Инга Воронина (Артамонова) «...Я учусь ходить по земле»
Четырехкратная чемпионка мира по скоростному бегу на коньках Инга Воронина (Артамонова), трагически погибшая в начале этого года, заканчивала автобиографическую книгу «Я учусь ходить по земле». Выдержки из этой книги комментирует журналист Анатолий Юсин, который помогал Инге работать над рукописью и подготовил эту публикацию.
На вопрос, как ты, Инга, стала четырежды чемпионкой мира, я отвечаю обычно, что выросла в старом московском доме на Петровке, из окна которого виден каток.
Впервые я встала на коньки, когда мне было шесть лет. Жила в нашем доме девочка Валя Рожкова. Мы считали ее богатой и интеллигентной, потому что у нее в квартире на стенке висел телефон. А еще у Вали были коньки «английский спорт». Она прикручивала коньки к валенкам и носилась по двору. Нам всем казалось, что проехать хотя бы на одном коньке — самое большое счастье... Но двор был большой, ребят много, и Валя установила очередь. А сама была за тренера, кричала:
— Не гнись! Не отклоняйся назад!
Только через год мне посчастливилось: Валя дала сразу оба конька. Я забежала к ней утром еще до школы и целый час каталась по темной улице. И ни разу не упала. Но когда в школе я похвалилась, что катаюсь лучше других, меня подняли на смех. Я злилась: смеется тот, кто смеется последним. И решила, что обязательно буду кататься лучше всех во дворе, а может быть, и на Петровке...
Мама обрадовалась, что я увлеклась коньками: для моих больных легких был необходим свежий воздух, физкультура. Ведь до этого, несмотря на требования врачей систематически заниматься спортом, я упрямилась и кричала, что ненавижу спорт.
Но вот где достать коньки? Мама вспомнила, что у женщины, которая с ней работает, сохранились коньки сыновей. Сыновья тети Лизы не вернулись с войны, и эти коньки были бесконечно дороги ей. Глотая слезы, она долго рассказывала нам о сыновьях, показывала коньки.
— Дайте мне их на неделю, — вдруг решилась я, — научусь кататься и принесу вам.
— Какой у тебя размер?
— Тридцать четвертый.
— А здесь самый маленький сороковой, — сказала тетя Лиза и опять заплакала. — Они ведь уже большими были, мои мальчики...
И я стала обладательницей «английского спорта». Вечером, когда мама ушла с моим младшим братом Вовкой, я, утопая в сороковом размере, три часа ходила по паркету, подражала скороходам, за которыми следила из своего окна.
Увидев истерзанный паркет, мама наказала меня.
— Целую неделю не будешь ходить на каток. Поняла?
В тот день, когда истек срок наказания, я прибежала из школы и... заметила на паркете свежие следы от коньков. Я подлетела к братцу и дала ему затрещину.
— Ты наследил, — закричала, — а мама опять меня на каток не пустит!
— Я сам признаюсь, — пообещал Вовка.
— Так она тебе и поверит!
— И поверит!
Когда мама вошла в комнату и увидела исполосованный пол, она направилась к моей кровати, под которой обычно лежали коньки. Мама уже искала их, когда из другого угла выполз на коньках Вовка. Он сумел натянуть ботинки с коньками на свои валенки. Было смешно, и мама забыла, что она хотела наказать меня.
Брат подал идею. Я обходилась теперь без веревок: ботинки и без того плотно сидели на валенках. Я выглядела, очевидно, комично. Но какое мне было дело до этого!
Так каталась я примерно лет до двенадцати. Коньки целиком захватили меня, и в шестом классе я отвечала на школьную анкету:
«Ваше любимое занятие?»
«Катание на коньках».
«Ваши любимые книги?»
«Учебники по конькобежному спорту».
«Ваши любимые писатели?»
«Ипполитов, Кудрявцев и Соколов (авторы учебников по конькам)».
«Ваши любимые герои?»
«Струнников, Мельников, Капчинский, Аниканов, Кудрявцев (чемпионы мира и Советского Союза по конькам)».
А знаете, как проводила я воскресенье? С восьми утра и до трех бегала на нашем динамовском катке. После трех, наскоро перекусив, мчалась на лед парка Центрального Дома Советской Армии. Вечером возвращалась на Петровку, где к тому времени уже собиралась компания московских пижонов, которые фигурили, прыгали через скамейки... Я не отставала от них.
Денег на билет у меня, разумеется, не было. Я перепрыгивала через забор. Однажды, только я перемахнула через ограду, меня окликнул высокий мужчина. «Наверное, переодетый милиционер, — подумала я, — надо бежать». И убежала. Но вскоре заметила, что за мной гоняется другой парень. «Ага, сговорились!» — мелькнуло в голове. И я помчалась против движения, а затем, когда опасность миновала, озорства ради подошла к «переодетому милиционеру».
— Что, не поймали?
— И хорошо, что не поймал, — засмеялся незнакомец.
— Чего уж хорошего!
