Олег Арин Царская Россия: мифы и реальность (конец XIX — начало XX века)
Олег Алексеевич Арин
(Рафик Акзамович Алиев),
доктор исторических наук,
профессор политологии,
главный научный сотрудник
Центра международных исследований
МГИМО (Университет) МИД РФ.
Капитализм, как тотальная политико-экономическая система, не соответствует характеру и умострою русского народа, цивилизация которого сформирована на иных политических, экономических и культурных основаниях. Любая попытка воспроизвести капиталистическую систему западного образца в России обречена на провал. В случае же ее «успеха», т. е. насильственной капитализации России, результатом будет или колонизация страны Западным миром, или просто уничтожение русского народа как представителя уникальной цивилизации.
Арин О.А.
Введение
Среди искренних сторонников капиталистического пути в России сложилось убеждение, что в период с 1861 по 1917 гг. царская Россия бурно развивалась на капиталистической основе, тем самым как бы демонстрируя возможности стать «нормальной» капиталистической страной. И если бы, дескать, не большевики с их Октябрьской революцией, то Россия могла бы влиться в ряд «цивилизованных» государств и составить часть нынешнего "золотого миллиарда".
Нынешний идеологический подтекст сторонников подобных рассуждений сводится к тому, что нечего искать какой-то особенный, скажем, "третий путь" для России, а надо продолжить поиск оптимального варианта, как минимум, для удержания страны на капиталистических рельсах, как максимум, углубления капитализма, поскольку до октября 1917 г. мы-де неплохо шли по этому пути.
В ответ же на простой вопрос: почему же, несмотря на это, капиталистический путь развития привел к социалистической революции, отвечают по-разному. Одни — что большевикам «помогла» первая мировая война, другие — что революция вообще произошла случайно (по А.Н. Яковлеву, «произошла» не законно), третьи — вообще никак не отвечают.
В любом случае отечественная политическая литература, посвященная данному периоду, описывает умных капиталистов и политических деятелей царской России (Путилов, Пуришкевич, Витте, Столыпин, Милюков, Керенский, Гучков и др.), радеющих о благе народа и отечества[1] Ну а вокруг царя-Николая II вообще сложили ауру святого, перезахоронение останков которого превратили чуть ли не во всемирно-историческое событие.
Из всей этой литературы я так и не смог выяснить, почему все-таки, несмотря на такое скопище умных людей в правящей среде царской России, произошло три революции. Если из-за войн, почему аналогичных революций не происходило в Англии, Франции, Германии (в последней, правда, была небольшая революционная вспышка в 1918 г., но это уже как реакция на российскую революцию 1917 г.). Почему такой случайности не случилось в других странах капитализма. Почему мы проиграли войну с Японией, и почему мы втянулись в первую мировую войну?
Ответы на эти вопросы можно найти в официальной партийно-исторической литературе советского периода. Однако из-за очень большой нелюбви ко всему советскому периоду наши демократы-либералы тут же укажут, что вся эта литература сфальсифицирована. Но если это и так, то «сфальсифицирована» она в пользу: нынешних радетелей капитализма. Дело в том, что в советской литературе подробно описано именно бурное развитие капитализма в России, особенно в период между 1880 — 1914 гг. Это было необходимо для того, чтобы доказать естественность социалистической революции. Партийным ученым надо было показать, что капитализм породил пролетариат, который в соответствии с марксистскими взглядами и похоронил своего «родителя». На самом деле, по моему убеждению, капитализм в России уничтожил не пролетариат, а сам капитализм в процессе уничтожения России как суверенного государства. Другими словами, мой тезис такой: развитие капитализма в России ведет к уничтожению российского народа и распаду государства. Пролетариат же, или, во всяком случае, силы, совершившие революцию в октябре 1917 г., уничтожив капитализм, спасли Россию. И хотя не эта тема является главной в данной книге, но обоснование этой идеи должно объяснять причины взлета и падения Российско/Советского государства с точки зрения его места и роли в системе международных отношений.
Совершенно естественно, каждый автор обращается к той литературе, которая подтверждает его идеи. Я в принципе не верю в объективных авторов и вообще в объективность общественных наук. Все они идеологизированы. Поэтому для обоснования своих идей было бы логично и для меня обращаться к авторам левого, социал-демократического или коммунистического направления. Время от времени я действительно буду использовать их работы, но главным образом только для «изъятия» у них статистического материала. В основном же я намерен эксплуатировать литературу идеологически враждебную мне, то, что мы когда-то называли буржуазной литературой. Как известно, она бывает двух видов: откровенно апологетичная и объективистская. И та, и другая ее разновидность, как ни покажется странным, работает на подтверждение моих тезисов, в чем каждый читатель будет иметь возможность убедиться в последующем.
Довольно часто мне придется обращаться также к западным источникам. Не потому, что я в них нахожу что-то оригинальное и новое, а только потому, что наши прозападники питают к ним естественный пиетет. Пусть почитают своих почитателей.
Но самыми главными моими аргументами будут цифры, к которым пиетет питаю я. Их обилие может быть кого-то и испугает. Тем более что русский человек более привык к словам. Думаю, пора привыкать и к цифрам, которые зачастую бывают красноречивее слов.
У меня уже был случай приводить цифры, свидетельствующие о реальном социально-экономическом положении в России того периода, однако они не вызвали «антиресу». Когда я однажды их обнародовал на одном из Круглых столов в Фонде Горбачева, мне просто не поверили. А цифры такие.
За 1880–1916 гг. умерло не менее 158 млн детей, из них при последнем царе — 96,8 млн. Если добавить к ним взрослое население, не дожившее до среднестатистического уровня, то общая цифра вырастет до 176 млн человек.
В годы революций и бунтов было убито 3 млн человек, в русско-японскую войну — 1 млн, считая и тех, кто умер от ран и погиб в плену. В первую мировую войну убито 2,5 млн, умерло от ран, голода и холода еще 6,5 млн человек.
От производственных травм, отравлений и самоубийств, по официальной статистике тех лет, ежегодно погибало 3–4 млн человек, в результате за 36 лет перед революцией это составляло 108–144 млн человек.
В целом в 1880–1916 гг. от голода, болезней, убийств, войн, производственных травм Россия потеряла около 308 млн человек.[2]
Цифры умопомрачительные. Они развенчивают миф об успешном развитии капитализма. Но поскольку их «откопала» левая газета «Борьба», то веры им нет. Так прореагировали демократические читатели моей книги "Россия в стратегическом капкане". Что ж. Попробуем обратиться к другим источникам.
Процветающая Россия до "большевиков"
Для начала, в качестве примера, приведу гимн развитию России до «большевиков», воспетый на страницах толстой монографии Хеллера и Некрича.[3] Со ссылкой на французского экономиста Эдмонда Тэри, они рассказывают: за пятилетний период 1908–1912 гг. производство угля увеличилось на 79,3 % по сравнению с предыдущим пятилетием, железа — на 24,8 %, стали и производства металла — на 45,9 %. С 1900 по 1913 гг. продукция тяжелой промышленности увеличилась на 74,1 % даже при учете инфляции. Сеть железных дорог увеличилась с 24 тыс. км в 1890 г. до 61 тыс. км в 1915 г. (р.15). "Промышленный прогресс помог сократить зависимость России от иностранного капитала" (р.15), — не удержались отметить авторы. И не случайно, поскольку это — весьма больная тема. Дело в том, что степень зависимости от иностранного капитала определяла поведение царизма внутри страны и на международной арене. Поэтому демократы и прокапиталисты пытаются доказать, что иностранная зависимость хотя и была, но не столь значительна, чтобы оказывать большое влияние на поведение правящего лагеря.
Хеллер и Некрич в этой связи «ловят» советских авторов на противоречиях. Так, они пишут, что в учебнике "История СССР. Эпоха социализма" (М., 1975, с. 16) сказано о "специфическом весе" иностранного капитала, который достигал к 1914 г. 47 % российской экономики, а в другом источнике — Л.М. Спирин. "Классы и партии в гражданской войне в России" (М., 1968, с.36), иностранные инвестиции составляли около "одной трети всех инвестиций" (р.15–16). Чтобы углубить тезис о небольшой зависимости, авторы, ссылаясь на английского писателя Нормана Стоуна ("Восточный фронт.1914–1917". Лондон, 1975, с.18) пишут, что перед первой мировой войной иностранные инвестиции упали с 50 % в период 1904–1905 гг. до 12,5 % в 1913 г. (р.16).
Честно говоря, у меня не было желания перепроверить указанные источники. Но опытный читатель сразу обнаружит фальсификацию в терминах: зависимость от иностранного капитала не равна зависимости от иностранных инвестиций. В первом случае капитал может распространяться, в том числе и на банковскую сферу, во втором случае имеются в виду только инвестиции в промышленность. Но поскольку для простого читателя разницы нет, на что и рассчитывали авторы (а может быть, действительно они и сами не различали эти термины), то дело сделано.
Большое значение авторы придают факту вывоза зерна, как свидетельству процветания царской России. Цифры: с 1908 по 1912 гг. урожай пшеницы вырос на 37,5 % по сравнению с предыдущей пятилеткой, ржи — на 2,4 %, ячменя — на 62,2 %, овса — на 20,9 % кукурузы — на 44,8 % (р.16). В хорошие урожайные годы — 1909 г. и 1910 г. — экспорт пшеницы достигал 40 % мирового экспорта пшеницы. Даже в плохие годы — 1908 г. и 1912 г. — он достигал 11,5 % (р.16).
Я еще вернусь к этой теме. А пока еще цифры.
Указывают на успехи в образовании. В 1908 г. был принят закон об обязательном начальном образовании. Расходы правительства на образование увеличились между 1902 г. и 1912 г. на 216,2 %. В 1915 г. 51 % всех детей от 8 до 11 лет посещали школу, а 68 % новобранцев умели читать и писать (там же).
Затем авторы, со ссылкой на советских авторов, пишут, что когда началась война (которая для всех оказалась почему-то неожиданной), поражение российской армии происходило из-за плохого генералитета, правительства, вооружений и т. д., тем не менее, промышленность продолжала развиваться (1913 г.= 100 %, 1914 — 101,2, 1915 — 113,7, 1916 — 121,5 %) (р.21).
Несмотря на всю эту динамику, революция произошла: из-за плохого царского правительства, оппозиционных партий, затем нерешительности Временного правительства, и, конечно, из-за большевиков. Другими словами, экономика капитализма развивалась хорошо, но началась война, и правительство не смогло справиться ни с войной, ни с революциями. Такой вариант описаний событий является одним из самых распространенных как на Западе, так и в национал-буржуазной литературе современной России. Причем, в ней, естественно, не анализируется социально-политическое положение ни рабочих, ни крестьян. Смакование личной жизни царя и его семьи для таких аналитиков представляется более интересным.
На самом деле, все приведенные цифры могут иметь какой-то смысл только при сравнении с другими основными странами, игравшими ключевые роли в мировой политике. Речь идет о пятерке государств Европы (Великобритания, Германия, Франция, Австро-Венгрия и Италия) и США, определявших структуру и динамику международных отношений в начале XX века. Моя задача как раз и заключается в том, чтобы выяснить, как мы «смотрелись» на фоне названных государств, т. е. определить для начала место, а затем и роль России в мировой политике, которая в то время фактически была сконцентрирована на Европе.
Развитие капитализма в России до 1917 г.
При решении поставленной задачи любой автор сразу же сталкивается с трудностями статистического характера. В те времена отсутствовала наука под названием сравнительная статистика (по-ученому, компаративистика), а значит и единая сравнительная методология. Поэтому сравнению подвергались не так много макропоказателей, причем в сводных таблицах обычно отсутствовала Россия. И дело не только в плохой статистической базе в самой России. Как утверждает современный специалист по сравнительному анализу В. А. Мельянцев, "Проблемы экономического развития России столь сложны и, как это ни парадоксально, столь недостаточно разработаны в аспекте практических измерений динамики роста, что требуют ряда специальных исследований".[4]
В правоте данного суждения мне пришлось убедиться на собственном опыте после перелопачивания массы статистических материалов того периода. И все же кое-что удалось собрать из западных и советско/российских источников. Между прочим, немало данных я почерпнул из ленинских "Тетрадей по империализму", в которых собрана наиболее полная статистическая фактура по всем основным странам мира, часть которой была им использована в его знаменитой работе "Империализм, как высшая стадия капитализма". (В скобках отмечу, что настоящие марксисты вообще любят статистику в отличие от буржуазных политологов, предпочитающих словеса). И хотя собранный мной статистический материал все же неполный, однако, он, надеюсь, поможет ответить на вопросы, которые я намеревался проанализировать в данной главе.
