«Статьи»

Ракитов Анатолий Ильич

Руководитель центра информатизации Министерства промышленности, науки и технологий; бывший руководитель Аналитического центра Администрации Президента РФ по общей политике; родился в 1928 г.; окончил философский, исторический, математический факультеты МГУ, доктор философских наук, профессор; работал главным научным сотрудником в Институте народного хозяйства им. Плеханова, в ИНИОН; с 1990 г. - член Высшего Консультативного совета; в 1992 г. - советник Президента РФ по вопросам информатизации и научно-технологической политики; академик РАЕН; член Международной ассоциации системного менеджмента; женат, имеет троих детей.

Статьи в интернете.

Капитанский мостик планеты Земля

Анатолий Ракитов для “Новых Известий”

№ 49 от 21 марта 2000 года

Сорок лет назад российский поэт Наум Коржавин писал, что банальные истины не становятся менее истинными от того, что они банальны. Сейчас, когда к власти приходит новый президент России и мы оказываемся перед очередным выбором “будущего”, фраза эта приобретает новый смысл. Во многом выбор зависит от того, какие ориентиры и цели будут поставлены перед обществом. Одни претенденты в президенты считают, что нужно реанимировать устаревшую промышленность, другие - что надо создавать принципиально новую, либералы - за свободный рынок, консерваторы настаивают на максимальном государственном регулировании экономики, левые считают главным восстановление социальной справедливости, правые отстаивают частную собственность и жесткую конкуренцию. Тем не менее стоит отметить один уникальный факт: как бы ни отличались программные установки претендентов, все они содержат один общий элемент - признание уникальной важности для будущего страны науки и образования. Пиетет перед наукой, образованием и высокими технологиями - дело понятное: благосостояние населения и могущество государства зависят теперь именно от них. Есть страны, благополучие которых все еще зависит от эксплуатации природных ресурсов, в первую очередь нефти, газа и рудных ископаемых, но ясно, что это ненадолго. Не за горами день, когда дешевая термоядерная энергия снизит значение естественных энергоносителей, металлонасыщенность продукции достигнет предела, а истощение природных ресурсов заставит ограничить их потребление до минимума. Единственный способ избежать глобального ресурсного кризиса и обеспечить благополучие населения, особенно в развивающихся странах, в разряд которых перешла теперь и Россия, - это сделать ставку на развитие науки, образования и современной технологии.

Страны, составляющие сообщество государств земного шара, можно классифицировать так: живущие преимущественно за счет эксплуатации природных ресурсов, добывающей промышленности и сельского хозяйства; живущие за счет производства дешевых товаров широкого потребления и услуг; создаваемых на основе импортируемой техники и технологии; производящие высококонкурентную продукцию, разрабатывающие, внедряющие и экспортирующие современные технологии на основе приобретаемых лицензий и патентов, а также некоторых собственных научных разработок и достижений; - наконец, страны - лидеры в производстве научных знаний и высоких технологий и наукоемких продуктов, являющиеся донорами научной и сверхсовременной технологической продукции. Это так называемые постиндустриальные или информационные общества, общества, основанные на знаниях.

Именно страны четвертой группы входят в состав “большой семерки” и определяют основные точки роста научно-технического прогресса, национального благополучия, политического, военного и финансового могущества в глобальном масштабе. Они стоят на капитанском мостике планеты Земля. Сегодняшняя Россия уже выпала из числа глобальных научно-технологических лидеров. Есть только один способ остановить этот процесс и вступить на путь так называемого устойчивого развития, цель которого превратить Россию в общество материального, духовно-культурного и социально-политического комфорта, страну, удобную и привлекательную для проживания человека: сделать ставку на развитие великой троицы - науки, образования и технологии. Все остальное либо утопия, либо мандат на вечное отставание. “На этом я стою и стоять буду” (Лютер).

 

Как сказку сделать былью

Существует предрассудок, согласно которому наука и высокие технологии в России начнут развиваться, когда на них появится рыночный спрос, а менеджеры и богатые предприниматели с саквояжами, набитыми долларами, бросятся к ученым, умоляя их внедрить в производство великие открытия и инновационные технологические достижения. Но чтобы эта сказка стала былью, в Россию должен хлынуть поток иностранных инвестиций, поскольку русские миллиардеры предпочитают скачивать денежки за “бугор”. Что же нужно, чтобы этот золотой дождь пролился на просторы Родины прекрасной? Простенький ответ гласит: нужны стабилизация, уверенность в возможности российской экономики эффективно освоить инвестиции, гарантии их высокой прибыльности, ну и, конечно же, четкий правопорядок и обеспеченная возвратность средств. Но это лишь порождает новый вопрос: что нужно для такого социально-экономического рая?

Известно, что наиболее рентабельными в наше время являются высокие технологии и наукоемкие продукты, но как раз их-то у нас очень мало из-за отсутствия инвестиций. Что же касается инфляции и экономической стабильности, то вспомните, что, например, в Верхней Вольте почти нет инфляции, а стабильности хоть отбавляй, но современных технологий и конкурентоспособных наукоемких продуктов они не производят, а жизненный уровень населения пониже нашего. Здесь следует сказать, что де-факто приоритеты в мировой экономике давно поменялись местами. Вот одно важное подтверждение этому Поражение в арабо-израильской войне 1973 г. подтолкнуло богатые нефтью арабские страны использовать свои энергетические ресурсы как средство экономического давления на могущественные промышленно развитые страны. Предполагалось, что подъем цен на нефть вызовет энергетический кризис, инфляцию, экономическую нестабильность и заставит страны Запада изменить свой внешнеполитический курс. Но результат оказался неожиданным. Используя гигантский научный потенциал, развитые страны осуществили мощные технологические модификации, благодаря которым было минимизировано потребление энергии на единицу продукции, уменьшена зависимость от производителей сырья. Ряд производств были перенесены в развивающиеся страны, а в развитых странах начали стремительно развиваться высокие технологии. С 1973 по 1985 г. валовой национальный продукт основных развитых стран увеличился на 32%, а потребление энергии всего на 5%; во второй половине 80-х и в 90-е годы дальнейший хозяйственный подъем происходил уже на фоне абсолютного сокращения энергопотребления. С помощью научных и технологических достижений были разведаны нефтяные поля на дне Северного моря у берегов Англии и Норвегии, и развитые страны сами стали нефтяными державами.

Заметьте-ка, что ведущим фактором в трансформации экономических и политических отношений и позиций были наука и технология, но не наоборот. А вот и еще один поучительный пример, имевший огромный глобальный резонанс. Всем памятно, что в 1998 г. мир был потрясен волной финансовых кризисов. Начавшись в странах Юго-Восточной Азии, они задели и Россию (обвал 17 августа). Казалось, что причина этого лежит в отрыве и относительной независимости финансовой сферы от сферы производства. Финансы как бы обособились от реального сектора экономики и вместо того, чтобы обслуживать его, стали почти неограниченным диктатором. Но в действительности это лишь верхушка айсберга, а под этим скрывается вот что: с конца 60-х и начала 70-х годов XX в. наиболее развитые страны Европы, США, Канада, Япония стали превращаться в постиндустриальные общества, общества, основанные на знаниях. Грандиозные научные достижения начали все быстрее и полнее имплантироваться в наукоемкую продукцию и высокие технологии. Самым рентабельным стало вложение капитала в высокотехнологичные отрасли и производство знаний. Поэтому значительную часть инвестиций наиболее богатые постиндустриальные страны начали вкладывать в экономику друг друга. Это привело к дефициту инвестиций в развивающиеся страны. Цены на природные ресурсы пошли вниз, структура глобального рынка изменилась, а возможность расплатиться с внешними долгами для многих развивающихся стран стала более чем сомнительной. Именно это и вызвало финансовое потрясение 1998 г. Таким образом, не диктатура финансовых спекуляций и засилье фондовых рынков, играющих в собственные игры, а технологическая супермодернизация, основанная на достижениях науки наиболее развитых стран, повлияла на изменение структуры и направление инвестиционных потоков. Именно эти изменения оказали решающее воздействие на мировую экономику и финансы. Стало быть, во главе национальных стратегий самых могущественных постиндустриальных обществ лежит концентрация усилий в трех взаимосвязанных направлениях: развитие науки, основанных на ней высоких технологий и высшего образования, обеспечивающего квалифицированными кадрами две предыдущие сферы. Поэтому в отличие от теоретиков эпохи позднего индустриализма я настаиваю на том, что не абстрактная экономика и “автономные” финансовые потоки, а наука, технология и образование являются главными факторами благосостояния и могущества постиндустриальных обществ и детерминантами глобальных трансформаций.

 

Сравнительная арифметика

Ну а как обстоит дело с этим в России? Можно сказать, что, несмотря на все разноцветие, все наши политические лидеры, от президента до губернатора, обеими руками “за”. Но “на самом деле все выглядит не так, как в действительности”. В газетном интервью 8 февраля 2000 т. министр науки и технологий академик М.П.Кирпичников сообщил, что благодаря усилиям министерства и Думы бюджетное финансирование науки в 2000 году возросло в 1,4 раза по сравнению с 1999 г. и составит 15.926 млрд. руб., т. е. 3% от расходной части бюджета. Казалось бы, это первая ласточка, свидетельствующая, что правительство и депутаты Думы поняли, что наука — стержень экономики. Но мы уже давно привыкли в России, что написанному и сказанному надо верить с оглядкой. “В действительности” оказывается, что нынешние 15.926 млрд. руб. составляют в твердой валюте 0,48 млрд. долл., а прошлогодние 11.63 млрд. руб. -0,54 млрд. долл. Таким образом, “на самом деле” налицо реальное уменьшение финансирования науки. Важно отметить, что Министерство науки и технологий РФ и особенно его нынешнее руководство сделали немало для того, чтобы несколько увеличить финансирование науки. В этом, кстати, и личная заслуга министра Михаила Кирпичникова, сочетающего опыт высшего государственного служащего с пониманием проблем, присущим ученому. Но как бы ни были значительны усилия министра и его соратников, без изменения общенационального государственного и общественного отношения к науке радикально изменить ее положение в России невозможно, а следовательно, невозможно изменить положение в экономике и социальной сфере.

Общественному осознанию суперприоритетной значимости науки и основанных на ней высоких технологий мешает отсутствие государственной научной стратегии, а оно в свою очередь - результат отсутствия политической стратегии в целом. И это проявляется в том, как неумело и нерационально тратим мы даже те небольшие средства, которые все-таки отпускаются на развитие науки. Я приведу лишь один пример. В интервью Кирпичникова отмечается, что 40% ассигнований на науку будут потрачены на поддержку фундаментальных исследований. В этом есть смысл. Фундаментальная наука крайне важна для далеко идущего научно-технического прогресса. Зарубежные коллеги охотно поделятся с нами высокой теорией, но тем, что повысит нашу конкурентоспособность, — никогда или с большим опозданием.

В нашей стране есть два основных донора фундаментальных научных результатов: Российская Академия наук и высшая школа. Посмотрим, как финансируются фундаментальные исследования в вузах, подведомственных Минобразованию РФ. Это тем более интересно, что именно высшая школа готовит новые молодые кадры для науки, которые призваны сменить сильно одряхлевший и в несколько раз сократившийся по численности корпус российских научных работников. Так вот, в 1999 г. в 317 вузах и примерно 60 подведомственных организациях была проведена 5241 научно-исследовательская работа. Значительная часть средств, отведенных на вузовскую науку, была потрачена на фундаментальные исследования. Восторг, да и только! Как высоко у нас ценят науку в высшей школе! Но не торопитесь радоваться. Из официального справочника следует, что средняя стоимость одной НИР составляла в 1999г. 34214р. (примерно месячная зарплата начинающего лаборанта в среднем американском университете). Самыми дорогостоящими оказались, естественно, оборонные исследования, а самыми дешевыми - исследования по социальным и гуманитарным наукам. Теперь представьте себе, что в средней НИР участвуют несколько работников, допустим, три-четыре. С накруткой налогов и прочих отчислений, затрат на коммунальные платежи, закупку препаратов, информации, эксплуатацию и приобретение приборов и другого оборудования зарплата исполнителей таких НИР в среднем едва ли превышает 500 р. в месяц. Много ли можно ожидать от таких исследователей, которые вынуждены до отказа затягивать ремень, обходиться без научных журналов или мотаться по другим организациям в поисках дополнительных заработков? Наука-то ведь тоже толкает на рынок, и здесь на энтузиазме не проживешь.