-— А то, что ты мне нравишься, — сказал он.
— Вы мне тоже! — отрезала я.
— Вот и отлично, — сказал он и протянул руку, — будем знакомы. Павел Михайлович Санин, тренер «Юного динамовца».
— По конькам? — спросила я обрадованно.
— Нет, я тренирую гребцов.
— Значит, вы обратились не по адресу.
— Это почему?
— Я люблю только коньки.
— Но ты же не знаешь других видов спорта. Попробуй — и тебе обязательно понравится академическая гребля, да и речной воздух полезен тебе. Договорились?
— А вы и про туберкулез знаете? — удивилась я.
— Я знаю про все. И с этого дня ты будешь меня слушаться. Ладно?
— Попытаюсь...
Так Инга занялась греблей к снова вернулась к конькам, когда ей было уже восемнадцать. Приведу выдержки из главы, в которой Инга рассказывает, как десять лет назад, в 1956 году, она стала впервые чемпионкой страны по конькам. Эта история началась на летних сборах конькобежцев, где Инга оказалась благодаря счастливой случайности. Она приехала позже других.
...Поезд пришел вечером. Ну надо же! Где устроиться? Переночевала прямо на берегу моря.
Утром узнала, где остановились конькобежцы, и пошла на их базу. В тот же день начала тренироваться. Меня поразило, что конькобежцы трудились на тренировках гораздо меньше, чем гребцы: побросали камни, которые им заменяли диски и ядра, попрыгали, постучали в волейбол, сделали несколько имитаций — и все.
— И это все? — спросила я у Рыловой.
— Неужели тебе мало?
— Мало! У нас, гребцов, прогулки по сорок километров в день считались нормой.
Я взгрустнула, вспомнив гребцов. Действительно, там, несмотря на колоссальные объемы тренировок, было легче. Нас на восьмерке было восемь друзей. Если я уставала, то могла немножко «подсачковать», отдохнуть. А когда уставал кто-то другой, я работала. Здесь же, в коньках, другое. Каждый спортсмен тренировался самостоятельно, следил только за собой. Если ты чего-то недорабатывала на тренировках, то сама расплачивалась. Каждый, работая отдельно, улучшал свой результат. А это настораживало его товарищей, и они хотели сравняться с ним. Перестраивали свои тренировки, улучшали технику, делали гибче тактику...
Эти свои мысли я высказала вслух. Известной мировой рекордсменке (не буду называть ее имени) мои рассуждения не понравились. Вспомнив о своих заслугах, которые я отлично знала, мировая рекордсменка спросила меня:
— А ты почему здесь? Разве тебя включили в сборную страны? Странно все это: сюда приехали мастера и заслуженные мастера, а ты ничем не примечательная перворазрядница. Ты хоть в сборной? — повторила она вопрос.
— Не знаю, — искренне ответила я.
— А заслуги? У тебя есть какие-нибудь заслуги? — не успокаивалась мировая рекордсменка.
— Я такой же мастер спорта, как и ты!
— По гребле? — засмеялась мировая рекордсменка. — Ты бы еще шахматами хвалилась. Я про коньки говорю.
— Таких заслуг у меня пока нет.
— Девочки, вы слышали, она сказала «пока нет»! — обратилась рекордсменки к Нине Ясашиной и Гале Савинцевой.
Девушки промолчали. Я же, задетая за живое этими словами, не хотела смириться с мыслью, что в спорте может быть разделение на ранги. Ведь у нас в гребле такого не могло случиться! В пятьдесят втором году меня, неопытную школьницу, тренер команды мастеров Янина Наумова посадила загребной в восьмерку, посадила на самый ответственный номер. И никто из подруг не вздумал возразить. Раз тренер считает, что на этом месте может работать перворазрядница, значит, это правильно, и никакого обсуждения быть не может. То, что тренер была права, подтвердилось на следующий год, когда наша лодка первой пришла к створу на чемпионате страны, а я завоевала звание мастера спорта... Все эти воспоминания только распалили меня, и я сказала очень обидные для рекордсменки слова:
— Я тебя очень уважаю как бойца, преклоняюсь перед твоими рекордами, но я хочу тебе сказать: если ты желаешь, то уже этой зимой мы встретимся на беговой дорожке и поборемся на равных. Посмотрим, кто будет впереди: ты или я.
Сказала, и мне стало стыдно, неловко за себя, свою несдержанность, хвастливость...
Готовилась я к чемпионату страны в Москве. Нина Ясашина, свидетельница того злосчастного разговора, меня спрашивала:
— Ну как?
Она спрашивала, готова ли я к спору с мировой рекордсменкой.
Я отмалчивалась, но упорно тренировалась. Обычно пристраивалась на беговой дорожке к Олегу Гончаренко и каталась за ним. Олег делал свое дело, не обращая на меня внимания. И это было отлично. Я старалась копировать каждое движение двухкратного чемпиона мира. Училась у него настойчивости, трудолюбию. Я тренировалась так много, что, когда приходила домой, не хотелось ни есть, ни спать. И вот первенство страны. Стать чемпионкой я даже не мечтала. В Свердловск после своей блистательной победы на последнем первенстве мира приехала Соня Кондакова, здесь же были экс-чемпионки мира Римма Жукова и Лида Селихова. И все они сильны, уверены в себе. А я?..