* * *
Итак, с цифрами не спорят. А они утверждают, что Россия действительно после 1861 г. (освобождения крестьян) начала выходить из феодального застоя, а с начала 80-х годов прошлого века бурно входить в капитализм. Динамику демонстрировали все отрасли промышленности, внешняя торговля и даже в какой-то степени наша постоянная боль — сельское хозяйство. В этой связи приводят массу впечатляющих цифр. Есть смысл их напомнить.
Англичанин Дж. Гренвил, автор толстенной книги "История мира в двадцатом столетии"[5] воспроизводит такой ряд показателей (см. Таблицу 1).
Таблица 1
Российское производство (среднегодовые данные)
Ист.: Grenville J.A.S., p.54.
Советский автор — П.А. Хромов в многочисленных своих работах дает детальную картину экономического развития России до 1917 г. В одной из них собрана обширнейшая экономическая статистика.[6] Воспользуемся ею, добавив к предыдущей таблице еще некоторые цифры.
Таблица 2
Некоторые макропоказатели экономики России
Ист.: П.А. Хромов. (1950), сс. 452–455.
Столь быстрое развитие капитализма в России привело к тому, что к 1913 г. Россия по промышленному производству заняла пятое место после США, Германии, Великобритании и Франции. Ограничимся пока данной констатацией.
Военный потенциал России
Главным стимулятором и одновременно потребителем экономических успехов России в то время была военная сфера. Страна имела самую многочисленную сухопутную армию в мире и превосходила все государства по расходам на военный потенциал относительно бюджета. Последующие две таблицы дают представление о численности сухопутных армий и военных расходов основных государств Европы на конец XIX века.
Таблица 3
Численность европейских армий в 1899 г.
Ист.: Россия: Энциклопедический словарь, с. 176.
Таблица 4
Военные расходы (сухопутные силы) основных государств Европы в 1897 г
Ист.: Россия: Энциклопедический словарь, сс. 179–180.
В 1899 г. расходы на военный потенциал составляли 27,8 % от всего бюджета. В последующем этот порядок (более 25 %) сохранялся, причем, если на содержание сухопутных сил их уровень с 1880 г. сокращался, то по линии Морского министерства он неуклонно увеличивался (см. Таблицу 7). Для сравнения, у Англии эта сумма составляла в 1897 г. — 40 %, у Франции — 27,6 %.[7]
Правда, в то время мы продолжали уступать основным морским державам по флоту в количественном отношении, т. е. шли за Великобританией, Францией, Италией, Испанией, но опережали Соединенные Штаты и Японию. В последнем случае, это не помешало нам проиграть войну самураям. По расходам на флот мы опережали только Германию, Италию и Австрию, уступая всем остальным.
Перед первой мировой войной Россия уже превосходила по совокупным военным расходам и численности сухопутных войск каждую из крупнейших стран Европы, продолжая, правда, уступать по расходам на ВМФ. Две нижеприведенные таблицы демонстрируют нашу военную мощь на тот период.
Таблица 5
Расходы на войско и флот (в млн франков)
Ист.: Эдмонд Тэри. "Экономическая Европа". Париж, 1911. В: В.И. Ленин. Тетради по империализму, т. 28, с. 181.
Таблица 6
Численность армии и военные расходы в 1914 г.
Ист. "The Economist", January 9, 1915, p. 51.
В таблице 6 обращают на себя внимание минимальные цифры для Англии, привыкшей загребать жар чужими руками.
Надо признать, что военному строительству в России отдавался приоритет на протяжении всей ее истории со времен Петра I, что подтверждается и периодом всего XIX века. Например, при Николае I в 1850 г. на военные нужды тратилось 42,1 % от расходной части бюджета.
Проблема начала XX века заключалась в том, что наше военное строительство находилось в руках иностранцев и в значительно большей степени отвечало коммерческим и стратегическим интересам европейских держав, нежели интересам России.
Очень важна следующая таблица. В ней представлены расходы и их доли в совокупном бюджете основных министерств царской России — цифры, которые нам понадобятся в последующем анализе.
Таблица 7
Государственные расходы (в тыс. рублях ассигнованных до 1840 г., далее — серебряных, с 1881 г. — в тыс. рублях; в скобках — доля в % от всего бюджета)
Ист.: А.П. Хромов (1950), сс. 446, 450, 514, 515, 518, 519, 524–527.
Необходимо обратить внимание, прежде всего, на расходы по линии МИД. Они всегда меркли на фоне военных расходов, что подтверждает аксиоматический тезис: болтовня стоит значительно меньше, чем реальная военная сила, которая и определяет, в конечном счете, роль государства в мире. При абсолютном увеличении средств на содержание МИД с 1804 г. по 1913 г., их удельный вес в бюджете падал, скатившись с 1,2 % при Александре I до 0,4 % при Николае II (см. таблицу выше).
Внешняя торговля
Здесь мы должны зафиксировать два момента: 1) наши торговые приоритеты по странам и регионам; 2) наш удельный вес в мировой торговле, т. е. наш ранг как торговой державы.
Для начала обратимся к данным Энциклопедического словаря. В нем указывается, что в 1802 — 1804 гг. (с этого времени впервые появилась статистика по внешней торговле) товаров вывозилось в среднем на 51 577 тыс. руб. (при этом на Азию приходилось — 10 %), привозилось же в среднем на 34 116 тыс. руб. (доля Азии составляла — 17 %). В конце XIX века, в 1895 — 1897 гг., в среднем вывозилось по всем границам товаров на сумму 701 426 тыс. руб. (в Азию на сумму — 73 713 тыс. руб., т. е. 10,5 %); привозилось за то же трехлетие в среднем на 562 773 тыс. руб. (в т. ч. из Азии — 62 219 тыс. руб., или 11 %).[8]
Привоз сократился за счет Бухары и Персии, т. к. ввозимые из этих государств товары стали изготовляться в самой России или привозиться из Европы и Америки, например, хлопок. Торговля в основном велась с Германией, Великобританией и Францией (их совокупная доля составляла около 60 %). Затем шли Бельгия, Голландия и Соединенные Штаты. Раньше, до объединения Германии, на первом месте находилась Англия.
Приоритеты во внешней торговле на конец XIX века представлены в Таблице 8.
Таблица 8
Внешняя торговля России по странам в 1896–1898 годы (в %)
Ист. П.А. Хромов. Экономика России периода промышленного капитализма. М., 1963, сс. 211, 216.
Несмотря на рост внешней торговли России, удельный вес ее в международном обороте к концу столетия не только не увеличился, но даже, правда, незначительно, снизился с 3,6 % в 1850 году до 3,4 % в 1899 году.[9] Хотя в энциклопедии Брокгауза и Эфрона дается иная оценка. В ней указывается, что торговый оборот всемирного рынка в конце XIX века был равен 33,5 млрд руб., из которых 20 % падало на Великобританию, на Германию — 11 %, Соединенные Штаты — 10 %, Францию — 8, Голландию — 7. Россия находилась на шестом месте — 6 %. Затем идут Австро-Венгрия — 5 %, Бельгия — 5, Индия Британская — 4 %, Италия — 3,5, Бразилия — 3, Китай — 2,5 %.[10]
Необходимо обратить внимание на охранительный характер внешнеторговой политики правительства. Как пишет П.А. Хромов: "Период промышленного капитализма в России характеризуется усилением протекционистской системы — таможенное обложение ввозимых товаров возрастало. В 1857 — 1868 годах ценность пошлин к стоимости импортируемых товаров составляла 17,6 проц.; в 1869 — 1876 годах — 12,8 проц., в 1881 — 1884 годах — 18,7 проц., в 1885 — 1890 годах — 28,3 проц., в 1891 — 1900 годах — 33 процента".[11] Необходимо напомнить, что в 1891 г. в России был введен специальный «охранительный» (протекционистский) тариф.
С начала века наступает период еще большей активности торговых связей, хотя приоритеты по странам и регионам практически не изменились, за исключением 1917 г., когда практически прекратилась торговля с Германией и скачкообразно подскочила торговля с США (см. Таблицу 9).
Таблица 9
Распределение вывоза и ввоза по странам, доли в %
Подсчитано по: Хромов П.А. Экономическое развитие России в Х1Х-ХХ веках, сс.490–493.
Необходимо обратить внимание на региональное распределение торговли: ее пропорции сохранялись на протяжении всего двадцатого столетья, за исключением периодов войн, в которые была вовлечена Россия, а затем СССР.
Российский капитализм и иностранный капитал
Мы не поймем многих вещей в истории развития капитализма в России, если не определим роль иностранного капитала. Эта тема обычно избегается в нашей демократической литературе, вместе с тем она была болезненно спорной и в советской литературе, посвященной дореволюционному периоду. Так, тот же П.А. Хромов в одной из работ, приводя массу статистических данных о проникновении иностранного капитала, пишет: "Многие исследователи преувеличивали роль иностранного капитала в экономике России, не учитывая его отрицательных последствий. Ошибочно и другое мнение, согласно которому иностранный капитал будто бы играл в России такую же роль, как и в полуколониальной стране. То, что капитал в Россию экспортировался преимущественно в форме займов, а не инвестиций, дававший значительно более высокий процент прибыли кредитору, опровергает мнение о господстве иностранного капитала в экономике дореволюционной России".[12]
То есть суть проблемы заключалась в том, что, дескать, да, роль иностранного капитала была велика, но капитализм в России развивался в силу объективных причин, в том числе и благодаря самой российской буржуазии. Рассмотрим, так ли это было на самом деле. Обратимся в этой связи к иностранным ученым, которых данная проблема с идеологических позиций не волновала, и которые просто констатировали ситуацию относительно роли иностранного капитала.
Так, Майкл Корт пишет: "Два ключевых фактора определяли развитие русского капитализма: непропорциональную роль иностранцев и прямое вмешательство государства. Иностранцы играли такую выдающуюся роль из-за отсутствия капитальных ресурсов и необходимого технического мастерства для расширения промышленного производства. Иностранные инвестиции фактически достигали 1/3 всех промышленных инвестиций в России, в частности сконцентрированные в таких базовых отраслях промышленности как железная, угольная, химическая и нефтяная.:Фактически, несмотря на постепенное развитие российской буржуазии после 1860 г., роль государства в национальной экономике росла с каждым десятилетием между 1860 и 1900 годами".[13]
Проиллюстрируем его рассуждения на цифрах.
К началу 1898 г. в России насчитывалось 1146 акционерных обществ с капиталом в 2061 млн руб., в том числе основным в размере 1806 млн руб. и запасным — 255 млн руб. Из общего числа предприятий этого рода иностранными считались 115 с капиталом в 337 млн руб. В 1898 г. допущены к операциям в России 23 иностранные анонимные компании с основным капиталом в 96 млн руб..[14] То есть к концу века приблизительно 1/6 часть акционерного капитала принадлежала иностранцам, что было немало. Однако в последующем их роль, как в количественном, так и в качественном отношениях возрастала стремительно, принимая разнообразные формы. Так, Французский банк стал главным поставщиком займов на развитие железных дорог, военно-промышленные компании Виккерс и Шнейдер — финансировали военные заказы в России, англо-голландский трест "Ройл Датч Шелл" развернул бурную деятельность поначалу в районе Грозного, затем Баку. В 1908 г. большая часть акций «Лензолото» (среди акционеров, между прочим, была и мать Николая II) перешла в руки лондонского финансового концерна "Дена — Голдфилдс".[15]
У Ленина в его "Тетрадях по империализму" есть подробный конспект книги о Е. Агада "Крупные банки и всемирный рынок" (С.-Петербург, 1914), в который работник банка весьма детально описывает «взаимосвязи» европейских банков с российскими. Вот некоторые выдержки из этой работы. (В круглых скобках — страницы оригинала, в квадратных — страницы "Тетрадей").