 

Потенциал. Не востребованный и уже не могучий

Ну а итоги этой научной деятельности говорят сами за себя. За год все вузы и научные организации Минобразования опубликовали 330 монографий, меньше чем по одной на 370 научно-образовательных организаций, около 9000 статей, т. е. чуть менее тридцати в среднем на организацию, получили за рубежом 27 патентов и продали за рубеж 2 лицензии. А ведь патенты и лицензии — самый важный показатель влияния интеллектуального потенциала страны на мировой научно-технологический прогресс. Если сравнивать с соответствующими показателями США, Англии, Германии, Японии и Франции, то наше присутствие на мировых рынках научной и научно-технологической продукции может исчисляться в лучшем случае сотыми долями процента. Разумеется, здесь указаны не все вузы страны. В Российской Академии наук с фундаментальными исследованиями дело обстоит несколько лучше, но не более того. Всем, и особенно нашим государственным лидерам, нужно ясно понять: для того чтобы наука стала выгодной обществу, она прежде всего должна стать выгодной ученым, привлекательной для молодых исследователей.

Еще важнее, что у нас отсутствуют государственные критерии выбора и оценки научных приоритетов и критических технологий, определяющих перспективы социально-экономического развития и благосостояния общества. Не подумайте, что этим не занимались или что я склонен к огульному охаиванию 10 приоритетов и 70 критических технологий, утвержденных правительством РФ в 1996 г. Создавались они с трудом, а принимались при полном отсутствии понимания сути дела. Такие приоритеты и технологии в той или иной форме определяют всю научную сферу и экономику лидирующих стран - доноров научных знаний и технологических решений. У нас при формировании подобных приоритетов исходили из великих принципов консерватизма и инерционности: во-первых, предлагать то, что опирается на полученные в прошлом “заделы”, т. е. на принцип опрокидывания прошлого в будущее; во-вторых, на изучение зарубежного опыта конца 80-х — начала 90-х годов, потому что изучать современные тенденции и прогнозировать развитие науки и технологии мы не умеем, науковедение у нас не в почете, науковеды почти все вымерли; в-третьих, стремились охватить все направления науки и технологии, как в добрые советские времена, но, поскольку нельзя объять необъятное, не сумели достичь наиболее важных для нас результатов; наконец, четвертый принцип опирался на великий миф о могучем, но невостребованном научно-интеллектуальном потенциале. Что он не востребован - правда, а что могучий, - к сожалению, нет.

А теперь посмотрим, как все выглядит на самом деле. Российская наука в отличие от европейской и американской всегда была государственной и служила двум целям: военному могуществу и поддержке системы госуправления. Быстро перестроиться на рыночный лад при отсутствии настоящего рынка в условиях экономического спада она, естественно, не могла. Брошенная на произвол судьбы и оставленная почти без всякой государственной поддержки (по рекомендациям, кстати, докторов и кандидатов наук, преобладавших в правительствах Гайдара, Черномырдина, Примакова, Кириенко и в избытке имеющихся в правительстве Путина), наука наша начала рушиться примерно в 10 раз быстрее, чем экономика. Вот подтверждение: в 1996 е утверждено 70 критических технологий, но при детальной проработке оказывается, что за ними скрываются 258 технологий, якобы жизненно необходимых России. В “действительности” же лишь 17 из них, по оценке бывшего министра науки В.Б.Булгака, на мировом уровне и лишь 2 опережают его (“Системы жизнеобеспечения и защиты человека в экстремальных условиях” и “Трубопроводный транспорт угольной суспензии”). Нечего и говорить, что этими технологиями, имеющими ограниченное или чисто локальное значение (не во всех же странах угольную суспензию гоняют по трубам), мировой рынок не завоюешь.

Три источника для "третьего Рима"

Анатолий Ракитов для “Новых Известий”

№ 50 от 22 марта 2000 года

Будущее России: наука, технология, образование и суперкомпьютерная революция

Сегодня мы продолжаем разговор о проблемах развития фундаментальной науки России - главного условия нормального вхождения страны в постиндустриальное общество. Как уже говорилось, наука советская служила двум целям: военному могуществу и поддержке системы госуправления. А потому и не смогла быстро перестроиться и начала рушиться в 10 раз быстрее, чем экономика. В результате мы имеем лишь 17 критических технологий, соответствующих мировому уровню, и только две, этот уровень опережающих...

За “длинноногой Америкой” гоняться бессмысленно

Министерство науки подготовило сейчас новый список, насчитывающий семь основных приоритетных направлений развития науки и техники и 52 критические технологии федерального уровня. Список этот лучше и современнее своего предшественника, и акценты в нем расставлены поправильнее. Но пока он не утвержден правительством, стоит спросить, может ли Россия на средства своего нищенского бюджета поддержать все эти технологии и направления науки, которые по-прежнему составлены так, как будто Россия одна в состоянии проводить исследования по всему фронту науки и технологии. Абсурдность этого предположения не вызывает сомнения, и руководствоваться в составлении подобных перечней следовало бы не исходя из архаических представлений о державности, международном престиже и т. д., а из очень простых и трезвых понятий выгодности и реальности. Если 40% научного бюджета в 2000 г. будет выделено на фундаментальные исследования, то на все остальное остается так мало, что и по семнадцати направлениям мы вряд ли удержимся на уровне международных разработок и исследований.

Нам, конечно, не следует подражать Соединенным Штатам или гнаться за ними, потому что масштабы государственного финансирования науки и мощь научного потенциала несоизмеримы и различия “в разах” измеряются цифрами с двумя и тремя нулями. Соперничать со Штатами - значит уподобляться Людоедке Эллочке, соперничающей с дочерью Вандербильда. У нас свои проблемы, и мы должны решать прежде всего их, а не играть в мировую научную державу. Но кое над чем стоит задуматься. В последние 10—15 лет в мире активизировалась перестройка дисциплинарной структуры науки: снижается доля технических знаний и возрастает доля наук о жизни — биологии, генетики, всех отраслей медицины, а также биохимии, биофизики. Наиболее важным становится расширение комплекса медицинских дисциплин. В США совокупные затраты на научные исследования в области здравоохранения достигают 35 млрд. долл., или 20% всех НИОКР США. Более половины этой суммы вкладывают промышленные компании и бесприбыльные организации. В целевой структуре государственного научного бюджета на здравоохранение приходится 18%, и оно уступает только обороне, но существенно опережает такие статьи, как космос и энергетика. В области фундаментальных исследований здравоохранение давно опережает все остальные бюджетные статьи, причем эти расходы более чем в три раза превосходят исследования космоса, и это соотношение довольно стабильно. Отрыв медицины от обороны в фундаментальной области уже более чем шестикратный и имеет тенденцию к росту. Комплекс наук, связанных со здравоохранением, — клиническая медицина, биомедицина и биология - представляет сейчас более половины мирового научного знания, если использовать такой показатель, как доля указанных дисциплин в мировой научной периодике. В этих изданиях публикуются преимущественно результаты фундаментальных исследований, реализация которых произойдет в основном в начале XXI в.

Ясно, что России, затраты которой на науку и критические технологии в сотни раз меньше, чем в США, стоило бы поучиться не размазывать денежки в интересах групп давления и лоббирующих научных генералов по всему фронту мыслимых и немыслимых научных направлений и технологических разработок, а сконцентрировать усилия там, где это действительно выгодно и может быть реализовано в обозримые сроки. Но самое интересное заключается в том, что в новом списке основных направлений науки и критических технологий отсутствует даже намек на государственную поддержку и на разработку новых социально-экономических и гуманитарных знаний. А ведь именно просчеты в сфере управления, социально-экономического прогнозирования, социальной психологии, непонимание механизмов формирования постиндустриального общества и ошеломляющее невнимание к человеческому фактору были главной причиной всех наших неудач. Замечу, что в системе национальных приоритетов таких стран, как США, Англия, Япония, Австралия и Германия, социальные знания занимают не просто достойное, а ведущее место. Это видно из структуры подготовки профессионалов высшего уровня. В университетах Западной Европы, по данным на 1994 год, готовили: математиков — 3%, физиков - 9%, инженеров - 13%, социальных специалистов - 26% и т. д. Стоит задуматься, почему у нас по-прежнему больше половины всех факультетов выпускают неважнецки подготовленных инженеров, не находящих себе профессионального применения, а социальных специалистов считают образовательным товаром второго сорта. Заметьте, настоящие инженеры, т.е. люди, способные к созданию принципиально новых технологий и наукоемких продуктов, чрезвычайно важны и нужны любому развитому и развивающемуся обществу. Но для этого их научная подготовка должна быть во много раз выше, а главное - они должны уметь творчески проектировать и создавать новое и еще важнее - внедрять это новое быстро, с пониманием экономических и социальных последствий. А этому как раз у нас либо не учат, либо учат плохо. И реальность подтверждает печальную правоту моего вывода.

 

Кадры и суперкомпьютеры решают все

А теперь о самом главном. Наука в конце XX и начале XXI в. отличается и будет еще больше отличаться от науки середины XX, а тем более XIX в. Важнейшая причина этого - перманентная революция в области информационных технологий и телекоммуникаций. Мы в свое время недооценили значение компьютеров для науки, усмотрев лишь их оборонное значение. В 70-е годы мы прозевали революцию персональных компьютеров (ПК). Сейчас собираемся прозевать суперкомпьютерную (СК)-революцию. Поданным на ноябрь 1999 г., была зарегистрирована 651 СК система. Мощность современных СК приближается к 4 трлн. (4 терафлоп) операций в секунду. В ближайшие годы она может достигнуть нескольких сот терафлоп. У нас в СК-центре РАН и Миннауки установлен один СК мощностью в 1,3 терафлоп. Нужно ли говорить, что это меньше, чем капля в море? Современные информационные технологии и особенно СК позволяют накапливать и обрабатывать немыслимо большие массивы знаний. Используя СК, современные ученые могут получать трехмерные и четырехмерные визуальные изображения сложнейших химических реакций, структур гигантских молекул, работу генов, управляющих живыми организмами, моделировать, причем в режиме реального времени, работу всех финансовых и товарных бирж мира, делать точные прогнозы погоды, осуществлять глобальный экологический мониторинг, сложнейшие измерения, обрабатывать гигантские массивы информации, управлять автоматизированными производствами. Несколько тысяч биологических лабораторий, подсоединенных к СК в одном из калифорнийских университетов, одновременно решают сотни задач, от которых зависят создание новых лекарств, защита растений и животных, клонирование новых организмов, создание трансгенных растений и т.д. СК позволяют “проигрывать” процессы, связанные с термоядерным синтезом, моделировать полет ракет, колоссально удешевляя дорогостоящие научные исследования и пробег от идеи до коммерческого результата. Недавно четыре химика, работающие в одной американской фирме, за несколько месяцев синтезировали с помощью компьютерной технологии девять тысяч молекул различных лекарственных веществ, предназначенных для лечения глаукомы. Стоимость синтеза каждой "штуки" была около 15 долларов. В другой фирме примерно за такое же время 14 химиков, пользуясь более традиционными методами, синтезировали около трех с половиной тысяч молекул, при этом синтез каждой обошелся в сотни раз дороже. На этом примере отлично видно, как современные технологии связывают в одно целое науку, компьютеры и экономику. Там, где такой органической связи нет, наука обречена на вымирание.

СК-революция радикально модернизирует высшее образование, открывая доступ к новейшим знаниям и информации сотням тысяч студентов, выводя их на передний край науки. Получить современное образование, особенно при подготовке ученых, инженеров-исследователей, высших менеджеров и т. д., без использования СК-систем уже невозможно. Тот, кто лишен этих возможностей, может получить высшее профессиональное образование на уровне середины XX века, но никак не на уровне XXI. А между тем высшее профессиональное образование - важнейший ресурс современной науки и технологии, инновационного менеджмента и эффективного государственного управления. Поэтому наиболее развитые страны тратят на образование даже больше средств, чем на развитие НИР. Однако эти колоссальные затраты выгодны обществу и с лихвой окупаются. Если построить диаграммы доли ВВП на душу населения и количества лиц с высшим образованием на 100 занятых, то графически они окажутся удивительно похожими. Так, в самых богатых странах мира, например в США, Канаде, Японии и так далее, специалистов высшей квалификации больше, чем в остальных странах. Картинка выглядит так: на 100 человек в возрасте от 25 до 64 лет специалистов с высшим образованием в США — 35, Канаде — 30, Швейцарии — 28 (самый высокий уровень жизни в Европе), в Японии и Финляндии — 21, в Германии — 17, в Англии — 15, во Франции - 14. Для того чтобы общество прочно перешло в режим устойчивого развития и обеспечило высокий уровень материального, духовно-культурного и психологического комфорта, по имеющимся расчетам, число лиц с высшим профессиональным образованием должно составлять половину всех трудозанятых. Именно они будут инициировать инновации, создавать новые рабочие места, принимать рациональные решения, развивать культуру, науку и технологию. По числу студентов и лиц с высшим образованием на 100 занятых Россия занимает неплохое место (в 1999 г. — 19 на 100), но по качеству профессиональной подготовки мы все еще находимся на уровне конца 80-х гг. XX в., а не в начале XXI, и главная причина этого — нехватка ПК, слабое развитие Интернет и неподключенность к СК системам. Поэтому, модернизируя девиз 30-х гг., я бы сказал: “Кадры и суперкомпьютеры решают все”.