Рекордсменка мира, с которой я поспорила, бежала в группе сильнейших. Она уверенно заняла первое место на пятисотке, а я была лишь одиннадцатой. Меня «убило» мое время — 50,8 секунды. Три с половиной секунды проиграла я победительнице. Чтобы догнать ее, мне надо на «тройке» (дистанция 3 000 метров. — А. Ю.) выиграть почти двести метров!
И снова я поняла, насколько погорячилась летом. Отыграть потерянное почти немыслимо. Больше того, важно не проиграть и тысячу метров, а именно здесь моя соперница не знала себе равных в мире.
«Звезды» первыми стартовали на «полуторке». Выяснив отношения между собой, они ушли в раздевалку, дожидаясь церемонии вручения медалей. А в это время мы, аутсайдеры, продолжали борьбу на льду.
Никто не следил за моим бегом, не помогал мне. Лишь судьи кричали, сколько осталось кругов до финиша. Когда я закончила дистанцию, диктор, откашлявшись, сказал в микрофон:
— Кажется, не обошлось без сенсации.
Спохватившись, он выключил микрофон и стал дожидаться решения судей-секундометристов.
Наконец я услышала:
— Второе место и серебряную медаль завоевала юная москвичка Инга Артамонова!
Какая-то дебютантка опередила чуть ли не всех «звезд». Бывают же случайности на белом свете! Теперь у меня появилась надежда. После двух дистанций Соня Кондакова занимала первое место, рекордсменка мира — четвертое, а я — скромное пятое.
«Хорошо бы завтра выиграть лишь у рекордсменки. Пусть я займу четвертое, а она пятое место». С этой мыслью я уснула.
Наступил решающий день. Опять же «звезды», выяснив свои взаимоотношения, ушли в раздевалку. И снова, как и вчера, во время моего забега не было ни одной спортсменки из сборной страны: очевидно, они расценили мою серебряную медаль как случайность. Они не верили, что после унылых секунд в спринте я смогу пробежать хорошо тысячу метров.
На льду я увидела Нину Ясашину. Она шепнула:
— Помни о споре. А чем бес не шутит!
Ах, этот уговор!
Выстрел. Я зачастила ногами, стала работать руками, стремясь вырваться. Работала я неумно, неэкономично, но была сила, задор...
После финиша я упала — стукнулась о вешалку. Шубы посыпались на меня. Я еще лежала на льду, когда диктор торжественным голосом, работая «под Левитана», объявил:
— Новый мировой рекорд установила москвичка Инга Артамонова...
В раздевалке ко мне подбежала Нина:
— Ты умница! Теперь станешь чемпионкой страны.
— Скажешь тоже!
Для этого мне нужно было ни много ни мало — опередить двух чемпионок мира. Но ограничиться только победой в споре я уже не могла. А что, если замахнуться на абсолютную победу? Но затем я испугалась этой мысли. Такого еще не было, чтобы с первым разрядом выигрывать у всех в стране. А все же...
Когда я вышла на старт последней дистанции, на стадионе творилось что-то невообразимое. В раздевалке не осталось ни одной участницы. Было приятно сознавать, что все заслуженные мастера признали во мне соперницу и ждут моих секунд.
Я не помню, как бежала, как выигрывала. Сейчас, за далью десяти лет, вижу лишь пьедестал почета и себя, гордую, красивую. Обязательно красивую.
Такою ее все запомнили — стремительной и непобедимой...
Фото В. Кудрявцева.
Я набрала тогда 206,016 очка. Сегодня, когда любая уважающая себя спортсменка выбегает из двухсот очков, этот результат вызывает улыбку. Но тогда эти 206 очков были мировым рекордом.
Два года спустя, в Швеции, Инга защищает свой титул чемпионки мира. Да, к тому времени она была уже королевой льда, выиграв в пятьдесят седьмом году в Иматре чемпионат мира.
На льду Кристининхамна судьба лаврового венка решалась в марафоне.
...После трех дистанций я шла на втором месте. Чтобы повторить прошлогодний успех, мне нужно было выиграть у Тамары Рыловой две секунды. Задача для меня вполне выполнимая. В тот год я не встречала сопротивления на «трешке». И все же перед стартом поволновалась изрядно.
Рыловой не повезло: она бежала передо мной. Я составила свой график с таким расчетом, чтобы выиграть у Тамары три секунды. Не больше, но и не меньше. Забег был последним. Опередить меня, если я уложусь в график, уже никто не мог. Мне не хотелось «выкладываться» до конца. Ведь сезон не кончался первенством мира. Впереди были нелегкие старты.