"Сосьете женераль etc.", "Банк де Пари э де Пэи-Ба", "Банк де л'Юнион паризьен" "парижское банковское трио, которое располагает миллиардами франков и главным рынком которого является Россия, контролирует следующие русские банки: 1) Русско-Азиатский банк, 2) Петербургский частный банк, 3) Соединенный банк, и оно ввело акции некоторых близко стоящих к этим банкам промышленных концернов на парижскую биржу" (55).
"С 1906 г. еще усиливается дальнейшее и более крупное немецкое финансовое участие в "Русском банке для внешней торговли", называемым Русский банк, и в "С.-Петербургском международном торговом банке", называемым Международным; первый примыкает к концерну "Дейче банк", второй к «Дисконтогезельшафт» в Берлине. Оба русских банка работают на 3/4 немецкими деньгами (акционерный капитал). "Русский банк" и «Международный» являются двумя наиболее значительными русскими банками вообще. Оба очень спекулятивны" (82).
Октябрь/ноябрь 1913 г. (Из Ленинской таблицы)
{С.-Пет. Депозитивные банки а) в "системе участий": Немецкое участие — 4 банка: Сибирский торговый; Русский банк; Международный; Учетный банк. Английское участие — 2 банка: Русский торгово-промышленный; Русско-Английский. Французское участие — 5 банков: Русско-Азиатский, Петербургский частный, Азовско-Донской, «Унион» (правление в Москве) Русско-Французский торговый. + 8 независимых русских банков (в СПБ и Москве) [99]}.
"Это разъясняет деятельность тех петербургских банков, которые, будучи по видимости «русскими», по источникам средств «иностранными», а по риску — «министерскими», выросли в паразитов русской хозяйственной жизни. — И этот прецедент (рассказ был о Сибирском банке etc.) "стал ныне принципом для организации петербургских банков. Берлинские и парижские директора крупных банков считают свои интересы защищенными: " (137) [100].
"Распределение этой мощности между тремя заграничными группами банков примерно следующее: 1) Французское банковское три плюс 5 петербургских банков — 55 %, 2) Немецко-Берлинское «Д» банки — 35 %, 3) Английско-лондонские синдикаты плюс 2 петербургских — 10 % (212) [105].
А вот данные из работы А.Н.Зака "Немцы и немецкий капитал в русской промышленности" (СПБ, 1914).
Сумма акционерных капиталов в России: 1912: русские — 371,2 миллиона рублей, иностранные — 401,3 млн руб. /225/, т. е. более половины приходится на иностранный капитал.
Немецкий капитал в отраслях промышленности распределялся следующим образом: 1912 г. в текстильной — 34–50 % в Московской губ. и прибалтийских губ., в содовой — 1/2 всех капиталов. Кроме того, в металлургической, машиностроительной, механической, электрической, электротехнической, светильный газ — 71,8 % немецкий, 12,6 — французский, 7,4 % — бельгийский, 8,2 — русский [226].
По размерам ввозимого в Россию капитала на первом месте стояла Франция, на втором — Англия, затем шли Германия, Бельгия, США и т. д. Французский капитал вкладывался в отрасли тяжелой промышленности и в кредитную систему. Франция была главным кредитором России по государственным займам. На долю французского ростовщического капитала приходилось около трети всех иностранных капиталов, вложенных в акционерные общества России.[16] Немецкий капитал вкладывался в предприятия электропромышленности, химической промышленности и в акционерные банки. Бельгия предпочитала горную промышленность, а также коммунальные сферы, машиностроительную и химическую промышленность.
Доля иностранного капитала в коммерческих банках России была перед войной в пределах 1/3 — 2/5, во время войны она несколько снизилась.[17]
А вот ответ на утверждения Некрича и Хеллера о том, что в годы войны доля иностранной зависимости России от иностранного капитала резко понизилась. На самом деле удельный вес иностранного капитала в основном капитале ведущих коммерческих банков составлял на 1 января 1917 г. 47 %, а в таких банках, как Русско-Азиатский, — 79, Петроградский частный Коммерческий банк — 58, Соединенный банк — 50 % и т. д. (Хромов, 1950, 385). В начале царствования Николая II иностранцы контролировали 20–30 % капитала в России, в 1913 г. — 60–70 %, к сентябрю 1917 г. — 90–95 %.[18] В подтверждение мне попалась еще одна статья, в которой Григорий Гольц (Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН) приводит такие цифры: "…доля иностранного капитала в русских банках выросла с 7,5 процентов в 1870 г. до 43 процентов в 1914 г…в промышленности: почти половина всех капиталов принадлежала иностранцам".[19] Хотя авторы приводят различные цифры, однако общая динамика была очевидна: иностранцы прибирали финансовую сферу России в свои руки.
Российское правительство уже в то время село на иглу иностранных займов, особенно в 1906 и 1909 гг. В результате (не напоминает ли это уже наши дни?) стали накапливаться долги, на оплату процентов по которым за 10 лет (1904–1913 гг.) было выплачено 1,7 млрд рублей, причем получено немногим более одного млрд.[20]
Еще один результат. Государственный долг России с 8,8 млрд руб. в 1913 г. увеличился до 50 млрд в 1917 г.[21]
Другими словами, Россия, с одной стороны, увязла в долгах как в шелках перед Европой, с другой, она, пустив "козла в огород", стала терять контроль над своей экономикой и внешней политикой. Весьма убедительно эту зависимость описал Георг Хальгартен в своей фундаментальной работе "Империализм до 1914 года" (М., 1961), кстати, переведенной на русский язык. Он пишет: "Французский финансовый империализм, который до войны в основном контролировал южнорусскую тяжелую промышленность, в это время не только вел борьбу против германского участия в русских железнодорожных обществах, но даже размещение новых русских займов в Париже ставил в зависимость от строительства русских стратегических железных дорог и значительного увеличения армии" (с.629).
К этому же можно добавить, что уже упоминавшийся "Сосъета женераль" вместе с одним левантийским банком захватила в свои руки финансовый контроль над верфями в Николаеве на Черном море, где уже управляли бельгийцы (с. 634).
Наконец, можно вспомнить и о русском промышленнике А. И. Путилове. Оказывается, на Путиловском заводе "из 32 директоров 21 директор, а из общего числа рабочих и монтажеров 60 % принадлежали немецкой национальности" (с.632). В финансовом же отношении контроль осуществлялся банком "Унион паризъен" (с.633).
Само собой разумеется, все эти «Виккерсы», "Крезо" и прочие имели своих людей на любом уровне власти и в любой сфере: будь то Дума, царский двор или правительство. Что также в деталях описано у Хальгартена (с.634).
А вот одна из важнейших причин участия нашей страны в войне на стороне Антанты. Хальгартен продолжает: "Из-за этих гигантских сделок происходила драка между концернами военной промышленности всей Западной Европы, особенно, конечно, Антанты; ее концерны не только снабжали Россию извне, но контролировали также не многие мнимо русские предприятия и таким образом закрепляли за странами Западной Европы монополию поставок для русской армии, а это, согласно, правда, пристрастному мнению тогдашнего русского военного министра Сухомлинова, препятствовало созданию достаточно сильной национальной военной промышленности и тем самым обусловило русскую катастрофу 1915 года, которая, несомненно, была вызвана в первую очередь недостатком боеприпасов" (с. 631).
Отсюда становится понятным, почему Россия, имевшая более высокий уровень торговых связей с Германией[22] (не говоря уже о дружбе между Вилли и Ники), тем не менее, выступила на стороне Антанты. Причина единственная: совокупный англо-французский капитал контролировал более обширные и масштабные экономические сферы, чем капитал германский. Понятно, чей капитал должна была обслуживать Россия, втягиваясь в войну против Германии. Этого не понимала часть царских министров и думских деятелей. Так, уже после начала войны Н. Маклаков и И. Щегловитов подали царю записку, "в которой указывали на необходимость скорейшего окончания войны с Германией, родственной России по политическому строю. Напротив, сближение с нашими союзниками они считали опасным для России".[23]
Социально-политическое положение России
В советской исторической литературе можно обнаружить море публикаций, в которых освещается тяжелое положение трудящихся в царской России. "Все это вранье", — утверждают российские демократы и начинают рассказывать байки про то, как хорошо жилось при царе-Горохе. It depends, как говорят американцы. То есть вопрос надо ставить так: кому хорошо? Посмотрим, как оценивают "хорошую жизнь" до революции ученые западных стран.
Для начала напомню, что по закону от 2 июня 1887 г. продолжительность рабочего времени определялась в 11,5 часов. И эти рамки практически не изменились до 1917 г. Правда, в законе от 24 апреля 1890 г. читаем такие примечательные строки: "Воспрещается понижать заработную плату, сокращать число рабочих дней в неделю и число рабочих часов, изменять правила срочной работы прежде окончания срока договоров с рабочими, или без предупреждения рабочих, нанятых на неопределенный срок, за две недели до введения предположенных изменений. Воспрещается расплачиваться с рабочими хлебом, товаром, купонами и другими предметами вместо денег. Выдача рабочим заработной платы должно производиться не реже одного или двух раз в месяц, причем из платежей рабочим воспрещается производить вычеты для уплаты их долгов".[24]
У меня сразу же возникло предложение восстановить этот абзац в нынешнем законе о труде. А то получается, что мы в «демократической» стране, откатились назад более чем на 100 лет. Кстати сказать, знаменитый Ленский расстрел, когда было убито 170 человек и 400 ранено, был вызван тем, что рабочие потребовали от администрации (которая, как уже говорилось, контролировалась англичанами) сократить свой рабочий день, длившийся с 5 утра до 7 вечера.