Хочешь изменений - изменись сам

Теперь я подведу некоторые итоги. Для того чтобы вывести Россию из ее нынешнего состояния, финансовой и общеэкономической стабилизации совершенно недостаточно. Опыт большинства развитых странах и малых постиндустриальных обществ (Нидерланды, Швейцария, Финляндия, Швеция и т.д.) показывает, что наука, образование и технологии, особенно информационные, все больше становятся главным системоформирующим фактором постиндустриальных обществ, обществ, основанных на знаниях. Знания всегда играли важную роль в развитии человечества, но сейчас, в эпоху, когда мы стоим перед сложнейшими экологическими, демографическими, технологическими, социально-экономическими, урбанистическими, политическими и цивилизационными проблемами, роль знаний, в первую очередь научных, колоссально возрастает. Образно говоря, если тысячу лет назад на сто единиц материального производства или политического действия требовалась одна единица знания, то сейчас соотношение изменилось прямо противоположным образом, в пропорции 1:1000.

В качестве комментария.

Если мы собираемся стать благоустроенным и благополучным обществом, удобным для проживания человека, то нам нужно радикально менять наши взгляды на соотношение науки, образования, технологии, экономики и политики. Эти изменения можно резюмировать следующим образом.

 

1. Наше государство должно точно сформулировать основную стратегическую цель, приемлемую для общества в целом. Этой целью должно быть создание общества комфорта, общества равных возможностей, общества, основанного на знаниях и высших технологиях, способных обеспечить самоподдерживающееся развитие и дать каждому человеку шанс на самореализацию.

2. Следует четко понять, что решающим механизмом я достижения этой цели является беспрецедентное по масштабам и скорости развитие науки, образования и технологии, требующее безотлагательного перехода к форсированному созданию нового научно-интеллектуального потенциала и реализации его результата в сфере услуг и производства, культуры и быта.

3. Для этого необходимо понять, что экономические, финансовые и социальные проблемы общества должны быть подчинены задачам научно-технологического развития, выращиванию новых интеллектуальных кадров на основе современного образования, использующего новейшие информационно-образовательные технологии. Все финансовые, организационные, управленческие и кадровые ресурсы должны работать на решение этой задачи: она - стержень будущего экономического роста и благосостояния, она - инструмент решения социальных и культурных задач.

4. До сих пор в структуре исполнительной власти ключевые позиции занимали Министерство экономики и Министерство финансов. Остальные ведомства и организации танцевали под их дудку. Если мы не даем клятвы следовать экономическим теориям, выращенным в совершенно Другой ситуации, в других странах, для решения других проблем, то нам следует сделать ключевыми структурами исполнительной власти Министерство науки и Министерство образования и, не лишая функциональной самостоятельности другие ведомства, нацелить всю финансовую и экономическую деятельность на решение главной задачи - модернизацию всех видов социально значимой деятельности, прежде всего реального сектора - производства и услуг, на основе достижений науки и информационных технологий.

5. Нам следует сконцентрировать максимум усилий на развитии информационных технологий и войти в пул суперкомпьютерных держав. Здесь ключ к будущему подъему общества, здесь выход из коллапса, из неустойчивости, из социальных конфликтов, из беспросветной серости и скуки, здесь ~ будущее нашей молодежи, однако здесь же и главная угроза. В ближайшее время мы можем потерять то немногое, что у нас еще соответствует международным требованиям, - корпус наших программистов. Месяц назад Германия приняла решение о снятии всяких ограничений на ускоренный въезд в страну программистов. Всего их требуется свыше трехсот тысяч, в США - свыше 400 тыс., в Канаде - свыше 100 тыс. Канцлер Шредер сказал на открытии международной компьютерной выставки, что Германия готова ежегодно принимать 30 тыс. программистов, и хлынут они туда в основном из России, у нас останутся лишь паралитики и старики.

6. Для того чтобы избежать окончательного разрушения оставшегося научного и программистского потенциала, нужно радикально изменить отношение к ученым, программистам и профессионалам высшей квалификации. Надо изыскать любые ресурсы, надо проявить гигантскую изобретательность и решительность и увеличить заработную плату ученым, программистам и инженерам-исследователям не в 2, не в 3, а по меньшей мере в 15-20 раз. Но этого мало. Нужно столь же радикально изменить отношение общества к науке и образованию, изменить статус ученых и вузовских профессоров. По опросу, произведенному Центром ИСТИНА в двух престижных университетах Москвы, из 169 опрошенных третьекурсников лишь один собирался делать научную карьеру. К пятому курсу, возможно, и он изменит решение. На вопросы, заданные в женской студенческой аудитории:“хотели бы вы выйти замуж за бизнесмена?”, “да” ответили 74%, “за крупного государственного деятеля?” -18%, на вопрос же “за аспиранта или ученого?” ответом был смех. Надо менять имидж ученых и науки, и притом не словами, а законодательными актами, льготами и привилегиями организациям, модернизирующим свою деятельность на базе достижений современной, в первую очередь отечественной, науки и технологии. Возможно, что скептику мои выводы покажутся нереальными или банальными. Но от этого они не становятся менее истинными. Другого будущего у России нет.

ИЗ РОССИИ НУЖНО СДЕЛАТЬ РОДИНУ

Беседовал Александр НИКОНОВ

15.08.2005

Доктору философских наук Анатолю Ракитову — 76 лет, он стал профессором, когда ему еще не было сорока. Профессор наполовину глухой, поэтому носит очки, в дужки которых вмонтирована пара мощных слуховых аппаратов. А линз в очках нет: Ракитов слепой.

Его слепота — следствие удара по голове: в 1938 году, когда чекисты ночью пришли арестовывать отца, девятилетний Толя заплакал. За что незамедлительно получил рукояткой пистолета по темени. Через несколько лет у него начали пропадать зрение и слух. Уже будучи слепым, Ракитов закончил философский факультет МГУ им. Ломоносова, учился на математическом и историческом факультетах. Выучил несколько иностранных языков.

Сейчас Ракитов — главный научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам и руководитель Центра информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа. Одна из его последних книг — «Путь России».

— И в чем же состоит путь России, Анатолий Ильич?

— Да уж, конечно, не в том, чтобы возрождать великую державу. История не знает примеров возрождения империй. Тем паче что в современном мире величие определяется не танками и не ракетами. И оно не зависит от площади, не имеет отношения к славной истории страны. Великой является любая страна, если в ней так хорошо живется, что туда все хотят приехать жить и работать. Даже если эта страна крохотная.

— Может быть, нам действительно нужна какая-нибудь национальная идея для развития и благополучия нашей родины?

— Когда в Америке после великого кризиса к власти пришел Рузвельт, им была сформулирована национальная идея: чтобы у каждой семьи в воскресенье была на обед курица. Примитив! Но это сплотило нацию в одном порыве — достичь подобного уровня благополучия!

Могу предложить национальную идею для России: из России наконец нужно сделать Родину. Родина — это страна, где жить удобно и приятно. Комфортно! В этом смысле большинство россиян — люди, у которых нет родины. Они люмпены, а у люмпенов нет отечества. Поэтому многие и уезжают отсюда в другие страны, в те же США. Они уезжают в поисках родины — ни больше, ни меньше.

В понятие комфорта входят социальная безопасность, законность, чистые улицы, хорошие дороги, доброжелательная дорожная полиция, улыбающиеся прохожие, отсутствие мусорных баков под окнами, безопасность личной жизни, неприкосновенность собственности… Все остальное вырастает на этой основе. Вот и вся идеология.

А эти разговоры о душевности, духовности, соборности, особом пути России — попытка пить воду из колодца, в котором нет живой воды. Заметьте: русские мыслители в большинстве своем — и славянофилы, и западники — они все были богатые люди. И Чаадаев — миллионер-помещик, и Аксаков, и Киреевский, и Герцен… Они все хорошо жили. И со своих облаков говорили о соборности, народности, свободе, а вокруг была отсталая, грязная, убогая сельскохозяйственная страна с крепостным правом. Кстати, нелишне напомнить, что Ленин тоже был небедным человеком. И без комфорта обходился, пожалуй, только во время недолгого проживания в шалаше, в котором прятался от полиции.

— А я еще слышал рассуждения о том, что нам нужно культуру поднимать какую-то…

— Культура начинается с чистоты. Как у всякого слепого, у меня нюх — как у собаки. Так вот, в России в любом учреждении я сразу могу найти туалет — по запаху. А за границей я по запаху найти туалет не могу! Вот вам вся разница культур и менталитетов.

Почему европейцы все время вам улыбаются, почему они вежливы и культурны? Потому что их мир настроен на то, чтобы сделать человеку удобно. Потому что он совершенно не устремлен на великие цели. Великие цели ушли вместе с Гитлером…

— Как объяснить это нашим посконным патриотам, которые до сих пор, как дети, считают, что нас все кругом хотят завоевать и нам нужно, сцепив зубы, держаться до последнего?

— Неужто, кроме самых тупоголовых, сегодня кто-то всерьез полагает, что американцы спят и видят, как нас завоевать? Чтобы вместо нас построить здесь нормальные сортиры?.. Технологический уровень современной цивилизации таков, что война перестала быть выгодной. Дешевле купить, чем завоевать.

— А как насчет возврата к традициям? Эта тема тоже модна в кругах разных дугиных.

— Тойнби писал: «Общество, ориентированное на верность традициям, своему прошлому, обречено на исчезновение. Общество, ориентированное на свое настоящее, обречено на застой. И только общество, ориентированное на будущее, способно развиваться».

Да и какие у нас традиции? Россия всегда была «страной рабов, страной господ». Посмотрите на историю — традиционно рабское русское крестьянство, которое составляло 95% населения, привыкшее к своему рабскому положению, никогда даже больших успешных восстаний не устраивало, не пробовало изменить свое положение. Пугачев, Разин, Болотников — это все казачья вольница с окраин империи.

Как только «рабская традиция» была отменена сверху, молниеносно Россия стала развиваться по капиталистическому пути. 70% сегодня существующих российских железных дорог построены при царе. А ведь царь Александр II не только традицию рабства сломал, но и традицию «закон — что дышло». Он провел судебную реформу. Была проведена земская реформа, сокращен срок службы в армии. Царь готовился подписать первую русскую Конституцию. И за два дня до этого его убили… Вот еще, кстати, наша русская традиция — традиция интеллигентской борьбы с государством! Русская интеллигенция боролась и с царским государством, и с советским.

А главный смысл жизни не борьба, как утверждал Маркс, а работа, конструктивная, позитивная деятельность. Так что если уж сохранять и поддерживать традиции, то только такие, которые улучшают жизнь людей. Японцы ничего не стали возрождать, просто взяли западные технологии и пересадили на свою почву, оставив из традиций только кимоно для голливудского кино. Теперь эта нация занимает второе место после Америки по числу путешественников и по продолжительности жизни своих граждан.

Нужно проститься с прежней Россией. Нам нужна Россия новая. Нужно осознать, что всему — и советскому, и дореволюционному — конец. И чем дольше мы будем затягивать агонию, тем хуже. Новое поколение — я внимательно наблюдаю — уже это стихийно понимает. Я знаю настроения студенчества. Они — западники. Они хотят жить комфортно сейчас и здесь — хорошо одеваться, свободно ездить по миру, иметь деньги, не зависеть от жуткой государственной машины.

— Но для того, чтобы русский человек имел чистый сортир, нужно полностью поменять его ментальность. Приземлить его парение и небрежение к телесному низу.