Со мной в паре — молодая шведская бегунья. В этих соревнованиях она выступала не лучшим образом, и у нее не было никаких шансов попасть даже в десятку. Тем не менее шведы, которые оба дня болели только за меня, в этом забеге хотели видеть победительницей свою землячку.
Я встала. Приготовилась. Замерла на линии.
«Тебе нужна только победа. Спокойно. Не рвись. Держись графика Тамары. Сейчас услышишь выстрел — резко уходи и спокойно катайся все круги», — говорила я себе.
Вместо выстрела я услышала собачий лай. Оглянулась: на меня с трибун смотрели зеленые глаза собак. Этих собак было много, шведы берут с собой на трибуны собак.
«Собаки! — успокаиваю себя. — Милые, ласковые друзья человека! Никому не бросятся на спину. Всегда предпочитают только честную борьбу, встречаются с обидчиком лишь лицом к лицу. Что ты разволновалась?»
Но собаки почувствовали, что я их побаиваюсь: они заерзали, начали скулить. И теперь я не на шутку испугалась.
«А вдруг шведы, которые хотят победы своей землячки, спустят собак? Что будет?» — пронеслось в голове.
А у стартера как назло заело пистолет. Я не знала, когда раздастся выстрел. Стою, не смотрю на собак. О беге уже не думаю. Весь график вылетел из головы.
«Будь что будет, — решаю. — Убегу, если надо».
И только я так подумала, как один пес вырвался из рук хозяина и помчался к старту. Едва успели перехватить...
Вместе с выстрелом я рванулась вперед, так яростно заработав руками, что ни одна собака уже не в силах была догнать меня. Пробегая мимо того места, где собаки никак не хотели успокоиться, я закрывала глаза и частила ногами. Хватит ли сил на три километра? Я не думала. Хотелось быстрее закончить бег, чтобы отделаться от тошнотворного чувства страха.
Я выиграла у Рыловой не три, а десять секунд!
На пресс-конференции меня спросили:
— Что помогло вам так быстро пробежать три километра?
— Собаки.
— Кто? — переспросил редактор вечерней газеты.
— Собаки. Помните, перед стартом они залаяли, требуя отличного результата?
— Вы боялись этих собак? — спросил швед, загадочно улыбаясь.
— Я ведь женщина, господа!
— Но вы советская женщина! — сказал кто-то торжественно.
— Ваш намек поняла: нет, я не боялась собак, но все же они помогли мне выиграть. Такой ответ вас удовлетворит?
— О, о'кэй! Ол райт! — сказал редактор вечерней газеты и заторопился к выходу.
Вечером в городском клубе на банкете в честь участниц чемпионата мира он протянул мне пахнущий краской свежий номер своей газеты. Под большой шапкой, которая возвещала о том, что Инга Артамонова снова стала чемпионкой мира, я увидела странный снимок. Это был даже не снимок, а фотомонтаж. По моим ногам, безжалостно удлиненным при печатании, бежали собаки. А подпись гласила:
«Только наши шведские собаки помогли очаровательной Инге стать чемпионкой мира!»
Уезжая из Кристининхамна, я обратила внимание на собак, которых вели по другой стороне улицы. Собаки были в ярких бантах. Они ступали величественно и гордо, чувствуя свою собачью неотразимость.
— Какая прелесть! — удивилась я. — Кто эти собаки? Почему о них так заботятся?
— О миссис, эти собаки — ваши друзья! — воскликнул переводчик. — Не будь их, вы не стали бы дважды чемпионкой. Теперь собаки стали гордостью города. Муниципалитет будет заботиться о них. О, мы в Швеции умеем ценить заслуги!
И тут величественные собаки, которым посчастливилось в день чемпионата полаять на будущую победительницу и тем заслужить уважение современников, эти собаки, как по команде, подошли к телеграфному столбу, задрали ноги, радостные и счастливые, сделали свое дело, а потом залаяли дружно и визгливо: «Ав-ав-ав!»
В переводе на человеческий язык это означало: «Мы самые великие собаки в мире! Мы можем делать, что хотим и где хотим. Мы гав, гав, гав!..»
Чемпионат страны 1963 года. Москва. Очередная победа.
Фото Ю. Шаламова.
Феноменальные рекорды, которые Инга установила на высокогорном катке Медео за два январских дня 1962 года, будут не скоро побиты. А если учесть, что до этого у Инги была трехлетняя полоса неудач, и что Ингу уже «списали», и почти никто не верил в нее, и никто не ждал от нее таких потрясающих секунд!..
Может быть, рекорды Инги на 500 метров (44,9 сек.) и на 1 500 метров (2 мин. 19,0 сек.) еще более удивительны, чем ее рекорд на 3 000 метров, но я предлагаю этот заключительный эпизод потому, что в нем рассказывается о поединке двух великих спортсменок нашего времени: волею жребия Инга бежала в одной паре с Лидией Скобликовой.