Хотя темпы развития сельского хозяйства в 1900–1913 гг. ускорились, однако средний русский вряд ли это заметил. В немалой степени из-за увеличения экспорта зерна перед войной. Как отмечает М. Корт: "Скорее всего, средний русский в 1914 г. имел не больше еды, чем в 1860 г.".[25]
Вот, например, как описывает положение крестьян профессор Эмиль Джозеф Дилон, живший в России в 1877–1914 гг.: "Русский крестьянин ложится спать в шесть и даже в пять часов зимой, т. к. у него нет денег купить керосин для керосинки. У него нет мяса, нет яиц, нет масла, нет молока, часто нет капусты, и живет он в основном за счет черного хлеба и картошки. Живет? — Голодает от недостаточного количества всего этого".[26] Как же быть с байками о процветании России до революции? Супруги Сидней и Беатриса Уэбб, известные английские социалисты, изучив положение крестьян в России, сами делают такой вывод: "Большинство крестьян в 1900 г. жили как крестьяне Франции и Бельгии в XIV веке".[27]
Опять же, если было все так хорошо, с чего бы это так стремительно набирали темпы забастовки, количество которых возрастало с каждым годом: в 1912 г. в них участвовало более 725 тыс. рабочих, в 1913 г. — 887 тыс. и 1 250 тыс. из 3 млн рабочих в первой половине 1914 г…[28]
Но вернемся к более раннему периоду. Существует избитый аргумент в пользу процветающей царской России на основе тезиса о том, что она поставляла зерно в громадных количествах (см. того же Некрича и Хеллера). Это действительно было так. Проблема в том, какой ценой и ради чего осуществлялись эти поставки. Главная цель безжалостного вывоза зерна заключалась в том, чтобы добиться сбалансированного бюджета. Даже в голодный год 15 % урожая зерна могло быть экспортировано. Поэтому неудивительно, что общественность с неприязнью обзывало эти поставки "starvation exports". Министров финансов, Иван А. Вышнеградский, в то время говорил "Мы должны экспортировать, даже если мы умрем". Русские крестьяне делали и то, и другое[29]
Однако все это не помогало избегать финансовых кризисов даже в период правления С. Витте, которому приписывают заслугу в урегулировании финансов. Корт подчеркивает: "Его карьера как финансового министра закончилась тем же, чем и началась: Россия в глубоком кризисе. Россия голодала, когда он занял свой пост министра в 1892 г. В 1903 г., когда он покинул свой пост, южные части России охватила серия забастовок, большая часть центральной России испытала годом раньше вооруженные выступления крестьян, и вся страна находилась в двух годах от настоящего, хотя и неуспешного, революционного взрыва".[30]
Известно, что интересы крестьянства в то время выражала в основном партия эсеров. Причем в форме террора против правительственных чиновников. За период 1906 — 1910 гг. было уничтожено 4000 царских бюрократов. В ответ на это реформатор Столыпин сынициировал официальный террор по всей стране. Специальные суды судили и исполняли приговор в течение 24 часов с момента их ареста. Эти "военно-полевые суды" уничтожили более 1000 человек между августом 1906 г. и апрелем 1907 г., и это всего лишь небольшая доля уничтоженных, осуществленных правительством между 1905 и 1908 гг..[31] А вот уточненные данные советского историка. В. Архипенко в предисловии к книге М.К. Касвинова пишет: "Только к апрелю 1906 г., по официальным данным, было расстреляно и повешено 14 тыс. человек. В 1907 и 1908 гг. приговорено к смертной казни еще более 5 тыс.".[32]
Другими словами, по мере углубления капитализма в России углублялась и война между низами и верхами, причем в более жестких формах, чем так называемая классовая борьба в Европе. И эта жестокость в немалой степени определялась зависимостью царского режима именно от Европы. Эта идея в несколько витиеватой форме изложена у Пальмера и Колтена следующим образом: "Собственность большей части новых промышленных предприятий была в руках иностранцев. Очень много принадлежало самому царскому правительству; Россия уже имела наикрупнейшую государственно-экономическую систему в мире. Более того, в отличие от США того времени правительство само было крупнейшим заемщиком у Европы, следовательно, оно было менее зависимо в финансовом отношении от собственного народа и потому более способно поддерживать абсолютистский режим".[33]
Николай Кровавый и его семья
Нынешние демократы, националисты, монархисты и прочие царе-почитатели с упоением воспевают Николая II, почем зря загубленного большевиками. На перезахоронении останков царя в Ленинграде присутствовал даже глава государства.
Скажу честно, кроме книги Роберта Массэ "Николай и Александра", ни одной работы о Николае до конца я не дочитал. Пытался, но не смог.[34] Слишком серая личность, чтобы тратить на него время. Нижеизложенное — это некоторые высказывания о царе из работ, посвященных дооктябрьскому периоду.
Так вот, оказывается у современников и западных авторов сей муж вызывал несколько иные ассоциации. Самое корректное, что я смог прочитать о нем из зарубежных источников, это оценка Гренвила: "Николай II явно не соответствовал геркулесовым задачам правления России" (р. 57), а также Х.Ф. Прингла — "нелепое маленькое существо".[35]
А вот что пишет о царе его «сатрап» — канцлер С. Витте в своих воспоминаниях: "Нужно заметить, что наш государь Николай II имеет женский характер. Кем-то было сделано замечание, что только по игре природы незадолго до рождения он был снабжен атрибутами, отличающими мужчину от женщины".[36] В другом месте тот же Витте продолжает: ":император Николай II, вступивши на престол совсем неожиданно, представляя собой человека доброго, далеко не глупого, но неглубокого, слабовольного, в конце концов, человека хорошего, но унаследовавшего все качества матери и отчасти своих предков (Павла) и весьма мало качеств отца, не был создан, чтобы быть императором вообще, а неограниченным императором такой империи, как Россия, в особенности. Основные его качества — любезность, когда он этого хотел (Александр I), хитрость и полная бесхарактерность и безвольность".[37]
Нелестные отзывы о царе дает Л. Толстой. Среди его эпитетов: "малоумный гусарский офицер", "скрытый палач", «убийца» Николай Веревкин, Николай Палкин.[38]
Не надо забывать также, что этот безвольный и малоумный человек был крупнейшим собственником в России (только в Сибири ему принадлежало 67,8 млн га «кабинетских» и удельных земель). По данным Р. Массэ, земля дома Романовых на рынке стоила 50 млн долл. (по тогдашнему курсу это было эквивалентно 100 млн руб. золотом). Ежегодные доходы Дома составляли 12 млн долл. Стоимость драгоценностей дома Романовых-Голштейнов оценивалась в 80 млн долл..[39]
Другие члены царской семьи тоже не бедствовали. В 1905 г. шведский публицист Улар опубликовал сведения о подсчитанных им доходах великого князя Владимира Александровича — сына Александра II и дяди Николая II. Полтора миллиона рублей он имел ежегодно от земель, лесов, рудников и другой личной собственности; два с половиной миллиона ему досталось от казны; 24 тыс. он получал как генерал, 50 тыс. — как командующий Петербургским военным округом, 40 тыс. — как член Государственного совета, 25 тыс. — как член Комитета министров, 30 тыс. — как президент академии художеств. И в довершении ему полагались значительные суммы как члену различных государственных комиссий.[40] В общем, "жили, не тужили".
Военный министр Сухомлинов так описывает царскую семью: "В характере большинства из них были признаки деградации, и у многих умственные способности настолько ограничены, что если бы им пришлось вести борьбу за существование как простым смертным, то они бы ее не выдержали. Эти непригодные для дела великие князья, подстрекаемые окружающими их людьми или женами, присваивали себе право вмешиваться в дела правительства и управлений, а в особенности — армии".[41]
Кстати, столь же нелицеприятные оценки дает С. Витте и реформатору России Столыпину: ":Столыпин по соображениям личным, не будучи в состоянии уничтожить 17 октября 1905 г., постепенно его коверкал и коверкал в направлении политического распутства".[42] О нем же: "Что он был человек мало книжно образованный, без всякого государственного опыта и человек средних умственных качеств и среднего таланта, я это знал и ничего другого не ожидал, но я никак не ожидал, чтобы он был человек настолько неискренний, лживый, беспринципный, вследствие чего он свои личные удобства и свое личное благополучие, и в особенности благополучие своего семейства и своих многочисленных родственников, поставил целью своего премьерства".[43]
И это об одном из «умнейших» деятелей царской России. Что же говорить об остальных представителей правящего класса.
Царская Россия в западных оценках
В отличие от наших заидеологизированных ученых и политиков западные без иллюзий оценивали результаты капитализации России в конце и начале века. Из множества работ мне крайне редко попадались такие, в которых давались бы восторженные суждения о состоянии экономики России той поры. Так, уже многократно упоминавшийся Майкл Корт пишет: "Несмотря на прогресс в последние тридцать лет, Россия в 1892 г. была все еще в значительной степени аграрной крестьянской страной. Ее соперники в западной Европе, наоборот, были современными индустриальными державами, и хотя Россия была политически независима, ее экономические отношения с Западной Европой были классическим колониальным типом. Россия служила Европе как рынок промышленных товаров и источник сырья".[44] Приводит он и ссылку на Витте, который предупреждал: усиление иностранного владения в Российской экономике "может постепенно проторить путь также и для мощного политического проникновения иностранными державами". Другими словами, "Россия легко могла стать другой Индией или Китаем — колонизованными и расчлененными индустриальным Западом" (там же).
Именно по этому пути и шла Россия, но не дошла только благодаря большевистской революции.
А вот как оценивают Россию Пальмер и Колтон с геостратегческих позиций, обращая внимание на ее «раздвоенность». Они пишут: "Со времен Петра Великого и ранее она всегда была обращена и на Европу и на Азию. Она была европейской, и в то же время вне Европы, и даже против нее. И если около 1900 г. она была наименее развитой страной среди основных европейских держав, в то же время она была наиболее индустриальной и развитой часть неевропейского мира".[45]
Можно и далее приводить аналогичные суждения западников о России, однако, самые глубокие и даже пророческие оценки относительно настоящего и будущего России принадлежат Ф. Энгельсу. Вот серия его высказываний, почерпнутых из его писем.
В письме Августу Бебелю от 24–26 октября 1891 г. он писал: "Русские должны быть просто сумасшедшими, чтобы начать войну, но военная партия повсюду состоит из сумасшедших, а русская буржуазия ограничена, глупа, невежественна, настроена шовинистически и до крайности алчна".[46] Такое впечатление, что Энгельс имел в виду и нынешнюю российскую буржуазию.
В свое время Энгельс многократно предупреждал своих соратников о неизбежности мировой войны. В такой прогноз не верил ни один политический деятель в Европе не только в 90-е годы, но и вплоть до начала первой мировой войны. В отличие от них Энгельс был аналитиком-универсалом, которому не было равных (за исключением, естественно, К. Маркса) на всем протяжении XIX века. Я не могу не избежать соблазна и не привести его прогноз на этот счет. Более чем за четверть века до начала войны он 15 декабря 1887 г. писал: "Германия будет иметь союзников, но она изменит им, и они изменят Германии при первом удобном случае. И, наконец, для Пруссии — Германии невозможно уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатые на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как все это кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса" (т. 21, с. 361) Тому же А. Бебелю 9 февраля 1893 г. он писал: "Но грядущую войну, коль скоро она начнется, никоим образом не удастся локализовать, державы — по крайней мере, континентальные — будут вовлечены в нее в первые же месяцы, на Балканах война вспыхнет сама собой, и разве только Англия сможет некоторое время сохранить нейтралитет. А твой русский план предлагает как раз локальную войну, я же не считаю ее более возможной при сохранении современных громадных армиях и гибельных последствиях для побежденного" (т. 39, сс. 23–24).
А перед этим в письме Шарлю Бонье от 24 октября 1892 г. он с уверенностью утверждает: "Если война разразится, то на долю тех, кто потерпит поражение, выпадет возможность и обязанность совершить революцию — вот и все" (38, с. 431).
А вот еще три выдержки о неизбежности революции в России.
В письме Полю Лафаргу от 18 декабря 1994 г. Энгельс пишет: "А затем Россия — это неведомая страна, где определенно лишь одно: нынешний строй не переживет смены царя, а там также наступит кризис" (т. 39, с. 291). В. Адлеру (27 декабря 1894 г.): ":в России начало конца царского всемогущества, так как самодержавие едва ли переживет эту последнюю смену монарха: "(т. 39, с. 293). Эдуарду Вайяну от 5 марта 1895 г.: "А в России маленький Николай поработал на нас, сделав революцию неизбежной" (т. 39, с. 349).
Могут ли господа критиканы Энгельса привести в качестве примера хотя бы один прогноз подобного качества у их любимых идеологов и политологов или экономистов того времени. В данном случае я не имею в виду интерпретации бреда Нострадамуса.
Место России в мире в начале XX века
Я напомню, что сравнительное место страны в мире определяется рядом макроэкономических показателей, среди которых важными считаются следующие: 1) уровень ВНП или ВВП (в нашем случае я вынужден обращаться к индикатору уровня промышленного производства, поскольку статистика начала века не пользовалась категорией ВНП); 2) произведенная продукция на душу населения; 3) уровень торговли; 4) военный потенциал; 5) уровень просвещения; 6) средний уровень продолжительности жизни. Хочу подчеркнуть, что все эти макропоказатели имеют смысл только при сравнении с аналогичными показателями других государств. Поскольку мы всегда претендовали и претендуем на роль великой державы, то и сравнивать будем себя с великими, каковыми в то время считались Великобритания, Франция, Германия, Италия, Австро-Венгрия, США.
Сделаем это сравнение в указанном порядке.
1. Уровень промышленного производства.
Таблица 10 дает определенное представление о нашем месте среди основных государств Европы и США по главным на то время видам промышленного производства.
Таблица 10
Производство основных видов продукции (среднегодовые данные) 1910-13
Ист.: J.A.S. Greenville. A History:, pp.16, 24–25, 33, 53–54. Столбец по США, а также строка — ж/дороги — стат. источники из: В.И. Ленин. Тетради по империализму. Т.28, сс.462–463, 468.