— Одна из моих помощниц снимала комнату у старухи. Той было за 75, не очень образованная больная женщина. А посередине комнаты у старухи стояла роскошная, абсолютно новая, с бронзовыми инкрустациями кровать под роскошным же покрывалом, вся завернутая в полиэтилен. При этом сама старуха спала на полу. Секретаршу к своей кровати старуха не подпускала, говорила: я всю жизнь мучилась, всю жизнь копила и специально купила эту кровать, все сбережения на нее потратила, я на ней буду помирать… Вот разница менталитета. Нормальный европейский человек лег бы на кровать и получал удовольствие, а у нашей жизни цель — помереть красиво.

К счастью, уже приходят новые люди, молодежь, которая не хочет прыгать на амбразуры, а хочет жить красиво. Это здорово! Приходит молодежь, не ориентированная на устаревшие традиции. И это вдвойне здорово. Главное, чтобы она была энергичной, образованной, доброжелательной, культурной и профессионально подготовленной и хотела бы жить с максимальным комфортом. Современная цивилизация живет ради комфорта. Комфорт — та национальная идея, которая в состоянии вытащить страну к цивилизации. Потому что цивилизация — это и есть материальный и духовный комфорт.

— Есть ли связь между нравственностью и технологиями?

— Конечно. Чем выше уровень технологии цивилизации, тем нравственнее носители этой цивилизации. Человечество гуманно настолько, насколько может себе это позволить. Именно новые политические и социальные технологии вкупе с чисто техническими решениями заставляют человека быть нравственным. Человек становится гуманным и нравственным потому, что это ему выгодно. Потому что его потери от проявления безнравственности будут в сто раз больше выгод. Потеря лица грозит современному западному человеку потерей комфорта — то есть социального положения, денег, будущей пенсии, знакомств, хороших предложений… Несколько лет назад в Баварии жена и дочь одного высокого чиновника сели в личный самолет одного богатого человека — друга семьи — и полетели отдыхать в Рим. Газеты тут же подняли шум, что это коррупция. И хотя ничего за этим не стояло, кроме старой дружбы, на следующий день министр подал в отставку. Неудивительно, что на Западе уровень коррупции на порядок меньше, чем у нас. Другие технологии…

Направьте все усилия на освоение новых технологий, на фундаментальную науку, на развитие экономики — и через два поколения у вас вырастут совсем другие люди. Нам нужно позитивное, конструктивное отношение к жизни.

ИННОВАЦИОННЫЙ ПОДХОД И ПЕРСПЕКТИВЫ ЭЛЕКТРОННОГО ДИСТАНЦИОННОГО ОБРАЗОВАНИЯ В РОССИИ

Ракитов Анатолий Ильич, Центр электронного дистанционного обучения Университета Российской академии образования (ЦЭДО УРАО), г. Москва

Использование компьютеров для образовательных целей началось четверть века назад. Первоначально они использовались в аудиторных занятиях для иллюстраций или учебного тренинга. Широкое использование компьютерных обучающих программ в дистанционном (заочном) образовании обусловлено быстрым развитием телекоммуникаций (Интернет, спутники). В настоящее время успешно развиваются три формы систем электронного образования: 1) классная, или контактная (face to face) в нескольких разновидностях; 2) сетевая дистанционная; 3) автономная дистанционная. В России с учетом ее территориальных и демографических особенностей наиболее эффективной формой профессиональной подготовки и переподготовки, а также получения высшего образования является система автономных активных обучающих компьютерных программ, "Электронный факультет" (ЭФ).

Наиболее важным механизмом достижения цели в любой организации является менеджмент. Менеджмент опирается на систему быстро развивающихся и обновляющихся профессиональных знаний, поэтому менеджеры должны постоянно повышать свою квалификацию, поддерживать себя в работоспособном состоянии и владеть современной методологией и технологией управления. Учитывая, что длительный отрыв от основной деятельности, связанный с контактной формой обучения для большинства менеджеров нежелателен и даже невозможен, можно утверждать, что использование ААОКП является решающим средством повышения квалификации, переквалификации и модернизации менеджериальных знаний. Полная система подготовки и переподготовки включает в себя экономические, правовые, технологические, психологические, политические, маркетинговые, информационные и др. знания. Их использование предполагает открытый постоянный доступ ко всем необходимым источникам информации, соответствующим электронным базам и экспертно-поисковым системам.

Преимущество ЭФ над совокупностью так называемых авторских компьютерных программ или прямых сетевых трансляций, претендующих на имитацию аудиторного общения студента с преподавателем состоит в том, что: 1) ЭФ представляет целостную систему взаимосвязанных обучающих программ в объеме университетского факультета или факультета повышения квалификации и переквалификации; 2) ЭФ дает возможность заниматься самообразованием и включаться в учебный процесс в любом месте и в любое удобное для учащегося время; 3) осуществлять эффективный самоконтроль; 4) овладеть современными инновационными образовательными технологиями, методологией компьютерного моделирования, информационного поиска, работы с экспертными системами, 5) выбрать удобный режим обучения и скорость освоения учебного материала; 6) привлекать для подготовки учебных материалов самых квалифицированных специалистов, работающих в различных образовательных, научных, производственных и коммерческих учреждениях; 7) максимально учитывать индивидуальные психологические особенности учащихся и развивать их творческий потенциал, а также навыки самостоятельного решения проблем. Однако существующие стандарты подготовки учебных материалов для всех видов компьютерного обучения в основном исчерпали свои возможности, т. к. ограничиваются, как правило, воспроизведением текстов, графических иллюстраций, схематизацией и вспомогательными услугами и материалами, предназначенными для "оживления" основных текстов. Они лишь в минимальной степени компенсируют отсутствие живого контакта учащегося с преподавателем и другими учащимися.

В настоящее время ЦЭДО УРАО, приступивший к широкомасштабному внедрению программы ЭФ разрабатывает ряд инновационных подходов к содержанию и конструированию ААОКП. Эти инновации предполагают: 1) включение в обучающие тексты механизмов самотестирования, заменяющих преподавательскую оценку; 2) систему "Экзаменатор", позволяющую прибегать к услугам живого экзаменатора лишь в ключевых позициях учебного процесса; 3) систему учебных игр, а также ситуационное моделирование стандартных и нестандартных проблем с последующей оценкой результата (что в значительной мере компенсирует отсутствие семинарских и других практических занятий); 4) инструкции и тренинг по проектированию и конструированию желаемых результатов, инженеризацию всех видов знаний, используемых в менеджменте; 5) активные ИПС с элементами экспертной оценки. Следующее поколение ААОКП будет содержать также постоянно обновляющуюся автономную электронную микробиблиотеку. В результате система электронного дистанционного образования сможет модернизировать и включить в себя наиболее ценные дидактические материалы традиционного профессионального образования и компенсировать дефицит общения.

Литература

1. Ракитов А.И. Прогноз развития науки и технологии в России на период до 2025 года // Вестник РАН. - М., 1998. - № 8. - С.746-753.

2. Ракитов А.И. Экономика, технология, образование // Наука, образование и технология в России. - М.: ИНИОН РАН, 1996. - С.47-73.

3. Ракитов А.И. Электронный факультет - революция в университетском образовании (российский контекст и перспективы) // Проблемы информатизации. - М., 1996. - Вып.2. - С.3-13.

4. Keegan D. Foundations of distance education. - 3rd ed. - L.; N.Y.: Routledge, 1996. - 224 p.

Стоп-кадры?

Этой публикацией мы начинаем серию статей философа и науковеда профессора Анатолия Ракитова. Научному сообществу автор известен как основатель и руководитель Центра информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа Минпромнауки и Минобразования РФ (Центр ИСТИНА). Читающая публика наверняка знакома с его многочисленными книгами и статьями. Однако в этот раз вниманию читателей предлагается именно своеобразный сериал, отдельные части которого должны в итоге составить единое целое, дающее достаточно полное представление о взглядах профессионального науковеда на предмет его исследований.

Австралийская легенда рассказывает о птице Уер, которая по ночам оглашала окрестности душераздирающими горестными воплями, потому что в отличие от всех других птиц несла квадратные яйца. То, что происходит сейчас в научной и околонаучной публицистике, посвященной оценке и перспективам развития российских науки, образования и технологии, очень напоминает эти горестные вопли. Однако, вслушавшись повнимательнее в радио- и телепередачи, вчитавшись в журнальные и газетные статьи, легко заметить, что никакого единства в оценках.

Большинство рассуждений о науке основаны либо на личном опыте, либо на так называемом авторитете выдающихся ученых (а ведь далеко не факт, что крупный физик, химик или математик, разбирающийся в атомах, молекулах или уравнениях, так же хорошо разбирается в экономике, социологии, организации и закономерностях развития современной науки), либо на эмоциях униженных и оскорбленных ученых и недостаточно компетентных журналистов. К сожалению, науковедов, занимающихся изучением науки так же профессионально, как биологи изучают живые организмы, в России осталось совсем мало, да и те, которые остались, больше живут прошлым и пользуются методологией, бывшей в ходу в 60-е годы ХХ века. Поэтому в нескольких статьях, предложенных газете "Поиск", я постараюсь хоть немного расчистить мифологию, окружающую у нас проблему науки и современных технологий, и опираясь на последние исследования, проведенные мной и моими коллегами, представить читателю реальность, проблемы и возможное их решение с позиции профессионального науковеда.

Как известно (по крайней мере, так думает большинство обывателей), науку делают молодые. У нас же (и это очень затасканное положение) научные кадры стремительно стареют. По расчетам Владимира Арутюнова, в 2000 г. средний возраст академиков РАН был более 70 лет, докторов наук - 61 год, кандидатов наук - 52 года. А между тем РАН, "по мненью многих судей решительных и строгих" - интеллектуальный центр нашей науки. "Экстраполяция этих данных показывает, что примерно к 2016 г. средний возраст научных сотрудников достигнет 59 лет. Это не только последний год допенсионной жизни среднего россиянина мужского пола, но и среднестатистическая продолжительность его пребывания на этом свете", - пишет В.Арутюнов. Добавлю, что в общероссийском масштабе, включая вузы и отраслевые НИИ, возраст докторов 57-59 лет, а кандидатов - примерно 51-52 года. Если допустить, что нынешняя тенденция сохранится, то через 10-15 лет наука у нас должна исчезнуть.

Но вот что интересно. По официальным данным относительно высших учебных заведений в последние 10 лет конкурсы в вузы росли, а аспирантура и докторантура выпекали молодых ученых высшей квалификации прямо-таки рекордными темпами, которых не знала советская наука, еще не рванувшая в головокружительный и разрушительный штопор.

Так, если принять численность студентов, обучавшихся в вузах в 1991/1992 учебном году за 100%, то в 1998/1999 учебном году их численность возросла до 121,2%. Численность аспирантов НИИ в 1992 г. составляла 15168 человек, а в 1998 г. возросла до 15771 человека, численность же аспирантов вузов - еще более значительно - с 36747 человек до 82584 человек. Прием в аспирантуру в 1992 г. составил 11238 человек, а в 1998-м - 28940 человек, и, соответственно, выпуск из аспирантуры в 1992 г. составил 9532 (23,2% из них с защитой диссертации), а в 1998-м - 14832 человека (27,1% с защитой диссертации).

Вот здесь-то и закладываются первые кирпичики парадокса, который благодаря опоре на факты и их систематизацию наносит первый удар по нашей мифологии. Оказывается, подготовка молодых научных кадров довольно быстро растет, а кадры ученых между тем еще более стремительно стареют. Вам не кажется, что здесь достаточно пищи для размышлений? Вот еще более пикантные данные по подготовке докторантов в системе высшей школы: численность докторантов в вузах в 1992 г. составляла 1128 человек, а в 1998-м - 3238 человек .

Чего ж вам боле? Численность научного сообщества растет довольно высокими темпами. Но растет не только поголовье аспирантов, докторантов, кандидатов и докторов. Замечательно, и это следует только приветствовать, что число желающих получить высшее профессиональное образование, несмотря на так называемый демографический кризис и на общее постарение населения России, за десятилетие реформ существенно увеличилось. Конкурсы, особенно в престижные вузы, возрастают, и выглядит это все следующим образом: если в 1990 г. на 100 мест в государственных вузах было подано 194 заявления, то в 2000 г. - уже 286 заявлений. Справедливости ради отмечу, что были и спады. Так, например, в 1995 г. на 100 вакантных мест было подано 184 заявления. Но все же число желающих учиться в вузах почти в два раза превышало число вакансий.

