«Рецензия на книгу Н Бухарина 'Теория исторического материализма'»

Питирим Александрович Сорокин

Рецензия на книгу Н. Бухарина

"Теория исторического материализма"

Популярный учебник марксистской социологии. Гос. изд., 1922. 383 стр.

Хотя подзаголовок книги Н. Бухарина и гласит: "популярный учебник", однако содержание книги и манера изложения не вполне соответствующие этому названию. Местами действительно изложение ведется популярно, даже примитивно; но рядом с этим мы встречаем множество цитат и ссылок, причем перевод чуть не каждой цитаты иностранного автора сопровождается приведением соответствующего иноземного текста, что, очевидно, мало согласуется с требованиями популярности. Правильнее смотреть на книгу как на книгу "систематического изложения теории исторического материализма". Основная задача ее - дать целостное миропонимание адептам религии марксизма. Сообразно с нею в "Введении" и в первых главах трактуются вопросы, выходящие за пределы социологии, каковы: каузальность и телеология, детерминизм и индетерминизм, материализм и идеализм и т. д. Собственно социология начинается со второй половины третьей главы и в особенности с главы четвертой. В этих и последующих главах рассматриваются проблемы: динамизма в истории, проблема общества, равновесия между последним и природой, с одной стороны, и равновесия между элементами общества - с другой; глава VII излагает механику процессов нарушения и восстановления общественного равновесия, в связи с нею - механику революции и воспроизводства общественной жизни в целом. Последняя глава посвящена изучению классов и классовой борьбы. Таково краткое содержание книги.

Если бы я захотел пользоваться теми критико-полемическими приемами, которые обычны для гр. Бухарина и его единомышленников, и которыми переполнена и данная его книга, то было бы очень не трудно "гарцуя" прогуляться по ней, иронически посмеяться над отдельными ее местами и колко высмеять отдельные положения. Но мне больше по вкусу "буржуазно-академическая манера" и потому "гарцующие" приемы я оставлю в стороне.

Первая черта книги гр. Бухарина - это ее грамотность (в отличие от множества безграмотных марксистских работ). Вторая черта - умелая компоновка материала, удачно сжатая в ряд глав. Третья черта - интересная трактовка ряда вопросов, часто оставлявшихся марксистами в тени и излагавшихся весьма примитивно. Четвертая - общая согласованность большинства развиваемых положений если не с буквой, то с духом марксизма, каковое обстоятельство не мешает тому, что ряд теорем сильно модернизирован, "буржуазен" и смягчен по сравнению с ортодоксальной догмой марксизма.

Все это делает книгу гр. Бухарина интересной и в ряде отношений ценной. После работ Г. В. Плеханова, данная книга одна из самых удачных книг на русском языке, дающих систематическое построение марксистской социологии самими марксистами.

Все это, конечно, не мешает мне считать множество основных положений социологии г. Бухарина неприемлемыми и неверными.

Остановимся на некоторых из них.

1) Неверно положение г. Бухарина, гласящее: нет "чистой" общественной науки; все виды ее имеют "классовый" характер и могут быть либо "буржуазными", либо "пролетарскими", причем "пролетарская наука, конечно, выше буржуазной" (с. 7-11).

Одно из двух: или под научным положением и наукой, как системой последних, мы разумеем положения истинные, значимость которых обязательна для всякого, желающего истинно мыслить (напр., 2 х 2 = 4; вода есть Н20 и т. д.), тогда понятие субъективной, "классовой науки" является contradictio in adjecto (1*), "деревянным железом", тогда любая дисциплина, раз она значима только для "буржуазии" или только для "пролетариата", тем самым не является и не может быть наукой, не может и претендовать на термин и значение науки; след., в этом случае и "пролетарская" социология гр. Бухарина, раз она верна только для "пролетариата", должна считаться научным вздором. Иными словами, при таком понимании науки гр. Бухарин должен был бы говорить не о пролетарской и буржуазной науки, а о пролетарском или буржуазном суеверии и вздоре. Он, однако, этого не делает и цепляется за термин "наука". За это ему приходится расплачиваться: 1) contradictio in adjecto, 2) самопротиворечием. Плата большая, сводящая "на нет" весь его тезис.