Как уже отмечалось выше, по совокупному объему промышленного производства Россия стояла на пятом месте в мире после США, Германии, Великобритании и Франции. Но это пятое место не должно обольщать, поскольку отрыв от ведущих держав был весьма значительный. В оценках Кэнвуда и Логхида, в 1913 г. на Россию приходилось 4,4 % мирового промышленного производства, в то время как на США — 35,8 %, Германию — 14,3, Великобританию — 14,1, Францию — 7,0 %. Но в то время Россия обгоняла Японию, доля которой составляла 1,2 %.[47]
В то же время, как отмечают авторы Всемирной истории, "доля России в мировом промышленном производстве в 1913 г. была ниже, чем в 1901 г. Огромная страна с неисчислимыми природными богатствами и многомиллионным населением занимала пятое место в мире по выплавке стали и шестое по добыче угля, пятнадцатое по производству электроэнергии".[48]
2. Продукция на душу населения.
В этом пункте ситуация была значительно хуже. По оценкам Майкла Корта, доходы России на душу населения по сравнению с "европейскими соперниками" уменьшались, а не увеличивались. "За 50 лет между 1860 и 1910 гг. Россия по данному жизненно важному измерению индустриального прогресса не смогла обойти даже Испанию и Италию — наименее развитые державы того времени".[49] По его же подсчетам: "В 1900 г. продукция на душу населения в России была равна 1/8 от США и 1/6 от Германии; перед войной эти цифры соответственно были 1/10 и 1/8. В 1913 г. Россия производила 1/10 угля и почти наполовину меньше стали, чем Великобритания, страна с населением вдвое меньше чем у России. Более половины промышленного оборудования империи все еще импортировалось".[50]
Если же прибегнуть к специальной методике У.А.Льюса (при которой промышленное производство США берется за 100 единиц), то окажется, что производство на душу населения в России в 1917 г. соответствовало 9 единицам, то есть она находилась на 2 месте, уступая своим вассальным государствам Финляндии (27 ед.), Польше (13 ед.), а также таким странам как Чили, Аргентина. У Японии этот индекс в то время был равен 6 единицам.[51]
3. Военный потенциал.
В данном пункте Россия занимала верхние строчки. По совокупному военному бюджету она уступала только Великобритании, а по количеству сухопутных войск занимала первое место в мире, по флоту — четвертое (после Великобритании, США и Франции).
4. Уровень торговли.
По торговле Россия находилась на 6 месте в мире, причем к 1913 г. ее доля в мировой торговле была равна около 4 %.
5. Просвещение.
Уровень просвещения — важнейший показатель потенциала нации. Относительно царской России на эту тему распространялось и распространяется много спекуляций в том смысле, что при царе чуть ли ни каждый крестьянин умел читать и писать. На самом деле ситуация была иной, хотя следует признать определенный прогресс в этой сфере, причем после 1910 г. Между прочим, любопытный факт: На рубеже веков, в 1900 г., затраты на образование достигали 2,1 % от всего бюджета, а в 1804 г. они были равны 2,6 % (см. Таблицу 7)!
У Брокгауза и Эфрона есть сравнительные цифры на конец века: на просвещение в 1897 г. было затрачено 26 476 тыс. рублей, что составляло 2 % от всего бюджета. Это намного меньше, чем в основных европейских странах того периода, если иметь в виду затраты на «душу» (в Англии — 2 р.84 к., во Франции — 2,11, Пруссии — 1,89, Австрии — 64 к., Венгрии — 55, в России — 21 копейка).[52]
В России 1896 г. было 52 высших учебных заведения (без Финляндии). В 1893-94 гг. в них училось 25 166, из них женщин 983, т. е. 4 %. В 1896 г. в начальных классах училось 3 801 133 человека при населении 126 369 000 чел. "На основании этих данных, — указывается в Энциклопедии, — можно принять 3 за показатель начального образования для всей России". Для С.А. Соединенных Штатов этот показатель был равен 21 (с. 400).
Из Таблицы 7 видно, что в 1913 г. суммы на образование стали увеличиваться, достигнув 4,6 % от бюджета. В целом же по современным уточненным данным, к началу века около 30 % взрослого населения было грамотно.[53] Опять же надо иметь в виду, что в основных государствах Европы и Америки 90 % населения было грамотно.
Для некоторых, возможно, могут оказаться любопытны и последующие данные. Какая литература выпускалась в тот период? Оказывается, за пятилетие (1890–1894) тематика книг распределялась следующим образом: богословие — 13,13 %, произведения словесности (художественная литература, по-нынешнему) — 12,19 %, справочные издания — 9,13, учебники — 8,43, медицина — 7, история русская и всеобщая — 6,29, издания для народа — 5,22, политические науки, финансы, статистика, коммерция и пр. — 4,88, правоведение — 3,44, издания для детей — 3,16, естествознание — 2,71, философия — 0,63 %.[54] Богословы явно били философов.
6. Население и продолжительность жизни
Конечный показатель развития общества — средняя продолжительность жизни населения. На конец века картина была такая.
В России в то время на 1 000 чел. умирало 35 человек, в скандинавских странах 17, в Англии — 19, во Франции — 22, в Германии — 24 человека. До 5-летнего возраста доживало 550 человек из 1000 родившихся; в Западной Европе — более 700 человек.
От острозаразных болезней в Европейской части России в 1893-95 гг. на 100 000 человек умирало 555, следующей идет Австрия — 350 и далее по убывающей от Бельгии — 244 до Ирландии — 102,5. Мы — на 10 месте. На 1 млн населения у нас в эти годы было 155 врачей, а в Норвегии и Австрии (худшие показатели после России) 275 врачей, а в Англии — 578.[55]
В целом же, в 1913 г. продолжительность жизни в различных странах составляла: Великобритания — 52 года, Япония — 51, Франция — 50, США — 50, Германия — 49, Италия — 47, Китай — 30, Индия — 23 года.[56] В России — 30,5 лет.[57]
Небесполезны могут оказаться данные по эмиграции. По мере развития капитализма в России усилилась эмиграция населения. Корректной полной статистики в то время не было, однако было зафиксировано, что в 1861–1870 гг. в Северные Американские Соединенные Штаты ежегодно уезжало 3 050 человек, в 1887–1891 гг. уже по 55 524 чел., в 1892–1896 гг. — по 52 969 чел, а в 1897 г. уехало 29 981 чел. То есть в 1880–1897 гг. рост эмигрантов в 9 раз превысил период 1861–1870 гг..[58]
Таким образом, номинальная экономическая масса России соответствовала рангу пятой державы в мире. Однако, как уже говорилось, масса или вес страны в мире не прямо пропорциональны роли государства на международной арене. Рассмотрим коротко и эту категорию применительно к России.
Роль России в мире
Наиболее заметную роль в международных делах Европы (а тогда это означало и мира) Россия играла в период между Венским конгрессом (1814–1815 гг.) и поражением в Крымской войне (1853–1855 гг.). Определенный шанс сохранить значимую роль давало, как это не покажется странным, возникновение единой Германии после ее побед над Францией (1870–1871 гг.), так как открывался простор для использования франко-германских противоречий. Этого не получилось, свидетельством чему служит Берлинский конгресс 1878 г., на котором Россия растеряла некоторые результаты, завоеванные в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Россия, выражаясь словами канцлера А. М. Горчакова, впав в «сосредоточение», так из него и не выкарабкалась вплоть до вовлечения в первую мировую войну.[59]
На первый взгляд кажется парадоксальным такое явление: в начале XIX века и даже ранее, еще во времена Екатерины II, роль России в мировых делах была выше, чем в начале ХХ века. На самом деле, этому есть объяснение, в том числе и чисто экономическое.
К последнему относится такой простой факт: в 1804 г. на международную «роль» затрачивалось 44,3 % расходной части бюджета, в 1850 г. — 42,8 %, в то время как в 1900 г. и в 1913 г. эти суммы составляли 26,5 % и 27,1 % (см. Таблицу 7). Другими словами, несмотря на отставание от основных европейских держав по экономической «массе», расходы России на международную деятельность (а фактически это означало расходы на военный потенциал) были сопоставимы с аналогичными расходами Лондона, Парижа и Вены, не говоря уже о Берлине, Мадриде и Риме. В начале же века, хотя Россия и занимала 5-е место по «весу», однако ее 25–30 % бюджета по абсолютным значениям были намного ниже аналогичных процентов впередистоящих государств, поскольку бюджет 5-й державы качественно уступал бюджету 4-й державы. Но это одна сторона проблемы.
Другая сторона связана с искусством использовать внешнеполитические ресурсы с толком, т. е. с искусством дипломатии. Известно, что у России к началу ХХ века существовали противоречия со всеми государствами, за исключением Франции, с которой она фактически имела антигерманский военный союз, зафиксированный договором 1894 г. Но аналогичные противоречия имела каждая держава с той или иной степени глубины. Весь вопрос заключался в том, кто кого переиграет в разрешении противоречий в целях отстаивания своих национальных интересов. И в этой связи возникает главный вопрос: а как были сформулированы национальные интересы страны? Скажем, Россия в качестве стратегического интереса на первый план как в XIX веке, так и в начале XX века ставила контроль или захват Босфорского пролива, положив на это направление немало средств и жизни российских солдат. Ради чего? — Выход в Средиземное море? Чего ради? Экономических интересов? Между прочим, кажется, единственным политиком, открыто выступавшим против «босфорской» политики России, был министр внутренних дел П.Н. Дурново,[60] который в Меморандуме на имя царя за шесть месяцев до войны предсказал пагубные последствия для России в случае вовлечения ее в войну с Германией, и самое главное — бессмысленность для Российских интересов захвата Константинополя.[61] И он был тысячу раз прав, поскольку более чем за столетье у нас так и не сложилось масштабное экономическое сотрудничество ни с одним из Средиземноморских государств, за исключением Франции, торговля с которой успешно осуществлялась и по суше. Таких вопросов можно задавать сколько угодно и на них невозможно получить внятного ответа.
Точнее ответ есть и на него частично отвечает С. Витте. Характеризуя руководящий состав господствующего класса в специальной главе "Характеристика правящих кругов", он дает такие оценки. И.Н. Дурново (министр внутренних дел, затем председатель кабинета министров) — "очень недалекий человек, но житейски умный и хитрый"; В.К. Плеве (министр внутренних дел и шеф жандармов с 1902 г.) — "очень умный агент тайной полиции, недурной юрист, оппортунист, поверхностно образованный, хитрый и ловкий карьерист-чиновник, вообще весьма неглупый, но без всякого государственного инстинкта"; К.П. Победоносцев (обер-прокурор Синода в 1880–1905 гг.) — "выдающегося образования и культуры человек, безусловно, честный в своих помышлениях и личных амбициях, большого государственного ума, нигилистического по природе, отрицатель, критик, враг созидательного полета, на практике поклонник полицейского воздействия"; А.А. Абазе (министр финансов в 1880–1881 гг.) — "человек с громадным здравым смыслом, большой игрок, весьма ленивый, кончил курс в университете, но затем мало учившийся"; великий князь Николай Николаевич — "мистически тронут", его мать — "тоже мистически тронута" (с. 422, 423, 434). О партии черносотенцев, которым поют дифирамбы нынешние кадет-патриоты: "Она состоит из темной, дикой массы, вожаков — политических негодяев, тайных соучастников из придворных и различных, преимущественно титулованных, дворян, все благополучие которых связано с бесправием и лозунг которых — "не мы для народа, а народ для нашего чрева" (с.432). О царе уже писалось. Но вот еще одна цитата: "Пишу эти строки, предвидя все последствия безобразнейшей телеграммы императора проходимцу Дубровину, председателю "Союза русского народа" (3 июня 1907 г.). Телеграмма эта в связи с манифестом о роспуске второй Думы показывает все убожество политической мысли и болезненность души самодержавного императора: " (с. 432). И т. д. и т. п.
Конечно, за этими субъективными оценками стоит обида С. Витте и на царя, и на многих его чиновников за отставку и невостребованность. Но дело в том, что результаты деятельности правящего класса на службе «отечества» подтверждают данные оценки.