Казалось бы, при таких конкурсах, при таком стремлении молодежи учиться остается только выбирать наиболее способных, целеустремленных и давать им путевку в большую науку, тем более что общая численность студентов за 10 лет в вузах России тоже значительно возросла. Как говорится, выбирай - не хочу. Но молодежь, оказывается, не очень-то стремится к лаврам ученых. Почему? Да очень просто. С одной стороны, лавры, и особенно доходы, а также образ жизни даже наших доморощенных бизнесменов и политиков напрочь затмевают все, на что могут рассчитывать российские ученые, а во-вторых, в сознании студентов за 10 лет сложился крайне негативный образ ученого. Социологические опросы, проведенные моими коллегами из Центра ИСТИНА под руководством доцента Ольги Савельевой в двух престижных университетах - педагогическом и технологическом, показали, что для студентов ученый - это "плохо одетый, изможденный старый человек, человек без будущего, человек, который не может содержать семью, вечно жалуется и ходит с протянутой рукой". К сожалению, это близко к правде, и никакие злыдни империализма, агенты ЦРУ, гангстеры Бродвея и акулы Уолл-Стрита здесь ни при чем. Заслуга в создании такого имиджа российской науки и ученых целиком принадлежит нашим либеральным и демократическим лидерам, большинство из которых сами были докторами и кандидатами наук.

Так что вопрос о том, что происходит с кадровым потенциалом и почему он непрерывно стареет при постоянном приливе свежих студенческих, аспирантских и докторантских контингентов, решается совсем не просто, и здесь нужны не мифы, не стоны птицы Уер, а серьезные науковедческие исследования. Без правильной диагностики эффективная терапия невозможна.

Итак, с научными и профессорско-преподавательскими кадрами дело обстоит отнюдь не так просто, как следует из нашей мифологии. Количественно они растут, но фактически их для развития науки не хватает, и эта странная несообразность нуждается в понимании и объяснении. Несколько вполне разумных ответов можно предложить прямо сейчас. Во-первых, по окончании вузов далеко не все студенты и студентки рвутся в аспирантуру, а многие идут в нее для того, чтобы избежать армии или обеспечить себе вольготную жизнь в предродовой период. Во-вторых, защитившиеся кандидаты и доктора наук до последнего времени могли найти достойную их звания зарплату не в государственных НИИ, КБ, ГИПРах и вузах, а в коммерческих структурах, оставляя своим титулованным наставникам возможность спокойно стареть.

Я поручил моим сотрудникам в Центре ИСТИНА изучить спрос в учреждениях и предприятиях коммерческого сектора на молодых специалистов с высшим образованием и учеными степенями. Они изучили около тысячи web-сайтов фирм и рекрутерских организаций с предложениями работы, и результат оказался таким: как правило, средняя заработная плата выпускников вузов - около 300$, экономистов, бухгалтеров, менеджеров и маркетологов - 400-500$, программистов и высококвалифицированных банковских специалистов и финансистов - 350-550$, квалифицированных менеджеров - 1500$ и более, но это уже относительная редкость. Достойно внимания, что среди всех этих предложений нет даже упоминания о научных работниках, исследователях и т.п. Допустим, что их находят не через рекрутерские фирмы, но это означает лишь, что коммерческие заказчики, коль скоро речь идет о нашей стране, учеными и исследователями не интересуются. Первый вывод - что наша экономика до этого не дозрела, а второй - что в ближайшем будущем без специальных усилий со стороны государства, без государственного стимулирования инноваций и модернизации не дозреет. Наконец, третий, очевидно, таков: те предприятия, которые стремятся к производству конкурентоспособной продукции, будут искать ее источники в забугорных технологиях, знаниях и ноу-хау, а не в нашем научном потенциале. Таким образом, молодой кандидат или доктор наук либо обречен жить в среднем вузе или НИИ на зарплату, эквивалентную 30-60$, и при этом постоянно мотаться в поисках стороннего заработка, совместительства, частных уроков и т.п., либо пойти работать в фирму не по специальности, используя кандидатский или докторский диплом как сертификат своей интеллектуальной доброкачественности.

Но есть и еще две очень важные причины, потому что - и это нужно хорошо понять, особенно руководящим дядям, и притом на самом верху - не хлебом единым жив человек, и нужна ему еще возможность совершенствоваться, реализовать себя, завоевать высокий рейтинг, престиж, утвердиться в жизни, видеть перспективу и чувствовать себя, по крайней мере, на одном уровне с зарубежными коллегами. А в наших условиях это невозможно. Почему? Потому что, во-первых, наука и опирающиеся на нее высокотехнологичные разработки очень мало востребованы в нашей стране или вообще не востребованы. Во-вторых, экспериментальная база, учебно-исследовательское оборудование, аппараты и приборы в учебных заведениях физически и морально устарели на 20-30 лет, а в лучших, самых передовых университетах и НИИ - на 8-11 лет (а при условии, что смена технологических поколений в наукоемких производствах происходит в интервале от 6 месяцев до 2 лет, такое отставание равно бесконечности). Наконец, в-третьих, вся система организации, управления и поддержки науки и научных исследований, а также информационное обеспечение, что особенно важно, соответствуют советским образцам 60-70-х, в лучшем случае - 80-х годов, и поэтому моральный долг каждого действительно способного, а тем более талантливого молодого ученого, если он не хочет полностью деградировать, смыться куда угодно - в коммерческую структуру или за бугор - как можно скорее.

Относительно последнего утверждения отмечу следующее. Бытующее у наших патриотов чисто мифологическое представление, смешанное с хронической обидой, что западные страны сманивают наших ученых и живут за счет нашего интеллектуального потенциала, совсем не соответствует действительности, и отдельные факты ничуть не опровергают этого утверждения. У нас, по официальной статистике за 2000 г., 890,1 тысячи человек занято в науке. Для сравнения укажем, что в 1990 г. занятых в науке было 1943,3 тысячи. Так что сокращение численности занятых в науке за 10 лет произошло примерно в два с небольшим раза, что, конечно, не радует, но тем не менее не в 4-5 раз, как гласит наша мифология.

Что же касается профессорско-преподавательского корпуса, то его количественная динамика дает дополнительную пищу для размышлений. В 2000 году основной профессорско-преподавательский состав государственных вузов насчитывал 265,2 тыс. человек, что на 29,3% больше, чем в 1985 году. Среди них ученую степень доктора наук имеют 28,0 тыс. человек (10,6%), кандидата наук - 125,4 тыс. человек (47,3%). Заметим, что 10 лет назад докторов в вузах было около 9 тысяч. Так что, касаясь лишь численности, надо сказать, что мифология здесь трещит по всем швам. Можно сказать, что грибов в нашем лесу полно, а вот сколько среди них поганок, а сколько белых - это вопрос особый. Здесь нужно не считать, а определять качество. Если оценивать потенциал науки не по численности занятых в ней сотрудников, а по результатам, то есть по числу зарегистрированных, особенно за рубежом, патентов, проданных, особенно за рубеж, лицензий и опубликованных, особенно в высокопрестижных международных изданиях, научных статей, то мы уступаем по этим практически важным показателям США и наиболее развитым постиндустриальным странам в десятки, а то и в сотни раз. Из этого, между прочим, следует еще один довольно сильный удар по нашей мифологии, наполненной рассуждениями о необычайной интеллектуальной насыщенности нашего научно-кадрового потенциала. На самом же деле разговор о том, что у нас крадут открытия и изобретения, что в наших интеллектуальных кладовых таятся невиданные и неслыханные открытия, стоят очень немного. Рынок, в том числе и рынок научной продукции, обладает необычайной жестокостью и целиком основан на принципе выгоды. Если бы наши открытия, патенты и лицензии действительно могли бы гарантировать производство высококонкурентной наукоемкой продукции и услуг, то будьте уверены, их покупали бы нарасхват. В действительности же и в гораздо лучшие для нашей науки так называемые застойные времена на мировом патентном рынке фигурировали лишь 0,3% наших патентов. Сейчас же эта продукция измеряется еще меньшими долями процента. А вот и еще несколько фактов для размышления. В США в 1998 г. в науке было занято 12,5 млн. человек, из них 505 тыс. докторов наук . При этом выходцев из стран СНГ было не более 5%, и многие из них выросли, учились и получили степени в США. Так что на долю наших, российских, высококвалифицированных эмигрантов с научными степенями, работающих в науке США, приходится не более 2,5 - максимум 3%. И заметьте, что за последние 10 лет принадлежащие к этим 3% не осчастливили мир никакими выдающимися научными открытиями. Так что утверждать, что Запад живет за счет нашего научно-интеллектуального потенциала, даже не смешно, а вот оценить его реальное состояние и перспективы существования, гибели или развития имеет смысл, и еще больший смысл имеет вопрос: выгодно ли, и если выгодно, то кому, развивать и поддерживать этот потенциал?

Ответить на эти вопросы я постараюсь в следующих статьях.

Неустановленный диагноз

Вопрос о болезнях российской науки до сих пор остается открытым. В предыдущем номере мы начали публикацию серии статей известного науковеда, руководителя Центра ИСТИНА ( Центр информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа Минпромнауки и Минобразования.) Анатолия Ракитова о состоянии и перспективах отечественного научно-технического потенциала. На очереди - вторая часть этого своеобразного "сериала".

Анатолий Ракитов

Одно из завываний нашей птицы Уер можно коротко изложить в словах: "Несмотря на все потери, старение и отток кадров из науки, у нас все же есть такой научно-технологический потенциал, который позволяет нам оставаться в ряду ведущих научных держав мира". Патриотизма в таких заверениях предостаточно, но лечить больного можно только при условии, что диагноз правилен. Попробуем поэтому заняться честной диагностикой.

Чтобы продукция нашей экономики была конкурентоспособной на внутренних и внешних рынках, она должна качественно превосходить продукцию конкурентов. Надеюсь, согласны? Качество продукции зависит от качества технологии. Современные, прежде всего высокие, технологии (как раз они наиболее рентабельны) зависят от уровня научных исследований, скорости и эффективности их внедрения в производство. Ну а качество научных и технологических разработок зависит от квалификации научных работников и инженеров, а она, в свою очередь, является суммарным эффектом всей системы образования, особенно высшего. Это подтверждено всем опытом наиболее быстро развивавшихся в XX столетии стран, в том числе и России, вплоть до начала 80-х годов.

Научный потенциал состоит не только из ученых. Его составляющими являются также приборно-экспериментальный парк, доступ к информации, система управления и поддержки науки, а также вся инфраструктура, обеспечивающая развитие науки и информационного сектора, без которых современная наука и технология, а также экономика в целом, просто неработоспособны.

Начнем, пожалуй, с подготовки специалистов в вузах. Я уже писал в предыдущей статье, что число аспирантов, докторантов, кандидатов и докторов наук растет у нас достаточно быстро. То, что они не остаются в науке, - вопрос особый и очень болезненный. Но как их готовят? Пример первый. Известно, что наиболее быстро развивающимся сектором современной науки являются медико-биологические исследования, исследования в сфере информационных технологий и создания новых материалов. По данным последнего, прошлогоднего выпуска "Science and engineering indicators", в 1998 году расходы только на эти исследования в США значительно превосходили расходы на оборону и космические исследования.

Поддерживая свою обороноспособность на очень высоком уровне и занимая первое место в мире по торговле оружием (от 40 до 50 млрд долларов ежегодно), США тратят колоссальные суммы на медико-биологические исследования не из карикатурных псевдогуманистических побуждений, о которых так любят говорить наши политические демагоги, а потому, что это чрезвычайно выгодно. Рынок вооружений создают несколько десятков стран, тогда как рынок лекарств и медицинских услуг создается всем шестимиллиардным населением Земли, а рынок биотехнологических препаратов и услуг, связанных с производством сельскохозяйственной продукции и продовольствия, столь же безграничен и имеет тенденцию к устойчивому росту. Так что не абстрактная любознательность ученых, а социально-экономическая выгодность определяет структуру современных научных исследований, и в силу этого наука и высокие технологии становятся самым рентабельным видом общественного производства. А вот и еще подтверждения этой мысли.

