какао, кроме того, многочисленные виды древесины, в изобилии рыбу, черепах и других животных. Рабочую силу тоже было сравнительно легко добыть. Здесь жило много туземцев, которые хотя и находились на очень низком культурном уровне, тем не менее легко справлялись с требовавшейся от них работой. В других местах, как мы видели в предыдущих главах, привлечение туземцев к определенным видам труда происходило лишь в ограниченных размерах. Эта разница объясняется очень легко. В долине Амазонки вся трудовая деятельность фактически сводилась только к тому, чтобы проникать в леса для сбора их естественных богатств и для охоты на зверей, плавать по рекам, занимаясь рыбной ловлей, а также водить до этим рекам лодки и баржи, бывшие в этих краях единственными средствами сообщения. К такой работе туземец был великолепно подготовлен. Сбор растений, добыча древесины, охота, рыбная ловля – все это давало ему средства к существованию еще до прихода белых. Особенно искусным проявлял он себя в качестве рыбака. Его достижения в этой области были поистине замечательны, и колонистам было чему у него поучиться. Он был также отличным гребцом: никто лучше индейца не переносил тягот длинных переездов по реке, он мог работать веслом почти без передышки от восхода до заката. Он прекрасно знал все капризы и коварства течения, что помогало ему выходить невредимым из опасных положений; никто лучше его не разбирался в прихотливо запутанной сети рек и протоков, составляющих бассейн Амазонки. Когда его стали использовать на выполнении привычной для работы, он в противоположность тому, что происходило при попытках занять его в земледелии и добыче металлов, без особого сопротивления принял колонизацию и подчинился власти белого человека. Здесь не потребовалось негров.

Просачивание колонистов в долины, лежащие выше бассейна Амазонки, началось в значительных размерах лишь во второй половине XVII в. В авангарде шли монашеские ордена, главным образом иезуиты и кармелиты. Здесь не место рассматривать вопрос о том, какие цели воодушевляли этих миссионеров: стремление ли обратить в истинную веру языческие души, или же иные намерения более практического свойства, о которых они открыто не заявляли. Что касается иезуитов, то несомненно, что у них в Америке были планы грандиозных масштабов: основать там могучую державу католической церкви и стать во главе ее. Иначе нельзя понять из систематических и упорных усилий (которые частично принесли свои результаты) завладеть всей внутренней частью южноамериканского континента. Иногда смысла не могла иметь стратегическая линия их миссионерских пунктов, протянутая ими от Уругвая и Парагвая через Мошос и Чикитос-да-Боливия до верховьев Амазонки и Ориноко. Эти миссии, большинство которых состояло из испанцев, а в бассейне Амазонки главным образом из португальцев, представляли в совокупности огромный блок, части которого были органически связаны между собой. Иезуиты не преследовали цели, обычной для всех религиозных миссий, – проложить для европейских колонистов дорогу к туземному населению. В отличие от этого иезуиты всеми доступными им средствами, включая применение силы, отчаянно боролись за сохранение собственной гегемонии, пытаясь оттеснить светских соперников.

Деятельность патеров в Амазонской долине имела крупное экономическое значение. Им принадлежит инициатива освоения этой необозримой территории. Они основали множество своих миссионерских пунктов в этих глухих дебрях, раскинувшихся на тысячи квадратных километров. Им удалось расселить индейцев в поселках, где был установлен строгий режим. Для осуществления этой задачи святые отцы обладали даром убеждения, а также политической ловкостью. Они смогли достигнуть того, на что оказались неспособными светские колонизаторы. Под руководством отцов церкви туземцы послушно сооружали здания миссионерских пунктов: жилые дома, церковь и школу при ней, лавки и склады. По окончании этих предварительных работ часть туземцев использовалась для посадки и выращивания пищевых культур, другая часть посылалась на сбор дикорастущих плодов в лесах, на охоту и рыбную ловлю. Добытое ими шло на экспорт и не только полностью оплачивало содержание миссии, но еще давало значительные барыши, обогащавшие в очень ощутимой степени орден и обеспечивавшие ему в первой половине XVIII в. финансовое могущество и влияние.

Колонистам-мирянам, устремлявшимся вслед за отцами церкви, пришлось встретиться с сильным сопротивлением своих предшественников, и вплоть до середины XVIII в. они не могли ничего добиться. В середине XVIII в. португальская администрация по инициативе маркиза де Помбала, министра короля дона Жозе I, освободилась от влияния иезуитов, игравших до той поры господствующую роль при португальском дворе. Правительство решило повести энергичную борьбу против чрезмерного могущества отцов церкви в Америке, угрожавшего вырвать из-под власти португальского королевства значительную часть его колониальных владений. В 1755 г. власть церковников в туземных миссиях упраздняется. Поселки передаются в распоряжение светских властей, а зa отцами остается лишь их духовная власть. Несколько позднее (в 1759 г.) иезуиты, яростно сопротивлявшиеся секуляризации, были изгнаны из всех португальских владений. Кармелиты и другие ордена, показавшие себя более покладистыми, остались на своих местах.

Реформы маркиза де Помбала на этом не остановились. Рабство индейцев было полностью уничтожено. Они были приравнены во всех своих правах к белым поселенцам, а их труд стал в обязательном порядке оплачиваться деньгами по расценкам, устанавливаемым властями. Все это проводилось под надзором исключительно светской администрации, назначаемой в селения.

Такие радикальные мероприятия не могли быть осуществлены без трений и злоупотреблений со стороны белых. Лица, назначавшиеся для руководства индейцами, во многих случаях превращались в беспощадных эксплуататоров. Но форма эксплуатации, жертвой которой индейцы оставались и впредь, была уже не рабской, хотя в ней и сохранилось еще немало черт, оставшихся от рабовладельческого режима.

После секуляризации туземных поселений колонист-мирянин смог беспрепятственно в них проникать и обосновываться, воспользовавшись изгнанием своих соперников – «святых отцов». Индейцы явились для него дешевой рабочей силой. Почти все современные города в районе Амазонки возникли именно из этих старинных миссионерских поселков.

Посмотрим теперь, как протекало дальнейшее заселение и осваивание этих мест, не изменившееся в своих основных чертах после того, как духовный отец был заменен светским колонистом. Решающим фактором являлся сбор дикорастущих растений. Полезные виды растений приходилось отыскивать там, куда их забросила игра природы, здесь не могло быть регулярности, и разные ценные виды часто приходилось собирать на очень далеких друг от друга участках. Отсюда – рассеянность поселений в бассейне Амазонки, число жителей которого в конце XVIII в. не достигало и сотни тысяч человек. Это население было разбросано на территории в тысячи квадратных километров, преимущественно по берегам рек. Пространство, которое надлежит охватить своей деятельностью сборщику «естественных урожаев», огромно, оно очень изменчиво, потому что всецело зависит от оскудения источников. Вот почему поселения возникали только по естественным и легко доступным путям сообщения, какими являлись водные артерии.

Природные условия сказались на самой организации хозяйственного процесса. Здесь не было базы в виде земельной собственности, как в земледелии и в металлодобыче. Трудовой процесс протекал в безграничном девственном лесу, открытом для всех, и носил спорадический характер, полностью завися от времени всхода «естественного урожая». Организовались периодические «экспедиции» (именно так они и назывались), выступавшие в благоприятный момент на сбор естественных продуктов. Между экспедициями следовали периоды длительного и вынужденного безделья. Предприниматель набирал нужных ему людей и нанимал индейцев под контролем официальных властей, что не всегда было просто. Помимо частного нежелания индейцев участвовать в такого рода «экспедициях», наглядным выражением чего было дезертирство, существовала также конкуренция других предпринимателей в связи с недостатком рабочей силы. Кроме колонистов, в дешевой рабочей силе нуждались и власти для выполнения своих работ: во второй половине ХVIII в. сооружалось много фортов, казарм и больниц.

Борьба из-за туземцев-работников (они сами, к сожалению, пока не умели еще извлекать для себя пользу из такого положения) часто приводила к бурным столкновениям, и во многих случаях приходилось создавать специальные комиссии для урегулирования таких споров. Назначался облеченный всеми полномочиями судья, который и разрешал спор о распределении рабочей силы.

После того как экспедиционная партия была составлена, участников ее тщательно вооружали, так как всегда приходилось опасаться нападений диких племен, продолжавших оказывать вооруженное сопротивление колонизаторам вплоть до середины XIX в. Часто к экспедиции прикомандировывался властями специальный вооруженный отряд регулярных войск. Составленная из десятков судов флотилия отплывала вверх по реке на поиски благоприятных для ее целей мест. Иногда ей приходилось покрывать огромные расстояния. Например, из Эга отправлялись экспедиции, которые, исследуя реки Жапура, Иса, Журуа, Жутаи и Жавари, удалялись от своего исходного пункта на сотни километров. Собрав, что ей было нужно – на этот сбор уходили недели и даже месяцы, – экспедиция возвращалась, с индейцами производился расчет, вопреки существовавшим распоряжениям властей, почти всегда натурой. Предприниматель сдавал товары торговцам-перекупщикам, а те отправляли их вниз по реке своим заказчикам в Пара, откуда эти товары экспортировались уже за границу.

Сравнительно легко производился сбор черепашьих яиц, из которых вырабатывалось масло, употреблявшееся в пищу, для освещения и служившее предметом экспорта. Самки кладут яйца в октябре и ноябре, причем они выбирают для этого определенные постоянные места и там нарывают яйца в песок. Вся задача сборщиков сводится к выбору подходящего момента для того, чтобы явиться на эти им уже заранее известные отмели после того, как черепахи, зарыв яйца, уйдут, и извлечь эти яйца из песка. Выработка масла производилась непосредственно на месте, в лодках.

Рыболовный промысел носил более оседлый характер, и процесс его был более продолжительным. Все население приречных поселков занималось рыбной ловлей, проявляя в этом большое искусство, которое у этих туземцев было как бы врожденным. Рыба для них – основной продукт питания. Но кроме повсеместной ловли рыба для нужд населения, существовали рыбные промыслы, организованные с коммерческими целями. Эти промыслы были развиты в так называемых «рыбных местах», где рыбу ловили, обрабатывали и отправляли на продажу. Иногда такие пункты устраивались там, где ожидался наиболее обильный проход рыбы. Но более важное значение имели «рыбные места», носившие постоянный характер. Некоторые из них достигали весьма значительных размеров. Самое крупное – Лаго-Гранде-де-Вила-Франка,

Существовали как частные, так и государственные рыбные угодья, расходы по эксплуатации последних несла королевская казна. В качестве рабочей силы использовались индейцы. Рыбу засаливали, сушили и вывозили из данной области.

Таковы в общих чертах основные и наиболее характерные виды «естественного урожая», являвшиеся почти единственной базой для колонизации долины Амазонки. Неустойчивым и неопределенным был сам жизненный уклад людей, занимавшихся этими промыслами. Сложной являлась проблема ассимиляции туземцев, необходимой для успешной эксплуатации природных богатств. Колонизация этих территорий превращалась поэтому не столько в создание устойчивого и организованного общества, сколько в простую авантюру. Здесь обнаруживается вся жестокость, с какой колонизаторы пытались использовать тропики и их богатства. В отличие от других областей обширной колонии в долине Амазонки время и прилив новых сил извне не способствовали выработке новых, более высоко организованных общественных форм.

Эволюция Бразилии от простой тропической колонии до независимой страны – эволюция трудная, мучительная и еще не завершенная и по настоящее время – в этих местах сильно затормозилась. В этом смысле район Амазонки является самым отсталым из всех районов бразильской территории, занятых и колонизированных португальцами.

Материальные достижения здесь ничтожны. Получился большой разрыв между тем, что дали эти области, и тем, что ожидало от них воображение европейца, впервые столкнувшегося с тропиками. Эксплуатация естественных богатств необозримой девственной чащи, которая, казалось, таит в себе неисчислимые сокровища, принесли лишь продукты минимальной коммерческой ценности и притом в очень скудных размерах. Расширить хозяйственную базу этой эксплуатации и придать ей большую стабильность путем развития земледелия не представлялось возможным. Деятельность колонизаторов на Амазонке ограничивалась сбором «естественных урожаев», вследствие чего эта область заранее оказалась бессильной конкурировать с другими областями колонии, располагающими более благоприятными природными условиями. Колонизация долины Амазонки и по настоящее время еще далеко не завершенный процесс.

Часть IV. КУЛЬМИНАЦИОНЫЙ ПЕРИОД ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ КОЛОНИИ. 1770-1808 гг.

Глава 10. ВОЗРОЖДЕНИЕ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ

Выше мы видели, какое место в экономической жизни колонии занимала добыча золота и алмазов. Результатов бурного роста

Этих отраслей производства явился упадок земледелия, которому способствовало также установление в XVIII в. нового соотношения сил на международной арене. Колониальная политика, проводимая уже в течение века конкурентами Португалии в Новом Свете, прежде всего Англией и Францией, получает в XVIII в, свое полное завершение. Это так называемая политика «Колониального пакта», сущность которой заключалась в том, чтобы сохранить национальные рынки каждой державе для продукции ее собственных колоний и использовать для перевоз этой продукции корабли только собственного флота. Такая политика: ставила Португалию и ее колонии в очень затруднительное положение. Не имея флота (она растеряла его под испанским владычество) и не располагая широкими внутренними рынками, она оказалась сильно стесненной в реализации своих колониальных товаров и на внешних рынках. Конкуренты Бразилии в торговле сахаром, особенно Вест-Индия, начинает оттеснять ее: по сравнению с Вест-Индскими островами Бразилия расположена дальше от крупных потребительских рынков.

Кроме того, бразильская сахарная промышленность в XVIII в. базировалась на устарелой технике производства в отличие от более молодой промышленности Вест-Индских островов, не успевшей закоснеть в рутине.

Первая половина XVIII в. была трудным периодом для бразильского земледелия. Однако ситуация в корне изменилась во второй половине века. Указанные выше факторы, способствовавшие упадку металлодобывающей промышленности, сыграли в то же время положительную роль в деле возрождения земледелия, которое не только возвращает себе утраченные господствующие позиции, но даже усиливает их по сравнению с двумя первыми веками колонизации. Возврату колонии к земледелию содействовали и другие факторы: открытие новых рынков для сбыта ее сельскохозяйственных продуктов, связанное прежде всего со значительным увеличением населения Европы в XVIII в.; рост экономической активности и расширение коммерческих связей во всем мире – предвестники новой эпохи, начинавшейся во второй половине этого века, – эпохи промышленной революции. Все это получило отражение в экономических сдвигах в колониальном мире. Рынки его расширяются, повышаются цены на его продукцию. Большое значение колониальной торговли для стран Европы в тот период находит выражение в обострении борьбы за колониальные рынки. Можно сказать, что все европейские конфликты, начиная с войны за испанское наследство и вплоть до наполеоновских войн, имели своей ultima ratio колониальную проблему.

Все эти войны, почти всегда затрагивающие своими действиями великие морские пути, способствовали повышению цен на заокеанские товары, поскольку затруднялась их доставка. Такое положение для Португалии оказалось очень выгодным. Занимавшая к тому времени уже второстепенно место в ряду колониальных европейских держав и пребывавшая в тени своего могучего британского союзника Португалия оказалась европейским государством, наименее втянутым в международные конфликты. Из своей политики сомнительного нейтралитета, в конце концов окончившейся катастрофой, она, пока это было возможно, извлекала значительные выгоды. В течение короткого промежутка времени ей удалось даже господствовать на международном колониальном рынке и вернуть себе то положение, какое она занимала два века назад.

Но если Лиссабону удалось в конце XVIII в. снова стать центром колониальной торговли, то естественно, что и его американская колония обрела ряд преимуществ из выгод такого положения своей метрополии. Все другие производители тропических продуктов страдали от борьбы, развернувшейся между их метрополиями. Португальский нейтралитет оказал благотворное действие на Бразилию и ее торговлю. Бразилия могла спокойно разрабатывать свои естественные богатства и беспрепятственно продавать свою продукцию. В конце XVIII в. ее главные конкуренты получили удары еще более губительные, чем война. Это были политические и социальные бури, потрясшие английские и французские колонии на Антильских островах и особенно в Сан-Доминго (Гаити) в 1792 г. Возрождению бразильского земледелия способствовало во второй половине XVIII в. еще и то, что сахар – главная статья тропического экспорта – был оттеснен на второе место другим товаром – хлопком. Хотя хлопок и был известен европейцам с незапамятных времен, он никогда не пользовался особенной популярностью: ничто не способствовало повышению интереса к этим волокнам, выращиваемым для тех же целей, для которых служили лен и шерсть. Технический прогресс XVIII в. обеспечил возможность использовать хлопок почти в неограниченном количестве. Он превратился в основное промышленное сырье описываемой эпохи, заняв первое место в международной торговле. Аркрайт сконструировал свое веретено в 1769 г., в тот же самый год, когда Джеймс Уатт взял патент на свою паровую машину, позволившую применить силу пара в самых широких масштабах. В 1787 г. Картрайт изобрел механический ткацкий станок. Эти изобретения имели огромное значение и для Бразилии. Их непосредственным результатом был рост потребления хлопка крупнейшим центром тогдашней текстильной промышленности – Англией. В пятилетие 1771-1775 гг. потребление ею хлопка не превышало 2160 т; после введения механического ткацкого станка оно выросло до 11 800 т.

Старые традиционные поставщики с Востока уже не могли удовлетворить возросший спрос. Америка, использовав свои колоссальные резервы девственных земель, поспешила переключиться на производство хлопка и превратилась в крупнейшего поставщика его для Европы. Бразилия сыграла свою роль, вначале весьма значительную, в этом расцвете торговли хлопком, не имевшем себе прецедентов в прошлом.

Хлопок издавна произрастал в Америке, хотя у нас и не сохранилось свидетельств о том, чтобы туземцы использовали его до прихода европейцев. С начала колонизации культивирование его получило широкое распространение. Он употреблялся на одежду для рабов и других неимущих классов населения, а также экспортировался, но не систематически и в небольших количествах. Были случаи, когда в некоторых районах хлопок заменял деньги.

В Мараньяне, например, еще в начале XIX в. местными денежными единицами служили хлопчатобумажные нитки и ткани; моток ниток был эквивалентен 100 реалам, кусок ткани определенных размеров -10 мильрейсам [27]. Тем не менее вплоть до третьей четверти ХVIII в., когда начался постоянный вывоз хлопка, он оставался культурой лишь местного значения и минимальной ценности. Только когда хлопок становится товаром первостепенного значения на международном рынке, он превращается в одно из главных богатств колонии. На примере хлопка еще раз подтверждается исключительно важное значение экспорта в экономике Бразилии. Экспорт являлся решающим фактором для поощрения любой отрасли производства сколько-нибудь значительных размеров.

Первая крупная поставка бразильского хлопка за границу (если не считать нерегулярного и незначительного вывоза в XVI в., упоминавшегося выше и не получившего дальнейшего развития) относится к 1760 г., когда из Мараньяна было экспортировано около 10 т. Из Пернамбуко хлопок экспортируется с 1778 г., но до 1781 г. в небольших размерах. Вскоре начинается вывоз его из Баии и Рио-де-Жанейро. Быстрее всем развитие хлопководства протекало в Мараньяне – бедной области, не игравшей никакой роли в экономике колонии. Хлопок как бы дал Мараньяну жизнь и в каких-нибудь несколько десятилетий превратил его в одно из самых богатых капитанств. Таким прогрессом «Государственной торговой компании Гран-Пара и Мараньяна», державшей до 1756 г. в своих руках монополию на торговлю хлопком. Эта компания предоставляла производителям хлопка оборудование, кредиты и рабов, оказывала всяческое содействие лицам, желавшим заняться выращиванием этой культуры, выгодность которой уже была вполне очевидна. Компания перестала существовать в 1777 г., после того как ее лишили монополии. Однако толчок был дан. Мараньян продолжал развивать производство этого ценного вида сырья и на протяжении некоторого, правда короткого, отрезка времени играл ведущую роль в бразильской экономике. Позднее его превзошли Пернамбуко и Баия, располагавшие большими капиталами и большим количеством рабочей силы.

Культура хлопка широко распространилась по всей территории Бразилии, от крайнего севера (откуда до самой Пара производился, хотя и в незначительных размерах, его экспорт) до плоскогорья Кампос-Жераис (ныне штата Парана) и дальше на юг, до 30°2' ю. ш. близ Порто-Алегре; в глубину континента – вплоть до Гойяс. Таким образом, культура хлопка открыла перспективы для земледельческого труда в тех зонах страны, где раньше были известны лишь скотоводство и добыча полезных ископаемых. Почти вся страна производила хлопок, занимая место в ряду самых крупных поставщиков этого сырья на мировые рынки. Однако такое положение продолжалось недолго. В начале XIX в. началось понижение цен на хлопок, явившееся следствием значительного увеличения производства хлопка в Северной Америке и результатом технических усовершенствований производственного процесса, не коснувшихся Бразилии. В связи с падением цен на хлопок площадь под бразильскими хлопковыми посевами неуклонно сокращалась и в конце концов остановилась на очень низком уровне.

В выборе места для посевов хлопковод тоже не мог следовать примеру производителя давних и традиционных бразильских культур тропической зоны – сахар и табака. Плохо переносящий сырость и в особенности нерегулярность в орошении в пору созревания, губительно отражающиеся на его волокнах, хлопок лучше всего произрастал в областях, наиболее отдаленных от морского побережья, где дожди выпадают не столь часто и с известной регулярностью. В Мараньяне хлопковые плантации тянутся по берегам реки Итапикуру, больше всего их в районе Кашиас. В Сеара они расположены в бассейне Жагуарибе, главный центр их помещается в самой глубине провинции – в Ико. То же самое наблюдается и на северо-востоке: сахарный тростник занимает равнины, прилегающие к морскому побережью, хлопок же разводится в полосе промежуточной между прибрежной зоной и внутренними районами материка – «дикими землями», как они обычно назывались. В области, находящейся на границах провинций Баия и Минас-Жераис, образовался хлопковый район, не уступающий по своей значению Гойяс. Как уже указывалось, культура хлопка открывала перспективы для земледелия в зонах, которые до тех пор знали исключительно скотоводство и металлодобычу. Но хлопководство не получило в этих зонах широкого развития вследствие отдаленности от портов и транспортных трудностей. Международная конкуренция и непрекращающееся снижение цен вывели из строя эти районы, находившиеся в недостаточно благоприятных условиях; удалось удержаться, хотя и в очень скромном положении, лишь Мараньяну и северо-востоку.

Развитие хлопководства в значительной мере облегчалось относительной простотой производственного процесса. В отличие от сахара хлопок не нуждается ни в каких дополнительных или предварительных операциях, все ограничивается сбором его, очисткой и упаковкой – простейшими операциями, требующими для своего выполнения чрезвычайно примитивных приспособлений. Но в одном отношении хлопководство сходно с разведением сахарного тростника: и в том, и в другом случае доминирует производство в широких масштабах. Обилие рабочей силы в этих районах, необходимое в производстве хлопка, особенно во время сбора урожая, уже само по себе является фактором, благоприятствующим значительным масштабам производства. Так, в крупных хлопковых районах в Мараньяне и Пернамбуко имелись фазенды с многочисленным штатом работников, главным образом чернокожих рабов.

Производство сахара не отставало от хлопководства в этот период возрождения земледелия – в конце XVIII в. Такие старинные производительные районы, как Баия и Пернамбуко, почти целое столетие находившиеся в состоянии упадка, возобновили свою деятельность и вновь расцвели. Образуются новые области крупного сахарного производства (например, в Кампос-дос-Гойтаказес), которые сразу же выдвигаются на первый план. Ощущается прогресс в провинции Сан-Пауло. Старинное капитанство Сан-Висенте, переименованное в начале в XVIII в. в Сан-Пауло, занимало до описываемой нами эпохи второстепенное положение. Колонизация там началась очень рано, в то же время, что и в Пернамбуко. Отсюда отправлялись экспедиции, открывшие и первыми начавшие разрабатывать золото и Минас-Жераис. Тем не менее Сан-Пауло из-за своего периферийного географического положения пришлось долго дожидаться, чтобы занять место в ряду процветающих области Бразилии. Такой момент наступил в конце XVIII в., когда производство сахара дало толчок экономическому развитию этой провинции. Сахарный тростник культивировался главным образом в приморских районах, но разводили его также и на внутреннем плоскогорье, хотя оно и отрезано от морского берега горной цепью, чрезвычайно затруднявшей сообщение и транспорт. К концу XVIII в. Сан-Пауло сделался экспортером сахара. Но, выводя лишь тысячу ящиков в год, Сан-Пауло не мог равняться с Баией, Пернамбуко и Рио-де-Жанейро, вывозившими соответственно 20 тыс., 14 тыс. и 9 тыс. таких ящиков.

Из других земледельческих культур, сыгравших в описываемую эпоху некоторую роль в бразильской экономике, известное значение имел рис, одно время занимавший второе место в экспорте колонии. Рис разводится главным образом в Мараньяне и в меньших размерах – в Пара и Рио-де-Жанейро.

Большие надежды возлагались на индиго, но они, однако, не оправдались. В XVIII в. первое место по производству этого продукта заняла Америка, вытеснившая Индию. Индиго выращивалось в Каролине, Джорджии и Сан-Доминго. В Бразилии были сделаны попытки культивировать это растение еще в 1769 г. В течение некоторого времени оно успешно разводилось в Рио-де-Жанейро. Экспорт капитанства в 1796 г. достиг 73 т, но вскоре он начал сокращаться не только в Бразилии, но и в Америке в целом в связи с усилением конкуренции Индии, где Англия, потеряв свои американские колонии, пыталась возместить утраченное и вкладывала крупные капиталы в дело возрождения этой культуры. Большие всего от этого пострадала Бразилия, так как ее продукция, более низкого качества и плохо упакованная, всегда низко котировалась на мировом рынке. Вскоре культура индиго совершенно исчезает в Бразилии.

* * *

Возрождению земледелия в колонии сопутствовал упадок металлодобывающей промышленности. В тех областях, где раньше процветала добыча метала, начинает по мере возможности насаждаться земледелие. Как мы уже видели, в них развивается производство хлопка. Крупное значение приобретает также и скотоводство. В Минас-Жераис образуется самый крупный скотоводческий центр колонии. Возникает и становится все более товарной молочная промышленность, которая до той поры вообще не существовала в Бразилии. Приобретают известность сыры Минас-Жераис, славящиеся в стране и по сегодняшний день. На юге провинции Минас-Жераис начинают разводить табак, и хотя ему и не под силу соперничать с табаком Баии, он все же имеет известное значение. Такой контраст в сельском хозяйстве получает отражение в оценке этих явлений современниками: сельское хозяйство завоевывает всеобщее признание, и, наоборот, возрастает недоверие к металлодобывающей промышленности. Только на сельское хозяйство возлагаются все надежды. Страна как бы пробудилась наконец от своей долгой грезы о металлах и драгоценных камнях.

Одним из важнейших последствий возрождения земледелия было перемещение его центров из внутренних районов страны в приморские. Естественная зона земледелия – это полоса, простирающаяся с севера на юг, вдоль океана. Здесь ему было положено начало, и только здесь оно существовало в течение двух первых веков колонизации. Для производства тропических культур, в первую очередь сахарного тростника, нельзя было найти ничего лучше этой приморской, влажной и вместе с тем жаркой равнины, плодородные почвы которой служили дополнением к благоприятным климатическим условиям. Еще одно обстоятельство делало эту зону особенно ценной. Поскольку вся колония работала на экспорт, было выгодно развертывать ее экономическую деятельность в непосредственной близости от портов, где продукция погружалась на суда и отправлялась в Европу. В невыгодных условиях в этом отношении находились капитанства, расположенные в глубине континента. Национальное хозяйство, по преимуществу экспортного характера, каким было бразильское, должно сосредоточиваться в местах, наиболее удобных для осуществления этого экспорта. Все же если бы колонизаторы в своей деятельности ограничивались только развертыванием сельского хозяйства, рассчитанного на экспорт, то они никогда не проникли бы вглубь континента. Португальцы так и продолжали бы, как они делали до XVII в., «обгладывать берега», по выражению летописца тогдашней эпохи. Только добыча ископаемых и скотоводство сделали возможным проникновение колонизации вглубь страны. Добыча ископаемых привлекала колонизаторов высокой ценностью золота и алмазов, даже в небольших количествах являвшихся огромным богатством и не представлявших никаких трудностей в отношении транспорта. Притягательная же сила скотоводства заключалась в том, что, как обычно выразился один наблюдатель XVIII в., «скот не нуждается в средствах передвижения и во время длинных переходов сам несет на себе тяжесть своего тела…». Поэтому в центральных капитанствах, где добыча металлов пришла в упадок и где нужно было переключаться на сельское хозяйство, охотнее всего занялись скотоводством. Так случилось в Минас-Жераисе. Но и земледелие, и скотоводство всегда оставались слабо развитыми во внутренних районах. Крупные сельскохозяйственные предприятия, работающие на экспорт и имеющие перед собой широкие перспективы, встречались внутри страны только в виде исключения.

Таким исключением было до известной степи хлопковое хозяйство в первые годы его существования, когда хлопок приносил большие барыши вследствие высоких цен на него на мировом рынке. Благодаря обилию во внутренних районах рабочей силы, оставшейся без применения в связи с упадком металлодобычи, хлопок смог привиться в самых на первый взгляд не подходящих для него местах. Но этот успех носил временный характер и длился недолго, Внутренние районы и в области производства хлопка никогда не могли соперничать с территориями, расположенными вблизи от морского побережья.

* * *

Развитие земледелия в рассматриваемый нами период, хотя оно и было весьма значительным, носило экстенсивный характер. Отсюда его непрочность и, за немногими исключениями, кратковременность. В начале XIX в., а если не считать небольших изменений, то и позднее, земледелие оставалось на том же уровне технического развития, как и в первый период колонизации. Сохранение такого положения не замедлило оказать свое разрушительное действие.

Так, для введения новых культур не нашли ничего лучшего, как использовать старый примитивный прием «выжигания». Лес, некогда густо покрывавший колонизированные районы, быстро исчезал, становясь жертвой пожаров. В северо-восточной части побережья от густого непрерывного леса, простиравшегося от Параибы до Алагоас, сохранились лишь жалкие остатки, сконцентрированные в двух крайних точках этого отрезка территории. Попытки предотвратить окончательное истребление лесов производились в последние годы XVIII в., но отнюдь не в интересах национального хозяйства и будущего развития страны, а лишь в целях обеспечения строительным материалом королевских верфей. Однако меры, предпринятые для защиты лесов, не оказались эффективными. Истребление леса продолжалось.

Полному уничтожению леса в северо-восточной части побережья способствовало бесконтрольное и варварское использование его на топливо. Особенно повинны были в этом сахарные энженьо, пожиравшие древесину в огромных количествах. Никому не приходила в голову мысль использовать в качестве топлива тростниковую барду (шелуху), что было обычным явлением в английских, французских и голландских колониях.

Истребление в широких размерах лесных богатств оставляло за спиной колонизаторов в буквальном смысле слова пустыни. Колонизатор все время искал девственные земли, неистощенные ресурсы которых он мог использовать с минимумом затраты сил. Только благодаря исключительному плодородию почв Баии и Пернамбуко можно было в течение длительного времени успешно культивировать на них сахарный тростник. Но пустоты, возникавшие на месте лесов вокруг энженьо, постепенно создавали серьезные трудности. Приходилось отправиться на поиски топлива на все более дальние расстояния; нередко случалось, что топлива вообще нельзя было достать, и энженьо прекращало свою деятельность.

В области обработки земли также не было введено никаких усовершенствований. Все возлагалось на естественные качества почвы. Колониальный производитель все свои усилия направлял к единственной цели: добиться максимального, хотя бы временного успеха, не заботясь о закреплении его на будущее. Роковой разрыв между земледелием и скотоводством – неизбежное следствие монокультурной системы – был одной из самых характерных особенностей сельского хозяйства колонии. Он оказал свое губительное влияние на почву, лишив ее единственного удобрения, которое она могла бы получить, – навоза скота. Для этой цели не использовали даже рабочий скот сахародобывающих энженьо. Тростниковая брада выбрасывалась как бесполезная и не применялась в качестве удобрения. Если ее скапливалось слишком много, ее сжигали.

Совершенно ясно, что о более сложных мероприятиях по улучшению почвы не могло быть и речи. Искусственное орошение, столь необходимое во многих местах и относительно легко доступное, в колонии не было известно.

Единственным способом улучшения почвы была заимствованная у туземцев «койвара» [28]; после этой примитивной подготовки почвы к засеву в ней проводились без соблюдения какого-либо порядка борозды, и в эти борозды бросались семена. Никаких земледельческих орудий, кроме мотыги, не применялось.

Проблемы отбора и селекции посевного материала не существовало. До начала XIX в. был известен только один вид сахарного тростника – тот, который культивировался еще в первоначальной стадии колонизации и получил позднее название «криоула». Лишь с начала XIX в. стали разводить другой, более высокий по качеству вид сахарного тростника – «кайена», или «атаити» [29].

Если так обстояло дело с ведущими сельскохозяйственными отраслями колонии, то легко можно представить, в каком состоянии были остальные. Второстепенные виды сельского хозяйства пребывали в состоянии полного застоя, и прогресс совершенно не коснулся их. Сахарные энженьо на протяжении целого века ни в чем не изменились. Существуют два великолепных описания таких энженьо современниками. Одно из них относится к началу века, другое – к концу, но при сравнении этих двух описаний создается впечатление, что они относятся к одному и тому же энженьо: настолько мало позднейшее отличается от более раннего [30].

Использование рек и ручьев в качестве двигательной силы также очень редко имело место. Для этой цели обычно использовали животных, что давало почти наполовину меньший эффект. В подробном описании капитанства Пернамбуко, относящемся к 1777 г., указывается, что из 869 энженьо-мельниц только 18 имели водяные двигатели.

Технические усовершенствования, которые были введены в области хлопководства на протяжении XVIII в., Бразилии не коснулись. Изобретенная Уитни машина «джин», широко распространившаяся с 1792 г. во всех хлопковых районах США, не дошла до Бразилии. Здесь еще несколько десятилетий продолжали применять примитивную «Шурку». заимствованную в Востока.

Все перечисленные характерные особенности бразильского сельского хозяйства не оставляют никакого сомнения в том, что оно стояло ни самом низком техническом уровне. Причина такого технического отставания заложена в самой системе колонизации, опиравшейся на малоэффективный труд африканских рабов. Но дело не только в том, что применялся рабский труд. В соседних тропических колониях, не говоря уже о южных штатах США, также работали черные рабы, а между тем уровень производства и в земледелии, и в промышленности был значительно выше. Основным тормозящим фактором являлся тот политический и административный режим, который проводила португальская метрополия по отношению к своей заокеанской колонии. Португалия всегда старалась как бы изолировать Бразилию, держать ее вне соприкосновения с внешним миром, вынуждала ее обходиться только тем, что ей давало королевство, которое и само находилось на низком культурном уровне. Эту насильственную культурную изоляцию, в условиях которой была обречена существовать колония, не стремились возместить хотя бы примитивной формой народного образования в самой колонии. Нельзя назвать образованием то, что давали тощие буквари и те начатки латыни и греческого языка, которым обучали бразильских детей в немногочисленных школах, имевшихся лишь в самых крупных центрах страны, к тому же эти школы были открыты только после 1776 г. Учили в них чему-нибудь и как-нибудь. Учителя по большей части сами были невежественны, труд их оплачивался плохо. Ученики были недисциплинированны, и всякий порядок и организация в этих школах отсутствовали. Естественно поэтому, что в колонии царило полное невежество. Над всем тяготело бездарное администрирование, направленное к обогащению королевской казны и бесчестных бюрократов, присылавшихся метрополией с другой стороны океана.

В тропическом земледелии и в настоящее время почти не существует рационализации производства. Экстенсивная система в земледелии требует вложения значительных капиталов и выполнения крупных предварительных работ. Этого не могло быть в тропиках в период их освоения. Там ставка делалась исключительно на богатство естественных ресурсов новооткрытых земель. Со временем эти ресурсы были исчерпаны, что дало себя почувствовать в Бразилии уже в конце XVIII в.

Низкая производительность бразильского земледелия, которая привела почти к полному бесплодию огромных массивов, была вызвана самой системой экстенсивного земледелия, расточающей естественные богатства, когда не имелось возможности их восстановить или пополнить.

Если нелегко было воспитать и обучить население так, чтобы оно смогло совершенствовать свою производственную технику, то еще труднее было изменить всю колониальную систему; это потребовало бы коренных экономических и социальных реформ.

Таким образом, бразильская экономика вступает в XIX в. при наличии больших внутренних трудностей. В XIX в., после получения политической независимости, Бразилии приходится столкнуться со свободной конкуренцией противников, несравнимо лучше ее подготовленных для всякого рода соперничества. Поражение Бразилии, поскольку ее хозяйство базировалось исключительно на экспортной торговле, не замедлило бы наступить, если бы на помощь Бразилии не пришла сама судьба, явившаяся в виде продукта, которому суждено было сыграть исключительную роль в расцвете бразильского национального хозяйства. Этим продуктом был кофе, оказавшийся самым драгоценным даром, отпущенным Бразилии природой.

Глава 11. ВКЛЮЧЕНИЕ В СОСТАВ ГОСУДАРСТВА ПРОВИНЦИИ РИО-ГРАНДЕ-ДО-СУЛ. ОРГАНИЗАЦИЯ СКОТОВОДСТВА

Южная оконечность нынешней Бразилии включилась политически и административно в состав последней в конце XVII в., а экономически – лишь во второй половине XVIII в. До этого периода она являлась территорией, яростно, с оружием в руках оспариваемой друг у друга испанцами и португальцами, и, кроме стоянки войск, не знала других видов заселения. До конца XVII в. южные границы Бразилии не только не было четко определены, но их даже не знали и ими не занимались. Здесь расстилались пустынные земли, не представлявшие с хозяйственной точки зрения никакого интереса, и потому никто не позаботился разграничить в этих местах испанские и португальские владения. Воображаемая линия, установленная соглашением в Тордесильясе (1496 г.), должна была проходить приблизительно на уровне острова Санта-Катарина, однако ни одна из иберийских держав не придерживалась ее твердо. В период испанского владычества над Португалией (1580-1640 гг.) этот вопрос, естественно, не представлял практической важности, ибо все принадлежало одному и тому же монарху. Но после реставрации португальский король, чрезвычайно заинтересованный в своей американской колонии (я уже указывал, что она оставалась единственным его заморским владением, имевшим ценность), серьезно занялся вопросов о границах, в особенности в южной части колонии, где португальцы теснее всего соприкасались с испанцами и где поэтому особенно приходилось опасаться столкновений.

В момент разделения королевств действительные границы португальских владений проходили к югу от капитанства Сан-Висенте (позднее провинция Сан-Пауло). В прибрежной полосе они достигали территории, ныне занимаемой штатом Парана. Испанцы, со своей стороны, утвердившись в Буэнос-Айресе на территории Рио-де-ла-Плата, еще не проникли севернее этого пункта, если не считать глубины континента, где они поднимались по течению Параны и Парагвая. Таким образом, между владениями обоих государств образовалась обширная территория к востоку от реки Параны, между Рио-де-ла-Плата на юге и 26-й параллелью на севере, остававшаяся незанятой и пустынной, хотя на нее и совершали постоянные набеги паулистские бандейранты в своей охоте за индейцами.

Инициатива расширения владений за счет этой территории принадлежит португальцам. В 1680 г. экспедиция, выступившая из Рио-де-Жанейро, отправилась водрузить португальский флаг на северный берег Рио-де-ла-Плата, почти напротив Буэнос-Айреса. Так была основана знаменитая колония Сакраменто (ныне уругвайский город Колония), бывшая в течение полутора веков яблоком раздора сначала между португальцами и испанцами, а позднее между бразильцами и аргентинцами.

Эта борьба, вспыхнувшая вскоре после основания колонии, шла с переменным успехом и с постоянным перемещением пограничной линии. Португальцам удалось в конце концов закрепиться в Колонии, уступленной им испанцами по мадридскому договору 1750 г. Локализация конфликтов в столь отдаленном пункте облегчила португальцам освоение территории, расположенной к северу от Колонии и включенной ими в состав Бразилии. Это было осуществлено в начале XVIII в. Помимо войск, предназначенных для защиты новых владений, сюда устремился поток переселенцев из Сан-Пауло, осевших на территории, составляющей ныне штат Рио-Гранде-до-Сул. Только на западе, на восточном берегу реки Уругвай, оставались еще миссии иезуитов испанского происхождения. К началу XIX в. и эта область стала окончательно бразильской.

Экономической базой колонизации крайнего юга явилось скотоводство. Необозримые поля, покрытые сочной травой, были для этого в высшей степени благоприятны. Скот размножался здесь очень быстро. Даже не пользуясь особым уходом и почти предоставленный самому себе, он достиг такой численности, с какой не могла сравняться никакая другая область колонии. Земледелие привилось лишь на небольших участках, расположенных в прибрежной полосе, где в настоящее время находится столица штата Рио-Гранде – город Порто-Алегре, а также в Санта-Катарина – на острове этого названия и на части материка, расположенной против острова.

Так как в этих районах нельзя было разводить сахарный тростник и другие тропические культуры, то для заселения их попытались необычную для Бразилии систему колонизации.

Переселенцев для этих мест приходилось вербовать (переселенцы были необходимы, потому что на эти земли претендовала и Испания) из бедных. и средних слоев португальского населения. Чтобы привлечь сюда колонистов, им предоставляли различные преимущества. Так, переезд через океан оплачивался самим государством, а на месте проводились различные мероприятия для облегчения жизни колонистов и гарантирования им получения средств к существованию. Земля была предварительно разделена на малые парцеллы (если только она не предназначалась в отдельных случаях для крупных хозяйств), которые обеспечивались необходимым оборудованием, семенами, рабочим скотом и т. д., причем для оплаты всего этого колонистам предоставлялась большая рассрочка.

Больше всего вербовалось людей на Азорских островах, где ограниченная территория архипелага не могла прокормить многочисленного населения. Преимущественно выбирались крестьяне, эмигрировавшие целыми семьями, что само по себе было тоже явлением исключительным в колонизации Бразилии. В силу всех этих причин здесь и создались особые формы организации хозяйства, земельная собственность дробилась на множество мелких владений, труд рабов почти не применялся, состав населения был этнически однороден, не было преобладания какой-нибудь одной социальной группы или касты. Это были трудовые общины, подобные которым редко встречались в умеренных зонах Америки, резко отклоняющиеся от норм тропической колонизации и образующие маленький своеобразный островок в Бразилии – стране крупных землевладений, опирающихся на рабский труд. Крупное хозяйственное назначение на юге имели только скотоводческие фазенды, так называемые Эстансии [31], расположенные в глубине материка.

Экономическое развитие провинции Рио-Гранде-до-Сул тормозилось непрестанными войнами, продолжавшимися вплоть до 1777 г.

Благодаря великолепным природным условиям крупный рогатый скот размножался здесь очень быстро. Скотоводство главным образом и давало возможность вести длительные войны, снабжая мясом сражавшиеся армии. После подписания мира в 1777 г. наступило длительное затишье, нарушенное вновь лишь в первые годы XIX в. В мирный период возникли первые нормально организованные эстансии, причем больше вceгo в пограничной области, где вследствие частых войн сконцентрировалось большинство населения, вначале состоявшего почти исключительно из военных. Правительство очень охотно и щедро наделяло землей всех, кто изъявлял готовность поселиться в этой пограничной зоне: португальское владычество до того времени опиралось здесь исключительно на военную силу. Однако вскоре пришлось ограничить размеры предоставляемых земельных участков (3 лиги, или 18 км2, на каждого концессионера). Тем не менее образовывались чудовищные по величине частные землевладения. Один современник писал по этому поводу: «Человек, пользовавшийся покровительством правительства, мог часть земель записать на собственное имя, часть – на имя старшего сына, а другие части – на имена своих детей, еще находившихся в колыбели, и, таким образом, вступить в обладание огромными земельными участками». Повторилось то же самое, что в предыдущем веке практиковалось в северо-восточной части страны и имело такие губительные последствия – сосредоточение всего земельного фонда капитанства в руках немногих владельцев. Но несмотря на все эти отрицательные явления, скотоводство развивалось, крепло и вступало в период процветания.

Главным продуктом, в большом количестве предназначавшимся на экспорт, вначале были кожи. Мясо не имело большого значения, так как для него не находилось достаточно потребителей; скудное местное население и малый рынок в Санта-Катарине не могли поглотить обилие мяса, приносимого гигантскими стадами. Экспорт же живого скота посредством перегона стад практиковался до самого начала XIX в. в размерах, не превышавших в год 10-12 тыс. голов, отправляемых в Санта-Катари- ну и Каритибу. Большая часть скота забивалась на месте с целью получения кож, мясо же выбрасывалось. До конца XVIII в. кожи составляли главный предмет экспорта капитанства. Строгой организованности в выгоне скота на пастбища не существовало, и животные бродили в полудиком состоянии, представленные самим себе. Можно сказать, что их не столько выращивали, сколько на них «охотились». Хозяином животного оказывался тот, на чьей земле оно паслось.