В правящей элите царской России, особенно перед первой мировой войной, не было личностей, соответствующих масштабам великой роли России. Это, кстати, касается и самого С. Витте.[62] Не «тянули» они ни на уровень О. Бисмарка, ни даже на таких не очень выдающихся английских деятелей, как Б. Дизраэли или Т. Дж. Пальмерстон. То есть мы имели на вершине власти совершенных дегенератов, являвшихся одной из причин всех поражений России в начале века. Другая причина, связанная с предыдущей — это сверхзависимость России от иностранного капитала.
Война с Японией
Первая особенно наглядно демонстрируется ходом и результатами войны с Японией в 1904–1905 гг. Об этой войне написано множество книг. Здесь напомню, что только людские потери составили 400 тыс. убитыми, ранеными и плененными. Кроме этого, как пишет Е. Агад, нужно иметь в виду, что "потери России в японской войне, включая Порт-Артур, Дальний и южную часть Китайско-Восточной железной дороги, составляют приблизительно 4 500 миллионов рублей, т. е. половину государственного долга, по которой таким образом русские крестьяне должны платить проценты и погашение, не получив в руки капитала".[63] (Агад забыл добавить среди потерь южную часть о. Сахалина, весь Тихоокеанский и Балтийский флоты; остался только Черноморский).[64]
Все эти потери могли быть обоснованы в какой-то степени, если бы мы не имели военного превосходства над Японией. Современные публикации на эту тему вскрывают все новые и новые факты, из которых видна безынициативность российских высших офицеров в критических ситуациях, в частности, продемонстрированная командиром «Варяга» капитаном 1-го ранга Рудневым,[65] в ходе событий 27 января 1904 г., когда пришлось потопить «Варяг» и "Кореец".
Безусловно, просчеты стратегические были сделаны на высшем уровне, когда этот самый уровень не осознавал ни реальных интересов России на Дальнем Востоке, ни реальных врагов России. В Санкт-Петербурге должно было быть для всех очевидно, что после заключения англо-японского союза 1902 г. Япония непременно начнет войну с Россией при поддержке финансовой и экономической со стороны Англии. Это было очевидно для любого мало-мальски разбирающегося в международных делах человека. Гренвил пишет: "Чтобы защитить свои приморские интересы в Китае, Британия заключила союзнический договор с Японией в 1902 г., санкционируя японскую агрессию в Корее и делая войну в Восточной Азии с Россией более вероятной" (р. 43). Об этом прямо говорил царю германский император. "Наше же величество" на подобную информацию отвечает: "Войны не будет, так как я ее не хочу" (Витте, с. 436).
Одна глупость порождает другую. Например, согласие вести переговоры о мире в США, зная при этом о прояпонских позициях Т. Рузвельта. Биограф этого президента подробно описывает отношение Рузвельта к русским, которых он рассматривал как "глупых, лицемерных, готовых к предательству и коррумпированных".[66] Он считал, что русская победа была бы "ударом по цивилизации" и потому был весьма рад японской победе, так как "Япония играет нашу игру".[67]
Но дело было не только в Рузвельте; в целом американцы были настроены против России, с одной стороны, в связи с антиеврейскими погромами в 80-90-е годы, с другой — в связи с публикацией книги Джорджа Кеннана (дальний родственник известного дипломата) под названием "Сибирь и система ссылки". На тот момент прошли времена, когда Россию считали "единственно настоящим другом Америки" (до конца 70-х годов прошлого века). Как пишет Стоссинджер, "хотя именно Япония начала войну первой, большинство американцев были на стороне японских «обиженных» (underdog).[68] Естественно, при таких настроениях соглашаться вести мирные переговоры на территории США было верхом глупости.
В этой связи непонятна позиция автора книги о Витте, который в главе о Портсмутском договоре пишет: "Заключение Портсмутского договора может по справедливости считаться вершиной дипломатического искусства Витте. В очень неблагоприятной обстановке он сумел добиться столь необходимого в то время единственно приемлемого для царизма "почти благопристойного" мира".[69]
Можно ли давать подобные оценки, имея в виду, что, во-первых, истощенная Япония сама была инициатором переговоров через американцев; во-вторых, Россия выполнила почти все ее требования, за исключением контрибуции, но, взамен отдав пол-острова Сахалин; в-третьих, роль России на Дальнем Востоке фактически свелась к нулю. И это называется "вершина дипломатического искусства"? У русских действительно необычная логика: проигранную войну называть победой. Сам Витте оправдывался тем, что Южный Сахалин он уступил по настоянию царя (с. 486). А можно было не "уступать".
В японо-русской войне выиграли все, проиграла только Россия. Правящие круги тогдашней страны не смогли отстоять интересы России в силу своей тупости и безмозглости. Эта интеллектуальная импотенция вела ее к следующей войне без выигрыша.
Первая мировая война и роль России
О первой мировой войне написаны горы литературы. Причем, большинство из авторов (в основном международники, историки дипломатии и журналисты-публицисты) придерживаются мнения, что война возникла как-то случайно, немотивированно, по воле какого-то рока. В частности, Барбара Таккер, наиболее популярная из этой когорты авторов, в своих знаменитых "Августовских пушках" подробно описывала, как все старались эту войну предотвратить, а она все равно началась. К такого типа авторам примыкают «субъективисты», т. е. те писатели, которые считают, что война возникла из-за дураломов в правящих кругах основных стран, особенно, в Германии и России. На мой взгляд, только ученые экономического профиля верно вскрыли причины войны, ее неизбежность, вызванную к тому же, помимо всего прочего, империалистической сущностью государств — основных участников мировых событий того времени. Среди такого типа аналитиков, естественно, первые строчки занимают Ф. Энгельс, В. И. Ленин и другие по-марксистски образованные ученые (К. Каутский, А. Бебель, К. Либкнехт). Вместе с тем немалый вклад в понимание проблемы внесли и небезызвестные из ленинских же работ австриец Р. Гильфердинг, англичанин Джон Гобсон, а в послевоенное время — немец Георг Хальгартен, американец В. А. Вильямс.
В данной работе у меня не стоит задача определять причины войны и ход ее развития.[70] Замечу только, что борьба за передел мира была основной, хотя и не единственной, мотивацией колониальной политики ведущих держав. И то, что война разразилась именно в 1914 г., а не на десятилетие раньше, или десятилетие позже, было связано с законами неравномерного развития капитализма, переплетенного с законом силы в международных отношениях. Повторяю, в данной главе стоит другая задача, точнее три задачи, а именно: 1) как рассматривали основные державы роль России в реализации их собственных государственных интересов; 2) в чем состояли государственные интересы России в тот период; 3) как работала концепция баланса сил, или тогдашний вариант многополярности.
Россия во внешней политике великих держав
Великобритания. К началу века основные внешнеполитические интересы Англии распространялись почти на все регионы земного шара. При этом сама Европа занимала не самые верхние строчки в иерархии этих интересов. Следовательно, главные противоречия у Лондона завязывались, прежде всего, с другими колониальными государствами, в качестве которых выступали Франция, Германия и Россия. В результате войн и искусной дипломатии ("политикой блестящей изоляции") Англия сумела нейтрализовать, а во многих случаях и временно разрешить противоречия в свою пользу по всем азимутам своей колониальной политики.
С Францией это удалось сделать на основе разделения колониальных территорий на сферы влияния в Африке и в Юго-Восточной Азии. В определенной степени по этому же принципу были установлены сферы влияния и с США.
Что касается России, то благодаря поддержке Японии в ее антирусской войне 1904–1905 гг., она добилась ослабления царских позиций на Дальнем Востоке в зоне, главным образом, Китая, умиротворив ту же Россию путем раздела сфер влияния в Персии, зафиксировала рубежи влияния России в Афганистане, ограничив ее действия в районе Черноморских проливов.
Менее удачно достигались договоренности по колониям с Германией. Несмотря на уступки со стороны последней в марокканском конфликте (1907 г.), Берлин не собирался складывать оружие, что, естественно, всерьез беспокоило Лондон. И хотя в самой Европе англо-германские противоречия не носили острого характера, однако, продолжающееся усиление Германии, особенно после того, как немцы запрограммировали скачкообразное усиление своего военно-морского флота, в Лондоне все отчетливее стали осознавать неизбежность грядущего столкновение с молодым и агрессивным империализмом. Но поскольку самой Англии сталкиваться «физически» с Германией очень не хотелось, то на эту роль она уготовила Францию на Западе, Россию на Востоке. Россию даже в большей степени, т. к. столкновение двух «варварских» держав (для англичан немцы тоже варвары) на взаимное изматывание или уничтожение весьма отвечало имперским интересам Великобритании. И хотя Лондон подписал с Россией договор 1908 г. (как раз по разделению сфер влияния в Персии), который оценивался как возникновение тройственного альянса — Антанты, двуличное поведение министра иностранных дел — Эдуарда Грея в конце июня и в июле 1914 г. (т. е. после убийства эрцгерцога Фердинанда), из которого не было ясно: вступит Англия в войну или останется в стороне, стимулировало решительность Берлина в объявлении войны. В германской столице посчитали, что Лондон все-таки не вступит в войну. И хотя Англия в силу обстоятельств объявила о вступлении в войну, в Лондоне хорошо понимали, что не англичане будут главными жертвами в этой войне, а французы и особенно русские, хотя бы уже в силу географической близости восточных государств. По планам Лондона, роль России определялась не только военными действиями против Германии. Там не безосновательно рассчитывали поживиться на военных поставках оружия, боеприпасов и снаряжения для российской армии. Причем, надо иметь в виду, что все эти поставки происходили на условиях, намного удороживших стоимость заказов, да и выполнялись они лишь частично и несвоевременно.
Ллойд Джордж после войны откровенно признал, что союзники могли вооружить русскую армию и спасти ее от поражений 1915 г., но из эгоистичных соображений не сделали этого. Английское правительство, в руках которого фактически находился контроль над большей частью русских заказов, потребовало, чтобы Россия в качестве гарантии оплаты заказов перевела свой золотой запас в Лондон. Свыше 640 млн руб. русского золота было вывезено во время войны.[71]
Другими словами, роль России во внешнеполитических планах Великобритании заключалась в принуждении служить интересам английских монополий, а целью — крайнее ослабление России в мировой политике, ограничивая ее геостратегическое пространство в лучшем случае границами тогдашней России.
Франция. В отличие от Англии у Франции не было столь сильных колониальных противоречий с Россией. Главным противником Парижа была Германия. Именно этим, прежде всего, обусловливалась дружба с Россией. Помимо этого, французский капитал слишком глубоко внедрился в российскую экономику. То есть сама Россия рассматривалась если не как колония, то нечто вроде полуколонии французских интересов. Эти два важных фактора (Германия и капиталы в России) делала царизм главным союзником Франции в отстаивании ее государственных интересов. Россия была, таким образом, не только дойной коровой для французского капитала, но и «медведем», способным если не уничтожить, то существенно придушить постоянного стратегического противника. Без России Франция была бы разгромлена Германией, как это и произошло в 1870–1871 гг. Это признавал верховный главнокомандующий союзными войсками маршал Ф. Фош, который после Восточно-Прусской операции сентября 1914 г., в ходе которой погибло около 250 тыс. российских солдат и офицеров, заявил: "Если Франция не была стерта с лица земли, то этим прежде всего мы обязаны России".[72] В ответ Великий князь Николай Николаевич заявил французскому представителю: "Мы счастливы принести жертву для наших союзников".[73]
После начала войны Российская армия не раз и не два спасала своего союзника ценой огромных материальных и человеческих жертв. Дело дошло до того, что в обмен на поставки оружия, Париж потребовал прислать 400 тыс. солдат, которые Россия и стала направлять в 1916 г. во Францию и на Солоникский фронт. Как пишет русский военный историк А.А. Керсновский в "Истории русской армии", ""Нарочское наступление" марта 1916 г. обошлось нам в 200 тысяч человек, обескровило войска и своей неудачей угасило дух военачальников".[74]
В каком униженном положении находилась царская Россия свидетельствует даже поведение французского посла в Петрограде М. Палеолога. В этой связи обычно приводится в пример наглый тон француза, отчитывающего Милюкова за один документ (декларация Временного правительства от 20 марта 1917 г.). Палеолог распекает министра: "После наших последних бесед я не был удивлен выражениями, в которых обнародованный сегодня утром манифест говорит о войне: я тем не менее возмущен ими. Не заявлена даже решимость продолжать борьбу до конца, до полной победы. Германия даже не названа".[75] Следовательно, для Франции, также как и для Англии, роль России сводилась "к пушечному мясу" ради империалистических интересов Франции путем сталкивания ее с Германией.