Утром я бегу после Лиды. Разрабатываю с тренером план. Стараюсь не волноваться. Честно говоря, уверена, что побью олимпийскую чемпионку и на дистанции 1 000 метров. Ох уж эта мне самоуверенность! А что? Разве плохо? А если эта уверенность от сознания силы? Оттого, что летом ты набегала кроссов больше, чем Лида, и подняла больше тонн металла!..
Сейчас важно сохранить энергию до выстрела стартера. А потом - суметь ринуться в атаку. Победить и успокоиться! И ждать любимого марафона. Вот где будет генеральное сражение. «Трешку» я бегу с Лидой в одном забеге — лицом к лицу. Надо взять реванш за все прошлые неудачи. И не только победить, но и выиграть с таким преимуществом, чтобы не оставить места для любых разговоров о случайностях и везениях, чтобы сказать себе: «Ты победила потому, что сильнее! Вы бежали на одной дорожке, при одинаковом ветре! Лицом к лицу».
— Не хватит ли патетики? — прерываю себя. — Делить шкуру неубитого медведя! Нетерпеливая! — но почему-то последнее слово я говорю, кокетничая.
На таких соревнованиях, как первенство страны, важна разумная и гибкая тактика. Пробеги я тысячу метров в полную силу, у меня не осталось бы сил на «тройку». А ведь встречаться-то с Лидой Скобликовой! Ее не победишь только одной силой, одной техникой. Мне необходимо было выработать новое секретное оружие — разумную тактику.
Мы решили с тренером: пусть я не покажу на тысяче метров отличного результата. Мне важно выиграть дистанцию. Я уже буду чемпионкой страны. А Лида решит, что, очевидно, я не в такой боевой форме, как вчера. Устала. Кроме того, Лида должна подумать, что, уже будучи чемпионкой страны, я не очень-то стану стремиться к победе. Следовательно, если Лида составит график забега, ориентируясь на мировой рекорд, я не буду ей особенно мешать.
Оулу. Год 1965. Инга в четвертый раз выигрывает первенство мира. Валентина Стенина поздравляет свою соперницу.
Фото Ю. Шаламова.
А что при таком «раскладе» должна делать я?
Мы бежим в паре. Надо немного похандрить, сделать вид, что тебе все надоело, что ты не чаешь, когда закроется чемпионат. И еще — это очень важно — надо на первых порах отстать от Лиды. Пусть она поработает в полную силу, а я уже на второй половине дистанции, «отсидевшись», сделаю резкий рывок и помчусь на побитие третьего мирового рекорда.
Как же этот план осуществлялся? Я выиграла тысячу метров без мирового рекорда, но выиграла. И, скромно говоря, набрала после трех дистанций великолепную сумму— 138,033 очка. Можно ли желать лучшего? Если учесть, что Римская империя погибла от роскоши...
На разминке я пытаюсь выглядеть усталой и безразличной. И лед мне не нравится...
— Зря вы на лед обижаетесь, — говорит мне Алексей Васильевич Загоскин, знаменитый мастер подготовки льда, который ушел было на пенсию, но, узнав, что очередное первенство страны состоится в Медео, махнул рукой на свои фикусы-цветочки и залил нам совершенно сказочный лед.
— Чувствуете, подмораживает! Верьте моему опыту: разменяете сто девяносто очков.
Я было оживилась, но в ту минуту мимо проехала Лида, и снова, изобразив безразличие, я сказала Загоскину:
— Видимо, не придется мне разменять сто девяносто. Устала. Вот, может быть, Лида...
Старый заливщик бегло взглянул на меня:
— Слова-то говоришь, а глаза бегают и щеки пунцовые. Кого обмануть хочешь? Скобликову, к примеру, обманешь, а меня и не пытайся.
Перед стартом мне принесли телеграмму: «Поздравляю штурмом рекордов. Так держать! Римма Жукова».
Какая же она умница, Римма Михайловна! Десять лет была среди сильнейших, а, уйдя из спорта, оставила после себя рекорд на «тройку». Он равен 5 минутам 13,8 секунды. И до сих пор не побит. И вот сейчас Римма присылает мне телеграмму, в которой желает фактически побить ее рекорд!..
...Лида начинает бег по малой дорожке. Я уже вижу, что она приложит все силы, чтоб победить. Отпускаю олимпийскую чемпионку вперед. Два с половиной круга — Скобликова впереди. Проигрываю ей две секунды. Не поздно ли будет спуртовать? Тренер подает знак: все хорошо, не рвись, не волнуйся!
Это означает, что мы обе опережаем график Риммы Жуковой, идем выше мирового рекорда.
Пять кругов позади. Лида маячит впереди. Ценой больших усилий она сохраняет преимущество в одну десятую долю секунды до последнего круга.
— Может, пора? — смотрю на тренера.
Он кивает. И, хотя силы уже на исходе, я сразу же достаю олимпийскую чемпионку.
На последнем круге я выиграла у Скобликовой 2,8 секунды. Для любого, кто имеет представление о коньках, ясно, что значат эти секунды!
Итак, задача выполнена! Вместе с третьим рекордом пришел и четвертый: первой из женщин мира я разменяла рекорд многоборья, выбравшись из ста девяносто очков.