Положение изменилось, когда возникла новая отрасль мясной промышленности – изготовление «шарке» (местное название сушеного мяса), снявшая с Рио-Гранде груз, возложенный на эту провинцию ее географическим положением по отношению к потребляющим мясо рынкам страны. Появление «шарке» в торговле колонии совпало с упадком скотоводство в северо-восточных сертанах, уже неспособных покрывать спрос рынка. Производство «шарке» стало сразу быстро развиваться; этому способствовало наличие огромных стад, которые оставалось только должны образом использовать. В 1798 г. капитанство экспортировало 190 т сушеного мяса «шарке»; в первые годы следующего столетия этот экспорт достигал 8820 т. Если не считать периода золотой лихорадки, то в колонии ничего подобного еще не бывало.

Центры производства «шарке», так называемые «шаркеады», были расположены между реками Пелотас и Сан-Гонсало, т. е. в месте, одинакого близко находящемся как от пограничных эстансий, где разводился так и от порта, через который осуществлялся экспорт из капитанства в Порт Рио-Гранде, хотя и очень несовершенный, был в то время единственно пригодным для этой дели. Такое расположение центров промышленности сушеного мяса послужило к возникновению города Пелотас, связывавшегося вторым по важности городом после столицы и первым по богатству и общественному значению.

На заре XIX в. скотоводство в Рио-Гранде по технической постановке не во многом превосходит производство северо-восточных районов, Но после того, как с 1780 г. мясо, благодаря основанию первых «шаркеад» становится предметом торговли и экспорта, в дело вносится известная упорядоченность. Однако еще в 1810 г. можно было наблюдать, что даже в самых лучших эстансиях только одна четвертая часть скота была прирученной, остальные три четверти паслись в полудиком состоянии.

Рассмотрим теперь, как были организованы эти скотоводческие эстансии. Некоторые из них достигали размеров 100 лиг. Одна лига могла прокормить от 1 500 до 2 000 голов скота; это значительно превосходило то, что наблюдалось на севере и в Минас-Жераис, и свидетельствовало о высоком качестве пастбищ. Персонал эстансии состоял из управляющего вольнонаемных работников, очень редко – из рабов. Этими работники были обычно индейцы или метисы, составлявшие основное ядро местного населения. В среднем на каждые 4-5 тыс. голов скота приходилось всего лишь 5-6 лиц обслуживающего персонала. Следует сказать, что большего и не требовалось, а если в силу особых обстоятельств возникала потребность увеличить особых обстоятельств возникала потребность увеличить количество работников, то это легко было сделать, так как многочисленное местное население нуждалось в работе и охотно предлагало свои услуги, переходя от фазенды к фазенде и нанимаясь хотя бы на «шимарран» и «шурраско» [32]. Эти работники не оставались на одном месте подолгу. Привычка кочевать с места на место была свойственна им со времен непрерывных пограничных войн. Весь этот люд с очень неопределенной социальной физиономией стекался главным образом в эстансии в периоды так называемых «круговых». Такие «круговые» устраивались два раза в год; в это время производились сбор, осмотр и кастрирование скота. Все эти процедуры сопровождались празднествами, скачками и всякого рода увеселениями.

В общем регулярное обслуживание скотоводческих эстансий сводилось к ежегодному выжиганию пастбищ, для того чтобы обеспечить скоту более мягкий корм из новых ростков, и к наблюдению открытых полях, где животному негде заблудиться и где хищники значительно менее опасны, чем, например, в лесных зарослях северо-востока. Можно сказать, что скот Рио-Гранде не нуждался в особенном к себе внимании; благосклонная природа в особенном к себе внимании; благосклонная природа выполняла здесь главное, и человеку оставалось только положиться на нее. Однако результаты нельзя назвать блестящими: скот Рио-Гранде значительно уступал по своим качествам скоту Рио-де-ла-Платы и давал почти на 50% меньше мяса, несмотря на сходство природных условий обеих областей.

Молочная промышленность в Рио-Гранде не получила сколько-нибудь значительного развития и уступала этой отрасли в Минас-Жераис. В конце XVIII в. среди предметов экспорта капитанства фигурировал сыр, но в дальнейшем он исчезает и даже, хотя и в небольших количествах, ввозится. В отличие от других районов страны здесь широко потреблялось масло, что объяснялось, безусловно, климатом: более низкие температуры Рио-Гранде обеспечивали сохранение этого легко портящегося от жары продукта. Что касается второстепенных продуктов, получаемых от крупного рогатого скота, то здесь, как и всюду, это – кожи, рога и копыта. Кроме того, Рио-Гранде являлась единственным в колонии экспортере говяжьего сала, употреблявшегося главным образом в производстве канатов и мыловарении. Это высококачественное сало получалось лишь о южного скота, но не от жилистых животных северо-восточного сертана.

Наряду с крупным рогатым скотом в Рио-Гранде разводились также лошади и мулы. В самом капитанстве использовались лишь первые, вторыми же пренебрегали. Езда на муле считалась чем-то унизительным. Следует отметить, что на севере и на юге для работы применялась лошадь, в центральных же частях страны пользовались волами. Несомненно, здесь сыграл решающую роль географический фактор: долины севера и южные пампы резко отличаются от гористых местностей центра, где вол, хотя и более медлительный, но зато более выносливый, оказывается намного пригоднее лошади.

Но волов поставляла в центральные области все та же Рио-Гранде, а косвенно через нее – Рио-де-ла-Плата. Рио-Гранде экспортировала в начале прошлого века, разумеется сухопутным способом, от 12 до 15 тыс. голов скота ежедневно. Однако трудно установить, какая часть из этого количества происходила из самого капитанства и какая была захвачена контрабандным путем в Ла-Плате. Лошадей экспортировалось не больше 4-5 тыс. в год.

Разводили в капитанстве и овец, но уже с целью получения не мяса (баранье мясо в колонии вообще не потреблялось), а шерсти, из которой изготовлялись так называемые «поншо» – одежда батраков и самых бедных слоев населения.

Глава 12. ОБЩЕЕ СОСТОЯНИЕ ЭКОНОМИКИ В КОНЦЕ КОЛОНИАЛЬНОГО ПЕРИОДА

Колониальный период кончился для Бразилии в 1808 г., хотя официальное отделение от метрополии датируется 14 годами позже. В 1808 г. и колонию перебираются царствующий монарх и его двор, бежавшие от наполеоновских войск. Этот переезд португальского правительства в Бразилию сделал ее автономной. Последствия этого события сразу же дали себя почувствовать, и очень ощутимо, в ее экономике. Прежде чем перейти к рассмотрению этого процесса, следует подвести общий итог колониальному периоду, выяснить, каковы его значение и сущность.

Колонизация охватывала в ту эпоху только малую часть территории, официально входившей в состав страны. Территория Бразилии была определена рядом договоров в XVIII в. (точнее всего Мадридским в 1750 г. и договором в Санто-Ильдефонсо в 1777 г.). своими колоссальными размерами – более 8,5 млн. км2 – Бразилия обязана тому обстоятельству, что ее немногочисленное население было широко рассеяно по всей этой огромной территории. Оставались обширные пустующие участки, где иногда ничто не напоминало о присутствии колонизаторов. Число жителей едва достигало 3 млн.; следовательно, на 1 км2 приходилось немногим больше 0,3 человека.

Наибольшая плотность населения отмечалась в приморской полосе, но даже и здесь она была очень небольшой. Отдельные населенные пункты были разбросаны от устья Амазонки до границы Рио-Гранде-до-Сул. Между этими далеко отстоящими друг от друга пунктами также залегали пустынные пространства, которые не использовались даже для коммуникаций, так как связь поддерживалась преимущественно морским путем. Три таких пункта имели первостепенное значение: Пернамбуко, Баия и Рио-де-Жанейро. Несколько менее важны были Пара и Мараньян. За ним следовало множество других, разбросанных между вышеназванными главными. Но хотя в цепи этих поселений не было непрерывности, все же они служили регулярными звеньями, на которых держалась колонизация этой длиннейшей береговой полосы протяжением свыше 3 тыс. км.

В глубине материка заселение происходило еще менее равномерно и без всякой системы. На крайнем севере (бассейн Амазонки) заселение шло очень медленно и только по течению рек. В северо-восточном сертане население сосредоточивалось вокруг скотоводческих фазенд расположенных по берегам рек. В центральной части Бразилии гуще всего были заселены районы золотых приисков с тремя главными центрами: Минас- Жераис, Гойяс и Мато-Гроссо. На юге первое место занимало Сан-Пауло, где наряду с металлодобычей практиковалось и земледелие. Эта провинция, имевшая вплоть до конца колониального периода второстепенное значение, позднее превратилась в самую богатую, самую процветающую и наиболее густо заселенную область Бразилии. Еще дальше к югу, на внутреннем плоскогорье, – почти безлюдные пространства, но зато довольно густо заселена самая южная оконечность бразильской территории, там, где расположены скотоводческие эстансии провинции Рио-Гранде-до-Сул.

Таково в общих чертах распределение бразильского населения в первые годы прошлого столетия. В различных районах – различная степень экономической активности, как мы это уже отмечали в предыдущих главах. Крупные тропические хозяйства – сахарные плантации, табачные, рисовые, хлопковые – дальше вглубь страны; сбор дикорастущих растений (в особенности бобов какао) на крайнем севере; добыча золота и алмазов на центральном юге; скотоводство в северо-восточном сертане и на крайнем юге – вот основные виды хозяйственной деятельности населения колонии. Всем видам этой деятельности присуща одна неотъемлемая и неизменно сохраняющаяся, независимо от различий, существующих между этими видами, особенность – эксплуатация природных богатств огромной территории в интересах европейской торговли. В колониальный период не удалось создать подлинного национального хозяйства, т. е. такой системы производства и распределения продуктов, которая удовлетворяла бы в первую очередь интересы и нужды населения. Богатейшие территории эксплуатировались в интересах, абсолютно чуждых бразильскому народу.

Такова основная черта бразильской экономики к моменту достижения страной политической и административной автономии. В предыдущих главах я уже охарактеризовал главные виды хозяйственной деятельности, составляющие как бы экономический нерв колонизации. Чтобы получить более полную картину колониального хозяйства, необходимо коснуться еще и некоторых других отраслей, имевших второстепенное значение.

Добывающая промышленность

Кроме добычи золота и алмазов и сбора «естественных урожаев» в районе Амазонки, следует упомянуть еще о некоторых отраслях добывающей промышленности, игравших известную роль в колониальной экономике, но не получивших широкого развития в силу своего своеобразия и ограниченности своих масштабов. Сюда относятся: добыча древесины, китобойный промысел, добыча соли и селитры и, наконец, сбор эрва- мате (бразильское растение).

Мы уже видели, что из древесных пород издавна добывалось бразильское красное дерево пау-бразил. Добыча этой ценой древесины продолжалась до начала XIX в., но ее экономическое значение было невелико. Добывались и виды древесины, употреблявшиеся в качестве строительных материалов. Великолепные древесные породы такого рода в изобилии встречались в лесах морского побережья и в районе Амазонки. Они разбросаны в непроходимых лесах этого района, где преобладают породы деревьев, не пригодные для строительства и затрудняющие доступ к ценным породам. Более благоприятные условия для добычи древесины были в приморских лесах. Качество дерева здесь было выше, и доступ к нему легче. Эта древесина шла главным образом (кроме употребления для местных нужд) на кораблестроение. В Баие и Мараньяне существовали сравнительно крупные верфи. Законы против расхищения ценных древесных пород существовали и раньше, но их безнаказанно можно было нарушать. В конце же XVIII в. правительство метрополии начинает уделять больше внимания охране этих пород в связи с попытками восстановить пришедший в упадок и почти уже переставший существовать португальский флот. Эти мероприятия входили в грандиозную программу реформ, намеченную маркизом де Помбалом – всемогущим премьер-министром короля дона Жозе I, неограниченно распоряжавшимся государственными делами с 1750 по 1777 г. Меры, впервые принятые по инициативе Помбала, были направлены на увеличение поставок материалов, необходимых для кораблестроения. В Бразилии произошло оживление деятельности как в области лесоразработок, так и в области судостроения. Некоторые из строящихся судов были довольно внушительных размеров. Однако судостроение здесь не привилось. Недоставало технической подготовки и хорошей организации. После первой попытки дело замерло. Эксплуатация бразильских лесов сделалась интенсивной только после 1810 г., когда право на нее было предоставлено англичанам.

В колонии развит был также китобойный промысел. Во второй половине XVIII в, им занимались от Баии до Санта-Катарины. Китобойный промысел составлял монополию королевства, которое на договорных началах предоставляло на него право избранным концессионерам. В течение некоторого времени этот промысел имел известное значение, но пришел в полный упадок уже к концу века, когда английские и североамериканские китоловы начали курсировать у Фолклендских островов, препятствуя уплыть китам на зиму к берегам Бразилии. Эти китоловы, кроме того, сильно уменьшали количество китов, ведя охоту усовершенствованными методами и в широких масштабах. В 1801 г., за неимением желающих взять концессию, королевство отменило монополию и сделало китоловство вольным промыслом. Промысел просуществовал после этого очень недолго и совершенно прекратился к 30-м годам прошлого столетия.

О добыче соли я уже упоминал в главе 8, говоря о соляных промыслах на реке Сан-Франсиско. Добывалась также и каменная соль, но в очень небольших количествах, в Мато-Гроссо. Важнее была добыча морской соли, производившаяся в разных пунктах побережья, от Мараньяна до Рио-де-Жанейро. Соль тоже являлась королевской монополией, и притом одной из самых тяжелых для колонии, так как этот продукт являлся предметом первой необходимости, без которого нельзя было обойтись. Для того чтобы сохранить монополию и в интересах соляной промышленности Португалии (эта промышленность всегда была одной из важнейших в королевстве), правительство всеми силами старалось затормозить развитие бразильской соляной промышленности. Последней приходилось преодолевать труднейшие препятствия и подвергаться упорному преследованию. И если, невзирая на это, она все же существовала, то только благодаря тому, что борьба с контрабандой и нарушением правительственных распоряжений в этой области была почти невозможна.

Добывалась в колонии и селитра. С середины XVIII в. делались попытки создать государственные рудники во внутренних районах провинции Баия, где была, хотя и в скудных количествах, обнаружена селитра. Попытки эти не имели успеха. Несколько позднее, но уже не по правительственной, а по частной инициативе, селитру стали добывать на берегах небольшого притока реки Сан-Франсиско в Баие, а также в северной части провинции Минас-Жераис. Во втором из названых пунктов эта отрасль промышленности получила некоторое развитие и поставляла селитру на королевские пороховые заводы и Вила-Рика (ныне город Оуро-Прето) и в Рио-де-Жанейро. Селитра шла и на экспорт, на который, однако, в 1810 г. был наложен запрет, нанесший сильный вред этой промышленной отрасли, уже и так находившейся в состоянии упадка вследствие истощения залежей.

Трава «эрва-мате» (Ilex paraquariensis) [33] росла в лесах по берегам реки Парана, а также на юге колонии, в Кампос-Жераис (территория современного штата Парана). Первыми, еще в XVII в., ею заинтересовались иезуиты. Сбор эрва-мате получил довольно широкое распространение и составил одно из главных занятий жителей области Куритиба. Интересно отметить, что потребление этого продукта было наиболее распространено в странах по течению реки Рио-де-ла-Плата; Буэнос-Айрес и Монтевидео были главными покупателями этого бразильского растения. В самой же Бразилии, за исключением районов, где она произрастает, эрва-мате не пользуются почти никакой известностью и употребляется в очень ограниченном количестве.

Кустарные промыслы и ремесла

Кустарные промыслы и ремесла не играли сколько-нибудь значительной роли в национальном хозяйстве: большая часть тех видов продукции, какие они производили, импортировалась в колонию из-за границы. Но на них следует остановиться, так как они являлись особым видом деятельности и без них общая картина колониального хозяйства оказалась бы неполной.

Стоящие вне связи с крупными хозяйственными объединениями кустарные промыслы и ремесла являлись простым придатком к земледельческим и металлодобывающим предприятиям. Они существовали для частичного оснащения этих последних или для удовлетворения нужд их многочисленного штата. Отдаленность той или иной фазенды или энженьо от крупных населенных центров, самые размеры этой фазенды или энженьо и другие причины экономического порядка делали необходимым наличие собственных плотников, столяров, кузнецов, а также нередко и собственных суконщиков и портных. В некоторых районах, как, например, в Минас-Жераис, где имеются залежи железа, при фазендах иногда даже встречались собственные маленькие сталелитейни для внутренних нужд данного хозяйственного предприятия.

Этот домашний вид промышленности и ремесел поручался наиболее искусным рабам [34]. На женщин возлагалось прядение, ткачество и шитье. Вся эта деятельность на первый взгляд почти не заметна, однако без нее не могла бы быть осуществлена полная независимость крупных земельных владений, о которой мы уже упоминали в другой связи, которая являлась важнейшей чертой экономической и социальной жизни колонии. Кроме того, эти виды деятельности были зародышами, из которых могло развиться нечто более крупное, чему, однако, помешала политика, проводимая метрополией, и ряд иных отрицательных факторов, на которые я укажу в дальнейшем.

Ремесла были представлены странствующими ремесленниками-одиночками, переходящими от селения к селению с предложением своих услуг. Наиболее популярны были разъезжавшие по всей стране кузнецы, подковывавшие лошадей для солдат. Но, разумеется, кузнецы чаще всего встречались в городах.

Согласно общему для той эпохи положению ремесленники часто объединялись в цехи. Цехи руководились выборными из своей же среды и в принципе ничем не отличались от подобных им организаций в Европе. Но только в принципе, потому что на практике в силу особого положения Бразилии регламент этих цехов не мог выполняться со всей неукоснительностью, и ремесленники, входившие в такой цех, пользовались свободой, не известной их собратьям в Европе.

Обычно ремесленники колонии, использовали труд рабов. Нет никакого сомнения, что это преимущество, которое им давала существовавшая в Бразилии рабовладельческая система, в конечном итоге принесло значительный вред делу профессионального образования. Довольствуясь трудом рабов, мастера не держали при себе и не обучали подмастерьев – мальчиков и юношей, из которых со временем могла бы выработаться достойная им смена. Как известно, подготовка подмастерьев – повсеместный обычай. Он приносит большую пользу делу подготовки новых кадров и способствует прогрессу ремесел. Однако в Бразилии этого не было.

Существовала еще одна категория ремесленников, занимающихся преимущественно наиболее примитивными и требующими применения физической силы ремеслами: это так называемые «наемные рабы», которых их владельцы как бы сдавали в наем и делали из этого выгодный источник получения доходов. Эта отдача в наем рабов была очень распространена в крупных городах колонии. Некоторых рабов даже обучали и специально для этого готовили.

По всей территории колонии были рассеяны ремесленники и кустари, занимавшиеся второстепенными, но тем не менее необходимыми промыслами. Существовали мастера по изготовлению черепиц [35], обжигатели извести. В прибрежной полосе добывались «самбаки» – раковины устриц, и по сегодняшний день в изобилии покрывающие бразильские берега.

Имела широкое распространение керамика. Это искусство туземцы- индейцы знали еще до прихода колонизаторов. Хотя после соприкосновения с белыми оно пришло у них в упадок, тем не мене пришельцы использовали труд туземцев и в этой области.

В скотоводческих районах Рио-Гранде-до-Сул, Баия, Пернамбуко, Рио-де-Жанейро – существовали дубильни кож. К этому перечню можно еще добавить канатное дело, практиковавшееся в верховьях Амазонки, где росла трава «пиасабейра». Обладавшая большей прочностью, чем обычно употреблявшаяся на канаты конопля. Изготовлявшиеся там канаты шли на судостроительные верфи в Белеме и в ограниченных количествах даже экспортировались.

Этот перечень можно было бы продолжить и дальше, но уже перечисленного достаточно для того, чтобы дать общее представление о характере колониальной промышленности в начале прошлого века. Две отрасли следует выделить особо, как наиболее важные: текстильную и железоделательную. Для них обеих имелось в изобилии сырье и сравнительно крупный внутренний рынок. Вначале обе отрасли промышленности работали только на удовлетворение местного спроса. Но вскоре они обнаружили тенденцию выйти за пределы этой «домашней» роли, превратившись в самостоятельные отрасли производства, организованные на деловой, коммерческой основе. Особенно это относится к текстильной промышленности. Во второй половине ХVIII в. в Минас-Жераис, а также и в столице Рио-де-Жанейро возникают крупные текстильные предприятия. Однако им не суждено было долго просуществовать. Опасаясь по узко политическим мотивам чрезмерного развития колониальной промышленности, которая могла бы стать серьезным конкурентом для промышленности метрополии, португальское правительство в 1785 г. распорядилось закрыть почти все текстильные фабрики колонии. Оставлены были только те из них, которые вырабатывали грубые хлопчатобумажные ткани, употреблявшиеся на одежду для рабов и на мешки.

Что касается железоделательной промышленности, то колониальные власти, неукоснительно соблюдая интересы метрополии, сделали и ее объектом гонения. Развитию этой отрасли производства способствовали богатые и легкодоступные залежи железа в некоторых районах провинции Минас-Жераис, а также высокие цены на железо и железные изделия, обусловленные очень большой ввозной пошлиной и трудностями транспортировки этих товаров на рынки колонии. Все эти обстоятельства в значительной мере стимулировали развитие местной железоделательной промышленности и открывали перед ней широкие перспективы: спрос на железо в металлодобывающих районах колонии был очень велик. Не будь упорного сопротивления властей, эта промышленность бесспорно получила бы большое значение. Но и в данном случае власти отстаивали интересы метрополии. Рост экономической мощи колонии, как прелюдия к росту ее политической мощи, для метрополии был совсем нежелателен.

Все же для развития металлургии обстоятельства сложились более благоприятно, чем для текстильной промышленности. В последние годы XVIII в. из метрополии впервые повеяло духом либерализма. Уже в 1795 г. было разрешено основывать железоделательные заводы. Нельзя было ждать, чтобы после длительных гонений, которые претерпела колониальная промышленность, она сразу смогла достигнуть значительных результатов. Но число предприятий и фабрик, вырабатывающих изделия из железа как местного, так и импортного, непрерывно возрастало, особенно в Минас-Жераис.

В начале прошлого века бразильская промышленность делала свои первые шаги. Политический курс, проводившийся в колонии властями, которые заботились только о своих интересах и не отличались большой проницательностью, создавал препятствия для промышленного развития колонии. Но еще больше мешала этому развитию вся экономическая система национального хозяйства Бразилии: система ограничения производительной деятельности колонии лишь теми видами продуктов (тропических), которые могли представить интерес для экспорта на заграничные рынки.

Пути сообщения

На формирование Бразилии большое влияние оказали ее пути сообщения. Огромные территории, многочисленные и разнообразные препятствия для транспорта; неровный рельеф, непроходимые, тянувшиеся на сотни километров тропические леса, слабо изрезанная береговая линия, реки, за немногими исключениями неудобные для использования в качестве путей сообщения, – все это чрезвычайно затрудняло налаживание связи между отдельными районами колонии и придавало ее жизни замедленный и ленивый темп.

Развитие путей сообщения шло параллельно заселению страны. Сначала была заселена прибрежная зона. Позднее, имея эту зону своим исходным пунктом, колонизаторы начали проникать вглубь материка или постепенно (как это имело место с основанием скотоводческих фазенд на северо-востоке), или отдельными толчками: в разных частях страны возникали отдельные населенные очаги, в большей или меньшей степени отдаленные от моря. Линии коммуникаций прокладывались в тех же направлениях. Некоторые из них проходят по воде, как, например, в бассейне Амазонки, но большая часть идет по суше: за исключением названой реки, нет больше ни одной крупной реки или гидрографической системы, пригодной для судоходства, которая выходила бы к океанскому побережью и к крупным прибрежным центрам – Пернамбуко, Баия, Рио-де-Жанейро.

Эти пути связывают побережье с внутренней частью материка. Каждый из них составляет самостоятельную систему, имеющую два конечных пункта: побережье и глубь континента. Все пути идут с севера на юг, во всю длину бразильского побережья, начиная с крайней северной точки, расположенной в бассейне Амазонке, и до крайней южной, в Рио- Гранде-до-Сул. Вначале связь осуществлялась исключительно морем, но по мере того как происходило заселение внутренних районов континента, пути сообщения в центре материка в конечном итоге сходились. Этому способствовали две географические особенности: во-первых, общая конфигурация бразильской территории, ограниченной береговой линией, которая на широте 5° круто меняет свое направление с северо-восточного на северо-западное, благодаря чему пути сообщения хотя и не утрачивали своей перпендикулярности по отношению к береговой линии, тем не мене получали возможность сойтись во внутренней части континента; во-вторых, направление главных рек, вдоль которых распространялась колонизация. Речные пути, берущие свое начало в центральных и южных частях океанского побережья и идущие по направлению к Гоейяс и Мато-Гроссо, встречаются там с другими, идущими от крайней северной оконечности побережья через бассейн Амазонки и по ее правым притокам: Токантинс, Тапажос и Мадейра, протекающим по территориям одноименных капитанств.

Так возникали длиннейшие трансконтинентальные пути, связывающие через внутреннюю часть колонии оба морских побережья. Пересекаясь между собой, эти пути образуют обширную и сложную систему. Такая сеть путей сообщения в сложном переплетении раскинулась по всей территории колонии. Создание и освоение путей внутри континента началось уже в ранний период колонизации, но получило полное завершение только во второй половине XVIII в. В этот период начинается навигация по крупным притокам Амазонки (Токантинс, Тапажос, Мадейра). К этому же времени относится установление регулярной сухопутной связи между Рио-Гранде-до-Сул и Сан-Пауло. Южная оконечность Бразилии оказывается включенной в систему внутренних коммуникаций.

Такова в общих чертах основная структура путей сообщения внутри страны. Если принять во внимание громадную протяженность расстояний и малую заселенность, то легко понять, что эта система связи неизбежно должна была оказаться очень несовершенной. Бразильские реки, за немногими исключениями. Чрезвычайно неблагоприятны для навигации. Главным исключением является Амазонка (не вся, но в значительной своей части). Почти все остальные реки Бразилии протекают по территориям, как правило, очень неровного рельефа, и течение их прерывают пороги и отмели. Эти реки во многих местах крайне мелководны и не допускают глубокой посадки судна в воде. Поэтому колонисты преимущественно пользовались заимствованной у туземцев «каноа» – лодкой с плоским дном, выдолбленной из целого ствола дерева и имеющей два положительных качества: прочность и неглубокую посадку в воде. Существовали каноа длиной до 18 м, шириной в 1,5 м, а высотой лишь в 90-120 см.

Навигация затрудняется также чрезвычайной нерегулярностью в выпадении осадков и тропической зоне Бразилии. В периоды обильных дождей реки превращаются в огромные, бурно несущиеся потоки; во время засух, наоборот, в некоторых местах русло почти совсем обнажается, подводные камни выступают на поверхность и усеивают путь опасными и часто непреодолимыми препятствиями.

Следует еще указать, что плавание должно было происходить между совершенно пустынными и дикими берегами, где часто встречались враждебные племена туземцев. И все же, вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам, речные пути использовались не только для спорадически организуемых экспедиций, но и для поддержки регулярной торговой связи между различными областями колонии. Такие речные пути иногда простирались на тысячи километров, рейсы по ним продолжались по нескольку месяцев. Такова, например, речная связь между Сан-Пауло и Мато-Гроссо, состоявшая из сложной системы, в которую входили реки Тьете, Парана с ее правыми притоками, реки бассейна Парагвая. Конечный пункт этого пути – Куябб, центр и столица металлодобывающего района Мато-Гроссо. Линии в сотни километров проходили по притокам Амазонки, Токантинсу, Тапажосу, Арагвае и Мадейре, однако только по последней из перечисленных рек плавание было легким.

Пути сообщения по суше не отличались большим удобством. Для прокладки хороших дорог на таких огромных расстояниях не было достаточных средств. За исключением районов с ровным рельефом и не слишком густой растительностью, как на северо-востоке и крайней юге, трудности сообщения были очень велики. Дороги представляли собой узкие неровные тропы, превращавшиеся после дождей в непроходимые болота. Мостов почти совсем не существовало, встречающиеся реки приходилось пересекать вброд, причем брод нередко нужно было очень долго отыскивать. В таких условиях невозможно было пользоваться повозками, и потому они были довольно редким явлением в колонии. Перевозка всей поклажи осуществлялась на вьючных животных. В районе Амазонки сухопутного сообщения вообще не существовало, так как ему препятствовали непроходимые чащи, покрывающие большую часть этой области. Там реки были единственно доступными путями сообщения.

Несмотря на все эти неудобства, система внутренних коммуникаций играла важную роль в жизни и экономике колонии. Она никогда не достигала значения морских путей, так как подавляющее большинство населения было сконцентрировано в приморской зоне. Однако внутренние коммуникации не следует недооценивать, во-первых, потому, что металлодобывающие центры расположены далеко от морского побережья и заселенность их сравнительно густая; во-вторых, потому, что из внутренних районов материка поступал скот, мясом которого питалось приморское население. И наконец, морская каботажная навигация не отличалась особенными удобствами: береговая линия не имела достаточного количества удобных естественных бухт, ветры были изменчивы и очень часто неблагоприятны. Все это заставляло иногда предпочитать морской связи внутриматериковую. Таким образом, система внутренних коммуникаций сыграла определенную роль; она способствовала в большей мере соединению страны в одно целое и установлению прочной связи между ее частями, отделенными друг от друга огромными расстояниями.

Торговля

Анализ структуры торговли страны дает более полное представление о характере, природе и организации ее экономики, чем рассмотрение любого звена промышленности. Поэтому рассмотрение колониальной торговли явится как бы подытоживанием всего, что было сказано об экономике Бразилии-колонии.

Следует сразу же выделить основную черту этой торговли, непосредственно предопределяемую самим характером колонизации, организованной для поставки на международные рынки тропических продуктов и драгоценных металлов. Экспорт этих товаров составлял основную функцию всей деятельности колонии в области торговли. Все остальное вращалось вокруг этой центральной оси, в прямой или косвенной, но всегда ощутимой от нее зависимости.

Чтобы убедиться в этом, достаточно проследить главные направления колониальной торговли. Необходимо прежде всего разграничить две ее сферы: торговлю внешнюю и торговлю внутреннюю. Первая из них известна нам значительно лучше: именно ей было отдано все внимание современником, понимавших, какую важную роль она играет в жизни страны, и потому несколько свысока относившихся ко второй. По истории внешней торговли составилась и дошла до нас сравнительно обширная документация.

Почти вся бразильская внешняя торговля носила морской характер. Сухопутные границы Бразилии проходили (и проходят теперь) по областям, очень слабо заселенным, обладающим очень малым экономическим значением и иногда совершено не подающимся точной демаркации. Португальская колонизация, распространявшаяся от Атлантического океана, и испанская, по большей части – от Тихого, создавали свои аванпосты таким образом, что между зонами, колонизованными обеими этими странами, оставались обширные незанятые территории. Устанавливать коммерческие связи через эти пустовавшие пространства не представлялось возможным. Колонии, граничащие в Бразилией на суше, не обладали свойствами, благоприятствующими установлению с ними торгового обмена. Их экономическая структура была сходна с бразильской, они вырабатывали ту же продукцию, что и Бразилия. Кроме того, установлению с ними коммерческих отношений препятствовала вражда обеих метрополий, обычно существовавшая в скрытой форме, но иногда, в особенности во второй половине XVIII в., переходившая в состояние открытой войны.

Здесь следует упомянуть о более или менее значительной контрабанде скота, практиковавшейся на южных границах Бразилии. Скот, главным образом мулов, контрабандным путем переправляли из Ла-Платы в Рио-Гранде; из старинных иезуитских миссионерских поселений в Мошосе (Боливия) с 1771 г. переправлялись лошади в Мато-Гроссо. Более тесные и регулярные торговые связи поддерживались через верховья Амазонки с перуанскими провинциями Майнас, Кичас и Макас, которые являлись промежуточными пунктами в торговле пограничных портов Табатинги (португало-бразильский) и Лорето (испано-перуанский). Испанцы, населявший восточные склоны Анд, получали через этот путь европейские товары, которые удобнее было переправлять по Амазонке, нежели по обычным сухопутным путям испанской торговли. Свою собственную продукцию они тоже экспортировали этим же путем; так же поступали и бразильцы. Кроме того, испанцы и португальцы торговали между собой и по Рио-Негро (левый приток Амазонки).

Но в общем и целом экспортная торговля, осуществлявшаяся по суше, была ничтожна. Значение имела только морская торговля. Последнее обстоятельство предопределялось причинами географического и экономического характера. Оно имело огромное политическое значение, сделав возможным установление Португалией торговой монополии в колонии. Для такой монополии обладание торговым флотом было гораздо важнее, чем любые заградительные и таможенные меры, предпринимаемые на границах; такие меры из-за огромное протяженности бразильских границ было невозможно осуществить. Привилегия в области навигации, установленная в XVII в. просуществовала до 1808 г., когда португальское правительство, перебравшись в Бразилию, отменило ее и открыло бразильские порты для всех иностранных торговых кораблей. Но до этого момента привилегия в области навигации сохранялась за португальской короной и обеспечивала ей полное господство над внешней торговлей колонии.

Эту привилегию в некоторой степени ослабляла контрабанда, часто принимавшая значительные размеры. К контрабанде, практиковавшейся на сухопутных границах, относились довольно терпимо. Несравнимо более строгое отношение было к контрабанде морской, тем не менее совершенно искоренить ее не удавалось. К концу XVIII в. она настолько разрослась, что стала как бы «узаконенной». Больше всего ею занимались англичане, которые, не довольствуясь теми исключительными правами, какими они пользовались в Португалии и ее владениях после восстановления в 1640 г. португальской независимости, превратили эту страну почти в своего вассала. Они грубо нарушали португальские законы, мало считались с суверенитетом своего союзника. В Лондоне и в других английских портах, не считаясь с португальской монополией, официально объявили о сроке отправки торгового корабля в Бразилию, как будто дело шло о самой законной операции. Контрабанда осуществлялась чрезвычайно просто. Под предлогом вынужденного приближения к берегу (авария или какая-либо иная причина) проникали в бразильский порт и там, под благосклонными взглядами подкупленных властей [36], выгружали контрабандные товары, а затем нагружали судно продукцией колонии. Контрабандная торговля, широко практикуемая англичанами, – такова самая характерная особенность внешней торговли Бразилии накануне открытия портов.

Как уже указывалось, предмет экспорта составляли тропические товары, золото и алмазы, добыча которых являлась экономической базой колонизации. На ней строилось все национальное хозяйство страны. Естественно, что порты, через которые осуществлялся экспорт, со временем становились и самыми крупными городами колонии. Именно экспортной торговле обязаны своим ростом и значением такие города, как Рио-де-Жанейро, Баия, Ресифе (в Пернамбуко), Сан-Луис (Мараньян), Белем (Пара). В этих городах и в их округе развертывается самая активная экономическая деятельность колонии, направленная на производство для экспорта.

Импорт происходил через те же порты – центры, стоявшие на более высоком экономическом уровне, чем все остальные районы страны, и потому обладавшие большей покупательной способностью. В колонию импортировалось вино, оливковое и другие масла, соль, и больших количествах – ткани и металлы, особенно железо. Но все же самой важной отраслью импортной торговли была торговля чернокожими рабами, доставляемыми в Бразилию с западного побережья Африки. На них приходилось более четверти общей стоимости всего импорта за 1796-1804 гг. Это очень характерная деталь, отражающая общую тенденцию колониальной экономики: труд черного раба дает сахар, хлопок, золото – продукцию, рассчитанную исключительно на экспорт.

Теперь перейдем к вопросу о внутренней торговле, чтобы пролить некоторый свет на самую сущность экономической организации колонии. Современники рассматривали эту торговлю как нечто второстепенное и потому оставили нам о ней бедную информацию. Но можно установить с абсолютной несомненностью, что во внутренней торговле в основном фигурировали товары или в конечном счете предназначавшиеся для экспорта, или те, которые импортировались.

Внутренняя торговля сводилась почти исключительно к снабжению крупных городских центров, потому что население сельских областей, как правило, потребляло продукты собственного производства и покупало лишь импортировавшиеся из-за границы железо, соль и текстиль. Таким образом, если исключить только что перечисленные товары, то можно считать, что внутренняя торговля производилась лишь между крупными городскими центрами. Она имела особую так называемой «каботажной торговли»: суда курсировали вдоль бразильского побережья и осуществляли товарообмен между крупными городами и портами прибрежной зоны. Такой вид снабжения оказывался недостаточным, и в этих городах население всегда нуждалось в ряде продуктов.

Особенно важное значение во внутренней торговле страны имела торговля скотом, сыгравшая значительную роль как во внутреннем обмене колонии, так и в исторической формировании Бразилии. Она способствовала установлению связи между отдаленными друг от друга населенными пунктами, которые без этой связи оказались бы изолированными, и тогда из Бразилии не получилось бы, возможно, той единой, внутренне сцементированной страны, какой является она теперь.

Параллельно с торговлей скотом, но совершенно отлично от нее, развивалась торговля товаром, как бы замещающим скот – «шарке», поставлявшимся из Рио-Гранде. Несмотря на большой размах, эта торговля осуществлялась очень просто, так как товар исходил от единственного производителя и поступал лишь в центры береговой зоны исключительно каботажными путями. Внутренние районы колонии не потребляли «шарке», потому что располагали местным мясом и не нуждались в привозном.

Теперь можно суммировать то, что уже неоднократно говорилось на протяжении настоящей работы относительно общего характера бразильской колонизации и ее экономического смысла. Я указывал, что колониальная экономика возникла как крупное торговое предприятие в тропиках и имела главным своим назначением поставку тропических продуктов на мировой рынок. Эта доминирующая черта бразильской экономики отразилась на многих секторах национального хозяйства и предопределила не только экономическое, но и социальное формирование страны. Мы наблюдали отражение этой особенности бразильской экономики в этническим составе населения: наряду с руководящим меньшинством, представленными белыми, имеется большинство, состоящее из рас, подчиненных и обращенных в рабство (индейцы и африканские негры). Их функции сводятся к тому, чтобы трудиться и производить сахар, табак, хлопок, добывать золото и алмазы – словом, все то, чего ждали от тропической колонии европейские рынки. Эта черта отразилась и в распределении населения по территории страны: оно сконцентрировано лишь в тех местах, где можно производить или добывать вышеперечисленные товары и откуда с наибольшей легкостью можно отправлять их на иностранные рынки. Наконец, отражение этой черты можно найти и в самой организации хозяйственного процесса, в его структуре, в правовых и трудовых отношениях, в институте собственности.

Из колонии через метрополию идет на международный рынок поток тропических товаров, золота и алмазов – вот главная ось, вокруг которой вращаются все виды хозяйственной деятельности колонии. Все остальное служит лишь интересам этой основной задачи и имеет вспомогательный характер. Так, например, торговля африканскими рабами поставляет колонии рабочую силу для обеспечения товарами все той же экспортной торговли; производство продуктов питания поддерживает существование населения, которое прямо или косвенно работает на тот же экспорт, и т. д.

Португалия, находившаяся на середине пути между колонией – исходным пунктом тропических продуктов, золота и алмазов – и европейским рынком – потребителем этих товаров – играла в отношении производительницы-колонии роль насильственно навязанного посредника. До тех пор пока Португалия сохраняла за собой привилегированное положение метрополии, она еще пользовалась значительным авторитетом среди европейских стран. Но цифры, относящиеся к торговому обороту Португалии в ту эпоху, недвусмысленно показывают, что свой престиж она сохраняла только за счет колонии. Две трети ее экспорта в другие страны составляли товары колонии. Сюда не входят золото и алмазы, добыча которых хотя и клонилась уже к упадку в описываемый здесь период, но все же в достаточной мере обогащала метрополию. Особенно сильно ощутила Португалия, чего она лишилась с момента, когда началось освобождение американской колонии из-под ее трехвекового владычества. После того как в 1808 г. португальское правительство переехало в Бразилию, была отменена морская монополия и порты колонии открылись для иностранных судов. Цепи, приковывавшие Бразилию к ее метрополии, если еще не легально, то во всяком случае фактически были разорваны. Португалия получила удар такой силы, от которого не могла уже оправиться. Из великой державы, какой она была в прошлом (XVI в.), она сначала превратилась в державу второстепенную, а затем оказалась одной из самых ничтожных стран Европы.

Печатается по изданию: Кайо Прадо Жуниор. Экономическая история Бразилии., 1949

А. Б. ТОМАС. КОЛОНИАЛЬНАЯ БРАЗИЛИЯ (1580-1808)

I. СИСТЕМА КОЛОНИАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

Введение. Система колониального управления Бразилии коренным образом отличалась по духу от системы, сложившейся в испанских колониях. В последних центральное правительство было сильным, в Бразилии – немощным. А так как централизованный контроль отсутствовал, господствующее положение, естественно, приобрели органы местного управления. Именно с этой свободой действия в местных делах в значительной степени было связано отсутствие сравнительно крупных восстаний, вроде тех, какие часто характеризовали историю испанской империи. В то же время бразильцы американского происхождения имели возможность разрабатывать ресурсы колонии в основном в своих собственных интересах. Только в одной области – горнодобывающий промышленности – португальский король осуществлял власть, которую можно было поставить в один ряд с властью испанских монархов.

Королевские учреждения. Генерал-губернатор, резиденция которого находилась в столице Баия, был наделен обширными полномочиями – на бумаге. Он являлся высшим по рангу офицером, ответственным за оборону колоний. Эту власть он осуществлял в основном в деле защиты побережья от пиратов и контрабандистов. Во внутренних областях генерал-губернатор теоретически имел право требовать о «донатариев» создания милицейских формирований и помощи в деле обороны капитанств от нападения индейцев и восстаний рабов. Главные гражданские полномочия, возложенные на генерал-губернатора, делали его ответственным за сбор налогов и обуздание (там, конечно, где ему это удавалось) действий губернаторов отдельных капитанств, на которые была разделена колония. В реальной действительности генерал-капитан (а позднее вице- король) редко осуществлял сколько-нибудь значительную власть за пределами самой столицы.

Генерал-губернатору помогал в управлении ряд должностных лиц, имевших местопребывание в Баие. Генеральный прокурор, так называемый «овидор жерал» (ouvidor geral), перенял большую часть юридичеcких функций, выполнявшихся «донатариями», и был наделен полномочиями улаживать споры, которые возникали между колонистами и "донатариями». Королевское казначейство было представлено казначеем (provedor mor), который осуществлял надзор над колониальной торговлей, взыскивал таможенные пошлины и другие королевские налоги, а также осуществлял надзор над представителями своего ведомства в отдельных капитанствах.

В капитанствах носителем прерогатив королевской власти являлся «овидор» – судейский чиновник, наделенный широкими полномочиями в гражданских, уголовных и военных делах. В качестве такового он формировал королевскую полицию, на которой лежало подержание порядка в округах капитанств.

Самоуправляющиеся города. Несмотря на наличие всех этих королевских учреждений, ряд факторов – первоначальное пренебрежение Португалии к колонии, власть, дарованная первым «донатариям», наконец, огромные пространства Бразилии при отсутствии налаженной связи между ее отдельными частями – сделал правящей силой капитанства и самоуправляющиеся города. Королевские чиновники в капитанствах подпали под господство бразильского «капитан-мора» (capitan mor), капитан-майора, а самоуправляющиеся города осуществляли власть над обширными областями. Бразды правления самоуправляющимися городами сосредоточились в руках городского совета, носившего название «сенаду да камара» (senado da camara). Учреждение это отнюдь не было демократическим. Обычно должностные лица его комплектовались из представителей богатых семейств – землевладельцев, купцов и зажиточных ремесленников. Члены городского совета либо избирались, либо назначались пожизненно, либо, наконец, занимали свой пост в силу наследственного права. «Камара» обладали законодательной и исполнительной властью. Последнюю они осуществляли через посредство «капитана-мора», о полномочиях которого речь пойдет несколько ниже.