США. В начале века США агрессивно заявили о себе как о новой колониальной державе, развязав войну с Испанией и Филиппинами, глубоко внедрившись в сферы интересов великих держав на Дальнем Востоке. Борьба шла за захват новых рынков и передел старых. Миротворец Вудро Вильсон, как называли его после Версальского конгресса, в начале века в своей пятитомной "Истории американского народа" писал о том, чтобы Соединенные Штаты "могли командовать экономическими судьбами всего мира", а, говоря о рынках, считал, что они должны быть открыты с помощью дипломатии, а если понадобиться, то и силы. В 1907 г. он говорил: "Поскольку торговля игнорирует национальные границы, а промышленность требует всего мира в качестве рынка, то двери государств, которые закрыты, должны быть вышиблены".[76] Подобные соображения и легли в основу вильсоновской Политики открытых дверей, которая, главным образом, разворачивалась тогда на Дальнем Востоке в контексте отношений с Японией, Китаем и Россией.
Выше уже говорилось, что в ходе переговоров о Портсмутском мире Т. Рузвельт занимал прояпонскую позицию. Однако надо иметь в виду, что в США тогда же были и сторонники иного варианта игры в "баланс интересов". Другой вариант предполагал возможность сотрудничества с Россией в «игре» против Японии. Среди приверженцев такого подхода был госсекретарь Хэй и железнодорожный магнат Эдвард Аверал Харриман. В таком случае предполагалось проникновение в Китай и «развитие» Сибири совместно с царской Россией. Этот подход находил отклик и среди некоторых российских деятелей, отстаивавших его с начала 1890-х годов на протяжении 15 лет.[77] Возобладала, однако, другая линия. Ставка была сделана на Японию против России. В результате усиления Японии: сами США оказались вытесненными из Маньчжурии. Хотя эти просчеты были учтены в последующем, однако ситуация сложилась таким образом, что США оказались на стороне Антанты, Япония — тоже, но по причинам (для Вашингтона), не связанным с дальневосточными делами. Во-первых, в 1913 г. США испытывали серьезный экономический кризис, во-вторых, 77 % американского экспорта приходилось на страны Антанты, в-третьих, а это одна из важнейших специфик американской политики, США идеологически склонна защищать демократию. Американцы опасались, что в случае победы кайзеровской Германии в мире может восторжествовать автократия, чуждая демократическим принципам свободы, которую так яростно отстаивал В. Вильсон на основе концепции Политики открытых дверей. Не случайно многие историки постоянно подчеркивали, что Вильсон вообще рассматривал войну в Европе как "борьбу за демократию против воинственного духа прусского юнкера".[78] Тем не менее, Вильсон не торопился вступать в войну, давая возможность американскому бизнесу вести торговлю с юнкерами через скандинавские страны. К войне его подтолкнули сами немцы, потопив подводными лодками американские торговые суда. Некстати была обнародована и телеграмма Циммермана, германского министра иностранных дел, мексиканцам с требованием от них вступить в войну с США. Только 2 апреля 1917 г. Вильсон направил в конгресс запрос о том, чтобы он признал объявление войны Германии. При этом американцы вступали в войну не как настоящие союзники, а как «сопутствующая» ("associated power") держава, т. е. у них оставались свободными руки для дипломатических маневров. В реальную же войну США вступили аж в мае 1918 г.
Что касается России, то с геостратегических точек зрения Вашингтон мало придавал ей значения, однако в экономическом плане не забывал. В ходе войны значительно усилилась зависимость России от американского бизнеса. Царское правительство разместило в Соединенных Штатах заказы на вооружение и снаряжение на общую сумму 1 млрд 237 млн руб. Американский импорт в Россию увеличился в семнадцать раз по сравнению с довоенным временем. Уже в 1916 г. Соединенные Штаты заняли первое место во внешней торговле России, оттеснив Англию и Францию.
Германия. У Германии был большой резон биться со своими главными колониальными конкурентами. Война между ними была неизбежна. Противоречия же с Россией не были столь остры. В какой-то степени разногласия возникали в связи Черноморскими проливами, контролируемыми Турцией, фактически союзником Германии. Вовлеченность России в балканский узел противоречий волновал Берлин только с точки зрения ослабления или усиления другого союзника Германии — Австро-Венгрии. В целом же двусторонние германо-российские отношения были достаточно близки (в торговле, как уже говорилось, взаимные позиции были весьма высоки), о чем свидетельствует тайно заключенный двусторонний договор в Бьерке (1912 г.), который так и не был реализован из-за профранцузской позиции большей части правящих кругов царизма. Германия пыталась склонить Петербург на свою сторону в преддверии предстоящих баталий с Францией и Англией. Однако не столь настойчиво, как того требовали обстоятельства. В немалой степени это объясняется, помимо всего прочего, и тем, что в Берлине не очень высоко оценивали военные способности России и ее экономический ресурс в предстоящих битвах с реальными противниками. На таком представлении явно сказалось и поражение России в войне с Японией.
Австро-Венгрия. Для Габсбургской монархии Россия была главным противником на протяжении многих десятилетий. Балканский узел противоречий, межнациональные проблемы в самой империи, геостратегические интересы в зоне проливов — все это напрягало взаимоотношения между Веной и Петербургом, которые нередко были вовлечены в события, в том числе и войны, по разную сторону баррикад. Со всех этих точек зрения Россия, безусловно, занимала крайне важную роль в совокупной внешнеполитической деятельности Габсбургской монархии. Однако объявление войны России мотивировалось не только старыми противоречиями, но и уверенностью в поддержке со стороны Германии, а также заниженными представлениями о военном потенциале России по той же логике, какая была присуща и Берлину. Можно предположить, что и нерешительное поведение России во время Балканских войн 1912–1913 гг. укрепляли такие невысокие оценки о возможностях России. По крайней мере, результаты этих войн, как свидетельствовали события, в значительно большей степени определялись в Париже, Лондоне и Берлине, а не в Санкт-Петербурге.[79] Иначе говоря, Россия в тот момент не рассматривалась как главный актор в решении противоречий на Балканах и внутри самой Габсбургской монархии.
Государственные интересы России
Когда говорится о государственных интересах России того периода, надо отдавать отчет, что речь идет об интересах царского режима, правящих кругов России, не имеющих никакого отношения к национальным интересам российского народа. Раз так, то тогдашние государственные интересы были столь же империалистичны, как и аналогичные интересы любой другой империалистической державы. Т. е. я буду исходить в дальнейшем из логики и психологии правящих кругов России.
Уже само присоединение России через различные договоры (1894 г. — Франция, 1907 г. — Англия) к Антанте говорит о том, что Россия решила реализовывать свои государственные интересы с помощью названных государств. Хотя они и не были четко обрисованы в некой доктрине национальных интересов или национальной безопасности в то время, имелось в виду следующее: ослабление германского конкурента в целях захвата Константинополя и соответственно вожделенных проливов, присоединение турецкой Армении, а разгром Австро-Венгрии давал возможность присоединить западно-украинские и польские земли, находившиеся под властью Габсбургов. Не так уже много целей, чтобы ввязываться в мировую войну.
Главная же проблема заключалась в другом. Ставя подобные цели перед собой, царская Россия, судя по всему, не понимала некоторых простых вещей. Во-первых, даже если бы она в результате и оказалась в числе победителей, то ни Париж, ни Лондон Константинополь России не отдали бы. Если бы у них действительно были бы такие желания, они это могли сделать и в 1878 г. (Берлинский конгресс), и в ходе упоминавшихся Балканских войн. То же самое касается и западно-украинских и польских земель. Во-вторых, правящая элита в целом не понимала, видимо, и того, что страны Антанты, толкая Россию против австро-германского блока, отнюдь не имели в виду усиливать Россию, а как раз наоборот, расчет строился именно на ослабление России, чтобы, наконец, добиться низведения ее до роли малозначащего государства ни то, что мировой, но даже и региональной политики. Уже в ходе войны, подвязанная под финансовую, военную и экономическую «помощь», Россия начала терять экономический суверенитет. После же войны была очень большая вероятность потери и политической независимости. В-третьих, делая ставку на Францию и Англию в решении своих, даже империалистических задач, царская Россия игнорировала один из важных принципов внешней политики — дружить с соседями, а свои империалистические задачи достигать с их же помощью на других участках мировой политики. Раз уж Россия вступила на капиталистическую стезю, то и надо было действовать по западным законам капитализма, а не в соответствии с русским умостроем: сам погибай, а товарища выручай. Тем более, что "товарищи"-то были самые нормальные капиталистические хищники.
Исходя из этой логики, надо было организовывать тройственный альянс именно с Германией и Австро-Венгрией против дальних врагов — Франции и Англии, а на Востоке — с Китаем против Японии и США. Такой мощный срединно-континентальный блок имел очень большие шансы очистить Европу от франко-английского доминирования, а на Востоке установить российско-китайскую гегемонию против океанических держав. Это — естественная конфигурация: материковые державы против океанических, соответствующая законам геостратегии империализма. В некоторой степени она была актуальна и в 30-40-е годы.
Баланс сил — многополярность — война
Озаглавленная в подзаголовке тема не имеет прямого отношения к общей проблематике брошюры, но поскольку ныне модно говорить о многополярности как наиболее желаемой международной конструкции, есть смысл все-таки хотя бы коротко на ней остановиться.
По утверждению Г. Киссинджера, к середине 1890-х годов закончился период господства системы баланса сил. В его интерпретации эта система "работает хорошо" или является жизненной при наличии хотя бы одного из трех условий. Первое условие требует, чтобы любое государство обладало свободой в выборе любого союзника в зависимости от потребностей текущего момента. Такая система, по его мнению, существовала в XVIII веке и в период правления Бисмарка до 1890 г. При втором условии «балансир» не опасается, что какая-либо из существующих коалиций станет доминирующей. В качестве примера Киссинджер приводит ситуацию после заключения франко-русского договора 1891 г. до середины 1890-х годов. Наконец, третье условие предполагает наличие сильных альянсов при отсутствии «балансира», но с низким уровнем взаимодействия (очевидное противоречие, но пока это неважно — О.А.), что ведет к различного рода компромиссам или изменениям в самом блоке.[80] Из контекста рассуждений Киссинджера вытекает, что он является как раз сторонником концепции баланса сил, которая придает международным отношениям некую упорядоченность и стабильность.
Действительно, если придерживаться данной теории, то можно согласиться с Киссинджером в том, что при описанных им условиях баланс сил возможен. Правда, на бумаге. В реальности же, если признать существование системы баланса сил в указанные Киссинджером периоды, мир имел сплошные войны. И это естественно, поскольку баланс сил на самом деле является отражением многополярной структуры международных отношений, в рамках которой каждый из центров силы стремится к гегемонии, в том числе и с помощью организаций блоков или альянсов. Причем, слабые страны того или иного альянса так или иначе выполняют подсобную роль, в конечном счете, в пользу своего более сильного патрона или лидера альянса. По-моему, это очевидный факт. И чем больше всевозможных «полюсов», тем ожесточеннее борьба за гегемонию, ведущая к бесконечным войнам и конфликтам.