Если же он общезначимость, как основной признак научных положений, отвергнет, тогда он со своим тезисом "классовой науки" попадает в не лучшее положение. Тогда ему надо сказать: 1) что положения точных наук не общезначимы - что довольно трудно; 2) тогда он уничтожает всякую разницу между истинным объективно и ложным, знанием и суеверием, наукой и религией. Тогда любое положение, вплоть до положения: "черти имеют хвосты длиной в 10 вершков", раз оно кажется субъективно истинным верующему или группе их, становится научным положением. Оно делается равноправным с законами Ньютона или Эйнштейна. В этом случае, конечно, можно говорить и о пролетарской и буржуазной, о "православной" и "буддистской", о "монархической" и "коммунистической" "науках". Но зато нельзя говорить о различии заблуждения и истины, суеверия и знания, науки и религии и т. д. Падает между ними всякая грань. Если бы гр. Бухарин поступал так - это было бы последовательно. Но, увы! У него нет и этой последовательности. Он резко различает науку от религии, истину от заблуждения и всячески старается очистить мозги людей от предрассудков и наполнить их истинами. Если "пролетарская наука" не отменила еще законы логики, то такая непоследовательность гр. Бухарина едва ли научный плюс.

Если бы гр. Бухарин говорил: то, что называется "общественными науками", в значительной части представляет не совокупность действительно научных положений, а "верования", "суеве-рия", "мнимонаучные суррогаты", - я бы с ним согласился, как согласился бы и с тем, что эти суррогаты могут быть и буржуазными, и пролетарскими. Но он утверждает другое, раз; из данного положения не следует, что такие суррогаты могут называться "пролетарской" или "буржуазной" наукой, а следует, что их надо называть пролетарским или буржуазным вздором, псевдонаукой, два; - и ничуть не следует отрицание "чистой науки", три.

Наконец, и фактическое рассмотрение ряда положений общественных наук говорит, что в них имеются положения и утверждения общезначимые. Не только буржуа, но и гр. Бухарин едва ли будет оспаривать правильность таких суждений, как закон Грехэма, или спроса и предложения, как и положения: "материальное положение французского крестьянства и пролетариата в 1788 и 89 гг. было очень тяжелым", "Людовик XVI был казнен", "Наполеон проиграл битву при Ватерлоо", "с ростом дефицитного голода в стране кривая смертности поднимается, а производительность труда падает", и т. д., и т. д. Таких положений немало в общественных науках. Бытие их говорит о том, что "чистая общественная наука" не только возможна, но она дана. Только следуя гегелевскому "тем хуже для фактов", можно отрицать это.

Словом, со всех точек зрения этот тезис гр. Бухарина представляет логический и фактический non-sens. Я уж не останавливаюсь на научном хвастовстве гр. Бухарина вроде того, что пролетарская наука выше буржуазной потому, в частности, что мы (Бухарин и К°) предвидели последние события лучше, чем последняя. "Кто из буржуазных ученых предвидел последствия мировой потасовки? Никто. Кто предсказывал наступление революции? Никто", горделиво заявляет он (10 с.). А почему вы забыли целый ряд буржуазных экономистов, говоривших об этом, или таких лиц, как Лебон? - могли бы спросить мы. Рядом с этим позволительно было бы указать, что основные прогнозы Маркса не оправдались, что в ряде ошибок на этот счет признавался сам Энгельс (Введение к "Классовой борьбе во Франции"), что, если память мне не изменяет, - как будто не оправдались и предсказания гр. Бухарина насчет немедленной мировой революции, так щедро провозглашавшиеся им в 1917 и 18 гг.; не помню также, чтобы в это время он предсказывал "новую экономическую политику" и т. д. Я бы на его месте такой аргумент оставил в покое: он не выгоден теперь для него. 2) В дальнейшем гр. Бухарин много говорит о закономерности общественных явлений, о причинности, детерминизме и индетерминизме, материализме и идеализме. На всем этом я не буду останавливаться, ибо здесь нет ничего нового и гр. Бухарин упрощенно излагает - местами очень примитивно - все эти проблемы, поставленные до него и до "пролетарской науки"; он здесь только перелагает то, что было "буржуазными учеными", - теоретиками материализма, детерминизма и закономерности. Здесь "пролетарская наука" устами гр. Бухарина просто повторяет положения буржуазных ученых. Такой факт заимствования обязывал бы гр. Бухарина не так уж "шпынять" "буржуазных каналий" и не уподобляться герою крыловской басни, подрывшему корни того дуба, желудями которого он питался. Но, по-видимому, "пролетарская этика" гр. Бухарина иная. Ну, и Бог с ней: "чем бы дитя ни тешилось", пусть шпыняет.