Законодательная деятельность «камара» была направлена на защиту интересов их членов. «Камара» взимали налоги и таможенные пошлины; руководили строительством общественных зданий и мостов; собирали милицейское ополчение; в прибрежных районах обеспечивали морскую оборону; наконец, устанавливали порядок функционирования портов и плавания кораблей, а также правила, регулировавшие деятельность цехов в больших и малых городах. В отличие от испанских самоуправляющихся городов бразильские города сохранили право иметь представителя в Лиссабоне, который деятельно защищал их интересы. Надо отметить также, что самоуправляющиеся города (а не португальский король) являлись главной материальной опорой церкви. На их пожертвования создавались больницы, сиротские приюты, церкви, соборы и монастыри. Страдало от этого положения низшее духовенство, представители которого часто бывали доведены до нищенства на улицах, чтобы добыть средства к жизни. Напротив, епископы при этом положении неминуемо стали могущественными персонами, а их деятельность – источников вспыхивавших время от времени конфликтов между церковью и самоуправляющимися городами.

«Капитан-мор». Губернаторы капитанств назначали в качестве своих помощников чиновника, который назывался "капитан-мор», или капитан-майор; название это происходило от титула «донатария», введенного при создании системы капитанств в XVI столетии. Чиновник этот стал наиболее могущественной фигурой в системе местного колониального управления. Обычно «капитан-мор» назначался из числа представителей одного из ведущих семейств округа (будь то капитанство или самоуправляющийся город). Он осуществлял над населением деспотическую власть, против которой обычно негде было искать управы. «Капитан-мор» претворял в жизнь законы, формировал милицейское ополчение, вмешивался в судебные дела; часто, опираясь на эту полувоенную власть, он ущемлял интересы своих врагов и притеснял их. Многие из этих чиновников использовали свое положение для расширения собственных земельных владений (или, если они являлись купцами, для расширения монопольных прав в области торговли) либо для получения доходных местечек в административных органах капитанств. После 1750 года, когда Португалия стала опираться в своей борьбе против Испании в бассейне Ла-Платы на колониальное население, пост "капитан-мора» занимали чаще бразильцы, чем португальцы. Вот почему этот институт оказался прочно связанным с богатыми семействами, под знаком господства которых позднее развивалась бразильская национальная история.

Несмотря на то, что некоторые авторитеты в области истории Бразилии заклеймили «капитан-мора» как тирана, не все оправдывали эту характеристику. Мо описывает «капитан-мора» Сан-Жозе (провинция Сан-Паулу) как человека, «живущего по-королевски и владеющего весьма значительным состоянием, которое он тратит с великой пользой для общества и щедростью».

Отмеченное нами господство органов местного колониального управления открывало в Бразилии возможность свободы действий, обнаруживавшей большее сходство с положением английских колоний в Северной Америке, нежели с регламентированным укладом жизни соседних испанских колоний. Ясно, во всяком случае, что мужественные, проникнутые духом индивидуализма бразильцы возглавили экспансию колонии во внутренние области континента.

II. ЭКСПАНСИЯ БРАЗИЛИИ (1580-1750)

Экспансия на севере. (1580-1713). Переход Бразилии к Испании в 1580 году вновь сделал колонию объектом нападений иностранцев. Французы, интерес которых к Бразилии имел вековую давность, воспользовались возможностью создать колонии на северном побережье. Еще раньше французские корсары вторгались в эти северные воды и поддерживали торговые сношения между амазонским побережьем и Францией. Чтобы преградить им путь, Португалия после 1584 года направила ряд экспедиций, которые утвердили ее власть в Сеаре, Риу-Гранди-ду-Норти и Параибе. Однако испанская оккупация связала португальцам руки в метрополии, и в 1610 году они столкнулись с тем фактом, что французское правительство пожаловало сиру де ла Равадьеру полосу территории в прибрежном районе к югу от Амазонки. В 1612 году Равадьер обосновался со своей колонией на острове Маражо, расположенном в устье Амазонки, и предпринял поиски лучших земель во внутренних областях. Однако португальцы с помощью бразильцев и индейцев, не мешкая, организовали нападение на колонию, которая, не получая подкреплений, в 1614 году убралась восвояси. Вслед за тем, в 1616 году, португальцы основали напротив острова поселение Санта-Мария-да-Белем. Пять лет спустя, в 1621 году, Португалия учредила генерал-капитанство Мараньян, подчиненное не Баие, а непосредственно Лиссабону.

Все эти шаги ознаменовали собой начало притязаний Португалии на долину Амазонки и процесса передвижения демаркационной линии. Начиная с этого времени португальцы устремились во внутренние области вдоль самой Амазонки и принялись присоединять к своим владениям и исследовать реки, впадавшие в этот великий водный поток. В 1637 году Педру Тейшерейра прошел всю Амазонку до Кито и возвратился с ценной информацией, воспламенивший надежды на открытие серебра и золота во внутренних областях. Этим надеждам не суждено было исполниться, но португальцы и бразильцы вскоре обнаружили, что индейцы добывают ценные продукты, такие, например, как какао, ваниль и корица. Вновь стало усиливаться стремление к продвижению на север. Охотники за рабами принялись совершать налеты на индейские селения, чтобы снабжать невольниками прибрежные плантации. За ними двинулись иезуиты, которые выступили в защиту индейцев и развернули деятельность по созданию миссий.

Голландская оккупация (1621-1661). Португальская экспансия в северном направлении оказалась прерванной, когда голландцы захватили береговую полосу от Баии на север до своих владений в Гвиане. Первоисточник этого интереса к Бразилии коренился, с одной стороны, в антагонизме между Голландией и Испанией, с другой – в надежде на прибыли, которые были бы одного порядка с теми, каким Голландия извлекала из своих восточных операций. Что же касается Востока, то голландская Ост-Индская компания совершала успешные налеты на португальские постоянные базы в Африке и заложила фундамент голландской империи в Ост-Индии. Начиная с 1600 года голландцы обратили свои взоры на Новый Свет. Они направили туда Генри Гудзона (Хадсона), который исследовал и присоединил к владениям Голландии район будущего поселения Новый Амстердам на реке Гудзон. Другие голландские купцы и пираты стали вторгаться в испанские владения в Карибском бассейне и уже в 1613 году создали постоянную базу на гвианском побережье. Видя в этих событиях доброе предзнаменование Генеральные Штаты в 1621 году санкционировали создание голландской Вест-Индской компании, призванной действовать в Новом Свете. Компания, облеченная широкими полномочиями в деле строительства фортов, заключения договоров с туземным населением развития торговли с Южной Америкой и организации налетов на испанские торговые корабли, выбрала в качестве наилучшей базы для развертывания своей деятельности ту часть Бразилии, где континент далеко вдается в океан.

Голландцы перешли в наступление в 1624 году, захватив Баию, но уже в следующем году были из нее выбиты, В 1627 году они снова овладели Баией и подготовили почву для оккупации Пернамбуку, осуществленной в 1630 году. Когда к концу растянувшейся на семь лет войны голландцы прочно закрепили свои позиции, Голландия послала управлять новыми владениями принца Мориса Нассауского (1637). Морис вскоре расширил подвластную Голландии область, которая простиралась от Баии до реки Мараньян. На всей этой территории он ввел свободу торговли, поощрял развитие земледелия, вернул бразильским семействам их владения, разрешил свободу вероисповедания и даже предпринял попытку создать представительное правление. Однако эти благоразумные усилия пришли в столкновение с алчными вожделениями компании, стремлением Португалии скинуть с себя иго Испании и стремлением коренных бразильцев выдворить голландцев из своей родной страны.

Жуан Фернандис ди Виейра. В 1640 году, когда национальное движение в Португалии увенчалось свержением испанского владычества, дон Жуан IV, новый король Браганцской династии, согласился заключить договор о признании голландских завоеваний в Бразилии, рассчитанным предприятием до 1720 года и в весьма значительной степени способствовала росту доходов короны.

Маскатиская война. Продолжавшийся упадок экспортной торговли сахаром, португальская торговая монополия, дороговизна импортировавшихся товаров и гнет налогов в северных капитанствах – все это вызвало в 1710 году повторение восстания Бекмана. В этом году коренное бразильское население Олинды – первоначальной столицы Пернамбуку, – доведенное до отчаяния участившимися банкротствами и задолженностью португальским купцам в Ресифи и возмущенное преуспеянием последнего, оказало отпор попыткам правительства метрополии предоставить Ресифи статус города. Выступление жителей Олинды ввергло всю провинцию в гражданскую войну, получившую название Маскатиской [37] войны (1710-1711), в которой бразильские плантаторы были разбиты во второй раз. Начиная с этого времени Ресифи, обретший в своей прибрежной торговле более прочную экономическую базу, занял место захиревшей «сахарной столицы» – Олинды.

Португалия в долине Амазонки. Торговля и противодействие контролю иезуитов над индейцами дали толчок португальской экспансии в бассейне Амазонки, а также в северной направлении в области, на которые притязала Франция, вроде Гвианы. Наступление на иезуитов, предпринятое после восстания Бекмана, вынудило их отступи в глубь амазонской территории. Права Португалии в данном районе усилило учреждение в 1676 году нового епископства в Пернамбуку, которое оказалось поддержку амазонским миссиям. Показателем продвижения Португалии в долине Амазонки явилось также основание в конце XVII столетия на этой великой реке города Манауса, обязанного своим возникновением торговой деятельности. В 1711 года, после Маскатиской войны, наметилось новое направление экспансии – к югу от реки. Связано это было с тем, что плантаторы Пернамбуку, которых падение цен вынуждало бросать свои владения, устремились во внутренние области. Плантаторы и другие поселенцы, путь которым расчистили охотники за рабами, в 1718 году создали Пиауи. Торговля, колонизационная деятельность и иезуитские миссии в районе Амазонки к 1715 году заложили прочный фундамент португальского владычества над долиной великой реки. В этом году права Португалии, закрепившие экспансию Бразилии в северной направлении за Амазонку, получили свое первое международное признание, когда по Утрехтскому миру Франция и Португалия избрали в качестве границы между Французской Гвианой и Бразилией реку Ояпок.

III. ЭКСПАНСИЯ НА ЮГЕ СТРАНЫ (1580-1763)

Экспансия паулистов. Итак, в XVII столетии бразильцы и португальцы, вытеснив французов и голландцев с Севера, начали продвижение в долину Амазонки. В те же годы на Юге они развернули агрессию из Сан-Паулу против соседних испанских колоний бассейна Ла-Платы. Паулисты, которые возглавили это экспансионистское движение, были известны под многими прозвищами – паулистов, «мамелюков» и «бан- дейрантис». Люди сильного характера, они легко стали наиболее динамичной группировкой в составе населения колониальной Бразилии. Подобно своим двойникам – жителям пограничной полосы Северной Америки, паулисты двигались на запад группами, неся знамена (откуда и пошло название «бандейрантис» [38]), вместе с семьями. Часто они временно прекращали свое продвижение, чтобы обрабатывать землю и искать золото в районе соседних рек. Некоторые рядились в иезуитские одеяния с целью заманить в плен индейцев.

Паулисты внесли многообразный вклад в развитие Бразилии. В роли исследователей они прокладывали тропы во внутренние области к верховьям крупной реки Сан-Франсиску. Паулисты открыли богатые месторождения золота Минас-Жераиса, Гояса и Мату-Гросу. Повсюду они брали с собой в южную Бразилию крупный рогатый скот и лошадей. После того как паулистами были обнаружены плодородные земли внутренних областей, часть из них занялась земледелием, создавая тем самым условия для поселенцев, обосновавшихся на обширной территории от Сан-Паулу до Уругвая. В политической отношении экспансия паулистов позволила Португалии не без успеха выдвинуть владельческие права на земли, расположенные к югу от демаркационной линии, отделявшей португальские владения от владений Испании.

Экспансия в сторону Параны. Как мы уже видели, после 1609 года испанские иезуиты основали ряд миссий среди гуарани на пространствах к востоку от рек Парана и Уругвай. Но еще раньше обращением в христианство индейцев занялись португальские иезуиты, которые двинулись на запад из Сан-Паулу. А по стопам последних неотступно следовали паулистские охотники за рабами. В миссиях они увидели удобные центры для захвата беззащитного индейского населения. Впоследствии они сбывали свои жертвы владельцам разраставшихся прибрежных сахарных плантаций, которые на первых порах испытывали недостаток в рабочих руках.

К началу XVII столетия паулисты развернули наступление против редукций испанских иезуитов вдоль реки Парана. Между 1580 и 1640 годами, несмотря даже на то, что Португалия и Бразилия находились под властью Испании, паулисты совершили ряд налетов на парагвайские миссии. В ходе борьбы целые племена были истреблены или вынуждены деградировать до дикого состояния, бежав в леса. В 1640 году иезуиты начали отступление вместе со своей паствой к новым редукциям в юго-восточной части Парагвая. Здесь индейцы миссий, вооруженные парагвайскими властями, нанесли в 1642 году решительное поражение паулистам. Остановленные в своем продвижении, «бандейрантис» стали заниматься контрабандной торговлей. Эта их деятельность была одобрительно встречена и иезуитами и индейцами. Так как последние страдали от дороговизны испанских товаров, импортировавшихся из Лимы.

Экспансия в сторону Ла-Платы. К югу от Сан-Паулу «бандейрантис» устремились в обширные, еще не разделенными границами пространства лесов паранской сосны и через холмистые степи Риу-Гранди-ду-Сул. Здесь они создали постоянные жилые строения и выстроили громадные усадьбы в самом центре своих ранчо, где паслись непрерывно разраставшиеся стада крупного рогатого скота. Продукты своего хозяйства – кожи и животный жир – «бандейрантис» направляли в прибрежные города для экспорта. В прибрежном районе к югу от Сан-Паулу тянулись плодороднейшие земли, которые давали высокие урожаи сахарного тростника, фруктов, маниока, оливок и апельсинов. Здесь возник ряд городов; они экспортировали высокую паранскую сосну для нужд судостроения, а также рогатый скот, кожи и животный жир из внутренних областей и рыбу из китобойных стоянок. Санта-Катарина, заселенная в 1651 году, разрослась за счет колонистов, прибывших с Азорских островов в 1693 году. В 1654 году была основана Лагуна, в 1743 году – Порту-Алегри и в 1737 году на далеком юге – Риу-Гранди.

Морская торговая экспансия привела португальских купцов на юг, в район реки Ла-Плата. К 1580 году, когда португальская империя перешла к Испании, они вели торговые операции в Буэнос-Айресе. Следующее столетие ознаменовалось расцветом на Ла-Плате контрабандной торговли, взращенной тми меркантилистскими ограничениями, которыми Испания сковала торговлю Буэнос-Айреса. К 1680 году многочисленные португальские торговые фактории, возникшие вдоль восточного берега Ла-Платы, слились в колонию – Колония-ду-Сакраменту, которая в том же году получила формальное признание со стоны Португалии. В свою очередь испанцы развернули контроккупацию этого района, получившего название «Восточного берега» (Банда-Ориенталь), основав в 1723-1726 годах Монтевидео, и стали просачиваться через реку Уругвай во внутренние области. В конце концов, Испания завоевала и Колонию, и область миссий вдоль реки Уругвай, но экспансия паулистов передала в руки Португалии обширные территории нынешних штатов Санта-Катарина и Риу-Гранди-ду-Сул.

Административные перемены. В знак признания важного значения этой новой южной области Португалии в 1709 году преобразовала Сан- Паулу в генерал-капитанство. В 1712 году город получил право создать "сенаду да камара» для управления собственными муниципальными делами и заменил Сан-Висенти в качестве административного центра. В 1739 году от Сан-Паулу была отделена Санта-Катарина, ставшая капитан- ством. Тот же процесс коснулся и Риу-Гранди-ду-Сул, который прежде являлся военным округом, а в 1760 году был возвышен до положения самостоятельной административной единицы. В 1763 году по Сан-Ильдефонскому миру Португалии был возвращен остров Санта-Катарина, расположенный в районе побережья Санта-Катарины.

IV. ЭКСПАНСИЯ В ЦЕНТРАЛЬНУЮ БРАЗИЛИЮ (1580-1763)

Основание Минас-Жераиса. Неугомонные паулисты рыскали в поисках не только рабов, но и золота. Первое их открытие относится еще к началу XVI столетия; сделано оно было в Жарагуа, в двадцати четырех милях к югу от Сан-Паулу. Так как целые племена индейцев исчезли с лица земли, охота за рабами стала менее прибыльным делом. Начиная с середины XVII столетия паулисты стали заниматься во все больших и больших размерах промывкой песков рек, которые текли в западном направлении, в поисках золота. Усилия их увенчались крупным открытием, когда они вступили в район, получивший позднее название Минас-Жераиса; продвигаясь в 1693 году вдоль Риу-дас-Вельяс, одного из истоков реки Сан-Франсиску, они открыли богатые месторождения золота.

Вести об открытии быстро распространились до Сан-Паулу, Рио-де- Жанейро и даже на север до Баии. В долину Сан-Франсиску, а оттуда на юг, к золотым приискам, с востока через горные перевалы хлынули внушительные толпы старателей Баии, негров, разорившихся плантаторов, иммигрантов из прибрежных областей и даже из Португалии. «Бандей- рантис» повели против этих посягателей нескончаемую борьбу. На протяжении последующих десяти лет новоприбывшие (или, как их называли, «эмбоабас»), число которых непрерывно росло, отобрали у паулистов богатейшие прииски. Паулисты, доведенные до бешенства, в 1708 году объявили открытую войну. Враги, во главе которых стоял Мануэл Нуна Вьяна, разбили незадачливых «бандейрантис» и вышвырнули их вон. Тем ничего не оставалось, как, зализывая раны, двинуться через горы на запад, где они обнаружили новые месторождения золота в Гоясе и далеком Мату-Гросу.

Алмазы. В 1725 году, в самый разгар золотой лихорадки, охватившей Минас-Жераис, было сделано еще более потрясающее открытие – залежей алмазов. На первых порах бразильцы прошли мимо этого богатства. По одному сообщению, «красивые камешки» попали в Португалию; здесь об их достоинствах стал догадываться голландский посол, который посла камешки на гранильни в Голландию. По другой, еще более расцвеченной фантазией легенде об открытии алмазов один странствующий священник, которому доводилось жить на Востоке, узнал их в сверкающих камешках, служивших горнякам фишками в карточных играх. Так или иначе, но алмазные богатства, молва о которых быстро распространилась, вызвали новый наплыв поселенцев в Минас-Жераис. Однако правительство действовало без промедлений: провозгласило монополию над округом, оградило его от внешнего мира и в 1730 году основало Диамантину.

Добычу золота и серебра португальцы вели ужасающе примитивными методами. Телеги, фургоны и даже тачки были совершенно неведомы. Вместо кайл использовались заостренные колья и железные ломы, а молотками для размельчения руды служили обыкновенные камни. Все работы выполнялись вручную негритянскими и индейскими рабами. Заработок их шел владельцам, которые съезжались сюда, селились по соседству с алмазными копями и вели праздный образ жизни. Многие рабовладельцы, естественно, подстрекали негров тайно выносить драгоценные камни. Неграм, прятавшим камни в своих кудрявых волосах, за ушами и между пальцами ног, удавалось проносить такие громадные количества, что, по сообщению одного авторитетного лица, алмазы являлись наиболее распространенным средство обмены в Тезуку (Диамантина). С целью выкорчевать воровство королевские чиновники в конце концов установили бдительный контроль за мытьем алмазов, стали подвергать зверским наказаниям негров, пойманных с поличным, и предлагали крупные вознаграждения за поимку похитителей в контрольных пунктах, так называемых «режистру», созданных на всей территории округа. Воровство золота и алмазов достигало колоссальных размеров; в 1806 году было подсчитано, что одних лишь алмазов в Европу проникло незаконным путем более чем на 2 миллиона долларов.

Но, несмотря на потери, которые несло правительство, португальская монархия извлекала из алмазных копей и золотых приисков громадные доходы. Последние в одном лишь Минас-Жераисе (беря данные за 1715- 1771 годы) давали королевскую пятую долю почти в миллион долларов ежегодно; всего же за столетие, до 1812 года, королевские доходы в этой провинции достигли почти 69 миллионов долларов. Меньшие сумы поступали из Мату-Гросу и Гояса.

Развитие центральной Бразилии. Однако наибольшее значение открытие; золота и серебра имело не для Португалии, а для самой Бразилии, Минас-Жераис, Гояс и Мату-Гросу – все это были районы паулистских странствующих исследователей и иезуитских миссионеров. В результате полотых и алмазных лихорадок здесь возникали города. В 1698 году близ района первых открытий вырос Оуру-Прету. В 1711 году получила городское устройство Вилья-Рика, которая уже была заселена золотоискателями. В 1715 году на карте появилась Вильяду-Принсипи. В 1720 году в Мату-Гросу была основана Куяба. Ее богатые месторождения привлекли к 1726 году сотни паулистов, которые перегоняли свой рогатый скот и рабов с востока из Сан-Паулу на расстояние свыше тысячи миль. На основе неуклонного роста продукции копей и приисков со временем образовались колоссальные семейные состояния главарей этих новых капитанств.

Так как население этих внутренних провинций непрерывно росло, поселенцы стали искать выходов к морю для экспортной и импортной торговли. К 1725 году экспедиции, двигавшиеся в северном направлении, обнаружили пути в долину Амазонки через реки Тапажос, Шингу и Токантинс. По этим трассам товары, ввозившиеся в Бразилию через Белен, достигали поселения Гояса и Мату-Гросу. Однако для большей части Минас-Жераиса главной торговой магистралью стала Сан-Фран- сиску. Помимо того, была проложена хорошая дорога от Рио-де-Жанейро в северном направлении до Барбасены, откуда, разветвляясь, она шла в двух направлениях: на Куябу, расположенную на далеком западе, и на север, в Минас-Новас и другие золотые прииски Минас-Жераиса.

В связи с необходимостью удовлетворения потребностей обширного населения, хлынувшего в Минас-Жераис и в меньшем числе в Гояс и Мату-Гросу, высокого уровня достигли земледелие и скотоводство. Один путешественник, посетивший в начале XIX столетия внутренние области Минас-Жераиса, хотя и скорбел по поводу жалкого технического состояния сельского хозяйства, повсюду видел поля и сады, на которых выращивались хлопок, табак, кофе, лен, пшеница, маис, виноград, ваниль, артишоки, шпинат, капуста, фасоль и картофель. В ногу с развитием земледелия шел баснословный рост скотоводства. Вдоль берегов реки Сан-Франсиску паслись стада, насчитывавшие сотни тысяч голов. В итоге, когда горнодобывающая промышленность пришла в упадок, земледелие и скотоводство остались оплотом экономики центральной Бразилии.

Система управления. Для управления этим новым богатым районом Португалия вскоре воздала ряд административных органов. В 1710 году самостоятельное административное устройство получил Минас-Жераис, в связи с чем он вышел из-под юрисдикции Сан-Паулу. Внутри Минас-Жераиса была образована отдельная административная единица – Диамантина, во главе которой в конце XVIII столетия был поставлен интендант, облеченный судебной властью. Другими должностными лицами являлись «овидор» – казначей и «капитан-мор», командовавший войсками. Генеральный администратор, под началом которого находился ряд должностных лиц меньшего ранга, ведал добычей алмазов из многочисленных месторождений. Мату-Гросу и Гояс были отделены от Сан-Паулу и преобразованы в новые капитанства соответственно в 1744 и 1748 годах.

V. РЕФОРМЫ ПОМБАЛА (1750-1777)

Положение в Португалии. К середине XVIII столетия система правительственных учреждений и главные линии развития Бразилии приобрели законченную форму. Открытие горнорудных богатств ускорило занятие внутренних областей, но не изменило основного характера колониального развития Бразилии. Оно оказало, однако, революционное воздействие на Португалию. В самом начале столетия значительно умножившиеся доходы, поступавшие из Бразилии, попали в руки мота – Жуана V (1706-1750). Он принялся растрачивать их на любовниц и строительства дворца в подражание Версальскому. Легкомыслие короля, правление которого растянулось на сорок с лишним лет, позволило знати и церкви низвести Португалию до положения феодальной державы [39].

В то же время португальские купцы, которые понесли серьезный урон от упадка империи в Африке и на Востоке, не получили доступа к горнорудным богатствам. Благосостоянию их был нанесен новый удар Метуэнским договором 1703 года, который открыл португальские и бразильские порты для английских товаров. Бразилия и сама дорого заплатила за неспособность своего монарха. Метуэнский договор, связавший Англию и Португалию союзными отношениями, сделал португальские колони объектом французских нападений. В 1710 году Жан Дюклерк предпринял попытку захватить Рио-де-Жанейро. Попытка не удалась, но в 1711 году Дюге-Труэн [40] добился полного успеха, разграбил столицу и освободил ее за выкуп в 20 миллионов крузадо.

Наконец, в 1750 году на престол вступил Жозеф I. Он был преисполнен твердой решимости восстановить могущество короны. Получив поддержку со стороны разоренного и недовольного среднего класса, король передал осуществление своей политики маркизу Помбалу. Помбал находился под влиянием идей французских философов эпохи Просвещения, но придерживался беспощадных методов. Он-то фактически и правил Португалией на протяжении всего царствования Жозефа I (1750-1777). Направив свои усилия прежде всего на восстановление могущества монархии, Помбал нанес удар знати и церкви. Самой поразительной мерой, задевшей последнюю, явилось изгнание иезуитов из Португалии и Бразилии. В интересах среднего класса Помбал приступил в осуществлению созидательной программы, разработанной с целью возродить португальскую торговлю, вытеснить из нее, насколько возможно, англичан и содействовать развитию промышленности, земледелия и образования с особым упором на создание технических училищ.

Реформы Помбала в Бразилии. Программа реформ в Португалии была дополнена в Бразилии реформами в трех основных областях: 1) управления, 2) торговли, 3) социальных отношений.

Реформы в области управления. В связи осуществлением серии мероприятий, направленных на централизацию королевской власти и умножение колониальных доходов, Помбал произвел ряд крутых перемен в системе управления Бразилии. С целью улучшить работу колониального аппарата и усилить борьбу с коррупцией в нем он положил конец практике назначения должностных лиц сроком на три года. Прежде большинство должностных лиц использовали свой недолгий срок пребывания на посту в целях личного обогащения. Часто по истечении трех лет корона лишалась способных людей, преданных своему делу. Помбал создал Судебный совет с целью уменьшить при помощи подведомственных ему судебных присутствий значение церковных судов и ускорить разбор местных гражданских исков. В колонии были учреждены два верховных трибунала – один в Баие в 1757 году, другой в Рио-де-Жанейро, – на решения которых можно было подавать апелляции в Лиссабон. С целью уменьшить путаницу в системе управления Помбал упразднил должности девяти феодальных «донатариев», прибегнув к полному выкупу или конфискации. Мараньян, поставленный при испанском владычестве в непосредственную зависимость от Лиссабона, был снова включен в систему управления Бразилии. Когда бассейну Ла-Платы стала угрожать опасность войны, Риу-Гранди-ду-Сул было преобразовано в капитанство.

Рио-де-Жанейро – столица. Централизаторские мероприятия Помбала достигли своего апогея в 1763 году, когда было учреждено бразильское вице-королевство и столица перенесена из исторического центра

Баии в Рио-де-Жанейро. Шаг этот он, несомненно, предпринял под влиянием успеха вице-королевской системы в соседних испанских колониях. Однако еще больше приобрели южные и центральные области Бразилии. Минас-Жераис, Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу и Эспириту-Санту – все это были богатейшие провинции, занимавшие видное место в бразильском экспорте минералов, табака, продуктов животноводства, лесоматериалов и иного сырья. Напротив, Баия и сахарные области Севера начиная с середины XVII столетия в связи с конкуренцией европейских сахаропроизводящих колоний Карибского бассейна пришли в упадок. Не меньшее значение имело и то, что рост интересов Португалии в бассейне Ла-Платы, где они столкнулись с интересами Испании, потребовал, чтобы центр управления находился ближе к месту действия, нежели расположенная далеко на севера Баия.

Когда прибыл первый вице-король граф Кунья, главнокомандующий королевскими армиями, Рио-де-Жанейро являл собой прискорбное зрелище, ибо, «несмотря на величественную красоту холмов, сверкающие воды залива… сам город наносил глубокую рану человеческим чувствам». Узкие, утопающие в грязи улочки, уродливые здания, смрадные запахи, население, скученное близ залива, – вот что отличало Рио-де-Жа- нейро, который представлял собой все что угодно, только не привлекательную столицу. По существу это был суетливый торговый центр, совершенно лишенный аристократических традиций Баии. Местные купцы были владельцами торговых и промышленных предприятий: «мелкие лавчонки, кузницы и ювелирные мастерские, красильни, ткацкие фабрики, цирюльни, шляпные предприятия, питейные заведения, аптеки» [41] наряду с множеством магазинов по продаже одежды и продовольствия – все это принадлежало португальским купам, которые благодаря своей торговой монополии составили огромные состояния. Все обязанности домашней челяди выполняли в городе рабы. В отличие от Лимы, Мехико и Боготы Рио-де-Жанейро был не центром культуры, а городом, взращенным горнопромышленными районами внутренних областей и сахарными плантациями, расположенными вдоль соседнего побережья.

Реформы в области торговли. В области торговли цель Помбала заключалась в умножении доходов Португалии и ослаблении господства Англии в португальской торговле в Европе. Для достижения этой цели Помбал создал ряд торговых компаний. Особенно большое значение имела «Всеобщая компания великих провинций Пара и Мараньян» (1755), во главе которой был поставлен брат Помбала. Она получила монополию на бразильскую торговлю в районе амазонского побережья. Меньший успeх сопутствовал второй компании «Компании Пернамбуку и Баии», образованной в 1759 году. Однако обе они привлекли новые капиталы в Бразилию, ослабили влияние английской торговли и дали толчок росту торговли хлопком, рисом и рабами. После ухода Помбала со своего поста обе компании были уничтожены ввиду местной оппозиции португальским монополиям.

Реформы в области социальных отношений. Социальное законодательство Помбала коснулось всех классов Бразилии. Побуждаемый идеями французского Просвещения, Помбал положил конец политическому неравенству бразильцев и индейцев. Особенно значительные последствия эта реформа имела в Сан-Паулу. Она позволила семействам Сан- Паулу установить свою власть над местным ополчением, используя должность «капитан-мора». Самой крутой акцией Помбала явилось изгнание иезуитов из Бразилии и Португалии в 1759 году. Правда, мера эта только по видимости была социальной, корни же она имела в основном экономические. Огромные богатства, которыми иезуиты располагали в Бразилии (как и в испанских колониях), дали им значительную политическую власть. Иезуиты сосредоточили в своих руках контроль над экспортом продукции принадлежавших им лесных разработок, скотоводческих угодий и сахарных плантаций, а также над торговлей с индейцами, которую они вели через посредство своих миссий и которая, кстати, была наиболее чувствительным пунктом в распре. Обе эти монополии издавна вынуждали коренных бразильцев обращаться с протестами к метрополии через посредство своих «камара» в Сан-Паулу, Мараньяне и Паре. Время от времени они даже поднимали восстания против иезуитского контроля. С самого начала иезуиты проводили политику защиты индейцев от охотников за рабами, диктовавшуюся гуманными соображениями, но сами они требовали от своей паствы несения трудовых повинностей. На многих иезуитских плантациях в качестве рабочих использовались не негры, а индейцы. Однако непосредственным поводом, которым воспользовались для того, чтобы оправдать изгнание иезуитов, послужил их отказ сотрудничать с португальским правительством в претворении в жизнь условий Мадридского договора 1750 года относительно семи миссий. Это противодействие дало Помба- лу возможность выдворить из Бразилии могущественный орден. Который препятствовал осуществлению его кампании, направленной на ограничение влияние церкви в светских делах.

Корона направила уполномоченных, принявших иезуитские владения. Изгнание, несомненно, усилило централизацию королевской власти, но иезуитские миссии внутренних областей остались без хозяина, и индейцы вернулись к дикому состоянию. Хуже было то, что они, лишившись защиты отцов-иезуитов, стали жертвами налетов охотников за рабами, хотя Помбал и пытался отвратить это бедствие.

Больше того, индейская политика Помбала стала следующим крупным аспектом его реформ в области социальных отношений. В 1758 году он провозгласил посредством королевского декрета отмену всех форм рабства индейцев – шаг, которому за два года до того предшествовало освобождение индейцев в Мараньяне. Стремясь претворить в жизнь признание «равенства» бразильцев и индейцев в колониях, Помбал назначил управляющих индейскими городами и поселениями, многие из которых как раз в том же году были освобождены из-под влияние иезуитов. Управляющим этим было предписано назначать индейцев на посты в местных органах управления. Однако действенность этой реформы были ослаблена самим же декретом, ибо он разрешал распределять индейцев для работы с выплатой вознаграждения за нее и обращать их в рабство в случае восстаний. Наниматели, естественно, нашли пути и средства уклоняться от уплаты заработка, что неизбежно привело к пеонажу; а там, где индейцы восставали, снова устанавливалось рабство. С целью возместить нехватку рабочих рук, вызванную освобождением индейцев, Помбал поощрял иммиграцию португальских рабочих. Однако не наводняли прибрежные города, устремлялись в горнопромышленные области или становились земледельцами, отнюдь не желая выполнять те тяжелые работы, которые были уделом индейцев.

Несмотря на то, что эта подсказанная государственной мудростью попытка реформы потерпела неудачу, отмена рабства индейцев наложила неизгладимый отпечаток на Бразилию в плане формирования ее национального облика. Реформам Помбала пришел конец со смертью короля, его собственным отрешением от поста и высылкой. Королева Мария I под давлением церкви восстановила ее могущество и в Португалии и в Бразилии, а также заменила должностных лиц из числа бразильцев португальцами. И все же, несмотря на то, что враги победили и перехитрили Помбала, искрений интерес, который он обнаружил к благоденствию колонии, снискал ему неизменное уважение со стороны бразильцев.

VI. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ (1778-1808)

Упадок экономики. Благотворные результаты мероприятий Помбала продолжали сказываться на Португалии еще десяток лет после его смерти. Однако реакционное правительство метрополии все определеннее вставало на путь реакционных мероприятий против колонии. С целью возродить быстро клонившееся к упадку производство сахара Португалия в 1785 году закрыла все промышленные предприятия, чтобы обеспечить большим числом рабочих сахарные плантации. Добыча золота пошла на убыль; рынок торговли алмазами затоварился. С падением цен многие горняки стали оставлять Минас-Жераис и переходить в другие районы Бразилии; покинутые города стали обыденным зрелищем. Земледелие пришло в полный упадок. Те же, кто остался здесь, были озлоблены слепым упорством короны, по-прежнему требовавшей взыскания налогов.

Восстание Тирадентеса. В этой обстановке недовольства бразильские студенты, писатели, поэты и другие представители интеллигенции, духовно сформировавшиеся под влиянием французских идей, академии, литературные кружки и научные группировки стали глашатаями требовании о предоставлении колонии большей свободы. Некоторые даже жаждали независимости. В 1789 году Минас-Жераис, который понес большой урон от упадка горнодобывающей промышленности, стал центром заговоров. Ряд влиятельных представителей интеллигенции образовал "Минасский заговор», в число участников которого среди прочих вошли Клаудиу да Коста и Жозе да Силва Шавьер, зубной врач, по прозвищу Тирадентес [42]. В их планы входило установить после достижения независимости республиканский строй, освободить негров [43], создать ряд промышленных предприятий, ввести в употребление печатные станки и основать университет. Заговор был плохо организован и лишен массовой поддержки; его быстро подавили, Тирадентеса казнили, а других руководителей бросили в тюрьмы или выслали из страны. Непосредственными результатами его, однако, явились ликвидация правительственной монополии на производство соли и сокращение налогов. Вместе с тем – и это гораздо важнее – «Минасский заговор» ознаменовал собой начало движения за превращение Бразилии в республику, увенчавшегося успехом ровно сто лет спустя.

А.Б. ТОМАС. КОЛОНИАЛЬНАЯ БРАЗИЛИЯ, ЕЕ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ (1580-1808)

I.ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ

Земледелие. Обширный бассейн Амазонки на севере страны, бескрайние степи юга, горнопромышленные области центральной Бразилии в сочетании с плодородными почвами, прибрежных районов позволили создать в колонии высокоразвитое и многоотраслевое земледелие. Главной колониальной культурой с самого начала являлся сахарный тростник. Сахарные плантации имелись во всех северных прибрежных плантациях – Мараньяне, Пернамбуку, Баие, Паре и даже Санта-Катарине и Сан- Висенти. Другими повсеместно распространенными культурами были рис, маис, табак и индиго. В самом конце XVIII столетия Пара экспортировала высококачественное какао, кофе, сарсапариль, камедь и лесопродукты. На юге большое значение приобрел хлопок, откуда он распространился во внутренние области Минас-Жераиса.

Скотоводство. Скотоводство возникло с основанием Сан-Паулу. Оно быстро распространилось во внутренние области и вдоль речных долин продвигалось на север и юг. К середине XVII столетия центр тяжести этой отрасли экономики переместился к берегам Риу-Гранди-ду-Сан-Франсиску. Вдоль этого водного потока в Пернамбуку, по подсчетам одного авторитета, паслось 800 тысяч голов скота. Позднее стада мало-помалу проникли в бассейн Амазонки. Вместе с потоком поселенцев, устремившихся на запад через штат Баия, крупный рогатый скот продвинулся вдоль южных и восточных берегов Сан-Франсиску в район Риу-дас-Вельяс. Здесь насчитывалось 500 тысяч голов скота. Примечательно, что, когда горные разработки Минас-Жераиса пришли в упадок, скотоводство и земледелие остались главными отраслями экономики.

Торговля. Экспорт. К середине XVII столетия экспортная торговля Бразилии достигла значительного многообразия. В начале XVI столетия в экспорте колонии преобладала древесина бразы, поступавшая из обширного района, который простирался от Рио-де-Жанейро на север до Пернамбуку, откуда поступала древесина наивысшего качества. Вскоре древесине бразы пришлось уступить первенство сахару, который вместе с тем значительно превосходил по масштабам производства другие плантационные культур, такие, как табак, хлопок и индиго. Другими статьями экспорта, удельный вес которых был весьма не одинаков, являлись рис, кожи, животный жир, воск, лошадиный и коровий волос, рога, меха, шнуры, перья, меласса, ром, лесопродукты (последние, помимо древесины бразы, включали в основном сосну, шедшую на нужды судостроения) и кофе, которое приобрело большое значение после 1770 года. Предметами экспорта из Минас-Жераиса после открытий месторождений золота и алмазов были золото, продававшееся в форме цепочек, топазы, аметисты, турмалины, аквамарины и многочисленные украшения.

Импорт. Главные статьи импорта поступали в Бразилию из Португалии. Особенно большое значение среди них имели уксус, скобяные изделия, льняные, хлопчатобумажные и шелковые ткани, растительное масло, шляпы и вино. В то же время ряд ценных продуктов в конце XVIII столетия стал поступать из Соединенных Штатов: солонина, мука, домашняя мебель, скипидар, смола и деготь. Из Африки привозились воск, растительное масло, раковины скафоподы, сера, черное дерево, медикаменты и камедь. В конце колониального периода Англия снабжала Бразилию железом (правда, большим спросом пользовалось шведское железо), обувью, шелковым и хлопчатобумажным трикотажем и чулками, латунными изделиями, свинцом, жестью, вином, сыром, порохом, медикаментами, солониной, ветчиной, свининой и многочисленными предметами роскоши.

Промышленность. Нужды плантаций и горнодобывающих центров, а также рост мелких торговых заведений в колонии вызвали к жизни многочисленные предприятия местной промышленности. На плантациях определенная категория квалифицированных рабочих производила жизненно необходимые предметы – одежду, строительные материалы, сельскохозяйственный инвентарь. Крупные изделия, вроде «энженьу» (engheno) – машины, использовавшейся для производства сахара, ввозились извне, хотя мелкие плантации обходились простыми «энжуньу», производившимися вручную в самой Бразилии.

В крупных городах прибрежных и горнодобывющих областей возникло значительное число мелких промышленных предприятий. Пожалуй, наибольшее значение имели текстильные предприятия. Они производили, и притом в значительных количествах, грубые хлопчатобумажные ткани; большая часть производимых тканей служила предметом местного потребления, но известное количество экспортировалось в испанские владения бассейна Ла-Платы. Другими отраслями промышленности было производство железных инструментов, медных, золотых, серебряных и ювелирных изделий, обуви и выделанной кожи. Последняя была в таком ходу в колонии, что один бразильский историк назвал колониальный период кожаным веком.

На юге, вдоль всего побережья от Сан-Паулу до Уругвая, рыболовные (преимущественно китобойные) промыслы сами обеспечивали себя рыболовными снастями, сетями и веревками, которые производились изо льна, выращивавшегося здесь же, на месте, а также хлопчатобумажными одеялами и простынями. Кроме того, южное побережье было центром по производству гончарных изделий, в том числе кувшинов, кухонных сосудов и крупных чанов. Сан-Франсиску-да-Сул был центром значительной судостроительной промышленности; здесь по заказам купцов Баии, Рио-де-Жанейро и Пернамбуку строились крупные и малые суда из паранской сосны. В Сорокабе имелась небольшая металлообрабатывающая промышленность, в которой было занято много кузнецов, изготовлявших подковы.

Население. Численность населения, достигнутая Бразилией к 1808 году, оценивалась в 2-4 миллиона человек, из которых треть составляли негры-рабы и, вероятно, две пятых – мулаты. Уолш, писавший в 1828 году, вскоре после ликвидации колониального режима, сообщал, что число негров и мулатов оценивается в 2,5 миллиона, а белого населения – только в 850 тысяч человек. По другому подсчету, сделанному как раз перед концом колониальной эры, в 1798 году, население составляло 3250 тысяч человек, из которых около 2 миллионов приходилось на долю негров – рабов и свободных. Один современный авторитет, данные которого пользуются всеобщим признанием, д-р Ж. Ф. Оливьера Вьяна, оценивал общую численность населения Бразилии того времени в 2 419 406 человек.

Оценки, сделанные по многим областям и городам, подтверждают, что численность населения составляла меньше 3 миллионов. В четырех провинциях: Эспириту-Санту, Рио-де-Жанейро, Санта-Катарина и Сан-Паулу – проживало около 800 тысяч человек. Население Минас-Жераиса насчитывало в конце колониального периода около 360 тысяч человек. Данные о колониальном населении отдельных крупных городов, пожалуй, занижены. По данным довольно точных подсчетов, число жителей Рио-де-Жанейро составляло в 1648 году 2500 человек, в 1700 – 25 тысяч, наконец, в 1811 году – 100 тысяч. Однако последняя цифра должна быть исправлена в сторону увеличения, ибо негры не принимались в расчет. В одном бразильском сочинении, относящемся к 1802 году, указывалось, что многие семейства насчитывали до шестидесяти – семидесяти и даже больше «лишних особ» – обстоятельство весьма обыденное, по словам автора, в сельской местности, но удивительное в крупных городах. Обычай не считать рабов подтвердил и Уолш. Он подсчитал на основе собственных наблюдений, сделанных в 1828 году, что население Рио-де-Жанейро составляло 150 тысяч человек. Но что в официальный подсчет негры не были включены. Уолш заметил, что в столице во всех домах, где проживали белые, каждый глава семьи имел трех или четырех рабов, а некоторые держали даже до двадцати. В одном случае Уолш упомянул о семье, под кровом которой проживало пятьдесят негров. Население Риу-Гранди на далеком юге оценивалось (считая не только самый город, но и его ближайшие окрестности) в 100 тысяч человек, Баии – 70 тысяч, Куябы – 30 тысяч, Пернамбуку – 25 тысяч, Сеары – 20 тысяч и Пары – 10 тысяч. В Сан-Паулу в 1811 году были произведены статистические подсчеты, данные которых пользуются репутацией точных; согласно этим данным, в городе проживало более 23.500 человек, из них 11 538 белых, 4734 и 7314 мулатов.

Социальная структура. Как и в испанских колониях, отличительными признаками правящих классов колониальной Бразилии являлись занятие ими постов в аппарате управления и владение земельной собственностью. Что же касается остального населения (не считая торгового класса), то его главным занятием был физический труд. На плантациях работали негры, индейцы или мулаты; они же работали на рудниках; земледелием занимались преимущественно португальские иммигранты, которые трудились также в качестве наемных рабочих и ремесленников в городах. Однако ввиду преобладания негров с составе населения колонии и усиленного смешения рас люди любого класса не обращали никакого внимания на то, что жилах того или иного его представителя есть доля негритянской крови. Проведенное Помбалом освобождение индейцев и наделение их гражданскими правами вовсе не шокировало преобладающие нравы. Так, в школах доступ для детей белых, мулатов и негров и отношение к ним были совершенно равными. Никаких различий по цвету кожи не делалось и при подготовке духовенства для церкви. Колониальную Бразилию отличали традиции расовой ассимиляции, развившейся в такой степени, какая была совершенно неведомой в любой другой европейской колонии в Новом Свете [44].