Начало XX века знаменует собой расцвет многополярного мира. В то время в качестве «полюсов» выступали Великобритания, Германия, Франция, Австро-Венгрия, США, Россия и оперяющаяся Япония. В отличие от предыдущего века в зону интересов «полюсов», за исключением Японии и Австро-Венгрии, попадала не только Европа, но и Восточная Азия. То есть борьба между ними разворачивалась на двух фронтах: на Западе и на Дальнем Востоке. Расширение географического пространства за сферы влияния усложняло формирование коалиций, поскольку интересы некоторых центров силы совпадали на Западе, т. е. в Европе, и одновременно расходились на Востоке. Например, такое состояние испытывали отношения между США и Россией, Великобританией и Россией: совпадение интересов в Европе, расхождение на Дальнем Востоке. И наоборот, совпадение интересов России с Германией на Востоке, расхождение в Европе. Как бы ты ни было, в начале века сложился классический многополярной мир с естественной игрой в баланс сил (формирование различных коалиций и блоков), который неизбежно вел к войнам.
Я в данном случае не касаюсь истоков борьбы за сферы влияния. Они достаточно глубоко проанализированы учеными, прежде всего марксистского направления. Важно то, что эти причины, прежде всего экономические, в конечном счете дают возможность сформулировать закон силы, действующий в системе международных отношений.
Он гласит: как только государство достигает уровня экономической мощи и военного потенциала, адекватного мощи и потенциалу ведущих государств мира, оно требует для себя нового статуса, означающего на деле соответствующей доли сфер мирового влияния.
Поскольку старые великие державы, как правило, противятся подобным требованиям, то приобретение такой сферы влияния осуществляется путем разрушения старой структуры взаимоотношений, включая и соответствующую ей систему безопасности.
Общие выводы
Развитие капитализма в России в его европейском варианте вело к ослаблению места и роли России в мире, к потере политической и экономической независимости и, в конечном счете, к уничтожению России как суверенного государства.
Это значит, что капитализм, как тотальная политико-экономическая система, не соответствует характеру и умострою русского народа, цивилизация которого сформирована на иных политических, экономических и культурных основаниях.
Любая попытка воспроизвести капиталистическую систему западного образца в России обречена на провал. В случае же ее «успеха», т. е. насильственной капитализации России, результатом будет или колонизация страны Западным миром, или просто уничтожение русского народа как представителя уникальной цивилизации.
Такие выводы подсказывает история России начала XX века.
Примечания
1
К примеру, на этом поприще весьма активно старается "Историческая газета", главным редактором и учредителем которой является А.А. Парпара
(обратно)2
Борьба, 1995, № 12, с. 3
(обратно)3
Aleksandr M. Heller, Mikhail Nekrich. Utopia in Power. History of Soviet Union from 1917 to the Present. N.Y…: A Touchstone book, 1992.
(обратно)4
В. А. Мельянцев. Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М.: Изд-во Московского университета, 1996, с. 228.
(обратно)5
A.S. Grenville A History of the World in the Twentieth Century. Cambridge,Mass.: The Belknap Press of Harvard Un-ty, 1994.
(обратно)6
П.А. Хромов. Экономическое развитие России в XIX–XX веках. 1800–1917. М., 1950.
(обратно)7
См. Россия: Энциклопедический словарь. Л.: Лениздат, 1991, с. 205.
(обратно)8
См. Россия: Энциклопедический словарь, с. 331
(обратно)9
П.А. Хромов. Экономика России периода промышленного капитализма. М., 1963, с. 202
(обратно)10
См. Россия: Энциклопедический словарь, с. 331.
(обратно)11
П.А. Хромов. Экономика России периода промышленного капитализма, с. 223
(обратно)12
П.А. Хромов. Экономическая история СССР. М., 1982, с. 181.
(обратно)13
Michael Kort. The Soviet Colossus. The Rise and Fall of the USSR.NY, 1993, p. 47–48.
(обратно)14
Россия: Энциклопедический словарь, с. 323.
(обратно)15
Всемирная история в десяти томах. Том VII. М.,1960, сс. 465, 468.
(обратно)16
Сумма парижских займов России увеличилась с 3 млрд франков в 1890 г. до 12,4 млрд в 1914 г., что составляло 3/4 всех французских займов за рубежом. — J.A.C. Grenville. A History:, p. 28.
(обратно)17
П.А. Хромов. Экономическая история СССР, с. 183.
(обратно)18
А.А. Мосолов. При дворе последнего Российского императора. Записки начальника канцелярии Министерства императорского двора. М.: 1993. Цит. по: Борьба, 1995, № 12, с. 2.
(обратно)19
Известия, 16.X.1993
(обратно)20
Всемирная история в десяти томах. Том VII, с. 465
(обратно)21
Всемирная история в десяти томах. Том VII, с.561.
(обратно)22
До войны Германия была первым торговым партнером России по импорту и по экспорту. Но и Россия занимала высокие позиции в торговле Германии: второе место в германском ввозе, и третье — в вывозе (1913 г.). — Г. Хальгартен, с. 636.
(обратно)23
П.Н. Милюков. Воспоминания. М.:Политиздат, 1991, с. 395.
(обратно)24
Россия: Энциклопедический словарь, с. 281.
(обратно)25
Michael Kort. The Soviet Colossus, p. 80.
(обратно)26
Emile Joseph Dilon. Цит. по Sidney and Beatrice Webb. Soviet Communism: A New Civilization? London: Victor Gollancz, 1937, p. 809.
(обратно)27
Sidney and Beatrice Webb, p. 236.
(обратно)28
Michael Kort. The Soviet Colossus, p. 79.
(обратно)29
Michael Kort. The Soviet Colossus, p. 49.
(обратно)30
Michael Kort. The Soviet Colossus, ibid.
(обратно)31
Michael Kort. The Soviet Colossus, p. 74.
(обратно)32
В. Архипенко. В: М.К. Касвинов. Двадцать три ступени вниз. М.: Мысль, 1988, с. 14.
(обратно)33
R.R. Palmer.& Joel Colton. A History of the Modern World. NY: Alfred A. Knopf, 1978, p. 693.
(обратно)34
К примеру, не смог я одолеть воспоминания П. Жильяра, наставника "наследника цесаревича" "Император Николай II и его семья" (Вена: «Русь», 1921).
(обратно)35
H. F. Pringle. Theodore Roosevelt. NY: Macmillan, 1931, p. 385.
(обратно)36
С.Ю. Витте. Избранные воспоминания. 1849–1911. М.:Мысль, 1991, с. 577
(обратно)37
С.Ю. Витте. Ук. соч., сс. 596–597.
(обратно)38
М.К. Касвинов Двадцать три ступени вниз, с. 92.
(обратно)39
Robert K. Massie. Nicholas and Alexandra. NY: A Dell Book, 1971, p. 63.
(обратно)40
См. Предисловие В. Архипенко к книге М.К. Касвинова. C. 6.
(обратно)41
В. Архипенко. Там же, с. 10.
(обратно)42
С.Ю. Витте. Избранные воспоминания, с. 391.
(обратно)43
С.Ю. Витте. Там же. с. 611. На мой взгляд, беспристрастная оценка этому деятелю дана в книге А.Я. Авреха "П.А. Столыпин и судьбы реформ в России" (М.: Политиздат, 1991).
(обратно)44
Michael Kort. The Soviet Colossus, р. 50.
(обратно)45
R.R. Palmer.& Joel Colton. A History of the Modern World, р. 691.
(обратно)46
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2., т. 38, с. 161.
(обратно)47
A.G. Kenwood, A.L Lougheed. The Growth of International Economy 1820–1990. L,NY: Routledge, 1992, р. 171.
(обратно)48
Всемирная история в десяти томах. Том VII, с. 465
(обратно)49
Michael Kort. The Soviet Colossus, р. 79.
(обратно)50
Michael Kort. The Soviet Colossus, р. 80.
(обратно)51
A.G.Kenwood, A.L. Lougheed. The Growth of International Economy 1820–1990, p.128.
(обратно)52
Россия: Энциклопедический словарь, с. 206.
(обратно)53
Независимая газета, 01.04.99.
(обратно)54
Россия: Энциклопедический словарь, с. 417.
(обратно)55
Россия. Энциклопедический словарь, сс. 224–225.
(обратно)56
В. А. Мельянцев. Восток и Запад во втором тысячелетии, с. 145.
(обратно)57
Независимая газета, 01.04.99.
(обратно)58
В. А. Мельянцев. Восток и Запад во втором тысячелетии, с. 105.
(обратно)59
По случаю 200-летнего юбилея А.М. Горчакова тогдашний министр иностранных дел РФ Е.М. Примаков опубликовал статью, в которой царский канцлер был охарактеризован как один "из наиболее выдающихся дипломатов, политиков, государственных деятелей не только России, но и Европы". Кроме того, по утверждению Примакова, Горчаков провозглашал "главной внешнеполитической задачей России защиту ее национальных интересов", ведя при этом "активную и весьма эффективную внешнеполитическую линию". — Е.М. Примаков. Россия в мировой политике. — МЖ, 1998, № 5, с. 4, 5. Подобные оценки выглядят тем более странными, что именно в период канцлерства Горчакова произошло резкое снижение роли Россия в европейских делах, что косвенно подтверждает и сам Примаков, напомнив: "Выгодные условия Сан-Стефанского мирного договора оказались перечеркнуты берлинским конгрессом 1878 года" (с. 5). Именно в этом году ушел в отставку и сам канцлер. Какими успехами прославил Россию этот канцлер на посту министра иностранных дел, видимо, одному богу известно, да еще Примакову, но последний почему-то о них не рассказал. Вообще голословность, видимо, общая черта всех политических деятелей.
(обратно)60
Не путать с его братом, И.Н. Дурново, также одно время занимавшего пост министра внутренних дел
(обратно)61
См. подр. Henry Kissinger. Diplomacy. NY::Touchstone Book, 1994, p. 206–208.
(обратно)62
Просто уникально. Академик Л. Абалкин как-то написал восторженную статью о С. Витте, расписав его достижения как практика-экономиста и финансиста. Забыл почему-то при этом упомянуть, что в немалой степени именно благодаря этому деятелю Россия попала в финансовый капкан Франции.
(обратно)63
Е. Агад. "Крупные банки и всемирный рынок". С.-Петербург 1914, с.72). — См.: В.И. Ленин. ПСС, т. 28, с. 96
(обратно)64
Подр. см.: Л.М. Кутаков Л.М. Портсмутский мирный договор. М., 1961.
(обратно)65
См. Общая газета, 11–17 февраля 1999 г., с. 15
(обратно)66
H. F. Pringle. Theodore Roosevelt, p. 385.
(обратно)67
Цит. по: Henry Kissinger. Diplomacy, p. 42.
(обратно)68
В данном контексте слово underdog означает «обиженных» или даже «недочеловеков», намекая на русскую прессу, обзывавших японцев "желтыми обязъянами".
(обратно)69
Игнатьев А.В. С.Ю. Витте — дипломат. М.: МО, 1989, с. 235.
(обратно)70
Все эти вещи уже давно подробно описаны и разжеваны в научной литературе, в том числе и советской. См., например, Н.П. Полетика. Возникновение первой мировой войны (июльский кризис 1914 г.). М.: Мысль, 1964; А. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность. М.: Наука, 1964.
(обратно)71
Всемирная история, том. VII, с. 561, 562.
(обратно)72
Независимое военное обозрение, 6 ноября 1998 г.
(обратно)73
Цит. по: Daniel Rancour-Lafferriere. The Slave Soul of Russia. Moral Masochism and the Cult of Suffering. NY,L.: New York University Press, 1995, p. 84.
(обратно)74
Независимая газета, 25.06.99.
(обратно)75
Палеолог Морис. Царская Россия накануне революции. М.:Политиздат, 1991, с. 378.
(обратно)76
Цит. по: Williams William Appleman. The Tradegy of American Diplomacy. NY: W.W. Norton&Company, 1988, р. 72.
(обратно)77
Подр. см. Williams William Appleman. The Tradegy of American Diplomacy, р. 75.
(обратно)78
G.A.S. Grenville, p. 117
(обратно)79
Подр. см.: История дипломатии. М.:Политиздат, 1963, т. II, с. 734–766
(обратно)80
Henry Kissinger. Diplomacy, p. 181–182
(обратно)
Комментарии к книге «Царская Россия: мифы и реальность», Олег Арин
Всего 0 комментариев