3) Из отдельных промахов здесь отмечу следующие: а) Не вполне удачное определение причинного закона, характеризуемого как "необходимая", постоянно и повсеместно наблюдаемая связь явлений". Слово "необходимая" - от метафизики. В опыте нам "необходимости" не дано. Научнее было бы перевести ее в плоскость категории "вероятности". Буржуазные Пирсон, Мах, Парето и др. куда научнее в этом отношении Бухарина. Эта ошибка автора ведет к другой: категория необходимости приводит к фатализму, ибо она не знает степеней. Фатализма же гр. Бухарину не хочется: он его отвергает, но не опровергает. Перевод всей проблемы в плоскость категории вероятности сделал бы все выводы простыми и снял бы все эти псевдопроблемы. b) Правильно рассматривая общественные явления как "результат скрещивания индивидуальных воль чувств, действий" (лучше бы: индивидуальных поведений, ибо "воля", "чувство" психологизм и идеализм чистейшей воды. - П. С.), он неправильно утверждает дальше, что "общест. явления... идут вразрез с этой волей" (с. 38). Очевидно, в такой формулировке суждение противоречит первому. Для удаления противоречия автор должен был бы добавить: "с волей многих индивидов данного общества", с) Н. Бухарин берет на себя монополию материалистичности (да простят мне этот термин). Он терпеть не может никакого идеализма, субъективизма и психологизма. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что вся книга его сплошь психологистична и субъективистична. "Идеи, воля, чувства" и др. психологические "духи" у него действуют как силы, агенты словом, гр. Бухарин здесь недалеко ушел от самого "буржуазнейшего психологизма" в социологии. Это заставляет признать, что в отношении объктивизма, или транссубъективизма, он отстал: "буржуазные ученые" (у нас И. П. Павлов и его школа, отчасти Бехтерев, в Америке: Watson, Bentley, Kenagy, Meyer, Weiss, Perry и др. бихевиористы) здесь далеко его опередили и оказались "материалистичнее", "антипсихологичнее" и объективнее. Не угодно ли после этого доказывать "идеализм" буржуазной науки и "материализм" пролетарской. По-видимому, последней придется догонять свою соперницу и "твердить зады" и в этом отношении, d) Формальные по существу возражения вызывает и проблема динамизма в истории в трактовке гр. Бухарина. Из его изложения получается впечатление, будто бы динамический принцип "все изменяется" и "все стоит в связи со всем" есть черта, специально присущая "диалектическому методу". Между тем, каждому школьнику известно, что это общие принципы науки. Зато гр. Бухарин, следуя опять-таки за многими буржуазными же учеными, знать ничего не хочет о повторениях в истории, с одной стороны, с другой - рисует весь исторический процесс подобием какого-то плац-парада, где общества переходят смирненько из одной стадии в другую, пока не придут к вечной пристани коммунистического рая, приуготованного им автором и долженствующего наступить "неизбежно". Такие концепции приходится признать метафизичными. Если бы никаких повторений в истории не было и если бы неповторяющийся в целом исторический процесс не состоял из повторяющихся элементов, то нужно было бы проститься с возможностью формулировки законов общественной жизни, в том числе и законов развития. Последние возможны лишь тогда, когда в сериальном ряду (напр., 2, 4, 6, 8, 10, 12 и т. д.) есть повторение. Без него (напр., в ряду 1, 7, 3, 25, 8, 42 и т. д.) никакие "тенденции" не сформулируешь. Как неповторяющаяся в целом история земли или солнечной системы, или организма не мешает существованию повторяющихся явлений (напр., смены дня и ночи, времен года, обратному отношению объема газа к давлению, образованию воды из Н20 и т. д.), так в историческом процессе есть множество повторяющихся явлений, что и дает возможность открытия и формулировки закономерности. Что же касается указанных "стадий развития" и их законов, якобы приводящих к коммунизму, то это метафизика самого субъективного тона, свойственная в равной форме, впрочем, не одному гр. Бухарину, но и многим "буржуазным ученым". Полагаю, что с ней пора распроститься. Тьма "законов" развития, начиная с контовских "трех стадий" и кончая бухаринскими стадиями, - простой вздор и только.