Колониальная аристократия. На колониальный период приходится создание землевладельческой аристократии Бразилии. Корни ее восходят к пожалованиям, полученным «донатариями» в XVI столетии. Как правило, наиболее многочисленной аристократия была в северных штатах, где основой громадных состояний ее представителей являлось производство сахара. Ряд других аристократических группировок сложился среди скотовладельцев Баии, Минас-Жераиса, Сан-Паулу, Санта-Катарины и Риу-Гранди-ду-Сул. В XVIII столетии выдвинулось много других семейств благодаря богатствам, нажитым от горных разработок Минас-Жераиса, Гояса и Мату-Гросу.

Поскольку королевской правительство почти или вовсе не осуществляло контроля над владельцами, или, как они назывались, «фазендейру», прибрежных сахарных плантаций, в этих районах развилась социальная структура, которая носила резко выраженный феодальный характер и вместе с тем оказала громадное влияние на всю Бразилию. Владелец был одновременно феодальным властелином, главой семьи и господствующей политической силой в системе местного управления. Его вотчина, или «фазенда», фактически являлась самодовлеющей единицей. Инструменты, мебель, одежда и другие изделия, необходимые для подержания жизни на плантациях, – все производилось на месте своими же ремесленниками и мастеровыми (обычно ими были мулаты и свободные негры). Высококачественные ткани и некоторые виды продовольствия «фазендейру» обычно ввозил для себя самого и своей семьи из Португалии.

Влияние сахарной аристократии было настолько всепроникающим, что печать его лежала буквально на всех сторонах колониальной жизни Бразилии. «Фазендейру» был полноправным властелином, распоряжавшимся даже жизнью и смертью членов собственной семьи, ремесленников и рабов своих поместий. Он обладал военной властью в милицейском ополчении, которое сам же формировал для защиты своих владений от налетов индейцев, восстаний рабов и даже пиратских нападений. Власть, которой «фазендейру» пользовался в местных делах, показывала всю немощность центрального правительства, которому редко удавалось взыскивать налоги в его вотчине. Плантация низвела бразильские города – большие и малые – до самой жалкой роли. Сельские городишки просто находились под пятой «фазендейру», а крупные города являлись лишь центрами, где они покупали товары, необходимые для их плантаций. Значительную роль эти города стали играть уже в самом конце колониального периода, когда они обрели рынок сбыта (вступивший в конкуренцию с сельскими районами) в собственном населении, которое достигло достаточно крупных размеров. А бывало даже и так, как в Олинде, где владельцы плантаций, погрязшие в долгах португальским купцам в Ресифи, ликвидировали свои обязательства, подняв вооруженное восстание против могущества городских торговых слоев.

Плантация подчинила своим обычаям и церковь. «Фазендейру» обычно требовал, чтобы один из его сыновей вступал в духовное сословие и после посвящения в сан оставался в самом центральном поместье. В соответствии с общераспространенным обычаем священники заводили наложниц, а сыновей воспитывали и признавали так же открыто, как и сами главы семей. Мало того, церкви украшали портреты предков землевладельца, которые размещались в плантационной церкви рядом с изображением святых.

Бразильская аристократия с ее уходящими в глубь веков традициями аристократической жизни, колоссальных поместий, громадных богатств, фактической независимости и политической власти в местных делах представляла собой по существу феодальное общество.

Средний класс. Как и в испанских колониях, возникновение среднего класса в Бразилии приходится еще на колониальный период. Уже в то время, когда Кабрал присоединил Бразилию к владениям Португалии, последняя обладала прочно утвердившимися институтами капитализма. На протяжении последующих столетий развитие торговли, хотя теоретически она находилась под властью метрополии, захватило в свою орбиту и коренных бразильцев, которые занимались контрабандой в районах побережья и иезуитских миссий, расположенных вдоль реки Уругвай. Позднее, кода развилась горнодобывающая промышленность, в районе золотых и алмазных месторождений появились торговцы, капиталисты и мелкие землевладельцы из числа бразильцев американского происхождения.

Колониальный средний класс давал знать о своем существовании частыми движениями протеста и даже восстаниями в тех случаях, когда ставились под угрозу его торговые интересы. Это он принудил урезать полномочия «Бразильской компании» и в конце концов, в 1720 году, положить конец ее существованию. Это он принял участие в восстании Бекмана и Маскатиском восстании, вспыхнувших в связи с предоставлением торговых привилегий португальским монополистам в Ресифи. Это он приветствовал подавляющее большинство реформ Помбала, кроме, конечно, тех, которыми португальским компаниям были пожалованы монополии. Когда же в 1808 году португальский король обосновался со своим правительством в Бразилии, средний класс стал решительным приверженцем монархи именно потому, что она открыла порты для свободной торговли.

Негры в колониальной Бразилии. Негры прибыли в Бразилию как рабы. В этой своей роли они заняли место исчезавших индейцев, которые были первыми обращены в рабство, как это было и в испанских и английских поселениях. Несмотря на то, что охотники за рабами в своей погоне за туземцами забрались во внутренние области, имевшихся рабов не хватало для удовлетворения потребностей быстро растущих сахарных плантаций. Точная дата прибытия первых негров в Бразилию неизвестна; наиболее ранний зарегистрированный случай относится к 1538 году (дело происходило, по-видимому, в Баие).

По мере продвижения сахарной экономики вдоль побережья на север и юг сюда проникали и негры. На окраинах колонии (Мараньян на севере и Сан-Висенти на юге) негров было меньше, чем в преимущественно сахаропроизводящих районах – Баие и Пернамбуку. Однако голландцы после установления здесь своей власти принялись ввозить во все больших и больших количествах негров в район амазонского побережья. Напротив, на юге в связи с упадком значения Сан-Паулу как центра сахарного производства и переключением его на скотоводство число негров уменьшилось. Когда во внутренних областях были открыты золото и алмазы, из Баии, Пернамбуку и Рио-де-Жанейро сюда были быстро переброшены негры.

Статистические данные о негритянском населении (как и о колониальном населении в целом) весьма разнятся между собой. Священник Аншиета утверждал, что в 1585 году из 57 тысяч человек, составлявших население Бразилии, негров было всего 14 тысяч, из которых 10 тысяч проживало в Пернамбуку и 4 тысячи – в Баие. Однако с 1600 года число цветных, ввозившихся в колонию, стало непрерывно возрастать. Некоторые авторитетные специалисты утверждают, что ежегодная цифра для колониального периода колебалась между 50 и 60 тысячами; иными словами, общая сумма к началу XIX столетия составила 5-6 миллионов. Другие, не менее почтенные, ученые считают, что цифра эта явно завышена, и урезывают ее почти наполовину. По оценке 1798 года, в колонии насчитывалось 2 миллиона негров – рабов и свободных. Мо в 1808 году определил численность негритянского и мулатского населения Минас-Жераиса в 200 тысяч человек.

Бразильские негры поступали из разных частей Африки. Главными из них являлись Судан, Нигерия, Золотой Берег, Гамбия, Сьерра-Леоне, Либерия (нынешняя), Берег Слоновой Кости, северная Нигерия, Ангола, Конго, а также Мозамбик на восточном побережье континента. Основные невольничьи рынки существовали в портах, главным образом в Рио-де-Жанейро, Баие, Пернамбуку и Мараньяне, а также во внутренних областях – Вилья-Рике и Минас-Жераисе. Здесь негры сбывались владельцам плантаций и горных разработок, которые рассматривали их и торговались из-за цены, как при покупке скота.

Смешанные группы. Обилие негров-рабов в тех условиях, когда португальские землевладельцы не признавали иного закона, кроме собственной воли, неминуемо должно было привести к процессу смешения рас. Вскоре возникли мулаты как отдельный элемент в составе населения. Они часто становились не полевыми рабочими, а ремесленниками. Мулаты обеих прослоек при случае бежали с плантаций в леса, расположенные во внутренних областях. Здесь они смешивались с индейцами и дали начало группировке, получившей название «кафусу» (cafuso). Поскольку между всеми этими этническими группами происходила дальнейшая метизация, их потомки, в тех случаях, когда нельзя было установить ни одного характерного признака, стали называться «парду» (pardo).

Многочисленных представителей этой группировки можно встретить в долине Амазонки и в наши дни, где они известны также под именем "кабоклу» (caboclo). Последний термин, однако, в Амазонии часто применяется для обозначения потомков индейцев и белых, в то время как на юге такое смешение известно под именем «мамелюку» (mameluco).

III. ЦЕРКОВЬ В КОЛОНИАЛЬНОЙ БРАЗИЛИИ

Иезуиты. Церковь в целом с самого начала оставалась в колониальной Бразилии немощной и бедной. Был лишь один орден – орден иезуитов, которому удалось сосредоточить в своих руках крупные богатства и власть, да и тот оказался изгнанным. Вокруг него и сосредоточились наиболее важные эпизоды истории церкви в колонии. Сразу после своего прибытия в Бразилию в 1549 году во главе с Томе да Сузой иезуиты начали кампанию по обращению туземного населения в христианство. В XVI столетии на этом поприще отличились среди прочих Мануэл да Ноб- рега и Жозе да Аншиета. Нобрега действовал среди туземного населения Сан-Паулу. В 1553 году он создал здесь школу, главой которой стал Аншиета. Оба они сыграли немалую роль в завоевании поддержки индейской конфедерации, которая помогла португальцам изгнать французов из Рио-де-Жанейро.

Наиболее значительным делом иезуитов явилось поощрение миссионерской деятельности и создание собственных миссий во внутренних областях Сан-Паулу. Однако именно этот успех имел два пагубных последствия. Объединение индейцев в католические конгрегации облегчило охоту за рабами паулистам, которые в конце концов истребили большую часть индейских племен, обитавших в южном районе. Во-вторых, усилия иезуитов, направленные на защиту своей паствы, привели их к конфликту с паулистами. Борьба эта вспыхнула с яростным ожесточением в 1639 году, когда иезуиты, используя свое влияние, добились от папства повторного осуждения индейского рабства. В отместку паулисты изгнали их из провинции на пятнадцать лет. Обратно иезуитов допустили только тогда, когда они дали обязательство не совать свой нос в паулистские экспедиции за рабами среди индейского населения.

Иезуиты создали свои миссии и предприняли попытки преградить путь бразильским охотникам за рабами и плантаторам и в других частях Бразилии. Особое значение в XVII столетии имела деятельность Антонио Виейры, который прибыл в Бразилию в 1553 году, убедив правительство создать «Бразильскую компанию». В Бразилии он был облечен полномочиями улучшить положение индейцев. По прибытии в колонию Виейра ярко описал королю те ужасающие условия в каких находились индейцы-рабы, особенно в амазонских провинциях Мараньян в Пара. Горя желанием улучшить участь туземного населения, Виейра возвратился в Португалию, где ему удалось убедить короля полностью передать индейцев под власть иезуитского ордена.

Вооружившись таким образом, Виейра принялся деятельно претворять в жизнь королевский приказ и добился массового освобождения индейцев. Разъяренные бразильцы Мараньяна подняли восстание и в 1661 году изгнали орден. Как и несколькими десятилетиями раньше в Сан- Паулу, иезуитам разрешили возвратиться (1663) только после того, как они в значительной мере отказались от своей власти над индейцами. Однако на деле иезуиты сразу же начали восстанавливать ее. К 1684 году они настолько успешно преградили путь налетам охотников за рабами с побережья, что их деятельность послужила причиной вспыхнувшего в том же году восстания Бекмана. В последующие годы иезуиты принялись углублять зону своей миссионерской деятельности в бассейне Амазонки.

Не следует, однако, делать из этого тот вывод, что иезуиты играли бескорыстную роль. Мало того, что они установили практически полную монополию на торговлю и труд индейцев, – их щупальцы проникали буквально во все области колониального развития Бразилии. В конце концов, как мы уже видели, вся эта многообразная деятельность и конфликты с бразильцами и королевской властью привели к тому, что в 1759 году иезуиты были изгнаны.

Другие ордена. Миссии создавали в Бразилии и другие ордена, в первую очередь францисканцы, доминиканцы, мерцедарии, кармелиты и капуцины. Всем им принадлежали в крупных городах собственные церкви, соборы и монастыри. Бенедиктинцы (хотя и уступавшие иезуитам в могуществе) в конце колониального периода владели в Рио-де-Жанейро несколькими сотнями домов. Почти столь же богаты были кармелиты. Все ордена выполняли значительные общественные функции по содержанию больниц, сиротских приютов и других благотворительных учреждений.

Характер колониального духовенства. Изгнание иезуитов устранило из бразильской церкви наиболее агрессивную силу. Подавляющее большинство остальных орденов теперь стало приобретать новый, глубоко отличный от прежнего характер, определяемый культурой «касса гранде» (casa grande), то есть плантации. Церковь стала здесь очень далекой по духу от влияния Рима и почти не обнаруживала сходства с дисциплиной церкви в испанских колониях. Эта интеграция в единую бразильскую культуру отражалась в XVIII столетии во многих планах.

Одним из обыденнейших обычаев в бразильское церкви являлось пренебрежение к священническому обету безбрачия. Поскольку множество клириков имело семьи, в конце XVIII столетия даже возникло требование, что церковь должна смягчить свои «противоестественные правила» и освободить духовенство от кары, полагавшейся за вступление в брак.

Надо еще отметить, что церковь в Бразилии допускала негров в духовное сословие. Почва для вступления мулатов и негров на церковные посты, несомненно, была подготовлена обычаем плантационных священников признавать своих детей. Кроме того, бедность церкви почти не оставляла ей иного выбора, как отбирать из своих школ обещающих учеников независимо от цвета кожи.

Тот факт, что римский консерватизм почти не оказал влияния на бразильскую церковь, со всей очевидностью обнаруживается в широком распространении среди епископов и других сановников церкви симпатий к революционным доктринам конца XVIII столетия.

Иметь книги, запрещенные Индексом, было самым обыденным делом. В 1808 году Мо был поражен либеральными взглядами духовенства Сан-Паулу и похвально отозвался об интересе местного епископа к наукам. Уолш пространно рассказывал о библиотеке епископа Рио-де-Жанейрского, насчитывавшей 4 тысячи томов, значительную часть которых составляли труды французских и английских авторов. На почве этой либеральной традиции и отсутствия эффективного управления со стороны Рима в начале XIX века возникла замечательная бразильская терпимость к протестантизму.

IV. НАУКА И ИСКУСТВО

Наука. Иезуит Аншиета. Колониальная Бразилия в силу самой природы своей материальной истории создала немного ценностей, явившихся оригинальным, уходящим корнями в родную почву вкладом в искусства и науки. В Бразилии, где господствовало рабство, а скотоводство и горнодобывающая промышленность получили развитие лишь в пограничной полосе колонии, искусства мало продвинулись вперед. Первой значительной фигурой в летописи литературного развития Бразилии является иезуит Аншиета, действовавший в Сан-Паулу. С целью добиться успеха на поприще христианизации индейцев Аншиета сочинил ряд поэтических произведений на языке тупи, которым он овладел. Кроме того, ему принадлежат религиозные драмы и песни, написанные по-португальски и по-латыни, и проповеди, произнесенные на индейских языках; он же оставил ценные описания условий, существовавших в колонии. Выдающимся творением Аншиеты является поэма в 3 тысячи строф, посвященная богородице. До сих пор еще не все произведения Аншиеты увидели свет, и в будущей истории литературы он может стать еще более крупной фигурой.

Вторым значительным писателем XVI века был Габриэл Соарис да Суза. В 1587 году он написал «Описательный трактат о Бразилии» -. ценную хронику и описание новой колонии, восхваляющее минеральные богатства края. Правда, Соарису мерещилось порой и то, чего не было на самом деле, но сообщенные им данные о населении, а также о хозяйстве и ресурсах Бразилии на заре ее истории придают значимость его трактату. Современником Соариса был Перу ди Магальяэс ди Гандаву. В 1570 году он написал две книги – хронику и описание колони, которые дополняют труд Соариса.

В XVII столетии литературное наследство обогатили четыре деятеля. Одним из них был Висенти ду Салвадор. Его «История Бразилии», опубликованная в 1627 году, дает ему право считаться даровитым историком. Иезуит Антониу Виейра, о котором речь уже шла выше, был португалец, но тем не менее его знаменитые проповеди – весьма содержательное и драматическое описание социальных условий. Современником Виейры был иезуит Симан ди Васконселус, чья книга «Летописи общества Иисуса в провинции Бразилия», вышедшая в Лиссабоне в 1663 году, осталась образцовым трудом, посвященным ордену. Правда, недавно книга эта была значительно дополнена семитомной историей иезуитов в Бразилии в целом и более специальным трехтомным исследованием об иезуитах в Сан-Паулу.

Однако самым выдающимся деятелем XVII столетия был коренной бразилец – Грегори уди Матус Гера (1633-1696), крупный поэт сатирического и лирического жанра. Он происходил из богатой баиянской семьи, а образование получил в Коимбрском университете, где, хотя и изучал право, страстно увлекался поэзией. Основную значимость поэтическим творением Матус Геры придают жгучая сатира и беспощадная критика порока (во власть которых он сам охотно отдавался), коррупции, бесчестности и безнравственных повадок богатых соседей в Пернамбуку, где он провел свои преклонные годы. Поэзия Матус Геры (как и проповеди Виейры) раскрыла картину социальной жизни колонии.

Антонил. На стыке столетий, когда сама Португалия страдала от упадка торговли сахаром, но вместе с тем как раз начала пожинать плоды новых богатств – рудных залежей, появилось удивительное сочинение, представляющее собой подробное описание необычайных ресурсов Бразилии. Исследование это, принадлежавшее перу итальянца – иезуита Жуана Антонила, называлось «Культура и богатства Бразилии, обязанные ее лесам и рудным залежам» и вышло в свет в 1711 году. Книга с такой художественной силой и детальностью рисовала картину богатств Бразилии, что португальское правительство немедленно ее запретило, опасаясь, что своим содержанием она пробудит как алчность иноземцев, так и национальную гордость бразильцев. «Баснословная» добыча золота на приисках, только недавно возникших; многочисленное поголовье скота; большое количество сахарных предприятий; богатства, которые они производили; аналогичные данные о других отраслях экономики; переменчивая социальная картина, сложившаяся в результате открытия рудных залежей и наплыва людей во внутренние области, – обо всем этом рассказывалось самым подробным образом на страницах книги Антонила.

В XVIII столетии коренные бразильцы оставили совсем мало значительных сочинений. Заметно выделяется труд Себастьяна Роша Питы – «История Португальской Америки», который был опубликован в 1730 году и обеспечил ему репутацию крупного ученого и историка. Нашла своих исследователей и местная история. Особую ценность представляли очерки о ведущих семействах Юга, которые создал в Сан-Паулу Педру Такис да Алмейда Паэс Леми. В Баие Жозе Антониу Калдас в 1759 году написал донесение португальскому королю, озаглавленное «Общий обзор всех частей данного капитанства Баия со времени открытия до сего 1759 года». После труда Антонила оно стало наиболее важным источником для изучения экономической истории Баии вплоть до начала XIX столетия.

Многих литературных деятелей, интерпретировавших эволюцию Бразилии для своих соотечественников, выдвинул Минас-Жераис. Среди тех, кто пользовался наибольшей известностью, надо назвать двух эпических поэтов. Жозе ди Санта Рита Дуран воссоздал, в подражание стилю Камоэнса [45], историю Карамару в Баие. Еще более национальной и патриотической по духу была эпическая поэма Жозе Базилиу да Гамы «Уругвай» не только потому, что автор избежал влияния Камоэнса, но и потому, что он раскрыл страстную любовь бразильцев к своей отчизне. Те же черты – раскрытие бразильского взгляда на мир и стремление избегать подражания стилю Камоэнса – отличали и ряд других поэтов школы «Минейру». Выдающееся место среди них занимал Клаудиу Мануэл да Коста, который обнаружил талант к поэзии, отмеченный таким изяществом, что его называли «Петраркой Бразилии». Интересно отметить, что все эти поэты, а также ряд других, среди которых надо выделить Томаса Антониу Гонзагу и Алваренгу Пейшоту, принадлежали к числу руководителей «Минасского заговора» – достаточное свидетельство их патриотизма.

Архитектура. В отличие от испанских колоний, отразивших многообразие архитектурных стилей, для Бразилии было характерно господство барокко. Только на юге имелось несколько образцов Ренессанса. Однако внутри соборы и церкви были богато украшены живописцами, резчиками по дереву и скульпторами. Самым замечательным образцом церковной архитектуры является величественная Церковь третьего ордена св. Франциска в Баие, отразившая громадные богатства семейств прибрежного района. Выстроена она из лиссабонского камня, а фасад покрывают скульптурные фигуры святых, волюты, гербы и арабески. Внутренность здания – престол и массивные стены, облицованные резной и позолоченной древесиной, бразильским кедром и жакарандой, – утопает в роскоши. Как достижение барочной архитектуры, оно, пожалуй, не имеет равных не только в Новом, но и в Старом Свете. Наибольшей славой среди коренных бразильских архитекторов пользовался Франсиску Антониу Лисбоа, по прозвищу «О Aleijandinho» («Уродик»), чьи изумительные по красоте барочные церкви в Минас-Жераисе являются маленькими шедеврами.

Нехватка учебных заведений. Об ограниченности колониальной культуры Бразилии по сравнению с широким размахом достижений в испанских колониях со всей очевидностью говорит также фактическое отсутствие школ. Церковь обучала индейцев и детей беднейших классов ремеслу и земледелию. Другие школы, созданные церковью в крупных городах, давали возможность способным ученикам продолжать обучение в средних школах для вступления на церковное поприще. Помбал предпринял попытку ликвидировать острую нехватку школ, возложив ответственность за начальные учебные заведения после изгнания иезуитов на «камара». Однако отсутствие учителей сделало перемену бесполезной. Крайне ограничительными по характеру были Туторские колледжи, предназначавшиеся для сыновей богатых семейств; учащиеся, оканчивавшие эти колледжи, а также получавшие подготовку в церковных школах, могли продолжать образование в Коимбрском университете в Португалии.

Значение бразильской колониальной культуры. В противоположность испанским колониям бра не имела ни одного университета или иных высших учебных заведений. Показателем отставания в культурной области было также полное отсутствие в колонии печатных станков. Первый станок прибыл вместе с двором португальского короля Жуана VI в 1808 году. На протяжении трех предыдущих столетий в Бразилии не было напечатано ни одной книги или памфлета. Однако отрадным контрастом по сравнению с испанскими колониями являлось отсутствие цензуры над ввозом книг. Парадоксально, что в Бразилии существовала большая свобода чтения и обсуждения идей, нежели в испанских колониях, бахвалившихся своими университетами и печатными станками.

А.Б. ТОМАС. БРАЗИЛИЯ В XIX И XX ВЕКАХ

I. БРАЗИЛИЯ ПОД ВЛАСТЬЮ ИМПЕРИИ (1822-1889)

Общий характер истории Бразилии. История Бразилии характеризуется неуклонным развитием ее демократических институтов. Фундамент для этой эволюции был заложен еще в колониальный период тем, что среди бразильского населения утвердились отношения, основанные на терпимости. Бразильская церковь, столь непохожая на церковь в колониях Испании, терпела и даже поддерживала либеральные идеи конца XVIII столетия. Расовая терпимость стала одной из отличительных черт развития Бразилии еще в колониальные времена. Первая бразильская конституция допускала самую широкую терпимость в вопросах свободы слова и печати и даже защищала принцип свободы религии. Несколько позднее, в том же XIX столетии, бразильцы уничтожили институт рабства, причем не в результате яростного вооруженного столкновения, а путем законодательного процесса. Когда империя была свергнута, бразильцы создали республику, на форму которой повлиял республиканский строй Соединенных Штатов.

Империя дона Педру I (1822-1831). Национальная история Бразилии открылась с конфликта между коренными бразильцами и доном Педру I, являвшимся пережитком португальского владычества. Несмотря на то что бразильцы приняли империю, созданную им после установления независимости страны, они были преисполнены решимости сами участвовать в управлении государством. В то же самое время бразильцы были разделены на ряд общественных групп с различными экономическими и политическими интересами. Самой влиятельной группой являлась бразильская аристократия, представлявшая собой по существу феодальный, землевладельческий социальный элемент; самую древнюю и, пожалуй, самую богатую прослойку ее составляли владельцы рабовладельческих плантаций в северо-восточной части страны. Центр Бразилии – провинция Минас-Жераис – был средоточием магнатов горнорудного дела. Наконец, на юге паулисты, продвинувшие границу своих владений на юг и запад, поработили индейцев и занимались выращиванием сельскохозяйственных культур и разведением крупного рогатого скота.

Во всех этих областях землевладельцы предводительствовали вооруженными силами на основе системы обязательной военной службы, что еще более упрочило их могущество. Они осуществляли политическую власть над «камара» – городскими советами. Вице-король в Рио-де-Жанейро, скованный по рукам и ногам неудовлетворительным состоянием средств сообщения, пользовался весьма малой властью во внутренних областях. В итоге земля, рабы, военная власть и политическое владычество еще до установления независимости страны заложили прочную основу могущества бразильской аристократии.

Вторую группу составлял средний класс – продукт иммиграции португальских купцов, торговцев и поселенцев, которые обосновались в крупных портовых городах. Росту их содействовала терпимая политика Португалии в вопросах торговли. Большую пользу эти элементы извлекли из реформ Помбала. На юге они занимались контрабандной торговлей на Рио- де-Ла-Плата и оказали поддержку территориальным интересам короны в Банда-Ориенталь. На севере они извлекали огромные прибыли из торговли рабами и даже занимались контрабандной торговлей у самых берегов Бразилии. Когда в 1808 году дон Жуан VI открыл порты Бразилии для торговли, бразильские торговцы, для которых наступила пора преуспеяния, стали решительными приверженцами монархии. Когда же позднее Португалия стала проявлять стремление восстановить колониальный статус Бразилии, средний класс возглавил движение за независимость.

Третьей группой, имевшей экономические и социальные корни как в среднем классе, так и среди землевладельцев, являлись либералы. В общем и целом они выступали в поддержку принципов республиканской формы правления. Выдающуюся роль в правление дона Педру I играли братья Андрада, особенно Жозе Бонифасиу. Образование он получил в Европе и Португалии, а после португальской революции 1820 года возвратился в Бразилию. Здесь в 1823 году он принял ведущее участие в разработке внесенной в конституционную ассамблею конституции 1823 года. Конституция эта ограничила власть монархи, предоставила избирательные права как католикам, так и некатоликам и сделала наиболее могущественным звеном системы управления государством нижнюю палату.

Дон Педру I, не желавший поступиться своей единоличной властью, в 1823 году распустил конституционную ассамблею, выслал из страны ее лидеров, включая братьев Андрада, и назначил десять человек для разработки нового основного закона государства. Эта конституция, провозглашенная в 1824 году, облекла монархию фактически неограниченной властью. По конституции император мог распускать парламент, лишать избирательных прав некатоликов и назначать широкий круг должностных лиц. Но самая важная прерогатива императора покоилась на отведенной ему конституцией роли «верховного арбитра», которая давала ему право сохранять «независимость, гармонию и равновесие» органов политической власти, созданных самой конституцией. Уступкой либеральным веяниям эпохи, однако, явилось признание принципов свободы слова и печати.

Но основе предоставленного монарху конституцией права назначать должностных лиц дон Педру повел решительное наступление на бразильскую аристократию испокон веков землевладельцы занимали господствующие позиции в «камара» – провинциальных и муниципальных советах. Президенты провинций в колониальный период также лишь немногим отличались от марионеток. Но по новой конституции дон Педру I сам назначал президентов, которые, опираясь на королевскую армию, подчинили своей власти местные и провинциальные собрания. Особую ненависть могущественных землевладельцев внутренних областей вызывали наемные войска императора; последние рекрутировались из прусаков, швейцарцев и ирландцев, дополняя состоявшую из португальских солдат королевскую армию.

Еще до того как император провозгласил свою конституцию, он силой водворил собственного ставленника на пост президента в богатой сахаропроизводящей провинции Пернамбуку. Местные «камара» отказались признать его полномочия и избрали президентом Мануэла Карвальу. Карвальу организовал восстание, которое получило поддержку в провинциях Сеара, Риу-Гранди-ду-Норте, Параиба, а также в провинции Мараньян – сильном центре республиканизма. Надеясь воспользоваться республиканской оппозицией монархии, Карвальу в 1825 году выдвинул проект создания «Конфедерации экватора». В таком государстве власть автоматически вернулась бы к составляющим его штатам, и таким образом удалось бы утвердить традиционный политический режим. Однако дон Педру I направил на подавление мятежа лорда Кокрейна, находившегося в то время на службе Бразилии в качестве главнокомандующего ее военно-морским флотом. Миссия Кокрейна увенчалась полным успехом: он безжалостно казнил республиканских лидеров, но дал возможность Карвальу спастись бегством.

Несмотря на то, что ядром оппозиции оставалась аристократия, торговый класс также отказал монархии в поддержке в связи с вопросом об английском долге и утратой Уругвая. Проблема долга возникла в связи с вопросом о признании. Когда дон Педру обратился к Соединенным Штатам с просьбой о признании, американское правительство, после некоторых споров об удобности признания империи в Америке, ответило согласием. Англия же, жаждавшая защитить свои экономические интересы, согласилась признать Бразилию в обмен на ряд уступок со стороны последней. Прежде всего, Англия оказала давление на Португалию, чтобы добиться от нее признания независимости Бразилии. Взамен дон Педру I согласился принять на счет Бразилии португальский долг Англии, составлявший миллион фунтов стерлингов, а также выплатить возмещение дону Жуану VI в сумме 600 тысяч фунтов за его собственность в Бразилии. Только после этого в 1825 году Англия признала Бразилию, но и на этот раз это признание оговаривалось двумя условиями. Во-первых Англия добилась гарантии своего португальского долга; во-вторых, пустив в ход угрозу отказать в признании, она принудила дона Педру согласиться с условиями договора, заключенного с Португалией в 1817 году. Договор этот предусматривал отмену работорговли и предоставлял обоим государствам право обыска торговых судов с целью проверки, не используются ли они для перевозки рабов. В соответствии с договором 1827 года Бразилия в марте 1831 года приняла закон о запрещении работорговли.

Торговые круги, возмущенные тем, что Бразилия приняла на себя португальский долг, а также ударом, нанесенным их прибыльной торговле, окончательно превратилось во врагов монархии в результате утраты Уругвая. После того как в 1821 году Уругвай был присоединен к владениям Бразилии в качестве Цисплатинской провинции, бразильские торговцы устремились на Рио-де-Ла-Плата. Однако уругвайские патриоты продолжали борьбу с помощью Аргентины, которую вовсе не прельщала перспектива распространения власти Бразилии на район Ла-Платы. В итоге в 1825 году, когда Лавальеха начал борьбу за свободу, Ривадавия в Буэнос-Айресе направил вместе с армией-освободительницей аргентинские войска. Этот шаг привел к войне непосредственно между Бразилией и Аргентиной.

Ряд факторов способствовал поражению армии дона Педру. В 1825 году «Конфедерация экватора» казалась более опасной, чем восстание, вспыхнувшее где-то на далеком юге. Бразильский флот, оперировавший на Рио-де-Ла-Плата, не смог подвергнуть действенной блокаде Буэнос-Айрес ввиду противодействия английских и французских кораблей. С другой стороны, адмирал Браун, находившийся на службе Буэнос-Айреса, сорвал все попытки захватить столицу. Крупное сухопутное сражение при Итусаинго, развернувшееся в феврале 1827 года, не принесло бразильцам решающего успеха; оно и подготовило почву для заключения мира. Достижению этой цели содействовал виконт Стренгфорд, английский посол в Бразилии, который потребовал заключить перемирие. В итоге в 1828 году дон Педру подписал мирный договор, по которому Бразилия и Аргентина фактически гарантировали независимость Уругвая. С утратой Цисплантинской провинции монархия лишила себя поддержки торговых группировок.

Система управления дона Педру и его частная жизнь оскорбляли всех бразильцев. Правда, его жена, императрица Леопольдина, пользовалась большим уважением, но дон Педру полностью подпал под влияние своей любовницы – маркизы Сантус, красивой, но честолюбивой женщины. Мало того что сам дон Педру часто совершенно не считался с пожеланиями конгресса, – он позволил маркизе подбирать себе советников и, повинуясь ее капризам, увольнял своих министров. В 1831 году, презираемый бразильцами, окруженный со всех сторон насмешками и резкими голосами осуждения. Дон Педру воспользовался удобным случаем отречься от престола, когда дочь обратилась к нему с просьбой спасти свой португальский трон. 7 апреля, покинутый своим последним оплотом – армией, дон Педру сошел со сцены; престол он передал своему пятилетнему сыну дону Педру II, которому суждено было стать одним из крупнейших деятелей Бразилии.

Регентство (1831-1840). Отречение от престола дона Педру I освободило экономические и политические силы, заложенные в борьбе за независимость. Впервые за всю свою историю бразильцы взяли в собственные руки управление государством. Пока дон Педру II оставался несовершеннолетним, правило регентство, но решающей властью в стране стал конгресс. Возникли политические партии как консервативного, так и либерального толка. Первые были представлены либеральными монархистами, которые требовали возвратить провинциям всю полному власти в вопросах местного управления. Либералы были расколоты на две партии: умеренных, выступавших в защиту конституционной монархии, и крайних либералов, являвшихся приверженцами федеративной республики.

Бразильская аристократия сразу же предприняла попытку восстановить свою власть в системе провинциального и местного управления. В 1834 году ей удалось добиться своей цели, проведя поправку к конституции – так называемый «Дополнительный акт». Согласно положениям этого акта, каждая провинция получила право избирать свое собственное собрание, облагать население налогами и управлять своими делами. Единственное исключение составляло то, что губернаторы провинций назначались центральной властью. Эти должностные лица, хотя они лишь немногим отличались от марионеток, были важными символами национального единства. Уступки, сделанные провинциальной аристократии, подготовили почву для роста либерально-монархической партии, которую возглавляли Эваристу да Вейга и отец Диогу Антониу Фейху, священник, находившийся под сильным влиянием сочинений позитивистов. Заняв пост министра юстиции, Фейху стал ведущим регентства и пламенным поборником бразильского единства. В 1835 году он стал единоличным регентом, облеченным весьма широкими полномочиями по подержанию целостности государства, которой угрожали восстания, вспыхивавшие во многих районах страны.

Восстания эти были вызваны многими причинами. В провинции Риу-Гранди-ду-Сул, Пара, Мараньян, Минас-Жераис и Сеара население поднялось, чтобы изгнать португальских эпигонов режима дона Педру. В Пернамбуку, где борьба приняла особенно ожесточенный характер, наемные войска, не получавшие жалованья, несколько раз разграбили столицу провинции. Лишившись таким образом возможности опираться на вооруженные силы, оставшиеся по наследству от империи, регентство сформировало национальную гвардию. В ряде других штатов были предприняты прямые попытки создания либеральных республик; самая крупная попытка этого рода имела место в Риу-Гранди-ду-Сул.

В такой обстановке деспотическое правление дона Педру I содействовало развитию революционных движений. Влияние на местных лидеров оказали, по-видимому, и республиканские идеи в соседних государствах – Уругвае и Аргентине. И когда в 1828 году Уругвай завоевал независимость от Бразилии, движение быстро пошло в гору, достигнув своей высшей точки в 1836 году в восстании «фаррапос» [46] и создании республики Пиратиним (Риу-Гранди). Попытки Фейху подавить новое государство были сорваны, когда генерал «фаррапос» Бениту Гонсалвис прибег к методу партизанской войны. Следуя выжидательной тактике, повстанцы смогли продержаться вплоть до 1846 года. Примечательно, что обе стороны, стремясь привлечь на свою сторону негров, предлагали им освобождение от рабства, фактическим результатом чего явилось освобождение рабов в данном районе Бразилии.

Война «фаррапос» наряду с яростной оппозицией, на которую политика Фейху натолкнулась в парламенте, вынудили его в 1838 году выйти в отставку. В этой критической обстановке Бразилия была спасена от распада тем, что либералы внесли предложение возвести в императорское звание дона Педру II, которому едва исполнилось 16 лет. Предложение это было принято парламентом; в силу акта конгресса от 23 июля 1840 года новый император дон Педру II стал правителем государства. Регентство внесло значительный вклад в развитие Бразилии. Бразильцы прошли школу парламентского правления. После того как ограничительной политике дона Педру I был положен конец, воцарилась полная свобода обсуждения политических вопросов. Регентство содействовало также экономическому росту страны. Кофе стало одной из статей бразильского экспорта, значение которой непрерывно росло. Был принят ряд законов, своими льготами поощривших приток иммигрантов из Европы.

Правление дона Педру II (1840-1889). Когда дон Педру II стал императором, он был развит не по летам. Император отличался скромностью, предпочитал простоту в одежде в обращении и чурался всякой помпезности и церемониала.

Дон Педру II погасил огонь республиканского движения, развернувшегося в провинции Минас-Жераис под руководством Теофилу Оттони. В Пернамбуку, историческом центре недовольства республиканцев, дон Педру II ликвидировал восстание с помощью убеждения и военной силы. Несколько факторов содействовали его успеху в деле подавления восстания «фаррапос». Республиканские лидеры были возмущены действиями Росаса, который зверски сокрушил унитариев в Аргентине и напал на Уругвай. В то же время они угадывали в императоре человека демократического склада ума. Дон Педру II содействовал росту этой симпатии, амнистировав всех участников восстания. Герцог Сашиас, даровитый полководец, разбил непримиримых на поле брани.

Территориальный рост Бразилии. Дон Педру II сделал ряд важных приращений к территории Бразилии. После ликвидации восстания «фаррапос» он принял решительные меры для защиты южного выхода Бразилии к морю по реке Парана, который оказался под угрозой в результате вторжения Росаса в Уругвай. Как уже было отмечено в соответствующей главе, дон Педру вступил в союз с Риверой и Уркисой, силами которого Росас был разбит при Монте-Касеросе в 1852 году. Однако по договору между Бразилией и Уругваем, заключенному специально с этой целью в 1851 году, последний согласился уступить значительную область между реками Ибикуи и Куареим и признать господство Бразилии в районе озера Мирин и Жагуарона. Это продвижение ознаменовало собой высшую точку территориального роста Бразилии в южном направлении.

Второе крупное территориальное приращение Бразилии, явившееся результатом войны с Парагваем, развернувшейся в 1864-1870 годах, позволило отодвинуть ее границы и на запад. Так как Бразилия вынесла основное бремя Парагвайской войны, она замышляла фактически присоединить к своим владениям всю страну. Однако протесты со стороны других латиноамериканских государств сорвали этот честолюбивый план. Все же по мирному договору, положившему конец войне в 1872 году, Бразилия присоединила к своим владениям значительную часть территории северного Парагвая, то есть территорию, лежащую, грубо говори, полосой между реками Апа и Бланко и расширяющуюся к юго-востоку, в сторону реки Параны.

Даже в те годы, когда полным ходом шла Парагвайская война, территориальный рост Бразилии происходил и в третьем направлении – на запад, к границам Боливии. В 1867 году граф Риу-Бранку заключил с этой страной договор, по которому Бразилия приобрела обширный район между верховьями рек Парагвай и Мадейра, позднее присоединенный к территории штата Мату-Гросу. Договор определил также пограничную линию, по которой была разделена между обеими странами принадлежавшая Боливии территория Акре. Это заложило основу для позднейшего продвижения Бразилии на запад, когда на протяжении последующего десятилетия бразильские рабочие по добыче каучука устремились в принадлежавшую Боливии область Акре.

Важную часть экспансии Бразилии в западном направлении составило также открытие реки Амазонки для мировой торговли в 1867 году. Торговые круги самой Бразилии давно уже оценили значение бассейна Амазонки как потенциального источника богатств. Кроме того, начиная с 1850 года требование об открытии великой реки поддержали бразильские каучуковые компании, стремившиеся привлечь иностранный капитал к разработке западной части Мату-Гросу и территории Акре. Эти бразильские интересы неожиданно получили энергичную поддержку еще с одной стороны: американцу, лейтенанту военно-морского флота Соединенных Штатов Мэтью Ф. Мори удалось добиться посылки экспедиции Херидона-Джиббона для исследования речного бассейна в верховьях Амазонки, а также и самой реки. В весьма значительной степени интерес самих бразильцев к возможности использования реки в качестве торгового пути был стимулирован работами ряда английских и американских ученых, в первую очередь Луиса Агассиса из Гарвардского университета, но изучению флоры и фауны бассейна Амазонки. Ряд бразильских лидеров, особенно Таварес Бастус, без конца твердили о лежащих втуне богатствах и указывали на явную несообразность политики Бразилии, которая воевала с Парагваем ради того, чтобы обеспечить выход к морю в южном направлении, и в то же время запрещала иностранцам плавать по Амазонке. После долгих дискуссий в сентябре 1867 года Бразилия формально открыла великую реку для мировой торговли.

Экономический рост Бразилии в период империи. Экспансионистской деятельности Бразилии на юге, западе и севере соответствовал рост экономической Жизни страны. Индустриализация в Европе с Соединенных Штатах, изменившая экономический облик Аргентины, дала толчок подъему экономики и в Бразилии. В связи с английскими капиталовложениями в золотые и алмазные рудники провинции Минас-Жераис выросла добыча этих ископаемых. Производство кофе после медленного роста в начале столетия стало быстро развиваться с 1855 года, когда стали плодоносить несколько миллионов деревьев. На протяжении последующих 30 лет темп роста производства кофе неуклонно ускорялся, пока в десятилетие с 1880 по 1890 год не был достигнут максимальный в истории страны уровень посадок кофейных деревьев. Для транспортировки кофе и минералов были построены железные дороги. Уже в 1852 году были выдвинуты планы сооружения линий от Рио-де-Жанейро к Сан-Паулу и в провинцию Минас-Жераис. Строительство железной дороги от столицы до Сан-Паулу было завершено в 1876-1877 годах. На протяжении последующих 35 лет был сооружено почти 7 тысяч миль железных дорог, соединивших между собой главные порты и крупные города Юга, не считая коротких линий между Рио-де-Жанейро и Петрополисом, летней столицей императора, а также между столицами провинций Баиа и Пернамбуку и внутренними областями.

На тот же период приходится непрерывный рост потока иммигрантов, соответствовавший возможностям и нуждам Бразилии. Известная часть иммигрантов, преимущественно немцы, переехала в Бразилию еще в правление дона Педру I. К 1859 году свыше 20 тысяч немцев поселились на земледельческих угодьях провинций Риу-Гранди-ду-Сул и Санта-Катарина. После гражданской войны в Соединенных Штатах в Бразилию эмигрировало большое число южан. Начиная с 1870 года нужда в искусных садоводах для кофейных плантаций привлекла иммигрантов из Италии, Португалии, Испании и других стран Средиземноморья. Если в 1819 году численность населения Бразилии оценивалась в 4400 тысяч человек, то к 1870 году оно достигло 10 миллионов. Рост промышленного потенциала Бразилии и производительности труда населения страны нашли свое отражение в расширении экспортной и импортной торговли. В итоге между 1840 (когда торговый оборот выражался цифрой в 57 миллионов мильрейсов) и 1890 годами объем торговли Бразилии увеличился в 10 раз.

Экономические перемены и рост населения привели к изменению системы образования, которое до этого было доступно в основном лишь богатым элементам населения. Интересы среднего класса и квалифицированных и полуквалифицированных рабочих потребовали расширения сети школ. В итоге число государственных школ, составлявшее в 1860 году 3 тысячи, к 1888 году превысило 6 тысяч. Высшие учебные заведения были представлены традиционными университетами, рядом педагогических училищ и горной академий в провинции Минас-Жераис. Университеты давали подготовку в области юриспруденции, астрономии, медицины и агрономии. Император лично являлся покровителем училищ музыки, изящных искусств и живописи в Рио-де-Жанейро.

Политические конфликты и отмена рабства. Политические события правления дона Педру I берут свое начало в различии экономических и социальных интересов населения страны. Аристократия северной части Бразилии, державшая в своих руках производство сахара, и уступавшие ей по богатствам и политическому весу владельцы крупных земледельческих массивов по всей стране занимали господствующее положение в консервативной партии. Либеральная партия опиралась частично на торговые классы, магнатов производства кофе в южных районах и владельцев залежей минералов во внутренних областях. Власть на протяжении всего рассматриваемого периода находилась, как правило, в руках консервативной партии. Либералы играли ведущую роль в движении, которое выдвинуло требования установить свободу торговой и промышленной деятельности и уничтожить государственные монополии, являвшиеся пережитками колониальной меркантилисткой системы. Выдающимся деятелем, представлявшим либеральную точку зрения, был виконт Maya; это был человек, обязанный своим положением самому себе, – строитель железных дорог, банкир и промышленник. Он напрасно потратил силы, пытаясь убедить правительство использовать звонкую монету как основу для выпуска бумажных денег и тем содействовать экономическому развитию Бразилии. Либералы, помимо указанного финансового мероприятия, выступали за предоставление большего самоуправления провинциям и крупным и малым городам, а также за создание системы поддерживаемых государством школ вместо субсидируемых церковных учебных заведений. Кроме того, либералы ратовали за полную свободу совести.