В США, самой мощной научной державе, на развитие науки в 1998 году было затрачено 220,6 млрд. долларов, из них 167 млрд. (то есть две трети) - за счет частного сектора. И значительная часть этих гигантских сумм ушла на медико-биологические и биотехнологические исследования. При этом важно учесть, что если в начале и даже в середине XX века академические исследования в основном финансировались за счет бюджета, то к концу столетия финансовые ресурсы корпоративного сектора стали превалирующим фактором развития американской, западноевропейской и японской науки, и прежде всего наук о жизни, о человеке.

Мои коллеги из Томского государственного университета, которые в 2000 году проводили совместно с Центром ИСТИНА и несколькими ведущими вузами России исследование состояния качества высшего образования в России, пришли к выводу, что в классических университетах России преобладает преподавание традиционных биологических дисциплин: ботаника, зоология, физиология человека и животных преподаются в 100% вузов, физиология растений - в 72%, такие специальности, как биохимия, генетика, микробиология, почвоведение, преподаются в 55%, экология - в 45% вузов. А, например, такие современные дисциплины, как биотехнология растений, физико-химическая биология, электронная микроскопия, - лишь в 9% вузов. Таким образом, по самым важным и перспективным направлениям наук о жизни студентов подготавливают менее чем в 10% классических университетов. Есть, конечно, исключения. Например, МГУ им. М.В.Ломоносова и особенно Пущинский государственный университет, работающий на базе академгородка, где готовят только магистров, аспирантов и докторантов и где соотношение учащихся и научных руководителей - примерно 1:1. Но эти исключения лишь подчеркивают, что студенты-биологи могут получить хорошее образование по меркам и стандартам середины XX века, но профессиональную подготовку, необходимую для развития науки и технологии в XXI столетии, они могут получить лишь в считанных вузах, да и то качество этой подготовки вызывает множество сомнений.

Так, например, для решения проблем генной инженерии, использования технологии трансгенов в животноводстве и растениеводстве, синтеза новых лекарственных препаратов нужны современные суперкомпьютеры. В США, Японии, странах Евросоюза суперкомпьютерами называются мощные ЭВМ производительностью не менее 1 терафлоп (1 трлн. операций/сек.). В Университете Сент-Льюиса, например, уже два года назад студенты имели доступ к суперкомпьютеру мощностью в 3,8 терафлоп. У нас же таких машин просто нет, а лучшие наши "суперкомпьютерные" центры работают на ЭВМ несопоставимо меньшей мощности. Вадим Татур, директор фирмы "Суперкомльютерные системы", радостно сообщил читателям одной из газет, что в 2001 году будут выпущены первые отечественные суперкомпьютеры производительностью 20 млрд. операций/сек. В его же статье приводятся данные, что в США к 2004 году собираются выпустить суперкомпьютер мощностью 100 терафлоп. Не стоило бы напоминать о нашей главной болячке - отставании в информационных технологиях, но это имеет прямое отношение к подготовке будущих интеллектуальных кадров России, в том числе и биологов, поскольку компьютерный синтез, например, молекул, генов, расшифровка генома человека, животных и растений могут дать и познавательный, и коммерческий эффект лишь на базе самых мощных вычислительных систем. Впрочем, я не склонен к безнадежному пессимизму. Совсем недавно мне довелось беседовать с академиком Геннадием Ивановичем Савиным, директором Межведомственного суперкомпьютерного центра РАН и Минпромнауки. Он сообщил, что уже летом этого года ученые, конструкторы и инженеры центра запустят первый отечественный "терафлопник". Как говорится, дай Бог. Но как скоро к нему будет открыт доступ студентам наших вузов, которые без этого не смогут получить полноценного современного образования? Да и требуется нам не один, а десятки "терафлопников" еще большей мощности.

Наконец, еще один интересный факт. Томские исследователи провели социологический опрос преподавателей биологии и установили, что лишь 9% из них более или менее регулярно пользуются Интернетом, а при хроническом дефиците научной информации, получаемой в традиционной форме, невозможность и неумение пользоваться ресурсами Интернета означает только одно - нарастающее отставание в исследованиях и невозможность установить необходимые для этого международные связи. Из этого следует, что и студенты даже самых продвинутых биологических факультетов получают хорошую подготовку, но на уровне в лучшем случае 70-80-х годов, хотя в жизнь они вступят в XXI веке. Томские исследователи пришли к заключению, что лишь примерно 35 биологических НИИ РАН имеют более или менее современное оборудование, и поэтому только там возможны современные исследования, а участвовать в них могут лишь очень немногие студенты нескольких центральных университетов и учебного центра РАН, получающие подготовку на базе академических НИИ. Здесь нет ни оценок, ни жалоб, ни причитаний, просто пища для размышлений относительно того, какой научно-кадровый потенциал мы готовим.

В перечне высоких технологий, опубликованном ОЭСР, высокие технологии разбиты на высший, средний и низший уровень. Первое место среди технологий высшего уровня занимает авиакосмическая отрасль. Здесь задействовано все: компьютеры, современные системы управления, точное приборостроение, авиационные двигатели, ракетостроение и т.д. Хотя в этих отраслях Россия занимает достаточно прочные позиции, по разным причинам, прежде всего из-за нехватки финансовых ресурсов, отставание и здесь очень заметно. Касается оно и самых лучших авиационных вузов страны. Участвовавшие в наших исследованиях специалисты широко известного и престижного технологического университета МАИ указали несколько самых болезненных проблем, связанных с подготовкой элитных кадров для авиакосмической отрасли. Цитирую представленный в Минобразования отчет, подготовленный профессорами и учеными МАИ: "Уровень подготовки преподавателей прикладных кафедр, не специализирующихся в области прикладной информатики (проектно-конструкторских, технологических, расчетных), в области современных информационных технологий, является достаточно низким, исключая отдельных энтузиастов, как правило, осваивавших их для выполнения НИРовских и иных работ вне учебного процесса. Это во многом объясняется отсутствием притока молодых преподавательских кадров в педагогические коллективы таких кафедр, а стареющий штатный преподавательский состав не в состоянии интенсивно осваивать на достаточном уровне постоянно совершенствующиеся программные продукты не только из-за заметных пробелов в компьютерной подготовке, но и из-за отсутствия в достаточном количестве современных технических средств, на которых могут быть установлены и эксплуатироваться современные программно-информационные комплексы, невозможности обеспечить преподавателям свободный доступ к таким системам и отсутствия материальных стимулов заниматься таким непростым делом, затрачивая на это очень много времени".

Нужно ли говорить, что даже самые талантливые и хорошо подготовленные выпускники МАИ, которым посчастливится попасть в самые продвинутые КБ, создающие летательные аппараты гражданского и военного назначения или современные баллистические ракеты, должны "доводиться до кондиции" на рабочем месте не один месяц, а может быть, не один год.

Кадровая составляющая нашего научно-технологического потенциала стареет - это факт. Но главное - не возраст. Главное - то, что потенциальные молодые специалисты за редким исключением не могут получить в наших вузах современную качественную подготовку. Часть из них (и притом лучшая) уйдет в коммерческую и финансовую деятельность, в гуманитарную сферу, в политику. Но те, кто все же останется в науке, должны получить исследовательскую подготовку на студенческой скамье и прежде всего в сфере фундаментальных и современных экспериментальных исследований. Первый генератор фундаментальных исследований в нашей стране - Российская академия наук, но во всех ее институтах, которые более или менее сносно оборудованы, работают около 90 тыс. сотрудников (вместе с обслуживающим персоналом), остальные - более 650 тыс., работают в различных НИИ и вузах. Следовательно, в вузах тоже должны проводиться фундаментальные исследования.

Здесь картина такова. По данным на 1999 год, в 317 вузах Минобразования РФ было выполнено около 5000 фундаментальных исследований (заметьте - фундаментальных!). Средние бюджетные затраты на одно фундаментальное исследование - 34214 руб. Если учесть, что сюда входит приобретение оборудования и исследуемых объектов, затраты на энергию, начисления на зарплату, накладные расходы и т.д., то на зарплату в лучшем случае остается от 30 до 40%. Если в фундаментальном исследовании участвуют хотя бы два-три научных сотрудника и преподавателя, то они могут рассчитывать в лучшем случае на 400-500-рублевую прибавку к заработной плате в месяц. За такую зарплату больших исследовательских результатов ожидать не следует. Впрочем, их и на самом деле нет. Да и хорошего оборудования на эти деньги не купишь. Что касается заинтересованности студентов в участии в таких исследованиях, то она скорее основана на энтузиазме, а не на материальном интересе, а энтузиастов в наши дни совсем не много. При этом стоит, пожалуй, отметить, что тематическое распределение вузовских исследований очень традиционно и весьма далеко от современности. Если, по данным на 1999 год, по физике в вузах Минобразования РФ их было проведено 561, то по биотехнологии - всего 8. И это, пожалуй, было бы понятно и оправданно в интервале 50-70-х годов, но никак не в конце 90-х. Кроме того, вынести из этих исследований что-либо полезное для формирования будущего научно-технологического потенциала страны вряд ли возможно, потому что настоящие фундаментальные исследования стоят миллионы, а то и десятки миллионов долларов, и с помощью проволочек, консервных банок и прочих самодельных приспособлений их уже давным-давно не делают. Разумеется, есть дополнительные источники финансирования. По данным на 1999 год, 56% затрат на научные исследования вузы осуществляли за счет хозрасчетных работ, но они, естественно, во-первых, не носят фундаментального характера, а во-вторых, не решают радикальным образом проблему формирования нового кадрового потенциала. Руководители наиболее продвинутых вузов страны, умеющие получать заказы от коммерческих клиентов или зарубежных фирм и понимающие важность "свежей крови" в науке, начали в последние годы доплачивать наиболее перспективным аспирантам и докторантам, которых они хотят оставить для исследовательской и преподавательской работы у себя, закупать новое оборудование и т.д. Ректор одного из ведущих московских университетов рассказывал мне, что таким аспирантам они выделяют стипендию в размере доцентской зарплаты, но это возможно лишь благодаря мощным заказам нескольких зарубежных фирм. Но ведь такие возможности есть лишь у очень немногих университетов.

Думаю, что эти данные достаточно красноречивы и не нуждаются в комментариях. Я не уверен, что все согласятся с моими оценками, но, по моему глубокому убеждению, в действительности дело обстоит так: у нас нет четкого, ясного, обоснованного представления о состоянии нашего научно-технологического потенциала. Но даже те немногочисленные серьезные науковедческие исследования, которые сегодня проводятся на реальном российском материале, показывают, что нам необходимо не возрождать устаревшие традиции, не скорбеть о потерянном научном величии, потому что возродить прошлое еще никому никогда не удавалось, а заняться радикальной, быстрой и всесторонней модернизацией того, что есть, а еще важнее - приступить к целенаправленному и быстрому созданию принципиально нового научно-технологического потенциала России. Подробнее об этом - в следующих статьях.

Критика критических

В двух предыдущих номерах мы начали знакомить читателей с циклом статей известного науковеда, руководителя Центра ИСТИНА Анатолия Ракитова о состоянии и перспективах российского научно-технического потенциала. В этом выпуске - очередная, третья, серия.

Анатолий Ракитов

В наши дни кто только не говорит о постиндустриальных обществах, о новых цивилизациях, построенных на знаниях. И уж конечно, с этим связывают представления если не о земном рае, то, по крайней мере, об очень высоком благополучии. В общем, такое представление, пожалуй, правильно, хотя, разумеется, благополучие распространяется далеко не на всех. Те страны, в экономике которых современные технологии не являются решающим фактором развития, по уровню благополучия и благосостояния населения все больше отстают от обществ, создающих высокие технологии, производящих наукоемкие продукты. При этом очень немногие задают вопрос, почему именно знания лежат в основе таких обществ. Сказать, что знания стали товаром, что информация предельно рентабельна - значит лишь произнести расхожую фразу. Гораздо важнее понять, что мы живем в насквозь технологизированном мире. Экономические, социальные, политические и даже чисто моральные проблемы опираются на различные технологии, которые не нужно путать с техникой, машинами, бытовыми устройствами, транспортными средствами, средствами связи и т.д. Современные технологии - это тот центр тяжести, тот великий аккумулятор интеллектуальных продуктов и человеческой деятельности, благодаря которому достигается оборонное, политическое и экономическое могущество государства, благополучие населения, здоровье нации и экологическая безопасность. И главная особенность этих технологий состоит в том, что в отличие от технологий индустриального общества они во многом, а иногда и целиком опираются на достижения современной науки. Самые важные с точки зрения государственных нужд и интересов общества технологии во второй половине ХХ века стали называть критическими.