4) Перейдем теперь к основным социологическим проблемам. Понятие социологии гр. Бухари-на, как наиболее общей из общественной науки трафаретно и на нем нечего останавливаться. Довольно шаблонно и его понятие общества, понимаемого как "наиболее широкая система взаимодействий, обнимающая все длительные взаимодействия между людьми" (92, 95).

Эта шаблонность не мешает ему быть расплывчато-неопределенным (что значит - наиболее широкая система? каков предел длительности? и т. д.).

Правильно здесь то, что автор считает общество реальной совокупностью и делает его признаком - факт взаимодействия, которого еще так недавно чурались и который даже высмеивали марксисты. Неправильно, что он за пределами ряда коллективных единств или групп ищет какое-то единое "общество", отличное от всех их и не сводящееся к простому населению. Мной во II т. моей "Системы" была дана критика такой концепции. Она либо бессодержательная, либо ведет к замене "общества вообще" какой-нибудь частной группировкой, либо приводит к теории самодостаточности, развитой у нас К. М. Тахтаревым, не очень-то в чести находящимся у гр. Бухарина. К этим минусам в дальнейшем присоединяется новые. Обсуждая проблему социальной связи, гр. Бухарин видит ее в связи трудовой и соответственно с этим неожиданно суживает приведенное определение общества, присоединяя к нему признак "трудовой связи", т. е. "сознательной или бессознательной работы людей друг на друга" (93-95). Такое добавление, совсем опять-таки не новое и развитие буржуазным Новиковым, совсем запутывает дело. Будет ли трудовой связью связь других групп, из которых одна военным путем систематически грабит другую? Если да, то не превращается ли понятие трудовой связи в ярлык, обнимающий все виды взаимодействия, а стало быть, в пустое слово, ничего не прибавляющее к последнему? Если нет, как видно отчасти из контекста (с. 110), то, стало быть, взаимодействие может быть и не трудовое, стало быть, реальные совокупности возникают и существуют - иногда очень долго - вне этой связи, а это значит, что к ней социальную связь нельзя сводить, нельзя, следовательно, делать этот частный, хотя и важный признак общим признаком общества...

5) Наиболее интересными и ценными главами книги гр. Бухарина являются главы, трактующие о равновесии общества с природой и элементов первого друг с другом, а затем глава, посвященная учению о нарушении и восстановлении общественного равновесия. Не скажу, чтобы эта трактовка была новой. В труде "буржуазного" Парето (Trattato di sociologia generale, т. II, гл.: О равновесии общества) мы находим более глубокую трактовку тех же вопросов.