В области практической политики либералы предлагали сократить численность армии в мирное время. Бдительно следя за действиями императора, они требовали лишить Государственный совет политической власти. Либералы требовали, чтобы премьер-министр нес ответственность за то, как император пользуется предоставленным ему конституцией правом «верховного арбитра». Они стремились также реформировать сенат и лишить императора права назначать сенаторов пожизненно. Либералы требовали осуществить избирательную реформу с целью предоставить большее самоуправление штатам. Наконец, они выступали за отмену рабства.

Была еще третья партия, сила которой непрерывно росла на протяжении всего XIX столетия. Правда, она уступала по значению двум другим партиям, но родословная ее идей может быть возведена еще к периоду до установления независимости – к восстанию Тирадентеса 1789 года. Интеллигенция и многие представители бразильского среднего класса надеялись, что после установления независимости Бразилия станет республикой, и ссылались при этом на успех Соединенных Штатов. После того как дон Педру I был свергнут, они пытались, как мы уже видели, утвердить республиканские правительства в северной, центральной и южной частях Бразилии. Что касается Юга, то здесь бурное цветение республиканских идей фактически не было оборвано. Именно в провинции Сан-Паулу в 1871 году была основана республиканская партия.

Начиная с 1871 года сила новой партии быстро росла. Ей не только удалось привлечь на свою сторону ведущих представителей интеллигенции по всей Бразилии и ряд политических лидеров провинций Риу-Гранди-ду-Сул, Минас-Жераис и Сан-Паулу, но и заручиться поддержкой прибывавших во все большем числе иммигрантов, уже ознакомившихся в Европе с различными философскими учениями по вопросу о демократии и социализме. Кроме того, в ряды республиканской партии вступила значительная прослойка армии, находившаяся под влиянием позитивиста Бенжамена Констана. Новое пополнение за счет армии республиканская партия получила, когда дон Педру II, опасаясь могущества военщины после Парагвайской войны, решительно выступил против попыток солдат добиться права участия в политической жизни.

Начиная с 1871 года либеральная и республиканская партии, соединив свои усилия, вынудили осуществить ряд политических и социальных реформ. Первой из них явился закон Риу-Бранко 1871 года, более известный под названием «Закона о свободном рождении"; по нему все дети, родившиеся в рабстве, получили свободу. Позднее видный либеральный лидер Жоаким Набуку окрестил этот закон полумерой, но тем не мене его оказалось достаточно, чтобы расколоть консервативную партию и вызвать ярость рабовладельческой аристократии, державшей в своих руках производство сахара.

Два года спустя император столкнулся с не менее серьезной политической проблемой, когда его власти был брошен вызов со стороны церкви. Непосредственным поводом для конфликта явилось опубликование в 1864 году папством «Перечня заблуждений», осудившего как заблуждения либеральные, экономические и политические философии многих группировок, в том числе масонов. Добиваться соблюдения «Перечня» в Бразилии значило бы нарушить конституцию, по которой ни один папский документ не мог быть опубликован в стране без предварительной санкции императора. Тем не менее епископы Олинды и Пары, исполняя приказы папы, в 1873 году повелели католическим общинам изгнать из числа своих членов всех масонов. Когда епископы закрыли ложи и отказались прекратить неповиновение приказам императора, тот отдал приказ об их аресте и предании суду за попрание законов государства. Суд признал епископов виновными и приговорил их к тюремному заключению, от которого они были освобождены императором в порядке помилования два года спустя. Инцидент этот превратил могущественную церковную иерархию во врагов монархии и содействовал росту оппозиционного движения, в котором ведущую роль играли республиканцы, либералы и консерваторы-рабовладельцы, возмущенные законом Риу-Бранку 1871 года.

Тем временем, как либералы, так и республиканцы вели агитацию за осуществление избирательных реформ. В 1877 году, уступая растущему давлению со стороны штатов и муниципалитетов, добивавшихся передачи им всей полноты власти в вопросах местного управления и расширения представительства в центральном правительстве, император выступил с предложением реформ. Так как реформы эти угрожали положению консервативной партии, консервативный кабинет ушел в отставку. Тем не менее дело реформы было претворено в жизни в 1881 году, когда пост премьер-министра занимал Жозе Антониу Сараива; проведенный им избирательный закон предусматривал прямые выборы, участие в которых было обусловлено имущественным цензом и цензом грамотности. Самое важное требование реформы, однако, осталось неудовлетворенным – муниципалитеты и штаты так и не получили прав местного самоуправления. Отказ правительства пойти на уступки в данном вопросе стал одной из главных причин свержения империи в 1889 году.

Отмена рабства. Свержению империи содействовал ряд причин: рост могущества либерального лагеря, главную силу которого составлял средний класс; деятельность республиканской партии по распространению либеральных идей среди интеллигенции, армии и новых иммигрантов; враждебное отношение церкви после дела епископов. Но самым решающим фактором явилась отмена рабства. Руководство движением, увенчавшимся достижением обеих целей – отменой рабства и свержением империи, – принадлежало Сан-Паулу, провинции, где могущественные владельцы кофейных плантаций были возмущены тем, что император, используя свое право назначать губернатора, подчинил штат своей власти. Недовольство, хотя и в меньшей степени, вызывали также налоги, которыми центральное правительство облагало экспорт кофе. Однако производители кофе были бессильны добиться принятия общегосударственного законодательства, защищающего то, в чем они усматривали свои интересы. Поэтому они развернули борьбу за отмену рабства, видя в этом одно из средств ослабить консервативную партию. С другой стороны, сама сахарная олигархия была ослаблена в результате совокупности многих событий. Производство сахара в других странах, особенно на Кубе и в свеклосахарных районах Западной Европы, оказалось дешевле, чем в Бразилии, где сахарные плантации обрабатывались непроизводительным трудом рабов. Экономическое положение владельцев сахарных плантаций было фактически подорвано еще до того, как их сразил окончательный удар – отмена рабства.

Первым значительным шагом, предпринятым с целью уничтожить рабство, явилась отмена работорговли. Начало было положено еще в правление дона Педру I, когда англичане, пустив в ход угрозу отказать Бразилии в признании, вынудили наложить запрет на торговлю. Соответствующий закон был принят в марте 1831 года, но, несмотря на это, купцы Новой Англии, Англии и Португалии продолжали контрабандой ввозить рабов в стране, причем во всех больших масштабах. Когда английское правительство попыталось оказать давление на Бразилию, последняя гневно отказалась возобновить договор 1827 года. Тогда Англия ответила законом Абердина, по которому все дела о захваченных невольничьих кораблях изымались из ведения смешанной комиссии, заседавшей до того в Сьерра-Леоне и Рио-де-Жанейро, и передавались на рассмотрение судов адмиралтейства.

После того как в 1837 году Бразилия сняла ограничения с работорговли, в стране ежегодно ввозилось в среднем свыше 50 тысяч рабов. Чтобы положить конец этому положению, Англия послала свои корабли в территориальные воды Бразилии для захвата преступников. Бразилия протестовала против этих насильственных акций, но растущая оппозиция в самой стране и за ее пределами вынудила ее занять более умеренную позицию. Существенную роль сыграло и то обстоятельство, что для самой Бразилии выгода от работорговли была весьма невелика. Ловля рабов в Африке и их сбыт в Бразилии находились в руках португальских купцов, а перевозка невольничьих грузов производилась на иностранных кораблях, преимущественно американских. В этих условиях министру юстиции Эусебиу ди Кеирусу в сентябре 1850 года удалось добиться принятия нового закона, который действенным образом покончил с работорговлей. Один из пунктов закона объявил работорговцев пиратами, а другой обязал все корабли, выполнявшие таможенные формальности перед отплытием в Африку, выдавать долговые обязательства на всю стоимость корабля и груза. Опираясь на этот закон, военно-морские флоты Англии и Бразилии смогли к 1852 году добиться полного прекращения работорговли.

Начиная с этого времени лидеры аболиционистского движения в Бразилии удвоили свои усилия. Ужасающее зрелище гражданской войны в Соединенных Штатах, вспыхнувшей в следующем десятилетии, усилило действенность их призывов. В 1871 году вступил в силу закон Риу-Бранку о «свободном рождении», что задержало до следующего десятилетия кардинальное решение проблемы в законодательном порядке. В 1880 году движение получило новый толчок благодаря энергичному руководству Жоакима Набуку. Хотя Набуку был выходцем из среды рабовладельцев, он повел непримиримую борьбу за полную отмену рабства. Но институт рабства к этому времени рушился под своей собственной тяжестью. Разоренные владельцы сахарных плантаций поддержали местное законодательство в провинциях Сеара (1883) и Амазонас (1885), по которому рабы на этих территориях были объявлены свободными. В следующем, 1886 году был принят общегосударственный закон об освобождении всех рабов, достигших 60 лет. К этому времени негры и сами стали освобождаться.

«Золотой закон» (1868). Теперь, когда общественное мнение находило выражение и в печати и в парламенте, требование об освобождении рабов нельзя было больше игнорировать. В итоге в 1888 году Бразилия приняла «Золотой закон», по которому все рабы в Бразилии были объявлены свободными без всякой выплаты возмещения владельцам. 13 мая

3) года Изабелла, дочь дона Педру, исполнявшая обязанности регентши (она и сама была пламенной аболиционисткой), подписала проект этого закона. 750 тысяч рабов стали свободными. Стоимость их достигала без малого 250 миллионов долларов. Этот исключительный по своему значению акт не только освободил рабов; он также положил конец существованию бразильской империи.

Крушение империи. Основная причина крушения Бразильской империи заключалась в тех коренных переменах, которые произошли в экономике самой Бразилии. Рост производства кофе побудил влиятельные и богатые семейства южных районов выдвинуть требование о передаче им всей полноты власти в вопросах местного управления и об участи их в разработке общегосударственного законодательства в соответствии со своими интересами. Эти круги получили поддержку со стороны возникающих промышленных групп, связанных с железными дорогами, пароходными линиями, банками и каучуковым промыслом, а также финансовых дельцов, занятых в освоении бразильского Запада. Дон Педру же оказывал поддержку владельцам сахарных плантаций, которые являлись господствующей политической силой в стране и были представлены в консервативной партии. Однако само производство сахара катастрофически сокращалось в условиях иностранной конкуренции на мировых рынках. Кроме того, консервативная партия оказалась расколотой по вопросу об освобождении рабов. В итоге, когда "Золотой закон» ударил по самой основе производства сахара, плантаторы отказали в поддержке империи, так как они не получили никакого возмещения. К силам, враждебным империи, присоединились также республиканская партия и церковная иерархия, возмущенная судом над епископами.

Непосредственной причиной свержения империи явилась революция 1889 года. Последний кабинет, возглавлявшийся Оуру Прету, прилагал отчаянные усилия предотвратить катастрофу. Он предложил ряд реформаторских законопроектов – о расширении власти штатов, лишении императора прав верховного арбитра и другие аналогичные мероприятии. Однако подготовка заговора против дона Педру шла уже полным ходом. Во главе заговорщиков стояли маршал Деодору да Фонсека из провинции Риу-Гранди-ду-Сул и Бенжамен Констан, который своей проповедью позитивистских учений в военной академии в весьма значительной степени содействовал развитию республиканский идей в армии. В самом правительстве действовал один из министров кабинета, Флориану Пейшоту; он рассеивал страхи, заверяя премьер-министра, что слухи о восстании лишены всякого основания. Когда наступил момент для и «дарственного переворота, бдительность правительства оказалась усыпленной; Фонсека ввел войска, занял правительственные здания, бросил в тюрьму дона Педру, а затем издал приказ о его высылке из страны. Дон Педру, не желая ввергать любимую отчизну в гражданскую войну, покорился своей участи. Так завершилась 15 ноября 1889 года самая спокойная революция во всей истории Америки; не было пролито фактически ни одной капли крови, на и победного ликования было не столь уж много.

II. РЕСПУБЛИКА (1890-1930)

Конституция 1891 года. Революция 1889 года развязала силы экономического развития Бразилии. Временное правительство, которое возглавил Деодору да Фонсека, сразу же оказало помощь энергичным группам промышленников и владельцев кофейных плантаций. Руи Барбоса, министр финансов, создал банковскую систему облеченную правом выпуска бумажных денег. Так как правительство не располагало запасами золота для обеспечения этой эмиссии, оно опиралось на выпуск облигаций, которые приобретали новые банки. Банк Бразилии и сам занимался широким кругом деловых операций, кредитуя финансовые предприятия, работы по освоению новых земледельческих угодий, железнодорожное строительство и другие аналогичные предприятия. В то же самое время внезапное умножение количества находившихся в обращении денег привело к дикой оргии спекуляции, сходной по характеру с аналогичными бумами, происходившими в то время во Франции, Соединенных Штатах и Аргентине. Возглавляемое Фонсекой правительство, являвшееся по существу диктатурой, смотрело сквозь пальцы на царившую коррупцию. В 1892 году мыльный пузырь лопнул, оставив молодую республику уже в начальный период ее существования обремененной тяжелыми долгами.

Тем временем конституционная ассамблея, разрабатывавшая конституцию (она явилась в основном делом рук Руи Барбосы), в начале 1891 года завершила свою работу. Конституция, провозглашенная 24 февраля 1891 года, создала Соединенные Штаты Бразилии. Конституция предусматривала органы исполнительной власти в лице президента и вице-президента; оба они избирались сроком на четыре года прямым голосованием граждан мужского пола, достигших 21 года. Президент назначал свой собственный кабинет. Двухпалатное законодательное собрание состояло из сената, члены которого, по три от каждого штата, избирались сроком на девять лет, и палаты депутатов, избиравшейся каждые три года прямым голосованием пропорционально численности населения. Органы судебной власти были представлены верховным судом Бразилии и рядом судов низшей инстанции; члены их назначались президентом пожизненно. Показателем роста демократии являлось наличие в конституции билля о правах, включавшего специальный пункт о свободе вероисповедания.

Особенно больше значение имело одно экономическое установление конституции, которое предоставляло всем штатам право самим вводить и взимать экспортные налоги. Установление это, как показала последующая история, автоматически делало штаты Сан-Паулу и Минас-Жераис, на долю которых приходилась львиная доля экспорта страны, решающей силой развития Бразилии. Быстро накопив значительные средства в казне штатов, они смогли превратить в свое орудие пост президента и конгресс, а через них утвердить политическое господство и над другими штатами, державшееся вплоть до 1930 года.

Фонсека, назначавший представителей военщины на посты губернаторов штатов, значительно увеличил численность армии и разрешил ее личному составу участвовать в политической жизни, чем облегчил свое собственное избрание в качестве первого президента на основе конституции; вице-президентом стал Флориану Пейшоту. Фонсека и его окружение, неспособные понять, что в экономике Бразилии произошли коренные перемены, не имели никакой программы развития страны. Результат мог быть только один – влиятельные владельцы кофейных плантаций и другие деловые группы стали осуждать правительство, что в свою очередь вынудило президента подавить свободу слова и поддержать диктаторское правление своих ставленников. Конгресс, отказавшийся в качестве ответной меры утвердить закон об увеличении армии, в ноябре 1891 года был распущен, и Фонсека установил диктаторский режим.

Во многих места вспыхнули восстания, но особенно грозную силу они приобрели в штатах Сан-Паулу, Риу-Гранди-ду-Сул и Минас-Жераис. Военно-морской флот, которым командовал адмирал Жозе ди Меллу, а также часть армейских лидеров присоединились к мятежу на Юге. Фонсеке оказалось не под силу подавить это восстание, и 23 ноября он вышел в отставку; пост главы исполнительной власти перешел к вице-президенту Пейшоту. Пейшоту, как и его предшественник, был представителем военщины, но он был помоложе и принадлежал к людям бо- чге непреклонным; вместо того чтобы вернуться к системе конституционного правления, он предпринял ряд шагов, направленных на дальнейшее упрочение диктаторского режима. При помощи военной силы Пейшоту принялся свергать президентов и губернаторов штатов, а конгресс вставлял утверждать свои акты. Несколько месяцев царил мир, но затем снова начались мятежи, которые в сентябре 1893 года переросли в серьезное восстание. Движение снова возглавили штаты Риу-Гранди-ду-Сул, Сан-Паулу и Минас-Жераис; присоединился к нему и адмирал ди Меллу. Войдя со своими кораблями в бухту Рио-де-Жанейро, он направил дула своих пушек на столицу, чтобы заставить Пейшоту уйти в отставку. Президент, действуя без промедлений, бросил в тюрьмы всех лиц, сочувствовавших восстанию, нацелил пушки форта на флот и принял их в состояние боевой готовности. Когда дела приняли такой оборот, командующие военно-морскими силами Соединенных Штатов, Англии, Италии, Франции и Португалии предостерегли Меллу, что они не потерпят бомбардировки столицы. Еще более тяжелым ударом явилось то, что американский адмирал Бенэм взял под свою защиту американских купцов, когда они выгружали на берег грузы своих судов. После того, как береговые батареи открыли огонь и потопили корабли Меллу, он признал (ненадежность военного положения и бежал на юг, где рассчитывал присоединиться к мятежным армиям. Но и на юге войска Пейшоту разбили повстанцев прежде, чем они смогли соединиться. К концу года борьбы мир был снова восстановлен, и только непримиримые отряды продолжали оказывать сопротивление. К всеобщему изумлению, когда в ноябре 1894 года срок полномочий Пейшоту истек, он сложил в себя обязанности президента.

Решение Пейшоту оставить пост президента и его мероприятия по подавлению восстаний обычно удостаиваются восторженных похвал как действия, которые предотвратили утверждение у власти целой серии военных правительств, но это объяснение вряд ли может быть принято. Можно, пожалуй, согласиться, что он стремился добиться уважения к должности президента, но столь же решающим соображением явилось то, что государственная казна была опустошена экономической катастрофой 1892 года и расходами, вызванными подавлением последовавших восстаний. Существенную роль сыграл и тот факт, что штаты Сан-Паулу, Минас-Жераис и Риу-Гранди-ду-Сул, казна которых ломилась от денег, готовились к возобновлению борьбы, в случае если система военных репрессий будет сохранена. В итоге, когда бесплодные диктаторские режимы Фонсеки и Пейшоту более не стояли поперек дороги, Бразилия стала избирать на пост президента (на основе своей новой конституции) штатских лиц, которые положили начало развитию страны на современной основе.

Президентство Мораиса Барруса (1894-1898). Преемником Пейшоту стал Пруденти Жозе ди Мораис Баррус из Сан-Паулу. Он незамедлительно отрешил от должности губернаторов штатов, назначенных из числа представителей военщины, чтобы облегчить возвращение к системе занятия правительственных постов штатскими лицами, и назначил из гражданских лиц кабинет, самым способным членом которого был министр финансов Родригес Алвес. Новый президент столкнулся с рядом неотложных проблем. На юге Бразилия оказала решительное противодействие Аргентине, выдвинувшей притязания на всю территорию миссий, спор из-за которой длился со времени окончания Парагвайской войны. Когда в конце концов вопрос был передан на арбитраж, комиссия, назначенная президентом Кливлендом, присудила передать Бразилии большую часть этой территории. На севере правительство, понимая растущее значение каучука в бассейне Амазонки, столь же решительно выступило против притязаний Франции и Англии на то, что находящаяся под их властью территория Гвианы доходит до этой великой реки.

Бурное развитие самой добычи каучука в Бразилии привело к крупному восстанию на северо-востоке страны. Район этот, называвшийся «сертаном» (sertao), представлял собой засушливую территорию во внутренних областях штата Баия. Смешанное население «сертана», состоявшее из португальцев, беглых негров-рабов и индейцев, весьма косо смотрело на незваных гостей и было фанатически предано своим землям. Попытка бразильских каучуковых компаний вторгнуться в этот район и поработить его обитателей выдвинула на передний план замечательного вождя – Антониу Масиэла, по прозвищу «Советник», прибывшего из Сеары.

Под его руководством «сертанежус» разбили одну за другой несколько армий, посланных против них штатом, а затем и федеральные подкрепления. Военные операции, растянувшиеся на много месяцев, в конце концов завершились поражением Масиэла и подготовили почву для возобновления продвижения каучуковых компаний. Жестокость, которой сопровождалось разрушение примитивной культуры населения «сертана», находится, однако, в резком контрасте с той гордостью, какую бразильцы питают к произведению Эуклидиса да Кунья «Сертаны»; это произведении, описывающее примитивное население «сертана» и его обычаи, считается одним из шедевров бразильской литературы.

Президентство Кампуса Сальеса (1898-1902). В 1898 году Мораиса Барруса сменил на посту президента его земляк из штата Сан-Паулу – Мануэл Кампус Сальес. Катастрофа 1892 году и непрерывные восстания, венцом которых явилось восстание Канудус, привели Бразилию к 1898 году на грань банкротства. Финансовые трудности были усугублены накоплением излишков кофе, которые правительство скупило, чтобы спасти производителей от банкротства. Оказавшись не в состоянии производить платежи по внешним долгам, Мораис Баррус направил Кампуса Сальеса в Англию, где тому удалось получить долгосрочный заем у дома Ротшильдов, обеспеченный доходами от импортных таможенных пошлин, и добиться отсрочки на три года платежей наличными. Именно этому успеху Кампус Сальес и был обязан своим выдвижением на пост президента. В годы своего пребывания у власти Кампус Сальес вызволил Бразилию из финансовой трясины. Рост доходов от импортных таможенных пошлин, традиционные налоги на предметы первой необходимости и резкое сокращение правительственных расходов позволили Бразилии уже в 1901 году возобновить платежи по своим иностранным обязательствам.

Таким же успехом увенчалась деятельность Кампуса Сальеса в области внешней политики. Бразильские каучуковые компании, стремительно продвигавшиеся в бассейне Амазонки, втянули страну в пограничные распри с Боливией и Англией. Франция выдвигала притязания на то, что территория ее части Гвианы простирается до Амазонки. В 1895 году Франсиску Шавьер ди Вьега Кабрал приостановил процесс аннексии со стороны Франции. Когда решение вопроса было передано на арбитраж Федерального совета Швейцарии, Бразилия смогла доказать правильность своего определения границы, установленной еще Утрехтским миром 1713 года по гребню Гвианского нагорья. Удалось умерить и аппетиты Англии. Несмотря на то, что в том же 1895 году Соединенные Штаты приостановили ее агрессивную экспансию у устью Ориноко. Англия тем не менее выдвинула свои притязания на бассейн Амазонки. И опять, когда спор был передан на арбитраж короля Италии Виктора-Эммануила III, Бразилия, представленная Жоакимом Набуку, в 1904 году добилась признания своих прав, оградивших ее интересы в районы Амазонки, хотя Англия получила более 189 тысяч квадратных километров территории, а Бразилия досталось только около 14 тысяч.

Крупнейшего своего внешнеполитического успеха Бразилия добилась во взаимоотношениях с Боливией, восточные границы которой были весьма нечетко определены мирным договором 1867 года. Яблоком раздора явилась территория Акре, куда устремились тысячи рабочих по добыче каучука; другие бразильцы бежали сюда от засух «сертана» Сеары. Боливия, встревоженная этими фактами, в 1899 году учредила таможню в Порту-Алонсу, чтобы утвердить свою власть. Новоприбывшее население, встретившее эти действия в штыки, восстало; создало независимое государство и обратилось к Бразилии с просьбой о защите. Боливия незамедлительно направила свои войска, но бразильское правительство пришло на помощь жителям пограничного района, запретив Боливии пользоваться Амазонкой для подвоза припасов своей армии. Возникшие распри были усугублены тем, что Боливия сдала в аренду каучуковую область одному англо-американскому синдикату, владения которого были выкуплены графом Риу-Бранку, министром иностранных дел Бразилии. Боливии не оставалось иного выбора, как согласиться заключить договор, подписанный в Петрополисе 17 ноября 1903 года. По нему Боливия уступила территорию Акре, а Бразилия взамен выплатила наличными 10 миллионов долларов и согласилась построить железную дорогу в обход водопадов на крупной реке Мадейра и соорудить ряд дорог, призванных соединить между собой обе страны. Магистраль, построенная позднее и получившая название железной дороги Мадейра – Марморе, должна была обеспечить выход к морю для той части территории Боливии, которая была отделена от него Андами, но по существу цель эта так и не была достигнута.

Кампус Сальес оставил в наследство Бразилии устойчивую казну и ряд территориальных приобретений, сделавших его президентство памятной вехой в истории Бразилии; правда, обычно честь достижения дипломатических успехов приписывается его преемнику Родригесу Алвесу, правительство которого завершило переговоры.

Президентство Родригеса Алвеса (1902-1906). Следующий президент, Франсиску ди Паула Родригес Алвес, также был выходцем из Сан- Паулу. Выдающимся его достижением явилась реконструкция Рио-де-Жанейро. Фактически руководство строительной программой выпало на долю мэра столицы Франсиску Перейра Пассуса. Вокруг живописной бухты Перейра создал огромный бульвар, весьма удачно названый именем графа Риу-Бранку, и проложил широкие проспекты, ведущие в столицу, а также идущие вдоль океанских пляжей. Была осуществлений, что превратило этот порт в один из крупнейших в мире.

Задавшись целью искоренить желтую лихорадку, которая все сильнее свирепствовала по мере роста населения, президент обратился к д-ру Освалду Крусу, ученику Пастера, изучившему методы борьбы против этой болезни, примененные Соединенными Штатами на кубе и в Панаме. Исходя из убеждения, что главными причинами инфекции являются комары-стегомии и антисанитарные условия, Крус, поддержанный президентом, принялся решительно проводить в жизнь свою программу, не считаясь с той оппозицией, на которую она натолкнулась. Между 1903 и 1909 годами смертность от желтой лихорадки, до того ежегодно уносившей почти тысячу жизней, снизилась до нуля, а программа реконструкции воплотилась в зримую форму; это позволило Рио-де-Жанейро стать самой красивой и здоровой из всех южноамериканских столиц. Бразилия ответила Крусу признательностью за его труды» создав «Институт Освалду Круса» для изучения тропических болезней,

В области внешней политики правительство Родригеса Алвеса завершило переговоры с Боливией, Францией и Англией, в результате которых была установлена границы значительной части амазонских владении Бразилии. О возросшем межамериканских отношений свидетельствовало то, что на третьей Панамериканской конференции, созванной в 1906 году в Рио-де-Жанейро, министр иностранных дел Бразилии граф Риу-Бранку настойчиво подчеркивал, что доктрина Монро должна опираться на коллективную поддержку всех американских государств, предвосхитив тем самым принцип панамериканского сотрудничества, принятый четверть часа спустя в Монтевидео. Что же касается рассматриваемого нами времени, то панамериканский дух Бразилии получил действеннoe выражение в том, что она добровольно согласилась установить совместно с Уругваем контроль над рекой Жугуарон и озером Мирин. Конференция привела также к установлению более тесных отношений между Бразилией и Соединенными Штатами, когда государственный секретарь Элиу Рут, являвшийся участником конференции, убедил Бразилию снизить таможенные пошлины на ввоз американских товаров на К) процентов, учитывая тот факт, что Соединенные Штаты покупали большую часть бразильского кофе.

Президентство Морейра Пенна и Нилу Песаньи (1906-1910). В 1906 году президентом стал Афонсу Аугусту Морейра Пенна, уроженец Минас-Жераиса; но он в 1909 году он умер и пост главы исполнительной власти перешел к вице-президенту Нилу Песанье. Несмотря на то, что Родригес Алвес много сделал для удовлетворения нужд растущей экономики Бразилии, в 1907 году разразилась катастрофа, вызванная тем, что благополучие страны покоилась на кофе, являвшемся главным источником доходов. В 1901 году производство кофе в Бразилии составило 16 миллионов мешков, причем на ее долю пришлось четыре пятых поставок этого продукта на мировые рынки; а в 1906 году урожай кофе превысил 20 миллионов мешков, и вместе с 3 миллионами мешков, выброшенных на рынки странами Карибского бассейна и Центральной Америки, он привел к тому, что Бразилия не смогла продать 11 миллионов мешков. Цены на мировом рынке в связи с образованием этого колоссального нереализованного остатка и наличием прогнозов на 1907 год, предвещавших еще больший урожай, катастрофически упали: производители Сан- Паулу оказались на грани банкротства.

Кризис был усугублен громадными количествами находившихся в обращении необеспеченных бумажных денег. Правительство предпринимало попытку сократить количество бумажных денег путем создания центрального конверсионного банка, обеспеченного золотым резервом и облеченного правом выпуска новых бумажных денег, подлежавших обмену на золото. Однако падение доходов от кофе вынудило правительство стать на путь заключения крупных займов за границей, при помощи которых оно принялось спасать плантаторов на основе плана, получившего название «валоризации», то есть на основе правительственных закупок излишков кофе. Пытаясь уклониться от получения обратно кофе, скопившегося на товарных складах Нью-Йорка, Бразилия пришла в столкновение с антитрестовскими законами Соединенных Штатов. На короткое время яростная перебранка омрачила дружественные отношения между обоими государствами, но, когда валоризация в самой Бразилии увенчалась успехом, добрые чувства были восстановлены. Самым важным результатом валоризации, однако, явилось то, что она еще более увеличила недовольство в Бразилии, так как иностранные займы легли тяжким налоговым бременем на те штаты, которые не извлекли из программы никакой выгоды.

Президентство Гермеса да Фонсека (1910-1914). Причиной успеха Гермеса да Фонсека, которому удалось завоевать пост президента, было недовольство населения в связи с тем, что начиная с 1894 года пост президента находился под монопольным контролем штатов Сан-Паулу и Минас-Жераис; успеху этому содействовал раскол в рядах господствовавшей до сих пор либеральной партии. Пенна, умерший в июне 1909 года, успел подобрать себе преемника, но на протяжении последующих полутора лет, при президентстве Нилу Песаньи, конгресс, созвав съезд партии для выдвижения кандидата на пост президента, отстранил избранника Пенна. Был избран маршал Гермес да Фонсека из Риу-Гранди-ду-Сул, которому противостояла кандидатура Руи Барбосы, представителя штата Сан-Паулу. Когда было объявлено об избрании Гермеса, многие считали, что паулисты потерпели поражение вследствие фальсификации результатов выборов.

Позиции правительства Гермеса да Фонсеки, несомненно, значительно ослабли вследствие падения доходов, вызванного кризисом на рынках сбыта кофе; неблагоприятно сказалась на его положении и широкая коррупция. Тем не мене правительству нового президента удалось много сделать для экономического развития страны. Сеть железных дорог выросла почти вдвое. Возникло много предприятий отечественной бразильской промышленности. В страну прибыло 500 тысяч иммигрантов. Однако в те же годы Бразилии был нанесен удар с совершенно неожиданной стороны – ее каучуковую промышленность постигла катастрофа. Если в 1890 году экспорт каучука, производство которого монопольно находилось в руках Бразилии, составлял 16 тысяч тонн, то к 1910 году он достиг почти 40 тысяч тонн. Но группе предприимчивых англичан, сумевших предвидеть великое будущее этого важного сырьевого материала, удалось вывезти контрабандным путем из страны семена каучукового дерева и начать выращивать его на научной основе на плантациях Малайского полуострова. Когда в 1910 году деревья эти стали плодоносить, английские корабли, обслуживавшие бразильскую торговлю, переключились на обслуживание английской торговли, а цена на каучук на ми- ролом рынке резка упала. В результате этого каучуковая промышленность Бразилии быстро погибла. Крупные города во внутренних областях (разительным примером чего служил Манаус на Амазонке) стали жалкими городишками, возросла безработицы, ряд богатых бразильцев был доведен до банкротства, доходы правительства сократились.

Этот удар, а также необходимость закупки ежегодных излишков кофе вынудили Гермеса да Фонсеку снова прибегнуть к выпуску в больших количествах бумажных денег, не подлежавших обмену на золоту. Воспользовавшись крупными экономическими катастрофами, традиционная коалиция штатов Минас-Жераис и Сан-Паулу смогла в 1914 году отвоевать пост президента; избран был Венсеслау Брас Перейра Гомес, уроженец Минас-Жераиса.

Бразилия и первая мировая война. Первая мировая война положила начало ряду наиболее важных современных движений в истории Бразилии: процессу развития промышленности, организованному рабочему движению и энергичному, хотя и лишенному агрессивного духа национализму. Непосредственные последствия войны были катастрофическими. Бразилия, экономика которой уже была ослаблена в результате валоризации, крушения каучуковой промышленности и тяжкого бремени выпущенных в огромных количествах бумажных денег, не подлежащих обмену на золоту, вдобавок ко всему потеряла рынки сбыта кофе в центральной Европе благодаря английской блокаде. Наступил финансовый крах, в крупных городах выросла безработица, на полях скопились огромные запасы кофе и других экспортных культур; уже в октябре 1914 года Бразилии еще раз пришлось домогаться нового иностранного займа. Таким положение оставалось вплоть до 1917 года, когда Соединенные Штаты, вступившие в этом году в войну, сразу же закупили крупные партии кофе и другого ценного сырья. Экономика Бразилии быстро реагировала на это изменение обстановки; в 1918 году страна переживала настоящий бум.

Под воздействием многих сил Бразилия, экономика которой прочно слилась с экономикой стран Антанты, уже в 1917 году оказалась втянутой в войну. Государства Антанты развернули с этой целью энергичную пропагандистскую кампанию. Ведущая роль в ней принадлежала Англии, колоссальные капиталовложения которой достигали 1161,5 миллиона долларов, а ежегодный объем товарооборота выражался цифрой в 650 миллионов долларов. Франция, которую бразильская интеллигенция считала чуть ли не своей второй родиной, приобрела могущественную поддержку, когда ее территория подверглась вторжению Германии. Сами бразильцы под руководством Руи Барбосы организовали «Лигу поддержки Антанты» и одобрили демократические идеалы войны. Вступление в войну Италии склонило на сторону Антанты многочисленное итальянское население Бразилии.

Влияние, которое Германия смогла противопоставить этим силам, не могло идти ни в какое сравнение с влиянием Антанты. Правда, на протяжении предшествующего столетия происходил непрерывный процесс эмиграции немцев в Бразилию, но немцы эти, проживавшие во внутренних областях штатов Сан-Паулу, Санта-Катарина и Парана, оказались изолированы в культурном отношении в равной мере как от Германии, так и от Бразилии. По оценке 1914 года, в Бразилии насчитывалось свыше полумиллиона немцев, сохранивших свои обычаи, язык и религию; большинство этого населения, значительная часть которого имела социал-демократической прошлое, заявило о своей верности Бразилии. Неуклюжая германская пропаганда в Уругвае и Аргентине, о которой речь уже шла в соответствующих главах, послужила сигналом тревоги для бразильского правительства, бросившего в тюрьмы некоторых немцев и применившего репрессивные санкции против части немецких коммерческих предприятий.

Непосредственными причинами вступления Бразилии в войну, однако, послужило, с одной стороны, потопление германскими подводными лодками нескольких бразильских кораблей, с другой – вступление в 1917 году в войну Соединенных Штатов. После сурового урока, каким для бразильцев явилась потеря рынков сбыта каучука из-за отсутствия собственного торгового флота, они были охвачены величайшим негодованием, когда в апреле 1917 года германские подводные лодки потопили бразильское торговое судно «Парана». Уже 11 апреля 1917 года Бразилия разорвала дипломатические отношения с Германией. В июне она конфисковала 46 германских судов, находившихся в бразильских портах, и, наконец, когда Германия потопила еще одно из ее лучших судов, 26 октября объявила ей войну.

Бразилия оказала весьма существенную помощь государства Антанты. Она предоставила в их распоряжение свои сельскохозяйственные продукты и богатые природные ресурсы; кофе, сахар, какао, каучук, строевой лес, говядину, баранину и громадные количества минералов. Далее, Бразилия взяла на себя патрулирование в южной части Атлантического океана, что освободило союзнические флоты и позволило им сосредоточить свои условия на борьбе против подводной угрозы в северной чисти Атлантики. Кроме того, принятые Бразилией меры контроля над прогерманскими элементами в южных штатах в значительной мере рассеяли опасения руководителей Антанты по поводу саботажа и возможного создания здесь баз германского подводного флота.

Для Бразилии война имела далеко идущие последствия. В страну устремился иностранный капитал, преимущественно американский. Если в 1889 году в Бразилии насчитывалось всего три электроосветительные компании, то в 1920 году число их достигло 320, причем наиболее интенсивный рост их приходится как раз на 1914-1918 годы. Ото развитие в свою очередь вызвало в самой Бразилии новый интерес к возможностям использования ее бесчисленных водопадов в качестве Источники энергии. Быстро росли новые отечественные промышленные предприятия, а существовавшие прежде расширялись. В области техники скотоводства был достигнут определенный успех; в то же время холодильные предприятия, созданные в Порту-Алегри, впервые в истории Бразилии начали транспортировать морским путем мороженую говядину. Недостаток обуви, поставщиком которой до этого был Париж, вызвал значительные капиталовложения в предприятия кожевенной промышленности; в 1920 году производством обуви в Бразилии занималось свыше 1300 таких предприятий. Самый сильный толчок, однако, получила текстильная промышленность, которая с 47 фабрик, насчитывавшихся в стране перед 1914 годом, выросла более чем до 300 фабрик в 1920 году; сосредоточены они были в основном в Сан-Паулу. В годы войны возникло также множество других промышленных предприятий самых различных отраслей, так что к 1920 году в стране действовало свыше 6 тысяч фабрик разных типов. Весьма существенным подспорьем в деле подъема внешней торговли Бразилии явились германские суда, конфискованные в годы войны.

Решающее значение для последующей истории Бразилии имел рост рабочих организаций. Источником, из которого возникло бразильское рабочее движение (еще до первой мировой войны), являлись общества взаимопомощи; их члены вносили денежные пожертвования, чтобы помогать друг другу в тяжелые времена. Одно такое общество – «Благотворительная ассоциация рабочих» (занятых добычей углеродистых соединений) – было организовано в 1905 году. В 1903 году появилась организация рабочих, основанная на профсоюзном принципе, когда в Рио-де-Жанейро было создано Объединенное общество кочегаров и портовых грузчиков. Вслед за тем появился ряд других профсоюзов. Рост текстильной промышленности вызвал к жизни и такое крупное профсоюзное объединение, как профсоюз станочников (1917 год). Профсоюз транспортных рабочих к 1919 году охватывал почти всю страну.

Природа политических конфликтов (1918-1930). Эти новые факторы истории Бразилии – рост промышленности и развитие рабочего класса – породили политические и экономические конфликты, которые привели непосредственно к перевороту 1930 года. Непрерывное господство кофейного штата Сан-Паулу стояло преградой на пути роста промышленности и рабочего класса, а также развития других сырьевых отраслей, стимулированных войной, таких как скотоводство и производство какао и сахара. Именно в этом свете лучше всего можно понять восстания и политику различных правительств в период 1918-1930 годов.

Президентство Родригеса Алвеса и Эпитасиу Пессоа (1918-1922). В 1918 году, по истечении срока полномочий Венсеслау Браса, президентом стал Родригес Алвес из Сан-Паулу, но в 1919 году он умер и были проведены новые выборы. Республиканская партия, в которой решающие позиции занимали штаты Сан-Паулу и Минас-Жераис, выступили в поддержку кандидатуры Эпитасиу да Силва Пессоа из Параибы, занимавшего до того ряд важных судебных и политических постов. Став президентом, он приступил к осуществлению программы строительства водохранилищ и развития гидроэлектроэнергетических ресурсов в интересах штатов Параиба, Сеара и Риу-Гранди-ду-Норти. Пессоа модернизировал армию, национализировал рыболовный промысел и начал всеобщую перепись населения Бразилии. Однако в годы пребывания Пессоа на посту президента военный бум в 1920 году сменился крахом. Усиленный спрос на кофе и высокий уровень цен на другие виды сырья Бразилии привели к нерасчетливому увеличению производства, что в сочетании со спекулятивным ажиотажем вызвало в 1920-1922 годах тяжелый кризис.

Когда стал приближаться срок очередных президентских выборов, кризис пробудил к действию все оппозиционные группировки. Среди рабочего класса на почве массовой безработицы прочные позиции завоевала коммунистическая партия, во главе которой стоял Луис Карлос Престес. Многие фирмы потерпели банкротство; новые промышленники, возмущенные тем, что правительство не оказывало им никакой помощи, требовали изменения политического курса. Чтобы справиться с кризисом, правительство, главной заботой которого было поддержание высоких цен на кофе, выпускало в огромных количествах необеспеченные бумажные деньги, что автоматически привело к росту стоимости товаров первой необходимости. Так как затянувшийся кризис поставил под угрозу производство кофе, консервативная Республиканская партия при поддержке президента обеспечила избрание на пост президента угодного

кандидата из штата Минас-Жераис – Артуру Бернардеса. Эти действия ускорили взрыв восстания 1922 года; возглавил его оппортунист Гермес да Фонсека, за спиной которого стояли милитаристы. После того как правительство овладело крепостью Копакабана и подвергло бомбардировке столицу, восстание было сокрушено.

Президентство Бернардеса (1922-1926). Бернардес, власти которогo теперь не угрожала никакая опасность, предпринял энергичные меры для спасения кофейного дела. Главным средством к достижению этой цели явилось сокращение расходов за счет резкого уменьшения бюджетных ассигнований на цели здравоохранения, образования и коммунальных мероприятий, а также свертывания деятельности Эустасиу по развитию водных ресурсов в северо-восточных штатах. Политике экономии, избранной Бернардесом, содействовали и рекомендации английской финансовой комиссии, которая посоветовала стимулировать вложения иностранных капиталов путем сокращения налогового обложения в штатах. Мера эта, конечно, тяжело ударила по отечественным промышленным предприятиям, пытавшимся защититься от сильной иностранной конкуренции. Комиссия рекомендовала также стимулировать национальные отрасли экономики, то есть производство кофе и добычу минералов. Подобная политика свидетельствовала о полном непонимании нужд рабочего класса и новых промышленных группировок. Она подготовила также почву для следующего восстания, вспыхнувшего в 1924 году.

В ходе этого восстания соединенные силы рабочего класса, промышленников Сан-Паулу и низкооплачиваемых младших офицеров бразильской армии захватили Сан-Паулу и организовали оборону города. Однако влияние коммунистов, руководимых Луисом Карлосом Престесом, встревожило более консервативные группировки, которые по истечении трех недель борьбы, сдались федеральным войскам. На протяжении оставшейся части срока президентских полномочий Бернардеса обыденными явлениями стали подавление печати и свободы слова и собраний; эти факторы обусловили позднейший успех восстания 1930 года. Отечественные промышленные предприятия продолжали тяжело страдать от того, что рекомендации английской комиссии усиленно претворялись в жизнь, а с другой стороны, в связи с конкуренцией стран Карибского бассейна на рынках сбыта кофе мировые цены на этот товар держались на низком уровне.

В области международных отношений президентство Бернардеса ознаменовалось выходом Бразилии из Лиги наций. Так как Соединенные Штаты не были представлены в этой организации, Бразилия стала домогаться постоянного места в Совете Лиги наций на том основании, что она была одним из крупнейших американских государств и участником войны. Когда после Локарио Германия была принята в Лигу, а ходатайство Бразилии отклонили, она вышла из этой организации. Много версий выдвигалось для объявления тех соображений, которыми руководствовались в данном случае Бразилия. Одно из них сводилось к тому, что предложенный комиссией Лиги план распределения германских кораблей между странами Антанты пропорционально понесенным ими потерям обязывал Бразилию возвратить 46 судов, из которых она получила бы обратно только 4. возможно также, что внутриполитическое положение, которое оставалось к 1926 году весьма напряженным, побудило правительство предпринять рассчитанную на эффект акцию в области международных отношений, чтобы облегчить избрание Вашингтона Луиса Перейра да Суза, правительственного кандидата на штата Сан-Паулу.

Президентство Вашингтона Луиса Перейра да Суза (1926-1930). Благодаря режиму военного положения и поддержке раболепного конгресса Бернардесу удалось обеспечить избрание угодного преемника – Вашингтона Луиса Перейры. Луис Перейра продолжил традиционную политику покровительства производителям кофе путем обложения налогами, которые обязана была платить вся Бразилия, а также субсидирования плантаторов и скупки излишков кофе через посредство специального правительственного агентства – «Института кофе». Рост недовольства в свою очередь привел к тому, что в ряде штатов было восстановлено военное положение. Однако, несмотря на то, что Луис Перейра следовал обычной политике экономии, увеличение излишков кофе и нужда в деньгах для ведения правительственных дел вынудили президента прибегнуть к неизменному средству – получению новых займов за границей. Центральному правительству подражали в этом отношении правительства штатов, которые, в соответствии с конституцией государства, имели право облагать налогами экспортные товары и получать иностранные займы. В итоге к 1929 году сума внешних обязательств штатов, муниципалитетов и федерального правительства достигла колоссальной цифры в 1800 миллионов долларов. Одних процентов по этому долгу приходилось выплачивать от 175 миллионов до 200 миллионов долларов. И в то время, когда Бразилия находилась в столь тяжелом финансовом положении, на нее со всей силой обрушился кризис 1929 года. Правительство, которое как раз в тот момент вело переговоры о получении нового иностранного займа, обнаружило, что даже этот путь оказался для него закрыт, когда в октябре того же года разразилась катастрофа на фондовом рынке. Еще более тяжелым ударом явилось то, что кризис вызвал катастрофическое сокращение покупок кофе, из торговли которым правительство извлекало 70% доходов. Образовались громадные излишки кофе. Быстро множились банкротства и росла безработица. Это национальное бедствие выдвинуло на пост главы бразильского государства Жетулиу Варгаса.