Понятие критических технологий появилось в Америке. Был определен перечень технологических направлений и разработок, которые в первую очередь поддерживались правительством США в интересах экономического и военного первенства. Их отбор осуществлялся на основе чрезвычайно тщательной, сложной и многоступенчатой процедуры, включавшей экспертизу финансистов и профессиональных ученых, лидеров бизнеса, аналитиков Пентагона, ЦРУ, политических деятелей. Эти технологии тщательно изучались многочисленными специалистами в сфере науковедения, науко- и технометрии.

Hесколько лет назад Правительство России утвердило подготовленный Миннауки список критических технологий. Он включал свыше 70 основных рубрик, но за каждой рубрикой скрывалось несколько реальных технологий. Их общее число превышало 250. Это гораздо больше, чем в такой "продвинутой" научной стране, как Англия. Однако ни по средствам, ни по кадрам, ни по оборудованию, ни по возможностям реализации такая затея не могла считаться сколько-нибудь осмысленной и реалистичной. Три года назад Министерство науки и технологической политики подготовило новый, более реалистичный список на 52 рубрики, но и он нам не по карману. Чтобы опять не уподобиться птице Уер, скажу, что подобные списки, в общем, полезны, так как, по идее, они фиксируют наиболее важные и продвинутые направления, где ведется научный поиск, а фундаментальные знания превращаются в реальные технологические процессы и наукоемкие продукты. Но это - по идее. К сожалению, у нас такие списки создаются в основном под влиянием "научных генералов" и заинтересованных ведомств, без учета настоящих нужд государства и реальных возможностей научно-технологического потенциала.

Чтобы пояснить свою позицию и подтвердить высказанную оценку, поделюсь с читателями некоторыми результатами, которые были получены учеными Центра ИСТИНА на основе анализа двух выбранных из последнего перечня критических технологий: иммунокоррекции (на Западе используют термин "иммунотерапия" или "иммуномодулирование") и синтеза сверхтвердых материалов. Обе они крайне важны для социальной сферы и экономики, обе опираются на серьезные фундаментальные исследования и нацелены на промышленное внедрение. Первая важна для поддержания здоровья человека, вторая - для радикальной модернизации многих промышленных производств, в том числе оборонных.

Иммунокоррекция предполагает прежде всего создание новых лекарственных препаратов. Иммуностимуляторы используются для борьбы с аллергией, онкологическими заболеваниями, рядом вирусных заболеваний и т.д. Оказалось, что при общем сходстве структуры исследований по своему качеству изыскания, проводящиеся в России в последнее десятилетие, носят на себе печать явного отставания. Если в США общее число публикаций по этой тематике увеличилось за 10 лет со 100% в 1990 г. до 120% в 1999-м, то по самому продвинутому и важному направлению иммунотерапии - иммунотерапии дендритными клетками, успешно применяющейся при лечении онкологических заболеваний, - этот прирост составил 622,2%. У нас по этой тематике ноль публикаций, а следовательно, и ноль исследований. Я допускаю, что какие-то работы в этой области у нас ведутся, но если они не зафиксированы в публикациях, патентах и лицензиях, то ничего утешительного о них сказать нельзя. За десятилетие Фармкомитетом России было зарегистрировано 17 иммуномодулирующих препаратов, но 8 из них относятся к классу пептидных препаратов, которые, как отмечает проводивший эти исследования профессор А.Ярилин, были "популярны" в 80-е годы, но сейчас почти не пользуются спросом на рынке. В то же время у нас отсутствует производство надежных и безопасных препаратов иммуноглобулинов, которые пользуются большим и оправданным спросом, и этот спрос удовлетворяется за счет препаратов зарубежного производства.

Что можно сказать об эффективности этого класса критических технологий? Насколько оправданы бюджетные затраты на его поддержание и развитие?

Оценка продуктов, получаемых на основе критических технологий, зависит от их экономической эффективности, рентабельности, конкурентоспособности и т.д. А. Ярилин подчеркивает, что за рубежом, особенно в США, возникло целое направление - фармакоэкономика. По библиографическим справочникам, каталогам Американского центра научной информации штата Калифорния и индексам цитирования мы обнаружили в США свыше 50 публикаций на эту тему, и только 4 за этот же срок появилось в России. Ясно, что вложение государственных средств в такие исследования без должной науковедческой оценки поддерживает лишь любознательность исследователей, но малоэффективно с точки зрения практической пользы, социальной и экономической выгодности.

А вот некоторые результаты, относящиеся к другой критической технологии - синтезу сверхтвердых материалов. Исследования, проведенные известным науковедом Ю.Грановским, показали, что здесь можно зафиксировать "эффект внедрения". Полученные отечественными учеными результаты неоднократно реализовывались в продукции (абразивы, пленки и т.д.), выпускающейся отечественными предприятиями. Однако при более пристальном рассмотрении выясняется, что и здесь положение далеко не благополучное. Так, например, из 36 докторов наук, интенсивно решающих проблемы синтеза сверхтвердых материалов, мировое научное сообщество знает лишь шестерых, на работы которых имеются ссылки в престижных зарубежных изданиях, о чем свидетельствуют соответствующие индексы цитирования. Нетрудно понять, о чем это говорит. Еще больше настораживают размышления о положении с патентованием научных открытий и изобретений в этой области. Например, некоторые патенты Института физики высоких давлений РАН, выданные в 2000 г., были заявлены в 1964, 1969, 1972, 1973, 1975 гг. Разумеется, вина в этом не ученых, а системы экспертизы и патентования. Но факт остается фактом. Спрашивается: какую инновационную и высококонкурентную продукцию могут создать предприятия, приобретающие лицензии на изобретения и открытия, сделанные 35, 30, 20 или 15 лет назад? Возникает удивительный парадокс: с одной стороны, результаты научных исследований признаются оригинальными, а с другой - они заведомо бесполезны, так как фиксируют уровень давно ушедших в прошлое научных исследований и технологических разработок. А ведь речь идет о наиболее важных для государства, влияющих на его экономику и обороноспособность критических технологиях. Однако с чисто рыночной точки зрения, критические технологии представляют колоссальный интерес для общества. Дело в том, что многие из них (если не большинство) являются технологиями двойного назначения, то есть могут быть использованы для мирных целей как в производстве, так и в быту. В том случае, если те или иные технологические системы и создаваемые с их помощью продукты устарели и не конкурентоспособны, то они просто-напросто не могут считаться критическими. Значит, и знания, положенные в их основу, безнадежно устарели и практически бесполезны. Из этого, между прочим, с очевидностью следует, что отбор критических технологий, особенно с учетом того, что в каждой развитой стране они пользуются преимущественной бюджетной поддержкой, - дело в высшей степени ответственное и серьезное. Он должен осуществляться не на основе закулисного лоббирования и междусобойчиков, а на прочном фундаменте обоснованных науковедческих, науко- и технометрических исследований.

Теперь, с вашего позволения, несколько слов о патентах, интеллектуальной собственности и заинтересованности ученых в получении и реализации принципиально новых научных результатов. Полтора года назад я разговаривал с крупным ученым, руководящим научной работой одного из академических институтов. Он не просто доктор медицины и профессор, но первоклассный исследователь, синтезировавший вместе со своими сотрудниками несколько высокоэффективных лекарственных препаратов. "Нам, - сказал он, - крайне невыгодно патентовать наши результаты в России. Они оказываются собственностью института, и шире - государственной собственностью. Но у государства, как известно, не доходят руки до их реализации, да и средств на это почти нет. Если все же они дойдут до стадии промышленного производства, то нам от этого теплее не станет, в лучшем случае пожмут руку и дадут премию в 500 рублей. Гораздо выгоднее и полезнее для человечества положить всю документацию в портфель, взять опытные образцы в пробирках и слетать, не привлекая внимания, в какую-нибудь высокоразвитую страну. Своим они заплатили бы за такую работу 250-300 тысяч долларов. Нам же заплатят 25 тысяч. Согласитесь, что 25 тысяч долларов лучше, чем рукопожатие и 500 рублей. И сотрудников можно подкормить, и новые приборы купить, и испытать чувство удовлетворения от того, что труд не пропал напрасно".

Завершая эти размышления, я утверждаю: пока интеллектуальная собственность не будет принадлежать тому, кто ее создает, пока ученые не будут получать от нее прямую выгоду, позволяющую им лучше жить и лучше работать, пока не будут внесены радикальные изменения по этому вопросу в наше вредное для людей и общества законодательство, на прогресс науки и технологии, на развитие научно-технологического потенциала в нашей стране, а следовательно, и на подъем экономики бессмысленно надеяться.

Старая, "совковая" идеология утверждала, что любая деятельность в нашей стране должна быть прежде всего выгодна государству. Но так как сейчас наше государство сильно криминализировано и проникнуто духом безнаказанной коррупции, то тезис, по законам "марксистской диалектики", превратился в антитезис. Государственный сектор экономики в результате этого крайне неэффективен, а коммерческий, наталкивающийся на трудно преодолимые барьеры, ориентирован в основном на торговлю импортными товарами и финансовые спекуляции.

А теперь капельку философии. Знаменитый английский мыслитель Томас Гоббс еще в XVII веке писал, что людьми двигает выгода. Карл Маркс, развивая эту мысль, в XIX столетии утверждал, что история есть не что иное, как деятельность людей, преследующих свои цели. Если та или иная деятельность невыгодна (в данном случае речь идет об ученых, разработчиках современных технологий), то ожидать, что они будут выкладываться для достижения научных целей, что в науку пойдут наиболее талантливые, первоклассно подготовленные молодые специалисты, которые за гроши, почти даром и при отсутствии соответствующей инфраструктуры будут двигать науку вперед, развивать научно-технологический потенциал страны, - значит оставаться на позициях традиционной российской маниловщины, беспочвенной мечтательности. Тем, кто отвечает за критические технологии, необходимо прочно усвоить, что научные открытия и технологические разработки должны быть выгодны тем, кто их осуществляет, и пока этого не будет, государство и экономика тоже не получат никакой выгоды от науки и образования, останутся без современных технологий, а следовательно, и без конкурентоспособной продукции. В условиях рыночной экономики, о которой мы в основном болтаем, выгода - не позор, а важнейший стимул общественного и экономического развития.

Из всего сказанного следует, что сегодня вопрос о составе и реализации критических технологий и научно-технологического потенциала России не имеет простого и однозначного ответа. Да, в некоторых видах высоких технологий - авиакосмической, кораблестроении и т.д. - у нас есть неплохие перспективы. Однако в целом положение сложное. Необходимо еще раз рассмотреть перечень критических технологий, правильно оценить их состояние, но самое главное - обеспечить быстрое и эффективное внедрение в гражданское производство, способное дать максимальный коммерческий эффект. Именно здесь зарыта собака. "Внедрение" и "реализация" должны стать ключевыми понятиями при анализе критических технологий. Здесь есть над чем подумать, и вместо того, чтобы стонать, как птица Уер, следует сосредоточиться на двух вопросах: что делать и как делать, чтобы наука и критические технологии сами начали развиваться и стали мощным фактором, стимулирующим рост экономики и совершенствование социальной сферы?

Ответить на эти вопросы я постараюсь в заключительной статье.

Баллада о балансе

Мы завершаем публикацию серии статей известного науковеда, руководителя Центра ИСТИНА Анатолия Ракитова о состоянии и перспективах российского научно-технического потенциала. Как заявляет сам автор, его суждения, конечно, не бесспорны. Все желающие приглашаются к дискуссии.

Анатолий Ракитов

Этой статьей я заканчиваю мой научный сериал.

Пора подвести итоги того не всегда приятного анализа реальной ситуации, который содержался в предыдущих главах, и наметить некоторые ориентиры для выработки позиций, на которых могли бы солидаризироваться профессиональные ученые, независимо от возраста, званий, титулов и политических взглядов.

Первый итог. Разговоры о том, что высокоразвитые научные державы живут за счет утечки наших лучших научных мозгов и что мощь их научно-интеллектуального потенциала и особенно информационных технологий зависит от наших ученых-эмигрантов - не просто преувеличение, но явная несообразность. Ученые старших поколений, за исключением немногих выдающихся, чаще всего уже не успевают за современной наукой. Наиболее способные ученые среднего и молодого возраста не могут жить на нищенскую зарплату и вынуждены уходить в коммерческую или в другие сферы деятельности. Те немногие, которым удается пристроиться за границей, очень редко выходят на передовую линию научных исследований. Так что с мифом об утечке мозгов нужно кончать, тем более что даже молодые способные люди, оканчивающие наши университеты и уезжающие за границу, совсем не делают там научной погоды. Таким образом, первый итог гласит: необходимо радикально повысить качество подготовки хотя бы той части студентов, аспирантов и докторантов, которая готова остаться в отечественной науке, а для этого следует принять срочные и радикальные меры. Их нельзя откладывать ни на год, ни на полгода, ни даже на несколько месяцев.