Но оставляя в стороне эту новизну, эти главы книги Бухарина прочтутся с пользой. Правильно, что для возможности существования общества нужно прежде всего равновесие с природой как и его средой, что в силу этого "обмен веществ" между ними должен быть постоянным. В этой плоскости процессы производства и воспроизводства являются весьма важными. Но совершенно неправильно отсюда делается вывод о том, что primum movens (2*) общественных процессов являются производительные силы (техника) общества, что она основная "независимая переменная", а все остальное - нечто производное и второстепенное. Следуя марксистской догме, гр. Бухарин строит такой причинный ряд "факторов": 1) производительные силы, 2) экономика или производственные отношения, 3) социальная психология, 4) идеология и духовная жизнь общества в ее различных формах (131-137, 262-265, 268 и др.). Я не возражал бы против такого ряда, если бы он не был методическим приемом, не исключающим другие. Вполне допустимо взять "независимой переменной" "производительные силы общества" и искать функциональные или корреляционные связи между их варьированием и варьированием других видов социальных явлений. Но при такой функциональной (а не причинно-следственной) постановке дела столь же законными являются и другие приемы, берущие "независимыми переменными" любой разряд социальных явлений (право, науку, религию и др.) или явлений среды и рассматривающие другие явления (в том числе и произвол, силы) как их "функции". Так как между различными разрядами обществ. явлений фактически существует не одностороннее причинно-следственное отношение, а отношение двусторонней взаимозависимости (что не отрицает и гр. Бухарин в виде признания "обратного действия" "надстроек" на "базис" (316 и др.), то такая функциональная постановка является единственно правильной.

Гр. Бухарин, однако, недостаточно осознавший различие этой функциональной (обратимо-двусторонней) и причинно-следственной (необратимо-односторонней) точек зрения стоит на последней, а потому свой ряд выставляет как ряд, исключающий все другие точки зрения. За такой устарелый монизм ему приходится расплачиваться большими логическими и фактическими грехами. Укажу на некоторые из них.

Если единственным primum movens общественных изменений являются производительные силы, то встает вопрос: чем же вызывается изменение их самих? Ответ гласит: "они изменяются под обратным влиянием базиса и всех надстроек" (316). Не равносильно ли это отрицанию самого тезиса о первичности этого primum movens? Раз получается круг, то от исследователя зависит, что он возьмет в качестве "независимой переменной" в этом кругу: явление ли а (произвол, силы) или явление b ("надстройки") и что будет рассматривать в качестве "функции". Раз b обратно влияет на а, то с таким же правом я могу взять его в качестве "аргумента" и, изучая варьирование последнего, смотреть на варьирование "а" как на "функцию". Это ясно, как день.

Далее. Ошибочная причинно-следовательнная позиция гр. Бухарина заставляет его грешить и логически. Существо причинно-следственной связи в том и заключается, что здесь связь односторонняя, не позволяющая причине и следствию меняться местами. Если а есть причина b, а b следствие а, то это отношение не может быть обратимо, не может b стать причиной а. Ибо в таком случае мы имели бы не причинно-следственную связь, а связь взаимозависимости, функциональную (обратимую), где не приходится говорить о причине и следствии, о первом факторе и производных. Гр. Бухарин, не желающий отказаться от "монизма" и причинности, но не осмеливающийся в то же время отрицать роль "надстроек", волей-неволей вынужден искать выход в ...обратном действии следствия (надстроек) на причину (произв. силы). А это значит, что этим он сводит "на нет" всю причинную концепцию, уничтожая тезис о первичности "производ. сил", противоречит себе и искажает понятие причинно-следственной связи. Грехи довольно серьезные.

Этими грехами дело не исчерпывается.