Захват власти Варгасом в 1930 году открыл новую эру в истории Бразилии. Это событие явилось поворотным пунктом, положившим начало процессу освобождения бразильцев от их прежней зависимости от монокультурной экономики. Аналогичные изменения претерпевала и культурная жизнь Бразилии. Новые писатели и художники, сбросив узы зависимости от иностранных форм и тем, стремились выразить в своих произведениях родную бразильскую культуру.

Бразильская культура (1822-1954). Бразильская культура черпала свое вдохновение в тропической пышности природы и смешении рас, из которых образовалось население страны, – португальцев, индейцев и негров. С установлением независимости появилась новая сила – романтизм, явившийся результатом влияния французских, английских и испанских экспериментаторов в области идей и формы. Под воздействием их напыщенных панегириков в честь природы и свободы человека среди бразильских романтиков как в поэзии, так и в прозе утвердились вычурные формы. Из того, что они создали, почти ничего не пережило свое время. Однако выдающееся место среди романтиков как поэт Антониу Гонсалвис Диас (1823-1864), который с гордостью заявлял, что в его жилах течет белая, индейская и негритянская кровь. Принадлежащие Гонсалвису Диасу описания природных чудес Бразилии и его песни об индейском народе завоевали ему славу национального поэта Бразилии.

Сильное влияние романтизма испытали и романисты. Присущая бразильцам любовь к природе, соединившись с политической закваской впервые завоеванной свободы от Португалии. Открыла врата их прозы. Пылкое чувство любви к земле и ее примитивным обитателям получило свое наиболее полное выражение в произведениях Жозе ди Аленкара (1829-1877). Один широко известный бразильский критик писал об Аленкаре, что он принадлежал к числу величайших романистов Бразилии: «Многие полагают, что он до сих пор остается непревзойденным по степени типичности, оригинальности и широте охвата природы, обычаев и языка страны» (Алсеу Аморозу Лима). Шедевр Аленкара «Ирасема» символически изображает процесс смешения рас, повествуя о любви индейской девушки Ирасемы к одному из португальских завоевателей.

К концу столетия бразильские писатели прониклись в своем творчестве боле критическим духом. Типичным представителем этого направления был Алфред д'Эскраньол, виконт Тонэ (1843-1899). Его произведение «Невинность» обнаруживает интерес к национальным проблемам, хотя действие романа, повествующего о любви и мести, происходит в диких местностях штата Мату-Гросу. Но над всеми великими писателями Бразилии как прошлого, так и настоящего возвышается Жоаким Мария Машаду ди Асис (1839-1908). Этот мулат всю жизнь страдавший от эпилепсии, оставил следы своих сокровенных мыслей в романах и поэмах. Славу Машаду ди Асиса составило то, что в своих романах он переместил центр тяжести с природы на человека. Человек, которого он изображал, вовсе не обязательно был бразильцем; он мог быть любым человеком. Наиболее значительные произведения Машаду ди Асиса – среди них надо назвать «Кинкас Борба», «Дон Каемуру» и «Посмертные записки Браса Кубаса» – характеризуют его как проникновенного романиста-психолога.

Непредвзятость суждений и независимость мысли, отличающие Машаду ди Асиса, дали основание некоторым назвать его циником. Однако все произведения Машаду ди Асиса в изображении человеческих поступков, внешне совершенно отрешенном от того, хорошие они или плохие, проникнуты глубоким чувством сострадания к человечеству. Как поэт, он избежал крайностей романтизма и дал Бразилии первые образцы модернизма в ее литературе. Изящный стиль, философское содержание и совершенство формы делают Машаду ди Асиса признанным гением бразильской литературы.

С вкладом, внесенным в культурное развитие Бразилии Машаду ди Асисом, может быть сопоставлена деятельность реалиста Эуклидиса да Кунья (1866-1909). Этот писатель, который не был ни романистом и ни поэтом, а инженером, создал «Сертаны» – очерк психологи жителей северо-восточной части Бразилии. Описывая необычайную жизнь этих людей, вечно находящихся во власти сил природы, которые то и дело превращают плодородные, сказочно богатые долины в бесплодные пустыни, Кунья изображает человека как существо могучего телосложения, направляемого в своих действиях фаталистическим взглядом на мир. А на протяжении столетий к этому безнадежному взгляду прибавилась странная мешанина религиозных верований, суеверий и социальных обычаев, заимствованных у смешанного населения индейцев, негров и португальцев. Под влиянием всех указанных факторов эти люди стали фанатическими последователями причудливых религий и безумных мессий, вроде Масиэла «Советника».

Своему очерку культуры этого населения кунья предпослал научное (для своего времени) исследование самой области «сертанов» и отношение ее примитивных обитателей к окружающему их миру. Он приложил также исторический обзор попытки бразильской армии сокрушить этих в высшей степени индивидуалистических людей. Стиль книги, поэтические картины местности, замечательный дар автора проникать в духовный мир населения «сертанов» – все это с полным правом дало основания провозгласить труд Куньи одним из самых высокохудожественных произведений, созданных бразильцем.

В XX столетии среди бразильских писателей, как и их собратьев во всex латиноамериканских странах, пробудился интерес к тем великим социальным и экономическим силам, которые все теснее сближали Бразилию с современным миром, – процессам возникновения среднего клаcca, организованного рабочего движения и энергичного национализма. В области литературы родоначальником нового – социального – направления выступил Граса Аранья. Аранья, который был крайним националистом и врагом всего европейского, стал глашатаем бразильского модернизма. Большинство современных бразильских писателей, откликнувшись на это новое влияние, стало черпать темы своих романов в многообразной действительности отдельных районов Бразилии и социальных проблемах страны.

Выдающееся место среди писателей указанного направления занимает Жозе Лине ду Регу (р. 1901), в центре внимания которого находится жизнь сельских плантаций северо-восточной части страны. Романист Жоржи Амаду (р. 1912) посвятил себя изображению жизни Баии, отмеченному сильным чувством сострадания к низшим классам его родного штата. Проникновенные по глубине характеристик романы Грасилиану Рамуса (1892-1953), темой которых является жизнь непривилегированных слоев населения, воскресили в памяти ряда его читателей Машаду ди Асиса. Эрику Версиму (р. 1905), несмотря на то, что на ранних его произведениях лежала сильная печать влияния иностранных авторов – европейских и американских, – создал ряд волнующих романов о жизни бразильских городских центров. В недавнее время он обратился, добившись на этом пути замечательных успехов, к созданию монументального романа, где изобразил во всем ее многообразии культурную жизнь штата Риу-Гранди-ду-Сул.

Той же современной традиции следует Жилберту Фрейре (р. 1900), но он является не романистом, а историком-социололом. Всемирную славу завоевали Фрейре очерки развития бразильского общества «Дворцы и хижины», переведенные на английский язык под названием «Господа и рабы». Центральная мысль, выдвинутая Фрейре в его трудах, сводится к тому, что недостатки, которые некоторые приписывают неграм, вовсе не являются недостатками характера, присущими цветной расе, а составляют отличительную черту рабовладельческого общества, бремя которого так долго несла на себе Бразилия. Этот оптимистический взгляд наряду с глубокими исследованиями Фрейре, посвященными процессу смешения негров, индейцев и европейцев в Бразилии, возвысил эту страну в глазах мира и углубил наше понимание проблем скрещивания рас.

Переходя к области музыки, надо отметить, что уже в XIX столетии Бразилия выдвинула несколько выдающихся композиторов. Первое место среди них занимает Антониу ди Карлус Гомес (1836-1896), который завоевал славу далеко за пределами своей родной страны. Гомес был автором ряда лирических композиций и опер; в последней области самым известным его произведением является «Гуарани». В XX столетии широкую известность приобрел Гейтур Вилья-Лобус (1889-1959) благодаря своим композициям, основанным на бразильской народной музыке. Вилья-Лобус, отличающийся необычайной творческой изобретательностью, создал тысячи композиций, в том числе пять симфоний и множество опер. Величайшим его произведением, посвященным памяти Баха, является «Бахиана бразильера № 1»; дух музыки знаменитого немца здесь слился с духом бразильской народной музыки.

Бразилия дала миру и великого художника в лице Кандиду Портинари (р. 1903). Как и Вилья-Лобус, Портинари черпал свое вдохновение в основном в своей экзотической отчизне и ее разнородном населении. В своих произведениях, создаваемых с необычайной плодовитостью и охватывающих все стили – от примитивизма до классики, – Портинари изобразил буквально все стороны бразильской жизни. Бросается в глаза, что художник делает упор на суровую правду жизни непривилегированных слоев населения. Одним из величайших живописных полотен Портинари является картине «Кофе», с могучей силой изображающая портовых грузчиков и обнаруживающая тяготение автора к резким, крупномасштабным формам. Монументальное и оригинальное творчество Портинари делает его «одним из самых одаренных среди ныне здравствующих художников» (Роберт К. Смит).

III. ЖЕТУЛИУ ВАРГАС И РАЗВИТИЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ (С 1930 ГОДА ПО НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ)

Восстание 1930 года. Основной причиной восстания 1930 года явилась непреклонная решимость новых промышленных лидеров, магнатов скотоводства, владельцев плантаций какао и сахара, а также организованного рабочего класса положить конец господству коалиции Сан-Паулу – Минас-Жераис. Промышленникам было совершенно ясно, что сама Бразилия, при условии развития ее внутренних ресурсов, могла служить достаточным национальным рынком для сбыта продукции бразильской промышленности. Но этот путь был закрыт ввиду зависимости Бразилии от экспорта, главными статьями которого служили кофе и минералы, что вынуждало открывать страну для потока иностранных товаров и тем самым парализовало развитие отечественного промышленного производства. В то же время, не имея доступа к участию в управлении страной, бразильские промышленники оказывались бессильны провести законодательствo, которое стимулировало бы их собственный рост путем установления запретительных таможенных пошлин на иностранные товары.

Рабочий класс удостаивался со стороны правительства еще меньшего внимания. Мало того, что рабочие в текстильной промышленности, на пристанях, на транспорте и во всех городских и сельских предприятиях и плантациях получали низкую заработную плату; высокий уровень цен на импортируемые товары вынуждал их отказывать себе даже в предметах первой необходимости. Чтобы защитить свои интересы, они стали в 1920-х годах на путь организации рабочих профсоюзов и образования политических партий. В 1929 году рабочие Порту-Алегри, где губернатором был Жетулиу Варгас, основали Рабочую партию Бразилии. В том же самом году рабочие многочисленных промышленных предприятий Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро создали Всеобщую конфедерацию труда Бразилии, а профсоюзы, не вошедшие в это объединение, образовали Национальную конфедерацию труда. На конгрессе Рабочей партии, созванном в июле 1930 года в Рио-де-Жанейро, были представлены 614 различных рабочих организаций, объединявших в своих рядах почти 340 тысяч членов. Самыми крупными из них являлись профсоюз торговых служащих, куда входило 86 тысяч членов, профсоюз текстильщиков, насчитывавший 70 тысяч членов, и 38 других профсоюзов, число членов в которых составляло 40 тысяч человек.

Все эти могущественные силы решительно выступили против коалиции; в то же время успеху переворота содействовал раскол в радах самой официальной партии. Минас-Жераис, выбор которого пал на Антониу Карлуса да Андрада, к этому времени стал недоволен тем, что внутри коалиции господствующие позиции принадлежали штату Сан-Паулу. В результате, когда правительственная партия выдвинула кандидатуру президента штата Сан-Паулу Жулиу Престеса, представители Минас-Жераиса демонстративно покинули зал заседаний съезда.

Оппозиция, куда вошли многие политические деятели, представляв- шие промышленность, скотоводство, производство сахара, какао и другие отрасли экономики, в июле 1930 года собралась на съезд в Рио-де- Жанейро для организации новой партии – Либерального альянса. В качестве своего кандидата на пост президента Либеральной альянс выдвинул Жетулиу Варгаса, который добился выдающихся достижений в качестве губернатора штата Риу-Гранди-ду-Сул. Платформа Либерального альянса четко формировала цели новых общественных групп, возникших в результате тех экономических перемен, которые произошли в годы первой мировой войны и в послевоенный период. Среди прочего программа предусматривала право народа избирать своего собственного президента без всякого диктата со стороны правящей партии. Программа заявляла, что поддержка должна оказываться не только производству кофе, но и земледелию и что необходимо взять под защиту национальную промышленность с целью стимулировать производство отечественных промышленных товаров. В области финансов чаяния промышленных лидеров получили выражение в требовании стабилизировать валюту и сбалансировать бюджет путем расширения отечественного производства. Влияние рабочего класса сказывалось в предложениях сделать участие в выборах обязательным, ввести тайное голосование, осуществить широкие мероприятия в области государственного просвещения и медицинского обслуживания населения, а также провести амнистию рабочих лидеров, высланных Бернардесом и Луисом.

Когда в марте 1930 года состоялись выборы, по официальным правительственным данным выходило, что Жулиу Престе получил 1.089.949 голосов, а Жетулиу Варгас – только 745.032 голоса. Освалду Аранья, руководитель избирательной кампании Варгаса, немедленно обвинил правительство в том, что оно опубликовало сфальсифицированные данные. Варгас, находившийся в столице штата Риу-Гранди-ду-Сул – Порту-Агери, выехал поездом в Рио-де-Жанейро. Тем временем в самом Рио-де-Жанейро генерал Гоис Монтейру, глава военной группировки, принудил Вашингтона Луиса выйти в отставку. В этой обстановке в ноябре 1930 года Варгас был назначен временным президентом.

Диктатура Варгаса (1930-1945). На протяжении первых четырех лет, до 1934 года, когда бразильский конгресс провозгласил конституцию, Варгас правил в качестве временного президента. За эти годы он осуществил в декретном порядке ряд коренных реформ, которые позднее были облечены в форму законов. Самой значительной их них была реформа, уничтожившая право штатов на взимание внутренних таможенных пошлин и экспортных налогов; тем самым центральное правительство получило источник налогов, соизмеримый с его обязательствами. На втором месте по значению стояли декреты, предусматривавшие ограничение посадок кофейных деревьев и уничтожение колоссальных излишков, накопившихся за предыдущие годы, вместо их покупки. В результате к 1934 году было сожжено или выброшено в океан свыше 29 миллионов мешков кофе, преимущественно низших сортов. Другие декреты сократили производство сахара, которое было возрождено первой мировой войной.

В одном ряду с этими ограничительными мероприятиями стоял ряд других, ставивших своей целью стимулировать путем предоставления субсидий такие отрасли экономики, как скотоводство, шелковая промышленность, лесное хозяйство, производство какао и хлопководство. Формой помощи предприятиям обрабатывающей промышленности явилась защита их от иностранной конкуренции; развитию их содействовали и строгие законы, обязывавшие иностранные корпорации использовать бразильские сырьевые материалы и увеличить долю бразильцев в составе персонала своих предприятий.

Свою политическую власть Варгас осуществлял при помощи «интервенторов» [временные администраторы штатов, назначенные президентом страны]; заменив прежние органы исполнительной власти штатов, «интервенторы» препятствовали старому политическому аппарату организовать контрпереворот, а также проводили в жизнь те правительственные мероприятия, о которых речь шла выше. В центральном правительстве Варгас активно опирался на промышленных и политических лидеров, представлявших различные экономические группы, за исключением рабочего класса.

Первая попытка поднять восстание против нового режима была предпринята в 1932 году в Сан-Паулу. Могущественная кофейная олигархия этого штата была разъярена тем, что она разом лишилась контроля над правительством и права взимать экспортные налоги, что составляло главный источник доходов штата. Как бывшие правители Бразилии, они питали лютую злобу к «интервентору», управлявшему штатом, главная обязанность которого заключалась в сокращении производства кофе. На сторону олигархии, но по совершенно иным причинам, стал рабочий класс, который нес тяжелые лишения в условиях кризиса и был возмущен тем, что Варгас не принял никаких мер для облегчения его участи. Олигархические лидеры Сан-Паулу заключили соглашения с аналогичными элементами в штатах Минас-Жераис и Риу-Гранди-ду-Сул, но в самый последний момент последние отошли в сторону, так как Варгас пошел им на уступки. Когда федеральная армия вторглась на территорию штата, свыше 200 тысяч фабричных рабочих и членов их семей вступили добровольцами в наскоро сколоченную армию Сан-Паулу или переключились на производство вооружения. В течение 48 дней Сан-Паулу сдерживал натиск войск Варгаса, но по мере того, как руководство восстанием все более и более переходило в руки отлично организованных профсоюзов, энтузиазм его богатых приверженцев стал заметно остывать. Этот раскол в рядах восставших помог Варгасу нанести поражение вооруженным силам штата и положил конец мятежу.

Пожалуй, самым важным результатом восстания в Сан-Паулу явилось то, что Варгас принял решение созвать учредительное собрание для разработки новой конституции. В выборах делегатов приняло участие 50 партий, причем впервые в истории Бразилии право голоса получили женщины. Главное значение конституции, разработанной этим собранием и провозглашенной в 1934 году, заключалось в том, что она воплотила цели восстания 1930 года (за исключением целей рабочего класса), то есть расширение представительства других экономических групп Бразилии, помимо магнатов традиционного кофейного производства и горнодобывающей промышленности.

Конституция предусматривала федеральный республиканский строй. Президент избирался на четыре года без права переизбрания на следующий срок; он имел право назначать государственных министров. Законодательное собрание состояло из двух палат, которые избирались также сроком на четыре года. Избирательное право было всеобщим для зарегистрированных грамотных граждан мужского и женского пола, но указанный ценз фактически закрывал доступ к избирательным урнам почти 80% населения.

Конституция свидетельствовала также, что власть Варгаса как диктатора была далеко не полной. Она ограничивалась рядом положений. Одно из них заключалась в том, что президент мог быть избран только на один срок. Второе обязывало президента запрашивать у федерального верховного суда полномочия на вмешательство в дела штатов, испытывающих финансовые затруднения. Было в ней и такое положение, которое обязывало президента запрашивать согласие палаты депутатов на назначение «интервенторов». Кроме того, по конституции «интервентор» был обязан соблюдать местные законы, а если и отменять их действия, то только временно. Рядом ограничений было оговорено и право президента провозглашать осадное положение. Наконец подсчет голосов на выборах президента (проводившихся, кстати, на основе системы тайного, обязательного и прямого голосования, в чем, возможно, отразилось влияние аргентинского закона Саэнса Пенья) был прерогативой специального, независимого от конгресса органа, председателем которого являлся вице- председатель верховного суда.

С особой силой влияние новых группировок, в первую очередь промышленников, проявилось в экономических установлениях конституции. Она предусматривала, что предоставлять концессии на эксплуатацию рудников и гидроэлектрической энергии имели право только федеральные власти, а не власти штатов, причем получить эти концессии разрешалось лишь бразильцам или компаниям, созданным на основе бразильского законодательства. Далее, все иностранные концерны в Бразилии должны были быть преобразованы в бразильские.

Несмотря на то, что конституция эта была отменена Варгасом в 1937 году и заменена другой, она имеет несомненное значение, так как знаменует собой шаг вперед в процессе экономического освобождения Бразилии, с одной стороны, от ограничительной политики группировок Минас-Жераис – Сан-Паулу, с другой – от владычества иностранных держав, под бременем которого страна находилась прежде в силу своей зависимости от иностранных займов. Конституция свидетельствует также о том, что в связи с ограничением власти президента и предоставлением ряда прав штатам могущество политических олигархий штатов отнюдь не было сломлено. Этот факт послужил одной из причин отмены конституции Варгасом в 1937 году, ибо он сам намекал на возможность такого шага, когда конституция была передана ему на рассмотрение.

После провозглашения конституции, в соответствии с ее установлениями, 17 июля 1934 года Варгас стал президентом. На протяжении последующих трех лет он проводил в жизнь свою программу развития реcypcoв Бразилии на той широкой основе, которая была заложена конституцией. В своей политике, однако, он, как и прежде, проявлял полное безразличие к рабочему классу, который тяжело пострадал от кризиса и остро нуждался в помощи. Так как положение продолжало ухудшаться, на севере, в Натале, вспыхнули волнения. К восстанию, в котором ведущую роль играли коммунисты, возглавляемые Луисом Карло- сом Престесом, примкнул ряд крупных рабочих профсоюзов в столице и Сан-Паулу, в первую очередь профсоюз портовых грузчиков. Это восстание имело и другие, международные аспекты, а именно протест (к которому присоединились многие либеральные политические лидеры) против терпимого отношения правительства к бразильскому фашистскому движению, получившему название «интегрализма». Варгас в ответ на восстание объявил осадное положение, беспощадно сокрушил мятежи и приговорил Престеса, захваченного в плен, фактически к пожизненному заключению.

Деятельное участие в подавлении этого рабочего восстания приняли бразильские «интегралисты», во главе которых стоял Плиниу Салгаду, опасный мистик. Сразу же после этого, опираясь на поддержку германского посольства и других нацистских организаций, Салгаду стал кандидатом на пост президента на предстоящих выборах. В то же самое время многие либералы, испытывавшие искреннюю тревогу по поводу опасности нацистского движения в Бразилии, перешли на сторону рабочего класса и образовали партию «Демократический союз». Варгас выдвинул в качестве официального правительственного кандидата министра транспорта Жозе Америка ди Амейда. В Сан-Паулу партия «Демократический союз» выступила в пользу кандидатуры Аманду Сальеса, которого поддерживал губернатор штата Риу-Гранди-ду-Сул генерал Флорес да Кунья.

Жозе Америка оказался бездарным политиком, и уже вскоре стало совершенно ясно, что у него нет никаких шансов на успех. Генерал Флорес да Кунья – а он был самой могущественной силой, стоявшей за спиной Сальеса – был вынужден бежать в Монтевидео, когда Варгас направил войска, занявшие важнейшие пункты штата Риу-Гранди-ду-Сул. Так как осталась единственная кандидатура – Плиниу Салгаду, Варгас предпринял крутые меры, чтобы не допустить победы на выборах лидера элементов, не скрывавших своей симпатии к державам «оси». Он отменил выборы и провозгласил новую конституцию.

Конституция 1937 года. Отличие конституции 1937 года от конституции 1934 года заключалось в том, что она сосредоточила гораздо больше власти в руках федерального правительства. По форме конституция являлась федерально-республиканской. Законодательное собрание состояло из двух палат. Палата депутатов избиралась на основе многостепенных выборов. Место сената занял Федеральный совет, члены которого избирались от каждого штата палатой депутатов. Остальные 10 членов совета назначались президентом. Конституция, далее, предусматривала создание при президенте Совета национальной экономики (с совещательными правами), куда должны были войти представители от предпринимателей и рабочих. Тенденция централизации власти с особой силой проявилась в том пункте конституции, который предусматривал создание органа для координации закупочных операций и направления средств на осуществление мероприятий, полезных для государства. Орган этот, получивший название Департамента государственной службы (DASP), был облечен и рядом других прав, которые передали в его руки власть фактически над всеми административными функция правительства, ограничиваемую лишь контролем президента. Конституция передала в руки центрального правительства еще одну функцию – контроль над начальным образованием.

Корпоративный характер новой конституции получил выражение в тех ее установлениях, которыми было разрешено образование синдикатов и их последующее объединение в федерации, что обеспечивало им представительство в системе управления страной. Из 15 созданных таким образом федераций, охвативших промышленность, торговлю, сухопутный, морской и воздушный транспорт, предприятия связи, кредитные учреждения, органы образования в земледелия, а также лиц свободных профессий, семь представляли предпринимателей, семь – рабочих, а одна объединяла лиц свободных профессий. В рамках этой системы государственного управления, при которой целый ряд общественных и экономических групп до 1930 года вообще не имел голоса, Варгас смог приступить к осуществлению программ, направленных на развитие ресурсов своей огромной страны.

Однако с самого начала своего нового президентства Варгас столкнулся с попыткой лишить его власти. Быстрота, с какой он отменил выборы, чтобы не допустить избрания Плиниу Салгаду, разъярила «интегралистов», которые в мае 1939 года предприняли дерзкую попытку совершить государственный переворот и убить самого Варгаса. Президент действовал без промедлений; он закрыл главное управление и местные центры организации, конфисковал ее архивы, выслал из страны Плиниу Салгаду и разорвал дипломатические отношения с нацистской Германией. К удивлению Варгаса, рабочий класс, который он так беспощадно сокрушил в 1936 году, приветствовал его действия, так как трудящиеся массы питали неподдельный страх перед перспективой превращения Бразилии в фашистское государство.

Индустриализация в правление Варгаса. За те несколько лет, которые прошли до возникновения второй мировой войны в 1939 году, Варгас приступил к осуществлению широкой программы индустриализации Бразилии и добился многого на этом пути. Были приняты законы, обязавшие все иностранные деловые концерны иметь в составе своего персонала более половины бразильцев. С целью стимулировать внутренне потребление правительство выступило инициатором воспитательной программы под лозунгом «покупайте бразильское». Но еще большее значение для нормализации экономики Бразилии имело проведенное по приказу Варгаса всестороннее обследование ресурсов страны. В результате разведывательных работ были обнаружены крупные залежи полезных ископаемых, о которых почти ничего не было известно, хотя о существовании их писали уже ученые XIX столетия. В Минас-Жераисе, историческом центре горнодобывающей промышленности, и соседних штатах были открыты миллионы тонн бокситов, служащих сырьем для производства алюминия. Минас-Жераис оказался также богат железной рудой с содержанием железа до 70%, Залежи железа, хотя и не такие богатые, были открыты и в штатах Сан-Паулу, Санта-Катарина, Эспириту-Санту, Гояс и Риу-Гранди-ду-Сул. В целом, по полученным данным, запасы железа в Бразилии составляют четвертую часть всех мировых запасов этого минерала. В штата Баия и Сан-Паулу были обнаружены богатые залежи никеля и слюдяных пиритов, служащих сырьем для производства серной кислоты. В Минас-Жераисе оказались еще большие запасы слюды, а также редкого металла – циркония, используемого для производства стали. Пожалуй, еще большее значение имело открытие в Минас-Жераисе крупных залежей марганца, дополненных значительными запасами этого минерала в соседних штатах Мату-Гросу, Баия и Гояс. Кроме того, в результате обследования новый толчок получила добыча промышленных алмазов в Минас-Жераисе, – а Бразилия является главным поставщиком их на мировые рынки.

Открытия были сделаны и в других районах Бразилии; в Сан-Паулу и Гоясе было обнаружено золото, а в том же Сан-Паулу и ряде других штатов, в первую очередь Риу-Гранди-ду-Сул, оказались крупные запасы угля, хотя и низкого качества. Нефть и горючие сланцы (правда, в незначительных количествах) были разведаны в штате Баия; геологические данные свидетельствуют о наличии залежей других полезных ископаемых также в Сеаре, Мату-Гросу и штатах, южные районы которых граничат с Амазонкой. В северной части Бразилии был обнаружен диатомит, используемый для производства взрывчатых веществ, а в Сан-Паулу, экономический облик которого определяется земледелием, удалось открыть крупные запасы апатита, ценного содержащимися в нем фосфатами.

Когда обследование было завершено, а данные его обработаны, оно послужило основой для составления всеобъемлющего пятилетнего плана развития Бразилии, к осуществлению которого приступили в 1940 году. Наибольшее значение в этой программе имело предложение выстроить завод черной металлургии для использования сказочно богатых залежей железных руд в Минас-Жераисе. Эти чаяния были поставлены на реальную почву в сентябре 1940 года, когда Бразилия получила заем в 20 миллионов долларов у Соединенных Штатов; эту сумму она более чем удвоила за счет собственных ассигнований, составивших 25 миллионов долларов. Экспортно-импортный банк взял под свой контроль выполнение операций по закупке материалов, а сооружение самого завода (который в конечном счете должен будет перейти в полную собственность Бразилии) приняла на себя «Бетлихем стил компании». Местом строительства предприятия была выбрана в конце концов Волта-Редонда в 90 милях к западу от Рио-де-Жанейро, куда удобно подвозить руду из богатейших месторождений Итабиры. В 1946 году завод выдал первую сталь.

Общая стоимость промышленного производства всей Бразилии в 1943 году составила 1,5 миллиарда долларов. Производили эти богатства 60 тысяч промышленных предприятий. Заняты в них были, по оценке 1940 года, 1412 тысяч человек, в то время как в 1930 году число рабочих составляло лишь 500 тысяч. Минимальная заработная плата, по статистическим данным, колебалась от 270 крузейро (13,5 долларов) в месяц до трети этого количества, в зависимости от стоимости жизни в соответствующей местности. Среди иностранных компаний, действующих в Бразилии, насчитывалось 16 ведущих американских фирм, в том числе "Дженерал моторс», «Форд», «Армор», «Вильсон», «Свифт», «Джонсон энд Джонсон», «Бейтс вэлв», «Престолайт», «Гудйир», «Дженерал электрик», «Файрстон», «Хобарт-Дейтон», «Дюпон», «Эссо», «Интернэшенл харвестер» и «Ферроинэмел», не считая таких универсальных торговых предприятий, как магазины Вулворта.

Своей политикой Варгас не только заложил основу для развития бразильской промышленности; он дал также наглядное доказательство своей заботы о благосостоянии бразильских трудящихся классов, ведя в действие в 1943 году трудовой кодекс – хартию, которая принадлежит к числу наиболее прогрессивных кодексов в мире. Кодекс предусматривает восьмичасовой рабочий день и равную оплату за равный труд для граждан обоего пола, устанавливает минимум заработной платы и включает в себя законы, легализовавшие и облегчившие организацию профсоюзов. Кодексом утверждена система социального страхования, которое охватывает трудящихся, занятых в промышленности, на транспорте, и торговых и финансовых учреждениях; среди прочих своих установлений она предусматривает создание 32 различных пенсионных фондов для разных категорий трудящихся. Кодекс включает в себя правила, регулирующие условия применения детского труда; что же касается женщин, занятых в промышленности, то им предоставляются отпуска по беременности с полным сохранением заработной платы продолжительностью в шесть недель до и после родов. Хартия 1943 года наряду с установлением конституции, признававшими за рабочим классом право на участие в управлении страной, заложила основу для искреннего сотрудничества бразильских трудящихся в войне против держав «оси».

Лесное хозяйство и земледелие. Правительство Варгаса стимулировало также расширение и использование колоссальных лесных ресурсов Бразилии. Программа индустриализации потребовала возрождения каучукового промысла. Было найдено новое применение для раскинувшихся огромными массивами сосновых лесов Бразилии, а также лесов твердых и ароматических пород. Непрерывно росло производство материалов из знаменитой пальмы карнауба, которую Гумбольдт назвал «древом жизни»; получаемое из этой пальмы волокно использовалось для изготовления веревок, мешков, гамаков, одеял, а также метел, стволы ее – в качестве балок мостов и столбов для изгородей, а карнаубский воск служил главной составной частью при изготовлении мастики, мазей, помад, масел, мыла, пикриновой кислоты и материалов для производства кинопленки. В области земледелия наряду с расширением площадей под «йерба мате» и маниоком (последний заменяет большинству бразильцев хлеб) правительство содействовало увеличению производства фруктов – бананов, ананасов и винограда; в том же плане надо отметить развитие виноделия (наибольшей славой пользуются сорта вин, выделываемые из винограда Кашиаса в Риу-Гранди-ду-Сул), а также расширение плантаций чая, табака и какао, причем производство последнего продукта только в южных районах штата Баия к 1945 году достигло 100 тысяч тонн.

Однако ведущее значение в области земледелия сохранили исторические культуры – сахар, хлопок и кофе. В результате мероприятий, осуществленных Варгасом, производство кофе было ограничено, так что доля этого продукта в экспорте Бразилии сократилась с 71% в 1931 году до 45% в 1940 году; в то же время рынки сбыта кофе были стабилизированы в результате кофейного соглашения, заключенного 28 ноября 1940 года. В соответствии с этим международным соглашением (участниками его являются США как главный потребитель кофе, страны Центральной Америки и Карибского бассейна, а также Мексика, Венесуэла, Колумбия и Перу) Бразилия получила гарантированный рынок для сбыта 9300 тысяч мешков в год.

Просвещение. Энергичное стремление индустриализировать Бразилию потребовало значительного расширения сети учебных заведений. Начало этому было положено в первый же год пребывания Варгаса у власти (1930 год), когда в стране насчитывалось всего лишь 27 тысяч начальных школ. К 1945 году число их почти удвоилось, достигнув 50 тысяч. Большая часть этого прироста приходится на период после 1934 года, когда центральное правительство создало общегосударственную систему просвещения. Расширялась сеть средних школ, а количество профессиональных училищ более чем удвоилось, так что общее число их превысило 2 тысячи. Увеличилось и общее количество учащихся – в 1920 году их насчитывалось 2,5 миллиона, а в 1945 – почти 4,5 миллиона.

Для руководства всей этой многообразной деятельностью правительство создало целый ряд просветительных учреждений. Наибольшее значение среди них имел Национальный совет образования (с совещательными правами), находившийся при министерстве просвещения; члены его комплектовались из представителей правительственных и частных учреждений. Совету удалось добиться принятия закона, по которому образование стало бесплатным и обязательным. Федеральное правительство получило право определять общие цели, а именно цели физического, умственного и морального воспитания детей, а штаты, которым была оказана помощь за счет федерального бюджета, непосредственно руководили делом начального образования. Было предусмотрено также создание педагогических училищ во всех штатах и большого числа агрономических колледжей.

Неотъемлемую часть деятельности в области просвещения, коснувшуюся по существу всех граждан, составила широкая программа, которая получила название «бразилизации». Цель ее заключалась в том, чтобы привить разнообразным элементам населения Бразилии понимание культуры страны и значения правильного использования национальных ресурсов. Среди специальных задач программы на первом месте стояло преподавание португальского языка во всех бразильских школах.

Среднее и высшее образование также было приведено в соответствие с потребностями растущей экономики Бразилии. Декретом 1942 года была утверждена единая система среднего образования по всей стране, ставившая своей целью развивать способности учащихся, прививать им патриотические и гуманные чувства и давать знания в объеме, необходимом для получения специального образования в высшей школе. Физическая культура и общеобразовательные предметы являются для учащихся обязательными, а религиозное образование должно вестись в соответствии с их убеждениями.

Не было оставлено без внимания и высшее образование. В 1930- 1931 годах в первом бразильском университете – Рио-де-Жанейрском – были созданы различные отделения искусств и прикладных наук («профессиональные школы»). В 1937 году вступил в силу федеральный закон, по которому это учебное заведение было расширено в целях охвата всех основных областей науки и искусства и преобразовано в Бразильский университет. Были расширены также университеты штатов; для того чтобы они могли удовлетворять потребностям, порожденным ускоряющимся процессом модернизации Бразилии, к их прежним факультетам – юридическому, медицинскому и инженерному – были прибавлены такие факультеты, как агрономический, ветеринарный, стоматологический, фармакологический и политехнический.

Внешняя торговля. Усилия правительства Варгаса, направленные на то, чтобы поднять Бразилию за счет ее собственных ресурсов, положить конец такому положению в ее экономике, когда последняя зиждилась только на монокультурном сельском хозяйстве, и претворить в жизнь широкую программу индустриализации, – все эти усилия привели к быстрому росту внешней торговли страны. Испытываемой Бразилией нуждой в машинном оборудовании, промышленных товарах и инструментах воспользовалась Германия, которая как раз в те годы ускорила свои военные приготовления; поставляя промышленные товары по торговому соглашению 1934 года, нацисты получали в обмен какао, кофе, сахар, каучук, продукты земледелия и лесоматериалы, а также минеральное сырье и говядину. Германия служила для Бразилии основным поставщиком железнодорожного оборудования, а германская химическая промышленность успешно вытесняла своих конкурентов на бразильских рынках. Однако серьезным недостатком этого соглашения является его меновой характер. Бразилия не получала за свои товары золота, на которое она могла бы приобретать необходимое оборудование на других рынках. Доля Англии во внешней торговле Бразилии снизилась. Что же касается Соединенных Штатов, то они укрепили позиции в период президентства Рузвельта, заключив двухстороннее торговое соглашение 1934 года. Оно дало возможность Бразилии продавать свои товары, в первую очередь кофе, за золото. К 1934 году торговля Бразилии с Соединенными Штатами выросла почти до 80 миллионов долларов, что составляло около половины объема ее торговли с Германией. Когда же в следующем году разразилась вторая мировая война, торговля с Германией в условиях английской блокады быстро пошла на убыль, а торговля с Соединенными Штатами соответственно увеличилась.

Вторая мировая война и Бразилия. Пожалуй, самым значительным последствием второй мировой войны для Бразилии явилось то, что она дала новый толчок программе индустриализации страны. Как уже было отмечено ранее, именно в годы войны Бразилия соорудила свой первый завод черной металлургии. Потеря рынков сбыта в центральной Европе, явившаяся результатом английской блокады, нанесла Бразилии тяжелый удар, но на помощь ей пришли Соединенные Штаты, предоставившие через посредство Экспортно-импортного банка заем в 19 миллионов долларов. Это событие ознаменовало собой установление все более и более дружественных отношений между обоими государствами.

Бразилия играла важную роль в осуществлении выдвинутой Соединенными Штатами программы обороны американского полушария. Еще до начала войны она энергично поддержала соглашения, заключенные с этой целью на предвоенных панамериканских конференциях. В итоге, когда 7 декабря 1941 года Япония совершила нападение на Соединенные Штаты, Бразилия разослала приглашения министрам иностранных дел различных американских государств, которые собрались в январе 1942 года в Рио-де-Жанейро, чтобы выработать основы политики обороны континента. Бразилия показала пример выполнения главной резолюции конференции в Рио-де-Жанейро – о разрыве дипломатических отношений с державами «оси» или объявлении им войны, разорвав еще до окончания заседаний конференции дипломатические отношения с Германией. Не меньшее значение имело и то, что в связи с переходом сырьевых ресурсов юго-западной части Тихого океана в руки японских завоевателей Бразилия в серии соглашений, заключенных с Соединенными Штатами, предоставила в распоряжение Объединенных наций свои сельскохозяйственные товары (каучук, копру, основные виды жиров, ореховое масло, какао, сахар, хлопок), лесоматериалы и ископаемые (бериллий, кристаллический кварц, слюду и т. д.). Когда в ответ на эту помощь и предоставление баз Германия потопила несколько бразильских судов, Бразилия в ноябре 1942 года объявила Германии войну.

В марте 1942 года Бразилия создала авиационную базу в Натале. Эта база была выстроена совместно с Соединенными Штатами и стала крупнейшей в мире базой для транспортировки грузов и войск. Авиационные базы были сооружены также в Ресифи, Белеме, Форталезе и Баие. Базы эти не только сыграли решающую роль в разгроме Роммеля в Сенерпой Африке; на протяжении всей войны Объединенные нации пользовались Наталом и Ресифи как промежуточными пунктами для транспортировки войск и важнейших военных материалов (объем перевозок последних в последние шесть месяцев 1944 года достиг 22 миллионов фунтов). Кроме того, Бразилия быстро увеличивала собственную армию, так, что к 1943 году она располагала двумя линкорами, двумя крейсерами, десятью миноносцами, шестью торпедными катерами и четырьмя подводными лодками, а также крупными и боеспособными военно-воздушными силами. Армия ее насчитывала 100 тысяч человек при резерве в 300 тысяч.

Вооруженные силы Бразилии провели ряд эффективных операций. Ее военно-морской флот патрулировал морские пути в южной части Атлантического океана и конвоировал торговые корабли. В октябре 1944 года флот и военно-воздушные силы Бразилии полностью взяли на себя патрулирование в южной части Атлантики, чтобы высвободить боевые соединения Соединенных Штатов для ведения операций на тихоокеанском театре против Японии. Суда береговой патрульной службы Бразилии спасали жертвы торпедированных кораблей, а ее военно-воздушные силы потопили или повредили большое число германских подводных лодок. Венцом военных усилий Бразилии явилось создание дивизии, которая должна была принять участие в военных операциях в Европе. Немцы подняли эту идею на смех, издевательски заявив, что к тому времени, когда бразильские солдаты станут сражаться в Европе, змея научится раскуривать трубку. Когда бразильская дивизия численностью в 25 тысяч человек, оснащенная всем, вплоть до врачей, медицинских сестер и больничного оборудования, в июле 1944 года высадились в Италии, бразильцы испытали удовлетворение, развернув перед изумленными немцами свою дивизионную эмблему – змею, раскуривающую трубку! На фронте бразильцы не только продемонстрировали доблесть в бою, но и захватили в плен более 20 тысяч вражеских солдат – почти столько же, сколько насчитывала сама дивизия.

Свержение Варгаса (октябрь 1945 года). По мере того как война приближалась к концу, Варгас стал сталкиваться с растущими требованиями положить конец своей затянувшейся диктатуре и восстановить режим демократического правления. Рабочий класс жаждал, чтобы главные пункты завоеванного им в тяжкой борьбе кодекса были включены в национальную конституцию. В итоге в феврале 1945 года Варгас заявил о намерении сложить с себя свои полномочия и назначил президентские выборы на 2 декабря. Сразу же после этого заявления политические партии Бразилии развернули деятельность по отбору кандидатов. Внутри самой группировки Варгаса консервативное крыло выдвинуло Гаспаpa Эурику Дутра в качестве официального кандидата Социал-демократической партии. Оппозиция создала Национально-демократический союз и выставила своим кандидатом Эдуарду Гомеса, который блестяще зарекомендовал себя как организатор бразильских военно-воздушных сил в годы войны. Обе эти партии, консервативные по своему характеру, поддерживали программы, более или менее совпадение с программой самого Варгаса, а именно: расширение сети учебных заведений, снижение налогов на предметы первой необходимости, развитие ресурсов Бразилии с помощью иностранного капитала, повышение таможенных тарифов для защиты бразильской промышленности, и настойчиво добивались от Объединенных наций, чтобы они признали Бразилию великой державой.

Когда в мае 1945 года завершилась европейская война, конфликты между приверженцами Варгаса и консерваторами, поддерживавшими Дутра, стали приобретать все большую остроту; яблоком раздора послужил вопрос о том, какую политику следует избрать в связи с ростом безработицы, массовыми банкротствами и выдвижением требований о новых реформах со стороны рабочего класса. Что касается последнего пункта, то было известно, что Варгас сочувственно относился к предложениям о проведении новых реформ в интересах трудящихся. В этом критическом положении Варгас предложил отсрочить выборы. Одновременно он легализовал коммунистическую партию и освободил из тюрьмы Луиса Карлоса Престеса. Опасаясь, что влиятельные рабочие организации, поддерживавшие Варгаса, и коммунистические силы смогут прийти к соглашению, немногочисленная группа консерваторов, состоявшая в большинстве своем из представителей армии во главе с генералом Педру Гонсом Монтейру, 29 октября осуществила государственный переворот, в результате которого Варгас был смещен с поста президента, а во главе правительства, впредь до выборов, назначенных на 2 декабря, поставлен председатель верховного суда Жозе Линьярис.

Линьярис сместил главных приверженцев Варгаса, в том числе «интервентеров» в штатах, а также мэров и начальников полиции в крупнейших городах с занимаемых ими постов. Он отобрал судей для подсчета голосов в муниципалитетах вместо официальных правительственных чиновников. В этой обстановке состоялись выборы, которые, по общему мнению, явились одними из самых честных во всей истории Бразилии. Дутра, к удивлению многих, одержал победу с весьма значительным большинство в миллион голосов из поданных 8 миллионов. Кандидат коммунистов собрал свыше 600 тысяч голосов; так неожиданно обнаружилось, что Коммунистическая партия Бразилии являлась самой крупной из коммунистических партий всего западного полушария.