Второй итог сводится к следующим основным пунктам.

1) Ввиду крайней ограниченности финансовых ресурсов для развития науки и образования необходимо сосредоточить их на нескольких приоритетных направлениях и критических технологиях, ориентированных исключительно на удовлетворение отечественной экономики, социальной сферы и государственных нужд, а удовлетворение любознательности ученых за счет государства или бизнеса отложить до лучших времен, когда наука станет высокорентабельной, а отечественный бизнес начнет вкладывать в нее значительные средства.

2) В системе государственных НИИ и вузов сосредоточить основные финансовые, кадровые, информационные и технические ресурсы лишь на тех проектах, которые могут дать действительно новые результаты в рамках приоритетных направлений и реальных критических технологий, не поддаваясь на демагогию относительно справедливого размазывания средств по многим тысячам псевдофундаментальных тем и темочек.

3) Приступить к созданию на базе наиболее продвинутых высших учебных заведений ограниченного числа федеральных исследовательских университетов, отвечающих самым высоким международным стандартам в сфере научной инфраструктуры (информация, экспериментальное оборудование, современные сетевые коммуникации и информационные технологии), и обеспечить таким образом подготовку первоклассных молодых специалистов, ориентированных на работу в отечественной академической и отраслевой науке и высшей школе, способных пополнить кадровое ядро нашего научно-интеллектуального потенциала, восполнить естестственную убыль ученых старших возрастных групп.

4) Принять решение, облегчающее создание научно-технологических и образовательных консорциумов, включающих исследовательские университеты, наиболее продвинутые НИИ и промышленные предприятия, ориентировав их на научные исследования, перманентные эффективные инновации и радикальную технологическую модернизацию с целью создания высококачественной постоянно обновляющейся конкурентоспособной продукции, пользующейся высоким спросом на отечественных и международных рынках. Оценивать состояние нашего научно-технологического потенциала нужно именно с этой позиции, то есть конкурентоспособности продукции, услуг и высокой эффективности управленческих решений.

Третий итог. Необходимо со всей ответственностью признать, что наше законодательство в области науки и высшего образования очень несовершенно. Поэтому следует в самые сжатые сроки решением правительства поручить Минпромнауки, Минобразования и другим министерствам и ведомствам, а также региональным администрациям, имеющим в своем ведении государственные вузы и НИИ, приступить к выработке законодательных инициатив по вопросам интеллектуальной собственности, улучшения процессов патентования, научного маркетинга, научно-образовательного менеджмента. Главная цель всех этих законодательных инициатив состоит в том, чтобы научная деятельность и ее результаты, открытия, изобретения, создание новых методов и ноу-хау были предельно выгодны прежде всего самим ученым. Формула наука должна быть выгодной ученым, и только тогда она будет выгодна обществу должна стать системообразующим принципом нашей государственной научно-технологической политики.

Необходимо постадийное резкое повышение заработной платы ученых, начиная, в первую очередь, с государственных НИИ, НИЦ, КБ и ГИПР. Понятия внедрение, реализация, высокая конкурентоспособность наукоемкой продукции и инновационность должны стать определяющими критериями при оценке их деятельности. При этом крайне важно уяснить, что эти понятия начинают работать только в случае, когда выстроена и отлажена точная, надежно работающая цепочка связей, соединяющая научные организации, генерирующие фундаментальные и прикладные исследования, технологические инновации с производственными предприятиями, реализующими эти инновации, и рыночными структурами, доводящими их до покупателя и постоянно отслеживающими и стимулирующими платежеспособный спрос на такую продукцию. Это совсем не простая задача, и она требует очень высокой заинтересованности производителей и продавцов товаров. Для этого тоже потребуется большая законодательная работа, включающая предоставление ощутимых налоговых льгот, привилегий и защиты отечественных производителей, по крайней мере в интервале риска, на период внедрения, связанный с большими финансовыми затратами. Пока отечественный производитель не будет шкурно заинтересован в заказах нашей науке на создание новых технологий и наукоемких продуктов, подъем экономики либо будет невозможен, либо будет происходить крайне медленно за счет сырьевых отраслей, а это для России далеко не самый эффективный путь развития. Следовательно, решать проблему создания нового научно-технологического потенциала России в отрыве от стимулирования интереса к ней со стороны производителя совершенно бессмысленно. В то же время нельзя снижать уровень поддержки серьезных и долгосрочных фундаментальных исследований, проводимых в РАН и других государственных академиях. Интересы сегодняшнего дня, естественно, являются первоочередными, но они не должны заслонять перспективы, и поэтому важнейшей задачей руководящих наукой государственных ведомств должно быть методологически обоснованное рациональное, опирающееся на компьютерное моделирование, прогнозирование и планирование научных исследований и инноваций, рассчитанных на удовлетворение как государственных нужд, так и потребностей корпоративного сектора. Только в этом случае можно рассчитывать, что последний станет мощным донором финансовых ресурсов для науки и элитных образовательных структур.

Четвертый итог гласит, что мы никогда не повысим материальной заинтересованности ученых в результатах своего труда, если будем повышать эту заинтересованность с помощью капельницы. Экономия будет составлять гроши, убытки - сотни миллиардов рублей. Мало поддерживать способных аспирантов, докторантов, молодых кандидатов и докторов наук. Необходимо, чтобы у них была ясная перспектива, возможность достойно жить, спокойно и уверенно работать.

Старый научно-технологический потенциал, как видно, нам не удастся восстановить. Впрочем, это и не нужно. Главная задача заключается в том, чтобы ускоренными темпами приступить к созданию нового современного научно-технологического потенциала, а для этого прежде всего необходимо, чтобы сами решения в сфере управления, поддержки и финансирования науки и высшего образования принимались на научной основе. Это возможно лишь, если соответствующие ведомства будут развивать и поддерживать науковедческие исследования. Пока что это делается крайне слабо, и большинство решений принимается на глазок.

Наконец, пятый итог: необходимо в самые сжатые сроки создать, обсудить и воплотить в жизнь новый перечень критических технологий. Он не должен превышать 12-15 таких технологий. К ним следует в первую очередь отнести технологии, удовлетворяющие общенациональным потребностям и первоочередным государственным нуждам, тем, которые нужно удовлетворить сегодня, в крайнем случае, завтра, а не в каком-то отдаленном туманном будущем. Но при этом не нужно впадать в крайности, перегибать то в одну, то в другую сторону. Наука, не способная решить задачи сегодняшнего дня - бесполезна. Ни частный, ни корпоративный налогоплательщик никогда не поймет, зачем он должен тратить на нее свои кровные денежки. Но наука, отказывающаяся от поддержки фундаментальных исследований, перестает быть наукой. Именно умение найти правильное соотношение между высокими фундаментальными исследованиями и практически ориентированными научно-технологическими решениями, искусство балансирования определяют эффективность государственной научно-технологической политики.

Итак, энергетические технологии. Иначе страна скоро просто вымерзнет. К тому же, и это крайне важно, гораздо выгоднее торговать энергией, а не энергоносителями и со странами СНГ, и с дальним зарубежьем.

Во вторую очередь - транспортные технологии. Насыщение страны современными дешевыми, надежными, эргономичными транспортными средствами для России с ее гигантскими пространствами является важнейшим условием социального и экономического развития.

В третью очередь - информационные технологии. Без современных средств информатизации и связи ни управление, ни развитие производства, ни человеческое общение, ни развитие науки и образования просто невозможны, а отставание по всем направлениям быстро перейдет в откат назад. Здесь особенно важно отметить, что информационные технологии в отличие от всех остальных, являются автогенеративными, то есть они порождают и стимулируют свое собственное развитие, но, что еще важнее, оказывают несопоставимое с другими факторами влияние на развитие знаний, образования, культуры, науки и социальной модернизации.

В четвертую очередь необходимо добиться самого ускоренного, я бы даже сказал, стремительного развития биотехнологических исследований и технологий. Только это позволит создать современное рентабельное сельское хозяйство, конкурентоспособные пищевые отрасли, поднять фармакологию и медицину на уровень требований XXI века и обеспечить удовлетворительное состояние здравоохранения.

Пятая очередь по праву принадлежит экологическим технологиям, особенно для городских хозяйств, поскольку в городах проживает до 80 процентов населения. Здесь возникает острая необходимость в системных исследованиях, объединяющих множество научных дисциплин от психологии до биохимии, от компьютерного моделирования до теории современного градостроительства и математико-статистической теории очередей.

Шестая очередь: рациональное природопользование и геологоразведка. Если эти технологии не будут модернизированы, не будут внедрены, то страна останется без сырьевых ресурсов. И хотя наша задача стать обществом высоких технологий и превратить их в главное средство жизнеобеспечения, сырьевые ресурсы еще долго будут оставаться главным источником валютных поступлений и одним из факторов нашего геополитического влияния. Поэтому технологии, использующие новейшие достижения науки для разведки запасов, добычи и максимально эффективного использования наших сырьевых запасов, должны постоянно находиться в фокусе внимания корпуса инженеров и ученых.

Седьмая очередь: машиностроение и точное приборостроение. Следует сразу же договориться о том, что машино- и приборостроение вовсе не атрибуты индустриального общества. В действительности то, что мы называем постиндустриальным обществом, обществом информационным, сетевым или обществом высоких технологий, не разрушает индустриального общества, а надстраивается над ним и радикально модифицирует его базис. Тем не менее все, что окружает современного человека в урбанистических культурах XXI века - это различные классы машин, приборов, продукты их использования и основанные на их применении услуги. Компьютеры, сотовые телефоны, искусственные сердечные клапаны, слуховые аппараты, космические ракеты, скоростные поезда и искусственные металло-керамические челюсти - все это относится к классу машин, приборов или продуктов их использования.

Наконец, восьмая очередь - и первая по рыночным возможностям - это комплекс для легкой промышленности и производства бытовых товаров, а также технологии жилищного и дорожного строительства. В них важнейшее условие материального и психологического комфорта для населения, а без этого говорить о благосостоянии и социальном благополучии совершенно бессмысленно.

Можно к этому добавить и еще два-три класса критических технологий, но эта проблема более частная. Если такие рекомендации будут приняты и если мы будем финансировать не вообще приоритетные направления и критические технологии, а то, что реально, в первую очередь, сегодня необходимо нашему обществу, то мы не только решим сегодняшние проблемы России, но и обеспечим трамплин в будущее для подрастающих поколений. Мы перестанем в наших инкубаторах выводить из квадратных яиц птенцов птицы Уер, способных лишь издавать стоны по поводу разрушения научно-технологического и интеллектуального потенциала, а приступим к реальному устранению реальных трудностей. Наконец, все проблемы, трудности, противоречия, продемонстрированные мною в предыдущих статьях этого сериала, можно упорядочить и указать последовательность их решений, если мы сумеем нанизать их на стержень из указанных в этой статье первоочередных мер и основных прагматических выборных направлений научных исследований и критических технологий, подлежащих первоочередной государственной финансовой, правовой и социальной поддержке.

Прежде чем расстаться с моими читателями, считаю необходимым сказать, что ни в коем случае не рассматриваю высказанные здесь соображения как истины в конечной инстанции, как догмы, как неподлежащие обсуждению принципы. Напротив, буду рад, если мои коллеги-ученые предложат нечто лучшее, более эффективное и, если угодно, более прагматичное.

Я сказал то, что думал, и готов с благодарностью принять ваши критические замечания. 

Оглавление

Капитанский мостик планеты Земля

Три источника для "третьего Рима"

ИЗ РОССИИ НУЖНО СДЕЛАТЬ РОДИНУ

ИННОВАЦИОННЫЙ ПОДХОД И ПЕРСПЕКТИВЫ ЭЛЕКТРОННОГО ДИСТАНЦИОННОГО ОБРАЗОВАНИЯ В РОССИИ

Стоп-кадры?

Неустановленный диагноз

Критика критических

Баллада о балансе

Реклама на сайте