Последовательно приведенный тезис гр. Бухарина означает, что все общественные изменения в конечном счете есть функция одной независимой переменной - состояния производительных сил (а). Короче: "Все =f(a)". Не нужно большого размышления, чтобы признать вздорной такую теорему. Одно и то же а (состояние производительных сил) не даст одни и те же эффекты в обществе готтентотов и англосаксов, под тропиками и в полярных странах, среди людей ленивых и трудолюбивых, в обществе разбойников и правовом. А это значит, что играет роль и раса (b), и характер природной среды (c), и характер рефлексов населения (d), и т. д. Если же так, то, очевидно, нельзя исключать ни b, ни c, ни d и т. д., и предыдущую формулу приходится переделать в такой вид: "все = f(a, b, с, d...), т. е. рассматривать исторические явления как функцию многих независимых переменных, т. е. приходить к столь нелюбимому гр. Бухариным плюрализму. И он, собственно говоря, и приходит к нему. Но, желая быть "монистом", догматически открещивается от него и в итоге плодит одно самопротиворечие за другим. Так, на с. 113 мы читаем: "состояние природы (климат, характер поверхности, берега и т. д.) в данном месте и в данном времени не могут не воздействовать на человеческое общество". Ниже (133 и сл.) ему приходится ощущать это, ибо догма требует сведения всего к производительным силам.

Из учения о равновесии общества следует, что для существования его необходимо не только воспроизводство средств существования, но и самих людей, иначе общество вымрет. А отсюда следует роль демографического фактора. Монизм гр. Бухарина заставляет отрицать эту роль и (horribile dictu) (3*) заставляет его своими словами формулировать 1-й закон народонаселения Мальтуса (135 с.), указывая, что "от степени развития производительных сил зависит самая возможность прироста населения". Верно? Да, хотя и не всегда рост производительных сил влечет рост населения. Но не столь ли же верно и обратное положение, гласящее: быстрота размножения, степень плотности и количества населения обусловливают и движение производительных сил. Неужели же не ясно, что здесь мы имеем отношение взаимозависимости, а след., позволительно взять независимой переменной любое из этих явлений: и произвол, силы, и демографический фактор. Пора бы, кажется, усвоить столь простые вещи.

Такие же злоключения испытывает гр. Бухарин и с расовым фактором (кстати, изложив расовую теорию совершенно неверно - сведя ее к теории "исторических" и "неисторических" народов и не указав ни одного серьезного труда по этому вопросу (с. 139-142). Впрочем, здесь он решительнее. Он смело отрицает расовые признаки и говорит, что они довольно легко меняются с изменением условий существования. Боюсь, что биологи и антропологи (Sergi, Morselli, школа Гальтона, Пирсона и др.) улыбнутся в ответ на такую смелость. Впрочем, гр. Бухарин легко может парировать их критику простой ссылкой на их "буржуазность". То же видим и дальше, в отношении других "факторов". В одном месте он считает их следствиями производительных сил, в другом - причиной их и так качается "семо и овамо", перетаскивая причины на место следствий и последние на место первых.

6) Последняя глава посвящена проблеме классов. Ввиду того, что автор здесь примыкает к взглядам, развитым С. И. Солнцевым, критика которых дана мной во II т. "Системы социологии", я не буду останавливаться на этой главе. Отмечу только, что гр. Бухарин не отрицает и других форм социального расслоения, помимо классовой группировки, и идет здесь даже так далеко, что признает социальные группировки, подобные обществу шахматистов, и влияние их на психику своих членов (см. с. 247-48).

Боюсь, что его коллега, гр. Рейснер, не похвалит его за это. Основная картина главнейших социальных группировок, помимо классовой, развернута была мной во II т. моей "Системы". Она столь поразила гр. Рейснера, что он высказал предположение: не сошел ли я с ума.

Кончаю свои замечания. Из них видны ошибки и слабости рецензируемой работы. По сравнению с обычными трудами русских марксистов-коммунистов по затронутым вопросам, книга гр. Бухарина гораздо грамотнее, интереснее и научнее. По сравнению с современным состоянием "буржуазной социологии" она во многом грешит, во многом неверна и во многом отстала. И, тем не менее, появление ее я приветствую. Ознакомление с нею буржуазных исследователей рельефнее подчеркнет здоровое ядро социологической доктрины марксизма.

Комментарии

Печатается по тексту: Экономист, 1922, No 3, с. 143-148.

1* Противоречие в определении (лат.).

2* Здесь: первопричина (лат.).

3* Страшно произнести (лат.).