Как же мне удалось это? Весну ли зимой повстречала? Не знаю. Знаю другое: все это я сделала на Медео — до сих пор самом несчастливом для меня катке. Медео — это мой рок, Медео — свидетель отчаяния, Медео — самый опасный мой соперник. Высокогорный Медео постоянно напоминал мне о туберкулезе, которым я несколько лет болела. Здесь и родилась легенда о том, что мне не по силам высокогорье.
И вот я победила тебя, Медео. И не только тебя. Я победила Лиду Скобликову, которой именно здесь, на Медео, я проиграла два года назад, перед Олимпийскими играми в Скво Вэлли.
Медео! Ты стал для меня теперь катком рекордов, счастья!
...Из самой трудной главы. Трехкратная чемпионка мира вновь не попала на Олимпийские игры! Мы обдумывали эту главу двадцать вечеров. Ссорились, убеждали, обвиняли друг друга в трусости и неискренности. Наконец решили, что Инга будет писать, ничего не скрывая.
Вот теперь думай, сопоставляй, вспоминай. Для меня високосные годы не радостны: я или болею, валяюсь по госпиталям, или плохо бегу, перестаю верить в себя. Странно, все эти метаморфозы происходят со мной именно в високосные — олимпийские — годы. Жизнь спортсмена не очень уж долгая. В двадцать семь тебе уже готовят замену, называют тебя ветераном. Хорошо, если ты выигрываешь, остаешься по-прежнему на голову сильнее противников. Тогда ты можешь тренироваться спокойно, не форсируя нагрузок, не ломая настроения. Но когда у тебя появляются достойные соперники?.. Собственно, так и должно быть. Раз есть соперники, значит, будут борьба и новые рекорды. Плохо лишь, что когда у тебя есть замена, то тобой не очень уже дорожат, придираются к мелочам, треплют нервы, дают понять, что спорт мало потеряет, если ты уйдешь из него.
А что делаешь ты?
Пробуешь остаться в спорте, показываешь такие секунды, которые тебе не снились и в двадцать лет. Ты все отдаешь спорту, но... тебе-то уже двадцать семь. Глупо этого не видеть... Сплошной понедельник...
Сборная страны сейчас в Иркутске. «Тренируются, счастливчики», — завидую им. Я тоже должна была лететь со всеми, был уже билет на самолет. И вдруг неожиданный приступ, больница, тоска от ожидания.
Сдав летнюю сессию, я уехала отдыхать к морю. Бегала по песчаным дюнам, тренировалась. И тогда-то впервые почувствовала: что-то во мне сломалось, болит и жжет внутри. Но я продолжала тренироваться.
И вот приступ перед отлетом в Иркутск. Меня положили в клинику, нашли язву.
Вот теперь думай... Я достигла вершины спортивной формы в подготовительный период, готова была выйти на лед — время торопило. Ведь в последних числах января в Инсбруке вспыхнет олимпийский факел. Я мечтала об олимпийском золоте. Но, видно, зря: я забывала, что начался високосный год...
Профессор лечил меня сном. Это ужасно, когда заставляют спать человека, который не любит спать.
Целый месяц я оставалась наедине со своими мыслями, нервничала, завидовала, подчас в мыслях была несправедлива по отношению к подругам, которые уехали в Забайкалье. Я стремилась вырваться из больницы, но профессор не шел на уступки. Да я и сама все понимала: три недели назад могла пробежать кросс в двадцать километров и не устать, а тут стоит мне подняться на четвертый этаж больницы без лифта, и прямо рвется сердце, а задыхаться начинала я уже на втором этаже...
«Быть может, уйти из спорта, поставить жирную точку? Сколько можно побеждать?». Я думала и об этом. Думала, ворочаясь на больничной койке, думала, когда вышла из клиники. И наконец решила: все, довольно, тренироваться не буду. Сказка кончилась. Две слезинки — конец ее. И все!
Я решила не тренироваться. Но не учла, что уже не могу жить без коньков. И я выстаивала очереди на массовый каток в Лужниках, брала билет за 25 копеек и терялась в толпе конькобежцев. Никто не знал, что я чемпионка мира, и я могла кататься свободно, не напрягаться.
Однажды я увидела на льду человека лет сорока. Он учился стоять на коньках. Рядом с ним был мальчик, который все время показывал на меня и делал какие-то движения, пытаясь копировать мой бег. Но, очевидно, педагогических способностей юному тренеру недоставало, его ученик чувствовал себя на льду по-прежнему неуверенно. Я подъехала к этому мужчине, показала технику посадки, прокатилась с ним круга два и ушла в раздевалку.
Дня через три мы снова встретились на льду. И опять я помогала ему, советовала. Невольно разговорившись, мы познакомились:
— Воронина.
— Мосолов.
— Тот самый летчик?
— Та самая чемпионка?