Президентство Дутра (1946-1950). Дутра вступил в должность президента 31 января 1946 года. Его конгресс сразу же принялся за разработку новой конституции. Конституция эта была приведена в соответствие с достигнутым уровнем развития бразильской демократии. Она предусматривала обычное разделение властей – законодательной, судебной и исполнительной. Срок полномочий президента был установлен в четыре года; выбирался он прямым голосованием граждан как мужского, так и женского пола, без права немедленного переизбрания. Члены конгресса избирались сроком на три года, сенаторы – на девять лет. Конституция предусматривала программу социальных реформ, признавала за рабочим классом право на организацию и на заключение коллек- тивных договоров между профсоюзами и предпринимателями, разрешала экспроприацию необрабатываемых земель для их перераспределения, содержала многочисленные положения об участии иностранного капитала в предприятиях обрабатывающей и горнодобывающей промышленности, банковских учреждений, гидроэлектростанциях и страховых компаниях, наконец, либерализировала таможенную политику; правда, монополии были запрещены. Во многих отношениях конституция была основана на на конституции Соединенных Штатов: она содержала билль о правах, предусматривала свободу печати, слова и совести, ограждала граждан от незаконного ареста и гарантировала право собственности. Однако конституция запретила политические партии, враждебные демократической форме правления. Вместе с тем конституция несла на себе сильнейшую печать бразильских концепций; она предоставляла правительству право монополизировать любую отрасль промышленности, регулировать пользование собственностью и предпринимать меры против злоупотребления экономическим могуществом. Наконец, конституция резко ограничивала права президента в условиях осадного положения.

Импульс к индустриализации, приданный Бразилии Варгасом, получил дальнейшее развитие со стороны Дутры. В 1946 году Дутра открыл громадный завод черной металлургии в Волта-Редонде, строительство которого было начато еще в 1940 году. В связи с окончанием войны Бразилия, ощущавшая острую нехватку промышленных товаров, в годы пребывания Дутра у власти приступила к осуществлению широкой программы строительства новых промышленных предприятий. Благоприятные условия для этого были созданы тем, что в годы войны Бразилия накопила 650 миллионов долларов за счет увеличения золотых запасов и полученных займов; воспользовавшись этим, Дутра снял все ограничения в деле приобретения продовольственных товаров, нефти и машинного оборудования для фабрик, предприятий металлообрабатывающей и умышленности, развития электростанций, земледелия и сооружения железных дорог и автострад.

Особенно большое значение имело завершение строительства автострады, связывающей Уругвай с прибрежным городом Салвадор. Отсюда автострада должна пройти еще дальше на север, к Наталу. Правительство Дутра выкупило также английские железные дороги (Леополдинскую магистраль и «Большую западную»). На западе было начато сооружение железной дороги в западном направлении до Корумбы и далее на Санта-Крус в Боливии, с тем, чтобы в конечном счете довести эта магистраль через Кочабамбу вплоть до Арики на чилийском побережье. Главное значение этого начинания заключается в том, что оно ставит своей целью обеспечить снабжение промышленных предприятий Сан-Паулу боливийской нефтью и положить начало хозяйственному освоению пограничных районов штата Мату-Гросу.

В политической области главной заботой правительства Дутра явились такие мероприятия, как индустриализация, покровительственные таможенные тарифы, займы и т. д., которые были направлены на поддержку интересов среднего класса в ущерб рабочему классу. Последний страдал от высокой стоимости жизни, нехватки товаров (часто продовольственных) и неудовлетворительных жилищных условий. Недовольство в среде рабочего класса подготовило почву для расширения влияния коммунистической партии. С особой очевидностью это обнаружилось на состоявшихся в январе 1947 года выборах в конгресс и органы власти штатов и муниципалитетов. На этих выборах коммунисты, повергнув в изумление всю Бразилию, собрали 800 тысяч голосов; они провели двух своих кандидатов в сенат и четырнадцать – в палату депутатов, получили довольно большое число мест в законодательных собраниях штатов и едва не добились большинства в городском совете Рио-де-Жанейро, а также приобрели сильные позиции во многих других муниципалитетах.

Партия предстала перед Верховным избирательным судом, который после больших споров объявил ее незаконной на том основании, что она «является орудием иностранного правительства». Вслед за тем президент, пустив в ход полицию и войска, закрыл ее коммунистические центры. На первых порах конгресс отказался исключить из числа своих членов коммунистов, избранных в законом порядке на выборах 1947 года, но в конце концов сделал это в 1948 году. Престес, руководитель партии, перешел на нелегальное положение.

К 1950 году Бразилия оказалась перед лицом кризиса. Бурное расточение резервов, накопленных страной в годы войны, поставило под угрозу стабильность валюты. Правительство Датру спешно ввело ограничения на все импортные операции, выдавая разрешения только на самые необходимые, и заключило ряд двухсторонних договоров, чтобы иметь новые рынки сбыта для товаров Бразилии. Когда, однако, в середине 1950 года раз

разилась война в Корее, цены на бразильские сырьевые материалы снова поднялись. В том же году состоялись президентские выборы.

Президентство Варгаса (1950-1954). Выборы 1950 года закончились внушительной победой Варгаса: он добился большинства в 16 штагах вместе с тем бразильский народ избрал конгресс, в котором господствующее положение занимали оппозиционные партии. Понимая, что единственная возможность править страной заключается в создании коалиционного правительства. Варгас предоставил в своем кабинете только одно место собственной Рабочей партии; четыре получила Социал-демократическая партия Дутра, которая располагала наибольшим количеством мест в конгрессе. Ряд постов, хотя и в меньшем числе, получили другие партии, в первую очередь Национально-демократический союз.

Политика, которую Варгас выдвинул для своего правительства, шла в двух основных направлениях: продолжение программы индустриализации, что составляло самую сокровенную мечту бразильцев, и настояние на том, чтобы рабочий класс получил должное признание в процессе развития страны. Раскрывая свои взгляды в первых речах, Варгас призывал бразильцев вкладывать свои капиталы в отечественную промышленность. Он обещал добиться получения займов у Экспортно-импортного банка и Международного банка реконструкции и развития (Всемирного банка), а также средств на основе «четвертого пункта» программы Трумэна. Подчеркивая зависимость Бразилии от кофе, хлопка и какао, Варгас намечал заключение новых двухсторонних договоров с иностранными государствами, достижение большего разнообразия экспорта, открытие новых рынков сбыта и расширение старых, наконец, развитие внутреннего рынка. Богатые элементы бразильского общества были встревожены обещанием Варгаса ввести новые налоги на их колоссальные прибыли, извлекавшиеся из спекулятивных сделок на черном рынке, и городские недвижимое имущество, стоимость которого непрерывно росла. В интересах рабочего класса Варгас требовал провести такие меры, как распространение действия трудового кодекса на сельскохозяйственных рабочих, создание системы медицинского обслуживания, осуществление в больших масштабах программы жилищного строительства, расширение сети начальных школ и помощь в деле индивидуального жилищного строительства. Варгас призывал рабочих, с целью оказать ему содействие в осуществлении этой программы, немедленно вступать в профсоюзы и обещал разрешить профсоюзам избирать собственные руководящие органы, назначать глав своих различных культурно-бытовых организаций и выбирать своих представителей в рабочие суды.

Варгас предъявил усиленный спрос на рабочую силу. Перепись, проведенная в Бразилии в 1950 году, обнаружила тенденцию массового бегства населения из сельских местностей и быстрого роста городских центров. Население Сан-Паулу, превысившее к этому времени 2259 тысяч человек, увеличилось по сравнению с переписью 1940 года на 73 процента; в Рио-де-Жанейро, который стоял на первом места в Бразилии по числу жителей, прирост составил 35 процентов, в Ресифи – 55 процентов, Аналогичные сдвиги наблюдались во всех других городских центрах. Бегство населения из сельского северо-восточного хинтерланда приняло прямо-таки катастрофические размеры; земледелие вследствие этого стало приходить в упадок, а наплыв жителей в городские центры породил трущобные условия, которые создавали благоприятную почву для роста влияния коммунизма.

В связи с дальнейшим претворением в жизнь своей программы индустриализации Варгас разработал пятилетний план; финансировать его он предложил, с одной стороны, за счет использования правительственных средств и привлечения местных капиталов, а с другой – путем получения займов в Соединенных Штатов, предоставляя последним широкие возможности приобретения бразильских сырьевых материалов. Планом были намечены капиталовложения в сумме одного миллиарда долларов. Соединенные Штаты откликнулись на предложение Варгаса, направив комиссию Эббинка для обследования ресурсов Бразилии, и создали совместно с Бразилией смешанную бразильско-американскую комиссию по экономическому развитию. Цель ее заключалась в том, чтобы сбалансировать обрабатывающую, горнодобывающую и энергетическую промышленность, транспорт и земледелие Бразилии, поскольку это имело существенное значение как для будущего самой Бразилии, так и для безопасности Соединенных Штатов. Последние имели в виду, что нехватка продуктов питания, инфляция и пренебрежение к интересам рабочего класса содействовали бы росту влияния коммунизма. Комиссия провела серию обследований с целью выявить насущные нужды страны, а затем договорилась о финансировании намеченных мероприятий за счет капиталов Бразилии и Соединенных Штатов, причем последние должны были предоставляться через посредство Экспортно-импортного банка и Международного банка реконструкции и развития.

Чтобы расширить производственную мощность завода Волта-Редонда (которая в 1952 году составляла 500 тысяч тонн стали в год), Варгас добился получения займа от Экспортно-импортного банка на сумму в 25 миллионов долларов. Было намечено строительство ряда других заводов черной металлургии – в Сантуса (штат Сан-Паулу), Виктории (столице штата Эспириту-Санту) и Лагуне (штат Санта-Катарина). В конечном счете все эти предприятия, по предварительным расчетам, позволят удовлетворить внутренние нужды Бразилии, а также дадут возможность сэкономить громадные суммы, которые сейчас тратятся на приобретение импортируемых черных металлов.

Под влиянием толчка, который был дан этой правительственной программой, во всех частях Бразилии ускоренными темпами продолжалось создание новых промышленных предприятий и развитие ресурсов страны. В Оуру-Прету был сооружен алюминиевый завод – первый в Южной Америке, а в Рио-де-Жанейро – щелочной завод. Среди новосозданных предприятий надо отметить также цементные заводы, заводы по производству железнодорожных вагонов, использующие в основном бразильскую сталь, и уйму других предприятий, в том числе пенициллиновые заводы, заводы, выпускающие шины (из бразильского каучука) и запасные части для автомобилей, предприятия по производству дизельного и машинного оборудования и фабрики сельскохозяйственных удобрений. Показателем колоссального роста бразильской промышленности может служить тот факт, что если по переписи 1949 года в Сан-Паулу значилось 29 тысяч предприятий, то к 1952 году число их превысило 40 тысяч; они охватывали почти миллион рабочий и производили товаров стоимостью без малого на четыре миллиарда долларов.

Индустриализация потребовала реконструкции пристаней и гаваней, увеличения сети железных дорог и значительного расширения автодорожного строительства. Потребовала она и строительства новых гидроэлектростанций, так как каменный уголь обладает низкой теплотворной способностью. Выдающееся значение среди последних имеет гидроэлектростанция «Сан-Паулу лайт энд пауэр компании, являющаяся по своим размерам седьмой в мире. Другая электростанция, почти не уступающая ей по мощности, была построена в 1954 году на водопаде Паулу – Альфонсу реки Сан-Франсиску; она призвана снабдить водой для орошения и обеспечить энергией территорию площадью в 684 тысячи кв. километров во внутренних областях штата Баия. Многочисленные гидроэлектростанции сооружаются в Минас-Жераисе, а Риу-Гранди-ду-Сул электрифицируют фактически всю территорию штата.

Рост потребности в сырье дал дополнительный толчок увеличению добычи в долине Риу-Доси железной руды, 80 процентов которой ныне экспортируется в Соединенные Штаты. В результате разведывательных работ был открыт ряд других месторождений железа, а также олова, бокситов и марганца. Что касается марганца, то крупные разведывательные работы были организованы на территории Амана фирмой «Бетлиkем стил компани» и самой Бразилией при помощи средств, выделенных Экспортно-импортным банком. В самое недавнее время залежи марганца были обнаружены близ Корумбы на реке Парагвай.

Так как Бразилия не располагает достаточными запасами угля, а энергетические мощности гидроэлектростанций все еще не удовлетворяют потребностей страны, воображение бразильцев было воспламенено возможностями применения атомной энергии. В итоге ученые установили недавно в новом «Университетском исследовательском центре» в Рио-де-Жанейро циклотрон, предоставленный Соединенными Штатами, чтобы положить начало этой новой отрасли промышленности. В результате усиленных поисков в Минас-Жераисе были обнаружены месторождения урановых руд; экспорт их, наряду с рудами тория и других радиоактивных веществ, запрещен.

Серьезной помехой на пути осуществления всей этой широкой программы индустриализации современной Бразилии является отсутствие достаточных нефтяных ресурсов. Вынужденная импортировать почти 99 процентов требующейся ей нефти, Бразилия прибегла к такому средству, как строительство нефтеперерабатывающих заводов в портовых городах, чтобы сократить расходы на ввозимые нефтепродукты. Большое значение имеют крупные нефтеперерабатывающие заводы, сооруженные в Матарипи (штата Баия) и Кабатане (штат Сан-Паулу). Вопрос о нефти послужил причиной яростной политической борьбы в Бразилии имели влиятельные националистические группы, куда входил, в частности, ряд высших армейских офицеров, которые выступали против участия иностранцев в разведке и эксплуатации нефтяных месторождений. Варгас уступил этим требованиям, добившись принятия закона, по которому вся деятельность по разведке, добыче, переработке, продаже и распределению нефти была сосредоточена в руках контролируемой правительством корпорации «Петролеу Бразилейру» или «Петробраз». Каким тяжким бременем ложится на страну отсутствие нефти, можно судить по следующим простым цифрам: в 1945 году Бразилия израсходовала 11 миллионов баррелей [47]; в 1955 году – свыше 40 миллионов стоимостью в 150 миллионов долларов.

Наконец, источником значительных затруднений для правительства Варгаса явилась финансовая проблема, вытекавшая из необходимости покрывать расходы, связанные с индустриализацией и удовлетворением основных потребностей 58-миллионного населения Бразилии в продуктах питания и жилье. Во многих случаях импортируемые в страну промышленное оборудование для тяжелой промышленности, нефть и другие важнейшие товары приобретались в кредит. В начале 1953 года на Бразилию со всех сторон посыпались требования иностранных поставщиков об оплате счетов. Чтобы справиться с создавшимся положением, Варгас в марте 1953 года добился от правительства Эйзенхауэра займа на сумму в 300 миллионов долларов. Заем дал возможность расплатиться с самыми неотложными исками иностранных кредиторов, но трудности, сопутствующие индустриализации, устранены не были. Стремясь найти выход, Варгас в середине 1953 года назначил министром финансов Освалду Аранью. Выдвинутая Араньей программа строжайшей экономии уже к концу года позволила добиться некоторого успеха в деле выплаты старых долгов, но в то же время навлекла на него ярую злобу тех, кто тяжело пострадал от ограничения импортных операций.

1954 год ознаменовался глубоким кризисом в современной истории Бразилии. Политика Варгаса, направленная на дальнейшее расширение программы индустриализации, требовала огромных средств. Стремительному росту инфляции, порожденной основным политическим курсом по отношению к промышленности и рабочему классу, несомненно, содействовала коррупция в высших сферах. Так как стоимость жизни продолжала расти, Варгас стал настаивать на повышении заработной платы. В связи с кризисом Варгас подвергся яростным политическим нападкам, и в конце концов было выдвинуто требование об отставке его с поста президента. Во многих городских центрах вспыхнули бунты и забастовки. Положение становилось все более и более напряженным; в этот момент была предпринята попытка убить журналиста – противника Варгаса, которая стоила жизни одному авиационному офицеру. Требования об отставке президента стали раздаваться еще громче. Дело кончилось тем, что 24 августа, оказавшись перед лицом насильственного отрешения от должности, Варгас покончил жизнь самоубийством. Все обстоятельства, связанные с этим событием, до сих пор окружены непроницаемой тайной.

Бразилия после 1954 года. Срок полномочий Варгаса в качестве президента завершил вице-президент Жоан Кафе Фильу. Он также делал упор на индустриализацию и предпринял попытку добиться новых займов за границей, чтобы покрыть растущие правительственные расходы. Однако вплоть до конца 1955 года ему так и не удалось найти никакого решения ужасающей проблемы инфляции. В обстановке непрекращающегося кризиса, обостренного самоубийством Варгаса, в 1955 году Бразилия избрала нового президента. Часть бразильцев, возможно под влиянием успеха переворота в соседней Аргентине, открыто поговаривала об установлении военной диктатуры. Однако нормальная политическая деятельность партий шла своим чередом. В должном порядке были выдвинуты кандидаты, и они развернули энергичную предвыборную борьбу за высокий пост президента. Выборы, состоявшиеся в октябре и прошедшие в спокойных условиях, явились новым доказательством силы бразильской демократии. Президентом был избран Жуселину Кубичек, кандидат Социал-демократической партии, занимавшей до того пост губернатора штата Минас-Жераис. Пост вице-президента достался Жоану Гоуларту, главе Рабочей партии Бразилии.

Несмотря на явную победу Кубичека, небольшое меньшинство в конгрессе и армии, подстрекаемое рядом влиятельных газет, начало кампанию за то, чтобы не допустить занятия постов президента и вице-президента победившими кандидатами. Положение достигло кризиса в начале ноября, когда Кафе Фильу, перенесший перед тем приступ сердечной болезни, взял отпуск, а временным президентом стал один из представителей меньшинства – Карлус Коимбра да Лyc. Когда обнаружилось, что он и не помышлял принимать меры против заговорщиков, армия, возглавляемая генералом Генриком Тейзейра Лотом, опираясь на поддержку военно-морского флота, сместила Луса с поста. Вслед за тем палата депутатов назначила временным президентом Нереу Рамуса, председателя сената. Без всяких дальнейших инцидентов Кубичек и Гоуларт 31 января 1956 года вступили в должность. Выдающиеся достижения, которыми ознаменовалась деятельность Кубичека на посту губернатора Минас-Жераиса, вселили большие надежды на то, что он сумеет успешно справиться с необычайно тяжелыми проблемами, стоящими перед сегодняшней Бразилией.

Печатается по изданию: А. Б. Томас. История Латинской Америки. М., 1960

Г.Г. МАНИЗЕР. ЭКСПЕДИЦИЯ АКАДЕМИКА Г.И. ЛАНГСДОРФА В БРАЗИЛИЮ

Академик Григорий Иванович Лангсдорф родился 18 апреля 1774 г. Высшее образование он получил в Геттингенском университете.

Лангсдорф говорит о себе, что еще в молодости его привлекали естественнонаучные предметы. В 1797 г., т. е. в возрасте 23 лет, Лангсдорф защитил диссертацию о повивальном искусстве, напечатанную под заглавием: «Commentatio medicinae obstetriciae sistens phantasmarrum sive machinarum ad artis obstetrician facientam vulgo Fanomae dictorum brevem historiam», имеющую, по-видимому, и этнографический интерес, и получил степень доктора медицины. В том же году он переезжает в Португалию. В этой стране, по его словам, открылось широкое поле для наблюдений и удовлетворения страстной жажды знаний, горевшей в молодом ученом. Скоро он приобрел широкие знакомства и доверие пациентов в немецких, английских и португальских домах. Практика оставляла ему несколько часов в сутки для естественноисторических исследований неистощимого запаса объектов, которые он находил в окружающей природе. Интересы Лангсдорфа далеко не ограничивались его специальностью и ботаникой.

Мы читаем, например: «В бытность мою в Лиссабоне часто заходил я в рыбный ряд, где множество рыб и различные виды их столько привлекали мое внимание, что принял я твердое намерение приобрести некоторые познания в сей части естественной истории, в которой до сего времени был я не сведущ, и собрать различные породы раб».

Это повело к изучению способов сохранения рыб и послужило впоследствии темой для статьи «Примечания о набивании и о сушении рыб, представленное Академии наук от г. Лангсдорфа, оной Академии и Геттингенского ученого общество корреспондента». «Технологический журнал», изд. Академии наук, т. II, ч. 2, СПб., 1805 г. Эта статья, по-видимому, ответ на получение звания члена-корреспондента и написана в 1803 г. Из нее заимствована приведенная биографическая заметка.

В 1800 г. появились две работы Лангсдорфа: первая «Nachrichten aus Lissabon uber das weibliche Geschlecht, die Geburten und Entbindungskust in Portugal». 1800 – по-немецки, очевидно связанная по теле с его латинской диссертацией, а другая «0bservaexes sobre о melhoramento dos hospitaes em geral» por Jorge Henrique Langsdorf, medico do Hospital da паerо Allemr em Lisboa, etc. по-португальски, является опытом описания плана организации благоустроенного госпиталя, начиная со здания и кончая бланками для записи истории болезни пациента. Достойно внимания, что за два с небольшим года пребывания в Португалии, Лангсдорф настолько хорошо овладел языком, что мог уже печатать книги по-португальски. В 1801 г. Лангсдорф принял участие в походе английских войск против испанцев. После Амьенского мира Лангсдорф вернулся к научной работе и возобновил связи в ученых кругах. Он называет своими друзьями французских ученых Оливье, Боза, д'Антена, Латрейя, Жоф- фруа, Проньяра, Дюмериля и др. Около того времени (с 29 января 1803 г., по «Списку членов Академии наук», Б. Л. Модзалевского), Лангсдорф был утвержден членом-корреспондентом Академии наук (как «доктор медицины, Лиссабон»), корреспонденция с которой им была начата еще в Португалии. По его собственному признанию, общение с учеными и одобрение своим работам, которое он видел с их стороны, влило в него новые силы и вселило живое желание отправиться в новое и более далекое путешествие, уже исключительно с естественнонаучной целью. Тем временем Лангсдорф принялся за обработку значительных коллекций, привезенных из Португалии, и своих заметок о пребывании там.

Услышав о готовящемся первом русском кругосветном плавании, Лангсдорф счел себя вправе в качестве корреспондента Академии обратиться к ней с просьбой оказать поддержку его кандидатуре в натуралисты экспедиции. 18 августа 1803 г. он получил ответ от академика Крафта, сообщавшего, что Лангсдорф опоздал со своим предложением, так корабли «Надежда» и «Нева» должны выйти уже с первым ветром и не предполагали останавливаться в Копенгагене более восьми дней. К тому же, говорилось в письме, д-р Тилезиус уже назначен натуралистом экспедиции (он должен был присоединиться к Гельсингере – Дания), это обстоятельство делало невозможным вообще что-либо обещать касательно предложенной Лангсдорфом его кандидатуры.

Однако Лангсдорф остался верным своему намерению и хотел от него отказаться не прежде, чем убедится в его совершенной неосуществимости. В тот же день он поспешно выехал в Копенгаген, т. е. собрался в кругосветное путешествие в несколько часов. 12-го утром он приехал в Любек. В Травемюнде оказался как раз корабль, отправлявшийся в Копенгаген, и 24-го утром Лангсдорф был уже там.

В гостинице, где он остановился, оказались расквартированными офицеры экспедиции Крузенштерна, корабли которого уже стояли на рейде. Лангсдорф, по собственному признанию, так усердно настаивал не допущении своем к участию в путешествии перед камергером Резановым, отправлявшимся послом в Японию, что его приняли с состав экспедиции в качестве ботаника.

С каким жаром и серьезностью отнесся Лангсдорф к своей задаче исследователя и насколько широки были его горизонты, – об этом свидетельствует его двухтомная «Bemerkungen auf einer Reise urn die Welt In den Jahren 1803 bis 1807», появившаяся в роскошном иллюстрированном издании 4° во Франкфурте-на-Майне в1812г., а в следующем – 1813 – выпущенное там же дешевым изданием 8°. «Каждый наблюдатель имеет свою собственную точку зрения, – говорит Лангсдорф в предисловии к этому сочинению, – с которой он видит и судит новые предметы; у него своя особая сфера, в которую он стремится включить все, что стоит в более тесной связи с его знаниями и интересами… Я старался выбрать то, что мне казалось представляющим общий интерес – нравы и обычаи разных народов, их образ жизни, продукты стран и общую историю нашего путешествия…». «Строгая любовь к правде, – продолжает он, – является не преимуществом, а долгом всякого описателя путешествий. В самом деле, нечего и придумывать приключений в путешествии столь дальнем, как наше, или сочинять сказки о нем – оно само по себе дает такую массу замечательного и интересного, что надо стараться лишь бы все заметить и не пропустить ничего».

На свое пребывание в Португалии Лангсдорф смотрел, как на подходящую подготовку к кругосветному плаванию, «… чтобы путешествовать с пользою, необходима особая крепость и сила, наилучшим средством приобрести которую служат прежние путешествия. Я был так счастлив, что приготовился к этому прежними менее далекими странствованиями». Конечно, для подержания в себе бодрости и напряжения на протяжении пути нужно было обладать особенно счастливым характером, – и он так и сквозит со страниц книги Лангсдорфа. Оставаясь целые месяцы среди океана, не видя ничего, кроме неба и воды, молодой ученый недоумевает, как могут люди жаловаться на скуку в море: «Скука посещает только тех, – говорит он, – которые и на суше повсюду скучают, не будучи развлечены театрами, балами или карточной игрой. В такой же экспедиции, как наша, в многочисленном обществе ученых и жаждущих знания людей было почти невозможно поддаться скуке, – наоборот, можно было бы с таким же правом утверждать, что никому не хватило времени, чтобы использовать его с достаточною пользою».

После непродолжительных остановок в Фальмуте и на Канарских островах «Надежда» и «Нева» простояли с 20/XII 1803 г. до 4/II 1804 г. у берега о-ва Св. Екатерины в Бразилии. Это дало возможность Лангсдорфу усердно заняться ловлей бабочек и частыми экскурсиями в прибрежные леса. Знание португальского языка позволил ему в месяц с небольшим времени не только налюбоваться богатством природы, надивиться пением неведомых птиц и видом неведомых растений и животных, но и познакомиться близко с населением и его нравами, которые во многих отношениях поразили его отличиями от нравов метрополии (в это время Бразилия еще была колонией Португалии). «Чистоплотность выгодно отличает, – говорит он, – здешних жителей от более грязных португальцев. Солдаты, крестьяне и беднейшие люди соблюдают большую чистоту не только в их тонком и хорошем белье, но и во всем домашнем обиходе. Положение женщины здесь не столь приниженное, как в Португалии». Он отмечает еще своеобразный обычай мытья ног теплой водой перед сном ежедневно и сосание мате. С особенным вниманием Лангсдорф приглядывается к судьбе негров-рабов, африканскую пляску которых он имел случай наблюдать во время празднования Нового года. Невольничий рынок в Носа Сеньора де Дестерро сильно взволновал его: «Я почувствовал совсем новое чувство глубокого возмущения, когда в первый раз приехал в Носа Сеньора де Дестерро и увидал массу этих оторванных от родины беспомощных человеческих создания, обнаженных до гола и выставленных на продажу на перекрестках». Что касается индейцев, то о них он имел только словесные сведения. Ему говорили, что жители поселений в глубине провинции (Санта-Катарина) от времени до времени подвергаются нападениям туземцев, называемых здесь «gentio brava», или «Caboccolos».

4 февраля экспедиция оставила Бразилию – «прекраснейшую и богатейшую страну земли, – отзывается о ней Лангсдорф, – воспоминание о пребывании в которой останется для меня незабываемым на всю жизнь». 6 мая «Надежда», на которой плыл Лангсдорф, миновала остров Пасхи, прибыла на Маркизские острова и на десять дней остановилась в одной из бухт острова Нукугива. Воспользовавшись услугами одичавшего на острове французского матроса Кабри (портрет которого, сделанный знаменитым художником Орловским, приложен к книге Лангсдорфа), Лангсдорф за это короткое время успел узнать поразительно много о жизни и нравах своеобразных обитателей острова, – его данные навсегда останутся богатым источником сведений о них, необычайно ценным ввиду почти совершенной в то время незатронутости туземцев так называемой цивилизацией.

Подробно трактует Лангсдорф о татуировке и приводит ряд рисунков орнаментов разного типа, большая часть которых им объяснена из названий, обозначенных ими предметов (лица, люди и т. п.). Описывая постройки, он удивляется малым размерам входа в них, говоря, что здесь это явление нельзя объяснить желанием уберечься от холода, которым легко объясняются малые размеры дверей у северных народов. Людоедство нукугивян вызывает у него грустные мысли: «Вечно стремится человек погубить себе подобных, повсюду является он грубым и жестоким от природы». «Нежные и сладкие чувства сердечности и любви, привязанности даже родителей к детям и обратно я, к сожалению, наблюдал лишь редко среди грубых и нецивилизованных наций» – говорит он, подтверждая это наблюдение тем фактом, что было необычайно легко купить детей нукугивян у их родителей за всякие безделушки. Его поражало, что дикари не стыдятся и не скрывают своих людоедских привычек: «Наши страсти удерживаются в границах разумом, утонченными нравами и особенно религией, когда же нет последней и совести, то человек груб и в этом первобытном состоянии способен на все, даже самые ужасные поступки, без того, чтобы даже сознавать, что он совершает зло».

Некоторой узостью этих взглядов, далеких от истинно научного изучения природы человека, Лангсдорф платил дань своему веку, но она почти не отражалась на полноте и содержательности его наблюдений. Лангсдорф составил словарь языка нукугивян, в котором около 400 слов и выражения.

7 июня 1804 г. «Надежда» и «Нева» достигли Сандвичевых [Гавайских] островов, уже начавших играть значительную роль в мореплавании Великого океана. Однако на берег здесь не спускались, и приобретением для науки является лишь рисунок одной из лодок туземцев, которые окружали корабли. «Надежда» продолжала путь одна и в середине июля достигла Петропавловска-на-Камчатке. Здесь начались приготовления к путешествию в Японию, и Лангсдорф жалуется, что за массой дела ему не давали проводников или провожатых для экскурсий внутрь страны. В Петербург он послал академику Крафту письмо с краткими сведениями о своих работах; оно было напечатано в извлечении в Технологическом журнале, издававшемся Академией, во II томе, ч. 2,1805 г. под заглавием: «Выписка из письма Г. Лангсдорфа к академику Крафту о Камчатке». Сообщив о новой породе раков, добытой у Маркизских островов, о своих работах над свечением моря и барометрических наблюдениях в тропиках, он с восхищением говорит о природе Камчатки и предсказывает ей богатую будущность при условии внесения благоустройства в быт ее населения. «С отменным удовольствием устремил я в сие время первые мои взоры на сельские страны Камчатки. Удовольствие мое более и более увеличивалось при обозрении здешней окрестности. Здесь могли бы быть произведены самые прекраснейшие и плодоноснейшие долины. Испещренные различными цветами всякого рода насекомые услаждают почти ежедневно взор мой. Естественных произведений здесь много; но несравненно более могло бы быть добыто через обрабатывание земли». И далее: «Первая потребность для сей страны состоит в том, чтобы более заселить оную и иметь добрых землепашцев, ремесленников и промышленников. Здесь вовсе недостает тех познаний, которые в просвещенном государстве служат к удовлетворению первых необходимостей; как, например: весьма бы нужно завести здесь гончарную работу, кирпичные заводы, варение мыла и соли, и иметь искусных людей в ловлении китов, в солении и сушении рыб и пр.; также весьма полезно бы устроить мельницы, обсушить болотистые места и пр.».

7 сентября 1804 г. «Надежда» опять вышла в море, направляясь в Японию с посольством Резанова. В океане мореплавателям пришлось перенести ряд бурь и сильный ураган. 8 октября корабль пришел в Нагасаки, как пишет Лангсдорф. Только 17 декабря разрешено было послу и спутникам, среди которых был и Лангсдорф, спуститься на берег и поселиться в особом изолированном домике «Мегасаки». Здесь под замком и неусыпным надзором, лишенные сношений с населением, они оставались до апреля месяца. «Мы были, – говорит Лангсдорф, – лишены даже всякой возможности работать для науки. Одни рыбы, что нам приносили как провизию для кухни, доставляли нам материал для научных исследований. Тайными обещаниями достигли мы того, что поставщик провизии каждый раз доставлял нам новые виды рыб, которые составляли, таким образом, для д-ра Тилезиуса и меня поучительное и приятное развлечение». Всякие сношения с японцами были строго запрещены, не позволялось ни покупать ни дарить или получать в подарок решительно ничего. Тем не менее, Лангсдорфом привезена была целая серия японских рисунков местных животных и анатомических препаратов их. Эта коллекция, о которой Лангсдорф, однако, нигде не упоминает, находится среди его материалов в архиве Зоологического музея. Ничего не добившись и даже не видав вблизи города Нагасаки, посольство 16 апреля 1805 г, направилось обратно на Камчатку. Путь, избранный Крузенштерном на этот раз, пересекал Японское море от Цусимы до северной оконечности Иезо. Была обследована южная часть острова Сахалина (который, по мнению Лангсдорфа, правильнее называть местным именем – островом Чока), где удалось ближе познакомиться с японцами и наблюдать айнов. Льды Охотского моря заставили свернуть к востоку, к Курильским островам и отправился в Петропавловск, чтобы высадить посольство, которому исследования берегов Сахалина не представляли интереса. К книге Лангсдорфом в этом месте приложен составленный для него Клап- ротом словарик наречий языка айнов.

4 июня «Надежда» пришла в Петропавловск. Здесь Лангсдорфу пришлось выбирать между двумя дальнейшими маршрутами – или продолжать плавание на «Надежде», или воспользоваться предложением

Резанова, хотевшего взять его с собою в качестве врача во владения Рос- сийско-Американской компании на Алеутские острова и северо-западный берег Северной Америки. Резанов предлагал письменное соглашение на очень выгодных условиях и всяческое содействие научным занятиям.

«Мой выбор, – говорит Лангсдорф, – был, наконец, решен в пользу Америки, так как я считал своим долгом перед наукою и не пропустить столь необычное и редкое путешествие, да еще в столь благоприятных, казалось, условиях».

Конечным пунктом путешествия предполагался сначала остров Кадьяк, где была расположена главная станция Компании. Утром 14/28 июня 1805 г. галиота «Мария» с Резановым, Лангсдорфом и несколькими офицерами, с экипажем из промышленников вышла в море. Лангсдорфу был дан охотник-чучельник в качестве помощника. По дороге на остров Кадьяк «Мария» посетила остров Уналашка и Св. Павла. На последнем путешественники присутствовали при охоте на котиков. Затем сделана была остановка на острове Уналашка, где имелся, как и на острове Св. Павла, пост Российско-Американской компании.

Главноуправляющий учреждениями Компании А. А. Баранов находился в то время на острове Ситхе, и Резанов направился вслед за ним в эти новые русские владения.

Выйдя 20 августа с острова Кадьяка, бриг «Мария» уже 26-го числа был в Норфолк-Саунде, и Баранов гостеприимно принимал гостей. Ново-Архангельск, так называлось поселение, едва только начинал строиться. В нем не оказалось достаточно провианта для зимовки. В тяжелых условиях зимовки на Ситхе, Лангсдорф, оторванный от мира, в одиночестве, пишет письмо в Европу своей учителю Блуменбаху [48].

«Слепое рвение к естествознанию, многочисленные повторные обещания всевозможного содействия научным целям, следовательно, самые радушные перспективы и моя страсть к знанию, может быть также особенное развитие «органа скитания» по Галлю, – принудили меня оставить экспедиционный корабль господина капитана Крузенштерна и сопутствовать господину Резанову на северо-западный берег Америки».

Дальше он рассказывает, как недостаток пищи и непригодность данного ему помощники охотника принуждали его почти все время посвящать добыванию пропитания охотой на птиц и зверей а алеутских байдарках.

Во время пребывания на Ситхе Лангсдорф успел побывать в поселениях кулошей и сообщает интересные сведения о них. Особенно его поразил обычай растягивания нижней губы деревянными втулками, обязательный для женщин. Девушкам в возрасте 13-14 лет продырявливают губу, продевают в отверстие толстую нитку, затем заменяют ее деревянной запоной. Отверстие постепенно растягивается так, что, наконец, в него помещается вогнутая дощечка, подобная суповой ложке, а иногда и больших размеров.

«Ответ на естественный вопрос, – говорит Лангсдорф, – для чего, собственно, может служить это украшение, кажущееся таким неудобным, – мне приходится оставить без ответа. Не говоря уже о массе других, нелепых и кажущихся смешными обычаев и обыкновений столь многих высоко-цивилизованных наций, и не желая их сравнивать между собой, – разве не мог бы я с таким же правом спросить: почему благородные китаянки считают красивым лишать себя искусственно возможности свободного передвижения? Почему замужние японки чернят себе зубы? Почему не придумано еще средства чистоплотнее ношения с собою в кармане слизи из носа? Почему мы, желая явиться в важном наряде, посыпаем тончайшею мукою свои волосы?…».

Тяжелое положение зимующих вынудило Резанова совершить новое путешествие – за провиантом в Новый Альбион, или Новую Калифорнию, именно в гавань Сан-Франциско.

После безуспешных попыток войти в устье реки Колумбии, корабль «Юнона» вошел в конце марта 1806 г. в бухту Сан-Франциско. Экспедиция выдала себя за часть экспедиции Крузенштерна, о которой было предупреждено еще за три года перед тем испанское правительство, и встретила самый радушный прием.

Лангсдорфу, к его досаде, пришлось играть роль переводчика, объясняясь по-латыни с отцами-миссионерами, так как другого языка, понятного обеим сторонам, не было.

Он сообщает любопытные сведения об индейцах и их образе жизни в «миссиях» францисканцев и пророчит блестящую будущность всей богатой стране. Что касается до естественно-научных работ, то он «встретил для них со стороны нашей экспедиции больше затруднений, чем можно было бы себе представить», – сушившиеся шкурки сбрасывались в море, бумагу гербария спрятали на дно трюма, пойманных птиц выпускали на волю и стреляной птице ночью отрывали головы и т. д.

«Такими приключениями и сотнями подобных, я был так притуплён и подавлен, что пришлось примириться на том, чтоб отказаться от всякой мысли работать по естественной истории и, согласно желанию господина Резанова, превратиться в толмача…».

По возвращении 8 июня на Ситху там было снаряжено 22-тонное суденышко, которое должно было под командой американца Вольфа идти в Охотск. Лангсдорф присоединился к нему. «Я довольно уже, – говорит он, – выдержал на Ситхе, с меня было достаточно рыбы, тюленей и ракушек»… «Редко поется «Те Deum laudamus» с большим чувством благодарности, как то, которое было на душе отплывавших в Европу». "Мне казалось, как будто стало легче дышать», когда мы потеряли из виду Mount Etgecumble» (у входа в Норфолк-Саунд).

Посещение острова Кадьяка, как и ранее, обратило внимание Лангсдорфа на условии жизни алеутов. Ряд страниц его книги посвящен описанию быта алеутов, промышленников и деятельности Российско-Американской компании.

После посещения бухты Кука на Аляске и вторичного посещения острова Уналашки, Лангсдорф прибыл 13 сентября 1806 г. в Петропавловск. Из-за позднего времени года пришлось зимовать здесь.

В своей книге Лангсдорф посвящает целую главу описанию собаководства и собак камчадалов. Он сам настолько освоился с этим способом передвижения, что в сопровождении только одного камчадала, сам командуя своими собаками, совершил длинную поездку по Камчатке – с 15 января по 25 марта 1807 г. При этом он посетил коряков.

Лангсдорфа поразило, какую огромную роль в жизнь этого племени играют олени. «Она столь же велика, как роль тюленя в жизни алеутов, ибо животное это служит к удовлетворению почти всех потребностей племени».

14 мая того же года «Ростислав» опять был в пути, а 15 июня путешественники достигли Охотска.

Отсюда Лангсдорф снарядил караван в 13 лошадей с погонщиками- якутами, который и доставил до Якутска его и привезенный им из Америки багаж.

Во время плавания вниз по течению реки Алдана Лангсдорфу пришлось ближе познакомиться с якутами и наблюдать их быт. Его поразило разнообразное применение бересты у этого народа и вызвало замечание, которое мне хочется привести целиком:

«Достойная удивления при наблюдении разных, еще некультурных наций, заметить, как они умеют удовлетворить почти всем своим потребностям каким-нибудь одним единственным простым предметом, даваемым (поставляемым) им природою.

Для многих островитян Южного моря бамбук является «всем». Алеуты, эскимосы и другие народы едва ли могли бы существовать без китов и тюленей. Чукчи и коряки, лапландцы, самоеды и другие обитатели северных земель живут почти единственно оленями и умеют пускать в дело даже мох из желудков этих животных. Для бурят, киргизов и многих степных народов овцы совершенно необходимы: они дают им одежду, пищу, жилище и т. д. Якут удовлетворяет большей части своих потребностей лошадью и березой».

От Якутска до Иркутска поднимаются Леною. Из Иркутска Лангсдорф съездил на китайскую границу в Кяхту, а затем продолжал свой путь. По прибытии в Тобольск он был так ласково принят генерал-губернатором, известным Пестелем, что прожил у него гостем с 11 декабря до 22 февраля 1808 г. 16 марта Лангсдорф приехал через Казань и Москву в С.-Петербург.

24 июля он назначается высочайшим рескриптом адъюнктом Академии наук по ботанике. Неутомимое стремление путешествовать не покинуло Лангсдорфа. Едва вернувшись из кругосветного путешествия, он уже готовился в качестве медика и хирурга участвовать в караване, отправляемом из Оренбурга в Самарканд и Бухару.

24 августа в Конференции Академии читается его письмо с просьбой инструкций и жалования вперед.

17 ноября Лангсдорф прибыл в Оренбург, но тут обнаружилось, что экспедиция назначена только на будущий год. Лангсдорф обратился к князю Волконскому с вопросом, как ему добиться разрешения за это время съездить за границу. Обязуясь возвратиться к августу следующего года, Лангсдорф поехал хлопотать об отпуске и получил его от министра коммерции, князя Салтыкова, в чем ему пришлось оправдываться перед Академией.

Отправляясь за границу (в Страсбург и Геттинген), Лангсдорф предлагает Академии быть полезным покупками книг, инструментов, коллекций и т.п.; кроме того, он намеревался уже издать кое-что из своих ботанических материалов (рисунки новых видов папоротника), уже готовое к печати и просил разрешения сделать это за границей.

Лангсдорф вернулся из-за границы 21 июня (ст. ст.) 1809 г. и с этого времени постоянно присутствует на заседаниях Академии и выступает с научными присутствует на заседаниях Академии и выступает с научными мемуарами по зоологии и ботанике: конференция 5 июня – докладывается «Beschreibung neyer Fischarten», 6 сентября он читает «Naturhistorische Beitrage». В этот день публикуется назначение его адъюнктом по зоологии. 4 октября докладывается отчет об орнитологических наблюдениях. 18 октября предлагается подписаться на работу о флоре Португалии, представив проспект таковой. Академия от подписки отказалась. 1 ноября – «Verzeichniss der Vogel im October» и т. д. Обработка материалов кругосветного путешествия берет, конечно, тоже много времени. В 1810 г. он начинает, совместно с Фишером, печатание большой ботанической работы, продолжавшееся несколько лет под заглавием: «Plantes recueillies pendant le voyage des Russes autour du monde par langsdorf et Fischer, Tаbingen 1810-1818». Еще раньше напечатаны вместе с Хорнером часовые наблюдения барометра в тропиках. От 1811 г. у нас имеется напечатанное в Мемуарах Академии (т. III, стр. 286-194) описание нового вида тетерева.

Здесь же, в Петербурге, закончил он 12 июня 1811 г. и свое главное двухтомное сочинение о кругосветном путешествии, неоднократно цитировавшееся выше. В следующем году оно появилось в печати в роскошном, объявленном по подписке, издании.

1 апреля 1812 года Лангсдорф назначен экстраординарным академиков по зоологии, а 17 июня 1812 г. назначен экстраординарным академиком по ботанике.

В сентябре (декабре?) того же года (1812), вероятно, по собственному своему желанию, Лангсдорф назначен был российским генеральным консулом в Рио-де-Жанейро в Бразилии с сохранением звания академика и академического жалования.

Едва ли назначение консула в Бразилию было продиктовано какими-нибудь коммерческими интересами, как это утверждает Кабани, говорящий о «коммерческих сношениях России с Бразилией»; скорее это назначение связано было с тем обстоятельством, что португальский дом Браганца, смещенный Наполеоном, в 1808 г, провозгласил Бразилию империей, и Рио-де-Жанейро стал резиденцией императора и двора.

Выехав в декабре 1812 г., Лангсдорф 5 апреля 1813 г. прибыл в Рио-де-Жанейро, переплыв океан в 67 дней. В письме, датированном 7 мая 1813 г., т.е. написанном всего лишь через месяц после прибытия, он извещает Конференцию о том, что не имел еще времени приняться за научные изыскания, сообщает несколько заглавий ботанических работ, напечатанных в Рио-де-Жанейро, и, наконец, дает описание индейца племени ботокудо (Boticudo, как он пишет), живущего «между провинцией Минас-Жерайс и Рио Доси». В этом описании он указывает на замечательное сходство, которое, по его мнению, имеется между этим племенем и жителями северо-западного побережья Северной Америки, известными ему по кругосветному путешествию.