— Как ваше самочувствие? — спрашиваю я Мосолова. — Беспокоят ноги, руки? — Говорила что-то несвязное, краснела, никак не могла поверить, что передо мной Мосолов, самый быстрый и самый «высотный» летчик мира, который недавно попал в тяжелую катастрофу. У меня сохранилась газета, в которой сказано: «После авиационной катастрофы медики так определили состояние здоровья Мосолова: перелом костей правой голени и левого плеча, левая рука сломана в трех местах, тяжелая травма головы, сотрясение мозга, открытый перелом бедра». Девять месяцев он пролежал в больнице, четыре раза у него было состояние клинической смерти — и каждый раз врачи возвращали ему жизнь!..
И он не только выжил, но и решил опять летать. Он начал с катка, потому что когда-то хорошо бегал на коньках. И вот Мосолов не мог сделать ни шага на льду — качался, падал. Даже не верилось, что всего полтора года назад он хорошо катался. Он снова учился бегать на коньках!..
Как хорошо, что я познакомилась с таким человеком: мне стало стыдно за свое безволие. А, будь что будет!
Я позвонила в конькобежную федерацию:
— Хочу бежать в отборочных.
Я знала: еще осталось одно место в сборной команде страны. Можно было сделать последнюю попытку: выиграть отборочные старты, вылететь в Австрию, а там... Правда, не привыкла я бороться за место запасной участницы. Ну, да что же делать? Хочется побывать на олимпиаде. Хочется, и все тут! В Австрии я за неделю вошла бы в форму. Главное — знать, что ты нужна.
Руководители сборной пообещали:
— Если выиграешь у Гулите и Пановой, то можешь считать, что полетишь в Инсбрук.
— Только у них? — переспросила я.
— У нас нет других кандидатов. Так что выигрывай...
Свой график я составила исходя из результатов обеих соперниц. Хорошо «прокатила» дистанцию, опередила их, но... проиграла Кларе Нестеровой. Я обрадовалась: путевка добыта, проигрыш Кларе не играет никакой роли: ведь Нестерова не специалист в «марафоне». Итак, я еду на олимпиаду!
И вдруг тренер сборной Елена Степаненко сказала:
— Не обижайся, Инга. В Инсбрук поедет Клара.
— А как же обещание? — растерялась я.
— Изменились обстоятельства...
— Но ведь меня берут не за прошлые заслуги, ведь я выиграла!
— Изменились обстоятельства...
«Все! — подумала я. — Все кончилось, самое время уйти из спорта. Неужели уйти? Боже мой, ведь уйти — это самое легкое!..»
Она не ушла из спорта, и в начале марта, победив олимпийскую героиню Лидию Скобликову, Инга в пятый раз стала абсолютной чемпионкой страны.
В который раз перечитываю последнюю страницу неоконченной книги. В прошлом году в финском городе Оулу Инга стала четырехкратной чемпионкой мира. Такого в истории коньков еще не было.
Инга рассказывает о своем последнем вечере в Оулу...
Я бродила одна по заснеженному городу, стояла над морем... Фонари, захлестнутые темнотой. Снег лежит мягкий, но ненадежный. Океан воздуха плывет над Оулу — бури остались позади, и очень хочется жить, работать...
Снег кажется красным — северное сияние полыхает над Оулу.
Ах, жизнь! Радостная, справедливая, совсем хорошая!
И снег!
Снег!
Снег!
На этом рукопись обрывается.
Я помогал Инге в работе над книгой. Последнее время мы встречались чуть ли не каждый вечер: спешили закончить книгу до очередного первенства мира, которое, кстати сказать, Инга собиралась выиграть. Она мечтала победить и на первенстве мира 1967 года, а затем, выступив на Олимпийских играх в Гренобле, заняться спортивной журналистикой. К тому времени Инга была намерена изучить все скандинавские языки — языки, на которых говорят сильнейшие конькобежцы мира, — а английский она уже знала. Я удивлялся, как быстро и цепко Инга постигает новое для себя ремесло — журналистику. Работа над книгой буквально ее захватила.
Мы должны были встретиться четвертого января, но Инга, всегда пунктуальная, не позвонила! Тогда я сам позвонил ей. То, что я узнал, не укладывалось в сознании: Инга трагически погибла...
Слушая дело Воронина...
Уже несколько месяцев в «Юность» идут письма с одним и тем же вопросом: «Что случилось с Ингой, при каких обстоятельствах погибла четырехкратная чемпионка мира?»
В мартовском номере, публикуя выдержки из автобиографической рукописи Инги Ворониной (Артамоновой) «Я учусь ходить по земле...», мы не смогли сообщить обстоятельства ее трагической гибели.
И пошли письма. «Мы, постоянные читатели вашего журнала, глубоко взволнованы трагической гибелью Инги. О ее гибели в нашем городе ходят нелепые слухи. Просим сообщить нам правду», — пишут в редакцию работницы Архангельского целлюлозно-бумажного комбината. «Слухи ходят самые разные. Некоторые даже порочат славное имя спортсменки. Прошу вас ответить, как погибла Инга, чтобы раз и навсегда положить конец всяким слухам и сплетням», — пишет харьковский инженер Анатолий Пацубиенко. «Кому понадобилась смерть нашей Инги? Кто посмел посягнуть на нее безнаказанно?» — спрашивает тульский врач Д.А. Харитонова.
Теперь, после пяти дней суда над убийцей Инги, отвечаем: Геннадий Воронин, муж Инги, который нанес ей смертельный удар ножом, приговорен к десяти годам лишения свободы с отбытием первых пяти лет в тюрьме.
Суд выяснял и как сложилась эта «самая быстрая в мире семья» — так называла когда-то спортивная пресса семью Ворониных — и как постепенно она распадалась. История крайне сложная, как и история каждой неудачной семьи.
Он был благороден и щедр, когда они встретились, — любовь возвышает. Он уже добился первых крупных успехов в деле, которому решил посвятить жизнь, ему сулили успехи еще большие. Но он вскоре сорвался. Характера не хватило. Все более теряя чувство собственного достоинства, он цеплялся за свое былое имя, а затем и за ее имя. Они занимались одним делом, и он кричал на всех перекрестках, что это он ей помог всего добиться. Но она была не только талантом выше, но и сильнее характером. И человеком она была более тонким, сложным, чем он. Его благородство уже давно обернулось мелочностью, щедрость — корыстностью. Чувствуя, что теряет ее любовь, он устраивал ей мерзкие сцены ревности.
Выходя замуж, она рассказала ему о своей былой любви, память о которой была очень ей дорога. Теперь он не упускал случая, чтобы попрекнуть ее прошлым. Он научился юродствовать, демагогии научился (комплексу неполноценности довольно часто сопутствует демагогия: на суде он говорил о «настоящей советской семье», говорил, что «как каждый советский человек, я отмечал с выпивкой все торжественные даты»). Он жил за счет ее славы и в то же время ждал, когда она сойдет с беговой дорожки, чтобы утвердиться как муж (муж в его понимании — это хозяин, собственник). Близкая подруга спрашивала ее: «Зачем тебе такое ничтожество?» Она отвечала: «Если я уйду от него, он просто погибнет». Она помнила, что когда-то он был иным, цеплялась за эти воспоминания, пыталась сделать для него все, что могла.
Но их пути и стремления с каждым днем расходились...
Мотивы преступления Воронина государственный обвинитель изложил в своей речи так: ревность, хотя и беспочвенная, но ревность, усугубленная местью за попытку Инги расторгнуть брак.
Преступник наказан. Но вот вопрос: можно ли эту историю (я изложил ее, не выходя за рамки судебного следствия, несколько упрощенно, не углубляясь во многие привходящие обстоятельства) считать сугубо семейной? Можно ли отрешиться от нравов среды, к которой эта семья была причастна?
Ведь не только Инга была чемпионкой страны и мира по конькам. И Геннадий Воронин был в свое время победителем первенства мира на своей коронной дистанции — пятисотке. Одно время они оба были в сборной страны, до последних дней состояли в одном обществе — «Динамо». (Кстати, некоторые деятели из «Динамо» и способствовали, хотя и странным способом, возникновению этой семьи, дав Инге и Геннадию по одной комнате в двухкомнатной квартире... До этого Инга, уже двухкратная чемпионка мира, вынуждена была скитаться по подругам, так как дома, у матери, обстановка была явно ненормальная, и Инга ушла из дому.)
Для квалификации преступления вполне достаточно мотивировать его ревностью и местью. Но для нравственной оценки происшедшего, которая шире юридической, надо попытаться проанализировать, как и насколько окружающая среда формировала эту семью.
Приведу лишь один факт, который выяснился на суде. Воронин, давно уже выведенный из сборной страны, деградируя не только как спортсмен, но и как личность, продолжал преспокойно существовать за счет спорта. Мне могут сказать: но он при этом заканчивал Институт физкультуры, в котором учился заочно. Да, учился, но довольно своеобразно. Прошлым летом Воронин допекал Ингу в Карловых Варах, где она лечилась, готовясь к спортивному сезону, письмами, в которых то просил у нее денег, то просил привезти подарки для тех людей, которые помогли ему в институте...
Инга отвечала на это: «Я хочу, чтобы ты меня пожалел, тем более что я приехала сюда лечиться. Я снова начинаю болеть, чувствуя, что лечение не идет мне впрок... Я постоянно думаю о тебе, о нас... Я не раз слышала и переживала твои несправедливые намеки и оскорбления по моему адресу. Но я хочу все тебе простить и забыть, мне кажется, ты должен понять, что так жить, как жили мы, просто невозможно...»
Преступник наказан. Но уголовное дело Воронина породило и вопросы отнюдь не юридического характера, которые еще ждут ответа. Я же в этом кратком отчете из зала суда лишь попытался ответить на письма наших читателей.
Ю.3.
Комментарии к книге ««Я учусь ходить по земле...» », Инга Григорьевна Воронина
Всего 0 комментариев