В конце августа 1813 г. приехал в Рио посланный ему из С.-Петербурга помощник и препаратор Фрейрейс, плывший девять месяцев, и сборы энтомологических коллекций и шкурок стали расти, хотя и раньше Лангсдорф уже успел послать с оказией несколько предметов.

В письме 30 марта 1814 г. Лангсдорф сообщает, что посылает «продолжение напечатанных бабочек», вероятно, для какой-то печатавшейся работы. Он обещает послать образцы голубого бразильского топаза для минералогического кабинете Академии. Его внимание продолжают привлекать ботокуда – мы читаем: «В моем письме 7 мая прошлого года я обратил внимание Конференции Академии наук на одно до сих пор мало известное племя здешнего континента, именно – на ботокудов (Bodocudo), и заметил, что у этого не очень многочисленного народа царствует обычай прорезания нижней губы и вставления в нее губного украшения – совсем как на северо-западном побережье Америки, с тем лишь отличием, что у последних только женины употребляют эту губную вставку, тогда как у бразильских индейцев она имеется у обоих полов. Я с трудом собрал несколько слов этой нации, чтобы доставить Конференции Академии наук возможность сравнить эти слова с таковыми же языка, употребляемого в Норфолк-Саунд (т. е. на Ситхе – Г. М.):

голова keh колено ikarum

уши moh пить itiok

нос jun огонь jumbak

рот mah вода manjan

волосы rinkeh холодно dabri

зубы yun жарко woga

рука iporo солнце oda

кисть руки poh луна taru

палец ponting звезды hunect

ноготь pogaringa черный mem

грудь min женщина matoh

пупок igraik мужчина jukna

ноги num большой nikmun

язык itjo маленький parakbebe

есть jakia глаза kekom».

Что надо понимать под собранным «с большим трудом», конечно, неизвестно, но среди 30 слов словарика есть явные недоразумения, и транскрипция их очень исказила вид слов. Любопытно, что как раз в это время ботокудами занимался, а вскоре издал и книгу, где много о них говорится, путешественник принц Вид Нейвид. Ими также интересовался автор «Journal de Bresil" барон Эшевеге, исследователь штата Минас- Жерайс.

27 июня 1814 г. Лангсдорф пишет Конференции о встрече «с моим университетским товарищем бароном Эшевеге, который уже много лет живет в провинции Минас-Жерайс, на португальской службе». И в письме посылает мемуар и геогностическую карту этого ученого Конференции, предлагая принять его в число членов-корреспондентов Академии. С этим путешественником отправился на Serra do Abacte Фрейрейс, продолжавший коллекционировать для Академии, причем Лангсдорф сообщает, что коллекции уже достигают больших размеров. В декабре 1815 г.

(как он сообщает в письме 22 мая 1816 г.) сам ученый совершает экскурсию в Serra dos Orgaos со специальной целью добыть в коллекцию шкуру тапира, «которые в тех местах (около 18 миль от Рио-де-Жанейро) не очень редки». «Мне, – продолжает он, – и в самом деле удалось убить большое и красивое животное этой породы. Я должен был препарировать шкуру на месте из-за большой жары летнего времени, значительного веса животного и отдаленности от какого-либо жилья, для чего, впрочем, мною, были сделаны нужные приготовления. С некоторым трудом и старанием мне и вправду посчастливилось сохранить для науки этот замечательный объект – крупнейшее млекопитающее Южной Америки. Имею честь предложить его Академии наук».

Дальше сообщается, что с тапиром посылаются 100 шкурок птиц, обезьян, ленивцев, двуутробок и пр. «Ящик, за который я заплатил больше 125 рублей, прошу передать моему тестю».

Неустанные заботы Лангсдорфа в течение этих последующих лет о пополнении объектами музея Академии наук способствовали росту этого музея. В те времена предмета из Южной Америки были далеко не частым явлением в музеях, и я не ошибусь, если скажу, что петербургская коллекция в то время, да и позднее, благодаря Лангсдорфу, заняла одно из первых мест в Европе в этом отношении.

Внутреннее положение Бразилии со времени переезда туда двора (1808 г.) значительно улучшилось за это время. С 1813 г. начался приток колонистов в новую империю. Испанцы, североамериканцы, ирландцы и немцы ежегодно прибывали в Бразилию; особенно охотно селились они в штатах Рио-де-Жанейро, Сан-Пауло и Минас. Правительство, которое раньше блюло лишь интересы метрополии, теперь стало всячески поощрять колонизацию. В 1818 г. выходит первый контракт (Gachet) для водворения иммигрантов – в нем предусматривается оплата проезда, предоставление земель, животных, земледельческих орудий и всяческие льготы для прибывающих. Среди вновь возникавших колоний особенно высокого процветания достигла основанная в 1819 г. Nova Friburgo на Serra dos Orgaos (850 над уровнем моря), в штате Рио-де-Жанейро.

Г. И. Лангсдорф, с поразительной свежестью интересом откликавшийся на нужды того общества, среди которого ему приходилось жить и действовать, принялся и тут, в Бразилии, работать на пользу молодого общества страны, которая его так очаровала еще в дни первого знакомства с нею. Он горячо взялся за пропаганду иммиграции в Бразилию. Имея к тому времени и земельные угодья в штате Рио-де-Жанейро, в 1820 г. он взял отпуск у русского правительства и поехал в Европу, между прочим, и за колонистами для своих земель.

В ноябре 1820 г., во время пребывания в Париже, он издает мемуар-памфлет в поощрение эмигрантов. Побывав после Парижа в Германии,

Лангсдорф издал в феврале 1821 г. в Мюнхене брошюру о том же, но уже значительно расширенную и дополненную. К ней приложен законодательный акт правительства Жуана VI о колонистах (16 марта 1820 г.) и «Ansichten einer deutschen Colonisation in Brasilien», где приведен примерный контракт его с колонистами, которых он берется доставить в свои угодья. Он отнюдь не закрывает глаз на дурные стороны предлагаемого нового отечества – распутицу или простое отсутствие дорог, болезни, комаров» песочных блох; приводит примеры неудач колонистов из них нетерпеливости, небрежности и нерасчетливости. В то же время цифрами в руках он показывает, каких результатов может достигнут благоразумное хозяйство, и речь его звучит восторженно, когда она касается природных богатств и счастливого климата страны. «Здесь не нужны ни печи, ни камины для отопления дома. У кого есть чистая рубашка, легкие штаны и фуфайка да пара башмаков – одет прилично и достаточно тепло; для обыкновенного человека даже чулки и башмаки излишни…»

«… Богатейшее и счастливейшее воображение и совершеннейший из языков, созданных человеком, не может даже отдаленно приблизиться к изображению размеров богатств и красоты этой природы». «Кто тоскует по поэтическому настроению, – пусть едет в Бразилию, там поэтическая природа ответит его стремлениям. Всякий, даже самый бесчувственный человек, если он захочет так описать предметы, как они есть там, станет поэтом».

Условия, на которых он берет колонистов, сводятся к десятине фиску и десятине – владельцу земли, и напоминают наследственное оброчное состояние.

В начале весны 1821 г. Лангсдорф в Петербурге. В феврале он получает «статского советника» и орден св. Владимира и «действительного» члена Академии. 28 марта он в заседании Конференции Академии представляет вышеупомянутый мемуар на французском языке и образец бразильского евклаза для минералогического кабинета Академии.

Прежде чем вернуться к своему посту в Рио-де-Жанейро Лангсдорф получает поручение, как нельзя более соответствующее направлению интересов всей его жизни, – совершить путешествие во внутренние области Южной Америки. 20 июня 1821 г. Лангсдорф докладывает об этом Конференции Академии наук, спрашивая, не будет ли от нее специальных поручений, и прося принять на службу в Академию энтомолога Менетрие, желавшего принять участие в предположенной экспедиции.

Конференция постановила не давать ему детальных поручений, «уверенная в рвении, с которым г-н Лангсдорф в качестве действительного экстраординарного академика постарается, чтобы его предполагаемые путешествия внутрь Бразилии были плодотворны также для Академии и ее музея». Что касается до Менетрие, то он был принят и до самой смерти в 1863 г. состоял на службе в Академии, утвержденный по возвращении из Бразилии в 1826 г. хранителем энтомологического отдела ее музея. Из других участников экспедиции немедленно отправился в Бразилию еще ботаник Людвиг Ридель.

Сам Г. И. Лангсдорф достиг Рио-де-Жанейро лишь 3 марта 1822 г., привезя с собой из южной Германии и Швейцарии 80 человек колонистов, причем ни один из них не умер в дороге, что по тогдашним временам считалось замечательным.

Спекуляция с эмигрантами уже началась, и по вине агентов разных бюро незадолго перед тем погибла в пути целая треть пассажиров-швейцарцев – обстоятельство, весьма повредившее едва начавшейся пропаганде переселения в Бразилию.

Следующие три года проходят в коротких экскурсиях. В августе 1825г. Академия получает 6 ящиков с коллекциями, собранными в 1824 г. во время поездки в провинции Минас-Жерайс, и коллекцию рисунков млекопитающих Южной Америки (работы художника Ругендаса – эти великолепные рисунки хранятся в Архиве Академии наук). В феврале 1826г. Лангсдорф предложен в ординарные академики по зоологии. В этом же году получены материалы его фаунистических наблюдений в провинции Сан-Пауло и письмо в сопровождении мемуара о действии корня растения Cainca как средства от водянки, открытого им во время путешествия 1824 г. и многократно испытанного вслед за тем. Этот мемуар написан по-немецки и хранится в Архиве Академии.

Наконец в июне 1828 г., после годового перерыва, получено письмо из столицы провинции Матто-Гроссо города Куябб, расположенного в самом сердце Южной Америки, куда Г. И. Лангсдорф прибыл во главе хорошо снаряженной экспедиции. К письму приложены были каталоги предметов и ящиков, оправленных еще в 1826 г. и не пришедших тогда по назначению, тетрадь астрономических, метеорологических и географических наблюдений участника экспедиции Н. Рубцова. Написана она по-русски и озаглавлена «Астрономические обсервации». Наконец рисунки, сделанные во время путешествия с июня 1826 г. по январь 1827 г., изображавшие птиц, шкурки которых вошли в коллекцию. Конференция постановила благодарить Г. И. Лангсдорфа и напечатать выдержки из письма его в академической газете, как «достойные привлечь внимание публики». Оригинала письма я не нашел в Архиве, но мне удалось отыскать письмо в напечатанном виде на немецком языке в «St. Petergurgische Zeitung», № 52, Freitag den 29-ten Junil, 1828. Оно является единственным, что было вообще напечатано в России о большой экспедиции, сделанной внутрь Южной Америки, и, исходя от самого главного, является весьма ценным источником сведения. Привожу полностью напечатанную выдержку в русском переводе:

«Извлечение из письма г-на фон Лангсдорфа к Конференции Императорской Академии наук в С.-Петербурге.

Куяба, столица провинции Матту-Гроссу.

2 апреля 1827.

«В моем последнем отчете я извещал о посылке зоологических предметов и об открытии корня Chiococca (caunca), как quasi specificum при лечении водянок и болезней лимфатической системы. С тех пор я имел приятное удовлетворение многократно испытать необычайную действительность этого лечебного корня.

22 июня прошлого года я отплыл в сопровождении многочисленной свиты из Порт Фелис в провинции Сан-Пауло на реке Тиэтэ. Мы оставили населенную и цивилизованную часть этой провинции и следовали течению реки, опасной обилием водопадов, до ее впадения в громадную Парана. Несколько дней мы спускались по течению этой значительной реки дол устья Рио Пардо, затем поднимались по этой последней до ее истоков настолько, насколько она с притоками доступна для судоходства. Эта река берет начало на высокой горной цепи, пересекающей Бразилию с севера на юг и посылающей свои воды на восток в Парана, а на запад – в Парагвай. На этом нагорье, вблизи водораздела лежит поселение Camapuan, на много сотен легв во все стороны уединенное от других. Здесь путешественники за чудовищные цены выменивают на соль, железо, порох и дробь. Съестные припасы и перевозят через горы челны по суше на расстоянии двух с половиной легв, нагрузив их на уродливые двуколки, запряженные 7 парами волов.

22 ноября около полудня мы продолжали наше речное путешествие. Сначала ехали по быстрому и богатому водопадами лесному ручью Коши, 3 декабря вступили в реку Такуари и 12-го достигла места впадения этой речки в большую и знаменитую с давних времен реку Парагвай.

До сих пор вниз по реке путешествие было быстро и до известной степени удобно, но отсюда оно стало трудным, неприятным и медленным вверх по рекам Парагвай, Сан-Лорэнсу и Куяба.

Подошло дождливое время года и противопоставило нашему продвижению вперед величайшие трудности, ввиду очень сильного течения в реках. Неисчислимое множество москитов покрывало нас, голых гребцов и лодки, и окружало нас. Как облако. На низких, затопленных берегах едва можно было найти сухое место для привала, и оно оказывалось, как всякое дерево и куст (в Pantanaes), покрытым миллионами муравьев, так что нельзя было найти средства защититься от проклятых толп насекомых-мучителей ни в воздухе, ни на земле. Всякий жизни стал не рад. Едва можно было донести до рта пару ложек сухих бобов с салом (наша единственная обычная и ежедневная еда) без того, чтобы не набрать в нее москитов, а о глотке свежей воды нечего было и думать. Вода медленно текущего Парагвая была перегружена всевозможными посторонними веществами: красною глиною, гниющими листьями и корнями, разлагающимися рыбами и воняющею мускусом мочею сотен крокодилов (Crocodilus palpebrosus Cuor); она была покрыта отвратительной накипью, на которую противно было смотреть, и почти вовсе не годна для питья. При этом атмосферная теплота в тени обычно от + 26° до +29°. Температура воды почти неизменно днем и ночью +24°. при такой постоянной непрерывной жаре, с томительной жаждой освежиться, под преследованиями и пыткою туч комаров, мокрым от беспрестанного потения, нам невозможно было достать свежего питья и нечего было и думать о напряженных и серьезных занятиях. Наконец, после опасного, тяжелого и трудного путешествия, длившегося 7 месяцев и 8 дней, в конце января 1827 г. мы достигли главного города провинции Матто Гроссо – Куяба, на судоходной большой реке [49] того же имени.

Из прилагаемого списка зоологических предметов Высокая Конференция Академии наук увидит значительный прирост, который получит от этого путешествия Кабинет естественной истории, причем я ни на минуту не упускал из вида желания его превосходительства – нашего отличного и достойного г-на президента «насколько возможно пополнить собрание млекопитающих», и в то же время старался удовлетворить желанию моего уважаемого г-на коллеги Пандера и добыть черепа и скелеты замечательных животных; так что Академический музей будут украшать многие уники, например скелет Parra Chavaria Linn, дублет Dicholophus cristatus III. и др.

Ботаник Ридель работал для науки очень усердно и с очень большим успехом; он добыл замечательное собрание редких растений и семян, которое он будет постепенно присоединять, согласно назначению, к коллекции Ботанического сада в С.-Петербурге.

Н. Рубцов продолжал с прилежанием свои астрономические, метеорологические и географические наблюдения, которые я при сем прилагаю для объяснения карт

Художник Адриано Тонэй нарисовал с умением и со вкусом много замечательных видов и редких предметов естественной истории; из рисунков составилось интересное собрание.

Ввиду того, что усовершенствование естественное истории человека особенно близко моему сердцу, я особенно настаивал на том, чтобы художники экспедиции изготовили точные портреты всех индейских племен, которых наблюдать мне представился случай. Уже теперь я имею удовольствие обладать очень поучительными портретами наций Cayapys, Guyanas, Schamicocos, Bororys и Chiquitos, из сравнения которых всякий непредубежденный человек легко склонится к тому, чтобы произвести все эти нации от монгольской расы [50]. Я льщу себе надеждой, что это собрание портретов всех бразильских наций после окончания моего еще очень длинного путешествия возбудит необычайный интерес.

Кроме того, я старался собирать записи языков и все, что относится к языкам индейцам (со времен иезуитов), и, думаю, этим смогу оказать наукам существенную услугу.

Да будет мне позволено в то же время заметить, что я во время путешествия, о котором идет речь, Тиэтэ, Парана, Рио Пардо, Камапуан, Коши, Такуари, Парагвая, Сан-Лоурэнсо и Куяба особенно занимался ихтологией, описал и зарисовал больше пятидесяти новых пресноводных или речных рыб. В будущем я с особым вниманием предполагаю заниматься этою частью естественной истории, оставшейся в пренебрежении у большинства натуралистов, путешествовавших в Бразилии. Льщу себя надеждой, что общий результат экспедиции, начатой при столь благоприятных ауспициях и под защитою покровительствующего наукам монарха и министров, будет соответствовать ожиданиям и великодушию покровителей.

Мне следовало бы уже выше упомянуть, что в продолжение путешествия я занимался наблюдениями наклонения и колебаний магнитной стрелки. При этом опыте я пользовался методом, который, до получения более верных сведений, должен назвать английским, так как я научился ему у ученого английского морехода М. Оуэна. Он состоит в том, что прежде всего устанавливается по уровню в горизонтальной плоскости «инклинаториум», затем южный полюс иглы «инклинаториума», с помощью другого южного полюса опускают до 75%, и тогда наблюдают колебания иглы, пока она не остановится. Наблюдения производятся точно и тщательно, но я предоставляю физикам, превосходящим меня познаниями, строить на их основании гипотезы и выводить из них следствия – это уже не входит в план моего путешествия.

Наконец, я пользуюсь случаем послать Высокой Конференции Академии наук описания орнитологических предметов, собранных с июня 1826 по январь 1827 г., вместе с несколькими рисунками и т. п. Оригиналы находятся отчасти в прежних, отчасти в посылаемых теперь отсюда пакетах, о которых упоминалось выше, а те немногие, которые должны были остаться из-за недостатка места или по другим обстоятельствам, последуют вместе с ближайшими посылками коллекций».

Читая это письмо, всякий дорожащий успехами науки пожалеет, что широко задуманный им блестяще начатый план многостороннего исследования природы и населения девственных областей тропической Америки потерпел крушение.

Письмо из Куяба было последним письмом Г. И. Лангсдорфа. Из сообщений спутника его Флоранса нам известно, что по отъезде из Куяба, во время путешествия по Рио Тапажес, неутомимый исследователь, которому в это время было 54 года, заболел очень острой формой малярии, отразившейся на нервной системе потерей памяти и другими нарушениями душевной деятельности, – это случилось в июне 1828 г. Дальнейшее выполнение плана путешествия, охватывавшего Гвиану, разумеется, оказалось невозможным до выздоровления главы экспедиции, и она вернулась в 1829 г. в Рио-де-Жанейро. Ящики с коллекциями были доставлены в Петербург, сюда же прибыли рисунки художников и тетрадки вычислений Рубцова, но рукописи самого Г. И. Лангсдорфа, которые как записи языков индейцев и заметки об их обычаях представили бы и теперь чрезвычайно важный материал, – пропали. Вероятно, больной не захотел расстаться с ними. По советам врачей он поехал в 1830 г. в Европу на излечение. Физически он скоро совсем поправился и поселился во Фрейбурге, но душевные силы уже никогда не возвращались к нему. В 1831 г. Г. И. Лангсдорф был уволен в отставку от Академии с сохранением пенсии, которую Академия продолжала ему выплачивать до самой смерти. Умер он в том же Фрейбурге (Брейсгау) 29 июня 1852 г. в возрасте 78 лет. Последняя напечатанная им работа датирована 1827 г.; это «Kurze Bemerkungen uber die Anwendung und Wirkung der Gaincawurzeb. Rio-de-Janeiro, 1827.

ОЧЕРК ЭКСПЕДИЦИИ В БРАЗИЛИЮ АКАДЕМИКА Г.И. ЛАНГСДОРФА И ОПИСАНИЕ ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ ПРИВЕЗЕННЫХ ЕЮ

Материалом для настоящего очерка послужили, кроме текста дневника Флоранса, коллекции предметов Музея антропологии и этнографии Академии наук и рисунки художников экспедиции Г. И. Лангсдорфа, хранившиеся в Архивах Конференции Академии наук и Зоологического музея, а также этикетки гербария Риделя – Лангсдорфа, составляющие одно из сокровищ Ботанического сада Петра Великого, краткие заметки, почерпнутые из «Астрономических обсерваций» Pyбцова, по рукописи, хранящейся в Архиве Академии наук (с 19 августа 1825 г. по 30 марта 1827 г.).

На русском языке нет вовсе печатных сведений об экспедиции Лангсдорфа, а единственная история ее, составленная одним из участников появилась только на португальском языке в 1875-1876 в Рио-де-Жанейро под названием «Очерка» или «Этюда». На самом деле она является просто дневником, местами слегка измененным и дополненным, но тоже наспех и как будто в пути. Часть черновых рисунков автора этого очерка попала в руки Карла Штейнена и была им опубликована в 1899 г. с очень содержательными комментариями. Вот и все, что было известно до сих пор. Между тем экспедиция по грандиозности плана, широте задач и богатству собранного материала могла бы составить эпоху в истории изучения Бразилии, не в меньшей степени, чем классические путешествии принца Вида и графа Кастельно, если бы этот сырой материал был своевременно обработан и опубликован. В самой Бразилии высказывалось в печати сожаление об отсутствии всяких следов работы столь продолжи тельной и хорошо обставленной экспедиции, и мне пришлось слышать о ней впервые именно там, а не в Петрограде.

Виной забвения, в котором она была оставлена, является, конечно неизлечимая болезнь ее главы и вдохновителя, не напечатавшего ни строки со времени своего возвращения в Европу в 1830 г. до смерти в 1852 г. Конечно, зоологические и ботанические коллекции уже значительно утратили цену за прошедшие почти сто лет, но этого нельзя сказать oб этнографических коллекциях и рисунках, сделанных в пути, – они представляются теперь прямо сокровищами, так как относится к еще почти нетронутому быту диких племен, отчасти даже вовсе с тех пор исчезнувших, как-то: своеобразной группы племен бороро, называемой Bororrsilo-campos, или приобщившихся в наше время европейскому быту племени мундуруку, апиака, о двух последних вообще почти не имеется прямых сведений и по сие время, а столетие, прошедшее со времени экспедиции, не оставило, вероятно, и воспоминаний об их тогдашнем дикарском существовании.

* * *

Экспедиция Лангсдорфа в Бразилию официально значится продолжавшейся с 1822 по 1828 гг.

Как известно из биографии Лангсдорфа, эта экспедиция внутрь страны была взята под покровительство Александра I еще в 1821 г. и совершена на личные его средства. Ее главная часть – 1825-1828 – обошлась, согласно сведениям Тонэй, в 88.200 франков.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЭКСКУРСИИ И РАБОТЫ (1821-1825)

Гербарий свидетельствует, что уже в 1821-1822 гг. началось коллекционирование растений в некоторых местностях побережья: Баия, Рио-де-Жанейро и др. Ридель, первый помощник Лангсдорфа успел в 1821 г. побывать на Амазонке, откуда имеются его экземпляры растений этого года в гербарии. Кроме Риделя, участие в сборах принимал в эти годы также зоолог Э. Менетрие, побывавший в Бразилии до 1826 г., а препаратором работал уже упоминавшийся выше Г. Фрейрейс.

В 1823 г. экскурсии на небольшое расстояние продолжаются, и гербарий все растет.

В мае 1824 г. Лангсдорф, в сопровождении художника Ругендаса, совершает большую поездку в провинцию Минас-Жерайс. От нее у нас имеется коллекция прекрасных пейзажей, значительное количество растений и зоологического материала.

Серия рисунков начинается видами тогдашнего Рио-де-Жанейро, еще не имевшего ни набережных, ни нарядных построек наших дней. Горы Коркорадо и Пао де Ассукар, куда теперь проведены фуникулеры, красуются в своем еще девственном величии. Начало путешествия дает серию типов негров-невольников, сценки в корчмах у костров, разведенных на полу, вместо очага, как это и теперь можно увидеть в глуши.

14 мая путники достигли Рио Параиба. Ее переезжают по крытому мосту, соединяющему провинции Рио-де-Жанейро и Минас-Жерайс. 26 мая уже в Барбасоне (увы, теперь железная дорога переносит туда в несколько часов). Горы здесь усеяны отдельно растущими декоративными праукариями, переданными необычайно характерно художником. После, при попытке похитить скот они бежали. Это были, вероятно, каяпо или гуайкуру».

Когда все было готово к отъезду, лодки начали спускаться по речке Камапуан в Рио Коши, где уже должны были нагнать их пассажиры и весь багаж, оставленный позади, чтобы не перегружать челнов.

21 ноября, после 43-дневного пребывания на Камапуан, экспедиция верхом сделала 7 легв до порта Фурадо, где их ждал караван.

22 ноября при восходе солнца были приведены два связанных негра-беглеца, которых комендант экономии просил Лангсдорфа доставить в Альбукерк.

Путешествие продолжалось уже с гораздо большей скоростью, чем прежде, так как теперь приходилось спускаться по течению реки. Сначала ветки дерев и арки из склонившегося бамбука не позволяли раскидывать палатки в лодках. «Рио Коши живописна своими стремнинами, стенами утесов, кампо, рощами и горами; малая ширина ее, лесные заросли, красивые арки бамбука, серебристые отмели, обилие и разнообразие рыбы, – все время развлекают путешественника».

3 декабря, когда караван вошел в Рио Такуари, был пойман речной скат. В тот же день прошли водопад – последний до самой Куяба, его проводили торжественными салютами из ружей, и рабочие плясали и пели всю ночь. В этот день навстречу каравану явилась правительственная военная экспедиция, отправленная для исследования более короткого волока через Сукуриу, во главе ее стоял поручик Маноэль Диас. «Он сообщил, – говорит Флоранс, – об открытии военных действий против индейцев гуайкуру, последовавших за рядом измен с их стороны. Об этом нам говорили уже в Камяпуан, по известиям из Миранды».

«Во время мира, когда они получали от правительства подарки и провизию, ими был коварно убит бразилец, живший недалеко от форта Миранда; затем они напали и убили начальника и нескольких солдат на далеком от этого форта посту. Вслед за этими проявлениями вероломства они покинули окрестность Новой Коимбры, где жили поселенными, и ушли в кампо в поход как враги. Маноэль Диас советовал нам принять предосторожности при прохождении через их земли».

Вот подробности событий, имевших место после объявления войны:

«Тотчас после разрыва комендант форта Новой Коимбры послал одного из своих в Куяба просить подкреплений, – его мы встретили 10 декабря на реке Парагвае. Их было три человека в челноке, которые сообщили нам, что в столице приготовился караван в 14 игарите (больших однодревок) с 300 людьми – солдатами и милицией под командой вице- президента провинции полковника Жеронимо. Этот «флот» мы встретили 3 января, а через 10 месяцев, будучи в Куяба, мы видели их возвращение вместе с войсками, посланными усмирять взбунтовавшихся. Жеронимо получил от президента предписание препятствовать, согласно велениям императора, чтобы с индейцами, хотя бы и восставшими, обращались жестоко – следовало-де, насколько возможно, стремиться, посредством подарков и увещаний, помириться с ними».

«Гуайкуру – самые многочисленные из всех дикарей, живущих на берегах Парагвая. Я слышал даже, будто у них 4 тыс. вооруженных мужчин. Они наводят страх коварством своего поведения, внезапно разрывая дружеские отношения среди общего мира и обмена мнениями, кажущегося сердечным, без всякого мотива, кроме любви к грабежу, во время которого не обходится без пролития крови и многих жертв».

«Анналы Матту Гроссу полны измен этих неверных. Бродя по берегам Парагвая и Такуари, простирая свои походы на очень широкую территорию, они причиняли большой вред судам, пересекавшим их земли еще во времена открытия Бразилии. Уже несколько раз они доходили до Камапуана и недавно захватили там около 500 лошадей. Они часто проникают в земли кайоа и каяпо близ Парана, с целью обращения их в рабство. В своих опустошительных походах они не щадят и испанцев берегов Парагвая, даже в мирное время грабя их селения и продавая затем награбленное бразильцам. Не знают, продолжали ли они это и после усмирения их (в конце XVIII в.)».

«Поселены они возле Новой Коимбры».

«Они убеждены, что являются первой нацией мира, которой все прочие обязаны данью и подчинением. Не делают они исключений и для бразильцев, терпящих при случае от них всяческое зло. У них есть рабы племени шамукоко и всех прочих соседних племен, более слабых и более трусливых; оттого-то индейцы и обратились к покровительству бразильцев, дабы спастись от этой участи в руках хищников. Только гуато, хотя и малочисленные, внушают им почтение храбростью и мужеством. Эти варвары так смелы, что не боятся налагать оковы рабства даже на испанцев. Я видел, как прибыла в Куяба 12-летняя девочка этой национальности, которую освободил из плена у гуайкуру полковник Жеронимо. Она была похищена вместе с матерью из своего родного села в Парагвае еще грудным младенцем, осталась сиротой и усвоила все обычаи индейцев, язык которых стал ей родным».

«Гуайкару – все всадники и хорошие бегуны. У них есть многочисленные табуны, отнятые у испанцев или взрощеные на свободе в кампо. Иногда они продают верховых лошадей в Куяба за 9-10 мильрейсов. У иных по две, три и более лошадей. Сидят верхом они на крупе, что заставляет их употреблять очень длинные поводья».

«Их оружие – копье, лук и стрелы. Имеются и ружья, но, когда они воюют с бразильцами, – им недостает зарядов».

приходилось питаться бульоном из обезьян coat (Ateles) и barrigudo (вид Cebus), очень многочисленных из-за спелых плодов тукури».

«Здесь-то впервые обнаружилось несчастное состояние, в которое впал г. Лангсдорф, – потеря памяти о недавних событиях и полный беспорядок идей, – следствие перемежающейся лихорадки. Это расстройство, от которого он никогда уже не оправился, заставило нас ехать в Пара и вернуться в Рио-де-Жанейро, положив, таким образом, конец путешествию, план которого раньше этого несчастья был обширнейший. Мы должны были подняться по Амазонке, Рио Негро, Рио Бранко, исследовать Каракас и Гвианы и не вернуться в Рио-де-Жанейро, пересекая восточные провинции Бразилии. Может быть, мы взяли бы и другое направление, например, в Перу и Чили. Г-ну Лангсдорфу русское правительство не определило ни срока, ни пути экспедиции».

«Еще в Диамантино г-н Лангсдорф получил письмо от англичанина-путешественника Буршеля, в котором тот сообщал, что уезжает в Англию по домашним делам и предоставляет ему исследовать Касикиаре».

ИНДЕЙЦЫ МУНДУРУКУ

«На шестой или седьмой день пребывания нашего в Тукурисале прошла через лес, пограничный с нашим лагерем на другой стороне реки, партия индейцев мундуруку. Один из помощников рулевого, бывший на охоте, привез нам трех из них в челноке. Он съездил еще несколько раз за другими, и скоро у нас было 20 индейцев, среди которых две старухи и одна молодая женщина. На том берегу оставалось еще большее число, состоявшее преимущественно из женщин и детей. Переправленные через реку оставили у товарищей луки, стрелы и свой багаж.

Они выражали удовольствие, видя нас. Как и апиака, они ходят голыми, расписывая шею, плечи, грудь и спину рисунком, напоминающим фуфайку, прилегающую к телу.

Мундруку бреют волосы на голове, оставляя надо лбом короткий клочок волос круглой формы: сзади оставляют волосы, которые доходят до висков; так что все мужчины, старики, женщины и молодежь лысы по собственному желанию.

В каждом ухе делают две дыры, в которые вводятся цилиндры двух сантиметров толщины. Татуировка лица состоит из двух линий, идущих от рта и носа к ушам, и шахматной доски из ромбов на подбородке. Кроме этих несмываемых линий, они еще расписывают себя соком женипа по, цвет которого похож на чернила. Иногда проводят вертикальные линии в некоторых частых тел».

Один из индейцев принес подмышкой кусок cateit (дикой свиньи) изжаренной и завернутый в листья. При виде этой еды, казавшейся прекрасной на вид, во мне проснулся аппетит, утраченный с болезнью. Я попросил его у индейца и тот отдал мясо с готовностью.

С таким же удовольствием угостились им и г-да Лангсдорф и Рубцов, еще более страдавшие отсутствием аппетита, чем я. Без соли и каких-либо приправ мы нашли это жаркое очень вкусным, этим оно обязано тому способу, каким индейцы его приготовляют. Они заворачивают мясо в листья и, насадив на длинную палку, втыкают его на ней в землю на рассчитанном расстоянии от огня, смотря по степени жара.

Оно печется так медленно, что нужно до двух дней для готовности; но этим бом мясо остается более нежным, так как листья сберегают его сок и предохраняют от дыма.

Индейцы были изголодавшиеся из-за переходов, длившихся много дней подряд. Мы дали им хорошее подспорье для пропитания, и они вернулись на ту сторону реки, простившись с нами.

Они жили в нескольких днях пути отсюда на берегу реки Тапажос, где возделывали маниоку и фабриковали фаринью, которую у них скупали купцы из Папа (Бэлем).

Появление их в местах, которых они раньше никогда не посещали, объяснялось, вероятно, тем, что, как нам сообщил купец, встреченный нами 28 апреля, они убили вора-бразильца, вредившего их плантации, и боязнь преследования заставила их покинуть свои жилища, расположенные недалеко от бразильских поселений».

Багаж, оставленный около водопада, слегка пострадал от индейцев - пропала кукурузная мука, железные инструменты, луки и стрелы, подаренные индейцами апиака, рыболовная сеть и другие предметы.

Наконец, 20 мая новая лодка была спущена на воду, и путешествие, во главе которого теперь поневоле оказался Флоранс, продолжалось. Вечером того же дня встретилась лодка с торговцами, бросившими свой караван и поднимавшимися по реке, опережая его, чтобы не страдать от грубости экипажа каравана, ставшей невыносимой с той минуты, когда себя почувствовал в диких местах. По этому случаю Флоранс замечает:

«Наши матросы, конечно, иногда совершали небольшие к никогда не оказывали нам неуважения – и это их страха перед консулом, который с самого начала показал себя строгим с ними. Кроме того, они считали его за генерала». Дальнейший путь опять состоял из ряда стремнин и водопадов, через которые надо было пробираться, рискуя собой и багажом. Все бы больны, что вторично (первый раз в Тукурисале) забыли числа

На одном из водопадов отстала одна из лодок каравана, – целую ночь стреляли и трубили в рог, чтобы выручить потерявшихся, a на следующий день пустились на розыски, но все безуспешно – она потерпела… (отсутствуют страницы. Прим. ocr)

И с того дня попугаи перестали питаться человечьим мясом, а едят только кокосовые орехи, съедобные клубни на корнях растений, плоды и фрукты, а также цветы.

Потом братья пошли войной на зубастых рыб, пожиравших любого человека, как только он войдет в воду. Чтоб победить их, братья придумали одну хитрость.

Они завернулись в циновку из волокон растений и бросились в воду. Рыбы сразу же облепили их со всех сторон и вцепились своими острыми зубами в циновку. Но зубы их запутались в волокнах циновки, и так они и остались, словно их приклеили. Когда циновки были настолько облеплены рыбами, что уж ни одной больше не могло поместиться, братья поплыли к берегу, вышли из воды и убили рыб. Потом они снова завернулись в циновки и вошли в воду и повторяли свою хитрость до тех пор, пока не перебили всех рыб. Когда последние рыбы издыхали, они сказали им:

– С сегодняшнего дня вы больше не будете есть людей, а станете питаться только другими рыбами.

Потом братья пошли войной на змей, пожиравших людей, и всех их перебили.

И над каждой змеей повторяли они то, что произносили ранее над убитыми птицами и рыбами:

– С сегодняшнего дня ты не будешь больше есть людей, – и каждой рассказали, чем она должна питаться.

После того как они убили самую страшную змею, они сложили боевую песню, которую и сейчас поют в индейских селениях.

Печатается по изданию: Бразильские сказки и легенды. М., 1962

[1] Лига – единица расстояния, равная 5 км. Морская лига равняется 5555 м. – Здесь и далее примечания редакции.

(обратно)

[2] Испании и Португалии.

(обратно)

[3] «Изумруд на карте Земли».

(обратно)

[4] Капитан-мор – старший капитан, военно-административное звание в средневековой Португалии.

(обратно)

[5] «Остров истинного креста».

(обратно)

[6] Символом колониального господства Португалии считался воздвигаемый португальцами высокий каменный столб.

(обратно)

[7] Автор имеет в виду полуостров Юкатан в Центральной Америке и считает полуостровом всю Южную Америку.

(обратно)

[8] Аймора – индеец из племени, проживавшего на территории Перу, у озера Титикака.

(обратно)

[9] Кичуа – индейское племя, жившее на территории Перу.

(обратно)

[10] Таба – индейское поселение.

(обратно)

[11] Ока – жилище в виде навеса из пальмовых листьев.

(обратно)

[12] Из такой трубки стрелок выдувал ртом стрелу, конец которой смазывался одним из растительных ядов; в приготовлении последних бразильские индейцы достигли большого искусства.

(обратно)

[13] Уба – лодка из коры, игара – небольшая лодка-однодеревка.

(обратно)

[14] Куйя – чаша из скорлупы плода куйя.

(обратно)

[15] Окара – вообще индейская хижина. Здесь – своего рода усыпальница.

(обратно)

[16] Франция всегда стремилась провести границы своей Гвианы по р. Амазонке; Бразилия же, со своей стороны, оспаривает эти границы, ссылаясь на Утрехтский договор (1713 г.), подтвержденный Венским (1815 г.) и Парижским договором между Францией и Португалией (1817 г.).

(обратно)

[17] Гастон Орлеанский, граф д'Э (1842-1922) – французский принц, представитель одной из младших ветвей Орлеанского дома; внук короля Луи-Филиппа. В 1864 г. женился на Изабелле Браганцской, старшей дочери Педро II, которая в отсутствие у императора наследников мужского пола (два его сына умерли в раннем детстве), являлась наследницей престола. Потомство графа д'Э и Изабеллы, получившее имя Орлеан-Браганца, существует и сейчас, в начале XXI в.

(обратно)

[18] Фазенда – крупное земледельческое или скотоводческое хозяйство.

(обратно)

[19] В точности неизвестно, когда были завезены в Бразилию первые негры. Весьма правдоподобно, что это случилось уже при первой колонизаторской экспедиции в 1531 г. В Северную Америку первая партия африканских рабов была ввезена голландскими работорговцами в Джеймстаун (Виргиния) в 1619 г.

(обратно)

[20] Лига – старинная испано-португальская мера длины, около 6 км.

(обратно)

[21] Донатарии – люди, получающие что-либо в дар.

(обратно)

[22] Железо не добывалось в Португалии, но в Бразилию оно ввозилось через Португалию

(обратно)

[23] Гуарда-морес – «блюстители нравов».

(обратно)

[24] Малые количества золотого песка, которых не хватило бы на слиток, можно было в тех же королевских плавильнях менять на специальные сертификаты. Определенное число таких сертификатов давало затем право на получение по ним «кинтированного» золота.

(обратно)

[25] Дело шло не о действительной казни, а о лишении жителя округа всех прав, объявления его вне закона, – «как если бы человек перестал существовать», по формулировке закона той эпохи.

(обратно)

[26] Бразильский северо-восток находился в состоянии длительной засухи, продолжающейся и по настоящее время.

(обратно)

[27] Бразильский реал – очень мелкая денежная единица, поэтому расчеты велись обычно в тысячах реалов (мильрейсах). Курс бумажного мильрейса, как это в дальнейшем отмечает и автор, неуклонно падал на протяжении всей бразильской истории. В соответствии с денежной реформой 1 ноября 1942 г. в Бразилии вместо мильрейса была установлена новая денежная единица крусейро, курс которого также не оказался устойчивым. 14 июля 1948 г. Международный валютный фонд установил для крусейро новый паритет: один крусейро был приравнен 5,40541 цента, или 18,5 крусейро за один американский доллар. (Прим. ред.)

(обратно)

[28] Койвара состояла в том, что на полях сжигались ветки и сучья, зола которых и служила удобрением.

(обратно)

[29] Эта разновидность тростника, происходящая с острова Таити (откуда и его название), была завезена сначала в Центральную Америку и в Гвиану, а оттуда между 1790 и 1803 гг. – в Бразилию.

(обратно)

[30] Первое из них Vilhena, Noticias Soteropolitanos (1701 г.), второе – Antonil Cultura е Opulencia do Brasil (1800 г.).

(обратно)

[31] Скотоводческие фазенды назывались эстансиями только в Рио-Гранде- до-Сул. Это слово взято из испанского языка.

(обратно)

[32] Шимарран – настой на траве мате, распространенный налиток на юге. Шурраско – жареное воловье мясо – основная пища в тех областях.

(обратно)

[33] Настой на листьях эрва-мате напоминает чай.

(обратно)

[34] Относительно сталелитейного дела известно, что многие африканские племена занимались им на своем родном континенте. Черные рабы явились в Бразилию, уже имея навыки, которые очень пригодились их хозяйствам-ко лонистам.

(обратно)

[35] Речь идет не об обычных обожженных черепицах, которые в колонии совсем не использовались, а о комбинации глины с древесиной, употребляемой для покрытия крыш.

(обратно)

[36] Португальская администрация всегда славилась своей продажностью, а администрация колонии – в особенности.

(обратно)

[37] Mascate (порт.) – бродячий торговец, коробейник. Так жители Олинды презрительно называли жителей Ресифи.

(обратно)

[38] Bandeira (порт.) – знамя.

(обратно)

[39] Португалия и до того была феодальной монархией. Автор, как видно, в данном случае хочет сказать об ослаблении центральной королевской власти. – Прим. ред.

(обратно)

[40] Дюге-Труэн, Рене (1673-1736) – французский моряк. Особенно отличился в ходе Войны за испанское наследство, в частности захватом Рио-де- Жанейро. Людовик XIV по достоинству оценил подвиги Дюге-Труэна, возведя его в дворянское достоинство и дав чин генерал-лейтенанта французского военного флота.

(обратно)

[41] Приведенные цитаты взяты из Costa, Rio in the Time of Viceroys, p. 6-7.

(обратно)

[42] К моменту заговора Жозе да Силва Шавьер был кавалерийским прапорщиком. Его прозвище Тирадентес в переводе означает «зубодер». – Прим. ред.

(обратно)

[43] Автор допускает неточность. Одна из главных слабостей заговора Тирадентеса заключалась именно в том, что его участники в силу ряда причин не поставили вопроса об отмене рабства. – Прим. ред.

(обратно)

[44] Действительно, процесс смешения рас шел в Бразилии более активно, чем в других странах Америки. Но утверждение о расовом равноправии – явный вымысел. Расовая дискриминация существовала. Она усугублялась тем, что почти совпадала с классовыми различиями: белый – рабовладелец; индеец, а позже негр – рабы. Прим. ред.

(обратно)

[45] Луис Камоэнс (1524-1580) – величайший португальский поэт, автор эпической поэмы «Лузиады», сюжетом которой являются открытия португальцев в Индии, а главным героем – Васко да Гама.

(обратно)

[46] «Фаррапос» (farropo (порт.) – оборванец) – участники республиканского восстания на юге Бразилии в 1835-1844 годах. Восставшие провозгласили в 1836 году республику Риу-Гранди. – Прим. ред.

(обратно)

[47] 1 баррель нефти равняется 159 литрам. – Прим. ред.

(обратно)

[48] Оно не было послано, да и невозможно было его послать, но Лангсдорф напечатал его в своей книге.

(обратно)

[49] Река Куяба почти пересыхает в сухое время года, как, вероятно, Лангсдорф сам убедился впоследствии. Название «большой реки» она заслужила лишь ввиду половодья.

(обратно)

[50] Такое утверждение в устах Г.И. Лангсдорфа имеет совсем особый вес, так как он лично видел много представителей и настоящей монгольской расы в Азии (Япония, Камчатка и вся Сибирь).

(обратно)

Оглавление

А.Р. Андреев

Р. ПОМБУ. ОТКРЫТИЕ БРАЗИЛИИ. ТУЗЕМЦЫ

А. ДЕБЕРЛЬ. БРАЗИЛИЯ до 1876 года

КАЙО ПРАДО ЖУНИОР. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ БРАЗИЛИИ

А. Б. ТОМАС. КОЛОНИАЛЬНАЯ БРАЗИЛИЯ (1580-1808)

А.Б. ТОМАС. КОЛОНИАЛЬНАЯ БРАЗИЛИЯ, ЕЕ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ (1580-1808)

А.Б. ТОМАС. БРАЗИЛИЯ В XIX И XX ВЕКАХ

Г.Г. МАНИЗЕР. ЭКСПЕДИЦИЯ АКАДЕМИКА Г.И. ЛАНГСДОРФА В БРАЗИЛИЮ

Реклама на сайте